Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология

Молитвы русских поэтов. XX-XXI. Антология - Сергей Клычков

(35 голосов3.8 из 5)

Сергей Клычков

Клычков Сергей Антонович (1889–1937) – поэт, прозаик. Зарождение русской новокрестьянской поэзии Серебряного века связано с тремя именами – Николай Клюев, Сергей Клычков, Сергей Есенин. «Сосен перезвон» Николая Клюева и «Песни» Сергея Клычкова вышли в 1911 году, первое стихотворение Сергея Есенина появилось в печати в 1914 году, а первая книга «Радуница» лишь в 1916-м, но уже с этого времени начнет формироваться тот круг поэтов, который назовут есенинским. Сергей Клычков войдет в него одним из первых.
Почти все новокрестьянские поэты безоговорочно приняли революцию, но они же оказались и в числе ее первых жертв. Бывший красноармеец-доброволец вологодский поэт Алексей Ганин – в 1925 году. Пимен Карпов посвятит расстрелянному Ганину стихи, в которых есть такие строки:
От света замурованный дневного,
В когтях железных погибая сам,
Ты сознавал, что племени родного
Нельзя отдать на растерзанье псам.
Николай Клюев, Сергей Клычков, Сергей Есенин тоже не могли не сознавать, что происходит с русским народом и Россией. Алексей Ганин в своих тезисах «Мир и свободный труд народам» выражал взгляды поэтов-есенинцев, да и ныне они, увы, не устарели. Ганин писал:
«При существующей государственной системе России – это могущественное государство, обладающее неизбывными естественными богатствами и творческими силами народа – вот уже несколько лет находится в состоянии смертельной агонии. Ясный дух русского народа предательски умерщвлен. Святыни его растоптаны, богатства его разграблены…»
Есть в этих тезисах и такие слова, за которые Ганин готов был взять всю ответственность на себя, отвечать, как писал он, «перед судом истории»:
«…В лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов-человеконенавистников, напоминающую если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и губительной деятельности – средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников. За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов – таится смерть и разрушение, разрушения и смерть».
В первый раз Сергей Есенин, Сергей Клычков и Петр Орешин были арестованы вместе с Ганиным в 1923 году. После расстрела Ганина Есенину оставалось жить всего семь месяцев… Но и Сергей Клычков был приговорен уже в 1925 году вместе со всеми новокрестьянскими поэтами, не изменившими своему племени родному.
Николай Клюев вступил в РКП(б) в 1919 году, а уже в 1920 был исключен за то, что не отказался от своих религиозных взглядов, не стал воинствующим безбожником. В 1929 году он напишет свою поэму раскаяния «Каин». В 1934 году будет арестован в первый раз. В 1937 году – в последний.
Поэт-есенинец, свояк Есенина Василий Наседкин стал большевиком в 1917 году, в братоубийственную Гражданскую войну был красноармейцем, но в 1921 году «от несогласия с политикой партии по крестьянскому вопросу» сам вышел из нее, после того как увидел, по его признанию, «картины продразверстки на Урале», в своей родной Башкирии. В 1937 году его арестуют вместе с сыном Есенина Георгием Есениным, приговоренным к расстрелу только за то, что носил фамилию отца.
Есенинец Петр Орешин пытался «перековаться», прославлять новую деревню:
Всю степь, всю ширь перекроили,
Узнать нельзя! И нет болот,
И над рекой, где утки жили,
Стекольный пенится завод.
Пришли совсем другие степи –
Железа, стали, кирпича…
И люди все здесь носят кепи
Такие ж, как у Ильича
