Глава 7. Внутреннее делание спасающегося человека (при помощи Благодати Божией

I. Что такое добродетель? Ответ на этот вопрос – я говорю не о теоретической, словесной формулировке, а о восприятии данного понятия всем своим духовным существом – не под силу человеку и не поддается точному определению и в том случае, когда к последнему приступает перо и великих богословов. «Люблю я добродетель, – говорит св. Григорий Богослов в одном из своих таинственных стихотворений⁷⁰⁰ – однако ж это не научило меня тому, что такое добродетель и откуда она придет ко мне, который так много любит ее. А неудовлетворенное желание мучит». Посему у святых отцов мы находим лишь общие определения добродетели, притом, замечу мимоходом, совершенно тождественные. Вот два таких определения, принадлежащих мужам, достигшим края добродетелей, исчерпавшим их в совершенстве.

«Делание добродетели, – говорит св. Исаак Сирин⁷⁰¹ – есть хранение заповедей Господних». «Добродетель, собственно, не что иное есть, как исполнение воли Божией», – вторит ему св. Симеон, почтенный Церковью прозванием Нового Богослова⁷⁰² Некоторые подвижники во главе со св. Василием Великим определяют еще добродетель как некую «красоту», нечто «прекрасное», «художество», «соразмерность» во всем, «средину», в противоположность пороку, который есть безобразие, неумеренность, излишество⁷⁰³ К сему еще замечание. «Всякая добродетель, а преимущественно пред всеми нищета, имеет отличительным признаком свободное произволение. А что не от произвола, то и блаженным не делает»⁷⁰⁴ Приведу из классической древности два примера, иллюстрирующие данное положение.

Философ Сенека, воспитатель императора Нерона, после того как его, по приказанию последнего, пытались отравить, стал питаться только дикими плодами и пить ключевую воду⁷⁰⁵ Но это не была, конечно, добродетель в христианском смысле, и даже христианин, принявший такой же образ жизни при подобных обстоятельствах, не мог бы считаться «крайним постником», потому что поступки его были бы вынужденными.

Точно так же у знаменитого римского поэта Катулла, этого Пушкина латинской поэзии, по его собственным словам⁷⁰⁶ «пауки в карманах гнезда вили» –

...nam tui Catulli

Plenus sacculus est aranearum, –⁷⁰⁷

но его нельзя назвать нестяжательным, потому что он лишился богатства из-за конфискации своего имущества в эпоху междоусобий.

«Все добродетели хороши, но надобно, чтобы они имели и голову и ноги, подобно телу; и как телу нельзя быть без головы и ног, так и им. Ноги добродетели – смиренномудрие; а глава – любовь. Совокупность добродетелей можно еще уподобить колонне, которой основанием служит смиренномудрие и верхом (капителью) любовь, которая есть престол Божий. Под любовью находятся благоутробие, сострадание, милостивость, щедродательность, незлобие, великодушие, благотворительность и человеколюбие, которые вместе с нею делают человека богом8 по благодати. Окрест же смиренномудрия стоят послушание, терпение, признание человеческой немощи, благодарение Богу за все, все почитая благодеянием, коим Он благодетельствует нам, т. е. и десное и шуее: славу и бесчестие, здоровье и болезнь, богатство и бедность и прочее... А произвольная нищета, пост, обуздание гнева и языка и всякой другой бессловесной похоти состоят под игом правды...»⁷⁰⁸

Из многих добродетелей, приведенных здесь св. Симеоном Новым Богословом (у преподобного перечислено больше, часть я выпустил), некоторые суть главные, другие – второстепенные⁷⁰⁹ Для новоначальных, к которым я, собственно, простираю речь, не нужно знать больших тонкостей, необходимое же будет указано в свое время. Важно знать только то, что между всеми добродетелями существует глубокая связь, для показа чего и выписана предыдущая цитата из преп. Симеона Нового Богослова, а какая именно связь, знать необязательно. Ибо если новоначальным показать порядок добродетелей, то они увидят, что он не одинаков не только у святых отцов⁷¹⁰ но и в разных местах Священного Писания⁷¹¹ а это потребовало бы новых объяснений. Некоторые духовные писатели их дают⁷¹² но, опять-таки, не договаривают до конца. Требуется объяснить еще и то, почему же святые отцы, и впереди их всех Священное Писание, подчеркивают наличие среди добродетелей великой стройности и органической взаимосвязи, тогда как среди противоположных им пороков сего не видим⁷¹³ и нельзя ли вышеуказанное внешнее разногласие у отцов объяснить тем беспорядком, какой мы замечаем среди страстей (с другой стороны, чем, наоборот, объясняется планомерность демонских нападений – нельзя же отрицать, что бесы хитро и ловко воюют против нас, – и как она соотносится с известным порядком в добродетелях?)... И много еще потребуется выяснить вопросов, которым не обладающие духовным разумом не в силах дать применение в своем практическом обиходе, и потому вопросов бесполезных.

Посему я лучше перейду к вопросу о том, как распознать подлинно добродетельную жизнь и, в частности, являются ли добродетелью отдельные добрые дела. Этот вопрос очень важен, ибо, во-первых, не зная о нем ничего, можно впустую, бесплодно, напрасно проработать всю свою жизнь; причем иногда еще так случается, что чем больше человек делает добра, тем становится в душе хуже и гнуснее (само собою разумеется, что добро тут не при чем, и за него он кое-что получит на Страшном Суде); во-вторых, в настоящее гиблое и лживое время, когда диавол у большинства людей извратил все мысли, или, как апостол выражается, в нихже бог века сего ослепи разумы (2Кор. 4, 4), как раз сильно распространены учения о так называемой автономной, позитивной, гетерономной и всякой другой морали, якобы имеющей ценность независимо от всякой религии.

II. О естественном добром устроении души. То, о чем я хочу здесь писать, красноречиво свидетельствует против тех ленивцев, которые постоянно стонут, когда их понукают к доброделанию: невозможно-де спастись, «сил нет», «выше меры человеческой» добро творить, «веры нет», да и нет возможности верить и так далее.

Но вот Сам Господь⁷¹⁴ и Его святые ясно уверяют нас, что все наши самооправдания несостоятельны и приведут в конце концов только к осуждению.

Действительно, зла и страстей по естеству нет в человеке, и Бог не творец страстей⁷¹⁵ Наоборот, Он даровал нашей природе многие добродетели. Так, человеку свойственны милосердие, ибо и язычники милосердствуют; любовь, потому что часто и бессловесные животные проливают слезы, когда их разлучают; надежда, потому что мы взаймы берем и взаймы даем, и сеем, и в плавание пускаемся, надеясь обогатиться; вера, ибо мы всегда готовы поверить... Но мы часто слышим: «Не могу верить», «Нет сил верить». Мы также слышим и следующее: «Нынче только дураки в Бога верят»⁷¹⁶ «Я не ребенок, чтобы верить этому»... Следовательно, люди признают, что вера все-таки существует, только веруют-то люди, не уважаемые в обществе. Но Господь как раз в том худого не видит, и даже больше – каждому предлагает смириться и подтверждает то собственным Словом – а оно ведь у Него закон: аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное (Мф. 18, 3). И опять чрез Своего апостола говорит: буяя – τα μωρα (безумное) – мира избра Бог, да премудрых посрамит (1Кор. 1, 27). Но так как мир не приемлет яже Духа Божия: юродство бо – μωρια (глупость) – ему есть, и не может разумети (1Кор. 2, 14), то по его «премудрости» (1Кор. 2,4, 5,6,13) в число «безумных», «сумасшедших», «глупых» попали, начиная с Самого Господа Иисуса Христа (Мк. 3, 21), и Его апостолы (Деян. 26, 24; 1Кор. 4, 10), и пророк Давид (1Цар. 21, 14), и многие другие.

Итак, никто не должен клеветать на веру. Да потом, хотя вера и Божий дар (Еф. 2, 8) (как и все добродетели, даже естественные), она проявляется и у неверующих (обычно в детстве, когда сердце чисто и неосквернено срамными страстями, и посему не боятся приступать к Богу и веровать в Него), но они сами ее теряют... Следовательно, на Страшном Суде все неверующие и безбожники будут судиться за то, что потеряли дар Божий, а не за нечто такое, чего никогда и не имели...

«Итак, – заключу этот отдел словами св. Иоанна Лествичника⁷¹⁷ – если, как мы здесь показали, любовь есть добродетель естественная нам, а она есть союз и исполнение закона [Рим. 13,10; Кол. 3,14], то значит добродетели недалеко от нашего естества. Да постыдятся же те, которые представляют свою немощь к исполнению их».

Хорошо говорит в своем «Шестодневе» о естественных добродетелях св. Василий Великий⁷¹⁸ который развивает и иллюстрирует многочисленными примерами вышеуказанную аналогию между чувствами животных и человека. Приведу некоторые из них.

«И в нас есть естественные добродетели, – говорит он, – с которыми душа имеет сродство не по человеческому научению, но по самой природе. Никакая наука не учит нас ненавидеть болезнь, но сами собою имеем отвращение ко всему, что причиняет нам скорбь; так и в душе есть какое-то не учением приобретенное уклонение от зла... По этой-то причине для всякого похвально целомудрие, достойна одобрения справедливость, удивительно мужество, вожделенно благоразумие. Эти добродетели душе более свойственны, чем телу здоровье.

Чада, любите отцов; родители, не раздражайте чад (Еф. 6, 4). Не то же ли говорит и природа? Не новое что советует Павел, но скрепляет узы естества. Если львица любит рожденных ею и волк вступает в бой за своих волчат, что скажет человек, и заповедь преступающий и природу искажающий, когда или сын не уважает старости отца, или отец, вступив во второй брак, забывает прежних детей?»

Далее св. Василий Великий приводит несколько случаев, из которых видно, что животные, как это ни странно, часто превосходят человека. Не без иронии он отзывается об ученых, пишущих в своих кабинетах головоломные формулы, едва могущих или вовсе не могущих приобрести даже и ту долю сообразительности, какою обладает пес... А что говорить про область чувств? Здесь люди неизмеримо слабее твари. Но почему же так пал современный (Василию Великому и нам) человек? Потому что потерял всякое понятие не только о сверхъестественных, но и о естественных добродетелях и впал в состояние противоестественное. Но обратимся к подлинным словам великого богослова:

«У бессловесных неодолима взаимная любовь между детьми и родителями, потому что создавший их Бог вознаградил в них недостаток разума избытком чувств. Почему ягненок, выскочив из хлева, среди тысячи овец [ср.: Иов. 1,3; 42, 12] знает самый цвет и голос матери, спешит к ней, ищет своих собственных источников молока? И хотя он встретит тощие матерние сосцы, довольствуется ими, пройдя мимо многих сосцов, обремененных молоком. И мать в тысяче ягнят узнает своего. Один у всех голос, и цвет тоже, и запах подобен, сколько представляется нашему обонянию; но у них есть какое-то чувство, которое гораздо острее нашего представления и по которому для каждого легко распознать собственное свое... У тельца нет еще рогов, но он уже знает, где у него вырастет оружие. Все это служит доказательством, что всяким животным природное ему не изучается и что в существах ничего нет беспорядочного и неопределенного, а напротив того, все носят на себе следы Творческой премудрости, и каждое показывает в себе, что оно снабжено нужным к охранению собственного благосостояния⁷¹⁹

Пес не одарен разумом, но имеет чувство почти равносильное разуму. Что едва изобрели мирские мудрецы, просидев над этим большую часть жизни, – разумею хитросплетение умозаключений, – тому пес оказывается наученным от природы. Ибо, отыскивая звериный след, когда найдет, что он разделился на многие ветви, обегает уклонения, ведущие туда и сюда, и тем, что делает, почти выговаривает следующее умозаключение: или сюда поворотил зверь, или сюда, или в эту сторону. Но как не пошел он ни туда, ни сюда, то остается бежать ему в эту сторону. И таким образом, чрез отрицание ложного, находит истинное. Более ли сего делают те, которые, чинно сидя над доскою и пиша на пыли, из трех предложений отрицают два и в остальном находят истину?

А памятование милости в этом животном не пристыдит ли всякого неблагодарного к благодеяниям? Рассказывают, что многие псы, когда господа их были убиты в пустом месте, умирали над ними...⁷²⁰ /p>

Что же скажут те, которые не только не любят сотворившего и питающего их Господа, но и в числе друзей имеют глаголющих неправду на Бога, одной приобщаются с ними трапезы и при самом вкушении пищи терпят хулы на Питающего?»

Я позволил себе привести эту выписку в большем размере, чем дозволяют то узкие рамки трактуемого вопроса, затем, чтобы дать возможность читателю за один раз познакомиться с понятием о естественных добродетелях и узнать, что последние все же не естественны в том смысле, какой придает этому термину позитивная наука, ибо и они вложены в природу человека и животных Богом.

Всем этим объясняется, почему мы и в язычестве находим высокие образцы добродетели и иногда поразительное предвосхищение христианских идей⁷²¹ Но все дело в том, что доброделание языческое крайне несовершенно; несовершенно и само по себе, а если дело рассматривать с христианской точки зрения, то оно и совсем никуда негоже. Почти всегда добродетель у язычников делалась не ради красоты ее самой (самый малый из достойных побудительных мотивов), а ради побочных целей. Сколько сюда примешивалось тщеславия, хвастовства, которые претили иногда им самим же⁷²² И ради тщеславия чего только ни делалось: философ Анаксагор предоставляет, например, свои поля топтать верблюдам и овцам, желая показать свое беспристрастие к вещам; Крател обращает свое имущество в деньги и бросает их в море... А чтобы раздать свое достояние бедным голодающим или своим подыхающим от тяжелой работы рабам – до этого их «царственные» умы не додумывались!⁷²³ /p>

Но язычники меня вовсе не интересуют, а заговорил я о них только затем, чтобы некоторые христиане спросили себя, далеко ли они сами ушли вперед от исполнения добродетели по-язычески. Не увидим ли мы, если хорошенько вникнуть в дело, что в большинстве случаев христиане, совершая добродетель, сами далеко отстоят мыслью от Христа? Подадут милостыню, но лишь из чувства жалости к калеке (всем известны случаи, когда последние, чтобы собрать больше денег и подействовать на нервы сентиментальных барынь, нарочно уродуют себя или подделывают свои уродства, как нищие «Дворца чудес» в «Notre-Dame de Paris» (* «Собор Парижской Богоматери» (франц.) – роман В. Гюго. – Прим. составителя.) у Виктора Гюго, где можно видеть «les aveugles qui regardent et les culs-de-jatte, boiteux qui courent»). (* «слепых, которые глядят, и безногих, хромых, которые бегают» (франц.)) Примут нынешние христиане участие и в воспитании сироты, но по действию скрытой страсти⁷²⁴ Скроют, подавят проявление и самой страсти (например гнева), но опять-таки только потому, что это – «неприлично»⁷²⁵ В великосветском обществе, для того чтобы скрыть краску гнева или стыда, дамы нарочно белятся, так что лицо делается «эмалированным», «маской», под которой ничего не видно.

Но если бы дело заключалось только в том, чтобы ничего не иметь, то нищие – продолжу словами учителя первохристианской Церкви (II века) Климента Александрийского⁷²⁶ – «вовсе ничего не имеющие, но, ходя обнаженными, выпрашивающие, что необходимо на день, по дорогам располагающиеся... Бога же и праведности Божией не знающие, единственно из-за этой крайней нищеты своей, из-за этой беспомощности жизни, из-за этого неимения вещей ничтожнейших должны были бы считаемы быть за людей счастливейших и богоугоднейших, и за наследников жизни вечной». Но это не так. «Не всегда нищета похвальна, – говорит св. Василий Великий⁷²⁷ – а только, когда она с евангельской целью принята произвольно. Ибо многие по достатку нищи, а по произволению весьма любостяжательны. Их бедность не спасает, а произволение осуждает. Посему блажен не тот, кто беден, но кто сокровищам мира предпочитает Христову заповедь. Таковых и Господь называет блаженными, говоря: блажени нищий духом (Мф. 5, 3), – не бедные имуществом, но избравшие нищету сердца».

Таким образом, мы невольно подходим к вопросу о христианской, то есть настоящей, добродетели. Обидно бы было любителю драгоценных камней, купивши бриллиант за дорогую цену, узнать после, что тот фальшивый, но несравненно еще обиднее жаждущему найти бесценный бисер (Мф. 13, 46), Христа, и узнавшему о поддельности и ничтожности мирских добродетелей – лишиться святоотеческого и церковного учения об истинном доброделании. Удовлетворяя желание этих людей, я и перехожу к сему предмету.

III. О сверхъестественной добродетели. В начале своих «Основ»⁷²⁸ я уже имел случай кратко сказать о сущности сверхъестественной добродетели, или вообще добродетели христианской. Но этого мало. Вопрос этот серьезный, ведь от того или иного взгляда на него и его решения зависит направление всей нашей жизни. Как в сказке говорится: «Кто поедет в правую сторону, тот будет здрав и жив, а кто поедет в левую сторону, тот будет убит...»⁷²⁹ /p>

К этому же – уяснению сущности божественной добродетели и ее отличия от добродетели естественной – христианина обязывает и благодарность Богу за Его просвещение нас грешных: светская наука до сих пор путается в этом вопросе⁷³⁰ желая разрешить его собственными силами – что, конечно, невозможно, – а нам Господь даровал ведение сего даром, благодатию Своею, и вемы вся, и не требуем, да кто из внешних учит ны (1Ин. 2, 20, 27).

Чтобы представить дело яснее и нагляднее, изложу его схематично, под рубриками.

Внешняя сторона вопроса: в чем отличие добродетели сверхъестественной от естественной?

Божественная, христианская добродетель отличается от всякой другой, прежде всего:

1. По своей цели. У спасающегося все⁷³¹ должно быть направлено во славу Божию, потому что вся содела Господь Себе ради (Притч. 16, 4). Апостол Его глаголет: Ащеубо ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся во славу Божию творите (1Кор. 10,31). И в другом месте, обращаясь к своим возлюбленным филиппийцам, он говорит: ...да будете исполнены плодов правды Иисус Христом, в славу и похвалу Божию (Флп. 1, 11). И сам он ради Бога – δι ον – всех отщетихся (от всего отказался), и вменяю, пишет, вся уметы – σκυβαλα (сор, то, что под ногами валяется) – быти (Флп. 3,8).

В силу этих слов, христианину при всяком предстоящем ему деле прежде всего должно ставить вопрос: а согласно ли оно с волею Божиею, со Священным Писанием? И как бы дело ни было мало, не приступать к нему, если не будет получен от него (Писания) положительный ответ⁷³²

Так поступали и великие подвижники. Один брат спросил авву Антония Великого:

– Что делать мне, чтобы обрести милосердие у Бога? Святой старец ответил:

– Что скажу тебе, то сохраняй тщательно: где бы ты ни был, имей пред своими очами Бога и делай только то, на что имеешь свидетельство Писания...⁷³³ /p>

Следовательно, каждый, что бы ни делал: книжку ли читал, ел или разговаривал, печку растоплял или еще чем занимался – должен чувствовать себя так, как будто все совершает перед Самим Богом, пред Его Престолом. На самом деле так оно и есть, только совесть наша до того огрубела и зачерствела, что мы не замечаем постоянного присутствия Божьего. А святые, имевшие страх Божий, это остро чувствовали, и Енох именно захождение пред Богом был взят живым на небо (Быт. 5, 24)⁷³⁴ Если бы и мы всегда имели в душе подобное чувство, то с помощью благодати Божией смогли бы тонко разбираться в том, какое дело можно делать и какое нельзя, ибо совесть наша, в случае недоброго дела, сейчас бы запротестовала, возмутилась, даже краска на лице выступила бы, в пот ударило, и сердце захолонуло бы. Блажен, кто приобрел такую приснободрствующую помощницу!..

Но каждый освободившийся от тяжкой работы князю мира сего хорошо, конечно, помнит, как ему приходилось, связанному по рукам и ногам светскими обычаями и «приличиями», совершать все свои дела, совершенно не имея в виду духовно-божественных целей, и потому быть в странном, если не сказать просто глупом, положении. Окружающие его люди говорили «красивые», «высокие» слова о прогрессе и общественном благе, а на деле получилось только то, что разношерстное по волям, убеждениям и личным вкусам стадо, соединенное общей земной (следовательно, формально, а не органически близкой человеку) идеей, отторгнутое душой от Бога и посему всегда порочное, <озабоченное своими> судами, казнями, войнами, мечется в смятетт во мраке, не видя просвета... И каждая единица этого стада, находясь даже в самых лучших условиях, не может до самой смерти освободиться от разъедающих душу и тело страстей (гнева, похоти, зависти, печали), от сомнений, страха за свое благополучие, свою будущность...

У некоторых и таких целей нет, а просто живут серенькой, личной и даже «гаденькой», как фельетонисты выражаются, жизнью. Не исключая и великих ученых, которые тоже, под видом принесения пользы обществу, удовлетворяют только собственную страсть.

Нет слов, в миру, бывает, много трудятся, есть даже свои «мученики», но весь труд этот и мученье не ради Христа. Остановимся и разберем для примера хотя бы работу ученых. Посмотрим, что она собой представляет?

Движущей силой здесь является не любовь к Богу и не стремление прославить Его имя, а собственный интерес (страсть к предмету), или тщеславие (желание прославиться), или выгода (извлечение прибыли и приобретение комфортабельных условий жизни чрез занятия литературой, искусством, наукой), или даже пресловутое стремление к истине, которая в данном случае превращается в какую-то самодовлеющую цель и фетиш. Ученых же, особенно естествоиспытателей, задавшихся мыслью исследовать природу с целью прославить не себя, а Творца, в настоящее время, кажется, нет.

Что касается самого труда, то он иногда, действительно, превращается в настоящее «подвижничество». Но это подвижничество такого рода, что только страсть, ослепляющая ученого, не позволяет ему видеть собственное безумие. А простые деревенские бабы видят это ясно. Можно привести тому пример из жизни знаменитого французского энтомолога Фабра. Он сам сознается, что «наблюдателю жизни, принужденному производить свои исследования на большой дороге, выпадает на долю выносить многое».

«Так, однажды, – рассказывает он⁷³⁵ – я с утра засел в глубине оврага, примостившись на большом камне. Целью моего раннего визита сюда является оса: сфекс-лангдокский. Проходят три сборщицы винограда, отправляющиеся на работу. Мельком взглянули они на сидящего человека, по-видимому погруженного в свои мысли. Они приветливо кланяются и получают приветливый ответ. Проходит день. Солнце закатывается, и те же три сборщицы винограда возвращаются по той же дороге, с корзинами на головах. А человек все на том же месте, сидит на том же камне со взглядом, устремленным на ту же точку. Моя неподвижность, мое упорное сидение в этом пустынном месте должны были, очевидно, поразить их. И когда они проходят вблизи меня, я вижу, как одна из них подносит свой палец ко лбу, и я слышу шепотом произносимые слова:

– Юродивый⁷³⁶ бедняжка!..

И все три женщины перекрестились.

«Юродивый», – сказала она. Идиот, безобидный человек, потерявший разум... Какая, подумал я про себя, жестокая ирония судьбы! Ты с таким усердием стараешься провести границу, где у животного кончается инстинкт и где начинается разум; а в глазах этих трех добрых женщин ты сам оказываешься потерявшим разум! Какое унижение!»

Я не стыжусь присоединиться во взгляде на данное явление к этим перекрестившимся женщинам-француженкам. Поучительно, что даже неправославные, если они просты сердцем и благочестивы, имеют больше духовного разума, чем прославленные ученые. Не то же ли говорят и апостолы (Иак. 3, 15; Кор. 1, 19 и след.; 2Тим. 2, 5)? Конечно, я понимаю, ученые претерпевают мучения ради «науки», «прогресса» человечества, «будущего счастья» людей, «чистой истины». И тот, кто этого не признает, является отсталым, невежественным, некультурным человеком... Да что мне и каждому в подобных кличках, если вся культура со всеми своими делами некогда сгорит (2Пет. 3, 10), и вместо нее будет новое небо и новая земля (Откр. 21,1)? Только детям свойственно строить из песочка пирожки и домики и тут же разорять их – за ненадобностью. Нет, нельзя убивать время понапрасну, какими бы великими, но земными целями это ни прикрывать; оно нам дано единственно для того только, чтобы мы его и все свои дела посвящали Господу Богу и никому и ничему другому.

2. По действию благодати. Еще дела христианские отличаются от языческих присущею им силою благодати. Это благодать творит великие чудеса, в которые не верят умники нынешнего века, потому что сами-то благодати не имеют, ибо она живет только в верных. Это благодать делает слабых жен мужественными и сильными (Мария Магдалина, Мария Египетская, мученицы Варвара и Екатерина⁷³⁷ и многие другие), детям подает разум взрослых (как пятилетнему мальчику, отроку Потиту, в житии св. мученика Арефы)⁷³⁸ старцев подвигает совершать величайшие подвиги⁷³⁹ Если бы не было благодати, что за жизнь была бы у человека, обладающего ищущим сердцем и горящей душой?

«Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано», – в мрачном отчаянии и безнадежии восклицает мирской мудрец. Но дело, к счастью, обстоит не так. На эти слова, режущие смиренное ухо богохульством, христианин в духовном восторге может и должен ответить: нет, дано, все дано!.. Вся могу о укрепляющем мя (Иисусе) Христе (Флп. 4, 13).

И в этом-то, в сей благодати, – величайшее преимущество добродетели сверхъестественной, обильной духовными дарами и непреоборимою силою, пред естественною добродетелью. Благодать же, как и из самого понятия ее это вытекает, есть милость Христа и дар, с нашей стороны совершенно не заслуженный, со смирением приемлемый и ради нашего смирения подаваемый⁷⁴⁰ «Ибо добродетели исправляются собственным старанием и усердием и приобретаются собственными нашими подвигами и трудами, – говорит св. Симеон Новый Богослов⁷⁴¹ – а духовные дарования суть свободные дары милости, от Христа подаваемые тем, кои подвизаются.

Так, например, пост и воздержание есть добродетель, от которой увядают греховные сласти и похоти и замирает огонь плоти, и это есть дело собственного нашего произволения; но чтобы кто держал пост и воздержание без всякого чувства прискорбности и приболезненности сего подвига, и еще более, чтобы кто достиг чистоты и совершенного бесстрастия, сие есть дар Божий, весьма высокий».

К этим словам св. Симеона приведу иллюстрацию. (К другим же положениям святого отца, приводимым ниже, читатель пусть сам найдет примеры, что сделать нетрудно.) Столетний авва Херемон, один из египетских отцов IV века⁷⁴² говорит: «Никак нельзя думать, что философы имели такую чистоту души, какая требуется от нас... Имели же они некоторую частичку целомудрия, т. е. воздержания плоти, именно удерживали только похоть от совокупления, а внутреннюю, совершенную и постоянную чистоту духа и тела, не говорю делом приобрести, но и думать о ней не могли. В этом не стыдился сознаться и знаменитый между ними Сократ, как они славят. Когда один физиогном, смотря на него, сказал, что у него глаза, как у деторастлителя, и когда ученики его, напавши на него, хотели отомстить за оскорбление, нанесенное их учителю, то Сократ, говорят, удержал их негодование таким изречением: «Успокойтесь, дети, я точно таков; но сдерживаю себя». Итак, не только нашим рассуждением, но и сознанием их ясно доказывается, что они с принуждением удерживались только от совершения плотского совокупления; но желание и услаждение этой страстью не было изгнано из сердец их⁷⁴³

С каким омерзением надобно произносить изречение Диогена! Случилось, что философ этого мира не постыдился высказать как нечто достопамятное то, чего мы не можем, не покрасневши от стыда, ни сказать, ни слышать. Он одному человеку, подвергшемуся наказанию за прелюбодеяние, как говорят, сказал: «Что даром продается, того не покупай смертью...»⁷⁴⁴ Итак, видно, что они и не знали добродетели истинного целомудрия, какое требуется от нас. И потому верно, что нашего обрезания, совершаемого в духе, невозможно иметь иначе, как по благодати Божией, и его имеют только те, которые служат Богу с полным сокрушением духа»⁷⁴⁵

«Опять удерживать гнев и серчание, – продолжает св. Симеон Новый Богослов, – есть собственное наше дело и требует подвига великого и труда немалого; но чтобы совсем не смущаться и стяжать невозмутимость сердца и совершенную кротость – это есть дело в нас единого Бога и измена десницы Вышнего (Пс. 76, 11).

И еще, раздать все имущество свое бедным и, став нищим, просить милостыню в нашей состоит воле; но совсем ничего не желать и с радостью переносить горение в пещи бедности – это есть таинственное действие в нас Божие».

Без Мене не можете творити ничесоже, – сказал Господь (Ин. 15, 5). Ничего, разумеется, истинно доброго, такого, что согласно во всем с Его волею. И апостол то же самое говорит: «Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении – υπερτης ευδοκιας;», то есть по благой Его воле (Флп. 2, 13). Христианин только свое желание и усердие показывает, а силы дает Бог. Но как-то так всегда случается, что человек не видит этого. Ему все кажется, что постится ли он, промолчал ли на обидные слова, он все своими силами делает. Это – лесчий, бесовский обман, или самообман. Кто внимательно относится к своему духовному внутреннему миру и деланию, тот не раз замечал, что когда ему не хотелось смириться в чем-нибудь пред Богом и как бы показать Ему, что он сам сумеет нечто сделать, то оказывалось, что, несмотря на все усилия, ему это не удавалось. Даже тогда, когда он и не думал вовсе о Боге и не почитал Его, и то легко это делал, а теперь не может... Но как только признает свою немощь и воздохнет с покаянием к Богу, сейчас же все препятствия убираются с пути, и он легко делает в одну минуту то, на что раньше уходили дни и недели. Мы – работаем с Богом Богу же как бы на паях. Мы вносим в дело копейки и полушки, а Бог – миллионы и миллиарды. Мы только что поднимаем руки, чтобы сдвинуть что-либо, а благодать Божия за нас дело уже заканчивает. Но совершает это невидимо, как бы из-под наших рук, из-за нашей спины... Но Бог не поможет, если мы прежде сами рук не подымем. Чудес люди ищут... Да вся жизнь человеческая, тем более христианская, есть сплошное чудо! Вольно же людям быть слепыми и настолько самонадеянными, что приписывать все себе...

Но нельзя отрицать того, что у добродетели сверхъестественной бывают разные степени. Иную по виду никак нельзя отличить от языческой, а иногда даже и за грешное дело почесть можно, что неразумные часто и делают, а иная блещет сияниями вечного, тамошнего дня. Это-то и заставляет невнимательных к слову Божию и спасению путать правое с левым и осуждать благочестие. Но мы не будем обращать внимания на их недомыслие, а, запомнив первые два признака, по которым наши добрые дела должны отличаться от добрых дел неверующих, обратимся к дальнейшему изучению христианской добродетели, к ее практическому осуществлению, к ее внутреннему содержанию.

Внутренняя сторона вопроса. Различия между добродетелями христианскими по их существу и содержанию

В их собственном царстве добродетели эти должно различать между собою, прежде всего, по качеству их природы.

Так как человек состоит из тела и души, то и добродетели должны быть двух родов:

1. Телесные. Это те, для совершения которых трудится преимущественно тело. Говорю: преимущественно, потому что если в деле, хотя бы и одним телом исполняемом, не будет участвовать и душа, то это дело не сможет иметь нравственную ценность, а следовательно, не будет и добродетелью.

2. Духовные. Телесные добродетели очищают наше тело от вещественных в нем движений и всего непотребного, готовят из него достойный сосуд будущей благодати Св. Духа, а духовные – смиряют душу, делают ее госпожой невещественных помышлений, прогоняют от нее всякое нечистое приражение и привлекают благодать.

Первые добродетели можно назвать еще мирскими, вторые – монашескими.

Но под монахами я разумею здесь не тех, которые носят только одежду монашескую, а которые сделались свободными от всех видимых попечений и, хотя телом пребывают на земле, умом всецело живут на небе. Это надо хорошо уразуметь и постоянно помнить; иначе возникает путаница и излишние суесловия. Миряне начинают обвинять несовершенных монахов в тунеядстве, в нежелании помочь им, а монахи, желая защититься, или дерзают высказывать такие положения, которые им не приличествует (например узаконяют для себя чисто созерцательный образ жизни, отказывая в помощи голодным и нуждающимся), или бросаются в другую крайность – забывши свои обеты, свое звание и немощность, сами рвутся в мир, якобы для спасения погибающих душ и для пользы многих. Здесь я не буду выяснять, где кроется истина, в первом ли случае, или во втором, или посредине⁷⁴⁶ но только предостерегаю читателя от поспешных и непродуманных выводов.

