- Глава первая. Странное происшествие
- Глава вторая. Агния
- Глава третья. Лазарь
- Глава четвёртая. У Старца
- Глава пятая. В бильярдной
- Глава шестая. «Жан возвращается!»
- Глава седьмая. Переживания
- Глава восьмая. Синильга
- Глава девятая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (1)
- Глава десятая. В день Преображения
- Глава одиннадцатая. У костра
- Глава двенадцатая. Выхода нет
- Глава тринадцатая. Холодная война
- Глава четырнадцатая. Выбор
- Глава пятнадцатая. Страна восходящего солнца
- Глава шестнадцатая. В снегах
- Глава семнадцатая. «Где все эти люди?»
- Глава восемнадцатая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (2)
- Каюсь...
- Глава девятнадцатая. Синильга и музыкант: из переписки (I)
- Глава двадцатая. Цепь
- Глава двадцать первая. Экзамен
- Глава двадцать вторая. Синильга и музыкант: из переписки (II)
- Глава двадцать третья. Страна заходящего солнца
- Глава двадцать четвёртая. Не вышел на связь
- Глава двадцать пятая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (3)
- Глава двадцать шестая. Синильга и музыкант: из переписки (III)
- Глава двадцать седьмая. Беда
- Глава двадцать восьмая. В первый день осени
- Глава двадцать девятая. Концерт
- Глава тридцатая. Дважды умерший
- Глава тридцать первая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (4)
- Глава тридцать вторая. Зажгли огни
- Глава тридцать третья. Храм из разбитых сердец
- Глава тридцать четвёртая. Танцы вдвоём
- Глава тридцать пятая. Двое и музыкант
- Глава тридцать шестая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (5)
- Глава тридцать седьмая. Звезда и отражение
- Глава тридцать восьмая. Осенью в горах
- Глава тридцать девятая. Ангел и зверь
- Глава сороковая. Поединок в ресторане
- Глава сорок первая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (6)
- Глава сорок вторая. Настоящая смерть
- Глава сорок третья. Поединок не кончается
- Глава сорок четвёртая. Настоящая любовь
- Глава сорок пятая. Последняя встреча
- Глава сорок шестая. Не кончается пытка…
- Глава сорок седьмая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (7)
- Глава сорок восьмая. Возмездие
- Глава сорок девятая. Откровение в Си-Клиффе
- Глава пятидесятая. Красное на чёрном
- Глава пятьдесят первая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (8)
- Глава пятьдесят вторая. Бабочка и снег
- Глава пятьдесят третья. Полурадов, генерал и «серый человек»
- Глава пятьдесят четвёртая. Золотые памятники
- Глава пятьдесят пятая. Больная
- Глава пятьдесят шестая. Живой Журнал/Live Journal: Inok (9)
- Глава пятьдесят седьмая. «У нас вечность впереди...»
- Глава ненаписанная. Чистый лист
- Примечание
Глава сорок четвёртая. Настоящая любовь
Я никогда не говорил
«люблю тебя» — смущался.
Мы жизни плавили края.
Нас смерть учила танцам…
Мы
в себе уносим пули,
в себе уносим раны
всех тех, кого убили,
кто никогда не знал любви.
(«Ночные снайперы»)
Синильга подобрала Лазаря на машине около его дома. Они заехали поужинать во французский ресторанчик, а потом отправились домой. В ресторане и в машине разговаривали на разные несерьезные темы. Приехав к Синильге, уселись смотреть какой-то сериал по русскому телевидению. Потом телевизор надоел, его выключили.
Синильга достала фотоальбом, и Лазарь долго рассматривал фотографии. Особенно его тронули детские снимки Синильги, сделанные еще в России: дома в Ленинграде и на Черном море. Не оставило равнодушным чудо превращения маленькой девочки в нынешнюю красавицу.
За окном стемнело. Они сидели в мягких креслах уютной гостиной. Воцарилась тишина. Приглушенный свет торшера способствовал спокойной и таинственной атмосфере. Казалось, вот-вот должно случиться что-то важное. В тот день инок и девушка с первой минуты встречи чувствовали, что сегодня должен состояться решающий разговор, но оба ходили вокруг да около, не начиная говорить о главном.
