Новелла Матвеева – детям: «Вероятно, труднее всего превратиться в себя самого»

Новелла Матвеева – детям: «Вероятно, труднее всего превратиться в себя самого»

(7 голосов5.0 из 5)

Новеллу Матвееву номинировали на Патриаршую литературную премию, лауреатом она не стала, а в сентябре 2016 года от нас ушла. Детский голосок, особенное звучание песен  и стихов  создавали иллюзию маленького беззаботного  человека, живущего среди радуг. 

Но это была иллюзия, ведь Матвеева, в крещении Вера – совсем другая. Ее поэзия (кстати, в основном малоизвестная широкому кругу) – зрелая и жесткая. У Новеллы гораздо больше стихов не из детства – суровых, честных, не мужских и не женских –  тех, в которых говорит не душа, а дух, взыскующий Бога.

Наша рубрика называется «Куда уходит детство». Поэтому родителям и детям рекомендуем  подборку стихов Новеллы Матвеевой со страниц бумажного журнала «Лампада».

Текст и  выбор стихотворений  для юного и маленького читателя –  писателя, журналиста «РГ» Дмитрия Шеварова.

tass 8809836 d 850 - Новелла Матвеева – детям: «Вероятно, труднее всего превратиться в себя самого»

«Голос негромкий, скорее – тихий…»

“Новелла Матвеева родилась в Царском Селе 7 октября 1934 года. Семья Матвеевых жила там бедно, но была счастлива. Папа и мама больше всего на свете любили читать книги о приключениях и путешествиях…

А потом – война. Семилетняя Новелла стала слепнуть от голода и попала в госпиталь. Там ее лечили сырой морковкой, и она вновь стала видеть. В госпитале она прочитала «Тома Сойера» и написала первые стихи.

Окончив школу, работала в детском доме пастушкой. А в 1959 году  юной поэтессы стала печатать… «Комсомольская правда». Новелла иногда, проводив свои стихи в типографию, ночевала в редакции на диване, потому что на дворе была уже ночь.

Вскоре стихи и песни новеллы Матвеевой узнала вся страна. Нет, по телевизору ее не показывали. Просто песни, которые она пела под гитару в кругу друзей, записывали на магнитофон, а пленки с записями разлетались…

Голос у Новеллы Николаевны негромкий, скорее – тихий. Но он очень чистый и при этом – таинственный. Под песни Матвеевой и руки, и ноги, и мысли – всё в тебе устремляется к добру. И всё вокруг начинает ладиться…”

В лесу

Маленькому Леше Ануприенко

 Я с утра в лесу гуляю:
От росы  я весь промок,
Но зато  теперь  я знаю
Про березку и про мох.

Про малину,
Ежевику,
Про слона и про ежиху,
У которых за ежат
Все иголочки дрожат

 Всадник

 Ехал Ваня на лошадке –
Цок-цок-цок
Цок-цок-цок…

Потерял свои перчатки –
Цок-цок-цок
Цок-цок-цок…

Стал перчатки он искать,
Стал с лошадки он слезать, –
Он искал, искал перчатки,
А перчаток не видать!

Ищет, ищет – не находит…
Цок-цок-цок
Цок-цок-цок…

В поводу лошадку водит –
Цок-цок-цок
Цок-цок-цок…

Ищет Ваня на лугах,
На зеленых берегах, –

А Ванюшины перчатки…
У лошадки на ногах!

 Дуб и ветер

 Дерзкий ветер летел,
Дым хватал из труб,
Он летел,
Шелестел,
Налетел на дуб.

 – Здравствуй, дуб!
Будь мне друг!
Где твоё дупло?
Говорят, у тебя
Там, в дупле, тепло.

 – Не пущу! Не пройдешь! –
Отвечает дуб. –
Ты с дуплом-то хорош,
А с ветвями – груб.

Сколько сбил, поломал
Ты моих ветвей!
Сколько листьев сорвал
С головы моей!

Много места, поди,
В поле да в степи,
Там шуми,
Там свисти,
Там себе и спи!

Рассердился, дохнул
Ветер с высоты
И рывком
С дуба сдул
Все его листы.

И уж так разбросал
По краям дорог,
Что потом
Даже сам
Их собрать не мог.

 Корабли-игрушки

 С канатами, дрожащими, как струны,
В порту стояли кукольные шхуны.
Покачивали мачтами устало –
Их буря в океане укачала.

 Подплыли к ним четыре бригантины,
Их мачты были тоньше паутины!
Четыре корабля, четыре трюма,
И в первом трюме – добрый фунт изюма!

 А в темной глубине другого трюма
Сидела  в клетке маленькая пума,
А в третьем – два игрушечных паяца,
Сидят впотьмах, а выглянуть – боятся!

Известный кот сидел в четвертом трюме, –
Надменней кока, боцмана угрюмей;
Он видел все четыре части света,
И всё на нём матросское надето!

