Глава четвертая
Бог в исторических судьбах христианской Церкви

Самый главный и самый видный в житиях святых образ доказательств истинности веры в Иисуса Христа, как истинного Бога, Сына Божия, суть чудеса, совершенные ими силою Христовой. Вера св. угодников проявляется здесь не в слове, но именно в силе и славе Божией. Чудес, совершенных св. угодниками пред язычниками, множество. Страдания св. мучеников обыкновенно сопровождались чудесами, которыми так ясно и торжественно доказывалось всемогущество истинного Бога в обличение ложных богов, исповедуемых язычниками.

1. По молитве к Господу Иисусу Христу яд терял свою смертоносную силу. Одному волхву приказано было языческим мучителем отравой уморить св. Виктора. Чародей сварил мясо со смертоносным ядом и подал святому. Св. Виктор помолился Господу Иисусу Христу и съел мясо без вреда. Волхв приготовил мясо с сильнейшим ядом и, подавая его святому, говорил: «Если съешь это и останешься жив, тогда я оставлю свое волшебство и уверую в Бога твоего». Св. Виктор съел и это безвредно. Тогда волхв открыто перед всеми исповедал веру в Господа Иисуса Христа, пошел в свой дом, сжег все волшебные книги и сделался совершенным христианином (Чет.-Мин., и ноября).

2. И кипящая смола претворялась в холодную воду, и раскаленное железо охлаждалось. Св. мученики Павел и Юлиания, будучи ввержены в кипящую смолу, воззвали к Господу Иисусу Христу об избавлении от болезненной муки – клокочущая смола превратилась в хладную воду. Чудо это, впрочем, не вразумило мучителя. Он повелел положить их на двух железных раскаленных кроватях и поливать тела их маслом. Св. мученики и здесь остались невредимыми. Тогда исполнители мук воскликнули: «Нет иного Бога, кроме небесного Бога, Который помогает Павлу и Юлиании (Чет.-Мин., 4 марта).

3. Даже одно призывание имени Иисуса Христа исцеляет болезни. «Какого ты рода, – спросил мучитель св. Папилу, – где твое отечество и какое занятие?» – «Род и отечество мое, – отвечал святой, – ты уже знаешь; занятие же мое врачевание; но не то, что бывает от растущих на земле трав, но то, которое подается от Бога». – «Но разве можно лечить без знания врачебных правил, которые преподаны Галеном и Иппократом и даны им от наших богов?» – «Гален и Иппократ и ученики их только тогда могут уврачевать, когда Христос мой восхочет подать им врачевство. Испытай это на самом деле: вот сидит с тобой слепой на один глаз – пусть ваши боги дадут ему прозрение, и я после того ничего не скажу в опровержение их». – «Может ли кто это сделать?» – «Не только это, но все, даже неисцелимые болезни исцелит тот, кто призовет Христа». – «Сделай же это, если ты силен». – «Пусть прежде ваши врачи призовут на помощь своих богов, а потом и я покажу силу Христа, Бога моего». Призваны были врачи. Весь день они молили своих богов о исцелении слепого, приносили им жертвы, но просимого не получили. Тогда св. мученик помолился Господу Иисусу Христу, коснулся рукой ослепленного глаза, сотворил на нем крестное знамение, и слепой прозрел (Чет.-Мин., 13 октября). «Какая сила во Христе?» – спрашивал полководец-язычник св. Аполлинария. Святой отвечал: «Созови всех воинов и увидишь силу Его». Язычник, созвав воинов, предложил святому: «Вот, жена моя больна много лет, и никакие лекарства не помогают ей; яви врачебную силу над больной». Святой, приступив к больной, взял ее за руку и сказал: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа встань и веруй в Него!» Больная встала и сделалась здоровой (Чет.-Мин., 23 июля).

4. Имя Иисуса Христа и мертвецов воскрешало. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, – взывал св. мученик Юлиан над мертвецом, – призри ныне с высоты небесной, воздвигни мертвеца сего, да постыдятся врази Твои, а верующие в Тебя да укрепятся!» После сего обратился к мертвому с такими словами: «Земля сухая! Во имя Того, Который воскресил четверодневного Лазаря, говорю тебе: восстань и стань на ноги твои», – и мертвец воскрес (Чет.-Мин., 8 января).

5. При св. Григории Омиритском (IV в.) было сильное прение у христиан с евреями о достоинстве лица Иисуса Христа и Моисея. От лица евреев говорил мудрец их Ерван, а от лица христиан – св. Григорий. После многих неудачных возражений против Божества во Иисусе Христе и Его закона, Ерван в одну ночь видел чудное видение, которое рассказал своим собратьям евреям. «Видел я Моисея пророка нашего и Иисуса: стояли они на некоем святилище и беседовали. Моисей с согбенными к персям руками со страхом и трепетом предстоял Иисусу и поклонялся Ему как Господу и Богу своему. Я удивился сему явлению и сказал: «Моисее! Хорошо ли ты это делаешь?» Тогда он обратился ко мне и сказал: «Умолкни! Я не согрешаю, поклоняясь Владыке моему, ибо признаю Его Творцом моим и Господом. Зачем ты утруждаешь праведного епископа, противясь истине?» Видение это, впрочем, не вразумило Ервана. На следующий день он опять стал спорить со святителем. Пораженный св. Григорием во всех своих возражениях, Ерван в окончание спора предложил ему показать Христа видимым образом. Святитель Христов, несомненно веруя в силу Христову, обратился к молитве. После молитвы сделалось великое землетрясение, загремел от востока страшный гром, отверзлось небо, и светлое облако с огненным пламенем и солнечными лучами нисходило с неба на землю. В середине облака виден был Муж, краснейший добротою паче всех человек, Господь наш Иисус Христос. Он стал на воздухе против св. Григория. Объятые ужасом евреи пали на землю. Тогда святитель сказал Ервану: «Вот Тот, о Котором ты так много слышал от меня; смотри на Него и уверься, что един свят, един Господь Иисус Христос в славу Бога Отца. Аминь». «Господи Иисусе Христе, Сыне Бога живаго, – взывал Ерван со слезами, – прости мои согрешения, которыми я согрешал против Тебя по своему неведению». После сего Божественного явления все бывшие тут евреи, начиная с Ервана, уверовали в Господа Иисуса Христа и крестились (Чет.-Мин., 19 декабря).

При св. Феодоре Едесском был также спор у христиан с евреями о Божестве Господа Иисуса Христа. От евреев спорил один их законоучитель. Много хульного говорил он на Христа, Бога нашего. Христиане молчали, а евреи громкими криками выражали свою победу над ними. Тогда святитель Феодор дал знак рукой, чтобы все замолчали; потом, обратившись к жидовину, сказал ему: «Если бы ты предложил нам на обсуждение что-либо из книг Моисеевых, мы тогда стали бы отвечать тебе; но как ты говорил хульное сам от себя, говорил не то, о чем возвестили пророки, а то, что внушает тебе отец твой сатана, посему против всего твоего хульного многоглаголания скажу тебе одно вещание св. пророка Давида: «немы да будут устны льстпивыя, глаголющия на праведного беззаконие гордынею и уничижением» (Пс. 30,19). И тотчас велеречивый законоучитель сделался безгласен; хульный язык его перестал говорить и связался немотою. После трех дней он написал к св. Феодору письмо, в котором просил у него милости соделать его христианином. Святитель, по оглашении, ввел его в купель св. крещения и крестил его во имя Пресвятой Троицы; и разрешился язык безгласного: он прославил имя Отца, и Сына, и Святого Духа и исповедал Христа Сыном Бога живого (Чет.-Мин., 9 июля).

6. С IV века православным пастырям и учителям надо было вести упорную борьбу с арианством. Ересь эта произошла от александрийского пресвитера Ария, который богохульно учил о Сыне Божием Иисусе Христе, что Он Бог только по имени, а не по существу, и создан Отцом из ничего, как творение, и потому не единосущен и не соприсносущен Богу Отцу. В житиях святых нет таких исследований и глубокого богословствования, какие можно находить в опровержение этой ереси в творениях св. отцов; но можно находить примеры того, как Господь давал и простым, неученым такую премудрость, которой не могли противостоять и ученые противники истины Божественной, и особенно утверждал ее чудесными знамениями в посрамление ариан.

На Первом Вселенском соборе, бывшем против Ария, в числе собравшихся на собор святых был Спиридон, пастырь Тримифунтской церкви. Ария поддерживал один философ, очень искусный и хитрый в слове. С этим философом св. Спиридон и пожелал вступить в спор. Бывшие тут отцы отклоняли его от этого, боясь, что философ возьмет верх над ним, потому что святитель был не из ученых. Несмотря на это, св. Спиридон смело выступил на середину собора и стал говорить арианскому мудрецу: «Во имя Иисуса Христа, о философе, внимательно слушай, что я намерен сказать тебе». – «Говори», – был ответ философа. Святитель поучал: един есть Бог, Который сотворил небо и землю, создал человека из земли и устроил все видимое и невидимое Словом Своим и Духом. Веруем, что сие Слово есть Сын Божий и Бог, Который, сжалившись над нашим заблуждением, родился от Девы, жил с человеками... Веруем, что Он есть единого естества с Отцом и равночестен Ему. Так мы веруем, и ты не дерзай испытывать, как это. Потому что эти истины превосходят твой разум и превышают всякое познание. Потом святитель, немного помолчав, спросил его: «Не так ли и по-твоему?» – Мудрец ничего не мог сказать против сего и ответил только: «Точно так!» – «Поди же за мной и прими знамение веры». Философ, обратившись к своим друзьям, сказал им: «Когда спор был со мной на словах, я отвечал на все вопросы и мог удобно хитрить словами. Теперь же, когда вместо слов некая сила вышла из уст сего старца, – слова мои оказались бессильными против нее. Не может человек стать против Бога. Если кто из вас хочет последовать мне, тот да верует во Христа и последует учению сего старца» (Чет.-Мин., 12 декабря).

7. У императора Валента, зараженного ересью Ария, сделался сын смертельно болен. Мать его пришла к царю-отцу и выговаривала, что он неправо верует и напрасно оскорбляет православного архиерея (св. Василия Великого). Валент, призвав св. Василия, сказал ему: «Если догматы твоей веры угодны Богу, то умоли Бога о здравии сына моего». – «Если ты, царь, – сказал святитель, – сам обратишься к православной вере и дашь мир церквам (православным), то сын твой жив будет и здоров». Царь обещался. Св. Василий помолился за сына царя, и он выздоровел. Ариане, услышав об этом, сильно возмутились и озлобились. Пришедши к царю, они говорили ему, что и они то же самое сделали бы, и так разубедили царя льстивыми речами, что он позволил им даже крестить своего сына; но лишь только ариане взяли его, как он умер на руках их (Чет.-Мин., 1 января).

На империю царя Валента напали варвары. Валент собрался в поход. Три раза прп. Исаакий Далматский встречался с царем в пути и каждый раз убеждал его, говоря: «Царь! Отверзи церкви православным, и предстоящая война будет благополучна; ты победишь врага и возвратишься с миром». Валент не только не вразумился предсказанием святого, но каждый раз с бесчестьем и побоями отгонял его от себя и, наконец, приказал бросить его в одно глубокое болотистое место. Освободившись отсюда чудесным образом, святой снова повторил свою просьбу к царю. Когда же Валент с гордостью и самонадеянностью грозил казнить его по возвращении из похода, тогда преподобный твердо сказал ему: «Если ты возвратишься в мире, то знай, что Господь не говорил через меня. Истинно говорю тебе: поедешь ты на войну, но врагов не одолеешь, обратишься в бегство, будешь пойман и живым сгоришь в огне». Предсказание сбылось в точности. Варвары одолели войско царя; сам он, раненый, обратился в бегство и скрылся в одном сарае. Враги узнали это и сожгли сарай вместе с царем (Чет.-Мин., 30 мая).

8. Казнь Божия настигает самого Ария. Арий за свою ересь был осужден на Первом Вселенском соборе и предан отцами собора отлучению от Церкви. Добиваясь занять кафедру Александрийского архиепископа и не желая расстаться со своим еретическим учением, он для вступления снова в общение с Церковью употребил следующую наглую хитрость: положив за одежду написанное им еретическое исповедание, он пришел к царю с прошением о принятии его в общение с Церковью. Царь спросил его, так ли он верует, как постановили отцы на соборе? Тогда Арий, ударяя себя в грудь, сказал: верую так, как написал я своею рукою и как положил в сердце (показывая тем вид, что верует согласно с соборным исповеданием веры, в самом же деле разумея еретическое исповедание, скрываемое под одеждой). После сего царь повелел Александру, архиепископу Константинопольскому, принять Ария в церковное общение. Назначен был для сего воскресный день. Св. Александр всю ночь на то воскресенье со слезами молился Богу об отвращении такого поругания храма. Господь услышал молитву святителя. Наступил назначенный день. Арий в сопровождении царских сановников и оруженосцев с торжеством шел из палат царских в православный храм. На середине пути внезапно напал на него страх; сожженная совесть его проснулась и стала угрызать его за обман и ложь. В тревоге душевной и смятении он уклонился от народа в одно сокровенное место... и был поражен лютой болезнью чрева: у него выпали внутренности, и он в страшных мучениях изверг свою богохульную душу. Когда весть о его смерти разнеслась по городу, тогда православные торжественно прославили святую истину веры, что Иисус Христос есть истинный Бог и отмститель Своему врагу и хульнику (Чет.-Мин., 30 августа). (См. подробно, в кн.: А. Свирелин, прот. Правосл. исповед. христ. веры в Чет.-Мин. св. Димитрия Ростовского.)

Подобного вопроса истинный христианин, истинно верующий и предложить не посмеет; если же он слышится – то разве из уст маловера или невера. Чудо есть такое событие, которое не может быть совершено никакой силой человеческой, а только силой Божией, значит, пока не оскудела эта сила Божия, – а когда она оскудеть может? – до тех пор должны быть и чудеса. Чудеса служат средством к распространению и утверждению веры Христовой; но везде ли распространена, везде ли утверждена вера Христова? Нет, еще целые миллионы не ведают истинного Бога, целые миллионы хоть и ведают истинного Бога, но не знают истинной Церкви Его. Значит, чудеса и теперь должны быть как средство к распространению и утверждению веры Христовой. Но не эта только цель чудес. Зачем, например, Иисус Христос воскресил сына вдовы наинской? Затем, что Он сжалился над бедной вдовой (Лк. 7,13). Зачем исцелил отрока, о котором говорится в евангельской истории (Мф. 17,14–18)? По тем же самым побуждениям. Зачем по слову Григория, Неокесарийского чудотворца, гора сдвинулась с места своего? Затем, что она мешала ему устроить тут церковь для верующих (Чет.-Мин., 17 нояб.). Зачем для праведной Елизаветы гора разверзлась по молитве ее? Затем, чтобы укрыть в своих недрах мать с младенцем Иоанном от преследования кровожадного Ирода (Чет.-Мин., 24 июня). Значит, чудеса бывают не для того только, чтобы распространять и утверждать веру Христову, а совершаются и вообще для блага и спасения людей, совершаются благостью всемогущего Бога для того, чтобы избавлять людей от разных бед и горестей по мере веры их и молитвы. Значит, пока благость Божия существует, – а когда она перестанет существовать? – пока бедствия людей не прекратятся, – а когда они прекратятся? – пока будет еще оставаться на земле и вера и молитва, – а когда их не будет? – до тех пор должны быть и чудеса на земле.

Но отчего же чудеса теперь не так видны между нами? – Солнце для всех светит одинаково; но слепые не видят света его потому только, что слепы. Теперь не видно чудес... А посмотрите на наши явленные и чудотворные иконы. Не чудо ли это? Зачем стекаются туда целые тысячи, зачем целые сотни больных и увечных теснятся вокруг тех мест, которые ознаменованы чудотворными иконами? Не затем ли, что оттуда струятся токи исцелений для веры и молитвы. Посмотрите на св. нетленные мощи наших угодников Божиих... Ужели это не чудо? А все наши св. таинства – например, крещение, в котором человек, погружаясь с телом в воду, омывается от грехов; таинство причащения, в котором хлеб и вино прелагаются в истинное Тело и в истинную Кровь Христову; таинство елеосвящения, в котором человек исцеляется не только от недугов духовных, но нередко и от болезней телесных?.. Ужели и это не чудо? Но вы хотели бы, кроме этих постоянных чудес, видеть все чудеса, о которых древность нам повествует; хотели бы, например, чтобы больные ваши исцелялись от одного слова какого-нибудь чудотворца; хотели бы, чтоб пред вашими глазами горы двигались, как сказал Спаситель и как, по слову прп. Марка, гора действительно сдвинулась с места своего и двигалась дотоле, пока он не остановил ее... И чего бы вы не захотели от чудес? Но искать чудес без нужды – значит искушать Господа, искушать так, как, например, искушал Его диавол, предлагавший Ему превратить камни в хлебы. И если бы мы действительно имели веру, как зерно горушно, как сказал Господь, – Господь, без сомнения, творил бы для нас чудеса, когда была бы в них нужда, творил бы для нашего блага, а не для любопытства, как не переставал Он творить для истинно верующих. Истинно верующие и видят чудеса и пользуются чудесами; а для неверующих или нет чудес, потому что они не достойны их, или если и есть, то они не видят их. Как так, скажете, чудеса есть, а их не видно? – Очень просто. Пересмотрите историю земной жизни Иисуса Христа: тут ли чудес не было? А все ли видели тогда чудеса? Если бы все видели, то, конечно, и не распяли бы Господа славы. А история христианских мучеников?.. Каких и тут не совершалось чудес! А все ли видели эти чудеса? Ах, если бы все видели, то кровь мученическая не проливалась бы так долго! Вспомните, например, Юлиана богоотступника. Решившись осмеять пророчество Спасителя о разрушении храма иерусалимского, он приказывает восстановить разрушенный храм, и тысячи чад Авраамовых с радостью спешат исполнить его приказание, но бури, громы, землетрясения разбрасывают материалы, а огонь с неба и из-под земли опаляет самих тружеников, и опаляет так, что на телах их делает кресты, которых и смыть было нельзя. Не чудо ли тут?.. Но Юлиан и подобные ему не видят тут чуда. Есть, конечно, немало есть и теперь подобных людей, и где верующие видят чудо, там они только глумятся над ними. Иной, например, с верой помазывает больного елеем от св. иконы, и вера низводит на него благодать Божью; больной выздоравливает и в слезах благодарности изливает душу свою пред Богом, а неверующий смеется над его простотой, почитая исцеление делом естественным. Вообще, случаев в жизни, где проявляется дивная, всемогущая сила Божия, очень, очень много, и теперь верующий, представив себе все подобные случаи, невольно изумится величию Божию, невольно скажет вместе с св. Давидом: «кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог, творяй чудеса» (Пс. 76, 14–15). (См. кн.: Герман, епископ. Минуты пастырского досуга. Т. 1, стр. 69–75.)

Господь наш Иисус Христос сказал – "всякое древо доброе приносит и плоды добрые а худое древо приносит и плоды худые» (Мф. 7 17) Прилагая этот признак к Библии, мы замечаем, что оно, как истинное слово Божие принесло неисчислимые благотворные плоды человеческому миру. Не будем говорить о том, что ветхозаветное откровение было светом и жизнью для еврейского народа и поставило его на недосягаемую высоту в религиозно-нравственном отношении среди язычества, погрязшего во мраке грубого идолопоклонства и безнравственности. Скажем только несколько слов о благотворном влиянии христианства на жизнь государственную, семейную и личную. Лишь только Евангелие стало распространяться в мире, оно принесло этому миру, его не понявшему и вначале со всем ожесточением его преследовавшему, неисчислимые благодеяния.

Влияние христианства на государственную жизнь. Когда при Константине Великом христианство утвердилось в Римской империи, то государственными законами запрещены были гладиаторские битвы, эти убийства, совершавшиеся для удовольствия потерявшей человеческое достоинство публики, равно как и исполнение в театрах безнравственных представлений; до известной степени ограничены были брачные разводы, которые прежде совершались по самым незначительным поводам; уменьшена была также прежде неограниченная власть отцов над своими детьми (по которой они могли подвергать их смерти и продавать в рабство); стали по-человечески обращаться с пленными; отменены были ужасные роды смертной казни; всем известные, до тех пор открыто терпимые ужасы, как-то: принесение в жертву людей, кровавая месть, убийство, публичная безнравственность и бесстыдства – повсеместно теперь запрещены были законом под страхом казни; образование – эта высшая потребность человеческого духа, это благороднейшее его стремление к духовному свету в древнем Греко-римском мире было преимуществом высших, богатых классов. Только в редких и счастливых случаях его получали немногие отдельные лица из низших классов. Христианство, имевшее в виду всего человека без различия его происхождения и положения, проповедовавшее и проповедующее возможность и необходимость бесконечного усовершенствования человеческого духа во всех доступных ему областях, в особенности же в области духовно-нравственной, открыло всем широкую дверь к умственному свету и истинному просвещению.

Влияние евангельского учения на семейную жизнь. Учение евангельское положило для нашей домашней и семейной жизни истинное основание и распространило на нее самый благотворный свет. Христианство освятило брак: союз между мужем и женой получил свое истинное значение только тогда, когда сделался образом союза между Христом и Его Церковью. Тогда как у язычников господствовало многоженство, так же как оно и теперь существует у магометан, христианство осудило его навсегда. Этой мерой оно освятило неразрывность брака, потому что союз между Христом и Его Церковью неразрывен. Муж и жена составляют одну плоть, и «что Бог сочетал, то человек да не разлучает» (Мф. 19,6). Нападение на неразрывность брака есть вместе с тем, как это в наше время всем известно, нападение на христианскую Церковь. Христианству обязана женщина тем положением, которое она теперь занимает по праву. Жены даже самых образованных язычников жили в состоянии рабства и угнетения; сидя взаперти среди своего дома-тюрьмы, они влачили бедственную жизнь одичалости и отупения. Только Иисус Христос разорвал тяготевшие на женщинах оковы и снял лежащее на них проклятие. Не стыдясь называть одну из них Своей матерью, Он возвысил весь род их. Как мужчинам, так равно и женщинам Он возвестил спасение и избавление от грехов. Он допускал их в Свое общение и равно оказывал им Свою любвеобильную и чудодейственную помощь. Женщины провожали Его тело, когда Его ученики разбежались. Женщины до самого конца стояли у Его креста и потом первые услышали у гроба весть о Его воскресении. С христианством женщина стала радостью и украшением своего мужа, верной матерью его детей, перлом и сокровищем всего дома. С христианством девицы стали слугами обществу, сестрами милосердия во всех несчастьях, так что язычник даже в удивлении должен был воскликнуть: «Что за жены у этих Христиан!» (Слова Ливания, наставника св. Иоанна Златоуста.)

В какие же отношения поставило христианство мужа и жену друг к другу? Муж глава своей жены, ее повелитель, но не в смысле тирана, а в смысле терпеливой, кроткой любви, как Христос возлюбил Свою Церковь и предал Себя за нее. Жена подвластна своему мужу, но не со страхом и трепетом, а по добровольной и радостной любви, так же точно, как Церковь Иисуса Христа ищет чести и радости в том, что она может служить и повиноваться своему любимому Жениху. В какие отношения друг к другу поставило христианство родителей и детей? Древние язычники воспитывали своих детей, как будущих граждан и государственных людей; христиане же воспитывают их, как людей Божиих и как граждан неба. Основанием всего христианского воспитания служит и остается навсегда слово великого Друга детей: «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное (Мф. 19, 14), и вся христианская педагогика заключается именно в послушании этому слову, чтобы и словом и делом, примером и увещанием воспитывать детей в наказании и учении Господнем. К семейству принадлежат и слуги дома: язычество знало только рабов. С рабами обращались не как с людьми, а как с какой-либо вещью, которой можно было располагать по своему произволу. Языческий господин имел неограниченную власть над жизнью и смертью своего раба. Один расточительный римлянин, Лукулл, велел их откармливать для того, чтобы кормить ими морских рыб. Не было жестокости, которая не позволялась бы над ними; в старости или в тяжкой болезни их или изгоняли, или даже убивали. Христианству принадлежит честь уничтожения рабства миллионов наших братьев без войны и восстания. И если ему до сих пор не удалось окончить это дело, то придет время, когда Богочеловек, делающий нас истинно свободными, разрывающий все цепи греха, и в Своей Церкви окончательно разобьет все оковы рабства.

Таким образом, христианство поставило на истинное основание государственную и семейную жизнь.

Влияние евангельской проповеди на личную жизнь человека. Евангелие есть источник умственного и нравственного света для каждого христианина; оно есть тайна довольства нынешнею жизнью при всех ее бедствиях, указывая всем и каждому на вечное блаженство. За крестом всюду следуют плуг, торговля и ремесла, искусства и науки. Если взять в руки карту и обозреть все страны света, то нельзя не сознаться, что самые образованные народы – народы христианские.

Не христианская ли вера возвестила и осуществила учение о благороднейшей любви человека к человеку? Христианство напоминает богатым всю их бедность перед Богом и увещевает их к смиренной любви и к милосердию. Вся языческая древность отличается грубо животным эгоизмом и бессердечной холодностью в отношении к бедным и слабым. Даже великий греческий философ Платон советует не кормить больных, так как они уже не могут быть ни к чему полезными. Евреи ограничивали закон любви к ближнему, как показывает притча о милосердом самарянине, лишь своими соотечественниками и единоверцами. Под крестом христиане братски простирали друг другу руки. Под крестом Христа забыли они различие званий, состояний и образования. Дела милосердия и самоотверженной любви – лучшее и драгоценнейшее украшение христианской веры. Богадельни и больницы, сиротские, вдовьи и странноприимные дома были основаны христианами. Ведь это был не кто другой, как Сам Иисус Христос, Которого они кормили в голодном, поили в жаждущем, одевали в нагом, посещали в бедном и заключенном. С удивлением замечали язычники: «Смотрите, как любят друг друга христиане!» – и даже самый ненавистный враг христиан, император Юлиан-богоотступник, должен был сознаться, что «эти галилеяне кормят не только своих больных, но и наших». И эта милосердная любовь оставляет свои благие плоды по всей истории христианской Церкви. Эта любовь озаряет своим светом жизнь многих угодников Божиих. Эта любовь встречается нами и теперь в домах и приютах, призревающих бедного и больного, беспомощного и заблудшего, покинутого и бесприютного, эта любовь и теперь побуждает вестников евангельского мира оставлять отечество и родительский кров и странствовать по сушам и морям, презирая все труды и опасности, для того, чтоб и беднейшим из бедных, несчастным язычникам, погибающим во мраке невежества и греха, принести луч евангельского света.

Но все исчисленные блага, дарованные человеку вследствие воплощения Сына Божия, ничто в сравнении с величайшим, безмерно великим благом, которое состоит в отпущении грехов и вечной блаженной жизни за гробом под условием веры, добрых дел и повиновения Церкви. Все земные блага меркнут перед этим безмерным сокровищем, как меркнут свечи днем в комнате перед ярким солнцем. Да, во Христе Иисусе мы имеем прощение грехов, спасение, жизнь и вечное блаженство.

Не должны мы забывать при этом, что закваска, проникающая весь мир, еще свежа и действует только несколько столетий в жизни и истории народов. Не должны мы забывать также, что благодатная сила христианства задерживается грехами его друзей и врагов, невежеством и злобой, упрямством и глупостью. Все это облака, облегающие солнце и заграждающие его свет. Пусть это солнце по временам омрачается тучами и бурями; пусть лучи его скрываются по временам густыми затмениями и зимними ночами: но, будет ли оно заслонено мглою или ночью, свет его не погаснет вовеки и, прорвавшись вновь, с отдаленнейшего края небес достигает до другого, так что никто не скроется от теплоты его. (Сост. по соч. Цитте. Истина и величие христианства; Эбрард. Апологетика.)

Попытки ученых объяснить происхождение учения Христова из философии греческой или восточной, а также из тайных преданий, встречают большие затруднения, так как в этом случае нужно было бы сделать из назаретского Плотника ученого или члена какого-либо мистического общества, что совершенно невозможно. Впрочем, какое бы мнение мы ни усвоили по этому предмету, оно не изменит характера проповеди Христовой. Его авторитет остается одинаковым, будем ли мы думать, что Он проповедовал учение, Им Самим созданное, в абсолютном смысле этого слова, или что Он, в качестве человека, имеющего достоверное непосредственное познание, только подтверждал мысли, которые до некоторой степени были результатом предшествовавшей деятельности разума человеческого.

Каково содержание свидетельства Христова? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно резюмировать Его учение, выделив из него основные его данные. Но при этом возникает другой вопрос: какое мы имеем право судить о том, что в религии существенно и что второстепенно? В этом отношении существует одно недоразумение, которое следует предварительно устранить. Оно состоит в том, что тому, кто хочет отличить истины существенные от второстепенных, приписывают притязание на авторитет, подобный тому, который все христиане кафолического исповедания усвояют Вселенским соборам, а римско-католики – папе. Дело здесь не в этом. Никакой историк философии не затруднится разграничить в учении Платона, Аристотеля, Декарта или Канта доктрины большей и меньшей важности. Почему подобная работа не применима к учению Иисуса Христа? Можно опасаться, что влияние личных идей того, кто взял бы на себя такую задачу, т.е. субъективный элемент, уронит цену подобной работы; но есть средства дать этой работе строго объективное значение. Я могу указать два таких средства.

Первое состоит в том, что нужно обращать внимание на те идеи в учении Иисуса Христа, которые чаще других Им повторяются; обыкновенно мы чаще всего возвращаемся к тем мыслям, которым придаем наибольшую важность. Легко убедиться, например, что Иисус Христос усвояет религиозное значение лишь таким действиям, которые исходят от сердца и совести и устраняют все то, что обязано своим происхождением личному интересу или тщеславию; это один из тех пунктов Его учения, на которых Он особенно настаивает. Второе средство – это принимать в соображение обстоятельства, при которых были произнесены известные слова. Когда Иисус проповедует пред слушателями, собравшимися на горе, или когда Он обращается с последним словом назидания к Своим ученикам, то естественно думать, что Его слова имели тогда для Него особенную важность. При помощи этих двух средств, которые в случае надобности могут исправить наши суждения об учении Христовом, если бы они приняли не в меру субъективный характер, можно, не претендуя на особенный авторитет, взять на себя труд резюмировать учение Христово, изложить в существенных чертах содержание Его свидетельства. Я хочу попытаться сделать это и указать те великие религиозные мысли, какие Св. Писание Нового Завета влагает в Его уста.

Когда Господь наш Иисус Христос готовился оставить Своих учеников, Он сказал им: «В доме Отца Моего обителей много» (Ин. 14, 2). Эти слова, по Его мысли, имели особенную важность, потому что ими Он хотел утешить Своих учеников в предстоящей разлуке с их Учителем. В них утверждается действительное бытие того, что Христос называет домом Своего Отца, который, по Его словам, Он знает. Смысл этих слов объясняется и в связи с другими заявлениями Спасителя; в них содержатся основания религии универсальной. Универсальная религия, с точки зрения веры, есть признание того, что существует нечто выше земной жизни и вне земной жизни. Эти два понятия о том, что выше этого мира и что за этим миром, находятся повсюду, где есть религия; но весьма часто они являются неполно и неясно выраженными или сильно искаженными. Христос, в противоположность идолопоклонству, учит, что то, что выше мира, есть единый Бог, Которого называет Своим Отцом. Он указывает на благость как на одно из Его существенных свойств. Грубым и даже нечистым представлениям, какие люди себе составили о том, что существует за пределами настоящей жизни, Он противопоставляет идею святого общества, в которое не войдет ничто нечистое или скверное. В этом обществе высшим законом служит взаимная любовь, которая побуждает каждого из его членов желать блага других и отказаться от эгоизма; это есть Царство Небесного Отца, Который желает блага всем Своим детям. Это духовное общество должно начаться на земле, чтобы достигнуть полного расцвета на небе. Цель религии состоит в том, чтобы приготовить души к их будущему назначению путем развития, в условиях земной жизни, зачатков жизни божественной. Элементы христианской веры сводятся к единству посредством следующей всеобнимающей мысли: человек в условиях времени должен готовиться к жизни вечной⁶⁹.

Бог есть любовь – вот основание всего учения. Сотворение мира не есть результат необходимого развития его начала, но акт свободной воли Творца, призывающего свободные существа к участию в Своей блаженной жизни путем исполнения Его воли. Сотворение мира имеет целью блаженство духовного сообщества людей. Оно открывает славу Божию; но эта слава есть обнаружение и отблеск верховной благости.

Любовь, т.е. посвящение себя каждым отдельным лицом на служение благу общему, в котором заключается и личное счастье каждого, есть благо по самому своему существу, есть высший закон Царства Божия, потому что есть исполнение предначертаний вечной Любви. Если это так, то легко понять, что человечество доселе не находится еще на должной высоте нравственного состояния. В естественном состоянии воля людей направлена не в сторону общего блага. Эгоизм некоторых отдельных личностей принимает ужасные размеры, и хотя есть сердца по природе сострадательные и добрые, но, с точки зрения абсолютного закона, можно сказать, что эгоизм по природе свойствен человеческому сердцу. Так как эгоизм стоит в противоречии с законом Царства Небесного, то приготовление к вечной жизни требует изменения направления человеческой воли, требует обращения, которое Иисус Христос в Своей беседе с Никодимом называет новым рождением (Ин. 3).

Ввиду такого условия вступления в Царство Божие человек может впасть в уныние, с одной стороны, от сознания своих грехов, с другой – от чувства своей слабости; он чувствует себя виновным, бессильным, нравственно-больным. Иисус Христос проповедует о Себе как о враче, посланном от Бога для исцеления болезни греха (Мф. 9,12–13). Унынию, рождающемуся от сознания грехов, Он противопоставляет обещание прощения, которое дается через Него. Он отдал Свою жизнь «за друзей Своих» (Ин. 15,13); Его кровь пролита «во оставление грехов»; и Он желал, чтобы во время того торжественного священнодействия, которое должно совершаться в Его воспоминание учениками, вспоминали именно Его добровольную смерть для спасения мира как существенную часть Его дела (Мф. 26, 26–28; Мк. 14, 22–24; Лк. 22, 19–20; 1Кор. 11,23–26). Уныние, происходящее от чувства слабости, Иисус врачует обещанием благодатной Своей помощи -обещанием Духа Святого, источника утешения и силы (Мф. 7, 7–11; Ин. 7, 38–39; Ин.15, 26). Пройдя путь покаяния, символом которого является водное крещение, грешный человек должен принять крещение духовное, плодом которого является освящение. Естественная эгоистическая жизнь заменяется жизнью Христовой, жизнью любви. Так открываются врата Царства Небесного, которые, по-видимому, закрыло для нас зло, существующее в природе.

Творение, искупление, освящение – вот три великие идеи, к которым сводится учение Евангелия. Такое понимание его не произвольно. Иисус Сам дал нам формулу крещения: имя Отца возбуждает идею об акте творения, руководимом любовью; имя Сына обращает нашу мысль к искуплению; имя Святого Духа напоминает об освящении, которое есть цель дела искупления. Эти три доктрины находятся в очевидной связи со следующей мыслью: человек в условиях времени должен готовиться к вечной жизни. Эта жизнь есть жизнь той духовной обители, которую, выражаясь образно, Иисус называет домом Своего Отца. Действительное бытие этой святой обители есть основной пункт Его учения, и Он говорит о таком бытии этой обители в силу того внутреннего единения с Богом, путем которого Он обладает непосредственным познанием мира божественного.

Сравним положение людей, принимающих это свидетельство, с положением – не скажу материалистов и атеистов (контраст столь резок, что на него достаточно лишь указать), но с положением наиболее просвещенных представителей античного мира. Перенесемся в темницу Сократа. Афинский мудрец находится в ожидании скорой смерти. Он раскрывает пред своими друзьями доказательства бытия загробной жизни и будущего блаженства праведных, из которых многие сохраняют всю свою силу до настоящего времени. Относясь с уважением, хотя и не без критики, к религиозному преданию своей страны, он заимствует из него некоторые идеи и заключает свою речь, говоря «о надежде, которою нам нужно как бы очаровать самих себя». В последнем выводе он, очевидно, приходит к тому, что на философском языке должно назвать вероятностью будущей жизни. Эта вероятность оставляет широкое место сомнению, так что в своей апологии Сократ, сказав своим судьям, что он «умирает с полной надеждой», заканчивает, однако, следующими словами: «Нам время расстаться: я умру, а вы останетесь жить. Чья доля лучше, этого никто не знает, кроме Бога».

Хотя Сократа и нельзя вполне извинить в грехе горделивого самодовольства, однако он, насколько мы можем судить о нем, без сомнения, является одним из лучших представителей человеческой природы. Его надежды относительно будущей жизни находят себе подкрепление в данных опыта. Душа человеческая имеет такие стремления, которые показывают, что она создана для участи другой и лучшей, чем какую она находит здесь на земле: вот общий источник аргументов в пользу действительного существования загробной жизни. Но душа весьма тесно связана с телом, и наука все яснее доказывает близость и прочность этой связи. Когда распадается тело, дух не уничтожается ли, как исчезает пламя лампы, когда догорает масло? Смерть не есть ли всеобщий закон природы и не под влиянием ли тайной гордости человек считает себя исключением из этого закона? Вот главные основания сомнения. Это сомнение сильно обнаружилось в греческой мысли. Свет, просвещавший Сократа и некоторых из его первых учеников, в последующем развитии философии не только не усилился, а, скорее, поблек. Современные исторические исследования, посвящая нас в мысли античного Востока, открывают нам доктрины, которые представляют небытие или, по крайней мере, уничтожение личности как состояние самое желательное. В наше время скептицизм распространяет тьму, и материализм покрывает своим мраком надежды относительно будущего. Для многих из наших современников этот мрак гуще, чем он был для Сократа и Платона. Существование будущей жизни и будущего суда, в формах более или менее чистых или грубых, ясно признается большинством религиозных преданий, но там, где является сознательное размышление, мы весьма часто встречаем или отрицание, или надежду, смешанную с сомнением.

Кто принимает свидетельство Христово, тот находится в другом положении. В этом отношении можно сделать знаменательное сопоставление. Апостол Павел пишет филиппинцам, что он не знает, чего ему желать: жизни или смерти, и эта его мысль может показаться одинаковой с мыслью Сократа, которой он заканчивает свою апологию. Но это сходство лишь кажущееся. При сходстве выражений, мысли и чувства этих двух людей глубоко различны. Павел имеет полную уверенность в существовании небесного жилища, доступ к которому может открыть смерть. Он пишет: «...мы смотрим не на видимое, а на невидимое, ибо видимое временно, а невидимое вечно... Мы знаем, что, когда земной наш дом... разрушится, мы имеем... жилище на небесах, дом нерукотворный, вечный» (2Кор. 4,18 и 2Кор.5,1). Он знает, что если иметь в виду только самого себя и свое личное счастье, то ему лучше умереть; но он знает также, что ему нужно исполнить некоторые обязанности по отношению к настоящему миру; отсюда является у него колебание. Это колебание прекращается, когда он понял, что время его отшествия настало и долг, удерживавший его на земле, исполнен, тогда он всецело предается вечным надеждам и воспевает победную песнь (Тим. 4, 6–8), ибо с верой принял слова Того, Кто сказал: «В доме Отца Моего обителей много,... Я иду приготовить вам место» (Ин.14,2). Таково, по отношению к будущей жизни, различие межу уверенностью, проистекающей от принятия свидетельства Христова, и робкими надеждами, до каких дошла мудрость древних. Было бы легко отметить еще более резкое различие между верой в прощение грехов, основанной лишь на мысли о божественной благости, и уверенностью, основанной на вере в Христа как Искупителя.

Главные элементы свидетельства Христова входят в состав преданий, которые открыты для нападений критики и представляют такие трудности, которые может не замечать одно лишь предубеждение. Но ради частностей известного здания мы не должны забывать о его главных линиях. Критики, для которых трудности, касающиеся второстепенных пунктов, колеблют основания веры, на мой взгляд, похожи на человека, который, рассматривая какой-нибудь прекрасный храм, подходил бы к каждому камню и, везде находя какие-нибудь недочеты, пришел бы к отрицанию красоты здания в его целом. Есть хорошее средство для избежания этой опасности: нужно различить, какие доктрины служат духовной пищей христиан. Нельзя думать, чтобы благочестивые души питались одинаково всеми частностями догматики и культа своей Церкви – всеми одинаково отделами Священного Писания. Не трудно различить основные верования, на которых утверждаются их надежды, – доктрины, которые, выражаясь школьным языком, можно назвать постулатами религиозной жизни. Умы, измученные сомнением, сердца, сокрушенные скорбью вследствие смерти дорогих лиц или с беспокойством взирающие на неверность будущего, знают, что слово вечной жизни для души есть то же, что солнце для глаз телесных. Совесть, которую тревожит сознание грехов, знает, что слово прощения есть источник надежды и мира. Спасительность голгофского креста есть предмет простой, непосредственной веры, которая весьма отличается от богословских определений относительно способа заглаждения грехов. Людям, которые вследствие своей слабости готовы были впасть в отчаяние, небезызвестно, какое ободряющее и возвышающее средство представляет обетование божественной помощи и опыт благодеяний молитвы. Поэтому, изучая духовную жизнь отдельных лиц, можно распознать важнейшие черты свидетельства Христова и изъять их из сферы тех трудных вопросов, которые сопряжены с частностями и могут набросить на них тень. Любовь Божия, предназначающая к вечной жизни свои творения; прощение, возвещенное Богом, приобретенное Иисусом Христом и обещанное всем имеющим чувства истинного раскаяния; Дух Божий, источник силы среди слабости, даруемый искренно ищущим Его, – вот к чему всегда нужно возвращаться. За пределами времени – вечность; над хаосом страстей и бедствий человеческих – Царство Божие, от которого отделяет нас грех и в которое вводит милосердие Божие; Царство святости, радости и мира, которое должно начаться на земле, чтобы достигнуть полного развития на небе, – таков предмет веры и надежды христианской. Это Царство существует, об этом свидетельствует Христос. Мы должны, по мере наших сил, стараться о его осуществлении, это есть наша главная обязанность, в которой объединяются все другие наши обязанности.