— Когда я была маленькой, — заговорила Синильга, — то часто представляла себе дом зимой в горах, где-нибудь в Альпах, занесенный снегом почти с головой. Ночь. Светятся окошки. Внутри жарко пылает камин. По стенам развешаны охотничьи трофеи, ружья, живописные картины и шитые гобелены. На полу — лохматые шкуры животных. Горят свечи в массивных подсвечниках. В углу живая сочно-зеленая рождественская елка, украшенная ангелочками и райскими птичками из папье-маше, белыми свечками, кренделями и пряниками с глазурью. У камина двое — он и она, в креслах-качалках. Ноги укутаны мягкими пледами. Из круглых глиняных чаш они пьют подогретое ароматное вино, настоянное на горных травах. Она читает ему книгу любимого поэта. Он слушает, думает и молчит. Слеза стекает по его мужественному лицу. Она откладывает книгу. Встает. Нежно обнимает его, понимая сердцем, какие струны его души задеты в эту минуту и сколь прекрасно их звучание. Они любят друг друга и счастливы.
— А почему они одни? — улыбнулся Лазарь, поддерживая игру.
— Хорошо. Они одни в этот поздний час, потому что дети уже мирно спят в детской. Их несколько — мальчиков и девочек. Девочки обнимают сшитых мамой тряпичных кукол, мальчики сжимают ручонками выструганные папой деревянные шпаги, спрятанные под подушками. Эти дети — плод любви и счастья родителей, и потому жизнь их радостна и светла. Они спят, и им грезятся далекие загадочные города, прекрасные дворцы, величественные каравеллы, дальние путешествия, неведомые страны, добрые люди. Мерцает лампадка в святом углу. Все тихо…
— А как встретились родители этих детей?
— О! — воодушевилась Синильга. — Конечно же, они долго-долго искали друг друга. Так долго, что почти уже отчаялись в поисках. Но когда отчаялись, тогда и нашли. Он спас ее от каких-нибудь негодяев, а сам был смертельно ранен. Но она лечила его своей любовью и не теряла надежды. Случилось чудо — он исцелился. Пока он болел, она днем и ночью сидела у его постели и многое передумала. Например, она поняла, что очень жалеет его. Словно смертельно болеет вместе с ним, разделяя страдания. И благодаря тому, что половину страданий она берет на себя, ему становится легче, и он выздоравливает. А она уже не может жить без него, не может быть одна, сама по себе, она всегда хочет делить с ним скорби и радости и жить одним сердцем. А что понял он?
— Что он понял? — задумчиво переспросил Лазарь. — Он тоже очень много думал о любви. Его поражало, что, сколько бы он о ней ни думал, всегда оставалась какая-то тайна. Вот эта тайна и указывала на то, что любовь выше всего самого высокого, глубже глубокого, что она по-настоящему настоящее из того, что есть в этом временном и тленном мире. Любовь — божественна. И еще он понял… — здесь инок остановился. — Красивая история, Иля. Как думаешь, могло бы такое случиться с нами?
У девушки зашлось сердце. Она крепко сжала подлокотник кресла и не сразу ответила:
— Я… Я думаю… Я думаю — да, могло бы. А ты?
— И я так думаю, — Лазарь встал и подошел к окну, он тоже очень волновался. Постояв какое-то время, инок вернулся на место. Синильга не нарушала молчания. Лазарь заговорил вновь: — То, что я скажу тебе сегодня, я должен был сказать давно. Но полная ясность не приходила и не приходила. Извини меня…
— Ну что ты?! — воспрянула Синильга. — Все хорошо. Я понимаю.
— Горло пересохло. Может, поставишь чайник? — попросил Лазарь. У него и правда пересохло во рту. Он волновался так, будто готовился зачитать приговор о помиловании или о казни.
— Да, конечно, — девушка грациозно поднялась и вышла на кухню.
Она долго не возвращалась, уловив настроение Лазаря и понимая, что ему нужно собраться с мыслями. Да и самой было почему-то страшно услышать то, что он сейчас скажет, хотя услышать нестерпимо хотелось. Вернулась она с подносом, принеся две чашки дымящегося чая, сахарницу и сладости. Все это поставила на столик перед Лазарем и села в кресло.
