Детская проза

Источник исцелений - Повесть о юных христианках

Горбунов-Посадов И.И.

(13 голосов: 4.6 из 5)

Повесть о юных христианках

Неподалеку от нынешнего города Козельска, на крутой горе, стояли богатые хоромы. Кругом залегли тёмные леса да крутые овраги вперемешку с тучными пажитями и нивами, с большими сёлами и богатыми посадами. У подошвы горы протекала глубокая речка, которая несла свои воды в Оку, а в лесах блестели озёра.

Хоромы эти принадлежали князю Рославу. Ярко светились их окна в непроглядной тьме осенней ночи. Далеко разносились громкие песни храбрых витязей, звон серебряных чаш, гул голосов. Рослав пировал со своею дружиной.

Далеко за полночь пируют гости, расходиться не думают, песни поют, друг перед другом величаются, похваляются, кто может на лету попасть в самую малую пташку, кто умеет метать стрелы на всём скаку, кто не страшится выйти один на один на медведя, остановить буйного тура за рога, кто посадит с размаху вепря на рогатину.

— Нет, братья, всё это не диво, — сказал Рослав, — на то мы и витязи, чтобы стрелы метать да со зверьём управляться, а вот дочурка моя, дитя малое, скажу я вам, из лука стреляет не хуже доброго богатыря, с веслом управляется, как большая, на бегу всех перегонит, на самое высокое дерево взберётся, без седла на любом коне проскочит.

— Ой ли? — загудели гости. — Это твоей покойной Янушки дочка? Что же ты, хозяин, нам такое диво не покажешь? Потешь гостей, позови её, пусть споёт да спляшет!

— Не гожее дело, други. Дитя спит, что её сон тревожить! В другой раз…

— Другой раз долго ждать, — шумели гости. — Выспится после, веди её сюда… мы посмотрим… потешь, уважь нас…

— Быть по-вашему, пойду, разбужу и приведу… Гости притихли в ожидании.

На другой стороне терема узкая крутая лестница вела в светёлку, где под шёлковым пологом уютно, как птичка в гнёздышке, спала черноокая Галя с мамкой^[6] своей Оксаной.

Тихо вошёл в светёлку Рослав, подошёл к пологу, отодвинул его бережно и с минуту любовался спящей девочкой.

— Жалко будить! — пробормотал он, нагнулся и провёл рукою по шелковистым кудрям.

— Галя, а Галя?..

Девочка полураскрыла глаза и обвила руками голову отца.

— Тятя, тятя, какой я сон видела!

— Встань, Галя, пойдём к гостям…

Девочка приподнялась на локте и широко открыла глаза.

— Куда пойдём? К каким гостям? Не хочу гостей…

— Глупенькая, тебя мои витязи видеть хотят, чтобы ты им твои песни спела, сплясала… Вставай скорей.

У Гали брови сдвинулись, сон прошёл, большие глаза сердито сверкнули…

— Не хочу гостей, не пойду, спать хочу.

— Ну, дочка, смотри, насильно неволить не стану… только… если ты этого для меня сделать не хочешь, не стоишь ты моей любви…

Девочка вскочила.

— Тятя, милый, и плясать и петь буду… Всё, что хочешь, только не смотри на меня так. Сейчас оденусь, добрый тятя…

Рослав, которого как огня боялись печенеги, Рослав, перед которым дрожали рабы и воины, в минуту смирил гнев, подхватил своё сокровище на могучие руки и принёс в гридню. Гусляр повёл по струнам, Галя тряхнула кудрями, подбоченилась и мерно, в такт, заходила по гридне белой лебёдушкой.

— Ай да Галя! Ай да молодец! — хвалили витязи, когда девочка, раскрасневшись, остановилась посреди пляски и бегом бросилась к отцу… застыдилась, спряталась в широких складках его богатого алого суконного мятеля.

— Ну-ка, Галя, — приказал ей отец, — полно прятаться, возьми-ка лук да пусти стрелу.

Девочка ловко натянула тетиву, прицелилась в глаз висевшей на стене головы оленя и спустила стрелу… Стрела засела в черневшемся отверстии.

— Ай да Галя! Вот так ловко, — слышалось отовсюду.

— Избалуете вы мне девочку, — проговорил Рослав с улыбкою. — Пора тебе спать, Галя.