При настоящих обстоятельствах особенно полезно держаться простых элементов свидетельства Христова, выделив их из окружающих их второстепенных элементов. В этом отношении усилия отрицательной критики могут быть рассматриваемы как относительное благо. Развитие современных наук у очень многих людей колеблет доверие к религиозному преданию, взятому в его целом. Много сомнений возникает относительно богословско-догматических определений и относительно значения и смысла всех отделов Св. Писания. Печальна участь тех людей, которые не умеют отличать оснований веры от построений, сделанных на этих основаниях. Сомнение, касающееся окружности веры, легко может поколебать ее центр и даже иногда (можно привести по этому случаю замечательные и печальные примеры) ниспровергнуть основы всего нравственного порядка. Вот почему весьма важно отметить, что, в своих существенных элементах, христианская вера существовала ранее не только богословских исследований, но и редакции Св. Писания Нового Завета. Новый Завет не был еще редактирован, когда св. Стефан, умирая, предавал душу свою Спасителю и возносил за своих палачей молитву души, возрожденной силой Евангелия. До соборов, до образования канона Церковь поклонялась Отцу Небесному, почитала Христа Искупителя и взывала о содействии Духа Святого. Когда чувствуются приступы сомнения касательно некоторых второстепенных вопросов, благодетельно прибегать к той простой и крепкой вере, которая с самого начала была источником надежд верующих. (Извлечено в сокращ. из кн.: Навиль Э. Свидетельство Христа и единство христианского мира. М., 1898.)

Спаситель однажды представил все доказательства истинности Своего учения в их взаимной связи. Это было после исцеления расслабленного при купели Овчей, когда иудеи восстали против Него и искали даже убить Его за то, что Он нарушал субботу и Отцом Своим называл Бога. Поражая их неверие, Он указал им на Свои дела: «дела, которые Отец дал Мне совершить, самыя дела сии, Мною творимыя, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня» (Ин.5,36); – указал им на Писания: «исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную: а они свидетельствуют о Мне» (Ин.5,39); – указал им на внутреннее свидетельство совести каждого: «как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете» (Ин.5,44)?

Вникнем глубже в значение и взаимное отношение трех этих доказательств.

1) Господь Иисус Христос доказывал божественное происхождение Своего учения свидетельством Св. Писания. Естественно, это доказательство не может быть одинаково приложено к иудеям и язычникам. Одни думали чрез Писания иметь жизнь вечную, и им достаточно было указать на исполнение обетовании Божиих, чтобы они поверили. Другие не верили в божественное происхождение этих Писаний, и им следовало доказать подлинность свидетельства. Рассмотрим сначала, как Иисус Христос предложил это свидетельство иудеям. Писания свидетельствуют о Мне, – сказал Он. – Если вы думаете чрез них иметь жизнь вечную, то их свидетельство должно прекратить все споры. Если это свидетельство благоприятствует Мне, – то оно яснейшим, неопровержимым образом доказывает Мое Божественное посланничество. Исследуйте писания от первой до последней строки, – и вы увидите, что они постоянно говорят о Мне. Не найдете вы обетования, которое не относилось бы ко Мне; не найдете откровения, которое не касалось бы Меня. Писание говорит: «Господом будет оправдано и прославлено все племя Израилево» (Ис. 45, 25). Кто до Меня осуществил эту всеобщую надежду оправдания? «Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли, нет в Нем ни вида, ни величия» (Ис. 53, 2). Неужели не узнаете вы в этом пророчестве Меня, вами презираемого? Бесславие, которым вы покрываете Меня, бесславие, возвещенное пророками, не есть ли печать Моего Божественного посланничества? «Вот Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к Которому благоволит душа Моя;... не возопиет, и не возвысит голоса своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не преломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине» (Ис. 42,1–3). В ком другом, кроме Меня, можете вы усмотреть это соединение милости и правды, смирения и суда? «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы» (Ис. 61,1). Около кого теснятся бедные, несчастные, скорбящие? От кого ждут они научения и утешения? «Исследуйте писания;... они свидетельствуют о Мне» (Ин.5,39).

И однако же, несмотря на очевидность свидетельства, иудеи не поверили Христу. Где же причина этого? Свидетельство Св. Писания могло быть убедительным только в таком случае, если бы исследователи проникли во внутренний смысл его, достигли духовной глубины откровения. Иначе из него можно было сделать все что угодно – перетолковать его в смысле своих предвзятых идей. Это и случилось с иудеями. Читая и перечитывая буквы закона, они позабыли дух его и потому, читая Библию откровенную, находили в ней свои предрассудки, свои страсти, видели там Мессию временного и славу земную, читали в откровении то, что совершенно противно откровению. Правда, и буква Св. Писания драгоценна, потому что в ней выражена мысль божественная, но кто не схватит этой мысли, для того она останется звуком пустым, иногда даже вредным. И сатана умеет употреблять ее в свою пользу; он также приводит места из Писания, когда это ему необходимо. Если же доказательство из Св. Писания может иметь силу только тогда, когда понята истина, в нем заключающаяся, а понять истину можно только тогда, когда в сердце есть стремление к истине: то ясно, сила этого доказательства опирается на известном отношении между душой человека и откровением – на искренности и правоте души. Без последнего это доказательство будет бессильно. На это указал и Спаситель, когда сказал: «ищете убить Меня, потому что слово Мое не вмещается в вас» (Ин. 8,37).

Для людей, не верующих в божественное происхождение Св. Писания, оно есть не более, как простое человеческое свидетельство, и потому к нему должны быть приложены те же признаки достоверности, по которым судят о достоверности других человеческих свидетельств. Свидетели истины Евангелия были ли очевидцами описываемых ими событий? Историческая критика неоспоримо доказала эту истину, и человек, хотя немного знакомый с ее выводами, согласится, что отвергнуть подлинность Евангелия с этой стороны несравненно труднее, чем думают. Достоверны ли эти свидетели? Не были ли они обманщиками? Но каждый обманщик имеет корыстное побуждение нас обманывать. Где же найдете такое побуждение у апостолов? Говорили ли они лесть людям? Поблажали ли гордости человеческой? Странные льстецы – говорящие о своих современниках: «все совратились с пути, до одного негодны; нет делающаго добро, нет ни одного» (Рим. 3,12). Или они льстили сами себе – хотели выставить себя религиозными героями? Припомните, с каким чистосердечием рассказывают они о своей робости, косности в вере и понимании, неоднократных отречениях и падениях. Наконец, за достоверность этих свидетелей ручается то, что они смертью запечатлели истину своего свидетельства. Пусть после этого кто может или кто хочет – смотрит на них как на обманщиков! Что касается до нас, то нам кажется нелепостью не верить им. – Или свидетели слова Божия не были в здравом уме? Проповедовали то, чего не понимали? По нашему убеждению, быть понимающим в деле откровения значит то же, что быть вдохновенным, иметь помазание от Духа Святого. Ибо только «Дух все проницает, и глубины Божии» (1Кор. 2, 10). И следовательно, вопрос: свидетели откровения понимали ли то, что проповедовали? – может быть выражен так: были ли они боговдохновенны? Для того чтобы увериться в этом, не теряйтесь в длинных рассуждениях. Припомните, что эти свидетели обладали даром пророчества, которое ясно обнаруживает в них присутствие Духа Божия. Обратите внимание на полное согласие их между собой, несмотря на то, что они жили в различные времена. Наконец, откройте ту или другую книгу божественного откровения, прочитайте несколько страниц, прочитайте от души, с полным желанием узнать истину, и если вы не почувствуете в них дыхания Божия, то это будет явным знаком, что вы не хотите ни видеть, ни слышать, что вы добровольно отказываетесь от света. Так, по отношению к людям, не верующим в божественное происхождение Св. Писания, значение его, как свидетеля истины, зависит от внутреннего расположения.

2) Господь Иисус Христос в доказательство Своего Божественного посланничества указывал на дела Свои: дела, которые Отец дал Мне совершить, самыя дела сии, Мною творимыя, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня (Ин. 5, 36). Нет нужды доказывать возможность и действительность чудес Христовых. Не может не верить в возможность их тот, кто верит в Бога свободного и всемогущего. Не может отвергнуть действительности их тот, кто научными исследованиями убедился в достоверности свидетелей. Наше дело определить значение чуда в ряду других доказательств истины Евангелия.

Чудо есть действие необыкновенное, которое никакою естественною причиною не может быть изъяснено и потому должно быть приписано причине сверхъестественной. Это есть действие верховной воли Бога, Который изменяет закон естественный. Так как Бог управляет миром через законы, Им однажды установленные, и употребляет особенные средства только для спасения человека, то, естественно, чудо и существует только в области искупления. Помилование человека есть первое обнаружение этого чуда. По естественному порядку вещей, грехопадение влекло за собой совершенное, всеобщее осуждение; помилование прервало этот естественный порядок. Явилась любовь Божия, и произошло событие неслыханное, с человеческой точки зрения невозможное; вместо того чтобы наказать виновного, Бог оказывает ему милость. Из этого первого чуда проистекают все другие чудеса, которые служат как бы его лучами. Так, каждое чудо стоит в тесной связи с делом искупления. Величайшее из чудес, как яснейшее обнаружение Божественной любви, есть самое лицо Христа Спасителя. Это лицо, чудное само по себе, должно было и явиться в делах чудных, в чудесах силы и любви Божественной. Отсюда можно вывести значение чудес в земной жизни Христа Спасителя. Как проявления великого дела искупления, чудеса должны были привести к Искупителю; они доказывали, что Он облечен силой Божественной; они открывали совершенства Его природы, были блестящим их отражением. Следовательно, чудеса приводили к вере во Христа не потому только, что поражали своей необычайностью, а потому, что открывали совершенства природы Христовой. Всякое чудо, рассматриваемое просто как чудесное событие, без отношения к лицу Спасителя, не имело бы никакого значения по отношению к вере во Христа, потому что чудо, как необъяснимое явление, могло быть действием ада, и следовательно, если верить на основании такого чуда, то настолько же можно верить в посланника сатаны, насколько и в посланника Божия. Так чудо само по себе не производит веры. Оно даже может задержать веру, потому что оно говорит только глазами; а верование, основанное только на зрении, противно вере, которая есть «уверенность в невидимом» (Евр. 11, 1), точно так же, как противно ей верование, основанное исключительно на рассуждении. Потому-то Господь Иисус Христос всегда отказывался совершать чудо, когда от Него требовали чудесного «род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, и знамение не дастся ему кроме знамения Ионы пророка» (Мф. 12, 39). Итак, чудеса Иисуса Христа не дивные дела только, но отблеск Его природы. Его лица; это – проявление Его милосердия, Его сострадательности, проявления чудные, как и само милосердие Его чудно.

В каком же отношении стоит чудо к другим признакам Божественного посланничества Господа Иисуса? Доказывает ли оно непререкаемым образом это посланничество или предполагает еще что-либо необходимым для полной своей убедительности? Как отблески славной природы Христовой, чудеса могли привести ко Христу, указать на Него, но не могли возбудить полной веры в Него; иначе Христос не отказывался бы совершать их, иначе не было бы и не верующих во Христа. При каком же условии они были действительны? Иисус Христос действительность их связывает с верой. Веруешь ли ты? – таков был почти всегдашний Его вопрос, когда готовился Он совершить чудесное исцеление. И где было более веры, там больше чудес совершалось; где не было веры, там не совершалось и чудо: «и не совершил там... чудес, по неверию их» (Мф.13,58). Однажды Он прямо высказал, что чудо пред неверующими не потому не совершается, что неверующие недостойны чуда, а потому, что чудо не принесет им никакой пользы: «если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят » (Лк. 16,31). Почему же? Потому что чудо производит только удивление, а от удивления до убеждения целая бездна. Доказательство – в современниках Христа. Они были очевидцами поразительнейших из Его чудес. Они видели воскресшего Лазаря, были поражены этим, но не вникли в смысл чуда и остались неверующими. Они знали, что Христос вышел из гроба на третий день, и продолжали не веровать. Так, чтобы чудо было действительно, нужно иметь очи, чтобы видеть, – уши, чтобы слышать; нужно иметь известную религиозную восприимчивость, известное нравственное расположение, нужно иметь веру. Следовательно, и чудо, подобно свидетельству Св. Писания, сильно только при внутреннем свидетельстве.

3) В чем же состоит внутреннее свидетельство как основа всех внешних доказательств Божественного посланничества Христова, как основа веры во Христа? «Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете» (Ин. 5,44)? Так, по учению Господа, сильнейшее препятствие для веры иудеев, имевших Моисея и пророков, видевших великие знамения, лежало в их сердце, в их гордости и эгоизме. Оставление самолюбивых стремлений, искание славы от единого Бога привело бы их к познанию истины. «Кто хочет творить волю Божию, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю» (Ин. 7,17). Так, вернейший путь к принятию истины Божией – в искании Бога, в желании творить волю Его. Ясно, такой способ доказательства истины основывается на существовании сродства между душой человека и Богом, на существовании в душе образа Божия. Если бы было иначе, то какую важность имело бы повиновение или неповиновение предписаниям совести по отношению к религиозному убеждению? Если искажение совести, обнаруживающееся в эгоистическом искании славы человеческой, задерживает нашу веру в Спасителя, то ясно, между совестью и Христом находится тесная связь. Итак, если хочешь верить Евангелию, обратись к свидетельству своей совести, и она укажет на Христа, Который один может удовлетворить всем стремлениям души. Другие доказательства в состоянии только уяснить, подтвердить это свидетельство. Не внешними доказательствами, не логическими доводами и историческими исследованиями распространяется вера во Христа, а живым представлением самой личности Спасителя, которая поражает душу и возбуждает в ней полное стремление к совершеннейшему образцу. Но если совесть молчит, если живое представление святости Христа не находит отголоска в сердце, то ясно, что наше внутреннее око помрачено и не может видеть света. Тогда нужно очистить его, просветить его. Этим путем внутреннего очищения распространялась вера во Христа во время земной Его жизни. Предтеча Иоанн, долженствовавший приготовить людей к принятию Спасителя, был проповедником покаяния. Призывом к покаянию начал Свою проповедь и Сам Спаситель. Возбуждением покаяния и Сам Он действовал на сердца людей. Сказав несколько слов с самарянкой, Он вдруг заставляет ее обратить внимание на нравственное свое состояние: «пойди, позови мужа твоего и приди сюда... У меня нет мужа, – отвечала женщина и услышала в ответ слова, которые заставили ее одуматься, сознать свою греховность: правду ты сказала, что у тебя нет мужа; ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе» (Ин. 4, 16–18). И что же? Лишь только возбудил в ней раскаяние, как она сделалась уже верующей. И вот, кающиеся грешники и мытари приходили ко Христу, а гордые своей праведностью фарисеи, при знании закона-пестуна во Христа, более и более удалялись от Него. Так, не недостаточность доказательств истины Евангелия, не трудность уразумения самой истины, а развращение сердца – причина неверия. «Вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь; не имеете в себе любви к Богу. И потому как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете» (Ин. 5,40, Ин.5,42, Ин.5,44)? (Измеч. в сокращ. из кн.: Соколов Д., прот. Искупл. рода человеческ. Господом Иисусом Христом. Изд. 2. Спб„ 1896 г.)

По своему характеру современная европейская цивилизация официально признается христианской: учение Иисуса Христа провозглашается высшей нравственной истиной, основным законом духовного развития человека; евангельской религии приписывается первенствующее значение в устроении личной, семейной и общественной жизни. Словом, внешняя, показная сторона дела заставляет предполагать, что нами управляют, главным образом, ясно понятые и живо воспринятые евангельские заповеди любви и правды, что мы в своей деятельности руководимся по преимуществу религиозно-нравственными мотивами; но действительность далеко не соответствует такому ожиданию. Холодное, безучастное, иногда даже пренебрежительное отношение ко всему, что напоминает о религии, в современном обществе явление обычное и широко распространенное; постановка и решение вопросов высшего порядка, вопросов нравственности зачастую обнаруживают смутное, сбивчивое понимание самых элементарных сторон христианского мировоззрения: извращаются, грубо перетолковываются основные заповеди Евангелия; высшие требования христианской морали отвергаются как утопия, как несбыточная и не приложимая к жизни мечта; целому ряду понятий, которые по своему содержанию должны бы были будить нравственную энергию в людях, украшать их духовный облик, приписывают несоответствующий им, более или менее низменный смысл. Возьмите, например, слово «величие»; произнесите его в любом собрании; спросите присутствующих, какой смысл они соединяют с этим понятием, к кому, по их мнению, наиболее оно может быть применимо. Вам много наговорят о громкой славе победителя народов, о блеске гения поэта, о лаврах виртуоза, о пышности, могуществе монарха и едва ли вспомнят о нравственной силе и красоте героев духа, мучеников святых идей: об апостолах любви, о братьях и сестрах милосердия, о самоотверженных глашатаях истины. Вам назовут Цезаря, Наполеона; может быть, вспомнят Шекспира, Бисмарка, Сальвини и, наверное, забудут Эпиктета, Сократа, Симона-Петра, апостола Павла. А великие по обаянию самоотверженной деятельности имена Гааза, Дамиана Вестера, Дюнана или наших родных Евфросинии Полоцкой, преподобного Сергия Радонежского, Феодосия Печерского, Нила Сорского и многих других – кому они известны?

Наряду с этим выдвигается обширный круг явлений первостепенной общественной важности, вырабатывается целый новый строй жизни, который чужд всякого прямого влияния религии и который тем не менее признается естественным, разумным. Сторонники его категорически утверждают даже, что будто бы религия Иисуса Христа уже отжила свой век, сказала свое последнее слово, что евангельская мораль была пригодна лишь для простодушных рыбаков Галилеи, а современному просвещенному европейцу нужны иные руководящие начала. Эти начала ему может дать и дает одна наука. Наука, говорят они, зажгла маяк, перед ярким блеском которого свет религии тускнеет и должен совсем померкнуть. Религиозный свет часто омрачался тучей суеверий, вспыхивал зловещим пламенем фанатизма, был причиной ожесточенной братоубийственной войны. Достаточно вспомнить Варфоломеевские ночи, драгонады, пытки и костры инквизиции, чтобы благословлять науку, которая освободила человечество от подобных ужасов.

1. Разберем, прежде всего, обвинение на христианскую религию, которая будто бы повинна в Варфоломеевских ночах, пытках и кострах инквизиции. Что ответить на это? Во-первых, при критической оценке какой бы ни было религии вообще, а христианской особенно, со стороны их высоты и значения следует всегда отличать основную религиозную идею от наличной действительности, не смешивать того, что есть, с тем, что должно быть. Люди, по своему узкомыслию и изуверству, могут извратить и унизить самую высокую идею, облечь ее в уродливую форму; но это не значит, что идея низменна, уродлива сама по себе. Идея чистой свободы неповинна, конечно, в безумных преступлениях анархизма; так и христианство не может быть обвиняемо в мрачных деяниях Лойол и Торквемад. Роу в интересной книге «Очевидные истины христианства» говорит: «Среди верующих, принадлежавших к церкви, часто царило огромное суеверие; Церковь освящала дела, ясно запрещенные ей ее Основателем; она – страшно сказать! – обнажала даже меч, который Он ясно повелел ей вложить в ножны. Все это несомненно, но несомненность эта делает еще более удивительным факт, что Церковь находила в лице своего Основателя вечный принцип для своего возрождения. В личности и учении Иисуса Христа есть некоторый глубокий смысл, который был, так сказать, выше действительного (наличного) христианства всех веков. Простое изображение личности Основателя христианской Церкви в том именно виде, в каком Он был изображен евангелистами, без примеси ложных очертаний, какие присоединялись к Его образу людской глупостью или злой волей, всегда было и всегда будет причиной обновления церковной жизни. Это характерная и исключительная особенность христианства». Религиозные войны, массовые избиения еретиков и костры инквизиции не есть естественное порождение религии Спасителя; это грубое, преступное извращение ее, тяжкое оскорбление, поругание всепрощающей любви Распятого за мир Сына Божия. Христианству, как религии, проникнутой духом евангельской кротости, любви и милосердия, органически ненавистно всякое насилие, тем более насилие во имя Бога, Который, по словам евангелиста Иоанна, есть Сама Любовь (1Ин. 4,16). Когда пылкие и усердные не по разуму Иаков и Иоанн, оскорбленные непочтением самарян к их Учителю⁷⁰ сказали: «Господи, хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Иисус Христос, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа, ибо Сын человеческий пришел не губить души..., а спасать. И пошли в другое селение» (Лк.9:54–56) . В притче о плевелах мы читаем: «Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем. Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень, и показался плод, тогда явились и плевелы. Пришедши же рабы домовладыки сказали ему: Господин! Не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? Откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали...: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы; оставьте расти вместе то и другое до жатвы» (Мф. 13,24–30).

После приведенных мест Евангелия, полагаю, излишне пояснять, что христианская религия, как таковая, не должна быть осуждаема за те преступления и безумства, которые совершались и совершаются ее ложными, самозваными друзьями, ожесточенными изуверами. Тупое недомыслие и угрюмая злоба могут набросить на светлый лик Спасителя мрачное покрывало фанатизма и суеверия, но от этого Божественная красота Его ни мало не утратит своего блеска; надо осторожно снять неуместный покров, очистить лик от наносной копоти и пыли, но никак не вытравлять сам образ, чарующий сердца лучших людей небесной благостью, кротостью и чистотой.

2. Посмотрим теперь, справедливо ли утверждение, будто не Евангелие, а наука должна руководить нравственной жизнью людей. Взвесьте беспристрастно роль евангельской религии в истории минувших девятнадцати веков, и вы поразитесь, как много она сделала для человечества. Какой неизгладимый след она оставила на всей нашей цивилизации, на наших нравах, обычаях, законодательстве, науках, искусстве. Как сильно она изменила нравственно к лучшему, облагородила человечество; сколько внесла в жизнь сердечной теплоты! Миллионы людей в ней черпали силы жить во имя добра и правды, на алтарь ей несли свои лучшие чувства и думы и в служении ей нашли высшую отраду. Неужели ж теперь иссякла ее живительная сила: вдруг пересох родник, утолявший духовную жажду сотен сменившихся поколений, и место Евангелия заступит энциклопедия наук? В силах ли наука заменить религию как руководительницу человека в светлую даль грядущего? Это вопрос серьезный; с легким сердцем решать его преступно: ошибка может повести к печальной катастрофе.

Внимание древности приковано было преимущественно к внешнему миру, высокое значение личности еще не было опознано, и верховные идеалы древних культурных народов по отношению к человеку носили внешний характер. Наиболее яркими выразителями культуры древности были Греция и Рим, так называемый мир античный, и мы видим, что обширная область разнообразных духовных интересов для этого мира почти не существует: вопросы о достоинстве человека, о правах личности, о братстве народов и многом другом тому подобном если случайно когда и затрагиваются, то всегда вскользь и никогда не выдвигаются на первый план.

Конечной целью стремлений античного мира был культ физической красоты и грубой мускульной силы. Эстетик грек свои силы отдал первому, гордый владыка мира римлянин служил второму. Грек благоговел пред красотой тела, чтил и поклонялся ей одной. Удивительный по разностороннему блеску гений грека рельефней всего выразился в скульптуре. Резец Фидия, Праксителя, Поликлета и других достигает кульминационной точки красоты, оставаясь вековечным, недосягаемым образцом для потомков. Дальше идти нельзя.

Римлянин не был художник, на искусство смотрел как на прикрасу обыденной жизни. Крепкий, могучий, он силу ставил выше красоты. Пред его мощью склонялись самые отдаленные народы, и Рим рос, богател, украшался за счет покоренных стран. Рим – столица мира; его величие, сила – вот идеал, которым жил и которому всем жертвовал древний римлянин. Но оба эти идеала: и совершенство телесной красоты, и торжество грубой, мускульной силы – были, наконец, достигнуты. Акрополь сиял небывалой, чудесной красотой; слово Рима было законом для отдаленных окраин земли. Во имя чего было жить теперь античному миру? Новой идеи, которая бы властно захватила общество, не являлось, а старая отжила свой век. Без воодушевляющего же идеала, хотя бы и низкой пробы, человек не может жить, народная доблесть гибнет, общество разлагается. Не мог продолжать свое существование и античный греко-римский мир. Настало время, когда расшатанные устои Рима рухнули, и Римская империя перестала существовать. Она пала, должна была пасть, потому что идеалы, которые ее воодушевляли, были временны и, когда сила их была исчерпана, ей нечем стало жить. Для возрождения одряхлевшего организма требовалось вдохнуть в него новые силы. Необходимо было для духовной жизни человечества найти новые начала. На развалинах античного мира могла зародиться и расцвести новая цивилизация, но для этого нужна была новая идея, и мы видим, что в основу нарождающейся цивилизации полагаются новые идеалы. Древний мир искал красоты телесной, преклонялся пред физической силой; люди новой эпохи ищут красоты духовной, преклоняются пред нравственной мощью. Теперь центр тяжести извне переносится внутрь человека. Дух человека признается источником общественной, политической и всякой исторической жизни. Возвышение человеческого сердца, нравственное усовершенствование, духовный рост личности становятся главной задачей общества, все остальное имеет второстепенное значение. «Ищите прежде всего Царства Божия и правды Его, а все прочее приложится вам, придет к вам само собой», говорит Евангелие. Под «царством Божиим» разумеется совершенная жизнь на земле – жизнь, основанная не на господстве насилия, грубого эгоизма, а на началах всеобщей любви, полной справедливости, признания всех законных прав личности. Наступление этого «царства» обусловлено нравственным перерождением человека, обновлением всего его внутреннего существа. «Истинно говорю тебе, – сказал Иисус Христос Никодиму, – если кто не родится свыше, не может увидеть Царства Божия» (Ин. 3, 3). В другом месте Иисус Христос говорил: «Царство Божие не придет приметным образом и не скажут: вот, оно здесь, или, вот, там. Ибо вот Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 20–21). Это новый идеал; идеал не временный, а вечный. Идеалы Древней Греции и Рима можно было перерасти, потому античный мир и пал. Новый идеал, указанный христианством, не имеет границ; его нельзя достигнуть. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5,48), – вот завет Спасителя людям. Этот завет является залогом бесконечной будущности нашей цивилизации. Новая культура в самом духе христианина, в его неиссякаемой способности совершенствоваться всегда найдет источник своего дальнейшего обновления и развития.

Перед нашими глазами развертывается теперь почти двухтысячелетняя история христианства; наш взор в состоянии теперь обнять и измерить внутренний, последовательный процесс его развития, степень его могущественного влияния на совесть и жизнь человечества, и мы видим, что христианство далеко еще не выразило всего содержания своей мысли, не сказало своего последнего слова. Для осуществления Царства Божия на земле человечеству предстоит еще долгая, упорная работа над собой, над улучшением, нравственным воспитанием сердца. Евангелие пробудило много добрых чувств; затронуло в сердце человека неведомые ему самому струны, извлекло из них звуки чарующей красоты и неотразимой силы, но эти звуки не слились еще в могучий аккорд, в гимн торжествующей любви и правды.

Если наука хочет заменить религию, она должна взять на себя ее обязательства и, требуя предпочтения себе, вынуждается дать человечеству более могущественные средства, указать скорейший путь к осуществлению конечных целей в жизни, чем это делает религия. И наука самоуверенно признает себя способной к этому. Она торжественно провозглашает, что только знание может привести человечество к лучшему будущему. «Если мы хотим привести в известность условия, от которых зависят успехи новейшей цивилизации, – говорит Бокль, – то должны искать их в истории накопления и распространения умственного знания. Физические явления и нравственные начала производят, конечно, по временам значительное расстройство в общем ходе дел, но с течением времени они приходят в порядок и равновесие и оставляют, таким образом, умственным законам свободу действовать независимо от этих низших, второстепенных деятелей». Такое решительное утверждение опирается на мнение, будто огромное развитие, совершающееся в нашей цивилизации, представляет, главным образом, умственное движение и будто нравственный прогресс общества стоит в прямой зависимости от роста знаний. Но рассуждать так, значит, не знать сердца человека, не понимать, к чему призвана наука, что она может дать. Область науки обширна, если хотите, бесконечна; задачи ее велики; она так много сделала и еще более сделает для человечества, что само имя ее должно быть священно для мыслящих людей; но двигательная сила культурного прогресса все же не интеллект, и образование одно не улучшает нравы. Наука расширяет умственный горизонт человека, развивает его интеллектуальные силы, увеличивает нашу власть над природой, но возродить духовно человека, нравственно его возвысить она без содействия религии не может. Оставив путь длинных рассуждений, припомните хотя бы французских панамистов: сенаторы, члены парламента, редакторы влиятельных газет – все люди обширных знаний, крупных способностей, а в общем шайка мошенников. Прискорбно, но естественно. Сердце человека волнуется одними и теми же страстями, будет ли это сердце передового мыслителя или последнего поденщика. Простой галилейский неграмотный рыбак нравственно может быть выше десятка философов, светил науки: образование может изменить формы зла, сделать их более утонченными, но уничтожить зло, облагородить нравы – этого образованию не дано. Не науке путем обновления сердца вести людей к осуществлению Царства Божия на земле.

Впрочем, наука, может быть, сильна иными средствами создать человечеству светлую будущность? Уясняя законы, по которым существует вселенная, открывая средства воздействия на силы, заложенные в материю, наука дает нам громадную власть над природой. Было время, когда человек трепетал пред каждым грозным явлением природы; теперь он властелин ее. Наука превратила солнце в печатный станок, оседлала волну, скрутила буйный ветер, запрягла пар в работу, надела на молнию сумку почтальона; алмазные сверла проходят сквозь недра скал, добывают воду в знойной пустыне; гиганты молоты, шутя, сплющивают глыбы металла; телеграф, телефон, телескоп уничтожили пространство; спектральный анализ определил состав планет; тысячи фабрик с ничтожной, сравнительно, затратой мускульной силы выполняют работы, которые не снились мифологическим титанам. Если бы люди древнего мира, созерцая будущее, могли представить, что делает теперь наука, они решили бы, что наступил тот золотой век, о котором всегда мечтали их поэты. Но при всех этих завоеваниях ума обетованная земля по-прежнему бежит перед нами, подобно миражу. Глубокое невежество народных масс, чрезмерное труженичество, вопиющая нищета рядом с праздностью и расточительностью чувствуется не менее болезненно и в век электричества и пара, чем в века грубого варварства. «Богадельни и тюрьмы такие же обычные спутники научного прогресса, – говорит Генри Джордж, – как и роскошные дворцы и великолепные магазины. В шумных столицах, на улицах, залитых асфальтом и озаренных электрическими солнцами, мы, как и везде, встречаем истомленные, хмурые, злобные лица. Среди наибольшего скопления богатства люди умирают с голода и болезненные дети сосут иссохшие груди своих матерей. Всюду жажда наживы и поклонение богатству указывают на силу страха перед нуждой. Трагизм евангельской притчи о богатом и Лазаре не утратил своей жгучести и доселе».

«Этот союз бедности с прогрессом, – замечает Генри Джордж, – есть великая загадка нашего времени. Это центральный факт, из которого вытекают те промышленные, общественные и политические затруднения, которые спутывают мир и с которыми тщетно борются государственные люди, филантропы и педагоги. От него подымаются те тучи, которые застилают собой будущее самых прогрессивных и независимых наций. Это загадка, которую сфинкс судьбы задал нашей цивилизации, и не разгадать которой значит погибнуть. До тех пор, пока весь рост богатства, который называется материальным прогрессом, будет уходить лишь на образование огромных состояний, на увеличение роскоши и на усиление контраста между домом Изобилия и домом Нужды, до тех пор прогресс не может считаться действительным и прочным». Реакция должна наступить. Необходимо обновить движущие силы цивилизации, вести в жизнь новые факторы, помимо знания. Наука, обещавшаяся самостоятельно воссоздать на земле царство высшей правды и равноправности, с этой стороны должна быть признана банкротом. Вместо того чтобы, объединившись под начальством неба, вести борьбу против общего врага – царства тьмы и неправды, люди со знаменем науки в руках борются из-за добычи. Основным девизом жизни стало: «кто кого может, тот того и гложет». Как сказано в Библии об Измаиле: "руки одного на всех и всех на одного» (Быт. 16,12). Каждый за себя и для себя, т.е. всеобщая вражда, взаимное недоверие, раздражение, озлобление и нигде покоя, справедливости, жалости, любви. Противник падает, тем лучше: в борьбе улучшается людская порода. Пощада – преступление, потому что приносит сильных в жертву слабым, а богатых духом и телом – ленивым и хилым. Миром движет, говорит наука, и над миром господствует суровый, неумолимый закон борьбы за существование. Логическим последствием подобного воззрения на жизнь, на факторы цивилизации является ницшеанство. Ницше – оригинальный, блестящий немецкий мыслитель, человек крупных, разносторонних дарований. Он критик, поэт, филолог и, наконец, философ. Основною темой его литературной и философской деятельности служит ожесточенная, открытая борьба против христианства. Ницше думает, что зло современной жизни, все бедствия нашей цивилизации проистекают, оттого что мы подчинились евангельским требованиям любви, кротости, милосердия. Перед человечеством, по его мнению, тогда только развернется блестящая перспектива, когда оно освободится от нравственных пут, наложенных на него Иисусом Христом. «Предоставьте человеку полный простор,– говорит Ницше, – освободите его от пустых призраков совести, чести, стыда; признайте законность всех его страстей, и вы поразитесь мощью проявленных им сил. Десятки, сотни, может быть, тысячи слабых людей погибнут, будут раздавлены в борьбе, но зато победитель, упившийся их потом и кровью, по трупам, как по ступеням, подымется вверх и положит начало новой породе существ. Это будет уже не просто «человек», а «Vebermensh», «сверхчеловек"».

Философия Ницше есть завершение теории Дарвина. По Дарвину, вся длинная лестница живых существ, начиная от низшего организма и кончая высшим – человеком, представляет из себя непрерывную цепь перехода одного вида к другому. Путем борьбы за существование, так как ртов всегда более, нежели пищи, организмы неустанно совершенствуются: выживают экземпляры только более сильные, наиболее приспособленные к борьбе, а остальные истребляются или сами вымирают за недостатком пищи. Всякое же случайное преимущество законом наследственности закрепляется за организмом. Веками накопляются у того или другого вида животных столько отличительных признаков, что образуется новый, более совершенный тип. С ним повторяется та же история. Естественный отбор более приспособленных к борьбе за жизнь и закон наследственности ни на минуту не прерывают свою работу. Совершенствуясь так, органический мир выработал, наконец, тип человека. Подобная теория (если даже оставить в стороне вопрос о справедливости или ошибочности основных ее положений) является недосказанной. Ницше взял не себя труд договорить ее, поставить точку над «i». Если человек длинною цепью вымерших видов соединяется непосредственно с обезьяной, произошел от нее, а обезьяна в свою очередь от других низших организмов, то почему мы останавливаемся на человеке? Не сейчас, не завтра, не через сто лет, но когда-нибудь должно явиться существо еще более приспособленное к жизни, еще более совершенное, нежели человек. Провести человечество по этому пути, где в конце видятся титаны, полубоги, – это такая великая задача, думает Ницше, ради которой не стоит смущаться требованиями религии, морали, совести, долга. Чем больше совершится зла, тем более проявится сил, энергии, – тем скорее явится «сверхчеловек»... «Будьте тверды, – завещает Ницше⁷¹ своим ученикам, – не поддавайтесь жалости, состраданию, любви: давите слабых, подымайтесь по их трупам выше: вы дети высшей породы; ваш идеал – «сверхчеловек"».

Ужасная теория! Торжествуют не лучшие, а наиболее сильные и хищные. Добро, любовь и истина должны расступиться и дать дорогу насилию, бесстыдству и пороку. Дионисий – тиран Сиракузский, Ирод Великий, Нерон, Цезарь Борджия – вот выразители идей ницшеанства. Где же тут обещанное наукой счастье всех членов человеческой семьи, где торжество высших начал любви и правды? Почему наука с прогрессом материальным не несет улучшения нравов; почему не вырвет с корнем зло? Увы, это не ее дело. Причины зла – нравственного свойства, а наука бессильна против нравственного зла. Она может раздробить скалу, сплющить глыбу металла, но смягчить жестокое, черствое сердце ей не дано. Одно научное просвещение само по себе дает лишь дрессировку разума, и если человек по своей природе хищная личность, то образование только изощряет ему зубы, оттачивает когти. Разум служит для подготовки и обработки почвы, завоеванной другими силами. Разум сила исполнительная, а власть законодательная, сила руководящая принадлежит сердцу. Евангелие 19 веков тому назад провозгласило: «из сердца исходят помышления злыя и благая». Божественный сердцеведец Христос Спаситель первый указал миру, что единственный источник общественной, политической и всякой исторической жизни есть дух человека и что чем он совершеннее, тем совершеннее будет и все им созданное. «Если вы хотите, чтобы изменилась окружающая вас жизнь, – говорит христианство, – изменитесь сами, воспитайте ваше сердце». Братская, любовная жизнь, царство Божие на земле возможны; только их надо искать не где-нибудь вокруг, не в чем-нибудь внешнем, а внутри себя, в своем сердце. Сердце же не область влияния науки, а царство религии. Внешним механическим путем нельзя вдохнуть силы в нравственную природу человека. Наука не может заставить человека изменить свою волю. Страхом или принуждением можно заставить его отказаться от дурного действия, но не от дурной воли, которая есть движение внутреннее, не подчиненное внешней силе. Нравственное обновление человека обусловливается добровольным подчинением силе, обладающей такой привлекательностью, которая обязывает совесть, глубоко волнует чувствования и склонности, вызывает к деятельности все, что есть доброго в них, и дает возможность высшим сторонам человеческой природы торжествовать над низшими. Такой силой для человечества может быть только евангельская религия. Евангелие, говоря нам о Боге как о совершенной Любви и абсолютной Правде, о Его отношении к миру и о наших обязанностях к Нему, наполняет нашу душу благоговейным поклонением Высшему Существу, будит в нас стремление стать достойными Его любви, вызывает покорность Его заповедям как непреложному нравственному закону. Христианство, и оно одно только, во имя Высшей Святости, которая есть Сам Бог, неустанно побуждает человека идти все вперед и вперед в нравственном росте.

Отсюда вывод такой: высший, универсальный идеал всего человечества – идеал, указанный Евангелием: царство Божие. Путь к осуществлению его – нравственное обновление всей духовной природы человека, выработка им христианского мировоззрения, воспитание воли в духе евангельской любви и правды. Движущей силой на этом пути служит религия. Подобный вывод никоим образом не может считаться унизительным для науки, и ей нет оснований оспаривать его. У науки своя специальная сфера деятельности, также весьма почтенная, каждый успех в которой является в своем роде также крупным благодеянием для человечества. Эти обе области: и область влияния религии, и область влияния науки, при надлежащем понимании дела, отнюдь не оказываются между собой в противоречии: они дополняют одна другую. И если между представителями религий и представителями науки бывают столкновения, то это объясняется печальным недоразумением: неумением разобраться в границах своей компетентности, желанием вторгнуться в чужие пределы.

Наука определяет вечные, незыблемые законы, по которым идет жизнь вселенной; открывает и подчиняет человеческому разуму все новые и новые силы природы, устанавливает степень внешней, физической зависимости человека от окружающей его среды; говоря короче, наука задается целью дать возможно полный ответ на вопрос: как мир живет? У религии иная задача; она отвечает на вопрос: как человеку в мире жить? В какие отношения он должен стать к миру и к Тому, Кто выше мира? Законник спрашивает Иисуса Христа: «Учитель! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» С этим же вопросом и каждый христианин обращается к религии, установленной Спасителем, твердо веруя, что он не только найдет нужный ему ответ в евангельском учении, но и приобретет в тесном, братском общении с членами Церкви, в живом молитвенном единении с Богом нравственные силы, необходимые для того, чтобы в каждом отдельном поступке, чувстве и слове таился вечный смысл, дающий право жить. При таком понимании задач религии и науки и разграничении сфер их деятельности может ли быть речь о противоречиях между религией и наукой и о необходимости замены одной другою?

Сам путь к жизни, имеющий вечный смысл, человечеством еще далеко не пройден, и потому более тем странно говорить, что религия отжила свой век и что путеводной звездой и движущей силой дальнейшей цивилизации должна быть наука. На это, может быть, возразят, что существует значительное число людей с высшими мотивами поведения и чистой, как кристалл, жизнью, которые тем не менее вполне открыто выражают свое неверие в религиозные учения, в корне отрицают их влияние на свою жизнь и на поведение. Типичным представителем таковых может служить знаменитый французский ученый Литтре «этот святой, не верующий в Бога», как его охарактеризовал другой французский писатель, Каро. Каким же образом, спросят, примирить эти факты с нашим представлением о религии, как центре всех жизненных сил, двигающих и перестраивающих современный общественный мир?

