Сборники прозы

Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе

(5 голосов: 4.6 из 5)

Предисловие

Дорогие читатели!

Перед вами — очередной сборник книг «Лилии полевые» серии «Из архива репрессированного священника Григория Пономарева (1914-1997 гг.)»[1].

В основу четвертого сборника положено сочинение доктора прав и богословия, крупного ученого и писателя, архиепископа Джозефа Холст Ингрэма (1809-1860 гг.) «Царь из дома Давида. Три года в Священном городе».

Сочинение содержит в себе 39 писем к своему отцу молодой еврейской девушки Адины, приехавшей из Александрии в Иерусалим в царствование Ирода. По замыслу автора книги, составившего письма на основе Евангельских событий, Адина, ставшая современницей последних трех лет жизни Господа нашего Иисуса Христа, описывает в своих письмах все главные события того времени.

1 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Джозеф Холст Ингрэм (Инграхем, 1809-1860)

Основываясь на богословских знаниях Священного Писания, истории и археологии Палестины, архиепископ Ингрэм использует в своей книге жанр частных писем для создания впечатления полной достоверности происходящих событий.

Рядом с эмоциональным описанием жизни Спасителя от Его Крещения во Иордане до дивного Вознесения книга содержит обзор библейских свидетельств, утверждающих достоверность и истинность того, что Иисус из Назарета есть обетованный Христос, Сын Божий.

На русский язык сочинение впервые вышло в 1895 году в переводе с английского под редакцией Софии Дестунисъ[2], православной писательницы. Книга имеет гриф: «Отъ С-Петербургскаго Духовнаго Цензурнаго Комитета печать дозволяется. С.-Петербургъ, 14-го октября 1908 года. Цензор, Архимандритъ Александръ…».

На протяжение всего своего исповеднического пути отец Григорий, как носитель Истины, несвятой святой нашего времени, молитвенник и покровитель земли Уральской, собирал крупицы духовной мудрости, святоотеческие поучения и живые примеры христианского благочестия со всех уголков мира. Он рóстил, укреплял детей Божиих в вере Христовой, давая им «духовные задания» переписывать вручную тексты поучительных книг.

Все 39 писем Адины, составленные доктором Богословия Джозефом Ингрэмом на основе Евангельских событий, тайно переписывались духовными чадами отца Григория в годы гонений и запрета на церковные книги в прошлом веке, много раз перепечатывались им самим на старенькой механической машинке, заправленной печной сажей. А ведь это тысячи страниц рукописных и машинописных текстов, тиражированные под копирку одновременно по 5-6 экземпляров!

Батюшка переплетал печатные страницы в книги и дарил их духовным чадам на день Ангела. Он, отбывший в сталинских лагерях 16 лет как «враг народа», трудился по ночам, опасаясь новых гонений и репрессий. В его трудах батюшке помогала верная супруга Нина Сергеевна Увицкая; она сшивала книжки, вырезала из открыток цветы и украшала ими печатные странички и самодельные обложки.

И отец Григорий и матушка Нина — дети новомучеников Российских архимандрита Ардалиона Пономарева и протоиерея Сергия Увицкого, прославленных в Екатеринбургской епархии в наше время в лике святых.

Благочестивые супруги Пономаревы прожили вместе 61 год и 2 дня и ушли в мир иной в один день 25 октября 1997 года, явив своим уходом для нас пример истинно христианской кончины! А 6 февраля 2016 года отошла ко Господу Ольга Григорьевна Пономарева, дочь отца Григория и матушки Нины, написавшая нам в назидание трогательные воспоминания о своих родителях. Помолимся о ее упокоении в селениях праведных!

По благословению высокопреосвященного Иосифа, митрополита Курганского и Белозерского, в Курганской епархии с конца 2015 года началась подготовка необходимых материалов для проставления отца Григория, как исповедника веры. Просим всех благочестивых читателей присылать в Курганскую епархию свои воспоминания и примеры благодатной помощи Божией по молитвам к отцу Григорию.

Сегодня многие книги из тех, что собрал в прошлом веке отец Григорий, утеряны в библиотечных фондах страны, некоторые заново переписаны и изданы с искаженным смыслом. Тем бóльшую ценность представляет для нас архив батюшки, сохранивший рукописные копии дореволюционных книг, имеющих церковные грифы Духовного Цензурного Комитета.

Работа над новой редакцией сочинения Джозефа Ингрэма «Царь из дома Давида…» шла в фондах Российской национальной библиотеки Санкт-Петребурга. В архиве отца Григория письма Адины перепечатаны в сокращении, именно поэтому кропотливое восстановление полных текстов длилось более 18 лет. Новый вариант книги дополнен 143-мя примечаниями, объясняющими исторические и библейские термины; в работе с примечаниями использованы 35 источников знаний. Книга заново иллюстрирована, к иллюстрациям привлечены лучшие образцы мировой живописи из Интернет-архива, а также малоизвестные изображения с открыток из архива протоиерея Григория Александровича Пономарева.

В настоящее время в сети интернет выложен сектанский перевод книги доктора Ингрэма, искажающий догматы православной веры. Увлекая читателей лишь одной мечтой о вожделенном рае, как о месте преображения зла, автор бездуховного перевода ведет доверчивого читателя дорóгой лжи, а значит — дорóгой антихриста. «Мечта о рае — это прекрасно, — пишет в своих книгах протоиерей Александр Шаргунов, — но мечта — ложное избавление. Здесь красота мертвой жизни, преображение зла, но нет исцеления от зла. Смертельно опасно под видом Ангела света вести души по ложным мистическим дорогам. Воистину, все древние и новые ереси здесь…» (Культура и антикультура. — М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2014. — стр.201).

Ложь всегда предает Правду. Однако сегодня, благодаря трудам и молитвам отца Григория и трудам его благочестивой супруги Нины Сергеевны Увицкой, милостию Божией восстановлен полный перевод с английского книги Джозефа Ингрэма «Царь из дома Давида…» в павославной редакции 1895 года.

Исследователи христианской литературы склоняются к тому, что письма Адины составлены доктором Ингрэмом на основе его кропотливой работы с историческими архивами и документальными свидетельствами современников Христа, сохранившихся в библиотеках Ближнего Востока. И именно это обстоятельство имеет для нас особую ценность. «Человечество всегда обращало свой взор к прошлому, — пишет отец Александр Шаргунов. — Люди искали в нем примеры, позволяющие им устоять посреди зла земного существования» (там же, стр. 29). Сейчас, когда происходит варварское уничтожение христианских и общечеловеческих святынь, когда игилы тьмы хотят расправиться с любым напоминанием о Евангельских событиях, озаривших мир, все труды, свидетельствующие о жизни и деяниях Господа нашего Иисуса Христа, сами становятся свидетелями Истины.

Сегодня идет постоянная подготовка человека к принятию антихриста. Мы не знаем, что случится с нашим Отечеством завтра и какая угроза смутит наше сердце. Но надо твердо понимать, что святоотеческие и общехристианские предания, дошедшие до нас благодаря подвижническим трудам пастырей Божиих, несущие в себе гуманизм христианской морали, хранят нашу веру и нашу Россию, спасают мир от всё разрушающего сатанинского зла и учат быть верным Христу даже до смерти. Аминь.

Елена Кибирева,

член Союза писателей России

Курган, 14 сентября 2015 года, церковное новолетие,

иконы Божией Матери «Августовская Победа»

3 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Василий Петрович Верещагин (1835-1909). Фрагмент картины «Се Человек». Храм Христа Спасителя. Москва

Царь из дома Давидова. Три года в священном городе

архиепископ Джозеф Ингрэм

Предисловие

Адина — автор предлагаемых писем. — Ее семья. — Путешествие в Иерусалим. — Римляне. — Крепость Давида[3]. — Дворец Пилата[4]. — Холм Кальварий[5]. — Гефсиманский сад[6]. — Вифлеем[7]. — Дамасские ворота. — Римская гвардия. — Прибытие к друзьям. — Наружность Адины. — Ее письма к отцу.

Цель автора этой книги — ввести читателя в среду исторических обстоятельств и событий земной жизни Того, Кто говорил людям, «как ни один человек никогда не говорил» (ср. Ин.7; 46).

В письмах к своему отцу молодая еврейка, девушка Адина, приехавшая из Александрии в Иерусалим в царствование Ирода[8], описывает, как современница, события последних трех лет жизни Спасителя рода человеческого. В сокровенной письменной беседе с отцом, живущим в Александрии, она изображает пережитые ею впечатления в этой стране, родной для нее по крови и по историческим преданиям.

Эта девушка — ревностная еврейка, воспитанная в родительском доме на чтении исторических и пророческих книг еврейского народа. Она предприняла путешествие в «Город Господень» по тем же побуждениям, по которым очи всех просвещенных евреев того времени всегда обращались к этому порабощенному римлянами месту их былой славы и гордости, в чаянии обещанного пророками Мессии-Освободителя.

Но вот интерес к этому городу еще более усиливается: сообщая отцу все виденное и слышанное и подтверждая свои впечатления перечитыванием пророческих книг, Адина постоянно убеждается, что появившийся близ Иерусалима смиренный Незнакомец, Этот «Человек скорби», против Которого с таким ожесточением и презрением ополчились все фарисеи и книжники, и есть именно Тот Обещанный, пришествия Которого так трепетно ждал ее народ.

Предлагаемая книга содержит рядом с последовательным описанием главных событий из жизни Спасителя от Его Крещения во Иордане до Его дивного Вознесения обзор всех библейских свидетельств, утверждающих достоверность и истинность того, что Иисус из Назарета есть обетованный Христос, Сын Божий.

Адина, от имени которой ведется предлагаемый рассказ, была единственною дочерью Манасии Веньямина; он был израильтянином из колена Иудина[9], но родился в греко-римском городе Александрии. Его предок, известный в свое время ученый Давид-Эздра-Манасия, был одним из семидесяти толковников, призванных в 277-м году Птолемеем Филадельфом[10] для перевода Библии с древнееврейского языка на греческий. Окончив этот почетный труд, Эздра со своими товарищами по работе по приглашению царя остался в Египте, где он и прожил до глубокой старости, добросовестно трудясь на почетном посту, к которому был призван. Пять поколений его потомков представляли собой целый ряд выдающихся по способностям людей, заслуживших доверие египетских правителей; мало-помалу они нажили значительное состояние, которое все и перешло к последнему в роде Манасии — Веньямину, человеку, вполне достойному своего знаменитого предка. Он был известен в Александрии своею щедростью, мудростью, общественным положением, а также ученостью и богатством и был в дружеских отношениях с римским проконсулом Руфом Люцием Павлином. Этот египетский еврей горячо любил свое далекое отечество, родину своих предков, и ревностно чтил Святой Город с храмом Иеговы[11].

В юности своей он по желанию отца ездил в Иерусалим с целью утвердиться в законах Моисея[12] и решил такую же образовательную поездку доставить и своей единственной дочери, как просвещенной еврейской женщине и наследнице его имения и богатства.

И вот после семнадцатидневного утомительного пути перед Адиной вдруг открылся вид на Священную Гору и башни Сиона[13]…

* * *

Караван остановился на вершине хребта; еврейские путешественники сошли с верблюдов и распростерлись в религиозном экстазе, поклоняясь Граду Давидову на горе Мориа[14], освященной стопами праотца их Авраама.

Девушка подняла свое покрывало и в благоговейном трепете склонила голову. Она увидела наконец собственными глазами Иерусалим, город ее народа, родину ее предков, священное место, о котором она с раннего детства была столько наслышана. Она глядела на него и вспоминала об Исааке[15], положенном на жертвенный костер на том самом месте, где теперь блещут мрамором и позолотой стены величественного храма; об Исаии[16], распиленном пополам в мрачной долине у подножия этой горы; о Давиде и славе его; о мудрости Соломона[17]; о сонме пророков, ходивших по улицам этого города и по окрестным холмам.

Одна за другой теснились в ее воображении картины печального и славного прошлого: осады этого города ассириянами, персами, египтянами и другими народами; пленение и увод в рабство ее соотечественников; разрушение иерусалимских стен и храма и воссоздание их Эздрою.

С особенным чувством благоговения представляла она себе, как обитал Иегова среди Своего народа из века в век, являясь ему в виде небесного огня во внутреннем святилище храма, и как Он вещал Свою волю, как бы Лицом к лицу с человеком. Вспомнила о Ковчеге Завета[18], и заповедях на каменных скрижалях[19], и о расцветшем жезле Аарона, о медном Змие[20], хранящемся в храме…

Сердце ее усиленно забилось; никогда раньше она не испытывала такого волнения. С глубоким чувством благодарности она благоговейно склонила голову перед Тем, Кто возвеличил ее народ перед всеми народами и город ее предков и пророков — среди всех городов земных. Поднявшись, она обвела гордым взглядом прекрасный пейзаж, ликуя и гордясь, что и сама принадлежит к этому избранному народу. Ее воображению представилось, что и Ангелам на небе так же мил и дорог этот вид и этот еврейский народ! И небо, казалось ей, было в таком близком общении с этим избранным местом на земле!

Арабы из ее свиты также склонили головы и опустились на колени при виде священных башен, чтя память Авраама и своих патриархов, праотцев их по Измаилу[21], которые, по их представлениям, покоятся тут же, вместе с Исааком[22] и Иаковом[23], на горе Мориа, а не в Хевроне[24] — в пещере Махпела, где было место их погребения, по словам Моисея.

Но горделивый подъем духа Адины упал внезапно: когорта римских солдат с блестящим орлом во главе группы всходила на холм, где она стояла.

— Римляне! Римляне! — закричали вожатые и, быстро поднявшись, все сели на своих мулов и верблюдов и заспешили очистить дорогу приближающейся коннице.

В нескольких десятках футов от этого места израильтянин, погонщик мулов, не успевший убраться с пути, был сбит с ног; без внимания к его крикам кавалерия взнеслась на вершину холма. Адина побледнела, но не от страха: вид римских всадников вернул ее к печальной действительности. Гордость, наполнявшая ее сердце, исчезла мгновенно. Увлечение прошедшей славой своего народа сменилось тяжким сознанием его унижения в настоящем. В радостном волнении, при виде священных мест, она было совсем позабыла, что земля пророков и царей — помазанников Божиих — стала одною из римских провинций. Очнувшись от грез, она в глубокой печали опустила на лицо свое покрывало.

А между тем группы всадников одна за другой вихрем пронеслись мимо — со звоном оружия и грохотом нескольких сот лошадиных копыт.

Она уже больше не глядела вперед с горделивой радостью. Губы ее шептали слова Иеремии: «Как помрачил Господь во гневе Своем дщерь Сиона![25] …Это ли город, который называли совершенством красоты, радостью всей земли?![26] Господь изгнал нас из числа народов Своих…»

Обильные слезы облегчали ей сердце, и, как верная «дщерь Иерусалима», она оплакивала утраченную славу своего народа.

Между тем путники подвигались далее, огибая холм, покрытый могилами; на одну из них еврейский раввин, под покровительством которого она путешествовала, указал ей как на место погребения пророка Иеремии. Далее они пересекли небольшую долину, зеленевшую рощами, украшенную фонтанами и террасами, и увидели тут массу городской публики. Мужчины и женщины прогуливались тут группами, а с одной стороны тенистой дороги раскинуты были шатры, под которыми купцы со всех сторон света выставляли свои товары и торговали. На вопрос Адины раввин ответил, что здесь место загородных гуляний для жителей Иерусалима, а теперь, по случаю предстоящего великого праздника Пасхи, когда стекается масса народа в Иерусалим, здесь расположились приезжие купцы и торгуют.

Миновав эту толпу, путешественники двинулись вправо и поднялись на небольшую возвышенность, с которой Иерусалим открылся им с другой точки зрения и представился во всем блеске своего неувядаемого величия. Как бы презирая все перенесенные им невзгоды — войны, осады, опустошения — римский Иерусалим сохранил свой гордый вид столицы великого государства и в значительной степени оправдывал свое наименование Царицы мира.

— Как он прекрасен! — сказала Адина.

— Да! Невозможно человеку сокрушить Град Божий! — с горделивой уверенностью отозвался раввин. — Он будет стоять вечно.

— Укажи мне достопримечательные места, добрый рабби[27] Бэн Израиль; скажи, какое это мрачное здание виднеется за храмом? У него такой грозный и воинственный вид!

— Это и есть город Давида — замок наших царей. Он охраняет храм и город. Он служил крепостью Давиду и доблестным Маккавеям[28]. Заложен он был еще Мелхиседеком[29], первым царем иерусалимским, другом праотца нашего Авраама. Теперь в нем стоят гарнизоном тысячи римских солдат.

Девушка вздохнула; но скоро красивая башня, позолоченная закатом, привлекла ее внимание, и она спросила:

— Что это?

— Ты спрашиваешь, дитя, о башне, что рядом с пальмой и почти одной с нею высоты? — переспросил рабби, которому приятно было удовлетворить любопытство своей милой спутницы. — Это — Давидова башня. Вот на той стене ее, что над воротами, стоял страж Давида, когда он ждал вестей от Авессалома[30]; а лес, который отсюда не виден, идущий к северо-востоку от города, — это тот самый лес Эфраима, где был убит Авессалом.

— А какой это дворец так сверкает на солнце, точно он весь серебряный?

— Это дворец римского правителя Понтия Пилата, который владычествует как царь в Иерусалиме… Но что ты так вздрогнула, дитя? — спросил рабби, и, следя за направлением ее взора, он понял причину ее испуга: невдалеке, на холмике напротив городских ворот, возвышались деревянные кресты. На двух крестах висели тела, должно быть, недавно распятых, потому что вблизи стояла стража и толпа народа стояла и глядела на страдания несчастных. Слышались страшные стоны и проклятия одного из страдальцев.

— Это место называется Кальварий, дочь моя, — спокойно пояснил рабби. — На этом месте римляне казнят своих преступников. Сегодня казнены двое. Казнь эта жестокая; более жестокая, чем избиение камнями… Но у римлян жалости нет. Проедем поскорее мимо.

Свернув влево, они объехали вдоль стен сада, который, казалось, был доступен всем, потому что полуразрушенные стены предоставляли много отверстий для входа. По саду ходили люди; некоторые отдыхали в тени деревьев.

— Это — сад царя Соломона; ныне зовут его Гефсиманским, — продолжал рабби. — Теперь почти все царские сады так запущены! Но они красивы и в этом запущенном состоянии. А посмотри, как величественен вид на храм через эту просеку между рядами деревьев! А эта горка, покрытая рощами к востоку от сада, — это Масличная гора[31]. В дни славы Израиля она составляла часть царского сада. За нею лежит Вифания.

— А где Вифлеем Иудейский, из которого, по словам пророчества, «изыдет вождь Израиля» (Мих.5:2)?

— Это — к югу. Да! Все мы должны быть на страже того дня, когда исполнятся слова пророка. Они веселят сердце наше верой, что не вечно будет Иерусалим под пятой иноземцев, что явится Царь и Вождь из царского рода Давида.

— А существует ли теперь кто-нибудь из рода Давида? — спросила Адина, пытливо вглядываясь в бородатое лицо раввина.

— Должны существовать, иначе бы не могло исполниться пророчество. Но те из этого рода, которые известны, — такие бедняки! совсем простые люди… Я уверен, однако, что где-нибудь в другом месте не иссох еще священный ствол царственного дома, ведь Даниил и Иосиф были правителями в Персии, в Египте. Может, и оттуда явится победоносный Вождь Израиля.

— Но ведь в Писании сказано, что Он произойдет из Вифлеема, — из маленького местечка?

Рабби несколько смутился, но уже собирался ответить на этот трудный вопрос, когда караван вдруг остановился: ему преградило путь стадо овец вперемешку с крупным рогатым скотом; его гнали в город для жертвоприношений. С трудом пробравшись через это препятствие, караван подошел наконец к Дамасским воротам. Здесь произошла новая задержка: римская стража остановила их; потребовались проходные свидетельства и плата по 30 сестерций с каждого верблюда и по 15 с мула.

Далее суета городской улицы совсем ошеломила Адину, в течение нескольких дней видевшую вокруг себя только пустыню. Но дом родственников ее отца, куда она направлялась, был недалеко от городских ворот, и ее скоро встретили дружеские объятья семьи, где ее ожидали. Ее так ласково приняли не только из уважения к ее отцу, поручившему ее их покровительству, но и потому, что сама она сразу произвела на всех самое приятное впечатление.

Ей только что минуло шестнадцать лет. Дочь богатого александрийского купца и вельможи переживала еще весеннюю пору своей красоты. Ее светло-каштановые волосы, отливавшие золотом, овальное лицо с нежным румянцем сквозь оливковый оттенок кожи, большие лучистые глаза, светившиеся умом и радостью жизни, прямой, тонко очерченный нос, прелестный рот с выражением женственной приветливости и чистоты — все в ней было необыкновенно изящно.

Найдя радушный прием и комфортабельное приготовленное для нее помещение, Адина решила дней пять отдохнуть после путешествия. Затем, ко дню обратного отбытия каравана, она написала своему отцу первое письмо; по еврейскому летосчислению оно было помечено числом и годом, ровно на три года предшествовавшими дню распятия Спасителя.

Письма Адины

I

Описание путешествия из Александрии[32] в Иерусалим. — Газа[33]. — Колодезь Иосифа[34]. — Мертвое море[35]. — Иордан[36]. — Впечатление при виде священного города. — Рабби Амос. — Осквернение храма. — Искупительные жертвоприношения. — Пророк Божий, проповедующий близ Иордана.

Дорогой мой батюшка!

Ты приказывал написать тебе немедленно по приезде моем в Иерусалим. Исполняю это с величайшим удовольствием. И пусть это письмо мое утвердит твою уверенность в моем дочернем повиновении. И, конечно, я буду писать тебе с каждым караваном, они ведь ежемесячно отправляются отсюда в Каир. А когда будут представляться и другие случаи отправить письмо, — верь, что мое чувство к тебе в нашей разлуке не позволит мне пропустить ни одного такого случая.

Мое путешествие показалось мне очень долгим: рабби Бэн Израиль говорит, что мы ехали семнадцать дней, а я им и счет потеряла. Скоро устала считать их.

Когда мы трое суток ехали по берегу моря, я беспрестанно любовалась им; оно как будто соединялось с небом вдали. Мне удалось видеть множество кораблей; а рабби, который всегда охотно отвечал на все мои расспросы, объяснял мне, какие из римских галер[37] идут в Сидон[38], какие к Нилу[39]. Об одном судне он сказал, что оно идет к тебе, и я мысленно послала тебе с ним мою молитву и привет. Как раз в том месте, где наш путь сворачивал от моря снова к пустыне, я увидела на берегу разбитый бурею корабль. Громадный и черный, на песчаной отмели он казался мне таким жалким и ужасно большим, точно морское чудовище, издыхающее на земле. Рабби сказал, что корабль вез пшеницу из Александрии в Италию, но буря разбила и выкинула его на берег. Как ужасны морские бури!

6 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — «Адина, от имени которой ведется предлагаемый рассказ, была единственною дочерью Манасии Веньямина; он был израильтянином из колена Иудина…» Фото из Интернет-архива лучших образцов мировой живописи

Мне очень хотелось встретить Левиафана[40], но это не удалось мне. Добрый рабби, который, кажется, все на свете знает, сказал, что они редко появляются теперь на Средиземном море, но что их еще можно увидеть за Геркулесовыми столбам[41], там, где кончается свет.

Два дня мы пробыли в Газе. Мы проходили по тому пути, где прежде стояли ворота, — те самые, которые Самсон снял с петель, и я увидела тот самый холм, в двух милях на юго-восток, куда он снес эти ворота.

Мне указано было много интересных мест. Мы проезжали через то поле, где Самсон после кровопролитной битвы обратил в бегство филистимлян. Мне показали пещеру, из которой вышел тот лев, которого убил Самсон и в память которого он сочинил свою известную загадку[42].

Видела и сухой колодезь, в который брошен был десятью нашими патриархами брат их Иосиф; мне показал его наш арабский проводник и указал камень, на котором измаильтяне отсчитывали десяти братьям свои 20 сребреников за Иосифа. Но рабби Бэн Израиль сказал, что действительно же ров Иосифа лежит к северу от Иерусалима, близ гор Гильбейской и Дофанской.

Арабские предания часто грешат неточностью. Когда я вызвала старого аравитянина на разговоры, он пустился в такие подробности, которые совсем к моему вопросу не относились… Они ужасно любят с важностью распространяться о том, как один из наших славных предков был куплен в рабство их предками. Во время моего путешествия я не раз замечала, что эдомские измаилиты в нашем караване пользуются каждым случаем, чтобы превознести свою расу в ущерб сынам Израиля, и на этот раз Абэн Гусеуф, старый, белобородый предводитель нашего каравана, вступил в спор с рабби Бэн Израилем по поводу Исаакова колодца, около которого мы проходили, и уверял, что Исаак был сыном рабыни, а Измаил был законным сыном и наследником, но был лишен наследства и изгнан по козням рабыни, которая хотела, чтобы ее сын наследовал после отца. Но история наших предков мне так хорошо известна, что я не могла поверить этой басне. Все наши арабы при этом стали, конечно, на сторону своего вожака и горячо вступались за верность его утверждений, а ученый рабби с такою же ревностной горячностью их оспаривал.

Утром в предпоследний день нашего путешествия мы заблудились и в течение нескольких часов, пока не напали на путь, видели вдали, к востоку от нас, то Мертвое море, что лежит на месте бывших городов Содома и Гоморры[43]. У меня сердце забилось при виде этого страшного места, отмеченного гневом Иеговы. И я представила себе ужасную картину: в огне все небо… и дым и пламя, извергающиеся как из огромного костра.

Воображаю ужас этого дня — дня погибели двух городов с окружающими их цветущими равнинами! Ведь говорят, что все это место представляло собой сплошной цветущий сад! А теперь — как зловеще покойно стелется эта блестящая, гладкая поверхность под безоблачным небом! Долго она была в виду у нас. Наконец к северу от нее блестящей черточкой сверкнул Иордан; он казался недалеко, а между тем до него, как сказали мне, был еще добрый день пути на верблюде.

Когда мы потеряли из вида это печальное море, эту мрачно блестевшую могилу городов с их бесчисленным населением, мы вошли в узкую долину, и к концу следующего дня Иерусалим предстал пред нами во всем своем великолепии. Он точно из земли вдруг вырос совсем неожиданно. Кругом тишина стояла как в пустыне; да здесь и была еще пустыня, хотя Иерусалим был от нас всего в двух милях расстояния.

Не могу описать тебе, дорогой батюшка, что я испытывала, увидев священный город! Но я думаю, что то же самое испытывают и миллионы людей нашего народа… Это было совсем как ты мне рассказывал! Все наше прошлое с его великими людьми, которые беседовали с Иеговой, восстало передо мною во всей его подавляющей, поражающей силе. Вся история этих священных мест прошла в моей памяти, и я могла только склонить мою голову и припасть к этой земле с чувством восторженного благоговения, ибо я впервые увидела храм, воздвигнутый на том месте, где Сам Господь являлся в образе «Неопалимой Купины»[44] и вещал людям Свою волю. Ах, зачем Он больше не посещал землю и святой дом Свой! Я видела восходящий к небесам дым от жертвоприношений и помолилась, чтобы Бог принял и мою молитву за тебя, батюшка, и за себя.

По мере приближения к городу много замечательных мест мне указывал рабби, и мне странно было видеть так близко эти священные места, знакомые мне только по книгам пророков. Мне казалось, что я переживаю дни Исаии и Иеремии[45], и я чувствовала себя ближе к ним, чем к своим современникам.

В первые дни моего пребывания в Иерусалиме я так же и жила — все время в прошедшем. Я перечитывала наши священные книги с таким благоговейным чувством радости, которое может понять только испытавший это; я перечитывала и проверяла все виденное мною. Но ведь ты сам, дорогой батюшка, переживал все это в дни молодости твоей и понимаешь мои чувства.

Мы прибыли в город ровно к шести часам вечера и скоро были приняты в доме нашего друга Амоса — левита[46]. Я окружена здесь такой заботливостью и роскошью! Помещение, устроенное для меня, так удобно и красиво убрано, точно радушный хозяин хочет заставить меня позабыть о милом родном доме, с которым я рассталась. Рабби Амос и его семья просят передать тебе их почтение и привет. Так как в эти дни была его очередь служения в храме, я мало успела его видеть, но он показался мне очень добрым и благочестивым человеком. Он очень любит своих детей.

Была я в храме. Широкий двор его похож на базарную площадь, так как на нем толпится народ. Здесь продают и покупают предназначенных для жертвоприношений животных. С одной стороны нагорожены клетки со множеством голубей, с другой — сараи и выгородки для овец, баранов, телят и волов. Блеянье, рев, говор на всевозможных наречиях — шум стоит страшный. Это место гораздо больше похоже на рынок, чем на преддверие храма Иеговы. Это показалось мне осквернением храма, дорогой батюшка! Мне кажется, в этом выражается недостаток того благоговейного чувства к дому Божию, которое отличало наших предков. Я рада была поскорей выбраться из этого базара, где под предлогом купли и продажи жертвенных животных допускаются и всевозможные торговые сделки.

Но вот я вошла наконец в женское отделение храма[47], и тут я действительно почувствовала себя в храме и поражена была окружавшим меня благолепием.

В священном трепете невольно склонилась я пред Святая Святых! Никогда я еще не чувствовала себя так близко к Богу. Над головами молящейся толпы носились клубы фимиама[48], и потоки жертвенной крови струились по мраморным ступенькам алтаря. Ах, сколько невинных жертв убивают здесь каждое утро и вечер во искупление грехов Израиля! Какое море крови уже пролито во все предыдущие века! Какая поражающая ум, страшная тайна сокрыта в этом искуплении кровью невинных животных множества содеянных грехов! Батюшка, дорогой, ведь это такая глубокая и недоступная нам тайна?!

Возвращаясь из храма, я увидела толпы народа на улицах: кто пешком, кто на ослах; все необычайно теснились и спешили, устремляясь за городские ворота. Мне сказали, что в этих краях появился какой-то необыкновенный человек — настоящий пророк Божий, по мнению многих. К нему-то все и стремятся — в пустыню, по ту сторону Иордана. У этого пророка множество почитателей, и за ним ходят толпы народа. Он живет в пустыне и там проповедует. Таких вдохновенных и властных речей, говорят, еще не бывало со времен Илии[49] и Елисея[50]. И вот каждый день из Иерусалима идет к нему в пустыню народ, чтобы видеть и слышать его. Живет он там в пещере, питается кореньями и диким медом, пьет только воду, вместо одежды на нем только львиная шкура… Так, по крайней мере, рассказывают про него. Хотелось бы верить, что это настоящий пророк, посланный небом, и что Бог вспомнил наконец об Израиле… Но времена пророков так давно миновали… Боюсь, что это просто какой-нибудь энтузиаст, вообразивший себя пророком вроде галилеянина Иуды[51], который морочил народ и погиб жалкою смертью…

Но влияние этого человека на всех его слышавших так велико, что невольно думается, что он действительно одарен пророческим духом.

Прости, дорогой мой батюшка!

Будем молиться неустанно о славе Израиля!

Твоя Адина.

II

Отъезд рабби Бэн Израиля. — Семья рабби Амоса. — Ревекка. — Мария. — Вид из храма рабби Амоса. — Утро на крыше дома. — Жертвоприношение в храме и поклонение Богу на утренней заре. — Вечернее жертвоприношение и римское идолопоклонение близ храма Иеговы. — Исполнение пророчеств. — Под облаком. — Посланник, предсказанный Малахией[52]. — Пророк Илия. — Рабби Амос признает развращенность священников. — Упадок благочестия. — Молодой человек, слышавший нового пророка близ Иерихона[53].

Дорогой батюшка!

Почтенный рабби Бэн Израиль только что сообщил мне о своем намерении отправиться завтра в обратный путь в Египет и спрашивал, не будет ли от меня поручений к друзьям моим в Александрию.

Вместо этого письма, которое он взялся тебе доставить, я предпочла бы себя самое предоставить снова его попечению и перенестись к тебе, в наш родной дом… Но так как я здесь живу по твоей воле, то постараюсь быть еще более послушной. Постараюсь чувствовать себя здесь как можно лучше и утешаться в разлуке с тобой мыслью, что мое огорчение или грусть по тебе заставили бы только печально поникнуть твою седую голову.

А между тем у меня здесь имеется все, чтобы быть настолько счастливой, насколько это возможно в разлуке с тобой и родным домом. Славный рабби Амос даже немножко напоминает мне тебя своей добротой и своим степенным и важным видом, а Ревекка, его жена, настоящая «мать во Израиле!»[54]. Их дочь Мария так ласкова со мной и, кажется, так меня полюбила, что, не имея родных сестер, я в первый раз узнала чувства сестры.

И все в этом доме так мило и хорошо! Бог отцов наших, наверное, покровительствует мне в разлуке с родным домом на берегу нашего чудного Нила, дав мне здесь такой мирный, домашний приют.

Улица, в которой мы живем, расположена на возвышении. Я люблю по вечерам всходить на крышу нашего дома и следить за движением небесных светил, которые светят и над Египтом… С этой крыши вообще прекрасный вид на весь священный город. Виден и весь громадный храм с его блестящими мраморными колоннами и террасами, с высоко бьющими фонтанами, похожими на сверкающие пальмы из расплавленного серебра; видны массивные, но прекрасные стены и башни. Золотая арка над входом в Святая Святых вся блещет в лучах зари, как корона неувядаемой славы. Гляжу и наглядеться не могу на это святое место. Каковы же были величие и блеск его в те дни, когда Иегова Сам воочию являлся в нем?!

8 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Карл Генрих Блох (1834-1890), датский художник. Фрагмент картины «Христос и ребенок»

Вчера рано утром я проследила, как взвилось над храмом первое облако дыма от утреннего жертвоприношения. Я поражена была торжественной тишиной, царившей и на вершине горы Мориа. Солнце еще не взошло, но восток уже загорелся пурпуром и утренняя звезда бледнела в небесной глубине. Ни одним звуком не нарушалась тишина на бесчисленных улицах внутри городских стен.

Ночь и покой беззвучно владели еще городом и алтарем Господним. И я, вся в обаянии этой тишины, стояла, молитвенно сложив на груди руки и опустив голову… и мне представлялось, что среди этого безлюдия и безмолвия сонмы Ангелов реют на страже над градом Давидовым (Иерусалим. — Ред.).

Но вот пронизали небо огненные стрелы, разлилось шире пурпурное море на востоке и легкие облачка, казавшиеся раньше маленькими лодочками, теперь, когда коснулся их огонь солнца, поплыли, как пылающие корабли, по голубому морю.

С каждым мгновением редела мгла и нарастало великолепие зари. И как раз в тот момент, когда я ждала напряженно, что вот-вот появится солнце из-за зубчатых стен на горе Мориа, я была страшно оглушена и испугана внезапным и резким звуком священных труб… Потрясающий звук сразу тысячи серебряных труб раздался со стен храма и мощным гулом пронесся по городу. И в ту же минуту все крыши домов покрылись молящимися. Весь Иерусалим восстал от сна, как один человек. Все обратились лицом ко храму, и сто тысяч детей Израиля стояли в торжественном ожидании…

Вот раздался второй трубный призыв, более тихий и мелодичный, как Божий голос к отцу нашему Моисею, и все склонили колени и соединили голоса свои в утреннем молитвенном славословии. Этот гул голосов был похож на рокот волн морского прибоя на береговой отмели, и эти звуки отдавались эхом от стен храма, как отпрядывают волны от каменного утеса.

Дорогой мой батюшка, признаюсь тебе, что все это было для меня так неожиданно и непривычно (потому что ведь у нас, в Александрии, ничего подобного нет), что я стояла сначала, ошеломленная больше как зрительница, чем как участница, какою должна бы быть твоя дочь. Одновременно с тем, как раздались молитвенные звуки гимна, я увидела клубы черного дыма, исходящие из глубины храма и застилающие двор его как завесою. Затем стали вздыматься более легкие, голубые струйки дыма и, свиваясь колечками одно за другим и переплетаясь, исчезали, как серебристые следы волн на отмели: это курились фимиамы, сопровождающие утреннее жертвоприношение.

Я следила, как они поднимались все выше и выше над густыми клубами черного дыма от сжигаемых жертв… Я тоже преклонила колени, вспомнив, что с этим дымом и фимиамом возносятся к небу и молитвы народа… и прежде, чем они исчезли, я присоединила к ним и мою молитву за тебя и за себя.

Как полна тайн наша религия! Какая глубокая тайна в этом ежедневном жертвоприношении, из века в век совершаемом за грехи наши и отцов наших! Но часто я спрашиваю себя с тех пор, что я здесь: «Как может кровь ягненка, теленка или козленка искупить грех? Что за таинственная связь между нами и этими бессловесными невинными тварями? Как может теленок предстательствовать за человека перед Богом?». Чем больше я раздумываю над этим, тем больше теряюсь в этой тайне. Я говорила об этом рабби Амосу, но он только улыбнулся и указал мне на мое начатое рукоделие: мы с Марией принялись вышивать кайму для одежды священника к Новому году.

Вечернее жертвоприношение, которое я видела тоже вечером, производит, быть может, еще большее впечатление, чем утреннее. Как только зайдет солнце за гору Гаваон[55] и опустится в долину Аялонскую[56], раздается протяжный звук трубы в одной из западных башен Сиона. Этот мелодичный звук слышен во всех частях города и даже за городской стеной. Всякая работа тотчас прекращается, каждый бросает свои рабочие принадлежности и обращает свое лицо к дому Божию. Наступает продолжительная пауза: все в ожидании. Но вдруг раздается такой оглушительный звук сотни труб, точно небо рушится, и, колеблясь, волна за волною разливается этот звук далеко на всю окрестность. И опять клубы черного дыма пылающих жертв торжественно выплывают из храма, но, будучи тяжелее вечернего воздуха, они стелются низко, окутывая гору как пеленой, пока медленно расплывутся и исчезнут. Тогда уже виден один только чистый фимиам драгоценных курений, несущийся к невидимому Богу и уносящий с собою молитвы и воздыхания народа. Когда угаснет дневной свет, пламя от жертвенника засветится ярче, и, как маяк, вздымаясь выше стен, окружающих храм, он осветит все кругом, и выступят из мрака в грозном величии из мрака башни и портики, венчающие гору Мориа.

Но в этот вечер, дорогой батюшка, произошло одно обстоятельство, омрачившее этот торжественный час. Когда умолк призывный голос серебряных труб левитов и все сердца и очи вознеслись к Иегове вместе с венками из струек фимиама, окружившими гору, из римского храма, примыкающего к крепости царя Давида, раздались воинственный звук рога и медное бряцание других варварских музыкальных инструментов и заклубился черный дым с вершины цитадели. Мне сказали, что это римляне приносят жертвы своему богу Юпитеру.

О, когда же, когда наконец освободится священный город от ига чужеземцев? Увы Израилю!.. «Наследие наше перешло к чужим и домы наши к иноплеменникам!» (ср. Плач Иер.54:2)[57]. Правду сказал Иеремия: «Не верили цари земные и все живущие во вселенной, чтобы враг и неприятель вошел во врата Иерусалима» (Плач Иер.4:12). И как верно сбылось пророчество, выраженное в Плаче Иеремии: «Отверг Господь жертвенник Свой, отвратил сердце Свое от Святилища Своего, предал в руки врагов стены чертогов Его — в доме Господнем они шумели, как в праздничный день» (Плач Иер.2:7). И я плачу об этом, дорогой батюшка, и сейчас слезы капают на пергамент, пока я пишу.

Зачем все это? Как допускает Иегова, что враги живут среди нашей святыни и что дым от их отвратительных жертвоприношений смешивается со священным дымом жертв, приносимых служителями истинного Бога? Конечно, Израиль грешен, все мы наказаны за наши преступления и вынуждены искать и пробивать себе путь к Богу… Надеюсь, что Он помилует нас наконец и восстановит славу Израиля. «Цари наши стали слугами их; законы наши заменены чужеземными; наши пророки утратили дары вещания. Господь отвернулся в гневе Своем и не вещает больше волю Свою народу Своему. И дым от приносимых жертв тяжело виснет над храмом, как грозовая туча гнева Божьего».

Вот уже около трехсот лет прошло, как у нас нет пророков. Последний из них был Богом вдохновенный Малахия. Сегодня равви Амос тоже высказал мысль, что Бог прекратил всякое общение с народом Своим, и, слышит ли Он молитвы наши, принимает ли жертвоприношения, Он ничем этого не обнаруживает!

Я спросила у мудрого рабби, неужели и всегда так будет. Он ответил, что, когда придет Тот, на Кого уповают от начала мира, все должно возродиться, и слава Иерусалима просияет, подобно солнцу, и озарит всю вселенную, и все народы земные придут и поклонятся святому храму Его. А теперь, по словам рабби, мы живем еще во мгле наших грехов… пока не воссияет день, когда Сион станет радостью всего мира.

Этот разговор мой с рабби Амосом, повторюсь, возник по поводу римского гарнизона, занимающего укрепление царя Давида и творящего свои языческие жертвоприношения тут же, рядом с нашим курящимся алтарем. И тогда же мне пришла мысль перечитать хорошенько книгу пророка Малахии. И вот что я нашла в ней: после упоминания о постигшем нас унижении и упреков, обращенных к священникам за то, что они вносили соблазн в народ и через это сделались «презренными и униженными перед всем народом», он говорит: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и Он приготовит путь передо Мною; и внезапно придет в храм Свой Господь… и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия, и переплавит их, как золото, чтобы приносили жертву Господу в правде» (Мал.3:1-3). «И вот, — добавляет великий пророк, — Я пошлю вам Илию пророка, который будет предшествовать Великому Страшному дню Господню» (ср. Мал.4:5).

Эти слова я прочла сегодня рабби Амосу, а пока я читала, пришел рабби Бэн Израиль и сказал, что он думает выехать завтра. Рабби Амос показался мне погруженным в мрачные думы, таким я не видела его раньше. Я испугалась: не огорчила ли я его своими смелыми речами? Я подошла, чтобы обнять его, и увидела слезы в глазах его. Мне стало еще страшнее, и мысль, что он может быть недоволен мною, так мучила меня, что я уже хотела просить у него прощения за то, что осмелилась касаться в беседе таких важных вопросов вопреки его первому предупреждению (когда он послал меня к рукоделию). Но он ласково взял мою руку, и слезы скатились на его белоснежную бороду, когда он сказал мне:

— Ты ничего дурного не сделала, дитя. Садись со мной рядом и не смущай сердца своего напрасно. Ныне действительно оправдывается все, что писано пророком Малахией. Бэн Израиль! — обратился он к отъезжающему в Александрию гостю. — А ведь священники наши действительно развратились, за немногими исключениями! И действительно, мы переживаем предсказанное пророком… Боюсь, что за внешнею обрядностью левиты наши утратили дух веры и так же далеки от истинного познания Бога, как и жрецы римского идолопоклонения. Увы, быть может, служение наше не более значит перед очами Господа, чем и их языческие жертвоприношения? Сегодня, когда я был в храме, служа перед жертвенником вместе с другими священниками, слова Исаии пришли мне на память и не выходят из головы моей: «”К чему Мне множество жертв ваших? — говорит Господь. — Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота и крови тельцов и агнцев не хочу… Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня… Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя; они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И, когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас глаза Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь, …перестаньте делать зло”» (Ис.1:11-16).

— Эти грозные слова пророка, — продолжал рабби Амос, обращаясь к изумленному Бэн Израилю, — во все время, что я был в храме, не выходили у меня из головы: голосом с неба они звучали моему слуху. Некоторые из молодых левитов, которым я сделал выговор во время богослужения, с удивлением посмотрели на меня, словно спрашивая, что со мною. Голосом, как бы вдохновенным свыше, ответил я им словами пророка; побледнев, они отвернулись от меня. На том я и оставил их.

— Заметил и я, — сказал Бэн Израиль, — не стало ныне того благоговения при служении в храме, какое было, когда я в дни моей юности бывал в Иерусалиме; но зато роскошь и великолепие служения сильно возросли…

— Да, — с грустью подтвердил Бэн Амос, — да! Когда исчез дух богопочитания, стали позлащать внешнюю сторону служения… Невероятная роскошь при богослужении заимствована у римлян; вот как низко мы пали! Все наше богопоклонение со всем его благолепием — это только раззолоченный гроб, а внутри его — разложение.

Ты можешь себе представить, дорогой батюшка, как такое признание, от такого лица, как рабби Амос, увеличило мое смущение и чувство унижения? Если мы Богу не поклоняемся как следует, то кому же мы поклоняемся? Если Сам Иегова, Бог отцов наших — Авраама, Исаака, Иакова — отвернул лицо Свое от нашего жертвенника, и противен Ему дым фимиамов наших, — к кому же тогда обратит свои моления наш народ? Ни к кому. Мы еще в худшем положении, чем варвары, наши победители, — ибо не имеем Бога. Те хоть и многобожники, но у них есть кому молиться. Увы, увы нам! Кажется, приблизилось время Суда над Иерусалимом! Скоро войдет Господь в храм Свой и очистит его. С трепетом сердечным я убеждаюсь, батюшка, что день этот близок. Дорогой батюшка, мы с тобой, может быть, увидим его?!

Дописав последнюю строку, я увидела перед собою Марию; она пришла, чтобы познакомить меня с одним юношей, ее другом, о котором много говорила мне. Он — сын известного еврейского деятеля, который был убит римлянами за преданность своему народу. Молодой человек живет близ Газских ворот со своею матерью-вдовою. Она тоже очень почтенная и весьма уважаемая женщина. Этого юношу с Марией связывает какое-то странное чувство, недостаточно пылкое со стороны Марии, чтобы назвать его любовью, но искреннее, как чистейшая дружба; и с каждым днем это чувство растет и переходит в глубокую привязанность. Он только что вернулся из окрестностей Иерихона, куда отправился несколько дней тому назад, побуждаемый любопытством посмотреть и послушать нового пророка, о котором я уже говорила тебе. Молва об этом пророке все растет, и тысячные толпы идут в пустыню, чтобы внимать его красноречивой проповеди, которая, говорят, так и льется из его уст с поразительной силой и убедительностью. Друг Марии так заинтересовал ее своим рассказом о пророке, что она захотела, чтобы и я его послушала.

В следующем письме я напишу тебе все, что услышу. А пока надеюсь, дорогой батюшка, что ты не прогневаешься на меня за то, что я дерзаю обсуждать слишком важные вопросы. Ты ведь знаешь мою склонность ко всему таинственному и священному… Но будь спокоен: я никогда не перестану почитать Бога праотцев наших, как не перестану быть твоей любящей и преданной дочерью.

Адина.

III

Торжество приношения первых плодов[58]. — Замок Антония. — Оскорбление девушки римскими солдатами. — Защитник ее — молодой римский центурион[59]. — Пышность римского правителя Понтия Пилата и его наружность. — Новый пророк по описанию Иоанна, друга Марии. — Иоанн рассказывает о своей поездке на Иордан. — Иерихон.

Дорогой батюшка!

Сегодня утром я ходила в храм, смотреть на торжественное приношение первых плодов. Выйдя из храма, я заметила, как раз напротив, наверху скалы, массу каких-то построек. Мне сказали, что это крепость Антония. Она имеет мрачный вид и будто враждебно смотрит на храм. Римские орлы[60] блестят, возвышаясь среди построек. Я слышала от тебя, батюшка, рассказы об одном событии, связанном с этим местом, и потому смотрела на него с особенным интересом и как будто видела и слышала тебя самого сейчас около себя.

Четыре башни на углах стен стоят и теперь, как тогда, когда ты с оружием в руках защищал их от римлян. Но теперь эти варвары наполняют весь замок, и победные звуки их рогов из всех завоеванных ими укреплений оглушают весь мир так же, как и несчастных жителей Иерусалима. Могущество и грубость римских солдат превратили в пустырь прелестную местность, окружавшую этот замок. Но я не испугалась пустынности этого места и в сопровождении моей эфиопской рабыни Онии пошла смотреть великолепное здание, служившее некогда сокровищницей храма.

На колоннах из белого мрамора, в пятнадцать локтей[61] вышины, покоятся широкие террасы… Я залюбовалась этим зданием, как вдруг передо мною точно из земли выросли два римских солдата; я не заметила, откуда они взялись; верно, возвращались из города в замок. И только в эту минуту я увидела, что я была одна: спутница моя, вышедшая со мною из храма, пошла своим путем к дому. Я хотела скорым шагом пройти мимо преградивших мне дорогу солдат, но один из них, ухватясь за мое покрывало, хотел остановить меня. Сбросив с себя покрывало, я побежала, но тут другой загородил мне путь. Это было в нескольких шагах от замка, и солдаты, которые около него находились, глядели и громко смеялись, когда я стала кричать. Но в это мгновение на каменистом спуске Сионской горы показался молодой всадник — центурион римского легиона; он закричал на этих двух, которые оказались пьяными, и, прискакав, разогнал их мечом. Они пустились бежать. Центурион приказал страже арестовать их. Затем он очень вежливо обратился ко мне, извиняясь за грубость, какой я подверглась от этих солдат, и сказал, что они будут строго наказаны. Его мужественная красота, вежливость и аристократическая властность осанки произвели на меня самое хорошее впечатление. Ему, казалось, было не более двадцати восьми лет. Решив для моей безопасности проводить меня, он сошел с коня и, ведя его под уздцы, пошел со мною рядом. Я должна признаться тебе, дорогой батюшка, что прежде, чем я успела дойти до дома, мое предубеждение против римлян значительно изменилось в их пользу. В одном из них, по крайней мере, я не могла не оценить такие воспитанность и любезность, какие желала бы видеть и во всех своих соотечественниках. Судя по нему, я склоняюсь к лучшему мнению о его варварской стране и народе. Он заметил мое предубеждение и то, что я испугалась даже его, когда он подошел ко мне, и, пока мы спускались с холма, он так красноречиво рассказывал мне о своей родине, о ее прекрасных девушках и мудрых мужах, о доблестях ее полководцев, о могуществе и славе Рима и о владычестве его во всем мире.

От последних слов его мне тяжело вздохнулось за моих соотечественников: ведь, по словам пророков, иудеи должны владеть землею всего мира — и вот римляне завладели тем, что принадлежит по праву нашему народу. Как же допускает Господь этих варваров владеть скипетром[62], представляющим законное наследие «Льва из колена Иудина[63]»? Ах, по скольку раз в день с тех пор, что я здесь, приходится мне вспоминать об унижении моего народа! Как дошли мы до того, что эти враги Иеговы, эти язычники, поклоняющиеся ложным богам, утвердились на нашем священном месте и похитили власть, дарованную нам Самим Богом?

По возвращении домой я обратилась с этим вопросом к доброму священнику рабби Амосу, так как после моего сообщения о том, что со мною приключилось, разговор естественно зашел о римском всемирном владычестве. Я узнала, что благородный центурион уже знаком рабби Амосу, и он сказал мне, что это самый известный и самый уважаемый из римских начальников в Иерусалиме. Я рада была это услышать. Рабби Амос посоветовал мне впредь не приближаться к месту, где расположен гарнизон, ибо римские солдаты любят потешаться, оскорбляя городских жителей.

Пока я это писала, я услышала необыкновенное движение и шум на улице. Я оставила письмо и пошла к решетке, через которую видна вся улица до Вифанских ворот; это одна из самых многолюдных улиц города. Я увидела очень красивое и величественное зрелище… но оно вновь задело мое больное место, и я со стыдом опустила голову! Это был парадный выезд со знаменами, орлами, золочеными колесницами… Но, увы! — это не был триумфальный выезд царя Израиля, как бывало в дни Соломона и Давида, — это был выезд римского прокуратора. Предшествуемый когортой конницы, он ехал, небрежно развалясь в своей золотой колеснице под голубым, затканным золотом навесом. Кони были белы, как лебеди, сбруя серебряная, украшенная перьями. Его сопровождала конная свита — это все были богато одетые молодые люди, а во главе их я узнала благородного центуриона, избавившего меня от негодяев, и он гораздо больше похож был на вождя и правителя, чем ленивый, обрюзгший Пилат. Он заметил меня сквозь решетку и узнал, и, раньше чем я успела отступить и спрятаться, он поклонился мне. Я уверена, дорогой батюшка, что этот благородный юноша настолько хорошо воспитан и так почтителен, что, если мне суждено судьбою снова встретиться с ним, я постараюсь отвратить его от идолопоклонства и привлечь к служению Бога Живаго.

Наружность Пилата не понравилась мне: это — смуглый, довольно красивый человек, но такой тучный, каким бывает пьяница. О нем говорят, что он человек беспечный, любит роскошь и нерешителен до слабости; он большой друг римского императора, который из любви к нему и наградил его таким постом. Но для нас, может быть, и лучше иметь правителем такого беспечного ленивца и любителя роскошных обедов, чем жестокого и деятельного тирана, каким был, говорят, его предшественник, вызвавший восстание, в котором погиб почтенный отец Иоанна, друга моей сестры Марии; я уже писала тебе о нем. Но, вспомнив об Иоанне, я вспомнила и о том, что должна тебе еще рассказать.

Помнишь, я писала тебе, дорогой батюшка, о шумных толках, возрастающих здесь со дня на день, вызванных появлением нового пророка, который проповедует в Иерихонской пустыне и ведет такую же суровую, полную лишений жизнь, как пророк Илия?

Недели три тому назад целые толпы иерусалимлян отправились в Иорданскую долину, чтобы видеть и слышать его, и так увлеклись его учением, что, принося покаяние в грехах, стали креститься у него в водах Иордана. Между ними был и Иоанн, названный брат Марии. Он так много слышал от ранее побывавших там о неотразимой силе речей этого человека, что отправился и сам к нему, побуждаемый тайной надеждой, что Бог вспомнил наконец об Израиле и послал вестника примирения с ним. По возвращении Иоанна мы все заметили перемену в нем: он очень оживился; раньше он был таким задумчивым всегда и молчаливым, теперь же глаза его загорелись воодушевлением и верою, и весь он точно переродился духом.

Вот что он рассказал нам о своей поездке к пророку на Иордан: «Выехав из городских ворот и миновав Кедронскую долину[64], я увидел толпу народа, которая поднималась по дороге, огибающей с юга Масличную гору. Тут были мужчины, женщины и дети. Люди несли и везли на мулах запасы пищи в корзинах, как в те дни, когда народ стекается из дальних мест на праздник Пасхи[65].

Настигнув эту толпу, я узнал, что все отправляются в пустыню, чтобы слушать пророка, славою которого наполнились все окрестности. Тут были и священники, и судьи, саддукеи[66], фарисеи[67], и эссеи[68], и даже люди вовсе не верующие в Бога, а таких, даже в Иудее — тысячи, ведь уже так давно не посещает Иегова Своего народа!

Обогнав эту толпу, потому что я ехал быстро, на хорошем муле, а они подвигались медленно, я скоро поднялся на вершину горы, откуда открывается широкий вид на окрестности. Я оглянулся, чтобы кинуть прощальный взор на город. Господствуя над окружающей местностью, он действительно подобен был Божьему Городу! Все его славное прошлое промелькнуло передо мною, и мне ясно было, что слава его исчезла не только с разрушением его стен и зданий, ибо отстроенный Иерусалим вновь красуется во всем своем видимом великолепии… Но сила и могущество его исчезли! И вот донесся ко мне издали звук римского рога, и эхо повторило его по холмам и долинам — по тем самым холмам, в недрах которых покоится прах наших пророков, священников и царей и где то же самое эхо разносило в оны дни[69] и голос Самого Бога.

У ног моих расстилался чудный Гефсиманский сад Соломонов; в нем желал он воссоздать второй рай… Теперь стены его разрушены и весь он запущен. Кое-где лишь смоковница, или маслина, или одинокая пальма напоминают путнику, что здесь был когда-то “приют веселья и радости, где не было места мрачным мыслям и печали и ни одна слеза не должна была оросить эту цветущую для радостей и наслаждений землю”. Так описывал один наш поэт сад Гефсиманский, и мне вспомнилось это описание при виде его нынешнего запущения, когда он стал больше похож на место скорби и слез, чем место радостей жизни. Ибо вид его посрамления скорей вызывает теперь слезы негодования, чем праздничное ликование.

Скоро я въехал в маленькое селение — Вифезду. Здесь я застал большую группу всадников, отправлявшихся тоже к Иерихонской пустыне. Увидев между ними своих знакомых, я присоединился к кавалькаде и узнал, что большинство из них выехало из Иерусалима просто в погоне за развлечением. Но здесь был один молодой человек из Аримафеи, Иосиф[70], из очень знатной и богатой семьи; он увлекся тою же заветной надеждой, которая теплилась в моем сердце, — надеждой, что в пророке, которого звали Иоанном, мы откроем посланника Божия. Прочие же ехали просто из праздного любопытства — взглянуть на того, о ком только и речи теперь по всей Иудее.

Иосиф Аримафейский и я, отделившись от общества, стали беседовать о том человеке, к которому мы оба стремились, и о разных толках, которые шли о нем в народе. Мой спутник, казалось, проникся мыслью, что это истинный пророк. Иосиф был очень сведущ в Священном Писании. Он утверждал, что «семь седмин» (семьдесят. — Ред.), о которых говорил пророк Даниил[71], теперь как раз истекают и срок появления Мессии близок.

Я спросил его, допускает ли он, что Мессия, о Котором в Писании сказано, что Он будет и Царем, и Вождем, и Владыкою всей земли от начала морей и до конца Вселенной, — допускает ли он, чтобы Этот Мессия мог явиться в пустыне, одетый в звериные шкуры? Он ответил:

— Нет! Я и не принимаю этого пророка за Мессию, ибо сказано, что, когда придет Христос, “Он внезапно явится в храме”[72], и, без сомнения, в храме именно мы и увидим Его впервые. Но я почти уверен, что пророк, к которому мы сейчас идем, это Его посланник, предсказанный пророком Малахией.

У меня был с собою свиток с пророчествами Даниила; я хотел сверить с Писанием то, что услышу от иорданского проповедника. Я развернул свиток и, к моему удивлению, нашел, что не только предсказанные семь седмин истекли, но даже 1290-й год уже настает. Мы оба поражены были таким совпадением предсказанных сроков с появлением нового пророка. Страхом и радостью от этого открытия забились наши сердца, и оба мы умолкли, охваченные надеждой и не дерзая довериться ей.

Когда мы подъезжали к Вифании, Иосиф сказал:

— Слышавшие этого пророка говорят, что он сам называет себя предтечею Мессии. Более невежественные из слышавших его думают, что это сам Илия вернулся на землю; другие уверены, что это Энох[73] сошел с неба, а иные говорят, что это Исаия.

Продолжая беседу, мы въехали на холм, на котором, по преданию, росло дерево познания добра и зла и в котором хранится будто бы первая ступень лестницы, виденной Иаковом[74]. Многие уверены, что с этого самого места все праведные по своем воскресении взойдут на небо, ибо все уверены, что престол Иеговы находится над этим местом.

Встречая и обгоняя по пути множество народа, шедшего в пустыню или возвращавшегося оттуда, беседуя о дивном красноречии пророка, мы увидели наконец в исходе долгого дня пути город Иерихон. Это красивый город с римскими башнями и дворцами, любимая зимняя резиденция римских правителей. Зеленая долина, среди которой он расположен, освежила глаза наши после целого дня пути по пустынной, лишенной растительности дороги.

Влево от города, на расстоянии мили от него, мы увидели развалины крепости и дома того самого Ахиила[75], который вновь отстроил Иерихон в дни царей. Вправо от города было поле, где халдейская (древневавилонская. — Ред.) армия разбила в сражении наших праотцов и взяла в плен царя Седекию[76]. На этом месте теперь разведены прекрасные сады, и оно имеет такой мирный характер, как будто спокойствие и тишина царят здесь от начала мира. Иосиф из Аримафеи, который здесь часто проезжает, показал мне к северу, на возвышенности, в мили полторы от нас развалины Эйи и холм, за которым в засаде прятались воины Иисуса Навина[77], врасплох напавшие на город.

Когда мы подошли к городу, мне вспомнилось, как после сорокалетнего странствия израильтяне, обутые в свои путевые сандалии, обходили стены этого города. Мне казалось, я слышу их мерный шаг по твердой земле и вижу Иисуса Навина, стоящего на возвышенном месте и направляющего их торжественный ход. Я слышал громовые звуки труб войска Господня и видел, как рушатся стены города, взметая к небу облака пыли и камней, пролетавших над головами Израиля! Но все это было в далеком прошлом… А теперь передо мною в лучах заходящего солнца возвышались крепкие стены с зубцами и башнями и виднелись дворцы римского города, пленяющие глаз и восхищающие душу своим великолепием. И безоблачный, синий свод небесный покоится над ним; а по окружающей его долине вместо грозных звуков победного шествия войска Иеговы звучит веселый говор гуляющих по саду римских кавалеров и дам.

Но вот показалась процессия девушек в белоснежной одежде; она двигалась по направлению к могилам, собирая цветы по пути, с пением священных псалмов, так как сегодня именно день, когда “дщери Иерихонские” в воспоминание печальной участи и безвременной смерти дочери Иеффая[78] ходят процессией на ее могилу. Она родилась, умерла и погребена в этом городе, где Иеффай долго жил, прежде чем переселиться в Мизбах. Позднее уже ее священные останки перенесены были к могиле ее предков.

В городских воротах нас остановили римские солдаты, требуя проходного свидетельства и подорожного налога. Вручив им, что следовало, мы вошли в город, где думали провести ночь, а завтра утром направиться на берег Иордана, где, как мы уже узнали, пророк учил и крестил народ…».

На этом месте рассказа Иоанна мне приходится закончить это письмо, дорогой батюшка. Скажу только, что мы слушали его с возрастающим интересом, не только потому, что предмет повествования интересовал нас сам по себе, но и потому, что Иоанн удивительно хорошо рассказывает, и при этом лицо его так дивно прекрасно! У него такие ясные, выразительные глаза и музыкальный голос; и во всем существе его выражается столько высокой духовности и благородного порыва в пламенном искании Бога!

В следующем письме я докончу непременно рассказ его, потому что, только передав тебе его целиком, я могу обратиться к тебе с теми вопросами, которые пробудились в моем уме.

Да пребудет с тобою Бог Израиля, дорогой мой батюшка!

Адина.

IV

Известие о смерти рабби Израэля. — Отрывок из письма отца Адины — о новом пророке. — Продолжение рассказа Иоанна о его поездке на Иордан, к новому пророку. — Двенадцать камней на Иордане. — Наружность пророка. — Его проповедь. — «Не Илия ли ты?» — «Не Мессия ли?» — «Порождения ехидны». — Обращение к священникам.— «Бог наше право». — Тысяча крестившихся. — Иосиф Аримафейский. — Вечерняя проповедь.

11 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Генрих Гоффман (1824-1911), немецкий художник. «Христос и богатый юноша». Фрагмент. 1889 г.

Дорогой батюшка!

Сегодня у меня большая радость: я не только услышала о тебе, но и убедилась с достоверностью, что дома у тебя все благополучно. Меня сердечно трогает привет родственников, который ты передаешь мне в твоем письме. Дорогие подарки, посланные тобою, доставлены в полной сохранности вместе с письмом верным слугой твоим, Иликом. Я благодарна тебе и рада твоему желанию побаловать меня.

Мне грустно было узнать о смерти рабби Израэля. Но все же мне приятно было известие, что высокое служение, которое он так достойно нес, теперь возложено проконсулом[79] на тебя, дорогой батюшка. Хотя ты и не нуждаешься в выгодах, доставляемых этим званием, но приятно то, что в этом лестном назначении выражается уважение, с каким относится к тебе римский правитель.

Не опасайся, дорогой батюшка, что какое-либо новое учение может совратить меня от веры отцов наших. Но я нуждаюсь в твоих мудрых советах, ибо с осторожностью приступаю к вопросам о таких священных для меня вещах, как предметы веры.

Я ждала твоего отзыва на то, о чем писала тебе, и верю, что ты примешь мои вопросы не как проявление сомнения, но как потребность глубже исследовать то, во что я верю. Я знаю, что ты сведущ в законе больше всех других и что ты можешь устранить некоторые неясности, которые возникли для меня здесь, в Иерусалиме, по вопросу богопоклонения и служения в храме.

В моем последнем письме, которое ты получишь через несколько дней, я начала передавать тебе рассказ Иоанна, брата Марии, который был в пустыне, чтобы слышать и видеть пророка на Иордане. Я сама не могу еще вполне отдать себе отчета и прийти к определенному заключению относительно некоторых вопросов, дорогой батюшка, но я постараюсь пока установить точные факты, а своей мудростью и ученостью ты осветишь для меня те истины, какие из них можно извлечь.

Мне особенно приятны и успокоительны в твоем письме следующие слова: «Не думай, что изучением, расследованием человеческим может нарушиться чистота и святость законов Моисея, или богопоклонения в храме, или предсказаний пророков. Они основаны на истине и в ней пребудут вовеки. Вера Израиля не страшится пытливости ума. Но, касаясь в беседах своих священных предметов веры, помни, дочь моя, что они — божественного происхождения и приступать к ним надо с благоговейным почтением и глубоким смирением.

Исследование пророчеств с целью познания времени их исполнения вполне достойно и полезно, но для того, чтобы иметь право признать днем исполнения пророчеств время, наставшее ранее предсказанного срока, твои расследования должны быть вдохновляемы и руководимы Божественным внушением, и только в этом случае они приведут к истине. Так как я имею пока слишком мало сведений от тебя об этом пророке из пустыни, то не могу прийти относительно его ни к какому заключению; но, однако, для меня не было бы неожиданностью, если бы оказалось, что время, предписанное Исаией, наступает, ибо все, о чем ты упоминаешь, указывает на близость этого дня — как, например, ослабление благочестия при служении в храме, жертвоприношения римским богам, совершаемые на горе Сионской, осквернение священных мест и владычество язычников над царством Давида.

Вознесем же горячие молитвы, дитя мое, за скорейшее исполнение пророчества, предрекающего Мессию нашему страждущему народу! Будем молить Господа о послании нам “звезды Иакова”, “князя примирения”[80], Которому надлежит воздвигнуть Свой престол на Сионской горе и владычество Коего будет царством мира и справедливости, под которым широко властный Израиль высоко поднимет свою голову и будет править всеми народами. Ежедневная молитва моя, когда я стою с лицом, обращенным к Иерусалиму, — о том, чтобы дожить мне до дня исполнения надежды Израиля и собственными очами узреть величие и славу обетованного Мессии».

Эти слова твои, дорогой батюшка, укрепили мою надежду. Я тоже думаю вместе с тобой, что день исполнения пророчеств наступает, и, быть может, он даже ближе, чем мы ожидаем. Когда я окончу рассказ Иоанна об его путешествии к пророку, ты поймешь, почему я говорю с такой откровенной уверенностью, и ты согласишься со мной, что проповедующий покаяние — не из тех ложных пророков, против болтовни которых ты предупреждал меня.

«Мы встали на заре, — рассказывал брат Марии, продолжая свое повествование. — Выйдя из гостиницы, мы поехали своей дорогой из города к восточным воротам. Их легко было найти, потому что множество народа двигалось по тому же направлению и обратно.

У ворот мы были задержаны на целые полчаса языческой стражей, и тут собралась такая толпа народа, что люди, давя друг друга, переполняли улицу; а тут пришлось еще пережидать, пока поднимется от сладкого утреннего сна начальник стражи, пока он совершит утреннее омовение изнеженного тела, пока позавтракает и сообразит наконец, что ему следует делать, и даст приказ открыть городские ворота. Таково наше рабство и таковы господа наши! Когда же, о, Израиль, наступит наконец-то время, когда, по словам Исаии, “будут всегда отверсты врата твои и не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы цари их” (Ис.60:11)!

Пройдя ворота, мы с другом Иосифом выбрались из толпы и направились по широкой равнине к Иордану. В ароматном утреннем воздухе встало солнце и озарило блеском всю природу, отражаясь бесчисленными маленькими солнцами на орошенной росою, как бы усыпанной бриллиантами земле. Дорога шла среди хлебных полей и садов, потом она вывела нас на открытый луг, где паслись стада диких ослов. Они насторожили свои уши при нашем приближении, метнулись в сторону и ускакали в степь, как козы. И здесь мы опять увидели движущуюся массу народа и узнали, какого направления нам надо держаться, чтобы найти пророка. И действительно мы наконец увидели его на берегу Иордана, между пристанью и бродом, на стороне, противоположной Иерихону, на большом пути, по которому ходят караваны в Баальбек[81] и Ассирию[82]. Это был тот длинный и утомительный путь, по которому столько раз ходили наши предки, уводимые в плен, — путь, орошенный слезами наших царей… С волнением и скорбью взирали мы на него и наши слезные мольбы обращали к Иегове, — чтобы посетил Он наконец жалкие остатки народа Своего и не длил гнева Своего на нас вечно.

Когда мы подошли к Иордану, мы увидели на его противоположном берегу, к югу от нас, толпу людей, слушавших пророка. Народ расположился на песчаной косе, которою пустыня вдается в реку, приближаясь в этом месте к Иерихону. Переходя брод, мы наткнулись на кучу камней, отчасти прикрытую водой. Мой спутник остановился здесь и сказал:

— Это — “холм двенадцати камней”. Его сложили израильтяне из двенадцати каменных глыб — по числу колен израильских, в память своего перехода через Иордан по возвращении своем на родину. Они переходили в этом самом месте.

Я сосчитал камни и нашел, что семи из них уже не было… Боже, каких только превратностей не перенес наш народ с тех пор, как руки наших отцов сложили здесь эту груду камней! После нескольких поколений судей и длинного ряда царей — пленения, одно за другим, войны, победы и поражения и, наконец, окончательное порабощение, после которого мы и народом-то перестали считаться… и, хоть имеем своего царя, но ведь власть его — одна насмешка. Жалкий Ирод, который держится только милостью римского императора. Увы! — с этим позорным царствованием власть навсегда утрачена для колена Иудина.

Таково было безотрадное заключение Иосифа, с которым, однако, я не мог согласиться и горячо возразил ему:

— Но ведь придет же Мессия, обещанный пророками?

— Да, но раньше этого иудеи должны быть сведены на последнюю степень унижения… пока явится Мессия на Свой престол и наполнит весь мир Своей славою.

Наконец мы подошли к замеченной нами издали густой толпе, расположившейся на небольшой возвышенности близ Иордана. Среди нее на вершине холма, возвышаясь на пять локтей над головами ближайших к нему, стоял человек, на которого обращены были все взоры и которого слушали все с жадным вниманием. Выразительные интонации его гибкого, звучного голоса долетели до нас прежде, чем мы могли расслышать слова. Он был еще молод: ему, казалось, еще не было и тридцати лет. Лицом он напомнил мне изображение нашего соотечественника Иосифа на египетских медалях того времени, когда он был правителем в Египте. Длинные, вьющиеся волосы лежали по плечам; на нем была свободная одежда из верблюжьей шерсти. Жестикулируя, он простер к народу свою правую руку. Живость, выразительность и властность движений в соединении с суровой грацией производили неотразимое впечатление. В пылкости и красоте его речи я заметил дивное сочетание смирения с высшей степенью воодушевления. Народ внимал ему, не сводя с него глаз, ибо он говорил с властностью пророка древних дней и слова его звучали Божественным откровением пророчеств. Он говорил о Мессии.

— О, Израиль! Обратись к Богу, ибо ты пал от нечестия твоего! — явственно донеслись к нам его слова. А когда мы подошли ближе, мы услышали снова:

— Обратитесь ко Господу! К Нему обратите речи свои! Отбросьте нечестие свое, чтобы достойно встретить Его. Вот идет Тот, Который уврачует отпадение ваше и возлюбит вас по благоволению Своему. Он будет росой для Израиля. Он расцветет, как лилия, углубит корни Свои, как кедр ливанский, а ветви Его расширятся, и красотою Он будет как масличное дерево, а плоды Его послужат к исцелению всех народов. Живущие под сенью Его будут жить жизнью вечною, и всякий, кто призовет имя Господа, спасется, ибо без Него нет спасения.

В это время мы уже протеснились так близко к пророку, как только было возможно, ибо я не хотел пропустить ни одного слова, слетавшего с уст этого человека, привлекшего к себе столько народа, что города опустели, а пустыня населилась им.

— О Ком это говорит пророк? — спросил человек, стоявший около меня, обращаясь ко мне и к другому своему соседу.

— Он говорит о Мессии… Слушай сам! — ответил книжник, недовольный, что ему мешают слушать. — Он говорит так ясно… Слушай сам!

Пророк продолжал, и голос его звучно раздавался по пустыне:

13 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Бартоломео Эстебан Мурильо (1617-1682), ведущий испанский живописец «золотого» века. «Се, Человек»

— Вострубите, трубы Сиона! Ибо наступает день Господень! “Наступает день, — говорит Господь, — когда Я возвращу из плена народ Мой… Пустите в дело серпы ваши, ибо жатва созрела” (Иер.30:3. Иоиль 3; 13), — возгремит Господь из Сиона и даст голос Свой из Иерусалима.

— Не Илия ли ты? — спросил кто-то в толпе.

— Я — тот, о ком сказано в Писании: “Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Богу нашему! (Мф.3:3) Я послан, чтобы приготовить путь Господу. Близок день Господень!

— Не Мессия ли ты? — проговорила женщина, стоявшая совсем близко к нему и не сводившая восторженных глаз с лица его.

Он ответил ей с чувством глубокого смирения:

— Идущий за мной сильнее меня. Я недостоин понести обувь Его. Идущий за мною держит лопату в руке Своей, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым (ср. Мф.3:11-12). Поэтому, — покайтесь! Покайтесь и вернитесь к Господу и Богу вашему! Уже и секира при корне дерева лежит, и всякое дерево, не приносящее доброго плода, будет срублено и брошено в огонь (ср. Мф.3:10).

Какой-то левит спросил его:

— Учитель, для кого ты говоришь это, — для нас ли, израильтян, или для этих язычников и самарян[83]?

В толпе действительно было много и римских солдат, собравшихся из любопытства, и много людей из Самарии[84] и даже из Дамаска[85].

