Голос в эфире. Истории, которые были услышаны (фрагмент)

• От автора
• Детские люди
• Нет ни эллина…
• Татьяна
• Добрые дела
• Баба вера
• Зоопарк
• Доктор
• Дети и зло
• Карлуша
• Две мои бабушки
• Немного о счастье
• Концепция «зато»
• Моменты счастья
• Заказ будущего
• Мой друг

Фрагмент книги (15%)

От автора

Я всю жизнь писала тексты — в хорошие журналы: «Эксперт», «Коммерсант», «Огонек», «Крестьянка», «Улица Сезам». Но настоящая популярность пришла ко мне, когда я стала писать и читать на «Радио Вера» свои маленькие «частные мнения». Удивительно предисловие к этой моей радиоработе!

Мой муж когда-то в далеких девяностых добился этой частоты — 100,9 FM — когда я понесла нашего первенца. Дело в том, что на момент моей неожиданной беременности я работала в крупной иностранной компании и получала очень большую зарплату, была в начале хорошей карьеры. Я очень растерялась, получив результаты анализов, и спросила мужа: «Как же так, мне сейчас совсем не вовремя рожать ребенка!..» Муж сказал: «Не расстраивайся, я найду тебе работу! Откроем радиостанцию?» Предложение было неожиданным, но мне понравилось!

Два года мы с мужем добивались частоты для радио, которое видели как радиостанцию популярной классической музыки. А когда получили ее — наш спонсор, классический такой «новый русский» в малиновом пиджаке — решил перепродать частоту «Русскому Радио». Муж сопротивлялся, и спонсор позвонил мне (я носила уже второго ребенка) и сказал: «Не надо бы твоему мужу мне перечить! Ты же знаешь, как опасно сейчас жить!»… Я похолодела и поняла, что это прямая угроза. Мне нелегко было уговорить мужа продать радиочастоту, но жизнь была дороже, а за такие деньги в те лихие годы ее легко можно было потерять…

Прошло много лет. «Русское Радио» продало частоту «Радио Вера». Муж погиб в автокатастрофе в августе 2014 года, а уже в сентябре раздался звонок от литературного редактора «Радио Вера». Так сразу после ухода любимого я пошла работать на нашей с ним частоте. Рассматриваю это как весточку от него: обещал же найти мне работу!

Что-то Бог дал мне такое после моего горя: мои тексты зазвенели от внутреннего напряжения — и их сразу услышали. Меня благодарили люди из разных сословий и профессий. Ученые, режиссеры, таксисты. Потерявшие близких, верующие и нецерковные, богатые и обычные… Эти тексты — про каждый день. Про те моменты, когда как будто вспыхивает в темноте огонек спички — и в световом пятне ты видишь именно то, что должен был увидеть.

Детские люди

Нет ни эллина…

Есть такая песня хорошего молодого рэпера: «Ты не видел Китайской стены — ты не был в Китае, ты не видел мою бабушку — ты меня не знаешь!»… Моя бабушка была совсем еврейская, и прадедушка по этой линии был иудейский толкователь Талмуда. При этом моя Ба репетиторствовала по русскому языку с соседскими детьми. Было приятно быть внучкой учительницы, но на Пасху наши не то что сильно православные, а простые и суеверные соседи в дом к нам детей не пускали: лучше перестраховаться, слышали, что делают с христианскими младенцами на пасху евреи?

Бабушка не обижалась, потому что в остальное время почти всех этих детей учила бесплатно, люди это, говорила она, неимущие. Все остальное она тоже раздавала бесплатно, один раз я вырвала из ее рук даже свой альбом с марками. «Это же мой!» — возмутилась я. «Я думала, тебе больше не нужен, — потупилась виновато бабушка. — А у Леши нет денег на такие марки…» Наверное, не стоит объяснять, что в наследство от Ба мне досталась только старинная серебряная сахарница. Видимо, потому, что ее невозможно было никому отдать — в ней же все время был сахар!

Бабушка покрестилась в 85 лет, а в 86 умерла. Перед смертью к ней ездили все мои друзья-священники, причащать, просто так, без моих даже просьб. Просто они считали, что мою бабушку надо навещать. Когда бабушка в больнице, куда я поместила ее обследоваться, заснула с градусником и больше не проснулась, доктор, который успел полюбить ее, позвонил мне и плакал. Когда раздался стук гвоздей, забиваемых в бабушкин гроб, отец Владимир Мишкорез из храма в Останкино сказал: «Я думаю, Бог пристроит ее где-то рядом с Собой, потому что она была очень детским человеком, а Богу очень нужны рядом детские люди!»

Вот так и утешаюсь: есть в раю детские люди, и нет ни эллина, ни иудея!..

Татьяна

Татьяна вовсе не была идеальной. Но она пережила то, что не всегда сможет пережить мать: потеряла младшую дочь. Девочке было семнадцать, она писала стихи и хотела работать в редакции, смерть унесла ее быстро и как-то нелепо. Вечером зашла к друзьям, они решили сварить какую-то наркотическую гадость. Для эксперимента попробовала. Ночью болел живот, Танюша спросила, не позвать ли доктора. Дочь отказалась и к утру тихо умерла.