Объяснение весьма несложно. Христианская религия за 19 веков своего существования наложила на длинный ряд поколений, на их законы и учреждения, на их умственное и нравственное воспитание, на их образ мысли вообще сильный и неизгладимый след. Мы все, каковы бы ни были наши религиозные взгляды, мы все бессознательно находимся под ее влиянием на каждом шагу, в каждую минуту нашей жизни. Значительная часть идей, впервые возвещенных миру христианством, стала теперь общим достоянием, и противники христианства всем, чем они по справедливости гордятся, обязаны целиком Евангелию, хотя и не сознаются в этом. Но пусть тучи закрывают солнце, дневной свет, окружающий нас, все же не самобытен, а только результат сокрытого от нас светила. Когда же тучи рассеются, тогда небо просветлеет, засияет во всей красоте, солнце будет лить потоки тепла и света, настанет ясный, ликующий день.

Но когда все это будет? Ответа дать никто не может. Иисус Христос говорит, что знать этого мы не можем; но именно потому, что мы не можем знать времени наступления этого часа, мы не только должны быть всегда готовы к встрече его, как должен быть всегда готов хозяин, стерегущий дом, как должны быть готовы девы со светильниками, встречающие жениха, но и должны работать изо всех данных нам сил для наступления этого часа, как должны были работать работники на данные им таланты. На вопрос, когда наступит этот час, Великий Учитель увещает людей всеми своими силами работать для скорейшего наступления его. И другого ответа не может быть. Сказать людям, когда наступит день и час Царства Божия, никто не может, потому что наступление этого часа ни от кого другого не зависит, как от них самих.

Все, что мы можем знать, это то, что мы, составляющие человечество, должны делать и чего должны не делать для того, чтобы наступило это царство Божие, а это мы все знаем: Евангелие ясно говорит об этом. И стоит перестать делать то, что мы не должны делать; каждому начать делать только то, что мы должны делать; стоит только каждому из нас жить всем тем светом, который есть в нас, для того, чтобы тотчас же настало то обещанное царство Божие, к которому влечется сердце каждого человека.

Не в нашей власти спасти человечество и переродить природу мира; но в нашей власти исправлять собственную духовную природу, совершенствовать характер, христиански воспитывать волю. Это в нашей власти и это – наша обязанность, личная обязанность каждого из нас. (Извлеч. в сокращ. из брош.: Петров О., свящ. Евангелие как основа жизни. Изд. 4. Стр. 1–30.)

Церковь христианская основана посредством проповеди о воскресении ее Главы. Хотя против этой мысли нет и не может быть серьезных возражений, однако, ввиду важности факта, полезно выставить его в полном свете.

В день пятидесятницы апостол Петр произнес первую из апостольских проповедей. О чем же он говорил? «Бог воскресил Иисуса, расторгнув узы смерти... Бог воскресил Иисуса, чему все мы свидетели» (Деян. 2, 24–32). Толпа собирается вокруг Петра и Иоанна в Иерусалимском храме. Петр повторяет свое утверждение. «Бог воскресил Начальника жизни, чему мы свидетели» (Деян. 3, 15). Образуется церковь. В ее собраниях «апостолы с великой силой свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса» (Деян. 4,33). Свидетельствовать об этом воскресении они считают главным делом своей миссии. Начальники народа запрещали им учить об имени их Учителя; они отвечали: «Богу нужно повиноваться больше, чем людям», – и тут же, чтобы объяснить причину своего неповиновения приказаниям человеческим, прибавили: «Бог отцов наших воскресил Иисуса, Которого вы убили, повесив на древе» (Деян. 5, 30). Петр – в Кесарии у сотника Корнилия; он проповедует ему о воскресении Того, Кто был повешен на древе (Деян. 10,40). Он пишет соборное послание некоторым церквам и начинает его прославлением Бога, за что же? «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому» (1Пет. 1, 3). И дальше тот же апостол указывает на это воскресение как на основание веры и надежды христиан: «Бог воскресил Иисуса из мертвых... чтобы вы имели веру и упование на Бога» (Пет. 1, 21). Начальники синагоги в Антиохии Писидийской приглашают ап. Павла говорить к народу: он проповедует, что его Учитель был распят, снят с древа и положен во гроб, но что «Бог воскресил Его из мертвых» (Деян. 13, 30). Чем тот же Павел вызвал насмешки афинян, слушавших его спокойно до тех пор, пока он говорил только о бытии Бога? Проповедью о воскресении Христовом (Деян. 17, 31–32). Чем он дал повод римскому правителю Фесту считать себя сумасшедшим? Тем, что он говорил царю Агриппе о воскресении Христа (Деян. 26,23–24). И когда он пишет церквам, то нет почти ни одного послания, в котором он не упоминал бы об этом факте. В послании к римлянам он утверждает, что Иисус открылся Сыном Божиим именно чрез Свое воскресение. Три обстоятельства особенно достойны внимания в послании к коринфянам: во-первых, то, что смерть и воскресение Христа указываются как существенная часть проповеди евангельской; во-вторых, то, что апостол не учит о воскресении, но напоминает своим читателям, что это воскресение есть основной пункт веры, который им был проповедан и который они приняли раньше составления его послания; в-третьих, то, что св. Павел усвояет особенную важность этому пункту, так что прямо заявляет, что если Христос не воскрес, то проповедь его тщетна и вера учеников напрасна. Эту важность христиане так живо чувствовали, что не только посвятили воспоминанию воскресения самый торжественный из своих праздников, но и пожелали, чтобы день седмичного покоя каждую неделю возбуждал это великое воспоминание. Воскресение заменило субботу, и каждое воскресение должно было возбуждать те же самые чувства, как и праздник Пасхи.

Итак, внушительной совокупностью текстов и фактов установлено, что проповедь о воскресении Христовом была одним из существенных элементов апостольской проповеди.

Воскресение Христово для христианина есть наиболее предмет веры, одно из главных оснований его религиозной жизни. Люди, обращающие внимание исключительно на внутреннее состояние души, т. е. на субъективную сторону религии, спрашивают, каким образом вера, во всей полноте глубокого смысла этого слова, может иметь предметом факт чисто внешнего характера? Им должно сделать следующую уступку: верование в то, что Иисус из Назарета воскрес из гроба, само по себе, как простое принятие известного повествования, не имеет еще религиозного значения. Но останавливаться на таком понимании дела значило бы держаться слишком поверхностного взгляда на предмет. От чего зависела сила апостольской проповеди? Не от того, что они возвещали простой исторический факт, а от того, что они проповедовали победу над смертью, одержанную Начальником жизни (Деян. 3,15). У тех, кто внимал их речам, при этом рассеивались облака сомнения и неверия, для них открывались небесные горизонты, и они, несмотря на свою смертность, составляющую свойство всех земных вещей, предвкушали обетования жизни загробной. Для христианина воскресение Христово не есть воскресение одного известного человека, но воскресение человека вообще – воскресение человечества в лице его Главы, восхотевшего претерпеть крест, чтобы открыть врата Царства Небесного тем, которые входят с Ним в общение. Воскресение Христово для верующего есть залог его собственного воскресения. Он знает, что «Бог, воскресивший Господа, воскресит и его силой Своей» (Кор. 6,14. См. также: Рим. 8,11; 2Кор. 4,14; Кол. 2,12; 1Фес. 4, 14). Он находит прощение своих грехов в голгофском кресте, жизнь вечную в гробе Распятого и может восклицать вместе с апостолом: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа» (1Кор. 15,55)?

Итак, воскресение Христово, несомненно, есть преимущественный предмет веры, один из существенных факторов религиозной жизни. Впрочем, как могут все заметить, бесспорный и несомненный факт состоит в том, что Церковь христианская основана на вере в воскресение ее Главы, а не на реальности этого воскресения. Какие аргументы можно представить для доказательства этой реальности?

Чтобы подкрепить свое учение относительно воскресения Господа, ап. Павел ссылается на свидетельства тех, которые видели Распятого живым, после того как Он оставил гроб. Он особенно настаивает на этом свидетельстве и указывает на более чем пятьсот братии, видевших оное, большинство которых были еще живы в то время, когда он писал свое послание (1Кор. 15, 4–8). Это доказательство нельзя считать маловажным, хотя оно и не может иметь абсолютного значения, потому что оно основывается на таких памятниках, достоверность которых отрицательная критика может оспаривать; но мы имеем доказательство и другого характера – те результаты, какие имело дело Иисуса Христа в мировой истории.

Влияние Его на человечество не есть лишь прошедший факт, признание которого зависит от изысканий критики и подвержено сомнениям, какие могут явиться как следствие этих изысканий; это есть реальность, которая продолжает еще существовать в настоящем. Мы имеем дело не только с фактами, совершившимися назад тому 19 столетий, но с фактами, которые совершались в продолжение 19 столетий и совершаются еще и в наши дни.

Чтобы дать справедливую оценку влиянию, какое оказало христианство на мир, нужно, при свете истории, перенестись в те обстоятельства, среди которых действовали первые проповедники Евангелия. Как, с точки зрения мира, было мало, ничтожно то семя, из которого выросло громадное дерево, ветви которого продолжают расширяться на наших глазах! Иисус Христос дал Своим апостолам повеление учить все народы (Мф. 28,19). Ап. Павел пишет, что имя Иисуса выше всякого имени, и что оно пройдет по всему миру (Флп, 2, 9–11). Чье имя должно было достигнуть такой славы? Имя одного молодого человека, который в одной безвестной и презренной области Римской империи был недавно предан позорной казни. Повеление Христа продолжает исполняться: Его учение проповедуется во всех странах Земного шара. Исполняется и пророчество св. Павла: имя Иисуса, чем дальше, тем больше, становится величайшим из имен, произносимых устами человеческими.

В истории воздействия христианства на развитие цивилизации нужно в особенности остановить внимание на нравственном его влиянии, потому что нравственное развитие людей есть цель всякой истинной религии. По этому предмету существует одно заблуждение, которое следует опровергнуть или предотвратить. Некоторые апологеты несправедливо игнорируют и иногда даже злословят мудрецов языческого мира. Между тем, в сочинениях мудрецов древнего Востока, Греции и Рима можно найти возвышенные нравственные и религиозные воззрения. Иногда из этого факта заключают, что Евангелие было лишь естественным развитием чувств и мыслей, существовавших в человечестве раньше. Винэ высказал по этому вопросу здравые и основательные соображения. – «Евангелие не изобрело нравственности; некоторые из его прекрасных правил давно уже были в обращении среди людей; Евангелие не столько открыло их, сколько дало им новое обоснование и оживило их новым духом. Превосходство Евангелия не столько в том, что оно возвестило новую нравственность, сколько в том, что оно дает силу исполнять старую. Познание нравственности не есть нравственность, и знание долга не есть исполнение долга».

Нравственная сила – вот что составляет специальную характеристику дела Христова. Много, по-видимому, существует оснований оспаривать размеры и действенность этой силы. Сколько миллионов людей, несмотря на обширную деятельность миссий, еще не слыхали евангельской проповеди! Да и там, где Евангелие возвещено, как много людей открыто враждебных или чуждых его влиянию! И у тех, которые, по их словам, принимают это влияние, весьма часто какая существует разница между исповедуемой верой и действительной жизнью. Как много места занимают в жизни именующих себя учениками Христовыми чувственность, корыстолюбие, тщеславие, пристрастие к миру! Если посмотрим на общественную жизнь народов, называющих себя христианскими, то окажется, что это название часто имеет характер жестокой иронии. Не видим ли мы, как эти народы отдают в жертву политическим интересам ту веру, которой они клянутся в торжественных трактатах? Не видим ли мы, как в интересах торговли и промышленности попираются самые священные права человечества. Не христианские ли нации навязывают отраву опиума китайцам и отраву крепких напитков несчастным островитянам Океании? Не военные ли бюджеты поглощают громадную часть доходов европейских государств? Как часто религия бывала причиной жестоких преследований, кровавых столкновений? Итак, в чем же проявляется нравственная сила Христа?

Все сказанное, к прискорбию, верно, но здесь лишь половина истины.

Нельзя не видеть, что, хотя Евангелие было поводом и предлогом и для дурных поступков, оно никогда не было их причиной. Злоупотребление в этом случае не только отличается от законного употребления, но оно прямо ему противоположно. В сфере инертной материи действие силы пропорционально ее энергии. Не так в том мире, где в событиях имеет место свобода. Евангелие есть закваска, а человечество есть тесто, которое эта закваска должна мало-помалу проникнуть, и это тесто не есть лишь пассивная масса: она представляет активно сопротивление. Несмотря на это сопротивление, дело Божие совершается. С самого начала существования Церкви в ней существовало немало недостатков; но первобытная Церковь была собранием душ, проникнутых святой любовью к долгу; она сохраняла этот характер во все время гонений. Когда христианская вера была принята гражданской властью и стала официальной религией, нечистые потоки глубоко возмутили ее воды. Однако можно проследить ее благодетельное влияние на постепенное преобразование общественных учреждений, на строй семьи, на взаимные отношения общественных классов. История современной цивилизации, без сомнения, должна отметить много воспринятых ею различных влияний; но из всех их влияние духа Христова, бесспорно, есть самое сильное. В наши дни, несмотря на все недостатки и позорные пороки наций, именуемых христианскими, легко заметить, что влияние Евангелия резко отличает их от народов, чуждых этому влиянию. Попечение о бедных и больных, попечение об обездоленных судьбой классах общества развито здесь в такой степени, какая неизвестна у язычников, занимающих еще громадную часть земного шара. Исследуйте все дела милосердия, облегчения бедствий, общественной благотворительности, человеколюбия: везде, где мы встретим энергичные, настойчивые и успешные усилия, самыми самоотверженными сотрудниками всяких благих предприятий были люди, одушевленные духом Христовым. Нам скажут, что в наши дни благотворительность принимает светский характер, что официальная деятельность правительств и деятельность чисто филантропических обществ начинает заменять непосредственно религиозную деятельность прошедшего времени. Это до некоторой степени верно; но какой вывод можно извлечь из этого факта? Из какого источника проистекает это движение? Почему филантропия не развита в Китае, Персии или в Индии так, как в Европе? Общество Красного креста, например, которое задумало столь смелое предприятие – облагородить войну, насчитывает в числе своих членов иудеев, магометан, язычников; но религиозный нейтралитет, характеризующий деятельность этого общества в настоящее время, не существовал на первых порах ее. Нехристианские правительства, согласившиеся несколько смягчить обычаи того варварства, высшим выражением которого остается война, уступили веяниям христианской цивилизации. Эти веяния не могли родиться у них самих и под влиянием их собственных религиозных идей. Почему нравственная культура магометан, наряду с благородными чертами, представляет такие темные пятна, каких нет у нас? Какой мало-мальски внимательный человек не заметит, что альтруизм последователей Опоста Конта не более, как контрафакция христианской любви? Современное сознание (страны, остающиеся еще в язычестве, суть продолжение древнего мира) образовалось под влиянием Евангелия Христова и сохраняет некоторые черты этого зиждительного влияния даже у многих из тех людей, которые чужды вере в собственном смысле слова.

Повторим вкратце вышеизложенные соображения, чтобы сделать из них выводы. Вера в воскресение Христово была основанием евангельской проповеди; эта истина стоит вне ударов критики. Христианство оказало на человечество самое значительное и самое спасительное духовное влияние, о каком только знает история, этот факт признается серьезными историками, даже такими, которые лично не имеют веры. Выставлять против этой истины то зло, поводом или предлогом к которому была религия, – это аргумент, не имеющий никакой силы. В самом деле, добро, произведенное христианством, есть плод христианского духа, а зло, как, например, гонения, религиозные войны и прочее, есть продукт человеческих страстей, находящийся в прямом противоречии с этим духом.

Фома Аквинат спрашивает, какие у нас есть доказательства реальности тех сверхъестественных фактов, которые усвояются Христу, и отвечает: «Удивительное обращение мира к вере христианской есть самое верное доказательство этих минувших знамений, и нет надобности в их воспроизведении, потому что они ясно видны в своих действиях. Было бы удивительнее всех чудес, если бы мир без особенных знамений людьми неучеными и низкого происхождения был приведен к верованиям столь высоким, к делам столь трудным и к надеждам таким возвышенным».

Данте воспроизвел эту мысль своего учителя в XXIV песни своего Рая. «Если бы мир обратился в христианство без чудес, то это одно было бы таким чудом, что все другие не составляли бы и сотой его части». Ту же самую мысль выразил недавно один современный ученый, стяжавший репутацию человека весьма либерального, обладающего притом громадной эрудицией, страсбургский профессор Рэйс. «Если бы в делах Иисуса Христа, – говорит он, – не было ничего такого, что превышает вседневный опыт, то Его жизнь стала бы лишь еще более непонятною».

Такова была мысль профессора Рэйса. Отметив те трудные вопросы, какие возбуждает критика по поводу повествований о воскресении, он написал следующие строки, которые, в силу положения, занимаемого автором в области богословия, имеют особенную важность. «Остается, – говорит он, – бесспорным тот факт, что на этом фундаменте (факте воскресения Иисуса Христа) построена существующая 18 веков Церковь, для которой Он есть, так сказать, ясное свидетельство, и поистине следует сказать, что вместе с Христом из Его гроба воскресла и Церковь, которая иначе, по всей вероятности, навсегда осталась бы погребенной».

Если Христос воскрес, то мы имеем сверхъестественное доказательство сверхъестественного характера Его посланничества. Свидетельства людей сообщают нам познания о земных предметах; свидетельство Христово открывает нам реальности мира невидимого. В таком случае религиозная жизнь утверждается на прочном основании. Люди могут сомневаться относительно посланничества Христа, как и относительно всякой мысли, но то, что утверждает веру в это посланничество, утверждает вместе с тем и всю совокупность верований, тогда как без этой веры (в посланничество Христа) для каждой взятой отдельно истины пришлось бы представлять особенное доказательство. Доверие к божественному свидетельству есть фундамент духовного здания, и укрепить фундамент здания – значит укрепить все его части. Таково благодетельное значение авторитета Христова. (Извлеч. в сокращ. из кн.: Навиль Э. Свидетельство Христа и единство христ. мира. М., 1898 г.)

Ни рационалисты своей теорией мнимой смерти Христа, ни визионеры (Штраус, Ренан и др.) со своей гипотезой призрачного видения не объясняют нам достаточно происхождения веры в воскресение нашего Господа без самого факта воскресения.

В настоящее время гипотеза объективных видений все более и более вытесняет собой другие. Согласно этой теории, явления Воскресшего не были вполне реальными, так как само телесное воскресение Его не допускается; они не были также и субъективными явлениями или галлюцинациями. Здесь явления Воскресшего отождествляются с загробными призраками или явлениями душ умерших людей живым; они плод сверхъестественного невидимого воздействия прославленного Христа на души учеников, воплощавшегося в зрительные галлюцинации или видения. Таким образом, в основании их лежит нечто объективное, именно благодатное соприкосновение духа Христова с душами учеников, сообщение с неба ученикам, необходимое для их ободрения и утешения, о том, что Христос хотя умер телом, но жив духом; они, по выражению Кейма, «необходимая человечеству телеграмма с неба»... Субъективное в этих видениях относится к их образу, т.е. самой проекции наружу этого внутреннего, сверхчувственного, небесного воздействия Христа на души учеников.

По-видимому, всего легче было бы отделаться от гипотезы объективных видений отрицанием допускаемых ею фактов и отнесением их в разряд созданий суеверной фантазии: но в настоящее время опору свою гипотеза находит в науке, введшей в Лондонском обществе психических исследований факты этого рода под именем телепатии в круг научного исследования и на первый раз давшей твердое удостоверение фактов этого рода, касающихся явлений прижизненных призраков одного лица, находящегося в опасности или в момент смерти, другому на значительных расстояниях⁷². Таким образом, по гипотезе, явления Воскресшего относятся к неисследованным пока, но однородным фактам посмертной телепатии, а потому с гипотезой приходится считаться не только на а) богословской почве, но и б) научно-психологической.

а) Гипотеза объективных видений не может найти себе оснований в евангельских текстах; напротив – опровергается ими.

Весть о воскресении и сами явления Воскресшего встречаются учениками сомнением и неверием, что невозможно было бы при их несомненной вере в явления духов из сверхчувственного мира (Лк. 24. 37; Деян. 12, 25–16), вообще широко распространенной в то время и в их среде; след., сомнения их относились к возможности воскресения Распятого.

Явления духа умершего Иисуса не могут объяснить происшедшей в учениках перемены, их радости, ободрения, даже веры в Иисуса Христа как Мессию, Искупителя; ими не устраняется впечатление, произведенное на учеников позорной крестной смертью, разрушившею веру их в могущество Иисуса, Его власть над врагами Царства Божия, над смертью, злом, духовное же бессмертие Иисуса не возвышало бы Его в глазах учеников над людьми при их вере в бессмертие души. Если же и признаем явления духа Христова утешением для учеников, то это утешение придется признать несколько запоздалым, и явления с третьего дня по смерти нецелесообразными: промедлением этим дано было время для образования в душе учеников настроения, которое не сразу было побеждено даже явлениями Воскресшего и которым затруднено было признание последних действительными.

Теория не объясняет также несомненной уверенности учеников и первого христианского общества в телесном воскресении Иисуса Христа: уверенность эта никак не могла возникнуть из духовных Его явлений. Этот главный недостаток свой теория поэтому вынуждена устранять произвольным предположением о позднейшем происхождении веры в телесное восстание Христа из гроба после открытия пустого гроба Христова или даже позже, после обращения в христианство Савла и явления ему Воскресшего. Первым мнением допускается предположение, с религиозной точки зрения недопустимое, что, по допущению Божию, мир с его верой в воскресение Христово введен в обман духовными явлениями Христа и что промысл Божий в данном случае не достиг своей цели (дать удостоверение о посмертной славной жизни Иисуса духом). Второе мнение посягает на историческую достоверность Евангелий, считая в них рассказы о чувственно-материальном характере явлений позднейшей тенденциозной переделкой иудейско-христианской партии в христианском обществе с целью возвысить в нем авторитет двенадцати апостолов перед новоявленным апостолом Павлом, которого избрал явившийся ему Христос только духовным образом. Предположение это связано с неверным утверждением о духовном характере явления Савлу и вообще возможно лишь на шаткой и теперь провалившейся почве новолюбингенской школы. Вера в телесное воскресение Христово несомненно должна быть признана изначально, чему свидетельство дают послания ап. Павла, признаваемые и в отрицательной критике: телесное воскресение мертвых ап. Павел ставит в причинную связь с воскресением Христа и первообраз его указывает в воскресении Христовом (1Кор. 11; Рим. 8,11); в посл. Флп. 3,21 он прямо говорит, что в воскресении наши тела будут подобны прославленному телу Христову. Общий недостаток гипотезы объективных видений, ввиду сказанного, заключается в грубом нарушении исторического метода, требующего точного воспроизведения подлинных мыслей авторов исторических документов, а не искажения смысла их, и притом – явного смысла: Евангелия говорят не о духовных, а о телесных явлениях Христа в новом славном (а не прежнем земном) теле.

б) Так как гипотезой объективных видений явления Воскресшего отождествляются с телепатическими посмертными призраками, то полная оценка ее может быть дана на почве учения о телепатии – сравнением явлений ученикам с телепатическими фактами. Правда, научное изучение фактов телепатии, или сверхчувственного воздействия на расстоянии одной души (агента) на другую (перципиент), далеко не закончено и только еще начато, однако уже и собранный (в труде Лондонского общества психических исследований) обширный материал дозволяет сделать некоторые обобщения относительно условий и законов рассматриваемой группы явлений, хотя бы, может быть, и условного значения. В этом отношении необходимо следует отметить в фактах телепатии две стороны, из которых одной дается, по-видимому, удовлетворительное объяснение явлений Воскресшего ученикам и оправдание гипотезы объективных видений, а другой стороной явления ученикам ввиду существенного отличия во многом от телепатических призраков ставятся в разряд фактов, ничего общего не имеющих с последними. Телепатией, по-видимому, легче и лучше, чем субъективными галлюцинациями, объясняются и коллективный характер явлений, возникающих от внешнего воздействия А на субъектов В, С, D..., независимо от последних, и внезапное одновременное прекращение явлений ученикам – по той же причине. Отождествлением явлений Воскресшего ученикам устраняется еще один (третий) крупный недостаток гипотезы субъективных видений – неосновательное предположение о нервном темпераменте учеников, их склонности к галлюцинациям, экстазам и т.п. неврозам: телепатические галлюцинации переживают как раз большей частью никогда не подвергавшиеся галлюцинациям субъекты, совсем не из разряда нервных, истеричных лиц. Устраняется также и четвертый, неизбежный в теории субъективных видений недостаток: неосновательное отрицание исторической достоверности евангельских сообщений о чувственно-телесной форме явления Воскресшего с признанием достоверности лишь за сообщениями о духовном характере явлений в невещественном, тонком, духообразном теле, быстро являющемся и исчезающем, поднимающемся на воздух, проходящем сквозь непроницаемые тела и т.п., что, по-видимому, позволяет видеть в явлениях ученикам галлюцинации. И не только устраняется этот недостаток, но разрешается вообще трудная проблема в богословской науке – объяснения двойственного характера явлений ученикам то чувственно-материального в теле осязаемом, сохранившем раны, принимающем пищу, то – духовных видений, в духе созерцаемых, в образе невещественного духовидного тела. Телепатическим призракам свойствен именно этот двойственный характер явлений чувственно-материальных и духовных (при этом последних более, чем первых). Фигуры являющихся привидений (знакомых, родных, друзей) проникают сквозь двери, прозрачны, так что через них видны другие предметы, что производит такое впечатление, что тут имеешь дело с духами, и сами проницаемы, так что перципиенты проходят сквозь них, как сквозь облако или туман. Весьма часто фигуры являются в туманной или облакообразной форме, в неопределенных очертаниях фосфорического тумана, иногда постепенно переходящего в определенный человеческий образ. Наконец, гипотеза телепатических видений в применении в явлениям Воскресшего хорошо объясняет еще одну особенность их, так плохо объясненную в гипотезе субъективных видений, – то, что Воскресший являлся исключительно Своим, а не чужим или не видевшим Его. Ученые авторы книги о телепатии, вообще весьма осторожные в выводах и скупые на обобщения, находят, однако, возможным на основании опыта выставить положение, что «фантасмы бывают воспринимаемы их друзьями и родственниками настолько часто, что это не может объясняться простой случайностью», и что необходимым условием телепатического воздействия следует признать близость между воспринимающим (перципиентом) и воздействующим субъектом (агентом).

Было бы, однако, большой поспешностью на основании всего сказанного о сходстве телепатических явлений с явлениями ученикам в некоторых весьма важных чертах признать удовлетворительной гипотезу объективных видений: отождествление явлений ученикам с телепатическими явлениями невозможно вследствие глубокого различия между ними, наблюдаемого даже в сходных чертах, не говоря о другом. В обеих группах явлений наблюдается участие осязательных ощущений: являющиеся родным и близким призраки целуют их, гладят по голове, трогают за плечи; ученики с Фомой осязают раны Воскресшего руками своими для удостоверения в реальности (телесности) Его явления (Ин. 20,25–28; Лк. 24, 30–40), жены мироносицы в благоговейной радости припадают к стопам явившегося им Господа и хватаются за ноги Его (Мф. 28,9; Ин. 20,17)... Но тут же скрывается и глубокое различие: в явлениях Воскресшего осязают «воспринимающие» (ученики), а в телепатических явлениях всегда осязают сами являющиеся. В явлениях Воскресшего осязательные ощущения, как активные или произвольные, служат к удостоверению в реальности явлений Его и ясно доказывают последнюю, в телепатических же явлениях осязательные ощущения, как непроизвольные и пассивные, не имеют такого значения и нисколько не говорят о реальности (телесности) фантасм; напротив, призраки исчезают или устраняются всякий раз осязанием воспринимающих субъектов, т.е., говоря точнее, попытками осязать их. Явный знак, что в телепатических образах мы имеем дело с галлюцинациями, а не с реальными предметами. Точно так же при ближайшем рассмотрении мнимыми оказываются удобства, доставляемые телепатической теорией для объяснения коллективного характера явлений ученикам, не удавшегося совершенно гипотезе субъективных видений. Теория телепатическая точно так же, как и последняя, бессильна объяснить нам в коллективных явлениях ученикам черту, не встречающуюся ни в субъективных, ни в телепатических коллективных галлюцинациях, обыкновенно простых и несложных: явления Воскресшего воспринимаются тремя чувствами учеников (зрением, слухом и осязанием); следовательно, по теории, они принадлежат к коллективным, сложным телепатическим галлюцинациям, обыкновенно не встречающимся. Вероятность таких сложных, коллективных галлюцинаций (телепатических) так мала, что равна нулю. Правда, сложные галлюцинации чаще наблюдаются среди телепатических, чем субъективных; однако, на 800 телепатических фактов приходится только 4 случая полной галлюцинации, обнимающей сразу три чувства, 8 – два чувства (слух и осязание). Объясняется это крайней редкостью осязательных телепатических галлюцинаций; указано всего 68 случаев на 800 с лишком. Если столь редки сложные галлюцинации в отдельных явлениях, то тем более невероятны и невозможны коллективные галлюцинации этого рода сразу для 11 или даже 500 воспринимающих субъектов. Вообще, невероятно в данном случае появление одного и того же телепатического призрака в одной форме многим. Невероятность эту признали и сами ученые исследователи телепатии: «Не следует забывать, – пишут они, – что телепатическое впечатление является только стимулом для ума воспринимающего субъекта; в сущности, галлюцинация создается им самим, и ни кем более. Наконец, галлюцинации этого рода часто происходят в течение слишком длинного промежутка времени. Ввиду всего этого в высшей степени невероятно, чтобы два или несколько лиц выразили свои телепатические впечатления в один и тот же момент в одной и той же форме галлюцинации. Наверное случится, что одно из этих лиц услышит звук, другое лицо чрез полчаса или через час увидит образ своего знакомого, третье, наконец, испытает болезненное впечатление, вовсе не выраженное в какой-нибудь внешней, чувственной форме. Такие случаи крайне редки, но не беспримерны».

Новую замечательную особенность сравнительно с явлениями Воскресшего в телепатических явлениях представляют необыкновенно малая продолжительность, кратковременность их и быстрое исчезновение призраков. Видение продолжается всего несколько секунд, и продолжительность его в минуту или даже полминуты считается значительной. А Христос по воскресении являлся ученикам и беседовал с ними целые часы. Вообще, по одному удачному выражению, привидение здесь исчезает, как улетучивается облако дыма при прикосновении холодного воздуха.

В связи, может быть, с указанной особенностью, непродолжительностью телепатических видений, стоит другая общая их особенность, отличающая их от явлений ученикам: отсутствие уверенности в реальности явлений. Если и возникает у воспринимающих субъектов уверенность в реальности телепатических видений, то не надолго, не прочно, лишь под первым впечатлением. Самое появление этого чувства реальности видения, обыкновенно, не сопутствующего телепатическим видениям, в значительной степени обусловливается случайными обстоятельствами. Так, случай уверенности одного перципиента возник из исчезновения призрака не в присутствии, а в отсутствии перципиента, подумавшего, что явившийся ему ушел. Обыкновенно, чувство реальности видения быстро улетучивается под влиянием его быстрого исчезновения, что видно, например, из прямых заявлений вроде следующего: «Я думала, что в самом деле вижу брата, и только когда он исчез, я поняла, что видела один призрак». Обычно прочное впечатление от телепатических видений, остающееся в душе перципиента, заключается в убеждении, что с явившимся случилось что-либо важное, какое-либо несчастье, большей частью – смерть: «видение сильно поразило меня, и я был убежден, что в это время умерла сестра» – вот типичная формула, выражающая обычное впечатление от телепатических видений. Ясно из сказанного, что телепатическая гипотеза так же мало способна объяснить нам твердую уверенность апостолов в действительности явлений им Воскресшего, как и гипотеза субъективных видений.

Укажем еще одну трудность к принятию телепатической гипотезы. Ученые исследователи телепатии объясняют редкость телепатических галлюцинаций существованием особых индивидуальных предрасположений к телепатии или существованием телепатической способности как необходимого условия телепатических явлений, создается невозможность признать явления ученикам за телепатические: это значило бы утверждать, что все ученики Христовы и даже 500 последователей Его обязательно обладали этой редкой способностью...

Явления Воскресшего ученикам не были телепатическими посмертными видениями, а гипотеза объективных видений одинаково с гипотезою субъективных видений оказывается недостаточной. Кроме специальных недостатков, рассмотренных отдельно здесь, обе эти гипотезы имеют общие им недостатки, из которых отметим два самых важных: 1) обе гипотезы не объясняют нам пустого гроба, 2) обе гипотезы, со своей точки зрения и своими средствами, не в силах объяснить явление Христа Савлу с последовавшим за ним обращением: здесь гипотезы имеют дело с явлением Воскресшего не своему, даже ожесточенному врагу христианства, конечно, не желавшему и не ожидавшему воскресения Распятого, чем устраняется психологическая возможность галлюцинации (субъективной); здесь устраняется возможность и объективной телепатической галлюцинации отсутствием близости перципиента к агенту или близким последнему лицам, в данном случае к ученикам Христовым.

Скептицизм бессилен поколебать христианскую веру в воскресение Христово и вытекающую отсюда надежду в наше всеобщее воскресение перед славным пришествием Господа. Мы веруем, что Христос восстал, следовательно, и мы, по апостолу, воскреснем, (см. журн. «Странник» за 1899 г.; сн. соч. прот. И. Петропавловского «В защиту веры», а также исследование проф. Чистовича «Древнегреческий мир и христианство по вопросу о бессмертии».)

1. Однажды св. Ефрем, патриарх Антиохийский, узнал, что один находившийся в Иерапольской стране столпник вдался в ересь. Случай этот имел большое значение. Столпник, как человек, пользовавшийся за свои подвиги уважением, мог очень многих совратить в ересь. И вот, сознавая это, святитель сам отправился к нему и всеми силами старался убедить его отступиться от ереси и обратиться в православие. Столпник, видя решительность патриарха во что бы то ни стало обратить его в православие, хотел запугать его. Он предложил Ефрему разжечь костер и пройти сквозь огонь. «Кто выйдет из огня невредимым, – говорил столпник, – того и есть правая вера». Святитель, глубоко убежденный в истине православия, велел принести дров, и по его повелению был разложен громадный костер. Но столпник не согласился идти сквозь огонь вместе со св. Ефремом. Тогда святитель снял с себя омофор, помолился Господу и бросил его в огонь. Три часа горел огонь, в пепел обратились все дрова – но омофор остался целым и невредимым. Ввиду такого чуда, столпник всенародно отступился от своей ереси, присоединился к святой, соборной, апостольской Церкви и из рук самого патриарха принял св. причастие. Много и других совершил чудес св. Ефрем, на пользу Церкви трудясь в сане патриарха в продолжение восемнадцати лет, и в 545 году скончался (Чет.-Мин. 8 июня).

2. Однажды к прп. Кириаку, спасавшемуся в тесной келье близ Иордана, пришел инок Феофан, державшийся несторианской ереси. Узнав об этом, прп. Кириак убеждал и молил его оставить свои заблуждения и обратиться к святой, соборной и апостольской церкви. «Един путь к нашему спасению, – говорил преподобный, – есть тот, чтобы мыслить и веровать так, как мыслили и веровали святые отцы». Феофан отвечал: «Все ереси тоже говорят, что, если с ними не будешь иметь общения, не спасешься. Что же мне делать? Мой разум так слаб, что не может постигнуть истины и различить ее от заблуждения. Помолись о мне Богу, чтобы Он каким-либо откровением свыше вразумил меня!» Прп. Кириак возрадовался о готовности брата принять вразумление и сказал ему: «Останься в моей келье, и я надеюсь на Бога, что Его благость откроет истину». Потом удалился в уединение и начал молиться Богу за брата. И вот, около девятого часа следующего дня несторианец видит, что кто-то грозно говорит ему: «Поди, и познай истину». Затем неизвестный проводил его в темное и смрадное место и показал ему в огне Нестория, Ария, Евтихия, Диоскора и других еретиков, испускавших стенание и скрежет зубов от нестерпимого мучения. «Вот обиталище тех, которые нечестиво умствуют, и тех, которые им последуют. Итак, – сказал неизвестный, – если тебе нравится это место, оставайся при своем лжеучении; если же не хочешь подвергнуться подобному же наказанию, обратись к святой соборной и апостольской Церкви, к которой принадлежит прп. Кириак. Я говорю тебе, что, если человек сотворил все добродетели, но не будет православно веровать, придет в это место мучения». После сего явившийся вестник божественной воли сделался невидим, и несторианец, познав свое заблуждение, столь гибельное, присоединился к православной Церкви («Дост. сказ, о подв. свв. отцов»).

3. В пятнадцатом столетии Греческая империя находилась в великой опасности со стороны турок. Греческий император Мануил Палеолог, думая получить чрез папу помощь от западных народов, употребил все меры к тому, чтобы войти в унию (т. е. в единение) с папою. Избранные греческие епископы, посланные на Флорентийский собор в Италию, стесненные обстоятельствами, подписались в 1438 году под определениями этого собора об унии, признав папу главой своей. Исидор, родом болгарин, поставленный в Константинополе в митрополита России, также был на этом соборе и согласился на унию; но из греческих епископов не подписался под определениями собора ученейший муж Марк, митрополит Ефесский, победоносно обличавший заблуждения латинян в спорах на соборе. Когда папе Евгению донесли, что Марк не подписался под определениями собора, то папа сказал: «В таком случае, мы ничего не сделали». И действительно, Марк, возвратившись, с торжеством принят греческим народом, который и слышать не хотел об унии.

С Исидором из русских были на соборе Фома, епископ Тверской, и пресвитер Симеон. Так как они не соглашались во Флоренции на унию, то Исидор стал их преследовать, и они решились бежать в Россию. Они пристали к путешествующим купцам, но купцы не приняли их, опасаясь терпеть за людей неизвестных. На одной горе, не зная что делать с собой, Симеон и Фома легли и задремали. Пресвитер в дремоте видит старца, который взял его за правую руку и сказал: «Благословился ли ты у последовавшего стопам апостольским Марка, епископа Ефесского?» Симеон отвечал: благословился. Явившийся говорит: «Благословен Богом человек сей: никто из суетных латинян не преклонил его ни имением, ни ласкательством, ни страхом мук. Проповедуй же заповеданное тебе святым Марком учение всем православным, куда ни придешь. О пути вашем не скорбите: я с вами и проведу вас через город; немного пройдя, увидите две палаты и подле них жену Евгению; она примет вас в свой дом и успокоит; потом и через город пройдете свободно». Пресвитер спросил старца, кто он. – «Я Сергий маковский, – отвечал он (то есть Радонежский, ибо его обитель на маковке горы). Ты обещался прийти в мою обитель, но не пришел и теперь не исполнишь обещания, но поневоле там будешь». Пробудясь, пресвитер рассказал свое видение Фоме, и они пошли с радостью. Все случилось по предсказанию. Евгения пригласила их для успокоения; через город прошли они среди вооруженных людей и не были задержаны. Достигнув России, пресвитер почему-то не поспешил в обитель преподобного Сергия. Прибывший в Россию Исидор заключил беглецов в оковы; потом освобожденный Симеон отдан игумену Сергиева монастыря⁷³. Сам же Исидор стал поминать имя папы во время служения, и изгнан из России, а на место его поставлен митрополитом св. Иона, прославленный впоследствии нетлением мощей и чудесами. (Из кн.: Сергий, архиеп. Владимирский. Беседы об основных истинах св. прав. веры. М., 1893 г. Стр. 242–245.)

Приведем еще несколько замечательных примеров в доказательство вышеприведенной истины, заимствуя их из исторической жизни нашей русской православной Церкви и молдо-влахийской, записанных святителем Киевским Петром Могилой.

4. Житель деревни Зарубинец Виленской губ., именем Иван, часто подвергался припадкам беснования. Желая избавиться от этой страшной болезни, он обходил много мест и святынь, которые находились в руках латинян и униатов (напр., Сокал, Лежанск, Кальварию, Ченстохов, Жировичи и др.), и, склоняясь к их вере, часто исповедовался и причащался у их священников; однако не получал исцеления, а, напротив, недуг его еще более усилился. Наконец, в 1627 г., в праздник Успения Пресвятой Богородицы он посетил Киево-Печерскую лавру и с благоговением слушал литургию. Когда священнослужащий возгласил известные слова – «изрядно о Пресвятей, Пречистей и Преблагословенней...», вдруг мучивший больного бес возопил громко устами его: «Марие! Не мучь меня, ибо я уже исхожу из него», – и тотчас же вышел. Все присутствующие были поражены случившимся, а больной пал на землю, как мертвый. Но по окончании богородичной песни он встал совершенно здоровым и с того времени навсегда исцелился от своего страшного недуга. (Заимствовано из собственноручных записок П. Могилы, напечатан. В «Архиве юго-западн. России»; сн. Воскр. чтение 1888 г., № 21.)

5. Когда отступник от православия, униатский епископ (Брестский) Ипатий Поцей совершал соборно с другими униатскими епископами литургию в монастыре св. Николая, то влитое в потир вино превратилось в воду. Отступники от православной веры старались объяснить это явление недосмотром священника, совершавшего проскомидию, и поспешили опять влить в потир вино; но Бог и на этот раз изобличил нечестивых изменников св. веры: после вторичного влития вина потир распался и вино пролилось на землю, к великому ужасу всех присутствующих при богослужении, которые ясно увидели, что епископы их (т.е. униатские и римско-католические) – еретики, и вследствие этого чуда снова возвратились в лоно православной Церкви (оттуда же).

