Вехи духовного пути (Поэмы)
Поэмы Лермонтова принято рассматривать как один из этапов развития русской романтической традиции. Но для автора настоящей работы творчество Лермонтова в целом и его поэмы в частности являются той областью, в которой сосредоточено нечто гораздо большее, чем те или иные эволюционные особенности русской литературы. Поэмы Лермонтова — это то сокровенное хранилище, которое содержит в себе опыт духовной деятельности поэта, тот драгоценный ресурс, в котором сконцентрирована совокупность посещавших его откровений. Такое отношение к лермонтовским поэмам определяет направление настоящего исследования, цель которого — вскрыть эволюцию духовной жизни поэта, отразить своеобразие его взглядов и убеждений, приблизить смысл его творчества к сознанию современного человека. Думается, что эволюционная история жизненных ценностей, выработанных гениальным поэтом и нашедших отражение в его поэмах, глубоко поучительна сама по себе. С другой стороны, подобная летопись, всегда сохраняющая свою актуальность, не может не представлять жизненно важного интереса для всякой личности, приучившей себя к осмысленному отношению к бытию.
За свою короткую жизнь Лермонтовым написано около тридцати поэм. Первая поэма, «Черкесы», была создана в четырнадцать лет, последняя — «Мцыри» — за два года до гибели. Их литературное достоинство неодинаково, по-разному относился к ним сам поэт, и далеко не все они предназначались для печати (только четыре из них были опубликованы при жизни поэта, причем одна из них, «Хаджи Абрек» — вопреки воле самого автора). Над поэмой «Демон» Лермонтов трудился почти всю свою жизнь, с 1829 по 1839 год. Поэма «Мцыри» — также одно из глубоко личных произведений. Такие же поэмы, как «Уланша», «Петергофский праздник», в которых воспевалась разгульная юнкерская жизнь, относятся к числу литературных развлечений Лермонтова и не занимают существенного места в его наследии.
В настоящей попытке проникнуть в тайну личности поэта, реконструировать эволюцию его взглядов мы не будем касаться всех его поэм. Объектом нашего аналитического внимания станут только те из них, которые раскрывают что-либо существенное во внутреннем облике Лермонтова и которые вместе с тем можно считать достоянием нашей отечественной поэзии. Поэма «Демон», занимающая исключительное место в духовной жизни Лермонтова, будет разобрана нами с особенной тщательностью. «Демон», насчитывающий восемь редакций, является наиболее сложным и неразгаданным произведением не только в творчестве Лермонтова, но и во всей нашей литературе. Эти обстоятельства обязывают нас сосредоточить на ней большую часть нашего исследовательского внимания и сделать ее предметом специального рассмотрения.
Священный дар жизни («Черкесы»)
«Черкесы» — самая ранняя поэма Лермонтова. Она была написана летом 1828 года в Тарханах, куда Лермонтов приехал со своей бабушкой, Е. А. Арсеньевой, перед поступлением в Московский университетский Благородный пансион. В то время поэту шел четырнадцатый год.
Эта поэма считается юношеской, подражательной, «полунаивной», не содержащей в себе самостоятельной идеи. Она чаще всего расценивается исследователями как проба пера, как неясное брожение молодых сил, как смутное предчувствие юным поэтом своего гения, как робкое появление первых ростков творчества. Как справедливо отмечалось, в ней слишком много прямых стихотворных заимствований: есть строчки из сказки «Причудница» и «Освобождения Москвы» Дмитриева, из «Абидосской невесты» Байрона, из пушкинского «Кавказского пленника», из козловской «Княгини Натальи Борисовны Долгорукой», из элегии Жуковского «Славянка», из «Сна воинов» Батюшкова. Тринадцатилетний поэт испытывал бессознательную потребность опоры на сторонний авторитет, на опыт маститых литераторов. В своей первой поэме юный автор постарался из различных отрывков сложить свой собственный сюжет, использовать чужой материал для постройки своего здания. В результате, как представляется лермонтоведам, смысл того, что вышло из-под его пера, оказался размытым, трудноразличимым, неопределенным. В самом деле, что серьезного и значимого можно ждать от ученической поделки?
