О воспитании себя. Учить не словами, а состоянием души

• О воспитании себя. Учить не словами, а состоянием души
• Бытовое сознание и духовная жизнь

О воспитании себя. Учить не словами, а состоянием души

29.01.13 г.

Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Возлюбленные о Господе, братья и сестры, всех вас рад приветствовать. Сегодня я хотел бы продолжить тему, на которую мы уже беседовали — о воспитании детей. В прошлый раз мы говорили о воспитании воспитателей, то есть самих себя. В принципе, невозможно воспитывать других и не воспитывать себя. Есть слово такое в Евангелии: «Врачу исцелися сам». Известно, что учитель должен учиться вместе с учениками — сначала он сам что-то изучает, читает, готовится к уроку, к занятиям. Неважно, в школе это или даже в детском саду, или в университете, — сейчас институтов уже больше нет, только одни университеты… Потом уже будут одни академии, а потом, не знаю как, — «Царство Небесное» — будут называться учебные заведения. Поэтому в прошлый раз мы и говорили о воспитании себя.

В семье, где муж, жена, ребенок, может, и не один — и два, и три, каждому родителю приходится воспитывать себя, и воспитывать вторую половину, муж это или жена, и детей. Притом, если он не будем сам возрастать духовно в том направлении, в котором он хочет, чтобы развивались дети, то эффект будет нулевой или отрицательный.

Ну мы помним, как Чичиков в «Мертвых душах»: «Вот мне родители говорили, что не надо лгать, то и се, красть например, а сами и крали, и лгали. И я вот вырос таким, как они жили, а не таким, чему они меня учили».

Общество, даже в советское время, учило хорошему. И там больше было не столько даже научения хорошему, сколько действий, которые были направлены на помощь, на какое-то обеспечение жизнедеятельности граждан Советского Союза. А сейчас слов хороших не меньше, а если и меньше, то дел-то точно во много раз меньше, чем хороших слов, желаний, призывов. Раньше были призывы к 1 мая ЦК КПСС, и очень хорошо граждане читали эти призывы, писали на транспарантах и носили их на демонстрацию. А наши демонстрации и призывы написаны в Евангелии.

И вот человек, который хотел бы воспитать детей разумных, благочестивых, честных, трудолюбивых и другие какие-то качества привить, он должен, прежде всего, показывать пример. Даже, если слов будет меньше, чем примеров — это не страшно. А страшно, когда будет слов больше, чем действий, в семье.

Например, дети никогда не должны видеть ссорящихся родителей. Желательно, даже просто расстроенных или хмурых и так далее. Если они таковы, то должны привести себя в порядок перед тем, как вернуться с работы. И потом уже заходить домой, да — помолиться перед дверями. Не входить никогда в квартиру расстроенными, особенно женскому полу, потому что это их оперативный простор, место схватки с энтропией. Почитать «Достойно есть», может еще немножечко успокоиться, а потом уже входить к себе домой. Может, даже сначала не разговаривать ни с кем, помазать лоб елеем, потому что всякое разное там может присосаться, пиявки невидимые. Помолиться — может, там страничку, другую прочитать. А потом уже разбираться, что там в доме и как.

Ну а мы — с места в карьер, с улицы в суете, в мельтешении информации, рабочий регламент в голове еще не остыли, — и вот естественно, что у нас дома будет. И вот перед тем, как учить детей, надо организоваться самим преподавателям, учителям. Есть же в жизни какие-то правила, режим, устав. Главное, чтобы мы не столько укоряли детей, что они как-то не так все делают, сколько показывали пример.

И еще необходимо учителям находиться в определенном состоянии учительства. И учить не словами только (хотя и слова имеют свою ценность), а состоянием души, своим отношением к Богу, к себе, к людям вообще, и в частности к своим детям, особенно, если они непутёвые. А какие могут быть дети путёвые? Чтобы они идеальные были, ангелы там… Понятно, что дети возрастают, на них накладывают все больше ограничений, табу, если не выбраться из загорододок, правил. И понятно, что они хотят, если не выбраться, то, по крайней мере, принимают это с небольшой охотой, потому что это ограничения самости, ограничения желаний, мечтаний и прочее. То есть надо им сочувствовать — что им не так просто. Мы-то уже как бы пообвыклись и как-то уже привыкли ко всему. И разными еще способами — иногда вид сделали, иногда действительно что-то прочувствовали и адекватно отвечаем на вызовы, которые возникают.

И еще: если мы решились рожать детей в наше время и воспитывать их при том состоянии мира, в котором мы находимся, то надо иметь представление о том каков этот дух времени, или просто мир. Если бы мы были от «мира сего, то мир бы своя любил». Этот мир, состояние умов, чувств. Потому что один мир был во времена Андрея Рублева — 14 или 15 век, другое уже в XVII веке, а в XVIII — иное, а в XIX и вовсе, а XX — уже совсем печально. А в XXI? Мы же не являемся почитателями прогресса и не считаем, что чем дальше, тем лучше — изучение минералов двигается вперед и техника такая замечательная, и вообще все прекрасно развивается. Ничего подобного. У нас же есть в конце Священного Писания Апокалипсис, даже не Песня Песней, и даже не Экклезиаст, а просто Апокалипсис.

И вот первое: если у нас уже дети есть, вы знаете, как доброму научиться и начинать что-либо хорошее никогда не поздно. Если детям 20, 30, 40 лет или даже 60, — никогда не поздно начать их воспитывать и, конечно, перевоспитывать. Но только чем? Молитвой, изменением своей жизни собственной, самоотвержением а, может быть, и словами изредка. Только чтобы это не вызывало аллергии, а было как-то по сути.

Для этого надо редко говорить. Слова тем внимательнее выслушиваются, чем реже их говорит человек. Один человек молчит, а другой все время говорит. И вдруг, который молчит, какое-то слово скажет, и все — сразу всё внимание туда. А тот, кто постоянно — так его вполуха слушают, и всё как-то мимо пролетает. Так и в жизни то же самое. Если мы будем кратко говорить, не часто, особенно слова назидательные, нравоучительные, то нас будут лучше слушать. Будем ходить по дому и говорить: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас!». И так просто учить своих детей, не указывать им, не колоть им глаза их недостатками или еще чем-то, молитву Иисусову читать. «Слава Тебе Боже! Слава Тебе Боже! Слава Тебе Боже!» и молитву во спасение. То есть если такой фон будет у нас в квартире, она будет освящаться молитвой естественно, потому что все слова как-то отражаются в атмосфере и на стенках даже расплываются. Стенку дай — там плывет слово, только какое? И какова эта атмосфера?

Это получилось такое некраткое вступление, а если уже говорить по существу, то прежде всего надо, уж если мы решились вступить в брак, родить детей и их соответственно воспитывать. А жены, как говорил апостол Павел «спасаются чадородием». Это надо написать при входе в абортарий, чтобы человек понял — как так, а я вот убивать иду. Естественно, не спасаться иду, хоть там, якобы, какие-то медицинские показатели написали на бумажке.

Так вот, мы должны прежде всего разобраться — а что же мы хотим, чему научить хотим детей? Какими они должны стать в результате наших трудов, нашего воспитания, просвещения и образования? Мы должны прежде всего подумать о том, что мы хотим, каким должен стать наш ребенок. Даже, если он не совсем уже ребенок. Чему мы должны его научить, что в результате должно произойти? Вот, если в институт человек поступает, или в школу, а теперь даже в детский сад, то там есть программа обучения, аналоги какие-то, правила, пение в детском саду, стишки там учат. В школе тоже — читать, писать, какие-то науки, физику, биологию, русский язык, математику и прочее, чтобы на выходе получился какой-то эффект, который проявляется при сдаче экзаменов. Так называемого ЕГЭ сейчас. Даже неважно как — так или сяк.

И вот мы так же должны представлять себе, что же мы хотим, каким должен стать в результате наших трудов, наших действий того или иного рода, кем должен стать ребенок. Тогда будет понятно, что мне-то надо делать для этого. Потому что сейчас у родителей очень мало времени на воспитание детей, просто на общение с ними. Потому что все деньги зарабатывают, а те, кто еще кредиты набрали, то еще кредиты надо выплачивать, значит — еще одна работа дополнительно. И поэтому период общения бывает достаточно кратковременным или, во всяком случае, ограниченным.

Так вот, какие задачи мы должны поставить, чему мы должны научить. Какие привычки, какие типы отношений должны быть восприняты нашими детьми, усвоены, чтобы войдя в мир, они смогли отражать какие-то искушения. Благодаря своим качествам они смогли бы решать свои проблемы, не бояться реальности, а вступать во взаимодействие и побеждать. А со временем среда становится все более кислотной, все более враждебной не только для христианства, а вообще для существования человека.

И первое, что… Вернее, так. Эти качества, когда мы говорим о качествах и свойствах, они не располагаются по порядку, а по кругу. Вот мир духовный святыми воспринимался как шар. Шар — это идеальный такой образ духовной жизни, и вообще — идеальное состояние. Притом, что все точки шара — они равно удалены от центра и находятся во взаимоотношениях друг с другом. Какие свойства и качества и чему мы должны научить? Прежде всего, понятно, мы должны вымолить у Бога веру нашим детям. Потому что вот иногда подросток или даже лет пяти ребенок, а он говорит: «Бога нет». И что это значит? Это значит, что родители не вымолили у Бога дара веры своему ребенку. Первое, начало. Человек по мере роста знакомится с законами природы: что горячее — жжет, что острое — режет, что если что-то падает, то разбивается, сам упадешь — синяк образуется… А когда, с какого времени надо молиться о даровании веры нашим детям? Как только мы сами уверовали, если у нас уже есть определенная тенденция, что замуж или жениться, тут уже и надо начинать молиться о даровании веры нашим будущим детям. Параллельно молиться, чтобы Господь нашел наши половины и соединил в пространстве и времени, чтобы это была моя половинка, не что-то там рядом оказавшееся, в ночном клубе или на дне рождения. Мы должны молиться не только о муже и жене, а и о детях и даровании им веры. Чем раньше, тем лучше.

Так и везде — если человек двадцать лет водит автомобиль, он более опытный, а если год только, не говоря уже — месяц, так и здесь. Эффект молитвы заключается в качестве, само собой, и в долговременности. Я вспоминаю все время случай, о котором не раз рассказывал: мой духовник, отец Александр Козлов как-то мне рассказал историю, как к нему подошла после службы женщина и попросила послужить молебен благодарственный святителю Николаю чудотворцу. А он спрашивает: почему Николаю чудотворцу, мы благодарственный молебен служим Спасителю. Всем святым молимся, но главное дает Господь. Она сказала так: «Я вот двадцать лет каждый день молилась о том, чтобы мой сын пришел в Церковь. Двадцать лет каждый день читала акафист Николаю-чудотворцу. И вот сегодня он пришел, поисповедовался и причастился». Значит, если двадцать лет она молилась, то ему не меньше двадцати лет уже было, если не больше, во всяком случае похоже, что это человек был взрослый достаточно.

Так и здесь то же самое. Необходимо вымолить веру, потому что все остальное к этому уже можно будет прививать. Ребенок, которому говорят о Боге, он чувствует, осознает, что это такое. И тогда можно молиться, когда он только еще родился и даже когда еще не родился. Когда мы уже познакомились и собираемся за кого-то выходить замуж или жениться, то это понятное дело, что нужно о детях, хоть может быть очень рано еще начинать молиться, но можно и попробовать.

И во время венчания также молиться о детях и даровании им веры. Не только веры, но всего, что необходимо: то есть, начиная с веры, а заканчивая спасением души.

И затем, когда ребенок зачат уже, тут самое время с ним общаться, молиться вместе. Читать вслух акафисты, служба — это само собой, причащаться и его причащать, — он тоже причащается. Но не только — а ходить, может быть и в филармонию, на выставки, музыку слушать, классическую. А то понравится ему рок-музыка или тяжелый хэви-металл, и что мы будем делать? Во-первых, мы не разбираемся и даже сказать, что это плохо, не сможем. А во-вторых, это значит, что у него уже какая-то грубая структура сознания, если вот все это — тяжелый металл по голове и ритмы Африки только достигают сознания.

Ну вот, и когда родится, соответственно уже — быстренько его крестить, причащать, молиться за него, вместе с ним, в его присутствии и так далее. То есть элементарно создавать атмосферу веры, чтобы иконы видел и в храме не вырывался и не кричал, когда его хотят причастить. А то — уже года 2–3, его причащают, а он кричит изо всех сил, рвется, пока его не причастят. Это с самого начала желательно прививать, пока все маленькие, и не понимают даже, что там происходит.

Значит, молимся о даре веры. Потому что дар веры — это некое ощущение присутствия Бога и ощущение и опыт благодати Божией. Что благодать — это не просто слова какие-то, а это реальность, которую он знает, что есть благодать Божия. Вот цель христианской жизни — стяжание благодати Духа Святаго. Вот об этом мы и заботимся прежде всего — научить его вере в Бога, радоваться благодати, сохранить этот опыт и дальше как-то развиваться.

Затем, мы должны научить ребенка, когда он уже немного подрастет — рассказывать ему об Иисусе Христе, читать Евангелие, естественно, для детей. Если несколько детей у нас уже, то мы на какие-то сценки из Ветхого Завета и Нового, притчи например, можем ставить такие постановки: о блудном сыне, о Лазаре и богаче, любые, которые есть — о винограднике например. А потом разбирать. Соответственно, читать с ними и объяснять, чтобы ребенок как-то отзывался и показывал, что он понимает. Не говоря уже о каких-то конкретных добродетелях, свойствах, качествах — чтобы они были на слуху, чтобы человек это понимал.

Вот, жили люди во времена, когда и Евангелия-то не было, было мне лет не меньше двадцати, когда я увидел Евангелие, да и то, сначала Псалтирь, а потом уже Евангелие. Ну а сейчас проще — дети могут с самого начала своей жизни слушать эти слова, мы их можем прочитать только в Евангелии, в переходе метро их не услышишь, ни по телевизору не скажут, ни где-нибудь в общественных местах.

Значит, рассказывать об Иисусе Христе, чтобы ребенок знал, и далее научить его творить молитву Иисусову. Во-первых, научить его благословляться на ночь, просить, чтобы мама благословила его на ночь, если он уже ходит куда-то, в школу, например, чтобы мама его тоже благословляла. И научить молитве Иисусовой. Со скольки лет? Лет с трех можно учить Иисусовой молитве. И чтобы он читал молитву, можно краткую: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» или «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!». Даже ребенок это запомнит.

Кто читал «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу», помните, там есть такой случай, что ребенка научили так молиться, у меня тоже был подобный случай. Дети очень легко научаются молитве Иисусовой, а родители их не учат, потому что сами не читают. И представьте, как они научат тому, что сами не делают — будет стыдно, будет действительно какой-то «когнитивный диссонанс», как говорится. Так вот, детей надо учить молитве Иисусовой и стараться, чтобы они читали ее, и следить за этим. Вначале потихонечку, понемножечку, а потом все побольше, в какое-то время перед иконами — 3–5 минут, в зависимости от возраста. И самим читать молитву Иисусову. И еще, чтобы родители при детях не разбирали какие-то истории и случаи, разве что уединившись на кухню, а детей — в гостиную или, может быть, в спальню, а творить молитву Иисусову — любую, как Феофан Затворник советовал — 24 молитвы вечерних Иоанна Златоуста, любая из них замечательная.(«Господи, не лиши меня небесных Твоих благ/Господи, избави меня вечных мук…»)

Если мы научим детей молитве, то есть определенные гарантии, что он будет запоминать и всё остальное. Но на этом остановиться нельзя, потому что впечатления какие-то, интересы, какие-то привычки, а потом и страсти будут зарождаться, сами они будут соотноситься с окружающим миром и произрастать на падшем нашем естестве. Соответственно, чем дальше, тем будет тяжелее учить чему-либо доброму, тем более евангельскому, христианскому.

Мы должны дальше учить детей самоотвержению или как бы такой аскетике для детей. То есть, дети должны с детства обучаться аскетике. Но детской. И объяснить, в чем она заключается, а потом они сами поймут. Во-первых, если раньше надо вставать — чтобы быстренько вставали, не капризничали. И вообще не капризничать. А если еще истерики — то, как митрополит Антоний говорил: «Я истерику закачу, а мама закроет дверь и уходит. И я так пару раз, а потом смотрю, а эффекта-то никакого нет». Для истериков и истеричек требуются зрители, эффект какой-то производить и чтобы получать что-то, какую-то свою волю пробивать. А раз нет зрителей — все, эффект исчезает, смысл теряется.

Затем. Если это трапеза, на трапезе само собой, что детей надо приучать к посту. Со скольки лет? Вот отец Иоанн (Крестьянкин), его когда спрашивали, со скольки лет детей к посту приучать, говорил: с двух с половиной лет. До двух с половиной лет кормят грудью матери — в древности так было, а в два с половиной года девочкам уже платочки повязывали… И тогда они уже начинают поститься. То есть, в среду и пятницу им молочное уже не дается. Рыба там, мясо и все остальное тоже. Так было в древности, и эти каноны, правила, они остаются. А то, что мы их не исполняем или у нас там какие-то собственные представления, то это уж зависит от нас.

Дело в том, что сейчас такое время, что у каждого — свое самодельное Православие. Надо признать, что и у каждого батюшки у нас тоже свое Православие. Ручного изготовления. Как-то мы уже беседовали о том, что в одном и том же храме стоят батюшки, и один говорит так, другой так, а третий так. Один допускает, к примеру, к причащению на Светлой седмице или на Святках, а другой говорит: «Как это можно? Кто причащает? Сейчас Святки, ты что? Постился? Нет? Ну, значит, надо поститься». А если человек скажет, что постился — то «какой же пост на святках?». Мы — священники тоже немощные. Видимо, нас не с детства учили всему что надо, а мы уже потом как-то пробились и достигли храма и даже какого-то священства. Вот плоды просвещения того времени, в котором мы живем. Непростое это время.

Так вот, дальше. В чем еще аскетика. Если мы за столом, то ребенка приучать, что никогда не брать самую лучшую часть, самый лучший фрукт, самую вкусную конфету и прочее. Приучать, что ты должен брать самую меньшую часть, худшую. Учиться воздержанию. Но для этого надо и самим не хватать кусок пирога или торта, с розочками кусочек. Понятно, как же мы будем учить, стыдно же будет, когда сами не можем сдержаться, а полезли, чтобы никто другой не взял. Вроде бы не так все страшно, но тем не менее.

Так учит нас и старец Паисий Святогорец, что мы берем самое худшее: занимать последние места, отдавать другому, — и это не сложно, но требует какого-то усилия. А если уже с детства приучен ребенок, то другое дело. И не то, что он голодным останется, но у него будет навык, он будет хранить совесть.

Ведь смыслом аскетики является, чтобы совесть была чистой. И не великие какие-то подвиги, но учить детей один поклонник положить вечером. Если помолились, две-три молитвы, маленькие там, до двух-трех лет, две-три молитвы прочитал. Чуть-чуть попеть — «Царю Небесный…», «Достойно есть» и так далее. Поклонник положили, потом их отпускаем, а дальше читаем уже все правило. Дети знают — папа-мама молятся. Вместе желательно, если семья православная, много верующая, сами от дел оторвались, детей оторвали еще раньше от всех игр компьютерных, если вообще есть компьютеры в доме, телевизоры.

