Оглавление
8. У каждого – свой фронт
Так попались мальчишки патрулю. Их доставили в комендатуру и заперли в подвальной комнате, по виду похожей на тюремную камеру. Было очень обидно и как-то страшновато. Не успели ребята прийти в себя, как их отконвоировали наверх в тёмный кабинет, в центре которого за большим столом с лампой, тускло светящей зелёным абажуром, восседал грозный лысый дядька в наглаженном, с иголочки, кителе. Перед ним лежала аккуратная стопка бумаги. С портретов на провинившихся пацанов строго взирали Сталин и Берия.
Гражданин в кителе, блеснув стеклом монокля, гневно взглянул на перепуганных мальчишек и процедил:
– Ну что, сучонки, приехали! Вся страна воюет с врагом, а вы тут внутри подрывную деятельность развернули! Я таких, как вы, насквозь вижу! Есть враг внешний – фашисты, про это всем известно. Но есть и враг внутренний, скрытый, а оттого ещё более опасный. Такого врага нужно давить без пощады! Сейчас вы у меня, как соловьи, запоёте!
С этими словами он придвинул к себе чистый лист и аккуратно вывел заголовок: «Протокол допроса».
Витёк, словно придавленный грузом тяжёлых обвинений, вжимался в деревянную скамью. Рядом дрожал поникший друг Мирон. А суровый комендант станции продолжал свой страшный монолог:
– Это из-за таких паразитов, как вы, наша Родина вынуждена отвлекать большие силы, так нужные фронту. Вот и мне вместо того, чтобы воевать с фашистами, приходится с такими ворюгами возиться! Да не с целью ли вредительства вы на станцию пробрались? – он нетерпеливо взглянул на часы – приближалась полночь, и, чуть понизив голос, продолжил:
– Сейчас прибудет майор Луговин с НКВД, ох, и не поздоровится вам! Предлагаю сразу во всём сознаться, пока его нет, для вас же лучше будет!
Подавленные, ребята не находили, что ответить. И что им взбрело в голову на фронт бежать? Сидели бы у себя в Кирове. А теперь расхлёбывай, такую кашу заварили! Тут из коридора донёсся шум приближающихся шагов. Вскоре дверь кабинета скрипнула. Ребята с ужасом взглянули на вошедшего. Высокий, подтянутый, квадратное лицо, нахмуренные брови под синей фуражкой с красным околышем. Он был туго препоясан кожаной портупеей, над обшлагами рукавов суконной гимнастёрки защитного цвета алели большие звёзды. Вот он какой, майор Луговин.
Комендант станции вытянулся перед НКВД-шником.
– Докладываю. Задержаны два вредителя на режимном объекте. Пытались скрыться. Произвожу допрос, – прошелестел он.
– Продолжайте, – бросил майор, едва взглянув на пацанов.
– Так вот, выродки, чтобы не было вам хуже, сразу сознавайтесь во всём содеянном, – вновь взревел комендант.
– Стоп, Гляценко. Кто ж так допрос ведёт?! Я понимаю, вы здесь человек новый. Давайте-ка по порядку.
Майор начал задавать чёткие короткие вопросы, а комендант стенографировал допрос. Когда ребята словами: «так мы и оказались у вас в Горьком, водичку пили, а нас сцапали» завершили свой рассказ, они увидели ухмылки на лицах своих дознавателей. Какое-то время майор НКВД и комендант станции сдерживались, потом переглянулись и загоготали во всё горло.
– Чего они? – спросил тихонько у друга Витька.
– Не верят, наверное, – прошептал Мирон.
Вдоволь насмеявшись, подобревший майор обратился к ребятам:
– Эх, вы, фронтовики! Вы же в обратную сторону от фронта уехали.
– Ещё немного, и ищи–свищи водохлёбов вятских по всей Сибири, – уколол комендант.
– Дяденьки, а где мы? – спросил Витя.
– Станция Балезино, Удмуртская АССР – ответил комендант.
– Ладно. Всё ясно с этими героями, – НКВД-шник вновь стал серьёзен, – уводи их.
Мальчишки вновь оказались в подвале. Им выдали банку тушёнки и хлеб. А утром, проведя с ними крепкую «политико-воспитательную беседу», после которой стало больно присаживаться на заднее место, комендант станции Балезино, взяв с ребят честное пионерское слово – не бегать больше на фронт, отправил их восвояси.
* * *
Обратно ехали с машинистами на паровозе. Тесновато, но очень интересно. По дороге мальчишки решили, что если на Филейке узнают, что они уехали в противоположном от фронта направлении, то их засмеют. Ребята пообещали друг другу про станцию Балезино держать язык за зубами. Пусть уж лучше думают, что хоть до Горького сумели добраться.