Пророк, как бы отвечая, продолжал:

— “Иди и возопи, чтобы слышали в Иерусалиме,— сказал Господь. — Ибо два зла содеяно народом Моим: Меня, Источник Живой воды, оставил и высек себе водоем расколотый, который не может держать воды” (ср. Иер.2:13). И вот поставил меня Господь железным столбом и медной стеною против царей иудейских, против священников и против народа земли сей. О, Израиль! Как можешь ты сказать, что ты не осквернил себя?! Тебя оскверняет порочность твоя, и склонность твоя ко греху служит укором тебе. Покайтесь же! Творите дела, согласные с покаянием! Ибо каждый из вас оскверняет собою землю. И вы еще спрашиваете: “Где же Бог, Который вывел нас из Египта?”. — Да вы ежедневно гневите Бога своего и отвращаете Его от себя своим упорством во грехе. Исправьте же пути и деяния ваши! Не надейтесь на обманчивые слова, твердя: “Храм Господа, храм Господа, храм — Господа!”. Ибо из храма вы сделали вертеп разбойников! (ср. Лк.19:46) И ваши жертвоприношения в нем отвратительны Господу!

— Эти слова задевают нас, священников! — побагровев от гнева, сказал один священник. — Мы — не разбойники.

— И сказал Господь, — продолжал юный учитель так властно и грозно, как будто это Сам Бог вещает с Хорива[86]; и мы трепетно внимали ему: — “Горе пастырям, которые губят овец Моих! Я воздам вам за зло, творимое вами! Что это за золото, которое тускнеет? Это ли чистое золото, если оно изменяется? Высокочтимые сыны Сиона, какими их почитают, должны бы быть чище снега и белее молока! Должны быть тверже рубина и ярче сапфира! А между тем лица их чернее угля (ср. Иер.23:1-2. Плач 4; 7); они питают детей народа Моего золой вместо хлеба! О, горе, горе Сиону от грехов пророков его и от нечестия его священников! Пройдите Иерусалим по улицам его вдоль и поперек и оглядите площади его, — сказал Господь, — найдете ли вы там человека, который исполнил бы должное, который искал бы истины? Хотя и признают Бога и клянутся Им, но клятвы их ложны. Слушайте, священники! Услышьте это, служители храма израильского! Горе вам, священники, ибо вы нарушили закон. Я видел скверны служителей храма, видел прелюбодеяния их и жизнь их во лжи. А народ Мой погрязает в преступлениях от неведения своего”. И сказал Господь: “Я отвергну вас от очей Моих (ср. 3 Езд.1:30), и вы не будете священниками предо Мною, ибо забыли закон, данный Богом. И восплачет земля, и всякий живущий на ней будет томиться (ср. Ос.4:3). Вы приносите лживые клятвы, убиваете, и крадете, и вносите прелюбодеяние в страну, ибо нет правды в вас, нет благодати, и не стало познания Бога в стране сей (ср. Иер.7:9). Горе вам, священники!”.

Тут многие из левитов отвернулись от пророка и с ропотом негодования и злобы уходили от него прочь. Они были бы рады причинить ему тут же какое-нибудь зло, но побоялись толпы, из которой слышались голоса, утверждавшие истину слов пророка.

Когда поулеглось смятение, вызванное уходом левитов, один из богатых сановников нашего города обратился к пророку и скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал ему:

— Но старейшины Израиля — не из священников, а происходящие от Авраама — разве не должны быть спасены Авраамом? Скажи, учитель?

Юный пророк, устремив свой пламенный взор на вопрошающего, внушительно произнес:

— Не думайте кичиться, говоря: “предок наш — Авраам”.

И, указывая на мелкие камни под своими ногами, пророк добавил:

— Истинно говорю вам: Бог может и из камней сих воздвигнуть “детей Авраама” (ср. Мф.3:9), от Авраама лишь тот, кто творит праведное. Поэтому — покайтесь и принесите плоды, соответственные покаянию (ср. Лк.3:8).

Тут послышался ропот недовольства в группе фарисеев и саддукеев. Кинув на них свой светящийся взгляд и как бы читая в сердцах их, пророк воскликнул:

— О, порождения ехидны! Кто внушил вам спасаться от грядущего гнева? (Ср. Мф.3:7) Настанет день, когда Тот, Кто должен прийти, воссядет, как чистильщик золота перед горнилом своим… Принесите же, повторяю, плоды, достойные покаяния! Омойте сердца ваши от беззаконий, чтобы спастись. А вы, дщери Израиля, покайтесь в суетных помышлениях, коими преисполнены вы! — с этими словами пророк обратился к нескольким женщинам в богатых одеждах и головных уборах. — Облекшись в грубые ткани, плачьте и вздыхайте! Сбросьте с себя мерзость нечестия, чтобы я не видел ее, и бойтесь Господа! Ибо, хотя вы и облекаетесь в яркие цвета, и покрываете себя золотыми украшениями, и разрисовываете лица ваши, — тщетно стараетесь сделать себя прекрасными: я слышу голоса дщерей сионских, стонущих и простирающих руки в день, когда они всего лишатся за нечестие свое… Кайтесь! Ибо близко Царствие Небесное! Внемли, Израиль! Господь сказал: “Я Бог присный, а не Бог далекий! Внимай посланнику Всевышнего, ибо приближается день, когда Иегова вновь посетит землю и станет лицом к лицу с творением Своим”. Господь говорит вам: “Смотрите, настало время, когда Я восставлю Давиду Отрасль праведную (ср. Иер.23:5) и Царя, чтобы царствовать и преуспевать, Который будет творить суд и справедливость на земле”. “И вот настал день, — говорит Господь, — настал день, когда спасен будет Иуда, и Израиль будет жить в безопасности, и Я поставлю над ним пастырей, которые будут пасти овец Моих, и они не будут теряться”. Воспрянь и воссияй, ибо засветился твой Светоч! Внемли, Израиль! Ради самого Сиона — не умолчу я и не успокоюсь, пока праведность его не разгорится ярким светом, и спасение его будет подобно зажженному светильнику. Восстань и светись, ибо Свет твой пришел и слава Господня взошла над тобою. Мрак покрывает землю, и тьмою народ облечен, как говорит Исаия. Но Господь взойдет как солнце, и свет Его озарит землю. И язычники привлекутся к свету Его, и цари земные — к сиянию Его восхода (ср. Ис 60; 1-3). И назовут Его нашим Господом праведным, и Он будет венцом славы в деснице Бога и царственной диадемой в руке Господа твоего (ср. Ис.62:2-3). Дух Божий сошел на меня, чтобы возвестить радость пришествия Его. Он поставил меня стражем на стенах твоих, о, Израиль, и я не успокоюсь ни днем, ни ночью, и не сомкну уст своих в молчании, и не буду искать отдыха до тех пор, пока не придет Он, пославший меня вестником перед явлением Своим. Возможно ли мне воздержаться и не возглашать моей радостной вести, возможно ли умолчать о славе Его? Издалека соберутся сыны Его и дщери Его и воспитаются в свете Его. Тучами слетятся к Нему все народы, как голуби к своей голубятне, чтобы узреть Его, пасть ниц, преклонясь пред Ним. Острова среди морей будут ждать закона от Него, и цари будут служить Тому, Кто Един свят. Он сказал: “Я, Господь, Спаситель твой и Искупитель, сильнейший сильных, — Господь Иакова (ср. Ис.49:26). Возвести дочерям Сиона — Се грядет Спасение ваше. Се — мзда Его при нем и дела рук Его перед ним…” (ср. Ис.62:11).

И, возвышая голос, подобно военачальнику перед битвой, чтобы и отдаленнейшие услышали, пророк воскликнул:

— О, жаждущие люди, придите! Придите все к водам! Придите и получите вино и молоко без денег и без цены. Преклоните ухо свое и придите, внемлите Ему. Внемлите Ему, и жива будет душа ваша. Покайтесь, творите дела праведные, совершайте суд праведный и изготовьте себе сердце, сокрушенное раскаянием, дабы поднести Ему, когда Он приидет. Ибо так говорит Всевышний, обитающий в Вечности, имя Коего свято: “Я обитаю в высоком и святом месте, но пребываю также и с тем, кто имеет сокрушенное сердце и смиренный дух. Мир, мир таким людям — и здесь, вблизи, и повсюду вдали” (ср. Ис.57:15, 19). Так говорит Господь. Воспойте Господу песнь новую и хвалу Его из конца в конец по всей земле, ибо так говорит Бог и Господь, создавший небеса и распростерший их, Господь, раскинувший землю и все, что на ней произрастает; Господь, дающий жизнь всем людям на ней и душу ходящим по ней: “Се слуга Мой, Которого Я превознесу, и Избранник Мой, услаждающий Мою душу; Я послал Ему Духа Своего; Ему надлежит держать Суд над народами. Не сокрушится Им надломленная тростинка, и не потушит Он дыма от тлеющего льна… Я Господь, — сказал Иегова Единородному Своему, — Я призвал Тебя к правосудию, и буду держать руку Твою и охранять Тебя, и пошлю Тебя, как скрижаль завета, народу, как светильник всем народам, дабы ты раскрыл их слепые очи и вывел узников из темницы. Я есмь Господь, и Свет Свой не отдам другому (ср. Ис.42:1-8). Тебя Я сделал первородным Сыном Моим и поставил превыше всех царей земных (ср. Пс.88:28). К Нему обращайте, люди, взоры свои, и будете спасены на всей земле. Ибо преклонится пред Ним каждое колено и будет призывать Имя Его каждый язык (ср. Ис.45:23); ибо Он Искупитель наш, и Имя Ему Господь Сил Небесных, Един Свят во Израиле” (ср. Ис.47:4).

Так говорил пророк, и речь его была пламенна и увлекательна и волновала каждого до глубины души. Таков был жар духовный, такова была дивная сила в словах этого пророка; а для тех, кто читал пророческие книги, как говорил нам Иоанн, — всякое слово в них озарялось как бы сиянием солнца; и казалось мне, что вот-вот сейчас я увижу Мессию; стоит только оглядеться кругом — и мы увидим Его!

Громадное собрание народа стояло в благоговейном молчании, как очарованное, когда речь пророка умолкла уже. С чувством восторга я глядел на него, и сердце мое было полно святой радостью. Ибо теперь я уверен уже, я знаю: Бог вспомнил о Сионе, и близко время, когда Он явит на земле еще большие чудеса, чем когда-либо Им явленные. Поднявшись на более возвышенное место, пророк сказал (и мне казалось, что в это время он прямо смотрел на меня):

— Кто хочет креститься во оставление грехов, чтобы очистить сердце свое перед пришествием Посланного, следуй за мною к реке.

Тысячи людей пошли за ним, и я один из первых. Я весь задрожал от волнения, когда он взял меня за руку и спросил меня, верую ли я в Того, Кто должен прийти, и хочу ли я готовить путь к принятию Его в моем сердце и креститься в залог того, что когда я увижу Мессию, пришедшего на землю, то узнаю Его.

Не меньше тысячи людей были крещены им в этот день в Иордане, исповедав грехи свои и свою надежду на прощение их ради имени Того Неизвестного, Кто скоро придет. Среди крестившихся были и фарисеи, и саддукеи, и начальники, и законники, и множество римских солдат. Иосиф Аримафейский не крестился, ибо, как он говорил, — желал бы расследовать этот предмет полнее, прежде чем прийти к окончательному суждению.

После крещения толпа разделилась на группы и пророк, в ожидании вечерней прохлады для продолжения проповеди, удалился в пустыню, где пищу его составляли акриды (род саранчи) и дикий мед. Когда он вернулся, толпа увеличилась вновь прибывшими. Во второй проповеди он изложил еще яснее применение к Мессии всей той блестящей серии пророчеств, из которых черпал содержание утренней проповеди, и этим еще более укрепил меня в постижении истинного характера ожидаемого Мессии».

Этим последним сообщением Иоанна, друга Марии, я заканчиваю свое длинное письмо, дорогой мой батюшка. Всякие пояснения к этому письму считаю лишними. Скажу только, что ожидание мое осуществилось и что я вместе с тысячами других людей ожидаю скорого пришествия Мессии. Твоя дочь Адина.

V

Благословение во имя Агнца Божия. — Иосиф Аримафейский. — Беседа с пророком. — Хвалебный гимн Творцу. — Беседа с пророком о Мессии, о Его смерти, о Его Царстве, которое «не от мира сего». — Пророк удаляется в пустыню. — Появление Лазаря. — Он объясняет пророчества со слов своего Друга. — Наружность его Друга. — Иисус Назареянин. — Противоречия во взглядах. — Изучение пророков.

15 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Василий Петрович Верещагин (1835-1909), русский художник. Фрагмент картины «Несение Креста». 1875-1880. Храм Христа Спасителя, Москва

Дорогой батюшка!

Хотя прошло еще три дня с тех пор, что я докончила мое последнее письмо к тебе, но я так жажду твоего отзыва и совета на мое сообщение о важном событии, волнующем теперь все умы в Израиле, что, не откладывая, скажу тебе, что осталось еще недоговоренным из рассказа Иоанна об Иорданском пророке.

Рассказ этот произвел на меня сильное впечатление и побуждает меня верить вместе с ним в осуществление пророческих истин; поэтому необходимо и тебе знать все, что я слышала от Иоанна и что повлияло так сильно на мои чувства и суждения, чтобы и ты мог судить, насколько все это значительно и важно. Выслушай же терпеливо окончание рассказа этого молодого человека.

«Окончив свою вечернюю проповедь, пророк окрестил в чистых водах Иордана еще более двухсот человек, а затем послал людей в город, чтобы им подкрепиться пищей и запастить мясом, ибо в пылком стремлении слушать его многие не позаботились запастись провизией. Многие перед уходом подходили просить его благословения, и трогательно было смотреть, как старцы, опираясь на посох, склоняли седые головы перед юным Илиею, как его называли за его божественную миссию. Матери подносили детей своих, чтобы он благословил их, а юноши и девушки припадали к стопам его со слезами любви и покаяния. А он стоял на зеленом берегу — спокойный и величественный, подобный Ангелу, сошедшему с небес, и благословлял каждого склонившего голову, трижды повторяя слова, отзывавшиеся в нас радостным:

— Во Имя Агнца Божия благословляю тебя!»

— Что значат эти слова? — спросила Мария.

«Не знаю, — мог только ответить Иоанн и продолжал: — понемногу, один за другим разошлись толпы народа, за исключением нескольких человек, расположившихся на берегу под деревьями. Иосиф Аримафейский и я почти единственные оставались около пророка; мы стояли и не могли отвести от него благоговейного взора. Солнце только что закатилось за отдаленные башни Иерихона, и пурпуром зари окрасились холмы за рекою. Иордан струился перед нами, как расплавленное золото в изумрудных берегах. Чело пророка дивно освещалось последними лучами сквозь ветви гранатового дерева, под которым он стоял. Он был похож на Моисея, сошедшего с Синайской горы в лучах Божественного сияния. Он казался погруженным в какое-то духовное созерцание. Мы глядели на него молча, не дерзая прервать молчания. Но вот он повернулся в нашу сторону, с улыбкой нам поклонился и, опираясь на свой посох, тихо побрел по берегу по направлению к пустыне. Он был бледен и утомлен. Едва он удалился на несколько шагов от нас, как я почувствовал непреодолимое влечение следовать за ним. Я горел жаждой слушать его еще и еще, сидеть у его ног и спрашивать его о тех великих вещах, о которых он говорил в обеих своих речах. Я стремился полнее выяснить для себя все, что в них казалось таким таинственным и порождало столько дивного и непостижимого в наших сердцах. Я горел жаждой света и истины. Я мучительно ждал от него, что вот он откроет мне весь тайный смысл пророческих Писаний и поделится со мною тем беспредельным постижением, каким он должен был обладать. И я сказал своему спутнику:

— Пойдем за ним; быть может, мы услышим от него еще больше о тех великих тайнах, которые он начал открывать перед нами сегодня.

Иосифом владела та же тревожная жажда света… И вот мы продолжали тихо идти по пустыне вслед за уходящим в глубокой задумчивости пророком.

Угасли лучи заката, и полная луна восходила над противоположным берегом Иордана. Пророк остановился, как бы залюбовавшись закатом. Мы стали подходить к нему ближе. Он заметил это и не уклонился от нас, но как бы ждал нас. Увидев это, я подошел к нему и робко спросил:

— Дозволит ли пророк Всевышнего двум молодым израильтянам побеседовать с ним? Ибо сердца наши томятся жаждою истины.

— И мы, рабби, отдаем себя в твое распоряжение в этой пустыне, ибо нехорошо, чтобы ты жил здесь совсем один, — сказал Иосиф.

— Но главное, что влечет нас к тебе, — добавил я, — это стремление узнать от тебя все, что касается Того Великого, близкое пришествие Которого ты возвестил.

— Друзья мои! — ответил пророк спокойно и ласково. — Я — житель пустыни и живу здесь один по своему собственному желанию. Я приближаюсь к людям, только чтобы исполнить возложенное на меня. Земные радости не для меня. Мне отрадно исполнение моего служения, но время этого служения коротко. Цель его достойна величайших пророков Божиих; я же — последний из них, недостойный названия пророка, и перед величием Того, о Ком я возвещаю, имею значение не больше, как пылинка на весах… Если вы ищете разумения, придите и сядьте со мною — вот на том камне; спросите меня, и я отвечу вам и пойду своей дорогой.

Он сказал все это таким грустным тоном, что я полюбил его еще более и был так растроган, что мне хотелось припасть к его груди и плакать от одной мысли, что избранный Богом пророк Его на земле явился в таком глубоком смирении и кротости сердца. Мы сели с ним рядом, потому что он не допустил, чтобы мы сели у его ног, сказав нам с легким укором:

— Ведь я такой же человек, как и вы.

Эти же слова он говорил, мы слышали, всем, кто хотел преклонить перед ним колени.

Это уединенное место и поздний час так дивно соответствовали нашему настроению. Полный диск луны светил над нами и усиливал таинственное очарование в чертах и позе молодого пророка. Иордан, потемневший теперь, тихо струился внизу перед нами, местами виднеясь сквозь густую заросль берегов и исчезая за нею; слышалось только журчание его по каменистому руслу. Над головами нашими висел небесный свод, обитель Иеговы, сверкая мириадами горящих перед Ним алтарей. Слева едва виднелся Иерихон, темнея контурами зданий, как зубчатый утес, и только один огонек мелькал там на сторожевой башне. А сзади расстилалась пустыня — пустыня, бесплодная и величественная в своем громадном безлюдии. Время от времени издалека доносился звук песни из лагеря расположившихся на ночлег путешественников. А рядом в кустах акации одинокий соловей пел непрерывно свой разнообразно переливающийся гимн сиянию луны.

— Всякое дыхание да хвалит Господа!.. Будем ли мы безмолвствовать? — сказал пророк. — Воспоем же вечерний гимн Господу в храме Его!

И могучим, красивым напевом, какого я никогда не слыхал от священников, он запел священный псалом, посвященный хвале всей Богом созданной красоте Вселенной. Мы присоединили наши голоса, и они понеслись по реке и бесчисленным эхом зазвучали в прибрежных скалах, как будто и берега, и струйки воды в реке, и холмы, и деревья, и вся пустыня, и свод небесный ожили и пели с нами:

“Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних!
Хвалите Его, все Ангелы Его, хвалите Его, все воинства Его!
Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, вся звезды света,
Огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его,
Звери и всякий скот, пресмыкающиеся и птицы крылатые,
Цари земные и все народы, князья и все судьи земные,
Юноши и девицы, старцы и отроки
Да хвалят имя Господне; ибо Имя Его Единаго превознесено,
Слава Его на земле и на небесах!
Он возвысил род народа Своего, славу всех святых Своих,
Сынов Израиля, народа, близкого к Нему. Аллилуия”.

(Псалом 148)

Никогда я не забуду впечатления от этого гимна Творцу Вселенной. Я всем существом моим воспринял его, когда он звучал в этом месте, в этот час и в присутствии этого человека. Сердце так билось, как будто хотело вырваться из груди и улететь, воспарив над землею.

Когда мы взывали к буре и птицам небесным, призывая их славословить с нами Иегову, мне казалось, что и трели соловья лились звонче, полнее и радостнее, и едва слышный ветерок, преклоняя ветви деревьев, сливал свой таинственный шепот со словами гимна.

После нескольких минут молчания пророк сказал:

— Ну вот мы и побыли вместе, братья мои во Израиле; могу ли я теперь уйти от вас?

— Но мы хотели бы услышать от тебя еще раз о Том, Кто должен прийти после тебя, — сказал Иосиф.

— Ничего не могу сказать вам, братья мои, сверх того, что вы уже слышали от меня. Будущее сокрыто. Я исполнил только возложенное на меня. Снять печать и прочесть сокрытое я не могу. Я только посланник от Бога к человеку. Вам дано будет узнать то, что неизвестно мне. И блаженны, трижды блаженны вы — кому лицом к Лицу дано будет видеть Того, Кого я только издали провижу. А если я и увижу Его, то на короткое время. Ибо, когда Он явится к народу, я уйду. То, для чего я послан, исполнено. Блаженны те, кто увидит славу Его и услышит голос помилования из уст Помазанника.

Я спросил у пророка:

— А в каком виде Он придет? В какой форме величия и власти явится нам Его Божественное бытие?

— В человеческом виде. Но красота Его и величие не таковы, какими бы хотели увидеть их люди. Он явится смиренным, бедным и кротким.

— Однако ты говорил сегодня, рабби, что могущество Его будет беспредельно и Царству Его не будет конца? Ты говорил о славе Его владычества и о том, что все цари языческие покорятся власти Его?

— Этого я не могу объяснить вам. Это не открыто мне. Я говорил так, как научил меня Пославший меня. Я знаю только, что идет за мною Сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его (Мк.1:7).

— Ты говорил нам сегодня вечером, рабби, что Он будет Царь Небесный, а по словам Исаии, Он будет презираем и гоним людьми, будет мучим за грехи наши и бит за нечестие наше.

— Дух Божий внушает мне, что к Нему относятся слова эти, но, как все это будет, я не знаю.

— Позволь напомнить тебе, добрый рабби, — сказал Иосиф, — ты говорил нам, что Тот Божественный Некто должен умереть, между тем как Он — Господь, и что Он будет приговорен к смерти, как грешник, между тем как Его называют «Един Свят».

— Да. Так произойдет событие, на которое мы уповаем. Этого повелено нам ожидать. Но не домогайся узнавать то, что не открыто ни одному человеку. Мессия Сам поведает о Себе. Блаженны очи, которым дано будет увидеть Его. Блаженны те, которые услышат мудрость из уст Его и получат закон от Него.

— Могу ли я спросить тебя, святой пророк Божий, — сказал Иосиф, — как это Тот, о Котором ты послан возвестить, как Он может быть Освободителем Израиля, когда ты предвещаешь Ему такую печальную участь? Мессии предстоит восстановить славу Иерусалима и храма Своего и истинное служение в храме, — так говорит Исаия, так сказали Эздра[87] и Иеремия. Его называют могущественным Вождем, Царем, Искупителем Израиля, Который будет править народами, и владычество Его будет от моря и до моря — до конца земли. Поэтому в обещанном пророками Мессии мы ожидаем увидеть могущественного Монарха, Который будет царствовать в Иерусалиме, владычествуя надо всем миром и всеми народами, и все цари приведены будут пленными к подножию престола Его, и преклонятся перед Ним все колена. Это — Монарх, Которому не должно снимать Своих сандалий, чтобы вступить на священную землю иудеев, и Который учредит поклонение Иегове всюду, где ныне возвышаются храмы идолопоклонников…

— Царство Его не от мира сего, — ответил пророк.

— Но как же понять нам тогда пророчество Давида, где Бог говорит: “Я помазал Царя Моего на священной горе Сиона” (ср. Пс.2:6)? Как объяснить изречение Исаии, который, пророчествуя о Христе Божием, говорит, что Он воссядет на престол Давида и будет править Царством его и учреждать в нем суд и справедливость во веки веков (ср. Ис.6:1. Ис.9:7)?

— Я не знаю. Это — тайна Божия. Я ничего больше открыть не могу. Я — только орудие, труба, вещающая слова Господни, и иных слов я не знаю. Я знаю только, что каждый младенец, каждый смиреннейший наемник, живущий во дни Мессии, может стать большим, чем я, последний из пророков. Я стою на пороге великого Царства, величие и значение которого я только издали провижу, в неясном видении. Мне лишь дано уловить сияние славы Его, но не дано узреть больше того, что я вижу теперь; и точных откровений о том я не имею. Мне дано открыть дверь, ведущую из ночи пророчеств ко спасительной заре их осуществления. Но мне не дано перейти за порог и быть участником среди блаженных. Но да свершится воля Пославшего. Я — создание Его и дитя праха, и не подобает устам моим ропот, но — славословие радости, ибо восходит Звезда, Которая воссияет всему миру, хотя меня тогда уже не будет.

Мы оба были глубоко тронуты словами и чувством глубокого смирения, звучавшим в интонации пророка. Мне хотелось плакать, и сердце мое рвалось к нему. Я преклонил колени и поцеловал его руку, орошая ее слезами. Он ласково поднял меня и тихо промолвил:

— Возлюбленный брат, ты увидишь Того, о Ком я возвещаю, и Он возлюбит тебя, и ты пребудешь на лоне Его.

При этих словах я поднялся, вновь заливаясь слезами, и отошел в сторону, и стал молиться Богу отцов наших, чтобы Он помог мне стать достойным такого счастья.

— Увижу ли я Этого Великого Сына Божия? — спросил Иосиф.

Пророк взял его за руку и, остановив на нем свой ясновидящий взор, промолвил мрачно и скорбно:

— Наступит день, когда ты будешь держать Его на руках своих и положишь тело Его на ложе, тобою приготовленное для погребения твоего тела. Ты не веришь теперь тому, что я говорю, но ты вспомнишь об этом, когда оно свершится.

Сказав это, он встал и, сделав прощальный знак рукою, быстро пошел к пустыне и скоро скрылся во мраке.

После нескольких минут молчания Иосиф спросил:

— Ты слышал, что он сказал? Что означают слова Его? Они предсказывают какие-то печальные и страшные события. В выражении его глаз сквозит какое-то страшное значение всего этого. Смутилось сердце мое…

— А мое — возрадовалось! — ответил я. — Ведь мы увидим Его! Я буду близок к Нему! О, если Он будет похож на этого пророка Божия, — я буду любить Его всем существом моим! Как это чудно, что мы дождемся Его и будем с Ним! Поскорей бы дождаться благословенного часа Его пришествия!

— Но будет ли радостным пришествие Страдальца? — внезапно раздался незнакомый голос так близко от нас, что мы испугались.

Осмотревшись, мы увидели в тени дикой маслины молодого человека, которого я совсем не знал, но которого я после очень полюбил. Лицо его было бледно и задумчиво, а худощавая, стройная фигура изящно обрисовывалась. Вопрос его смутил меня, ибо мне вспомнилось пророчество Исаии…

— Но ведь Он будет Царем и Властителем мира и будет беспредельно добрым и святым, — возразил я. — Если бы ты был здесь раньше, ты услышал бы, что говорил о Нем пророк.

— Я был тут близко; я стоял прислонившись к дереву во время вашей беседы. И я не ослышался: Тот Божественный Человек, Который должен прийти, будет “Человеком скорби” и Искупителем посредством страдания; Он будет отвергнут Израилем и ненавидим иудеями; те, кому Он несет спасение, будут презирать Его за смирение Его и за отсутствие в Нем внешнего блеска. Его жизнь будет полна горя и трудов, а сердце — полно небесным светом. Его будут преследовать и предадут позору, как преступника. Будет ли радостным пришествие Страдальца?

— Но как ты узнал все это? Разве ты пророк? — спросил я, дивясь его речи.

— Нет, брат мой, но я читал пророков, и, сверх того, я слушал этого святого человека, посланного Богом. А он больше говорил о смирении Христа, чем о Его царственном величии. Поверь мне — Царство Его не от мира сего. Оно и не может быть мирским царством, если таковы должны быть Его жизнь и Его смерть… В пророчестве Исаии ясно сказано… вот, я прочту вам эти слова. И он развернул свиток, бывший при нем, и при свете луны стал читать то таинственное и необъяснимое место, которое начинается словами: “Кто поверит слышанному от нас?..” (ср. Ис.53:1).

Окончив читать и увидев произведенное на нас впечатление, он заключил так:

— Разве здесь говорится об успехах и славе земного владыки? Здесь идет речь о жизни, полной смирения, оскорблений и позора…

— Не хочешь ли ты сказать, — пылко возразил Иосиф, — что Тот Божественный, о Ком возвещал пророк, будет предметом презрения?

— А разве не сказано у Исаии: “…был презираем, наказуем, уничтожен и причтен к злодеям…” (ср. Ис.53:3, 4, 12)?

— И, без сомнения, Исаия именно говорил о Мессии, — заметил я.

— И пророк Иорданский указывал нам на Исаию и полностью применял слова его именно к Тому, о Ком он послан возвестить миру, — продолжал со странным воодушевлением молодой человек. — И, по словам его, мы, омытые сегодня в водах Иордана во оставление грехов, — мы должны именно ожидать Мессию скорбного, а не какого-нибудь победоносного предводителя войск. Он показал нам Его скорбящим и подавленным под тяжестью несовершенств и немощей человеческих, которые Он должен искупить и сделать для каждого человека доступным войти за Ним в Царство Небесное.

— А восстановление престола Давидова? — возразил Иосиф.

— Это — в воле Божией.

— А Иерусалим и владычество над всем миром?

— Иерусалим вышний, небесный, воссияет всему миру.

— А Царство Его, Которое будет во веки веков?

— Оно будет там, где будет жизнь вечная. Как могло бы быть вечным Царство Его, если бы Он Сам не был вечен и если бы не были вечны души подданных Его? Как за Адамов грех род людской был изгнан из рая, так теперь Мессия, уничижив Себя в образе человеческом, подобно второму Адаму, искупит все грехи человечества и ценою Своих жизни и смерти откроет вновь Царствие Небесное для каждого человека; но восстановит его для нас не на земле, а перенесенным в жизнь вечную, в те чертоги небесные, где Ангелы стоят на страже Царствия Божия. Вот об этом-то Царствии и говорил пророк, что оно близко и час Его настает. И что единственный путь к нему заключается в победе над Адамовым грехом, распространившимся на весь род людской. И Мессия пойдет этим путем и возьмет на Себя все грехи мира, но не запятнав грехом Своих риз. Он возьмет на Себя наше нечестие, и через Него мы избегнем кары. Исцеленные Его язвами, освободимся от возмездия за наши грехи. На Него возложены грехи мира. Он Себя Самого принесет искупительной Жертвой. Он искупит все потомство Адамово и примирит род людской с Иеговой. Так мы должны смотреть на Мессию. Увы, в ожидании Его радость наша должна перемешаться со слезами и с сознанием нашей греховности и нашей вины в том, что Святой и Безупречный предназначен быть искупительной Жертвой за наши грехи и беззакония. А когда мы увидим Его — должны склониться в прах перед Ним, подавленные чувством благодарности и благоговения перед Его Божественною любовью и благостью, пред милосердием и величием Его самоотречения и добровольного принесения Себя в жертву для нас. Ибо во всем мире Божием не может быть жертвы более святой и высокой, чем Его. Он отдал Себя Самого, по словам пророка: “Вот Я пришел исполнить волю Твою, о Боже!” (ср. Пс.39:8).

С этими словами молодой человек двинулся было, чтобы идти своей дорогой, но непобедимая сила влекла меня к нему, и я подошел к нему, простирая руки, и обнял его, сказав ему:

— Воистину, ты пророк! Слова твои проникали мне в сердце, как отзвук древних пророчеств.

— Нет! — ответил он. — Я открыл все это, изучая Писание; но мною руководил Человек, обладающий такой мудростью и постижением истины, как никто в мире. Я счастлив дружбою и близостью с Ним. Он моих лет, но, если у меня есть ум или добродетели какие-нибудь, или какое-нибудь знание, или понимание Писаний — я всем обязан Ему, моему Наставнику и Учителю.

— Как Его Имя? — спросил я. — Ибо и я хотел бы пойти к Нему и учиться у Него.

— Он уклоняется от общества и разговаривает только с очень немногими — близкими Своими. Он избегает привлекать к Себе внимание. Без Его разрешения я не могу привести тебя к Нему. Но я попрошу Его об этом.

Заинтересовавшись еще более, я стал расспрашивать:

— Какой Он с виду и где Он живет?

— Теперь Он в Вифании, где и я живу. Мы так Его любим, что стараемся подольше задержать Его своим Гостем. Но обыкновенно Он живет у Своей Матери.

Иосиф и я — мы оба высказали незнакомцу, что после всего слышанного наше желание увидеть его Друга многократно увеличилось.

— Наверное, и наружность Его такая же прекрасная? — допрашивали мы.

— Его красота совсем особенная — не та, какая обыкновенно бросается в глаза и отмечается толпой. В лице Его столько спокойного величия, смягченного кротостью, что даже старым людям Он сразу внушает уважение, а молодежь и дети льнут к Нему с безграничной любовью и доверием. Глаза у Него необыкновенные: из них точно свет исходит — тихий и чистый, как Его святые мысли; Он недолго останавливает их на том, с кем говорит, а смотрит с такою нежностью, как смотрит мать на любимого ребенка. Лицо Его производит такое светлое впечатление, точно оно изнутри все озарено мягким светом зари; но с этой ясностью так невыразимо странно соединяется твердо установившееся выражение скорби и легкая тень печали… — как бы предчувствие предстоящих Ему страданий. Он никогда не смеется. Когда Он читает из пророчеств и раскрывает по поводу их такие мысли и истины, какие могут исходить только по внушению с Неба, когда Он говорит о далеком будущем или о скором пришествии Мессии, в которое мы все теперь верим, Он говорит как вдохновенный, но не волнуясь, а спокойно, ровным, мягким, звучным голосом, которого Он не возвышает ни в каких случаях, но он явственно слышен далеко кругом.

— Это должен быть тоже Пророк, — сказал Иосиф.

— Но Он не пророчествует и не проповедует.

Я спросил Его Имя.

— Иисус Назареянин.

Мы оба решили запомнить это имя, и так как Вифания расположена по пути к Иерусалиму, то мы хотели посетить Этого Иисуса. Но молодой человек мягко предупредил нас, чтобы мы этого не делали, пока он не сообщит Иисусу о нашем желании, и тогда, если Он пожелает нас видеть, то известит нас, чтобы мы пришли.

Перед уходом молодого человека я спросил его имя, ибо чувствовал сердечное влечение к нему, и мне кажется, что, если бы я мог стать его другом и другом Того Мудреца из Назарета, я был бы совершенно счастлив и мне осталось бы только ждать с ними вместе пришествия Мессии, ибо я должен видеть Его и, по словам Иорданского пророка, склонить мою голову на Его грудь.

— Я — Лазарь[88], книжник и переписчик Писаний, — сказал, прощаясь с нами, молодой человек».

Когда Иоанн рассказал нам все это, Мария сказала, что знает этого Лазаря, ибо он брат двух ее подруг — Марфы и Марии — и в прошлом году она гостила у них в Вифании целую неделю — до Пасхи.

— Очень этому рад! — сказал Иоанн. — Это послужит еще более тесной дружбе между всеми нами.

Иоанн добавил, что они на следующий день еще раз увиделись с Лазарем, от которого узнали, что Иисус до его возвращения ушел в Кану Галилейскую[89] со Своей Матерью, в дом Их родственников, которые выдавали замуж свою дочь и готовили свадьбу.

Вот, дорогой батюшка, я сообщила тебе все, что слышала от Иоанна.

Теперь тебе ясно, какие важные причины побуждают видеть в Иорданском пророке посланника Божия или принимать его за Илию, предсказанного Малахией, который, по Писанию, должен первый возвестить о пришествии «Князя мира» (Ис.9:6) — Мессии, ожидаемого Израилем. Теперь все, что я чувством угадывала, все мои мысли и суждения со всеми их противоречиями наполняют мое сердце смущением.

Вот, я рассказываю тебе об Иоанне, ученике Иорданского пророка, принявшем от него крещение и с верою ожидающим Того, Кто должен прийти вслед за ним, и в то же время я трепещу при мысли, как бы не впасть в заблуждение, ибо страшно поверить даже такому счастью, чтобы мне выпал жребий жить здесь в эти благословенные дни пришествия Мессии!

В эти обетованные дни, которых так ждали наши отцы и пророки! И все они так и умерли, не дождавшись исполнения обетованного, только издали провидя Его!

Счастье, выпавшее на мою долю, так велико, что невольно вызывает сомнения. Наставь и подкрепи меня, батюшка! Открой мне сокровищницу твоей мудрости — ты, который изучил все пророчества! Должно ли верить молодому Иорданскому пророку, верить в его предсказание о Мессии? Прав ли Лазарь, понявший Его в таком скорбном образе Страдальца за грехи мира? И нельзя ли примирить разноречивость пророчеств как-нибудь иначе, чем понимает их молодой ученый из Вифании?

Дай мне иное толкование, дорогой батюшка, — как это одно и то же лицо может быть Царем и в то же время — узником и презираемым? Владыкой и Источником жизни — умирающим на казни? Царящим над всем миром — и презираемым и отвергнутым людьми?

Выслушав Иоанна, рабби Амос совсем погрузился в изучение пророков. И все вокруг обсуждают и толкуют с небывалой горячностью о новостях с Иордана, и толпы народа отовсюду продолжают стекаться к пророку.

Да благословит нас всех Господь и да вспомнит о народе Своем!

Адина.

VI

Бэн Израиль. — Ответ на известие, полученное от отца. — Отрывок из его письма. — Возражение. — Негодование священников и левитов против пророка. — Отправлены послы, чтобы пригласить его в Иерусалим. — Его ответ. — Он обвинен в подстрекательстве к бунту. — Доклад послов об их беседе с пророком и о крещении. — Послы арестованы. — Беседы и споры в доме рабби Амоса. — Стефан. — Пророк не совершает чудес. — Рабби Амос едет в Гилгал[90] с Адиной и Марией. — Они надеются видеть пророка. — Римский центурион читает священные книги евреев. — Он тоже хочет слышать пророка. — Разбойник Варавва. — Конвой.

Дорогой батюшка!

Приветствую тебя и всех уважаемых и любимых друзей наших в Александрии. Мир и благоденствие да будут с вами!

Недавно я вновь увидела почтенного Бэн Израиля, с которым четыре месяца назад совершила путешествие из Египта сюда. Он передал мне твои дорогие мне письма и подарки и обрадовал меня сообщением, что у вас все вполне благополучно. Теперь он уехал в Дамаск для закупки знаменитых сирийских клинков, на которые большой спрос в Египте. Его просьба, чтобы я ехала с ним обратно в Александрию, чуть не поколебала моего намерения отложить отъезд, но так как ты предоставил мне возможность воспользоваться всем тем, чем только может Иерусалим обогатить мой ум, то я останусь еще. Более всего, конечно, я заинтересована исходом великих упований израильских. Ты советуешь мне, дорогой батюшка, изгнать «эти новизны» из моей головы и продолжать смиренно исповедовать Иегову, по примеру отцов наших.

Я знаю, батюшка, что должна так поступить; и, если бы я нашла в Иорданском пророке склонность к новой вере, несогласной с верой Авраама, я бы устрашилась внимать ей хоть на одну минуту.

Ты говоришь, что человек этот, должно быть, «ложный и вредный пророк», иначе он не стал бы возвещать о Таком «ничтожном» и «презираемом», Каким, по словам его, будет Христос, пославший его Своим вестником.

Ты напоминаешь мне, что было уже много ложных Христов и ложных пророков, и израильтяне сбегались к ним, как сбегаются и теперь к Иорданскому пророку, и в результате все те пророки или погибали в пустыне, или были разрезаны на части по приказу римских правителей, которым всякое подобное стечение народа представляется мятежом.

Ты пишешь: «Держись крепче, дитя мое, веры отцов наших и не уклоняйся с пути, так как я опасаюсь, что ты уже несколько уклонилась вслед за этим диким проповедником покаяния. Царство Мессии не есть царство покаяния и уничижения, но царство победы, славы и могущества. Что же касается слов пророка об унижении и позоре, которые Иорданский пророк связывает с Мессией, они никакого отношения не имеют к ожидаемому Мессии и Царю. Скорее, они приложимы к тому меньшему пророку, который будет предшественником истинного Христа. (А что Христос должен иметь предшественника — это совершенно ясно и вне всяких сомнений сказано в Писании.) Возможно и то, как думают некоторые, особенно фарисеи, что будет два Мессии. Один придет в смирении и пострадает от язычников, послужив искупительной Жертвой за грехи, а другой будет наш Мессия и явится во всей силе Своего царственного могущества, с такой славой и в таком великолепии, каких еще и ни один монарх не являл. Он сделает Иерусалим столицей мира, а всех царей — данниками[91] и повергнет к подножию Своего престола. Таков будет наш Мессия! И да ниспошлет нам Его Иегова скорее, чтобы извлечь из праха Иудею и возвысить ее из унижения ее. Если явится Тот презираемый Человек, о Котором возвещает ваш пророк из пустыни как о Мессии, то Он, быть может, и будет Тот Мессия язычников, в Котором они нуждаются по своему великому нечестию и Которого пошлет им Господь как искупительную Жертву за их беззакония. Но не таков Мессия Израиля — могучий Вождь из колена Давида, Которому надлежит воссесть на престол Сиона. И ты, дитя мое, как дочь Израиля, не должна приобщаться вестям, исходящим от пророка из пустыни, с которым полстраны нашей так безумно носится. Имей терпение и жди! Наступит и воссияет день славы Израиля, и все народы увидят Его и возрадуются. Не верь тому, что толкует вам Иоанн, друг Марии. Когда настанет время Мессии, о Нем возвестит более блестящий вестник, чем молодой человек, наряженный в звериные шкуры и питающийся саранчой и медом — человек, о происхождении и достоинствах которого никому не известно. Внимай же указаниям своего ума и здравых суждений, моя Адина. Я больше не буду настаивать на этом, как сделал бы, если бы мог допустить серьезно возможность твоего отпадения от веры наших отцов, ибо такое событие опозорило бы мою седую голову и свело бы меня в могилу. Я думаю, что Иорданский пророк напророчит только себе самому… и что под видом каких-то тайн и лживых возвещений о Ком-то, Кто придет после него, он просто желает собрать вокруг себя народ как орудие своих честолюбивых замыслов. Возможно, что в следующем письме ты сообщишь мне, что он уже самого себя объявляет Христом и что он и окружающие его разогнаны римскими войсками…».

После того, что ты высказал, дорогой батюшка, в этом выписанном мною отрывке из твоего письма, — как я могу писать тебе? Как мне поведать тебе то, что снова невольно рвется из-под моего пера? Но я знаю твой ум и не скрою от тебя истины, какою бы она тебе ни представлялась; напротив, с доверием к твоей справедливости и мудрости я буду продолжать описывать все события, связанные с проповедью пророка, и все вообще, что при мне происходит в Иудее.

Выслушивай же меня терпеливо и суди без пристрастия, ибо переживаемое время, вне всяких сомнений, есть время великих чудес и откровений. Представляю себе сейчас, как омрачилось твое чело, и как будто слышу твой голос: «Довольно об этом! Чего еще ждать от такого пророка!».

Хорошо, батюшка! Но вот сейчас я поведаю тебе о событиях еще более дивных, чем все, о чем я писала до сих пор, ибо даже многие из священников храма стали последователями молодого ясновидца.

Помнишь, как Иоанн, друг Марии, рассказывал, что многие из священников были оскорблены речами пророка, которого они пришли слушать в пустыню? Когда они вернулись в Иерусалим и рассказали другим священникам, что было сказано против них и какие были приведены слова из Исаии и других пророков, они подняли вопль негодования. Некоторые из левитов даже забыли о служении в храме и пустились все в словесное состязание с книжниками, фарисеями и прочими. Они кричали на улицах, под сводами ворот и на площадях о дерзких обвинениях, возводимых на них. Они были тем более раздражены этими обличениями, что, увы! — они их заслуживали. И вот первосвященники Каиафа[92] и Анна[93] решили отправить двух самых ученых и наиболее твердых характером левитов пригласить пророка в Иерусалим. Ибо Анна — человек умный и не легко доверяет слухам и уличным крикам, и даже, как говорил мне рабби Амос, склонен серьезно и вдумчиво отнестись к проповеди Иоанна, так зовут пророка.

Через пять дней посланные вернулись; первосвященники заседали уже во дворе храма в ожидании появления пророка. Когда все члены этого собрания заняли свои места, двое ученых и уважаемых левитов, вернувшиеся из пустыни, встали и доложили, что они передали порученное им приглашение Иоанну, сыну Захарии, пророку Иорданскому, и что он со всем почтением, должным сану первосвященников, посылавших к нему, ответил следующее:

— Идите и скажите уважаемому первосвященнику, что я — голос, вопиющий в пустыне, как написано в книге пророка Исаии, который предсказал мое служение (Ис.40:3). Я — голос, вопиющий в пустыне! Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Богу нашему. Теперь все скоро узрят Спасение свое. Служение же мое не в городе, и не в храме, и не в одном из домов Израиля. Кто хочет слышать мое свидетельствование о Том, Кто придет после меня, пусть идет ко мне в пустыню, где повелено мне взывать к людям до самого пришествия Мессии.

Получив такой ответ, священники сильно разгневались и сгоряча стали кричать кто что! Некоторые говорили, что надо послать избить каменьями этого пророка за ослушание первосвященника. Иные находили, что надо на него донести прокуратору — Понтию Пилату, правителю Иудеи, как на опасного, совращающего обманщика и подстрекателя к восстанию.

Каиафа держался последнего мнения и написал от собравшегося трибунала послание к римскому прокуратору, в котором, обвиняя пророка в пустыне, советовал Пилату охранять свою персону усиленно, как бы не произошло какого-либо зла от того человека, и предупреждал, что если до императора Тиверия дойдет слух о том, что здесь происходит, то он может заподозрить, что здесь готовится восстание всего еврейского народа с целью ниспровергнуть владычество Рима.

Более спокойный Анна взглянул на дело иначе. Он сказал:

— Люди и братья! Воздержитесь от поспешности. Если человек этот — ложный пророк, он скоро сгинет и мы не услышим о нем. Но если вдруг, паче чаяния, окажется, что он послан от Господа? Не будем лучше спешить причинять ему зло: как бы не оказаться нам противниками Самого Господа Сил?

Осторожность Анны нашла сочувствие лишь у очень немногих, из числа которых был и рабби Амос.

Но если священники, наполнявшие двор храма, в присутствии первосвященника подняли такой шум из-за ответа пророка, то гнев их разразился уже без удержу, когда послы их, Мельхий и Илий, поднялись с мест и, подняв руки в знак тишины, объявили, что, услышав речи пророка, к которому они были посланы, они сами убедились в истине его слов и в божественности его откровений и, исповедав свои грехи, были крещены пророком в Иордане.

Только святость места, где происходило собрание, несколько сдержала пятьсот священников: услышав о крещении левитов, они были готовы тут же наброситься на этих двоих и уничтожить их.

Мельхий и Илий по приказу Каиафы были, однако, арестованы за поступок, по меньшей мере не приличествующий их сану священников Бога Всевышнего, «…ибо, — пояснил Каиафа, — это равносильно низвержению храма к стопам пустынника-самозванца и есть открытое признание того факта, что истина покинула Сионское богопочитание и может быть обретена лишь в пустынях Иорданских. Скажите, люди Израиля! — тут Каиафа повысил голос. — Скажите, что выше: алтарь ли Господа или воды Иордана? Священник Бога Всевышнего — или тот человек из пустыни? Прочь отсюда, неверные богохульники! Пусть допросят и судят их по нашим священным законам!».

Затем тотчас были приняты меры, чтобы народ, ходивший слушать проповеди Иоанна, не освободил арестованных священников, для чего Каиафа немедленно послал за римской стражей.

Из этого сообщения, дорогой батюшка, ты можешь себе представить, какое возбуждение умов вызвано проповедью нового пророка во всех классах общества. Беднейшие из народа защищают его, а богатые и правящие классы, как священники и знатнейшие люди, — все против него, за исключением нескольких лучших и умнейших людей. К этому благородному меньшинству принадлежит и рабби Амос, который все свободное от служения в храме время посвящает справкам в Писаниях; и каждое пророчество, какое он читает, убеждает его все более и более, что день пришествия Мессии наступает и что пророк Иорданский есть, без сомнения, тот самый посланник, посланный Богом «в духе и силе Илии», чтобы приготовить перед Ним путь.

18 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Гвидо Рени (1575-1642), итальянский мастер болонского академизма. 1630-1635. «Соломия с головой Иоанна Крестителя»

Каждый вечер собираются к нам в дом еврейские старейшины — от двенадцати до восемнадцати человек — и сидят нередко до полночи в горячих спорах об этих важных вопросах. Некоторые из слушавших пророка склонны ставить его высоко, как бы по праву, истекающему из признания его предшественником Мессии. Между такими я знаю Стефана: отец его был первосвященником, и сам он известный законник и ученый; и, однако, он сам даже не слышал пророка Иоанна; и все же он открыто признал вчера ночью, что после самых тщательных исследований всех пророчеств он пришел к твердому заключению, что срок исполнения пророчеств настал и что он со своей стороны готов приветствовать Иорданского пророка как истинного предтечу и вестника Мессии. Двое или трое из собравшегося общества с ним согласны, прочие же сомневаются и предостерегают остальных, чтобы не спешили, ибо успеют еще поверить в Мессию, когда Он Сам действительно явится.

Таково теперь настроение в Иерусалиме. А если Мессия явится, то возбудится еще большее смятение, ибо представления о Нем самые противоположные. И не диво ли это, как подумаешь, что столько толков и волнений в целом народе возбуждено одним человеком — живущим в пустыне, бедным, неизвестным дотоле! Конечно, эта власть его над умами исходит от Бога.

Ты спрашиваешь, батюшка, «не творит ли он чудес». Ты говоришь: «Покажи мне чудо, и я поверю, ибо в этом единственное доказательство божественности его миссии». То же самое я слышу постоянно от книжников, фарисеев и священников.

Нет, отец мой! Он не сотворил ни одного чуда, но сам он представляет собою явление сверхъестественное и чудо, ибо к нему в пустыню стекается ежедневно все больше и больше народа, потоками изливаясь из ворот всех городов иудейских, чтобы только дойти до него, видеть и слышать его и принять от него очищающее от грехов крещение.

На следующей неделе рабби Амос будет свободен от служения в храме и хочет съездить по своим делам в Гилгал, близ которого у него есть поле, засеянное пшеницею. Мария и я выразили желание ему сопутствовать, и он согласился взять нас с собою и не скрыл от нас, что хочет съездить к пророку в пустыню, так как место, где проповедует Иоанн, находится всего в двух часах езды от Гилгала. Ты, конечно, не одобряешь этого намерения, дорогой батюшка, ты недоволен. Но если допустить, что вера наших отцов боится лжеучений, то надо допустить, что она также боится и истины… И я, как дщерь Израиля, должна, значит, также бояться истины? Если пророк указывает, в чем заключается ложь, то я и пребуду в истине, а если он, сверх того, указывает, в чем истина, то я буду только в выигрыше. Знаю, ты скажешь: «Это рассуждение слабо, это женская логика!». Но я напомню тебе, что ты уже не раз говорил мне, что я — взрослая и достаточно одарена способностями, чтобы разбираться в вопросах даже большей важности, а потому я прошу твоего снисхождения к моему желанию — собственным умом и собственными ушами воспринять речи пророка для того, чтобы решить, должна ли я верить его предсказаниям или откинуть их, как бред мечтателя. Теперь одно ясно для меня: если Христос, возвещаемый Иоанном, есть истинный Сын Всевышнего и действительно явится в смирении и бедности, то неизбежно и то, что Он будет гоним и преследуем первосвященниками, и всеми богатыми, и людьми власти.

Да исцелит Господь нашу слепоту! И, если действительно в таком виде придет Мессия, — да узнает Израиль в Нем своего Царя! Ибо, если Израиль отвергнет Его, кто же будет предстательствовать пред Богом за злополучный народ наш? Но, однако, находятся среди Израиля люди, изучающие эти вопросы здраво, беспристрастно и со смирением, и озабоченные тем, чтобы не вступить легкомысленно в борьбу с тем, в чем могут осуществиться все драгоценнейшие упования нашего народа. Вернувшись из пустыни, куда мы отправимся на мулах, я опишу все, что услышу и увижу.

Помнишь, отец, я писала тебе о молодом римском центурионе, который так любезно освободил меня от преследования двух римских солдат? Он с тех пор еще ближе познакомился с рабби Амосом, который с уважением отзывается о нем. Недавно он высказал, что ему интересно было бы познакомиться с теми Писаниями, над которыми рабби Амос так упорно трудится, что, как ни придешь к нему, всегда застаешь его с развернутым свертком в руках.

Но так как римлянин признался, что не настолько знает еврейский язык, чтобы свободно читать рукописи, добрый рабби Амос, видя в нем хорошую почву для обращения, позвал Марию, чтобы она читала и объясняла ему. Но для объяснений ее познаний в римском языке оказалось недостаточно, и по ее просьбе рабби Амос послал за мной.

Я пришла на мраморный дворик, где он сидел у фонтана в тени акации. Рабби говорил мне однажды, что эта акация была принесена с могилы пророка Исаии тобою самим, батюшка, и твоими руками посажена здесь много лет тому назад; и с тех пор я зову ее «батюшкиным деревом».

Когда я пришла, рабби Амос приветливо ко мне обратился:

— Поди сюда, Адина! Ты видишь здесь молодого римлянина, о котором ты, вероятно, сохранила благодарную память.

Я стояла, не поднимая глаз с мозаичных узоров на полу, потому что почувствовала блеснувший радостью взор молодого человека, устремленный на меня. Он сказал мне несколько приветственных слов, но я даже не разобрала их, а слышала только его голос, который звучал мне как музыка. Наверное, язык итальянских варваров самый музыкальный из всех языков! Наш, например, еврейский язык такой резкий, гортанный, он и сравниться не может с прелестью римского языка! Рабби сказал мне:

— Этот благородный римлянин желает познакомиться с нашими священными книгами, о которых, говорит, много слышал, а также с пророчествами, по которым, как он думает, составлена знаменитая книга Сибиллы[94].

— Я изучал священные книги Этрурии (место в Средней Италии. — Ред.), Египта и Персии, как и книги моего народа, — сказал центурион. — Во всех их уставах богослужения и обрядов, в их вероучении и законах я находил нечто недостойное, несовместимое с происхождением их от Единого Владыки Вселенной… А мы, римляне, во множестве богов наших как бы обожествляем разные вещи в природе, но эти предметы не становятся от того божественными. Мы называем богами многие предметы, но Бога мы не обретаем в них.

— Вижу, что ты стоишь на верном пути к изучению этой книги! — с жаром отозвался рабби Амос, с состраданием и уважением глядя на молодого римлянина. — Но здесь ты найдешь истинное и единственное откровение Бога человеку. Здесь раскрывается Божественная истина. Здесь — смысл и источник законов и богослужения, обрядов и вероучения, повелений и правил, достойных своего происхождения от Отца и Бога всех людей. Вот ты услышишь и рассудишь сам. Но так как я знаю твой язык, лишь насколько требуется для обыденной жизни, то предлагаю послушать тебе эту девушку из Египта. Она сможет все перевести тебе и на греческий, и на латинский языки. Я передам ей священный свиток и сам тоже послушаю. Садись, Адина, и читай нам книгу Моисея сначала.

Повинуясь рабби Амосу, как повиновалась бы тебе, дорогой батюшка, я села у его ног и стала переводить на греческий язык, так как римлянин сказал, что этот язык, как и всем образованным римлянам, ему привычнее, чем его родной язык.

19 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Римский сотник. Фото из Интернет-архива лучших образцов мировой живописи

И вот я прочла первые пятьсот строк, где говорится о сотворении мира и человека, о грехопадении и изгнании первых людей из рая и о том, что Бог обещал послать им Мессию, Который возвратит людям утраченное; о проклятии, распространившемся на все человечество; об убийстве Авеля[95]; о расселении по всей земле его потомков и о всемирном потопе.

Все это молодой человек прослушал с глубоким вниманием, поблагодарил меня и просил разрешения прийти и в другой раз послушать и поучиться от этого Писания, которое кажется ему как бы вдохновенным от Самого Высшего Владыки Вселенной. Он спросил о том, приходил ли Мессия, и если нет еще, то когда это может произойти. Затем разговор зашел о проповедях Иоанна в пустыне и о возвещении им скорого пришествия Мессии. Видя, как сильно заинтересовался он этим, рабби Амос велел мне прочесть избранные места из пророчеств Даниила, Исаии, Давида и других, красноречиво изображающих славу и могущество грядущего Владыки, а также и те пророчества, в которых Мессия представлен гонимым и ненавидимым. Когда я прочла все, что мне было приказано, молодой человек долго сидел в молчаливом раздумье и наконец сказал:

— Теперь понимаю, почему все так стремятся к пророку в пустыне. Хотел бы и я услышать его.

Тогда рабби Амос сказал ему о своем намерении побывать в Иорданской пустыне на той неделе, когда он поедет по своим делам в Гилгал. Римлянин попросил разрешения сопровождать его. Я сказала, что и Мария, и я тоже поедем. Он был рад этому и сейчас же объявил нам, что будет сопровождать нас эскадроном своей кавалерии, ибо дорога небезопасна: недавно прошел слух, что предводитель одной разбойничьей шайки, известный Варавва[96], появился со своей командой в холмах между Эфраимом[97] и Иерихоном и не только разграбил уже два каравана, но сделал нападение на многих шедших к Иорданскому пророку. В заключение римлянин сказал:

— Проводив вас, я тотчас же устрою на него облаву…

После услышанного о разбойниках у нас с Марией не явилось желания остаться дома… А рабби Амос поблагодарил центуриона и сказал, что охотно принимает его предложение, а потом, улыбнувшись, добавил:

— Я ведь знаю, что вам, римским кавалеристам, здесь все равно нечего делать, и такая экскурсия представляется развлечением… тем более что вы говорите, будто вам надо разыскать этого разбойника. Так что мы и воспользуемся не только вашей любезностью, но и благоприятным случаем, доставляющим нам вашу защиту, в то время как вы исполняете свою служебную обязанность.

Итак, дорогой батюшка, решено, что на этой неделе мы поедем в Иерихон и в Гилгал, а оттуда в пустыню слушать пророка. По возвращении напишу обо всем. А пока — не спеши с твоим приговором и верь мне.

Со святою надеждой на скорое пришествие Царя на царство Давидово и восстановление престола Его на Сионе, приветствую тебя с дочернею любовью.

Твоя дочь Адина.

VII

Мессия пришел! — Рассказ о поездке на Иордан. — Адина, Мария и Иоанн едут под охраной римского центуриона. — Варавва. — Два гаваонитских[98] раба. — Каиафа. — Горлицы и молодые голуби. — Слепой Вартимей и его овца. — Овечьи ворота. — Эмилий. — Римские солдаты. — Вифезда[99]. — «Чающие движения воды». — Дерево Авессалома[100]. — Присоединение эскорта.

21 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Спас Нерукотворный. Икона находится в храме святителя Николая Чудотворца в Пыжах. Москва

Дорогой батюшка!

Из дрожащей руки моей едва не выпадает легкий камыш, которым хочу написать тебе обо всем дивном и поразительном, что я видела и слышала. И взволновала меня так сильно великая радость!

Батюшка, дорогой мой! Мессия пришел! Того, о Ком Моисей и пророки писали, я видела собственными глазами!

Но я хочу рассказать все по порядку, чтобы ты, не видев Его, мог уверовать в Него так же, как я. Я опишу тебе подробно все, что пережито мною после моего последнего письма к тебе. Я не буду спешить, я задержу биение моего сердца и буду рассказывать тебе все так подробно и по порядку, чтобы ты мог обсудить и взвесить все это с твоей мудростью и широким постижением ученейшего израильтянина во всем Египте.

Ты помнишь, в моем последнем письме, отправленном с каирским караваном, я сообщила тебе, что рабби Амос, пользуясь временем, свободным от службы в храме, задумал предпринять свою ежегодную поездку к пшеничному полю близ Иерихона. Он заведует, как опекун, землей наследников воина Манассии, из колена Веньяминова, который был убит при взятии римлянами Иерихона. А так как он хотел поблизости от Иерихона посетить Иорданского проповедника, то Мария и я просили его взять нас с собою, и он согласился. А Иоанн, друг Марии, в это время был в Галилее на озере, где он помогал своему брату Иакову и отцу справлять лодку для рыбной ловли; было условлено, что он встретится с нами в Гилгале и будет сопровождать нас в пустыню, так как он все это время только и думает об Иорданском пророке и не видеть его несколько дней было бы лишением для Иоанна.

Дорога от Иерусалима до Иерихона в последнее время стала небезопасною из-за нападений разбойничьей шайки под предводительством известного Вараввы, который год тому назад затеял восстание против римлян, но был разбит ими, и шайка его рассеялась по горам близ Мертвого моря; но, побуждаемые голодом, сподвижники его стали грабить караваны, а когда началось и усилилось движение народа в пустыню к Иорданскому пророку, разбойники стали нападать и на партии путешественников, отбирая у них запасы провизии и деньги. Ввиду этого рабби Амос согласился на любезное предложение молодого центуриона сопровождать нас; тем более что тому поручено было Понтием Пилатом очистить от разбойников дорогу от Иерусалима до Иерихона, так как недавно еще эти разбойники напали на римских курьеров и нескольких из них убили. Гордость рабби Амоса страдала от этой вынужденной охраны под римским оружием среди белого дня и на его родной земле. Но увы! — не осталось больше из рода Авраама никого, кто бы мог поддержать и защитить нас. Нам остается только смиренно склонить наши головы под игом, возложенным на нас Господом.

Мы встали рано на заре и стали готовиться в путь. Два темнокожих гаваонитских раба дяди Амоса привели во двор мулов для нашего путешествия, украшенных дорогой сбруей и роскошными седлами, покрытыми вышитой персидской тканью. Два мула, предназначенные только для дорожных запасов, были скоро нагружены. Один был навьючен только вещами Марии и моими, которые нам казалось необходимым взять с собою, и рабби Амос с улыбкой заметил, что у нас товаров не меньше, чем при добром караване дамасского купца.

На восходе солнца мы преклонили колени на крыше нашего дома, обратясь ко храму с утреннею молитвой, присоединив ее к восходящим в небеса клубам жертвенных фимиамов. Затем мы сошли во двор, где нас ждали мулы, и стали усаживаться. Тут же дожидался и сильный, коренастый мул дяди Амоса. Хотя центурион и прислал ему великолепного персидского коня, но рабби предпочел своего мула, говоря, что он и в юности своей не доверялся такому опасному животному, как лошадь, и теперь, в свои преклонные лета, не рискует отважиться на такое опасное предприятие.

Усевшись на мягких подушках наших седел и спустив покрывала, мы с нетерпением ждали появления центуриона с его конвоем. Но вот прибежал посланный им нумидийский[101] раб и, упав ниц перед рабби Амосом, сказал, что центурион будет ждать нас на перекрестке двух дорог за равниной, близ Вифании. После этого мы, усевшись поплотнее, отправились в путь через Восточные ворота, только что заново отстроенные Пилатом и названные воротами Цезаря.

Нас было пятеро: рабби Амос, Мария, я да два раба-гаваонита, предки которых с давних лет служили в роде рабби Амоса; еще со времен Иисуса Навина, когда этот народ досаждал вождю своим лукавством, он был окончательно покорен и обречен на вечное рабство. Меня заинтересовала наружность этой странной породы людей. Лица их очень темного цвета, носы орлиные, черные блестящие глаза так и сверкают; складом они небольшие, тонкие, юркие. Они кажутся ловкими и плутоватыми и, говорят, так коварны, что требуют постоянного надзора. Они не способны к привязанности, и доброта не действует на них. От одного из левитов, посещающих рабби Амоса, я слышала, что существует о них предание, будто они происходят от слуг Ноя, с которым и спаслись в ковчеге во время потопа, но они, как низшие, не были включены в семейный список Ноя.

Утро было чудесное. Солнце золотом обливало храм и башни, кровли дворцов, стены и вал, холмы и рощи, долину и ручей. Все сияло в красоте этого дивного утра. Когда мы свернули в улицу, ведущую к Овечьим воротам, мы проехали мимо дома первосвященника Каиафы и увидели его самого; он стоял на мраморном портике своего великолепного дворца. Он был не в парадном облачении, в каком я видела его в храме (с нагрудником, сверкающим драгоценными камнями, и княжеской чалмой на голове); мы увидели его в простом черном, свободном платье с накинутым сверху белым полотняным шарфом; а поверх его седых локонов была надета только ярко-красная шляпа, какие носят все священники. Я и не подумала бы, что это первосвященник, если бы не узнала его по внушительной осанке, и вьющимся белым волосам, и по тому пронизывающему взору, каким он оглядел нас. Он заговорил с рабби Амосом, который приветствовал его поклоном. И я тоже склонила голову перед представителем Иеговы на земле.

Далее мы встретили группу людей с мулами, на которых были навьючены большие клетки с голубями; их везли из Кедронской долины к храму для жертвоприношений. От всего сердца пожалела я невинных тварей! Они просовывали головки сквозь решетку своей тюрьмы и глядели на меня своими кроткими глазами, точно прося освободить их из плена. Я почувствовала, что мои щеки загорелись стыдом при мысли, как мы преступны перед Господом Богом, если эти безгрешные создания должны быть убиты за наши грехи.

Когда Мария осадила мула и поехала сзади меня, чтобы дать дорогу нагруженным громадными клетками мулам, я увидела, что один голубь, испуганный шумом улицы, просунулся сквозь решетку, раздвинув прутья клетки, привскочил и, выпорхнув, понесся на свободе через город и его стены и скрылся в необъятном пространстве неба. Я была очень рада его удаче и пожелала от всей души, чтобы он благополучно вернулся в свое гнездо в пустыне. Перед выходом через Овечьи ворота на Иерихонскую дорогу мы встретили бедного слепого, ведущего свою овцу, или, вернее, — ведомого овцой. Он тоже нес двух голубей за пазухой. Рабби Амос его знает и спросил, куда он идет. Он ответил, что в храм, чтобы принести жертву Богу.

— Да неужели ты, Вартимей, овцу свою обрек в жертву?

— Я обещал ее пожертвовать Богу и страшусь греха, если не исполню обещанного.

— Да ведь овца эта служит проводником тебе! Она заменяет тебе глаза; как же ты останешься без нее?

— Господь пошлет мне другую овцу.

— А твои голуби? Ведь ты зарабатывал ими хлеб? Ведь они у тебя ученые и своими забавными проделками потешали детей! Если уж ты по обещанию должен принести жертвы, то пощади же этих животных, необходимых тебе… Вот, возьми себе денег, на которые можешь купить для жертвы других голубей и овцу.

Но Вартимей ответил доброму рабби:

— Слушай, что я тебе расскажу. Мой отец заболел и был при смерти, и я дал обет Богу: если Он поможет моему старику, то я принесу одного из моих голубей. А на следующий день захворала точно так же моя мать, вскормившая меня, а она любила меня больше всех, ибо я был слеп от рождения. Тогда я обещал Богу второго моего голубя. Но в ту же ночь заболела моя маленькая слепая дочь, которую я никогда не видел, как и она не видела своего слепого отца… и тогда уж мне пришлось обещать все, что я имею: обоих голубей и овцу, хотя я любил их почти не меньше, чем своего ребенка. И вот — мой отец, моя мать и дочь выздоровели, и в радости моей я пошел к храму, чтобы принести Богу свои дары. Это будет мне очень трудно, о, рабби! Но не должен ли я исполнить обещанное? Жалко мне расставаться с ними. Большая это для меня потеря. Но Бог не допустит слепому Вартимею долго страдать, ибо Он же видит, что я принес Ему любимых моих голубей и овцу, и это — все, что у меня было.

С этими словами он дернул за веревку овцу, и она послушно повела его по дороге дальше. Я видела, как текли слезы из его незрячих глаз, и он ласкал и целовал своих ученых голубей, сидевших у него на груди. Мне стало грустно. Я была тронута верой этого бедняка; он, не видящий людей, казалось, видел Бога и чувствовал Его присутствие. Живет же искренняя вера в сердцах у простых и бедных людей! И такая вера, какой мы не находим у наших гордых и высокоумных священников.

В воротах стража не задержала нас рассматриванием проходных свидетельств и взысканием подорожной подати, от чего освобождаются только пешеходы; конные же или едущие на мулах должны иметь свидетельства от прокуратора. Но начальник стражи, как только увидел нас, тотчас пропустил вперед всех прочих собравшихся тут путешественников, говоря, что молодой центурион Эмилий приказал нас не задерживать. Суровые римские стражи в железных шлемах, стоявшие тут, произвели на меня впечатление людей, способных завоевать весь мир. И действительно, как подумаешь, как мало на земле городов, ворота которых не охранялись бы такими же железными людьми, так же вооруженными и одетыми и такими же бородатыми и грозными, как эти… Оно все же внушает мне больше страха, чем уважения, — это всемирное господство Рима!

Едва только мы вышли за городские ворота, нас обдало с холмов таким чудным, свежим воздухом, насыщенным ароматом акаций и маслин! После долгого пребывания дома, среди тесных городских улиц, мне показалось, что и я, как сизокрылый голубь, вырвалась из клетки и лечу в пустыню, как будто мне даны те крылья голубя, о которых так мечтал царь Давид[102]. Направо от нас, недалеко от Овечьих ворот, рабби Амос показал мне небольшое озеро или пруд, называемый купальней Вифезды. Я увидела трогательное зрелище: пять портиков, окружавших воду, были наполнены больным и немощным народом. Хромые, увечные, слепые, иссохшие люди ждали тут, как сказал рабби Амос, «движения воды»; он говорит, что в некоторые времена года Бог посылает Ангела к этой купальне — всколыхнуть в ней воду, и тогда, кто первый погрузится в эту воду, выздоравливает.

22 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Капков Яков Федорович (1816-1854), русский исторический живописец. 1845. «Силоамская купель». Холст, масло, 139х179 см. Псковский государственный объединенный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник.

Я приостановила своего мула, чтобы поглядеть на это собрание несчастных; их было тут не меньше четырехсот. Одни — бледные, с дико блуждающими взорами, стояли, прислонясь к колоннам, другие беспомощно ползали, пытаясь пробраться поближе к воде, от которой более сильные оттесняли их; иные ждали терпеливо, полулежа на своих постелях; некоторых люди несли на плечах, продвигаясь к купальне. Я уже хотела отвернуться от этой жалкой картины и двинуться дальше, как вдруг произошло что-то удивительное: поверхность пруда, которая была до того совершенно ровная, — заволновалась и, точно вскипев, начала вздыматься, струиться и колебаться с одной стороны до другой совершенно необыкновенным образом. И едва только это произошло, как в толпе этих злополучных калек, едва волочивших ноги, поднялся оглушительный вопль — смешанные крики радости и приветствия чуду с возгласами удивления, и в тот же момент все эти жалкие тела пришли в движение и яростно устремились к воде; ближайшие падали в воду, как безумные, ибо задние теснили и падали на них, погружались вместе, утопали и дико вскрикивали в предсмертной борьбе. Раздавались страшные проклятия тех, кому путь прегражден был сплошной массой людей впереди; наиболее слабые и немощные, совсем придавленные и оттесненные прочь, делали отчаянные попытки продвинуться к воде, взбираясь и карабкаясь руками и ногами на спины соседей. Некоторые из более сильных с ножом в руках расчищали себе путь сквозь массу обезумевших и орущих во все горло калек.

Римская стража у ворот, увидав это, кинулась с обнаженными мечами водворять порядок. Вся купальня ревела… Мы же поспешили удалиться от этого места. Я слышала после, что до восстановления порядка многие были убиты и раздавлены, а человек пять-шесть утонуло под ногами тех, кто карабкался через их головы.

Когда мы приблизились к Кедрону, я спросила робко рабби Амоса:

— Возможно ли, чтобы действие, производимое Ангелом, могло вызвать такое смятение и приводить к взрыву худших страстей?

Он отвечал:

— Колебания воды в этой купальне, без сомнения, есть чудо! Действие Ангела может быть только добрым; прикосновение Ангела сообщает воде священную, целебную силу. Возможно ли приписывать явлению такой милости Божией все эти убийственные и отвратительные сцены, которые мы видели!

Я замолчала. Тяжело и страшно при мысли о такой порочности людей, что каждый дар Божий они обращают во зло и проклятие.

Мы свернули теперь несколько вправо от большой дороги, потому что на ней римляне производили основательную перестройку моста. Нам пришлось ехать берегом ручья до Авессаломова столба, при виде которого мне вспомнилась вся история этого несчастного князя. Как удивительно, что именно его густые, золотистые волосы, которыми он так гордился и о которых неоднократно упоминали современные поэты, послужили орудием его смерти! Далее мы прошли мимо дуба, о котором рабби Амос сказал, что этот древний дуб представляет собою остаток от того леса, через который Авессалом совершал свой роковой путь. Затем он показал мне яму, в которую десять юношей, убивших Авессалома, кинули его тело и заложили сверху каменьями. И силен же, и храбр, должно быть, был этот красивый и своевольный князь, если в то время, как он висел на дубу на своих волосах, понадобилось «десять молодых людей, чтобы окружить и убить его». Или, как думает рабби Амос, это число смешивают с числом хулителей царя Давида, из которых ни один не дерзнул встретиться с ним с глазу на глаз.

Каждое место в окрестностях Иерусалима дорого мне по воспоминаниям, связанным с этими местами. Точно переживаешь те дни великих событий, которые составили славу нашего народа.

