Постижение образа (Роман «Герой нашего времени»)
Роман «Герой нашего времени» при жизни автора выдержал два издания: первое вышло в свет в апреле 1840 года, второе — в начале 1841 года. Второе издание Лермонтов предварил предисловием о том, как необходимо понимать главного героя произведения. Печорин — не автопортрет, не злобная карикатура, не жалкая пародия и не низкая клевета; это портрет современника, составленный «из пороков всего поколения в полном их развитии», та личность, которую автор, к своему «несчастию, слишком часто встречал». Он был создан Лермонтовым, по его собственному признанию, с той целью, чтобы «указать [обществу] болезнь» и чтобы от этого указания в итоге «выиграла [его — общества] нравственность». Читатель должен был увидеть в Печорине свое отражение. Обратить личность к подлинному, глубокому пониманию себя и своей эпохи, человека и жизни вообще — вот к чему были направлены усилия Лермонтова при создании произведения. Эта направленность определяла и главную задачу, которая стояла перед читателем вышедшей в свет книги. Она заключалась в наиболее полном постижении образа Печорина. Понять написанный Лермонтовым роман — значит постичь личность Печорина.
Чрезвычайная сложность аналитической работы, направленной на выполнение этой задачи, заключается в том, что главный герой произведения не сводится к арифметической сумме «пороков всего поколения», а представляет собой живой образ, который при всех своих сложностях и противоречиях на всем протяжении романа сохраняет единство личности. Оценивать личность, созданную воображением гения, — задача сама по себе непомерная. Для постижения же лермонтовского образа во всей его полноте от читателя потребуются особые навыки. Во-первых, постижение образа Печорина предполагает в читателе наличие определенного жизненного опыта, во-вторых — умения хорошо понимать язык искусства слова, поскольку, как сказано в предисловии, «в порядочной книге явная брань не может иметь места». Книга Лермонтова, по единодушным отзывам общепризнанных корифеев литературы, не просто представляет собой произведение высокого искусства, но является непревзойденным образцом словесного творчества. Соответственно этому совершенно особой должна быть и способность понимать тот язык, на котором художник общается с миром.
Вполне осознавая ограниченность своих познавательных возможностей, нисколько не претендуя на обладание необходимыми умениями, попытаемся в меру своих сил приблизиться к пониманию этого одного из самых загадочных персонажей всей русской литературы.
Постижение образа Печорина удобнее всего начать с печоринского журнала. Дневниковые записи Печорина, которые случайно попадают в руки рассказчика, содержат в себе историю его души. В них личность героя романа раскрывается наиболее полным образом. Одна из особенностей этих записей, по замечанию их публикователя, заключается в том, что они представляют собой беспощадные откровения о самом себе человека, обладавшего зрелостью ума. Поэтому в раскрытии образа Печорина они являются тем ценнейшим источником, с которого и следует начать исследовательскую работу.
Объектом особенного внимания станут такие места печоринского дневника, где проступают те скрытые черты героя, которые он тщательно прячет не только и не столько от читателя (ведь он не намеревался публиковать свой дневник), но в первую очередь от самого себя. Ибо в дневнике Печорина, как представляется, первостепенное значение имеют вовсе не те беспощадные самохарактеристики, где герой обнажает сущность своей души. Как и в «Маскараде», главный герой лермонтовского романа далеко не тождествен своим откровениям. Ошибочность и недостаточность многих интерпретаций образа Печорина заключается в том, что при исследовании романа упорно обходятся молчанием те редкие места, которые идут вразрез с общим направлением печоринских рассуждений. Печорина никак нельзя приравнять к его умозаключениям о самом себе: он гораздо глубже, неожиданнее их и совершенно несводим к собственной самооценке. Те из читателей, которые всецело отдаются во власть его откровений, допускают грубый просчет в понимании главного героя романа. Печорин — и в этом неповторимое своеобразие лермонтовского героя — прячет от самого себя самое главное в себе. То, что глубоко отличает Печорина от собственного взгляда на самого себя, едва проступает в романе. И проступает неявно, как бы случайно, помимо воли героя. Сквозь печоринский скепсис, рефлексию и безверие в ткань повествования Лермонтов незаметно и вполне умышленно вплетает такие нити, которые вскрывают в герое совершенно иное, совсем непечоринское начало. Они-то, как представляется, не только определяют уникальность созданного Лермонтовым персонажа, но и являются ключом к образу Печорина.
«Тамань»
Дневник главного героя открывает новелла «Тамань». В этой новелле путешествующий «по казенной надобности» Печорин неожиданно попадает в среду людей, живущих вне общества и вне его законов. Эти люди привлекают его внимание своим необычным, свободным от социальной закрепощенности образом жизни и своими неординарными душевными качествами. «Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние двадцати верст, и важная должна быть причина, его к тому побудившая!» — отмечает в дневнике Печорин, удивившийся бесстрашию Янко. Его занимает и загадочный слепой, «сирота убогой», говорящий то на чисто русском, то на малороссийском наречии. Этот бесстрашный мальчик, который, по замечанию печоринского денщика, «ходит везде один», гораздо лучше и проворнее, чем люди, наделенные зрением, преодолевает извилистый и небезопасный путь к морю. На берегу моря в ожидании пловца слепой проявляет еще одно свойство, которого не имеет в себе его зрячая спутница, названная Печориным «ундиной», — глубокую и несокрушимую веру в Янко. Печорин увлекается и самой «ундиной», находя в ее внешности, в ее манере поведения явные признаки того, что он называет «женской породой». «Решительно, я никогда подобной женщины не видывал», — заключает он после своих наблюдений и даже находит большое сходство между ней и Гётевой Миньоной, «этим причудливым созданием» воображения немецкого писателя.