6. Но особенно поразительный случай, ясно доказывающий превосходство православной веры пред латинской, имел место в Молдо-Влахии. Когда воевода Михаил, после изгнания своего брата, принял власть в Молдо-Влахии, он первым делом отправился в столицу Молдо-Влахийской земли Белград и решился построить там православную церковь. Но латинские ксендзы, равно как граждане и бояре латинской веры, воспротивились этому желанию воеводы, говоря, что вера их самая правая и что они не желают иметь в своем городе церкви чуждой веры; при этом они предложили открыть прение для доказательства превосходства их веры пред православной. Но воевода сказал им: «Словопрение может быть бесконечно; но, если Богу будет угодно, мы и другим способом убедимся, чья вера более правая; идем посреди города, и пусть принесут чистой воды; мой архиерей со своими иереями освятит ее, и ваш пусть сделает то же; затем сосуды с освященной водой, запечатав моей и вашими печатями, вы храните в вашей великой церкви в продолжение 40 дней, запечатав и церковные двери. И чья вода, по прошествии означенного срока, окажется неиспорченной и свежей, как будто она сейчас же взята из источника, это будет служить знаком, что и вера тех более правая». Латиняне охотно согласились на такое предложение воеводы, и на другой же день обе спорящие стороны торжественно освятили воду и поступили с ней так, как предлагал воевода. После этого как православные, так и латиняне ежедневно в церквах совершали усердные молитвы и несли строгий пост. По прошествии 25 дней православный епископ, по внушению Божию, пришел к воеводе и сказал ему: «Призови латинян и их иереев и не жди назначенного сорокадневного срока; идем в церковь, и ты узришь благодать Божию и будешь свидетелем, что верные рабы Божий, уповающие на Него, не будут постыжены». Совет был принят, и многие из православных и католиков последовали к церкви, с дверей которой были сняты печати, и все вошли в нее. Тут православный епископ, прежде всего, благоговейно опустился на колена и громко произнес следующую молитву: «Боже, единый, в Троице Святей славимый и поклоняемый! Яко же древле праведного Твоего Илии во извещении Твоея истины услышал еси огнем и посрамил еси злочестивых, тако и ныне услыши мя, недостойного раба Твоего, и всех предстоящих верных раб Твоих, не ради достоинства нашего, его же не имамы, но славы ради имени Твоего святаго и утверждения ради истинныя, яже в Тя, веры нашея; яви неотъемлемую благодать Святого Духа от воды сея неистлением ея, да увидят вси предстоящие, яко в единой точию восточной греческой Твоей соборной Церкви истинная есть вера и действительная благодать Св. Духа: Ты бо един еси благословляяй и освящаяй всяческая, Боже наш, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Св. Духу, ныне и присно и во веки веков, аминь». После этой молитвы епископ при пении – «Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся» – открыл сосуд с освященной водой и, посмотрев на воду, нашел ее еще более чистой и светлой, чем она была в первый день, когда ее принесли из источника: кроме того, от нее исходил весьма приятный и благовонный запах. Возблагодарив Бога, прославившего святую Церковь православную, епископ обратился ко всем присутствовавшим с такими словами: «Подойдите и посмотрите, как после стольких дней вода сия, благодатью Св. Духа, осталась совершенно неиспорченной, и убеждайтесь, что православная наша вера есть свята и истинна». Открыли свой сосуд и латиняне; но оказалось, что вода в нем до того испортилась, что смрад от нее распространялся по всей церкви. С ужасом и удивлением сказали латиняне: «Истинна есть вера православная, которую исповедует воевода; пусть строит церковь своей веры в нашем городе, так как за сопротивление наше этому его желанию Бог разгневался на нас и чудесно показал нашу неправоту». – Так посрамлены были латиняне с их священниками, из которых многие после этого чуда обратились в православие. Воевода же с своим епископом, священниками, боярами и войском, исполненные великой радостью и веселием, возвратились в дворец воеводский, славя и благодаря Бога за бывшее чудо на утверждение истинной православной веры, и тут же решено было приступить тотчас же к устройству предположенной церкви (оттуда же).

7. Передадим здесь рассказ о том, как пчелы вразумили одного сектанта присоединиться к св. Церкви. Собрались в православную церковь христиане на молитву и для приобщения Святых Тайн; с ними подошел причаститься и сектант из молокан, коего совершитель Тайн Христовых и удостоил принятия их. Нужно заметить, что сектант тот был чрезвычайный пчеловод, который слыхал о чудодействии святых даров для всех и во всем. Поэтому он возжелал прийти в православную церковь и приобщиться Св. Тайн, что и сделал без всякого к ним приготовления, задавшись совсем другой целью. Приобщившись же св. тайн, сектант-пчеловод не употребил их, а спрятал частицу Св. Даров из уст в платок и, придя домой, положил ее в улей пчелам. Как только пчелы заметили в храмине своего улья частицу Св. Даров, тотчас же оставили свою обычную работу, перестали строить соты и начали с поспешностью приготовлять приличное помещение для святого тела Господня. Они устроили престол, потом дискос и на него положили святую частицу и оградили ее сводом – устроили как бы храм и алтарь; затем собрались вокруг и жужжали, будто воссылали хвалу Богу и молились. Хозяин, заметив, что пчелы перестали вылетать из улья, подошел к нему, открыл и изумился, увидав, что пчелы воздают благоговейное чествование телу Господа, которое пчеловод, можно сказать, презрел. Придя в себя, сектант раскаялся во грехе своем, явился к священнослужителю той церкви, в коей недостойно принял Св. Дары, объявил ему о злосодеянном поступке и просил его принять в Церковь. Желание пчеловода было удовлетворено; он оставил свое заблуждение – сектантство и со всем семейством своим сделался благоговейным последователем и исполнителем таинств и обрядов православной Церкви. (Из писем «О покаянии» преосв. Феофана; сн. «Воскр. чт.» за 1884 г. Стр. 413–414.)

1. Первый гонитель христиан – император Римский Нерон был свергнут с престола, и исчез безвестно.

2. Домициан, по жестокости подобный Нерону, попал в плен неприятелей и ими был умерщвлен.

3. Декий был убит на войне, и тело его съедено хищными зверями и расклевано птицами.

4. Валериан был взят в плен персами, и там ему назначено было исправлять самую унизительную должность: он обязан был изгибать свою спину и подставлять ее вместо ступени Персидскому царю всякий раз, когда тот садился на коня. А когда умер Валериан, то с него содрали кожу и повесили на позор римлянам.

5. Диоклетиан впал в жестокую болезнь, которая еще более усилилась от огорчения и своеволия народа, ниспровергшего его статуи, наконец, он лишился разума и уморил себя голодом.

6. Максимин Геркулий, отказавшись от престола, отравился ядом.

7. Главный виновник десятого и последнего гонения, Галерий, был поражен неисцельной болезнью, которая, несмотря на все старания и все искусство врачей, усиливалась все более и более, так что, наконец, и врачи не могли близко подходить к нему – от нестерпимого смрада, выходившего из его ран. Среди таких ужасных мучений он познал могущество Бога христианского, вспомнил все свои жестокости против христиан и издал указ о прекращении гонения. Но так как обращение гонителя было не глубокое, то смерть прекратила его мучения.

8. Споспешник и преемник жестокостей Галерия Максимиан имел смерть не менее мучительную. Оставленный всеми своими приближенными, он решился на самоубийство – принял яд и четыре дня терпел ужаснейшие мучения, не только в теле, но и в душе: ибо ему представлялся в болезни Сам Судия Небесный и грозил ему Своим правосудием: наконец, с жесточайшими мучениями, как бы среди пытки, нечестивый Максимиан изверг свою душу.

Таким образом, почти все ожесточенные гонители христиан испытали на себе заслуженный ими гнев правосудного, нелицеприятного Бога, тогда как Констанций Хлор, покровительствовавший христианам, мирно и благополучно управлял своей страной и мирно скончался. В лице его сына, Константина Великого, Господь готовил Своего избранника, который должен был даровать мир Церкви Христовой.

1. Лет двадцать тому назад близ деревни Мишнева (Калужского уезда) среди белого дня, при множестве народа случилось событие, переполнившее ужасом местных жителей, а в особенности тех, которые были невольными зрителями случившегося. И теперь многие помнят это ужасное событие: они могут подтвердить справедливость этого рассказа.

Это было в июле месяце, в самую жаркую пору полевых работ. Крестьянки деревни Мишнева рано утром отправились жать поспевшую рожь на ближайшее поле. Мужики были на сенокосе; потом, придя домой и позавтракав, некоторые пошли проведать жниц, посмотреть на работу и наведаться: хорош ли ужин. В числе других отправился в поле Мартин Степанов Деев. Придя на сжатую полосу, Деев увидал часто лежащие снопы, обрадовался хорошему ужину и стал выкладывать из снопов крестцы. Кончив работу на одной полосе, он перешел на другую и т.д. На одной полосе Деев увидел много зеленой травы и, не желая, чтобы она пропала даром, отправился в деревню, взял свою молодую серую лошадь, привел на эту полосу и привязал на длинную веревку, а сам отправился продолжать работу на другие полосы.

Время подошло к полудню; солнце пекло невыносимо; жницам невмоготу уже становилась работа; они стали, одна за другой, собираться около сложенных снопов, стараясь чем-нибудь прикрыться от палящих лучей, чтобы пообедать и отдохнуть немного. Деев, кончив работу, пошел к лошади и, увидя, что она уже вдоволь наелась, стоит на одном месте, качая головой и махая хвостом, чтобы отогнать докучливых мух, отвязал от кола веревку и хотел развязать аркан на шее лошади: но узел так крепко затянулся, что не было возможности развязать. Не долго думая, Деев свернул веревку кольцом и, чтобы удобнее было править поводьями, надел на себя, потом сел на лошадь и преспокойно поехал полосами по направлению к деревне. На одной полосе в это самое время неожиданно поднялась из-за снопов какая-то жница, закутанная зипуном: лошадь испугалась, шарахнулась в сторону, и Деев, как сноп, слетел на землю, путаясь в веревке. Баба ахнула, закричала не своим голосом. Лошадь испугалась еще больше и понесла вскачь, а Деев, как чурбак, волокся за нею по сжатым, колючим полям. На неистовый крик женщины встрепенулся весь народ, бывший на полях; многие погнались за лошадью, крича во все горло: «лови – лови, держи – держи!» Лошадь, как бешеная, носилась по полю, оставляя за собою кровавый след... Наконец, выбившись из сил, она остановилась, как вкопанная, на одном месте, шатаясь во все стороны. Когда взяли ее под уздцы и взглянули на несчастного Деева, то все содрогнулись от ужаса: он весь был истерзан и не походил на человека, а на какую-то окровавленную и грязную массу: кольца веревки врезались в тело до самых костей... Он еще дышал, но не двигался ни одним членом. Его положили на кафтан и отнесли домой, где чрез несколько минут он и умер, в цвете сил, – ему было только 30 лет.

Все жалели так ужасно погибшего молодого человека, а родные его плакали неутешно. Но больше всех убита была горем родная тетка Деева, престарелая девица. Соседи знали, что покойный не любил эту тетку, часто оскорблял ее бранными словами, и немало удивлялись, почему она всех больше убивается.

Несчастная смерть Деева породила много толков среди местных жителей: одни обвиняли женщину, которая, поднявшись, испугала лошадь; другие говорили: «покойный сам виноват – зачем было надевать на себя веревку! Сам своими руками запутал себя!» И все вообще приписывали смерть Деева несчастному случаю. Но был один человек, который приписывал это несчастье не слепому случаю, а видел в нем явное наказание Божие за хулы и ругательства на православную Церковь и за угрозы, безрассудно произнесенные незадолго пред смертью. Так смотрела на событие именно та родная тетка Деева, престарелая девица, которая плакала о нем больше всех. – Вот что сообщила она: «Когда появились в деревне Фролове (ныне село) у раскольников австрийские попы – Горох и Дрыман, то много православных отпало от св. Церкви и приложились к расколу; в числе других отпал и покойный племянник наш, Мартин. Он стал и нас туда же тянуть. Брат мой, невестка (т.е. отец и мать Деева) и жена его согласились и были во Фролове «перемазаны». Но мы с сестрой (другая тетка Деева – девица) не хотели оставить св. Церкви, как племянник ни старался уговаривать нас перейти в раскол. Бывало, станет говорить: «Посмотрите: весь хороший народ к нам переходит, а вы что за выскочки такие!» – Какое нам дело до других, – отвечала я, – пусть себе переходят в вашу веру; а мы как были церковными (православными), так и останемся. Зачем нам, на старости лет, менять нашу святую веру? Нам и в Церкви хорошо! – «Да разве ваша вера-то святая? – продолжал он. – Ведь вашу веру-то Никон патриарх всю как есть испортил, ни одной капли святости-то в ней не оставил, все заразил ересями! Ведь Никон-то настоящий крест (двуперстие) похулил и предал проклятию и повелел солиться щепотью (троеперстно), значит – антихристовой печатью! Вот вы все теперь этой печатью и запечатались! Вы думаете, куда души-то ваши по смерти пойдут? Прямо к сатане, на самое дно адово, в бездну преисподнюю!» – Куда Господь определит, туда и пойдем, – отвечала я, – да будет Его святая воля! А мы не расстанемся со св. Церковью; в ней родились, в ней и умереть желаем!

Однажды, когда уже очень приставал ко мне Мартин, требуя, чтобы мы шли к их попу, я сказала ему: к какому ты попу посылаешь нас? К Ивашке Дрыману? Да ведь он два года тому назад пастухом был, деревенских свиней пас! Племянник рассердился на меня и так стал хулить и порицать св. Церковь и наших пастырей, что даже страшно слушать было. Только, бывало, когда уйдет он на сторону в заработки, мы с сестрой и жили спокойно, не слыша хулы и ругательств на Церковь. А как возвратится, так и принимается опять за свое. Не раз грозил нам и хлеба-то не дать, и из дома-то выгнать – по миру побираться. Мы все переносили, уповая на Бога. Вот и на этот раз, как беде-то случиться, пришел Мартин к сенокосу и давай нападать на нас с сестрой. А дня за два до несчастья почему-то особенно привязался ко мне и стал требовать, чтобы непременно переходила я в старую веру. «Ведь ты только одна не соглашаешься! – говорил он. Тетка (другая сестра – девица) давно бы перешла. Это ты ее удерживаешь!» – Ни я, ни сестра не перейдем в вашу веру, – сказала я, – не отступим от св. Церкви! Если тебе нравится твоя вера, ты и оставайся в ней; а мы останемся православными. Тут покойный племянник так озлился на меня, что стал ругать самыми неподобными словами. Потом и говорит: «Помни же ты, окаянная еретица! Когда ты издохнешь, то хоронить тебя не буду, а, как собаку, привяжу к хвосту моего серого коня, выволоку вон из деревни, хлестну кнутом изо всей силы – пусть серый размечет твои старые кости по чистому полю! Непременно так сделаю!»

Я заплакала и сказала племяннику: напрасно ты, Мартинушка, на меня ругаешься и говоришь такие слова! Не прогневи, друг мой, Бога! Что ты угрожаешь мне – размыкать по чистому полю мои старые кости? Над мертвой что угодно можно сделать, лишь бы душа не погибла... Вот я чего боюсь! А слыхала я от старых людей и такие слова: не рой людям ямы: сам попадешь! Не накличь и ты, Мартинушка, на свою голову беды... И вот, что же случилось, спустя каких-нибудь два – три дня после этого? Не явно ли Господь наказал хулителя святой Своей Церкви? Племянник грозил привязать меня мертвую к хвосту своей лошади в поругание святой Церкви, в которой я желаю скончать жизнь мою, а сам живого себя привязал к той же лошади и погиб такой ужасной смертью!..»

Да послужит рассказанное здесь ужасное событие назидательным уроком для тех неразумных ревнителей мнимой старины, которые нередко свою ревность доводят до непростительной дерзости, «хуляще в нихже неразумеют» (2Пет. 2,12), и всеми мерами стараются совращать православных в свой душепагубный раскол. (Из «Братск, слова», 1886 г., № 16.)

2. Высокопр. Филарет, митр. Киевский, в бытность архиепископом Казанским, во время одной из поездок по обозрению епархии, пред самым возвращением в Казань, остановился в Услоне – селе, находящемся как раз против самой Казани, на другой (правой по течению Волги) стороне. Остановка продолжалась весьма значительное время, оттого что, по случаю сильного ветра, никак нельзя было переезжать через Волгу. Во время этой остановки, когда собралось большое множество народа из православных ради принятия благословения от владыки, оказались тут же и многие из раскольников, явившихся собственно из любопытства. – Владыка пожелал воспользоваться этим случаем для личной беседы с ними. Они стояли в своей толпе поодаль, но владыка, преподавая каждому из православных благословение, постепенно приближался к раскольникам и, наконец, громко обратился к ним с словами: «А что же вы, людие, стоите зряще, отступивши от своих же односельчан?! Ведь все они русские, а не татары и черемисы, – как и вы сами, – что видно по всему...» Ответа не было никакого – а только говор между собой во всей толпе... Владыка, сделав несколько шагов, еще заговорил с ними: «Что ж вы, впрямь сказать, как бы дичитесь и своих-то... или, быть может, дичитесь более всего меня?.. Но напрасно; видите, я сам подхожу к вам и не дичусь по-вашему...» – «Да что нам до тебя, – был ответ, – и мы-то тебе на что нужны... Ступай куда едешь..., а мы так сами себе...» – «Да зачем же вы так не ласковы, что и слова-то перемолвить не хочете – разве вам я враг какой?..» – «Нечего толковать-то нам с тобой, так и заводить речи непочто...» Сколько владыка ни говорил с ними словами христианской любви, раскольники оставались непочтительны и дерзки к архипастырю. Наконец, один из впереди стоявших особенно грубым и дерзким тоном проговорил прямо владыке: «Вот что... отец, отваливай-ка ты на ту сторону, а мы еще посмотрим, как-то по добру – по здорову переправишься... А пробудешь еще подольше здесь, так мы, пожалуй, и паром не дадим; – вишь какая непогодь разыгрывается!..» Священник села Услона, находившийся близ владыки, сказал ему вполголоса, что лучше удалиться, потому что он знает по опыту, до чего может простираться дерзость некоторых известных ему лично коноводов в среде местных раскольников, из коих один и произнес сказанные дерзкие слова... Владыка, как бы задумавшись на минуту и заметно произнося с глубоким вздохом какие-то молитвенные слова и высказав свое сожаление о нелюдимости предстоявших, – помолившись на церковь, стоящую на виду, на склоне горы, отправился к перевозу. Ветер заметно стал утихать, и переезд через Волгу был спокойный.

Но что ж, каков был результат этой грустной до глубины души сцены, представившей такую крайнюю очерствелость сердец в толпе заблуждающихся, о которой справедливо сказать словами пророка Исайи: «ослепил очи их и окаменил... сердца их..»(Ин.12,40) Результат был следующий. Владыка с перевоза отправился в свой загородный дом. Стало вечереть; он вышел на балкон и, видя, что ветер снова стал усиленно дуть, а с западной стороны из-за Волги надвигалась уже черная туча, сказал стоявшему вместе с ним келейному, о. Назарию: «Вот видишь, как Господь милостив к нам; ветер-то, как видно, теперь сильно разыграется, да и туча идет страшная, грозовая, и как раз надвигается она на Услон; мужики-то угадали, когда нас стращали, что мы и не переправимся через Волгу; а вот теперь кого захватит на пароме, то спаси Бог от несчастья; особливо в такую пору, когда почти совершенно темнеет». Постояв немного, владыка пошел ночевать на свою половину. Ветер, между тем, тут же превратился в чистую бурю.., послышались тотчас же и раскаты грома, и молния так и блещет ежеминутно... «Чтобы не тревожиться от ее блеска, я стал спускать на окне в моей комнате занавеску, – говорил о. Назарий, – и тут-то я увидел, что Услон весь почти в зареве... так я и ахнул... Вбежал ко мне в эту же минуту и послушник, ездивший с нами по епархии, и чуть не кричит... – Батюшка, батюшка, смотрите, что с Услоном стало?.. – Услыхал наш говор и владыка, позвонил и спрашивает: что такое? В ту же минуту вышел он к балкону, и лишь только увидел страшное зарево, тут же пал на колени и взмолился про себя... Я услышал только слова: «Господи, да не яростию обличиши нас, ниже гневом Твоим накажеши нас... О Господи! Не постави им в грех.., но пощади и помилуй...» Привстав же, снова сделал земной поклон прямо на город с молитвенными словами: «Заступнице усердная, всех нас заступи! Святителие Христовы, молите Бога о нас!..» Затем безмолвно ушел на свою половину... Этот пожар на другой же день стал известен, хотя сам случай посещения владыкой Услона не был еще известен... Но вскоре же это стало предметом общих разговоров, когда оказалось, что погорели почти исключительно раскольничьи дома и сам удар был прямо на дом того дерзкого, который сказал владыке последние угрожающие слова... Когда об этом пожаре стало известно казанским раскольникам, именно купцам, к которым сами погорельцы, как к своим радельцам-благодетелям, обратились с просьбой о помощи, и когда последним, волей-неволей, должны были передать о том, что было у них со владыкой незадолго пред пожаром, тогда и все уразумели, что должно... и с той поры, сколько было известно, стали относиться не так презорливо ко владыке, а иные, не слишком закоренелые или отчасти, потаенно только державшиеся раскола, начали, по возможности, сближаться с ним, и некоторые постепенно оставляли раскол и присоединялись или к единоверию или даже к православной Церкви». (Жизнеоп. Филарета, митрополита Киевского. Сост. архим. Сергий. Т. II. Стр. 140–144.)

3. Пророческий сон младенца. «Воля ваша, а эта набожность, которой хвастают нынче люди, больше ничего, как предрассудок. Смешны для меня эти люди, смешны и предметы, к которым они питают такое безусловное благоговение».

Так говорил молодой, статный, красивый офицер, лаская на руках своих пятилетнего ребенка, миловидную Лидочку. Речь его обращена была к девице, воспитанной под руководством добрых и благочестивых родителей. Не чуждаясь света, не обрекая себя заранее на вечное одиночество в монастырской келье, девица эта далека была от тех мыслей, которыми щеголяли в первое двадцатилетие настоящего века тогдашние умники. Чудное было это время! Не уразумев как следует возвышенных правил христианской религии, обратив в посмех прадедовские обычаи доброй старины, молодежь старалась друг перед другом отличаться вольностью мыслей насчет самых священных предметов. Напрасно стали бы вы искать в этих отступнических рассуждениях какой-нибудь основательности: тогдашние умники, отжив свой век в окалеченной Франции, перетащились к нам в Россию с Вольтером, Дидро и д'Аламбертом; а известно, как основательны были эти оракулы XVIII века. Ядовитые сарказмы, убийственная ирония, жгучие эпиграммы, вечная, непримиримая вражда ко всему, что выше их понимания, насмешки и поругание, часто площадное, но всегда резкое – вот ужасное оружие, которым они разгромили царства, ниспровергли престолы, стремились разрушить религию и Церковь, которой, по обетованию Спасителя, не одолеют и врата адовы. Никто не состязался с ними, потому что это было напрасно: общий поток мнений в пользу их отбивал в сторону праведный голос немногих поборников истины; стоя на другом берегу, они дразнили языком защитников святыни и, как титаны, бросали камни злословия в долготерпеливое небо.

Начитавшись бессмысленной галиматьи философов XVIII столетия, П-в (фамилия того офицера) с жаром восставал против всего в деле религии, что было несогласно с его образом мыслей. Кстати и некстати он проповедовал всюду свои безбожные правила. Любимым предметом пошлых его острот и насмешек был собственный его покровитель, св. Николай Угодник. Называя его «русским мужицким богом», П-в острил свой язык насчет бесчисленных его чудес и благодеяний – и это было особенно тогда, когда он сходился с А. В-ной М-ою, девицею, как я сказал, полной страха Божия и глубокого уважения к преданиям Церкви православной. Бог знает, какая у него была тут цель и что хотелось сделать ему этим, но только все усилия его поколебать благочестивые верования своей знакомки оставались тщетны.

Однажды, играя волнистыми кудрями малютки Лидочки, беспечно забавлявшейся адъютантскими аксельбантами своего фаворита, П-в увидел у нее на шее кипарисный крест, висевший на шелковом шнурке.

– Что это такое? – спросил он А. В-ну.

– Разве вы не видите, крест!

– Что это вам вздумалось навязать на шею дитяти кусок дерева?

– Мсье П-ов! – вдруг сказала Лидочка, устремив на него блестящие глазенки. – Сказать ли вам, что я сегодня видела во сне?

– Скажи, Лидочка.

– Привиделось мне, – заговорила малютка, покраснев, как маков цвет, – что будто я сижу у вас на коленях вот так, как теперь. Вы меня целуете и обнимаете, а между тем показываете противное вашими пальцами. Вдруг – гляжу, подходит какой-то старичок в золотой шапке и так сердито стал смотреть на вас, что мне сделалось страшно. Я прижалась к вам. Старичок быстро подошел и, вырвав меня из рук ваших, сказал, погрозив вам пальцем: «Недолго тебе быть тут!» Вы побледнели, как платок; а мне стало так жаль вас, так жаль...

И малютка, опустив глазки, начала опять играть аксельбантами своего любимца. П-ов заметно сконфузился, он старался принять вид беззаботный, хотя и лицо, и все движения изменяли ему в этом. Посидев еще немного, он раскланялся и уехал.

Проходит день, два; проходит, наконец, неделя; нет П-ова. Что бы это такое значило? – спрашивали друг друга М-овы, которые уже привыкли ко вседневным его визитам. Дней через восемь является П-ов, расстроенный, бледный, как будто после тяжкой болезни.

Посыпались упреки, расспросы; П-ов на все это отвечал угрюмым молчанием. Заметно было, что какая-то мучительная дума тяготила его душу. Обрадованная Лидочка хотела, по обычаю, вскочить на колени к своему фавориту, но П-ов с принужденной улыбкой отклонил ее от себя и начал рассказывать так:

– Помните ли вы тот день, А. В-на, когда я, разговаривая с вами, вдруг был остановлен наивным рассказом моей любимицы? Не знаю отчего, но мне сделалось так грустно, что я с трудом мог скрыть от вас мою внутреннюю борьбу. Возвратясь на квартиру, я закурил трубку и, в ожидании доброго Морфея, взял какую-то книгу, чтобы заснуть поскорее. Трубка погасла, книга выпала из рук моих, и я задремал какой-то тяжелой дремой. Вспомнив, однако ж, что свеча не потушена, я приподнялся с кровати, погасил свечу и, завернувшись в одеяло, отворотился к стене. Через две-три минуты я нечаянно открыл глаза – что это? У меня в комнате свет. Оборачиваюсь – вижу: на полу стоит зажженная свеча, а подле нее гроб. Вы знаете, я не трусливого десятка, а тут я так испугался, что чуял, как на голове моей поднимались волосы. Стараясь, впрочем, приписать все это беспорядочной игре расстроенного воображения, я отворотился и снова закрыл глаза. Но нетерпение мучило меня; холод ужаса леденил все мои члены. «Дай, – подумал я, – взгляну еще раз!» Взглянул, на полу свечка, а подле нее гроб. Обезумев от ужаса, я схватил со стола колокольчик и зазвонил что есть мочи. Мой малый бросился ко мне опрометью. Я хочу показать ему на представившиеся предметы, но их уже нет. Пробормотав что-то изумленному моим смущением человеку, я отпустил его – и снова предо мной тот же гроб. Делать нечего, я приказал моему слуге ночевать вместе со мной – и целые три ночи все виделся гроб и близ него свечка. Не думаю, чтоб это был бред воображения; я все это видел не один раз, и притом так ясно, как вижу теперь всех вас».

П-ов замолчал. Никто не смел начинать разговора после такого таинственного рассказа; одна лишь Лидочка ласкалась и увивалась около своего фаворита. Он нагнулся, поцеловал ее в голову и, сказав: «Прости, Лидочка!» – вышел из давно знакомого ему дома.

На другой же день получен был приказ отправиться немедленно в действующую армию. Это было в 1828 году. Через месяц прочли в газетах: «Поручик такого-то полка П-ов убит осколком ядра». («Домашн. беседа», 1862 г.)

Самое важное, имеющее неотразимую силу доказательство в защиту св. икон – это чудеса, совершаемые Самим Богом через св. иконы. Если бы иконы были богопротивные идолы, как говорят иконоборцы, то Господь не стал бы совершать через них знамения и чудеса, напротив, Он чудесами многократно и многообразно показал, что почитание св. икон Ему приятно.

1. Нередко святые Божии являлись живущим на земле в том виде, в каком они изображались на св. иконах. Из этого ясно видно, что почитание их через св. иконы благоугодно не только им, но и Самому Богу, хотя бы изображения ликов и различествовали между собой, как это видим по многим различным чудотворным иконам Богоматери. Так, св. Амвросий Медиоланский сам свидетельствует в своем письме (55), что пред открытием мощей мучеников Гервасия и Протасия, в 396 году, явился ему св. ап. Павел в том виде, как изображался на св. иконах. В V столетии образованный инок синайский, бывший префект (градоначальник) константинопольский, описал следующее чудо св. мч. Платона, память которого празднуется 18 ноября. На синайских подвижников напали сарацины и с другими иноками увели в плен сына одного инока, родом из Галатии. «Старец, скрывшись в это время в потаенную пещеру, истекал слезами, не вынося утраты боголюбивого сына, и умолял Христа преклониться на милость по ходатайству отечественного мученика Платона. В то же время и сын, связанный в плену, просил Бога по молитве того же св. мученика умилостивиться над ним и совершить чудо. Молитвы того и другого – и отца в пещере горы, и сына в плену – были услышаны, и вот, Платон (мученик), представ внезапно сидящим на коне и ведущим другого коня, является бодрствующему отроку, который узнает его потому, что часто видал изображение святого на иконах, немедленно приказывает ему, встав из среды всех, взять коня и сесть на него. И когда, подобно паутине, разрешились на отроке узы, он, освободившись по молитве и встав по мановению Божию, едет на коне смело и, радуясь, следует за путеводствующим св. мучеником. Вскоре оба – и св. Платон и юный монах, как бы окрыленные, достигают жилища, в котором молится и плачет старец, и победоносный мученик, спасший скорбящему сердцем отцу любимого сына, делается невидимым». (Твор. прп. Нила, русск. пер. Ч. III. Стр. 436. Деян. Всел. соб. VII, 257.)

Это место прочитано из творений прп. Нила на VII Вселенском соборе. Само чудесное событие совершилось в IV или в начале V столетия.

2. В конце V века христианская девица Мария, проводившая в продолжение 17 лет греховную жизнь в египетском городе Александрии, прибыла в Иерусалим на праздник Воздвижения креста Господня; в сам праздник, желая войти в храм среди толпы народа, она долго отреваема была невидимой силой, не допускавшей ее в храм. Увидев в притворе храма икону Богоматери и обратившись к Ней, она стала со слезами умолять Пресвятую Владычицу допустить ее до поклонения кресту Господа Иисуса. Молитва ее была услышана – и она беспрепятственно вошла в храм и облобызала животворящее древо креста Господня. Возвратившись в притвор, она опять стала молиться пред иконой Богоматери и услышала от нее голос: «За Иорданом найдешь себе покой». Переправившись за Иордан, она 47 лет провела в пустыне среди тяжких подвигов покаяния и удостоилась от Бога дара знамения и чудес. По прочтении о вышеупомянутом чуде от иконы Богоматери на VII Вселенском соборе, Иоанн, пресвитер и представитель восточных архиереев, сказал: «Эту икону мы видели во святом городе Христа Бога нашего и часто лобызали ее». (Деян. Всел. собор. VII. 312.)

3. Из жития прп. Феодора Сикеота читано на VII Вселенском соборе следующее: «Когда ему было 12 лет, на его родине явилась смертоносная язва, так что и он занемог и был близок к смерти. Его отправили в молитвенный дом св. Иоанна Крестителя, находившийся недалеко от деревни, и положили при входе в алтарь, вверху которого над местом, где помещался крест, стояла икона Спасителя нашего Иисуса Христа. Когда он страдал от болезни, вдруг с иконы стали падать на него капли росы, и он тотчас, по благодати Божией, получил облегчение от недуга, стал здоров и отправился в свой дом». Это было во второй половине VI столетия по Рождестве Христове. (Деян. Вселен, собор. VII. 316.)

4. В Египте, в городе Теннесе, был мирянин Феодор, принадлежавший к одной еретической секте. Он в юности подвергся страшной болезни – подагре; велики были мучения его; пальцы рук его походили на камни, а голени ног на глыбы земли. Не получив помощи от врачей, он молился мученикам Киру и Иоанну, мощи которых находились в Абукире (авва-Кире), в 18 верстах от Александрии. Мученики сперва обратили его чудесами к православной вере. «Наконец, они явились ему во сне и повелели следовать за ними. Придя, говорит он, к одному составляющему верх совершенства храму, по виду страшному и величественному, а по высоте достигающему до самых небес, и войдя внутрь его, мы увидели величайшую и удивительную икону, на которой в средине был изображен красками Христос, а Матерь Христова, Владычица наша Богородица и Приснодева Мария, по левую сторону Его, по правую же Иоанн Креститель и Предтеча Того же Спасителя, тут же были изображены и некоторые из преславного лика апостолов и пророков и из сонма мучеников: в том числе находились и эти мученики – Кир и Иоанн. Они молились Богу, преклонив колена и склонив головы на помост, ходатайствовали об исцелении юноши. Но Иисус Христос не ответил им, они снова стали молиться и опять не получили ответа, наконец в 3 раз они молились долго и, лежа ниц, восклицали только: «Господи, повели!» Господь Иисус Христос, как поистине милостивый, сделал мановение и от иконы провещал: «Дайте ему!» Тогда мученики восстали от земли, принесли сперва благодарение Христу Богу нашему за то, что Он услышал молитву их, а потом с радостью и восторгом говорят: «Вот, ради нас Господь даровал тебе благодать. Итак, иди в Александрию, побудь там постяся в великом тетрапиле, потом возьми немного в пузырек масла из лампады, горящей пред образом Спасителя, и опять, не вкушая пищи, приди сюда, помажь им ноги, и получишь исцеление». После этого видения во сне он пошел в Александрию, взял елея из лампады, возвратился в храм св. мучеников, здесь помазал им руки и ноги – и болезнь исчезла, и он удостоился исцеления и обещанных ему дарований и, за все это благодаря со тщанием, служит мученикам. По выздоровлении он был сделан иподиаконом. Это чудо описано в числе других 70 чудес мучеников Софронием, который был в Египте в начале VII столетия с Иоанном Мосхом, принял здесь монашество и после сделан патриархом Иерусалимским. Описание чуда, бывшего с Феодором, читано было на VII Вселенск. соборе, и Фома, почтеннейший инок и пресвитер и представитель епископов Востока, сказал: «Эта икона, досточтимые отцы, и доныне стоит в Александрии в тетрапиле и исцеляет всякие болезни» (Деян. Всел. собора. VII, 285–286). Исцеление Феодора совершилось в конце VI или в начале VII столетия, а Вселенский собор был в 787 г., следовательно, этой иконе Спасителя было более 180 лет.

5. В житии св. великомученика Георгия передается следующий рассказ о чудесном наказании за оскорбление св. иконы: «Когда сарацины овладели сирийским городом Рамеллиею, несколько этих варваров из любопытства вошли в церковь святого великомученика Георгия. Один из них, видя священника, на коленях молящегося пред образом св. Георгия, с насмешкой сказал товарищам: «Вот безумец, поклоняющийся доске!» и, вынув из колчана стрелу, пустил в икону, но стрела, вопреки данному ей направлению, устремилась вверх и, стремительно оттуда низвергшись, пронзила руку варвара. Почувствовав нестерпимую боль, он поспешно ушел домой; болезнь ежеминутно усиливалась, и вскоре вся рука распухла. К счастью, у него в услугах жила христианка. Узнав, что случилось в церкви, она сказала ему: «Я человек простой, о святости и чудесах веры говорить не умею, но знаю, что поступок твой заслуживает смерти; если хочешь быть здрав, то призови священника и спроси у него, что делать должно». Как ни был сарацин ожесточен против христиан, но, видя опасность, с радостью согласился на предложение служанки – и пригласил священника. «Какую силу имеет образ, которому ты, в бытность нашу в церкви, столь усердно поклонялся?» – спросил у него сарацин. – «Всю силу имеет один только Бог, – отвечал священник, – Ему я поклонялся; а святого великомученика Георгия, тут изображенного, молил о том, да будет о мне ходатаем к Богу». – «Итак, Георгий не Бог ваш; кто же он?» – опять спросил варвар. – «Он возлюбленный слуга Божий, – сказал священник, – был человек, нам подобострастный, но, за славу имени Иисуса Христа претерпев мучение и смерть, получил от Него благодать чудодействовать; любя угодника Божия, мы почитаем его икону и, взирая как бы на него самого, поклоняемся, объемлем и лобызаем св. его изображение. Дерзость твоя столь очевидно наказанная, свидетельствует, что христиане с умилением припадают не к простому дереву». – «Что ж мне посоветуешь делать? – спросил поколебавшийся в неверии варвар. – Посмотри на мою руку; я мучусь и, без сомнения, умру». – «Если хочешь быть жив, – отвечал священник, – то вели принести в дом твой образ святого Георгия, поставь над твоим ложем и возжги лампаду елея, пусть она горит во всю ночь; а завтра помажь елеем руку твою и веруй, что исцелеешь». Немедленно св. икона была принесена. Сарацин поступил так, как говорил священник, и увидел, что опухоль спала и рана закрылась. В удивлении и восхищении он хотел выслушать повесть о св. великомученике, и пока священник читал его житие и страдания, сарацин, обнимая икону, сквозь слезы говорил: «О, святой Георгий, ты был юн, но премудр – а я стар, но безумен; ты млад, но Богу любезен – а я долголетен, но гнусен пред Богом: моли о мне Господа Бога, да учинит меня рабом Своим!» Потом припал к ногам священнослужителя и умолял даровать ему св. крещение. В тот же вечер варвар сделался христианином, а на другой день, безбоязненно проповедуя имя Христово, от рук прежних своих единоверцев скончался смертью мученика». (Сост. по «Учил, благоч.». Т. I. Стр. 329.)

6. Св. Афанасий, архиепископ Александрийский, повествует, что в городе Вирите, где много было евреев, в бедной хижине жил один христианин; у него в переднем углу висела икона Спасителя. Спустя некоторое время христианин этот купил себе новый дом и покинул хижину, забыв в ней, по усмотрению Божию, икону Спасителя.

В этой хижине поселился еврей; он иконы не заметил. Однажды приходит к нему в гости один друг его, еврей же. Этот, сидя за столом, заметил икону и спросил хозяина, как он, будучи еврей, держит в своем доме христианскую икону. Хотя хозяин и уверял, что он не замечал доселе иконы, но гость этим не успокоился и пошел к своему архиерею и старцам и объявил им об этом.

Поутру все евреи города собрались в хижину, где была икона Спасителя, сняли ее со стены, начали ругаться над нею, а потом, подобно отцам своим, пригвоздили ее к дереву, и один из евреев ударил копьем в ребро образа Господня; но, о чудо! Тотчас из иконы потекла кровь и вода и наполнила целый сосуд. Великий страх объял всех бывших тут евреев. Они составили совет и на нем положили, что если от этой крови увидят какое-нибудь чудо, то все уверуют в Распятого. Сначала принесен был хромой от рождения; ему помазали ноги кровью – и он тотчас стал здоров. Слух об этом чуде разнесся по всему городу; приводили слепых, бесноватых, расслабленных и прокаженных – и все получили исцеление.

Все евреи того города уверовали во Христа, рассказали об этом тамошнему епископу, и приняли от него крещение со всеми своими семействами, и построили в этом городе церковь во имя Господа нашего Иисуса Христа.

Всякий христианин должен поклоняться святым иконам с верой и любовью, почитать их честно и с благоговением. (Из твор. св. Афанасия Александрийского.)

7. Один христолюбец поручил блаженному Алипию, иконописцу киево-печерскому, написать икону, которая должна была быть готова к храмовому празднику Успения Богоматери. Алипий разболелся, а икона была еще не написана; боголюбец стал докучать ему, а преподобный Алипий сказал: «Сын мой, не приходи ко мне, но возложи печаль свою на Господа, и Он сделает, как Ему угодно: икона твоя в этот праздник будет на своем месте».

Поверив слову блаженного, тот человек с радостью пошел в дом свой. Накануне праздника Успения пришел он опять, чтобы взять икону. Видя же, что она не написана, а блаженный сильно болен, он стал досаждать ему, говоря: «Что ты мне не дал знать о своей немощи? Я дал бы другому писать икону, чтобы праздник был светел и честен, – а теперь, удержав икону, ты посрамил меня».

Блаженный кротко отвечал ему: «Сын мой, разве я по лености сделал это? Да неужели же Богу нельзя словом написать икону Своей Матери? Я, как открыл мне Господь, отхожу из этого света, а Бог утешит тебя». Но с печалью отошел от него христолюбец.

После ухода его явился светлый юноша и, взяв краски, стал писать икону. Алипий подумал, что владелец разгневался на него и прислал другого писца; сначала пришедший был как человек, но скорость дела показала в нем бесплотного. То он выкладывал икону золотом, то растирал краски и ими писал. В три часа кончил он икону и сказал: «Отче, не нужно ли еще что-нибудь сделать? Не ошибся ли я?» Преподобный сказал: «Ты хорошо сделал: Бог помог тебе искусно написать эту икону; Он Сам чрез тебя сделал ее».

