Введение

Представленное вниманию читателя научное исследование затрагивает период с 1865–70 гг. по 20-е гг. XX в.

Анализ статистической части периода 1865–1916 гг. построен, по большей части, на данных, взятых из Извлечений из Всеподданнейших отчетов обер-прокурора Святейшаго Синода по Ведомству православнаго исповедания за [отчетный] год (период с 1870 по 1883 гг., далее – Извлечения [41]) и Всеподданнейших отчетов обер-прокурора Святейшаго Синода по Ведомству православнаго исповедания за [отчетный] год (период с 1884 по 1914–15 гг., далее – Отчеты [17]). В некоторых случаях, при сопоставлении данных, когда это давало весьма наглядный результат, использовались сведения из Извлечений за 1865–66 гг.

Приведенные в исследовании материалы архивных источников не составляют их исчерпывающий объем, но охватывают значительную часть статистики, представляющей интерес для заявленной темы.

Ранее, в ряде исследований, приводились данные из Извлечений и Отчетов, однако они избирались и анализировались фрагментарно по тематическому признаку, при систематизации с шагом выборки в пять лет, либо с более крупным и/или непериодичным шагом. Так, ряд такого рода данных был использован, например, в трудах [117,136] и др.

Для изучаемого периода на ежегодной основе были систематизированы и представлены графически, следующие показатели: численность жителей православного вероисповедания (мужского и женского пола, с вычислением разницы в их числе) с определением годового прироста православного населения; численность присоединившихся к православию жителей Империи, с разбивкой на христианские конфессии, нехристианские религии, раскольников и сектантов; число мужских и женских (штатных и заштатных) монастырей, включая архиерейские дома; число насельников (монашествующих и послушников) в мужских и женских монастырях; сведения о белом духовенстве с указанием численности протоиереев, иереев и диаконов, общей численности причетников; число соборов и церквей, включая: при мужских и женских монастырях, приходских и ружных, единоверческих и кладбищенских, а также общее число часовен и молитвенных домов; число ежегодно построенных церквей (каменных и деревянных) монастырских, приходских и придельных, кладбищенских; число больниц и богаделен при монастырях и церквах; число духовных учебных заведений (академий, семинарий и училищ); численность учащихся в духовных учебных заведениях с учетом статистики казеннокоштных и пользующихся пособиями (в абсолютном числе и в процентных долях); число церковно-приходских (двух- и одно- классных) школ и численность учащихся в них; число библиотек при церквах.

Архивная работа с источниками (Извлечениями и Отчетами) выявила целый ряд особенностей первичных документов, потребовавших значительной предварительной работы для приведения имеющихся данных к виду пригодному для сопоставления. Тем не менее, невозможно утверждать, что полученные данные являются вполне количественно достоверными. Однако, возможно принять к сведению, что выявленная качественная аналитическая картина позволяет, с достаточной степенью точности, оценить происходящие в РПЦ и ее монастырях процессы в их временной динамике.

Приведем перечень основных вскрытых проблем источниковой статистической информации Извлечений и Отчетов: наличие методологических недостатков и неточностей, включая изменение методологии учета некоторых показателей и их состава (системы суммирования частей); изменение форм (шапок) таблиц (ведомостей) и их информационного содержания, нумерации (порядка расположения) ведомостей; присутствие счетных арифметических ошибок с погрешностью до 15% и до 100 тыс. ед., расхождение данных Отчетов с данными иных статистических источников, и опечатки; не обнаружено в Отчетах табличных данных (ведомостей) за 1887 и 1899 гг.; издание отчетов с задержкой в 2–3 года, иногда за два-три года в одном томе; отсутствие данных в разные годы по разным епархиям. При этом, сведения не доставлялись не только по дальним епархиям: Алеутской, Грузинского экзархата, Енисейской, Камчатской, Тобольской, Туркестанской, но и по центральным: Киевской, Московской, Смоленской, Тульской, Ярославской. При задержке в выходе в свет на год-три данные могли бы быть истребованы. Часть приведенных выше проблем, в более общих формулировках, была отмечена в [117, с. 18].

Использовались в качестве источников Деяния (протоколы и постановления) Всероссийского Поместного Собора 1917–18 гг., декреты, законы и нормативные акты раннего периода существования советской власти, Архивными источниками, отчасти, послужили материалы РГИА (ф. 796 – отчет епископа Тихона (Беллавина) по Алеутской епархии [107]; ф. 1569 – эпистолярное наследие свщмч Иоанна Восторгова [106]).

В качестве литературы церковно-исторического направления использовался значительный ряд трудов, в числе которых находятся работы таких авторов, как Денисов Л.И. (справочник по православным монастырям Российской империи [93]), Смолич И.К. (история РПЦ [117], история монашества [118]), Зырянов П.Н. (о русских монастырях и монашестве [37]), Регельсон Л. (история РПЦ 1917–45 гг. [100]), Шкаровский М.В. (история РПЦ в XX в. [140] и некоторые другие.

Анализировались и брались за основу письма, проповеди, обращения и размышления свщмч Иоанна Восторгова, прпмч Кронида (Любимова), свт Тихона (Беллавина), ныне здравствующего Св Патриарха Кирилла.

В настоящей работе устанавливается ряд нестроений церковной жизни в исследуемый период в целом и ее миссионерской составляющей, в частности. С одной стороны свидетельства того, что церковная среда в конце XIX – начале XX вв. и позднее была подвержена общим духовным болезням, можно найти в современных исследованиях целого ряда авторов. С другой стороны, весьма часто авторская позиция выражается предвзято, с уклонением в идеологизированное толкование ряда фактов истории РПЦ, с позиций воинствющих, но не примиряющих общество в христианском смиренномудрии.

В частности, автор Бабкин М.А., в своей книге «Духовенство Русской Православной Церкви и свержение монархии (начало XX в. – конец 1917 г.)» [5], утверждает, что раскол в среде рядового духовенства начался задолго до революционной катастрофы: одна его часть внутренне отгораживалась от революции, а другая вовлекалась в оппозиционные настроения. По существу, в этой спорной книге делается попытка доказать, что многие священники Русской Православной Церкви, и даже ее епископат, были охвачены тем же мятежным духом, что и представители как образованных, так и необразованных слоев общества. Следует полагать, что за некоторым небольшим исключением, приведенная точка зрения не является верной.

Общему значению и оценке миссионерской деятельности Русской Православной Церкви, в исследуемый в настоящей работе период, посвящен ряд изданий, однако, концентрированно и кратко вопросы изложены всего в двух работах [109, с. 438–462; 137], где изучению вопросов православной миссии отведены несколько разделов (параграфов).

Работа [109] была издана в конце советского периода (1989 г.), оценка фактов и сопроводительные эпитеты поданы в ней в ключе партийных требований КПСС, однако в части цитируемых источников это издание вполне достоверно и позволяло верующему читателю сделать свои собственные выводы по приведенным материалам. В аннотации книги отмечено, что «авторы критически анализируют попытки богословов приукрасить прошлое русского православия, представить его в качестве единственного хранителя исторических и культурных традиций» [109, об. титульного листа]. Естественно, что такой же предвзятый подход свойственен Смирнову Н.А., автору раздела «Миссионерская деятельность церкви (Вторая половина XIX в. – 1917 г.)» упомянутой работы.

В труде [137] вопросам миссионерства в период XIX в. посвящен раздел «8. Миссионерство» [с. 185–195] главы III «Русская Православная Церковь в XIX в.», который освещает, по большей мере, деятельность русской православной миссии в первой половине XIX в., и лишь фрагментарно затрагивает вопросы миссионерских деяний второй его половины на примерах житийных материалов свт Макария (Парвицкого-Невского) в Алтайской миссии, свт Иннокентия (Попова-Вениаминова) по учреждению Алеутской и Аляскинской епархии (на территории нынешних США) и Православного миссионерского общества в Российской империи.

Миссионерской работе Церкви посвящен в монографии [137] также раздел «2. Миссионерство» [с. 309–315] в главе IV «Русская Православная Церковь в царствование святого императора Николая II». В этом разделе существенно более подробно, но явно недостаточно, освещаются вопросы организации миссии в период 1894–1917 гг. Изложение строится аналогичным образом, на основе житийно-биографических материалов известных миссионеров митрополита Нестора (Анисимова) Камчатского, свт Николая (Касаткина) Японского, и дополняется некоторыми общими сведениями о состоянии миссионерских деяний Церкви.

Узкому периоду времени: Предсоборных дискуссий и самого Всероссийского Поместного Собора 1917–18 гг., посвящена, весьма объемная (708 страниц), насыщенная извлечениями из документальных источников материалами, логическими из них выводами, работа Кравецкого А. «Церковная миссия в эпоху перемен (между проповедью и диалогом)» [52]. Тем не менее, многие значимые факты развития и деяний миссии РПЦ выходят за пределы избранного автором упомянутой работы исторического периода.

О миссионерской работе РПЦ, в затрагиваемом в настоящей работе периоде, частично приведены материалы в изданиях Кальнева М.А. (обличение секты «иоаннитов» [44]), Ефимова А.Б. (история православной миссии [33]), Шкаровского М.В. (о миссии РПЦ в XX в. [139]) и др.

Ключевая проблема миссионерской работы РПЦ в период 1870-х гг. – начала XX в. может быть определена словами свщмч миссионера Иоанна Восторгова следующим, справедливым для всей территории Российской империи, образом: «Миссионерское и школьно-миссионерское дело в Казани и по Волге (тоже и по Сибири – одни условия) требует внимания, напряженной деятельности и денег» [106, письмо №9, л. 10–13об]. То есть, основными проблемами признаются отсутствие: 1. должного внимания церковной иерархии и всех верующих к делу православной миссии, 2. надлежащего усердия в его реализации и 3. достаточного финансирования миссионерских деяний и содержания самих миссионеров.

Важность изучения истории Русской Православной Церкви именно в миссионерском ее аспекте подчеркивается словами известных миссионеров не связанных непосредственно с российской церковной историей. Анастасий (Яннулатос), ныне глава Албанской Православной Церкви, Блаженнейший архиепископ Тиранский и всей Албании, отмечал в одном из своих докладов: «Трудно вообразить истинное Православие, лишенное мощного тяготения к вселенской миссии» [2]. Миссионер-исследователь греческого происхождения Иаков Стамулис в своем труде [125, с. 329], со ссылкой на о. Всеволода Шпиллера [143], пишет: «С точки зрения Православия, Церковь сама по себе есть миссия» [курсив в оригинале текста – прим. С.А.М.].

Период 1870–1905 гг., вплоть до 1917 г. был периодом расцвета миссии РПЦ, затем наступило затмение этого основополагающего вида церковной жизни. Это затмение Св Патриарх Кирилл характеризует такими словами: «В течение жизни трех, почти четырех поколений наших соотечественников Русская Церковь была Церковью молчания. Она не могла … перед лицом мира и общества обличать грех своего народа, потому что это обозначало бы для нее прекращение всякого вообще служения. Но она избрала молчание, и это молчание было красноречивее любого красноречивого слова. И народ все понимал. Он понимал, где Божия правда, а где ложь и грех» [114, с. 12–13].

Отметим особую миссионерско-просветительскую деятельность русских православных монастырей. Сошлемся здесь на высказывания русского религиозного философа И.В. Киреевского (†1856): «Монастыри наши, раскинутые частою сеткой по всей земле Русской, наполненные выходцами из всех классов народа, находились в таком отношении к умственному просвещению всей земли, в каком находятся университеты Европейские к народам Западным: они составляли центр и определяли характер народного мышления». Дополним сказанное: «Высшие сословия, находясь в живом и близком соприкосновении с монастырями и основывая убеждения свои на тех же началах, развивали в деле жизненных отношений те же понятия, которые в деле чистого умозрения развивались в уединенной келье. Простой народ, не имея ни довольно времени, ни довольно средств, чтобы самому образовывать свои понятия, принимал их по частям, отрывками, но всегда проникнутыми одинаковым смыслом, из монастырей и от высшего класса. Таким образом, понятия одного сословия были дополнением другого, и общая мысль держалась крепко и цело в общей жизни народа, истекая постоянно из одного источника: Церкви» [46]. Что было абсолютно верно до определенного исторического момента времени.

Миссия может быть признана живым голосом Православной Церкви, раздающимся во все времена на всем пространстве ее миссионерского поля. Эта особенность миссионерского делания очень образно определена в размышлениях Св Патриарха Кирилла: «Церкви принадлежит особая роль: она – как колокол. Ведь колокол ничего не созидает, у него нет силы ничего созидать и строить – он призывает народ, чтобы народ созидал, строил или защищал» [114, с. 33].

Настоящее издание может быть использовано в качестве дополнительного материала для самостоятельной и научной работы студентов по специальностям «Религиоведение» и «Теология», а также слушателей программ профессиональной переподготовки и повышения квалификации по направлениям «Теология» и «Миссиология» как в церковных, так и в светских высших учебных заведениях.

В середине XIX в. в средствах массовой информации (как церковных, так и светских) развернулась живая дискуссия о состоянии Русской Православной Церкви, ее ответственности перед народом и Отечеством, а равно о необходимости поднятия духовно-нравственного уровня священно- и церковно- служителей и обеспечения роста их материального благосостояния. Общество созрело для восприятия и понимания основных Церковных проблем.

Летом 1862 г. министром внутренних дел Российской империи Валуевым П.А. императору Александру II был представлен проект реформирования Церкви, который, по представлению императору, был утвержден Советом министров 28 июня того же года. В столице, на правах центрального, было создано «Особое присутствие для изыскания способов к большему обеспечению быта духовенства», на территории страны были организованы присутствия губернского уровня [133, с. 213].

Предусматривалось создание духовных объединений для ведения миссионерской и проповеднической работы – братств, но главной задачей определялось «оживление жизни церковного прихода». 02 августа 1864 г. было принято «Положение о приходских попечительствах при православных церквах» [83], ставившее, главным образом, цели благотворительные. Источниками средств определялись: 1. добровольные пожертвования, 2. обязательные сборы (по приговору прихожан – «самообложение») и 3. пособия казенные, а равно духовного и иных ведомств. Сбор пособий был жестко разделен по их целевому назначению, изменение которого не допускалось: 1. в пользу священно- и церковно- служителей прихода, 2. на благоустройство приходского храма, 3. на приходские школьные и благотворительные учреждения [133, с. 214].

Ряд изданных законов изменял правовой статус духовенства и детей лиц духовного звания:

– отменялась наследственная передача церковных должностей (Указ от 22 февраля 1867 г.);

– дети православного духовенства выводились из числа лиц духовного звания и приписывались к мирскому обществу (Указ от 26 мая 1869 г.), но с сохранением особых прав, связанных с возможным духовным образованием, получением пособий попечительств, определением в состав священно- и церковно- служителей. Сохранялось освобождение от подушной подати и рекрутской повинности, а дети священников и диаконов имели возможность выбора совершения карьеры на военной и государственной службах;

– отменялось наследование духовного звания от отцов к детям, а из числа лиц духовного звания исключались заштатные приходские пономари, псаломщики и все церковные сторожа (Указ от 11 июля 1869 г.).

Однако, принятые узаконения незначительно повлияли на традиционные отношения внутри Церкви [133, с. 215].

16 апреля 1869 г. последовал «закон о составлении нового расписания приходов и церквей, и причтов через уменьшение числа приходов и сокращение штата причта», что, в свою очередь, привело к «значительному увеличению среднего количества населения на 1 [одну – прим. С.А.М.] церковь между 1870 и 1880 годом» [53, с. 234, сноска 5]. При слиянии приходов один из них становился «главным», а другие «приписными» к нему. Введенный «принцип постепенности» предусматривал «выслугу лет» в должности низшего ранга для занятия должности более высокого ранга, что не гарантировало при этом получения последней по выслуге установленного срока. Встретив сопротивление приходского духовенства и прихожан, это законоположение было внедрено в церковную практику только 1873–78 гг., при этом не дало предполагаемого положительного эффекта. Известный специалист в области истории религий, доктор исторических наук, Римский С.В. отмечал, что запланированных масштабных изменений не произошло, результатом было лишь «уменьшение численности духовенства, да и то преимущественно за счет причетников» [101, с. 540].

Был запланирован ряд других изменений в жизни РПЦ, которые так и не были проведены в реалии [см., например, 101].

Обратим внимание на то, что реформы Церкви, проводимые Александром II, практически не коснулись монастырей. Были лишь строго определены условия принятия монашеского пострига и озвучена задача перевода монашеских обителей в форму общежительных монастырей.

Как отмечает Федоров В.А.: «… церковные реформы при Александре II несколько оживили деятельность Русской Православной Церкви и смягчили стеснявшие ее бюрократические оковы. Однако они были неглубоки, … непоследовательны и незавершенны» [133, с. 219].

В последующем (в 1881 г.) рядом общественных деятелей (преимущественно представителями церковных и светских изданий) поднимался вопрос о продолжении реформы, о восстановлении соборного начала Церковной жизни, об участии мирян в соборных органах, о выборности священников и архиереев. Но, власти не прислушались к этим «инициативам снизу» [133, с. 219].

Все изложенное выше предшествовало жизни Русской Православной Церкви в исследуемом периоде.

В период конца XIX – начала XX вв. Русская Православная Церковь, как и во времена прп Сергия Радонежского, продолжала оставаться единственным стержнем духовности русского народа, основой единения общества и государства. После февральского и октябрьского переворотов 1917 г. Церковь продолжала цементировать верующий народ, в то время, как само советское государство и часть народа, потерявшего православную веру, от нее отпали.

Какие же проблемы, формы воспитания и духовного образования народа были характерны для православной миссионерской деятельности в конце XIX в. и до 1917 г.?

Несмотря на подъем активности и результативности православной миссии в период 1870–1905 гг., проблем после «религиозной революции» 1905–07 гг. образовалось достаточно много.

Обратимся к эпистолярному наследию одного из виднейших миссионеров рассматриваемого времени, свщмч протоиерея Иоанна Восторгова (†1918, прославлен в 2000 г. в лике священномученика в Соборе святых новомучеников и исповедников Российских). Вот, что о. Иоанн отмечал в письмах к обер-прокурору Св Синода Извольскому П.П., направляемых в период своей поездки по Российской империи с февраля 1907 г. по октябрь 1908 г. от епархии Самарской до Владивостокской, и даже до русской духовной миссии в Китае: «Положение нашего … миссионерства (я его видел на Амуре, … Владивостокской епархии, в Чите, по Волге в Сарат[овской] и друг[их] епархиях) – прямо отчаянное» [106, л. 42–42об].

Далее приведем отрывки из писем, направляемых из конкретных местностей (городов, епархий, миссии), принимая во внимание, что общее состояние миссионерских дел, за редким исключением, было подобным на всей территории России:

Симбирск: «… впечатление, что ни миссии, ни школы миссионерской в собственном смысле здесь нет: все в зачатке и все ждет организатора и организации …» [106, письмо №9, л. 10–13об];

Тоже Симбирск: «Епархиального противораскольнического миссионера нет уже целый год, и кандидатов на замещение его должности нет нигде: приходится сманивать из чужих епархий. … Против мусульман совсем ничего не делается» [106, письмо №10, л. 14–15об];

Самарская епархия: «… миссионерство требует больших забот. Крепок раскол; цветет сектантство; нередки случаи отступничества чуваш и татар в мусульманство. Инородческой миссии совсем нет. Миссионера противомусульманского и противоязыческого не имеется» [106, письмо №11, л. 16–16об];

Саратов: «Ни на содержание епархиальных миссионеров против раскола и сектантства, ни на миссию внешнюю епархия от Синода не получает ни копейки. Оскудение в людях. Приходится выписывать и сманивать из других епархий, но ведь это, устрояя дело в одном месте, расстраивает в другом, и во всяком случае, в общей экономии Церкви ничего не меняет» [106, письмо №12, л. 17–19об];

Пенза: «… все пришло в совершенное и полное расстройство. … По делу миссии здесь нет ничего …» [106, там же];

Воронежская епархия: «… миссионер один, свящ[енник] Грацианский, человек хотя и с высшим богословским образованием, но к делу ни к какому непригодный, скажу более, – это человек ненормальный. За четыре года службы здесь он ничего не делал, пьет, плачет, являет жалкий вид» [106, письмо №14, л. 22–23об];

Кострома: «Миссионерское дело … поставлено не высоко, за отсутствием деятелей» [106, письмо №15, л. 24–25об];

Владивостокская епархия: «Миссионерская и проповедническая часть всюду хромает. … все боятся говорить …» [106, письмо №17, л. 28–31об];

Пекинская миссия: «Дело приходское и миссионерское там стоит. Все внимание приковано к деньгам, доходам, постройкам … нет священников; требы исполняют временно наезжающие иеромонахи. … все обращено на сбережение и получение денег. Нет внимания только к духовным нуждам живых людей» [106, там же].

Протоиерей Е. Смирнов в своей работе [116, с. XII] дает следующий перечень трудностей, испытываемых миссионерами Русской Православной Церкви:

«1). громадность миссионерских районов, незначительность их заселения, кочевой быт инородцев и суровость климата,

2). разноплеменность и разноязычие инородцев при сравнительной неисследованности языков и трудности их изучения,

3). фанатическая пропаганда магометанства и ламайства при враждебности местных инородческих властей,

4). недостаточное количество станов, храмов и миссионеров,

5.) недостаточное количество школ и невозможность совместить школьное обучение с кочевым бытом,

6). сравнительная скудость средств».

Св Патриарх Кирилл отмечал, что известный православный миссионер, профессор богословия, протоиерей, священномученик М. Чельцов (†1931) уже за десятилетие до революции октября 1917 г. определял задачу Русской Православной Церкви в условия меняющегося религиозного сознания общества, когда меры государственного влияния оказывались исчерпанными. Отец Михаил указывал на главное – чтобы христианство «проявилось в жизни во всей присущей ему силе, раскрыло бы в единстве бытия веру и жизнь, и дало бы христианскую государственность, общественность, экономику, культуру, науку – словом, христианизировало бы жизнь во всех ее проявлениях» [64, с. 45].

Преподобномученик архимандрит Кронид (Любимов, †1937), в 1913 г. писал о врагах Церкви, препятствующих развитию православной миссии: «А сколько, други мои, у Святой Православной Церкви врагов, кроме сектантов: враги ее и атеисты, ни во что не верующие, и социалисты, и революционеры – все эти партии становятся разъедающим элементом религиозной, общественной и государственной жизни нашего Отечества. Эти партии, не имеющие ничего общего между собой, объединяются только в одном – во вражде к православной вере, к самодержавию царской власти и к нераздельному единству русского народа как господствующего племени. А там, где вражда, там взаимное угрызение, там взаимное истребление. Где вражда, там и разделение, а где разделение, там начало порабощения и уничтожения: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет (Лк.11:17)» [54, с. 382].

Рассмотрим кратко особенности миссионерской деятельности РПЦ на рубеже двух веков.

Начиная с 1896–97 гг., в качестве основных средств укрепления православия, Церковью были обозначены следующие меры: открытие и надлежащее обустройство новых приходов и приходских храмов, торжественные богослужения с миссионерской направленностью, внебогослужебные беседы и собеседования.

