Из месяцеслова Православных святых

(К 200-летию его преставления)

4 сентября, 10 декабря

Из родовитых семей малороссийского края произошел святитель Иоасаф. Полковниками Прилукского казачьего полка были предки, с отцовской стороны, Иоакима Горленко, родившегося 8 сентября 1705 г. Дочерью гетмана Даниила Апостола была его мать Мария. Благочестив был отец Иоакима, Андрей Горленко, сестра же и брат последнего приняли иноческий образ. Учениками Киево-Братской Могилянской академии состояли отец и дядя Иоакима. В ту духовную школу и был отдан в обучение восьмилетний отрок.

Мать городов Русских, с Печерской Лаврой, другими обителями и храмами, дала много умному и восприимчивому ко всему доброму Иоакиму, утвердив то хорошее, что вложено было в него боголюбивой семьей. При постоянном молитвенном общении с великими святынями колыбели русского христианства рано созрела у него решимость посвятить себя Богу. Достигнув 18 лет, он открыл свое благое намерение родителям, но, неожиданно для себя, встретил препятствия с их стороны.

Нелегко далась ему борьба между исполнением воли любимых им родителей и все больше захватывавшим его стремлением к иночеству. Наконец, решение принято Иоакимом. Он покидает академию и скрывается под сень старого Межигорского монастыря вблизи Киева. 27 октября 1725 г. он принимает иноческий постриг и нарекается Иларионом. Только тогда он дает, через верного слугу, весточку родителям, от которых получает долгожданное благословение.

В мантию постригается он 21 ноября 1727 г. в Киево-Братском монастыре, где в годы учения задумал он уйти на узкий путь спасения. Наречен он был Иоасафом, в ознаменование, очевидно, пренебрежения мирскими почестями и славой, явленных одноименными ему святыми иноками: царевичем Индийским, на заре христианства, и князем Заозерским, в середине XV века.

В 1728 г. последовало рукоположение о. Иоасафа в сан иеродиакона и назначение преподавателем низшего класса Академии. В 1733 г. к этому присоединились обязанности экклесиарха Братского монастыря. В иеромонахи он был поставлен 8 ноября 1734 г. и включен в клир древнего Софийского собора. Через год вошел он в состав Духовной консистории.

К этому времени вырисовался вполне облик тридцатилетнего священноинока. Строгое подвижничество соединялось в нем с крупными административными способностями. Отличаясь добротой, особенно выражавшейся в милостивости, он проявлял большую строгость ко всему, касавшемуся погрешностей в отношении установленного Церковью.

Оцененный духовными властями, он возведен был 24 июня 1737 г. в сан игумена Спасо-Преображенского Мгарского монастыря, вблизи г. Лубны Полтавской губернии. Большие старания приложил игумен Иоасаф к поднятию там на должную высоту иноческой жизни. В обители, где почивали мощи св. Афанасия Пателария, Патриарха Константинопольского, преставившегося в ней в 1654 г., св. Иоасаф, молитвенно почитавший его, ощутил благодатную помощь сего угодника Божия, не оставлявшую его до конца земной жизни.

Необходимость сбора денег на монастырскую поправку собора вызвала поездку игумена Иоасафа в обе столицы. Императрица Елизавета Петровна, всегда ревновавшая о Церкви, пожертвовала ему 2000 рублей. Слово, произнесенное им 28 ноября 1742 г. в дворцовой церкви, очень понравилось Государыне, с тех пор не забывавшей его. Во время пребывания Царицы в Киеве игумен Мгарский был вызван туда. По желанию Императрицы он возведен был 14 сентября 1744 г. в сан архимандрита.

В январе 1745 г. архимандрит Иоасаф назначен был на ответственное место наместника Троице-Сергиевой Лавры, с оставлением в его ведении и Мгарского монастыря. Вскоре пожар истребил значительную часть Лавры. Не пострадали только ее святыни. Новому наместнику пришлось исключительное рвение свое направить на скорейшее восстановление повреждений.

До окончания еще работ последовало назначение его епископом Белгородским. Из представленных Синодом четырех кандидатов Императрица Елизавета выбрала внесенного в список последним. Хиротония архимандрита Иоасафа во епископа состоялась 2 июня 1748 г. в Петропавловском соборе в присутствии Государыни. Первую Литургию в Белгороде совершил он 6 августа.

Обширная Белгородская епархия, основанная в 1667 г., охватывала паству, вошедшую потом в состав Курской, Харьковской и частично Черниговской епархий. В ней тогда было 1060 церквей. Местность эта, в значительной своей части, называлась Слободской Украйной (окраиной). Заселена она была с XVI в. порубежными служилыми людьми, охранявшими границы государства от набегов крымских татар. Позднее же она заселялась выходцами из Малороссии, не перенесшими польско-латинского гнета. С середины XVIII в. к ним присоединились сербы, валахи, и другие пришельцы с Балкан. Управлять этой разнородной паствой было нелегко. Среди нее держались грубые нравы, суеверия, волшебства и пр. Невежественным был не только простой народ, но и многие духовные лица.

С твердой настойчивостью принялся новый архипастырь за наведение порядка, обращая особое внимание на поднятие во всем уровня духовенства. Слабый здоровьем, владыка Иоасаф по нескольку раз в год совершал объезды епархии, тщательно изучая положение на местах, следя за подобающей иконописью, ободряя одних, карая нарушителей благочестия. Разослав духовенству книгу о церковных таинствах, он проверял знание их священниками, отсылая нерадивых доучиваться в Белгород. Безнадежных лишал он приходов.

В одну из своих поездок владыка Иоасаф остановился в доме священника, который в то время отсутствовал. Перед отходом ко сну он вдруг ощутил необычайный ужас. Уснуть он не мог. Тогда он начал осматривать то, что находилось в комнате. К ужасу своему, Владыка нашел на полке, среди домашней посуды, завернутые в бумагу Святые Дары. Всю ночь молился горячо Святитель, прося Господа отвратить страшную кару от нерадивого пастыря. Сам он лишил последнего священного сана. После того Владыка еще строже требовал хранения запасных Святых Даров на престоле, ношения их к больным в потирах, облачаясь в ризы, в предшествии свечи и колокольчика. Для хранения мира Святитель снабдил храмы стеклянными сосудами с ящиками.

Однажды во сне Святитель видел образ Божией Матери, находившийся в куче сора, набросанного в углу притвора. Раздался и голос: «Смотри, что сделали с иконой Моей служители храма сего. Сей образ Мой предназначен быть источником благодати для веси сей и всей страны, а они повергли его в сор». После этого владыка Иоасаф, объезжая приходы, всюду в церквах искал притвор, который был бы сходен с виденным им во сне. Таковой он узрел в Вознесенской церкви в предместье Замостье г. Изюма. В нем же находилась большая икона Божией Матери, служившая как бы перегородкой для места, в котором держали уголь для кадила. Пал Святитель перед образом и, обливаясь слезами, возгласил: «Владычица Небесная, прости небрежность Твоих служителей, не ведают бо, что творят». Сделав строгое замечание благочинному, он приказал немедленно водрузить икону на подобающее ей место в храме, сказав: «В сем образе преизобилует благодать Божия, в нем Пресвятая Владычица являет особенное значение Своего заступничества для веси сей и всей страны». В течение трехдневного своего пребывания в Изюме Святитель утром и вечером приходил молиться перед сей иконой, наименованной Песчанской и с тех пор особенно почитавшейся в том крае.

По вступлении своем на кафедру, св. Иоасаф собрал вскоре городских и окружных пастырей. Поразил его дряхлый священник. Задержав его и узнав, что ему исполнилось 130 лет, Владыка сказал: «Ты видишь перед собой пастыря, как отца стоящего перед сыном своим. Поведай мне, не опорочена ли твоя совесть каким-либо тяжким грехом, который связывает тебя и не дает умереть. Долговременная жизнь твоя убеждает меня, как архипастыря, очистить душу твою покаянием, примирить тебя с оскорбленными тобою и данною мне властью простить и разрешить самый грех по слову: аще разрешите на земле, разрешена будут на небеси».

Старец, считавший долголетие свое особой милостью Божией, был ошеломлен словами Святителя и отвечал: «Не знаю, не помню». Пристальный взор Святителя, излучавший ласку и бесконечную любовь, заставил старца содрогнуться. Пробудилось в нем давнишнее прошлое. Рыдая, повергнулся он к стопам Владыки и поведал следующее.

Свыше 70 лет тому назад, будучи приходским священником, он, совершив Божественную литургию, собирался домой. Неожиданно получил он требование местного помещика совершить для него вторичную Литургию. Храм же был однопрестольный. Тщетны были его старания доказать противность этого церковным законам. Самодур перешел к угрозам. Напуганный, приступил он к совершению Литургии на том же престоле.

Вдруг раздался таинственный и грозный голос: «Остановись, что ты делаешь?» Содрогнулся он, но страх перед помещиком оказался сильнее страха перед Богом. Оправившись от смущения, он возгласил: «Благословенно Царство», как вторично услышал еще более грозное предостережение: «Не дерзай, аще же дерзнешь, проклят будешь». В порыве безумия он воскликнул: «Сам будь проклят», – и продолжал литургисать.

С тех пор ветхая церковь разрушилась, а там, где она стояла, теперь было чистое поле, еще недавно вспаханное.

«Несчастный, что ты сделал! – с ужасом сказал Святитель. – Ты проклял Ангела Божия, Хранителя того места святого. Оба вы связаны проклятием и доныне. Вот причина твоего долголетия».

После этого святитель Иоасаф велел устроить походную церковь и поставил ее на том месте, где стояла прежняя церковь. В его присутствии старец совершил там Божественную литургию. По окончании ее Святитель подозвал к себе старца и велел прочесть: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко». Затем благословил его, сказав: «Прощаю и разрешаю тебя от всех твоих грехов».

Стоя на коленях пред Святителем, поддерживаемый диаконом, дряхлый старец, примирившись с Ангелом, охранявшим Святой Престол, и со своею совестью, безмолвно очами, полными слез, смотрел на благостного Владыку, протягивая к нему старческие, изможденные руки.

Кротко и любовно взирал на него св. Иоасаф. Наклонившись к спасенному от гибели пастырю, он обнял его. Опустилась глава старца на плечо Святителя, и, примиренный с собою, прощенный Богом, он испустил последнее дыхание. Здесь же, на месте бывшей церкви, был отпет Владыкой почивший священник и там же погребен.

Святитель боролся с суевериями, державшимися в пастве. Повелел он священникам в конце обедни учить народ правильно креститься и выучивать молитвы: «Трисвятое», «Отче наш», «Богородице Дево», Символ веры, Покаянный псалом, «начиная от малых младенцев до престарелых людей наизусть им сказуя, да за священником приговаривать, дóндеже в память их углубится».

Требуя от пастырей многого и бывая строгим с ними, владыка Иоасаф всегда заботился об их нуждах и не давал духовенство в обиду. Когда управляющий имением князя Юсупова позволил себе выгнать сельского причетника, Святитель велел ему вернуться и угрожал запечатать церковь, если этому воспрепятствуют. Владельцу же написал в Петербург решительное письмо, требуя вознаграждения потерпевшего.

Усматривая в неурожаях, постигавших в то время епархию, кару Божию за несоблюдение церковных уставов, он требовал от духовенства, чтобы оно следило за соблюдением постов. Осведомившись, что начальник местной дивизии граф П. С. Салтыков имеет Великим постом мясной стол, Святитель настоятельно просил его прекратить этот соблазн. Генерал резко ответил ему, что, хотя проживает он в Белгороде, но не числит себя в составе его паствы, отчего и не обязан внимать его указаниям. Владыка продолжал доказывать ему его неправоту. Граф внял его убеждению и со слезами раскаялся.

Благотворя вообще заключенным, Святитель посылал обеды опальному генералу Б. И. Пассеку, содержавшемуся в тюрьме. Этим он вызвал большое, обращенное к нему лично, неудовольствие губернатора. Владыка возразил ему, что так же поступит, буде он окажется в таком же печальном положении. Возмущенный губернатор попросил разъяснения сказанного. Тогда Святитель обличил его в ряде незаконных деяний и убеждал покаяться. Губернатор просил у него прощения и обещал исправиться.

Все причитавшиеся ему с богатой епархии деньги св. Иоасаф раздавал бедным. К великим праздникам он поручал келейнику относить нуждающимся платье и деньги. Ему указывалось складывать дары у окна или порога, стукнуть в стену, чтобы обратить внимание хозяев, и быстро скрыться, дабы не быть узнанным. В случае болезни келейника Владыка, в костюме простолюдина, выполнял это сам. Для этого ему нужно было незаметно проскользнуть мимо привратника архиерейского дома.

Однажды, перед Рождеством, привратник окликнул его, возвращавшегося. Святитель надеялся успеть проскочить незамеченным. Но привратник схватил его в темноте и пытался допрашивать. Попытка вырваться не сразу удалась. Владыка получил несколько сильных ударов по спине и с трудом добрался домой. Он хворал после этого. Привратник был им вознагражден за свое усердие.

Святитель знал о приближающейся кончине. Усилил он свои молитвенные подвиги. Во время Литургии он много плакал. Келейник постоянно заставал его молящимся. При ежечасном бое часов владыка Иоасаф произносил молитву: «Буди благословен день и час, в онь же Господь мой Иисус Христос мене ради родися, распятие претерпе и смертию пострада. О, Господи Иисусе Сыне Божий, в час смерти моея приими дух раба Твоего в странствии суща, молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих, яко благословен еси во веки веков, аминь». Молитву эту он советовал произносить и другим.

В мае 1754 г. св. Иоасаф, отслужив Литургию, просил паству простить его грехи и простил всех, обидевших его. Горожане провожали его до горы, у подошвы которой стоит Белгород. Выйдя из экипажа, святитель благословил город.

Св. Иоасаф хотел перед смертью посетить родные места. В Прилуках ждал его отец, живший обыкновенно в небольшой келлии в лесу, недалеко от города. Он приготовился выказать полагающееся почтение сыну-епископу, но не хотел отказаться и от своего отцовского достоинства. Когда сын начал выходить из кареты, Андрей Горленко, приблизившись к нему, как бы нечаянно уронил трость и, подымая ее, поклонился сыну в ноги. Святитель, поняв намерение отца, со слезами бросился к нему и поднял трость. О многом переговорили они потом вдвоем, и Владыка не раз посещал отца в лесной келлии.

Побывал Владыка и в близком ему Мгарском монастыре, где с радостью убедился в окончании того, что начато было при нем. В горячей молитве припадал он к мощам св. Афанасия, для которых к этому времени сооружена была рака.

Будучи больным, он остановился в слободе Грайвороне (будущем уездном городе Курской губернии), где находился небольшой монастырь, им выстроенный, с Архиерейским домом. Положение его ухудшалось. К нему прибыли, извещенные о болезни, мать, брат и сестра. Прощаясь с келейниками, Святитель предрек главное, предстоящее на их дальнейшем жизненном пути.

Приготовив себя к кончине елеосвящением, исповедью и причастием Святых Таин, святитель Иоасаф преставился 10 декабря 1754 г. в 4 часа 20 минут пополудни. В час кончины его игумен близкого к Грайворону Хотмыжского монастыря, Исаия, видел Святителя во сне, указывающего ему на восходящее солнце и изрекшего: «Как солнце сие ясно, так светло предстал я в час сей Престолу Божию». Андрей Горленко вечером 10 декабря услышал голос: «Сын твой, Святитель, скончался».

Велика была скорбь жителей Белгорода, встречавших смертные останки святителя Иоасафа у той же горы, откуда он прощался с ними полгода перед этим. Скорбные голоса бедных заглушали временами церковное пение.

Для похорон Святителя Синодом разрешено было взять 300 рублей из запасных сумм Архиерейского дома. После смерти его осталось только 70–80 копеек.

С 15 декабря до 23 февраля 1755 г. тело Святителя, не подвергаясь тлению, пребывало в открытом гробу, в ожидании прибытия на погребение епископа. Скверная погода мешала этому приему. Неведомо было даже, кого пришлет Синод. Святитель Иоасаф явился во сне трем лицам, сказав: «Козлович медлит погребением». Действительно, прибыл владыка Переяславский и Борисоглебский Иоанн, носивший в миру эту фамилию. Погребен был святитель Иоасаф в склепе Свято-Троицкого собора. Через два года после преставления соборным причтом обнаружена была нетленность его мощей. Многочисленны были проистекавшие от них чудеса.

Святейший Синод 8 декабря 1910 г. благоизволил признать в лике святых Святителя Белгородского Иоасафа. На всеподданнейшем о сем докладе Император Николай II начертал 10 декабря: «Благодатным предстательством Святителя Иоасафа да укрепляется в Державе Российской преданность праотеческому Православию, ко благу всего народа русского. Приемлю предположения Святейшего Синода с искренним умилением и полным сочувствием».

16 сентября, 27 мая

Преставившийся 550 лет назад святитель Киприан, митрополит Киевский, является выдающимся архипастырем Православной Церкви.

Родился он около 1330 г. в стольном, с 1186 по 1392 гг., городе Болгарии Тернове (Тырнове), принадлежа к знатному боярскому роду Цамвлаков. В болгарском синодике недели Православия, писанном в XIV в., один из Цамвлаков значится великим примикирием, что соответствовало в позднейшем должности обер-церемониймейстера Двора и начальника государственной квартиры на войне.

Как свидетельствует «Афонский Патерик», Киприан, по окончании своего школьного воспитания, чувствуя влечение к иночеству, отправился, по совету своего духовного наставника и родственника Евфимия, на святую гору Афон. То было время, когда Святая гора прославилась успешной борьбой с лжеучителями Варлаамом и Акиндином, превратно толковавшими «умное» делание (плоды Иисусовой молитвы). Юный инок Киприан почерпнул много знаний и духовного опыта, подвизаясь, как можно предполагать, в одном из славянских монастырей. Вел он переписку с блаженным Евфимием, тогда уже Патриархом. Занимался он преимущественно списыванием и переводом книг, обогатив изучением святоотеческих писаний свой ум и сердце. Это в будущем дало ему возможность, по отзыву митрополита Киевского Евгения (Болховитинова), «сделаться восстановителем упавшего в России духовного просвещения».

Тогда на Афоне в цветущем состоянии была славяно-сербская письменность. То, что Киприан имел больше всего дело с трудами в этой области сербских иноков, привело позднейших писателей к ошибочному присвоению ему сербского происхождения. Многие славянские книги были переведены с греческого в древнейшей из святогорских обителей, Лавре св. Афанасия. Лаврой при Киприане управлял игумен Филофей, просвещенный духовный писатель, возведенный в 1354 г. на Константинопольский Патриарший Престол. Он снова пребывал на Афоне с 1355 по 1364 г., по оставлении в первый раз Патриаршества. Ему хорошо известен был ученый инок Киприан. Когда он в 1364 г. вторично возглавил Константинопольскую Церковь, то назначил Киприана «ближним» при себе монахом – чиновным клириком.

При вторичном управлении Патриарха Филофея требовали мирного разрешения обострившиеся при его предшественнике, Патриархе Каллисте, отношения с самостоятельными Сербскими и Болгарскими Церквами. Удачным выполнителем заданий блаженнейшего Филофея был иеромонах Киприан, который, как указывалось выше, был близок с Болгарским Патриархом Евфимием. Для налажения мира с Сербскою Церковью важно было посредство афонских иноков, в особенности известного Исаия, который, по просьбе благочестивого Царя сербского Стефана Душана, настоятельствовал в обновленной последним русской обители. На Афоне имел связи и иеромонах Киприан.

Несколько позднее большие заботы доставили Патриарху дела Русской Церкви, строго хранившей свою подчиненность Константинопольскому Патриарху. Митрополитом был тогда святитель Алексий, которого блаженнейший Филофей очень почитал. Врагом его был Великий Князь Ольгерд, который, продолжая мирное освоение южнорусских земель, старался расширить свои владения и на восток. Там он имел союзников в лице Великих Князей Тверских и Новгорода, упорно не желавших признать за собой власть Московских Великих Князей, стремившихся объединить Русскую Землю. Святитель Алексий был вполне единомыслен с последними и прежде всего укреплял единство Русской Церкви. Ольгерд начал усиленно просить Патриарха поставить особого митрополита в Киеве, желая, чтобы последний окормлял также Новгород и Тверское княжество.

Когда вражда Ольгерда к св. Алексию обострилась и он все умножал жалобы на него в Константинополь, Патриарх, как говорится в соборном деянии 1389 г., «послал Киприана, собственного монаха, человека миролюбивого, умеющего благоразумно пользоваться обстоятельствами и управлять делами, послал его, чтобы примирить князей друг с другом и с митрополитом».

Дальнейшие события «Афонский Патерик» излагает так: «Киприан успел на время успокоить волнение, но потом недовольные Князья послали большое посольство с грамотою к Патриарху, умоляя дать им “особого митрополита (для западной России)”, говоря, что иначе они “готовы будут приступить к другой Церкви”. После соборного рассуждения о сем, Патриарх Филофей, руководясь желанием сохранить мир, решился сделать уступку их просьбе и в 1376 г. рукоположил “кир Киприана митрополита Киева и Литвы”. А чтобы сохранился древний порядок и чтобы Россия впредь была под митрополитом всея России, тогда же положено на Соборе, по смерти св. Алексия, быть Киприану митрополитом вся России». Поставление состоялось, согласно его духовной грамоте, 2 декабря 1375 г.

Как указывают русские летописи, митрополит Киприан тотчас по прибытии в Литву отправил послов в Москву с грамотой о своем назначении. Оттуда последовал ответ, что нет нужды в новом митрополите, когда жив святитель Алексий. Великий Князь Димитрий Иоаннович недоволен был грамотой митрополиту Киприану в особенности оттого, что готовил в преемники старцу митрополиту своего духовника и печатника Михаила, называвшегося Митяем.

Святитель Алексий преставился 12 февраля 1378 г. Митрополит Киприан через три с небольшим месяца выехал в Москву. Имеется письмо его от 3 июня, посланное Преподобному Сергию с дороги туда из г. Любутеска в 48 верстах от Калуги. Великий Князь Димитрий расставил кордоны, чтобы воспрепятствовать его приезду. Когда же владыка Киприан все же прибыл в Москву, он был заключен под стражу и выслан оттуда. В письме своем, написанном Преподобному Сергию 23 июня, по изгнании, он жалуется на Великого Князя.

Великий Князь Димитрий, получив согласие нового Патриарха Макария, направил 20 июля 1379 г. в Константинополь для поставления архимандрита Михаила, пробывшего уже год и пять месяцев на кафедре в качестве нареченного митрополита. Путешествуя на корабле, Михаил уже видел Константинополь, как вдруг скоропостижно скончался. Он был погребен при одной из церквей в Галате.

В числе трех архимандритов, сопровождавших Михаила, был настоятель Переяславского Горицкого монастыря Пимен. Видимо, по совету греков, денежно заинтересованных, на одной из неписаных хартий или на одном из бланков, которыми за своей подписью снабдил Михаила доверявший ему Димитрий, написано было прошение к Патриарху о поставлении Пимена митрополитом. Новый Патриарх Нил просьбу эту исполнил. Профессор Е. Голубинский в «Истории Русской Церкви» по поводу «обоюдостороннего грабления Великого Князя – и чужими и своими» пишет: «Никоновская летопись уверяет, что грабление это было чисто и выше всякой меры баснословное и чудовищное, а именно – что не только была истрачена, то есть роздана грекам и разделена между собой вся наличная привезенная казна, которая, как мы сказали, должна быть представляема огромною, но что еще занято было у константинопольских банкиров на имя Великого Князя, под его векселя, написанные на помянутых выше хартиях или бланках, больше 20 тысяч рублей серебром, что на наши теперешние деньги будет более двух миллионов рублей кредитными».

Великий Князь в это время был всецело поглощен борьбой с татарами. 8 сентября 1380 г. произошла Куликовская битва. Когда же он узнал о происшедшем в Константинополе, то пришел в страшный гнев против послов и отказался принять Пимена. В марте 1381 г. он отправил в Киев своего духовного отца, игумена Симоновского Феодора, племянника Преподобного Сергия, звать Киприана на кафедру. Святитель прибыл в Москву 23 мая того же года. Пимен и его спутники, прибывшие в декабре, были отправлены в заточение.

Через год на долю Руси выпало большое испытание. В августе 1382 г. в ее пределы вторгнулся татарский хан Тохтамыш. Воинство русское не оправилось еще от потерь, понесенных на Куликовом поле. Димитрий отступил от Москвы к Костроме, чтобы собраться с силами. Митрополит остался в Москве. Когда же татары появились под ее стенами и неизбежно было ее падение, что и случилось, владыка Киприан уехал в Тверь. Вернувшийся в Москву и признавший снова татарское иго, Великий Князь выразил свое неудовольствие митрополиту и осенью 1382 г. выслал его из столицы. На его место вызвал он из Твери Пимена. Последний поддерживался все это время Патриархом. Святитель Киприан отправился в Константинополь, потерпев в пути много невзгод. По дороге он был ограблен на Дунае кочующим народом; долгое пребывание его в Царьграде заставило его войти в долги. Великий Князь, получив затем доказательства творившегося Пименом и его спутниками в Константинополе, снова отказался от него.

Димитрий Иоаннович после изгнания Пимена просил Патриарха поставить митрополитом архиепископа Суздальского Дионисия, но сей праведный муж был задержан в Киеве наместником Великого Князя Литовского князем Владимиром Ольгердовичем и преставился там 15 октября 1385 г. На время появился снова в Москве Пимен, к тому времени (1388 г.) низложенный Патриархом и Собором. Предприняв снова путешествие в Царьград, он закончил свою мятежную жизнь в Халкидоне в 1389 г. В том же году – 19 мая – скончался Димитрий Иоаннович, царствование которого омрачено было смутой касательно личности митрополита. Сын его, Великий Князь Василий I, согласился принять владыку Киприана, права которого были подтверждены патриарше-соборным приговором 1388 г.

Святитель прибыл в Москву в 1390 г. в середине Великого поста, торжественно встреченный Великим Князем с семейством, боярами и жителями в с. Котле, в 9 верстах от столицы. Вскоре ему довелось разбирать сложные дела о недовольстве Тверского Великого Князя Михаила Александровича епископом Евфимием и об отказе новгородцев судиться у митрополита, а лишь у своего архиепископа. Митрополиту пришлось предпринимать поездки в Тверь и Новгород (дважды). В первом случае он уволил епископа на покой, с проживанием в Чудовом монастыре. Побороть же своевольство новгородцев ему не удалось, даже при помощи увещаний последних Патриархом. Не помогло и временное предание их митрополитом церковному отлучению. Дважды предпринимал он поездки в Литовскую Русь, будучи в дружеских отношениях с королем Ягайло и Великим Князем Витовтом и тогда, когда они перешли в католицизм.

Из сохранившихся грамот Великого Князя Василия I, данных Святителю, видно, что Государем подтверждены были уставы Великих Князей св. Владимира и Ярослава о церковносудебных и вотчинно-владельческих правах митрополитов, с другой же стороны – ограничены их церковно-правительственные права.

В 1395 г. великий монгольский завоеватель Тимурленг (хромой), иначе Тамерлан, разбив и прогнав с престола сарайского хана Тохтамыша, вторгнулся в русские пределы. В земле Рязанской он взял и разграбил г. Елец, находящийся на р. Сосне, притоке Дона. Великий Князь Василий, оставив в Москве для осадного сидения дядю своего, Князя Владимира Андреевича, героя Куликовской битвы, пошел сторожить неприятеля к Коломне на Оке. Не надеясь побороть врага, он решил искать помощи у Божией Матери. По совету с митрополитом и боярами он заповедал всем пост, покаяние и усердную молитву и просил Святителя перенести из Владимира в Москву чудотворную икону Владимирскую, привезенную туда из-под Киева святым Князем Андреем Боголюбским. Святыня, поднятая во Владимире в праздник Успения Божией Матери, принесена была в Москву 26 августа. В тот именно день Тамерлан совершенно неожиданно стал покидать Россию. С этого времени и установлено праздновать 26 августа праздник Сретения Владимирской иконы Божией Матери.

В трудное для Византии время, когда войско султана Баязида семь лет стояло перед Константинополем, Император и Патриарх просили Россию о денежной помощи. Святитель Киприан обратился к Великому Князю Василию, боярам-купцам, и к Великому Князю Витовту с просьбой о милостыни. В 1398 г. в Константинополь отправлено было 20000 рублей. Греки отблагодарили присылкой Московскому и Тверскому Великим Князьям икон.

Никоновская летопись дает такой отзыв о Святителе: «Сей Киприан митрополит всякого любомудрия и разума божественного исполнь (бяше), и вельми книжен и духовен зело, добродетельным житием подвизася, и учением и наказанием наслаждаше всех, много бо тщания ему и подвиг бяше учити всех слову Божию, неж праздная вещати и суетная глаголати и смехливых человек уши наполняти».

Митрополитом Киприаном были переведены с греческого: Требник, Служебник, которые в некоторых частях были приспособлены к потребностям русской церковной практики; каноны и молитвы. Он собирал канонические статьи Русских Святителей. Много изложено им в письмах к преподобному Афанасию, игумену Высотскому, дышащих верой и благочестием. Заботливости св. Киприана, по отзыву архиепископа Филарета (Гумилевского), надо приписать приготовление лучшего списка славянского Евангелия, проверенного по подлиннику, и распоряжение поверять новые списки по лучшему списку. Им привезен был из Константинополя греческий Номоканон и переведен на славянский язык. Святитель составил житие св. митрополита Петра, которое дышит благочестием и является благодарственным даром за избавление от бед и тяжкого недуга. Он любил заниматься и собственноручным списыванием книг, причем почерк у него был хороший. Писал митрополит хорошим полууставом тогдашней сербской формы.

Занимался он всем этим, главным образом, в митрополичьем селе Голенищево, расположенном в 3 верстах от Москвы, за Воробьевыми горами, на Дорогомиловской, или Смоленской, дороге. Там, вдали от городского шума и других волнений, живя в живописной местности, он мог свободнее предаваться тому делу, которое дорого было ему на Афоне. Временами жил он и в своем владимирском имении «Святое озеро». В обоих этих местах Святитель выстроил храмы.

В Голенищеве он и занемог. За четыре дня до смерти им написана была прощальная грамота. Она была прочтена, согласно его воле, при его погребении, равно как после была читаема и при погребении последующих митрополитов, за исключением св. Фотия, написавшего свою грамоту. В примечании к «Житию святых» (изд. 1903 г.) о грамоте говорится: «Она исполнена любомудрия христианского, проникнута духом глубокого благочестия и с трогательным красноречием говорит о тленности, суете и ничтожестве всего земного и о памяти смертной».

Преставился митрополит Киприан в Голенищеве 16 сентября 1406 г. Он был митрополитом 30 лет без полутора месяцев. Мощи его были обретены в 1472 г. при разобрании старого московского Успенского собора и потом пребывали в новом под спудом. Память святителя Киприана празднуется 16 сентября; память обретения и перенесения мощей – 27 мая. Местное празднование было установлено после 1805 года.

25 сентября, 5 июля

Шестьсот лет тому назад. Свыше одного века пребывала уже Русь под татарским игом. Тяжкое, временами казалось, безысходное было время. Но переносил народ испытания, сохраняя верность Церкви и ее верным сынам, природным Государям, осторожно и планомерно воссоздававшим разоренное государство. В 1354 г. правил благочестивый сын Калиты, Великий Князь Иоанн II Иоаннович Кроткий.

В глуши Радонежских лесов к тому времени возникла обитель, основанная братьями Стефаном и Варфоломеем, сыновьями ростовских бояр. В 1340 г., с благословения св. митрополита Феогноста, освящена была там церковь во имя Пресвятыя и Живоначальныя Троицы. В 1342 г. в убогом еще храме смиренный игумен Митрофан совершил 7 октября пострижение Варфоломея, дав ему имя святого того дня – Сергия.

В 1354 г. притекшие за эти годы в обитель иноки пожелали иметь Сергия игуменом. Придя все вместе к нему, они сказали: «Отче! мы не можем долее жить без игумена; исполни наше сердечное желание: будь нам игуменом, будь наставником душ наших; мы будем каждый день приходить к тебе с покаянием и открывать пред тобою нашу совесть; а ты будешь подавать нам прощение, благословение и молитву. Мы желали бы видеть тебя совершающим ежедневно Божественную литургию, и от твоих честных рук причащаться Святых Христовых Таин. Ей, честный отче, таково наше общее сердечное желание; не откажи нам в этой милости!»