Настал вечер, и юноша стал невидим вместе с иконой. Владелец же иконы всю ночь провел без сна от печали, что нет иконы на праздник; называл себя грешным и недостойным такой благодати. Он встал и пошел в церковь, чтобы там оплакать свои согрешения. И, отворив двери церкви, вдруг увидел икону, сияющую на своем месте, и упал от страха, думая, что это какое-нибудь видение явилось ему. Но, оправившись от испуга, он понял, что это была действительно та икона, которую он заказал написал прп. Алипию. В великом ужасе и тревоге вспомнил он слова преподобного и пошел разбудить домашних своих. Они с радостью пошли в церковь со свечами и кадилами и, видя икону, сияющую светлее солнца, пали ниц на землю, и поклонились иконе, и в веселии душевном целовали ее. Христолюбец же тот пришел к игумену и рассказал о сотворившемся с иконой чуде. И все вместе пошли к преподобному Алипию и увидели, что он уже отходит от этого света. И спросил его игумен: «Отче, как и кем написана была икона?»

Он рассказал им все, что было, и прибавил: «Ангел написал ее. И вот, он стоит возле меня и хочет меня взять». И, сказав это, предал дух.

Тело его приготовили к погребению, вынесли в церковь, сотворили над ним обычное пение и положили в пещере с преподобными отцами о Христе, Господе нашем. (Киево-печ. пат.)

8. О Почаевской иконе Божией Матери известно следующее. В 1559 году путешествовавший в России Греческий митрополит Неофит, в благодарность за оказанное ему гостеприимство в доме Анны Гойской, благословил ее иконой Пресвятой Богородицы. Богу было угодно прославить сию икону. Лучезарный свет от нее привлек внимание многих; мало-помалу стали притекать к ней с молитвой, и многим недужным подавалось исцеление, наконец, когда брат Гойской, слепой от рождения, получил зрение, – сестра его, по соглашению с местной властью, препроводила эту чудотворную икону в Почаевский монастырь. На поклонение к этой иконе приходили не только русские, но и католики, и лютеране, и евреи, получали исцеление от нее и обращались в христианскую веру. (Матер, для статист. Рос. Импер. – Волынская губерния.)

9. Во время занятия в 1812 году Москвы французами, по плану Наполеона, весь Кремль должен был взлететь на воздух. От пяти ужасных взрывов дрожали стены зданий, трескались стекла, падали двери; железо, камни, бревна Никольской башни, арсенала и стены кремлевской, как перья, летели на воздух. Но на стене той же Никольской башни образ святителя Николая остался невредим – даже не оборвалась веревка, на которой висел фонарь со свечой. Хрупкое стекло киота погнулось, НО не разбилось. (Снегирев. «Памят. московск. древности», 1, 100–102. 2, 339–340; Сн. Ист. русск. церкв. Ф. Гумилевского, период 5, стр. 200.)

10. Приводим следующий весьма интересный рассказ, заимствуемый нами из книги «Необъяснимое или необъясненное» В. Желиховской. «В моей дворне была одна молоденькая, бойкая девушка Ольга. Я считала ее очень доброй и честной девушкой, никак не предполагая, чтобы она была виновницей в часто повторявшихся у меня пропажах мелких вещей. Наконец, пропало что-то довольно ценное, на что нельзя было не обратить внимания, и оказалось, по всем уликам, что вещь украдена Ольгой. Я позвала ее и долго уговаривала, вначале с глазу на глаз, признаться мне, повиниться... Видя, что никакие просьбы и вещания на нее не действуют, я призвала тех, кто ее обвинял. Их было три: гувернантка, ключница и другая горничная, Маша. Вошла вместе с ними и сестра. Все доказывали с уверенностью, что вещь взята и спрятана Ольгой. Она божилась и клялась, что нет... Происходило это ярким, тихим весенним утром, в моем угловом просторном кабинете, во втором этаже дома, выстроенного 50 лет тому назад чуть ли не из мачтового леса. Окно в сад было открыто, в него лились потоки света и веселое щебетанье птиц. Возле окна, в углу, высоко висел образ св. Николы Вешнего, в окладе, но без киота. В пылу своих уверений девушка вдруг взглянула на образ и, как исступленная, начала креститься и клясться.

– Да если я это взяла, – неистово кричала она, – да накажи меня св. Николай Чудотворец!.. Да не сойти мне с этого места! Да разрази меня Никола Угодник! Лопни глаза мои! Издохни я сейчас, как...

Она не докончила...

В углу, в самой иконе или под ней, раздался удар, подобный выстрелу.

Рука Ольги, поднятая для крестного знамения, упала. Она отскочила и, вся позеленев, косилась со страхом на образ. Мы все вздрогнули и испугались. Прошла минута тяжелого молчания... Все смотрели на икону, чего-то ожидая, но ничего не случилось, кроме того, что Ольга повалилась мне в ноги, шепча:

– Я взяла! Я украла!.. Я! Я! Я!..

– Я это знала! – сказала я, – твои сундуки обыскали еще сегодня утром, как и сундуки всех девушек. Они сами об этом просили... Только ты одна не знала, что пропажа уже найдена в твоих вещах. Не мне кланяйся, а Господу Богу! Молись, чтобы Николай Чудотворец не наказал тебя за такую ложь и великий грех!

Ольгу пришлось чуть не вынести на руках: у нее тряслись ноги так, что она еле доплелась до девичьей.

Но этим удивительным стуком дело не кончилось. Вечером Ольга не пришла в комнаты для обычных приготовлений в моей спальне. Я спросила, что с ней.

– Больна, – отвечали мне. – Жар сильный.

Я подумала, что это вследствие испуга и волнения, но оказалось не то. Можно себе представить, как глубоко все были поражены, когда на другое утро у Ольги вместо глаз оказались два сплошных, красных пузыря... Она, кроме того, была без памяти.

Послали в Новоржев за доктором. Он объявил, что у больной на глазах рожа, болезнь очень редкая и опасная тем, что легко переходит на мозг. В продолжение шести недель несчастная девушка была между жизнью и смертью, а в течение нескольких месяцев жила под страхом ослепнуть.

Мы все за нее измучились!.. Жаль было глупую девчонку!.. Наконец, она поправилась. Опасность миновала, но зрение ее вряд ли совершенно окрепло. По крайней мере, еще через несколько лет я слышала, что глаза у нее очень слабы.

Надо думать, что она всю уже свою жизнь не давала лживых показаний или, по меньшей мере, не кричала при этом: лопни глаза мои!.. (См.: В. Желиховская. Необъяснимое или необъясненное. Спб., 1885 г. Стр. 47–50.)

11. Чудесное исцеление от иконы Иверской Божией Матери, находящейся в Москве, в Иверской часовне. «Подчиняясь строгому требованию совести, – пишет случайный корреспондент в газету «Соврем. Известия», – хотелось бы предать гласности весьма замечательный случай, происшедший со мной 23 июня 1880 г. в 11 часов утра, – случай, превративший меня из отрицателя Бога в человека верующего. Всякое сомнение, могущее возникнуть у читателя в правдивости всего со мною случившегося, я в состоянии уничтожить показанием достоверных свидетелей. (Адрес мой приложен при письме.) Дело, о котором я считаю долгом сообщить всем и каждому, заключается в следующем: 5 лет тому назад меня уволили из военной службы, в которую я попал по ошибке молодости. Так как еще до поступления на службу я был учителем музыки, то и в отставке в течение 3 лет я продолжал заниматься преподаванием, чем и добывал себе средства к жизни. Труд мой оплачивался очень хорошо, и я жил не нуждаясь. В это время я, принадлежа к лютеранскому вероисповеданию, был христианином только на бумаге, но в душе не верил ни во что. Живя вышеупомянутым образом 3 года, я вдруг по совершенно непонятной мне причине лишился слуха, и в такой сильной степени, что должен был прекратить мои занятия, а вместе с тем лишиться всех средств к существованию. Не пользуясь, таким образом, никаким доходом, я понемногу прожил все и сделался в полном смысле нищим. В последнее время положение мое стало до такой степени тягостно, что я в каком-то умоисступлении решился избавиться от всех моих невзгод самоубийством... С таким убеждением я и вышел из дома в тот день, когда положил совершить над собой задуманное дело: я решился утопиться. Это было 23 июля. Проходя мимо Иверских ворот, я увидел толпу народа, собравшегося вокруг кареты, в которой привезли в часовню икону Божией Матери. Все молились и прикладывались к образу. Тут случилось со мной нечто, чего никогда не случалось с тех пор, как я начал жить сознательно. Во мне явилось неудержимое желание помолиться вместе с народом и приложиться к иконе. И вот, я, дожив до 37 лет, в первый раз искренно перекрестился и упал на колена перед образом – и что же случилось? Случилось несомненное, поразительное чудо: я, не слышав до той минуты почти ничего в течение года и 3 месяцев, – я, считавшийся врачами неизлечимо глухим, приложившись к иконе, в тот же момент снова получил способность слуха, получил до такой степени полно, что не только резкие звуки, но и тихий говор стал слышать совершенно явственно. И все это совершилось вдруг, моментально, безболезненно, без всякого потрясения в организме. А между тем, какой-нибудь час тому назад все родные и знающие меня люди считали меня, как и сам я, неизлечимо глухим! Лишенный слуха, я до сих пор был жалким существом, теперь же я снова стал полноценным человеком. Кроме того, вместе со слухом для меня возвратилась возможность добывать себе средства к жизни трудом, к которому я способен. Одним словом, я возвращен к жизни, от которой был готов самовольно уйти, и возвращен таким неожиданным, знаменательным и чудесным образом! Нечего и говорить о том, что я уверовал, что душа моя озарилась тем светом, который с этих пор будет руководителем моей жизни. Тут же, перед образом Божией Матери, я дал себе клятву чистосердечно признаться перед всеми и каждым в том, что произошло со мной. («Соврем, изв.», № 213,1880 г.)

12. Поучительный факт. «Южный Край» сообщает о следующем случае, имевшем место на одной из харьковских окраин – Лысой горе. Некто К-ов, человек весьма состоятельный, явился для описи имущества по исполнительному листу в квартиру некоего О-ского. Последний не выражал протеста против этого. Таким образом, было описано почти все имущество должника, и, несмотря на это, ценность его далеко еще не достигала суммы долга, значившегося в исполнительном листе. Взыскатель собрался уже удалиться из квартиры должника, когда увидел висевшую в одном из углов комнаты икону, перед которой, несмотря на всю убогость квартиры О-ского, теплилась лампада. Риза иконы была, по-видимому, серебряная.

Взыскатель обратился к судебному приставу с просьбой внести в опись и эту икону. На это последовал ответ, что по закону иконы не подлежат описи по денежным взысканиям, за исключением, конечно, только тех украшений, которые на них имеются.

– А вот мы сейчас увидим, насколько ценна риза этой иконы, – хладнокровно произнес взыскатель и, став на стул, полез было снимать икону.

Увидев это, должник побледнел как полотно, бросился к взыскателю и начал его умолять не прикасаться к иконе, говоря, что этой иконой его благословила умирающая мать.

– Какое мне до всего этого дело, – насмешливо произнес неумолимый взыскатель, – заплатите мне мои деньги, и я ничего у вас не трону.

С этими словами он протянул руку и уже взялся за икону, чтобы снять ее. Но вдруг лицо его покрылось смертельной бледностью, и рука безжизненно опустилась вниз. Если бы не окружающие, то К-ов упал бы на пол: с ним сделался припадок. Его тотчас же замертво отвезли домой, где он проболел более недели. В течение всего этого времени К-ов почти ничего не ел и беспрестанно повторял: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

Когда, наконец, он пришел в себя, то первым его делом было послать за О-ским. Последний явился и был поражен той переменой, которая произошла в наружности его кредитора: он был худ и бледен, как мертвец, волосы на голове, вместо прежних черных, сделались почти белыми.

К-ов заявил О-скому, что он свой долг с него взыскивать никогда не будет. Вместе с этим он упросил своего должника согласиться принимать от него ежемесячно известную сумму денег на покупку деревянного масла для неугасимой лампады пред его иконой. К-ов никому не сказал, что именно он видел или почувствовал в то мгновение, когда хотел снять икону. Твердит он только одно: «Надо быть всегда человеком и иметь сердце; чуть было меня Господь не наказал за это». («Южн. Край», сн. «Ребус», 1898 г., № 36.)

Св. Иоанн Дамаскин, сильно поражавший – и письменно, и устно – иконоборную ересь, за свою ревность в этом святом деле был оклеветан греческим императором Львом Исаврянином (в VIII в.) перед эмиром Дамаска, где св. Иоанн занимал важную должность. Эмир, не разобрав дела и поверив клевете, велел отсечь у него руку, будто бы писавшую к Льву изменнические письма. Отсеченная рука, в страх всем, была вывешена на торжище. Под вечер, когда утих гнев князя Дамасского, св. Иоанн ходатайствовал пред ним через друзей своих, чтоб позволено было взять ему вывешенную на позор кисть его усеченной руки. Князь склонился на ходатайство своих придворных, друзей Иоанновых, и кисть руки была возвращена страдальцу. Когда наступила ночь, св. Иоанн затворился в горнице, назначенной для молитвы, и, приложив мертвую кисть руки к составу ее, пал перед иконой Богоматери, горько зарыдал и всей силой сердечной веры и любви просил у Нее исцеления руки своей, в защиту православия и на поражение усиливающейся иконоборной ереси. По долгой молитве св. Иоанн задремал и в тонком сне увидел Богоматерь, светлыми и милостивыми очами взиравшую на него. «Вот, твоя рука теперь здорова, – сказала Богоматерь Иоанну, – не скорби более!» Иоанн проснулся, ощупывает свою руку и едва верит собственным чувствам: рука, как и прежде, цела; ни следа болезни, и только, как бы во свидетельство события, там, где она была отсечена, наподобие нити, остался красный шрам. Тронутый чувством невыразимой признательности к Богоматери за Ее милость, в память дивного события, св. Иоанн вычеканил из серебра кисть руки и приложил ее к иконе, отчего она впоследствии и получила название «Троеручица». Скоро после того Иоанн вступил в обитель св. Саввы, близ Иерусалима. Строгий старец, которому он был отдан в духовное руководство, запретил ему составлять духовные песни. И Богоматерь вскоре явилась старцу во сне и внушила ему, чтобы он отнюдь не запрещал Иоанну писать церковные песни, и при этом назвала Иоанна Своим источником: не заграждай источника Моего. (Из кн. «Сказ, о земн. жизни Пресв. Богородицы». Изд. 5. Стр. 229.)

Преподобный Палладий Александрийский однажды рассказал своим посетителям следующую повесть. Один известный ему благочестивый человек имел супругу, женщину кроткую и благочестивую, и шестилетнюю дочь, которую воспитывал в благочестии и страхе Божием. Раз по торговым делам должен был он отправиться в Царь-град. Жена, провожая его на корабль, между прочим, спросила: «Кому на руки оставляешь меня и дочь твою?» – «Госпоже нашей Богородице», – отвечал отец семейства и, распростившись, отплыл.

Вскоре после того произошло покушение одного злодея на жизнь жены и дочери. Дело было так: диавол внушил слуге того благочестивого дома поднять руку на голову своей госпожи и, убив ее, похитить лучшие вещи и бежать. Злодей взял из поварни нож и пошел в горницу; но едва коснулся порога, вдруг поражен был слепотой и не мог двинуться ни взад, ни вперед. Долго усиливался он войти, но невидимая сила удерживала его. Безумец не познал здесь руку Промысла, пекущегося о всем мире и особенно о человеке. Он хотел, во что бы то ни стало, осуществить мысль, внушенную ему диаволом. И вот, он начинает кликать госпожу свою, приглашая ее подойти к нему. Удивилась госпожа та поступку слуги и не пошла на его зов, а приказала самому подойти. Слуга просил ее, чтобы приблизилась к нему или по крайней мере послала дочь свою; но она, хотя и не подозревала никакого злоумышления на жизнь свою и дочери, однако почему-то решила не идти и на его просьбу ответила отказом. И тогда злодей не образумился, но в отчаянии от того, что не мог исполнить своего злодейского поступка, поразил себя ножом... На крик госпожи немедленно собрались соседи и, застав злодея еще в живых, узнали, что и как произошло. Все познали тогда в этом случае неисповедимые пути Промысла, прославили Бога и Заступницу верных, Богородицу и Приснодеву Марию. (Лавсаик.)

В 3 веке, когда христианство, находясь в борьбе с язычеством, должно было бороться вместе и с разными лжеучениями, св. Григорий чудотворец, епископ Неокесарийский, желая точнее познать таинство веры, молил Бога об откровении ему Божественной истины; и в одну ночь, когда он бодрствовал, размышляя о вере, ему явился старец, в величественной одеянии, обнаруживавший в себе великую добродетель. Познав в нем мужа божественного, посланного к нему от Бога для разрешения его недоумений, св. Григорий с восхищением и радостью смотрел на него; но старец дал ему знак обратить взор на другую сторону, и св. Григорий, по указанию его, увидел дивное явление в образе благолепной Жены, превосходящей всякий человеческий образ, на который, при разливающемся необыкновенном свете, от изумления и страха, он не мог смотреть. Явившиеся были – Матерь Божия и св. евангелист Иоанн. Матерь Божия просила Иоанна открыть св. Григорию тайну благочестия, и св. Иоанн, преподав ему в кратких и определенных словах нужное наставление, скрылся от очей его. Святой же Григорий, немедленно записав слышанное, согласно с ним стал проповедовать в церкви, и Божественное наставление, как великое некое наследие, оставил своим преемникам в рукописи.

Жизнеописатель св. Григория чудотворца, св. Григорий Нисский, свидетельствует, что живущий в той стране народ постоянно научался согласно с сим наставлением и не был заражен никакой ересью и заблуждением. Наставление это есть то самое, которое постоянно исповедует православная Церковь и которое лежит в основании всего христианского вероучения. Это – учение о таинстве Св. Троицы. (См. повествование о сем в конце прав, испов. Ц. В. Пер. с греч. Изд. 4,1831 г.)

В 1395 году Тамерлан вступил в пределы России, привел все в смятение и распространил везде ужас. Направляя путь свой к Москве, он вошел в княжество Рязанское и приближался к берегам Дона. При всеобщем унынии русских, ожидавших возвращения времен Батыя, великий князь Василий Димитриевич повел свои войска для отражения сильного неприятеля и остановился за Коломной, на берегу Оки. Между тем москвитяне, устрашенные слухом о несметных силах и свирепости Тамерлана, молились усердно об избавлении их от нашествия иноплеменников, проливали слезы пред алтарями и постились. В храмах непрестанно совершались молитвы о князе и воинстве; митрополит почти не выходил из церкви: то поучал оставшихся в Москве, то молебствовал за идущих пролить кровь свою за веру и отечество. И великий князь, не надеясь на свои силы, прибег к всесильной помощи Пресвятой Богородицы и писал из Коломны к митрополиту Киприану, чтобы он послал во Владимир за иконой Богоматери, принесенной туда из Киева Андреем Боголюбским. Отправленное митрополитом во Владимир духовенство 15 августа приняло в свои руки драгоценную святыню. Перенесение этой чудотворной иконы из Владимира в Москву было зрелищем умилительным. Народ в бесчисленном множестве по обеим сторонам дороги, преклоняя колена, с воплем и слезами взывал: «Матерь Божия! Спаси землю русскую!» В этом бесчисленном множестве народа нельзя было видеть человека, – говорит летописец, – который бы не плакал и не воссылал с упованием молений к Пресвятой Владычице. Митрополит, епископы и все духовенство в ризах, с крестами и кадильницами, в сопровождении великокняжеского семейства и бояр, торжественно встретили святыню вне города и, поставив в соборном храме Успения Пресвятой Богородицы, в радостном предчувствии благодарили Бога, даровавшего им в святой иконе залог мира и утверждения. И Матерь Божия спасла землю русскую: современники говорят, что в тот самый день и час, когда жители Москвы встретили икону Богоматери, Тамерлан оставил свое намерение идти в Москву: он увидел во сне, – пишут летописцы, – великую гору, и с вершины ее идущих многих святителей со златыми жезлами, и над ними в воздухе величественную и благолепную Жену, с тьмами молниеобразных воинов, которые все устремились на Тамерлана. Завоеватель затрепетал, проснулся и, созвав вельмож, спрашивал их о смысле своего сновидения. «Величественная Жена, – отвечали мудрейшие из них, – есть Матерь Иисуса Христа, Заступница христиан». «Итак, мы не одолеем их», – сказал монгольский хан и велел полкам своим идти из пределов России. С невыразимой радостью приняли в Москве известие об удалении Тамерлана. Исповедуя милость Божию, все восклицали: «Не воеводы наши прогнали его, не воинства наши устрашили его; но сила невидимая послала на него страх и трепет. Гневом Божиим гонимый, он удалился из земли русской». В память чудесного заступления Богоматери сооружен каменный храм в честь Ее и монастырь Сретенский, и учреждено празднество 26 августа, с крестным ходом из Успенского собора, через Спасские ворота, в Сретенский монастырь.

В № 46 «Церковных Ведомостей» за 1892 г. помещена следующая замечательная выписка из письма преосвященного Исидора, экзарха Грузинского, впоследствии митрополита Новгородского и С.-Петербургского, от 24 декабря 1853 г., к митрополиту Филарету Московскому:

«Генерал-майор, князь Багратион Мухранский, отличившийся в последнем сражении против турок, сообщил мне весьма занимательное сведение, о котором я с радостью сообщаю вашему высокопреосвященству.

Пленные турки объявили нам открыто, что, когда сражение под Александрополем сильно разгорелось и весь русский отряд был введен в дело, турки увидели сходящую с неба светлую Жену, держащую знамя в руке и сопровождаемую двумя воинами. Свет от Нее был столь ярок, что подобен был солнечному сиянию, и никакой глаз не мог выдержать его. Это явление навело ужас в рядах сражающихся и было причиной того, что турки, видя явное заступление Бога за Русь, обратились все в бегство и проиграли сражение.

Русские этого явления не видали. Божиим Промыслом о том свидетельствовали иноплеменные враги наши. Турки уверяют, что в армии их все это видели с ужасом и все о том знают, но начальство их, под опасением смертной казни, запретило о том говорить и старалось затмить это событие.

Русские военачальники, поздравляя с победой, столь блистательной, главного начальника, воздали славу Богу, Который один мог дать нам победу над врагом, ожесточенным мусульманским фанатизмом, в силах, много превосходящих наши, так что, по человеческим соображениям, трудно было ожидать столь блистательного успеха.

Из некоторых частных писем из армии узнали мы радостное для христиан событие, что многие турки после того громогласно исповедали Христа, просили крещения и запечатлели мученической кровью признание всепросвещающего света – Христа.

Прискорбно бы было, если бы мы, православные, умолчали о столь дивном событии страха ради европейского. Надо желать, чтобы все листки, все ведомости в России разносили по православному народу радостную весть о великом заступлении Царицы Небесной в начале войны, подъятой за веру христианскую. Да всяк узрит, что, аще Бог за ны, никто же – на ны! А кто постыдится исповедовать пред человеками, того Бог постыдит пред ангелами Своими». (Церк. Вед. изд. при Св. Синоде, 1892 г., № 46.)

В древних книгах между многими чудесами, бывшими от Пресвятой Девы Богородицы, рассказывается и о том, как Божия Матерь однажды оказала чудесную помощь женщине, пренебрегаемой и ненавидимой своим мужем.

Жили некогда двое супругов, еще довольно молодых. Они были из благородного сословия и имели немалое состояние. Сначала супружеская жизнь их была очень счастлива, но потом стала несчастна. Сначала муж любил свою жену. Она и достойна была любви, так как была не только прекрасна видом, но и кротка, послушна и отменно благочестива. Каждый день, утром и вечером, она усердно молилась Богу как о своем собственном спасении, так и о спасении своего мужа, и всячески старалась, чтобы их жизнь шла по святым заповедям Божиим. Но врагу рода человеческого – диаволу ненавистно было такое благочестивое направление их жизни, и ему удалось произвести в муже охлаждение и нелюбовь к благочестивой жене.

Он стал скучать в обществе своей кроткой и тихой супруги; ему стали нравиться другие женщины, которые не походили на нее и отличались живым, непокорным характером и разгульным нравом. Все чаще и чаще он оставлял жену одиночествовать в доме, а сам искал развлечений и удовольствий на стороне; когда же приходил домой, то капризничал, старался отыскать у жены непорядок и опущения в хозяйстве, осыпал ее упреками и бранными словами.

На беду случилось, что богатство супругов, сначала очень большое, стало уменьшаться; неудача в разных денежных оборотах, неурожай хлеба в имениях и другие несчастья произвели то, что, прежде очень богатые, эти люди пришли потом в полное разорение. Но это горе не сблизило мужа с женой, а послужило для него поводом еще больше ненавидеть ее. Он стал говорить теперь, что жена, выходя за него замуж, не принесла ему достаточного приданого, которым он мог бы теперь поправиться, что она принесла с собой одно несчастье и неурядливостью своей помогла его разорению.

Свое несчасье они переносили не одинаково; муж ходил по городу, вертелся около знакомых богачей, ожидая от них помощи, выпрашивал в долг денег у людей, которые не успели узнать о его разорении; жена же в отсутствии мужа все время проводила в молитве. Она молилась о возвращении к ним не прежнего богатства, но прежнего согласия и прежней любви. Тысячи раз падала она перед иконой Богоматери, умоляя Ее возвратить ей сердце мужа и устроить их семейную жизнь по-прежнему. Но некоторое время злоба диавола имела как будто перевес над молитвами благочестивой женщины.

Однажды муж сидел в каком-то трактире и бесцельно глядел, как люди входят, пьют, едят и уходят. Нужно бы ему идти домой, но ему противно и вспомнить о доме: опостылела ему жена и семья. Тут подошел к нему какой-то человек с хитрым взглядом и начал вкрадчиво говорить ему:

«Ты раньше был богат, а теперь разорился. Но не сетуй о потерянном богатстве: у тебя есть средство снова обогатиться. Если ты сделаешь для меня то, чего я от тебя желаю, то ты через короткое время будешь богаче прежнего». Эти слова имели такое действие, что разорившийся богач отложил всякое недоверие к незнакомцу и пообещал сделать для него все возможное, лишь бы он указал ему средство к обогащению.

«Пожертвуй мне свою жену, – отвечал незнакомец, – это для тебя ничего не стоит, потому что ты ее не любишь. Между тем, я хочу приобрести ее в свою собственность».

«Для чего она нужна тебе и что ты будешь с ней делать?» – спросил муж.

«Что тебе за дело до этого, – отвечал незнакомец. – Если бы даже я умертвил ее, не все ли тебе равно? По скольку раз в день ты, бранясь, посылаешь ее к самому диаволу или в ад кромешный? Итак, не все ли тебе равно, что я стану делать с ней, когда она будет моей рабой!»

Когда муж выразил сомнение в том, может ли он обогатиться через продажу своей жены, то незнакомец предложил ему немедленно написать условие, по которому муж сначала получит от незнакомца обещанные сокровища, а потом представит в его распоряжение свою жену.

Муж не вдруг решился; дело было слишком необычно, да и жены стало как будто жалко. Но потом он подумал, что еще, может быть, незнакомец не в силах будет исполнить своего обещания; подумал он и то, что от денег можно и после отказаться, а все же приятно хоть руками коснуться их, хоть глазами на них полюбоваться. Подумав все это, муж подписал условие. Незнакомец сказал, что деньги его закопаны в загородном месте, что муж должен идти с ним туда не дальше, как завтра, что, получив там деньги, муж обязан передать на том же месте свою жену, но не вдруг, не ближе, как через два месяца.

На следующий день незнакомец и муж отправились за город, долго шли, зашли в лесную чащу; здесь незнакомец указал место, велел мужу копать землю и сам помогал ему. Скоро докопались они до колодца, в котором было великое множество золота и дорогих каменьев. Все это тут же и вручено было мужу, с тем чтобы через два месяца он на этом самом месте в ночное время передал незнакомцу свою жену.

Прошло два месяца, в продолжение которых муж из доставшихся ему сокровищ заплатил свои долги, выкупил свои прежние дома и имения и снова зажил в богатстве и почете. Но вот наступил день, когда муж должен был передать свою жену незнакомцу, от которого он получил богатство. С наступлением сумерек он приказал ей одеться и идти с ним. Она, не ожидая ничего хорошего, стала умолять, чтобы он оставил ее дома. Но он намеренно придал своему голосу жестокость и повелительность, и она покорилась.

Они молча шли по городским улицам, направляясь к выходу из города. По дороге пришлось им проходить мимо храма. Двери его были еще открыты: жена обратилась к мужу с просьбой зайти в храм, чтобы там помолиться перед иконой Божьей Матери. Мужу очень не понравилась эта просьба: ему стыдно было, идя на такое дело, заходить в церковь; однако и совсем отказать жене у него не хватило духа, так как он подумал, что в последний раз можно сделать ей угодное. «Иди в церковь, а я подожду тебя на улице; да смотри, возвращайся скорее, не заставляй долго ждать тебя: мы должны спешить», – сказал муж жене.

Жена, войдя в храм, упала пред иконой Божией Матери и стала просить Заступницу рода христианского, чтобы Она защитила от восстающих на нее зол. Она с таким усердием молилась, что и забыла, что на улице ожидает ее муж. Молитва принесла ей успокоение и радость; тело, истомленное душевной скорбью, требовало отдыха и – по Божию устроению – бедная женщина пред иконой Пресвятой Богородицы, на церковном полу заснула спокойным и отрадным сном.

Между тем муж с нетерпением и досадой ждал ее на улице. Он собирался сделать ей суровый и обидный упрек, лишь только она выйдет. И вот, он видит, что по ступеням храма к нему сходит жена, покрыв лицо покровом, как бы от ночного холода или от нескромных взоров. «Не буду я браниться с ней за ее промедление; недолго ей быть со мной; скоро мы разлучимся навсегда». Так думал муж и молча пошел вперед, а жена за ним.

При выходе из города он думал, что его спутница станет тревожиться и спрашивать, куда он ведет ее. Но она шла спокойной поступью, как будто знала все, что будет. Снова мужу сделалось жалко жены, которая никогда ни в чем не прекословила ему и которую он готовился передать человеку, не имеющему никаких хороших намерений.

Наконец, они пришли на место. Была полночь. Незнакомца еще не было, но скоро по лесу заслышались шаги его – и он показался при месячном свете. Муж пошел к нему навстречу и сказал, что жена – здесь и что теперь требуется уничтожить их условие, так как оно исполнено с обеих сторон. Незнакомец охотно передал мужу условие, а сам направился к жене, которую он считал своей собственностью.

«А, усердная молитвенница! – сказал он, злобствуя и радуясь. – Теперь ты в моей власти». Говоря это, он приблизился и дерзко схватил ее за руку. Но в то же мгновение, как будто прикоснувшись к огню и опалившись, он метнулся в сторону и страшно вскрикнул. Тут покрывало, бывшее на голове у Жены, распахнулось, и Она взглянула на незнакомца взором, полным царственного величия и гнева.

Незнакомец, стараясь защититься руками от этого взора, заговорил в ужасе: «Матерь Иисуса! Кто призвал Ее, зачем Она здесь? Разве Она может быть под моей властью? Я сторговал жену этого негодяя, которая досаждает мне своим благочестием и которую погубить все-таки есть надежда. Мог ли я думать, что вместо нее придет сюда Матерь Христа? Проклятый обманщик, ты обещал мне свою жену, а Кого привел вместо нее?» При этих словах он бросился было на трепещущего мужа и разорвал бы его на части, но взгляд Богоматери лишал его силы: он упал на землю и исчез на месте. В то же время стала невидима и Пресвятая Дева. Муж остался один и долго не мог придти в себя от страха, долго не мог собраться в обратный путь. Наконец, страх его стал проходить, и вместо того на него напал нестерпимый стыд и горькое раскаяние. Так вот кому хотел он продать свою жену и вот в Ком нашла она помощь и заступление! Он очутился в содружестве с диаволом, а жена его под покровом Царицы Небесной. Таков плод его злобы и таков плод ее кротости и благочестия. О, как он недостоин и низок пред своей женой, которую спасти от него явилась Сама Матерь Божия! С такими мыслями и чувствами возвращался он в город и приблизился к тому храму, где осталась его жена. Между тем наступило время утренней службы. Когда церковный сторож отпер означенный храм и вошел в него, то скоро заметил молодую женщину на церковном полу пред иконой Божией Матери. На ее лице были следы обильных слез и вместе тихая, радостная улыбка. Она, очевидно, пробыла тут целую ночь. Когда церковник разбудил ее, то она, как будто вспомнив что-то, ничего не говоря, бросилась бежать вон из храма. И вот, когда преступный муж проходил мимо, то из храма выбежала к нему жена; она трепетала теперь от робости пред мужем; она не смела взглянуть ему в лицо, она не знала, какими бы словами вымолить У него прощение.

«Прости, прости меня, дорогой мой! Я не знаю, как это все случилось. Я молилась, и какое-то забытье нашло на меня, я уснула.., меня заперли в церкви, и я пробыла тут целую ночь».

Так говорила она, не надеясь на прощение мужа, ожидая от него бранных слов и ударов. Но муж ее был уже другой человек, не тот, что вчера и третьего дня.

«Нет, не ты предо мной виновна, а я без конца виновен пред тобой». И сказав это, муж с горькими слезами поведал жене все свои преступления, свое гнусное намерение продать ее и, наконец, чудное явление Богоматери в прошедшую ночь, устрашившее диавола и образумившее мужа.

Через несколько минут супруги, примиренные и счастливые взаимной любовью, приносили в том же храме благодарную молитву Божией Матери, Которая избавила их от сатанинской крамолы и теперь устроила между ними прежнее согласие. Вскоре после этого, не желая владеть богатством, которое досталось им от диавола, они разделили нищим свое имение. И стали жить трудами рук своих, угождая Богу молитвой и добрыми делами. («Кормч.», 1897 г., № 39.)

7. О действительности ходатайства перед Богом св. ангелов Божиих мы имеем положительные удостоверения в слове Божием и в писаниях св. отцов Церкви. Так, в книге св. пророка Захарии мы видим даже, как молятся св. ангелы о людях перед Богом. «Веждь, – говорит св. Нил, ученик св. Иоанна Златоуста, – яко св. ангелы увещевают нас к молитве и сопредстоят нам, радующеся вкупе и моляшеся о нас» (Добротолюбие. Ч. IV. Гл. 81).

8. Некогда Сам Бог говорил св. пророку Иеремии: «аще станут Моисей и Самуил пред лицеи Моим, несть душа Моя к людем сим:... кто умилосердится к тебе, Иерусалиме; и кто поскорбит о тебе, или кто пойдет молить о мире тебе!» (Иер. 15,1–5.) Этими словами ясно Господь показал, что Моисей и Самуил, давно уже умершие, могли ходатайствовать пред Ним за иудеев.

9. Св. Иоанн Богослов удостоился даже видеть в откровении на небеси, «как двадесять и четыре старца падоша пред Агнцем, имуще кийждо гусли и фиалы златы полны фимиама, иже суть молитвы святых» (Апок. 5, 8).

10. В житии прп. Петра Афонского повествуется, что он, будучи в мирском звании воеводой, попал в плен к сарацинам и содержался в темнице. В темничном заключении он усердно молился святителю Николаю, которого почитал своим особенным покровителем. Святитель явился узнику в сонном видении и сказал, что Бог не хочет скоро разрешить его от уз, потому что он согрешил тяжко, не исполнив данного Богу обета. Петр вспомнил, что обещал некогда принять монашество, но, увлеченный мирской суетой и почестями воинского звания, забыл про свой обет. Дав решительное обещание исполнить этот обет, как только освободится от плена, Петр еще пламеннее стал молить угодника Божия о помощи. Св. Николай в другой раз явился Петру и сказал, чтобы он особенно молился св. Симеону Богоприимцу, который, вместе с Пресвятой Богородицей и св. Иоанном Предтечей, находится ближе всех к престолу Божию и имеет великое дерзновение пред Богом. Пламенная молитва узника, действительно, привлекла к нему благоволение Божие по ходатайству сих небесных предстателей. Петр уже не в сонном видении, но наяву видит, как предстали пред ним св. Симеон Богоприимец и святитель Николай, освободили его от уз и вывели не только из темницы, но и из земли неприятельской. Возблагодарив Бога и Его великих угодников, Петр немедленно исполнил прежде данный им обет отречения от мира. По особому указанию Божию, он поселился на Афоне и так долго не видал лица человеческого, скрываясь в уединенных пещерах, что, подобно Марии Египетской, достиг равноангельского совершенства в подвижническом житии, – вся одежда на нем истлела, и он только волосами своими мог прикрывать наготу, – а от враждебного действия стихий – холода и жара защищала его благодать Божия, данная ему за необычайное терпение. Во время своей многотрудной подвижнической жизни св. Петр неоднократно испытывал особенную чудодейственную помощь небесных предстателей в своей борьбе со вражьими искушениями (см.: Афонский патерик).

11. Около 60 годов нынешнего столетия особенное изумление пред величием силы Божией возбудило даже в обильной чудесами Сергиевой лавре исцеление сухорукого – одного из лаврских сторожей, после бывшего ему ночного явления преподобного, при мощах его, в день его святой памяти (см. брош.: П. Смирнов, прот. Чудеса в прежнее и наше время).

12. В это же время в Москве, при мощах святителя Алексия, почти уже совсем лишившийся зрения, прозрел домашний или народный учитель, признанный врачами неизлечимым (оттуда же).

13. Затем все края России до самых пределов Китая наполнила слава чудес Пантелеймона. Многим Господь Бог привел быть довольно близкими свидетелями чудного исцеления бывшей в течение одиннадцати лет скорченной и могшей только ползать при помощи особо устроенных катков Дарий Ивановны Колоколовой, которая в благодарность за дивную помощь Божию восприняла затем пострижение в иночество, с наименованием в честь угодника Божия Пантелеимоною (оттуда же).

14. Нельзя, далее, не рассказать о чудесной помощи трех святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого мальчику при страшной опасности для жизни. Дело было так. В селе Саблукове Арзамасского уезда Нижегородской губ. проживает семейство доброго, смиренного и правдивого мельника, крестьянина Кочеткова. Кочетков, старик, по своей честности и рассудительности был по выбору старшиной, а сын его Кодрат состоит в должности сельского старосты.

Семейство Кочеткова многолюдное, состоит из 13 человек: отца-старика 57 л., его жены, двух сыновей женатых с детьми и 15-летнего сына Петра. Кроткие и правдивые Кочетковы отличаются нищелюбием и преданностью св. Церкви. Они имеют христианский обычай, унаследованный от предков, каждый день класть три земных поклона пред иконой св. трех святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого, призывая их на помощь и прося у них милости и успеха в делах. Отправляясь на мельницу, они молятся дома пред почитаемой иконой и там, в стенах мельницы, воздают поклонение тем же трем святителям и потом пускают мельницу в ход. 28 января 1889 г., в самый полдень, бушевала страшная буря. Старшие братья Петра были заняты уборкой с тока соломы и хлеба, и отец, за недосугом старших сыновей, посылал молоть младшего сына Петра. Петр, не сообразив того, что была буря, пустил мельницу в ход и, по примеру братьев, сошел под пол осмотреть пяту вала: не требуется ли подмазать; но когда он близко подошел к валу и оглядывал его вокруг, как-то нечаянно движением шестерни привернуло полы его полушубка и забрало его рубаху; еще одно мгновение, и Петр мог погибнуть. В минуту грозящей опасности он так взмолился святым от всего детского верующего сердца: «Угодники Божиии, свв. трие святителие! Спасите меня, помогите мне: погибаю я. Святые Божий! Защитите меня, не дайте умереть без покаяния. Верую, что вы все можете сделать, можете меня спасти!» Вдруг мельница сама собой останавливается, стоит неподвижно, несмотря на то, что буря продолжается. Через полчаса или немного меньше на мельницу приходит один крестьянин узнать, смолота ли его рожь, и видит: мельница стоит, а мальчик скручен и привернут шестерней. Крестьянин немедленно взял бывший там топор, перерубил полы полушубка, рубашку и прочую одежду и освободил страдальца. Через час принесен он был домой, но был еще без сознания. По осмотре его тела нашли, что одна нога сильно ранена, но кость не повреждена. Когда пострадавший пришел в себя, то, перекрестившись, стал рассказывать окружавшим о своем несчастии на мельнице и в конце своего рассказа прибавил, что он своим спасением обязан единственно ходатайству угодников Божиих свв. трех святителей, им призванных на помощь. (Из «Церк. Ведомостей», изд. при Св. Синоде, 1889 г., № 27, стр. 805–806.)

15. Не можем не упомянуть еще о следующем чуде. Дня за 4 до праздника Рождества Христова 1887 г. пришел в Николо-Бабаевский монастырь крестьянин Костромской губернии, Буйского уезда, отставной рядовой Филимон Васильев Отвагин, страдавший расслаблением всей правой стороны тела, причем вовсе не мог владеть правой рукой и волочил правую ногу, не имея никакой возможности двигаться свободно и совершая путешествие при помощи постороннего лица. В свидетельстве, выданном ему из вологодской земской больницы от 31 мая 1887 г., за № 145, за подписью ординатора Сняткова, удостоверенном старшим врачом Ульрихом, значится, что он, Отвагин, «с 1 февр. по 1 июня 1887 г. находился на излечении в означенной больнице от неполного полупаралича правой половины тела (paresis), происшедшего от эмболии головно-мозговых сосудов (embolia cerebri), болезни совершенно неизлечимой и препятствующей ему заниматься личным физическим трудом».