Естественно, что воспитывать детей без телевизора и компьютера легче. Потом потребность в школьном возрасте возникает, но здесь тоже можно что-то придумать — есть компьютерные кафе, пусть придет, заплатить по часам, но чтобы дома не было вот этого В контакте, а то они там в геену огненную просто входят. Мы знаем, что такое интернет, и как-то ограничить первое время еще можно, а потом они становятся взрослее, и их уже невозможно оторвать, иначе истерика, а то могут и убить. Случай же был такой, когда мать ребенку говорила-говорила, чтобы вышел из игры, потом шнур выдернула, а он встал, ее ножом убил, а потом дальше сел играть. Это реальность нашего времени. Крайности, конечно, но если такое происходит, мы можем себе представить, какие победы может одерживать падший дух при помощи интернета и каких-то стрелялок.

Затем, необходимо научить детей словам, которые и взрослые не всегда помнят, знают и выучили. Помните, я давно говорил, что есть слова, которые мы учимся говорить в два-три года, а некоторые слова учимся говорить всю жизнь, а некоторые так и не научаемся. Какие это слова? «Виноват», «прости», «каюсь», «грешен», «благодарю», «помолитесь обо мне как о падающем». Но вот эти слова: «виноват», «согрешил», «грешен», «каюсь» — их очень трудно выговаривать. Некоторые люди, даже взрослые, они не знают таких слов, ни на каком языке. Некоторые люди даже пишут эти слова на разных языках — на английском, на греческом, чтобы легче запомнить. Потому что, если по-гречески сказать «сюнхорисон» — это легче, чем по-русски сказать «простите». «Sorry» — это вообще без проблем.

То есть, научить вот этим важным словам, которые являются некоторым, можно сказать, воинским оружием. И вот еще: «Как благословите» или «будьте благословенны». Читали старца Иосифа Исихаста «Будьте благословенны!». Теперь и литургию можно начинать, и это один из возгласов всенощного бдения.

Надо научить детей послушанию. Это не значит, что они все по струнке должны ходить, но они должны знать, что когда мать говорит или отец: «Вот это надо сделать» или «Вот это — так», и прочее, чтобы ребенок слушался.

Для этого надо — возвращаемся к Иисусовой молитве, — надо научить ребенка бороться с помыслами. Я вот рассказывал как-то историю: когда мне было лет пять, я заметил, что все время какие-то мысли приходят в голову, о чем-то я думаю все время. И я вышел на двор и спросил своего знакомого по двору: «Ты о чем сейчас думал?». Он так опешил: «Ни о чем», — пытался вспомнить, о чем он там думал. Вот если бы меня в пять лет научили молитве Иисусовой, и бороться с помыслами, то, может быть, я здесь бы не сидел. Может быть, и сидел бы, но уже в другом виде. Я так сразу представляю, что где-нибудь на Афоне там сидел.

Детей можно научить бороться с помыслами. Объяснить им, что, когда мы думаем, то мысли приходят в голову справа, где Ангел Хранитель, и слева, где падший дух с хвостиком. И когда ребенок что-то делает — я знаю такой случай, просто вам рассказываю, — то спрашивают: «Кто это тебе подсказал?» Он говорит: «Я понял». А потом, если что-то, говорят: «Вот это сделай, только помолись Ангелу-Хранителю, чтобы он тебе помог». Если что-то не так сделал ребенок (это конкретный случай, я родителей знаю и этого ребенка): «Ты понял, что ты не прав? Каешься? И попроси прощения поклонником». Поклонник положил, и все в порядке — иди, играй. То есть, учить очищать совесть здесь же — что-то не так сделал — «простите», «Господи, помилуй!», и всё, занимаемся, живем дальше. Трудно? Конечно, а как же! Бесово легко, а Божие тяжело!

Дальше. Что вот такое — помыслы бесовские. Как в компьютер спам идет, или реклама, или вирусная программа, так вот у нас тоже спам. Со спамом надо бороться — не надо это всё изучать, рассматривать, принимать.

Дальше, чему надо научить — научить трудолюбию. Если послушанию научили, то параллельно этому трудолюбию научить — убирать за собой. Сейчас у некоторых есть взрослые уже дети, а за собой не хотят убирать, — грязища там, помойка, самим приходится убирать. Почему? Не потому что ребенок виноват, а родители не приучили с детства. «Ах, как же, бедненькая, ей учиться надо и погулять с подружками. Давай я уберу и посуду я помою. Иди, не надо». И в магазин схожу, и ведро вынесу.

Что мешает больше всего ребенку на пути к Богу? Я вам скажу. Это не мои слова, а старца Порфирия, был такой старец замечательный в Греции, он говорил: «Больше всего мешает человеку на пути к Богу человеческая любовь родителей, прежде всего, материнская», — самое главное препятствие. Св. Иоанн Златоуст говорит, что в аду дети проклинают своих матерей за то, что они их избаловали, ни к чему не приучили; что они так и искали, как мать приучила, что все им должны; и что, ничего не делай, а все получай. Они оказываются в геенне, и что они думают и какие возгласы у них про свою мать.

Якобы любила своих детей, жертвовала собой, всё положила, так сказать, на то, чтобы им было хорошо, но по своему представлению. И понятно, что здесь плоть победила дух. Это естественная животная любовь, которая должна ограничиваться любовью христианской, она победила и уничтожила детей, а тем самым — и саму мать. Если ребенок в геенне, то где будет мать?

Там сначала на детей будут смотреть на Страшном Суде, а потом на нас. Если дети в порядке, тогда уже на родителей посмотрят. А если нет — то всё, чего уже там смотреть, какие там подвиги благочестия и обряды исполненные.

Таким образом, детей нужно приучать к трудолюбию. Особенно в городе, потому что в городе трудов очень мало. Вот в деревне — там надо дрова принести, воду, печку растопить, корову подоить, покрыть парник полиэтиленом или наоборот открыть, короче — куча всяких дел, уж не говоря, по дому там или в магазин сбегать, это даже не за углом, а в середине деревни. А в городе чего, какие там дела? Игрушки убрать и постель, вынести мусор, сходить в магазин, протереть пол, пыль. Детей можно приучать — табуреточку подставил, и пусть она посуду моет. Девочкам особенно интересно, они чувствуют себя взрослыми, как мама. А если они вырастут и будут, как мама так же воспитывать своих детей, то что будет с ними, с внуками? Так вот, надо научиться воспитать трудовые навыки.

Без послушания, без молитвы, без самоотвержения, без воцерковленности, без молитвы материнской, от чрева или даже еще раньше, получится ли что доброе? Без труда и лаптя не сплетешь и рыбку из пруда не вытащишь, а чтобы добиться духовного, реального — об этом и речи быть не может.

Дальше, чему надо учить детей… Вот смотрите, детей-то еще учить ладно, а перед тем, как начать учить, надо же самим все это исполнять, самим научиться. Потому что, если мы будем лицемерить, лукавить, то дети увидят, прольется ли это в раздражении: кто-то на работе обидел, — и всё насмарку пойдет, все труды, все делания, — потому что бесу-то легко по широкому пути. Дурацкое дело нехитрое. Значит нужно постоянное внимание в борьбе. На ринг вышел — всё, уже никакого расслабления, внимание. А родители домой вошли — всё, дети! Дети, это же святыня наша, будущее наше, наше спасение. Почему родители рожают детей — сами не смогли уйти в монастырь, отрабатывать грехи рода, они рожают детей, чтобы те доработали, победили те страсти, которые они не победили, вымолили их и еще дальше передали туда, в род. Значит, надо готовить бойцов невидимого фронта.

Дальше, что там необходимо. Обязательно — смирение. Без смирения не то что настоящего человека не будет, а вообще ничего не будет. Это основание духовной жизни, называется — смиренномудрие. Есть две добродетели, которые на «мудрие» заканчиваются: «целомудрие», то есть чистота, девство, даже в браке целомудрие — хранение чистоты. И «смиренномудрие». Наша мудрость — от целомудрия и от смирения. Хотите, чтобы дети были мудрыми, а не просто образованными — знали очень много, и знали, где в интернете что найти, любую информацию. А чего там — в интернете набрал и бери, что хочешь. Чего сейчас вообще учиться — только читать, считать, писать и нажимать на клавиши — вот и все. Но все равно, пока какое-то образование все-таки нужно, хотя оно мало что сейчас значит, и мало кто работает по специальности, которую получили в университете. Одни менеджеры, экономисты, юристы. Другие специальности — инженеров, по-моему, уже не выпускают вообще давно, они не нужны, так сказать. А для торговых точек и офисов другие специальности требуются.

Так вот, смирение. Вот здесь возвращаемся немножко к молитве Иисусовой. Мы к ней будем постоянно обращаться, потому что это — центр духовной жизни. То есть — это самое плодотворное древо. Говорят, что мирянам благословлен час молитвы перед иконами, так и я вам тоже советую. Духовных чад могу благословить, а не моим духовным чадам посоветовать: час молитвы перед иконами. И в течение дня молитву Иисусову читать. Где можно вслух, если все свои в доме или никто не слышит, или про себя. И помнить, что в это время, когда я читаю молитву Иисусову, я нахожусь на островке безопасности. Даже более того, Иоанн Карпафийский в V веке говорил: «Молящийся уже свят». То есть, святость — это молитва, это отношения с Богом. Когда я общаюсь с Богом — вот это и есть молитва, это и есть святость, это и есть Царствие Небесное. А когда я не молюсь, то я или помыслы слушаю, или их озвучиваю, или их исполняю, или действую по страсти, — но молиться одновременно со всем этим я не могу. Как только начну молиться, все — туман рассеялся. Падший дух отойдет, Ангел-Хранитель придет и будет хранить молитву Иисусову.

То есть, надо научить детей, сказать им, что мы живем только тогда, когда молимся, а в остальное время мы — существуем или добываем средства к существованию. Нужно внимание для того, чтобы что-то сделать и что-то получить — какую-то зарплату. Но живем мы, и жизнью является только — когда мы молимся. Почему? Потому что человек — это тело, душа, дух и Дух Святой, который соединяет эти три части воедино, уцеломудривает, делает их целостными. А если Иисусову молитву: «Господи, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!» человек не может сказать, значит, он не с Духом Святым. Дух Святой соединяет все три стороны, нашего естества, — и мы в Боге, мы в Царствии Небесном, мы святы. Господь говорит: «В чем застану, в том и сужу». Вот, если я буду читать Иисусову молитву и умру, если Он застанет меня с молитвой, так мы с этой благодатью и пойдем туда, к Господу. Трудно это, неизвестно. «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу» почитайте, тяга к Иисусовой молитве описана в этой книге, духовные книги треть всех, если не половина, о молитве, о молитве Иисусовой.

И чему же мы научаем детей, прежде всего научившись сами, естественно, — владению молитвой Иисусовой. Что он должен вкладывать в слова молитвы «Господи, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!»? «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!». Понятно, что ему трудно будет, потому что он такой разгильдяй, такой избалованный, такой неорганизованный — детский сад, короче. Схиархимандрит Софроний (Сахаров) говорит, что задача христианина овладеть своим умом. А как, где? Как раз во время молитвы Иисусовой «Господи, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!», «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!» Вот, ум — это стрелочка, он должен сосуды, эти коробочки наполнять «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!», и вот туда вставлять «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!». Вот как там пакетики, а туда сахар насыпают, семь пакетов сахара — кулёчек, вот так же и тут.

Значит, в ум вкладываем слова молитвы, если ум уходит — ясное дело, погулять хочется, надо его возвращать обратно. Он у нас гулящий, гулять любит — туда, сюда, там, сям. Как монах один в Египте себя все время спрашивал: «Кто я?». Ну как — грешник, кающийся вот тут, в пустыне посижу, помолюсь. «Где я?» В Константинополь пошел, потом в Александрию, к старцу, но надо возвращаться обратно, в сердце. «Что будет?» А что будет, смерть, мытарства, Суд. «Господи, помилуй!», «Господи, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!».

Или как прп. Серафим Саровский учил: память смерти детям тоже нужно прививать. Смотрят же они всякие ужастики или такие фильмы, что это хуже Страшного Суда. Так что они не испугаются ничуть. Напоминать себе о смерти, как я буду умирать, как я умру, как меня положат во гроб, как все будут плакать, а я буду видеть, кто лицемерно, а кто по-настоящему. Как меня понесут на кладбище, как мне выроют могилу, как положат меня на дно, а потом посыпят, и все это будет стучать по гробу, потом крест поставят и разойдутся. А то еще выпьют там по маленькой. А мне там — что хочешь. Но душа выходит и три дня по миру скитается, где она грешила, где она обратилась, где она какой подвиг совершила, кому дала что-то доброе. Может она на Афон слетать, на Святую Землю — ну, кто куда, — на родину родителей, в место, где сам родился, и так далее. А дальше там ад ей открывается и Рай, а потом — поклонится Богу душа под руководством Ангелов, потом мытарства с 9-го дня и на 40-й день уже Суд. Вот об этом надо учить, рассказывать детям.

Еще есть такое самоукорение, чтобы душа укоряла себя. Не конкретно за какие-то поступки, а за факт того, что мы падшие существа. И детей надо учить жить в падшем естестве, среди падших человеков, в падшем мире, чтобы они это поняли и понимали, и знали. Чтобы не удивлялись греху, и когда учительница будет рассказывать, что от обезьяны произошли, или еще что-то там. Напился и упал там кто-то, хорошо, если не свой папа, и так далее. Чтобы не удивлялся, а знал, что падшие духи — напился, упал — падшее естество. Напился, упал — надо ему помочь как-то, пытаться посадить, вызвать скорую помощь, может, он не выпил, а просто сердечный приступ.

Значит, дальше. Так вот, в ум вкладываем слова молитвы, а у нас есть еще чувства, есть еще воля. А чувство сердца должно быть сокрушенным. «Единственная жертва Богу», — говорил епископ Игнатий, вспоминая слова Псалтири, — «это покаяние». Это начало, середина и конец духовной жизни. Так вот, «Жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит», — вот ничего иного мы Богу принести не можем, кроме как сердце сокрушенно. Это единственный дар Богу. Все остальное -так же дары Бога: естество нашей жизни, знания, вера, что мы здесь находимся, что нам тепло, что мы сыты, судя по всему, и прочее. И за все, что мы имеем, все, что мы получили, за все надо быть благодарными.

И, кстати, о благодарности тоже надо не забыть. Учить детей быть благодарными. Прежде всего родителям быть благодарными, чтить их, и надо рассказать детям, что это значит. Сказать, чтобы они чтили нас, сказать, что это не просто так нам хочется или хорошо бы, а вот — это Слово Божие. «Продлятся дни твои на земли», — хочешь прожить подольше, почитай родителей. Дети, может, мало понимают, дольше или не дольше проживут, и что вообще умрут не понимают. Вот взрослые знают, что умрут, но не верят, что умрут. Так вот, сердце должно быть сокрушенным, но должна быть не скорбь какая-то там заунывная или депрессия, или уныние, а сердце должно иметь печалорадование или радостнотворный плач. То есть, плакать о грехах и радоваться о милости Божией ко всем кающимся. Когда мы каемся, молитву Иисусову читаем, это же покаянная молитва, как все песнопения — они покаянные в православной Церкви, но мы знаем, что «блаженны милостивые ибо они помилованы будут». А я милую себя вот этим деланием, молитвой Иисусовой и покаянием, сокрушением сердца, и тогда я имею надежду прямо здесь уже и сейчас на милость Божию. Я ощущаю, когда сокрушаюсь сердцем, когда я молитву Иисусову читаю, что я на том самом месте, в котором должен быть, в той точке, где мне полагается находиться. В любой момент, в любом месте, где бы я ни находился в пространстве и времени.

Значит, сердце сокрушенно, ум внимательный. Первый дар в духовной жизни — это внимание, дар внимания. По молитве Иисусовой, сразу понятно, есть ли у нас дар внимательности или нет. Когда ушел в воспоминания, в воображение, мечтания, думаешь о том, как дела бы какие-то поделать с удовольствием вместо молитвы Иисусовой, только чтобы не молиться, что бы делать, только бы не делать то, что мы должны — молиться. Враг даст массу всяких возможностей потрудиться и делать добрые дела и всё, чего хочешь. Самое страшное для него — это когда мы молимся, когда мы с Богом, когда сердце сокрушенно, ум внимателен и воля направлена, как стрелочка, к Богу. Бог везде, так что не надо куда-то там на небеса очи возводить, а ощущать рядом присутствие Божие, память Божию, что Бог есть, Он смотрит на мое сердце. Тут надо не столько на Бога смотреть, сколько помнить о том, что Он смотрит и видит мое сердце. Всё видит. Значит, этим трем свойствам и надо научить ребенка, когда учим Иисусовой молитве. Вы не представляете, как это им интересно будет, потому что мы им будем рассказывать о самой сердцевине мировоззрения православного из реалистического взгляда — что такое мир. Вот это школа, вот этому должны родители научить. Сейчас школа отказалась от воспитания, родители должны воспитывать. Там только образование, которое занимается не тем, чтобы образ и подобие восстанавливать, а только информацию закачивать и какие-то манипуляции совершать — информатика, математика, чего-то еще, грамматика. И сейчас куча безграмотных людей — люди, у них высшее образование и множество орфографических ошибок. Что за дела, такого у нас не было раньше. Ну, мало ли чего не было раньше. Сейчас все иное.

Так вот, молитва Иисусова учит нас сразу трем деланиям. Внимание — начинается борьба с помыслами, вспоминаются все грехи. Да, во время молитвы все звонки и все остальное — не надо ничего слушать, к телефону бегать, если не успели или забыли отключить — пусть он звонит, если что, сейчас это просто — потом посмотреть, кто там, пропущенные звонки, если надо, потом позвоним. Возвращаемся. Второе делание — благодарение. Но благодарение, оно существует в комплекте, так дается апостолом Павлом: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите. Такова Воля Божия о вас во Христе Иисусе Господе нашем».

Всегда радуйтесь, то есть всё принимайте от Бога, с радостью — радостное и скорбное, веселое и печальное. Что бы ни происходило, если вы веруете в Бога и в промысел Божий, и если вы искренне говорите: «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли…» и так далее. Вседержитель — первое свойство Бога Отца, волос не падает с головы, обстоятельства все от Бога, вся Вселенная Божия, всё под контролем, все электроны, все частицы, еще не открытые и уже открытые, двигаются по промышлению и по Воле Божией, под контролем. Значит, мы должны радоваться. А детей надо научить верить в промысел Божий, всё принимать из рук Божиих, через людей, через обстоятельства, через свое здоровье и нездоровье, если там какие-то грехи или еще что-то. Ребенка надо вооружить правильным пониманием веры, дать ему понятие, как устроен мир — помочь построить православное мировоззрение. Соответственно, сначала самим его надо построить, и не в уме только, а на деле, чтобы оно было активно и актуализировано.