С канатами, дрожащими, как струны,
В порту стояли три-четыре шхуны;
Покачивали мачтами устало, –
Их буря в океане укачала…

Птичьи наряды

 Снегирь сидит на ветке
В розовой жилетке

А дятел в ярко-красной
Шапочке атласной.

Вдали мелькают сойки –
Синие ковбойки

И даже мухоловки
Имеют обновки.

Лишь соловей, ребята
Одет небогато.

Но кто про это судит –
Тому он петь не будет.

 Попался

 Паук на теплый ветер
Забросил невода.
Наверно, не заметил,
Что ветер – не вода.

 А листик, пролетая
И глядя, где бы сесть,
Как рыбка золотая,
Попался в эту сеть.

 Синяя чашечка

 Синяя чашечка
С беленьким дном,
Синяя чашечка
С темным пятном,

Думаю, думаю,
Глядя в окно:
«Чудо! Откуда
На чашке пятно?!

Может быть, это пятно неспроста?
Может, у чашки душа не чиста?»

 Вот моя бабушка.
Все говорят:

Бабушка – золото,
Бабушка – клад!

Моет посуду,
Стирает белье, –

Пятен на совести
Нет у неё.

 …А у меня на душе не одно
И не второе по счету пятно. 

Хоть бы его керосином свести!
Хоть перочинным ножом соскрести!

Прошлого я вспоминать не хочу
И про вчерашние пятна молчу.

Эх… Но сегодня, хоть я еще мал,
Всё-таки целую парту сломал!

А у подобных ломателей парт
Совесть пятнистая, как леопард.

Синяя чашечка с беленьким дном,
Чашка-бедняжка
С печальным пятном,

Видно, пятно на тебе неспроста:
Видно, душа у тебя не чиста,
Видно, на совести тоже разбой.

Что же мы делать-то будем с тобой?

Кувшинчики

Кувшинчики шли
На родник за водой –
Зеленый, Серебряный, Золотой.

Кувшинчики шли на родник за водой
И были при этом полны добротой.

Прошлись по жаре, постояли в тени,
Воды в роднике зачерпнули они.

 Потом повернули свой нос на закат
И стали – гуськом – возвращаться назад.

 И стали – втроем – возвращаться домой.
И первый кувшинчик был полон водой,

И – так же – второй был наполнен водой,
А третий был полон… одной добротой!

58eb6a58ec97f4ec5bc8e1882a072d0a - Новелла Матвеева – детям: «Вероятно, труднее всего превратиться в себя самого»

Песня о бумажном кораблике

Я мечтала о морях и кораллах,
Я поесть хотела суп черепаший,
Я шагнула на корабль, а кораблик
Оказался из газеты вчерашней.

 То одна зима идет, то другая,
За окошком всё метель завывает,
Только в клетках говорят попугаи,
А в лесу они язык забывают.

 А весною я в разлуки не верю,
И капели не боюсь моросящей,
А весной линяют разные звери,
Не линяет только солнечный зайчик.

У подножья стали горы-громады,
Я к подножию щекой припадаю,
Но не выросла еще та ромашка,
На которой я себе погадаю.

Она умеет превращаться

Смотри!
Полосатая кошка
На тумбе сидит, как матрешка!
Но спрыгнет – и ходит, как щука.
Рассердится – прямо гадюка!
Свернется – покажется шапкой,
Растянется – выглядит тряпкой…
Похожа на всех понемножку,
А изредка – даже… на кошку!
Вероятно, труднее всего
Превратиться в себя самого.

Журнал «Лампада», №5 (74)2010 год

Вместо послесловия

«У нее была дверь без звонка»

“Новелла Матвеева искала нужное слово, как астроном ищет на небе свою единственную, еще никем не открытую звезду.

Первый раз иду в гости к Новелле Матвеевой! Сворачиваю в Камергерский переулок, пробегаю через арку во двор, трясусь в дребезжащем лифте и оказываюсь перед квартирой N 42.

Дверь, грубовато сколоченная таким же, очевидно, грубоватым плотником, не наводит на размышления, а попросту берет за грудки: “Ты кто такой и откуда взялся?..”

Звонка нет, и это добавляет нервозности. Каким стуком стучат в дверь к поэту? Скрестись робко, как кошка, или сразу колотить задней лапой, как Винни-Пух? Я выбираю что-то среднее.

И вот зашуршали шаги и раздался голос, знакомый по грампластинкам, голос, похожий на звон серебряного блюдца, упавшего на морскую гальку: “Ой, а кто тут?!.”

Вид из комнаты Матвеевой – на крыши соседних домов. Потом я приходил к Новелле Николаевне зимой, и мы смотрели, как по крышам гуляет метель, завиваясь около старых, уже не действующих печных труб. Иногда я прибегал к Матвеевой, выполнив ее поручение – что-то отнести или принести. Например, принести кошачий корм, а отнести книжку.

Мне нравилось появляться где-нибудь и говорить, что я от Новеллы Матвеевой. Не был похож я ни на шарманщика, ни на Дона Алонсо, ни на солдата, который ехал лесом… Но какой-то отсвет автора песни про гвоздик (“Моей любви ты боялся зря…”) падал в тот миг и на меня.