Смиренно отвечал им Подвижник: «Братие мои! У меня и помысла никогда не было об игуменстве; одного желает душа моя – умереть здесь простым чернецом. Не принуждайте же меня и вы, братие! Оставьте меня Богу: пусть Он, что хочет, то и творит со мною».

Братия продолжала упрашивать Преподобного Сергия: «Зачем ты, отче, отказываешься исполнить наше общее желание? Ведь ты основатель обители сей: будь же ей и настоятель. Твоя добродетель собрала нас сюда: она же пусть и управляет нами. Ты насадил виноград сей: ты и питай нас своим учением и плодами примера твоего. Вот наше последнее слово: или сам буди нам игуменом, или, если не хочешь, иди, испроси нам игумена у Святителя; если же так, то мы все разойдемся отсюда».

Преподобный Сергий, желая отдалить решение вопроса, кротко сказал братии: «Идите пока с Богом каждый в свою келлию; лучше помолимся все поусерднее Господу Богу, чтобы Он Сам открыл нам волю Свою; и тогда увидим, что нам делать».

Прошло несколько дней, и старцы снова пришли к Преподобному, говоря: «Ведь ради тебя мы и сошлись-то сюда, в это место пустынное. Мы слышали о твоих подвигах, знаем труды твои; ведь ты своими руками построил и эту церковь во имя Живоначальной Троицы. И мы веруем, что в тебе обитает благодать Ее, и потому вот пришли сюда, возложив упование на Господа, и желаем совершенно предать себя твоему руководству. Итак, будь нашим игуменом и духовным отцом и, предстоя Престолу Божию, возноси за нас свои теплые молитвы. Ведай, отче, мы шли сюда с надеждой, что ты упокоишь нашу старость и похоронишь наши кости».

Продолжал не соглашаться Преподобный Сергий, так убеждая братию: «Простите меня, отцы мои и господие, кто я, грешный, чтобы быть мне иереем Божиим? Как дерзну я на такое служение, пред которым со страхом и трепетом преклоняются и самые Ангелы? Нет, это выше меры моей, отцы мои; я еще и не начинал жить по-монашески, как же я осмелюсь коснуться святыни Божией? Вот мое дело: плакать о грехах моих, чтобы вашими же святыми молитвами достигнуть оного края желаний, к которому стремится от юности моя грешная душа». Сказав это, он удалился в свою келлию. Но братия продолжала настаивать и решила говорить еще более решительно. Приступив через несколько дней снова к Преподобному Сергию, они заявили: «Мы не желаем спорить с тобою, отче честный, мы веруем, что Сам Бог привел нас сюда; мы сердечно желали подражать твоему житию и подвигам и чрез то надеялись достигнуть вечного блаженства. Но если уж ты не хочешь пещись о душах наших и быть нашим пастырем, то мы все принуждены будем оставить это место, – мы уйдем от храма Пресвятой Троицы, и будем невольными нарушителями нашего обета, – будем блуждать, как овцы, без пастыря, и расхитит нас мысленный волк; а ты дашь за нас ответ нелицеприятному Судии – Богу!»

Преподобный старался еще раз отговорить братию, сказав ей: «Отцы мои! Вы излишне принуждаете меня, я излишне отрицаюся: к чему это?» Братия стояла на своем. Тогда, побежденный братолюбием, Преподобный Сергий изрек: «Желаю лучше учиться, нежели учить; лучше повиноваться, нежели начальствовать; но боюсь суда Божия; не знаю, что угодно Богу; святая воля Господня да будет!»

«Какая замечательная распря! – замечает митрополит Московский Филарет. – Распря едва ли не превосходнейшая, нежели самое согласие. Здесь смирение старшего сражается с любовью и покорностью младших – единственная брань, в которой ни одна сторона не теряет, а обе приобретают в каждом сражении! Как благополучны были бы общества, если бы члены их так же препирались между собой за сохранение подчиненности, а не за домогательство власти!»

Вторит ему архиепископ Филарет Черниговский: «В мирских обществах люди сражаются друг с другом за власть, и чрез то происходит расстройство в делах, расстройство в сердцах, и губят себя и других жаждой власти. А тут – все совершенно обратно: как благотворен закон Твой, Господи!»

Преподобный отправился с двумя старейшими иноками к епископу Волынскому Афанасию, которому св. митрополит Алексий, отбывший в 1354 г. по церковным делам в Царьград, поручил управление митрополией. Перед уходом Преподобный Сергий сказал братии: «Не хочу более прекословить вам; но не нам решать это дело; пусть решит его Святитель».

Владыка Афанасий проживал в Переяславле-Залесском, в Нагорном Борисоглебском монастыре, бывшем домовой обителью митрополитов. Преподобный явился к нему пред самой Литургией. Он пал к его ногам и просил благословения. Епископ спросил его, кто он и откуда? «Грешный инок Сергий мое имя», – ответствовал тот.

Имя это и деятельность Преподобного известны были епископу, и он с любовью принял его. В заключение их беседы он снова смиренно поклонился Владыке и просил у него игумена для обители. «Сын и брат мой! – отвечал ему епископ Афанасий. – Господь Бог устами пророка Давида сказал: «вознесох избранного от людей Моих... ибо рука Моя заступит его» (Пс. 88:20, 22); и Апостол говорит: «И никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже Аарон» (Евр. 5:4). А тебя воззвал Господь от чрева матери твоей, как от многих слышал я о том; посему ты и будь отныне отцом и игуменом братии, тобою же собранной в новой обители Живоначальной Троицы».

Преподобный и тут стал отклонять от себя это назначение, ссылаясь на свое недостоинство. Архипастырь внушительно остановил его, сказав: «Возлюбленный! ты все стяжал, а послушания не имеешь». Смиренный инок тогда с покорностью ответил: «Как Господу Богу угодно, так пусть и будет; благословен Господь вовеки!» – «Аминь!» единодушно сказали все присутствовавшие при этом.

В тот же день Преподобный был поставлен в иподиаконы и произведен в иеродиаконы, на другой же день облачен и благодатию священства. По окончании Литургии епископ прочел над ним молитвы, совершаемые при поставлении во игумена.

Пригласив после службы нового игумена в свою келлию, владыка Афанасий преподал ему наставление, говоря: «Чадо, вот ради святого послушания к нам, восприял ты теперь сан священный; знай же, что сие служение дается только верным человеком, как говорит Апостол Христов, иже довольны будут и иных научити (2Тим. 2:2). Посему надлежит тебе, возлюбленный, по заповеди великого Апостола, немощи немощных носити и не себе угождати (Рим. 15:1). Помни слово его: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал. 6:2). Если будешь так поступать, то и себя спасешь, и живущих с тобою».

Игуменство Преподобного Сергия протекало одновременно с праведной и столь же созидательной деятельностью Святителя митрополита Алексия и Святителя Стефана, просветителя Пермской земли. «Эта присноблаженная троица ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской Земли. Тесная дружба и взаимное уважение соединяли их друг с другом, – пишет академик В. О. Ключевский. – Митрополит Алексий навещал Сергия в его обители и советовался с ним, желая иметь его своим преемником. Припомним задушевный рассказ в житии Преподобного Сергия о поездке св. Стефана Пермского мимо Сергиева монастыря, когда оба друга на расстоянии 10 с лишком верст обменялись братскими поклонами.

Все три святые мужа, – продолжает Ключевский,– подвизаясь каждый на своем поприще, делали одно общее дело, которое простиралось далеко за пределы церковной жизни и широко захватывало политическое положение всего народа. Это дело – укрепление Русского государства, над созиданием которого по-своему трудились Московские Князья XIV в. Это дело было исполнением завета, данного русской церковной иерархии величайшим Святителем древней Руси митрополитом Петром. Еще в мрачное время татарского ига... он, по преданию, пророчески благословлял бедный тогда городок Москву, как будущую церковную и государственную столицу Русской Земли. Духовными силами трех наших святых мужей XIV в., воспринявших этот завет Святителя, Русская Земля и пришла поработать над предвозвещенной судьбой этого города. Ни один из них не был коренным москвичом. Но в их лице сошлись для общего дела три основные части Русской Земли: Алексий, сын черниговского боярина-переселенца, представлял старый киевский юг, Стефан – новый финско-русский север, а Сергий, сын ростовского боярина-переселенца, – великорусскую средину. Они приложили к делу могущественные духовные силы. Это были образованнейшие русские люди своего века; о них древние жизнеописатели замечают, что один “всю грамоту добре умея”, другой “всякое писание Ветхого и Нового Завета пройде”, третий даже “книги греческие извыче добре”. Потому ведь и удалось Московским Князьям так успешно собрать в своих руках материальные, политические силы русского народа, что им дружно содействовали добровольно соединившиеся духовные его силы».

Прошли с тех пор, сменяясь в течение шести веков, то трудные, то спокойные и блестящие времена в истории России. И всегда огромное значение в ее судьбах имела Троице-Сергиева обитель. Неугасимым же светом горел в душах русского народа ее Святой игумен. Особенно же дорог Преподобный Сергий верующим и преданным отчизне людям ныне, когда она переживает такие страшные страдания. И еще горячее молитвы, возносимые к Святому всероссийскому игумену, в уповании на его предстательство за Россию пред Престолом Всевышнего.

19 ноября

В 1867 г. праздновалось пятидесятилетие архипастырского служения владыки Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского.

Будущий выдающийся Святитель родился 26 декабря 1783 г. в г. Коломне Московской губернии, где дед его был священником Богоявленской церкви. Окончил он Троицкую семинарию, был, в сане архимандрита, ректором Петербургской академии и профессором богословских наук. В 1817 г. последовала хиротония его во епископа Ревельского, викария Петербургской епархии, и в 1819 г. – назначение архиепископом Тверским и членом Святейшего Синода, которым он оставался до кончины. В 1820 г. Владыка переведен был в Ярославль, в 1821 г. – в Москву. В 1826 г. назначен митрополитом.

В рескрипте Императора Александра II на его имя, в числе прочего, говорилось: «Высокие дарования, замечательные ученые труды, неустанная деятельность на благо духовного образования, строгое христианское благочестие открыли вам путь к высшему иерархическому поприщу». Митрополиту Филарету предоставлялось «по-киевскому обычаю предношение креста в священнослужении, ношение креста на митре и двух панагий на персях». В память «незабвенного служения» митрополита при трех Императорах ему пожалованы были настольные изображения Государей, соединенные вместе и осыпанные бриллиантами.

Константинопольский Патриарх Григорий VII писал митрополиту: «Не одними русскими, но и всеми, так сказать, повсюду сущими православными чтится всегда с благоговением ваше славное и достойное имя...»

Воспроизводим несколько штрихов из жизни великого Святителя.

В письмах Ф. И. Тютчева к его супруге, напечатанных в «Русском архиве» (1899 г., т. 3), имеется следующее относящееся к 1867 г. письмо: «Москва, 7 августа. Я устроил себе праздник, отправившись к Троице на юбилей Московского митрополита. Действительно это был чудный праздник, имевший совершенно своеобразный оттенок. В газетах сообщаются подробности этого дня, отчеты о адресах, речах и т. п., но что трудно себе представить, по крайней мере не видавши лично, как на всем отражалась личность того, кто был героем празднества. Мое место в приемном зале было в двух шагах от кресла, стоя перед которым провел он большую часть времени, принимая подносимые ему адресы и поздравления. Маленький, хрупкий, сведенный к простейшему выражению своего физического существа, но с глазами, полными жизни и ума, он непобедимой высшей силой господствовал надо всем, что происходило вокруг него. Когда он отвечал, слышался как бы голос призрака. Губы его шевелились, но слова, вылетавшие из уст, были только веянием. Перед своим апофеозом он оставался совершенством простоты и естественности; казалось, что он принимает все эти почести, чтобы передать их Кому-то другому, Чьим случайным представителем он теперь являлся. Это было прекрасно! воистину то был праздник духа.

Богослужение было замечательно великолепием и полнотой; я был на нем в Успенском соборе, почти столь же большом, как Московский, и в самом алтаре. Присутствовало шесть архиепископов и трое протоиереев в митрах, среди которых был Рождественский. Внутренность алтаря была похожа на священный улей, в котором золотые пчелы быстро появлялись и исчезали с жужжаниями разного рода, глубокими и таинственными. В два часа был накрыт стол на двести приглашенных, за которым, однако, митрополит Филарет не присутствовал. Его кресло осталось незанятым. По правую сторону кресла поместились светские сановники, по левую десять архиепископов, нарочно приехавших, чтобы участвовать в этом торжестве. Диакон громовым голосом возглашал здравия. Второй тост был за четырех Восточных Патриархов. А митрополичий хор пел духовные стихи в продолжение всей трапезы. На всех подробностях лежал отпечаток Восточной Церкви. Все было величественно и полно истинного значения».

В том же «Русском архиве» за 1901 г. (т. 2) печатались выдержки из воспоминаний владыки Леонида (Краснопевкова), архиепископа Ярославского (1817–1876), касавшиеся митрополита Филарета, с которым он был долго и близко связан. Дворянин (мать его из рода Лосевых), епископ Леонид учился в Горном корпусе, служил во флоте, потом же окончил Московскую Духовную академию со степенью магистра богословия и преподавал в Вифанской семинарии. В 1845 г. он принял монашество и в декабре был хиротонисан митрополитом Филаретом во иеродиакона и иеромонаха. Был он ректором обеих Московских семинарий и епископом Дмитровским, викарием Московского митрополита. Воспоминания содержат подробное описание дня владыки Филарета и его привычек. Автор пишет: «Владыка был чувствителен к природе, но любовь к ней подчинял долгу и потому мало жил за городом. Он приезжал в Лавру на Троицын и дважды на Сергиевы дни. Но в последние годы проводил там все лето и возвращался осенью». За обедом он, по совету врача Высотского, пил рюмку мадеры, настоянной горькими травами, ел кусок икры с белым хлебом и в непостные дни яйцо всмятку, и затем принимался за уху (из пескарей), морковный соус. После обеда пил чашку кофе с «миндалем», как он выражался, то есть с миндальным молоком.

«Тело его, слабое от природы, несколько ветшало, но дух поддерживал его. Если и не отрицать, что крепкий ароматический чай утром и вечером освежал, юнил старца, то это ничтожно с внутренним огнем, которым он пламенел, который возгревал в молитве, которым бросал лучи сквозь его карие глаза, оттененные прекраснейшими бровями. Особенно хороши были эти глаза, когда, при внимании к чужому живому слову или чтению, они чуть-чуть сужались, огонь их сокращался, и взор был неподвижно устремлен, как бы испытуя собеседника или всматриваясь в самый предмет его речи, его зрения. Невозможно было выдержать этого копья: но если он не хотел, чтобы его поняли, он тотчас уклонял свой взор при встрече с взором собеседника. Нелегко ему было сохранить драгоценный орган зрения до конца дней. С 1837 г. Владыка уже употреблял очки».

«Всегда имел благочестивый обычай по прочтении молитвы “Верую, Господи” осенить лицо свое крестообразно Св. Телом, бывшим в руке его, осторожно коснуться в то же время им до очей своих и тогда принять его устами».

Архиепископ Леонид касается и взаимных отношений Императора Николая I и митрополита Филарета, одно время ухудшившихся. Запись Владыки 2 июня 1871 г. гласит: «О Государе Николае Павловиче Владыка [Филарет] говорил. В начале Царствования, вероятно желая показать, как ему трудна его обязанность, как должно снисходить к нему и как должно ценить ободрительные его действия, сказал он Владыке: “Меня готовили в бригадные генералы”. О религиозном образовании своем Государь говорил ему: “Если я имею какие сведения, то обязан брату Александру, а не законоучителю своему”. Владыка говорил, что некоторые резолюции Императора Николая Павловича удивляли его (такого мастера) основательностью суждения, ясностью, точностью, последовательностью изложения, зато другие также удивляли отсутствием всех этих достоинств. Генерал от инфантерии Киприанов просил развода с женою (из купеческого звания). Дело прошло все инстанции, вошло в Синод, было одобрено всеми, кроме Владыки, который настоял на своем, и развода не дано. Государь брал сильное участие в генерале и был недоволен решением Синода. В Аничковом дворце Митрополит откланивался Государю перед отправлением в епархию на летнее время. Государь завел речь о деле Киприанова: “Я не убежден решением Синода”. Владыка сказал: “Прискорбно, что мы не умели достаточно ясно изложить свои доводы; но поверьте нам, в многоразличии дел невозможно входить в подробности каждого, мы же постоянно обращаемся в этих делах и смею думать, что действуем по доброй совести”. Государь сказал в заключение: “Я и не спорю с синодальным определением; но, повторяю, я не убежден”. Кстати сказать, что последствия оправдали Владыку. Докладывают ему о генерале и генеральше Киприановых. Входят старички, преклоняются перед Святителем и с умилением благодарят его, что он помешал расторжению союза, который теперь составляет счастье их на закате жизни».

По свидетельству владыки Леонида, отношение Государя и Московского святителя смягчились в пятидесятых годах. 1 июня 1871 г. вечером он записывает в Петровском-Разумовском: «Примирение, если так сказать можно, сколько видно мне, последовало в 1851 г. Государь расположился торжественно праздновать свое 25-летие в Москве. Он ожидал сочувствия от сословий, нашел холодность. Он был глубоко оскорблен. Зато тем глубже его рыцарскую душу тронуло сочувствие митрополита Филарета, который прекрасным даром прекрасно связал этот день с памятью 1812 года. На свои деньги (6000 рублей) он сделал из золота голубя, который теперь на золотых цепях спускается над престолом Успенского собора, в изображении Св. Духа, и служит дарохранительницей. Владыка не предварил об этом Синод, чтобы, так сказал он мне, “не помешали”. Когда все было готово, он пригласил благочинных, объявил им свою мысль поднести голубя Государю от имени Московского духовенства, с приличною надписью, которая начертана на золотом свитке, прикрепленном к голубю. (Этим, кажется, и ограничилось участие духовенства.) Накануне голубь был освящен самим Владыкою в Успенском соборе, яко дарохранительница, и через кого следует представлен Государю, а наутро утвержден на своих цепях над сенью престольною. Владыка получил панагию бриллиантовую с изумрудами (дорогую, но не очень красивую), и рескрипт был вручен ему во время самой Литургии, которую он совершал в соборе. На Литургии в соборе Государя не было (вероятно, был во Дворце), а в соборе был на молебне, назначенном в час. С ним были Августейшее Семейство и Двор. После молебна, подавая Государю крест для целования, митрополит говорил ему приветственное слово (кроме того, что сказано было у дверей собора и напечатано). Когда Государь в предшествии митрополита обошел святыню и остановился с ним пред Царскими вратами на солее, в ожидании прочих Членов Царской Фамилии, подходивших после него к святыне: тогда они оба, Царь и Святитель, смотрели в алтарь и говорили, вероятно, о голубе, который был над престолом до 1812 г. и тогда похищен и который со дня 25-летия Николая Павловича будет снова виден на том же месте, и тем завершится восстановление древней столицы после разгрома 1812 года. Должно быть, что-то глубоко тронуло Державного, ибо он очень благоволительно слушал Владыку, что-то отвечал ему, неоднократно глубоко наклонялся и целовал руку Владыки. Не все черты этого момента памятны мне; но до сих пор живо впечатление, произведенное на меня. Я стоял в числе архимандритов (на левой стороне), и мне хорошо было все видно, так как Государь стоял несколько вправо от Царских врат, обратись к ним, а Владыка перед серединою их, обратись к Государю. Мне ясно было значение этой минуты. Смирением, молитвою, любовью митрополита побеждено было предубеждение Государя. Рыцарское сердце Николая I покорено было этим действием евангельским. Испорченный день был исправлен, пустота наполнена, охлажденное взволнованное сердце согрето, успокоено; кем же? Одним из архиереев, которых всех он подозревал в желании преобладания над паствою, и этот архиерей был Филарет, преимущественно заподозренный, преимущественно нелюбимый, преимущественно оскорбленный. Другому это было бы источником нового неудовольствия, ибо увидел он победу над собою врага своего, но Николай Павлович был рыцарски честен, он оценил действие митрополита и старался показать ему, как он благодарен, как он тронут. Дорого было красное яичко к светлому дню».

Редактор «Русского архива» П. Бартенев поместил дополнение к этому повествованию владыки Леонида. «В Кремлевском дворце был тогда большой Царский обед. Помню, как вернувшаяся с этого обеда графиня Анна Алексеевна Баранова, привыкшая с детства уважать Филарета (посещавшего иногда ее родителей), рассказывала про необычайное внимание, которое оказывал Государь митрополиту: он просто ухаживал за ним и, прощаясь, проводил его до самой кареты».

6 декабря

Батыево нашествие разорило Русь. Страшно пострадал северо-восток ее. На юго-западе в развалинах лежал Киев – Мать городов русских. Католический монах Иоанн Плано- Карпини, проезжавший в татарскую Орду через южные княжества Руси, писал, что Киев сделался ничтожным городком, едва насчитывавшим домов двести. По окрестностям его путешественник видел множество черепов и костей человеческих. Князь Даниил Галицкий не нашел во Владимире-Волынском ни одного живого человека; Богородичный собор и другие церкви были наполнены трупами. Из Бреста нельзя было выйти в поле от смрада гниющих трупов.

Первый митрополит после начала татарского ига, русский по происхождению, уроженец Галицко-Волынской области, владыка Кирилл III, поставлен был не позднее 1249 г. в Никее, где пребывали, после захвата Царьграда латинянами, Император и Патриарх. Он мог только временами пребывать в Киеве, разоренном и потерявшем значение. Митрополит объезжал города и веси разгромленной Руси, укреплял дух клира и мирян, устроял церковное управление, состоял в частом общении с Великими Князьями. В новой столице их, Владимире на Клязьме, пребывал всего больше неутомимый Первосвятитель, правивший с лишком 30 лет. Скончался он в 1281 г., тоже на севере – в г. Переяславле-Залесском. Но тело его еще перенесено было в Киев к кафедре.

По кончине митрополита Кирилла восстановлен был Константинопольским Патриархом прежний порядок. Во главе русской епархии, значившейся в только что составленной Императором Андроником I «росписи епархии Константинопольского Престола» на 70-м месте, поставлен был снова грек, митрополит Максим. В 1283 г. он прибыл в Киев. В том же году им предпринята была поездка в Орду к хану Тода-Мангу для выполнения, по-видимому, особого поручения Императора Андроника I Старшего, заменившего в 1282 г. умершего отца, Императора Михаила Палеолога. По возвращении в Киев митрополит созвал там Собор всех русских епископов.

В 1285 г. владыка Максим отправился на север. В Новгороде он застал Великого Князя Димитрия Александровича, временно там пребывавшего. Посетил он тогда же Псков. Никоновская летопись пишет по поводу этого путешествия: «По обычаю своему хожаше по всей Земле Рустей, учаше, наказуяше, управляше». Годы 1288-й и 1289-й митрополит Максим находился в Киеве. В это время на севере происходила борьба между сыновьями св. Великого Князя Александра Невского Димитрием Переяславским и Андреем Городецким. Владыка стоял в стороне от этих событий. В 1295 г. он был во Владимире. Неизвестно точно, когда он посетил Галицко-Волынское княжество. Там игумен Ратский Петр, его преемник, поднес ему икону Богородицы своего письма. Образ сей, именуемый Петровским, был привезен митрополитом Максимом во Владимир и украшен. Позднее он находился в московском Успенском соборе.

В 1299 г. Киев снова очень пострадал от татар. Жители разбежались. Лаврентьевская летопись пишет: «Митрополит Максим, не терпя татарского насилья, оставя митрополью и сбежа из Киева, и весь Киев разбежался; а митрополит иде до Брянска и оттоле в Суздальскую землю и со всем своим житьем». В ночь приезда своего во Владимир (в 1299 г.) митрополит Максим видел во сне Богоматерь с Младенцем, Которая прорекла: «Рабе Мой Максим, добре пришел еси семо посетити град Мой. Приими сей омофор и паси во граде Моем словесныя овцы». Проснувшись, он узрел омофор в своих руках. В память сего написан был образ, на котором изображена была Богоматерь во весь рост и митрополит Максим, стоящий на коленях и принимающий омофор.

В 1300 г. митрополит Максим перенес окончательно кафедру митрополии во Владимир. Тамошний епископ был переведен в Ростов, где оказалась свободная кафедра. В Киеве не поставил он епископа, а оставил его за собой, в качестве старшей столицы. С этого времени митрополиты имели две епархии, причем Киевская находилась под ведением их наместников.

В это время шла борьба между Князем Михаилом Ярославичем Тверским, законным наследником Великокняжеского престола, и Князем Московским Юрием Данииловичем. Митрополит пытался прекратить эту распрю, но не имел успеха у первого Князя.

В 1301 г. митрополит Максим присутствовал на Соборе в Константинополе, под председательством кроткого и благочестивого Патриарха Иоанна XII, ранее игумена обители Всеблаженной. На Соборе русский Сарайский епископ Феогност, живший среди иноверцев, подымал ряд вопросов.

Собор указал, что несториан и яковитов, которых было немало в монгольских владениях, надо присоединять через миропомазание. Владыка Феогност просил разъяснения относительно поста в среду и пяток. Собор указал на допущенные Церковью исключения, а помимо их заповедал «не разорять среды и пятка, се бо възбранено отнудь Божественными каноны». Митрополит Максим в своем «Уставе», руководствуясь указаниями Собора, вообще предписавшего соблюдать порядки Греческой Церкви, установил следующее касательно поста в среду и пятницу: пост отменяется: в святую неделю Пасхи, в среду Преполовения для тех, кто не желает поститься, в неделю Святого Духа по пятикостии, хотя особенно ревностные христиане в эту неделю постятся, в Рождество Христово, если оно случится в тот или другой из наших дней, и потом от Рождества Христова до Васильева дни, в Богоявление Господне и в неделю пред мясопустами; пост ослабляется: в праздник апостолов Петра и Павла, в Преображение Господне, в Успение Богородицы и в праздник апостола Филиппа, – в эти праздники, если они случаются в среду или пяток, не дозволяется есть мяса, но дозволяется есть рыбу.

Митрополит Максим присоединил предписание о канунах Рождества Христова и Богоявления. В какой бы день ни случился канун этих праздников, не должно есть мяса, ни рыбы; если случится в субботу или в воскресенье, то, не нарушая устава (о посте), должно есть хлеб и вино по службе Иоанна Златоустого после вечерни. За увещанием о посте митрополит поместил увещание о вступлении в супружеское сожитие не иначе как посредством церковного венчания.

Митрополит Максим скончался – 650 лет назад – в 1305 г., по одним летописям – 6, по другим – 16 декабря. Тело Святителя было положено в владимирском Успенском соборе в приделе святого великомученика Пантелеймона. Поминают его 6 декабря.

6 декабря

Москва. Вторая половина XVI века. Старший сын Царя Иоанна Васильевича IV Грозного, Иоанн, изучает житие основателя Сийского монастыря приснопамятного игумена Антония, написанное в 1578 г. иноком сей обители Ионой. Через год написано Царевичем Иоанном новое житие, мало чем отличающееся от прежнего. В этом году – 1579-м – состоялось причисление преподобного Антония Сийского к лику святых. Царевич так повествует о сем в послесловии к житию: «...Во время то прииде игумен Питирим обители блаженного и с ним ученик преподобного Филофей, его жития первый списатель... Приидоша ко отцу моему, да повелит его благородствие почитати его, якоже и всех святых; при Преосвященном Антонии митрополите, иже первее был архиепископ граду Полоцку, – приидоша старцы. Он, по повелению Царя и по соборном изложении, изложи праздновати преподобному отцу Антонию».

За сто лет до этого – в 1478 г. – в д. Кехты Двинской волости у новгородских выходцев, Никифора и Агафии, благочестивых и зажиточных поселян, родился первенец, нареченный Андреем. Чистый сердцем, кроткий, незлобивый, красивый, он пользовался всеобщей любовью. С семи лет он обучался грамоте и полюбил иконописание. Прилежал он с детства к храму. Когда ему исполнилось 25 лет, скончались его родители, поручив детей Богу и Его Пречистой Матери и указав во всем соблюдать заповеди Божии.

Андрей ушел в Новгород, где служил пять лет у одного боярина. По совету его, он вступил в брак, но через год овдовел. Недолго пробыв на родине, Андрей раздал бедным деньги, вырученные за продажу своей части отцовского имения, и навсегда покинул родные места.

Когда он приближался к Спасо-Преображенской обители, в Пудожском уезде Олонецкой губернии, то усердно молился ночью, прося Господа указать ему путь. Во сне явился ему благолепный старец и сказал: «Возьми крест свой и не бойся вступить на подвиг твой. Подвизайся и не страшись козней диавольских, ибо ты будешь муж желаний духовных и явишься наставником множества иноков». Осенив его крестом, дивный муж сказал: «Сим побеждай лукавых духов».

С этой ночи начался подвижнический путь Андрея. В Кенской обители он становится учеником ее основателя преподобного Пахомия († 1515?), совершившего над ним постриг и принявшего новоначального в свою келлию. Молитва, пост, исполнение тяжелых послушаний, краткий сон, смирение – отличают его, нареченного Антонием в память преподобного Антония Великого. Когда обитель осталась без иеромонаха, таковым поставляется Антоний. По просьбе последнего игумен поручает ему уход за помещаемыми в монастырскую больницу. Ободряет он также немощных своим словом.

Ищет Антоний уединения. С благословения преподобного Пахомия, он двинулся в путь с двумя благочестивыми иноками. Плыли они по Онеге до речки Шелексны. Добрались до р. Емцы (Емши), левого притока Северной Двины. В местности, далекой от жилья, покрытой густым лесом, поставили они хижину, потом воздвигнули Свято-Николаевский храм. Подошли еще четыре инока. Трудности жизни усугублялись преследованиями жителей деревни, ближайшей к создавшейся обители. Через семь лет иеромонах Антоний с братией двинулся далее на север, проходя по лесам и болотам.

По совету встреченного ими рыболова Самуила они поселились у Михайлова озера, откуда вытекает р. Сия, левый приток Северной Двины. Оттуда до Холмогор в будущей Архангельской губернии было к югу 78 верст. Пустынна была местность. Труднопроходимые дебри, болота, покрытые мхом, глубокие озера. Кругом много диких зверей. Охотники только и заходили иногда к братии, выстроившей часовню и келлии. Так началась около 1520 г. Сийская обитель. Земля была малоплодородна. Приходилось при недостатке хлеба, временами и отсутствии его, питаться только «саморастущими былиями» – корнями трав, ягодами и грибами. Чудесно поступала иногда помощь. Была попытка ограбить обитель. Злые люди не решились, однако, напасть, испугавшись вида многих вооруженных людей. Господь хранил верных чад своих.

С течением времени добрая молва, распространившаяся в округе, стала привлекать богомольцев и пополнять ряды братии. Антоний решился послать в Москву учеников своих Александра и Исаию просить у Великого Князя Василия III Иоанновича (1505–1533) разрешение на постройку новой обители. Милостиво принятые Государем, они вернулись с его грамотой на землю, занимавшуюся монастырем, и с пожертвованными церковною утварью и ризами. Началось сооружение нового Свято-Троицкого храма. По преданию, местную икону Живоначальной Троицы писал Антоний. Когда храм был окончен, Господь испытал терпение братии. От непогашенной свечи, оставшейся в пустом храме, произошел пожар. Все сгорело, кроме иконы Пресвятой Троицы. Уныние охватило некоторых иноков, готовых даже покинуть обитель. Но Антоний сумел воздействовать на них. Явно было и чудо с иконой. Вскоре молящиеся пред ней стали получать исцеления. Храм наново был выстроен, потом две еще церкви – Благовещения Божией Матери и Преподобного Сергия. По устроении обители братия просила Антония стать ее игуменом.

Строго требуя соблюдения общежительного устава, Антоний сам был точным его выполнителем. Ничем не отличался он от прочей братии. Требовал он полного благочиния в храме и выполнения келейного правила. Решительно запрещены были хмельные пития. Приносивших их он не допускал в монастырь. Жизнеописатель его пишет: «И сим уставом блаженный возможе пьянственного змия главу отторгнута и корение его отсещи». Подавая пример трудолюбия, игумен в свободные часы обходил монастырские службы, ободряя исполнявших тяжелые послушания, наставляя их избегать праздных бесед. Проводя ночи за молитвой, праведник ненадолго забывался сном после трапезы. Создал он монастырскую больницу, которую постоянно посещал; заботился о нищих. Любя божественные книги, он собрал в обители много писаний отцов и учителей Церкви.