Значительное негативное влияние в «миссионерском поле» Церкви сохраняли различные толки раскольников, укоренившиеся и новоявленные секты. Из года в год в Отчетах обер-прокурора публиковался перечень мер, предпринимаемых для ослабления влияния такого рода явлений. В частности, к таким мерам «духовно-нравственного попечения, которые установлены для ограждения чад церкви от уклонения в раскол», в качестве главных, относились: учреждение противораскольнических и противосектантских миссий; устройство епархиальных, окружных и церковных противосектантских библиотек; устройство при монастырях и братствах иконных и книжных складов; истовое уставное отправление богослужений; увеличение числа церковно-приходских школ; точное составление и своевременное доставление органам власти сведений о сектантах и раскольниках; увеличение числа миссионерских вакансий, с привлечением лиц с богословским образованием; устройство религиозно-нравственных чтений, внебогослужебных бесед с различными слоями трудящихся и учащихся [17, 1899, с. 140–144 и 1901, с. 197–206].

Следует отметить, что в рассматриваемый период (особенно к его концу) широкое распространение получили «готовые проповеди», которые произносились священниками в праздничные дни. Вместе с тем, весьма значимая роль отводилась «живой проповеди», многие священники, проникнувшись миссионерским духом, произносили проповеди своего сочинения, причем не только в праздничные и воскресные дни, но и при большинстве богослужений.

Говоря о церковном миссионерском проповедничестве в форме внебогослужебных бесед, отметим, что эта форма миссии привилась в Российской империи повсеместно и получила широкое распространение.

В качестве тем (предметов) проповедей (бесед) избиралось все, что могло быть признано душеполезным, давало средство для очищения сердца и пищу для нравственных размышлений. Так, например, проводились чтения по разъяснению членов Символа веры, Декалога, Заповедей Блаженства, комментировалось дневное Евангелие, раскрывались смысл и чинопоследование Св Таинств. В епархиях, особо пораженных сектантскими происками (в частности, Екатеринославской, Киевской, Московской, Олонецкой, Нижегородской, Харьковской и др.), эффективной формой стали публичные обсуждения обличительных статей, направленных против раскола и различных сект, присутствующих в «миссионерском поле» конкретной епархии.

Особо отметим в противосектантской миссии необходимость развенчания одного нестроения. В Ораниенбауме (ныне г. Ломоносов, на южном берегу Финского залива Балтийского моря, примерно в 40 км от г. Санкт-Петербурга) в 1901 г. объявилась секта почитателей протоиерея Иоанна Сергиева (Кронштадтского, †1908, прославлен РПЦ в 1990 г. в лике святых праведных), адепты которой стали именовать себя «иоанниты». Во главе секты встала «мать Порфирия», присвоившая себе наименование «богородица». Помощниками стали: крестьянин Ярославской губернии Петров Михаил, присвоивший самонаименование «Михаил Архангел» и еще двое заблудших, именующие себя «мироносицей Соломией» и «Иоанном Богословом». Члены секты начали проповедовать, что о. Иоанн Кронштадтский есть воплощение божества, которому следует оказывать надлежащее поклонение. При всей очевидности нелепости высказанного утверждения и деяний основателей секты, ее пропагандисты объявились в Новгородской и Костромской губерниях, был составлен «акафист» и безумие стало расползаться. Прот. Иоанн направил в адрес сектантов личное письмо-обличение, которое не возымело действия. В результате, Св Синод (по ходатайству Костромского епархиального архиерея) вынужден был командировать о. Иоанна для вразумления сектантов [17, 1901, с. 197–206].

Четкая обличительная миссионерская оценка секте иоаннитов была дана на Ежегодном съезде миссионеров Херсонской епархии (с участием миссионеров от Таврической, Кишиневской, Полтавской епархий и г. Севастополя) 17 октября 1909 г. (Протокол №8), когда было ясно показано что иоанниты распространяют ереси о личности о. Сергия, о времени Второго Пришествия Христа, и др. [44, с. 27–29]. Со временем эта секта изжила себя.

Остановимся еще на одном явлении, в отличие от вышеописанного, послужившем укреплению православной веры в Империи и миссии Церкви. По благословению Московского митрополита в Москве был учрежден Комитет по сбору пожертвований в пользу беднейших храмов России. Создание таких комитетов было вызвано наличием в стране значительного числа бедных приходских храмов, которые были не в состоянии обеспечить себя даже церковной утварью и богослужебными книгами. Комитеты взяли на себя функции сбора денег и вещей, поиск благотворителей. Настоятелям и настоятельницам монастырей, крупных приходов было предписано (разрешено) передавать в бедные монастыри и приходы, вышедшие из употребления иконы и утварь, также и вещи, не относящиеся к богослужению. Ремонт и переделка вещей и утвари производилась за счет средств Комитетов, принималась помощь и «добровольных трудников» [17, 1901, с. 19–21].

Как известно, начало XX в. ознаменовалось новым этапом освоения Сибири: строительством Сибирской железной дороги и переселением православных добровольцев на новые места жительства. Все эти события ставили и новые миссионерские задачи. Вновь процитируем прот. Е. Смирнова: «В С.-Петербурге под покровительством Его Величества Государя Императора возник особый «Комитет церковнаго и школьнаго строительства в районе Сибирской железной дороги на средства фонда имени Императора Александра III». При содействии этого Комитета в Сибири менее чем в десятилетие сооружено 162 новых храма и построено 105 новых школ. Правда, те и другие здания возникали по линии нового пути, пролагавшегося часто по совершенно безлюдным местам, на которых теперь селятся прибывающие из Европейской России русские колонисты» [116, с. 81–82].

Несмотря на значительные достигнутые успехи, снова обратимся к письму свщмч Иоанна Восторгова, который отмечает 17 апреля 1908 г.: «Переселенцы в отчаянном положении» [106, письмо №17, л. 28–31об].

Нужно отметить, что знание Св Писания, особенно знание глубокое, зачастую не наблюдалось не только у паствы, но и у священников. Такое положение дел сильно ослабляло влияние церковных проповедей, как во время богослужений, так и во внебогослужебное время. Были случаи, когда проповедь превращалась в пустопорожний разговор, не имеющий в своей основе христоцентричности, уклонялась в наукообразие и схоластику¹. Наставники, такого рода, забыли слова ап Павла: «… храни преданное тебе, отвращаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания, …» (1Тим. 6:20–21), «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2:8).

В начале XX в. наибольшим влиянием на паству пользовались пастыри-миссионеры, которые были образцами в жизни, своим практическим служением свидетельствовали о Христе, носили в себе высокий дух Православия. Такими были о. Иоанн (Сергиев) Кронштадтский, о. Иоанн Восторгов, о. Валентин Амфитеатров, многие старцы и духовники. Именно такие как они стали духовными водителями народа. Св прав Иоанн Кронштадтский был выдающимся миссионером, хотя, из скромности и смирения, не позиционировал себя в таком качестве. Известно, что во время обучения от полагал быть миссионером в Китае, на Аляске, или даже в Африке. Однако, приняв сан, и попав в круговорот жизни столицы, понял, что для него хватит язычников в самом этом стольном граде, рядом с которым он и оставался всю свою жизнь [см., например, 65, с. 26; 127, т. 1, с. 22].

Несмотря на наличие внутренних сложностей, и сложностей в отношениях с государством, Православная Церковь неуклонно стремилась к воспитанию духовного совершенства общества и всех его членов, в понимании, что никто не должен остаться «за церковной оградой» выполняла завет Христов: «идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:19–20).

Начиная со второй половины XIX в., благодаря глубокому пониманию и предвидению первоапостола Алтая, архимандрита Макария (Глухарева, †1847, прославлен РПЦ в 2000 г. в лике преподобных и внесен в собор Сибирских святых), усилия миссионеров стали направляться не столько к духовному просвещению среди нехристианских народов, сколько к просвещению исконно православного населения Российской империи, что позднее получило название «внутренняя миссия», в новой трактовке этого понятия.

Какие же формы воспитания (воцерквления) народа и его духовного образования были характерны для православной миссионерской деятельности рассматриваемого периода?

С 1880-х гг. в Церкви началось активное формирование епархиальных миссионерских структур направленных на осуществление внутренней миссии. В частности, с 1888 г. были введены штатные и внештатные должности не только епархиальных, но и окружных, и уездных миссионеров. С 1908 г. повсеместно были созданы Миссионерские советы в епархиях. Но только лишь к 1913 г. руководство миссией было поручено созданному Миссионерскому совету при Св Синоде. Совет был призван направлять всю миссионерскую деятельность РПЦ, сохраняя при этом разнообразие форм работы, применительно к конкретным местным условиям.

Начиная с 1896–97 гг., в качестве основных средств укрепления православия, Церковью были рекомендованы и приняты к исполнению следующие меры:

– открытие и надлежащее обустройство новых приходов и приходских храмов,

– торжественные богослужения с миссионерской направленностью,

– внебогослужебные беседы и собеседования.

Значимая роль отводилась живой проповеди, изданию православной литературы, доступной по содержанию и цене для широких народных масс. Особая роль отводилась подготовке и изданию Св Писания на русском языке. Как известно, лишь к 1876 г. закончилась успехом длительная борьба за возможность издание для русского народа текста Св Писания на наиболее удобном. для повседневного чтения, бытовом русском языке: был опубликован Синодальный перевод Библии. Наконец были реализованы мечты и длительные усилия Митрополита Московского и Коломенского Филарета (†1867, Дроздов, прославлен РПЦ в 1994 г. в лике святителей), его ученика и соратника прп Макария (Глухарев).

Следует отметить широкое распространение миссионерских листков, которые издавались во многих епархиях, но особо популярными в народе были «Троицкие листки», издаваемые Свято-Троицкой Сергиевой Лаврой.

Для большей доступности к чтению духовных книг, журналов и других церковных изданий открывались церковные (епархиальные, благочиния, приходов и монастырей) библиотеки. В эти библиотеки, и их читальные залы, могли придти все желающие глубже познать православную веру и познакомиться с событиями церковной жизни.

С 1870 года, по благословению митрополита Московского Иннокентия (†1879, Вениаминов, прославлен РПЦ в 1977 г. в лике святителей), при Обществе любителей духовного просвещения (открытого свт Филаретом (Дроздовым) еще в 1863 г.) был образован специальный Отдел распространения духовно-нравственных книг. Значимые по объемам тиражи книг бесплатно рассылалась по приходам. С началом войны 1914 г. Общество издавало сочинения, посвященные военному времени. Двадцать тысяч брошюр было роздано воинам, направляющимся на фронт, и более 1,7 тыс. экз. православных книг и брошюр было передало для раненых воинов, пострадавших за Отечество. Собирались и передавались в действующую армию небольшие православные библиотечки. Их было направлено 100 ед. по 50-и различных изданий в каждой [77, с. 26].

Новой формой воздействия стали, так называемые, «дружинные проповеди», когда в миссионерские поездки по стране, на военные фронты и т.п., наряду с лучшими проповедниками – священниками (монахами) – направлялись лучшие чтецы и певцы. Эффект такого дружинного окормления был весьма высок: проповедь не только поднимала дух верующих, но и многократно приводила к Св Крещению лиц, ранее не признававших православную веру [18, с. 16].

Широкое распространение получили внебогослужебные собеседования с народом за общей трапезой после богослужения, положенные началом прп Макарием (Глухаревым) в Алтайской миссии еще в первой половине XIX в., по аналогии с «агапами» (от др.греч. «любовь» – «вечеря любви»), существовавшими в раннем христианстве (I-V вв. от Рождества Христова). Беседы на духовно нравственные темы стали проводиться не только в храмах и храмовых трапезных, но и в общественных учреждениях, больницах и богадельнях, на фабриках, заводах и в мастерских, в приютах, ночлежках и частных домах, в любых местах, где можно было выявить скопление народа. Проповедь сопровождалась показом «туманных картинок» от «волшебного фонаря» (демонстрацией диапозитивов). В среднем в год беседами охватывалось около 2 млн. чел. [33]. Часто беседы сопровождались церковными песнопениями, что в значительной степени усиливало эффект их восприятия.

В 1900 г. в Московской епархии при Обществе любителей духовного просвещения был организован и активно работал, возглавляемый епископами, Комитет по устройству внебогослужебных собеседований с народом. В 1908 г. митрополитом Московским и Коломенским (был епархиальным архиереем в 1898–1912 гг.) Владимиром (†1918, Богоявленский, прославлен РПЦ в 1992 г. в лике священномучеников) в Москве был открыт Златоустовский религиозно-философский кружок, целью которого были борьба с сектантством и просвещение учащейся молодежи. Подобные кружки функционировали и во многих других епархиях.

С конца 90-х годов XIX в. Церковью учреждались и работали специальные миссионерские школы и курсы для мирян с целью подготовки их к самостоятельной работе с сектантами. С 1908 г. активное развитие получили миссионерские кружки ревнителей православия. Для священнослужителей были организованы пастырско-миссионерские курсы, а с 1889 г. начали работу двухгодичные Высшие миссионерские курсы при Казанском Спасо-Преображенском миссионерском монастыре. Позднее, в период 1910–1917 гг. в Москве при Скорбященском монастыре было создано и функционировало первое женское богословское учебное заведение для мирян, программа которого была весьма близка программе обучения Духовной Академии [33; 76, с. 235].

Другим важнейшим событием истории церковной жизни рассматриваемого периода было утверждение 21 ноября 1869 г. императором Александром II устава Православного Миссионерского общества. С января 1870 г. его деятельность началась во многих епархиях. За 30 лет своей работы (до 1900 г.) Общество содействовало обращению в христианство более 120 тыс. чел. ранее исповедавших язычество и ислам [78]. Важную роль помощи Церкви Общество исполняло вплоть до 1917 г.

Исключительное внимание Церковь уделяла функционированию церковно-приходских школ (ЦПШ) и учебному процессу в них, где главной формой воспитания являлось участие учеников в богослужениях. ЦПШ заслуженно и всемерно поддерживались со стороны общества и государства, высоко ценились российскими императорами, в частности, Александром III и Николаем II. Последний Император отмечал, что России нужны такие школы, в которых наряду «с образованием юношества соединялось бы воспитание его в духе веры, преданности престолу и Отечеству, уважения к семье… Школа, из которой выходит юноша с одними курсовыми познаниями, не сродненный религиозно-нравственным воспитанием с чувством долга, с дисциплиной и уважением к старшим, не только не полезна, но и часто вредна, развивая столь пагубные для каждого дела своеволие и самомнение» [23, с. 105].

Общее духовно-методологическое управление ЦПШ осуществлялось, в едином ключе, Училищным советом при Святейшем Синоде. В рассматриваемом периоде происходит многократное усиление роли ЦПШ в просвещении народа, как духовного, так и общеобразовательного. К 1914 г. в империи было более 38 тыс. церковно-приходских школ с более чем 2,1 млн. учащимися. За 30 лет, на границе XIX-XX вв., число учащихся в ЦПШ выросло в 20 раз [17, 1914, с. 118–125]. III Государственной думой в начале XX в. была признана выдающаяся роль Православной Церкви в деле народного образования: преподавание Закона Божия было признано обязательным не только для православных, но и для учащихся, исповедующих любые религии, законоучителями же признавались православные клирики с надлежащим богословским образованием. В случае, если ЦПШ функционировала при монастыре, то надзор и попечение за школой возлагалось лично на настоятеля, либо, как исключение, на наиболее подготовленного к такому послушанию иеромонаха.

Отчет за 1901 г. отмечает следующие аспекты благоприятного влияния ЦПШ на российское народонаселение:

«– Религиозно-нравственные навыки учеников остаются и в быту и повседневной жизни: вечерние и утренние молитвы с членами семьи, приобщение домочадцев и детей к ревностному посещению богослужений.

– Школа прививает благие привычки и манеры, вежливость и доброжелательность в общении с другими. Такие дети значительно отличаются от детей, которые не посещали религиозные школы.

– Воспитанники церковных школ не разделяют суеверия, распространенные в простонародье» [17, 1901, с. 285].

По данным Переписи 1897 г. процент грамотности среди русского православного населения составлял всего 21%, при этом грамотных мужчин насчитывалось 30,6%, а женщин – 9,4% [53, с. 223]. Однако, заметим, что данные первой переписи не могли отражать точной картины, так как имели ряд методических ограничений и практических особенностей. В частности, известно, что, во-первых, практически все старообрядцы были грамотными, вместе с тем они до начала XX в. уклонялись от сообщения властям любых сведений о себе, включая сведений об уровне образования [102]. Во-вторых, зачастую число грамотных просчитывалось лишь по числу учеников школ, которые были официально зарегистрированы властями. В то время как множество мелких деревенских школ, в которых обучались крестьяне, и в которых преподавали крестьяне грамотные (в половине крестьянских домов был грамотный хозяин), отставные солдаты и другие неаттестованные учителя, не попадали в учетные записи [102]. В-третьих, по данным «Большой Советской энциклопедии» издания 1929–30 гг., процент грамотных призывников составлял в 1875 г. – 21%, а к 1896 г. вырос до 40% [102]. В-четвертых, доля детей до пяти лет в составе населения, времени проведения Переписи 1897 г., составляла около 30%, а обучение детей грамоте было принято начинать существенно позднее достижения ими возраста в 6–8 лет. Таким образом, около одной трети населения было неграмотным по малолетству [132].

В период до 1917 г. Церковью и государством были предприняты решительные действия для повышения уровня грамотности населения. Вот некоторые итоги роста грамотности населения:

– процент грамотности призывников в 1900 г. составлял уже 49%, в 1905 – 58%, в 1913 г. – 73%, а к 1916 г. – 80% [102],

– в 1912 г. среди подростков в возрасте 12–15 лет в Московской губернии грамотными были 95% мальчиков и 75% девочек [103],

– к 1917 г. доля грамотных квалифицированных рабочих составила на юге империи – до 85%, в Москве – 70%, в Петербурге – 82%, и в целом по стране – на уровне 70% [131, с. 579],

– перепись Временного правительства (лето 1917 г.) показала, что в европейской части России грамотным было 75% мужского населения [102],

и наконец,

– обследование, проведенное в 1920 г. уже советской властью, установило, что 86% юношества в возрасте 12–16 лет умели читать и писать, и были обучены этому до 1917 г. [70].

И все же поле для приложения миссионерских усилий для просвещения православного русского народа оставалось весьма и весьма значительным.

Православие проявляло себя через открытие и участие в обществах и кружках трезвости, кружках борьбы с табакокурением и сквернословием.

В значительной степени единство христианской веры укреплялось усилиями организуемых церковных братств. Братства создавались на основе изданных Святейшим Синодом в 1864 г. «Основных правил для учреждения православных церковных братств» и стали оплотом православия, силой консолидирующей передовые силы общества для препятствия разрушению духовно-нравственной целостности российского народа.

Братства вели миссионерское служение, защищали Церковь от нападок сектантов и иноверцев, организовывали паломничество по святым местам, распространение икон и изготовление свечей, занимались православным воспитанием молодежи, шефствовали над школами, принимали участие в строительстве и украшении храмов и часовен, даже в создании монастырей [33]. Братства обеспечивали материальную поддержку нуждающемуся клиру и занимались благотворительной и издательской деятельностью. Часть братств находилась под высочайшим покровительством императорской фамилии. Непременным попечителем и духовным руководителем всех церковных братств, действующих в епархии, определялся епархиальный архиерей [13, №18/19, с. 845–856].

К началу 1891 г. в империи было всего 59 братств, но к началу 1893 г. их насчитывалось уже 159 (объединяющих 37,6 тыс. братчиков), из которых 18 имели по нескольку отделений. Резкий рост числа братств наблюдался в империи в ответ на Манифест 1905 г., «религиозную революцию», начало Первой Мировой войны. Число братств (без учета отделений и большей части приходских братств), по данным Св Синода, на 1914 г. составило 711 [33].

Важная роль отводилась изданию православной литературы, доступной по содержанию и цене для широких народных масс. Издательская и книгораспространительная деятельность братств характеризуется такими цифрами: ежегодно продавалось более 500 тыс. экз. книг, брошюр, листовок и около 500 тыс. экз. раздавалось бесплатно. Книги распространялись братствами через приходские склады (числом до 500) и «летучие библиотеки» (числом более 500). Так, например, одно только Александро-Невское братство во Владимирской епархии насчитывало 125 книжных складов и 286 библиотек [58, с. 201–213].

После революции 1917 г. деятельность церковных братств была запрещена, но еще многие годы гонений на православие некоторые братства нелегально продолжали свою деятельность на благо веры и Отечества.

Рассмотрим более подробно, статистические данные, приводимые в источниках: Извлечениях из Всеподданнейшаго отчета обер-прокурора Святейшаго Синода [имярек] по Ведомству православнаго исповедания [41] и Всеподданнейших отчетах обер-прокурора Святейшаго Синода [имярек] по Ведомству православнаго исповедания [17].

Рис. 1. Общая численность жителей православного исповедания в Российской Империи в 1865–1914 гг., чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Общая численность жителей православного исповедания в Российской империи в изучаемый период возросла с 53,8 до 98,4 млн. человек, то есть в 1,8 раза (см. рис. 1 и Приложение «О числе жителей православного вероисповедания (Ведомость №5)» на с. 113).

На рис. 2 и в том же Приложении приведены сведения о числе граждан православного вероисповедания с разделением по полу (мужской и женский). Из рисунка и приведенных данных следует, что до 1899 г. преобладала женская часть, (в некоторые годы православных женщин было на 1 млн. чел. больше мужчин), а после указанного года начался рост преобладания православных мужчин, достигший к 1913 г. превышения в 670 тыс. чел. Дальнейшее относительно резкое падение мужской части православного населения может быть объяснено, в частности, потерями во время ведения боевых действий на фронтах Первой мировой войны и погрешностями в своде статистики.

Рис. 2. Число граждан православного вероисповедания (мужского и женского пола) в Российской Империи в конце XIX – начале XX вв.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Расчеты автора по годовой разнице численности мужского и женского православного населения, а также о годовом приросте численности православного населения приведены на рис. 3 и в указанном Приложении.

Рис. 3. Годовая разница численности по полам и годовой прирост православного населения России, чел.

Источник: расчеты автора по данным [41,17]

По данным Центрального Статистического Комитета Российской империи, полученным в результате Первой всенародной переписи 1897 г., распределение населения империи по главным вероисповеданиям, при общей численности населения в 128,2 млн. чел., выглядело следующим образом – см. табл. 1 [116, с. 80–81]. Обратим внимание, что данные переписи населения по численности лиц православного вероисповедания существенно расходятся с данными Отчета обер-прокурора за тот же 1897 г. Первый источник указывает число таких граждан империи на 9,6 млн. чел. больше, нежели второй.

Таблица 1

Распределение населения Российской империи по главным вероисповеданиям по данным переписи населения 1897 г.

Источник: данные [116, с. 80–81]

Рис. 4. Общее ежегодное число лиц, присоединившихся к православию в конце XIX – начале XX вв.

Источник: составлено и рассчитано автором по данным [41,17]

Обратим внимание на статистику общего числа лиц, присоединившихся к православию (см. рис. 4 и Приложение «О числе лиц, присоединившихся к православию (Ведомость №17)» на с. 126). В 1875 г. виден беспрецедентный всплеск присоединений, связанный с переходом в православие 250 тыс. чел. из греко-униатов в Холмско-Варшавской епархии. Отметим, что в следующем 1876 г. таких лиц оказалось всего 516 чел. А в дальнейшем произошло значительное отпадение этих же лиц от православия.

