I.
Нитки, тесемки, иголки, крючки, ленты, косынки, воротнички! – звенит, заливается колокольчиком свежий детский голосок на всю дачную местность Зеленых Горок.
Это Маня, торговка, дочь просвирни Иринушки, вдовы солдата, убитого на войне, продает свой несложный товар, бегая по дачам.
Иринушка, оставшись после смерти мужа с тремя малолетними детьми, принялась за печение просфор для сельской церкви Зеленых Горок.
<Часть текста пропущена>
III.
<…>
На даче никто не живет. С весны до весны стоит она пустая. Генерал с семейством проживает где-то за границей и никогда не приезжает сюда. Но дача в его отсутствии содержится так, как будто в ней живут. Дорожки расчищены. Клумбы пестрят цветами. Окна тщательно вымыты, а перед домом разбит дивный цветник с редкими, прекрасными цветами.
Часто, проходя со своим коробом с одного конца селения на другой, Маня останавливается перед запертыми на замок воротами и подолгу любуется прелестной дачей, утонувшей в зелени сада, и далекими цветочками, от которых протягивается к ней сладкий, приятный аромат.
Пустынная генеральская дача влечет к себе неотразимо.
«Вот бы где поселиться с мамой, Дашей и Ванюшей, – не раз мечтает девочка, заглядывая через ворота во внутрь сада, – все равно пустая стоит, никто не живет, кроме садовника. Мы бы хоть дом сторожили, полы в нем мыли и опять же окна! А места нам не Бог весть сколько понадобилось бы!»
Но это были мечты, только мечты и оставались они мечтами в голове маленькой девочки. Пустая дача стояла по-прежнему необитаемой, а маленькая Маня ютилась с матерью, сестренкой и братишкой в убогой конурке псаломщика, сдаваемой им за двенадцать рублей в год, и бегала с товаром по дачной местности Зеленых Горок.
IV.
– Ах! Что это?
Маня даже рот открыла от удивления и остановилась, как вкопанная перед воротами знакомой дачи.
Вчера еще эти ворота были закрыты на запоре, сейчас они настежь… Длинная аллея ведет к крыльцу дома, а по аллее навстречу Мане бежит, подпрыгивая, очаровательный и нарядно одетый маленький мальчик, лет восьми.
Его синие глазки смотрят так приветливо и мягко на Маню-продавщицу, а розовые губки еще издали улыбаются ей.
– Здравствуй, девочка! – кричит он весело, кивая головкой.
– Здравствуй!
– Ты торговка? Какая маленькая! А что ты продаешь? Пирожки, конфетки?
– Нет, нитки, иголки, ленты, воротнички, косыночки… – смущенно отвечает Маня, любуясь мальчиком.
Таких детей, красивых и нарядных, она еще не встречала в своей жизни. И таких глазенок, ласковых и добрых, похожих цветом на голубое небо, тоже не приходилось ей еще видеть никогда
А мальчик смотрел на Маню и, болтая ноженкой, говорил:
– Так ты торговка?.. Вот как! Маленькая торговка… Как жаль, что у меня нет денег, и я не могу купить у тебя что-нибудь. Правда, мы, мальчики, не носим лент и косынок, но я бы подарил их моей гувернантке, мадмуазель Луизе, и горничной Саше. Я знаю, они любят ленты, косынки. Вот-то они бы обрадовались. Да вот беда, дедушки нет дома, он уехал в город, а все мои деньги спрятаны у него… Такая досада! Если бы я знал раньше!.. Но знаешь-ли что, девочка: я у тебя выберу все, что мне нравится, воротнички и ленточки, и косыночку для мадмуазель Луизы и Саши… и еще кое-что для жены садовника, старой Феоктисты, а ты за деньгами приди завтра. Дедушка будет завтра дома. Я ему скажу и он тебе отдаст. А чтобы тебя к нам пропустили, я тебе дам цветок, белый цветочек… лилию, мою любимую лилию. Ты приди к нам с ней завтра и покажи ее прислуге и скажи: «молодой барин Витя (меня зовут Витей, Виталием), дал мне цветочек и велел приходить» – тебя и пропустят. Увидишь! А пока постой минутку, я побегу, сорву тебе цветок. Ты мне отбери, тем временем, все самое лучшее из твоего товара.