Скоро мы прибыли к тому месту, где пересекаются две дороги, и тут же я услышала конский топот и увидела на пути от Конских ворот центуриона в сопровождении кавалерийского отряда. Блеск шлемов, звон оружия, воинственные звуки рогов очаровали меня, и я уверена, что если бы могла сама взглянуть на себя в эту минуту, то увидала бы воинственный блеск в своих глазах. Эмилий показался мне настоящим вождем и героем, а панцирь на его груди горел огнем под лучами солнца, как и все его вооружение. Рядом с ним ехал юноша с римским орлом в руке, а сам центурион держал в руке знак своего сана — трость из виноградной лозы с золотым кольцом. Он приветствовал нас с тою благородной грацией, какой отличались все его движения. Затем он скомандовал своему отряду разделиться на две группы: одна из них, отъехав вперед, составила авангард, другая следовала за нами. Затем он скомандовал двигаться вперед. Сам он держался около рабби Амоса или приближался к нам. Но, занимаясь с нами, он не забывал своего служебного долга и зорко следил за своей командой и вглядывался в окружающую местность.

В следующем письме я надеюсь закончить мое повествование обо всем, что пережито мною со дня нашего выезда из Иерусалима.

Да будет Бог отцов наших в защиту и помощь тебе, дорогой батюшка. Твоя любящая дочь Адина.

VIII

Продолжение рассказа. — Разбойник Эдомской равнины. — Вид Вифании. — Беседа с центурионом. — Надежда на его присоединение к еврейской вере. — Отдых в доме рабби Авеля. — Симпатичная семья: Лазарь, Марфа, Мария[103]. — Рукоделия для храма. — Копии священных книг. — Подарок для супруги Пилата. — I. Н., Иисус Назареянин. — Лазарь сопровождает их. — Гамалиил[104]. — Саул[105]. — Приезд в Иерихон. — Гилгал. — Завтра в Вифавару[106].

Дорогой батюшка!

Благосклонность, с какою ты отнесся к моим сообщениям о дивном пророке, к которому теперь стекается вся Иудея в его пустыню, дает мне уверенность, что я могу и впредь пользоваться твоею мудростью, ученостью и силой веры для разрешения возникающих в моем уме вопросов и для руководства по пути к истине. Теперь я могу свободнее, во всех подробностях описать тебе все происшедшее за это время. В моих отчетах о дивных событиях, коих я была свидетельницей, и о том, что еще предстоит мне увидеть, я постараюсь передать не только пережитое мною самою, но также и впечатления от всего происходящего, оставленные в душах других людей — ученых, мудрых и влиятельных, видевших своими глазами то, что здесь теперь совершается. Я представлю тебе свидетельства таких лиц, к которым, без сомнения, ты отнесешься с уважением, соответствующим их достоинствам, мудрости и высокому положению.

Я остановилась в предыдущем письме на встрече с римским отрядом под командой центуриона Эмилия, который так любезно предложил охранять нашу маленькую партию.

Солнце только часа полтора как взошло над Моавитскими холмами[107], и нам дышалось так легко и свободно этим чудным воздухом, который, мне кажется, составляет специальное достояние этой священной земли наших отцов. В палящем зное Египта в это время года чувствуется что-то подавляющее, мертвящее, чего здесь никогда не испытываешь. И думалось мне дорóгой: как бы хорошо сесть на арабского коня, и помчаться стрелой по Эдомской песчаной равнине, и привольно носиться по ней, как носятся дети пустыни — арабы.

Когда мы подъезжали к Вифании, из ущелья выдвинулась группа человек в тридцать всадников и смело стала к нам приближаться. Но, разглядев нас, они моментально умчались обратно. Часть нашего отряда по команде пустилась за ними в погоню. Рабби Амос заметил:

— Счастье наше, что мы имеем такую охрану! А то эти сыны Исава поступили бы совсем иначе и мы были бы ограблены, как и другие израэлиты, попадающиеся им на пути.

24 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Гвидо Рени (1575-1642). «Христос в терновом венце» (1637).

— А движение такой массы народа, возросшее за эти дни, — добавил Эмилий, — только придало еще большей дерзости разбойникам и увеличило число нападений и грабежей.

Таким образом, старая вражда между нашими партиархами — Исавом[108] и Иаковом — возникла вновь и проявилась в среде их отдаленных потомков… И доныне — «ненавидит Исав Иакова за благословение, какое дал ему отец» (ср. Быт.27:41).

Римлянин любовался искусством верховой езды этих сынов Исава. Римским всадникам, на их менее легких лошадях и в тяжелом вооружении, не удалось настичь их.

Скоро мы поднялись на вершину холма близ Вифании, откуда был виден Иерусалим во всей своей величавой красе. Блеща в лучах солнца, возвышался храм, подобно выкованной из серебра горе. Замок Антония представлял мрачный контраст с ним, а крепость Давида, темневшая из-за высоких стен так грозно и воинственно, произвела на меня особенно сильное впечатление. С чувством священного восторга и благодарности смотрела я на эту величественную картину. Я натянула поводья и хотела обратиться к рабби Амосу с вопросом, почему, когда я теперь смотрю на Иерусалим, это всем нам столь знакомое место представляется мне с этой точки зрения совершенно новым. Но, пока я любовалась видом, рабби Амос уже отъехал далеко от меня и не мог расслышать моего вопроса; а центурион, ехавший со мною рядом и почтительно остановившийся со всем своим конвоем, когда я остановилась, сказал, что будет дожидаться тут, сколько я пожелаю. Я не успела поблагодарить его за его доброту, как, обернувшись к городу, я вновь была охвачена тем неотразимым впечатлением, какое он производил на меня. И вновь я, глядя на него, представляла себе то время, когда наш предок Авраам у ворот этого города был встречен царем Мельхиседеком, воздавшим ему царственные почести. Потом я будто видела Давида, во главе армии выезжавшего из своего замка, чтобы покорить окружающие народы. Передо мною проходил целый ряд восточных монархов, все князья «с юга и с севера»… Царица Савская[109] из счастливой Аравии, гуляющая по воздушным садам Соломона, прибывшая сюда, чтобы поклониться ему, князю великой славы и могущества, ибо слава о его мудрости и величии распространялась по всему свету. Теперь — увы! — известны всему свету лишь унижение и порабощение Израиля. Но придет время, дорогой батюшка, когда народ наш восстанет из праха и облачится в царственные одежды, и Господь возложит корону на главу его, и славе и власти его не будет конца! И от этой надежды и от сравнения минувшего с настоящим слезы потекли из моих глаз. Я продолжала смотреть вдаль, и мне виделись полчища ассириян, халдеев, египтян, и персов, и греков, занимавшие каждое в свою очередь наш священный город и владевшие им, несмотря на то, что в нем была обитель Бога, неугасаемо горел священный огонь на ее алтаре. Но неугодно Иегове пощадить от Своего гнева тот город или то сердце, которые удалилось от своего Господа; а мы знаем от пророков, что сердца наших отцов отдалились от Господа, за что и преданы были своим врагам. О, если бы мог наш народ воспользоваться этим страшным уроком и познать то, чему учит его это прошлое!..

— Тебе непременно нужно увидеть Рим! — сказал молодой центурион, которого, должно быть, очень удивляло то волнение, с которым я смотрела на Иерусалим. Он продолжал:

— Великолепие Рима ни с чем не может сравниться. Он в шесть раз больше этого города, и в нем 165 храмов, а в Иерусалиме только один!

— У нас и Бог — один, — ответила я.

— Но ведь и мы тоже думаем, что есть один бог — отец всех прочих, меньших богов, и ему, единому, тоже воздвигнут у нас храм, — возразил он твердо и почтительно.

Мне было жаль, что такой благородный ум так далек от истины. Я начала было объяснять ему из пророков, что Бог — Един и что Им сотворено все, что есть. Но он, сорвав цветок с фруктового дерева, выросшего при дороге, сказал:

— Недостойно отца всех богов, великого Зевса[110], творить такие мелочи, как этот цветок, или придавать блеск кристаллу или цвет — камню, или производить таких золотистых бабочек, которые вьются, порхая, среди душистых цветов. Он сотворил солнце и месяц, звезды и землю, а прочее все предоставил творить меньшим богам. Впрочем, продолжай, девушка, рассказывать мне про Единого Бога и докажи мне, что Им Одним создано все и что Он — Единый. Если ты это докажешь, то твой Бог будет и моим Богом.

Сейчас не время было опровергать его заблуждения; но я мысленно решила, что, конечно, воспользуюсь первым же случаем, когда это будет удобно, чтобы передать ему истины, открытые Господом излюбленному Своему народу. Он не раз уже проявлял склонность беседовать о предметах веры, и рабби Амос объяснял ему уже многое из книг Моисея. Вследствие этого ему и захотелось узнать еще больше. Но языческие предрассудки были в нем еще сильны. Его благородство, ясный ум и искренность давали мне большую надежду, что языческие заблуждения перестанут удовлетворять его душу и он перейдет в веру Израиля.

Скоро все мы вместе вошли в Вифанию и остановились у дома твоего старого друга, батюшка, — рабби Авеля, который несколько лет тому назад ездил в Александрию с товарами, и ты еще хотел, чтобы я познакомилась с его детьми. Они уже превратились во взрослых и живут все в Вифании. Так как они друзья моей подруги Марии, то решено было, что мы по пути у них остановимся отдохнуть на часок.

Это очень небогатый и скромный дом, о чем рабби Амос предупреждал меня. Но у них так уютно, опрятно и мило и нас встретили так радушно, что все они пришлись мне по сердцу. Навстречу нам вышла молодая девушка, Мария, лет двадцати двух, с миловидным и приветливым лицом. Когда рабби Амос назвал мое имя, она подошла ко мне, почтительно и ласково поцеловала меня. Я почувствовала в ней добрую сестру и готова была полюбить и всех ее близких. Затем вышел молодой человек лет тридцати, с благородной осанкой и лицом человека образованного и доброго. Он был бледен и имел задумчивый вид, но в его черных, прекрасных глазах светилось так много искренней приветливости, когда он, здороваясь, протянул мне свою руку! О нем я уже много писала тебе, батюшка, и теперь больше пока ничего не могу прибавить. Это Лазарь, помнишь? И он оказался сыном твоего друга.

Марфа, старшая сестра, более церемонно встретила меня на пороге дома, извиняясь за скромность жилища, в котором принимает «богатую наследницу из Александрии», как она назвала меня! Но, не обратив на это внимания, я поцеловала ее так ласково, что она перестала стесняться.

Я удивлялась этой семье: так необыкновенно милы все здесь, и каждый привлекателен по-своему; я нашла здесь двух настоящих сестер и брата!

Марфа сейчас же принялась готовить нам угощение и скоро подала нам простой, но очень аппетитный и обильный завтрак, хоть мы и настаивали, что вовсе не успели еще проголодаться.

Мария и Лазарь много расспрашивали меня об Александрии. Их особенно интересовало, видела ли я могилы их предков. И, когда я рассказала им, что по просьбе отца нарвала свежих цветов, которые росли близ этих могил, они выразили мне такую благодарность, что тронули меня до слез.

Я не сумею описать тебе, как прелестна Мария! Ее красота не столько в правильности черт, как в выражении такой душевности, что передать это словами невозможно. Цвет ее глаз — очень редкий у нашего народа: они нежно-голубые, но более густого, небесного оттенка, чем бывают у северян. Ее глаза такого цвета, как небо Иудеи, но в то же время они так лучисты и пламенны, как и черные глаза еврейских девушек. Ее золотисто-каштановые волосы свернуты массивным узлом низко на затылке; у нее такой ясный и доверчивый вид и такое выразительное лицо, что она, кажется, не способна ничего утаить: так легко читаются все мысли и чувства в ее глазах. И при этом у нее какой-то мечтательный и задумчивый вид, который и трогает, и очаровывает. Марфа — совсем в другом роде: ее красота не такая нежная, но более яркая. Марфа и ростом выше, и величественнее в своих движениях. Ее черные, умные глаза похожи на глаза ее брата Лазаря. У нее высокий, женственный голос и внушающий доверие вид. На ней одной лежит, кажется, все домашнее хозяйство. Мария безмятежно предоставляет ей все эти заботы, предпочитая беседовать с гостями. Она расспрашивала меня о Египте, где наши праотцы были так долго в плену, что и теперь еще иудейская молодежь представляет себе его каким-то ужасным местом. Мария спрашивала, не страшно ли мне было жить там, и видела ли я гробницы фараонов, и сооружены ли пирамиды трудами наших отцов или они существовали раньше потопа и выдержали его, как несокрушимые скалы.

Лазарь, как хозяин, занимал рабби Амоса, который расспрашивал его с большим интересом об Иорданском пророке.

После завтрака Марфа показала мне две вышитые ею полосы для завесы в храме. Обе сестры зарабатывали своими рукоделиями, а Лазарь — копиями псалмов для священников. Он показал мне свой рабочий стол и множество пергаментных свертков, исписанных его красивым, четким почерком. Показал также сверток только что оконченной им копии пророчеств Исаии, над которою он трудился сто семь дней. Она была написана с удивительным искусством и изяществом. Одна недоконченная копия была отложена в сторону и предназначена к сожжению, потому что Лазарь сделал ошибку в очертании одной буквы; ибо за одну лишнюю иоту[111] рукопись присуждалась священниками к сожжению — так строго они соблюдают, чтобы допускались к употреблению только самые точные копии священных книг.

А Мария показала мне прекрасно вышитую скамеечку для ног, исполненную ею по заказу для жены Пилата, когда она вернулась из Кесарии[112].

— Я не возьму за нее платы, — сказала Мария. — Хочу подарить ей эту работу за ее внимание к нам. Когда она и прокуратор Пилат, господин ее, прибыли в этом году из Кесарии на праздник Пасхи в Иерусалим, она присылала своего домашнего лекаря к нашему Лазарю, который плохо чувствовал себя, потому что слишком заработался. Она знает нас только по нашим работам, которые видела в храме и спрашивала, кто так хорошо вышивает священные одежды и украшения.

Я увидела на столе роскошно вышитый шелками по бархату футляр для свертка; на нем были вышиты две буквы — I. N., рисунок их выведен в виде грациозных изгибов оливковых ветвей. Я спросила:

— Не для первосвященника ли предназначается эта изящная вещь?

— Нет, — сказала Марфа, прежде чем Мария успела ответить. — Это для Друга — Лазаря и нашего.

— Как Его имя?

— Иисус Назарянин.

— Иоанн говорил нам о Нем, — сказала моя подруга Мария и напомнила мне, что именно говорил о Нем Иоанн, со слов Лазаря (я уже писала тебе об этом, батюшка).

— По всему, что мы о Нем слышали, нам было бы очень приятно Его увидеть, — сказала я.

Обе сестры оживились, заговорив о Назарянине, и Марфа сказала:

— Вот если бы вы были тут пятью днями раньше, вы бы застали Его у нас. Он погостил у нас три недели и вернулся в Назарет. Но Он просил Лазаря прийти повидаться с Ним в Вифаваре через три дня от сегодня, по какому-то важному делу; и брат пойдет туда, какие бы помехи ни случились. Чтобы исполнить Его желание, Лазарь готов хоть переплыть море!

Услышав это, рабби Амос сказал Лазарю:

— Если ты так скоро должен отправиться для свидания с твоим Другом по пути к Иордану, то не присоединишься ли к нашей компании? Поедем вместе.

Обсудив с сестрами это предложение, Лазарь согласился.

«Какая это благословенная семья», — все время думалось мне. Как они все трое любят друг друга, как дружны все, как хорошо дополняется их маленький кружок из трех человек еще Таким четвертым Другом, как Иисус. Положение этой семьи более чем скромно: все бедны, все зарабатывают свой хлеб трудами своих рук, а между тем их домашняя жизнь так мила и отрадна, что и царь во всем своем великолепии мог бы позавидовать им, ибо этот душевный мир, царящий у них, нельзя купить никаким золотом.

С сожалением расставалась я с этим благословенным домом, и думалось мне, что я чувствовала бы себя вполне счастливой, если бы они приняли меня в свой дружеский кружок. Даже римлянин-центурион был очарован той атмосферой мира и любви, которая царит в этом доме, и говорил мне об этом дорогой.

В полдень мы остановились в караван-сарае[113], расположенном на полпути между Вифанией и Иерихоном. Здесь мы встретили приятеля рабби Амоса — ученого и умного книжника и законоведа Гамалиила. Он сказал, что тоже направляется к Иордану, чтобы видеть пророка, ибо ему приснился сон… Содержание этого сна он сообщил только рабби Амосу, и я видела, что сообщение это произвело сильное впечатление на рабби. Мне очень захотелось узнать, что это было, но рабби нам не сказал.

Законника Гамалиила сопровождал в качестве попутчика молодой человек — его ученик, по имени Саул. Я обратила на него внимание, потому что Гамалиил говорил о нем как о замечательном человеке, который всегда первый сидит у его ног, усердно изучая все тайны законов. Когда двинулись в путь, этот молодой законник и Лазарь пошли рядом и дорогой долго и горячо разговаривали; между ними разгорелся спор, причем Саул доказывал, что ничего, кроме смуты, не может произойти от учения нового пророка, а Лазарь отстаивал божественное происхождение этого учения. Римлянин сосредоточенно прислушивался к их разговору. Саул, очень сведущий в пророчествах, искусно доказывал, что истинный Мессия не мог избрать Своим глашатаем такого смиренного посла, как Иорданский пророк. Саул красноречиво изобразил грандиозную картину явления Мессии во всем великолепии Его царственного величия и объявил, что предшествовать Ему будут Ангелы с неба, а не дикарь из пустыни, проповедующий покаяние и крестящий водою, чтобы приготовить Ему путь…

На исходе дня мы увидели издали стены и башни Иерихона и на закате солнца приблизились к воротам этого города. Благодаря покровительству центуриона они были немедленно открыты перед нами, и нас впустили вместе с несколькими сотнями других путешественников, которые, прибыв сюда после часа закрытия ворот, должны были бы еще долго тут дожидаться, если бы не получили разрешения присоединиться к нашей компании.

На следующий день мы отправились в Гилгал уже без конвоя, ибо та дорога была безопасна. Благородный римлянин спешил с утра отправиться разыскивать знаменитого Варавву, который в ту ночь учинил новое нападение на караван, разграбил его и многих людей убил.

Эти строки я писала в своем дневнике уже под кровлей сельского домика рабби Амоса и выписываю из него для тебя в этом письме. В тот день я окончила его словами: «Завтра рано утром мы поедем в Вифавару — маленькое селение на берегу Иордана, расположенное близко от того брода, у которого крестит Иоанн. Лазарь уже пошел туда с Саулом, с ученым Гамалиилом и другими книжниками, желавшими видеть пророка пустыни».

Действительно, дорогой батюшка, этот пророк в пустыне представляет собой необычайное и великое явление, ибо одна лишь мысль, что он, быть может, есть истинный посланник Божий, волнует сердца Израиля, воспламеняя всех к надежде и вере в чудо. Никто не помнит здесь ничего подобного. Здесь только и речи, только и мысли — об этом. В народе только и слышишь: «Видел пророка?», «Кто он? — Мессия или Илия?».

В следующем письме расскажу о том, что видела в Вифаваре, и думаю, что это будет интереснее для тебя, чем все, что я писала до сих пор.

Да осуществятся же скорее надежды Израиля и да встретим Мессию, когда Он явится!

Со смиренной верою, почитанием и любовию.

Твоя дочь Адина.

IХ

По пути в Вифавару. — Матфей мытарь[114]. — Иуда Искариот. — Башня Илии. — Толпы народа. — Проповедь пророка. — «Вот — Агнец Божий». — Крещение Христа. — Голубь над головой Иисуса. — Голос с неба. — Исчезновение Иисуса.

Дорогой батюшка!

В этом письме я выпишу наконец из моего дневника описание поездки на Иордан с рабби Амосом; но заранее прошу тебя извинить мне множество предварительных подробностей, которые я не могу пропустить, ибо мне очень хочется, чтобы ты воспринял все те же впечатления, что и я, и как бы своими глазами видел все, что видела я. Я хочу, чтобы и вдали отсюда ты мог бы прийти к такому суждению о великих событиях, ныне происходящих, как если бы ты сам был с нами. Я знаю, что твой благородный ум, чувство справедливости и беспристрастие помогут тебе воздержаться от поспешных приговоров и суждений и ты прочтешь все, что я пишу тебе, прежде чем остановишься на каком-нибудь заключении о тех совершенно исключительных и необычайных явлениях, о которых я считаю своим долгом и удовольствием поведать тебе.

Когда рабби Амос приехал в свой сельский домик в Гилгале, близ пшеничного поля, он думал остаться тут во все время жатвы, но теперь вместо себя он поставил наблюдать за работой своих слуг и сказал Марии и мне, что желает немедленно ехать с нами на Иордан слушать пророка. Мы очень обрадовались этому! Мы все уселись на своих мулов и отправились туда, где, по указаниям людей, великий пророк учит и крестит народ.

Не успели мы еще далеко отъехать от дома, как догнали двух пешеходов с посохами и котомками за плечами. Когда мы поравнялись, один из них почтительно поклонился рабби Амосу, как священнику и как лицу, которое и наружностью своею внушает уважение даже незнакомым с ним.

— А куда ты так спешишь, друг Матфей? — спросил рабби Амос, отвечая на поклон. — Разве ты успел уже собрать все подати в это рабочее время, что предпринял путешествие в пустыню?

Путешественник был рослый человек, черноволосый, бородатый, с умным взглядом, но очень бедно одетый. Он улыбнулся и сказал:

— Рабби, плательщиков податей не сыщешь теперь по домам: они, как и все, идут в пустыню на Иордан. Этот новый пророк так очистил все города и селения от жителей, что нам, сборщикам податей, приходится или сидеть дома без дела, или идти уж по течению за всеми!

— Это, положим, так, — ответил рабби Амос, — но разве, друг Матфей, в твоем сердце нет и иного побуждения для этого путешествия из Иерихона, вместо того чтобы обходить оставшихся в городе римлян?

— Ну конечно, мне и самому охота посмотреть на человека, к которому народ так и валит отовсюду: из Галилеи, из Декаполиса[115], из Иерусалима, и со всей Иудеи, и из-за Иордана.

Оба пешехода шли один справа, другой слева по сторонам мула дяди Амоса и продолжали беседу:

— А разве ты думаешь, что этот человек — истинный пророк и верный сын наших великих пророков?

— Чудес-то он, положим, не делает, — отвечал Матфей, — но зато сила его речей, собирающая столько народа, есть уже чудо.

— Нет, рабби, это просто самозванный пророк и обманщик! — вскричал вдруг спутник Матфея резким и неприятным голосом. — Тот не пророк, кто не творит настоящих чудес!

Мне раньше не видно было из-за Марии этого человека, но тут я нагнулась, чтобы взглянуть на него. Он был небольшой, некрасивый и плохо одетый, и вид у него был неприятный, когда он вдруг с пошлым подобострастием обратился к рабби Амосу. Он улыбался ему и скалил зубы, а в глазах за притворным смирением светилось что-то властное и грубое. Он показался мне человеком, способным искусно притворяться для своих целей, способным преклонять колени перед человеком и в то же время вредить ему. А гадкий голос его еще более увеличил мои подозрения.

Рабби Амос взглянул на него и, не обращая внимания на его слова, спросил у Матфея, как зовут его спутника.

— Его имя Иуда, по прозвищу — Искариот. Он приходил ко мне занять деньжонок под проценты из собранных мною… а теперь нам обоим надо было сходить в Гилгал и в Вифавару за податями, так вот мы и пошли вместе…

Наконец перед нами открылся вид на Иордан, но на берегах его не видно было народа. Мы удивились этому и поехали дальше; тут мы встретили человека на лошади, едущего с севера. Он заметил, что мы чем-то смущены, и вежливо спросил у нас, не ищем ли мы пророка Иоанна. На утвердительный ответ рабби Амоса всадник сообщил нам, что пророк уже часа два как ушел с этого места и теперь крестит близ селения Вифавары, на восточном берегу Иордана, и добавил, что за ним последовало туда не менее восьми тысяч человек.

Рабби Амос поблагодарил всадника и, когда он проехал, спросил у Матфея, не отстававшего от нас:

— Разве ты знаешь этого человека, что поклонился ему?

— Он — один из служащих при доме Ирода Четверовластника[116], — ответил Матфей, — это очень богатый еврей: за свои земли он платит императору больше, чем кто-либо из евреев от Иерихона до Иерусалима.

Наконец, подгоняя наших мулов и с удовольствием проезжая вдоль зеленеющих берегов Иордана, часа через два мы увидели среди деревьев каменную башню.

— Этот замок, — сказал рабби Амос, — стоит над пещерой, в которой долго жил Илия и где скрывался однажды Исаия от своих врагов. Теперь это место так и зовется — башней пророка Илии. А с вершины вон того холма Илия был взят на небо, он вознесся отсюда на огненной колеснице. А ближе — видите одинокую береговую скалу? — с нее Елисей разделил воды Иордана, ударив по ним той мантией, которая упала на него с возносившегося на небо пророка.

Много еще других интересных мест показывал нам ученый рабби Амос. Глядя на них, так живо переносишься во времена пророков и царей Израиля.

Я долго глядела на вершину холма и воображала себе Илию, возносящегося на огненной колеснице и исчезающего в облаках, но вот мы проехали через рощу и перед нами вдруг открылась дивная картина, от которой у меня захватило дух: так ново и чудно было то, что мы увидели. Около этого места река делает крутой и широкий поворот, образуя полуостров; на противоположном берегу, как бы в центре полукруга, образуемого течением реки, расположено селение Вифавара. И все береговое пространство вдоль этого полукруга наполнено было народом: не было ни одного местечка, не заполненного толпой. Головы и взоры всех обращены были к пророку, как устремлены бывают на арену все взоры с амфитеатра александрийского цирка.

Иордан в этом месте был мелок, и пророк стоял в воде у противоположного берега, проповедуя бесчисленному собранию, окружавшему его полуциркулем. Сзади него на том берегу сидели ближайшие его ученики; их было около сотни, и преимущественно молодежь. За ними возвышалась башня Илии, а дальше от берега лежало мирное селение Вифавара со своими зелеными садами среди белых стен.

Звучный голос молодого пророка доносился до нас среди полного безмолвия и тишины этой тысячной толпы. Мы не могли подойти ближе на наших мулах. Спешившись около ближайших к нам слушателей и поручив мулов слугам, мы постарались пробраться ближе к пророку. Некоторые из толпы узнавали рабби Амоса и почтительно уступали нам дорогу, так что наконец мы очутились напротив проповедника и могли слышать каждое слово его. В человеке, стоявшем ближе всех к пророку, я с удивлением узнала Иоанна, друга Марии. Он слушал с глубоким, благоговейным вниманием. Предметом речи пророка, как всегда, было провозглашение близкого пришествия Мессии. О, если бы я могла, дорогой батюшка, передать тебе хоть слабое представление о силе и красоте его речи!

Он говорил:

— Нет искупления от греха без пролития крови. Крещение водою, каким я вас крещу, — во оставление грехов; но кровь должна быть пролита прежде, чем смоется грех! Если вы спросите меня: «Разве кровь агнцев и тельцов не очищает от греха?», — отвечу вам словами пророка: «Господь говорит: крови тельцов и агнцев не хочу» (ср. Ис.1:11).

Один из стоявших вблизи его начальников из левитов спросил:

— Но для чего же тогда, великий учитель, утверждены жертвы законом Моисея? Для чего жертвенник стоит в храме и совершаются ежедневные жертвоприношения?

— Для чего? — повторил пророк с пламенем вдохновения во взоре. — Для того, чтобы жертвы эти служили символом, напоминанием о Жертве, предопределенной Богом от начала мира. Неужели вы думаете, что человек, убивая овцу из своего стада, снимает тем грех с души своей? Разве ценою души животного Бог примет душу человека? Наступает день, о, люди Израиля, когда откроются ваши глаза. Приходит час, когда истинный смысл вашего ежедневного жертвоприношения будет ясен для вас. Идет Мессия, и вы увидите Его и поверите Ему!

Но вот пророка окружили желающие креститься. В то время как он крестил мужчин и женщин, я видела Лазаря, спускающегося с того холма, с которого, по словам рабби Амоса, был взят на небо Илия. С Лазарем шел Человек, сразу приковавший к Себе мое внимание невыразимым очарованием всего Своего облика.

— Должно быть, Это и есть Друг Лазаря, — шепнула мне Мария. — Смотри, как Он идет — красиво, легко. Вот замедляет шаг, как будто Его смущают это множество народа и обращенные на Него взоры.

Темно-синяя ткань свободно облегала Его стан. Он шел с непокрытой головой, и Его волосы спадали на плечи по обычаю назарян. Соединение удивительной простоты и величия делали Незнакомца непохожим на других людей. Я не могла отвести от Него глаз.

И вот, вижу, пророк увидал Его. Остановился, изменился в лице, глаза его засветились, губы шевелились без слов, точно он увидел Ангела!

Но вот он поднял правую руку, как бы указывая всем на Пришельца, и несколько секунд стоял неподвижно, как изваяние.

И все глаза устремились по направлению его поднятой руки и взора.

И вот снова раздался его могучий голос:

— Глядите!..

И не было ни одного лица в громадной массе народа, которое не обратилось бы к небольшой возвышенности на том берегу, где Этот Необыкновенный Человек остановился рядом с другом Своим Лазарем, очевидно, пораженный видом и словом пророка, и обращенными к Нему взорами всего народа.

Пророк продолжал:

— Се Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира! Настал день прекращения жертвоприношений ваших, пролития крови тельцов и агнцев во очищение грехов!

И, подняв обе руки по направлению к Незнакомцу, он произнес:

— Вот Он, Кто берет на Себя человеческие грехи! Вот Тот, грядущий после меня и высший, чем я! Вот Мессия, Сын Божий, пришествие Которого я возвещал вам. Вот Христос Божий! Вот — Единственный, Истинный Агнец, Кровь Которого может омыть все наши беззакония! Он обитал среди вас, Он ходил по дорогам и улицам вашим, Он сидел в домах ваших, а я не знал Его. Но ныне я вижу на Нем печать Мессии, и теперь я узнал, что Он есть Тот, Кто будет Искупителем Израиля.

Когда пророк говорил это своим властным голосом, проникающим до глубины сердца каждого человека, мы увидели, что Великий Пришелец приближается к нему. Он шел один. Лазарь же упал на колени и, поклоняясь, распростерся ниц перед Ним, когда услышал провозглашение, что Тот, с Кем он шел, дружески беседуя, — был Мессия. Когда Он шел, все в немом ожидании следили за Ним, вглядываясь в Его черты. Лицо Его было спокойно, бледно, сосредоточенно и серьезно.

Иоанн, друг Марии, при Его приближении упал на колени и благоговейно поклонился Ему до земли. Стоявшие на Его пути люди невольно отступали и очищали Ему место на берегу. Он шел медленным и ровным шагом, кротко и смиренно, умеряя Свое царственное величие. Пророк глядел на Него с таким сиянием благоговейного восторга во взоре, какого не могло быть ни у кого другого.

26 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Волков Роман Максимович (1776-1831). «Крещение Господне» (1808). Холст, масло, 204х138 см. За эту работу Волков удостоен звания академика в 1808 году. Картина поступила в Академию художеств в 1923 году.

— Что хочешь от меня, раба Твоего, Мессия, Посланник Божий, пришедший спасти нас? — дрожащим голосом сказал пророк, когда Незнакомец был в нескольких шагах.

— Хочу принять Крещение от тебя, — ответил Христос тихим и спокойным голосом, который был услышан всеми на большом расстоянии кругом.

Никогда, никогда не забуду я, как впервые услышала звук Его голоса!

— Мне надлежит креститься от Тебя, а Ты пришел ко мне, — изрек пророк в благоговейном смирении, и на лице его выразились смущение и изумление.

— Так надлежит исполнить, — кротко сказал Мессия.

И пророк, не сомневаясь более, покорно и умиленно перед глазами всего народа стал совершать над Ним крещение, как совершал его над своими учениками.

Теперь я сообщу тебе, батюшка, о том дивном явлении, какого не бывало в Израиле с того дня, как даны были Скрижали Завета с Синайской горы; и тебе будет ясно, что это явление неопровержимо доказывает, что Иисус из Назарета, Этот Величественный Незнакомец, крещенный Иоанном во Иордане и о пришествии Которого возвещал пророк, — есть Истинный Мессия, Сын Божий.

Когда Он после Крещения выходил из воды, над головами народа вдруг раздался как бы громовой удар, хотя небо было безоблачно. И когда все мы в великом страхе подняли глаза к небу, то увидели необычайное сияние, перед которым померк свет солнца; и из средины этого светозарного круга спускался луч дивного света прямо над головой Христа. Некоторым в толпе казалось, что из него исходил гром, другим он казался только светящимся. Но представь, каким восторженным изумлением и священным ужасом затрепетали наши сердца, когда в сиянии лучей над Его головой появился белый голубь, осеняющий Его распростертыми крыльями, и с неба раздался подобный грому голос, и все услышали слова:

— Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение.

Услышав эти слова, прозвучавшие с неба, почти все присутствующие пали ниц. Все были бледны, и каждый в страхе оглядывался на своего соседа, пораженный чудом. Когда с последним словом голос умолк, исчезли на небе и лучезарное сияние, и голубь, реявший над головой Сына Божия. Он остался один — покойный и ясный среди всеобщего смятения, и тихо пошел, удаляясь по берегу реки, и как-то незаметно, таинственно исчез из вида…

Когда все мы пришли в себя, стали постепенно успокаиваться и захотели вновь видеть Того, Кого каждый теперь признавал за Христа, Сына Божия, — Его уже не было здесь. Он удалился от наших поклонений…

Твоя любящая дочь Адина.

Х

Адина уверовала во Христа. — Иоанн и Лазарь последовали за Иисусом. — Взволнованная толпа расходится. — Рабби Амос беседует с пророком. — Иоанн и Лазарь нашли Иисуса в пустыне. — Он отсылает их прочь из пустыни. — Тайна.

28 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Пименов Николай Степанович (1812-1864), русский скульптор. «Христос». 1838. Холст, масло. 46х36 см. Русский музей. Санкт-Петербург

Дорогой батюшка!

Начинаю письмо это просьбой: перечитай, батюшка, спокойно мое предыдущее письмо! Умоляю тебя, отрешись от предубеждения, недостойного твоей мудрости и справедливости, не отвергай без тщательного рассмотрения значение событий, которым посвящены мои последние письма; не закрывай души своей перед истинами, описанными мною. Умоляю — вглядись в эти явления и взвесь их. Вдумайся в значение проповеди Иоанна и крещения им Иисуса, Которого перед девятью тысячами народа он провозгласил Мессией и о Котором среди чудесных знамений голос Бога свидетельствовал, что Он есть Сын Его Возлюбленный.

Подумай обо всем этом и спроси себя со всею искренностью: разве это не Христос? Для меня этого вопроса уже не существует. Я устами и сердцем исповедую: Он — Христос. И я верю в Него!

Я как будто вижу, как при чтении этого признания кротость и благодушие сошли с твоего лица, дорогой мой отец! Я вижу недовольство и печаль в глазах твоих. Но ты не имеешь основания опасаться, чтобы я могла поступком или своею верою оскорбить твои седины или причинить бесчестье твоему имени.

Если ты, как еврей, горд своим происхождением от патриархов, которые беседовали с Иеговой, то ведь и я — тоже дочь Израиля и горжусь своей нацией и своей верой. Веруя, что Иисус из Назарета есть истинный Мессия, Сын Божий, я не отступаю от еврейского закона; напротив, без этой веры я не была бы истинной еврейкой. Разве Мессия нашего народа не был предметом всех иудейских молений, всех упований Израиля из века в век?

Разве не вера в пришествие Мессии поддерживала и укрепляла еврейское племя среди всех бедствий и невзгод? Разве язычники ожидали Христа? Если они не ожидали Его, а только мы одни на Него уповали, и так, что каждая мать в Израиле трепетала надеждою, радостью, сомнениями, что в лице ее первенца может явиться Мессия, то разве я отступница от еврейства, разве я не истинная иудейка, когда я уверовала в Иисуса — Мессию, увидев все знамения, какими сопровождалось Его появление, и даже услышав голос Бога, свидетельствовавший о Нем?

Итак, я твердо убеждена, дорогой батюшка, что имею важное доказательство в защиту своей веры и что, если ты пожелаешь прочесть, вникнуть и расследовать все внимательно, — ты должен будешь возрадоваться вместе со мною, ибо вспомнил Господь об Израиле и вернулся к Своему избранному народу, чтобы возвысить его от унижения его среди других народов.

Теперь я буду ждать от тебя следующего письма тем с большим нетерпением, что ожидаю найти в нем твое заключение относительно великих событий, которые совершились. И ты, конечно, узнаешь о них не только из моего письма, ибо слух о свершившемся чуде прогремел уже далеко за пределами нашей страны.

Из людей, видевших крещение Иисуса, без сомнения, многие рассказывают об этом и в Египте. Расскажут и о голосе Божием, звучащем как раскаты грома среди безоблачного неба, и о появлении голубя в лучах над головою Иисуса. Здесь были в тот день купцы из Дамаска и Каира со своими партиями и верблюдами и стояли невдалеке от того места. Я видела и арабских наездников, расположившихся по краям, где не так тесно; они все видели и слышали со своих седел; были и римские солдаты, и иностранцы из Персии и Эдома, и даже купцы из Мидии; и многие другие язычники и иудеи были в той многотысячной толпе.

Можешь заключить из этого, что событие произошло не в каком-нибудь закоулке, а всенародно, открыто! И голос с неба я сама слышала и поняла каждое слово. Мне казалось, что он исходил из лучезарной глубины неба, из неизмеримой дали; но звуки были отчетливы, как звук трубы, и величественны и страшны, как раскаты грома.

Лучи, исходящие из сияния прямо над головой Иисуса, были совсем необыкновенными и изумительными для человеческого глаза. А этот голубь над Ним в золотистых лучах! Все это продолжалось не более минуты, а потом все исчезло; только вокруг головы Иисуса оставалось еще некоторое время сияние, как было у Моисея… И все лицо Его сияло неземным светом, и все это было при многочисленной толпе народа! Одни — как стояли, так и остались неподвижны, точно оцепенев в немом изумлении; другие, пораженные восторгом и страхом, упали ниц.

Затем Иисус исчез, и никто не знает, куда Он ушел, кроме двух людей, которые не отрывали своих глаз от Божественного Посланца. Эти двое были — Иоанн, друг Марии, и Лазарь, брат Марии и Марфы.

Очнувшись, все стали искать Его и спрашивать, куда Он ушел. Одним казалось, что Он исчез в воде; другим — что Он ушел в пустыню; иным грезилось, что Он вознесся на небо; и мне тоже казалось, что я потеряла Его из виду, когда Он в колеснице из сияющих облаков вознесся к престолу Иеговы, провозгласившего Его Своим Сыном. Преобладало впечатление, что Он вознесся на небо. Многие плакали о том, что Он лишь на миг был послан к ним, чтобы затем покинуть их; другие же радовались происшедшему как доказательству того, что Бог не забыл Своим благоволением дом Израиля; были и сомневающиеся, говорившие о волшебстве. Иные же, погрязшие в нечестии, насмехались, говоря, что голос с неба был просто гром и что была молния, а не сияние. Но против них раздавались сотни голосов, кричавших: «Разве не видите, что на небе ни облачка? Откуда же быть грому и молнии?». Но большинство уверовали, и люди были рады тому, что дано было им увидеть и услышать.

Иорданский пророк, казалось мне, был поражен всем происшедшим даже более, чем его ученики. Он долго озирался, ища глазами Иисуса, затем со сложенными вместе и воздетыми руками он обратил взоры к небу, как бы удовлетворенный тем, что Тот, Кого он предвозвестил, вознесен был на небо.

После этого чуда — внезапного исчезновения Иисуса — многие стали расходиться в разные стороны: кто отправился искать Его, кто спешил домой, чтобы рассказать обо всем виденном и слышанном.

За величественными и дивными явлениями, ознаменовавшими пришествие нового Пророка, все забыли об Иоанне Крестителе, за которым только что ходили по пустыне. Рабби Амос во избежание толкотни среди расходившегося народа продолжал стоять, выжидая, на прежнем месте, на берегу реки, где теперь уже было почти пусто. Я видела, что ему так же хотелось поговорить с пророком Иоанном, одиноко стоявшим на середине реки на том месте, где он крестил Иисуса. Ни один из его учеников не остался с ним. Рабби Амос подошел к нему и сказал:

— Великий пророк, скажи, ты был знаком с Тем Человеком, если только можно назвать Его Человеком, Которого ты крестил сейчас?

Пророк, стоявший неподвижно, с остановившимся взором, был выведен из глубокой задумчивости этим вопросом. Он перевел на рабби Амоса глаза, полные слез, и с глубокой скорбью в голосе сказал:

— Это Тот, о Котором я говорил, что за мною идет сильнейший и больший меня, потому что был раньше меня, и я не знал Его. Но Тот, Кто послал меня крестить водою, сказал: «Тот, на Ком увидишь Духа сходящим и пребывающим на Нем, Тот и есть крестящий Духом Святым». И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий.

— Но куда же, скажи, о великий пророк, Он удалился? — спросил рабби Амос.

— Этого я не знаю. Не знаю, пребывает ли Он на земле или взят на небо. Ему подобает расти, мне — умалиться. Миссия моя окончена, ибо Тот, Кого я возвещал, — пришел.

— Но Он не навсегда же покинул нас? — спросила я. — Неужели мы больше не увидим Его?

— Сокрытое от нас — в руках Божиих. Не знаю, когда Он придет и куда ушел, ибо знаю о Нем, лишь насколько дано знать пророку и сыну человеческому. Признал же я Его по Духу Святому, Которого увидел сошедшим и пребывающим на Нем. И все слышали мое свидетельство о Нем, что Он — Истинный Мессия, Сын Божий.

Сказав это, он тихо побрел вброд на другой берег к селению Вифаваре, и скоро береговые деревья скрыли его от нас…

Я взглянула на рабби Амоса. Мария опиралась на его руку; в глазах ее стояли слезы, она все еще была под сильным впечатлением от всего пережитого в эти минуты и глубоко воспринятого ее душой. Рабби Амос казался погруженным в глубокое раздумье. Мне хотелось выяснить скорее его отношение ко всему происшедшему, и я спросила:

— Дядя, уверовал ли ты во все виденное и слышанное?

— Не знаю, что и сказать тебе, — отвечал он задумчиво. — Я могу только сказать, что из всего, что я видел в этот день, для меня ясно одно: Бог не забыл Израиля, Своего народа.

И больше он ничего не сказал.

В глубоком молчании мы поднялись на берег и сели на наших мулов; два раба-гаваонита уже приготовили их и ждали нас под пальмой.

Мы вернулись в Гилгал, в деревенский домик дяди. По дороге тянулись еще толпы народа; были и пешие, и конные, и на мулах. Всюду слышались разговоры о дивных явлениях на Иордане. Чаще всего слышалось мнение, что Иисус вознесся после крещения на небо.

Но, дорогой батюшка, я с великой радостью спешу тебе сообщить, что Этот Необыкновенный Человек остался на земле. Его пребывание с нами, без сомнения, имеет великое назначение.

Я уже говорила, что Иоанн и Лазарь не сводили с Него глаз все время и видели, как Он шел вдоль по отмели, то скрываясь за деревьями, то вновь появляясь, пока наконец они не потеряли Его из виду. Тогда они пошли по тому же направлению, руководствуясь следами Его сандалий по песку, и наконец вновь увидали Его, когда Он повернул от берега и направлялся к пустыне. Но, проходя мимо холмов, Он вновь скрылся.

Молодые люди решили идти не останавливаясь дальше все по тому же направлению, куда Он мог бы пойти: быть с Ним они считали величайшим благом.

Выйдя на открытую равнину, они снова увидали Его вдали; Он шел по пустыне по направлению к югу. Они быстро догнали Его и воззвали:

— Учитель Благий! Учитель, подожди нас! Мы хотим следовать за Тобою и учиться от Тебя!

Он остановился и оглянулся на них. Его лицо было так бледно и так огорчено скорбью, что они остановились и молчали, пораженные такой переменой в Нем. Вместо торжественного, неземного сияния, каким светилось Его чело во время крещения, глубокая, безмолвная скорбь была в Его взоре, и этот взор пронзил им обоим сердца. Лазарь, который был так долго Его другом и учеником, заплакал.

— Не плачьте, друзья Мои! Вы увидите Меня еще в другое время. Теперь Я иду в пустыню, куда ведет Меня Дух Божий. Скоро вы увидите Меня в другом месте. Ради вас Я должен идти на то, на что Я иду.

— Но я хочу быть с Тобою, если Тебе предстоит опасность! — пылко возразил Лазарь.

— Тут не может быть помощи и не должно быть защиты, — сказал Он твердо и печально. — Я должен нести Свое бремя страданий один.

И Он оставил их, махнув им рукою, чтобы они шли своим путем к берегу.

С тоской на сердце они повиновались Ему, дивясь неясному для них значению Его слов и тому, зачем Ему так необходимо идти в пустыню, где как бы ожидают Его какие-то таинственные испытания… Дивились также перемене в Его наружности: после светозарного сияния, в каком они Его еще так недавно видели, лицо Его было теперь «мрачнее, чем у всех сынов человеческих», как выразился Лазарь словами из пророчеств. Время от времени они оглядывались на исчезавшую вдали фигуру Христа, пока не потеряли Его из вида среди одиноких камней пустыни. Оба друга пришли к ночи в Гилгал к рабби Амосу, и Лазарь рассказал нам то, что я сейчас тебе написала. Глубоко тронутые и взволнованные его рассказом, мы до поздней ночи сидели под фиговыми пальмами, беседуя об Иисусе, обмениваясь впечатлениями этого дня. Мы радовались, что Он остался на земле, и нам всем казалось, что Ему предназначено испытать в этой пустыне что-то нам неизвестное и непостижимое.

О, как это все дивно и необычайно, дорогой батюшка! Некто Великий явился среди нас. и отрицать это невозможно. Меркнет звезда Иоанна Крестителя перед зарею славы Сына Божия. Теперь за Ним пойдут толпы в пустыню. В этом уже не может быть сомнения, если Он Сам не переменит места Своего пребывания. Но пока все это — тайна, все — чудо, все — божественно и все — в ожидании. И, кажется, никто теперь не может себе представить, что из этого произойдет. Рабби Амос убеждает всех ждать терпеливо, чем все это разрешится, ибо если Бог послал Своего Пророка, то Этому Пророку надлежит в предопределенное время выйти из пустыни и исполнить возложенное на Него. В следующем письме я не замедлю написать тебе все, что будет выясняться из этой тайны.

Да приидет Бог отцов наших и да спасет народ Свой!

Преданная и любящая тебя Адина.

XI

Возвращение в Гилгал. — Иоанн, Лазарь, Гамалиил, Саул и другие. — Обсуждение пророчеств, относящихся к Мессии. — Различные взгляды. — Возвращение в Иерихон. — Иоанн и Лазарь решили найти Иисуса.

30 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — «Отрок Иисус». Франц Иттенбах (1813-1879), немецкий исторический живописец. Фото с открытки из архива протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг.)

Дорогой батюшка!

В последнем письме я сообщила о нашем возвращении в Гилгал — к жатве пшеницы. Рабби Амос должен был пробыть здесь две недели, пока жнут и убирают пшеницу.

У нас в доме находились не только Иоанн, друг Марии, и Лазарь, но и Гамалиил, и Саул, ученик его, о котором я писала тебе. Дядя гостеприимно пригласил всех их в гости и оставил у нас ночевать, ибо при них не было ни провизии, ни слуг, а до дома им было далеко. По дороге же толпилось еще много всякого народа.

Когда мы засиделись поздно вечером под деревьями, беседуя о дивных событиях дня, и когда Иоанн рассказал о встрече с Иисусом в пустыне и о том, как изменилось Его лицо, и было бледно, и было «мрачнее, чем у всех сынов человеческих», — почтенный Гамалиил сказал:

— Да ведь это слова пророка Исаии, и были им сказаны именно о Мессии, долженствующем прийти!

— Посмотрим же скорее, что говорит Исаия! — вскричал равви Амос и послал Марию за свертком пророчеств.

Мария принесла сверток и развернула его на столе, ибо мы уже перешли под портик дома, в защиту от свежего вечернего ветра. Принесли светильник, и я держала его над рукописью, пока дядя искал то место, где были написаны эти слова.

— Прочти вслух, добрый рабби, — сказал Гамалиил. — Мы все хотим слышать; хотя я и не верю, чтобы крестившийся сегодня молодой Человек был Мессия и Христос, пришедший восстановить наше царство, но я готов почтить Его как Великого Пророка.

— Уважаемый учитель, — обратился к нему рабби Амос, — а что если мы действительно убедимся, что пророчества исполнились именно на Том Лице, о Котором мы и мысли допустить не хотим, чтобы Он был обещанным Мессией, — поверишь ли ты тогда?

— Тогда я поверю и преклонюсь перед Ним, — ответил старый ученый и склонил свою голову так низко, что его седая борода легла ему на колени.

— Читай же ты, Адина, у тебя глаза молодые, — сказал дядя.

Я повиновалась, хотя и стеснялась присутствием таких ученых людей, и прочла следующее: «Вот, раб Мой будет благоуспешен, возвысится и возвеличится… Как многие изумлялись, смотря на Тебя; столько был обезображен паче всякаго человека Лик Его, и вид Его — паче сынов человеческих» (Ис.52:13-14).

— Именно так! Вот именно такое впечатление Он производил, когда остановился там, в пустыне, и оглянулся на нас, опираясь на Свой посох, — сказал Иоанн, — и я бессознательно тогда применил к Нему слова эти!

— Так, — сказал Саул, ученик Гамалиила, — но если это пророчество относится ко Христу, то нам предстоит иметь Христа смиренного и униженного, а не славного и могущественного. Прочти-ка другое место, девушка, которое ты пропустила, и мы увидим, что там характеризуется более высокое общественное положение, чем положение Этого Незнакомца, Которого даже и сам Иоанн, крестивший Его, объявил неизвестным ему Лицом, Которого он даже и не видел ранее.

Тогда я прочла такие слова: «И вот, Раб Мой будет благоуспешен, возвысится и возвеличится, и так многие народы приведет Он в изумление; цари закроют перед Ним уста. Он поднимет руку Свою к народам и выставит знамя Свое к племенам. И будут цари лицом до земли Ему кланяться и лизать прах ног Его» (ср. Ис.52:13, 15. Ис.49:22-23).

— Таков будет наш Мессия! — воскликнул Саул.

— Да, могуч и властен должен быть Христос, Которому надлежит восстановить Израильское царство, — добавил Гамалиил. — А мы видели сегодня Человека никому не известного, лет тридцати от роду, Который явился неизвестно откуда и неизвестно куда скрылся. Относительно же Христа — мы должны знать, откуда Он явится.

Когда я услышала такие слова от такого хорошего и почтенного человека, дорогой мой батюшка, сердце мое сжалось, ибо я не могла не признать, что слова о почетном положении в свете, о могуществе и власти не приложимы к Тому смиренному Человеку, Которого крестил Иоанн. Взглянув на Лазаря, я ободрилась, потому что увидела, что слова Гамалиила нисколько не омрачили его светлой веры и твердого убеждения, которыми искрились его глаза. Для него Друг его Иисус был истинным Мессией, Сыном Божиим.

Затем глаза мои остановились на следующей строчке пророчества, и я успокоилась, когда прочла: «Нет в Нем ни вида, ни красы; и, когда мы видели Его, не было той красы, которая нас привлекает» (ср. Ис.52:2).

Лазарь сверкнул глазами на Саула и сказал ему:

— Если первая часть пророчества применима ко Христу, как ты признал сейчас, то эта последняя применима еще больше; и обстоятельства, отвергаемые тобою в применении ко Христу, представляют, однако, прямое осуществление пророчества.

Тут поднялся горячий спор между Гамалиилом и Саулом с одной стороны и рабби Амосом с Лазарем — с другой. Первая партия отстаивала мнение, что пророчества указывают на двух разных Христов, из которых один должен быть униженным и страдающим, а другой — блестящим и покоряющим; а наша партия утверждала, что противоречие в признаках, указываемых в пророчествах, только кажущееся, и что все они относятся к одному Лицу, только в различные периоды Его жизни.

— Будет то, чему должно быть, — сказал Иоанн, когда истощились все аргументы с обеих сторон. — Но что ты думаешь, досточтимый Гамалиил, и что ты скажешь, Саул, о голосе с неба и о сиянии и лучах во время крещения Иисуса?

— Это мог быть один из неизвестных еще нам феноменов природы, — ответил ученый, — или же действие волшебства, в котором так искусны вавилонские кудесники; а их немало было в толпе, я сам видел их.

— Но ты слышал слова? — спросил рабби Амос.

— Да, рабби! Но и слова могли быть пущены в воздух таким же волшебником. Эти люди владеют тайной наукой и творят удивительные чудеса.

— И ты думаешь, что волшебник осмелится для своих фокусов воспользоваться священными словами Самого Бога?

— Самого Бога? Нет, я этого не думаю.

— Ну так я, с разрешения рабби Амоса, покажу тебе эти самые слова в пророчестве Давида о Мессии.

Все с любопытством глядели на Иоанна. Он вынул из-под плаща сверток псалмов, развернул его и прочел, глядя на Гамалиила: «Восстают цари и вельможи против Господа и Помазанника Его. Возвещу определение Господа; Он сказал мне: Ты Сын Мой» (Пс.2:2, 7). Услышав это, Гамалиил задумался, а рабби Амос сказал:

— Но так как мы, евреи, верим, что эти слова относятся к нашему Христу — Мессии, то не должны ли признать, что сегодня все мы слышали исполнение этого пророчества?

— Это удивительно! — задумчиво промолвил Гамалиил. — Но я проверю хорошенько все пророчества, когда вернусь в Иерусалим. Надо посмотреть, так ли это в самом деле.

— А голубь в сиянии? — спросил рабби Амос. — Ты и на это хочешь найти указание в пророчествах?

— Нет. Но я лучше воздержусь от дальнейших суждений по этим вопросам.

— Но они явятся у тебя, друг Гамалиил. Кому же знать и проверить пророчествами истинность совершающегося ныне, как не тебе, отцу и учителю Израиля?

— А вот послушайте, что я прочту вам! — предложил Саул самоуверенным тоном и, развернув сверток пророков, прочел: — «Ты, Вифлеем, земля Иудина, хотя ты и меньший из городов иудейских, но из тебя произойдет Тот, Кто должен быть Вождем Израиля и происхождение Которого — из Начала от дней вечных» (ср. Мих.5:2).

И с торжествующим видом он обратился к рабби Амосу:

— Ты должен признать, рабби, что эти слова относятся именно к нашему Мессии, Какого мы ожидаем.

— Без сомнения, — ответил дядя, — но…

— Нет! Погодите, послушaйте еще, мудрый рабби, — перебил его Саул, — вот я вам и еще одно место прочту: — «Я поставил завет с Избранным Моим, клялся Давиду, рабу Моему: навек утвержу семя твое, в род и род устрою престол твой» (Пс.88:4), и вот еще: «Вот, наступили дни, — говорит Господь, — и восставлю Давиду Отрасль праведную» (ср. Иер.23:5)… Вы не отрицаете, конечно, что эти пророчества относятся к Мессии. По этим указаниям, Он должен произойти из рода Давида и должен родиться в Вифлееме. Докажите мне, что Этот Иисус Назарянин соответствует этим двум указаниям, и я уверую в Него.

Это было сказано с напыщенной важностью и тоном, не допускающим возражений. Но тут Лазарь вскочил со своего места и пылко проговорил:

— Хотя я сам и позабыл об этом пророчестве, но тем не менее я безмерно счастлив, что могу заявить вам, что оно исполнилось буквально: Он родился именно в Вифлееме Иудейском! И я давно уже это знаю! И…

У меня дух захватило от радости! Но Гамалиил строго перебил Лазаря:

— Но я полагаю, что Этот Человек родился в Назарете.

— Он жил в Назарете с детства, — отвечал Лазарь. — Это произошло так: когда кесарь Август[117] повелел сделать всеобщую перепись, Мать Иисуса, обрученная Иосифу, с которым должна была прописаться в области Давидовой, пришла в Вифлеем, и тут, во время переписи, и родился Иисус. Я часто слышал об этом от Его Матери. Но ведь это рождение занесено в церковные книги, а вы можете по ним проверить…

— Допустим, что Он родился в Вифлееме, — продолжал возражать Саул, приученный к диспутам в школе, где он учился, — допустим это. Но ведь еще надо доказать, что Он из рода Давида!

— Но зачем бы родителям Его идти из Назарета в Вифлеем, область Давидову, для переписи, если они не потомки этого царственного рода? — сказал рабби Амос. — Ведь прописываются не иначе, как каждый в той области, к которой принадлежит его род. Самый факт прибытия их в Вифлеем для записи доказывает их принадлежность к роду Давида.

— Это возможно, но все же одно рождение в городе Давида еще не доказывает принадлежности к роду Давида, — заметил Гамалиил, — однако это удивительно, если Этот Иисус действительно родился в Вифлееме.

Я обратилась к дяде Амосу с таким вопросом:

— Нельзя ли справиться о Его происхождении в источнике, который вне всяких сомнений? Ведь записи всех родов и их семей по закону хранятся в храме?

— Действительно, — подтвердил Гамалиил, — и эти записи ведутся очень точно. И ведь это Богом установленное учреждение имеет целью именно подобные проверки: при появлении Мессии или того, кто объявит себя Мессией, — происходит Он из рода Давида или нет? Я посмотрю родословную книгу и увижу, происходят ли Его Мать или отец из какой-либо ветви от древа Давида.

— И, если ты найдешь это в книгах, — волнуясь, сказал Иоанн, — неужели ты еще усомнишься, что Иисус есть истинный Христос? Ведь удостоверение по книгам факта Его рождения в Вифлееме и происхождения из рода Давида скажут тебе то самое, что мы все уже слышали сегодня в откровении, произнесенном Самим Богом! Это ли не утверждение для веры, что Он есть истинный Христос?

31 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Зецъ. «Исцеление кровоточивой». Литография. Фрагмент. Фото с открытки из архива протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг)

— Эта справка может опровергнуть мое настоящее отрицание или сомнение относительно Его происхождения, — холодно ответил ученый. — Всякий родившийся в Вифлееме и происходящий из рода Давида соответствует лишь этим условиям пророчества о Мессии, и таких можно насчитать здесь немало, но это еще не делает из Него Мессию.

— Но чего же еще вам нужно? — спросила Мария с жаром оскорбленной веры, ибо она, как и я, твердо, всем сердцем уверовала, что Иисус есть истинный Христос, и ей больно было слушать все эти сомнения и холодные умствования о том, что так ясно угадывалось в пророчествах. Но мужчины всегда ведь рассуждают и мудрствуют в том, что женщина угадывает сердцем.

— Нужны чудеса, — ответил ученик Гамалиила, взглянув на своего учителя и ища в нем одобрения.

— Да, требуются чудеса, — подтвердил ученый муж. — Мессия должен исцелять болезни одним словом Своим, возвращать зрение слепым, изгонять бесов и даже воскрешать мертвых.

Тут он предложил Саулу прочесть те места из пророков, где описываются могущество и чудеса Христа, и заключил словами:

— И вот, если Он даст зрение слепому и воскресит мертвого, тогда я уже не буду более сомневаться.

В этот момент беседа была прервана шумом во дворе. Оказалось, что и там заспорили собравшиеся ученики Иоанна Крестителя: некоторые из них признавали превосходство Христа над ним, другие же, побуждаемые восторженной преданностью крестившему их учителю, горячо отстаивали превосходство своего пророка. Рабби Амос, как хозяин дома, вышел, чтобы прекратить возникавшую ссору, а Гамалиил удалился в отведенную ему комнату. Разговор этот больше не возобновлялся.

Из этого всего ты видишь, дорогой батюшка, что даже в первый день этого дивного события, даже среди его очевидцев суждения об Иисусе очень различны. И потому я не могу ожидать, чтобы ты, не будучи сам очевидцем, а зная обо всем только из рассказов, мог бы уверовать, как я. Напиши же мне скорее! Скажи, что ты обо всем этом думаешь и что ты мог извлечь из Священных Писаний в доказательство того, что Этот Иисус — не Мессия?

На следующее утро, раньше, чем разошелся народ, ночевавший у дяди на дворе, через час по восходе солнца мы отправились в путь: хотим провести день у Мириам, дочери Иоиля, — нашей родственницы.

Лазарь вернулся в Вифанию, куда призывали его начатые им работы, но Иоанн, сын Елиазара, остался с нами, согласившись с Лазарем не идти больше в пустыню искать Божественного Пророка Иисуса, а ждать Его. Эти молодые люди так полюбили друг друга, что стали как родные братья…

Твоя дочь Адина.

XII

Отец Адины отказывается верить. — Сопоставление пророчеств. — Иоанн рассказывает, как он нашел Иисуса в пустыне. — Он был в изнеможении от поста и скорби. — Иисус вернулся. — Иоанн последовал за Ним как ученик Его. — Хвалебный гимн. — Послание Пилата к Каиафе. — Его ответ. — Влияние растет.

33 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Копия с образа В. М. Васнецова «Спаситель в терновом венце». 1906 г. Фото из Интернет-архива

Батюшка мой дорогой!

Благодарю тебя от всего сердца за твое долготерпение ко мне и за твой добрый ответ на все мои письма, переполненные такими подробностями и вопросами, которые могли бы показаться тебе странными и, быть может, неприятно удивить тебя и вызвать недовольство мною.

Ты пишешь, что прочитал все с беспристрастием и что тебя не удивляет, что такая девушка, как я, которой ты приписываешь большую чувствительность и пылкое воображение, могла увлечься тем, что происходит на ее глазах в Иудее; но что ты сам отказываешься верить всему, о чем я пишу тебе. Ты желал бы узнать действительное происхождение голоса, раздавшегося во время крещения, и голубя в сиянии, и, как многие другие, ты относишь это к известному искусству вызывать иллюзии чувств.

Допуская, что Иисус родился в Вифлееме, ты напоминаешь, что там могли родиться многие, которые не только не были пророками, но и сынами пророков. Допуская, что Он происходит из рода Давида, ты говоришь, что потомство Давида настолько же многочисленно, как и темно и бедно, и что из этого не следует еще, чтобы все эти потомки были Мессиями или претендовали быть Христами.

Ты сомневаешься в точности воспоминаний матери Лазаря (о которых тебе писала Мария), хотя признаешься, что видел сам и Симеона, и Анну в храме как раз в то самое время, про которое писала тебе Мария. Но главное возражение твое заключается в том, что «Он беден и из самой низкой, рабочей среды, не имеет никакой власти, ни значения, и вдобавок еще получил крещение от рук человека, между тем как о Мессии должен возвестить Сам Бог».

Ты спрашиваешь, кто же из ученых, умудренных годами и опытом старцев, кто из учителей, законников, священников, из книжников или фарисеев и других влиятельных людей Израиля… кто из них захочет сознаться в том, что признаёт в Этом Иисусе Того, о Ком писали Моисей и пророки: то Солнце мира, о Котором возвещают блестящие пророчества Исаии, то исполнение и довершение закона, Того Льва из колена Иудина и Владыку всех народов — Защитника, Чудотворца, Бога Всесильного и Князя мира, Славу Израиля и Радость всей земли? Кто способен видеть все это в Этом неизвестном молодом Человеке тридцати лет, не прошедшем никакой школы учености, в Сыне плотника, жителе Назарета (ничтожность которого вошла в известную поговорку), — в Человеке без имени, без власти, без положения в свете, без богатства, Который сумел только скрыться в пустыню?

Ты добавляешь, батюшка, что одного этого перечисления всего, чем должен быть истинный Христос, достаточно, чтобы убедить меня, что я уверовала без уважительных к тому оснований. Ты говоришь, что не можешь называть моего Мессию даже самозванцем и обманщиком, потому что, насколько тебе известно, Он и Сам не выдавал Себя за него, ничего не провозглашал и не говорил о Себе. Он появился молча и молчаливо исчез, и неизвестно, когда еще и откуда придет.

И ты заключаешь свой отзыв на мое повествование обещанием ждать моего следующего письма, которое должно подтвердить основательность твоих суждений.

Далее ты говоришь, что если Этот Пророк вновь появится, и Сам объявит Себя посланным от Бога, и неопровержимыми чудесами докажет божественность Своей миссии и что Он истинный Христос, — ты поверишь, если, конечно, при том и все пророчества окажутся вполне осуществленными в Этом Лице.

Я надеюсь, что это так и будет, дорогой батюшка! И ты добавляешь с обычной твоей скромностью, что ты, не задумываясь больше, признаешь за Христа Человека, в Котором действительно осуществились бы все пророчества, хотя бы Он появился из положения и при условиях, не соответствующих твоим собственным представлениям о Мессии, и что ты больше полагаешься на проверку истины изучением Священного Писания, чем на свои личные суждения. Остановимся же пока на этом, дорогой батюшка, ибо я совершенно уверена, что Этот молодой и смиренный Иисус, пришедший в мир бедным и неизвестным, даст в Свое время непреложные доказательства того, что Он — Мессия, Сын Божий.

А пока, дорогой батюшка, я буду писать о том же, чем наполнены были и все мои письма, ибо по твоему желанию буду сообщать тебе все, что услышу об Иисусе из Назарета, как самое дорогое и отрадное для меня.

Теперь прошло уже восемь недель, с тех пор как мы вернулись из Гилгала. Через пять недель по приезде в Иерусалим мы получили вести об Иисусе от Иоанна, который вместе с Лазарем пришел в Иерусалим, и оба явились к дяде. Как только мы с Марией их увидели, первый наш вопрос был: видели ли вы Его, слышали ли о Нем?

— Иоанн видел Его и говорил с Ним, и он расскажет вам все, — ответил Лазарь.

Но он сказал это таким печальным тоном, что мы обе взглянули вопросительно и тревожно на Иоанна. И его глаза, обыкновенно такие восторженные и блестящие, были подернуты тенью грусти или некоторой озабоченности.

— Здоров ли ты? — спросила Мария, приложив руку к его лбу и отстраняя назад спустившиеся пряди его волос. — Ты долго был в пути. Ты устал или ослабел?

— Устал ли я? Нет! Какая же усталость может сравниться с тою, какую я видел!

— Что же ты видел? — спросила я.

— Видел Иисуса в пустыне, и, когда я вспоминаю Его, то могу позабыть, что существует радость на свете.

— Как ты нашел Его? — нетерпеливо допрашивала я.

— После многих дней очень тяжелых поисков я нашел Его в самой середине пустыни Аш, куда никогда не заходят люди. Я увидел Его стоящим на коленях и громко молящимся. Я опустил на землю сумку с хлебом и рыбой и мех с водою, которые припас для Него, и робко подошел к Нему…

— Но как же ты нашел Его в такой глуши?

— По Его следам на песке. Я видел отпечатки, где Он стоял на коленях и где отдыхал на земле. Я боялся, что найду Его мертвым, но каждый день я находил все больше и больше следов, и, когда я был уже недалеко от Него, ветер донес до меня Его стон, и я пошел по направлению звука. Я увидел Его приникшим к земле как бы в смертельной тоске. Он, казалось, говорил с кем-то невидимым, кто приступал к Нему…

— Рабби! Учитель Благий! — сказал я. — Вот, я принес тебе немного пищи и воды. Прости меня, что я дерзнул нарушить Твое уединение, посвященное скорби… Но я воздыхал с Тобою, потому что Ты воздыхал, и страдаю, видя Тебя скорбящим. Прими пищу, ибо Тебе нужно подкрепиться, чтобы вынести Твой таинственный подвиг.

Он обратил ко мне Свой скорбный Лик и, протянув ко мне бледные до прозрачности руки, благословил меня и сказал:

— Сын Мой, ты истинно предан Мне. Придет день, когда ты пострадаешь за Меня; но не теперь. Теперь же знай, что Я должен вынести испытание в пустыне.

— Позволь мне остаться с Тобою, Божественный Мессия, — просил я.

— Ты веришь в Меня? — спросил Он, с любовью глядя на меня.

В ответ я мог только упасть к Его ногам, истерзанным камнями пустыни, и облить их моими слезами. Он поднял меня и сказал:

— Ступай назад. Когда кончится время Моего поста и испытания, Я вновь буду говорить с тобою.

— Но я не могу оставить Тебя в этой пустыне!

— Если любишь Меня, то должен повиноваться, — сказал Он тоном легкого упрека.

— Но прежде Ты поешь хлеба и выпей воды, — настаивал я.

— Ты не знаешь, что предлагаешь Мне, — ответил Он с грустью. — Тебе самому не хватит этого на обратный путь. Иди! Оставь Меня! Я должен победить диавола, князя мира сего, искушающего Меня в пути, указанном Мне от Духа.

Я снова поклонился Ему в ноги, а Он, обняв меня, послал прочь. О, если бы вы видели Его! Как Он истерзан, истощен и измучен! От Него осталась как будто лишь Его тень. Он не мог бы столько времени прожить в этой пустыне, если бы Божественная сила не поддерживала Его. Ведь Он уже пять недель пробыл в одиночестве, когда я нашел Его, и это одно — уже чудо. Оно доказывает, что в Нем живет Божественная сила.

Рабби Амос, слушающий Иоанна, торжественно и благоговейно произнес:

— К какому великому служению человечеству Господь готовит Его?

— Ты думаешь, что Он еще жив? — спросила я шепотом, потому что от страха и волнения едва могла выговорить эти слова.

— Да! — ответил Иоанн. — Божественная Сила поддержала Его… Я сейчас все расскажу вам. После сорока дней Он пришел из пустыни на берег Иордана и явился среди учеников Иоанна. Я стоял в это время около Крестителя, и мы говорили о Христе, дивясь тому, как долго продолжается Его пребывание в пустыне. Но вдруг пророк поднял глаза и вскричал громким голосом: «Глядите, вот — Агнец Божий, Который берет на Себя грехи мира! Вот Он пришел, подобный золоту, очищенному в горниле!». И я увидел приближающегося Христа. В Его бледном и изнуренном лице выражались теперь только бесконечная благость и высокое спокойствие добровольного подвига. Это спокойствие, это величие в ясном, благостном взоре, вызывающие во мне трепет восторга и любви, я не могу описать и не нахожу слов выразить. Я бросился Ему навстречу и упал на колени к Его ногам. Он обнял меня, как брат, и сказал:

— Верный и преисполненный любви, хочешь идти со Мною?

— Я всегда хочу быть с Тобою, — ответил я.

— Где ты живешь, Божественный Учитель? — спросил Андрей, один из учеников Иоанна, который был со мною.

— Пойди со Мною и увидишь, — сказал Иисус.

И мы пошли за Ним и были невыразимо счастливы.

— А как Он встретился с Крестителем? — спросил рабби Амос.

— Они не сказали ни слова друг другу. Они встретились и разошлись, как незнакомые друг с другом. Иоанн перешел реку и направился в пустыню, а Иисус пошел в селение Вифавару. Подойдя к дому бедной вдовы, где Он гостил раньше, Он вошел в дом. Мы последовали за Ним и по Его слову остались с Ним. Ах, если бы я владел искусством передать всю красоту Его простой беседы! Мне кажется, слушая Его, за один день я стал умнее и лучше. Его слова текли как свежее вино в мою душу и веселили мое сердце. На следующий день Он захотел идти в Галилею[118], в Назарет[119], где жила Его Мать. И так как я решился с этих пор всюду следовать за Ним как ученик, то зашел к вам, чтобы только рассказать все это Марии. А завтра пойду за моим Господом в Кану Галилейскую.

— О, какой ты счастливый, друг и брат мой! — сказал Лазарь. — С какой радостью я пошел бы за Ним как ученик Его, но заботы о матери и сестрах удерживают меня и я вынужден отказаться от счастья быть всегда близко к Божественному Учителю и внимать небесной мудрости, исходящей из уст Его. Какой слепец я был, что не угадал раньше Мессию в Его высоком и любящем сердце, в Его чистейшей и необычайной мудрости! Он был среди нас, и мы не знали Его!

— А угадываешь ли ты теперь Его предначертание? — спросил рабби Амос. — Будет ли Он собирать школу вокруг Себя и учить, как учили пророки? Или воцарится, как Давид? Или будет побеждать, как Иисус Навин?

— Не знаю ничего, кроме того, что Он Сам говорил, — что Он пришел, чтобы вернуть утраченное и учредить Царство, которому не будет конца.

Услышав это, наши сердца забились радостью и верою в Него, и, движимые все одним чувством счастья и благодарности, мы запели хвалебный гимн:

34 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Вена. 1863 год. Надпись «Христос в терновом венце». Фото из Интернет-архива лучших образцов мировой живописи

«Воспойте Господу новую песнь, ибо Он сотворил чудеса, Его десница и святая мышца доставили Ему победу. Явил Господь спасение Свое, открыл пред очами народов правду Свою. Вспомнил Он милость Свою [к Иакову] и верность Свою к дому Израилеву. Все концы земли увидели спасение Бога нашего. Восклицайте Господу, вся земля; торжествуйте, веселитесь и пойте; пойте Господу с гуслями, с гуслями и гласом псалмопения; при звуке труб и рога торжествуйте пред Царем Господом. Да шумит море и что наполняет его, вселенная и живущие в ней; да рукоплещут реки, да ликуют вместе горы пред лицем Господа, ибо Он идет судить землю. Он будет судить вселенную праведно и народы — верно» (Пс. 97).

В то же утро, дорогой батюшка, произошел немалый переполох между старейшинами и священниками по поводу формального запроса от Пилата к первосвященнику Каиафе о том, какой это новый Пророк объявлен как Мессия. «…Ибо, если таковой явится, я должен быть о сем осведомлен, — писал прокуратор, — дабы иметь Его под нашим надзором, ибо, насколько нам ведомо, от еврейского Мессии ожидают, что Он объявит Себя царем».

