Духовные беседы. Том 2

Программа монашества – соблюдение заповедей Христа. О трагедии эгоизма и ее преодолении. Зависть как признак присутствия эгоизма в нас. Единство духа как путь к спасению. О своем исходе и привязанности к братии. О выборе языка для бесед. Как прийти к Богу. Молитва и пребывание в Боге как смысл монашества

Всех вас приветствую и прошу молитв в помощь мне. Цель моя – помочь вам бороться против «рутинности» в монашеской жизни, так, чтобы подлинно пребывать умом там, где Христос: одесную Отца. Однако те средства, которые я имею в моем распоряжении, весьма скудны...

Святые Отцы, такие как Лествичник и другие аскеты, требуют от монаха постоянного умного пребывания в Боге. Жизнь повседневная полна впечатлений и перебивает в нас эту созерцательную жизнь в Боге. Прошлый раз я говорил о том, как мы должны сознавать себя, живя в этом мире среди множества людей. Одна из самых главных задач в программе монашества – чрез соблюдение заповедей Христа достигнуть состояния бесстрастия, то есть освящения: когда никакое явление духовное уже не может в нас перебить видение бесстрастного Бога. Если говорить о бесстрастии как цели нашей жизни и смысле нашего прихода сюда, в монастырь, – тогда весь стиль нашей жизни меняется.

Результатом падения стало то, что человек из образа Божия, из образа Абсолютного Существа «выпал» в сознание, которое мы теперь именуем эгоизмом. Эгоизм стал для нас признаком этого падения и присутствием в нас гибели – смерти.

Хотя откровение Божие дано в этой форме – «ЭГО», «АЗ»: «АЗ ЕСМЬ СЫЙ»², однако здесь это слово «ЭГО», «АЗ» – самое замечательное слово, потому что означает персону, а персона не живет замкнуто в своем эго.

Эгоизм – действительно причина всех трагедий жизни человека, человечества на земле. Это есть положение, обратное тому, к которому мы призваны заповедью Божией: Богом заповедано любить всякого ближнего, всякого со-человека, как самого себя. Конечно, я имею в виду понимание евангельское, а не Ветхого Завета. Ветхий Завет говорил: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя, и возненавидь врага»; а Господь заповедал: «А Я говорю вам: любите враги ваша»³. Так что хотя Ветхий Завет давал нам многие примеры очень высоких состояний молитвы и видений, однако все-таки это далеко отстоит от евангельской заповеди: «А Я говорю вам: любите враги ваша». В книге о старце Силуане я пишу о том, что эта заповедь Христа придает всем другим заповедям характер абсолютный, вечный и беспредельный. Из-за нее христианство остается для мира как бы «смертью» – смертью эгоизму. И потому Господь говорит: «Будете ненавидимы всеми имени Моего ради»⁴. Очень возможно, что даже мы, монахи, устанем и утомимся от этого слова, потому что оно не дается нам никак. Мы изнемогаем в молитве, чтобы сохранить заповедь Бога. Проходят годы, десятилетия – и мы не достигаем искомого. От этого утомления рождается отталкивание. Но я умоляю вас, имейте в виду: это отталкивание есть голос смерти в нас! Хотя и трудно говорить об этой заповеди, потому что все мы далеко отстоим от высоты Божиего слова, но лучше все-таки говорить о ней, чем о чем бы то ни было другом. Иначе все становится опустошенным, и мы ничего не получим тогда для нашей жизни в Боге, которая есть жизнь вечная.

Один из признаков нашего эгоизма – присутствие в нас некоего чувства зависти. От этого чувства надо бежать, как от черной смерти. Настоящая христианская жизнь освобождает нас от зависти. В Евангелии есть прекрасная притча о блудном сыне. Когда Бог устроил пир на небесах, потому что падший сын вернулся в лоно Отца, то старший сын, который не знал падения, вдруг пал жертвой этой зависти: «Я всю жизнь Тебе работаю, и Ты мне никогда этого не устроил!». А Отец отвечает: «Все, что принадлежит Мне, – принадлежит и тебе. И поэтому радоваться надо о спасении... Сей брат был мертв и ожил, пришел к нам»⁵. И если так верить: «все, что имеет Бог, будет наше», темная страсть зависти не найдет места в нас. Вы знаете из Евангелия: Пилат видел, что по зависти предают Христа; не за истинные какие-нибудь преступления, а только потому, что Он возбудил в них зависть Своими божественными чудесами. Как видите, зависть эта убила Бога! Она же убивает брата! Итак, когда в нас появляется движение зависти, тогда мы должны понимать, что мы во власти темной смерти. А мы должны жить так, чтобы не только не завидовать, но даже радоваться каждый раз, когда кто-либо превосходит нас в чем бы то ни было. И если у нас будет верная установка, то эта страсть, которая разрушает все в жизни людей, не найдет в нас места, и наша жизнь станет совсем другою по роду своему. Тогда легко устанавливается единство духа, и жизнь нашего братства будет полна действительно Божественного присутствия...

Перед исходом моим я хочу написать это на ваших сердцах, чтобы вы действительно жили в Боге и ничего другого не было бы в вашем сознании. Не дайте никаким образом и никому вырвать из вашего духовного сознания Христовой любви, которая не знает зависти, но радуется о спасении всякого человека. Это сводится к тому, что вы молились бы и утром, и вечером, и в храме, и вне храма о том, чтобы сохранить заповедь Божию о любви к ближнему. Об этом моя молитва к Богу. Через любовь к ближнему мы познаем и любовь Бога. Конечно, я хотел бы, чтобы в каждом из нас молитва била ключом изнутри, чтобы та суета, которая создается приходом к нам большого числа людей с самыми разными настроениями, никак бы не искоренила из нас этого сознания. И тогда мы будем жить действительно так, что спасение Божие будет все ближе и ближе ко всем нам. Было бы так печально прийти в монастырь – и вместо вечного освобождения обрести осуждение и погибель!

Итак, простите меня, что я говорю вам об этом: я живу в ожидании исхода моего. Но когда вы придете к концу ваших дней, тогда вам яснее будет мое состояние. Я сейчас живу и не живу. Мое состояние часто бывает так плохо, что я отягощаюсь жизнью и говорю Богу: «Господи, скажи мне «умри», и я умру». Но непонятным для меня образом вдруг это состояние смерти во всем моем существе сменяется молитвой и словом к вам. Как я живу – я не знаю. Почему я живу? – Может быть, потому что сердце мое не может оставить вас здесь, на Земле. Когда кто-нибудь из вас отсутствует, я все время в молитве, чтобы Бог сохранил вас всех и каждого.

Конечно, мне легче говорить об этих вещах на русском языке, который усвоился мне с первых дней моей жизни. Когда я перехожу на другой язык, все время ищу, что могу я сказать на этом языке.

Простите, расскажу вам такой комический случай. Одна дама в Москве время своего дневного туалета решила отдать на изучение испанского языка, чтобы читать в подлиннике «Дон Кихота» Сервантеса. Конечно, я не могу состязаться с Сервантесом: вряд ли найдется какая-нибудь душа, которая будет изучать русский язык, чтобы читать меня. Сервантес окажется победителем. Но все-таки и старец Силуан, и Серафим Саровский, и Нил Сорский, – все они и многие другие говорили по-русски. И хорошо знать этот язык.

Приходят к нам люди как бы потерянные: они не знают, как приступить к жизни по Богу. И что сказать им, с чего начать? В моей жизни был случай. Некая душа была присуждена врачами к скорой смерти от всецело поразившего ее рака. Совсем больную, ее катали в кресле. И когда ей, по смертельной болезни, дана была великая схима, то она спросила меня: «Ну, что я теперь буду делать?» – Я говорю: «Смотрите на Бога и говорите Ему о своей нужде». И она начала так делать. Прошло больше тридцати лет с того времени – она живет и молится. И это живой случай.

Когда-то я отступил от Бога, от молитвы. И потом вдруг мне было дано вернуться к Нему. Я начал молиться. И молитва вошла в меня, как вулкан, и остановить ее было невозможно. Молитва есть такое состояние, когда действительно мы можем соединиться с нашим Богом Творцом. И в этой молитве есть смысл монашества. Всякий другой образ жизни менее благоприятен для такой молитвы. Мы оставляем в стороне заботу о ком бы то ни было, в плане материальном. Это не значит, что мы никогда не помогаем материально, – мы делаем это постоянно. Но главная забота наша – не в этом, а в том, чтобы пребывать в Боге. В миру страдания – как распятие – могут удерживать людей в молитве. Но нам, монахам, надо удержаться в молитве от одного сознания, что в нас еще живет смерть, и искать, как победить эту смерть...

О совместимости повседневных работ с величием призвания. О персональности Божественной и человеческой. Усвоение принципа ипостаси чрез хранение заповедей в монашестве. О слове Христа и спасении. Наша задача – стать святыми. Величие – в смирении. Об исходе. Не снижайте объем откровения Христа. О триедином богоподобии человека

Когда я прихожу беседовать с вами – кто стали для меня ближайшими и самыми дорогими, у меня странное чувство, что жизнь ваша проходит в суете, что у нас все плохо организовано. У нас нет времени по-настоящему держать ум в Боге и делать все наши работы: кухню, уборку, прием гостей и так далее. Мне кажется, что, когда вы замучены всякими мелкими работами повседневности, говорить при этом о самых великих предметах нашей веры и нашего стремления как-то не получается: такой контраст, как будто бы нельзя «соединить».

Но с чем бы хотел я бороться, так это с идеей, что если организовать жизнь иначе, то станет более возможным богословский подход к каждому моменту, к каждому акту. Здесь было бы большой ошибкой думать, что для проникновения в тайны Божии возможно организовать какую-то школу.

Моя формация духовная всецело зависела от моей встречи с блаженным Силуаном. Этот человек, пришедший в монастырь совсем скоро после военной службы, работал на мельнице, где надо было приготовлять муку на тысячи людей. Братство монастыря достигало всецело двух тысяч, и сотни паломников постоянно приезжали и жили месяцами и годами. В этой суматохе он жил, и в этой суматохе явился ему Господь. Он не освободился от этой повседневной сутолоки, но все-таки он пережил явление Христа, и как-то сочеталось одно с другим. Его жизнь была не менее трудной, чем каждого из нас здесь. Мы видим себя в повседневности больными, усталыми, разбитыми телом. Можем ли мы сочетать это с действительным богословием? – Да, можем, если только понимать богословие как должно, а не в порядке школьной науки.

Из примера старца мы видим, что даже если организовать жизнь безмолвную, о которой так прекрасно говорит прп. Исаак Сирин, то еще не обязательно, что будет явление Бога нам. В этой страшной напряженной борьбе – принять сотни, многие сотни людей в монастыре и накормить их – старец мог жить одновременно идею, которую получил от видения Господня, – молиться за всего Адама, как за самого себя. Вы все отлично понимаете, что молиться за всего Адама, как за самого себя, – это есть предел совершенства на земле. Как сочеталось это величие призвания с повседневной работой – я сам не знаю.

Я жил и молился, рыдал годами, но у меня было четырнадцать мелких функций на моих плечах в монастыре. И эти четырнадцать поручений не мешали мне жить непрестанно в Боге умом, потому что все я делал за послушание: добросовестно, но бесстрастно. Я не был привязан ни к чему, и мой ум мог быть свободным в Боге при всей этой массе мелких обязанностей и работ. Все это возможно, и я молюсь об этом, конечно, но и вы молитесь о том, чтобы Бог дал нам эту возможность сочетать видение Его величия и жизнь в атмосфере Его смиренной любви.

Так что если я сегодня коснусь вопроса о предельном в аскетическом мире православного монаха, то это не будет какой-то искусственной материей, но совершенно допустимой жизненной программой. Я хотел бы видеть, что ваши сердца это приняли.

Итак, перейдем к тому, что есть человек, какие его отношения с Богом, где последние возможности для твари.

В основе нашей христианской антропологии лежит идея, откровенная от Бога свыше, – идея богоподобия⁷, причем богоподобия полного, а не частичного. Бог – надмирный, и человек, пребывая в Боге, становится надмирен. Образ и подобие Абсолюта, он носит в себе самом сознание, трансцендирующее все, что он видит в пределах земного существования. Бога христианин живет как Отца и как Персону. И себя самого осознает как личность-ипостась. По той благодати, которую мы получаем от Бога, теперь мы знаем, что Абсолютное Бытие может быть только персональным. Ибо Бог наш есть Бог Живой, Сущностный, а не отвлеченная философская идея. И человек-персона в своей персональности видит образ-отражение абсолютности Божией, еще не вполне актуализированной, но все же – глубоко осознанной.

Между Богом и человеком есть и должна быть некая соизмеримость при всей несоизмеримости. Если бы мы отвергли сие откровение, то стало бы совершенно невозможным какое бы то ни было истинное познание, то есть соответствующее действительности Божественного Бытия.

Мы всегда говорим о христианском персонализме. Этот персонализм христианский свое наиболее совершенное выражение имеет в молитвенном движении всеобъемлющей любви. В акте сей Христоподобной любви христианин отдает себя без остатка другим – возлюбленным. Прежде всего – Богу, а затем, силою Духа Святого, – всему прочему. В этой кенотической любви он трансцендирует самого себя. Любовь живет в другом, а не в себялюбии. И возлюбленные составляют жизнь христианина. Но, живя в другом, персона-любовь не перестает быть сама собою. Через этот выход из своих эгоистических пределов любовь приходит к обладанию всем, к единению всего в самой себе внутренне. Эгоистический индивидуализм неизбежно вносит обособление и разделение через борьбу за свое временное бывание.

Человек-ипостась по образу и по подобию Человеку-Христу в своей конечной завершенности явится носителем всей полноты Божественного и тварного бытия. То есть он становится богочеловеком. Во Святой Троице каждая Ипостась имеет в Себе всю абсолютную полноту двух других, не уничтожая Их, не сводя Их только к содержанию Своей жизни, но и Сама сия Ипостась входит всецело в Их бытие, утверждая тем Их ипостасность.

Так и во многоипостасном бытии человеческом каждая личность призвана вместить в себе всю полноту всечеловеческого бытия, никак не устраняя прочих личностей, но входя в их жизнь как существенное содержание ее. И этим движением она утверждает персональность и других. Таким образом создается единое бытие, выраженное в догмате о единой Сущности в трех Ипостасях. Человечество должно явиться единым естеством во множестве ипостасей. Такова творческая идея Бога, сотворившего человека по образу Своему и по подобию.

Чрез полную веру и долгий подвиг человек должен достигнуть подобия Богу даже до тожества, сначала уразуметь и затем реализовать в своей свободе предвечный замысел о нас Творца. Таков смысл заповеди Христа: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный»⁸. Уклоняясь от того труда (чтобы не сказать – распятия), с которым связано осуществление богоподобия в нас, мы унаследуем могильную тьму. По данной нам свободе самоопределения мы, конечно, можем игнорировать столь высокое призвание, требующее от нас всех сил нашего существа. Но нельзя нам изменить предвечную идею, предвечный замысел Бога о нас, свести нашу природу до уровня животных, то есть временного бывания вне вечного света Божества.

В этих формулировках сказано о самом существенном, что есть в жизни нашей. Но усваивается эта жизнь чрез хранение заповедей Христа. Условия монашества с его принципом послушания создают человека способным обнять всех в своей любви. И это мы должны сохранить в нашем монастыре. Моя молитва все время о том, чтобы каждый из нас осознал, что эта маленькая семья есть моя жизнь. И страдание или болезнь кого бы то ни было из нас есть действительно наша общая болезнь.

Господь сказал апостолам: «Имейте любовь между собою, через это узнают, что вы Мои ученики»⁹. Никто кроме Христа не говорил о такой любви, о которой Он принес нам богатые откровения. И будем помнить эти слова Христа и жить ими. В таком случае и мы, скромные, маленькие, нищие люди, станем подобными апостолам первых времен. Это жизнь единая, со времени пришествия Христа на землю: она сохраняется до сих пор каждым человеком, который хочет постичь заповедь Божию.

Читая Евангелие, мы стоим перед загадками, которых никак не можем понять, в которые никак не можем проникнуть. Но наша цель – понять, о чем идет речь... Можно быть простым человеком, без рефлексии на происходящее с нами, и, живя глубоко в Боге, не давать себе настоящего отчета. Я часто встречал на Афоне: монах весь в Боге, Бог с ним, но он живет просто и естественно, потому что эта жизнь для него единственная, естественная жизнь. Когда мы получаем такого порядка откровения от Бога, то мы понимаем слова Евангелия: кто отвергает Христа, будет прощен, но тот, кто отвергает слово Его, будет осужден этим словом¹⁰. Потому что самый великий грех, самое страшное падение – отвергнуть любовь Отца и Творца нашего, «Который так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную»¹¹, дабы в Нем и чрез Него, Христа, соделать каждого из нас возлюбленным сыном Отца Небесного. Все те, кто устремляются к Божественному образу бытия помимо Христа, в сущности не понимают, что влекутся они к тому небытию, из которого вызваны волею Бога. А те, кто всем лицом обратились к плоти мира сего, разлагаются заживо в крушении своих судеб или в гигантских катастрофах мировых войн и в подобном сему.

Когда мы носим в себе, в нашем сознании, эти евангельские слова, то всякую мысль и всякий помысл, которые соответствуют этому состоянию, мы принимаем, и все, что противоречит, мы отвергаем. И так, проникая в духовное познание не только как интуицию, но и как уразумение, мы создаем более прочную почву для того, чтобы строить наше спасение. Перед нами открывается содержание всей космической жизни, и то, что не угодно Богу, мы должны немедленно отвергать. Господь в пустыне был искушен дьяволом. И мы видим, что Господь не остановился ни на одном предложении дьявола, но немедленно отверг их¹². И Он наш Господь, и Учитель, и Бог. Он нам пример¹³. Вот так мы будем строить нашу жизнь, наше спасение. Все, что не соответствует сему Примеру, мы отвергаем, и все, что соответствует, мы принимаем, и это становится нашей жизнью. Если Силуану после того, как явился ему Господь, было дано иметь видение всего человеческого бытия, свойственное Христу, то и нам как ученикам его должно быть нормальным иметь это сознание. Мы сами не можем пережить явление Бога. Это слишком сильно для нас и даже для такого гиганта, как Силуан, – он говорит, что если бы продлилось видение еще один миг, то он бы умер. Эта мысль, которую сегодня хотел высказать перед вами, не усваивается за короткий момент. Если у вас будет желание слушать дальше, то я готов говорить еще и еще о том же: потому что жизнь эта настолько велика, глубока и прекрасна, что ум наш, когда увлечется этим видением святости Бога, сам становится святым.

Прославление старца связано именно с тем, что его ум был вечно в Боге, в Боге святом, и сам он стал святым. И наша задача здесь – «стать святыми». И когда перед нами стоит эта задача, тогда многие мелочи проходят незаметно. Как только теряем мы это видение Бога, так все эти мелочи принимают характер раздражительный, человек начинает отягощаться, отвергать и так далее и в конце концов теряет мысль о Боге. А если удерживать мысль о Боге, то те условия, в которых мы живем, возможны для спасения.

Я тороплюсь теперь, будучи уже немолодым, передать это вам прежде моего ухода... И я молюсь, чтобы Бог дал всем вам (и, конечно, прежде всего тому, кто несет общую жизнь на своих плечах: игумену) – мудрость и силу на усвоение этой жизни. Я хочу сказать вам такое слово: «Никому, никому на земле не дайте снижать христианскую идею! Удержите полноту видения православного!»

Пример старца Силуана для меня обязательный. Вчера я говорил об этом с англичанином, посетившим нашу обитель. И он спросил:

– Не гордость ли это?

Я ему ответил:

– Пример Христа, Который Сам есть Бог, нам говорит о возможности быть носителем полноты Божественной жизни и оставаться смиренным, как смирен сам Бог, давший нам заповедь учиться у Него смирению¹⁴.

Итак, величие жизни сохраняется в смиренном духе, а не в гордом. Любовь гордая, снисходительная оскорбляет человека. И Господь любит нас не гордой любовью, а любовью, пример которой мы можем видеть в матерях. Мать – рабыня своего ребенка, и всякое служение своему ребенку она совершает без чувства унижения. Этот пример помогает понять, что содержание нашей жизни, как бы оно ни было богато, не должно изменить в нас смиренного духа.

Да даст мне Господь силу беседовать с вами и оставить вам как наследство, чтобы это было написано на ваших сердцах: не дайте снижать объем откровения через Христа никому. Но сознание, что ничего нет выше Христа, не должно нас сделать гордыми и снобами, ибо это никак не соответствует характеру Божией любви. Так мы должны вместить в себя то, что дал нам Господь, – это есть единственно подлинный свет вечной жизни. И мы никого «другого» не знаем и не имеем нужды знать на земле для нашей жизни, хотя можем об этом знать интеллектуально и помогать другим.

При этом не надо никогда переходить на установку, как бы сказать, «комплекс преимущества», самопреувеличения и так далее. Мы должны быть свободны от этого. И надо удержать разумное сознание того, что дал нам Бог и от чего были в восторге наши отцы. И Василий Великий в своей Литургии говорит: Ὁ ὄντως Ὤν Θεός. В этом выражении высказывается его дух-сознание: «Вот, мы обрели, действительно, вечного Бога» – «обретохом веру истинную, нераздельней Троице покланяемся».

У всех нас есть интуиция, что Бог – единый и нет другого Бога, кроме истинного Творца всего этого космоса. Единый, но три Лица... Как говорится в Символе Афанасия Великого: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой, но не три Бога, а один Бог. И сказал Бог: СОТВОРИМ человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими...¹⁵, «Сотворим ЧЕЛОВЕКА» – это единственное число, и потом: «и да владычествуют ОНИ» – множественное. Бог единый, и Он сказал: «СОТВОРИМ». И это характерно для принципа персоны. Персона не живет в себе. Отец всего Себя излил в Сына и Духа Святого. Итак, человечество становится многоипостасным, но это единый человек. И опыт нашей молитвы дает нам возможность усвоить это логически не усвояемое положение. Мы живем это через Христа, через ту молитву, которую дает Христос, распятый за всего Адама. И мы начинаем уразумевать единство человечества не потому, что это соответствует или не соответствует логике Аристотеля, а потому, что это соответствует логике бытия самого. И тогда мы переходим от обычной отвлеченной логики к логике самого бытия, как оно открывается нам. Итак, христианин не может жить в пределах логики формальной.

Завещание – единство монастыря во имя Силуана. О явлении Христа Силуану. О молитве за всего Адама, как за самого себя. Путь к вселенской молитве – «Держи ум твой во аде». Адам-человек – образ многоипостасного троического единства, который живется в Литургии. О служении монастыря. Универсализм Христа – в любви, а не в познании. Наше служение другим – в нашем единстве. Слово о Боге – океан

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа Бога нашего. Да даст мне Господь силу отверсти уста и теперь, на конце дней моих, высказать вам самую глубокую мысль мою как завещание. Слово мое перед смертью полно заботы о том, чтобы монастырь не умер теперь, в периоды трудных испытаний. Никогда духовная жизнь не проходит без борьбы, но молитва, которая есть единственная основа всей нашей жизни, всегда найдет путь между всех волн. И как маленькая лодка с апостолами не погибла в море, так не погибнет и эта маленькая лодка – наш монастырь. Сейчас для меня вы – люди – составляете самое важное из того, что я оставляю, умирая. Говорю «умирая» не потому, что я сейчас умру: этого я не знаю. Но вообще, естественным образом, моя жизнь кончается. И я оставляю вас в каком-то смысле одинокими, потому что на меня выпала роль посредника между Силуаном и вами, а жизнь всех нас здесь обусловлена, конечно, нашим единством во имя Силуана. Моя молитва о том и день и ночь – говорю я ее словами или не говорю, – чтобы дал всем вам Господь состояние духовное, которое воистину является богословием человека, человеческого духа. Всем нам дал Господь великого учителя, Силуана. Если вы все будете едины, объединенные словом Силуана и духом его, то выдержите всякое нападение. И Господь защитит ваше бытие и на земле, и на небе.

В прошлом наша жизнь руководилась тем, что я воспринял от моего общения с Силуаном. Конечно, я не предполагаю сегодня говорить много о том, что писал в свое время наш блаженный отец, прославленный ныне Вселенскою Церковью: книга эта остается с вами, и главные пункты все сказаны. Не все поймут мою книгу, не легка она для всех тех, кто мало жил аскетически. Но кто знает действительно по опыту то, что пишем старец Силуан и, отчасти, я, тот поймет, что я рисовал портрет Силуана, когда говорил о богословии персоны-ипостаси. Этот пункт нелегко усваивается и просто человеческими усилиями даже и не может быть охвачен. Ибо это дается только Духом Святым как благодать свыше от Отца исходящего Света. Итак, мое завещание, и молитва, и просьба о том, чтобы все вы, на кого я оставляю будущее монастыря, были едины, как один человек. И когда у нас установится это желаемое единство в духе, тогда вся жизнь пойдет иначе, потому что все мысли, молитвы и призывания имени Бога будут совершаться в атмосфере вашего единства в Боге и через участие Силуана.

Если мы ищем воистину спасения во Христе, то нам нужно быть, как апостол Павел говорит, воистину исполненными мыслями, и чувствами, и энергией Самого Господа Иисуса Христа¹⁷. Я не думаю, что я безумный человек, потерявший всякую меру от какой-то гордости. Дикое слово я сказал вам: лучше было бы признавать себя безумным! Но мое безумие в вере, что в момент видения Христа Живого Силуан действительно был исполнен силою Его вечного слова. Больше того скажу вам: мне, не претендующему знать все, не пришлось видеть большего явления, чем Силуан. Если вы будете исследовать писания Святых Отцов (опять я говорю вам, что не претендую знать все), то, быть может, действительной параллели Силуану не найдете. Будучи совсем малограмотным солдатом, он увидел Христа после того, как дано ему было пережить убийственное действие богооставленности, когда «вечная погибель была совершенно ясна». Доведенный до этого предела истощания, он вошел в церковь и увидел Христа. Все видение длилось лишь мгновение, но в этом мгновении была вечность и безмерность объятий любви Божией. Сам он пишет о том, что ему хотелось страдать за Христа¹⁸, – до такой степени он был исполнен силою любви Самого Христа – любви несозданной, любви, свойственной Самому Богу как Его атрибут! И когда вы будете читать Силуана (я бы хотел, чтоб это было постоянным вашим делом, хотя бы по нескольку строк), то увидите, что он до конца дней жил состояние вдохновения, данного ему видением Живого Христа в Духе Святом.

Как выражалось внешне его делание? – Почти всякий вопрос, который вставал перед ним, он всегда сводил к необходимости молиться за весь мир, за всего Человека. В его сознании это выражалось по-разному. Так, он писал: «Когда я умру и явлюсь пред лицом возлюбленного Бога моего Иисуса Христа, то умолю Его за весь род христианский». Потом говорит: «Но когда увижу Его как Он Есть, от красоты Его я потеряю всякую способность думать о чем бы то ни было другом. И от великой любви ничего не смогу сказать. И опять, и опять приходит ко мне мысль: «Когда умру, явлюся пред Ним, то умолю Его за весь род человеческий»¹⁹. Уже не говорит «христианский», а «человеческий». В этом можно видеть, что он стал «персоной», «ипостасью», «лицом» уже в богословском смысле, как богословское понятие. Персона и мыслит, и чувствует, и живет, как Сам Христос. Итак, этот характер персоны-ипостаси во Христе выражается в молитве за весь мир, как за самого себя. Если вам Бог даст увидеть через Силуана этот момент христианской жизни, то, конечно, вы будете едино, и спасение, конечно, придет как богатое излияние Божьего Света. Путь к этому спасению указан нам тоже через Силуана Самим Христом: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Никто не может понять этого выражения и онтологического содержания этих слов без опыта, данного человеку Самим Богом. Таков объем человека: он выходит за пределы всех понятий индивидуалистического порядка!

В моем писании (жалком, конечно, по сравнению с тем, что можно было бы сделать, но все-таки) я говорю о некоторых чертах этого понятия персоны во Христе: что заключено в человеке. Ему свойственна полнота сознания всего мироздания. И сие сознание, которое мы чаем получить как спасение, идет по линии – «за всего Адама, как за самого себя». Итак, если Господь даст всем нам хотя бы некоторую аналогию этому сознанию, то мы будем едины. Единство наше будет как один человек.

В предвечном совете Святой Троицы, по откровению, написано: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию»²⁰. Не написано «сотворим людей или народы по образу Нашему», а сотворим «человека по образу Нашему и по подобию». И первый Адам, получивший это откровение, есть корень всего дерева, которое есть человечество. На этом корне мы зиждемся, и растем, и живем. И здоровье, и болезнь этого колоссального дерева отзываются на нас. Богом нам дана Божественная Литургия, совершая которую, мы постепенно проникаем в сферу Духа, где века сжимаются до потери своей долготы, где все события великого творения мира предстают нам как единый непротяженный акт. В Литургии можно действительно жить все человечество по духу Христа Бога. И это видение стало содержанием моей жизни, моего бытия.

Когда Господь заповедал Своим двенадцати ученикам пойти в мир, то ЧТО были эти двенадцать человек? И ЧТО есть мы здесь – одиннадцать человек? Но и мы можем быть орудием для служения миру и обрести чрез это свое спасение. Мы легко останемся едины, зная, что ничего нет большего и более близкого ко страдающему за весь мир Христу, чем то, что нам говорит Силуан. И когда мы будем едины, то крепость нашего места беззащитного, без забора, открытого для всех диких зверей, будет гораздо прочнее всех стен. И тогда наш монастырь может получить от Бога благоволение и благословение действительно послужить людям.

Учение старца в каждом его писании доходит до последних пределов. Так, о покаянии он говорит, что мы каемся, мы не безгрешны, поскольку мы не достигаем того состояния, чтобы жить все человечество как содержание нашей жизни. Это есть УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ ХРИСТА. Ее нельзя понимать как «универсализм познания», подобно тому как склонны мыслить некоторые из ученых: когда человек знает и христианство, и буддизм, и ислам, и Конфуция, и марксизм, и все прочее. Универсализм – это не знание различных аспектов человеческого бытия на земле, а любовь Христа, которая объемлет все. И любовь, которая казалась мне прежде чем-то недостойным и чувствительным, потом в моем сознании раскрылась как бытийная сила, соединяющая воедино. Отец любит Сына и, конечно, любит Духа Святого, и Сын любит Отца, и Дух Святой, от Отца исходящий, конечно, смотрит на Отца. Так, эта любовь есть вечное единство Святой Троицы, и в этом общении Ипостасей заключено абсолютное бытие Бога.

Итак, утвердившись в учении Силуана и в его видении, выраженном в простых словах, вы будете едино и будете радоваться этому единству; и будете знать, чему учить других людей, которым Бог еще не дал сего познания. И так мы сможем служить людям, принося им Слово Жизни, Вечной Жизни; и сами спасаться через это. И когда не будет между нами недоразумений и распада нашей жизни изнутри, то, имея эту силу единства в нас самих, мы сможем принимать других людей, обращенных в православие. И доколе мы едины, наше действие будет действительно действенным. А если мы будем распадаться, то не сможем совершать наше служение должным образом.

Когда мы начинаем говорить о Боге, то мы стоим на берегу великого океана. И нет конца этой жизни и слову. И вместе с тем каждое слово, по существу, должно отражать целое: так же, как Бог всегда един и каждое действие Божие представляет Его в полноте. Он не делится на частицы. А делим Его мы, потому что не в силах вместить всего. И вот знайте, что для меня сейчас ваше собрание является самым дорогим местом на земле; и о нем я думаю больше всего перед уходом. Молитва моя все эти тридцать лет была только о том, чтобы Господь услыхал молитву старца: «Даждь всем народам земли познать Тебя Духом Святым». Аминь...

Итак, всем я приношу мою просьбу: в этот важный момент жизни нашего монастыря как-то осознать, что мы призваны единым Богом и любовью к Нему. Спасибо, что вы слушали... у меня ослабело сердце и нет сил больше говорить. Я хотел бы говорить, как огонь, но не выходит. Я – угасающий уголь, да... Но когда этот огонь прикасается к нам, тогда мы становимся способными жить и ад, и Царство Отца...

Моя молитва о том, чтобы все мы любили и доверяли себя друг другу совершенно, кто бы ни был. Нет препятствий к доверию, когда мы едины в действии нашем.

(Братия поет кондак Пятидесятницы) «Егда языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва..."

Наш монастырь – дар от Бога в стремлении к многонациональному единству. Во Христе нет ни мужеского пола, ни женского. Божия Матерь – высочайший образ Бога. Об отношении между человеком и материальным миром: мы часть тела всего Адама. Ход мысли у нас и у мира. Святогорцы о смерти. Христа не надо защищать: Он – Властелин мира. Страдания христиан – жатва святых. Еврейский национализм и истинный Мессия. Евангельский случай с хананеянкой и кесарийская исповедь Петра

Вы знаете, что у нашего Бога – «всё наоборот», upside down, и все, что думает мир, никак не применимо к жизни христианской. Нужно знать путь до самого конца – пока не пройдем дверь во «святило Божие». И как объяснить: чем более мы внимательны ко всему, что проходит чрез наш ум в сердце, тем сильнее впечатление, что мы духовно не только не прогрессируем, но, наоборот, становимся хуже и хуже? Наша ситуация никак не улучшается. Парадоксальна сия идея – чем больше мы осознаем свое ничтожество, тем больше наш прогресс. И, таким образом, мы не видим прогресса в нашей жизни здесь. Проходят годы, и мы себя видим такими же, и еще хуже, чем прежде. И вот почему необходимо знать путь до конца.

В гениальной книге «Лествица» прп. Иоанна есть такие слова:

«Прежде всего, честный отче, нужно нам иметь духовную силу, чтобы помогать тем, которых мы дерзнули вести во Святая Святых и покусились показать им Христа, на таинственной их и сокровенной трапезе почивающего. Ибо когда сии руководимые находятся еще в преддвериях святилища, и мы видим, что толпа хотящих им воспрепятствовать войти угнетает и утесняет их, тогда мы обязаны взять их за руку, как младенцев, и освободить от сей толпы, то есть от бесовских помыслов. А если они еще очень младенчественны или немощны, то нужно их и на плечи взять, и понести, пока они пройдут дверь сего поистине тесного входа, ибо тут обыкновенно бывает самое давление и теснота. Потому и говорил о ней некто: ... сие труд есть предо мною, дóндеже вниду во святило Божие (Пс.72:16–17)"²².

Нам никогда не должно забывать, почему мы здесь, зачем мы пришли в монастырь, какая цель у нас. Потому что если мы забудем это, то жизнь наша из самой важной и святой станет ничтожной, никчемной и бесполезной. Если наш ум и сердце не стремятся к конечному моменту встречи с Богом живым для вечной жизни в Нем и с Ним, тогда наша жизнь становится будничной: мы портим свое настроение и спорим из-за пустяков, забывая великое. Но если в нас преобладает это стремление, то маленькие споры из-за мелочей не будут иметь такого сильного влияния на нашу жизнь, как до настоящего времени мы еще иногда замечаем.

Перед тем, как оставить учеников и восходить к Отцу, Христос сказал: «Шедше убо научите все языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся, елико заповедах вам; и се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века. Аминь»²³. Вы видите, как думал, как мыслил Христос! Вот почему мне так дорога наша маленькая община: потому что у нас есть какое-то стремление к тому, чтобы охватить «все языки». Я благодарен Богу за то, что Он уже дал нам. И я хотел бы, чтобы все вы действительно удержали в вашем сознании дар от Бога нам за молитвы Силуана.

Потом апостол Павел продолжает: «...во Христе нет ни мужеского пола, ни женского»²⁴. В каком смысле нет? – В высшем смысле нет. В нашем стремлении к Богу пол – явление не первостепенное: это одна из трудностей, которую мы должны перешагнуть. И тогда мы живем нормальной жизнью. Однако, как нам показал опыт, этот «прогресс» недоступен мышлению очень многих и даже благочестивых людей. Их тенденция – учитывать всегда самое низшее: ce que est le plus bas. Конечно, все мы в опасности падать, но если Бог дает иное, то почему отказываться от этого? Возьмите пример: апостола Павла осуждали очень многие – он говорит, что «только нам не разрешено иметь женщину-помощницу, а другие апостолы имеют...»²⁵. Так и в суждениях о нашей обители²⁶: люди хотят низвести нас на низший уровень, в яму. Но когда человек забывает половой момент нашей жизни, помня только о принципе персоны, и возносится умом к Богу, тогда это есть дар Божий, а не какой-то поганый бессмысленный риск.

Как тогда те, кто мыслят еще по-плотски, могут молиться Божией Матери? Получается, что в отношении к Божией Матери есть еще этот человеческий элемент у многих. Но по существу – Она ведь есть высочайший образ Бога, который au-delà, за пределами всех этих мелких явлений. Почему не рискнуть нам, со слезами, со страхом, вступить на этот путь, чтобы понять величие Божией Матери? Тогда мы будем Ей молиться не как Notre Dame («Нашей Даме»), но как Существу, в высшей степени обоженному и подобному Богу.

Прежде, чем прийти сюда, я подумал попросить вас всех написать мне, какой вопрос перед вами стоит в данный момент, чтобы мне говорить о том, что реально, практически занимает нас. И вот я получил записку, большими французскими буквами: «Question. La relation entre l’homme et le monde matériel»²⁷.

Такой вопрос мог бы стать темой для доктората, и невозможно на него ответить за несколько минут. Когда я получил эту записку, мне вспомнился момент, когда я жил в келье в километре от монастыря, чтобы иметь возможность вести жизнь безмолвника. Однажды, когда я уходил в свой «исихастирион», старец Силуан спросил меня:

– Ну как?

Я отвечаю ему:

– Я молюсь, и мне кажется, что я забываю мир, но я чувствую тело свое.

Тогда Силуан говорит:

– А что такое тело наше, как не этот мир?

Подумайте: годами мы разделяем общую трапезу – все мы едим одну и ту же пищу, которая готовится для всех нас. И тело, хотя у каждого свое, но составлено оно из тех же элементов, как у других. И эта короткая беседа старца обнаруживает эту же мысль и также открывает нам огромную картину: тело наше, состоящее из тех же элементов, есть часть колоссального дерева – человечества. Значит, если мы не забываем нашего тела, это и есть «мир». И когда мы мыслим таким порядком, наша жизнь перестает быть банальной, и приходит сознание, о котором говорит Силуан, наш отец: молитва за все «тело», за всего Адама²⁸.

Скажу вам страшную вещь. Когда мы живем как христиане в этом мире, то мы убеждаемся, что мышление этого мира нигде не совпадает со Христом и ход нашего мышления никак не совпадает с мышлением этого мира. Недавно мы читали в житии Пахомия Великого, что когда та или иная эпидемия уносила много жизней монахов, то они считали это жатвой святых. А для других – это несчастье...

В начале войны, когда была уже угроза нашествия немцев и болгар в Грецию, вспомнилось какое-то пророчество о том, что придут враги и изобьют всех святогорцев-монахов. И какие реакции! Я был еще в монастыре. Все боялись этого времени. И мой духовник, архимандрит Кирик, говорит:

– О-о-о-о-о, с нами этого не будет! Это было с Пахомием, с другими монахами-отцами за их святую жизнь. А как мы живем, так можем быть уверены, что Господь этого нам не попустит!

Я вышел на пустыню, и вот один из карульцев говорит:

– А когда они придут меня резать, я скажу: дайте мне ваше оружие поцеловать прежде, чем оно убьет меня!

Был у меня монах, послушник одного замечательного подвижника Калиника. И мы разговаривали об этом предмете. Он и говорит:

– Вот что я думаю: если они придут, надо, чтоб они нас всех зарезали. Но только дома и книги оставили бы.

– Почему так? – спрашиваю я.

– Потому что, когда они увидят наши дома и книги, скажут: здесь были святые люди... Но, если останется хотя бы один из нас в живых, он научит всех их презирать: все эти книги, все это святое...

Или возьмем тот факт, что евреи в Иерусалиме не хотят иметь Гроб Христа и не терпят присутствие христиан. Как можно относиться к этому явлению? Можно отрезать себя от других и поставить себя в условия всей иудейской истории и всех евреев вообще – с горькими моментами гонений и презрений и теперешней их огромной силой и влиянием. Психологически мы, может быть, и поймем их. Но когда мы знаем, что Христос есть Бог, «Имже вся быша», тогда реакция наша другая. Она не есть односторонний подход. Где сознание тех евреев, которые делают зло, обладая в какой-то исторический момент реальной силой разрушать? Против кого они борются? Мы видим, что они во мраке. И если так, то гораздо больше оснований рыдать и плакать за евреев, чем за христиан, потому что евреи не познали Христа и до сих пор ведут себя по отношению к Нему, как будто бы это какой-то еврей, который смутил мир²⁹. Нет, это Бог, Который сотворил нас и все прочее: «Имже вся быша».

И защищать Христа у нас нет нужды, потому что, как Он сказал в Евангелии: «Дадеся Мне всякая власть на небеси и на земли»³⁰. За истекшие семьдесят лет гуманисты-коммунисты в сознании своей правды гнали Церковь и Христа. Но сломались в конце концов – они, а не Христос. Так будет со всяким народом, со всяким человеком, который пойдет на брань со Христом. Весь космос в Его руке, в Его власти: «Дадеся Мне всякая власть на небеси и на земли». Значит, когда нас гонят и убивают, то это как историческое явление можно жить трагически. Но, с другой стороны, Господь собрал, может быть, сорок миллионов мучеников из России за эти семьдесят лет. И если бы нам было дано это видение спасенных, то мы забыли бы все страдания, перенесенные за это время.