Татьяна стала часто утешаться вином. На плаву ее держала старшая дочь. Она не просто оставалась в жизни, она активно боролась за мать. Она была стойким солдатиком и настоящим бойцом. Но в минуты уныния Татьяна снова гасла. Дочь купила маленький домик, и они ездили сажать там ягоды и цветы. Они и сами были похожи на цветы — две красивые, хрупкие женщины, которые боролись со своим общим горем.

Татьяна звонила мне, и я всегда могла понять, пьет она вино или нет. Однажды она позвонила и начала рассказывать (да, прикинула я опытным ухом: немного выпила, но не сильно): «Сижу, Анька, на даче. Не пью, чесслово. Чищу грибы, что Катька принесла. На улице мрачно, на душе совсем хреново. Чищу и говорю: „Господи, вот я все понимаю в жизни — но зачем, вот объясни мне, зачем Ты забираешь у нас детей? Вон у Машки сын пошел после выпускного с ребятами купаться на речку. Прыгнул с дерева в воду — и все, нашли его через пару дней. Под водой был корень, и парень разбил себе башку. Машка такая хорошая, ну ладно я, я пьяница, а вот Машке за что? Нет, ну скажи: зачем Ты так делаешь?“ И так я прицепилась к этому вопросу: зачем? — что не могу с места сдвинуться, так прямо вопит душа туда, наверх: зачем? И тут — ну не было дома вина, ну правда — такой лучик откуда-то на мои руки, а небо темное, а на мои руки — лучик, и я его вижу, и слышу, как-то всем телом, что ли, всей кожей, не ушами — а ВСЯ как-то слышу: „Они были нужны Мне!“ И все… и мне стало так легче, так легче, Анька…»

Танюшка, пока рассказывала, я слышала это, пила вино. Я почти видела ее, тонкую, маленькую большую девочку, и хотя видела, как она снова наливает в стакан, понимала, что да, этот лучик был ей, именно ей он мог быть!

Тут слышу, пришла домой Катька, ругается — видно, Танюшка выпила уже много, трубку бросила. Я перезвонила позже, Катька сердито и горько сказала, что увезли в больницу. Сердце прихватило — от горя и вина.

Танюшка не вернулась к нам. На ее похоронах плакали даже самые крутые мужики. На отпевание знакомый редакционный фотограф принес дивный портрет — живая, красивая, волосы развеваются. Мордочка детская. «Они были нужны Мне!» — вспомнилось мне сквозь слезы…

Добрые дела

Однажды в восьмом классе мы с подружкой Олей Красниковой решили делать добрые дела. Помаялись в поисках подходящих добрых дел и решили: будем пристраивать бездомных собак. Находить им хозяев. Мы стали собирать собак по дворам, звонить с ними во все двери и спрашивать: вам не нужно дома лучшего друга?

Собаки немного удивлялись нашим усилиям, потому что они привыкли жить во дворах, но в целом не возражали. В общем, путем неимоверных трудов нам удалось пристроить от силы парочку лучших друзей. Занятие это оказалось утомительным, и мы перестроились на перевод через дорогу старушек.

Со старушками было приятнее общаться и в целом дело это было нехлопотным. Главное — дождаться нужной старушки на светофоре и уговорить ее перейти дорогу. Старушки, как правило, были добрые и шли нам навстречу, видимо, понимая, что двум школьницам хочется сделать что-то полезное.

Самые сложные приключения начались у нас, когда мы решили помогать нетрезвым дяденькам нашего городка добираться домой. Мы многое узнали о непростых взаимоотношениях с женами и другими родственниками, и не всегда благодарность сияла на лицах этих жен и других родственников, когда мы доставляли им наших подопечных…

Смешно вспоминать все это! С тех пор прошло много лет. Много добрых дел было задумано, мало что из них реализовано. Как написал Достоевский, формула ада может быть выражена словом «поздно».

Я не сказала Нику, моему коллеге по работе, что он очень талантливый. Ник разбился в машине под Новый год.

Я не отвезла в Японию бабушку, хотя она так любила японскую культуру. И хокку любила. И теперь я тихо молюсь за нее: «Господи! Я просто уверена, что там, где она есть, гораздо лучше Японии. Хотя, может быть, нет таких небоскребов».

Я не отдала подруге Лельке свое платье, которое ей очень нравилось. Это платье я теперь не могу носить, вспоминаю лицо Лельки и ее зависть.

Я прошла мимо многих страждущих, которым можно было бы помочь, и они исчезли с моего горизонта — что с ними теперь?

Я не…

В общем, наверное, мы с Олей Красниковой были немного навязчивы по отношению к бабушкам и беспризорным собакам, но, возможно, именно тогда мы были правы…

Баба вера

«Я встречалась с подружками, Ванечка!» — говорила баба Вера внуку, когда слишком долго брела домой из магазина.

«Я так долго разговаривала с родственницей, Ванечка!» — сетовала она, когда случайно забывала вешать телефонную трубку.