В ночь с 25 на 26 декабря, передает Отвагин, в сонном видении видел он стоящих у изголовья его свт. Николая Чудотворца, а поправее Царицу Небесную, Пресвятую Богородицу. Святитель сказал ему: «Потрудись и помолись у меня, тебе Господь дарует исцеление». – Царица Небесная, стоявшая тут же у изголовья больного, сказала ему то же самое. Когда он, Отвагин, проснулся, то стал чувствовать силу в неподвижных членах, и правую руку он донес до своей головы, чего прежде совершенно не мог делать и крестное знамение изображал левой рукой. Придя 26 числа к ранней литургии, он мог уже свободно осенять себя крестным знамением правой рукой. Теперь он уже чувствует себя совершенно исцеленным и пожелал окончить дни своей жизни в Бабаевском монастыре. («Церк. Вед.», изд. при Св. Синоде, 1889 г., № 11.)

16. В «Русском Паломнике» рассказан следующий случай необычайной помощи святителя Николая. Полковница Ранцова имела постоянное местожительство на Волге, в десяти верстах от посада Рубовки. Занималась она сельским хозяйством и все, что получала от своего имения, употребляла на пользу ближних, в чем и находила единственное удовольствие в жизни; ее знали все окрестные жители и почитали как благочестивую и добродетельную женщину.

«В одну из тяжелых зим, – рассказывала она, – я получила с нарочным письмо от своей матери, которая, извещая о болезни отца, просила меня поспешить к ним приездом. Недолго думая, я в тот же день отправилась в путь. Переезд с Волги на речку Иловлу, где жили мои родители, простирался на шестьдесят верст степью, но на полпути есть село Иваново, в котором я намерена была заночевать, чтобы на другой день пораньше приехать к своим. При выезде моем со двора в путь погода была неблагоприятная – шла мокрая метелица, а когда мы выбрались в степь, к вечеру того дня подул холодный западный ветер, и, к ужасу моему, в ночь закурила страшная снежная вьюга, так что в двух-трех шагах не видно было ничего. Сильный холодный ветер не давал ходу лошадям. Хотя я сама была защищена от непогоды, но несчастный кучер мой боролся с ней открыто и выбивался уже из сил. Нас захватила ночь в степи, а села не видно.

– Что, не видать ли Ивановки? – спрашивала я кучера сквозь маленькое окошечко возка, желая по возможности развлекать его.

– Нет, барыня, ничего не видно; глаза мне залепило вьюгой, да и сам я зябну!..

– Что ж мы будем делать, Иван? – спросила снова я кучера,

– Не знаю, – отвечал он нерешительно. – Не пойти ли поискать дорогу? – сказал он, помолчав немного.

– Да разве мы сбились с дороги?

– Кажись, что так.

С этим словом кучер соскочил с козел и пошел отыскивать дорогу.

Оставшись одна, я поручила себя великому угоднику Божию святителю Николаю, образ которого имела на груди, и стала внутренне молиться ему. Спустя немного времени кучер мой с трудом возвратился к возку и радостно объявил мне, что завидел вдалеке огонь.

– Держи же и не теряй его – это, верно, Ивановка.

– В правой стороне от нас огонь, а мы сбились далеко влево; вишь, теперь выезжаем к красному кусту, а от него до села рукой подать.

Кучер, ободренный появлением внезапно огня, весело погнал усталых лошадей. Я поминутно предупреждала его, чтобы он, по возможности, не спускал глаз с путеводного огня. Наконец, он сообщил мне, что слышит лай собак, ясно свидетельствующий о приближении нашем к селению. Еще через несколько минут кучер положительно сказал, что подъезжаем к Ивановке.

– Барыня, – вскричал в восторге мой Иван, – ведь мы доехали. Слава Тебе, Господи! Да нас здесь, верно, ждали, – добавил он, делая крутой поворот.

Действительно, пред нами раскрыты были ворота, и два зажженных фонаря висели на высоких шестах. Мы благополучно въехали на довольно просторный двор, за нами затворил ворота дюжий парень, старший сын хозяйки дома.

Он подошел к возку с низким поклоном и громко проговорил: «Здравствуйте, барыня, – небось озябли; идите скорей в хату, а мама заждалась вас». И парень помог мне выйти из возка. На пороге встретила меня хозяйка дома, старуха лет шестидесяти, ласково приветствуя меня.

– Здорово, Фоминишна, ждала ли ты гостей в такую пору?

– А когда б-с я не ждала тебя, моя кормилица, то не вывесила бы и фонарей, – говорила радушно старуха, кланяясь мне почти до земли. – Как тебя Господь Бог милует, – продолжала она, хлопотливо осматривая меня с головы до ног, – не обморозилась ли, моя болезная, дай-ка я тебя раздену. Бабы, скорей самовар, озябла барыня, наша кормилица... – Восторгам старухи не было бы конца, если бы я не прервала ее моим вопросом.

– Как же, Фоминишна, ты сказала, что ждала меня; почему же ты, моя голубушка, знала о моем приезде?

– Ах, моя кормилица, поди, нарочитый-то твой, больше уже часу прошло как прискакал под окно, разбудил нас и говорит под окном на улице: «Прикажи-ка, Фоминишна, поскорей Сергею зажечь два больших фонаря и повесить повыше, чтобы виднее было, – барыня-мол сейчас будет», – да и был таков, распорядился и ускакал. Я и говорю Сергею: поди-ка, поскорей сделай, как требуют, да узнай-ка, далеко ли барыня. Вот и ждем тебя, дорогая наша, уже давненько; я хотела было посылать к тебе навстречу Сергея – ан глядь, и ты подъехала к воротам.

– Нет, дорогая моя старушенька, нарочного никакого от меня послано не было.

– А кто же это такой разбудил нас и говорил за окном?

Я открыла грудь мою и указала ей икону святителя Николая, сказав, верно он, великий угодник Божий, путеводил меня, потому что я, видя неизбежную гибель в степи, молилась ему горячо.

Старуха пристально посмотрела на меня; невольный вздох вырвался из груди ее, и глаза заискрились слезой.

Я принесла благодарственную молитву Богу за чудесное избавление меня от угрожающей опасности в степи заступничеством скорого помощника и защитника от всех бед и напастей святителя Николая». (Русск. паломн.; сн. «Кормчий», 1894 г., № 49.)

1. Тело одного мертвеца, едва только коснулось костей св. пророка Елисея во гробе его, тотчас ожило – и мертвый восстал (4Цар. 13, 21; Сир. 48, 14–15). Об этом чудесном событии так рассуждает св. Кирилл Иерусалимский: «Он (Елисей), будучи в живых, совершил чудо воскресения своей душой. Впрочем, чтоб не только были почитаемы души праведных, а верили бы, что и тела праведных имеют таковую силу: мертвый, упавший во гроб Елисеев, коснувшись мертвого тела пророка, ожил. Мертвое тело пророка совершило дело вместо души. Тогда как оно было мертво и лежало во гробе, даровало жизнь мертвецу; и даровавши жизнь, само по-прежнему осталось мертвым. Для чего? Для того, чтоб не приписано было дело сие одной душе, когда бы воскрес Елисей, а чтоб показать, что и тогда, как не находится в теле душа, заключается в теле святых некоторая чудодейственная сила, так как в продолжение многих лет обитала в оном праведная душа, которой оно было Ппокорно» (св. Кирилл Иерусалимский. Поучение огласительное, XVIII).

2. Самая милоть пророка Илии, оставленная им Елисею при вознесении его на небо, разделила прикосновением своим воды Иордана, чтобы Елисею можно было перейти через него (4Цар. 11,14).

3. Даже платки и полотенца св. апостола Павла, возлагавшиеся на недужных и одержимых бесами, в отсутствие его, исцеляли болезни и прогоняли нечистых духов (Деян. 19,12).

Из церковно-исторических рассказов о чудесах, бываемых при мощах св. угодников, весьма многие дают твердые основания в пользу почитания святых мощей. Замечательнейшие из этих повествований следующие.

4. Св. Василий Великий в слове на мученика Маманта говорит: «Всем явственны чудеса, которыми св. мученик одним здравие дал, другим жизнь»; а в слове о св. мученице Иулитте рассказывает, что когда мощи ее святые были принесены на одно безводное место, то тотчас же вышел из земли источник сладкой воды, так что все обитатели того места назвали святую Иулитту своей кормилицей.

5. О перенесении мощей св. мученика Вавилы рассказывается следующее: «Сошлись от мала до велика мужеский пол и женский, юноши и девы и старцы с юношами и с торжеством, пением и ликованием понесли мощи св. мученика Вавилы от места, называемого Дафны, и внесли в Антиохию. В Антиохии же был идол бога Аполлона, в котором жил бес и давал спрашивавшим его людям различные ответы. Когда же внесли мощи святого, бес и идол сейчас умолкли, и ложь обличена была истиной» (Чет.-Мин., 4 сентября).

6. «Близ Александрии было место, называемое Мануфины, на котором было древнее капище и жилище бесовское. Место это было страшно, потому что там много жило нечистых духов. Когда же св. Кирилл, патриарх Александрийский, принес на то место св. мощи мучеников Кира и Иоанна, то тотчас же ушла оттуда вся бесовская сила» (Чет.-Мин., 28 июня).

7. Когда из Иерусалима в Царьград переносимы были мощи первомученика Стефана, то над мощами его в воздухе слышен был глас ангелов, певших славословие Богу, и исходило великое благоухание от раки. Слышны были также и бесовские голоса, взывавшие издали: «Горе нам! Стефан идет и побивает нас!» Ночью же являлся свет над мощами святого (Чет.-Мин., 2 августа).

8. При гробе св. Петра, митрополита Московского, сама собой возжглась свеча на виду у всех, молившихся при гробе.

9. При обретении св. мощей Феодосия Печерского в полночь видна была заря над пещерой и множество горящих свечей. (Чет.-Мин., 12 февр., патер. Печ.) (Стефан Яворский. Камень веры. Сн. «Воскр. чт.» за 1884 г., № 24).

10. Св. мученица Агафия после истязаний и перенесенных мучений за имя Христово была отведена в темницу в городе Катании, где и скончалась (III в.). Граждане катанские предали погребению тело ее и бедную одежду, которую она обыкновенно носила, положили на ее гроб в память о ее смирении. В годовщину кончины св. мученицы, когда последовало извержение огнедышащей горы Этны, близ города Катании, устрашенные жители города, верующие и язычники, взяли одежду св. Агафии с гроба ее и держали ее против огненного потока... и бедствие миновало город (см.: Филарет Гумилевский, архиеп. Жития святых, 5 февр., стр. 42–43).

11. При перенесении мощей св. Филиппа, митрополита Московского, из Соловецкой обители в город Москву, великий государь Алексий Михайлович с Никоном, митрополитом Новгородским, со всем священным собором, с боярами и со всеми православными, встретили его у Напрудного в Москве, и лишь только приняли его на свои главы, подал он исцеление бесноватой немой: она стала говорить и выздоровела. Когда принесли на пожарище к Лобному месту, еще исцелил девушку при посланниках Литвы, которые стояли у Лобного места. Когда поставили св. мощи его на Лобном месте, все пролили слезы умиления... На площади у Грановитой палаты исцелел слепой.

Не менее, как два, три человека в сутки, а то пять, шесть и семь человек получали исцеление. Исцелена жена Стефана Вельяминова. Она уже сказала, чтобы читали ей отходную, как забылась, и ей явился чудотворец и сказал: «Вели нести себя к гробу моему». Она была слепа и глуха восемь лет и лежала больной. Когда же принесли ее, то прозрела, стала слышать И пошла здоровой. (А. Э. 4, 491. Собр. пис. царя Алексия Михайловича. Москва, 1856 г.; сн. Жития святых, Филарет Гумилевский, архиеп. 9 янв., стр. 113–114.)

12. Св. Никита, епископ Новгородский, скончался 1108 г. января 30; св. мощи его открыты были в 1553 году. Лицо святителя, как увидели тогда, сохранило на себе отпечаток небесного покоя, с каким он заснул навеки. Облачение его, пребывавшее в земле 450 лет, осталось цело, во всей древней красоте; его составляли: фелонь, епитрахиль, поручи и палица штофные, кофейного цвета, пояс гарусный тканый, омофор белого люстрина с крестами из штофа, митра (шапочка) гродетуровая с горностаевой опушкой... По словам очевидца, в день торжественного открытия мощей до десяти больных получили исцеление. Замечательная особенность в чудесах святителя: преимущественно больные глазами, слепые, с испорченным зрением получают исцеление от него. (Из кн.: Филарет Гумилевский, архиеп. Жития святых, янв. 30, стр. 313.)

13. В 1630 году посетил однажды Киево-Печерского архимандрита Петра Могилу⁷⁵ некто Александр Музеля, по происхождению грек, по занятиям же – врач, известный в то время во всем киевском и волынском воеводствах. В разговоре, между прочим, он заметил архимандриту, что ему очень часто приходилось слышать от многих, будто Киево-Печерские монахи обманывают богомольцев, выдавая простые, обыкновенные черепа за святые мироточивые главы, тогда как на самом деле они каким-то хитрым образом изливают в эти черепа обыкновенный елей и помазуют им богомольцев, называя его миром, истекающим из св. глав. При этом Музеля откровенно сознался архимандриту, что, наслушавшись таких рассказов, он вполне верил им; но, однако, желая своими собственными глазами убедиться в истине, он в 1621 году во время Великого поста посетил лавру и, по благословению бывшего тогда печерским архимандритом Елисея Плетенецкого, вошел в пещеру прп. Антония Печерского, где в церкви Введения Пресвятой Богородицы выслушал божественную литургию. По окончании литургии Музеля, мучимый сомнением, обратился к пещероначальнику иеромонаху Исайи (впоследствии бывшему архиепископом Смоленским) с просьбой показать мироточивые главы. Исайя указал ему на две сухие главы, положенные на стеклянных блюдах. И вот, когда сомневающийся врач взял в руки одно из блюд с главой, чтобы получше рассмотреть ее, вдруг он увидел, как из верхней части главы, до того совершенно сухой и не имевшей там никакого отверстия, стало истекать св. миро и с необыкновенной быстротой наполнило весь сосуд, так что не только Музеля, но и все присутствовавшие были сильно поражены и удивлены. После этого миро стало истекать небольшими каплями, наподобие росы. Теперь Музеля уже более не сомневался и, возблагодарив Бога, сподобившего его быть свидетелем великого чуда, он наполнил св. миром три сосудца и отправился в обратный путь, сказав на прощание пещероначальнику и братии: «Простите мне, отцы святые, что я, пока не увидел сам этого чуда, не верил в его истинность и даже возможность; я думал, что все это делается хитростью вашей, в чем обличают вас ваши противники; но ныне вижу и исповедую, что это не хитрость человеческая, но сверхъестественное дарование Бога, прославляющего святых Своих, и прославляю Его, меня уверившего и изобличившего несправедливо оскорбляющего святых Его». Взяв сосуды с миром, Музеля возвратился домой.

Случилось ему в том же году быть в городе Хоищах у одного богатого помещика хойского. После нескольких дней пребывания в Хоищах Музеля тяжко заболел и, чувствуя приближение смерти, пригласил соседних священников, чтобы они совершили над ним помазание елеем; но вместо елея он положил в сосуд св. миро, принесенное из Киева, и когда было совершено над ним помазание этим миром, к удивлению всех присутствовавших при этом, Музеля встал с одра своего совершенно здоровым.

14. Сам Господь иногда указывал нуждающимся в помощи искать ее у св. мощей угодников Божиих и подавал просимое чтущим оные.

Св. Иоанн Многострадальный молился Господу о избавлении его от восстания телесной похоти. Тогда глас с неба повелел ему молиться находящемуся против него мертвецу: «Сей может помогать боримым этой страстью». Мертвец этот был св. Моисей Угрин. Иоанн помолился пред мощами его – и страсть укротилась.

В другой раз сам св. Иоанн, взяв кость от мощей св. Моисея, приложил ее к телу одного страждущего блудной страстью брата, и угасло разжжение, и омертвела страсть в плоти его. (Чет.-Мин., 18 июля.)

Во время страдания св. Епимаха одна жена, имевшая слепое око, плакала, взирая на страдания его. В это время от строгания св. тела железом излилась кровь, капля которой попала на слепое око, – и оно прозрело. (Чет.-Мин., 31 октября.)

15. Не только сами св. мощи служили источником исцелений, но и другие вещи, соприкасавшиеся с ними и взятые от них, производили благодатные целебные действия на верующих. Один брат, боримый блудной страстью, пришел к прп. Даниилу Скитскому просить у него благодатной помощи в борьбе с ней. Преподобный послал его в монастырь, где лежало тело св. мученицы Фомаиды, пострадавшей за свое целомудрие от свекра, и повелел ему там просить Бога о помощи молитвами мученицы. Брат, исполнив совет преподобного, – помолился у гроба ее, помазался елеем от лампады, которая горела над гробом, положил главу на гроб ее – и совершенно освободился от беспокоившей его страсти. (Чет.-Мин., 13 апреля.)

Персть, взятая от гроба св. ап. Фомы и возложенная на выю сына царева, изгнала из него беса, и больной сделался совершенно здоровым. (Чет.-Мин., 6 октября.)

Св. Амвросий свидетельствует, что некий слепец, именем Севир, только коснулся края риз, бывших на мощах свв. Гервасия и Протасия, и прозрел (Чет.-Мин., 14 октября.)

Так цельбоносны мощи святых угодников Божиих!

16. Чудесные исцеления у раки святителя Феодосия (Углицкого) в торжественные дни открытия мощей его. В богохранимом граде Чернигове, 6–9 сентября 1896 года, Божией милостью, совершилось великое торжество открытия честных, нетленных мощей святителя Феодосия, архиепископа Черниговского, скончавшегося назад тому 200 лет – 5 февраля 1696 г. Дни этого чудного торжества были поистине пресветлыми днями благодатного посещения Божия. Всемогущий Господь, прославляя Своего угодника, преизобильно излил токи Своей живоносной, спасительной благодати на множество страждущих, с верою притекших со всех сторон к раке св. мощей Черниговского чудотворца, прося у него святой помощи и молитвенного заступления пред престолом Всевышнего. Черниговская соборная пещера, где 200 лет нетленно почивали мощи святителя Феодосия, поистине уподобилась в сии дни иерусалимской Вифезде, а ограда и паперти здешних храмов – тем пяти притворам, где «слежаше множество болящих, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды» (Ин. 5, 3)... Днем и ночью здесь оглашали воздух неистовые крики беснующихся кликуш, безумные глаголы потерявших разум, молитвенные возгласы глухих, жалобные стоны расслабленных, крепкие вопли безутешных детей, отцов, жен, матерей тех сотен страдальцев, которые теперь здесь чаяли от многоцелебных мощей новопрославленного угодника Божия движения благодатной силы исцелений. «Святителю Христов Феодосие, исцели, исцели! Отче Феодосие, вразуми, просвети! О, Феодосии, Феодосии, подними меня (или его) с одра болезни, Феодосии, возврати мне сына или дочь, или отца или мать!» Так вопили страждущие и их присные, проливая горькие слезы, ломая руки, бия себя в перси... О, какая это была сердце надрывающая картина человеческих зол и болезней, громко вопиющих и безмолвствующих! Истинно слово Владыки и Господа: «дерзай..., вера твоя спасла тебя» (Мф. 9, 22); «по вере вашей да будет вам» (Мф. 9, 29), «просите и дастся» (Мф. 7, 7). По молитвам новопрославляемого угодника Божия в дни торжества у раки честных мощей его произошли воочию всех поразительные случаи внезапного чудесного исцеления многих больных, которых «очима нашима видехом, рукама осязахом, – о которых от верных свидетелей и самовидцев слышахом». Вот какие имеются официально установленные сведения о чудесных исцелениях, удостоверенных самими исцеленными, их родными или ближайшими свидетелями и голосом народа.

Орловской губ., Севского у., с. Княжнина крест. Дионисий Иванов Иванин, 32 лет, около 15 л. был расслабленным и лежал недвижимо на одре болезни, в Чернигов с большим трудом был доставлен родными, в храм внесен на носилках при помощи четырех человек. «Во время молебного пения у гробницы нетленных мощей святителя Феодосия, – рассказывает исцеленный Дионисий, – я молитвенно воззвал к преподобному от всей души о своем исцелении и почувствовал внезапно, как будто кто обдал теплою водой омертвевшие оконечности моего тела или теплота эта как бы исходила из чрева моего и оживила всего меня; я почувствовал приток сил и впервые мог пошевельнуть много лет недвижимыми членами. В сердце огнем возгорелась радость и любовь к святителю. При помощи родных я мог приложиться к мощам, находясь не в лежачем, а прямом положении». В тот же день Дионисий исповедался и приобщился Св. Таин. Восстановление сил и здоровья у него шло видимо для всех: в следующие дни он мог стоять около стены, в высохших ногах есть теплота, в бледном, мертвенном лице – жизнь, в глазах священный огонь веры и упования. Исцеленный не уходил из-под сени храма, боясь потерять благодать исцеления и ожидая полного восстановления своего здоровья, и потому этого исцеленного во все дни торжества можно было всякому видеть. Допрашивали и искушали Иванина и раскольники, прося его встать, сесть, осязали его ноги и проч., а он, подобно исцеленному Христом слепорожденному, славил Господа, дивного во святых Своих.

Другой не менее поразительный случай исцеления совершился накануне открытия мощей. Уроженец Брянска Орловской губ. Иван Павлов Федоров разбит был параличом и совершенно не мог ходить. 5 сентября он был на руках внесен в пещеру, где покоились мощи святителя, там был отслужен молебен, и Федоров приложился к мощам, после чего почувствовал значительное облегчение. На второй день Федоров в сопровождении сестры сам уже пришел ко входу в пещеру, в которую внесен был опять на руках. Здесь он мог петь молебен святителю в пещере, стоя на ногах и обливаясь слезами радости. Выходя из пещеры, исцеляемый Федоров сам, без посторонней помощи, поднялся на три ступени лестницы, а далее был вынесен на руках сопровождавшими. На следующий день исцеленный уже сам вошел в пещеру приложиться к мощам святого целителя и сам вышел из пещеры без посторонней помощи. В прочие дни торжеств Федоров был здесь же в ограде церковной как живое свидетельство славы новоявленного чудотворца. Тысячи торжествовавших богомольцев видели исцеленного ходившим по церковной ограде со своей сестрой.

Купчиха из Тамбова Александра Рыбушина 15 лет подвергалась беснованию; 6 сентября она с трудом была подведена к раке святителя; здесь произошло с ней сильное сотрясение, после которого она перекрестилась, стала плакать и просить святителя об исцелении и получила его. На второй день она сама уже пришла в пещеру. Встретившись с человеком, который в первый раз подвел ее к раке, она благодарила его и заявила, что чувствует теперь себя здоровой.

Области войска Донского, Ростовского уезда, села Круглого крестьянка Параскева Петрова Остапенкова, 17 лет от роду, более 4 месяцев бесновалась и ругала своих родных, которые принуждены были держать ее в доме на цепи, так как несчастная бросалась на людей, рвала на себе одежду и рвала у матери волосы. Будучи привезена в Чернигов к мощам святителя Феодосия, больная сделалась тихой и затем получила исцеление от страшного недуга; а на память и во свидетельство исцеления оставила в кафедральном соборе железную цепь, которой ее сковывали еще и дорогой.

Многие свидетели были очевидцами чудесного исцеления слепого мальчика 8–9 л., который был приведен в пещеру, ничего не видел, свечку брал из рук родных ощупью. Усердно молился отрок у раки св. мощей; по щекам его капали детские слезы, и о, чудо! Мальчик здесь, после лобзания нетленных мощей, прозрел. Нужно было видеть радость родителей, которые огласили мрачные своды пещеры воплями, слезами оросили пол. Поставив свечи, обрадованные родители взяли своего прозревшего сына на руки и веселыми ногами устремились из пещеры, хваляще и воспевающе дивные дела милости Божией. Как бы боясь, чтобы не быть опаленными около этой страшной купины, – вновь не прогневать Бога, родители исцеленного так быстро отбыли из Чернигова, что не могли отыскать их для формального удостоверения и снятия показаний для записи о сем чуде, а потому фамилия исцеленного осталась неизвестной. Но о чуде этом, как и о другом случае исцеления глухонемого отрока, свидетельствуют многие очевидцы и весь народ.

Рассказывают об исцелении от падучей болезни некоего черниговского еврея, о чем сообщено было и в газете «Сын Отечества». Несомненно, что многие случаи остались не заявленными и не записанными в официальной соборной книге чудес новопрославленного великого чудотворца. Воистину, жив Господь Вседержитель, чудотворяй иногда! Свята, истинна наша православная вера! Счастлива св. Русь, имея целый облак мощных ходатаев, заступников и молитвенников.

Дивное событие открытия мощей – церковное и небесное прославление Черниговского чудотворца всколыхнуло чувства веры не только в православном народе, но и в мире раскола и сектантства. Черниговское торжество привлекло к себе пытливые взоры и тоскующие сердца раскольников-старообрядцев: множество их явилось в Чернигов соглядатаи, подлинно ли мощи святителя Феодосия нетленны или это только выдумка православного духовенства и обман народа. Нужно припомнить, что святитель Феодосии жил и святительствовал гораздо позже патриарха Никона и был ставленником последнего в русской церкви патриарха Адриана, т.е. когда, по мнению раскольников, Церковь православная уже утратила спасительную благодать и впала в ересь. Как же епископ еретической Церкви, где царствует антихрист, мог благоугодить Богу и получить великую благодать нетления и дар чудотворений? Вопрос этот во многих местах глубоко смутил и взволновал раскольников. Одно из двух: или Церковь православная истинная, благодатная, спасительная, а раскол – заблуждение и пагуба, или же святитель Феодосии не святой и мощи его тленны.

Насколько событие черниговское поразило раскольничий мир, указывает отправление в Чернигов ко дню торжества на общественный счет, с официально-удостоверенными полномочиями нескольких депутаций из начетчиков раскольничьих общин, из которых заявили о себе раскольничьи начетчики – крестьяне д. Борковой, Меленковского у. и д. Песочной Владимирской губернии, наставники и уставщики поморской и беглопоповской сект, казаки ст. Прочноокопской Кубанской области, начетчики австрийского согласия во главе со лжесвященником (Гаршенин), который дорогой заболел и не мог прибыть в Чернигов, и два начетчика – казаки из земли Войска Донского. Все они – соль раскольничьего мира, своеобразные типы. Вот черный, угрюмый, молчаливый, с потупленным взором, наставник изуверной поморской секты: он и стоит к вам во время беседы, и слушает, и говорит – все как-то боком, – полный сомнения и недоверия, а вместе и глубокой пытливости. Вот другой – беглопоповец, рослый, дюжий мужчина: он более разговорчив и общителен, охотнее возражает, все ему хочется увидеть, осязать и испытать не осязанием только верующего сердца, но руками и глазами. Он усерднее всех обследовал состояние исцеленного Дионисия, успел подсмотреть разные сучки в глазу у сослужащего православного духовенства относительно исполнения устава. Кубанские казаки – люди более мягкого характера и искреннего чувства, более всех других соглядатаев алчущие и жаждущие правды веры и спасения. Долго бродили эти и прочие представители, и соглядатаи раскольничьих общин, как овцы, не имущие ни пастырей, ни пажити церковной, среди многочисленных тысяч православного народа. Детская, горячая вера, не поддающийся описанию религиозный энтузиазм (возбуждение), величие богослужений, наконец, народные рассказы и явные уверения в чудотворениях постепенно преклоняли их сомнение в веру. При посредстве православных миссионеров депутации раскольничьи обратились к преосвященному Антонию, епископу Черниговскому, и высокопреосвященному митрополиту Киевскому Иоанникию с просьбой открыть им мощи св. Феодосия для удостоверения в подлинности их нетления. Если Господь не возгнушался и Фоме неверному показать Свои язвы гвоздные и дозволил вложить в них персты усомнившегося, то, ради душевных немощей просителей и дабы стоящие за ними тысячи их братьев познали истину, владыка благословил удовлетворить просьбу на другой день открытия мощей угодника Божия. Настал этот вожделенный для мучившихся своим неверием и сомнением раскольничьих соглядатаев, но страшный час. 10 сентября после совершения литургии и молебного пения на площадку у подножия раки св. мощей стали упомянутые депутаты раскольничьи вместе с миссионерами. Толпа православных богомольцев была временно отстранена и едва сдерживалась. В полном облачении вошел епископ Питирим на возвышение, где установлена св. рака, и начал снимать покровы и разоблачать руки великого угодника Божия. Воцарилась мертвая тишина: страх и трепет прииде на присутствующих и на раскольников. По очереди, по одному и по два, подходили эти страждущие тяжким недугом неверия и сомнения: внимательно, долго каждый всматривался в нетленное тело святителя, почивающего во гробе новом, как живой, – на обнаженные святые руки. О, чудо! Не только кисти, но и пальцы и ногти – все цело и невредимо, как будто святитель опочил не 200 лет назад, а 2–3 дня, осязали неверующие и ноги угодника Божия; поразительным было объяснение архипастыря, что при нетлении всего тела и одежды – лишь пята на одной ноге святителя обратилась в прах и пепел во исполнение божественной заповеди: «земля еси и в землю отыдеши».

И простые смыслом раскольники уразумели, какое величайшее удостоверение истины в сем явлении чуда нетления останков почивающего святого: в одном гробе, в одном воздухе и в одно время, при тех же условиях все тело благодатью Божией сохраняется нетленным, а некая часть служит исполнением общего, предуставленного для всего человечества закона тления. Коснулась сердца раскольников призывающая благодать. Ни один из них не удержался от волнения и слез раскаяния и радости: все благоговейно приложились к св. мощам, чего ранее не делали. Особенно трогательно было обращение от неверия и сомнения к полной горячей вере в святость и нетление новопрославленного угодника со стороны раскольников Кубанской области: со слезами и молитвенными стонами: «теперь верую, угодниче Божий, прости моему неверию», – они лобзали св. мощи и долго не могли оторваться от св. гробницы, вперив свои взоры. После сего тотчас дали телеграмму своим и вызывали лжепопа своего сюда в Чернигов.

В 2 часа дня того же 10 числа все раскольничьи депутаты приглашены были миссионерами в Троицкое архиерейское подворье для беседы (за исключением, впрочем, донских, за неимением адресов их квартир) с ними о великой милости Божией, даровавшей им узреть телесными очами св. прославленные мощи великого угодника Божия и чудотворца. И здесь-то, в присутствии православных миссионеров, многих сторонних лиц, умягченные силой чудес огрубелые сердца раскольничьих представителей умилились, прежде хульные уста их отверзлись для прославления имени Божия и святых Его: в присутствии многих свидетелей раскольники единогласно и непринужденно исповедовали и свидетельствовали о своей вере в истину нетления, святость и чудотворения святителя Феодосия. (Извлеч. в сокр. из брош.: Новые чудеса святителя Феодосия Углицкого. Изд. «Мис. обозр.».)

Церковный историк Сократ повествует об одном необыкновенном случае, которым Промысл Божий чудесно засвидетельствовал неповторяемость таинства святого крещения. Один из иудеев, обратившись по наружности в христианскую веру, сподоблен был благодати св. крещения. Переселившись потом в другой город, он совершенно оставил христианство и жил по иудейскому обычаю. Но, желая ли посмеяться над верою Христовою или, может быть, прельщенный выгодами, которые христианские императоры усвояли иудеям, обращавшимся ко Христу, он вторично дерзнул просить себе крещения у одного епископа. Епископ, не ведая ничего о лукавстве иудея, по наставлении его в догматах Христовой веры, приступил к преподанию ему таинства св. крещения и велел наполнить крещальню водой. Но в то время, как он, совершив над купелью предварительные молитвы, готов был уже погрузить иудея в ней, вода в крещальне мгновенно исчезла... Тогда иудей, обличенный самим небом в святотатственном намерении своем, в страхе простерся пред епископом и сознал пред ним и всею церковью свое лукавство и свою вину. (Из «Воскр. чт.», 1851 г.)

а) Разительный пример перерождающей силы веры представляет ап. Павел. «Прежде он был горяч и вспыльчив – теперь он только мужествен и решителен; прежде был склонен к насилию – ныне могуч и предприимчив; некогда без удержу ратовал против всего, что заслоняло ему дорогу, – ныне он только стоек; некогда был дик и мрачен – ныне только серьезен; некогда жестокосерд – теперь только строг; некогда жестокий ревнитель – ныне только богобоязнен; некогда был замкнут, недоступен для сочувствия и сострадания, – ныне знаком со слезами; прежде он не знал друзей – теперь собрат людей, доброжелателен, обязателен, сострадателен, но не слаб – всегда представляет собой величие, среди грусти и скорби, мужествен и благороден. Таким образом, не только его дух получил другое направление и его всегдашняя стремительность новую цель, но и все наклонности и страсти приведены в состояние равномерности, так что великие силы гармонически сочетались в новое настроение духа, и в своем единстве образуют возвышенный характер». (См.: Геттингер. Апология христианства. 1875 г. Ч. I. Стр. 29–30.)

б) Возрождающую силу веры изображает по собственному опыту св. Киприан в письме к Донату следующим образом:

«Когда я находился во тьме и среди мрачной ночи, когда плавал по морю настоящей жизни, туда и сюда, без надежды и опоры, не зная пути, лишенный всякой истины и всякого света, тогда я считал чрезвычайно трудным и несбыточным обетование божественного милосердия, что можно снова родиться и, получив во святой купели новую душу и жизнь, оставить все прежнее и, еще живя в этом теле, сделаться новым человеком по духу и по сердцу. «Как возможно, – говорил я, – чтобы человек так скоро и вполне оставил то, с чем он родился и что от долговременной привычки стало его второй природой? Как научиться воздержанию тому, кто привык к шумным пиршествам и изысканным яствам? Как помириться со скромным и простым платьем тому, кто блистает роскошными одеждами, сверкающими золотом и пурпуром? Кто утешался чинами и почестями, тот не может жить без них в неизвестности; тому, кто был окружен толпой почитателей, был сопровождаем многочисленными, всегда готовыми к услугам почитателями, было бы мучительно быть наедине».

Так думал я про себя, потому что тогда сам был пленен заблуждениями своей прежней жизни, от которых не видел возможности освободиться, – был предан порокам и, отчаявшись в лучшем, представлял для себя гибель естественной и необходимой. Но, после того как я омылся в бане возрождения от нечистого прошедшего и в очищенную душу излился новый чистый свет, – после того, как я воспринял свыше Духа и стал новым человеком, непостижимым образом сомнительное стало для меня верным, закрытое открытым, темное ясным; я получил силу к тому, что прежде считал трудным и неисполнимым».

в) Когда св. Пелагея сподобилась крещения, она совершенно изменилась. Просвещенная св. верой и крещением, новая дщерь Церкви Христовой не хотела надевать на себя украшения и драгоценности и вручила их крестившему ее епископу, с тем чтобы он продал их и вырученные деньги раздал бедным, сама же осталась в простой, убогой одежде. Прежде Пелагея была горделива, а теперь смиренна и кротка; прежде любила много говорить, теперь была молчалива; прежде любила сладкие кушанья, праздность и веселье, а теперь была воздержна, большую часть дня и даже ночи проводила в молитве (Чет.-Мин., 4 мая).

г) Такое же чудное действие таинства крещения испытал на себе наш русский равноапостольный князь Владимир, который, выходя из купели, воскликнул: «Теперь-то я увидел Бога истинного!» – и из язычника жестокого, мстительного и преданного чувственному сделался кротким, милостивым, воздержным, исполненным святой, чистой любви к Богу и ближним, за что и причислен к лику святых.

Эти примеры святого действия в таинстве крещения убедительнее всяких слов говорят за благодатную силу крещения.

а) В Риме в царствование Диоклетиана, в 324 г. по Р. Хр., на сцене театра во время кощунственного изображения христианского таинства крещения совершилось следующее чудо. Дело было так. Диоклетиан прибыл в Рим торжествовать двадцатилетие Максимианова царствования. В числе удовольствий, устроенных по этому случаю, были театральные зрелища. На сцене играл комедиант Генез. Играя в театре пред императорами и всем народом, он показал вид, что болен, и вскричал: «Ах, друзья мои! Мне тяжело; желал бы облегчения». Другие ответили: «Как бы нам помочь тебе? Не построгать ли тебя, чтобы сделать более легким?» – «Несмысленные, – сказал Генез, – я хочу умереть христианином». «Для чего?» – спросили те. – «Для того, чтоб в этот великий день Бог принял меня, как беглеца». После того он позвал к себе священника и заклинателя, то есть комедиантов, представлявших их. Приблизившись к его ложу, священник сказал: «Чадо, для чего ты позвал нас?» Тогда Генез, как бы по вдохновению свыше, отвечал им с твердостью: «Хочу принять благодать Иисуса Христа и возродиться, чтоб получить отпущение во грехах». Они совершили над ним обряд крещения, и когда он был облечен в белые одежды, солдаты (комедианты) схватили его и представили императору для допроса, как исповедника. Тогда он, не ожидая вопросов, воскликнул: «Внимайте, император и весь двор, мудрые и жители сего города! Всякий раз, как только называли мне христианина, я чувствовал отвращение и оскорблял твердых в исповедании этой веры. Я отрекся самых родителей и родства потому только, что они были христиане, презирал я эту веру до того, что для вашего удовольствия копировал их таинства. Но когда вода коснулась меня, обнаженного, и на вопрос: веруешь ли, я дал ответ, что верую, я увидел руку, сходящую с небес, и светоносных ангелов надо мной, читавших в книге все грехи, от юности мною содеянные; они омыли потом книгу в воде крещения и показали мне ее чистой и белой, как снег. Посему и вы, император и народ, смеявшиеся над таинством, веруйте со мною, что Иисус Христос есть истинный Господь, Свет и Истина, что Он есть Тот, чрез Которого и вы можете получить избавление».

Раздраженный император Диоклетиан велел жестоко бить его палками и поручил префекту принудить его к отречению. Генез, вытерпев самые страшные муки, не отрекся и был, наконец, усечен 25 августа того года. (См.: Архим. Арсений. Летопись церковн. событий и гражд. поясняющих церк. Вып. 1. Стр. 89.)

б) В ином роде совершилось чудесное знамение во время совершения таинства крещения над равноапостольным князем Владимиром. После совещания о вере Владимир, как известно из достоверных летописных сказаний, в 987 г., пошел с войском к Корсуню и, взяв его, требовал руки царевны у двора константинопольского. Ему отвечали: «Пусть примет св. веру». – «Я давно испытал и полюбил ее», – говорил Владимир. Между тем, на деле не столько он был готов к великой перемене, сколько казалось ему самому: еще нужно было для него особенное посещение Божие. Прежде чем Анна, сестра императоров, прибыла в Корсунь с духовенством и свящ. вещами, с князем языческим случилось то же самое, что было с Савлом, впоследствии апостолом Павлом: он ослеп. Прибывшая царевна предложила ему не медлить крещением как средством ко здравию. Он согласился. Епископ Корсунский возложил руку на выходящего из купели князя. И вдруг Владимир, в крещении Василий, прозрел и душевно и телесно и в восторге воскликнул: «Теперь я увидел Бога истинного!» Некоторые из дружины Владимира, пораженные чудом, крестились тогда же вслед за князем. Владимир возвратился в Киев новым, с памятниками боевой и христианской славы своей. (См. кн.: Филарет, архиеп. Черниговский. Русские святые, чтимые всею Церковью или местно. 1882 г. Ч. II. Стр. 385.)

в) Явление необычайного света при крещении языческого семейства – рассказ старого алтайца. 89-летний старец, из новокрещенных алтайцев, поведал о необычайном явлении, которое он удостоился видеть во время совершения таинства святого крещения над его семейством.

Сам он крещен был ранее своей жены и детей⁷⁶, наставленный в вере миссионерским катехизатором, а семейство крещено год тому назад, в его присутствии. Во время совершения таинства крещения внимание этого старца обратило на себя появление вверху храма необычайного света. День был пасмурный. Свет был подобен пламени многих горящих свечей. Спустившись на купель, он здесь как бы рассыпался, озарив всю внутренность ее. Старец подошел поближе, чтобы рассмотреть необычайное явление, и увидел, что свет, собравшись в одно место, в виде яйца или шара, спустился на дно купели и исчез. О видении своем новокрещенный тогда же рассказал сперва крестной матери, прося ее объяснения, а потом – миссионерскому катехизатору. Это явление света младенцу веры, только что вышедшему из тьмы язычества, в очевидное соответствие сказанному в одной церковной песни: где бо им свет Твой возсияти, токмо на седящия во тьме, – не было ли видимым знамением того благодатного света, который даруется крещаемому? Недаром таинство крещения именуется просвещением, а новокрещенные – новопросвещенными святым крещением. («Церк. Вед.», 1892 г., № 50.)

а) В житии святителя Григория Двоеслова, папы Римского, рассказывается о знаменательном чуде, которое совершилось в Пречистых Тайнах по молитве сего святителя.