И сказав это, мальчик помчался в глубь сада, по направлению к цветнику, напевая себе под нос какую то незнакомую Мане, непонятную песенку.
V.
– Ну, что ж? Отобрала? Вот я принес тебе цветок! Гляди! Самый красивый и большой, какой нашел у нас на клумбах. Не забудь же захватить его, когда придешь завтра! И Витя подал девочке ветку белых лилий, на которой, как снежно-белые гроздья, распустились четыре пышных бутона, издавшие едва уловимый нежный аромат.
Маня смотрела восторженными глазами то на роскошные лилии, то на милое личико своего нового знакомого.
Потом, она дрожащими руками отобрала из своего товара все, что было лучшего, и передала Вите.
– Неужели же ты это сама вяжешь? – удивленно вскинув глазенками в лицо девочки, обратился он к ней с вопросом, указывая на косынки и воротнички.
– Нет, это мама… А я продаю только… Но теперь и мама не может работать… Она заболела… – Прошептала печальным голосом Маня, – и я не знаю, что будет с нами, когда… когда… – она не докончила своей фразы, закрыла лицо руками и горько, горько заплакала.
Сквозь слезы девочка шептала о своем безвыходном положении, о нужде, о болезни матери, о безысходной жизни после смерти отца, убитого на войне, о том, как они бьются и голодают, как тяжело им бывает порой, как ей бесконечно жаль свою бедную, измученную в труде и заботах, больную маму.
Долго, долго шептала Маня тихим, прерывистым шепотом, а слезы все текли по ее лицу, падали на передник, и на белый цветок, зажатый в пальцах.
И в синих глазенках Вити показались слезы, повисли на длинных черных ресницах и покатились по розовым щекам.
– Милая девочка… Бедная девочка.. – зашептал он, обнимая Маню, – не плачь, пожалуйста, не плачь, я скажу дедушке, он тебе поможет, только ты приди завтра, непременно приди, и цветок принеси, непременно. А теперь, утри свои глазки и слушай…
Я тебе кое-что расскажу, только ты не плачь и не горюй. Слышишь, девочка. Как тебя зовут?
– Маня!
– Ну, вот, Маня, слушай… Ты никогда не была за границей, в Италии, например? Это страна такая. Я там постоянно живу, потому что там дедушка лечится… Там жарко. И небо синее, синее… И море тоже! И апельсины на воздухе растут… И цветы, цветы! Пропасть! А итальянцы – все с темными, загоревшими лицами… Смешные! А только добрые и веселые! И поют! –просто прелесть! У дедушки вилла там… Вилла, понимаешь? Это такая дача… И ступеньки от нее идут прямо к морю… А в Венеции, город такой есть в Италии, так там все в лодках катаются, по каналам… Вот бы тебе съездить, посмотреть. А? Ведь хорошо?.. Мой папа тоже умер… и мамы я не помню… Это было давно… давно.
Синие глазки мальчика ласково сияли Мане… Нежно звучал милый, добрый голосок… Таяло что то в сердце маленькой торговки – и от звуков этого милого голоска, и от чистого сияния синих глазок.
Таяла горечь, обида на горькую судьбу и нужду. Захотелось и ей приласкать доброго, ласкового мальчика. Она робко, нерешительно протянула ему ручонку.
– Витя! Витя! – прозвучал в эту минуту издали женский голос, и светлое платье замелькало в зелени кустов.
– Это мадмуазель Луиза зовет меня. Надо бежать, – зашептал тревожно Витя, – я побегу… А ты приходи! Слышишь, приходи завтра с цветком. Непременно приходи! Я тебе деньги отдам и еще про Италию расскажу, много, много! – и, чмокнув наскоро Маню в мокрую от слез щечку, он забрал свои покупки и козликом запрыгал по дорожке сада.
VI.
– Ну, что принесла? Сколько? – услышала Маня хриплый, слабый голос матери, лишь только девочка вошла в убогую комнатку с единственным окошком, с нищенской обстановкой в виде ломаной кровати, кривого стола, трех, четырех табуреток и ветхого сундука в углу.
Ванюша, игравший щепками на полу в углу комнаты, вскочил при виде сестры и бросился к ней.
