Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны

• Предисловие ко 2-му изданию
• Глава I. Из Орла в Манчжурию
• Глава II. Ляоян-Шахе
• Глава III. Шахе-Инкоу
• Глава IV. Набег на Инкоу
• Глава V. Время перед мукденскими боями. Мукденские бои и отступление
• Глава VI. У границ Монголии
• Глава VII. Набег на японцев у деревни Санвайцзы
• Глава ѴIII. Затишье. Мир. Возвращение

Глава VII. Набег на японцев у деревни Санвайцзы

12–17 июня

Мы пришли на поддержку генерала Мищенко. В ожидании, когда действительно потребуется с нашей стороны эта поддержка, мы расположились биваком в деревне Тавайзе.

Деревня эта расположена на склоне холма среди рощицы. С южной стороны расстилается огромный луг, покрытый чудной травой; и кроме того у самой Тавайзы протекает река.

Воины наши были в восторге. Они понаделали себе из ветвей шалаши и в свободное от службы время стали купаться, косить сено и пасти лошадей на лугу. А мы устроили себе под деревьями стол и по-дачному на вольном воздухе обедали и пили чай.

Одно было плохо: жители все до единого бежали, а потому ни скота, ни кур, ни яиц, ни зелени – ничего у нас не было.

Только и поддерживал наши бренные силы милый И. И. Чайковский, присылая из Чженцзянтуня съестные припасы.

Так и жили мы. Я ежедневно гулял на холме, любовался видами, кое-что читал. Полк вел усиленные и дальние разведки в Монголии; но ничего подозрительного не было обнаружено.

Наконец 16 июня ген. Мищенко известил нас, что он задумал на 18 июня произвести набег на японцев всем отрядом и просит нас прибыть к вечеру 17-го числа в место его стоянки.

– «Набег! набег с генералом Мищенко!»

Эти слова понеслись по всему нашему отряду. Сразу все ожило.

Пошли толки, предположения: куда пойдем? надолго ли? Все радовались предстоящему делу. 17 июня я встал пораньше, взял св. Дары и пошел на холм, где и приобщился св. Таин. Это я всегда делаю перед походом: так становится после этого отрадно на душе, и я еду уже совершенно покойно.

В 2 часа дня налетела туча, и прошел сильный дождь. Все освежилось. И в 5 часов вечера благословясь мы выступили в город Ляоянвопынь, где расположен отряд генерала Мищенко. После дождя воздух чудный. Сыпучие пески стали более проходимы. И мы без усталости проехали 15 верст и остановились у штаба отряда.

Скачет казак с донесением, что сейчас выйдет ген. Мищенко здороваться с нашей бригадой. Все повеселели, оживились. Ведь этот славный генерал искренно любим и уважаем войском.

Между тем окруженный своей свитой вышел с палочкой в руках ген. Мищенко и, растягивая, по обыкновению, слова, громко оказал:

– «Здравствуйте, славные драгуны!»

Громовое «здравия желаем, рады стараться» понеслось из наших рядов в ответ на приветствие любимого генерала. А кругом гремело «ура» – это казаки Кавказской и Урало-Забайкальской дивизий приветствовали драгун.

Уже стемнело, когда мы подошли к назначенной нам деревне (Халамуза). Сейчас же в нашу фанзу собрались командиры полков, эскадронов и бывшей с нами батареи для получения диспозиции завтрашнего боя. Зажгли свечи, разложили на столе карты занимаемой местности. И начальник штаба отряда полковник князь Вадбольский прочитал громко диспозицию и дал соответствующие разъяснения и указания.

Я сидел сзади, взобравшись с ногами на кан, и смотрел на эту оригинально-красивую картину ночного военного совета. Невольно припомнился такой же совет во время набега на Инкоу, и, глядя на оживленные лица офицеров, думалось:

– «Быть может, завтра уже кого-либо из этих милых симпатичных людей не будет на сем свете»…

И сейчас же моя мысль переменила свое направление:

– «Нет, не хорошо теперь грустить; а вот поскорей закусить, попить чайку да прилечь – это следует. А то ведь, по диспозиции, завтра нужно подниматься в 3 часа утра».