Рис. 5. Число лиц из нехристианских конфессий, ежегодно присоединившихся к православию, чел.

Источник: составлено и рассчитано автором по данным [41,17]

Рис. 6. Число лиц, присоединившихся к православию из раскола, чел.

Источник: составлено и рассчитано автором по данным [41,17], начиная с 1907 г. данные о видах присоединения в источниках не приводятся

Ведомость №17 показывает число лиц, присоединявшихся ежегодно к православию их иных христианских конфессий (см. рис. 5). Как видно, при максимальном показателе в 6323 чел. в 1886 г., в среднем число таких лиц колебалось на уровне около 2-х тыс. чел.

На рис. 6 показано число лиц, присоединявшихся каждый год к православию из раскола. Ежегодное число таких людей, в общей численности, временами превышало 10 тыс. чел. (например, в 1892 г. – 10673 чел., в 1896 г. – 10443 чел., в 1903 г. – 10213 чел.), и в среднем (особенно в последние годы) составляло около 7,5 тыс. чел. в год. При этом, число верующих, присоединяющихся «безусловно» в некоторые годы в 1,7–3,9 раз превышало число верующих, присоединяющихся «на правах единоверия».

Данные по ежегодному присоединению к православию лиц из нехристианских религий приведены на рис. 7. Как видим, наиболее устойчивое от перехода к православию оказалось магометанство (ислам), цифры здесь достаточно стабильно находятся в диапазоне 300–500 чел. в год. С учетом ежегодных отпадений цифры динамики могли оказаться и вовсе отрицательными.

Рис. 7. Ежегодное число лиц, присоединившихся к православию из нехристианских религий в конце XIX – начале XX вв.

Источник: составлено и рассчитано автором по данным [41,17]

Так, например, по данным [41,17 за соответствующие годы] по окончанию «религиозной революции» 1905–07 гг., в 1907 г. всего отпавших было 25,6 тыс. чел., в том числе: в старообрядцев – 10,9 тыс. чел., в римо-католиков – 5,1 тыс. чел., в секты – 3,7 тыс. чел., в магометане – 3,6 тыс. чел., в протестанты и проч. – почти 2 тыс. чел, в ламаизм – 147 чел., в иудаизм – 54 чел., в язычество – 44 чел. Как видим: ислам имел, в определенные моменты, действенные рычаги для возврата своих бывших сторонников. В 1908 г общее число отпавших измерялось – 20,6 тыс. чел., в 1909 г. – 9,8 тыс. чел., в 1913 – 12,3 тыс. чел. То есть, сохранялся определенный баланс «присоединений» и «отпадений».

Причины отпадений следует искать не только в объективно складывающихся обстоятельствах Церковной и внецерковной жизни людей, но и в наличии соблазняющей людей тех или иных личных выгод, приводящих в упадок слабую веру.

Вот что отмечает, в частности, известный миссионер свщмч протоиерей Иоанн Восторгов в своем письме от 12 сентября 1907 г. обер-прокурору Извольскому П.П.: «отступническое движение в сторону мусульманства наблюдается, особенно среди чуваш. Оригинальный мотив перехода: мусульманство дешевле, муллу содержать легче, чем причт православный, а на мечеть совсем нет расходов, кроме постройки, тогда как храм православный поддерживать не дешево стоит» [106, л. 14–15об].

Рис. 8. Общее число приходских и ружных² церквей, часовен и молитвенных домов в Российской Империи, ед.

Источник: составлено и рассчитано автором по данным [41,17]

Из Приложения «О церквах (Ведомость №3)» (см. с. 109 и рис. 8), следует, что число церквей, за исследуемый период, возросло с 38005 до 53425, то есть почти на 41%. Ежегодный прирост составлял в среднем (за 45 лет) – 343 храма. Количество часовен и молитвенных домов выросло на 11203 здания (прибавка в среднем в год по 249 ед.) или на 90%. Соборов в начале периода было 608, к концу их стало – 749 (при максимальном значении в 759 зданий в 1913 г.) (см. рис. 9).

По данным [140, с. 429] в 1917 г. в России насчитывалось 78767 храмов и часовен.

Обратим внимание на различие приходов по численности прихожан и распределение храмов по территории Российской империи.

Возьмем средние цифры числа православных жителей обоего пола, приходящихся на одну православную церковь (без учета приписных): в 1870 г. – 1544 чел., в 1880 г. – 1745 чел., в 1890 г. – 1793 чел, а в 1915 г. – 2102 чел. [53, с. 203–204]. Таким образом, за 45-ть лет число православных верующих, приходящихся в среднем на один приход выросло на 15%. Но, тот же источник отмечает: «За этими средними цифрами во многих случаях скрываются громадные приходы, в коих численность населения далеко превосходит эти средние величины: есть приходы с населением в 15, 20, 30, 40, 50 тысяч душ и более» [53, с. 200].

Рис. 9. Число соборов РПЦ в Российской Империи, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Каковы же территории православной империи, приходящиеся на один храм – пространственные величины «миссионерского поля»? Самая высокая плотность до 1917 г., естественным образом, приходилась на Московскую епархию – 1 церковь на 18 кв. верст, в столичной Петроградской епархии на одну церковь приходилось уже 50 кв. верст, до 100 кв. верст на одну церковь имели 34 епархии, до 1000 кв. верст – 17 епархий, св. 1000 кв. верст – 12 епархий. Абсолютный рекорд представляла епархия Якутская с показателем в 26789 кв. верст [53, с. 201–202].

Приложение «О церквах построенных (Ведомость №13)» (с. 120) и рис. 10 дают представление о ежегодном строительстве и освящении новых приходских и придельных храмов РПЦ. В среднем число освященных храмов составляло 400 в год. При этом число ежегодно построенных каменных храмов оставалось достаточно стабильным, в то время как число построенных деревянных храмов имело тенденцию к некоторому росту (особенно в период 1880–1904 гг.), что обусловливало и общую тенденцию роста числа возводимых в России церквей.

Подчеркнем здесь миссионерское значение строительства и освящения православных храмов, высказанное свт Тихоном (Беллавиным) в «Отчете о состоянии Алеутской епархии за 1900 г.» [107, л. 11], и, в силу крайне высокой значимости, процитированное обер-прокурором Св Синода К.П. Победоносцевым в [17, 1900, с. 269]: «Постройка церквей …, кроме общего значения, присущего храмам, имеет … и особое значение для дела православия. В тех местах, где только временно нанимается помещение для совершения богослужений, а нет постоянного храма, прихожане, и особенно сторонние … склонны считать и самое дело православия временным… Напротив, в местности, где строится церковь, православие не только утверждается, но приобретает себе новых членов».

Рис. 10. Число ежегодно построенных приходских и придельных³, каменных и деревянных церквей в Российской Империи, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Данные по изменению численности священно- и церковно- служителей из белого духовенства приведены в Приложении «О белом духовенстве (Ведомость №4)» (с. 111) и на рис. 11.

При том, что произошел рост численности священнослужителей на 10%, численность церковнослужителей уменьшилась за тот же период также на 10%. При этом оба показателя прошли через минимумы: для священнослужителей в 1882 г. – 42,6 тыс. чел. (при максимуме в 1914 г. – 66140 чел.); для церковнослужителей в 1884 г. – 39,1 тыс. чел. (при максимуме в 1870 г. – 59930 чел., при этом в 1865 г. их число составляло 62,3 тыс. чел.).

С течением времени существенно изменилась заполняемость штатных вакансий белого духовенства. Так, например, в 1881 г. протоиереев было более штата почти в 2,6 раза, диаконов – в 2,4 раза. К концу 1910 г. оставались незамещенными штатные единицы: священников – 535 чел., диаконов – 1689 чел., псаломщиков – 530 чел.

Рис. 11. Общее число священно- и церковно- служителей из белого духовенства в РПЦ в конце XIX – начале XX вв.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 12. Общее число протоиереев

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Данные из Ведомости №4 [41,17 за соответствующие годы] об изменении общего числа протоиереев, иереев и диаконов по годам исследуемого периода наглядно представлены на рис. 12–14.

В 1917 г. в России насчитывалось 130 архиереев, 120 тыс. священников, диаконов и псаломщиков [140, с. 429].

Рис. 13. Общее число священников (иереев)

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 14. Общее число диаконов

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 15. Число богаделен, состоящих при монастырях и церквах, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Важным аспектом жизни Русской Православной Церкви являлась ее социально-благотворительная деятельность, входящая составной частью в церковные миссионерские деяния.

В XIX в. практически все нуждающиеся были, в той или иной мере, вовлечены в социально-благотворительную сферу заботы Церкви: инвалиды войны, семьи погибших и увечных воинов, больные (включая алкоголиков) и просто престарелые люди, сироты, безработные и нищие, неграмотные, лица, лишившиеся места проживания в результате пожара или стихийного бедствия, не были обойдены стороной осужденные за различные преступления. Одновременно с участием в жизни немощных, Русская Православная Церковь вела воспитательно-разъяснительную работу со всем обществом, прививая населению дух милосердия и обосновывая душеполезность личных социально-благотворительных деяний [6].

Этот вид деятельности возможно проследить по данным Приложения «О больницах и богадельнях, состоящих при монастырях и церквах (Ведомость №15)» (с. 124). В данном разделе остановимся на числе богаделен при церквах и монастырях (см. рис. 15).

Богадельня – слово, образованное от «Бога дѣля» в значении «Божие дело», или в традиционной трактовке «Бога ради» – «благотворительное заведение для содержания нетрудоспособных лиц (престарелых, немощных, инвалидов, калек и выздоравливающих). … Существенным признаком богадельни является полное содержание, даваемое призреваемым» [84]. Богадельни, придя из Византийской империи на Русь одновременно с ее Крещением, упоминаются уже в церковном уставе св равноапостольного князя Владимира Великого, где поручается Церкви заниматься этими богоугодными заведениями.

Из рис. 15 видно, что количество церковных богаделен неуклонно росло. Общее их число за полвека выросло от 578 до 1113, то есть без малого в 2 раза. Максимальное число богаделен, по доступным для анализа данным, зафиксировано в отчетах обер-прокурора в 1913 г. и составило 1196 ед. В этом же году зафиксировано максимальное количество богаделен на приходах, составившее 1044 ед.

Одновременно факт роста числа богаделен свидетельствовал о наличии социальной проблемы в жизни российского общества, о нарушениях в жизни и быте людей, поскольку оказывалось все больше и больше лиц, нуждающихся в услугах богоугодных заведений данного типа, то есть людей, не получающих необходимую заботу и призрение в семье.

Несмотря на довольно значительный относительный темп роста к 1915 г. в 4,8 раза по отношению к 1870 г., и даже в 7 раз по отношению к 1865 г., число богаделен при монастырях было незначительным и возросло в абсолютных величинах от 35 ед. в 1870 г. (в 1865 г. этот показатель был равен лишь 24 ед.) до 169 ед. на начало 1915 г.

Такое малое число богаделен при обителях объясняется спецификой жизни монастырей, где находили приют и старость преимущественно лица из числа монашествующих, ушедших на покой. Вместе с тем, как будет показано ниже, при монастырях организовывались главным образом регулярные больницы, содержание которых на приходах было весьма затруднительно.

Из статистики отчетов обер-прокурора Св Синода следует важный момент. В 1912 г., когда число богаделен при церквах просто «обрушилось» и достигло своего минимума в 540 ед., практически синхронно выросло число богаделен при монастырях и достигло своего максимума в 381 ед. Этот момент в очередной раз засвидетельствовал ведущую роль монастырей, которые брали на себя тяготы и лишения в судьбах людей именно в тот момент, когда приходская жизнь испытывала те или иные нестроения.

Поскольку в последующие два года число богаделен скачкообразно выросло в 2,2 раза до своего (зафиксированного) исторического максимума, то причины такого феномена подлежат дополнительному изучению.

Граф Олсуфьев Д.А. в своем выступлении на заседании Всероссийского Поместного Собора 1917–18 гг. так определил миссионерское значение социально-благотворительной деятельности в период тотальной критики РПЦ после октябрьской революции 1917 г.: «В настоящее время все более и более развивается в народе отрицательное отношение к Православной Церкви, неверие. Самым действенным средством борьбы с критикой, направленной против Церкви, является благотворительность – материальная помощь населению» [27, с. 60].

Остановимся несколько более подробно на просветительской роли Церкви и организованном ею духовном образовании (также входящими в разряд деяний православной миссии, в широкой ее трактовке).

Рис. 16. Число двух- и одно- классных ЦПШ в конце XIX – начале XX вв. (без школ грамотности), ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Как уже указывалось выше, важным аспектом просветительской деятельности Церкви среди населения Империи было развитие и содержание системы церковно-приходских школ и школ грамотности. ЦПШ признавались ведущим звеном в системе народного образования, как в сфере духовного просвещения, так и в сфере общего предметного обучения. Сведения о деятельности церковно-приходских школ приведены в Приложении «О числе церковно-приходских (двух- и одно- классных) школ и учащихся в них (Ведомость б/н (приложение 1))» на с. 129.

Число двух- и одно- классных ЦПШ (без школ грамотности) с учетом динамики показателя приведено на рис. 16. Рис. 17 представляет динамику изменения численности учащихся в ЦПШ (без школ грамотности) на рассматриваемом интервале времени.

Обратим внимание на то, что число ЦПШ довольно стремительно падает в период с 1866 г. по 1881 г., с 19,4 до 4,4 тыс. ед., то есть в 4,4 раза (в 1870 г. – 13,0 тыс. ед.). В этот же период значительно уменьшается и число воспитанников двух- и одно- классных школ: с 383,1 тыс. чел. до 104,8 тыс. чел., то есть в 3,7 раза (в 1870 г. – 293,2 тыс. чел). Однако, с конца периода падения начинается бурный расцвет ЦПШ, и к 1914 г. их число вырастает в 8,0 раз (до 35,4 тыс. школ; в 2,7 раза за весь исследуемый период). Еще более динамичный процесс развития наблюдается с численностью учащихся: рост к 1914 г. в 19,3 раза (до 2,0 млн. чел.) или в 6,9 раз за полный период анализа.

Рис. 17. Число учащихся в двух- и одно- классных ЦПШ (без школ грамотности)

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Общий бюджет средств, расходуемых обществом (государством, Русской Православной Церковью, частными учреждениями и лицами) на народное просвещение к началу 1913 г. составлял около 500 млн. золотых руб. [9].

При этом затраты на образование населения по линии Министерства Народного Просвещения (собственно государственные расходы) составили к 1914 г. 161,2 млн. руб., увеличившись с 1894 г. в 6,4 раза. Число обучающихся в финансируемых государством средних учебных заведениях составило 733,4 тыс. чел. (рост с 1894 г. в 3,3 раза).

Дополнительно к тому в частных, включая иноверческие, средних учебных заведениях обучалось еще около 1 млн. чел. В высших учебных заведениях насчитывалось 39 тыс. обучаемых, что составляло 280% к обучающимся в 1894 г. К тому следует прибавить 6,4 млн. обучаемых в низших школах (численность учащихся в последних приводится без учета обучаемых в районах Средней Азии) [9].

Следует отметить, что в соответствии с действующим законодательством Российской империи начальное обучение было бесплатным для учеников, а с 1908 г. начальное образование приобрело статус обязательного на всей территории страны. Для реализации поставленной цели с 1908 г. ежегодно открывалось около 10 тыс. школ, к 1913 г. их общее число превысило 130 тыс. ед. По числу девочек и женщин, получающих образование, в начальные годы XX в. Россия занимала первое место в Европе [9].

Плата за обучение в ВУЗах страны составляла, по мировым меркам, символическую сумму в 50–150 руб. в год (что равнялось, в то время, 25–75 долл. США). При этом студенты из неимущих семей довольно часто освобождались от какой-либо платы вообще [9].

Повторимся, что по результатам анкетирования 1920 г. в категории молодежи 12–16 лет умели читать и писать 86% опрошенных, то есть практически все они получили основы грамотности в период до 1917 г. [9].

Исторически Русская Православная Церковь заботилась о совершенствовании духовного образования народа, о подготовке высокодуховных и образованных пастырей. Практически на протяжении всего исследуемого периода в Российской Империи вело деятельность около 250 духовных учебных заведений⁴. (См. Приложение «О духовных учебных заведениях (Ведомость №8), с. 115 и рис. 18).

Число высших учебных заведений – духовных академий было неизменным и равнялось четырем: Киевская (основана в 1615 г.), Московская (основана в 1685 г.), Санкт-Петербургская (в 1721 г.) и Казанская (с 1797 г.).

Количество духовных семинарий выросло на 11-ть заведений: с 51-ой до 62-х, а вот число духовных училищ сократилось, в изучаемый период времени, на пять заведений, со 190 до 185 ед.

По состоянию на 1917 г. число Духовных академий и семинарий в России оставалось прежним – 4 и 62 соответственно [140, с. 429].

Показатель общего количество учащихся в духовных учебных заведениях имел положительный тренд (за исключением короткого периода 1883–84 гг.), и число учащихся (выпускников) таких заведений, согласно Приложению «Об учившихся в духовных учебных заведениях (Ведомость №10)» (см. с. 117 и рис. 19) выросло с 43460 чел. до 53148 чел., или на 22,3% за весь период.

Рис. 18. Число духовных учебных заведений РПЦ в конце XIX – начале XX вв., ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 19. Общее число учащихся в духовных учебных заведениях РПЦ в конце XIX – начале XX вв., чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Так же, как и учащимся светских учебных заведений, неимущим и малоимущим учащимся (студентам) духовных учебных заведений из церковных и благотворительных источников выплачивались вспоможения на все время учебы (см. Приложение на с. 117). На рис. 20 проиллюстрированы доли казеннокоштных⁵ учащихся и доли учащихся, получавших разного рода постоянные и единовременные пособия.

Рис. 20. Доли казеннокоштных учащихся и учащихся, пользующихся пособиями в общем числе учащихся духовных учебных заведений РПЦ, %

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 21. Численность выпускников духовных академий, чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Из рисунка следует, что доля казеннокоштных учащихся составляла в разные годы 15,6–8,68%, с максимальным показателем в 28,35% в 1905 г. Дальнейшее снижение доли казеннокоштных воспитанников (до минимума равного 8,68% в начале 1915 г.) может быть объяснено определенными предвоенными и военными сложностями в государстве и в Церкви, от него зависящей. Аналогичную ситуацию, с показателями в 36,56–1,96%, можно наблюдать с выплатой пособий нуждающимся ученикам и студентам. Видны весьма существенные колебания значений в начале XX в.: локальные максимумы в 1906 (40,82% – глобальный максимум), 1909 (23,13%), 1913 (27,5%) годах; локальные минимумы в 1908 (19,4%), 1910 (5,64%), 1915 (1,96% – глобальный минимум на начало года) годах. По характеру кривой можно сделать выводы о намерениях Церкви всемерно помогать учащимся духовных школ и значительных сложностях, возникающих при реализации таких намерений.

На рис. 21 показан рост числа студентов духовных академий, который составил почти 2,5 раза, и выразился в увеличении числа выпускников с 406 чел. до 995 чел., с ярко выраженным подъемом в 1878–87 гг. и максимумом в 1883 г.. когда было выпущено 1134 чел.

В период 1870–82 гг. число казеннокоштных студентов академий и студентов, пользующихся пособиями совпадает, начиная с 1883 г. эти показатели начинают существенным образом различаться. Максимальное количество казеннокоштных отмечено в 1885 г. и было равно 705 чел. Такой характер приводимых данных может быть объяснен тем, что изначально в извещениях обер-прокурора [41, 1870–1882] все казеннокоштные студенты отмечались, как пользующиеся пособиями, в дальнейшем методология учета была изменена и отмеченные два показателя стали рассматриваться как различающиеся. То есть, методология учета не была установившаяся и стабильная.

Рис. 22 демонстрирует число учащихся в духовных семинариях. Здесь, в изучаемом периоде, наблюдается рост в 1,6 раза по базе 1870 г. (с 13911 чел. до 22734 чел.) и в 4,7 раза по базе 1866 г. (от 4835 чел.). Максимум казеннокоштных семинаристов относится к 1905 г. и составляет 13407 чел. Максимум лиц, получавших пособия отмечается в 1882 г. и равен 7589 чел. В 1866, 1874–78, 1882 гг. число казеннокоштных учащихся семинарий и семинаристов, получающих пособия совпадают по значениям, что тоже может свидетельствовать о несовершенстве учетной политики.

Среднее ежегодное число воспитанников духовных училищ, за все рассматриваемые годы, оставалось достаточно стабильным, за некоторыми редкими отклонениями, и составляло, по большей части, около 29,5–30,0 тыс. чел. (см. рис. 23). Количество учащихся, получавших пособие, составляло около 10,0 тыс. чел. ежегодно, за некоторыми значительными отклонениями в период 1905–11 гг. Максимум таких учащихся пришелся на 1906 г. в количестве 20,2 тыс. чел., а минимум – на 1910 г. с численностью в 1,9 тыс. чел.

Следует признать, то число выпускников духовных учебных заведений для масштабов Русской Православной Церкви все же было явно недостаточным. В то же время, молодежь, на протяжении изучаемого периода, продолжала оставаться в состоянии глубоких колебаний духовного выбора. В значительном числе случаев, под воздействием растлевающей реальности, даже во внешне благополучных и образованных семьях, дети уходили от Христа и Церкви.

Рис. 22. Численность выпускников духовных семинарий, чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 23. Численность выпускников духовных училищ, чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Вот что отмечает (позднее сентября 1913 г.) по этому обстоятельству прпмч Кронид (Любимов), наместник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры (последний наместник до ее закрытия в 1920 г.): «В среде так называемых просвещенных людей тысячи юных душ гибнут в мутном потоке страстей, своеволия, греховных удовольствий, развлечений и уносятся далеко от Бога и Его Святой Церкви. В среде простой сердца юношей и девиц заражаются разными грубыми пороками: непокорством родительской власти, пьянством, распущенностью – и эти пороки удаляют их от благодатного христианского света» [55, с. 347].

Рис. 24. Число библиотек при церквах и в благочиннических округах, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

В заключении краткого анализа данных статистики приведем данные по числу, доступных населению, библиотеках при храмах и в благочиннических округах из Приложения «О библиотеках при церквах [и в благочиннических округах] (Ведомость №14)», с. 122. На рис. 24 наглядно видно, что количество библиотек неуклонно росло. Их число увеличилось с 12380 в 1870 г. до 33497 на начало 1915 г., то есть выросло в 2,7 раза.

При весьма внушительной цифре числа библиотек, приходится констатировать, что только около двух третей церквей имели свои библиотеки, которых в 1916 г. насчитывалось 33884 единицы, в том числе 13 – епархиальных, 1574 – благочиннических и 32298 – храмовых. Наибольшее число библиотек было в следующих епархиях (первая «десятка»): Полтавская – 98, Ярославская – 92, Тамбовская и Самарская – по 89, Воронежская – 88, Киевская, Владикавказская и Владимирская – по 86, Харьковская, Ставропольская и Новгородская – по 85. Как бы это ни было странным, но меньше всего библиотек было при храмах Московской епархии – всего 5 (пять!) ед. [53, с. 221].

