Александр Дворкин
Рассказы

• Полный текст
• 1. Из дополнения к “Афонским рассказам”
• Послушник Афанасий
• Ожог
• “Я выбрал Христа”
• 2. Из пишущейся книги “Моя Америка”
• Встреча на дороге

1. Из дополнения к “Афонским рассказам”

Послушник Афанасий

Когда я при­е­хал на Афон в тре­тий раз, то почти весь месяц про­жил в Став­ро­ни­кит­ском мона­стыре, кото­рый знал ещё по преды­ду­щим визи­там через его насель­ника, швей­цар­ского монаха отца В. Игу­мен мона­стыря, отец Васи­лий, тоже был мне зна­ком, и я знал, что смогу у него испо­ве­до­ваться, так как он гово­рил по-фран­цуз­ски и даже немного по-рус­ски. Знал я и почти всю немно­го­чис­лен­ную бра­тию (Став­ро­ни­кита — неболь­шой мона­стырь, рас­счи­тан­ный при­мерно на два­дцать чело­век), кото­рая очень по-доб­рому отно­си­лась ко мне. Но на этот раз я застал в мона­стыре новое лицо. Послуш­ник Афа­на­сий, австра­лий­ский грек, при­был на Свя­тую Гору за несколько меся­цев до меня. Было ему лет два­дцать пять, и он только-только начал отра­щи­вать бороду — она была ещё совсем короткой.

Нас сбли­зили воз­раст (я был всего на пару лет постарше) и англий­ский язык, кото­рым он вла­дел лучше, чем роди­тель­ским гре­че­ским. Мы много бесе­до­вали о духов­ной жизни, несколько раз отправ­ля­лись в дли­тель­ные про­гулки по окрест­ным хол­мам. Помню, он про­де­мон­стри­ро­вал мне вто­рой (кроме обыч­ного — пояс­ного) вари­ант малого поклона, при­ня­тый в мона­стыре: кла­ня­ешься до земли, но исход­ное поло­же­ние тела коленопреклонённое.

17 лет спу­стя в 2001 году я вновь при­был на Афон. Конечно, мне хоте­лось пови­дать сво­его ста­рого при­я­теля и узнать, что с ним ста­лось. Однако когда мы со спут­ни­ком — мос­ков­ским пред­при­ни­ма­те­лем Сер­геем — дошли до Став­ро­ни­киты, ока­за­лось, что Афа­на­сия там никто не пом­нит: много лет назад игу­мен с груп­пой мона­хов пере­шёл в Ивер­ский мона­стырь — вос­ста­нав­ли­вать там обще­жи­тий­ный устав после почти двух сто­ле­тий особ­ного житель­ства, и почти поло­вина бра­тии в Став­ро­ни­ките сме­ни­лась. Остаться на ночь нам не уда­лось: неболь­шой мона­стырь был полон. При­шлось отправ­ляться в Ивирон.

Дошли мы довольно быстро, но и тут нас ждала неудача: монах-при­врат­ник очень лас­ково и при­вет­ливо сооб­щил, что в мона­стыре ремонт, число спаль­ных мест в архон­да­рике сокра­щено, и остаться мы не можем.

Солнце стре­ми­тельно кло­ни­лось к закату, и нужно было что-то быстро решать. Я попро­бо­вал найти Афа­на­сия — вдруг он был в группе мона­хов, при­шед­ших сюда с игу­ме­ном, и смо­жет соста­вить нам про­тек­цию? Но на мой роб­кий вопрос при­врат­ник сооб­щил, что монаха с таким име­нем у них не значится.

Мы вышли на дорогу перед воро­тами мона­стыря, при­сели на лежа­щие там брёвна и заду­ма­лись. Дойти куда-нибудь мы уже не успеем. Можно было попы­таться вызвать “мона­ше­ское такси” и дое­хать до Пан­те­ле­и­мона. Серёжа стал назва­ни­вать со сво­его мобиль­ника, но соеди­не­ния не было. Поло­же­ние начи­нало делаться непри­ят­ным, как вдруг из ворот вышел пожи­лой грек и поин­те­ре­со­вался, что мы тут делаем.

Выслу­шав нашу груст­ную исто­рию, он ска­зал, чтобы мы не валяли дурака и не тра­тили время у при­врат­ного монаха, послу­ша­ние кото­рого и состо­яло в сокра­ще­нии палом­ни­че­ского потока, а шли сразу в архон­да­рик, где дого­во­риться о ноч­леге будет куда легче. Мы вос­при­няли нашего доб­ро­хота как послан­ного в ответ на наши молитвы ангела и вновь вошли в ворота монастыря.