Галя низко поклонилась витязям и при общих похвалах, румяная, как маков цвет, убежала в светёлку.

III

На другое утро Галя встала позже обыкновенного и вышла на крыльцо. Мамка её, старая Оксана, пошла за свежею водой к колодцу, служанки разбрелись, кто куда. Девочка стояла одна и лениво потягивалась.

— Что это мамка так долго? — проговорила она. — Не пойти ли в борок? Чай, грибов с утра много…

Галя быстро сбежала с крыльца и скрылась в ближнем борочке.

Как свежо, как зелено, сколько разных букашек! Галя быстро перепрыгивала с кочки на кочку. На ходу затянула лихую песенку… там гриб подхватила, тут ягоду сорвала — раздолье! А вот за ручьём настоящий старый бор — там темно, густо, жутко! Не велела мамка туда ходить: там зверьё, говорит, оборотни, русалки — как бы посмотреть на них хотелось бы!

— Не велела мамка, не велела, — повторяла Галя в раздумье, а потом вдруг решилась: — А я всё-таки пойду… — и быстро перескочила через ручей.

— Хватится меня старая, ну, поищет часок, не беда, я ведь скоро, только чуточку пройду, погляжу, что там за этой тропочкой.

Хорошо показалось ей в тёмном лесу: большие толстые деревья; двум человекам не обхватить, мох мягкий, сочный, кустарник такой, что едва пробраться, а то и любо — пробираться сквозь чащу.

— Сейчас вернусь, только одним глазком взгляну, что там дальше…

Но дальше всё то же: столетние деревья, сочный мох…

— Пора и домой, — решила Галя.

Долго пробиралась она и вправо, и влево, и прямо, но всё нет ручейка, пропала и тропинка.

«Заблудилась! — подумала она и присела. — Куда идти? Дома, наверное, хватились. Тятя уехал, а то бы он меня живо разыскал».

Галя опять побродила взад и вперёд — ничего, кроме чащи.

«Вдруг из-за дерева медведь выскочит, или тур, или вепрь», — думалось ей, и она озиралась, но в лесу было тихо, только листья шумели, да копошились во мху

букашки..

Пошла она дальше и на этот раз вышла на широкую полянку. Под деревом сидела девочка лет десяти, бледная, с голубыми глазами. Она заплетала длинные густые волосы в косу, а на коленях у неё лежал венок из лесных цветов.

«Русалка», — подумала Галя и остановилась в испуге, но бледная девочка испугалась не меньше её: она бросила венок, вскочила и побежала.

Испуг Гали мигом прошёл. «Какая же это русалка, если бежит от меня?» — подумала она и закричала:

— Эй, девочка, куда ты? Погоди… Девочка приостановилась.

— Я заблудилась, покажи мне дорогу, — проговорила Галя.

— Как же ты заблудилась? — спросила девочка.

Да я никогда не была в этом лесу: мамка мне не велит сюда ходить, но сегодня мне так сильно захотелось пойти, что я и пошла.

Девочка сбоку взглянула на Галю.

— Захотелось? Разве ты не любишь свою мамку? Ведь она тебя ищет…

Гале стало стыдно: она опустила голову и промолчала.

Минут через десять они вышли на другую поляну, где стояла землянка из ветвей и моха. Они вошли. Навстречу им поднялся высокий седой старик с длинной бородою.

— Отец, она заблудилась, я её и привела, — сказала девочка.

Старик пытливо посмотрел на гостью.

— Откуда ты, дитя? — ласково спросил он.

— Я из терема, — отвечала Галя.

— Кто же твои родные?

— Отец мой Рослав, он князь, его все знают.

Старик некоторое время молчал, потом спросил:

— Как же ты попала к нам в лес? Галя рассказала.;

— Придётся тебе, пожалуй, у нас заночевать, — гроза собирается. Есть хочешь? Аннушка, дай ей чего-нибудь.

Маленькая хозяйка принесла мёду, ломоть хлеба, квасу, луку. Галя принялась есть. Гроза прошла стороною, и старик вышел проводить Галю. Аннушка пошла с ними.

— Послушай, — сказал старик Гале, — ты попала , к нам нежданно-негаданно. Не говори же никому про нас, не то ты нас сгубишь…

Гале стало страшно.

— Отчего ты, дедушка, людей боишься? Ты колдун? кудесник?