Добродетели христианские необходимо различать и по способу их исполнения. Известно, насколько высоко ценятся знатоками и любителями искусства любые карандашные наброски, пусть в два-три штриха, знаменитых, прославленных мастеров (Леонардо да Винчи, Рафаэля, Рубенса, Тициана и прочих) и при этом оставляется без внимания кропотливо, старательнейше и с великим тщанием исполненная картина мелкого живописца. Точно так обстоит дело и в области добродетели. Иной, как бы не глядя, совершает доброделание – только губами или мыслью пошевельнет на молитве⁷⁴⁷ или мимоходом, в виде шутки, бросит слово утешения⁷⁴⁸ и это уже и Богу угодно, и пользу людям приносит, всю печаль сразу с их сердца снимает; другой же по целым дням молится, целые часы проводит в разговорах, желая всех поддержать, всем «указать путь света», а толку все нет: и Бог его не слышит, и среди людей лишь смущение производит.

Итак, надо уметь творить добродетель. Мало того, чтобы нищему подать, надо знать, как подать; мало сказать хорошее слово (это нетрудно сделать, если оно вычитано нами, то есть не свое), а надобно знать, когда его сказать, в какой форме преподать, кому, где и при каких обстоятельствах. А то ведь можно и словами Священного Писания убить человека. И так во всяком деле. Для этого и целая наука существует – аскетика. Но, собственно, никакие книжки не могут этому научить, а только собственный духовный опыт и благодать Божия; последняя же привлекается смирением, а не учением.

Но когда святые люди творят добродетели, то, кроме практической пользы, мы замечаем еще и красоту, изящество самого делания. Это и понятно. Если добродетель, как сказано вначале, заключается в соразмерности и отсутствии всяких лишков, то она, естественно, и прекрасна.

В заключение нахожу нужным сказать, что искусство творить добродетель и уменье правильно обращаться с теми или иными жизненными обстоятельствами, прежде всего, сказывается в положительных вещах, то есть в заведомо добрых делах.

К доброделанию мы все призваны; по крайней мере, эта область делания самая доступная и не требует большого дара рассудительности – конечно, говорю в относительном смысле. Как рассудительно творить добродетель⁷⁴⁹ и избегать страстей, можно еще научиться, хотя и с большим трудом. (Мои «Основы», например, частично описывают эту науку – штрихами, набросками, иногда даже намеками только, но не дают подробного руководства. Я ставлю только вешки и показываю путь, а желающий увидеть на этом пути города и разные чудеса сам должен идти по нему.)

Но как извлекать пользу из вещей отрицательных, то есть как из безусловно греховных действий выйти чистым и непорочным, – этому нужно учиться у Самого Бога. Подробно – по причине недостатка в настоящее время делателей подобного рода (а если они есть, то сами знают, как поступать) – говорить о сем нет нужды. Ибо все такие разговоры маловерным и не имеющим духовного разума приносят скорее вред (иногда непоправимый), чем пользу.

То, что такое делание (по выражению св. Исаака Сирина, «делами шуими», т. е. левыми: Мф. 24, 33, 41–43, за которые на Страшном Суде Господь всех осуждать будет) возможно, видно из Свящ. Писания (Исх. 32, 27–29; 3Цар. 18, 40; Ос. 1, 2) и святых отцов.

Преп. Исаак Сирин говорит:

«Случается, что иногда иному бывает попущено Богом сделать что-либо, по-видимому, неуместное, и вместо порицания и укоризны воздается ему благим воздаянием». И в другом месте: «Иной и делами шуими соделывает жизнь в премудрости Божией, а иной продает грех как бы под личиною божественного. В иных, охраняющих себя, и недостатки бывают хранителями правды»⁷⁵⁰

IV. Условия успешного и надлежащего исполнения добродетелей. Основанием для всякой добродетели служит страх Божий (Пс. 110, 10). Последний, в свою очередь, есть порождение веры и появляется в человеке тогда, когда тот устранит ум свой от мирских хлопот и кружащиеся от парения мысли свои соберет в размышлении о будущем Суде и загробной жизни⁷⁵¹ Из этого видно, что «добродетель – не дар только великого Бога, почтившего Свой образ, – скажу словами св. Григория Богослова, – потому что нужно и твое стремление». И наоборот, «она не произведение твоего только сердца, потому что потребна превосходнейшая сила»⁷⁵² Если мы это хорошо уразумеем, то нескоро поддадимся на удочку лукавого, которою он ловит самонадеянных людей, внушая им проверять каждый свой поступок особым «сладостным чувством» и «осиянием», или «просвещением», в душе⁷⁵³ и дожидаться каких -то особых чудес для своего спасения⁷⁵⁴ с другой стороны, не возгордимся, когда приосенит нас Божественная благодать.

От всех этих искушений хорошо предохраняет знание главных качеств и признаков истинной добродетели, которые заключаются в печалях, скорбях, гонениях, страданиях и тому подобном. В миру люди ропщут и, погрязая в грехах, постоянно плачутся: «За что мне это искушение Бог послал? Что я сделал такого?», «Господи, неужели беззакония мои превзошли Твое долготерпение?..»⁷⁵⁵ А у истинного делателя не так. В скорбях он обретает Бога, и искушения, постоянно усиливающиеся, только доказывают ему, что он «замечен» Богом среди бесчисленного множества людей и «не забыт» (Евр. 12, 6–13). В миру смущаются якобы несоответствием между личною «невиновностью» и скорбями, а у нелицемерно спасающегося, наоборот, чем он становится, действительно, невиннее (без кавычек)⁷⁵⁶ тем и больше скорбей ему выпадает на долю, и тем более считает себя повинным всяким мукам.

«Бог не дает великого дарования без великого искушения, – говорит св. Исаак Сирин (ср.: 2Кор. 1, 5). – Соразмерно с искушениями определены Богом и дарования, по Его премудрости, которой не постигают созданные Им. Наконец, по жестоким скорбям, посылаемым на тебя Божиим Промыслом, душа твоя постигает, какую прияла она честь от величия Божьего»⁷⁵⁷ Иными словами, чем более у тебя скорбей, тем, следовательно, больше ты получаешь невидимо для себя благодати. В этом удостоверяет нас пример Самого Господа и Его апостолов: им «не было попущено войти в искушения, пока не прияли Утешителя. Кто приобщается благ, тому прилично терпеть и искушения; потому что скорбь его после блага. Так угодно было благому Богу творить со всеми»⁷⁵⁸

Это качество при совершении добродетелей так важно, что о нем говорят все святые и текстами о сем же изобилует все Свящ. Писание. У отцов-аскетов образовалось даже специальное выражение для его описания. Даждь кровь, и приими духа, – говорят они⁷⁵⁹ всякому, кто хочет вступить на узкую стезю добродетели и получить дары Св. Духа. Чтобы купить добродетели, учит св. Симеон Новый Богослов⁷⁶⁰ надо заплатить «не золото и не серебро, а кровь. Каждый желающий из нас покупает их одну за другою своею кровью. И воистину, если кто не предаст себя на заклание, как овна, за каждую даже малейшую добродетель и не прольет крови своей за нее, тот не стяжет ее никогда. Так Бог в домостроительстве Своем положил, чтобы мы покупали вечную жизнь произвольной смертью. – Не хочешь умереть произвольной смертью и жить вечной жизнью? – И вот ты мертв».

Но если бы кто, замечая в своей жизни немало скорбей и подвигов, вывел из вышесказанного, что он должен получить непременно за них награду, тот жестоко бы ошибся. Награда дается не за делание, а за смирение. Христос требует не исполнения заповедей, но исправления души, которое, однако, достигается человеком чрез делание заповедей. Примеры сего у нас всегда перед глазами. Иеросхимонах Амвросий Оптинский, иеромонах Варнава Гефсиманский, протоиерей Иоанн Кронштадтский и бесчисленный сонм иных подвижников, находясь постоянно, годами, с раннего утра до поздней ночи, среди людей и не имея возможности ни в церковь сходить, ни помолиться, как бы им этого хотелось, стяжали, однако, дары прозорливости и чудотворения... Как же так? – Чрез великое смирение и веру. При жизни этих старцев было много монахов в Оптиной пустыни и Гефсиманском скиту, также и иереев по Руси довольно, которые и постились не меньше их, а некоторые и уединялись больше; но благодатные дары получили только вышеуказанные лица⁷⁶¹

Итак, каждый подвизающийся должен раз навсегда запомнить и руководствоваться этим в своей жизни, что духовные дарования без искушений – погибель для принимающих их. (Дарования же я здесь разумею в широком смысле, в чем бы они ни заключались. Ибо и прозорливость – своего рода добродетель, поскольку в ней проявляется высшая степень рассуждения, этой царицы добродетелей.) Кто уклоняется от скорбей, тот вполне разлучается, несомненно, и с добродетелью. Поэтому если хочешь стяжать ее, то предай себя безропотно, с любовью и ревностью на всякую скорбь. Ибо скорби рождают смирение. А без последнего – никтоже узрит Господа (Евр. 12, 14)⁷⁶²

Священное Писание и святые отцы двумя образами поясняют, что есть разные возрасты духовной жизни, но в обоих случаях одинаково признают, что человек, вступивший на путь спасения, проходит три степени в своем духовном развитии. В первом случае они различают: рабство, наемничество и сыновство (Лк. 15, 17, 31; Ин. 8, 35; 10, 12; Гал. 4, 7)⁷⁶³ во втором – младенчество (новоначалие), юношество (средний возраст, «преуспевающие») и мужество – старчество (совершенство) (1Кор. 13, 11; 1Ин. 2, 12–13; Еф. 4, 13–14)⁷⁶⁴ Такова наиболее часто встречающаяся терминология, но иногда находим и другие наименования для сих возрастов духовной жизни⁷⁶⁵ Я при изложении предмета оба эти образа совмещу в один общий. Но прежде чем перейти к их раскрытию, сделаю несколько замечаний.

Нужно сказать, что как вообще невозможно явления духовной жизни укладывать в треугольники (или иные геометрические фигуры) и требовать, чтобы их можно было решать чуть ли не младенцам, да еще с помощью четырех правил арифметики, так, в частности, нет никакой возможности провести точную границу, демаркационную линию, выражаясь военным языком, между вышеуказанными состояниями внутренней жизни. Но если незаметен переход из одного состояния в другое, то нельзя того же сказать об общей картине в целом. И мы всегда легко можем по признакам, которые будут указаны ниже, определить, в каком мы, так сказать, классе находимся или в какой школе: низшей, средней или высшей. Такой экзамен время от времени необходимо себе устраивать, ибо может случиться, что хотя мы уже долгое время ходим в училище спасения и как будто нам пора уже быть чуть ли не в духовном университете, на деле выйдет, что мы сидим еще на азах и не затвердили даже спасительного алфавита⁷⁶⁶

Дальше. Как мы видели и еще не раз увидим, каждая страсть имеет свои степени развития, равным образом и соответствующая ей добродетель. Иными словами, в одном возрасте духовной жизни страсть и добродетель одним образом действует в человеке, в другом – по-другому, так что новоначальному не перенести искушений зрелого возраста, не вместить и дарований его. Но кроме этих частных признаков, посредством которых очерчиваются возрасты духовной жизни, есть еще и общие, с помощью коих мы легко можем определить, кому работаем, Богу или диаволу. Они заключаются, главным образом, в обладании теми или иными дарованиями Божиими и требуют большой осторожности при своем применении. При пользовании ими надо остерегаться увидеть в себе нечто, тогда как на самом деле мы – ничто, ибо многие принимали свет бесовский за свет Божественный и уклонение от страданий за настоящее бесстрастие. Однако приведу выписку из св. Иоанна Лествичника⁷⁶⁷ показывающую, как нам должно поступать и в данном случае.

«Во всех твоих начинаниях и во всяком образе жизни, в подчинении ли ты находишься или неподчинении, видимое ли твое делание или духовное, – говорит преподобный отец, – да будет сие тебе законом и правилом: испытывай, истинно ли они Бога ради совершаются! Например, если мы, будучи новоначальными, делаем что-нибудь с прилежанием, но от сего делания не умножается в душе нашей прежде снисканное смирение, то не думаю, чтобы труд наш был по Богу, мал ли он или велик. Ибо в нас, младенчественных, признак того, что делание наше согласно с волею Божиею, есть успеяние в смирении; в средних – прекращение внутренних браней; а в совершенных – умножение и изобилие божественного света».

Другие отцы сравнивают новоначального с человеком, ходящем при тусклом свете звезд. Видны только общие очертания громадных предметов (обычных страстей и прямых добродетелей), но и при всем том грозит постоянная опасность упасть в яму или даже бездну. Потому требуется зрячий во тьме путеводитель – старец.

Кто подвизается в среднем чине, тот подобен человеку, шествующему при полной луне. Он видит то, чего не видит идущий в потемках, и может последнему до некоторой степени предсказать грядущее падение, если заметит ров, к которому тот приближается. Но в то же время подвизающийся в среднем чине сам еще требует большого попечения. Даль для него сливается в сплошную темную полосу; мелких камешков, а может быть, и драгоценных вещей он по дороге не видит.

Наконец, достигший совершенства, очистивший внутренние очи сердца от страстей при помощи благодати, видит вокруг себя ясно, как человек с чистыми глазами в яркий солнечный день. Всякому приходящему он может сказать, что его ожидает на пути спасения не сегодня, а на несколько лет вперед, ибо весь путь вопрошающего освещен совершенному Солнцем Правды – Христом. Ничто, скрытое для других тьмою страстей и пороков, не укрывается от него.

Вот как говорит об этом состоянии преп. Исихий, пресвитер Иерусалимский⁷⁶⁸

«Когда, возмогая о Христе Иисусе, начнем мы тещи в трезвении твердо установившемся, тогда сперва является нам в уме как бы светильник какой, держимый нами рукою ума и руководящий нас на стези мысленные; потом как бы луна в полном свете, вращающаяся на тверди сердечной; наконец, как солнце, – Иисус, подобно солнцу, сияющий правдою, т. е. показующий Себя Самого и Свои всесветлые светы созерцаний».

Теперь перейдем к подробному выяснению возрастов духовной жизни каждого в отдельности.

I. Новоначальный возраст, или состояние раба. Всякий, начинающий работать Богу после пробуждения от долгого греховного сна, неминуемо оказывается на этой первой ступени. И на ней нужно ему надолго задержаться и поработать. Перескочить прямо на вторую – я уже не дерзаю сказать на последнюю – невозможно. Тот, кто, прельщаемый заманчивостью такого скачка, решается на это, попадает неминуемо в прелесть. Однако мы очень и очень часто наблюдаем в жизни явления, когда человек, будучи желторотым птенцом, требующим младенческой пищи, начинает присваивать себе права следующей ступени и пытаться творить дела, свойственные подвизающимся среднего чина. И получается только вред для духовной жизни. Но об этом я скажу подробнее в конце параграфа.

Состояние новоначального прежде всего характеризуется рабским страхом. Он дрожит от ужаса перед той геенной, которую уготовал себе своими делами, боится того страшного ответа, который ему надлежит дать перед Праведным Судией. Страх смерти всюду его преследует. Он не смеет ни на что надеяться – в прошлом у него одни грехи, будущее неопределенно, а в настоящем он еще не сделал ничего. Только в минуты отчаяния он призывает на помощь себе надежду на милосердие Божие, чтобы бес страшного уныния и тоски, который нередко встречает в начале спасительного пути подвизающегося, не потопил душу в глубине безнадежности. Об этом еще и пророк Давид молился (Пс. 68, 15–16). Страх за свои ежедневные поступки, вплоть до мелочей, боязнь ответственности, которую придется нести за них, увеличивается еще оттого, что новоначальный видит, что ничего не видит. Правда, это уже много, ибо валяющиеся в сластях в миру и того не видят, а считают себя всезнайками, непогрешимыми, обладают крайним самомнением, но все же это мало их утешает.

Подобные настроения вызывают в человеке соответственные добродетели и соответственное поведение, может быть, миру и домашним не совсем приятное или даже совсем неприятное, но всячески любезное спасающемуся. Хотя это иго ему и режет плечи, однако других способов предохранить себя от искушений он не видит. Если беспристрастно взглянуть на дело, то каждый поймет, что иных поступков, чем нижеуказанные, и нельзя ожидать от человека, охваченного чувством страха.

Так как новоначальный, как показывает самое наименование, только начал спасаться, то ясно, что духовной силы и разума у него нет. А раз нет духовного устройства и царствует еще беспорядок в душе, то нет и не может быть духовных добродетелей. Поэтому все дело спасающихся, находящихся на этой ступени, ограничивается телесными трудами, а из духовных – теми, которые составляют основу подвижнической науки, но и то, понятно, в масштабе немощного, недавно воспрянувшего духа.

Но какие же именно это добродетели и признаки, по которым можно узнать законно спасающегося? Как узнать, на правильный путь человек встал или на ложный? Так как нужно учиться по наилучшим образцам, хотя бы они были и недостижимы для многих, то приведу таблицу добродетелей, которую воплощали в своей жизни, когда были молодыми послушниками, наши Серафимы Саровские, Сергии Радонежские, а также Антонии, Макарии и иные великие. Если не все, то в малой степени от каждого делания нечто заимствовать все же надо. А коль мы не принесем и «двух лепт» (Мк. 12, 42), то на что можем надеяться? Хотя бы по своей силе, но и мы нечто должны дать.

Итак, что же дать?

«Превосходный алфавит для всех есть следующий, – говорит преп. Иоанн Лествичник (дополняю его в скобках краткими своими замечаниями)⁷⁶⁹

(* Нумерация принадлежит еп. Варнаве. – Прим. составителя.)

1. Послушание.

[Оно лежит в основании всего.]

2. Пост.

3. Вретище.

[Худая одежонка много значит. Совсем иное настроение у нас, когда мы разодеты или когда нас застанут в рваном домашнем платье. Если возникающие от перемены одежды настроения новоначального урегулировать и подчинить известным аскетическим правилам, вернее законам, получится большая польза. И притом дело это необходимое.]

4. Пепел.

[Многие подвижники, подражая ветхозаветным праведникам, посыпавшим главу пеплом во время поста, печали, горестных событий и поневоле евшим его, когда он сыпался с их головы за трапезой (Пс. 101, 10), следовали им в этом⁷⁷⁰ иногда заменяя пепел простою пылью. По крайней мере, воздержание от омовений и бани и спанье на голой земле вполне давало возможность подражать библейскому обычаю и поневоле. А об авве Исааке, пресвитере из Келий, рассказывали, что он ел хлеб свой с пеплом из служебного кадила⁷⁷¹

Здесь пепел может означать – особенно в отношении к нам – негнушение грязью и небеганье от нее. Многие в миру, не понимая дела, соблазняются, читая или слыша подобные вещи про подвижников. Но грязь, допущенная только по неряшливости, должна претить нам и вызывать осуждение, а кто не моется (по крайней мере долго, если не совсем) ради подвижничества, то есть чтобы приобрести себе смирение, которое составляет его корень, тот поступает хорошо, полезно и как следует. Ему нужно подражать. Итак, в одном случае за грязь – наказание, в другом – награда. В этом необходимо разбираться.]

5. Слезы.

6. Исповедание.

[Разумеется помыслов и злых дел. Важнейшая статья при подвижническом делании. В частности, речь идет и о генеральном исповедании своих грехов пред вступлением на путь спасения. В древнее время исповедовались публично, пред всеми⁷⁷²

7. Молчание.

[Это средство, как и все предыдущие, ведет все к той же цели, к смирению; ср.: Ис. 66, 2 (слав.).]

8. Смирение.

9. Бдение.

10. Мужество.

11. Стужа.

12. Труд.

13. Злострадание.

14. Уничижение.

15. Сокрушение.

16. Непамятозлобие.

17. Братолюбие.

18. Кротость.

19. Простая и нелюбопытная вера.

20. Беспопечение о мире.

21. Непорочная ненависть к родителям.

22. Беспристрастие.

23. Простота с незлобием.

24. Произвольная худость».

Все вышеперечисленные 24 «буквы» – добродетели, составляющие духовный алфавит, с помощью которого можно уже довольно бегло читать духовную грамоту, – должны быть хорошо изучены новоначальным. Как без буквенного алфавита нельзя научиться читать и, следовательно, закрыт самый доступ к учению и науке, так и без духовного «алфавита» невозможно приобрести истинный разум. Поэтому названные добродетели могут служить не только хорошим экзаменационным средством для определения, на какой ступени спасения каждый находится, но и как своего рода программа, с которой надо начинать спасение и которую должно положить в его основу. Понятно, осуществлять ее необходимо каждому по своим силам, потому что Бог смотрит не на количество трудов, а на количество усердия.

II. Средний возраст, или состояние наемника. Предшествующее состояние новоначального можно охарактеризовать как время непрестанной борьбы, сжигания за собой всех кораблей – мирских привязанностей (чтобы никакого возврата к ним не было), как войну против приобретенных привычек и обычаев, ведущую к уничтожению старого порядка жизни и установлению нового. Вся энергия уходила у новоначального на эту борьбу и противоречие своей самости во всем. А «благоприобретенных» привычек у него может быть много. В миру заведено вставать поздно, а в духовном обиходе – рано (Пс. 118, 62). В миру любят покушать плотно, вкусно, а в лике спасающихся считается неприличным и думать даже о принятии пищи (Пс. 101, 5). В общежитии тот славен, кто умеет «постоять за себя», а у Христовых учеников, наоборот, первый – всем раб (Мк. 10, 44). И так – во всем. Но когда человек, при помощи Божией, объявит беспощадную войну привычкам, несогласным с законом Божиим (что ж если и люди заметят это – от них не укроешься, Мф. 5, 14), то постепенно, в конце концов, не без великого труда сможет привести свой внешний порядок жизни к благочинию и грубые вспышки страстей заставить замолчать или в значительной степени утишить. Но – и только. Хотя, по мирским понятиям, и то много, и зачастую достаточно для прославления, но это лишь начало спасения. Это только расчистка почвы под будущий посев – освобождение земли сердца от булыжников, камней, сучков и прочих страстных приражений. Никто ведь не похвалит земледельца, если он после распашки и боронения поля сложит руки и бросит все дело, но ждут от него дальнейших и не меньших, чем прежде, трудов. Так и здесь. Требуется удобренную плачем, слезами, поношениями, скорбями, телесными немощами душу засеять семенами добродетелей.

К этому теперь располагает и душевное самочувствие спасающегося. Раньше он трепетал за свою участь, иногда чуть ли не отчаивался в своем спасении, ничего не видел, кроме своей обреченности геенне, а теперь для него забрезжила надежда. Он уже много раз, при нападении искушений, видел на себе явную милость Божию, видел, что его, достойного всех казней адских, годного лишь на то, чтобы разверзлась под ним земля и поглотила его живым, Господь до сих пор щадит, даже больше – милосердствует, помогает, утешает, подает токи спасительной благодати и умиления. Значит, еще есть надежда на спасение и не померк еще свет Божий. Усиливает в нем надежду и пройденный тернистый путь. Как-никак, но мучения совести уже уменьшены вполовину – человек мучится еще за сделанные когда-то прегрешения, а не за сознательно творимые вновь, от которых он всемерно воздерживается, и если падает, то по немощи и недальновидности. Человек, таким образом, переходит в состояние наемника. Он уже не раб, он не боится наказаний, ибо после доброго исповедания грехов получил прощение. Живет же новою, чистою жизнью и надеется получить – это понятно – награду (спасение), как бы плату за подвиги.

И он усиливает свои подвиги. Он с ревностью и любовию довершает начатое и более того – подражая подвижникам, с радостью принимает всякую находящую скорбь, а если скорбь не приходит, то сам себя оскорбляет, мучит, смиряет. Он всеусильно старается подражать всякому доброму деланию, о котором слышал, что его проходили древние отцы, или видел, что его проходят современные ему ревнители благочестия.

После того как он, будучи новоначальным, установил себя в известном чину и укрепился в добром образе жизни, его задача – окончательно уничтожить в себе страсти и насадить в душе противоположные им добродетели. Ибо без искоренения страстей невозможно стяжать чистоту ума и сердца, без которой никтоже узрит Господа, как сказал апостол (Евр. 12, 14), а без приобретения добродетелей невозможно самое уничтожение страстей. Да и бесполезно. Только за исполнение евангельских добродетелей, как бы они ни были непонятны или противны миру, сходит на человека благодать Божия. Иже не собирает со Мною, расточает, – сказал Господь (Мф. 12, 30). В быту мы не всегда замечаем это. Многие, имея капитальчик, храня его в банке и не желая пускать его в торговый оборот, не расточают его. И всякий, не гоняющийся за приобретениями, тем самым не теряет нажитое, разве только на пропитание расходует его. Но в духовной жизни не так. Кто не творит добра, тот уже грешит (Иак. 4, 17; 11с. 33, 15).

Итак, человеку предлежит в среднем состоянии великий подвиг: ему нужно уничтожить в себе все страсти и укоренить всякую душевную добродетель. И все-таки это еще не совершенство. Сильны (1Ин. 2, 14) подвижники в этом возрасте и побеждают на всех путях сопротивника-диавола, но еще не могут сказать вместе с апостолом Павлом:

Вся могу о укрепляющем мя (Иисусе) Христе (Флп. 4, 13). Это – дело зрелых мужей, а не юношей⁷⁷³ Но все же эта ступень очень высока, и как новоначальный возраст отличает борьба и жестокая война, так этот последний характеризует прекращение браней. В душе человека теперь – мир и сладостный «радостотворный»⁷⁷⁴ плач о содеянных когда-то великих грехах.

Что касается самих добродетелей, совершаемых в этот период духовной жизни человеком, то они, в сравнении с таковыми же в первом периоде, отличаются большей тонкостью, изяществом и духовностью. Там все действия человека были, выражаясь мирским языком, эгоистичны, а здесь они – альтруистичны⁷⁷⁵ Тогда человек думал, как бы только себя спасти, «погибни все, лишь бы выплыть» (ср.: Быт. 19, 17, слав.); теперь же он начинает – это у него выходит естественно, само собой, а не насильственно, под влиянием «прогрессивных», «филантропических», «альтруистических» идей, как в миру, – оказывать ласку и любовь другим. Это и понятно. В новоначальный период человек подобен бросившемуся, после кораблекрушения, в бурное, открытое море. Где тут мечтать о том, чтобы других спасать, дай Бог, самому выплыть и стать на твердом берегу. А в среднем возрасте человек уже стоит на этом берегу, лучше же сказать, на скале или камне, Который есть Христос (1Кор. 10, 4). Естественный страх за свою жизнь не подавляет его чувств и разума, он ищет случаев и способов подать помощь и другим. Но делает это еще умеренно, не с полным самоотвержением, потому что не имеет достаточно сил.

Приведу теперь самые добродетели, и опять по преподобному Иоанну Лествичнику⁷⁷⁶ продолжу выдержку из него (со своими замечаниями). (* Нумерация принадлежит еп. Варнаве. – Прим. составителя.

«Указание и признаки преуспевающих, – говорит он, – суть:

1. Отсутствие тщеславия.

2. Безгневие.

3. Благонадежие.

4. Безмолвие.

[Раньше было молчание уст – телесная добродетель, а теперь молчание помыслов, самого ума⁷⁷⁷ ]

5. Рассуждение.

[Надо знать, что рассуждение рассуждению рознь. Иногда и в отношении новоначальных можно встретить у святых отцов выражение, что те имеют рассуждение, но последнее надо понимать в узком смысле, ибо, по существу, они его, конечно, не имеют.

Итак, «рассуждение в новоначальных есть истинное познание своего устроения душевного; в средних оно есть умное чувство, которое непогрешительно различает истинно доброе от естественного и от того, что противно доброму...»⁷⁷⁸ А что такое рассуждение в собственном смысле, как божественный дар у совершенных, будет сказано в ином месте⁷⁷⁹ ]

6. Твердая память суда.

7. Милосердие.

8. Страннолюбие.

[У новоначальных братолюбие сводилось к чувству благорасположенности ко всякому ближнему. А теперь оно приняло активную окраску, теперь старается проявить себя вовне и на деле показать границы своей силы. Вот только когда дозволяется благотворить ближним и «служить обществу», «человечеству» (как говорят в миру люди, старающиеся показать, что они проповедуют нечто высокое и разумное). После великих подвигов и приобретения духовного разума. Да и то в меру. На первой же ступени требуется лишь упорядочивать свою собственную душу, ей одной служить и благотворить. А кто не вступил еще и на первую, о том не знаю, что и сказать... Слова-то их, может быть, хороши, ибо у нас наворованы, а понимание этих слов и приложение к делу нелепое. Впрочем, Бог смотрит на намерение человека, и совершаемое ради Бога, хотя и неправильно, всегда приносит пользу, а какую, это уже иной вопрос: в полной мере узнаем на том свете.]

9. Приличное вразумление.

[Надо хорошенько запомнить мирским и новоначальным: учить других раньше времени и не имея дара рассуждения – нельзя. Неуместное слово и без плода остается, и нашу собственную душевную жизнь расстраивает. Потому-то и дана была выше заповедь молчания.]

10. Бесстрастная молитва.

11. Несребролюбие».

Итак, вторая ступень, как видно из всего предыдущего, есть преддверие святости. Все, кажется, уже сделано, страсти уничтожены, добродетели взращены, душа всячески упорядочена, но не достает в ней самого главного – Св. Духа. Пришествие Его завершает дело и является целью всякого разумно подвизающегося. Но если при всех предыдущих подвигах нечто зависело и от наших усилий, то стяжание Духа Святого не от нас зависит, а всецело от Него Самого. Насильно Его не привлечешь. Будет Его святая воля – придет Он к нам, а не будет – никакие подвиги не помогут, хотя нельзя отрицать и того, что смирение, и одно оно, сильно привлекает на человека Его благодать. Однако, в конечном счете, она, как и само смирение, есть совершеннейший дар Божий, чтобы и в этом нельзя было человеку возгордиться. В приводимых ниже словах преп. Симеона Нового Богослова читатель найдет еще одно объяснение этого вопроса⁷⁸⁰

В заключение этих двух отделов скажу еще несколько слов, причем длиннота примечания, думается, с избытком искупится его важностью. Сделать это надо для предотвращения смущений и недоразумений со стороны немощных, которые, подпавши под влияние некоторых сумбурных и лесчих учений, и сами начинают идти по ложному пути (а значит и неправо мыслить). Разговоры же, сбивающие их с толку, похожи на следующие: «В чем же заключается ваше христианство, когда вы все эгоисты, думаете только о своем личном спасении, молчите, от всех бегаете, лица имеете пасмурные? Кому это нужно? Во всем сказывается ваш эгоизм: в лучшем случае, если вы работаете Богу не из страха перед адом, то, конечно, из-за награды и надежды на Царство Небесное... Опять эгоизм. Нет чтобы делать добро ради самого добра, без корыстных расчетов». «А посмотрите, как у нас, – прибавляют наиболее бесстыдные и безумные из этих людей, – нравственность отделена от религии, потому что можно добро ради самого добра совершать, без всякого Бога. Дело чистое, без всякой тени эгоистических пристрастий...» и так далее и тому подобное.

Этот бесовский набор благочестивых как будто слов часто производит на только что вступивших на путь спасения и потому совершенно неопытных и незнакомых ни с положениями аскетики, ни с догматами и канонами церковными впечатление чего-то очень умного, дельного, основательного, великого, блестящего, «идейного», чистого, светлого, бескорыстного, прекрасного. На самом же деле, подобные доводы – богохульство и извращение всех основ христианства и спасения, хотя отголоски их можно встретить и в книгах ученых, так называемых «богословов». Но ревнующему о своем спасении не нужно теряться ни пред какими титулами. Что из того, что «ученый»? Дал Бог талант, вот и пишет. Но что он пишет, надо еще сверить с учением нашей матери, св. Православной Церкви. Пушкин, имея талант, возвратясь после пьяного дебоша домой, одинаково успешно и легко мог писать как «Пророка», так и «Гаврилиаду».

