Скорбящих Радость, обидимых Покровительница
Нечаянная радость
1921 год. Константинополь. Мы с Надей живем в полутемной комнате, окно которой обращено на уборную. Мы — эмигранты, бежали из России. У Нади — маленький сын, которого ей удалось устроить в приют, а у меня никого: муж убит на бронепоезде, и я одна во всем мире.
Вещи все проданы, да у меня их и не было, я жила на Надины средства, но сейчас у нее ничего не осталось, и мы с ней вот уже три дня как ничего не ели. Только сунем палец в соль, пососем и ляжем на нашу широкую общую кровать.
Что делать? Надя находит себе работу, потому что знает иностранные языки, а я не знаю, и меня никто не берет. Зато купить нас стараются многие, и мы так напуганы наглостью окружающих людей, что боимся всех и упросили свою хозяйку, старую толстую турчанку, никого не впускать к нам.
Даже адреса своего никому не даем — так боимся. Ведь нас недавно чуть не продали в публичный дом свои же соотечественники. Нас случайно спас французский офицер.
Как мне хочется умереть!
Надя верит в Бога и в то, что наша жизнь изменится к лучшему. Я тоже верю в Бога, но Он забыл нас… Мне надоело лежать, опротивели грязные стены, и хотя я всего в Константинополе боюсь, но встаю и, одев свой единственный костюм, выхожу на улицу. Иду и пошатываюсь от слабости, но на воздухе мне легче. Вдруг кто-то хватает меня за руку. Коля — товарищ мужа по бронепоезду.
Здороваемся, рассказываем о своих печалях. Он предлагает отвести меня к знакомому купцу Н-у, который открыл ресторан для эмигрантов, и попросить принять меня на работу.
— Эх, пока работа найдется, мы с Надей умрем с голоду, ведь мы три дня ничего не ели, — вырывается у меня.
— Мария Николаевна! И вы молчите! Вот, возьмите, — волнуясь, Коля протягивает мне монету.
— А еще есть?
Коля мнется.
— Допустим, нет.
— Тогда я не возьму.
Мы долго препираемся и наконец делаем так: мы с Колей покупаем на все деньги хлеба, одну треть он берет себе, а с двумя я бегу домой.
— Надя! — кричу я прямо в дверях. — Хлеб!
И мы едим мягкую душистую булку и никак не можем насытиться.
— Ангельский хлеб, — приговаривает Надя, набивая себе полный рот.
Она довольна и уже полна бодрости, а у меня опять тяжело на душе и я не хочу идти к Колиному купцу: мне так не везет в жизни, что конечно же и теперь постигнет неудача.
Все-таки Наде удается уговорить меня, я иду к Н-у, но получаю от него холодный отказ:
— Все места заняты…
Ах, к чему стоило унижаться… Лежу и плачу… Наде опять посчастливилось найти работу, а я снова должна висеть у нее на шее. Сколько еще может тянуться такое существование? Хватит, мне остается только один выход — Босфор. На дне его уже много таких, как я…
Эту ночь я сплю почему-то особенно крепко, а под утро вижу сон: темная комната, в углу — сияющий образ Царицы Небесной, и от него голос:
— В эту пятницу пойди в церковь…
Просыпаюсь — на душе радостно, свято…
Долго лежу и переживаю увиденное, потом принимаюсь тормошить Надю:
— Послушай, какой я необыкновенный сон видела. Проснись, прошу тебя.
Надя трет глаза и ничего не понимает. Но мой рассказ быстро приводит ее в себя.
— Какой дивный сон! — восторженно шепчет она. — Это Царица Небесная предвещает тебе что-то хорошее. Подожди, а нет ли в эту пятницу праздника?
Надя хватает единственную книгу, вывезенную из дома, — «Житие Пресвятой Богородицы» — и начинает листать ее.
— Сегодня вторник, значит, в пятницу будет праздник в честь иконы «Нечаянная Радость» — первое мая (по ст. ст. — Прим. Ред.)
Весь этот день я хожу, окрыленная надеждой, но к вечеру снова приходит тоска. Что такое сон и разве ему можно верить? Только чтобы не расстраивать Надю, я иду в пятницу в нашу посольскую церковь.
Отошла Литургия… Где же чудо? Чуда не было…
Иду домой и ничего не вижу от слез. Вдруг над ухом голос Коли:
— Мария Николаевна, я ищу вас по всему городу. Что это за манера такая — никому, абсолютно никому не давать своего адреса! Я ведь всех русских спрашиваю, я ведь с ног сбился, а сегодня пришел сюда, думаю: может, вы в церкви? Идемте скорее к Н-у, он меня за вами послал.
— Опять к этому толстосуму? Ни за что!
— Но у него произошла какая-то перемена, он сам приходил ко мне и умолял найти вас.
Наконец, я согласилась, хотя прекрасно понимала, что из этого ничего не выйдет.
Н. встречает нас, как самых дорогих гостей, приглашает в комнаты, знакомит с женой, потом говорит:
— Выслушайте меня, многоуважаемая Мария Николаевна, а потом судите, как хотите. Я вам отказал, потому что все места официанток у меня были заняты, а другой работы у меня не было. Отказал и успокоился: ведь формально-то я был прав. Настала ночь, и снится мне, что стою я перед образом Царицы Небесной и слышу от него голос, да такой грозный, что затрепетал весь. «Ты, — слышу, — не дал работы пришедшей к тебе женщине, а она может погибнуть, и ты будешь в этом виноват». Проснулся я ни жив, ни мертв. Сама Царица Небесная на вашу защиту встала! Едва утра дождался и скорее к Николаю Петровичу пошел: приведите, прошу его, Марию Николаевну, а он отказывается, не знает, как и где вас искать. Уж так мы с женой волновались, сказать не могу. Слава Богу, вы пришли. А я уже спланировал, что столы можно немного потеснить в зале и еще один поставить, а два вынесем на улицу, поставим у входа, так что работа вам найдется, и прошу вас очень завтра же приступить к ней, я вас поставлю старшей официанткой.
Я слушаю и не все понимаю, а в душе растет что-то ликующее, мощное, недоступное уму — нечаянная радость.
«Встань и подними!»
Моя прабабушка жила в своей усадьбе в Ярославской губернии. Она более десяти лет лежала на кровати неподвижно — у нее отнялись ноги. В углу, в изголовье, висела Владимирская икона Божией Матери, к которой она часто обращалась в молитве.