«Я встретила, Ванечка, такого интересного человека в парке!» — восклицала баба Вера, когда терялась в своих мыслях, а потом и в парке на прогулке.

Теперь еще ей приходилось, когда она слишком долго не могла проснуться и сын с внуком не могли до нее дозвониться, говорить: «Я давно не сплю, просто было некогда: я проверяла свою электронную почту!»

Ее подружек много лет уже не было в живых. Ее родственники — сын и внук — были ее единственными и нечастыми телефонными абонентами. Она не могла надолго зацепить никого в парке. И у нее никогда не было электронной почты. Но мы помним тебя, баба Вера!

И тебе больше не нужно оправдываться…

Зоопарк

Когда у тебя трое детей — думаю, никому не надо объяснять, что ты очень часто попадаешь в такое прекрасное место, как зоопарк. Первый раз я шла, смутно вспоминая, как в детстве мне было жалко верблюдов за то, что они нечесаные и грязные. Льва — за то, что он бегает вдоль маленького вольера и хочет из-за этого всех съесть, всех, кто на воле. Птичек — за то, что их небо стало таким низким.

Однако попав туда много лет спустя, я увидела более жизнерадостную картину. Вольеры стали больше, условия — лучше, белые медведи могли уже развернуться в своих водоемах, верблюдов расчесали, птички тоже расширили жилплощадь. В общем, все животные стали как-то ухоженнее, видимо, потому, что у каждой клетки появился свой благотворитель. А может быть, еще почему-то. Не изменилась только одна досадная вещь: многие сердобольные посетители зоопарка по-прежнему с добросердечием, достойным лучшего применения, пытались накормить животных колбасой, чипсами и мороженым. Мы с мужем очень строго относились к этим добрым порывам. Журили. Показывали на таблички с предупреждениями о том, что животные от этих даров болеют и умирают. Эй, уважаемый, положите, пожалуйста, обратно в сумку ваш сервелат! Этот мишка попрошайничает, потому что не знает, что мишки не едят сервелата!

Но как же интересно оказалось во взрослом возрасте смотреть на всю эту живность! Какое восхищение она вызывает! Дети на самом деле только мешали нашим восторгам. «Мы хотим на пони кататься! — ныли дети. — Нет, слона посмотреть! Нет, на карусели!»

А мы, два взрослых уже ребенка, твердили: «Господи, как Ты смог так выкрасить этих птиц? Сочетать в их нарядах несочетаемые цвета — так, чтобы это было так гармонично и с таким вкусом!» «Дети, — твердили мы, — если вы станете дизайне­рами — вот у Кого вам надо учиться». Всех дизайнеров на обучение — немедленно в зоопарк!

Мы много путешествовали и во многих городах мира, как маленькие, тянули детей в зоопарки — ведь во всех городах мира они разные, и там можно увидеть разных зверей и птиц! И когда у детей возникали вопросы, а точно ли Бог есть, — часто мы говорили: «В зоопарк! Срочно!»

Мужа больше нет в живых, а дети заняты взрослыми делами. Уверена, что и они приведут сюда когда-нибудь своих деток и вспомнят наши слова о Творце всего этого неповторимого великолепия. А пока я одна хожу в зоопарк. Катаюсь на пони. Делаю замечания сердобольным кормителям. Любуюсь на окраску диковинных дизайнерских птиц. Восхищаюсь вкусом Создателя. Укрепляюсь в вере.

Доктор

У меня есть знакомый доктор, он двадцать лет лечил моих детей. И я двадцать лет не знала проблем с их здоровьем. Он работал в детской реанимации. Реанимация, как вы понимаете, — это такое место, куда привозят тяжелых детишек, их надо быстро спасать, надо быстро принимать решения. Наверное, это оттачивает докторскую интуицию.

Доктор после суток в реанимации приезжал домой и долго приходил в себя. А потом ехал по Москве и спасал всех остальных детишек, своих пациентов.

И вот как-то доктор звонит мне и рассказывает. «Мой брат, — говорит, — осуществил мечту всей своей жизни — купил яхту на Гоа. Теперь он живет там, путешествует на яхте. Ну ты понимаешь — соленый ветер в лицо… В общем, он полностью перешел в другую реальность. Как и хотел. А я, понимаешь, живу какой-то зашоренной жизнью. Иду по одной и той же дороге. Ничего нового: работа-дом-еда-сон-работа. И я никогда не вырвусь с нее, понимаешь? Даже если я съезжу отдохнуть на море, то потом ведь вернусь назад, и снова все то же самое. А он…»

Я задумалась. Я представила себе доктора в яхте на Гоа. «Нет, — говорю, — соленый ветер в лицо — это здорово, но ты быстро вернешься на своей яхте на берег, найдешь местных больных аборигенов и начнешь их лечить. У тебя по-другому не получится. И яхта твоя будет простаивать». «И точно, — удивился доктор. — Откуда ты знаешь?»

