Неумолимая трагедийность бытия («Кавказский пленник»)
Поэма «Кавказский пленник», по свидетельству первого биографа поэта П. А. Висковатова, была написана Лермонтовым во время учебы в Московском университетском пансионе. Атмосфера, в которую попал юный поэт, весьма способствовала развитию его литературного таланта. В этом учебном заведении учебный курс имел энциклопедический, разносторонний характер, но занятиям русской словесностью отдавалось явное предпочтение. Здесь соблюдался своеобразный культ литературы. «Начальство, — вспоминал военный министр Д. А. Милютин, — поощряло занятия воспитанников сочинениями и переводами вне обязательных классных работ. В высших классах ученики много читали и были довольно знакомы с тогдашнею русской литературой, тогда еще очень необширною. Мы зачитывались переводами исторических романов Вальтера Скотта, новыми романами Загоскина, бредили романтическою школою того времени, знали наизусть многие из лучших произведений наших поэтов. Например, я знал твердо целые поэмы Пушкина, Жуковского, Козлова, Рылеева. В известные сроки происходили по вечерам литературные собрания, на которых читались сочинения воспитанников в присутствии начальства и преподавателей»[24]. Лермонтов обучался в Московском университетском пансионе два года, с сентября 1828 по апрель 1830 года, и за это время им было написано около пяти поэм. Поэма «Кавказский пленник» явилась первой поэмой этого периода.
Как и в «Черкесах», в «Кавказском пленнике» много заимствований[25]. Но, как и в случае с первой поэмой, юный поэт, вдохновляясь образцами современной поэзии, избежал слепого копирования и рабской литературной зависимости. Несмотря на поэтические «займы», поэма живет своей жизнью. В рамках распространенного романтического сюжета Лермонтов создал нечто оригинальное по своему идейному содержанию. На всем, к чему прикасалась рука юного гения, остался яркий отпечаток его творческой индивидуальности.
Герои поэмы «Кавказский пленник» на первый взгляд выдержаны автором в романтическом духе. Кавказцы, изображенные Лермонтовым, имеют мало общего с реальной действительностью. Чеченцы в поэтическом мире Лермонтова — блаженные дети природы, далекие от пороков цивилизованного мира, от того светского общества, к которому принадлежит главный герой поэмы. Чистые, разреженные высоты Кавказа, куда не проникает атмосфера страстей человеческого общества, является естественной средой их обитания. С окружающей природой они находятся в гармоничном единстве и составляют с ней неразрывное целое. Оставляя в стороне объективную сложность кавказского мира, поэт создает портрет горцев из тех черт, которые отвечают его поэтической мечте. Чеченцы в изображении поэта полны жизненных сил, свободолюбивы, смелы, решительны, независимы, горды, свободны от духа стяжания, полны дружелюбия, не знакомы с эгоизмом и отчужденностью, открыты друг для друга. Самая главная их черта, которой они выгодно отличаются от тех, с кем им приходится воевать, — неповрежденная страстями энергичность души, утраченная цивилизованным человеком. В том же романтизированном духе изображена и повседневность горцев: вечерами старики поют песни и ведут речи о своих былых победах, а «младые» черкешенки — вольные дети природы — с трепетом ожидают возвращения домой своих родных и близких. В создании картины жизни чеченского аула Лермонтов вроде бы не выходит за рамки романтической традиции. В горцах поэт находит те черты, которых ему не хватает как в тесном кругу своих современников, так и в самом себе. Кавказцы и их мир символизируют собой первозданное состояние души человека, не знакомого с рефлексией и безверием, не отравленного мрачным сомнением, не замутненного действием страстей и пороков, не страдающего тяжкими рецидивами безволия и бездействия.
Однако поэт далек от абсолютной идеализации горцев. Черкесы свободолюбивы, горды и дружелюбны, но… только для самих себя. Песни черкешенок о независимости и отваге их народа раздаются рядом со стонами и звоном цепей заточенных пленников:
Но что за звук цепей тяжелых?
Зачем печаль сих пастухов?
Увы! то пленники младые…
(II, 19)
И нет к ним жалостных сердец!
Они в цепях, они рабами!