Хорошо, — всегда радуемся, все принимаем из рук Божиих. Первый духовник, главный у нас, через что мы Волю Божию узнаем — это обстоятельства нашей жизни. Они нам постоянно что-то говорят, постоянно что-то предлагают. Постоянно нам иногда наказывают, иногда благословляют — вот, хорошо, ты чувствуешь благодать, вот так и действуй дальше, правильно ты поступил. А то вот тут у тебя нехорошо, видишь, — скорбь какая, кошки скребут по сердцу прямо, смущение такое и прочее. Не делай больше так, тебе же хуже, видишь как. Это очень тонкая структура — наша совесть и чувство сердечное. А оно, соответственно, развивается и достигается ничем иным, как проявлением Воли Божией, и не просто Волей Божией, а отношением Божиим к нам, к нашим действиям, к помыслам даже, чувствам. Вообще, что бы мы ни делали, ни слушали, ни говорили, ни выражали, ни вспоминали, — у нас всегда сердце дает сигнал: правильно-неправильно, хорошо-нехорошо, угодно Богу — не угодно Богу. Потому сказано: « Непрестанно молитесь», это понятно — Иисусова молитва. Вообще надо в молитве быть, в молитве — значит, с Богом. Это значит, лампочка соединена с генератором и она — горит. А я не молился — лампочка тухнет, кто-то там перерезал провод и все — меня куда-то повело, я куда-то ушел.

* * *

Вот этот духовный спам разглядываем, там, может, тоже что-то интересное — ты почти что выиграл миллион рублей, нажми туда. И если дурак, — нажимаю, и что дальше? Но сейчас как — любое обучение не бесплатно. Если мы не можем понять сами, вразумиться, благословиться и сообразить, посоветоваться, то нам потом приходится отрабатывать. Бесплатный сыр только в мышеловке. Никаких миллионов, выданных за красивые глазки просто, вот-вот, не бывает. Но мы же думаем — а вдруг, но вот мне точно повезет, и мы все предупреждения забываем, но потом несем какие-то скорби, приобретаем опыт, рассказываем ближним, чтобы уж они, по крайней мере не попадались. Это «налог на дураков» называется — «Без лоха жить плохо». Эти, которые раздают миллионы рублей, сидят на кассе и так вот думают про нас.

Так вот. Непрестанно молитесь, за все благодарите. А примеры благодарности у нас есть в истории, Евангелии, надо только вернуться, почтить их и благодарить Бога. Надо помнить, что если мы благодарим Бога за все что мы имеем, то нам дары удваиваются, а если не благодарим, то отнимается то, за что мы не поблагодарили. Это дорогое удовольствие. Естественно, что апостол Павел предупреждает нас и говорит: «За все благодарить». Не только за хорошее, а за то, что может и не нравится — скорбь, труд какой-то, болезнь, — это редко, кому из христиан нравится. Хотя должно было бы нравиться, потому что под конец света, как говорил преподобный Серафим Саровский, люди будут спасаться терпением болезней, скорбей и всяких трудов. Терпение. И не просто, а с благодарением. Можно сквозь зубы, хоть скрежетать зубами, хоть так, но с благодарением. «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!». Так, если уныние, начинаешь «Слава Тебе, Боже!» читать, ну и сотни две-три-четыре прочитаешь, — и «Это же великолепно, Господи! Скорбями спасаемся!». Вот такая история.

Дальше. Что у нас еще — милосердие. Надо научить детей миловать всё живое, то есть — всё существующее. Хранить совесть по отношению к вещам, как авва Дорофей говорит, — Вот белье часто не стирай, в то протрёшь, и все потеряешь. Ну, это конечно, странно, чтобы достирать до дырок, это как надо заносить, зазлоупотреблять?

Господь, как учит нас: «блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Хотим быть помилованы, очень простой способ — сам будь милостив, прощай другим, и тебе Бог простит. «Оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим». Другие — ладно, а я вот буду стараться побольше, поинтенсивнее, так сказать, оставлять должников. Мало того, что должников, так я еще кредит возьму. Что такое кредит — это мы продаем наше будущее. Мы показываем Богу, что, знаешь, Господи, не ты владеешь будущим, а я — завтра, послезавтра, на три года подписался. Уж Ты как хочешь, а мне надо три года точно прожить, не думай, чтобы меня забрать вечером…

Так вот, милосердие. Детей надо учить, вот как в школе — идешь куда-нибудь на прогулку, и насекомое какое-нибудь, божья коровка ползет — вот ее не надо трогать, не надо дергать листочек, по которому она ползет, цветочек — пусть растет, это живое. Господь установил, семь небес. «Третье небо» апостол Павел описывал, будешь хорошо себя вести — до Третьего неба будешь вознесен, услышишь глаголы неизглаголанные. Ну и далее — там рассказывать о космологии, не сразу сложно, а постепенно — «Господь создал небо и землю. Земля была безвидна и пуста. Дух Святой носился над бездной…». Рассказывать конкретно, наглядно об этом мире. То есть строить мировозрение, помогать строить, чтобы он участвовал в православной жизни.

И чтобы, вот если идет нищий, не попрошайка, как бывает, а которые стоят, действительно просят, — дай ему денежку, пойди, положи туда. Но только смотреть, чтобы потом не увидел этого дяденьку пьяного, лежащего на углу. «Посмотрите, я вот ему денежку дал, а теперь что это с ним такое?». То есть тут тоже надо следить.

Потом, надо учить детей делать все с благословением, то есть на всякое дело, начиная с молитвы, благословлять его «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!» или «Господи, благослови!», даже без крестного знамения. А потом, когда закончил это дело, допустим, уроки сел готовить — «Господи, вразуми и помоги!», «Благослови!». Закончил — «Слава, Богу!», всё — тетрадочки, учебники, всё.

Если общаться с кем-то или дали задание выступить, что-то сказать, тоже научить: «Господи, вразуми меня, что и как сказать!», «Господи, вразуми и помоги!», закончилось — «Слава Богу!». Даже в детском саду стихотворение рассказать. Табуретку поставят — вот, давай, про Рождество Христово или Новый год. То есть детей надо учить, когда надо просить помощи Божией — верности Ему малой. В Ветхом Завете сказано: «В очах Божиих и крыло мухи имеет вес». Видите, как — «крыло мухи». Вот, если помысел пришел — «Господи, помилуй!», уже всё — на мировые весы добра и зла, потому что для равновесия нужно сказать: «Господи, помилуй!», и вот добро победило зло. Света стало больше, чем тьмы.

Короче говоря, самое сложное в нашей жизни и для детей — освящать быт, чтобы от быта переходить к бытию. Чтобы он был освященным, и тогда быт станет бытием, а то и житием. Говорят: «Бытие определяет сознание», — ничего подобного. Житие определяет сознание. Как живешь ты, так и сознаешь.

Значит, необходимо не только помолиться утром, ну и вечером еще хорошо, а остальное — живи как хочешь, а потом пришли, — голова болит, потому что «варила» все не полезное. Молитва сама не придет, если мы не решимся на нее, не поставим себя в режим, в распорядок, в устав нашей жизни, а так же и ребенка не будем контролировать. А если отпали или забыли, отвлеклись — опять возвращаться. И вот соответственно кратности освящения нашей жизни и жизни ребенка, каждого кусочка времени, а каждый кусочек времени — это какое-то делание, по Экклезиасту: «Время разбрасывать камни, время собирать…», «время сеять, время жать», время дождевую воду собирать, а время снег убирать, — всему свое время.

А еще повзрослее ребенок станет, надо научить его целомудрию, то есть хранить девство, дорожить им. Люди теперь смеются: «А, ты еще девица!». У нас одна знакомая ходила на Карповку, и там часто общалась с людьми. И вот она поступила в институт, и там студенты, сокурсники, что-то заподозрили: «Ты что, девица?». Она говорит: «Да, девица». Не то, что «ой, девица, да…». И все так — раз, печать какая-то у них. Они хотели торжествовать, унизить ее, возвыситься. А когда она так сказала: «Девица!», то само слово так подействовало, что они так, немножко, и уши поджали, что не очень-то это хорошо — то, чем они хотели возгордиться, оно их привело к задумчивости.

То есть, у человека есть три дара, как минимум, вообще-то их много, — но основные это: жизнь, вера и девство. В браке — целомудрие, верность соответственно. Дары-то дарами, когда умер человек, это одна проблема, а веру потерял — это можно исправить. А девство тоже можно исправить, но это будет уже не совсем, как если человек ушел куда-то в отступничество, потом вернулся. Но мы каждым грехом отступаем от Бога, и священник говорит на исповеди: «Примири и соедини его Святой соборной и апостольской церковью…». Примири, то есть, эту вражду, уничтожь и примири, и соедини.

Мы являемся неким народом в народе. Русские, это все-таки не все, кто от русской мамы и от русского папы родились, как некто говорил об этом с гордостью. А русские — это крещеные, верующие. Если человек неверующий, то он не русский. Так что настоящий русский — может, он татарин, еврей, мордвин, марий-эл, мариец, — к нам приехали замечательные люди оттуда, — не имеет значения. Имеется в виду русский не по крови (как немец высчитывает объем и размер черепа крестьян), а принадлежащий к Русской православной церкви, к русской культурной религиозной традиции, к русскому языку, к русскому менталитету, к русским переживаниям, чувствам. К чувству гордости за свое Отечество, включая скорбь за состояние нашей Родины. Потому что, кто может помолиться за наше Отечество? Неверующие? Как они там молиться будут. Выпить, может быть да, — «выпьем за Родину!», за Медведева, за Путина, — у каждого свои политические взгляды.

Надо научить детей любить свою родину, свое отечество, свою культуру, свою историю, быть патриотами и защищать отечество и исторических деятелей, которые послужили отечеству, от поношений и клеветы. Это очень важно. Причем, это можно уже с восьми лет начинать или даже с семи, чтобы в 12 лет уже понимал кто он, что он из себя представляет.

С какого возраста сейчас голосуют, с 18 или с 16? То есть, с 18 он может быть избран в Думу. А представляете, что он еще не определился, а его уже в Думу выбрали. А он еще не знает, кто он — либерал или консерватор, или кто там у нас есть.

Кстати, этот год — 400-летие Дома Романовых, ну и надо детям рассказать о доме Романовых. Вот все ли дети знают, кто были цари, допустим в XVIII веке, сколько было Иоаннов, например, и кто там за кем следовал, не говоря про Иоанна Грозного и великих князей. Надо знать какие-то основы, иначе будет у нас проседать вера, если не будет истории, не будет этой антологии исторической. И культуры, если человек не будет знать своих героев. В Эрмитаж со школой может придет разочек, — а надо неделю ходить, и то может не хватить, чтобы обойти все залы, без определенного даже понятия. Не говоря про Русский музей, наше искусство русское надо знать.

А сейчас ведь ужас не только в плане веры, а и культура, образованность настолько деградируют, разчеловечивают. Люди даже не понимают, что такое человек, «яко помниши, или сын человеческий, яко посещаеши Его». Надо помнить все время, что есть человек? Во спасении человек что есть?

И затем, соответственно, ребенка надо научить. У ребенка возникает после 14 вопрос о смысле жизни, иерархии ценностей, но если не будет подготовки духовной, то какой он смысл жизни себе выберет или откроет? Надо рассказать о том, к чему человек призван, что такое человек. Свт. Василий Великий говорит: «Человек, это животное, которому дано повеление стать Богом». Тогда и отношение ребенка к смерти будет не такое, какое есть — что умерла, к примеру, бабушка, и ему стараются не показывать эту бабушку, чтобы он не видел, что такое смерть, что люди умирают. На кладбище вести — уж куда там. У нас все так вот. Наоборот, тут и время рассказать, — а что происходит с душой после смерти, чем можно помочь этой бабушке, как можно с ней общаться, что ей будет полезно, что ей будет нравиться, что ей нужно передать туда.

* * *

Так вот, что же такое человек. Человек — это и есть животное, я это не сам придумал, вот свт. Василий Великий так говорит. Мы рождаемся — маленькое такое животное, да, оно высокоорганизованное, с потенциями, но животное практически. Животное, которому дано повеление стать Богом, Богом по благодати. Как Бог по естеству — Иисус Христос, Богочеловек. Надо объяснить ребенку, что ты — не умрешь. Как Пушкин говорил: «Да, весь я не умру…», и так далее, — «Душа в заветной лире мой прах переживет…». А тут, значит, все серьезнее — что мы не умираем, что мы обречены на бессмертие. Но только их будет два, и каждый человек должен выбрать, какое же ему больше нравится или чего бы он хотел больше — вот это бессмертие страдания, мучений, воплей и криков или радости, милости и молитвы благодарения.

Вообще, детям если мы рассказываем о заповедях, надо естественно рассказывать, что заповеди — это свойства Божии, которое тебе надо усвоить, чтобы стать богом по благодати — всё просто. Как дважды два — четыре. Надо и маму слушать, и трудиться надо, и каяться, если делать что-то не хочет, или унывает, или обижен. Надо научить человека, ребенка различать в себе два начала. «Плоть похотствует на дух, дух же на плоть» — в послании к Римлянам. То есть, что у нас есть плоть, падшее естество и еще есть падшие духи — они вдвоем нападают на нас, на дух, и склоняют к каким-то нехорошим делам, к удовлетворению страстей, не приближающих нас к Богу, к разрушению нашей жизни. Одно дело нас приближает нас к Богу, а другое нет. «Кто не собирает со Мной, тот расточает». Учить детей собирать с Богом. Как деньги — побольше зарабатывать, поменьше тратить, вот и станешь миллиардером, а потом отдыхать будешь как Абрамович. А если тратить больше, возьмем кредит, ипотеку, — ну что ж тут скажешь, мы знаем, чем это кончается, а если не знаем — не дай Бог узнать. Значит, мы должны стать богаты по благодати. И более того, должны достичь, чтобы Господь нас назвал Своими чадами, «чадами Божиими». «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и я упокою вас».

«Раб лукавый и ленивый, отойди от Меня», «отвержется Бог, будет плач». А тут «Добрый раб, верный. Малый, но над многими тебя поставлю». Нам дается мало, но мы на этом участке нашего служения, наших обязанностей, мы должны потрудиться и умножить талант, если он один даже. И вот надо учить детей умножать таланты, трудиться. Следить за своей совестью, чтобы она была чистая, для этого надо исповедоваться, если согрешил — покаяться.

Еще надо прививать детям страх Божий, надо научить ему детей, — хранить страх Божий. А что такое страх Божий — благоговение. Благоговение к чему — к святыне. А какая святыня, где — да всё свято! Даже я вот тут же — это же Бог создал, миропомазано естество моё и причащались не так давно — в воскресенье. Всё святыня. А люди, если по образу и подобию Божию! А если христианин, то Христос в нем! А причастился и от Чаши иду — хорошо, что мы не видим этого света, эта духовная реальность не поражает нас насмерть.

Старец Паисий говорит, что очень важно воспитывать в детях и в самих себе благоговение к святыне — там свой уголочек, лампадка, маслице, иконочка, просфорочка, стоит вода крещенская, чтобы все с благоговением хранилось. И чтобы это все беречь — не было какой дерзости или прочего чего такого. Если что-то сломалось, испортилась иконочка — бумага там, то в храм, есть церковная печка, где сжигаются или в крайнем случае в непопираемое место, например, в сухой колодец. У деревенских храмов такие есть — воду туда сливают после крещения, крошки после причастия опускают туда, в сухой колодец — крестик там и такая крышечка. Этому надо учить детей — благоговению.

Если ребенок будет благочестив и будет в нем страх Божий, как хорошо будет, как радоваться будут родители. Но, правда, если это с раннего возраста начинать, а еще лучше до зачатия. А если они уже большие, взрослые, образование какое-то получили, то тоже не невозможно — все равно можно исправить дело. Ну и как можно исправить? Как исправлять детей?

Существуют три вида воздействия на чужую душу. Положительное имеется в виду воздействие, а не какая-то манипуляция, обман. Первый — это слово, — сказать, что вот так делай. Но, как вы знаете, молодежь любит говорить: «Не учите нас жить», не очень они любят, когда их учат жить. Вот, когда материально помогают — это да, а вот когда жить учат, не очень на них действует. Видимо, воздействие не сильное, а слабое даже, скажем.

Второе — это молитва. А молитва — дело серьезное, когда она еще усердная, систематическая. Как Господь говорил: «как досадил, так и Мне досаждайте, и Я вам откликнусь». Но не сразу, может быть, чтобы вы уже подтвердили как-то реальность ваших дел. Молитва, акафисты, Псалтирь и прочее. Это уже сильнее, потому что мы к Богу обращаемся, а Он уже воздействует на них. Он-то знает, какие у них обстоятельства жизни, болезни, скорби какие к ним можно применить и так далее.

И третье — это труды, то есть какие-то действия, какие-то жертвы. Допустим, ради детей в понедельник мясо не буду есть, чтобы сын не пил или не курил, не гулял. Или раньше в Киев пешком ходили, но сейчас, чтобы в Киев — пешком разве дойдешь. Потом, поклоны. И вот здесь я вспоминаю в рязанской епархии были батюшка с матушкой, повенчались, но еще до рукоположения они решили, детей рожать, и думали, как их вразумлять. И тогда они договорились, — что мы можем, какие наши молитвы или что? — Давай с сегодняшнего дня будем за своих детей класть по 40 поклонов каждый день. Они не родились, а может, еще и не зачаты, но вот так они решили и всю жизнь клали за своих детей эти 40 поклонов. Они 8 детей родили, из них четверо мальчиков стали священниками, а четверо — регентами, одна из них, женой дьякона. Это на приходе в Новгороде, когда я там служил. Там был отец Михаил, а это — его сын. Вот, пожалуйста, пример воздействия, что можно делать — кто мешает, сорок поклонов, чего там.

Прочитали книгу старца Ефрема «Будьте благословенны!», в ней рассказывается, как он пришел к старцу, а ему старец сказал: «Пять тысяч поклонов положи, тогда поверим, что ты хочешь быть с нами. Давай-ка, отец Фанос, вместе с ним». Ну и стали 5 тысяч, тот быстрее положил, а Ефрем будущий немножко запыхался и отстал. Думает, ну так что, как. Ну что, отче? А тот говорит: «Ну, как?», — и еще 100 положил.

И что еще важно. Важный момент воспитания — это общение с социумом. Пока маленькие, потом побольше, там детский сад, ну в детский сад лучше, конечно, не отдавать, если есть возможность. Они там научатся и все слова такие, которые и вы сами знать не будете, спрашивать придется и в интернете смотреть, что это значит. И в школе, чем меньше будет контактов с улицей, то есть просто свободного времени, тем лучше, надо направлять их в кружки различные. Правда, это труд такой, родителям работать надо, но тем не менее. Если у детей будет мало времени, а все отдано труду — будь это музыкальный кружок, художественный, танцевальный — неважно какой, плавательный и прочее. Если времени у них не будет, то они будут воспитываться и проводить время преимущественно с родителями.

