Оглавление
- Полный текст
- 1. Из дополнения к “Афонским рассказам”
- Послушник Афанасий
- Ожог
- “Я выбрал Христа”
- 2. Из пишущейся книги “Моя Америка”
- Встреча на дороге
1. Из дополнения к “Афонским рассказам”
Послушник Афанасий
Когда я приехал на Афон в третий раз, то почти весь месяц прожил в Ставроникитском монастыре, который знал ещё по предыдущим визитам через его насельника, швейцарского монаха отца В. Игумен монастыря, отец Василий, тоже был мне знаком, и я знал, что смогу у него исповедоваться, так как он говорил по-французски и даже немного по-русски. Знал я и почти всю немногочисленную братию (Ставроникита — небольшой монастырь, рассчитанный примерно на двадцать человек), которая очень по-доброму относилась ко мне. Но на этот раз я застал в монастыре новое лицо. Послушник Афанасий, австралийский грек, прибыл на Святую Гору за несколько месяцев до меня. Было ему лет двадцать пять, и он только-только начал отращивать бороду — она была ещё совсем короткой.
Нас сблизили возраст (я был всего на пару лет постарше) и английский язык, которым он владел лучше, чем родительским греческим. Мы много беседовали о духовной жизни, несколько раз отправлялись в длительные прогулки по окрестным холмам. Помню, он продемонстрировал мне второй (кроме обычного — поясного) вариант малого поклона, принятый в монастыре: кланяешься до земли, но исходное положение тела коленопреклонённое.
17 лет спустя в 2001 году я вновь прибыл на Афон. Конечно, мне хотелось повидать своего старого приятеля и узнать, что с ним сталось. Однако когда мы со спутником — московским предпринимателем Сергеем — дошли до Ставроникиты, оказалось, что Афанасия там никто не помнит: много лет назад игумен с группой монахов перешёл в Иверский монастырь — восстанавливать там общежитийный устав после почти двух столетий особного жительства, и почти половина братии в Ставрониките сменилась. Остаться на ночь нам не удалось: небольшой монастырь был полон. Пришлось отправляться в Ивирон.
Дошли мы довольно быстро, но и тут нас ждала неудача: монах-привратник очень ласково и приветливо сообщил, что в монастыре ремонт, число спальных мест в архондарике сокращено, и остаться мы не можем.
Солнце стремительно клонилось к закату, и нужно было что-то быстро решать. Я попробовал найти Афанасия — вдруг он был в группе монахов, пришедших сюда с игуменом, и сможет составить нам протекцию? Но на мой робкий вопрос привратник сообщил, что монаха с таким именем у них не значится.
Мы вышли на дорогу перед воротами монастыря, присели на лежащие там брёвна и задумались. Дойти куда-нибудь мы уже не успеем. Можно было попытаться вызвать “монашеское такси” и доехать до Пантелеимона. Серёжа стал названивать со своего мобильника, но соединения не было. Положение начинало делаться неприятным, как вдруг из ворот вышел пожилой грек и поинтересовался, что мы тут делаем.
Выслушав нашу грустную историю, он сказал, чтобы мы не валяли дурака и не тратили время у привратного монаха, послушание которого и состояло в сокращении паломнического потока, а шли сразу в архондарик, где договориться о ночлеге будет куда легче. Мы восприняли нашего доброхота как посланного в ответ на наши молитвы ангела и вновь вошли в ворота монастыря.
Архондаричный оказался монахом среднего возраста, с заметной сединой в длинной чёрной бороде. Он неплохо говорил по-английски, но лёгкий греческий акцент всё же чувствовался. Предложив нам традиционные кофе, воду, ракию и лукум, стоящий тут же на столе в огромной миске, он выслушал нашего заступника и согласился принять нас на ночь. Не выказывая особого энтузиазма, монах начал записывать наши имена в толстую книгу жизни.
И тут я спросил его, не встречался ли ему австралийский послушник Афанасий.
— А откуда вы его знали? — неожиданно спросил монах, пристально вглядываясь в меня.
Я объяснил.
— Точно, теперь я вас припоминаю, — сказал мой собеседник. — А вы меня не узнаёте? Я и есть тот самый Афанасий. Только теперь меня зовут иеромонах Паисий. Добро пожаловать в наш монастырь!
Ожог
В одном из предыдущих рассказов я писал об “обнажённых отцах” — самых строгих подвижниках, живущих в недоступных пещерах и ущельях на южной оконечности Афонского полуострова и не имеющих никаких контактов с миром, кроме избранных братьев, доставляющих им Причастие. Одежда их износилась, и спасаются они в первозданном виде, подобно первым людям в раю.
Как-то я шёл вдоль берега с австрийским паломником и с воодушевлением рассказывал ему об этих удивительных аскетах, увидеть которых и приобщиться к их святости практически невозможно, разве что по особой милости Божией. Вдруг он прервал меня восклицанием:
— Так вот же они — обнажённые отцы!
И указал в сторону моря, в водах которого плескались несколько солидных бородатых паломников.
Действительно, хотя некоторые паломники или даже “вольные” (то есть не прикреплённые ни к одному из монастырей) монахи позволяют себе окунуться в ласковое Эгейское море, купаться на Афоне запрещено. Не за этим сюда приезжают люди.
Но иногда, особенно в жаркий летний день, море так и манит к себе. Не избежал и я этого искушения. Как-то в очень жаркий день, проходя с Джеффри мимо укромного безлюдного пляжа, я не выдержал и сказал ему, что пока никто не видит, собираюсь тут искупаться. Мой друг, хотя и обливался потом не меньше моего, проявил бóльшую дисциплину и сказал, что в воду не полезет, но подождёт меня на берегу.
Не могу сказать, что совесть моя молчала, но я успокаивал её тем, что другим ведь можно. Вот и “обнажённых отцов” видели. Но меня-то тут никто не увидит! И никому соблазном не стану.
Я быстро разделся и бросился в манящее прохладой море. Но не удалось мне проплыть и нескольких метров, как мою правую руку пронзила страшная боль. Впечатление было, как будто по ней изо всей силы ударили палкой. Руку парализовало, и она бессильно повисла. Благо, суша была совсем рядом. С трудом, в полуобморочном состоянии, я выгреб обратно к берегу и, шатаясь, вылез из воды. На всей внутренней стороне руки от подмышки и почти до локтя набухало огромное красное пятно, похожее на ожог. Что это было, я не знаю до сих пор. Вероятнее всего, какая-то громадная медуза, неизвестно откуда взявшаяся и неизвестно куда пропавшая. Странно и то, что я её совершенно не заметил: ведь плаваю я всегда с открытыми глазами. Но своё незадачливое купание я запомнил надолго.
Рука моя заживала дней десять. Вначале болела, потом чесалась, пока полностью не облезла кожа. Не знаю уж, символично это или нет, да и что сей символ мог бы значить, но ожог, сформировавшись, принял форму цифры “9” (или “6”, если поднять руку вверх).
“Я выбрал Христа”
Через некоторое время после выхода в свет “Афонских рассказов” ко мне подошёл один наш прихожанин, родом из Чувашии.
Оставить комментарий