И вот собралось шумное собрание всех церковнослужителей под портиком храма, и после громких взрывов негодования и гнева решили послать Пилату в ответ уверение, что они не объявляли Христом Иисуса Назарянина. Дело представлялось им важным вследствие опасения, что увлечение народа Христом подаст римлянам повод многих евреев заключить в тюрьму, и таким образом могут быть вызваны в народе большие волнения, как уже было лет пять тому назад, когда из-за одного обманщика, выдававшего себя за Христа, римляне не только схватили и казнили его самого, но наказали денежным штрафом несколько иудейских городов. Поэтому священники не только отрицали признание ими Иисуса, но просили прокуратора не придавать Ему никакого значения, до тех пор, однако, пока нет никаких указаний на то, что Он призывает людей к оружию.

Как отнесся к этому Пилат, мне неизвестно, но рабби Амос сказал нам, что прокуратор был уведомлен сегодня же утром, что за Иисусом в Кану Галилейскую по дороге шла тысячная толпа, узнавшая в Нем Того, Кого крестил Иоанн на Иордане, и приветствовала Его как Христа.

Из этого ты видишь, батюшка, что Божественный Вождь овладел уже сердцами народа и вызывает зависть наших врагов. Верь, что скоро придет день, когда Он подымет Свое знамя против язычников и покорятся Ему все народы. Признаки Его могущества увеличиваются с каждым днем. И несмотря на то, что Он еще не совершил такого чуда, которое было бы признано тобою доказательством Его Божественного происхождения, я уже не сомневаюсь, что в должное время явятся и чудеса, и иные знамения того, что Он есть истинный Христос, Сын Божий.

Любящая тебя твоя Адина.

XIII

«Человек скорби и изведавший страдания» (ср. Ис.53:3 — ред.). — Чудо. — Столярные инструменты. — Андрей, Симон, Филипп, Нафанаил, Иаков и Иоанн. — Мать Иисуса. — Кана. — Елисавета[120]. — Превращение воды в вино. — Четверо священников, изучающих пророчества.

36 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Скотти Михаил Иванович (1814-1861), русский исторический и портретный живописец. «Богоматерь». 1849 год. Холст, масло. Государственный Русский музей, С-Пб.

Дорогой батюшка!

Письмо твое, посланное через кипрского купца Хибара, сына Малхиала, я получила. Я прочла его рабби Амосу, после чего он казался некоторое время озабоченным и задумчивым, а потом сказал мне, что не может согласиться с твоим представлением о славе Мессии и с тем, что «Он придет как Царь, как Вождь впереди войска и будет владычествовать, и преуспевать, и править миром, как Царь над царями всей земли».

Он пожелал, чтобы я спросила у тебя, что же означают пророчества, представляющие Его скорбящим и Искупителем посредством страданий? И как ты объяснишь слова Даниила: «И по истечении шестидесяти двух седмин предан будет смерти Христос»? Дядя желал бы также просить тебя проверить по Даниилу срок появления Царя, и не истекает ли он именно теперь? Пророк говорит: «Знайте и уразумейте, что от повеления восстановить и отстроить вновь Иерусалим до Мессии-Царя должно истечь семь седмин (недель. — Ред.) и трижды двадцать и две седмины» (ср. Дан.9:25)

Рабби Амос полагает, что срок появления Христа действительно наступил теперь, как должен признать всякий, читающий пророков, и что единственная причина, почему Иисуса не признают за Мессию, — это Его бедность, смирение, пост и скорбь.

Но разве не могло быть предназначено Богом, чтобы Мессия начал Свой подвиг в бедности, а кончил в могуществе и славе? О, если бы ты мог так же, как я, уверовать в то, что Иисус из Назарета и есть Тот Самый Мессия! Но, пока я писала это письмо, моя вера уже подтверждена одним из таких доказательств, каких ты требовал, чтобы поверить…

Чудо совершилось, дорогой батюшка! И такое чудо, которое не может никем быть опровергнуто.

Вот выписка из письма Иоанна к Марии, написанного через пять дней после того, как он пошел за Иисусом из Назарета:

«Когда я пришел в Назарет, то легко нашел скромное жилище Матери Иисуса по той толпе народа, которая стремилась к Нему и окружила дом. На мои вопросы мне ответили, что собрались сюда, чтобы видеть нового Пророка. Я спросил, о каком Пророке они говорят, потому что хотел узнать, что думают о Нем в народе.

Один ответил мне:

— Того, Которого возвещал Иоанн в пустыне.

А другой добавил:

— Говорят, Это — Мессия!

Третий смело сказал:

— Это — Христос!

Стоявший тут же левит сказал презрительно:

— Разве может прийти Христос из Галилеи? Поищите-ка в пророчествах, найдется ли там Христос из Назарета Галилейского?

Видя, что такие слова левита поколебали веру некоторых, я сказал:

— Действительно, Христос должен произойти из Вифлеема Иудейского. Но Иисус, Который живет в этом доме, родился в Вифлееме.

— Это еще требуется доказать! — раздраженно возразил левит.

Из толпы послышались голоса:

— Молодой человек верно говорит! Мы это знаем.

И двое выступили из толпы — седой старик и женщина — и заговорили:

— Мы здешние жители и знаем, что Он не здесь родился. Когда Его родители пришли сюда с Ним, маленьким, они говорили, что Ребенок родился в Вифлееме. Все здешние это хорошо помнят.

Увидев, что народ не на его стороне, левит прошел мимо, а я подошел к дверям дома, где живет Иисус со Своей Матерью. Я увидел две двери, открыл одну и вошел в столярную мастерскую; тут лежали инструменты этого ремесла и были расставлены готовые к продаже вещи, которыми Иисус добывал средства к жизни Себе и Матери. Я верю в Иисуса, но все же мне было трудно и странно освоиться с мыслью, что Этот скромный Столяр, Который тут работал, Которому принадлежат эти инструменты и лавочка с Его произведениями, — воистину Христос, Сын Божий, Царь и Мессия, с упованием провиденный и предвещанный патриархами и пророками, чаявшими Его пришествия! Но я вспомнил дивные явления во время Его крещения на Иордане — голубя в сиянии, голос с неба и чудо таинственного пребывания Его невредимым в пустыне в течение шести недель — и вера моя укрепилась. А когда я вошел в Его жилище, когда увидел Его стоящим и учащим тех, кто жаждал услышать истину из Его уст, когда услышал Его спокойный голос и Божественную мудрость Его слов, — всем Своим существом, полным неземного величия, Он заставил меня позабыть, что Он был столяром, позабыть, что Он — Человек! Я видел в Нем только Его, только Мессию — Царя, Сына Божия!

Увидев меня, Он протянул мне руку с ласковым приветом и, указывая на пятерых людей, которые теснились около Него, с любовью и благоговением на Него глядя, сказал:

— Вот — братья твои, которые тоже бросили все на свете и следуют за Мною.

Один из них был Андрей, который, как и я, был учеником Иоанна Крестителя, другой был брат Андрея, Симон, который, услышав об Иисусе как о Христе от брата своего, пришел, чтобы видеть Его, и тотчас присоединился к Нему. Иисус, угадывая в нем твердость и стойкость характера, назвал его Петром (то есть камнем).

Третий, Филипп, был тоже из Вифсаиды[121], из одного города с Андреем и Петром. Он последовал за Христом, будучи приготовлен к тому Иоанном Крестителем. Уверовав в Иисуса, он был так рад, что, прибежав к родственнику своему Нафанаилу, которого нашел в саду под смоковницей молящимся, воскликнул:

— Мы нашли Того, о Ком писали Моисей и пророки! Нашли Мессию Иеговы!

— Где Он? Я хочу видеть Его! — ответил Нафанаил.

— Это Иисус из Назарета, Сын Иосифа.

Услышав это, Нафанаил опечалился и сказал:

— Может ли быть что-нибудь доброе из Назарета?

— Приди и увидишь, — отвечал Филипп.

И Нафанаил пошел туда, где находился в это время Иисус. Когда Иисус увидел его, Он сказал:

— Вот израильтянин, в котором нет лукавства.

— Разве Ты знаешь меня? — спросил Нафанаил, удивленный этими словами.

— Я видел тебя, когда ты был под смоковницею, и прежде чем Филипп позвал тебя.

Услышав это, Нафанаил, думавший, что был один у себя в саду под смоковницей на молитве, с изумлением воззрился на Иисуса, и, пока он глядел, ему открылось, Кто Он. И при всем народе Нафанаил воскликнул:

— Учитель! Ты воистину Сын Божий! Ты Царь Израиля!

Иисус посмотрел на него и сказал:

— Потому ли, что Я сказал тебе, что видел тебя под смоковницей, ты уверовал в Меня? Ты увидишь и больше того. Истинно, истинно говорю вам, что увидите небо отверстым и Ангелов, спускающихся и восходящих над Сыном Человеческим.

И затем эти четверо — Андрей, Петр, Филипп и Нафанаил — вошли в дом вместе с Ним. С удивлением и радостью я узнал стоящего около Него моего брата Иакова, которого Иисус увидел в лодке на озере и позвал к Себе. И Иаков оставил свою работу и пошел за Ним…

Итак, нас теперь семеро учеников Его, связанных с Ним верою и любовью. Здесь находилась и Мать Иисуса, прекрасная Своею поразительной благородностью. Она слушала Его, глядя на Него с нежностью и внимая словам как Истине, исходящей свыше.

На следующий день я пошел с братом Иаковом на Тивериадское озеро, оно в двух часах ходьбы от дома Иисуса. Мы хотели повидаться с нашим отцом Зеведеем и рассказать ему обо всем, что было с нами за эти дни. Когда мы были на озере, Иисус проходил мимо по берегу по пути в Кану. Он позвал нас, и мы тотчас оставили наши лодки и отца и пошли за Ним. Мать Иисуса и некоторые из Его родных тоже следовали за Ним. Все шли в Кану на свадьбу к их родственникам. Когда мы пришли, нас пригласили в комнату, где принимали гостей, и хозяин дома, престарелый еврей, состоявший чиновником на римской службе, с особенным уважением приветствовал Иисуса.

Мы встретили здесь и Елизавету, мать Иоанна Крестителя, дальнюю родственницу Марии, Матери Иисуса. Они давно не встречались, и мы видели, как трогательно приветствовали друг друга эти две благословленные Богом женщины.

В разговоре с Марией Елисавета сказала:

— Благословенна Ты, Мария! У тебя есть великое счастье: Сын Твой с Тобою! Между тем как я одинока, как будто у меня нет сына! Бог дал мне его, а потом отнял, чтобы он был Его пророком, и теперь он все равно что умер для меня. С двенадцати лет он ушел в пустыню и живет там в полном одиночестве; и вот только шесть месяцев, как он стал выходить оттуда, чтобы возвещать людям об исполнении обещанного Господом: о пришествии Твоего Божественного Сына, Мария.

Свадебный пир шел своим чередом; но вот стало заметно, что не хватает вина для гостей. Вино, выписанное для этого дня из Дамаска, опоздало, ибо на караван напали разбойники близ Кесарии и ограбили его.

Распорядитель пира, видя, что вино, которое было подано, уже выпито, приказал слугам выставить побольше вина на столы. Но Мать Иисуса знала, что вина больше нет, и, сочувствуя хозяевам, тихонько обратилась к Иисусу со словами: “У них нет больше вина”. Как будто Она угадывала в Нем ту силу, для которой нет невозможного, хотя до сих пор Он еще не проявлял ее перед людьми. Я сидел рядом с Ними и слышал слова, которые Она шепнула Сыну. Он посмотрел на Нее и промолвил с легким оттенком почтительного упрека:

— О, Мати Моя! Что же Мне делать с Тобою? Час проявления Моей силы еще не настал, но я вижу, что Ты хочешь от Меня, и сделаю это.

Взволнованная и тронутая Его согласием, Она поблагодарила Его. А затем, обратившись к рабам, Мария дала им рукою знак. В глазах Ее искрились торжество и радость…

Я же, не догадываясь о том, что должно было произойти, с удивлением смотрел на Нее. Когда двое или трое слуг подошли к Ней, Она сказала им:

— Исполните то, что Он скажет вам.

И они стали перед Учителем и смотрели на Него, ожидая Его приказания и так же мало догадываясь о том, что произойдет, как и я. На спокойном лице Иисуса я увидел совсем новое для меня выражение: обычная сосредоточенная серьезность Его взгляда вдруг засветилась выражением такой неземной силы и власти, от которой трепет прошел по моему телу.

Устремив взор на несколько пустых глиняных сосудов, стоявших у входа, Он сказал:

— Наполните сосуды водою.

Это было на глазах у всех сидевших за столом. Слуги взяли сосуды и выбежали исполнять приказание. Я же видел, как на дворе они наливали в них воду и потом на своих головах внесли сосуды в комнату; шесть кувшинов были наполнены водой до краев. Тем временем за столом шел оживленный разговор: распорядитель пира рассказывал о том, как поссорились недавно царь Ирод с Пилатом. Пилат, возвращаясь из Кесарии в Иерусалим на время праздника Пасхи, опасаясь беспорядков, которые могли возникнуть в его отсутствие, по пути остановился, чтобы переночевать в одном из караван-сараев; тут оказалось вдруг, что помещение уже занято Иродом с его свитой. Тогда Пилат со своей свитой очистил себе место, говоря, что римский прокуратор побольше еврейского тетрарха из Галилеи!..

— Но это будет еще длинная история, — сказал распорядитель пира, — а мы за беседой забыли о вине!

— Разлейте и поднесите распорядителю пира, — сказал Иисус слугам.

Рабы повиновались, и драгоценное пурпурно-красное вино полилось из тех самых сосудов, которые на глазах моих и многих других гостей были наполнены водою из колодца на дворе. Изумленные слуги поставили полные чаши вина перед распорядителем пира. Отведав этого вина, распорядитель сказал жениху, сидевшему тут же:

— Везде лучшее вино подается в начале пира, а потом, когда гости уже выпьют достаточно, подают и то, что похуже, а ты лучшее вино сберег до этого времени?

Отпив из чаши этого вина, сотворенного из воды, жених спросил:

— Кто принес это вино? Я не знаю, откуда оно появилось!

Тогда гости и слуги, бывшие свидетелями, сказали, что шесть сосудов были наполнены водой до краев по приказу Иисуса, а когда стали черпать из них, то увидели, что вместо воды потекло вино. Раздались возгласы изумления.

Тогда распорядитель пира, указывая на Иисуса, сказал:

— Великий Пророк посреди нас, а мы не знали этого!

И он встал и хотел приветствовать Иисуса, но Его уже не было здесь: Он незаметно вышел и удалился в уединенный сад. Я нашел Его там, сел у Его ног, и Он раскрыл мне дивное о Себе…

Он действительно Сын Божий и истинный Христос. Но о том, что Он открыл мне, я не могу говорить теперь, потому что не могу еще понять всего… Я понял только, что Он должен пострадать и быть казненным».

Письмо Иоанна заключалось словами: «Не сомневайся, Мария! Иисус есть истинный Христос, и Его чудо в Кане — претворение воды в вино — обнаружило пред всеми Его Божественную силу. Все бывшие на этой свадьбе уверовали в Него, и слух об этом прошел по всей Галилее и Самарии. Он говорил мне наедине, что должен скоро пойти в Иерусалим и там открыто объявить Себя Христом, посланным от Бога…».

Так писал Иоанн, друг и жених Марии, моей сестры.

Я же все это списала, дорогой мой батюшка, для тебя, чтобы ты видел, что Иисус из Назарета привлек уже всеобщее внимание, что у Него есть ученики и что даже если Он и «беден», как думают иные люди, то все равно Он владеет неземной силой, которая превращает воду в вино!

Из этого письма ты можешь заключить, по крайней мере, что Иисус не меньше пророка Илии, наполнившего неисчерпаемо сосуды вдовы Сарептской[122]. Но я не понимаю, как могут те, кто признает Его за пророка, отрицать, что Он — больше того, что Он — Мессия?

Прости меня, батюшка, за смелость, с какой я убеждаю тебя. Но я так горячо желаю, чтобы ты уверовал, что иногда бываю более ревностной поклонницей Иисуса, чем твоей покорной дочерью… А дядя, наш добрый и ученый рабби Амос, он тоже почти что уже ученик Иисуса. И я уверена, что, когда Иисус будет в Иерусалиме и рабби Амос сам увидит Его и услышит, у него не останется уже больше никаких сомнений и он станет открыто Его последователем.

Пока я писала это письмо, слух о чуде в Кане распространился уже и в Иерусалиме, и я уверена, что произвел немало шума на площадях и под портиками храма. Рабби Амос только что вернулся со службы из храма и говорит, что видел на его дворе по крайней мере человек тридцать священников со свертками пророков в руках. Все принялись исследовать пророчества о Христе…

Итак, ты видишь, дорогой батюшка, что молодой Человек тридцати лет, Который неизвестно откуда явился и неизвестно куда исчез, как ты выражался о Нем, — продолжает быть предметом всеобщего внимания среди израильского народа и побуждает всех образованных людей к тщательному исследованию Священных Писаний о Христе.

Твоя любящая дочь Адина.

XIV

Слава Иисуса растет. — Его слушают тысячи людей. — Излечения и чудеса. — Исцеление калеки. — Рассказ Иоанна о Его чудесах. — Изгнание бесов. — Их признание. — Посещение волхвов. — Избиение младенцев. — Спасение Иисуса. — Наглядные доказательства того, что Иисус есть Христос.

38 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Изображение Господа Иисуса Христа с Туринской плащаницы. Фото из Интернет-архива

Дорогой батюшка!

Теперь ты, конечно, уже не из одних только писем моих знаешь о славе великого Пророка Иисуса Назарянина, ибо Он всенародно проявляет силу и могущество, доступные только Богу. И каждый день приносит новые и новые сведения о Его чудотворной силе.

В Иерусалиме Он еще не был. Говорят, Он проповедует теперь о наступлении царства Давида (ср. 2 Цар.7:5-16) и царства Бога на земле. Он учит в синагогах и о Себе говорит, приводя доказательства из пророков, что Он Мессия. Слава о Его мудрости и Его глубоком знании Священного Писания, о силе Его речей и о чудесах распространилась далеко по всей Сирии, так что к Нему несут больных и стекаются за исцелением богатые и бедные даже из Дамаска. И Он помогает всем нуждающимся в помощи — сумасшедшим, бесноватым, паралитикам. Всюду идут по Его следам тысячи людей. Правитель филиппийский, встретив Его на пути, вышел из своего экипажа, и, смешавшись с толпой, подошел к Нему, и, упав на колени к Его ногам, просил Его вылечить его сына, который был в параличе; и сын его выздоровел от одного слова Иисуса. Но притворно больных Он отсылает прочь.

Пока я писала эти строки, несколько человек прошли мимо нашего окна, неся на носилках двух богатых иерусалимских граждан, которым не могли помочь наши врачи, и они отправились за помощью к Иисусу.

Здесь есть один корзинщик, который уже много лет живет в сарае напротив нашего дома. Он был совсем расслабленным калекой с двенадцатилетнего возраста, и друзья его иногда переносили его с одного места на другое. Он услышал о чудесах Иисуса, и им овладело упорное убеждение, что и он может быть исцелен чудом. Сидя у порога храма, он стал просить денег у проходивших мимо священников на путешествие для своего исцеления. Одни давали, а другие смеялись и говорили, что его исцелить нельзя, ибо одна нога у него уже совсем высохла. Но он верил, что чудо совершится; и когда собрал от добрых людей, сколько ему надо было серебряных монет, то нанял двух человек на пять дней, чтобы только снесли его в Галилею… И вот в исходе третьей недели он уже вернулся оттуда на собственных ногах — совсем здоровым и бодрым! Все сбегались смотреть на него, и он рассказывал, как, добравшись до Капернаума, где был в то время Иисус, он увидел, что толпа, окружавшая Иисуса, так велика, что не было возможности ему на своих носилках продвинуться поближе к Пророку. Но, кончив Свою беседу здесь, Иисус пошел дальше и, проходя мимо корзинщика, исцелил его одним Своим словом.

«Заметив меня, — говорил корзинщик, — Пророк остановил на Свой взор, назвал меня по имени и сказал такие слова: “Велика вера твоя! Да будет тебе по вере твоей”. И в тот же миг мои колени и все суставы получили упругость и силу, я сошел с носилок и убедился, что болезнь оставила меня; моя высохшая нога выпрямилась и стала совсем как другая. С радости я хотел припасть к Его ногам, да толпа оттеснила меня и закрыла Его от меня. Я мог только кричать и славить Сына Давидова!»

И этого человека, батюшка, я вижу теперь каждый день здоровым и крепким. И он — один из тысячи подобных.

Иоанн, который следует всюду за Иисусом и знает все, что Он делает и как учит, писал Марии:

«К Нему стекаются больные и увечные со всех сторон — из Галилеи, из Декаполиса, из Иерусалима, и из-за Иордана, и из Малой Азии. Когда возлюбленный Учитель мой вышел из синагоги, где Он читал пророков народу и все Его радостно слушали, я увидел дожидавшихся Его у входа людей — сотни две увечных, паралитиков, слепых, беснующихся и других страждущих и несчастных со всевозможными недугами. Они лежали и сидели у ворот синагоги, ожидая Его выхода. Кто был в силах пробраться ближе — стоял на Его пути в нетерпеливом ожидании.

Тяжелый, удручающий вид представляли собою все эти жалкие страдальцы со впалыми, безжизненными или горящими глазами, устремленными к двери в тот момент, когда народ двинулся из синагоги и раздались возгласы: “Он идет! Идет!”. Затихли на один момент судороги и крики бесноватых, и воцарилась тишина напряженного ожидания. Наконец появился Христос, и, как только несчастные увидели Его Лицо с выражением неземной силы, величия и благости, — все задвигались, закричали на все голоса, призывая каждый к себе Его внимание. И ни один призыв о помощи не оказался тщетным. Проходя между постелей и носилок, Он возлагал Свою руку на каждого больного или обращал взор и слово к тем, кто были дальше; прикасался рукою к глазам слепых и к ушам глухих, возлагал руку на голову сумасшедшего или буйного, повелевая дьяволам оставлять их и выходить вон… И чудо совершалось: от прикосновения Его к одержимым они на один момент еще более бешено кричали, богохульствовали, с проклятиями бились о землю, но затем молили Его пощадить их и больше не преследовать, и вдруг бесы и болезни окончательно оставляли несчастных и они начинали славить Христа, взывая к Нему: “Сыне Божий! Сыне Давидов!”.

И так велика толпа, следующая за Ним всюду и молящая о помощи, что Он, совершенно изнуренный, бывает вынужден иногда незаметно скрыться в каком-нибудь убежище на несколько дней, чтобы подкрепить Свои силы. В такое время уже только мы, его ближайшие ученики, пользуемся Его беседой и поучением. Но Он не может надолго удаляться от народа: Его скоро отыскивают и вызывают из приютившего Его дома, ибо Он не может отказывать взывающим к Его чудодейственной силе.

Как дивен Он, владеющий таким всемогуществом!

И как ничтожно могущество царей в сравнении с силой Его взора, Его слова! И в то же время как Он невозмутимо кроток и смиренен! О, как велико Его смирение (к нашему стыду) и каковы ненарушимое спокойствие, благость!

В часы уединения Он много молится, при чем называет Бога Своим Отцом. Никогда не было на земле Такого Человека. Мы, близко знающие Его, преклоняемся пред Ним больше всех и дивимся красоте сочетания в Нем Божественного величия с самой нежной приветливостью. Я чувствую, что в одно и то же время я боготворю Его как моего Господа и люблю нежно, как родного брата. И все мы так чувствуем по отношению к Нему. Его безграничная любовь к нам и жалость к нашему неведению, Его терпимость ко грубости наших характеров и к нашим погрешностям — все это привязывает нас к Нему неразрывными узами.

В следующем письме я опишу (насколько мне и моим товарищам удалось понять) то, что Он открывает о Себе Самом и о том, что предназначено Ему совершить на земле. Многое из того, что Он говорит, нам непонятно. Но Он обещает, что нам дано будет со временем понемногу уразуметь то, что пока еще представляется нам неясным».

Вот, дорогой батюшка, какие дивные вещи сообщает в своих письмах к Марии Иоанн, ученик Иисуса. Все письма полны описаний Его чудес, Его учения и странствий. Когда мы увидим Иисуса в Иерусалиме, я постараюсь написать тебе о Нем еще больше, особенно о Его учении и чудесах. Теперь уже тысячи уверовали, что Он Христос, ибо каждому ясно, что без Божественной силы, какою Он обладает, невозможно делать то, что делает Он.

А с другой стороны, книжниками были произведены тщательные исследования в книгах, хранящихся при храме, из которых явствует, что Иисус действительно родился в Вифлееме и что Мать Его Мария и обрученный с Ней Иосиф — оба происходят из дома Давида. Сверх того, Финеес, уважаемый священник, которого ты знаешь, нашел документ, свидетельствующий о том, что, когда Иисус был Младенцем, в царствование Ирода-отца, явились в Иерусалим три знаменитые царя, известные своею мудростью и ученостью: один из Персии, другой — из греческой Мидии, третий — из Аравии. Они явились с дарами — золотом и благовониями, и каждый в сопровождении своей свиты. Эти три царя явились в Иерусалим в один день, но все трое прибыли с разных сторон и вошли в Иерусалим разными воротами, и ни один из них не знал о прибытии другого и о причине, побудившей других к этому путешествию, пока все они случайно не встретились перед дворцом Ирода. Один объявил себя происходящим от Сима, другой — от Иафета и третий от — Хама[123], и, как говорят, они явились как бы таинственными представителями всех рас человеческих, чтобы поклониться родившемуся Спасителю мира в лице Младенца Иисуса. Узнав же, что в Иерусалим приехали три знатных иностранца, царь Ирод послал спросить их, по какой причине они почтили его царство своим посещением. «И они ответили, — сказал Финеес, докладывая об этом в присутствии Каиафы и многих начальников и фарисеев, — что они явились, чтобы почтить родившегося юного Князя, Царя еврейского. Когда же Ирод спросил, о каком Царе они говорят, ему ответили:

— Мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему.

— Как же узнали вы, что звезда, которую вы видели, означает рождение Иудейского Царя? — спросил Ирод, смущенный их словами.

— Звезда эта двигалась по направлению к этому городу, и по указанию неба мы пошли за нею. И вот она остановилась над Иерусалимом, где и теперь ты можешь увидеть ее ночью висящей и пламенеющей необыкновенным светом. И нам было откровение, что это — звезда Некоего родившегося Царя Иудейского. Скажи же нам, о царь, где же мы можем найти Этого Священного Князя, ибо мы должны поклониться Ему и почтить Его?

После этого Ирод тотчас повелел собрать всех старших священников и книжников в палату совета в его дворец. Когда все собрались, он сказал им:

— Вы, кому поручено ведать книги законов и пророков, кому надлежит знать их и уметь объяснять пророчества, исследуйте их и доложите мне истину о том, где должен родиться Христос. Ибо вот, присутствующие здесь благородные и ученые мужи пришли из дальних стран ради того только, чтобы преклониться перед Ним и почтить Его как Бога. Доставьте же нам возможность дать им ответ, которого они ждут, чтобы и нам не быть менее осведомленными в таком важном обстоятельстве, чем те, кто живет в других странах.

Тогда многие из старших священников встали и ответили:

— О царь! Всякому, кто только читал пророчества, известно, что Мессия произойдет из рода Давидова и родится в городе Вифлееме, ибо так говорит пророк: “И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше городов Иудиных, ибо из тебя изыдет Вождь и Владыка Израиля” (ср. Мих.5:2).

После этого Ирод распустил совет и, уйдя в свои комнаты, тайно послал к трем царям Востока спросить о времени, когда появилась звезда. И, когда они дали точное указание дня и часа, в который они увидели ее, он рассчитал возраст Младенца. Затем он объявил именитым иностранцам:

— Я разрешаю вам, благородные иноземцы, направиться в Вифлеем и найти там Младенца, Которого ищете; но, когда найдете, вернитесь ко мне и уведомьте меня, чтобы и я мог пойти и почтить Его, ибо и мы должны воздать все возможные почести Тому, Чье рождение ознаменовано таким чудесным явлением с неба и Кого почтил Восток, прислав своих мудрейших мужей, чтобы поклониться Ему.

Было уже темно, когда путешественники вышли из дворца Ирода, и они возрадовались, увидав вновь на ночном небе знакомую им Звезду; и вновь она стала двигаться перед ними, теперь по направлению к востоку.

Они последовали за ней, выйдя из Иерусалима через Вифлеемские ворота, и так она привела она их к местечку Вифлеем и остановилась над скромным жилищем. Когда они вошли в этот дом, то увидели в сиянии лучей этой звезды Младенца, лежащего на руках Своей Матери. Это была Мария, жена Иосифа. Они признали Этого Младенца Царем Израиля и, поклонившись до земли, приветствовали Его. Затем, открыв свои сокровищницы, иноземцы поднесли Ему золото, ладан[124] и мирру[125], — дары, приносимые лишь на алтарь Господа».

Когда Финеес окончил этот рассказ, Каиафа спросил его, как он узнал обо всем этом. И тот ответил первосвященнику, что, желая сам увидеть родившегося Царя, Которому пришли поклониться мудрецы Востока, он последовал за ними, сначала во дворец Ирода, а потом в Вифлеем, и видел сам, как они преклонились пред Младенцем и Его Матерью и поднесли свои дары.

— А если ты сомневаешься в этом, — добавил Финеес, — то в Иерусалиме есть еще много свидетелей, которые могут подтвердить мои слова; например, тут живет один еврей, военный, теперь очень преклонных лет, который расскажет тебе об избиении по повелению Ирода всех младенцев в Вифлееме (Мф.2:16-17), ибо он сам командовал при этом солдатами.

— А для чего производилось это избиение, — спросил Каиафа, — и почему этого нет в записях?

— Царь не велел вносить в записи это беззаконие, — ответил Финеес. — Ирод хотел сохранить в тайне это избиение, ибо видел, что, кроме ненависти народа, ничего не приобрел. А он рассчитывал, что между убитыми младенцами будет и Этот Иисус, Сын Марии. Но этого не случилось, ибо три мудреца Востока, вместо того чтобы возвращаться в свои страны через Иерусалим и уведомить царя, что видели Младенца, уехали другим путем. Когда же Ирод узнал, что они уже уехали, он так разгневался, что тотчас послал свою гвардию под командованием Иеремии, который жив и доселе, с приказом убить в Вифлееме всех мальчиков моложе двухлетнего возраста. Но особым соизволением Божиим Младенец Иисус избежал этой участи. И вот теперь слава Его из уст в уста расходится по всему Израилю. Поклонение же этих трех представителей из потомков Сима, Хама и Иафета Младенцу Иисусу символизирует признание Его всеми племенами рода человеческого, для искупления которых Он послан в мир, ибо Он — Христос, Мессия.

Каиафа был удивлен и разгневан, слыша такие речи от священника, и строго спросил Финееса:

— Разве и ты в Него уверовал?

— Хочу только увидеть и услышать Его, и, если Он Сам докажет мне, что Он Мессия, я преклонюсь пред Ним с радостью.

Рабби Амос, рассказавший мне об этом разговоре Каиафы с Финеесом, добавил, что после последних слов Финееса во дворе храма поднялся страшный шум и гвалт. Одни кричали, что Иисус есть Христос, другие — что Его надо убить камнями.

Ты видишь теперь, дорогой батюшка, как возрастают с каждым днем самые очевидные и важные доказательства того, что Иисус есть Мессия. Уже первые дни Его младенчества носят печать необычайного и Божественного, и чудеса, которые Он теперь совершает, оправдывают чудное явление, ознаменовавшее первые дни Его жизни.

Бывший командир Иродовой гвардии Иеремия, теперь старый, седой воин, будучи призван Каиафой, подтвердил, что действительно им исполнено было повеление Ирода об избиении вифлеемских младенцев и что поручение ему дано было три дня спустя после выезда из Иерусалима восточных мудрецов.

Разреши мне теперь, дорогой батюшка, изложить тебе подряд все доказательства того, что Иисус есть Мессия: во-первых, пророчества о Нем Симеона и Анны, когда Он впервые, по рождении, был принесен в храм; затем — звезда, которая привела к Нему в Вифлеем мудрецов Востока, их поклонение Ему и их признание Его Царем Израиля, когда Он был еще в колыбели; затем — свидетельство о Нем Иоанна Крестителя, голос Божий во время Его крещения, сияние Духа Святого над Ним в виде голубя; затем — чудо в Кане Галилейской; и, наконец, бесчисленное множество чудес, повсюду знаменующих Его появление и венчающих Его ореолом славы.

Скажи мне теперь, дорогой батюшка, Это ли не Христос?

Твоя любящая дочь Адина.

XV

Заключение в тюрьму и смерть Иоанна Крестителя. — Иисус говорит о нем. — Чудо с пятью хлебами и двумя рыбами. — Зависть священников: «Чудеса с помощью веельзевула» (Мф.12:24). — Иоанн Креститель был Илия. — Избрание шести новых учеников. — Иисус не желает быть вождем народным и отказывается от выбора на царство.

Дорогой батюшка!

Ты спрашиваешь, что сталось с Иорданским пророком после того, как слава Иисуса затмила его славу.

С сердечным горем я отвечу тебе на этот вопрос… Но в нем как будто чувствуется намек или подозрение, что пророк мог позавидовать чудесам и славе «Того, Кто пришел после него»? Между тем Иоанн сам открыто объявлял в своей проповеди, что он «недостоин развязать ремень с ноги Грядущаго» за ним! И он много раз повторял ученикам своим: «Тот, о Ком я возвещаю, будет расти, а мне надлежит умалиться».

Миссия Иоанна окончилась с пришествием Христа. Иоанн покинул пустыню и пришел в Иерихон, где случайно в то время находился Ирод. Иоанн стал проповедовать на площадях и среди разных народных собраний, и даже на ступеньках при входе во дворец правителя. Он возвещал, что свершится Суд Божий над людьми, и что только покаянием можно утишить гнев Божий, и что Христос будет судить людей. Так как он говорил эти слова среди народа, среди офицеров и солдат Иродовой гвардии, Ирод и сам вышел однажды на балкон своего дворца и стал прислушиваться: он еще раньше, в Галилее много наслышался об Иоанне Крестителе и захотел послушать его. Иоанн же, как только увидел его, тотчас же обратился к нему с суровым укором за то, что он незаконно женился на жене своего брата Филиппа. Но Ирод, говорят, вовсе не выказал своего гнева за его всенародное обличение. Напротив, он пригласил пророка к себе, беседовал с ним и на прощание предложил ему дары, от которых Иоанн отказался.

На следующий день Ирод снова послал за ним и стал расспрашивать его о Мессии, Которого он предвещал. Но когда по возвращении Ирода из Иерихона его жена Иродиада узнала, что Иоанн публично обличал ее незаконное супружество, она сказала супругу, что если он хочет сделать ей приятное, то должен заточить пророка Иоанна в тюрьму. Ирод вступился за пророка, говоря, что он «от Бога». Но Иродиада тогда еще с большим укором стала требовать заключения Иоанна Предтечи в тюрьму. Ирод наконец уступил ей и против своей воли приказал арестовать Иоанна, и в ту же ночь пророк был заключен в темницу. Ученики Иоанна, узнав об этом, были глубоко опечалены; многие посещали его в тюрьме и беседовали с ним. Он известил, что недолго придется им думать и заботиться о нем, ибо короткая жизнь его скоро завершится, и убеждал их обратить свои взоры ко Христу — Сыну Истины, звезда Которого взошла и будет светить миру, как бесконечный день. «Не говорил ли я вам, — повторял он, — что Ему подобает расти, а мне умаляться?»

И несколько недель пребывал в тюрьме этот святой человек, единственная вина которого была в смелом обличении грехов высокопоставленных людей. Надо отдать справедливость Ироду, что он все время старался оправдать пророка перед своей злобной женою; но это было тщетно: Ирод — человек бесхарактерный и раб своей плотской привязанности.

Но вот наступало празднование дня рождения Ирода, и он обещал Иоанну, что к этому дню наверно вымолит у своей супруги прощение пророку и освободит его.

Настал этот день. В конце пиршества Соломия, дочь Иродиады от первого мужа Филиппа, станцевала перед Иродом соблазнительный танец. Ирод пришел в восторг от ее искусства обольщения и грации, и, так как в этот день он выпил много вина с гостями, он объявил при всех, что она может просить у него всего, чего только пожелает, хотя бы и полцарства, — он не откажет ей ни в чем. Предвидя это, злобная Иродиада предупредила свою дочь, о чем она должна просить Ирода, и лукавая Соломия ответила царю:

— Взамен полцарства я прошу у тебя только голову Иоанна Крестителя!

Ирод, побледнев, вскочил и резко выкрикнул:

— Твоя мать внушила тебе сказать это!..

Иродиада же нисколько не смутилась этими словами и продолжала беспечно сидеть с гостями. Бывшие на этом празднике рассказывали потом, что Ирод долго колебался и наконец сказал девушке:

— Проси уж лучше полцарства, и я отдам его тебе, но не вынуждай меня проливать кровь в день моего рождения.

Тогда жена его презрительно заметила:

— Ты, кажется, намерен изменить клятве, данной при стольких свидетелях?

Ирод переживал, казалось, тяжелую нравственную борьбу и долго не мог решиться вымолвить хоть слово. Наконец он проговорил с виноватым и страдальческим видом:

— Из уважения к собственному слову и к тем, кто слышал его, я исполню твое желание.

И, обратясь к начальнику своей гвардии, он приказал обезглавить Иоанна Крестителя в тюрьме и тотчас принести сюда его голову. После такого повеления мгновенно затих говор гостей, и среди общего томительного безмолвия Ирод смущенно и растерянно ходил взад и вперед по мраморному полу. Так прошло четверть часа. Все взоры были устремлены на раскрытую дверь, в которую вышел начальник гвардии… И вот он появился в сопровождении палача, который нес на золоченом блюде окровавленную голову пророка, Предтечи Христа…

Ужас охватил всех присутствующих.

— Подайте это ей! — гневно вскрикнул Ирод, указывая на красивую, бессердечную Соломию, которая стояла тут и точно ожидала этого ужасного зрелища.

Палач передал ей свою кровавую ношу, а она спокойно взяла блюдо в свои руки и с улыбкой торжества понесла его к матери, которая перед появлением палача удалилась в свои комнаты (Мф.14:3-11). Говорят, что, увидев главу ненавистного ей человека, она ударила по щеке мертвую голову… А потом, поставив ее перед собою, издевалась над ней, осыпая ругательствами… Даже мертвый, Иоанн наводил на нее страх и ужас.

Узнав о случившемся, ученики Иоанна пришли к Ироду и вытребовали обезглавленный труп, унесли его и похоронили. Но, говорят, что когда они требовали от Иродиады его голову, она ответила, что бросила ее на съедение псам.

Страшна злобность женщины, у которой нет Бога в душе, нет сердца и нет совести!

Ученики казненного пророка пришли туда, где проповедовал Иисус, и рассказали Ему, что сталось с Крестителем. Иоанн, друг Марии, писал нам, что, когда Иисус услышал о смерти пророка, Он сильно опечалился, и тотчас ушел в пустыню, и там в уединении оплакивал участь Своего бесстрашного Предтечи.

Ученикам же Иоанна Крестителя представилось, что казнь его есть только начало избиения всех его последователей, и многие из них, оставив свои жилища, бежали, чтобы скрыться в пустыне. Другие же, думая, что Иисус может защитить и научить их, разыскали Его, когда Он вновь окружен был множеством народа, большинство из которого состояло из бывших учеников Иоанна. Но с Ним было и много новых пришельцев, ожидавших от Него помощи или жаждавших Его учения.

40 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Бернардино Луини (1480/1485-1532), североиталианский художник. Первая четверть ХIVв. «Соломея с головой Предтечи». Холст, масло. 62,23х51,43 см. Музей изящных искусств. Бостон, США.

Это собрание было в пустыне, вдалеке от всякого жилья. В своем стремлении во что бы то ни стало услышать Иисуса многие забыли запастись пищей. Иоанн писал об этом рабби Амосу:

«Видя это, мы, ученики Иисуса, предложили Ему отправить людей по деревням, чтобы они достали себе пропитание, но Иисус сказал:

— Не нужно им уходить отсюда; дайте им есть.

Тогда Симон ответил:

— Учитель! Где же у нас хлеб, чтобы раздать такому множеству народа? Надо накормить целую армию, а у нас только и есть, что пять хлебов да две небольшие рыбы.

Иисус сказал:

— Этого довольно. Принесите их ко мне!

Мы собрали наши хлебы и рыбу, и я сам принес их и положил на камень перед Иисусом.

Тогда Он сказал нам:

— Велите всем сесть тут, кругом, на траву!

И, когда все уселись, Он простер руку Свою над хлебом и рыбою и, подняв глаза к небу, возблагодарил Господа и стал разламывать на куски хлеб и рыбу и отдавать нам, Своим ученикам, чтобы мы наделяли народ. И каждый раз, как, раздав еду, мы возвращались к Нему, мы видели, что хлеб и рыба не уменьшались.

В изумлении видел я, как, едва только Он отломит часть хлеба или рыбы и отдаст — этот хлеб и рыба становятся вновь цельными, как будто от них не отделяли частей; и так Он почти целый час все отламывал, а мы раздавали, пока все не наелись, сколько хотели, и насытились. А когда перестали уже больше спрашивать о еде, Он велел нам собрать оставшиеся куски, и мы наполнили ими двенадцать корзин.

Людей, насытившихся таким дивным способом, было около пяти тысяч человек взрослых мужчин и почти столько же женщин и детей (ср. Мф.14:15-20).

А Он, обладающий таким Божественным могуществом, что мог пятью хлебами насытить множество народа, — Сам добровольно выносил голод в течение Своего сорокадневного поста в пустыне.

По Своей творческой силе Он — Бог, а страдает как простой человек. Этому поразительному чуду было столько свидетелей, дорогой мой батюшка, что отрицать его просто невозможно. Тот, Кто так дивно поддержал жизнь стольких тысяч человек, конечно, властен над жизнью всего живущего и не может быть Никем иным, как Сыном Божиим!

На один перечень всех чудес, какие Он творит, потребовалось бы бесчисленное множество писем. Дня не проходит без известия о новых и новых проявлениях Его Божественного могущества. Каждое утро люди при встречах на площадях или близ храма спрашивают друг друга, а слышал ли кто о новом чуде Великого Пророка. И стремление увидеть Иисуса и Его чудеса возрастает с каждым днем, и все больше народа собирается вокруг Назарянина.

Одни только священники упорствуют в своем недоброжелательстве и с нескрываемой завистью распространяют о Нем клевету. Они говорят, что Он отвлекает народ от жертвоприношений; что учение Его — иное, чем Моисеево; что Он ест и пьет с грешниками; что Он посещает дома презираемых евреями самаритян и что Он прославляет Галилею больше, чем Иерусалим, чем доказывает, что Он не Христос, Который, по пророчествам, должен явиться в Своем храме и провозгласить Свой закон из Иерусалима. Дошло до того, что они объясняют Его чудеса волшебством или вмешательством веельзевула, князя дьяволов.

Вчера, когда пришла весть, что Иисус шел по волнам озера, как по земле, и одним Своим словом усмирил бурю, поднявшуюся в то время, как Его ученики были в лодке среди озера, — Каиафа сказал рабби Амосу:

— Если мы допустим Его так влиять на умы народных масс, то прекратится всякое богопоклонение в храме, прекратятся жертвоприношения и Он всех увлечет за Собою.

Когда же Ирод после казни Иоанна Крестителя услышал о возросшей славе Иисуса, он сказал Иродиаде:

— Это Иоанн Креститель восстал из мертвых в образе Иисуса и творит чудеса.

— Хотя бы трижды двадцать раз восставал он из мертвых, я столько же раз сниму с него голову! — отвечала Иродиада.

После этого, опасаясь ее, Ирод тайно послал к Иисусу предупредить Его, чтобы Он не оставлял Галилею; ибо он не переставал думать, что в Иисусе он увидит восставшего из мертвых Иоанна.

А левиты и книжники иерусалимские думают, что Он — Илия, который, по словам пророков, должен прийти и приготовить все к пришествию Мессии (ср. Мал.4:5). Другие думают, что Он— Исаия или Иеремия, восставшие из мертвых… Много является разных толкований. И почему-то всем требуется принимать Иисуса то за того, то за другого, только бы не допустить, что Он есть истинный Христос и Сын Всевышнего.

Вот и ты, батюшка, спрашиваешь в последнем письме: «Где же Илия, который, по пророчеству Малахии, должен приготовить путь для Мессии?».

Иоанн, друг Марии, дочери рабби Амоса, пишет, что на этот вопрос, предложенный Иисусу одним ученым рабби, Иисус ответил, что «Илия уже приходил, но вы слышали, как поступили с ним» (ср. Мк.9:13. Мф.17:10-13). Кто-то из стоявших близко спросил Его: «Не говоришь ли Ты об Иоанне Крестителе?». Иисус ответил: «Иоанн приходил в силе и духе Илии, и он есть тот самый, о котором говорил пророк» (ср. Лк.1:17).

Я писала тебе, дорогой батюшка, о чудесах Иисуса главным образом для того, чтобы ты видел ясно, что Творящий такие дела имеет силу и власть восстановить славу Израиля. Но я еще мало писала тебе об Его учении, хотя слышавшие Его говорят о нем много дивного.

Такая мудрость, такая чистота и святость учения, такие высокие Божественные заповеди никогда раньше не исходили из уст человека. О, скорей бы наступил и для меня тот блаженный день, когда я услышу голос Его и постигну глубокий смысл Его слов! Я завидую всем, кто слышал Его.

Я еще не сказала тебе, что, кроме первых Его учеников, которых я назвала тебе, у Него теперь еще шесть, таких же близких к Нему. И эти двенадцать избранных учеников постоянно следуют за Ним и поучаются от Него Божественным истинам, ведь ради того, чтобы передать их людям, Он и сошел к нам с Неба. Из тысяч людей, без устали за Ним следующих, Он избрал семьдесят человек, которых разослал во все города и селения иудейские возвещать, что Царствие Божие близко и настало время, когда каждый должен покаяться в своих грехах и обратиться ко Господу.

Итак, ты видишь теперь, мой дорогой батюшка, что Этот, как ты пишешь, «одинокий и никому не известный молодой Человек», Который меньше чем год тому назад крестился в Иордане, теперь имеет уже больше влияния и силы, чем римский прокуратор Пилат и царь Ирод. А несколько дней тому назад, после того как Он вновь совершил много чудес, народ хотел насильно провозгласить Его Царем. Но Он тогда уклонился и ушел один на Сионскую гору, чтобы не допустить этого (ср. Ин.6:15). И тем не менее, батюшка, Он стал Вождем этого народа — прославленным Вождем! И если Он должен стать Царем, то не по воле людей Он наследует царство… Если Он будет Царем, Он будет Им потому, что Он — Христос, потому что в пророчествах сказано, что Он воссядет на престол отца Своего Давида. Но кто может провидеть будущее и измерить пределы Его славы? Я верю, что Он Помазанник Самого Бога, объявившего о Нем голосом с неба, что Он есть Сын Его возлюбленный, Он — «Царь царствующих и Господь господствующих». Я вижу престол Его на горе Сионской и все народы земные — под Его державою, и владычеству Его нет конца! Он — Камень, по пророчеству Даниила, оторвавшийся без содействия рук, Который наполнит всю вселенную (ср. Дан.2:34-35).

Вот опять ты назовешь меня мечтательницей, батюшка! Но, когда я говорю об Иисусе как о Христе, я не нахожу иных слов. Да и нет на земле таких слов, которые могли бы выразить невыразимую славу Его Царства! Теперь здесь всем уже известно, что Он придет в Иерусалим к Пасхе. И я увижу Его и преклонюсь пред Ним, как те восточные мудрецы, с благоговейной верой в Него. Тогда я напишу тебе. А пока прости, батюшка!

Твоя любящая Адина.

XVI

Волнения в народе. — Рабби Амос объявляет себя уверовавшим. — Мессия — Человек, не Ангел, но Бог ли Он? — Никодим. — Утомление Иисуса. — Он не проявляет Свое могущество для облегчения Своей участи. — Возвращение Веньямина, потерянного брата. — Его исцеление после семилетнего сумасшествия. — Торжественный вход Иисуса в Иерусалим.

43 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Рембрандт Харменс ван Рейн (1606-1669), голландский художник. Голова Христа. II треть 17-го века. Филадельфия. Художественный музей

Дорогой батюшка!

Сейчас, когда пишу я эти строки, весь город в волнении. Толпы бегут по улицам, шум и гул стоят, как в бурю на море. Вот эскадрон римской кавалерии проскакал мимо нас к храму, где шум и волнение народа всего сильнее.

До Пилата дошел слух о начавшемся будто бы восстании. Но это вовсе не возмущение против римского правительства… О нет, дорогой батюшка! Увы, народ наш, который был некогда народом Божиим и главою Востока, ныне так рабски низок в своей подчиненности языческому владыке — Риму, что и пальцем не шевельнет для освобождения от позорного ига! О, если бы это было действительно восстание Иудеи! Волнение, возрастающее с каждой минутой, вызвано новым проявлением Божественной силы Иисуса. Его имя — имя, которым наполнены все мои письма к тебе, это имя, перед которым теперь преклоняют колени все — от иудея до язычника!

Я расскажу тебе о новом доказательстве Его Божественной миссии. Я уже писала тебе, что Его ожидали в Иерусалиме к Пасхе, и здесь только и речи было, что о Нем; Его пришествие в Иерусалим ожидали, забывая даже о самом празднике Пасхи. Сверх обычного стечения народа к этому празднику нынче, говорят, прибыло в Иерусалим множество и таких людей, которых ничто не привлекало сюда, кроме одного только желания — увидеть Иисуса и Его чудеса. Рабби Амос говорил сегодня, что никогда еще не видел в Иерусалиме такого стечения иноземцев.

Вчера вечером, когда все мы сидели у фонтана за нашим домом в прохладной тени виноградных лоз, которые Мария посадила вдоль забора, окружающего двор, дядя Амос перечислял нам все пророчества Иеремии о пришествии Мессии (Который уже пришел!).

Вдруг совершенно неожиданно появился Иоанн. Закрасневшись от неожиданной радости, встретила его Мария, а дядя Амос обнял его и поцеловал. Усадив его среди нас, дядя велел слугам омыть его ноги, потому что вид у него был очень изнуренный.

Мы узнали от него, что возлюбленный его Учитель пришел в Вифанию и остался там пока у своих друзей — Лазаря, Марфы и Марии. Мы очень обрадовались, а дядя Амос казался просто ликующим.

— Когда Он придет в Иерусалим, — говорил рабби, — Он будет здесь моим Гостем! Передай Ему мое приглашение, Иоанн! Я верю, что если только Этот Пророк Божий вступит в мое жилище, оно освятится одним Его появлением.

И Мария, дружески сжимая руку Иоанна и глядя ему в глаза, просила его:

— Смотри же, не забудь, умоли Его провести с нами Пасху!

— Я скажу моему Учителю о твоем желании, рабби Амос, — сказал Иоанн, — у Него ведь нет ни друзей, ни приюта в этом городе, и я не сомневаюсь, что Он примет ваше приглашение.

— Но как же ты мог сказать, что у Него нет друзей здесь? — сказала я. — Мы все здесь Его друзья и жаждем стать Его учениками!

— Как, неужели и рабби Амос тоже? — воскликнул Иоанн, радостно глядя на священника.

— Да, — твердо ответил рабби Амос, — после всего, что я видел и слышал, я готов признать в Нем посланного Богом…

— Но ведь Он больше чем пророк, о рабби! — сказал Иоанн. — Ведь ни один пророк не имел силы совершать того, что Он совершает! Кажется, нет в мире ничего, что не было бы в Его власти! Если бы ты видел то, что я видел сегодня по пути через Иудею, — ты сказал бы, что Сам Иегова сошел на землю в образе Человека!

— Не увлекайся так чрезмерно, юноша, и «не приемли имени Господа Бога твоего всуе» (ср. Исх 20; 7), — строго возразил ему рабби.

Иоанн преклонил голову в знак уважения к словам рабби и ответил ему почтительно, но твердо:

— Ни один человек никогда не обладал таким могуществом и такой силою духа, какую являет Он. Если Он не Бог воплотившийся, Он — Ангел с Неба, одаренный Божеской силою.

— Но если Он Мессия, Он — не Ангел, — возразила я Иоанну, — ибо пророчества ясно говорят, что Мессия будет «Мужем скорбей» (ср. Ис.53:3)! Если Он родился от женщины, если Он — «Семя Жены» (ср. Быт.3:14), как сказано в Писании, Он — Человек, а не Ангел.

— Правда твоя: так сказано в пророчествах, — ответил мне Иоанн. — И я признаю в Иисусе Мессию, Сына Божия. Да, Он выше, чем человек, но Он меньше, чем Бог, ибо Он Сам молится Богу… Ни я, ни другие Его ученики, мои товарищи, не можем этого постигнуть. Мы только дивимся Ему, любим Его и поклоняемся Ему! Хотя и бывают такие моменты, когда мы чувствуем, что можем обнять Его, как нашего дорогого, любимого брата; но бывают и такие, когда мы можем только пасть к Его ногам в благоговейном трепете, чувствуя в Нем Бога! Я видел однажды, как Он плакал от жалости среди окружавшей Его бездны человеческих страданий, среди взывающих к Нему и молящих о помощи… Я видел, как слезы текли по Его лицу. И затем Он стал помогать всем и исцелять: кого — прикосновением руки, кого — словом и взором. И все расходились от Него исцеленными, здоровыми и успокоенными. А когда Он исцелял сумасшедших и буйных, одержимых бесами, Он повелевал бесам оставить их и уйти прочь с такою властною силой в голосе и во взоре, какой не может быть у человека. И я слышал вопли и стоны изгоняемых духов, слышал, как они умоляли Его не губить их и обещали мирно существовать в воздушных пространствах или над землею — до положенного для них срока… и наконец, покорные Ему, смолкали и рассеивались, как ночная мгла перед лучами восходящего солнца.

В то время как Иоанн говорил, вошел Никодим[126] — богатый фарисей, знакомый рабби Амоса; послушав Иоанна несколько времени молча, он сказал:

— И при всем этом, молодой человек, несмотря на всю эту сверхъестественную силу и могущество Иисуса, о Котором ты тут рассказывал, Этот Иисус остановился теперь в Вифании, чтобы отдохнуть от крайнего изнурения. Скажи мне, пожалуйста, как это возможно, чтобы Человек, имеющий силу исцелять все страдания, Сам был бессилен против такой ничтожной вещи, как усталость тела? Хотелось бы сказать Ему: «Врач, исцели-ка Самого Себя!».

Ученый еврейский чиновник все это произнес самым авторитетным тоном, не без иронии, поглаживая свою седую бороду, и уставился на Иоанна, ожидая ответа. Он, как все влиятельные по своему положению люди, не спешил доверять всему, что слышал об Иисусе. Он еще не видал Его, но желал бы с Ним побеседовать, чтобы проверить лично, насколько преувеличена Его слава среди народа; ибо он видел в Нем Человека, идущего к власти и могущего при благоприятных условиях явиться Вождем Израиля. Поэтому-то думал он проверить основательно, не Мессия ли Это в самом деле.

Но мне казалось, что, если бы он даже и убедился, что Иисус есть Мессия, у него не хватило бы искренности, чтобы в этом открыто признаться. Он побоялся бы того, что скажут другие влиятельные евреи. Такое впечатление всегда производил на меня этот богатый, важный фарисей, приятель дяди Амоса.

На его слова Иоанн ответил так:

— Насколько я успел изучить характер Иисуса, для меня ясно, что тою Божественною силою, какою Он владеет, Он никогда не воспользуется для Себя, но Он щедро отдает Ее на благо людям. Он творит чудеса из любви и сострадания к людям и во славу Того Божественного Начала, от Которого исходит Эта сила, а также и для того, чтобы люди могли признать своего Мессию. Божественное могущество живет в Его человеческом теле, способном чувствовать и усталость, и голод и страдать, как страдает всякое существо. Однажды Он исцелил при мне сына одного вельможи: одним словом Своим Он поставил его на ноги, и тот стал сильным и жизнерадостным, в то время как Сам Исцеливший его поддерживал рукою Свою болевшую голову, бледный и истощенный. Ибо тяжел Его подвиг любви к людям, и, непрестанно изливая на всех просящих у Него Свою Божественную силу, Он истощается Сам до полного изнеможения, а следующие за ним и просящие помощи не отступают от Него, не давая отдохнуть Ему даже ночью. Симон Петр, увидев Его раз близким к обмороку, сказал Ему: «Учитель, возвращающий силы больным, зачем изнемогаешь Ты от усталости, когда в Тебе Самом источник Силы?». Иисус ответил, что Ему не должно уклоняться от человеческих немощей посредством той силы, которую Его Отец Небесный даровал Ему на благо людям; ибо Ему надлежит все претерпеть. Только страданием Своим может Он спасти род человеческий…

Иоанн произнес эти слова с выражением такой глубокой скорби в голосе, как если бы он сам разделял страдания своего Учителя.

Долго потом все молчали. Слезы подступили к моим глазам, но мне было радостно видеть, что и гордый фарисей Никодим был тронут. Сосредоточенно помолчав, он сказал:

— Несомненно, что Человек Этот больше, чем пророк. Когда Он будет здесь, я буду счастлив услышать Его учение из собственных Его уст и увидеть Его чудеса.

— Очевидно, — сказал рабби Амос, — если бы Он был только Пророк, никто не отрицал бы Его. Но мы должны искренно и честно обсудить все основания, какие у нас имеются, чтобы признать Его Мессией, посланным нашему народу от Бога.

— Это ты правильно сказал, — подтвердил Никодим, — и мы, фарисеи, готовы признать Его. Быть может, Он для того и идет в Иерусалим из дальних мест, уча и творя чудеса, чтобы прежде, чем явиться сюда, быть уже в глазах всего народа признанным великим Пророком.

— Но, что Он Пророк — это уже вне всякого сомнения, — повторил свою мысль рабби Амос. — Вопрос теперь не в том, можно ли признать Его Пророком, — об этом свидетельствуют тысячи людей, которых Он излечил, над которыми проявил Свою чудодейственную силу Пророка, и все они верят в Него… Но вопрос теперь в том, — Мессия ли Он?

Никодим, с видом сомнения покачав головою, сказал:

— Не придет Мессия из Галилеи.

Иоанн с жаром воскликнул:

— Он Сам докажет тебе, Кто Он! Докажет неземной Своей властью и могуществом. Когда ты услышишь Его Самого, рабби Никодим, то независимо даже от чудес, а за одну только дивную чистоту Его учения, за святость и мудрость этого учения ты признаешь в Нем Христа!

Речь Иоанна была прервана внезапным радостным возгласом Марии. Все оглянулись на открывшуюся дверь и увидели Марию в объятьях незнакомого мне человека. Прежде чем я успела отдать себе отчет, кто мог быть этот красивый, загорелый молодой человек, он, поцеловав Марию в обе щеки, с криком «Дорогой батюшка!» — бросился к дяде Амосу. Дядя поднялся и глядел на него, как будто не узнавая, с видом изумления… но вдруг он всплеснул руками, и с криком радости прижал юношу к своему сердцу, и заплакал, едва выговаривая сквозь слезы:

— Сын мой! Сын мой утраченный и вновь обретенный! Это — истинный дар Божий и чудо!

Иоанн тоже поцеловался с прибывшим, а Никодим стоял и смотрел на все происходящее с большим удивлением.

Почему появление этого молодого человека вызвало такую радость и почему дядя Амос называл его своим сыном, между тем как я думала, что у него не было сына?.. Я ничего не понимала!

— Это Веньямин, мой меньшой брат, Адина, дорогая! — сказала Мария сквозь слезы радости.

— А я и не знала, что у тебя есть брат.

— Да, мы давно считали его умершим. Семь лет тому назад с ним случилось что-то странное: он стал как сумасшедший и убежал из дома… скрывался в пещерах, где могилы… и жил там с другими одержимыми. Четыре года мы надеялись, что он вернется, но он был сумасшедшим, и не говорил с нами, и не узнавал нас. Мы считали его совсем погибшим и не стали его больше разыскивать, потеряв всякую надежду на его выздоровление. И вот — он вновь пришел к нам, здоровым, каким был прежде, и этого ужасного выражения безумия уже нет больше в его глазах!

Она взяла его за руку и подвела его ко мне, но все продолжали еще смотреть на него как на привидение. Он заметил это и сказал:

— Да уверьтесь же вполне: это я, ваш сын и брат! Я здоров теперь совершенно и прекрасно себя чувствую!

— Но как же произошло твое исцеление, сын мой? — спросил рабби Амос, дрожа от волнения и взяв сына за руку, будто боясь, чтобы он вновь не ушел.

— Иисус, Пророк Всевышнего, исцелил меня! — торжественно произнес он.

— Иисус! — невольно повторили мы все это имя, которое и без того так часто повторялось теперь везде.

— Кто же иной мог бы сделать это? — спокойно заметил Иоанн. — Ты ведь знаешь этого юношу, рабби Никодим? Ты с детства знал его и потом встречал беснующимся среди могил. И ты еще сомневаешься, что Иисус есть истинный Христос?

— Как же произошло твое исцеление, юноша? — спросил Никодим, заметно взволнованный.

— Я бродил сегодня по окрестностям Вифании и, встретив толпу народа, пошел, должно быть, бессознательно, за нею. Толкаясь среди людей, я продвинулся до середины толпы и приблизился к Человеку, Которому, как только я заметил Его, я почувствовал страстное желание причинить какое-нибудь зло или оскорбить Его. То же самое испытывали семь моих товарищей по недугу, которые всегда бродили со мною вместе. С криками и проклятиями мы стали кидать в Него большими камнями. Толпа в страхе раздалась вокруг нас, и Его стали призывать отойти от нас подальше; но Он даже не пошевельнулся. Он остался один среди образовавшегося вокруг Него пустого пространства и стоял, глядя на нас. Я был ближе всех к Нему и уже был готов кинуться на Него и повалить Его на землю, когда Он, тихо подняв руку, сказал: «Успокойтесь!». И мы как были, так и остановились и не могли пошевельнуться, между тем как наше бешенство и злоба возрастали вместе с сознанием нашего бессилия повредить Ему. С пеной у рта мы только рычали от злобы, ибо чувствовали, что Он Сын Божий и может уничтожить нас. И вот спокойным и властным голосом Он повелел: «Оставьте этих людей и прочь отсюда тотчас!». С этим властным повелением Он обратился не к нам, а к демонам, которые владели нами. От Его слов я упал к Его ногам в страшных судорогах, и все мое тело билось, как бы в борьбе с невидимым врагом. Тогда Иисус положил мне руку на голову и сказал: «Встань, сын Мой, ты здоров теперь!». И я почувствовал, что точно черная тень, заслонявшая мое сознание, рассеялась; радость и гордость обновленного существования наполнили мою душу, и дивный голос Иисуса как тихий свет проникал в мое сердце. Я заплакал от радости, и это были первые слезы после моих невыносимых семилетних страданий. Я упал к Его ногам и целовал их, охваченный новым чувством покоя и невыразимого счастья. Он же поднял меня и поставил на ноги со словами: «Иди же своей дорогой и имей страх Божий, чтобы вновь не попасть в рабство диаволу». И я последовал за Ним, радуясь и славя Господа; а когда Он вошел в дом сотника близ Вифании, я пошел домой, чтобы обрадовать ваши сердца своим выздоровлением…

Юноша закончил свой рассказ.

И мы все радовались и благодарили Бога, пославшего людям Такого Великого Пророка.

Прощаясь, чтобы уйти, Никодим выразил свое сочувствие счастливому отцу и говорил, что непременно найдет случай побеседовать с Иисусом. А когда дядя сказал ему, что надеется принять Иисуса у себя, важный чиновник попросил разрешения прийти, когда Иисус будет тут.

«Только, пожалуйста, не говори никому из наших собратий», — уходя, шепнул на ухо дяде Амосу этот осторожный человек.

В начале этого письма я упомянула о народном волнении, которое наполняло шумом улицы Иерусалима в то утро, когда я начинала писать. Но я расскажу об этом в следующем письме. Я отправлю следующие письма с Израилем Бэн-Иудой, который выезжает отсюда с караваном на восьмой день после Пасхи.

Да будет с тобою Бог отцов наших и благословит тебя и народ наш исполнением обетованного!

Любящая дочь твоя Адина.

XVII

Смятение народа при шествии Иисуса в пасхальное утро. — Крики и шум. — Очищение храма от меняльщиков. — Бич из тонкой веревки. — Первосвященник допрашивает Иисуса. — Иисус отвергнут им. — Новое чудо.

45 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Николай Аполлонович Майков (1794-1873). «Голова Иисуса Христа». 1840 г. Холст, масло, 49х38. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Дорогой батюшка!

Я расскажу теперь подробно о том, о чем не успела написать в предыдущем письме. Я упомянула в нем только о большом волнении народа на улицах Иерусалима и близ храма в то время, как я начала писать то письмо.

Когда пошел слух, что в утро на Пасху Пророк Галилейский войдет в Иерусалим через Иерихонские ворота, весь город поднялся к этому времени и из всех домов устремились толпы навстречу Ему. Мы с Марией взошли на крышу нашего дома и смотрели. На всем пространстве, какое мы могли видеть оттуда, вблизи и вдали — всюду мы видели только одни головы людей. Сплошная масса голов! Говор и восклицания народа сливались в один неясный гул, который стоял над городом и был похож на рокот волн в море. Кровля Иерихонских ворот видна с нашей крыши, и она вся чернела взобравшимися на нее людьми.

Вдруг раздался оттуда особенно громкий гул возгласов, который ревом раскатился по всем улицам, поддержанный, как эхом, всею толпою.

— Наверное, Пророк входит в ворота, — сказала Мария. — Его приветствуют, Его встречают как Царя…

Мы надеялись, что Он пройдет мимо нашего дома, потому что мы живем на одной из главных улиц, ведущих к храму, но Он, свернув в сторону и обогнув Сионскую гору, пошел к храму через гору Мориа.

Часть этой горы с дорогой, ведущей к храму, видна с нашей улицы, и мы могли хотя бы издали увидеть Иисуса. Мы могли узнать Его, потому что Он шел отдельно, впереди. Теснившаяся за Ним толпа оставляла вокруг Него небольшое свободное пространство. В ближайшем к Нему человеке Мария узнала Иоанна, а я не могла бы узнать его на таком расстоянии.

Вот передняя часть толпы скрылась во дворах храма, переполнив их; непоместившиеся окружили его и остановились, покрывая всю гору и наполняя ближайшие улицы. За толпою остановился всадник, в котором я узнала римского центуриона. Он предводительствовал своим конным отрядом из четырехсот человек для охранения порядка. Мария не узнала его, сказав, что нельзя различить в такой дали, но я узнала его не только по его фигуре и посадке, но и по красному знамени, развевавшемуся с острия его железного копья; это знамя было моего рукоделия, мой подарок ему, так как он сказал мне, что потерял знамя, вышитое ему его сестрой Тулией, и очень грустил о нем; мне было жалко его, и я сделала ему новое; надеюсь, что ты не рассердишься на меня, батюшка, за мою жалость к иностранцу и язычнику? Тем более что я твердо надеюсь, что он примет нашу веру; он так любит слушать, как я читаю и объясняю ему пророческие книги. Еще на прошлой неделе он говорил мне, что никогда не устанет слушать мое чтение, особенно из книг Моисея и из псалмов Давида, которые, по его мнению, выше всех римских и греческих поэм. Я думаю мало-помалу довести его до полного отречения от язычества и привести к поклонению истинному Богу.

После того как храм наполнился народом и снаружи его толпа остановилась, настало несколько минут полной тишины.

— Он, вероятно, участвует в богослужении, — сказала Мария.

— А может быть, Он говорит народу и все Его слушают? — предположила я.

Не успела я договорить, как от храма донесся какой-то странный, прерывистый вопль тысячи голосов, как будто там разгорелись спор или борьба. Народ вне храма и с улиц отозвался движением и говором, и все слилось в оглушительный, возрастающий шум.

Сотник[127] двинулся в гору, расчищая дорогу сквозь толпу, а навстречу ему из ворот храма бежала толпа, точно спасаясь от преследования; толпа натыкалась на сомкнутые ряды конницы, следовавшей за центурионом, и в обезумевшем народе произошло страшное смятение. Конница вынуждена была отступить…

Происходило что-то непостижимое. У меня дух захватило от страха и ужаса, тем более что мы не могли понять, что же такое случилось. Мысль, что отец Марии, может быть, подвергается страшной опасности в этом потоке одичалой толпы, поразила ее ужасом, и, закрыв лицо обеими руками, она припала ко мне и лишилась чувств.

Я снесла ее вниз, и занялась с нею, и уже больше не видела, что было дальше на горе Мориа. Но не прошло и четверти часа, как пришел к нам молодой ученый — Самуил Бен Азель. Он еще накануне приехал в Иерусалим из Наина[128] со своей матерью, родственницей дяди Амоса. Он рассказал нам, что произошло, и успокоил Марию, уверив, что ее близкие не пострадали.

Вот что рассказал нам Бен Самуил: «Когда Пророк Иисус с народом, следовавшим за Ним, вошел во двор храма, Он увидел обычную для нас картину: двор был наполнен торговцами, и меняльщиками, и разными устроителями торговых сделок; тут же находились, как и всегда, клетки с голубями и стойла для более крупных жертвенных животных. Священный двор был разделен изгородями на участки, и в каждом из них велся какой-нибудь торг, а между колонн обширного портика храма помещались столы менял и теснились торговцы из разных стран, продавцы рогатого скота и овец, чтобы обменивать за плату занесенные из разных стран деньги на монеты римского и еврейского чекана. Тут покупались монеты и греческие, и египетские, и парфянские (из Парфии, азиатской страны. — Ред.), и африканские — словом, отовсюду, откуда только стекаются евреи в Иерусалим на праздник Пасхи.

Иисус увидел, что движение народа, шедшего за Ним в храм, крайне затруднено всеми этими перегородками, столами и теснившимся около них торговым людом; несколько раз Он тщетно пробовал обходить их, ища свободного прохода, и дошел наконец до дверей в отделение священников. Тут Он застал на церковной паперти самих священников, сидящих за меняльными прилавками и занятых меняльным торгом; тут же рядом расположились и левиты с клетками голубей и воробьев на продажу для жертвоприношений.

Иисус поднялся на ступени и, повернувшись, остановился на паперти лицом к народу. Обычное спокойствие покинуло Его. Черты лица Его были искажены гневом; особенно грозными казались глаза: они вызывали ужас в сердце каждого, кто их видел. Впечатление было тем ужаснее, что еще за минуту до того Его взор сиял обычной кротостью и благостью. Позорное зрелище наглого, шумного торга в священном месте впервые, наверное, нарушило Его сверхчеловеческое терпение. И тут Он был грозен.

Увидевши Его Таким, люди оцепенели в немом ужасе и воззрились на Него. Все смолкло. На полуслове прекратились торги, ибо торговцы и менялы не могли отвести испуганных глаз от грозного величия Его небольшой и тонко очерченной фигуры. Настала полная тишина. Как будто не слышно стало и блеяния и рева животных, словно ужас, овладевший людьми перед неземным величием разгневанного Пророка, передался и всем тварям. В мертвом затишье слышались лишь воркование голубей и шелест их крыльев.

Иисус стоял совершенно один на верхней ступени паперти, ибо, увидев Его лицо, все в трепете отступили от Него; только ученик Его Иоанн оставался вблизи Него. Пророк возвышался один над толпою, как Иегова на Своем престоле, пришедший судить людей. Все точно ожидали чего-то…

Вдруг пронзительный крик какого-то юноши, стоявшего около меня, нарушил это грозное безмолвие, и молодой человек замертво упал на мраморный пол. Толпа дрогнула и шатнулась в испуге. Но молчание продолжалось. Этот внезапно раздавшийся и утонувший в немой тиши вопль был как бы единственным выразителем ужаса, переполнившего наши сердца в эти мгновения.

Но вот мы услышали голос Пророка — чистый, властный, прозвучавший подобно трубе, потрясшей Синайскую гору в тот день, когда пророку Моисею был дарован первый закон от Бога. И весь народ услышал слова:

— В Писании сказано: “Дом Отца Моего да будет домом молитвы”, а вы сделали его вертепом грабителей (ср. Мф.21:13).

И подняв с пола лежавшую у ног Его какую-то тонкую веревку и скрутив ее вдвое наподобие бича, Он двинулся вперед. Перед Ним расступились и кинулись в стороны менялы-священники и левиты, торговавшие голубями и скотом, — все побежали прочь, спасаясь в страхе от Его гнева, бросая и опрокидывая в бегстве прилавки с деньгами и имущество…

— Возьмите это прочь — и дом Отца Моего не делайте домом торговли! — раздавались слова Пророка.

Тут началось всеобщее неописуемое смятение и бегство. Объятые сверхъестественным ужасом, люди бежали от храма, давя друг друга и сокрушая все на своем пути. Они забыли о своей скупости и жадности, и никто в этом стремительном бегстве не остановился ни на мгновение, чтобы подобрать рассыпанное под ногами золото и серебро. И бежали мы не от бича из тонкой веревочки; и бич этот никого не коснулся, — продолжал нам рассказывать Бен Самуил, — бежали мы от присутствия Какой-то неземной Силы, гнавшей нас. Мы бежали от Иисуса! Бежали без мыслей, без намерений, — как стадо овец! Мы бежали от поднятой над нами тонкой веревки, как от огненного меча Архангела, и в этом потоке человеческих существ ничего нельзя было различить, кроме выражения сплошного ужаса на искаженных сверхъестественным страхом лицах.

В несколько мгновений вблизи храма не осталось ни души. Так мы пронеслись, не помня себя, через отделение священников, через двор Израиля, через широкий двор язычников до самых ворот храма… И здесь произошла остановка из-за тесноты и давки, и тут только, оглянувшись, я увидел, что Пророк остался один, там, где и стоял. Один — Хозяином и Владыкой храма. Бича уже не было в Его руке, и вид Его уже не был гневен, но глубоко печален.