Итак, здесь мы видим обычный прием тайных и явных последователей сатаны: брать свое лживое учение, облекать его в христианскую форму и преподносить простецам как самое чистое, не извращенное «попами», евангельское учение. Или, наоборот, то неправильное понимание христианства, которое Церковь порицает и исправляет, приписывают ей самой как непогрешительное и истинное, и защищаемое ею. Но раскроем всю ложь таких приемов и обвинений...

Буду краток. Достаточно сказать, что христианство и не учит вовсе тому, в чем его обвиняют, и безбожные выводы, делаемые автономистами, исповедующими безрелигиозную мораль, возможны только при тех лживых предпосылках, на которых они строятся. Если бы Христос, действительно, учил тому, чтобы мы работали Ему лишь из-за страха геенны и из-за желания получить в награду Царство Небесное, тогда можно бы было искать иного, лучшего, более «бескорыстного» учения. Но Господь учит о любви и нашем сыновнем отношении к Богу, при которых нет места для страха или корыстолюбия (Мф. 5, 9, 45; Мк. 13, 38; Ин. 12, 36; 13, 34; 15, 9, 10, 13; 17, 26; 1Ин. 4, 18).

Итак, как нельзя мотивы, движущие верующими на несовершенных ступенях духовного развития, считать принципиальными для христианства, так нельзя отрицать и их воспитательного значения для маломощных. Силу их исповедует (и до того, что увеличивает их привлекательность с каждым днем!) самый мир: призы, награды, ордена, чины, венки, подношения, с одной стороны, и тюрьмы, пытки, казни – с другой хорошо говорят об этом. Не миру бы, следовательно, делать такие упреки христианству.

Но меня более понуждает необходимость поправить неправильные взгляды и поступки некоторых спасающихся, и даже в чину иноческом, которые сбиваются на подобную же ложную дорогу. Из ответа им и новоначальные могут почерпнуть для себя соответствующие уроки и увидеть, как смотрят на сущность христианства истинные выразители церковного учения, представители Церкви, которых она сама, а не ученое учреждение (разница!), наименовала преимущественным именем «богослов».

Искушение же состоит в том, что спасающиеся, после того как достаточно поработают Богу и подвигами приобретут себе добродетели, успокаиваются на достигнутом, считая это вполне достаточным для спасения – они-де великие подвижники, работают Господу и надеются оправдаться своими делами. Таким-то отвечаю не я, а св. Симеон Новый Богослов. (Предварительно делаю краткое необходимое замечание: преподобный отец называет «рабом» не новоначального, а как раз наоборот, совершенного человека, и обращается не к мирским, а к монахам, и не только новоначальным, а уже находящимся на средней ступени, и разъясняет, насколько нужно быть осторожным в собственном о себе мнении.)

«Так как мы думаем, что мы христиане по тому одному, что приняли божественное крещение, хотя не делаем дел христианских, – начинает св. Симеон свое «Слово»⁷⁸¹ – так как думаем, что мы – верные, потому что веруем во Отца, Сына и Святого Духа и в воплощенное домостроительство Господа нашего Иисуса Христа, и таким образом просто по привычке говорим, что мы рабы Божии и, пиша к другим письма, помещаем это в подписи: «раб Божий такой-то», не зная, может быть, что такое раб Божий, и кто есть, и кто достоин именоваться рабом Божиим, – то я решился растолковать это слово и показать: кто таковы рабы Божии и из чего познаются и каковы дела, делаемые ими для Бога, чтобы всякий по делам своим мог определительно познать, кому угождает он делами своими и кому работает, и уразумел, кому угождал и кому служил доселе, дабы не случилось иному почитать себя рабом Господа, тогда как он работает себе самому...

Почему, когда кто постится, или бдения совершает, или томит себя алчбою и жаждою, или спит на голой земле, или слезы проливает, или переносит поношения и другие искушения находящие, пусть не думает, что он (по тому самому) уже служит Богу или пользует такими подвигами другого кого, но только себя самого, если терпеливо проходит их и особенно, если при том блюдет смирение и действует с духовным разумом; ибо если не таким образом он проходит их, то и себе самому не приобретает чрез то никакой пользы...

Как же так? – спросит кто-нибудь. – Кому угодно, тот может найти объяснение сему в Божественных Писаниях. Я же имею в намерении показать только то, что ни те, которые проходят еще покаяние (возраст новоначальных. – Еп. Варнава), ни те, которые долгое уже время подвизались в добродетелях (средний возраст. – Еп. Варнава), не Господу еще служат, а только самих себя пользуют. И если находите то благословным, подтвердим слово наше примерами...

Что делаем мы, облекшиеся уже в монашеское одеяние и вступившие в поприще покаяния и подвижничества? Плачем? Но для чего? – Для того, чтобы получить отпущение грехов наших и очиститься от скверн, причиненных нам грехами. Постимся? – Для того, чтобы укротить буйство и стремления плоти нашей и сердце свое сделать более мягким и удобосокрушительным. Совершаем бдения и поем псалмы? – Для того, чтобы не распложались злые помыслы и ум наш не блуждал туда и сюда. Молимся? – Для того, чтоб не уводил нас враг в мысленный плен и мы могли со временем помышлять об одном добром и полезном и молиться всегда и непрерывно в сердце своем. В сердце сокрушаемся? – Для того, чтобы приять радость и утешение, которые порождает сей плач сердечный. Одеваемся в смиренные, власяные одежды? Спим на голой земле, и большая часть из нас носит вериги?⁷⁸² Для чего? – Для того, конечно, чтоб обуздать и укротить это тело буйное, чтоб оно, не быв удерживаемо уздою, не бросилось, подобно необузданному мулу, в стремнины и не извергло и себя и ездока своего, ум, в ров пагубы и огня вечного. Делая же все сказанное, какое благо доставляем мы тем, которые нас видят? Конечно, никакого. Но если мы никакого не делаем блага для тех, кои нас видят, то тем паче ничего не делаем мы для Бога, давшего нам и мудрость, и силу к самосохранению⁷⁸³

Но, скажешь, мы с благодарностью переносим поношения, осуждения, находящие скорби, не позволяя оставаться в сердце и следу страсти, тем возбуждаемой? – Но и этим опять мы себе самим делаем добро, а не другому кому. Слушай, что говорит Господь: аще не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших (Мер. 6, 15). Удостоверься же, что если, когда нас поносят и насмехаются над нами, или когда бьют по ланитам и оплевывают, или другое что оскорбительное причиняют нам, мы переносим то с благодарностью, от всей души сожалея о тех, которые подвергают нас таким искушениям; то мы чрез то самим только себе благодетельствуем, удостаиваясь за это получить отпущение наших пред Богом согрешений. Если же удержим при сем в сердце страсть неприязни к ним и будем разные употреблять способы к отмщению им, то и самим себе не стяжем добра, а напротив, повредим, став сами для себя причиной того, что грехи наши останутся не прощенными нам...

Все мы бедны, голы, изранены и немощны разными немощами, и сидя в келиях своих (уединенно) или живя в монастырях, будто лежим в разных больницах и странно-приимницах и вопием, плачем и рыдаем, призывая Самого Врача душ и телес наших (которые, т. е., пришли в чувство и ощутили боль от ран и страстей своих; ибо иные столь несмысленны, что не сознают и не чувствуют немощей своих и страстей, кои над ними господствуют), да приидет и уврачует сокрушенные сердца наши... Итак, находясь в таком бедственном состоянии, можем ли мы дерзнуть когда-либо сказать... или хоть подумать, что работаем Господу? Нет, не работаем мы Господу, но (если восчувствуем, в какую глубину зол ниспали) просим, как я сказал, и молимся, да уврачует нас Врач душ и телес от всех немощей наших. Потом, когда получим уврачевание и сбросим с себя мало-помалу всякую немощь, как какую-либо ветхую одежду, изодранную и испачканную, и облечемся в здравие, как в некое царское одеяние, светлое по всему телу, с головы до ног⁷⁸⁴ тогда и мы, если послужим другим и поврачуем их, возлагая елей на раны их и другие употребляя врачевства и пластыри, – тогда, говорю, и мы можем быть причисляемы к тем, кои работают Господу рекшему: понеже сотвористе единому сих братии Моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40). Если же не будем мы прежде уврачеваны, но, будучи еще немощны и страстны, покусимся врачевать других немощных, то Господь скажет нам: врачу, исцелися сам (Лк. 4, 23).

А ты, слыша мои слова, что душевное здравие есть некое царское одеяние светлое, смотри, не истолкуй криво сего речения по непониманию дела и не подумай, будто я говорю о здравии телесном. Нет, не о телесном говорю здравии, а об ином некоем, бестелесном, духовном, божественном, которое обыкновенно не врачебными травами доставляется и не собственными нашими трудами достигается, чтоб кто не вздумал хвастаться им. Как подбирающий и прикрепляющий мертвые кости к костям и сустав к суставу (костями и суставами я называю добрые дела и добродетели) не делает никакой пользы, если не сможет облечь их мясом (мускулами) и нервами; но если и это сделает, если свяжет суставы жилами и мертвые те кости покроет мясом и кожею и из всего сделает целое тело, то и при сем опять напрасно он трудится без всякой пользы, если тело это останется без души, которая оживляла бы его и двигала; так это же самое представляй себе бывающим и с душою, которая была умерщвлена грехами. Пусть в ней все уже члены восстановлены, т. е. имеются все добродетельные деяния, как-то: пост, бдение, долулегание, нестяжательность, непощадение тела и подобное, – которые набираются, как мертвые кости, последуя одно за другим, подлаживаются между собою и, связуясь, составляют некоторым образом цельное тело души. Но что пользы от них, если это тело души лежит бездушно и бездыханно, по той причине, что еще не вселился в нее Дух Святой? Ибо только когда Он войдет и вселится в нас... соделывает нас новыми и живыми из ветхих и мертвых, каковы мы сами по себе. Другим способом невозможно ожить и жить душе...

Итак, поскольку мы мертвы и только Он [Христос, в Коем мы возрождаемся и оживляемся Духом Святым]⁷⁸⁵ есть вечная жизнь, то прежде чем соединимся с Ним и жить станем Им, да не глаголем, что работаем Господу. Ибо как возможно, чтобы мертвые когда-либо работали кому? Пока сознательно не облечемся во Христа, как в царское одеяние, да не думаем, что освободились совершенно от душевных наших болезней или от страстей, тяготящих нас. Ибо как не отходит тьма, если не приходит свет, так не изгоняется болезнь души, если не придет Тот, Кто болезни наши носит, и не соединится с нами...»

Итак, из всего вышесказанного следует, что как ни тщательно вели бы борьбу со страстями новоначальные и какое бы бесстрастие ни стяжали средние, плоды всего этого относительны и несовершенны. Только в отношении к тому пагубному состоянию, в котором пребывают мирские, одержимые всеми похотями, можно говорить о высоте подвига несовершенных, но в отношении к возрасту мужей совершенных дела даже средних людей требуют еще многого. Они победили страсти и демонов посредством рачительной жизни, но дразнить их еще не могут⁷⁸⁶ так как еще не стали небожителями, а остаются все теми же жителями земли, хотя и стоят на ней только одной ногой. Незаметно для них вещество мира в них еще тлеет.

Но если так строги святые к настоящим подвижникам, то что сказать о пустой болтовне современных людей об «эгоизме» и отсутствии «альтруизма» у монахов и спасающихся христиан? Ведь обвинители, употребляя эти слова, даже не понимают, что, собственно, им соответствует в христианской духовной жизни, какие страсти и добродетели. А с другой стороны, если у нас сами же учителя подвижнического искусства обличают учеников даже за тень от этих страстей, то чего стоят рассуждения упомянутых «философов»? Но простим невежество простецов, порицающих не только плохих христиан за эгоизм, но по какой-то странной логике даже и самое христианство, а ученых, сознательно совращающих мозги у первых, предоставим суду Божию.

III. Совершенный возраст, или состояние сыновства. Порядок требует, чтобы мы сказали что-нибудь и о последней, высшей степени духовной жизни (хотя это и ненасущно для новоначальных, да и у автора нет для этого сил).

В этом возрасте человек работает Богу уже не из каких-либо внешних побудительных причин, а ради Него Самого, и делает добро ради самого добра, только, конечно, не как у автономистов это мыслится, а творит его, опять-таки, в Боге и для Бога. Это и понятно. Его прошлые грехи прощены, новых нет (1Ин. 3, 6, 9), Царство Небесное принадлежит ему неотменно в будущем и уже находится в нем в настоящем (Лк. 17, 21). Как сын, будучи единственным наследником отцовского имения, угождает родителю не для того, чтобы получить в награду имущество, ибо оно ему и так принадлежит по праву, но из желания угодить отцу, почтить и успокоить его, так и праведник работает Богу уже не из страха и не в надежде на загробное воздаяние в раю, а исключительно потому, что любит Бога. Авва Антоний Великий говорил: «Я уже не боюсь Бога, но люблю Его...»⁷⁸⁷ /p>

Пытаться взойти на эту ступень сразу, не пройдя две предшествующие, то есть пытаться воспитать в себе чувства совершенных, перескочив через ступень, на которой заповеди исполняются из страха наказаний и из желания награды, – безумно. Это дело прелести и сатанинской гордости, в лучшем случае крайнего недомыслия. Если мы увидим или услышим о человеке, который не исполнил делом ничего из такового, о чем было говорено выше, не начал с самоукорения, беганья людей, плача, смирения, боязни как богословских рассуждений, так и споров на религиозные темы, якобы с целью обращения грешника от заблуждения пути его (Иак. 5, 20), с одной стороны, и если мы хотим себе искренно преуспеяния в духовной жизни и пожинания в свое время духовных плодов (даров Духа Святого) – с другой, то заткнем уши и закроем глаза и убежим от этих извратителей божественного порядка, увлекающих под видом «любви к ближнему» в ров празднословия, рассеяния, духовной развинченности, вплоть, наконец, до блуда в подлинном смысле этого слова⁷⁸⁸

Говоря о добродетелях святых, приходится быть кратким, ибо предел нашим рассуждениям полагает немощь естества человеческого.

Конец таблицы преп. Иоанна Лествичника⁷⁸⁹ которую я приводил выше, таков:

«...непленяемое сердце, совершенная любовь, источник смиренномудрия, восхищение ума, Христово вселение, неокрадывание света и молитвы, изобилие осияния Божия, желание смерти, ненависть (к бренной) жизни, отчуждение от тела, молитвенник о мире, как бы насильно преклоняющий Бога на милость, сослужебник ангелам, бездна разума, дом таинств, хранилище неизреченных откровений, спаситель человеков, бог бесов, господин страстей, владыка тела, повелитель естества, чуждый греха, дом бесстрастия, подражатель Владыки помощию Владыки».

А. Со стороны Бога

I. Что она такое? В тесном смысле слова, благодать (הסד, χαρις), по учению божественному (2Пет. 1, 2–3; Рим. 15, 13; 2Кор. 12, 9) и святоотеческому, есть некая непостижимая Божия «духовная сила»⁷⁹⁰ или еще: благодать – это «душа души нашей» (Симеон Новый Богослов)⁷⁹¹ «небесная душа» (Макарий Египетский)⁷⁹² Ибо как человеческая душа не дает разлагаться телу, что происходит, когда она его покидает, – так и благодать Св. Духа собирает и сдерживает нерассеянными несчетные и разнообразные расположения и движения самой души. Это собрание воедино душевных помышлений, как известно⁷⁹³ и именуется жизнью души, духовной жизнью. Отсюда можно заключить, сколь велико значение благодати для созидания душевного спасения. К рассмотрению сего вопроса и перейдем.

II. Необходимость благодати. Без благодати Св. Духа человек ни сделать что-либо, ни даже помыслить о чем-нибудь благом не может (Флп. 2, 13). Не так дело обстоит, что хоть и с великим трудом, но человек в состоянии кое-что и сам сделать, а благодать лишь ему помогает; нет, мы сами по себе – совсем ничто, бессильны во всем добром⁷⁹⁴ Истину эту св. Церковь засвидетельствовала даже на соборах.

«Если кто-либо скажет, – говорит Правило 113 (по «Книге правил» – Правило 127) Карфагенского Поместного Собора⁷⁹⁵ – что благодать оправдания дана нам (только) для того, чтобы чрез нее нам легче было исполнять то, что возможно, и для одного собственного нашего хотения, как будто и не прияв благодати Божией, мы могли бы и без нее, хотя и с трудом, исполнять заповеди Божии, таковой да будет анафема; потому что о плодах заповедей не сказал Господь: «без Мене с трудом можете творити», но сказал: без Мене не можете творити ничесоже [Ин. 15, 5]».

В лучшем случае, можно признать, что в человеке осталась или, точнее сказать, оставлена Богом по грехопадении частица естественного добра (Рим. 2, 14), чтобы в последнем находил он «помощь к стяжанию и того, чего в нем не достает» (св. Симеон Новый Богослов), т. е. благодатного добра (Гал. 5, 22), «однако же никак невозможно, чтоб некрещеный достиг когда-либо совершенства добродетелей»⁷⁹⁶

«Всякий человек: и иудей, и эллин – любит чистоту, но не может соделаться чистым», – говорит св. Макарий Египетский.

«Какими средствами можно достичь сердечной чистоты? – продолжает он и сам же дает ответ на основании своего глубочайшего опыта: – Не иначе возможно сие, как с помощью Распятого за нас. Он есть Путь, Жизнь, Истина [Ин. 14, 6], Дверь [Ин. 10, 9], Жемчужина [Мф. 13, 45], Живой Небесный Хлеб [Ин. 6, 51]»⁷⁹⁷

Итак, для спасения необходима благодать, и необходима на протяжении всего жизненного пути человека. <...> (* В этом месте страница рукописи рассыпалась от ветхости. – Прим. составителя.)

Самое зарождение <веры> может произойти лишь с помощью благодати (Ин. 6, 44, 65).

Сколько бы человек ни углублялся в изучение естественных наук, он самостоятельно никаких «тайн природы»⁷⁹⁸ не откроет и «покрывала Изиды»⁷⁹⁹ с нее не снимет. И все, что будет им открыто, не покажет ни сущности вещи, ни ее, по Божественной мысли, назначения и, тем более, не выявит никаких свойств Божиих, а только приложит к уже известным ее внешним свойствам еще одно новое, легко укладывающееся в известную схему категорий человеческого рассудка. И даже если он примется за изучение Священного Писания, то не увидит там ни смысла истинного, ни Божественного откровения. Даже сами пророки и апостолы, если бы он послушал их проповедь, не смогли бы произвести в нем убеждения в истинности своих, точнее говоря, Господних слов. Отверзает сердце человека для веры и спасения не тварь, не люди, а Сам Бог (Деян. 16, 4).

Равным образом и в области нравственных отношений сам человек ничего начать истинно доброго не может (Евр. 13, 21), например побороть гнев, сохранить целомудрие. В лучшем случае, он будет менять одну страсть на другую⁸⁰⁰

И если мы видим, что пьяница вдруг переменил свою жизнь и бросил добровольно свою пагубную привычку и в то же время находится в лоне Православной Церкви (а не ушел в сектантство, чуриковщину (* Чуриковщина – религиозное движение чуриковцев («братцев»), возникшее в конце XIX века среди православного народа; позже общины чуриковцев ушли в сектантство. Основатель – Чуриков И. А. (1862-не ранее 1930). Важным моментом для чуриковцев была проповедь трезвенничества. – Прим, составителя.) и проч.), то должны не чему другому приписывать этот переворот, как благодати Божией. То же надо сказать о избавившихся от всяких иных привычек – сквернословия, рукоблудия, табакокурения.

«Мы должны быть уверены, – говорит св. Иоанн Златоуст⁸⁰¹ – что сколько бы ни усиливались, никогда и ничего не можем совершить, если не будем пользоваться содействием свыше».

Нравственности – понимая это слово в церковном смысле, а не в изображении светских философов, – нравственности без религии не может быть. Можно легко встретить среди атеистов людей, не кричащих на брата в гневе, людей добрых, делящихся со своим товарищем и одеждой и пищей, людей мягких, предупредительных <...> (* В этом месте страница рукописи рассыпалась от ветхости. – Прим, составителя.), но нельзя найти среди них кротких, нестяжательных, любвеобильных, целомудренных в том смысле, как понимает эти качества аскетика. Это – дар благодати, это – вещи сверхъестественные, а то – вещи естественные. Их никак нельзя смешивать, и нельзя позволять себе думать (Еф. 5, 6–7), что при безбожии можно даже лучше жить – и живут-де⁸⁰² – чем в христианском обществе. Так говорить – значит играть словами. И если человек, не будучи невеждой, не понимает, что у перечисленных качеств безбожников и верующих только внешняя оболочка одинаковая, а содержание разное, то он – бездна пагубы и глубин сатанинских, ненавистник Христа, живая смерть (причем духовная, а не телесная), хуже всякого беса – уйди от него... (Ср.: Кол. 2, 18, 23; 1Тим. 4, 1–3.)

Но если человек ни начать веровать в Бога без Бога не может, ни приступить к совершению добрых дел по Евангелию, то тем более не в силах он устоять до конца жизни на пути спасения без благодатной помощи. Как тут устоять, когда, кроме собственной немощи, нас окружает столько видимых и невидимых врагов! Вот почему Писание постоянно убеждает христианина бодрствовать и молиться о благом завершении своего жизненного пути (Мф. 26,41; Лк. 22, 32; Ин. 17, 11; 1Пет. 5, 10; 1Фес. 5, 23; Флп. 1, 6; Евр. 13, 21).

И даже когда человек умер и идет по мытарствам или уже прошел их, но еще не услышал о себе окончательного приговора и суда Божия, то и тогда не может еще быть уверен в спасении и успехе. Только когда уже водворится в то или иное место, по определению Божию, тогда может сказать и возрадоваться: «Да, спасен! Благословен Господь, Который не дал нас в добычу зубам их! Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих; сеть расторгнута, и мы избавились. Помощь наша – в имени Господа, сотворившего небо и землю [Пс. 123, 6–8]»⁸⁰³

III. Благодать и свобода. Внутреннее взаимодействие (синергизм) между благодатью и свободой навсегда останется тайной для пас. Если и можно здесь что-либо понять, так только сердцем, а не умом, ибо понятое нельзя втиснуть в прокрустово ложе логических формул. Содержанием этой тайны являются вещи, находящиеся за пределами нашего разума и постигаемые чистым созерцанием, собственным мистическим опытом⁸⁰⁴ Доказательство самое убедительнейшее!.. Но то, что можно (и должно даже) понять, Священное Писание и Предание открыли нам.

Для всех нас довольно знать, что⁸⁰⁵ «хотя человек и прежде возрождения может по природе быть склонным к добру, избирать и делать нравственное добро, но чтобы возродившись, он мог делать добро духовное, для этого нужно, чтобы благодать предваряла (его) и предводила (им)... Бог (поэтому) предварительно подает просвещающую⁸⁰⁶ благодать... но не уничтожая свободной воли человека, а предоставляя ей повиноваться или не повиноваться ее действию⁸⁰⁷ .. (Потому-то) желающие свободно покориться ей и исполнять ее повеления, необходимо нужные, получают и особенную благодать⁸⁰⁸ которая, содействуя, укрепляя и постоянно совершенствуя их в любви Божией... оправдывает и делает (к блаженству) предопределенными⁸⁰⁹ те же напротив, которые не хотят повиноваться и следовать благодати и потому не соблюдают заповедей Божиих, но, следуя внушениям сатаны, злоупотребляют своею свободою, данною им от Бога, с тем чтобы они произвольно делали добро, предаются вечному осуждению».

IV. Чем снискивается и приобретается благодать? Еще св. Иоанну Златоусту некоторые из слушателей задавали вопрос: если от нас в спасении почти ничего не требуется, а большую часть дела Сам Бог совершает, то почему же мы не все спасаемся? И великий путевождь покаяния, так ясно изъяснивший божественные вышеестественные вещи, – «καθηγητης, ως τα θεια σαφων», (* Из кондака св. Иоанну Златоусту.), – отвечал им: «Потому, что вы сами не хотите. Благодать, хотя и есть именно благодать, спасает, однако же, желающих, а не тех, которые не хотят и отвращаются ее, которые постоянно восстают на нее и противятся ей»⁸¹⁰

Мы будем вести речь о тех, до которых аскетике дела больше всего, – о желающих спастись, иными словами, о получивших благодать во св. крещении (и миропомазании) и потерявших ее; следовательно, о втором виде благодати. Нужно ли, возможно ли ее вернуть, и если возможно, то каким образом?

Правда, что благодать, как сказал Златоуст, есть благодать, то есть благое, даровое даяние («если бы приходила за добрые дела, то не была бы благодать, а уплата за дела»)⁸¹¹ но, как разъяснил он же, чтобы она осенила человека, тот не должен ей противиться. Что значат эти слова? Человек должен делать то, что велит благодать (Евангелие), и подготовить вход для сей госпожи приукрашением внутренней своей храмины. Надо создать подходящую атмосферу, условия, при которых благодать могла бы в нас действовать. Что это возможно, показывает, с одной стороны, существование будущих мук (за что бы наказывать, если человек не в силах ничего доброго дать?), с другой – величайшие явления Божией милости к падшим грешникам (покаяние блудницы, разбойника, мытаря). А что это необходимо, увидим сейчас из дальнейшего.

Беру самый понятный и близкий каждому случай⁸¹² Вот человек в детстве растет в благочестивой семье⁸¹³ Водят его в храм Божий. Он, не умея еще ни читать, ни писать, ни даже мыслить, однако ощущает и понимает благодать Божию, особенно действующую на него в праздники (Пасху, Рождество), во время крестных ходов с чтимой местной иконой, в присутствии духовных лиц, при звоне церковном... Потом попадает в дурную товарищескую среду, научается порокам (тайным и явным), неверию, и – веяние благодати в его душе прекращается. Живое религиозное чувство утрачивается, остается лишь сознание неправильности своих поступков. Далее, если человек все более развращается и укоры совести покидают его, остается холодное, голое воспоминание о счастливой поре «золотого детства». Наконец, если грешник окончательно впадает в глубину пороков (мысленных или чувственных), то начинает уже ненавидеть это воспоминание, а все, что напоминает ему о нем в действительности, начинает от себя гнать. Такие примеры, повторяю, у каждого перед глазами. Ясно, что сам, одними собственными силами, он уже не может восстать, если бы даже и захотел. Нужна благодать.

«Таков закон жизни о Христе Иисусе, – продолжу дальше словами св. Симеона Нового Богослова⁸¹⁴ – и кто наперед не облечется благодатью Христовою, а потом не устроится жить по Христу, тот тщетно трудится. Сколько бы он ни злострадал и сколько бы добра ни делал прежде получения благодати Божией, тщетен труд его. Ведь и евреи и другие неверные народы делают много подобного; потому что нет ни одного человека в мире, пусть он неверный и безбожник, который бы не делал какого-либо добра, будучи движим на то естеством. Итак, прежде всего надлежит подвизаться всякому о том, чтобы получить благодать Божию посредством веры и надежды на Христа Господа, посредством покаяния и исповеди, молитвы и возложения священнических рук... Пусть взыщет опытного отца духовного, научится от него всему, касающемуся веры и требуемому ею, восприимет полное упование на Бога и покается во всех грехах своих, подъемля и достойные дела покаяния, т. е. сокрушение сердца и жаление о грехах, слезы и воздыхания от всей души, пост и всякое другое лишение телесное, милостыню и молитву, исповедует искренно все грехи свои пред Богом и приимет разрешительную молитву с возложением рук сего духовного отца своего. Без всего этого не придет благодать Божия сама собою на того, кто потерял ее, предавшись греху по крещении. Бывало, что некоторых посещала благодать Божия к без возложения рук священника, но то были исключительные случаи, не всем общие; но что бывает исключительно для некоторых, только немногих, того не признает общим для всех законом святая Церковь».

Таким образом, дается ответ сразу на два вопроса о необходимости благодати и о средствах для ее приобретения. Нужно только прибавить, что «по мере веры нашей, получаем мы и помощь и живость на творение воли Христовой. Итак, кто творит заповеди Христовы, тот мерою деятельного исполнения их показывает и меру веры своей, потому что по мере веры получается и мера благодати, дающей силу на дела по заповедям»⁸¹⁵ Этим все сказано относительно количества подвигов и благодати.

В отношении качества подвигов, слова св. Симеона Нового Богослова выделяют только общие требования, основные. Другие отцы, со своей стороны, добавляли частные. Так, например, Антоний Великий указывает на чистоту как на скорейшее средство привлечения благодати Св. Духа, хотя не отрицает и действенности других подвигов⁸¹⁶ Евагрий, славнейший подвижник Древнего Египта и рассудительнейший отец, говорил: «Есть пять дел, помощью которых снискивается Божие благоволение. Первое – чистая молитва, второе – пение псалмов, третье – чтение Божественных Писаний, четвертое – воспоминание с сокрушением о грехах своих, о смерти и Страшном Суде, пятое – рукоделие»⁸¹⁷

Итак, в общем, человек, знающий о Боге, блаженстве и адских муках и пренебрегший этим знанием, должен, при первом же напоминании совести, не откладывая дела, в тот же час начать ломать себя, свою волю, свой характер, свои убеждения, свои привычки. И сколько сил хватит. Чем больше стараний и ревности, тем более будет помощи от Бога и благодати. Он воочию увидит чудеса. Он только сделает неуловимое движение, чтобы перекреститься, а рука уже как бы сама совершит крестное знамение, и причем в присутствии других людей, чего он всегда боялся и стыдился. И так во всем. Но первое усилие, выбор в сторону добра он должен сделать сам. Происходит чудное и непостижимое взаимодействие трудов человека и благодати. «Христианин не может сам собою произвести в себе желаемое изменение, и Христос не облагодатит его даром сего изменения, если он не предаст Ему себя от всего сердца своего»⁸¹⁸ Подвиги нужны, но не значат ничего без благодати, благодать же, оставаясь все время благодатью, требует подвигов. Как понять это? Подвиги нужны не сами по себе, а, во-первых, как средство привлечения благодати, ибо если их не будет, не придет благодать, а если и придет, то это не принесет нам пользы; во-вторых, посредством их мы Бога как бы должником своим делаем; в-третьих, на суде этим отведется нарекание сатаны, что Бог неправосуден-де, награждает человека без всяких заслуг с его стороны. Но благодать, приходя к человеку ради его слов и молений и ради его труда покаяния, не ими подвигается, а единственно любовью Бога к человеческому роду. Ибо известны случаи, что многие поты и труды не смогли привлечь благодати. К тому же если бы благодать ниспосылалась ради наших подвигов, это было бы неразумно и недостойно Бога, Который дал в единственное средство спасения смирение (Мф. 11, 29), а сам человек посредством подвигов постоянно бы разжигал тщеславие, потому что у него всегда появлялась бы мысль, что он самоучкой и собственными усилиями добился желаемых результатов.

Чтобы окончательно не сбиться читателю с правильного пути, разумеется, нужно помнить, что выше речь шла все время о духовном добре и совершенствовании христианина и потому так строги суждения о необходимости благодати и полном ничтожестве без нее добрых (не злых, а добрых!) дел. Но у святых отцов находятся и еще более суровые и жесткие приговоры.

Так, Макарий Великий говорит:

«Если душа в этом еще веке не примет в себя святыни Духа за многую веру и за молитвы и не делается причастною Божеского естества, срастворясь благодатию, при содействии которой может непорочно и чисто исполнять всякую заповедь, то она непригодна для небесного царствия»⁸¹⁹ em>.

И в другом месте:

«Если ныне со многим молением, прошением, с верою, молитвою, с отвращением от мира не приимем в себя оной небесной любви Духа... и если мы до конца не пребудем непреткновенными, во всей точности живя по заповедям Господним, то не возможем улучить небесное царство»⁸²⁰ em>.