«Одна знатная римская женщина принесла просфоры для совершения таинства причащения; литургию в этот день совершал сам святитель Григорий. Когда настало время подавать людям св. причащение, то приступила и та женщина причаститься Св. Тайн. При словах святителя: «преподается животворящее Тело Господа нашего Иисуса Христа», – упомянутая женщина усмехнулась. Видя смех ее, святитель удержал свою руку и спросил женщину: «Почто ты рассмеялась?» – «Удивительно для меня, владыко, что ты тот хлеб называешь Телом Христовым, который я испекла моими руками». Святитель Григорий, видя ее неверие, помолился Богу, и тотчас вид хлеба преложился в вид самого истинного тела человеческого. Это чудо увидала не только та женщина, но и все прочие, бывшие в храме, прославили Христа Бога и утвердились в вере относительно Пречистых Таин, что под видом хлеба преподается истинное Тело Христово и под видом вина – истинная Кровь Господня. Святитель снова помолился – и вид тела человеческого претворился в вид хлеба. Со страхом и верою несомненно приняла женщина хлеб как Тело Христово, также и вино – как Кровь Христову» (Чет.-Мин., 12 марта).

б) Один живший в скиту старец был великий подвижник, но прост в вере и от простоты погрешал. Он говорил: хлеб, который мы принимаем, не есть существенно Тело Христово, а только вместообразное. Несмотря на все убеждения, старец отвечал: «Если не уверюсь самым делом, не могу вполне убедиться». Св. подвижники сказали ему: «Помолимся Богу эту неделю о таинстве сем, и Бог откроет нам». Старец с радостью согласился на это предложение и молился Богу так: «Господи! Ты знаешь, что я не верю не по злобе, но чтобы не заблуждаться по неведению; открой мне, Господи Иисусе!» Так молились и другие старцы-подвижники. Бог услышал их. По прошествии недели они пришли в воскресение в церковь – и отверзлись им очи. Когда хлеб положен был на святой престол, он представлялся в виде младенца; когда же священник простер руку для преломления хлеба, ангел Господень сошел с неба с ножом, заклал младенца, кровь его вылил в чашу; когда же священник раздроблял хлеб на малые части, тогда и ангел отсекал от младенца малые части; когда они приступили к принятию таинства, старцу одному подана была плоть с кровью. Увидев сие, он ужаснулся и воскликнул: «Верую, Господи, что хлеб сей есть Тело Твое и чаша сия есть Кровь Твоя!» И тотчас плоть в руке его стала хлебом, как бывает в таинстве, и он приобщился, благодаря Бога. После сего старцы говорят ему: «Бог знает, что человек по природе своей не может есть сырой плоти, а потому и преподает Тело Свое под видом хлеба и Кровь Свою под видом вина – принимающим с верою». Св. подвижники возблагодарили Бога за то, что Он не попустил недоумевающему старцу погубить трудов своих, и все с радостью возвратились в свои кельи. (Достоп. сказ, о подв. св. и блж. отец. Стр. 65, 57.)

в) Пришел однажды прп. Нифонт с учеником своим на обычную молитву в церковь (в Царьграде), где уже епископ начал божественную службу. И вот, отверзлись у прп. Нифонта духовные очи, и он увидел огонь, сшедший с неба и покрывший алтарь и архиерея; во время же пения трисвятого явились четыре ангела и пели с поющими. А во время чтения «апостола» увидел св. ап. Павла, который стоял сзади читающего и наблюдал за ним. Во время Евангелия слова, как светильники, восходили на небо, а при перенесении Св. Даров раскрылся свод церковный, разверзлись небеса и при необыкновенном благоухании сходили ангелы с пением: «Слава Христу Богу!» – и несли прекрасного Отрока и, поставив его на дискос, сами окружили престол. Когда же настало время освящения Даров и совершения таинства, приступил один из светлейших ангелов и, взяв нож, заклал Отрока и излил св. кровь в чашу; затем, положив Отрока на дискосе, сам стал опять наряду с другими с благоговением. Потом, во время причащения, блаженный видел, что у одних из приобщающихся лица были светлы, как солнце, а у других темны и мрачны, как у эфиопов. Предстоящие же ангелы наблюдали: как кто приступает, и достойно причащающихся венчали, а от недостойных отвращались и гнушались ими. По окончании сей службы он видел Отрока опять целым в руках ангельских и вознесшимся на небо. Сам преподобный поведал это ученику своему, который и предал писанию на пользу другим (Чет.-Мин., 23 декабря).

г) Один магометанин, житель Аравии, быв в церкви христианской, увидел, что священник во время литургии заколол младенца, кровь его источил в чашу, а тело раздробил на блюде. Потом христиане, предстоявшие тут, тело младенца ели, а кровь пили. Неверному сарацину показалось это дело жестоким, так что он сильно стал поносить священника. Но когда священник со смирением объяснил тайну неверу, то магометанин, пораженный величием этой тайны, сделался последователем Евангелия и мучеником за Христа. (Пролог, 26 ноября.)

Ты, читатель, быть может, спросишь: почему же Бог скрывает от нас вид тела и крови в тайне св. причащения? Богоносные отцы Церкви отвечают на это так (как это мы уже и знаем из вышеприведенного сказания): «Естество человеческое отвращается от употребления сырого мяса и крови не может без отвращения пить. Посему Бог в тайне причащения прикрывает тело видом хлеба, а кровь – видом вина». (Прол., 25 декабр., «Поуч. о преч. тайнах».) Положим, скажешь, это верно; но нельзя ли нам ныне для удостоверения видеть в тайне причащения вместо хлеба Тело Господне, а вместо вина – Кровь Христову? О, без сомнения, можно! Но мы должны рассудить, чего нам хочется. Такое видение попускает Бог большей частью для неверующих, а нам, верующим в несомненную святость тайны причащения желание подобного видения излишне и грешно. Правила Церкви повелевают, что «если бы кому из священников литургисающих хлеб представился в виде тела, а вино в виде крови, то такой священник не должен приобщаться, но должен повергнуться в смирении духа пред вездесущим Богом, винить себя в маловерии и просить Господа, да явит ему таинство причащения в обыкновенном виде, в каком оно преподается истинно верующим христианам». (См. кн.: Гр. Дьяченко, прот. Уроки и примеры христ. веры. Изд. Училищн. Совета при Св. Синоде, 1900 г.)

а) Историк Созомен повествует: «Когда св. Златоуст литургисал и раздавал верующим Св. Тайны, приступила к сему некоторая женщина, зараженная ересью македониевой. И как только приняла божественное причащение с неверием, мгновенно часть (тела Христова) обратилась в устах ее в камень. Женщина, пришедшая в ужас от сего предивного чуда, пред всем народом рассказала случившееся с нею, показывая сам камень, и от неверия обратилась к истинной вере». (Истор. Созом. Кн. 8, гл. 5.)

б) В Лимонаре пишется: «В Селевкии у некоторого купца-еретика был православный раб, который, взяв св. причащение, хранил его в ковчежце. Спустя несколько времени узнал о сем господин его и хотел сжечь Св. Тайны; но вдруг все частицы пречистого тела Христова, соблюдаемые в ковчежце под видом хлеба, произрастили колосья» (Лимонарь, гл. 79).

в) Во время Мины, патриарха Цареградского, некто из еврейских отроков присоединился к христианским отрокам и принял с ними вместе св. причащение; но, возвратившись в дом, рассказал отцу своему все случившееся. Отец его воспламенился гневом и тотчас схватил сына и бросил его в печь, в которой расплавлялось стекло (ибо отец его был мастером литья стекол). Мать, ничего не зная, что случилось с ее сыном, долго искала его и не могла найти. В третий день с плачем и рыданием пришла к своему мужу – стекольному мастеру и вдруг из среды раскаленной печи услышала голос своего сына. Испугавшись и вместе обрадовавшись, мать с поспешностью приступила к плавильной печи и увидела сына среди горящих углей. Вынув его из огня, спросила, каким образом он не сгорел в печи. Он отвечал: «Какая-то Жена в светлой одежде часто приходила к нему, подавая ему воду для погашения горящего угля; и когда хотел он есть, Она давала ему пищу». Это чудесное происшествие пронеслось по всему городу. Сам император Иустин (который в это время царствовал в Греческой империи) узнал о сем и повелел крестить сына и мать, а отца, который не захотел принять крещение, приказал бросить в раскаленную печь. Это чудо было известно всему миру. О нем пишут церковные историки: Евагрий в кн. 4, гл. 24; Евсевий кн. 4, в гл. 36; Никифор в кн. 17, гл. 25.

г) Соединяясь с искренним раскаянием в грехах и непостыдною верою в Спасителя, причащение Св. Тайн Христовых избавляет нас от вечной смерти и еще здесь, на земле, примиряет грешника с оскорбленным правосудием Божиим. Один палестинский начальник, по имени Гивимер, вступив в должность, захотел прежде всего поклониться гробу Господню. Подойдя к церкви, он увидел барана, который шел на него и хотел поразить его своими рогами. Военачальник испугался видения и хотел идти назад, но стоявший здесь хранитель св. креста по имени Азарий, заметив его нерешительность, спросил его: «Почему ты не идешь, господин?» Тот ответил: «Зачем вы пустили сюда этого страшного барана?» Азарий успокоил его и сказал: «Иди, здесь ничего нет». Но когда военачальник хотел идти в церковь, ему снова представилось то же видение, между тем как другие ничего не замечали и входили свободно. Тогда хранитель св. креста сказал Гивимеру: «Господин! У тебя есть что-нибудь на душе, за что тебе не дозволяется поклониться св. гробу Спасителя нашего. Принеси покаяние Господу: Он человеколюбив и многомилостив». Начальник со слезами отвечал: «Точно, я виновен пред Богом во многих и важных грехах». С этими словами, упав на землю, он долгое время плакал и исповедал Господу грехи свои. Потом, когда встал, снова хотел войти в церковь, но ему опять загородил вход страшный баран. Тогда хранитель св. креста сказал ему: «Видно, есть какое-нибудь другое препятствие». Начальник в раздумье отвечал: «Разве то, что я не православный». И после этого присоединился к православной Церкви, а потом, когда хранитель св. креста приобщил его Св. Таин, то начальник свободно вошел в пещеру гроба Господня, и пред ним исчезло прежнее видение. (Иоанн Мосх. Луг духовный. Гл. 48.)

д) Случилось, что от причащения Святых Таин выздоравливали больные, которых никакое лекарство не могло поправить. Григорий Богослов говорит, что сестра его, будучи больна и не получив никакой пользы от лекарства, приняла с особенной верой святые тайны – и сделалась здоровой». (См.: Стефан Яворский, митр. Рязанский. Камень веры.)

е) Кто причащается тела и крови Христовой, тому и злые духи не могут причинить никакого вреда. В одной из книг церковных упоминается, что один святой спрашивал у злых духов, чего они более всего боятся в христианах. – «Того, что вы едите, то есть святого причастия. О, если бы христиане честно соблюдали то, что они вкушают в причастии, то они были бы неприступны для козней наших». Вот какова сила Святых Таин! (Кормчая. Ч. II. Гл. 68.)

ж) Вот замечательный случай из жизни преподобного Сергия, игумена Радонежского, чудотворца.

Раз прп. Сергий совершал литургию. Молчальник Исаакий стоял в церкви и видел в алтаре какого-то сослужащего Сергию и в одеждах светлых. На входе с Евангелием чудный посетитель шел вслед за Сергием, и лицо его сияло таким сильным светом, что Исаакий не мог смотреть на него. Чудо разрешило ему уста, и он спросил благоговейного Макария: кто это? – «Не знаю, – отвечал Макарий, – и меня пронимает ужас; я думал сперва, что это пресвитер, пришедший с князем Владимиром, но бояре сказали, что нет; без сомнения, это ангел, сослужащий Сергию». По окончании литургии оба ученика умоляли учителя сказать им, кто служил с ним. И Сергий открыл, что это – точно – ангел, который служит с ним всегда. (См. кн.: Филарет, архиеп. Черниговский. Русские святые, чтимые всею церковью, или местно. Спб. 1882 г. Ч. II. Стр. 150.)

А) Один священник рассказал следующий чудесный случай. Он был приглашен в соседнее село, по случаю отсутствия приходского священника, для напутствия больного. Во время преподавания больному Св. Таин запасная частица каким-то образом упала у него со лжицы, и сколько ни искали ее священник и хозяева, не могли найти. Больной был слепой старец и все время, пока продолжали искать частицу, лежал на своем одре, с беспокойством по временам спрашивая, не нашли ли. Наконец, через силу привстал с постели и, наклонив голову под лавку, произнес: «Это что, батюшка, под лавкой-то светится?» – и при этом указал пальцем. Благодатный свет никто, кроме старца-слепца, не мог видеть; но по указанию его священник нашел св. частицу и причастил ею чудного слепца. (Душ. чт., 1877 г.)

Св. ап. Павел повествует, что в церкви коринфской многие из недостойных причастников подвергались за свою вину тяжким болезням и самой смерти (1Кор. 2,30).

В церкви карфагенской, по свидетельству св. Киприана, один недостойный причастник вдруг после причащения сделался немым, а у другого расторгся надвое язык (из кн. о падших).

Во времена св. Златоуста, по словам его, недостойные причастники подвергались иногда видимо мучениям от злых духов («Перв. нед. Велик, поста», Киев, стр. 259).

Св. Киприан рассказывает, что когда одна женщина, отпавшая от веры из страха мук во время гонения, хотела было, по обыкновению своему, открыть ковчег, в котором хранились Дары, дабы приобщиться их, то из ковчега исшел огонь, так что вероотступница не смела даже прикоснуться к ним (из кн. о падших).

Когда преподобномученица Евдокия была схвачена воинами и приведена на суд, то, снимая с нее одежды, воины заметили, что выпала на землю частица пречистого и животворящего тела Христова, которую взяла с собой мученица Евдокия, выходя из монастыря своего. Слуги, подняв упавшую часть Божественного тела Христова и не зная, что это такое, принесли ее правителю. Лишь только он протянул руку свою и хотел взять принесенную ему святыню – тотчас частица тела Христова претворилась в огонь, и образовался от нее великий пламень, которым попалены были слуги игемоновы и у самого его повредило пламенем левое плечо (Чет.-Мин., 1 марта).

«Хотя ясти, человече, Тело Владычне, со страхом приступи, да не опалишися: огонь бо есть». (Молитва пред причащением.)

На о. Кипре есть пристань Таде. Недалеко от нее есть монастырь, именуемый Филоксеновым. В монастыре этом жил один монах, родом из Милета, по имени Исидор, который непрестанно о чем-то горько плакал. Когда же все стали убеждать его, чтобы он утешился сколько-нибудь, то он не соглашался и говорил всем: «Я великий грешник, какого не было от Адама до сего дня». Когда же ему сказали: «Святой отец, кто без греха, кроме Бога?» – он отвечал: «Поверьте, братия, я не нашел ни в Писании, ни в Предании такого грешника, каков я, и такого греха, как мой. Если вы думаете, что я только обвиняю себя, выслушайте о моем преступлении и помолитесь обо мне. Я, – продолжал он, – когда был в миру, имел жену, мы оба держались учения Севера. Итак, придя в один день домой, я не нашел жены своей, но слышу, что она отошла к соседке, чтобы приобщиться. Соседка принадлежала к св. соборной Церкви. Я тотчас побежал, чтобы остановить ее. Придя в дом соседа, я нашел, что жена моя приняла уже св. часть и приобщилась. Схватив ее за горло, я принудил ее, – о злодеяние! – извергнуть из уст св. часть и, взяв сию последнюю, в бешенстве бросал ее туда и сюда, и, наконец, она упала в грязь. Но тотчас молния восхитила св. приобщение с того места. Спустя два дня является мне эфиоплянин, одетый в рубище, и говорит: «Я и ты осуждены на одинаковое наказание». – «А кто ты таков?» – спросил я его. Эфиоплянин отвечал: «Я тот, который страдавшего за всех Господа Иисуса Христа ударил по ланите». Потому-то я, – заключил монах, – и не могу перестать плакать». Последователь Севера совершил ужасное преступление, повергнув святыню в грязь; но столь же ужасно согрешают и те, которые приемлют ее с сердцем, не очищенным от греховных скверн (И. Мосх. Луг духовный. Гл. 29).

Прп. Макарий Александрийский за свои подвижнические труды получил от Бога дар распознавания достойных причастников Св. Таин от недостойных. Вот что он сообщает нам относительно этого. «Когда братия подходили к алтарю, чтобы принять из рук иерейских Тело Христово, то можно было видеть, – говорит св. подвижник, – как некоторым из них эфиопы влагают в руки угли огненные, а Тело Христово, подаваемое рукой иерейской, возвращалось опять к алтарю. Между тем, от достойных причастников бесы отбегали прочь. Сами Тайны божественные раздавал ангел Господень, стоявший с иереем в алтаре» (Чет.-Мин., 19 января).

Матерь св. Григория Назианзина, находясь в тяжких болезнях, как скоро приняла божественное причащение из рук своего сына, тотчас исцелела. (См. в слов. св. Григория на погр. отца своего.)

К преподобномученику Епиктету, пресвитеру, один знатный вельможа привез дочь свою, пятнадцатилетнюю отроковицу, бывшую три года в расслаблении, и просил его исцелить болящую. Св. Епиктет помолился Богу, помазал освященным елеем расслабленную отроковицу – и она тотчас встала здоровою. При сем преподобный сказал сановнику: «Если желаешь, чтобы никакой болезни не было в твоем доме, то в каждый воскресный день приобщайся с домашними твоими божественных Тайн тела и крови Христовой чистым сердцем». (Чет.-Мин. 7 июля.)

Чрез Св. Тайны Господь подает немым глаголание. Св. Андрей, архиепископ Критский, во младенчестве до семи лет был нем, но по приобщении с родителями Св. Тайн он начал говорить: такова сила в Св. тайнах! (Чет.-Мин. 4 июля.)

Чрез Св. Тайны Господь подавал прозрение слепым. Св. Иоанн Постник, архиепископ Константиноградский, положил на очи одному слепому часть тела Христова и сказал: «Исцеливый слепого от рождения, Той да исцелит и тя», – и он прозрел. Такова чудная сила Св. Христовых Тайн! (Чет.-Мин. 2 сентября.)

«Дивлюсь величию и животворности божественных тайн пишет кронштадтский пастырь о. Иоанн Сергиев. – Старушка, харкавшая кровью и обессилевшая совершенно, ничего не евшая, от причастия Св. Таин в тот же день начала поправляться». (См. кн.: «Уроки благодатной жизни» по руководству кронштадтского прот. о. И. Сергиева, стр. 33.)

«Девушка, совсем умиравшая, после Св. Тайн в тот же день начала поправляться, кушать, пить и говорить, между тем как она была почти в беспамятстве, металась сильно и ничего не ела, не пила. Слава животворящим и страшным Твоим Тайнам, Господи!» (Оттуда же.)

«Некто, будучи смертельно болен воспалением желудка девять дней и не получив ни малейшего облегчения от медицинских пособий, лишь только причастился в девятый день поутру животворящих Тайн, к вечеру стал здоров и встал с одра болезненного. Причастился он с твердой верою. Слава всемогуществу, благости и благопослушеству Твоему, Господи!» (Оттуда же.)

Один из известнейших русскому обществу писателей подвергся тяжкой болезни. «Врач пришел, – пишет он, – довольно рано, пощупал пульс, посмотрел на язык и ни слова не сказал. Я спросил его, отчего по всей коже моей показавшиеся сперва красные пятна превратились в фиолетовые, а тут сделались черными. – «Да у вас и язык уже весь почернел», – отвечал он. Кажется, довольно бы сего приговора; он, выходя, остановился у дверей и вслух сказал слуге моему и случившемуся тут одному из инженерных офицеров: «Не мучьте его понапрасну, не давайте ему более лекарств; я думаю, он и суток не проживет».

О здравии больного отслужен был молебен. Затем он удостоился св. причащения в день воздвижения Креста.

«По совершении сего вдруг так быстро стали приходить ко мне силы, без помощи лекарств, даже подкрепительных, о коих давно уже я слышать не хотел, что брат мой, не находя более присутствие свое для меня необходимым, через два дня, 16 числа (сентября) отправился...» «Надо мной совершилось чудо, точно чудо!.. Когда висел я над могилой и не упал в нее, на то была та же самая воля, без которой волос не спадет с головы человеческой. Многим ли удавалось быть одною узкою чертой отделенными от вечности и круто поворотить от нее вспять?.. Я могу сказать, что я отведал смерти...» (Русский архив, 1892 г., ноябрь. Записки Филиппа Филипповича Вигеля. 192–195.)

Приведем, наконец, замечательный рассказ из автобиографии И.В. Лопухина. «Неожиданный перелом болезни к совершенному выздоровлению стоит того, чтобы описать его. – Все знающие, как действие силы милосердия Божия через веру и растворение сердца любовью разливается и на физическую натуру, с удовольствием, конечно, прочтут сие описание.

От простуды сделалась у меня, при беспрестанном почти кашле, боль в груди и боку, и несколько недель продолжалась уже изнурительная лихорадка, верная предвестница чахотки, которую медики, и в числе их один искренний мой приятель, мне и объявили решительно, успокаивая меня только тем, что в рассуждении лет моих, уже не самых молодых, могу и еще несколько лет прокашлять.

Занемог я в Великий пост. На Страстной неделе семейство наше всегда имело обычай говеть. Отец мой, в расслабленном его состоянии, не мог ездить в церковь и причащался дома. По болезни своей и я также дома должен был тогда причаститься после обедни.

В день причастия долго утром пролежал я от болезни в постели, насилу встал. Между тем, торопили меня идти к отцу моему в спальню – слушать правило. Все это тревожило нетерпение, больному еще больше свойственное. Отслушав правило, пришел я в свои комнаты одеваться. Я спешу, а камердинер мой еще и умываться мне не приготовил. Рассердился я до исступления, ругал его, не бил только от говорившего еще несколько во мне чувства долговременной любви к нему и внимания по отлично хорошему его поведению. Но брань моя была такими язвительными словами, что побои легче бы ему, конечно, были. Он дрожал, бледнел, синие пятна показывались на лице его. Увидев это, почувствовал я вдруг всю мерзость моего поступка и, залившись слезами, бросился в ноги к моему камердинеру. Можно себе представить, какая это была сцена!

Тут мне сказали, что священник пришел с Дарами. Я пошел, в слезах же и рыдая причащался и причастился подлинно.

Проводя священника, лег я отдохнуть. Уснул с час и, проснувшись, почувствовал в теле моем такую теплоту здоровья, какой медики уже для меня в натуре не предполагали. Словом, я проснулся здоров.

Скоро после того приехал ординарный дома нашего доктор. Посмотрел у меня пульс, удивился: «Вы совсем здоровы, – говорил он мне, – в пульсе вашем не только уже нет нисколько лихорадки, да он такой чистый и свежий, как бы у самого здорового человека. Ну, рад я, – прибавил он, – что порошки мои так вам помогли; однако, скорость перемены необыкновенная».

Надо приметить, что он мне лекарства выписывал, а я их не принимал и все уже тогда давно оставил. За несколько дней пред тем принял было я один именно из тех, по его мнению, целительнейших порошков его, но у меня пошла кровь горлом, и один медик, который по приязни меня всякий день посещал, советовал их не принимать, как могущих ускорить разрушительные следствия моей болезни.

Таким образом, я совершенно выздоровел от болезни смертельной; только слабость некоторая продолжалась почти все лето.

Поют: дивен Бог во святых Своих; но ежели можно осмелиться сказать, то Он еще дивнее в грешниках». (Этот рассказ помещен в «Чтениях Общества истории и древностей», кн. 2-я за 1860 г.)

1. Один инок безмолвствовал в некотором монастыре, и молитва его постоянно состояла в следующем: «Господи! Нет во мне страха Твоего: пошли мне или тяжкий недуг, или напасть, чтоб хотя таким образом пришла окаянная душа моя в страх Твой; знаю, что грехи мои сами по себе непростительны; много согрешил я пред Тобою, Владыко, согрешил много и тяжко, но ради милости Твоей, по святой воле Твоей прости мне грех мой. Если же и этого не может быть, то помучь меня здесь, чтоб здешними муками была несколько ослаблена мука будущая. Начни казнить меня отселе, Владыко, казнить не в гневе Твоем, а в человеколюбии». Брат провел целый год, молясь, таким образом, в сокрушении и смирении сердца, в строгом посте. Между тем, постоянно соприсутствовала ему мысль: какое значение имеют слова Господа: «блажени плачущий, яко тии утешатся» (Мф.5,4) ? Однажды, когда брат, объятый печалью, по обычаю сидел на земле и плакал, напал на него тонкий сон. Явился к нему Христос Спаситель, воззрел на него милостиво и сказал тихим голосом: «Что с тобою? О чем ты плачешь?» Брат отвечал Господу: «Господи! Я пал». Явившийся сказал на это: «Восстань!» Брат отвечал, сидя на земле: «Не могу встать, если Ты не прострешь руки Твоей и не восставишь меня». Господь простер руку и воздвиг его. Явившийся опять сказал тихо: «Что ты плачешь, о чем скорбишь?» Брат отвечал: «Господи! Как мне не плакать и не скорбеть, когда я столько прогневал Тебя?» Тогда Явившийся простер руку Свою, приложил ладонь к сердцу брата и, погладив его сердце, сказал ему: «Не скорби: Бог поможет тебе, Я уже не буду карать тебя, потому что ты сам наказал себя. Ради тебя Я пролил кровь Мою: пролью и человеколюбие Мое на всякую душу, приносящую покаяние». Брат, придя в себя по окончании видения, ощутил сердце свое исполненным радости и приял извещение, что Бог сотворил милость с ним. Прочее время жизни своей он провел в великом смирении, славословя Бога, и отошел к Богу в этом настроении исповедания. (Игнатий, еп. Отечник. Стр. 436.)

2. «Жил некто Викторин, – пишет св. Григорий Двоеслов, – который назывался и другим именем, Эмилиан, достаточный человек; но так как при богатстве вещей преобладает греховность плоти, то он впал в некоторое преступление. Проникнутый размышлением о своей виновности, он сам восстал против себя самого, оставил в этом мире все и поступил монастырь. В этом монастыре он показал такое смирение и такие подвиги покаяния, что все братья, которые там возрастали любовью к Богу, принуждены были презирать свою жизнь, когда видели его покаяние, ибо он со всем усердием души старался распять плоть, переломить собственную волю, потаенно молиться, омывать себя ежедневными слезами, желать себе презрения и страшиться почтения от братии. Он привык вставать ранее всех братьев на ночные бдения, и так как гора, на которой стоял монастырь, с одной стороны выдавалась, то он имел обыкновение выходить туда прежде бдений для того, чтобы тем свободнее ежедневно изнурять себя плачем покаяния, чем потаеннее было место. Но в одну ночь бодрствующий настоятель монастыря, увидев его тайно выходящего, тихо пошел за ним издали. Увидев его в горной пещере простершегося на молитву, он хотел дождаться, когда тот встанет, чтоб узнать самую терпеливость его молитвы, как вдруг пролился с неба свет на того, кто лежал простертым на молитве, и такая ясность распространилась в том месте, что вся часть той стороны побелела от того света. Увидев это, настоятель испугался и ушел. И когда, по продолжительном времени, тот брат возвратился в монастырь, авва его (т. е. настоятель монастыря), чтоб узнать, сознавал ли он над собою пролияние такого света, старался выведать от него, говоря: «Где ты, брате, был?» Но он, думая, что может скрыться, отвечал, что он был в монастыре. Авва вынужден был сказать, что он видел. Но тот, видя, что открыт, сказал и то, что было тайною для аввы, присовокупляя: «Когда ты видел свет, нисходящий на меня с неба, тогда вместе приходил и глас, глаголющий: грех твой отпущен». И хотя всемогущий Бог мог и молча очистить грех его, однако же, издавая глас, осиявая светом, Он хотел примером Своего милосердия потрясти наши сердца К покаянию». (Из расск. св. Григория Двоеслова.)

3. При императоре Маврикии, на границах Фракии, появился страшный разбойник, который грабежами и убийствами своими навел ужас на все соседние места, так что никто не отважился и проходить там, где он производил разбои. Правительство не раз посылало отряды солдат, чтобы схватить его; принимали все меры предосторожности и хитрости, чтобы нечаянно застигнуть его, но ничто не удавалось. Наконец, император решился послать к нему от себя лично свои повеления с одним молодым человеком, который взялся доставить их разбойнику и исполнил поручение с точностью. Едва только увидел разбойник указ царский, как весь изменился, будто пораженный некоторою божественною силою, тотчас оставил гнусное занятие свое и поспешил повергнуться к ногам императора, рассказал пред ним все преступления свои и предал себя его милости.

Император простил разбойника. Но угрызения совести так мучили бывшего преступника, что он скоро заболел и был отправлен в общую врачебницу, где болезнь его усилилась до последней степени. Чувствуя себя близким к смерти и припоминая грехи жизни своей, он сильно сокрушался о них, и одно только упование на милосердие Божие удерживало его от отчаяния. Уста его невольно, вслед за сердцем, произнесли такую молитву к Иисусу Христу: «О, преблагий Спаситель, будь милосерд ко мне, как Ты милосерд был к разбойнику, распятому одесную Тебя, прими слезы мои, источаемые мною при дверях смерти! Ты милостиво принял пришедших на делание и во единонадесятый час, хотя они уже ничего не могли сделать достойного милости: ради сей же благости Твоей воззри благоутробно и на мои слезы и сделай их для меня второю купелью крещения, да очищуся и получу прощение всех грехов моих».

Молитву эту слышали многие, окружающие одр умирающего. При этом из очей кающегося в таком обилии источались слезы, что ими пропитан был весь платок его. Наконец, он умер с теми же чувствами сердечного сокрушения.

Все это время врач, посещавший больницу, человек весьма даровитый и известный по своим знаниям и опытности, видел сон, или, лучше, видение, в котором представилось ему, что около постели больного разбойника было множество эфиопов, из коих каждый имел в руках лист, исписанный преступлениями умирающего; тут же были и два лица, блиставшие светом, которые исследовали, не совершил ли умирающий каких-либо добрых дел. Принесены были весы, и когда эфиопы положили на одну сторону их все листы свои, то эта сторона быстро спустилась, а другая поднялась высоко; два же ангела, присутствовавшие при этом, говорили: «А нам неужели нечего положить на другую сторону весов, чтобы склонить их сюда?.. Так было ли и время сделать ему какое-нибудь доброе дело, когда он недавно оставил свои злодеяния?..» Они, однако ж, приступили к одру его и, найдя платок, которым он отирал слезы, сказали: «Положим его на весы, и если Бог приложит тяжесть милосердия Своего, то желания наши исполнятся». Едва они успели сделать это, как весы склонились на их сторону, а листы, бывшие на другой стороне, исчезли. «Милосердие Божие, – воскликнули ангелы, – препобедило неправды этого грешника». Они тотчас же прияли к себе его душу, а эфиопы со стыдом бежали.

Врач проснулся после этого видения и тотчас отправился в больницу, желая проверить истину своего видения. Больной только что скончался, и платок, промоченный слезами, еще лежал на глазах его.

Присутствовавшие при его кончине свидетельствовали о его покаянии, и врач, взяв платок, пошел с ним прямо к императору, рассказал ему свое видение и то, что узнал от других, потом присовокупил следующее: «Ты знаешь, благочестивейший император, что говорит Евангелие о разбойнике, получившем при смерти своей прощение грехов от Иисуса Христа; вот человек, которому Спаситель дарует ныне ту же благодать под державою твоею». («Воскр. чт.» XVII, 459.)

4. Преподобный Павел Препростый, смотря однажды на входящих в церковь, как прозорливец, увидел вместе с другими пришедшего человека, имевшего лицо совершенно потемневшее, окруженного демонами, а вдали за ним идущего ангела-хранителя – унылого и сетующего. Что же? Этот самый человек, бывший в плену демонов и уподобившийся им как сынам тьмы по самому виду своему, когда возвращался из церкви, представился преподобному совершенно изменившимся. Вместо черноты видна была светоносная белизна на лице его; ангел-хранитель шел с ним рядом и блистал радостью небесною, а демоны шли уже вдалеке от бывшего раба своего и не смели приблизиться к нему.

Как произошла эта перемена? Грешник, вступив во храм, поражен был гласом Божиим в пророчестве Исайи: «измыйтеся, и чисты будете, отымите лукавство от душ ваших,... престаните от лукавств ваших, научитеся добро творити», и проч. (Ис. 1, 16–17), вдруг почувствовал опасность своего греховного состояния, обратился со слезным раскаянием к милосердному Спасителю и тут же положил решительное намерение исправить жизнь свою. Так рассказывал он сам преподобному Павлу, который открыл и это чудо благодати Божией братьям. «Вот, – говорит св. старец, – какую любовь имеет Бог к грешникам кающимся! Так учит Он нас не предаваться отчаянию, сколько бы ни были мы грешны, а прибегать с покаянием к его человеколюбию и милосердию». (Чет.-Мин., 7 марта.)

5. Однажды прп. Нифонт увидал двух ангелов, которые несли душу человека на небо, не допуская истязать ее на воздушных мытарствах. Бесы – воздушные мытари – начали вопиять: «Зачем вы эту душу не отдаете нам? Ведь она наша». Ангелы сказали: «А чем вы докажете, что она ваша?» – «Да она, – отвечали бесы, – до смерти только одно зло делала, и нет греха, которого бы она не сотворила; она была порабощена страстям и без покаяния разлучилась с телом; а кто умер рабом греху, тот наш». Один из ангелов ответствовал им: «Так как вы всегда лжете, то вам не верим, пусть будет призван ангел-хранитель этой души, ему и дадим веру, ибо он лжи не скажет». Ангел-хранитель явился, и ангелы спросили его: «Душа эта покаялась или в грехах оставила тело?» – «Подлинно, человек этот грешник был, – отвечал ангел, – но когда стал болеть, тогда со слезами исповедал Богу грехи свои и с воздетыми на небо руками усердно просил Бога о помиловании». Тогда ангелы удержали у себя душу, и бесы были посрамлены. Но они не успокоились и снова возопили: «Уж если этот человек мог быть помилован, то, значит, спасется, и весь мир и всуе мы трудимся?» – «Да, – отвечали ангелы, – все грешники, исповедующие грехи свои смиренно и со слезами, от Бога получат прощение, а те, которые умирают без покаяния, будут судимы Богом». И с этими словами «отыдоша, – сказано, – ко вратам небесным, и спасена бысть душа та». (Пролог, декабрь.)

1. В городе Комане Неокесарийской области умер епископ. Граждане упросили Григория Чудотворца прийти к ним, избрать и рукоположить в их осиротевшей церкви епископа. Многие указывали Григорию на людей ученых, образованных и просвещенных, но Григорий ни одного из них не признал достойным этого великого сана. Один из предстоявших с насмешкою сказал: «Не избрать ли уже нам во епископы Александра?» Все засмеялись от этой шутки. «А кто такой Александр?» – спросил Григорий. Ему отвечали, что Александр жжет уголья и продает их на рынке. «Приведите его сюда», – сказал св. Григорий. Когда привели Александра на собор, некоторые из предстоявших, взглянув на него, громко засмеялись: от угольев он был черен и притом в рубище. Когда Александр приблизился к Григорию, тот тотчас извещен был Духом Божиим, что этот Александр да будет епископом. Григорий приказал Александру сходить умыться, одеться в приличную одежду и явиться на собор. Когда возвратился Александр, Григорий Чудотворец в присутствии всех начал испытывать его в знании Св. Писания; изумил всех Александр своим умом и красноречием. Он был человек в высокой степени просвещенный, но из любви к Богу избрал такую смиренную жизнь. И святитель Григорий рукоположил Александра во епископа Команского. Первое поучение его к народу привело в умиление сердца всех. Все благодарили Бога, даровавшего им такого пастыря. Благодать Св. Духа исходила из уст его, и св. Церковь причла его к лику святых. (Чет.-Мин,)

2. Св. Епифаний, посетив спасавшегося на острове Кипре прп. Илариона Великого, хотел отплыть оттуда в город Аскалон. Но корабль, на котором отплыл в Аскалон Епифаний, был принесен бурею снова к берегам Кипрским и именно пристал близ кипрского города Саламина, или иначе – Констанции кипрской. В это время в Саламине был собор епископов для избрания нового архиепископа на место умершего. Несколько дней епископы возносили молитвы к Богу, дабы Он Сам явил им мужа, достойного этого сана. Между ними был один епископ старейший, уже пятьдесят лет прослуживший в сане епископа, по имени Паппий – муж святой и прозорливый, который сподобился и пострадать за Христа: будучи схвачен нечестивыми вместе с архиепископом Саламинским Геласием, он после многих мук был отпущен живым. Все епископы кипрские имели его себе вместо отца и почитали, как исповедника и мученика Христова. Сему-то старцу-епископу было открыто от Бога о пришедшем в город Саламин иноке Епифаний и повелено было, взяв его, посвятить во архиепископа тому городу. В ту пору было время осеннее и происходило снятие винограда. И вот, Епифаний сказал ученикам своим (Иоанну и Полувию, с которыми путешествовал): «Пойдемте, чада, в город и купим себе винограду на дорогу» (ибо намерен был вскоре отплыть оттуда). И пошли на торжище. Подойдя к продавцу винограда и взяв в руки две большие виноградные кисти, Епифаний спросил: «Что стоит это?» Вдруг сказали, что идут епископы. Оглянувшись, Епифаний увидел идущего старого епископа Паппия, поддерживаемого двумя диаконами, и с ним – трех других епископов. Епифаний, забывшись, держал в руках виноград и, смотря на епископов, удивлялся тому, что они так просто идут к нему. Блаженный Паппий, увидев преподобного Епифания, познал его Духом Святым и сказал: «Авва (отче) Епифание, оставь виноград и иди с нами во святую церковь». Епифаний вспомнил слова Давида: «возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Пс. 121,1), – оставив виноград, пошел с епископами. Войдя в церковь, он увидел собор епископов, которые сказали ему: «Бог послал к нам тебя, авва, дабы ты был архиепископом сему граду и всему Кипрскому острову». Но Епифаний отказывался, называя себя грешным и недостойным столь высокого сана. Епископы же, не слушая его извинений, начали посвящать его в сан священнический. И плакал преподобный, почитая тяжелым для себя то посвящение, а бремя святительства неудобоносимым. Тогда святой епископ Паппий сказал ему: «Нам следовало молчать, чадо, о бывшем нам о тебе откровении, но так как я вижу тебя скорбящим и плачущим, то мне уже необходимо возвестить тебе то, что Бог благоволил открыть нам. Эти собравшиеся здесь святые отцы-епископы возложили на мое недостоинство избрание архиепископа, сказав мне грешному: «Прилежно помолись ты Богу, и веруем, что Он явит тебе мужа, достойного архиепископства!» Затворившись в своей келье, я молил о том Владыку Спасителя, и вдруг, подобно молнии, облистал меня свет, и я услышал голос, говоривший ко мне, грешному: «Паппий, Паппий, слушай!» А я, испугавшись, спросил: «Что велишь, Господи мой?» Тогда голос отвечал мне: «Встань и иди на торг, там ты увидишь инока, покупающего виноградные кисти, лицом и головой похожего на пророка Елисея и имеющего при себе двух учеников. Взяв его, посвятите в сан архиепископа, а имя тому иноку – Епифаний». И я, встав, исполнил то, что мне было повелено, посему ты, чадо, не противься изволению Божию, но внимай стаду, в котором Дух Святый поставляет тебя епископом». После сего Епифаний, пав, поклонился святому епископу Паппию, повиновался воле Господней и принял посвящение в сан архиепископа Саламинского. (Чет.-Мин.)

3. На 12-м году отроку Елевферию (впоследствии св. Алексию, митрополиту Московскому) уже открыто было высокое назначение его. Раз раскинул он сети на птичек и, долго сторожа их, от утомления задремал. Неожиданно слышит он голос: «Алексий! К чему такой труд твой? Тебе надо быть ловцом людей». Пробужденный тем, отрок изумился необыкновенному голосу и имени Алексия. Это видение глубоко запало в душу его; он стал молчалив, оставил игры и много стал думать о жизни и ее назначении. Родители изумились перемене жизни его, спрашивали у слуг о причинах перемены, но те могли сказать только то, что Елевферий часто уходил в места уединенные. Спрашивали самого отрока, отчего он уклоняется от людей и занимается только книгами. К чему изнуряет себя постом? «Не печальтесь о мне, добрые родители, – отвечал отрок, – не делаю я худого, а желаю успевать в благом; пусть исполнится надо мною воля Господня». На 15 году Елевферий уже решился посвятить себя монашеской жизни. На 20 году (в 1320 г.) вступил в московский Богоявленский монастырь и тогда же пострижен с именем Алексия, с тем самым, которое он слышал в сонном видении, за семь лет пред тем. Хотя Богоявленский монастырь был на шумной торговой улице, но Алексий нашел покой здесь, предавшись подвигам. Он проводил время то в храме, то в молитвах келейных; читал книги и усердно изучал Священное Писание Ветхого и Нового Заветов; бдением ночным иссушал плоть и очищал сердце. (Из: Филарет, архиеп. Черниговский. Русские святые, чтимые всею Церковью или место. Спб. 1882 г. Ч. I. Стр. 225–226.)

1. К концу второго года управления воронежскою паствою св. Тихона относится случай, описанный его келейником.

Осенью святитель Тихон, проезжая московским трактом на погребение помещика, остановился в селе Хлевном для перемены лошадей. Крестьяне не давали ему лошадей и дерзко говорили: «Ты ведь не губернатор наш, чтобы скоро собрали мы лошадей». Когда архипастырь сказал, что надо почитать и архипастыря, они оскорбили его новою грубостью: «Ты, говорили, пастырь над попами да над дьячками». В этих словах, очевидно, звучал голос века, отзыв представителей времени. Пастырь говорил: «Побойтесь Бога, не мучьте меня». И едва послушали его. Впоследствии, уже в Задонске, виновные приходили просить прошения святителя. «Он, говорили, проклял, и у нас падают все хорошие лошади». Святитель был болен тогда и чрез келейника отвечал, что он не проклинал, а Сам Бог наказывает их за оскорбление пастыря, чтобы они пришли в себя; он же с любовью разрешил их кающихся. (Из: Филарет Гумилевский, архиеп. Жития святых. Авг. 13. Стр. 96.)