Но и, как писал о них Есенин, «плохие коммунистические стихи» не спасли (хорошие, впрочем, не спасали). В справке, предварявшей его «дело» 1937 года, значилось: «Орешин – поэт кулацкой идеологии. Начал печататься с 1919 года. Издано больше тридцати книг его стихов. Враждебная советскому строю направленность стихов Орешина неоднократно разоблачалась советской критикой. Орешин вращается в кругу реакционных антисоветски настроенных поэтов. В прошлом его ближайшими друзьями были поэты – Есенин Сергей, Клюев (выслан)».
Есенинца Ивана Приблудного впервые арестовали в 1931 году, приговорив к высылке из Москвы в Астрахань. Его второй арест в феврале 1937 года был связан с еще одним новым «делом», заведенным на самого талантливого ученика Сергея Клычкова Павла Васильева. Смертный приговор «террористу» Павлу Васильеву был объявлен 15 июля 1937 года, Ивану Приблудному – через месяц.
Сергея Клычкова арестовали 31 июля 1937 года, но готовить его «дело», собирать агентурные данные стали уже в 1936-м. В них есть такая запись его слов: «Я думал раньше, что русская поэзия на нас троих кончилась. Один задавился – Есенин, второй ошибочно не сделал этого – Клычков, а третий сдан заживо в архив, осужден. Пропечатан в черных списках. Нет, поэзия – такая штука, которую ни Соловками, ни приказами не задушишь… Живы ростки, посеянные нами, живы. Я знаю, что в народе ходят могучие, растущие…»
В 30-е годы, заклейменный как «идеолог кулачества», он мог заниматься только переводами «братских литератур», но продолжал писать стихи. Одно из них ходило по рукам:
Не гадай о светлом чуде,
Воскресения не будет!
Ночь пришла: померкнул свет.
Мир исчезнул, мира нет.
И не люди и не бесы
За белесой серой мглой
Кружат в поле из-за леса
На земле и над землей.
Разве ты не слышишь воя?
Слава Богу, что нас двое!
В этот темный страшный час,
Слава Богу, двое нас!
Слава Богу, слава Богу,
Двое, двое нас с тобой.
Я – с дубинкой у порога,
Ты – с лампадой голубой.
Вполне возможно, что это стихотворение только приписывалось Сергею Клычкову, как Сергею Есенину – «Ответ Демьяну Бедному», который, как установили современные есеноведы, не принадлежал ему. Но в данном случае важен сам факт появления такого «Ответа» на атеистические агитки Демьяна Бедного от имени Сергея Есенина. Авторство «волчьего цикла», ходившего по рукам как стихи Клычкова, думается, еще будет доказано…
В 30-е годы вся знаменитая «троица» новокрестьянских поэтов была «пропечатана в черных списках», живые тоже были похоронены заживо. Все это Сергей Клычков испытал уже при жизни. Новую крестьянскую поэзию (действительно новую и действительно крестьянскую) вырубали под корень, чтобы не было ростков… Но в 1936 году он встретился с двумя молодыми поэтами-есенинцами Шамариным и Зубакиным, убедившись, что не все кончено, что поэзию не задушить, что их живые ростки живы.
Эта встреча, судя по всему, оказалась решающей как в его судьбе, так и для других, остававшихся в живых новокрестьянских поэтов – Николая Клюева, Петра Орешина, Ивана Приблудного, Василия Наседкина, Павла Васильева. Равно как и молодых поэтов, чьи имена тоже значатся в расстрельных списках по «делу Клычкова».
И все-таки он оказался прав. Ни Соловки, ни расстрелы не смогли задушить русской поэзии.
Именно в 1936 году, когда Сергей Клычков открыл для себя могучих, растущих молодых есенинцев, на Вологодской земле, родине Алексея Ганина, появился на свет еще один росток, которому суждено было стать «вторым Сергеем Есениным», – Николай Рубцов.