Свободное время для души благонамеренной — это благо, а для еще неокрепшей — это путь к расслаблению, к тому, чтобы делать как другие, быть как все, потерять в жизни все и прочее. То есть, надо детей оберегать. Совершенно изолировать невозможно естественно, но тем не менее, хранить их, молиться и объяснять, когда что-то там происходит. И чтобы дети доверяли родителям, рассказывали, чтобы привыкли делиться. И не надо чуть что, сразу ругать — вот ты то, ты се. А чтобы были после 12-ти лет уже дружеские отношения. Они начинают чувствовать себя личностью, пол проявляется уже, могут сказать «нет» или проверяют уже как-то свою свободу. А реально — уже не возьмешь за ручку и не поведешь, куда хочешь.

Литературу давать читать соответственную, чтобы она нравилась, чтобы она интересная была и не скучная. Самый худший жанр — это скучный, в литературе или вообще чего-либо в жизни.

Что еще. Воцерковление. Воскресные школы — это важная часть, а если еще община есть — прекрасно. Там и дети одного возраста встречаются, причащаются, общаются. Там есть какие-то мероприятия, паломнические поездки, экскурсии. Но все это надо искать, интересоваться, где это, не всегда это рядом с домом. И в свободное время — посещать храмы, прикладываться к иконам, навещать мощи, экскурсии в монастыри к святыням и так далее. Вот, когда привозят святыни какие-то, посещать, постоять в очереди, иногда под дождем, а вот — 2 миллиона приложилось. Или говорят — 2 миллиона в проруби искупалось в Крещение. Это те же самые, что прикладывались, что ли? Чудеса. А представьте, что это совсем другие 2 миллиона, одни приложились, а другие искупались! Благодать.

Будем радоваться всему тому, что есть, что мы живы, но помнить, что время непростое, и что надо быть внимательными. Расслабляться нельзя, а то сразу же искушения начинаются или падения. Но у нас столько святых. Вот, кстати, еще — читайте жития святых вместе с детьми, — это древнее наше русское чтение. В России дети очень хорошо знали житие Варвары, Алексея человека Божия, Георгия Победоносца, Николая Чудотворца и так далее. Это было основное чтение до XIX века. А в XIX веке литература художественная, как бы она хорошая ни была, начала вытеснять чтение домашнее житий святых.

А в наше время уже и художественная литература тоже вытеснена. Да что вытеснена — чтобы кто-то читал что-то художественное, это большая редкость. Ну, православные читают жития святых и подвижников, старцев афонских, понятное дело. А вот люди, которые неверующие, у них аллергия, в школе им так преподают русскую литературу, что не то что читать, а в руки брать не будут потом. Но хотя люди бывают разные, а Господь все может.

Ничего удачно не бывает, если за человека не молятся. В церковь прийти, покаяться, исправиться может только тот, за кого идет молитва. За нас молятся, — и все святые, и ангелы, и Божия Матерь даже, 24 часа. Но, если свобода человеческая не хочет сдвигаться, так что же — чтобы огонь ему попадал прямо на макушку? Господь, и святые, и ангелы смиряются.

Вот еще про ангелов. Человеку дается в крещении сразу два ангела — Ангел-хранитель, от крещения, который всегда с ним будет до

Страшного Суда, и только на Страшном Суде определятся, что будет жизнь или погибель; и еще дается Ангел девства, чистоты. Если человек согрешает, он кается, конечно, тогда остается один хотя бы Ангел, но еще можно вымолить себе Ангела целомудрия. Покаялся в грехе — есть еще Ангел целомудрия, он может хранить дальше, и унывать здесь не стоит. Вот Мария Египетская, она не унывала, а ее Ангел оказался такой сильный, такой мощный. У Зосимы было два Ангела, поскольку он девственник был, а когда начали молиться, она оторвалась от земли, и Зосима понял, что она выше него, и попросил ее благословить. А она через некоторое время его благословила. Поэтому унывать и отчаиваться не надо — грехи все прощены наши на Кресте. Все омыты Кровью.

Еще я тут как-то услышал, что митрополита Антония одна женщина спрашивала: «Вот, меня, владыка, мучает грех с юности, мучает и смущает, унываю». А он говорит, «Не надо. Скажи так этому унынию, что сейчас я бы этим грехом не согрешила. Я грешна была в том состоянии, но сейчас я — другая. И судить будут меня в этом состоянии. Поэтому — нет унынию, покаялась — все, забудь и не смущайся».

Конечно, наше тщеславие часто хочет быть чистым, чтобы все было чисто, гладко, ничем никогда не согрешая, мы никому ничего не должны, никого не обидели и сами не обиделись. Но это невозможно. И Господь каждому дает не только дары, но и падения какие-то для нашего спасения, для смирения. Раз человек так не смиряется, то Господь отступает от него, попускает падения, и человек смиряется, и видит свои гордость. Потому что теряют чистоту от гордости.. Это помощь покаянию, и унывать не следует. Потому что, кто оборачивается назад, теряет Царствие Небесное на прошлом грехе. В прошлом грехе надо покаяться и забыть до Страшного Суда, а там уже Господь судия.

Вроде я все рассказал. Если мы воспитаем так наших детей, то мы не будем плакать, а будем радоваться. И главное — не унывать никогда. Можно чуть-чуть расслабиться, попечалиться, но унывать не надо. Нам это неприлично. Христос Воскрес, воистину Воскрес! Наша вера православная, она Пасхальная. Академик Лихачев говорит: «Православие — это веселое христианство». Мы должны быть веселыми, чтобы показать, что мы — православные. Если мы не веселые — тут что-то не то. Даже если мы плачем о грехах, то это — радостнотворный плач, то есть — печалорадование, печаль и радость в одном флаконе. Получается так? Сложно? А думать вообще сложно, но надо стараться. А ведь очень просто — печалимся о грехах и радуемся о милости Божией по отношению ко мне, грешнику.

— Как вы относитесь к такому варианту Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне и Слове Божий, Богородицы ради помилуй мя грешного!»

— Ну, это не Иисусова молитва, но вполне можно так молиться. Часть молитвы Иисусовой, а «Сыне и Слове Божий» — это древняя формула, «Богородицы ради» или «Богородицу» — это Серафим Саровский благославлял читать после обеда. Так что — вполне. Вообще все молитвы краткие, которые существуют, из Псалтири, 24 молитвы на вечерних молитвах свт. Иоанна Златоуста — все можно. Есть у свт. Феофана о кратких молитвах. Их можно менять или как-то варьировать, есть замечательные молитвы. Вообще такая структура нашей духовной жизни, эти 24 молитвы, всё, что нам нужно, о чем бы я хотел помолиться и что задевает мое сердце — там есть.

— Вы упомянули, что этот год особенный — 400-летие Дома Романовых. Не могли вы дать нам напутствие на этот период, в чем состоит особенность для России, для каждого из нас.

— Это надо целую беседу проводить. Напутствие простое — все, что в наших силах, все, что мы можем для прославления рода Романовых, всех поколений и Николая II с семьей, мы должны делать. Если есть возможность участвовать в каких-то мероприятиях или совершать какие-то действия: что-то напечатать, что-то распространить, пойти на какой-нибудь молебен. Конкретно 400-летие будет, по-моему, в марте, 6 марта. В этот день — просто почитать акафист мученикам. А так — поминать. Вообще, в записках-то поминальных вы пишете царей и цариц?

— Нужно ли православному человеку обратиться к психологии или достаточно церковных старцев, молитвы в борьбе со страстями?

— Здесь все просто. Со страстями боремся, это одно, но у нас всех есть комплексы, защиты, неврозы. Вот, что такое невроз — у нас у всех невроз. Все, кто имеет характер, все имеют невроз. А невроз это что такое — это когда мы от реальности убегаем в какой-то вид невроза. У каждого он свой — одни руки моют беспрерывно, другие могут преодолеть это. А реальность, которая окружает нас, ее принять целиком и полностью невозможно, — не по силам человеку. Поэтому возникают такие защитные механизмы, такие уходы от «счастья реальности», которую невозможно понести. Вот, у человека умирает родственник, человек не хочет верить в это, уходит в невроз. Самый простой невроз — это уход в болезнь, когда человек изобретает себе что-то. Или поболел и видит, что выздоравливает, уже надо на работу идти или учиться, и говорит — вот, еще здесь болит, надо бы рентген сделать, анализ крови, чтобы иммунитет проверить. И вот этот уход в болезнь, а болезнь подразумевается не только физическая, а какая-то депрессия, например, расслабление такое, ни рукой, ни ногой — встать не могу. В школу уже не надо, а на работу тоже бесполезно. Во всяком случае, существуют разные хитрости, потому что психика каждого из нас, она такая хитроумная, эта падшесть, которая проявляется на психическом уровне, что каждому из нас просто необходим психолог. Если мы его найдем, если он согласится с нами работать, он там разберется в наших детских каких-то травмах, в отношениях с родителями, с братьями-сестрами. Есть вот такой невроз, чтобы всем во всем угождать и чтобы от всех получать похвалу. Вот в школе — отличник, потом красный диплом, они переутомляются и рано умирают, потому что все на взводе, все на пределе. А что это такое? Они живут в такой реальности, что ты согрешаешь, если ты чего-то не сделал, им всегда нужна полная положительная оценка. А другие — в другое, уходят в такой беспредел: все равно, что обо мне думают, говорят, в школе или на работе, живу своей жизнью, в компьютере сижу, в общем, все до лампочки. Это прямо противоположный невроз. Между ними градация, но все это — неврозы, все это непринятие какой-то части реальности.

Но реальность, обстоятельства, это же — от Бога. Они нам говорят, что мы должны сделать выводы, что-то поменять, а сил нет, и я верующий и начинаю объяснять, что я, наверное, чувствую слабость из-за болезни. Или вообще до лампочки мне все это и не буду я ходить куданибудь там, в кружок, или — не буду я все это убирать, когда у меня сил нет вообще. То есть, хитрости столько много, у каждого свое. И пожалуйста, невротику никогда не говорите, что он обманывает, что это манипуляция, что он может, но не хочет, а то вы его можете загнать в еще большую защиту, а то и вовсе сломаете его. Будьте очень осторожны в наше время с психикой ближнего.

А страсти — это другое совсем, это с помыслами множится. Вообще, сначала человеком надо стать. Детей сначала надо сделать порядочными людьми. Вот на эту тему. Пришел один человек на Афоне к старцу и задает вопросы об Иисусовой молитве. А ему старец вдруг говорит: «Послушай, а ведь тебе рано еще молитву Иисусову и вопросы, какие у тебя. Ты сначала почитай Диккенса». Тот чуть не упал: как это, он на Афон пришел, а ему говорят — Диккенса почитай. Он спрашивает: «Почему?» А старец отвечает: «Видишь, прежде, чем стать христианином, надо стать просто порядочным человеком. Вот, почитай».

Или еще: там, на Афоне, приехали монахи на день памяти Достоевского и служат панихиду, на терраске. К ним подходят и спрашивают: «А вот почему Достоевскому?» — «Так вот наш старец благословил приехать и здесь панихиду послужить. Он нам всем советовал читать Достоевского». На Афоне старец. Такая подготовка к духовной жизни, представление о том, что такое человек с христианской точки зрения. Это не как у Льва Николаевича Толстого или у Чехова. Во всей сложности человека описывал только Достоевский.

Вот совсем свежий случай — я был в Москве на Рождественских чтениях и там беседовал с митрополитом Игнатием Хабаровским. Он занимается психологией, мы давно с ним знакомы, он не просто занимается, а диссертацию писал в Свято-Тихоновском университете о свято-отеческой психологии. Он рассказал такую историю: «Я был настоятелем монастыря, еще не был епископом. И там был один человек, который пришел в монастырь, и я хотел, чтобы он стал монахом, и послушания давал, и правило. А он все срывался — то напьется, то еще чего-нибудь. И я уже измучился и написал отцу Иоанну (Крестьянкину), что делать, вот, хочу, чтобы он стал монахом, а он как-то так себя ведет и прочее. А он мне пишет: «Ты что, какой монах, ему сначала надо человеком стать». То есть, ты нерассудительно и неразумно действуешь, нельзя всех запихивать в монашество.

Нельзя того, кто «непригоден к строевой» брать на службу, в солдаты тоже не всех берут в армию. Так и тут. Поэтому, если он в монастыре и живет как трудник, как-то подвизается и борется, — ну и хорошо, но в монахи не нужно его. А то потом его постригут, а он убежит и только опозорит и монашество, и церковь.

Это о человеке и христианине.

Бытовое сознание и духовная жизнь

20.05.13 г.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Сестрам говорю, что самое страшное, самая большая победа падших духов, которая подстерегает в монастырях — это бытовое сознание. Если человек, находясь в монастыре, в послушании или в иночестве, растеряет или у него будет украдено из сознания все духовное, то он ничем уже не отличаются от неверующих: на кухне, в трапезной, между собой — и поссорятся, и осудят кого-то, кого-то вместе пообсуждают и прочее, — все как у неверующих, никакой разницы. Более того, эти послушницы будут осуждены больше, чем просто неверующие. Для последних это не то что бы дозволено, но является меньшим грехом, потому что они Бога не знают, потому что им не было дано то, что дано этим сестрам. Они, находясь в монастыре, конечно, получают какую-то информацию: слушают проповеди, читают, даже за трапезой

Так вот, возникает и существует такая проблема как обкрадывание нашего сознания падшими духами. То есть падшие духи — они, как разбойники, вот есть притча о падшем разбойнике, его ограбили, раздели, раны нанесли. Бывают просто разбойниками — на крестах рядом со Христом висели благоразумный и неблагоразумный, а бывают дьявольские силы — нападают, терзают, как разбойники. Падшие духи круглые сутки работают, с помощью этих хвостов и лап. И в чем их работа? Работа заключается в воздействии на наше сознание, при этом они стараются, чтобы не заметили их работу, как вот вор приходит в квартиру, — в форточку забрался или через крышу, ни к кому попало забирается, а к тому, у которого взять что-то можно. Один квартирный вор рассказывал по радио, — сейчас это модно, — приглашать всяких люмпенов и таких маргиналов. Его спрашивают, как там, чего. Он рассказывает такую историю: «Пришел в дом, открыл, зашел, посмотрел. Ну, мы смотрим в холодильник и в ванную — чего там, шампуни, то-се, чтобы не тратить время и не лазить везде, а посмотреть, имеет смысл искать, где что хранится. Я зашел, посмотрел, ужаснулся и написал записку: “Так жить нельзя!”, и оставил 100 рублей». То есть порядочную такую сумму на пропитание. Не без юмора, конечно.

Так вот, падшие духи крадут у нас самое ценное. А самое ценное у нас, где хранится? В уме, в сердце и в направлении нашей воли. Притом, что когда они обкрадут нас, то мы становимся такими же, как все. Как Пушкин говорил: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он малодушно погружен». Так и мы — когда нас обкрадут, то мы хуже неверующих. Такое же, как у них падшее естество: страсти, эгоизм, самолюбие, осуждение, раздражение, — кто из нас не знает этих свойств и качеств человека в падшем состоянии. И что же они крадут? Крадут самое ценное: из сердца изымают покаянные чувства, если вы в сокрушении находились; из ума — молитву, если молились; а от воли отнимается стремление к Богу и память о Нем.

И тогда только могут приладить свое, когда они это все вынут, — и насаждать станут помыслы греховные, и просто забвение о том, что существует Царствие Небесное, семь небес и Господь на престоле сидит, — а будут внушать, что вот только этот плоский мир существует, реально, материально. И сфера деятельности человека — кухня, магазины, квартира, — там помыть, тут постирать, здесь приготовить. Вот это называется — бытовое сознание. Это сознание христианина, из которого вынуто все духовное. Так что в какие-то моменты духовное — это где-то отдельно, там, куда унесли падшие духи, а вообще сознание остается такое: и Господь не приходил, Его нет — актуально не верят в это.

Вера без дел мертва — то есть не деятельная, не движущаяся, не актуализированная, она — мертвая вера. Если и есть вера — она трепещет, а толку никакого. Если меня спросят: «Ты в Бога веруешь?», я скажу: «Конечно, верую». — «А ты в это время о Боге думал? О чем думал?». Ну, я скажу, о чем думал: ну, вот в отпуск как я поеду, не знаю, куда ехать — в Хорватию или в Турцию, или в Египет, может, правда, там все эти катастрофы, автомобили падают в пропасть. В Турции — турки, на Кипр — там не знаю, что там творится, в Грецию — тоже бедная страна, — страдаю.

Короче, падшие духи постоянно ходят за нами, по поговорке «как вор на ярмарке», то есть он смотрит, чтобы его не заметили, а он что-то там стащит. Или Псалтирь говорит: «яко птица особящаяся на зде», то есть на кровле, и «яко скимен обитаяй в тайных», скимен — это львенок. Чтобы там кого-то похитить прячется — вот птичка вылетает ночью или зверушка какая. Нелегкая проблема, это хорошо, что мы не птички, но все равно — и нас ловят. Мы что-то ловим, нас ловят — короче, динамика и диалектика.

Таким образом, мы должны, как христиане, помнить, что апостол Павел говорит: «Смотрите, в вере ли вы». То есть, в данный момент в вере мы, помним о всем том, что предлагает нам вера? Нет или да. О молитве Иисусовой, правда, механически помним, а сами при этом думаем — вечерние молитвы прочитать кратко или полностью, устал я уже или еще нет, и так далее.

Потом. Вот Господь говорит так: «Кто не собирает со Мной, тот расточает». То есть, мы можем расточать, когда у нас крадут — мы расточаем, это одно состояние. Как вот градусник — лето почти, 20 градусов, 25, в Москве было до 30°, а зимой — 0, –5°, –10,° вот как градусник поднимается и опускается. Теплее, потом вверх скакнуло, потом вниз, так и мы тоже — «кто не собирает со Мной», то есть не увеличивает, не приближается к Богу, к Его сокровищу, — «где сокровище ваше, там и сердце ваше», — небесное сокровище или увеличивается, или уменьшается. Вот человек нуждающийся, несчастный, а я не обращаю внимания, мимо прохожу или еще что-то.

Короче говоря, христианин должен быть внимателен к состоянию своего сознания. То есть, он не может жить, как простой человек, неверующий. Он должен быть внимательным. И в Евангелии мы слышим: «Внимайте себе», «Трезвитесь», «Бодрствуйте» — это относится к уму, к сердцу и воле, чтобы они были в рабочем состоянии, чтобы они действовали. Чтобы вера была действенная. Почему? Вот, в другом месте сказано так, у апостола Павла: «Всё, что не по вере — то грех». Вот, всё, что я делаю, если не по вере — то грех, не ради Христа, не с Богом, не благословясь. Преподобный Серафим Саровский говорит, что если дело делается не ради Христа, то не приносит плода ни в этой жизни, ни в будущей. Господь говорит: «Без Меня не можете творити ничесоже». То есть, если я не с Богом что-то делаю, не боясь Его присутствия, не в этой атмосфере, не в этом облаке веры, понимания действия соответствия с верой, то дело, даже доброе по виду, оно не приносит плода ни в этой жизни духовного возрастания, ни в будущей. Там наврядли придешь и скажешь: «Я не помолившись это дело делал. Просто неудобно было перед соседом, но сделал что-то доброе». Или потщеславился — «вот я доброе дело делал», вместо того, чтобы сказать: «Слава Тебе, Господи. С Твоей помощью я это сделал. Ты мне помог, и вот то-то и то-то сделал». Признаешь, что сделал то, что должен — тогда все в порядке. А если потщеславишься, то уже получил награду, с тобой рассчитались, и уже не ищи, что в сокровищнице небесной что-то прибавилось.