18–22 июня

– «Батюшка! Без 5 минут 3 часа: вставайте», – слышу голос солдата.

Вскочил я. Голова тяжелая: почти не спал. Быстро встали все, попили чая и…

– «Седлай! к коням!»

Поехали. Началось… Господи, благослови!

По диспозиции, весь отряд разделился на 3 колонны. Правую колонну составили Урало-Забайкальская бригада, 2 конно-охотничьих команды и 2 пушки; среднюю – наша драгунская бригада, 1-й Верхнеудинский казачий полк, 4 конно-охотничьих команды и 10 пушек; левую – Кавказская казачья дивизия, другая Урало-Забайкальская бригада и 24 пушки. При нашей колонне находился сам ген. Мищенко.

В 16 верстах к югу от г. Ляоянвопыня враги занимали сильные позиции. Японцами укреплены деревни Санвайцза, Вандяганза и Чансямбатенди, а также лежащие за этими деревнями холмы. Укрепления состояли из нескольких рядов окопов, волчьих ям и засек.

По диспозиции, предстояло средней колонне остановиться у деревни Цудиопы и отсюда усиленно обстреливать артиллерийским огнем неприятельские позиции, выжидая результата действий остальных колонн, которые должны были с 2 сторон обойти японцев. Затем предполагалась общая атака позиций.

Необходимо было выяснить, какие войска японцев стоят перед нами и в каких силах.

Еще не рассвело, как следует, и звезды ярко блестели, когда мы выступили. Начальство не здоровалось с солдатами, чтобы не производить шума. Приказано идти быстрее.

Рысью прошли мимо нас охотники. За ними тронулись мы в Ляоянвопынь, где к нам присоединился ген. Мищенко.

Пропустив тут мимо себя Кавказских казаков, мы продолжали путь. Шли крупным шагом без остановки 3 часа, остановились у д. Цудиопы и поставили орудия на позицию. 2-й эскадрон пошел занимать сторожевое охранение и прикрывать коноводов-охотников, которые, спешившись вместе с казаками верхнеудинцами, залегли в первой цепи. 5-й эскадрон встал в прикрытие 4-й батареи. Остальные были тут же в резерве.

В 7.30 послышались глухие пушечные выстрелы. Это завязала бой правая колонна. В 8 часов открыли пальбу по д. Санвайцзе и наши 10 пушек.

Я сидел вблизи в роще с штабом полка. Гром и визг начались страшные. Скоро однако мы прислушались к ним. В 10 часов денщики вскипятили чайку, достали из лазаретной линейки хлеба, колбасы, и мы под этот гром выстрелов подкрепились.

Так шла канонада до 2 часов дня, когда пришло приказание нашей колонне передвинуться вперед. В 3 часа мы подвинулись, а в 4 часа ген. Мищенко подал сигнал к общей атаке японских позиций, и сам поскакал вперед. Резерв наш подошел тоже ближе и стал у горы на расстоянии не более 1,5 версты от д. Санвайцзы.

Чудный вид боя открылся перед нашими глазами. Без бинокля ясно видны позиции противника. Там идет адская ружейная стрельба. Внизу под нашими ногами палят пушки. Слева Кавказская дивизия галопом несется в атаку. С нашей горы под командой самого командира полка полк. фон-Кауфмана вихрем несутся на японцев 6-й, за ним 3-й и 2-й эскадроны. Подскакали почти к деревне, быстро спешились и бросились в штыки. Справа лезли на гору пехотные охотники.

Сердце замирало при виде всего этого. Неприятельские холмы курились от разрывавшихся наших снарядов. Наконец раскатистое мощное «ура» донеслось до нас.

– «Взяли, взяли!», – слышу крики вокруг себя.