Такая оценка первого опыта Лермонтова в области жанра поэмы является упрощенным пониманием его поэтического слова, почти всегда заключающего в себе таинственную глубину. Уже ранние произведения поэта отмечены чертами самобытности. В них нельзя видеть одни поэтические упражнения для овладения приемами поэтического мастерства. Лермонтов никогда не обращался к слову ради самого слова. Заимствования имеют место в поэме «Черкесы», но они служат лишь подспорьем для выражения сокровенных дум и переживаний поэта, его самостоятельных наблюдений над жизнью. При создании поэмы им руководила необходимость высказать ту тревогу, которая не могла оставаться в нем невыраженной, которая настоятельно требовала словесного воплощения и за нехваткой собственного искала стороннего поэтического материала, побуждая обращаться к признанным образцам поэтического слова.
В «Черкесах», как известно, юный автор изобразил сражение черкесского отряда с русским гарнизоном, окончившееся для кавказцев поражением. Черкесский князь, главный персонаж поэмы, нападая на русскую крепость, имеет возвышенную, благородную цель: освободить своего родного брата, томящегося в русской крепостной тюрьме. Ради него он готов рисковать своей жизнью. Решимость черкесского князя ценой своей жизни избавить брата от позорных оков рабства делает его национальным героем. Его дружина проникается свободолюбием и жертвенностью своего предводителя и воодушевляется той же готовностью сложить свои головы в смертельной схватке с русскими.
Героический облик предводителя-князя, воодушевленного порывом умереть за своего брата, давал право литературоведам видеть в поэме «Черкесы» первую попытку Лермонтова создать образ сильной романтической личности. Однако представляется, что замысел поэмы гораздо глубже, чем юношеская дань традициям романтизма. Чтобы убедиться в этом, достаточно повнимательнее всмотреться в текст. Первая неожиданность заключается в том, что в поэме не только черкесский князь, но и противоборствующая сторона несет в себе возвышенное начало. Если образ предводителя горцев изображен с явной симпатией, то и русский гарнизон, в схватке с которым гибнет предводитель чеченского отряда, вызывает в читателе не меньшее сочувствие. Услышав известие о стремительно приближающихся черкесах, русский военачальник строит свое войско, которое с присущей ему воинственностью и самоотреченностью встает на защиту своего поселения. Благородной готовностью умереть героической смертью — «с славою вкусить могилу» — исполнены как чеченские, так и русские воины. Не только черкесы, но и противоположная русская сторона одушевлена высоким стремлением «положить душу за други своя». В смертельной схватке русский солдат защищает родное селение, в котором протекает мирная жизнь, исполненная поэтической простоты и покоя. Лермонтов рисует предвоенную обстановку городской жизни мягкими акварельными тонами:
Народ весь в праздничном наряде
Идет из церкви. Стук карет,
Колясок, дрожек раздается;
На небе стая галок вьется;
Всяк в дом свой завтракать идет;
Там тихо ставни растворяют;
Там по улице гуляют
Иль идут войско посмотреть
В большую крепость…
(II, 12)
Именно на фоне этого лиричного пейзажа со всей отчетливостью проявляется самопожертвование русской стороны, отражающей военные действия черкесов. Русский воин готов умереть за то, чтобы в родном поселении люди утром «тихо ставни растворяли». Усиливая героические черты русского гарнизона, повествователь упоминает также и о знаменитых победах казачьего войска. Он говорит о доблести русского оружия, получившего широкую известность не только на родине, но и в Европе. Лермонтов называет казаков неустрашимыми сынами «Дона, которых Рейн, Jloap и Рона видали на своих брегах».
Таким образом, каждая воюющая сторона имеет собственную, возвышающую ее правду и несет в себе черты подлинного героизма. Именно эта «раздвоенность» поэмы, то есть наличие в ней двух равновеликих романтических центров, порождала, с одной стороны, противоречивость в ее трактовке, а с другой — позволяла некоторым исследователям считать ее не вполне удавшимся опытом начинающего поэта и относить ее к несовершенным творениям Лермонтова. Критики отмечали, что «пафос поэмы — в раскрытии свободолюбия и героизма черкесов». «Тем не менее, поэма посвящена победе русского оружия», — говорится в статье о «Черкесах»[23]. Автор энциклопедической статьи даже называет поэму «беспомощной». Однако такое отношение к «Черкесам» — явная несправедливость.