Первые три века дана была благодать страдать за Христа, за исповедание Его Божества. Еще мальчиком в школе я слушал священника, который говорил нам, маленьким детям, о мучениках первых веков. Это был молодой и прекрасный священник с академическим образованием. Слушая его, я подумал: как жалко, что теперь гонения против христиан стали невозможны и нельзя стать мучеником за Христа. И что же? – Прошло несколько лет, и вдруг начинается гонение, которому не было равного в истории: по жестокости, по безумию, по уверенности, что они гонят зло. Семьдесят лет – и потом рухнуло это. Вот, была дана возможность страдать и умирать за Христа. Во всех лагерях ГУЛАГа были прежде всего христиане.

В чем скандал между евреями и Христом? Они по ошибке ждали Мессию только для еврейского народа. И если этот Христос относится ко всем народам одинаково, Он не настоящий Мессия. А Христос пришел для всего мира. И первый Собор, который описан в Деяниях Апостолов³¹, говорит, как апостолы разорвали узкое восприятие «Христа как Мессии только для евреев».

Очень хорошо описан этот случай в Евангелии, когда апостолы шли в Кесарии и женщина кричала: «Помилуй меня, моя дочь больна»³². Христос тогда уходил из Иерусалима, где все богословы и книжники говорили апостолам: «Он не может быть Мессией, Он пришел для всех народов, но Писание говорит, что Мессия обетованный есть тот, кто придет только для евреев». И Господь боролся с этим искушением апостолов косвенно через эту женщину: «Я не пришел к самарянам, Я пришел только к погибшим чадам Израиля»³³. Но на самом деле Христос так не думал. В этой короткой истории запутано много – длительный спор о том, как понимать Мессию. И когда Он уже исцелил дочь ее, сказав женщине: «Велика твоя вера, будет тебе, как ты хочешь», тогда Он спросил: «А вы за кого принимаете Меня?» И Петр сказал: «Ты – Христос, Сын Бога живаго»³⁴. Страшно интересное и важное место Евангелия: только после того как апостолы исповедали Христа как Сына Бога живаго, Господь сказал: «ТЕПЕРЬ среди вас есть некоторые, которые увидят Царство, пришедшее в силе». И после этого Евангелие молчит: шесть дней они молча шли до Фавора. И уже на Фаворе, в нетварном Свете, они услышали голос Отца: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, послушайте Его»³⁵.

Когда наша жизнь основана на том, что Христос есть не какой-то пророк, а наш Творец и Бог, создавший нас по образу Своему и по подобию, тогда ясно, почему заповедал апостол Павел: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других. Ибо и в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе. Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной»³⁶.

У нас должны быть те же мысли, что мы видим и во Христе, Боге нашем, то есть мы должны мыслить так же, как Сам Бог. Если мы будем помнить, что через сохранение заповедей Он будет с нами неотлучно, то тогда наша жизнь примет совсем другой характер. Но если мы забудем об этом, то жизнь наша станет никчемной, бедной, никуда не годной.

Дай Бог нам всем никогда не потерять вдохновения следовать за Христом. Господь говорит: «Аз есмь Путь». Как Он страдал в этом мире, так и мы неизбежно должны страдать, если мы исполнены желания следовать за Ним. Нам невозможно избежать страданий, если мы хотим быть христианами. И тогда, может быть, мы поймем, Кто Сей – Христос, и увидим Свет Нетварный, и тогда вся наша жизнь станет преображенной... Да будет нам так. Когда мы сами будем жить этой жизнью, мы поможем другим спасаться.

Мы читали теперь Симеона Нового Богослова. Как проповедовать ТАКОГО Христа? Это невозможно... Надо, чтобы и вселенский Патриарх, и каждый епископ, и каждый монах носили в себе молитву за весь мир, как за самого себя. Впереди еще колоссальное расстояние, которое нам нужно пройти, чтобы произошла перемена всего сознания, когда человек, по образу Христа мыслящий, жил бы все человечество и даже Бога в самом себе. И тогда наша жизнь вовсе не будет глупой и бессмысленной, а исполненной всякого разума и вдохновения.

О смертной памяти. Смерть – плод греха. Христос «погасил» грех Адама. О подражании Христу и Его слову. Молитва и Литургия как вечная жизнь. «Если кто в Боге, тому нет нужды читать книги». Наше общение через молитву. О хранении совести по отношению к вещам

Когда, по Промыслу Божию, мне была дана смертная память, еще не понимая ничего, я жил это так: я умираю, перехожу в небытие. Что такое «небытие»? – Отсутствие всякой энергии жизни, отсутствие сознания. И тьма потерянного сознания пугала меня: если я действительно умираю, то что будет со всем, что я познал? А мне было дано жить в то время величественную картину космического бытия. И для меня, в пределах моей персоны, умирает весь мир, если есть смерть. Она была для меня событием чрезвычайной важности, через которое я воспринимал бытие мира: есть жизнь или есть только смерть, когда все – и Бог, и космос – только преходящие явления. Иначе говоря: как возможно, чтобы человек умер?

И Христос пришел к нам и показал, ЧТО есть человек в сознании нашего Бога Отца и Творца. Конечно, смерть не существует: Бог не создавал смерти. Однако Он сказал Адаму, что жизни кроме Него нет. «И если ты съешь от этого дерева познания добра и зла, от которого Я тебе говорю: не ешь, то ты умрешь, оторванный от Меня»³⁸. Для меня как христианина весь мир живет только потому, что Господь произнес известные слова: «Да будет свет», «Да будет твердь» и так далее³⁹. И весь мир есть не что иное, как результат Его воли, Его мышления. Из всего хода событий мы видим, что для создания бессмертного человека нужно, чтобы он прошел и негативный опыт. По смыслу Откровения и как говорит Василий Великий в своей Анафоре, «в соблюдении заповедей была наша вечная жизнь». И если мы нарушим заповедь, то мы теряем Бога и вечную жизнь.

Нам очень трудно понять ход творения человека: почему нужны такие болезни, такие страдания всей твари? Многие, конечно, мыслят, что лучше было бы не создавать такого мира, где все страдают и все умирает.

Но для нас этот вопрос стоит иначе. О грехопадении сказано, что «плод запрещенного древа показался Еве прекрасным на вид и приятным на вкус»⁴⁰. И вот это явление привело к смерти. А Господь, придя на землю спасти нас, умирает, чтобы погасить грех Адама. Один из самых замечательных тропарей, которые мы поем Постом: «Иже в шестый день же и час на Кресте пригвождей в раи дерзновенный Адамов грех». Чем замечателен этот тропарь? – Он говорит нам о том, в каком настроении и с какой мыслью шел Христос на Крест: страданием и смертью погасить услаждение, которое послужило причиной падения. Мы не понимаем, почему нужны страдания. Так много останется еще для нас неясным, но мы принимаем бытие, которое нам дано, как оно есть.

По-разному люди толкуют наше бывание-existence; но для нас, христиан, конечно, основание для всех решений – Сам Христос, и мы следуем по Его стопам. Великий апостол Павел оставил замечательное слово: «В вас должны быть те же чувствования и мысли, что во Христе»⁴¹.

Поэтому не соблазняйтесь, если я буду говорить о Христе как о первом «примере»⁴² для нас. Теперь, кончая мою жизнь, я хочу вам отдать мою жизнь в плане духа.

Господь говорит, что «небо и земля прейдут, слова же Мои не прейдут»⁴³. Слово не есть только простое содрогание атмосферы. Слово есть подлинная жизнь: Вечная Жизнь. И если мы говорим в перспективе Евангелия, то и наше слово не умирает. Слово есть Жизнь и Дух, и то, что оно выражает, пребудет с нами, даже когда мы оставим это тело.

Я немножко в страхе – быть понятым неверно. Говоря о Христе как примере для нас, я подразумеваю, что если мы мыслим так, как заповедал Господь, то мышление наше уже не есть наше человеческое, а мышление Самого Бога. Хотя я не могу сказать, как Христос, что «мое слово не прейдет», но если я говорю согласно Его слову, предложенному нам как путь ко спасению, то и я, как человек, могу сказать, что все видимое – и небо, и земля – прейдет, но те слова, которые мы имеем как нашу жизнь, не прейдут. Ибо то, что Господь называет Своим Словом, для меня есть Его дар. Всем нам, монахам, надевшим это одеяние черное, надо иметь сознание того, что мы должны ассимилировать и воспринять жизнь и мышление Самого Христа; стать с Ним, действительно, как дети с отцом и ученики с учителем, то есть способными жить жизнью Самого Бога. И когда мы войдем в Его жизнь полностью, то, конечно, это будет «обожение».

Критерием всего является Слово-Христос. Апостол Павел говорит, что все подвергнется испытанию огнем⁴⁴. И если наше слово верно, то оно не может сгореть, ибо речь идет о вечной жизни в Боге, а не о чем-нибудь другом. И если мы носим в себе это сознание, то мелочи жизни повседневной перестанут действовать на нас убийственно. Когда мы молимся Богу и молитва наша переходит известную грань, становясь действительным погружением в Бога, тогда мы соединяемся с Богом в самой жизни нашей. Так, молитва наша есть единственный путь для соединения с Богом – путь самого бытия. Говоря слова: «Отче наш», надо помнить, что мы обращаемся к ОТЦУ: Самому Отцу Иисуса Христа. И если мы полностью живем слова «Отче наш», то эта молитва содрогает все наше бытие. Так, те молитвы, которые мы произносим в храмах за Литургией, – есть вечная жизнь, которую принес нам Господь.

И тогда наши отношения ко всему происходящему будут исполнены серьезного сознания важности каждого человека, важности каждого жеста, важности всякого общения с другим человеком! Весь процесс нашей жизни, и особенно в трудные минуты, есть процесс творения Богом подобных Ему богов. В моем слове «О духовничестве» я сказал, что «духовник – соучастник с Богом Отцом и Богом Сыном и Богом Духом Святым в создании вечных богов». Это слово должно быть нами воспринято как нормальное, а не как нечто гордое.

Господь говорит апостолам: «Если вы будете едино в любви, тогда все познают, что вы Мои, то есть Христовы, ученики»⁴⁵. Читая Евангелие, пожалуйста, помните эти слова Христа, и сделайте нашу жизнь такой, чтобы мы любили друг друга, чтобы наша жизнь была единая жизнь. Старайтесь применять их ко всякому случаю нашего общения. Тогда придет спасение ко всем вам, и тогда вы станете способными помогать и другим, неся им слово о спасении. Но начинать надо с того, чтобы самим жить заповедь Божию с великим трудом: в постах и молитвах, в скорбях и болезнях.

Все мы должны воспринять полноту откровения о Боге и о человеке. Сейчас нам кажется, что мы безмерно далеки от этого. Но, может быть, это кажется нам, а для Самого Христа нетрудно прийти и говорить с нами, как Он говорил с Лукой и Клеопой по дороге в Эммаус⁴⁶.

Есть странные слова у Отцов: «Если кто в Боге, тому нет нужды читать книги», ибо жизнь воспринимается непосредственно от Бога, без книг, как подлинная реальность. Нам дан такой пример в нашем духовном отце Силуане. Прежде, чем он стал читать книги, ему явился Господь. И Силуан жил уже, подобно Господу, все человечество как нечто связанное с ним самим.

Два или три дня тому назад мы стояли с отцами около дерева у Ambergate, и я сказал им: «Посмотрите, огромное дерево! И каждый лист напоен силой, и все дерево здорово». Человечество подобно дереву: если я лист на этом дереве, листы которого полны жизни, – то и я полон жизни. Но теперь дерево это больное. И в его болезни для нас, христиан, нормально молиться так, как Сам Господь молился за весь мир, – с таким чувством, что это моя жизнь. И тогда космическая жизнь проходит через меня в своем массивном потоке. Ибо это сознание, что мы – неотделимая часть человечества, свойственно христианину.

Я чувствую себя перед лицом этого бытия, которое раскрывает для нас Господь, как перед явлением чрезмерно великим, о котором не знаешь, как говорить, каким словом. Но я хотел бы передать вам этот «огонь». Не тот огонь, который пожигает во аде, а огонь, о котором говорит Христос: «Я пришел, чтобы свести огонь на землю, и как хочу, чтобы он возгорелся в сердцах людей»⁴⁷.

В поучении о трех образах молитвы Симеона Нового Богослова есть очень важные слова о том, что молящийся, по заповеди Христа, должен хранить совесть свою перед Богом, перед братом – ближним своим – и даже по отношению к вещам⁴⁸. Вы читали у Силуана: «Листок на дереве, и ты его сорвал без нужды?» Для него оторвать листок от ветки значило лишить его жизни: даже жизнь листка для него была болезненна. Это совсем не сентиментальность, а совершенно другое восприятие всего бытия: и Божественного, и человеческого, когда мы храним совесть даже по отношению к вещам. Да и просто по человеческой логике что такое все эти вещи? Господь так устроил: животный мир живет только тем, что производит природа, а человек должен все себе вырабатывать сам. В этом его отличие. И какую бы «вещь» мы ни взяли – все это труд человека. И, осознавая сие, мы будем очень внимательны ко всякому предмету: зря не разобьем. Сам Господь, Который благословил пять хлебов и пять тысяч насытивший, после сказал: «Соберите все, чтобы ничто не пропало»⁴⁹. (Некоторые толкователи этого места говорят, что Его хотели сделать царем для войны: «Раз Он такой, что может накормить столько людей, надо Его сделать царем, чтобы сражаться с Римом»; потому что одним из важнейших предметов заботы об армии было: как накормить солдат. А здесь пожалуйте – одним словом пять тысяч накормлено! А Он убежал от них и от учеников своих молиться наедине).

Мое слово на сегодня кончается. Мой долг исполнен. И молитесь за меня, чтобы Бог дал мне слово, отвечая на желание кого бы то ни было из вас. Тогда и моя молитва за вас будет иметь силу. Так все мы станем единая «вода живая»⁵⁰. О жизни в Боге можно говорить без конца, но можно говорить и молча, без слов. И я хотел бы, чтобы после моей смерти действительно это было бы вашей жизнью. Но, чтобы достигнуть этого, каждый из вас должен молиться за всех членов нашего братства. И так мы будем строить единую жизнь.

Выбор жизни – монашество как Литургия. Монашество – вера в жизнь, а не в смерть. Молитва о больном, как он «жил Бога». Об опытном богопознании. Монашество как память о Боге и жизнь в Нем. Перед лицом смерти. Жизнь в монашестве – служение Литургии. О жизни вместе. О преступлении Адама. Человек – не компьютер. Ассимиляция новых людей (о пчелах)

Сверх ожиданий я снова имею радость общения с вами. Эти дни я был, действительно, – «никуда». А сегодня Бог дал мне силы. И много произошло событий в нашей жизни за эти дни: к нам пришла новая сестра. Мы ее знаем уже несколько лет, и нам было трудно принять ее, потому что у нас нет места, как нет и помещения для приема гостей. И вот вчера я говорю ей: «Теперь все проблемы жизненные решены». Какие проблемы у молодых людей? Во-первых, род жизни – брак или безбрачие; потом – профессия; и третье, самое главное, но в наше время забытое многими, – духовный вопрос: как жить духовно. Я сказал новой сестре: «Теперь все эти проблемы отпадают». Это не значит, что работать надо меньше, нет – работы больше, чтобы заработать эту привилегию, но это уже совсем другая установка сердца и ума. Всей нашей жизни дает свою окраску то, что мы избрали как нечто самое главное для нас. Если человек коммерсант, банкир или фабрикант, все, что он ни делает, он все время фабрикант-бизнесмен. Есть люди ученые, артисты: все, что они ни делают, это наука или искусство. Так и в монастыре. Если мы отказались от всего прочего и сделали главным предметом – Бога и жизнь с Ним, то всякое дело, которое мы делаем: готовим ли мы на кухне, стрижем траву, печатаем книги, делаем иконы, принимаем гостей, – входит уже в Божественную Литургию, Литургию как центр нашей жизни. И ничего другого у нас нет.

Вопрос избрания жизни, конечно, один из самых великих. Как мы себя определим в жизни, какую цель мы поставим перед собою – зависит от нашего самосознания. Избрать монашество христианское – я подчеркиваю, христианское – это значит: принять антропологию евангельскую.

Пред кем бы то ни было из нас стоит вопрос: где границы человеческих возможностей? И если мы избираем христианское монашество, это значит, что мы верим не в смерть, а в жизнь: мы верим, что человек умереть не может. И в этом смысле монашество – подлинное монашество, – конечно, есть наивысшая форма жизни. Это совсем не какой-то спектакль, театральное величие, нет! – Все очень просто и смиренно. И так жизнь проходит непонятным для людей образом.

Если говорить о значении школы, то цель того или иного учебного или научного учреждения в некоторых случаях маленькая – просто научить читать и писать, в других – дать среднее образование, в третьих – высшее и, наконец, изучается высшая академическая наука и так далее. Так и здесь: все зависит от того, на каком уровне мы построим нашу жизнь.

Вы все, мои братья и сестры, знаете некоего N., который страдал прогрессивным параличом. У него есть жена и двое дочерей. Он был неизлечимо болен. Пришел сюда, и мы молились над ним: он сидел в кресле. И после молитвы я ему говорю: «Мы – не чудотворцы, мы простые грешные люди, но мы все-таки молились Богу о Его милосердии к Вам». И вдруг он с блестящими от счастья глазами говорит: «Но я жил Бога за время молитвы, и это для меня важнее всякого исцеления». Меня поразило, что внешняя обстановка была очень тихой. Что именно пережил этот человек? Он был с высшим образованием и достаточно богатый материально, чтобы жить в условиях интеллектуального комфорта... Как огромное большинство образованных людей, он был безразличным к вере, к Церкви. И его жена была настроена скорее против Церкви. Что меня тронуло: не было никакого движения – ничего, что бы заставило его сказать: «Но я жил Бога!».

Если по нашей вере есть вечный и предвечный Ум, Который сотворил все, то каким путем человек узнает, что сей Творец всего прикоснулся к нему? Если существует возможность для человека узнать прикосновение этого вечного Духа, то, значит, в человеке наличествует способность к познанию не только материального мира или космического бытия, нас окружающего, но даже и большего... И когда интуиция Бога начинает прикасаться чаще и чаще к человеку, то он меняется во всех своих проявлениях, в оценках – во всем. Как и этот человек, который сказал: «Но я жил Бога!» и который был обречен на смерть: он после этой молитвы шел на смерть спокойно и с радостью, и вся семья его переменила свою жизнь.

Каждый строит свою жизнь по тому видению, которое ему дано. Есть так называемый «научный опыт», «опытная наука», но есть «наука» и в монашестве. По опыту прикосновений Божиих меняется все восприятие. И то, что раньше привлекало и было великим в нашем сознании как житейская потребность, вдруг становится ничтожным.

Господь все знает, ибо Он сотворил мир. Он сказал: «Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем»⁵². Никакая логика человеческая, никакая философия или наука не могут нам доказать ни того, что есть Бог, ни того, что Его нет; ни решить проблемы, действительно живет ли человек после того, как он покидает мертвое тело, или нет.

Человек, который никогда не испытал Бога, может обладать большими познаниями земной науки. И когда он видит верующего человека, говорит: «Он сумасшедший». И верующий человек, который пережил Бога, на неверующего смотрит с большим состраданием: «Он не знает самого главного!». Симеон Новый Богослов пишет об опыте Бога, после которого все коренным образом меняется. И уже нельзя объяснить, как, но жизнь переменилась. И обычная аристотелевская логика уже оставляется, потому что люди переходят в сферу иных измерений.

И, значит, к чему все сводится в монашестве? – К тому, как организовать свою жизнь, чтобы все обстоятельства, всякая работа и т. д. не мешали помнить Бога.

Но где Он – Бог? Какой Он? Вот для нас – особое благословение, что Он явился среди нас и жил с нами⁵³. И Он есть основа для наших решений. Решение о том, есть ли Бог или нет и какой Бог, – это Христос. И мы называемся христианами, потому что следуем Ему. Религия наша совсем не есть результат нашей философии или вывод нашего рассудка. Нет! – Это явление Бога человеку, как в этом случае с больным, который сказал: «Но я жил Бога, и это важнее всякого исцеления». Почему важнее? Потому что в болезни своей он переживал ужасное состояние постепенного притупления всех его способностей: он терял память, зрение, возможность движения и так далее. Все было отнято, во всем он был ограничен и не мог жить уже сам собою, и за ним надо было ухаживать.... Но вот он вдруг ощутил, что он уже не умирает, и в этом было действие молитвы.

С больными людьми молитва действеннее не потому, что у них больная психология, а потому, что перед ними остро стоит вопрос: «Вот ты теперь будешь умирать!», подобный тому, который поставил Пушкин: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? И какой судьбою странной ты на казнь осуждена...». Поэт удивлялся: как может умереть то, что он переживал в часы вдохновения?! «И какой судьбою странной ты на казнь осуждена...». – Это первое сомнение в том, что человек умирает.

Возьмем такой пример, уже совсем-совсем «ощутимый для рук наших», – со старцем Силуаном. Сколько людей мы видели уже, которые исцелились или у которых разрешилось недоумение или проблема жизненная по молитве к нему! И что удивительнее всего – это происходит моментально! Как будто бы он сам присутствует там, где решается вопрос. И это было не только с православными, но и с инославными, которые приняли Православие из-за этого явления: вдруг сердце переживает присутствие духа любви сего святого человека! И все в жизни меняется! И это опыт, который столетиями повторяется.

И так мы строим всю нашу жизнь. Мы живем, полагая в основу нашего мировидения Откровение Бога, которое дано через Библию. Когда мы начинаем что-то понимать о нашем бессмертном духе, как он живет вечность, то иначе воспринимаем слова Священного Писания: «В тот день, когда ты съешь этот плод, ты умрешь смертию»⁵⁴. В Литургии Василия Великого сказано, что в сохранении заповеди Адаму было дано обетование вечной жизни. Но Адам совершил преступление против любви Божией... А в чем состояло преступление? В том, что Адам поставил Бога на второе место. И то, что Бог рекомендовал ему не делать, – он сделал. И был удовлетворен этим: «Это было прекрасно на вид и вкусно»⁵⁵. И после падения все наследники Адама понесли уже не то изначальное, каким был создан Адам, а жили с этим ядом преступления против любви Отчей. Так все мы умираем смертию как наследники Адама, ибо корень у человечества – один. О нем сказано в Священном Писании, где Троичный Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию». И этот «образ и подобие» умирает от нашего невнимания и неверия, доколе огонь веры не загорится в сердце без какого-либо предварительного логического рассуждения. И так мы начинаем: сначала – по вере, потом опыт превращается в надежду, когда последствия молитвы вдруг становятся явными, и третья степень – когда человек живет любовь и уже не умирает. И это – победа над грехом.

Мы еще будем говорить, как это созидается. Об этом можно говорить веками, и можно говорить молчанием. Почему молчанием? Потому что всякое слово наше не достигает той цели, которую мы ставим перед собою. Передать весь наш опыт и сознание через слово – это не достигается скоро. Ибо Божественная жизнь невозможна, если человек построен, как компьютер, то есть, иначе говоря, «детерминированный». Отличие наше от компьютера в том, что мы не детерминированы. И эту свободу дает нам пережить опыт Бога. Люди рождаются для вечности, сохраняя свою человечность и сознание своей личности не как результат какого-то процесса, уже другим лицом построенного. С человеком не так, как с компьютером: какую конструкцию даст ему строитель, так он и работает. У человека свой разум и свои импульсы; он может отказаться, капризничать, а может согласиться и жить в любви.

Наш монастырь сейчас переживает очень важный период: надо ассимилировать новых людей... Я видел, как отец N. употребляет особый трюк с пчелами. Если соединить два разных улья, то там будет война между пчелами. Чтобы отвратить эту войну, он их окуривает дымом, так что все они пахнут одинаково и начинают жить вместе. И когда приходят новые братья или сестры, то мы вспоминаем этот метод отца N.: чтобы было согласие в основной идее.

У нас трюк есть и с гостями. Посетителям приятно, что они входят в нашу жизнь, в нутро ее. Но это привилегия, за которую мы должны дорого платить. Надо все делать нам самим. У нас нет ни помещений, ни гостиницы. И теперь, когда надо сделать все дела, как быть с гостями: ведь они приезжают издалека, и каждый хочет, чтобы его путешествие было не зря. К нам приезжают из Канады, из Америки, из Европы, из Греции, из Новой Зеландии, из Австралии. И даже сибиряки! (Так раньше все боялись этого имени «Сибирь». Теперь это стало почетным местом. Новосибирск – это все равно что Оксфорд). Мы принимаем гостей, действительно, с любовью, но потом – идем все вместе работать. И раньше, когда мы приехали сюда, было много времени на личный контакт, а теперь, когда так много приезжает людей, мы потеряли этот комфорт для личных бесед... И так мы живем, покамест не кусаемся.

О достигнутой полноте и безначальном начале. О путях духовного обучения. О послушании. О бесстрастии. О любви божественной. Признак достижения Бога – расширение бытия. Образ Бога – многоипостасное единство. Послушание приводит к «АЗ ЕСМЬ». О хранении заповедей. Энергия воскресения – в нашей вере: о «чаянии» и «от-чаянии». О «haute tension» и «relaxation»⁵⁷

Хотя я беден теперь и нет у меня энергии, но все-таки я радуюсь каждой встрече с вами. Я вижу много лиц, которые не являются членами монастыря официально, но связаны с нами Духом во единую семью. И когда мне нужно говорить, то я нахожусь в странном положении. На Тайной Вечере Господь сказал ученикам: «Вы уже не рабы Мои, но друзья. И Я сказал вам все, что слышал от Отца Моего»⁵⁸. Так, мне кажется, что я сказал вам все – и писанным, и устным словом, что я слышал от отца моего блаженного Силуана. Но Господь в ту же самую ночь говорит: «Еще многое должен Я вам сказать, но вы не в силах нести сейчас». Получается сочетание достигнутой полноты и, вместе с тем, еще безначального начала! Когда человеку дана молитва к Богу и он плачет всем своим существом, нуждаясь в единении с Богом, то, конечно, Бог – с ним. Но человек может узнать, что с ним Бог, а может и не узнать, живя только свое горе. Так и в нашей жизни здесь: мы можем узнать, что Бог с нами, и в этом смысле уже быть совсем в иной сфере бытия. И теперь от вас, которые составляют монастырь, зависит сделать его местом живого присутствия Бога.

В школах мира сего веками создавалась система постепенного обучения детей, вплоть до последних степеней, когда человек вводится в мировое мышление целиком и принимает уже участие деятельное. Но у нас совсем другой порядок. Помните, я говорил вам об особенном характере монастыря как школы, где люди учатся достигать Бога молитвой?

Вот Силуан – странное, необъяснимое явление: вдруг на мгновение увидел Христа в Его силе извечного Божества! Прежде, чем что-либо пройти, он уже был возведен до последних доступных человеку на земле степеней. Так может быть с каждым из нас. Но может быть и иначе, подобно тому, как обучают Отцы: они постепенно сообщают людям о Боге. Однако Бог не следует этой системе. Он вдруг кому-то открывается целиком, и потом сей человек страдает без конца в этом мире, потому что познал иную сферу бытия – бытия подлинного, несокрушимого. Так, душа моя жаждет говорить вам об этом несокрушимом бытии, и от вас зависит: воспринять или не воспринимать. Но иногда это и не зависит от человека. Так, когда мы оказываемся лицом к Лицу Самого Бога, мы ни о чем не можем спросить: у нас нет никакого вопроса.

В прошлый раз я старался говорить с вами и потом сказал: «Ну, спросите меня о чем-нибудь, чтобы я знал, о чем говорить». И никто меня не спросил. И Господь сказал: «Когда увидите Меня, то вы ни о чем не спросите»⁵⁹. Всякое общение в духе есть уже молитва. Мы на богослужениях читаем веками, из века в век одни и те же тексты.

Но вот, готовясь теперь ко встрече с вами, я спросил одного из самых младших братьев: «А ты что хочешь, чтобы я говорил? О чем говорить?». И он без всяких колебаний сказал: «О послушании!». Что лежит за этим жестом – «о послушании»? – У него мысль такая: рожденный в условиях падения, он имеет кровь, в которой течет грех. И ему хочется изменить и кровь, и дух, который владеет им по рождении – «Во гресех роди мя мати моя», чтобы быть έτεροκίνητος (по-русски – «инодвижный») и чтобы в жилах потекла кровь Христа, а не кровь падшего Адама.

Когда мы умом идем к Абсолютному Существу – Богу, то этот путь кажется нам бесконечно длинным. В прошлый раз я сравнил это с Полярной звездою: на каком расстоянии она находится от нас! Сколько веков скорости света! Как мы можем достигнуть сие далекое от нас светило?! И вдруг мы обнаруживаем, что этот невероятно великий путь может быть сокращен. И Господь может встать рядом с нами и сказать: «О, бестолковые и медленные сердцем понять и веровать!»⁶⁰.

Мы все время живем в этом контрасте: или попадаем в сферу недвижной вечности, или выпадаем из нее в тревоги этой жизни. Но все время мы, конечно, связаны с Ним: и молитвой, и верой, и умом, и телом. И вот, когда этот брат спросил «о послушании», то ясно, что в его уме стоял вопрос: «Как я могу совлечься своей воли, которая течет в крови моей?». Эта возможность дается в монастыре, но не в миру. Потому что в монастыре собраны люди, которые живут Богом: одни – больший срок, другие – меньший, а иные только приходят. И поручается монастырь человеку, который имеет общее видение нашего духовного бытия, так что мы можем довериться ему: как он скажет. Мы выполняем волю не нашу, а волю другого человека. Это унизительное положение для культуры века сего – быть «инодвижным», то есть не владеть самим собою и не строить свою жизнь, «как я хочу», но как-то пассивно отдаться в руки другого. И путь получается страшно долгий: посты, молитвы – десять, двадцать, сорок лет, кому как дано. Иногда после сорока лет человек еще даже не понимает, что есть бесстрастие, что значит быть очищенным от греха. Мне Бог дал особое благословение – по кончине моего отца Силуана я, по его совету, ушел в пустыню. Позднее я был приглашен быть духовником в Монастыре святого Павла, где я встречал людей, которые были в состоянии бесстрастия и совершенно не понимали своего состояния. Оно казалось им совершенно естественным. А бесстрастие достигается исключительно по дару Божию и совсем не так часто: это простое состояние человека, который ничего особенного не видит, но свободен от греховных движений и способен воспринять поток любви Божией.

Когда мы говорим о любви Божией, то под словом «любовь» надо разуметь нечто совершенно особое: не то, что подразумевают, говоря о любви в этом мире. Духовная любовь выражается в том, что всем существом мы бываем соединены с возлюбленным Богом. И это единение совсем иного порядка, чем то, что знает земля. Трудность наша в том, что сейчас, в наши дни, культура падения стала основой всей жизни. А нам приходится избирать обратный путь. Однако мы живем в этом мире и у «них» власть мира сего. Из опыта выходит, что совсем не просто перейти от методов этого мира к методам христианства. Оно, христианство, кажется противоречивым, но по существу там нет противоречия. Но есть и другие, внешние признаки того, достигли мы Бога или еще далеки от Него. Если следовать евангельскому слову, то совершенство переживается как любовь ко всему миру без различия, кто враг и кто не враг. Возьмем сознание, скажем, молодых людей – жениха и невесты: каждый из них мыслит себя уже в единстве двух. От этого единства в любви рождаются дети. И получается, что, говоря о себе, они живут себя как два или три человека, с ребенком. Больше того – семья растет, расширяется круг их восприятия, и они могут уже жить не только себя двоих, но включая детей, друзей и других родных. Так постепенно расширяется кругозор человека. И когда он говорит «Я», то в это «Я» включены все возлюбленные его. Так, если нами владеет дух Христа, то, говоря «Я», мы не можем отличить нашего «Я» от сознания Все-человека.

Во Христе жизнь становится расширенным бытием, безграничным. И когда мы имеем заповедь «люби ближнего своего, как самого себя», то слова «как самого себя» надо воспринимать так, что весь человек, весь Адам есть мое бытие. И это характерно для жизни христианской.

«Весь человек» упоминается в Писании: «И рече Бог: создадим человека по образу нашему и по подобию». Не сказано «сотворим людей», а «сотворим человека». И в этом проявляется именно то сознание, о котором Господь говорит: возлюби ближнего своего, как самого себя. Подготовка к этому пониманию была долгою. В Ветхом Завете заповедь любви имела границы: люби еврея, как самого себя, и ненавидь врагов своих. Это нужно было в борьбе за их физическое существование. Но Христос всем заповедям придал измерения безграничные. И так нам нужно постепенно входить в эту жизнь по мере того, как дается нам молитва: когда вы молитесь у себя, молитесь за всех и каждого! И добавляйте: «И за молитвы его, или за молитвы их, помилуй меня». Так постепенно будет расширяться наше сознание. И это тоже связано с вопросом о послушании...

Некто сказал: «Хорошо, послушание к игумену!» Нет, не только к игумену! В нашей организации, конечно, единство воли выражает прежде всего игумен. Но наше attitude⁶¹ таково, чтобы по отношению к каждому человеку мы были готовы исполнить его волю, а не нашу. И тогда постепенно расширяется наше сознание, и вдруг может прийти действительно неожиданно для самих нас плач за всего Адама. Так послушание монастырское начинается с мелочей, с самой скромной работы, но кончается сознанием «АЗ ЕСМЬ».

Так из простых маленьких актов послушания строится наше отношение: «Я не хочу иметь волю моей падшей крови, а хочу, чтобы в жилах моих потекла жизнь Самого Бога». Если Бог создал нас по образу Своему для жизни, подобной Ему, то, согласно с этим откровением, это и является нашей целью. И день и ночь нас обдержит сила Божиего влечения. Это может происходить таким порядком, что человек не понимает сам, где он и что он.

Нам сказано: «Храните заповеди!». Но как? – Мы не способны сохранить заповедь Божию: это приходит постепенно к нам (хотя может прийти и внезапно). Начиная отрезать движения своей воли ради исполнения иной воли, человек придет к тому, что он будет готов потом перед Богом – сохранить Его заповеди. Мы должны удержать эту установку с горячностью и вдохновением: тогда получатся плоды нашей жизни во Христе, и образ нашего мышления совершенно переменится. Мышление падшего мира не воспринимает безначальное. Это выходит из его логики совершенно. Мы сами рождаемся как тварные существа, в известный момент, и мы не способны к безначальному. Но приходит это сознание, когда, следуя Слову-Христу, и человек говорит: «Ныне, Христе, в Тебе и Тобою аз есмь».

Так из самых малых вещей мы можем вдруг превратить и сделать нашу жизнь исполненною присутствия Бога безначального.

Читая Символ веры, помните последние слова его: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века!». – Так надо жить: «Я ожидаю». Ибо энергия воскресения – в нашей вере. Это момент страшно важный. Мне пришлось встречаться с людьми, которые говорят: «Я вовсе не хочу вечной жизни, я вовсе не хочу никакого вашего обожения». Не понимая значения своих слов, они сами осуждают себя на вечное разлучение с Богом. Потому что в словах «чаю воскресения мертвых» заключена энергия воскресения. Но, конечно, «воскресения» не такого, как некоторые ожидали, что воскресший Христос вернется в той же плоти и будет продолжать свое дело. Нет! – «Воскресения»: уже в иной форме бытия. Ибо жить во плоти не является нашей конечной целью, которая есть процесс создания богов, то есть вечных друзей Бога Отца нашего. И так, от-чаяние есть потеря того сознания, что Бог хочет даровать нам свою извечную жизнь. Мир живет в отчаянии. Люди сами себя осудили на смерть.

Есть два рода аскетических настроений. Один из них выражается в медитации и как бы relaxation⁶² для того, чтобы интеллект наш пошел в мир чистой мысли. Но путь Христа – другой. Из этих двух путей – relaxation и напряжение – напряжение есть наш путь. В нашем монашеском бытии мы обучаемся не тому, чтобы быть в состоянии relaxation и созерцать умом, нет, мы напряжены все время, как струна, до последнего напряжения. И старайтесь удержать эту струну всегда натянутой. В молитве нашей, когда мы стоим в храме, наши мышцы напряжены и внимание наше там. И наша молитва не есть покой бесстрастной мысли, идущей за пределы всех страданий земли. Нет, мы живем страдания всего Адама. И это есть наша жизнь. Извне монашеская жизнь – спокойная. Но я могу сравнить это с линией высокого напряжения: идет по этой линии энергия, которая движет поезда, заводы, согревает дома, но птичка может сесть на этот провод. Так и христианин – это есть такой «провод, на который может сесть птичка» без всякого вреда. И вместе с тем это такая энергия, которая может, действительно, взорвать весь мир. Так, внешне в нашей жизни ничего особенного нет, но внутри, через готовность к послушанию, мы постоянно находимся в напряжении: как пребыть неподвижным в вечной мысли Бога о человеке. И это важно. Это и есть школа монашеская: через малый подвиг послушания человек переходит в безначальное бытие Бога нашего, о чем нельзя говорить логически.

Так, сохраните это положение: снаружи ничего не видно, а внутри – напряжение. И тогда мы улучим вход в вечное царство Христа.

Мы – спутники Христа в Его следовании на голгофское распятие за всего Адама. Мгновенным было восприятие Христа прп. Силуаном и прп. Серафимом, но наш путь – постепенный. О покаянии и расширенном видении своего греха как Адамова. О наслаждении быть послушником в монастыре. О двуедином пути радости о Боге и страданий Христовых. О напряжении в церковной молитве (no relaxation). Вдохновение зависит и от Бога, и от нас самих. О пути к подобию-обожению

Как и в прошлые беседы, сегодня мое слово обращено к тем молодым братьям и сестрам, которых дал нам Бог. Моей целью является помочь им понять, почему они здесь и какая цель конечная стоит перед всеми нами. Тогда – далека ли цель или близка – они, наши драгоценные братья и сестры, будут уже шествовать по этому пути с глубоким сознанием самой его сущности.

Мое слово сегодня к вам, дорогие братья и сестры, будет изложено в беспорядке, потому что говорить мы будем и о «начале», и о «конце». Перед нами стоит БЕСКОНЕЧНО ВЕЛИКИЙ Бог, Которому мы хотим служить, но в нас самих живет нечто, математически говоря, БЕСКОНЕЧНО МАЛОЕ: наше эгоистичное сознание. Если наш ум будет двигаться от абсолютного и положительного бытия к той форме существования, которая нам дана и которую мы носим в себе, то, правда, дистанция кажется настолько колоссальной, что, по-славянски говоря, «изумеваем» мы.

Но в чем контраст и почему трудно мне говорить об этом? – Потому что то, что для нас кажется совершенно недоступным, для Бога легко и возможно. Когда в Евангелии апостолы говорят: «Если так, то кто может спастись?», то есть если заповеди Христа превосходят наше сознание и силы, то Господь отвечает: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно»⁶⁴.

Я повторяюсь, но повторения необходимы, поскольку их плодом будет познание. Вот хочу снова указать вам пример Господа, Который восходил на Голгофу, чтобы спасти всего Адама⁶⁵. Измерения сознания Христа открываются нам понемногу в Церкви, являя нам истинные измерения и Его акта: смерть Его обняла всю тварь, всего Адама. И как далеко до этого нашему сознанию! Мы живем маленькое братство. И нам надо еще так много и усердно молиться – с плачем и с болью в сердце, чтобы Бог дал нам понять, что это наша семья, что мы спутники в нашем подвиге последовать стопам Христа. Если мы даже этого маленького круга людей не носим еще в своем сознании, то как возможно, чтобы мы жили всего Адама, в веках и пространствах? Явно, что «человекам это невозможно», как сказал Господь.

Но, вот, все вы знаете наших современников – Серафима Саровского и Силуана Афонского. И Серафим Саровский, и Силуан были приблизительно в возрасте двадцати восьми лет, когда они увидели Христа. И самый близкий к нам, конечно, Силуан. Он стал молиться за всего Адама, с великим плачем, большим, чем за самого себя. Как на кресте «ВО ЕДИНОМ ЧАСЕ разбойника раеви сподобил еси», так и с Серафимом и Силуаном: это был лишь один момент, когда явился им Христос. И за этот момент Господь передал им Свое состояние и измерение Своего сознания. Для Силуана уже не существовал Адам первых библейских страниц как какая-то «идея», «легенда» или совершенно безумная поэтическая фантазия. Нет! – Это было реальное состояние, при котором весь Адам живется внутри человека. Итак, путь для нас, с одной стороны, невозможно далекий, а с другой – такой короткий: в один момент Христос достигает нас.

И когда мы движемся между этими двумя полюсами – бесконечно великим Богом и бесконечно малым нашим эгоистическим состоянием после падения Адама, то как сочетать это, как говорить об этом? Вековой опыт Церкви показал, что такие случаи, как с Серафимом и с Силуаном, совсем редки в истории Церкви. Быть может, потому, что нет пути аскетического более болезненного, чем путь тех, которые в самом начале узрели Христа. Всякий из нас, едва начинает жить во Христе, уже страдает от несогласия и конфликта между сознанием Христа и сознанием мирового нашего существования. Христианину негде приклонить главу⁶⁶. Но жить это состояние не всем дано в одинаковой мере. Поскольку духовной базой нашего существования здесь являются пример, молитвы и писания нашего возлюбленного отца Силуана, мы носим в своем сознании идею, что для Бога все возможно в одно мгновение, но сами мы идем путем, который рекомендуют нам Отцы, то есть – постепенно, через ежедневный подвиг в молитве, усваивать сознание Христа, восходящего на Голгофу. Вы, конечно, уже знаете и веруете и живете сознанием, что Христос искупил всех нас и что каждый из нас, как бы он ни был мал и ничтожен, пребывает в Его сознании от века. Если мы носим это в себе, то ум наш, конечно, будет направлен к восхождению на Голгофу, и вся наша жизнь пойдет иным порядком. Содержание каждого момента будет, несомненно, большим, чем в нашей прежней жизни.