Показанное выше ясно свидетельствует об активной и разносторонней миссионерской деятельности Русской Православной Церкви в целом, в период 1870–1917 гг.

В последующие годы начались серьезные катаклизмы, изменившие как государственный строй, так и положение РПЦ в государстве и обществе.

Нельзя не принимать во внимание, что задолго до революций 1917 г. церковная среда, как и все общество, была подвержена духовным болезням.

Суть этих духовных болезней, приведших к духовной катастрофе, предельно ясно определил православный религиозный философ Ильин И.А., который так охарактеризовал произошедшие в последующем события: «… с самого начала нам надо признать, что кризис, приведший Россию к порабощению, унижению, мученичеству и вымиранию, был в основе своей не просто политический и не только хозяйственный, а духовный. … Политические и экономические причины, приведшие к этой катастрофе, бесспорны. Но сущность ее гораздо глубже политики и экономики: она духовна. Это есть кризис русской религиозности» [42].

Св Патриарх Кирилл так определяет ситуацию конца XIX – начала XX в.: «Когда в XIX веке начались сложнейшие революционные процессы, Церковь реагировала на них так, как могла реагировать структура, возглавляемая государем-императором. Управляемая назначенным им чиновником, она говорила от имени власти, и в силу этого не смогла предотвратить страшные события начала XX века, в результате которых сама оказалась на грани уничтожения» [10, с. 251].

Либерализация жизни общества после февральской революции 1917 г., как бы это ни казалось парадоксальным, не коснулась отношений государства и Русской Православной Церкви. Более того, в этот период активизируются «мягкие гонения» на архипастырей, известных своими промонархическими взглядами. Со своих кафедр, под разными предлогами, с помощью неприкрытого и беспрецедентного давления смещаются выдающийся миссионер, митрополит Московский и Коломенский Макарий (Парвицкий-Невский, †1926) и митрополит Санкт-Петербургский (Петроградский) и Ладожский Питирим (Окнов, †1920). В угоду обер-прокурору Львову В.Н. распускается Св Синод [4, с. 8–9].

Вместе с тем, развивая тезис о глубинных церковных болезнях, автор книги [5] выдвигает и пытается доказать сомнительное положение о том, что православный епископат был охвачен мятежным духом наравне с необразованной частью российского населения. Действительно, к началу 1917 г. среди архиереев было несколько человек, например, епископ Антонин (Грановский, †1927, с 1923 г. один из лидеров церковного обновленческого движения, обновленческий «митрополит Московский и всея Руси», глава Союза «Церковное возрождение»), епископ Андрей (князь Ухтомский, в последующем архиепископ, †1937) [45, с. 68–69] и некоторые другие, разделявшие радикально-революционные взгляды, однако они составляли ничтожное меньшинство архипастырей, впавших в некоторые заблуждения.

И все же, как показала история, ряд из заблуждающихся архиереев впал в раскол. Здесь уместно привести слова Св Патриарха Кирилла: «… испокон века известно: грех раскола не смывается даже мученической кровью раскольника. Раскол – это не Церковь, а ее муляж, это внешняя декорация, в которой не может обитать Дух Святой, это, если угодно, цирковое представление, во время которого только по видимости совершаются некие действия, имитирующие церковную службу, но где не действует сила благодати Божией. И поэтому подобная искусственная конструкция не может быть ни жизнеспособной, ни спасительной» [10, с. 327].

Понятно, что, после революций 1917 г., прихода к власти атеистов-большевиков и начала гонений на Православную Церковь, ее жизнь, жизнь верующего народа и миссионерская работа претерпели кардинальные изменения.

В целом богоборческий настрой революционеров был виден задолго до наступления критических событий. Но уже в первые послереволюционные дни октября 1917 г. эта ненависть к Православной Церкви раскрылась в трагических событиях 31 октября (13 ноября), когда в Царском Селе большевиками был зверски убит, близкий соратник Св Патриарха Тихона, протоиерей Иоанн Кочуров (в 1994 г. прославлен РПЦ в Сонме новомучеников, почитается как первый российский священномученик нового времени Иоанн Царскосельский) [135].

В декабре 1917 г. были приняты первые декреты советской власти, однозначно имеющие целью уничтожение Русской Православной Церкви.

Так, декрет о земле [24] изымал из владения монастырей и приходов земельные наделы и все на них находящееся. Декрет, в частности, гласил: «… все земли … монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями, переходят в распоряжение … Уездных Советов Крестьянских Депутатов, …» [см. п. 2 декрета]. «Вся земля: … монастырская, церковная, … отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней. За пострадавшими от имущественного переворота признается лишь право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям существования» [см. Крестьянский наказ о земле, п. 1]. Понятно, что трудящиеся на монастырской земле монашествующие этой земли не обрели, и никакой поддержки РПЦ от властей не получила.

При национализации банков были изъяты денежные средства учреждений РПЦ и частных вкладов священно- и церковно- служителей.

Церковно-приходские школы и духовные учебные заведения закрывались, преподавание «Закона Божия» практически запрещалось, вся система курсового обучения переходила в ведение Комиссариата по народному просвещению.

В декрете СНК «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», подписанном 20 января (2 февраля) 1918 г. [25], указывалось: «Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается [см. п. 9]. … «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют» [см. п. 12]. … «Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием» [см. п. 13]. (Напомним, что вопрос об издании данного декрета был поставлен еще в декабре 1917 г.).

Несмотря на начавшееся обострение террора в отношении духовенства и православных верующих, в начале 1918 г. стал очевиден массовый религиозный подъем. Тысячи и тысячи людей обращались к гонимой Церкви и принимали Св Крещение. Приходили многие те, включая интеллигенцию и молодежь, которые ранее были не только безразличны к вере и Церкви, но даже в лагере противников. Вера людей крепла и становилась тем камнем, который ложился в фундамент их жизни в новых условиях бытия, основой апологетической и миссионерской деятельности.

Такой оборот событий стал полной неожиданностью для власти Советов. Наиболее остро встал для нее вопрос о позиции многомиллионного крестьянства, которое, с одной стороны, пассивно поддерживало экспроприацию церковно-монастырской земли, недвижимой и движимой собственности монастырей, с другой стороны, остро не соглашалось с мерами по закрытию храмов, ликвидацией приходов и лишением их имущественных прав, запретом на преподавание «Закона Божия». Создавшееся положение дел вызывало народные волнения и жестко-террористическую реакцию государства.

Послание Константинопольскому Патриарху Герману V о воздвигнутых на Церковь Божию в России гонениях от 15 (28) мая 1918 г. раскрывало сложившуюся ситуацию в России и констатировало, в частности: «… в разных городах нашего Отечества, как-то: Воронеже, Туле, Твери, Омске, – народ, шествовавший за святым крестом и иконами с пением молитвы в крестных ходах для моления Богу об умиротворении жизни и о спасении Его Церкви, подвергся обстрелу, причинившему ранения и унесшему жизни немалого числа благочестивых мужей, жен и детей» [4, с. 141].

Обличительным явилось Послание Совету Народных Комиссаров от 13(26) октября 1918 г. Это Послание раскрывало истинное лицо новой большевистской власти. Позволим привести цитату, которая в концентрированном виде описывает творящиеся, по отношению к верующим православным людям, беспредельный террор и унижения: «Никто не чувствует себя в безопасности: все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда. Казнят не только тех, которые перед вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чем не виновны, а взяты лишь в качестве «заложников», этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждению. Казнят епископов, священников, монахов, монахинь, ни в чем неповинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной «контрреволюционности». Бесчеловечная казнь отягощается для православных лишением последнего предсмертного утешения – напутствия святыми Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения» [4, с. 161].

Автор Поспеловский Д.В. указывает в [91, с. 70–71], что в 1918–20 гг. было убито 12 тыс. мирян, несколько тысяч священников и монашествующих, не менее 28 архиереев. По данным БД (Мартиролога) ПСТГУ в 1917–19 гг. было расстреляно 15 тыс. священнослужителей и мирян при общем числе попавших под репрессии в 20 тыс. чел. То есть, властями, в этот период, было физически уничтожено 75% лиц, привлеченных по «церковным делам» [32].

Большевистские революционные власти поспешили ликвидировать экономической основы существования Церкви: лишили религиозные организации прав юридического лица, со всеми вытекающими из того последствиями и стали изымать ее достояние. Вот что отмечает Поспеловский Д.В. в работе [91, с. 13]: «Лишение Церкви экономической основы являлось особо важной задачей власти [материалистов], исходившей из марксистского положения о религии, как о надстройке над материальным базисом. Считалось, что подрыв экономической основы Церкви резко ускорит ее распад».

РПЦ была лишена права заниматься благотворительной деятельностью. Большевики придумали и проводили в жизнь тезис о том, что благотворительность унижает людей, более того влечет экономическую зависимость подопечных от Церкви и не может удовлетворять потребности таких нуждающихся [141, с. 130].

С 1919 г. в советских средствах массовой информации, преимущественно в центральных органах печати, например в «Известиях ВЦИК-СРККД-МСРКД», активизировалась огульная травля РПЦ и ее духовенства, принимающая зачастую «погромный характер» [4, с. 170–171].

В условиях послевоенного и послереволюционного разрыва в стабильности управления церковной жизнью Св Патриарх и Св Синод 7(20) ноября 1920 г. были вынуждены принять Постановление (№662) об автономизации церковного управления на местах в случаях принудительного прекращения деятельности высших органов церковной администрации. В таком случае надлежало обращаться непосредственно к Св Патриарху или организовывать региональные органы управления во главе со старейшим по сану архиереем [4, с. 180–183].

Отметим еще одно важное обращение свт Тихона, а именно – Воззвание Патриарха Тихона к духовенству и верующим по поводу изъятия церковных ценностей от 15(28) февраля 1922 г. Власти повели себя вероломно и, не смотря на достигнутые ранее договоренности о церковной помощи голодающим Поволжья, 13(26) февраля ВЦИК «постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и проч. богослужебные церковные предметы» [4, с. 186–188], что Церковь рассматривала, в соответствии с правилами апостольскими (правило 73) [21, с. 64] и Константинопольского Двукратного Собора (правило 10) [21, с. 285] и, как акт прямого святотатства.

В последующие годы яростно нарастала антирелигиозная пропаганда. Для этой деятельности был организован ряд, как было указано в их документах, «добровольных» обществ трудящихся. Особо выделялся в их ряду «Союз воинствующих безбожников», созданный в 1920–21 гг. и организационно-структурно оформленный в 1925 г. (просуществовал до 1941 г., а окончательный его роспуск состоялся в 1947 г., после безуспешной попытки возрождения), который строил не только программы устной атеистической пропаганды среди населения страны, но и имел печатные органы, располагая собственным издательством, поддерживаемым советской властью [141, с. 117]. В соответствии с намерениями Союза, предполагалось довести численность его членов уже в ходе первой «безбожной пятилетки» до 10 млн. чел. Однако, этим грандиозным планам не было суждено сбыться.

В Советской России организовывались атеистические музеи, имевшие целью развенчания Православной веры и Русской Церкви. Вот какие задачи ставились перед музейными экспозициями: «Прежде всего, основной удар следует направлять на смысл и дух религиозных учений, на их существо, их основные идеи. Это самое трудное. Проще музейными средствами продемонстрировать, как церкви и монастыри владели богатствами и эксплуатировали крестьян, обожествляли и поддерживали царскую власть, освящали социальное неравенство, выступали против революционных движений и т.д.» [69, с. 7].

В музеях такого рода не гнушались использовать подтасовки фактов и прямую ложь, извращая смысл Св Писания. Вот пример одного из таких лживых описаний: «Церковь благословляет «винопитие» в дни религиозных праздников: «его же и монаси приемлют»; пьянствуют библейские персонажи, сам Христос по евангельской легенде превращал воду в вино, а вино в кровь свою…» [69, с. 13]. Полностью игнорировалась огромная работа РПЦ в борьбе за трезвый образ жизни населения Российской империи до 1917 г.

Во время гражданской войны в России, в меру имеющихся возможностей, работали все Церковные учреждения: от Св Синода, во главе со Св Патриархом Тихоном, и Высшим Церковным Советом до епархиальных управлений и приходских Советов. Весь этот период (до 1921 г.) иерархи Православной Церкви пытались найти приемлемый компромисс в отношениях с богоборческой властью.

Позднее (в 1924–25 гг.) в церковно-государственных отношениях наблюдается некоторое успокоение, которое получило наименование «церковного НЭПа». Успокоение не обозначало спокойствия: карательные органы советской власти продолжали преследовать духовенство, закрывали храмы, приходы, братства и другие объединения религиозного плана.

Местоблюститель Патриаршего престола, митрополит Сергий (Страгородский), после кончины Св Патриарха Тихона (†1925), ради сохранения апостольской преемственности, вынужден был вступить на путь определенного сотрудничества с атеистическим государством. Однако, такая позиция не принесла ожидаемых плодов и, начиная с 1928 г. государством была осуществлена политика массового закрытия, под любыми предлогами, приходских храмов: 1927 г. – закрыто 134 церкви, 1928 г. – 542 церкви, 1929 – 1000 церквей [100, с. 476].

Таким образом, с 1928–29 гг., государство перешло к методам грубого политико-административного «полицейского» давления на церковные учреждения и верующих людей. Под разными предлогами, часто создаваемыми провокационными действиями самих представителей власти, массово ликвидировались монастыри и разгонялись монашествующие, производилось закрытие храмов и их приходов, был запрещен колокольный «набатный» звон, объявлялся и возрождался массовый «красный террор» против верующих, особенно против белого и черного духовенства, в первую очередь монашествующих, архиереев и миссионеров из мирян.

Исследователь Шкаровский М.В. в [140, с. 121], приводит данные БД (Мартиролога) ПСТГУ: в 1930–32 гг. 60 тыс. чел. было арестовано по, так называемым, «церковным делам», около 5 тыс. чел. из которых было расстреляно. Было подвергнуто преследованиям 197 православных архиереев. Со ссылкой на материалы издания [66, с. 255–463], этим автором указывается, что по данным ОГПУ только за 1930 г. было подвергнуто аресту почти 13,4 тыс. чел. из числа «церковников». В дальнейшем репрессии против Церкви и духовенства продолжались, число жертв постоянно росло.

Шкаровский М.В. отмечает, что в сложившихся условиях тотального преследования верующая молодежь вынуждена была отойти от активного участия в открытой части жизни РПЦ и прекратить «систематическую церковную деятельность». В то же время, она продолжала верить, молиться, поддерживать духовные связи со священниками и епископами, в том числе нелегально помогая священноначалию, духовникам и верующим, включая находящихся в заключении и в ссылках по «церковным» делам [140, с. 127]. Протоиерей Дмитрий Константинов, назвал такое явление церковной жизни молодежи «внутренней церковной эмиграцией» [48, с. 33–34]. Речь здесь идет о части молодежи, сохранившей верность Церкви, но следует признать, что большинство ее, в обстановке антирелигиозной ненависти и внерелигиозного бытия стали безразличны к православной вере и покинули «ограду Церкви» ради самосохранения.

Вернемся к рассмотрению особенностей миссионерской работы РПЦ с наступлением большевистского правления – воцарения богоборческой советской власти. Очевидно, что возможности Церкви в деле миссии, под давлением государства существенно сократились, но при этом миссия не иссякла. В неимоверно сложных условиях тотального морального уничижения и физического уничтожения, церковная миссия была вынуждена, адекватно возникшим обстоятельствам, изменить формы и методы своей деятельности. Рассмотрим некоторые, наиболее результативные, из них.

Как уже указывалось выше, в 1918 г. начался массовый религиозный подъем, когда ряды Церкви пополнились тысячами людей принявших Св Крещение.

Это был период объединения священно- и церковно- служителей, многих мирян в братства (при монастырях, при приходских церквах) и союзы, ставящие главной задачей (как это и было ранее в отечественной истории) защиту православной веры и Церкви от внешних посягательств.

Особая роль при этом принадлежала братствам, которые, вплоть до конца 20-х гг. XX в. играли весьма важное значение в сохранении в большевистской стране знаний основ православия и поддержания Церкви, ушедшей, по большей части, в «подполье» (в частности, в дома верующих людей), были одним из действенных средств самообороны верующего населения против режима богоборцев.

В стране ширилось создание (учреждение) православных братств, союзов и комитетов, основной целью и задачами которых становились защита Церкви от любого вида посягательств, укрепление веры колеблющихся и духовно-нравственное просвещение тех, кто еще не определился в своих отношениях с Православием. Безусловно, духовно-нравственное воспитание касалось в первую очередь самих верующих людей.

Уже 28 февраля (13 марта) 1918 г. публикуется Постановление Св Патриарха Тихона и Св Синода о деятельности церковно-административного аппарата в условиях новой государственной власти. Постановление касалось деятельности как монастырей, так и организации мирян. В церковном документе, в частности, указывалось на необходимость создания при всех храмах союзов прихожан, которые должны были обеспечить защиту церковных святынь и любого церковного достояния от любого рода посягательств. Союзам предписывалось «иметь просветительские и благотворительные задачи и именования», однако не иметь в своих названиях указаний на принадлежность к Церкви или вообще к религии. Последняя особенность была определена в связи с тем, что «всякие церковные и религиозные общества лишены … прав юридического лица» [4, с. 121–122].

Шкаровский М.В. в своей работе [139] отмечает, что братства являли собой «живой, динамичный организм», а их «конкретные виды и формы … работы и внутренней жизни неоднократно менялись с учетом изменения общественно-политических и социальных условий». Братства проявили себя активной и результативной опорой Церкви в борьбе с обновленческим расколом, в предотвращении развития и устранении негативных последствий многих других видов церковных нестроений.

Братства способствовали становлению и развитию новых форм духовного просвещения и образования, взамен ликвидированных советской властью духовных академий, семинарий и училищ. Важную роль при этом обрело частно-церковное обучение, которое вошло в практику церковных приходов и часто проводилось на дому у священнослужителей или мирян, наиболее подготовленных в знании веры. Основной задачей здесь виделась подготовка молодежи к возможному дальнейшему принятию священного сана и участию в необходимом повсеместном сохранении и возрождении православного богослужения. В этот период времени получили распространение богословско-пастырские и богословско-педагогические учебные учреждения.

В исследуемый период церковной и общественной жизни страны, проводились публичные диспуты между богоборцами и защитниками веры (наиболее известны из них те, в которых принимал личное участие Народный комиссар просвещения А.В. Луначарский). Такого рода диспуты собирали значительное число людей, заставляли народ вновь задуматься о значении Бога и Церкви в его повседневной жизни.

Поскольку любая издательская деятельность в интересах миссии, за исключением изданий «обновленцев» и раскольников, властями жестко пресекалась, то важнейшие церковные документы, главным образом архиерейские послания, распространялись в списках (рукописях). Это было начало «церковного самиздата», получившего распространение в последующие годы и обеспечившего распространение миссионерских проповедей и другой духовной литературы в доступных малотиражных формах.

В различных районах страны возродилась такая форма миссионерской деятельности, как ведение бесед и произношение проповедей, организуемых и проводимых монашествующими, священниками и проповедниками из мирян, как в кружках, так и индивидуально-персонально, как, до возможной степени, легально, так и, в большей степени, нелегально.

В качестве одного из методов миссии, несмотря на запрет его со стороны государства, строящего общество всеобщего равенства и всеобщей обеспеченности, верующие продолжали социально-благотворительную деятельность, направленную на детей-сирот и их обучение-воспитание, на помощь больным и немощным, на поддержку заключенных (включая несправедливо осужденных по «церковным делам») в различного рода «исправительных учреждениях» и «домзаках» («домах заключения», наименование, принятое для тюрем в первые годы советской власти), и даже на обустройство жизни еще существующих православных монастырей.

Перейдем к рассмотрению общей характеристики, основных статистических данных и специфики миссионерской деятельности монастырей РПЦ в исследуемом, в представленной научной работе, периоде.

Монастыри в течение всей истории России играли важную, а временами – определяющую роль в жизни Русской Православной Церкви, в экономической, политической, социальной и культурной жизни страны. Они были оплотом духовности русского народа, великой его силой, помогали российским христианам и всему народу выживать в тяжелые годы, создавать высокие культурные ценности.

На протяжении ряда столетий, не в меньшей степени и в конце XIX в. – начале XX в. монашество выступало связующим звеном, цементирующим российское общество, обеспечивало единство многонациональной Российской империи, способствовало поддержанию и хранению российской государственности.

Доктор культурологических наук Шафажинская Н.Е. констатирует, что институт монашества являлся духовно-нравственным базисом культуры России. Она пишет: «Русское монашество представляет собой уникальное историко-культурное явление, взаимосвязанное и взаимодействующее с самобытной отечественной культурой, в которой нашли отражение такие черты иноческого служения, как православное миропонимание, покаяние и духовное преображение личности, любовь к ближним, милосердие, патриотизм и уважение к другим культурам, христианская эстетика, красота и богатство старославянского и русского литературного языка» [138].

Вот, что писал о монашестве свт Игнатий (Брянчанинов, †1867): «Кто были великие учители Церкви всех времен? Монахи. Кто объяснил с подробностью ее учение, кто сохранил ее предание для потомства, кто обличал и попрал ереси? Монахи. Кто запечатлел своей кровью православное исповедание веры? Монахи» [39, с. 528].

Свт Феофан Затворник Вышенский (Говоров, †1894) отмечал в своих трудах: «Говорить, что монастыри потеряли свое значение – грешно. Это ложь… » [134, с. 197].

С инициативой умножения числа монастырей выступало само население России. За десять лет (с 1902 по 1912 гг.) число монастырей возросло на 123 единицы, таким образом, в среднем. ежемесячно основывался один новый православный монастырь [17, 1911–1912, с. 104]. Как было замечено в первом параграфе настоящей работы, особое внимание уделялось созданию монастырей в Сибири и на Дальнем Востоке, куда в конце XIX – начале XX вв. направились тысячи православных переселенцев.

Пламенный миссионер свщмч протоиерей Иоанн Восторгов (†1918) отмечал в феврале 1909 г. тот факт, что яростные нападки на Церковь Христову характеризуют глубокое духовно-нравственное падение общества. Он отмечал, применительно к монашеству: «… чем ожесточеннее яриться неверие, тем обыкновенно, более и более злостными и прямо бешеными являются нападки на монашество. И чем сильнее врагам хочется поскорее ниспровергнуть Церковь, тем более у них желание, прежде всего, уменьшить в ней число монахов и монастырей, преградить всем путь к подвижничеству, уронить в глазах всех монашество и его подвиг. Знают дети человекоубийцы-диавола, что с падением монашества и Православия падет все православное: вера, житие, подвиг, смиренномудрие, богослужение, покорность церковной власти… Знают это – и с тем большею и лукавнейшею злобою ополчаются против монашества» [8, с. 34–35].

Отец Иоанн сравнивал монастыри с запасными водоемами живой воды для спасения жаждущих душ верующих во Христа людей [8, с. 38], а нападки на монашество и аскетизм определял исключительно «… сознательною враждою к Церкви, сознательным желанием нанести ей вред, или, наконец, злобной завистью к любви народа, что изливается на монастыри» [8, с. 46].