Вечером 11 октября пацаны вернулись домой. Они отсутствовали всего пару дней, а казалось, что прошло две недели. Топая по лужам мимо заводской стройки, ребята не заметили особых перемен. А перемены близились (и какие!). Мальчишки, конечно, и не догадывались, что именно в этот день из далёкой Москвы выбыл первый эшелон с оборудованием и людьми эвакуируемого сюда, на Филейку, оборонного завода № 32. Этот передовой по тем временам, единственный в своём роде завод, выпускавший уникальное авиационное оборудование, разделил судьбу тысяч предприятий, перебазировавшихся вглубь страны. И не думали тогда мальчишки, что героическая эпопея под лозунгом «Всё для фронта, всё для победы!», участниками которой им предстояло стать, уже началась.
Страшно было домой заходить. Но Витька вздохнул и вошёл. Мама и бабушка поначалу бросились обнимать непутёвого сына и сквозь слёзы радоваться его возвращению. Но вскоре опомнились и принялись очень крепко его отчитывать.
А всё же дома хорошо. Тёплая печка, дымящаяся картошка в чугунке, чай с сахаром вприкуску. И родные лица. Витька только сейчас понял, как успел соскучиться по маме и бабушке, братишкам и сестрёнкам. Жаль только, папка не с ними, а на этой проклятой войне, где каждую минуту гибнут люди.
– Жаль, что отца рядом нет, он бы тебе хорошего ремня всыпал для профилактики! – словно прочитав его мысли, сказала мама. Она уже не сердилась, но следовало ещё пожурить беглеца.
– Да нашлось уже, кому всыпать, – Витёк поморщился, вспомнив широкий кожаный ремень коменданта.
Восьмилетняя сестричка Таня, вторая по старшинству после Витьки среди братьев и сестёр, легонько погладила старшего брата по макушке и спросила:
– Витя, а вы с Мироном навовся убежать хотели?
– Да нет, не навовся, а только пока фашистов не разгромим.
Мама с бабушкой переглянулись, улыбаясь, тоже, мол, громители нашлись, и стали купать в кадушке плачущего Алёшку, которому шёл от роду шестой месяц. Потом мама ушла в уголок, прижала младенца к груди, и тот засопел.
Витька глядел и думал. Вот интересно жизнь устроена. Маленькому человечку нужна только его мама. Если собрать всех-всех людей вместе с одной стороны, пусть самых хороших и добрых, и одного человека – маму – с другой, то ребёнок выберет маму, ему больше никто не нужен. Для него мама – это весь мир. Неужели и Гитлер был когда-то таким же беззащитным ребёнком, тянул ручки к маме?
Витёк вновь вспомнил, как кидались маленькие детишки, эвакуированные из Ленинграда, на шеи незнакомых женщин и кричали: «Тётя, скажи, где моя мама?». Ну и зверюга же этот Гитлер, развязавший такую войну! Разве его не научили, что нельзя обижать маленьких? Когда-то он за эти детские слёзы заплатит!
Как сказал мальчишкам пожилой машинист паровоза, отвозивший их обратно: «Война, она сейчас везде идёт: и на фронте и в тылу. И каждый на своём месте воюет. А ваша боевая задача, ребята, – помогать взрослым ковать победу, делать что-то полезное для фронта!»
«Всё верно, раз на фронт не получилось, будем здесь воевать с фашистами! У нас тут свой фронт будет!», – отвечал мысленно машинисту Витёк.
Знал бы он, сколько ему ещё предстоит пройти!
* * *
Красная армия отступала. На следующий день, 12-го октября 1941 года, в сводке передали, что наши войска оставили Брянск, 13-го – отошли из Вязьмы (а это лишь двести с небольшим километров от Москвы). 14-го пал Мариуполь. А 17-го октября с болью в сердце люди слушали сводку Совинформбюро, в которой говорилось: «Организованная Командованием Красной армии в течение последних 8 дней эвакуация советских войск из Одессы закончилась в срок и в полном порядке. Войска, выполнив задачу в районе Одессы, переброшены нашим морским флотом на другие участки фронта в образцовом порядке и без каких-либо потерь. Распространяемые немецким радио слухи, что советские войска были вынуждены эвакуироваться из Одессы под напором немецко-румынских войск, лишены всякого основания».
Итак, наши войска оставили Одессу, героическая оборона которой продолжалась два с половиной месяца. Ушли по морю, так как с суши город давно окружён. Благо было куда уходить – оставались ещё наши порты на Чёрном море. А вот из окружённого Ленинграда уходить уже некуда, Балтика вся под контролем Германии.
Но тот трагический день 17-го октября 1941 года стал для жителей филейских деревень и для сотен одесситов, находившихся здесь в эвакуации, судьбоносным. В этот самый день в Киров прибыл из Москвы первый эшелон с оборудованием и людьми эвакуируемого сюда завода № 32.
Заводчанам предстояло совершить настоящий подвиг, чтобы завод, так нужный фронту, заработал в кратчайшие сроки. Всё только начиналось…
Комментировать