(II, 20)
В идиллическую симфонию заката, опускающегося на мирный аул, врывается резкая, диссонирующая нота. Лермонтов, с любовью рисуя быт горцев, в то же время отмечает их парадоксальную способность радоваться жизни, когда рядом с ними находятся люди, гремящие кандалами и изнывающие в немом, безысходном страдании. Свойственная поэту трезвость мысли не позволяла ему пребывать в плену иллюзорных, романтических грез. В видимой жизни, слишком далекой от совершенства, нет ничего, что можно было бы признать абсолютным благом. Даже такие идеальные чувства, как стремление к независимости и любовь к свободе, при своем осуществлении неизбежно обретают свою оборотную сторону: свободолюбие одних оборачивается тяжелым страданием для других. Русским пленникам свободолюбие чеченцев несет заточение и гибель, лишающую их приобщения к уникальному дару жизни. Если и существуют жизненные сферы, приближенные к идеалу, то при внимательном их рассмотрении оказывается, что и они несут в себе знакомые, привычные начала жестокости и немилосердия, что и в них проявляет себя общая для всех поврежденность человеческой природы.
Еще меньше романтических красок содержится в образе кавказского пленника. Этот факт отмечен многими исследователями, писавшими о поэме. Во внутреннем облике кавказского пленника, вызывающем острое чувство жалости, Лермонтовым подчеркивается глубокая подавленность всем с ним происшедшим, его беспомощность и обреченность:
Несчастный залился слезами,
На грудь к товарищам упал,
И горько плакал и рыдал…
(II, 24)
…Ах! несчастный,
В какой он бездне здесь ужасной;
Уж жизнь его не расцветет…
(II, 31)
Блистая, молния струей
Пещеру темну озаряла,
Где пленник бедный мой лежал,
Он весь промок и весь дрожал…
(II, 32)
Всё это черты отнюдь не романтического героя. Лермонтовского пленника отличает бездейственность, немая покорность своей участи. («Он слышал слово “навсегда!” И обреченный тяжкой долей, Почти дружился он с неволей» (II, 25).) Лермонтов делает героем своей поэмы человека, в котором нет основополагающей черты романтического персонажа: его пленник лишен инстинкта борьбы. Кавказский пленник сломлен как личность, лишен веры в свое освобождение и основанной на этой вере потребности действовать. В нем нет стремления найти выход из создавшегося положения. Он расписывается в своей обреченности и настроен влачить цепи позорного рабства до конца своих дней. Он даже поначалу отказывается от побега, предложенного черкешенкой, и говорит своей освободительнице:
Ах нет! оставь восторг свой нежный,
Спасти меня не льстись надеждой;
Мне будет гробом эта степь;
Не на остатках, славных, бранных,
Но на костях моих изгнанных
Заржавит тягостная цепь!
(II, 34)
И даже смерть пленник приемлет в абсолютном молчании, как нечто должное, без протеста, отчаянной мольбы или горького упрека судьбе за явную к нему несправедливость.
О герое сказано, что он «пустился в край неизвестный» и, как подчеркивает автор, «всё в краю том погубил». Не только свою прежнюю жизнь, но и ту веру в себя, которая делает человека внутренне свободным даже в самом тяжелом заключении. Это неверие героя в возможность побега, в возможность возврата к прежней жизни говорит об утрате им чего-то гораздо большего, чем внешней свободы. Он лишен той внутренней одушевленности, той непосредственной жизненной силы, которая присуща обитателям черкесского аула. Он как будто не хочет освобождения, словно ему не для чего пользоваться своей свободой. В этом — существенное отличие лермонтовского кавказского пленника от пушкинского, тоже опустошенного, но все-таки жаждущего избавления («Свободы жаждет он» — сказано у Пушкина). Вглядываясь в ночной мрак, пушкинский пленник «ждет, не крадется ль казак, рабов отважный избавитель»[26]. Лермонтовский узник Кавказа ничего не ждет от жизни. Его заточение — это нечто вроде плена посреди самой жизни. (Именно поэтому, кстати сказать, кавказский узник не отрезан от жизни черкесского аула тюремной решеткой, а удерживается автором на расстоянии непосредственной близости к ней. Он — пастух черкесской отары и, следовательно, наблюдатель вольнолюбивой жизни черкесов.) В «Кавказском пленнике» Лермонтов впервые и, может быть, не вполне осознанно, создает облик героя, утратившего свое «я».