– Купила колбаски к ужину? – спросил он, и, заметив белую лилию в руках старшей сестры, прибавил: – Гляди-ка, мама, цветок у нее!
– Ну, что ж ты молчишь, Манютка! Сколько выручки нынче принесла? – раздраженным голосом повторила свой вопрос Иринушка.
Она была очень слаба, бледна и худа. Провалившиеся глаза горели лихорадочном огнем. Ссохшиеся губы потрескались от жара. Болезнь, нужда, вечные заботы сделали Иринушку раздражительной и нетерпеливой.
И сейчас, в ожидании долго не возвращавшейся Мани, она негодовала на девочку за нерадивость и неумение повести бойко торговлю. А тут еще Дашутка с Ваней поминутно приставали к матери, напоминая о том, что они голодны, и просили хлебца.
Появление Мани было встречено общим оживлением. Все были убеждены, что Маня продаст хотя немного товара и на вырученные деньги купит хлеба, колбасы.
– Ну, что же? Давай скорее! Показывай, что купила! – нетерпеливо крикнула дочери больная мать. Но Маня вместо ответа протянула Иринушке белый цветок и лепетала что то о завтрашнем дне, о барчуке Вите, о забранном в долг товаре, о жаркой стране, синем море и черных, как трубочисты, итальянцах…
– Батюшки! Да ты никак с ума сошла, Манюрка! За какой-то там дурацкий цветок, даром товар отдала! – закричала на дочь больная, – а мы голодные здесь сиди, по твоей милости. Ребятки то отощали… У Ванюшки маковой росинки во рту с утра не было! О, Господи! Наказание мое!
И больная, уткнувшись в подушку, горько, жалобно заплакала.
Заплакала, глядя на мать, и Дашутка. Захныкал и Ванюшка, и только бедная Маня стояла с виновато опущенной головкой, прижимая к груди белый нежный цветок, который, думалось девочке, должен был принести ей счастье.
VII.
– Куда лезешь? Ты зачем? И без тебя дела по горло! Проходи своей дорогой, девочка, проходи !
– Барчук меня позвали… я не от себя… Товару они у меня намедни взяли, велели за деньгами нынче прийти… Вот и цветочек дали… чтобы, значит, пропустили меня к ним! – лепетала смущенная Маня, стоя перед высоким лакеем во фраке, загородившим ей дорогу на крыльцо.
– Ладно, ладно! Проваливай! Знаем мы вас, попрошаек! – грубо выпроваживал девочку слуга. – Ходите здесь, ходите, а там, глядишь, и не досчитаешься ложек серебряных, или еще чего… И выговор, смотришь, от генерала. Ступай, ступай, честью тебе говорят! – и, взяв за плечи девочку, он легонько оттолкнул ее от крыльца.
С отчаянием в сердце Маня побрела назад по ровной, усыпанной желтым песком, дорожке обратно к воротам. Что ей было делать теперь? Сердитый лакей выгнал ее, барчук Витя не отдал обещанных за товар денег, дома ждут ея возвращения голодные дети, больная мать… Голова шла кругом у Мани… путались мысли… то билось, то сжималось сердце.
Что делать? Что делать?…
Убитая горем, беспомощная, прислонилась она к стволу дерева и закрыла глаза. Плакать она уже не могла.
А кругом благоухали цветы, пели в траве кузнечики, чирикали на деревьях птицы. Наверху голубело небо, плыли облака… Внизу пышно и красиво зеленели кусты, травы пестрели цветочками.
Жизнь казалась вокруг такой красивой и праздничной и только в душе бедной девочки разрасталась огромная, тяжелая, как камень, тоска.
– Вот она, дедушка, вот она! Пришла и цветок мой принесла, видишь, видишь? – услышала Маня за спиной знакомый, милый голосок и, быстро обернувшись, увидела Витю, спешившего к ней вместе с высоким, белым как лунь, одетым в статское платье, важного вида стариком.
– Вот она, эта девочка – Маня! Видишь, дедушка, она тоже военного дочка, солдатика, убитого на войне… Здравствуй, Маня! Вот тебе золотой, дедушка дал! Возьми, спрячь его хорошенько!
И Витя одною рукою обнял девочку, а другою совал ей в руку новенькую, блестящую золотую монету.
Маня растерялась.