Вот. Наше сознание — это место битвы. Как Достоевский говорил: «Дьявол с Богом борются. Место битвы — сердца людей». Но почему сердца, почему сердце? А потому что «Царство Божие внутри вас есть», — подразумевается, внутри нашего сердца. Потому что сердце — не столько вот этот плотской орган, который двигает кровь, сжимается и расслабляется, когда наполняется из артерий, автоматически, оно — личностный центр нашего существования. То, что называется «личность». И сердце праведника — справа, имеется в виду, что оно прав. Так ведь сердце слева, с левой стороны. То есть, можно его как бы переместить, чтобы оно справа оказалось, чтобы чувствовать все правильно, чтобы доброе исходило от нашего сердца.

Потому что из сердца обычно происходит — любодеяние, лихоимство, всякое — вот как если прорвется канализация, фановая труба, никому не пожелаешь.

Значит, мы понимаем так — есть сознание, ум, который размышляет, опознает, различает, извлекает смыслы, внимает или рассеивается; сердце — наполняется разными чувствами, каким чувством основным — сокрушением. Это жертва Богу единственная от нас, все остальное — дары Божии нам. «Жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит», «Всяк возносящий себя смирится, а смиряющий себя вознесен будет». И воля. Значит, сердце должно быть сокрушенным, ум внимательным, а воля должна быть устремлена к Богу, чтобы лампочка наша душевная, она горела, а провод от нее чтобы шел прямо к Престолу, к генератору электроэнергии, духовной энергии — Фаворский свет, чтобы излучала. И чтобы мы ощутили, когда Господь к нам благоволит пустить ток, и чтобы мы увидели свет.

Как там прп. Паисий Святогорец молился, и у него свет Фаворский сохранялся, потом какое-то время прошло, он выходит из кельи, смотрит и видит — луна. Потом смотрит — луна что-то становится все светлее, светлее, светлее, а потом он начинает понимать, что это не луна, а Солнце, только после Фаворского света, оно казалось луной, и этот свет был как тьма почти, как луна на темном небе. Вот сравнение Фаворского света и света электрического или солнечного даже, они имеют такое соотношение между собой.

Возвращаемся к нашему сознанию, к нашей свободе. Потому что свобода наша проявляется прежде всего по вертикали. Если мы мыслим по плоскости, то свободы никакой нет, она только внешняя, видимая — туда пойти, сюда пойти. Или на душевном уровне — сказать то или другое, сказать «да» и согласиться, сказать «нет» — и в споре доказывать. Все это ничего не стоит. Свобода в этом понимании — это вольность, в общем. Вот, хочу пойти туда-то, говорят ему: только до 11 часов и не туда-то, а вот… Нет, хочу — все, слезы, истерика. Ну, уж как там договорятся, по-разному бывает. Это все — воля, это не свобода. И молодежь сейчас думает, что она свободна, а на самом деле она просто ищет этой вольности.

А свобода — это по вертикали. То есть — ближе к Богу или дальше. Чем ближе к Богу — тем свободнее. Познайте истину, Христос говорит: «Я есть путь, истина и жизнь», «Познайте истину и она освободит вас». От чего? А вот от нападений этих падших духов, от того, что они крадут, от того, что сознание все время какое-то эгоистическое, падшее естество все время чего-то хочет, — «это все не по-моему, все как-то раздражает, вот это хочу» — не могу, но хочу, просто ужас какой-то, ад на земле.

Вот молодежь, — работать не хочет, развлекаться, уже все пробовала, уже все детское не интересно, а взрослое — не хочется. Одно не хочется, а другое не можется. И вот унывают, депрессия, надо лечить. Кто тут берется? Всех тут лечить уже надо, и мы тоже так пропадаем. Такое состояние — не хочу ни работать, ни учиться, а хочу жениться, — раньше говорили. А сейчас и жениться не хотят — у нас гражданский брак. Ни ответственности никакой — как дети, а удовольствия — как взрослые. Уже 18 лет, уже считается, что взрослые, но взрослые — это не от лет зависит. Есть метрический возраст, а есть психологический. Дети сейчас наши не становятся взрослыми. Мы даже не знаем, как вырастить, как из детей сделать взрослых. Как? При помощи чего? Какой инструмент есть, может ремень там, или кол какой-нибудь не очень тяжелый. И вот так они детьми и остаются на всю жизнь. Посмотрите кругом — все дети, все балуются, все играют. Мальчики вырастают — вместо маленьких машинок играют в большие машинки. Эту купил в кредит, потом еще эту купил в кредит, потому думает — еще одну, да уже ездить на ней некому. Потом продал — эта не нравится. Вот кто-то покупает машину, которая в кредит куплена. Это понятно, накупил в кредит, а с работы уволили, и что делать, — захотят, придут, опишут твою квартиру, останешься на улице.

Проблема в том, что это вечные дети. Дети, у которых сознание украденное, а они его отвоевывать и не собираются. Думают, что они думают, а на самом деле это телевизор за них, интернет думает, дух времени, друзья и прочее, — мир. «Если бы вы были от мира сего, мир бы своё любил», а вы не от мира сего, поэтому мир вас ненавидит. Как-то надо начать жить, чтобы мир начал нас ненавидеть. Если я буду христианином, то все вокруг восстанет: жена против мужа, муж против детей, на работе тоже — то есть, как только падшие духи почувствуют, начнут войну ближних через слабое звено, которое больше подчиняется и управляемое ими. И уж тут — держись. Как говорится: дал слово — держи, а не дал слово — берегись, молчи, короче.

Так вот, что такое свобода. Где и в чем мы свободны? Свобода — это свобода сознания. Но, чтобы оно было свободным, надо держать его под контролем. Как только мы забыли о том, что такое сознание, ум, воля, сердце, то мы плывем по течению, — куда поведет нас, туда и пошли. Так вот, — в воду попало и понесло. Мертвая рыба по течению плывет, а живая — против может. Если у нас сознание живое, то мы можем спросить себя: «А чего это я думаю-то?». Или как там один монах в пустыне египетской себя спрашивает: «Кто я? Что я? Где я?». Кто я — монах. Что я — падшее естество. Что будет — смерть, потом Суд, ну еще подвиги, покажи их, надо еще подвизаться. Вот он — вспомнил, а перед этим он шел в Константинополь или в Александрию и там корзинки продают, там торгуют, продают все оптом подешевле, чтобы обратно не везти. Где я — раз, и из Александрии, — вернулся в свою келью, перед иконами, — но видит, тоже уходит сознание, уводят падшие духи. Это невидимая брань, о которой писал Никодим Святогорец, в переводе Феофана Затворника книга «Невидимая брань» называется.

Люди неверующие, они и не знают, что такое невидимая брань, что за брань такая. Видимая — понятно, в кино покажут, боевик какой-нибудь или про войну что-нибудь. А вот у нас кто давно ходит, может, помнит такую историю: одна женщина из Воркуты приехала к матери Ф., Царствие Небесное ей, с ней побыла, пожертвовала на храм, в монастыре батюшка благословил к нам, тут помогала. Сама она отсидела за убийство: была милиционером, пришла домой, а там муж с какой-то женщиной, и она обоих — раз, из табельного оружия. Отсидела сколько-то, ну это было в состоянии аффекта, конечно страдала, мучилась. Приехала она к нам, когда я в Псковской служил, послушала, послушала, и потом, когда говорю: «Вопросы есть?», — она говорит: «Вот тут у вас бесы, бесы, а у нас в Воркуте никаких бесов!». То есть прожила всю жизнь, а про бесов — ни слуха, ни духа. Ничего не слышала, а тут — про бесов то, про бесов это, вот они такие, вот они то делают, вот они нападают, вот они нас так искушают, и мы от них так должны отбиваться, а нападать на них таким вот образом — молиться и с помыслами бороться, и не поддаваться на их провокации.

Короче, если мы христиане и в своем уме, мы понимаем, что есть сознание — свойство отражения этого мира, ориентации в нем, и далее восхождение — усвоение Евангелия, послушание Богу, заповеди, отношение к ближним, этика поведения. Вот светская этика. Сейчас, родителям говорят, есть выбор между предметами «Освоение мировой культуры» и «Светская этика». Все выбирают что, — «Светскую этику». Вот назвали бы, например: «Научный атеизм», вот тогда бы не захотели, а назвали «светская этика» — люди думают, это правила поведения, это тоже мораль, но без Бога. Ну, хотя бы светскую этику учат, что ж.

Мы должны хранить свое бесценное сознание, чтобы это было как отражение, чтобы в нем отражался Господь и лики Христовы, то есть которые в ближнем, воплощение — Христос в ближнем. И сами себя, чтобы видели, чтобы отражалось наше состояние — «Где я? Кто я? Что я?», то есть все в рамочку, все вопросительными словами. «Куда я иду? Что будет? Как?». Вот это сознание мы можем хранить в течение всего дня. Как только проснулись надо на это настраиваться, и даже некоторые умудряются во сне контролировать свое сознание, не делать каких-нибудь безобразий и избегать чудовищ во сне, или посмотреть очередную «серию кино» до момента, что вот-вот поймают — и просыпаться… Бывало такое? Умеет кто-нибудь так, в детстве может быть, или сейчас уже? А почему гонится кто-то — это какой-то грех нераскаянный или страсть, которую еще не начали побеждать, и она за нами гонится ночью. Потому что для чего сон дается душе — чтобы раны зализать нашего сознания от наших грехов, что мы там повредили, что мы там выбрали не то что надо, чтобы опять свеженькие, как огурчики, могли вступать в новый день, в борьбу и раны получать и наносить, и прочее.

В течение дня нужно следить за своим сознанием. Совесть наша там же, только это более тонкий уровень. Следить за сознанием с утра и до вечера. Проснулся — «Слава Тебе, Господи!», пасхальные часы пропел, «Господи, благослови!», — и начал день, и вперед — начальные молитвы, пока одеваешься, если кто знает наизусть утренние молитвы даже можно читать, а можно — Иисусову молитву, по-гречески или по-русски, по-английски, кто как знает, или по-славянски.

В течение дня тоже отслеживать: «Где? Что?». То есть, конечно, мы будем спускаться с третьего неба в нашу жизнь, но стараться, чтобы это ненадолго — прикоснулись, и — раз, отскочить, как к сковородке горячей прикоснувшись. Чтобы не поддаваться, а то они тебе начнут помыслы давать и планы, мечты или воспоминания. У них там столько научно-исследовательских институтов построено! По выработке помыслов, подходящих под интересы этого человека и внушать их на его языке. Ловят рыбку не абы на что, а на червячка или на живца, ну и нас тоже так ловят. Если он любит автомобили — то про автомобили, если моду — то моды какие-нибудь воображать, какие там сейчас моды, и так далее.

Вот, в течение дня мы можем отслеживать свое сознание, а конкретно: ум, сердце и волю, чтобы они заняты были душеспасительными делами, то есть при деле чтобы были. Как вот стоит страж на часах, чтобы он не думал и не мечтал что-то там или не задремал, а следил — нет ли врага, не движется ли куст, что-то там скрипнуло, звук какой-то странный, — вот, чтобы это все отслеживать, так и вы — «Внимайте себе». Господь говорит: «Трезвитесь!» А если нет? То «не внидите в напасть». Напасть — это когда человек падает в пропасть, в какую-то яму, упасть, напасть, пасть, — так вот, чтобы в пасть не упасть.

И в течение дня мы должны следить. Для этого существуют разные инструменты, часть из них мы знаем. Самое простое — Иисусова молитва и просто бодрствование. «Бодрствуйте!» — чтобы воля бодрая была, не расслаблялась, — духовно бодрствуйте. Это в течение дня и в течение всей жизни. Я говорю, даже ночью можно спасаться от разбойников — когда чувствуешь, что вот сейчас догонят — тут надо просыпаться. То есть, делать усилие, — и проснулся. Есть такой метод.

Это одно. А второе — самое напряженное, самое неудобное, самое полезное для души, для нашего сознания — это наше свободное время. Это, когда мы можем зайти в келью, комнату, камеру, палату, закрыться и можем помолиться Богу втайне. «Господь видящий тайное, воздаст тебе явно». Душа — это свободное наше сознание, а так — не душа, а плоть. Как апостол говорит: я не стал советоваться с плотью, а пошел в Сирию. И, соответственно, когда мы по плоти бодрствуем — то это не душа, она мертва, она связанная лежит там. А душа — когда мы молимся, когда мы гоним себя, умом своим, сердцем начинаем управлять. Мы же должны контролировать руль, не как Цой — чтобы врезаться и насмерть, а управлять, потому что наши автомобили, это мы сами. Свободное время — это наша душа, потому что в другое время я отвлекаюсь, должен что-то говорить, начальник начальствует, подчиненный слушает, приходится исполнять дела, на улице — пока прочитаешь все эти наклейки, что там написано, рекламы — кто там нарисован, чего он советует, что продает, — пока внимательно все изучишь, оглядишь — этим время занято.

А свободное время — это промежутки свободного сознания, в котором я управляю собой, в которые я молюсь, в которые я сопротивляюсь, когда я владею собой, а никто мной не владеет. Говорят: «он собой не владеет» или «он вне себя», «не в себе». Как это: «вне себя»? А вот он тут и в то же время рядом, в астрале.

Я уже рассказывал — когда мне было пять лет, я заметил, что все время думаю о чем-то, тогда пошел на улицу во двор и там мальчика-ровесника спрашиваю: «Ты сейчас о чем думаешь?». Он так вздрогнул: «Ни о чем». «Нет, — говорю, — ты обязательно о чем-то думаешь». Понял, что человек все время о чем-то думает. Вот бы меня так Иисусовой молитве научили бы с пяти лет, что бы я сейчас был, а то взрослым уже пришел в храм, начал причащаться и исповедоваться, мой друг привел к духовнику, тот правило дал молитвенное и как часто причащаться, и с какими вопросами к нему обращаться, — а было мне тогда уже 25 лет. Представляете, двадцать лет потерял! А это немало.

Сознание свободы сознания. Сознавать, каково мое сознание, то есть: что я думаю, где я, кто я, что я? Где мой ум, где мое сердце, какие чувства в моем сердце и где моя воля? Мы призваны к Божьему, «человек — это животное, которому дано повеление стать Богом», — это свт. Василий Великий сказал. То есть, мы животные по плоти, похожи на них — только у них там шерсть, а нам приходится тряпочки надевать, чтобы не стыдно было на людях. Это все доказательство нашего падения — что надо тряпочками увешиваться или, по крайней мере, из листьев сшивать себе опоясание. Или фиговый листочек — как у статуй приделывают. И вот у нас задание стать богом, а это возможно через сознание свободы сознания. Я смотрю и не просто сознаю, а осознаю, что происходит с сознанием моим. Как Гегель говорит «мышление о мышлении», — я не просто мыслю, а еще наблюдаю, как этот процесс происходит. Не просто чувствую, а рефлексирую — что я чувствую, как я чувствую. Вот это — так, а у другого — почему иначе? И почему я на этого человека раздражаюсь, хотя она ничего плохого мне не сделала? Я прихожу в себя и уже не дозволяю чувствовать что-то негативное, потому что понимаю, откуда это пришло — непонятно, но это не мое. Значит во мне есть не моё. И вот это «не моё» надо отслаивать, причем отслаивать постепенно и постоянно. И от ума отслаивать, и от сердца отслаивать, от воли отслаивать. Если мы регулярно молимся, то видим, что все время внутри есть что-то такое, что надо смыть. Не то, что — мыли-моем, а там уже и так чисто. Нет, все время находится что-то, что надо очищать, и мыло тратится не зря, и вода, и мочалкой трем — есть что. Легче как-то после этого, выходим и чувствуем себя более в своей тарелке. Становится как-то легче. Немного, конечно, но все равно.

Существует сознание моё, когда я осознаю себя, а другое — когда моим сознанием что-то осознается. Это падшие духи, мои, может быть, страсти, прелести какие-то и прочее. Телевизор смотрю — кто там, в моем сознании? Я осознаю себя или я смотрю на то, что говорят и показывают, а сам только как зеркало отражаю это. Но сознание-то это не мое! Это же не я режиссер этого фильма или новостей, или футбольного матча. И что тогда я представляю из себя? Я человек в это время? А чем я от зеркала отличаюсь, если его поставить напротив телевизора. Или животное, если его взять и держать напротив телевизора, оно все будет слышать и видеть даже. А может коты попробуют туда за экран побежать и поймать кого-то, ведь они же не понимают, что это телевизор и ненастоящие коты там бегают.

Короче говоря — во мне есть нечто не моё. Или может входить не мое и я должен следить за этим. Представляете, если в меня вдруг кто-то начал вползать, влезать, как-то проникать — как в фильме ужасов, что бы я делал? Как-то отбрыкивался, отпихивался, боролся. Как вот Николай Мотовилов — в него червь вошел и начал грызть его. Червь неусыпающий, еще огонь неугасающий и хлад — эти все муки адовы.

Прежде всего, мы видим, что стремления наши могут быть не нашими, особенно, если у нас страсти есть, если мы страстям дали волю, расслабились, устали, не хотим бороться. Помыслы могут быть не наши. То есть, в ум входят паразиты и живут за счет нас, нашего ума, сердца, воли. Как в кишечнике у нас — их всего 200 видов паразитов, как по-научному — гельминты. А есть духовные гельминты, они паразитируют на нашем уме, воле и чувствах. У них там есть гнезда, у гельминтов, и у духовных тоже, называются — страсти. Надо с ними бороться — и против тех, и против других, но разными методами. Против обычных гельминтов — семечки, чеснок помогает, много чего. А против духовных гельминтов мы знаем что делать, в Евангелии написано, чем и как бороться.

Ум, помыслы разные, о чем только не подумает человек, куда только не уйдет, да еще покажут ему картинки, целые мультфильмы, чуть ли не сериалы — только расслабься. Если кого обидят — там целый сериал про то, как «я бы сказал», если бы вернуться в ту точку и в то время. Говорят, что «после драки кулаками не машут», — еще как машут, только в виртуальном пространстве. И когда бьют — точно попадают каждый раз, что интересно.

И воля. Куда она только не просится, чего только не захочет — и этого, и этого, а этого — не хочу. А вот чтобы к Богу — здесь естественного желания не возникает. Надо понять, что все евангельское, все Божие, все духовное, все, чему учит Церковь — оно сверхъестественное, само не возникает. Понуждающие себя войдут в Царствие Небесное. Потому надо понуждать: на внимание к совести, на внимание к помыслам, на внимание к сердцу, к воле. Вообще к тому, чтобы жить внимательно, чтобы жить и извлекать смыслы в промысле Божием, находить слова, обращения ко мне — что мне делать сейчас и как поступать.