Толпа налегала на меня, и я не мог долго глядеть на Него, потому что надо было двигаться по течению. Но у ворот мы встретили когорту[129] Пилатовой конницы и были вновь отнесены назад. Тут произошли ужасающие смятение и давка: впереди нас были римские кони, сзади — Пророк… Куда кинуться?

Толпа подавалась то назад, то вперед, раздавались возгласы ужаса, смешиваясь с криками бешенства и боли. Уж не знаю, как я выбрался оттуда и как очутился в городе. И рад же я был, увидев себя вне опасности! Потому что римляне начали уже бичами расчищать улицы, загоняя всех по домам…».

Бен Самуил уже окончил свой рассказ, а по улице мимо нас все еще бежал народ. Одни кричали: «Римляне! Римляне!», другие повторяли имя грозного Пророка, заражая страхом один другого и не давая никому успокоиться.

Вот в это-то время я и начала писать тебе, дорогой батюшка, свое предыдущее письмо, но увлеклась описанием того, что происходило у нас в доме накануне.

Воистину Иисус Назарянин одарен Божественным могуществом! Одним словом Своим и поднятием веревки, которая, по словам дяди Амоса, не могла бы повредить и ребенку, Он, не сходя с места, погнал прочь от Себя тысячи народа. О, конечно, Он властен потрясти всю вселенную и заставить повиноваться Себе весь мир!

Рабби Амос, вернувшись из храма, подтвердил все сказанное Самуилом и добавил, что, когда Иисус остался один перед опустелым пространством, опрокинутыми столами и рассыпанными вокруг золотом и серебром, к Нему подошел первосвященник и с видом подобострастного благоговения, смешанного со злобой, спросил Его, по какому уполномочию Он мог поступить так.

Иисус же сказал ему:

— Дом Отца Моего не должен быть домом торга. Ревность о святости храма Его побудила Меня сделать это.

— Разве Ты Христос? — спросил первосвященник, стоя от Него в отдалении и не приближаясь к Нему.

— Если Я скажу тебе — «да», ты не поверишь.

— Когда придет Христос, Он восстановит и устроит все… — продолжал первосвященник.

— И Я начал устройство, удалив из храма то, что оскверняло его, и начал восстановление его для молитвы, как повелевает Отец Мой.

— Кто же Отец Твой? — спросил Каиафа.

— Бог — Отец Мой! И Я послан в мир исполнять волю Его. Я не от Себя пришел, но Отец послал Меня. В Писании сказано обо Мне: «Он придет внезапно в храм Свой и будет, как плавильщик, очищать серебро в горниле» (ср. Мал.3:1-2.).

— Чем Ты докажешь, что Ты послан от Бога и имеешь полномочия творить то, что сотворил сейчас в храме?

— Разве ты не видел доказательства, что власть Моя — от Бога? — спросил Иисус, указывая рукою на пространство перед храмом, только что покинутое бежавшей в ужасе многочисленной толпой, которая теснилась еще под горою, с воплями утекая от храма.

И затем Иисус добавил:

«Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (ср. Ин.2:19). И да будет это для тебя, священник, и для всей Иудеи доказательством того, что Я послан Отцом Моим, Который на Небесах, и исполняю то, что Он повелел Мне.

Эти слова вызвали негодующий ропот священников. И вот первосвященник Анна вместе с другими осмелился выступить из отдаления и приблизился к Нему, чтобы лучше слышать разговор.

— Этот Человек не может быть от Бога, — сказал Анна. — Он богохульствует, приглашая нас разрушить храм.

— Но если Он не от Бога, то откуда же у Него такая власть над людьми? — спросил другой священник.

— Он творит это силою веельзевула, и, без сомнения, Он его пророк, — торжественно объявил Анна. — Ибо истинный Пророк не пожелал бы разрушения храма Божия!

Священники стали смелее, раздалось вместе множество голосов. Один одно кричал, другой — другое. Впрочем, большинство высказывало открыто убеждение, что Иисус — Праведник и Истинный Пророк Божий. Каиафа с трудом заставил всех замолчать и торжественно обратился к Иисусу:

— Ты — Христос, предсказанный пророками?

— Ты сказал, — отвечал Иисус и, подняв глаза к небу, повторил: — Я — посланный от Бога.

Услышав это, Анна изобразил гнев на своем лице и громогласно воскликнул:

— Слышали вы это кощунство? Должно изгнать из храма Этого Человека, ибо Он оскверняет храм!

Но ни один из них не осмелился подойти к Пророку: слишком живо еще было у всех впечатление Его грозного могущества.

Иисус же, обратясь к ним, без гнева, но с глубокою скорбью сказал:

46 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Бартоломео Эстебан Мурильо (1617-1682), ведущий испанский живописец «золотого века». Христос, излечивающий паралитика (фрагмент картины). Лондонская Национальная галерея, Англия

— Вы все свидетели: Я пришел в дом Мой, и вы не приняли Меня. Но этот храм Отца Моего, из которого вы хотели бы изгнать Меня, недолго будет жилищем и алтарем Иеговы. Близок час, когда место вашего церковного служения будет отдано другим, и среди язычников будут воздвигнуты святые храмы во Имя Отца Моего — на каждой горе и на каждой равнине; и Он будет в них пребывать. Придет время, когда не на горе Сионской, а на всяком месте люди будут поклоняться и молиться Всевышнему. А этот храм, который вы оскверняете, будет разрушен. И вы будете рассеяны по лицу земли среди других народов — за то, что вы не узнали час благоволения Господа (ср. Лк.19:42).

Сказав это, Пророк тихо пошел прочь от храма, оставив первосвященника, священников и левитов, а те в изумлении только глядели Ему вслед и ничего не могли сказать.

Рабби Амос, который все это видел и слышал, говорил нам, как велик был контраст между двумя этими людьми, — первосвященником и Иисусом (если только можно назвать Его Человеком), когда они стояли и разговаривали, один против другого. Один — во всем великолепии своего облачения, в сверкающем, драгоценном головном уборе на челе, с лицом надменным и гордым, с белоснежной сединой волос и бороды, с напыщенной и спесивой осанкой, выставляющий напоказ свое богатство и высокий сан; Другой — молодой, одетый в грубую ткань и серый галилейский плащ, небрежно накинутый на плечи; на ногах — изношенные сандалии, весь в дорожной пыли после путешествия из Вифании. Внешний вид Его — вид бедняка. Но строгая печаль Его лица со следами лишений, труда и молитв так дивно оттеняла духовную красоту, полным отсутствием которой отличались жесткие, грубые черты Каиафы — его лицо и шея, багровеющие от злобы и завистливой враждебности…

Иисус удалился из храма Своей обыкновенной легкой и мерной поступью и не оглядывался, чтобы видеть, идут ли за Ним Его враги.

Рабби Амос, заметив идущего за Ним Иоанна, хотел было напомнить ему, чтобы он попросил Иисуса посетить его дом и провести Пасху в его семье, но Иоанн исчез куда-то, и дядя потерял его из виду… У городских же ворот дядя встретил человека, который пел и плясал от радости, ибо Пророк, проходя мимо, исцелил его прикосновением руки, после того как он тридцать лет был в параличе.

Вот все, что добавил дядя Амос о происходившем у храма.

Иисус — Истинный Христос!

Об этом не может быть более вопроса, и Он Сам объявил об этом первосвященнику. Этим и закончу мое письмо, батюшка, моля Отца нашего Бога о твоем благополучии и мире душевном.

Адина.

XVIII

Известие о болезни отца Адины. — Она разбивает его возражения. — «Призвал Сына Моего из Египта» (ср. Ос.11:1). — «Галилея во власти иноземных народов». — Иисус приходит в дом в сопровождении толпы. — Центурион Эмилий. — Наружность Иисуса. — Он обвинен в возмущении народа. — Эмилий отказывается арестовать Его. — Иисус входит в дом рабби Амоса. — Адина приветствует Его. — Илий просит чуда. — Исцеление параличного.

48 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Виктор Михайлович Васнецов (1848-1926), русский художник-живописец и архитектор. Несение Креста (этюд для мозаики храма Спаса-на-Крови в Санкт-Петербурге). Ок. 1899. Холст, масло. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Дорогой батюшка!

Последнее письмо твое, посланное с римским курьером, особенно обрадовало меня известием, что ты себя хорошо чувствуешь.

А когда Бен Израиль сказал мне о твоей болезни, — я так бы и полетела к тебе в тот миг, и очень жалела, что у меня нет крыльев голубя. Мне было очень тяжело думать, как далеко я от тебя в то время, когда должна бы ходить за тобой и покоить тебя! Но, слава Богу, ты поправился, и я молю Бога сохранить тебя для меня подольше.

Ты уверяешь меня в этом письме, что прочел со вниманием все то, о чем я писала, и особенно, что касается могущества нового Пророка, удостоившего Своим явлением израильский народ. Ты пишешь, что готов признать Его за Пророка, посланного Богом, «ибо не может человек творить такие дивные дела иначе, как силою Божией». Но далее ты говоришь: «Хотя я готов признать в Нем Пророка Божия, я далек от того, чтобы видеть в Нем Мессию, обещанного нашему народу. Не говоря уже о более чем скромном положении Его родных и низкой среде, окружающей Его, Он странствует пешком и без свиты. Мессия же должен быть Князем или Царем! И подобает ли Мессии явиться из Галилеи? Пусть рабби Амос, который кажется столь начитанным в Писании, пусть он хорошенько просмотрит пророчества и проверит, так ли все происходит, как должно. Я замечаю в нем большую склонность признать Этого Пророка за Христа. Не сказано ли в Писании, что из рода Давида и “из Вифлеема, земли Давидовой, изыдет Вождь”? Поисследуйте-ка и вспомните, что никакой пророк, тем паче Мессия, не мог явиться из Галилеи».

На это возражение твое, батюшка, на которое я тебе не раз отвечала уже, рабби Амос поручил мне передать тебе следующее: он сам справлялся в записях, хранящихся при храме, и нашел в них, что Иисус родился в Вифлееме. После этого родители Его путешествовали с Ним в Египет, а вернувшись оттуда, они поселились в Галилее, где Он и жил с ними до зрелого возраста.

В точности этих сведений не сомневается не только дядя Амос, но и Никодим, ученость которого и ты не отрицаешь. И он, сверх того, к нашему удивлению и большой радости, сообщил вчера об Иисусе следующее, — Он сказал рабби Амосу:

— А ведь есть пророчество, на основании которого мы можем ожидать Мессию в лице Иисуса.

— Где? Чье пророчество? Укажите нам, где? — обрадовалась я. — Укажите нам все, что может подтвердить такое ожидание!

Я просила об этом не потому, что моя вера нуждалась в подкреплении, но потому, что я желала бы, чтобы и все уверовали.

— Вы найдете это в пророчестве Осии! — отвечал Никодим.

Мы тотчас же нашли и прочитали: «Я призвал Сына Моего из Египта» (ср. Ос.11:1). То, что эти слова относятся именно к Мессии, утверждают все наши книжники.

— Да, это новое доказательство, — сказал рабби Амос.

Я торжествовала. Но представь себе мое счастье, когда Никодим взял сверток с пророчествами и прочел пророчество Исаии: «Последующее возвеличит Заиорданскую страну, Галилею; языческий народ, ходящий во тьме, увидит свет!» (ср. Ис.9:1-2).

И вот оказывается, что появление Его из Галилеи не только не препятствует признанию Его Мессией, но утверждает это! И неужели ты спросишь еще, как спрашивают многие иерусалимляне: «А уверовали ли в Него законоучители и правители иудейские?».

Да, они должны признать Его Христом, удостоверяясь в этом все больше и больше, по мере тщательного углубления в Писания. Но, если бы ты только увидел и услышал Его сам, как я теперь Его видела и слышала, — все сомнения твои показались бы тебе такими ничтожными и ты пожелал бы только одного: сидеть у Его ног и поучаться живым истинам, исходящим из Его уст!

Да, я видела и слышала Его, но, конечно, не сумею передать тебе всю силу пережитых мною впечатлений. Иоанн по просьбе дяди Амоса передал Ему приглашение провести у нас Пасху. И вот Он пришел к нам вчера…

Мы слышали возгласы на нашей улице; люди бежали и кричали: «Пророк идет!..». Я взошла на крышу дома, откуда видна вся улица до Сионской горы, и опять увидела море голов вдали. И вся эта масса людей направлялась в нашу улицу и скоро переполнила ее своим потоком, как темные воды Нила, когда они, поднимаясь, плещут волнами о берега.

Мария стояла рядом со мной. Мы вглядывались в эту человеческую толпу, стараясь различить Его. Но ничего нельзя было разобрать в этой движущейся массе, местами заслоненной от нас колеблющимися пальмовыми ветками, с которыми люди выходили встречать Его.

Но вдруг Мария тронула меня за руку и указала глазами в противоположную сторону, и я увидела Эмилия Тулия, нашего знакомого римского сотника. Пилат недавно назначил его префектом[130] своего легиона, и он ехал сейчас впереди двух сотен всадников навстречу толпе, чтобы преградить ей путь. Поравнявшись с нашим домом, он взглянул вверх и, увидев нас на парапете, салютовал нам своим блестящим мечом и уже проезжал мимо, как вдруг Мария закричала ему:

— Господин начальник! Вы ошибаетесь, если думаете, что это бунт! Это просто народ, который всюду сопровождает Пророка! А Пророк Назаретский сейчас идет в гости к моему отцу!

— Благородная госпожа! Я имею приказ от Пилата арестовать Этого Человека как нарушителя спокойствия в городе! — отвечал римлянин, остановив коня и обернувшись к Марии.

— Но разве можно допустить, о благородный римлянин, чтобы Пророк страдал из-за того, что Его Божественная сила привлекает к Нему целые толпы несчастного народа! Вот если ты преградишь Ему путь, тогда действительно будет восстание! Осади своего коня и останови солдат, и ты увидишь, что, как только Пророк пройдет в дом моего отца, толпа спокойно разойдется.

Префект не возражал, но взглянул на меня, как бы спрашивая моего мнения; и я горячо подтвердила слова Марии и тоже попросила Эмилия, чтобы он не касался Пророка.

— Повинуюсь твоему желанию, благородная госпожа! Я останавливаю здесь мой отряд, тем более что этот народ, как я вижу, не имеет никакого оружия, — и он скомандовал солдатам, чтобы они выстроились в шеренгу на противоположной стороне улицы, фронтом к нашему дому.

Между тем толпа приблизилась, и шедшие впереди, увидев римскую конницу, остановились. Многие кинулись в сторону, и я увидела Иисуса и рядом с Ним Иоанна. Рабби Амос тоже был с ними. Когда они подошли ближе к дому, народ, испугавшись длинного ряда конных солдат, стал отступать назад, и они подошли к дому одни. Иоанн указал Иисусу на наш дом. Иисус остановился на мгновение, повернувшись в нашу сторону, и я увидела Его лицо.

Он не казался молодым, а скорее средних лет: больше тридцати. В волосах Его уже серебрилась проседь, и на тонко очерченном овальном лице заметны были следы, оставленные скорбью и тяжестью подвига.

Он поднял глаза и, увидев нас на парапете, остановил на нас Свой взор, как бы благословляя. Глубоко печальным, благостным и нестрогим показалось мне выражение Его удивительного лица. Необыкновенная духовная сила чувствовалась во всем Его существе, и при всей внешней простоте и скромности Он все же казался мне «Царем» среди всех окружающих Его. При одном только взгляде на Него хотелось уже поклоняться Ему, любить Его и повиноваться Ему.

Взглянув на римского префекта, верхом на коне стоявшего против нашего дома, Иисус склонил слегка голову в знак уважения к юному начальнику, который в ответ на Его приветствие, вытянувшись в седле, отдал Ему честь оружием, как монарху.

Мы обе очень удивились этому, и я была тронута таким выражением высокого почтения нашему Пророку со стороны римлянина.

Иоанн и рабби Амос подвели Иисуса к дверям нашего дома, но прежде чем Он успел переступить порог, раздалось несколько резких голосов из толпы, требующих, чтобы Его арестовали.

Взглянув по направлению, откуда неслись голоса, я увидела нескольких священников во главе с Анною; он нервно проталкивался сквозь толпу и кричал угрожающим тоном:

— Мы к тебе взываем, префект! Ты должен арестовать Этого Человека! А тебе, рабби Амос, — стыд и позор! Ты поверил Этому обманщику? — Анна на минуту гневно закашлялся и продолжил: — Римлянин, мы обвиняем Этого Человека в призыве к мятежу! Он совершил преступление — покушение на то, чтобы овладеть храмом, а теперь хочет вырвать крепость из рук римлян… Если не арестуешь Его, то падут на твою голову все те последствия, какие могут от этого произойти!

— Но я не вижу ничего опасного в Этом Человеке, — отвечал Эмилий. — Глядите же сами, господа евреи! Он безоружен, и у Него нет солдат! Уходите отсюда и лучше наблюдайте за своим храмом! Вы сами своими происками и ложными вестями вызываете смуту. Отправляйтесь к своим алтарям! А если произойдут беспорядки, — вы одни ответите за них перед Пилатом. Народ в мирном настроении, а вы одни бунтуете!

— Мы будем жаловаться прокуратору! — не унимался Анна, крича за всех; и процессия разгневанных священников и левитов со своими жезлами в руках направилась к дому римского правителя.

Я же с благодарностью взглянула на Эмилия, так смело взявшего сторону Пророка.

После этого толпа спокойно расступилась, очищая путь римским солдатам, которые шагом двинулись дальше по улице. На некоторое время водворилось спокойствие. Мария же сошла вниз, чтобы встретить Иисуса.

Но вот подошла к дому целая толпа торговцев жертвенным скотом и менял, потерпевших убытки, когда во время общего смятения во дворах храма народ бежал, опрокидывая их прилавки с деньгами и загородки. Громко жалуясь на убытки, они окружили дом рабби Амоса. Дядя вышел и вежливо обратился к ним, стараясь вразумить их и уверить, что если они вопреки закону вели куплю и продажу в пределах храма, а затем по одному слову Иисуса испугались, так что побросали свое имущество и вместе с многотысячной толпой побежали от Него, то, стало быть, Он — Великий Пророк.

— А если Он Пророк, друзья мои, — заключил рабби Амос, — Его гнев на вас, как и та великая сила Его, которая привела всех в такой трепет, исходят от Бога. Берегитесь же вступать в борьбу с Господом, чтобы не навлечь на себя отмщение за поругание Его храма.

С этими словами он отступил от них.

Но теперь вокруг дома собрались всевозможные больные, увечные, хромые, слепые, расслабленные и отдельно от них — группа прокаженных. Все взывали к Пророку, чтобы Он вышел к ним и исцелил их.

А между тем Иисуса провели во внутренние комнаты дядиного дома. Там принесены были кувшины с водой, и рабби Амос сам развязал Его сандалии и с благоговением омыл Ему ноги, а Мария отерла их самыми дорогими полотенцами, которые соткала и вышила сама для своей предполагавшейся свадьбы с Иоанном.

В это время я вошла в комнату. Прежде я так сильно желала говорить с Иисусом, а теперь, видя Его лицом к лицу, я оцепенела, вся охваченная благоговейным чувством. Я остановилась у входа и не могла сдвинуться с места, не могла произнести ни одного слова.

Он же, увидев меня, сказал:

— Дочь моя, подойди и будь со Мною, как и все эти Мои добрые друзья! Я знаю, что ты веришь в Меня и хочешь, чтобы уверовал и твой отец. Будь терпелива и надейся… И тот, которого ты любишь, будет Моим учеником.

Он протянул мне Свою руку; я оросила ее слезами счастья. Я понимала, что Он читает в моем сердце, и верила, что слова Его исполнятся.

Да, отец мой! И ты уверуешь и признаешь Его Христом!

В этой комнате, кроме дяди Амоса, Иоанна и Марии, находился еще священник Илий, родственник Каиафы, желавший слышать из уст Самого Пророка Его Божественное учение и пришедший к нам вместе с Ним. Было тут и еще пять человек, которых я не видала раньше; Иоанн сказал, что это ученики Иисуса. Один из них был высокий, худощавый, с энергичным и гордым выражением, с большим, открытым, смелым лбом и орлиным взором; его движения были резки и решительны, как у солдата. Его звали Симон-Петр. Другой — сосредоточенный, спокойный, весь отдавшийся озарившей его истине, весь — внимание к каждому слову Учителя; он казался глух и слеп ко всему, кроме Иисуса и Его учения; его звали Андрей, он брат Симона. Но я в тот день, кажется, тоже ни на кого не глядела бы и не слушала бы никого, кроме Иисуса. Он был очень бледен и истомлен и казался мне удрученным какой-то болью, так как время от времени Он поднимал руки к вискам. Мне хотелось чем-нибудь помочь Ему. Я приготовила Ему подкрепляющий силы напиток, и, когда принесла и хотела подать Ему, священник Илий резко отстранил меня и сказал:

— Погоди, девушка! Дай нам прежде увидеть чудо! — а затем обратился к Пророку со словами:

— Учитель, мы столько наслышались о Твоей способности творить чудеса, а сами здесь еще ни одного чуда не видали. Не пожелаешь ли мне показать здесь чудо, чтобы я и все мое семейство уверовали в Тебя? Вот, у Тебя болит голова, исцели Себя — и признаю Тебя Христом, Сыном Бога Живаго!

Иисус поглядел на него и ответил:

— Илий, ты читаешь пророков и должен бы знать, Христос Я или нет. Исследуй Писания и узнаешь, что время пришествия Его настало. Исполнение пророчества есть большее чудо, чем многие другие чудеса. Я не исцеляю Своих собственных страданий, ибо для страданий Я пришел в мир! Исаия называет меня «Человеком скорбей» (ср. Ис.53:3). Благословенны не видящие, но верящие. Вот, ты веришь, что Я Пророк и что Я пришел от Бога. Хорошо! Но может ли Пророк обманывать? Если же Я — Пророк, а ты в этом не сомневаешься, и Я говорю, что Я — Христос, почему же ты не веришь Мне? Если Я истинный Пророк, пришедший от Бога, Я не могу обманывать. Вы верите, когда Я говорю, что Я Пророк, и вы недовольны, когда говорю, что Я Христос. Если верите Мне, верьте, когда Я говорю, что Я — Христос.

— Учитель! — сказал пожилой левит Асхер. — Мы знаем, Кто Ты и что Ты пришел из Галилеи. «Христос же, когда придет, никто не будет знать, откуда Он» (Ин.7:27)!

— Это верно, о люди Израиля! Так сказано в Писании. И обо Мне вы знаете, откуда Я пришел сюда. Но вы не знаете Пославшего Меня. Вы не понимаете Писания, иначе бы вы, зная Меня и зная, откуда Я, знали бы и Пославшего Меня, ибо Я — от Бога. Кто знает Пославшего Меня, знает Меня. Но близок час, когда вы узнаете, откуда Я, и уверуете в Меня. Ожесточены сердца ваши неведением и неверием. Истинно говорю вам: Я — Христос!

Он сказал это строго и властно. Некоторые нашли даже нечто обидное для себя в этих словах. Послышался ропот неудовольствия.

Рабби Амос проводил Иисуса в приготовленную для Него комнату. Многие продолжали разговаривать, обсуждая слова Иисуса; одни говорили, что Он Христос, другие отрицали это. А некоторые кричали, что Он творит чудеса силою веельзевула, князя диаволов.

— И вот так — всегда и всюду! — с горечью сказал Иоанн. — Куда бы Он ни пошел, везде раздаются и такие голоса. Злословие и зависть, злоба и неверие всюду идут по пятам Его, и жизнь Его ежечасно в опасности, и Он не имеет, где преклонить голову…

По пути в Свою комнату Пророку нужно было перейти через двор, и я сопровождала Его.

На дворе я увидела четырех людей, которые, должно быть, перелезли сюда через крышу со стороны улицы, потому что все двери были заперты. Эти четверо положили к ногам Иисуса пятого, завернутого в шерстяное одеяло. Это был разбитый параличом их отец. Иисус остановился и ласково сказал им:

— Юноши! Что вам нужно от Меня?

— Святой Пророк, помоги нашему отцу! Да, Господи, мы верим, что Ты — Христос, Сын Божий, и нет невозможного для Тебя!

Иисус обратил на больного Свой благословляющий взгляд и, взяв его за руку, громко сказал:

— Говорю тебе: встань и иди!

Паралитик тотчас зашевелился и встал твердо на ноги; радостно оглядевшись, он кинулся к ногам Иисуса. Сыновья последовали его примеру, а все бывшие во дворе и видевшие это восклицали:

— Слава Господу, одарившему такой силой Этого Человека!

Когда старик и четыре его сына вышли на улицу, народ приветствовал их радостными криками, прославляя Иисуса. Старик этот был известен всему городу, и все знали, что он уже много лет лежал без движения…

Итак, отец мой, доказательства Божественности Иисуса умножаются с каждым днем. Столько же чудеса, сколько и слова Его удостоверяют, что Он — Мессия!

Да поможет тебе Бог отцов наших!

Твоя любящая дочь Адина.

XIX

Разногласия во взглядах на Иисуса. — Ночные посещения Его Никодимом. — Возрождение водою и Духом. — Престол на Кальварии. — Исцеление с отпущением грехов. — Иисус уходит в Галилею. — Он отказывается от римской охраны. — Исцеление четырех прокаженных. — Обращение Эмилия. — Новые доказательства признания Иисуса.

Дорогой батюшка!

Пребывание Иисуса в Иерусалиме принесло обильные плоды. Бесчисленные чудеса Его, совершенные всенародно одним Его словом или взглядом, прикосновением или повелением, необыкновенная сила Его проповеди и высокая чистота Его учения свидетельствовали о Его Божественности. А явное утверждение Им Самим, что Он Христос, производило сильное впечатление на людей Израиля — на ученых, начальников, а также и на простой народ. Все это, вместе взятое, побуждало уверовать в Него.

В течение четырех дней, что Он пробыл в доме рабби Амоса, к нам постоянно приходили разные начальствующие и знатные лица, чтобы слышать Его учение и видеть Его чудеса. Священники разделились на партии: Каиафа публично признавал Его Пророком, а Анна открыто объявил Его обманщиком, и к каждому присоединились его единомышленники из священников и из народа. Но большинство народа признает Иисуса Христом.

Больше всех против Него враждуют фарисеи, потому что Он обличал их пороки и лицемерие. Они боятся Его и в то же время стараются вредить Ему, ибо Он так открыто указывает на их порочность, что народ перестает уважать их. Даже Никодим, который вначале был склонен признать Иисуса Пророком, стал явно отдаляться от Него, безвольно подчиняясь давлению враждебных Иисусу фарисеев. Но, в глубине души стремясь проникнуть в истины Его учения, Никодим стал приходить к Нему украдкой, по ночам. Так он приходил два раза — поздно, в темные ночи, и друг его, рабби Амос, впускал его в дом.

Об этих посещениях я могу рассказать тебе со слов Марии. Она слышала их беседу, так как окно ее комнаты выходит на террасу, куда часто удалялся Иисус после ужина. Когда все расходились, Он оставался там один, погруженный в Свои мысли.

Когда в первый раз рабби Амос позвал Его, сказав, что один человек хочет говорить с Ним, Он оглянулся и Мария увидела Его лицо: при слабом свете месяца оно казалось холодным и светлым, как мрамор.

— Попроси его прийти ко Мне, если ему нужно поговорить со Мною, — ответил Иисус.

50 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — В. М. Васнецов. Спаситель в терновом венце. 1906. Кировский областной музей имени В. М. и А. М. Васнецовых

Тогда Никодим вошел на террасу, осторожно пряча лицо под плащом и озираясь — в опаске, не может ли кто-нибудь его увидеть. Так он подошел к Пророку и, низко поклонившись Ему, сказал:

— Прости меня, Учитель, что я пришел к Тебе ночью, но днем Ты так занят, уча и исцеляя… Я счастлив, что мог застать Тебя одного, Великий Пророк! Ибо хочу спросить Тебя о многом.

— Говори, Никодим! Я слушаю тебя.

— Рабби, я знаю, что Ты Учитель, посланный от Бога, ибо человек не может совершать того, что Ты делаешь, иначе, как силою, дарованною от Бога. Поэтому я верю, что Ты — Великий Пророк Божий, как верят и многие. Но Мессия ли Ты? Открой мне это.

— Если я скажу тебе, Никодим, ты не уверуешь. Но я спрашиваю тебя: откуда долженствует явиться Христу?

— Христос будет из рода Давидова и должен произойти из Вифлеема.

— Хорошо. И вот, рабби Амос скажет тебе, о чем он справлялся в церковных записях. Спроси у него: откуда Тот, Кто говорит с тобою?

— Он — Сын Иосифа и Марии из дома Давида, — ответил рабби Амос. — Записи о рождении Пророка я также видел, как видели их и Каиафа, и многие другие. Можешь и ты увидеть их в храме, если пойдешь со мною, хоть завтра.

— Мне довольно твоего слова, о рабби Амос! Ибо каждый знает, что ложь никогда не сходила с твоих уст.

— Из этих же записей явствует, что Великий Пророк, Который находится здесь, среди нас, родился в Вифлееме в дни переписи.

— Но почему же, о Пророк, Ты пришел к нам из Назарета Галилейского? — спросил Никодим.

— Я скажу тебе и это, Никодим, — ответил Иисус. — Моя Мать жила в Назарете, но в дни переписи должна была прийти в Вифлеем, в город Своего рода, в страну Давида. Там Я и родился. Я из рода Давида, из селения Вифлеем, и в то же время, как и было обо Мне сказано в пророчестве, Я — Назареянин. Будешь ли спрашивать еще? Уверуешь ли?

— Да, Господи! Но ведь пророки говорят, что Мессия должен быть Царем или Вождем над всеми народами?..

— Царство Мое, о «вождь» фарисеев! — не от мира сего! Царство Мое не походит на земное, ибо оно — беспредельно. Желающий войти в Царство Мое должен возродиться вновь, иначе он не увидит его.

— «Родиться — вновь?» — повторил в изумлении Никодим. — Но как же может человек, будучи старым, — вновь родиться? Рабби, Ты говоришь иносказательно!

— Ты ли, мудрец фарисейский и учитель Израиля, не понимаешь Моих слов? Истинно, истинно говорю тебе: не родившиеся водою и Духом — не могут войти в Царство Мое. Родившийся от Адама — родится от плоти и от диавола. А Я пришел учредить Царство Мое, исторгнув его из власти диавола. Не удивляйся же, если Я говорю, что сыны Адама должны возродиться, чтобы стать сынами Божиими. Чтобы войти в Царство Мое и в жизнь вечную, вы должны вновь родиться водою и Духом.

— Но как же это сделать? Растолкуй, Учитель, чтобы ясен был таинственный смысл этих слов! Как может человек вновь родиться, будучи стар?

— Едва приблизясь к порогу учения о Царстве Моем, ты уже спотыкаешься! О, фарисей! Если не понимаешь земных вещей, то как понять тебе то, что Я открываю о небесном! Кто хочет следовать за Мной, должен родиться вновь! Ваше первое рождение — от диавола, который властвует в мире, ибо мир еще в его власти. Вы должны вторично родиться, чтобы войти в Царство Того, Кто пришел победить сатану и воздвигнуть Свое Царство. Возрождение это — духовное.

Тогда Никодим встал и, покачав головою, как бы сомневаясь еще, сказал:

— Я хочу еще в другой раз услышать от Тебя, о рабби, о том, что Ты называешь возрождением духовным…

Когда ушел Никодим, рабби Амос сказал:

— Так это верно, Учитель, что Ты восстановишь Царство?

— Да, рабби Амос, и это Царство будет обителью праведных.

— И все народы будут платить нам дань?

— Ты не понимаешь сам того, что говоришь, о рабби, — сказал Иисус. — Но скоро тьма, застилающая твои очи, рассеется, и ты увидишь Сына Человеческого вознесенным на престол Свой, как некогда Моисей вознес змия в пустыне.

— Где же будет престол Твой, о Мессия? Изгонишь ли Ты римлян из города Давида и воцаришься здесь?

— Ты увидишь Меня восходящим на престол Мой! Когда же Я вознесен буду от земли, то всех привлеку к Себе!

— Разве престол Твой будет на облаках небесных, что Ты должен от земли вознестись к нему?

— Престол Мой будет на Кальварии, и со всех концов земли будут взирать на Меня и признавать Мое владычество. Ты еще не можешь понять этого, но придет время, когда ты вспомнишь о том, что Я говорил об этом.

Иисус встал и, простившись с хозяином, ушел в Свое помещение.

Мария очень дивилась Его словам. Но теперь уже ясно из собственных слов Его, что Он Христос, ибо Он хочет «восстановить Царство», ибо Он «поставит престол Свой и взойдет на него», как предсказывали пророки. Но, что престол Его будет на Кальварии, а не на Сионской горе, — этому рабби Амос очень удивился, беседуя сегодня с нами об этом. Ведь Кальварий — это место позорной казни, и там вокруг разбросаны черепа и кости казненных и стоят римские кресты, на которых каждую неделю распинают разных злодеев за их преступления…

А в том, что Христос говорил о возрождении, — сокрыта еще большая тайна. Иоанн говорил, что тоже слышал от Иисуса, что многое, чего он и другие ученики еще не понимают в Его учении, они вспомнят и поймут, когда эти слова исполнятся, — и тогда уверуют в Сына Божия. А пока должны с доверием ожидать исполнения и других пророчеств о Нем, как исполнились уже многие. Все, что говорит и совершает Иисус, приводит к убеждению, что Он всеведущ и всемогущ. Он может все делать, что пожелает. Ни один человек не имеет той силы, какою одарен Он. Сегодня утром, когда Он выходил из нашего дома, чтобы продолжать Свое странствие, один известный здесь с рождения калека ухватился за край одежды Его, прося:

— Учитель, исцели меня!

— Прощаются тебе грехи твои! — сказал Иисус, проходя мимо.

Услышав эти слова, стоявшие тут книжники и фарисеи закричали:

— Этот Человек кощунствует! Ибо один Бог может разрешать от грехов!

Иисус остановился и, обратясь к ним, сказал:

— Не все ли равно, если Я скажу этому человеку, двенадцать лет не владеющему ногами, — «встань и иди» или «прощаются тебе грехи твои», если этими или другими словами Я могу поднять его на ноги и вы увидите исцеление его? Не доказывает ли это, что та же сила, которая исцеляет, может и грехи отпустить? Ибо кто, кроме Бога, мог бы поставить его на ноги и вернуть ему способность ходить и кто иной может отпустить грехи? Глядите же, — и громким голосом Пророк сказал калеке: — Встань, возьми постель свою и иди домой!

И человек тот встал, славя и благодаря Господа; затем поднял свою постель, лежавшую у двери, и понес ее, спеша показаться своим родным.

А народ дивился и славил Бога.

Мы с Марией плакали у ног Его, когда Он прощался, оставляя наш дом. Дядя Амос и даже Никодим преклонили колени перед Ним, как и многие другие, прося благословить их.

Матери приносили своих детей, чтобы Он возложил руку на их головы. Множество людей являлись с платками, с ладанками и с венками кипариса и старались прикоснуться ими к Нему или хотя бы к краю Его одежды, чтобы они освятились этим прикосновением.

Вдоль всей улицы расположились больные и увечные люди, и, проходя между этими рядами страждущих, с верою следящих за Ним взорами и протягивающих к Нему свои истощенные руки, Он исцелял их и оставлял их радостно восставшими от страданий.

Мы со слезами проводили Его до Дамасских ворот. Но тут мы увидели собрание священников, а среди них — несколько подозрительных, на все способных человек из городской черни. К счастью, рабби Амос был предупрежден об этом заранее, и, опасаясь покушения на жизнь Иисуса, он успел предупредить нашего друга, префекта Эмилия, прося у него защиты. Во главе пятидесяти конных солдат Эмилий вовремя явился к воротам, разогнал толпу и занял позицию у входа в ворота, так что Иисус мог безопасно пройти между двух рядов вооруженной стражи. Затем молодой римлянин предложил конвоировать Его до ближайшей деревни, но Иисус сказал:

— Молодой человек! Помощь не нужна Мне, и час Мой еще не настал. Никто не может причинить Мне вреда, пока не настанет Мой час. Я еще не предан в их руки. Но дай Мне благословить тебя! Придет час, когда ты узнаешь, Кому предлагал свою защиту.

Священники и их наемники между тем поспешили вперед и вскоре внезапно с дикими криками прорвались сквозь ряды всадников навстречу Иисусу. Но следивший за ними Эмилий моментально рассеял их, положив мечом нескольких нечестивцев на месте, а затем сам пошел рядом с Пророком, предлагая Ему выбрать Себе самую лучшую лошадь из его колонны, чтобы ехать на ней.

Иисус отказался и продолжал идти некоторое время рядом с римлянином, беседуя с ним и рассказывая дивные притчи о Царстве Божием. Эмилий, который позднее рассказал мне об этом, проводил Пророка до Эфраима и только что хотел повернуть обратно, как вдруг четверо прокаженных вышли из могильных склепов кладбища и закричали издали:

— Христос, благословенный Богом, пожалей нас!

Иисус остановился, но ученик Его Петр вызвался пойти и приказать прокаженным оставить их в покое, ибо уже поздно и Учитель был утомлен. Но Иисус, который никогда не отказывался помогать страждущим, позвал их, чтобы они подошли ближе. Когда же прокаженные стали приближаться, весь народ, провожавший Иисуса, так же как и римские солдаты, — в ужасе отступил, увидев этих заживо разлагающихся людей.

Несчастные, дрожа от страха, подошли и встали шагах в двадцати от Иисуса, опасаясь передать ему свою заразу.

— Не бойтесь! — сказал Иисус. — Я исцелю вас!

И Он Сам подошел к ним и на каждого возложил Свою руку; и от этого прикосновения Его их язвы исцелились мгновенно и они все стали совершенно чистыми и здоровыми.

Видя это, Эмилий сошел с коня и, припав к ногам Иисуса, стал молить Его:

— О, Меркурий[131] или Юпитер[132], всевластный Бог! Удели и мне часть Твоей мудрости и силы для помощи страждущим!

— Встань, юноша! — ответил Иисус. — Ты получишь и мудрость, и благодать, но не от твоих богов. Есть один Бог и Отец Вселенной! Ему поклоняйся, и Он воздаст тебе.

Эмилий говорил мне потом, что эти слова, как и другие, сказанные ему Иисусом, глубоко запали в его трепетное сердце. И он дал мне обещание, что оставит своих богов и будет поклоняться только Богу Израиля и Иисусу, Его Пророку. И в этом — опять новое осуществление пророчеств: «Иисус освобождает язычников из мрака неведения».

По твоем желанию, дорогой батюшка, я написала тебе об Иисусе все, что видела и слышала, и ты должен заключить из всего этого, что Он более, чем Пророк. Он — Истинный Христос, Сын Бога-Отца.

Отгони же прочь все тщетные сомнения! Не упорствуй в неверии! Отец мой, уверуй в Него! Тысячи людей уже уверовали в Него и почитают и любят Его как Мессию! Власть Его над умами и сердцами людей растет с каждым днем. Простой народ собирает пыль из-под Его сандалий. А священники, что бы они ни говорили, но они сами верят в Него и трепещут! Они, как тот Ирод, решивший погубить Его, когда Он был Младенцем, — ревнуют к Его власти и завидуют Его влиянию! Они боятся Его обличений, потому и кричат, что прекратятся ежедневные жертвоприношения, разрушится храм и уничтожится вера в Израиле, если предоставить Иисусу жить, и проповедывать, и творить Свои чудеса среди народа. Но все это только доказывает, что Он есть Истинный Мессия! Разве не сказано в пророчестве царя Давида о Мессии: «Восстали цари земные, и вельможи совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его» (ср. Пс.2:2)? Да, все это, вместе взятое, только больше и больше доказывает, что Иисус из Назарета есть Истинный Христос!

Преданная и любящая тебя дочь Адина.

XX

Болезнь Адины. — Пребывание в Наине. — Появление в Наине двух учеников Иисуса. — Они возвещают о прибытии Иисуса. — Изгнание их из города. — Руфь. — Письмо Самуила к Сарре. — Он потерпел кораблекрушение и нашел гостеприимство в доме отца Адины в Александрии. — Приезд Самуила. — Злокачественная лихорадка. — Смерть Самуила. — Приготовления к похоронам. — Письмо из Гадары[133].

52 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Николай Андреевич Кошелев (1840-1918), русский исторический, портретийный и жанровый живописец, график, иллюстратор, иконописец, художник-монументалист. Голова Христа. Холст, масло. Частное собрание

Дорогой батюшка!

Вот уже несколько месяцев прошло с тех пор, как ты получил последнее мною самой написанное письмо. И как я счастлива, что вновь могу сама писать тебе!

Теперь я окончательно поправилась после моей продолжительной болезни. Я не могу выразить, как я благодарна дяде Амосу и Марии за их доброту и заботы во все время моей болезни. Благодаря им и милости Божией я теперь совершенно здорова. Полагая, что чистый воздух Галилейских гор укрепит меня, дядя Амос и Мария перевезли меня сюда — к подножию горы Фавор[134], в селение Наин, где я провела несколько недель и где силы мои с каждым днем укреплялись.

Мы живем в скромном домике Сарры — вдовы, муж которой погиб в море на одном из торговых кораблей Кесарии. Домик окружен садом, и вид из него на гору Фавор — восхитительный!

Раз я гуляла в саду и увидела, как двое людей в запыленной дорожной одежде остановились у полуоткрытых ворот; и, поклонившись мне, один сказал:

— Мир дому этому и всем живущим в нем!

Вдова услышала это приветствие и ответила:

— Войдите, войдите к нам! Сейчас дадут воды омыть ваши ноги и хлеба, чтобы подкрепиться!

Они вошли. Освежившись и подкрепив силы под кровлей доброй вдовы, один из них встал и сказал:

— Настает день спасения дому этому! Мы — ученики Иисуса Назарянина и ходим из области в область, прославляя наставший День Господень, ибо Мессия пришел!

Мы с Марией очень обрадовались и сейчас же рассказали им, что видели и слышали Иисуса в Иерусалиме и верим в Него. Эти люди тоже были рады нашей встрече и отвечали на все наши вопросы об Иисусе. Так мы узнали, что Он был в Самарии, проповедуя и творя чудеса и прославляя Царство Божие. Мы также узнали от них, что Он выбрал двенадцать апостолов, которые находятся постоянно при Нем и слушают Его учение, а затем Он избрал еще семьдесят других, которых посылал по двое возвещать о Его пришествии по городам и селам.

— Не придет ли Он в Наин? — спросила вдова. — Умереть готова, чтобы хоть раз увидать Его!

— Да, Он придет сюда. Мы скажем Ему о тебе, и Он посетит дом твой. Он никогда не забывает того, кто хоть чашу воды подаст Его ученикам.

Ученики Иисуса простились и ушли, повторив: «Мир этому дому!».

Вскоре по уходе их мы услышали сильный шум, доносящийся с базарной площади. Взойдя на крышу, мы увидели двух человек, стоявших на холме: ученики Иисуса проповедывали наступающее Царство Христа с призывом к покаянию, к очищению от грехов и к жизни угодной Богу, «ибо придет день, когда Иисус будет судить дела человеческие и каждого, в чем застанет его…».

Но из собравшейся толпы раздались крики и брань против Иисуса, и в учеников Пророка стали кидать камнями. Тогда мы увидели, как один из них, сняв свою сандалию и отряхнув пыль с нее, громко воскликнул:

— Если вы отвергаете учение жизни, то оставайтесь в ваших грехах! Они останутся при вас, как эта пыль вашего города, которую я отряхиваю со своих ног!

И они пошли прочь из города, а за ними, натравливая на них бездельников, падких на всякий скандал, побежали левиты.

Оказалось потом, что левиты этого города действовали по повелению верховного синедриона, разосланному по всем синагогам и ко всем священникам: им предписывалось обличать и преследовать всех, объявляющих Иисуса Назарянина Христом.

И вот мы сидели, беседуя о происшедшем, глубоко удрученные той враждебностью к Божию Пророку, вся жизнь Которого проходила в подвигах любви к людям.

Вдруг в наш дом вбежала девушка с открытым письмом в руках: хорошенькая, веселая Руфь. Она была сирота и жила в доме своего дяди, левита Илии, очень уважаемого в этом городе. Мы все знали и любили как сестру эту простодушную, бесхитростную девочку. Но в эту минуту ее торжествующий, веселый вид, с какою-то еще особенной, затаенной радостью, сверкавшей в ее глазах, мало гармонировал с нашим грустным настроением.

— Ну, рассказывай скорей, какие у тебя веселые вести? — спросила Мария, невольно отвечая улыбкой на ее радостный смех. — От кого это письмо?

— Это письмо к Сарре, — отвечала девочка и так закраснелась, что мы наполовину догадались, в чем было дело…

— Но ведь мы еще не знаем, от кого оно? — шутя, спросила Мария.

— Мне кажется, можно было догадаться! — ответила Руфь и так же быстро выскочила из комнаты, как и влетела в нее.

Мы кинулись за нею, а она, просунув письмо за ручку двери, крикнула только:

— От Самуила!

— Боже милостивый! — вскричала вдова. — Мой сын жив!

— Читай, читай, Сарра! — воскликнула девочка, вновь появляясь. — Это он пишет из Александрии и скоро приедет сюда! О, какой счастливый, счастливый день!

Мы уже давно знали о ее любви к сыну вдовы, которого видели как-то раз в Иерусалиме. Руфь поверяла нам свои надежды и часто читала вслух письма, которые он посылал ей с пути. По его возвращении она должна была выйти за него замуж, и мы от души сочувствовали их взаимной любви.

— Мне не прочесть самой… Видишь, я плачу от радости, — говорила вдова. — Читай ты уже сама вслух, пусть Адина и Мария послушают. Да письмо-то — ко мне или к тебе, дитя?

— Ко мне, тетя Сарра! — отвечала девушка.

— Ну, уж это само собой! Да мне-то и все равно, к тебе ли, ко мне ли оно написано; мне только бы знать, что он здоров!

Руфь многозначительно взглянула на нас и стала читать: «Дорогая моя Руфь! Ты, быть может, сердишься на меня, на мое долгое молчание? Но верь, что я люблю тебя не меньше, хоть ты и редко получаешь от меня вести. Было время, когда я не надеялся вновь увидеть тебя и матушку, и тогда мне не хотелось писать вам; теперь же я снова здоров и расскажу тебе все, что было…

Когда наш корабль направился из Кесарии на Крит, подул северный ветер и мы были настигнуты страшной бурей. Мы сбились с пути, и нас выбросило на берег Африки, причем мы потеряли не только весь груз, но и многих наших попутчиков. Вместе с другими я попал в плен к варварам; меня увели в глубь страны, в скалистые горы, и там я стал рабом у князя того племени, которое нас захватило.

Я представлял себе, в какой тревоге должны быть моя матушка и ты, не имея никаких вестей обо мне, и я решился бежать из плена. Преодолевая многие опасности, я достиг наконец Северного моря и, держась берега, увидел корабль, плывущий из Кипра. С корабля меня заметили, взяли и доставили в Александрию. Судно принадлежало богатому купцу из нашего народа — Манассии Веньямину Бен Израэлю.

Увидев меня больным и лишенным всякого имущества, он взял меня в свой гостеприимный дом и заботился обо мне, как о родном сыне, пока я вновь не стал здоровым и сильным. Он рассказал мне, что у него есть дочь, которая живет в Иудее, и что я видел ее в доме рабби Амоса, и что он надеется, что если его дочь будет когда-нибудь нуждаться в гостеприимстве, то и ей Бог пошлет то же, что я нашел в его доме!»…

— Это мой отец! — вскричала я. — И как я рада, что твой сын, госпожа, был гостем моего отца!

Когда Сарра услышала, что это ты, мой батюшка, спас ее сына, и в твоем доме он был так принят и обласкан, она принялась целовать меня и просить, чтобы я передала тебе ее благодарность, что я и исполняю. А так как ты, батюшка, знаешь и полюбил этого молодого человека, который волею Божией попал на твое судно, — я расскажу тебе все, что еще случилось с ним.

Из его письма к Руфи мы узнали, что он должен вернуться с первым кораблем, отходящим в Кесарию и Сидон, и что он надеется скоро увидеть свою мать и из ее рук получить свою невесту, которую он так давно любит. Узнав, что я дочь того благородного и доброго купца, который так помог ее сыну в чужой стороне, Сарра еще больше меня полюбила, так же как и Руфь.

Подходил срок моего возвращения в Иерусалим — здоровье мое совсем поправилось. Мы дождались наконец и радостного возвращения Самуила, дополнившего наш дружеский кружок. Марии и мне он очень понравился своим мужественным, смелым и открытым видом и красивой наружностью, и мы вполне одобрили хороший вкус маленькой Руфи.

Самуил передал мне пакет, который ты послал с ним, батюшка, для меня в Иерусалим. И это была такая неожиданная радость! Но недолго мы так безмятежно радовались. Вскоре нам пришлось изведать, как быстро радость сменяется ужасным горем.

В первую же ночь по приезде у Самуила возобновились припадки той злокачественной лихорадки, которую он получил в Африке. Все были в ужасном страхе. Самуил лежал без сознания, истомленный палящим жаром болезни; он бредил Африкой, зноем песчаных пустынь и борьбой с африканскими дикарями.

Мать и невеста были в полном отчаянии. Собравшиеся друзья дома и местные лекари при всем желании и сочувствии к молодому человеку и его матери ничем не могли помочь. Наутро третьего дня, как он прибыл на родину, он умер. Бедняжка Руфь стенала на весь дом, когда ее уводили из комнаты умершего, а мать все не могла отойти от него и не выпускала его похолодевших рук из своих. Ее раздирающие душу вопли тронули бы даже римское сердце.

Знаю из твоего письма, дорогой батюшка, что ты полюбил этого юношу как родного сына и даже обещал снабдить его необходимыми средствами, когда он женится на Руфи. Ты разделишь теперь и нашу скорбь, потому что у нас вместо свадьбы — похороны.

Вот пришли уже могильщики и сейчас понесут на кладбище его тело. Пока я пишу эти строки, Мария все повторяет, что, если бы Иисус был здесь, Он помог бы…

* * *

Получено письмо от Иоанна. Он извещает, что Иисус идет по пути к этому городу, уча и исцеляя, и мы можем ожидать Его даже сегодня вечером.

Но поздно уже! Возможна ли помощь даже Его, когда Самуил уже умер? Если бы Он пришел вчера, Самуил был бы жив! А теперь он будет лежать в земле до воскресения мертвых…

Но вот я слышу, могильщики входят в дом, и погребальный плач женщин разрывает мне сердце. Вот раздался острый, пронзительный крик осиротевшей матери. Голоса Руфи уже не слышно. Она точно окаменела и сидит, уставив глаза в одну точку, и черты ее точно застыли в одном выражении безысходного ужаса.

Кто-то вошел и подал Марии маленький сверток пергамента. По румянцу, залившему ее лицо, я догадалась, что это от Иоанна. Она улыбнулась, прочтя, и со слезами на глазах подала мне послание. Я прочла его, дорогой батюшка, и перепишу из него для тебя, сколько успею, пока меня не позовут провожать покойника:

«Гадара заиудейская.

Податель сего, возлюбленная моя, — один из учеников Иисуса, имя его Вартимей[135]. Он был слеп и просил милостыню, а теперь, как увидишь, он зрячий и ходит по всем тем местам, где его видели слепым, прославляя Иисуса, исцелившего его. Я посылаю это письмо с ним и желаю успеха во всех твоих делах и намерениях, а также желаю окончательного выздоровления твоей сестре Адине под благотворным воздействием горного воздуха. Пишу тебе, чтобы уведомить, что наша взаимная любовь, быть может, скоро завершится тем святым союзом, который благословен и указан Богом. Я помню обещание, которое ты дала мне при нашей встрече в Назарете. Многое хотел бы сказать тебе, но не пишу больше, ибо дня через два надеюсь увидеться с тобою и многое рассказать тебе. Мир и благоденствие почтенной госпоже и всему ее дому, в котором вы живете. Привет мой всем друзьям; передай, что скоро я буду с вами. Учитель шлет привет вашему дому».

— О, если бы Великий Пророк был здесь вчера! — все повторяла Мария. — Он не допустил бы случиться такому горю, и Сарра с Руфью были бы теперь счастливы!

Но да совершится воля Иеговы!

Будь здоров, батюшка! Прощай. Распорядитель похорон уже зовет нас провожать умершего.

Да хранит тебя Бог Авраама — до мирной и радостной нашей встречи. Адина.

XXI

Печаль Руфи. — Похоронная процессия. — Иисус воскрешает мертвеца. — Рассказ Марии об этом. — Воспоминания Самуила о состоянии его во время смерти. — Пребывание Иисуса в этом доме.

54 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Ц. Паркеръ. Пастырь добрый. Фото с открытки из архива протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг.)

Дорогой батюшка! Только час прошел с того момента, как я прервала мое письмо к тебе, чтобы присоединиться к участвующим в проводах на кладбище сына нашей бедной хозяйки. И в это время произошло великое чудо, наполнившее нас такой радостью, таким неожиданным счастьем!..

Даже перо дрожит в моей руке, но я спешу тотчас же поделиться с тобой этой новостью!

Как я сказала тебе в конце моего письма, меня позвали, чтобы сопровождать плачущую мать до места погребения — за городские ворота. Когда я вошла в ту комнату, где лежало во гробе тело ее усопшего сына, а могильщики уже подяли гроб на плечи, чтобы понести его, Руфь упала без чувств; я отнесла ее в комнату и положила на кровать. Я не могла ее оставить, а процессия тронулась от дома. Мария вела под руку мать покойного. Когда процессия вышла из наших ворот, она оказалась бесконечною — столько народа присоединилось к ней, сочувствуя горю этой бедной, всеми уважаемой вдовы!

Я осталась одна с Руфью, которая не приходила в сознание, но как будто спала и время от времени произносила имя умершего. Я сидела около нее, и думалось мне, какое это странное предопределение Божие: живым и здоровым был возвращен бедной Сарре ее сын, избегнув смерти среди бесчисленных опасностей; перенес и кораблекрушение, и плен, и голод в странствии по пустыне, и болезнь. И все это для того, чтобы, едва побыв несколько часов под кровлей обрадованной матери, умереть на ее руках!

Глядя на мраморное спокойствие Руфи, мне даже страшно было ждать ее пробуждения к ужасному сознанию безвозвратной потери. Но вот какой-то странный шум донесся с улицы, и я поспешила к решетке окна. Шум возрастал, приближаясь от городских ворот, и я слышала радостные возгласы. Я вбежала на крышу дома, с которой видна городская ограда. Радостные крики звучали явственнее, все приближаясь, и я увидела бегущего во весь дух к дому нашего раба-гаваонита Илика. Он махал руками и кричал что-то, чего я не могла разобрать; за ним бежали еще двое, как будто спеша с какой-то вестью.

Очевидно, что-то необычайное произошло в городе, но я не могла понять, в чем дело. Глядя по тому направлению, откуда несся шум и бежали люди, я увидела близ кладбища большую толпу народа, как бы окружавшую кого-то, находившегося посреди ее и привлекавшего общее внимание. Я не видела гроба, но мне казалось, что то была именно наша погребальная процессия, превратившаяся в какое-то непонятное радостное торжество… Наконец я смогла разобрать, чтó кричали бежавшие люди; они подбегали к дому с криком:

— Он воскрес! Он воскрес!..

— Покойник ожил! — кричал юноша, бежавший за рабом.

— Воскрес, и сам встал, и идет в город! — кричал третий, взывая ко всем, кто, как и я, взошел на крышу, чтобы видеть причину шума.

— Кто же? Кто воскрес? И что за крик там? — спросила я Илика. Он посмотрел на меня с каким-то ошалелым и испуганным видом и сказал:

— Молодой рабби Самуил воскрес и жив! Уже он не покойник! Он сам придет сейчас сюда! От него все побежали прочь. Кто от страха, кто — от радости. Где Руфь? Я бежал к ней с радостною вестью!

Со сверхъестественной быстротой, едва разобрав то, что услышала, я сбежала с крыши дома и была уже около Руфи, чтобы предупредить Илика, который, прежде чем обрадовать, мог бы испугать ее.

Войдя в комнату, я застала ее сидящей на постели с широко открытыми, изумленными глазами; очевидно, крик Илика разбудил ее, и она, не поняв его слов, ждала от меня объяснения. Я обняла ее и сказала:

— Руфь, дорогая, у нас новость! Добрая, дивная новость! Слышишь, какой там шум? Это крики радости!

— Воскрес? Жив? — повторяла она услышанные раньше слова, а потом, покачав отрицательно головой, проговорила, прижимая руки к вискам: — Нет, нет, нет! — и, подняв к небу свои прекрасные блестящие глаза, добавила: — Да, на небе, может быть!

— Да нет же, на земле! — кричал Илик. — Я сам видел, как он сначала сел и заговорил… Заговорил, как и всякий другой…

— Да как же это произошло? — вскричала я. — Рассказывай все как было!

— Как было? А вот как было: Пророк Иерусалимский пришел и сделал это! Кто ж другой?

— Иисус?

— Он Самый! Он встретил гроб за городскими воротами у кладбища и подошел к нему…

Тут Илик был прерван криком шумной толпы, поравнявшейся с нашим домом. Кричали все, точно стараясь перекричать друг друга. Среди народа я увидела самого Самуила, он вел обхватившую его обеими руками мать…

— Где Руфь? — спросил он, подходя к дому. Я смотрела на него с невольным испугом, как на привидение; а Руфь в одно мгновение уже была около него, и он поддержал ее, а то она упала бы на землю.

— Возблагодарим Господа! — сказал он.

Настало несколько мгновений торжественной, благоговейной тишины. Посреди двора, у входа в дом все трое преклонили колени в молитве: воскресший из мертвых Самуил, его мать, склонив на его плечо свою голову, и невеста, не выпускавшая его руки, точно боясь, чтобы он снова не был от нее отнят. Склонились около них и мы с Марией, и все провожавшие его; а он громко воссылал хвалу и благодарность Тому, Кто вернул ему жизнь и здоровье.

Исполнив этот первый свой долг, Самуил встал и приветствовал всех нас. Сотни людей теснились кругом, чтобы увидеть в лицо воскресшего, и все молитвенно славили Божественную силу Иисуса.

— Но где же Пророк? — спросила я у Марии. — Неужели забудут о Нем среди общей радости?

— Мы уже благодарили Его от всего сердца и оросили слезами Его руки, но, когда народ захотел торжественно ввести Его в город, Он скрылся и Его не могли найти. Но Иоанн, который был с Ним, сказал, что Иисус скоро придет в город и будет у нас.

Когда Самуил вошел в свой дом и сел за стол, а счастливые мать и невеста стали подавать ему разные кушанья, и я увидела, что он действительно ест, — только тогда я пришла в себя и уверилась, что это не сон. Я стала спрашивать у Марии, как все было.

— Пойдем, я все расскажу тебе, — сказала Мария, сама вся сияя.

Мы ушли в другую комнату, и вот что она мне рассказала:

«Ты видела, как мы все, плача, шли за гробом. И вот, когда мы уже вышли за городские ворота, то увидели, что идет группа людей по дороге к городу, человек двенадцать или тринадцать, и за ними тянется огромная толпа мужчин, женщин и детей — здешних и пришлых путешественников из разных мест; а мы шли и плакали. Вот мы повстречались с ними у каменного моста, и кто-то из наших громко сказал:

— Это Иисус со Своими учениками!

Только тогда я взглянула на встречных и узнала Иисуса, а рядом с ним Иоанна. Я указала их вдове, промолвив:

— Вот если бы Иисус был с нами, когда заболел Самуил!

При входе на мост Он и окружающие Его остановились и потеснились к одной стороне, уступая нам дорогу, потому что мост был узок. Взглянув на Иисуса, я почувствовала столько доброты и скорбного сочувствия в выражении, с каким Он посмотрел на вдову, и убедилась еще более, что Он не допустил бы умереть ее сыну, если бы застал его еще в живых.

От моих слов горе бедной Сарры прорвалось в еще более бурном потоке слез, рыданий и стонов… Закрывшись своим покрывалом, она так плакала, что взоры всех обратились к ней с сожалением и участием. Когда же она поравнялась с Иисусом, Он подошел к ней и сказал дрожавшим от сострадания голосом:

— Не плачь, вдова! Твой сын оживет!

— Я до последнего часа на это надеялась, о Рабби! — едва внятно отвечала она. — Ведь он был такой молодой и такой добрый и у меня никого нет, кроме него! И он так долго был в чужих странах, а как только вернулся, тут же умер! Знаю, что Ты Пророк и что дивными делами сопровождается Твой путь, и, если бы Ты застал его в живых, он не умер бы! Ты излечил бы его одним словом! Но теперь он мертв… Мертв…

— Женщина, прекрати свои слезы. Я отдам тебе сына, — сказал Пророк.

— Это что еще? — закричали фарисеи, участвовавшие в похоронах. — Слышали вы это? Он хочет воскресить мертвого! Он кощунствует, ибо один Бог властен воскрешать мертвых!

И они смеялись и издевались над Ним. Но Иисус положил руку на покров усопшего и приказал несшим гроб остановиться и поставить его на землю; они повиновались. И затихли все в немом ожидании. Иисус приподнял покров с окоченевшего лица, прикоснулся к руке покойника и властным голосом сказал:

— Юноша, говорю тебе: встань!

Был момент напряженного ожидания. Все глядели на гроб затаив дыхание. И вот дух смерти внял голосу Иисуса и оставил захваченное им тело. Появились признаки жизни: сначала — едва уловимое движение дышащего тела, потом окраска щек, движение век… и оживший взор устремился навстречу взору Иисуса. Приподнялась голова, зашевелились губы… Он сел в гробе и сказал своим обычным голосом:

— Здесь я, Господи!

Иисус взял его за руку, и помог ему выйти из гроба, и, передавая его руку матери, сказал:

— Женщина, вот сын твой!

Тут закричали все, дивясь и радуясь, а потом вдруг такой страх напал на всех, что все отступили. В толпе раздались голоса:

— Это Сам Господь сошел к нам!

— Великий Пророк явился к нам!

— Мессия пришел! Он один властен над жизнью и смертью!

— Он Истинный Христос!

К нашей процессии присоединился народ, шедший за Иисусом. С восклицаниями и с шумным говором все направились к городу. Когда я искала Иисуса, чтобы броситься к Его ногам, — я не нашла Его. Он затерялся в толпе, чтобы избегнуть поклонения и выражений благодарности…».

Вот как произошло воскрешение Самуила, сына наинской вдовы. Передаю тебе, батюшка, всю истину об этом во всей ее простоте и величии.

Враги Иисуса, издевавшиеся над Ним книжники и фарисеи, не могут отрицать чуда, совершившегося среди белого дня в присутствии тысячной толпы и их собственном. Смерть Самуила тоже произошла почти у них на глазах: они видели его больным и видели его труп со всеми признаками истощившей его тяжкой болезни. И они увидели, как силой Иисуса жизнь и здоровье вернулись в это изможденное, окоченевшее тело; видели, что, когда умерший поднялся и сел в гробу, — он вновь был свеж и прекрасен, каким его знали до болезни.

И сотни людей в этот день признали в Иисусе Мессию Израиля.

Написав тебе это, батюшка, я пошла поговорить с Самуилом о том, что сохранилось в его сознании из того времени, когда он был мертв. Он ответил, что ему представлялось, будто он был в каком-то странном сне, который был внезапно прерван.

«Мне вспоминаются обрывки ощущений, — говорил он, — какое-то блаженное состояние, чувство восторга, и света, и радости, и точно какой-то неизобразимой музыки; и словно видел я что-то, чего никакими словами нельзя выразить. Я сознавал это ощущение в тот момент, когда уже стоял на ногах. Это все куда-то исчезло, и я не могу вспомнить, что это было… А когда я увидел себя стоящим около гроба и вокруг народ, я был страшно удивлен…».

Многие врачи приходили в этот день и расспрашивали его, желая узнать от него о состоянии человеческой души, когда она расстается с телом; но он не мог удовлетворить их любопытство, потому что, кроме обрывочных воспоминаний о необычайных, не находящих слов для выражения, ощущениях, он ничего не мог вспомнить.

К вечеру пришел в город Иисус и остановился у нас. Сарра и Руфь не знали уж, как и выразить свою благодарность Пророку: они наперерыв старались угадывать и предупреждать каждое Его желание и сокрушались, что Ему так мало было нужно… и что, говоря о Царствии Божием, Он забывал о поставленной перед Ним пище.

Но и мы тоже обо всем забывали, когда Он говорил, и, стоя кругом или сидя у Его ног, мы стремились только к одному — проникнуть в истины Его учения, благоговея перед Ним и любя Его.

Мария скоро станет женою Иоанна. Иисус хочет быть на их свадьбе. Порицая порок и распущенность, Иисус благословляет и освящает Своим присутствием священный обряд брачного союза, установленный Богом. Счастливая Руфь тоже скоро будет женою человека, так дивно возвращенного ей из мертвых.

Завтра уезжаю с Марией и Иоанном в Иерусалим, оттуда снова буду писать тебе, дорогой отец.

Твоя любящая дочь Адина.

XXII

Утро в Иерусалиме. — Эмилий делается прозелитом[136]. — Обряд принятия его и торжественное богослужение в храме. — Появление Иисуса в храме. — Его проповедь. — Покушение на убийство и поражение убийцы. — Иисуса приветствуют как Царя. — Волнение народа в храме. — Пилат повинуется Иисусу. — Исчезновение Иисуса. — Платить ли налоги? — Эмилий хочет подняться ступенью выше.

56 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Бернард Плокгорст. Иисус Христос среди скорбящих. Литография. Фото с открытки из архива протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг.)

Дорогой батюшка!

Вот я опять в Иерусалиме, и опять ранним утром проснулась при звуках священных труб с горы Мориа. И вновь они пробудили во мне прежнее благоговейное чувство трепета, и вновь я почувствовала глубокую связь, соединяющую меня с этим городом Божиим, со святыней храма Иеговы и со всеми детьми Израиля.

Когда я взошла на крышу нашего дома для молитвы, я вновь увидела на фоне неба великолепную громаду нашего храма, и голубой дымок фимиамов по-прежнему возносился, сливаясь с безоблачным небом, а мрачные клубы дыма от сжигаемых жертв тяжелой мглой обволакивали террасы и башни, образуя черную тень над храмом. А когда эта мгла расступалась и уносилась дальше, повисая над Кедронской долиной, солнце вновь искрилось и горело на золоченых шпицах храма. Звучнее и ярче лились звуки труб, и вот, как всегда, все крыши наполнились группами молящихся и по улицам началось обычное движение торговцев с жертвенными животными, с клетками голубей и прочим.

Это было особенно радостное для меня утро. В этот день благородный римский префект Эмилий должен был всенародно в храме исповедать святую веру Израиля и причислиться к его сынам. Отложу до другого раза подробное сообщение о том, что побудило его окончательно оторваться от идолопоклонства и уверовать в Иегову.

Прокуратор Пилат не только не препятствовал этому, но даже сам почтил своим присутствием в храме торжественный обряд присоединения Эмилия к нашей вере; он рассчитывал этим польстить евреям и привлечь к Риму их непокорные сердца. Я сама видела, как он ехал ко храму на своей золоченой колеснице, окруженный блестящей свитой в греческих доспехах. Я искала между ними Эмилия, но он проехал в храм другой дорогой.

Это было чудное, самое лучшее в моей жизни утро! И мне кажется, что оливковая роща царских садов никогда еще не была более зеленой, а спелые нивы — более золотистыми, чем в это дивное утро при звуке церковных труб. И соловьи в садах никогда еще не заливались такими чудными трелями! А весь Иерусалим был необычайно прекрасен!

Когда я стояла, склонившись в молитве за обращение Эмилия, вошел дядя Амос и сказал, что хочет взять нас с собою в храм, потому что была его очередь служить. Мы скоро собрались и отправились все вместе к горе Мориа. Когда мы подходили ко храму, мне казалось, что он вырастает перед нами еще в большем, чем когда-либо, величии и великолепии. Вот открылись все четверо главных ворот: северные, южные, восточные, западные, и народ, теснясь, устремился в них, а с галерей над каждыми воротами продолжали звучать священные трубы. Дядя обратил мое внимание на массивные двери, обитые листами чеканного золота, и на пол из зеленого мрамора, по которому мы шли; он показал мне драгоценные карнизы из камней различных цветов, искусно обработанных греческими мастерами, и потолок из чеканного серебра, украшенный драгоценными камнями — ониксом, бериллом, сапфиром, рубином и яшмой.

Я была поражена роскошью и благолепием этой первой по входе части храма, вмещавшей до девяти тысяч человек.

Из этого обширного помещения меня провели в среднюю часть храма: это громадная, продолговатая палата, стены которой устланы листами чистого золота; она окружена рядом колонн (тысяча и одна колонна, из порфира и мрамора, чередуясь).

Я не воображала себе даже возможности такого богатства на земле! Но когда рабби Амос объяснил мне, что это должно представлять собою подобие небесных обителей, то я перестала удивляться и могла только желать когда-нибудь обитать в подобном жилище. По учению Иисуса, насколько мне известно, нерукотворные небесные обители предназначены для праведников на вечные времена.

За этим помещением находилось священное место, куда я не могла быть допущена. Там стояли четыре тысячи золотых сосудов, употребляемых только при особо торжественных службах, в дни великих праздников. Сегодня был один из таких дней, и я увидела шестьсот священников вокруг алтаря, каждого с золотою кадильницей в руке. За алтарем находится «Ковчег Завета», над которым Херувимы с распростертыми, переплетающимися крыльями охраняют этот престол Иеговы. Это — «Святая Святых»; мне недоступно было видеть это место, но было указано, что оно находится там, за завесою, сокрывающей его от всякого взора, кроме очей первосвященника, и то — один раз в год! Это престол Божий! Но увы! «Ковчег Завета» ныне пуст: слава Израиля, скрижали заповедей Божиих, исчезли из «Святая Святых»!

Воздух храма насыщен благоуханием драгоценных курений. По мрамору алтаря струится кровь жертв, а смрадный дым от них черными клубами уходит в отверстие крыши над алтарем.

Вот настало несколько мгновений торжественной тишины. Вера Израиля владеет мною всецело. Я чувствовала себя подавленной величием и таинственностью нашего культа. Я чувствовала присутствие Всевышнего и будто ждала, что вот-вот услышу голос Иеговы к Своему народу.

Тишина снова нарушилась звуком серебряных труб, а затем гром музыки и пение огласили громадное здание храма. Пел хор из двух тысяч голосов: пели мужчины и женщины, сыновья и дочери священников, служивших в храме. Хор вошел в храм из южных ворот и подвигался бесконечной процессией с пением хвалебных псалмов, сопровождаемых игрою на свирелях, арфах, лирах, цитрах, кимвалах и тимпанах[137]. Громадный хор священников вокруг алтаря поразительно гармонично и стройно слился с этим пением и музыкой. Я никогда не слышала такой могучей, такой величественной гармонии; мне казалось, что я на небе и что я теряю сознание… И я плакала от счастья и радости, очарованная всей этой красотой.

Когда окончилось пение избранных псалмов Давида, весь собравшийся в храме народ ответил таким громогласным и дружным «Аминь! Аминь!», что стены храма дрожали от переполнявших его звуков.

Затем громадная процессия священников с первосвященником во главе стала обходить вокруг алтаря. Среди этой процессии я заметила группу прозелитов; их вели старые, седовласые левиты в белых одеждах.

Между прозелитами разных национальностей я увидела благородную фигуру римлянина Эмилия. Он был в черной одежде, покрывавшей его с головы до ног, но, когда он подошел к купели, левиты сняли с него черное платье и облачили в белую одежду. Затем был совершен обряд принятия его в число чад Аароновых[138] и ему было дано новое имя — Элиазар. Серебряные трубы возвестили о его обращении, радостным говором прошумела толпа присутствующих…

Что происходило тут после, я уже не помню. После принятия Эмилия в лоно истинной веры я была слишком счастлива, чтобы думать или видеть что-нибудь, кроме этого… Теперь уже нет больше препятствий к нашему союзу, дорогой батюшка! Эмилий отныне поклоняется Богу отцов наших.

Ты писал, батюшка, что опасаешься, что римлянин готов изменить своей религии только из любви ко мне, а не по искреннему убеждению. Но я знаю, что он уверовал искренно. Его разговоры со мною, с рабби Амосом и с другими нашими учеными, которых он встречал в доме рабби, столько же, сколько и основательное знакомство с нашими священными книгами, убедили его, что Бог Израиля есть единственный Бог и Создатель мира, а поклоняющиеся идолам служат сатане, исконному врагу Бога.

Я молилась от всего сердца и благодарила Бога за обращение Эмилия, а влиятельнейшие из присутствующих евреев теснились рядом, протягивая ему руку в знак братского общения с ним в вере. Все радовались, что такое высокопоставленное лицо присоединилось к нашей вере.

Вдруг дядя Амос подошел ко мне и шепнул:

— Смотри, Иисус здесь!

— Где, где? — спешила я найти Его глазами среди толпы.

— Вот Он стоит за колонной из порфира[139]. Рядом с Ним с одной стороны — Иоанн, а с другой — Петр. Вот Он указывает им на алтарь и что-то объясняет. Пойдем к Нему!

И мы направились к тому месту, где увидели Его, с трудом пробиваясь сквозь толпу. Известие, что Иисус в храме, мигом облетело всех, и все стали тесниться к тому же месту. Мы продвинулись уже довольно близко к Нему, когда дядю Амоса остановил богато одетый грек со словами:

— Скажи мне, уважаемый господин, кто Этот молодой человек с таким спокойным и кротким величием в осанке, с таким необыкновенным взором? У Него глаза мудреца и ребенка одновременно. Дивно в Нем сочетается выражение власти и благости. Он будто рожден, чтобы повелевать людьми и в то же время любить их. Какая красота в этом сочетании! Все теснятся к Нему. Кто Он?