Некто из новопришедших спросил меня: «Как можно получить дух покаянной молитвы?». Из вопроса очевидно, что спросивший меня не пережил трагически никакого греховного момента, и это меня радует – значит, пришли к нам еще не пораженные до конца состоянием окружающего нас мира. Но это совсем не значит, что мы святы и нет у нас греха. Конечно, грех присутствует в нас во всем своем объеме, но сами видеть его мы в том состоянии, в котором пришли, не можем. И никто из людей не может знать решительно измерений греха каждого из нас пред Богом. Об этом знает только Сам Бог. Так, Господь говорил Своим современникам: «Если вы не уверуете, что это Я, Кто открылся Моисею на Синае, то умрете во своих грехах»⁶⁷. Конечно, без Христа, без Духа Святого мы не можем видеть греха. По существу говоря, мы должны круглый год читать молитву преподобного Ефрема Сирина: «Дух же целомудрия, смиренномудрия, любве, терпения, покаяния, умиления, послушания даждь мне. ДАРУЙ МНЕ ЗРЕТИ МОИ ГРЕХИ...». И это надо носить в своем сознании на каждый день: тихонько, без всяких жестов, никому извне непонятно. И тогда постепенно получится картина, что грех Адамов есть грех всех нас. И тогда рождается в нас молитва покаянная – за себя и затем, до конца – за все человечество. Переродить нашу падшую природу и сделать ее сплошь освященною словом Христа и деланием-жизнью по заповедям Его есть задача, которая нормально требует исторически многих лет. И так в монастырях мы начинаем наше шествие ко Христову сознанию, расширенному до космических и сверхкосмических измерений.

Мы начинаем маленькими актами послушания, отказываясь от маленькой индивидуальной воли нашего падшего тела, сознания, психики нашей. Таким путем мы можем жить, наслаждаясь тем, что Бог дал нам форму монашеской жизни. Почему я говорю вам: «наслаждаясь»? – Простите меня, но мне Бог дал это наслаждение в начале моей монашеской жизни. Я с благоговением мыслил и в молитвах моих поминал игумена и тех, кто с ним сотрудничал, – все они заботились о жизни всего монастыря, но мой ум был совершенно свободен от житейских забот: их забота дала мне возможность быть беззаботным в плане земли. В моей статье «Об основах православного подвижничества» я говорю о том, что чрез послушание нам может быть дана чистая молитва, которую едва ли достигают самые большие философы и даже богословы⁶⁸. Быть в этом состоянии чистого ума, который стоит непрестанно пред лицом Абсолютного Бога, – вот в чем есть действительно «пришедшее в силе Царство Небесное»⁶⁹.

Быть послушником – это дар свыше, который мы должны усвоить. Каждый из нас должен думать, что он совершает грех, если на просьбу или нужду брата отвечает отталкиванием. Пусть самая первая реакция будет следствием нашего постоянного состояния готовности предпочесть волю брата нашего, а не свою. Таким путем мы придем к тому, чтобы вырваться из узких рамок эгоистического состояния падения нашего. И подвиг этот для многих может быть тяжел.

Новоначальные, прошедшие высшие школы и университеты, все вы являетесь жертвой воспитания в этом мире, и отказаться вам от своих помышлений и воли, претерпевая истощание, может быть весьма трудным. Как говорит прп. Иоанн Лествичник, «послушник стоит одесную распятого Христа»⁷⁰. И когда мы заняты этим вопросом, тогда все наши движения – и ума, и сердца нашего – есть уже движения в иной сфере бытия. И тогда становится неважным, кто что делает. Говорю словами Силуана, нашего благословенного великого отца: «В этом мире у каждого свое послушание: один – царь, другой – патриарх, третий – учитель, четвертый – столяр... И это неважно!»⁷¹. В его сознании не было и тени зависти – ни к богатым, ни к властным. Он говорил, что это – неважно, но кто любит Христа, тот, соответственно силе и напряжению своей любви, будет ближе к Богу, и это – важно. Если Бог даст вам это сознание, тогда вы освободитесь от всякого движения зависти (не хочу я употребить слово «зависти», но какое-то другое, менее жестокое слово). Оставляем мы всех и каждого жить на земле так, как они хотят: у нас нет никакого посягательства на их жизнь. Для нас вся жизнь исходит от лица Самого Бога, как это мы видим у Христа. По Евангелию, Он совершал Свой акт, противоположный акту Адама в Раю, и все время носил в Своем сознании Отца и с Ним говорил, с Отцом, а не с теми, которые распинали и убивали Его. Про них Он сказал: «Господи, прости, они не знают, что они творят»⁷²; а пред Ним было вольное страдание, противоположное акту Адама.

В чем наш подвиг? – В том, чтобы победить нашу индивидуальную греховную волю, став носителями сознания Самого Бога, то есть Христа. В чем задание? – В том, чтобы мы мыслили, как мыслит Сам Бог, и в том, чтобы мы видели вещи, как Сам Бог их видит. И от малых вещей получается результат колоссальный, грандиозный, который может поражать всякого человека: «И как это возможно?».

Итак, да даст Господь всем вам, дорогие мои братья и сестры, носить в себе сознание Христа и понемногу, терпеливо, на каждый день, нести подвиг отсечения своей индивидуальной воли ради того, чтобы войти в поток предвечной и вечной воли Самого Бога: «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли» сердца нашего. И когда мы попадем в этот всемирный, и до-мирный, и сверх-мирный поток воли Божией, тогда мы почувствуем, что в нас, в наших жилах, потекла вечная жизнь. И тогда то, что логически было для нас невозможным, вдруг станет фактом нашей жизни.

Итак, да благословит Бог ваш приход к нам, дорогие новые братья мои и сестры. Приготовьтесь шествовать двойным путем: путем радости о Боге и путем страданий воплощенного Слова Отчего. Этот путь есть постоянное сочетание если не Голгофы, то Гефсимании, и если не Гефсимании, то иных состояний страдающего Христа с ощущением новой жизни в нас. К Божией Матери весь мир обращается в скорби с просьбой о помощи, и некоторым святым дано было видеть Божию Матерь, молящуюся непрестанно за весь мир. Молитва за весь мир, конечно, есть следствие страдающей всеобщей любви Христовой, и эта любовь уже неразрушима, и в этой любви – и великолепие, и мудрость, и смысл, и сила, и красота, – все, что хотите. И тогда страдания не живутся на земле как смерть, а как проявление, в той или иной форме, все той же известной любви Отчей. Итак, да вдохновитесь вы на эту жизнь и положите крепкое начало в себе.

Я вспоминаю другой вопрос новопришедших: «Скажите, отец Софроний, что делать мне, когда я стою в церкви на общей молитве?». Конечно, это чудные часы – находиться в помещении, где кто-то призывает имя Господне! Чтобы не рассеивалось внимание, христианские аскеты держат себя в большом напряжении тела, а не так, как свойственно людям, ищущим relaxation в медитациях. И когда кругом вас призывают имя Господне и вы живете в этой атмосфере, то это с годами перерождает всю вашу природу: не сразу, а постепенно, через причащение Тела и Крови Христа. Молитесь, чтобы Господь Своим присутствием дал нам зреть наши грехи и прегрешения – всю нашу греховность как состояние вследствие падения Адама.

Вдохновение, которое необходимо для христианской жизни, понимается как дар Духа Святого, но это не зависит от одного Бога. От Него исходящее, оно может достигнуть нас, только если мы сами принимаем и хотим этого. Ибо должна быть гармоническая связь двух воль – и Бога Самого, и нашей воли.

Если Господь и как человек восходил на Голгофу с сознанием космическим и сверхкосмическим, то, конечно, весь акт Его принимает характер сверхкосмический. Другие, распятые с Ним, не носили этого сознания, и их страдания были другого порядка, чем страдания Христа. Так и вы – начиная с «Господи, помилуй мя, грешного» – постепенно дойдете до всемирного сознания, когда наше существование уже неотделимо от всего тела человечества. И тогда наша молитва приобретет уже измерения космические. А покамест кричите: «Господи, помилуй мя, грешного!». И не надо думать, что мы уже владеем последним, но хорошо знать об этом пути и о том, что преподается в этой школе, которая называется «монастырь». Потому что люди смотрят снаружи и ничего не видят и говорят: «Что они там бездельничают?!». И чуждо им сознание, которое носил в Себе Христос и которое Он хочет сообщить нам, чтобы мы были подобными Ему Самому – на всю вечность. Если у нас есть конфликт со Христом вместо абсолютной гармонии, то ни нам, ни Христу не будет возможным жить Вечное Царство в гармонии, ему свойственной. Итак, мы хотим усвоить постепенно сознание Самого Бога нашего и через это улучить то, что Отцы называют обожением. Спасение и есть обожение, которое состоит в усвоении богоподобного сознания, а не в том, что мы становимся богами для других.

В монастыре утончается наше восприятие всякого греха. О болезнующем покаянии. Цель подвига – богоподобие в наших реакциях. Слово инодвижно. Об Иисусовой молитве. О ее должном произнесении. О крестном знамении. Практическое положение монастыря. О никогда не умаляемом вдохновении. О мирском надмевающем «всезнании» и христианском смиренно-мудрственном познании

Каждый раз, когда Бог дает мне видеть вас, собранных воедино, естественно, радуется мое сердце. Это новое явление в нашей жизни, когда мы собираемся каждую неделю, и я думаю, что нам нужно укрепить этот добрый обычай, используя всякий час данной нам жизни для построения нашего спасения. Мало единой беседы на полчаса. Я бы хотел, чтобы и кто-то другой говорил о иных аспектах. Слава Богу, мы могли бы это делать.

Вчера на долгой прогулке я спрашивал всех и каждого, о чем вы хотите, чтобы я сказал сегодня, и все были в затруднении. Я понимаю это затруднение. В данный момент мне пришла мысль об одном странном явлении в жизни монаха: покамест он жил в миру, рассеянный на многие стороны ум его не улавливал происходящего внутри. Но когда приходит он в монастырь, то ум его сосредоточивается внутрь, и он все больше и больше видит в себе отступлений от заповедей Христа. И получается впечатление, что, придя в монастырь, человек становится хуже и хуже, а не лучше. Это не потому, что человек имеет больше плохих мыслей в монастыре, чем в миру, нет, но потому, что, сосредоточиваясь внутри, он видит все недостатки в себе самом острее, и страдает от них, и говорит: «Я стал хуже, чем когда-то был в миру». С первородным грехом можно себе вообразить такое сравнение: на операционном столе лежит больной, врачи открывают его тело и повсюду видят присутствие раковых новообразований. Так происходит и с нами – наша реакция на все, что бы ни встретилось нам в жизни, должна была бы быть согласной с заповедью Христа, но, где бы нас ни «открыли», мы видим, что этого нет. И мы начинаем страдать от этого и ищем выхода, но выход вот в чем: не в том, что мы видим себя лучшими, а выход в познании, что таков наш путь. И если раньше мы не беспокоились о каком-то грехе, даже на деле совершенном, то в монастыре мы беспокоимся о том, что к нам прикасаются мысли недобрые: мысли тщеславия, превосходства, иногда самодовольства и так далее. Читая жития святых, вспоминайте слова отца Ювеналия, который был моим соседом на Афоне, в монастыре. Он мне сказал так: «Отец Софроний, я люблю читать жития святых. Мне приятно видеть, и слышать, и узнавать, как они спаслись из греховного состояния». Итак, в монастыре, в этом благословенном учреждении Духа Святого, утончается наше восприятие вообще всякого отступления от закона любви Отчей. Если мы созданы по образу Бога Любви, Любви абсолютной, то мы ждем в самих себе проявления этого «образа и подобия» и страдаем, если мы еще не в том состоянии, когда всякая наша реакция естественным образом соответствует этому Богу Любви.

Как мы можем сделать наш дух обнимающим все в своем движении любви ко всей твари и к Богу и плачущим в молитве? – Мы знаем из чтений житий святых, из их поучений и писаний, что никто из них не прошел свой путь без временных отступлений, падений или скольжений во грех. Все без исключения спасались покаянием. Так что, когда появляется у нас чувство, что мы действительно – порождение тьмы адской, это есть должный результат духовной науки. И, как вы знаете, в молитвах Великого поста есть постоянная просьба о том, чтобы Бог открыл нам «двери покаяния» – сей царский путь из мрака греховного и смерти к Богу Отцу в Его Царство, освященное незаходящим Солнцем.

Вот мы с вами беседуем, и в моем сердце бьются слова: мы должны быть благодарны Богу за то, что нам дано покаяние через явление во плоти Сына Божия, без Которого ничто не было создано, то есть, иначе говоря, Бога и Творца нашего. В Символе веры сказано: «Имже вся быша», как и в начале Евангелия: «...и без Него ничтоже бысть, еже бысть»⁷⁴ – через Него все получило жизнь. Парадоксальное явление: покаяние – по ощущению своему – есть болезнь, болезненное сожаление о том, каковыми мы являемся и проявляем себя на каждый день. Чем болезненнее оно становится, тем больше действует оно в перерождении нашем в «нового человека»⁷⁵ и в возвращении к совершенному образу создавшего нас Бога. И хотя это есть болезненное ощущение, но оно как-то странно удовлетворяет покаянный дух грешника, и мы начинаем любить это состояние покаяния.

Мы все время идем путем обвинения нас самих, и если в нас обнаруживается место, то Бог Сам спускается в наш «подвал», темный подвал (не говорю «этаж», а «подвал»), и возносит нас к Себе. И когда Он спускается в наш «подвал», то странным образом Его присутствие делает все блаженным Царством Отца.

Вот мне приходит мысль такая: возьмем дерево и стукнем по нему. Этот звук есть его реакция, естественно свойственная его природе. Если мы возьмем другой предмет, какой-нибудь металл, то получится другой звук, другая реакция. А наша реакция на всякое явление в жизни должна быть той, которая предписана нам заповедью. Стать человеком, реакции которого подобны реакциям Бога, – вот цель нашего подвига. Итак, если происходит процесс, когда мы видим себя все хуже и хуже, то это Бог Премудрый (в молитвах древних сказано «хитрый») так устраивает, что мы действительно страдаем, болеем этим и хотим освободиться.

Дух наш пребывает в постоянном движении и так живет, как будто бы бестолково, без всякой логики, подобно моему слову. Но эти колебания нашего духа внутри нас иногда могут принимать страдальческий и трагический характер. Несмотря на весь наш подвиг, на все наше старание, нам ничего не удается: наши реакции не такие, как у предметов, – свойственные их естеству. А наше естество должно быть подобным Богу.

Но почему беспорядочно слово, когда я ищу единого слова? – Если мы будем говорить серьезно, то коснемся очень важного явления, что мы – инодвижные существа: какая-то другая сила двигает нами. И вот та сила, которую вы представляете здесь, отражается в моем слове. И само слово есть отражение того, что дни наши проходят так же бестолково, как я говорю. Мы все время кружимся autour du pot («вокруг да около»), мы все ищем. А моя попытка – собрать dans le pot... чтобы все происходило уже внутри этого pot, этого сосуда. И это autour du pot естественно, покамест мы не переживем действительного пришествия Духа Божия в нас. Тогда все соединяется...

Молитва именем Иисуса заповедана Им Самим: «Просите во имя Мое»⁷⁶. Но применение этого образа молитвы в жизни нашей повседневной требует большой осторожности. На Афоне духовная жизнь очень удобна, потому что она обеспечена извне. Там монахи могут посвящать этой молитве восемь, и двенадцать часов, и больше... Но это не для всех, далеко не для всех. И даже когда постоянно действует молитва, она действует иным путем, без ясного участия нашего мозга. Молитва двигается как бы в самом сердце, а ум наш может быть занят чем-нибудь другим. И тогда мы можем исполнить заповедь Апостола – всегда молиться, «непрестанно молиться»⁷⁷.

Для всех и каждого – своя мера. На Афоне в одном монастыре чуть ли не четыре часа надо повторять эту молитву, помимо богослужебных часов. И опыт показал, что даже при отсутствии нужд житейских не может выдержать человек такой молитвы. Лично я с самого начала предложил три часа утром и три часа вечером, а потом свел это до двух часов утром и двух часов вечером. То есть, по правилу монастырскому, четыре часа посвящены этой молитве. «Именем Моим бесов ижденут», – говорит Христос⁷⁸. Настолько действенно сие великое Имя! И Бог относится к нам с большой деликатностью, потому что могут быть даны часы молитвы, когда не может произнести человек имя Христа, потому что оно слишком грандиозно. Это немножко похоже на то, когда мы молимся и говорим: «Отче наш». Бог может дать такое сознание, когда дальше этих двух слов – «Отче наш» – дух уже ничего не может сказать. Так, когда произносит человек это имя – «Иисусе Христе, Сыне Отечь, вземляй грех мира, помилуй мя грешнаго», – переживание этих слов может и должно быть потрясающим и увлекающим все наше естество. Наверное, так будет на Небе. Но на земле, в этом теле, мы не выдержим этого и, конечно, скоро покинем сей мир. Поэтому делание молитвы продолжается годами, десятилетиями, с терпением и ожиданием, когда Сам Бог придет в нас жить Его имя. Конечно, таинство имени Божиего велико. Каков смысл слов Христа: «во имя Мое»? Получается какое-то разделение Его Самого и Его имени? Но, так или иначе, мы молимся именем Самого Христа, и говорим в церкви: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас», и повторяем то же самое. Но это есть не бессмысленное повторение, а молитва – одна и та же, чтобы удержать ее силу целиком с нами. Некоторым кажется бесполезным это повторение: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй...».

На Афоне один монах, который был раньше губернатором, спросил меня:

– Отец Софроний, не кажется ли Вам излишним, что сорок раз говорят «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй»? Ну скажи три раза, и довольно!

Я говорю:

– В Церкви принято, что иногда повторяют только один раз, иногда – двенадцать, а иногда сорок – на разные вкусы людей. Потому что есть люди, которые хотят говорить это день и ночь... Так что надо терпеть, не все молятся одинаково: Церковь молится по-разному.

Но, правда, технически эта молитва выполняется всегда как-то, я бы сказал, «дефективно». Какой недостаток в этом есть? Один старец говорил «Κύριε ἐλέησον», ускоряя: «Кирие элейсон, Кирие элейсон, Кир... сон, Кир... сон». И, конечно, так не должно быть. Но как выработать способ сказать сорок раз «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй...», чтобы удержать ум? Что значит «помилуй»? – «Исцели мой грех, сделай меня способным воспринимать Твою волю». Вот что такое «помилуй»! Говорится слово «помилуй», потому что я прошу Бога о милости – снизойти до меня.

Эти слова «Κύριε ἐλέησον» по-гречески и по-русски звучат немножко иначе, чем по-французски: «Seigneur aie pitié», или по-английски: «Lord, have mercy». Французы не любят слово «pitié», и что с ними делать?

Но может прийти молитва в такое состояние, когда Бог с нами и произнесение Его имени действительно как огонь пожигает нас. Так надо было бы произносить и «Отче наш». По существу говоря, если мы один раз за всю нашу жизнь скажем эти слова с их подлинным смыслом, соответствующим реальности самого бытия, – «Отче наш» – довольно этого. В этом тайна, как переродиться из нашего состояния греховного в такое, которое ожидает от нас Господь.

Так, вопрос молитвы именем Иисусовым занимает очень важное место в жизни Церкви, ибо это есть вопрос спасения мира, потому что Христос есть Спаситель мира. Очень многое не зависит от нас, но можно сказать и обратное – от нас зависит многое. В Церкви установилось молиться так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», – прежде как покаянная молитва. Но «грешнаго» мы говорим, только когда молимся в одиночку: мы не можем сказать, что наш брат грешный. Поэтому, когда говорим: «помилуй нас», слово «грешный» не произносится. Мы делаем согласно Посланиям Апостолов, где все члены той или иной поместной Церкви – святые. И чем глубже наше болезненное ощущение присутствия в нас греха, тем больше получается результат от каждого призывания имени Божиего. Но еще многие-многие годы надо говорить эту молитву, пока не срастется все наше существо с именем Христа, Спасителя нашего.

В статье «О молитве Иисусовой»⁷⁹ целью моей было удержать многих людей от доверия к некоторым писаниям, которые извращают традицию Церкви. В этой статье я хотел подчеркнуть то, что несомненно принадлежит к традиции. Это очень сжатое, короткое описание. Но тайна этой молитвы, так же как тайна Христа, – необъяснима, и дается жить ее, эту тайну, опытом.

Блаженный Силуан говорил мне, что в деревне некоторые младенцы, умирая, делали крестное знамение. Кто, какой дух двигает этих младенцев сделать крестное знамение? А многие монахи испытали такое положение, когда от подвига и усталости, скорбей и болезней, от вражеских нападений человек ощущает себя подавленным, и тело его становится парализованным. И как выйти из этого состояния паралича? – Если я в состоянии двинуть на несколько сантиметров рукой и сделать знамение креста, то я моментально освобождаюсь от этого паралича. Но иногда даже этого нельзя сделать. Тогда ищешь другой способ, как перекреститься. Сила крестного знамения есть «Сила Честнаго и Животворящего Креста». Так же и с именем Христа – мы познаем его силу из опыта. И никак нельзя объяснить словами, почему.

Итак, мы взяли за правило малую «дозу»: четыре часа в день вместе молиться Иисусовой молитвой. Наша жизнь здесь – не такая, как на Афоне, где можно жить проще. Мы здесь постоянно «натянуты», и эта натянутость и напряжение связаны с тем, что мы слишком близко живем с миром. Но я думаю, что когда-нибудь положение нашего монастыря изменится – он станет более зрелым. А пока мы все время созидаем, нам надо построить еще жилища и так далее – все своим трудом.

Господь сказал: «Даром вы получили, даром давайте»⁸⁰, но, простите, даром нам ничего почти не дается. Все дарования Божии, конечно, не подлежат оплате деньгами, и они даются как чистый дар, но в практической жизни нашей мы за все должны платить. Вот сейчас мы говорим, собравшись в этом данном нам промыслом Божиим храме. Мы должны платить за электричество! Но за то, что мы обслуживаем приходящих к нам, как рабочие в отеле, за то, что мы принимаем их на исповедь и служим Литургию, они оставляют нам немного денег, которые не покрывают наших расходов. Но все-таки мы существуем, и я надеюсь, что дальше будет еще лучше. Благодаря тому, что мы никого не отягощаем прошением о деньгах и помощи, мы сохраняем нашу свободу духовную, которой другие не имеют. И это очень важный момент в нашей жизни. Я бы хотел, чтобы все вы – и сестры, и братья – поняли, сколь важен каждый труд, который мы несем здесь, для того, чтобы существовал этот монастырь, как он есть: и как видимое явление, материальное, и, самое важное, – как «живое», как люди. И в условиях православной диаспоры на Западе, конечно, мы не можем быть оплачены, как в автокефальных церквах. Поэтому что бы вы ни делали – это есть борьба за нашу духовную свободу. Когда мы все делаем сознательно, тогда это не отягощает нас, и Бог дает нам энергию на работу и труд.

В нашей жизни нет ничего, что не имело бы важного значения. Все важно, потому что все связано с Великим Богом. И этот Великий Бог говорит: «Смотрите, да не презрите единого от малых сих»⁸¹. Сейчас, говоря об этом, скажу вам: мне долгое время было свойственно смеяться над собою, когда приходила тщеславная мысль. Но когда я прочитал об этом и больше почувствовал это слово: «Смотрите, да не презрите единого от малых сих», то я пришел к мысли, что я тоже один из этих малых. И, значит, если Бог заботится обо мне, то моя жизнь тоже не есть нечто малое, но из-за Бога – великое. Так, когда мы живем здесь, от наших мыслей, устроения и мышления жизнь наша исполняется глубочайшего смысла и красоты, хотя внешне ничего нет.

Моя молитва всегда остается той же: чтобы Господь дал всем вам никогда не убегающее от вас ВДОХНОВЕНИЕ. Вы знаете, конечно, – многие из вас и по опыту, что главным образом художники, артисты и поэты живут постоянно своей мыслью. Так у нас: не какие-то мечты поэта, а реальность и присутствие Самого Бога день и ночь не оставляет нас.

В молитве Василия Великого, которую мы читаем при входе в алтарь, говорится: «Даровавый нам небесных тайн откровение!». И когда мы действительно поймем, что Бог дал нам откровение Своих вечных истин, тогда мы «заболеем» (простите, что так говорю) этим неумаляемым вдохновением. И тогда в жизни нашей – в каких бы условиях она ни проходила, какие бы трудности ни встречались – ничто не может угасить этого пламени.

В еврейском мире до пришествия Христа все совершалось через исторические события, и так учился народ постигать промысл Божий. У нас, христиан, богопознание углубилось, и духовный мир стал на место исторических событий. Раньше Пасха была празднованием перехода через Чермное море, теперь наша Пасха – духовная, со Христом. Но первая Пасха была прообразом новозаветной Пасхи.

Итак, дай Бог всем нам ощущать «небесных таинств откровения». Мы живем здесь, и того, что нам постоянно свойственно носить в себе, мир не знает и не хочет знать. Почему не хочет знать? Я бы не сказал, потому что они знают нечто большее, но потому, что они не знают этого большего. В мире, в котором мы живем, общество построено таким образом, что оно совсем не соответствует Царству Христову. Особенно пирамида этого мира заметна в университетах: люди думают, что они уже достигают высот познания, и с презрением относятся к другим, а в сущности их познания как туман рассеются от солнца. Это не есть знание, о котором говорит Христос: «Вечная жизнь в том, чтобы знали Тебя, Бога Отца, и кого Ты послал в мир, Иисуса Христа»⁸². Но практически, в этом мире, за высшее почитается наука и техника. И нам нужно знать это и не смущаться и не думать, что для нас является честью, когда нас приглашают в миру. Подобно тому, как нелепо входить в храм с сознанием, что ты делаешь честь Богу, войдя туда.

Часто не все обладают даром суждения о живописи, о поэзии, о чем-нибудь другом, потому что не знают тайн искусства или науки. Так мир не знает того, о чем говорим мы, – о наивысшем образовании как цели, которую ставит перед собою монастырь, – достигнуть познания и знать Отца и Иисуса Христа, Его Сына. Это есть вечная жизнь. Это есть высочайшая точка для человека. Это есть то, чем заняты люди в монастыре, и вся культура и наука монастырская сводится к этому пункту.

Для Духа Святого чужда всякая гордость, и в Священном Писании она называется нечистотою. А мир живет гордостью! Она культивируется как аристократизм и превосходство ученых людей. Но они сами не знают, что, гордясь, они закрывают дверь для Духа Святого. Правильное отношение христианина – при обладании всеми знаниями, которые вообще возможны для человека в плане земли и Неба, – пребыть кротким и смиренным, как Господь, Который Сам про Себя сказал: «Научитесь у Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем»⁸³.

Так что цель наша не в знаниях, хотя и их мы должны иметь, и не в функции, когда ценится функция какая-то в общественной организации, будь то министра, или президента, или даже короля. Старец Силуан говорит: «Это неважно». И никакой зависти нет у него к сильным мира сего: у них своя работа, своя должность. Но высшая цель есть любовь – как говорит Силуан: «Кто больше любит Бога, тот глубже знает Его»⁸⁴. Почему любовь и ведение – это есть единое в вечности духовной? Почему заповедано все время любить? – Потому что любовь соединяет в самом бытии. А когда у нас есть отталкивание, защита и так далее, то это – лишение жизни. А если есть молитва, любовь и слезы, то это приближает нас к высшей науке, когда мы знаем Отца, и Сына, и Святого Духа.

Каким образом монахи должны приветствовать друг друга. Мы должны избегать физических контактов. Борьба со страстными помыслами. Монастырь – высшая школа, но связана со страданиями и преследованиями. Размышления о кончине и готовности к ней. Если мы будем пренебрегать нашим собственным спасением, Бог тоже пренебрежет им

Надо постоянно помнить, зачем мы здесь. И последней нашей цели мы никак не должны забывать. Но путь наш может быть очень далеким, как может он быть и очень сокращенным – пришествием самого Бога.

Кто-то из вас спросил меня: «А как надо приветствовать друг друга среди монахов и сестер?» – Не во всех монастырях одинаково. Гораздо сложнее дело обстоит в монастырях русских. Проще обстоит дело на Афоне. И еще проще у нас. В Пантелеймоновском монастыре на Афоне с самых первых дней моего монашества я встретил такой обычай – младший приветствует старшего просьбой благословить: «Благословите, отче!». И старший отвечает: «Бог благословит». Эта форма «благословите» существует на Афоне как общая. Так приветствуют друг друга монахи.

Надо сказать, что среди монахов Афона существует неписаное правило, что монахи друг к другу не прикасаются телом: никогда не приветствуют друг друга рукопожатием. И вообще избегают всякого прикосновения со всяким телом, даже животных.

Говоря такую вещь, сам я хожу носимый руками двух монахов: они меня водят, поддерживая. Но это совсем другое положение вещей: это не потому, что я слишком капризный, а потому, что тело мое разлагается.

Вообще хорошо иметь правилом и то, что монах не видит своей наготы. Старается все сделать так, чтобы не видеть себя самого и тем более – тела другого. Это происходит потому, что необходимо сосредоточить наше внимание на самом главном и не дать глазу нашему отвлекать нас тем, что он видит, от мысли о Боге. И когда монах сосредоточен, тогда он полон нелегких впечатлений от самого себя. Тогда его внимание сосредоточивается на его внутреннем мире, и он следит за всякой своей реакцией на что бы то ни было. Таким образом он учится овладевать помыслами, которые его посещают. «Овладеть помыслом» значит отнять у него всякую власть над нами, когда этот помысл противен духу заповедей Христа. Эта наука – как освободить нас от всякого рабства посторонним, чуждым нашей цели мыслям – приобретается после долгого опыта или скоро – при действии благодати. Обычное явление в мире: человек является рабом посещающих его мыслей и никак не может от них отделаться. Некоторые доходят до состояния, когда они становятся жертвой определенной мысли, что называется idée fixe, «идеей фикс», и не могут от нее освободиться. И эта борьба требует от нас действительного подвига и знания, как бороться.

Говоря с вами, я обращаюсь к нашим новым братьям и сестрам. Кто из вас читал мою книгу, помнит, как некий римо-католический доктор Хризостом приехал посетить монастырь. И, беседуя с монахами, он удивился, что они читают такие книги, как «Лествица», Авва Дорофей и т. д. Монах Василий, говоривший с этим католическим доктором богословия, рассказал об этом старцу Силуану. И старец ответил, что мы не только читаем, но и сами могли бы написать такие же книги. Но так как есть уже прекрасные книги, то монах не думает о том, чтобы прибавить еще книг: достаточно старых книг. А когда появится нужда, говорит он, тогда появятся и новые книги, эквивалентные древним⁸⁶.

Теперь о моем положении по отношению к вам: из того, что уже написано в книгах, каждый из вас может выбрать себе нужное чтение в тот или иной момент. И говорить вам о том, что я писал, как будто бы излишне. Читая сами, вы можете выбирать те тексты, которые говорят о путях к стяжанию Духа Святого. И в моей книге коротко, сжато, но описан этот путь: от начала до конца. Я, как автор книги, не могу рекомендовать, чтобы вы читали ее с большим вниманием. В этой книге описаны различные способы борьбы с помыслом, как надо вести себя, чтобы не оскорбить Духа Святого, Который должен быть с нами на всем пути нашем; как оскорбляется Дух Святой плохим помыслом или каким-нибудь страстным пожеланием.

Пожалуйста, изучайте этот вопрос сами, читая книги о борьбе со страстями. Если вы возьмете, скажем, небольшой отрывок текста из «Лествицы» Иоанна Синайского – одно, два или три из его изречений – и весь день сосредоточите внимание на том, о чем он говорит, – тогда это станет вашим достоянием духовным, уже освоенным.

В то время, когда я был на Афоне, никто из монахов не окормлялся беседами с игуменом. Только в Новом Афоне, где собрались многие образованные люди и богословы, стали беседовать игумены, но не повсюду. Итак, остается необходимым для каждого из вас потратить десять-двадцать минут в день на чтение, но такое чтение, которое связано с вниманием, как надо бороться со страстями.

Апостол Павел считает, что как результат падения Адама в нас живет «закон греха»⁸⁷: мы рождаемся во грехах, самое зачатие наше есть беззаконие – «Се бо в беззаконии зачат есмь и во гресех роди мя мати моя»⁸⁸. И отрицательное отношение к Богу есть наше свойство после падения. И бороться против этого закона греха – вот в чем наука монастыря. По своей цели монастырь является наивысшей школой, которую знает земля, потому что цель, поставленная монастырем, превышает всякую человеческую науку: как из раба греховного закона стать свободным в любви Божественной, свободным господином в космическом бытии. И этот момент важный для нас. Как будто бы все очень доступно – и вместе с тем превышает меру человека. Мера человека меньше, чем Евангелие. Так, апостол Павел говорит, что Евангелие, проповеданное нам, не «по человеку», то есть измерения бытия человеческого менее грандиозны, чем те, о которых нам говорит Евангелие. И мы сами, своей силой никак не можем победить закон греха, когда мы чувствуем, что Господь Бог не живет в нас, когда многие реакции наши есть страстные, греховные движения. Как сделать, чтобы Господь вселился в нас, чтобы вечная Божественная жизнь стала нашей жизнью и цель наша была бы достигнута? – Для этой борьбы необходим ПОДВИГ, связанный с большим напряжением и болезнями.

Когда вы пришли сюда и сказали: «Я хочу быть монахом», это значит, что вы избрали Христа, Который говорит: «Возьми крест свой и следуй за Мною»⁸⁹, подобно тому как Сам Он взял и нес Свой крест. Все мы избрали тяжелый путь. Все мы избрали путь страданий, изоляции, неприязни от мира, гонений и так далее. И этого монах не должен забывать. И когда постигают его трудные испытания, будь то внешние или внутренние, – монах должен быть терпеливым. Человек один не в состоянии следовать за Христом. Два или три по крайней мере должны быть соединены. Только Сам Христос мог быть единственный на всей земле, который боролся с врагом. Но никто из нас не может быть, как Христос. Хорошо нам соединиться в группу, носящую единую цель в сердце своем и в уме. И это есть общежитие монашеское.

Вот сейчас я говорю с вами после того, как мне пришлось пережить несколько дней большого ухудшения моего физического состояния. И когда я в таком кризисном и болезненном состоянии, то, конечно, естественна только одна мысль и забота: об исходе отсюда. И я, правду сказать вам, теперь удивляюсь, что Бог дал мне силу и радость снова видеть вас. Я был «в опасности», говоря по-человечески. Да даст мне Господь, за ваши молитвы, сохранить тот мир, который сейчас Он дал мне. И единственное, что меня задерживает, – это забота о вас. Вы пришли сюда, где еще не до конца построена жизнь: ни внешне, ни внутренне. Мы еще ищем, как нам быть, столь тесно связанным и зависящим от мира сего. Как я хочу, чтобы все вы вдохновились на этот долгий путь, чтобы построили свое спасение, следуя отчасти Силуану. «Отчасти»: поскольку недоступно человеку то, что происходило с Силуаном. Но, принимая его учение, мы можем достичь пусть и не полное подобие, но некоторую аналогию Силуану в его дарованиях и в тех испытаниях, которым он подвергся.

Отчасти в мою цель сегодня при беседе с вами входит этот элемент: приготовить вас к моей смерти. Потому что некоторые из вас говорят мне: «А что нам делать после Вашей смерти?» Когда я был со старцем Силуаном, я опирался на него. Благодаря ему я освободился от сомнений и неуверенности, которые свойственны при нашем неведении пути. Я был допущен к ногам Силуана так легко и просто! И когда он почти что внезапно скончался, как я описываю в моей книге, то первое время у меня было чувство огромного и страшного сиротства. Но через неделю от меня было отнято это чувство. И я пошел уже один тем путем, которым он вел меня. Очень скоро после того мне пришлось стать духовником для монахов. Так некоторые из вас, когда я умру, могут ощутить некую потерю. Но, конечно, моя молитва о том, чтобы все вы получили дар от Бога – пойти намеченным нами путем уже без меня. Старайтесь удержать то, о чем мы говорим, потому что это – как дух, невидимый, но полный жизни, он может быть потерян нами легко. Оставляя вас, я думаю, что, может быть, удвоится о вас попечение со стороны самого Силуана и со стороны Иоанна Крестителя. Говоря с вами сейчас, я приготовляю вас к моей смерти. Но вот уже четыре с половиной года, как, по мнению врачей, я должен был умереть, а я, проходя один за другим кризис, еще живой. И даже сегодня, когда я едва поднимаюсь с постели, не знаю, когда я умру. Я бы хотел, чтобы вы меня отпустили...

Итак, слово старца остается с вами. И меньшего значения – мое слово, тоже остается с вами. Я сказал то, что хотел: это мое завещание вам. Может быть, я еще буду жить, но с каждым днем силы мои убавляются. Но я остаюсь мирным. Мне самому теперь уже трудно стало жить. Мое тело заставляет меня все время как-то быть им занятым: как вытерпеть боли, как провести день, как провести ночь, – все теперь стало сложной проблемой.

Могут перемениться обстоятельства жизни монастыря. Если вы будете свое дело делать как надо, то Господь сохранит вас. Если вы будете небрежными к своему спасению, небрежным станет и Бог. Итак, сохраните должное напряжение монашеское и, главным образом, богослужение литургическое. И разве есть какое-нибудь не литургическое положение?! Все в нашей жизни – это непрерывная Литургия. Итак, храните эту Литургию. Иногда, не зная и не понимая цены тому, что дает Бог, мы можем быть небрежными. Так, в басне петух, напав на жемчужное зерно, счел его ненужным. Так и в Писании говорится, что посланные видеть землю обетованную не оценили ее как нужно и уничижили землю желанную⁹⁰.

И да хранит вас Господь.

О трех задачах о. Софрония. О редчайшем даре старцу Силуану. Какова природа откровения. «Последнее слово» прп. Силуана. Аскетическое смирение и смирение Христово. Богословие и реальный духовный опыт. Жить в мире друг с другом связано с подвигом. О святости. Все трудности возникают от нашего неведения

Теперь я хотел бы окончить мою жизнь в покое от сознания того, что наша «задача» воистину исполнена со страхом Божиим и как должно. За последние годы имя нашего блаженного покровителя, и отца, и «деда» – Силуана – проникло во многие места земли, удаленные от нас. Первой моей задачей было дать свидетельство о Силуане, что я и сделал в своей книге, написанной через десять лет после его смерти. Я торопился с этим делом, и первые экземпляры послал на Святую Гору Афон, где были живы те, кто его знали и которые прожили с ним сорок и пятьдесят лет в одном монастыре. Для исполнения второй задачи я вынужден был исповедать свою жизнь. Это дело было гораздо труднее, потому что открывать свое сердце, действительно, и опасно, и больно. Остается третье, что вы все должны выполнить уже без меня, – восполнить то «дело», которое я сделал, «популяризируя», но наиболее корректным образом, самое ядро идеи нашего отца Силуана.

С нами на освящении храма в день старца Силуана был замечательный аскет и гениальный духовник отец Емельян. Он сказал слово для меня чрезвычайной важности, а именно: если бы те рукописи, которые я предлагаю в книге старца, попали в их руки без меня, то, по его словам, они не раскрыли бы настоящего содержания его слов. И теперь, насколько я могу судить об этом и жить это: Силуану было дано нечто исключительно грандиозное. История земли не знает более высокого подвига, чем тот, который предложил ему Сам Господь.

Как расшифровать откровение, которое дал ему Господь и после которого он сказал: «Я стал делать так, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух (конечно, Божий Дух, Святой Дух) свидетельствовал спасение»⁹²? – В этой беседе ему было дано от Бога жить то, что передавал ему Христос словами: «Держи ум твой во аде». В книге я все сие указываю, но в очень «легкой» форме. Теперь это должно быть «раскрыто» более солидно. Проникнуть до последней глубины в то, что было дано Силуану, я не знаю, кому дается. Исаак Сирин говорит, что единицы на поколение познают эти высшие состояния, но «популяризировать» это очень полезно⁹³. В журнале Irénikon испанский монах написал, что слово, данное Силуану от Самого Христа, помогло очень и очень многим⁹⁴. Итак, частичное проникновение в смысл дано, я думаю, всем нам.

И, конечно, надо писать, как нам дано понимать его. Задача эта действительно великая. Сам старец говорил, что даже на Афоне нельзя говорить всем и каждому это слово. Через книгу это «прошло», а на словах говорить это страшно. Это – действительно огонь, к которому страшно приближаться⁹⁵.

Но мы оставляем задачу – самим приблизиться ко Христу, отдав Ему роль – приблизиться к нам. Мы не дерзаем делать так, как нас учит старец Силуан, потому что это выше наших сил, но Сам Господь может снизойти и дать нам все. И тогда (да простит мне Бог мою дерзость и дерзновение) мы сможем помочь многим и многим людям найти истинный путь к Богу Вечному. Это слово может «раздавить» совершенно, как тяжелый камень, о котором говорит Христос: «...на кого он упадет, того раздавит»⁹⁶. Однако старцу было дано это слово, и оно вызвало в нем восторг. После того как Силуан получил это откровение и стал делать так, как научил его Господь, он увидел, что ему Бог дал оружие, способное побеждать всякое зло. И он воспел хвалу Богу, удивляясь, как он, бедный и ничтожный человек, получил от Самого Бога откровение о сущности первородного греха и о путях к восстановлению подобия Божиего в человеке. Ему было трудно принять сие только для себя, и он стал молиться за весь мир, чтобы Господь Духом Святым дал понять это всему человечеству.