— Знаешь, — начал Лазарь (Синильга напряглась и вся превратилась в слух), — я вот размышлял над тем, что многое можно принести в жертву ради любви. Или, наоборот, любовь можно принести в жертву ради многого другого. Скажем, ради любви можно пожертвовать жизнью, репутацией, работой, успехом, деньгами и так далее. Или наоборот. Человек получил эту святыню любви, и он волен пожертвовать любовью ради благополучия, карьеры, славы, семейных обстоятельств, наживы, жизни. Как это удивительно. Целая непроходимая пропасть между одной и другой жертвой. Впрочем, может быть, я не с того начал… — Лазарь замялся. — Я тебе многое рассказывал про себя, но сейчас расскажу, как стал монахом. Дело было в горах Абхазии осенью 2003 года. За полтора года до этого моя жизнь, как ты знаешь, круто изменилась. Оказавшись в Абхазии, я вздохнул свободно. Летал, как на крыльях. Много разговаривал с моим первым наставником — Архипычем. По праздникам и воскресным дням посещал пустынь старца Салафиила и исповедовался у него. А после кончины Архипыча и вовсе перебрался жить в пустынь старца. От исповеди к исповеди мне становилось все легче, словно очередной камень спадал с души. На праздник Преображения 2003 года мы со старцем и братией спустились в Сухуми, на службу в кафедральный собор. Город все еще стоял наполовину в руинах после войны, но жизнь неудержимо брала свое. Представь, я почти полтора года просидел в горах и не видел никого, кроме монахов и редких местных жителей. В соборе, наполненном людьми, пахнуло жизнью. Не то чтобы мне захотелось обратно в мир, но когда я всю службу ловил на себе взгляд одной симпатичной девушки, то у меня появились мысли: вот бы хорошо было начать все сначала, влюбиться, ухаживать, дарить цветы, ходить, как школьники, держась за руки, и до венчания не позволять себе ничего другого, чтобы все было правильно, по-христиански. В конце всенощной отец Салафиил вышел принимать исповедь. Я подошел и искренне ему рассказал о своих новых мыслях. Старец задумался, отечески положил мне руку на плечо и сказал: «С твоей прежней жизнью тебе стоит думать о монастыре…» В этот момент как будто бы случился обвал. В глазах потемнело. Стою — я и не я. Словно услышал эти слова от Самого Бога. Подошел ко Кресту, ноги подкашиваются, в горле ком, в глазах слезы. Посмотрел на измученное, но светлое лицо Спасителя и говорю: «Господи, если Ты хочешь, чтобы я стал монахом, я стану им». Мой постриг состоялся осенью, но внутренне я стал иноком прямо тогда, на исповеди. С той минуты и до встречи с тобой я ни на секунду не задумывался о своем монашеском призвании, о правильности выбранного пути. Для меня такие мысли были невозможны, все было ясно, как белый день. Но оказалось, что за мои грехи мне не суждено отсидеться в горах; жизнь буквально вырвала меня оттуда и покидала по миру — Япония, теперь Америка. А здесь ты. Я понял, что полюбил. Меня стал терзать вопрос, почему получилось так, что я встретил настоящую любовь только тогда, когда встал на иноческий путь. Какая здесь разгадка? И вот что я надумал, — Лазарь остановился.
— Почему ты замолчал? — с усилием спросила Синильга. Такой поворот разговора она не предвидела, хотя подобные вопросы в последнее время не раз вставали и перед ней. От волнения она почти не могла говорить. Девушка была готова сейчас же умереть от счастья или от горя и пыталась угадать по глазам и выражению лица Лазаря, что он скажет.
— Я вот о чем подумал, — продолжил инок. — Мы ведь с тобой любим Бога. Любим искренне, трепетно и лично, как Кого-то самого родного и близкого. Но как мы можем отблагодарить Бога? Что мы можем Ему дать? Ведь у Него есть все. Он — Творец и Властелин всего видимого и невидимого. Можно приносить Богу славословия и благодарственные молитвы, можно делать ради Него добрые дела, можно посвятить Ему жизнь, но все это не будет истинной жертвой. Потому что истинная и великая жертва — это принести Богу что-то самое дорогое. То, с чем немыслимо, невозможно расстаться. И это дорогое — наша любовь. Я верю, что наша любовь от Бога. И как сказано: «Богу богово». Если мы возвратим на хранение Богу нашу самую большую драгоценность, нашу любовь, то в будущей жизни получим ее сохранной и преумноженной. Представь, миллионы людей родились, жили и умерли, так и не встретив своей любви. Любовь — это дар. Бог не случайно дал его нам с тобой в таких непростых обстоятельствах. Он хочет видеть, как мы по собственной воле поступим с Его даром. Мы можем оставить дар только себе и жадно закопать в землю этой жизни. Тогда мы точно сохраним его здесь, но сохраним ли для вечности? А можем, как жертву не только за себя, но и за всех, кто жил и умер без любви, принести свою любовь в ответный дар Небу. И тогда мы увековечим нашу любовь… Вот, я сказал то, что хотел, мне было это нелегко… Что думаешь?