Однажды она слышит стук, будто что-то упало, и слышит голос: «Встань и подними». Осмотрелась — никого нет. «Послышалось», — подумала она.
И вот снова слышит слова: «Встань и подними». Напал на нее страх и удивление: «Как я встану, когда столько лет лежу неподвижно?»
В третий раз слышит голос, твердый, как приказание: «Тебе говорю, встань и подними».
Тут она почувствовала в себе силу, спустила ноги на пол и пошла в тот угол, из которого слышала голос. И что же она видит? Икона (без оклада, одна доска, но написана была очень хорошо — лик как живой) лежала на полу, расколотая на две части.
Она в страхе наклонилась, подняла икону и стала соединять две половинки, и икона как бы срослась. Но так как она соединила половинки неточно, у Матери Божией одна сторона лица выше другой.
С тех пор бабушка поправилась. Икону перенесли в церковь, и от нее стали совершаться чудеса.
Помощь от Владимирской иконы Божией Матери
Мать моя была благочестивая женщина и принимала к себе странников и странниц. Помню одного старца — батюшку с длинными седыми волосами, одетого в белый холщовый подрясник. За спиной он носил тяжелую сумку, как песком набитую, а в руке железный посох, такой тяжелый, что мы, дети, не могли поднять его.
Умер у нас отец, оставив мать с шестью малолетними детьми. Мать решила открыть белошвейную мастерскую, чтобы прокормить детей. Взяла денег в долг, накупила материала, наняла мастериц и у парадного входа повесила дощечку — вывеску о приеме заказов. Начала ждать заказчиков, а они и не идут. Месяц к концу подходит, жалованье мастерицам платить надо, а денег нет. Мать в отчаянье начала впадать.
Вдруг приходит тот странник. Мама со слезами рассказывает ему свое горе. «Не горюй, Ульянушка, — говорит странник, — я тебе дам великую помощницу, от заказов отбою не будет. Пошли со мною для помощи кого-либо».
Мама послала нашу няню, и они принесли большой Владимирский образ Божией Матери из кельи странника. Тот мало бывал в своей келье, а больше все ходил по святым местам.
Странник велел повесить этот образ в мастерской и чтобы перед ним горела неугасимая лампада.
Когда повесили образ и зажгли лампаду, мама собрала всех нас, детей. Странник-батюшка читал молитвы, и мы с ним долго молились. Мама молилась со слезами. Потом батюшка благословил всех нас, не велел маме отчаиваться и ушел.
И вдруг начались звонки от заказчиков. Звонок за звонком — до обеда двенадцать заказов приняли. А на другой день временно прекратили брать заказы: их набралось за один день на целый месяц. Потом пришлось даже расширять мастерскую.
Обращение офицера
Знала я одну семью, в которой была благочестивая мать и молодой сын-офицер. На службе он, забыв Бога, повел разгульную жизнь. Мать, сколько ни пыталась, не могла на него повлиять и лишь усердно молилась Божией Матери о спасении его души.
Умирая, она позвала к себе сына и просила дать ей слово исполнить ее последнюю волю. Сын согласился. Мать заповедала ему после ее похорон пойти в церковь и приложиться к чудотворному образу Царицы Небесной.
Как громом поразила сына эта просьба умирающей матери. При его тогдашней разгульной жизни и настроенности души исполнение этой просьбы казалось ему чем-то ужасным, так как вера в нем погасла еще не совсем и он понимал, что такое кощунство.
Мать умерла. Несмотря на глубину падения и ужас перед святыней, сын не считал возможным нарушить слово офицера и заставил себя пойти в церковь.
Словно буря поднялась в его душе, и чем ближе подходил он к церкви, тем труднее становилось ему идти. Но чувство долга, сохранившееся в нем, заставило его дойти до церкви. Он увидел ту икону Царицы Небесной, к которой он должен был приложиться. Пот выступил на его лице, и он не мог сдвинуться с места. С большим усилием сделал он шаг вперед и снова остановился. Расстояние до иконы в несколько шагов он преодолел лишь через час, и когда наконец, собрав остатки сил, он приложился к иконе, то тут же упал без чувств…
Когда пришел в себя, он был уже другим человеком. Как пелена спала с его глаз. Он увидел всю глубину своего падения и всю горечь, которую причинял матери.
Он совершенно изменил свою жизнь, стал посещать церковь и горячо молиться о прощении своих грехов и об упокоении души своей матери, молитвами которой была спасена его душа.
Встреча
В одном из московских храмов служил священник. В его семье жила, как родная, благочестивая женщина Мария, приехавшая в Москву из деревни в 1936 году.
В тридцатые годы священник и его матушка вынуждены были выехать из Москвы на несколько лет. Вначале вернулась матушка. Надо было поступать на работу, а девочку не с кем было оставлять.
Незадолго перед этим Мария приехала в Москву и пошла в домработницы. Ей хотелось поступить в какую-либо благочестивую семью, чтобы там прослужить до конца дней своих.
Долго не удавалось это Марии. Однажды пришла она в одну из московских церквей, встала перед чудотворной иконой Божией Матери и стала слезно умолять устроить ее в благочестивую семью. При выходе из церкви незнакомая женщина остановила ее. Вид Ее поразил Марию…
Женщина сказала ей: «Иди завтра в церковь, подойти к священнику, когда он будет давать народу целовать крест. Попроси его устроить тебя, я сама позабочусь об этом».
Женщина исчезла, и Мария поняла, что перед ней была Сама Божия Матерь.
На другой день в ту же церковь пришла и матушка — супруга священника. В конце службы подойдя к батюшке, подававшему прихожанам крест, она попросила помочь найти домработницу, чтобы та присмотрела за малолетней дочкой во время ее отсутствия. Батюшка сказал, что у него на примете такой нет, и она отошла, чтобы приложиться к образу Божией Матери.
После нее к батюшке подходит Мария и просит устроить ее в благочестивую семью. Удивленный таким совпадением, священник сказал ей: «Вот, подойди к этой женщине, что стоит у иконы, она как раз ищет домработницу».
Так соединила навеки Сама Матерь Божия для совместного жительства Марию и семью священника.
Тетя Поля
Храм в Селенском под Клином закрыли перед войной, а тетя Поля оставалась его старостой. Во время войны власти хотели устроить склад в храме, а она не отдавала ключи. Тогда считали, что храм не приносит пользы и община должна платить налоги.
