Оглавление
1
Поезд отходил с Белорусского вокзала. До отправления оставалось совсем немного времени, а народ все бегал вперед-назад, что-то кричал на ходу, стараясь перекрыть своими криками объявления по громкоговорителю.
– Ну все, иди!
– Сейчас, – ответила Лена и еще раз поцеловала мужа в щеку. – Может зря ты, Витенька? Ни с того, ни с сего… Тем более такие важные дела предстоят. Я волнуюсь.
– Не говори так! Не смей! Она мне родная мать, какие могут быть сейчас разговоры?
– Ну не заводись, это я так. Прости! Береги себя и ни о чем не беспокойся, мы со Славой тебя ждем!
– Пассажиров просим занять свои места, провожающих покинуть вагон, – неожиданно тонким голосом прокричала тучная проводница. Лена и Витя слегка прыснули, стараясь не смотреть на писклявую тетеньку.
– Все, пока! – Витя поцеловал жену. – Сынуле привет! – и, махнув рукой, вошел в вагон.
– Ладно! – жена тоже помахала вслед, посмотрела, как он по коридору продвигается к своему купе, и, послав ему воздушный поцелуй, повернулась и тихо зашагала к метро. Вскоре так же тихо тронулся с места поезд.
2
Соседи по купе оказались тихими, с разговорами не приставали и как-то быстро улеглись спать. Виктор отказался от предложенного проводницей чая, который имел мертвенно-бледный цвет, и тоже, раздевшись, залез на свою полку.
Намеревался поспать, но как раз-то здесь, в тишине, под мерный стук колес и полезли в голову мысли, сменяя одна другую. Забытые образы, впечатления, фразы сменялись, как в кино, и он долго не выдержал – надел брюки, взял сигареты и вышел курить в тамбур. Он понял, что сегодня он не уснет вообще.
Виктор не был подлецом, но за последний десяток лет он виделся с матерью всего два раза – когда пришел из армии и когда привозил в деревню свою молодую жену. Расстояние-то от Москвы до родных мест всего ночь езды на поезде, но ему редко приходило в голову сесть вот так в купе и отправиться в свою деревню. Слишком большая обида лежала у него на душе, особенно по молодости. А вот сейчас, когда за спиной уже тридцать лет, вдруг, получив тревожное письмо от тетки Зои, сестры покойного отца, он решил ехать. Он неожиданно почувствовал надежду разобраться во всем, чтобы не мучиться больше никогда дурацкими загадками и своим поведением.
…А началась эта история давным-давно. Пожалуй, когда поженились его родители – Анна и Михаил Вяткины. Михаил выбрал себе жену из соседнего большого села, сыграли свадьбу. На стареньком “ГАЗике” он привез ее вместе с вещами к себе, в деревню Нехотяевку. Так и стали они здесь жить-поживать.
Анна оказалась хорошей женой – работящей, веселой, умела легко сходиться с людьми. В хороших отношениях была со свекровью и свекром, так что, можно сказать, в Нехотяевке прижилась. Работала на ферме, зарабатывала неплохо; Михаил, как один из лучших шоферов в колхозе, тоже в долгу не оставался. Уже через годик обзавелись хозяйством: обстановку, телевизор новый в дом прикупили. Так и жили – как все в это время. Счастливая, можно сказать, пара. Михаил не выпивал, то есть бывало, конечно, по праздникам да в получку, но Анна была не сварлива, и скандалов в доме почти не случалось. Все бы и шло по-хорошему, но стали молодые между собой шептаться: вот, мол, год прожили, а деток-то у нас нет. И на деревне стали разговоры разговаривать: чего это Вяткины уже сколь живут вместе, а рожать не рожают?
Посидели Михаил с Анной, подумали и решили потихоньку по врачам поездить – в район, а потом и в область. Врачи в конце концов руками развели: ничего, мол, не понимаем – вы оба здоровехоньки, должны быть у вас дети. Подождите маленько, родите еще.
Подождали еще год, два, три – ничего, не дает Бог детишек. И приуныли муж с женой: Анна больше замкнулась в себе, Михаил стал выпивать почаще, нервным стал, обозленным каким-то. Все больше старался на работе пропадать, чтоб с женой меньше общаться.
А деревня гудела вовсю – ей только дай повод. Полоскала жизнь Вяткиных, как хотела. Анну, как нездешнюю, тут же обвинили в бездетности – “болесть у нее какая-то”, а Михаила жалели – такой парень видный, и чего поперся на стороне счастье искать, своих девок нет, что ли? Теперь вот мыкайся…
Как раз в тот год, осенью, и произошло событие, с которого непосредственно уже и начинала развиваться эта история. А событие простое – две молодые продавщицы нехотяевского магазина взяли да и почти разом, одна за другой, ушли в декретный отпуск. Ушли и ушли, хорошо, но торговать кому-то надо? Дней пять простоял магазин закрытым, а на шестой прислали из района двух продавцов – мужа и жену, замещать ушедших девиц, пока те рожать будут. Временно прислали. Поселили их “на квартиру” к одной старушке, у которой в доме была лишняя комната, и отдали ключи от магазина: “Работайте на здоровье, всяческих вам успехов!”
Уже к вечеру вся деревня знала, что новые продавцы – евреи. Да и как не знать! Аполлон Борисович Зельдович был в районе фигурой известной – работал в потребкооперации. Получилась у него там какая-то неувязочка с финансами, думали-гадали, что с ним делать, а тут и случай подвернулся – магазин в Нехотяевке! Вот и отправили их туда с женой на время, пока скандал не утихнет.