Св. Симеон Новый Богослов утверждает:

«Дела, которые бывают без благодати Всесвятого Духа, Бог ни во что не вменяет, как бы их совсем не было»⁸²¹

И еще:

«Кто не сподобился получить благодать Христову и познать ее умно пресущею в душе своей, тот тщетно носит имя христианина; он одинаков с неверными. Он может думать, что избег от всякого зла и проходит всякую добродетель; но поистине лжец есть и притворщик. Пусть и трудится таковой, но тщетен его труд. Пусть роздал он все имение свое бедным, постится, совершает бдения, спит на голой земле, вопия: Господи, помилуй! Но если он не носит в сердце убеждения, что благодать Божия, за веру подаваемая, есть милость Божия, и не эту единую благодать прежде всего другого ищет получить; если у него и в мысли не было, что только ради получения этой благодати роздал он имение свое и всяким подвергает себя лишениям и злостраданиям... но думает, что совершает славные добродетели и ценные сами по себе пред Богом добрые дела, то тщетно он утруждает и измождает себя... Никому невозможно другим образом спастись, если не получит Божественной благодати, имеющей обожить его, или соделать богом по благодати»⁸²²

И в заключение снова приведу слова Макария Египетского:

«Если кто здесь не искал и не приял... Божественного света Духа, то он во время исшествия из тела отлучается уже на шуюю страну тьмы, не входя в небесное Царство и в геенне имея конец с диаволом и с ангелами его»⁸²³

Но кто имеет в себе Святого Духа?⁸²⁴ Для этого надо быть святым. Как не прийти в отчаяние? Значит, не только все нечестивые, но и многие подвижники пойдут в ад?

Не входя в богословские умозрения и не предаваясь отчаянию, будем утешать себя словом того же святого, видевшего немощь грешника, но желавшего и ему спасения:

«Пусть, по крайней мере, – говорит великий, – как естественное и неизменное, будут в нем [грешнике]: попечение, страх, болезнование и всегда утвержденное в нем сокрушение сердца»⁸²⁵ После этого, хотя грешника и задержат на мытарствах, он все же имеет надежду на милосердие Божие (Пс. 50, 19)⁸²⁶

V. Действия благодати. В предыдущем параграфе было показано, что существуют три возраста духовной жизни и каждому из них приличествуют свои дела, добродетели, искушения. Теперь то же самое надо сказать и о действиях благодати. Она по-разному руководит человеком на всем протяжении его духовной жизни (т. е. во всех возрастах ее), хотя у святых отцов и не всегда это проводится отчетливо. Произошло же так потому, что писали они и говорили эти вещи лицам, на опыте их проходившим и хорошо в них разбиравшимся, которые к тому же могли и вопросить старцев о том, чего не поняли. Одним словом, святым отцам дело казалось слишком ясным, чтобы что-либо уточнять. Мы же теперь, как тупые ученики, требуем разжевывания каждого слова и часто мешаем слова в одну кучу, когда их и соединять нельзя. Оттого и происходит, что новоначальные берутся за добродетели старцев, а старцы еще проходят алфавит новоначальных.

Все это говорится к тому, что хотя и много святых отцов рассуждало о сокровенном действии благодати Св. Духа в душе человека, но не у всех удобно заимствовать рассуждения об этих вещах. В нашем немощном состоянии такие рассуждения интересны, скорее, для ума, чем для сердца (а это вредно и гибельно для спасения, так как высота святоотеческого учения не может быть пригодна для большинства). Даже приведенные епископом Феофаном (Затворником) в систему⁸²⁷ выдержки из Макария Великого могут только общим направлением духоносной мысли, а не частностями, назидать и научить покаявшегося. Ибо и писаны-то они были не к новоначальным, а к трудникам, ревностным делателям на ниве спасения. Поэтому, упомянув только о славных именах Макария Египетского⁸²⁸ Антония Великого⁸²⁹ Исаака Сирина⁸³⁰ Никиты Стифата⁸³¹ тонко писавших о сем предмете, перейду прямо к блаженнейшему Диадоху, епископу Фотики, что в древнем Эпире Иллирийском⁸³² Он просто, ясно, систематично, кратко и назидательно – а главное, думается, понятно для всякого человека – изложил учение о действиях божественной благодати с самого момента крещения человека и до конца, то есть до совершенства его духовной жизни, если таковое воспоследует. А усвоив рассуждения Диадоха, желающие могут простираться и дальше, читать вышеупомянутых отцов. Изучать же их в обратном порядке, мне кажется, для незнакомых с аскетикой будет не совсем понятно и назидательно. (Безусловно, иные страницы из святых отцов некоторых лиц могут ввергнуть в безрассудное отчаяние.)

Итак, каким же образом действует благодать Христова в душе человека?

«Некоторые придумали, будто благодать и грех, т. е. Дух истины и дух прелести, вместе укрываются в уме крещаемых: почему, говорят, одно лицо призывает ум к добру, а другое – к противному тому». Но это не так. «Прежде крещения благодать извне направляет душу на добро, а сатана гнездится в самых глубинах ее, покушаясь преграждать уму все правые исходы. С того же момента, как мы возрождаемся в крещении, бес бывает вне, а благодать внутри.

Потому и находим, что как раньше господствовала над душою прелесть, так по крещении господствует над нею истина. Действует после этого и сатана на душу, как и прежде, а нередко даже горше того, но не как соприсущий благодати – да не будет! – а как бы дымя перед умом чрез мокротность тела приятностью бессловесных сластей⁸³³ Бывает же это по попущению Божию, чтоб человек достигал наслаждения добром не иначе, как через бурю, огонь и искушение. Ибо говорится: проидохом сквозь огнь и воду, и извел ны ecи в покой (Пс. 65, 12)»⁸³⁴

После крещения действие благодати в душе совершается двояким образом. Сначала она действует сокровенно, пребывая в самой глубине ума (духа)⁸³⁵ и утаивая свое присутствие даже от самого чувства его. «Когда же начнет кто любить Бога от всего произволения своего сердца, тогда она... беседует к душе⁸³⁶ чрез чувство ума» способом, не подлежащим передаче на словах. Человеку таким образом приоткрывается завеса, скрывавшая благодатные неизреченные тайны, которые дотоле ни он, ни окружающие его плотские люди (теософ выразился бы – «непосвященные») не видели и не понимали. Но благодать открывает тайны пока еще частичным образом. «Вследствие этого тот, кто захочет навсегда крепко удержать в себе это приобретение, загорается сильнейшим желанием отказаться с великой радостью от всех настоящих благ, чтобы, – как это выразил Господь таинственно в притче (Мф. 13, 44), – совсем приобрести то поле, на котором он нашел сокрытым сокровище жизни»⁸³⁷ И если человек это исполнит на деле, тогда «обретает в себе то место, в котором укрылась Божия благодать»⁸³⁸ По мере же преуспеяния души, все ярче и светлее обнаруживается в уме и божественный дар благодати, но параллельно с этим увеличиваются и нападки бесов, потому что теперь Господь попускает им все более беспокоить душу, чтобы, с одной стороны, научить ее рассудительному различению добра и зла, а с другой – соделать смиреннейшею. Последнее понятно, так как, подвергаясь таким искушениям, она приходит в великий стыд от срамоты бесовских помыслов.

Итак, определены местонахождения благодати и сатаны, и показан общий ход действования их. Теперь спрашивается: как благодать действует чрез свое местонахождение, то есть ум, и как сатана – чрез плотские чувства и влечения? Какие из бесов действуют на чувства и какие на ум? И можно ли найти ответы на эти вопросы в Священном Писании?

При крещении «мы возрождаемся в воде действием Святого и животворящего Духа, вследствие чего тотчас очищаемся и по душе и по телу»⁸³⁹ «При этом Св. Дух вселяется в нас, а грех (или отец его) изгоняется Им, так как невозможно, чтобы при единстве и простоте – характеристических свойствах души – в ней сопребывали два эти лица [2Кор. 6, 14; Мф. 12, 29]»⁸⁴⁰ При всем том мы не должны удивляться, что и после крещения опять с добрыми помыслами испытываем и худые. Ибо баня пакибытия (Тит. 3, 5), хотя отнимает скверну греха, «но двойственности наших пожеланий не уничтожает [т. е. не нарушает свободы воли] и бесам воевать против нас и обольстительные слова говорить нам не возбраняет; чтобы чего не сохранили мы в естественном находясь состоянии⁸⁴¹ то хранили силою Божиею, восприяв оружия правды»⁸⁴²

Итак, бесам попускается нас искушать. Каким же образом? – Через тело. Благодать, как сказано, вселяется в самую глубину души (ум) (Пс. 44, 14), невидимую для бесов⁸⁴³ Духи же злые нападают на телесные чувства и в них гнездятся, удобно действуя чрез подручную им плоть. Таким образом, меня, единого человека, влекут в разные стороны: благодать влечет дух к себе, а бесы тело тащат к себе. Мое дело решить, куда приклониться. Но так философски спокойно рассуждать можно только в теории. На практике же происходит жестокая война не на жизнь, а на смерть. Ум (дух), если человек подвизается, с услаждением внимает закону Божию, а тело в то же время также с услаждением увлекается страстными чувствами, идущими со стороны гнездящихся в глубине его бесов (Рим. 7, 22–23). И если эти чувства принимают окраску похотных, то брань ума против своей супружницы плоти становится жесточайшей, мучительнейшей, труднейшей, отчаяннейшей.

«Каким образом и способом связать мне плоть свою, сего друга моего? – восклицает преп. Иоанн Лествичник от лица падшего, страждущего, но желающего спастись человека. – Не знаю. Прежде, нежели успею связать ее, она уже разрешается; прежде, нежели стану судить ее, примиряюсь с нею; и прежде, нежели начну мучить, преклоняюсь к ней жалостью. Как мне возненавидеть ту, которую я по естеству привык любить? Как освобожусь от той, с которою я связан навеки? Как умертвить ту, которая должна воскреснуть со мною?.. Она и друг мой, она и враг мой, она помощница моя, она же и соперница моя; моя заступница и предательница. Когда я угождаю ей, она вооружается против меня. Изнуряю ли ее, изнемогает. Успокаиваю ли ее, бесчинствует. Обременяю ли, не терпит. Если я опечалю ее, то сам крайне буду бедствовать. Если поражу ее, то не с кем будет приобретать добродетели. И отвращаюсь от нее, и объемлю ее. Какое это во мне таинство? Каким образом составилось во мне соединение противоположностей? Как я сам себе и друг и враг?»⁸⁴⁴ /p>

При этих условиях, когда, растлившись, наша родная плоть делается нам чужой и произращает худые мысли и желания и когда бесы, сидящие в ней, воюют против нас с помощью нас же, положение становится действительно плачевным. Но с помощью благодати человек, хотя и не без труда, побеждает, и демоны из тела удаляются. Тогда они могут раскаленные свои стрелы пускать уже только издали (Еф. 6, 14–17).

Относительно самих бесов слово ведения научает нас, что их два рода: одни более тонки, другие более вещественны. Тончайшие воюют с душой, а грубейшие пленяют обыкновенно плоть. Посему они всегда друг другу противятся, имея разные цели и средства, хотя в отношении к главной цели – вредить людям – имеют равное рвение. Но об этом было некогда сказано подробнейшим образом⁸⁴⁵

Итак, подведем итоги и снова, вместе с блаженным Диадохом, пробежим кратко пройденное, рассматривая вопрос под углом зрения троечастности души и тройственности состояний духовного опыта (рабского, наемнического и сыновнего). Для наглядности приложим опять и геометрические схемы сего.

Рис. 2. Схемы действия благодати и нападений бесовских на внутреннюю природу подвизающегося человека в различные возрасты духовной жизни (по преп. Диадоху)

А – Благодать скрыто или явно действует только на дух. Душа и тело поражены страстями, одними больше, другими меньше (представлено заштрихованными участками различной плотности). Бесы царствуют везде, не могут проникнуть только в самый дух.

В – Хотя тело здесь еще во власти бесов, но фактически страсти, ему присущие, действуют слабо по сравнению с предыдущим случаем. Отчасти слегка действуют и душевные страсти.

С – Дух, душа всесовершенны, и тело непорочно (1Фес. 5, 23). Бесы в бессилии злятся издали.

На первых порах, как сказано выше, благодать скрывает свое присутствие у крещеных, ожидая произволения души. Если человек начнет прилепляться к добру, то благодать помогает ему, если займется худыми делами – благодать продолжает молчать и скрываться, а то и вовсе уходит. «Когда же всецело обратится человек к Богу, тогда она неизреченным некоторым чувством открывает сердцу свое присутствие. И опять ожидает движения души, попуская между тем бесовским стрелам достигать до самой глубины ее чувства, чтобы она с теплейшим произволением и смиреннейшим расположением взыскала Бога. Если вследствие этого начнет, наконец, человек с твердою решимостью подвигаться вперед в соблюдении заповедей и непрестанно призывать Господа Иисуса, тогда огнь святой благодати [Лк. 12, 49] простирается и на внешние чувства сердца, ощутительно поедая терния человеческой земли. Поэтому бесовские советы и внушения уже далеко останавливаются от того места, где находится сердце с благодатью и лишь слегка затрагивают страстную часть души. Когда же человек подвигами во все облечется добродетели, и особенно в совершенную нестяжательность, тогда благодать все естество его озаряет в глубочайшем некоем чувстве, возгревая в нем теплейшую любовь к Богу. Тогда и стрелы бесовские угасают еще вне телесного чувства, так как веяние Духа Святого наполняет сердце глубоким миром, огненные же стрелы бесовские погашает, когда они еще несутся по воздуху. Впрочем, достигшего и в эту меру совершенства Бог попускает иногда подвергаться злому действию бесов, оставляя тогда ум его неосвещенным, чтобы свободное произволение [воля] наше не было совершенно связано узами благодати, не только ради того, что грех должен быть побежден подвигами, но и вследствие того, что человеку еще и еще надлежит преуспевать в духовной опытности. Ибо что почитается совершенным в обучаемом, то несовершенно в сравнении с богатством обучающего Бога в ревнующей о преуспеянии любви, хотя бы кто, трудясь над этим преуспеянием, взошел на самый верх показанной Иакову лестницы [Быт. 28, 12]»⁸⁴⁶

VI. Утрата благодати. Этот вопрос непосредственно и внутренне связан с предыдущим, но по своей важности заслуживает вынесения в особый раздел.

Если диавол не может пребывать в уме вместе с благодатью, то как же, говорят, объяснить те случаи, когда заведомо известно, что он господствует в душе посредством хулы, неверия, отчаяния? Здесь два может быть объяснения: в одних случаях имеет место обучительное попущение Божие, в других – наказательное оставление Божие.

Попущение Божие, постигающее нас в воспитательных целях, «никак не лишает душу божественного света. При этом бывает только то, что благодать, как сказано выше, скрывает от ума свое присутствие, чтобы горечью бесовской подвигнуть душу со всем страхом и великим смирением взыскать от Бога помощи, испытывая в себе злое действие врага»⁸⁴⁷ Так мать, желая подействовать на своего ребенка, капризничающего и не желающего принимать грудь, (* Подчиняться уставам кормления.) выпускает на краткое время из своих объятий, чтобы он, убоявшись окружающих его безобразных чужих людей или зверей каких-нибудь (ср. наше: «у-у, бука придет, возьмет»), в великом страхе и слезах, бросился опять в матерние объятия⁸⁴⁸ «Обучительное попущение сначала поражает душу великой скорбью, чувством унижения и некоторою мерою безнадежия, чтобы подавить в ней тщеславие и желание изумлять собою и привести ее в подобающее смирение. Но тотчас потом наводит оно в сердце умиленный страх Божий и слезную исповедь, и великое желание добрейшего молчания»⁸⁴⁹

Отвращение же и оставление Божие предает душу, не желающую иметь в себе Господа, бесам как бы связанною. Душа предоставляется самой себе и исполняется отчаянием, неверием, надменностью и гневом. И это страшно. Не дай, Господи, никому испытать!..

Соответственно этим различным состояниям и врачевство против них надо употреблять разное. В первом случае мы должны приносить Богу обеты и благодарение, а во втором – непрестанное исповедание грехов, непрерывные слезы и большее уединение. «Впрочем, нужно знать, что когда, при обучительном попущении, бывает у души с сатаною борьба в схватке лицом к лицу, тогда благодать, хоть и скрывает себя, но неведомым образом помогает душе, чтобы показать ее врагам, что победа над ними есть дело одной души»⁸⁵⁰

* * *

Вот в кратких словах все то, что необходимо на первых порах знать приступающему ко спасению. Если что-либо здесь явится непонятным – а я не думаю, чтобы читателю не встретилось никаких затруднений, потому что много вопросов пропущено, а некоторые требуют более специального объяснения, – итак, если что-либо здесь вызовет в читателе новые запросы ума, то пусть он их пока отставит в сторону – это частности. И они разрешатся с увеличением духовной опытности, с проникновением и погружением души все более и более в глубины стихии церковности. Кающемуся же нужно знать одно – что «без Бога ни до порога», что как тело без души, хотя бы тотчас после смерти еще ничего не потеряло в своем составе, но уже не имеет цены и привлекательности, так и добродетели, хотя бы мы их и все до одной совершили, без «небесной души», благодати, – мертвое дело (или тело, все равно); они не имеют никакой цены и никакой красоты и духовной художественности. И это чистое безумие – поститься, молиться, воздерживаться от жены и так далее, и все понапрасну. Тогда будут гораздо более правы безбожники, которые смеются над подвигами и воздержанием христиан и монахов, не веруя в будущую жизнь. Ибо, действительно, если там ничего нет, как они думают, то зачем и мучить себя здесь? Но если там есть все, а мы будем мучить себя здесь, чтобы не получить ничего (в случае труда ради самих добродетелей, то есть труда безблагодатного), то для такого рода поведения, действительно, нельзя подыскать подходящего названия. (* Еще, повторяю, страшнее оставление человека благодатью из-за смертных грехов и нераскаянности в них. Будем молиться, чтобы с нами этого никогда не случилось, как с неверующими и нечестивцами.)

Поэтому станем спасаться так, как этому учит Господь, иначе мы сделаем бесполезным Его великий искупительный подвиг. Зачем бы Ему тогда нужно было и приходить? Но приходить Ему нужно было, чтобы по великой любви Божественной мы даром получили благодатные средства к спасению.

Покаяние как таинство.

I. Установление таинства.

Оно установлено Самим Иисусом Христом (Ин. 20, 22–23; Мф. 16, 19; 18, 18).

II. Исповедь

1. Понятие о ней. Исповедь есть самый естественный способ выражения покаяния и раскаяния в грехах, ибо, по слову Христа, от избытка сердца уста глаголют (Мф. 12, 34). На существование <института> исповеди в первохристианской среде имеются указания уже с апостольских времен (Деян. 19, 18)⁸⁵¹

Но у первых христиан понятие о ней было шире, чем у нас. Под нею разумелся не единичный только акт устного исповедания грехов, как теперь, а известный круг покаянных подвигов, иногда многолетних⁸⁵² о чем пойдет речь ниже.

2. Совершители чина исповеди. Покаяние – великое таинство⁸⁵³ и посему неудивительно, что совершение этого таинства было вверено Господом одним только епископам (Мф. 16, 19)⁸⁵⁴ Отсюда следует, что исповедовать и старчествовать, иначе говоря – духовничествовать, не есть дело, для епископа сверхдолжное или не подобающее его сану (или молодости, ср.: 1Тим. 4, 12), но простая обязанность (Иез., глава 33). Обязанность более приличная и, так сказать, более идущая к нему (о чем постоянно ему и омофор напоминает)⁸⁵⁵ чем к рядовому священнику, хотя у нас и не свыклись с этим представлением.

История древней и греческой Церквей учит, что святители всегда несли на своих плечах этот тяжелый крест. Многочисленны цитаты, показывающие, как епископы первых времен наблюдали за публичным покаянием⁸⁵⁶ и в то же время исповедовали помыслы мирян и старчествовали в узком смысле⁸⁵⁷ Об этом говорят божественный Василий Великий⁸⁵⁸ св. Иоанн Милостивый, патриарх Александрийский⁸⁵⁹ св. Никифор, патриарх Константинопольский⁸⁶⁰ и другие.

«Я не заставляю тебя... выйти на средину зрелища и окружить себя множеством свидетелей, – говорил некогда Златоуст⁸⁶¹ – мне одному, наедине, скажи грех, чтобы я уврачевал рану и избавил тебя от болезни»⁸⁶²

Не умножая цитат⁸⁶³ достаточно в заключение привести слова нашего отечественного святого – Димитрия Ростовского. В послании к иеромонаху Иосифу святитель пишет: «Аще бы кто и к нам, самому архиерею, хотел на исповедь прийти, путь ему благословен, и наша должность готовая»⁸⁶⁴

Но на Руси дело сложилось иначе.

Что же касается пресвитерского чина, то принадлежащие к нему (священники, иеромонахи, игумены⁸⁶⁵ и проч.) пользуются властью духовника лишь ограниченно⁸⁶⁶ и чрез формальное разрешение⁸⁶⁷ епископов.

3. Канонические грехи. Как каялись в них у первых христиан? Каноническими грехами у древних христиан назывались следующие три, которые поначалу влекли за собою отлучение навсегда⁸⁶⁸

1) отречение от веры,

2) блуд и прелюбодеяние,

3) убийство.

Но с III века, с падением первоначальной чистоты и ослаблением духовного горения, Церковь вынуждена быть снисходительнее: блудники и прелюбодеи стали приниматься в Церковь после принесения покаяния⁸⁶⁹ В жестокое гонение Декия (249–251 гг.), когда особенно много появилось падших, было допущено еще новое снисхождение: в Церковь стали принимать и отрекшихся от веры.

Однако покаяться в указанных грехах было не так легко⁸⁷⁰ Все кающиеся прежде всего разделялись на степени, или чины, которых было четыре⁸⁷¹ плачущие, слушающие, припадающие и пред – или купностоящие⁸⁷²

Была, кроме первой, плачущих, еще одна редкая и исключительная степень, это – обуреваемые⁸⁷³ Они изгонялись даже из притвора и должны были стоять на паперти, вне церковных дверей, под открытым небом, и в дождь, и в жару, и в холод, и в бурю. Отсюда их наименование⁸⁷⁴ Этой епитимий подлежали скотоложники, мужеложники и все вообще впадшие в противоестественные блудные грехи⁸⁷⁵ «За гнусные неистовства страстей, противные законам пола и естества, – говорит Тертуллиан⁸⁷⁶ – мы не только от порога, но и от крова церковного отгоняем, потому что это – не грехи, а чудовища».

Плачущие лежали распростертые ниц в притворе. При входе верных в церковь, они кланялись каждому в ноги и просили о себе святых молитв⁸⁷⁷ «Терзай свою душу воплями... припадай к ногам избранных...», – обращается св. Амвросий Медиоланский⁸⁷⁸ к одному грешнику, растлившему посвященную деву (по-нашему монахиню).

Слушающие уже допускались в церковь, но только до литургии верных, то есть, выслушав Апостол и Евангелие с поучением, они выходили вместе с оглашенными по возгласе диакона: «Оглашеннии, изыдите».

Припадающие стояли в средней части храма и приближались к самому амвону, где получали себе благословение (с возложением рук) епископа на выход из церкви.

Наименование чина («припадающие»)⁸⁷⁹ произошло от трогательной картины: кающиеся с рыданием и воплем падали в ноги мученикам, священникам, иерархам, обнимали их колени (как легко представить, со словами: «Не отступлю... умоли за меня Бога...»), целовали эти колени, стопы⁸⁸⁰ края самой одежды, стояли коленопреклоненные перед сидящим⁸⁸¹ епископом, умилительно исповедуясь ему или получая от него разрешение... Эта картина подтверждается и историческим свидетельством – той гнуснейшей⁸⁸² клеветой, которую распускали язычники про христиан и христианок, понимая и толкуя по-своему⁸⁸³ это смиренное коленопреклоненное положение их тела и целование колен. И до сих пор остался в церковной практике обычай становиться на колени во время чтения молитв пред исповедью (падение ниц)⁸⁸⁴ во время самой исповеди и чтения разрешительной молитвы после нее. Целование же колена у епископа сохранилось теперь только при хиротонии⁸⁸⁵

Купностоящие, как показывает самое название, стояли вместе с верными всю литургию, только не имели права делать приношения (по-нынешнему: подавать просфоры)⁸⁸⁶ и приобщаться.

Итак, кающиеся грешники делились на разряды, пребывание в которых обязывало к известному уничижительному образу поведения. Но этого мало. От кающихся всех степеней требовались особые покаянные подвиги, более или менее тяжкие и продолжительные, смотря по роду грехопадения. Этот круг покаянных подвигов назывался эксомологисисом (εξομολογησις;)⁸⁸⁷ «исповедью» в собственном (широком) смысле.

Кающиеся, следуя Писанию (Мф. 11, 21), надевали на тело власяницу и посыпали голову пеплом⁸⁸⁸ Женщины и девы иногда должны были обрезать себе косы, «которые по причине суетного тщеславия подали [им] повод к разнузданности»⁸⁸⁹ Кающиеся воздерживались от омовения тела и намеренно содержали его в грязи⁸⁹⁰ В тех случаях, когда прочим верующим строгость поста ослаблялась, кающиеся не имели этой льготы⁸⁹¹ так что они и во все дни св. Пятидесятницы⁸⁹² молились на коленях⁸⁹³ Они обязаны были, в особенности, соблюдать заповедь милосердия⁸⁹⁴ и воздерживаться от супружеского ложа⁸⁹⁵

Что касается срока покаяния в древности, то он был различен: простирался до 10–15–20 лет и более, даже до самой смерти грешника. Замечательна в этом отношении одна надмогильная надпись 520 года, найденная в Лионе в 1857 году⁸⁹⁶ Русский перевод ее гласит: «Под сим холмом покоится блаженной памяти богобоязненная Каруза, которая провела в покаянии 22 года, и жития ее в мире было 65 лет. Умерла 19 сентября, при их сиятельствах консулах Рустиане и Виталиане»⁸⁹⁷

Треть жизни – в публичном покаянии!..

Из того, что Каруза здесь названа «богобоязненной», «благочестивой» (religiosa), скорее, следует заключить, что она несла публичное покаяние не по церковному суду, а добровольно, была святая самоосужденница, одна из тех душ, которые нередко в то время ради приобретения крайнего смирения и неизреченных чрез него таинственных дарований, не имея никакой вины, ставили себя на одну доску с разбойниками, прелюбодеями и вероотступниками и таким образом непорочно обесславливали себя для вящей будущей славы⁸⁹⁸

Публичное покаяние и разрешалось публично. Грешника, отбывшего срок эксомологисиса (который, в зависимости от глубины покаянного настроения и силы раскаяния, мог быть и сокращен), приводили в пепле и в покаянной одежде (во власянице) к алтарю. Нет нужды прибавлять, что весь вид его являл полное сокрушение, а глаза представляли источники слез. Здесь, у амвона⁸⁹⁹ после чтения торжественных и умилительных молитв епископ разрешал его, возлагая на главу руки⁹⁰⁰ Приурочивалось торжество обычно к Великому четвертку, пятку или субботе Страстной седмицы⁹⁰¹ Если грешник был предан сатане во измождение плоти, да дух спасется (1Кор. 5, 5), или сам ему вверялся, то епископ, примиряя его с Церковью, заставлял всех присутствовавших за него молиться⁹⁰²

После этого грешник – а вернее сказать уже святой – допускался наконец к давно желаемому соединению со Христом в таинстве св. приобщения и становился полноправным членом общины.

В заключение нужно заметить, что от публичной исповеди древних времен надо отличать нашу публичную, или общую, исповедь, которую ради нужды практиковал о. Иоанн Кронштадтский и которую без нужды иногда пытаются заводить в некоторых приходах⁹⁰³ Общего, как видно из предыдущего, у них только одно название, да разве еще гласное исповедание грехов, и то (в последнем случае) единичное (одновременное) и в общей массе народа.

Нынешняя общая исповедь произошла от одной особой формы исповеди (ритуальной) первых христиан. Так как они жили чисто, то и не нуждались в серьезной исповеди. Но так как, с другой стороны, и праведник – по Писанию (Притч. 24, 16) – семь раз (на день?) падает (в грехи неведения, невольные, тайные), то душа нуждалась и у них в очищении совести пред принятием Св. Тайн. Исторические свидетельства об этой исповеди дошли до нас, можно сказать, с апостольских времен⁹⁰⁴ Но самое красочное и подробное описание ее находится у св. Василия Великого⁹⁰⁵ Недостаток места не позволяет мне выписать слишком длинную цитату.

Но в настоящее время, когда утерян смысл и понятие о существе даже основной исповеди, ритуальная, конечно, недопустима, и, без сомнения, ее можно встретить только в двух местах: у духоносных пастырей, с великими харизматическими дарованиями⁹⁰⁶ и у пастырей, не понимающих ничего в духовной жизни.

Теперь уместно привести описание того, как проходил эксомологисис, или публичное покаяние, в одном из древних монастырей Фиваиды, недалеко от Александрии, в Египте.

Предварительно необходимо сказать, что описываемый случай – исключительный в истории покаянной дисциплины. Поэтому, чтобы не впасть в ложное понятие о покаянии и аскетическом подвиге – я не говорю уже в неверие и хулу, – следует отнестись к <нижеследующему рассказу> с должным рассуждением. Насколько и в какой степени необходимо каждому из нас приложить к себе нечто из описываемого, объясняет в конце цитируемого отрывка сам автор. Заранее предупреждаю читателя, что все описываемые жестокости и муки были добровольными. Все они происходили из чувства глубочайшего раскаяния и любви к Богу. Это не самоубийство и не самоненавидение, а та особая нелюбовь к своей душе, которая ублажается в Апокалипсисе (Откр. 12, 11). Это – совершенное исполнение заповеди о той непорочной и не могущей быть понятой прелюбодейным миром ненависти к страстям своей души, которой требует от Своих последователей Спаситель. Тем, кому удалось выкарабкаться из мирских тенет и протереть запорошенные соблазнами культуры глаза, у кого душа уязвилась огненною стрелою божественной любви, все написанное здесь не только будет понятно, но и живительно, сладостно, приятно. Такая душа страданиями питается, а не тяготится. Слезы и подвиги для нее не отвращение, не ужас, не непонятный сырой мрак, а – единственное утешение в тоске и туге сердечной. А порукой в том, что страданием можно увеселяться духовно (а не страстно)⁹⁰⁷ служат слова преп. Симеона Нового Богослова: «Итак, братия мои возлюбленные, возненавидим мир и яже в мире. Ибо какое общение нам, христианам, с миром и с тем, что в мире? Возлюбим же от всей души то, что любить повелевает нам Бог. Возлюбим нищету духовную, т. е. смирение, возлюбим непрестанный деннонощный плач, от которого ежечасно произраждается (* Так в переводе еп. Феофана Затворника. – Прим. еп. Варнавы.) радость душевная и утешение изливается на тех, кои любят Бога. От плача водворяется и кротость в тех, кои подвизаются во истине. Которые плачут, те также алчут и жаждут правды и всеусердно ищут царствия Божия, превосходящего всякий ум человеческий. И не это только, но и то, что иной делается милостивым и чистым в сердце, полным мира и миротворцем, также мужественным в искушениях бывает от непрестанного плача. Плач производит в нас ненависть и ко всякому злу. Им возжигается в душе и божественная ревность, которая ни на минуту не дает человеку покоя, но не допуская его склоняться на зло со злыми, устремляет на все доброе, исполняя вместе с тем душу мужеством и силою к претерпению всех искушений и скорбей»⁹⁰⁸ Поэтому, как будет говориться далее, «что для иных неудобно и неприятно, то любезно и приятно для тех, которые ниспали из состояния добродетели и лишились духовного богатства»⁹⁰⁹ Заметим, что тот круг покаянных подвигов, который описывается ниже, существовал не для рядовых монахов, но для тяжко падших чудотворцев⁹¹⁰ или, по крайней мере, для приблизившихся к этой степени духовной жизни. Они и раньше несли немалые подвиги. Должно также отметить, что в нижеследующем отрывке мы найдем поучительнейшую картину и систему покаяния, гораздо более завидную, чем «благочестивое житие» многих непадших. Духоносный автор не постеснялся об этом заявить прямо: «Эти падшие и плачущие блаженнее непадших и не плачущих о себе».