Что делала тетя Поля? У нее была корова. Она выращивала телят, продавала их, а деньги, вырученные от их продажи, вносила в счет налога за храм.
Однажды она продала бычка и приготовила деньги, чтобы налог заплатить. Ночью пришли к ней воры, набросились на нее и стали душить. Взмолилась она тогда: «Божия Матерь, помоги, помоги!» И вдруг где-то в доме ведра полетели. Грохот был страшный. Она подумала: может, кошка с чердака прыгнула, а у нее и кошки-то не было. Жулики бросили все и убежали… И налог она уплатила.
Был с ней еще такой случай. Был у нее бычок. А в то время проводили «контрактацию» скота и скот отбирали и угоняли куда-то. Дома ее не было, а бычок сорвался с привязи и ушел со стадом. Она очень долго плакала: «Теперь мне платить за храм нечем». А у нее и сапоги были худые, и дверь вся в щелях. Она сама зимой мерзла. «А я, — говорит, — приду домой, постучу палочкой по ножкам, ножки-то у меня и отойдут». Так вот, плакала она несколько дней. Вдруг — стук в окно. Подходит и видит: рука чья-то положила сверток, и голос чей-то сказал: «Возьми, раба Божия». И все исчезло. Развернула она сверток, а там — деньги. Ровно столько, чтобы налог заплатить.
«Кабы не Она…»
Шел второй месяц войны. Вести с фронта приходили тревожные; на заводе началась эвакуация, и я стал готовить к ней лабораторию, которой заведовал.
В конце августа меня вызвали к директору.
— Юрий Павлович, немцы прорвали линию обороны и быстро продвигаются в нашем направлении. Завод эвакуируется ночью, а сейчас надо вывозить детей. Вы назначены ответственным за эвакуацию заводского детсада и его персонала. Детей — 102 человека. Поедете в двух грузовиках, третий повезет продукты и все необходимое. Машины поведут лучшие водители — Пинчук Михаил Степанович и Костя Рябченко, на третьей машине — Светлана Уткина. Выезжать сейчас, без промедления. Ну, доброго пути!
На заводском дворе стояли крытые брезентом грузовики; заглянул — ребят битком набито, сидят перепуганные, недоумевающие, многие плачут.
Пошел к первой машине. За рулем сидел Михаил Степанович, кряжистый сильный человек со спокойно-сосредоточенным выражением лица. Мы давно знали друг друга.
Я вскочил в кабину, и мы тронулись. За грузовиками бежали и что-то кричали матери, отцы, бабушки. Дети плакали и тянули к ним руки.
Машины выехали за город и покатили по шоссе. Вскоре немецкий самолет закружил над нами. Первый снаряд упал недалеко от нас на обочину дороги.
— Тикать надо с нашим грузом, — проворчал Михаил Степанович и повел грузовик к лесу, мимо которого шло шоссе.
Постояв в лесу, пока не закончился обстрел, мы снова тронулись в путь, но не прошло и часа, как немецкий самолет опять застрекотал над головами. Местность была лесистой, и мы успели скрыться в чаще деревьев.
Понимая всю опасность нашего положения, я стал совещаться с шоферами и заведующей детским садом, как ехать дальше.
— Я думаю так: пока дорога идет возле леса, доедем до Красного вала и там остановимся дотемна, потому что дальше будет девяносто километров открытой местности. А ночью нас немцу не увидеть, вот ночью мы и поедем, — предложил Михаил Степанович.
— А как же в темноте без фар ехать, не опасно? — спросил я.
— Если ночь без облаков, то очень просто, а вот ежели облачка — поплутаем, — усмехнулся Костя.
Когда стемнело, мы тронулись в путь.
— Вы эту дорогу хорошо знаете? — спросил я Михаила Степановича.
— Нет, здесь ездить не приходилось. Но вы не беспокойтесь, шоссе идет до самой Ветвички, и мы его к утру проскочим, а дальше дорога такой чащобой пойдет, что никакой немец не увидит.
Тихо шелестел дождь. Я смертельно устал. Шепот дождя убаюкивал, глаза слипались, голова упорно падала на грудь, и я уснул. Проснулся от того, что машина остановилась.
— Что случилось?
— По полю едем, с дороги сошли, — сердито отвечал Михаил Степанович. — Темнота полная. Поедем по компасу, не стоять же на месте.
Едва мы тронулись, я снова уснул. Сильный толчок машины и громкий крик разбудили меня:
— Ну куда же этот человек под колеса прет? Соображения нет! Чего надо?
Я посмотрел в окно. В нескольких шагах от нас, резко белея в густой черноте ночи, стояла женская фигура с раскинутыми в обе стороны руками.
— Гражданка, что вам надо?
Женщина молчала. Шофер выскочил из кабины, но через минуту вернулся обратно.
— Никого нет. Померещилось мне, что ли?!
— Нет, женщина вот здесь стояла, — сказал я.
— Высокая, в белом.
— Значит, спряталась. Нашла время шутки шутить. У меня от нее аж мороз по коже, — занервничал вдруг Михаил Степанович.
Он тронул машину, но колеса не успели сделать второй оборот, как белая фигура появилась вновь, и я почувствовал от ее появления страх, доходящий до смертного ужаса, особенно от предостерегающе раскинутых рук.
— Михаил Степанович, остановитесь! — отчаянно закричал я.
Мы выскочили из кабины, к нам подбежал Костя:
— Что случилось?
Не дожидаясь нас, Михаил Степанович бросился к стоящей впереди женщине, и через секунду оба исчезли из моих глаз.
— Скорей ко мне! — вдруг раздался вблизи его крик. Мы побежали на голос.
— Осторожно, стойте! — сдавленным голосом прошептал он, указывая на что-то рядом с нами. Мы посмотрели и отпрянули — там был обрыв. Мы стояли на его краю, камешки с шорохом падали вниз, когда мы делали неосторожное движение.
— Почему стоим? — подбежала к нам Светлана.
— Вот поэтому, — сказал Костя, показывая на обрыв.
Светлана ахнула и всплеснула руками.
— Кабы не Она, — Михаил Степанович снял шапку, — все бы сейчас там, на дне, были.
Его голос дрожал, он едва стоял на ногах.
— Дядя Миша, да кто Она-то? — испугано спросил Костя.
— Ты что, дурак или малахольный? Не понимаешь?! Кто же мог быть еще, как не Матерь Божия?!
— Где же Она была? — робко прошептала Светлана.