— Это Иисус из Назарета, Пророк еврейский, — ответил иноземцу рабби Амос с гордостью и радостью…

— Дела задержали меня в Иерусалиме… но я теперь не жалею об этом, — сказал грек. — Я слышал о Нем еще в Македонии[140] и счастлив, что увидел Его! А как ты думаешь, господин мой, Он совершит здесь какое-нибудь чудо?

— Он творит чудеса не для праздного любопытства людей, но в подтверждение истинности Своего учения, ради которого Бог послал Его нам. Тише… Вот Он говорит…

И смолкли все, когда раздался голос Иисуса, и слова Его, спокойные и властные, зазвучали среди наставшей тишины подобно небесной свирели.

Никто, никогда не говорил так и никто не учил так, как учит Он. В Его словах столько любви к Богу и к людям, столько убедительного и как будто необычайно простого, а вместе с тем высокого и Божественно-мудрого! Столько знания человеческого сердца! Народ плакал от умиления и тихой радости, точно Ангел с Небес вещал им неслыханное дотоле.

Я узнала после, что, когда Он окончил речь, священники очень озлобились, видя, что Он привлек всеобщее внимание и все сердца. Но, не смея обнаружить свою недоброжелательность, они ничего иного не могли придумать, как подкупить одного негодяя по имени Газиил, который исполнял черную работу при кровавых жертвах в храме; он должен был прорваться сзади к тому месту, где стоял Иисус, и убить Его. Ему уже удалось незаметно приблизиться к Иисусу, и он уже занес руку, чтобы поразить Пророка, но в этот момент Иисус оглянулся и взором Своим остановил руку убийцы. Газиил под воздействием устремленного на него Божественного взора остановился на несколько мгновений неподвижный, как статуя, в своей позе убийцы, так что все увидели его на месте преступления.

Иисус же сказал ему:

— Вернись к пославшим тебя. Мой час не настал еще. Никто не властен над Моею жизнью, пока не исполнится час воли Моего Отца.

Нож выпал из руки убийцы и звонко стукнул о мраморный пол. Газиил упал к ногам Иисуса, моля о прощении. Народ хотел разорвать на части Газиила, но Иисус сказал:

— Не троньте. Отпустите его с миром. Придет день, когда этот человек пожелает жизнь свою отдать, чтобы спасти Меня. Его священники послали, чтобы убить Меня.

И, обратив Свой взор на людей, пославших Газиила, сказал:

— Зачем вам нужно лишить Меня жизни? Не потому ли, что я обличаю порочность вашу? Вы тяжкое бремя возлагаете на народ, а сами не хотите и пальцем пошевелить для него. Я пришел в дом Свой — в храм этот, и вы не приняли Меня. Придет день, когда будет сокрушен храм этот, и камня на камне не останется от него. Слышащие Меня ныне увидят это и будут оплакивать этот день. О, Иерусалим, умерщвляющий пророков и побивающий камнями посланных к тебе! Сколько раз Я хотел собрать детей твоих, как наседка собирает цыплят под свои крылья, но ты не захотел этого… Тебе надлежит быть разрушенным и уничтоженным за то, что не узнал ты дня посещения твоего… Желающие избежать погибели, ищите входа в Царство Мое, которому не будет конца. Ищите Иерусалима Небесного, основание которого несокрушимо, и храм его — есть храм Всемогущего, свет и слава всего мира!

В ответ на эти слова раздались возгласы сотен голосов из народа:

— Слава Иисусу — Царю Израиля и Иудеи!

— Осанна Сыну Давидову!

— Не желаем иного царя, кроме Иисуса!

Сотни голосов поддержали и повторили эти возгласы, и весь храм огласился восторженными приветствиями Иисусу.

Тогда священники изобразили, что страшно испугались, и закричали, что народ бунтует и готов восстать против властей. Пилат, находившийся со своей гвардией в храме, но в отделении язычников, стал спрашивать, в чем дело. Один из священников, желавших смерти Иисусу, доложил ему, что народ провозгласил Иисуса Назарянина Царем и что Он тотчас готов стать во главе восставших. Услышав это, Пилат приказал тотчас же вызвать войско из крепости Давида, а сам двинулся вон из храма со своей гвардией, мечами расчищавшей ему путь сквозь толпу.

В народе произошло страшное смятение, и дело дошло бы до ужасного кровопролития, но Иисус внезапно предстал перед Пилатом (никто не видел, как Он подошел к нему и стал лицом к лицу).

— Римлянин! — сказал Он. — Я говорю лишь о том Царстве, которое Мне дал Мой Отец. Твоей власти и твоим правителям не грозит никакая опасность, ибо Царство Мое не от мира сего.

Все видели, как Пилат, склонив свою надменную голову перед Пророком, почтительно сказал Ему:

— Я не желаю лишать Тебя свободы, о Пророк! Одного Твоего слова достаточно для меня! Я так много о Тебе слышал… не пожелаешь ли пойти со мною во дворец мой? Дай мне услышать Тебя и увидеть Твои чудеса, которые Ты творишь!

— Ты увидишь Меня во дворце своем… но не сегодня. И чудо увидишь, но не теперь.

Сказав это, Иисус скрылся. Народ, желавший сделать Его своим Царем, не нашел Его. Но это желание, так громогласно и единодушно выраженное, имело большие последствия: римские власти, подстрекаемые Анной и другими священниками, стали относиться ко Христу с ревностью и недоверием. А Пилат в то же утро ответил на просьбы собравшихся к нему священников, что он пошлет солдат арестовать Пророка при первом же доказательстве явного недоброжелательства Иисуса к кесарю.

Остальную часть этого дня Иисус провел в нашем доме. Несколько книжников и фарисеев тоже пришли к нам и сели молча. По мрачному выражению их глаз мне казалось, что они замышляют недоброе, и я тайно послала Илика к Эмилию (теперь Элиазару), прося его быть на страже для охраны Иисуса, ибо Эмилий так же предан Ему, как и все мы, и Иисус посвящал его в Свое учение о Царствии Божием.

Зная сердца своих недоброжелателей, Иисус первый прервал молчание вопросом:

— Для чего вы пришли сюда?

Один из старших книжников начал так:

— Учитель! Мы знаем, что Ты послан от Бога и не боишься ни одного человека, кто бы он ни был…

Старый, влиятельный левит Задэк продолжил:

— Да, да, мы слышали, как смело Ты говоришь и что Ты не признаешь над Собою ничьей власти — ни Пилата, ни Ирода, ни даже самого кесаря, и никто не может воспрепятствовать Тебе говорить то, что Ты находишь нужным. Так скажи нам, пожалуйста, не оскорбительно ли нам, евреям, избранному народу Божиему, платить дань кесарю, который поклоняется идолам? Подобает ли нам повиноваться законам Пилата больше, чем законам Моисея? Спрашиваем Тебя об этом. Ты можешь ответить нам смело, ибо Тебе не страшен никто из людей.

— Ограничимся пока хотя бы вопросом о плате податей, — заметил Иорам.

— Скажи, Учитель, подобает ли нам, священному народу, платить подать кесарю? — подытожил Задэк.

Иисус посмотрел на него, как бы читая в сердце его, и сказал:

— Покажи Мне монету из тех, какие мы платим кесарю.

Задэк подал Ему мелкую монету римского чекана из высылаемых императором в Иудею, которые вновь возвращаются в Рим в виде подати. Взяв ее в руку, Иисус спокойно посмотрел на изображение кесаря на одной стороне монеты… а они, затаив дыхание, ждали Его ответа, впиваясь в Него глазами. Возвращая монету, Иисус сказал:

— Кто изображен тут? И чье имя тут отчеканено?

— Изображение и имя кесаря! — ответили оба разом.

— Отдайте же кесарю то, что кесарево. А Богу — Божие, — спокойно ответил Иисус.

Я вздохнула свободно! А то я уж боялась, чтобы Он не ответил им, как им хотелось, — что податей платить не должно; тогда они сейчас же обвинили бы Его перед Пилатом, что Он учит их не платить податей Риму и таким образом возбуждает к неповиновению властям.

Божественная мудрость этого ответа повергла книжников и левитов в величайшее изумление и замкнула уста врагов Иисуса. Они помолчали и потом, переглянувшись друг с другом, встали и ушли.

Мудрость и всеведение Его так беспредельны, что враги никогда не могут восторжествовать над Ним. Чтобы слышать и видеть Его и Его чудеса, люди и стекаются сюда отовсюду, даже из Египта. И Он совершает ежедневно бесчисленное множество чудес, и кажется, что скоро не останется больше ни одного больного, калеки или прокаженного в Иерусалиме или во всей Иудее.

Когда пришел Эмилий и застал Его среди нашей семьи целым и невредимым, окруженным Своими близкими, он выразил большую радость. Иисус же сказал ему:

— Эмилий, вот ты принял еврейскую веру… еще одной ступенью выше — и ты войдешь в Царство Отца Моего.

— Какую ступень разумеешь Ты, наш Возлюбленный Учитель?

— Ты должен получить крещение от Духа Святого, и войдешь в жизнь вечную.

— О, рабби, а ведь я думал, что, став прозелитом в вере народа Твоего, я стал и последователем закона Моисея, а с этим получил и право на жизнь вечную. Что же мне еще следует сделать? Скажи, о Рабби!

— Быть Моим учеником, Эмилий! Я завершаю закон Моисея. Верующий в Меня получит жизнь вечную. Я даю жизнь верующим в Меня… Но ты еще не понимаешь Моих слов. Ты после поймешь их!

Эмилий хотел о многом спросить Его, но Иисус ушел в сад, где оставался один до поздней ночи, погруженный в Свои думы и молитвы.

Я глубоко верю, дорогой батюшка, что не напрасно писала тебе так много об Иисусе. Мне думается даже, что ты уже совершенно готов присоединиться к тем тысячам из нашего народа, которые уверовали, что Он есть Истинный Христос и наш Спаситель.

Твоя любящая дочь Адина.

XXIII

Отец Адины собирается в Иерусалим. — Перечисление чудес, совершенных Иисусом. — Он отпускает грехи. — Исцеление сухорукого. — Илия. — Его исповедь. — Чудо с пятью хлебами. — Иисуса ожидают в Иерусалим на Пасху. — Лазарь заболел.

58 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Эль Греко (1541-1614), испанский художник. Голова Христа. ХVI в.

Великую радость принесло мне письмо твое, дорогой мой батюшка, с известием о намерении твоем выехать из Египта с ближайшим караваном и прибыть к нам в Иерусалим на праздник Пасхи. Я думаю, что теперь ты уже в пути и это письмо застанет тебя в Газе, где, по словам дяди Амоса, караван остановится завтра к ночи. Радостно бьется сердце при мысли, что скоро я увижу и обниму тебя! Слезы радости наполняют мои глаза, когда я представляю себе, как скоро вновь услышу твой голос и увижу тебя, моего дорогого, любимого отца!

Мое счастье увеличилось еще уверенностью, что ты застанешь здесь Иисуса, так как я узнала, что Он пробудет здесь праздники Пасхи. Это сказал мне Иоанн, жених Марии. О, как горячо я желаю, чтобы ты увидел Иисуса! Я чувствую, что когда ты только увидишь Его, то сейчас же поймешь, что Он есть Истинный Мессия, о Котором писали Моисей и пророки. Но если бы даже Божественные истины и неземная мудрость Его учения не тронули тебя, то чудеса, свидетельствующие о Его Божественной миссии, не могут не убедить тебя.

Но для Себя лично и для Своей безопасности Он никогда не пользуется Своим могуществом, хотя враги Его не перестают покушаться на Его жизнь. Он творит чудеса для удостоверения той истины, что Он послан от Бога, и, исцеляя больных и воскрешая мертвых, осуществляет пророчества о Мессии.

Никто никогда не говорил того, что Он говорит, и не совершал того, что Он делает. Он вернул к жизни умиравшего сына вельможи Хузы, старшего начальника канцелярии Ирода, после чего многие уверовали в Него. Он усмирил страшную бурю на Тивериадском озере, повелев ветру и волнам стихнуть. В Гадаринской области Он излечил многих беснующихся, изгнав бесов, которыми они были одержимы. По слову Его, покидая измученные ими тела, духи против воли своей подчинялись Ему и свидетельствовали о Его могуществе, признавая Его Христом, Сыном Давидовым! О воскресении из мертвых дочери Иаира и сына наинской вдовы я писала уже тебе. Затем Его видели идущим прямо по волнам бурного озера, так спокойно и твердо, будто под Его ногами — не бушующие волны, а блестящий пол из порфира! Все рыбаки, бывшие тогда на озере, видели, как Он шел по водам и как покорялась Ему стихия. Пораженные страхом перед такой Божественной мощью, они поспешили к берегу и рассказали о виденном.

Он возвращал зрение слепым и даже слепорожденным; возвращал движение руке, иссохшей уже много лет назад. На этой неделе получил полное исцеление после девятилетнего паралича рук Илий, писатель из левитов, которого ты знаешь; а до этого он ведь не мог писать и вынужден был просить подаяние у ворот храма. Исцеление его произошло в доме дяди Амоса, где в то время находился Иисус.

Великое счастье и благословение Божие иметь Его Гостем у себя в доме. По просьбе Иоанна, жениха Марии, Он часто приходил к нам, ведь Иоанн — любимый Его ученик. Вот однажды, когда Иисус пришел к нам к ужину (это было как раз вечером того дня, когда было смятение в храме по поводу покушения священников на жизнь Иисуса), пришел вслед за Ним Илий и остановился за дверью. Смиренный и робкий, с дрожащими от страха коленями, стоял он и тревожно поглядывал в дверь на Иисуса, не смея просить Его. Заметив его, я ободрила его и говорю:

— Не бойся, Илий, подойди к Нему, Он исцелит тебя!

А он мне в ответ:

— Ах, госпожа моя! Это было бы слишком большое счастье для меня; я не смею на это надеяться!

А у самого слезы так и текут и голос дрожит: ведь у этого бедняка целая семья в страшной нужде!

— Я, — говорит, — и подойти-то не осмелюсь к Великому Пророку, ведь кто ж я такой? Я — нищий у церковных ворот! У меня и язык не повернется просить Его!

Иисус в это время не видел его, Он говорил с рабби Амосом и объяснял ему значение жертвоприношения Авеля, но вдруг, прервав Свою речь, Он сказал особенно мягким голосом, но не оборачиваясь лицом к несчастному:

— Приди ко Мне, Илий, скажи, что у тебя на сердце, и не бойся! По вере твоей исполнится то, чего ты желаешь!

Илий вошел и, упав к ногам Иисуса, сказал:

— Господи! Я бедный грешник, но я верю, что Ты — Христос, Сын Божий!

— Веришь ли ты, что Я могу исцелить тебя?

— Я верю, Господи! — повторил Илий, снова склонив голову к ногам Иисуса.

— Прощаются тебе грехи твои. Встань, иди домой и не греши больше, чтобы не постигло тебя еще худшее.

Тут же за столом сидел священник Манассия. Он, словно обрадовавшись случаю, вскричал:

— Какое право имеет Человек Этот отпускать грехи? Он кощунствует, ибо один Бог только властен отпускать грехи людям. Не объявляет ли Он Себя Богом?

И в знак негодования и ужаса священник разорвал на себе одежду и топнул ногою об пол.

Иисус кротко сказал ему:

— Что легче, по-твоему, Манассия? Сказать ли этому несчастному: «Протяни руку твою, она здорова, так же, как и другая» или сказать: «Прощаются тебе грехи твои»?

— Первое труднее… Но кто же, однако, мог бы это сделать? — смущенно ответил священник, глядя на сморщенную и повисшую на костях кожу отсохшей руки, беспомощно висевшей вдоль тела Илия. — Одному Богу это возможно!

— Итак, Манассия, — продолжал Иисус, — если Бог один только может исцелить и Бог один только может отпускать грехи, стало быть, оба эти действия — от Бога.

Затем, обращаясь к паралитику, Иисус сказал:

— Говорю тебе, Илий, подними руку свою — она здорова!

Илий поднял голову, встретил устремленный на него взор Иисуса и, как будто всем существом своим ощутив Божественную силу этого взора, с глубокой верою повиновался: сделал движение — и рука поднялась и вытянулась вперед во всю свою длину, выставляя напоказ все безобразие иссохшего члена, но тут же на глазах у всех эта рука превратилась в здоровую — на ней появились мускулы, кожа натянулась, в жилах потекла живая кровь.

Все это произошло так быстро! Чудо свершилось прежде, чем мы успели опомниться от изумления и проследить процесс выздоровления. В величайшем удивлении глядя на свою неузнаваемую руку, Илий стал сгибать и разгибать ее в локте, шевелить пальцами, ощупывать другою рукой появившиеся мускулы, гладкую кожу и наконец убедился, что вместо иссохшей у него снова здоровая, рабочая рука! И он опять упал к ногам Иисуса, восклицая:

— Ты — не Человек! Ты — Гавриил, Архангел Божий!

Иисус сказал:

— Ты исцелен, Илий! Благодари Бога. Ступай домой и перестань грешить.

— Господи! Все открыто Тебе! Не сокрылся и грех мой, хотя ни один глаз человеческий его не видел! Люди и братья! — обращался Илий ко всем окружающим. — Правильно сделал Святой Пророк или Ангел Божий, что, прежде чем исцелить мою руку, сказал мне, что отпускаются грехи мои! Ибо за великий грех мой я и был наказан отнятием руки! Я переписывал счета для левита Финеаса, сборщика обложений на церковные службы, и произвольно увеличил цифру одной суммы, через что я думал получить себе четыре сребреника барыша; и вот, только успел дописать последнюю цифру, как почувствовал, что рука моя отнялась, повисла как плеть, и я перестал владеть ею. Это был Божий суд надо мною! Было это девять лет тому назад, и никто не заметил моей проделки. Один Бог только знал да я сам.

И каялся же я с тех пор, и мучился этим грехом постоянно. Так вот, поэтому-то я и говорю, что великое благо сделал мне Господин мой, Пророк Всесильный, что отпустил мне этот грех. Как только я почувствовал, что прощен мой грех, так сейчас же и наказание снялось с меня, и кровь заиграла в сухой руке, и она стала здоровою.

Услышав эту исповедь, Манассия вскричал:

— Воистину милостив Бог к Своему народу! Воистину — настал час исполнения обетования Его! Иисус Назарянин, Ты Истинный Сын Всевышнего!

И надменный священник преклонил свою седую голову к ногам Иисуса, восклицая:

— Прости мне, Господи! Прости червю дорожному! Отпусти и мне грехи мои!

Если Тот, Кого мы называем Иисусом, исцеляет не только тело, но и души людей; если Он властен снять наказание, наложенное Богом за грехи человеку, то как же мы назовем Его? Как назовем эту силу Его — всепроникающую и всемогущую? Нам остается только провозгласить словами Исаии: «Чудный! Советник! Бог Сил, Отец вечности, Князь вселенной, Которому надлежит сесть на престоле Давида и восстановить истину и справедливость повсюду» (ср. Ис.9:6-7).

И кто же, повторю я вместе с Манассией, кто может отпустить грехи человеку, кроме Бога Единого!

Я готова без конца вспоминать и перечислять тебе, батюшка, бесчисленные проявления Божественной силы Иисуса, доказывающие Его Божественное могущество.

Ты уже знаешь, отец, как Он насытил тысячу человек, не считая женщин и детей, из маленькой корзинки со скудной провизией, которою Его Мать снабдила Его учеников, когда они пошли за Ним в пустыню? Ведь в этой толпе были известные люди из городов, последовавшие за Ним в пустыню, чтобы слушать Его учение; тут были люди всех сословий и различных национальностей, присутствовали здесь и пять римских военных начальников.

Когда люди проголодались, Он велел всем усесться кругом на траве и стал брать из корзинки хлеб, и по мере того как Он раздавал его, хлеба в корзине все прибавлялось; так что, когда все насытились, то оставшихся кусков набралось еще в двенадцать раз больше, чем вмещала маленькая корзинка.

Кто, кроме Мессии, может совершить подобное? Кто может сотворить хлеба столько, сколько пожелает, как ни Владыка всей нивы земной? Разве это не сила, превышающая всякое человеческое разумение?

Отец мой возлюбленный! Я трепещу, вся под властью благоговейного страха, как только подумаю, что это за сила и какие могущество и величие в Этом Иисусе! Страшно подумать! Ведь Он больше, чем человек! Неужели воистину Он Сам и есть наш Бог? Наш грозный Иегова Синайской горы, принявший образ Человека? О, какая тут дивная и неизмеримая тайна! Человек с виду, но всемогущий, проявляющий все свойства Бога — Господа Сил! Он ходит здесь, среди нас, беседуя с нами, живет под нашей кровлей, ест и пьет с нами и безмятежным сном младенца почивает ночью — здесь, рядом с нашими комнатами! Я не дерзаю проникнуть своим умом тайну Его пребывания среди нас — тайну Его сокровенной Божественности и мощи под человеческим обликом.

Возлюбленный ученик Его Иоанн говорил, что слышал от Иисуса, что близок день, когда сокровенное откроется и мы узнаем, Кто Он и зачем пришел в мир. Праздник Пасхи близко, и мы тогда вновь увидим Его среди нас.

Сейчас только я узнала, что Лазарь, милый брат подруг наших Марфы и Марии, внезапно захворал. Я должна оставить это письмо, чтобы сопровождать к ним в Вифанию Марию.

Будь здоров, дорогой батюшка!

Твоя дочь Адина.

XXIV

Адина и Мария едут к Лазарю. — Причина его болезни. — Его высокие душевные качества. — Лазарь умирает. — Прекрасная Рахиль и ее освобождение из рук Анны во храме. — Мария пишет Иисусу в Вифавару.

61 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Христос Пантократор из Синайского монастыря (Спас Синайский). Середина VI в. Доска, восковые краски. 85х45 см. Монастырь св. Екатерины, Египет

Дорогой батюшка!

Известие об опасной болезни Лазаря принес нам пришедший из Вифании слуга наш, Илик. Со слезами на глазах он рассказал нам печальную новость. Мы с Марией сейчас же собрались на помощь нашим подругам. Дядя Амос дал нам своих мулов и сам обещал приехать после вечернего богослужения в храме.

И вот мы быстро оставили за собой городские стены и поехали по дороге в Вифанию, сопровождаемые верным слугой, который все торопил нас ехать скорей. Размахивая руками и сверкая белками глаз на темном лице, он выражал нам свое сожаление о болезни Лазаря и о беспомощной бедности его сестер. Я уже писала тебе, батюшка, что Лазарь был единственной опорой своей семьи, которую содержал, переписывая священные книги для синагог.

Мы так спешили к нашим друзьям не потому, что считали себя способными помочь им, но мы надеялись своим присутствием и участием хоть сколько-нибудь облегчить их горе и заботы о дорогом брате.

— Скажи, Илик, что это за болезнь, которая так внезапно поразила нашего друга? — спросила Мария, когда мы огибали отвесную сторону Масличной горы.

— Не знаю сам, госпожа моя! — ответил Илик, тряся головой. — Он только что вернулся из города, где целую неделю работал день и ночь, спеша докончить копию пятой книги пророка Моисея для одного из начальников прокураторской гвардии, и должен был получить за это хорошую плату римским золотом.

— А как зовут этого римского начальника, которому понадобились наши священные книги? — спросила я у Илика, а сама уже угадывала сердцем его ответ.

— Это Эмилий! Тот молодой воин, что стал прозелитом с прошлой Пасхи.

Мне радостно было слышать об этом новом доказательстве неизменного стремления молодого римлянина к изучению наших законов. Но Илик добавил печально:

— Вот эта-то тяжелая и спешная работа и погубила молодого человека, так как он не спал и без отдыха работал, пока не дописал всего свитка; а зато, как только вернулся домой с кошельком, полным золота и серебра, только успел положить его на стол перед сестрами, — как грохнулся тут же на пол от усталости. А когда его подняли и положили в постель, у него началась лихорадка: он бредил и не узнавал никого.

Бедный Лазарь! Мы изо всех сил заспешили дальше, погоняя наших мулов. Сердце сжималось от жалости к друзьям.

Описывая наше первое посещение их дома, я уже говорила тебе, батюшка, какой хороший человек этот Лазарь, как его любят все, кто только его знает. Важные и знатные люди любят его и дорожат им за его честность и добросовестность в работе, а все девушки, подруги его сестер, — за его красоту и приветливость.

Я говорила тебе, как он прилежно работал, доставляя необходимое своим сестрам и несчастной матери, только и думая о них и забывая себя. Я говорила, что Иисус был Другом его юности и любил гостить в их скромном домике в Вифании. Велико должно быть его нравственное совершенство, если он удостоился быть другом Этого Божественного Посланника Небес. Они часто ходили и беседовали вместе, как Ионафан с Давидом[141] в дни славы Израиля.

Часа через полтора мы уже подъезжали к Вифании и увидели издали дом Лазаря; на крыше его мы узнали стройную фигуру Марии, которая, глядя на Иерусалимскую дорогу, поджидала нас. Узнав нас, она всплеснула руками и быстро сбежала вниз. Еще момент — и мы обнимали ее и плакали все трое.

— Ведь он жив? — робко спросила я Марию.

— Да-да, жив, но слабеет с часа на час, — ответила она с печальной покорностью. — Да благословит вас Бог, что вы приехали к нам!

В это время вошла Марфа — бледная, удрученная горем, но все-таки прекрасная. Она взяла обеих нас за руки и сказала тихо, надорванным голосом:

— Дорогие мои, вы увидите Лазаря умирающим.

Затем она повела нас в комнату, где лежал больной, безнадежное положение которого омрачило столько любящих сердец. Когда мы вошли, он взглянул на нас, узнал и ласково улыбнулся. Его лицо горело лихорадочным румянцем, лучистые глаза искрились еще больше обыкновенного, а дивное спокойное выражение придавало его лицу неземную красоту.

Когда мы тихо вышли из комнаты, чтобы не нарушать его покоя, я спросила у Марфы:

— А где же та девушка, Рахиль, о которой я слышала, что она живет теперь у вас доме?

— Ах, ведь из-за любви к ней, между прочим, он и лежит теперь и умирает, — ответила Марфа. — Она стоит там на коленях, по ту сторону его кровати, пряча заплаканное лицо в складках занавеси. Она не оставляет его ни на одну минуту, а он, хотя и кажется, что не замечает ее присутствия, но лишь только она выйдет из комнаты, то тревожно зовет ее.

Я оглянулась и разглядела ее теперь в уголке возле занавеси. Она подняла голову, и взоры наши встретились. Она была дивно красива в своем горе; ее большие, светящиеся как звезды глаза выражали столько любви и нежности! Когда она приподнялась, луч света упал на тяжелые, черные, как вороново крыло, волны ее волос и позолотил их местами. В ее взоре я прочла, что она поняла, как всем сердцем я сочувствую ее горю.

Лазарь пошевелился и слабо проговорил ее имя, и она снова склонилась над ним, как Ангел Хранитель.

— Но какая же она удивительная красавица! — сказала я потом Марфе. — Кто она? Откуда?

«Пойдем, посиди со мною в тени виноградника, и я расскажу тебе ее историю… Вот слушай! Лазарь, как тебе известно, служит переписчиком при храме, и ты знаешь, что всем, что у нас есть, мы обязаны любви и заботам нашего брата. Его любовь к нам заставляла его забывать обо всех удовольствиях, и веселии, и о всяком другом обществе. Он всегда говорил, что в нашем тесном семейном кружке он находит все, что ему нужно, чтобы быть счастливым… Поэтому он не обращал внимания на наших веселых подруг. А когда пять месяцев тому назад умерла наша мать, ему представилось, что теперь еще больше, чем прежде, он должен посвящать всего себя заботам о нашем счастье. Мы всячески старались убедить его приискать хорошую жену, так как знали, что многие из здешних девушек были бы горды и счастливы выйти за него замуж. Но наши старания были напрасны: он только смеялся и говорил, что у него, должно быть, слишком маленькое сердце, которое не вмещает иной любви, кроме дружбы со мной и Марией.

Но как-то раз, недель пять тому назад, он засиделся поздно вечером в отделении при храме, трудясь над срочной работой, которую заказал ему Эмилий за щедрую плату. Вдруг вбегает к нему молодая девушка, страшно испуганная, будто спасаясь от опасности. Она бросилась к его ногам, прося его защиты. Изумленный и тронутый ее просьбой, он обещал свою помощь… но тут разговор их был прерван вошедшим Анной, который прямо подошел к девушке, а она старалась спрятаться от него, держась за Лазаря. С пылающим от бешенства лицом Анна громко и гневно стал требовать, чтобы брат выдал ему девушку. Лазарь ответил ему:

— Нет, господин мой: если голубь ищет у меня защиты от ястреба, я защищу его, а тем более — не предам дитя израильское, прибегающее под мою защиту.

И он твердо встал между священником и девушкой.

— И ты дерзаешь защищать ее от меня? Да ведь она моя дочь! Порочная и непослушная дочь! Ты отдашь мне ее сейчас же, жалкий писарь, — или я брошу тебя в подземелье Давидова замка!

— Спаси меня! Спаси! — кричала девушка, когда Анна стал подступать. — Я вовсе не его дочь! Я сирота, я дочь умершего рабби Леви! Я отдана в опеку этому священнику, но он обманщик! Я не знаю, куда он дел все мое наследство, а теперь он хочет продать меня в беззаконное замужество какому-то греку, капитану римского легиона, который даст за меня много золота… Спасаясь от него, я бежала к алтарю моего Бога, под Его защиту, но я запуталась в лабиринте храма и попала сюда! Да я скорее брошусь с этой крыши, чем отдамся в руки этому ужасному греку! Я один раз только видела его и напугалась до смерти!

И, к изумлению и ужасу Лазаря, она вдруг перепрыгнула через решетку и стала на краю каменного выступа, который казался футов на триста выше земли.

— Гляди, Анна, куда привела девушку твоя жадность к золоту! Неужели так низко пал народ израильский, что старший священник его за деньги продает израильскую девушку язычнику? Так-то ты опекаешь сирот? Оставь ее! А пока я найду ей покровителя, она будет гостьей моих сестер!

— Но ты поплатишься жизнью за такую дерзость, юноша! — ответил священник. — Я имею власть и, конечно, воспользуюсь ею!

— Воспользуешься, но только не во вред этой девушке, господин мой Анна! Сам Бог будет ей Защитником, потому что она искала спасения у Его алтаря. Если ты будешь упорствовать в ее преследовании, я обращусь за помощью к прокуратору Понтию Пилату. А тебе известно, как строго карают римские законы преступников-евреев.

Упоминание о Пилате и о римских законах сразу обуздало недостойного священника. Побагровев от гнева, он быстро удалился, затаив в сердце злобу против Лазаря. В тот же вечер Лазарь привел к нам, своим сестрам, Рахиль. С тех пор она гостит в нашем доме и покорила наши сердца, так же как и сердце нашего брата. Пилат, к которому обратился Лазарь, обещал свою защиту против Анны. Но надо было добывать больше денег, чтобы Лазарь мог скорее обвенчаться с Рахилью. И вот он изнемог под бременем непосильного труда и умирает…»

— Разве нет надежды, что он поправится?

— Никакой! Все врачи говорят, что он уже не встанет.

— А все-таки надежда есть! — сказала я уверенным тоном.

— Какая же?

— А Иисус? Пошли за Ним, Марфа, и Он спасет вашего брата, и Лазарь станет вновь здоровым и сильным!

Едва я это сказала, как Мария поддержала меня радостным возгласом:

— Конечно, конечно, Иисус исцелит его! Иисус так его любит! Он придет, как только узнает, что Лазарь в опасности!

И Мария тотчас написала на кусочке пергамента следующие трогательные строчки: «Господи, помоги! Тот, которого Ты любишь, болен. Спеши прийти к нам, чтобы он мог жить, ибо нет невозможного для Тебя!».

Это послание тотчас было вручено одному молодому другу Лазаря, чтобы доставить его немедленно в Вифавару, где, как мы слышали, находится теперь Иисус.

Вся надежда теперь на Божественную силу Пророка!

Любящая дочь Адина.

XXV

Смерть Лазаря. — Он был дивным человеком. — Мария и Марфа. — Домашнее счастье брата и сестер. — Любовь к ним Иисуса. — Жалоба Марфы на сестру. — Ответ Иисуса. — Ее искреннее раскаяние. — Вера сестер в могущество Иисуса. — Мария у постели умершего брата. — Слишком поздно послали за Иисусом.

Мой дорогой и глубокочтимый батюшка! Все здесь поражены глубочайшей скорбью. Лазарь умер. Горестный стон над его безжизненным телом и мои слезы, которых нет сил удержать, прерывают мое письмо. Десница Божия тяжело легла на бедный этот дом и сокрушила его единственную опору. Подрублен молодой дуб, вокруг которого, как виноградные лозы, обвивались, опираясь на него, счастливые и сильные его мудростью и любовью милые сестры и бесприютная сирота.

Теперь, распростертые над одром смерти, они рыдают и стонут под бременем испытания, возложенного на них таинственной силой Божьего соизволения.

Я уже не раз писала тебе, какой дивный человек был Лазарь и какая удивительно милая, дружная и счастливая была вся эта семья! Как бодро все они работали, внося каждый свой труд и заработок для поддержания своего уютного семейного очага, такого задушевного и гостеприимного! Я говорила тебе, какое полное счастье царило тут, когда Иисус, отдыхая от Своих трудов, гостил у них, как в родной семье. Мария не отходила от Него, вдумчиво слушая Его речи и успевая в то же время выражать Ему свою преданность и любовь своим художественным рукоделием, вышивая шелками изящные футляры для свертков священных книг, которые переписывал и дарил Ему друг Его Лазарь. А Марфа изо всех сил хлопотала по хозяйству, устраивая Ему покойное помещение и мастерски приготовляя самые вкусные кушанья и напитки.

Но ведь Иисус придает мало значения внешним удобствам и пище и больше всего ценит таких слушателей, как Мария, способных глубоко проникнуть в истины Его учения. Помню, однажды сидели мы с Марией и Лазарем у ног Иисуса и слушали Его, дивясь речам Его и напрягая все силы души, чтобы понять и усвоить новые для нас мысли и чувства. Вдруг вошла Марфа и позвала свою сестру помочь ей в приготовлении обеда, ибо, отдавшись всем сердцем хозяйственным заботам, она устала работать одна.

Мария же, отдавшись всем сердцем новым истинам, не могла отойти от Иисуса, не могла прервать нить Его мысли и речи… Всецело погрузившись в представление о Царствии Божием, об условиях, необходимых, чтобы войти в него и стать участницей жизни вечной, она забыла обо всем остальном. Видя, что Мария не слышит ее зова и совсем забыла о хозяйстве, Марфа обратилась к Иисусу:

— Господи, неужели Ты допустишь, что моя сестра оставит меня совсем одну работать в хозяйстве? Скажи ей, чтобы она помогла мне!

Мы все с удивлением оглянулись на Марфу: всегда такая добрая и приветливая, как могла она забыть, Чьим благословенным присутствием обусловлена забывчивость Марии относительно хозяйства!

Лазарь стал извиняться за сестру, да и она сама, бедная, казалось, была смущена своим неожиданным напоминанием о хозяйстве, которое так мало гармонировало с настроением всех в эту минуту.

Но Иисус ласково ей ответил:

— Марфа, Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно… Мария же избрала благую часть, которая не отнимется от нее; ибо ты заботишься больше о теле, которое смертно, а она — о духе, который вечен. Не трудись так много, милая девушка, над вкусными и обильными яствами для Меня: Мне одно только нужно из земного — было бы куда приклонить голову для отдыха.

Тронутая Его словами, Марфа упала к Его ногам, обливаясь слезами и восклицая:

— Не говори так, не говори, о Господи! Ты знаешь, что в этом доме Ты все равно что у Себя! Ты знаешь, что, пока я живу под этой кровлей, у Тебя всегда будет где приклонить голову!.. Не говори же так, Господь мой!

Нам всем было жаль Марфу, которая не менее горячо любила Иисуса, чем все мы, но выражала это по мере своего понимания и в пределах своих способностей, заботясь главным образом о Его покое и пище.

Иисус поднял ее и нежно сказал ей:

— Знаю, что твоя преданность побуждает тебя так заботиться и хлопотать об ужине. Но у Меня есть пища иная, которую ты не знаешь: творить волю Пославшего Меня.

Я написала тебе все это, батюшка, чтобы тебе ясно было, в каких дружеских отношениях был Иисус к этому семейству; так что после того, как все врачи, в том числе и врач, присланный Каиафою из Иерусалима, объявили состояние Лазаря безнадежным от внутреннего кровоизлияния в легких, понятно, что послали за Иисусом в Вифавару, возлагая на Него всю надежду.

Ты, быть может, скажешь, батюшка, — зачем посылать за Иисусом, если состояние больного безнадежно? Да, конечно, но Иисус ведь не врач; если бы Он был врачом, Он не мог бы помешать Лазарю умереть. И послали за Ним не как за врачом, а как за Пророком Божиим, имеющим силу сотворить чудо. Можешь заключить из этого, что те, кто ближе всех знают Иисуса и кто помнит чудо в Наине, твердо верят, что Он может спасти Лазаря. И именно те, кто близко знают Его, верят в возможность этого. И пославшие за Ним сестры верили, что Он может не только совершить чудо воскрешения, но и предупредить смерть, и не сомневались, что из любви к Лазарю Он сделает это.

И вот отправлено было письмо от Марии. Когда ушел посланный и в отдалении замер звук его шагов, я вошла в комнату больного. Он был теперь бледен как мрамор, и черные глаза его казались вдвое больше и блестели сильнее, чем всегда. У него уже не было силы шевельнуться, и приходилось приподнимать его голову, чтобы освободить его рот от крови, которая постоянно истекала из его легких, а с нею вместе уходила и его жизнь. Мария помогала Рахили в уходе за ним. И даже в эти страшные минуты я не могла не залюбоваться красотой Рахили, озаренной особым внутренним светом нежной любви, заботы и скорби. Были мгновения, когда я даже забывала об умирающем человеке, следя как очарованная за изящными линиями ее грациозной фигуры, за движением ее прелестных рук, наклоном ее головы, любуясь ее распущенными черными волосами, мягкими, как соболь, и блестящими, как шелк.

А бедный Лазарь постепенно ослабевал от потери крови и тихо уходил от нас; безмятежно засыпая, как ребенок у груди матери, он погружался в непробудный сон смерти. Дыхание становилось все слабее; полузакрылись отяжелевшие веки, пульс остановился… О, зачем так поздно послали за Иисусом! Иисус еще не успеет прийти, как Лазаря нужно будет похоронить. Увы, как внезапно ушел от нас этот благородный юноша!

Прощай, батюшка. Сердце болит у меня, не могу больше писать. Да хранит тебя Бог Авраама во все дни твои.

Твоя любящая дочь Адина.

XXVI

Похороны Лазаря. — Он положен в пещере. — Эмилий присутствует при погребении. — Горе Марфы и Марии. — Варавва и его измаилитские разбойники. — Битва его с Эмилием. — Варавва ранен и взят в плен. — Кресты на Кальварии. — Исполнение пророчества Исаии.

64 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Пьетро Перуджино (Пьетро ди Кристофоро), итальянский живописец, учитель Рафаэля (1446/1447-1524). Христос в терновом венце. Лондонская национальная галерея

Дорогой батюшка! В последнем письме я сообщала тебе о смерти Лазаря, а теперь я говорю тебе, что тот, кто был мертв, — ожил! Лазарь жив! На моих глазах он умер, похоронен и вход в пещеру, где положили гроб его, завален камнем.

И вот он вернулся к нам из могилы! И сейчас, когда я пишу эти строки, я слышу его голос в галерее у входа в дом: он рассказывает собравшейся из Иерусалима толпе народа о чуде, совершенном над ним Иисусом.

А сегодня утром сам прокуратор римский Пилат остановил свою колесницу у наших дверей, чтобы видеть «умершего Лазаря» и говорить с ним.

Не знаю, сумею ли я рассказать тебе все то необычайное и поразительное, что произошло здесь вчера! Тебе трудно будет поверить тому дивному событию, о котором я должна тебе рассказать… А мне от избытка радостного волнения трудно даже сообразить, с чего начать такое необыкновенное повествование! Вспомнил Господь об Израиле, и посетил народ Свой, и проявил среди нас Свое Божественное могущество!

Я писала тебе, батюшка, каким быстрым ходом пошла болезнь Лазаря и как скоро свела его в могилу. Когда посылали письмо к Иисусу, мы надеялись, что Он еще застанет его живым. Но в Вифавару ведь не один день пути, так что, прежде чем наш посланный успел прибыть туда, Лазаря уже не стало. Вчера его похоронили.

Громадная процессия провожала его гроб: пришли не только жители Вифании, но даже многие из Иерусалима — так все любили его. Даже такая знатная дама, как Луция Метелла, добрая и добродетельная супруга Пилата, пожелала почтить своим присутствием память человека, получившего известность единственно только честностью и своей добротою.

Похоронная процессия была так громадна, что встречные иноземцы спрашивали, какого это великого или знатного в Израиле человека так хоронят. Кто-то из народа отвечал, что хоронят Лазаря, трудолюбивого переписчика и книжника, а другие говорили, что хоронят молодого человека, который всю жизнь свою посвятил заботам о матери и сестрах. А некоторые сообщали только: «Умер Лазарь, друг Иисуса». Эта последняя характеристика — «друг Иисуса» — при жизни Лазаря была единственным предметом его гордости, и он, конечно, не мог пожелать себе лучшей и по своей смерти!

О, если бы настал тот день, когда титул друга Иисуса стал бы и для тебя дороже всего золота египетского и дороже чести происхождения нашего от Авраама и Давида!

Лазаря похоронили в склепе, где покоились и его родители; эта пещера находилась в глубокой долине, густо отененной кипарисовыми деревьями, пальмами и гранатами. У самой могилы рос старый, развесистый тамаринд[142], а над нею поднималась отвесно скалистая крутизна Масличной горы. Я еще накануне всходила на ее вершину, откуда виден Иерусалим с очертаниями храма и крепость Давидова города, и даже с блестящим на солнце щитом часового на самой высокой из башен. Долетавший издали звук римских трубачей во главе когорты казался нежным и музыкальным. До меня этот звук доносился даже тогда, когда все мы стояли молча в глубине лощины над только что опущенным в склеп дорогим покойником.

Эмилий присутствовал на похоронах в белом шарфе, повязанном поверх его серебряного панциря в знак траура; я знаю, что он очень любил Лазаря. Но об Эмилии я лучше отложу разговор, потому что если начну рассказывать о нем, то в письме моем не найдется места уж ни для чего другого. Но ты ведь сам скоро увидишь его и узнаешь, насколько он достоин твоей дружбы и моей любви. Сердечно благодарю тебя, батюшка, что не отказываешь в своем согласии на наш брак. Итак, — ждем только твоего приезда в Иерусалим. Да будут благословенны благоприятные для твоего плавания ветры, чтобы спокоен был путь твой до Яффы[143] и чтобы мне скорее обнять тебя, дорогой отец мой, и представить тебе Эмилия… Ведь он теперь, как истинно верующий и возрожденный крещением, стал настоящим сыном отцов наших — Авраама, Исаака, Иакова…

Но возвращаюсь к рассказу. Когда похоронная процессия подошла к месту погребения, из гроба вынули тело покойника и четверо юношей с помощью Эмилия, который поддерживал голову Лазаря, перенесли его в склеп, высеченный в скале. Когда опускали тело, Марфа и Мария захотели в последний раз взглянуть на своего брата, поцеловать его холодные уста и прижать к истерзанному горем сердцу его безжизненную голову.

Я, плача, глядела на них, и страшно больно мне было думать, что эта прекрасная голова, точно изваянная из мрамора, станет жертвою разложения и пищею червей. Он был всегда так удивительно добр, и приветлив, и любящ! Он так превосходил всех окружающих своим высоким духовным постижением. И многие сознавали это, плача, как я…

И вот он тихо положен в склепе. Мария рванулась и бросилась вслед за ним; распустившиеся волосы ее рассыпались по плечам; она громко вскрикивала:

— Не отнимайте его от меня! О брат мой, брат мой! Зачем не могла я умереть вместо тебя! О, как бы я рада была лечь тут сейчас же в этой могиле, и ждать здесь свою сестру, и тихо спать в объятьях смерти… Только бы ты был жив! Только бы ты был счастлив, любим, и всеми уважаем, и был бы жив!.. Ах, не отнимайте же его навсегда от меня!.. Брат мой, брат мой… Без тебя нет мне радости в жизни!..

Эмилий, войдя в склеп, нежно отстранил Марию от тела покойного, вывел ее и передал мне на руки… Марфа проявила больше сдержанности, но безутешное горе по любимому брату выражалось во всей ее фигуре и на прекрасном лице. Ведь он был в их семье каменной скалою, твердо отражавшей все житейские волны; был грозною крепостью на страже их покоя и источником радости в их домашнем быту.

Опущенное в могилу тело накрыли гробовым покровом — все, кроме головы, которая была обернута белоснежной пеленою, поверх которой городские и сельские девушки набросали цветов; и, конечно, многие из них проливали самые искренние и горячие слезы об умершем прекрасном юноше.

Когда окончился обряд погребения, пятеро сильных мужчин подкатили к склепу большой могильный камень и заложили им вход. Камень был так приспособлен к отверстию склепа, что потребовалось бы усилие многих людей, чтобы вновь отвалить его.

Когда, отдав свой последний долг покойному, все стали возвращаться по домам, солнце уже стояло низко на западе и золотыми лучами заката заливало окрестность. Я отошла от прочих вместе с Марией, и мы взошли на гору, чтобы посмотреть на закат и немного освежиться.

В последних лучах уходящего солнца блестела вдали крыша храма и доносился звук труб левитов при начале вечернего богослужения в храме. Окрашенные закатом клубы жертвенного дыма, обволакивая храм, расстилались по равнине. Работавшие на нивах и другие запоздалые жители города спешили к воротам, которые запирались на ночь римской стражей. Тишина и покой этого вечера как-то странно гармонировали с нашими мыслями о том вечном покое, в какой погрузился друг наш Лазарь. Я присела на камень, предаваясь грусти. Мария склонилась ко мне на плечо, мы были одни. Но Эмилий и тут разыскал нас и остановился невдалеке, укрываясь под кровом тихого вечера. А Марфа со своей сестрой Марией и Иоанном вернулись в опустелый, печальный дом, гордостью и радостью которого еще так недавно был ушедший от нас Лазарь.

Мария приподняла свою голову и, заглянув мне в лицо еще влажными от слез глазами, тихо сказала:

— Ну вот, мне стало легче теперь! Как будто мир и покой этого безмятежного неба наполнили мое сердце… и на душе у меня те же тихий свет и покой, что кругом нас! Как будто дух Лазаря проникает собою все, что я вижу. Я больше не хочу плакать. Он счастлив теперь, дивно счастлив! И он даст нам силы, чтобы вознестись духовно и прийти к нему, так как он уже не может прийти к нам!

Вдруг послышался стук лошадиных подков по каменистой дороге. Эмилий, очнувшись от задумчивости, схватился рукою за меч, ибо, хотя римляне и господствуют в нашей стране, но они нелюбимы нашим народом и редкая неделя проходит без какого-нибудь столкновения между простым народом и солдатами легиона. Бывали нападения и на офицеров, решавшихся выезжать из города без охраны. Эмилий, которого сопровождал сегодня один только его беловолосый раб, кельт Фрейн, был столько же наготове сразиться с врагом, сколько и приветствовать нежданного друга.

Из-за скалистого выступа Масличной горы показался всадник в воинственной одежде измаильтянина, наездника пустынь, с длинным копьем в руке; за ним выехал другой всадник, а за ним еще и еще, все в одинаковых костюмах и вооружении, все на прекрасных арабских конях.

За этой группой ехал высокий молодой человек с гордой осанкой, в богатой одежде полугреческого, полуарабского стиля; но красивые черты его смуглого лица несомненно принадлежали израильтянину. Под ним был гордый абиссинский (эфиопский. — Ред.) конь, и он держался на нем как настоящий центавр[144] из той латинской книги, которую Эмилий давал мне недавно почитать. Увидев нас, он натянул поводья, сдерживая коня, и, улыбаясь, приветствовал нас изысканно вежливым движением руки, но, заметив римлянина, он приподнялся на стременах, выхватил из ножен свой блестящий меч и с криком, похожим на звук трубы, поскакал прямо на Эмилия.

Благородный римлянин ловко отразил атаку, быстро повернув коня, и принял острие направленного на него оружия на свой широкий меч.

— Наконец-то я тебя встретил, о римлянин! — вскричал этот странный блестящий всадник, с быстротою молнии повернув своего легкого коня и отъехав, вновь готовый направить его против тяжело вооруженного римского всадника.

— А, Варавва! Рад тебя видеть! — ответил Эмилий и приложил свой рог к губам. Раздался пронзительный призывный звук, и эхо, повторяя его, разнесло его далеко по равнинам и холмам.

Тогда дерзкий атаман разбойничьей шайки (о котором я уже упоминала в письмах), приостановившись, презрительно сказал:

— Возможно ли это? Такой блестящий кавалер и командир римского легиона зовет к себе на помощь, когда я предлагаю единоборство, не прибегая к помощи моих копьеносцев?

— Я не признаю единоборства с разбойником! Но я убью тебя, как дикого зверя! — ответил Эмилий и бросился на него.

По сигналу атамана его четверо всадников, державшиеся на некотором расстоянии, близ могилы Лазаря, мгновенно вылетели оттуда с диким криком, как орлы на добычу, и поскакали к Эмилию.

У меня сердце замерло, и один момент я не могла сдвинуться с места, но опасность, какой подвергался Эмилий, вернула мне силы, и я, уже не помню как, очутилась около него.

— Адина, уходи! — властно приказал Эмилий. — А то мне придется защищать двоих, тебя и себя, а с этими варварами работы и для меня одного достаточно.

В то же мгновение он повернул коня, чтобы встретить удар. Я отскочила и побежала что было духу в Вифанию за помощью, но Сам Бог помог нам. Отряд солдат из гвардии Пилата, оставленный в долине, чтобы освежить коней, услыхав призывный сигнал рога, галопом уже поднимался на гору; это были хорошо вооруженные бородатые галлы[145]. Завидев их, Варавва и его шайка разлетелись, как дикие голуби от коршуна, и все-таки Варавва успел не один раз оглянуться, чтобы кинуть угрозу врагу.

Эмилий погнался за ним; римские солдаты спешили к нему на выручку. Еще несколько минут — и после горячей битвы атаман разбойников был взят в плен живым; и, истекающий кровью из нескольких ран, он был привязан своим же собственным поясом к столбу у одной из могил.

Эмилий получил лишь легкую рану, и я видела, как радостно сверкали его глаза: ему удалось наконец арестовать дерзкого разбойника, который столько раз вырывался от него невредимым; наконец-то этот человек, перед которым трепетали все окрестности Иерусалима и Иерихона, был у него в руках.

Пленник молча улыбался с выражением надменной угрозы; крепко связанный и лишенный свободы, он сохранил свой непримиримо-гордый вид.

Его сподвижников постигла та же участь: все были пойманы и связаны. Сделав распоряжение о доставке их в иерусалимскую тюрьму, Эмилий вернулся к нам и проводил нас до дома двух сестер. Мы слышали, что Варавва стал особенно дерзок, с тех пор как получил известие об одной богатой купеческой компании, прибывшей в Иерусалим. Скрываясь близ города с несколькими своими подручными, он выслеживал, когда двинется караван из города, чтобы, следуя за ним, достичь того ущелья по их пути, где была спрятана вся его шайка. Во время одного из этих сторожевых разъездов среди могил на крутом склоне Масличной горы он и выехал случайно на нас. Эмилий говорит, что он непременно будет казнен распятием на кресте за свои бесчисленные преступления.

Смертная казнь! Но что же могло побудить этого молодого человека стать разбойником и довести себя до такой позорной и мучительной казни? Через несколько часов он будет висеть под палящим солнцем с пробитыми руками и ногами, пока силы не оставят его и он не умрет. Меня удивляет, что такой просвещенный и вежливый народ, как римляне, допускают такие мучительные казни, хотя бы для злодеев. Как-то на прошлой неделе мы с дядей Амосом возвращались с прогулки по царскому кладбищу за северными воротами, и нам сказали, что вернуться через эти ворота нам будет нельзя, ибо через них должен будет пройти эскадрон римских солдат на усмирение какого-то восстания в Самарии. Тогда Мы свернули в обход — к западным воротам, и поэтому нам пришлось проходить мимо холма Кальвария. Мы увидели на нем два креста. На одном висело тело бунтовщика-еврея, казненного по приказу прокуратора; он был так обезображен страданием и так ужасно ревел, что я закрыла глаза, и зажала руками уши, и только молила дядю скорее бежать от этого места.

И ведь это — перед самым городом, почти на дороге; мимо проходят мужчины и женщины, останавливаются и глядят! Если он справедливо осужден на такую ужасную смерть, то каковы же должны быть его преступления?!

Я хотела рассказать в этом письме о том, как возвращен к жизни друг наш Лазарь, но попутно мне пришлось рассказать о стольких событиях, что теперь приходится отложить сообщение о Лазаре до следующего письма. Но верь мне, дорогой батюшка, Лазарь — жив и здоров. Тысячи людей стекаются теперь в Вифанию и теснятся вокруг дома, расспрашивая о том, как произошло это великое чудо и счастье.

В заключение этого письма скажу только, что, конечно, это совершил Иисус — Великий Пророк Божий, Которого ты до сих пор колеблешься признать Мессией. И ты колеблешься признать даже после того, что тебе известно уже о воскрешении сына вдовы наинской, и о том, как Он шел по волнам глубокого озера к лодке, где находились испуганные бурей ученики Его; известно, как Он усмирил бурю Своим единым властным Словом, и как напитал толпу из пяти тысяч человек пятью хлебами, и как исцелил сына известного вельможи, и как воскресил дочь начальника синагоги Иаира, и как исцелял прикосновением или словом всевозможных больных, слепых и калек — и проявлял это великое, Божественное могущество в присутствии бесчисленного множества свидетелей.

65 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Антонин Капустин (1817-1894). «Изображение терновняго Христа». С-Пб, декабрь 8-го дня 1887 года (по ст. ст. — ред.). Хромолитография, В. Тиль и К. въ Одессе. Фрагмент. Находится в музее архимандрита Антонина Капустина в Свято-Успенском Далматовском мужском монастыре г. Далматово Курганской области.

Мыслимо ли, чтобы человек мог обладать такой силой? Мыслим ли обман при таких условиях, при которых Он совершает эти чудеса? О, конечно, отец мой, конечно, теперь ты должен признать, что Он Сын Божий — Мессия, обещанный Богом и предсказанный пророками, «Лев из колена Иудина», будущий Освободитель и Слава Израиля! Он — Тот, славу Которого узрел Отец наш Иаков на престоле израильском! Он — Тот Самый Всесильный Сын Божий, о Котором пламенное перо Исаии начертало эти пророческие слова: «Младенец родился нам: Сын нам дан, и нарекут Ему имя Отец Вечности! Умножению владычества Его и мира нет предела на престоле Давида, чтобы Его утвердить и укрепить судом и правдой отныне и до века» (ср. Ис.9:6-7).

Подумай обо всем этом беспристрастно, и оцени по достоинству все известное тебе, и не допускай, чтобы временные, непонятные тебе условия, — как бедность, скромность среды, из которой Он явился, — застилали от твоего постижения великий дух и великие дела Истинного Мессии. Если бы я ничего другого не знала о Нем, кроме одного только факта воскрешения Лазаря, происшедшего на моих глазах, я ни на секунду не усомнилась бы, что Он — Сын Божий.

Любящая тебя дочь Адина.

XXVII

Вера Марфы и Марии в могущество Иисуса. — Иисус получил их послание. — Смерть брата поколебала веру Марфы. — Иисус идет. — Марфа и Мария встречают Его. — Воскрешение Лазаря. — Он возвращается в дом свой с Иисусом.

Дорогой батюшка!

Не могу выразить, как обрадовало меня твое письмо. Я получила его вместе с твоей посылкой необыкновенно скоро: курьер из Египта доставил мне то и другое на девятый день после того, как ты отправил их. И я в восторге, что теперь это дело наконец решено: ты выезжаешь из дома с первым новолунием и через пять дней будешь в Газе, где остановишься на несколько времени, а затем уже скоро, скоро я встречу наконец и обниму дорогого отца моего!

Посылаю и это письмо вместе с последним навстречу тебе — в Газу. Ведь три года, целых длинных три года я не видела тебя, моего родного и любимого! Но уж зато, когда ты приедешь, я неотлучно буду с тобой, буду ловить каждый твой взгляд, каждое слово. Конечно, дядя Амос все это время с большой любовью замещал мне отца и проявил так много доброты, ласки и нежной заботливости ко мне! Но, верно, правду говорят, что с родительской любовью ничто не может сравниться!

И тем не менее, взвесив все, что я здесь узнала и чему была свидетельницей за эти три года, — я никогда не пожалею, что провела в Иерусалиме именно это время! Не пожалею даже о продолжительной разлуке с родным домом и с тобою, батюшка, дорогой мой!

Возможность жить в эти дни в Иерусалиме была для меня такою милостью Божией, какой могли только жаждать отцы наши и пророки. В эти дни явился миру Мессия во всей силе Своего Божественного могущества, и на глазах наших ходил в человеческом образе по Иерусалиму, и совершал такие дивные дела, и говорил людям такие речи, какие никогда, ни от какого человека в мире не слыханы. И я познала в эти дни веру в Иисуса как Истинного Сына Всевышнего, обетованного Иеговой людям. И я сидела у ног Его и проникалась Божественной мудростью, исходившей из Его священных уст, — мудростью Его учения о вечной жизни.

Теперь я расскажу тебе наконец о величайшем проявлении Его могущества и любви — о воскрешении Лазаря. Расскажу по порядку, как все происходило.

Когда все врачи объявили состояние Лазаря безнадежным и послано было написанное Марией письмо к Иисусу, обе сестры повеселели от зародившейся надежды.

— Только бы пришел дорогой Учитель наш, Пророк Божий, — твердила Мария, — Он сейчас же исцелит Лазаря, как исцеляет всех больных!

— Да, — добавляла Марфа, — если Он исцеляет всех, даже неизвестных Ему людей, то, конечно, исцелит Лазаря, которого любит как родного брата. Только бы поскорее доехал до Него наш посланец!

А сестра моя, Мария, робко замечала на это:

— Но, если бы даже Он не застал Лазаря в живых, Он может воскресить его, как воскресил сына наинской вдовы.

— Конечно, может, — отвечала Марфа, — если только не будет слишком поздно! Он так любит Лазаря! Но если пройдет слишком много времени после смерти, то вряд ли это будет возможно.

— Что ты говоришь? — горячо возражала Мария. — Разве есть что-нибудь невозможное для Него?

Так проходили часы ожидания. Живая вера невольно сменялась моментами страха и сомнения. И вот Лазаря уже облекли в гробовой саван, а Иисуса все нет.

— Лазарь умер, а Иисус еще далеко от нас! — восклицали сестры, рыдая над братом.

Настал день похорон, которые были уже описаны мною в последнем письме. Прошел еще день: ни посланный, ни Иисус не приходят!

Только утром на третий день после погребения вернулся посланный и сказал, что он нашел Иисуса на том берегу Иордана, где крестил пророк Иоанн. Он жил там в одном бедном доме близ Вифавары со Своими учениками и выходил на проповедь к народу, стекавшемуся туда, чтобы слышать Его учение о Царствии Божием, о вечной жизни и Его разъяснения пророчеств. Посланный рассказал нам, как Учитель Иисус прочел слова из письма Марии: «Господи, помоги! Тот, кого Ты любишь, болен».

— И что же Он сказал, когда прочел письмо? — спросила Марфа. — Что выражало Его лицо?

— Он только сказал спокойно и тихо: «Сын Мой, я знаю это. Болезнь его не к смерти, а к славе Божией. Да прославится через нее Сын Божий!».

— Но что же еще Он сказал? — допрашивала Марфа, волнуясь и как бы сомневаясь.

— Да ничего больше не сказал, госпожа моя, — отвечал посланный. — Он сказал только эти слова, и я пошел обратно.

— Ах, Он, верно, не понял из моих слов, как безнадежно был болен друг Его! — сказала Мария. — Иначе Он не сказал бы, что его болезнь не к смерти, а поспешил бы скорее на помощь!

При этом разговоре присутствовал священник и не упустил случая вставить:

— Господь твой должен бы все знать, дочь моя! А между тем Его неведение и утверждение, что «эта болезнь не к смерти», доказывают только, что Человек Этот не от Бога! Ибо Лазарь умер и погребен.

Эти слова повлияли на Марфу, и вера ее как будто поколебалась, но Мария горячо отстаивала Друга своего брата — Непогрешимого, Всемогущего Пророка — и высказывала уверенность, что, когда Он придет, Он сделает так, что смысл Его слов станет для всех ясен.

Но все же скорбь обеих сестер об умершем была теперь совсем безнадежной, и горечь ее еще усиливалась мыслью, что если бы Иисус пришел раньше, то брат их не лежал бы теперь в могиле. Прошел и этот день, а о приближении Иисуса ничего не было слышно.

67 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Сассоферрато (Джованни Батиста, 1609-1685), итальянский живописец, представитель эпохи барокко. Мадонна в молитве.

— Он забыл о нас! — сказала наконец Марфа. — Иначе Он пришел бы, хотя бы утешить нас в горе, если не поспешил на помощь брату!

— Не думай так, сестра! — ответила Мария успокоительным, уверенным тоном. — Я верю, что, если бы Он увидел Лазаря больным, Он исцелил бы его одним словом Своим… но я чувствую, что Он может совершить и больше этого: помнишь, как Он исцелил сына центуриона Луция? Ведь тот был далеко от него, в нескольких днях пути, и Он, не видя, исцелил его!

— Но ведь Он мог и Лазаря спасти — так же точно, издали! Зачем же Он не сделал этого? — стонала Марфа.

— Да, Он не сделал этого, — но мы не знаем еще, что Он хочет сделать! Ведь Он сказал посланному, что эта болезнь не к смерти его, а к славе Господа? Понимаешь ли ты, что это значит?

— Это должно было значить, что он не умрет. Но он ведь умер! И вот уже четыре дня, как он погребен и камнем заложена его могила! Какую же славу создаст Иисус из этой могилы? Как Он поднимет из нее тело, которое еще до погребения начало уже разлагаться? Ведь оттого и поспешили положить его скорее в холодную могилу! Ах, не говори мне больше об Иисусе! Одно из двух: или Он вовсе не любил Лазаря, или у Него не хватило силы, чтобы спасти его! Нет, уж не утешай меня, пожалуйста, и не мешай мне плакать!

— Марфа, Марфа, дорогая моя! Как скоро поколебалась вера твоя в Иисуса! Неужели один день, пусть даже и такой ужасный, как день смерти Лазаря, мог разрушить плоды многих лет Его дружбы? И только потому, что Он не ответил на нашу просьбу посетить Лазаря, ты заключаешь, что Он и не любил его, и не сочувствует нашему горю? Ты оскорбляешь Его своим сомнением и неверием в Его доброту и любовь к нам.

— Мог же Он исцелить сына знатного и богатого человека за глаза, издали?! А вот нашего бедного Лазаря — не мог!

— Да простит тебе Бог эти слова, Марфа! Их можно извинить только горем, доводящим тебя до безумия! Да если бы Он хоть сейчас, тут же убил бы меня, я бы, кажется, и тогда не перестала верить в Него! — говорила Мария в религиозном экстазе, со слезами страха и жалости глядя на сестру.

Среди таких разговоров мы услышали с улицы шум и топот шагов, говор народа и восклицания…

Вбежал Илик с вестью:

— Иисус, Мессия Божий идет! Вот сейчас Он с учениками входит в село…

Все гости, сидевшие тут для выражения сочувствия сестрам, кинулись навстречу Иисусу, а Марфа с радостным криком, опережая всех, бросилась бежать к Нему…

Мария осталась спокойною, сдержанно сияя торжеством и радостью своей несокрушимой веры в Господа Своего! На этот раз она, вместо того чтобы поспешить навстречу к Нему, осталась прибирать в комнатах, приготовлять помещение Ему и ученикам, замещая сестру.

Быстро сделав необходимые приготовления, она присела рядом со мною. Лицо ее сияло радостным успокоением и тихим счастьем. Она тихо повторяла мне:

— Я знала, Адина, я знала, что Он придет! Знала, что Он не оставит нас в нашем горе.

Когда приблизились знакомые шаги, лицо ее сделалось поразительно красивым, озаренным светом сдержанной радости и умиления.

Говорят, что, когда Марфа, опередив всех, встретила Иисуса у входа в Вифанию, пробившись сквозь толпу, окружавшую Его, она кинулась Ему в ноги с восклицанием:

— Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой!

Иисус взял ее за руку и, тронутый ее горем, сказал:

— Лазарь спит, Марфа! Я пришел пробудить его!

— Но, Господи, если бы он только спал, то его не похоронили бы! Он мертв и вот уже четвертый день как погребен.

— Для тех, кого возлюбил Отец Мой, смерти нет, а только сон. Лазарь не мертв, а спит и от сна восстанет!

— О, я верю, Учитель, что он воскреснет в последний день, когда воскреснут все мертвые!

Подняв к небу глаза, Иисус сказал ей:

— Я есмь Воскресение и Жизнь; верующий в Меня, если и умрет, — оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовеки. Веришь ли ты этому?

— Да, Господи, верую, что Ты Христос, Сын Божий, пришедший в мир… Знаю, что, чего Ты попросишь от Бога, — Бог даст Тебе.

— Над этим трупом уже гниение и черви сделали свое дело! — заметил стоявший поблизости надменный фарисей. — В каком виде были сын вдовы наинской и дочь Иаира, я не видал, а что этот покойник мертв, это мы все тут знаем!

Иисус ничего не ответил ему, но, обратясь к Марфе, ласково сказал:

— Радуюсь, что вера вернулась в сердце твое, девушка, ибо ты ведь сомневалась, что Я приду на зов ваш. Но брату твоему надлежало умереть, чтобы проявилась сила Божия во Мне. В день сей надлежит явиться славе Отца Моего, и мир узнает, что Я послан Тем, Кто Сам есть Источник и Податель жизни. Иди же и скажи сестре, что Я здесь, и пусть придет ко Мне!

Вне себя от радости и удивления, что Иисус, угадав ее сомнения, не стал упрекать ее в маловерии, Марфа поспешила к сестре и вбежала в дом, крича:

— Я видела Господа! Он зовет тебя! Иди скорее, Мария, Он остановился и сел у колодца Исаии, против базарной площади!

Мое сердце сильно забилось… Мария выбежала на улицу, едва держась на ногах от невыразимой радости и неопределенной тайной надежды, овладевшей всем существом ее. А друзья из Иерусалима, пришедшие как раз в этот момент, чтобы выразить свое сочувствие их горю, встретив ее, бежавшую из дома, говорили друг другу:

— Эта бедняжка, наверно, побежала поплакать на могилу брата?

— Нет, это она спешит к Иисусу, Он звал ее, — весело ответила Марфа, на лице которой не осталось и следа ее недавнего горя и отчаяния.

Иисус сидел у источника, беседуя с окружающими Его о смерти Лазаря и о воскресении из мертвых. Увидев Марию, Он протянул к ней приветливо руку, и она, в слезах упав к Его ногам, повторила те же слова, что сказала и Марфа, увидев Его:

— Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат наш!

А затем, прислонясь головой к каменной ограде бассейна, она расплакалась так, что больше ничего не могла выговорить. Окружавшие их мужчины и женщины, тронутые ее слезами и горем, стояли молча; многие тоже плакали. И Сам Иисус восскорбел при виде ее печали, разделенной всеми местными жителями. Через несколько минут среди общего горестного молчания Он сказал:

— Встань и проводи Меня к могиле, где он положен. Где похоронили его?

— Пойди, Господи, и посмотри, — сказала Мария, и, держась за край Его одежды, повела Его к могиле.

А тем временем Марфа украшала цветами комнату, приговаривая:

— Вот розы, он любил их… А вот фиалки и бессмертники, я их поставлю на этот выступ.

И она спокойно и радостно улыбалась, и глаза ее тихо сияли, как утренние звезды перед восходом солнца. Вся отдаваясь надежде и тихо радуясь при сознании чего-то таинственного и великого, что должно совершиться, она говорила почти шепотом и вопреки своему обыкновению двигалась бесшумно и осторожно, прибирая и украшая комнаты.

— Ты для Иисуса так убираешь комнаты? — спросила я.

— Нет, комната для Учителя готова, Мария уже убрала ее… Это я для Лазаря…

Невольный трепет страха и сомнения пробежал по моему телу, и я спросила:

— Ты так уверена, что Лазарь придет из могилы?

Она ответила шепотом:

— Я верю, что так будет! Нет невозможного для Него! У меня нет больше никаких сомнений. Я спокойна, и сердце точно замерло и затихло. Он воскресит брата, и Лазарь сегодня будет сидеть здесь с нами, а ночью он будет сладко спать под этим пологом, среди любимых цветов… Ведь никогда, Адина, ни у кого на свете не было таких гостей, каких мы ждем сегодня: Сам Мессия, а с Ним Лазарь — после трех суток могилы!..

Опять шепот и сдержанный говор пронесся мимо нашего дома, и люди забежали сказать, что Иисус пошел к могиле…

Радостно поцеловав и обняв меня, Марфа повлекла меня за собою туда, куда пошел Иисус и куда теперь все бежали. Странное выражение недоумения и ожидания таинственного и непостижимого было на всех лицах. Не было громких возгласов, не было обычного говора и шума толпы; слышались только сдержанные вопросы и неопределенные ответы вполголоса или шепотом, и все спешили туда, к могиле, вслед за Иисусом, как бы подавленные одним чувством благоговейного изумления перед таинственностью того, что должно было совершиться.

Вот мы пришли к кладбищу и увидели Иисуса. Он был в синей одежде, сотканной без швов. Я знаю, что она была соткана руками Марфы и Марии. В Его бледных чертах, глубоком взоре и во всей позе было такое сосредоточенно-властное выражение неземной силы, и мощи, и вместе с тем благости, что, казалось, Божественный Дух, обитающий в Нем, сияет сквозь Его прозрачное тело… Да! Мне виделось сияние вокруг Него…

Вот Он отделился от толпы и подошел к могиле своего возлюбленного друга.

Мертвая тишина стояла кругом. Несколько секунд Он молча глядел на могильный камень, запиравший вход, как бы проникая его Своим взором. Мария стояла рядом с Ним на коленях, не сводя взора с Его лица. Марфа преклонила колени рядом с Марией.

Иисус взглянул на них взором, полным печали, и, когда отвернулся от них, я увидела, как крупные слезы скатились по Его щекам…

Я встала на колени рядом с сестрами. Послышались вздохи окружающих нас людей, слышен был вкрадчивый шепот… Люди говорили: «Смотри, как Он любит Лазаря! Он плачет над его могилой!». А другие шептали: «Но как же Пророк, отверзающий очи слепым, допустил ему умереть?».

Иисус подошел еще ближе к могиле. Я уже говорила, что это был высеченный в скале склеп, отверстие которого было заложено тяжелым камнем.

Иисус приподнял руку и обратился к окружающим. Все замерли в немом оцепенении. Торжественно и властно прозвучали в тишине слова:

— Отнимите камень!

— Господи, — сказала Марфа, — Лазарь уже четвертый день в могиле, и тело, должно быть, разлагается…

— Девушка, — сказал Иисус, — не говорил ли Я тебе, что, если уверуешь, восстанет брат твой? Верь, и узришь славу Божию.

С трудом выдвинули люди тяжелый камень из входа в могилу. Открылась полная ужаса внутренность склепа; зловоние гниющего трупа было так сильно, что все отступили подальше от могилы, остались только Иисус и Мария. Во мраке пещеры я различила понемногу тело Лазаря, одетого гробовыми покровами, и его лицо, обвязанное белым полотном. Иисус поднял обе руки Свои и, возведя к небу очи, еще блестевшие слезами, с невыразимой силой властного призыва воззвал к Богу, насколько мне помнится, такими словами:

— Отец Мой, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Хотя Я знаю, что Ты всегда Меня слышишь, но ради людей, стоящих здесь, Я обращаю к Тебе моление Мое, чтобы они уверовали, что Твоею силою Я действую и Тобою послан в мир. Да будет прославлено Имя Твое силою, которую Ты даровал Мне!

И затем, протянув руку к могиле, Он громко и повелительно сказал:

— Лазарь, выходи!

Мне казалось, что кровь застыла в моих жилах от необычайного, близкого к ужасу чувства, овладевшего мною. Едва дерзая взглянуть на отверстую могилу, я огляделась и увидела, что взоры всех тоже устремлены на нее. Все, как и я, видели движение в мертвом теле… И вот Лазарь поднялся и встал под сводом пещеры, повернулся лицом к нам и вышел вон, сбрасывая покровы и пелены, обвивавшие его руки и ноги; а белое полотенце, обрамлявшее лицо, осталось обвернутым вокруг головы. Кожа его была бела, как мрамор, а глаза странно блестели.

С криком ужаса толпа отхлынула от могилы и бросилась прочь в разные стороны.

Марфа, пронзительно вскрикнув: «Лазарь!» — кинулась было к нему, но тут же упала в обморок.

— Не мешайте ему, пусть идет! — спокойно сказал Иисус немногим оставшимся, и они расступились, освобождая дорогу.

Мария первая осмелилась приблизиться к Лазарю, и, когда она стала развязывать обвивающее голову полотенце, другие тоже, поощренные ее примером, приблизились и стали помогать ей освобождать его от погребальных покровов. Еще момент — и я увидела Лазаря таким, каким знала его раньше. Легкая окраска появилась на его лице, и порозовели губы. Удивленным взором он обводил кругом, и, с любовью остановив его на Иисусе и встретив Его взгляд, он как будто только что понял все, что произошло, и кинулся в ноги Учителю, выражая свою благодарность.