«И потом, — говорю, — представь, что в конце концов мы придем, так сказать, с отчетом о проделанной работе к Самому Главному. О работе всей жизни. Ты понимаешь, о чем я? И представь, какой длинный список вылеченных и спасенных детишек ты Ему предъявишь. Думаешь, Ему была бы интереснее твоя яхта на Гоа?» «И точно, — оживился доктор. — Я не могу иначе, я должен все время кого-то спасать… это моя мечта и есть».

Должна сказать, что это со стороны я такая мудрая. И в мое сознание — или подсознание? — тоже проникли клише типа «серые будни» (это обычно говорят про работу и тихую мирную семейную жизнь), «поверь в мечту» — а это говорят как раз о яхтах, путешествиях, экзотических странах, пенистых напитках в высоких бокалах, соленом ветре в лицо — и прочая и прочая… Очень хочется вынуть из головы этот мусор, сложить в непромокаемый пакет и сдать куда-нибудь. После чего — вернуться к любимой работе и мирной семейной жизни!

…А доктор ушел от нас, так и не вдохнув соленого ветра с палубы своей яхты. Он подхватил атипичную пневмонию на последнем дежурстве, и сердечко его, уже расшатанное страданиями маленьких пациентов, не выдержало. Чем наградил его Самый Главный Доктор нашей большой человеческой больницы? Наверное, у него есть все, что он хотел: брызги в лицо и все остальное. Но мне кажется, он и оттуда, со своего нового дежурства, все еще обходит палаты и спасает, спасает кого-то!

Дети и зло

Вы, наверное, тоже наблюдали такие сцены. Едет мамочка или папочка с ребенком. Дите внимательно вглядывается в лица окружающих. Почти всегда отмечает какие-то необычные особенности и всегда оперативно и громко комментирует: «Ой, мам, а почему вон та тетенька так мне странно улыбается?» (Тетенька и не собиралась улыбаться странно, просто в процессе жизни тетенька немного улыбаться разучилась. Мимика лица подвела именно в тот момент, когда она хотела улыбнуться этому очаровательному малышке. Но мускулы на лице, отвечающие за приветливую улыбку, увы, за ненадобностью немного ослабли — и вот ребенку кажется, что тетя улыбается странно.)

«Ой, пап, а почему вон тот дяденька целуется с тетенькой? Ты же говорил, что целоваться при всех неприлично!» Дяденька с тетенькой лет двадцати, краснея, перестают целоваться и мило машут ребенку, который, не реагируя на подкуп, режет правду-матку. «Ой, пап, а почему вон тот дяденька спит? Сейчас же не тихий час? Он устал? Ты говорил, надо бабушкам уступать место! А он спит, он устал, значит, можно не уступать». И дяденьке лет шестнадцати приходится проснуться и увидеть, что над ним действительно нависает очень старенькая с опухшими ножками бабушка. И он поспешно встает, его тихий час на этом закончен.

Это просто иллюстрации того, как просто и бескомпромиссно рассуждают дети. Добро и зло присутствуют в их душе в чистом виде, и вопросы ставятся всегда по существу.

Разве вы не говорили, родители, что нельзя зло­словить о людях? Почему вы только что назвали нашу тетю жадной? Разве неправда, что нельзя обижать маленьких? Почему тогда учительница назвала моего друга тупицей? Я просто сказал ей, что нельзя называть… и так далее. А вот это: «Мама! Мне в магазине сказали, что наши котлеты сделаны из коров и свинюшек!! Мы что — их убили и сделали из них котлеты?»

Логика детей очень часто ставит нас в тупик.

Да, я вчера говорила подруге, что моя тетя скряга. Да, я ем убитых зверюшек. Да, мне нужно пойти к учительнице и побороться за права Вани, которого назвали тупицей. Но у меня нет на это сил, я работаю, малыш! Я прихожу домой, а там — котлетки из этих самых зверюшек — а я хочу есть. И учительница скоро ляжет спать. И с тетей ничего не случится оттого, что мы с подругой немного о ней посудачили.

В глазах моего ребенка — ужас. Он не понимает моих компромиссов с совестью. Злословить — нельзя, терпеть несправедливость — нельзя, убивать зверюшек — нельзя! Все это можно объяснить, растолковать, оправдать, но ведь все это — зло! И несмотря на усталость, желание лечь и посмотреть фильм перед сном — я смотрю в глаза этому маленькому бескомпромиссному человечку — и понимаю, что так легко не отделаться. Мне нужно или меняться, или не говорить ему этих лишних слов о том, что хорошо, а что плохо.

И вот в этот момент я понимаю, что имел в виду Господь под словами: будьте как дети. Не только их наивность и чистоту восприятия имел Он в виду. Все гораздо серьезнее: дети не принимают растворов, смесей, компромиссов. Самое главное в них — и это, к сожалению, скорее всего, пройдет — их чистый ужас перед злом. Во всех его проявлениях.