— Здесь, сейчас, — так же шепотом ответил Костя и тоже снял шапку…
В Беловежской Пуще
Во время войны произошло удивительное событие в Беловежской пуще. 27 сентября 1942 года в лес, расположенный недалеко от деревни Рожковки Каменецкого района Брестской области, спустились советские парашютисты. Об этом узнали немцы и начали прочесывать лес. В перестрелке погибли два немецких солдата, а парашютисты ушли.
Обозленные фашисты решили взять в заложники деревню — за одного немецкого солдата расстрелять 100 мирных жителей.
В ночь с 27 на 28 сентября фашистские солдаты окружили деревню и никого не выпускали. Они дали команду в течение двух часов всем жителям собраться с повозками и вещами в конце деревни. Было назначено 16 человек для копки ямы размером 2 метра на 20 метров и глубиной два метра. Молодежь старше 16 лет отобрали для угона в Германию. Всех оставшихся жителей деревни построили в колонну и погнали к яме.
Немцы поставили людей по краю ямы, а вокруг поставили пулеметы. Люди попадали на колени и стали плакать и молиться.
В это время над деревней появился немецкий самолет, который вскоре сел неподалеку от ямы. Офицеры, руководившие расправой, подбежали к нему. Из самолета вышел офицер высокого звания. Он сказал, что сейчас снова должен лететь и если через два часа не вернется, следует расстрелять всех заложников.
Точно через два часа самолет вернулся и сделал посадку на том же месте. Из самолета вышел тот же офицер. Людям сказали, что они должны были быть расстреляны, а деревня сожжена, но благодаря прилетевшему офицеру все будут освобождены; дети, скот и все имущество, что было отнято, будет возвращено. Яму было приказано не засыпать в течение года. Если за это время что-нибудь случится, все будут расстреляны. После этого всех отпустили по домам.
Через две недели в деревню приехал офицер, прилетавший на самолете, и привез икону Божией Матери с Младенцем на руках, вырезанную из дерева. Церковь у нас в то время была еще не полностью восстановлена, но службы уже совершались. Офицер сказал: «Когда самолет летел над полем, явилась Дева и показала рукой вниз. Храните эту икону — это ваша Спасительница!»
Наша деревня этот день — 28 сентября — празднует ежегодно. В церкви служится служба.
«Обратись, ты заблудилась»
С Наташей я работала на швейной фабрике с 1922 года. Она была не только неверующая, но и смеялась над верующими, хотя по характеру была добрая и помогала другим. С 1927 года мы с ней не встречались — ее перевели на другую фабрику. Вновь я с ней встретилась уже в 1947 году. Она ласково поздоровалась со мной и рассказала следующее:
— В 1942 году я работала на Калужской улице в ателье. Ездить было далеко, а время было тяжелое — военное. Всего хлебнула: и холода, и голода. Вот однажды ехала я на работу, вышла из метро в шесть часов утра. Была глубокая осень, начались заморозки. Улицы были темны и пустынны. Переходя площадь, я попала в большую лужу и упала в нее. Пробую встать — и не могу, поднимусь — и опять падаю, как будто кто-то толкает меня. Я выбилась из сил, заплакала и говорю: «Господи, если Ты есть, помоги мне». Вдруг вижу: с неба спускается как бы икона большого размера и останавливается передо мной. Это был образ Божией Матери «Знамение». А я стою на коленях посреди лужи и кричу: «Матерь Божия, помоги мне!»
Она обращается ко мне из образа и говорит: «Наталья, ты заблудилась, обратись к Сыну Моему».
С этими словами образ стал подниматься, и все время, пока он не скрылся из глаз моих, я слышала голос: «Обратись, ты заблудилась».
Тут ко мне подбежали люди, стали меня поднимать. Я спрашиваю: «Видели, какой образ опускался с неба?» Но никто, кроме меня, не видел.
На работу я пришла вся грязная, мокрая и с плачем просила меня отпустить, так как работать была не в состоянии. Меня отпустили. Я приехала домой и сейчас же отправилась в церковь Ново-Девичьего монастыря. Там нашла образ Божией Матери «Знамение», поставила перед ним свечку и долго рыдала, ничего не замечая.
Потом я исповедалась и причастилась.
«Счастливая ты, — сказал мне батюшка, — видно, добрая у тебя душа…»
Теперь я часто хожу в церковь и дочь, и внуков моих окрестила; часто хожу причащаться, и жизнь моя стала легкая и счастливая, и не знаю, как благодарить Бога за Его милости.
Скоропослушница
За городом жили две знакомые мне сестры — очень набожные женщины и усердные молитвенницы. Много чудесного было в их жизни. Однажды во время войны они, променяв что-то на картошку, погрузили ее на саночки — дело было зимой — и повезли. Путь был далекий. Измученные и голодные, они выбились из сил. Взмолились они: «Пресвятая Богородица, помоги нам».
Стоят они на дороге без сил и видят, что подходит к ним благообразная Женщина и говорит: «Устали вы очень, дайте Я помогу вам довезти картошку». И взялась Она с ними вместе везти. И стало им так легко с Ней, и изумились они, глядя на Нее, и боялись спросить Ее, Кто Она такая. Только как подвезли картофель к дому — потеряли Ее из виду.
Поняли они тогда, что это была Сама Скоропослушница — Пресвятая Богородица.
Знамение в небе Сталинграда
В мировой истории есть события, которые навечно сохраняются в памяти человечества, составляют золотой фонд истории народов и государств. К их числу относится блистательная победа нашего народа в Сталинградской битве, которая по размаху, напряжению и последствиям превзошла все вооруженные столкновения прошлых времен. Именно Сталинградская битва стала переломной в ходе всей Второй мировой войны.
Исследователи анализировали главным образом соотношение техники, людских резервов, боевой подготовки и морального уровня как советских, так и гитлеровских войск. Однако за рамками научных монографий оставалось нечто, стоявшее за пределами человеческого познания, а потому тщательно сокрытое в секретных папках спецхранов государственных архивов.
Во время работы в Государственном архиве Российской Федерации мне попался по-своему уникальный документ: отчет уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви по УССР тов. Ходченко тогдашнему председателю этого Совета Г.Г. Карпову. В нем штатный атеист, борец с религией доносил вышестоящему начальству о том, что напрямую расходилось с его собственными взглядами и убеждениями. А писал уполномоченный ни много ни мало о Чуде, свидетельницей которого была целая воинская часть, прибывшая на Украину со Сталинградского фронта…
После сокрушительного поражения под Москвой германское командование рассчитывало нанести главный удар на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда к Каспийскому морю и на север вдоль Волги. Поэтому оборона Сталинграда представлялась советскому руководству важнейшей стратегической задачей. В середине июля 1942 года в район города была направлена 64-я армия генерала Чуйкова, на которую легла основная тяжесть борьбы с противником, чьи силы насчитывали 26 дивизий.