Число братии все увеличивалось. Были среди них истинные подвижники, из коих Иона составил первое житие преподобного Антония. Праведный игумен все более тяготился людской славой. Избрав на свое место Феогноста, опытного в духовной жизни старца, Антоний удалился с одним простым иноком в уединенное место на острове Дубницкого озера. Непроходимые леса окружали озеро, расстилались болота вокруг, заросшие мхами. Проводил он время в непрестанной молитве и трудах. По вечернем правиле подвижник, порою до самой заутрени, молол муку, обнажаясь летом до пояса и отдавая тело на съедение комарам.

Пришел к нему за благословением инок Сийского монастыря Филофей, задумавший покинуть обитель, расстричься и жениться. Старец, будучи прозорливцем, сказал ему: «Что это, чадо, пришел ты сюда, смущаемый от злого помысла? Хочешь в мир, расстричься и думаешь утаить это от меня». Устрашенный инок упал к его ногам. Покаявшись и получив наставление, он вернулся в монастырь.

Антоний через некоторое время ушел еще дальше, на озеро Падун. Оно окружено было горами, лес был необычайно высок. Келлию свою он поместил у подножия гор среди 12 окружавших ее берез. Подвижник, соорудив плот, с него удил рыбу, обнажая голову и плечи на съедение комарам и оводам. Два года прожил он вне своей обители. Заменивший его Феогност отказался от игуменства. Братия просила Антония вернуться и принять игуменство. Они со слезами говорили: «Отче, не оставь чад своих. Иди в обитель свою и пребывай с нами. Если же не придешь, мы все разойдемся, как овцы, не имеющие пастыря».

Внял их просьбам Антоний. Уже немощный, он не мог исполнять тяжелых работ, но не ослабевал в молитве и посте. Проявился у него и дар чудотворений. Тело его высохло и ослабело. Сгорбленный, он не мог сам ходить; молитвенное правило выполнял сидя. Братия, видя физическое угасание старца игумена, просила дать им письменный устав и указать преемника. Строителем обители поставил он Кирилла, а игуменом Геласия, в то время по делу находившегося на р. Зологице, впадающей в Белое море в северо-восточной его части. Преподал он предсмертные наставления Кириллу, убеждая нерушимо соблюдать монастырский устав и упоминая о том, чему сам следовал во время долгой иноческой жизни. Тоже указал он и братии, которой вручил и завещание, содержащее правила иночества. Приводим частично выдержки из них: «А которые братья ропотники и раскольники (то есть нарушители братского единения) не восхотят по монастырскому чину жить, строителю и братии не почнут повиноваться, тех изгоните из монастыря, чтобы и прочие имели страх». Раскаявшихся надлежит принимать обратно. «А между собою имейте любовь и покорение о Христе друг к другу, чем покроете многие грехи свои. В общежитии живите равно и духовно, в пище и в одежде, по заповеди святых отцов... Нищих пойте и кормите вдоволь и милостыню им давайте, да не оскудеет место сие святое...»

Распорядился он и о погребении: «Связавши ноги, влеките мое грешное тело в дебрь и затопчите его во мху, в болоте, на растерзание зверям и гадам, или повесьте на дереве на съедение птицам, или бросьте с камнем в озеро». Иноки прямо заявили ему, что этого не сделают, а честно погребут его. Накануне своей кончины он приобщился Святых Таин.

Преставился игумен Антоний 7 декабря 1556 г., подвизаясь 37 лет в пределах Сийских. Погребен он был в Свято-Троицком храме. При честных мощах его совершилось много чудес, что и побудило братию Сийского монастыря хлопотать о причислении праведного игумена к лику святых. В 1579 г. торжество сие и состоялось. По писцовой книге обители 1627 г. видно, что там был тогда храм преподобного Антония Сийского.

С 1601 г. в Сийской обители пребывал, под строгим надзором приставов, инок Филарет, в мире боярин Феодор Никитич Романов, насильственно постриженный по повелению царя Бориса Годунова. Освобожденный в 1605 г. Лжедимитрием, он был поставлен митрополитом Ростовским, с 1619 г. став Патриархом.

2 января

Ярким примером подлинно русской святости, полной беззаветной любви к Богу и людям, доброты, кротости, скромного самопожертвования, была праведная Иулиания Лазаревская...

Святая родилась в 30-х годах XVI в. в Москве. Благочестивы и нищелюбивы были родители ее, Иустин Недюрев, состоявший ключником при дворе Царя Иоанна IV Грозного, и мать Стефанида. Иулиания, оставшись в шесть лет сиротой, воспитывалась бабкой с материнской стороны, Лукиной, урожденной Дубенской. Через шесть лет, после кончины бабушки, она оказалась на попечении тетки Наталии Араповой, имевшей много и своих детей. Не страшась насмешек подруг и кротко относясь к ним, Иулиания уклонялась от их игр и шалостей, отдаваясь посту и молитве.

Шестнадцати лет ее выдали замуж за богатого и благородного муромского дворянина Георгия Осорьина. Бракосочетание совершено было в церкви Праведного Лазаря в селе Лазареве, принадлежавшем родителям мужа. Венчавший их священник Патапий поучал устроить из семьи малую церковь. В этом муромском селе и протекла почти вся ее дальнейшая жизнь.

До замужества Иулиания очень редко попадала в церковь. В имении Араповой не было храма. Велика была радость Иулиании, получившей возможность посещать церковь в Лазареве. По-прежнему горячо молилась она в ночные часы. На заре шла к заутрене и, отстояв Литургию, возвращалась домой в осиянии божественной благодати. Трудясь неустанно, она и во время работы молилась, творя молитву Иисусову. Любила она слушать Священное Писание, которое ей, неграмотной, читали дети.

Супруг Иулиании часто отлучался по царским делам. Свекор и свекровь очень полюбили ее, поручив ей управление всем хозяйством. Новая жизнь началась для всех домочадцев, да и во всем имении. Соблюдая порядок в доме и хозяйстве, Иулиания в обращении со слугами проявляла большую мягкость. Заботилась она об их довольстве. Не любила Иулиания, чтобы ей служили и угождали. Только в крайних случаях она делала слугам легкие выговоры, стараясь воздействовать на них кротостью и терпением. «Часто грешу я перед Богом, – говорила она, – а Бог меня терпит, потерплю и я, тем более что хотя они и подчинены мне, но в душе, быть может, они гораздо лучше меня перед Богом». Она старалась часто сама доделать или исправить плохо сделанную слугами работу и не гневалась, когда ей отвечали непочтительно и даже дерзко.

Сирот и вдов Иулиания своими руками кормила и поила, обмывала и обшивала. Работала она иногда и по ночам, чтобы на выработанные деньги больше помогать нуждающимся. Она старалась сохранять тайну своего благотворения, когда это было возможным.

Когда население страдало от недородов и нищих становилось больше, денег у Иулиании не хватало. Питалась она обычно очень слабо. Во время же особой народной нужды (видимо, в 1570–1572 гг.) она попросила свекровь давать ей полдник и завтрак. Обрадованная свекровь присылала ей всего в изобилии. Все это Иулиания раздавала нищим. Во время заразительных болезней она сама ходила за больными.

Совершала она поминовения по умершим. Когда же умирал нищий, Иулиания нанимала женщину обмыть тело и покупала «умиральные ризы».

Мать тринадцати детей, Иулиания шестерых из них потеряла младенцами. Скорбя о их кончинах, она не предавалась унынию и говорила: «Бог дал, Бог взял. Ничтоже искуса греховна не сотвори, и души их со Ангелы славят Бога и о родителях своих Бога молят».

Велика была ее любовь к детям, заботы о которых, вследствие частых и продолжительных отсутствий мужа, оставались всецело на ней. Горестны были для нее кончины старшего сына, по неосторожности убитого на охоте, и другого, убитого на войне. Справив по-христиански поминки, Иулиания пожелала уйти в монастырь. Супруг ее, которому она поведала свое намерение, указал ей, что, спасая свою душу, она оставит без призора малолетних еще детей и его, уже состарившегося. К этому времени родители ее мужа скончались, приняв на смертном одре постриг. Поставляя заботы о других выше собственных, Иулиания подчинилась вразумлению мужа. Но жизнь с той поры она начала вести совсем по-монашески. С мужем стали они жить, как брат с сестрой. Спала она на печи, подкладывая под себя дрова, ребрами вверх, а под бок железные ключи. Забывалась она сном на совсем короткое время, вставая потом на молитву.

Скончался ее муж. Иулиания раздала по нем обильную милостыню по церквам и монастырям и говорила детям: «Не плачьте о нем много, дети мои, смерть его говорит нам, что и нам надо готовиться на суд. Вместо слез творите милостыню по силе и храните между собою любовь».

Зима была в то время суровая. Старший сын ее распоряжался тогда деньгами. Она попросила денег на одежду, отдала их нищим, а сама продолжала ходить в церковь легко одетая. Сапоги она надевала на босу ногу и вместо стелек клала ореховые скорлупы. Когда близкие укоряли ее в том, что она в старости мучит свое тело, подвижница отвечала: «Что ж! Колико усохнет тела моего, того оном веке черви не имут ясти. Кая польза тело тучнити, а душу губити».

В молельной комнате подверглась она однажды нападению бесов, желавших убить ее. Она обратилась с горячей молитвой ко Господу. Явился святитель Николай и палицей изгнал нечистую силу. Исчезая, один из бесов предрек ей, что в старости она начнет сама «гладом измирати, нежели чужих людей кормити».

Наступил в начале XVII в., в царствование Бориса Годунова, страшный голод, длившийся три года. Иулиания продала все, что имела, и кормила не только своих крестьян, но и чужих. Потом она вынуждена была перебраться в село Вочнево в Нижегородских пределах. Но и туда нагрянул голод. Иулиания дала людям своим вольные и отпустила в надежде, что они в других местах найдут себе пропитание. Оставшихся же с нею Иулиания научила печь хлеб из лебеды и древесной коры. По воле Божией, хлеб этот был вкусен и питателен, и за ним приходило много людей из разных мест. Все это время праведница была особенно спокойна и весела, за все благодаря Господа.

Заболела Иулиания на второй день Рождества Христова. Преодолевая немощь, вставала она ночью на молитву. 2 января нового 1604 г. она причастилась Святых Таин. Призвав детей, слуг и сельчан, сидя на постели, она простилась со всеми, прося прощения. Высказала праведница огорчение, что не удостоилась иноческого чина. «Понеже недостойна бых, грешница сый убогая», – сказала умиравшая.

По ее просьбе приготовлено было кадило. Простившись еще раз со всеми, обвив четки около руки, Иулиания трижды перекрестилась и преставилась со словами: «Слава Богу за все! В руце Твои, Господи, предаю дух мой». Над головой усопшей видели сияние наподобие золотого венца.

Праведная Иулиания, явившись во сне одной из служанок, велела перевезти ее из Вочнева и погребсти у церкви Праведного Лазаря около мужа, в четырех верстах от Мурома. Посмертная воля ее была исполнена. Позднее дети ее и родные воздвигли над могилой теплую церковь во имя Архистратига Михаила.

Историк В. О. Ключевский, посвятивший праведной Иулиании замечательные строки, писал в числе прочего: «Бедный был для нее какой-то бездонной сберегательной кружкой, куда она с ненасытным скопидомством все прятала – все свои сбережения и излишки».

В 1614 г., когда стали готовить место для погребения сына праведницы Георгия, скончавшегося 8 августа, нашли гроб Иулиании невредимым. После отпевания покойника любопытные женщины открыли гроб и увидели, что он полон благовонного мира. Дети праведной Иулиании отвезли миро в соборную церковь Мурома. Мазавшиеся этим миром, и тогда и позднее, получали исцеление. Выздоравливали многие, молившиеся у ее мощей. В том же 1614 г. состоялось открытие мощей праведной Иулиании.

Сохранилось краткое описание ее жизни, составленное сыном ее Калистратом, по народному прозвищу Дружиной, Осорьиным вскоре после 1614 г. Заканчивая его, он писал: «Вы же, братие и отцы, не зазрите мне, что написал, будучи груб и нечист, и не думайте, что все ложно ради родства материнского. Видит Всевидящее Око Владыки Христос, что не лгу».

Графиня А. В. Толстая, написавшая книжку «Праведная Иулиания Лазаревская», приводит сообщение священника с. Лазарева от 3 декабря 1909 г., о том, что богомольцы поклоняются мощам праведной Иулиании с первого воскресения после Пасхи и до Троицына дня, а также среди лета. Особенно почитали святую жители Мурома, считая ее своей покровительницей. «Глубокая вера в благодатную помощь ее привлекает большое число богомольцев в погост Муська, где находится с давних времен чудотворная икона праведной Иулиании, – писал священник.– На десятое воскресенье после Пасхи бывает особенно большое стечение народа; перед иконой служатся непрерывные молебны, матери приносят грудных детей и до совершения крестного хода ходят на озеро «Свято» (место явления иконы), умываются водой и умывают детей своих».

В «Житии святых», издания Московской Синодальной типографии (книга дополнительная вторая), говорится, что великий подвижник IV в. Макарий Египетский во время молитвы услышал голос с неба: «Макарий! ты и до сих пор не сравнялся с двумя женщинами, которые живут в городе недалеко отсюда». Придя из пустыни в город, святой после долгих поисков отыскал двух смиренных женщин. «Человек Божий! – сказали ему женщины, когда он просил поведать ему свои дела. – Можно ли чего-нибудь богоугодного требовать от тех, кто беспрестанно занят домашними хлопотами и должен исполнять супружеские обязанности?» Подвижник настаивал на своем вопросе.

Таков был их ответ: «Мы две снохи, супруги родных братьев; пятнадцать лет живем вместе и за это время не сказали друг дружке ни одного досадного слова; мы не имеем детей, а если Господь даст их, будем молить Его, чтобы помог нам воспитать малюток в вере и благочестии; с рабами поступаем ласково. Неоднократно советовались между собою вступить в общество святых дев (монахинь), но не могли получить на то дозволение наших супругов. Видя их любовь к нам, мы решились не разлучаться с ними и служить им утешением. А чтобы наша жизнь хоть сколько-нибудь походила на жизнь святых пустынниц, мы положили на сердце своем убегать шумных бесед, чаще быть дома и заниматься хозяйством».

На это преподобный Макарий ответил: «Поистине Бог не смотрит, дева ли кто или супруга, инок или мирянин, но ищет только сердечного расположения к добрым делам: его Он принимает и по нему ниспосылает Святого Духа каждому, кто желает спастись; Утешитель же Дух Святый направляет его мысли и волю к небесной и вечной жизни».

«Милостивая Иулиания, – говорится в «Житии» далее, – показала в нашем отечестве такой же пример благочестия и чистоты духовной, какой в глубине христианской древности на Востоке явили женщины преподобному Макарию. Ее жизнь поучает нас, что в мире, в семье, среди забот о детях, муже и домочадцах можно угодить Богу не меньше тех, кто покидает мир для монастырской келлии: нужно только жить по требованиям Христовой любви и евангельской правды».

2 января, 19 июля

В главной городской библиотеке Нью-Йорка (на углу 42-й улицы и 5-й авеню) обретена была мною замечательная книга: «Сказания о подвигах и событиях жизни старца Серафима, иеромонаха, пустынника и затворника Саровской пустыни, с присовокуплением очерка жизни первоначальницы Дивеевской женской обители Агафии Симеоновны Мельгуновой». Составлена книга иеромонахом первоклассного Нижегородского Печерского монастыря о. Иоасафом, прежде монахом Саровского монастыря Иоанном Тихоновым, очевидцем и свидетелем последних годов земной жизни преподобного Серафима. Издана книга иждивением С.-Петербургского I гильдии купца и потомственного гражданина Павла Ивановича Кудряшева, благотворителя Дивеевского монастыря. Напечатана книга в 1849 г. – 16 лет после преставления святого угодника – в С.-Петербурге в типографии морского кадетского корпуса.

В начале книги приводятся «черты» из жизни преподобного Серафима, взятые из напечатанных в 1845 г. данных одним из близких учеников Старца, не указавшего своего имени.

Вот некоторые из них.

«О том, как о. Серафим кормил в полночь зверей и гадов пресмыкающихся». «О том, что он носил на себе, в подражание древним святым, вериги с крестом, и еще железный пояс».

«О том, что враг человеческий, не терпя пустынных подвигов о. Серафима, нападал на него в ночное время, в часы молитвы, с такою злобою, что поднимал его на воздух и ударял о пол так сильно, что если бы не помощь Божия подкрепляла его, то от таких ударов и кости его могли бы сокрушиться».

«О том, что в 1825 или 1826 г. посетил Саровскую обитель и старца Великий Князь Михаил Павлович в проезде через Пензу и Тамбов, и получил от Старца благословение».

Полагаем, что этот приезд создал потом легенду о посещении преподобного Серафима в 1825 г. Императором Александром I, направлявшимся в Таганрог.

Отец Иоасаф, которому преподобный Серафим поведал о своей скорой кончине, благословив его притом, который присутствовал при последнем принятии Старцем Святых Таин и который принял на свою грудь тело найденного мертвым угодника Божия, – так повествует о камнях, на которых молился святой:

«Этих камней, на которых стоял дивный Старец, было два. Один гранитный, необыкновенной величины, находится в глуши Саровского леса, на полпути от монастыря к дальней, первоначальной пустыни отца Серафима (отстоящей от монастыря верст на 5 или на 6). На нем Старец бдел 1000 ночей. – Другой, малый и дикий, который могут поднять человека четыре, находится в дальней его пустыни. На нем стоял Старец 1000 дней».

Отец Иоанн упал однажды Старцу в ноги и просил его «открыть дивный свой подвиг. И он открыл мне его так: “Когда я находился в уединении в пустыне, то обыкновенно вечером оставлял свою пустынную келлию, и по приходе к этому камню бдел на нем по целой ночи, 1000 ночей. А по окончании ночи возвращался опять в свою пустынную келлию, и в ней бдел по целому дню на другом камне, также 1000 дней”».

«Поведал преподобный Серафим одному человеку, что он дважды был избираем в сан архимандрита и игумена и всякий раз отказывался, убеждая других старцев взять на себя этот сан и обязанности, из послушания, а сам удалялся на безмолвие в пустыню. Тогда дьявол за смиренномудрие и вооружился на него с той же силой искушения, от которой пал и великий во отцех Феофил, эконом церкви Аданской в Киликии (23 июня). Вот Старец и решил с помощью Божией и Богоматери на этих камнях и стереть главу змия».

В главе «О военном посетителе отца Серафима» о. Иоанн пишет:

«Это случилось перед тем самым временем, когда вражеская злоба вооружилась против священной власти Царской и произвела смятение и бунт в С.-Петербурге (речь идет о бунте декабристов, – Н. Т.).

Однажды, после обеда, я пошел из монастыря к о. Серафиму в ближнюю его пустыньку, которая находилась при источнике Богословском, на нижней дороге, лежащей по берегу Саровки и приводившей прямо к источнику Старца.

Я увидел отца Серафима еще издали: он стоял у сруба своего источника с западной стороны и, опершись локтями на сруб, голову же поддерживая кистями рук, весьма пристально смотрел в источник.

Еще я не дошел до него несколько саженей, как вдруг увидел, что с северной стороны, с пригорка, на котором стояла пустынька Старца, бежит к нему какой-то военный, средних лет, умеренного роста, с открытой головой и держа в левой руке картуз. Я остановился на своем месте, чтобы дать этому военному свободу получить от Старца благословение, и увидел дивное событие.

Когда он подошел к отцу Серафиму и потребовал его благословения, Старец, не переменяя нисколько своего положения, продолжал по-прежнему смотреть пристально в источник. Когда же военный несколько раз повторил свое требование, он обратился к нему с самым строгим выражением лица и сурово спросил его: «Ты какого исповедания?» Военный, как бы пораженный Старцем, тихо ответил ему: «Я не российского исповедания». Тогда Старец произнес ему: «Так гряди, откуда ты пришел». Но когда этот военный снова протянул руку и просил его благословения, Старец снова, с удвоенною суровостью, не смотря на его лицо и стан, закричал: «Я тебе сказал: гряди, откуда ты пришел».

Пораженный еще более таким видом и таким голосом Старца, военный смирился еще более и, снова простирая руку, просил Старческого благословения, но на этот раз закричал он на него так грозно и немилостиво, как на величайшего противника и отступника Церкви. Никогда не видал еще отца Серафима в таком яростном духе и, уже сам смутившись, осуждал его, думая, что он находится в каком-нибудь искушении. Страшно было даже смотреть на него в это время.

Военный же, после этого последнего грозного отказа в благословении, не дерзнул настаивать более и отправился назад тою же дорогою, откуда и явился. Только видно было, что он как бы потерялся или совершенно поражен был немилостивым к себе вниманием Старца и грозными его словами.

Во весь обратный путь свой, пока не скрылся из виду, он держал себя за голову и отирал пот, выступивший на его лице.

После его ухода я в ту же минуту подошел к Старцу со страхом, думая, что он и ко мне будет так же немилостивым, и поклонился ему в ноги. Но Старец благословил меня со всею отеческою любовью, и потом, взявши за руку, подвел к своему источнику, и велел смотреть в него, говоря: «Вот, видел ли ты этого человека, который ко мне приходил?» Я отвечал ему: «Как же, батюшка, видел; я все это время стоял близко и смотрел; и мысленно согрешил пред вами осуждением в том, что вы оскорбили этого человека и не благословили его, как он просил вас». Тогда Старец обратился к своему источнику и сказал мне: «Посмотри в источник; он-то мне и показал этого человека, кто он такой».

Удивленный словами Старца и не понимая, каким образом источник может показать, кто такой приходящий человек, и полагая наверное, что Старец хотел этим только скрыть живущую в нем благодать Божию, я посмотрел в источник и увидел его совершенно возмущенным. Так иногда нарочно кто-нибудь возмущает источник для того, чтобы очистить его от наростов моху и от слишком большого отстоя на дне, чтобы эту дрянь течением воды унесло в сточную трубу.

Тогда отец Серафим сказал: «Вот видишь, как возмущен этот источник; так-то этот человек, который приходил, хочет возмутить Россию».

Я ужаснулся дивному прозрению благодатного Старца, равно как и его ревности по Бозе, которую он показал против этого тайного врага Церкви, Государя и отечества. Вскоре потом стало известно, что Господь торжественно обнаружил и разрушил все нечестивые замыслы злоумышленников ».

В главе «Сказания разных лиц об отце Серафиме» имеется и следующее повествование иеромонаха Иоасафа:

«В жизни затворника Задонского Богородицкого монастыря, Георгия³⁰, написанной и изданной иноком Оптиной пустыни, в г. Козельске, Порфирием Григоровым, помещено (т. 1. С. 72–73) одно обстоятельство, случившееся с Георгием и им самим рассказанное послушнику П. А., из записок которого извлечено это сказание.

Однажды, говорит П. А., пришедши к нему в келлию, увидел на стене незнакомый мне портрет и спросил: «Чей это?» – «Разве ты не знаешь, – отвечал Георгий, – это Саровский пустынник, покойный отец Серафим». Богоугодная жизнь его всем известна, и потому разговор продолжался о нем. Между прочим, Георгий, подумав несколько минут, сказал: «Знаешь ли, что со мной он сделал? Видно, сказать тебе. Долгое время мучился я помышлением перейти отсюда куда-нибудь в другой монастырь поуединеннее, а то здесь письма и посетители меня много развлекают; отказываться иногда совестно; а иногда и нужно бывает отвечать, пишут дело. Около двух лет боролся я в нерешимости с этим помышлением, никому этого не говоря, между тем сильно этим смущался, перебирая в памяти своей все места, куда бы удобнее удалиться. Однажды входит ко мне келейный, извещая, что странник из Саровской пустыни от отца Серафима принес мне поклон и благословение и, сверх того, имеет надобность сказать лично несколько слов по его поручению. Я благословил его взойти, и он начал так: «Стыдно-де, столько лет сидевши в затворе, побеждаться такими вражескими помыслами, чтобы оставить свое место. Никуда не уходи. Пресвятая Богородица велит тебе здесь оставаться». Сказав сие, странник поклонился и вышел; а я стоял как вкопанный, дивясь чудесному откровению тайных моих помышлений, и притом такому человеку, который не токмо меня не знал, но еще никогда не видывал, и даже никогда мы друг другу не писали. Однако, скоро опомнившись, просил я келейного воротить ко мне странника, надеясь узнать от него что-нибудь более, но его уже не могли отыскать ни в монастыре, ни за монастырем. С тех пор дух мой успокоился, и я перестал помышлять о переходе в другое место».

Иеромонах Иоасаф пишет, что архиепископ Воронежский Антоний (Смирницкий), праведный архипастырь (1773–1846), любил Старца и присылал ему подарки. Преподобный Серафим, в свою очередь, питал к нему особенную любовь и называл великим архиереем Божиим. Лично они никогда не встречались.

«По смерти Старца, – повествует о.Иоасаф, – я, по благословению отца игумена, испросил себе паспорт, как для поклонения мощам угодника Митрофана, так и для того, чтобы видеться с Высокопреосвященным Антонием и утешиться его беседой, по словам отца Серафима. Когда я вошел к нему, по его благословению, он встретил меня с истинно отеческою любовью, говоря: “Я тебя ожидал, я слышал, что ты приедешь”. Этим архипастырским вниманием я совершенно был оживотворен и благодарил его за милостивое внимание. Тогда он вдруг начал говорить мне: “А об отце-то Серафиме я тебе скажу, что у нас еще ничего не было слышно об угоднике Божием Митрофане; еще не было никаких откровений, ни явлений; а отец Серафим вдруг пишет мне, не письмо, а несколько строк собственными своими руками, и пророческим духом поздравляет меня с открытием мощей угодника Божия Митрофана”».

Относительно Дивеевской обители иеромонах Иоасаф, в числе прочего, пишет: «Старец говаривал многим благотворительным особам, что утверждение обители последует именно в 1842 г., а сиротам Дивеевским часто повторял: “Терпите, терпите, Господа ради, все болезни и скорби; у вас будет такая радость, что среди лета запоете Пасху”».

Указ Императора Николая I об утверждении Дивеевской общежительной обители был получен в монастыре 27 июля и прочитан после Литургии 28 июля – в день празднования Смоленской Божией Матери и св. диакона Прохора, имя которого носил в миру преподобный Серафим.

«По окончании трапезы, и по молитве, когда стали благодарить начальницу, одна из стариц, уставщица левого клироса, вдруг подошла к ней и начала просить благословение петь Пасху по случаю этого торжества. Начальница послала ее к о. Иоанну (впоследствии Иоасафу). Он разрешил, но только когда стали петь: “Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь”, вдруг вспомнил слова отца Серафима. По окончании пения он подозвал старицу и спросил: “Кто вразумил тебя петь Пасху?” Она отвечала: “Никто, мне самой пришла эта мысль на сердце”.

«Вспомнили сестры, как Старец утешал их милостями и щедротами Отца Небесного и нередко говорил настоятельнице: “Вас, матушка, не оставит и Царь земной своим благословением, и вся Царская Фамилия посетит вас своею милостью”».

По воле Императора Николая I выдана была обители книга Синодом для благоустроения монастыря. Первыми жертвователями были Императрица Александра Феодоровна, Цесаревич Николай Александрович, Цесаревна Мария Александровна, Великие Князья и Княгини, митрополит С.-Петербургский Серафим.

Дивеевская обитель при самом своем возрождении особым покровителем считала святого Николая Чудотворца. И упование это оправдалось тем, что утверждение монастыря Императором Николаем I состоялось 9 мая, разрешение же Синода на построение каменного храма в честь иконы Божией Матери «Умиление» последовало 6 декабря.

6 января, 6 июня

В пустынном месте дикого леса в Кашинской округе Тверского княжества основал свою обитель преподобный Макарий, сын прославившегося в правление Великого Князя Василия II Темного своими воинскими подвигами боярина Василия Кожи. Враждебно к поселению подвижника отнесся владелец леса Иван Коляга. Он начал чинить неприятности преподобному Макарию и злоумышлял даже лишить его жизни. Кара Божия постигла Колягу и его семейство. Во время смертельной болезни он покаялся и был исцелен по молитвам святого. От него же принял затем Коляга постриг и закончил жизнь в обители, по его имени и названной.

В первую четверть XV в. к преподобному Макарию Колязинскому часто приходил отрок, племянник его, Павел. В обители дяди и принял постриг, по кончине родителей, юный Павел, с именем Паисия.

Под руководством преподобного Макария научился он подвигам послушания, поста и молитвы. Любил он списывание душеполезных книг. В обители сохранилось переписанное им творение святителя Григория Богослова. Становился он способен и к созерцанию мира духовного. В трепете поведал он однажды наставнику своему о явлении ангела, изрекшего ему: «Ты должен быть наставником для многих: ты выйдешь отсюда и будешь жить там, где тебе велят: так надобно для славы Божией».

Через некоторое время после сего видения Угличский князь Андрей Васильевич, верным слугой которого был покойный отец Паисия, обратился с просьбой к преподобному Макарию отпустить к нему Паисия в Углич для основания обители. Преподобный выполнил просьбу благочестивого князя, и в 1464 г. Паисий положил основание обители, поселившись в хижине, на левом берегу Волги, в 3 верстах от Углича. Выстроен был храм Богоявления с несколькими при нем келлиями. Собралось 10 братий, начавших подвизаться по общежительному уставу. Разлив реки разрушил возведенные постройки. Пришлось Паисию перейти на другое место, поблизости. Снова начал он строиться. Воздвигнут был храм Покрова Богоматери. К этому времени возведен был Паисий в сан игумена. Князь щедро одарял обитель. В 1482 г. освящен был каменный Покровский храм, сооруженный по почину и щедротами Князя, в благодарность за рождение двух сыновей – Димитрия и Иоанна. Игумен Паисий принимал их от купели. В 1489 г. преподобный Паисий основал Никольский монастырь.

Высоко почитаемый Князем Андреем, боголюбивый игумен отличался смирением. Он сам копал землю, носил воду и в жестокие морозы ходил в одной власянице. Раз один молодой боярин, проезжая вблизи обители, увидев старца, копающего заступом землю, посмеялся над ним. Внезапно лошадь сбросила всадника, и тот потерял сознание. Старец Паисий привел боярина в чувство и кротко сказал: «Не осуждай иноков».

Скорбно переживал он беду, стрясшуюся над Князем Андреем и его семьей. Углицкий удельный князь проявлял не раз недовольство властностью брата, Великого Князя Иоанна III, стремившегося, во благо Руси, к единодержавию. В 1491 г. взят был Князь Андрей под стражу. Заключены были в темницу, сначала в Переяславле-Залесском, и молодые сыновья его. Преподобный Паисий просил Великого Князя Иоанна Васильевича за невинных княжат, но безуспешно.

В глубокой старости, чувствуя свою физическую немощь, преподобный Паисий решил передать управление обители своему ученику Геннадию. Его сменил затем, еще при жизни святого, игумен Иона. Преподобный Паисий продолжал по воскресным и праздничным дням совершать Литургию, пока ноги не отказались ему служить, когда вступил он уже во второе столетие жизни, и он сидя лишь мог совершать келейное правило. Преставился преподобный Паисий 6 июня 1504 г. на 107-м году своей праведной жизни.

Покровская обитель, в которой почивали мощи преподобного Паисия, пользовалась всегда большим почитанием. Известно, что в 1553 г. посетил ее Царь Иоанн IV Грозный. Монастырь сильно пострадал в Смутное время. Поляки разорили обитель, умертвив настоятеля и иноков. Все это было предсказано преподобным Паисием при жизни.

В 1610 г. много чудес излито было от мощей преподобного Паисия. В этом году были освидетельствованы мощи и запечатлены чудеса преподобного. Тогда же была написана служба ему.

Оба князя Углицкие, принятые от купели преподобным Паисием, жизнь свою закончили в заточении. Князь Иоанн Андреевич, заточенный в Вологодском Прилуцком монастыре, более 30 лет провел там без света и чистого воздуха, смиренно подвизаясь в молитве. Перед кончиной в 1522 (1523?) г. он постригся с именем Игнатия. Память его празднуется 19 мая.