— Нет, дитя, я христианин, -— отвечал он, грустно улыбаясь, — если кто-либо узнает обо мне, меня затравят, как дикого зверя.

— Христианин, — в раздумье повторила Галя, — ты — грек?

— Нет, я здешний, но жил в Греции и по-гречески разумею.

— Расскажи, дедушка, что это значит — христианин?

— Долго рассказывать, девочка, да ты и не поймёшь.

— Пойму, дедушка, всё пойму… Позволь мне опять к тебе придти, я теперь дорогу замечу…

— Полно, зачем тебе сюда бегать? Сгубишь нас…

— Нет, дедушка, я тихонько прибегу, я никому не скажу… Ты мне расскажешь тогда, да, дедушка?

Старик ничего не ответил и быстрее зашагал по тропинке.

— Вот твой ручеёк, теперь ты дома, прощай, — сказал старик и скрылся в чаще с Аннушкой.

Дома Галю искали, бегали, голосили. Она сказала, что заблудилась в лесу, а про старика с дочерью промолчала.

Прошёл день. Не сидится Гале в светёлке, не играется в игры с девушками, не тешат её ни голубки-воркуночки, ни любимый сокол Мохнач, — тянет её в лес, к христианам: к ласковой, тихой Аннушке и доброму старику.

Выдался жаркий денёк. Улёгся холодный ветер, и повеяло поздним сентябрьским летом.

Галя встала чуть свет и решила, что проберётся, наконец, в лес. В полдень мамка Оксана вздремнула. Галя разослала своих рабынь — ту за ягодами, ту за грибами, ту рыбу удить, а то и просто гулять, и пошла на задворок, где была конюшня.

— Эй, Дальма, Дальмашка, — ау! — крикнула она. Из-за конюшни показалась смуглая девочка.

— Скажи отцу, чтоб оседлал мне Ястреба, да поживее!

Дальма скрылась в конюшне.

Вышел угрюмый хазарин, раб Хотли, отец Дальмы. Он исподлобья глянул на Галю и лениво пошёл за конём на луг. Гале показалось очень долго его ждать, она два раза нетерпеливо топнула ножкой.

Но вот, наконец, Ястреб осёдлан. Легко вскочила Галя на ковровое седло, передёрнула уздечку и на ходу крикнула Дальме:

— Как мамка проснётся, скажи, что я уехала кататься, часа через три вернусь!

Поскакала Галя через луга и поля к лесу. Вот и борочек, вот и ручеёк, — конь легко перескочил через него, и Галя очутилась в чаще. Там она соскочила с коня, запутала повод за дерево и пошла по тропинке. Зорко присматривалась она к заметкам, двигалась медленно, чтобы не заблудиться…

Наконец дошла она до поляны, где стояла знакомая землянка. Отворила Аннушка, больше в избушке никого не было.

Аннушка с удивлением смотрела на Галю, но, видимо, была ей рада.

— Мёду хочешь? — спросила она и закопошилась в поставце.

Они присели за соты и разговорились.

— Как же вы так живёте и людей не видите? Тебе разве не скучно?

— Скучно? Как это?

— Ну, вот, одной-то всё время быть, с отцом только?

Что же ты делаешь?

— Что делаю? Работаю, учусь…

— Работаешь?

— В избе прибираю, стряпаю, за пчёлами хожу — отец на продажу в город мёд возит…

— Ну, а учишься? Как это так?

— Читаю, пишу, счёту учусь… I

— Читаешь? Пишешь? Ты? Девочка? Да этого и мой отец не умеет…

— А мой отец знает по-гречески и меня учит, мы вместе каждый вечер читаем Святое Писание.

Галя всё больше дивилась.

— Что же это такое?

— Ах, Галя, это так хорошо; там всё про Бога написано…

— Про Бога? Про какого Бога?

— Про нашего Бога, Который там, высоко в небе… — и Аннушка подняла палец кверху. — Ваши идолы — не боги, а куклы деревянные, они ничего не могут, а наш Бог один и Он всё может… — У Аннушки разгорелось лицо и блестели глаза.

— Как идолы не боги? И Перун не бог, и Велес не бог? Кто тебе сказал?

— Тятя сказал, да и в книгах написано, правда это… я этому верю, это так… — запиналась Аннушка.

Галя силилась что-то сообразить, молчала-молчала и… разразилась слезами:

— Неправда, неправда! Не хочу я вашего Бога, ты всё морочишь меня…

Она вскочила, бросила соты, выбежала из избушки и бегом пустилась домой.