Когда нечто действительно великое и божественное приходит к нам, тогда мы живем это откровение как естественное и свойственное нам состояние. В нем нет элемента сравнения, как, например, в аскетическом выражении «я хуже всех». Но когда приходит божественное смирение, оно вне всякого сравнения, что свойственно Абсолютному Бытию. Тогда нет идеи: «Вот, на какую высоту вознесен человек!», как нет и следов тщеславия или гордости, а есть только самый ФАКТ, который живет человек как свое собственное состояние. Так, когда мы получаем откровение о Высшем, то узнаем его происхождение из того, что оно естественно нам по природе нашей и никак не рождает в нас ни тщеславия, ни гордости, ни превосходства.

Итак, по мере возможности, я буду говорить об этом предмете, пока я жив, чтобы передать возможно большему числу наших братьев и сестер слово, пришедшее от Бога в мир сей через Силуана. То, что оно не рождает ни тщеславия, ни гордости, каждый из нас может понять, читая его слова. Он говорит о самых страшных и больших вещах просто и естественно, и там действительно нет ни гордости, ни возношения. Силуан говорит, что был такой момент, когда в конце утрени воспели «Хвалите...», раскрылось небо, исчезла крыша храма, и он видел Давида, воспевающего Бога. Об этом явлении он спрашивал четырех наиболее опытных отцов, и никто не решился ему сказать, какого происхождения было это явление⁹⁷. Но он сам говорит: «Однако оно приносило мне помыслы тщеславия». И, значит, для самого Силуана анализом всякого откровения (от Бога оно или нет) было отсутствие тщеславия. Когда даются самые высокие состояния, они живутся как самые естественные для нас. Так что в Царстве Христа все будут обладать этим познанием, но не будет великого греха – гордости.

Я пишу о том, что именовал «последним словом»⁹⁸. Истерзанный лихорадкой на Святой Горе Афон, я был лишен сил настолько, что мне было трудно подыматься по лестнице и не хватало сил читать Отцов. Я сказал Силуану:

– Жалею, что у меня нет сил заняться глубже богословием.

И он ответил:

– И вы думаете, что это – великое дело? Велико только смириться, потому что гордость мешает любить.

Ему самому было дано не только аскетическое смирение, но и неизъяснимое смирение Христово. Это учение о двух видах смирения – один из пунктов необычайно важных и глубоких в писаниях старца Силуана. Одно – онтологически свойственно Богу: потому что Бог есть смирение, и другое смирение – аскетическое: в нем есть элемент сравнения: «Я хуже всех». Когда, умирая, старец сказал: «Я еще не смирился»⁹⁹, то, конечно, если понимать старца в контексте его опыта, речь шла о Христовом смирении – нетварном, которое онтологически свойственно Богу. И потому я позволил себе написать как «последнее слово» то, что многим людям академического характера может показаться наивным. Но для Силуана наоборот: наивно думать, что академическая эрудиция дает это состояние. Из его слов ясно, что, при всем своем уважении к богословию научному, он все-таки предпочитал другое. И это «другое», конечно, должно быть характерным для нашего монастырского жития.

Сейчас мой ум и слово скользят в этом «направлении» – познание Бога, как Он есть, а не как Он не есть. Итак, познание Бога, как Он есть, не зависит от академического образования. Иными словами, монах спасается самым простым трудом: он может быть поваром всю жизнь, мыть посуду, а духом быть в Боге и с Богом, и Бог – в нем. Так что в монашеской жизни нет того, что мы видим в богословских учреждениях-школах, где считается кто-то выше, а кто-то – ниже и соответственно взаимоотношения носят характер снобизма. В монашеской жизни самая скромная работа иногда помогает спасению, потому что ум при такой работе совершенно свободен для пребывания в Боге. Выполняя свою работу, бесстрастно, но очень аккуратно и добросовестно, монах сохраняет свой ум постоянно в Боге.

Богословие академическое и монашескую жизнь можно еще сравнить с таким положением, когда человек живет в какой-нибудь глуши и вот попалась ему книга о Лондоне как самом замечательном городе, многолюдном, полном многих памятников и так далее. И человек с увлечением читает эту книгу, и смотрит на фотографии, и своим односельчанам рассказывает об этих чудесах. А другой человек живет в Лондоне. И спросят его:

– Знаете ли вы такой-то памятник?

– Нет, не знаю...

Но он живет в Лондоне как гражданин города. И придет время, когда он будет знать весь город, все это царство и станет «почетным гражданином Лондона»: «Free man of the city of London». Так то, что одни рассказывают по книжкам, другие живут на опыте.

И простите мне то, что я иногда хвалюсь: один из наших друзей, профессор Галитис, спросил знаменитого богослова Романидиса:

– А что Вы думаете о книге про Силуана?

Романидис ответил:

– Они знают это по опыту, а мы только по книжкам.

Так человек может находиться в состоянии, когда на него нисходит Нетварный Свет, и не знать, что с ним. Но в действительности он пребывает в этом Свете и живет это состояние как совсем естественное для него.

Когда мы живем в монастыре, знайте достоверно, что никакая функция сама по себе не возносит человека и никакая самая простая работа не унижает его.

Мне как-то сказал один монах на Афоне: «Никакая низкая работа не унижает человека, а унижает только грех». Отсюда и эта церковная молитва – «Сподоби, Господи, без греха сохранитися нам...»: «Господи, сподоби нас прожить без греха». И живите эту молитву как можно интенсивнее.

И помогайте друг другу, и будем жить вместе как один человек. Сказано, что, если ты хочешь научиться чему-нибудь, какой-нибудь добродетели, поселись с человеком, у которого эта добродетель уже освоена, и ты научишься сам. Очень важно для нас – иметь братьев, сестер и делиться этой жизнью. К глубочайшему сожалению, у людей, живущих в миру, почти никогда не бывает этой привилегии, а им приходится жить все время в атмосфере культивирования греха. Так что дорожите своей монашеской семьей, где люди хотят всем своим существом воспринять добродетель от Самого Бога. Молитесь друг за друга, каждый за всех и все за каждого, чтобы дал нам Бог прожить вместе, и знайте, что это связано с подвигом.

Когда я был еще живописцем во Франции, в Париже, у меня произошел перелом (я решился оставить живопись и пойти в монахи). Мое ателье было в павильоне одной французской дамы. Я не знаю, как она догадалась об этом, но, придя в мое ателье и рассматривая написанный мною портрет, она сказала: «Oh, Monsieur Sakharoff, comme il est difficile dʼêtre saint! Il faut être gentil avec tout le monde, toujours, toujours, et avec tout le monde, mais il y en a beaucoup de gens si désagréables!»¹⁰⁰. Так, она думала, что святость – это gentillesse¹⁰¹.

В нашем состоянии падения всякая заповедь подчеркивает наше отличие от истинного образа Божия в нас. Все заповеди противоположны нашему естественному движению в состоянии падения. И то, о чем мы говорим, – стать как единый человек, согласно заповеди Господа ученикам Своим, – дается неизбежно подвигом, а не как нечто естественное нам. И надо иметь в виду, что даже в маленькой монастырской среде бывают минуты, когда трудным становится брат или сестра. И как быть «gentil avec lui»¹⁰²? – Итак, для вас я предлагаю: «Любите друг друга»¹⁰³, потому что мы действительно единая семья. И когда будут трудности в этой семье, то, пока я жив, отдайте мне заботиться о том, чтобы устранить трудность, дабы кто-нибудь не ошибался.

Все трудности возникают от нашего неведения. Моим духовником был архимандрит Кирик в монастыре святого Пантелеймона. Дьяконом я часто служил с ним. И один раз мы служили в церкви, посвященной святителю Митрофану. Там на аналое была икона, на которой и Христос, и Божия Матерь, и Креститель, и ангелы, и святые, – все стояли просто в одну шеренгу, как солдаты, то есть не так, как обычно в Деисусном чине, где они молятся Христу. И перед Литургией о. Кирик спросил меня: «Знаешь ли ты, что такое невежество?». – Я ответил: «Я не совсем понимаю Ваш вопрос, потому что сознавать свое невежество мне свойственно». – А он говорит: «Вот я скажу тебе: одно неведение – еще не невежество, два – еще не невежество, три, четыре, пять – еще не невежество, но когда семь! (а их было семь фигур) – тогда это невежество».

Итак, неизбежно у каждого из нас всегда есть какое-то неведение, которое еще не есть невежество. Неведение свойственно всем нам, ибо «всё знают» только дураки. Такое «всезнание» уже есть невежество.

Когда приходят новые люди, то молитвою мы создаем единое бытие в Боге. И это связано с подвигом, ибо это – выше нашего естества в состоянии падения. Поэтому будут часы, будут, может быть, даже и более длинные сроки, когда кто-то находится в состоянии неблагополучном в отношении к другому лицу. Тогда это препобеждается молитвой, и, если мы победим, Господь будет с нами. Простите меня, но то, что я сказал вам, я говорил от сердца. И молитва моя, конечно, всегда за всех вас и за каждого из вас.

О заповеди Христа: да едино будут. Усвоение слов Христа чрез чтение Евангелия. О нетерпении Господа и о наших трениях. Ин.12:26 – богоподобное бытие. О последних днях мира. Атомизация человечества как последствие грехопадения Адама. Унаследование смерти от Адама и жизни от Христа. О кротости игумена

Слова Самого Христа в Его молитве к Отцу являются для нас завершением всего плана сотворшего нас Бога. Нет ничего более высокого и совершенного, чем то, что заповедал Господь на Тайной Вечере, и особенно после Вечери в Своей молитве к Отцу. Нам необходимо знать эти слова Христа, хотя они и не даны в форме заповеди. Нам неизвестно, почему Он сказал: «Се заповедую вам, да любите друг друга»¹⁰⁵, а в молитве к Отцу: «Да будут все едино, как Мы: Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе – как Мы едино»¹⁰⁶. Для меня нет никакого сомнения, что эти слова перед голгофской смертью имеют самое высокое значение из всего, что говорил Господь. Уподобиться Святой Троице в нашем единстве есть беспредельный предел наших исканий. Это есть последняя глубина плана Божия о нас. Мы сами никогда не сможем своими силами создать в нас ту жизнь, о которой говорит Господь. Но когда в наших молитвах – каждого из нас за всех других и всех других за каждого из нас – мы будем мыслить о заповеди Христа и о конечном завершении нашего обожения, тогда мы, не создавая в себе этой жизни, располагаем себя для ее восприятия. Потому что в молитве за всех и каждого из братьев и сестер мы идем навстречу молитве Христа. И тогда Ему легко встретить нас и даровать нам то, что нам невозможно достичь самим, но что мы уже горячо желаем в сердцах наших.

Чтобы проникнуть глубже в смысл слов Христа, мы должны усердно читать Евангелие и внимательно останавливаться на каждом Его слове. И так мы достигнем того, что слова Его проникнут в сердце наше и мы будем носить их в себе как нашу собственную жизнь. Таких слов, которые драгоценны для нас, немало в Евангелии, и каждый из нас должен «воспитывать» в себе слова Христа. Так мы становимся детьми Бога. И где Он Сам, там и мы будем, по Его обетованию¹⁰⁷. Чтобы вошла в нас, в наши глубокие сердца, жизнь самого Христа, мы, конечно, должны разуметь не только Его заповеди, но видеть в Нем Его глубокое сердце, которое Он раскрывал Отцу Своему в Своей молитве: «Да будут все едино, как Он и Отец едино суть»¹⁰⁸, что Он не выразил как заповедь. Не сразу мы усваиваем настоящее содержание слов Христа. Они постепенно входят в нас. Сначала эти слова могут быть для нас как бы извне приходящими, и лишь постепенно они обнимут наше сердце и ум и будут нашими словами. И те, которые пришли к нам недавно, должны знать и конечную идею, которую мы положили в основу нашего монастыря. Молитвенно останавливаясь на этих словах Господа, мы постепенно войдем таким путем еще более глубоко в Его интимную жизнь. И затем всю нашу жизнь мы построим так, чтобы питаться нам Его словом, в котором заключена вечная жизнь, – как Он Сам сказал: «Небо и земля прейдут, словеса Мои не прейдут»¹⁰⁹.

Есть один эпизод в Евангелии, когда некий отец привел своего бесноватого сына и просил апостолов изгнать беса из его сына, и они не возмогли. Тогда отец пришел ко Христу и сказал Ему об этом. И Господь с некоторым нетерпением сказал: «О, доколе Я буду с вами, доколе терплю вас, маловеры»¹¹⁰. Конечно, Господь торопился исполнить Свое «дело»¹¹¹ на земле. И даже Он проявил «нетерпение». Таким образом (простите меня) вы поймете и мое желание перед моим исходом передать вам все.

Маленькие события повседневной жизни, конечно, неизбежно связаны с некоторыми трениями и недоразумениями. Но как мы можем преодолеть их, сохраняя полноту любви к братьям и сестрам? – Старшие из вас много раз слышали об этом и знают, а младшим, которые пришли, я открою тайну. Для этого необходимо иметь пред собою нашу великую цель, которая превосходит всякую человеческую мысль, и стремиться к этой цели. Когда вдохновенное искание впитать в себя истину овладеет нами, тогда маленькие недоразумения будут решаться в духе братской любви, взаимного доверия и не нарушат нашей жизни. Старайтесь изгнать из себя всякую мысль против брата, против сестры. Считайте всякий такой момент как бы трещиной в стенах нашего храма... Помните, пожалуйста, это правило нашей аскетики и нашего подвига – никогда не забывать о конечной цели, которая стоит пред нами! И тогда вы увидите, что наша маленькая жизнь принимает характер светоносный и божественный.

Господь сказал: «Хочу, чтобы там, где Я, там и слуга Мой был бы со Мною»¹¹². Что значит «там быть, где Он»? – Это значит иметь образ бытия, свойственный Самому Богу. Чтобы сделать нашу жизнь здесь полною смысла, мы, конечно, должны усердно изучать все. Мы должны понимать, что Господь единственно Ему свойственным чудом дал нам есть Тело Свое и пить Свою Кровь, чтобы мы были все едино в Нем – от Его Плоти, от Его Крови. Начиная с малого, мы незаметно расположим Бога доверить нам Свою благодать, и так преобразится все наше бытие. И вместо жалкого, рабского бывания нашего на земле, по обетованию неложному Самого Христа, мы получим иную жизнь¹¹³.

Господь сказал о последних днях мира, что будет великая скорбь, в которую погрузится вся земля. Бедствия достигнут таких размеров, что от одного ожидания этих бедствий многие будут умирать. В Его словах есть указания об этих грядущих бедствиях: землетрясениях, бурях, болезнях, войнах. Его учеников, то есть христиан подлинных, будут ненавидеть повсюду на Земле. И Господь говорит: «И это должно быть»¹¹⁴. Но добавляет: «Когда вы увидите все это, то подымите ваши лица к Небу, ибо приблизилось ваше избавление»¹¹⁵. Читайте Евангелие и ничему не удивляйтесь, но только носите в себе то сознание, которое предлагает нам Господь в Своих словах!

Поделюсь с вами тем, что в моем сердце: когда бывают между нами маленькие недоразумения, которых избежать нельзя, то не придавайте значения этим маленьким испытаниям. Нося в себе образ Христа, имейте в виду, что Он есть откровение предвечной идеи Бога о человеке. Всегда имейте только эту мысль, и тогда все станет легким. Я надеюсь, что постепенно из всех моих бесед и заметок создастся настоящая картина того, что я ношу в моем сознании. Это может воистину спасти нашу жизнь от всех бедствий. В нашей жизни повседневной мы привыкаем видеть происходящие войны или другие несчастья, как будто бы они естественны для нас. Это потому, что, читая библейское откровение о грехе Адама, мы не улавливаем космического и сверхкосмического значения его падения. Мир расколот на многие части и до такой степени, что греки отдельного человека называют «атомом». «Атом» по смыслу – «то, что не может быть разрезано». И такая «атомизация» всего человечества привела к тому, что теперь даже в браке, о котором Господь сказал: «Что Бог соединил, человек да не разделяет»¹¹⁶, – уже есть расколы. Даже там не видят люди возможности жить вместе. И задача перед нами – как из этого «атома», или по-латински «индивидуума», от этой формы бытия перейти к тому, чтобы каждый из нас сначала осознал себя наследником Адама и потом, как сын его, впитав в себя сознание Адама, жил бы все человечество как свою жизнь. Это трудно выразить словами. Так, некоторые могут подумать: не была ли молитва Силуана за всего Адама следствием какой-то идеи, а не действительной реальности? Это неверно вот почему: Адам во всей своей полноте вовсе не есть человеческая идея, а самая конкретная действительность. И когда мы станем персонами-ипостасями по образу ипостаси Самого Христа, тогда мы будем носить в себе все человечество. И познавать его мы будем сначала, переживая нашу собственную драму. Мы – клеточки великого тела человечества. И когда человечество больно и болезнь проходит через сие великое тело, то это отражается на всех нас. Живите каждое событие как откровение о происходящем во всем космосе. Мы не вне этого пространства, мы внутри. Немногое, что я сказал сегодня, довольно для того, чтобы думать годами, жить это в молитве, жить это всем сердцем и умом.

И обо мне, пожалуйста, молитесь, чтобы Господь даровал мне слово истинное. Он сказал: «Аз есмь путь, истина и жизнь»¹¹⁷. И я думаю так: если Господь истина и если мое слово основано на том, что Он открыл нам, то, может быть, даже при всей скудости моей, слово мое все-таки остается верным. Если мы не можем измерить грех Адама, который все-таки не есть беспредельный, и если он превосходит наше понимание, то тем более превосходит его и предвечная и вечная Жизнь Самого Христа.

В ирмосе Великого канона Андрея Критского говорится: «Помощник и покровитель бысть мне во спасение, сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его». Этот замечательный ирмос выражает то, что как от Адама мы унаследуем последствие его греха – смерть, так от новых людей, рожденных во Христе, мы унаследуем вечную жизнь. Это зависит от вашей веры и вашего доверия. Для меня Силуан – «отец мой», и, когда я пою этот ирмос, «Бог отца моего» есть мой Бог...

Вот я молчу, сказав вам драгоценное для меня слово...

О чаянии как энергии воскресения. О неспособности понести пасхальную радость. Обретение мощей прп. Серафима как залог воскресения. О пути к воскресению через распятие послушания. Об отталкивании от слова Христова. О терпении как реакции на непонятное слово духовника. Воскресение уже в нас есть как вера. Об ответственности послушника за слово духовника

Я жду слова от Бога, чтобы говорить с вами сегодня. Наступили дни, когда мы готовимся торжествовать воскресение человека. Я не говорю – воскресение Христа как нечто единственное. Действительно, в каком-то смысле Его воскресение – единственное событие, но в общем-то речь идет о нас самих, о нашем воскресении.

Мы читаем Символ веры. В конце его наши мудрые Отцы поместили такие слова: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Если мы «чаем воскресения мертвых», то, конечно, воскресения для вечности. А вечность рождает в нас мысль о неколеблемости, как и апостол Павел в Послании к евреям говорит о «Царствии непоколебимом»¹¹⁹. Если вы подумаете основательно, что такое ожидание воскресения мертвых, то я надеюсь, что каждому из вас придет интуиция: мы потому ждем воскресения мертвых, что для нас это реальность – подлинная реальность вечного бытия. И если в нас есть это ожидание, то энергия этого ожидания непременно воскресит нас. Если мы действительно стараемся на каждый день обогащать наше разумение и понимание жизни во Христе Боге, то каждый день нечто прибавляется. Итак, когда мы произносим – «чаю воскресения мертвых», мы говорим это так же, как «я жду обеда»: обед будет – он готовится. Так, для нас воскресение есть реальность, которая действительно вечно существует.

Но иногда случается в нашей жизни очень печальный опыт: когда приходит день Пасхи, то у нас хватает силы на очень короткое время воспринимать радость воскресения. Вот мы сейчас продолжаем Великий пост, который длится пятьдесят дней вместе со Страстной неделей. И это для нас – естественное состояние: мы выносим пост пятьдесят, и сто, и даже триста дней в году, но радость воскресения мы способны жить едва несколько часов. Почему так? – Потому что когда мы восприняли Евангелие Христа как действительное Слово Того, Кто сотворил весь этот мир, космос, то мы ждем абсолютную непоколебимость Его Царства, а жизнь наша протекает в постоянных изменениях. Ничто не стоит. Как будто бы весь опыт этой жизни идет против нашей идеи об абсолютном Бытии. И все-таки Оно есть.

Вот, вчера мне читали письмо из Петербурга о том, как там обрели мощи Серафима Саровского. Он умер в 1833 году. И теперь, когда несли его мощи, народ торжественно пел величание ему, как живому, и потом стал петь пасхальные песнопения. Так что в нас живет надежда на вечную Пасху, вечное воскресение.

Но как нам быть в нашей жизни на каждый день? Идем мы к духовникам нашим, они говорят сегодня одно, а завтра другое. Что нам с ними делать? – Духовник к каждому приходящему относится так, как нужно сему лицу, а не «вообще», по теории. И когда мы сами, приходя к духовникам, колеблемся, они Духом Божиим двигаются только на то, чтобы сказать слово утверждения. Так слово их зависит от нашего расположения, но еще и от общих условий жизни. Если приходящий к духовнику человек постоянно колеблется, нигде не стоит, то духовник не может найти для него слово, которое бы устранило раз и навсегда какое бы то ни было колебание. Духовник говорит то, что может помочь человеку в данный момент.

После некоторого опыта с духовниками мы начинаем усваивать в себе начала, на которых существует ожидаемое нами Царство. И это знание вдруг становится действительно близким к тому, что говорят нам духовные отцы.

Но что делать духовнику и что делать монаху? – Мы говорили ранее об ответственности духовника за свое слово и за своего ученика. Организация жизни нашей такова, что в основе ее лежит идея – как преодолеть нашу индивидуальность, но не персональность. Поэтому, когда мы приходим в монастырь, перед нами стоит программа: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Вначале человек не может различить, что принадлежит вечной воле Божией и что есть временное. Но он решает вопрос так: «Всякую мою мысль я отвергаю заранее, и принципом моей жизни становится полное недоверие к самому себе». Но как быть, когда человек уже научается многому и даже может предвидеть, что ему скажет духовник? – Одна из самых замечательных книг – весьма простая по всему и понятная, но чрезвычайно глубокомудрая – писания аввы Дорофея, ученика Варсонуфия Великого и пророка Иоанна. Там он говорит про себя: у него возник вопрос. И вместе с вопросом родилось в нем сознание: «Если я пойду к старцу, то заранее знаю, что он скажет. Если старец скажет так, то зачем к нему идти?». Но он все равно идет к духовнику, говоря себе: «Если это – моя мысль, то это не от Бога, и я отвергаю ее». И правда: духовник сказал ему, как он и думал. Но он рассуждает: «Теперь это от Бога, а раньше это было искушение!»¹²⁰.

Теперь вы знаете, как «эксплуатировать» духовников. Когда вы спрашиваете духовника, и он говорит вам какое-нибудь слово, и вы потом делаете по слову духовника, никогда и нигде не говорите, что «я сделал так, потому что мне сказал духовник». Почему? – Потому что духовник для нас – как ангел служения во спасение наше. Мы обращаемся к нему, чтобы узнать волю Божию, и потом несем всю ответственность только мы, а не духовник. Не надо говорить: «А мне духовник так сказал!» Нет! – «Я так делаю, и вся ответственность лежит на мне».

У апостола Павла говорится о «непоколебимом Царствии»¹²¹ – о Царстве, где нет никаких колебаний или изменений. И как найти настоящий путь к вечному? – Этот путь – в монашеской жизни. Когда мы идем к духовнику, то мы оставляем его решать вопрос молитвою к Богу. И слово его мы принимаем как от Бога, хотя по всему это может относиться к совершенно маленькой релятивной вещи нашей повседневной жизни. Скажем, повару говорит игумен приготовить жареную картошку. Казалось бы, совсем пустая вещь! Но, сделав так, как он сказал, мы сохраним самый принцип жизни, когда ничто не совершается по нашей индивидуальной воле. Вот «относительности» такого порядка мы живем почти все время на каждый день.

И тогда крепнет в нас глубокое понимание слов: «Да будет воля Твоя». Потому что всякое, даже маленькое, послушание действует страшно сильно на нас: мы вечно распятые. А что значит быть распятым? – Это значит, что и руки твои, и ноги твои прибиты гвоздями, и ты не можешь ими двинуть: ничего нельзя сделать. И когда человек так распят, то перед ним бытие встает в виде Креста, который выражает и абсолютность, и временную нашу релятивность. Так, если Бог даст вам жить таким порядком, то вы увидите быстрый прогресс в жизни духа. Но если у вас не будет этого понимания, то можно прожить сорок лет и еще ругаться и спорить из-за пустяка. Так, старец как-то увидел двух священников-иеромонахов, которые прожили более сорока лет в монастыре и спорили, где кому стоять. Для Силуана это было ужасно: после сорока лет такой жизни в подвиге – спор за место!

Я спросил недавно одного из вас: «В чем ваша трудность?» И ответ был такой: «Трудность моя в том, что я люблю Слово Христа, я хочу жить по Нему и в Нем, но все мое существо психофизическое сопротивляется». И тогда получается положение, о котором пишут в Патериках. Старец спросил своего ученика:

– Ну, друже, как ты смотришь на меня теперь?

– О, ты ангел Божий.

Проходит некоторое время:

– Как ты теперь смотришь на меня, брат?

– Человек...

Проходит еще некоторое время, и опять он спрашивает:

– А теперь как ты смотришь на меня?

– А так, – говорит, – что, хотя бы ты и доброе слово сказал, мне тяжело. Как будто бы оно не от Бога, а от врага¹²².

И наш брат спросил меня, как объяснить это явление в нашей жизни. Апостол Павел говорит: «Говори и во время удобное, и против удобного времени, и не вовремя»¹²³. Если речь идет о подвижнике настоящем, то, конечно, когда его психофизический состав не в силах поднять заповедь Божию, он будет кричать к Богу. Ибо заповедь Божия превосходит уровень психофизический. И когда ум наш не может понять, то он отталкивается от этого предмета. Подобно тому, как каждый из нас в школах или каждый ученый человек, работая, вдруг нарывается на нечто, чего он не может понять.

Люди, потеряв настоящую идею спасения во Христе, не терпят всего, что связано с шествием вслед Христу: «Все, что превосходит меру моего понимания, мне тяжело».

Приведу один из случаев в научной жизни. Когда Эйнштейн говорил большому собранию математиков в Германии о своей теории, то из двухсот человек, ведущих ученых и профессоров, присутствовавших на этом собрании, только два-три поняли, о чем он говорил. Потом эта теория стала достоянием очень многих. Так и в жизни духовной. Я лично посоветую вам держаться той линии, на которую «натолкнул» меня Бог, когда я был со старцем Силуаном: если я чего-нибудь не понимаю, то не возражаю ему, не отвергаю его слово и не сужу о нем – я оставляю это на промысл Божий, который мне потом поможет проникнуть в настоящий смысл сказанного. Невозможно прийти в то состояние, в котором был Силуан, без присутствия Бога и Его великой силы внутри человека. Так, когда в нас нет этой силы, тогда нам становится тяжело. Но если вы избрали монашеский путь, то я, по положению моему, счел нужным сказать вам: «Терпите все это!».

Терпите и другое! Сейчас наступает трудная и торжественная неделя – страданий Христа, и мы называем ее Страстной неделей. И после страданий вдруг придет радость: «Христос воскресе!», которая потом снова «сломается». Терпите эти вещи! Все, что ломается в нас и отталкивает от нас заповеди Христа, – все это не принадлежит к абсолютному Божественному Бытию. А мы хотим достигнуть его во Христе и через Христа.

Я сделаю теперь короткий вывод: если мы чаем воскресения мертвых, значит, в нас уже присутствует энергия воскресения, но еще не в подавляющем порядке, еще не как нечто абсолютно твердое. Приготовьтесь к воскресению, и да будет благословен всякий ваш шаг, чтобы сделать дело наше, чтобы наша жизнь действительно привела нас «туда, где Господь»: «Хочу, чтобы слуга Мой был там, где Я»¹²⁴.

Можно было бы говорить еще и еще – слово о Боге никогда не кончается, как поток солнца, который заливает землю, сообщая ей свою бесконечно великую энергию. Так и со Христом, Который есть Солнце правды. Будем ловить лучи Его на нашей земле, чтобы перейти потом за заветную грань в жизнь вечную...

Я желаю вам хорошей Пасхи, чтобы опыт ваш во Христе углублялся и принимал бы характер все более и более грандиозный.

Впечатления от беседы с владыкой N.: о невозможности дать логический ответ на вопросы о разделении христиан и гонении на них. Молитва за всех как реакция-ответ на разделение. О невозможности пожертвовать нашим видением ради единства Церквей. Спор с Богом: судит не Отец, а Сын Человеческий. О гонении на православных как тесном пути истощания самого Христа. О горькой чаше православных

Снова я благодарю Бога, Который сподобил меня опять видеть вас и говорить с вами.

Отец N. предложил мне сегодня тему: он сказал, что есть очень важный момент в моих ответах журналисту, сопровождавшему епископа, недавно посетившего наш монастырь.

Епископ тогда сидел и больше молчал, я был напротив, а журналист слева от епископа. Инициативу беседы довольно решительно взял в свои руки журналист, а епископ спокойно слушал. Я был немножко, как говорится, disappointed¹²⁶ из-за этого.

Журналист спросил меня:

– Если все мы – христиане: и римо-католики, и англикане, и протестанты, и православные, то, скажите, почему такой разлад у нас в христианском мире? Мы разделены!

Я был поставлен в трудное положение: я впервые принимал этого епископа и говорил с этим журналистом. И для меня было непонятным – на каком уровне отвечать на его вопрос. Ведь евангельское Откровение это безбрежный и глубочайший океан, в духовном смысле можно сказать, бездонный, ибо нет конца Божеству Христа. И в этом океане есть различные меры глубины.

И я отклонил его, но он продолжил:

– Почему некоторые христиане распятые, а другие их гонят?

В общем все вопросы его, которые начинались со слова pourquoi – «почему», были об одном и том же: «Возможно ли соединение Церквей? И как?». Я не ответил ни на один, потому что на каждый из них можно отвечать на разном уровне глубины, как в безбрежном океане. К тому же моя книга уже переведена на арабский язык, и, значит, мне лучше было молчать в ответ на эти трагические вопросы.

Я ему ответил:

– Нет логического ответа на ваши вопросы...

И дальше я не пошел, но, беседуя с вами, я скажу, «почему». Потому что все в Евангелии превосходит нашу человеческую меру. Как говорил апостол Павел: «Евангелие наше не от человеков и не по мере человека»¹²⁷. Итак, нет логического ответа, потому что все принимается верою – как говорит Господь: «Веруйте в Бога и в Меня веруйте»¹²⁸. Это вопрос совсем не логики, а веры.

Самое важное для нас – знать, как реагировать на трагические обстоятельства разделения христиан. Но я позволил себе говорить ему, что в нашей духовной жизни мы стараемся следовать учению нашего великого старца Силуана. Как он реагирует – мы можем судить об этом по его писаниям. После того, как Силуану было дано мгновение видеть живого Христа, ему передалось Его состояние. Христос носит в Себе все человечество как Творец всего сущего. И Силуан получил дар – жить всего Адама как свою жизнь. Все, что происходит сейчас в человечестве, – весь этот разлад и трагические столкновения, все несчастья земли, он жил как следствие непонимания нашего. И он молился за всего Адама, как написано на его иконе: «Господи милостивый, молю Тебя, дай всему миру, всем народам, всякому человеку познать Тебя Духом Святым»¹²⁹.

Итак, в нашей жизни, когда вопрос заключен в вере, а не в логическом доказательстве, нам важнее знать – КАК РЕАГИРОВАТЬ.

Конечно, слово старца идет на глубинах, недостижимых для среднего человека. В моей книге о нем я пишу, что Христос пришел и опрокинул пирамиду человеческого бытия. И внизу, в вершине этой опрокинутой пирамиды, находится Он Сам. И все, кто следуют за ним, погружаются в эту глубину.

Итак, вопрос о том, как возможно соединение Церквей, я отклонил, сказав только: «Я понимаю, что всем нам тяжело».

Почему нам, православным, невозможно отказаться от своего видения, от нашей жизни во Христе и нашего понимания Его Откровения? – Потому что мы понимаем все по-разному. Западу не дано было постигнуть в полноте Откровение о принципе персоны-ипостаси в бытии Божественном и в бытии человеческом, как мы имеем в Православии.

Другие привыкли воспринимать Христа и Откровение в данной им мере. Они любят то, что они познали. И трагизм в том, что различна глубина понимания Откровения, данного во Христе и сошедшим на Церковь Духом Святым. Англиканская Церковь предлагает свою форму единения – через единство Англиканской Церкви во всем мире. Некоторые назвали ее Eglise-bridge – церковь как мост для единства. Римо-католики мыслят единство не иначе, как подчинение всех римскому епископу. Поскольку это связано с личной интуицией каждого человека, логически мы не можем доказать ничего. Это вопрос есть только веры, и, как апостол Павел говорит: «Верою ходим, а не ведением»¹³⁰.

Отец N.: Мне казалось, что важны не столько его вопросы, сколько методология Вашего ответа: нельзя стараться ответить на все вопросы, и надо перейти на другую грань. Чтобы получить ответ, надо перейти в план молитвы и стяжания Святого Духа. И тогда все становится ясным. И Вы тогда показали на икону старца, где написано: «Умоляю Тебя, милосердного Господа, да все народы познают Тебя Духом Святым».

Отец Софроний: Как отметил отец Ν., хорошо нам всем остановиться умом на том, что мы многого понять не можем. Больше того, почему школы богословские всех уровней не могут удовлетворить человечество? – Потому что основная установка их направлена на то, как свести Откровение до предмета научного исследования, то есть логики. А вопрос не в логике, а в вере – верою ходим и ею спасаемся.

Почему мы не можем дать всему простого логического объяснения? – Перейдем теперь на нашу жизнь. И вы простите, что я буду говорить о себе. В моей жизни был момент, когда я возлюбил учение Христа всем моим существом, но жизни в полноте по заповедям Его я не достигал. И в этом была моя боль, сильно и глубоко поразившая всего меня на всех уровнях. Господь сказал, что будет суд над каждым из нас и будет подведен итог нашей жизни. Но я жил эту невозможность жить по-христиански как один из самых трагических моментов всего моего бытия: «Почему я не могу жить по заповедям Христа?». Я доходил до отчаяния и молился Богу: «Как Ты будешь меня судить? Твой суд неправеден! Судья должен быть в тех же условиях, в каких живу я. И если, живя в моих условиях, он сохранил заповеди, то он имеет право судить меня». В моем уме был пример апостолов – они подвергались изгнанию из синагоги за то, что следовали за Христом. И потому Господь сказал им: «Вы сядете на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых»¹³¹. И прошу прощения у Бога за мою молитву, скандальную молитву, когда я говорил: «Ты не имеешь права судить меня, если я не могу остаться живым без пищи, без воздуха, без сна и так далее. А Ты во всем этом не имеешь нужды». И был мне ответ: «Отец не судит никого, но весь суд отдал Сыну, потому что Он есть Сын Человеческий»¹³². И в этих словах, которые, в сущности, были повторением слов евангельских, мне был дан ответ, что Господь жил в условиях несомненно более трудных, чем я. И так Он победил и ответил на мой вопрос. Никто не может сказать, что Его условия были лучшими, чем самого бедного человека. Он скитался по разным местам – у Него не было ни дома, ни места, где приклонить главу.

И почему Ему «дадеся всякая власть на небеси и на земли»¹³³? – Потому что из Божественной формы Своего бытия Он воспринял нашу рабскую форму «бывания», и таким образом Он, конечно, подвергся великому истощанию. И Его истощание переходит все грани, доступные для нас, которые хотим следовать за Ним. Подумайте: Он был оставлен в Гефсимании без ответа! И в последний момент Своей жизни, распятый на Кресте, Он говорит Отцу: «Почему Ты оставил Меня?»¹³⁴.

Так и мы задаемся вопросом, когда мы поставлены в условия, по-человечески непонятные. Мы стремимся любить врагов и молиться за всего Адама, как за нашу жизнь. Почему мир нас ненавидит? Господь предсказал, что «вы будете ненавидимы за имя Мое во всем мире, всеми народами»¹³⁵. Мы видим, как Православная Церковь подвержена сейчас всем разрушительным влияниям власти князя мира сего. И мы спрашиваем: «Почему мы находимся в таком положении?». – Потому что в этом истощании Православной Церкви дан опыт и путь к познанию истощания Самого Иисуса Христа как человека. Христос воспринял позорную смерть, в той форме, которая делала всякого человека презренным и проклятым: по словам Писания, проклят всяк висяй на древе¹³⁶. Потому и говорится, что Он взял на Себя проклятие мира и тем искупил все человечество. И так Он оставил всем нам пример, чтобы следовать за Ним. И путь этот Он называет «тесным»¹³⁷, и мало таких людей, которые видят и находят его.

Мы говорим об этом между нами не для того, чтобы ответить людям иного понимания Откровения. Нам тяжело и горько, но мы пьем эту чашу, как Чашу Самого Христа. Самые беспомощные в мире – христиане, и самые неприятные для мира – это мы, православные. И хотя на земле было бы удобнее нам жить не по православному, но мы не можем отказаться от Православия. И всю эту «кашу» – семидесятилетнее господство необычайной ненависти ко Христу со стороны марксистов – было дано пережить Русской Церкви. Мы ясно видим, что марксисты не понимали того, что они делают, подобно распинавшим Христа, о которых Господь молился Отцу: «Отче, прости им, ибо не знают, что они делают»¹³⁸.

Мысль – энергия, отражающаяся на жизни всего монастыря. О filioque. Об обладании над нашими помыслами для удержания ума в Боге. Живите себя все как одну семью. Ответственность за наши мысли даже при богооставленности

И опять, в присутствии дорогих гостей, слово мое обращается и сегодня к моим братьям и сестрам. И простите меня за то, что в слабости моей, когда у меня нет энергии, слово мое, конечно, может быть довольно тяжким. Но вот о чем я хочу говорить сегодня: всякая мысль, отрицательная или добрая, даже когда мы наедине в келье своей, есть энергия и сила, отражающаяся на жизни всего монастыря. Когда мысль – положительная, когда это – горячая молитва друг за друга и каждого за всех и всех за каждого, тогда крепнут стены монастыря. И наоборот, когда мысли наши идут отрицательным путем и вместо любви мы осуждаем брата нашего, тогда рождаются в стенах монастыря трещины и все разваливается.

Итак, «сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам», то есть не иметь ни одной греховной мысли.

Возьмем такой случай наших дней. Обретены были мощи святого Серафима Саровского. Полтора века назад он молился в пустыне на камне. И до сих пор его молитва действует. Отсюда, естественно, рождается в нас вопрос: куда идет каждая наша мысль? Каких пределов достигает она? – Господь говорит в Евангелии: «Небо и земля прейдут, словеса Мои не прейдут». Вот пример Серафима Саровского – он кричал к Богу только за себя самого: «Боже, милостив буди мне, грешному!», но по последствиям мы видим, что молитва его имеет космические влияния на всю историю человеческого бытия. Через сто пятьдесят лет и больше она продолжает действовать и возбуждать в миллионах душ радость воскресения.

А куда идут наши мысли? – Вот, у Н. Гоголя есть повесть о старосветских помещиках, мысль которых не перешагивала через ограду их имения. А наша мысль – перешагивает ли пределы нашего монастыря? Или идет куда-то дальше пределов и даже до беспредельности? Если мы осознаем важность факта нашего мышления, то, конечно, мы будем проводить нашу монашескую жизнь с большой осторожностью. Молитва Серафима – «Боже, милостив буди мне, грешному!» – уже полтора века потрясает мир. Сколько людей хотят носить его имя! А ведь он как будто бы боролся только за свое спасение: «Боже, милостив буди мне, грешному».

Другой пример: блаженный отец наш, великий старец Силуан. Он рыдал больше, чем за самого себя, молясь за всего Адама. Силуан пишет: «Когда я умру, то умолю Господа за весь христианский мир», и дальше: «Но, если я увижу Лицо Господа Бога Безначального, я забуду про мир», и опять: «Когда умру и явлюсь пред Лицо Христа, умолю Его за весь мир»¹⁴⁰. Из этих слов вы видите, куда шла его мысль. И я не сомневаюсь, что энергия его молитвы так же отражается в космических судьбах всего мира, как отражалась молитва Серафима Саровского, Антония Великого или любого другого святого. Ощущаем ли мы его энергию и мысль, идущую до последних пределов, или пропускаем это без внимания? Поскольку человек создан по образу Бога-Абсолюта, то, как мы видим из примеров, которые я привел, человеческая мысль может идти страшно глубоко. Когда мы получаем благодать Духа Святого, то наше слово и мысль идут в беспредельность. А когда Бог оставляет нас с нашими силами, то вдруг наша мысль не идет никуда.

Одно из наиболее трагических событий в истории человечества: раскол христианства на различные исповедания. Наша Церковь учит об исхождении Святого Духа только от Отца, а на Западе говорят: «и от Сына!» – и веками мы разделены. Лично я предпочитаю нашу мысль и оставляю других мыслить, как они хотят. А наша мысль идет за пределы бытия мира и говорит о том, КАК был Бог тогда, прежде создания мира, как исходил Дух Святой и как был Отец единым началом и Сына, и Святого Духа. В Евангелии от Иоанна мы читаем, что по воскресении Своем Господь дунул на учеников Своих и сказал: «Приимите Духа Святого»¹⁴¹. Больше того, можно сказать, что Дух Святой действует не только во Христе, но, вселившись во святых Своих, Он действует и в людях. Получается впечатление, что от такого человека, как Серафим Саровский или Силуан Афонский, исходят энергия, действие, любовь Духа Святого. Но в Своем личном бытии ипостасном Дух Святой исходит только от Отца. И это прежде создания мира.