4 марта, 30 августа

По Ипатьевской летописи, Суздальский Князь Юрий Владимирович Долгорукий пригласил в 1147 г. своего друга и союзника Князя Святослава Ольговича Северского в Москву, где они учинили «обед силен» и обменялись подарками. Это – первое упоминание о Москве, в то время сельской княжеской усадьбе, точнее (по определению Ключевского) – станционном дворе, где Суздальские Князья останавливались при поездках на киевский юг. Москва называлась ранее Куцково, по имени местного вотчинника боярина, суздальского тысяцкого Степана Куцка, или Кучка. В той же Ипатьевской летописи под 1176 (6684) годом говорится, что больной Князь Михалко, направляясь с юга в Суздальскую Русь, был принесен на носилках «до Куцкова, рекше до Москвы».

Поселение же тут возникло в давние времена, что доказывается находками арабских монет IX в. на месте, на котором воздвигнут был храм Христа Спасителя. То было важное средоточие торговли, лежавшее на перепутье от Западной Двины и Немана, а также от верхнего Днепра к болгарской Волге и к Дону.

В 1156 г., по свидетельству Тверской летописи, Великий Князь Юрий Долгорукий «заложи град Москву на усти же Неглинны выше реки Аузы». Это значило, что москворецкий княжеский двор окружался деревянными стенами. Москва становилась самым южным укрепленным местом Суздальско-Владимирского княжества. Черниговская граница проходила приблизительно в 70 верстах от Москвы. Пограничным пунктом была она и в отношении Рязанской земли. В 1208 г. Рязанские князья «начаста воевати волость Всеволожью Великого Князя около Москвы», – пишет летописец. По мнению Платонова, основание Москвы, как настоящего города, надо отнести к семидесятым годам XII века.

Юная Москва далеко не сразу стала стольным городом особого князя. В Москве сидели не подолгу младшие сыновья своих отцов: Владимир, сын Великого Князя Всеволода III Большое Гнездо, Владимир, сын Великого Князя св. Георгия – Юрия Всеволодовича, захваченный и умерщвленный татарами во время взятия ими Москвы зимой 1237–1238 г. Княжил там временно и Князь Михаил Ярославович, брат св. Александра Невского, прозванный Хоробрит за свою смелость при свержении Великого Князя Святослава Всеволодовича. Столицей удельного княжества Москва становится лишь со времен св. Князя Даниила Александровича.

Св. Князь Даниил, родившийся в 1261 г., имел всего два года, когда преставился его отец, достославный св. Великий Князь Александр Невский. Он был его четвертым и самым младшим сыном от второй супруги, праведной Княгини Вассы, местно почитаемой святой. Вначале он состоял под опекой дяди своего Великого Князя Ярослава Ярославовича Тверского, по смерти же его, в 1272 г. стал княжить самостоятельно. Удел Даниилов был незначителен, ограничиваясь ничтожным пространством по течению Москвы-реки. Ни Клин, ни Дмитров, ни Коломна ему не принадлежали.

Время было тогда неспокойное. Старшие братья его, Дмитрий, князь Переяславля-Залесского, и Андрей, князь Городецкий, спорили между собою за Великокняжеский Владимирский престол и приводили иноземные войска, главным образом кипчакских татар. Остальные князья принимали участие в этой борьбе. Не избег этого и юный Московский Князь. Он мужественно вооружался на враждовавших с ним, но утишал вражду без кровопролития. В 1282 г. он соединил свои войска с Андреевыми. Но при первой же встрече под г. Дмитровой заключен был мир. В 1292 г., когда Князь Андрей привел в Россию татар, грабивших города, Князь Даниил миролюбиво впустил их в Москву. При попытке Князя Андрея, ставшего Великим Князем, завладеть Переяславлем, св. Даниил вместе с Тверским князем св. Михаилом Ярославичем встретили его с сильною ратью. Вскоре заключен был между ними мир. В 1301 г. состоялся съезд князей в Дмитрове, на котором блаженный Князь Даниил закончил миролюбиво все пререкания с Андреем и прочими князьями.

В 1301 г., услышав, что у г. Рязани (старой) собрались большие полчища татар, грозившие новым разорением Русской Земле, св. Князь Даниил двинулся туда. У Переяславля-Рязанского, переименованного в 1778 г. в Рязань, он победил татар и взял в плен их союзника князя Константина Романовича Рязанского, которого, приведя в Москву, содержал «в бережении и в чести всякой».

Св. Князь Даниил пользовался такою любовью своего племянника, князя Переяславля- Залесского, Ивана Димитриевича (ум. в 1302 г.), что тот, будучи бездетным, завещал ему свой богатый город с областью. Переяславль, обведенный глубоким рвом с водою, высоким валом, двойною стеною с 12 башнями, был сильною крепостью в то время. Население города также было предано св. Даниилу. Когда Переяславлем силой завладел Великий Князь Андрей, то горожане изгнали его наместников и, боясь их возвращения, не отпускали от себя старшего сына Даниилова, Юрия, даже на похороны отца.

В княжение св. Даниила в его владениях царили тишина и спокойствие. Благодаря этому начались переселения в Москву из разных княжеств. От князя Андрея Городецкого переселился с родом и людьми видный боярин Акинф. Из Черниговского княжества пришел «в град Москву, идеже скипетродержавствовал Даниил Александрович», боярин Феодор Бяконт с супругой Марией. Когда у них родился сын Елевферий, будущий св. митрополит Алексий, то св. Даниил повелел быть крестным отцом его сыну своему, тогда еще несовершеннолетнему Иоанну (будущему Калите). В те же времена св. митрополит Киевский Максим окончательно обосновал святительскую кафедру, вместо Киева, во Владимире на Клязьме, приблизившись тем к Москве.

В домовых монастырских книгах московского Богоявленского монастыря, относящихся к XVII в., значится, что обитель сия построена была св. Князем Даниилом. Одним из первых игуменов этого монастыря был Стефан, брат Преподобного Сергия, и в нем принял иноческий постриг святитель Алексий. Еще ранее благочестивый Князь создал церковь во имя Ангела своего преподобного Даниила Столпника и монастырь при ней. В Даниловской обители, приняв схиму, и преставился св. Князь Даниил 4 марта 1303 г. По своему смирению он пожелал быть погребенным со всею братией, а не в церкви.

Великий Князь Иоанн Даниилович Калита 1 мая 1330 г., переведя, с благословения св. митрополита Феогноста, Даниловский монастырь внутрь города, на свой княжеский двор, поставил храм во имя Преображения Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Новосозданному монастырю Святого Спаса передано было все имение Даниловского монастыря и самый погост Даниловский. Спустя ряд лет Даниловская обитель была совсем забыта. Осталась только в сельце Даниловском церковь во имя преподобного Даниила Столпника. Спасский же монастырь Великим Князем Иоанном III (1462–1505) переведен был на новое место, над Москвой-рекой, на горе, называемой Крутицы, и именовалась обитель с тех пор Спасовской на Новом. Церковь же Преображения Господня в самой Москве была обращена в собор Спаса на Бору.

Могила св. Князя Даниила была забыта. Однажды Великий Князь Иоанн III проезжал мимо старого Даниловского монастыря. Конь одного знатного юноши, его в числе других сопровождавшего, споткнулся, и он оказался отставшим. Внезапно юноше явился незнакомый человек, сказавший ему: «Не бойся меня, ибо я христианин, месту же сему господин, имя мое Даниил Московский. По Божиему изволению положен я здесь на Даниловском сем месте. Иди, юноша, к Великому Князю Иоанну и скажи ему: вот ты всячески себя утешаешь, зачем же меня предал забвению? Но если он забыл меня, то Бог не забывал меня никогда». Сказав сие, он стал невидим. Юноша, сев на коня, догнал Государя. Видя его испуганным, с осунувшимся лицом, Великий Князь спросил, отчего он замешкался и находится в таком трепете. Юноша поведал ему все случившееся.

Великий Князь с того времени уставил петь соборные панихиды и божественные службы и устроил раздачу милостыни и трапезы по отшедшим душам своих родственников, поживших в благочестии.

Позднее князь Иоанн Михайлович Шуйский, сопровождая Великого Князя Василия III Иоанновича (1505–1533), приблизился к церкви преподобного Даниила и, наступив на камень, находившийся на неведомой ему могиле, начал с него садиться на коня. Случившийся тут крестьянин сказал тогда ему: «Господин князь, не дерзай садиться с сего камня на коня своего. Знай, что здесь положен блаженный Князь Даниил».

Шуйский, видя все кругом в небрежении и считая крестьянина невеждой, сказал: «Мало ли тут князей!» И начал садиться на коня. Вдруг конь стал на дыбы, пал на землю и испустил дух. Князя еле живого вытащили из-под коня. Он заказал молебен, сознав свое прегрешение, в коем каялся, а равно панихиду по блаженном Князе Данииле. Князь получил полное исцеление.

В Царствование Царя Иоанна IV Васильевича, после горячей молитвы коломенского купца у честного гроба блаженного Князя с возложением на него тяжко больного сына, последний стал здоровым.

Царь Иоанн IV Грозный (1533–1584), желая вывести из забвения и запустения место Даниловское, стал ежегодно приходить к мощам своего благочестивого предка, митрополитом же со Священным Собором установлено было совершать ежегодно панихиды и службы. Царь повелел построить там каменную церковь и воздвигнуть общежительный монастырь.

В Царствование боголюбивого Царя Алексея Михайловича наконец состоялось 30 августа 1652 г. обретение нетленных мощей св. Князя Даниила. По повелению Государя мощи сии перенесены были в храм Святых Отец Семи Вселенских Соборов в Даниловском монастыре. Прославление же последовало лишь в конце XVIII в. В 1791 г. в Московской Синодальной типографии была напечатана служба преподобному и благоверному Князю Даниилу. Память его празднуется 4 марта и 30 августа.

Молитвами блаженного своего родоначальника, св. Князя Даниила Александровича, десять прямых его потомков, ставших Великими Князьями, потом Царями, правя Русью без малого триста лет, сумели освободить ее от татарского ига, искоренить удельный порядок, выдержать натиск сильной Литвы.

Восстановленный и расширенный Даниловский монастырь высился, на пороге XVII века, в Москве, ставшей столицей Великого Православного Царства, вернувшего на западе часть отобранных Литвой исконных земель, вышедшего на Каспийское море и покорившего Сибирь.

Последним же восседавшим на Московском Престоле потомком св. Князя Даниила был благочестивый и праведный Царь Феодор Иоаннович.

14 марта

Св. митрополит Петр, уроженец Юго-Западной Руси, дал свое благословение нарождавшемуся средоточию всей России – Москве. Преставившись там 21 декабря 1326 г., Святитель был погребен в, по его воле воздвигавшемся, Успенском храме.

Преемник его, грек, св. митрополит Феогност, укрепил то, что начато было провидцем грядущих судеб России, святителем Петром. Он окончательно перенес митрополичью кафедру в Москву и во всем помогал как Иоанну I Калите, ставшему из удельного Московского князя, времен св. Петра, Великим Князем Русского государства, так и сыну его, Великому Князю Симеону Гордому.

Своим преемником св. Петр намечал архимандрита Феодора. Но против этого выступал, по-видимому, в Царьграде соперник Московских Князей, бывший еще в 1327 г. Великим Князем, Александр Михайлович Тверской, в соответствии с планами Патриархии. Последняя, хотя и дала согласие в предшествующие десятилетия на поставление двух природных русских (Кирилла II и Петра), но стремилась вернуться к обычному прежде назначению митрополитами Руси греков или южных славян. В 1328 г. Патриарх Исаия поставил митрополитом Феогноста, уроженца Константинополя, с юности посвятившего себя изучению божественных канонов и, за свое боголюбие и разум, считавшегося украшением родного города.

Митрополит Феогност остановился по пути в Волынской земле, где ему надлежало утвердить свою единую власть над всей Православною Русью, в противовес усиливавшимся домогательствам Литовских князей, желавших иметь особого главу Церкви для захватываемых ими земель Юго-Западной Руси. Митрополит Феогност поставил двух епископов – Владимирского и Галицкого, в хиротонии которых приняли участие все остальные епископы Галицко-Волынской Руси – Перемышльский, Холмский, Луцкий и Туровский.

Пробыв затем недолго во Владимире на Клязьме, митрополит прибыл в Москву и поселился в доме св. Петра. По собственному почину, отвечавшему желанию Иоанна Калиты благоустроить храмами новую столицу, св. Феогност начал возводить там впервые каменные церкви. В 1329 г. построены были церкви преподобного Иоанна Лествичника и святого апостола Петра. В последующее время над церковью Иоанна Лествичника возведена была колокольня, отчего храм получил название «Ивана святого под колоколами», самой же ей суждено было стать позднее колокольней кремлевских соборов – Ивановской. В 1326 г. у Князя Иоанна Даниловича родился 30 марта – на память преподобного Иоанна Лествичника – сын Иоанн, что и вызвало, вероятно, сооружение храма. Церковь апостола Петра – поклонение честных его вериг – была приделом к Успенскому храму, в котором погребен был св. митрополит Петр. Такой же придел имелся в храме св. Софии в Царьграде. В 1330 г. Великий Князь, с благословения Святителя, присланного из Киева, где он тогда пребывал, обозревая митрополию, заложил церковь св. Спаса в своем домовом Спасском монастыре – позднейший собор Спаса на Бору. В 1333 г. воздвигнут был храм св. архангела Михаила – нынешний Архангельский собор.

Св. Феогност известен как утвердитель в Москве греческого иконописного художества. В 1344 г. греческими мастерами был расписан Успенский собор. В том деле ему способствовал Великий Князь Симеон Иоаннович, велевший расписать Архангельский собор, в чем приняли участие русские иконники. И. Е. Забелин в «Истории Москвы» называет имена старейшин из них: Захария, Дионисия, Иосифа и Николая. В 1345 г. Великая Княгиня Анастасия, первая супруга Симеона Гордого, украсила церковь Спаса на Бору. Старейшинами иконников были здесь ученики греков: Гойтан, Симеон и Иван.

Святитель Феогност поднял вопрос о прославлении св. митрополита Петра, у гробницы которого совершались чудеса. Для большей торжественности общецерковного празднования он испросил на то разрешение Константинопольского Патриарха. В своем ответе, данном в июле 1339 г., Патриарх Иоанн Калека писал: «Получили мы писание твоего святительства с извещением и вместе удостоверением о бывшем пред тобою архиерее той же Святейшей Церкви, что по смерти он прославлен от Бога и явлен истинным угодником Его, так что от него совершаются великие чудеса и исцеляются всякие болезни. И мы возвеселились о сем и возрадовались духом и восслали Богу подобающее славословие. А поскольку твое святительство и от нас искало наставления о том, что должно учинить с таковыми святыми мощами, то отвечаем: и сам ты знаешь и не не ведаешь, какого чина и обычая держится в подобных случаях Церковь Божия; получив твердое и несомненное удостоверение касательно и сего (святого), твое святительство да поступает и относительно его всецело по тому же уставу Церкви: почти и ублажи угодника Божия песнопениями и священными славословиями и предай сие на будущие времена, в хвалу и славу Богу, прославляющему прославляющих Его». Святитель Петр был первым митрополитом Русской Церкви, за свыше трехсотлетнее ее существование, удостоенным столь торжественного церковного прославления, какое и совершено было св. митрополитом Феогностом.

Святителю пришлось однажды выступить посредником в сложном деле. В 1327 г. в Твери вспыхнуло народное возмущение против ханского посла Шевкала, который страшно утеснял жителей. Шевкал и бывшие с ним татары были перебиты. Хан счел ответственным за это Тверского князя Александра Михайловича и требовал его на суд в Орду. Тот же укрылся во Псков. Грозила опасность татарского нашествия на Тверское княжество, отчего пострадали бы и другие Русские Земли. По просьбе Иоанна Калиты и других князей, митрополит убеждал Тверского князя подчиниться. Последний, поддерживаемый псковичами, упорствовал. Тогда было наложено на них церковное отлучение. Князь Александр, освобождая псковичей от святительского отлучения и угрозы их земле хана Узбека, ушел к немцам и в Литву. Позднее митрополит убедил все же князя Александра отправиться в Орду для изъявления покорности хану. Поездка эта кончилась благополучно: Узбек отпустил князя, дав ему ярлык на Тверское княжество. Однако через некоторое время Александр был снова вызван в Орду и убит, с сыном своим Феодором. Митрополит Феогност встретил тела их во Владимире и, отпев над ними надгробное пение, со слезами отпустил в Тверь.

Самому Святителю пришлось испытать много тяжелого от татар, когда в 1342 г. он был в Орде у нового хана Джанибека. Нашлись русские люди, которые оговорили перед ханом митрополита, будто он не платит дани в Орду с духовенства, сам взимая с него бесчисленную дань. Джанибек поднял вопрос об уплате церковной дани. Святитель отказался. Татары не решались просто отменить ярлыки, подкрепленные страшными клятвами прежних ханов, освободивших духовенство от внесения дани. Они мучили Святителя, требуя, чтобы тот сам снял клятвы и разрешил собирать дань с церковного причта. Митрополит оставался непреклонным. Раздал он только татарам 600 рублей из своего личного имущества.

Наконец его отпустили в Москву, оставив духовенству прежние права. Жена хана Тай- дула, впоследствии исцеленная св. митрополитом Алексием, в знак благоволения к митрополиту Феогносту, дала ему еще свой собственный ярлык.

Много забот доставляли Святителю попытки Константинопольского Патриарха создать особую Галицкую митрополию. Впервые это имело место еще в 1303 г., вторично – при митрополите Феогносте, в 1331-м и в 1337–1338 гг. По настойчивой просьбе митрополита Феогноста и Великого Князя Симеона Иоанновича, Константинопольский Собор в 1347 г. уничтожил свое прежнее определение о Галицко- Волынской митрополии, которую так желали иметь Литовские князья, и даровал Святителю звание «Предпочтенного митрополита и экзарха всея Руси».

Велика заслуга митрополита Феогноста перед Церковью и Россией в выдвижении им инока Алексия, подвизавшегося в московском Богоявленском монастыре. Двенадцать лет состоял последний в должности митрополичьего наместника и тем самым все больше знакомился с делами митрополии. Святитель Феогност, грек по происхождению, полностью приобщился к новой своей родине. Отлично зная вред удельной системы, оценивая церковное и государственно-объединительное значение Москвы, он отказался от греческой точки зрения на замещение митрополичьей кафедры в России. Эти основания, равно как и знание огромных личных достоинств его ближайшего сотрудника побудили Святителя выдвинуть, в качестве своего преемника, тогда уже епископа Владимирского, святителя Алексия, род которого – черниговские бояре Бяконты – тесно был связан с Московскими князьями.

Митрополит Феогност преставился 11 марта 1353 г., послужив четверть века Русской Церкви. 14 марта тело его было положено в Успенском соборе, в приделе поклонения веригам св. апостола Петра, близ чудотворного гроба св. митрополита Петра. Мощи его обретены были нетленными в 1471 г. В 1475 г. мощи Святителей, почивавших в Успенском соборе, перенесены были из вновь строившегося храма в церковь преп. Иоанна Лествичника. Когда был окончен строением Успенский собор, раки святых митрополитов были торжественно перенесены обратно 27 августа 1479 г. В XVI и XVII вв. св. Феогност значился в числе почитаемых усопших. Местное празднование св. Феогноста установлено было в 1805 г. и днем памяти его указано 14 марта. Позднее стало совершаться общецерковное празднование.

Св. Феогност оставил письменные труды. Сравнительно недавно найдено поучение под таким заглавием: «Поучение Феогноста, митрополита всея Руси, душеполезное и спасительное. К духовным детям нашим, правоверным христианам от Божественных писаний о смиренномудрии, что не подобает христианам играть и бесчинно смеяться, что недостойно приходящие к Божественным Тайнам ввергают себя в нестерпимую муку, и о том, как подобает почитать Честный и Животворящий крест Господень».

25 марта

В селе Симонове Алексинского уезда Тульской губернии у причетника тамошней церкви Иоанна Краснопевцева и супруги его Анны родился 24 августа 1790 г. сын Петр. Убога была жизнь мальчика в бедном доме родителей. Научался он с ранних лет терпению, трудолюбию, умению переносить невзгоды. Чистая душа отрока закалялась духовно и отраду обретала в молитве.

Юный Петр учился в Туле, сначала в духовном училище, потом в семинарии. Будучи способным, он преуспевал в учении. Все сильнее возгревалась его любовь к Богу. Сказывал он впоследствии: «Однажды, возвращаясь вместе с братом из училища в вакационное время в дом родительский, мы остановились где-то на ночь и легли уснуть под открытым небом. Ночь была ясная; я долго не мог уснуть; не знаю отчего, сердце у меня как-то радовалось неизреченно. Я смотрел вверх, и вдруг вижу белоснежного голубя, парящего надо мною. Я удивился, откуда он; в доме его не было; гляжу и не нагляжусь – так он хорош; и не летает, а все на одном месте то поднимается, то опускается надо мною. Я разбудил спящего подле меня брата: посмотри, говорю, видишь ты голубя? – «Кого? где?» – «Да вот надо мною». – «Ничего не вижу; ты, знать, во сне, брат, бредишь!» – Он заснул опять, а я до самого света не сводил глаз с него, и радовался несказанною радостью. С рассветом он не улетел, а стал вдруг невидим. И с этой поры в сердце мое запала какая-то сладость и желание чего-то нездешнего, и я уже ни на что земное не прельщался; мне все было противно; ко всему я охладел, и тяжело было мне между людьми».

После этого видения Петр стал удаляться от людей. Он уходил в ближайший лес и там проникался любовью к безмолвию, богомыслию и молитве. Вспоминал он: «Однажды я, утомившись, лег под деревом и задремал. Очнувшись, вижу стоящего предо мною благообразного старца-монаха, который сказал мне: «Странен монах и земен мертвец», – и удалился в чащу дерев. Я побежал за ним, но не мог отыскать его, образ же монаха и слова его остались навсегда в душе моей. С той поры родилась у меня мысль о монашестве. Впоследствии, размышляя о значении сих таинственных слов, я истолковал их себе так: что монах должен быть странным, то есть чуждым пришельцем везде, и мертвецом на земле».

Старший брат его Василий ушел в монастырь, и на Петра легла обязанность быть опорой семьи. Высокая рассудительность юного Петра, соединенная с кротостью и тихим нравом, приобрела ему любовь всех знавших. Высоко было значение его мнения в семье. Брат его решил было покинуть обитель и жениться, побуждаемый к тому родителями. До окончательного решения он пожелал выслушать мнение младшего брата. «А я, – вспоминал впоследствии старец, – лежа на печи, отвечал ему: обещался ты, брат, служить Богу, а теперь хочешь служить сатане: так мне с тобою нет части; я тебя и знать не хочу!» – «Ну, коли так говорит Петруша, – сказали родители,– то об этом и думать нечего; нет тут Божия благословения!» Василий вернулся в монастырь и скончался в 1855 г. на покое в Киеве игуменом Венедиктом.

Самого Петра влек к себе неудержимо узкий путь. В 1814 г. он совершил паломничество в Киево-Печерскую Лавру, где, по Божию произволению, сразу попал в келлию иеромонаха Антония, управлявшего тогда типографией, впоследствии же ставшего наместником Лавры, а потом известным архиепископом Воронежским. Любовь, оказанная ему им, и то молитвенное чувство, которое вызвала у него древняя обитель, утвердили Петра в стремлении к принятию пострига и служению Богу именно здесь.

В то время живы были великие старцы прозорливцы: Вассиан слепой и Михаил схимник. Первого, скончавшегося в 1827 г. в 82-летнем возрасте, посещал в полночь Император Александр I Благословенный, и узнан был им, не будучи предупрежденным о Высоком госте. Прибывши в Лавру, Петр пожелал принять благословение старца Михаила (скончался в 1815 г., на 93-м году жизни). «Прихожу к дверям его келлии, – сказывал он, – стучусь в них, и Михаил, вышедши, прямо назвал меня по имени, спросив: «Что ты, Петре, пришел?» – и благословил желание мое остаться на послушании».

Не сразу удалось Петру исполнить свое намерение. Надо было уволиться из семинарии, получить увольнение от епархиального архиерея. Должно было отпасть намерение родителей женить его. Наконец новый тульский архипастырь Авраамий (Шумилин) дал ему отпускной билет. «Молись там и за меня»,– сказал он Петру. Родители с сожалением и слезами выслушали согласие Владыки, но не стали противоречить сыну. «Молись за нас, Петруша, – сказали они, – мы видим, что тебе жить между нами нельзя».

В июне 1819 г. прибыл Петр в Лавру и, по указанию наместника Антония, начал свое послушание в просфорне, вскоре восчувствовав на себе благословение преподобного Никодима просфорника. Трудясь там, став потом начальником просфорни, он подражал преподобному Никодиму в ежедневном совершении всей Псалтири, которую вскоре выучил на память.

С самого начала пребывания своего в монастыре Петр так понимал свою жизнь: «Я вовсе не раздумывал о подвигах монашеских, о том, чтобы установить себе такое или другое правило, избрать такой или другой образ жизни; я думал только о том, как бы молиться непрестанно и трудиться, сколько сил есть, слушать во всем, как Бога, начальника, никого не оскорбить и не осудить; да мне и некогда было смотреть за поступками других; я только себя знал».

Кроме подвигов трудолюбия, бдения и молитвы, ничем не возмущаемой кротости и совершенного незлобия, он поражал своим полным нестяжанием. Однажды в холодное время один странник украл у него единственный тулуп. Когда вскоре поймали вора, он велел отпустить его, оставив ему тулуп, говоря: «Нам ведь хорошо здесь в тепле сидеть; а он без покрова день и ночь на морозе». Дал он вору и денег на пропитание, заповедав впредь не брать чужого.

Сердце его с юных лет не запятнанным осталось страстями нечистыми и даже мысленными греховными приражениями. Примечательно следующее его повествование: «В начале моего просфорного послушания случилось мне однажды наслушаться невольно праздных бесед между ребятами, и в сумерки, когда прилег я отдохнуть, взбрело мне на мысль все слышанное. А я еще был неискусен, не отогнал этой мысли, остановился на ней, и наконец думаю: да как это люди грешат, что же за приятность в грехе плотском? Далее и далее эта мысль начинает занимать меня; никак уже не отвяжусь от нее. Вдруг стучат в дверь и зовут меня на послушание. Я пошел немедля; принялся по обычаю за дело от всей души с молитвою, и помыслы, меня занимавшие, исчезли совершенно, так что я и забыл о них. Протрудившись до полуночи, совершил я обычное правило и уснул. Рано утром меня зовут к наместнику. Когда я пришел к нему, он повел меня в кабинет и говорит: «Скажи мне, Петр, как бы отцу духовному, не согрешил ли ты в чем-либо особенно?» Я смутился; думаю, перебираю в мыслях прошедшее, и ничего не нахожу. «Нет, – говорю, – не знаю ничего, кажется, в чем бы укоряла меня совесть»,– «Подумай, – говорит он, – испытай себя хорошенько». Опять думаю; нет, ничего не припомню. Тогда он говорит мне: «Ну, что-нибудь да есть. Я видел ныне во сне, будто стою в Великой церкви против местной иконы Пресвятой Богородицы. Близ ее по сторонам св. апостол Петр и преподобный Антоний. Ты входишь в церковь, подходишь к иконе, кладешь поклон; Пресвятая Владычица, как бы живая, отвращает от тебя лице. Ты заходишь с другой стороны. Она опять отвращается от тебя. Ты остановился перед нею в смущении. Тогда преподобный Антоний покрывает тебя своей мантией и говорит вместе со св. апостолом Петром: «Пресвятая Владычице, прости его; он погрешил в неведении; мы Тебе за него поручаемся».– «Если вы за него поручаетесь,– говорит Пресвятая Дева, – Я прощаю его вас ради». С сими словами Она обратила к тебе лице Свое, и я проснулся». – Тогда я вдруг как бы озарился светом, вспомнил смущавшие меня помыслы и исповедал их наместнику. Этот случай, – прибавил он к своему рассказу, – указал мне, до какой степени должно хранить себя даже от приближения к нечистым помыслам и как тщательно мы должны блюсти чистоту не только телесную, но и умственную – если Пресвятая Владычица отвращается от нас и за помышления о чуждых грехопадениях! Вот что значит: от тайных моих очисти мя, и от чуждих пощади раба твоего».

20 сентября 1824 г. архимандрит Антоний совершил постриг послушника Петра, нарекши его Пафнутием. Вскоре знаменитый митрополит Киевский Евгений (Болховитинов) рукоположил его в иеродиакона. Усугубились подвиги и молитвы нового инока. В келлии его на небольшом столике лежали распятие и икона Богоматери. Стояла деревянная скамья, без всякого покрова, служившая ему и одром. Фонарь и деревянная чашка – вот и все, что в течение многих лет удовлетворяло его потребности. Ночи он проводил в молитве и в переписывании отеческих книг, в числе которых были Скитский Патерик и книга Исаака Сирина.

В бытность его иеродиаконом, он во время совершения Литургии архимандритом Антонием в Духов день охвачен был восхищением и удостоился некоего чудного и неизреченного озарения свыше, в коем открылось ему, в яснейшем свете, таинство нашего спасения.

Отец Пафнутий, перед рукоположением своим в священство, имел сновидение, так рассказанное им: «Вижу я, что вхожу в алтарь Великой церкви, аки бы уготовляясь ко служению. У престола стоит неведомый мне Архиерей в полном облачении, одесную Жена благолепная в царской одежде, а на престоле Евангелие в необычайном сиянии. Святитель говорит мне: «Пафнутий, возьми Евангелие и священнодействуй». А я, пораженный светом, окружающим престол и Евангелие, говорю: «Не дерзаю, Владыко Святый, приблизиться к престолу святому, не только прикоснуться к Евангелию...» Тогда предстоящая Царица говорит мне неизреченно сладким голосом: «Возьми, Пафнутий, Я поручаюсь за тебя», – «Если Ты, Владычица, поручаешься (я узнал в Царице Пресвятую Деву), то я на все готов; буди воля Твоя». С сими словами я приближаюсь к престолу, Святитель кладет мне на руки Евангелие; и я пробуждаюсь. В эту минуту меня зовут к экклесиарху, и он говорит мне, что Высокопреосвященный Евгений приказал мне быть готовым к служению с ним в Великой церкви и рукоположению, чего я никак не ожидал, не быв предварен заблаговременно». Рукоположение его в иеромонахи последовало 26 декабря 1830 г.

В ближайшем времени митрополит возложил на иеромонаха Пафнутия исполнение трудной обязанности духовника Лавры. Ему не было тогда еще сорока пяти лет, но владыка Евгений прозревал духовную силу кроткого и смиренного о. Пафнутия. Во дни поста, после исповеди многочисленных богомольцев, он тяжело страдал, убеждаясь, сколькими беззакониями человеческими оскорбляются величие и благость Божии. Он не приписывал грехопадений злобе человеческой и обдуманному намерению согрешить, а исконному врагу нашего спасения. «Он, яко лев рыкая, ищет, кого поглотити, – говорил он, – А бедные человеки не ведают того, не видят его козней, предаются его власти, потому что удаляются от Бога, не слушая Его святых заповедей и учению Церкви не внимая. Вот где начало греха, и за что судимы будут все! Грех сам по себе мерзок так, что человеки его любить и с намерением творить не могут; но, удалившись от Бога небрежением, человек попадает в когти диавола, а диавол уже играет им, как мячиком, – и не рад был творить, да творит. Потому-то всякому хотящемуся спастися надо всем сердцем взыскать Господа; а взыскать Его можно только прилежным и нескучным к Нему молением. Ты только молись, проси себе от души Господа, чтобы Он не оставил тебя, а Он вразумит, наставит и от греха сохранит тебя; а сам по себе ничего не сделаешь: без Бога ни до порога».

В 1838 г. он подал в Духовный Собор Лавры следующее прошение: «Истинные отцы мои! Желаю великого ангельского схимнического образа на себя приятия: то будет ли ваше на мне, недостойнем, благословение в оном? Верую несомненно, что при вашем присутствии Сама Богомати, Госпожа сей обители святой, невидимо со всеми вами распоряжает: потому и вдаюсь в ваш преподобный приказ и отказ на мое желание, да обое сие вменю за свято; и помолитесь о мне, грешнем, да не на позор Ангелом и человеком будут вторичные обеты иноческие. Итак, поручив себя вашему монашескому рассмотрению, ожидаю от вас, яко от руки Владычицы нашей Печерской с ее чудотворцами, отеческого решения».