В защиту монашества, в августе 1913 г., будущий Священномученик проповедует: «… кто не любит, не чтит монашество, как благороднейший плод и цвет христианской жизни, тот далек от Православия, и больше того – не вышел еще за пределы той веры, от которой апостол говорит: …бесы веруют, и трепещут… (Иак.2:19). Кто не сознал, какое значение в христианстве имеет аскетизм, подвиг, самоотречение, самоотвержение, тот не ведает даже азбуки христианства» [115, с. 64–65]. Именно монашество хранит саму суть христианской веры. Монахи глубже, обостренно и более чутко сознают опасность греха для конкретного человека и общества в целом [116, с. 60].

На 35 лет ранее священномученика о. Иоанна, о. Пимен (Мясников, †1880, в 2004 г. прославлен РПЦ в лике преподобных), архимандрит, настоятель Николо-Угрешского монастыря, благочинный общежительных монастырей Московской епархии, в качестве причин нападок на монашествующих, указывает безверие и зависть. Вот слова, написанные им, еще в 1874 г.: «Восстают ныне на монашество по причине безверия» [79, с. 78], и пояснение Преподобного: «Мир, всегда завистливый, завидует даже Богу» [79, с. 109].

В июле 1909 г., в своем выступлении на Всероссийском съезде монашествующих, видный миссионер, общественный деятель, публицист и издатель Скворцов В.М. (†1932) так охарактеризовал связь монастырей и миссии: «Монастыри и миссия на протяжении всей нашей истории, всегда были так близки друг другу в своем служении Матери Церкви, так нераздельны в качестве факторов христианского просвещения сидящих во тьме и сени смертной, в охране веры и верных сынов Церкви и Родины. … православные монастыри … начиная с древних времен и до сего дня, приносили великую пользу Православной Церкви своим живым участием в деле миссионерского служения, и не могут и ныне отказаться от этой святой задачи, без измены своему главному и исконному значению» [цит. по 113].

Активный участник Всероссийского Поместного Собора 1917–18 гг., юрист и защитник Православной Церкви Кузнецов Н.Д. (†1930? или 1936? – год смерти достоверно не известен) так оценивал значение монастырей в жизни российского народа: «… вопрос о монастырях вообще не сводится к вопросу о монахах, как стараются думать многие. Монастыри в России существуют не только для монахов, но составляют и общее народное достояние, которое мы должны оберегать ради духовных интересов русскаго народа» [74, с. 38].

В виду важности вопроса о роли монастырей в просвещении народа, остановимся подробнее на докладе председателя Соборный отдела «Монастыри и монашество» (на Всероссийском Поместном Соборе 1917–18 гг.) архиепископа Тверского и Кашинского Серафима (Чичагова, в дальнейшем митрополит Ленинградский и Гдовский, †1937, прославлен РПЦ в 1997 г. в лике священномучеников в Соборе Бутовских новомучеников и Соборе Дивеевских святых).

Отвечая на критику православных монастырей со стороны «общества» свщмч Серафим отмечал в своем соборном докладе: «… нападки идут исключительно от образованных людей, не имеющих, казалось бы, права не знать истории своего Отечества и значения монастырей в России с начала принятия христианства и того, что большинство существующих монастырей во всех областях – это камни из основания Русской Церкви и русского государства. Все эти требования – чисто мирского разума. В них нет понятия о самоусовершенствовании духовными подвигами, о служении Богу монашескими обетами, о служении всему миру молитвами, о служении народу словом, примером и разумением правды Божией, живою проповедью и советом, а также о служении Родине во всех ее испытаниях, нуждах и скорбях» [26, с. 211–212].

Важно замечание Владыки о представлении светской и советской властей о задачах монастырей: «Современные требования образованных людей, лишенных духовного рассуждения, сводятся в общем к привлечению монастырей исключительно служению миру; к облегчению материальных нужд народа, к раздаче средств, о которых они имеют ложные представления, к воспитанию детей пролетариата, к уходу за больными, к исправлению и вразумлению малолетних преступников. Жизнь молитвенная, подвижническая, направленная на самоусовершенствование, кажется им тунеядством» [26, с. 212].

Архиепископ отмечал, что даже если незначительное число монахов безукоризненно исполняют принятые обеты, удостаиваются Божественной благодати и приносят пользу Русской Православной Церкви и людям, то уже в этом случае следует считать, что монастыри исполняют свое предназначение. Напоминает свщмч Серафим об основных обязанностях монашествующих: 1. молиться за весь мир, 2. быть для мирян духовным пастырем, в идеале – духовным старцем, обличителем неправды, 3. осуществлять заступничество за людей несправедливо обиженных 4. вести благотворительность для всех в том реально нуждающихся.

Четко объясняет он основные причины монастырско-монашеских нестроений: «Никто не влетает в обители с неба, но все приходят из грешного мира и приносят с собой худую нравственность, пороки, дурные привычки и затем поддерживают их сношениями с миром. Упадок нравственности в монахах есть последствие упадка религии и нравственности в среде мирян» [26, с. 213]. И продолжает: «Горе монастырей – современные послушники. Целая армия тунеядцев и странников. Летом они странствуют, зимой остаются в обителях и творят здесь кражи и безобразия. Настоятели же лишены возможности делать отметки об их поведении в паспортах» [26, с. 215]. [На Поместном Соборе были приняты, много лет предлагаемые архиепископом Серафимом, правила обеспечивающие жесткий отсев из обителей недостойных послушников и трудников. – прим. С.А.М.] .

Докладчик акцентирует внимание на представлениях простого народа о монастырях. Вот что он говорит: «… простой народ, который и сейчас, защищая обители от разгромов, доказал, насколько они ему близки, дороги и нужны, ибо они вмещают святыни, святые мощи угодников, святые иконы и привлекают верующих богослужениями, строгом исполнением уставов, именно отсутствием мирского начала и являются для них местом душевного отдохновения, наслаждения и истинного просвещения» [26, с. 212].

Указывает архиепископ и на причины, по которым монастыри необходимы верующим и любимы ими, по которым обители нужны государству: «Монастыри дороги народу и нужны ему для возгревания веры и молитвы, для уединения тех, которые посвящают свою жизнь Богу, борьбе со страстями и духовному совершенствованию в подвигах, для уединения говеющих в постах, для духовного просвещения и, наконец, для получения бедными материальной помощи, а престарелыми – приюта и призрения. Монастыри нужны для поддержания уставного богослужения вообще, ибо если не сохранится это богослужение, имеющее великое воспитательное значение для православное людей, в монастырях, то оно легко исчезнет или сократится в приходских храмах. Монастыри нужны и государству, как культурные центры и ради колонизаторских целей» [26, с. 213].

Интересно еще одно замечание архипастыря – о социально-благотворительной деятельности монастырей: «Обнять и оценить обширную благотворительность наших монастырей мало кто сумеет, ибо она творится без содействия статистики и светской прессы» [26, с. 212]. Ведь действительно сказано Самим Господом Иисусом Христом в Нагорной проповеди: «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6:3–4).

Участник Поместного Собора епископ Уральский и Николаевский Тихон (Оболенский, в дальнейшем митрополит, †1926) сделал на Соборном заседании следующее заявление о значении монастырей для жизни людей в послереволюционное время: « … монастыри – это больницы для людей больных душою, безусловно нужны и в настоящее время особенно трудно без них обойтись. Иначе где можно найти утешение духовное, куда идти со своим горем, которого так много теперь, кому исповедать свои печали и огорчения и обрести мир душевный. Конечно, в обителях» [26, с. 229].

А вот, что писала Монахиня N в 2008 г.: «… именно в монашестве и только в нем сбылось христианство; в монастырях складывалось аскетическое мировоззрение, развивалось богословие, торжествовал евангельский идеал. … Монашество – сердце христианства; если оно устанет биться, наступит вырождение, мрак и смерть» [68, с. 394–395].

Естественно, что не всегда и не все было благополучно в монастырях и с среде монашествующих. Но особенностью РПЦ всегда являлось то, что Церковь сама вскрывала и открыто бичевала недостатки и нестроения в своей внутренней жизни. В частности, можно обратиться к критическим замечаниям целого ряда авторов, в том числе, прославленных РПЦ в различных ликах святости: православного духовного писателя и историка Церкви Муравьева А.Н. (†1874) [105, л. 4], свт Игнатия (Брянчанинова) [40, с. 18], свт Филарета (Дроздова, †1867) [110, с. 2], прп Пимена Угрешского (Мясникова) [79, с. 102], свт Феофана Затворника Вышенского [30, с. 59–60,66,88,232], иеромонаха Иоасафа [фамилия не приводится – прим. С.А.М.], участника Первого Всероссийского съезда монашествующих 1909 г. [цит. по 113, с. 149,151], миссионера архиепископа Никона (Рождественского, †1919) Вологодского и Тотемского (в последствии – на покое) [цит. по 113, с. 49,59], митрополита Антония (Храповицкого, †1936), Киевского и Галицкого (в последующем – первого председателя Архиерейского Синода РПЦЗ) [3, с. 198–199,201], многочисленные недостатки монашествующих и миссии отмечал свщмч прот. Иоанн Восторгов [16,106], и др.

Выше уже говорилось кратко о церковной реформе императора Александра II, предварившей исследуемый период. В 1869 г. свт Иннокентием (Поповым-Вениаминовым), митр. Московским и Коломенским, была также предпринята попытка перевести все мужские монастыри РПЦ (за исключением архиерейских домов) в общежительный тип. Все монастыри получили письмо-запрос с указанием выразить свое отношение к предлагаемому новшеству, а 25 мая 1869 г. Св Синод издал указ «О введении общежития в монастырях» [1, с. 107]. Целями предполагаемой реформы жизни монастырей предполагались следующие: 1. снижение претензий к жизни монастырей и монашествующих со стороны российского общества, 2. уменьшение поводов и средств для самих монашествующих к деяниями, вызывающим справедливые общественные нарекания; 3. рост материальной обеспеченности обителей [7, с. 634]. Владыко Иннокентий в записке в Св Синод (от 05 января 1869 г.) указывал на свои ожидания от предлагаемых преобразований: «С обращением всех монастырей в общежительные если не везде, то во многих местах средства их будут достаточны, даже до изобилия; а через то прекратятся, или, по крайней мере, значительно уменьшатся сборщики на монастыри, а в иных монастырях откроется возможность к заведению училищ, или больниц, или богаделен» [7, с. 635], «А если будет признано возможным сделать монастыри общежительными, то сделать это надлежит вдруг повсюду, дабы недовольных новою реформой лишить повода и возможности переходить из монастыря в монастырь…» [7, с. 634].

Тем не менее, проект не был поддержан членами Св Синода и им не было предпринято решительных мер по введению общежития, дело ограничилось рекомендациями. При том, что еще в 1866 г. 34 архиерея (из 59 епархий) высказали положительное отношение к введению общежития, но только во вновь открываемых обителях. Через пять лет после внесения свт Иннокентием проекта реформы в Св Синод, архим. прп Пимен Угрешский (Мясников) писал: «Когда все монастыри будут иметь устав общежительный, тогда легче будет водворить порядок в монашестве и оградить его от вредных последствий соблазнов житейских» [79–127, с. 102]. Однако, в тот период времени здравый смысл не возобладал.

Многие настоятели в 1869 г. придерживались позиции архимандрита Гедеона (†1884) [фамилия неизвестна – прим. С.А.М.], настоятеля Иосифо-Волоцкого Успенского монастыря: «на введение общежития во вверенной ему обители потребовалось бы произвести «некоторые перестройки», на что … нет средств. Кроме того, … нет благонадежных и опытных людей, которые смогли бы устроить общежитие» [57, с. 14]. При этом, несмотря на то, что отмены штатного жалования монастырей не предполагалось, главным аргументом против введения общежительных правил стал страх не прокормиться своим трудом (без денег штатных) [57, с. 24]. Еще одной существенной субъективной причиной стало нежелание настоятелей монастырей отказаться от личного дохода при распределении монастырской «кружки», достигающего порою весьма значительных величин (свт Игнатий (Брянчанинов) указывал еще в 1861 г., что величина вознаграждения настоятеля от «кружки» может достигать 4000 руб. серебром в год [38, с. 531]).

И все же, не смотря на почти общий отказ от преобразования монастырей, положительный эффект наблюдался в тех мужских обителях, в которых находился настоятель, жертвующий своими интересами ради благополучия братии, готовый всецело служить Богу, находящий помощь и поддержку епархиального архиерея. При этом оказалось, что, как и предполагал свт Иннокентий, процветание обители всецело зависело от духовного состояния и ревности настоятеля и братии, и этому процветанию не препятствовали ни «штатность» или «заштатность» монастырей, ни место их географического расположения, ни изначальная их бедность.

Для оценки жизни и деятельности монастырей немаловажным представляется вопрос о социальном составе настоятелей (и наместников), об их духовном уровне и уровне образования.

Вот, на что обращал внимание на Поместном Соборе архиепископ Тверской Серафим (Чичагов): «Порядок и возрождение [обителей – прим. С.А.М.] стоят в зависимости, прежде всего, … от избрания и поставления настоятелей. У нас нет подготовляемых кандидатов, которые могли бы действительно руководить братией и собирать ее около себя. Слабая братия руководится часто неразвитыми духовно, малограмотными игуменами, архимандритами и настоятельницами, или молодыми карьеристами, или безвольными старцами. Нужно обязать, чтобы все настоятели при жизни подготовляли себе заместителей; нужно привлечь в настоятельство ученое монашество, а также учредить при настоятелях, выдающихся духовною жизнью и опытностью в управлении, своего рода временные школы, куда можно было бы командировать подходящих иноков. … Для подготовки настоятелей … крайне необходимо повысить образование, установить ценз для иеромонахов» [26, с. 214]. И с болью констатировал: «При недостатке людей ныне, по необходимости, часто посвящаются в сан люди, не знакомые даже со Словом Божиим» [26, с. 214].

Для обеспечения высокого духовного уровня принимаемых настоятелем монастыря решений и отсечения его от мирских соблазнов, Поместным Собором было принято решение, чтобы во всех обителях настоятелю содействовали Духовные Соборы, в которые включались (кроме настоятеля) наместник (если таковой был в штате), казначей, ризничий, благочинный, а также эконом (если последний был в штате монастыря). Духовному Собору вменялось принятие решений по делам внутренним и внешним, ревизия доходов и расходов обители, представление достойных к пострижению и рукоположению, отсев недостойных пребывания в числе насельников.

Особо подчеркивалось, что, в помощь настоятелям обителей, необходимо возрождение старчества. Именно старцы должны быть предназначены для духовного окормления самих настоятелей, монашествующих, послушников и трудников. Здесь же отмечалось, что «старчество» есть дар Божий и без указания воли Божией, без жесткой самопроверки, никто не может стать духовным руководителем. Понимая такую особенность старчества, Собор указывал: «Там, где нет Божия старца, благоразумнее вести братию руководством в деле спасения Священным Писанием и творениями святых Отцов, при совете и назидании монастырского духовника и приемного отца по Евангелию» [26, с. 217].

«Духовный регламент», еще с 1722 г., однозначно указывал, что необходимо «в духовные начальства избирать благонравных и в житии иноческом искусных, беспорочных и свидетельствованных, добреведщих разум Писания и устав жития монастырского и монашеского, да печется о спасении братних душ, а не о строении точию стен и собрании многаго богатства» [94, п. 49]. Поскольку начальник обители избирался братией, то, в случае его несоответствия высоким духовным требованиям, братия могла освобождать такого от должности и выбирать другого [94, п. 50].

И все же, как отмечает Монахиня N в своей книге [68, с. 200]: «История, увы, знает массу … примеров: голосовали обыкновенно за того, от кого ожидали послаблений, кому надеялись навязать свою волю, а впоследствии чуть что не так – шантажировали, угрожая увольнением».

Воспользуемся материалами работы [50] и дадим краткую характеристику духовному начальству монастырей. Средние демографические характеристики настоятелей мужских монастырей в 1912–16 гг. были следующие: возраст – 54,8 лет, амплитуда колебании возраста – 44 года (с диапазоном от 32 до 76 лет), возраст монашеского пострига – 32,5 года, стаж иночества – 22 года.

В табл. 2 показано изменение социального происхождения настоятелей мужских монастырей РПЦ на двух временных отрезках (точках).

Таблица 2

Социальное происхождение настоятелей мужских монастырей РПЦ в период 1900–1916 гг. [%]

Источник: данные [50]

В конце XIX – начале XX вв. социальное происхождение настоятелей мужских монастырей не осталось без изменений.

Если за предшествующие 1900 г. сорок лет доля духовенства, среди настоятелей снизилась на 27%, то и далее, к 1916 г. эта тенденция сохранялась, снижение составило 11,2%, до величины в 34,4% от общего числа руководителей монастырей (при этом 40% настоятелей были из числа вдовых священников). Даже в центральных епархиях (Московской, Ярославской, Калужской и ряде других) это значение не достигало и 50%. Например, в Московской епархии – 43%, в Калужской – 12,5%. В целом ряде епархий, включая, например, Курскую (где было 7 монастырей), среди настоятелей не было ни одного выходца из духовенства.

Существенно сократился состав таких групп, как «Купцы и почетные граждане» (в 7,3 раза), «Дворяне и чиновники» (в 3 раза). Вместе с тем, в исследуемые годы (с 1860-х) возрастали доли таких групп как «Крестьяне» (на 32,8% или в 5,8 раза; с 1900 г. – на 11,3% или в 1,4 раза), «Мещане» (на 12,4% или в 3,3 раза; с 1900 г. – на 9,3% или в 2,1 раза). Доля группы «Казаки и военные» возросла за 1900–1916 гг. почти в 2 раза и достигла 5,2%. Следует отметить, что настоятели – бывшие военные, были, в подавляющем своем числе, выходцами из военных кантонистов⁶ и отставных унтер офицеров. Такие выходцы из воинской среды, как епископ Михей (Алексеев, †1931, капитан 1 ранга, с 1897 г. был настоятелем Иосифо-Волоцкого монастыря, с 1901 г. – Херсонесского Свято-Владимирова монастыря) или священномученик митрополит Серафим (Чичагов, полковник, с 1899 г. был настоятелем Суздальского Спасо-Ефимиева монастыря, с 1904 г. – Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря) были единичны. Так же единичными были случаи назначения настоятелями монастырей епархиальных архиереев, которые управляли монастырями лишь номинально [данные и расчеты автора по 50].

Понятно, что изменение социального состава корпуса настоятелей монастырей неизбежно должны были вызвать изменение в их образовательном уровне.

К 1900 г. ситуация с уровнем образования настоятелей существенно ухудшилась. За сорок лет доля лиц с высшим духовным образованием упала в 6,5 раза до 3,9%, с высшим светским образованием уменьшилась в 2 раза до 0,8%, со средним духовным образованием уменьшилась с одной трети до менее чем одной четвертой части, а доля лиц с неполным средним образованием выросла почти в 3 раза.

В последующем ситуация с образовательным уровнем настоятелей изменилась в лучшую сторону лишь в самой малой степени в части наличия у них высшего образования. Табл. 3 демонстрирует изменение уровня образования настоятелей мужских монастырей РПЦ в период 1900–1916 гг.

Таблица 3

Уровень образования настоятелей мужских монастырей РПЦ в период 1900–1916 гг. [%]

Источник: данные [50]

Как видно из таблицы доля лиц в высшим и неполным высшим образованием выросла с 5,1% до 11,3% или в 2,2 раза. При том, что доля высшего духовного образовании выросла почти в 3 раза, а доли высшего светского, а равно неполного духовного и светского образования сократились до 0%. Выпускники духовных академий служили лишь в Волынской, Гродненской, Литовской, Московской, Псковской, Тульской и Холмской епархиях.

Уровень среднего духовного образования упал в 1,7 раза, с 23,2% до 13,4%. Уменьшились уровни неполного среднего духовного, начального духовного и даже неполного начального образования: с 5,4% до 2,1% (в 2,6 раза), с 9,3% до 6,2% (в 1,5 раза), с 4,6 до 3,1% (в 1,5 раза), соответственно.

На этом фоне выросли показатели среднего и неполного среднего светского (на 0,4%), начального общего (на 4,5%) и домашнего (на 6,6%) групп образования.

Таким образом, на конец обозначенного периода, за некоторой погрешностью, можно считать, что почти три четверти руководителей обителей имели образование ниже неполного среднего. А 64% из них вообще не имели образования [данные и расчеты автора по 50].

В духовной практике и вере образование никогда не определялось в числе главных факторов религиозной жизни. И все же следует обратить внимание на то, что многообразие сфер жизни православных монастырей, их ведущая роль в духовно-нравственном воспитании народа, в миссионерской и просветительской деятельности Церкви, требовали определенного уровня знаний и образования. Этого требовала даже необходимость управления разнообразной хозяйственной деятельностью обителей⁷.

Как и в предыдущие времена, в рассматриваемый период, оплотом миссионерской работы было православное монашество. В 1870 г. свт. Иннокентий (Вениаминов) открыл первый монастырь – учебное заведение (институт) для подготовки миссионеров-организаторов высшей квалификации. Это был московский Покровский монастырь, в котором расположился также Совет Православного Миссионерского общества. Большинство монастырей стали ведущей и направляющей силой миссионерской работы, многие из них были определены как имеющие миссионерское направление в проповеднической деятельности. При монастырях организовывались новые миссионерские структуры и братства. Обители становились крупными издательскими центрами. Как уже отмечалось, значимую роль играли монастыри в создании и развитии системы-сети церковно-приходских школ. Рубеж XIX-XX вв. явил появление монастырей «нового типа» – с просветительской и благотворительной специализациями, а также окормлявших инородцев.

В журнале внутренней миссии «Миссионерское обозрение» было приведено Определение Св Синода «О положительном Церковном учительстве и о миссионерской деятельности монастырей» [123, с. 491], по итогам прошедшего в 1908 г. Всероссийского миссионерского съезда в г. Киеве. В частности, в Определении указывалось о миссионерской работе монастырей:

«1) Вообще необходимо, чтобы монашествующие произносили миссионерские проповеди, усилили беседы с богомольцами, раздавали народу миссионерские листки и брошюры, причем желательно, чтобы проповедь велась не только в храме за богослужением, но и в странноприимницах и под открытым небом.

2) Необходимо, чтобы монастырские духовники в беседах с народом имели в виду миссионерские цели и запросы.

3) Необходимо, чтобы монашествующие изучали историю обличения раскола и сект, уделяя особенное внимание тому, что в качестве лжеучений распространяется в их местности.

4) Необходимо, чтобы монастырские сборщики и сборщицы имели в виду нужды миссии во время своих посещений местностей, зараженных расколом и особенно сектами, действуя в этих местностях с крайнею осторожностью и осмотрительностью.

5) Необходимо устройство при монастырях миссионерских курсов и школ, как для монашествующих лиц и послушников, так равно и для церковных причтов и мирян.

6) Необходимо устройство при монастырях миссионерских съездов и собраний.

7) Необходимо поднятие умственного уровня монашествующих лиц и послушников.

8) Необходимо, чтобы монастыри оказывали миссии помощь отпуском усиленных материальных средств.