* * *

А теперь приступим к практике. Попробуем представить себе, что мы обкрадены и каким-то образом мы только осознали это. Кто-то, может быть воскликнет: «О, Господи! Я уже смотрю и молюсь, и вижу, что весь обкраден». Или зашел куда-нибудь, а там иконочку увидел или что-то крестообразное просто — ага, и сразу о Христе вспомнил. То есть много в нашей православной культуре на Руси, достаточно много таких петелек, за которые можно зацепиться и вытащить рыбку. А рыба — это кто и что? Ихтиос — это Иисус Христос Сын Божий Спаситель.

Так вот, мы пришли в себя, что делать? По науке. Во-первых, сразу все не вспомнить, то есть сразу все не вернуть, что украдено. И мы начинаем с самого ценного, как воры крадут самое ценное, так и мы прежде всего вспоминаем о бытии Божием и Его присутствии, не просто о бытии, а о присутствии. И наполняем всю Вселенную присутствием Божиим. Все галактики и все прочее, метагалактики, звезды, планеты, не говоря уже, луну, солнце — все наполняем присутствием Божиим. Вообще, человек призван к сотворчеству, он должен делать то, что Господь, но только в помощи и благодати Божией. «Без Меня не можете творить ничесоже». А если с Богом? Очень просто — «Без Бога не до порога, а с Богом за три моря», да хоть в тридесятую галактику. На Марс — запросто, на Уран, Плутон, Юпитер — уже вовсе, спутники. Наполнили пространство. И оно не просто наполнено, оно наполнено Богом. И мы, наполняя Вселенную Богом, реализуем свою веру, мы мир преображаем. Теперь мир не мертвый, как в школе учат или неверующие считают. Он — живой, он пронизан Божеством. Притом, что Он везде и нигде. Это не пантеизм, нет, просто Господь вездесущ. Вот это Его свойство — вездесущий. Нет такого места, где бы Бога не было, Бог — везде.

Потом. Вот, когда Господь Воскрес, что произошло? Произошло излучение неизвестной энергии. Когда один физик изучал Плащаницу, он открыл это излучение. И так удивился, что оно неизвестно науке и вообще — таинственное. А когда почитал Евангелие, разузнал что и как христиане считают, выяснил, что это — была энергия воскресшего Христа, Фаворский свет, который Он явил апостолам на Фаворе. В момент Воскресения Господь прошел Плащаницу насквозь и сквозь камень, которым был затворен гроб-пещера. Потом Ангелы уже отваливали его, чтобы апостолы могли туда зайти, увидеть Плащаницу и сударь отдельно, на лице который был. И вся вселенная просветилась и озарилась мгновенно, даже без времени, просто — раз, и вся вселенная уже была просвещена, преображена, освящена Светом воскресшего Христа. Вот это Воскресение.

И однажды в год, в субботу, в 12 часов по иерусалимскому времени, сходит благодатный Свет. Мы называем «огонь», а у греков называется Ἅγιο Φῶς, а Φῶς — это «свет». Вот этот Свет сходит на кувуклию, зажигается там вата такая, свечка зажигается у Патриарха, он читает молитву, свечка зажигается, и он потом выносит. Такая роса образуется, масло такое, на Гробе, на плите. И он (огонь) первое время не опаляет — не жжет. Он такого голубоватого цвета, и иногда по стенам просто плывет, как кисель, светящийся.

Я был один раз на схождении Благодатного огня, то есть Света. И там с восьми часов фотографируют, и вспышки такие — красноватого такого цвета, а этот Свет, когда начинает сходить, он еще иногда зажигает лампадки. Перед этим все лампадки в храме гасят, и вдруг они зажигаются, еще до схождения Благодатного огня. И это я тоже видел в приделе Марии Магдалины — лампадка зажглась, ее не могли пропустить, не затушить.

Католики не верят в это и запрещают своим верить. А те, кто дерзают, обычно потом в православие переходят, вот, как отец Василий, который в Чебоксарах служит, архимандрит.

И вот этот огонь видят на Гробе не только в субботу. Рассказывал отец Пантелиимон, что приехала группа с Украины в июле, и он им рассказал о Благодатном огне и прочее, а там кто-то сказал: «Ну, не может быть!». И тут раз — и огонь сошел по стенам. Отец Пантелиимон говорит: «Ну, вот видишь же». — «Да, вижу». — «Веришь?». — «Верю». Он говорит, что и в декабре такое бывает, и в другое время такое бывает по тем или иным причинам. Причем не только в Иерусалиме. Вот в Яффе остались в храме сестры Горненского монастыря, они там дежурили, знали, что сейчас огонь в Иерусалиме сходит, и переживали, что их там нет, и тогда им прямо на свечки огонь сошел и зажег их. Вот такие чудеса.

Это именно о том, что мир надо наполнить присутствием Божиим и благодатным светом Фаворским. То, что мы его не видим — ничего не значит. Некоторым старцам он являлся, если мы будем подвизаться — и мы увидим. Трудитесь! «Придите ко Мне все труждающиеся, и Я упокою вас» в Фаворском свете. Видите — тут такая благодать! Видите, светит со всех сторон, теней никаких нет, щелей тоже, потому что он одновременно из всех точек светит.

Это первое, что мы восстанавливаем. Затем вы можете сами в этом упражняться, но самое простое — вспомнить о том, что в ближнем — Христос, и не просто, а Воскресший. А во мне — тоже Христос, но — распятый. Вернее, в ближнем — Воскресающий, а во мне — распинаемый. И тогда сердце мое сокрушится присутствием Божиим. Если мы вспомним о Боге, то какое чувство у нас возникает — сокрушение. Это естественное чувство — сокрушение. Кто мы перед Богом? Перед людьми я еще что-то значу, а перед Богом?

Так вот, вспомнили, что в ближнем Христос и во мне тоже, сердце сокрушается, и после этого что возникает? Молитва Иисусова. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного!». Этого уже достаточно для того, чтобы держа в сознании эти три момента — Христа, ближнего и присутствия Божьего, — после этого никакие помыслы войти не могут бесовские. Я полностью огражден, я нахожусь с Богом и в Боге. Но в Боге, на память о Котором я себя понуждаю, потому что «понуждающий себя войдет в Царствие Небесное», ибо «Царствие Божие нудится». И к заповедям Божиим тоже нужно нудить себя, свое падшее естество. Само не бывает ничего, а как — только напомнить себе помолиться, попросить помощи — «Просите и дастся вам», «ищите и обрящете», «толците и откроется», «надоедайте, как вдовица неправедному судии» и Господь поможет. Только долго надоедайте.

И тогда мы увидим, что люди вокруг нас — они совсем другие на самом деле. И даже я сам совсем другой — я кающийся грешник, я каюсь: «Господи, ну помилуй мя! Да и их тоже помилуй, Господи, они же хорошие такие. А то, что грешат — ну так, бесы входят, помыслы дают, работа, суета, помолиться некогда, и в храм иногда надо, но поленился или устал, не встать, — падшие духи действуют, они на себя тянут, а мы должны — на себя». Не всегда хватает этой энергии на понуждение. А где она энергия понуждения — в восстановлении украденного, в молитве, в делах веры, в исполнении заповедей. «Кто не собирает со Мной, тот расточает». Собирайте со Христом. А иначе расточать будете с падшими духами. Они будут прокалывать дырки в этом сосуде, и вся вода, благодать — вытечет в пустое. Останется запах — вроде было что-то было, а теперь нет.

Дальше. Мы вспоминаем о Кресте и Воскресении. Когда я приехал на Святую Землю в первый раз, я так удивился, что это так рядом все — Голгофа и тут, прямо тридцать метров и — Гроб Господень. Буквально, несколько шагов, три минуты ходьбы. Так вот, они вместе, они под одной крышей — храм называется Воскресения Христова. Мы вспоминаем о Голгофе и переносимся в то время, когда был распят Господь. И Воскресение тут же одновременно, это две стороны одной медали. И мы будем проходить через смерть, чтобы воскреснуть. Потому что без смерти мы не воскреснем, воскресают только мертвые, а умереть должны все, даже Божия Матерь, даже Илья-пророк и Енох, будут распяты в Иерусалиме, воскреснут на третий день, — то есть, это наша судьба. И не надо смерти бояться, это наше актуальное, надо это использовать, как если что-то доброе дается на время, книгу почитать, например.

* * *

Почему Крест и Воскресение, потому что это — центр этой линии временной. Она, знаете, не линейная, она там зигзагами. Ну, для простоты геометрической представим, что линия, но линия эта не двигается только прямо и только вперед, она имеет разные скорости, идет зигзагами и все прочее. Эйнштейн рассказал это, у него время меняется и т.д., но и просто человеческое время — оно не однородно. И мы знаем — один день такой, а в другой — время совсем другое. Один тянется, не знаешь, когда закончится, а другой пролетел, и думаешь: «Господи, как же это, неужели уже спать пора!».

Вот это центр. Там, в Иерусалиме, в храме Воскресения Христова, есть так называемый пуп Земли, — такое мраморное изображение, действительно похожее на пуп, в виде чаши, практически между Голгофой и Гробом Господним. Так вот, центр земли, — пуп, — там, где Адам был похоронен, глава внизу Креста — это Адам, и Кровь падала на череп его. И там даже расселась скала и эта трещина она видна. Можно спуститься на этаж под Голгофой и увидеть эту трещину. Там еще замер стоит, чтобы фиксировать эту трещину — увеличение или уменьшение. Так что, вот это — центр мировой, пуп земли, центр мировой оси. С левой стороны это — Ничто, в котором пребывал Господь, Бог Отец, Бог Сын, Логос — Слово и Дух Святой до сотворения мира. Потом момент начала сотворения мира, «Вначале сотворил Бог Небо и Землю…», — начинается история, то есть — время. В Библии все написано по порядку, что там происходило, или, вернее, что нам полезно знать из того, что происходило, — конечно, там не обо всём сказано.

Затем вот — Господь, Крест, Воскресение, ну и дальше — Вознесение, сошествие Духа Святаго, Успение Пресвятой Богородицы, апостолы церкви, проповеди, Евангелие, — и до нас доходит, до того самого времени, где мы находимся, в точке какой-то временной — 2013 г., май месяц, двадцатое число. Завтра у нас апостола Иоанна Богослова, а в среду Николая Чудотворца, ну и дальше — конец мира, эсхатология, второе Пришествие. Время и пространство свиваются в свиток, в точку — и исчезают, и сходит с неба Небесный Иерусалим с двенадцатью вратами, Суд и разделение на агнцев и козлищ, — и начинается уже Вечность. Вместо времени — вечность. Пространство — оно тоже уже падшее, все падшее. В зависимости от того, что мы выбрали, мы завязаны на причинно-следственных отношениях, это тоже наше наказание. Время и материя — все это исчезнет. Но что-то останется: то, что по промыслу Божиему, то, что с молитвой делалось, вся красота, добро, истина во всех религиях, во всех людях, во всей истории — всё туда перенесется каким-то таинственным образом. Трудно это все представить, да и представлять даже лучше не надо. Потому что все будет не так.

Если молимся: «Господи, помилуй!», то помилованы будем и окажемся там. Ну, там встречаться мы уже не будем, потому что я вам там не буду рассказывать, там Господь будет, и вы забудете уже, что я и был-то такой.

— А прошедшее время, оно существует постоянно?

Конечно, никуда ничего не девается. Даже в физике материя и энергии не появляются и не исчезают. Есть такой философ Аксёнов, если я не ошибаюсь, он был философ и физик, он говорил, что время, которое мы воспринимаем, мы воспринимаем своим падшим сознанием. Проще говоря, мы так разрезаем время, как колбасу режем, режем понемногу и двигаемся, но колбаса-то уже нарезана была.

Это же все творение Божие, ведь Господь — Вседержитель, Он всё это содержит в Себе. Всё, все вселенные, все атомы. Они не верят в это, потому что атеисты, а так — почему бы не возникнуть, запросто. А не исчезает ничего, потому что всё — Божие творение. Бог всё сотворил и бережет: он падших духов бережет, нас бережет, крупиночки все. Они потом превращаются в песок, потом в пылинки, потом вообще до молекул и рассеиваются ветром, как сень — тонкий-тонкий такой песок, мельче, чем мука. Двери закрыты, а он все равно проникает сквозь.

Да, понятно, что это наше сознание. Если бы мы были в себе и представляли, что не только то, что я сейчас вижу и двигаюсь по этой колбасе, а и то, что там было и то, что будет. То, что будет, оно существует уже? А Апокалипсис? Как я могу видеть то, чего еще не было? Пророки, провидцы видели, они рассказывали, и мы так знаем.

На эту тему есть такое мнение, вернее такая заметка, что Земля не двигается вокруг Солнца, и Луна тоже вокруг Земли не двигается. Это для простоты, для школьников описывают такую схему: что вот Солнце, вот Земля, вот планеты, тут и там дальше. А как это происходит в пространстве? Притом это все находится в галактике, вот она, и вот ее самый крайний хвостик, и мы здесь находимся. Вообще, в глухой провинции галактической находимся, такая глухомань этот Петербург. Как будто мы из леса пришли, а тут еще глуше — сама Земля, уж не будем про Петербург. И представьте себе, что это все двигается: галактика, она двигается с достаточно большой скоростью. Потому что центр затягивает ее, и она практически падает, все это вещество галактическое. И вот, когда мы смотрим из этой провинции то, как мы видим галактику? Галактика, Млечный путь, это по-гречески означает «молоко», а «актис» — дорога, «молочная дорога». Мы галактику не можем видеть в фас, а только в профиль. Галактика двигается, вместе с ней Солнечная система, Солнце двигается, вокруг него закручивается Земля, представьте себе, какое это движение сложное. Она по спирали, во-первых, двигается (Солнечная система), еще она двигается вместе с хвостиком галактики, то есть, движение, если его изображать, очень-очень сложное. Там прямых или эллиптических орбит нет. Вот примерно то же самое со временем нашим, — этой колбасой — временем, которое нарезается.

Притом, был такой Декарт, если кто слышал: «Когито эрго сум» — «Мыслю, следовательно, я существую». А конкретней — «Сомневаюсь, значит, существую». Все подверг сомнению — «Размышляю, всё подвергнув сомнению». С этого новая философия началась — ужаснейшая, отвратительнейшая, лживая, социальное основание нашего зомбирования, обмана и прочее.

Мы вообще живем во лжи, и даже не знаем, насколько. Эйнштейн сказал, что точки отсчета нет во Вселенной, то есть, можно взять за точку отсчета эту черную дыру, тогда Солнечная система будет совершать сложное движение, можно — Солнце, можно — Землю, можно — Луну. И вот физики говорят, что когда они рассчитывают движение ракет, то они не Солнце берут за точку отсчета, потому что такие сложнейшие уравнения получатся и прочее. А за точку отсчета они берут Землю, то есть они рассчитывают всё по Птоломеевской системе, то есть — геоцентрической, а не гелеоцентрической, Галилеевской, Коперниковской.

Так вот, о Декарте. Вот один мыслитель называл детей, когда они баловались, «ух, декарты эдакие!» хотя звали его, как и Декарта — Рене, традиционалист такой, Рене Гином. Декарт считал так: существует так называемый апорий Зенона о том, что движение невозможно. Вот здесь находится Ахиллес, а здесь — черепаха. Вот он добегает до места, где была черепаха, она пробегает определенное расстояние, дальше он опять добегает до того места, где была черепаха, а она опять уже на каком-то расстоянии. И короче — сколько он ни беги, когда он окажется в точке, где была черепаха, перед тем, как он начал сокращать расстояние, она пробегает еще одно расстояние — и так до бесконечности. Так же стрела, которая должна попасть в цель: она пролетает половину расстояния, потом еще половину оставшегося, еще половину, еще половину — и так она будет лететь до бесконечности, но никогда в цель не попадет. Это был такой философ древнегреческий Зенон, он придумал. Короче — движение невозможно, если разбирать все это, учитывая парадоксы. Это называется еще апорий, апорий Зенона. Декарт считал поскольку движение невозможно, то Господь творит (он в Бога веровал как уж мог), чтобы возникла возможность движения. Бог всемогущ, всесилен, Его творения — что хочет, то и делает. И таким образом, представляете, сколько Вселенных исчезло, чтобы могло возникнуть движение. Естественно, они же никуда не делись эти вселенные из Разума Божественного. Это просто картинка, ни к чему не обязывающая, ни о чем не говорящая.

Но о том, почему все же движение возможно, есть такая теория. Ею занимался о. Павел Флоренский. Он использовал для объяснения «Кольцо Мёбиуса» Фокус в том, что время или пространство не являются бесконечно делимыми, то есть непрерывными, а в них существуют некие частички. Притом, и у времени, и у пространства, если что-то одно дискретно, то понятно, что и Ахиллес, и черепаха в какойто момент преодолевают ту же частичку. Попробуйте, нарисуйте у себя эти деления и увидите, что если где-то дальше уже прекращаются деления, как представьте себе: идет сплошная дорога, а потом кочки, а по кочкам скорость, то есть быстрота, уже не имеет значения. Можно только с кочки на кочку уже, чтобы не провалиться.

Мы вспомнили об этой горизонтали, но это не всё, это не главное даже. А еще существует вертикаль, которая проходит через центр земли, Голгофу, и внизу, — там что идет от нуля, минус уже — туда, к аду. Как у Данте эти круги ада, и там, в конце — падшие духи находятся. И там происходит переворот — верх на низ. А верх — это наша Земля, она является как бы подвальным помещением. То есть, мы находились в Раю — это первое небо, а когда согрешили, то на этаж опустились, в подвальное помещение. И дальше существуют семь небес. Апостол Павел говорит, что он был восхищен до третьего неба, помните? А на седьмом — там Сам Господь, там Престол. Конечно, все это относительно, и семь — это условное число: семь даров Святого Духа, семь Вселенских соборов и прочее, это такое число полноты. Несколько чисел полноты — это и три, это единица, это семь, двенадцать и двадцать четыре, и сорок, тысяча.

И вверх — там Бог на Кресте изображается, а внизу — череп, это смерть обозначает, смерть Адама. Внизу ад, а там Господь. То есть эта система — система координат мира материального, во времени, и духовного, которое преодолевает, накладывается на время и пространство, человек умирает и оказывается в какой-то точке. Если мы наверху — есть надежда на спасение и милость Божию, если внизу — тоже есть надежда на милость.

И все это вместе называется — Церковь. Значит, кроме Церкви ничего нет, она есть всё. Церковь, это — прежде всего люди, то есть Тело Христово, Христос и мы. Но мы не можем жить в безвоздушном пространстве, вне конкретных условий обитания, вне Земли, солнечной системы, галактики. Всё это и остальное почему-то нужно, для полноты, для каких-то равновесий вселенских. «Созижду Церковь Мою и врата ада не одолеют ее». Вот, Адам и Ева, Адам — это была Церковь, потом Ева — тоже Церковь, потом Каин и Авель — тоже члены Церкви, только один несчастный убил своего брата, он стал мучеником первым. Его первым Господь вывел из ада после Адама и Евы в Великую субботу.