В сентябре 1942 года фашисты готовились к последнему, «генеральному» штурму крепости на Волге. К этому времени в их руках уже находилась большая часть города. В течение месяца шли тяжелые уличные бои за каждый квартал, дом, за каждый метр приволжской земли. 11 ноября нацисты предприняли очередную попытку штурма города. Наши войска оказались рассеченными на три части. Но вот в самый критический момент битвы бойцы одной из частей прославленной армии увидели нечто такое, что заставило их содрогнуться: в ночном осеннем небе Сталинграда появилось Знамение, указывающее на спасение города, армии и на скорую победу советских войск.
К сожалению, в отчете уполномоченного не сказано, что именно увидели воины в Сталинградском небе. Можно только предполагать, что Сталинградское знамение и явление Казанской иконы Божией Матери в Сталинграде (чудотворная икона находилась среди наших войск на правом берегу Волги, и перед ней непрестанно служились молебны и панихиды) связаны между собой. Но как бы то ни было, Сталинградское знамение ясно указывало всем, что помощь Божия не оставит русский народ в самые критические моменты его истории. Дальнейшее развитие событий — окружение врага и контрнаступление советских войск — служило ярким подтверждением тому.
После всего случившегося легендарного командарма, впоследствии прославленного маршала Чуйкова, можно было увидеть в православных храмах. Герой Сталинградской битвы стоял в церкви, ставил свечи перед иконами… Наверняка вспоминались ему ночь перед битвой и дивный Лик Богородицы, показавшийся на просветленном осеннем небе!
Кто помогает русским?
В 1941 году Василия Григорьевича Казанина взяли на фронт. Воевал под Смоленском, участвовал в наступлении на Великие Луки. Неоднократно ходил в разведку, пять раз был ранен. Одна из пуль прошила его тело насквозь, в нескольких сантиметрах ниже сердца. Освобождал Кенигсберг. Немцы тогда засели в дотах. Снаряды, как мячики, отскакивали от каменных бастионов. Наши несли огромные потери.
Потом принесли Казанскую икону Божией Матери. Священники отслужили молебен и двинулись крестным ходом к передовой во весь рост. Со стороны немцев шла стрельба. Вдруг она прекратилась, противник как будто оцепенел. Наши войска начали общий штурм Кенигсберга. Выходя из своих убежищ, немцы тысячами сдавались в плен. Позднее они рассказывали, что у них отказало оружие, а в небе явилась Пречистая, и они поняли, Кто помогает русским…
После войны Василий Григорьевич по зову души поступил в Псково-Печерский монастырь и подвизался в монашеских трудах под именем схимонаха Иринарха.
Царица Небесная не оставит
Наступил страшный 1937 год. Отцу Сергию в то время исполнилось сорок четыре года. Детей у них с женой было четверо, ожидали появления пятого. Детей своих отец Сергий очень любил и когда говорил о них, лицо его светилось какой-то особенно нежной улыбкой. Как-то вечером он был у нас, и моя мама спросила его:
— Отец Сергий, как вы, имея такую большую семью, решились стать священником? А если вас возьмут и сошлют, на кого вы оставите своих детей?
Отец Сергий вздрогнул, ясными глазами посмотрел на мою маму и ответил:
— На Царицу Небесную! Если я погибну, то за Ее Сына, — так неужели же вы можете допустить такую мысль, что Она оставит моих детей? Никогда. Спасет и защитит!
Через два месяца отца Сергия арестовали, и он погиб. А как же дети?
В 1956 году я встретила его дочь Таню и сына Алешу. Они мне рассказали, что их старший брат стал офицером и без единого ранения прошел всю войну. Сестра Вера блестяще закончила институт и получила ответственное место на одном из уральских заводов. Туда она увезла и мать. Сама Таня закончила Полиграфический институт и осталась жить в Москве, в семье своего бездетного дяди. Алеша с отличием закончил вуз.
Третий сын отца Сергия, родившийся сразу после его смерти, был назван в его честь Сергеем. По словам Алеши, это очень одаренный юноша, он перешел в десятый класс.
Дальнейшей судьбы детей отца Сергия я не знаю, так как больше никого из них не встречала, но твердо знаю, что они до самой своей смерти останутся под Покровом Царицы Небесной.
Небесная Воспитательница дочерей
Муж одной женщины был убит в Великую Отечественную войну, когда двум ее девочкам было пять и шесть лет. Вдове пришлось работать, а детей оставлять одних почти на целый день. Окружавшая их обстановка так портила их, что они стали воровать.
Но вдова была благочестива. Видя свое бессилие хорошо воспитать дочерей, она привела их в храм, поставила на колени перед чудотворной иконой Божией Матери и, упав сама на колени, обратилась к Божией Матери с горькими слезами и горячей просьбой:
— Божия Матерь, Ты видишь мое горе и мое бессилие воспитать дочерей в честности и вере. Я ничего не могу сделать с ними. Тебе поручаю их. Сделай с ними, что хочешь. Если хочешь, пусть умрут они, но если будут живы, то Сама воспитай их.
Я встретила их лет через пятнадцать. Все, кто их знал, хвалили их за трудолюбие, благонравие и благочестие. «И как сумела мать так воспитать их?» — постоянно слышала я о них от окружающих.
«Прошу так в первый раз…»
В результате тяжелых жизненных испытаний мое здоровье совершенно расшаталось. Я стал страдать хроническим расстройством желудка. Но особенно опасным было состояние полного нервного истощения. Я потерял способность читать или беседовать больше десяти минут. Появились сильнейшие головные боли. Доктора сказали мне, что положение мое серьезно и мне необходимо длительное лечение: полный покой и отдых в санаторных условиях. Ни того, ни другого я не имел возможности получить. Ужасало то состояние бездеятельности (в тридцать лет!), на которое я был обречен.