Но пора уже сказать и о самом авторе и месте действия. Автором является знаменитый светильник рассуждения, великий в отцах, св. Иоанн Лествичник. Следовательно, самый неподкупный и истинный свидетель, притом и очевидец: он целый месяц прожил в обители кающихся. Обитель же эта – характерно и название ее: Тюрьма⁹¹¹ как сказано, была в Фиваиде и существовала уже не менее двухсот лет до ее посещения Иоанном Лествичником. Во время пребывания там последнего она была подчинена настоятелю одного соседнего, главного, монастыря, мужу равноангельному⁹¹²

«Слышал я, немощный, – так начинает с дивным смирением сильнейший подвижник свое повествование, – о чудном некотором и необычайном состоянии и смирении осужденников, заключенных в особенной обители, называемой Темницею... Пришедши в эту обитель кающихся, в эту, поистине, страну плачущих, увидел я то, чего, поистине, если не дерзко так сказать⁹¹³ око нерадивого человека не видело и ухо унылого не слышало, что и на сердце ленивого не всходило, т. е. такие дела и слова, которые сильны убедить Бога; такие упражнения и подвиги, которые скоро преклоняют Его человеколюбие.

Видел я, что одни из этих неповинных осужденников⁹¹⁴ всю ночь, до самого утра, стояли на открытом воздухе, не передвигая ног, и жалким образом колебались, одолеваемые сном по нужде естества; но они не давали себе нимало покоя, а укоряли сами себя и бесчестиями и поношениями возбуждали себя.

Другие умиленно взирали на небо и срыданием и воплем призывали оттуда помощь.

Иные стояли на молитве, связавши себе руки назади, как преступники; печальные лица их были преклонены к земле; они считали себя недостойными взирать на небо; от недостоинства помыслов и от угрызения совести не знали, что сказать и как проговорить, какие молитвы вознести к Богу, как и откуда начать моление; но только душу немотствующую и ум безгласный представляли Богу и были исполнены мрака и как бы тонкого отчаяния.

Другие сидели на земле во вретище и пепле, лицо скрывали между коленами и челом ударяли о землю.

Иные непрестанно били себя в грудь, воззывая прежнее состояние души своей и невинность своей жизни. Иные из них омочали землю слезами; а другие, не имея слез, били сами себя. Иные рыдали о душах своих, как о мертвецах, будучи не в силах переносить сердечной туги; другие же, рыдая в сердце, глас рыдания удерживали в устах; а иногда, когда уже не могли терпеть, внезапно вопияли.

Видел я там, что некоторые от сильной печали находились как бы в исступлении; от многого сетования были безгласны, совершенно погружены во мрак и как бы нечувствительны ко всему, касающемуся земной жизни, умом сошли в бездну смирения и огнем печали иссушили слезы в своих очах.

Другие сидели в задумчивости, поникши к земле и непрестанно колебля главами, подобно львам, рыкали и стенали из глубины сердца и утробы. Одни из них благонадежно просили совершенного прощения грехов и молились о сем; а иные, по несказанному смирению, почитали себя недостойными прощения и взывали, что они не имеют пред Богом никакого оправдания. Другие молили Господа, чтобы им здесь потерпеть мучения, а там быть помилованными; иные же, угнетаемые тяготою совести, чистосердечно просили ни подвергать их мучению, ни удостаивать царствия; «сего было бы для нас довольно», – говорили они.

...У иных видны были языки воспаленные и выпущенные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем; иные мучили себя холодом. Некоторые, вкусивши немного воды, переставали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вкусив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукою, говоря, что они недостойны человеческой пищи, потому что делали свойственное скотам.

...Все они непрестанно имели пред очами смерть и говорили: «Что будет с нами? Каков приговор о нас последует?.. Возмогло ли моление наше взойти ко Господу?.. Если же взошло, то сколько умилостивило оно Господа?.. Ибо оно от нечистых уст и тел было воссылаемо и не имеет много крепости.

...Впрочем, мы сделаем, что зависит от нашего произволения; и если Он отверзет двери царства небесного, то хорошо и благо; а если нет, то и тогда благословен Господь Бог, праведно затворивший их для нас⁹¹⁵ Однако будем стучаться до конца жизни нашей; может быть, по многой нашей неотступности, Он и отверзет нам». Посему они возбуждали друг друга, говоря: «Потщимся, братия, потщимся... не щадя сей скверно злострадательной плоти нашей; но умертвим ее, как и она нас умертвила».

Так и делали эти блаженные осужденники. У них видимы были колена, оцепеневшие от множества поклонов; глаза, померкшие и глубоко впадшие; вежди, лишенные ресниц; ланиты, уязвленные и опаленные горячестию многих слез; лица, увядшие и бледные, ничем не отличавшиеся от мертвых; перси, болящие от ударов, кровавые мокроты, извергаемые от ударений в грудь⁹¹⁶ Где там было приготовление постели? Где одежды чистые или крепкие? У всех они были разорванные, смердящие и покрытые насекомыми. Что в сравнении с ними злострадания беснующихся или плачущих над мертвецами, или пребывающих в заточении, или осужденных за убийства? Поистине, невольное мучение и томление тех ничто в сравнении с произвольным страданием этих. И молю вас, братия, не подумайте, что повествуемое мною – басни.

...И каково еще было устройство того места и жилища их! Все темно, все зловонно, все нечисто и смрадно. Оно справедливо называлось Темницею и затвором осужденных; самое видение сего места располагает к плачу и наставляет на всякий подвиг покаяния. Но что для иных неудобно и неприятно, то любезно и приятно для тех, которые ниспали из состояния добродетели и лишились духовного богатства. Ибо когда душа лишилась первого дерзновения перед Богом, потеряла надежду бесстрастия и сокрушила печать чистоты, когда она позволила похитить у себя сокровища дарований, сделалась чуждою божественного утешения, завет Господень отвергла и угасила добрый огнь душевных слез; тогда пронзаемая и уязвляемая воспоминанием об этом, она не только вышеописанные труды возложит на себя со всяким усердием, но и тщится благочестиво умерщвлять себя подвигами покаяния, если только в ней осталась хоть искра любви или страха Господня.

...Пробывши в Темнице тридцать дней, я, нетерпеливый, возвратился в великое общежитие, к великому отцу, который, видя, что я весь изменился и как бы вне себя, узнал, по своей мудрости, причину моего изменения и сказал:

– Что, отче Иоанне, видел ли ты подвиги труждающихся? Я отвечал:

– Видел, отче, и удивился и ублажил падших и плачущих паче непадших и неплачущих о себе, потому что те чрез падение восстали восстанием благонадежным.

– Подлинно так, – сказал он»⁹¹⁷

«...Знаю, досточудные, что рассказанные мною подвиги блаженных оных страдальцев, – заключает свое повествование славный преподобный игумен Синайский, – для одних покажутся невероятными, для других – превосходящими надежду, а для иных – приводящими в отчаяние. Но мужественный муж, от сего уязвленный, как острием, отходит с огненною стрелою и ревностью в сердце. Низший же сего познает свою немощь и, чрез самоукорение удобно стяжав смиренномудрие, устремится вслед за первым, но не знаю, настигнет ли его. Нерадивый же пусть и не касается того, что здесь описано, чтобы ему, отчаявшись, не расточить и того, что делает; и тогда сбудется на нем евангельское слово: от неимущаго же усердия, и еже мнится имея возмется от него (Мер. 25, 29)»⁹¹⁸

III. Чин исповеди в настоящее время

Мы теперь люди немощные и ничего подобного не можем понести. Рассказываю об этом единственно в целях самоукорения, чтобы как я, так и всякий другой, пробегая глазами это краткое описание подвигов покаяния древних христиан, имел бы повод сокрушаться, смиряться и зазирать себя и чрез то приходить в преуспеяние. После этого никому уже не придет в голову мысль, что он что-то особенное делает во время своего говения и исповеди. Мы в сущности ничего не делаем, что бы ни делали, и для нас остается одно – терпеть скорби, благодарить за них Господа и надеяться на неизреченное Божие милосердие. А оно распростирает свой покров только на тех, кто дошел до полного осознания того, что он ничего не делает, хотя бы и много делал и подвижничал. Но обратимся к нашей теме.

Хотя теперь чин покаяния и исповеди краток и сократился с нескольких лет до нескольких минут, которые грешник постоит у аналоя духовника раз в год, однако, в общем, характерные черты древней покаянной практики в нем можно различить.

Исповедь (в узком смысле), как известно, в настоящее время предваряется говением. В предписаниях церковных говорится: «Аще убо кроме постов четырех обычных приступити ко святому причащению восхотят (миряне. – Еп. Варнава)⁹¹⁹ седмь дний прежде да постятся, в молитвах церковных и домашних пребывающе (сие же не в нужде: в нужде бо три дни, или един день да постятся точию), и предуготовляюще себе к чинному исповеданию грехов своих. Сущий же в супружестве от супружескаго совокупления в тыя дни да воздержатся всяко. Пред осмым же днем да исповедят пред иереем вся грехи своя, с вечера ничтоже да вкусят. Не могущий же, юности или престарелости ради, всяко с вечера воздержатися ничтоже ядше, мало что да вкусят. От полунощи же всяко вси да воздержатся. В молитвах же, поклонех и духовных размышлениих да упразднятся⁹²⁰ елико мощно, готовящийся...»⁹²¹ /p>

Такая подготовка к исповеди имеет свое историческое основание. Не все из великих грешников и в первые века христианства несли публичное покаяние, но всем, однако, предписывалось проходить покаянные подвиги за свои грехи⁹²² Нельзя не заметить, что само Евангелие предлагает немало таких подвигов, служащих не только к уврачеванию, но и к полному прощению грехов⁹²³ которые (подвиги) могут входить – и поэтому входили у первых христиан – в качестве составных частей в общую систему покаяния. Подвиги эти следующие: милостыня (Лк. 11, 41), прощение обид (Мф. 6, 14), отвращение другого от греховного пути (Иак. 5, 20), преизобилие любви к Богу (Лк. 7, 47) и другие⁹²⁴ Из всего этого и ныне должно составляться говение. Важна подобная подготовка к исповеди и с психологической стороны: ибо не все равно для настроя нашей души, едим ли мы мясо, молоко, яйца, пьем вино, играем в карты, ходим в кино, ухаживаем за знакомыми и любимыми лицами или трапезуем раз (или даже ни одного)⁹²⁵ в день, пребываем в молчании и смертной памяти, раньше встаем, усиленно молимся, избегаем лиц другого пола⁹²⁶

Что касается самого чина исповеди, то в нем остались те же умилительные молитвы (о чем уже было раз упомянуто), тот же период времени, определенный для разрешения от грехов, ибо и теперь в церковной практике принято, чтобы говели, по крайней мере, хоть на Страстной седмице, и даже тот же эксомологисис, но только тайный⁹²⁷ и очень сокращенный, хотя никому не запрещается исполнять его и продолжительно. Даже в мелких подробностях замечается сходство теперешних формул исповедания с древними чинами. Так, начальные слова исповеди: «Исповедаюся аз, многогрешный, имя рек, Господу Богу Вседержителю, и Пречистей Его Матери, Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии, и святым небесным силам, и всем святым Его, и тебе, отче»⁹²⁸ несомненно, есть остаток той древней вышеуказанной практики, когда кающиеся валялись в ногах у каждого входящего в церковь и всем каялись, у всех просили прощения.

IV. Тайна исповеди

Впрочем, есть нечто, что особо отличает нынешний строй исповеди от первохристианского. Это – тайна исповеди, которая в настоящее время соблюдается почти⁹²⁹ во всех случаях.

«Аще же который неискусный, злонравный и безумный иерей, – писал св. Димитрий Ростовский в окружном послании к духовенству, – хмелем или злобою пиянствуяй, или гордынею и тщеславным превозношением неистовяся, дерзнет обличати детей своих духовных и изъявляти пред человеки грехи их, таковый... духовник не духовник, но Иуда, Христов предатель, паче же рещи, сам сатана, клеветник братии нашея, сверженный с небеси... от негоже человеком горе; горе бо, а не спасение от такового духовника бывает...»⁹³⁰ И далее разъясняет, в чем состоит это горе.

Откуда образовался такой взгляд <что исповедь должна быть тайной> после гласной исповеди первохристианских времен? Причинами послужили человеческая немощь, охлаждение начальной ревности, отсутствие ненависти к своим грехам и, наоборот, присутствие и нарастание все большего самолюбия, тщеславия, гордости, а отсюда ложного стыда и страха. Пока были гонения, пока у каждого христианина ежедневно и ежечасно мелькала смерть пред глазами, до тех пор и не дорожил никто ничем в мире, лишь бы не лишиться Царства Небесного. Что ему было до того, что скажут люди? Вот что скажет Христос на Страшном Суде – это другое дело! И шли на все мучения публичной исповеди, забывая стыд и свою телесную немощь... Шли добровольно, шли и невольно. И никто не осуждал, не любопытствовал, не смеялся, не соблазнялся, но наоборот, все плакали и молились за грешников. Таково свойство истинной любви. Прошли гонения, настали мирные времена, стали люди спокойно и вдоволь есть, пить и спать, появились и лень, и стыд (при бесстыдстве греха!), и боязнь, и просто нежелание, и полное отвращение, и даже непонимание, зачем-де нужно такое острое покаяние. Лучше не ходить на исповедь. И пришлось Церкви сделать снисхождение – позволить исповедоваться тайно и тайно же нести епитимии. Эту уступку допускали уже св. Василий Великий⁹³¹ св. Григорий Нисский⁹³² еще дальше пошел св. Нектарий, патриарх Константинопольский⁹³³ и, наконец, его преемник св. Иоанн Златоуст⁹³⁴ Но в их эпоху еще существовала, кроме тайной, и публичная исповедь. Чем дальше шло время, тем больше упрочивалась первая и все более умалялась, ослабевала последняя, ибо самые устои ее начали расшатываться⁹³⁵ Так что Церковь окончательно закрепила в своей практике тайную исповедь и стала охранять ее достоинство от болтливых, недостойных священнослужителей особыми правилами и прещениями⁹³⁶

Мало того. Тайну должен хранить и кающийся – именно в отношении лиц, замешанных так или иначе в его грехах. В старых изданиях⁹³⁷ «Номоканона», в чине исповеди, после известного завещания («От сих всех отныне должен еси блюстися...») вставлено следующее наставление духовнику:

«Да внимает же себе духовник во время исповеди, еже не испытовати имени лица прочиих съовещников [сообщников] греха, яко ниже есть леть духовнику имя лица иному являти, внегда совета и поучениа искати ему о гресе некоем недоуметелном, епитимии ради и исправлениа⁹³⁸ се бо предателство Июдину подобно... Но да повелит исповедающемуся онех лиц, с нимиже съгреши, точию рещи сан, чин, звание, лета и рода [родства] близкость, вины грехов да речет, и всяк грех особ и по виду да исповесть»⁹³⁹

V. Епитимия

Епитимией (2Кор. 2, 6 – по греческому тексту) называется известная мера наказаний, составляющих эксомологисис. Но «хотя это – наказание, однако такое наказание есть мать спасения». Эти слова Златоуста⁹⁴⁰ очень хорошо вскрывают сущность епитимии. Действительно, епитимия не наказание в собственном смысле, не юридическая кара, а духовно-нравственное, воспитательное средство, врачевство, лекарство. Прошла болезнь, то есть появилось раскаяние и возненавиден грех, – отнимается и лекарство, то есть епитимия (2Кор. 2, 7–8), хотя бы до формального срока ее окончания и оставалось время. Отсюда следует, что голым, внешним исполнением епитимии нельзя угодить Богу и «вознаградить», «удовлетворить» Его правосудие, как учат, например, католики⁹⁴¹ Не Богу епитимия нужна, а самому грешнику: при епитимии легче и острее возбуждается в нем раскаяние.

«Во всяком же виде греха, – говорит св. Григорий Нисский, законодательствуя об епитимиях в каноническом послании к св. Литоию, епископу Мелитинскому, – прежде всего надобно обращать внимание на то, каково расположение врачуемого, и для уврачевания достаточным считать не время (ибо какого исцеления можно ожидать только от времени?), но добрую волю того, кто врачует себя покаянием⁹⁴² .. так что если достоверно его обращение, то, конечно, не нужно соблюдать число лет, но чрез сокращение времени вести к воссоединению с Церковью и к причастию Св. Тайн»⁹⁴³

Из этого отрывка видно отношение святых отцов к величине назначаемых епитимий.

Отсюда и еще один вывод можно сделать: епитимия не есть что-либо непременно обязательное (в отличие от взгляда, встречающегося у раскольников). Действительно, обращаясь к истории, мы видим, что самые великие подвижники-аскеты, ни в чем не потакавшие себе самим, коль скоро дело касалось приходивших к ним грешников, иногда были крайне снисходительны. И если принять ригористический взгляд относительно обязательности наложения тяжких епитимий на грешников, то придется признать, что святые отцы-аскеты ничего не понимали во врачевании больных душ и были преступниками закона, так как не исполняли канонов, в то время как на приходах эти каноны соблюдались. Но говорить так – лживо и нечестиво: духоносным ли мужам не понимать, что угодно Св. Духу и что нет?..

И вот мы видим примеры, как одному монаху, «отрекшемуся от Самого Бога, крещения и обета монашеского», прощение было дано после... трехнедельной епитимии⁹⁴⁴ как авва Серапион, обративши блудницу на путь истинный и приведя ее в монастырь, сказал настоятельнице: «Прими сию сестру и не налагай на нее бремени, или заповеди... но давай ей, чего она захочет, и если пожелает выходить, дозволь ей...»⁹⁴⁵ Но нет нужды продолжать – примеров множество⁹⁴⁶

Однако было бы другой крайностью и, следовательно, неправильно думать, что епитимии совсем и ни для кого не нужны. Всему свое время. Вышеуказанным лицам они не требовались, а иным, на их месте, может быть, не помешало бы и прибавить.

Теперь о качестве епитимии. Если епитимии суть лекарства, то их надо умело преподавать больному, надо искусно выбрать то, от которого болезнь, то есть страсть, проходит, а не умножается и не загоняется внутрь. Поэтому Бог не примет покаяния, если, например, блудник будет раздавать милостыню, а скупой хранить целомудрие, не отказываясь от своих главных страстей. Но если, наоборот, епитимии будут правильным образом наложены и приняты, есть надежда на исцеление и на самое спасение.

Необходимо здесь припомнить или вновь перечитать те строки из преп. Исаака Сирина, которые освещают данное положение и которые были приведены по иному поводу выше⁹⁴⁷

VI. Что нужно для того, чтобы таинство покаяния было действительно и наиболее плодоносно?

Господь милостив и все прощает (обычная фраза тех, кто сомневается в загробных мучениях), но мы знаем, что Он однажды сказал: Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в Царствие Небесное (Мф. 7, 21), показывая ясно, куда некоторые пойдут, не получив от Него прощения. А иным, даже пророчествовавшим и чудеса творившим во имя Его, Господь еще резче скажет: Николиже знах вас: отидите от Мене (Мф. 7, 23). Или как у пророка:

И возопиют ко Мне, и не у слышу их (Иер. 11, 11).

...Значит, необходимы известные условия, чтобы воззвания грешника к Богу были услышаны Им⁹⁴⁸ А то какой смысл молиться и нести подвиги? Все это, разумеется, относится и к покаянию. Надо суметь покаяться, чтобы Господь на наши слезы и просьбы сказал вновь: Отпущаются тебе греси (Лк. 7, 48).

Условия эти двух родов: объективные, являющиеся по отношению к человеку внешними, недоступными его произволу или желанию видоизменить их и стоящие вне мирской действительности, то есть подлежащие законам сферы благодатной, и субъективные, находящиеся в зависимости от личной воли и духовного развития кающегося грешника.

К первым относятся:

1. Наличие канонически рукоположенного и действующего епископа или, с его благословения, пресвитера.

Это значит, что указанные лица должны представлять не засохшую ветвь, а привитую к Лозе и от Нее питающуюся и плод приносящую (Ин. 15, 1–8), быть живыми членами Православной – единственно только живой – Церкви. Живой по существу, а не по наименованию лишь.

Но это не значит, что они должны быть святыми и непорочными. «Никакого вреда, – убеждал некогда преп. Исидор Пелусиот⁹⁴⁹ одного сомневающегося, – не терпит приемлющий [таинства], хотя бы преподающий казался и недостойным; пречистые Тайны не приемлют скверны, если иерей и всех людей превзойдет порочностью».

2. Совершение чина таинства по уставу Церкви.

Этим условием исключается привнесение самочинных молитв и священнодействий. Особенно это касается тайносовершительных моментов. Видоизменения могут затрагивать только внешнюю практику чинопоследования, но и то отступления возможны лишь с разрешения епископа, а отнюдь не священника⁹⁵⁰ Последний ни в коем случае не имеет права выступать за рамки требника. Точное, до буквы, исполнение требника приведет только к желанному единообразию службы во всей видимой Церкви.

3. Устная гласная исповедь, то есть провозглашение вслух перед священником своих грехов.

Это требование является заповедью Самого Господа. Глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися, – говорит Он (Ис. 43, 26).

Итак, условия первого рода, необходимые для практического обихода кающегося, выяснены уже достаточно. Перейдем ко второму роду условий действенности таинства покаяния.

К нему принадлежит искреннее раскаяние с горячим намерением не грешить после исповеди.

Последнее условие настолько строго требовалось и исполнялось первыми христианами, что новое покаяние падших, уже прошедших однажды через публичное покаяние, у них не допускалось. «Получивший раз отпущение грехов грешить более не должен... Ибо частым раскаянием выдается лишь снисходительное отношение к прежним грехам, – говорит Климент Александрийский. – Частое прошение прощения во грехах не есть раскаяние, а только вывеска раскаяния»⁹⁵¹ Так же строго об едином покаянии учат и другие отцы и учители Церкви – Тертуллиан, Ориген, Амвросий Медиоланский⁹⁵² Но, понятно, речь здесь идет не о невозможности вообще покаяться вторично, после тяжкого нового грехопадения, а о невозможности и сомнительности покаяния для подобных грешников из-за их неискренности, которая обычно наблюдается в таких случаях, как и апостол Павел это разъяснил (Евр. 6, 4–8; 12, 17). Тут не Бог жестокосерд, а сам грешник. Грешнику не дается прощения не потому, что Господь этого не хочет, а потому, что он сам не способен к покаянию⁹⁵³ Таким образом, Промыслом здесь только подтверждается тот выбор, который уже сделан человеком. Не нужно забывать, что речь здесь идет о грехах, требующих публичного покаяния.

Что же касается грехов повседневных, мелких, то здесь такой вопрос не может появиться. Ибо кто чист будет от скверны? – Никтоже, аще и един день житие его на земли (Иов. 14, 4–5). Когда мы проходили учение о страстях, то видели, как они злы и глубоко гнездятся в сердце человеческом и как на пути к их искоренению человеку по нескольку раз на день приходится падать. Не раз даже святые, в начале своего подвижничества, близки бывали к отчаянию, видя, что при всех их стараниях и усилиях, страсти как будто и не умаляются. Это состояние, например, испытал преп. авва Дорофей, когда полагал начало своему спасению, придя из мира богатым человеком. Великий Варсонофий, к которому он обратился с мольбой о помощи, так утешал его: «Никто и никому не может сказать: я буду о тебе заботиться, а ты будь спокоен, ибо окажется виновным. Но тот, которого поддерживают, должен привнести несколько собственного старания, делать должное по силе своей, внимательно сохраняя заповеди отцов своих. И если падет однажды, то пусть опять постарается управить себя⁹⁵⁴ Я верую Богу, что такому человеку не обратится это (случайное повторение падений) в навык и не овладеет им нерадение, но Бог вскоре приведет его в устроение усердных делателей и не возьмет души его дотоле, пока не приведет его в меру высокую, в мужа совершенна (Еф. 4, 13). Итак, не ослабевай, но, доколе имеешь время, делай, смиряйся, будь послушен, повинуйся, и поможет тебе Бог, дающий благодать смиренным, а гордым противящийся (1Пет. 5, 5). Непрестанно говори: «Иисусе, помоги мне», и поможет. Бог да избавит душу твою, сын мой, от страстей постыдных»⁹⁵⁵

Действительно, авва Дорофей избавился от страстей, и Бог не взял его души, пока он не пришел в совершенство. Но грешник не должен нерадеть. Ему полезно всегда помнить иные случаи, очень знаменательные, о которых специально пойдет еще речь и которые показывают, что, как только человек раскаялся и приготовился к исправлению, Бог берет его душу. Пути Господни неисповедимы... Впрочем, здесь речь идет несколько о другом: душа грешника все-таки спасается.

У нас осталась еще не до конца выясненной та часть последнего условия, которая предъявляет требования искреннего раскаяния. Этому вопросу, столь важному для грешника, желающего получить прощение и примириться с Богом, необходимо уделить особое внимание. Но прежде скажем несколько слов о залогах плодотворного очищения в таинстве покаяния.

Мало того, чтобы простились грехи. Человеку позволено и даже заповедано стремиться к большему и даже совершеннейшему (Мф. 5, 48). Христос показал, что плод от трудов бывает разный: «...иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать» (Мф. 13, 23). И Церковь в тропаре постнику и пустыннику прославляет его за то, что тот не ленился и, преодолев первые ступени духовного подвига, «во сто трудов уплодоносил»⁹⁵⁶ прежде бесплодную землю пустыни и собственного сердца... Следовательно, каждому должно быть желательно, чтобы дело покаяния у него двигалось наиболее успешным образом. Какие же для этого необходимы условия и средства? Часть их была уже указана: помогает покаянию несение епитимии (древний эксомологисис), различные подвиги при говении. Скажу еще об одном средстве для приведения нашей души в состояние чистоты за наиболее короткое время и с наибольшими результатами в области стяжания основных христианских добродетелей – смирения, рассуждения, совершенной любви. Заранее скажу: может создаться впечатление, что нет никакой связи между этими добродетелями и нижеуказанным средством для их достижения. Но она есть. Однако понятной для читателя она станет чрез усвоение и претворение в плоть и кровь основных идей настоящей книги.

Итак, как же надо исповедоваться, чтобы исповедь давала наибольший «духовный барыш»?⁹⁵⁷ /p>

Обычно исповедуются схематично, по известному, более или менее подробно составленному, списку грехов.

У того, кто никогда не задумывался над своими поступками и грехами, обыкновенно перед исповедью их как будто и нет, ему нечего сказать, совесть и память ничего ему не подсказывают. «Всем грешны», – обычно на духу говорят такие. Но тот, кого раскаяние сильно схватило за сердце и у кого совесть жжет душу, видит за собою уже большое количество проступков. Однако и ему не хватает многого, отчасти по неведению церковных заповедей, отчасти по недостаточной еще проницательности его духовного взора. В том и другом случае хорошо и полезно иметь некоторую готовую схему (или реестр грехов), составленную по заповедям Божиим и церковным канонам, держа которую пред глазами, удобно бы было исповедоваться.

Церковь и предлагает с давних пор для немощных эти схемы грехов под названием «поновлений», «а се греси»⁹⁵⁸ и так далее. Составленные от лица кающегося, они сохранились и до настоящего времени⁹⁵⁹

Но как бы подробно и длинно эти «поновления» или списки грехов ни были составлены, это будет только схема. Но одной схемы мало для надлежащей, дающей мир совести, исповеди. Нужно не только назвать грех по имени (например: «Согрешил воровством, лукавством, блудом...»), а рассказать, как, когда и при каких обстоятельствах он происходил. Надо нарисовать точную, фотографическую картину греха.

Хорошие врачи (например университетские профессора) к лечению не приступают, прежде чем не расспросят больного о его бабушках, дедушках, о их образе жизни, о его собственных занятиях и бывших родах службы, о склонностях и прочих делах, по-видимому очень далеких от той болезни, ради которой он заявился в клинику. Однако такое опрашивание (анамнез) предоставляет все необходимое для врача-диагноста. Тем более важно знать духовному врачу о родословной (по крайней мере о живых родных) своего больного и его жизни, чтобы правильно судить о степени тяжести его грехов и чтобы подать ему без ошибки надлежащее врачевство. Поэтому кающиеся не к любопытству духовника должны относить его вопросы («Откуда вы, у кого живете, чем занимаетесь...» и т. п.), якобы неуместные у аналоя, а к самому существу исповеди и без его вопросов самим о себе все рассказывать. Еще подробнее надо отвечать на вопросы: «Как творился грех?», «Что вы чувствовали при этом?» и прочие, иначе степень страсти или греха не будет ясна. А чрез это составляется о нас ложное мнение, и может получиться с нашей стороны не самообвинение, не предстояние на Страшном Суде пред грозным Невидимым Судьей, а какое-то прихорашивание, кокетничанье, с недоговоренностями и жеманством.

Подробное описание грехопадений мы не потому только должны давать, что этим открываем возможность духовнику, как судье⁹⁶⁰ составить правильное представление о нашей преступности, но и потому, что это описание еще более нужно для нас самих.

Ведь в исповеди ценен стыд, который приходится переживать и преодолевать, распятие своего самолюбия. Это – своего рода исповедничество и мученичество. Невидимое пролитие крови. Человек за одно только это, кроме всего прочего, уже получает большую награду⁹⁶¹ Но стыд и страх приносят и практическую, видимую пользу. «Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ею от согрешений как бы уздою», – говорит св. Иоанн Лествичник⁹⁶² Не нужно, впрочем, забывать, что наши теперешние мучения от стыда должны считаться ничтожными: первые христиане каялись вслух всей Церкви, а мы только перед одним священником, да и то связанным обетом молчания. Значит, тщеславиться нечем. Но если, несмотря на все это, на нынешнюю легкость следования добродетели и на награду и пользу, извлекаемые из нее, мы все-таки пренебрежем последней, то нам придется ответить за такое нерадение после нашей смерти на мытарствах (втором)⁹⁶³

Подробная и откровенная исповедь приносит нам, наконец, еще ту пользу, что некоторым тайным и непостижимым образом врачует всецело. После исповедывания всего, без утайки, душа чувствует необыкновенную легкость, ощущение чистоты (как тело после бани) и появление некоего мысленного света, все равно как после долгого сидения в темноте при переходе в светлую комнату. Это есть в мельчайших размерах предвкушение того состояния, которое испытывают достигшие блаженного бесстрастия и очистившиеся от грехов святые⁹⁶⁴

Однако кающемуся нужно обходить некоторые подводные камни. Враг рода человеческого, нападающий на человека не только посредством грехов, но и чрез добродетели, посредством подмены и извращения их, старается портить дело и здесь. Поэтому необходимо при исповеди (особенно блудных грехов) соблюдать следующее:

1. Подробности обязательны, но не надо с услаждением или, лучше сказать, для услаждения их говорить. Ибо есть такие лица, которые забывают, что перед ними стоит духовник, бесполое существо, земной ангел⁹⁶⁵ потому и посредник между видимым и невидимым. Их взору доступна только эмпирическая действительность: они видят, что исповедуются перед известным им мужем, именуемым отцом таким-то, таких-то лет, с таким-то лицом, в такой-то одежде. Поэтому им приятна острота чувства и переживаний при законном разговоре с мужчиной о таких вещах, о которых недозволительно говорить ни при каких обстоятельствах даже с подругой. По существу дела, это искушение свойственно больше женщинам.

2. Нужно самому все рассказывать, всю грязь и нечистоту, в чем мы боимся признаться и самим себе. И не допускать духовника расспрашивать <о содеянном>, ибо он в связи с нашим делом может задать такой вопрос и коснуться такой стороны плотской жизни, которая нам неизвестна, и мы наживем себе еще новое искушение. Бесы будут после нас разжигать: «Вот, оказывается, чего ты не знал еще, надо попробовать, как это...»

3. Некоторые боятся говорить о своих блудных грехах якобы потому, что щадят духовника («Он такой чистый, а я грязный...»), а на самом деле, очень часто этим только прикрывают свой ложный стыд. Такого не должно быть, и надо разрушить это демонское ухищрение. Бояться развратить духовника нечего, он пошел на этот крест и должен его нести: выслушивать на исповеди все, что бы на ней ни говорили. Но возбуждать в нем страсти искусственно – дело сатанинское.