Иисус поднял его, обнял и поцеловал. Мария, которая вначале едва смела касаться его, теперь тоже обняла своего брата со слезами радости. Марфа очнулась от обморока и пришла в сознание, услышав знакомый голос брата, и поняла, что счастье вновь вернулось в их семью.

Перо мое не может изобразить всю сложность чувств, переполнявших наши сердца в эти минуты. Какими словами выразить тот благоговейный восторг и трепет от столь явной близости к нам силы Божией, действующей так наглядно и осязательно среди нас? Как выразить те чувства — умиления и робости, радости и благодарности — какие мы испытали, видя умершего Лазаря живым среди нас?

Толпы народа прославляли Иисуса и стремились увидеть Лазаря, чтобы приветствовать его возвращение к жизни. Когда Иисус и Лазарь шли по улице рядом, в народе кругом них пелись хвалебные гимны Иегове.

Как изобразить счастье Марфы, когда действительно она увидела в этот день брата за своим столом, уставленным кушаньями ее приготовления, а потом — безмятежно уснувшего под украшенным ею пологом?!

Вот, дорогой батюшка, все, что я смогла передать тебе о том, как совершилось великое чудо воскрешения Лазаря. Весь Иерусалим теперь только и говорит об этом изумительном событии. И когда еще, если не теперь, будут вынуждены упорные первосвященники признать наконец вместе с народом Иисуса Истинным Мессией Божиим, Тем Самым, о Котором нам возвещали Моисей и пророки?

Будешь ли ты еще сомневаться, отец мой?

Надеюсь скоро обнять тебя!

Твоя дочь Адина.

ХХVIII

Приезд отца Адины задерживается. — Он верит в чудотворную силу Иисуса, но не верит, что Он — Мессия. — Ответ Адины на его возражения. — Свидетельство Самого Иисуса о Себе в синагоге в Вифании. — Свидетельство о Нем изгнанного Им нечистого духа. — Иисуса приветствуют как Царя. — Священники и книжники кричат о возмущении народа против кесаря. — Эмилий. — Волнения в народе. — Иисус исчезает. — Его тайное моление. — Будущее Царство Его. — Печальные и таинственные слова Иоанна о смерти Его.

69 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Спас Нерукотворный. Икона мастерской северного Афона.

Дорогой батюшка!

Письмо твое из Газы вручено мне сегодня по любезной предупредительности римского прокураторского курьера. Но письмо это принесло мне большое разочарование и огорчение, ибо вместо письма я надеялась увидеть уже здесь тебя самого. Когда Илик возвестил, что к воротам подъехал всадник, я кинулась во двор с криком: «Отец приехал!». И вместо того, чтобы встретить твои объятья, увидела незнакомую фигуру вооруженного римлянина. Можешь себе представить, как мне было обидно! Со слезами принялась я за твое письмо.

Ты советуешь мне вооружиться терпением и ждать… И вот я снова должна подавлять свое нетерпеливое ожидание того момента, когда Бог отцов наших приведет тебя наконец к твоей любящей дочери.

Надеюсь, что аравийские купцы, которых тебе приходится дожидаться, не слишком замешкают и ты скоро покончишь с ними свои неотложные дела. А пока я буду продолжать писать свои письма, ставшие теперь для меня большим утешением, за невозможностью видеть тебя и говорить с тобою. И, конечно, предметом этого письма, как и всех предыдущих, будет Иисус.

Я счастлива, что ты теперь благосклоннее относишься к неизбежности признания Его Мессией. Особенно обрадовали меня в твоем письме такие слова: «Боюсь согрешить перед Господом, упорствуя в непризнании чудес за неопровержимые доказательства Божественной силы Назарянина. Чудо воскрешения Лазаря особенно убедительно: от кого же, как не от Бога, может вернуться жизнь в тело мертвеца, начавшее разлагаться? Слава о чудесах, совершаемых Иисусом, доходит ко мне из многих источников, помимо твоих писем; и все, что я слышу, постоянно подтверждает твои усердные сообщения. В Газе остановился по пути из Александрии в Дамаск один мой друг, торговец шелками, Авраам Гехазий. Он проезжал через Вифанию как раз в день воскрешения Лазаря и был свидетелем этого чуда. Он говорил и с самим Лазарем и признался мне, что считает Иисуса Великим Пророком, посланным от Бога. Я готов и желаю уверовать так же, дочь моя, когда приеду и сам увижу Иисуса; я уже чувствую, что готов воздать Ему то же почитание, как если бы увидел Исаию или Даниила. Но, что Он — Христос, этому я еще не могу верить, ибо Христос неизбежно должен быть или князем, или царем, и воссесть на престол Давида, и править всеми народами, и все должны преклониться перед Его могуществом и покориться Его державе (владычеству. — Ред.). Допускаю, что Сын бедняка, столярного мастера, мог оказаться Великим Пророком, посланным от Бога, но Истинным Мессией Такой Человек быть не может.

Вспомни Исаию, посмотри, что он говорит о могуществе, славе и владычестве над всею вселенной обетованного Сына Давидова! Приложимы ли эти слова к Пророку, Которого вы почитаете? Да, бесспорно, Дух Божий обитает в Нем, и Его силою Иисус творит всякие чудеса. Но, что Он — Тот, Кого видел Иаков, “и царственный лев из колена Иудина”, — я не могу поверить! Чтобы принять Его за Мессию, я должен пойти против моих собственных понятий и против разумения всех ученых книжников и отцов Иерусалима, изучивших Писание. Наконец, я должен ослепнуть, чтобы согласиться с этим вопреки полной для меня очевидности и вопреки всему, что говорят о Христе Моисей, пророки и псалмы Давида!».

Я выписала твои слова, дорогой батюшка, чтобы возразить на них, ибо без всякого хвастовства и самомнения я должна признать, что я могу возразить на них.

Ты признаешься, батюшка, что ты наконец убедился, что Иисус — Великий Пророк и что Дух Божий живет в Нем, ибо совершать то, что Он совершает, можно только силою Божией. Итак, если Бог совершает дивные дела через посредство Иисуса, если Он, так сказать, наделяет Его Своим могуществом в такой мере, что Он, подобно Богу, исцеляет болезни, повелевает стихиями, укрощает бури, воскрешает мертвых, то, стало быть, Он Избранник Божий среди людей и облечен Божескою властью.

Если Господь избрал Его и облек таким могуществом, значит, Он возлюбил Его и требует поклонения Ему и веры в Него. Получивший от Господа Бога, от Самого Иеговы, такие полномочия должен быть добр, и свят, и исполнен всех добродетелей, излюбленных Богом. Словом, Бог должен быть доволен всем, что исходит от Такого Существа.

И вот Этот Иисус, Избранник Божий, чудеса Которого, по твоему собственному признанию, могут исходить только от Бога, Этот Иисус утверждает постоянно, явно и всюду, что Он — Мессия, Сын Божий, о Котором возвещали Моисей и пророки. Дядя Амос и я — мы сами слышали, как Он объявлял Себя Мессией — в синагоге в Вифании, через два дня после воскрешения Лазаря. Он приводил при этом следующие слова из Исаии, применяя их к Себе, как происходящему из Назарета: «Дух Господень на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение и отпустить измученных на свободу» (ср. Ис.61:1-2).

Когда Он прочел это пророчество, которое весь народ наш единогласно относит к долженствующему явиться Мессии, Он сложил сверток и отдал его обратно книжнику. Синагога была полна народа; все теснились, чтобы видеть Совершившего столь великие чудеса; тут были люди не только из Иерусалима, но со всей Иудеи и с той стороны Иордана. Ведь слава Его, кажется, облетела весь мир. Взоры всех в синагоге были устремлены на Него, все жаждали слышать Его. И Он сказал:

— Ныне исполнилось Писание, слышанное вами. О, книжники и люди Израиля! Вы спрашиваете, чтобы Я сказал вам, кто Я? Христос Я или нет? Но ведь вы знаете, что говорит пророк о пришествии Мессии, — вы только что слышали его слова. Если Я совершаю упомянутые им дела, то дела эти свидетельствуют обо Мне и вы знаете по ним, кто Я.

Один из присутствующих громко потребовал:

— Скажи прямо, Христос ли Ты, Сын ли Всевышнего?

Услышав такой вопрос, все собрание замерло в глубоком молчании, ожидая ответа.

Но в это мгновение, перебив начатую речь Иисуса, раздался пронзительный, ужасный крик сумасшедшего, одержимого злым духом. С выражением неописуемого страха и бессильной угрозы он вопил:

— Оставь меня! Не мучь меня, Иисус Назарянин! Ты за мною пришел сюда, чтобы уничтожить меня? Но я знаю Тебя, знаю, Кто Ты: Ты Един Свят от Господа!

Человек этот был римский хранитель ворот, предмет ужаса всех городских жителей, державший их в страхе своим неистовым бешенством.

Иисус грозно укорил духа, владевшего этим человеком, сказав ему повелительно, как говорит господин своему рабу:

— Умолкни, сатана! Сын Человеческий не нуждается в твоем свидетельстве о Нем. Молчи и выходи вон из этого человека!

Раздался вновь ужасающий крик ярости и отчаяния, и человек с пеною у рта, в судорогах замертво упал на пол, точно подкинутый и брошенный невидимой силой. Иисус взял его за руку, и он встал, устремив изумленный и покорный взор на Иисуса, и со слезами радости и благодарности кротко проговорил:

— Вот теперь я свободен! Свободен, как птица, выпущенная из сети ловца! Тенеты прорваны — и я свободен!.. Господь вырвал меня из рук врага!

И он сел у ног Иисуса — спокойный, счастливый и здоровый духом! Все дивились, глядя на него; многие громко выражали восторженную радость, восклицая:

— Кто же Он, как не Христос — Сын Давида, Царь Израиля!

И тысячи голосов потрясали своды синагоги; люди кричали:

— Осанна, Осанна! Осанна Царю нашему!

Когда стали затихать восторженные крики, раздались голоса книжников и фарисеев, укорявших Иисуса, что Он не порицает такого беспорядка в синагоге. Они говорили:

— Кто Такой Этот Человек, дерзающий допускать, что Его величают как Царя? Это преступление против кесаря!

Тут в дверях синагоги появился Эмилий в сопровождении шести или семи римских солдат, и, как только блеснул его шлем с перьями, возвышаясь над головами посетителей синагоги, эти низкие люди огласили воздух самыми ревностными приветствиями своим победителям и, глядя в глаза Эмилию, из всех сил старались получить его одобрительный взор.

— У нас, евреев, нет царя, кроме кесаря! Долой изменника! Мы не потерпим изменника, выдающего Себя за царя и подрывающего власть великого императора! Арестуй Его, доблестный римлянин, и представь Его на суд прокуратора Пилата!

Но Эмилий прекрасно понимал происходящую интригу и был настолько уже посвящен в учение Иисуса, что любил Великого Пророка всем сердцем и преклонялся пред Его Божественной силой. Он быстро водворил тишину, не проявив ни малейшей склонности исполнить требования врагов Иисуса.

И вот мы снова услышали голос Иисуса. Торжественно и властно звучали Его слова и дивным спокойствием Божественного величия озарено было Его лицо, когда Он говорил:

— Царство Мое не от мира сего! Я не ищу владычества и власти земной. Царство Мое — Царство Божие! Истинно говорю вам: вот Царство Мое; и вы увидите Меня вознесенным на престоле небесном, одесную Отца Моего, и преклонятся передо Мною все народы земные, и все небо, и вся земля, и преисподняя.

Речь Его была прервана вновь неудержимым восторженным криком «Осанна!» с одной стороны и враждебными возгласами — с другой. «Он богохульствует!» — кричали фарисеи и священники; и они стали взывать к римским солдатам, чтобы Пророка вывели из синагоги. Народ рвался к Нему, чтобы пасть ниц перед Ним в благоговейном экстазе, а священники, фарисеи и их приспешники затыкали себе пальцами уши и бежали из храма с криком: «От таких богохульных речей сдвинутся камни дома сего и обрушатся стены и раздавят нас!».

Среди этого гвалта, смятения и давки никто не видел, как и когда исчез из синагоги Иисус. Когда мне удалось наконец выбраться оттуда и дойти до дома Лазаря, я услышала голос Иисуса. Он молился и был один в Своей маленькой комнате. Он Сам избрал этот тихий уголок и приходил туда, когда хотел быть наедине со Своим Небесным Отцом. Голос Его то возвышался и звучал горячим призывом и мольбой, то затихал, и наступало ничем не нарушаемое молчание. Иногда слышался вздох, переходящий в слабый стон, как бы от нестерпимой сердечной муки. Непроницаемой завесой сокрыта от нас тайна Его общения с Отцом Его и Господом.

Вечером, в последний день перед Его уходом из дома Лазаря, Марфа легонько постучала к Нему в дверь, говоря, что ужин готов и ждут только Его. Он вышел: лицо Его было страшно бледно, на лбу и около рта пролегли преждевременные морщины, следы сильного душевного напряжения, глубокой думы и скорби. Он приветливо улыбнулся нам, как всегда, но эта улыбка вызвала слезы на моих глазах.

Эмилий сидел с нами за столом; тут были и Лазарь, и дядя Амос… Незабвенный, священный час! Пророк не прикасался к еде в этот вечер, но много и чудно говорил нам о любви к Богу. Мы слушали, тоже забыв о пище, и, как Он, не чувствовали голода, утоляясь пищею духовною, — хлебом жизни, сходящим, как манна небесная, с Его священных уст…

Но возвращусь к первоначальной задаче этого письма, дорогой батюшка, — к возражению на твои сомнения. Итак, ты признаешь Его Избранником Божиим, творящим чудные дела силою Божиею. Но ведь Такое Лицо и ложь или какой-либо обман — несовместимы.

Иисус, уполномоченный Богом на великие дела, Иисус, облеченный Божественною Силою повелевать стихиям и духам и воскрешать мертвых, — может ли быть лжецом и обманщиком?

И вот Иисус называет Себя открыто и всенародно Сыном Божиим, Царем Небесным, — Тем Обетованным, о Котором говорили пророки. Стало быть, нет больше и быть не может никаких сомнений в том, что Он и есть действительно Истинный Христос, Мессия, долженствовавший явиться в мир!

Прости мне, дорогой батюшка, мою, быть может, слишком большую горячность и настойчивость в стремлении привести тебя к вере во Христа Иисуса! Глубоко веруя в Него как в Мессию, не могу устоять против горячего желания, чтобы и тебе открылась эта истина. Что предстоит Ему совершить дальше, в чем еще проявит Он Свою Божественную силу и в каких пределах распространится Его могущество — это никому не известно. Иные мечтают, как Он во главе десяти тысяч последователей войдет в Иерусалим и Пилат покорно передаст Ему свой пост и удалится со своими легионами не только из Иерусалима, но и из пределов Иудеи, а Иисус взойдет на престол Давида и Своим правлением восстановит славу Соломонова века; и к царству Иудейскому, которое составит центр Его владений, будут присоединяться все царства мира. И будет владычество Его от моря и до моря, от берегов Египта и до восточных окраин земли, из конца в конец, пока все народы не падут ниц пред Ним, а все императоры, и цари, и князья покорно сядут у Его ног, и все языки и наречия прославят Его и признают Его Царем царей и Господом господствующих; и в блеске Его царствования Иерусалим и Иудея станут, конечно, первыми из всех городов и стран земных, и славе и владычеству народа нашего не будет конца.

Таково будущее Иисуса, таковы надежды, возлагаемые на Него почти всеми Его учениками. Я знаю одного только, который, как и Лазарь, понимает миссию Иисуса на земле совсем иначе. Это Иоанн, жених моей сестры Марии. Он ближе всех к Иисусу, он Его любимый ученик, и ему Иисус открывает такие истины, которые недоступны другим. Когда он слышит обычные толки о предстоящей славе и могуществе Пророка, лицо его становится печальным и он говорит: «Но не теперь… не здесь… не на этом свете! Прежде чем увидим славу Иисуса, должно пройти через долину скорби, через врата, ведущие в иной мир. Его Царство не земное: оно Небесное. И Сам Он здесь, на земле, испытывает только страдания, и, может быть, испытает мучительную смерть. Он Сам говорил мне, что пришел в мир для страданий и смерти и что только ценою Его Крови создастся Царство Его, которому не будет конца! Он говорил: “Готовьтесь, возлюбленные друзья Мои! Сердца ваши будут разрываться от скорби и очи обливаться слезами, прежде чем души ваши воспримут зрелище славы и величия”. Он даже прямо сказал мне: “Я должен претерпеть от людей, прежде чем войти в Царство Славы. Фарисеи, священники ищут убить Меня, и Я буду взят от вас; но не предавайтесь чрезмерной скорби: смерть не имеет силы надо Мною больше предела, Мною полагаемого. Я отдам жизнь Мою и возьму Ее обратно. Великою скорбью и страданиями искупит Царство Свое Сын Божий из власти того, кому покорны все народы земные: самого сатаны, князя мира сего. Победа будет за Мною, но прежде Я должен претерпеть много. Не бойтесь же: смертью Своею Я уготовлю вам путь в Царство Небесное!”.

Часто я слышал от Иисуса, — говорил нам Иоанн, — такие и подобные скорбные речи. Что значит все это и как должно это понимать, я не знаю; ибо не могу представить себе, как может страдать и умереть Тот, Кто мертвым возвращает жизнь, Кто повелевает волнам и ветрам!»

Вот разговоры, какие я слышу о Дивном Пророке. Его будущее полно тайны, и только из пророчеств и из собственных уст Его мы знаем, что Ему предстоит неизмеримая слава, к которой Он идет путем страданий. Но, воссядет ли Он на престоле Давидовом и будет царствовать над всем миром или в пределах Своей земной жизни ограничится лишь величайшими страданиями, — я все равно непоколебимо буду любить, и чтить Его, и верить в Него как в моего Спасителя и Царя, называемого в Писании «Един Свят»…

Твоя преданная и любящая дочь Адина.

XXIX

Удрученное настроение. — Слова Иисуса после пасхального ужина. — Рассказ Иоанна обо всем, что произошло за этим ужином. — Иуда Искариот[146]. — «Делай скорей то, что начал делать». — Гефсиманский сад. — Предательство. — Голоса Ангелов в воздухе. — Иоанн следует за Иисусом. — Толпа ведет Иисуса к Анне. — Ярость толпы.

71 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Бруни Федор Антонович, русский художник итальянского происхождения (1799-1875). Христос. 1847. Холст, масло 94,7х69. Государственная Третьяковская галерея. Москва

Батюшка дорогой! Что же это творится у нас?! Горе и злодеяние! Позорное злодеяние!

Божественный Учитель наш, наш Мессия, Помазанник Божий, — схвачен, как преступник, и предан на суд римлянам! Предан самими евреями, — излюбленным народом Своим!

Обвинили Его в том, что Он называет Себя Царем и возбуждает народ к восстанию для восстановления Царства Давидова! И это те самые люди, которые должны бы стыдиться, что их святыня, гора Сион, занята римскою цитаделью[147]! Это низкое, корыстное и завистливое племя, эти священники и книжники, которых я стыжусь назвать своими соотечественниками, обвинили Христа перед Пилатом в государственной измене и возмущении народа! И теперь, когда я пишу эти строки, Он находится как арестант в доме Пилата и с Ним обращаются как с преступником.

Но я не страшусь за Него: никакие враги не имели бы силы над Ним, если бы не Его Собственное соизволение. Одно Его слово — и упали бы цепи, сковавшие Его; один взор, подобный молнии, — и поверглась бы во прах пораженная Им стража. Никто не властен над Ним.

Но ты скажешь, батюшка, зачем же Он допустил это? Не будет ли народ наш страшно наказан Богом за проявление такой злобы и ненависти к Помазаннику Божию?

Я не могу ответить на эти вопросы. Они смущают и меня. Человеческий ум бессилен перед этой тайной, а между тем вопрос этот у всех на устах. Наш дом постоянно наполняется Его друзьями, они все стекаются к нам, даже и в поздние часы ночи, и проверяют у нас слухи об аресте Иисуса, мгновенно распространившиеся по городу. Пятеро из Его учеников сидели с дядей Амосом во дворе нашего дома и рассказывали, как все произошло. Я передам тебе все, что от них слышала, хотя это только увеличивает таинственность совершившегося.

Сегодня Иисус закончил день пасхальной трапезой со Своими двенадцатью избранными учениками и установил новый, таинственный и совершенно особенный праздник с вином и хлебом. Он трогательно внушал ученикам совершать это в Его воспоминание.

После того Он пошел на Масличную гору и, сев под деревом, с грустью говорил ученикам, что «пришел час Его», когда Он должен завершить предназначенное Ему. Говорил также, что скоро Он уйдет из этого грешного мира. Вот что рассказывал нам об этом Иоанн после наших расспросов:

«Был вечер. Густые, мрачные тени легли на южную часть Масличной горы. Всем нам было как-то жутко и страшно, и все мы чувствовали близость какого-то неотвратимого зла… Оно, казалось, нависло над нами, как туча… Тишина и мрак ночи казались зловещими. Слова нашего Возлюбленного Учителя в этот час были полны непостижимой для нас тайной. Голос Его был особенно нежен и трогателен и вызывал у нас слезы.

За трапезой Иисус вдруг сказал нам прямо и неожиданно, что один из нас предаст Его в руки священников… О том же, что они решили убить Иисуса, мы давно догадывались. Особенно должен был раздражить их последний вход Иисуса в Иерусалим, когда несметные толпы народа встречали Его с пальмовыми ветвями в руках, простираясь ниц перед Ним. Со всех сторон раздавались возгласы: “Осанна Мессии, Сыну Давидову!” (Мф.21:8). Но, когда Иисус произнес за столом странные слова о Его предательстве и в тоне их нам послышался кроткий упрек, — все мы были страшно потрясены. Петр, а за ним и все остальные стали спрашивать Иисуса, кто это сделает. И все говорили: “Не я ли, Господи?”.

Я сидел в то время около Иисуса, приклонив голову к Его плечу. И я тоже спросил: “Господи, кто же предаст Тебя? Я не могу, не хочу допустить этого! Я помешаю причинить Тебе зло!”.

Иисус покачал головой и с кроткой улыбкой сказал: “Возлюбленный брат Мой! Ты сам не знаешь, что говоришь! Сыну Человеческому надлежит быть преданным, и предаст Его один из друзей Его… Но горе предателю! Заметь, кто обмакнет хлеб свой в солонку в одно время со Мною”. И я увидел, что Иуда протянул руку и вместе с Иисусом опустил хлеб свой в солонку; но рука Иуды дрожала, и он просыпал соль и уронил свой кусок в чашу. Тогда Иисус подал ему Свой кусок и сказал: “Иуда, делай скорее, что начал!” (ср. Ин.13:21-27).

Мы поражены были словами и тоном, каким они были сказаны, но подумали, что они могли относиться и к обязанности Иуды как нашего казначея, страшась мысли об ином, ужасном значении этих слов. Иуда же тотчас встал после этого и, не взглянув ни на кого из нас, вышел вон.

Прошло несколько минут полной тишины. Все как бы прислушивались к звуку его удаляющихся шагов. Страх овладел нами… Страх чего-то ужасного, неминуемого, в чем мы не могли еще дать себе ясного отчета. Точно черная грозовая туча нависла над нами. Мы тревожно взглядывали то друг на друга, то на нашего Возлюбленного Учителя, все подавленные надвигавшимся неясным ужасом. Но Его лицо было спокойно и ясно, и Он с нежной любовью глядел на нас, как будто перед Ним рассеялась или побеждена та тень скорби, которая на момент омрачила Его чело, когда Он обратился со словами к Иуде. Теперь же снова взор Его был ясен, как безоблачное небо».

— А какое же это таинственное празднование, которое Он учредил? — спросила Мария, прерывая рассказ.

— Ты правильно назвала его таинственным, — ответил Иоанн и продолжил рассказ:

«Когда мы сели за пасхальный ужин, Иисус взял хлеб, торжественно благословил Его, как бы освящая Его, разломил и дал нам со словами: “Приимите, ядите, сие есть Тело Мое…” (Мф.26:26).

С большим удивлением, не понимая слов Его, но с глубоким благоговением мы взяли каждый по куску этого хлеба и съели Его, как Он велел, ибо кто дерзнул бы ослушаться Господа? Съели с тем же чувством благоговения, как если бы это были “хлебы предложения” в нашем храме, посвящаемые Богу. Мы съели этот хлеб в глубоком молчании, ибо чувствовали, что этим учреждается какой-то новый, священнейший из всех праздник.

Затем Он взял чашу с вином и также, призвав на нее благословение Божие и освятив ее молитвою, подал нам, чтобы каждый отпил из нее, что мы благоговейно исполнили. Потом Он сказал: “Я не буду больше пить вина до того дня, когда буду пить вино новое в Царстве Отца Моего”. И затем сказал нам о вине: “Это — Кровь Моя”» (ср. Мф.26:27-29).

Я спросила у Иоанна:

— Как ты понимаешь то, что Он назвал хлеб Своим Телом, а вино — Своею Кровью?

— Не могу ответить на это. Это — тайна. Но Господь сказал, что после все это станет для нас ясно.

И далее Иоанн продолжал:

«Потом, пропев пасхальный гимн, мы по слову Иисуса пошли за Ним на Масличную гору. По пути Он беседовал с нами. Он говорил нам: “Дети Мои! Недолго уж Мне быть с вами! Скоро Я должен от вас уйти. Запомните Мои последние слова: любите друг друга. По этому всякий узнает, что вы Мои ученики” (ср. Ин.13:33-34).

— Господи! — вскричал Петр. — Мы пойдем за Тобою! Не оставляй нас, не ходи никуда без нас!

А Андрей добавил тревожно:

— Ведь священники ищут убить Тебя и подстерегают Тебя всюду.

— Мы не допустим, чтобы Ты уходил от нас один, — сказал Иаков, — мы всем сердцем, всеми силами готовы защищать Тебя.

Я спросил Иисуса:

— Куда же Ты хочешь идти от нас, Господи? Неужели Ты доверяешь фарисеям?

Так мы шли, окружая Его, и щемящее душу предчувствие выражалось в наших тревожных расспросах. Он же с любовью смотрел на нас и говорил: “Дети Мои! Должно Мне оставить вас. Туда, куда Я иду, вы не можете идти со Мною” (ср. Ин 13; 33).

— Но, если бы Ты пошел даже на самый дальний край моря, я и то пошел бы за Тобою! — вскричал Петр.

— Я не отстану от Тебя, Учитель мой и Бог мой!

— Но куда же Ты идешь и почему нам нельзя следовать за Тобою?

— Я жизнь свою отдам за Тебя!

Так все в один голос выражали мы свою преданность и готовность всюду за Ним следовать. Я же, так как был ближе всех к Нему, потихоньку спросил у Него:

— Куда же Ты думаешь идти и почему запрещаешь нам следовать за Собою?

И Он отвечал:

— Как Авраам, связав сына своего, положил его на жертвенный костер, так Отец Мой велит Мне быть связанным и принесенным в жертву за грехи народа Его.

— Нет, нет, Господи! — горячился Петр. — Я умру за Тебя прежде, чем это случится с Тобой!

— Ты хочешь умереть за Меня, Петр? — сказал Иисус, глядя на него с тихой грустью. — Истинно, истинно говорю тебе, Петр, — не ведаешь сам, что говоришь! Прежде, чем дважды прокричит петух, ты три раза отречешься, что знаешь Меня.

— Отречься от Тебя, Господи? — повторил Петр, совершенно изумленный и огорченный, с выражением ужаса во взгляде.

— Да, Петр, — ответил Иисус твердо, но с любовью, — ты будешь отрицать, что когда-либо знал Меня; приближается время, когда только полное незнание Иисуса Назарянина может обеспечить вам безопасность… И все вы, — прибавил Он дрогнувшим голосом, и слезы блеснули в Его глазах, — все вы претерпите оскорбления за Меня в эту ночь. Вам будет стыдно признаться, что вы ученики Мои, и вы допустите мысль, что Я обманщик, и будете досадовать на Меня. И вы покинете Меня, — ибо в Писании сказано: “Поражу Пастыря и рассеются овцы” (ср. Зах.13:7).

Мы не знали уже, что ответить на эти слова. Я поцеловал руку моего возлюбленного Учителя и сказал, что хотел бы разделить с Ним ту опасность, которая как будто грозит Ему.

Он видел, как мы все смущены и опечалены. Филипп даже громко заплакал и простонал, что должно убить того, кто оставит своего Учителя!

Иисус же сказал:

— Да не смущаются сердца ваши. Я иду, чтобы приготовить место для вас в доме Отца Моего (ср. Ин.14:2).

Фома ответил на это:

— Ведь Отец Твой, Господи, не живет больше в Назарете, а где Он живет теперь, там только две маленькие комнаты в бедном домике! А Ты говоришь, что хочешь всех нас туда поместить!

— Фома, ты только то и понимаешь, что могут видеть твои глаза! Я говорю об Отце Моем, Который на Небесах. В Его доме много помещений…

Затем, когда мы подошли к Кедрону, Иисус уже прямо сказал нам, что Он должен умереть, но что посредством Его смерти нам откроется путь в небесные обители, где будет жизнь вечная. Мы не могли понять всего, что Он нам говорил; поняли только, что скоро Его не будет с нами. И горе наполнило сердца наши.

Иисус сказал:

— Перейдем через Кедрон и направимся на ту сторону Масличной горы, где мы любили ходить по саду…

И мы пошли, окружая Его, как стража, чтобы скрыть Его от шпионов фарисеев и защитить, если понадобится. Петр и Иаков шли впереди. Мы проходили по темным улицам города и подошли к воротам, которые Пилат разрешил не закрывать в эти ночи по причине большого движения народа во время праздника Пасхи.

Взошел месяц, и при свете его я увидел лицо Иисуса; Он казался более обыкновенного усталым.

Наконец мы перешли мост и вошли в темную чащу сада. Хорошо зная это место, мы скоро вышли к его середине, — к той группе маслин, под которыми, по преданию, любил отдыхать Авраам. Тут, обратясь к нам, Иисус сказал с выражением глубокой печали в голосе:

— Друзья Мои! Час страданий Моих настал. Я исполняю волю Пославшего Меня. Теперь Мне должно остаться одному. А вы оставайтесь здесь и не спите. Ты же, Петр, и ты, Иаков, — идите за Мною. Я пойду недалеко и буду молиться.

Я попросил Господа взять и меня с Собою. Он ответил:

— Да ведь ты и всегда со Мною! Еще не сейчас Я оставлю тебя.

Так, оставив восьмерых друзей наших на карауле, на случай приближения врагов, которые всюду следовали за Ним, мы последовали за Ним в самую глухую часть сада. Там Он остановился у большого камня, за которым, говорят, прятался Адам, скрываясь от Иеговы[148]. Здесь Он сказал нам:

— Подождите Меня, а Я пойду молиться Моему Отцу.

И Он отошел за изгиб скалы и встал на молитву, преклонив колени. За ветвями маслины нам стало не видно Его. Мне стало без Него так страшно, что потихоньку я приблизился к тому месту, где Он стоял, и я услышал тяжкие вздохи, вырывавшиеся из Его груди.

Я слышал также, как Он произносил какие-то слова, но не мог разобрать этих слов, прерывавшихся вздохами, только почувствовал страшную скорбь и тоску, которые в них выражались.

В то время, когда Он так отдавался молитве, а я следил за Ним, мне показалось, будто небесный свет исходит от того места, где Он стоял, и в этом свете я увидел Ангела рядом с Иисусом. Он склонился к Нему и был как будто весь в воздухе, не касаясь земли. Все это место сияло таким светом, что и Петр, увидев его сквозь листву, поспешил сюда, думая, не пришел ли кто с зажженным факелом. Я сделал ему знак, чтобы он молчал, и мы стали смотреть вместе, дивясь и восхищаясь сиянием Ангела, озарившим то место, где был Иисус.

Когда же Ангел поднял склонившегося к земле Иисуса, мы увидели Божественный Лик нашего Господа, искаженный неописуемой скорбью, а на лбу Его темнели большие капли кровавого пота, которые стекали по Его бледным щекам. Никогда раньше не видали мы на лице человеческом таких страшных следов душевной муки.

Ангел как будто шептал Ему что-то тихое и спокойное и указывал поднятой рукой на небо. Лицо Иисуса понемногу просветлялось; и вот с покорным и устремленным к небу взором Он произнес отчетливо и громко:

— Господи! Да исполнится не Моя воля, а Твоя!

И Ангел обнял Его, как бы поддерживая и подкрепляя, и затем, отделившись от земли, исчез, как звезда, вернувшаяся в небо (ср. Лк.20:40-44).

А мы с Петром стояли ошеломленные и подавленные этим явлением».

— А какой вид был у Ангела? — спросила я, прерывая рассказ.

— Он имел вид прекрасного юноши-воина, но он так ослепительно сиял, что нельзя было долго смотреть на него. Он был как будто в серебристой развевающейся одежде, и от него по всему саду распространялся тонкий аромат, нежнее всех драгоценных индийских духов, а голос его звучал в воздухе дивной, ни с чем не сравнимой музыкой.

— А были крылья у Ангела? — спросила Мария.

«Нет, я их не видел, но одежда, развеваясь, сияла и как будто сама носилась в воздухе, когда Ангел поднялся от земли. А когда он стоял, склонившись над коленопреклоненным Иисусом, она облегала его небесные очертания.

После посещения Ангела, — продолжал Иоанн, — Иисус стал спокойнее, и мы с Петром вернулись к спящему Иакову и стали тихо переговариваться о том, что видели сейчас и что еще более утвердило нашу веру в Иисуса как Сына Божия, Обетованного Мессию.

Но наконец, усталые от всего пережитого за этот день, мы неожиданно для себя уснули.

Нас разбудил голос нашего Возлюбленного Учителя:

— Вы спите, дети Мои? Но… час бодрствования уже прошел… Пожалуй, спите теперь, ибо тело ваше побеждено усталостью, хоть дух и желает бодрствовать. Мне больше не нужно вашей помощи.

Но мы отказались спать и пошли к другим ученикам, которых тоже нашли спящими.

— Встаньте, пойдемте отсюда! — сказал Иисус громко, так что они сразу проснулись, и добавил: — Вот приближается предающий Меня.

И мы увидели свет факелов, мелькавший между деревьями в долине царя Давида. Затем звук приближающихся шагов донесся до нас. Скоро мы увидели толпу, вошедшую уже в сад; они шли, переговариваясь вполголоса.

Увидев опасность, мы сказали Иисусу:

— Беги, Учитель! А мы тоже спустимся с холма и убежим от врагов по дороге в Вифанию.

— Нет! — ответил Иисус. — Я должен исполнить волю Отца Моего. Я не должен бежать от этих людей. Да исполнятся слова Писания. Спасайтесь бегством, а Я пойду к пришедшим за Мною.

— Нет, Господи, Тебе должно спасаться, пока есть еще время! А не успеешь, так мы все постоим за Тебя! — горячился Петр.

И все ученики поддержали его.

Но Иисус покачал головой и сказал с горькой улыбкой:

— Не знаете вы, что говорите и что хотите делать. Час Мой настал.

В это время толпа приблизилась и люди, подняв факелы, осветили нас и Иисуса среди нас. Тут, к изумлению нашему, мы увидели Иуду: он шел, как вожатый, впереди всех. Ибо он один знал, где найти Господа в этот час. Увидев же Иисуса, он прямо пошел к Нему с выражением дружеского привета и поцеловал Его в щеку со словами:

— Я рад, что нашел Тебя, Учитель!

— Иуда, — сказал Иисус, — поцелуем ли предаешь Сына Человеческого?

И Иуда, обратившись лицом к толпе, посреди которой я увидал нескольких старших священников и ученейших книжников нашего храма, сказал им:

— Вот Он! Берите Его!

Тогда толпа из нескольких десятков вооруженных людей кинулась вперед, чтобы схватить Иисуса. При ярком свете луны и факелов я увидел, что она состояла, кроме солдат, из самых отчаянных уличных негодяев и всякого сброда, вооруженного кольями, дубинами и мечами.

Петр и Иаков кинулись вперед на защиту Иисуса, а я, будучи совсем безоружным, кинулся на грудь Учителя, чтобы защитить Его своим телом.

Когда самые смелые из толпы подступили близко и один уже замахнулся, чтобы ударить Иисуса по плечу, Петр выхватил свой меч и ударил негодяя, при чем отсек ему ухо. Толпа с криком бросилась было на нас, но Иисус, спокойно подняв руку, спросил:

— Кого вы ищете?..

И мгновенно вся толпа в каком-то страшном, диком испуге отхлынула назад, как волна от несокрушимой скалы, и все повалились на землю и лежали так несколько времени. Только мы с Петром да Иуда остались стоять около Иисуса. Иуда не упал, но ужас отразился на его лице.

— О, Господи! — вскричал Петр в изумлении. — Если Ты можешь так отражать Своих врагов, то они не страшны Тебе! Разреши же мне ударить Иуду?

— Нет, Петр, вложи меч твой в ножны. А Иуда пусть видит могущество Божие и пусть знает, что силой никто не может взять Меня, пока Я Сам не дам врагу силу…

Между тем лежавшие на земле солдаты и простые уличные бродяги, а также священники стали понемногу подниматься и не только не бросились бежать, но, как будто оправившись от своего поражения, еще более расхрабрились. Старший из священников провозгласил, что ничем иным, как колдовством, они были повержены на землю, и в яростном исступлении кинулся вперед с поднятыми руками на Иисуса и на нас. Толпа кинулась за ним. Тщетно я отбивался, изо всех сил защищая Иисуса, — мы все были оттеснены вглубь сада, и Иисус остался в руках врагов».

Этими словами Иоанн закончил свой печальный рассказ. Он рассказывал нам это со слезами, и мы слушали его плача. Слушали… и надивиться не могли, как это Иисус, Который одним взором, одним поднятием руки поверг ниц перед Собою подступавшую к Нему толпу, мог стать их Узником, отдаться в руки людей, жаждавших Его смерти? И это не только удивляло, но и смущало нас. Это был момент, когда наша вера в Него подверглась искушению. Как и многие теперь, мы то готовы были увидеть в Нем обманщика, то снова наша преданность Ему брала верх и мы верили, что Он еще восторжествует над Своими врагами и слава Его водворится вновь.

Мы прислушивались к каждому звуку отворяющейся двери и ждали, что вот-вот снова увидим Его, освободившегося от оков. Мы ждем Его с упованием и верою. Быть может, завтра все объяснится? А пока тайна, облекающая судьбу и поступок Пророка, непроницаема для нас. Кажущиеся противоречия Его судьбы с текстами пророчеств теперь смущают и нас. Но мы ищем успокоения, вспоминая Его слова: «Вы еще не знаете, но узнаете после и поверите истине, что Я послан Богом. То, что теперь представляется вам таинственным, — будет ясно, как Свет Божий. Ждите, и верьте, и узнаете все, что теперь непонятно вам. Не допускайте, чтобы испытания и страдания, через которые Я должен пройти, уменьшили бы веру вашу. Я пришел в мир, чтобы победить, но вначале Я должен смириться. Если Я покоряюсь теперь, то для того, чтобы восстать и поднять весь мир с Собою, когда восстану».

Но как это унизительно, как нестерпимо больно думать, что наш Божественный Пророк отнят от нас, схвачен врагами и связан по рукам, как преступник! И мы надеемся, батюшка, мы ждем, мы свято верим Его словам!

Я сообщу еще одну пропущенную мною подробность из рассказа Иоанна об аресте Иисуса.

Когда старший из священников накинулся на Иисуса и стал связывать Ему руки, в воздухе послышался как бы шелест несметного количества крыльев и раздался голос, подобный призывному звуку трубы, и, поддерживаемый бесчисленным эхом скал, раскатился далеко, как бы целая рать невидимого Небесного воинства незримо присутствовала тут.

Все подняли головы и озирались кругом, но ничего не было видно. Тогда раздался голос Иисуса. С видом повелевающего величия, какого я никогда не видел у Него раньше, Он сказал:

— Слышите, люди Израиля! Несметные рати Небесного воинства носятся в воздухе и готовы защитить Меня от врагов, если только Я попрошу о том Отца Моего Небесного. Но для Себя Я не пользуюсь Моей властию. Я пришел на землю, чтобы пострадать. Как Человек, Я подвержен всему, что может чувствовать земной человек, но в Свою защиту Я не воспользуюсь теми средствами, какие не даны другим людям. На то Я и пришел в мир. Ведите же Меня! Я иду с вами.

Тогда Иисуса схватили и повели в город, а сопровождавшая Его толпа ученых книжников и уличного отброса преследовала Его оскорблениями, издеваясь по поводу того, что, несмотря на Его чудодейственную силу, они так легко овладели Им. Эти низкие люди так расхрабрились, что стали злобно советовать Ему дорогой призвать Себе на помощь Свои Небесные рати! А другие приставали к Нему, говоря, что они голодны и жаждут, и требуя, чтобы Он превратил для них воду в вино и дал бы им сейчас же хлеба. Иоанн, горячо любя Иисуса, не отставал от Него, и шел тут же, и слышал все это. Но Иисус ничего не отвечал им, шел спокойно и терпеливо переносил их злобные выходки и нахальство. Когда же все подошли к городским воротам, римская стража, увидав эту шумную, крикливую толпу с вооруженными людьми и солдатами, остановила их, чтобы узнать, в чем дело.

Старший священник Илий объяснил им:

— Мы ведем изменника и бунтовщика, господин начальник городской стражи! Это зловредный плут, Который выдает Себя за Царя и за Христа! Мы Его только что захватили с помощью вот этих наемных солдат. С Ним было еще двенадцать заговорщиков, Его сообщников, которые вместе с Ним тайно решили ниспровергнуть правление кесаря и стать во главе Иудейского царства!

— Да здравствует кесарь! Нет здесь никаких царей, кроме кесаря! — был ответ римлян.

Некоторые из стражи закричали:

— Тащите Его к прокуратору! Он все рассудит по заслугам! К Пилату Его! К Пилату!

— К Анне, прежде к Анне! — закричали евреи.

Среди шума и крика толпы, к которой присоединилось еще много народа из прибывших в Иерусалим на Пасху, Иисуса привели к дому Анны, который уважаем нашим народом и пользуется безграничным влиянием.

Шумная толпа остановилась и начала вызывать Анну на крышу дома. Тесть первосвященника Каиафы вышел в ночном одеянии, и ему объяснили, в чем дело.

Когда Анна узнал, что к нему привели арестованного Иисуса, он выразил свою радость и торжество победы в страшно кощунственных словах и опрометью сбежал вниз; наскоро одевшись, он вышел во двор и приказал вести Иисуса к себе. Когда ввели к нему Иисуса, он было обратился к Нему с оскорбительными словами, но величаво спокойный вид Пророка мгновенно сократил его дерзость. Он стал предлагать Иисусу вопросы, но ни на один из них не получил ответа. Потеряв терпение, он приказал покрепче связать Его (хотя Иисус мог бы, как Самсон, освободиться от всяких оков) и послал Его к первосвященнику Каиафе, сказав при этом:

— Каиафа заставит Тебя отвечать! Ты хочешь разрушить храм и называешь Себя Сыном Иеговы?! О, богохульник! Вон отсюда, чтобы не обрушился дом, под кровлей которого мог пребывать Такой нечестивец! Клянусь короной Давида, Пилат сделает из Тебя короля и предоставит Тебе римский престол! А чтобы Ты с него не свалился, Тебя прибьют к нему гвоздями по рукам и ногам!

Толпа ответила на это одобрительным шумом. Раздались голоса:

— На крест Его!

— Распять Его!

Другие кричали:

— К Каиафе Его!

Но начальник римской стражи решил, что Его надо представить к Пилату, и очистил дорогу, чтобы вести связанного Иисуса, окружив Его стражей.

Шествие шумно двинулось вперед при свете сотни факелов. Иоанн последовал за Иисусом, но один из солдат легиона Эмилия признал его за ученика Иисуса и он был схвачен. Ему удалось откупиться, отдав солдату свое верхнее платье, и его отпустили.

Такова была ненависть евреев к Иисусу, что они злорадно обнаруживали учеников Его и грозили не пощадить никого, если только те попадутся им в руки. Пятеро спасшихся от преследования учеников находятся теперь у нас в доме вместе с Иаковом; он тоже откупился от солдат, отдав им свои льняные одежды.

Все мы смущены и подавлены горем. Действовать в защиту Иисуса значило бы только рисковать, то есть разделить Его участь без всякой пользы для Него. С грустью должна сказать, что двое или трое из Его учеников начали сильно сомневаться в том, что Он Мессия, с тех пор как Он, вместо того чтобы восстановить обещанное царство, связан, как преступник, и осужден на смерть.

Но, несмотря на все эти испытания, я твердо верю в Него и уповаю на Него. Я не могу в Нем сомневаться и верю в Его могущество. Если я видела, как Он воскресил Лазаря из могилы, то как же мне не верить, что Он может освободиться от врагов! И только если лишат Его жизни и я увижу Его мертвым, то разве тогда только поколеблется моя вера в Него. Но, если Его убьют… увы! Тогда погибли не только все мои надежды, но и упование всех покинутых и плачущих учеников Его, так же как и надежды всего израильского народа на восстановление славы Израиля. Ибо мы истинно верим, что именно Он освободит Свой народ…

Слезы не дают мне больше писать.

Любящая дочь твоя Адина.

XXX

Надежды и веры не стало! — Плач, рыдания, отчаяние. — Скорбь Иоанна и Матери Иисуса. — Никого не осталось, кто бы верил. — Рассказ Марии о случившемся. — Иисус среди озверелой толпы. — «Не обо Мне плачьте, но о себе». — Яростная злобность священников. — Послание от супруги Пилата. — Иуда Искариот со своим кошельком. — Восход солнца.

Батюшка мой дорогой!

Не знаю, как напишу… не знаю, что скажу тебе… Ужасом и скорбью переполнено сердце мое. Нет сил нести это бремя. Разочарование полное и тоска безысходная. Тот, в Кого я верила, на Кого тысячи иудеев возлагали все упование, ожидая, что Он с учениками Своими восстановит славу и счастье народа израильского, — наш Иисус сегодня утром приговорен прокуратором римским к смертной казни, и… Его уже распяли!

Слезы мои, оросившие пергамент, пока я писала эти строки, полнее слов моих расскажут тебе, до чего я подавлена разразившимся над нами ударом десницы Божией. Иисус — благородный, кроткий, беспредельно добрый и мудрый Пророк, Который учил нас так благостно и мудро, что все мы уверовали, что Он — Спаситель наш, от Бога посланный Вождь, долженствующий сесть на престоле Давида и восстановить славу нашего народа, — Иисус — умер!!!

И с Ним, увы, умерли все наши надежды.

Когда окровавленная голова Его безжизненно поникла на Кресте, — поникла вновь под игом Рима вся Иудея, едва успев поверить мечте об освобождении. Померк свет Восходящего Солнца — Мессии, ибо ведь все мы верили, что Он — Христос. Но вера наша исчезла. И дщерям Израиля предстоит вновь посыпать пеплом свои главы и облечься в траурные одежды, ибо Тот, на Кого возлагали все упования, в Кого верили все душою, — мертв.

В смятении и ужасе разбрелись по полям и лесам ученики Его и прячутся, чтобы не попасть в руки убийц. Я плачу, не осушая глаз. За что облек нас Господь грозовой тучей Своего гнева? Зачем допустил красоте и гордости нашей с небесных высот быть сверженной во прах?! Вспоминаются мне слова пророка: «С небес поверг на землю красу Израиля… руками всплескивают о тебе все проходящие путем… и качают головой своею (Плач 2; 1, 15)»…

Да! И все могут теперь укорять нас, веривших в Него, и говорить: «Где же теперь ваш Великий Пророк, Которого называли Сыном Божиим, Царем из рода Давида, мудрейшим из мудрых и Радостью всей земли?».

73 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Тициан Вечеллио (1488/1490-1576), италианский художник эпохи Высокого и позднего Возрождения. Динарий кесаря. 1516. Дерево, масло. 75х56. Дрезденская картинная галерея, Германия

Об утраченных надеждах я плачу, батюшка, веру свою оплакиваю, ибо страшное бедствие разразилось над нами; сокрушилось все, чем мы жили, и отчаяние овладело нами. Мы утратили путь под ногами нашими и не знаем, куда идем. Тот, в Кого мы верили, обессилел, и покорился страданиям смерти, и не мог спасти Себя для нас. Спасавший людей от болезни и смерти не мог спасти Себя от распятия на Кресте…

Пока пишу эти строки, во двор к нам пришел священник Авнер и громко высмеивает дядю Амоса, говоря:

— А Мессия-то ваш помер. Действительно, выискали Великого Пророка из Назареи: родился в яслях, а помер, как вор, на Кресте! Не говорил ли я тебе, что восстающий против храма и служителей его от веельзевула был послан в мир?

Рабби Амос ничего не отвечает ему. Стыд и отчаяние сомкнули уста его. Так торжествуют враги наши, а мы бессильно молчим. Сидеть у ног Его и слушать Его, следовать за Ним всюду, куда Он поведет, — накануне еще было нашей радостью и гордостью. Теперь же многие стыдятся признать, что знали Его и виделись с Ним. Теперь только почетный сан священника еще спасает дом дяди Амоса от грубых оскорблений.

Но ты, дорогой и любимый батюшка, ты, которому я поверяла все мои опасения и надежды, — скажи, возможно ли назвать Иисуса обманщиком? Человек, сиявший среди всех людей светом истины, открывавший нам такие высокие чувства и мысли, до каких не достигали даже мудрейшие из философов и пророков, Он, жизнь Которого была так безупречна, от Которого только все доброе исходило для всех, — возможно ли Такого Человека признать обманщиком? Когда я только вспомню обо всех страдающих, которых Он успокоил, скорбящих, которых Он утешил, и мертвых, которых Он воскресил, когда я вспомню Его высокое учение о любви и Его покорность и любовь к Богу, Его уважение к святому храму и чистоту и искренность в Его отношении ко всем людям; когда вспомню то глубокое чувство любви и преданности, с каким все знавшие Его всегда относились к Нему, призывавшему к Себе «всех скорбящих и обремененных», — о, помня все это, я не могу и никогда не поднимется перо мое написать рядом с Его именем слово «обманщик».

Но что же я скажу о Нем? Увы! Я чувствую себя ограбленной и разоренной, как если бы я доверила все сокровища моего сердца человеку, который не оправдал моего доверия. Иисус Сам объявлял, что пришел на землю, чтобы восстановить царство и сесть на престол Давида, и что отныне все народы земные получат закон от Иерусалима. А где же теперь Его могущество? Где Его закон? Все Его могущество увенчалось смертью! И престол Его — Крест римский, воздвигнутый между двумя повешенными ворами. И тот римский закон, та самая власть Рима, которую Он думал сокрушить, — убила Его!

74 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Николай Андреевич Кошелев (1840-1918), русский исторический, портретийный и жанровый живописец, график, иллюстратор, иконописец, художник-монументалист. Прободение ребра Иисуса воином. 1900-е. Александровское подворье, Иерусалим

Это несчастье, этот совершенно непредвиденный результат Его деятельности страшно смущает меня; смущает и изумляет не только меня, но и всех полагавшихся на Его беспредельное могущество и веривших в Него. Слышу, как ходит взад и вперед в соседней комнате Иоанн, Его любимый ученик, вздыхает и плачет, как будто сердце его разрывается. Время от времени слышу нежный голос Марии, пытающейся его утешить, хотя и сама она страдает так же, как и мы все. Мне кажется даже, что ее вера была сильнее моей; тем больше должно быть разочарование ее, когда Он умер, а с Ним вместе и все надежды на восстановление царства Израильского… Вот, я слышу, Иоанн безнадежным тоном отвечает ей:

— Не старайся меня успокаивать, Мария. Ведь нам уже не на кого больше надеяться. Если уж Он умер — все потеряно для нас. А мы еще думали вернуться с Ним в Галилею, где ничто не грозило нашей жизни, и взяться вновь, хоть разок, за наши сети… Но взошло солнце, и обличило обманчивость ночных грез, и разогнало тьму. Горячее нельзя любить, как я любил Его; я даже слишком любил Его — ибо вижу теперь, что Он не Тот, за Кого я принимал Его. Но как же это Он, во всем подобный Сыну Божию, — оказался иным? Да я и теперь еще чувствую, что люблю и обожаю Его, как Сына Всевышнего… Но ведь я видел, как Он умирал… Я видел Его безжизненное тело… Я видел, как римское копье пронзило сердце Его, и видел глубокую, зияющую рану… Я обнимал Его мертвое тело, когда Он снят был с Креста, и умолял Его, заклиная всей Его любовью ко мне, — проявить хоть малейший признак, что смерть еще не совсем похитила Его от нас. Я приложил дрожащую руку свою к Его сердцу — но оно было уже покойно, твердо и холодно, как камень, как сердце всякого мертвеца. И все тело было твердо и холодно. Он был мертв… Мертв, как мертвы теперь все надежды Израиля!..

— А разве Он не может воскреснуть? — робко возражала Мария, как будто и сама сомневаясь в возможности этого. — Вспомни, как воскресил Он Лазаря!

— Да, но Он Сам не был мертв, когда совершил это, — ответил Иоанн. — Но как мертвый может воскресить мертвого? Нет, дыхание жизни уж не вернется к Нему, и мы не услышим Его больше.

Так предавались мы горю, оплакивая утраченные надежды, стыдясь и скорбя о нашем разочаровании. Я признаюсь теперь, что слишком поспешила признать Иисуса Мессией. Но как же возможно было не поверить Ему, когда Он так был похож на Ангела, сошедшего на землю, «на Князя Света»? Нет, чувствуется какая-то неразгаданная тайна во всем этом. Ведь мы до последнего момента верили, что Он освободится от врагов и уйдет от смерти. Ах, за грехи наши послал нам Бог такое испытание.

Я пробую поддерживать упавший дух свой, вспоминая все божественно доброе и святое, исходившее от Него. Но все это меркнет и гаснет под мрачной тучей свершившегося… Я могла жить и дышать, только пока Он, учивший нас, что Он есть Источник жизни, был с нами и мог воскресить меня из мертвых, если бы я умерла… Но теперь Он Сам мертв и лежит в могиле. Он, над Кем, как мы верили, смерть не имеет власти, — Он побежден ею и обнаружил этим, что и Он — только простой смертный, как и следовало быть Сыну Иосифа и Марии.

Бедная Мария — Мать Его! Она безутешна. Сердце разрывается, глядя на Ее скорбь. Ведь и Она тоже не только потеряла Своего единственного Возлюбленного Сына, но и подавлена угнетающим чувством разрушенных надежд тех людей, для которых слова Его казались непреложной истиной и которые теперь убегают при одном Его имени и отрекаются, что когда-либо знали Его. И сейчас мне еще слышатся Ее стоны, когда после казни Иоанн по просьбе Умирающего Иисуса привел Ее сюда и положил на мою постель. Она просила оставить Ее одну, и я забыла о своем горе, глядя на Ее скорбь; скорбь эта была тяжелее, чем можно снести человеку, ибо поклонение еврейской толпы Сыну Ее как Богу резко и грубо сменилось презрением, враждебностью, полным отречением от Него — как только увидели Его умершим позорною смертью на Кресте. Слово «обманщик» всюду теперь сопровождает Его имя. И это оскорбление Его памяти для сердца Матери больнее смерти…

Но довольно об этой общей печали нашей, отягченной стыдом, что вся наша надежда и гордость повержены во прах… Я расскажу тебе, батюшка, все, что было после ареста Иисуса. Я хочу, чтобы ты знал все, что касается Иисуса, чтобы ты видел, как до последней минуты жизни проявлялись Его Божественные совершенства любви и всепрощения и с каким Божественным величием безупречной невинности выдерживал Он допросы судей, вызывая удивление и уважение даже со стороны Своих врагов.

Мог ли Он быть обманщиком? И даже в том, что Он умер и как Он умер, — не проявилось ли новое чудо и слава осуществления предсказанного Им Самим о Себе?.. А между тем ученик Его Петр, который здесь у нас беседовал с Иоанном, сказал: «с Ним вместе погребены навеки наши надежды»…

Но ты, конечно, хочешь скорее узнать, каким образом Такой Человек, как Он, мог быть присужден к позорной смерти наравне со злодеями?

Я уже писала тебе, как Иуда предал Его и как Его арестовали. Затем, связанного по рукам веревками, провели Его по темным аллеям Гефсиманского сада и с шумом, гвалтом и издевательствами привели в город через Кесаревы ворота. Дом рабби Амоса недалеко от них. Был третий час ночи. Я была в своей комнате, выходящей окнами на улицу Кесаря. Среди ночной тишины вдруг послышались дикие крики, затем я различила голоса римской стражи, затем мимо проскакали несколько всадников… и шум приближающейся толпы и злобные возгласы стали еще явственнее… Но лучше я перепишу для тебя описание этой ночи из письма Марии к Марфе в Вифанию.

«Я вышла на террасу нашего дома, — пишет Мария, — с которого вид на улицу. При свете движущихся факелов я увидела безобразную толпу полуодетых людей со сверкающими глазами и озверелыми лицами; среди них в разных местах мелькали фигуры левитов, которые как будто подстрекали их и направляли движение; увидела и священника Авнера — этот открыто и громко ораторствовал, сильно жестикулируя и как бы воспламеняя всех. Шествие замыкали пять римских всадников с поднятыми копьями, как конвоируют арестантов. Впереди них шел Молодой Человек. Это был Иисус! Но в каком истерзанном виде Он был! Лицо неузнаваемо, одежда разорвана. Он был бледен и казался донельзя измученным, но шел твердым, спокойным шагом.

В слезах я бросилась к Нему, со мною выбежала Адина, только что вышедшая из своей комнаты.

Увидав нас, Он спокойно сказал:

— Не плачьте обо Мне.

Он хотел еще что-то сказать, но священник ударил Его по губам. Поощренная его примером толпа стала подступать к Иисусу, но римские солдаты в охрану Его направили свои копья против озверелых нахалов, ибо по приказу своего сотника они обязаны были оберегать Его от людской злобы, чтобы представить Его невредимым к Пилату.

Таким образом охраняемый римлянами и преследуемый жаждущими Его Крови соотечественниками, Он был доставлен в Преториум[149], где жил прокуратор. Постепенно скрылись из виду и эта галдевшая толпа, и священники, и римляне с Иисусом… Замер шум. Настала мертвая тишина. Я взглянула на Адину. Она была бледна, как та колонна, к которой она прислонилась.

— Что это такое? — спросила она, вся дрожа от ужаса. — Как Он мог допустить их взять Себя? Ведь Он мог сокрушить их всех одним словом, одним взглядом? Что же все это значит?

— Ничего не понимаю! Ничего не могу тебе ответить! Это и для меня тайна. Толпа прошумела и промелькнула, как ужасный сон… Но я своими глазами видела Иисуса, нашего Пророка, нашего Царя и Мессию, в Котором все наши упования, все счастье Израиля!.. И Его вели, как пленника, по этой улице, и ни одного друга около Него… Я дрожу от предчувствия страшной беды…

Адина с горячностью перебила меня:

— Но ведь враги не могут коснуться Его! Он — Великий Пророк, Он владеет силою, которая может уничтожить их. Нам нечего бояться за Него! Ведь уже сколько раз Он был в опасности — и враги ничего не могли Ему сделать! Ему не страшны ни Пилат, ни священники! Они не могут коснуться Помазанника, обетованного Богом Мессию!

В это время какая-то тень промелькнула мимо нас в темноте ночи, и я разглядела человека, который шел как бы крадучись и скрываясь под тенью домов.

В ту же минуту отец мой, рабби Амос открыл ворота и вышел со светильником в руке. Он, верно, искал нас или хотел проследить, куда скрылась толпа с Иисусом. И он как раз осветил фигуру Петра, рыбака галилейского и ученика Иисуса. Его суровые черты были искажены ужасом.

Отец спросил его:

— Это ты, Петр? Скажи, что все это значит? Кто приказал арестовать Иисуса? За что?

— Это все от Каиафы, от его ненависти и зависти… Он давно жаждал Крови Иисуса. Он раздал много золота иерусалимской черни, чтобы они это сделали… Пойдем, рабби, и умрем вместе с Ним!

И галилеянин пустился дальше так скоро, что мы тотчас потеряли его из виду.

Это случилось час тому назад, и мы еще никаких вестей не имели из Преториума. Но время от времени тревожный гул голосов доносился до нас со стороны дворца Каиафы и в свете факелов мелькали очертания этого роскошного здания.

Прошла ужасная ночь колебаний между страхом и надеждой. Адина, не вынося этой неизвестности, стремилась одна бежать в Преториум, чтобы узнать, что там произошло, но я умолила ее остаться, и мы обе старались убить время в писании писем: она — к своему отцу, а я — к тебе, милая Марфа. Но Адина не могла писать: она бросала перо и выбегала на балкон при каждом звуке с улицы.

Чем-то кончится эта ужасная ночь? Что ждет нас утром? Адина уверена, что никто не властен над жизнью Пророка. Уверена, что Тот, Кто мог воскресить вашего брата, Лазаря, — не может быть убит. Ведь говорил же Он нам, что послан на землю, чтобы быть Царем Израиля?! И если Он ночью введен в Преториум связанным, как узник, то утром Он, быть может, воссядет на римский престол, а Пилат в кандалах будет у Его ног…

Спешу послать это письмо с Иликом, чтобы вы поспешили сюда, к нам.

Прошел еще час томительного ожидания. Нам принесли известие, что священники настаивают, чтобы Пилат произнес смертный приговор Пророку. А крики “Распни, распни Его!” — доносятся даже до нас. Иоанн здесь теперь. Часа через полтора, как привели Иисуса, он пришел к нам. Часть его одежды была сорвана с него евреями, которые схватили было и его, чтобы заключить в тюрьму.

Он спокойнее нас и говорит с уверенностью, что его возлюбленный Учитель не может пострадать от людей, что скоро Он освободится от врагов, и объявит Себя Царем Израиля, и будет сильнее всех на земле… Да сохранит Его Бог Иакова!

Иоанн сейчас отправился в храм, переодевшись священником, чтобы узнать там что-нибудь о происшедшем. Он пошел в платье моего отца, и я боюсь, чтобы не узнали его! Евреи ведь ненавидят учеников так же, как и их Учителя.

Сейчас во весь дух прискакал к нашим воротам всадник, перед нашим домом лошадь сбросила его на землю. Это паж Эмилия, молодого римского вельможи и воина, жениха Адины. Она поспешила ему на помощь. Он был только ошеломлен падением и скоро настолько оправился, что мог рассказать нам, что отправился с поручением от Луции Метеллы, прекрасной молодой супруги Пилата; она умоляет прокуратора, супруга своего, не делать зла Иисусу и отпустить Его на свободу, ибо она видела сон в эту ночь: видела Иисуса на Престоле Вселенной, увенчанного короной из звезд небесных, и вся земля была подножием Его, и все народы поклонялись Ему, и цари слагали к ногам Его свои скипетры и короны и воздавали хвалу Ему, как Богу.

75 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Василий Петрович Верещагин. Снятие со Креста. Фрагмент. 1871 г. Холст. Масло. Алтарь храма Христа Спасителя, Москва

Рассказав это все Адине, паж сел на лошадь и так же быстро поскакал дальше, в Преториум. Это сообщение пажа наполнило сердца наши радостью и надеждой. Сон Метеллы поддержал в нас веру в Иисуса как Сына Божия, и мы успокоились на мысли, что никакой человек не страшен Ему и не властен над Ним.

Заря в это утро встала ненастная и холодная, руки мои застывают от холода… Оставляю письмо пока…

Время перешло за полдень. Отец вернулся и сказал, что ничто, кроме Божественного соизволения Самого Иисуса, не может спасти Его. Перед домом Пилата собралось более тысячи евреев, и все кричат, требуя Его Крови. Пилат не решался пустить в ход оружие своей когорты, чтобы прекратить этот беспорядок, ибо боялся раздражить чернь, чтобы не довести ее до открытого бунта. Он полагал, что эта дикая толпа в союзе со священниками смогла бы захватить в свои руки весь город. “Он колебался, — сказал отец, — между страхом осудить Невинного и страхом еврейской мести, если отпустить Его на свободу; ничто не может спасти Иисуса, если Он не проявит Свое всемогущество. Надо думать, что спасавший других — спасет Себя!”

В это мгновение вбежал к нам человек бедно и неряшливо одетый, высокий, широкоплечий, рыжебородый, с узкими глазами и умным, но неприятным лицом. В правой руке у него был кошелек с кольцом на уголке, за которое он держал его трясущимися пальцами, и весь он дрожал и был сильно взволнован; левой рукой он сильно и грубо схватил за руку моего отца, крича хриплым голосом:

— Дастся ли Он им? Допустит ли? Захочет ли?

— Дастся ли Он — кому? Кто? О Ком ты говоришь, Искариот? Не помешался ли ты?

Да и было отчего сойти с ума в эту ночь!

— Даст ли Он им убить Себя? Умрет ли? Захочет ли умереть? Скажи мне, ведь Он уйдет от них? Ведь Он может, если захочет! Ведь для Него веревки что песок: рассыплются от одного Его взгляда…

— Нет, нет! Он связан крепко по рукам и ногам, — ответил с горечью мой отец. — Да Он и не пытается освободиться. Я боюсь, что именно Он даст им исполнить все, что они хотят. Он не пытается спастись.

При этих словах Иуда стал бешено бить себя в лоб и в грудь серебряным кольцом кошелька и с выражением полного отчаяния кричал:

— Я спасу Его! Я верну священникам их деньги! Он не должен умереть! Ведь, если бы я не был уверен, что Он сделает чудо и спасет Себя, я не продал бы Его ни за что! Ведь я только хотел нажить с них деньги и обморочить их! Думал, они Его схватят, а Он уйдет из их рук! Мне и в голову не приходило, что Он не воспользуется Своей силой, чтобы спасти Себя! Но я спасу Тебя, Господи, ибо я преступник, а не Ты! О, если бы я это мог предвидеть! И со словами “Он не должен умереть, Он не умрет!” — Иуда выбежал вон, направляясь к Преториуму.

— Действительно! — сказал отец мой в большом изумлении. — Вот теперь только я его понял: он хотел надуть священников и с них же получить барыш, рассчитывая, что Своею Божественною силою Иисус спасет Себя из их рук! Какая темная, жалкая совесть у этого человека! И вот он сам теперь в ужасе перед этим, что он сделал, ибо знает, что Тот, Кого он предал, — невинен и чист, как младенец Божий!

Но преступление совершилось. Прокуратор подписал смертный приговор, и Иисус должен быть распят на Кресте сегодня же. Но я еще верю, как и Иуда, что Он не может умереть, но что Он только хочет ознаменовать этот день величайшим чудом Своего всемогущества. Дрожа от страха и надежды, мы ждем этого».

Этим кончается письмо Марии к Марфе, ее сестре Марии и Лазарю. Прими его, батюшка, так, как если бы я сама его написала. А я писать не могла в эту ночь. Но теперь — все уже кончено. Иисус умер и погребен.

В следующем письме я расскажу тебе о Его страданиях и смерти, как я слышала от Иоанна и дяди Амоса. Вечером я ходила к Его могиле. Хотя Он смертию Своей разрушил все наши надежды и доказал, что Он не Тот, за Кого мы Его принимали, но сердце и любовь к Нему влекут меня к месту Его успокоения. Да, мы ошиблись, но Его я винить в этом не могу… Я не дерзаю даже себе самой признаться во всем, что чувствую сердцем. Но все-таки жалко, что я так настойчиво убеждала тебя, батюшка, в том, что Он — Христос, предсказанный пророками. Хотя… — ни один человек никогда не говорил так, как говорил Он; даже истинный Мессия не мог бы совершать более дивных дел, чем совершал Он. Во всем, во всем Он был Истинным Сыном Божиим… Только вот — как мог Он умереть?! Его смерть разрушила наши надежды и нашу веру в Него как во Христа!

Омраченная горем дочь твоя Адина.

XXXI

Никому больше нельзя верить! — Ученики разбежались. — Эмилий один тверд в своей вере в Иисуса. — Подробности со слов Иоанна, рабби Амоса, Петра, Эмилия и других учеников. — От Анны к Каиафе. — Показания лжесвидетелей. — Отречение Петра. — Петух прокричал. — Оскорбление святыни. — Удары по лицу. — Охрана Иисуса Эмилием и римскими солдатами. — Поведение черни грозит бунтом. — Иисус, оскорбляемый чернью. — Его ведут к Пилату.

Едва окончив письмо, принимаюсь вновь писать тебе, дорогой батюшка. В беседе с тобой как-то легче переживается постигшее меня большое горе. Оно отягчается для меня еще мыслью, что я так упорно настаивала, чтобы и ты уверовал в Иисуса Назарянина так же, как я. Прости мне это; я вижу теперь, насколько твоя мудрость, твое знание пророков и твое зрелое суждение превосходили мои поспешные выводы. Но, слыша и видя Его, возможно ли было усомниться в Его собственном свидетельстве о Себе, что Он Сын Божий?! О, впредь я уже никому так не поверю! И даже к самым любимым людям, к самому святому и возвышенному характеру человека, к самым мудрым и чистым учениям — ко всему я теперь буду относиться недоверчиво.

Умерла вместе с Иисусом и моя вера в людей. Я узнала теперь, что можно высказывать самые высокие истины, можно иметь вид Ангела, взором и прикосновением исцелять все болезни, ходить по водам, воскрешать мертвых, изгонять бесов — и в конце концов обмануть все ожидания… Горе человечеству! Горе ослепленным людям Израиля, потерпевшим такое разочарование! Они увидели Возлюбленного Христа Своего варварски распятым на языческом Кресте, бессильным спасти Себя от позорной смерти.

77 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Содома (1477-1549), итальянский художник. Се, Человек. Фрагмент. Музей Метрополитен, США

Но я должна рассказать тебе о Его страданиях и смерти и о том, почему присудили Его ко крестной смерти.

Сегодня — уже второй день после того, как сняли Его со Креста. Его ученики с момента Его ареста разбежались и, как дикие звери, скрывались в пустынях. Анна подкупил самых свирепых из римских солдат, напоил их вином и послал их разыскивать повсюду бежавших галилеян. Особенно разыскивали Иоанна, и посланные Анны даже приходили к нам в дом, чтобы забрать его. Но мы помогли ему спастись, направив его потайным подземным ходом, который ведет от дома дяди Амоса к катакомбам храма. Мария из Назарета, Мать Иисуса, сопровождала Иоанна, и они вместе благополучно скрылись из города и находятся теперь в Вифании в доме Лазаря, а оттуда собираются в новый дом Иоанна близ Геннисаретского озера. Даже Лазарь, воскрешенный из мертвых Иисусом, был схвачен, но его скоро выпустили по приказу Эмилия, который под охраной доставил его домой. Эмилий и к нашему дому приставил стражу, опасаясь каких-нибудь насилий и оскорблений со стороны евреев.

Странно, что из всех последователей Иисуса Эмилий один только сохранил веру в Него и в исполнение обещанного Им. Он утверждает, что так как Иисус совершенно ясно предсказал Сам Свою смерть, то это значит, что Он непременно должен воскреснуть. Петр тоже вспомнил, что Иисус говорил об этом; но дядя Амос не верит и говорит: «Каждый человек с достоверностью может сказать о себе, что он умрет и что он воскреснет… Но вот если бы мы увидели Иисуса теперь воскресшим — тогда другое дело. Тогда можно было бы вновь уверовать в Него».

Эмилий, хотя еще так недавно отстал от своих языческих понятий, однако твердо уверен, что Иисус воскреснет, и, вместо того, чтобы предаваться унынию, как мы все, сказал, что нисколько не удивился бы, если бы приставленная к могиле стража донесла ему, что Иисус вышел из могилы, воскреснув из мертвых.

Это признание немножко обнадежило и меня. Но я как будто вижу перед собою Его пронзенный бок, Кровь и воду, хлынувшие из раны, и безжизненно повисшую голову… Если бы Он еще не был пронзен копьем, мне кажется, еще оставалась бы надежда, что Он оживет. Но Он убит; и я видела Его истерзанное тело, когда оно лежало у подножия Креста; я видела пять кровавых ран на Нем, и одна была прямо в сердце. Я была бы счастлива, если бы могла верить, как верит Эмилий; может быть, потому, что я слишком верила прежде, — теперь, когда Он умер, в сердце моем не хватает сил больше для веры.

Но вернусь к тому, о чем хотела тебе рассказать со слов Иоанна и рабби Амоса. А Петр и другие ученики и Эмилий дополнили те сведения, каких не могли дать Иоанн и дядя Амос.

Итак, когда толпа черни с левитами во главе, захватившая Иисуса, пришла к дому рабби Анны, он спросил, кого они привели к нему, какого пленника. И, когда ему ответили, что Это — Пророк из Назарета, он страшно обрадовался и закричал им:

— Тащите Его во двор, я хочу Его видеть! Клянусь Аароновым жезлом[150], я заставлю Его показать мне Свои пресловутые чудеса!

И, забыв свои годы, сан и привычную степенность, он проворно выбежал во двор навстречу Иисусу, окруженному толпой и сопровождаемому римскими солдатами. С трудом протолкался он до Иисуса, Которого тщательно охраняла римская стража целым рядом блестящих копий. Посмотрев в упор на Иисуса, он спросил Его со злобным любопытством:

— Кто ж Ты Такой? Царь или простой плотник из еврейского рода? Не на Давидов ли престол Ты хочешь сесть? Покажи мне какое-нибудь знамение небесное, чтобы я мог признать Тебя, Назарянин!

Но Иисус стоял неподвижно и не отвечал ему. Анна злобно дернул Его за рукав, но в это время явился посланный от Каиафы, первосвященника, недавно взявшего себе супругой красавицу — дочь Анны. Каиафа требовал, чтобы Иисус был тотчас же приведен к нему.

Анна громогласно приказал:

— Ведите Его к зятю моему Каиафе, пусть тот посмотрит, как Он разрушит храм и в три дня воздвигнет его!