9) Необходимо, чтобы монастыри усилили свою благотворительность для народа, придав ей организованный вид и миссионерский характер.

10) Необходимо усилить в мужских и женских монастырях церковную дисциплину и вообще оставить монастыри в наилучшее соответствие их нуждам и целям миссии».

В Определении особо оговаривалось миссионерское служение монастырей на западной окраине России, где постоянно сохранялась необходимость противостояния экспансии католичества.

7–14 июля 1917 г. в Московской Духовной академии прошел Первый Всероссийский съезд ученого монашества. На ученое монашество возлагалась основная задача «по укреплению православной веры, поднятию нравственного и образовательного уровня, как насельников монастырей, так и светских людей» [33, с. 456–457].

Немаловажную роль в укреплении миссионерского служения монашества сыграли Постановления Всероссийского Съезда представителей от монастырей, проходившего в Свято-Троицкой Сергиевой лавре 16–23 июля 1917 г. Съездом были предложено: выделение организационно-иерархической структуры управления русским монашеством; конструктивное изменение устройства монастырской жизни и укрепление внутренней дисциплины; определение подходов к отношению к законам Временного правительства, затрагивающим Церковь; формулировка от лица предстоящего Поместного Собора особого обращения к пастве с призывом об общенародном покаянии в греха, взаимном прощении и объединении и др. Особо говорилось о просветительской и благотворительной деятельности обителей, как части миссионерской работы.

Значимую роль в истории миссионерской практики монастырей играло издание «миссионерских листков». Такие листки пользовались огромным спросом у народа, издавались во многих обителях к Православным праздникам, к памятным датам, также и тематические выпуски с духовно-просветительскими и церковно-учительными целями. Листки издавались и в Соловецком монастыре, но наиболее известны такого рода массовые издания в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, Оптиной и Глинской⁸ пустынях.

О последней, ставшей при настоятеле старце Филарете (Данилевском, †1841, в 2008 г. причислен УПЦ к лику святых в Соборе преподобных Глинских) одним из очагов духовного возрождения монашества, выдающийся миссионер прп Макарий (Глухарев) писал: «Это школа Христова; это одна из светлых точек на земном мире, в которую дабы войти, надлежит умалиться до Христова младенчества» [80, с. 112].

На основании специальных правил, утвержденных Курским епископом Иустином (Охотиным, в дальнейшем архиепископ Херсонский и Одесский, †1907), начиная с 1891 г. Глинская пустынь, на средства благотворителей, начала издавать духовно-просветительскую литературу. К середине 1893 г., среди прочих 22-х книжных изданий, бесплатно было роздано богомольцам уже 35 Глинских миссионерско-просветительских листков.

Наподобие «Троицкого цветника» (более полного, чем листок, миссионерского издания – брошюры карманного формата) стали издаваться «Глинские Богородицкие книжки». Они содержали краткие материалы из творений Святых отцов, житий святых угодников Божиих, проповеди учителей Церкви, и пользовались большой популярностью в православном народе. Так были изданы, в частности, выдержки из творений свт Тихона Задонского, прп Ефрема Сирина (†373), аввы Дорофея (Палестинского, Газского, †565 или 620, почитается как преподобный).

В конце XIX – начале XX вв. в монастыре был создан проповедническо-миссионерский кружок [128, с. 350–357].

Схиархимандрит Иоанн (Маслов, †1991, один из глинских старцев) отмечал о том времени: «Просветительная деятельность Глинской пустыни имела огромное влияние на духовно-нравственное воспитание народа, развитие грамотности среди населения» [128, с. 358].

Наместником Чудова монастыря архим. Арсением (Жадановским, впоследствии епископом Серпуховским, †1937) было организовано издание «Духовные Дневники», покрывающее потребности богомольцев в духовном просвещении. При активном участии миссионера, богослова и публициста Айвазова И.Г. (†1964) в обители началось издание специализированной религиозно-просветительной литературы под общим названием «Лепта обители Святителя Алексия».

Отметим особо роль миссионера архимандрита прп Макария (Глухарева) который написал к середине XIX в. два фундаментальных труда по развитию миссии Русской Православной Церкви (которые не потеряли актуальности и в настоящее время).

Первый из них: «Мысли о способах к успешному распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в Российской державе», по существу явил многогранную программу реформирования православного миссионерства в Российской империи. Здесь же высказывалась мысль о необходимости создания всероссийского общецерковного Православного Миссионерского общества (которое было создано трудами свт Иннокентия (Попова-Вениаминова), Митрополита Московского и Коломенского, и его соратниками архим. Владимиром (Петровым) и иером. Макарием (Парвицким-Невским) в 1869 г.). Немаловажным для своего времени явилось и предложение о создании воспитательного монастыря по подготовке миссионеров [см. 72].

Второй труд: «Мысли об улучшении воспитания общественного в духовном звании» также имел важное значение для организации миссионерской просветительной деятельности РПЦ, что подтверждается созданием свт Филаретом (Дроздовым) сокращенной версии этого труда для возможной реализации в практической жизни Церкви [см. 34].

Обратимся к избранной статистике из источников [41,17].

Рис. 25. Число архиерейских домов, штатных и заштатных мужских монастырей в конце XIX – начале XX вв., ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Сведения об архиерейских домах, мужских и женских монастырях (в том числе – заштатных), приведены в Приложении «О мужских и женских монастырях (Ведомость №1)» на с. 105. Для наглядности эти сведения выражены в виде графиков рис. 25,26 и 27.

Из рис. 25 видно, что, в исследуемом периоде, число архиерейских домов (монастырей) выросло на 15%. Следует отметить, что такого типа монастыри находились, как правило, в непосредственном ведении архипастырей, имели значительное разнообразие задач и возможностей, оказывали весьма плодотворное влияние на дело православной миссии во всех ее формах и методах.

Количество штатных и заштатных мужских монастырей, особенно первых, росло достаточно высокими темпами. Этот рост составил, соответственно: 36% и 8%. Приоритет увеличения числа штатных монастырей, против монастырей заштатных, необходимо признать благоприятной тенденцией в развитии российского монашества, так как штатные обители были, преимущественно, более крупными и оказывали реальное духовно-просветительское влияние на приходящих богомольцев и население окружающих поселений.

Общее число мужских монастырей Русской Православной Церкви, включая архиерейские дома, возросло, за исследуемый период, почти на четверть (на 23%).

Рис. 26. Число штатных и заштатных женских монастырей в конце XIX – начале XX вв., ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Значительно более высокую тенденцию к росту можно наблюдать в количестве женских монашеских обителей. В том же Приложении (Ведомость №1) и на рис. 26 видны следующие положительные изменения.

Увеличение числа штатных и заштатных женских монастырей определяется в 1,7 и практически в 3 раза, соответственно. Указанный весьма неординарный рост заштатных женских монастырей показывает на изыскание Церковью и верующими источников для развития монастырской жизни. Общий прирост числа женских монастырей составил 2 раза, а их число возросло в 3 раза.

Рис. 27. Общее число мужских и женских монастырей в России, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

На рис. 27 демонстрируется увеличение за период 1870–1915 гг. общего числа мужских и женских обителей РПЦ до 1025 монастырей, то есть в 1,7 раза (или на 70%). Обратим здесь особое внимании на приведенное в источнике [17, 1914] число обителей. Как уже отмечалось выше, данные Отчетов обер-прокурора могли содержать значительные погрешности из-за непредоставления целым рядом епархий необходимых сведений (особенно в военное время). В данном случае, существует достаточно авторитетный альтернативный источник информации [93, с. IX], который, уже по состоянию на 01 декабря 1907 г., определяет число монастырей РПЦ в 1105 обителей. При учете этой информации, общее число монастырей за 50 лет выросло на 84%.

В 1910 г. миссионер РПЦ свщмч прот. Иоанн Восторгов, в связи с переселенческим движением, вносит предложение члену Государственного Совета и председателю Совета министров Российской империи Столыпину П.А. об устроении монастырей в Сибири и на Дальнем Востоке. После командировки на места о. Иоанн представил отчет, в котором предлагал открытие 61 монастыря. После обсуждения предложения было решено учредить, в первую очередь, 11 обителей [14, с. 617]. Определением Св Синода №3807 от 13–26 мая 1911 г. в Зауралье было намечено создание 10 монастырей [17, 1912, с. 136].

Вот что пишет в 1975 г. автор Зыбковец В.Ф., явно не склонный в советское время к преувеличениям и положительной оценке инициатив православного народа Российской империи: «… за 1900–1917 гг. в стране было учреждено 165 монастырей, в том числе 45 после 1913 г. … Бросается в глаза высокий темп строительства новых монастырей: если в XIX в. в год учреждались в среднем 2 монастыря, то в 1900–1917 гг. – по 10 монастырей. Значительно преобладали женские монастыри: на них из 165 созданных приходилось 128. В годы войны учреждались только женские монастыри» [36, с. 27].

К 1917 г. общее число мужских и женских монастырей оценивалось в 1256 обителей [140, с. 429]. По состоянию на 1917 г. имеется следующая статистика по монастырям мужским и женским в Российской империи [109, табл. 10, с. 553]: всего монастырей – 1256, в том числе, женских – 550. При этом приводится такая их градация:

– собственно монастырей (мужских/женских) – 816/370;

– пустыней (мужских/женских) – 88/14;

– скитов и киновий (мужских/женских) – 79/16;

– женских общин – 137;

(Всего монастырей – 1120/537).

– архиерейских домов и подворий

(мужских/женских) – 136/13.

В 1917 г. наибольшее число монастырей приходилось на шесть епархий (см. табл. 4).

Таблица 4

Епархии, имеющие наибольшее число православных обителей (на 1917 г.)

Источник: данные [53, с. 208–212]

Наименьшее количество монастырей приходилось на Азиатскую и Северо-Западную части империи. Туркестанская, Екатеринославская, Рижская, Владивостокская и Якутская епархии имели по одному мужскому монастырю, а Варшавская епархия таковых не имела. По одному женскому монастырю имели Варшавская, Гродненская, Благовещенская, Владивостокская и Иркутская епархии, в Якутской епархии женских монастырей не было [53, с. 209,211].

На рис. 28 приведено количество храмов при мужских и женских монастырях (см. Приложение «О церквах (Ведомость №3)» на с. 109). На конец 1865 г. таких храмов было 809 ед., на конец 1870 г. из стало уже 900, а к началу 1915 г. храмов в монастырях РПЦ насчитывалось уже 2020. Таким образом, число монастырских храмов выросло за 50 лет в 2,5 раза, то есть, в среднем прибавлялось по 24 церкви в год.

Рис. 28. Число церквей при мужских и женских монастырях, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 29. Общее число, число каменных и деревянных храмов, строившихся в православных монастырях Российской Империи, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Более детально данные о числе построенных в православных монастырях храмах приводится в Приложении «О церквах построенных (Ведомость №13)» (см. с. 120) и на рис. 29.

Важнейшим показателем степени признания значимости монашеской жизни и монастырской миссионерской деятельности является число насельников: монашествующих, послушников и послушниц. Сведения о динамике численности насельников православных обителей приведены в Приложении «О числе монашествующих, послушников и послушниц (Ведомость №2)» (см. с. 107) и на рис. 30 и 31.

Рис. 30. Количество насельников мужских монастырей РПЦ в конце XIX – начале XX вв., чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рассмотрим динамику численности насельников мужских монастырей (см. рис. 30): всего насельников было 11460 чел. и стало 21330 чел. Минимум (по имеющейся статистике) пришелся на 1872 г. – 8890 чел., максимум соответствовал 1914 г. в указанном выше числе. Рост численности составил 1,9 раза. В том числе: монашествующих было 5750 чел. и стало 11854 чел. Минимум – в том же 1872 г. – 4678 чел., максимум также пришелся на 1914 г. Наблюдается рост в 2,0 раза. Послушников было 5710 чел. и стало 9485 чел. Минимум составил 3490 чел. в 1879 г., максимум – 10203 чел. в 1912 г. Рост составил – 1,7 раза.

Рассмотрим изменение численности насельниц женских монастырей (см. рис. 31): всего насельниц было 14638 чел. и стало 73299 чел. Минимум, в указанной численности, пришелся на 1870 г. (при том, что в 1865 г. число насельниц составляло только 11,3 тыс. чел.), максимум соответствовал 1914 г. в указанном выше числе. Рост численности составил 5,0 раз. В том числе: монашествующих было 3226 чел. и стало 17283 чел. Минимум пришелся на 1872 г. – 3061 чел., максимум – на 1914 г. в указанной выше численности. Наблюдается рост в 5,4 раза; послушниц было 11412 чел. и стало 56016 чел. Минимум составил 10519 чел. в том же 1872 г. (при том, что в 1865 г. число послушниц составляло всего 8,2 тыс. чел.), максимум – в 1914 г. в указанной численности. Рост составил – 4,9 раза.

Рис. 31. Количество насельниц женских монастырей РПЦ в конце XIX – начале XX вв., чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Рис. 32. Общее число монашествующих и послушников(-иц) в православных обителях Российской империи, чел.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Та же Ведомость №2 и рис. 32 показывают, что общая численность насельников(-иц) монастырей выросла к 1915 г. в 3,6 раз (с 26,1 тыс. чел. до 94,6 тыс. чел.), численность монашествующих – в 3,2 раза (с 9,0 тыс. чел. до 29,1 тыс. чел.), число послушников(-ниц) в 3,8 раза (с 17,1 тыс. чел. до 65,5 тыс. чел.). При этом рост числа насельниц женских монастырей, в изучаемый период, превышал рост числа насельников мужских монастырей в среднем в 2,7 раза, а рост послушниц над послушниками – в 3,0 раза. В начале периода на один мужской монастырь приходилось в среднем 25–26 насельников, к концу периода – 39 чел. В женских монастырях эти показатели составляли соответственно 95 и 154 чел.

Наибольшее число насельников (в среднем на одну обитель) наблюдалось в мужских монастырях Финляндской (имелось всего два монастыря), Пермской, Владивостокской (где был всего один монастырь), Курской и Екатеринбургской епархиях (см. табл. 5).

Таблица 5

Епархии, имеющие наибольшее число насельников в среднем на один мужской монастырь (на 1917 г.)

Источник: данные [53, с. 208–209,212]

Таблица 6

Епархии, имеющие наибольшее число насельниц, в среднем на один женский монастырь (на 1917 г.)

Источник: данные [53, с. 210–212]

Исключительной представлялась епархия Финляндская, где на два мужских монастыря приходилось 223 монашествующих и 97 послушников, то есть в среднем по 111 и 49 чел., соответственно. При этом абсолютно подавляющее число насельников, а в предположении, высказанном в источнике, на 1915 г., все они, числом в 320 чел. приходились на Валаамский Спасо-Преображенский монастырь [53, с. 209,212].

Набольшее число насельниц, приходящихся в среднем на одну обитель, было в 1917 г. в женских монастырях Курской, Орловской, Ставропольской, Иркутской (один монастырь), Тамбовской и Полтавской епархий РПЦ (см. табл. 6).

Обратим внимание на то, что в женских монастырях послушниц в среднем всегда было больше монашествующих (на 1917 г. исключение составляли лишь женские обители Астраханской и Черниговской епархий). На 1916 г. это превышение составляло, в среднем по РПЦ, 3,25 раза.

Отметим, что штаты мужских монастырей, как правило, содержали вакансии, в то время как в женских монастырях число сверхштатных единиц, в отдельные годы, достигало 20%, а, например, в 1890 г. превышало штат в 1,4 раза. Такое положение дел может говорить, как о большей склонности женщин к принятию монашества, так и о больших возможностях женских монастырей к самообеспечению, а равно и большей степени поддержки со стороны ктиторов и просто верующих людей-жертвователей.

Рис. 33. Изображение (генплан) Иверского Выксунского женского монастыря

Ярким примером здесь является Иверский Выксунский женский монастырь Нижегородской и Арзамасской епархии (см. рис. 33), основанный в 1864 г. старцем пещер Гефсиманского скита Свято-Троицкой Сергиевой Лавры иеромонахом Варнавой Гефсиманским (Меркуловым, †1906, в 1995 г. причислен РПЦ к лику преподобных) в форме богадельни на 12-ть чел. для обездоленных женщин. Ктиторами обители выступали купцы, одним из которых был крупный мехоторговец, купец 2-й гильдии В.Н. Муравьев. Будучи духовным чадом прп Варнавы Гефсиманского, впоследствии он стал иеросхимонахом и в 2000 г. прославлен Церковью как прп Серафим Вырицкий (†1949) в Сонме новомучеников и исповедников Российских.

В составе монастыря было четыре величественных храма и колокольня, более двадцати капитальных каменных построек (в несколько этажей). Имея полувековую историю развития, на момент закрытия обители советской властью (1919 г.) это был один из крупнейших монастырей Российской империи с численностью насельниц около 1000 чел. [93, с. 547; 104].

По состоянию на 1917 г. общее число насельников мужских и женских монастырей составило 107035 чел., в том числе 33572 монашествующих и 73463 послушников и послушниц [140, с. 429].

В 1917 г. в монастырях РПЦ по данным, приводимым в [109, табл. 11, с. 556], было 104512 насельников, в том числе: монашествующих – 33515 чел. и послушников(-ц) – 70997 чел. При этом в мужских монастырях проживало 26927 насельников, составленных из 14925 монахов и 12002 послушников. В женских монастырях проживало 77585 чел, включая: 18590 монахинь и 58995 послушниц.

Вернемся к вопросу о больницах и богадельнях при монастырях, как элементе их миссионерско-благотворительной деятельности. Как уже отмечалось выше, наличие больниц было характерно для монастырей. Первые монастырские больницы появились уже в XI в. В Соловецком монастыре больница была основана в первой половине XVI в. Спецификой этой больницы было то, что, наряду с лечебной частью, была организована специализированная больничная библиотека. В этой библиотеке «монахи занимались не только практической медициной, перепиской и хранением рукописей, но и переводом греческих и латинских книг медицинского содержания. При этом дополняли их своими знаниями, основанными на опыте русского народного врачевания» [62].

По именному указу Императрицы Екатерины II от 26 февраля 1764 г. «О разделении духовных имений и о сборе со всех архиерейских, монастырских и других церковных крестьян по 150 копеек с души» [43], то есть о секуляризации монастырского землевладения, в монастырях устраивались больницы и богадельни «для всяких разночинцев, увечных и пропитания не имеющих». При Императоре Павле I был подписан указ о необходимости иметь в каждом монастыре, наряду с соборной и трапезной церквами, церковь больничную [142].

В апреле 1866 г. обер-прокурору Св Синода графу Толстому Д.А. словесно была объявлена Высочайшая воля: «При учреждении, на будущее время, монастырей предлагать учредителям соединять с удобствами уединенной монашеской жизни цель благотворительную или воспитательную совместным учреждением при вновь образуемом монастыре соответствующих одной из вышеозначенных целей заведений» [22, с. 9]. Вскоре последовал Указ Св Синода № 969 от 25 апреля 1866 г. «Об учреждении при вновь устрояемых монастырях благотворительных и воспитательных заведений» [1, с. 103]. В дополнение 28 января 1870 г. выходит указ Св Синода №11 «О поддержании и развитии существующих при женских обителях богаделен, школ, больниц и приютов» [1, с. 222]. Эти указы, не смотря на их кажущуюся общественную значимость, привнесли большие проблемы в жизнь обителей, создавая «угрозу уничтожения монастырей и разгона монашествующих» [7, с. 634].

Желание подмены монашеского идеала служения Богу идеалом гуманитарного делания не оставило общество и в дальнейшем. В 1902 г. снова началась печатная полемика о назначении монастырей. Известный православный журналист Круглов И.П., будучи неудовлетворенным социальным служением монастырей, призвал в своей статье послужить их миру путем открытия школ, приютов и больниц, что было не новым [56, с. 186–193]. В ответ на обращение Круглова И.П. появилась весьма резкая статья архим. Никона (Рождественского) в которой от писал: «Если плохи наши монастыри, если плохи наши монахи и послушники, то надобно искать иных средств к их обновлению, средств испытанных, верных и историею оправданных, а не вводить «новые послушания» [73, с. 12]. Точку зрения о. Никона поддержал проф. МДА Введенский А., который обратил внимание на то, что: «… не всякое служение ближним есть служение, Богу угодное: иное служение может лишь развратить и служащего и того, кому служат» [12, с. 179]. Несколько отличные точки зрения высказывали другие авторы [31,124; см. также 67].

Рис. 34. Число больниц при монастырях и церквах РПЦ, ед.

Источник: составлено автором по данным [41,17]

Данные по больницам при монастырях и церковных приходах приведены в Приложении «О больницах и богадельнях, состоящих при монастырях и церквах (Ведомость №15)»⁹ (см. с. 124) и на рис. 34.

Анализ приведенных данных показывает, что, в ходе исследуемого периода, число приходский больниц составляло меньшую их часть, и, на конец 1914 г., они составляли лишь одну пятую (20%) всех больниц организованных и окормляемых Русской Православно Церковью. Вместе с тем, численность приходских больниц, все же, выросла в 3 раза, а максимальное число таких учреждений при церквах пришлось на 1908 г., составив 87 лечебных заведений.

Количество больниц при монастырях увеличилось с 60 в 1870 г. до 234 в 1914 г., то есть возросло почти в 4 раза. Максимальное число монастырских больниц существовало в 1911 г. и составляло 238 медицинских учреждений.

Общее число больниц РПЦ к началу 1915 г. составляло 291 ед. и выросло за полувековую историю в 3,7 раза.

Отметим особо участие монастырей в развертывании лазаретов для раненых воинов с началом Первой Мировой войны в 1914 г., и частично затронем вопрос о благотворительной деятельности обителей в период военных действий.

К весне 1915 г. монастыри предоставили 190 зданий, в которых были открыты военные лазареты. Одна только Киево-Печерская Лавра передала для нужд излечения и реабилитации воинов 10 монастырских корпусов, в которых могли размещаться до 2 тыс. чел.

С началом войны собственные лазареты были открыты, и полностью оборудованы для медицинских нужд, при 124 обителях, через год, к августу 1915 г. таких лазаретов стало уже 152 – с полным содержанием за счет монастырей и 49 – со смешанным содержанием (монастырей с участием Российского Общества Красного Креста, Земского и Городского союзов и прочих попечителей). Специально подготовленные сестры милосердия из женских монастырей (монашествующие и послушницы) оказывали медицинскую помощь и обслуживали раненых воинов во время пребывания их в лазаретах. Сестры занимались также пошивом белья для лазаретов и для отправки в армию и на флот.

Монастырские лазареты отличались наибольшей вместимостью и к середине 1915 г. общее число кроватей в них достигло 10040 мест, из которых 2000 кроватей были задействованы уже в первые недели после начала боев.

Духовный Собор Александро-Невской Лавры снарядил всем необходимым, доставил на театр военных действий передвижной полевой лазарет и содержал его все годы войны.

Монастырская братия совершала в лазаретах все необходимые требы и преподавала воинам духовное утешение. Целый ряд обителей командировали своих иеромонахов в полевые госпитали, всемерно снабдив их церковной утварью, облачением, иконами и литературой духовно-нравственного и патриотического содержания. Значимое число монашествующих находилось в боевых порядках действующих войск, в том числе два епископа: первый викарий Московской епархии епископ Трифон¹⁰ (Туркестанов, †1934) находился в сухопутных войсках, а епископ Таврический и Симферопольский Димитрий¹¹ (Абашидзе, †1942) – на Черноморском флоте.