Не имея еще преклонные лета, он сомневался в изволении начальства, а потому смущался духом. Однажды, занятый сей мыслию в саду, прилежащем к его келлии, он задремал и видит, будто идет Святитель в полном облачении и, приблизясь к нему, говорит: «Пафнутий, не сомневайся: желание твое исполнится».– «Кто же ты, архиерей Божий?» – спрашивал он в недоумении. – «Я Парфений, епископ Лампсакийский». Пробудившись, о. Пафнутий проникся упованием на исполнение его просьбы.

Священноархимандритом Лавры был в то время митрополит Филарет (Амфитеатров), по духовной настроенности своей столь близкий иеромонаху Пафнутию. 1 июня 1838 г. он сам облек его в схиму в пещерах преподобного Антония и наименовал Парфением.

С восприятием сего великого образа молитва составила главнейшую его потребность. Он питал особенную, чрезвычайную, исполненную умиления любовь и преданность к Матери Божией. Не находил он слов, чтобы выразить и Ее любовь к людям, и свою к Ней. Внушал он то же всем, просившим у него наставлений, в особенности инокам. «Иисусе и Марие, Вы бо радосте моя!» – повторял постоянно о. Парфений. Любимым днем его был праздник Благовещения Пресвятой Богородицы. В одном из писем, написанных им в этот день, он говорил: «Буди благословен и преблагословен день Благовещения Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы! Днесь благовествует земля радость велию, и поведают небеса славу Божию. Буди нам всем сие торжество на веки вечные утешением в райских селениях! Буди нам в помощь и покров, с упованием на несомненную надежду Пренепорочную Богоматерь, общую Госпожу, душелюбную Правительницу иноков и всея вселенныя Хранительницу».

Не раз сподоблялся он блаженного видения Преблагословенной Девы. Так, однажды, размышляя с некоторым сомнением о читанном им где-то, что Пресвятая Дева была первою инокинею на земле, он задремал, и видит от святых врат Лавры идущую, в сопровождении многочисленного сонма иноков, величественную Монахиню в мантии, с жезлом в руках. Приблизившись к нему, Она сказала: «Парфений, Я – Монахиня!» Он пробудился, и с той поры с сердечным убеждением именовал Пресвятую Богородицу пещеро-лаврскою Игуменьей. Под образом монашества старец разумел монашество внутреннее – девственную, молитвенную, смиренную жизнь Пренепорочной Девы, которой Она поистине была первообразом на земле.

По принятии схимы несколько лет провел о. Парфений в тесной келейке, очень похожей на пещеру, единственное окно которой он заградил иконой Богоматери, озаренной тусклым сиянием неугасаемой лампады. «На что мне свет чувственный, – говорил он, – Она, Пречистая, свет очей и души моей». Эта икона была всю дальнейшую жизнь его свидетельницей молитвенных воздыханий схимника. Однажды, молясь пред Нею, Владычицею, да поведает ему Она, что есть принятое им на себя схимничество, он услышал от Нее глас: «Схимничество есть – посвятить себя на молитву за весь мир».

Прежде этого чудесного наставления Божией Матери о. Парфений обращался с сим вопросом и к архиепископу Воронежскому Антонию (Смирницкому), бывшему наместнику Лавры. Ответ Владыки гласил: «Преподобный отец Парфений! Вы желаете знать, что такое схима? Схима есть неизмеримая высота и глубина христианского смирения, основанного на сих Христа Господа Спасителя словах: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. В сих словах все таинство спасения нашего заключается. Вы также спрашиваете: где вам полезнее жить, в Лавре или в Голосееве? Вам Бог послал великого архипастыря, отличающегося, сверх прочих Духа Святаго даров, боголюбезным смиренномудрием. Его святым примером и наставлением руководствуйтесь. Какое место к прожитию и послушанию назначит вам, там и пребывайте. Сему светильнику имею сильное стремление и я грубую выю свою подклонить в послушание, но по недостоинству своему лишен сего дара. Усерднейше прошу вас пред святыми угодниками помолитесь о моем недостоинстве. Сильный в крепости Господь да поможет вам во спасении. Ваш усердный слуга и богомолец Антоний, арх. Воронежский».

Отец Парфений и сам почитал митрополита Киевского Филарета, столь высоко ценимого владыкой Антонием. По Божьему устроению тесно соединились вместе ревностным служением Церкви, сродные по духу, архипастыри Филарет и Антоний и иеросхимонах Парфений. Преосвященный Антоний вместе с тем был близок с преподобным Серафимом, тогда старцем Саровской обители. Владыка же Филарет, в бытность епископом Калужским, положил основание скиту в Оптиной пустыни, в котором потом так ярко разгорелось старчество.

Поистине неизреченно величие русского церковного подвижничества первой половины XIX века. Любители порочить Императорскую Россию готовы, однако, и тут говорить о «пленении» и «параличе» Русской Церкви.

Уединение и безмолвие были стихией старца Парфения, вне которой, как он сам говорил, ему тяжело было дышать, подобно рыбе вне воды. В Голосеевской пустыни, где он, вместе с митрополитом Филаретом, проводил весну и лето, его келлия находилась в густой чаще сада. По совершении Литургии в домовой церкви архипастыря он удалялся в лес. Там совершал он молитвенное правило, прочитывая всю Псалтирь. Покой его нарушался богомольцами, которые в большом количестве стекались летом в Лавру, в особенности к монастырскому празднику Успения Божией Матери. Многие желали иметь его своим духовным отцом. Порывался он уйти в затвор, но останавливали его слезы духовных чад. Однажды перестал он принимать посетителей и выходил только на богослужения. Ему приснилось, что его готов растерзать страшный зверь: вдруг сбежались его духовные дети с палками в руках и прогнали зверя. Старец понял, что Господь велит ему послужить еще ближним, тем обретая и спасение собственной душе.

Им давно был уготован для себя гроб. Он стоял в келлии. Сидя подле него, старец говорил о суетности жизни, о неизбежности смерти, о том, что ждет душу, излетевшую из тела. Большую прозорливость проявлял старец в замечаниях, соответствовавших внутреннему состоянию приходивших к нему.

Всякую вещь, кроме насущно необходимой, он считал сором, который старался скорее выбросить за порог, если не мог сразу же отдать кому-нибудь. Случалось, что старец завязывал в один узел дорогие чашки, подсвечники, хрусталь, белье, принесенные ему усердствующими и принятые, чтобы не огорчить их, и клал узел на дороге. Ему доставляло радость видеть, как пакет этот вскоре бывал подобран. Известная радетельница об обителях и иноках, графиня Анна Алексеевна Орлова, очень почитавшая старца, прислала ему однажды столовые часы. Потерпев их недолго у себя, он отослал этот дар одной из духовных дщерей при записке: «Посылаю тебе часы и дарю их тебе; я никак с ними не умирюсь». Когда по духовному завещанию графини Орловой ему оставлено было пятнадцать тысяч рублей серебром, он отдал деньги Духовному Собору Лавры для пропитания странных в гостинице, что и исполнялось. Ни один убогий не уходил от него с пустыми руками.

В течение семнадцати лет со времени принятия схимы он ежедневно совершал Литургию в домовой церкви при покоях митрополита. Не желая прерывать совершения священнодействия, бывшего величайшим наслаждением его чистой души, он испросил у архипастыря благословение в Четыредесятницу и сверх среды и пятка совершать преждеосвященную Литургию. Это допускал устав Великой лаврской церкви.

Продолжал он удостаиваться видений. В келейные записки он внес: «1843 года Ноября 13-го дня, видех Златоуста со Архистратигом, пришедших ко мне на помощь, и икону содеях на память». Однажды, во время Херувимской, воздевая с молитвой руки, он увидел, на одно мгновение, небо отверстым и Господа Иисуса Христа, нисходящим на святой Престол. Другой раз он долго повторял в себе благоговейно молитву: «Иисусе, живи во мне, и мне даждь в Тебе жити», – и услышал тихий и сладкий глас: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во мне пребывает и Аз в нем». Поскольку приходил в смущение дух его, он бывал укрепляем благодатными сновидениями. Так, видел он себя однажды в небольшой ладье плывущим по быстрой реке. Ангел Хранитель стоял за его плечами, а св. Иоанн Предтеча правил ладьей. Сильно бушевал ветер, волны заливали ладью, и она близка была к потоплению. В испуге он хотел ухватиться за ее край. Ангел, удерживая его руку, произнес: «Не бойся, довезем!» Старец пробудился, и дух уныния, разжженные стрелы которого так знакомы подвижникам, отступил от него.

Любил он размышлять о тайне воплощения Господня. Накануне нового года, после всенощного бдения, повторяя песнь: «Сходя Спас к роду человеческому приять пеленами повитие», – он углубился в созерцание духом младенчества Богочеловека, умиляясь при мысли, каков долженствовал быть осмидневный по Матери и безначальный по Отцу Младенец. В сем богомыслии он погрузился внезапно в тонкий сон, и вот видит двух Ангелов, летящих с востока с Младенцем на руках. Ниспустившись, они положили Его подле изумленного старца. «Язык человеческий, – говорил о. Парфений, – не может изобразить красоты этого дивного Младенца. Он смотрел на меня с любовью, от которой разгоралось сердце мое. Не знаю, долго ли длилось это радостное видение. Ангелы взяли Его и на мое моление помедлить еще – отвечали: Матерь будет скучать, и улетели, а я, пробудившись, был вне себя от радости, и весь день не мог ничем заняться, ни помыслить о чем, кроме этого чудного Младенца». Одна из особенно любимых им песней церковных была песнь благовещенская: «Архангельский глас, вопием Ти, Чистая...» Однажды во сне слышал он неземное пение этой песни столь неизреченно сладкое, что немедленно проснулся со слезами умиления и радости; навсегда в памяти осталось у него чувство живейшего наслаждения от сего пения.

В продолжение двадцати лет не было дня, в который не совершил бы он своего обычного молитвенного правила. Время его похищалось посетителями, и он утраченное восполнял ночью. Иногда часа не оставалось для сна. Силы его постепенно догорали, и он спокойно и радостно видел приближение давно желанного дня своего разрешения. Старец писал за несколько лет до своей кончины: «Охма! возвращающемуся мне от земного, бедственного, многоплачевного, скучного, прискорбного и болезненного странничества в небесное, любимое, блаженное, покойное, всевеселящее, немерцающее, бессмертное, некончаемое, вечное и неизреченное отечество, яже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человека не взыде, яже уготова Господь любящим Его! Увы! Давно сего желал и ожидал. Провожатою же мне будет тогда Дева Богоматерь, несомненная моя Надежда. Оле! аз недостойный Ей себя вручих в жизни сей маловременной, зная верно, что Ей вся возможна, аще восхощет, – Она же и милосердна и непамятозлобива; потому-то я на Нее и надеюсь крепко, что Она не оставит меня и поведет к Сыну Своему поклонитися прелюбезному моему Иисусу Христу, Творцу и Судии, Владыце и Спасу, Избавителю и Живодавцу, Искупителю и Промыслителю, Господу и Богу Слову Еммануилу. Аз воистину познах себе окаяннейша паче всех человек, на земли живущих, и сквернейша скотов и зверей и всякой гадины, но верно, что милость Божия и кровь излиянная Спасителя моего за мя все оное непотребное преодолеет, победит, покрыет, и не помянется ктому ничтоже противное. Сие утешает мою душу. По сих ввергаю в руце Божии всего себе, душу и тело, кости и кожу, жилы и члены и вся составы, зрение и помышление, дыхание и движение, и правило мое недостойное келейное молитвенное, о коем аз трудихся собирая, яко пчела мед, двадесять лет Богу поспешествующу. Истинно познах, яко без Бога ни до порога; как человек о себе ни кичись, не прянет далеко, и не будет ему, как он хощет, а как Бог благоволит. Потому-то и слава Богу за вся. Так же вручаюсь в покров и под защиту Пречистой Богородицы, с Ее рабами, в пещерах нетленно почивающими святыми нашими Отцами, да не убоюся зла и не постыжуся вовеки, воспевающи: аллилуиа. О, хорошо с Богом пребывати! Иеросхимонах Парфений».

Последние годы жизни он провел в уединенных келлиях, расположенных при Ближних пещерах, и ежедневно совершал Литургию в пещерном храме преподобного Антония. Велика была любовь и вера его к святым печерским. По слабости своей, не мог он часто поклоняться их нетленным мощам, уклоняясь и от встреч с многочисленными почитателями; тогда мысленно обходил он пещеры, утром и вечером, с поклонением и особенною молитвою, им для сего составленною. Ночь и большую часть дня проводил в небольшой темной келлии, перед распятием и иконой Божией Матери. Молитва его не прерывалась и в кратком сне, – вернее, дремоте, успокаивавшей его труженическую плоть. «Я, – говорил он, – и сквозь сон ощущаю, что мысль моя продолжает совершать Псалтирь, и при пробуждении нахожу всегда неоконченный стих или молитву к Богоматери».

«Изможденная и истонченная плоть его была, так сказать, прозрачною оболочкою его чистой, светлой, как день, души», – говорится в «Сказании» о жизни старца (Киев, 1890). «Высокое иссохшее чело, впалые щеки и виски составляли какую-то дивную противоположность с его большими, блестящими, как молния, глазами, которые проникали, казалось, душу до самой глубины ее и одним беглым воззрением заглядывали во все изгибы человеческого сердца. Но редко, разве в крайнем преогорчении неправдою или злобою людскою, резкое слово обличения исходило из уст его, и тогда он не взирал ни на какую личность, не щадил ни сана, ни звания; с великим и сильным земли говорил, как с рабом, оскорбляющим величие Божие. Но при малейшем признаке раскаяния или сокрушения он весь изменялся, принимал обычный себе тон удивительной простоты, благости и кротости, весь был любовь, готовая положить душу за ближнего».

Знаменательно общение со старцем Парфением студента Киевской Духовной академии Георгия Говорова, впоследствии епископа Тамбовского Феофана, затворника Вышенского. Последний, вспоминая пострижение свое и окончившего академию Михаила Булгакова, будущего митрополита Московского Макария, говорил так об этой встрече: «Мы отправились в Лавру к духовнику митрополита и братии иеромонаху Парфению, за благословением и наставлением. Отец Парфений сказал нам: “Вот вы, ученые монахи, набрались всяких правил, но знайте одно: молитесь, и молитесь непрестанно в сердце Богу”». Этот завет старца был руководственным для того, кто стал мужем веры и благочестия, придавая в праведной жизни своей исключительное значение умносердечной молитве.

Когда старец ослабел настолько, что ему трудно было выходить из келлий своих, митрополит Филарет благословил устроить у него церковь там, где до этого совершалось вечернее и утреннее богослужение. В несколько дней это было осуществлено усердием ближайших к нему духовных чад. Освящен был храм в честь Сретения Господня в той мысли, что о. Парфений, ежедневно причащаясь в нем Святых Таин Христовых, готовиться будет к сретению Того, общения с Коим чаяла и жаждала так горячо его праведная душа. Будучи уже в крайнем изнеможении, когда едва слышался в беседе его голос и он с трудом продвигался, – старец, ежедневно совершая Литургию, дивно укрепляемый силой свыше, священнодействовал без всякого изменения. В «Сказании» говорится: «Служение его имело какую-то особенную благодатную силу. Нельзя было без глубокого умиления присутствовать при совершаемой им Литургии. Дух молитвы, почивающий в нем, переливался, казалось, и в сердца предстоящих, а потому многие находили особенно утешение молиться в его церкви, и она всегда полна была молящимися. В голосе его было что-то неземное, проникающее душу. Когда он выйдет, бывало, из Царских врат в белых праздничных ризах и скажет: “Мир всем”, – казалось – это Ангел мира, слетевший долу умиротворить обуреваемых скорбями житейскими, и аще обреташеся ту сын мира, мир его почивал на нем. Или когда рука его возлагалась на голову кого-либо из преданных ему с его любимым глаголом: “Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя”, – то нельзя было не ощущать при сем некоего особенного, благодатного утешения и оживления духовного».

Глубоко благодарен был он митрополиту Филарету за устроение Сретенского храма. Замечателен вообще был духовный союз, соединявший обоих. «Душа архипастыря, утомленная многотрудными занятиями своего сана, – говорится в «Сказании», – отдыхала в беседе с просвещенным духом, но младенствующего понятиями о всем земном старца, а душа старца с безусловным доверием опиралась на мудрость архипастыря».

Под руководством о. Парфения начиналась подвижническая жизнь будущего старца Алексия Голосеевского, чудесно исцеленного в отроческом возрасте митрополитом Филаретом от немоты и после этого навсегда оставшегося в Лавре.

Старец Парфений в последний год своей земной жизни не мог совершать Литургию. Но он всегда присутствовал в алтаре при ее совершении и ежедневно причащался Святых Таин. Удушающий кашель не давал ему покоя, все кости его болели. Но он по-прежнему возлежал на узкой и жесткой лавке и с благодушным терпением переносил свой тяжкий недуг, воздавая благодарение Богу за свою болезнь. Часто он говорил: «Что воздам Господеви за то, что Он, сверх всех Своих благих, посетил меня еще и болезнию!» Принимал старец только немногих близких ему духовных чад. С ними беседовал он о смерти, о будущем суде, о близкой кончине своей. Несомненно было упование его на Владычицу Богородицу: «Она доведет меня поклониться Сыну Своему».

С приближением весны 1855 г. силы его стали слабеть еще более, кашель усиливался, дыхание затруднялось все больше. 25 февраля, на третьей неделе поста, над ним совершено было елеосвящение. Со дня на день ожидал он своего отшествия. В Великую Среду посетил его митрополит Филарет. Долго беседовали они и с глубоким умилением простились – навсегда в этой жизни. В Великий Четверг во время ранней Литургии старец стоял в мантии в темненькой своей келлии. По окончании службы он продолжительное время беседовал с самыми близкими духовными детьми, передавая им наставления и намерения свои. Он говорил им: «Скоро, скоро я отойду. Вчера я не мог уже совершить своей псалтири, а только половину». – «Неужели, батюшка, вы до вчерашнего дня совершали все свое обычное правило?» – «Да, Господь помогал: я ведь теперь умственно совершаю; устами не могу; дышать нечем; а вчера и умственно не мог довершить; память отнимается. Только Иисусову молитву и обрадование Богородице держу непрестанно».

После поздней Литургии собрались к нему, по его вызову, все духовные дети его – архимандриты и некоторые из лаврских иеромонахов, которым всем он был восприемным отцом по монашеству. Побеседовав недолго с ними, он каждому сказал несколько слов в назидание, благословляя – кого иконой, кого Евангелием или другою священною вещью – и прося молитв о себе по своем отшествии.

При прощании одна из духовных дщерей его просила молить за нее там Господа не отлучать ее от него в будущей жизни. Старец ответил ей: «Если обрящу дерзновение, буду молить! А ты паче всего будь всегда проста и незлобива; больше всех сокровищ ищи стяжать молитву; когда стяжешь ее, она как болячка врастет в сердце, и тогда уже не изымешь ее». – «Мы надеемся, отец мой, сказать вам еще: Христос Воскресе!» – «О нет! Пасху уже я там буду торжествовать! Там Пасха нескончаемая! Уповаю на заступницу мою – Пресвятую Богородицу! Она меня проведет через мытарства, покроет от злобы врагов. Ну, прощайте!» Всенощную службу – последование страстей Христовых – слушал он из своей келлии. По окончании ее исповедовал еще двух усерднейших и ближайших дочерей своих.

В Великую Пятницу в пять часов утра пономарь, убирая церковь, слышал, что старец вышел из своей темненькой келлии. Убравши, он отворил дверь из церкви в келлию и взошел, чтобы принять благословение старца. Он увидел его сидящим на стуле близ маленького столика у дверей церковных, с поникшею главою, как бы в глубокой думе. На слова его: «Благословите, батюшка» – ответа не последовало, как и на повторное обращение. Приблизившись, он убедился в кончине праведника. Скорбная весть быстро разнеслась по Лавре. Вся братия, так почитавшая старца за его незлобие, исключительную простоту и подвижническое житие, спешила к нему и теснилась у дверей его келлии.

В Великую Субботу тело о. Парфения перенесено было в Крестовоздвиженскую, что над пещерами, церковь. Гроб несли на своих плечах владыка Филарет, архимандриты и братия обители. В Светлый Понедельник митрополитом, при огромном стечении молящихся, совершено было отпевание усопшего. По совершении богослужения гроб духовными сыновьями старца несен был в Голосеевскую пустынь. Несмотря на непрекращавшийся сильный дождь, многочисленная толпа народа шествовала за гробом. В Голосееве ожидал его митрополит Филарет. В пустыни, в которой в течение стольких лет любил уединяться старец Парфений, погребен он был в храме Живоносного Источника.

Для полного понимания сего дивного старца, давшего в наше суетное и греховное время пример праведной жизни, нужно знать ту молитву, которую он совершал ежедневно и которая ныне становится все больше непременною частью утреннего правила благочестивых русских людей³⁵.

5 апреля, 19 июня

Триста пятьдесят лет назад преставился выдающийся иерарх Русской Церкви, первый ее Патриарх, Святейший Иов. Как многие крупные люди, он недостаточно был понят и оценен. Вследствие близости его к Царю Борису Годунову, которого Император Николай II считал одним из оклеветанных Государей, Патриарх Иов вызвал суровое отношение к себе ряда наших историков. Постараемся осветить его жизнь и деяния, пользуясь, главным образом, данными крупнейшего церковного историка, владыки Макария, митрополита Московского и Коломенского («История Русской Церкви». Т. X. 1881).

В конце первой четверти XVI столетия (точная дата неизвестна) в г. Старице у посадских людей родился сын, нареченный Иоанном. Первоначальное обучение он получил в старицкой Успенской обители, в которой в 1607 г. и закончилась его исполненная тревог жизнь. Обучал его настоятель монастыря, архимандрит Герман, совершивший потом и его постриг, с наречением Иовом. Под руководством сего опытного инока, сделавшего Иова своим послушником, протекла его примерная жизнь и обители.

В 1556 г. Успенский монастырь посетил Царь Иоанн IV, прославивший себя и внутренними преобразованиями и покорением Казанского и Астраханского царств. Он обратил благосклонное внимание на Иова. По его повелению возведенный в сан архимандрита, он упоминается в 1569 г. как настоятель родного ему Успенского монастыря. В 1571 г. состоялся перевод его в московский Симонов монастырь. В 1575 г. он архимандрит Новоспасского монастыря, считавшегося Царским. Настоятель имел частое общение с Государем. Напомним, что при Царе Алексее Михайловиче архимандритом этой обители был будущий Патриарх Никон. В 1581 г. Иов был рукоположен во епископа Коломенского, в 1586 г. стал архиепископом Ростовским, через 11 месяцев митрополитом Московским. В 1589-м он возведен в Патриархи.

Митрополит Макарий задает вопрос: «Чем же обратил на себя Иов такое внимание верховной власти? По свидетельству его биографа, он был собою весьма благообразен и «прекрасен в пении и во чтении, яко труба всех веселя и услаждая»; имел необыкновенную память, знал наизусть всю Псалтирь, Евангелие и Апостол; без книги совершал всю Литургию св. Василия Великого, без книги, на память, читал не только Евангелия, но и все молитвы во время крестных ходов на Богоявление, 1 августа и в другие дни; без книги читал даже длинные молитвы в день Пятидесятницы, и чтение его в это время было до того умилительно, громогласно и доброгласно, что все вместе с ним плакали. К тому ж он был великий постник и никогда не пил вина, а только воду; любил ежедневно совершать Литургию и только, когда изнемогал, давал себе отдых на день или на два; никого не обижал и не оскорблял, всех миловал и прощал. Вообще же был он «муж, нравом, и учением, и благочинием, и благочестием украшен... Во дни его не обретеся человек, подобен ему, ни образом, ни нравом, ни гласом, ни чином, ни похождением, ни вопросом, ни ответом».

Естественно было восхождение его на митрополичий Престол, когда был удален его предшественник, владыка Дионисий, вовлеченный в боярские интриги. То было уже в начале Царствования Феодора Иоанновича, который ведал, как ценил владыку Иова Царь Иоанн Грозный, ведший с ним беседы по вероучению, бравший с собой в поездки в Ливонскую землю. Для Царя Феодора Иов был желанным Первосвятителем. Для правителя же Бориса Годунова, при проведении его церковно-государственных планов, не мог не быть ценен столь благочестивый и мудрый архипастырь.

Все выдвигало его к занятию Патриаршего Престола. Неожиданное прибытие в 1587 г. в Россию Константинопольского Патриарха Иеремии ставило на очередь этот вопрос, коему придавали такое значение благочестивые Царь Феодор и Царица Ирина. Патриарх Иеремия, измученный гонениями турецких властей, сам переменил бы Константинополь на Москву, как свидетельствует сопровождавший его митрополит Монемвасийский (Мальвазийский) Иерофей. По повелению Царя Борис Годунов предложил Иеремии быть Патриархом в России, с пребыванием во Владимире: в Москве оставался бы митрополит Иов. Иеремия дал согласие на бытие в Российском государстве Патриаршества, но от так сделанного ему предложения отказался, ибо Патриарх должен быть всегда при Государе.

23 января 1589 г. в Успенском соборе собрались, греческие и русские архиереи. Отсутствовал только митрополит Иов. Прибыл и Патриарх Иеремия. Русские епископы, а также греки митрополит Иерофей и архиепископ Елассонский Арсений, удалившись в придел Похвалы Пресвятой Богородицы, избрали трех кандидатов: митрополита Иова, архиепископа Новгородского Александра и архиепископа Ростовского Варлаама. Патриарх с избирателями проследовал к Государю, который остановил свой выбор на митрополите Иове. 26 января Иеремия в Успенском храме совершил над владыкой Иовом полное архиерейское рукоположение. По окончании Литургии и троекратном возведении Святейшего Иова на кафедру, Патриарх Иеремия вручил ему посох св. митрополита Петра. Царь, пожаловав ему золотую панагию с драгоценными камнями, мантию и белый клобук, вручил ему другой посох.

В тот же день был у Государя «стол» для обоих Патриархов, знатного духовенства и бояр. Когда было подано третье кушанье, Патриарх поднялся и с воздвизальным крестом в руках совершил на осляти объезд «города стараго». Осля вели окольничий князь Лобанов-Ростовский и патриархов боярин Плещеев. Перед Патриархом шли певчие дьяки с пением избранных стихир; за Патриархом следовали Государевы дворяне, дьяки, дети боярские и множество народа. На Флоровском мосту Патриарх сошел с осляти на уготованное место. Прочтя молитву о благоденствии города, Царя и Царства, он осенил святым крестом и окропил святой водой все четыре стороны. Сев на осла, он вернулся во Дворец и занял свое место за столом.

Во исполнение соборного определения о новом устройстве иерархии, им поставлены были в митрополиты архиепископы в Новгороде, Ростове и Казани. Митрополитом Сарским и Крутицким был поставлен епископ Геласий. Открыто было шесть архиепископий и епископская кафедра во Пскове. В 1602 г. последовало открытие кафедры в Астрахани.

Много распорядительности и заботливости проявил Иов в отношении низшей иерархии. Постановления Стоглавого Собора о поповских старостах (благочинных) и о десятских диаконах почти не выполнялись, даже в Москве. В 1592 г. последовало учреждение в Москве восьми поповских старост, с подчинением каждому 40 священников. Для них поставлена была изба у Покрова Богородицы на рву и приданы каждому по 4 десятских диакона. В этой избе те и другие должны были сходиться каждый день. В число их обязанностей включено было наблюдение за тем, чтобы во всех церквах ежедневно отправлялись церковные службы и совершались они самими священниками, а не «наймитами». Для наблюдения же за поповскими старостами и десятскими диаконами назначены были протопопы двух придворных и двух городских церквей. Патриарх определил время совершения Литургий, которые до того иногда служились до восхода солнечного.

При Патриархе Иове установлены были новые церковные праздники: блаженному Василию, Христа ради юродивому Московскому; общее празднование преподобному Иосифу Волоколамскому, которому Святейший сам написал канон и исправил службу; вместе святителям Петру, Алексию и Ионе, а также Казанским чудотворцам Гурию и Варсонофию; общее – благоверному Князю Роману Владимировичу Углицкому, преподобным Антонию Римлянину и Корнилию Комельскому. Из Отроча монастыря перенесены были в Соловецкий монастырь мощи митрополита Филиппа и из Москвы в Свияжский монастырь мощи архиепископа Казанского Германа, основателя сей обители.

С именем Патриарха Иова тесно связаны судьбы Иверской или Грузинской Церкви. В конце 1586 г. Грузинский царь Александр, изнемогавший под натиском турок и персов, просил Царя Феодора принять Грузию под свою высокую державу, на что Государь согласился. Вслед затем Александр просил прислать «для исправления Православныя веры христианския учительных людей». Патриарх ревностно занялся этим делом. В Грузию были посланы иеромонахи Троице-Сергиева монастыря Закхей и Иосиф и иеродиакон Чудова монастыря Феодосий, знатоки уставов и хранители благочестия. Отправлены были три опытных иконописца. Ими же было привезено много икон, принятых, по словам Александра, «как Моисей принимал богописанный закон». Патриарх счел нужным написать царю и Грузинскому митрополиту Николаю учительные послания. Первого он убеждал твердо держаться Символа веры, иметь страх Божий и исполнять заповеди Евангелия, а также почитать священников и не касаться ничего церковного. Митрополиту он писал: «Знаем вас изначала, Божиею благодатию, христианами; но не ведаем, откуда возникли у вас соблазны, так что ныне вы не во всем вполне держите христианскую веру и в немногом разделяетесь от нас. Внимайте же прилежно, в чем состоит истинная благочестивая Православная вера». В послании многое заимствовано из «Изборника» митрополита Даниила, болгарского пресвитера Козьмы на богомилов³⁷ и из «Просветителя» преподобного Иосифа Волоколамского. В заключении послания Патриарх призывает архипастырей и пастырей подражать св. Апостолам и св. Отцам, быть готовыми положить души свои за духовных овец, охранять их от ересей и от всякого зла. Во все время своего правления Святейший оказывал Грузинской Церкви большую помощь.

Всячески поддерживал Патриарх митрополита Казанского Гермогена, боровшегося против ухода новокрещеных татар от христианской веры. 18 июля издан был строгий Царский указ, повелевавший казанским воеводам обратиться с увещанием к новообращенным и поселить их в особую слободу между русскими и вдали от остальных татар. Запрещалось татарам и немцам принимать к себе на службу русских людей.

В то же время развивалось и укреплялось христианство в Сибири, о чем проявлял много заботливости Борис Годунов, сначала Правитель, потом Царь. Строились с благословения Патриарха церкви в Тобольске, Табарах, Енисейске, Тюмени, Туринске и других местах.

В с. Коде, вотчине Сибирских князей Алачевых, повелено было воеводе выстроить церковь, о чем просили новокрещеные Царица Анастасия и сын ее Петр. Сибирские храмы снабжались книгами. После удачной войны со Швецией, когда выступил лично Царь Феодор, восстанавливалось Православие в возвращенной Карелии. Патриарх повествует, что Царь повелел «тамо капища еллинская разорити и идолы сокрушити, и святые церкви воздвизати, пречистыя великия обители устрояти... и, по его благому изволению, вся сия «совершишася». При Царе Борисе учреждена в 1598 г. Карельская кафедра.

Патриарх придавал большое значение открытию при монастырях школ грамоты, при более крупных – школ подготовки священников, что предусмотрено было еще Стоглавым Собором. Отрицательно относился он к посылке молодых русских в Западную Европу, где они иногда заражались насмешливым отношением к религии. Под непосредственным руководством Святейшего Иова изданы впервые в России: обе Триоди, Октоих, Архиерейский Чиновник, Общая Минея и Служебник. Отсутствие справщиков, знавших греческий язык, заставило при пересмотре рукописей довольствоваться добросовестным сличением их с древними списками. В первое издание Служебника, по указанию Иова, включены были последование таинств крещения и бракосочетания, последования водоосвящения, причащения болящих и другие молитвы.

Патриарх принимал большое участие в государственных делах, как по своему высокому положению, так и вследствие почитания его Царями, начиная с Иоанна Грозного. В вину Патриарху некоторые историки ставят большую близость с Борисом Годуновым. Он упрекается в признании им «углицкого обыска», произведенного, после гибели Царевича Димитрия, следственной комиссией во главе с князем Василием Шуйским и с участием митрополита Геласия. Тем самым отвергалась виновность Бориса Годунова. Но до настоящего времени идут споры. С. Ф. Платонов, знаток Смутного времени, отвергает его виновность. Обвиняется Патриарх Иов в способствовании избрания Бориса на Престол. Но блестящая его деятельность как Правителя при болезненном Царе Феодоре, ревностное отношение к нуждам церковным давали основание Патриарху сочувствовать его воцарению.