Архон­да­рич­ный ока­зался мона­хом сред­него воз­раста, с замет­ной седи­ной в длин­ной чёр­ной бороде. Он неплохо гово­рил по-англий­ски, но лёг­кий гре­че­ский акцент всё же чув­ство­вался. Пред­ло­жив нам тра­ди­ци­он­ные кофе, воду, ракию и лукум, сто­я­щий тут же на столе в огром­ной миске, он выслу­шал нашего заступ­ника и согла­сился при­нять нас на ночь. Не выка­зы­вая осо­бого энту­зи­азма, монах начал запи­сы­вать наши имена в тол­стую книгу жизни.

И тут я спро­сил его, не встре­чался ли ему австра­лий­ский послуш­ник Афанасий.

— А откуда вы его знали? — неожи­данно спро­сил монах, при­стально вгля­ды­ва­ясь в меня.

Я объ­яс­нил.

— Точно, теперь я вас при­по­ми­наю, — ска­зал мой собе­сед­ник. — А вы меня не узна­ёте? Я и есть тот самый Афа­на­сий. Только теперь меня зовут иеро­мо­нах Паи­сий. Добро пожа­ло­вать в наш монастырь!

Ожог

В одном из преды­ду­щих рас­ска­зов я писал об “обна­жён­ных отцах” — самых стро­гих подвиж­ни­ках, живу­щих в недо­ступ­ных пеще­рах и уще­льях на южной око­неч­но­сти Афон­ского полу­ост­рова и не име­ю­щих ника­ких кон­так­тов с миром, кроме избран­ных бра­тьев, достав­ля­ю­щих им При­ча­стие. Одежда их изно­си­лась, и спа­са­ются они в пер­во­здан­ном виде, подобно пер­вым людям в раю.

Как-то я шёл вдоль берега с австрий­ским палом­ни­ком и с вооду­шев­ле­нием рас­ска­зы­вал ему об этих уди­ви­тель­ных аске­тах, уви­деть кото­рых и при­об­щиться к их свя­то­сти прак­ти­че­ски невоз­можно, разве что по осо­бой мило­сти Божией. Вдруг он пре­рвал меня восклицанием:

— Так вот же они — обна­жён­ные отцы!

И ука­зал в сто­рону моря, в водах кото­рого плес­ка­лись несколько солид­ных боро­да­тых паломников.

Дей­стви­тельно, хотя неко­то­рые палом­ники или даже “воль­ные” (то есть не при­креп­лён­ные ни к одному из мона­сты­рей) монахи поз­во­ляют себе оку­нуться в лас­ко­вое Эгей­ское море, купаться на Афоне запре­щено. Не за этим сюда при­ез­жают люди.

Но ино­гда, осо­бенно в жар­кий лет­ний день, море так и манит к себе. Не избе­жал и я этого иску­ше­ния. Как-то в очень жар­кий день, про­ходя с Джеф­фри мимо укром­ного без­люд­ного пляжа, я не выдер­жал и ска­зал ему, что пока никто не видит, соби­ра­юсь тут иску­паться. Мой друг, хотя и обли­вался потом не меньше моего, про­явил бóль­шую дис­ци­плину и ска­зал, что в воду не поле­зет, но подо­ждёт меня на берегу.

Не могу ска­зать, что совесть моя мол­чала, но я успо­ка­и­вал её тем, что дру­гим ведь можно. Вот и “обна­жён­ных отцов” видели. Но меня-то тут никто не уви­дит! И никому соблаз­ном не стану.

Я быстро раз­делся и бро­сился в маня­щее про­хла­дой море. Но не уда­лось мне про­плыть и несколь­ких мет­ров, как мою пра­вую руку прон­зила страш­ная боль. Впе­чат­ле­ние было, как будто по ней изо всей силы уда­рили пал­кой. Руку пара­ли­зо­вало, и она бес­сильно повисла. Благо, суша была совсем рядом. С тру­дом, в полу­об­мо­роч­ном состо­я­нии, я выгреб обратно к берегу и, шата­ясь, вылез из воды. На всей внут­рен­ней сто­роне руки от под­мышки и почти до локтя набу­хало огром­ное крас­ное пятно, похо­жее на ожог. Что это было, я не знаю до сих пор. Веро­ят­нее всего, какая-то гро­мад­ная медуза, неиз­вестно откуда взяв­ша­яся и неиз­вестно куда про­пав­шая. Странно и то, что я её совер­шенно не заме­тил: ведь пла­ваю я все­гда с откры­тыми гла­зами. Но своё неза­дач­ли­вое купа­ние я запом­нил надолго.

Рука моя зажи­вала дней десять. Вна­чале болела, потом чеса­лась, пока пол­но­стью не облезла кожа. Не знаю уж, сим­во­лично это или нет, да и что сей сим­вол мог бы зна­чить, но ожог, сфор­ми­ро­вав­шись, при­нял форму цифры “9” (или “6”, если под­нять руку вверх).

“Я выбрал Христа”

Через неко­то­рое время после выхода в свет “Афон­ских рас­ска­зов” ко мне подо­шёл один наш при­хо­жа­нин, родом из Чувашии.