Аннушка осталась в изумлении и долго стояла в раздумье на пороге…

С тех пор прошло четыре лета.

Весна стояла ранняя, реки разлились, дожди шли чуть не каждый день.

По широкому озеру плавно плыла лодка. Высокая девушка с открытым смелым взглядом больших черных глаз ловко управлялась с веслом — она поворачивала и вправо и влево, скользила между камышами и отмелями. Вокруг озера росли столетние деревья, место было глухое, дикое.

Девушка гребла быстро, видимо, торопилась, завернула за выдавшийся мысок, остановила у берега лодку, сложила вёсла и ждала.

Скоро между деревьями послышался треск, ветви раздвинулись, и другая девушка, невысокая, худенькая, бледная, выглянула из-за зелени.

— Галя, ты здесь? — робко спросила она и шагнула в лодку.

— Здравствуй, Аннушка… Они обнялись.

— Что тебя так долго не видать? Я по тебе стосковалась, дождь льёт целые дни, на душе невесело. Обрадовалась, как твой Мохнач с весточкой прилетел. Пойдём к нам.

— Нет, постой, мне надо с тобой наедине поговорить, — остановила её Галя. — Скоро у нас, ты знаешь, Авсень будут праздновать. Как же мне быть? Грех мне теперь идолам кланяться? Аннушка, что же ты молчишь?

Аннушка сидела, понурив голову.

— Ох, Галя, уж и не знаю… Спроси у моего отца.

— Нет, ты мне скажи, я от тебя хочу слышать: ведь коли я христианка, крещена и молюсь единому Богу, грех мне перед идолами плясать, венки завивать, мару сжигать, песни петь? Нет, ты мне не говори, я сама знаю, что грех, и, слышишь, Аннушка, — не буду, на этот раз ни за что не буду, пусть они меня хоть убьют, хоть сожгут, я отцу своему скажу, нет у меня больше сил таиться… — и Галя зарыдала.

Аннушка испуганно обняла её.

— Полно, голубка моя, перестань, помолись, это пройдёт. Я знаю, что грех, да ведь страшно… Ну, как ты отцу твоему скажешь?

— И скажу, что же? Всё лучше, чем молчать да таиться… Аннушка, родная моя, обними меня крепко, может, мы в последний раз свиделись…

— Ох, Галя, страшно, помолимся вместе… Девушки вышли на берег, опустились на колени и долго жарко молились, потом ещё раз обнялись и простились.

В кустах что-то хрустнуло, обе они встрепенулись, прислушались, — тихо…

— Ветер, видно, либо хорь… — прошептала Галя и побежала к лодке.

Она медленно, в задумчивости, плыла по озеру, и в голове её проносились воспоминания: вот уже скоро три года, как она христианка. Многому научилась она в лесной убогой хижине: пламенно любит Христа Спасителя, предана Его учению; горячо привязалась она за это время и к старому Андрею и к Аннушке — они открыли перед ней свет истины, добра, веры… А отец? Она и отца любит, только всё-таки не променяет своей веры на любовь отца, — лучше смерть…

Вечером Рослав вошёл в светёлку Гали. Она сидела за вышиваньем.

— Брось, Галя, поди в гридню, выбери себе у приезжего грека наволоку поцветней, — я хочу, чтобы дочка моя была всех краше в хороводе.

Галя низко нагнулась над шитьём.

— Не нужно мне, тятя, обнов, — тихо прошептала она, — я не пойду в хоровод…

— В хоровод не пойдёшь? Обнов не нужно? Ты разнемоглась, дитятко? — Он поднял её лицо за подбородок и озабоченно глянул ей в глаза.

Галя опустила глаза и продолжала шить.

— Нет, тятя, я здорова…

— Так что же с тобою? Что ты такая невесёлая? Галя, родная, скажи отцу, не потай. Может быть, обидел тебя кто или не угодил чем?

Галя помолчала, потом быстро отбросила шитьё и с рыданьем бросилась к отцу.

— Тятя, тятя, не потаю, скажу: душа моя истомилась, не могу больше…

— Скажи же, голубка, что за горе у тебя?