Если мы остановимся на этих чертах человеческой мысли, то в повседневной жизни монашеской мы будем очень осторожны с каждым движением нашего ума, с каждым движением нашего сердца. Совсем недавно некто из гостей мне сказал: «Вот, я прихожу в храм, и совсем ненужные мысли – кто как одет, ходит или говорит и так далее – часто перебивают всю мою Литургию». Человек образованный, воспитанный, однако не знает он монашеской науки борьбы с помыслом. И мы должны учиться этой борьбе до полного обладания нашим бытием. Но начинаем мы с самых малых вещей. Маленькие повседневные работы ничего не требуют в плане умственном. Копаем ли мы землю в саду, занимаемся ли писанием иконы или служим Литургию и так далее – наша мысль всегда пребывает в Боге. И тогда мысль освящает всю нашу жизнь. Мы поступили в школу, диплом которой мы получим после смерти, а не при жизни. В течение нашей жизни мы не достигаем Абсолюта, но мы мыслим о Нем. И вот это – наша работа повседневная.

Если мы живем таким порядком, тогда каждый день для нас будет вырастанием и приготовлением к вечной жизни в Боге и с Богом. Так мы можем войти в дух монашества, чтобы и нам быть подобными истинным монахам: прпп. Серафиму, Сергию, Силуану Афонскому, Иоанну Лествичнику, Ефрему Сирину и другим прочим святым и апостолам. Если вы хотите укрепить стены монастыря, молитесь друг за друга и живите всех как одну семью. И таким путем мы поможем братьям нашим и сестрам, которые приходят к нам как гости и сомолитвенники.

Итак, пожалуйста, помните о величии и человеческого слова, не только Божественного, когда Господь сказал: «Да будет свет» и «бысть свет». Но также и про наше человеческое слово, когда оно попадает в русло слова Самого Христа, мы можем сказать, что все видимое – и солнце, и луна, и земля – прейдет, а слова наши не прейдут. Почему? – Потому что они есть плод живущего в нас Христа. Итак, наша жизнь совсем простая, смиренная и скромная, но это смирение не должно отнимать от нас мысли и разумения о слове Бога. И когда мы осознаем ответственность пред всем человечеством за каждую нашу мысль, тогда мы стоим на верном пути.

И дай вам Бог силы удержаться на этом монашеском пути и быть ответственными за всякую нашу мысль, за всякое наше слово и даже за всякое движение нашего сердца. Ибо мы без слов можем изводить энергию благодетельную от сердца и без слов можем ранить брата и повредить его жизни.

Наш подвиг – борьба против смерти в Адаме за жизнь во Христе, Который есть воистину Сущий. О персональной основе нашего подвига – «лицом к Лицу». «Верую» – не абстракция, а личное ведение, синтез которого в имени Христа. О сердце и «сердиться». От личного предстояния Богу до восприятия всего Адама. Отпадение от веры из-за технического прогресса. Наше развитие – не через психофизические упражнения, а через заповеди Бога, чтобы усвоить Его Жизнь. Проблема персоны решена в Евангелии

Мы благодарны Господу, Который нас сподобил собраться вновь воедино во Имя Его...

Сегодня мое внимание обращено на то, что является исключительно характерным для нашей христианской веры. Согласно откровению Бога о Себе Самом, которое лежит в основе нашей веры, Он единственный есть воистину «Сущий» (греч. – «ΕΓΩ ΕΙΜΙ Ο ΩΝ», фр. – «Je suis Celui Qui suis»; англ. – «I AM THAT I AM»). И кроме Него никого и ничего не было, как и дальше, чем Он, никого нет, согласно пророческому слову¹⁴³. Итак, Он есть единственный Творец всего видимого и мыслимого мира. И без Него, по выражению Евангелия от Иоанна, «ничтоже бысть еже бысть». В Нем – жизнь человека. Это положение является самым главным моментом нашей веры, постигнуть которое нам необходимо. Откровение говорит о том, что мы дети первого Адама, нарушившего завет любви между Богом Отцом и человеком. Иногда люди пытаются своим умом постигнуть, почему Господь допустил рядом с древом жизни нетленной стоять древу познания добра и зла. Процесс создания нетленных богов, друзей-братьев Христа, является тайной для нас. И не нам судить, почему, но мы останавливаемся вниманием на фактах: это есть так. Адам нарушил союз с Богом. И так как нет другого источника жизни, то, конечно, после грехопадения в человеческом роде начала действовать смерть. Апостол Павел говорит: «Единым человеком пришел в мир грех и все его последствия; и единым Христом пришло спасение»¹⁴⁴. В чем состоит спасение во Христе? – Ослепленные грехом, мы стали ходить во мраке неведения, после того как отпали от единения с Богом. И теперь весь наш подвиг сводится к тому, чтобы грех, который является нарушением любви Отчей, был бы отнят от нас и взамен смерти была бы дана нам Жизнь Самого Бога, согласно плану Бога о человеке. Итак, борясь со всяким проявлением греха в нас, мы боремся за то, чтобы освободиться от последствий смерти. Мы веруем в Бога, Который сказал: «АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ» и Который есть Бог персональный. В Нем жизнь, в Нем все. И вне Его все существует только по Его благоволению.

Когда мы проводим дни наши, как подобает тем, кто живут в монастыре, – в покаянии, то всякий подвиг, все усилия с нашей стороны будут направлены к тому, чтобы не совершать греха. Но это еще «негативные» действия: мало того, чтобы мы не совершили греха, – надо, чтобы Сам Бог «пришел и вселился в нас», чтобы Он жил в нас и составлял нашу жизнь.

Почему я останавливаю ваше внимание на этом моменте? – Потому что в наше время существует страшно много нелепых, извращенных путей к Абсолюту, которые приведут, конечно, к еще более глубокой ночи греха и смерти. Нет жизни, кроме Бога. Нет света иного, кроме Бога, Который есть «Свет, в Нем же нет никакой тьмы»¹⁴⁵. И все наше усилие направлено к тому, чтобы Бог нам даровал Свою жизнь. И для нас, христиан, во всем Учитель и Наставник – Христос.

Мы сейчас пели молитву ко Святому Духу, «Сокровищу благих», «Жизни нетленныя подателю»: «прииди и вселися в ны». Слово Отчее, пришедшее к нам во плоти, и Дух Святой, сошедший в огненных языках на апостолов и на нас, верующих, есть Бог личный, а не какое-то безличное космическое явление вообще. Поэтому нельзя склониться к тому, чтобы взять просто натуру человека, как она есть, и посредством тех или иных упражнений и медитаций развить способности этой природы. У нас нет этой цели: сей путь не приводит ко спасению. В нашей установке молитвенной мы всегда предстоим как персоны пред Персоной Бога. И этого не должно потерять нам. Господь сказал: «Вы не можете творить без Меня ничего»¹⁴⁶. Почему? – Потому что в Нем заключено наше бытие вечное, в Нем же и силой Его наличествует в нас и временное бывание, то есть наше видимое и ощутимое существование. Все от Него. И всегда наша установка должна быть персональной, что сказывается в Символе веры, где Отцы дали краткое изложение основ ее.

Символ начинается словом «Верую...». Обратите внимание на замечательное явление: не мы веруем – то есть все, «вообще». Нет! но я говорю Богу: «Верую во Единого Бога Отца...». И если мы говорим это сознательно, то все прочие слова этого Символа мы должны носить как наше личное ведение. Каждый из нас, человек, почтен как полный образ Бога. И каждая персона, каждый человек должен носить в себе все: и Бога, и тварный мир. Когда мы так будем настроены, постоянно, день и ночь, думая о Боге, то у нас все приходит в форму некоторого «синтеза». И этот синтез – в имени Христа: «Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, вземляй грех мира, помилуй нас». Мы призываем Его имя с сознанием нашей персональной ответственности за каждое наше дело и движение сердца. И всякую «теорию» мы должны отклонить: она будет грехом.

Иногда в исихазме допускается некоторое «отступление» для того только, чтобы объяснить, где сердце или ум. Потому что когда сердце физиологически здорово, то человек не чувствует его: его «нет». Но когда человека раздражить и утомить, то он начинает «сердиться». И тогда он понимает, где у него «сердце». А так, если ребенка спросить:

– Где твое сердце?

Он покажет:

– Здесь.

Итак, простите меня, – я снова повторяю: пожалуйста, до последнего дыхания вашего не утеряйте нашей культуры подвига и молитвы православной, то есть – ПОСТОЯННОГО ПРЕДСТОЯНИЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ.

Задача сия невероятно грандиозна. Нам не приходится удивляться, что многие отпадают от веры во Христа. Это слишком великая вещь. Технический прогресс вовсе не является прогрессом и духовным. Читая наших древних Отцов, мы видим, что они жили Богом гораздо глубже, чем наша современность. Так, технический «прогресс», необходимый для того, чтобы физиологически существовало человечество, не является чем-то «высшим» и по отношению к откровению Бога.

До последнего дыхания мы будем проводить нашу жизнь в сознании, что Бог нас видит, так чтобы ничего у нас не было имперсонального, безличного: никаких психофизических упражнений, которые могут содействовать тому или иному «развитию» в нас. Скажем, спортсмены развиваются физически, ученый человек развивается трудом научным; и можно специально развивать интеллект, можно развивать тело и стать большим спортсменом (но бестолковым человеком). А если мы живем по заповедям Бога, то хотя в нас и может происходить процесс развития интеллектуального и даже физического, но это не наша «техника». Наша культура является следствием нашей веры и молитвы. Постоянное предстояние Богу приведет к тому, что мы будем жить внутренне, постепенно воспринимая жизнь, исходящую от Самого Бога. И в этом наша задача – чтобы жизнь Бога стала нашей жизнью: «His life is Mine»¹⁴⁷.

Нужно предупредить также молодых людей: в наше время многие торопятся страшно быстро достигнуть космического сознания и сверхкосмического, то есть божественного. Наш путь медленный: мы, которые наследуем через родителей наших смерть греховную, перерождаемся не сразу. Как победить эту смерть? Как это ни покажется странным, но метод – стараться провести каждый день без греха – приведет к познанию абсолютного Бога, которое недостижимо человеческой наукой, ибо явится следствием действия Самого Бога. Отсюда, надо быть терпеливым: пять лет – еще мало, десять лет – еще мало, двадцать лет – еще недостаточно, сорок лет – и этого может не хватить, еще надо терпеть и никак не сдаваться. Скучно, но сдаваться не надо.

Еще раз повторю, чтобы была яснее основная идея сегодняшнего слова: В БОГЕ ПЕРСОНАЛЬНОМ НИЧЕГО НЕТ ИМПЕРСОНАЛЬНОГО. И в нашей жизни по образу персонального Бога мы должны стать персонами, способными носить в себе все: и жизнь космическую, и благодать Бога, то есть жизнь вечную.

Проверяйте себя, чтобы ничего имперсонального не было. Мы должны жить как персоны – ответственные за всякое свое действие, за всякую нашу мысль. И когда придет молитва, которую Господь дал нашему отцу Силуану, тогда человек может сказать: «Ныне в Тебе, Христе, и АЗ ЕСМЬ». Так из совсем маленьких вещей слагается невероятно великий результат, который превосходит границы всего релятивного.

В настоящее время богословы заняты проблемой персоны. И научная психология, и философия заняты той же самой проблемой. Но у нас эта проблема разрешена давным-давно. Каким образом разрешена? – Мы видим Христа, и мы видим Его действия: Он взял на Себя грехи всего мира, молился в Гефсиманском саду, восходил на Голгофу. Вот Человек-Персона! Когда Он говорит: «Дерзайте, Я победил мир»¹⁴⁸, то призывает нас к той же самой победе, которую совершил Он Сам.

Стяжание духовного видения – дар Бога, подаваемый на пути следования Христу. О вдохновении, не знающем умаления. Явление Бога-Персоны Моисею. Уподобиться Богу, стать персонами – конечная наша цель. Отношения с Богом – отношения любви. Отсечение своей воли и смиренное служение в монастыре приготовляет к восприятию благодати Бога. Жизнь без греха по евангельским заповедям подготавливает к восприятию откровения о Боге. Путь святого старца Силуана ко спасению. О любви и единстве во Христе. О свободе самоопределения и последствиях падения Адама. Богоявление нашим отцам и предкам – основа нашей веры. Абсолютная власть Христа вылилась в форму истощания

Как всегда, я, конечно, радуюсь встрече с вами. Но чем ближе мой исход, тем горячее мое желание оставить вам, хотя бы отчасти, то, что я, тоже «отчасти», воспринял по дару Божию – от встречи с великим старцем Силуаном.

Недавно я получил письмо, в котором протестантский богослов, хорошо знакомый с Православием, вспоминает блаженного Августина, говорящего своим прихожанам: «Если вы меня попросите указать вам на путь, то я могу вам сказать: это – Иисус Христос. Но дать вам глаза видеть так, как я вижу, – я не в силах. Это есть дело самого Бога». Мы уже говорили, как нам стяжать «духовные глаза», которые бы видели, как увидел Его Павел¹⁵⁰, как увидели Его Петр на Фаворе, Иоанн, Иаков, как другие отцы увидели Его, восходящего на Голгофу, чтобы разорвать клятву грехопадения Адама.

Один из вас спросил меня: «Что есть вдохновение?» – Так, если и пред вами откроется эта картина, то вы узнаете о вдохновении, приходящем из той сферы бытия, где нет умаления. И если сердца ваши воспримут сие вдохновение, оно вас уже никогда не оставит. Мы можем страдать, быть унижены, смиряться недугами, но это видение Христа пребудет с нами как «неизлечимая болезнь». Я говорю «неизлечимая болезнь», потому что любовь ко Христу, которая родится в нашем сердце, – неистощима, но она связана с болью.

Во все века богословы искали слова, которыми можно было бы выразить ясно Откровение Божие, полученное во Христе Иисусе. Церковь всегда живет со Христом, но в разных условиях, поэтому теперь понадобились некоторые другие слова. Так, когда Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию», как нам понять это подобие и образ? До каких степеней оно доходит? И сегодня мы будем говорить об аспекте, который занимает умы и сердца современных богословов: о персоне. Хотя слово «персона» не новое, но нова установка.

Я хочу дать вам, моим братьям и сестрам, кто начинает жизнь, маленькую схему, которая, может быть, облегчит вам подход к этому великому Откровению об образе и подобии. Открываясь Моисею как «Аз есмь Сущий», Бог положил тем самым начало нашей веры, глубокой веры. Что замечательно в этом Откровении? Бог говорит о Себе: «Я есмь Бытие»; «все, что существует, – все это изошло из Меня». И первое слово – Аз – означает, что Он есть Персона.

Если мы говорим о персоне в ее истоках и в ее вечном бытии, то, конечно, это только Бог, Кто является Персоной. И если Господь сотворил нас по образу Своему и по подобию, то, значит, и мы должны стать подобными персонами, похожими на Него. Это есть наша конечная цель. Если Бог сотворил богов сначала как потенцию, а не как уже актуализированных лиц-персон, то необходим процесс самоопределения с нашей стороны по отношению к Богу: «Скажи нам, как мы можем Тебе уподобиться?».

На нашей иконе Моисей изображен следуя традиции Церкви – великой традиции, в которой мы хотим пребыть. Внизу вы видите маленькую икону, с Синая, где было явление Бога Моисею в несгораемой купине: «Аз есмь Сущий». Здесь этот момент явления изображен немножко иначе. Если вы посмотрите, на нашей иконе у Моисея запечатлено выражение предельного напряжения к Богу: он как бы замер и видит небесные сферы, внимая тому, что говорит ему Дух: «Аз есмь Сущий»¹⁵¹.

Отсюда началась наша Церковь и вера. По вере Отцов, это был Христос, Кто сказал: «Аз есмь Сущий». И начал Свое самооткровение, указав на персональный характер Бога. Тем самым Предание исповедует Живого Бога, а не метафизику отвлеченного мышления философа. Отношения наши с Богом – отношения любви. Любовь может принимать многие виды, и мы не сможем за короткий час коснуться всего.

Картина, открывающаяся во Христе, превосходит все, что знает человек. Подобно тому как родившийся на суше впервые подходит к океану: он не видит концов. Так из этого «океана» мы возьмем маленькой чашкой какую-то долю этой животворящей воды и будем говорить об этой чашечке.

Если Бог есть Персона, то как нам быть? Куда стремиться? Как мы можем построить нашу жизнь, чтобы быть чадами Такого Бога? И этот вопрос стоит перед нами в монашеской школе. У нас нет никакой карьеры мира сего, но каждый ищет путей к наиболее глубокому познанию о Боге. И опять вспоминаются чудные слова нашего благословенного великого старца Силуана: «Иной есть царь, иной – патриарх, иной – какой-нибудь деятель, а иной есть простой рабочий-столяр». И Силуан говорит: «И это неважно»¹⁵². Какой подход у этого человека! Даже о таких положениях, как императора или патриарха, он говорит: «И это ничего не значит... это – послушание в земной жизни. А вся соль в том, что кто больше любит Бога, тот в Царствии Его будет ближе к Богу в силу своей большей любви, а не в силу своего иерархического, социального или церковного положения». Я хотел бы, чтобы это сообщилось нашему сердцу. Наша жизнь простая и скромная. Мы служим гостям, как staff¹⁵³ служителей в отеле; мы служим им и как священники; и когда они принимают слово наше, то служим им словом; мы готовим для них пищу. И все это имеет очень скромный вид. И вся «карьера» наша никуда не выходит. Видите, здесь – стены, и окна – высоко, не долезешь, убежать невозможно!

Итак, как мы можем стать персонами, образом персонального Бога? Я все время подчеркивал вам то, чему сам научился: мы начинаем с самых маленьких вещей. Но, когда каждый в своем служении терпеливо делает так, держась установки – сохранить жизнь по заповедям евангельским, – он приготовляет себя для восприятия благодати Бога. Мы есть существа тварные и живем силою, исходящею от Бога Творца, и сами не можем создать этой жизни, из самих себя.

Причем что характерно (и я хочу это подчеркнуть) – в вопросе спасения, или, по церковной терминологии, в сотериологии нашей христианской, на первом месте стоит не какое-то научное познание – богатое или малое, а этика: наше спасение определяется этическим началом. Мы повторяем молитву на каждый день: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам». В этих словах выражается весь смысл нашего предстояния Богу.

Как мы можем не согрешить? – Когда в плане этическом мы живем согласно с евангельскими заповедями, тогда мы приготовляем себя – и как сердце-любовь, и как мышление-ум – к восприятию откровения от Бога. Непрестанное напряжение – «получить от Бога милость» – должно определять наш характер. Так, на иконе – Моисей, онемелый, смотрит в напряжении... Библия ничего не повествует о пророке в тот момент, а только о Боге, как Он заговорил из огненного куста. Но мы знаем, что Моисей, как и другие пророки, жил в напряженном стремлении узреть Бога, как Он есть. Он искал ответа: «Что есть бытие? Откуда оно? Кто виновник?» – и так далее. И как человек, он не мог создать себе правильного представления о Боге. Но Господь открыл ему: «Аз есмь Сущий» – в ответ на его молитву. – «Да, ныне ты говоришь со Мною, и знай, что бытие все исходит от Меня», – как сказано в Евангелии от Иоанна: «И без Него ничтоже бысть, еже бысть».

Так, в монашеской школе нашей, очень скромной на вид, по существу, заложено то же стремление: мы хотим устроить нашу жизнь так, чтобы, подобно Моисею, мы все время были в этом состоянии напряжения. Какую бы работу я ни делал – император ли я, патриарх, ученый, столяр или простой рабочий, это не важно, а важно мое устремление к Богу. И это устремление должно быть смиренным, то есть исполненным сознания, что мы сами не в состоянии даже постигнуть Божественного Бытия. Но мы просим Бога: «Открой нам Лицо Свое... Дай мне увидеть Тебя, как Ты есть! Мое сердце влечется к Тебе, но я не знаю Тебя! Итак, дай мне познать Тебя, как Ты есть!» Это есть наша основная жажда: знать нашего Бога.

Как всегда, я говорю с вами, братья мои и сестры, о том, что мне Господь благоволил показать в лице нашего покровителя небесного – великого Силуана. Это явление было не как какой-то удар, подобный молнии, но как великий поток Духа, который постепенно открывался передо мною. Что меня поразило в этом человеке? – Ему было дано видеть, что вне Бога – нет спасения. И он жил час особого испытания – как неизбежность гибели. И, сокрушенный этим видением, он вошел в храм и сказал: «Господи Иисусе Христе», – и увидел живого Христа! И Христос не сказал ему никаких слов, но сообщил ему Свое, Христово, состояние. И это видение было коротким моментом, мгновением. Если бы оно продлилось, как пишет Силуан, он бы, не выдержав, умер¹⁵⁴.

Писание говорит, что «мысли Мои – не мысли человеческие, расстояние между Моим мышлением и человеческим безмерно велико»¹⁵⁵.

На каком основании дерзаю я говорить о том, что Господь передал Силуану Свое состояние как последствие видения? Господь, единственный Человек на земле, взял на Себя грех всего мира¹⁵⁶... И Силуан, будучи только что вышедшим из казармы молодым солдатом, стал вдруг молиться за всего Адама, за все человечество – и в пространствах космических, и в длительности веков. Философски это состояние можно как-то усвоить в отвлеченном мышлении, но не как состояние. А то, что было у Силуана – молитва за всего Адама со многими слезами, большими, чем за самого себя, – есть дух Христа, восходящего на Голгофу.

И когда нам открывается такой Христос, тогда мы можем, подобно Иоанну Крестителю, узнать в человеческой форме Всемогущего Бога. Но опять-таки говорю, что это восприятие носит характер этический.

Иной момент – догматический. И когда мы слышим слова «Да будут все едино, как Мы едино»¹⁵⁷, то что проникает в наше догматическое сознание? – Мы говорим: «Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святый», и мы же начинаем наше исповедание веры: «Верую во Единого Бога». Это никак не укладывается в формальную логику. Но это логика самого бытия. Триипостасный Бог, но Он один. И человеков множество, но в идее Бога – человек один.

Когда ученики спорили, где им сидеть на Тайной Вечере (то есть было некое «местничество»), Господь им сказал: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга»¹⁵⁸. Если мы действительно любим, то любовь, которой мы научились от Бога, – отдает себя в жертву. Христианин, подобно Богу, любит не свысока. (Про Симеона Нового Богослова говорили, что, встречая детей, он кланялся им с истинным почитанием. Так, когда я был во Франции в Сент-Женевьев священником на кладбище, там прислуживал мальчик, сын священника. Ему было всего четыре-пять лет. И я кадил ему с уважением. И он с великим чувством отвечал на это уважение чем-то подобным). Христос не преподал как заповедь: «Да будете вы все едино, как Мы едино», то есть Отец, Сын и Дух Святой. Но это Он выразил Отцу в молитве. И нам открылось бытие особого порядка, которое никак не укладывается в перспективе формальной логики Аристотеля. Там категориями служат отвлеченные понятия. В нашем христианском бытии мы должны перейти на иную логику, где категориями становится то, что открывает нам Бог. И если Бог в Писании говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию», то это не должно выпадать из нашего сознания: Он сказал не «миллиарды людей – толпы», а человека... И когда говорит Христос Отцу в молитве: «Как Мы едино», – подчеркивается многоипостасное единство Бога, что Бог все-таки один. И когда нос наш задирается кверху, неплохо вспомнить слова Христа, чтобы контролировать себя, насколько мы далеки от этого состояния.

Но, вот, сейчас «жмут» меня слова. Сказать вам? – Это великое состояние! Когда оно приходит к человеку в форме благодати, то живется самим человеком как единственно естественное и нормальное состояние. И как будто бы даже не о чем говорить, все так ясно и естественно!

Какой разлад принесло падение Адама! Как трагичны все эти пять с лишним тысяч лет, по преданию, с сотворения Адама и падения его! Господь говорил с Адамом в Раю. Но Адам, почувствовав в себе свободу самоопределения, пал гордостью: «Я сам буду себя строить». И это есть начало «человекобожия», о котором так много говорят люди, и особенно в нашу эпоху: «Отойди, Бога нет! Бог – это человек». Наша вера в том, что мы созданы Богом, а не мы создаем Бога. И в основе нашей веры лежит не философия, как бы гениальна она ни была, а явление (теофания) – Богоявление нашим отцам и предкам. И то, что Господь вложил в сердце одного (скажем, в начале – Авраама), то уже было вложено во все человечество как идея. И эта наша традиция хорошо выражена в ирмосе канона Андрея Критского: «Сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его».

Открывшись как Персона, Бог создает нас по образу Своему и по подобию. То есть мы должны жить подобно тому, как живет Сам Бог. Но начинаем мы в нашей школе монашеской с очень маленького смиренного дела, и дальше – «не подымаем носа». Но это маленькое дело послушания монашеского есть начало нашего спасения. Мы не хотим сделать, как Адам, который захотел вдруг жить по своей воле. Так, отсекая волю нашу с разумом, мы постепенно готовим свой ум и сердце к восприятию того, что выражено в молитве Христа к Отцу: «Да будут все едино, как Мы едино»¹⁵⁹.

Начало нашей веры – «Яхве! Аз есмь Сущий»; после которого Моисей восходит воспринять закон. Хотя закон для нас после Откровения Христа становится уже узким и образ жития персоны-ипостаси не укладывается в его рамках, все-таки закон приготовил людей, способных восприять воплощение Бога. В веках богословы мучаются тем, как объяснить, что Христос есть Бог, Который сотворил весь этот мир. Ибо мы Его знаем как человека, и смиренного человека: Его осудили, Его били, на Него плевали, Его ненавидели...

Но вот затем Господь сказал: «Восхожу к Отцу Моему», и заповедал: «Шедше по всей земле, крестите во имя Отца, и Сына, и Святого Духа»¹⁶⁰. И это есть наша вера. И кроме христианского, нет никакого другого откровения, которое мы приемлем как истинное.

Как Бог, сотворивший наше естество, Сам мог облечься в эту форму существования – мы не можем понять. Но, вот, констатировать этот факт мы можем: «Да, Он был во плоти». Некоторые возражают: «Да, но как вы говорите: Он сказал: Дадеся Мне всякая власть на небеси и на земли¹⁶¹, а мы просим многие вещи у Бога, и Он медлит дать их. И верующие в Него живут стесненные и униженные». В жизни нашего монастыря был приятный случай. Я спросил одного из наших братьев: «Если бы у Вас была абсолютная власть, что бы Вы теперь сделали, когда такая суматоха во всем мире? В России и во многих других странах – коммунизм; во Вьетнаме – война, и так далее». И он мне отвечает: «Если бы я имел абсолютную власть, то не мог бы ее нигде применить, именно из-за ее характера абсолютности». Так, когда мы видим, что Христос наш как будто бы неспособен сделать многое, о чем мы Его просим, то, может быть, это потому, что Он думает, как этот монах: «Если у Меня абсолютная власть и воля, то, вот, Я отдаю Себя на Распятие». Бьют Его по щеке и плюют на Него: «Где же Твоя абсолютная власть?». А власть эта абсолютная выразилась в форме истощания, соответствующего абсолютному Богу.

И да будет Господь милостив к нам и даст нам пребыть в вере христианской до конца, как бы ни было это трудно.

Сотворение по образу Божию есть становление наше как богоподобных персон. Реализация в нас персонального начала чрез жизнь по заповедям Христа. Богословие школьное и бытийное: как состояние и как молитва. О памяти Божией на всякий шаг. Задача – найти богословско-догматическое выражение опыта прп. Силуана. Как «держать ум во аде» и иных путях. О сравнении с прп. Максимом Исповедником

Вновь и вновь я воздаю хвалу Господу, Который мне дает радость общения с вами. Сегодня я вижу и чувствую в моем сердце присутствие гостей, и я вынужден предупредить их, что наши внутримонастырские беседы в настоящий момент адресованы новопришедшим. Мне кажется, вы уже довольно прочно усвоили, что наш путь и вера строится на откровении свыше и никак не является постулатом нашего интеллекта. Бог открылся в Своих Персонах как «Аз есмь Сущий». После этого идет другой момент Откровения: будучи персональным, Бог-Троица ставит пред Собой задачу сотворения человеческого бытия по Своему образу и подобию. Момент сотворения по образу Божию и по подобию значит, что человек есть существо, по природе своей весьма близкое Богу. Наша природа сотворена логически необъяснимым образом: мы приведены в бытие как потенция, а не как уже реализованные существа. И если Сам Христос сказал, что «Бог есть дух»¹⁶³, то и человеческая персона должна пониматься как дух. Для сотворения такого «бога» необходимо, чтобы наше существование начиналось в материальном теле. И как мы уже говорили, лучше не задаваться вопросом, «почему» и «как», но можно только констатировать факт. Как, будучи сотворенными как потенция, мы можем стать персонами, подобными Самому Богу? И как можем мы построить наше спасение, актуализируя изначальное желание Бога о нас: «Сотворим человека по подобию Нашему»?

Как можем мы стать персонами из таких, каковые мы есть? – Наш путь есть жизнь по заповедям Христа. И божественный характер заповедей открывается нам по мере нашего аскетического стремления воистину стать «богоносными».

В прошлый раз мы остановились молитвой нашей на предвечном факте бытия Бога. И Сей безначальный Абсолют благоволил создать нас с целью, чтобы мы вошли в Его вечность как Его дети и Его друзья. Когда мы встречаемся с богословием в условиях богословской школы, то стоит проблема, как в логическом синтезе создать некую непротиворечивую систему, чтобы преподнести откровение Бога.

Подходить к проблеме богословия можно под разными углами. Первое богословие – детское: «Есть Бог, Боженька». И ребенок ощущает и воспринимает Бога неким образом, который мы уже не помним, давно пройдя этот период. И поскольку Бог создал нашу природу согласною с Его природой, постольку в нас есть особое чувство – интуиция, через которую мы ощущаем прикосновение Божиего Духа.

Школа монашеская отличается от школы богословской, организованной в исторических условиях жизни мира. Монашество есть особая школа, где каждый день, каждый момент и каждое слово ставятся в связь с бытием Бога чрез жизнь по заповедям Его. И если богословские школы приводят к возможности «научно» выражать содержание Откровения Божия, то в монашеской жизни богословское образование никак не может быть организовано подобно школе.

Мы напрягаемся в нашей молитве «дотронуться до одежды нашего Бога», образно говоря, и Бог отвечает на наши движения различно. Нашему покровителю, отцу Силуану, Он открылся в более совершенной форме, чем многим и очень многим академическим богословам! Как будто бы совершенно опрокинутый порядок: вот, человеку открылся Бог с первого момента так, что потом всю жизнь свою он пытался сохранить в духе данное ему откровение без слов. Итак, если для Бога возможно сообщить Себя одному человеку, то, значит, это возможно Ему и с каждым из нас.

Создав человека по образу Божию, то есть как существо, которому свойственна свобода в высшем смысле слова, Бог не насилует человека и не делает ничего с ним без самого человека, а бережно присутствует на пути его. И то, что человек способен воспринять, то Бог и дает. Итак, в монастырском бытии мы все-таки ближе подходим к восприятию Бога, чем в логической структуре богословского образования в школах. Наша «школа» идет только по линии соблюдения заповедей Божиих. В этом отличие системы монашеской от системы школьной. В школах разрешается жить как хочешь; достаточно лишь, чтоб ты интеллектуально освоил положения учения. А у нас прежде всего стоит вопрос, как «провести день без греха».

Итак, богословие может быть различных форм. Самое первое богословие, начиная с детских лет, есть то, что составляет содержание наших молитв. Процесс развития этого содержания может и должен совершаться в течение всей жизни.

В другом виде богословие есть состояние человека. Вчерашний вечер мы провели с профессором богословия из Греции. Он подчеркивал, что наша вера и жизнь основаны на Откровении, а не на догадках человеческих. Приведя нам маленький отрывок из Евангелия от Иоанна, он замечательно сказал: «Иоанн просто рассказывает, и его рассказ для нас – это сплошь Откровение».

Одним из наилучших примеров богословия как молитвы является Литургия Василия Великого. Ее анафора – сплошь богословие и все время напряжение молитвы. Но Евангелие от Иоанна – еще более высокое богословие, когда состояние человека уже совпадает с Божественным проявлением. И пример тому – Иоанн Богослов. С богословием такого порядка мы встречаемся в писаниях Святых Отцов: они рассказывают о том, что было дано от Бога. Их богословие не носит характера логически выстроенных терминов. Нет! – Они «рассказывают». И, простите, я тоже поступил так, потому что нет другого пути. В моих книгах я описываю только то, что сам пережил по воле Бога, когда предался этой воле. Видите, я поставил условие: «когда предался этой воле».

Так, я умолял вас много раз: молитесь друг за друга, соединяйтесь в этом усилии, чтобы каждый из вас имел возможность посвятить как можно больше времени молитве и богословию. Та жизнь, которая начинается с послушания (если это послушание понято должным образом), по виду простая, но раскрывает сердце человека до беспредельности. Когда человек живет по заповедям Божиим, то в нем раскрываются возможности нашей природы: эти возможности не имеют границ. Мы так близки к Богу, настолько родные Ему, что наша жизнь должна была бы быть с самого начала сплошным пребыванием в сфере несозданного Божества. Каждый раз, когда мы не соединены с Богом, мы выпадаем из этого духовного мира и становимся «плотью»¹⁶⁴, в которой Бог не благоволит жить. Мы должны научиться тому, как, делая всякую работу, пребывать в Боге. Строим ли мы здание, где можем собраться для Литургии; приготовляем ли место, где человек может отдыхать; готовим ли ему пищу и так далее, – все эти вещи можно свести до страшной нищеты, и, по существу говоря, они никак не должны мешать пребывать в высшем состоянии богообщения.

Когда мы начинаем действительно бороться за то, чтобы ум наш пребыл в Боге день и ночь, тогда вся наша природа меняется и жизнь наша становится совсем другою. Теперь, когда число братии возросло, от прежних форм организации нашей жизни должны мы перейти к тому, чтобы монашеская жизнь в каждом ее дне рождала бы в нас молитву к Богу, соединяющую нас с Богом воедино.

Я предлагаю старшим братьям и сестрам задачу – найти богословское выражение тому опыту, который был дан нашему отцу духовному, великому Силуану. Понесем эту жертву. Писаниям старца свойственны некая неопределенность, нестрого отточенные термины, простые выражения: его записки – простой разговор, но в его простых словах заключена невероятно высокая жизнь. Их можно и нужно формулировать уже как догматическое богословие.

Спасается человек не теоретическим богословием, а посредством моральной, этической жизни, чистой от всякого греха: «Сподоби, Господи, без греха сохранитися нам». А полнота познания возможна в Церкви, и тогда спасение получит более совершенную форму. Господь дал заповедь: «Не ешь от этого древа, потому что когда ты съешь этот плод, то ты смертию умрешь»¹⁶⁵.

Итак, значит, по мере нашего напряжения, каждый день и каждую ночь в нас будут происходить какие-то процессы, не подлежащие контролю, но все-таки осознаваемые нами. И придет момент, когда мы ощутим себя действительно связанными с Богом по самому естеству нашему. «Как, из этой плоти выходя, мы будем существовать как личный дух?» – такое сознание личного духа: вот что надо выработать нам ради спасения. Чем больше вы будете стараться жить по заповедям, тем глубже будет проявляться в нас интуиция присутствия Божия.

Вы простите мне, но опять-таки я все время «кручусь», ища молитвою слово от Бога. Немного нас, но как-то все по-разному воспринимают мое слово, и нельзя найти беспротиворечивый синтез даже в нашем маленьком кругу. Когда отсутствует эта возможность, тогда мы должны действительно молиться: «В чем дело? Почему в нас живет смерть взаимного непонимания?». Ведь в завершенном спасении у людей, миллиардов ипостасей, будет единая воля. А здесь, как говорили Макарий Египетский и некоторые другие Отцы, каждый человек имеет свою волю¹⁶⁶. Арсений Великий говорил, что на небе у всех единая воля, а здесь, на земле, каждый человек «тянет к себе»¹⁶⁷. Так будем учиться жить по-христиански, и тогда познание Бога придет не интеллектуальным путем, а онтологическим, через саму жизнь.

Еще я хотел вас попросить: пожалуйста, когда кто-нибудь из наших братьев или сестер отсутствует, молитесь усиленно за каждого отсутствующего, за каждого болящего. Живите, как единый человек.

И простите меня. Все-таки, несмотря на всю неорганизованность моего слова, вы пребыли час в этом напряжении.

Итак, «что же нам делать и чего не делать?». – Делать любовь. «И чего не делать?». – Не делать греха. Вот и вся программа.

Вопрос: Как преподобные Серафим и Силуан жили состояние «Держи ум твой во аде и не отчаивайся»?

Отец Софроний: Вот Вы затронули один из самых высоких вопросов в нашей православной аскетической культуре. До явления ему Господа Силуан в течение одного часа пребывал отлученным от Бога: Бог покинул его. У него есть страшные слова в описании своего состояния: «И мне ясно было, что я вечно погибаю». Это отлучение от Бога было предельным напряжением: это был, как мы говорим по-гречески, «кеносис», а по-русски «истощание». И когда после этого напряжения явился ему Господь, то не сказал ему никакого слова. Но позднее, когда Господь сказал ему: «Держи ум твой во аде», – слово Его имело отношение к тому страшному часу, который предварил видение Христа. И Силуан получил ответ на свое переживание о вечном аде как откровение от Бога вечного спасения. Каждый раз, когда мы отчаиваемся, по существу говоря, мы совершаем грех против любви Отчей. И когда мы так глубоко будем переживать всякий грех, который разлучает нас от Отца, тогда мы будем рыдать за все человечество. И это приблизит нас ко Христу, умирающему на Голгофе. После такой смерти следует воскресение.

Так, читая Силуана, мы должны понять, почему Господь говорит ему: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся».

Почему так творит Господь и почему это есть наивысшая степень и наивысшая форма всей культуры аскетической? – Потому что грехопадение, отлучившее нас от единства с Богом, погрузило нас в страсти, и люди стали жить страстями. А когда человек умом пребывает во аде, тогда ни одна страсть не действует в нем: ни гордость, ни тщеславие, ни властолюбие, ни жадность материалистическая, ни плотская жизнь – ничто. Пред человеком – чистый абсолютный мрак, внушающий страшное отчаяние. И Господь говорит ему: «Держи ум твой во аде, который ты познал, но не отчаивайся», потому что в это время человек живет вне греха и страстей. И если он живет так, то он дает Богу место прийти и быть в нем. Господь дал этот опыт блаженному Силуану, когда он переживал вечное отлучение от Бога, вечную гибель.

Бог есть огонь, и приближаться к этому огню надо с величайшим смирением. Поэтому будьте осторожны с этим огнем. Для нас состояние, которое дано было жить Силуану, еще далеко не есть реальность. От страдания, которое он – Силуан – пережил, родилось состояние, когда он жил жизнью всего Адама. И это было не философское, а духовное состояние человека. Как мы можем держать ум во аде, подобно тому состоянию, в каком был Силуан? – Мы можем познать это в пределах нашего опыта, когда нас отягощает уныние. При унынии Отцы установили как общее правило – самопорицание: во всем обвинять себя. Это состояние ниже того, о котором мы читаем в житии Силуана. Но это – царский путь, оставленный нам Отцами. Итак, когда что-нибудь плохое происходит, человек говорит: «Это я виноват – если бы у меня не было плохих помыслов и если бы я был исполнен любви Христовой, то этого не было бы». И человек тоскует, печалится за себя и так вырастает постепенно в любви к Богу. Но любовь тех степеней, о которой мы читаем в житии Силуана, – это редкое явление в истории Церкви.

Вот, мы говорим о послушании – простое, маленькое дело; а он переживает послушание совершенно иным порядком. И представьте, что когда он встречается в жизни с грехом в людях, то от молитвы за них он затем переходит ко всему Адаму и молится со слезами исцелить и спасти всего Адама. Философски мы можем лишь немного связать этот переход, но как духовное состояние это живется на опыте, о котором пишет сам Силуан, когда о тех, кто не познал Бога, он рыдал больше, чем за самого себя. Мы легко умом можем догадаться, о чем идет речь, но пребыть в этом состоянии почти полвека – это невероятное явление. И это состояние человека уже приближает его ко Христу, Который восшел на Голгофу не за отдельную нацию, скажем, евреев или греков, но за всего Адама. И именно это состояние свойственно Христу как Богу. В таком состоянии человек начинает разуметь, что значит быть персоною. Если Бог открылся как Персона, то в таком опыте мы можем иметь понятие о персоне. Конечно, имеется в виду персона как идеальный образ и подобие Бога. В человеческих терминах говорить о персоне недостаточно. Когда человек становится персоною по образу воплощенного Логоса Отца, это уже есть обожение.

Итак, видите, мы так часто говорим о персоне. Началом опыта персоны является молитва за весь мир с глубоким плачем, молитва, которую можно назвать гефсиманской молитвой. Тогда человек понимает, что такое персона. Так что, видите, от телесной плотской формы, от земли взятой, мы видим дух человека, объемлющего в любви всю тварь, носящего внутри себя Бога. Вот состояние будущего века!

Многие полюбили Силуана, но у него есть одно выражение: «Я молюсь за весь мир, за все человечество, но я буду рад, если хотя бы один человек послушает меня и понесет покаяние»¹⁶⁸. И один студент богословского факультета в Афинах сказал: «Почему Силуан говорит: хотя бы один человек? Может быть, даже еще нет такого человека?». Вот, у этого студента была интуиция, насколько предельно высоко напряжение этой культуры аскетической. Она видит в человеке отражение Божественной Персоны и осуществляет в нас в наивысшей форме образ и подобие Бога.