Чтобы постичь сложность лермонтовского замысла, следует обратить внимание на самое начало поэмы, в котором до появления черкесского князя — романтического героя поэмы — читатель видит сторожевые посты русских войск. Одна из стрел, пущенная в ночной тьме из лука чеченца, поражает стражника-казака, который внезапно падает «с окровавленного кургана». Смерть сторожевого казака, погибающего в самом начале поэмы от безвестной чеченской стрелы, выведена за рамки сюжета. Эта гибель, лишенная черт героизма, никак не связана с последующим столкновением русского гарнизона и черкесского отряда. Возникает вопрос: зачем же тогда эта сцена включена Лермонтовым в повествование? Она необходима поэту для обозначения преступности войны как таковой, бесчеловечности любой розни, приводящей к уничтожению священного дара жизни. Зарисовка гибели казака, сделанная в самом начале описания батального сражения, является художественным вступлением к нему. Изображая битву, поэт не может пройти мимо того факта, что военное противостояние черкесского и русского отрядов, каждый из которых воодушевлен своими высокими идеалами, несет в себе начало смерти. Безвременная и насильственная кончина тех, кто погибнет в этом кровавом противостоянии, не может не вызывать в поэте молчаливого протеста. Ведь они, как и убитый перед началом боя сторожевой казак, больше никогда не увидят ни родного Дона, ни дорогих и любимых лиц. Этот обрыв в существовании, эту потерю живой связи с живой жизнью Лермонтов не мог воспринимать иначе как трагедию, а предстоящее военное сражение — как преступление против бесценного и уникального дара жизни. За героической, привлекательной, «романтической» стороной военных действий поэт обнаруживал ее жестокую сущность.
Кровавому лязгу войны противопоставляется торжественная безмятежность природы накануне сражения:
Повсюду тихое молчанье;
Струей сквозь темный свод древес
Прокравшись, дневное сиянье
Верхи и корни золотит.
Лишь ветра тихим дуновеньем
Сорван листок летит, блестит,
Смущая тишину паденьем.
(II, 11)
Покой природы настолько глубок, что слышно, как падающий от тихого дуновенья лист нарушает ее безмолвие. И тем безжалостней, преступней и противоестественней кажется та кровавая бойня, которая следует за дивным утром, нарушая гармоничное течение бытия:
Пушек гром везде грохочет;
А здесь изрубленный герой
Воззвать к дружине верной хочет;
И голос замер на устах.
Повсюду стук, и пули свищут;
Повсюду слышен пушек вой;
Повсюду смерть и ужас мещет
В горах, и в долах, и в лесах…
(II, 13–14)
В этом батальном описании нет ни побежденных, ни победителей, а есть только ужас войны, ее бесчеловечная сущность, лишенная каких бы то ни было «романтических» прикрас. Еще до начала сражения, при наступлении утра, повествователь, созерцая тишину пробуждающейся природы и хорошо зная, какая жуткая сцена придет на смену трепетной живописи восходящего солнца, горестно восклицает:
О, если б ты, прекрасный день,
Гнал также горесть, страх, смятенья,
Как гонишь ты ночную тень
И снов обманчивых виденья!
(II, 11)
В поэме Лермонтов впервые задумывается о бессмысленности войны, безудержно поглощающей человеческие жизни. С одной стороны, он отмечает нравственную высоту, на которую она возводит воюющих, с другой — видит преступное начало, которое в ней содержится. В поэме не ставится вопрос о государственной целесообразности или о политической необходимости завоевания Кавказа, как представляется некоторым исследователям. Вражда рассматривается поэтом с общечеловеческой точки зрения, как неудержимая, слепая стихия зла, которая лишает человека причастности бытию. Жизнь является той изначальной, неповторимой и уникальной данностью, которая, по представлениям поэта, обязана занимать центральное место в шкале общечеловеческих ценностей. Человек, составляющий с жизнью органичное, неразрывное целое, предназначен для жизни, а не для умирания. Война искажает и уродует божественный замысел о мире.
В зарисовке гибели сторожевого казака, которой открывается поэма, присутствует и иная, довольно значимая часть лермонтовского миропонимания. Считается, что поэт искал в своей жизни осуществления романтически возвышенного идеала, не укладывавшегося в рамки окружавшей его действительности. Однако и это представление, равно как и мнение о романтической несостоятельности «Черкесов», не совсем верно. Изображая сцену убиения русского солдата, поэт скорбит о том, что гибнущий казак лишается возможности не столько возвышенного, идеального существования, сколько участия в самых простых, «не героических» проявлениях жизни: ему «не зреть родного Дона, ни милых сердцу, ни семьи». Этой же цели — художественному воспроизведению авторского эталона идеальной жизни — отвечает и картина русского поселения. «Там тихо ставни растворяют», «всяк в дом свой завтракать идет», «на небе стая галок вьется» — таковы детали, из которых складывается повседневность «прекрасного», как говорит Лермонтов, «града», защищаемого русским пограничным отрядом. Именно эти простые, обыденные проявления жизни и составляли дорогую для сердца поэта сторону бытия. Ощущение своей неразрывной связанности с окружающим миром, своей сопричастности неповторимому акту жизни, протекающему в естественных, богоданных формах, — одно из предназначений человеческой жизни.