4. Надо отбросить всякий стыд, не принимая бесстыдства; надо резать свое собственное сердце ножами самообличения и истекать кровью от страдания, вызванного обнажением души⁹⁶⁶

5. Так должно поступать на церковно-старческой исповеди. Совсем иное дело личная, так называемая «мысленная», (* Но и на «мысленной» исповеди нельзя ворошить воспоминания, бередя свои чувства соблазнительными картинами. Иначе можем оскверниться. Подробно см. у Иоанна Кассиана (Писания. М., 1892. Собеседование 20. Гл. 9). См. также: Лествица. Слово к Пастырю XII, 8. Прим. XX.) исповедь Богу. Но о ней уже было сказано⁹⁶⁷

Насколько подробная исповедь ненавистна диаволу, видно из тех гонений, клевет, травли и обвинений в безнравственности, которые приходится терпеть служителю Христову. Даже инославные священники подвергаются всяческим нареканиям, лишь только они предложат развратным людям тщательно исповедаться пред Богом. Пусть Санхецы, Эскобары, Бузенбаумы пересолили <в излишне подробном описании грехов>, но, конечно, этот «пересол» нельзя и сравнивать с тем, что дозволяет себе мир, со своими порнографическими романами и картинами, «научными» книгами и популярными брошюрами по половому вопросу, с «просветительными» кинолентами и лекциями, опереттами и, наконец, легализованными домами терпимости. Очевидна ненормальность существующего положения вещей: ученому, писателю, актеру, юристу, врачу – кому угодно можно рассуждать и писать по половому вопросу, но стоит только коснуться последнего служителю культа – православного или неправославного – и указать на всю мерзость блуда с точки зрения не науки, а евангельского Христова учения, как сейчас же со всех сторон поднимутся шум и крики: «нельзя», «можно развратить невинных» (но откуда же появилась невинность, раз она систематически преследуется миром?), «это безнравственно...»

Но для не ослепленного мирскими сластями человека ясно, где истина и почему подымают крик. Сатана не хочет, чтобы открылось его обольщение, чтобы люди увидели и ощутили при помощи благодати и Евангелия тот смрад, который распространяется, несмотря на духи, от их одежд, тел и самых душ. Ибо если увидят – возгнушаются и уйдут из-под его власти. Поэтому он одно и то же показывает с двух сторон: разговоры о блуде и даже самое совершение греха в миру расцвечивает радужными красками, а покаянные беседы кающихся с духовником о своем распутстве опорочивает и старается показать в людском мнении безнравственными и недопустимыми.

Но ветхозаветные и новозаветные пророки (Иезекииль, Иоанн Предтеча) не страшились людского мнения и не боялись своими острыми, как мечи, словами развратить тех, кто уже был давно развращен, и посему называли вещи своими именами. Им подражали святые отцы славного «золотого века» христианства, которых (даже целомудреннейшего св. Григория Богослова) из-за этого не осмеливается перевести полностью слабая рука переводчика нынешнего века. Увы, до чего мы дожили! Не только души, но и тела людей гниют от гнусных болезней, юноши и девы испили всю чашу сладострастия до дна, и все же не слышно обличительных и разъяснительных речей, не только оригинальных, но хотя бы составленных из цитат пророческих и святоотеческих. Все еще кто-то запугивает, что можно кого-то развратить. Неужели святые отцы понимали меньше нас, а их век был более порочный? Может быть, есть – да, конечно, есть – и другие причины этого молчания, что нам до того, пусть каждого судит его собственная совесть. Нам, кающимся, не нужно ни на кого и ни на что обращать внимания, но, найдя после слезной молитвы достойного духовного отца и презревши стыд, надо пасть к его ногам⁹⁶⁸ и начать раскрывать ему шаг за шагом, с молодых лет всю свою мерзостную жизнь... И это не для того чтобы загрязниться, как думает мир, а наоборот, чтобы сподобиться чистоты и показать Богу свою скромность.

Но подробную, генеральную, за всю жизнь, исповедь, скажут, не только рассказать, даже прочесть по пунктам нельзя в пять-десять минут. Конечно, если мы придем в конце Страстной седмицы, раз в год, среди множества богомольцев, и действительно на пять минут, нет возможности, как должно, очистить свою душу. Но надо выбрать свободное время в году, хотя бы и посреди мясоеда (для кающегося и познавшего свои грехопадения какой мясоед!), и сговориться с пастырем, когда он может принять от нас исповедь. Поднимаются и еще вопросы-отговорки: где найти подходящего духовника? Найдет ли священник время, чтобы выслушивать каждый раз всякого, пришедшего с «книгой» своих грехов? Но все эти вопрошания не имеют практического значения – это одни разговоры. Прежде всего, каждый раз не нужна такая исповедь, ибо если она искренняя, половина грехов отпадет после первой, генеральной⁹⁶⁹ Затем, все и не согласятся на пространную исповедь (Мф. 20, 16), а для отдельного желающего всегда найдутся и пастырь, и у пастыря время для исповеди (которую можно растянуть на несколько дней, если не недель). В крайнем случае, такой отдельный ревнитель, у которого сердце истаевает от раскаяния, поедет (или пойдет) искать себе удовлетворения за тысячи верст, ибо он уже ничего не боится – ни власти мира, ни его насмешек, ни толков, ни всего прочего... Преодолеет и домашние препятствия.

Покаяние как добродетель

Неисчислимы и велики дары и благодеяния Божии. Но выше всех – покаяние и причащение⁹⁷⁰ По этой-то важности их в богословии, духовной жизни и, в частности, в аскетике, они у меня и рассматриваются подробнее в сравнении с другими таинствами. Ибо они – краеугольные камни, основные средства в деле спасения. А так как оно нас интересует в этом труде главным образом со стороны подвижничества, то естественно и вопрос о покаянии разобрать с той же стороны. Тем более, что подвижничество является мистическим обоснованием и для первой части этого параграфа, где вопрос решается с точки зрения догматико-историко-литургико-канонической. О таинстве же причащения будет речь в особом параграфе.

I. Сущность покаяния с духовно-благодатной стороны

«Покаяние есть возобновление крещения⁹⁷¹ Покаяние есть завет с Богом об исправлении жизни. Покаяние есть купля смирения⁹⁷² Покаяние есть всегдашнее отвержение телесного утешения. Покаяние есть помысл самоосуждения и попечения о себе, свободное от внешних попечений... Покаяние есть примирение с Господом чрез совершение благих дел, противных прежним грехам. Покаяние есть очищение совести. Покаяние есть добровольное терпение всего скорбного. Кающийся есть изобретатель наказаний для себя самого. Покаяние есть крепкое утеснение чрева, уязвление души в глубоком чувстве»⁹⁷³

Итак, покаяние есть благодать (Ин. 1, 16)⁹⁷⁴ И до тех пор, пока человек не приобретет этой благодати, он – чадо гнева (Еф. 2, 3). И хотя будет искать других путей ко спасению (все люди ищут счастья на земле и спасения), однако не найдет. Сила покаяния так велика, что если бы его Бог не даровал людям, то не спасся бы ни один человек⁹⁷⁵

Но, как видно из предыдущего, покаяние не есть только что-либо самозамкнутое в человеке, являющееся результатом целеустремленного действия его духовных сил, направленных на усовершенствование личного «я». Однако делания, хотя бы и великого, телесного или духовного, мало. Покаяние есть именно благодать Божия, дарование Христово, милость Господня. Оно есть райская дверь в Божие жилище, в самую Любовь Божию, при помощи этой же Любви. От человека требуется немногое, а великое дает Бог и дает даром (Рим. 3, 24). «Как иной человек, принеся великий дар царю, награждается от него ласковым взором, так и тому, кто имеет в молитве своей слезы, великий Царь веков, Бог, прощает всякую меру грехопадений и награждает его благоволительным взором». В истине этих слов преп. Исаака Сирина⁹⁷⁶ не позволяет сомневаться само Писание, точнее сказать Сам Бог (4Цар. 20, 5; 3Цар. 21, 29; 2Цар. 33, 13; Лк. 7, 44, 47–48).

Но покаяние у человека есть только, пока он жив. По смерти за гробом его нет (Мф. 9, 6; Лк. 13, 24–25; Рим. 2, 4–6)⁹⁷⁷

II. Необходимость покаяния

Если таковы свойства истинного покаяния, то понятно, что оно для нас всячески необходимо.

Необходимость покаяния видна из слов, учения и деятельности на земле Самого Господа. Первое слово первой Его проповеди было не какое другое, а – «покайтесь» (Мф. 4, 17). И целью Своего первого пришествия Господь Сам ставил покаяние (Мф. 9,13). Это же заповедал и Своим ученикам-апостолам (Лк. 24,47), что они до смерти и исполняли, засвидетельствуй иудеем же и еллином еже к Богу покаяние (Деян. 20, 21). В случае же нераскаянности Господь грозит наказаниями и вечной гибелью (Лк. 13,3; Откр. 2, 5). Покаяние всем необходимо – и грешным, и праведным, – ибо ecи согрешиша и лишены суть славы Божия (Рим. 3, 23). Нет такого предела совершенства человеческого, при котором покаяние было бы уже излишним. Посредством покаяния новоначальные приобретают начатки благочестия, находящиеся на средней ступени преуспевают в благочестивой жизни, а совершенные утверждаются в ней. Поэтому-то покаяние до самой смерти не определяется и не ограничивается никакими делами, ни временем⁹⁷⁸ Оно требуется и свойством падшей природы человеческой, потому что лишь только кто оставил бы труды и подвиги покаяния, как тотчас потянулся бы на старые грехи и страсти, и прежние раны вновь загнились бы сукровицей страстей. В непрестанном покаянном делании – спасение от грехов и страстей. Поэтому, если бы не было покаяния, не было бы и святых, ибо последние соделываются таковыми чрез приобретение крайнего смирения, а его можно получить не иначе, как чрез покаяние. Самое покаяние, как мы видели выше, некоторыми из великих отцов расценивается как кристаллизовавшееся, чрезвычайное смирение⁹⁷⁹

III. Покаяние всемощно

Св. Варсонофий Великий⁹⁸⁰ называет покаяние «всемогущим». Действительно, покаяние не только возводит человека из пропасти погибели и доставляет ему прощение грехов – это не так еще удивительно, – но и возводит на самый верх добродетелей. Достаточно назвать имена величайшего Патермуфия⁹⁸¹ Моисея⁹⁸² Давида⁹⁸³ Флавиана⁹⁸⁴ бывших разбойников, равноангельной Марии Египетской⁹⁸⁵ бывшей блудницы, и многих других, чтобы каждому кающемуся, как бы ни были велики его грехи, получить надежду на примирение с Богом. А примеры апостолов Павла, Петра, пророка Давида и прочих? Все они говорят о том же...

IV. Начало, средина и конец покаяния

1. От чего происходит покаяние?⁹⁸⁶ Причин, которые возбуждают в нас чувство раскаяния в содеянных грехах, несколько. Одна из них, главная, внешняя по отношению к человеку, но самая сокровенно-таинственная и внутренняя по отношению к самому существу и действию (процессу) раскаяния, есть благодать Божия. Что она необходима, в этом удостоверяет Спаситель в Евангелии: Никтоже может прийти ко Мне, – говорит Он (Ин. 6, 44), – аще не Отец пославши Мя привлечет его; что она, действительно, есть и существует, это Он же подтвердил в Откровении словами: Се, стою при дверех (разумеется сердца. – Еп. Варнава) и толку: аще кто услышит глас Мой и отверзет двери, вниду к нему и вечеряю с ним, и той со Мной (Откр. 3, 20); что, наконец, благодать является внешней для человека, то есть не связывает его свободы, видно из того ожесточения и упорства, с которым люди в состоянии противиться всем ее воздействиям, и, как в предыдущих случаях, из слов Самого Господа, Который обличает людей за это ожесточение и упорство через пророка так: Аз предам вас под меч... яко звах вас, и не послушаете, глаголах, и преслушасте и сотвористе лукавое предо Мною, и яже не хотех, избрасте (Ис. 65, 12).

Остальные причины родятся в сердце человека. Так, после таинственного воздействия на него благодати, если оно откликнется на нее, то тотчас возгорается верою и страхом (Божиим). Человек, раньше веривший в Бога «вообще» и не думавший о многом, теперь остро сознает, что он подлежит гневу правосудия Божия. Вера в правосудие Божие возбуждает страх. Страх же рождает раскаяние. Эти два состояния мучительны и не могли бы быть перенесены человеком, если бы вере не сопутствовала надежда⁹⁸⁷ на милосердие Божие. Надежда показывает человеку, как последнее, с одной стороны, обнаружилось в силе крестного искупительного подвига Христа Спасителя, с другой – в тех примерах возрождения великих грешников, которые очистились и омылись слезами покаяния от всех скверн.

Поэтому, имея пред глазами такие образцы и побудители к покаянию, человеку никогда не должно отчаиваться. У святых отцов всех направлений и родов подвижничества мы находим множество ободрений и увещаний, обращенных к грешникам, унывающим и опускающим руки в безнадежии и отчаянии от своих падений. Из многого приведу немногое.

«Пал ли ты, сказано (у некоторых отцов. – Еп. Варнава), восстань. И снова пал? Снова восстань, – утешает преп. Петр Дамаскин. – Отнюдь не отчаивайся в своем спасении, что бы ни случилось. Не предавай себя добровольно врагу, и достаточно будет для твоего спасения этого терпения с самоукорением. Бехом, – говорит апостол, – и мы некогда несмысленны, по своих похотех ходяще, и проч. (Тит. 3, 3). Итак, отнюдь не отчаивайся: ибо не знаешь помощи Божией. Бог силен исполнить то, чего хочет. Уповай на Него, и Он одно из этого сделает с тобою: или какими-либо искушениями, или иным образом, как Он ведает, устроит твое исправление, или примет твое терпение и смирение вместо делания⁹⁸⁸ или другим образом, которого ты не знаешь, ради упования (твоего), человеколюбиво совершит спасение бездерзновенной души твоей. Только не оставляй Врача, ибо потерпишь двоякую, лютую смерть, по незнанию сокровенного Божьего намерения»⁹⁸⁹

Так как демон отчаяния сильно нападает на только что вступивших на путь покаяния, не желая выпустить добычу, то выпишу еще несколько строк в качестве целительного бальзама на раны безнадежного сердца. Но не скрою своего смущения от того, что не знаю, с чего начать. Слишком много прекрасных страниц у отцов, одна другой лучше. Остановлюсь на преп. Ефреме Сирине:

«Если уязвит тебя стрела лукавого врага, нимало не впадай в отчаяние. Напротив того, сколько бы раз ни был ты одолеваем, не оставайся побежденным, но тотчас встань и сражайся с врагом, потому что Подвигоположник всегда готов подать тебе Свою десницу и восставить тебя от падения... А у скверного врага все старание о том, чтобы ввергнуть тебя в безнадежность, как скоро падешь. Итак, возлюбленный, не верь ему, но если будешь и по семи раз в день падать, старайся восставать и умилостивлять Бога покаянием. Ибо кто, истощив свой кошелек, станет его прятать, или какой купец, когда нет продажи, собрав оставшееся у него, бросит в море? Не покидай своего оружия, какое дал тебе Христос, не обращай тыла пред врагом к оскорблению своего Владыки»⁹⁹⁰

Необходимо теперь присоединить несколько строк и о препятствиях, которые мешают человеку положить начало покаянию.

Если покаяние есть смирение, то легко понять, что мешают ему гордость и самооправдание – страсти, противоположные смирению⁹⁹¹ Если покаяние есть ежечасное и ежеминутное самоукорение и самоосуждение, то противится ему осуждение ближнего⁹⁹² Последнее происходит особенно по той причине, что кающийся общается с миром. Если бы он прекратил все знакомства и выкинул из сердца все страсти и привязанности, осуждение бы прекратилось. Некого бы было осуждать. Поэтому святые отцы всячески настаивают на том, чтобы кающийся возлюбил безмолвие, бегал людей, помышляя не о мире, а о смерти.

«Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие⁹⁹³ – говорит св. Исаак Сирин⁹⁹⁴ – Ибо вне безмолвия покаяние не достигает совершенства. И если кто будет противоречить сему, не входи с ним в состязание. Если любишь безмолвие – матерь покаяния, то с удовольствием возлюби и малый телесный вред⁹⁹⁵ и укоризны, и обиды, какие польются на тебя за безмолвие. Без этого предуготовления не возможешь жить в безмолвии свободно и невозмутимо. Если же будешь пренебрегать сказанным⁹⁹⁶ то соделаешься причастником безмолвия, по воле Божией, и пребудешь на безмолвии, сколько благоугодно будет Богу. Приверженность к безмолвию есть непрестанное ожидание смерти⁹⁹⁷ Кто без этого помышления вступает в безмолвие, тот не может понести того, что всеми мерами должны мы терпеть и сносить».

Итак, хотя и польются на тебя укоризны и обиды за молчание и беганье от знакомых и всех людей и хотя они будут тебя убеждать (от Писания) в якобы неправильном твоем пути, не входи с ними в состязание. Пусть они, эти христианствующие люди, собираются вместе и сотаинничают, читают рефераты на темы даже пятого тома «Добротолюбия», деятельно участвуют в церковной жизни, поют и читают в церкви, бегают за духовными своими отцами, не давая им прохода, пусть нападают и злословят тебя, ты, возлюбленный⁹⁹⁸ не входи с ними в состязание и, если любишь покаяние, возлюби безмолвие. И достигнешь совершенства...

2. В чем и как должно проявляться и протекать истинное покаяние? Из одной обители древней Палестины, в то время, когда иночество еще блистало в массе великими духовными дарованиями, ушел брат. В то время это расценивалось как большое преступление, чего не мог не сознавать и сам искусившийся. Но он вернулся. «Согрешил я, – каялся он в лице Великого Варсонофия, главного старца братии, пред всеми святыми обители, – будучи поруган бесами и отлучившись от матери моей (разумеется св. обители. – Еп. Варнава) и от вашего покрова, отцы мои; почему и молю вас включить меня в число новоначальных, еще не принявших (монашеского) образа».

Брат, таким образом, заранее смирялся и ставил себя на последнее место. Будучи манатейным монахом, он сам включал себя в число простых послушников, дело которых всем служить, а не принимать услуги от других. И надо бы ожидать, что его чувство покаяния, выливающееся в такой смиренной форме, будет оценено. Но в то время или, лучше сказать, у святых взгляд на смирение был особый. Для находящихся на последней ступени духовной жизни (каков был вернувшийся монах) оно заключается в полном отсечении воли – и только. Заставят помои выносить, поклонись, скажи: «Благословите» и – неси; велят готовиться к рукоположению во диакона, то же «благословите» и – надевай стихарь⁹⁹⁹

Поэтому великий старец ему изрек:

– Чтобы быть на последнем месте, не твое дело искать сего: это зависит от усмотрения аввы твоего (в данном случае игумена Серида. – Еп. Варнава); а твое дело – приготовить себя к послушанию¹⁰⁰⁰

Вот в чем истинное смирение, истинное покаяние. Пророки Моисей, Иеремия (Исх. 4, 10; Иер. 1, 6) и другие святые могли противоречить по смирению и отказываться от возлагавшихся на них дел, а новоначальным, наоборот, противоречие ставится не в смирение, а в грех (даже в почетных послушаниях), а смирением считается беспрекословное отсечение воли. А сочетать обстоятельства так, чтобы тщеславию не было места и нельзя было о него преткнуться, лежит уже на обязанности духовного отца («аввы» у Великого Варсонофия) и составляет силу и красоту его духовного рассуждения и опытности. Это надо новоначальным иметь в виду, чтобы невидимо для себя не попасть в тонко расставленные бесами сети и, вместо будущих плодов, не собрать для себя (после нескольких лет труда) терний.

Итак, приходим к выводу: человек, желающий положить начало своему покаянию, должен прежде всего отдаться на волю духовных отцов, а не приступать к нему самочинно. Великие его подвиги без благословения не будут иметь в очах Божиих такой цены, какой имели бы малые, но с благословением¹⁰⁰¹ Впрочем, Бог будет судить каждого не потому, что тот хотел, но не мог сделать и не сделал ввиду роковых для него образом сложившихся обстоятельств, а по тому, что мог сделать, но не сделал или не хотел сделать даже при благоприятных обстоятельствах.

Но вот новый воин Христов, возрожденный благодатию Св. Духа, вооружен: взял щит веры (Еф. 6, 16), надел шлем надежды спасения (1Фес. 5, 8), восприял меч духовный, который есть слово Божие (Еф. 6, 17), и отеческие заповеди, и все прочее, о чем было упомянуто выше. На что же устремить ему прежде всего внимание, на что направить борьбу? Он окружен большими и маленькими врагами – с которых же начать?

Подробные ответы на эти вопросы даются в других местах «Основ». Это понятно. Спасаться ведь значит каяться. Содержание «Основ», отвечая на вопрос, как спастись, отвечает, следовательно, и на вопрос, как покаяться. Поэтому здесь я только напомню читателю то, что было сказано по данным вопросам в других местах. То же надо сказать и о некоторых других вещах, подлежащих рассмотрению в этом параграфе, например о признаках истинного покаяния, о составе входящих в него подвигов, о преимущественном значении некоторых из них и т. д. Обо всем этом опять-таки велась или будет вестись речь особая и подробная. Здесь же мною будет дана лишь общая характеристика и показан основной уклон, который надо взять кающемуся при прохождении покаяния, чтобы не впасть в прелесть, в данном случае в лживое, неверное положение с неверными духовными центрами тяжести.

Итак, с чего начинать?

Начинать надо духовную войну с мелочей и по всему фронту. «Пока проступок еще мал и не созрел, – учит великий стратег подвижнической жизни¹⁰⁰² – истреби его, прежде нежели пустил ветви в ширину и стал созревать. Не предавайся нерадению, когда недостаток кажется тебе малым, потому что впоследствии найдешь в нем бесчеловечного властелина и побежишь перед ним, как раб-узник».

И опять в ином месте:

«Страсти подобны небольшим псам, которые привыкли быть на мясных рынках и убегают от одного голоса, а если не обратят на них внимания, наступают как самые большие львы».

О том, как должно протекать покаяние, учит нас собственным примером божественный Давид, который говорит: «Сего ради ко всем заповедям Твоим направляхся, всяк путь неправды возненавидех» (Пс. 118, 128). Поэтому плотской похоти, возбуждаемой демонскими помыслами, противопоставим память смертную¹⁰⁰³ и помышление о Страшном Суде и адских муках, лености – усердие и ревность, чревоугодию – пост, сластолюбию – воздержание, многопитию – жажду, сну – бдение¹⁰⁰⁴

Раз начатый подвиг нужно неослабно продолжать и – до конца своего издыхания (Откр. 2, 10).

«Кто, в надежде на покаяние, поползнется вторично, – читаем страшное и грозное предупреждение у духоносного аввы Исаака Сирина¹⁰⁰⁵ – тот лукаво поступает с Богом; на него неведомо нападает смерть и не достигает он времени, в которое надеялся исполнить дела добродетели».

Что брань должна быть ожесточенная, не прекращающаяся ни днем, ни ночью, видно из житий святых. Тот добровольный подвиг, который несли и несут истинные монахи и подвижники, превосходит всякий принудительный каторжный труд. Никакая работа, черная и непосильная, на фабриках и заводах, в доках и на пристанях, не может хоть отчасти напоминать те невидимые для посторонних схватки с демонами, которые выдерживают сражающиеся за то, чтобы стяжать чистоту и получить прощение грехов. Даже ужасы современной войны – ничто перед последними.

«Внутренняя брань демонская, – скажем словами св. Симеона Нового Богослова, – не похожа на внешние войны, но гораздо страшнее их. В последних люди воюют с другими людьми, и иногда же прекращают ее и, сбросив оружие, ложатся отдыхать, улучив час, принимают пищу. Иной раз запираются в крепости и держат стражбу одни в одном, другие в другом месте. Попавшие в плен на ней, случается, убегают от врагов и спасаются от всякой беды, но и оставшиеся в плену не всегда предаются смерти, а обращаются в рабов. Бывает и то, что пленный раб прославляется и разживается больше, нежели сколько был богат, будучи свободным. Но в брани с демонами не так бывает. Эта война непрерывна, и воинам Христовым необходимо всегда носить при себе свое оружие. Нет возможности поиметь покой от этой брани ни днем, ни ночью, ни на одну минуту. Но и когда едим, и когда пьем, и когда спим, или другое что делаем, можем находиться в самом пылу войны. Враги наши бесплотны и всегда стоят против нас, хотя мы их и не видим; стоят и со всей зоркостью присматриваются, не окажется ли где какой-либо член наш обнаженным, чтобы вонзить в него свои стрелы и умертвить нас. Тут невозможно укрыться в крепости и башне или иной раз спрятаться где-либо и отдохнуть немного. Нельзя также убежать куда-либо и избавиться от брани или одному взять на себя борьбу за другого. Но всякому вообще человеку самому необходимо вести эту войну и – или победить и живу быть, или быть побеждену и умереть без всякого сомнения»¹⁰⁰⁶

Итак, нужен труд при покаянии, и труд великий. Кто хочет начать покаянную жизнь и получить действительное прощение всех своих грехов, тот должен знать, что Бог, правда, всякого грешника принимает, как бы велики грехи его ни были, но даром не прощает (как при крещении, где требуется одна только вера). Нужно будет человеку понести в жизни тяжелый крест скорбей, печалей, сокрушения, слез, долговременного плача, а некоторым, как, например, мученикам и исповедникам, пришлось пройти в Царство Небесное даже через истязания, строгания, жжения, мучения и многообразные скорби¹⁰⁰⁷ Таким образом, мы подходим к необходимости осуществления исповеди в первохристианском смысле, а не в бытовом, нынешнем, то есть к необходимости для спасения многолетнего подвига, добровольного или подневольного – безразлично, хотя бы не пришлось при этом формально поисповедаться и причаститься из-за внезапной смерти, а не простого законнического исполнения долга исповеди и причастия. Да и действительно, ведь формула при исповеди для прощения грехов – не колдовство и не заклинание, действительные от правильного только произношения известных слов, хотя бы без веры и чувства. И если у нас теперь не существует публичной исповеди, разумею эксомологисиса, в котором центр тяжести лежал на несении епитимии, а не на словесном исповедании с сакраментальным моментом примирения грешника с Богом и Церковью при посредстве епископа или священника, то это не значит, что и в принципе она уничтожена. Она не уничтожена, а только, так сказать, концентрация, насыщенность подвигов эксомологисиса (епитимии) разбавлена водою снисхождения и милосердия до самой слабой степени. Тут дело не во внешнем самоистязании постами, долулеганием, бесчисленными поклонами. И в древней Церкви, как мы видели (и как еще увидим), никогда не ставили на них ударение. А дело во внутреннем подвиге и в чувстве глубокого и нелицемерного раскаяния. В этом смысле и наша исповедь, давно отменившая внешний эксомологисис, внутренний всегда подразумевает. Без него-то, как будет еще подробнее и яснее сказано, Бог не прощает грешника. И этот труд сердечный – труд всей жизни человека, как и пророк Давид сказал: ...сие труд есть предо мною, дóндеже вниду во святило Божие (Пс. 72, 16–17), то есть во святилище бесстрастия здесь, на земле, или во святилище Царствия Божия там, на небе. Что же касается внешних подвигов, то если их Церковь не наложит, наложит Бог, и даются опять-таки они только сильным и избранным (1Кор. 10, 13; Евр. 12, 6–13). Таким образом, приходить в отчаяние и испуг от утверждения, что «Бог не простит грешника даром», нечего. Все устрояется Им непосредственно (например через болезни, семейные и общественные скорби и неурядицы, эпидемии) или опосредствованно (через пастырей Церкви), сообразно силам человека.

Замечаю, что здесь у меня имеются недоговоренности и что некоторые пункты мало выяснены, но оставляю их читателю для самостоятельной работы. Пусть он сам изучает вопрос по Священному Писанию и святым отцам. Перехожу к следующему вопросу: в чем же именно состоит подвиг покаяния?

Прибавлю только еще несколько слов о том, что хотя вообще Бог и требует трудов от человека, принесшего покаяние, но Сам иногда прощает его даром. А почему Он так поступает – на то Его Господня воля (Рим. 9, 18). Во всяком случае, касаться этого вопроса дозволено только одним бесстрастным, а не страстным. У таинников Божией благодати и созерцаний сказано: «Бог подает иногда даром; иногда же требует дел и очищения, и потом уже посылает дар; а иногда и после дел и очищения не дает здесь, но хранит, чтобы даровать созерцание на своем месте»¹⁰⁰⁸

Примерами могут служить вышеупомянутые Моисей и Флавиан, бывшие разбойники, а также Мария Египетская, с одной стороны, и Таисия¹⁰⁰⁹ и неизвестная по имени блудница¹⁰¹⁰ – с другой; соответственно в Евангелии: разбойник (Лк. 23, 43) и грешница (Лк. 7, 44–50).

В чем же состоят дела покаяния?

Всякая добродетель, как уже было сказано, является частью покаянного подвига и, следовательно, общего дела спасения. Но так как состояния греховности у людей крайне различны, то различны и добродетели, которые должны занимать преимущественное внимание кающегося. Конечно, интересно знать, какие добродетели нужно взращивать человеку, загрязнившему свою брачную одежду (Мф. 22, 11) – после лет неведения (Деян. 17, 30) или уже после обращения (1Фес. 1,9) – и не имеющему дерзновения пред Богом или его потерявшему.

Некоторые из учителей покаяния в числе прочих добродетелей назначают пост, на что могут теперь (в наше слабое время) получить возражение, что не всякий может строго поститься по состоянию своего здоровья. Назначают и поучение в Слове Божием. На это возражают, что хотя теперь просвещение далеко подвинулось, но все-таки и неграмотных еще много¹⁰¹¹ Надо, следовательно, кающемуся знать, есть ли такие универсальные добродетели, которые ко всем бы подходили, во всяком положении и состоянии, и с успехом могли заменить вышеуказанные телесные добродетели. Не только есть, но и во многом превосходят последние, так как доставляют полное прощение грехов человеку и возводят его на ступень крайнего совершенства и чистоты.

Но прежде чем сказать что-либо об этой универсальной добродетели (в смысле доступности ее для всякого человека, больного и здорового, ученого и неграмотного), упомяну еще о связке из трех добродетелей Марка Подвижника, занимающей среднее место между универсальной добродетелью и совокупностью покаянных трудов, перечисляемых Великим Варсонофием. (* Эти труды таковы: «пост, псалмопение, молитва, поучение в Слове Божием» (преп. Варсонофий Великий, преп. Иоанн. Руководство к духовной жизни. СПб., 1905. С. 446). – Прим, составителя) Славный ученый своего века и – что удивительно – такой же чудотворец, знаменитый египетский столетний старец Марк говорит: «Полагаю, что дело покаяния совершается тремя следующими добродетелями – очищением помыслов, непрестанною молитвою и терпением постигающих нас скорбей»¹⁰¹² Для очищения помыслов необходимо в нас горение духа (Рим. 12, 11), ибо если ум наш будет вял, а сердце теплохладно, то помыслы будут наседать на них, как мошки на остывший котел. А если последний кипит и бурлит, никто и ничто приблизиться не смеет¹⁰¹³ И человек с горящим духом страшен для демонов. Весь он огненный, и в этом духовном пламени, с одной стороны, перегорают все его прежние страсти и очищаются помыслы, а с другой – опаляются всякие мысленные приражения врага. Терпением же постигающих скорбей выковываем мы себе смиренномудрие (Еф. 4, 2), которое, как сказано, само по себе уже заменяет для человека все покаяние. Непрестанная же молитва (1Фес. 5, 17) служит связующим цементом между этими двумя добродетелями, сообщая им крепость и силу и привлекая на них помощь и благодать Божию, столь необходимую в духовной войне.

Но можно, говорю, и эту краткую покаянную формулу свести к еще более краткой, к одному духовному сердечному деланию, в котором, однако, все предшествующие добродетели заключены вместе, как семечки в одном общем «сердечке» яблока.

Об этом делании будет специальная речь впереди¹⁰¹⁴ и называется¹⁰¹⁵ оно – плачем.

С плача начинали и им кончали в своей жизни все великие отцы. Впрочем, потому-то они и велики, что плакали, будучи безгрешными, до конца жизни. Плач есть совершеннейшее из средств покаяния. Да и те отцы, которые предписывали телесные подвиги, не в них полагали силу, а в плаче. И действительно, только при плаче великие подвиги велики, а без него они – ничто. И наоборот, человек, не имеющий никаких подвигов, ни великих, ни малых, спасается плачем, хотя и не так скоро¹⁰¹⁶ но однако же верно. «Скорби ума, – удостоверяет Исаак Сирин¹⁰¹⁷ – достаточно к тому, чтобы заменить всякое телесное делание». «Видел я, – говорит еще другой наставник покаяния¹⁰¹⁸ – немощных душою и телом, которые ради множества согрешений своих покусились на подвиги, превосходившие их силу, но не могли их вынести. Я сказал им, что Бог судит о покаянии не по мере трудов, а по мере смирения».