* * *
Образ Троеручицы
В горнице небесной
В светлой ризе лучится
Силою чудесной.
Три руки у Богородицы
В синий шелк одеты –
Три пути от них расходятся
По белому свету…
К морю синему – к веселию
Первый пусть в начале…
В лес да к темным елям в келию –
Путь второй к печали.
Третий путь – нехоженый,
Взглянешь, и растает,
Кем куда проложенный,
То никто не знает.
(1910)

Детство

Помню, помню лес дремучий,
Под босой ногою мхи,
У крыльца ручей гремучий
В ветках дремлющей ольхи…
Помню: филины кричали,
В темный лес я выходил,
Бога строгого в печали
О несбыточном молил.
Дикий, хмурый, в дымной хате
Я один, как в сказке, рос,
За окном стояли рати
Старых сосен и берез…
Помолюсь святой иконе
На соломе чердака,
Понесутся, словно кони,
Надо мною облака…
Заалеет из-за леса,
Прянет ветер на крыльцо,
Нежно гладя у навеса
Мокрой лапой мне лицо.
Завернется кучей листьев,
Закружится возле пня,
Поведет, тропы расчистив,
Взявши за руку меня.
Шел я в чаще, как в палате,
Мимо ветер тучи нес,
А кругом толпились рати
Старых сосен и берез.
Помню: темный лес, дремучий,
Под босой ногою мхи,
У крыльца ручей гремучий,
Ветки дремлющей ольхи…
(1910, 1913)

* * *

Как не петь и не молиться

Если все поет вокруг –
Лес и луг, ручьи и птицы,
Если облак светлолицый
Улыбается, как друг!..
Друг прекрасный, облик милый,
Вестник радости земной!..
В жизни бедной и унылой
Всюду Образ белокрылый
Тихо веет предо мной!..
Пусть тебя я и не встретил
И не встречу на земле –
Сердцем радостен и светел,
Я пою, как ранний петел,
В одиночестве и мгле…
В мгле холодной, как могила,
Изнемог бы я от слез! –
Но да льется голос милый
Моей родины унылой
В шуме ласковом берез…
Не грустить и не молиться
И не петь я не могу.
Я на дне души-слезницы
Тихий свет ее зеницы,
Словно тайну, берегу!
(1914, 1929)

* * *

Вся в тумане, в дремоте околица

Только с краю светок от окон:
То тайком моя матушка молится
И кладет за поклоном поклон.
Смотрит в очи ей лик Троеручицы,
А в углу предрассветная мгла –
«Полно плакать, родимая, мучиться,
Ты бы лучше вздремнула, легла…»
Уж светает, уж брезжится по полю,
Уж мелькает русалочья тень…
Вот и кони с ночнины протопали,
И за тын смотрит труженик-день…
1914
* * *
Монастырскими крестами
Ярко золотеет даль.
За прибрежными кустами
Спит речной хрусталь.
За чудесною рекою
Вижу: словно дремлет Русь,
И разбитою рукою
Я крещусь, крещусь.
Вижу: скошенные нивы,
По буграм седой костырь,
Словно плакальщицы, ивы
Склонены в пустырь.
По лесам гуляет осень,
Мнет цветы, стряхает лист,
И над нею синь и просинь
И синичий свист.
Та же явь и сон старинный,
Так же высь и даль слились;
В далях, в высях журавлиный
Оклик: берегись!
Край родной мой (все, как было!)
Так же ясен, дик и прост, –
Только лишние могилы
Сгорбили погост.
Лишь печальней и плачевней
Льется древний звон в тиши
Вдоль долин родной деревни
На помин души, –
Да заря крылом разбитым,
Осыпая перья вниз,
Бьется по могильным плитам
Да по крышам изб…
(1922)

Из цикла «Заклятие смерти»

Давно не смотрит Спас с божницы,
И свет лампад давно погас:
Пред изначальным ликом жницы
Он в темноте оставил нас!
Пред жницей страшной и победной,
Восставшей в пепле и крови,
Не мог остаться плотник бедный
Со словом мира и любви!
И вот теперь в привычном месте
Висит не Спасов образок,
А серп воздания и мести
И сердца мирный молоток!
(1930-е гг. )

Комментировать