Нет, мы уже не станем как дети. На это ушло бы слишком много сил. Но мы можем прислушиваться к этим тонким приемникам. И стараться опознавать компонент зла в том ежедневном растворе, который составляет нашу жизнь. И может быть, хотя бы иногда вспоминать тот самый — чистый ужас, который испытывали когда-то и мы…

Карлуша

Его все друзья и родственники звали Карлуша. На самом деле он был Карл. Редактор детского издательства. А для нас — Карлуша. Он играл на гитаре, писал песни и любил собирать дома друзей. Домик у них с женой Светланочкой, отличной детской писательницей, был махонький — и занимали они только половину. По сути — две комнаты, сверху и снизу, и кухонька. Я даже не задумывалась о том, что главные редактора издательств должны жить в больших и красивых домах.

Мне было шестнадцать, и для меня и так все было красиво. И то, как Карлуша играл на гитаре, и стихи, которые посвящал любимой жене. И прекрасные компании по праздникам за столом: все пели, читали стихи, шутили… Я считала за честь сидеть с такими взрослыми, талантливыми, знаменитыми людьми. Я не спала ночь, готовя свое выступление за столом. И Господи, как же я густо краснела от счастья, когда Карлуша со Светланочкой начинали нежно мной восхищаться, а остальные великие люди — подхватывали. Сердце билось. Это были мои первые публичные признания.

Первая радость — поделиться творчеством. Крылья вырастали от этого теплого участия. И я вырастала вслед за крыльями, мне хотелось вырасти такой же — бесшабашно веселой, непритворно простой и не на шутку талантливой.

Светланочка не очень любила тратить много времени на готовку. Двадцать минут в день, говорила она, ни минутой больше, запомни, милая: двадцать минут. Но Карлуша, приезжая с работы, никогда не жаловался, что на ужин гречневая каша и чай. Ел, смеялся с нами, расспрашивал меня подробно о жизни, поддерживал — и уходил по крутой маленькой лестнице в комнату наверху.

Когда Карлуша заболел, я была уже взрослой и редко приезжала в тот дом. Звонила. Когда услышала от Светланы грозный приговор, расплакалась и совсем не знала, как разговаривать с Карлушей. Но собралась, набрала любимый номер.

Сначала меня удивило. Больные раком люди должны вести себя соответственно. А Карлуша спрашивал: «Ты смотрела матч с ЦСКА? Как они их, а? Что ты думаешь?..» Потом подходила Светланочка, и Карлуша говорил: «Ну вот, немного поговорили на актуальные темы! Теперь ты говори, Светик!»

Дело в том, что Карлуше оставалось жизни на месяц — так говорили врачи. Никто из нас не ходил в церковь, но Карлуше перед уходом очень захотелось покреститься. Вызвали батюшку, освятили воду. Карлуша уходил как жил: просто. Ничего специально не придумывал, никаких эффектов. В крещении ему дали имя Павел. Я приехала вечером после крещения раба Божьего Павла. Карлуша сидел бледный, но очень воодушевленный: «Анька! Ты знаешь, я ведь никогда не ходил в церковь, а тут — прямо все сразу мне и прямо на дому. И главное — как же мне хорошо стало, когда меня поливали из этого тазика!..»

Так я его запомнила. Высокая простота. Детский редактор, детский человек. Богу нужны детские люди.

Две мои бабушки

У меня было две бабушки. Очень разные, с очень разными биографиями. Бабушка по материнской линии имела в роду православных священников, которые пострадали от революции. Бабушка по папе была внучкой еврейского толкователя Торы, то есть моего иудейского прапрадедушки. Родители моей еврейской бабушки были революционерами, лично знали Луначарского и принадлежали к той части интеллигенции, которая свято верила, что революция должна уравнять всех людей в нашей стране и дать всем одинаковые шансы в жизни. Тогда революционная история не была видна в ее отдаленных последствиях. Родители-священники моей русской бабушки начали расхлебывать эти последствия сразу.

Бабушки между собой не дружили. Они вежливо здоровались и спрашивали друг друга, как дела, но совсем не могли ужиться под одной крышей, потому что были сделаны из совершенно разных сортов теста. Еврейская бабушка преподавала литературу в школе, принимала дома учеников, любила Толстого и Маяковского и абсолютно не умела следить за своим здоровьем. Иногда, когда у нее поднималось давление, она шла к врачам, и врачи выписывали ей кучу таблеток. Я тогда ничего не понимала в медицине и удивлялась, как покорно бабушка доставала из шкафчика свою кучку лекарств и выпивала ее после еды. «Что ты пьешь, ба?» — интересовалась я. «Не знаю, — пожимала плечами беспечно бабушка, — вот — выписали…»

Русская моя бабушка, наоборот, очень мало пила таблеток, потому что много гуляла, ела всякую очень полезную еду, никогда не пропускала обеденный час, вставала по будильнику и долго энергично шагала по нашему парку. Она считала себя необразованной, поэтому немного ревновала меня к еврейской бабушке.

При этом бабушки живо интересовались друг другом, но — как бы это сказать — с оттенком легкой иронии. И даже некоторой соревновательности. Они внутренне как бы сравнивали свои жизни друг с другом и пытались доказать себе, что «моя-то жизнь лучше!». Это было негласное и совсем, конечно, бессознательное соревнование.