Однако дальнейшие события заставляют Печорина изменить мнение об обитателях «нечистой фатеры». Янко оказывается обыкновенным контрабандистом, «Гётева Миньона» — его сообщницей, попытавшейся утопить Печорина, который случайно оказался свидетелем их преступного промысла, а слепой — мальчиком у них на побегушках. И отношения внутри этого небольшого общества строятся по привычной схеме выживания сильнейшего. Почуяв опасность, Янко отправляется на поиски другого хозяина, который будет платить получше, а «ундина» поспешно вскакивает к нему в лодку, нисколько не задумываясь о тех, кого оставляет на берегу. С удивительным бездушием «Гётева Миньона» бросает на произвол судьбы свою престарелую мать, обрекая ее на голодную смерть. В том же духе поступает и «смельчак» Янко: он просит слепого передать ей, что «зажилась, надо знать и честь». Несчастному же мальчику на прощание он бросает монету на пряники. «“Только?” — сказал слепой. “Ну, вот тебе еще” — и упавшая монета зазвенела, ударяясь о камень. Слепой ее не поднял».
Эта сцена наполняет сердце главного героя печалью. Он заносит в свой дневник: «Долго при свете месяца мелькал белый парус между темных волн; слепой все сидел на берегу. И вот мне послышалось что-то похожее на рыдание: слепой мальчик точно плакал, и долго, долго… Мне стало грустно». Печорин никак не комментирует увиденного и покрывает молчанием те чувства, которые испытывает при наблюдении поведения «честных контрабандистов», кроме одиноко брошенных слов «мне стало грустно». Делает это он вовсе не потому, что совершенно безучастен к тому, что описывает. Самый тон его повествования не оставляет сомнений в том, что всё увиденное им в Тамани оставило в его душе глубокий след, иначе он не занес бы всех этих событий в свой журнал и в дальнейшем не сделал бы их предметом своих воспоминаний.
Почему же внешне герой остается равнодушным ко всему увиденному? Печорин скрывает свою реакцию на всё происшедшее с ним в Тамани в силу одной лишь причины: чтобы не выглядеть наивным в своих собственных глазах. «Я боюсь показаться смешным самому себе», — признается он чуть позже в своем журнале. «Нет ничего неуместнее преувеличенной сострадательности» — негласный закон высшего света, к которому принадлежал Печорин. Герой ведет себя безучастно не в силу законов своего внутреннего устроения, а подчиняясь незримому насилию своей эпохи, покоряясь диктаторскому духу времени, не оставлявшему места для проявлений излишней чувствительности. Ибо нет ничего страшнее для самолюбивого человека, а именно таков Печорин, чем выглядеть смешным в мнении людей своего окружения. Эта усвоенная героем норма поведения высшего света со временем и становится его второй сутью.
Однако Печорин не вмещается в эту норму без остатка. Его выдает фраза, которой он заключает свой рассказ о приключении в Тамани: «Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..» В этих противоречивых словах героя, вызвавших в литературоведении бурную полемику, звучит душевная боль по поводу того, что и в кругу «честных контрабандистов» он застает всё те же бесчеловечные законы эгоизма, толкающие человека на вопиющую жестокость по отношению к тем, кто слабее. Этим бесчеловечным началом, заставляющим думать только о своей выгоде, пронизано существование всего «честного» мира, оно же поджидало Печорина и на далекой окраине захудалого провинциального городка, куда, казалось бы, никогда и не достигала уродующая душу цивилизация, и где, как показалось Печорину, он встретил людей иного внутреннего устроения.
В реплике, которой завершается «Тамань», имеется еще один смысловой оттенок. В ней присутствует горестное, мучительное сознание героем своего бессилия изменить что-либо в окружающем зле, та ранимость печоринской души, которую он практически никогда не выказывал, более всего боясь проявить несоответствие духу времени. В ней проявляет себя и та его душевная незащищенность от окружающего зла, которую он глубоко прятал под личиной равнодушия, насмешливости и даже цинизма не только от всех, но в первую очередь от самого себя. Его цинизм и равнодушие имели во многом напускной, вынужденный характер. Чтобы убедиться в этом, следует обратить внимание на одно замечание, вскользь сделанное Печориным в своем дневнике. Сбросив «ундину» в воду и причалив к пристани, Печорин, пробираясь к своей хате, застает на старом месте «экстренное» собрание всполошившихся контрабандистов. «…Я мог хорошо видеть с утеса всё, что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку», — пишет он. Расчетливый, эгоистичный, не умеющий прощать Печорин почти обрадовался, увидев ту, которая всего несколько минут тому назад, заманив его коварным обманом в лодку, пыталась лишить его жизни. Это случайно оброненное, вырвавшееся из глубин подсознания «почти обрадовался», совершенно не вмещается в те жесткие контуры сознательного поборника зла, которыми он почти везде себя ограничивает. Через надетую маску равнодушия и холодности, которую Печорин принуждает носить себя, делая ее своей природой, пробивается его живая душа. В каждой новелле романа присутствуют взрывающие повествование Печорина слова, которые противоречат его умственным построениям и обнаруживают в нем человека совершенно иной, «непечоринской» сути.
Комментировать