Действительно, ясно было видно, как наши драгуны, казаки и охотники помчались вперед. Все преодолели: и ямы, и засеки, и рвы. Выбили япопцев отовсюду, и те бежали. Бой так разгорался, что офицеры не могли сдерживать солдат и едва спасли от смерти 11 япопцев, которые таким образом взяты были в плен.

Между прочим, у нас во 2-м эскадроне произошел интересный случай. В конце мая командир полка произвел солдата 2-го эскадрона Проходько в унтер-офицеры и, поздравляя его, сказал шутя:

– «Ну, смотри: в первом же бою доставь мне пленного японца».

– «Слушаю», – отвечал тот.

И вот теперь смотрим: идет этот самый унт. – оф. Приходько и ведет в поводу свою лошадь, на которой сидит японец. С испуга, очевидно, последний бледен и руки все поднимает к небу, голова в крови. Подходит Приходько к командиру полка и докладывает:

– «Так что, Ваше высокоблагородие, изволили приказать мне доставить пленного японца: вот, я предоставляю».

– «Молодец! – говорит командир: да как же ты взял его?» – «Я, значит, вскочил в окоп ихний, а он на меня со штыком. Ну, я его толкнул 2 раза прикладом по голове. Он винтовку-то бросил, а я его в охапку и схватил».

Рана у японца оказалась пустая: просто ссадины. И оба врага стали друзьями, не расставаясь до г. Чженцзятуня.

У нас особенно отличились офицеры: Африкьянц, Подгурский, Решетников, Сахаров, князь Голицын, Дьяконов, братья Булацели, Гуров. Из солдат трудно выделить кого-либо: все сражались храбро. Но первый ворвался в окоп унтер-офицер 2-го эскадрона Штельмах[78].

В нашем полку ранено 29 солдат, убит один. Из раненых затем умерли двое. Легко ранен в ногу корнет Сахаров.

Ранены мои 2 певчих: Щербак и Шевченко – оба получили серьезные раны, но для жизни не опасные.

Между тем у нас в резерве кипела своя работа: 3 врача перевязывали раненых, я здесь же приобщал тяжелораненых.

Опять пришлось наблюдать скорбные сцены. Раненые идут, поддерживаемые товарищами, других несут на носилках, на ружьях. Стоны… Принесут, положат на траву и скорее назад за новыми страдальцами.

Я приобщил 15 тяжелораненых и тут же похоронил 2 убитых.

Оригинальны были эти похороны. Видим – мчится охотник, и у него через седло перекинут труп. Подскакал, положил убитого товарища на землю и прямо ко мне:

– «Батюшка, ради Бога похороните по-христиански!»

Только отпели мы с Михаилом этого, как кричит доктор:

– «Батюшка! Вот еще убитого принесли. Нельзя ли похоронить?»

– «Сейчас, сейчас идем».

Лопат нет: земля песчаная. Живо шашками солдатики вырыли неглубокую могилу, и мы похоронили героев.

– «Батюшка, пожалуйте приобщить тяжелого!»

Иду. На носилках лежит офицер-забайкалец. Мертвенная бледность разлилась по лицу. Глаза мутные. Глухо стонет. Мне показалось, что он без сознания: благословил его и хотел уже отойти. Как вдруг он рванулся, схватил меня за руку и заговорил прерывистым голосом:

– «Бог, Бог… приобщиться хочу…»

Конечно, приобщил. Ведь вот какое бывает горе! Под Инкоу убили его брата, а теперь тяжело ранили и его самого – едва ли выживет. Фамилия Некрасов.

Так и длился бой до темноты. Наши далеко гнали японцев, убили и ранили у них до 1000 человек солдат, много офицеров и самого полковника. У нас же в отряде выбыло из строя всего до 250 человек.

Японцы стреляли вечером из 2 пушек, но вреда не нанесли.

В 8 часов вечера разразилась страшнейшая гроза. И мы из набега возвращались уже не только среди тьмы, но и по воде. Промокли мы до костей, т. к. «непромокаемые» плащи оказались превосходно промокаемыми.