— Не горе у меня, тятя, уж очень тяжко мне скрываться от тебя… Тятя, дорогой мой, не сердись на меня, не могу я молиться идолам, — я христианка…

Казалось, что если бы на Галю свалились камни и задавили её на глазах Рослава, — это не поразило бы его так, как её слова…

— Тятя, тятя, что же ты молчишь? Скажи мне хоть слово, скажи, что ты меня любишь,— говорила Галя и пробовала обнять его.

Тяжело опустилась на неё рука отца, он схватил её за плечо и отбросил.

— Прочь, прочь от меня! Не смей и думать о других богах, кроме тех, которым молились твои деды и прадеды! Запру тебя в терем, заморю голодом, а посмеяться над собою не позволю.

И он тяжёлою поступью вышел из светлицы.

Галя весь день молилась, плакала, но к вечеру затихла, на что-то решилась и легла спать.

Старая Оксана ходила за нею, как тень, покачивала укоризненно головой, украдкой читала заговоры, спрыснула даже её на ночь водою с уголька, поставила ей под кровать кузовок с отворотными травами и уселась в уголку. Она взглядывала по временам за откинутый полог, но Галя лежала неподвижно, с закрытыми глазами.

Вдруг скрипнула дверь. Рослав бережно, на цыпочках, вошёл в светёлку и подошёл к кровати. Он нагнулся над спящею дочерью и долго, с любовью, смотрел на неё.

Оксана на цыпочках подошла к нему и проговорила вполголоса:

— Не вели казнить, вели слово молвить, княже.

— Говори, старая.

— Я уследила, кто нашу голубку испортил… Рука Рослава сжала рукоять меча. Галя невольно

похолодела — она не спала и всё слышала.

— Говори, говори скорее.

— Сегодня утром… в лодке… в большом лесу… наша Галя виделась с девушкой, что в лесу живёт… старик там есть… уговорились, чтоб нашей-то хоровод не водить… я прокралась… уследила… старика видела и место знаю…

Рослав помолчал. Слышно было Гале, как он тяжело дышал. «Быть грозе», — думалось ей.

— Ну, ложись спать, старая, да молчи, не то… Рослав вышел на лестницу и громко приказал ожидавшему его отроку:

— Чтоб сию минуту явились ко мне Лют и Нырок… С рассветом в путь!

Галя задрожала: Лют и Нырок были сокольничие отца и притом самые свирепые… «Что он затевает?» — раздумывала она, выжидая, чтобы заснула Оксана.

А Оксана, как нарочно, не спала: ворочалась, кряхтела, вставала, подходила укрывать дрожавшую Галю. Наконец она захрапела.

— Теперь пора! — сказала себе девушка и встала. Мысли у неё в голове путались.

— С рассветом… Что делать? что делать? На дворе половодье, дождь, ветер… Но надо, надо… сестрица названная, дедушка, родные мои, милые, если бы вы только знали беду! Боже, подкрепи меня, дай мне силы спасти их. Ты ведь всё можешь.

Она наскоро оделась, прокралась как тень на задворки. Псы, было, залаяли, но узнали её, завизжали, лизнули ей руки и отошли. Выл ветер, моросил дождь, ноги тонули в грязи…

У заднего крыльца стояли три оседланных коня. Конюх, должно быть, ушёл в подклеть.

«Вот бы на коне теперь! — подумала Галя. — Можно до озера доскакать, а там в ладье! А хватятся? Ну, да всё одно, хватятся, будь что будет!..»

Она быстро вскочила в седло, вонзила стремена в крутые бёдра коня — и перелетела через изгородь… Копыта мерно зашлёпали по жидкой грязи, в темноте замелькали знакомые пажити, избы, дорога…

VII

Когда Галя добралась до землянки, старик с дочерью ещё спали.

— Галя, голубка, в такую пору! — воскликнула Аннушка. — На тебе лица нет… Что случилось?

— Бегите, бегите скорее, — задыхаясь выговорила Галя, — спасайтесь, отец мой с людьми идёт сюда, моя мамка вас выследила. Скорее, скорее! — и она в изнеможении опустилась на лавку.

— А как же ты? — нерешительно прошептала Аннушка, она сразу всё поняла, и сердечко её сжалось от боли.

— Не думай обо мне, сестра моя, у тебя отец, его береги. Бегите, пока есть время…

— Беги с нами…

— Нет, дочь Рослава не побежит от гнева отцовского, лучше смерть…

Девушка выпрямилась, губы её сжались, глаза блеснули огнём.