Не ограничивает силу плача и количество грехов. Как бы грешен человек ни был, он имеет надежду на спасение. «Посмотри, что сделала блудница, – утешает еще иной Великий¹⁰¹⁹ – слезами своими омыла она ноги Владыки (Лк. 7, 38). Плач омывает всякого от грехов...»

Кратко сказать, плач и сокрушение духа (в чем и состоит истинное раскаяние) есть то единственное условие, которое ставит Церковь грешнику на исповеди и которое одно только необходимо для прощения грехов и для приятия милости Божией. Этим не отрицаются подвиги, не уничтожаются епитимии – кто сильно сокрушается, не может не взять на себя подвигов, – а определяется покаянным трудам естественная мера и своя значимость.

О необходимости и превосходстве сокрушения и плача пред телесным деланием говорит св. Симеон Новый Богослов:

«Кто много нагрешил... и кто в небольшие впал погрешности... да явит покаяние, – и покаяние не то, которое объявляется словами или показывается постом, сухоядением, долулеганием и другими подобными лишениями телесными, хотя и это идет к делу, но которое бывает в сокрушении и болезновании души и сердца, каковое показал и пророк Давид, при всем том, что жил в мире и был обременен многими необходимыми заботами [Пс. 37, 7–9].

Что также сделал Манассия [2Пар. 33, 12–13] и все другие, покаявшиеся после него, о коих знаешь и сам ты, как-то: Петр, верховный из апостолов [Мф. 26, 75], мытарь [Лк. 18, 13], разбойник [Лк. 23, 42], блудница [Лк. 7, 38]? И что приводить многих, – что сделал блудный сын, иждивший отцовское наследие с блудницами и мытарями [Лк. 15, 18–20, 21]? За какие дела все эти получили прощение грехов своих? За посты ли свои или бдения? За милостыни ли, розданные бедным, или за другой тяжелый для тела труд? Нет, не за это получили они прощение, а за искреннее раскаяние, за сокрушение и болезнование сердца, за слезы, излитые ими из глубины души, по причине осуждения их совестью своею. Пришедши в чувство грехов своих, каждый из них осуждал, и окаявал себя, и плакал от души, и за это получал прощение грехов своих.

Это же самое бывает и теперь со всеми, прибегающими ко Христу с теплыми слезами и истинным покаянием. И ни пред кем из таковых не заключает и никогда не заключит человеколюбной утробы Своей благости человеколюбивый и всеблагий Господь»¹⁰²⁰

«Знать, впрочем, надлежит, – прибавляет преподобный, – что для получения прощения грехов требуется не только искреннее от всей души раскаяние в них, но еще и твердое намерение не падать более в те же грехи и не возвращаться вспять [Лк. 9, 62]»¹⁰²¹

О действительности и благотворности покаянных слез говорят следующие случаи.

«Жил некто Викторин, – пишет св. Григорий Двоеслов, – который назывался и другим именем Эмилиана, достаточный человек; но так как при богатстве вещей преобладает греховность плоти, то он впал в некоторое преступление. Проникнутый размышлением о своей виновности, он сам восстал против самого себя, оставил в этом мире все и поступил в монастырь. В этом монастыре он показал такое смирение и такие подвиги покаяния, что все братия, которые там возрастали любовью к Богу, принуждены были презирать свою жизнь, когда видели его покаяние, ибо он со всем усердием души старался распять плоть, переломить собственную волю, потаенно молиться, омывать себя ежедневными слезами, желать себе презрения и страшиться почтения от братии¹⁰²² Он привык вставать ранее всех братии на ночные бдения; и так как гора, на которой стоял монастырь, с одной стороны выдавалась, то он имел обыкновение выходить туда прежде бдений для того, чтобы тем свободнее ежедневно изнурять себя плачем покаяния, чем потаеннее было место. Но в одну ночь бодрствующий настоятель монастыря, увидев его тайно выходящего, тихо пошел за ним издали. Увидев его в горной пещере простершегося¹⁰²³ на молитву, он хотел дождаться, когда тот встанет, чтобы узнать самую терпеливость его молитвы, как вдруг пролился с неба свет на того, кто лежал простертым на молитве. И такая ясность распространилась на том месте, что вся часть той стороны побелела от того света. Увидев это, настоятель испугался и ушел. И когда, по продолжительном времени, тот брат возвратился в монастырь, авва его [т. е. настоятель монастыря], чтобы узнать, сознавал ли он над собою пролияние такого света, старался выведать от него, говоря: «Где ты, брате, был?» Но он, думая, что может скрыться, отвечал, что он был в монастыре. Авва вынужден был сказать, что он видел. Но тот, видя, что открыт, сказал и то, что было тайною для аввы, присовокупляя: «Когда ты видел свет, нисходящий на меня с неба, тогда вместе приходил и глас, глаголющий: «Грех твой отпущен"». «И хотя всемогущий Бог мог и молча очистить грех его, – заканчивает рассказ святой, – однако же, издавая глас и осиявая светом, Он хотел примером Своего милосердия потрясти наши сердца к покаянию».

Один инок безмолвствовал в некотором монастыре, и молитва его постоянно состояла в следующем:

«Господи! Нет во мне страха Твоего. Пошли мне или тяжкий недуг, или напасть, чтобы хотя таким образом пришла окаянная душа моя в страх Твой. Знаю, что грехи мои сами по себе непростительны: много согрешил я пред Тобою, Владыко, согрешил много и тяжко; но ради милости Твоей, по святой воле Твоей, прости мне грех мой. Если же и этого не может быть, то помучь меня здесь, чтобы здешними муками была несколько ослаблена мука будущая. Начни казнить меня отселе, Владыко, казнить не в гневе Твоем, а в человеколюбии»¹⁰²⁴

Брат провел целый год в строгом посте, молясь таким образом в сокрушении и смирении сердца. Между тем постоянно сопутствовала ему мысль: «Какое значение имеют слова Господа: блажени плачущие, яко тии утешатся (Мф. 5,4)?»

Однажды, когда брат, объятый печалью, по обычаю сидел на земле и плакал, напал на него тонкий сон. Явился к нему Христос-Спаситель, воззрел на него милостиво и сказал тихим голосом:

– Что с тобою? О чем ты плачешь? Брат отвечал Господу:

– Господи! Я пал! Явившийся сказал на это:

– Восстань!

– Не могу встать, – отвечал брат, сидя на земле, – если Ты не прострешь руки Твоей и не восставишь меня.

Господь простер руку и воздвиг его. Явившийся опять сказал тихо:

– Что ты плачешь? О чем скорбишь?

– Господи, как мне не плакать и не скорбеть, когда я столько прогневал Тебя?

Тогда явившийся простер руку Свою, приложил ладонь к сердцу брата и, погладив его сердце, сказал:

– Не скорби: Бог поможет тебе. Я уже не буду карать тебя, потому что ты сам наказал себя. Ради тебя Я пролил Кровь Мою, пролию и человеколюбие Мое на всякую душу, приносящую покаяние.

Брат, пришедши в себя по окончании видения, ощутил сердце свое исполненным радости и принял извещение, что Бог сотворил милость с ним. Прочее время своей жизни он провел в великом смирении, славословя Бога, и отошел к Богу в этом покаянном настроении¹⁰²⁵

Известно, что блудница Таисия сделалась преподобной в три года. Перенеся трехлетнюю епитимию в затворе, после говорила «преподобному Пафнутию, что, войдя в келью, она поставила пред очами своими грехи свои и они не отступали от нее, как дыхание от ноздрей. И подвижник ответил ей:

– Не за покаяние твое [т. е. не за подвиги сами по себе] оставил тебе Бог грехи твои, но за мысль, которую ты имела»¹⁰²⁶

Другая Таисия, как мы видели выше, (* См. прим. 93 к настоящему параграфу. – Прим, составителя.) сделалась через сокрушение сердечное святою еще скорее: легла спать блудницей, а встала Христовой Невестой.

Но опять повторю мысль свою, так как она важна и так как имею пред собою пример апостола, который сказал: Таяжде писати вам, мне убо неленостно, вам же твердо (Флп. 3, 1). Мысль же моя (вернее не моя, а Божия) та, что никоим образом нельзя из предыдущего выводить, что подвиги вообще не нужны. Не нужны они для Бога, а для нас, чтобы легче было уничтожить в себе страсти и стяжать чистоту, всячески нужны¹⁰²⁷ Эти два момента признал важными и разграничил Сам Господь. Он сказал: ...егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы: яко, еже должны бехом сотворити, сотворихом (Лк. 17, 10).

Итак, всякий человек – раб, и он обязан трудиться. А если не будет трудиться, будет наказан. И даже больше. Хотя бы кто и все заповеди совершил и подвиги понес – не имеет права требовать в уплату за это награды. Награда, в виде прощения грехов и Царства Небесного, дается не за подвиги и даже не за плач с обильными слезами сам по себе (вспомним Исава и что говорит нам апостол: Евр. 12, 17)¹⁰²⁸ а ради милости Божией. Господь по Своей лишь любви награждает святых, но в Его воле и не дать награды, хотя бы они и стоили ее, что Он, впрочем, не делает, так как правосуден. В этом многие не разбираются. Так, ненавистники христианства упрекают нас в том, что мы, христиане, – эгоисты, работаем ради рая и Царства Небесного, – а мы не только не работаем ради этого, но и думать, и произносить подобные слова не смеем, потому что они бессмысленны. Впрочем, говорящие так более обличают свое невежество в духовных вещах и непонимание нашего христианского упования, чем создают нам серьезные препятствия и возражения. Всякое обвинение нас, если оно только искренно, построено на непонимании.

3. Плоды покаяния. Они велики. Посредством покаяния человеком постепенно, мало-помалу, приобретаются не только духовные добродетели, но и сверхъестественные.

Сперва человек приобретает чистое исповедание грехов. Даже тонкие помыслы и дела, которые он прежде и за грехи не считал, теперь вызывают в нем острый стыд и раскаяние. Вместе с тем в нем крепнет вера к тому Моисею, ходатаю к Богу (Пс. 104, 26), который, стоя посреди деяния и видения¹⁰²⁹ воздевает за него свои преподобные руки к Господу (1Тим. 2, 8), умоляя Его и прося, чтобы он перешел мысленное море грехов (Исх. 14, 29–30) и победил Амалика страстей (Исх. 17, 11, 13)¹⁰³⁰ Затем в человеке развиваются покорность и послушание, даже когда ему поручают низкие и презренные дела, и появляется, как известная уже степень совершенства, желание послужить, чем только можно, меньшим братиям, немощным, даже своим врагам. При всем этом нрав у кающегося становится непритворным, нелукавым и нелицемерным. Наконец появляются не горькие, едкие слезы, а умилительные, радостотворные¹⁰³¹ предвещающие¹⁰³² скорую, грядущую чистоту. Духовные очи человека раскрываются, и он сперва начинает ясно и как следует понимать то, что вокруг него происходит в естественной жизни, ибо не сподобившиеся пройти чрез этот вышеуказанный очистительный путь слепы и ничего не видят, хотя бы много читали не только светских, ученых, но и духовных книг. Итак, человек приходит сначала к познанию самого себя и своего состояния, а потом и к краю достижений земных, к познанию того, что выше нас, вещей божественных, постигаемых созерцанием тайн веры нашей.

«Этого познания, – говорит великий тайнозритель, – никто не может стяжать, не исправив наперед сказанных мною добродетелей, хотя бы был первым философом в мире. А кто не стяжет такого познания, тот всю жизнь свою проведет в глубочайшей тьме неведения. Ибо хотя о божеских вещах писано в книгах Писания и все о том читают, но не всем то открывается, а только тем, которые покаялись от всей души и добре очистились чистым и бесхитростным покаянием. В силу покаяния и по мере стяжаемого ими очищения получают они откровение, и им явны бывают даже глубины Духа»¹⁰³³

В заключение небесполезно будет привести практический совет, как узнать, что наши грехи, все или некоторые, прощены и что за них от нас на мытарствах, по смерти, уже не потребуют отчета.

Все святые отцы в один голос отмечают, что признаком отпущения грехов является свидетельство нашей совести, когда она сможет вместе с псалмопевцем сказать: неправду возненавидех и омерзих (Пс. 118, 163). Кто возненавидел грех и уже не обольщается им, тому он прощен, и ему не будет на суде предъявлено обвинение в нем. В полной мере это – состояние совершенных и бесстрастных, остальные подлежат ответу в той или иной степени и нуждаются для себя за гробом в молитвах Церкви.

Такое учение мы встречаем у святых Василия Великого¹⁰³⁴ Варсонофия Великого¹⁰³⁵ Пинуфия Панефисского¹⁰³⁶ Исаака Сирина¹⁰³⁷ и других.

«Да сподобимся и мы получить отпущение грехов наших по благодати и человеколюбию безначального Отца с Единородным Сыном и Святым Духом. Ему слава во веки веков! Аминь»¹⁰³⁸

В «Прологе» на третий день января месяца, в слове «О святем Василии Велицем и о Ефреме Сирине» между прочим говорится: «Святое Причастие есть богатство неистощимое¹⁰⁴⁰ .. и всего мира честнее есть Тело и Кровь Сына Божия». И это великое богатство Господь не только нам даровал, но и повелел неуклонительно и достойно пользоваться им, грозя в случае отказа от него вечной смертью, а в случае пользования им обещая нескончаемое общение с Собою (Ин. 6, 51 и след.).

Скажем словами св. Иоанна Златоуста¹⁰⁴¹ «Кто же, кроме человека совершенно исступленного или безумного, может презирать такое страшнейшее таинство?» Поистине, как где-то говорит св. Кирилл Александрийский, те, кто удаляют себя от Церкви Божией и Св. Тайн, «врази Божии бывают и бесом друзи...»

Внутренняя сторона таинства

I. Необходимость причащения Св. Тайн

Она непосредственно вытекает из предыдущих слов Спасителя и основывается на словах святых отцов, являющихся их разъяснением.

О насущной потребности для верующего христианина причащаться отчетливо говорит следующий, небезызвестный в старчестве, ответ беса одному пустыннику, задавшему вопрос, что для того страшно в христианском роде.

Хотя для христиан свидетельство бесов и не имеет значения, даже если бы те и говорили правду (наоборот, они не должны доверять им в подобных случаях), однако поскольку демоны суть «боги» неверующих во Христа людей, то свидетельства их о Нем не утаены от нас и самим Евангелием (Мк. 1, 24–25; Деян. 16, 17–18). Поэтому я продолжу прерванный рассказ и приведу подобное свидетельство.

««Три случая в вашей жизни, – отвечал демон пустыннику, – грозны и невыносимы для меня: таинство крещения, где я совершенно теряю свою силу и право над вами; крест, который мучит меня, гонит и уничтожает, и, наконец, – причащение». «Последнее, – продолжал бес, – страшнее мне самой геенны: оно то же для меня, что солнце для тьмы; я не могу не только приблизиться к достойно причащающемуся, но даже страшусь взглянуть на него».

«Впрочем, – прибавил злой дух, – все это как ни убийственно для меня в своем существе, но благодарю людей: они своею невнимательностью и порочными навыками сами уничтожают и отгоняют от себя силу благодати таинств; поэтому я только на время отступаю от них. Они сами дают мне случаи овладевать ими и царствовать в преступном их сердце»»¹⁰⁴²

Необходимость и обязательность для христиан причащаться – и как можно чаще – Св. Тайн подтверждается и подчеркивается правилами святых апостолов, их учениками – мужами апостольскими¹⁰⁴³ соборными постановлениями. Таковы Правило 9 св. апостолов, Правило 2 Антиохийского Поместного собора, предписывающие неукоснительно всем верным, не находящимся под епитимией, оставаться в церкви до конца службы и причащаться Св. Таин¹⁰⁴⁴

Никто не может в Церкви Христовой обойтись без причащения Св. Таин. Оно необходимо не только людям грешным, немощным, расслабленным и борющимся со грехом, но и победившим страсти, ставшим выше своей природы.

Велика была равноангельная Мария Египетская, которая после сорокасемилетнего пребывания в пустыне настолько истончила плоть и соделала душу храмом Св. Духа, что во время молитвы поднималась в воздух, но и она пред смертью должна была причаститься, для чего Господь чудным образом приводит к ней преп. Зосиму¹⁰⁴⁵ Св. Алексий, человек Божий († 411 г. ), на коем почил, по словам Самой Богоматери, Дух Святой, причащался Св. Таин каждое воскресение¹⁰⁴⁶ Египетские отшельники ходили по субботам и воскресеньям в храмы соседних монастырей, не стесняясь расстоянием¹⁰⁴⁷ Если подвизающийся был затворником и не выходил из кельи, то к таковому нередко пресвитер приходил совершать Божественную литургию даже в келью¹⁰⁴⁸

И как не причащаться! «Монахов, живущих в пустыне, – в объяснение предыдущих примеров сказал Пимен Великий¹⁰⁴⁹ – жжет яд злых демонов, и они с нетерпением ждут субботы и воскресенья, чтобы идти на источники водные, то есть приступить к Телу и Крови Господней, чтобы очиститься от скверн лукавого» (ср.: Пс. 42, 2).

Даже в тех случаях, когда святые отцы жили в непроходимых пустынях и не могли сообщаться с миром, то и тогда Бог не лишал их Св. Таин, но посылал причащать их Своего ангела.

– Отче, каким образом ты причащаешься пречистых Христовых Таин в субботу и в день воскресный? – спросил некогда преп. Пафнутий жившего в пустыне св. Онуфрия Великого¹⁰⁵⁰ Тот ответил:

– Ангел Господень приходит ко мне и приносит с собою пречистые Христовы Тайны и причащает меня. И не к одному мне приходит, но и к прочим живущим Бога ради в пустыне и не видящим лица человеческого...

Действительно, преп. Пафнутий дознал это после самым делом. Отшедши во внутреннюю, далечайшую пустыню, он встретил в ней четырех юношей, весьма благовидных, опоясанных овечьими кожами. Лица же их так сияли благодатию Божиею, что Пафнутию казалось, что перед ним не люди, а ангелы, сошедшие с неба. Когда они рассказали ему чудесную историю своего удаления в пустыню¹⁰⁵¹ вселения в нее и пребывания, св. Пафнутий спросил их:

– Где же вы причащаетесь в субботу и в воскресенье Божественных Таин?¹⁰⁵² /p>

– Для этого мы собираемся вместе каждую субботу и воскресенье (а остальные дни седмицы они проводили каждый в безмолвии и молитве отдельно. – Еп. Варнава), и святой ангел пресветлый, посылаемый Богом, приходит к нам и приносит св. Причащение.

Преп. Пафнутий после этих слов, как сам говорит, решил дождаться у них субботы, чтобы самому сподобиться видеть св. ангела и принять из его рук Божественное Причащение. «Когда наступила суббота, – продолжу речь словами самого преподобного, – сказали мне те рабы Христовы:

– Приготовься, возлюбленный брат, потому что сегодня придет ангел Божий и принесет нам Божественное Причащение...

В то время как они говорили мне это, я ощутил сильное благоухание, как бы от каждения наилучшего фимиама и дорогих благовоний. И дивился, – потому что никогда и нигде я не встречал такого аромата...

– Откуда исходит такое неизреченное благоухание? – спросил я.

Те же ответили:

– Ангел Господень приближается с Пречистыми Тайнами.

Встав на молитву, мы начали петь и славословить Христа Царя, Бога нашего.

Внезапно пречудный свет осиял нас с неба, и показался ангел Господень, сходящий с высоты, блистающий, как молния. Я пал ниц на землю от страха, но они подняли меня и сказали, чтобы я не боялся. Тогда увидел я представшего нам ангела Божия в образе прекрасного юноши, красоту которого невозможно описать, держащего в руке святой потир с Божественными Дарами. Сперва приступили те рабы Божии по одному и причастились, после них приступил и я, грешный...

По святом же причащении св. ангел благословил нас и на наших глазах взошел на небеса, мы же, пав на землю, поклонились Богу, благодаря Его за столь великую милость к нам».

II.. Важность и значение св. причащения

Величие, сила и действенность величайшего таинства Православной Церкви¹⁰⁵³ засвидетельствованы в ее истории особыми, поразительными знамениями. Из многих случаев этого рода приведу два-три.

Блаженный Иоанн Мосх со своим знаменитым учеником св. Софронием, впоследствии патриархом Иерусалимским, рассказывает в «Луге Духовном» следующее¹⁰⁵⁴

«На острове Кипре есть гавань Таде. Поблизости от нее находится монастырь, называемый Филоксенов («Страннолюбцев»). Прибыв туда, мы нашли там инока, родом из Милета, по имени Исидора. Мы видели, как он непрестанно плакал с воплями и рыданиями¹⁰⁵⁵ Все убеждали его, чтобы он хотя немного престал от плача, но он не соглашался.

– Я столь великий, великий грешник, – говорил инок всем, – какого не было еще от Адама до сего дня...

– Правда, отче, – возражали мы, – все мы грешники. Кто без греха, кроме одного Бога?

– Поверьте мне, братия, – отвечал инок, – ни в Писании, ни в Предании, ни между людьми я не нашел грешника, подобного мне, и греха, который я совершил. Если вы полагаете, что я наговариваю сам на себя, выслушайте о моем грехе и помолитесь обо мне. В миру я был женат. Я и жена моя принадлежали к секте Севера. Придя однажды домой, я не застал жены и узнал, что она ушла к соседке. А соседка принадлежала к св. кафолической Церкви и часто уговаривала и мою жену к тому. Я немедленно сообразил, что старания соседки увенчались успехом и что моя жена ушла к ней для приобщения. Я бросился немедленно туда, чтобы остановить жену. Войдя в дом соседки, я заставил ее извергнуть Святыню. Подхватив Святыню, я, не помня себя от сатанинской злобы, бросал ее в разные стороны и произносил безумные богохульства. Наконец Святыня упала в грязь. Я бросился было... топтать ее ногами, как вдруг – удар с неба и ослепительная молния восхитила св. Причастие с того места...

Прошло два дня. Я был глубоко потрясен. Уныние овладело мною. И вот, весь погруженный в страшную думу, я вижу: в сумраке кто-то мрачного вида встает как бы из-под земли у меня пред глазами.

– Я и ты, мы оба осуждены на одинаковое мучение, – сказал он.

– Но кто ты?– вскричал я в ужасе.

– Я тот, кто ударил Творца всех Господа нашего Иисуса Христа по ланите во время Его страданий, – отвечал мне явившийся ефиоплянин.

Страшное видение скрылось. Я весь дрожал от ужаса. Придя в себя, я поспешил исповедать свой тяжкий грех и, возвратившись в лоно Православной Церкви, отрекся от мира...

Вот почему, – закончил инок свой рассказ, – я не могу перестать плакать».

Знамения бывают и в настоящее время. Только прочтет человек или услышит о них рассказ – и забудет. Ибо приходит лукавый и восхищает всеянное в сердцы его (Мф. 13, 19). Даже и так случается, что видит человек чудо и в то же время как бы не видит; как будто превратился в истукана, в присутствии которого все это происходит. Но я таким людям еще раз напомню об одном случае, рассказанном в их же книжках, тем более что рассказчика трудно заподозрить в каком-либо преувеличении или пристрастии. Сам он небезызвестный русскому обществу литератор, записки которого в свое время пользовались широкой популярностью и не раз переиздавались. Вот что он рассказывает о себе лично.

Он подвергся ужасной болезни. «Врач пришел довольно рано, пощупал пульс, посмотрел на язык и ни слова не сказал. Я спросил его:

– Отчего по всей коже моей показавшиеся сперва красные пятна превратились в фиолетовые, а тут сделались черными?

– Да у вас и язык уже весь почернел, – отвечал он.

Кажется, довольно бы сего приговора. Он, выходя, остановился у дверей и вслух сказал слуге моему и случившемуся тут одному из инженерных офицеров:

– Не мучьте его понапрасну, не давайте ему более лекарств. Я думаю, он и суток не проживет...»

Осталось прибегнуть к иному Врачу. Отслужен был молебен. В день Воздвижения Животворящего Креста больного причастили Св. Таин.

«По совершении сего вдруг так быстро стали приходить ко мне силы, без помощи лекарств, даже подкрепительных, о коих давно уже я слышать не хотел, что брат мой, не находя более присутствие свое для меня необходимым, через два дня, 16 числа [сентября] отправился в обратный путь...

Надо мной совершилось чудо, точно чудо! Когда висел я над могилой и не упал в нее, на то была та же самая воля, без которой волос не спадет с головы человеческой... Многим ли удавалось быть одною узкою чертою отделенными от вечности и круто поворотить от нее вспять?.. Я могу сказать, что я отведал смерти...»¹⁰⁵⁶ /p>

Не потребуют подробной цитации всем известные строки из «Дневника» о. Иоанна Кронштадтского, в которых он выражает свое благоговение, изумление и восторг пред величием и непостижимостью Христовых Таин и пред животворной их силой. Сколько чудес им было совершено посредством их! О некоторых он упоминает сам.

«Дивлюсь величию и животворности божественных Тайн! – восклицает в своем «Дневнике»¹⁰⁵⁷ сей глубоко чтимый русским народом преподобный пастырь. – Старушка, харкавшая кровью и обессилевшая совершенно, ничего не евшая, от причастия Св. Таин, мною преподанных, в тот же день начала поправляться. Девушка, совсем умиравшая, после причастия Св. Таин, в тот же день начала поправляться, кушать, пить и говорить, между тем как она была почти в беспамятстве, металась сильно и ничего не ела, не пила... Слава животворящим и страшным Твоим Таинам, Господи!»

«Некто, бывший смертельно болен воспалением желудка девять дней и не получивший ни малейшего облегчения от медицинских пособий, – лишь только причастился в девятый день поутру животворящих Таин, к вечеру стал здоров и встал с одра болезненного. Причастился он с твердою верою... Слава всемогуществу Твоему, Господи!»¹⁰⁵⁸ /p>

«Велика Твоя любовь, Господи! Всего Себя истощил еси ради любви ко мне. Взираю на крест и дивлюсь Твоей любви ко мне и к миру, славлю чудеса Св. Таин Твоих над верными Твоими, славлю исцеления, которым я был свидетелем, славлю действие их всеспасительное...»

О важности и значении для нас св. причащения было уже сказано вначале. Можно почти из каждого святого отца привести те или иные места в пользу спасительности этого великого таинства, но я ограничусь полными простоты и богословской глубины словами преп. Серафима, Саровского чудотворца, сказанными одному мирянину с интеллигентским уклоном мыслей:

«Кто приобщается – везде спасен будет, а кто не приобщается – не мню. Где господин, там и слуга будет [Ин. 12, 26]»¹⁰⁵⁹

III. Кому можно причащаться и кому нельзя?

Св. апостол Павел пишет к коринфянам:

Да искушает же (δοκιμαζετω) человек себе – пусть испытывает, прилежно рассматривает себя, делает проверку своей совести, перебирает все свои дела и помышления, достоин ли он св. причащения, – и тако от Хлеба да яст и от Чаши да пиет.

А если не так, то суд себе яст и пиет, не разсуждая, то есть не думая и не отдавая себе надлежащего отчета в том, сколь велика святыня Тела Господня, которую принимает. Тут же апостол присоединяет пример из жизни самих коринфян, поясняющий, что это за суд и как он может вершиться еще здесь на земле, хотя пока лишь над отдельными грешниками (однако может быть и массовое наказание). Сего ради, – говорит он, – в вас мнози немощни [ср. теперешние эпидемии] и недужливи, и спят [умирают] доволни (1Кор. 11,28–30).

Также и умилительный, сердобольный, сострадательный ко всем кающимся и немощным св. Иоанн Златоуст в отношении необходимости достойного принятия Св. Тайн становится строгим и взыскательным:

«Не должен приступать сюда (к Трапезе Господней) ни один бесчеловечный, ни один жестокий и немилосердный, ни один нечистый. Это говорю вам, которые приобщаетесь, и вам, которые служите. Нужно побеседовать и с вами, чтобы вы со многим тщанием разделяли сии дары. Не малое наказание ожидает вас, если вы, признавши кого-либо нечестивым, позволите причаститься этой трапезы. Кровь Его взыщется от рук ваших. Хотя бы кто был полководец, хотя бы высший начальник, хотя бы сам царь, носящий диадему, но если приступает недостойно, то запрети ему: ты имеешь больше власти, чем он. Если бы тебе поручено было сохранять в чистоте источник воды для стада и ты увидел овцу, имеющую на устах много грязи, то не позволил бы ей наклониться и возмутить источник. Но теперь вручен тебе Источник не воды, а Крови и Духа, и ты, видя некоторых имеющих грех, который хуже земли и грязи, и приступающих к этому источнику, не вознегодуешь, не воспрепятствуешь? Какое ты можешь получить прощение?

Для того Бог удостоил вас этой чести, чтобы вы разбирали такие дела... Но как, скажешь, я могу знать того и другого? Я говорю не о неизвестных, но о известных людях»¹⁰⁶⁰

О великом осуждении, которому подпадают сами пастыри, разрешая на исповеди нераскаянных грешников и допуская их к св. причащению, говорит и другое великое светило древней Церкви (западного ее конца), св. Амвросий Медиоланский¹⁰⁶¹ «Иные для того требуют покаяния, чтобы паки скорее удостоенными быть причащения¹⁰⁶² Таковые не так разрешить себя желают, как связать священника: ибо совесть их через то не совлекается вины, а священник обвиняется потому, что ему сказано: Не дадите святая псом, ни пометайте бисер ваших пред свиниями [Мф. 7, 6]».

Итак, чтобы быть допущенным к св. причащению, непосредственно или через несколько лет отлучения, требуются известные условия. Какие же?

Мы видели выше, что апостол требует для сего нелицемерного и тщательного испытания своей совести. Прежде всего, христианину потребна исповедь. Без нее пусть он не дерзает приближаться к Св. Тайнам. Под исповедью же надо разуметь не просто формальное перечисление грехов и разрешительную молитву священника (против чего и св. Амвросий протестовал), а глубокое испытание совести, искреннее сокрушение сердца, обещание бросить (делом) греховную жизнь и отказ от прежних привязанностей¹⁰⁶³

Затем можно, по апостольской же заповеди (Гал. 5, 22) и в соответствии с церковной практикой, отеческими установлениями и примерами из житий святых, все, что требуется от причащающихся, свести сжато и кратко к следующим пунктам:

1. Вера. Необходимо, чтобы человек не только вообще имел православный образ мыслей, но и, в частности, веровал бы, что он причащается под видом хлеба и вина истинного Тела Христова, которое во утробе Девы тысяча девятьсот с лишним лет тому назад зачалось Святым Духом в незначительном палестинском городке Назарете, неизреченно родилось в Вифлееме, пострадало за нас, умерло и воскресло в Иерусалиме, – что он причащается, кратко сказать, Самого Господа, вознесшегося на небеса и сидящего одесную Отца¹⁰⁶⁴

2. Любовь. Жертва Крестная есть Жертва Любви. «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы...», – заповедует св. Церковь причастникам и всем верным за Божественной литургией, на которой одной приносится сия Жертва. Дух вражды и раздора у первых христиан почитался таким тяжким грехом, что, по свидетельству древних отцов и учителей Церкви, не мог быть омываем кровью и самого мученичества (!), если кто пребывал в сем грехе нераскаянным¹⁰⁶⁵

3. Кротость. Понятно, что раз дух вражды был совершенно чужд первым христианам, то во всяком отдельном случае, при всяком возникающем неудовольствии, я не говорю уже ссоре, они старались победить его кротким перенесением обид и примирением со врагом. Это – прямая заповедь Самого Господа и Его апостолов (Мф. 6, 23–24; Еф. 4, 2; Флп. 4, 5; Тит. 3, 2).

Достойно примечания выражение в нынешнем «Последовании ко св. причащению»¹⁰⁶⁶

Хотя ясти, человече, Тело Владычне... Первее примирися тя опечалившим.

Заповедуется примириться, попросить прощения, сделать земной поклон не тем, кого мы обидели, как это ожидается и что понятно сознанию людей XX века, но тем, кто нас обидел, без всякого со стороны нашей повода; припомнить, что кому-нибудь когда-либо, что называется, «под руку подвернулся», взять, пойти к нему, и – бух в ноги: «Прости меня, Христа ради...»