Я жил тогда в Муроме. В один из больших праздников, посвященных Пресвятой Богородице, я стоял на праздничной всенощной. В первый раз в жизни я обратился с горячей мольбой к Божией Матери: «Я могу перетерпеть постоянную болезнь желудка, если Господу угодно послать мне этот крест, но жить без труда, без чтения Священного Писания и духовных книг, без возможности общаться с людьми я не могу. Пресвятая Богородица, прошу Тебя, прошу так в первый раз — дай мне возможность работать, читать и общаться с людьми».
Когда я подошел к священнику, поцеловал праздничную икону Богородицы, получил помазание елеем и вкусил благословленного хлеба, то почувствовал: что-то особенное произошло во мне, мысли в голове стали совершенно ясными, как бы какая-то сила вселилась в меня. С того момента ни малейших следов болезни головы и нервов у меня не осталось. Болезнь желудка у меня осталась, но я терпеливо переношу ее, помня слова Господа из послания Апостола Павла: Сила Моя совершается в немощи (2Кор. 12:9).
Немая заговорила
В деревне жила благочестивая крестьянская семья — муж, жена и взрослая глухонемая дочь, которая могла лишь мычать. Была у них корова. Среди суровой морозной зимы корова должна была отелиться, а хлев был холодный. Боялись, как бы не замерз теленок, если корова отелится ночью. В один из вечеров муж хотел идти сторожить корову ночью, но жена его отговорила: «Погоди, еще рано сторожить».
Ночью они слышат с печи голос дочери: «Идите скорее в хлев!» Вскочили, побежали в хлев, не обратив внимания на то, что дочь заговорила.
В хлеву нашли только что родившегося теленка, принесли в хату и тут только подумали: почему заговорила дочь и кто ей сказал про теленка?
Дочь рассказала им, что ей явилась Сама Божия Матерь и велела разбудить их и послать в хлев. С тех пор немая стала говорить свободно.
«Божия Матерь пришла к нам!»
Снег, снег, снег… Он слепит глаза, а я во всю мочь бегу по улице поселка. Мне шестнадцать лет, я секретарь школьной комсомольской ячейки. Сегодня наш кружок самодеятельности ставит спектакль в заводском клубе и я играю главную роль. Выучила ее назубок, а вот костюм не готов и приходится торопиться.
Дома никого нет, отец в командировке, мама, верно, ушла к бабушке.
Открываю сундук и вытаскиваю необъятной ширины театральную юбку. К ней надо пришить оборку и позумент. Эх! Хотя бы Катя пришла помочь! Из всех подруг Катя — самая любимая; она — дочь священника, а вот я в Бога никогда не верила, да и как можно верить, если религия — дурман? Катя тоже участвует в самодеятельности, только ей не везет: она хочет играть главные роли, а достаются ей самые незначительные. Но она вышла из положения: выучивает то, что нравится, и разыгрывает для себя. Над ней посмеиваются, а Кате хоть бы что! Ну, надо быстрей шить, а то за мной скоро девочки с ребятами зайдут, чтобы вместе идти в клуб. Что это у меня голова начала болеть так сильно и в жар бросает?.. Какая бесконечная оборка, а голова до того болит, что пальцы не слушаются.
Нет, не могу больше шить, лягу, а то мне все хуже и хуже…
За дверью слышны голоса, топот ног, и в комнату вваливается шумная ватага участников спектакля. Увидев меня лежащей, они бестолково суетятся возле кровати. Но вот кто-то ставит мне градусник, кто-то стаскивает с моих ног валенки, которые я не могла снять, и накрывает меня одеялом.
— Василь, — слышу голос Кима, — беги за врачом. Майя, разыщи Люсину маму. Катя, вытащи градусник. Сколько? 41! Ой-ой-ой!
Пришла мама. Мне так плохо, что я ничего не могу ей сказать. Ким сует мне в рот таблетку:
— Проглоти, сестра из поликлиники прислала, а врач уже ушел: сегодня ведь суббота.
Я с отвращением выплевываю горькое лекарство и плачу от боли, от тяжести во всем теле и от какой-то гнетущей тоски.
Все уходят в клуб. Катя задерживается и говорит маме:
— Надежда Андреевна, я после спектакля прибегу к вам и буду ночевать с Люсей, так что вы можете спокойно идти в ночную смену.
Да, Кате придется сегодня играть и свою, и мою роль.
В ушах страшный звон… Как мне плохо! Я, верно, умираю… Мама кладет мне на лоб мокрое полотенце, но я его сбрасываю и мечусь по кровати.
Простыни жгут тело, подушка тоже раскаленная. Хотя бы немного прохлады!..
А откуда это такой свет появился в комнате? Яркий и вместе с тем мягкий, нежный. Что это? В самом центре света — Казанский образ Божией Матери. Я его хорошо знаю, такой висит у бабушки. Только это не изображение, а Святая Дева живая, и волны радости идут от Нее ко мне.
— Мама, — неожиданно громко говорю я, — Божия Матерь пришла к нам.
Мама подходит ко мне и плачет:
— Деточка, это тебе перед смертью кажется — ты умираешь.
А сияние все торжественней, все ярче, и в его свете справа от Божией Матери я вижу Лик Христа. Он как бы написан на полотенце, мне даже золотые кисти видны на краю полотенца. И вместе с тем я чувствую, что Лик живой и смотрит на меня кроткими, необыкновенными глазами.
— Мама, Сам Бог здесь, — шепчу я, и откуда-то издалека слышу ее плач и причитания.
Мощная радость охватывает все мое существо. Я теряю представление о времени, о том, где я. Мне хочется только одного: чтобы это никогда не кончалось. Два Лика в неземном сиянии и я… И больше ничего не надо…
Но свет погас так же внезапно, как появился. Лежу долго и не шевелюсь.
Что-то новое вошло в меня, я — как наполненная до краев чаша…
Прижимаю руки к груди и встаю. Но как же так, ведь я была очень больна, умирала, а сейчас совершенно здорова? Мама испуганно подходит ко мне:
— Люсенька, что с тобой? Ляг, родная.
— Нет, мамочка, у меня все прошло, потрогай: руки холодные и голова, и ничего не болит. Дай, я помогу тебе собрать вещи и скорей иди на завод, а то опоздаешь. Не беспокойся, я совершенно здорова.
Мама уходит, а я жду Катю. Только ей одной я могу рассказать о том, что произошло со мной, больше никому. Ах, скорей бы она пришла!
Скрип снега под окном, топот быстрых Катиных ног — и вот она сама на пороге. На платке и шубе — снежинки, лицо в гриме, а глаза тревожно смотрят на меня.