2. В приходе одного священника (из малороссийских казаков) был некто казак Максим, человек характера строптивого, а особенно когда был нетрезв, что случалось с ним, к несчастию, нередко. Священник по обязанности пастыря при всех удобных случаях увещевал его исправиться и бросить пить. В одно время, видя этого Максима опять бесчинствующего в пьяном виде, он сделал ему замечание: «Как ты, Максим, нехорошо делаешь, как грешишь!» Но Максим, вместо того чтобы послушаться наставлений, наговорил священнику много грубостей и бранных слов и на замечание его: «да я же твой духовник», сказал: «Да щоб я тебе не бачив, як и умирать буду⁷⁸». Тем дело это и кончилось тогда.

Прошло с того времени несколько лет, и случилось, что этот Максим заболел. Домашние его просят священника напутствовать больного, и он пошел к нему со Святыми Дарами; но лишь только вошел он в избу, больной, бывший в сознании и разговаривавший, вдруг в присутствии духовника онемел, обеспамятел и в исступлении смотрел, ничего не видя. Сколько ни заговаривал с ним священник и домашние его, он оставался в онемении. Делать было нечего, священник вышел из избы и хотел идти домой, как вдруг домашние говорят, что больной очувствовался и просит духовного отца воротиться. Он воротился, но как только вошел в избу, больной опять обеспамятел и сделался неспособным принять напутствование.

На другой день родные больного опять просят священника исповедать и приобщить его, докладывая, что он уже «в чувстве». Священник, полагая, что больной, может быть, от него только не может и получить напутствование, сам не пошел к нему, а пригласил другого священника; но что ж? И с этим происходит то же самое: до прихода его больной говорил и был в сознании, а как скоро священник вошел к нему в избу – он пришел в бессознательное состояние и онемел; священник вышел из избы – и больной опять пришел в чувство; священника снова просят возвратиться, но когда он входил в избу – больной снова терял сознание.

Так этот бедный и умер без напутствования Св. Тайнами.

Да простит и помилует его Господь Бог! («Странник» за 1861 г.)

3. С одним священником Тобольской епархии был следующий случай. Он был определен в село, где не было еще церкви. Нужно было вновь строить ее. Но прежде церкви общество возымело желание наскоро выстроить молитвенный дом и купить в него церковные принадлежности для службы Божией – крест, Евангелие, облачение, кадило, колокола и другие вещи. Для рассуждения об этом собралась крестьянская сходка. На сходке отвели лес для молитвенного дома, и по предложению священника каждый крестьянин стал жертвовать на покупку церковных вещей, кто сколько мог. Все жертвовали по своему достатку, только один самый богатый крестьянин не хотел ничего дать, как ни уговаривали его священник и соседи. Наконец, после долгих усовещеваний он согласился пожертвовать 20 рублей. Не с охотою дал он эти деньги, да и то с условием употребить их на колокол весом не менее пяти пудов.

Вскоре с собранными деньгами ктитор поехал в ближайший уездный город покупать церковные вещи. Все купил он, как следует, только пятипудового колокола в городе не нашлось. Пришлось ему купить самый большой колокол в 2 пуда. Богач сильно оскорбился этим и при других назвал священника лжецом и обманщиком. На другой день после этого священник пошел посмотреть, как шли работы по постройке часовни, и там встретился с богачом. Богач грубо стал бранить священника. Тот старался втолковать ему, что никто в этом деле не виноват, но богач нисколько не унимался. На третий день еще раз пришлось священнику встретиться с ругателем, и в третий раз он выслушал от него брань. Обиженный священник ушел домой и в душе сильно был встревожен. Но не успел он, как следует успокоиться, входит к нему в дом сын богача и просит поехать с ним исповедать его больного отца.

Священник сначала не поверил словам приехавшего и думал, что его обманом хотят заманить в дом, чтобы еще более обругать там. Поэтому ехать отказался. Сын богача отправился домой, но скоро опять вернулся и, кланяясь в ноги, убедительно просил к себе священника. При этом он говорил, что отец его терпит сильные мучения. Священник более не стал отказываться и поспешил к больному. Только что он вошел в дом, как больной повалился ему в ноги и сказал: «Батюшка! Согрешил я, прости меня. Мне свернуло рот на сторону и тело режет, как ножами. Чувствую, смерть приходит. Прости меня, не дай мне совсем погибнуть».

Незлобивый пастырь простил его и, исповедав, причастил Св. Дарами. Еще не уезжал он, а страдания больного немного поутихли. Через три месяца больной без всякого лечения выздоровел. Так Господь наказывает за оскорбление Своих служителей. («Душепол. разм.», 1887 г.)

1. Жители одного села пришли к прп. Феодору, именуемому Сикеоту, и со слезами молили его придти к ним и прогнать саранчу, которая, подобно облаку, спустилась на нивы их и виноградники и производила ужасные опустошения. Преподобный внял просьбе сих несчастных земледельцев, пришел в их село и целую ночь провел в их церкви, молясь о них Богу. На другой день, утром, он вышел на нивы и здесь, взяв в руку несколько насекомых, еще совершил молитву о спасении несчастных земледельцев. И так как во время молитвы саранча в руке его умерла, то возблагодарил Господа и с уверенностью сказал окружающему его народу: «Возвратимся в церковь, дети, Господь не замедлит явить нам милость Свою!» И действительно, на другой день земледельцы увидели, что вся саранча погибла на нивах их. (Из «Метафраста». Пам. прп. Феодора совершается 22 апр.)

2. Однажды подвижник Аммон пошел посетить авву Антония и сбился с пути. Присев, он немного соснул; потом, вставши от сна, молился Богу так: «Молю Тебя, Господи Боже мой, не погуби создания Твоего!» И явилась ему как бы человеческая рука, висящая с неба, которая показывала ему путь до тех пор, пока он пришел и стал у пещеры аввы Антония. (Из «Скитского патерика».)

3. Преподобный Лука, уроженец елладский, от юных лет возлюбив иноческие подвиги, ушел тайно от своей матери и в одном из афонских монастырей постригся в новоначалие. Евфросиния (имя его матери), зная благочестие сына, хотя и догадывалась о святом его подвиге, но, будучи вдовою, не могла переносить разлуки и беспрестанно молилась Богу: «Господи! Ты свидетель вдовства моего и всех огорчений, с ним соединенных, не забудь меня до конца; не отними у меня единственную отраду жизни, любезного сына! Я не запрещала ему жить по Твоему закону; я была ему матерью не только по плоти, но и по душе, хотела видеть его совершенным в добродетелях. Господи! Не презри слез моих, возврати мне сына, да прославлю имя Твое святое!» – Так молилась осиротевшая мать – и Господь услышал молитву ее: в одно время игумен обители, в которой подвизался св. Лука, узрел в сонном видении плачущую мать. – «Зачем меня, бедную вдову, так жестоко обижаешь? – вопияла она к настоятелю. – Зачем отнял у меня единственного сына, утеху моей старости? Возврати мне сына, или не престану жаловаться на тебя Богу». – Устрашенный игумен пробудился, долго размышлял о сновидении и, наконец, почел за пустое мечтание. Но в следующую ночь увидел то же; в третью ночь услышал вопль сетующей матери. Тогда, наконец, он познал, что это не есть действие духа-искусителя, но явление, Богом устрояемое, долго размышлял он о каждом иноке порознь, и так как св. Лука всегда скрывал от него и всей братии свой род и отечество, пришел к мысли, что сновидение относится к нему. На следующий день он призывает к себе Луку и говорит с гневом: «Как осмелился ты обмануть нас, уверив, что не имеешь родителей? Как дерзнул жить с нами, имея ложь в сердце своем? Знаешь ли, кто начальник лжи? Уйди от нас; уйди даже из пределов афонских и возвратись к твоей родительнице: уже третью ночь она укоряет и смущает меня. Горе тебе, если меня ослушаешься!» Пораженный Лука стоял неподвижно и, потупив глаза свои, не смел выговорить ни одного слова: он плакал, не желая оставить святую дружину. Тогда настоятель сжалился над ним и сказал с кротостью: «Сын мой! Теперь непременно возвратись к своей матери, а после Сам Господь поможет тебе в добром намерении. Послушайся: я вижу, что ее молитва имеет великую силу у Бога и может уничтожить все твои молитвы; иди с миром и помни, что без благословения родительского ничего предпринимать не должно». Выслушав это, св. Лука в молчании поклонился настоятелю, простился с братиею и отправился в путь свой.

Кто может описать удивление и радость Евфросинии при виде сына! Она бросилась обнять его, но вдруг остановилась, возвела очи и руки на небо и воздала благодарение Богу. – «Благословляю Тебя, Господи, – сказала она, – что не оставил молитвы моей». Потом облобызала сына своего. Святой Лука пробыл у своей матери четыре месяца, но, стремясь сердцем и душою к Богу и к житию безмолвному, начал у нее просить позволения удалиться в пустыню. Богобоязненная Евфросиния благословила его, ибо знала она, что Бога должно почитать и любить более, нежели родителей, и ее молитвы были вторым вождем на пути спасения сына. (Чет.-Мин., февраль.)

4. Св. Феодор, бывший епископом Едесской церкви, в отроческих летах часто терпел насмешки от товарищей и строгие выговоры от учителей за то, что плохо учился грамоте.

Но для отрока всего горестнее была печаль отца и матери, которые, казалось, не ожидали от него ничего доброго. Но не леность и нерадение были причиною его безуспешности, а неимение природных дарований.

Когда ни родители, ни наставники не могли содействовать успехам его образования, он сам нашел силу, которая одна в состоянии была, если можно так выразиться, пересоздать его душу. Эта сила была молитва. Он рано пришел в церковь и скрылся под св. престолом. Тут, никем не замеченный, молясь Богу о просвещении разума, Феодор уснул. Между тем, собрались священнослужители, пришел архиерей, и началась божественная служба.

Во время богослужения спящий Феодор увидел ангелоподобного отрока, который питал его медом. Обрадованный и вместе устрашенный, Феодор проснулся и, не успев опомниться, вдруг вышел из-под престола. Архиерей и все бывшие тут удивились внезапному явлению мальчика и начали спрашивать, кто он и что его побудило тут спрятаться. Феодор рассказал все подробно и открыл свое сновидение. С того времени св. Феодор начал преуспевать в учении, и вскоре своими успехами превзошел всех сверстников. (Чет.-Мин.)

5. Татарский хан Амурат, слыша о чудесах св. Алексия, совершаемых им молитвою, прислал в Москву требование, чтобы угодник Божий прибыл в Орду и исцелил его ослепшую жену Тайдулу. По смирению своему, считая это выше своих сил, св. Алексий отказывался ехать – однако, по усильной просьбе князя, для блага отечества решился исполнить требование хана. Что же делает святитель? Он пред отъездом совершает в Успенском соборе пред мощами св. Петра молебен, во время которого свеча зажигается сама собою и служит знамением Божия благоволения. С этою свечою приехав в столицу татарскую, святитель опять совершает молебен с водосвятием, причем зажигает свечу, усердно молится и окропляет больную водою. Чудодейственная помощь не замедлила явиться. Царица внезапно прозрела, и святитель, одаренный ханом, приносит его благоволение для всего нашего отечества чрез исходатайствование от него облегчения тяжкой доли. (Из жития свт. Алексия, митр. Московского.)

6. В ряду рассказов об услышанных Богом людских молитвах передадим высоконазидательный и вместе трогательный рассказ об одном афонском иноке, который слезно и долго молился Богу о том, чтобы Он лучше здесь его наказал, но помиловал бы его после смерти. «Здесь, Спаситель мой, накажи меня, как чадолюбивый и сердобольный Отец, а там прости, как единый безгрешный и многомилостивый Бог, ибо если здесь не вразумишь несчастного и не дашь ему сердечного озарения, чтобы ежедневно без стыда приносил он покаяние во грехах своих: что там делать ему, не имеющему оправдания? Итак, здесь, Спаситель мой, здесь, где наслаждался я прелестью греха, вразуми меня, как благосердый и чадолюбивый Отец, а там прости мне, как милостивый Бог, единый безгрешный!» (Слова св. Ефрема Сирина.)

Непрестанный молитвенный вопль старца, наконец, проник небеса и дошел до Господа Бога. Однажды, по обычной молитве, старец прилег отдохнуть и погрузился в тихий сон. В первые мгновения сна он был поражен ослепительным сиянием, разлившимся по келье. Старец боязненно осмотрелся, и его взоры остановились на кресте, к которому пригвожден был Божественный Страдалец, Господь наш Иисус Христос; терновый венец лежал на израненной главе Его; из рук, из ног и из ребра Его кровь струилась потоком; от лица Искупителева, от Его кротких взоров исходило удивительное сияние. Старец затрепетал от радости, пал пред Господом на колени и залился слезами... «Что ты так горько и беспрестанно плачешь? Чего ты хочешь от Меня?» – спросил кротко с креста Спаситель плачущего старца. – «Господи! – Воскликнул старец, умиленно скрестив на груди руки. – Ты знаешь, как я огорчил Тебя; Ты видишь, как много у меня грехов: покарай меня за них в настоящей жизни, как Тебе угодно, и помилуй меня по смерти. Более ничего я не хочу, более ничего я не прошу от Тебя». – «Хорошо, – отвечал Господь – будет по твоему желанию». – Видение кончилось. Старец, сильно потрясенный чувствами неизъяснимой радости от лицезрения и сладкой беседы Господа, не пробуждаясь еще, ощутил, что его внутренность вся как будто подорвалась; он пробудился, и действительно увидел, что у него появилась огромная грыжа; она и осталась таковою навсегда.

Если б знали мы, если б дано было видеть нам преждевременно, что нас ждет за гробом и в последние минуты жизни, конечно, как говаривал один св. отец, мы целый век согласились бы с удовольствием просидеть в келье, переполненной язвительными червями, чем пробыть несколько времени в аду. (Извлеч. из № 135 «Тр. лист.»)

7. Прп. Иулиан Пустынник, по словам блж. Феодорита, живя в Парфянской стране при реке Евфрате в пещерах пустыни с сонмом иноков, избравших его на пути спасения в руководители, имел постоянное в устах своих псалмопение св. пророка Давида, непрерывное в уме размышление и молитвенную беседу с Богом. Не довольствуясь этим, он часто удалялся на время из своей пещерной кельи в дальнейшую глубь пустыни, верст за 50, для уединенной молитвы и брал с собою кого-нибудь из братии, по желанию их, для соучастия в молитве. В одно время ему сопутствовал юноша Астерий, который по прошествии трех дней пути стал изнемогать от нестерпимого зноя в пустыне; мучимый жаждою, он однако же стыдился сказать старцу о своих страданиях, о которых тот предупреждал. Наконец, обессилев совершенно, Астерий умолял старца сжалиться над ним. Так как предстояло еще много пути, то Иулианий предложил юноше возвратиться назад. Но Астерий не знал пути к пещере, к тому же и не мог идти, потому что силы его истощились от жажды, томившей его. Тогда человек Божий, тронутый страданием своего спутника, снисходя к слабости его, преклонив колена, усердно воззвал к Богу, оросив землю горячими слезами, о спасении юноши. И молитву праведника услышал Бог: капли слез, упавших на землю, превратил в водный источник. «Этот источник, – повествует Феодорит, – сохранился и доныне, как памятник молитвы благочестивого старца, подобной молитве Моисея. Ибо как Моисей, ударив жезлом по сухому камню, извел потоки вод, чтобы напоить многие тысячи людей, изнемогавших от жажды, так и этот богоугодный старец, оросив слезами сухой песок, произвел воду, чтобы утолить жажду одного юноши». Этот юноша, известный впоследствии подвижник Астерий, был основателем обители в окрестностях Тиндара (селение близ Антиохии) и воспитал многих знаменитых добродетелями учеников. (Из: Филарет Черниговский, архиеп. Жития святых. Окт. 18. Стр. 184–186; 360.)

8. Во время одного морского плавания св. Григорий Богослов едва не погиб. Только его усердная молитва в соединении с молитвами родителей спасла его от угрожавшего потопления.

Об этом опасном плавании сам Григорий рассказывает так: «Время было самое неудобное для плавания; но меня влекла страсть к наукам, особенно же меня ободряло то, что корабельщики были как бы свои. Но едва мы совершили несколько пути – поднялась страшная буря, какой, по словам плывших со мной, и не было дотоле на их памяти. Двадцать дней и ночей лежал я на корме корабельной, призывая в молитвах царящего в горних Бога; пенистая волна, подобная горам и утесам, то с той, то с другой стороны ударяла в корабль и нередко низвергалась в него; от порывистого ветра, свистящего в канатах, потрясались все паруса; облака спустились, воздух омрачился, освещаясь на мгновение ослепительным светом молнии; оглушительные раскаты грома, сотрясая воздух, приводили в трепет все живое. Все пришли в страх при виде общей смерти; но я, бедный, боялся более всех за свою душу, ибо подвергался опасности умереть некрещеным, и среди губительных вод желал воды духовной. Посему вопил, просил и молил себе хотя малой отсрочки. Так страдал я; но со мною страдали родители, в ночном видении разделяя со мною бедствие. Они с суши подавали помощь, своею молитвою как бы заговаривали волны, о чем узнал я, когда впоследствии, по возвращении домой, высчитал время... А некто из плывших со мною, оказавший ко мне особое благорасположение и любовь и весьма беспокоившийся обо мне, видел, что во время опасности мать моя вошла в море и, взяв корабль, без большого труда извлекла его на сушу. И видение оправдалось: ибо море стало укрощаться, и мы вскоре, по непродолжительном бедствовании на море, пристали к Родосу. Во время этой-то опасности я принес себя в дар, дав обет, если спасусь, посвятить себя Богу, и, посвятив, спасся». (Из: Агапит, архим. «Жизнь св. Григория Богослова». Стр. 14.)

9. Однажды в одном месте св. Парфений (пам. его 7 февр.) нашел прекрасный камень, удобный для престола. Он велел обделать его и приготовить. Камень положили на колесницу, запряженную волами, для перевозки в церковь. Но вдруг дорогою волы взбесились, так что никому нельзя было удержать их, и они опрокинули под колеса правившего ими человека Евтихиона. Колесница с тяжелым камнем проехала по нему и раздавила его. Евтихион умер. Узнав о случившемся несчастии, прп. Парфений взял с собою благочестивых мужей, пошел на то место и, увидев тело мертвого, преклонил колена свои на землю и со слезами помолился Господу. Вдруг, при всем народе, мертвый Евтихион ожил и сказал: «Слава Тебе, Христе Боже, воздвигающий мертвых!» Он встал с земли и, управляя волами, довез камень до храма. Все, видевшие чудо воскресения, прославили Господа. (Чет.-Мин., 7 февраля.)

10. Одна женщина с ослепшими глазами пришла из Никомидии к прп. Авксентию (пам. его 14 февр.), прося исцелить ее. Преподобный муж усердно помолился о ней Богу, прикоснулся к глазам ее и сказал: «Исцеляет тебя Иисус Христос, Свет истинный», – и женщина прозрела. (Чет.-Мин., 14 февраля.)

11. Однажды некоторый старец пришел в Синайскую гору. Когда он уходил оттуда, встретился с ним на пути брат и, воздыхая, жаловался ему: «Мы в скорби по причине засухи: дождя нет у нас». Старец сказал ему: «Отчего вы не молились и не просили дождя у Бога?» Брат ответил: «И молились, и прилежно просили Бога, но дождя нет». Старец сказал: «Полагаю, не усердно молились. Хочешь ли знать, что это так? Станем вместе на молитву». С этими словами он простер руки к небу и помолился. Дождь пошел тотчас. Брат, увидев это, испугался и поклонился в ноги старцу, а старец немедленно бежал оттуда. (Игнатий, еп. Отечник. Стр. 507.)

12. Случай исцеления от сикоза молитвою. Весной 1894 года один из приват-доцентов московского университета, юридического факультета Д. по окончании занятий в университете, с целью отдыха, в котором сильно нуждался его переутомленный организм, задумал совершить поездку на Кавказ и затем в Крым. На Кавказе он заметил на своем лице какие-то прыщики. В Симферополе Д. обратился за врачебной помощью; врач определил болезнь: сикоз, то есть воспаление волосяных мешков, являющееся преимущественно на бороде и усах. Болезнь эта появляется вследствие развития специфических микроорганизмов, длится чрезвычайно долго, иногда лет 30–40, и весьма туго поддается лечению. Д. немедленно начал систематически лечиться. За границей он объездил почти всех знаменитостей по кожным болезням. В то же время он стал лечиться всем, чем только ему советовали. Однако ничто не помогало. Больной лечился в течение 9 месяцев. Болезнь то ослаблялась, то развивалась с новою силой и, наконец, дошла до того, что больной принужден был оставить занятия, сидеть дома, а если куда и выезжал, то на короткое время, с обвязанной щекой. Несмотря на толстый слой повязки, выделяющиеся в обилии гной и кровь быстро проникали через последнюю. Положение больного становилось ужасным. Г. Д. в Москве лечился у профессора Поспелова и др., и все они сходились в определении болезни. Больной лечился также в Киеве.

На прошлой Пасхе Д. вернулся в Москву совершенно убитый нравственно. Случайно, когда он был дома и без повязки, его увидала стиравшая на семью прачка, которая посоветовала ему обратиться к какому-нибудь русскому знахарю, при этом добавила, что у ее одной знакомой была та же болезнь, причем, ее вылечила одна «бабушка» в несколько дней. Г. Д. немедленно попросил разыскать ему какого-нибудь русского знахаря. Вскоре к нему была приведена женщина лет 50, служащая при банях и лечащая кое-кого народными средствами. Она осмотрела больного и заявила, что в его болезни поможет только одна молитва. Ввиду этого она велела ему часов в 5 утра прийти в храм Христа Спасителя. Д. послушался этого совета и в назначенное время застал там эту женщину. Женщина поставила его с собой рядом и молилась несколько минут. На другой и на третий день было повторено то же самое. Болезнь начала чрезвычайно быстро проходить: на второй день лицо г. Д. уже не имело того ужасного вида, при котором он не мог показываться иначе, как с повязкой, и он мог явиться в храм уже без нее. Через несколько дней г. Д. уже мог бриться, и следов болезни почти не было. Теперь г. Д. совершенно здоров.

Случай этот, совершившийся у многих на глазах, является поразительным и в то же время несомненным.

Профессор А.Я. Кожевников, как представитель науки, объяснял это исцеление сильным психическим воздействием на больного, при условии, что корень развития болезни у больного крылся в расстройстве нервной системы; такое расстройство нередко вызывает воспаление кожи, причем, в волосяные сосуды могли попасть специфические микроорганизмы, нашедшие для своего развития благоприятную почву. В этом случае обычные средства против сикоза не могли повлиять, так как необходимо было уничтожить благоприятствующие болезни условия: успокоить нервную систему. Со стороны некоторых врачей уже и были попытки в этом отношении: больному давался бром и т.д. Но, очевидно, нужно было что-нибудь более сильное. Простая женщина пришла, посмотрела больного, просто сказала, что она вылечит, перед тем другая уверяла его в том же, наконец – он в храме, в уединенном месте; издали слышно пение, рядом с больным стоит женщина, благоговейно за него молящаяся, – вся эта обстановка произвела на психическую сторону сольного сильное воздействие, успокоила нервную систему, уничтожила главную причину появления болезни; благоприятствующие условия для жизни микроорганизмов исчезли, и болезнь стала быстро проходить.

– Как бы то ни было, – говорил профессор, – но случай этот является поразительным, и врачам надо признать его как факт сильного воздействия на психическую сторону человека. – Изучая прошлое больного, профессор нашел г. Д. вообще нервным, впечатлительным и констатировал у него случаи болезненных явлений на коже исключительно на почве нервного расстройства.

В «Моск. Вед.» напечатано по этому случаю нижеследующее «письмо к издателю» самого исцеленного:

«В некоторых газетных статьях появилось извлечение из сообщения, сделанного профессором Кожевниковым в закрытом заседании московского общества невропатологов относительно случая моего исцеления от сикоза, и описание самого факта происшествия.

Не касаясь объяснений, сделанных врачами, я считаю себя обязанным восстановить самый факт в том его виде, в каком он действительно произошел.

Врачи, пользовавшие меня в России, и авторитеты медицинской науки в западной Европе, к которым я обращался со своею болезнью, тянувшейся почти год, нашли, что болезнь моя может продолжаться 18 лет, что она ни в каком случае не может пройти вдруг, даже при самом настойчивом лечении. Последний раз подобный приговор я выслушал от профессора Капози в Вене, в субботу на Страстной неделе текущего (1895) года.

Вернувшись в Москву в среду вечером, на Святой неделе, я, по указанию моей прислуги, познакомился с одной простой женщиной, по совету которой отправился на другой день утром, вместе с нею, в храм Христа Спасителя. Она прочла возле меня краткую молитву, первые слова которой были обращением к Пресвятой Богородице. Могу сказать одно: в эту минуту я был решительно чужд всякого экстаза и не находился ни под каким воздействием со стороны этой женщины на меня. В тот же день все раны мои зажили, все опухоли исчезли, и я вышел из дому уже без повязки, которую носил, не снимая, в течение девяти месяцев. Меня увидели в том виде, в каком я был до болезни своей, и поздравляли меня; я же не переставал благодарить Бога за милость Его».

Приват-доцент Императорского московского университета Николай Константинович Доробец. Москва, 11 октября 1895.

Чем, могут спросить, чудо отличается от событий, происходящих в обыкновенном порядке вещей? Природа равным образом чудесна; и если постоянное возвращение явлений может охладить личное к ним удивление, тем не менее природа остается чудесной.

На этот вопрос некоторые отвечали, что если все чудесно, если растущий злак, прозябающее семя, восход солнечный суть действия сил, которые мы ни объяснить, ни постигнуть не можем, как и претворение воды в вино, как исцеление расслабленного одним словом и возвращение слепому зрения одним прикосновением, то, следовательно, нет ничего заслуживающего по преимуществу названия чуда. Мы, могут сказать, не имеем права в великом и всеобъемлющем чуде природы, отовсюду нас окружающей, разграничивать некоторые факты произвольно и утверждать, что то или другое чудесно, а все прочее подчинено естественному порядку; нам должно, напротив, условиться в определенном значении слов и считать все или ничего не считать чудом. Но положение это, с первого взгляда кажущееся глубокомысленным и истинным, в самом деле поверхностно и ложно. В каждом явлении и его целях есть признаки, по которым можно отличать собственно называемое нами чудом от прочих явлений, с которыми его стараются смешивать и уничтожить. Различие, по которому в чудесах Бог представляется непосредственно действующим, а в других явлениях все совершается по представленным от Него законам, не может быть допущено, ибо оно утверждается на мертвом, механическом, несогласном с истиною взгляде на вселенную. Часовщик делает часы и оставляет их, корабль из рук своего строителя переходит в распоряжение плавателей; но мир не есть любопытное произведение механизма, великий Зодчий мира есть его Вседержитель и не по временам лишь его обозревает и починивает, но, по изречению Господа, «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5,17); Он все держит словом силы Своей. Выражения «законы Бога», «законы природы» кажутся нам обманчивыми и закрывающими от глаз наших более глубокую действительность. Божеские законы существуют только для нас; это воля Самого Бога. В самом деле, эта воля, воля высшей премудрости и любви исключает всякий произвол; эта воля вполне нас обеспечивает: из прошедших ее проявлений мы можем заключать о будущих, и, таким образом, мы справедливо называем ее законом. Но во всякое время это есть воля; всякий так называемый нами закон природы есть то самое, что мы изучили относительно Его воли в особенной сфере деятельности. Итак, мы выразились бы неточно, говоря, что в каком-либо чуде сильнее, чем в другом, действует Божия воля.

Но, отрицая заключение, что если все чудесно, то и чудо, обыкновенно так называемое, лишь в таком же смысле, как и обыкновенные процессы природы, есть проявление присутствия власти и могущества Божия, мы не должны отрицать истину, содержащуюся в этом положении. Все чудесно: сотворить человека есть, по меньшей мере, столь же дивное дело, как и воскресить умершего. Семя, плодящееся в земле, столь же дивно, как и хлеб, умножающийся в руках Господа. Чудо не более проявляет могущество Божие, как и другие, обыкновенные и постоянные процессы; но оно отличается по способу проявления. Те суть глагол Божий всех времен, всему миру великие, непрерывные его откровения. «Ибо невидимое его, вечная сила Его и Божество от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20). Но из того самого обстоятельства, что природа гласит во все времена людям всех веков, всех стран, следует, что эта самая общность, это непрестанное повторение ее перестает быть внятным для нашего слуха. Нельзя сказать, чтобы голос ее относился ближе к одному человеку, чем к другому, подтверждал слово одного больше других, возбуждал сознание в одних сильнее, чем во всяком другом человеке; но при всем том, будучи внятен для одних, он теряет свою силу и значение для других. Чудо, напротив, произведенное перед некоторыми лицами, призывающее их к усиленному вниманию, есть глагол, обращенный к ним в особенности. Следовательно, тогда в природе слышится голос, говорящий непосредственно некоторым среди множества. Очевидно, что Бог, таким образом, вразумляет их особенным словом и посольством. Особенные таинственные причины, а не те, которые мы признаем действующими всюду и всегда, принадлежат к существенным свойствам чуда: чудеса – это суть силы Божий иные, а не действующие постоянно, силы, редко или еще никогда прежде не являвшиеся. Непрерывная божественная деятельность, по временам таящаяся под покровом так называемых божественных законов, открывается в чудесах, выступает пред нами, и действующая рука разоблачается. Сверх обыкновенных естественных явлений мы видим силы высшие (высшие не по своему происхождению из какого-либо высшего источника, но по стремлению к высшим целям), которые останавливают на себе наше внимание, делаются ощутительными при непосредственном исхождении от своего источника.

Если по самой своей сущности чудо должно быть «новая вещь», то чрез это не отрицается, что естественные предметы становятся для нас чудесными по своей благовременности и целесообразности.

Правда, все вполне объяснимое естественными и историческими причинами, конечно, не есть чудо в собственном смысле слова; но в то же время перст Божий так ясно может быть в них видим, так явно совпадают в них разнородные причины для единой цели, такие происходят кризисы в жизни людей и в домостроительстве Царства Божия, такое разительное соотношение с великим делом искупления, что и при совершенном объяснении действия естественными причинами мы имеем полное право признавать его чудесным и приписывать особенному Промыслу, не считая, однако, абсолютным чудом; говорим: абсолютным, так как были известны причины, совершенно способные его произвести, а при таких условиях было бы суеверно прибегать к другим причинам или искать разъединения между причинами и фактами. Естественное, таким образом, может возвышаться до чудесного по времени, в которое совершается, по целям, достижению которых способствует. Это есть чудо субъективное, чудо для нас, а не объективное, не само по себе чудесное.

Многие египетские казни были естественными бедствиями страны, – бедствия эти только возникали ускореннее, разрушительнее обыкновенного действовали. Само по себе не было чудесно, что роями мух наполнились дома египтян, что саранча опустошила их поля, села, что эпизоотия истребила их стада. Ни одно из этих посещений не было не известно жителям страны. Но сила этих всех бедствий вместе, страшное последование одних за другими, их совпадение с предварительными угрозами Моисея, с искушением, постигнувшим фараона, с избавлением Израиля, которое они ускоряли, порядок их приближения и удаления – все это дает нам право назвать их египетскими чудесами и знамениями, согласно и с языком Писаний (Втор. 4, 34; Пс. 77, 43; Деян. 7, 36).

Нет абсолютного чуда в том, что статир найден был во рту рыбы (Мф. 17, 27), или что лев растерзал встретившегося ему человека (3Цар. 13,24), или что случилась гроза в необыкновенное время года (1Цар. 12, 16–19). При всем том обстоятельства эти так приспособлялись к утверждению веры, к наказанию непокорности, к пробуждению раскаяния; так могли служить к высшим целям нравственного богоправления, что мы решительно вносим их в список чудес, не стараясь прибегать к разграничению между абсолютным и провиденциальным чудом. В особенности принадлежит им это право, когда в каждом из вышеприведенных примеров конечный исход запечатлевает собою предшествовавшие божественные глаголы; ибо, таким образом, как пророчества, как чудеса предведенья, они достойны так называться, не будучи чудесами его всемогущества. О них поистине можно более, чем о других, сказать, что они существуют лишь для религиозного настроения человека, верящего богоправлению, соединенному не только со всемогуществом, но и с мудрым промышлением, праведностью и любовью; для такого человека это суть высокие знамения делания и присутствия Божия. В случае более абсолютного чуда возможно иногда вынудить у нечестивца, как некогда у египетских волхвов, невольное признание: «это перст Божий» (Исх. 8, 19); но это в знамениях почти невозможно, так как легко прибегнуть к естественному объяснению, далее которого, несмотря ни на какие доводы, его рассуждение не простирается.

Но если, таким образом, чудо не в природе вещей, то оно в то же время не есть противоестественно. Нельзя допустить общепринятого способа выражения, что чудеса нарушают законы природы. Они вне природы, они выше ее законов, но они ей не противоречат. Нельзя утверждать, что это различие напрасно; все нападки Спинозы на чудеса основываются на выгоде, которою он умел воспользоваться при ошибочной постановке истины: при правильной же ее постановке они не имеют значения. Чудо не есть и не может быть нечто неестественное, ибо неестественное, противное порядку, само по себе – антирелигиозно и никак неприложимо к деланию Божию, составляющему предмет настоящего рассуждения. Истинная идея мира, как о том свидетельствует не одно только имя, ему присвоенное, есть идея порядка, и то, что служит к осуществление этой идеи, им утраченной, едва ли может быть беспорядком. Напротив того, истинное чудо есть высшая и чистейшая природа; оно нисходит из мира невозмутимого, совершеннейшего согласия в наш дольний мир, разъединяемый и возмущаемый столь многими противоречиями, и возвращает оный хотя на один пророческий таинственный момент к гармонии мира высшего. Исцеление расслабленного никак не может считаться противным природе, ввиду того что болезнь, от которой он излечился, противоречила истинной природе человека, ввиду того что нормальна не болезнь, а здоровье. Исцеление есть восстановление первоначального порядка. Чудо являет нам не нарушение закона, а нейтрализацию низшего закона, прекращение его власти, хотя и временное, сильнейшим законом. Отсюда обильные аналогические примеры открываются во все времена пред нашими глазами. В мире, окрест себя, непрестанно видим ограничение низших законов – высшими: механических – динамическими; химических – жизненными; физических – нравственными; но где низший закон уступает высшему, там мы не имеем права говорить, что произошло нарушение закона или что совершилось нечто противное природе; скорее мы признаем, что закон большей свободы поглощает закон меньшей. Когда Спиноза утверждает, что в природе ничего не может случиться противодействующего ее всемирным законам, он ясно видел, что даже этим он не исключал и чуда, и дабы усилить исключение, прибавил: «или что не следовало бы из этих законов». Но опыт нас научает, что эти мировые силы, нами наблюдаемые, не могут произвести таких действий. Откуда же мы осмеливаемся заключать, что поскольку все нам известное их не производит, то и не существует ничего, что бы их производило? Они выступают за пределы нашего естества, но из того не следует, что они вне законов всего естества. Если бы животные обладали рефлексией, то человек показался бы для них чудом, каким кажутся для нас ангелы, и таким же сверхъестественным явлением оказались бы самые животные для низших существ органической жизни. Комета представляется чудом в нашей Солнечной системе, т.е. она не подчиняется законам нашей системы и на основании их необъяснима, но есть высший и обширнейший закон небес, вполне или не вполне открытый, по которому движение комет так же точно определено, как и движение планет, находящихся в непосредственном соотношении к нашему Солнцу. Когда я подымаю свою руку, тогда закон тяготения относительно моей руки не отрицается и не уничтожается; он по-прежнему силен, но его задерживает высший закон моей воли. Химический закон, действующий вследствие смерти на животные части, не уничтожается, когда помощью других веществ, напр., соли, задерживается разложение. Закон греха в возрожденном человеке непрестанно ограничивается законом духа; между тем, хотя он и не действует постоянно в его членах, так как сильнейший закон проник его и ограничил, но он им присущ, и готов проявить свое влияние, лишь только тот высокий закон останавливается в своем действии. То, что совершается в каждом из этих случаев, может противоречить частному, так сказать, изолированному закону, отрешенному от совокупности законов, коих он составляет только одну часть.

Но никакой закон не действует одиночно, не состоит в борьбе, а скорее в совершенной гармонии с системою законов; ибо есть закон для этих законов – тот, что где две силы сталкиваются, там слабейшая уступает место сильнейшей, низшая – высшей. В чудесах наш мир приводится в систему высшего порядка вещей; в нем действуют тогда не законы его падшего состояния, а законы сильнейшего порядка и высшего совершенства; и они-то дают себя чувствовать, проявляют свое господство, по праву им принадлежащее. Простое объяснение, заимствованное из церковного устава, может служить к большей очевидности. По церковным правилам, пост отменяется в некоторые праздничные дни; это не только нельзя считать нарушением установленного порядка, а скорее разумною предусмотрительностью, с которою отцы Церкви дали предпочтение дню общественного торжества пред днем сокрушения.

В таком же отношении к физическим законам мира находятся и бывшие чудеса, и те, которые имеют быть с нашим смертным телом и материальным миром. О могущих произойти переменах в том и другом мы не должны говорить как о нарушении законов. В воскресении мертвых нельзя видеть ничего противного природе, ничего неестественного, хотя ни одна из сил, ныне действующих на наши тела, не способна произвести в нас такого действия; это возможно лишь для силы, еще не проявившейся, для силы, пребывающей во власти Бога. Так, будущее великое преставление видимого мира, из которого произойдет новое небо и новая земля (возрождение), далеко превзойдет все мировые силы, ныне действующие (хотя и теперь можно допустить некоторое к тому предрасположение и необычайные признаки), но это так связано с истинною идеей о мире, теперь столь несовершенно осуществленною, что, когда это произойдет, тогда только наступит истиннейший порядок вещей, тогда только совершеннейшая природа будет торжествовать свое рождение. По выражению Жана Поля, чудеса земли суть законы неба.

Итак, чудеса не противоречат природе, хотя и не заключаются в ее пределах; это не суть нарушения ее обыкновенной и вседневной деятельности, а скорее, с точки зрения более правильной, они внушают к ней уважение, они свидетельствуют о том же источнике ее начального происхождения. Христос, словом Своим исцеляющий больного человека, фактически является властителем целительных сил, когда-либо простиравших свое благотворное влияние на тела человеческие, как бы говорящим: «Я вам указываю на факт, который вы всегда теряете из виду, что во Мне источник силы, изливающийся в тысяче постепенных исцелений. Теперь одно Мое слово возвращает человеку совершенное здоровье». Этими словами Он не отрешает от Себя прочие более постепенные врачевания, но связывает эти последние с первыми. Так, умножая хлебы, претворяя воду в вино, не говорит ли Он: «не иной кто, но Я, в сиянии солнечном и дожде, в сеянии и жатве, даю пищу человеку; и вы узнаете то, что вы неблагодарно предаете забвению, вы должны узнать, будучи раз или два свидетелями; если же не прямыми свидетелями, то непрестанно внимая слухом своим, что сущность вещей в Моей власти: хлеб растет в Моих руках; вода, всасываемая виноградною лозою, постепенно претворяясь в сок виноградного плода, не извлекаемая из него давлением, а непосредственно по слову Моему превращается в вино. Я, мгновенно дающий вам улов рыбы, для которого вы долго напрасно трудились, напоминаю о Том, Кто указывает путь в океане, Кто допускает вас долго и напрасно трудиться или венчает труды ваши богатою и неожиданною морскою жатвою». Даже единственное носящее на себе отпечаток суровости чудо над иссохшею смоковницею, имеет то же значение, ибо в нем милосердый Господь говорит: «Бич, которым Я наказую ваши грехи и вызываю вас к покаянию, или не достигает своей цели совсем, или неоднократно должен быть повторяем, главным образом потому, что вы видите в них лишь несчастные случаи слепой природы; но Я покажу вам, что лишь Я посылаю на землю проклятия и удары, карающие грехи человеческие».

И мы ясно понимаем, как это все необходимо. Ибо, с одной стороны, обыкновенный порядок вещей поведает славу Божию (Пс. 18, 1–6), с другой стороны, он может сокрыть эту славу от глаз наших; если он должен постоянно напоминать нам о Нем, то есть опасность, что он приведет нас к забвению Его, и тогда окружающий мир будет – не как прозрачная среда, чрез которую мы Его созерцаем, а как густая, непроницаемая завеса, скрывающая Его от наших глаз. «В каждом чуде, – говорит Донн, – слышится глухой упрек природы, молчаливое порицание тем, кто ищет или требует чудес». Если б они имели одну только цель – свидетельствовать о свободе Бога и проявлять Его волю, хотя зримую в природе, но простирающуюся далее ее пределов, если бы чрез это порывалось одно звено цепи, связующей причины и следствия, которую бы мы в противном случае принимали за Самого Бога, за железную цепь неумолимой необходимости, равно сковывающую небо так же, как и землю, и тогда они служили бы к великой цели и не происходили бы напрасно. Но они служат для других целей, еще более близких к спасению человека. (См.: Тренч, архиеп. Дублинский. «Чудеса Господа нашего И. Христа». Изд. 1883 г.)