Будем благоговейно носить в себе слова старца Силуана и знать, о чем идет речь. И тогда мы разумно можем отдать себе отчет, насколько мы еще далеки от того, какими должны быть.

Вопрос: А были святые, которые спаслись другим путем и не говорили о том, чтобы «держать ум во аде...»?

Отец Софроний: Трудно мне ответить на Ваш вопрос вот почему: Господь сказал: «Аз есмь Путь», а Вы говорите: «Другой путь»... И нет другого пути ко Отцу, как только чрез Христа. Он говорит: «Никто не приходит ко Отцу, кроме как чрез Меня»¹⁶⁹. Но можно сказать, что многие спаслись, не неся такого подвига, как, скажем, Силуан и другие: через жизнь по заповедям, спокойную и мирную, через неделание зла. Когда я впервые выпустил книгу о старце, еще во Франции, митрополит Серафим сказал: «Ну, какой чудак этот отец Софроний, и что он говорит: «Держи ум твой во аде»?! Надо держать ум наш в Боге, а не во аде».

Силуан описывает одного молодого человека, приехавшего с Карпат на Афон. И этот человек сказал: «За мою жизнь я никого не опечалил, не оскорбил». И Силуан, выслушав эти слова, подумал: «Вот, за таких людей Бог хранит землю». Так что внешне пути могут быть разные, не обязательно монашество, но по существу своему другого пути нет: «Если кто хочет спасти душу свою, пусть погубит ее и несет Мой крест»¹⁷⁰... Говорить иначе трудно. Так, Господь сказал, что верующий в Него берет крест, добавив: «В мире будете скорбны, но дерзайте: Я победил мир»¹⁷¹. Почему все мы будем скорбны в этом мире? – Потому что, когда появляется в нас жажда, чтобы любовь Христа царствовала в мире, мы видим обратное. Весь мир страдает, и любовь Христова в этом мире неизбежно страдает: вместо проявления любви – проявления ненависти, отвержения, унижения человека. Так, есть такое парадоксальное выражение: «Хочешь видеть святых – иди во ад».

Так что внешне можно говорить о множестве путей: на всех путях можно спастись. Но, по существу-то говоря, все-таки путь есть один – это Сам Христос.

Вопрос: У многих Отцов греческих, например у Максима Исповедника, есть очень изощренные понятия и развита техника логическая... Делали они это для защиты христианского учения от внешней мысли, или это нужно внутренне, для спасения?

Отец Софроний: Это нужда и для всякого христианина.

– Но старец Силуан обходится без этих понятий!

Отец Софроний: О нет, он говорит о том же, но в других терминах. У Силуана тот же путь, что и у Максима Исповедника. Но Максим Исповедник, когда его били и резали язык, говорил: «Может быть, Господь простит мне грехи мои». Видите, как он принял страдание? Выражаем мы различно, но все-таки жизнь – единая. И то, о чем говорит Силуан, нисколько не ниже того, что говорит Максим Исповедник: это та же высшая сфера...

Исторически есть необходимость в богословских школах, но для жизни в Боге вечном это необязательно. Силуан не получил никакого образования. Однако Бог нашел путь сообщить ему Свою жизнь, ибо состояние, которое дано было жить Силуану, было состояние Самого Христа. Это видно из его слов: «Иное смирение аскетическое: «я хуже всех», и иное смирение Христово, неописуемое». Люди, изощренные интеллектуально, выразили бы это как релятивное смирение аскетическое и абсолютное смирение Бога. Последнее «неописуемо», его ничем выразить нельзя, но это было реальное состояние, в котором Силуан жил. Он есть действительно дар Божий нашему веку.

У Максима был необычайно острый интеллект и поразительная интуиция. Он защищал исповедание двух воль во Христе – против монофелитства. Надо сказать, что все богословие Отцов и христология шли по линии того, чтобы разобраться, каким образом во Христе Божество могло соединиться с человечеством. Первые четыре Вселенских Собора занимались, главным образом, христологией. Так что, преимущественно, богословие первых веков было христологией. Но можно выражать это богословие словами и не жить как состояние; а можно не выражать и жить его.

Я думаю (да простит мне Бог, что я говорю о себе), мне дал Бог к Силуану глубокое благоговение. Я целовал умом землю, по которой он ходил. И, быть может, поэтому он говорил со мною откровенно о том, что скрывал от других. Но мой ум, если хотите, занимал «среднее место»: то, что я слышал от Силуана, у меня прелагалось в догматическом мышлении. Но, конечно, я не пришел в меру ни Максима, ни Силуана.

Люди спасаются этической жизнью, а не гностической. И когда тот человек говорит: «Я никого не оскорбил за мою жизнь», то это этика, а не гносис. Но прочнее, когда к этой этике присоединяется и догматическое разумение.

Есть у Силуана слово такое: «А кто не любит врагов, спасение того не достоверно». И Маскаль, богослов англиканский, говорит, что о любви к врагам, как Силуан, никто другой не писал: он не имеет себе параллелей.

Господь Сам говорит: «Любите враги и будете подобны и совершенны, как Отец». Любовь к врагам есть уже совершенство Отца. И святые пребывают в этом состоянии. Силуан жил во время коммунистической революции безбожной. Реакцией на гонение, которому подверглась христианская Церковь, был у Силуана великий плач о непознавших Бога. Когда он говорил: «Дай Тебя познать всему миру», туда входили и эти гонители. И если мы перенесем наше сознание в этот план, то он действительно жил совершенной жизнью. Не может человек писать так, как Силуан, если сам не пережил этого: «А кто не любит врагов, спасение того не достоверно».

Храни Вас Господь.

Богопознание через Откровение. Потенциал персоны в нас. Богословие как воспринятое. «Да будут все едино». Как говорит духовный отец? Как стать преподобными Богу. Как жить единство все-человека. О трех рождениях. О преимуществах киновии. О борьбе с помыслом. Откровение как основа жизни. Молитва обо всем мире как выражение персоны

Вчерашняя беседа касалась очень существенных моментов нашей жизни в Боге. И лучше всего для нас – сознавать наше неведение и возгревать в себе жажду Бога. Мы стоим пред необозримым, безбрежным океаном. И что бы мы ни знали, сколько бы ни накопляли знаний, все это – капля воды из этого великого океана. Мы всегда чувствуем жажду знать Бога лучше, быть действительно соединенными с Ним. Бог – Бытие Безначальное, Творец всего, что существует во всем космическом бытии, и ничто из того, что есть, не имеет самостоятельного бытия, как бытие Самого Бога. Необходимо для нас, чтобы Сей Дух, о котором говорил Господь: «Бог есть дух», сначала Сам открылся нам и дал бы нам познать Себя, как Он есть в Самом Себе.

Нет возможности научным путем, то есть организованным логически опытом, дойти до познания законов бытия. Бог не подлежит такого порядка знанию. В начале бытия человека в Раю он говорил с Богом непосредственно. После падения состояние беседы с Богом было прервано, и люди, живущие на земле, не все одинаково способны слышать голос Бога невидимого и безначального. И Бог открывался человеку уже через отдельных личностей – пророков или праведников, и от них человечество воспринимало познание о Боге и, веруя в Его бытие, устраивало свою жизнь соответственным образом.

Почти два года тому назад я был в очень плохом состоянии здоровья. И тогда, ожидая конца моих дней, помню, я оставил вам мое «завещание». В этом «завещании» я старался кратко, но усердно указать вам на один из самых важных моментов всего нашего бытия: если человек создан «по образу и по подобию» Бытию Божественному, как мы можем применить это в нашей жизни.

Итак, передо мной сейчас несколько путей говорить. Но почему-то мой ум остановился на мысли, что Бог есть Персона. Один из наиболее важных моментов в бытии всего тварного мира – когда Бог открылся Моисею как Персона: «Аз есмь Сущий»¹⁷³. Если мы «созданы по образу и по подобию» безначального Бога, то что существенного для нас в этом Откровении и как оно отражается или влияет на нашу жизнь?

Ведь мы рождаемся не как уже готовое совершенное существо, способное познавать Бога, как Он есть, а как потенция, как лист белой бумаги, на котором рукою Бога будет написано познание о Нем. Монастырь и монашеская жизнь и есть школа сего познания Бога: «Сия же есть жизнь вечная, да ведают Тебя, единого истинного Бога, и Егоже послал еси в мир, Иисуса Христа»¹⁷⁴. «Знать Бога» всем нашим существом – не простая интеллектуальная догадка, нет! – Библейское понятие «знания» есть слияние в самом бытии, а не отвлеченное познание. Так, познание Бога дается чрез пребывание в Нем. И тогда богословие принимает характер рассказа. И библейское Откровение – это рассказ. К сожалению, среди очень многих современных людей: и образованных, и необразованных, теперь распространено мнение об этом Откровении как о некоем «мифе», «сказке». И они думают, что наивно последовать ему и строить жизнь на этой «сказке». Но вот когда мы принимаем это Откровение и строим нашу жизнь на нем, то все меняется.

Ибо об этом Откровении Господь говорил в Своем пришествии во плоти в мир сей как об истинном познании Бога. Если взять библейское Откровение как принцип-начало всего нашего бытия, то человек становится великим чудом и грандиозным явлением. И если мы осознаем идею Бога о нас, то естественным следствием будет жажда знать Его, жить с Ним, слиться с Ним воедино.

Очень важный момент: знать о себе – кто мы и что мы. Пред нами – великая задача: стать подобными Богу, Творцу нашему, носителями в себе Божественной вечности. Об этом очень хорошо говорится в тропаре преподобным: «В тебе, Отче, спасеся известно ЕЖЕ ПО ОБРАЗУ...» – мы созданы по образу и по подобию. И дальше говорится, что «презирать надо плоть, заботиться о душе – вещи бессмертной». И потом, по-славянски, кончается этот тропарь поразительно чудным словом: «темже и со ангелы срадуется, преподобне Отче, дух твой». «Пре-подобный» – то есть «весьма подобный» Богу. По-гречески ὅσιος, но я лично страшно люблю славянское слово «преподобный».

Если мы созданы по подобию, то как нам стать «преподобными», то есть «весьма подобными», Богу? – Это и есть школа монастырская. И, конечно, сердца наши полны ожидания, что все вы, принятые с такою любовью к нам в дом, жили бы этой мыслью: человек, понимаемый как человечество, – один, и жить нам надо, как один человек. Силуан, блаженный и преподобный, говорит, что «брат наш есть наша жизнь»¹⁷⁵. Молитесь за каждого из братьев! Молитесь до того состояния, когда вам действительно дорог каждый член братства! Что сказать? Я болел сердцем, что не все по-настоящему восприняли мое горячее желание – чтобы вы жили в Боге великом и святом, а не в мелких интересах повседневной жизни.

В моем «завещании» я говорил о самом интимном желании Христа, которое Он не выразил как заповедь, но о котором Он просил в Своей молитве, обращенной к Отцу: «Да будут все едино, как Мы (то есть Отец, и Сын, и Дух Святый) едино»¹⁷⁶. Подчеркивая этот момент, я, конечно, думал, что каждое сердце загорится огнем желания уподобиться Христу. Как можем мы, сущие невежды, достигнуть этого, находясь во тьме нашего неведения?

В нашей жизни с одной стороны – нельзя торопиться, а с другой – грех потерять время, данное нам для познания Бога, на другие вещи.

Сколько раз я говорил вам о моей трудности беседовать с вами. Какой? – Среди вас есть зрелые люди, которые знают все, что я говорю, но есть и новоначальные. И как говорить об этой жизни такому кругу людей?

Итак, мы решили говорить с новоначальными о совершенстве. Педагогически это в наше время необходимо. Молодые люди, начинающие искать Бога, будучи в Церкви, рассуждают о том, кого иметь им как духовного отца. Все они ищут уже совершенного отца, и это прежде чем сделать что-нибудь действительно существенное. Но когда этот отец говорит им о жизни во Христе, то часто они просто не делают того, что им говорят.

С каждым человеком у Бога есть своя особая беседа. Всякое сердце человеческое создано Богом втайне от других. Но о чем может говорить отец духовный? – Никто из благоразумных отцов не скажет: «Я совершенный!». Но все равно на каждом духовном отце лежит долг говорить о том, что ему дано: что знает духовник, то и говорит. И о чем приходится говорить? – О том, что всякое проникновение в глубинные слои Божественного бытия связано с великим страданием всего нашего существа и прежде всего нашего духа. И когда новоначальным говоришь об этом страдании проникнуть в познание извечного Бога, то они изнемогают. Но все-таки я продолжаю говорить вам с молитвой к Богу, чтобы жажда любви к Нему и познания Его все возрастала. К этому сознанию относятся слова: «Блаженны нищие духом»¹⁷⁷.

Творя бытие человека по образу Своему и по подобию, Бог повторяет Себя. Нет другого начала в безначальном бытии, кроме нашего Бога, открывшегося нам. Все едино, и Он единое Начало и Принцип всего. Так, чтобы проникнуть в это таинство спасения нашего, я просил вас усердно молиться друг за друга и реализовать в нашем маленьком кругу то, о чем говорит Господь, имея в виду всего Адама: «Да будут все едино, как Отец, и Сын, и Дух Святый едино суть».

Когда мы серьезно хотим использовать данную нам жизнь и разумно совершать путь нашего монашеского подвига, необходимо, чтобы сердце наше жаждало Бога. И эта жажда Бога отвлекает внимание наше от маленьких деталей повседневной жизни во плоти. Духом нашим мы все время заняты Богом.

Забота наша – без греха сохранитися в сей час, в сей день, в сию ночь.

Моя брошюра о монашестве кончается словами Григория Богослова, что человек рождается от отцов по плоти – это первое рождение. Потом он рождается в Боге. И третий период, по словам сего великого святого, – когда человек сам становится своим отцом. «Стать своим отцом» значит – стать ответственным за всякое свое движение, за всякое слово¹⁷⁸. Если нам поставлено как заповедь и задание, «любить ближнего, как собственную нашу жизнь», то как мы можем обидеть брата или сестру грубым словом?

Вы помните по книге моей, что когда я сказал блаженному старцу Силуану:

– Я жалею, что у меня мало сил (да, я был болен малярией) заниматься богословием.

А он ответил:

– Вы почитаете это за великое дело? Велико только одно – смириться, ибо гордость мешает любить¹⁷⁹.

Так, когда мы любим, отбросив всякую гордость и заботясь о нашей общей жизни, тогда от малой группы мы перешагиваем внезапно ко всему человечеству, ко всему Адаму. Эта ступень необходима для нас. В моем «завещании» я говорил вам, что общежитие есть самая удобная дорога ко спасению – даже с богословской точки зрения. Но когда мне дано бывает от Бога любить ближнего и молиться за него, тогда я реально ощущаю в себе присутствие Духа. И Он любезен нам. Мы отдаемся Ему всецело, без сопротивления. И Духом Своим Господь ведет нас к молитве за всего человека.

Вот вам путь практический: меня раздражил брат чем-нибудь, и как я могу молиться? – Я могу молиться так, скажем:

«Господи Иисусе Христе, подавый мир Твой Твоим ученикам пред восходом Твоим на Голгофу и Пресвятаго Духа дар ниспославый после Вознесения Своего от Отца в наследие нам, неотъемлемое в веках, Господи, дай и нам знать этот Дух».

И умом мы переносимся в духовное состояние Его мира: «Мир Мой даю вам»¹⁸⁰.

«Господи, если возможно, а Тебе все возможно, дай всем нам выйти из мрака наших страстей, дай нам не ранить брата, а любить его и давать ему жизнь».

И таким путем уходя от малого недоразумения в жизни, вы естественно переходите к молитве за всего человека.

Вот вам один из путей, как побеждать малое раздражение. Человек встретился с кем-то, кто порицает его и даже хочет уязвить его, причинить ему вред, напоить его ядом. Как удержаться нам от всякой мести? – Так, как учил нас и учит своим писанием Силуан, – мы молимся за всего Адама: «Мир Твой подавый человекам, еще сый с нами Христе, даждь и нам этот мир». И если вы будете так молиться, то увидите чудо в себе: от состояния гнева и мрака сердце вдруг переходит в состояние любви и молитвы. Пожалуйста, не презирайте этого слова! Применяйте его всегда, и вы увидите результаты!

Как бороться против плохого помысла? – Молитвой: «Господи, не дай погибнуть никому из нас, всех нас просвети. Ты видишь, как все мы, гонимые и томимые неведением, падаем в грех и преступление. Ты привлеки сердца наши к Себе». Так наша жизнь от самых простых форм может перейти уже в Божественную вечность.

Наша вера совсем не наивна, как думают многие из современных людей. Когда мы строим нашу жизнь на Откровении, данном нам от Бога, и вождем нашим являются заповеди Христа, тогда, при всем нашем невежестве, мы действуем так, как будто живем во свете всеведения и не претыкаемся во тьме на камни, лежащие на пути... Попробуйте построить жизнь на этих принципах, и вы увидите, что Откровение библейское не есть наивная сказка, но тайна, невыразимая по существу нашим человеческим словом, «человеческим» после падения.

И вот, прошу вас: приложите все силы к тому, чтобы молиться за всех нас. Если мы по невежеству нашему совершаем грехи, то говорим: «Духом Твоим Святым дай нам познать Тебя»¹⁸¹. Эта молитва начертана на хартии на иконах Силуана. Выбрал этот текст Успенский, который написал первую икону старца Силуана. У него был богословский ум, и он избрал действительно центральный текст, в котором выражено всеобщее положение, свойственное персоне – преподобному образу Бога. Как реагирует персона, как ее узнавать? Вот мы открываем Евангелие и читаем: «Шедше проповедуйте ВСЕМУ МИРУ, ВСЕМ НАРОДАМ, ВСЯКОМУ ЯЗЫКУ, крестяще их во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа»¹⁸². Кто живет Духом, тот поймет эти слова не как наивную сказку, а как состояние уже спасенного человека. Старец говорит: «Я стал делать так, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух свидетельствовал спасение»¹⁸³. Когда наш блаженный преподобный Силуан учит молиться за весь мир, в его словах отражается то, что он действительно стал персоною, «преподобной» личностью – «подобной», «весьма подобной» Богу-Христу. Попробуйте жить по заповедям Его, возлюбите их, как разумные существа, потому что, когда мы будем хранить заповеди Христа, у нас появится очень тонкая интуиция, что в заповедях Его заключена вечная жизнь и нет ничего более совершенного во всем мире. И когда приходит к нам эта интуиция, мы познаем, что Христос, исторический человек, по существу Своему есть и безначальный Бог. Никаких других доказательств мы дать не можем, но те, у кого была детская вера, перешагнут бездну небытия и войдут в Царство Бога вечного, а наивные ученые нашего века останутся, если не покаются, во мраке неведения.

Простите меня, и да хранит вас Господь.

Да будет благословен Бог.

Знать есть любить. Вера в воскресение уже есть воскрешающая энергия. О смертной памяти

Да будет благословен час сей, когда Господь дает мне радость общения с вами. Мысль моя о том, что вся судьба, вся жизнь и бытие наше – истекают от Вечного Бога. И сам опыт показывает нам, что молитву, которую мы приносим Богу, Он слышит и отвечает нам. Правда, Он отвечает медленнее, чем мы хотели бы, но «не нам Его переделывать». В те минуты, когда Он приходит спасать нас, конечно, мы ощущаем Его жизнь. И характерна для нее жажда знать и любить Его. Когда мы говорим «знать и любить», то это почти одно и то же – в вечности знание есть следствие любви. Любовь же есть производитель соединения с Богом призываемым. И так вся наша жизнь на земле проходит в этом стремлении.

Окружающая действительность налагает на нас свою тяготу. Эта действительность странного порядка: никогда не стоит на месте. Ничто не непоколебимо. Все изменяется. А нам надо искать бытие непреклонное.

Как возможно воскресение? Где та сила, которая воскресит жизнь, уже растлевшую в могиле? – Отцы наши составили Символ веры, который является руководителем в нашей жизни. Потому повторяем мы на каждый день, на каждую молитву: «Верую во Единаго Бога Отца» и так далее. Из Евангелия мы знаем, что такое вера: она есть животворящая сила, способная воспринять жизнь даже тогда, когда человек разбит болезнями или возрастом. И вот Отцы заключили Символ веры словами: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Я уже говорил вам об этом, но опять-таки все время я толкаюсь молитвою на повторение, чтобы это утвердилось во всех нас. Мы живем Богом нашим во времени: каждый час нашей жизни, в каждом деле, которое мы ни начинали бы, в этих земных переменах, неустойчивости и труде. Из-за навязчивости природы нашей смертной, когда мы живем и постоянно узнаем о смерти близких или далеких нам людей, мы в каком-то смысле все время разлагаемся. И где та созидающая сила? Казалось бы, если мы живем молитвою, то все время должно расти в нас влияние Духа Божия, Жизни непоколебимой. А мы этого не ощущаем – ощущаем только иногда, когда усиливается и углубляется наша молитва. Но вот Символ начинается словом «Верую», «I believe», и кончается словом другого порядка: «чаю – ожидаю воскресения мертвых». И так вера наша переходит в акт уже иного порядка. Я не только верую, но ЖДУ этого. Само это ожидание – «чаю воскресения мертвых» – уже есть энергия, которая непременно и неуклонно нас воскресит. В церковных молитвах об усопших говорится: «В надежде живота вечного усопшие». И характерно для христиан умирать, чтобы реализовать то, ради чего мы созданы, то есть ради жизни, подобной Самому Богу. Я утомляю вас, повторяясь, но не жалею об этом, ибо надеюсь, что постоянное и разумное повторение все-таки даст нам ощутить, что именно сия энергия – как власть воскресить из мертвых – выражается в слове «чаю». Так мы действительно будем разумно стяжевать в себе эту энергию несозданную. «Несозданную» означает, что по природе своей она принадлежит вечному Богу и сама является вечным Бытием. В нашем видении Бога все, что нетварно, принадлежит Божественному порядку, а все, что сотворено, тоже принадлежит Богу, но в порядке творения. И это творчество является процессом, который мы называем «временем». В конечном осуществлении нашей жизни времени больше не будет, и содержание ее изменится, исполнившись бесконечной силою жизни Самого Бога. В Символе веры говорится о тех действиях, которые предпринял Господь и Бог наш ради нашего спасения – «нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес».

Конечно, состояние болезни, которая называется «старость», толкает меня на мысль о смерти. Но это совсем не значит, что вам она должна быть чужда, поскольку вы еще молоды. Психологически вам не приходится думать постоянно о смерти, но духовно это неправильно. В опыте Святых Отцов-аскетов мы видим нередко ссылки на особый род благодати, которая именуется «смертная память». И она может появиться у человека совсем молодого: правда, по благодати, после того как Бог даст пережить Свою близость к человеку. Тогда эти слова становятся понятными. Окружающая жизнь непрестающим образом давит на нас и как будто хочет заглушить в нас смертную память, и есть многие вещи, которые мешают нашему духу возноситься к Богу в чистоте своей мысли о Нем.

Самые лучшие намерения встречают страшное сопротивление. И отсюда у некоторых Отцов явилось чувство, что этот мир тесен, как бочка. Гоголь кончает одну из своих повестей: «Скучно на этом свете, господа». Но если бы он знал наше время, то, воображаю, на каждой бы из своих страниц он писал бы эти слова. Я ощущаю этот мир тесным, как «каменный мешок». Так называли тюремные камеры Петропавловской крепости русские люди.

Но все-таки все мое глубокое желание, чтобы вы помнили слова: «Чаю воскресения мертвых».

Почему Отцы отчаяние считают грехом и страстью? – Отказаться от того, что Бог уготовал для нас, есть большой грех. Итак, да сохранит Бог нас от этого греха, когда мы говорим: «О, как я устал от жизни сей». Но когда мы действительно чаем воскресения мертвых, то там скрывается энергия-сила, которая воскресит нас.

О борьбе с помыслом молитвою. Борьба с помыслом – борьба за единство нашей общины. Необходимо самоосуждение в отношениях с ближним. В этой борьбе суть монашества. О двух молитвах за единство. Монастырь – «мой-наш» дом. «Вонми, Небо» – как проявление персоны. О неизбежности страданий. Мирная ектения и Божественный образ триединства

Тем, кто начинает свою монашескую жизнь, возможно, полезным будет знать, как бороться с атакующими нас нехорошими помыслами. Если мысль несет в себе энергию или идею негативную, я молюсь: «Господи, огради мой ум: Ты видишь, в своем помрачении он влечется к вещам гибельным, разрушающим спасение». И повторяя эту молитву: «Господи, удержи мой ум», я перебиваю путь для дурной мысли и живу спокойнее, потому что призывание имени Божиего спасает меня от рабства находящих мыслей. Если в сердце моем я усматриваю движение недоброе, то говорю: «Господи, исцели мое сердце, исцели меня от страстных помыслов. Дай мне мысль о Тебе, о Твоих путях, о свете Твоих повелений». И так я перебиваю всякую атаку всякой дурной мысли. Такого рода борьба не прекратится даже до последнего издыхания, по свидетельству наших Святых великих Отцов. Когда приходят ко мне дурные мысли, нарушающие мой мир душевный, я говорю Господу: «Ты пред восходом Твоим на Голгофу предал ученикам Твоим мир Твой. Во благоволении Твоем излей на мя силу Твоего мира и дай мне в Духе Святом любить Тебя и следовать хранению заповедей Твоих, как Ты сказал: «Кто любит Меня, тот заповеди Мои сохранит».

Чтобы молиться за всех людей, с которыми мы имеем общение и которые как будто бы рассеивают наш ум, надо делать так, как говорит наш блаженный старец Силуан. Рассказывая про святого Иоанна Кронштадтского, он пишет: «Когда был он в толпе, то как мог сохранить он память о Боге? – Молитвою за эту толпу: «Господи, излей мир Твой на людей Твоих. Господи, обрадуй достояние Твое пришествием света Твоего. Господи, посети всех страждущих и мучимых дурными мыслями или страстями. Господи, помяни всякое страдание всякого человека и прииди к нам на помощь». И тогда, говоря такую молитву, пребывая в толпе, вы сохраните мысль вашу всецело и в Боге, и в любви к ближнему¹⁸⁶.

Такого делания нашего духа не надо избегать никогда, как бы будничны ни были наши дни, исполненные видимыми трудами над материей, которая вечно сопротивляется духу. И тогда вы сохраните мир и дух ваш привыкнет жить в Боге. И после того, как перейдет душа после долголетнего опыта земли в иной мир, оставив свое физическое тело, тогда «нового» будет немного, потому что по существу мы уже приучили дух наш жить по духу заповедей Господних.

Когда посещают нас плохие мысли о ком бы то ни было, боритесь с этой худой мыслью о брате вашем или сестре вашей! Тогда вы сохраните единство жизни, единство любви в Духе Бога нашего. Люди не знают того, что когда они помышляют что-либо недоброе, будучи у себя в углу, в своей «берлоге», то они разрушают великое тело всего человечества. От этих дурных мыслей и негативных расположений к брату сам человек разбивается и чувствует свое несчастье.

Это очень тонкая вещь: мы никогда не можем быть уверенными, что дурная мысль наша есть не первичная мысль, а отражение нерасположения, несимпатии, гнева или раздражения против меня сестры моей или брата моего. Но всякая недобрая мысль, которая появится во мне, все-таки отразится негативно на моих отношениях. Сердце другого человека ощущает эту недобрую энергию. И тогда получается, что как будто бы наша идея дурная о брате нашем есть действительно правдивая, то есть соответствующая действительному настроению брата моего. Тогда утверждается неприязненное отношение и может доходить до страсти. И так как мы никогда не знаем, я повторяю, действительно ли наши мысли были чисты или эти дурные мысли пришли сначала к нам, а потом к нашему брату или сестре, отсюда лучше всегда каяться во всякой своей дурной мысли пред Богом и пред братом внутренне, признавая виновником себя, а не другое лицо. Тогда во всех случаях будет выигрыш духовный для самого человека. Если он начал плохо мыслить и кается, то тем самым он угашает огонь разложения. Если начал другой, то пред Богом любовь к врагам нашим проявляется в этой форме – в моем покаянии, а не в обвинении брата моего. И так, по слову апостола Павла, «мы соблюдем закон Христов»¹⁸⁷.

Если с обеих сторон есть действие именно этого порядка, то таким образом, – ведя очень скромную борьбу, но со всяким плохим помыслом, со всякой негативной, недоброй мыслью о брате нашем, не отдавая сердце наше тому, что разрушает нас, – можем мы устроить настоящую монашескую жизнь. Так постепенно весь наш состав научится пребывать в заповедях Господних. А эти заповеди нас и просвещают, и освящают, и дают нам силу и разум, потому что исходят от великого Бога любви.

При помощи моих братьев я обрел две хорошие молитвы за наш монастырь и думаю перевести их на другие языки и отдать вам всем, и просить выучить их, если возможно, наизусть и молиться на каждый день, повторяя эти молитвы. И тогда вы увидите результат. Одна из них взята из жизнеописания преподобного Сергия: он молил Бога сохранить его обитель, и, какую бы бурю ненависти, каких бы нападений и злодеяний ни перенес этот монастырь, – он сохранен был Богом от разрушения, постигшего другие монастыри. И до сих пор тысячи и тысячи людей притекают к его мощам, испрашивая его благословения, называя его «игуменом страны нашей Российской». Другая молитва – одного игумена греческого, и я предложу вам ее на втором месте после молитвы преподобного Сергия.

То, что есть «местного» в этих молитвах, я, конечно, предлагаю вам устранить и воспользоваться содержанием этих молитв. И тогда вы удержите монастырь в самых тяжелых обстоятельствах.

Что страшит меня в будущем? Если вы не будете учиться побеждать всякую дурную мысль, то поставите в опасность самое существование монастыря. Но если вы молитесь о монастыре как о месте, которое дал всем нам Господь, то, конечно, цель спасения души нашей будет достигнута по милости Божией.

Я в шутку говорю так: «Господи, сохрани мой-наш дом». – «Мой-наш дом!». Если это дом, данный мне Богом для спасения, то можно сказать, что это «мой дом», а можно говорить, что это и «наш дом». Итак, «мой-наш дом».

Некто на экзамене сказал профессору: «У отца Софрония я беру мысли, по которым можно угадать, где говорит персона». Подумайте: Христос заповедал: «Шедше, научите все язы́цы (все народы), крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа», – это говорит Персона-Бог. Есть и слова Моисея: «Внемли, небо! Слушай, земле!»¹⁸⁸. Вы видите, персона призывает все небо слушать его слово и всю землю – так говорит персона! Так, приятно находить выражение персоны в Священном Писании, и в жизни нашей, и в писаниях Святых Отцов. Дерзновение персоны было у Силуана, когда он говорил «народам всей земли» и молился «о народах всей земли». И то, что говорят эти персоны, действительно исцеляет сердца наши и делает жизнь нашу исполненною света и мира. Почаще просите Бога нашего, Иисуса Христа: «Господи, даждь мне познать мир Твой. Господи, излей и на мою бедную главу потоки мира Твоего». И так вы будете жить, шествуя благословенным путем.

Когда мы говорим Богу: «Скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду, Дух Твой благий наставит мя на землю праву (на правильный путь)»¹⁸⁹, те же выражения надо применить и к нашему дому и на таких молитвах, как «столпах», построить монастырь. И вам дает Господь теперь эту задачу.

Конечно, никто не сможет изменить слов Христа: «В мире скорбны будете; но дерзайте: Я победил мир»¹⁹⁰. Через добрые мысли и добрую молитву о всех мы должны по мере возможностей избежать скорбей, трудностей, болезней и сохранить этот мир. И начинайте богослужение с мыслью: «Благословен Бог наш», и потом: «Миром Господу помолимся». Эта ектения называется Великою, и она действительно великая по своему содержанию: «Миром Господу помолимся. О мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех, Господу помолимся», – «кричит» дьякон от лица всей земли.

Когда я был в пустыне на Афоне, мне приходилось служить в пустых храмах, и я думал: «Вот, сколько страдающих людей в мире сейчас заняты непосильным, утомительным или болезненным трудом; а мне дана радость кричать от лица земли Богу: Миром Господу помолимся!». Так и вы молитесь «о мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех». Каком соединении? – Мы так разъединены, что ценно, конечно, всякое видимое единение. Но нам нужно мыслить о «соединении всех по образу единства Бога нашего, Святой Троицы».

Так, читая Священное Писание и выбирая некоторые слова, вы построите свою жизнь, которая внешне останется скромной, но по содержанию своему – с утра до вечера и всю ночь, даже когда мы спим, – мир Христов будет с вами. И моя молитва о том, чтобы этот мир был со всеми вами.

Это так легко забыть – как бороться с помыслом. А как бороться? – Молиться за всех. Да даст Господь вам расположение хранить мои слова!

Что значат слова «постом и молитвой». Где «шатается» наш ум? Всякая тварная вещь имеет свой страстный образ. После Христова Воскресения и Вознесения наш ум должен быть с Ним – на Небе за завесой восьмого дня. Путь борьбы – умный. Мы следуем Христу умом. Чрез победу над страстью достигается сопребывание со Христом. Хранение ума как простой и эффективный путь. О борьбе с плотскими приражениями. Победа как достижение эквилибра. Наш подвиг – не психология. Непонимание людьми Божественного смирения. О Христовом смирении: евангельские примеры. О сверхнаучном опыте прп. Силуана

Опять и опять благодарю Бога, давшего мне силы встретить вас и говорить о том, что необходимо нам, избравшим монашеский путь. Как можно победить навязчивый помысл, который не дает нам найти покоя и установить наши действия в духе заповедей?

Конечно, эта борьба с помыслом входит в монашеское делание вообще борьбы со страстями. И сегодня я молю Бога дать мне силы говорить вам то, что действительно на потребу.

В Евангелии есть такой случай: некто привел сына своего, одержимого бесом. И когда ученики спросили Христа: «Почему мы не смогли изгнать беса из него?», Господь, изгнавший единым словом терзавшего юношу беса, сказал им: «Сей род изгоняется постом и молитвою»¹⁹². Господь дал нам самые общие положения, содержание которых мы должны раскрыть в долгом подвиге. Пост, понимаемый чаще как внешняя диета, тем более становится строгим, чем меньше человек отдает ум свой на духовную борьбу. Вообще же пост, конечно, говорит о необходимости воздержания от всего, что несогласно с духом заповеди. «Постом и молитвою!». Так, пост и молитва в своих внешних формах умножаются, если мы мало отдаем внимания умному деланию.

Мы должны иметь контроль над нашим умом: где он, наш ум, (простите за резкое выражение) «шатается», по каким грязным дорогам он ходит? Необходимо удержать его от его прогулок там, где не следует и где он набирается грязи и страстей, оскверняя тем самым всю нашу жизнь! Надо нам учиться тому, как от такого помысла перейти к другому, который бы освящал всю нашу жизнь и приготовлял бы ум наш к жизни грядущего века.

Теперь же я буду говорить вам об общем делании монаха борьбы со страстями. После падения Адама всякая страсть принадлежит тварному миру. Всякая страсть имеет ту или иную форму, тот или иной образ, свойственный ей в зависимости от ее характера. Так, наш принцип я коротко выражаю словами: «Не отдать ума, держать его под контролем», по совету великого Павла-апостола.

После того, как Господь воскрес и восшел на небеса, наш ум должен быть там, где Он, то есть за завесою восьмого дня. Если мы удерживаем в своем сознании необходимость контроля над нашим умом и аскетики, которая удерживает ум за завесой восьмого дня, то, вместо того чтобы осквернять все наше бытие страстями и греховными помыслами, сама мысль будет освящать его.

Почему надо «не отдать ума»? – Возможно, подобно некоторым Отцам, вы захотите испытать, как действует страстный помысл и следить, куда он ведет. Но наш путь к победе над греховными страстями иной: как остановить помысл, не дать внимания тому движению, которым ум одержим... И когда мы не отдаем ума, то никакая страсть не может действовать.

Максим, великий подвижник, сказал: «Дай телу воздержание и пост по силе его, а остальное отдай уму». Итак, мы будем следить за тем, чтобы наш ум никак не соединился с образом той страсти, которая стучит в дверь сердца нашего, чтобы привлечь нас к греховному акту. И получается, что наша аскетическая борьба зависит от культуры нашего ума. Никакая другая аскетическая культура в мире сем не знает подобного тому, что говорит Господь наш Иисус Христос, Творец мира, Им же «вся быша»¹⁹³. Когда мы отдаем ум, чтобы следовать за Христом, куда бы Он ни пошел, то все наше существо освящается Его Божественной святостью. Так, не отдавая ума страстному помыслу, образу той страсти, которая хочет нас привлечь к греху, и переводя его в подвиг следования Христу, мы совершаем наш монашеский путь. Когда нам дается победить атаку всякой страсти, то ум наш, следуя за Христом, приготовляется к вечному бытию, «со-бытию» с Ним – с Христом, со Отцом и Духом Святым.

Скажем, нас беспокоит помысл неприязни: кто-то нас оскорбил. И стучится в дверь сердца нашего страсть отомстить обиду. Всякая страсть может осуществить себя в действии только при участии и внимании нашего ума к помыслу ее. Если мы выбрасываем из нашего ума образы людей, оскорбивших нас, и сам акт оскорбления, то мы – победили: страсть не действует в нас, и, сохранив принцип «не отдать ума», мы живем свободно. Таким путем воспитывается наш ум пребывать вечно с Богом, даже когда мы спим. Но это дается не скоро и не всем сразу.

Главным при таком делании становится послушание. Все мы начинаем с малых вещей: свою волю мы отдаем мышлению нашего духовного отца или игумена. Так, в этом простом и маленьком акте послушания – умного послушания, – мы освобождаем свой ум от житейских забот. И тягота их падает всецело на нашего духовного отца или игумена. А мы пребываем свободными от них, и ум наш целиком может отдаться Богу. Когда ум занят Богом, Который, конечно, и Чистый, и Пречистый, то и ум наш становится чистым. И этот опыт чистого ума дается только в монастырях. Почему? – Потому что только в монастырях, а не в общей жизни мира, мы можем отдать себя рассуждению человека, который живет нашим Богом большее время, чем мы. И отец наш духовный, не будучи подобно нам одержим страстями, находит лучший исход. Так, самым простым методом мы вдруг восходим туда, куда не поднимается никакая интеллектуальная эквилибристика.

Помните слова старца: «Я стал так делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух свидетельствовал спасение»? Только такой дух чистый, который больше связан с сердцем, чем с умом. Так и Господь говорит: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят»¹⁹⁴.

Таким образом монах обучается богословствовать, пребывая в делании послушания. И, по мнению таких святых, как Симеон Новый Богослов и другие, называемые «νηπτικοί πατέρες», то есть «те, которые проводили жизнь трезвенную умную жизнь», – только такой ум – чистый – годится для подлинного богословия. Таким путем монашеская жизнь ведет нас к созерцаниям богословским высочайшего порядка.

Вот, впечатление создается такое, что как будто бы все довольно просто и вместе с тем удивительно эффективно.

Почему мы говорим «не отдать ума»? – Потому что всякая страсть, имея тот или иной образ, внешний или мысленный, приносит с собой ограничение, свойственное тварному миру. Из страстей не все одинаково действуют в человеке, но в общем порядке можно сказать, что самая тяжелая борьба для человечества – это плотская страсть: она предлагает вначале услаждение, а потом превращается в смерть. С этой страстью плотскою, образ которой стучится в наше сознание, – борьба тяжелее, чем с другими. Тысячелетний опыт монашества показал, что не отдавать ума таким страстным приражениям есть высочайшая культура: ибо, не отдавая ума образам плотской страсти, мы освобождаемся и страсть становится бездейственною. В начале это не так просто, покамест человек молодой и развивается для того, чтобы быть способным для прокреации. И казалось бы, космический закон прокреации превосходит нас. Но когда чрез умный подвиг достигается чистота ума, свободного от внешних помыслов, связанных с этой страстью, тогда человек становится совсем другим. И Отцы назвали это состояние «целомудрием».

Тысячелетний опыт показал, что когда правильно совершается этот подвиг, то есть чрез послушание и воздержание во всем, чрез пост и молитву, то человек не повреждается ни психически, ни интеллектуально. Если в большинстве случаев потеря эквилибра нормального человека возможна по двум причинам – при гордости и при плотской брани, то, побеждая и ту, и другую страсть, человек сохраняет свое равновесие и способность ко всякому разумному действию.

Скажу вам из опыта. В свое время я страшно увлекался философией. Эквилибристика ума, свободно двигающегося в космической жизни и пространстве, доставляет большое наслаждение, но не спасает в том плане, о котором говорят заповеди Христовы.

Есть в современных религиозных движениях другие понимания духовной жизни. Я лично предлагаю вам держаться нашей системы воспитания ума. Мы понимаем это воспитание иначе, особенно когда речь идет о созерцании. Созерцание для нас совсем не психоанализ, а это есть состояние духа нашего, когда реальности Божественного мира становятся очевидностью. Другие (я воздержусь от некоторых имен) понимают это как тонкий психический анализ мышления и всякого действия. Мы так не живем: это путь науки в ее современной форме – психологии.

Из всех страстей самые страшные, конечно, плоть и гордость. Если с плотью борьба сводится к тому, чтобы не отдать ума, то с гордостью – «держи ум твой во аде».

Понятие духовных людей о гордости или о плотской брани отличаются от понятия людей, живущих в миру. Не скрою, для меня огромной печалью является то, что лучшее познание, которое принес на землю Господь Иисус Христос, людьми пренебрегается. Пренебрежение это доходит даже до парадокса: люди стыдятся сказать, что они христиане. Но из этих людей, которые отходят от Христа, никто не имеет понятия о Божественном смирении. Бог, Который всемогущ, беспределен в Своих творческих актах, Он – смиренный. Но смирение Его совсем иного порядка, чем то, как понимают его люди. Оно может быть только даром свыше.