Митрополит Макарий так пишет о дальнейшем времени: «Когда, спустя два года по воцарении своем, Годунов сделался крайне подозрительным и начал принимать всякие доносы и наветы на своих вельмож и бояр и подвергать их страшным преследованиям и когда многие, обращаясь к Иову, говорили ему: «Что, отче святый, новотворимое сие видеши, а молчиши?», – тогда он, по свидетельству его биографа, терзался совестию и сердцем, но не мог ничего сделать: так как Царь Борис был строптив и не хотел видеть обличника себе». Святейший только «день и нощь со слезами непрестанно в молитвах предстоял в церкви и келлии своей, непрестанно пел молебные пения собором с плачем и великим рыданием...»

Когда Лжедимитрий поднял восстание, Патриарх решительно выступал против него и всячески поддерживал законного Государя. По кончине Царя Бориса, он со всем Освященным Собором и боярами присягнул вдовствующей Царице Марье Григорьевне и Царю Феодору Борисовичу. Почти все изменили вскоре юному Царю, зверски умерщвленному двумя князьями с их приспешниками.

Патриарх Иов оставался верен Царю Феодору. 10 июня 1605 г., когда в Москву пришла из Серпухова грамота Самозванца, призывавшего истребить до последнего его врагов, Патриарх молился в Успенском соборе. Толпа с оружием и дрекольем ворвалась в храм. Не дав Святейшему окончить Литургию, бунтари готовились вытащить его из алтаря. «Иов сам снял с себя панагию, – пишет митрополит Макарий, – и, полагая ее пред Владимирской иконою Богоматери, со слезами возопил: “О Пречистая Владычица Богородица! Сия панагия и сан святительский возложены на меня, недостойного, в Твоем храме, у Твоего чудотворного образа, и я, грешный, 19 лет правил слово истины, хранил целость Православия; ныне же, по грехам нашим, как видим, на православную веру наступает еретическая: молим Тебя, Пречистая, спаси и утверди, молитвами Твоими, Православие”. Молитва Святителя еще более озлобила изменников; они с позором таскали его по церкви и потом повлекли к лобному месту, которое скоро окружили толпы народа. Многие плакали и рыдали, видя такое смятение». Патриарх был отправлен, по его просьбе, в Старицкий Успенский монастырь.

Знаменательно отношение к нему там настоятеля обители, архимандрита Дионисия, одного из замечательнейших людей того времени. Известен он был своим ревностным и просвещенным служением Церкви. Известен и исключительным отечестволюбием, проявленным в бытность его архимандритом Троице-Сергиевой обители, когда он, продолжая великое дело святителя Гермогена, подымал народ на спасение Руси. Митрополит Макарий именует его одним «из самых светлых и достопамятных деятелей того времени». С 1605 г. он состоял настоятелем Успенской обители.

В это-то время и прислан был в Старицкий монастырь Патриарх Иов «за приставы» и с грамотой от Самозванца, чтобы держали присланного «во озлоблении скорбнем, – пишет митрополит Макарий. – Дионисий, угостив приставов, отпустил их, а сам со всею братиею явился к Иову, просил его приказаний и отдавался в его полное распоряжение. Около двух лет прожил Иов в своем заточении, и Дионисий всячески старался успокоить невинного страдальца и служил ему до самой его кончины, которая последовала 19 июня 1607 г.».

В заместители Иова Самозванец наметил архиепископа Рязанского Игнатия, грека, прибывшего в Москву с о. Кипра в 1595 г. и в 1603 г. получившего кафедру. Он первый из архиереев с царской почестью встретил Лжедимитрия по прибытии его в Тулу. Имелись и раньше подозрения о связи его, по пути из Кипра, с униатами в Риме. Он был удобен для иезуитов, сопровождавших Самозванца. Желая придать своему выбору вид законности, Лжедимитрий пожелал иметь на то благословение Иова, который и в ссылке продолжал оставаться Патриархом. Иов дважды отказал в этом, не испугавшись и угроз. Он подозревал, в чем не ошибся, что Игнатий не пожелает противостать католическим поползновениям. Как потом было выяснено историками, кардинал Боргезе 3 декабря 1605 г. сообщал из Рима в Польшу папскому нунцию Ронгони о готовности Игнатия содействовать унии. По приказанию Самозванца архиереи возвели Игнатия в сан Патриарха.

Когда 17 мая 1606 г. Лжедимитрий был убит, собор иерархов лишил Игнатия даже святительства за допущение им жены Лжедимитрия, католички Марины Мнишек, к таинству причащения. Восстановление Иова на Патриаршем Престоле было невозможно, так как он к этому времени лишился зрения и не мог бы править Церковью. Выбор новоизбранного Царя Василия Шуйского остановился на Казанском митрополите Гермогене.

... С воцарением Василия IV смута не прекратилась. Путивльский воевода князь Григорий Шаховской, любимец Самозванца, рассылал грамоты с извещением, что последний спасся от руки изменников. Шуйский именовался похитителем Престола. В северских городах поднялось восстание и появился атаман в лице Ивана Болотникова. За ними обоими пошли и города средней России. Болотников доходил до с. Коломенского, под Москвой. Патриарх Гермоген, как при Царе Борисе Патриарх Иов, рассылал повсюду грамоты, призывая молиться о покорении Государю его врагов и не слушаться воров, злодеев и разбойников. Доблестный князь Михаил Скопин-Шуйский отогнал Болотникова от Москвы. Но тот из Калуги разжигал смуту.

Тогда Царь Василий, посоветовавшись с Гермогеном и Освященным Собором, решил вызвать из Старицы в Москву бывшего Патриарха.

Митрополит Макарий повествует: «Гермоген написал к Иову послание, умолял его именем Государя учинить подвиг, приехать в столицу “для его Государева и земского великого дела”. Иов приехал 14 февраля 1607 г. и остановился на Троицком подворье. Спустя шесть дней (20 февраля) в Успенский собор собралось бесчисленное множество народа; прибыли и оба Патриарха с другими святителями и духовенством. Иов стал у Патриаршего места, а Гермоген, совершив прежде молебное пение, стал на Патриаршем месте. Тогда все находившиеся во храме христиане, с великим плачем и воплем, обратились к Иову, просили у него прощения и подали ему челобитную. В ней православные исповедовались перед своим бывшим Патриархом, как они клялись служить верою и правдою Царю Борису Феодоровичу и не принимать вора, называвшегося Царевичем Димитрием, и изменили своей присяге, как клялись потом сыну Бориса Феодору, и снова преступили крестное целование, как не послушались его, своего отца, и присягнули Лжедимитрию, который лютостию отторгнул его, пастыря, от его словесных овец, а потому умоляли теперь, чтобы Первосвятитель простил и разрешил³⁸ им все эти преступления и измены, и не им только одним, обитающим в Москве, но и жителям всей России, которые уже скончались». Патриархи приказали архидиакону, оглашавшему челобитную, прочесть с амвона подробную с изображением клятвопреступлений и измен разрешительную грамоту, которая наперед была составлена, по приезде Иова в Москву, от имени обоих Патриархов и всего Освященного Собора. По оглашении ее «народ бросился к стопам Иова, просил благословения, лобызал его десницу. Дряхлый старец убеждал их не нарушать крестного знамения».

Вернувшись в Старицкую обитель, Иов через четыре месяца преставился. На отпевание его были посланы митрополит Крутицкий Пафнутий и Тверской архиепископ Феоктист. Погребли Святейшего близ Успенской церкви. Архимандрит Дионисий воздвиг над могилой Первосвятителя каменную палатку, или склеп в виде часовенки.

Приводим отзыв митрополита Макария о первом Русском Патриархе, которого, добавим от себя, почитали такие впоследствии прославленные угодники Божии, как Патриарх Гермоген и архимандрит Дионисий, и перед нравственным величием которого на глазах народа вынужден был в 1606 г. склониться Царь Василий Шуйский, один из главных врагов Бориса Годунова:

«В 1604 г., когда, с появлением Лжедимитрия, наступило для России тяжкое время, Иов, уже дряхлый и болезненный, написал, на всякий случай, свою духовную грамоту, в которой, со всей искренностию, поведал о самом себе. Из этой грамоты узнаем некоторые прекрасные свойства его души. Он был человек смиренный, не забывавшийся на высоте, не мечтавший о своих достоинствах. Сказав, как быстро поднимали его по степеням церковной иерархии, сперва Царь Иван Васильевич, потом Царь Феодор Иванович, Иов присовокупляет: “Но один Бог ведает, сколько предавался я рыданию и слезам с того времени, как возложен был на меня сан святительства, ибо я чувствовал мои немощи, сознавал, что не имею довольно для того духовных сил”. Он был человек нестяжательный и употреблял свои богатые средства преимущественно на храмы Божии и на вспомоществования ближним. Велики были, говорит он далее, милости и несчетны дачи ему, заздравные и заупокойные, от обоих Царей, Феодора Ивановича и Бориса Феодоровича и от их семейств, велики патриархальные доходы и всякие пошлины, поступившие в келейную патриаршую казну, но “Бог свидетель, что я в том приобретения и корысти себе не стяжал. А делал я на те келейные деньги в доме Пречистой Богородицы, для ризницы, митры и саккосы, епитрахили, стихари, поручи и пояса, кадила и лампады серебряные. Еще давал я из той казны на сооружение церкви Трех святителей Московских Петра, Алексия и Ионы, что на Патриаршем дворе... Да тою ж келейною казною устроял домовые села Пречистой Богородицы, которые запустели прежде нас и которые погорели в наши дни, и сооружал в тех селах церкви, населял христиан, давал на подмогу им деньги, и всячески пособлял от себя нуждающимся и погоревшим христианам”. Он был глубоко предан святой Православной вере. “Тебе христолюбивому Царю Борису Феодоровичу, – говорит он в грамоте, – и твоему сыну Феодору завещаваю, да блюдете вовеки неизменною и непоколебимою Православную нашу чистую, непорочную и пречестнейшую христианскую веру греческого закона, которая, как солнце, сияет в области вашего великого скиптродержавия”. Если к этим нравственным качествам Иова мы присоединим еще его умственное образование, которым он видимо выделялся между современными духовными лицами, то мы поймем, почему так ценили его бывшие тогда Государи России и так его возвышали. Немного сохранилось сведений об его архипастырской деятельности, которые мы изложили; но и на основании этих сведений нельзя не признать его Святителем ревностным и о распространении веры, и об устройстве церковной иерархии, и о благолепии богослужения. А его участие в государственных делах запечатлено было самою глубокою преданностью и неизменною верностью Престолу и отечеству. Если Патриарх Иов столько содействовал избранию на Царский Престол Бориса Годунова, то ведь и по общему сознанию Борис был способнейший и достойнейший из всех соискателей Престола, и от Бориса более, чем от всякого другого, можно было ожидать блага для государства. Если Борис запятнал потом свое царствование разными тайными злодеяниями, то ниоткуда не видно, чтобы Иов как-нибудь в них участвовал и даже знал об них; напротив, естественно думать, что от него-то особенно и скрывал Борис свои злые помыслы и предприятия; пред ним-то особенно и старался казаться истинным ревнителем веры и благочестия, поборником правды. Да и каким бы ни казался Борис на Престоле, Патриарх более других обязан был помнить, что Борис – законный Царь и Помазанник Божий, которому должно повиноваться, хотя бы и знал его нравственные слабости и недостатки. Всеми мерами, какие находились в его власти, Иов старался предотвратить от своего отечества те страшные бедствия, какие нес ему Лжедимитрий. И если не имел успеха, если даже лишился своего Святительского Престола за свою непоколебимую ревность о правде и благе отечества, при всем том вполне заслужил имя истинного патриота».

8 апреля

Восемьсот лет назад преставился святитель Нифонт, архиепископ Новгородский, выдающийся иерарх Русской Церкви в XII в., знаток и ревнитель канонов, называвшийся современниками «поборником Земли Русской».

Подвизался он в Киево-Печерском монастыре, в бытность там игуменом Тимофея (1124–1131). В 1130 г. епископ Новгородский Иоанн, правивший 20 лет, удалился на покой в монастырь. Преемником ему митрополитом Киевским поставлен был Нифонт, известный уже своими познаниями и праведной жизнью. «В се же лето (1130) отвержеся архиепископ (по позднейшей ошибке переписчиков, на самом деле епископ) Иоанн Новагорода, и поставиша архиепископа (та же ошибка) Нифонта, мужа свята и зело боящегося Бога, и приде Новугороду месяца января в 1 день на святаго Василья, в обеднюю» (Новгородская 1-я летопись под 1144 г.). С усердием начал новый епископ устроять древнюю епархию. Он воздвиг посреди Новгорода каменную церковь в честь Пресвятой Богородицы. Новгородский летописец так описывает попечение Святителя о храмах Божиих: «Об этом знает каждый из нас. Кто из епископов так украсил святую Софию? Он расписал притворы, устроил иконостас, а снаружи обмазал известью и облил свинцом. Во Пскове создал церковь Святого Спаса каменную на Завеличьи⁴⁰, а в Ладоге – святого Климента».

В то время, полное княжеских распрей, он неизменно выступал примирителем. Киевляне и черниговцы большими силами подошли к Новгороду. Святитель, взяв с собою вельмож новгородских, пришел в их стан. Своим архипастырским словом он предотвратил междоусобицу. Много раз устроял он дела новгородцев. Случалось, что недовольная сторона держала его в заточении. Неколебим был Святитель.

Святитель непрестанно призывал паству соблюдать закон Божий и церковное предание. Обличал он поступавших вопреки сему. Не страшился и сильных мира сего. В 1136 г. новгородцы изгнали благочестивого князя Всеволода Мстиславича, правившего затем во Пскове и сподобившегося причисления к лику святых. Приняли они прибывшего из Чернигова князя Святослава Олеговича. Он был повенчан пришедшими с ним священниками противно канонам. Св. Нифонт не признал этого брака и строго обличал князя.

Обладая большим знанием церковных правил, Святитель прославился ответами о. Кирику, иеродиакону и доместику новгородского Антониева монастыря. В них обнаруживается опыт пастыря и светлое разумение христианского духа. Ссылка в ответах на церковные обычаи Царьграда и всей Греческой земли дало проф. Е. Голубинскому основание предполагать, что св. Нифонтом предпринималось путешествие на Восток, где он все это изучил. Ответы св. Нифонта вошли в состав русского церковного законодательства, будучи введены в Кормчую книгу. Известно, что к нему обращался также с запросами некто Клим, по поручению епископа Полоцкого.

В 1145 г., в правление Великого Князя Всеволода Олеговича, митрополит Михаил III, тяготясь междоусобиями князей, оставил Киев и удалился в Царьград. По кончине в 1146 г. Всеволода в Киеве воцарился внук Мономахов, Великий Князь Изяслав Мстиславич, родоначальник Волынских Князей. Константинополь в это время переживал частую смену

Патриархов. В 1145 г. на Престоле был Михаил Оксит, или Куркуя; в 1146 г. его сменил Козма Аттик. Он был низложен в феврале 1147 г. До конца года Церковь не имела возглавителя. В декабре 1147 г. Престол занял Николай Музалон. В течение всего этого времени не присылался и заместитель митрополиту Михаилу. Великий Князь Изяслав счел невозможным столь длительное оставление Русской Церкви без возглавлеиия и решил повторить то, что сделал Великий Князь Ярослав Мудрый, добившийся в 1051 г. поставления русскими епископами митрополита Илариона, бывшего священником великокняжеского села Берестова.

Лаврентьевская летопись пишет: «В лето 6665 (1147) Изяслав постави митрополита Клима, калугера (то есть монаха) Русина, особь с шестью епископы, месяца июля в 27, на память святаго Пантелеймона». Ипатьевская летопись пишет: «В то же (1147-е) лето постави Изяслав митрополитом Клима Смолятича, вывед из Заруба». Голубинский указывает, что слово «Смолятич» обыкновенно полагают так, что Климент был родом из смоленской области. Но возможно, что это было и родовым его прозванием. «Зарубов» было два. Голубинский склонен считать, что речь идет о киевском, находившемся на той стороне Днепра, при впадении в него р. Трубежа (в настоящее время деревня Зарубинцы). Известно положительно о существовании там монастыря. Клим – Климент был монахом-схимником и, по отзыву летописца, «книжник и философ так, яко (ва) же в Русской земле не бяшет». По другим отзывам, он «зело книжен и учителен и философ велий и многа писания написав предаде». Архиепископ Филарет (Гумилевский), упоминая Климента в «Обзоре русской духовной литературы», считает вероятным, что «сему учительному пастырю принадлежит красноречивое поучение в неделю Всех Святых: «Кто доволен изглаголати силы Господня?» Ему приписывается также слово о любви – «Климово».

В России в 1147 г. было 10 или 11 архиерейских кафедр (сомнение может быть об открытой не позднее 1165 г. Галичской). Туровская кафедра в это время была праздной. В выборах Климента принимали участие шесть епископов (по Лаврентьевской летописи; пять – по Ипатьевской). Голубинский считает последнее сведение более правильным. По каноническим основаниям против его поставления в России, а не в Константинополе были епископы Новгородский Нифонт и грек Мануил Смоленский.

Голубинский пишет: «Летописи Ипатская и 1-я Новгородская (первая под 1147 и 1156 гг., вторая под 1149 г.), согласно передающие протесты Нифонта, уверяют, что он не восставал против избрания кандидата в митрополиты из среды самих русских и самими русскими епископами, но, во-первых, против его самовольного посвящения последними без благословения Патриарха и, во-вторых, против того, что посвященный митрополит не искал вступить в общение с Патриархом и оставался вне союза и в расколе с ним. Если это верно, то Нифонт, показывая в себе человека, знающего правила церковные, каким он нам и известен, был совершенно прав... Митрополит, находившийся вне общения со своим Патриархом, конечно, был митрополит, производивший раскол и находящийся в расколе с ним».

Главным проводником желания Великого Князя был епископ Черниговский Онуфрий. Он же предложил заменить недостаток Патриаршего благословения иным благословением. Им сказано было: «Вот у нас есть глава св. Климента; а у греков ставят рукою Крестителя». Архиепископ Филарет в «Истории Русской Церкви», опровергая наличие такого посвящения в сан у греков, пишет: «Был один случай, но не посвящения в сан епископа, а только избрания. В 1035 г. Патриарх Василий, готовясь к смерти, назначил Алексея в Патриархи, и так как к нему принесена была тогда глава Предтечи для облегчения его страданий, то он осенил сею главою Алексея в знак сего назначения». Климент был посвящен во епископа главой св. Климента, папы Римского, принесенной св. Великим Князем Владимиром в Киеве, как дар епископа Херсонского после принятия им святого крещения.

Климент потребовал, чтобы блаженный Нифонт служил вместе с ним Литургию. Тот ответствовал ему: «Так как ты не принял благословения от Патриарха Константинопольского, то я, как раньше, так и теперь, не одобряю твоего поставления и не могу по этой причине служить вместе с тобою». «Не могу с тобою служить, говорил Нифонт Клименту, ни вспоминати тебе в святей службе, но поминаю Патриарха» (Ипатьевская летопись под 1156 г.). Несмотря на все домогательства (Ипатьевская летопись называет их «мучениями»), Климент не смог побороть неколебимость святителя Нифонта. Тогда, прибегнув к содействию Великого Князя Изяслава, он добился приведения в 1149 г. Новгородского владыки в Киев и заключения его в Печерский монастырь. Но в том же году Князь Юрий Владимирович Суздальский захватил 23 августа у своего племянника Изяслава Киевский престол. С Изяславом удалился из Киева Климент. Святитель Нифонт вернулся в Новгород. Его каноническая стойкость еще до этого оценена была Патриархом. Последний, по свидетельству Ипатьевской летописи, «приела к нему грамоты, блажа (его) и причитая к святым». Святитель наименован был архиепископом, что, по мнению Голубинского, означало в то время нахождение его под непосредственною властью Патриарха. Св. Нифонт был первым архиепископом в России.

Княжеская смута продолжалась. В 1150 г. Изяслав дважды изгонял Юрия. Тогда и Климент возвращался в Киев. В ноябре 1154 г. скончался Изяслав. Престол перешел к брату его, блаженному Ростиславу Мстиславичу, князю Смоленскому. Благочестивый Великий Князь Ростислав, подумывавший еще ранее об иночестве, не мог признать канонической правильности поставления Климента, проведенного в митрополиты его братом Изяславом. Ростислав не успел тогда разрешить церковный вопрос, так как был в 1155 г. изгнан из Киева Юрием. Последний, укрепившись на престоле, занимая который и умер, решил привести в порядок церковные дела. Он обратился к Патриарху с просьбой поставить митрополита. Таковым был поставлен грек Константин I.

Велика была радость архиепископа Нифонта, когда ведомо ему стало восстановление на Руси канонического порядка. Он поспешил в Киев, чтобы получить благословение от митрополита и поклониться святыням родной Печерской обители. Пламенно молился он перед чудотворным образом Божией Матери и у святых мощей подвижников. Митрополита он не дождался: св. митрополит Константин прибыл только к концу 1156 г. Святитель тяжко заболел, имея за три дня перед этим дивное видение. В тонком сне он удостоился видеть в алтаре монастырского храма преподобного Феодосия и из его слов понял, что Господь посылает ему болезнь. Проболев две недели, Святитель почил с миром о Господе 21 апреля 1156 г. Погребен он был в Ближней пещере преподобного Антония и причислен в 1549 г. к лику святых. Память его 8 апреля. Память святителя Нифонта, твердого борца за каноническую правду, да послужит грозным обличением тем, кто в наше смутное время пренебрегает канонами, учиняя расколы и упорствуя в них.

2 мая

Турецкий султан Магомет II, овладев в 1453 г. Константинополем, пожелал скорейшего замещения Патриаршей кафедры. Избранный тогда же св. Геннадий Схоларий, одаренный султаном по примеру Православных Царей, получил от него титул «милет-баши» – главы своего народа и в светских делах. Ему назначено было содержание от казны. Магомет II очень уважал св. Геннадия и, навещая его, интересовался религиозными вопросами. Святейшим составлена была книга «Геннадия монаха и Патриарха нищих последователей Христа о едином пути ко спасению, написанная по требованию султана после происходивших с ним бесед в Патриархии». Труд этот переведен был на арабский язык Ахметом, кадием веррийским.

Греческая иерархия, погрязнув в всякого рода происках, скоро утратила положение, созданное св. Патриархом Геннадием. Появление соискателей Патриаршего Престола заставило последнего уже в 1459 г. оставить кафедру. Трапезундский иеромонах Симеон добился, путем подкупов приближенных Магомета II, свержения в 1469 г. четвертого преемника св. Геннадия, Марка II, и получил от султана его место. Со времени Симеона началась уплата новыми Патриархами особой дани султану, что повлекло и прекращение жалования им из казны. Тем самым вызваны были частые удаления Патриархов. Туркам выгодными стали частые поставления новых.

С каждым годом положение Патриархов, как и всей Православной Церкви, находившейся под иноверным игом, ухудшалось. Греки, духовные и миряне, – начинавшие играть роль фанариотов, – своими происками вмешивали все больше в церковные дела турецких чиновников, которым это создавало хороший источник доходов. С конца же XVI в. в Константинополе в дела православных стали вторгаться католики, раскидывавшие свои сети на Востоке. В предместье столицы, Пера, создался особый латинский поселок, сначала с немногочисленными семействами. Но достаточно было в Константинополе появиться вновь возникшему ордену иезуитов, как в первые же годы XVII в. в поселке сооружены были великолепные здания, открылась коллегия, в которой обучалось юношество. Обосновались иезуиты, при французских и венецианских консульствах, и в Смирне, Бейруте, Алеппо и других местах.

Особенно сильный натиск иезуитов пришлось выдержать ученику и сподвижнику знаменитого борца за Православие, Александрийского Патриарха Мелетия Пиги, или Пигаса, Кириллу Лукарису, впервые занявшему Константинопольский Патриарший Престол в 1621 г. В течение 17 лет он занимал его, за это время пять раз будучи изгоняем, и, наконец, претерпел мученическую кончину.

Иезуиты в борьбе с ним не пренебрегали никакими средствами, оклеветывая в глазах православных и подбрасывая туркам обвинение его в государственной измене. В 1638 г. Патриарх Кирилл I был отправлен как бы в ссылку и среди моря удавлен. Тело его, найденное в море, было тайно погребено в монастыре св. Андрея, при Патриархе же Парфении II перенесено в халкинский Богородичный монастырь.

С Россией Патриарх Кирилл Лукарис связан как деятельный участник, в сане архимандрита, в качестве экзарха Александрийского Патриарха Мелетия, Православного Собора в Бресте (1596 г.).

Патриарх Кирилл Лукарис был уроженцем острова Кандии, древнего Крита, входившего в состав владений Венецианской республики. Там родился и блаженный Афанасий Пателарий. Происходя от благочестивых и благородных родителей, он получил хорошее светское и духовное образование и прославился у себя на родине красноречием. Зная Афанасия, Патриарх Кирилл I вызвал его, тогда пресвитера, в Константинополь. В 1631 г. он поставлен был сим ревнителем Православия митрополитом Солунским. В том же году новый владыка Афанасий отправил грамоту Царю Михаилу Феодоровичу, прося помочь его бедствующей кафедре.

В это время упорно враждовал против Патриарха Кирилла Лукариса митрополит Веррийский Кирилл Контарис. Ему удалось добиться в 1632 г. удаления Патриарха и занятия его Престола. Но через шесть дней он был свергнут визирем. Последний, тоже критянин, возвел на Престол знакомого ему земляка – митрополита Афанасия. Но тот смотрел на себя только как на временного заместителя Патриарха Кирилла Лукариса и содействовал его возвращению из ссылки через сорок дней. Вторично занимал митрополит Афанасий Патриаршее место, недолго, как заместитель, в 1634 г. Обычно он возвращался в Солунь, но в 1635 г., по проискам Кирилла Контариса, снова на короткое время захватившего Престол, он вместе с Патриархом Кириллом I попал в заточение на остров Родос. В 1651 г. он снова был возведен на Престол.

В промежуточные года блаженный Афанасий находился в Солуни, в Молдавии и на Афоне. В Молдавии он пользовался поддержкой благочестивого и щедрого Господаря Василия Лупу, покровительствовавшего всем бедствующим Патриархам. Посланные им Иерусалимскому Патриарху Феофану 42000 червонцев спасли Святые места от окончательного захвата их латинянами. Господарь поддержал перед Царем Михаилом новое слезное послание митрополита Афанасия с просьбою помочь Солунской кафедре.

Проживая потом в самом средоточии Афонской горы, Карее, блаженный Афанасий основал для себя уединенную келлию, которая называлась Сераем, или дворцом, так как основателем ее был Патриарх. Сто лет спустя другой изгнанник, Константинопольский Патриарх Серафим, искал убежище в том же мирном приюте блаженного Афанасия и благолепно его украсил. Во время первой войны с Турцией Императрицы Екатерины II Патриарх Серафим бежал в Россию, сдав келлию о. Паисию Величковскому, и преставился в Лубенском монастыре, где почивали мощи св. Афанасия. Спустя же еще столетие – в 1849 г. – в бывшей келлии двух Патриархов при церкви Святого апостола Андрея Первозванного устроился Андреевский русский скит.

В 1646 г., после пребывания на Афоне, блаженный Афанасий обосновался в Молдавии. В это свое пребывание в Яссах он написал «Песнь Приснодеве Богородице Марии», начинавшуюся так: «Архангелов и ангелов чины, умных воинств лики не могут достойно величать дивные Твои чудеса, Дево! Ибо Ты слава их и восхваление. Как же мне дерзнуть на прославление Тебя, недоумеваю; весь в страхе и трепете! Но Ты укрепи меня и прими!»

Патриарх Афанасий в последний раз занимал Престол всего 15 дней. Решив оставить кафедру, он 29 июня 1651 г. сказал проповедь о славе Церкви и сильно обличал притязания пап на главенство и наследование ими прав от святого апостола Петра⁴². Удалившись снова в Молдавию, он получил от Господаря в управление монастырь св. Николая в Галаце. Отсюда он предпринял путешествие в Россию. На пути посетил Патриарх Свято-Троицкий монастырь, вблизи Чигирина. Народная молва говорит, что болотные лягушки в окрестностях монастыря, находившегося на песчаном острове, стали навсегда безгласными, вследствие запрещения Святителя.

16 апреля 1653 г. блаженный Афанасий прибыл в Москву. Впервые ее посетил Святитель, оставивший Патриарший Престол. За три года до того был в столице Патриарх Паисий Иерусалимский. Решено было оказать бывшему Патриарху прием несколько менее почетный, чем Патриарху Паисию, хотя Константинопольский Престол считался выше Иерусалимского. И одарен был блаженный Афанасий меньше. При совершении им, со своими старцами, богомолья в Троице-Сергиеву Лавру оказанные ему почести и дары соответствовали Паисиевым. 29 октября 1653 г. Царь Алексей Михайлович со всем Семейством был у Спаса Нерукотворенного образа, на своем Дворе наверху. Службу совершал Патриарх Афанасий и по клиросам пели греки. В этом проявился почин Патриарха Никона, который желал вводить порядок греческий. Патриарх Афанасий вручил последнему свиток архиерейской Литургии. 12 декабря дан был Царем Патриарху Афанасию со старцами прощальный отпуск, проведенный более торжественно, чем первый.

В пути Патриарх Афанасий заболел и в феврале 1654 г. остановился в Преображенском монастыре, основанном епископом Перемышльским Исаией в 1624 г. в 4 верстах от г. Лубен Полтавской губернии. Предчувствуя кончину, он составил завещание. Распределив милостыню царскую по различным церквам и монастырям греческим и волошским, он оставил некоторую часть Преображенскому монастырю. По обычаю Восточных Патриархов, он был погребен сидящим на кафедре в кресле, обведенном ракой.

Через десять лет мощи его были обретены нетленными. С разрешения Киевского митрополита Иосифа Нелюбовича-Тукальского, находившийся проездом в обители митрополит Газский Паисий Лигарид, коему являлся Святитель, с братией монастыря вынесли 1 февраля 1662 г. мощи из-под спуда и поставили в соборе. Память его установлена была 2 мая, когда празднуется память соименного ему знаменитого св. Патриарха Александрийского. Мощи святителя Афанасия переносились несколько раз из-за перестроек и пожаров. В 1773 г. пожар вспыхнул в день храмового праздника. Угрожала опасность полного уничтожения обители. Мощи без раки вынесены были на одном ковре, руками иерейскими, в ближайший сад с восточной стороны, и оставались там два дня. Неумолкаемо читалось пред ними Святое Евангелие, с возжженными вокруг свечами и курящим фимиамом. Когда на третий день миновала совершенно опасность, игумен Паисий соборно внес их опять в храм, в уцелевшей раке, которая впоследствии была заменена более драгоценною.

Пожары 1736 и 1785 гг. истребили монастырские записи о чудесах, бывших при открытии и перенесении мощей святителя Афанасия. В последующее время было много случаев исцеления от них, и жители Малороссии совершали постоянно паломничество к его мощам.

Святитель Иоасаф, епископ Белгородский, с 1737 г. настоятельствовавший в Мгарском Лубенском монастыре, очень почитал память святителя Афанасия, испытывая на себе его небесное предстательство.

Архиепископ Черниговский Филарет (Гумилевский) пишет о св. Патриархе Афанасии в составленных им «Житиях святых» (мая 2-го): «Сидящий и по смерти в богатой своей раке, будто на Патриаршей кафедре, он представляется благоговейному взору как бы только что погрузившимся в непробудный сон. Глава его, осененная митрой святительскою, склонилась на правое плечо, и десница простерта на коленах, для лобзания верующих, а в левой руке он держит свой пастырский жезл, как бы доселе управляя Вселенскою паствою».

19 июня

Господу Богу угодно было закончить земной путь великого праведника, архиепископа Иоанна (Максимовича). В современном мире, окутанном мраком, нам, грешным, явлен был воистину Христа ради юродивый, оставшийся таковым и в епископском сане. Этот вид подвижничества, столь дорогой старой Руси, далеко не всеми понимается в нынешнее время. По своему образу жизни он, в известной мере, уподоблялся великому святителю Григорию Богослову, испытавшему гонения от лжебратии, о котором С. В. Булгаков, церковный историк, о последних годах его жизни писал: «Продолжая заботиться о делах Церкви и бороться письменно с еретиками, св. Григорий вел строго подвижнический образ жизни: ходил босыми ногами, имел только разодранную одежду, спал на голой земле или на ложе из древесных ветвей под прикрытием рубища и никогда не возжигал огня, чтобы согреть свое тело...»