Но, как и в «Черкесах», автор не оставляет своего героя без шанса на спасение. Героя пытается вызволить из заточения не брат, а полюбившая его черкешенка, которая является вторым значимым персонажем поэмы. Она стремится спасти пленника, но в результате обрекает и русского невольника, и себя на трагическую гибель. Здесь впервые появляются два мотива, которые поэт будет постоянно развивать в своем творчестве: мотив сострадания к тем, кто испытал в жизни диктат злой силы, и мотив предназначения женской любви. Сострадательность — это то, что впоследствии Лермонтов постоянно будет искать по отношению к тем своим героям, которые оказались жертвами страшной разрушительной энергии. В драматичном, неравном противостоянии существующему злу особую роль Лермонтов отводит женщине. Высокая миссия женщины — спасать, избавлять от погибели, не столько даже внешней, сколько внутренней, духовной. Женщина призвана гармонией своей души врачевать покалеченную личность от нанесенных жизнью ран. Черкешенка — первая героиня Лермонтова, отмеченная чертами внутренней красоты, а ее любовь отличается сострадательностью. Она пытается принести освобождение предмету своей любви.
Черкешенка не сразу приходит к решению освободить пленника. Не без душевной борьбы героиня идет на этот шаг. Лермонтов ставит ее в ситуацию нелегкого нравственного выбора. Избавление пленника, который не отвечает ей взаимностью, неизбежно обернется для героини потерей объекта любви, а вместе с ней и смысла своего существования. Но в конечном итоге победа над собой ею одержана: ценой мучительного самоотказа желание блага пленнику берет в героине верх над эгоистическим стремлением обладать. И это умение личности пойти на самопожертвование до конца дней останется для поэта одной из вершин проявления человеческого духа. (Полноту самоотреченности он выразит в своем позднем стихотворном шедевре «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…», явившемся отражением его личной драмы, нравственным итогом его душевных мук. Имеется в виду история взаимоотношений поэта с В. Бахметевой. Создается впечатление, что в образе черкешенки поэт предугадал свою будущую судьбу, в акте творчества пережил то, что впоследствии ему предстояло испытать в собственной жизни.) Совершая акт самоотречения, черкешенка не видит в своем поступке ничего героического. Она решается на него, подчиняясь велению своей души. Естественность, нерефлекторность чувства всегда оставалась для Лермонтова свидетельством его красоты и истинности.
Необыкновенная сила бескорыстной и жертвенной любви, на вершину которой героиня восходит не без сердечных терзаний, кажется, должна была бы оградить пленника от гибели. У Пушкина такая любовь спасает пленника как от внешней изоляции от мира, так и от затяжного душевного кризиса. К его герою вместе с возможностью побега возвращается и утраченная в светском обществе способность любить. «К черкешенке простер он руки, воскресшим сердцем к ней летел…» — говорит Пушкин о своем герое[27]. У Лермонтова все иначе: любовь черкешенки бессильна принести пленнику подлинную свободу. Поэма заканчивается трагическим обрывом для обоих участников событий. По мысли Лермонтова, сама жертвенная любовь не менее, чем другие ценности бытия, беззащитна перед лицом существующего зла. Она гибнет от соприкосновения с внешним миром, слепым и безжалостным в своей ограниченности. Для отца черкешенки, ставшим убийцей ее возлюбленного, русский пленник — презренный враг. После убийства пленника он жалеет не его, а свой патрон, который тщетно ищет возле трупа. Он не предполагал, что этот жалкий узник мог вызвать в его дочери глубокое чувство. Для Лермонтова трагическая гибель героев не является нелепой случайностью. Безграничная любовь черкешенки оказывается помещенной в ту среду, которая не вмещает идеальных чувств. Своим естественным ходом жизнь губит то, что превосходит ее сформировавшийся уклад, безжалостно уничтожая то, что не вмещается в ее устоявшиеся границы.