В несколько минут собрались отец с дочерью. Старик благословил Галю, Аннушка повисла у неё на шее…

Галя торопила её:

— Аннушка, милая, родная, если меня любишь, спеши, не томи меня…

Она разняла её руки и передала Аннушку отцу. Вскоре оба скрылись в густой чаще.

Галя перекрестилась.

«А я? — подумалось ей невольно, — увижусь ли с ними? Нет, дни мои сочтены, а, может быть, и минуты».

Она села на лавку и стала ждать. Прошло часа два.

Но вот издалека донёсся топот… ближе, ближе… Послышался стук в дверь и мощный голос Рослава:

— Эй, отворяйте!

Вошёл Рослав, за ним Лют и Нырок, наконец, Оксана. Все остолбенели.

— Галя!.. Дочка! Что это значит? — прогремел Рослав, и брови его сдвинулись.

— Не сердись, отец, — твёрдо и ясно проговорила девушка, — ты волен сделать со мною, что хочешь, только я спасла своих друзей, и вам их теперь не догнать…Хочешь, казни меня, но душой и всеми помыслами я — христианка, и не волен ты в моей душе, хоть ты и отец мне…

— Спасибо, дочка, насмеялась ты над верой своих дедов и прадедов… не спросясь моей воли, убежала из терема, чтобы спасать моих ворогов, — неужто ещё мало сраму на мою седую голову? Не дочь ты мне отныне! Не хочу я видеть лица твоего постылого. Готовься к казни, а пока запру тебя в терем…

Похолодела Галя, в глазах затуманилось. Оксана подхватила свою ненаглядную питомицу и вместе с сокольничими вынесла её из землянки.

VIII

Горько заливалась слезами старая Оксана, лёжа на своём сеннике.

— Полно, не плачь, всё равно, не ты, другие бы отцу; сказали, не утаиться бы мне от его гнева, — говорила ей Галя.

— Светик ты мой ненаглядный, сердце ты моё золотое, думала я лучше сделать, не чуяло моё сердце, что отец твой, как зверь лютый, родного детища не пожалеет….

— Слушай, Оксана, до Авсеня всего два дня осталось, а там принесут меня в жертву… в последний раз исполни, о чём тебя попрошу.

— Проси, родная, всё для тебя сделаю …

— Узнай, что с ними, успели ли укрыться, живы ли, да передай от меня последнюю весточку.

— Это вороги-то? колдуны-то? что приворожили тебя, сгубили моё дитя ненаглядное? Сгинь они, настигни их лютая смерть.

— Полно, не вороги они, не колдуны, они добрые люди. Коли любишь меня, не кляни их, вспомни, что последние дни мы с тобою вместе…

— Ин будь по-твоему, голубка моя; хоть и ненавистны они мне, а не могу я тебе не угодить. Разыщу их, постылых, разузнаю всё, что знать желаешь, передам от тебя весточку лиходеям этим…

Галя ожила и даже как будто повеселела. Она быстро оторвала кусок холста от рубахи и написала на нём несколько строк палочкою, которую обмакнула в склянку с тёмною жидкостью.

Чуть забрезжила первая заря, старая Оксана уже, как кошка, кралась по лесу, осматривала тропинки, оглядывала деревья, — она знала, что хотя во все стороны разосланы гонцы от князя искать христиан, ни один из них ещё не напал на их след.

Вдруг она сообразила что-то, круто повернула вправо и почти бегом пустилась через поляну, через болотные кочки, через ручей…

— И как это мне прежде в голову не пришло! — бормотала она на ходу. — На старости лет память отшибло…

В густой чаще за болотами высился ряд невысоких песчаных холмов, которые с одной стороны сходили в долину отлогими скатами, с другой — крутыми обрывами висели над пропастью, в которой шумел быстрый, глубокий ручей. Это был Дидов яр, заколдованное место, как говорили в народе, жильё русалок и леших. В самой средине Дидова яра виднелся узкий спуск. Оксана смело поползла по этому спуску, цепляясь за стволы и корни. Внизу она осмотрелась, приметила на сырой глине следы, нагнулась, с минуту разглядывая их, потом быстро пошла в ту сторону, куда они вели. Через полчаса она уже стояла у низенькой пещерки. Вход искусно скрывался за нависшим кустарником и мхом, но от зорких глаз Оксаны он не укрылся, и она ползком пролезла в узкое отверстие.