У нашего блаженного отца есть замечательное богословское учение. При всем моем невежестве мне кажется, что никто, как Силуан, не различает два рода смирения: он говорит, что иное – аскетическое смирение и иное – Христово Божественное, которое неописуемо, в котором нет элементов относительности. Оно носит характер абсолютный и никакого сравнения с чем-нибудь другим не имеет. Тогда как аскетическое смирение относительно и выражается принципом «я хуже всех», Христово смирение свойственно Его любви. Это смирение, которому Господь рекомендует учиться, подражая Ему, не тварное, а свойственное Самому Богу¹⁹⁵.

Многие спрашивают: «Почему человек, живя очевидно воздержной и разумной жизнью, говорит: «Я хуже всех»? Что это – ложное смирение?». – Нет, это совсем другое... Скажем, мы ощущаем наши боли, когда болеем. И когда боль превосходит наше терпение, мы думаем, что страдаем больше всех. Так и для стремящегося к смирению подвижника отсутствие этого смирения, выражающееся в том, что человеку приходят высокие мысли о самом себе, – уже есть страшная борьба. Именно в такой момент борьбы Силуан воззвал к Богу: «Господи, научи меня, как могу я смириться?» – и получил ответ Христа: «Держи ум твой во аде»¹⁹⁶.

Читая внимательно Евангелие, вы увидите, что на земле Господь действовал и Сам согласно слову «Держи ум твой во аде» в борьбе с гордостью – самой ужасной из страстей. Когда Он совершал какое-нибудь исцеление и кругом Него стояли люди, ошеломленные величием чуда, то Он говорил Своим апостолам: «Знайте, что Сын Человеческий будет предан суду и Его осудят на смерть»¹⁹⁷. Когда жена некая поливала драгоценное миро на Его главу, Он думал о Своем погребении¹⁹⁸. Так, будучи Богом по существу в изначальной Своей Персоне, Он все-таки шел таким путем. И нам, монахам, необходимо знать Его путь. Ибо даже если мы изучим все богословские системы и удержим все знания в нашей памяти и в нашем умном видении, но не победим гордости, то все это – напрасно.

Итак, пока сосредоточимся на том, чтобы чрез скромную и простую жизнь стараться убежать умом от образов страсти. Когда вы атакованы страстными помыслами, пойдите и поработайте, или встретьтесь с кем-нибудь, или, что еще лучше, молитесь. И так всякими путями – чтением, молитвой, беседой, работой – помогайте себе отвлечься от помыслов страсти.

А с гордостью борьба идет осуждением себя как недостойного Бога, на все века. Вы видите, как все в монастырской жизни, о которой мы сейчас говорим, не похоже ни на что другое. Возьмите нашего отца – Силуана: один час его ум созерцал неизбежность вечной гибели. Он сам говорил потом, как страшен этот дух. И тогда явился Господь без слов и радостным взглядом Своим восхитил его до небес. И в одно мгновение он познал состояние духа, о котором великие философы и богословы могут рассуждать лишь отвлеченно. Не подумайте, что я говорю с какой-то неприязнью к науке! – Нет, но я говорю о том, что одна наука хотя и обогащает наш дух, но без опытной жизни не спасает нас.

Мысли о смерти. Новый Завет говорит о вечности. Монашеская жизнь как встреча с Богом лицом к Лицу. О гефсиманской молитве как молитве за всего Адама. Христос сострадал всему миру и всем людям. Монашество как исполнение заповеди «Да любите друг друга». Преслушание Адама в корне всего древа человечества. Космическая любовь в нашей малой общине. Как достигнуть вечности. О должном христианском мышлении. Об искажении христианства. Об отказе в общении из-за календаря. Время – условие тварного бытия. Заповеди Христа меняют структуру нашей жизни. Для реализации персоны необходимо покаяние

Да будет благословенно имя Бога нашего. Каждый раз возобновляется во мне радость от свидания с вами. Но также каждый раз, когда нужно говорить о Боге великом и преславном, к сердцу приближается нежный, но все-таки страх. Этот океан великолепен, но не легко усвояется. И, как всегда, я буду держаться принципа говорить о том, что каждое путешествие начинается единым шагом, но само по себе оно имеет целью далеко отстоящую от нас жизнь.

Как всегда, я буду говорить бестолково и непостроенно, но как Бог даст мне слово. И вы простите меня, потому что с каждым днем я теряю свои человеческие способности, но все-таки остаюсь в сознании величия цели, предстоящей пред нами. Быть может, теперь приблизился мой день, когда я должен уйти к Богу, создавшему меня. Но, как вы знаете, на ваших глазах я уже умираю двадцать с лишним лет. Так и теперь не знаю, когда придет тот страшный час встречи с Богом лицом к Лицу.

Когда я помышлял об этом часе и в прошлом и в настоящем, то сознавал, что весь наш опыт, касающийся окружающего нас пространства, где движутся небесные тела и вместе с тем земля наша: весь опыт и трудности и радости познания, и сам труд искания познания, – все нужно превратить в приготовление к встрече с Тем, Кто создал этот мир и нас. И чем больше мы «останавливаемся» на Нем, тем больше мы ощущаем беспредельность и вечность. Вся жизнь во Христе Боге, все Писание Нового Завета собственно говорит только о вечности и о приготовлении к этой вечности.

Господь благоволил послать мне испытания многочисленные и многообразные.

Одним из этих испытаний была монастырская жизнь на Афоне. По ее благодетельному действию я понял, что общежительная форма монашества наиболее полезна для расширения нашего сознания, для приготовления к встрече со Христом Богом. Что я имею в виду, когда говорю о «приготовлении к встрече лицом к Лицу с Богом Создателем нашим и Спасителем нашим»? – Он сотворил нас по образу и по подобию Своему, и предо мною стоит задача освоить Его жизнь – беспредельную, всеобъемлющую. Когда Господь молился в Гефсимании, Он имел в Себе мысль о всем Адаме. Об этом прекрасно говорят Симеон Новый Богослов и не менее прекрасно – наш духовный отец Силуан. Согласно Откровению мы верим, что следствием падения Адама было то, что мы, рожденные после падения, восприняли его жизнь и состояние, в котором он вышел из Рая, то есть его греховное и страшное настроение и разрыв с Богом.

Когда Господь пришел на землю, то Он прежде всего сказал: «Покайтесь!»²⁰⁰. Это слово было продолжением беседы Бога с Адамом в Раю²⁰¹. Полагая в основу нашей жизни эту заповедь Господню – «покайтесь», сначала мы живем Адамово наследие не как Адамово, но как наше собственное состояние. Начинаю я мое покаяние с МОЕГО состояния греховного. И, странным образом, чем горячее и глубже мое покаяние, тем ближе становлюсь я к Адаму. После многих лет плача и рыданий появляется сознание близости Адама. От него, от его времени вошел грех в мир. И покаяние наше в нашем грехе приводит нас к нему – к Адаму. Содержание жизни Адама становится содержанием нашей жизни. Но наше сознание идет дальше и глубже, чем Адамово, не потому, что мы сами по себе глубже и больше, чем Адам, но потому, что Господь дал нам заповеди, которые превышают Адама. Воплотившись и живя с нами, Господь дал нам понятия, которые, конечно, превосходят меру человека.

Бог сотворил нас по образу Своему и по подобию, и, творя человека таким образом, Он повторяет Себя в нас, и каждый из нас повторяет в себе Бога.

Господь сострадал миру во всей его полноте. Как Симеон Новый Богослов говорит, что Он принял смерть и за верных, и за неверных; и за тех, которые благословляли, и за тех, которые проклинали; и за тех, которые воздерживались от греха, и за тех, которые жили грехом, – за всех Он умер, чтобы спасти всех. А Силуан говорит, что когда к нашему сердцу прикоснется любовь Христова – любовь, которая привела Его на Голгофу, тогда и мы становимся преисполнены тем, что свойственно Христу, Богу, воплотившемуся и ставшему человеком. И эта цель стоит перед нами.

Уже года полтора или два тому назад я говорил, когда был сильно болен, о некоторой вещи, которую я хотел, чтобы вы восприняли как мое завещание. Я сам не чувствую себя отцом, но многие из вас называют меня отцом. И как они хотят видеть во мне отца, так и я хочу, чтобы они усвоили то, что получил я от моего отца – Силуана (я ничего не имею своего): сознание наше должно быть подобным гефсиманскому сознанию Христа, молящегося до кровавого пота. И мы не должны презирать этого, а жить жизнью Самого Христа.

Меня поразило, что Иоанн Богослов, описывая Тайную Вечерю Христа, говорит, как Господь дал заповедь новую апостолам: «Да любите друг друга»²⁰². И для каждого из нас монашеская жизнь прежде всего должна поставить своей целью жить братство наше как единого человека. Из-за этого общежительная форма монашества особенно удобна для постижения и для достижения этой цели. Хотя в моей личной жизни семь лет в пещере как отшельник были даром Божиим и благоприятным временем для молитвы за все человечество, всего Человека.

Господь дал Адаму заповедь: «А от древа сего познания добра и зла не ешьте, потому что умрете смертию»²⁰³, и чрез пребывание в заповеди ему была обетована вечная жизнь. Он был поставлен во главу Рая, чтобы ведать и участвовать в устроении его. Но вот он пал страшным падением, которое до сих пор поражает весь мир. И если мы хотим спасения нашего, то, конечно, нужно действительно положить основанием нашей монашеской жизни молитву за всего человека. Но начинается эта молитва с маленького опыта – с маленького общежития в несколько человек. И потом, когда это достигнуто, вдруг пред нами раскрывается великое море любви Христовой. Общежительная жизнь важнее, чем пустынническая. Но и своевременная пустынническая жизнь может быть действительно даром благодати Божией. Живя в пустыне, человек может молиться о всем человечестве. Расширяется его ум, и он от времени переходит к вечности, от пределов всякого рода к беспредельности Божественной. В пустыне драгоценно то, что вечность становится ощутимою и как бы заставляющею забыть время. У меня лично появилась странная мысль по отношению к вечности: если бы не было вечности, времени тоже не было бы. И Бог, пребывающий в вечности, сотворил мир так, что форма бытия этого мира связана со временем, с переменами: подъемы, падения, любовь и обратная ей ненависть, – все проходит человек. И чем дальше углубляется он в покаянии за свои грехи и за свои страсти, тем глубже он постигает покаяние Адамово, о чем прекрасно говорит Силуан.

Но как передать эту жизнь? – Слова не действуют, пример не учит, потому что его не видят. И как пробудить в сердцах ваших сознание вечности Божественной, когда все изменяется? – Наш отец плакал в молитве за все человечество больше, чем за самого себя. Когда он каялся в своих грехах, то постепенно, проникая в сущность греха и падения Адама вообще, он становился носителем космического сознания. Силуан, который был одарен как поэт, говорил, что когда плакал Адам, то вся пустыня мира слушала его в великом молчании. Так и Серафим Саровский, когда «кричал» к Богу о себе только: «Милостив буди мне, грешному», постепенно становился, действительно, Адамом. Так молитва Серафима Саровского из личной стала космической, действуя до сих пор, и он мог предсказать, что будет «Пасха» в России в таком-то году, когда обретутся его мощи. Каждый раз, когда какой-нибудь человек хочет носить имя «Серафим», это событие происходит в пределах души воспринимающего имя. Но оно связано с тем фактом, что молитва Серафима Саровского стала по характеру своему космической. Так же и от отца нашего Силуана мы научаемся постепенно покаянию, которое возведет нас в то же самое состояние, когда мы, каждый из нас, становимся Адамом.

Когда входит душа наша в Божественную сферу жизни, то, конечно, человек реальнее ощущает вечность, чем время. И тогда многие слова евангельские становятся «нашими», то есть выражающими наше состояние. Нам нужно воспринять слово Христа так, чтобы оно стало нашим словом. И даже такие страшные выражения, как «небо и земля прейдут, но словеса Мои не прейдут»: по телу я умираю, но что есть мое тело? – земля, от которой я взят и куда опять пойду. «Небо и земля прейдут», то есть космическое бытие не есть вечное бытие.

Почему я говорю с такою, я сказал бы, печалью? – Потому что желание сердца моего: чтобы вы усвоили сие, чтобы отошел от вас образ мышления, который является извращением жизни христианской. Мне трудно говорить об этом, потому что многие больные души не способны услышать это слово. Многие люди живут не вечность во Христе, а какую-то странную форму земной жизни. При отсутствии видения вечности время и дни для них становятся единственной реальностью: и они спорят о календарях. Когда я был на Афоне, произошла реформа календарная: Церковь Вселенская хотела уточнить время жизни с теми принципами, которые были заложены в начале. И в начале получалось, что равноденствие было девятого марта, а потом оно стало двадцать второго. И эта перемена касается, главным образом, внешней жизни человеческого общества, чтобы не сказать – государственной жизни. И превращать эту сторону в догмат и даже разрывать литургические отношения есть последствия этого недомыслия и отсутствия опыта вечности во Христе. Все проходит на земле. Мне за двадцать два года моей жизни на Афоне было больно видеть, как некоторые, даже хорошие, люди думают только о днях, а не о вечности. И так, странным образом, ожесточаются сердца этих людей. Уже закрыты двери сердец их. Они не могут понять ни гефсиманской молитвы, ни голгофской жертвы, ни идей Симеона Нового Богослова или Силуана о том, что каждый из нас должен уподобиться первому человеку по содержанию своей жизни – то есть стать Адамом.

От отсутствия сознания, которому учат нас святые Отцы наши, мы извращаем христианство, возводя условия государственной и общественной жизни в догмат. Это совсем неверная вещь. Подлинная молитва происходит в пределах не земной жизни, а Божественной: «Боже, милостив буди мне, грешному...», «Господи, помилуй нас и мир Твой».

Я говорю об этом беспорядочно, но в ходе нашей беседы я следую тому, как мне дается слово. Я не читаю по бумаге заранее записанное, а только ищу молитвой, что в сердце моем возникает.

Так, я говорю сейчас об этом, потому что двое из наших братьев были в России. И там, после великой благодати мученичества, вдруг – такое маленькое, тесное, узколобое сознание о времени! Наших братьев спросили: «По какому стилю вы служите?». И для них это «новый стиль» и «старый стиль». И когда мы перешли на стиль, которым живет государство, то мы не ощутили никакой потери от этого, но мы сохранили наше доброе расположение и к тем, и к другим. Кто такие другие и кто те? Те, «которые считают дни», как апостол Павел говорил²⁰⁴. А есть другие, которые погружены молитвой и душою, всем сердцем, всею силою своею в вечного Бога.

Так, я хотел бы, братья мои дорогие, чтобы вы понимали вещи так, как нужно их понимать, – так, как учил нас Господь и Его апостолы, и Святые Отцы: «Небо и земля прейдут, а словеса Мои не прейдут». И когда Ему говорили евреи: «Ты ли, который не имеешь пятидесяти лет, видел Авраама?», Господь ответил со свойственным Ему сознанием: «Прежде Авраам не бысть, АЗ ЕСМЬ»²⁰⁵. И потому говорит Господь: «Ешьте Мое Тело, пейте Мою Кровь, и тогда будете носителями вечной жизни Моей. А кто не пьет Моей Крови, кто не ест Моей Плоти, тот потеряет жизнь»²⁰⁶.

Итак, скользнула моя беседа к этому положению: время есть условная, свойственная твари форма существования – existence, а вечность – это форма бытия вечного Бога, в Которого мы веруем. И при таком сознании мы сможем глубже понимать слова Христа и заповеди Его. Почему? – Потому что когда заповеди Его становятся законом, единственным законом нашего бытия: и временного, и вечного, тогда весь строй нашей жизни меняется. И когда человек восчувствует свое спасение во Христе и увидит других людей, которые не хотят Христа, то в нем появляется естественным порядком сострадание к тем, которые не понимают и не принимают Христа. Мучительное сознание, что эти люди отпадают от вечной жизни в Боге, рождает молитву за всего Адама. Старец Силуан говорит, что когда прикоснется любовь, то сердце человека хочет всем спасения. Тогда не будет ожесточения сердец, которое приводит к расколам, к ненависти и к совершенной потере образа жизни христианской.

Я на этом остановлюсь. И вы, как всегда, простите мне бестолковый мой язык и нескладную речь, но почувствуйте ее сущность. Старайтесь проникнуть чрез покаянную молитву в глубины сознания христианского, поскольку покаянная молитва – настоящая. Всякий из нас носит в себе тот или иной образ греха и согрешает. Отсюда для нас естественной является покаянная молитва. Но чудным образом именно так рождается персона-ипостась по образу Христа, воплощенного Логоса Отца.

И моя молитва за то, чтобы вы все поняли путь Христа, который мучителен для нас, но который, действительно, спасает нас. И да хранит вас Господь.

Христос – воплощенный Бог. Бог открылся как Ипостась и как многоипостасное Бытие. Человек как образ и подобие. Отражение Бога в Его творении. О тожестве по благодати, а не по сущности. О необходимости «синергии». О самооткровении Бога в Его заповедях. О заповеди «Научите все народы». Об ипостасной молитве, объемлющей все человечество

Цель моей беседы с вами сегодня – предложить вам самую краткую формулу всей той системы, о которой у нас идет уже долгий разговор. Итак, как будто мы никогда не прерывали его, начнем сейчас нашу беседу.

Итак, сам я ничего не знаю. Все мое знание, все разумение мое – Христос. Как христианин, я верую, что Христос есть наш Творец. Бог пришел к нам во плоти нашей, в той самой форме существования, которую Он, Господь, сотворил. Его воплощение не было нечто другое, постороннее Ему, нет! – Это было нечто свойственное Ему, потому что Сам Он сотворил эту природу. Пришел Он через девственное воплощение, вочеловечился Он подлинным образом. Во время жития Своего Он говорил о том, что в Законе всякая йота и всякая черта окончательно установлена и от людей не подлежит изменению²⁰⁸. И мы знаем, что Закон приготовил людей высокого порядка, которые оказались способны восприять воплощенного Бога.

Итак, никакая черта не подлежит изменению от нас, но все же всякая черта подлежит восполнению от Самого Господа. Ссылаясь на Ветхий Завет, Господь нигде не проявил Себя противником данного в Ветхом Завете Откровения.

Бог открылся Моисею как Персона: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ. Конечно, мы веруем, что это был Сам Христос, Который говорил Моисею: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ²⁰⁹. Итак, если Господь говорит о Себе как о Персоне, встает пред нами вопрос: как это понимать? – А так, что как Персона, как Ипостась Бог пребывает в Своем бытии вечном. Говоря об ипостасном образе бытия, мы говорим о бытии Самого Бога. Итак, если в один момент Он сказал: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ, то в том же библейском Откровении Господь говорит о Себе во множественном числе: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию²¹⁰. И эти два момента я хочу подчеркнуть сегодня как наиболее простую основу всего дальнейшего богословия нашего о человеке и о спасении.

Итак, если Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию», что мы можем при этом мыслить о человеке? – Лично я, как вы уже знаете, положил в основу всей моей жизни Откровение свыше, а не догадку снизу. И Откровение свыше говорит о человеке как созданном по образу Бога и по подобию Ему. Иными словами, и человек должен явиться как персона, как подлинный образ и подобие.

Но когда мы так живем человека, согласно Откровению Божественному, что должны мы учитывать в отношении человеческой персоны, ипостаси? – Это выражено очень хорошо в тропаре к преподобным: В тебе, отче, известно спасеся еже по образу: приим бо крест, последовал еси Христу и деючи учил еси презирати убо плоть: преходит бо; прилежати же о души, вещи бессмертней. Темже и со ангелы срадуется, преподобный отче, дух твой. Надо сказать, что на славянском языке этот тропарь звучит богословски очень глубоко, так как подчеркивается подобие, великое подобие, Самому Богу, тогда как на других языках не сказано «преподобный». И когда мы говорим о душе, конечно, мы имеем в уме ипостасный принцип бытия.

Подобие Богу – но, спрашивается, до каких пределов? Ведь можно говорить о беспредельности, потому что речь идет о вечности. Но можно поставить вопрос и в другом смысле: абсолютно ли подобным становится человек Богу или между ним и Богом остается некая онтологическая дистанция? Говоря о сотворении человека по образу Бога и по подобию, мы, по сути, хотим сказать, что Бог в человеке повторяет Себя Самого. Мы говорим в Символе веры: «Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым». Когда Бог творит человека, есть ли это творение существенно отличное от Него, нечто другое, не то, что Он? Или Он просто повторяет Себя в созданных по образу и по подобию и сообщает им Свою жизнь, как она у Него Самого от века? – Итак, Он не творит нового бытия, а призывает нас к участию в Его предвечной жизни.

Как монах-аскет, я привык мыслить, что нет никакой аскетики вне какой бы то ни было области культуры, или религии, или парарелигии, но каждое из явлений в истории человечества имеет свою идеологическую основу. Наша же «идеология» есть нечто более основное: это догматическая база; это моменты в бытии Бога Самого, открытые нам через Откровение. Итак, чтобы наша монашеская жизнь текла разумно, нам нужно знать подвижничество наше как имеющее свою догматическую базу.

Я начал словами: «Я ничего не знаю», и теперь продолжаю эту мысль. Я не определяю себя сам, кто и что «есмь аз», но я следую верою Откровению свыше и приемлю его как познание о том, что Бог мыслит о человеке. По выражению Священного Писания сотворим по образу Нашему и по подобию мы есть подобие и образ Самого Бога. Никакая человеческая наука подобного дерзания не может себе позволить. Но в нашей дерзновенной молитве, в предельном страдании и смирении, Бог говорит нам о том, как Он мыслит о нас. Невозможно, чтобы мы соделались бытием само-сущным, безначальным – это принадлежит Самому Богу, но мы образ и подобие Его, и это надо понимать как содержание нашей жизни.

Опять вопрос: в чем же заключается различие между Богом и нами? По выражению Отцов, то, что Бог есть по Своему безначальному естеству, по сущности Своей, тем человек становится – носителем сего, сей жизни – по дару благодати. Мы не становимся Ему единосущными; весь порядок нашей жизни в Боге удерживает тот момент, что мы – тварь, а не по существу боги. Итак, в плане сущности мы отличаемся от Бога: неизменным остается в нас момент тварности. Выражаясь богословским языком, мы – подобие Богу в плане энергии, а не в плане сущности, и в этом порядке мы можем быть подобны Богу даже до тожества.

Сказанное мною есть цель, а не завершенное спасение. Мы можем стать подобными Ему до тожества только через жизнь по заповедям Его, через покаяние, достигая того, что заповедь Бога становится как бы единственным законом всего нашего бытия. Тогда нам передаются состояния Бога, и мы становимся способными воспринять их. Заповедь Христа превосходит наше нынешнее состояние падения. И заповедь, если мы ее творим, ставит нас пред весьма радостным откровением, что заповеди Бога суть не нечто «внешнее», а откровение Бога, как Он есть в Самом Себе. Между заповедью Бога и Им Самим нет никакого разногласия. Итак, не в настоящем состоянии падения, а в заключительном моменте нашего становления в Боге мы становимся носителями жизни Самого Бога. Итак, если Бог есть Персона, то мы становимся подобными Ему, как спасенные Им, и пребываем тварными персонами, но «преподобными» – подобными Самому Богу в веках до бесконечности.

Кратко я выразил вам сегодня то, что можно, и хорошо, положить в основу нашей монашеской жизни. Когда мы впадаем в это русло нашего богословского размышления, то встречаемся с мыслью: как проявляется персона-ипостась в жизни? Как она реагирует на все? Если мы остановим глаз наш духовный на этом, тогда жизнь наша станет более разумною и подобное «внимание» примет характер уже знания пути к Богу. Как всегда, я предлагаю вам обратиться к тому, что мы получили от нашего блаженного покровителя старца Силуана.

Итак, «мы есмы боги»²¹¹ по содержанию нашей жизни, а не по сущности. Иначе говоря, даже до предела обоженные святые не являются Богом для человека, но суть боги по содержанию и по форме бытия своего. В чем подобие? Подобие – в образе бытия: как Бог живет, так и мы должны жить, когда реализуется наше спасение. А спасение, как мы всегда говорим, начинается с очень маленьких актов – послушания, покаяния, смирения, воздержания.

Итак, в аскетической жизни нашей нам надо войти в опыт того, как проявляется принцип ипостаси, персоны, в тварном человеке; каковы реакции человека-персоны на все происходящее кругом него и с ним; по каким словам его мы можем судить о том, насколько приближается он в своем мышлении к ипостасной форме бытия, свойственной персоне.

Возьмем яркий и бесконечно могущественный пример проявления персоны в эпилоге Евангелия от Матфея. Господь говорит ученикам: Идите научите все народы²¹². В этом выражении «все народы», конечно, мы усматриваем уже Персону Бога. И это – Божественная форма бытия, которая объемлет все тварное.

Как пример я могу вам привести сегодня в утешение слова нашего духовного покровителя Силуана. Он молился о том, чтобы Бог просветил все народы, всякого человека Духом Святым²¹³. Из этой молитвы видно, что ему была дана благодать молитвы уже ипостасной. Приведу пример из писаний старца. Он говорит, что душа, познавшая Духом Святым Господа, мыслит так: «Когда я умру, то умолю Господа за весь христианский род». И опять приходит мысль: «Но как возможно, чтобы, созерцая вечный Лик Бога-Творца, я сохранил бы в себе память о твари?». И опять душа говорит: «И все-таки когда я явлюсь пред Богом, то умолю Его о всем человечестве»²¹⁴. Видите, какая постепенность? Сначала он говорит, что, «когда умру, умолю Бога о всем христианском роде», потом вдруг возводится в созерцание вечного Лика Божиего и оттуда обращается уже более совершенно: «умолю о всем мире». В этом движении души, органически вполне нормальном, сказывается подвиг наш православный монашеский; и в сем писании нашего блаженного отца Силуана мы видим персону.

Так, когда мы войдем в эту колею богословской мысли, тогда приобретем, как естественную и беструдную, способность контроля над своим умом, над своим сердцем. И молитва наша не будет только призыванием Бога в трагических положениях, но и умным разумением конечной цели Господа, Творца и Бога нашего.

Жизнь Самого Христа естественным образом сообщается нашему уму и сердцу. Не как-то нарочито, но каким-то естественным движением души мы живем трагедию всего мира особенно в наши дни, когда сотни миллионов людей стоят на грани смерти от голода. Наша Литургия становится приношением за все человечество.

Итак, дорогие мои братья и сестры, сохраним всю серьезность нашего пути монашеского! Аминь.

Пост – время подражания Христу. О духовной последовательности жизни Христа: Кесария, Фавор, Голгофа. Апостолы – свидетели Божества на Фаворе. Об усвоении жизни Христа. Чаша Христа – Его истощание – недостижима человекам. Исход Христа как явление Его Божественного смирения. «Будьте как дети». Непостижимость победоносного истощания и смирения Христа. Смущение из-за рабских форм нашего покаяния. Пример Господа и Его смирения. Духовники должны уподобляться Христу в Его самоуничижении. О страдании христиан в России. Чем глубже подражание Христу, тем ярче в нас ипостасное начало

Как нам сделать жизнь Христа нашей жизнью? – Читая Евангелие и другие книги, узнавая о том, как провел Свою жизнь Господь на Земле, – мы, по совету Самого Христа, следуем Его «примеру»²¹⁶: Он дал нам образ, как надо жить, чтобы нейтрализовать последствия греха нашего праотца Адама. И видя, как действовал Христос, так и мы стараемся действовать, и особенно посвящено этому время Великого поста. Господь пришел на землю, чтобы спасти Адама. Адам сделал попытку стать богом помимо Бога. Такой гордый порыв! А Господь открыл нам, что Он, Творец всего сего космоса, – Он смиренен в сердце Своем.

Церковное последование Великого поста, Страстной недели и Воскресения немного отличается от исторического хода событий, ибо шествие Христа на Голгофу началось с того момента, когда апостолы уже исповедали Его не только как великого пророка, но и как Сына Божия, единосущного Отцу. Этот момент чрезвычайно важен.

В течение Своей земной жизни Господь несколько раз избегал смерть – Его хотели побить камнями. Не зная, о чем идет речь, мы могли бы сказать: «Вот, Ты пришел умирать за нас, но вот мы видим, что Ты уклоняешься, когда Тебя хотят побивать камнями». Но Иоанн Богослов прекрасно говорит: «Его час еще не пришел»²¹⁷. Надо было, чтобы ученики не только исповедали устами Петра, что Он – Сын Божий, но действительно узрели бы сие откровение и могли быть свидетелями Его Божества. Когда они шли в Кесарии Каппадокийской, тогда Господь спросил: «А вы за кого Меня считаете?». И Петр ответил Ему: «Ты – Христос, Сын Бога живаго». После этого Господь говорит: «Среди вас есть некоторые, которые узрят Царство в силе еще прежде, чем они покинут этот мир». Шествие к горе Фавор продолжалось приблизительно шесть дней, молча. Взошли на гору с Ним Его обычные сомолитвенники: Петр, Иаков и Иоанн. И Христос молился – и явились Ему два мужа, как говорит Лука-евангелист, – Моисей и Илия, наиболее яркие представители всего Ветхого Завета. И они беседовали со Христом о Его предстоящем исходе во совершение Его дела искупления Адама.

После того как апостолам на горе Фавор явлено было нетварное Божество Христа и тем самым появились свидетели Его Божественного характера как Единородного Сына, от Отца рожденного, Христос мог позволить уже отдать Себя на смерть ради искупления Адамова греха. Иначе – если бы не было на земле никакого свидетеля Божества Христа – Его считали бы в лучшем случае одним из величайших пророков. Но, по нашей вере, Христос не был только пророк в обычном смысле этого слова, хотя в Его служении есть элемент пророческий; но Сам Он не от плоти рожденный человек, а воплотившийся Бог.

Мне всегда печально, что праздник Преображения Господня перенесен из этого исторического хода событий на август и заменено это празднование в начале Великого поста воспоминанием об Адаме. Мне кажется, что было бы возможным сохранить последовательность, когда после того, как Господь преобразился на горе, Он уже прямо пошел на Голгофу, потому что были свидетели Его Божества. То есть, когда появились эти свидетели²¹⁸, Христос мог уже пойти на подвиг, обратный тому, что совершил Адам. Нам, христианам, свойственно видеть единого Человека, восходящего на Голгофу с идеей взять на себя грехи всего мира. Непонятным никому другому образом Он совершил этот подвиг ради спасения всего Адама: путь к искуплению Адама и подвиг Его превосходят наше разумение. Господь говорит апостолам Иакову и Иоанну, которые восхотели сесть одесную и ошуюю Его: «Можете ли вы пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?». Это было и трогательно, и наивно, как с их стороны последовал такой ответ: «Можем!»²¹⁹. Никто из человеков не может испить чашу Христа и совершить подобно Ему свое истощание. Говоря о снисхождении Христа, о Его kenose-истощании, мы стоим перед картиною, которую никак не можем уразуметь простым нашим мышлением. Он – безраздельный Владыка всего мира, и Он отдает Себя на все унижения.

Однако мы постепенно проникаем в тайну любви Бога к нам. Мы как-то начинаем ощущать через откровение Христа, что Бог есть смирение. Этим объясняется, что любовь Его не гордая, а смиренная. И этот характер Божественного смирения Христа проявляется в Его словах, когда Он поставил маленького мальчика перед Собою и сказал: «Если кто не станет подобен сему мальчику, тот не способен к Царству Небесному»²²⁰, или когда Он говорил, что наименьший будет великим в Царствии Божием. Видите опрокинутую пирамиду устроения человеческого общества? Смиренные унаследуют Царство прежде всего.

Итак, когда мы знаем, что Христос есть Бог, мы стараемся проникнуть в тайну всех Его проявлений. «Никтоже приидет ко Отцу, токмо через Христа», единосущного Отцу Сына Божия, и мы всячески стараемся во все проявления нашей жизни влить смысл, чтобы жизнь Самого Христа стала нашей, чтобы нам унаследовать Царство вечное со Отцем и Сыном и Святым Духом.

Господь смирением победил врага. Помимо сего основного положения есть еще один аспект в Его проявлениях, который нас научает подражать Христу не как-то просто в воображении. Христос явился в «рабьем зраке»²²¹. И в чем для многих соблазн и «скандал»? – Мне много раз пришлось слышать мнение людей, что мы, человеки, образ Божий, должны сохранить свое достоинство даже в молитве и в наших предстояниях Богу. У нас в монастыре был с визитом некто, занимающий высокое положение в инославной Церкви. Глядя на фреску Преображения, он спросил: «А где же Петр?». – Ему указали Петра. – «О, что вы сделали с ним! Петр в таком унижении! Где же его dignity, его достоинство?!».

И есть одна сторона православного покаяния пред Богом, которая смущает многих инославных: мы падаем на колени на землю, мы лицом и лбом своим прикасаемся к земле и тем выражаем наше рабство перед Ним, помня Его слова, которые Он сказал перед этим мальчиком: «Если кто не смирится так, как сей мальчик, то не войдет в Царство Небесное».

Но Сам Господь, без Которого ничто не может произойти, – Он умалил Себя до такой степени, что люди самого низкого социального класса могли Его оскорблять, плевать на Него, ударять Его, давать Ему пощечины, и причинять всяческие другие унижения. Если Сын Божий совершил сие, то, конечно, стоит вопрос: почему понадобилось такое унижение и такие рабские формы для выражения любви? – Я полагаю, что правильною мыслью будет то, что Господь, имея предвечное бытие Свое в духе смирения, выразил Свою предвечную любовь в рабских формах. И мы следуем Ему в этих рабских формах проявления нашего покаяния пред Богом, выражающихся в земных поклонах. Мы постом делаем огромное число поклонов на каждый день. Потом, когда после распятия нашего мы совоскреснем со Христом, то уже будем принимать Его и беседовать с Ним стоя, как сыны с отцом. Но в сей жизни мы будем выражать наше покаяние, подчеркиваю, в рабских формах, потому что покаяние не унижает человека. Когда кто сознает себя хуже всякой твари, тогда он бывает выше всякой твари: тогда он прикасается нетварному бытию. Итак, не смущайтесь выражать в низших рабских формах наше покаяние, чтобы потом мы стояли, как сыны Божии пред Богом, уже не в рабских формах, а сыновних.

Бог смиренен в самом существе Своем, и Его истощание чрез воплощение носит характер смирения. Если бы Он Сам не смирялся, тогда, может быть, мог бы нас кто-то обвинить: «Но ведь Господь не смирялся так, как вы». Но Господь смирился: мыл ноги мужикам безграмотным, людям самых низких слоев общества человеческого. Итак, эти формы рабские есть любовь. Когда мы молимся Богу, Который повелением Своим создал весь этот космос, каждому из нас свойственно думать: «Ну, станет ли Господь думать обо мне, приклонит ли Он теперь к моему слову ухо Свое, чтобы внимательно послушать меня?». Нам страшно говорить с таким Существом. И чтобы мы не боялись, во всех проявлениях Христа в Его всекосмическом акте искупления Адама есть любовь смиренная Бога, когда Он предстает пред нами в таких жалких формах: Он был распят среди разбойников, брошен в тюрьму и так далее.

Я позволю себе сейчас высказать приходящую мне мысль о действиях духовных отцов. Иногда и духовные отцы уподобляются Христу в Его самоунижении, чтобы люди не смущались и не боялись говорить духовнику какие угодно грехи. И духовник все несет: «О, это я знаю! О, это так мы, люди, поступаем!».

Эта традиция мне стала знакомою, когда я был в пустыне на Афоне. Мне рассказывали про некоторых духовников, знаменитых тем, что к ним приходили грешники, совершившие много преступлений, и уже не боялись говорить им. Будучи святым, отец брал на себя все грехи, чтобы дать мужество исповеднику высказать свои деяния.

Теперь перейдем к нашему вопросу. Чем больше человек старается подражать Христу, тем в большей мере он становится ипостасью по образу Ипостаси воплощенного Логоса. И когда человек старается жить со Христом, призывая Его имя и размышляя о Его жизни, и действовать так, как действовал или отвечал бы в Своих реакциях Господь, то постепенно создается персона: образ и подобие Ипостаси Самого Бога. Земной человек, зараженный гордостью первого грехопадения, должен прийти в иное сознание – к раскаянию в нашем преступлении гордом против Бога смиренного.

Конечно, всегда, когда мы читаем Нагорную беседу Христа, ощущаем чрезвычайно сильный огонь. Если посмотреть, как Господь заповедал нам вести себя и как Он Сам вел Себя, то в наших земных условиях современности мы должны были бы жить, как христиане первых веков. Поражающее вдохновение трех первых столетий вошло в историю человечества. Уже в апостольских посланиях есть слова о том, что первые христиане терпели все гонения, отнятие имуществ, лишение прав и жизни. И ныне послал Господь пить эту чашу людям, живущим в большой стране, где семьдесят лет бушевало демоническое гонение. И многим миллионам людей православной России было дано умирать за исповедание Христа...

Жутко говорить о некоторых формах, которые принимает настоящее отступление от Христа. Вы знаете, что некоторые книгоиздательства отказываются брать духовные книги. И даже те издательства, которые были основаны с целью их издания, переходят постепенно к тому, что духовные книги у них в последней категории. Я боюсь, что такое презрение к религии опаснее открытых демонических гонений.

И наш подвиг, невидимый ни для кого, остается во всей своей силе в глазах Бога. И мы должны были бы поступать так, как говорит Господь: они хотят взять у тебя твою рубашку – отдай им и хитон; они хотят, чтобы ты работал на них одно поприще, – работай вдвое больше; молитесь за обижающих вас, молитесь за гонителей, молитесь за всех тех, которые творят злое против вас. И тогда, говорит Господь, любя врагов ваших, и вы станете сынами Всевышнего Отца.

Вы видите теперь структуру духовной жизни и сохраните ее в вашем сознании. О ней говорить можно без конца, ибо это есть Нетварный Свет в своих земных проявлениях. Это есть совершенство, которое выражается в самых маленьких и низких работах. Так мы приготовляемся восходить на Голгофу со Христом, чтобы потом с Ним и воскреснуть, по слову Иоанна Дамаскина: «Сораспинахся Тебе вчера, днесь восстаю с Тобою в славе Воскресения».

Сегодня наша маленькая беседа нам дорога тем, что она всецело связана со Христом. И берегите это достояние – нашу любовь ко Христу, потому что нет ничего большего во всем космическом бытии. Нет ничего более святого, более мудрого, более прекрасного для созерцания, чем Христос...

Да хранит вас Господь, мои дорогие.

И возгревайте в себе этот огонь любви ко Христу!

Когда слово вдохновлено Духом Святым. О языке богословских выражений. О необходимости знания этапов духовной жизни. Путь христиан – подобие воплощенному Слову. О трех периодах духовной жизни. Великая схима как молитва за весь мир. О Парфении Киевском. О признаках второго и третьего периодов духовной жизни. О духовном росте. О пользе наших собраний

Во святом Евангелии мы читаем следующие слова – Господь сказал: Когда же поведут предавать вас, не заботьтесь наперед, что вам говорить, и не обдумывайте, но что дано будет вам в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, но Дух Святый²²³. В известной вам книге о Силуане говорится, как он с большим вниманием слушал чудного кавказского подвижника Стратоника на приеме в келлии отца Досифея. И на другой день при встрече со Стратоником Силуан задал вопрос: «Как говорят совершенные?». Стратоник попросил: «Скажите Вы мне сами об этом», и Силуан ответил: «Они не говорят от себя, от своего ума, но только то, что дает им Дух»²²⁴. Уже не один раз я говорил с вами о тайне рождения слова в сердце человека по молитве. Эти два источника – Священное Писание и беседы Силуана со Стратоником – легли для меня в основу моих бесед с вами, когда я говорил с закрытыми глазами, без всякой предварительной подготовки, оставляя за молитвой руководство всем ходом моей беседы. Вскользь здесь замечу, что Дух в таких случаях ищет видеть всех присутствующих и направляет слово Свое в зависимости от восприимчивости того или иного лица из присутствующих. Этим объясняется то явление, что Дух говорит просто и о вещах примитивных.

Когда же перед нами встает вопрос создания теории, тогда человеческая речь может уклоняться от примитивных начал к более сложному языку. Вы знаете, сердце мое жаждет, чтобы все вы научились этому таинству, сей великой культуре духа.

Но сегодня мое внимание остановлено на создании богословской теории нашей жизни в надежде, что придет день, когда в вашем разумном сознании укрепится правильное понимание и слов Священного Писания, и примеров Святых. Закончу пока на этом малом замечании о великой «нетайной тайне» культуры духа, в надежде, что Господь даст нам время «поучаться день и ночь в Его слове»²²⁵, где каждое слово «разжено зело».

И ныне, как всегда при встрече с вами, у меня есть чувство, что то, о чем мы будем беседовать, уже укрепилось в вашем сознании. И все же сегодня решаюсь говорить с вами на одну тему, весьма болезненную в жизни нашей Церкви. Тема сия касается духовников и настоятелей-игуменов. Когда на кого-либо выпадает пастырское или духовническое служение, то очень часто лицо, избранное на сие служение в Церкви, само не знает, с чего начинать, что в середине, к чему стремиться и чем кончать. Так было бы и со мною, когда монастырь святого Павла на Святой Горе попросил меня взять на себя служение духовника для монашествующих. Но по промыслу Бога призыв на это служение был предварен встречей с блаженным старцем Силуаном. Мне хочется, во-первых, подчеркнуть тот факт, что с явлением Господа старцу Силуану было сообщено состояние совершенных. Таким образом, я знал, если не из своего опыта, то из опыта старца, о конечной цели нашей христианской жизни на земле. Но это знание еще не давало бы мне полноты видения, и, естественно, у меня возникла нужда – видеть весь этот путь от начала до конца, без чего я был бы неспособен к духовническому служению святым аскетам Афона. Так возникло во мне сознание необходимости не только опытного познания, но и придания ему теоретической формы. Иными словами, мне нужно было найти богословское основание в библейском ветхозаветном и новозаветном Откровении.