Свято-Троицкая Сергиева Лавра перечислила в распоряжение вел. кн. Елизаветы Федоровны (†1918, в 1992 г. причислена РПЦ к Собору новомучеников и исповедников Российских в лике преподобномученицы) на дело помощи раненым 100 тыс. руб. Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь предоставил помощь в сумме 25 тыс. руб. Валаамский Спасо-Преображенский монастырь – 10 тыс. руб. (и ежемесячно еще по 500 руб.). Киево-Печерская Лавра перечислила в пользу семейств воинов 5 тыс. руб. единовременно и ежемесячно отчисляла проценты от суммы, выделяемой на содержание монашеской братии. Проценты ежемесячных отчислений из этого источника в различных обителях составляли 2–5% и даже более. Всего денежного вспоможения монастыри направили на разные нужды в сумме около 220 тыс. руб.

От обителей в лазареты передавались пищевые продукты. Рижский Свято-Троицкий женский монастырь не только содержал свой лазарет, но и обеспечивал действие пункта питания, где ежедневно получали обеды (суп и хлеб) от 650 до 850 нуждающихся, из числа членов семей лиц, ушедших на фронты. Григориев-Бизюков монастырь Херсонской епархии не только вагонами отправлял в действующую армию предметы снабжения для воинов, но ежемесячно бесплатно снабжал более 750 семей воинов, ушедших на фронта, необходимым количеством ржаной муки.

Красностокский женский монастырь Гродненской епархии, в самый пик боевых действий, сам находясь в весьма сложных прифронтовых обстоятельствах, приютил несколько полевых лазаретов, предоставив им кровати, продовольствие, медикаменты, и в течении долгого времени обеспечивал бесплатными обедами до 80 чел. временно дислоцировавшихся вблизи монастыря воинов.

Особое внимание уделялось призрению и питанию детей из семей воинов. Для детей, осиротевших и бежавших из мест военных конфликтов, при монастырях открывались детские приюты. Особенно ярко эти деяния проявились в 1915 г.

Аналогичным образом поступали почти все монастыри в епархиях РПЦ [28, с. 11–21; 60, с. 263–296; 35].

Как известно, после 1917 г. новая власть прилагала все усилия к закрытию монастырей. Обители буквально разорялись-разграблялись властями и им «сочувствующими»: земля, здания и имущество конфисковывались, национализировались и разворовывались, монашествующие выселялись в никуда, в буквальном смысле «на улицу».

Уже в марте 1919 г. на VIII съезде Российской коммунистической партии (большевиков) в принятой партийной программе была сформулирована первостепенная задача добиться «полного отмирания религиозных предрассудков» [51, с. 114]. В то же время было принято идеологическое решение о полном запрете преподавания любых и всех вероучительных предметов детям и подросткам не достигшим 18-летнего возраста, в первую очередь это касалось преподавания в школах «Закона Божия». Национализировались здания церковных приютов, а самих детей направляли в различные детские дома, в так называемые, в частности, «детские городки». Весьма характерным примером здесь является закрытие в 1920 г. Иосифо-Волоцкого монастыря и создание на его территории и в его зданиях «Детгородка» под руководством Катанской А.Л., близкой соратницы Крупской Н.К. [120].

Еще 28 февраля (13 марта) 1918 г. было принято и доведено до верующего народа Постановление Св Патриарха Тихона и Св Синода «О деятельности церковно-административного аппарата в условиях новой государственной власти», в котором, в частности, призывал к созданию союзов (коллективов), которые должны были не иметь в названиях церковно-религиозной принадлежности, но одновременно защищать от посягательств святыни и церковное достояние. Более того вновь организуемые коллективы должны были реализовывать «просветительские и благотворительные задачи» [ст. 3–4]. Особая роль при этом отводилась монастырям, предписывалось, что они «организуют подобные союзы (коллективы) из окрестных жителей и постоянных богомольцев обители и всех преданных обители лиц» [ст. 6] [4 , с. 121–122].

«Основной закон о социализации земли» принятый Советом Народных Комиссаров 27 января (09 февраля) 1918 г. дал монастырям возможность преобразовывать свою хозяйственную деятельность в формы сельскохозяйственных артелей и коммун. Ст. 4 этого Закона определяла, что «Право пользования землей не может быть ограничено: ни полом, ни вероисповеданием, ни национальностью, ни подданством» [75].

Принятый закон содержал в себе целый ряд противоречий статье 4-ой и предоставлял широкие возможности для ущемления интересов монастырей и организованных ими или на их основе землепользований.

Так, ст. 21-я Закона гласила, что: «Земля предоставляется в пользование в первую очередь тем, кто желает работать на ней не для извлечения личных выгод, а для общественной пользы». Ст. 11-я ставила задачей, помимо «… наиболее продуктивного использования национальных богатств…», еще и «… поднятия уровня сельскохозяйственных знаний в трудовых массах земледельческого населения» [пп. «а)»] и «Развитие сельскохозяйственных промыслов, как то: садоводства, пчеловодства, огородничества, скотоводства, молочного хозяйства и проч.» [пп. «в)»] [75]. Но ведь обители были, к тому времени, в большом своем числе, общежительными, то есть заботились об общественной пользе не только своих насельников, но и множества лиц из окружающего населения и приходящих бедствующих. Монашествующие же, по обетам своим, отказывались от извлечения личных выгод. Монастыри, на своих подсобных хозяйствах, активно занимались перечисленными видами сельского хозяйства и поднятием уровня агрономических и животноводческих знаний крестьян, их обучением передовым видам (методам) ведения хозяйства.

Вместе с тем, ст. 52-я определяла, что «Право на пользование землей прекращается совершенно: а) для учреждения – с упразднением последнего…». Ст. 6-я устанавливала директиву: «Весь … живой и мертвый сельскохозяйственный инвентарь переходит без всякого выкупа из нетрудовых хозяйств [каковыми признавались все и любые учреждения монашествующих – прим. С.А.М.] в распоряжение … земельных отделов…» Советов разного уровня. Ст. 7-я усугубляла: «Все постройки …, а равно имеющиеся при них сельскохозяйственные предприятия, без всякого выкупа переходят … в распоряжение» тех же Советов. Ст. 13-я являла парадокс: «для поднятия сельскохозяйственной культуры (устройства сельскохозяйственных образцовых ферм или опытных и показательных полей» предписывалось «занимать из фонда запасных земель (бывших монастырских…) определенные участки земли и обрабатывать их трудом, оплачиваемым государством» [75]. Таким образом, государство не только уничтожало источники решения поставленных им же задач по интенсивному развитию сельского хозяйства, не только упраздняла бесплатный для него труд насельников монастырей, но было готово платить за восстановление порушенных им же образцовых ферм и показательных угодий.

Государство изгоняло насельников монастырей и требовало их переселения в места неопределенные. В подобных случаях, согласно ст. 33-й Закона «Переселение земледельцев на новые места должно производиться за счет государства». Более того, по ст. 34-й, «В связи с переселением, государство обязуется помогать новоселам как при обзаведении постройками, так и устройством дорог, водоемов, прудов и колодцев, снабжением сельскохозяйственными орудиями и искусственным удобрением, путем создания искусственных орошений … и устройством культурно-просветительных центров». Понятно, что на монахов эти преференции не распространялись, а государство, разрушая исторические, признанные народом, культурно-просветительные центры – монастыри и их образцово-показательные хозяйства, бралось заново за создание подобных, но в своем представлении. Собственно большевиками так и было определено: «Весь Мир насилья мы разрушим / До основанья, а затем / Мы наш, мы новый Мир построим…» [82].

Еще одним общим ограничением для хлебопашцев выступило определение торговли хлебом в качестве внутренней государственной монополии [75, ст. 19]. То есть, единственным покупателем хлеба становилось государство, монопольно устанавливающим закупочные цены.

Ситуация с хозяйственными образованиями монашествующих обострилась с принятием 10 июля 1918 г. V Всероссийским съездом Советов Конституции РСФСР (1918 г.), вступившей в силу уже в том же месяце. Положение монашествующих резко осложнилось юридически, поскольку п. «г» ст. 65 устанавливал: «Не избирают и не могут быть избранными … монахи и духовные служители церквей и религиозных культов» [49], Органы советской власти определяли, на основе этого пункта Конституции РСФСР, что монашествующие не могут быть избраны на руководящие посты в артелях, коммунах, общинах и других объединениях граждан, где руководящие органы избирались путем голосования.

И все же, поскольку «Основной закон о социализации земли» [75] не запрещал самостоятельную реорганизацию обителей в коммуны, на основе хозяйств монастырей, по инициативе монашествующих, стали создаваться сельхозкоммуны и сельхозартели. В состав коммун и артелей включалась вся братия, включая членов Духовного собора и настоятелей. Вновь создаваемые объединения, в соответствии с положениями раннего советского законодательства, имели право на получение в пользование земель, инвентаря и другого имущества, ранее принадлежащих обители. Особенно в первое время, не имея жестких директив Наркомата юстиции РСФСР, местные советские органы весьма лояльно относились к процессам такой самореорганизации [36, с. 104].

По располагаемым данным, первая земледельческая коммуна, имеющая устав и зарегистрированная властями, была организована весной 1918 г. на основе хозяйства Николаево-Коряжемского монастыря. К декабрю того же года была зарегистрирована, в «уставном» порядке, трудовая коммуна Смоленского Вознесенского женского монастыря, получившая официальное наименование «Монастырско-Вознесенская трудовая сельскохозяйственная коммуна». Под влиянием властей, в устав коммуны была внесена фраза о том, что целью коммуны является деятельность на благо 33-х ее участников «в полном соответствии с основными принципами социалистического строя». Но, в качестве образцового устава для реорганизации женских монастырей Петроградским епархиальным советом был рекомендован устав трудовой артели Леушинского женского монастыря, составленный в 1919 г. [36, с. 102–103].

Как указано в [126], 01 июля 1918 г. в г. Уфе (ныне Республика Башкортостан) при Никольской железнодорожной церкви был открыт первый в Советской России церковный кооператив.

В Свято-Троицкой Сергиевой лавре сельхозартели были организованы в скитах: Гефсиманском, Спасо-Вифанском и Параклите. При этом только в «гефсиманской артели» до середины 1920-х гг. трудилось более 120-и монахов, а, например, в артели, организованной в Спасо-Влахернском женском монастыре – около двухсот пятидесяти монахинь При городских женских монастырях организовывались швейные артели, объединяющих десятки и даже сотни насельниц [47, с. 32].

Советское государство искало любые поводы для закрытия монастырей, вне зависимости от местоположения обителей. Так, в ежемесячном журнале «Революция и церковь» за 1919 г. в рубрике «Под флагом религии» в заметке «Монастыри – склады оружия» [97, с. 96] была опубликована информация о Соловецком монастыре как складе оружия и спрятанного продовольствия, как очаге контрреволюционных намерений: «В Соловецком монастыре обнаружено 8 трехдюймовых орудий, 2 пулемета, свыше 600 винтовок и берданок с большим количеством пороху и снарядов. Установлено, что белые обучали «монахов военному делу, для чего имели на островах несколько инструкторов-офицеров. Тотчас после переворота старые монахи настаивали на оказании сопротивления большевикам, но молодежь не поддержала их. … В монастыре обнаружены большие запасы продовольствия. … много всякого продовольствия прислано белыми для буржуазии, которую предполагалось препроводить в Соловки из Архангельска. Найдено 2500 пудов муки, 250 пудов сахару. В монастыре нашли много мехов и мануфактуры, принадлежавшей буржуазии». Здесь же приводятся сведения о том, что в монастыре «открыт трудовой лагерь», а число насельников составляет: «монахов 410 и рабочих 202 человека», при том, что «на островах много подростков, даже малолетних, которых монахи бессовестно эксплуатируют». Соловецкий монастырь был ликвидирован властями в 1920 г., на его основе Архангельским губернским земельным управлением был организован многоотраслевой совхоз. В 1923 г. совхоз был превращен в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) – концентрационный лагерь в котором были, в значительной части, собраны лучшие и наиболее активные представители епископата, духовенства, монашествующих и миссионеров Русской Православной Церкви. Кощунственно звучат слова автора Зыбковца В.Ф., написавшего: «… Соловецкий совхоз был реорганизован в исправительно-трудовой лагерь и стал крупным аграрно-индустриальным предприятием» [36, с. 99, сноска 5]. В целом, первый этап ликвидации православных монастырей начался уже к концу 1918 г. и продолжался до 1923 г. [136, с. 121,190].

Общие сведения о национализации монастырей на 01 января 1922 г. выглядят следующим образом: национализировано 722 монастыря с почти 8,3 млн. десятин земли, 42,5 млн. руб. монастырских капиталов, 1816 доходными домами и гостиницами, 84 заводами, 436 молочными фермами, 603 скотными дворами и конюшнями, 311 пасеками, 277 больницами и приютами. При этом из монастырей было выселено более 100 тыс. монахов и монахинь [36, с. 94].

В национализированных монастырях было размещено 475 советских и военных учреждений (военных учреждений было 188, главным образом – войсковые части), 197 школ, курсов, техникумов, 168 детских колоний, детских домов и яслей, 397 больниц и лазаретов, санаториев и здравниц, общим числом 1237 ед. [98, с. 83; 99, с. 71]. Автор Козлов В.Ф. усугубляет акцентируя: «… и даже 14 концлагерей. … в первые годы революции, новая власть сочла некоторые монастыри с их крепкими стенами наилучшими местами для заключения инакомыслящих». Три концлагеря были открыты прямо в новой столице – Москве, в Спасо-Андронниковом, Новоспасском и Ивановском монастырях [47, с. 31]. Так, Ивановская обитель (Иоанно-Предтеченский монастырь, основанный в XV в.) стала Московским Ивановским Исправ[ительным]домом на Солянке.

Вернемся к вопросу о трансформации обителей в сельхозучреждения.

До конца 1919 г. у земельных органов не было ясности с тем, как следует относиться к процессу реорганизации и самореорганизации монастырей в иные формы хозяйственной регистрации.

30 октября 1919 г. Народный комиссариат земледелия РСФСР, совместно с Народным комиссариатом юстиции РСФСР, выпустили циркуляр, требующий пресечение перехода земель и хозяйств монастырей в сельхозпроизводства и запрещения быть членами товариществ, коммун и артелей любых и всяких монашествующих и лиц белого духовенства. Исключение допускалось только для послушников и послушниц [36, с. 50].

В продолжение антимонастырской политики, в развитие процесса отделения Церкви от государства, на III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции в 1921 г. была принята резолюция «Об отделении церкви от государства», где, в частности, указывалось: «признать недопустимым и противоречащим интересам революции предоставление религиозным коллективам особых прав и привилегий (прав земледельческих коммун, производственных коммун)» [96]. И это в то время, когда право организации артелей, коммун, товариществ представлялось всем трудящимся на земле, а монашествующие и лица, имеющие священный сан, поражались в основных гражданских правах.

Ряд исследователей советского времени, исполняя антицерковные директивы коммунистической партии, всячески старались очернить и прямо оклеветать деятельность монастырей, в частности, и созданные ими трудовые артели. Так, автор Платонов Н.Ф. писал с своей работе [81, с. 223], что: «Хозяйство в таких лжекоммунах велось с таким расчетом, чтобы извлечь возможно больше выгод для развития культа и безбедного существования самих «подвижников» и «подвижниц» среди всеобщей разрухи, в которой оказалась страна после трех лет войны, а также саботажа со стороны контрреволюционных элементов». Естественным является желание любого человека жить безбедно, естественным для христианина является всемерное охранение и сохранение веры и Церкви. Ложью является то, что монашествующие были контрреволюционерами и пытались завладеть многими благами в годы разрухи. Всю историю России монастыри приходили на помощь людям, терпящим бедствия, и отдавали им последнее, чем располагали в трудные времена.

И все же, после принятия всех властных директив, монастыри частично продолжали преобразование в монастырские сельскохозяйственные производства, на основе которых власти принудительно организовывали совхозы, изгоняя при этом монашествующих и священников. В [36, с. 98–99] приводятся следующие, весьма неполные, данные о том, что на март 1921 г. в 116 монастырях были созданы совхозы и различные подсобные хозяйства (при этом информация имелась только о 400 монастырях). Наибольшее число совхозов, на основе монастырских хозяйств, было организовано в губерниях: Северо-Двинской – 16 ед., Череповецкой – 15 ед., Архангельской – 13 ед. Самарской – 15 ед., Новгородской – 11 ед. и Тверской – 9 ед. В остальных регионах их число колебалось в диапазоне от 1 (по большей части) до 6 (в двух случаях). Вся производимая продукция изымалась у монашествующих и направлялась на нужды властей.

Интересные сведения приводятся о ранее процветавшем хозяйстве Соловецкого монастыря [36, с. 99]. Как уже упоминалось выше, после национализации имущества обители (летом 1920 г.) был организован многоотраслевой совхоз. В совхозе, в качестве наемных рабочих, осталось около 200 чел. монашествующих. Совхоз специализировался на ведении животноводства и огородничества. На 18 десятинах земли возделывали «картофель, капусту, репу, турнепс, свеклу, цикорий, лук». В 1922 г. удалось заготовить почти 60 тыс. пудов сена, используемого для зимнего содержания молочного стада коров. Молоко продолжало перерабатываться монахами на бывших монастырских масло- и сыр- заводах. Продолжали работать «электростанция, кирпичный, лесопильный и кожевенный заводы, вальцовая мельница, хорошо оборудованные слесарная и кузнечная мастерские», созданные в монастыре задолго до прихода советской власти. Не смотря на звучащие в советской печати «победные реляции» [например, 111, с. 26; 112, с. 28–29] к 1923 г. совхоз был полностью разворован организаторами и прекратил свое существование, монашествующие были распущены с рекомендацией покинуть территорию монастыря и, вообще, о. Большой Соловецкий и Соловецкий архипелаг.

Новое усиление гонений на православное христианство, русские монастыри и всех монашествующих началось в СССР в 1928–29 гг. При этом большевистскими властями в массовом и безисключительном порядке ликвидировались монашеские сельскохозяйственные и ремесленные артели и коммуны, образованные на основе бывших хозяйств монастырей. Сами монашеские хозяйственные учреждения объявлялись «классовыми врагами» как «социальные институты, чуждые социалистическому образу жизни» [140, с. 119].

Ликвидировались и многие оставшиеся монастыри. В декабре 1929 г. «в Кремле на Царской площади, на месте бывшего двора для послов из Золотой орды» был взорван, основанный в 1365 г. свт Алексием, митр. Московским, чудотворцем, Чудов кафедральный монастырь [122, с. 109,114]. В том же году был взорван другой монастырь московского Кремля, основанный в 1387 г. (по другим данным в 1407 г.) инокиней Ефросиньей (в миру вел. кн. Евдокией, женой вел. кн. св. благов. Дмитрия Донского) – Вознесенский «в Кремле на Вознесенской площади у Спасских ворот» [122, с. 121,127]. В 1930 г. был ликвидирован (закрыт и частично порушен) последний московский монастырь – «первый по времени основания (не позднее 1282 г.) монастырь в Москве», основанный св. Даниилом, князем Московским – Данилов [122, с. 263,267]. Монашествующие из монастырей были удалены годами ранее. Так, например, Чудов и Вознесенский монастыри были в ускоренном порядке «очищены» без суда и следствия от «социально-опасных элементов», то есть – монахов и монахинь, еще летом 1918 г. [47, с. 27]. При этом, как отмечал известный церковный деятель и миссионер Кузнецов Н.Д., в своем обращении того времени в СНК РСФСР: «Вообще в последнее время начинают возникать вопросы о выселении целых монастырей, существующих уже целые сотни лет, причем на выселение представляется невозможно краткий срок…» [20, л. 41]. Аналогичные ситуации наблюдались и в дальнейшем, например, при выселении насельников Свято-Троицкой Сергиевой лавры в 1920 г.

Другим аспектом, уже в части духовной жизни монастырей и всех православных верующих России, стало массовое осквернение и попытки полной ликвидации советской властью церковных святынь – мощей святых угодников Божиих. Почитание святых мощей было действенным миссионерским средством воцерковления людей, принявших Св Крещение и находящихся «в ограде Церкви».

Именно поэтому большевистская власть сочла массовое «вскрытие святых мощей», с целью дискредитации Церкви, весьма подходящим способом отвращения граждан страны от Церкви и веры. Кампания осквернения мощей православных святых была одной из «наиболее крупных за всю историю государственно-церковных отношений советского периода» [108, с. 27]. В основу кампании был положен тезис об обмане верующих путем использования Церковью тленных останков людей, которые должны были быть изъяты и демонстрироваться в атеистических музеях.

Действительно, Православная Церковь учит, что «мощи – оставшиеся нетленными после смерти тела христианских святых … должны чтиться так же, как и иконы, но не должно воздавать им честь, приличную одному Богу» [цит. по 108, с. 27].

Основаниями почитания святых мощей, на основании творений святых отцов, автор Попов И.В. определяет следующие:

1. «Останки святых имеют неотразимое религиозно-нравственное воздействие на душу человека, служат живым напоминанием о личности святого и возбуждают верующих к подражанию его благочестивым подвигам» [90].

2. Литургическое значение – издревле христианская Церковь совершала главное свое Таинство – Евхаристию «на могилах мучеников, причем самые гробы их служили престолом для Таинства» [90]. Мощи святых являлись свидетельством участия их в молитвах и богослужении.

3. Мощи святых являются носителями благодатных сил (Божией энергии Фаворского света). «Вследствие … тесного соединения с Богом святые становятся носителями чудотворной силы, действующей чрез посредство их тела. … благодатные силы, действующие чрез тела святых при их жизни, продолжают действовать в них и после смерти» [90].

Все эти основы имеют глубокое миссионерское значение в живой практике воцерковления прихожан. При этом, как видно, основанием для почитания мощей служит не их «нетление», но присущая останкам святых сила Божественной благодати. Более того: «наличность нетления останков умершего не может считаться необходимым признаком его святости, равно как и тление тела не есть признак беззакония» [90]. История РПЦ явила именование и благоговейное почитание всяких останков святых угодников Божиих, хотя бы и лишь некоторых фрагментов их тел.

Сказанное в настоящей работе об отношении РПЦ к роли, значению и состоянию мощей всецело соответствует Св Писанию еще ветхозаветных времен и словам ветхозаветных пророков. О том, что тело человеческое будет превращаться в прах впервые было сказано в (Быт. 3:19): «… доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». Более всего тема посмертного обращения человека в прах развита в Книге Иова, где неоднократно упоминается о теле: «… обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли» (Иов. 4:19), «… вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет» (Иов. 7:21), «… будут лежать во прахе, и червь покроет их» (Иов. 21:26). Подтверждают тление тела и некоторые стихи Книги Экклезиаста: «Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах» (Еккл. 3:20) и «И возвратится прах в землю, чем он и был; …» (Еккл. 12:7).