— Катя, Катя, ты знаешь, что случилось? — кричу я. — Ты только послушай!
Мы проговорили всю ночь, а рано утром Катя повела меня к своему отцу. Первый раз в жизни я исповедалась и причастилась…
Так началась моя новая жизнь.
Тихвинская икона Божией Матери
В молодости я был атеистом, родители — верующие. Незадолго до смерти отца я видел сон, будто бы стою я на коленях перед иконой Божией Матери и молюсь.
Вызванный телеграммой к умирающему отцу, я не застал его уже в живых. Мать сообщила мне о последних днях жизни моего отца. Он сокрушался, что его сын Костя живет без Бога… Но за несколько часов до смерти он, радостный, говорит: «Ну, теперь я умираю спокойно, я видел во сне, что мы с Костей вместе перед иконой Божией Матери молились на коленях. Значит, сын придет к вере в Господа». Услышав это, я рассказал матери о своем сне и с того времени с помощью Царицы Небесной стал верующим. Но это еще не все. Через несколько месяцев мне пришлось быть в Параклите (это мужской монастырь в семи километрах от Троице-Сергиевой Лавры). Когда я вошел в храм, то с правой стороны у колонны увидел образ Божией Матери, который я видел во сне. Я опустился перед Царицей Небесной на колени и долго плакал перед Ней. Это была Тихвинская икона Божией Матери.
«Ничего не буду у Нее просить…»
У меня начиналось серьезное заболевание горла, которое, судя по предыдущим случаям, должно было дней на десять сделать меня нетрудоспособной и пройти полностью не раньше, чем через месяц.
Наступил праздник Рождества Богородицы. Я стояла за всенощной в храме в Сокольниках, где находится Иверская икона Божией Матери (Хозяйки Москвы, как Ее называют). Я тогда как-то особенно переживала этот праздник и думала: «Если мы так торжественно справляем дни рождения своих близких, то каково же значение для нас Дня Рождения Девы Марии — Матери Самого Господа, Сына Божиего, Спасителя и Искупителя человеческого рода?!». У меня было желание преклониться перед Богородицей, величать Ее со всей Церковью и просить принять лишь безмолвное почитание Ее как образа Несравнимой ни с кем из людей Святой Красоты и Духовного Величия. И хотя я чувствовала себя уже серьезно заболевшей, решила, что в этот день не буду ничего просить у Нее.
После прикладывания к иконе, елеепомазания и вкушения благословенного хлеба я вдруг почувствовала, что горло перестало болеть.
Вначале я не поверила своему исцелению и чутко прислушивалась к своему состоянию. Но и в тот вечер, и на другой день, и позже я уже не замечала никаких признаков болезни.
Чудо на тропинке
Одна моя молоденькая приятельница рассказала о себе такой случай. Училась она и работала в Москве, а жила за городом, где-то около Немчиновки. Домой возвращалась поздно, а возвращаться приходилось пустынной дорогой и в одном месте надо было идти лесом. Самое страшное было то, что там пошаливали — раздевали, грабили и даже насиловали.
Девушка очень чтила Царицу Небесную и особенно любила Ее образ «Нечаянная радость». Во всех своих бедах она молилась перед этой иконой.
Как-то зимой приехала она поздно. Идет одна, вошла в лес и спешит по узенькой тропинке, протоптанной в глубоком снегу. Вдруг видит: навстречу ей идет мужчина. Ночь была лунная, было видно, что он смеется и протягивает руки, чтобы схватить ее. Ужас на нее напал непередаваемый и омерзение.
— Царица Небесная, Нечаянная Радость, спаси, — прошептала она, и такое сразу спокойствие овладело ей, что от страха и следа не осталось.
А мужчина подходит ближе и с удивлением смотрит, но не на девушку, а на Того, Кто сзади ее. И вдруг сворачивает прямо в снег и очень быстро уходит.
Девушка не смела оглянуться, но она почувствовала за своей спиной Спутника, а подойдя к концу леса, все-таки оглянулась — никого не было, только уж очень далеко темнела фигура уходящего человека, который хотел на нее напасть.
Заступница усердная
Моя бабушка была верующей. И я, будучи девочкой, наблюдала, как она молится, стоя перед иконами. Молилась она всегда беззвучно, какие молитвы читала — так и не знаю, да в то время особенно и не интересовалась этим (это были шестидесятые годы). Когда бабушка умерла, иконы куда-то подевались.
Прошло лет десять. Приехал ко мне брат из Москвы и стал что-то делать в сарае. Когда мама зашла туда, он держал в руках икону, стирая с нее пыль. Он сказал, что эта икона могла бы стоить больших денег. Мама сказала, чтобы брат образ положил на место, потому что продавать такие иконы за деньги — большой грех. Он послушался.
Прошло еще лет пять. Я заболела. Мне пришла мысль о том, что надо бы повесить иконы. Я нашла в сарае ту икону — это была Казанская икона Пресвятой Богородицы — и еще одну — Спасителя. Обе иконы я поставила у себя дома и молилась, прося помощи в болезни. Болезнь отступила.
Прошло некоторое время. Один знакомый обратил внимание на мою икону и предложил отвезти ее в Москву и продать. Я отдала. Он уехал, а через две недели вернулся и вернул икону. Я не узнала свою икону. Написана икона на дереве, и была темно-коричневой. Теперь же я видела просто светло-желтую досочку, на которой еле-еле проступали какие-то контуры. Мой знакомый сказал, что икона ничего не стоит. Но я почему-то в душе даже немного обрадовалась, хотя веры особенной у меня в это время не было и приходила я к Богу с молитвой только тогда, когда заболевала, а потом забывала обо всем.
Прошло еще три года. Того человека, который возил икону, посадили в тюрьму, а я снова — и на этот раз очень сильно — заболела. Наступило 3 ноября. Я снова очень плохо себя чувствовала, а в ночь на 4 ноября в половине третьего мне стало совсем плохо. И слышу голос: «Поднимай детей, ты умираешь!» Все во мне задрожало, я перестала чувствовать свое тело. У меня два сына. Старшему в это время было четырнадцать лет, младшему — восемь. В общем, я не знала, что делать. Мама побежала вызывать «скорую». Приехала женщина-врач, сделала внутримышечный укол и уехала. Лекарство не подействовало, и мне становилось все хуже. Тогда почему-то (теперь-то я понимаю почему) пришла в голову мысль. Я сказала старшему сыну, чтобы он взял свечи и зажег их перед Казанской иконой Пресвятой Богородицы, перед той многострадальной иконой, за которую все очень хотели взять деньги. Сказала детям, чтобы на коленях просили у Божией Матери моего помилования. Они со слезами умоляли Пресвятую Богородицу. Я почувствовала, что мое тело становится мягким и отрывается от пола, хотя я в это время стояла. Крикнула: «Дети, держите меня!» Они вцепились в меня и еще больше стали просить Божию Матерь.