Так во мне зародилось познание пути Божия: мы призваны достигнуть уподобления воплощенному Слову Отчему. И это я хотел объяснить вам за последние годы в моих беседах, касающихся проблемы персоны. Я имел пред собою пример первых и первоверховных апостолов Христа. Некоторые из них изложили отчасти, как они восприняли Христа Бога, но наиболее полное изложение апостольского откровения мы находим в посланиях апостола Павла. Однако даже и он был бы неспособен создать окончательную систему богословия, не требующую никакого пополнения.

Итак, в данный момент дерзнем со смиренной молитвой приложить к уже данным нам сведениям результаты нашей эпохи и нашего времени. Начнем с теории трех периодов, о которой говорили Силуан и Стратоник: как действует благодать призвания на первых шагах нашего познания путей через непосредственное учение от Бога. Этот период – основоположный для всей нашей жизни. Он длится в среднем до семи лет. После начнется другой опыт: отнятие ощутимой благодати, когда от каждого аскета ожидается жизнь, как если бы первая благодать совершенная непрестанно пребывала с ним в своей силе. Это для того, как говорил блаженный Силуан, чтобы мы сами проявили мудрость и жили непорочно все, чему научила нас благодать за первый период. И сам Силуан говорил, что все, чему научила его благодать, он хранил всю свою жизнь²²⁶.

Характерным для второго периода является то, что понятие или сознание греховных движений в нас обостряется и утончается. И у аскета создается впечатление, что он потерял благодать и уже духовно не прогрессирует, а регрессирует. И это впечатление может привести нас к тому, что мы будем искать прошлых наших состояний как лучших перед Богом. И вот, как это ни странно, это неверно! Ибо второй период есть доверие Бога к аскету, который уже сохранил доверенное ему богатство, после чего оно из неправедного превращается в вечное обладание человека. Господь это выразил в притче о неправедном богатстве, согласно Евангелию от Луки²²⁷.

Теперь о третьем периоде: человек-христианин, прошедший два первых периода, обычно останавливается на молитве за всего Адама и тем уподобляется Христу, предавшему Себя на распятие за всего Адама. Это становится более частым явлением, чем в прежние эпохи. Основание для такого утверждения мы находим в книге «Записки сибирского миссионера». Это – отрывок очень важной темы для жизни всей Церкви.

В первые дни его аскетической жизни на Афоне чрез явление живого Господа Силуану сообщено было состояние Самого Христа в конце Его земного пути, то есть – состояние голгофского плача и голгофской смерти. Господь умер на Голгофе за спасение не какого-либо отдельного народа или частей человечества, но всего человечества – всего Адама, по выражению Святых Отцов. Но если взять жизнь огромного числа монахов-подвижников, то многие не имеют опыта Силуана в самом начале. И борясь со страстями своими, чтобы сообразовать свою натуру с заповедями Христа Бога, они кончают тем, с чего Силуан начинал.

История подвижничества знает, как великий подвижник девятнадцатого века Парфений Киевский, восприняв последнюю степень монашества – великую схиму, в молитве спросил Божию Матерь: «Что же значит великая схима?». И получил он ответ: «Великая схима есть молитва за весь мир», по слову Богоматери. И этот период великой схимы есть последний в жизни монаха. Это – третий период, когда снова приходит первая благодать в ее совершенной форме – как молитва за всего Адама. И сие является концом жизни аскета.

И так Стратоник и Силуан разделяют три ступени монашеского подвига: первый период – когда человек научается непосредственно благодатью; второй – когда аскету дается от Бога проявить свою любовь и расположение сохранить заповеди Бога; и, наконец, третий период, менее длительный, чем второй, – когда благодать, вверенная подвижнику в начале, становится реализованной через проявленное им терпение и верность. И обычно этот период недолгий и кончается преподобной смертью по телу.

Сие познание было дано уже в золотой век египетского монашества. И сие познание, хотя бы только теоретическое, а не пережитое еще собственным опытом, необходимо для всех, на кого возлагается служение игумена или духовника.

На сей день я сочту это довольным, чтобы легче было постепенно усвоить это. Сами того не замечая, вы будете вырастать духовно. Господь сказал, что Царство Небесное возрастает в нас без возможности наблюдения за тем, как это происходит²²⁸... И будем молиться, чтобы открылся нам этот дивный путь: как из младенца, рожденного во чреве матери – в сущности говоря, из ничего, вдруг вырастает носитель всечеловеческого сознания Адама; вдруг появляется человек, способный подражать предвечно рожденному Сыну Иисусу Христу! Если мы задумаемся над этим чудом, то мы действительно исполнимся благодарности Богу.

И да будет Ему вечная слава, даже от нас, немощных, во веки веков.

О грандиозном наследии прп. Силуана. Стать учеником прп. Силуана – значит охватить весь мир. Образ и подобие означает жить жизнью Бога. Наша цель стать христианами до полного богоуподобления. Потеря вдохновения невознаградима. От tabula rasa ко спасению от смерти. Восприятие Христа как Бога уже спасительно. Стройте жизнь через боль душевную и телесную. О послушании и доверии к игумену. Игумен Эмельянос о недопонимании между старцами и молодыми. Примеры неразумного расчленения братства в делании послушания. О терпении игумена. Монастырь как «трамплин» в Царство Небесное

Да, I am not at my best²³⁰, и все равно надо говорить. А вы помогите мне молитвами вашими.

Вот сейчас мы молились сначала Богу, потом Божией Матери, потом Крестителю, потом Силуану. Подумайте: его имя теперь призывается на всех материках, и он наш отец ближайший! Помышляя о нем, мы думаем, какую грандиозную жизнь дал нам Бог, когда мы видим, как Силуан, наш брат и отец, воспринимает слова молитв, обращенных к нему и в Америке, и на Дальнем Востоке, и здесь у нас, и повсюду. И одна женщина сказала: «Он близкий и скоро отвечает». Для него нет расстояний. Так же старец Порфирий сказал кому-то: «После смерти я буду ближе к вам». Почему? – Потому что смерть уничтожает расстояние: уже нет его. И мы видим, что любовь Силуана в молитве за всего Адама проникает по всему миру, пусть настроенному иначе. Он молился за весь мир, и теперь мир стал – его. И мы, став учениками Силуана, конечно, поставили себе условие, вытекающее из заповеди Христа, – охватить весь мир.

Великий Бог, сотворивший видимый космос, сотворил и нас – подобными Ему потенциально. Бог сказал: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию». И заповедал нам быть подобными Ему. И мы должны решительно пойти на этот путь. Стать христианином – это дело необычайно грандиозное. И вот, вы все пришли сюда с этой целью.

Человек есть дух – дух бессмертный. Человек есть разум – разум вечный. Человеку дано прикоснуться ко свету Премудрости Божией. И вот мы живем каждый день в этой атмосфере, и каждый день вырастает наше сознание.

«Ты, Господи, сотворивый нас по образу Твоему, пребудь с нами и научи нас следовать стопам Твоим. Мы, взятые из ничто, сегодня Тобою призваны быть с Тобою, и мы сознаем нашу немощь. Приди же Ты, создавый нас, и Сам научай нас жить подобною Тебе жизнью».

Великое, необычайно великое дело – быть христианином, поняв и уразумев величие дара Божия. Все это настолько превосходит наше явление в теле, что мы, конечно, не находим ни слов, ни способов выразить наше удивление перед Богом.

Некоторые из вас пришли сорок лет тому назад, некоторые – совсем недавно. Мне дано было пережить многое и дожить до солидной старости. Но, кончая мой путь, я, возлюбивший вас, хочу, чтобы вы были ограждаемы ангелами Бога нашего и совершали свой путь до полного уподобления Богу. Итак, это место для нас имеет достоинство и задачу, которую назвать «великой» было бы совсем недостаточно. И я перед уходом моим умоляю вас: не будьте наивными! Постарайтесь действительно проникнуть в необычайно драгоценное, что дал нам Бог: быть с Ним в вечной любви! Но задание это связано, как мы видим, с большими трудами в этой жизни и в этом теле. Бессмертный дух и космический разум даны нам от Бога. И потерять это бойтесь и стыдитесь.

Каждый из нас должен достигнуть меры совершенного Адама. Будучи носителями сей великой идеи, ведите себя так, чтобы быть достойными доверия Бога. Это достигается нашим подвигом – борьбой за переход к вечному бытию еще в нашей форме существования на земле. Чем дальше проходит время нашей жизни, тем расширеннее становится наше видение мира, и в молитве нашей охватываем мы все бытие космическое, потому что весь космос создан ради человека. Нелегка эта работа. Странным образом Господь связал жизнь в Нем и любовь Его – с глубоким страданием. И вы, драгоценные мои братья и сестры, пришедшие сюда, не утеряйте этого вдохновения! Невознаградима потеря дара Божия!

Рождается человек теперь не так, как первый Адам, который был единственным человеком в мире. Мы рождаемся от отцов и матерей наших, как маленькие дети, как tabula rasa, окруженные колоссальной организацией всей мировой жизни. И научиться всему надо постепенно. Так, мы вырастаем среди различных течений мысли, целей и так далее. И нам надо выбрать все то, что нас ведет к нашей последней цели, которая определяется словом «спасение». А в чем спасение? – Спасение от смерти, поразившей нашего праотца и вместе с тем всех нас. Но мы уже намного спасены тем, что восприняли Христа как Бога и Творца нашего, Творца особого порядка, Который творит нас по образу и подобию. Он создает нашу жизнь и вместе с тем обращается с нами, как с подобными Себе существами.

Я скоро уйду из этой жизни, а вам надо будет остаться после меня и продолжить борьбу за спасение. Будьте разумными в своем поведении! Будьте готовы на боль телесную в трудах ежедневных! Примите боль душевную, когда мы живем в этом грубом, извращенном падением мире! Все вы, и каждый из вас, должны работать над тем, чтобы стать как единый человек. Молитесь друг за друга, чтобы молитва соединила всех нас во Святом Духе, в духе заповедей Христа, когда ничего нет «чужого». Так Господь говорит старшему сыну в притче о блудном сыне: «Все Мое – Твое»²³¹.

Необходимым при постройке монастыря является согласие воль. Если каждый человек, каждый из нас будет тянуть в свою сторону, то мы будем разрывать тело нашей собственной совместной жизни. Если все мы согласимся работать вместе, то, несмотря на все несовершенства, наше единство будет созидательным. Всякие словесные споры и движения – «оттолкнуться от того, что я не мыслю» – разрушают жизнь. Но, по Божиему плану, так устроена жизнь человека, что есть отцы, есть сыны и есть младенцы. И вы предоставьте тому, кто назначен вашим отцом, строить жизнь. Это великая культура послушания, отсечения своей воли – маленькой, индивидуальной воли – ради реализации воли Отца, как говорит Господь в молитве: «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли».

Все вы должны бороться, молясь за всех и каждого, чтобы стать единою семьею и так спасаться.

Итак, дорогие мои, не соотносите слово сие со мною, а принимайте его как бы отдельно от меня. Я – маленький человечек, но то слово, которое нам дано от Бога, от Иисуса Христа, я приношу вам по положению моему. Напишите его на сердцах ваших и молитесь, и когда огонь молитвы коснется вас, то, какое дело вы ни совершаете, все равно – вечный Бог с вами.

При строении монастыря приходится думать о том, что в монастыре сожительствуют люди, горевшие огнем Божиего Закона, с теми, которые едва приближаются к этому Закону и к этому пламени.

Сейчас мне приходит воспоминание из моей прошлой жизни, когда я был духовником на Святой Горе, в монастыре Симоно-Петра. Тогда это было упадочное время, и не так много приходило людей в монашество. И приходившие молодые монахи не удовлетворялись старцами, а старцы отягощались молодыми, потому что новопришедшие делали много глупостей. И когда старцы говорили мне о том, что делают новоначальные, то я сказал им, что эти люди пришли к вам из мира, который живет совсем по другим правилам. Все их реакции воспитаны в этом мире – чуждом христианскому монастырю. А молодым я советовал не смотреть на то, что старцы, якобы «утомленные», живут, как кажется, мало духом: «Нет, почитайте старших! Поскольку все то, что они говорят вам, как я слышал, действительно достойно к приятию». Так вот и вам говорю. Насколько бы ни были многими недостатки мои, слово, которое я вам говорю, относится к тому, что Господь назвал «вечною жизнью». Каждый из вас, смотрите на это место как на великий дар Бога и стройте его с любовью. Избегайте всяких споров. И тогда этот дом будет вашим домом.

Вы слышали поучения о том, что духовником должен быть один. Как Авва Дорофей пишет: «Во многе совете есть спасение, но советник один». В монастырях общежительных жизнь сложнее. Игумен есть средоточие всего. И к его слову надо относиться с учетом того, что он первый ответственный пред Богом. А если так, то дайте ему сказать слово и послушайтесь его.

Мы все строим вместе, но неизбежны некоторые пробелы в нашем понимании вещей. И потому будем терпеливы к каким-нибудь расхождениям и трениям, которые возникают при общей работе.

Скажу вам маленькую вещь. Если сердце человека настроено добро и он хочет добра каждому из братьев и сестер, то, когда он встречает маленькое сопротивление, как некую «маленькую булавку», – это стоит ему очень дорого. Если сопротивление случается не один раз, а повторяется, то сердце от боли перестает искать общения с тем, у кого иголка.

Я надеюсь, что вы все поймете это из самого опыта жизни. Рассуждайте так: что бы ни случилось, в каждом акте проявляется человек, как он есть. И нет, по существу говоря, маленьких дел. Есть менее важные дела, но каждое все-таки имеет свою важность и значение.

И вот на сегодняшний день я кончаю беседу и призываю вас: не допустите ошибки! Не портите это место! Сделайте это место, как говорится, «трамплином» в Царство Божие. Глупое слово пришло, спортивное: «трамплином», но, может быть, оно подходит.

Так вот, будем мы желать и жить так, чтобы наш отец Силуан радовался, а не плакал и рыдал.

О жизни с вдохновением Духа Святого. О том как удержать ум. Правило для новоначальных. Постижение откровения благодатью. О жизни без греха. Когда богословие становится содержанием молитвы. Молитва покаяния – сверхкосмична. Надо удержать наш ум там – за завесой восьмого дня. О борьбе со страстями и Божественном бесстрастии. Как говорить о Боге? О неописуемом Божественном смирении. Вселенское покаяние, которое охватывает всю историю человека. Учение прп. Силуана. О том, как живет персона. Покаянию нет конца на земле

Да будет благословенно имя Господне во веки веков! Я снова имею благословение свыше встретиться с вами и говорить о том, что есть последнее наше желание и последняя цель. Каждодневная жизнь материального космоса в такой мере подавляет в нас духовную мысль своей массой, что нам необходимо как-то преодолевать власть над нами этого видимого мира и освобождать наш ум для проникновения в Откровение, данное нам чрез воплощенного Логоса Отца. Церковная пасхальная служба меньше пользуется Ветхим Заветом и меньше говорит о Святом Духе, а концентрирует наше внимание на факте воскресения Христа, ибо на нем основана вера наша. И богослужение изменило молитву нашу: начиная наши беседы, до Пасхи мы всегда обращались к Духу Святому – Царю Небес, от Отца исходящему. А теперь мы поем: «Христос воскресе из мертвых!». Влечется наш ум к этому событию – центральному и величайшему из всех других событий сотворенного мира. Но я не хочу остановиться только на этом событии: наша жизнь повседневная проходит, во всяком случае должна проходить, во вдохновении, исходящем от Духа Святого. В Символе веры нашей сказано о Духе Святом, что Он «говорил пророками» в Ветхом Завете.

В молитве к Ангелу-хранителю сказано: «Ангеле Божий, Хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истинном пути, и к любви горней уязви меня (направь меня)».

Так мы молимся, чтобы по благодати Духа Святого наш ум пребывал бы там, где должно ему быть: «Ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою». Этот «истинный путь», конечно, – жизнь Самого Бога.

Исходя из опыта всей моей прошлой жизни, я считаю нам всем необходимым воспитать наш ум, чтобы он как бы по естеству своему знал единственное движение – пребыть в атмосфере Царства Христова.

Если подходить богословски к библейским событиям, то самым важным началом Откровения было, конечно, явление Бога Моисею со словами «Аз есмь Сый (Сущий)», когда говорил из купины неопалимой Логос Отца. И дальше Дух Святой внушал слова, которые необходимы человеку, чтобы нам знать природу нашу. Ибо при неправильном понимании нашей природы люди или совсем не допускают веры воскресению нашему в Боге, или же преувеличенно думают о человеке – как будто бы он не нуждается в Боге.

Когда Сей Дух Божий касается сердца человека, то раскрывает его до беспредельности, и то, что невозможно человеку помыслить, когда он живет по-плотски, то открывает Дух Святой.

И Господь сказал, что побеждается власть греха над нами постом и молитвою. Пост часто понимается неверно. Иногда он не только не содействует нам к проникновению в глубины Божественной жизни, но просто убивает нашу плоть. Великий святой нашей Церкви, великий богослов Максим Исповедник дает нам очень важное определение: «Дай телу подвиг по силам его, а остальное внимание обрати на ум».

Есть вещи в духовном христианском мире, которых понять мы простой человеческой логикой не можем, но которые становятся яснее только через опыт благодати, когда нам дано бывает пребыть в состоянии созерцания подлинного и когда содержание Откровения становится для нас очевидностью.

При встрече с вами, мои драгоценные братья и сестры, теперь, готовясь каждый день к исходу, я хотел бы, чтобы ваши умы утвердились во истинном пути. Взятая в общем порядке жизнь христианина настолько грандиозна, что одному человеку невозможно претендовать иметь опыт, исчерпывающий все. Но все-таки наше духовное состояние должно по содержанию своему включать огромное количество опытных ведений, чтобы как-то проникнуть в тайну Божественной жизни. В Боге нет греха. К трагическому положению весь мир привело грехопадение. И все уродство греха мы, по существу говоря, не понимаем, если Духом Святым не откроется нам. Самые образованные люди нашего времени не понимают этого. Когда мы молимся: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам», то страшно трудно нам самим судить, без греха ли мы провели день или где-то тайным образом грех действует в нас так тонко, что мы не можем дать себе отчет. Почему и говорит Псалмопевец: От тайных моих очисти мя (Пс.18:13).

В прошлый раз я привел вам некоторые слова из Великого канона Андрея Критского. Конечно, это выдающееся произведение, на примере которого мы можем учиться. Столь замечательный момент: «Вонми, небо! Внушай, земле!»²³³. Это – глас кающегося. Смотрите, какое странное положение: один человек кается в своих грехах, но это событие рассматривается как сверхкосмическое! И дерзновение это захватывает нас: «Вонми, небо, к тому, что я буду говорить!» – глас кающегося человека. Понимаете разницу человека, во Христе возрожденного, от человека, не знающего Христа? И Моисей и за ним другие сыны Адама употребляли эти слова с дерзновением. Покаяние человека – это событие необычайно трагическое и необычайно великое. Так, Силуан пишет о том, что плач Адама заставлял всю тварь умолкать и внимать этому плачу. Конечно, это чудная вещь, когда святой Андрей приносит Богу свою молитву, воспоминая все содержание Ветхого Завета и Нового Завета и обетование о конце мира, о последнем Суде над человеком. Так этот пример постепенно должен быть повторен в нас самих, когда в едином человеке живет весь Ветхий и Новый Завет до последнего чаяния-ожидания: «чаю воскресения мертвых». И как Андрей Критский начинает с сотворения мира: «Первозданного Адама грехопадению поревновав», от первого человека до последнего Суда, – так и мы носим в себе память об этом.

Не потому ли мы встречаемся со странным явлением: наше обычное законоведение говорит о том, что я могу быть судим как преступник, если я сам совершил что-то. Но когда это преступление совершено кем-нибудь другим, то я свободен от ответа. Это не совсем верно. Почему? – Потому что Господь все время обращается с нами так, как будто бы мы уже совершенны в Нем Самом. И мы каемся и просим прощения, выражая это часто рабскими движениями, падая на землю, прижавшись лбом к полу, к земле. Мы каемся за мир. Значит, Господь говорит с нами, как уже с ответственными за все. И если через меня проходит космическая жизнь, та же самая, которая проходила и через нашего праотца Адама, то единство наше с Адамом является совсем понятным и естественным.

Когда мы присутствуем при совершении Литургии Василия Великого, если дух наш возлюбил пришествие Христа, то каждый раз с большим трепетом любви повторяем мы содержание этой космической Литургии: все наше исповедание веры там предложено в сжатой форме. И это богословие есть содержание нашей молитвы. В Литургии есть выражение: вспоминается «Крест, Гроб, Воскресение... и паки второе пришествие». Некоторые богословы Европы говорят: «Как неразумно! Как можно вспоминать то, чего еще не было?». Но дело в том, что мы носим в своем сознании этот путь Бога при создании богоподобных человеков. Как содержание всей Библии явилось вдохновенным моментом в творении Андрея Критского, так и каждую службу мы начинаем мыслью о всем мире: «о мире всего мира», «благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех». Но что я отметил за самим собою и в каком-то смысле просто из общения с моими братьями и сестрами? – Привыкшие к этим словам, мы совсем не думаем о бытийном содержании этого прошения – «о мире всего мира», «благостоянии святых Божиих церквей во всем мире и о соединении всех...». «Соединение» это есть единство любви Христовой. Так будем носить в себе это сознание и начинать службы, будучи внимательными к словам нашей литургической молитвы!

Подвиг монашеский есть борьба со страстями. Но нелегко говорить о том, что есть Божественное бесстрастие. Услаждение страстями приводит нас к удалению от Бога. Я сейчас прошу Бога о том, чтобы выразить непостижимо трудную вещь. Что такое бесстрастная и безгрешная любовь нашего Бога? – Я все время воздерживаюсь говорить об этом, потому что всякая человеческая формула внесет нечто несвойственное Божественному бытию; поэтому как бы приходится все время прибегать к молчанию и ждать, когда, по действию Духа Святого в нас, откроется нам истинный путь. Ибо язык наш создавался в этом мире вещей и он не соответствует тому, чтобы говорить о Боге. И вместе с тем нет другого пути. Невозможно встать на истинный путь без того, чтобы пребыть умом уже вне времени, в Божественной вечности. И речь идет о спасении именно в этом плане. Нам очень трудно вообразить себе, что мы, созданные по образу Божию и по подобию Ему, являемся важным событием даже для Него Самого. Но Бог Творец решил воплотиться и быть с людьми, чтобы показать нам всем, что мы созданы так, что можем получить в вечное обладание жизнь Самого Бога. И эта таинственная жизнь невыразима на человеческом языке.

Итак, когда мы говорим о нашей жизни монашеской, то, быть может, я отягощаю вас словом о конечной цели ее. Но я не стыжусь этого делать, потому что каждый раз при этом я говорю вам: «А начинаем мы с азов». Говоря о конце, я не забываю начала.

Опять возьмем событие, имя которому Силуан. Подумайте, он в одно мгновение слышит молитву и того, кто в Америке, и того, кто на Афоне, и того, кто в другой части населенного мира! Как это ему удается, мы не понимаем. Но мы видим, что он знает нас. Многие молитвы многих людей, о которых нам пишут, говорят о его способности почти предупреждать наш вопрос, предвидя его, и очень быстро... Такой случай произошел с монахом, который получил имя Силуан. И так как «Силуан» есть новое явление в Церкви, монах все-таки мысленно спросил: «Хорошо, как я могу узнать, слышит ли Силуан мою молитву?». И в это время подходит к нему другой монах и говорит: «Вот, у меня есть частица мощей Силуана. Эти мощи благоухают». Это был немедленный ответ на мысль того монаха. Замечательное событие! Мы знаем другие случаи и явления, но не частые.

Так, сам Силуан говорит о том, что все Небо видит все совершающееся на земле. И если мы будем знать об этом, то наше поведение будет иным – исполненным сознания, что и Бог, и все святые знают каждое мое движение: внешнее и внутреннее, особенно ума или сердца. Имея такого порядка свидетельство, и мы попробуем жить просто, но все-таки внимательно, чтобы не совершать никакого греха. А это мы можем сделать только с плачем, умоляя Бога сохранить нас от этого. И когда человек сохранится, тогда он говорит уже как подлинное лицо-персона: «Вонми, небо! Слушай, земле!» – глаголы кающегося человека. Тогда в наших головах и сердцах все совершающееся на земле будет вызывать реакции, не похожие на обычные человеческие реакции. И вся наша жизнь может получить характер освящения словом Господа, о котором Он говорит: «Небо и земля прейдут, а словеса Мои не прейдут». Итак, нам нужно быть очень внимательными к каждому слову и к каждому движению нашего сердца или нашего ума. Наконец тогда человек вдруг увидит, какой есть путь Бога, как Сам Бог живет в Самом Себе – о чем уже невозможно говорить человеческим словом. Всю жизнь монашескую наш драгоценный старец отец Силуан рыдал за то, чтобы Господь открыл Себя всему миру... Силуан пишет: «Говорю я с вами, потому что я знаю Господа». Но этот человек, который «знал Господа», жил среди многих монахов верующих и далеко не всеми был понят. Жизнь Силуана, повторяю, не общий образец. Ему с первых дней монашеского подвига было дано ощутить Божественное нетварное смирение Бога, и он говорил, что смирение Христа неописуемо. Носить его в себе и быть под его действием постоянно человек не может – он выходит из этого мира. Вы знаете, что для многих людей последняя ступень монашеской жизни – это смириться и считать себя хуже всякой твари. А то, о чем говорит Силуан, идет дальше этого – он говорит о смирении Христовом, действительно, как Божественном состоянии. Это атрибут Божественной любви.

Итак, покаянная молитва есть путь «как войти в...». А без сей молитвы всякое научное богословие – это есть «ходить вокруг да около». Конец покаяния, как я дерзнул писать в книге моей, означал бы совершенное уподобление Христу, возносящемуся на Небо и сидящему одесную Отца. Смотрите, какие слова! Господь говорит: «Я победил мир», «Господь восходил на Небо, чтобы сесть одесную Отца» – с каким сознанием живут христиане! И когда мы стараемся познать сей ум христианский, то понятными становятся слова, которые говорит св. Андрей в своем каноне: «Из-за греха и страстей я погубил красоту своего ума».

Литургия – ощущение победоносной Пасхи. О преложении хлеба в Тело Христа. Жизнь по заповедям Христа. «Смертию смерть поправ». Отец Софроний не познал уныние из-за отчаяния. Об обожении через Причастие. Всякая Литургия – что-то новое. Об особенной глубине Литургии св. Василия Великого

Слава Богу, давшему мне случай еще видеть вас и говорить с вами...

Я спросил сегодня у N., о чем можно было бы говорить. И он без всякой медлительности прямо говорит: «О Литургии!». Итак, я сделаю послушание человеку, который захотел жить Литургию.

Мне трудно говорить о Литургии. По-разному в различные периоды давал мне Бог жить Литургию. Но в начале моего монашества был чудный период, продолжавшийся несколько лет: каждый раз после Литургии было ощущение Пасхи, победоносной и светоносной! Это тем более странно, что, живя Литургию с ее потрясающим и вместе с тем нежным захватом всего духа нашего в сферу самой Литургии, сам я жил только свое отчаяние! Я никак не мог вообразить себя достойным спасения! И когда я читал молитвы: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз...», – меня охватывал тихий ужас пред величием тайны Литургии! Раскрыть ее подлинное, бытийное содержание потребует от нас многого подвига. И слова «яко Ты еси воистину Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти» будут звучать совсем иначе в душах наших, потому что, живя каждый день этим и только этим, мы странным образом становимся способными видеть во всем, что совершил Христос, невероятное чудо Бога. Как Он, сотворивший человека по образу Своему и по подобию, хочет жить с человеком!?

Мне пришлось слышать дикие слова относительно нашей Литургии, обвиняющие христиан в каннибализме, потому что они едят плоть и кровь Человека! В Евангелии написано, что когда Господь сказал об этом, то многие отошли, говоря: «Кто может послушать это жестокое слово?!»²³⁵. Но Бог подходит к этому иначе. Через совершение этого Таинства обычный тварный хлеб прелагается по слову Бога, сотворшего небо и землю, в Тело Христово. Приходит момент, когда это становится без объяснения ясным. Вместе с тем приходит и понимание, что действительно Христос есть Бог, потому что все Его действия преисполнены необычайного величия и необычайной любви к человеку. И когда мы говорим эти слова: «яко Ты еси воистину Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти», мы видим, как действительно мудро спасает Он человека!

Когда мы живем по заповедям Христа, то, естественно, в нас развивается чувство восприятия Духа Его во всех событиях Его мироискупления. Вот сейчас, в пасхальный период, мы поем: «смертию смерть поправ». Это действительно так, но все-таки наш ум не улавливает этого. Только живя Литургию – насколько это возможно и доступно нам – всем нашим существом, мы постепенно становимся чуткими ко многому, что проходит незамеченным у тех, которые не знают Христа, и не любят Его, и не живут по заповедям Его. Как странно Он заповедями Своими дает нам почувствовать всю бытийную правду этих слов: «смертию смерть поправ»! И все-таки это превосходит наш ум, и мы никак не можем охватить все то, что сказано этими словами! Итак, простите, – я хотел бы, чтобы все вы жили то действительно пасхальное состояние, которое Господь дал мне жить первые годы.

Мне стыдно говорить, но с тех пор, как Господь оторвал меня от видения тварного мира и людей и привлек меня к Себе, я никогда не знал, что такое уныние! В отчаянии от самого себя я остро жил мою недостаточность, когда я представлял себе Царство Христа и вместе с тем – пасхальную радость Воскресения. Иоанн Лествичник отмечает, что овцы Христовы в знойные часы дня как бы засыпают от исходящего огня от солнца и уже чувствуют себя плохо²³⁶. Так многие монахи, не в силах будучи понять Литургию, засыпают духовно, и сама Литургия не так уж действует на них.

Когда мы получаем частицу Тела Христова и несколько капель Его Крови, то поражаемся, до какой степени Он хотел соединиться с нами! И в этих актах мы видим, что Сам Бог, создавший нас, конечно, сотворил все до конца – все, нужное для нашего спасения. Но от нас все-таки требуется труд, подвиг, мудрое терпение на каждый день.

То, о чем мы можем только мыслить, но никак не можем выразить словами, остается, действительно, невыраженным. Но даже то, что поддается в какой-то мере выражению человеческим словом, – даже это становится необъятным океаном. Вот странная вещь, действительно: я уже живу в рясе шестьдесят семь лет, и каждый раз Литургия есть нечто новое, единственное! Невозможно привыкнуть к этому. И когда мы приобретаем покой в глубоком сердце нашем от близости к Богу, тогда, конечно, нам легче служить людям. И я хотел бы, чтобы и вы говорили от сердца, полного благодарности Христу за то, что Он нашел пути для того, чтобы соединяться с нами.

Литургия Василия Великого действительно космическая по сфере произносимого слова! Слыша эти молитвы, излагающие догматы нашей веры, действительно постепенно мы входим в настоящие измерения Литургии. И сама наша природа изменяется от эгоистической к природе, которая соответствует заповедям Христа Бога. Блаженный Силуан это выразил словами: «Брат наш есть наша жизнь». Сам Господь на Страшном Суде скажет, что каждый малый человек – это Он Сам. И когда к нам придет это состояние, пусть в своих еще примитивных формах, то, конечно, потекут слезы из сердца, исполненного благодарной любви.

Итак, да будет благословенно имя Господне во веки веков! И молитесь за меня.

Наш дух сотворен Богом, а не родителями. Небесное Царство восхищается великим подвигом. Желание передать монахам свой энтузиазм по постройке монастыря. Как сделать сей монастырь домом молитвы. Об опыте свободы на Афоне. Каждое действие есть литургический акт. О принципе персоны и многоипостасном Абсолюте. Об энергии общения в нас. О восприятии жизни безначальной. Бог есть Дух. О книгах без опыта богопознания. Мы живем наше ничтожество. Да сохранит нас Бог на верном пути

Вот снова наше ожидаемое собрание и мы опять вместе, для того чтобы преодолеть непрестанное давление окружающей нас материи и вознестись духом к Тому, Кто превыше всякого ведения. Это собрание и ожидаемое, и сверх ожиданий. Я на каждый день жду смерти, каждую ночь я думаю о ней. Так проходит моя жизнь. И смерть приходит часто, становится рядом, и потом уходит, ничего не совершив. Воспользуемся тем, что она ведет себя так, и продолжим разговор.

Жизнь в Боге как будто бы очень однообразная. Человек, стремящийся жить по-христиански, становится «однодумом». И эту думу духовную, которая связана с нашей верой в вечного Бога и в вечное спасение всех нас, надо сохранить в суете наших житейских дел.

Есть так много, о чем говорить, и так мало, что можно сказать! В моих книгах многое написано из того, о чем я хотел бы говорить сегодня: о свободе человеческого духа, творимого Богом непостижимым образом. Итак, начало нашего бытия – это рождение наше в теле. У нас впечатление такое, что жизнь духовная и умная тоже зарождается в теле, которое мы получаем от родителей наших. Но по природе своей этот дух совсем другой. По мере того, как мы оставляем этот дух расти в нас, мы понимаем его происхождение от Бога: «Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли сердца нашего» – мы взываем к безначальному Отцу, и, в сущности говоря, только ради этого и стоит жить! Но мы подавлены работой на каждый день, и кругом нас материя, которая все время давит на нас. Получается впечатление, что мы еще не получили жизнь по-настоящему. Но и Господь говорит, что Царство Небесное восторгается большим подвигом и трудом и те, кто трудятся, восхищают его. Это – замечательный момент, когда мы слышим эти слова глубоким сердцем нашим. И выходит, что мы сами – строители нашей вечной жизни. Бог творит нас «потенциально», и потом все происходит: и дары Божии, и наши тварные искания Его любви вечной.

Сама жизнь при постройке монастыря заставляет нас работать с камнями и кирпичами, с гравием и всякой землею. И как связать жизнь нашего духа с необходимостью таких работ? – Не без борьбы. Потому что с Богом нам не всегда легко. Скорее редко бывает нам легко, а больше – труд, непонимание и наша узость, неспособная воспринять Дух Бога. Как побороть это влияние материи на нас?

Когда я был в вашем возрасте, тогда мне было странным образом радостно трудиться и употреблять усилие для борьбы за освоение Царством любви Отца безначального. Мы живем в этом мире, как в тесной тюрьме. Каким-то контрастом кажется слово о свободе. Но бывают моменты, когда посещает нас Бог Своею силою (богословски – энергией), и тогда становится ясным видение, что мы рождены от Бога и призваны иметь ту же жизнь, которую имеет Сам наш Творец. Говорить о свободе и о путях к ней мне не просто... Странным образом устроен наш дух вечный: для него мысль приемлема только тогда, когда это есть мысль об Абсолюте безначальном, а мы нуждаемся в этих земных работах. Я прожил все, что вы сейчас живете, и у меня теперь совсем другая жизнь, чем у вас. И я хотел бы передать вам восторг нашего духа, когда призывает нас Бог бороться за созидание нашего дома духовного.

В судьбе нашего монастыря наблюдается удивительный план Бога: мы начинали с «ничего», подобно творению Бога из «ничего», и каждый шаг давался нам большим усилием. И теперь, когда стало недостаточно места, нам дал Бог новое пространство для постройки нашего монастыря. Примите постройку нового дома как задачу от Бога. Нам Господь дал преимущество совместить жизнь в нашей литургической молитве и наш медленный прогресс в строительстве кирпичного дома и храма из камней. И вот потерпите теперь несколько лет, но стройте дом и стройте храм.

Итак, снова начинается томительный процесс, и те, которые нудятся и работают сознательно, в результате овладеют Царством вечным. Никогда не надо упускать, что все мы здесь собраны для того, чтобы жить вечно с Богом. И в этом смысл всех моих бесед с вами – как мы можем сделать это место, наш монастырь, домом молитвы и постройки нашей жизни во Христе Иисусе и через Него стать детьми Отца Небесного: «Отче наш, Иже еси на небесех».

Как я хочу вам передать все, мои драгоценные братья и сестры! Стройте монастырь, и параллельно этому будет строиться ваш духовный храм, вечный уже и нерукотворенный. Тогда наше бедненькое и маленькое место станет для нас драгоценным.

Много раз мне приходилось задумываться над тем, возможно ли образование человека провести только по линии положительной, избегая отрицательных опытов. Когда я приехал на Афон и оказался в условиях афонского монастыря, там был игумен и другие старцы, которые заботились о жизни монастыря вообще и каждого члена. И тогда я почувствовал себя в свободе отдаться всецело мыслью Богу. Эта свобода была для меня таким великим даром! Маленького уголка моей кельи мне было достаточно, чтобы охватить весь мир в молитве моей.

Теперь многие люди, приходя к духовникам, жалуются об одиночестве. Но, по существу говоря, когда мы действительно живем Божеством Христа, тогда мы не знаем одиночества. Говорю вам по опыту моему, потому что я был в пустыне семь лет, и никогда не прикоснулось ко мне ощущение, что мне чего-то не хватает, то есть какой-то компании, но в духе была полнота общения с Богом и с человеком.

Когда мы во всем ограничиваемся, от всего отказываемся и хотим слышать только имя Бога, Его слова, Его заповеди, призывать Его, быть с Ним связанными всем существом, тогда всякое дело становится литургическим актом великого значения. И так каждый – и каждая сестра, и каждый из отцов – пусть не думает, что он занят ничтожным делом, скажем, когда надо посеять картошку, посеять бобы, поливать их и так далее, торопиться, уставать... Что бы вы ни делали – все делается для созидания храма и для Литургии. Тогда наш дух войдет в тот момент, который исторически происходил две тысячи лет тому назад, когда Христос еще был с нами на земле, и сольется с ним. Тогда сократится время, и две тысячи лет станут прозрачны, как слово. Таким же образом и все возрасты истории, хотя бы их было и миллионы лет, в нашем сознании свяжутся в единый клубок молитвы. Неразгаданная тайна бытия, бытия ипостасного, персонального – странным образом живет этот принцип в каждом из нас и даже в Самом Боге. И это начало постоянно ищет того, что является Абсолютом.

И почему не довольно одного себя, чтобы жить? – Нам дано Откровение, что в безначальном бытии Бога – не Один, а Три. И человек, даже который мыслил бы постоянно только о бесконечном и безначальном, странным образом имеет нужду сказать об этом другому лицу и жить вместе. Это есть со-общение, общение в бытии. Особенно монашеское общежитие дает нам возможность осуществлять это общение.

И так Бог не мыслится уже нами как Единоипостасный: полнота откровения о Боге Триипостасном показывает, что даже Бог живет общением с другим Лицом, с другой Ипостасью. Так дорожите тем, что в нашей семье вы можете жить действительно постоянной молитвой за всех, кто собран воедино в этом месте.

Для того чтобы постоянно была с нами энергия общения, я рискну дать вам как образец молитву о нашем единстве. И тогда вы увидите, как зарождается в нас чисто духовная сила, в которой мы ощущаем свободу. Так постепенно из малейших вещей рождается великая вечность. В моей книге я написал, что по завершении сего процесса нашей жизни, если мы спасены Богом, мы получаем жизнь безначальную по существу и забудем даже наше земное происхождение.

Мы начинаем с азов, постепенно выполняя маленькие вещи: с того, как мыслить добро о всех и каждом, о всех братьях и о всех сестрах; с того, как не принимать плохих мыслей, не допускать, чтобы злой дух овладевал сердцами нашими, вводя в осуждение; с того, как сохранить восторг общения с каждым другим лицом.

Я постараюсь дать эту молитву не как обязательное правило, но как образец того, о чем молиться, чтобы победить давление материи на нас и перевести все в область духа, потому что «Бог есть дух»²³⁸. Так постепенно мы будем восходить в иную форму бытия, которую невозможно описать в словах или дать понять о ней тем, кто опытно не испытал сего.

Ко мне сейчас пришла страшная мысль: многие книги написаны о христианстве людьми, которые не имеют опыта Бога, людьми, у которых интеллект земного порядка. Как избежать влияния этих умов? – Недавно мне пришлось беседовать с гостями. Наши собеседники были дорогие для нас люди. И мы рассуждали о том, что в современном мире появляются книги, написанные теми, кто имеет только земное образование и никогда по существу не жил Бога. Мы говорим о духе, а для них этот дух является мифом. И если бы они жили Бога, у них было бы другое мышление.

Когда вы молитесь Богу о самих себе, и о всех братьях и сестрах ваших, и дальше вплоть до всего человечества, ваш дух привыкнет жить именно в этой форме, когда многие факты станут неопровержимы в своей истине.

Это странная вещь – человек! Он вызван к бытию повелением Бога Творца, и мы сами живем наше происхождение из ничего, исполненные сознанием нашей нищеты. Но вот Христос принес нам мысль и надежду и даже энергию иной жизни. И как Он странно обращается с нами! Вот те, которым поручено служение духовническое – быть духовником, понимают, о чем я говорю. Как вдруг этот возникший из ничего человек начинает говорить о законах вечного бытия? Это страшно интересная вещь, что Бог оставляет нас самих творить, а Сам Он стоит или напротив нас, или рядом с нами и говорит о том, какой Он есть в Самом Себе. Мы не воспринимаем всего, что Он говорит. Однако, при Его содействии, Духом Святым мы постепенно входим в духовное видение, и оно приводит нас в восторг пред Богом нашим и Отцом, Который творит нас из ничего.

А сейчас моя молитва о том, чтобы Господь сохранил всех нас во истинном пути.

Он Сам есть наш Путь²³⁹.