Синильга молчала, понурив голову. У нее возникло такое чувство, что она действительно умерла. Она рада была бы сейчас разрыдаться, но даже этого не могла.
Лазарь опустился на корточки около кресла и взял девушку за руку. Душевная боль доходила прямо-таки до физической ломоты. Ему было настолько жалко Синильгу, что в какой-то миг он сам чуть не зарыдал в голос, но, собрав волю в кулак, заставил себя сдержаться.
— Иличка, прости. Умоляю, прости меня! Это я во всем виноват. Мне не нужно было разрешать себе влюбляться в тебя. Я не должен был допускать такой близости. Я ведь знал, что все это кончится страданием. Хотя и сомневался, но внутренне подсознательно знал. Мне нужно было оградить тебя! Если бы у нас было две жизни, то одну из них я прожил бы с самого начала по-другому и обязательно с тобой, но у нас только одна жизнь…
— Мы что, больше никогда не увидимся? — скорбно спросила Синильга.
— Не рви мне сердце! Думаешь, мне легко? А что ты посоветуешь?
— Ты говорил, что мы можем быть счастливы вместе.
— Да. Но можем быть и несчастны. Как-то к батюшке в горы приезжал один бывший иеромонах. Он женился, и у него были дети. Он не отошел от Церкви. Но видела бы ты его глаза! Более убитых глаз я не встречал в своей жизни. Никогда. Даже у законченных головорезов. Мне показалось, что в его глазах — печаль Адама о потерянном рае. Слышал я от братии и другие истории. Некоторые бывшие монахи начинают ненавидеть своих жен. Бывает, разочаровываются и сами жены, потому что монах без бороды и черной одежды теряет для них привлекательность запретного плода. У некоторых рождаются больные или ненормальные дети, и потом их род страдает от тяжелой наследственности. Я не хочу и не имею права обрекать тебя на такие испытания, даже если их вероятность ничтожно мала. Конечно, кроме всех этих вариантов возможен вариант счастья на земле. Но то-то и оно, что только на земле… А там, в вечности? С другой стороны, если мы принесем нашу любовь Богу, то сохраним ее. Может быть, Бог дарит нам редчайшую возможность — принести Ему жертву любви. И тогда это, так или иначе, обернется не горем, а радостью. А другой такой возможности скорее всего в нашей жизни не будет. Милая, прости меня, пожалуйста. И поверь, я очень и очень люблю тебя. Очень. Но ты понимаешь меня?
Синильга чуть слышно прошептала:
— Да… Потому что по-настоящему люблю тебя, — она прильнула к Лазарю и кротко, по-детски заплакала.
* * *
Высота и Руф наблюдали всю эту сцену, невидимо вися в воздухе прямо за стенами квартиры. По мере того, как события разворачивались, Руф мрачнел, а Высота просветлялся. В конце, словно желая подбодрить Лазаря и Синильгу, Высота беззвучно произнес:
— Потерпите. Вы не обманетесь. В Боге не живут без любви! Ничто из пожертвованного Господу не погибнет. Все возвратится сторицей. Пожертвованная капля любви возвратится океаном. И все будет хорошо. Я очень переживаю за вас и всегда буду помогать. А если претерпите до конца, то докажете, что ваша любовь настоящая.
— Все будет хорошо!? Хорошо им не будет уже никогда! — так же беззвучно прокомментировал Руф. — Допустим, Лазарь своим выбором спас ваше положение, обеспечив на какое-то время перевес светлых сил, но свою возлюбленную и себя он сделал несчастными и одинокими на всю жизнь. И потом, время нашего вынужденного бездействия кончилось: Лазарь и Синильга сказали свое слово. И нам они не оставили выбора, мы отомстим им! — Он обратил гневный взор куда-то вниз на город и добавил: — Возмездие близко.
Комментировать