Редко приходилось мне встречаться с почившим Архипастырем. Но одинаково было наше понимание Святой Руси, с ее историческим Самодержавием, огромного значения в развитии и укреплении государства Дома Романовых, расходясь только в толковании закона о Престолонаследии. Обще было наше почитание памяти Царей-Мучеников Павла I и Николая II. Сходились в мнении о таинственном завершении Царствования Императора Александра I. В последние годы выявился общий наш интерес к Царю Иоанну IV Грозному. Помню последнюю встречу с Владыкой в Синодальном доме летом 1964 г. «Прочли ли Вы мою статью о царе Иоанне?» – «Конечно, Владыко». – «Знаете, когда я писал ее, то думал о Вас». Иногда неожиданно обращался он ко мне за справками, касавшимися истории Русской Церкви. Помню, как горячо переживал он предполагавшееся еще в 1953 г. прославление Архиерейским Собором праведного отца Иоанна Кронштадтского, и, по его просьбе, я составил для него справку о канонизациях, совершавшихся вскоре после преставления праведников⁴⁴.

В последние годы довелось мне слышать о том, что молитвы его помогали тяжелобольным. Твердо верю, что и теперь он будет предстателем за страждущих.

В Бозе почивший архиепископ Тихон, в течение десятилетий столь мне близкий, так желал видеть именно его преемником в любимой им Сан-Францисской епархии, будучи уверен, что он закончит начатое им сооружение нового Скорбященского собора. По воле Божией, архиепископ Иоанн в главном завет этот выполнил, перенеся, правда, много горестей, возможно и надорвавших его сердце. Преставился он, помолившись только что в храме перед великой святыней – образом Знамения Божией Матери Курской, путеводительницей верных чад Русской Зарубежной Церкви.

Замечательно то, что отпевание архиепископа Иоанна состоялось в день памяти Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, которого Церковь, прославляя его, именует «победоносен страдалец», «светильник света», «пределы естества превосшед», «правды соблюл еси законы», «начальниче покаяния».

14 июля

Первая половина XIV века. Инок Печерской обители Стефан, притесняемый католиками, покидает Киев и уходит в Москву. Благосклонно принимает его Великий Князь Иоанн II Иоаннович (1353–1359). По благословению св. митрополита Алексия и согласно грамоте Государя, поставил он келлию в Махрище, в 35 верстах от обители Преподобного Сергия, трудясь один. Стала вокруг него собираться братия. По сооружении Свято-Троицкого храма и ряда монастырских зданий, он возводится св. митрополитом Алексием в иеромонаха, около 1358 г. – в игумена. Большие притеснения испытывал он от живших вблизи обители братьев Юрковских. Оставив управление монастырем старцу Илии, о. Стефан уходит в Вологодские леса, где на р. Авнеже основывает с учеником Григорием пустынную Свято-Троицкую обитель. Великий Князь Димитрий Иоаннович помог ему в этом, но настоял на возвращении в Махрищский монастырь, назначив для того луга, озера и пахотные земли.

По возвращении игумен Стефан устанавливает в Махрищской обители общежительный устав и требует от братии строгого его выполнения. К нему приходит удалившийся было из своего монастыря Преподобный Сергий. Встречу их архиепископ Филарет Черниговский описывает так: «Стефан со всею братиею своею вышел навстречу к нему; поклонясь один другому в ноги, преподобные долго препирались не за первенство, а за меньшее значение; Стефан лежал на земле, прося благословения Сергиево; Сергий не вставал, прося того же у Стефана; наконец Сергий, в виде гостя, вынужден был уступить. После молитвы и бесед любви Стефан дал Сергию ученика своего Симона, знающего окрестность, и Сергий на Киржаче основал себе обитель».

Кротко и тихо наставлял игумен Стефан братию, трудился более всех; одежда была на нем худая, грубая, в заплатах. Обитель при нем пришла в цветущее состояние, привлекая многих богомольцев, желавших выслушать наставления старца настоятеля. В глубокой старости он передал управление монастырем старцу Илии, сам же, приняв схиму, готовился к кончине. Преставился подвижник 14 июля 1406 г. При построении Свято-Троицкого храма в 1550 г. мощи блаженного Стефана найдены были нетленными. Местное празднование началось около 1560–1561 гг. По молитвам у раки его совершались чудеса.

27 июля

Сменялись столетия. Столицей государства стала Москва, получившая благословение от св. митрополита Петра, в ней пожелавшего быть погребенным и нашедшего место упокоения в созданном по его воле Успенском соборе. Древний Киев оказался под властью Литвы, Галичская земля – Польши. Чужеземные властители добились, не без труда, от Константинопольского Патриарха образования отдельных митрополий в Западной Руси. Восточная Русь крепла, однако, все сильнее. Ровно через сто лет после кончины блаженного митрополита Максима умер один из величайших Русских Государей Великий Князь Иоанн III Васильевич, правивший 42 года, сбросивший татарское иго, почти собравший воедино удельные княжества (сыну его Василию III оставалось присоединить только Псков и Рязань, фактически до этого потерявшую самостоятельность, Северские земли), положивший твердое основание Самодержавию и начавший воссоединять земли Западной Руси, захваченные Литвой в тяжелый в истории России XIII век.

Наступило после кончины Василия III тревожное время. Великокняжеский престол с 1533 г. занимал родившийся в 1530 г. Иоанн IV Васильевич. Правившая в его малолетство мать, Великая Княгиня Елена, из рода князей Глинских, умерла при загадочных обстоятельствах. В управление государством вступили, враждуя и сменяя друг друга, влиятельные князья Шуйские и Вельские. Свергнут был Шуйскими митрополит Даниил. Возникал вопрос о преемстве. Шуйские содействовали возведению на митрополичий престол игумена Троицкого Сергиева монастыря Иоасафа (Скрипицына), в 1529 г. поставленного игуменом из старцев той же обители. Собрались в Москву шесть епископов. Остальные иерархи прислали «повольныя грамоты». Избраны были три кандидата, из них путем жеребьевки избранным оказался Иоасаф, возведенный на митрополичий Престол 9 февраля 1539 г.

Новый митрополит, в бытность игуменом, крестил, вместе с преподобным Даниилом Переяславским и столетним иноком Кассианом Босым, десятидневного Царевича Иоанна Васильевича, будущего первого Русского Царя. Этот радостный день был особенно памятен Великому Князю Василию III Иоанновичу, так долго ждавшему рождения Наследника. Умирая, он, благоволивший Троицкой обители, говорил игумену Иоасафу: «Вашими молитвами дал мне Бог сына; я крестил его у Чудотворца, поручил его ему, положил ребенка на раку Преподобного; вам, отец, я своего сына на руки дал». Игумен Иоасаф, по повелению митрополита Даниила и вопреки упорному сопротивлению некоторых бояр, 3 декабря 1533 г. выполнил волю находившегося при последнем уже издыхании Великого Князя Василия и постриг его с именем Варлаама. Монахи Троицкого монастыря одевали покойника по иноческому образу, положили под него постель черную, тафтяную, возложили на одр, принесенный из Чудова монастыря.

Митрополит Иоасаф при поставлении произнес исповедание веры, расходящееся с существовавшим тогда у русских отношением к грекам. Считалось со второй половины XV в., что у греков повреждена чистота истинного Православия. Около 1480 г. введено было в архиерейскую присягу клятвенное обещание – не принимать ни на митрополию, ни на епископские кафедры от Константинопольского Патриарха, потому что Царьград в мусульманских руках. Позднее Максим Грек настоял на исключении сего пункта присяги, доказывая: «Царьград в руках агарянских, но Православие остается между греками непоколебимым, и Церковь по-прежнему управляется Духом Святым». В духе Максима последовало и исповедание митрополита Иоасафа. Он возглашал: «Во всем последую и по изначальству согласуя(ю) Всесвятейшим Вселенским Патриархом, иже православие держащим истинную и непорочную христианскую веру, от святых Апостолов установленную и от богоносных Отец преданную, а не тако, якоже Исидор принесе от новозлочестивне процветшаго несвященнаго латиньскаго собора». Вероятно, проявилось в этом и личное влияние на нового митрополита Максима, им издавна почитаемого. Став же митрополитом, он писал ему, тогда пребывавшему еще в заточении в Отрочем монастыре Тверской епархии: «Узы твоя целуем, яко единаго от святых, пособити же тебе не можем». Все же он успел утешить Максима дозволением приобщаться Святых Таин.

Профессор Е. Голубинский сообщает, что в библиотеках Троицкой Лавры и Московской Духовной академии сохранились рукописи митрополита Иоасафа. Он пишет: «Это дает основания предполагать, что он принадлежит к числу нарочито книжных людей своего времени. А прекрасное письмо большей части рукописей дает знать, что он был любителем книг в смысле любителя изданий изящных, роскошных». Он же отмечает, что в 1540 г. по его и митрополита Новгородского Макария повелениям и благословениям священник новгородского Софиевского собора Агафон составил Великий миротворный круг, содержащий пасхальные расчисления на полный 532-летний индиктион и, вместе, руководство к этим расчислениям или как бы учебник Пасхалии.

Митрополит Иоасаф в июле 1540 г., неожиданно для князя Ивана Шуйского, считавшего его своим сторонником, выхлопотал у десятилетнего Великого Князя освобождение князя Ивана Вельского. Последний стал снова правителем государства, митрополит же – его ближайшим советником. По ходатайству Владыки освобождена была из темницы семья умершего в заключении дяди Государева, Андрея Ивановича Старицкого, – княгиня Евфросиния и сын ее Владимир. Оказана была милость и племяннику Великого Князя Иоанна, князю Димитрию Андреевичу Углицкому, 49 лет сидевшему в оковах; таковые были сняты. Но положение князя Вельского оказалось непрочным. Сторонники Шуйских устроили заговор, вызвали в Москву князя Ивана, оберегавшего из Владимира восточные области от набега казанских татар. Сторону Шуйского держали, находившиеся в Москве, новгородцы. Историк С. М. Соловьев объясняет это тем, что один из Шуйских был последним воеводой вольного Новгорода и жители его остались преданными этой фамилии. В ночь с 2 на 3 января 1542 г. князь Вельский был схвачен, отправлен на Белоозеро, где в мае люди Шуйских умертвили его в тюрьме. Злоба мятежников обрушилась и на Первосвятителя. Соловьев пишет: «Митрополит Иоасаф был разбужен камнями, которые заговорщики бросали к нему в келлию; он кинулся во Дворец, заговорщики ворвались за ним с шумом в спальню Великого Князя, разбудили последнего за три часа до свету; не найдя безопасности во Дворце подле Великого Князя, приведенного в ужас, Иоасаф уехал на Троицкое подворье; но туда за ним прислали детей боярских, новгородцев с неподобными речами; новгородцы не удовольствовались одними ругательствами, но чуть не убили митрополита: только Троицкий игумен Алексей именем св. Сергия и боярин князь Димитрий Палецкий (сторонник Шуйских. – Н. Т.) успели удержать их от убийства; Иоасафа взяли наконец и сослали в Кириллов Белоозерский монастырь».

После 1547 г. владыка Иоасаф переведен был в Троицкий Сергиев монастырь. Он смиренно терпел все невзгоды. В 1551 г. он получил для просмотра постановления Стоглавого Собора. В одном из своих замечаний он проявляет заботливость о тягловых людях. Собор постановил о собирании денег на выкуп пленных. Владыка писал против постановления Собора, указывая, «чтобы не с сих имати тот окуп», а с архиерейских и монастырских земель. Заканчивал он свое суждение так: «А Христианом, Государь, и так твоей много тяги в своих податех: Государь, покажи им милость, как тебе, Государю, Бог положит на сердце».

Преставился владыка Иоасаф 27 июля 1555 г. и погребен в своей родной обители. Память его местно празднуется в этот день.

23 августа

Москва. Август 1917 года. Революция в полном ходу. Никчемные, бездарные, безвольные либералы и социалисты, дорвавшиеся до власти, удержать ее не умели. Неизбежна была сдача ее более решительным марксистам-большевикам. Обречен был на неудачу подготовлявшийся военный переворот с его неясными лозунгами. Проигрывалась война, которая, не случись революции, в это время приближалась бы к победному концу. Государь, Верховный Главнокомандующий, победу эту упорно и тщательно подготовлявший, был в плену у революционеров. Жизнь без Царя становилась все тяжелее.

В эти дни я приехал ненадолго в Москву с Кавказа, где революция мало чувствовалась и где постоянно из уст местного коренного населения приходилось выслушивать изъявления преданности свергнутому Монарху. Окунувшись в московские настроения, подходил я с тревожными думами в ближайшее воскресенье к Покровскому собору, более известному под именем храма Василия Блаженного.

«На возвещение чудес Божиих о Казанском взятье и Астраханском, в которые дни бысть Божия помощь, победа Православному Царю над бусурманы» – вот по какому обету построен был этот дивный храм Царем Иоанном IV Васильевичем, за покорение татарских приволжских царств получившим наименование Грозного.

Вошел я в храм и сразу почувствовал душевное облегчение. Все здесь было так далеко от того, что творилось тогда на российской улице. Все было полно чудесной стариной, так все отвечало молитвенному настроению. И в полном соответствии с этим совершалось богослужение. Клир и хор дополняли общее впечатление. И вот раздалось пламенное слово проповедника. Ясно, небоязненно, ярко касался он страшных вопросов современности, обличал, но и утешал призывами к вере и к исповедничеству, научая, как надо жить в такие смутные годины. И чувствовалось, покидая храм воистину «о имени Господни», как обновилась, как укрепилась душа и как подготовлен ты теперь к дальнейшей брани с надвинувшимся на осиротевшую Русскую Землю злом.

Проповедником был настоятель собора, митрофорный протоиерей о. Иоанн Восторгов.

Протоиерей Иоанн Восторгов родился в 1866 г., происходил из духовной семьи. С 1887 г. он был священником в с. Кирнильском Кубанской области. С 1890 г. началось его законоучительство в Ставрополе, Елисаветполе и Тифлисе. С 1900 г. он, обнаружив просветительные способности, назначен был заведующим миссионерской школой в Тифлисе, в 1901 г. – наблюдателем церковно-приходских школ Грузинского экзархата, в 1902 г. – членом Грузинско-Имеретинской синодальной конторы. В 1905 г. он был командирован по миссионерским делам в Сибирь. В 1906 г. митрополит Владимир, ценивший о. Иоанна, делает его проповедником-миссионером Московской епархии. В том же году он назначается членом училищного совета при Святейшем Синоде, протоиереем синодальной церкви Седьми Вселенских Соборов и окружным наблюдателем церковноприходских школ 12 епархий. В 1907 г. он назначен членом Московского Духовного цензурного комитета и редактором «Московских церковных ведомостей». Им издаются газеты «Церковность», «Русская Земля», а также журналы «Потешный» и «Верность».

Протоиерей Восторгов, еще в бытность свою на Кавказе, близко соприкасался с общественной и политической жизнью, являя себя ярким националистом и приверженцем исторического самодержавного строя. С наступлением первой смуты он в борьбе с левыми безбоязненно вышел на передовую линию. Полную поддержку находил он у Московского митрополита Владимира. Отец Иоанн открыто принимал участие в деятельности монархических организаций, занимая там видное положение. Был он председателем Союза Русского народа в Москве, как и Всенародного Русского союза.

В левых кругах имя его стало ненавистно. Против него выдвигалось излюбленное средство – клевета. Но не удавалось устрашить такого убежденного защитника русского исторического строя, каким до конца своей жизни был протоиерей Восторгов.

Понимая, какое значение могли иметь стойкие священники в борьбе с разрушительными учениями, он придавал огромное значение созданию пастырских курсов. Это ему удалось осуществить. Он сам и был поставлен во главе этого полезного дела.

Приведем выдержки из некоторых его проповедей. 25 декабря 1912 г. он произнес слово перед крестным ходом по случаю избавления Державы Российской от нашествия дванадесяти языков.

«Вспоминаем мы в день Рождества Христова освобождение нашей Родины и нашего народа от страшного нашествия врагов: ныне тому ровно сто лет, как последний враг из армии Наполеона оставил Русскую Землю. В память о сем и совершаем в этом храме особый ежегодный крестный ход. Предки наши хорошо знали и сознали, и это выразили в величественной и глубоко содержательной молитве Рождественского молебна, – что не слабость наша в смысле численности и не материальная наша бедность были главною причиною нашествия на нас многих напастей: мы забыли предания отеческие и их ни во что вменяли; мы погрязли в тине пороков; мы развратили умы и души безобразными учениями, принесенными с язычествующего Запада, – и за это именно и пришел гнев на нас, как на сынов противления...

Увы, эти протекшие сто лет показали нам, что после страшных ударов Отечественной войны ненадолго наш народ отрезвился от увлечений «блуждающими звездами» безбожных учений. Особенно это нужно сказать о так называемой образованной части нашего народа. Все нечистое, все богоборное, что возникло на Западе, быстро проникало в Россию и находило себе здесь горячих поклонников. Нашлись и есть своего рода «звездочеты», которые являлись вождями образованных классов общества в увлечении ложными идеями Запада. Нашлись у нас и собственные «померкшие звезды», вроде Толстого, удивившие даже западный мир своим богохульством, отрицаниями, враждою против Церкви и исторического христианства...»

В слове своем, сказанном 16 февраля 1913 г. в московском Успенском соборе перед последней панихидой по Святейшем Патриархе Гермогене, протоиерей Восторгов указывал на значение предстоящего прославления Святого именно во время шатания умов:

«...Воистину, во благовремении Господь воздвигает и прославляет святость Великого Святителя, который всею своею жизнью и деятельностью вразумляет чад Церкви и предостерегает от увлечения тем революционным движением в России, которое, – теперь уже ясно для всех, – имело и имеет своею основою ненависть к Православной вере, к Православному Царю и православному русскому народу. Безцерковное и безнародное движение это имеет грозного Судию и обличителя в лице Патриарха Гермогена».

Большою силою проникнуто слово его, сказанное 13 мая 1913 г. при освящении сооруженного московскими монархистами первого храма во имя святого Ермогена, Патриарха Всероссийского, на месте его мученической кончины в подземелье Чудова монастыря. Приводим из него несколько слов:

«Перед нами теперь святой и прославленный вождь духовный: оправдание всего нашего исповедания, оправдание всей нашей деятельности, оправдание нашего православно-русского дела. Никто не посмеет отнять от нас этого нашего вождя. Никто не посмеет сказать, что мы напрасно его чтим с особым благоговением как своего небесного покровителя, как то и значится в уставе нашего Русского Монархического Союза».

Замечательно слово о вере, произнесенное протоиереем Восторговым на четвертой неделе Великого поста. Вера, по его словам, есть «источник бесконечного расширения познания», «геройство, дерзновение, отвага духа», «молодость без старости», «защита перед Богом» и «смирение духа». «Ум истинно глубокий, вдумчивый, серьезный не может не видеть ограниченности своей. Только ум мелкий, ничтожный предается гордыне и самомнению, только человек совершенно не умный, ограниченный, ничтожный думает, что ему все доступно, все открыто. И потому то, чем возвышенней ум человека, чем глубже ученость человека, тем глубже у него вера. Он понимает, что перед океаном бесконечного он стоит со своими познаниями, как жалкий нищий с котомкою. Он понимает, что есть безграничная область вещей, явлений, событий, о которых он должен сказать: «Не знаю», и не только это, но гораздо больше: «Никогда не познаю». Здесь приходит на помощь бессильному разуму вера, Откровение Бога и там начинает свое дело, где наука и человеческий разум по необходимости свое собственное дело оканчивают. Столкновения между верою и наукою, таким образом, по существу быть не может».

Где только не будило душу, не проясняло патриотическое сознание слово протоиерея о. Иоанна! В 1911 г. на празднике Святой Троицы он проповедовал в Иркутске. В 1912 г. в тот же день – в Петропавловске на Камчатке. В июле 1912 г. – в Тобольске по случаю принесения туда Албазинской чудотворной иконы. В 1913-м, в июне и июле, – в Омске. В 1916-м он говорил слово при прославлении мощей святителя Иоанна, митрополита Тобольского.

Революция, отречение Государя тяжело были пережиты отцом Иоанном. Но в уныние он, конечно, не впал. Состоя в то время настоятелем Покровского собора в Москве, он решил сделать этот храм средоточием искренно верующих и политически здоровых людей. И он достиг этого. Вся Москва знала, что, посетив храм св. Василия Блаженного, наберешься там духовной бодрости, услышав правдивое слово о. Иоанна. Летом 1917 г. ему удалось даже выпускать еженедельную газету.

Захват власти большевиками не ослабил его противореволюционной деятельности. Он не переставал произносить обличительные проповеди, отдавая себе отчет, что в переполненном храме находятся и чекисты. По воскресеньям в 4 часа он служил молебны на Красной площади, опять громил большевиков, что всегда слышали ходившие по кремлевской стене чекисты-латыши. Он ясно сознавал, что его ждет мученическая смерть.

Принимал он участие в работе тайной монархической организации. Познакомился я с ним тогда у главы ее в Москве, у князя Алексея Александровича Ширинского-Шихматова. Все время поддерживал он связь с Патриархом Тихоном, его ценившим. Весной 1918 г. он устроил прием Святейшим приезжавшего в Москву из Петрограда Н. Е. Маркова, стоявшего во главе всей тайной монархической организации.

Летом 1918 г. протоиерей Восторгов был арестован, сначала сидел на Лубянке, затем перевезен в Таганскую тюрьму. Горячо любившие его прихожане собрали 20 тысяч рублей на оплату адвоката, все время снабжали своего пастыря съестными продуктами, хотя сами испытывали нужду.

Ему разрешено было служить в тюремной церкви.

Перед самым расстрелом его снова перевезли на Лубянку. Он ясно понимал, что приближается мученическая кончина. Исповедовал он находившихся с ним в заключении И. Г. Щегловитова, Н. А. Маклакова, А. Н. Хвостова, С. П. Белецкого и других. Он же напутствовал их 23 августа 1918 г. на месте расстрела. Сам же перекрестился, осенил крестным знамением палачей и ушел в мир горний вслед горячо им любимому митрополиту Владимиру, замученному ранее.

На место его убиения – недалеко от Братского кладбища – пришли потом духовные чада отца Иоанна. Канава полна была кровью жертв. Возложили сироты цветы, со слезами поминая этого воистину пастыря доброго.

27 августа, 28 октября

Триста лет назад православная Волынь – древняя Русская Земля, приобретшая историческое значение уже ко второй половине XII в. в правление ею Князьями старшей отрасли Мономаховичей, торжественно праздновала, порабощенная еще Польшей, обретение мощей преподобного Иова, игумена Почаевского, преставившегося 28 октября 1651 г.

Иоанн Железо родился около 1551 г. на Покутье, в пределах юго-западной Галичины, в благочестивой семье. Родителями его были, видимо, дворяне, Иоанн и Агафия. Десяти лет ушел он в Угорницкий монастырь, основанный в Покутских пределах подвижником и ревнителем Православия Иовом Княгиницким, и через два года принял постриг, нареченный Иовом. Преуспев в монашестве, он около 1580 г. был хиротонисан во иеромонаха. Отличался Иов кротостью, смирением, стремлением услужить всем. Спустя некоторое время Иов принял схиму, получив прежнее имя Иоанна. Имя его стало известно в среде верующих. Осведомился о подвижнике и ревностный стоятель за Православие князь Константин Константинович Острожский. Он, стремясь поднять на должную высоту Дубенский Крестов монастырь, находившийся в его владениях, просил, для назидания монахов, отпустить туда «блаженного трудолюбца» Иова. С печалью прощалась с ним родная обитель, с грустью покидал он ее сам. В новом монастыре братия оценила праведного иеромонаха и вскоре избрала его игуменом.

Православная Церковь в то время переживала тяжкие испытания. Уже почти два столетия православный народ находился в приниженном состоянии в Польско-Литовском государстве, в течение же последних двух десятилетий готовилась уния с Римом, которая, под давлением короля-иезуита Сигизмунда III, и проведена была в 1596 г. в Бресте. Православные утратили и прежние ничтожные права; большинство иерархов оказались отщепенцами, монастыри передавались униатам. Подвижник Иов выступил борцом за истинную веру. Твердый и деятельный, он прежде всего обратил внимание на снабжение народа проверенными богослужебными и назидательными книгами. Проводилось это через созданное братство. Члены его, изучавшие Священное Писание и творения отцов Церкви, делали потребные переводы на славянский язык. Опытные писцы занимались переписыванием под руководством игумена, который и сам «писанием книг церковных упражняшеся».

Выполняя свой долг, благочестивый о. Иов тяготился, однако, честью и похвалой, ему воздаваемыми людьми, стекавшимися в обитель. Ценя поддержку князя К. К. Острожского, тяготился Иов тем, что тот, по политическим расчетам, вступал временами в близкие отношения с врагами Церкви. В 1604 г. Иов тайно покидает Дубенский монастырь и как простой монах поселяется на Почаевской горе.

Первыми насельниками сей просиявшей горы считаются иноки Печерской обители, нашедшие здесь убежище. Однако в Почаевской Лавре имеется рукопись, где повествуется следующее. На соседней с Почаевской горе афонский инок Мефодий основал в 1220 г. Преображенскую обитель и, став ее настоятелем, подвизался там с 12 строителями. Преставился он, прожив 137 лет, в 1228 г. По его завещанию он погребен у «неприступного камня». На могиле его положен камень с надписью: «Зде лежит возобновитель и страж места святаго».

Преображенская обитель благоустроялась и после кончины ее основателя. Число братии доходило до ста человек. Основана была там богословская школа. Монастырь-скит получил известность на Волыни и Подолии. Позднее, вследствие моровой язвы и вражеских нападений, обитель стала угасать. Когда о. Мефодий закладывал свою обитель, он освятил и соседнюю гору, овеянную тогда уже благодатными явлениями. На эту гору уходили из Преображенского монастыря иноки, стремившиеся к затвору и пустынному житию. К ним-то и вселились после 1240 г. монахи Киево-Печерского монастыря. Установилась этим связь с великой обителью преподобных Антония и Феодосия – родоначальницей русских общежительных монастырей.

Подтверждением того, что схимник Мефодий положил начало пустынножительству на Почаевской горе, служит изображение его на одной иконе с преподобным Иовом, основателем общежития в Почаевской обители. Протоиерей Н. Трипольский поместил в 1896 г. в «Волынских епархиальных ведомостях» документы, касающиеся истории Почаевской обители. Среди них имеется акт о пожертвовании друзьями о. Мефодия Туркулом и Центером угодий «на Гору Чуда Пресвятой Марии Поча Дева». Можно понимать слова «Поча Дева» – поча, почала, начала Божия Матерь являть свои чудеса. Вероятно, отсюда и появилось название Почаев монастырь. Намерение устроить таковой относится к 1213 г., когда о. Мефодий впервые появился в тех местах. Выше отмечалось окропление им этой горы святой водой. Первым деревянным храмом в Почаевской обители был Успенский, стоявший под горой.

В местечке Орля (потом деревня Урля в 13 верстах от Почаева, Кременецкого уезда Волынской губернии) жила благочестивая помещица Анна Гойская. Почаевская обитель создалась на ее земле. В 1597 г. она передала в Успенскую церковь икону Божией Матери, подаренную ей в 1559 г. за гостеприимство греческим митрополитом Неофитом. В доме ее перед святыней совершались чудеса. Гойская пожертвовала и богатые угодья: поля, сенокосы, леса и даже крестьян, с тем чтобы при церкви Успения содержалось на началах общежития восемь православных иноков доброй и набожной жизни. Для управления монастырем необходим был настоятель. «Подвижники Почаевские, – говорится в «Житиях святых» (книга дополнительная, сентябрь-декабрь), – единодушно, со слезными увещаниями, избрали в игумена преподобного Иова: хотя он и скрывал звание свое, но не мог утаить от иноков своего благочестия и великих духовных дарований». «Тако бо, – замечает списатель жития преподобного Иова, ученик его Досифей, – по истине сицеваго стража зело подвижна и искусна изволи имети Пресвятая Дева Богородица Мария в Своей, небеси подобящейся, обители».

Время то было исключительно трудным для православного русского населения. Католики с помощью униатов особенно неистовствовали на Волыни. Уничтожались или захватывались православные храмы и монастыри. Верующим приходилось собираться под покровом ночи. Узнававшие об этом изуверы разгоняли их. Главные защитники Православия: князь Константин Острожский, епископ Львовский Гедеон Балабан умерли в 1607 и 1608 гг. Прекратили с их смертью свою деятельность лучшие училища в крае – Острожское и Львовское, являвшиеся рассадниками Православия. Среди дворянства умножались отпадения. Даже сын Острожского, Януш, посланный отцом ко двору Германского императора Максимилиана II для обучения военному искусству, совращен был в католичество. Еще раньше принял латинство брат его Константин. Остался в Православии только младший брат Александр. В 1612 г. умер епископ Волынский Михаил Копыстенский, и не знали, к кому обращаться за рукоположением. Польша ослабила Московскую Русь во время Смутного времени, и воцарившийся в 1613 г. Михаил Феодорович Романов не мог еще оказать поддержку гонимым единокровным единоверцам.

По воле Божией игумен Почаевский Иов в то время явился опорой угнетаемой Церкви.

В «Житиях святых» читаем: «Устройство обители, усиление ее просветительной деятельности при помощи типографии, личный пример истинно христианской, подвижнической жизни – вот те орудия, какие противопоставил преподобный насилиям врагов Православной Церкви».

Главное, что влекло к преподобному Иову, была святость его жизни. За ним шли простые обыватели Волыни. К нему текли дары от богатых дворян, не изменивших истинной вере. Получаемые приношения он расходовал на украшение храмов и на содержание иноков, число которых росло. Все больше и больше богомольцев привлекала чудотворная икона Владычицы. Требовалось возведение обширного храма. Супруги дворяне Феодор и Ева Домашевские на собственные средства построили и украсили каменный храм во имя Пресвятой Троицы с приделами Благовещения Пресвятой Богородицы и святого мученика Феодора. Церковь была поставлена выше Успенского собора. В нее вошла скала с цельбоносною стопою, как именовался отпечаток стопы Богоматери. По преданию, двое иноков, живших на горе Почаевской, да житель Почаева пастух Иоанн Босый видели на скале явление Богоматери в столпе огненном, после чего на камне остался отпечаток стопы. Храм освящен был в 1649 г., и тогда же в него перенесена чудотворная икона.

Тяжкие испытания довелось преподобному Иову испытать со стороны внука Гойской, Фирлея, злобствующего протестанта и к тому же корыстолюбца. Он вознамерился надругаться над обителью и присвоить ее имущество. Фирлей захватывал угодья монастыря, забирал крестьян. Запретил он брать воду из колодцев Почаева. Преподобный Иов, помолившись Пресвятой Богородице, велел рыть колодезь в самой обители, и в горе, на глубине 64 локтей, нашли воду. Этот источник существует по сию пору. В 1623 г., произведя нападения на обитель, Фирлей захватил чудотворную икону. Преподобный Иов, долгое время безропотно переносивший обиды, обратился тут за защитой в Луцкий суд. Надежду свою возлагал он на помощь Божию и пламенно молился о возвращении иконы. Грабитель совершил вящее кощунство. Фирлей нарядил жену свою в священные одежды, дал ей в руки священную чашу, и она, с подобными ей, начала хулить Пресвятую Богородицу. Тут она обезумела. Только по возвращении святыни в обитель она избавилась от злого духа.

В 1626 г. монастырь сильно пострадал от пожара. Местных средств на восстановление его не хватало. Преподобный Иов обратился за помощью к Царю Михаилу Феодоровичу, отмечая важное значение обители при умножении врагов Православия на Волыни. Государь помог ему отстроить монастырь.