В маленькой, полутёмной келье, при тусклом свете лампады, сидели Андрей и Аннушка. Андрей нагнулся над книгой, Аннушка задумчиво смотрела на мерцавший огонёк.

Увидев Оксану, они вздрогнули.

— Не бойтесь — сказала она, — хотя и вороги вы нам, но не с местью пришла я к вам, а послала меня Галя, бедное моё дитятко! Вот и весточка от неё.

Аннушка жадно схватила лоскут, пробежала его глазами и вскрикнула.

— Отец, отец! Галю казнить хотят…

Старик Андрей вздрогнул. Молнией пронеслась в его голове мысль, что он будет повинен в её смерти, что не отстоял он Гали, убежал от опасности…

Он привстал и снова тяжело опустился на срубленную колоду, на которой сидел.

Расспросили Оксану, и она с неутешными слезами рассказала всё. Аннушка ещё больше побледнела, глаза её раскрылись, точно она видела перед собою что-то ужасное.

— Отец! Я не могу её так оставить, — сказала она тихо, но твёрдо, — благослови меня, отец, я пойду к ней и умру с нею…

Андрей хотел что-то сказать, но то, что он чувствовал, не укладывалось в слова, он молча стал на колени и начал горячо молиться.

Оксана забыла в эту минуту, что перед ней христиане, вороги, что она их только что кляла, она видела одно: эта бледная девушка идёт навстречу страшной опасности. Ей стало жаль её.

— Перестань, девушка, — сказала она Аннушке, — Зачем тебе идти на верную смерть? Вон у тебя отец есть, как его оставишь?

Аннушка вздохнула.

— Пусть казнят меня вместе с Галей, наша вера учит нас не страшиться смерти, а Гале со мною легче будет…

Оксана слушала её и дивилась.

— Старик, — сказала она Андрею, неужто пустишь ты её, неразумную, на верную смерть?

Андрей встал. Лицо его было печально и строго.

— Да, пущу, пусть делает, что ей сердце подскажет. Мы виновны, что не защитили Галю, убежали, себя пожалели, а о ней, нашей голубке, и не подумали. Иди дочь моя, Бог тебя да благословит!

Голос его дрогнул, он благословил Аннушку и долго молча держал её в своих объятиях.

— Прости, отец, — сказала девушка тихо.

— Иди, дитя! Видно, Бог хочет испытать нас, иди и прославь имя Его.

Оксана не выдержала:

— Где же это видано? Ведь не пожалеют они её, слышь ты, старик, уж коли Гали не пожалели.

— Велик Бог наш и силён! Если не захочет Он, ни волоса не упадёт с головы её. Если же суждено ей умереть — Его святая воля!

Ещё раз обнялись они, поклонилась дочь отцу до земли и вышла за Оксаною.

На широком княжьем дворе, несмотря на раннюю пору, все уже были на ногах: дородный сокольничий отдавал приказание отрокам, конюхи возились около коней, повара стучали в кухне, откуда-то доносились крики домашней птицы, которую, должно быть, резали к обеду…

Оксана с Аннушкой вошли в ворота.

— Чтой-то рано нынче все поднялись? Видно, на охоту собрался старик наш, — заметила Оксана.

Аннушка испуганно озиралась, она никогда ещё не видала столько народу…

Навстречу им попался какой то конюх.

— Куда это вы собрались? — спросила его Оксана мимоходом.

— На охоту, — лениво отвечал он, — после казни велено, чтоб все в сборе были.

Оксана остановилась на полпути и быстро повернулась к нему.

— Какой казни? Что ты говоришь?

— Как какой? Не знаешь, что ли? Твою княжну сегодня повезли… С час тому назад выехали…

Обе женщины вскрикнули.

— В какую сторону поехали? Где казнь? — поспешно допрашивала Оксана.

— У озера, под Перуновым дубом… Оксана и Аннушка бегом выбежали из ворот.

— Ох, горюшко моё! ох, лютое! — причитала, задыхаясь, Оксана. — Убьют мою голубку, убьют мою светлую, не видать мне её оченек ясных, не слыхать её голоса звонкого…

Аннушка бежала за нею и, крестясь, шептала молитву.