И дальше — Израиль, это Церковь. Дальше — Новозаветная церковь, апостолы — и так до Страшного суда. До Второго пришествия Церковь будет существовать. Другое дело, что она будет уменьшаться в количестве. «Придя, найду ли веру?» — так Иоанн Богослов о Втором пришествии говорит. Но она будет существовать соответственно до Второго пришествия. Мы все воскреснем, а те, кто останутся, члены Церкви, они изменятся. Во что они изменятся? Вот это наше падшее естество, оно же неспособно к вечной жизни. Лазаря воскресил Господь, но потом он умер, его мощи в Ларнаке лежат. Мы причащаемся здесь и должны помнить о том, что это входит в первые моменты восстановления. Вообще, когда мы приходим в себя, мы должны восстановить все, что мы помнили о Боге, о Христе, о Церкви, что в Евангелие читали, что слышали. Это я так по порядочку пересказываю, а можно сразу всё вспомнить, но только держать, не забывать это, не отвлекаться.

Если бриллиант забыли, то ты ищи, не отвлекайся, даже если тебя ругать будут, плевать на тебя, не отвечай на это на всё. Ведь важно бриллиант отдать царю, а то война и все такое. Так и мы тоже — Церковь. После Страшного суда мы все — тоже Церковь. Все станет понятно, окончательно, со всех концов земли, то, ради чего существовал мир, ради чего Господь умер и воскрес, для чего это все происходит.

Мудрые люди говорят так, что мы — счастливые, что живем во времена апостасии, то есть во времена кризиса, у всех сложности, никто не живет только в радости сплошной без трудностей, неважно каких. Наши трудности, конечно, всегда самые трудные, а чужие трудности, они какие-то легкие, чего там такого. Но это неправильный подход. Мы понимаем, что здесь некий субъективизм.

— Батюшка, а я вот слышала передачу, там говорилось, что Авель переводится как «суета».

Не могу вам ничего сказать, признаюсь в своем невежестве. Кроме перевода еще должно быть толкование. В каком смысле «суета»? Для нас суета может быть плохо, но что значит суета? Он был первым и вошел в суету. Он там мог Бога созерцать и прочее, а теперь началась суета человеческая. То есть человек начал заниматься тем, чтобы прожить, пропитаться, добыть хлеб насущный, а что на сердце — неважно. Соломон говорит: «Суета сует, все суета». То есть вся жизнь наша — она суета, но в этой суете, несмотря на нее, мы должны спастись. Мы должны отвоевать пространство, время и состояние самой души, чтобы стать богами. Это будет порыв продвигаться вверх, собирать это состояние, может, и немного насобираем — но собирать. Чтобы что-то делать со Христом.

Про Авеля. Мы только что были в Лавре и там видели икону Авеля из иконостаса. Он там держит овечку, такую маленькую, он от овец же жил, а Каин от плодов пшеницы, то есть эту жертву Господь принял, а закончилось убийством. А Господь предупреждал его: «Смотри, грех лежит на пороге», — на пороге сердца.

* * *

Дальше. Мы должны помнить, что верить в Бога, этого мало, — и бесы веруют. У нас по статистике 97% людей верит в нечто высшее, во что-то сакральное. Суть и важность того, что мы должны в себе воспитывать, упражняться в чем, заключается в том, чтобы видеть во всем происходящем промысел Божий. Из всех обстоятельств нашей жизни извлекать смыслы и понимать, что именно в этот самый момент Господь требует от нас, что мы должны сделать. Если Господь нас наказывает, мы взыскуем: «За что?» — не можем понять, если это было настроение какое-то, то почему — это просто непонятно почему так, или мы сделали то, что Господь одобряет, потому дает то, что полезно нам для спасения.

Вспоминаются слова отца Антония, что «Вера — это не всеведение, а знание того, что необходимо нам для спасения». Всеведение невозможно, да и не нужно, наша жизнь короткая, и надо успеть сделать то, что важно. А самое важное — это спастись. Что значит спастись? Это иметь максимальную надежду на милость Божию на Суде, после смерти на Страшном суде. Хотя, даже если после смерти попадем в ад, пострадаем там немножко, помолится за нас Церковь. Если мы покаемся в смертных грехах и не будем больше возвращаться в них, будем в храм ходить, причащаться, посты соблюдать и великих грехов не совершать, то будет надежда, что Церковь будет за нас молиться и из ада спасет. Это будет и к нам относиться — как молимся в родительскую субботу: «Всех православных христиан от века почивших…» — это и мы тоже. Значит, милостию сподвигаемся к выходу из ада, и страдания облегчатся, которые мы там испытываем.

Надо помнить о том, что промысел Божий — основа веры. Эта вера — начальная школа, видение этого промысла, действия Руки Божией во всем — это уже средняя школа. Там есть еще высшая школа, пока о ней не будем говорить, где Фаворский свет видят ученики. А мы — хотя бы верить в промысел Божий, видеть Руку Божию, извлекать смыслы и принимать все, что происходит. Не от человека, не от обстоятельств, не от погоды — дождь пошел, думаем, — Господь дожди направил на хлеба. Надо зонтик брать, это же Питер, тут в любой момент дождик может собраться.

Принимать всё из Рук Божиих. И здоровье, — ну, мало здоровья, но жив и радуйся! Если можно улучшить — лекарства принимай, конечно, лечись, никто не хочет быстро умереть, только дураки и психически больные.

Вот, промысел Божий. Мы уже говорили, что когда читаете Иисусову молитву, надо установить трезвение, бодроствование в молитве, чтобы ум следил за словами молитвы: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного!».

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…», чтобы не отвлекаться. А отвлекся — опять возвращаться. Сердце должно иметь сокрушенным — вспомнить, что я — грешник. У Господа какие были первые слова: «Покайтесь!». «Покайтесь!» — измените ум, переверните его. То есть то, что у вас было верхом, чтобы стало низом — и наоборот. Как Господь говорит: «То, что ценность перед людьми — мерзость перед Богом». Вот, когда перевернешь — то, что было высоко — внешность, оно уже внизу, а наверху то, что Богу угодно. Называется это покаянием на русском. «Ноус» по-гречески означает «ум» или «дух». Ноосфера — от слова ум. Изменение ума, духа. Ехал-ехал, уперся оглоблями — разворачиваешься, поехал обратно. И так поворачиваешь каждый раз, когда заедешь не туда, — ничего страшного, поворачиваем.

У каждого свои проблемы, свои тупики, вот если коня пустить, он каждый раз на свою пику какую-то наезжает. И не унывать — разворачивать хоть сто тысяч раз. Господь будет видеть наш труд, что старался, даже если и не достиг. Если не догнал, то хоть согрелся. Не отчаиваться, во всем находить пользу. Упал пророк Давид, согрешил, пал, но не отчаялся, говорит: «Благо мне яко смирил мя еси». Отобрал награду, так хватит — прекратил падение, вот и Слава Богу.

Дальше. Когда мы смотрели на горизонталь, там такая точечка, грехопадение, очень важный момент, не забывать — это об Адаме и Еве, что мы носим падшесть. Чтобы не удивляться греху своему, греху других и так далее. Чтобы жить в реальности, трезвиться. Ну, — падший мир, падшие духи, сам падший, отсюда грехи, но покаялся — всё, не оборачивайся назад. Смотри вперед, приноси плоды достойные, противоположные тому, что было: блудил — храни целомудрие, крал — милостыню подавай, гневался — будь кротким и терпи всё. Не уверен в себе — крестись, если из храма идешь — перекрестился, «Отче наш» пропел, «Христос Воскресе» — чего стыдиться.

Вот падшесть. Один богослов говорил как: «Не так страшно потерять веру в Бога, чем потерять веру в падшесть, в первородный грех». Потому что Бог напомнит о Себе, даст возможность восстановить то, что Он есть и что Он жив, Он существует. Это запросто — в том или ином виде, в том или другом случае, даже если просто воскликнуть «О, Господи!», — этого уже достаточно. Чуть что, вспомнил о Боге — это рефлекс уже у русских. Или говорят: «Спасибо», то есть «Спаси Бог!», а лучше говорить «Спаси Христос», чем какой-то псевдоним применять. Сейчас везде говорят: «Как поживаете?», а раньше как говорили христиане: «Как спасаетесь?» или «Как молитва?», и сразу раз, если молитвы нет никакой — «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…». Вот было бы так: мы ему говорим: «Ну, как спасаешься, как молитва?» — а он: «Спаси Господи, что напомнили, а то я подзабыл, рассеялся».

Значит, падшесть человеческого естества. Надо об этом помнить, не удивляться — эка невидаль, грязь, согрешил — покайся. Для того и дана жизнь, чтобы успеть во всех грехах покаяться, во всех страстях исправиться, добрые дела совершить с молитвой.

Если человек делает что-то недоброе, то это не ради Христа. А как, чтоб было ради Христа? Сказать: «Господи, помоги и благослови сделать такое-то дело». И все. Вот как отец Иоанн Крондштадский задумает какое-то доброе дело, затем обратится к иконам и говорит: «Так ли, Господи?», и чувствует такой дух благословения, ну тогда все, и пошел делать, — благословился. А если вдруг: «Так ли, Господи?», чувствует тревогу, смущение, значит, не надо делать это дело.

— Значит, батюшка, себе нельзя верить?

Себе? Нельзя, конечно. Поэтому мы обращаемся к Богу. А что, так столько лет себе и не веришь ни в чем? Есть исключения. В себе я верю, что Бог есть, я себя спрашиваю: «Есть Бог?» и отвечаю: «Есть», то есть себе в этом верю. Ну как, если батюшка духовник благословил это делать, и я это делаю — я верю себе? Конечно, я же сам благословился и себе верю. Если я благословился, значит, это хорошо и буду делать. Надо аккуратно этим пользоваться в ограниченном диапазоне.

Следующая у нас проблема, о которой надо вспомнить и ее хранить, это — смирение. А смирение — не простая штука, потому что смирение — это принятие, то, что примиряет: я делаю что-то, принимаю что-то, совершаю с миром, в мире, а не во вражде. И вот оказывается, что у нас есть проблемы. Оказывается, что мы не смиряемся на самом деле. Человек может быть не в мире, находиться не в мире с Богом, с миром, с ближними или ближним конкретным и с собой. Можем ли мы сказать точно, стопроцентно, раз и навсегда, что я принял мир, что я принял Бога? Можем ли сказать, что я принял всех людей, чтобы они ни делали со мной? Могу я сказать, что я себя принял?

Видите, у нас четыре проблемы. Надо принять Бога, и более того, хотя бы начать Его терпеть. А примером является пророк Давид, он нам говорит: «Потерпи Господа, мужайся». Ведь нужно мужество, чтобы потерпеть Господа. «Мужайся и да крепится сердце твое». А потом говорит так: «Терпя потерпех Господа и внят ми», — то есть услышал Он меня, внял моим молитвам и моей скорби. Значит, учиться надо смиряться, понимать, терпеть.

То же самое с ближними: принять, ну уж какие есть. Не то, что вот они грешат и это принимать — нет. Принимать человека, а грех — ненавидеть. Как вот у ребенка. Педагогика — это вместе с ребенком, совершившим неправильный поступок, бороться с неправильным поступком. Врач Гиппократ говорил: надо вместе с больным бороться с болезнью.

Дальше. А вот мир принять, это легко? Мир-то, он ведь падший, ой какой, кусается, такое бывает. А помните, у Достоевского в «Братьях Карамазовых» Иван Федорович Карамазов говорил: «В Бога верую, а мира Божьего не принимаю». Каково! И что это, какая это вера? Вы знаете, ему черт являлся, он там с ним беседовал, — очень интересный роман, тут мы послушали кусочек, хочется еще раз прочитать. Так вот, принятие мира, примирение с миром, таким, каков он есть, в общем и в подробностях, это — подвиг. Это вы должны вспомнить и стараться находиться в мире и в принятии. Если я не понимаю ничего: ни мира, ни Бога, ни людей, ни самого себя, то что со мной будет? И как я буду жить? И вот в этом состоянии сейчас находится большинство людей на земле. Видишь, он в депрессии — себя не понимает, мира не понимает, Бога не понимает, ближних — не понимает, кто во всем виноват? Ближний, естественно, а не будет ближнего — дальний, родители или знакомые.

— Батюшка, а что значит принять мир?

Принять мир — это значит не ожидать от него того, что он дать не может. И помнить о том, что он — падший мир после грехопадения. Что там произошло? Он обрушился с первого неба, и возникли землетрясения, вулканы, двигаться начали платформы, Америка оторвалась от Африки. Короче говоря, мир принимаем уже в падшем состоянии, который вызывает землетрясения — и люди погибают, цунами — 250 тысяч погибло.

Мы строим структуру духовную, которая бы сохраняла нас от недовольства, от поиска злоумышленников. Если я думаю, что это естественно, а другой говорит: «Знаете, существует такое климатическое оружие у американцев, это они виноваты». Они там тренируются, запускают его — и у нас пожары были, землетрясения, вот, в Японии тоже накатило, в Гаити, войска ввели и все такое, а вторая половина острова целенькая, там туризм, экскурсии и прочее. И так можно подумать, поддаться конспирологии, начать виноватого искать? Но если мы принимаем всё из рук Божиих, то даже, если это американцы, мы понимаем, что это попущено Богом. Если это попущено Богом, то я это и принимаю, я не ищу виноватого, я не возмущаюсь, я не гневаюсь, не трачу время зря. Я молюсь за тех, которые погибли, а те, кто ранен — молюсь, чтобы Господь помог им, чтобы вовремя нашли их, если они под завалами и так далее.

Вот, в чем дело — мы учимся смотреть духовно. И мы должны помнить эти пункты, эти ступеньки, потому что они построят в результате и дадут нам целостное православное духовное мировоззрение в отличие от бытового сознания. Вот в этом смысл. Потому что мы можем смотреть очами, что там по телевизору показывают, а можем смотреть оком — которое «Око еже видети». Имеющие «Око еже видети», да видят. Вот индуски на лбу рисуют такую точечку, чтобы индусы, когда посмотрят, то вспоминали бы про «Око еже видети» и начинали молиться. У них там своя молитва, я уж не буду говорить, как она звучит. Не христиане, ладно, но все равно молятся. Надо это око иметь, а оно крадется и его нужно опять восстанавливать. Надо бы и нашим девушкам, а то серьги — ив уши, и в нос, и в язык. А так было бы хорошо — увидят знак у женщины, и мужчины сразу — «Господи, прости меня грешного!».

Запомнили мы, что надо смириться, надо принять все, надо потерпеть. Потому что падшесть — ее терпеть приходится. Хотелось, чтобы мир был не падший, но никуда не денешься! И не так скажешь, не туда посмотришь, не то подумаешь, застрянешь куда-то, телевизор никак не можешь выбросить на помойку.

Еще, а может быть и раньше надо было вспомнить о том, что помогает очень хорошо во всем, о чем мы говорим, — духовник. Если духовник есть — это вообще половина спасения, скажу вам по секрету. Кто же отвечать за нас будет, кто за нас молится? Вопрос — ответ, благословились — все нормально, как за каменной стеной. Другое дело, что не всегда я по послушанию делать буду, но есть покаяние, по крайней мере. Можно духовнику сказать — что, вот, не благословился, батюшка, и вот что получилось в результате, каюсь, я понял, в следующий раз буду стараться не расслабляться. Духовник — это пуповина, которая соединяет человека с Церковью и вообще с духовной жизнью. Короче, если у человека есть духовник, он расслабился, а духовник в это время помолился, — и раз, он очнулся: «Господи, прости меня!». Мы же не знаем, почему я посмотрел, почему я подумал, почему я хотел что-то, а потом вдруг пришла мысль: нет, лучше не надо, потом еще придется каяться, духовнику рассказывать, дело серьезное.

Знаете как: подходит человек, ему нравится вещь, посмотрит — ну, нет. Так и тут — о, слишком дорогая цена, каяться придется, нет, дорогое удовольствие. Грех — это удовольствие же, но если оно дорогое — не надо, я обойдусь.

* * *

Существуют три этажа, можно сказать, три вида бытия. Низший этаж — где ад, нас туда хотят затащить. Нас туда затаскивают, если мы думаем что-нибудь греховное — смотрим с вожделением на противоположный пол, даже помыслы, а дело уж тем более… Это вот низший этаж — подпол, подвал, инфернальный мир. А вот наш мир — это называется сущее, то есть то, что существует. Это то, что видят животные, дети, все мы. Но это видение — обычное зрение, вот бывает, человек теряет зрение — слепые. И тут подвига никакого нет — видеть то, что есть. А важно на что смотреть и как смотреть, и что думать в это время. Можно с молитвой посмотреть: «Господи, вразуми и помоги!».

Вот это наш этаж. Здесь мы заблуждаемся, здесь наши грехи, падшие духи через это все нас обольщают. Вот мы чего-то вожделеем, хотим и добиваемся этого, а потом жалеем, что мы зря потратили время. А сейчас вообще супермаркеты — все, что хочешь можно захотеть и купить, если деньги есть. Но денег нет — тогда мечтать, страдать, завидовать тому, кто имеет, на этом едет или это носит, или еще чего-то. Вот это сущее.

И еще существует мир, так называемый, метафизический. Может, кто-то изучал философию. Можете себе представить, что это мир идей, мир сущности, мир универсальный. Для того, чтобы перейти на этот уровень необходим, так называемый, трансцензус, то есть — скачок в сознании. То есть, я вижу предметы, людей, а потом, раз — и я вижу не сущее, а бытие, то есть в обобщенном виде. Я смотрю на это глазами, а вижу другое, высшее того, что есть. То, что можно видеть очами не телесными, а очами разума. Разума не этого, а духовного, «око еже видети», это потом, а называется это трансцензус — скачок или переход на другой уровень. Вот все философы — греки говорили практически об одном и том же, — об этом мире, который мы созерцаем. Есть мир феноменов, явлений, есть мир ноуменов — то, что созерцается умом, в отвлечении от этого феноменального мира. Это кратко, может не для всех, а если кого-то и заинтересует — почитайте Платона на досуге или историю философии.

Так вот. Этот, так называемый трансцензус номер один, а существует еще трансцензус номер два, потому что существует здание трехэтажное с подвалом. Подвал — это ад, первый этаж — этот мир, второй, — мир идей, в котором обычно философы обитают и кормятся, изобретают философские системы, пытаются понять, как мир устроен, так сказать идеальный проект. И существует третий этаж: там Господь, там ангелы, Божественное Око, Фаворский свет, там — святые, там спасенные души, там наши родственники, которые помилованы. И вот этот скачок — трансцензус два, мы можем так же совершить. Вот мы — раз, и перед Престолом Божиим, умом своим, конечно. И там «око еже видети» — мы видим Господа, видим Пресвятую Богородицу, Иоанна Предтечу, апостолов, ангелов, святых, праведников. И когда мы молимся, акафисты читаем, когда мы стоим перед иконами — вот мы и совершаем этот скачок.