Лермонтова никогда не покидало ощущение сакральности земной жизни. Поэт был уверен в том, что человек предназначен для участия в неповторимой тайне бытия. В то же самое время с горечью для себя он открывал в человеке способность к безжалостному разрушению, к беспощадному и жестокому кровопролитию. Поэт задается вопросами: в силу каких причин человек, наделенный инстинктом естественной красоты и способностью мирного созидания, являющийся органичной частью мироздания, развязывает бессмысленную, преступную драму самоуничтожения? Почему две воюющие стороны, исполненные высокого героизма, оказываются участниками кровавого, бесчеловечного по своей сути противостояния? В «Черкесах» Лермонтов предвосхищает то, что открыто прозвучит в его позднем стихотворении «Валерик»:
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
(I, 503–504)
Поэма «Черкесы» явилась первым серьезным размышлением Лермонтова об истоках существующего зла. Поэт указывает на мистические корни зла. Уже в самом начале произведения, в картине вечернего Кавказа, присутствует что-то недоброе. Опустившаяся на долины тишина имеет только видимый, внешний характер, на самом же деле в ней нет подлинной умиротворенности. Под покровом вечерней безмятежности природа таит в себе нечто зловещее. Ее видимый покой пронизывают «свирепые взоры волка», бегущего через горы. Явный заряд агрессии содержит в себе и другая деталь повествования: пара охотничьих псов, рвущихся, как замечает автор, с «нетерпеньем». Еще одна частность — крик полночного и черного, «как тень», ворона — указывает на непрочность, обманчивость воцарившегося в природе покоя. Если от начала поэмы обратиться к ее концовке, то обнаружится, что и в финале произведения, после победы русского оружия, всюду устанавливается та же тишина. «Везде господствует покой», — такой строчкой завершается поэма (II, 16). Но и этот покой отмечен мрачными красками, окрашен в недобрые тона. Над ним так же, как и в начале, проносится крик «черного врана голодного». Только теперь это голос существа, насыщающегося страшными плодами человеческого безумия — трупами убитых воинов. А вместо кровожадных волчьих глаз изредка блещет во тьме ночи «булат, заржавый от крови в сраженье».
За счет этого приема — идентичности начала и концовки — поэма получает кольцеобразную композицию. Это наводит на мысль о том, что в «Черкесах» юный поэт, изображая батальные сцены, не столько предается стихии романтизма, сколько исследует природу того явления, которое принято считать мирным, благополучным течением жизни. Лермонтов предощущает непрочность, призрачность, эфемерность человеческого благоденствия. Он обнаруживает в обманчивых тишине и покое скрытое присутствие безумного заряда агрессии, готового разорваться в любую минуту и вызвать трагический обрыв в живой ткани бытия. «Везде господствует покой». Но какой ценой был достигнут этот покой? Каково внутреннее содержание этого покоя, над которым раздается зловещее карканье голодного ворона, пожирающего трупы убитых? Покоя, во мраке которого сверкает «булат, заржавый от крови в сраженье»? Покоя, в тишине которого раздается тревожный крик часового? Покоя, который в любую минуту может вновь взорваться новым кровопролитием? Незримое присутствие в мире могущественной силы зла ощущается уже в первой поэме Лермонтова. Это то, что будет преследовать поэта на протяжении всей его жизни.
Как уже было отмечено, в поэме много литературных заимствований. Однако, как показывает анализ, они не оказали заметного влияния на содержательную сторону «Черкесов», на их идейную самостоятельность. Это позволяет сделать вывод о том, что на начальном этапе творчества личностное развитие в Лермонтове опережало поэтическое созревание: для поэтического выражения самобытных тем поэту пока не хватало запаса слов. Отсюда следует и второй вывод об особенности поэтического устроения Лермонтова: поэзия никогда не являлась для него самоцелью. Появившаяся способность слагать рифмы не стала для него тем кумиром, в жертву которому он приносил содержательную сторону своего творчества. Наоборот, настоятельная потребность отобразить свой внутренний мир, свою глубокую «думу» в художественных образах служила импульсом к творческой деятельности, к поэтическому поиску и вызывала в нем тот мощный поток вдохновения, который с необыкновенной силой пульсирует в лермонтовском слове.
[23] Лермонтовская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1981. С. 612.
Комментировать