Аполлон Борисович с женой Сарой собрали чемоданчик, заперли городскую квартиру и тронулись в путь, благо, пути-то – всего одиннадцать километров. На следующий же день они приступили к своим обязанностям. Стояли за прилавком – лысеющий Аполлон и высокая грудастая Сара – отпускали посетителей. Деревенским жителям они сразу же приглянулись: не хамили, обращались со всеми одинаково вежливо, Аполлон часто шутил, в общем совсем не сравнить с бывшими продавщицами – местными хабалками.
– Ловко они работают.
– Да, культурно! Глядеть приятно!
– А ведь евреи?
– Вот дурак! А евреи что, не такие же люди? Оттого и культурно, что евреи!
Через некоторое время местные мужики узнали, что у Аполлона можно бутылочку и на дому прикупить, хоть ночью, – никому не отказывал. За это Аполлона Борисовича и Сару зауважали еще больше, и весь год, который они проработали за прилавком, их называли только по имени-отчеству, нахваливая их культуру в обращении и другие человеческие достоинства.
Но время прошло, девицы-продавщицы вернулись на прежнее рабочее место, а Аполлон Борисович с Сарой опять упаковали свой чемодан, распрощались тепло со всеми и укатили к себе в город, будто их и не было. Жизнь пошла по накатанной колее – так же размеренно и однообразно.
Вскоре после этого в доме Вяткиных случилось важное событие. Вечером, когда погасили свет и легли спать, Анна положила руку на плечо мужу.
– Ты чего, Ань?
– Мишенька, Миша, – тихо сказала она ему на ухо, – у нас будет ребенок. Я беременна.
Миша полежал некоторое время, словно до него доходило с трудом, а потом как закричит: “Точно? Ты не ошибаешься?”
– Не ошибаюсь! Я ведь сегодня в город ездила, к врачу.
Миша вскочил, обнял жену, прижал к себе, потом стал бегать по комнате, закурил “Беломор” и постоянно бормотал: “Анька! Не может быть! Это же здорово! Надо же! И как это все получается? Наконец-то! Нет-нет – и на тебе! Вот здорово!”
Обнявшись, они уснули счастливыми только под утро…
3
Деревня, прознав про событие в доме Вяткиных, рассудила по-своему. Что получается: почти шесть лет детей не было и вдруг – на тебе: беременна! Деревня решила, что здесь что-то нечисто. Судили-рядили меж собой да вдруг и решили: беременна Анна от Аполлона, хоть тресни, и все тут.
– Да она баба-то вроде не такая, не гулящая?
– Все они не такие до поры до времени!
– А кто видел-то, что она с Аполлоном крутила?
– Видели! Кое-кто сказывал: когда Мишка в рейсе был, Аполлон из их дома пробирался огородами.
– Кое-кто, кое-когда! Кто конкретно?
– Я не знаю, свечку не держал, а в народе говорят.
– Да, тихие они все такие. В тихом омуте…
– Это кого же она теперь Мишке родит? Еврея, что ли?
– А я почем знаю? Уж, наверное, не русского.
– Вот так влип Мишаня, елы-палы!
Уж как пригвоздит деревня кого, понапрасну или за дело, – до самой смерти печать останется, не отмоешься. Так и вышло с Вяткиными. Родился мальчик, здоровенький, хорошенький, на мать похож. Назвали Виктором. Миша был на седьмом небе от счастья, пока его оттуда не спустила родная сестра Зоя. Перехватила его как-то на улице, завела к себе в дом, усадила и вдруг ни с того ни с сего как начала голосить, как начала причитать: “Миша-Миша, братик ты мой бедный, горе-то какое, позор-то какой!”
Миша аж вскочил:
– Кто помер?!
– Ой, никто не помер, лучше б помереть от позора такого!
Она еще долго причитала, а потом слезы как-то быстро высохли, и поведала она ему все деревенские сплетни да росказни с появившимися уже красками и подробностями.
– Миша! Вся деревня знает, вся! Позор! Только ты ничего не видишь, где твои глаза, где твоя дурья башка? И от кого – от какого-то старого лысого Аполлона! Господи, за что наказание, как людям в глаза смотреть?..
Вечером Миша явился домой пьяным.
– Что это ты, Мишенька?
– Я что? Я? Это ты что?!
– Не кричи, Витька спит.
– Витька спит?! Твой Витька спит! Твой!
– Почему же мой? Наш!
– Ты мне лучше ответь! – Миша больно сжал ее руки. – Как это ты шесть лет не могла забеременеть и вдруг – на тебе!
– Ты что, Миша, ты что говоришь? Ты с ума сошел? Значит, так было Господу угодно! Ты же сам мечтал о ребенке?
Тут Мишей овладела бешеная ярость:
– Господу, говоришь? А Господа того не Аполлоном звали? Говори! – он схватил ее за волосы, свалил на пол и стал бить: по лицу, по голове, по рукам. – Отвечай, как звали Господа? Как?
Он бил ее, пока не обессилел и не свалился пьяный рядом. Она лежала, тихо постанывала и плакала от безмерного горя, которым обернулось короткое счастье. Витька в люльке проснулся и громко кричал.
4
Виктор вышел из поезда в семь утра, поежился и пошел на привокзальную площадь. От станции до деревни было около тридцати километров, и надо было как-то добираться. На автобусе? Ходят ли они теперь вообще?!
На площади стояла кучка крикливых таксистов, зазывая народ, сошедший с поезда, воспользоваться их услугами. К Виктору ловко подскочил мужичок средних лет.
– Куда едем, командир?
– Смотря сколько возьмешь, – ответил Виктор.
– Так куда?
– В Нехотяевку.
– Двести пятьдесят, идет?
– Ты что, офонарел? – Виктор даже чемодан поставил. – Я от Москвы за сто пятьдесят доехал!
Комментировать