Мама моя опять побежала вызывать «скорую». На этот раз я почему-то знала, что должен приехать мужчина. Когда он вошел, я уже знала, что все произошло оттого, что я хотела продать нашу Заступницу, нашу Матерь за деньги. Времени было без пяти минут пять — утро. И тут в душе совершилось истинное покаяние и пошла молитва — как бы внутренний голос говорил, он сказал мне, что через две минуты будет лучше. Я поняла, что по моим молитвам и раскаянию, а больше — по молитвам моих детей я прощена. Врач сделал мне внутривенный укол и уехал, сам не понимая, что со мной, даже спросил маму, не лечусь ли я у психиатра. А я стала потихонечку оживать. Молясь перед Казанской иконой Пресвятой Богородицы, я стала замечать, что образ принимает новые очертания. А через месяц икона приняла свой прежний вид, и образ Спасителя Младенца — просто дивный.
Прошло три года. Много за это время изменилось в моей жизни. Господь дал мне опытного духовного наставника. Совсем недавно (так же, как тогда, под 4 ноября) под праздник Казанской иконы Божией Матери икона позвала меня в дорогу. Аккуратно завернув икону, я повезла ее в храм. Там она теперь и находится. Я поняла, что нельзя держать такую святыню дома — пусть люди молятся и знают, как щедр Господь и многомилостив к нам, грешным.
«Пресвятая Богородица, спаси меня!»
Рассказала об этом молодая девушка, продавщица из книжного магазина. Она изредка бывала в церкви, немножко умела молиться. Как-то вечером легла она спать. В комнате она была одна. И вот слышит: за дверью ее комнаты шаги, да какие-то странные — шлепающие. Она насторожилась. Слышит, скрипнула дверь. А ее как сковало. У нее даже не было сил повернуться посмотреть, а шаги все ближе к ее кровати. Потом что-то грузное, черное, липкое навалилось на нее сзади и стало душить. Она стала задыхаться и поняла, что сейчас погибнет. И тут она вспомнила молитву и стала молиться Матери Божией: «Пресвятая Богородица, спаси меня». Шептала молитву все чаще и чаще. И вот как будто фыркнуло то, что ее душило, с такой ненавистью, злобой, поднялось и стало удаляться. Ушло за дверь, и шаги стихли…
«Матушка, мне еще больно»
У меня есть моя младшая сестра, 1949 года рождения. Она родилась с врожденным пороком сердца, и ее постоянно преследовали болезни. Тем не менее она вышла замуж, родился сын. С возрастом у нее стало чаще болеть сердце. У нее оказался перекрыт сердечный клапан, и живет она за счет расширенной аорты. Все чаще ее стали преследовать головные боли. Таблетки пила каждый час. Ей посоветовали лечь на обследование. Компьютерное обследование показало, что у нее опухоль мозга: на мозжечке и на трех шейных позвонках. Профессор в Москве сказал, что они такие операции не делают. Был понедельник, а к четвергу врачи готовили документы на выписку. И еще сказали ей, что жить ей осталось три месяца.
Как раз в это время я встретила одну матушку. Она мне посоветовала с могилки блаженной Матроны взять песочек и сказала: «Будете молиться Господу, Матушке Богородице, блаженной Матроне, и должно пройти». Я сделала, что нужно было.
Сильно верующими мы не были, сестра церковным человеком не была, но согласилась пить освященную водичку и молиться.
И мы с сестрами стали усердно молиться Господу Богу Иисусу Христу, Божией Матери (перед Казанской Ее иконой) и Святителю Николаю. Читали акафисты, молитвы. Через три дня профессор ей говорит: «Мы посоветовались и решили операцию вам все-таки сделать». Операцию назначили через неделю. Мы еще усерднее стали молиться. Операцию откладывали три раза и сделали ее только через месяц. Она продолжалась шесть с половиной часов, под местным наркозом: врачи опасались за сердце. Сестра все ощущала, все слышала. Когда ее из операционной повезли, она еще и улыбалась. Профессор говорил, что это была уникальная операция.
Мы с сестрой стали ухаживать за ней по суткам. Прошло четыре недели после операции. Швы ей не снимали, лежала она на одном боку. Лекарств принимала очень много…
Через каждые два часа ей делали уколы, она все терпела и только говорила: «Я все вытерплю, только бы мне остаться живой». Мы старались каждую свободную минутку читать около нее молитвы.
Однажды во время моего дежурства в два часа ночи она заплакала и говорит: «У меня печень болит, такая боль, что не могу терпеть». Я — к медсестре, а она говорит: «Не могу делать укол: только полчаса прошло». Я стала читать Акафист Богородице, Казанской Ее иконе, а сестре сказала: «Читай «Богородице, Дево» сколько можешь. Читай, проси Заступницу. Пусть Она маленечко тебе поможет!»
Она про себя стала читать эту молитву. И вдруг говорит: «Матушка, милая, мне еще больно». Потом открывает глаза и говорит: «Ты веришь, что я в своем сознании?» Я говорю: «Конечно, верю». Она говорит: «Я сейчас буду спать, а завтра утром что-то очень важное тебе расскажу». Через некоторое время пришла медсестра и удивилась: «Что ты ей дала?» Я говорю: «Ничего». А медсестры, конечно, знали, что мы молимся, да и иконки стояли над кроватью у стены.
Утром в шесть часов она проснулась, улыбнулась и сказала: «Ты веришь, Божия Матерь ко мне приходила. Когда я молилась, я не увидела, но ясно ощутила, что подошла ко мне Женщина Небесной Красоты и Свою ручку положила мне на бок, нажала и повела вниз. Боль пошла за Ее ручкой, но еще не полностью ушла. Тогда я и сказала: «Матушка, мне еще больно», для того, чтобы ты поняла, что я в сознании и это правда. Она еще раз нажала и повела вниз ручкой — и боль прекратилась. Потом Она мне сказала: «Спи». И я уснула. Сон у меня был как у здорового человека».
Комментировать