Полезно христианину почаще прочитывать умилительные и зело душеполезные повести на эту тему из житий св. мученика Никифора¹⁰⁶⁷ и преп. Тита, пресвитера Печерского¹⁰⁶⁸ Вот, в сокращении, первая из них.

В городе Антиохии (Сирийской, ок. 257 г.) некий пресвитер и мирянин были величайшие друзья. Диавол позавидовал их дружбе и сделал их в такой же сильной степени заклятыми врагами. Мирянин – Никифор имя ему – спустя некое время одумался и стал просить у пресвитера прощения, сперва чрез знакомых, а потом лично. Но тот не простил. Настало вдруг гонение на христиан. Пресвитера взяли на допрос и после жестоких истязаний повели на казнь.

Услышав об этом, блаж. Никифор догнал своего бывшего друга и опять несколько раз просил у него прощения, но безуспешно. Тот и взглянуть на него не хотел, так что сами мучители дивились его ожесточению. Тогда отступила от него благодать Божия, доселе надеявшаяся на его обращение (ср.: Мф. 18, 32–35). Тот, который перенес долгие мучения, теперь, лишившись божественной помощи, не смог выдержать последнего и легкого (в сравнении со всем предыдущим) испытания. Когда палачи, приведя пресвитера на место казни, сказали:

«Становись на колени, отсечем тебе голову», – он вдруг обратился к ним, как будто не понимая, в чем дело:

– За что вы казнить меня хотите?

– Да ведь ты не захотел богам принести жертву и презрел царский указ из-за какого-то человека, называемого Христом, – отвечают те...

– Не убивайте меня, – стал просить их отступник, – я сделаю все, что велит указ, – поклонюсь богам и принесу им жертву.

Услышав эти слова, Никифор стал умолять пресвитера со слезами...

– Не делай этого, возлюбленный брат, не делай, не отрекайся Господа нашего Иисуса Христа. Не губи того венца небесного, который сплел ты себе многими муками. Вот у дверей стоит Владыка Христос...

Но тот остался неумолим. Тогда св. Никифор сам исповедал себя вслух христианином и просил казнить его вместо пресвитера. Так один наследовал ради своей кротости жизнь вечную, а другой из-за жестокосердия пошел в погибель.

4. Милосердие. Добродетель эта – того же порядка, что и предыдущие, и уподобляет человека, творящего ее, Самому Богу, Который солнце Свое сияет на злыя и благия и дождит на праведныя и на неправедныя (Мф. 5, 45). Господь – человеколюбец, кроток, всем без различия оказывает милость, и всякий, кто хочет иметь общение с Господом, должен отличаться подобными же добродетелями. Первые христиане усиленно совершали дела благотворительности и милосердия, особенно по отношению к нищей братии Христовой. Для готовящихся же ко св. причащению они были обязанностью. Не приводя многих цитат святоотеческих, достаточно указать на первохристианские агапы (вечери любви), за которыми первоначально совершалось и приобщение Св. Тайн (1Кор. 11, 20–23). И теперь, идя в церковь причащаться, не забудем и наших, стоящих на паперти, «господей», как называл нищих св. Иоанн Милостивый¹⁰⁶⁹ и подадим им хотя бы копейку, оставшуюся в кармане от покупки трамвайного билета.

5. Воздержание. Понимать сию добродетель надо здесь в широком смысле, как охранение себя от всякой греховной вещи. О половом же воздержании и говорить нечего. Даже в Ветхом Завете в исключительных случаях, когда человеку необходимо было приблизиться и войти в соприкосновение со святыней, требовались предварительная чистота и плотское воздержание (Исх. 19, 3, 10, 15; 1Цар. 21, 4–5). «Кольми паче в новой благодати, – говорит св. Димитрий Ростовский¹⁰⁷⁰ – [пред причащением] подобает воздержатися от женского ложа»¹⁰⁷¹ Для клириков требования еще более строги¹⁰⁷² Относительно жен, находящихся в очищении, и мужей, подвергшихся ночному истечению, было уже сказано¹⁰⁷³

В заключение можно еще упомянуть о причащении бесноватых. О них Каноническое правило 3 св. Тимофея Александрийского гласит:

«Аще (бесноватый) не нарушает Тайны, ниже хулит иным каким-либо образом, то да причащается, но не каждый день; довольно для него только по временам».

Так как сумасшествие в большинстве случаев есть то же, что бесоодержимость¹⁰⁷⁴ то последнее правило относится и к умалишенным, причем пастырь с духовным опытом сумеет воспользоваться удобным случаем в настроении больного и даже подействовать в благоприятном смысле на его сознание, что до известной степени даже необходимо. Вообще, кстати замечу, психически больных лечить должно единственно благодатными средствами (вплоть до отчитывания)¹⁰⁷⁵ ибо что может поделать здесь медицина, употребляющая термин «душа» (псих-иатрия: ψυχη – душа и ιατρεια – лечение) и не верящая в нее?!.

Внешняя сторона таинства

IV. Обряд причащения

Чин таинства св. причащения, который существует в Церкви в настоящее время, в существе остался все тот же, что был и у первых христиан. Отсутствие в нынешнем чине некоторых деталей объясняется приниженностью духовной жизни в наше время, недостатком святости и дерзновения у верных, благодаря чему то, на что дерзали ученики апостола Павла и ученики их учеников, поневоле оставлено нами.

Относительно места причащения существовало правило: священнослужителям приобщаться в алтаре, мирянам – на солее или за амвоном¹⁰⁷⁶ Причем, приступая к Чаше для принятия Св. Даров, соблюдали очередь и определенный порядок¹⁰⁷⁷ а не подходили (как теперь у нас заведено) как попало, вперемешку мужчины и женщины¹⁰⁷⁸ В «Постановлениях апостольских»¹⁰⁷⁹ говорится:

«Да приобщается епископ, потом пресвитеры, и диаконы, и иподиаконы, и чтецы, и певцы, и аскеты¹⁰⁸⁰ и из жен диакониссы, и девы, и вдовицы; после дети и весь народ по порядку».

Относительно внешних знаков выражения благоговения, с которым принимали таинство, надо сказать следующее: они были часто умилительно смиренны, просты и в то же время дерзновенны и святы. Иногда причащались стоя, как и теперь имеет место в обычной практике, но в некоторых церквах и на коленях. По крайней мере, так было заведено у вселенского «проповедника покаяния»¹⁰⁸¹ св. Иоанна Златоуста¹⁰⁸² Об этом же говорит и сохранившаяся с первохристианских времен практика молиться в дни поста (так называемые «стояния»)¹⁰⁸³ на коленях. Ибо если простая молитва вызывала у первых христиан такое смиренное положение тела, то что говорить о том случае, когда приходилось им приступить к «Святому Святых» и к Самому Творцу и Владыке всяческих... В настоящее время обычно придерживаются первой практики (миряне подходят и причащаются стоя, с крестообразно сложенными на груди руками – правая рука поверх левой), а из второй взяли только общий, единовременный, земной поклон, при выходе священника со Св. Дарами. По причащении нужно поцеловать край св. Чаши, как бы самое ребро Христово, из коего истекли кровь и вода – образ нашего таинства (Ин. 19, 34).

Причащались первые христиане, как ныне только священнослужители, Тела и Крови Христовых под обоими видами раздельно; причем мужи принимали Св. Тело (большею частью из руки епископа) на правую ладонь, положенную на левую крест-накрест, а женщины на чистый и белый плат¹⁰⁸⁴ после чего каждый подносил Св. Тело к устам и вкушал. Особые были обычаи и при принятии Св. Крови. Нынешний обряд причащения мирян со лжицы введен св. Иоанном Златоустом, после того как одна женщина, получив Св. Тайны, унесла их с собой для волхвования.

Теперь скажу о церковном и домашнем приобщении Св. Таин. Конечно, прежде всего, оно имело место в храме, за литургией. В древней Церкви приобщались не только все верные, присутствовавшие на литургии, но Св. Дары посылались через диаконов и к тем, кто отсутствовал по какой-либо уважительной причине¹⁰⁸⁵ Таким образом первые христиане осуществляли на деле (особенно в праздник Пасхи) то соединение (την ενοτητα – единство) веры и причастие (την κοινωνιαν – общение, соучастие) Святаго Духа, к которому нас ежедневно и доселе призывает св. Церковь на Божественной литургии. Но Собор Лаодикийский из-за некоторых средостений отменил этот обычай¹⁰⁸⁶ хотя последний в некоторых местностях существовал еще довольно долго¹⁰⁸⁷

В древности, как и теперь, Церковь уделяла особенное внимание тем из верных, кто не мог быть в храмах на литургии и, следовательно, не мог приобщаться Св. Таин, а именно: узникам в темницах, в которых томились мученики и исповедники, ежедневно ожидавшие смерти; также и тем кающимся, чья жизнь – в результате тяжелой болезни – была в опасности. Ко всем этим людям посылаемы были Св. Дары в напутствие при отходе в вечную жизнь¹⁰⁸⁸

В эпоху гонений (так как литургию служить ежедневно было опасно) вошла в употребление и другая практика: позволялось частицы Св. Даров брать на дом, и это не только мужам, но и женам.

Отсюда понятным становится поведение преподобномученицы Евдокии († около 160–170 г.), о которой мы читаем в житии, что когда воины пришли за ней, чтобы взять ее на мучение, то она, «текши в церковь, и в св. алтарь вшедши, откры ковчежец, иже с Пречистыми Животворящими Христовыми Тайнами, и часть тоя великия Святыни вземши, в недре своем скры, и к воином изыде»¹⁰⁸⁹ Поведение, невозможное ныне для женщины и вообще для мирян, тогда дозволялось. Об этом говорят многие свидетельства¹⁰⁹⁰

Св. Василий Великий¹⁰⁹¹ в письме к Кесарии, жене одного сенатора между прочим пишет:

«А что нимало не опасно, если кто, во время гонений, за отсутствием священника или служащего, бывает в необходимости принимать причастие собственно своею рукою, излишним было бы это и доказывать; потому что долговременный обычай удостоверяет в этом самым делом. Ибо все монахи, живущие в пустынях, где нет иерея, храня причастие в доме, сами себя приобщают. А в Александрии и Египте и каждый крещеный мирянин по большей части имеет причастие у себя в доме и сам собою приобщается, когда хочет».

Но недостойные всегда наказывались. Священномученик Киприан, епископ Карфагенский¹⁰⁹² передает случай из собственной практики, как одна женщина, отпавшая во время гонения от христианства и «покусившаяся недостойными руками открыть ковчег свой, в котором хранилась Святыня Господня, была устрашена исшедшим оттуда огнем и не посмела прикоснуться».

Падением христианской жизни объясняется и нынешнее предписание священнику церковным Уставом хранить Св. Таины в храме, на св. престоле, а не дома.

Скажу еще об одной обрядовой подробности, так как упоминания о ней я нигде не встречал (а ревностному и внимательному христианину надо быть скрупулезным во всем, до мелочей, что касается приобщения¹⁰⁹³ Св.Таин). Хочу сказать о том, как неприлично, неудобно, неподходяще (не подберу точного выражения) жевать Св. Таины по их принятии, да и опасно, потому что часть их может остаться на зубах и на деснах. А дотрагиваться до Св. Даров чем-либо посторонним нельзя.

После того как Св. Таины приняты (не должно задерживать их в устах), необходимо запить теплотою, и не просто, а прополоскавши ею рот. Обращать внимание на окружающих нечего; если они разумны, то должны делать то же самое.

Но и этого мало – надо омыть уста и снаружи. К сожалению, нынешние архитекторы и храмоздатели не принимают в расчет этой надобности и не устраивают, как в первохристианское время, специальных умывальниц (слава Богу, что таковые остались еще в алтарях для священнослужителей), и посему липкие уста от Св. Крови надо хотя бы облизать¹⁰⁹⁴ и омыть их дома, вылив затем воду в место, не попираемое ногами.

Одним словом, внимание и благоговение должны быть крайние.

V. Как часто надо причащаться?

Холодность нынешних христиан к вере и благочестию весьма далека от благочестивого горения и ревности древних времен христианства.

Известно, что в те времена было правилом для клира и мирян, исключая оглашенных и кающихся, приобщаться Св. Таин в воскресный день каждой недели. Такой обычай поддерживался в течение трех первых веков. О важности его говорят многие святые отцы. Поучительны на этот счет слова св. Игнатия Богоносца, мужа апостольского, который так увещевает ефесян, призывая их к частому причащению и молитве: «Старайтесь чаще собираться для евхаристии и славословия Бога. Ибо если вы часто собираетесь вместе, то низлагаются силы сатаны, и единомыслием вашей веры разрушаются гибельные дела его»¹⁰⁹⁵ О праздновании воскресения первыми христианами лучше всего говорит свидетельство «от внешних» – знаменитое письмо императору Траяну проконсула Вифинии язычника Плиния (111–114 гг.)¹⁰⁹⁶ О христианских документах (св. Иустин Мученик; «Учение 12 апостолов» и многие другие), говорящих о причащении верных по воскресениям, я уже не упоминаю, их слишком много.

В некоторых церквах христиане причащались и еще чаще¹⁰⁹⁷ в иные дни среди недели¹⁰⁹⁸ и даже ежедневно¹⁰⁹⁹

Св. Амвросий Медиоланский¹¹⁰⁰ так убеждает в необходимости ежедневного причащения: «Если хлеб причащения преподается ежедневно, то чего ради ты приемлешь его по прошествии года? Принимай каждый день то, что для тебя спасительно. Кто недостоин принимать его каждый день, тот недостоин его и чрез год».

У нас в Древней Руси тоже часто причащались. Даже лица, обремененные общественными попечениями, это исполняли. Про св. благоверного князя Романа Угличского († 1285 г.)¹¹⁰¹ известно, что он ежедневно слушал Божественную службу, а св. благоверный великий князь Киевский Ростислав-Михаил Мстиславович, внук Владимира Мономаха¹¹⁰² приобщался Св. Таин каждое воскресенье¹¹⁰³

Если наши предки в массе не подражали древним христианам в ежедневном причащении Св. Таин, то, по крайней мере, подражали в ежедневном слушании службы Божией. И это немало. Много ли у нас ходит в храм мужчин в будни? Ходят разве одни старухи. Но вот что говорит о Святой Руси Павел Алеппский¹¹⁰⁴ приезжавший в Россию в половине XVII века:

«Ежедневно они бывают в церквах за обедней, и в каждом приходе все присутствуют в своей церкви – мужчины, малые дети и женщины».

В нынешнее время, когда оскудела духовная сила верующих, а беззакония умножились, перестали люди и приобщаться часто, и даже сознание недопустимости и преступности этого деяния исчезло. Но отдельные праведники и теперь, разумею недавнее время, исполняют завет и обычаи первых христиан. Таковы, например, прот. Иоанн Кронштадтский, иеросхимонах Парфений Киевский и другие.

В своих дневниках о. Иоанн Кронштадтский постоянно и восторженно отзывается о спасительности частого причащения. Вот несколько цитат:

«О благость и премудрость изумительная! Бог Сам Себя дает твари в пищу и питие. Но как сам-то человек принимает этот чудный дар Божий? Часто ли... как ежедневную насущную потребность или редко, неохотно, лениво, маловерно и неблагодарно?»¹¹⁰⁵ /p>

«Как часто причащаться? Всякий день Господь гласом Церкви приглашает к причастию Своего Тела и Крови во время литургии. Приимите, ядите... пийте от нея в cи... (Мф. 26, 26–27). А что на деле мы видим? Раз в год причащаются, а то несколько лет или даже совсем не причащаются. Поэтому многие, многие совсем одичали духовно и отпали от Церкви и сделались не «овцами доброго Пастыря Христа» (Ин. 10, 11), а волками лютыми, терзающими стадо Христово»¹¹⁰⁶

«Но не всякому праздношатающемуся, живущему без труда или преданному житейским страстям можно приступать, ибо многие могут приступать легкомысленно, по привычке. К св. причащению нужно всегда искренно готовиться молитвою, воздержанием, покаянием»¹¹⁰⁷

«Некоторые личности говорят, что будто бы грешно мирянам причащаться часто, что молодым людям будто бы только нужно причащаться раз в год, а только старым – во все посты, что часто причащающиеся с ума сойдут. Какая нелепость! Какое богохульство, кощунство! Какое неразумие! А для чего раздается ежедневно за литургией глас Спасителя, призывающий к причастию: «Приимите, ядите... пиите от нея вси... во оставление грехов...» (Мф. 26, 26)? Неужели весь год коснеть во грехах и только раз очищаться покаянием и причастием? Разве не каждый день мы согрешаем, растлеваемся, оскверняемся грехами; разве не каждый день нам нужно очищение, освящение и обновление? Разве каждый день только накоплять грехи и раз только в год очищаться? Лепо ли это? Не часто ли вы моете лицо и тело в бане, или лицо каждое утро? Душу ли не омывать постоянно, оскверняемую грехами каждый день?..

Но да не допускают иереи пьяниц, прелюбодеев, убийц, татей до понесения ими епитимий и до исправления их»¹¹⁰⁸

Но, конечно, что касается верующего народа, то он более всего тщится исполнять уставы церковные в монастыре. На первом месте в строгом следовании уставу стоит (по крайней мере недавно стояла) св. гора Афон и общежительные монастыри на ней (Руссик). По их уставу, «две недели – это много оставаться без св. Евхаристии»¹¹⁰⁹ Обычно принято причащаться Св. Таин монашествующим каждую неделю, послушникам – через неделю. В наших русских строгих пустынях принят порядок приступать всей братии к св. причащению шесть раз в году: в Великий Пост два раза (на первой седмице и на Страстной), в Петров пост, в Успенский и в Рождественский посты – два раза.

По заповеди преп. Серафима Саровского, данной им инокиням Дивеевского монастыря, нужно «приобщаться всем неопустительно во все св. посты, а по желанию, и во все двунадесятые праздники»¹¹¹⁰ Это завещание преподобного, как в высшей степени благоприменительное, рекомендуется принять к руководству и всем вообще мирянам, искренно и нелицемерно желающим своего спасения. А относительно более частого причащения Св. Таин ответ и ответственность должно возложить в каждом отдельном случае на духовного отца, если он действительно духовен.

Хорошо об этом говорит епископ Феофан (Затворник) в одном письме (писанном за три недели до смерти):

«Что касается до чаще, то не надо учащать, потому что частость эта отнимет немалую часть благоговения к сему величайшему делу... разумею – говение и причащение. Я, кажется, уже писал вам, что довольно поговеть и причаститься в каждый большой пост из четырех. А в посты пред

Пасхою и Рождеством по два раза. И больше не ищите. Старайтесь более свое внутреннее упорядочивать и приводить в совершенство»¹¹¹¹

VI. Приготовление ко св. причащению

В «Следованной Псалтири» (гл. 47) указано особое «Правило готовящимся служити и хотящим причаститися святых, божественных Таинств, Тела и Крове Господа нашего Иисуса Христа».

Оно состоит в следующем.

Накануне готовящийся ко св. причащению должен выслушать девятый час, вечерню и малое повечерие. На повечерии прочесть каноны:

1. Самому Господу, именно: «Канон умилительный ко Господу Иисусу Христу» (ирмос: «Во глубине постла...», тропарь: «Иисусе сладчайший Христе...»)¹¹¹² причем, если будет то в четверг вечером, то вместо этого канона читается «Канон Честному и Животворящему Кресту».

2. Богоматери. Ей читать можно на выбор или так называемый «Параклисис»¹¹¹³ (ирмос: «Воду прошед...», тропарь: «Многими содержимь напастьми...»), или «Канон благодарен Пресвятей Богородице» (ирмос: «Отверзу уста моя...», тропарь: «Христову книгу одушевленную...»)¹¹¹⁴ Во вторник

На всех вышеназванных канонах читаются и акафисты Спасителю или Богородице, по очереди¹¹¹⁵ с таким расчетом, чтобы на пяток вечера пришелся акафист Богоматери, который нужно в этот день отправлять Ей неотложно, не заменяя никаким другим.

3. «Канон Ангелу-хранителю».

Хорошо будет, если кто добавит к этим трем канонам еще один канон из служб седмичных дней, смотря по тому, на какой день он падает. Таким образом, на (но не «в») понедельник пусть читает бесплотным силам, на вторник, то есть в понедельник вечером, – св. Иоанну Предтече, далее, св. апостолам и св. Николаю Чудотворцу (на четверг) и наконец на субботу – всем святым и за умерших.

Утром, в день св. причащения, должно отстоять утреню (если не было накануне всенощной), часы и выслушать «Последование ко св. причащению». Перед тропарями канона (из «Послсдования...») произносятся попеременно два припева: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» и «Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от Мене»¹¹¹⁶

Еще необходимо сказать несколько слов об отправлении правила ко св. причащению на Пасхальной седмице. Так как по чинопоследованию пасхального богослужения во дни св. Пасхи не отправляются рядовые седмичные службы (посвященные особым святым и священным воспоминаниям), то и готовящемуся ко св. причащению не нужно читать каноны бесплотным силам, Иоанну Предтече и другие, назначенные церковным уставом в соответствии с каждодневным богослужением. Обычные же каноны Иисусу Сладчайшему, Богоматери и Ангелу-хранителю заменяются соответственно «Пасхальным каноном» или «Пасхальными часами»; чтение же канона ко св. причащению и молитв (к нему же), понятно, остается в силе¹¹¹⁷

Все вышеуказанные каноны и молитвы, составляющие правило ко св. причащению, можно несколько разнообразить, руководствуясь уставом церковным, но никак нельзя опустить. Все его должны выполнять: «...и монашествующие в обителях святых, такожде священницы, диаконы, и причетницы церковнии, и грамоте умеющие всякого чина и пола...»¹¹¹⁸ /p>

Нельзя не сказать еще несколько слов о чисто внешнем приготовлении к таинству св. причащения. Относительно последнего надо наблюдать следующее: с вечера воздерживаться от употребления пищи¹¹¹⁹ а с полуночи и вовсе не дозволяется ничего вкушать или пить, даже и немощным. Ибо приступать ко Св. Тайнам, по правилам святых соборов церковных, можно «не иначе, разве неядшими»¹¹²⁰

Уста, перед тем как идти в церковь¹¹²¹ прополоскать чистою водою (вычистить зубы). От приступающего ко Св. Тайнам св. Димитрий Ростовский¹¹²² требует, «дабы был чист не токмо душою, но и телом, и одежды (также и белье. – Еп. Варнава) имеяй на себе чисты, и руце добре омовенны, и ногти от излишня своего отребленны» (хотя ногти стричь необходимо, но хола рук, конечно, недопустима для христианина).

VII. Поведение верующего после принятия Св. Тайн Прежде всего, еще не выходя из церкви, необходимо выслушать благодарственные молитвы.

Благодарственные молитвы по причащении (помещены в «Служебнике», также в «Следованной Псалтири» и других книгах) ведут свое происхождение с самых первых времен христианства. О них упоминает св. Кирилл Иерусалимский¹¹²³ а св. Иоанн Златоуст¹¹²⁴ строго обличает тех, кто по причащении, не дожидаясь благодарственных молитв, тотчас выходят из церкви. Таковых людей он сравнивает с Иудою, который после вечери, прежде нежели воспета была песнь, вышел вон, а прочие апостолы остались с Господом петь песнь (Мф. 26, 30). В память об этом Церковь установила молитвы по причащении.

И весь день, по принятии Св. Таин, христианин должен всячески блюстись от греха, пребывая в воздержании и молчании. Бегать людей в это время надо всеми силами. Да и зачем, какая с ними может быть беседа, когда мы приняли в себя Самого Христа и можем беседовать лицом к лицу с Ним, Сладчайшим Господом?

Должно всячески также блюстись, чтобы не плевать в тот день¹¹²⁵ не нужно и зубы чистить и рот полоскать до полуночи – до начала следующего дня.

Одним словом, и извне и изнутри будем хранить себя, зная, как говорит св. Димитрий Ростовский, что Христос до тех пор в нас пребывает, «донельже и человек в Нем пребывает, не отлучаясь от Него ни камо (никуда. – Еп. Варнава) помышлением своим. Аще же начнет что худое помышляти, или нелепая глаголати, или недоброе деяти, то абие отходит от него Христос, глаголя: Се, оставляется тебе дом твой пуст... [Лк. 13, 35]».¹¹²⁶

Главы, составившие корпус третьего тома «Основ искусства святости», будучи по своему месторасположению в общем строении книги срединными, являются по содержанию в какой-то степени и центральными для нее, внося напряжение и динамику в богословский сюжет. Если в предшествующих главах говорилось об источниках православного богопознания, о церковном взгляде на мир духовный и мир земной, излагалось святоотеческое учение о человеке, о страстях, пленяющих его существо, и о противодействии им с помощью Божией, то здесь автор сосредотачивается на неизбежности – для всякого человека, озабоченного судьбой своей личности, – ухода из мира с его хищнической цивилизацией и горделивой культурой. Сюжет этих глав (восходящий к библейскому Исходу и к житиям древних, да и позднейших аскетов) можно представить следующим образом.

Культура и цивилизация, основанные на безбожии, создали для человечества новую религию (в виде идеологии материализма и прогрессизма), заведя его в тупик духовного кризиса.

Мир, которому они служат верой и правдой, в своем развитии выбирает пути внешние, поверхностные, греховные, поэтому человек, спасая свою душу (и тем спасающий всю тварь), должен противостоять этому губительному направлению.

Подвижник восстанавливает связь всего сущего с Творцом, вырабатывая в себе правильное отношение к жизни, обращаясь к подлинным нормам и ценностям. При этом спасающийся (т. е. человек, стремящийся спасти свою душу от власти греха, чтобы обрести вечную жизнь во Христе) – это, для епископа Варнавы, прежде всего, монах, но и семейный человек тоже, ибо каждый должен в какой-то степени быть аскетом для осуществления своих жизненных задач и предназначения. (Восприятие монаха как идеального человека характерно для святоотеческой традиции. См., например, положение свт. Феофана Затворника: монашество – «это образ жизни, в лучшем, чистейшем и совершеннейшем виде осуществляющий требования подвижничества, именно по духу». – Феофан, еп. Начертание христианского нравоучения. Часть IIÏ Путь ко спасению. Краткий очерк аскетики. М., 1899. С. 265.)

Для того чтобы противостоять губительному влиянию мира, спасающийся должен начать подвизаться, подъять крест, взять на себя подвиг самоотвержения, аскетического упорядочивания своей внутренней жизни и своих отношений с окружающей действительностью.

В контексте «Основ» культура для еп. Варнавы является синонимом цивилизации (оба термина на страницах книги постоянно заменяют друг друга) – образа бездушного существования, царства диавола. Однако иногда автор разграничивает эти понятия: культура, не порабощенная веяниями времени, призвана помогать духовному росту, усвоению начал добра. Слова писателя-подвижника о цели искусства (см.: Т. 3. Глава 5. § 4. С. 93–94) могут быть с полным правом отнесены и ко всей культуре: здесь, на земле, культура должна напоминать о Божественной Красоте, очищать от страстей, приводить к покаянию и трезвению.

В позднейшей работе «Преп. Синклитикия Александрийская. Ее жизнь и поучения (Малая аскетика)» (начало 1930-х годов) еп. Варнава употребляет слово культура в вполне общепринятом положительном смысле, как «развитие и совершенствование духовной и материальной жизни народа». Можно утверждать, что определение, данное его учителем, ректором Московской духовной академии, еп. Феодором (Поздеевским): «Аскетизм... есть именно стремление... к высшей и единственно настоящей культуре...» (* Феодор (Поздеевский), архиеп. Из чтений по пастырскому богословию. Сергиев Посад, 1911. С. 42.) – разделялось и еп. Варнавой. Но образованные слои российского общества в начале XX столетия под знаменами культуры вели наступление на религию, Церковь, многовековой уклад народной жизни, что и определило то смысловое поле, которое выделил в этом термине еп. Варнава, создавая свою книгу в послереволюционные годы. Бесчисленные массовые казни, пытки, тюрьмы стали теми средствами, с помощью которых новая власть «поднимала» культурный уровень народа, «просвещала» его. Надпись на стене тюремной одиночки «Господи, неужели беззакония мои превзошли твое долготерпение?!» вполне точно характеризует ту историческую эпоху, в которой трудился писатель. (*См.: Гл. 7. § 1. Прим. 56.) Эпоху, превратившую культуру в средство для ослепления и порабощения человека. Отвергая основы современной технократической и секулярной культуры, еп. Варнава считал, что в России культура могла бы развиваться в ином, чем на Западе, направлении, не порывая со своими религиозными истоками.

Интересны его мысли, вызванные созерцанием выдающихся образцов российской скульптуры Петербургского периода. В сохранившемся черновом наброске (к § 3, Глава 5) под названием «Эротические мотивы в произведениях живописи и скульптуры», перечислив ряд «статуй-шедевров», украшавших общественные места в обеих наших столицах (Витали – фонтан на Лубянской площади, Ф. Щедрин – мраморная статуя Евы возле фонтанов Большого грота в Петербурге и т. д.), он пишет: «Таковы «шедевры» в публичных местах, на виду у всех, на глазах всех возрастов, начиная с детского... Не то было раньше, в древнее время, до тех пор пока чрез пресловутое «окно в Европу» к нам не влезли различные «насадители искусства» (а прелазя инуде, той тать есть и разбойник, – сказал Христос: Ин. 10, 1). Россия потеряла самобытность, сделалась непохожей сама на себя. Она никогда не могла стать в семейный круг европейских государств, хотя бы некоторым это и хотелось; с одной стороны, этому мешал средневековый запах «ладана, регального масла и мелиссы», которого никак не могли окончательно выветрить и который был противен раздушенному тонкими изящными духами Западу, с другой – все те стороны материальной и духовной жизни, которые... до самого последнего времени заставляют иностранцев символизировать нас не иначе, как под образом неповоротливого, грубого Медведя... У Вольтера, например, не нашлось для характеристики русских других слов, кроме как: «grattez le Russe, et vous trouverez le Tartare – поскребите русского, и вы найдете в нем татарина»... Россия не вошла в семью европейских государств равноправным членом и родственной по духу сестрой и не догнала Европу на том пути, по которому та идет; да и никогда не догонит, а если и догонит, то только тогда, когда откажется от своего православия, от своих истинных начал кротости, креста, тех самых начал, которые теперь уже начали <у нас> так презирать и которые одни только и делают Россию самобытной, мощной, составляют ее оплот и крепкое основание. Вся слава Дщере Царевы внутрь (Пс. 44, 14) – так и Россия, пока еще хранит начатки Святой Руси, будет непреоборима, хотя бы и не имела пушек. Как жаль, что думают, будто в пушках все дело...»

Нет данных, говорящих о знакомстве русского епископа со знаменитой книгой О. Шпенглера «Закат Европы», в которой утверждается неизбежность гибели европейской культуры, утратившей органические жизненные начала. Но символично, что она была частично издана на русском языке в 1923 году, когда уже писались «Основы искусства святости».

Датировка отдельных частей рукописи, вошедших в третий том (по косвенным данным):

Глава 5. § 2 – не ранее 1923 г.; § 3 – не ранее 1922 г.; § 6 – не ранее 1920 г. (судя по упоминающейся в тексте речи еп. Варнавы при его наречении во епископа).

Глава 6. § 5 – не ранее 1918 г. (имеется ссылка на Поместный собор РПЦ этого года).

Глава 7. § 1 и § 4 – не ранее 1920 г.

По неосуществившемуся замыслу автора, Часть II Главы 7 должна была включать в себя пункт «В. Со стороны Бога» и последующий «§ 7. Усердие и решимость. О главных устоях доброделания – вере, трезвении, мужестве, терпении и рассуждении».

Ряд страниц параграфа 3 Главы 7 из-за ветхости бумаги плохо сохранился, что сказалось при расшифровке рукописи.

Предметный указатель к тому составлен Проценко П. Г., именной указатель – Дьяковой И. З.

Список условных обозначений

<  > – уточнения, введенные в текст составителем;

<...> – пропуски текста из-за его неразборчивости или стилистической и смысловой неясности;

[  ] – примечания автора в цитатах;

Αω (заменено на «Основы») – авторское обозначение «Основ искусства святости».

Пропуски в цитатах отмечены многоточием.

Составитель