Забранного товару было всего на рубль, самое большое, а тут ей давали целых десять рублей!
Она вспыхнула, покраснела… и с сияющими от удовольствия глазами проговорила тихо:
– Спасибо! Дай вам Бог здоровья! Ради бедности нашей возьму! А вот и ваш цветок, молодой барин, – прибавила она, обращаясь к мальчику.
– Цветок оставь себе на память, – улыбаясь сказал Витя.
– В каком полку служил твой папа, девочка! – спросил Витин дедушка, глядя на Маню внимательными, зоркими глазами, в которых не наблюдалось ни гордости, ни строгости и которые так походили на синие глаза Вити.
Маня назвала полк отца. Лицо старика-барина стало еще приветливее. Улыбка прошла по нему.
– Мой полк, – произнес он с ласковой грустью, – когда-то я им командовал. Давно, давно… Что же вы после отцовой смерти очень нуждаетесь, девочка?
– Очень, барин, – искрению вырвалось у Мани, и слезы блеснули в ее светлых глазах.
Старик стал подробно расспрашивать обо всем девочку, и она откровенно рассказала ему все: и про нужду, и про несчастливую торговлю, и про болезнь матери, и про голод и нищенскую жизнь их семьи.
Долго и внимательно слушал старый барин. Слушал и Витя, то и дело смаргивая слезинки с длинных, темных ресниц.
А когда Маня закончила свою исповедь, старый барин погладил ее по белокурой головке и сказал ласково:
– Ступай домой, девочка, предупреди мать, что мы с Витей вечерком наведаемся к вам в гости и потолкуем, что можно сделать для облегчения вашей судьбы.
И, кивнув с доброй улыбкой Мане, отпустил ее.
Держа в одной руке цветок, в другой – золотой, Маня бегом направилась домой.
– Вот то обрадуется мама! – думала она всю дорогу.
VIII.
Прошло три года.
Витя со своим дедушкой снова за границей, в Италии.
И во время их отсутствия не стоит пустынно и тихо старая генеральская дача. В ней, вместе с садовником и его женой, хозяйничает солдатская вдова Иринушка, которую теперь все зовут уже Ириной Степановной. Она зимой присматривает за домом, а летом, когда приезжает из-за границы генерал, управляет всем хозяйством. Мане нет больше необходимости бегать с коробом по дачам и выкрикивать товар. Маня учится в городской гимназии, по милости того-же генерала. И учится прекрасно. Каждое воскресенье, каждый праздник – она проводит на генеральской даче, в родной семье. Дашутка и Ванюшка подросли и поправились так, что их и узнать трудно. Поправилась и Иринушка, поздоровела и точно помолодела.
Генерал одел и обул с ног до головы всех ее ребятишек, положил их матери приличное жалованье и дал им большую, светлую комнату в доме.
Мечты Мани сбылись. Она жила теперь в прекрасной генеральской даче, гуляла по роскошному саду и любовалась летом на чудесные цветы, которые когда-то так привлекали своим видом бедную уличную торговку.
IX.
Опять наступило жаркое лето. Подошел июнь.
Цветы на клумбах еще не успели расцвести, как следует, но дикий шиповник в конце сада пышно цветет и благоухает на своих колючих кустах.
Нынче утром пришла телеграмма от генерала:
«Приезжаем к вечеру завтра».
Стало быть, сегодня. Дети Ирины Степановны с утра нарядились в лучшие свои костюмы, те, что прислал им к Светлому празднику генерал из-за границы. И с утра отправились в дальний угол сада, к кустам шиповника. Ванюшка с тачкой, Дашутка с корзинкой… Решено нарвать цветов, собрать им в придачу колокольчиков в поле, белой ромашки, незабудок в лесу и наполнить ими все вазы и бокалы, расставив их в комнатах дома. Витя их так любит!
Маня рвет цветы и передает их сестренке и братишке… А память подсказывает девочке о другом цветке. Цветке белой лилии, подаренном ей когда-то Витей! Этот белый цветок тщательно засушен ею. Он лежит между страницами евангелия и чтится, как святыня, всею семьей Иринушки.
Тот белый цветок был точно послан самим Богом бедным людям и принес им счастье, огромное счастье на всю жизнь.
Комментировать