Мы можем просто посмотреть и не оказаться в этом мире, где находится тот, кто изображен на иконе. А если мы будем в сознании и понимать, что нужно некое усилие и что там надо оказаться, получится как бы оторваться от земли. Об этом говорит священник на литургии: «Горе имеем сердца». И мы совершаем этот трансцензус — раз, и оказываемся на небе. Хотя в самом начале литургии, когда священник говорит: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа…» мы уже оказываемся в Царстве Небесном, но только рассеиваемся — кто-то свечки ставит, кто-то зашел, отвлеклись, а тут уже начинается евхаристический канон, и тут уже всё — умри, мир этот исчезнуть должен. И мы трасцендируем на третий этаж, в мир духовный. И наше сознание должно созерцать с усилием. Потому что это не всё, потому что иногда Господь может наполнить это усилие благодатью, — тогда мы почувствуем. У нас будет благодать, у нас будет радость, мы будем стараться не шевелиться, чтобы как можно дольше это ощущение, это единство с миром духовным продлилось как можно дольше.

Философы так же созерцают мир идей и тут могут застрять, стараясь не опуститься на сущее, на земное, на феноменальный этот мир. А мы имеем возможность именно на втором этаже, книжки читать о нем, но это не наша цель. Философия помогает этому трансцензусу, чтобы еще на третий этаж перекидываться. А само-то знание может только гордость вызывать.

Обучившись этим технологиям, мы можем сразу с первого этажа нажимать на третий, — и вот мы уже там, где Господь. Как-будто мы уже спасены, но нужно только спрятаться так, чтобы нас не заметили: «А это у нас что такое? А ну-ка сюда!». Как говорится: «В Рай хотя бы с краю».

Вот, собственно, что я хотел вам рассказать об этом нашем трехэтажном мире, о его размещении, о трансцензусе, а теперь расскажу о том, что нам мешает.

Чаще всего нам мешает наш эгоизм и мера страстей. Насколько страсти владеют нами, они тянут вниз, в подвал, а мы должны понуждать себя и, если не можем сразу на третий — то на второй сначала этаж стремиться. В Кремле в Успенском соборе в притворе изображены христиане до Христа — Аристотель, Платон, Сенека. И был такой свт. Климент Александрийский, он из литературы, философии, поэзии выбрал все то, что соответствует Евангелию и христианскому учению — тоже неслабый подвиг, это тоже все второй этаж. Там поэзия, там литература, там «Братья Карамазовы», вся красота — такая специфическая и художественная, философская. То есть, если мы не можем подняться на третий этаж — можем почитать, что кому нравится. Чтобы немножко оторваться от этого быта, а потом уже — молитвослов и молиться.

На третьем этаже такое разряженное пространство, что с нашими страстями, с непривычки долго там не пробудешь. Художественную литературу, поэзию много можно прочитать, я вот Мандельштама долго читал — целый месяц, по-моему. С одной стороны интересно и хорошо, а с другой стороны как-то уже не перевариваешь, 2–3 странички прочитаешь — и все. Замечательные стихи, но вообще — на любителя, что кому нравится.

Что стоит между нами и третьим этажом? Наш эгоизм, наше сластолюбие, наша любовь к себе, наше нежелание умирать для греха, наше желание удовлетворять свои страсти, жить по привычкам, стереотипам, мыслить, как мыслю, желание всегда считать, что я прав, что я такой духовный, православный, «красивый, белый и пушистый» и так далее. Но тут еще разобрать все это хозяйство надо — так ли оно всё. Нестрашно, можно исправить, постирать, помыть, уточнить, и потом начать возрастать. Потому что мнимое мешает приобрести истинное.

Преподобный Григорий Синаит говорит: «Если мнимое имеем и думаем, что оно настоящее, то уже не будем искать истину». Если я думаю, что я смиренный, то я не буду смиряться; а я, может, просто по характеру такой спокойный, меланхолик, а думаю, что это смирение. На самом деле и не пахнет смирением, — вот тронь меня, я не знаю, что сделаю. И я не виноват, я смиренный, просто «это он первый начал».

Мы должны не только мир преображать, это очень просто, мы можем преобразить всю вселенную. А что такое Россию преобразить, весь мир, все человечество, семь миллиардов — подумаешь, и немного — только усилие одно. Вот, мы пошли туда, на третий этаж, и только сказали: «Господи, спаси всех до одного!», — как старец Софроний (Сахаров) молился. А что это значит — до нас жило 25 миллиардов, сейчас 7, еще миллиардов 5 народится, всего 32 примерно, — это же немного. Есть люди, которые 33 миллиарда долларов имеют и даже больше. А тут людей! Если мы будет так за них молиться, каждому из них станет легче, я вам точно скажу. Старец Паисий так и молился, ночью — не мог заснуть, потому что чувствовал, что вот там разводиться собираются, в Афинах. И надо помолиться, а то вот точно разведутся, утром пойдут в ЗАГС и скажут — всё! А потом чувствовал, что всё, помирились, обнялись, поцеловались, — какие разводы, когда такое счастье рядом.

Есть такая штуковина, называется дух времени, ужасно злая, в сущности. И люди, наши близкие, родные, которых мы любим, которым желаем блага, если они находятся под властью этого духа, духа времени, их очень трудно спасти. Трудно помочь даже иногда, но мы не должны унывать, мы должны сами от этого духа отстраняться, бороться с ним внутри нас, не теряя надежды, молиться Богу. В этом случае мы читаем канон Иоанну Предтече, он Предтеча Господа — перед тем, как сможет войти в сердце Господь, чтобы Иоанн Предтеча туда зашел и так, постучал по головке, сердце перекрестил, — короче, ты так не унывай вообще, Господь точно есть, Он тебя любит. А когда он почувствует, то «Господи, что же это я до этого времени делал, надо же в храм бежать и вообще, что там полагается православным христианам». Только произойдет это не мгновенно, не сразу. А сначала — покаяние, потому что мне покаяться надо, а никак, я так привязался к греху, к привычке, что думаю, как я без этого жить буду. Надо аккуратно, это как скотч отрывать. Знаете, как можно поранить человека, если от него скотч отрывать резко. Так и все остальное.

Вообще вы знаете к чему призваны. Вот есть три такие категории людей выдающихся и которых прославляет мир, три такие позиции, называются — гений, герой и святой. Каждый из нас должен стать гением. А что значит, стать гением? А в Евангелии об этом просто написано: гений, — это тот, кто, имея определенное, неважно какое, количество талантов смог их удвоить или старается их удваивать. А иногда вместо удваивания талантов, мы тратим время на какую-то ерунду, смотрим в какое-то окошечко и живем вне реального мира, а в виртуальном, и оторваться никак не можем. И даже родители детей никак не могут оторвать, а если неразумно оторвут, то возьмет что-нибудь тяжелое — и как даст по голове, потом дальше будет играть. Поэтому отрывать и отнимать штепсель не рекомендуется, а надо — вымаливать, надо нежно общаться и рассказывать.

Все, от чего человек зависит, это — болезнь. И существуют технологии психотерапевтические. Апостол Павел говорит так: «Все мне дозволено, но не все полезно», «Все мне дозволено, но ничто не должно обладать мною». Как Августин блаженный говорил: «Люби Бога и делай, что хочешь». То есть, когда ты любишь Бога, в Его присутствии находишься, ты можешь делать все, что хочешь. И все это будет хорошо, потому что ты ничего плохого сделать не сможешь метафизически, физически и духовно, — всячески. Но проблема-то — возлюбить Бога! Ведь весь закон в двух заповедях: «Возлюби Бога» и «Возлюби ближнего как себя».

Поэтому гений — это тот, который удваивает, если он удвоил, он просто гений. Не только Пушкин гений.

Дальше — герой. Каждый должен стать героем, стараться становиться героем. Герой, — который героически борется со своими страстями, который имеет убеждения, за которые он готов умереть. То есть, он верит во Христа, если придется умереть — то хоть сейчас. Скажут: «Отрекись от Христа или умри!». Скажет: «Хорошо. Помолиться пять минут можно?». Да, если настоящий христианин и так далее. То есть, героем может и должен становиться каждый христианин. Даже то, что вы пришли сюда, вы уже герои, это, конечно, частичка героизма, еще не все, но тем не менее.

А святой, кто такой? Святой — православный, в меру нашей православности. Если я православный, я, конечно, только стараюсь становиться православным, я хочу быть православным. Но в ту меру, как мы стараемся и действуем, мы приближаемся к тому, чтобы стать святыми. Потому что в Царствие Небесное войдут только святые, герои и гении. Или так, или никак. Или голова в кустах, или грудь в крестах. Но Господь будет соизмерять все с нашими силами, с нашим временем, в которое мы живем, а оно не легкое, и поэтому у нас есть надежда. И поэтому старайтесь не унывать ни в каких случаях, ни в каких ситуациях.

И я вас очень люблю. А любовь — это такое хорошее чувство, так радостно, сам себе нравишься, что в тебе способность любить обнаруживается. Потому что это не всем бывает дано, во всяком случае, не у всех всегда проявляется. А проявляется она изредка как Божия благодать, как дождик. Господь говорил: «благословляйте проклинающих вас, добро творити ненавидящим вас, давайте без отдачи (в долг) и будете как сыны Божии, будете как Господь, который дает праведным и неправедным». И солнышко светит праведным и неправедным.

Вообще говоря, мы воины. Героизм необходим, потому что мы воюем с падшими духами, с грехом, с падшестью естества и с прелестями мира. А сейчас их — выше головы. Все прелести мира, которые были изобретены на западе, все привезли к нам сюда, — пожалуйста, только денежку плати, а иногда — бесплатно. Это самое страшное, когда бесплатно, там всегда подвох. Бесплатно где? — в мышеловке и в лохотроне.

Вообще надо быть нам диссидентами — не думать, не говорить, не понимать всё как все, но с рассуждением — не против всего, а по-разному, — что-то есть и хорошее в этом мире и в наше время. Но это такие проблески, их надо беречь — видеть их и радоваться, Бога благодарить.

И мы помним о том, что апостол Павел говорил: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите. Такова воля Божия о вас во Христе Иисусе». Это наш лозунг, уже 25-й год. Я радуюсь, непрестанно молюсь, думаю о Боге, вижу Его везде, Его вездесущность. Благодарим Бога за все — и доброе, и скорбное, и болезни, и когда нас ругали, и когда хвалили, когда на нас смотрели с удовольствием и когда с ненавистью или раздражением, — за все благодарите. Ведь такова Воля Божия.

Так легко спастись — только захотеть и начать с себя, и мы уже спасаемся. Св. Иоанн Карпафийский говорит так: «Кто молится, тот свят». То есть, когда мы молимся, мы святы. Святость — это молитва, это небесная непрестанная молитва. Если мы сейчас молимся, когда стоим на молитве, а не вычитываем или ждем, когда закончится, — мы святы. Видите, как — героем, святым, гением стать нетрудно, только надо приложить усилия. Пушкин тоже трудился, — черновики там в огромных количествах переписывал, сокращал, не ждал, что «Минута — и стихи свободно потекут…». Бывало тоже, но не всегда. «Евгений Онегин» — это не так, что сразу раз — и все.

Ну и конечно, мы говорили о Церкви, а Церковь — хранительница Таинств: священства, крещения, миропомазания, исповедь, причащение, соборование. Это дар нам от апостолов идущий, от Бога, нашей святой Руси. Мы можем пользоваться этими дарами, мы должны радоваться им, мы должны быть счастливы.

Богу нашему Слава! Всегда, ныне и присно и во веки веков! Аминь

Может быть, у здесь присутствующих есть какие-нибудь вопросы общего характера?

— У меня такой вопрос. Раздается звонок, какая-то иеговистка, она была крещена в детстве, потом отошла. Как себя вести с этими людьми, вообще не надо общаться?

Каждый христианин должен читать хотя бы главу Евангелия и Послания каждый день, это минимум, потому что это — пища души. Псалтирь тоже хорошо, но — меньше, каноны различные — еще менее «сытное». А вот Евангелие — это самое то. И иеговисты читают, а пользы не получают, поскольку не верят в Триединого Бога. Но они знают, к сожалению, протестанты и баптисты, иеговисты и другие, больше текст Библии, чем мы. Но мы не какие-то начетчики, а мы находимся в Церкви и за счет этого держимся, Таинством Причастия. И хотя мало что понимаем и мало чем интересуемся, потому что и времени нет у нас, сейчас такая суета, а если еще у нас телевизор в доме, и мы его смотрим, то вовсе у нас нет свободного времени — ни подумать, ни заняться полезным. Хотя, если постимся, в храм ходим, причащаемся, то как-то на плаву держимся, поэтому какая-то надежда есть. Если покаемся и больше не грешим, то надежда есть — Церковь вымолит или родственники, друзья или враги помолятся за нас, и получим добрый ответ на Страшном Суде.

— А вот моя сестра ушла в какие-то «новые апостолы», что мне с ней делать — ни в какую не возвращается, и все. Мне как с ней, общаться или нет?

Вообще за одним столом с ней трапезничать нельзя. Потому что мы молимся, а трапеза значит — общение, мы вкушаем, молимся после трапезы. Апостол Павел говорит, что с блудниками, пьяницами, не говоря уже прочее, нельзя сидеть за одним столом и с ними вкушать пищу. Ну, сказать: «Извини, вот тебе — поешь, попей. А с тобой вместе я не могу, потому что ты предала веру отеческую и российскую, ты не наша теперь». Откуда они, из Америки? И «Апостолы» там, кто еще — «Светлый поток», «Евангельские христиане» — много названий, около 40 различных видов, они еще дробятся.

Вот у нас в Арзамасе отец перешел в баптизм, а у него два сына. Когда они разобрались с Евангелием, где-то поучились, разошлись в мнениях, один говорит одно, другой — другое.

Один остался в секте, а второй основал новую, баптизм разделился на две части, они как-то отличаются, какие-то взгляды на что-то разные. Это дробление — свойство в безблагодатных общинах.

То есть, конечно, сказать — нет. Если ты хочешь узнать о Православии, я тебе расскажу. Если у тебя нет уверенности, я спрошу у батюшки по поводу твоей веры, почитай книжки. Есть справочники миссионера, об иконах — почему мы их почитаем.

— Но мы же вместе росли и Пасху справляли вместе с родителями.

Ну, вот схватило и потащило. Сейчас вообще лохотрон, — все проверяют нас на устойчивость к обольщениям, к прелестям, к обману. Телевизор, интернет, сама жизнь и эти все баннеры, и все такое прочее — прихватить, потащить, продать дешевое подороже. И злословят все.

Вот как Григорий Сковорода, такой был философ украинский, он велел на своем памятнике могильном написать: «Мир ловил меня, но не поймал». А мы здесь можем сказать, что мир нас не уловил? Что мы «неуловимые мстители», — ничуть, мы мстители, но не неуловимые.

— Такой вопрос. Вот в Евангелии сказано: «Не называйте отцами». А у нас принято священника называть «отцом».

Апостол Павел говорит: «Отцы не раздражайте детей», «дети не возражайте отцу». Суть вот в чем: не называйте «отцами», потому что один у вас Отец. Не называйте «учителями», потому что один у вас Учитель. Это древние приветствия, — но христиане знали, что отечество наше и учительство, оно второе по уровню, что источником отечества, отцовства является Бог. И источником учительства является тоже Он, то есть один Учитель, один Отец. Но это с большой буквы Учитель, с большой буквы Отец. А мы — некие отражения, ну как луна, она — светило ночное, но не своим светом, оно светит отраженным светом солнца. Потому что оно выше, солнце светит, но оно там — за горизонтом, луна освещается, и нам — светло, полная или половина, когда как. Здесь — то же самое.

На эту тему есть история такая. Пришел юноша к Господу и говорит: «Учителю благий, что сотворю да живот вечный наследую». А Он обращается к нему: «Никто не благ, только Бог». И так далее. А суть блаженный Феофилат объясняет так: он обращается к Господу как к учителю, то есть он не верит, что Он — Бог. Потому что те, кто верует, что Он — Бог, говорят «Господи». Вот как Толстой говорил: учитель, Иисус Христос — учитель жизни, а как Бога он Его не признавал, как протестанты, как «Свидетели Иеговы».

Так вот здесь смысл такой — если ты хочешь считать меня благим, называй «Господи», тогда «благий» будет подходяще. А если называешь «учитель», по-человечески, не называй меня «Благий», потому что никто не благ, а только Бог. То есть все блага — вторичны, потому что Благодетель, благ, только один Бог, потому что от Него все блага.

Израилю Господь Себя открыл: «Аз есмь сущий», то есть Бог. Но это означает, что все остальное — не сущее. Оно существует от источника всякого существования, всего сущего — от Бога. Это не значит, что не говори «сущий», не говори «благий», не говори «отец» и так далее. Здесь дело не в филологии, не в словах, как вот один в словах упражняется, другой слова читает, а мыто — имеем толкование Священного Писания, мы знаем традицию, как святые отцы это понимали. И если в Священном Писании апостол Павел обращается к отцам и говорит: «Отцы, не раздражайте детей». Поэтому здесь нет запрета называть «отцами». Если меня родил отец — он отец. Но отец второго рода, потому что нас родил по сути, нас и весь мир — Бог-Отец. Без Него мы бы и не родились, вероятность рождения каждого — она очень-очень маленькая, чтобы эта клеточка материнская из огромного количества мужских клеточек, чтобы они так воссоединились, и получился именно тот человек, который сидит напротив. Но именно Господь повелел и даровал жизнь этой клеточке. Есть пять, шесть, десять человек детей — они все разные, хотя от одних и тех же родителей. Почему? Во-первых, это тайна, во-вторых, они разные, эти клеточки. Даже бывают близнецы — и они различаются.

Поэтому и существует Церковь, чтобы мы не просто читали, а думали: «Ага! Это вот так, значит, а как это они так?». А как вы-то своих пастырей называете? Это уже филологический разговор, но можно посмотреть в книгах.

Конечно, все, что окружает нас, оно старается нас умертвить или сузить кругозор, или сделать, чтобы мы о чем-то не думали, что-то не разбирали, что-то не читали и прочее. То есть, сделать из нас уродов, чтобы мы были похожи на человека, но уже человеками не были, что называется «не терять благочестия, но силу его отвергнуть». В храм приходим и там приобретаем вид, в монастырях — платочки выдают, юбочки на резиночках, — раз, на джинсы — юбочку, платочек — ив храм. А некоторые, вот как старец Ефрем говорил, когда спрашивали: «А вот как в храм с короткими рукавами и без платка», он остроумно так отвечал: «Хорошо хоть в таком виде не в ночной клуб, а к нам пришли». На Святой земле христианки вообще вообще платков не носят, видимо, чтобы отличаться от турчанок, от мусульманок — у них хиджабы такие, очень похожие на апостольники, и чтобы было видно, что это не мусульманка, они без платков ходят. И там даже послушницы без платков. И только когда уже в иночество их постригают, они тогда надевают платок такой особый. Но это уже различия национальной традиции и истории.