Однако, говорится в Св Писании Ветхого Завета и о воскрешении людей, вне зависимости от состояния их тел, потому как большинство из них станут той же землей из которой человек был создан Богом, и только Он знает как и в каком качестве будет происходить их восстановление. Вера в воскрешение у христиан есть один из догматов Церкви, изложенный в 11-м члене «Символа веры»: «Ожидаю воскресения мертвых».

Задолго до прихода Христа-Спасителя, даже задолго до пророка Моисея, праведный Иов, уповая на ожидаемое Спасение, пророчески восклицает: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию» (Иов. 19:25). Пророки Исаия и Даниил передавали от Господа: «Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные в прахе: ибо … земля извергнет мертвецов» (Ис. 26:19) и «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12:2). Наиболее подробно вопрос о восстановлении мощей, а с ними и самого человека, освещается в книге Пророка Иезекииля: «Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Я Господь» (Иез. 37:5–6), «И узнаете, что Я Господь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и вложу в вас дух Мой, и оживете, …» (Иез. 37:13–14).

Все эти обстоятельства не были учтены большевиками в их антирелигиозных нападках на святые мощи, но имели целью их осквернение. Организаторы оголтелой кампании исходили из того, что «осмотр содержимого рак выявит тленность останков святых и тем самым разоблачит перед массами вековой обман церковниками трудового народа» [108].

Уже во осенью 1918 г. были вскрыты мощи прп Александра Свирского, покоящиеся в Свято-Троицком Александро-Свирском монастыре. С весны 1919 г. развернулась масштабная кампания по ликвидации святых мощей и дискредитации Русской Православной Церкви. Эта кампания была признана действенным средством антирелигиозного воспитания трудящихся масс. В постановлении Нарокомюста от 14 марта 1919 г. говорилось: «Вскрытие мощей, проводимое на местах по инициативе самих рабочих, необходимо приветствовать, так как во всех случаях, как и следовало ожидать, на поверку оказывается, что никаких «мощей» не существует, и при этом ясно для всех вскрывается многовековой обман служителей культа, а также и спекуляция эксплуататорского класса на религиозных чувствах темной и невежественной массы…» [цит. по 140, с. 88]. Патриарх Тихон 17 февраля 1919 г. был вынужден выпустить специальный Указ епархиальным архиереям об устранении поводов к соблазну и глумлению над святыми мощами, а 20 марта того же года обратился с протестом в Совнарком, призывая верующих выступить в защиту поруганных святынь. Некоторые святыни архиереям удалось отстоять и защитить от поругания. Позднее, 28 августа (10 сентября) 1920 г., свт Тихон в своем «Послании в связи с закрытием гражданскими властями Свято-Троицкой Сергиевой Лавры» обращал внимание на то, что «… как и следовало ожидать, оскорбление мощей преподобного Сергия вызвало великий религиозный порыв, выразившийся в усиленном паломничестве к его цельбоносной раке» [4, с. 177] и одновременно сильное разочарование в новой власти, декларировавшей самостоятельность РПЦ в делах ее внутренней жизни. При этом самой властью, в лице наркома юстиции, 25 августа 1920 г. было принято Постановление «О ликвидации мощей», которое, опираясь на лживые обоснования, предусматривало немедленную ликвидацию всех мощей Святых РПЦ и судебное преследование защитников Церковных святынь [92, с. 504–506].

Именно тогда возникло невиданное ранее явление – если в дореволюционное время образованная часть народа отходила от веры и Церкви, то во время гонений картина была обратной – именно тогда монашеский постриг (явный и тайный) приняли многие образованные русские люди (например, прославленные Церковью – прп Серафим Вырицкий (Муравьев, †1949, в 1920 г. принял постриг с именем Варнава), свт Лука Крымский (Войно-Ясенецкий, †1961, с 1921 г. – священник, с 1923 г. – монах и епископ), философ и филолог Лосев А.Ф (†1988) был тайным монахом Андроником с 1929 г., математик проф. Зволинский Н.В. (†1995) с 1927 г. был послушником в Высоко-Петровском монастыре в Москве до его закрытия, тайный постриг с именем Никита, по обстоятельствам, принял в 1987 г. и многие др.). Здесь мы явно наблюдаем инверсию борьбы с Богом и Православной Церковью в ярко выраженный миссионерско-просветительный результат.

В годы обострения красного террора, с целью уничтожения Церкви, карательными органами ставилась задача поголовного уничтожения епископата и монашествующих. Поэтому, с целью сохранения монашества и преемственности служения, внимание уделялось созданию полулегальных и тайных монашеских общин в миру («монастырь на дому»), постригам молодых людей (открытых и тайных), рукоположению в иеромонахи и епископы. Постриги и рукоположения проводились, как в условиях свободы, так и в местах ее лишения (например, в Соловецком лагере особого назначения [119, с. 692] и др.) или ссылки. Постриги принимали как мужчины, так и женщины. Весьма часто о том, что человек является тайным монахом окружающие и даже близкие люди не знали до самой его кончины, когда открывалась правда. Для рукоположения нового епископа требовалось, как минимум, два рукополагающих епископа [59, с. 454; 140, с. 77].

В связи с изложенным выше можно рассматривать понятия традиций и особенностей миссионерской деятельности монастырей РПЦ.

Прообразом миссионерского монастыря и школы миссионерского служения надо признать, основанную монахом Антонием и одним из первых его учеников Феодосием в 1051 г. (в правление князя Ярослава Мудрого) Свято-Успенскую Киево-Печерскую лавру. Из стен лавры вышло множество миссионеров и епископов – организаторов миссионерского служения монашествующих на Руси, сформировавших свод миссионерских принципов. Основные из этих принципов были сформулированы митрополитом Киевским и всея Руси свт Илларионом (†ок.1055) и прп Феодосием Печерским (†1074). В это же время началось развитие на Руси Кирилло-Мефодиевской миссионерской традиции в части множества форм и методов церковного миссионерского служения.

Ключевыми стали личное служение свт Стефана Пермского (†1396), прп Сергия Радонежского (†1392) и продолженная его учениками «монастырская колонизация», в ходе которой было основано множество монастырей, ставших впоследствии начатками еще большего множества новых православных поселений, появившихся в их окружении. Именно монастыри и монастырская жизнь становились главными образцами для устроения правильной и полноценной приходской (сельской) жизни.

Новый расцвет и развитие миссионерской традиции пришлись на конец XIX – начало XX вв. Среди многих выдающихся миссионеров и православных святых этого периода, следует назвать свт Иннокентия (Попов-Вениаминов), апостола Сибири и Америки, свт Николая (Касаткин, †1912), апостола Японии, свт Макария (Парвицкий-Невский) апостола Алтая, сыгравших выдающуюся роль в развитии внутренней и внешний миссий. Святители Иннокентий и Макарий, в бытность митрополитами Московскими, являлись одновременно и священноархимандритами Свято-Трицкой Сергиевой лавры, которая в течение долгих лет являлась основным источником выдвижения миссионерских подвижников и архиереев.

Значительный теоретический вклад в разработку миссионерской традиции РПЦ внесли дореволюционные I-V Всероссийские миссионерские съезды, состоявшиеся в 1887–1917 гг., а также многочисленные миссионерские региональные (епархиальные, благочиний и уездов) съезды и собрания. К числу плодотворных деяний, связанных с развитием и реорганизацией православной миссии, можно отнести обмен опытом и решения I Всероссийского съезда монашествующих (1909 г.), Казанского миссионерского съезда по внешней миссии (1910 г.), Всероссийского съезда ученого монашества (1917 г.), Всероссийского съезда представителей от монастырей (1917 г.). О чем уже упоминалось выше.

Особый вклад в развитие методологии и обобщение миссионерского опыта (миссионерской традиции) Церкви привнес Всероссийский Поместный Собор 1917–18 гг., приняв Определения о развитии внутренней и внешней миссии. В силу последующих историко-политических обстоятельств эти решения не были претворены в жизнь, но в постсоветский период были возрождены на Архиерейском Соборе 1994 г. и с принятием в 2005–2007 г. Концепции миссионерской деятельности Русской Православной Церкви.

Далее будем рассматривать некоторые традиции и особенности миссионерского служения монастырей (и монашествующих), преимущественно, на примерах Свято-Троицкой Сергиевой лавры (основана в 1337 г.), Соловецкой Свято-Преображенской (основана в 1429 г.) и Свято-Успенской Иосифо-Волоцкой (основана в 1479 г.) обителей.

Монастыри представляли собой (и представляют ныне) лучшую школу жизни для будущих миссионеров. Именно строгая монастырская уставная жизнь позволяла воспитать в человеке духовного борца и подвижника, подготовить монашествующего к трудностям и лишениям миссионерского подвига. Монастыри давали настрой инокам, в буквальном смысле слова, идти с Евангельской проповедью на край света.

К основным миссионерским традициям монастырей следует отнести, в частности, следующие.

Подготовка миссионеров к служению. Здесь решающая роль исторически принадлежит Свято-Троицкой Сергиевой лавре и лично прп Сергию Радонежскому. Даже в конце XIX в., когда московский Покровский монастырь был преобразован в миссионерский, и при нем был создан миссионерский институт для подготовки миссионеров из монашествующих, именно Лавра была практической «кузницей» миссионеров и поставления епископов.

Глубокое теоретическое наследие в развитии традиции подготовки миссионеров принадлежит архимандриту прп Макарию (Глухареву), который свой личный многолетний опыт облачил в наставления и правила для миссионеров, предложил создание воспитательного миссионерского монастыря, прогрессивные формы и методы подготовки (воспитания) православных просветителей-миссионеров. Именно о. Макарий внес в основу правил для организации жизни миссии иноческий общежительный устав. Им был написан программный труд по реорганизации миссионерского дела в России [61].

Создаваемые при монастырях приюты для детей, также наполнялись новым смыслом при введении обучения с миссионерской направленностью.

Создание письменных языков, переводы богослужебных текстов и введение богослужебного круга у просвещаемых народов. Эта работа проводилась монашествующими с учетом историко-культурных особенностей языков. Например, свт Николай Японский, подобно свв Кириллу и Мефодию, привнес новое христианское содержание в существующие термины японского языка, а при введении православного богослужения принимал во внимание специфические понятия, связанные с особенностями языка и самой жизни народа.

Участие ученого монашества в развитии миссии РПЦ. Ученое монашество принимало участие в организации и проведении всероссийских и епархиальных миссионерских съездов, включая целевые епархиальные съезды настоятелей и настоятельниц монастырей.

На IV всероссийском миссионерском съезде (1908 г.) в докладе настоятеля Яблочинского Свято–Онуфриевского монастыря (Холмская епархия) архимандрита Серафима (Остроумов, будущий архиепископ Смоленский и Дорогобужский, священномученик, †1937) «О миссионерском значении монастырей» были сформулированы рекомендации по организации миссии при монастырях на западе России [33, с. 447 и сноска 1]. Здесь же родилось предложение о введении в обителях должностей проповедников из монашествующих [16, с. 1645–1652].

Рассматривались проблемы совершенствования миссии, в условиях последствий «религиозной революции» 1905–07 гг., на Первом Всероссийском съезде монашествующих (1909 г.), Всероссийском съезде ученого монашества (1917 г.), Всероссийском съезде представителей от монастырей (1917 г.). Все эти съезды проходили при активном участии монашествующих Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, а последний съезд проходил на ее территории.

V Всероссийский миссионерский съезд (1917 г.) определил список монастырей, привлекаемых к миссионерскому деланию. Как уже указывалось выше, проблемам миссионерского служения монастырей значительное внимание уделил Поместный Собор РПЦ (1917–18 гг.).

Заступничество (печалование) характерно для всей деятельности монастырей, монашествующих и миссионеров. Прп Сергий Радонежский, «игумен всея Руси», был заступником за всю православную Русь, свт Филипп (Колычев, †1569), митрополит Московский, а ранее игумен Соловецкий, печаловался за гонимых царем Иваном Грозным и его опричниной, прп Иосиф Волоцкий (†1515), игумен Свято-Успенского Волоцкого монастыря, писал князьям о прекращении преследований людей, стремящихся в монастырь и к принятию монашества. Традиция заступничества прошла так или иначе в жизни всех миссионеров, преумножилась она и в деяниях Свято-Троицкой Сергиевой лавры, Соловецкого Спасо-Преображенского и Иосифо-Волоцкого монастырей в конце XIX – начале XX вв.

Создание общеобразовательных и воспитательных школ, духовных училищ для детей и взрослых. Монастыри стали методическими и духовными центрами в процессе организации церковно-приходских школ. В XIX в. в Лавре и двух исследуемых монастырях были открыты духовные училища, а в Соловецком монастыре к тому еще и иконописная школа. Духовное училище при Иосифо-Волоцком монастыре было единственным в крае такого рода учебным заведением и сохранило свой духовно-педагогический авторитет до 1920-х гг. Косвенным подтверждением тому, как уже замечалось выше, стала организация, при личном участии Н.К. Крупской, «Теряевского детского городка»: системы учебно-воспитательных заведений на базе помещений монастыря и его скита Всех Святых [120].

Ярко выраженной особенностью миссионерской деятельности Соловецкого монастыря является обучение и воспитание «безбородых трудников» – мальчиков, приезжающих в обитель, по обету родителей («обетных мальчиков») или по желанию семей, со всего побережья Белого моря, равно из многих отдаленных окраин страны, послужить Соловецким преподобным, получить приобщение духовной и церковной жизни, навыки профессии (ремесла) и умение организации крестьянского хозяйства.

Характерно для монашествующих (особенно находящихся «на покое») индивидуальное обучение детей и юношества. Тут ярким примером служит миссия среди детей прп Германа Аляскинского (Попов?, †1836) на о. Еловом (англ. Spruce Island) в составе Кадьякского архипелага в заливе Аляска (Тихий океан).

Еще одной традицией монастырского миссионерства стало издание и распространение книг. Издревле Свято-Троицкая Сергиева, Соловецкая и Иосифова обители были крупными книжными и просветительскими центрами на Руси, они славились своими «книжными палатами». Все они, в разных формах занимались распространением богослужебной, духовной и нравственной литературы.

Вместе с тем, особенностью Лавры к концу XIX в. стало сохранение и массовое распространение духовных сочинений, равно и создание новых. Издание переводов творений Святых Отцов на русском языке, явилось мощным стимулом расширения научно-богословской и просветительской деятельности Лавры. Особо следует выделить массовые тиражи миссионерских листков, посвященных главным православным праздникам, важным историко-культурным событиям, имеющим также духовно-нравственную и воспитательную направленность.

Развитая благотворительность – еще одна древняя составляющая монастырской миссии. В голодные годы все три монастыря кормили окружающее население, в буквальном смысле спасая его от смерти. Свято-Троицкая Сергиева лавра, Иосифо-Волоцкий монастырь, каждая из этих обителей, ежедневно давали пищу 700–1000 чел. (в особо тяжкие годы голода до 3000 чел.) из числа населения окружающих сел и деревень, приходящим странникам.

Особенностью миссионерского служения Соловецкого монастыря являлось бесплатное кормление паломников во все время нахождения их на о. Большой Соловецкий (до четырех дней) и выдача провианта (хлеба) на обратную дорогу на материк, а часто и до самого дома. К тому же бедных богомольцев монастырь за свой счет одевал и обувал [71, с. 124–125,243]. По имеющимся сведениям, в монастыре на год заготавливался провиант для кормления 10 тыс. человек (паломников-богомольцев).

Первая на Руси регулярная больница («больничные палаты») появилась в Соловецком монастыре до 1688 г. В военные годы монастыри размещали на своей территории больницы и лазареты для раненых воинов. Наиболее разветвленной сетью больниц и лазаретов в годы войн конца XIX – начала XX вв. прославилась Сергиева лавра.

Важную и традиционную роль в деле миссии играли монастырские крестные ходы. Многие русские святые и старцы, отмечали особую роль крестных ходов в судьбе России. Прп Серафим Саровский (†1833) сказал в первой трети XIX в.: «Россия спасется крестными ходами» [цит. по 11], подобную уверенность в начале XX в. выразил св прав Иоанн Кронштадтский: «Россия будет спасена крестными ходами» [цит. по 15] и ближе к середине того века подтвердил прп Серафим Вырицкий сказал: «Крестные ходы спасут Россию» [цит. по 95]. Схожими словами: «Крестными ходами будет спасаться Святая Русь», вдохновлял свою паству один из наиболее почитаемых старцев конца XX в., наш современник, прот. Николай Гурьянов (†2002) [цит. по 129].

Покаянный крестный ход есть молитвенное общение человека с Богом. Поскольку «у каждого крестного хода свой звук и глас, своя цель, свой особый дух, свое свидетельство» [95], то крестные ходы монастырей имели свои особенности. Были, например, ходы с перенесением мощей и к встрече чтимых икон.

Так, в Свято-Троицкой Сергиевой лавре в 1914 г. был совершен крестный ход на станцию Сергиево (ныне – г. Сергиев Посад) к Вознесенской церкви, куда прибыла икона прп Саввы Звенигородского. Затем, крестным же ходом, икона была торжественно внесена в стены Сергиевой обители.

В Соловецком монастыре, при благоприятной погоде, все праздничные и воскресные богослужения традиционно заканчивались крестным ходом вокруг монастыря. Тем более, крестным ходом знаменовался праздник основателей монастыря прп Зосимы, Савватия и Германа Соловецких чудотворцев.

В Иосифо-Волоцкой обители были два особенных крестных хода. «Встречный» крестный ход в память чудесного избавления Волоколамского края от чумы молитвами прп Иосифа в 1771 г.: в 6-е воскресение по Пасхе из Волоколамска в монастырь с чудотворной иконой-скульптурой свт Николая Чудотворца (Можайского) и навстречу из монастыря с древней иконой прп Иосифа Волоцкого. Сливались два многолюдных потока крестного хода у церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы в с. Спирово. Второй крестный ход от стен монастыря шел с молитвами в неделю Всех Святых в монастырский скит Всех Святых.

Храмостроительство и помощь приходам в возведении храмов также относится к древним традициям монастырей. Особо ярко эта традиция изначально проявлялась в деятельности Свято-Троицкой Сергиевой Лавры во время «монастырской колонизации», в более поздние времена – в деяниях Соловецкого монастыря. Соловецкие монахи возвели десятки храмов и часовен на всем побережье Белого моря, миссионеры – выходцы из обители (прп Феодорит Кольский (†1571), прп Трифон Печенгский (†1583) и десятки других) несли благую весть, строили монастыри и храмы на Кольском полуострове. Множество храмов и часовен посвящалось Николе Морскому – свт Николаю Чудотворцу, монашеские храмостроительные подвиги вошли в поморскую пословицу: «От Холмогор до Колы – тридцать три Николы». Возводились храмы и часовни на местах подвигов людей и для увековечения памятных дат.

Традиция водружения крестов. Практически все монастыри начинаются в водружения креста, который символизирует отнесение будущего места обители, часто и всей окружающей территории в «удел Божий». Кресты символизируют приход Православия на новые земли.

Особенностью соловецких крестов является то, что они несут обетный, благодарственный и/или памятный смысл, являются не только символами духовного спасения, но и средством спасения телесного – выполняют роль морских и наземных ориентиров. На начало XX в. на территории соловецкого архипелага насчитывалось, по разным оценкам, от 1,0 до 3,5 тыс. поклонных крестов.

Но особо выделяются кресты Соловецкого монастыря своим миссионерским значением, за счет многочисленных обозначений, наносимых на тело креста. Наполнение изображений на кресте Евангельским смыслом произошло еще в XV в., когда, во избежание злостного повреждения святых изображений язычниками, эти изображения были заменены монашествующими на письмена, прикровенно доносящие христианские догматы. Такие кресты назывались «Богоименные», а сокращенные (под титлами) церковнославянские слова были доступны исключительно для воцерковленного человека, для язычников же они были неизвестным орнаментом.

Так, например, сверху вниз на вертикальной и справа налево на верхней горизонтальной перекладинах могли быть вырезаны следующие изображения-обозначения: «И.Н.Ц.I.» – Иисус Назарянин, Царь Иудейский; «ЦРЬ СВЫ» – Царь Славы; Евхаристическая Чаша и фраза «Сие есть тело мое, Сия есть кровь моя», Монограмма Константина великого; «IСЪ ХСЪ СНЪ БЖIЙ» – Иисус Христос Сын Божий; изображения Солнца и Луны, как ветхо- и новозаветные образы Царя Небесного и Солнца Правды; символ «Аз есмь Сущий»; «КТ» – Копие и Трость; «МЛ» – Место Лобное; «РБ» – распят бысть; «ДН» – днесь; «ГГ» – гора Голгофа; «НИКА» – Победа (греч.) – Иисус Христос Победитель греха, диавола и смерти; изображение черепа при буквах «ГА» – глава Адама, и другие. Именно таким образом кратко излагались христологические истины и обозначался Спасительный подвиг Господа Иисуса Христа [63, с. 1–2].

Такими же миссионерскими памятками становились некоторые из соловецких нательных крестов. Известен нательный крест якорной формы, несущий на себе, среди прочих, следующие символы и изображения: форма четверного якоря – символ надежды и спасения, первохристианский тайный знак Креста Господня; в центре – восьмиконечный православный «Голгофский» крест; «КХ КЦ» – Крест Христов есть Красота Церкви; «КТ ПВ СВ ТС» – Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим (тропарь на поклонение Кресту) и другие [121, с. 1].

В 1920-е гг. монастыри продолжили свое миссионерское служение в совершенно особой форме. В Свято-Троицкой Сергиевой лавре и Соловецком монастыре, ставшим к тому времени Соловецким лагерем особого назначения (СЛОН), были открыты атеистические музеи, призванные отвратить людей от Бога. Божиим промыслом, эти музеи стали хранилищем мощей православных святых и практически единственными местами, где официально и открыто, рассказывалось людям (экскурсантам) о церковной истории и жизни Русской Православной Церкви.

Уже говорилось выше. что на территории Иосифо-Волоцкого монастыря был создан Детский городок: система интернатов и общеобразовательных школ. Когда-то «Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф. 19:14). Через столетия, дети, пришедшие в монастырь, буквальным образом спасли обитель: благодаря присутствию детей большинство монастырских построек сохранилось от разорения и уничтожения.

Зачастую, Божиим Промыслом, воинствующие безбожники достигали цели прямо противоположной ожидаемой: люди, мало знакомые с Церковью Христовой, проникались верой или, по крайней мере, обретали высокий интерес к дальнейшему познанию христианских истин, к личному духовному росту по образу и подобию Божиему.

Таковой стала миссия многих монастырей, закрытых советской властью.

В завершении изложения приведем высказывание русского религиозного философа князя С.Н. Трубецкого, написанное им в 1925 г.: «Монастыри – это самое драгоценное сокровище нашей жизни, наша гордость, с каким бы высокомерным презрением ни относились к ним те, кто не знает духовной жизни, кто не хочет даже подумать о том, ради чего столь многие люди избирают этот жертвенный путь... нигде контраст между идеалом и жизнью не был так велик, как в монастырях, хотя и нигде больше он не переживался так глубоко и мучительно. Мы ценим монастыри как учреждение, в котором учение Церкви выразилось в самой жизни... мы ценим монастыри, невзирая на их недостатки и немощи, ради тех святых жемчужин, которые сияют из-за их стен. Они были местом духовного и нравственного воспитания народа» [цит. по 118].