У большого Озера, того самого, у которого ещё так недавно виделись подруги, под развесистым столетним дубом, было приготовлено место для казни. Народу всё прибывало. На площадке под самым дубом стояла большая колода, и на ней лежал блестящий новый топор.

— Едут, едут, — пронеслось в толпе.

Издали послышались пение и конский топот. Впереди всех ехал князь, весь в белом, на белом коне, с серебряной сбруей; за ним несли на носилках Галю.

Она сидела в белой гладкой рубахе, печально склонив голову и шепча молитву. Сенные девушки пели, но их заунывная песня не ладилась, голоса часто перерывались сдержанными рыданиями: Галю все любили, она умела всякого обласкать.

Грозно сжатые брови Рослава, его громовый голос, когда он прокричал толпе: «Раздвинься!», навели на всех ужас. Толпа отхлынула, Галю спустили с носилок, она прислонилась к дубу.

— Великий Перун! — начал Рослав, и его голос мощно раздался под густою листвою. — Великий Перун! Тебе приношу я эту кровавую жертву! Очисти меня и семью мою, моих родичей и друзей от позора и бесчестия, от поругания и посмеяния… Месть и проклятие на тех, кто отнял у меня мою дочь, да разразятся над ними громы и молнии, да не скроются они от твоего гнева.

— Дочь моя! — обратился Рослав к Гале. — Отрекись от своего безумия… — Голос его задрожал: — Вспомни, что ты одна у меня… неужто в тебе сердце окаменело?..

— Отец, дорогой, я ведь люблю тебя!

— Так отрекись!

— Нет, отец, не могу. Кто раз познал свет, разве может от него отречься? — сказала девушка.

Рослав выпрямился, сверкнул очами и подал знак отрокам. Галю схватили за руки. Князь взял топор и засучил рукава своей широкой одежды…

Всё замерло…

Вдруг пронёсся отчаянный крик, и две женщины, задыхающиеся и растерянные, пробились сквозь толпу к месту казни… Все зашумели. Рослав остановился. Оксана и Аннушка бросились к Гале. Отроки невольно отступили.

— Галя, голубка дорогая, ты жива! — радостно шептала Аннушка.

Рослав строго обратился к мамке:

— Оксана, это ещё что?

Старая Оксана не успела ответить, её опередила Аннушка. Она оставила Галю, выпрямилась, бесстрашно оглянула толпу, подошла к князю и твёрдо проговорила:

— Князь, я та христианка, что учила её нашей вере. Казни меня, если тебе так нужна христианская кровь, а её не губи. Ты видишь, князь, я сама пришла к тебе, я не боюсь смерти, я прошу тебя об одной милости — не губи своей дочери.

Тихий, ласковый голос Аннушки, её бледное полудетское личико, большие голубые глаза так подействовали на Рослава, что он невольно опустил голову. Что-то далёкое, прошлое, откликнулось ему в этом тихом молящем ребёнке: не то баюканье любящей матери, не то голос давно умершей любимой жены. Оттаяло его сердце, опустилась голова на могучую грудь, дрогнула рука… и опустился топор.

В эту минуту Галя оправилась от потрясения, и её большие чёрные глаза с удивлением, почти с ужасом остановились на Аннушке.

— Аннушка, почто ты себя губишь? Что скажет твой отец?

— Отец мой благословил меня, Галя, он знает, что я пошла умирать за нашу веру, во славу Бога Истинного.

Рослав отвернулся. Он думал: «Где-то там, в лесу, другой отец благословил свою дочь на смерть, и вот она сама пришла и просит казнить её, помиловать Галю, сама хочет умереть за свою веру. А я?..».

— Витязи храбрые, — обратился он к своей дружине, — люди добрые, что скажете? Какой совет дадите? Не приложу ума, знать, от старости разум затуманило…

— Помилуй их! — вырвалось из толпы, как из одной груди. — Помилуй, князь, не казни!

Постоял князь в раздумье, махнул рукой.

— Пусть живут! — молвил он, далеко отбросил от себя топор, вскочил на коня и стремглав поскакал прочь от развесистого дуба.

*********************************************

С тех пор прошло много лет. Рослав и его дочь давно уже покоились в земле: над князем высился курган, над Галею — крест.

В народе долго жила память о доброй княжне Гале и её верной подруге Аннушке, которые посвятили себя заботам о сирых и слабых, о бедных и убогих…

Пред. страница К оглавлению

Детская проза