Шли до часа ночи. Спать хотелось страшно. Усталость так одолевала, что хоть вались с седла. На ночлег стали в знакомой уже деревне Халамузе. Пока разобрали вьюки и погрелись чайком, было уже 3 часа ночи. Таким образом ровно сутки без перерыва и мы пробыли на ногах и без сна. Во время боя нервы так были натянуты, возбуждены, что усталость не замечалась; а теперь казалось, к ногам будто гири привязаны.

На другой день полки нашей бригады и батарея с песнями двинулись к ставке генерала Мищенко, чтобы проститься с ним пред уходом на свое старое место в 3-ю армию (во время набега мы были в районе 2-й армии). В 11 часов подскакал к нам ген. Мищенко, поздравлял с победой, благодарил за храбрость и оказанную ему помощь. Нужно было видеть восторг наших солдат.

Простились и пошли обратно в г. Чженцзятунь, куда и прибыли 21 июля в 3 часа дня. Последний переход (40 верст) был очень труден вследствие страшной жары.

Кажется, мы выберемся из этого города на дачу, т. е. в окрестные деревни. А то в городе от жары и мух прямо жить невозможно.

22 июня в 6 часов вечера собрались все боевые эскадроны, и я отслужил благодарственный по случаю победы молебен и по убитым панихиду.

В речи, сказанной мной перед молебном, я воздал должную честь храбрости и верности присяге, которые проявили мои слушатели в славном бою 18-го числа, и пригласил их вознести усердное благодарение Господу, помогшему нам, уверяя, что благодарных тружеников-воинов Бог и впредь не оставит Своей помощью.

Так закончился второй наш набег с генералом Мищенко на японцев.

22 июня

Вчера мы благополучно вернулись из набега в прежний свой город Чженцзятунь и поместились в тех же самых фанзах.

Пища хорошая. Появились огурцы, редька. Получил письма… Опять просьбы ко мне быть при церкви, т. е. при двуколке, в обозе.

Милые, милые мои! Неужели я не люблю Вас? Неужели я из тщеславия, из-за наград всегда с полком? Как священник, говорю Вам: я обязан быть при полку. И все священники при полках. Что же делать, если Господь поставил меня священником в конном полку? Не по прихоти своей езжу я с полком. Св. антиминс всегда у меня на груди вместе со св. Дарами: значит, в двуколке только иконы.

Успокойтесь, родные! Я берегу себя: мне жизнь тоже дорога. Нарочно я никуда не лезу, а тем более под выстрелы.

В последнем бою я приобщил 15 тяжелораненых (одного офицера), из которых 5 после по дороге умерли. Если бы меня не было там, они умерли бы без напутствия.

7 человек я похоронил по-христиански. И как же радовались солдатики-товарищи! Зная, что есть священник, они на седле везли ко мне мертвых, лишь бы они были отпеты: так дорожили они этим.

А ведь солдатики-то не жалели живота своего: нельзя было для них не потрудиться. Наши 2-й, половина 3-го и 6-й эскадроны, по сигналу генерала Мищенко, не задумываясь, полетели в атаку, спешились и пошли в штыки, а казаки с обеих сторон работали шашками и прикладами. Всю атаку эту славную мы видели с горы резерва и даже слышали раскаты нашего «ура». В рукопашную наши взяли 3 деревни и выбили японцев из сильно укрепленных позиций (2 яруса окопов с волчьими ямами и засеками).

Так неужели, при таких-то храбрецах солдатах, нам священникам, истинно русским людям, труса, как говорится, праздновать и быть, по вашему желанию, при обозах? Нет, родные: бывают, как видите, минуты, когда долг сына отечества и гражданина приходится ставить выше, дороже самой жизни, не говоря уже о долге службы, о присяге.

Поля также был в этом славном походе. Он не во всех походах был потому, что его оставляли с больными лошадьми в обозе, а в последний поход его назначили сопровождать отряд, а нашего ветеринара оставили в Юшитае смотреть за больными лошадьми обоих полков.

---