Первой ушла от нас моя еврейская Ба. Она как-то устала жить, увидела, что все у меня, у мамы и у папы хорошо, — и ушла. Как всегда, тихо и очень деликатно. Покрестилась по моему настоянию за год до смерти — и потом причащалась и исповедовалась с той же кротостью, что пила свою горстку таблеток. Ну выписали…

После ее ухода моя русская бабушка как-то погасла. То ли соревноваться стало ей не с кем, то ли азарт ушел. Она стала меньше гулять и однажды упала на пол. Прекрасный отец Валентин Асмус, очень занятой и очень недоступный, после моего отчаянного звонка примчался к нам, как скорая помощь. Бабушка пришла в сознание, исповедовалась, приняла Христовых Тайн — и больше никогда не приходила в сознание. Прожила еще несколько месяцев, но уже, не помня себя, собирала по утрам портфель в школу. Потом не проснулась и в школу. Отправилась в таинственное путешествие следом за моей еврейской Ба.

Вот я сижу и думаю. С одной стороны: ведь как хорошо, что Бог, как Он и сказал в притче о Господине, принимает всех к Нему пришедших, и тех, которые пришли в третий, и в шестой, и в девятый, и в одиннадцатый час, — и всем дает одинаково. Вот и моим разнородным бабушкам даровал одинаково светлую кончину. И ушли они, можно сказать, гуськом к Богу.

А с другой стороны: вот что они там делают теперь вдвоем? Ну точно же не соревнуются?..

Немного о счастье

Концепция «зато»

В жизни бывают периоды, про которые ты думаешь: хорошо, я сейчас решу эти проблемы — и кааак заживу, наконец, настоящей жизнью! А проблемы так быстро меняют одна другую, что ты с удивлением понимаешь: они еще умеют и накладываться одна на другую! Как будто специально, чтобы не дать тебе выдохнуть. И после каждого решения каждой непростой жизненной задачки ты не успеваешь гордо вскинуть руки и голову с криком: «йес, ай дид ит!» — ну типа ты это сделал — на манер американских фильмов. Ты только хочешь сказать это «йес» — и тут тебя накрывает новая волна.

И в принципе, если душевно отдаться этому шторму, который вымывает из-под тебя песок и стремится повалить с ног, а если получится — то и утащить на приличную глубину, — дыхания и правда как будто уже не хватает. Многие знают, что это такое — в шторм дать утащить себя на глубину. Это я про море. И каждая волна все меньше оставляет тебе шансов на спасение. Если только отчаянно не бить руками и ногами. Отчаянно — не в смысле отчаявшись, а в смысле — от всего чаяния, изо всей надежды.

Так мы в один прекрасный вечер рассуждали с мудрой подругой, оказавшись обе в сложных ситуациях. И конечно, не желая в них тонуть. На этой кухне, с этим чаем и разговорами — как у нас в стране заведено — и родилась наша теория спасательных кругов, вполне отвечающая классике. Да-да, тому самому: спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Ну недаром некоторые фразы становятся классикой.

Это не значит, что в сложных ситуациях не будет спасателей. Могут быть. Могут не быть. Это не значит, что никто не поможет. Но наши спасательные круги, кажется, тоже неплохо работают. Предупреждаю: если у вас все прекрасно, полное благополучие, счастье, успех, и вдруг случился насморк — не прибегайте к нашему методу: он для серьезных ситуаций!

Концепция называется: ЗАТО. Я только начну, вы продолжите по своим спискам. Поехали! Просыпаешься утром. Нет работы. Нет денег. ЗАТО средняя дочь вчера написала классное стихотворение. А написала потому, что ей встретился по-настоящему интересный друг. А младший сын пригласил друзей домой, а они — прекрасные. А вчера ты шел мимо знакомой старушки и успел купить ей молока и черешни. ЗАТО ты успел!

Дальше. Засыпаешь вечером. Твой автомобиль процарапал кто-то гвоздем. Просто так, из раздражения. И ни одна страховая не скажет, что его раздражение — это страховой случай. ЗАТО позавчера — помнишь? — твои друзья так уговаривали тебя пойти на этот концерт, и значит, вечер пятницы пройдет в тепле и любви. И кого бы еще с собой можно взять и обогреть?

Еще. Вчера ты пошел в одну контору и к тебе очень холодно отнеслись. Ты заслуживал лучшего отношения, а тебе нагрубили. И у тебя не хватило сил душевных сказать об этом спокойно, но с достоинством, чтобы все сразу услышали. ЗАТО когда пришел домой, оказалось, что любимый кот выздоровел. И у него прекрасный аппетит. И он даже немного съел твоего супа — ну просто от любви к тебе.

Никто не узнает о том, почему твое настроение так просто поднять. ЗАТО очень многие это почувствуют. Ты сам, например! Пойду запатентую права на нашу концепцию ЗАТО. А вы пользуйтесь — пожалуйста!..