Так, странствуя по поручениям Матвеевой, я познакомился с разными добрыми людьми. С Валентином Дмитриевичем Берестовым, Натальей Леонидовной Трауберг, Владимиром Николаевичем Крупиным…

Новелла Николаевна по болезни редко выходила в свет. О каждом таком выходе она рассказывала с грустной самоиронией.

В 2002 году Матвееву наградили государственной премией. Никакие туфли на больные ноги не налезали, и Новелла Николаевна пошла на вручение в тапочках. Благо Кремль –в двадцати минутах неспешной ходьбы.

Вскоре история про тапочки обросла подробностями. И даже нашлись свидетели, которые утверждали, что на лестнице Большого Кремлевского дворца Новелла Матвеева обронила туфельку.

Все, о чем я тут пишу, очевидно, лишь милые пустяки. Но ведь как раз о таких пустяках и говорят обычно люди за столом в день рождения.

Новелла Матвеева умерла осенью. С тех пор на месте пустяков выросли деревья. Всё, казавшееся не стоящим внимания, теперь хочется вспомнить. Недавно, разбирая старые аудиокассеты, я нашел свою беседу с Новеллой Николаевной, состоявшуюся в мае 2005 года.

“Я страшно радовалась, что учусь дома…”

– Что вы помните о 9 мая 1945 года?

– Нас застала Победа на станции Чкаловская. Там был поселок служащих детского дома. Мы, наша семья – мама, я, брат и младшая сестра – были вместе. День стоял жаркий, солнечный. Помню, что мама очень сильно заплакала.

Во время войны она часто повторяла фразу, которую мы слышали по радио: “Вечная память героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины…” Эти слова она не абстрактно воспринимала, а очень лично.

Как будто все время видела перед собой этих павших героев, совсем еще мальчиков. И девятого мая она вот об этом думала.

– У вас перед глазами были детдомовцы, сироты, потерявшие родителей на войне…

– Да, были еще дети белорусских партизан и дети-партизаны. Мы среди них и жили. Через стенку от нас была их спальня.

– Наверное, нельзя говорить о девятом мая, не вспоминая двадцать второе июня…

– Когда объявили о войне, мой папа сразу рванулся в военкомат, чтобы записаться в народное ополчение. У него была язва, и мама побежала вслед за ним в военкомат и сказала там, что его нельзя брать на фронт. И отца направили политруком в военный госпиталь.

– Какая мама у вас удивительная – сразу бросилась спасать…

– Ее поступок покажется вам еще более удивительным, если я вам скажу, что мои родители тогда не были вместе. Развелись они позже, но вместе уже не были.

И вот, несмотря на все эти трения и расхождения, они оба вели себя благородно и старались поступать по-божески.

Хотя отец был атеист. Но атеизм – внешняя оболочка. В душе он был Божий человек. Такие были тогда атеисты.

– А в этот день, 9 мая, вы были в школе?

– Так я вообще в школу не ходила.

– Ах да, вспомнил. А хотелось в школу?

– Не‑а. Дима, я так радовалась, что в школу ходить не надо! Я страшно радовалась. Дома лучше, думала я.

– Ну конечно. Для будущего поэта дома точно лучше.

– Мои ровесники сбегали с уроков тайком, в самоволку, а мне не надо было убегать, прогуливать, не надо никого обманывать, у меня была всегда сплошная самоволка. Я так и осталась на домашнем обучении.

У моих родителей было по два, если не три образования. Они же в старых гимназиях учились, латынь знали. Мама училась на филологическом факультете Московского университета.

Поэтому я всегда говорю, что у меня два образования: отцовское и материнское. Своего нет. Правда, я на Высших курсах литературных училась.

P.S.

Новелла Матвеева много занималась переводами. Одно из стихотворений Давида Кугультинова в ее переводе может быть послесловием к беседе о войне.

Кугультинов и Матвеева дружили с 1959 года. Именно тогда фронтовик Давид Никитич Кугультинов навестил еще никому неизвестную поэтессу на станции Чкаловская и, вернувшись в Элисту, опубликовал ее стихи в местной газете.

Я помню прошлое. Я помню
Свой голод. Больше я не мог.
И русская старушка,
Помню,
Мне хлеба сунула кусок.
Затем тайком перекрестила
В моем кармане свой ломоть.
И быстро прочь засеменила,
Шепнув: “Спаси тебя Господь!”
Хотелось мне, ее не зная,
Воскликнуть: “Бабушка родная!”
Хотелось петь, кричать “ура!”,
Рукой в кармане ощущая
Существование добра”.

 Дмитрий Шеваров
Сайт «Год литературы»

Комментировать

*

Размер шрифта: A- 15 A+
Тёмная тема:
Цвета
Цвет фона:
Цвет текста:
Цвет ссылок:
Цвет акцентов
Цвет полей
Фон подложек
Заголовки:
Текст:
Выравнивание:
Боковая панель:
Сбросить настройки