Исследуя жизнь как жестокую драму неосуществимости, Лермонтов задумывался и о роковой несоединимости человеческих судеб. Необычайная любовь черкешенки к пленнику оборачивается жестокими муками безответности. Ее отец, престарелый черкес, исполняя долг мести, убивает русского беглеца. Этим поступком он довершает трагедию жизни своей дочери и тем самым непроизвольно создает свою личную драму. Для самого кавказского пленника попытка обрести свободу и соединиться с той, ради которой он отверг любовь черкешенки, заканчивается молниеносным обрывом существования. С ранних лет поэт был пронизан ощущением неумолимой трагедийности бытия. Он был убежден в роковой несбыточности самых высоких и самых светлых человеческих чувств, в их изначальной обреченности.
Не всегда Лермонтов находил в себе силы безропотно принять эту открывшуюся ему закономерность земной жизни человека. В конце поэмы он предрекает отцу черкешенки судьбу библейского Каина, братоубийцы, который оказался повинным в пролитии первой человеческой крови и обречен на пожизненные муки:
— Отец! убийца ты ее;
Где упование твое?
Терзайся век! живи уныло!..
Ее уж нет. — И за тобой
Повсюду призрак роковой.
Кто гроб тебе ее укажет?
Беги! ищи ее везде!!!
«Где дочь моя?» и отзыв скажет:
Где?..
(II, 38–39)
«Терзайся век! живи уныло!» Заслужил ли несчастный отец такое суровое наказание? Ведь он и сам в каком-то смысле оказался жертвой происшедшей трагедии. Разве представления о том, кто его друг и кто враг, не были заложены в него окружающей средой? Почему же Лермонтов всю тяжесть вины обрушивает на голову отца черкешенки? Сама жизнь выступает в роли непременного разрушителя идеала, светлые устремления человека подвергаются деспотичному насилию со стороны жизни. Лермонтов приходит к выводу о жестокой неосуществимости простых и в то же время высоких человеческих чувств в рамках земного существования. В чрезмерном наказании, обрушившемся на голову убийцы-отца, можно видеть лермонтовскую жажду возмездия. В каиновом страдании, на которое автор обрекает черкеса-отца, слышится своеобразный протест, направленный не столько против конкретного виновника происшедшей трагедии, сколько против бытия в целом, оборачивающегося для человека обманутыми ожиданиями и крушением его лучших надежд. Поэту нравственно необходим был финал, компенсировавший в его глазах превосходство сил зла, от которых он не мог найти реальной и действенной защиты.
Поэма, созданная на романтическом материале, оказалась шире и глубже того литературного направления, на почве которого возникла. Она заключает в себе особенности лермонтовского взгляда на бытие. Ее главный герой является пленником без надежды и перспективы на освобождение. Для Лермонтова заключение в неволю — это не просто традиционный образ романтизма. В его произведениях неволя выполняет роль определенного устойчивого символа. Неволя — это одна из закономерностей человеческого существования. Человек в широком смысле слова — пленник самого бытия, узник неосуществимости своих искренних устремлений. «Кавказский пленник» — это первая миниатюрная модель человеческого существования, каким оно представлялось юному поэту. В этой модели человек оказывается бессильным перед лицом существующего зла, разрушающим его идеалы. Но «Кавказский пленник» с его глубоким переживанием отрицательной стороны бытия был только началом духовного пути поэта.
[24] Лермонтов в воспоминаниях соверменников. М., 1964. С. 81.
[25] Следует отметить, что в поэтическом отношении поэма «Кавказский пленник» — произведение далекое от совершенства. Местами стих в ней неумелый, неуклюжий и вязкий. В слоге отсутствуют обычные для Лермонтова легкость, мелодичность, естественность, простота. Текст пестрит грамматическими несообразностями, встречаются перебои в ритме, затрудняющие восприятие поэмы. Не везде удачен подбор слов. Зачастую поэт подгоняет то или иное слово под рифму, совершая над фразой насилие.
[26] Пушкин А. С. Поли. собр. соч. М., 1963. Т. IV. С. 124.
[27] Там же. С. 127.
Комментировать