Моменты счастья

Однажды мы с друзьями собрались и говорили о том, какие моменты счастья больше всего запомнились нам в нашей — в общем уже довольно длинной — жизни. Меня поразили и собственные воспоминания, и рассказы друзей. Может быть, я просто очень счастливый человек, и у меня есть много хороших людей вокруг, которые находятся со мной, как они говорят, на одной волне. Но думаю, что если порыться в комнатках своей памяти, в которые не всегда есть время заглянуть, можно найти там очень много необычного. Можно сказать так: когда честно и глубоко спрашиваешь себя, в какие моменты прожитой жизни ты был максимально, особенно, даже абсолютно счастлив, — можно очень многое понять о себе. И о счастье. Вот послушайте.

«Самые острые моменты счастья — это игра в колечко-колечко-выйди-на-крылечко. Потому что мальчик, которого ты сейчас любишь всей душой, не может никак узнать о твоей любви. Только — когда ты подряд несколько раз оставляешь в его сложенных ладошках камушек — ну или колечко — ну или вообще чепушинку какую-то — и он понимает, что это неспроста. А если ты чувствуешь в своих руках его камушек или чепушинку в ответ, и еще никто не знает вокруг из ребят, что именно ты сейчас выскочишь на крылечко со своим маленьким счастьем в ладошках… Честное слово, первый бал Наташи Ростовой — ничто по сравнению с этим ощущением!..»

«В девятом классе со мной случилась невзаимная любовь. Мальчик был гораздо старше меня и полюбил старшую девушку. Жизнь к лету, когда он уехал в деревню к бабушке, в общем-то полностью обесценилась. Потеряла смысл. Город без утраченного любимого опустел. У меня были длинные волосы, и, чтобы окончательно прочувствовать свое горе, я пошла в парикмахерскую и попросила постричь меня покороче. То ли у тетушки в парикмахерской были хорошие руки, то ли молодость брала свое, но я вышла оттуда немного повеселевшей. Пошла домой — а на улице дождь, просто ливень. Я побежала, вбежала домой вся мокрая, со смешной короткой стрижкой — и вдруг почувствовала себя счастливой, совершенно, не потому что первая любовь не удалась, а стрижка, наоборот, удалась. А потому что жизнь оказалась прекрасной без всякой причины. Просто потому что она жизнь, и она впереди, и столько еще может всего произойти…»

«Однажды я обработал свою собачку специальным составом от блох. Запах был совсем не ахти. Я оставил ее на балконе на поводке, а сам занимался своими делами. Я не знаю, как моя собака это сделала, но она перепрыгнула через бортик балкона и, когда я подошел, болталась повешенной на своем поводке. Я не знал, сколько она там висела, не обладал специальными навыками реанимации повешенных собак, но помнил, как в школе нас учили оказывать первую помощь. Никогда бы не подумал, что, будучи очень брезгливым человеком, я без раздумий кинусь оказывать любимому животному первую помощь „искусственное дыхание рот в рот“! Но именно это я начал делать, забыв обо всем. Примерно через минуту я явственно услышал, как стукнуло сердечко, а еще через минуту — как моя псинка сделала первый вдох. И я, взрослый парень, рыдая стоял над ней, чувствуя невероятное счастье и потрясенный до глубины глубин: я только что вернул живое существо из небытия! Это чудо описать невозможно!»

Это только несколько моментов. Очень советую: соберите своих хороших друзей, поговорите о моментах полного счастья. Они так просты и так божественно непредсказуемы!

Заказ будущего

Я не могу не поделиться с вами одной интересной идеей — или, как сейчас говорят, практикой, — которую вот только-только открыла мне моя подруга. Коротко представлю ее, чтобы ее идея показалась вам убедительной. Моя подруга — успешный фотограф, начинающий поэт, издающий свои сборники на русском и французском языках. Живет и работает она в Париже. С ней приятно общаться, потому что от таких энергичных, умных, веселых и талантливых людей заряжаешься — желанием действовать, творить и верой в то, что все будет и все сбудется. Так что к ее идеям я всегда с интересом и радостью прислушиваюсь, и вот вам очередная — и очень важная.

Чтобы не уводить разговор в туманную и зыбкую область эзотерики, начну так. Мне всегда казалось, что истинные свои желания, намерения, устремления понять очень трудно. Именно истинные, идущие из глубины души, а не те, которые рождаются в течение дня, — яркие, непостоянные и неконтролируемые: хочу такое платье, как у этой девушки! Хочу заработать и срочно улететь в Таиланд! Хочу вот такую жену, как у него! И так далее. Такие вспышки иногда гаснут, иногда разгораются в какую-то бурную деятельность, но остаются на поверхности жизни.

А что такое истинные? Во мне в течение жизни зреет ощущение, что поскольку наша душа неразрывно связана с Творцом, с Богом, хотим мы этого или нет, называем мы его Богом, Христом, судьбой или вселенной — я с вашего позволения остаюсь в терминологии христианства, — так вот, поскольку эта связь очень глубинная, то и намерения наши, если хорошенько прислушаться к себе, к своему внутреннему, — намерения эти не что иное, как замысел о нас Творца. Мы сами выбираем себе жену, мужа, друзей, работу — но когда наш выбор истинный — Бог немедленно и радостно откликается, как хороший отец всегда радуется, что дети просят правильные, а не какие-нибудь дурацкие подарки.