Велико просветительное значение преподобного Иова. После разгрома, учиненного униатами и католиками при поддержке польских властей, единственной православной типографией на Волыни была Почаевская. Деятельный игумен стремился сделать все возможное на пользу Церкви. В 1618 г. было напечатано сочинение Кирилла Транквилиона, будущего архимандрита Черниговского, «Зерцало Богословия», направленное против латинян. Печатались проскомидийные листы для рассылки в церкви, послания архипастырей, молитвы. Наконец, – говорится в «Житиях святых», – преподобный Иов не только издавал чужие книги, но и сам, как поборник Православия, «писанием книг церковных упражняшеся»: в своих книгах, при свете Христова учения, преподобный выясняет чистоту и истинность вероучения Православной Церкви по сравнению с церковью католической и, главным образом, различными протестантскими сектами.

Представляя твердыню Православия – Почаевский монастырь, преподобный Иов присутствовал на Соборе западнорусских епископов, архимандритов и игуменов, происходившем в 1628 г. в Киеве под председательством митрополита Иова Борецкого. Имя «Иоанна Железо» значится в числе подписей под объявлением Собора. Отцы его оповещали, что они твердо стоят в Православной восточной вере, не мыслят об отступлении в унию, под клятвой обещаются бороться с нею и увещевают к тому весь народ православный.

Такова была церковно-общественная деятельность преподобного Иова. Исполняя этот свой долг в отношении Церкви и страдавшего под польским гнетом русского народа, он не оставлял, однако, любимых подвигов созерцания и уединения. Под схимнической одеждой он всегда носил власяницу и тяжелые вериги. Работал он как простой инок: садил деревья, делал прививки, насыпал плотины, подавая братии пример трудолюбия. Творил он непрестанно молитву Иисусову.

По ночам преподобный Иов любил уединяться в глубокую пещеру в горе. Она со всех сторон окружена была лесом. Иногда несколько суток пребывал он в ней. На уступе скалы, вдавшемся в пещеру, он давно поставил список с Почаевской иконы Божией Матери и молился «о благостоянии света, во зле лежащего». В «Житии» святого читаем: однажды, когда преподобный Иов молился в пещере, вдруг озарил ее необычайный свет и более двух часов отражался из глубины пещеры на противолежащей церкви. Это небесное явление, венчавшее подвиги преподобного, возбудило такой страх в ученике его Досифее, удостоившемся быть свидетелем чудного явления, что он упал на землю. От «такого плоти измождения», а главное, от продолжительных стояний на молитве у преподобного Иова начали отекать ноги, и тело кусками отпадало от костей, «о чем и до сего дне, – замечает Досифей, – свидетельствуют честные мощи нетленные, в раке лежащие».

Преподобный Иов отличался незлобием и смирением. Не произнося резкого слова, он вел себя как последний между старшими, как самый грешный между праведниками. Однажды он обнаружил ночью человека, кравшего из гумна пшеницу. Вор, упав к ногам игумена, умолял не порочить его имени. Преподобный Иов поднял на плечи кравшего мешок с пшеницей, кротко наставляя его впредь не совершать подобного и памятовать заповеди и суд Господень. При его жизни началось восстание гетмана Богдана Хмельницкого против поляков. Военные действия отражались на всем населении. То, что за несколько десятилетий до этого во время Смуты в Московской Руси делал преподобный Дионисий, игумен Троицкой обители, то в другой части Русской Земли совершал преподобный Иов. Он принимал в обитель тех, кто нуждался в крове, утешении и защите. Он оставался и тем, кем был в мирное время для многочисленных богомольцев, притекавших в обитель,– духовником, пастырем, пробуждавшим духовную бодрость и упование на милость Божию.

Сорок лет управлял обителью праведный игумен. Достигнув в 1649 г. 98-летнего возраста, он сам наметил себе преемника в лице иеромонаха Самуила Добрянского, не переставая в особенно важных случаях самолично управлять обителью. Имея откровение свыше о дне кончины, преподобный Иов, совершив 28 октября последнюю Литургию, простился с братией и мирно преставился. Над его могилой весьма часто появлялся свет.

В 1659 г. преподобный Иов в сонном видении явился Киевскому митрополиту Дионисию Балабану, говоря: «Извествую твоему Преосвященству, яко тобою хощет Бог открыта кости моя». Два еще раза являлся угодник Божий, в последний раз «уже отмщением грозя ему, если не исполнит повеленного». Митрополит, уразумев, что видение – дело Божия Промысла, немедля отправился с клиром в Почаевскую обитель. В «Житии» сказано: здесь, на месте, «изведав благие дела преподобного, Богу угодные», митрополит велел открыть гроб, в котором и обрели святые мощи, «без всякого изменения, как бы в тот час погребенные и исполненные неизреченного благоухания». 28 августа 1659 г. митрополит перенес св. мощи в церковь Живоначальной Троицы и поставил в притвор, по древнему обычаю. Впоследствии мощи преподобного Иова были перенесены в его пещеру, и в 1858 г. там был устроен храм имени святого игумена. Пещера находилась в этой церкви, она вмещала семь человек. Входить в нее можно только согнувшись, стоять же только наклонившись.

Ученик преподобного Иова и первый составитель его жития, Досифей, состоявший в то время игуменом Почаевским, вскоре после прославления святого тяжко заболел; потеряна была надежда на его выздоровление. Благотворительница обители Домашевская, пребывая в обители, вдруг услышала ночью необыкновенное пение, исходившее из храма, и увидела там необычайный свет. Она решила, что совершается богослужение и послала служанку Анну узнать. Та, войдя в храм, узрела свет и двух светлых юношей, среди же них преподобного Иова, совершающего молитвы. Анна в страхе остановилась. Преподобный сказал ей: «Не бойся, девушка, – пойди и позови ко мне игумена обители». – «Он лежит на смертном одре», – отвечала Анна. Преподобный дал ей шелковый платок, омоченный в миро, и велел отнести к больному. Игумен Досифей, наложив на себя плат, почувствовал выздоровление, прошел в храм и припал с благодарной молитвой к раке чудотворца.

В 1675 г., во время Збаражской войны Польши с Турцией, полчища татар обложили обитель со всех сторон. Игумен Иосиф с братией и мирянами, укрывшимися из окрестностей в монастырь, горячо молились о заступничестве Божией Матери и преподобному Иову. На третий день осады татары решили овладеть монастырем. «Житие» повествует далее: игумен велел петь акафист Божией Матери, и только что начали первый кондак «Взбранной Воеводе», как над церковию Пресвятыя Троицы явилась, «омофор белоблестящийся распуская», Богоматерь с ангелами, имеющими обнаженные мечи; близ Нее находился преподобный Иов, который, кланяясь Пречистой Деве, молил не предавать татарам монастыря, где он был игуменом. Татары приняли явление за привидение и пустили целую тучу стрел в Богородицу и угодника Божия, но стрелы, возвращаясь назад, ранили их же самих. Неприятели пришли в ужас и, бросая оружие, побежали от Почаевской обители. Православные же, ободренные небесным заступлением, погнались за татарами, взяли многих пленных, из которых некоторые потом приняли христианство. Много чудес проистекало от св. мощей святого.

В 1700 г. грамотой Польского короля Августа II от 26 июня Почаевский монастырь был утвержден за православными. В 1720 г. он был передан униатам. Последние закрыли мощи преподобного Иова, прекратив первое время почти всякий доступ к ним. Но чудеса, проявлявшиеся угодником Божиим, побудили и их признать его святость. Они начали ставить свечи пред его гробом и тайком совершать молебны. Как отмечается в «Житии», униаты хлопотали во второй половине XVIII в. перед папой Климентом XIV о признании преподобного Иова святым. Последний не решился объявить таковым ревностного защитника Православия. Климент в 1773 г. прислал на чудотворную икону Божией Матери золотые венцы. В 1771–1791 гг. много средств тратил на монастырь воевода каневский Николай Потоцкий. Он же воздвиг в нем католический костел, который стал главным храмом монастыря. Потоцкий, при конце жизни, поселился в сооруженном им в обители дворце и своим безобразным поведением наводил страх на окрестности.

Униатами возобновлена была деятельность типографии, и она снабжала богослужебными книгами почти все униатские храмы и монастыри. В 1831 г. Волынский епископ Амвросий (Морев) писал в Святейший Синод, что почаевские базилиане, «печатая на безгодовой старой или под старую сделанной бумаге с разными подлогами, обольщали не только своих исповедников, но и православный народ, из самой глубокой России, даже из Сибири притекающий к чудотворной иконе Божией Матери. При этом вымышленные ими чудеса приписывали силе и действию унии, а не иконе чудотворной». Для привлечения православных базилиане устроили подземную церковь, где почивали мощи преподобного Иова, и в ней, как в православной церкви, отправляли всякие службы; а чтобы более убедить православных в православии этой церкви, поставили служить в ней монахов с бородами (И. Чистович. Очерк истории Западно-Русской Церкви). В начале 1831 г. владыка Амвросий возбудил ходатайство о передаче православным Почаевского монастыря, уже более 35 лет пребывающего в возвращенном России древнем ее крае. В сентябре 1831 г. главнокомандующий 1-й армией граф Остен-Сакен докладывал, что польские мятежники пользуются поддержкой почаевских монахов. В том же году последовали повеления Императора Николая I о возвращении обители православным, с присвоением ей наименования Лавры.

28 августа 1833 г., при епископе Волынском Иннокентии (Сельнокринове-Коровине), состоялось вторичное торжественное прославление мощей преподобного Иова. В видах правильного ведения дел в Лавре, владыка Иннокентий дал инструкции Духовному Собору, наместнику, ризничему, благочинному, эконому и др. В его управление обителью было очень много благоустроено.

При Волынском архиепископе владыке Модесте (Стрельбицком) Лавра приобрела землю, на которой находился древний Почаевский скит о. Мефодия. Там вновь заложен был скит во имя Святого Духа. Кроме Свято-Духовского храма, в нижней части которого находилась церковь во имя преподобного Серафима, в скиту сооружен был храм во имя Всех Святых.

В 1858 г. было постановлено день преставления преподобного Иова – 28 октября – праздновать местно, наравне со всеми остальными важнейшими праздниками (на Волыни).

В бытность, с 1902 г., священноархимандритом Лавры владыки Антония (Храповицкого), епископа (с 1906 г. архиепископа) Волынского, Почаевская обитель была благоустроена еще лучше. На том месте, где стоял дворец графа Потоцкого, был воздвигнут величественный Свято-Троицкий собор в стиле XV в., в близком подобии Троицкому собору Лавры Преподобного Сергия.

Как и во времена преподобного Иова, Лавра стала в Юго-Западной Руси крепкой опорой Православия, у которого остались прежние и появились новые враги. Подобно Троице-Сергиевому монастырю в Смутное время XVII в., Почаевская обитель оказалась и оплотом исконной государственности, против которой в начале XX в. повели яростный натиск силы зла.

Преосвященный Антоний имел замечательного сподвижника в лице архимандрита-«печатника» Виталия (Максименко). Им оборудована была большая типография. Печатаемые в ней издания, приноровленные, в значительной степени, для усвоения содержания их народной толщей, являлись лучшим средством борьбы с разрушительными силами. Это противоборство укреплялось тем личным влиянием, которым пользовался в широкой округе архимандрит Виталий, убежденный и неутомимый труженик и подлинный инок.

После революции 1917 г. типография, для спасения которой архимандрит Виталий, рискуя жизнью, принимал потребные меры, остановила свою работу. По изволению Божиему, архимандриту Виталию удалось восстановить это дело за рубежом – в Пряшевской Руси. Во все места расселения эмигрантов потекли оттуда богослужебные книги и церковно-патриотические журналы. Когда же, в конце Второй мировой войны, большевики стали наводнять Западную Европу, прекратилась и эта работа. Возобновить ее, тогда уже архиепископу Восточно-Американскому Виталию, удалось в Свято- Троицком монастыре в Джорданвилле.

Благочестивый инок Мефодий, освятив Почаевскую гору свыше 750 лет назад, духовно возжег там огонь, принесенный им со Святой горы Афонской. Иноки Киево-Печерской обители вскоре создали там монастырь, который через столетия и возвеличил преподобный Иов, в схиме Иоанн. Огонь Почаевский возгорелся 35 лет назад в исконно Русской Земле за Карпатами, откуда перенесен был в Северную Америку, где первыми насадителями Православия были иноки древней Валаамской обители, благословенные на миссионерский труд ее настоятелем, бывшим монахом Саровского монастыря.

Да не разорвется эта святая цепь и да поможет Господь Бог, по предстательству преподобного Иова, насельникам Свято-Троицкой обители продолжать просветительную работу святого игумена Почаевского.

30 августа, 23 ноября

Яко благочестивого корене пречестная отрасль

был еси, блаженне Александре: яви бо тя Христос,

яко некое Божественное сокровище Российстей земли,

нового чудотворца, пресловно и Богоприятно:

и днесь сошедшеся в помять твою верою и любовию,

во псалмех и пениих радующеся славим Господа,

давшаго тебе благодать исцелений:

егоже моли спасти град сей и державе сродник твоих

Богоугодней быти, и сыновом Российским спастися.

Тропарь Святому

Тому уже минуло семьсот лет. Ноябрь 1263 года. Во Владимире на Клязьме, в Успенском соборе, воздвигнутом св. Великим Князем Андреем Боголюбским, первым Русским Самодержцем, богослужение совершал митрополит Кирилл, сам уроженец Юго-Западной Руси, но закрепивший главенствующее значение во всем государстве северо-восточных князей и в сотрудничестве с ними залечивавший тяжкие раны, нанесенные татарским нашествием.

В храме озарила Святителя горестная весть о кончине Великого Князя Александра Ярославича. В Феодоровском Городецком монастыре, вблизи Нижнего Новгорода, захватила его болезнь, когда он возвращался из ханской ставки. Всю жизнь свою отдавший отечеству, достигнув едва только 44 лет, Александр, провидя свою смерть, принял схиму с именем Алексия.

«Дети мои милые, – возгласил митрополит, бывший ближайшим соработником усопшего. – Знайте, что зашло солнце Земли Русской. Благоверный Князь Великий преставился». Народ возопил: «Уже погибаем!»

«Много потрудившись за Землю Русскую, за Новгород и за Псков, за все Великое Княжение, отдавая живот свой и за Православную веру» – так, отмечая кончину Александра, охарактеризовал летописец истекшую его жизнь.

Историк С. М. Соловьев пишет: «Соблюдение Русской Земли от беды на востоке, знаменитые подвиги за веру и землю на западе доставили Александру славную память на Руси, сделали его самым видным историческим лицом в нашей древней истории от Мономаха до Донского. Знаком этой памяти и славы служит особое сказание о подвигах Александровых, дошедшее до нас вместе с летописями, написанное современником и, как видно, человеком, близким к Князю. Великий Князь Александр Ярославич, говорит автор сказания, побеждал всегда, а сам не был нигде побежден; приходил в Новгород от западных стран знаменитый рыцарь, видел Александра и, возвратясь в свою землю, рассказывал: “Прошел я много стран и народов, но нигде не видал такого ни в Царях Царя, ни в Князях Князя”; такой же отзыв сделал о нем и хан. Когда Александр, после отцовской смерти, приехал во Владимир, то был грозен приезд его, промчалась весть о нем до самых устий Волги, и жены Моавитские начали стращать детей своих: “Молчи, Великий Князь Александр едет”. Однажды явились к нему послы из Великого Рима от папы, который велел сказать Александру: “Слышали мы о тебе, Князь, что ты честен и дивен, и велика Земля твоя; поэтому прислали мы к тебе от двенадцати кардиналов двоих хитрейших – Галда и Гемонта, да послушаешь учения нашего”. Александр, подумавши с мудрецами своими, описал папе все случившееся от сотворения мира до Седьмого Вселенского Собора, прибавив: “Все это мы знаем хорошо, но от вас учения не принимаем”. Идя по следам отцовским, Александр передавал много золота и серебра в Орду на выкуп пленных». К Великому Князю обращался с грамотой папа Иннокентий IV, уговаривая обратиться к Римской церкви.

«Александр Ярославич, – пишет историк В. В. Назаревский, – был человек преданий Северо-Восточной Руси. Летопись говорит: “Александр не остави пути отца своего”, – а отец его Ярослав Всеволодович шел по пути своего родителя, этот же шел тем путем, который наметил Великий Князь Андрей Боголюбский. Вы знаете этот путь. Это – путь сильной единодержавной власти Государя, не руководящегося не чем иным, как только и единственно благом своего народа. Если мы всмотримся в исторический лик Александра Невского, мы увидим в нем знаменательное сочетание трех особенностей: мужества, мудрости и святости. Мы восхищаемся его храбростью в битвах. Но эта храбрость – не та нерасчетливая удаль, которая отличает южнорусских князей, и не та неукротимая воинственность, которая думает писать историю только кровью и железом. Он знал, что история пишется и мирною мудростью, которая заставляет и героев смиренно преклоняться пред непреодолимою необходимостью, – склонять перед нею голову, чтобы дать возможность своим потомкам выпрямиться во весь рост. Но и мужество и мудрость Александра Невского озаряла святорусская набожность, говорившая ему, что высший руководитель и двигатель событий – Божие провидение. “Не в силе Бог, а в правде. Он поставляет пределы народам и повелевает им не переступать в чужие земли”, – говорил Александр Ярославич. Высокий ростом, сильный, статный, красивый, как Иосиф Прекрасный, Александр Ярославич поражал всех своею наружностью. Когда он говорил пред войском или народом, его голос, по словам летописца, гремел, как труба». Упоминает Назаревский об отзыве магистра рыцарского Ливонского ордена, приводимом выше Соловьевым.

На долю Князя Александра выпала защита Новгорода, коим он правил с 1236 г. В устьях Ижоры появилась шведская рать, предводительствуемая Биргером, могущественным представителем фамилии Фолькунгов. Послания папы подвигли шведов на «крестовый» поход против русских. Горячо молился вождь русского воинства с дружиной в храме Святой Софии.

«Боже хвальный, Боже праведный, Боже великий и крепкий, Боже превеликий! сотворивший Небо и землю и поставивший пределы языкам, и жити повелевый, не преступая в чужие части... – взывал Александр, – И ныне, Владыко прещедрый! слыши словеса гордаго варвара сего, похваляющагося разорити Святую Веру Православную и пролити хоща кровь христианскую. Призри с Небеси и виждь и посети нас, винограда Своего, и суди обидящих мя, и возбрани борющихся со мною, и приими оружие и щит, и стани в помощь мне, да не рекут врази наши, где есть Бог их? Ты бо еси Бог наш, и на Тя уповаем». Помолившись и получив благословение архиепископа Спиридона, Князь вдохновляет воинство свое.

Молитва его услышана. Старшина финского языческого племени водь, Пелгусий, во крещении Филипп, в ночь на 15 июля 1240 г., следя за шведами при впадении Невы в море, увидел на восходе солнца насад (ладью) с гребцами. Посреди насада стояли в алых одеждах, положивши на рамена друг друга руки, святые князья Борис и Глеб. Гребцы были «яко мглою одеяны». Говорит Борис: «Брат Глеб! вели грести, да поможем сроднику своему, Великому Князю Александру Ярославичу». На следующий день, не дожидаясь ни полков отцовских, ни подхода всех сил новгородских, выступает Александр против неприятеля, и 15 июля, в памятный день кончины св. князя Владимира, наносит Биргеру поражение, за которое получает именование «Невского».

Через год он изгоняет из Пскова захвативших его ливонских рыцарей-католиков, тоже выступивших в роли «крестоносцев», и 5 апреля 1242 г. наносит им полное поражение на льду Чудского озера. «Немцы хвастались: возьмем Князя Александра руками, – гласит летопись, – а теперь их самих Бог предал в его руки». «Ледовое побоище» – славное событие русской истории.

В 1245 г. в окрестностях г. Торопца двадцатишестилетний князь разбивает литовцев, вторгшихся в русские пределы.

В эти сороковые годы XIII столетия татарская лавина пронеслась, нанося страшные разрушения, по широким просторам Руси, исключая север ее. Пала юная столица Владимир, разрушен был после боя Киев – Мать городов русских. Князья вынуждены были отправляться на поклон в ставку ханов, из их рук получая ярлыки на княжение. Требовалась исключительная мудрость, осторожность, твердое упование на милость Божию для установления должных отношений с ханами – во имя ограждения веры и церковных установлений, с сохранением благодетельной княжеской власти.

Выдающимся Князем Юго-Западной Руси был Даниил Романович Галицкий, как и Александр Ярославич, прямой потомок Владимира Мономаха. Непереносимым было для него татарское иго. Освободиться от такового он помышлял с помощью западных католических государств. Прося Римского папу о защите, он соглашался признать его церковную власть, тем самым отрекаясь от Православия. В итоге никакой помощи он не получил и, сохранив королевский титул, дарованный ему папой, вынужден был вернуться в Православную Церковь – подчинившись хану.

Александр, глубоко верующий и мудрый, проникал глубже в душу народную, почему и понимал, что преходящая внешняя зависимость не так опасна, как духовное порабощение. Ясно было ему, к чему привели бы Русь ее окатоличивание, латинизация. Отверг он льстивые предложения могущественного тогда на Западе папы и мужественно отразил вооруженные натиски католических ратей. Герой Невской битвы и Ледового побоища, следуя примеру отца, признавал невозможность в то время открытой борьбы с татарами. Подчиняясь с достоинством ханам, он закреплял положение церковной иерархии и Великокняжеской власти, что так необходимо было отечеству. Наряду с этим он решительно пресекал местные бунты против ханских чиновников, которые могли навлечь большие бедствия всему государству.

Благоверный Князь прозревал, что государство, из года в год крепнувшее, в должное время, Богу угодное, сумеет сбросить внешние оковы. Предвидение святого Князя оправдалось. Праправнук его, Великий Князь Димитрий Иоаннович Донской, смог разбить татар на Куликовом поле. Правнук же последнего, Великий Князь Иоанн III Васильевич, свергнул татарское иго. Русское Православное Царство, сменяя порабощенную мусульманами турками Византию, стало Третьим Римом.

Назаревский так заканчивает главу о славном духовном вожде русского народа: «Государственные предания и заветы св. Александра Невского текли в нашей истории двумя потоками: один чрез его сына – основателя Московского княжества, св. Даниила Александровича, шел к московским собирателям Руси – Великим ее Князьям и Царям. Другой – чрез Петра Великого к ее Императорам. Петр, после победы своей над шведами на Неве, строит столицу свою Петербург на месте бранных подвигов Александра Ярославича, а в ней монастырь, названный Александро-Невскою Лаврою. С торжеством переносит он сюда из Владимира на Клязьме его мощи. Екатерина Великая строит здесь величественный собор и дает имя св. Александра Невского своему старшему из внуков, тому будущему Императору, которому предназначено было Провидением бороться не с двумя уже народами Запада, а с дванадесятью. Другой внук Екатерины, Николай Павлович, так много боровшийся с азиатским Востоком, воспоминая и иноческое имя Невского – «Алексей», и княжеское – «Александр», в Москве, у раки святителя Алексия в Чудове монастыре, нарекает имя своему старшему сыну, будущему Царю-Освободителю Александру, а он дает сыну, будущему Царю-Миротворцу то же великое имя. Так чтит память и предания Александра Невского и Русь Царская, и Русь Императорская».

Св. Великий Князь Александр погребен был 23 ноября 1263 г. Обретение мощей и местное прославление состоялось в 1380 г., общее празднование – в 1547 г. В 1723 г. 11 августа мощи благоверного Великого Князя Александра Невского отбыли из Владимира и через Москву, Тверь и Новгород прибыли 1 октября в Шлиссельбург, где пребывали в Благовещенской церкви.

30 августа 1724 г., в годовщину заключения Ништадтского мира со шведами, св. мощи перевезены лично Императором Петром Великим на галере в С.-Петербург и поставлены в храме Александра Невского. Тогда же установлено празднование, наряду с 23 ноября, 30 августа.

Петр Великий намеревался учредить орден Святого Александра Невского, но не успел это выполнить. Супруга Царя, Императрица Екатерина I, установила сей орден «в воздаяние трудов, для отечества подъемлемых» 21 мая 1725 г. при бракосочетании дочери ее, Анны Петровны, с герцогом Карлом Голштин-Готторпским. Праздник ордена был назначен на 30 августа, и ордену присвоена была в монастыре соборная, тогда Благовещенская (основана в 1700 г.), церковь.

В 1753 г. Императрица Елисавета Петровна соорудила новую раку для мощей из первого серебра, добытого на Колыванских рудниках. Тогда же, по повелению Благочестивой Императрицы, учрежден крестный ход, совершавшийся 30 августа из старого Казанского собора в Александро-Невский монастырь. Императрица Екатерина II писала 30 августа 1774 г. Гримму: «Нынче знаменательный день: во-первых, потому, что утром я прошла пешком три версты с половиной крестным ходом из Казанского собора в Александро-Невскую лавру...»

В 1790 г., в ее Царствование, св. мощи были перенесены в законченный постройкой лаврский Троицкий собор. По окончании в 1858 г. долго строившегося Исаакиевского собора крестный ход совершался из этого храма, в котором были приделы – святого Александра Невского и великомученицы Екатерины.

В Своде Законов установлено, что крестный ход должны сопровождать младшие кавалеры ордена Святого Александра Невского и его герольдмейстер, а также, согласно установленной на каждый год очереди, три представителя от каждого из министерств.

30 августа 1916 г. пишущий эти строки, будучи одним из представителей – тогда очередного – Министерства внутренних дел, имел счастье участвовать в этом великом торжестве, имевшем 163-летнюю давность.

Величественный крестный ход, возглавляемый епископом, вышел на широкий Невский проспект, усеянный на тротуарах народом. Литии совершены были по пути не только у Казанского собора и Знаменской церкви, но у всех домовых церквей и часовен. Множество народа вливалось в крестный ход, и большую трудность составляло вхождение его в монастырские ворота и в собор. Шествие длилось не менее четырех часов.

В тот день в последний раз Царская Россия молилась у гроба Святого Государя. Предательская мартовская революция смела складывавшийся столькими веками патриархальный строй жизни православного русского народа.

30 августа

В «Православной Руси» (№ 20 (685) от 15/28 октября с.г.), в статье «У смертного одра св. Марка Эфесского», приводится предсмертное слово сего великого исповедника веры, обращенное к духовному сыну Георгию Схоларию. Предлагаем данные о нем, занявшем, с именем Геннадия II, Патриарший Престол после падения Византии.

Георгий (Куртесий) Схоларий родился в Константинополе около 1400 г. Учился он там же у Матфея Камариота, учителя Патриаршей школы. Службу Георгий начал в этой школе. Император Иоанн VII Палеолог назначил его судьей Царского суда и государственным секретарем. Когда Император и Патриарх Иосиф II, по приглашению папы Евгения IV, отправились в 1438 г. в Феррару, потом (1439 г.) во Флоренцию для переговоров об унии, Схоларий сопровождал их.

Как светский человек, он не мог участвовать в соборных заседаниях, но тем не менее способствовал делу унии. Этой цели служили три речи его (о пользе, трудности и возможности унии) и воззвание к грекам об угрожающей от турок опасности и о неотложной необходимости изыскивать средства защиты. Когда греки на Флорентийском Соборе были стеснены латинянами, Георгий оставил Италию (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. VIII).

Уния не была принята клиром и народом. Против нее решительно выступал Марк, митрополит Эфесский, друг и духовный отец Схолария. Последний, под его влиянием, убедился во вреде унии. После смерти святителя Марка он становится главой не признающих унии и выпускает полемические сочинения. Эти выступления обостряют его отношения с Императором Иоанном VII и его братом Константином, с 1448 г. наследовавшим Престол. В царствование последнего Георгий постригается в монахи и подвизается в монастыре Пантократора. Там инок Геннадий продолжает заниматься и науками. Он и раньше славился своими познаниями законоведения и красноречием. Выделялся он богословским и философским образованием. Праведность и ученость Геннадия способствовали его большой известности.

В 1451 г. новый султан Махмуд (Магомет) II приступил к постройке крепости на берегу Босфора, в наиболее узком месте, вблизи ворот Константинополя. С осени 1452 г. начались осадные работы. Император Константин XII (по другому исчислению XI) просил папу о помощи. Папа Николай V обещал прислать несколько галер и отправил в Константинополь грека-униата, кардинала Исидора, бывшего митрополита Московского, бежавшего из России после своего отступничества. На совершавшихся последним службах присутствовали только Император и его приближенные.

Верующие устремились в монастырь Пантократор за советом к монаху Геннадию. Последний, не показываясь народу, вывесил у окна своей келлии листок со словами: «Несчастные ромеи! Для чего вы заблуждаетесь, теряете надежду на Бога и возлагаете упование на франков? Для чего вместе с имеющим скоро пасть городом хотите погубить и свое Православие? Боже, умилосердись надо мною! Свидетельствую пред лицем Твоим, что я не повинен в сем преступлении. А вы, несчастные, что хотите делать при грозящем вам пленении? Вы дерзаете извратить веру отцов своих и покориться неправде. Никогда не оставлю тебя, любезное Православие, и не отступлю от тебя, священное предание, доколе душа моя обитает в сем теле». Народ, после этого назидания, проклял окончательно унию. По словам греческого писателя Дуки, «если бы даже явился ангел с неба и обещал грекам спасение под условием унии с латинянами, то они все-таки отвергли бы ее».

Геннадий был свидетелем падения Византии. Он бежал в Адрианополь и скрылся вблизи его в небольшой деревне. Магомет, устрояя гражданский порядок в Византии, удивлялся, отчего греки не устраивают религиозных собраний. Выяснив, что они не имеют Патриарха, султан приказал духовенству избрать такового.

Выбор пал на Геннадия Схолария. По одобрении избрания султаном, Геннадий II был привезен в Константинополь и весной 1454 г. возведен на Престол.

Магомет принял его с большою честью, разделил с ним трапезу, подарил ему драгоценный жезл и проводил до входных дверей. Для Патриарха приготовлена была богато разукрашенная лошадь, на которой он, в сопровождении блестящей султанской свиты, отправился к храму Святых Апостолов, назначенному для Патриаршей резиденции. По букве турецкого законодательства Патриарх был полным господином над всем духовенством Патриархата, и не только духовным начальником, но и вождем греческой нации в политическом отношении (милет-баши). Патриарх оказался на высоте положения. Он пользовался уважением Магомета, который иногда беседовал с ним о религиозных предметах, памятником чему служит сохранившийся богословский трактат, представленный султану.

И. Соколов пишет, что Патриарх Геннадий известен заботами о народном образовании. Им основана Патриаршая школа, из которой создалась «Великая народная школа» в Константинополе. Он боролся с некоторыми недостатками в среде духовенства, перенес Патриаршую резиденцию в более центральный пункт – в монастырь Всеблаженной. Патриарх энергично стремился ввести порядок и благоустройство в жизни Церкви, ревностно охранял Православную веру от козней латинства. По своей деятельности в отношении упорядочения нестроений переходной эпохи и в защите Православия от мусульман и турок, Геннадий стоит наряду с Патриархом Фотием. Деятельность его продолжалась всего два года. В науке она освящена меньше, чем труды его выдающегося предшественника (Православная Богословская энциклопедия. Т. IV).

Число сочинений Патриарха Геннадия II достигает до 100; некоторые из них изданы частично, многие остаются в рукописи, о подлинности иных еще спорят. По содержанию они распадаются на философские (толкования Аристотеля Порфирия, переводы с латинского – Фомы Аквината и др.) и богословские (по поводу унии и против латинян, изложение христианских догматов, против иудеев, магометан, против язычествующих философов, много проповедей, писем и гимнов) (Энциклопедический словарь).

И. Соколов дополняет эти данные указанием на то, что большая часть произведений Геннадия носит полемический характер и направлена, главным образом, против латинян. Сочинение Геннадия «О едином пути ко спасению» написано по требованию султана после происходивших с ним бесед. Оно содержит раскрытие догматов и нравоучений Православной веры в форме простой, ясной и точной; это сочинение было переведено на турецко-арабский язык.

«Вообще, Патриарх Геннадий был достойным завершителем византийской богословской литературы, достигшей в свободной Византии, под покровительством Императоров-меценатов, замечательного развития» (Православная Богословская энциклопедия).

Патриарх значительно облегчил тяжелое положение единоплеменников. Но ему приходилось наталкиваться и на препятствия. Возникли интриги среди греков. Тогда началось то печальное соискательство Патриаршего Престола, которое вскоре так пагубно отразилось на дальнейших судьбах Патриархата, потерявшего уважение турецкого правительства. Геннадий, пробыв Патриархом всего два года, удалился сперва на св. Афон, а потом в монастырь св. Иоанна Предтечи. Полагают, что он скончался в 1464 г. Он причислен к лику святых. Память его 31 августа.