В анекдоте про глупую девочку, которая на вопрос золотой рыбки о трех желаниях заказывала себе то воооот такой нос, то воооот такой прыщ на нем — а когда желания кончились и золотая рыбка спросила: «А что ж красоты и прочего хорошего не попросила?», глупая девочка запоздало удивилась: «А что, можно было?» Для меня эта история ужасно грустная и про жизнь, и я от нее чуть не плачу!

Вот мой ребенок просит у меня очередной пистолетик, и я, возможно, куплю его — чтобы к коллекции добавился сто восемьдесят восьмой — и занял место пылиться на полке. Но я обрадуюсь, когда ребенок попросит велосипед и будет себе на здоровье кататься на нем в нашем парке! Или — о счастье! — хорошую книжку: читай, мой милый! Это я к тому, что и Отец, конечно, радуется, когда мы загадываем желания — полезные!

Так вот, идея подруги, хоть и без упоминания Бога, звучит так. Надо сесть, взять тетрадку и подробно, вдумчиво, в тишине вокруг и в тишине и внимании душевном — написать письмо о своих просьбах. Конкретное, детальное. Без приставки НЕ. Она сказала: не надо писать НЕ, потому что думать надо о позитивном и созидательном. Я хочу получить работу, на которой я могу реализовать свое умение рисовать, писать, вычислять — в общем, что-то творить, чего хочется. Чтобы оставалось столько-то времени на детей, друзей, семью. Я хочу встретить человека, с которым было бы интересно говорить, путешествовать (не забудьте, куда бы вы хотели поехать), родить троих детей и так далее. Все приметы будущего избранника или избранницы надо перечислить детально. Все ожидания от будущей работы — тоже. Все мечты о путешествиях, выставках, детях, друзьях — представить.

Это немного похоже на детскую игру. Это наивно. Но подруга уверенно сказала: оно работает. А я от себя добавлю: оно точно должно работать, если оно совпадает с настоящей потребностью. И Бог, может, что-то скорректирует, как всегда в лучшую сторону, — но наверняка обрадуется, что это наконец-то велосипед или хорошая книга. Всё, мои дорогие, думайте, верить или нет, — а я уже бегу к своей тишине и тетрадке! Потом обязательно расскажу!

Мой друг

Однажды мы ехали в моей машине с близким другом, таким близким, что всегда рядом в случае надобности, таким близким, что не оставит в беде. Но вот мнения у нас с ним всегда не совпадают. Мы оба когда-то пришли к вере в Бога, но когда мы разговариваем… Как же, оказывается, по-разному можно верить! Я отношусь к этому моему другу как к брату — но спорим на философские темы мы до хрипоты, так, что еще немного — и из-за разницы понимания высказываний протопопа Аввакума мы, кажется, подеремся…

Я говорю: пойми, христианское смирение — это не то, что ты считаешь себя тряпкой, о которую можно вытереть ноги, или считаешь себя грязью. Смирение и покаяние — это когда ты приходишь и говоришь: я упал — но я уже встаю и иду дальше. Разумеется, это не я придумала, а — услышала, прочитала, осмыслила. Он говорит: чем больше человек духовный — тем ярче свет, который позволяет видеть ему собственную грязь. Я говорю: если ты будешь считать себя плохим — у тебя не будет сил подняться. Он говорит: в молитве сказано: яко свиния лежут в калу, так и я греху служу. Я говорю: почему ты всегда всех критикуешь? Жизнь такая нелегкая штука, особенно в большом городе, где тебя и так все непрерывно критикуют. Он говорит: я считаю, что, если я тебе друг, я просто обязан тебя критиковать, пусть иногда мне это нелегко. Но если я буду тебя все время гладить по шерстке, ты расслабишься, а твоя слабость тебе ни к чему. Я говорю: каждый пассажир метрополитена этого безумного города может тебе нагрубить, не так посмотреть, и ты весь день будешь из-за этого расстраиваться! И с таким настроением проживешь этот день! Он говорит: каждого пассажира метрополитена этого города посылает тебе Бог — Он знает, для чего, может быть, для смирения. Я говорю: мы непрерывно должны говорить друг другу комплименты! Он отвечает: это слишком легкий путь. Я начинаю злиться, он начинает надо мной подшучивать. Потом мы идем обедать вместе, не примиренные, но относящиеся друг к другу с дружеской любовью и искренностью. Он, как многие мои друзья, подаст мне руку, если она мне нужна. Я, как многие наши друзья, сделаю для него все что смогу. Нашим теоретическим спорам о главном никогда не будет конца. Мы будем, наверное, до конца жизни закидывать друг друга прочитанными высказываниями и собственными выводами.

А Господь, наверное, смотрит на нас, и Ему смешно. И Он знает, кто из нас ближе к настоящей правде — или, например, что она посерединке. Но Бог точно нас любит, потому что у нас есть такие друзья…

Конец ознакомительного отрывка.

Издательство «Никея»