Тут вновь поднялся страшный шум в толпе. Священники и чернь кричали: «Распять Его!» — и подступали к Иисусу, чтобы схватить Его, но римская стража направила против них свои копья, как им было приказано от начальства, и несколько смутьянов было ранено… Из раздраженной этим толпы послышались возгласы:

— Долой римских орлов! Долой варваров! Смерть язычникам!

И с этими возгласами толпа набросилась на солдат стражи: копья их были изломаны в щепы или откинуты, Иисуса вырвали силой от защищавших Его. Но в самый разгар этой борьбы появился Эмилий с отрядом из своего легиона; он услышал необычайный шум и подоспел из замка, чтобы разогнать толпу. Кое-кто из озверелой черни был раздавлен конницей.

Эмилий почтительно и осторожно обратился к связанному Иисусу:

— Рабби, я знаю, что Ты мог бы одним Своим словом разогнать эту нечисть, как стадо овец… Скажи им… уничтожь их всех Своим словом!

Иисус ответил ему:

— Нет, сын Мой, ибо для этого часа Я и пришел в мир. Я должен исполнить волю пославшего Меня Отца. Я должен перенести страдания и смерть.

— Но Ты не должен умереть, Господи! Ты, воскресивший Лазаря!

— Для того, чтобы умереть, Я послан в мир. Я отдам Свою жизнь и снова возьму Ее. Люди не имеют надо Мною власти, кроме той, какую дозволил им Отец Мой! А что хочет Отец Мой, того и Я хочу! Не пытайся освобождать Меня. День этот предсказан Исаией, который писал обо Мне. И это пророчество должно исполниться. Мне предстоит быть преданным суду и смерти.

Эти слова были произнесены в то время, как Эмилий развязывал окровавленные веревки на руках Пророка. Остававшийся на месте народ и священники несколько мгновений стояли молча, ошеломленные видом разместившихся во дворе римских всадников. Затем вновь раздались крики: «К Каиафе Его! К Каиафе!». Когда стали выносить со двора раненых и убитого, чернь снова заволновалась. Раздались крики:

— Кощунственные слова! Он и сейчас Сыном Божиим Себя называет! За это, по нашим законам, — смертная казнь! Во дворец ведите нечестивца! К первосвященнику Его!

— Великий Пророк, я все-таки освобожу Тебя! — решительным тоном произнес Эмилий. — Скажи только слово, и я на своем коне умчу Тебя в замок Давида!

— Первосвященник послал за Мною, ему должно повиноваться! — сказал Иисус.

Эмилий, дивясь Его отказу, мог упорствовать хотя бы в том, чтобы оберегать Его по пути во дворец.

Окна дворца были освещены зажженными факелами, и великолепный зал Аарона внутри дворца светился сотнями светильников. Римляне вошли во дворец, охраняя Пленника, а за ними повалила туда же толпа, обрастая все прибывающими сюда любопытствующими.

Каиафа заседал уже на своем первосвященническом престоле, хотя в такой поздний час ночи не полагалось заседаний в зале cовета. Но, узнав об аресте Иисуса на Масличной горе, он решил немедленно открыть экстренное заседание. Первосвященника окружала свита из старейших священников, и все с мрачным нетерпением ждали появления Иисуса. Среди них одним из злейших врагов Иисуса был сам Каиафа. В красноречивом Назарянине, с Его необыкновенным влиянием на народ, он видел опасного соперника себе и уже давно стремился так или иначе извести Его. Когда появился Иисус в сопровождении Эмилия, он даже изогнулся всей своей сухопарой фигурой, вытянув вперед свою шею с огромной головой, и воззрился на врага своего острым, пронизывающим взором завистника.

Толкаясь и теснясь, городская толпа скоро наполнила всю обширную залу совета; люди влезали даже на возвышение, где сидели книжники, старейшины и наиболее сановные из священников.

Вошли римские солдаты, гремя оружием, и выстроились по обе стороны престола первосвященника в защиту Иисуса, одиноко стоявшего перед ними. Зрелище было внушительное и вызывало нездоровый интерес даже у самых беспечных из публики. Арка, разделявшая зал, опиравшаяся на колонны из порфира, была окрашена небесно-синим цветом с разбросанными по нему блестящими золотыми звездами. Стены, выложенные яшмой, сверкали драгоценными камнями, расположенными по ней в виде прекрасного узора, изображающего цветы и фрукты. Сотни горящих светильников отражались в полированной поверхности колонн, великолепно освещая сцену. Величественная одежда первосвященника, блестящая тиара[151] и драгоценный нагрудник[152] торжественно сияли. Стройный ряд римской стражи сверкал своими железными панцирями, и среди них сиял, как солнце, золотой гребень на шлеме Эмилия.

Мрачный контраст этому блеску представляла черная толпа народа в темных колпаках и одеждах, ибо ночь была холодная и все оделись по-зимнему. Искрились только тысячи глаз, сверкая, как поздние блики на водной зыби, омраченной нависшей грозовой тучей. Таким бывает грозная поверхность моря перед бурей, когда, как бы притаившись, оно ждет только первого порыва ветра, чтобы подняться и забушевать ревущими волнами.

Центром всеобщих взоров был Иисус — Маяк, у подножия Которого клокотала эта страшная сила людской злобы. Среди этой неописуемой скрытой и явной ненависти Он один был спокоен, ясен и бесстрашен.

Каиафа смотрел на Него с высоты своего архипастырского престола, и в недобрых, но умных глазах его выразилось восхищение, смешанное с досадой. Священники глядели с любопытством и, видимо волнуясь, тихо перговаривались между собою.

Каиафа сделал движение рукой, повелевающее всем умолкнуть, и обратился к Иисусу:

— Итак, передо мною Иисус, знаменитый Пророк Галилейский. О Тебе говорят, что Ты можешь воскрешать мертвых. Мы охотно посмотрели бы на какое-нибудь чудо. Не думаешь ли Ты, что, если мы приговорим Тебя к смерти, Ты можешь воскресить и Себя?

Рабби Амос говорит, что Иисус, стоявший близко от него, остался неподвижным и не ответил. Спокойно и покорно Он смотрел на Своих врагов, и неземное величие выражалось во всем Его существе. Он казался воплощением мира и благости. От Него веяло таким незлобием и покоем силы духовной, что во многих сердцах зарождалась невольная приязнь к Нему, и чувство, близкое к благоговению, наверное, проникало во многие не слишком огрубелые души.

Каиафа, как бы угадывая это, прервал молчание, своим жестким, громким голосом обратившись к толпе:

— Граждане иерусалимские, приведшие ко мне Этого Человека, скажите, в чем вы Его обвиняете? Пусть выступят обвинители и изложат Его преступления. Он Еврей и должен быть судим по еврейским законам.

— Но предупреждаю тебя, высокочтимый Каиафа, — сказал Эмилий, — что евреи не имеют права смертного приговора. Жизнь каждого римского подданного — в руках кесаря и его суда. Приговорить к смертной казни вы не имеете права.

Обращение к народу с вызовом обвинителей против Иисуса было сделано не одним Каиафой, к нему позднее прибег и Пилат, и тогда отвечавшие ему сослались на сделанное Эмилием предупреждение Каиафе как на явное желание его подвергнуть Иисуса крестной казни по законам Рима. Между тем как Эмилий, напротив, сказал это, будучи уверен, что римский прокуратор отпустит Иисуса: ибо он знал, что Пилат лично не имеет никакой зависти или неприязни к Пророку.

Каиафа ответил на заявление Эмилия так:

— Твое замечание правильно, благородный римлянин, но кесарем разрешено судить преступления против храма нашего по законам Моисея, а Человек Этот, если справедлива обвиняющая Его молва, уличен в кощунстве. Но вот мы услышим, что скажут о Нем свидетели.

Тогда священники и книжники, скрывшиеся в толпе, выдвинули вперед какого-то человека, с виду — из подонков иерусалимской черни. Это человек засвидетельствовал, что он слышал, как Иисус говорил, что Он мог бы разрушить храм и в три дня воздвигнуть его в большем великолепии, чем он был во дни славы Соломона. Священники зашумели, крича: «Это кощунство! Он богохульник!» — и стали требовать для Иисуса казни побитием камнями. А самый необузданный из ненавистников Иисуса — книжник Авий — в бешенстве кинул в Него своей чернильницей, но она не попала в Иисуса, потому что один из римских солдат подхватил ее на свой щит, вызвав этим в толпе ропот протеста против римлян. Каиафа в смущении молчал.

Второго свидетеля выставил Авий; он показал, что Иисус в Самарии проповедовал, что недолго еще люди будут совершать свои богомоления в храме, ибо весь мир станет одним храмом — для евреев и для язычников.

Едва свидетель произнес эти слова, как еврейская толпа заскрежетала зубами на Иисуса и стала так подступать к Нему, что, если бы не авторитетный и грозный окрик первосвященника, они бы, кажется, тут же растерзали Пророка. Поднялся страшный шум. Озлобление толпы было так велико, что, по словам очевидцев, выражение ее бешенства можно было уподобить только реву диких зверей в пустыне, торжествующих над кровавой добычей после ожесточенной борьбы.

Третьим свидетелем выступил известный всем в городе негодяй и гуляка, вдруг превратившийся в ревностного хранителя закона Моисеева. Он держал в руках петуха со стальными остриями, прикрепленными к ногам, и, казалось, был выхвачен прямо с петушиного боя, чтобы дать свои показания.

Таков был состав свидетелей, приведенных священниками. Характерно, что из более образованных иерусалимских жителей никто не дерзнул давать свои показания против Пророка. А «петушиный боец» показал, что он слышал, как Иисус говорил, что скоро придет день, когда камня на камне не останется от Иерусалимского храма, и что Иисус называл храм скопищем хищников, священников — слепыми вождями и предателями, книжников — лисицами, а фарисеев — лицемерами.

Четвертый и пятый свидетели не подтвердили показаний первых трех и были в противоречии между собою. Один сказал, что Иисус назвал Себя Сыном Божиим, другой слышал только, как «Он называл Себя Сыном Человеческим». Затем один свидетельствовал, что слышал, как Иисус сказал, что Он и Бог — едино, а другой показал, что Иисус говорил, что Бог — выше Его. И ни на одном показании они не могли согласиться.

Разноречие в показаниях раздражило Каиафу и привело в замешательство старейших священников и книжников. Первосвященнику представилось, что если и все показания будут в таком роде, то может случиться, что Иисуса освободят за недостатком улик. Тем более что спокойствие и кротость Узника, стоявшего перед ним со связанными руками, только поддерживали в каждом затаенную мысль о Его невиновности.

И Каиафа загремел своим могучим голосом, грозно обращаясь к Иисусу:

— Что же Ты молчишь, Галилеянин? Богохульник и оскорбитель храма! Или не слышишь, что о Тебе свидетельствуют?

Иисус молчал. Выведенный из терпения Каиафа уже готов был разразиться заносчивыми, вызывающими словами, когда раздались громкие голоса из-за колонн, слева от престола, где находился очаг, в котором в эту холодную ночь все время поддерживали огонь; около него стояла группа людей. Рабби Амос узнал громкий голос Петра, пришедшего сюда вместе с ним и Иоанном. Иоанн поместился за колонной, скрываясь от глаз первосвященника, и, с любовью глядя оттуда на Иисуса, тревожно следил за показаниями свидетелей. А Петр стоял сзади, у огня, и тоже чутко прислушивался к происходившему.

— А ты не из учеников ли Назарянина? — спросил голос прислужницы, заправлявшей огонь у очага. — Меня не обманешь, ведь я сама из Галилеи и видела, как ты там рыбу ловил.

— Клянусь тебе алтарем, и Скинией Завета, и Скрижалями, я не знаю Того, о Ком ты говоришь! — отвечал ей голос Петра.

— Вот речь твоя и выдала тебя, как только ты заговорил! Сейчас слышно галилеянина, и голос твой я узнала! Ты — Симон Вар-Иона. Знаю я тебя и помню, как три года тому назад ты и брат твой Андрей бросили свои сети и пошли за Назарянином.

— Да поразят меня громы небесные, если ты правду говоришь, женщина! Ты принимаешь меня за кого-нибудь другого. Клянусь головой отца моего: до сегодняшнего дня я и в лицо не видал Его. Я не знаю Его вовсе!

Иоанн рассказывал, что, говоря это, Петр метнул тревожный взгляд в сторону Иисуса и встретил взор Его, с тихим упреком на него устремленный. Но в этом кротком упреке было столько и сострадания, и прощения, что Петр остановился, как ослепленный молнией, и, закрыв лицо обеими руками, застонал так громко, что первосвященник удивленно обвел кругом глазами, а Петр кинулся к открытой двери и исчез в темноте.

В это же мгновение петух, которого все еще держал под мышкой третий свидетель, громко прокричал.

«И тут я вспомнил, — сказал Иоанн, — слова, сказанные Петру Иисусом за пять часов до этого: “В эту ночь, прежде чем пропоет петух, ты трижды отречешься от Меня”. После этих слов вновь укрепилась вера моя в Учителя, и я чувствовал, что Он не будет, не может быть казнен, ибо Он знает все вперед и может избежать смерти».

Наконец после долгих и шумных пререканий между старейшинами, священниками и книжниками Каиафа по их настоянию решил передать дело в верховный суд. Зал суда был рядом с палатой совета.

Тут приступили к Иисусу священники и сам Каиафа с прямым допросом:

— Христос ли Ты? Сын ли Ты Всевышнего? Богом заклинаем Тебя, скажи прямо.

Иисус выпрямил Свой стан и, подняв голову, посмотрел прямо в лицо первосвященнику, но тот опустил свои глаза под Его взором. Иисус же сказал:

— Если Я прямо скажу вам, священники, — вы не поверите. Если приведу в доказательство слова пророков, вы не будете слушать. Если скажу вам, что Я Христос, вы не признаете Меня и не отпустите. Я открыто говорил вам в храме и в синагоге. Я ничего не скрыл от вас, спросите слышавших Меня. И вот, Я повторяю вам: Я проповедовал, что Я Христос, Сын Бога Живаго, и вы увидите Меня восходящим превыше облаков небесных и сидящим одесную Бога.

— Так Ты — Сын Божий? — возопили священники, а Каиафа в ужасе воздел свои руки.

— Вы сказали!

Иоанн говорил, что во время этого разговора лицо Его оставалось таким же спокойным и ясным, но от глаз Его и от всего Его существа, казалось, исходило какое-то сияние, подобное тому, как он видел во время Преображения137 Его на горе Фавор. Первосвященник, избегая смотреть на Него, воззвал к толпе:

— Люди Израиля и Иудеи, вы слышали, что говорит Он? Вы слышали Его кощунственные слова?!

Иисус сказал ему:

— Не говорил ли Я, о сын Аарона, что ты никогда не поверишь и не отпустишь Меня, если Я скажу, Кто Я? Я говорю тебе истину, а ты называешь это кощунством.

Авнер в бешенстве закричал на Иисуса:

— Так-то Ты отвечаешь первосвященнику, старшему из всех служителей храма? — и, подскочив к Иисусу, он ударил Его кистью руки по рту. Иисус ответил спокойно:

— Если Я сказал неправильно, — засвидетельствуй, и пусть Меня судят по нашим законам; если Я сказал верно, то зачем бьешь Меня?

Простирая руки к толпе, Каиафа сказал:

— Вот, вы слышали сами, как Он кощунствует. Что же вы думаете? Нуждаемся ли мы в иных свидетелях, чем Его собственные уста?

— Он заслуживает смерти! — заревел Авнер, и глаза его заблестели хищным блеском, как у леопарда. И, снова подскочив к связанному Иисусу, он дважды или трижды плюнул Ему в лицо.

Голоса из толпы стали требовать смерти Иисуса. Нашлись подражатели, которые тоже подходили и плевали в лицо Иисусу и дергали Его за волосы — неожиданно и ловко, на глазах стражи, и, если бы тут не было Эмилия с его солдатами, толпа разорвала бы Иисуса на месте.

Глубоко возмущенный, Эмилий вскричал, обращаясь к Каиафе:

— И это называется у евреев судом?! Вы способны отдать человека на смерть, не выслушав даже всех свидетелей? А вы, — обратился он к озверелой толпе, — отступите назад! Не в обычае римлян допускать расправу без суда! Прочь, соучастники беззакония! Или кровь ваша прольется раньше Той, Которой вы жаждете!

После такого энергичного внушения толпа на некоторое время отхлынула вглубь залы и оставила Иисуса впереди; с окровавленным лицом, но все так же невозмутимо спокойно стоял Он перед Каиафой. Иоанн не стерпел и, бросившись к Нему, отер Кровь с Его губ и дал Ему выпить воды, которую поднесла прислужница, узнавшая Петра.

— Учитель, уйди от них… Ведь Ты можешь… — умолял Иоанн.

— Не искушай Меня, возлюбленный брат, — отвечал Иисус. — Я имею силу не для того, чтобы Самому спастись, но чтобы спасти мир. Не для того, чтобы спасать Свою жизнь, Я пришел, но для того, чтобы положить Ее за вас. Час Мой близок.

Озлобленный противодействием, Авнер возопил к народу:

— Не страшитесь длани римской в этом доме, иерусалимляне! Здесь не улица! Здесь мы хозяева! Не уступайте им! Пусть лев иудейский рычит в берлоге своей, а римский орел пусть с криком улетает отсюда вон! На помощь! Действуйте!

— Слушайте, люди и братья! — тревожно вскричал Каиафа, ибо он не терял рассудка и видел ясно, что таким способом может возгореться бунт против Рима, и тогда римлянам стоит только вызвать войска, расположенные в Сирии, — и еврейский народ будет уничтожен.

— Слушайте же, сумасшедшие люди! — кричал он. Но голос его заглушался ревом разбушевавшейся черни. Толпа навалилась в сторону стражи и Эмилия и так стеснила их, что они не могли действовать оружием. Враги перетащили Иисуса на другой конец залы, к палате совета.

Каиафа пытался умиротворить гнев Эмилия, требующего, чтобы судьба Иисуса была решена Пилатом, а не евреями. После короткого совещания со священниками, старейшинами и книжниками Каиафа согласился, хотя и думал, что, будучи язычником, Пилат не придаст должного значения оскорблению еврейской святыни. И он решил вместе с другими, что Иисуса следует обвинять перед Пилатом не в кощунстве, но в возбуждении народа к восстановлению царства, враждебного всемирному владычеству кесаря.

Когда Эмилий с помощью Каиафы, расчищая путь сквозь толпу, добрался до того места, где находился Иисус, они увидели Его окруженным негодяями из черни иерусалимской, которые забавлялись, ударяя Его по щекам и спрашивая: «Великий Пророк, угадай, кто Тебя ударил?»; а еще, пряча от Него золотую монету, требовали угадать ее ценность и надпись на ней. Но, так как Он стоял молча, они толкали и били Его, побуждая ответить.

— Мы отпустим Тебя, Назарянин, если скажешь, сколько волос в моей бороде, — говорил один.

— Нет, — перебивал другой, — пусть-ка угадает, сколько я заплатил за овцу себе на Пасху! Да и как зовут самаритянина, у которого я купил ее?

— Убирайтесь вы вон с вашими овцами! — шумел третий. — Пусть Он проповедует, а мы послушаем! По нашим временам не скоро другого пророка сыщешь! Вот я Его заставлю проповедовать! — и, замахнувшись палкой над головой Иисуса, он свалил бы Его ударом на землю, если бы окрик Каиафы не удержал его.

— Люди Израиля! — кричал Каиафа. — Вот, мы слышали собственными ушами, как богохульствовал Этот вредоносный Назарянин! Он называет Себя Сыном Божиим и по нашим законам подлежит за это смертной казни. Но кесарь отнял у нас право на жизнь и смерть наших соотечественников. Мы, евреи, не можем больше приговаривать к смерти; одни римляне имеют на это право. Но ведь Он проповедовал и против кесаря, и мы можем доказать, что Он опасный подстрекатель. Представим же Его с таким обвинением к Пилату, и Он будет приговорен им к смертной казни, ибо иначе Пилат рискует восстанием в своих владениях… Потворствовать бунту он не посмеет… Мы распнем Назарянина на римском кресте прежде, чем поднимется солнце на полдень.

Эта идея понравилась толпе. И, подтянув потуже веревки на руках и ногах Иисуса, все закричали злобно:

— К Пилату! В Преториум!

Толпа хлынула из ворот дворца, подобно бурному потоку, выходящему из берегов, и с дикими криками, которые мы с Марией услышали даже среди ночи, направилась к Преториуму. Из нескольких тысяч городских и окрестных евреев, собравшихся в Иерусалим, как пчелиный рой, в эти праздничные дни, не многие спали в эту ночь. Большинство же присутствовало при описанных сценах; шум шагов, злобный людской говор и восклицания сливались в сплошной гул водного потока.

С трудом удавалось Эмилию охранять Пророка от насилия по пути к Преториуму. Когда же подошли к нему, солнце уже позолотило вершины храма и трубы левитов призывали народ к молитве.

В следующем письме я буду продолжать описывать свой отчет обо всем, что слышала о страданиях Иисуса.

Пока же я пишу тебе, дорогой батюшка, вспоминая все подробности, мои любовь и доверие, мои благоговение и вера к Нему вновь разгораются, ибо только Божественною волею мог перенести Человек так кротко всю тяжесть оскорблений и унижений. Адина.

XXXII

Продолжение письма Адины о страданиях Иисуса. — Зловещие предзнаменования. — Облако дыма нависло над городом, и ветер разносит его. — Мгла. — Землетрясение. — Мертвецы выкинуты из могил. — Иисус в Преториуме. — Пилат Его допрашивает. — Иуда в порыве раскаяния. — «Я — Царь». — «Недруг кесарю». — Послание Пилату от его жены. — Он отправляет Иисуса к Ироду. — Издевательства. — «Один из нас двоих должен погибнуть».

79 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Неизвестный художник (круг К. Брюллова). «Христос в терновом венце». Холст, масло. 52х42. Не ранее 1849 г. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Дорогой батюшка!

Сегодня — канун нашего великого Праздника и второй день после позорной смерти Того, в Кого мы уверовали как в Великого Пророка, и больше чем в Пророка — Христа, Сына Божия. И вот Он лежит спокойно в могиле, и Его великие вещания о Себе как о будущем Царе Израиля погибли вместе с Ним. Как ужасно, что Человек с такою высокою душою и мудростью мог так поколебать наши надежды! Теперь я уже не могу верить ни в какие добродетели… Все это время я плакала, пока не иссякли мои слезы.

Итак, буду заканчивать описание Его страданий.

Изображая тебе последние часы Его жизни, изображая, каким Он был на суде и во время казни, я хочу дать тебе хоть приблизительное понятие, как похож Он был на Истинного Великого Пророка, с каким Божественным спокойствием переносил оскорбления и страдания, — и ты сам убедишься, батюшка, как понятно смущение тех, кто усомнился, что Он — Мессия Божий.

День на исходе. Косые лучи заходящего солнца еще золотят высокий шпиц храма Иеговы. Дым жертвенных курений восходит к небу из невидимого жертвенника, и звучное пение левитов сливается с голосами девяти тысяч иудеев, наполняющих дворы храма и самый храм, и доносятся до меня, подобные отдаленным раскатам грома. Но вот что странно: дым от жертвоприношений, совершенных еще третьего дня, в день распятия Иисуса, как будто навис в тот вечер густой пеленою над храмом, да так и не поднялся и до сих пор висит, расстилаясь над всем городом… И весь день вчера и сегодня это мрачное облако заслоняло солнце от нас и тенью ложилось на весь город; только вечером лучи заходящего солнца, пробиваясь из-под него, золотят верхушки храма; но от этого тень, закрывшая весь город, кажется еще мрачнее. От этого зловещего сумрака становится страшно. Все, дивясь, толкуют об этом. Это облако имеет очертание двух гигантских черных крыльев, распростертых над городом. Оно и сейчас еще висит над Иерусалимом, его видно из моего окошка. Мы даже почти привыкли к этому мрачному навесу, и все-таки немножко жутко от необъяснимости этого явления. Сегодня утром свежий ветер подул с востока, и многие надеются, что он сдвинет это облако и погонит его по направлению к пустыне. Но ветер как будто только взволновал нижние слои и окружность этой тучи, а вся масса ее по-прежнему висит над городом и тень от нее так же зловеще таинственна, как сумрак во время солнечного затмения.

Это явление напомнило мне и еще одно обстоятельство, о котором я, в том душевном смятении, в каком нахожусь все это время, едва не забыла сообщить тебе, дорогой батюшка; а между тем это очень странная вещь и совершенно необъяснимая, если только не допустить, что распят на Кресте был действительно Сын Божий.

В самый момент Его смерти солнце исчезло с неба и стало так темно, как будто ночь безвременно спустилась на землю. Видны стали даже звезды. А холмы, на которых расположен Иерусалим, дрогнули, как от землетрясения, так что даже разрушились несколько домов. А когда тело Иисуса было погребено за городом, во многих местах земля и скалы, как бы разрываясь, образовали глубокие трещины; разверзлись могилы, и многие мертвецы были как бы невидимою силой извергнуты наружу на глазах многих людей. И эти мертвые тела лежали так весь день, и иудеи не смели прикоснуться к ним, чтобы вновь погребсти их…

Это все страшно и непостижимо никакому уму!

А также всем известно теперь, что в тот момент, когда Иисус испустил последнее дыхание, — завеса в храме сама собою разорвалась пополам и Святая Святых открылась для взоров людей, находящихся в храме. И где предел этих таинственных явлений, известно только Богу… Никогда еще не бывало такого ужасного праздника Пасхи. Все лица были бледны; у всех был такой вид, как будто множество бедствий одновременно обрушилось на наш народ.

А что если все это в связи с крестной смертью Иисуса?!

Если так, то, стало быть, Он — Сын Божий!

Если так, — то люди совершили неслыханное!..

Если Христа, Мессию Божиего, Каиафа и священники распяли на Кресте, то вот оно, возмездие Божие, Иерусалиму и всему нашему народу!..

Оно, быть может, уже началось?!

Но, если Он — Христос, зачем же Он не спас Себя? Зачем допустил этому ужасу совершиться?!

В последнем письме я рассказала тебе о допросе Иисуса Каиафой, которому не удалось получить никаких обвинений против Него, кроме обвинения в кощунстве; а так как он не имел власти осудить Его на смерть, то решил добиться смертного приговора от прокуратора Пилата, обвинив Иисуса в измене кесарю. До отнятия римлянами от евреев права смертных приговоров Иисус был бы по приговору Каиафы и синедриона побит камнями за кощунство, но за возбуждение к восстанию и за претензию на всемирное кесарское владычество — казнь по законам Рима предстояла более жестокая.

Иисуса повели к Пилату. Он шел под охраной Эмилия, который остался Его другом до последнего часа. За ними следовали завистник Каиафа и заносчивый, злобный Авнер в сопровождении других должностных лиц храма, а также книжников, фарисеев, саддукеев, иродиан и смешанной еврейской толпы. Тут были и ремесленники, и крестьяне, и воры, и разбойники, и нищие, и всевозможный отброс из стекавшегося на дни Пасхи простонародья.

У ворот Преториума толпу встретило римское войско, ибо Пилат поверил, что среди евреев готовится восстание, и приготовился к защите своего дворца. В сущности, он обладал в данный момент только весьма слабыми военными силами, так как в городе при нем было мало войска, а получить подкрепление раньше, чем через несколько недель, было нельзя.

Когда Эмилий объяснил начальнику отряда, что иудеи ведут Иисуса Назарянина, чтобы обвинить Его в возмущении против прокуратора, то они были допущены в сопровождении старейшин города, но только лишь во внешний двор Антиоха и с тем, чтобы не переходить за статую кесаря, под страхом навлечь на себя подозрение.

Доложили Пилату, и он вышел к ним. Когда Пилат увидел эту бесчисленную толпу на улице, а во главе ее вошедших во двор Каиафу со старшими священниками и многими из влиятельнейших людей Иерусалима, и среди них связанного, истерзанного и обезображенного всевозможными оскорблениями Иисуса, и Эмилия с пятью солдатами в виде охраны, когда он услышал рев толпы, требующей крови, — ему представилось, что это — волки, окружившие беззащитного ягненка, и он несколько минут стоял молча в большом изумлении.

— Что все это значит? — спросил он наконец у Эмилия. — Кто Этот Узник?

— Это Иисус, называемый Христом, Пророк из Галилеи. Евреи хотят Его смерти, обвиняя Его в оскорблении их Бога, и…

— Так пусть же они и судят Его по своему! Я никакого отношения не имею к их религии и их Богу, — сказал Пилат, весьма мало интересуясь вверенным его попечению народом.

— Но, благороднейший римлянин, — сказал Каиафа, приблизясь к галерее, на которой стоял Пилат, — по нашим законам Он подлежит смертной казни… А мы, как тебе известно, лишены права смертных приговоров.

— Это верно. Вы, стало быть, хотите, чтобы я наказал вашего соотечественника за Его непочтение к еврейскому Богу? Но что касается таких преступлений, господа священники, то ведь мы, римляне, грешим ими ежедневно, ибо не поклоняемся вашему Богу, и нам нет никакого дела до вашей веры! Отпустите Этого Человека! Я не вижу повода приговаривать Его к смертной казни…

А затем он сказал Эмилию, чтобы Иисуса подвели к нему. Несколько мгновений Пилат рассматривал Его с жалостью и любопытством. Обратясь к кому-то из своей свиты, он заметил:

— Божественно прекрасные черты, достойные кого-нибудь из великих богов! Какое величие в Его осанке! Резец Фидия[153] или Праксителя[154] не мог бы создать более совершенных очертаний головы и всего стана… Вот образец человеческого совершенства и благородства!

Придворные поспешили согласиться с этой небрежно-благосклонной оценкой наружности Иисуса. Он стоял перед Своим легкомысленным судьей в глубокой задумчивости, с терпеливо сомкнутыми устами и не поднимал глаз на него. Пилат обратился к Нему со словами:

— Так Ты — Тот Самый Иисус, о Котором все говорят здесь? Я давно хотел Тебя видеть и очень благодарен Каиафе, что он доставил мне такой случай… Говорят, Ты мудрейший из людей, творишь удивительные чудеса и посвящен в таинства магии и астрологии? Я хотел бы с Тобою побеседовать об этом. Не угадаешь ли Ты судьбы моей по звездам? Если хорошо мне ответишь, я буду Твоим другом и освобожу Тебя от Твоих соотечественников, которые жаждут Твоей Крови…

Каиафа, тревожно следивший за выражением благосклонного к Иисусу настроения Пилата, яростно воскликнул:

— Правитель! Тебе не подобает отпускать Его! Он бунтовщик и изменник кесарю! Я обвиняю Его перед твоим трибуналом в том, что Он объявлял Себя Царем Иудейским!

На это одобрительно ответил бешеный рев толпы, потрясший стены Преториума.

Пилат спросил Иисуса:

— Так Ты называешь Себя Царем? Ты — Царь? Но, если так, какая же нужда евреям-то Тебя опасаться? Риму же вовсе не страшны жалкие лохмотья и полуобнаженное тело Пророка!

Губы Иисуса дрогнули, как бы начиная речь в ответ Пилату, но Он был прерван громким восклицанием, раздавшимся из глубины двора Гаввафы[155] (так называли иудеи этот внешний двор, на котором теперь все находились). Хриплый, но громкий голос кричал:

— Остановитесь! Пустите! Он невиновен!

Все взоры устремились на входную арку залы суда, под которой человек ломился в закрытую дверь, как раз против того места, где стояли Пилат и Иисус, — в нескольких шагах от них.

— Что ему надо? Это сумасшедший какой-то! Арестуйте его, — сказал Пилат.

— Я не сумасшедший и говорю вам, что Он невиновен! Это я предал невинную Кровь! — кричал Искариот и кинулся теперь прямо к галерее, перед которой увидел Каиафу. — Каиафа! — кричал он. — Вот где я нашел тебя и всех тех священников! Вот вам ваши деньги! Отпустите Пророка Божия на свободу! Клянусь вам алтарем — Он без вины! Если вы сделаете Ему зло — гнев Иеговы разразится над вами! Подбирайте свои сребреники — Он невиновен!

Каиафа и большинство священников были так ошеломлены этим неожиданным обличением их сделки с Иудой, что не могли вымолвить ни слова. Но священник Авнер, окинув Иуду презрительно-злобным взглядом, сказал:

— Кто ты таков? Что тебе нужно от нас?

— Я вернул тебе твои тридцать сребреников, и ты должен отпустить Его! — кричал Иуда, дергая Каиафу за его мантию, и наконец бросился перед ним на колени и стал умолять его.

Но Каиафа презрительно оттолкнул его. Авнер и другие священники тоже отпихивали его ногами, когда он приближался к ним.

— Учитель! О, Учитель наш! Ты всемогущ: спаси Себя от них! — молил Иуда.

— Нет, Иуда! — ответил Иисус, с жалостью глядя на ползавшего у ног Его предателя. — Час Мой настал. Я не должен спасаться. Для этого часа пришел Я в мир.

— А я был так уверен, что Ты не дашься им в руки, когда они пришли за Тобой на Масличную гору! Иначе я никогда не взял бы их денег! Это жадность моя Тебя погубила! О, Господи, Господи! Я вижу теперь, что я сделал, да уже поздно теперь!

Он прокричал это голосом, полным отчаяния, и, поднявшись и прикрывая лицо одеждой, кинулся бежать. Толпа расступалась перед ним, пропуская его к воротам.

Вся эта душераздирающая сцена и неожиданное признание Иуды произвели на всех тяжелое впечатление, и прошло несколько минут, прежде чем Пилат мог продолжать свою речь. Он вошел в залу суда и занял свое кресло. Подозвав Иисуса, он повторил свой вопрос, но уже менее благосклонно:

— Итак, Ты Царь?

— Ты сказал верно. Я Царь, — ответил Иисус с истинно царским величием.

Связанный, окруженный врагами, бледный, израненный, измученный бессонною, проведенною на ногах ночью и бесчисленными оскорблениями, Он имел царственный вид, и, казалось, сияние неземной славы исходило от Него и светилось вокруг Его головы.

— Вот, ты услышал сам! — радостно воскликнул Каиафа, просовываясь через порог судебной залы правителя-язычника. (Переступить этот порог он считал осквернением для себя и потому встал у двери.)

— Он также очень часто учил народ не платить подати кесарю, — добавил Авнер, тоже просовывая свою голову в открытое окно залы.

Возвысив голос, чтобы его слышали и во дворе, и в зале, Каиафа продолжал обвинение:

— Он всюду объявлял всенародно, что послан Богом, чтобы восстановить Царство Иудейское и ниспровергнуть власть кесаря в Иерусалиме!

Каиафе пришлось очень громко кричать, чтобы быть услышанным, потому что в то же время и многие другие священники и книжники выкрикивали свои обвинения, такие же заведомо ложные.

Когда Пилату удалось водворить порядок, он сказал Иисусу:

— Ты слышишь, в чем Тебя обвиняют? Что же Ты молчишь? Что Ты можешь сказать в Свою защиту? Ты и теперь ничего не отвечаешь? Смотри, сколько против Тебя свидетельствуют!

В тоне Пилата слышалось доброжелательство. Ему искренне хотелось дать Иисусу высказаться в Свою защиту и опровергнуть злобных священников.

— Он развращает народ, Он опасный и вредный плут! — горячился Каиафа.

— И, сверх всего, — Он богохульник!

— Мне дела нет до вашей веры. Если Он оскорбил вашего Бога — судите Его по вашим законам.

80 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Кокси, Михиль ван (1499-1592), фламандский художник эпохи позднего Возрождения. Иисус с Крестом. Музей Прадо, Испания

— Но ведь ты знаешь сам, благороднейший римлянин, что мы лишены права присудить Его к смертной казни, а то мы уже давно бы покончили с Ним.

— Но я не еврей, священники! Какое мне дело до ваших предрассудков и дрязг? Я же не нахожу в Нем ничего, что бы по римским законам, которые ныне здесь действуют, заслуживало смертного приговора. Развяжи Узника, Эмилий, и пусть идет!

Взбешенные евреи подняли страшный шум. Каиафа, забыв об осквернении, выступил на несколько шагов за порог залы и, простирая руки к Пилату, кричал:

— Если ты отпустишь Этого Человека, ты не друг кесарю! Ты будешь союзником бунтовщика! Тот, кто объявляет себя царем в пределах кесарева владычества, — здесь ли, в Иерусалиме или в Риме, — тот поднимает войну против кесаря. Если ты отпустишь Этого Человека, то я и весь народ обвиним тебя перед господином твоим кесарем, что ты покровительствовал Этому галилейскому бунтовщику! Он возбуждал к восстанию весь еврейский народ, от Галилеи и до этого места… А ты не находишь за Ним никакой вины!

Услыхав о Галилее, Пилат спросил про Иисуса:

— Разве Он из Галилеи?

И, когда рассерженный священник ответил утвердительно, Пилат обратился к Эмилию:

— Послушай, не развязывай Ему рук! Ирод, тетрарх Галилейский, прибыл сюда сегодня ночью на пасхальный праздник еврейского Бога. Теперь он находится в старом дворце Маккавеев со своею свитой. Отведи к нему Этого Узника, и пусть Ирод сам разберет дело своих подданных. Передай ему вот эту печать в знак моей дружбы. Скажи, что я не желаю вмешиваться в подведомственные ему дела и желаю, чтобы он разобрал это дело так, как если бы он находился теперь в своем собственном тетрархате.

Священники и книжники шумно одобрили это решение, ибо они начинали сильно опасаться, что Пилат выпустит Иисуса; а относительно Ирода они знали, что по своей слабохарактерности и легкомыслию он сделает все, чтобы угодить народу.

— А уж если он нас посылает с Ним к Ироду, — сказал Авнер, — то можно сказать, что приговор Его подписан и Кровь Этого обманщика не уйдет от нас…

Как только эта весть облетела тысячную толпу, весь этот сброд, не дожидаясь выхода Эмилия с Иисусом, чтобы следовать за ними, повалил на улицу с криком: «К Ироду Его! К тетрарху Галилейскому!». Каиафа же остался сзади, унылый и недовольный. Пилат вышел к нему улыбаясь, с облегченным сердцем, освободясь от необходимости самому осудить невинного в угоду злобным евреям; он был очень доволен, что сдал Его Ироду, с которым давно находился в ссоре и с которым теперь представилась возможность помириться.

— А у тебя, я вижу, осталась на меня досада, почтеннейший господин мой Каиафа? — обратился он к первосвященнику. — Но, знаешь, я ведь могу судить только преступления, предусмотренные законами империи. А Этот Иисус не сделал ничего подлежащего смертной казни. Если бы Он предстал перед трибуналом столицы мира, то и сам кесарь не нашел бы вины за Ним.

Взволнованно ходивший взад и вперед по галерее Каиафа остановился и произнес:

— Благороднейший правитель! Ты забываешь, что я обвинял Его перед тобою не только в богохульстве, но и в восстании против кесаря! Клянусь алтарем Бога моего, такое преступление предусмотрено и твоими законами!

— Конечно, предусмотрено. Но вы привели ко мне какого-то кроткого, несчастного Молодого Человека, не располагающего ни деньгами, ни людьми, ни оружием; какого-то галилейского рыбака или столяра — и обвиняете Его в захвате царского престола и в противодействии кесарю — владыке всего мира. Но ведь это только смешно! К подобным вещам должно относиться с полнейшим пренебрежением. То же скажет и Ирод, если он только разберет, в чем тут дело.

— Но не так скажет кесарь, милостивый государь мой! — ответил Каиафа с лукавой усмешкой. — Если Этот Человек будет выпущен на свободу (а я полагаю, что Ирод откажется судить Его, ибо Иисус подведомствен тебе, а не ему)… Если, повторяю, Он будет на свободе, — весь народ еврейский обвинит тебя перед императором за твое покровительство измене… и сенат привлечет тебя к ответственности! И если даже удастся тебе оправдаться, то уж, во всяком случае, ты будешь удален от поста правителя; его передадут другому, а ты останешься навсегда в подозрении перед кесарем.

Дядя Амос, который был свидетелем этой сцены, говорит, что тут первосвященник с такой убийственной злобой уставился в глаза римскому правителю, что он побледнел и в волнении закусил губы, но сдержанно ответил:

— Милостивый государь, господин священник! Я вижу твою непоколебимую склонность погубить Этого невинного Человека. Я не еврей, и мне непонятно, чем Он мог навлечь на Себя такую ужасную ненависть твою и твоего народа. Что Он сделал такого, я не могу понять! Послушаю, что скажет Ирод; он еврей, и ему понятны ваши нравы и обычаи. Но мне кажется, господин священник, что уже одного свидетельства того жалкого человека, которого вы подкупили, чтобы он предал вам своего Учителя, достаточно, чтобы освободить Его от обвинений!

И Пилат, отвернувшись от Каиафы, снова ушел в залу суда и сел на свое место, чтобы разбирать другие дела.

Через полчаса во двор прискакал во весь дух молодой всадник и, сойдя с коня у двери в залу суда, спешно подошел к прокуратору.

— Что с тобой, Александр? — спросил Пилат, заметив его расстроенный вид и кровь на виске…

— Ничего особенного, государь мой! По пути моя лошадь испугалась горящего факела, упавшего на землю, и сбросила меня у ворот одного гостеприимного дома, где меня немножко задержали, пока я оправился и мог сесть на коня, поэтому я запоздал…

— Но почему ты так спешишь, мальчик? Какие вести посылает мне жена из Вифании в такой ранний час? Надеюсь, ничего дурного не случилось?

— Нет, ничего; вот, только этот пакет…

И молодой грек, паж его супруги, передал ему сверток пергамента, окрашенный в розовый цвет и перевязанный красным шнурком. Пилат кинжалом разрезал завязку и, прочтя письмо, страшно побледнел.

Каиафа украдкой следил за его взором, как будто хотел прочесть в его глазах отражение известия, так сильно его взволновавшего.

— Каиафа! — сказал прокуратор. — Этот Узник должен быть отпущен!

— Должен погибнуть Он или ты, великолепный римлянин! — зловеще ответил первосвященник и, отвернувшись, величественно пошел прочь.

Пилат смущенно посмотрел ему вслед и, сев на свое место, стал перечитывать письмо.

«…Не причини никакого зла Этому Праведнику, — читал он вполголоса, — ибо сегодня в ночь я много пострадала за Него».

— Очевидно, боги покровительствуют Этому Дивному Узнику! — вскричал Пилат. — Но хватит ли здравого смысла у Ирода, чтобы отпустить Его? Снимет ли он с меня эту тягость? Легче завоевать и смирить диких скифов[156], чем этих упорных евреев! Я буду счастлив, когда освобожусь от поста прокуратора. Но я не хотел бы, чтобы это случилось по их проискам… Я должен спасать обоих: Иисуса и себя…

Он до того был поглощен волновавшими его мыслями, что говорил вслух сам с собою, не замечая, что его слышат находящиеся поблизости люди, между которыми был Иль-Нафан, брат служащей у нас в доме девушки Мирзы, от которой я узнала об этой сцене.

Затем раздался страшный рев толпы со стороны дворца Маккавеев. Шум приближался, и голоса становились явственнее. Пилат в ужасе вскочил со своего места. «Вот именно то, чего я опасался: Ирод не покончил с этим делом, и они вновь идут ко мне! О, если бы боги умудрили меня, как поступить, чтобы не пролить Кровь Невинного и вместе с тем не подать повод этим иудейским интриганам обвинить меня перед Цезарем!» Но вот двор Преториума снова наполнился толпой, численность которой возросла настолько же, насколько и злобность.

И снова Иисус предстал перед Пилатом. На этот раз Он был один впереди толпы. Во дворце Эмилий был лишен возможности следовать за Иисусом. Теперь Иисус уже не был связан, но на голове Его надет был венок из терновника наподобие короны; иглы терновника вонзилась в тело, а Кровь по капле струилась по Его лицу. На плечи была накинута пурпуровая мантия, какую в звании правителя и царя носил Ирод, а в руке была трость, изображающая скипетр. С такими атрибутами царского звания Он шел впереди, и находились такие шутники из священников, которые вместе с нахалами из уличного сброда забегали вперед, и преклоняли перед Ним колени, и, издеваясь, выкрикивали:

— Радуйся, Царь Иудейский! Радуйся, царственный Назареянин!

Другие забегали вперед с насмешками и с шуточными знаменами и в качестве глашатаев расчищали путь «царю» и кричали:

— Дорогу Царю Иудейскому! Поклоняйтесь все Царю вашему! Вот — Иисус Великий, Царь Назаретский! Полюбуйтесь на блеск Его короны, на пурпур Его одежды, на сияющий скипетр! Преклоняйте колени, люди иудейские!

Когда Пилат увидел это зрелище и услышал эти восклицания, он задрожал и в величайшем смущении и страхе проговорил:

— Должно погибнуть или Ему, или мне. Эти евреи взбесились и требуют жертвы. Один из нас должен погибнуть.

О, если бы я могла передать тебе, батюшка, все, что я перечувствовала. Но я должна окончить это письмо.

Твоя Адина.

XXXIII

Иоанн удерживает свое место около Иисуса. — Ирод и Иисус. — Ирод примиряется с Пилатом. — Иисус безмолвствует. — Ирод отдает Иисуса в руки толпы. — Иисусу надевают терновый венок. — Издевательства с облачением и скипетром. — Приветствуют Царя. — Он отправлен обратно в Преториум. — Варавва. — Пилат освобождает от казни разбойника.

82 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Карл Генрих Блох (1834-1890), датский художник. Христос в терновом венце. ХIХ в.

Дорогой батюшка!

Пишу это письмо поздно ночью. Я одна в своей уединенной комнате. Тихо кругом. Все спят. Я продолжаю тебе рассказывать по мере сил и умения все, что слышала о страданиях Иисуса. Я уже рассказала тебе, как Он был взят и приведен к Анне, потом к Каиафе и как за неимением права смертных приговоров синедрион отправил Его к прокуратору Пилату под бременем нового злостного обвинения — в измене кесарю. Описала я тебе и душевную борьбу Пилата между страхом обвинить Невинного и опасением самому стать жертвой интриги иудеев и попасть в немилость кесарю, и как он нашел выход из этого положения, отправив Иисуса на суд Ирода под тем предлогом, что Назарет, где было место жительства Иисуса, находится в ведомстве Ирода.

Иоанн, неизменно верный и преданный, любимый ученик Иисуса, старался незаметно следовать за Ним всюду, где было возможно, и пользовался каждым случаем ободрять Его своим взглядом, полным любви и веры в Него, и, когда только было можно, облегчать Его страдания. Несколько раз его оттесняли от Иисуса злобные левиты и фарисеи; однажды несколько человек накинулись на него, и ему не уйти бы живым, если бы не вмешательство Каиафы, который лично знал его. Только пользуясь покровительством первосвященника, Иоанн мог почти все время держаться вблизи Иисуса.

Пока Иоанн проявлял таким образом, как только мог, свое попечение об Иисусе, мы дома окружали любовью и участием Мать Иисуса — благороднейшую, чудную Жену! Ее пронзенное горем сердце влекло Ее неотступно следовать за Сыном, и нам едва удалось удержать Ее, когда Она устремилась было в Преториум, чтобы броситься к ногам прокуратора и умолять его спасти Ее Сына из рук Его собственных соотечественников.

Так что в доме рабби Амоса царили те же тоска и ужас, какие ощущались и во дворце любящими Иисуса. Мария, Марфа и Лазарь тоже были с нами, прибыв к нам тотчас по получении письма моей подруги Марии; кроме того, с нами были четверо или пятеро из учеников Его, которые появлялись у нас один за другим тайком, скрываясь от иудеев… Все были в трепетном ожидании, чем все это разрешится… Но все были уверены, что Иисус проявит наконец Свою Божественную силу и выйдет свободным и победителем из рук врагов. При каждом звуке шагов за дверью ученики радостно вскрикивали «Это Он!», но, увы, наше страстное желание, создавшее наши надежды, оказывалось тщетным.

Тетрарх галилейский Ирод занимал древний дворец Маккавеев, построенный еще Александром Македонским для Селевка[157]. Ирод сидел за ранним праздничным завтраком перед столом, уставленным фруктами и винами. Окна выходили на улицу язычников. Когда донеслись до него топот и голоса надвигающейся тысячной толпы, он поднялся со своего места и сказал:

— Это, кажется, бунт против Пилата!

— Нет, великий государь! — ответил служивший при нем виночерпием юноша Авель, родственник Иоанна (он же потом и рассказал мне о том, что тут произошло). — Это священники и народ ведут Назаретского Пророка; они обвиняют Его в измене кесарю.

— Стало быть, они не бунтовщики и шум происходит только от большого стечения дикой черни. Но ведь они как будто идут сюда? — заметил Ирод.

Ирод вышел к решетке двора и увидел громадную толпу, протянувшуюся от самого холма, на котором находился Преториум; люди быстро спускались вниз, заполня собой всю улицу. С первого взгляда он не мог различить всего состава толпы и центра ее внимания. Но через несколько минут он с удивлением произнес:

— Я вижу римлян с копьями в авангарде, вижу священников среди черного народа… А, действительно, вот в чем дело: ведут молодого Узника, связанного и смертельно бледного. Но что же это, господа?! Неужели Это Тот Великий Пророк, о Котором я слышал столько дивного? — обратился Ирод к окружавшим его придворным. — И зачем Его ведут сюда? Но, впрочем, я рад случаю посмотреть на Него!

Толпа разливалась, как Нил, когда он затопляет берега, с глухим и злобным ревом, сокрушая все преграды. Было что-то зловещее в этой разнузданной силе человеческой злобы. Эмилию с трудом удавалось ограждать своего Пленника, пока он довел Его до дворца — так налегала на римлянина, оттесняя его, толпа.

И вот он предстал наконец с Иисусом перед Иродом — в громадном банкетном зале, в глубине которого находился трон Ирода, на котором он уже восседал, когда толпа взволнованных, злобных иудеев стала наполнять все помещение.

— Великий государь! — сказал Эмилий, преклонив колено перед Иродом и вручая ему печать Пилата. — Я послан от Понтия Пилата, римского прокуратора в Иудее, чтобы доставить к тебе Этого Человека, обвиняемого в богохульстве. Не знакомый с обычаями и верой твоего народа, правитель желает, чтобы ты, будучи соотечественником Иисуса, допросил Его. Свидетельствуя тебе свое дружеское расположение, Пилат предлагает тебе войти в это дело, тем более что Подсудимый — Галилеянин из подведомственной тебе местности.

Изложенное в такой почтительной и любезной форме предложение прокуратора было приятно Ироду, тем более что с некоторых пор между ними был какой-то разлад. Ирод ответил:

— Передай благороднейшему и царственному правителю Иудеи, что я благодарю его за его большую любезность и что в ответ на его благосклонность я, со своей стороны, желал бы, чтобы он считал меня в числе своих друзей и жалею об обстоятельстве, послужившем поводом к некоторому охлаждению между нами.

Получив такой ответ, Эмилий встал и, поклонившись царю, смело сказал:

— Благожелательнейший царственный тетрарх! Я прошу тебя не внимать ложным обвинениям против Этого Узника, они внушены злейшей ненавистью фарисеев без всякой причины. Он не сделал ничего заслуживающего смертной казни. Пилат не нашел в Нем никакой вины, заслуживающей внимания римского трибунала.

— В таком случае твой Узник может быть спокоен! — ответил Ирод, внимательно вглядываясь в Иисуса, стоявшего перед ним в величавом спокойствии. — Я не приму на себя заключение по этому делу, подлежащее решению Пилата, хотя он и благосклонно предлагает мне это. Если Этот Человек богохульствовал… то, клянусь, первосвященник и все священники храма грешат этим ежедневно, ибо религия и законность падают в этой среде лицемерных бездельников. Их обвинение в богохульстве ничего не стоит в моих глазах! Я охотно приговорил бы их самих к побитию камнями. Мне лишь хотелось бы, чтобы их знаменитый Узник показал мне какие-нибудь чудеса, а затем, благородный Эмилий, я отправлю Его обратно к моему уважаемому другу Понтию, на которого призываю благоволение Божие во всех его делах!

Взглянув еще раз на Иисуса, Который по-прежнему неподвижно и безмолвно стоял перед ним среди раздраженного ропота, Ирод сказал солдатам:

— Развяжите Его. Клянусь жезлом Иакова, Он был жестоко скручен! Люди Израиля! Не подобает вам производить такое насилие, пока человек еще не осужден; и даже тогда, если бы Он был осужден по закону, — должно предоставить закону карать преступника. Этот Человек — Галилеянин, и я обязан следить, чтобы Ему была оказана всякая справедливость, и защищать Его от обиды.

Пока он так говорил, Иоанн оправил на Иисусе Его истерзанную одежду. А Ирод, вновь оглядев Его с состраданием, казалось, поражен был Божественной ясностью, и благородством Его наружности, и чистотой высокой души, светившейся в Его взоре.

— Ты — Тот Самый Иисус Назарянин, о Котором я так много слышал? — спросил он с участием и уважением в голосе.

— Да, Это Я, — спокойно ответил Узник.

— Я рад Тебя видеть. И давно желал этого. Очень желал бы видеть какое-нибудь чудо. О Тебе говорят, что Ты излечиваешь все болезни, возвращаешь сознание сумасшедшим и воскрешаешь мертвых… Верны ли эти слухи? Но что же Ты все молчишь? Знаешь ли Ты, кто говорит с Тобою?

Ирод окинул взором толпу и заметил среди нее невдалеке самаритянина, погонщика мулов; по чертам лица и глазам его он показался ему ассирийского или измаилитского происхождения. У него была отсечена мечом одна рука в схватке с Вараввой и его разбойниками. Ирод обратился к нему:

— Подойди-ка сюда, приятель! Подойди ближе! Пусть Пророк покажет Свое могущество и призвание, восстановив тебе утраченную руку.

Человек проворно выступил вперед, и все глаза устремились на него и на Иисуса. Но он тщетно выставлял перед Иисусом по приказу Ирода остаток своей руки; Пророк не поднимал на него Своего взора и стоял как бы в глубокой задумчивости.

— Ты смеешься над нами, лжехристос! — вскричал, раздражаясь, Ирод. — Скажи хоть слово, и если Ты не обманщик, то сотвори чудо при всех нас и мы уверуем в Тебя!

Иисус безмолвствовал и сохранял все то же невозмутимо величавое спокойствие, что придавало Ему более царственный вид, чем у Ирода.

— Он обманщик! — закричали священники. — Он творил чудеса при помощи веельзевула, который теперь покинул Его.

— Назарянин, — сказал Ирод, — я тоже еврей. Если Ты докажешь мне, что Ты Христос, исполнив то, что я укажу Тебе, то я не только отпущу Тебя на свободу, но и сам стану Твоим последователем. Молчание Твое для меня оскорбительно, и я предупреждаю Тебя, что не обладаю Божественным терпением и не имею претензии на большую святость. Видишь там мраморную статую Иуды Маккавея[158] с мечом в руке? Прикажи ему трижды взмахнуть этим мечом над своим шлемом, и я преклоню пред Тобою колени. Нет? Ты и этого не хочешь? Тогда я задам Тебе задачу полегче. Видишь на той стене скульптурное изображение фруктов? Сделай, чтобы один из гранатов, висящих вон на той колонне, превратился в настоящий, зрелый фрукт и упал бы к ногам моим. Ну?! Не можешь?

— У Него нет больше силы! Приятель Его, веельзевул, целиком предал Его в наши руки! Смерть колдуну!

Эти ужасные слова громом раскатились по зале, потрясая стены. Авнер и книжники кричали:

— Он богохульник! Он называет Себя Сыном Бога!

— Он нарушает день субботний!

— Он враг нашей веры! Хочет храм разрушить!

— Смотри, какой ураган обвинений Ты поднял против Себя, о Галилеянин! — вскричал Ирод, вставая с места. — Если Ты истинно Пророк, то это не может причинить Тебе зла; но, если Ты обманщик и они убьют Тебя, Ты заслужил такую участь! Отдаю Тебя в их руки! Спасай Себя Сам, если Ты Христос!

Едва только Ирод произнес эти слова, предавшие Иисуса во власть Его врагов, иудеи, как голодные шакалы в пустыне, накинулись с диким ревом на свою Жертву. Эмилий уже не мог защитить Его. Некоторые из солдат Ирода, которых левиты успели угостить вином, как только заметили, что царь отвернулся от Иисуса, — тотчас присоединились к прочим евреям и принялись издеваться над Ним. Один из них надел на Него шлем и опустил на глаза Его забрало. Увидев это, Ирод сказал:

— Но ведь Он называет Себя Царем, — так снимите шлем и наденьте Ему корону, облачите в царское платье и дайте в руки скипетр; и вон там, на улице обрубок дерева — пусть он будет Ему престолом. Вот мы сейчас покажем Пилату, как мы, евреи, наказываем изменников кесарю.

Толпа была очень довольна предложением Ирода. Одна только смертная казнь могла бы больше обрадовать их. Шумно и злорадно принялись они приводить в исполнение бездушные и легкомысленные приказы Ирода. Кто-то из военных принес поношенную пурпуровую одежду, принадлежащую Ироду; с криком и смехом надели ее на Иисуса, Который не сопротивлялся, как Агнец, приготовленный к жертвенному закланию. Другой принес ползучего терновника, растущего по загородным холмам, и, сделав из него подобие венка, передал его через головы людей Авнеру. Известно, что ненависть этого священника к Иисусу особенно возросла после изгнания Иисусом торгашей из пределов храма, ибо одним из меняльщиков монет был меньший брат Авнера; его торг приносил барыши жадному священнику, а в тот день он потерпел убыток. Авнер никогда не смог бы простить этого Иисусу. Увидев терновый венец, Авнер радостно засмеялся и одобрительно закивал головой, приговаривая:

— Вот это как раз то, что нам нужно! Лучше этого и придумать нельзя!

И обеими руками он надвинул терновый венец на голову Иисуса, крепко нажав на него, так что шипы вонзились в тело и Кровь заструилась из ран.

Иисус не вскрикнул и не застонал, только слезы покатились из Его глаз на пурпур одежды.

— А вот и скипетр для нашего Царя! — вскричал однорукий самаритянин и подал трость, служившую ему вертелом, когда он жарил себе пасхального ягненка. Это дополнило «царственное» облачение Иисуса. Трость была вложена в Его руку, и Он покорно держал ее. Его покорность и терпение в соединении с неземным величием всего Его облика вызвали слезы у Эмилия. Не имея возможности ничем помочь Ему, Иоанн, упав ниц к ногам Его, орошал их слезами, одного только желая в эти минуты: разделить страдания своего Учителя, если уже нельзя спасти Его. Он говорил мне потом, что с радостью встал бы на Его место, чтобы принять на себя все унижения и муки, каким подвергался Учитель.

Даже Ирод остановился в изумлении, глядя на Него, и сказал своему приближенному:

— Если Он не Сын Бога, то, во всяком случае, Он богоподобен. Такие высокие спокойствие и терпение — Божественны! Послушай, Эмилий, ведь римляне сделали бы из Него героя, а после Его смерти поклонялись бы Ему, как Богу!

84 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Гюстав Дорэ (1832-1883), французский гравер, иллюстратор и живописец. Се, Человек. Фото с открытки из архива протоиерея Григория Пономарева (1914-1997)

— Но если так, великий государь, почему же ты допускаешь Его терпеть такое гнусное обращение? — спросил Эмилий.

— На это был Его свободный выбор, — отвечал Ирод. — Я сделал Ему достойные предложения. Я просил Его исполнить для меня хоть одно из тех чудес, каких, по слухам, Он множество совершал, в доказательство того, что Он Мессия. Но Он отказался доказать Свою Божественность, и я пришел к заключению, что Он обманщик. Иначе почему бы Ему не проявить передо мною Своего могущества каким-нибудь чудом?

— Великий государь! — закричал глумившийся над Иисусом Авнер. — Вот, ты видишь теперь перед собою «Царя Иудейского» — в короне, в мантии и со скипетром!

— Великий и могущественнейший повелитель Галилеи! Царь всех рыбаков! — провозгласил и сам Ирод, смеясь и забавляясь этой шуткой. — Не благоугодно ли будет Тебе сказать мне, где находится Твоя столица, чтобы я и мои приближенные могли ответить Тебе визитом? Ты, конечно, располагаешь славной армией из галилейских рыбаков и могущественной флотилией из рыбацких челноков. Да здравствует могущественный Царь! Сподвижники, солдаты и прочие, стоящие кругом и глазеющие, что же вы не преклоняете колени перед вашим Монархом? Воздайте поклонение вашему Царю!

И все окружающие со смехом преклонили колени и поклонились до земли перед Пророком. А Он стоял перед ними, сияя таким неземным величием, что многие из поддавшихся было этой низкой забаве внезапно прекратили свой смех, и сам Ирод, в смущении отвернувшись от Иисуса, сказал Каиафе:

— Ведите Его скорее к прокуратору.

И вновь толпа высыпала на улицу с криками и с издевательствами погнала перед собой Иисуса снова в Преториум. Увидев настроение возвращавшейся к нему толпы, Пилат сразу же понял, что Ирод не захотел решить это дело. Пилат был очень огорчен. Когда снова перед ним предстал Иисус и Пилат увидел Его наряженным в царское платье и терновый венец на посмешище и забаву низкой черни, гневно обратясь к Каиафе и священникам, он сказал:

— Чего вам нужно еще? Зачем вы привели ко мне Этого Человека? Вы обвиняли Его в совращении народа к измене цезарю, но я при вас Его допрашивал и никакой вины за Ним не нашел. И свидетели ваши не привели ничего в доказательство ваших обвинений. И я направил вас с Ним к Ироду, и вот, тетрарх Галилеи, ваш соотечественник, не нашел, как и я, в Нем вины, заслуживающей смертного приговора. Если бы даже Он говорил против уплаты податей, — то это заслуживает легкого наказания, а не смертной казни. Я накажу Его, обязав больше не говорить так, и отпущу.

— Если ты отпустишь Его, то докажешь этим, что ты враг кесарю, — ответил Каиафа. — Разве ты не видишь, какое волнение Он вызвал в городе? Если ты отпустишь Его, поднимется бунт, приедет кесарь и разрушит нашу страну, уничтожит весь наш народ! Лучше пожертвовать одним Человеком, чем погубить целый народ!

— Клянусь богами Олимпа! Что мог Ты сделать такого, Назарянин, чтобы так прогневать своих соотечественников? Если Ты в самом деле их Царь, докажи это им или мне, — говорил Пилат в большом смущении.

— Царство Мое не от мира сего, — ответил Иисус. — Если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям! Но Царство Мое не от этого мира.

— Так Ты все же называешь Себя Царем? — в недоумении спрашивал Пилат.

— Это — истина. Я на то родился и для того в мир пришел, чтобы свидетельствовать об истине.

— «Истина»? Но что есть истина? — спросил римлянин. И, не дожидаясь ответа, встревоженный усилившимся проявлением шумного нетерпения толпы со стороны улицы, он быстро вышел и, став на виду перед нею, сказал:

— Я не нахожу в Нем вины. Но у вас есть обычай чествовать священные дни вашего праздника Пасхи отпущением одного из заключенных в тюрьме; хотите, я отпущу Вам Этого «Царя Иудейского»?

В ответ на это предложение раздался единодушный бешеный крик:

— Нет! Нет! Только не Его! Отпусти лучше злодея или вора из тюрьмы — только не Его!

— Кого же мне отпустить? — растерянно спросил Пилат, увидев, что последняя попытка спасти Иисуса не удается.

— Варавву отпусти! Варавву! — закричала толпа.

А Варавва — это тот самый разбойник, о котором я писала тебе, батюшка. Два года тому назад он был арестован, но как-то спасся. Затем он вновь был захвачен и за возмущение и подстрекательство народа к восстанию был приговорен к смертной казни на кресте с двумя своими сподвижниками.

Уступая бешеным воплям народа, Пилат был вынужден послать к нему в тюрьму офицера с приказом освободить его. Перед самым Преториумом толпа устроила Варавве торжественную встречу, и он оказался одним из деятельных врагов Иисуса.

Придя к заключению, что только Кровью Иисуса возможно успокоить злобную толпу, Пилат ушел от них и мрачный вернулся в залу суда.

Там он увидел Иисуса совершенно изнемогшим от перенесенных страданий; Он едва держался на ногах от усталости. Пилат позволил Ему сесть на нижнюю ступеньку своего трона.

О приговоре, казни и распятии Иисуса напишу завтра. Дочь твоя Адина.

XXXIV

Колебания Пилата. — «Ты недруг кесарю!» — «Вот — Царь ваш!» — «Распять Его!» — Пилат умывает руки. — «Кровь Его на нас и на детях наших!» — Иисуса бичуют. — Ведут на Кальварий. — Смерть Иуды Искариота. — Крест. — Восхождение на Кальварий. — Изнеможение под бременем Креста. — Симон Киринеянин. — Черепа. — Два разбойника, Ишмирей и Омрий. — Центурион извиняется перед Иисусом и оправдывает Пилата.

86 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Нерукотворный Образ Господень. Фамильная святыня семьи протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг). После преставления родителей передана дочерью, Ольгой Григорьевной, в кафедральный собор святого Александра Невского г. Кургана

Дорогой батюшка!

Я продолжаю об Иисусе. Итак, прокуратор, убедившись, что евреи не отступят от него, не добившись смертного приговора Иисусу, и понимая, что противодействие им только навлечет на него самого обвинение в измене кесарю, выказал сильное волнение и нерешительность, что вовсе не подобало римскому правителю. Чувство справедливости не допускало его жертвовать невинным Человеком в угоду священникам и озверелой толпе, но в то же время он опасался, что император, всегда ревниво и подозрительно относившийся к своим восточным правителям, поверит тому освещению дела, в каком представит его еврейская интрига.

Я уже говорила, что от страданий и усталости Иисус в полном изнеможении опустился на ступеньку трона. В это время Иоанн омыл Ему раны, вынул шипы терновника. Облик страдающего необыкновенного Человека неотразимо привлекал к себе внимание Пилата; Иисус был прекрасен выражением той красоты высокого духа, которую прочувствовал эстетически развитый римлянин. Прокуратор остановился перед Ним и долго смотрел на Него печальным и восхищенным взором. Наконец он заговорил мягким, взволнованным голосом:

— У Тебя неземное терпение, молодой Человек! Ты — Герой! Ты, может быть, — Бог? И, если так, Тебе не страшны эти дикие звери, которые жаждут Твоей Крови… Они называют Тебя обманщиком и бунтовщиком. Но мне очень хотелось бы отпустить Тебя! Только, знаешь, я все-таки не могу покровительствовать Тебе: у меня здесь мало войска, два гарнизона отправлены в Иерихон и в Газу, осталось только триста человек, а этих неуемных иудеев собралось в городе, пожалуй, с полмиллиона. Только своим высоким постом и кажущимся могуществом я сколько-нибудь удерживаю их в повиновении. Если я отпущу Тебя, они все равно убьют Тебя и своим подавляющим количеством уничтожат и мое войско. Мы — в их руках! Нас только горсточка. Но скажи мне всю правду: не сын ли Ты Зевса?

Он долго ждал ответа. Иисус молчал. Пилат, раздражаясь, вскричал:

— Ты не отвечаешь мне? Или не знаешь, что я все-таки могу распять Тебя, как злодея, и могу отпустить?

Иисус взглянул на него и сказал:

— Ты не имеешь иной власти надо Мною, кроме той, которая дается тебе свыше. И тот, кто освободил бы Меня из рук твоих, преступил бы волю Божию.

Эти слова были произнесены торжественно, и взор Иисуса был устремлен прямо в лицо Каиафе, который в это время просунул голову в дверь, подслушивая разговор.

Пилат, в большом смущении обхватив свою голову обеими руками, стал ходить взад и вперед перед своим троном. Видя его колебания, Каиафа резко крикнул ему:

— Коли отпустишь Этого лжецаря на свободу, окажешься врагом кесаря! Весь народ наш обвинит тебя в том, что ты потворствуешь бунтовщику, а мы не желаем другого кесаря! Отпусти только Этого лжепророка — и я сам явлюсь твоим обвинителем…

Лицо Пилата потемнело от душевной муки; сдвинув брови, он мрачно подошел к Иисусу и, взяв Его за руку, вывел на галерею. Указав на Него народу, он сказал:

— Вот Царь ваш! Что же вы хотите, чтобы я сделал с Ним? Но глядите на Него, глядите: похож ли Он на человека, который боится вас?

— У нас нет царя, кроме кесаря! — заревела толпа. Раздались голоса:

— Распни Его! На Крест лжепророка!

— Смерть самозванцу!

— Да здравствует кесарь!

— Смерть Назарянину!

— На Крест Его! На Крест! Распни Его!

Но Пилат колебался. Воспоминание о письме любимой жены, молившей за Пророка, как и собственное сознание невиновности Иисуса, удерживали его.

— Зачем вынуждаете вы меня распять Праведника? Какое преступление Он сотворил?

— Распять Его, распять! — был один ответ.

— Предоставь-ка лучше Ему то, что тебе грозит! — зловеще кричал Каиафа.

— Если Он не умрет сегодня, то умрешь ты! Народ требует крови!

И действительно, волнение народа принимало угрожающие размеры. Обращения Пилата к чувству справедливости, воззвания к уважению закона исчезали бесследно в этом урагане распаленного зверства. Прокуратор видел, что ему не осилить разгневанной толпы. Он потребовал чашу воды из бассейна. Всенародно омыв руки, он сказал:

— Смотрите, евреи, и ты, первосвященник: я невиновен в Крови Этого Праведника!

— Кровь Его на нас и на детях наших! — отвечал Каиафа, и толпа эхом повторила эти слова:

— Пусть на нас и на детей наших ляжет этот грех!

— Да будет так, — проговорил Пилат с бледным как у мертвеца лицом. Теперь возьмите и распните Его. И пусть Бог, Которому вы поклоняетесь, судит вас за содеянное вами сегодня!

Обратясь к Иисусу, Пилат сказал:

— Я знаю, что Ты Праведник! Но Ты видишь, что я ничего не могу сделать, чтобы спасти Тебя! Я знаю, что Ты простишь меня и что смерть не страшна Тому, Кто обладает такой силой Духа, как Ты!

Иисус ничего ему не ответил. Пилат же отвернулся от Него и тихо, задумчиво пошел в свои покои. Когда он уходил, один из начальников римской стражи спросил его:

— Государь! Должно ли конвоировать Его, как требует закон по отношению к приговоренным по суду к смертной казни?

— Поступай, как требует закон… — как-то нерешительно ответил прокуратор.

Как только удалился Пилат, уличная чернь устремилась к Иисусу и, не страшась оскверниться под кровлей язычника, повалила в залу суда, в которую не дерзнули вступить только старшие священники.

Негодяи схватили Иисуса и при содействии солдат выволокли Его во двор. Здесь с Него сорвали одежду и по приказу начальника стражи солдат нанес Ему тридцать девять ударов бичом. Потом Его исполосованное и окровавленное тело вновь облекли в царскую одежду и возложили на голову терновый венец, а затем опять принялись за гнусную комедию — «поклонение Царю Иудейскому».

Иисус по-прежнему все выносил с Божественным величием и спокойствием. Ни одного стона не сорвалось с Его уст, ни одного гневного взора; только по временам Он поднимал глаза к Небу, как бы ища в нем поддержку и силу.

Иоанна, так же как и Эмилия, совершенно оттеснили от Него, но рабби Амос держался невдалеке от Него, чтобы следить за всем, что происходит, и пытался, насколько возможно, воздействовать на старших священников, чтобы умерить жестокость издевательств.

— Добрый рабби, — сказал Иисус, заметив это, — пусть они делают что хотят. Отец Мой отдал Меня в руки их. Я умру. Но от Меня зависит предать Мою жизнь и взять ее обратно, когда Я захочу.

— Но зачем же, Учитель, Ты не спасаешь Себя? Зачем Тебе терпеть все это и умирать?

— Если Я не умру за вас, то все вы будете мертвы. Должно исполниться сказанное обо Мне в Писании: «Подобен овце, ведомой на заклание» (Ис.53:7)…

На этом оборвался их разговор, ибо толпа повлекла Его на улицу, к воротам кесаря, что против Кальвария. В воротах римский сотник взял Его под свою охрану и провел Его за ворота. Толпа следовала сзади.

Рабби Амос сопровождал Его, стараясь держаться так близко к Нему, как только позволяли римские солдаты, шедшие с обеих сторон Иисуса.

По пути, когда проходили через широкую площадь, где были прежде дворец и статуя Антиоха Селевка, в толпе многие стали останавливаться, кричать и показывать пальцами на какой-то предмет, и рабби Амос увидел мертвое тело, лежавшее под иссохшей смоковницей. Подойдя ближе, он узнал в нем Иуду, предавшего своего Учителя. Вид его был ужасен. Вокруг его шеи был обвязан шнурок — половина его опояски, а другая половина, привязанная к стволу дерева, обнаруживала, какою смертью он умер. Шнурок оборвался под тяжестью тела, и оно страшно расшиблось при падении; голодные псы, которых множество слоняется за городом, собрались как на праздник пожирать его внутренности… Многие из толпы с криком ужаса бросились разгонять псов; четверо из солдат римской стражи, которым было приказано оттащить тело подальше от дороги, увидели, что труп был обгорелый…

В это время Иоанн снова присоединился к сопровождавшим Иисуса. Рабби Амос сказал ему:

— Если бы все предатели Иисуса были наказаны так, как этот несчастный, — какой страшный вид представлял бы собою сегодня весь Иерусалим. Предатель Иуда погиб прежде преданной им Жертвы… Это похоже на Божию кару. Возможно, что Иисус — воистину возлюбленный Посланник Всевышнего!

В это время, когда весь народ, сопровождавший Иисуса на казнь, перешел уже через ворота, сотнику, сопровождавшему шествие, был доставлен для Иисуса новый кипарисовый Крест[159]. Оставалось еще около версты до холма, на котором уже стояло несколько крестов, ожидая жертв своих, ежедневно доставляемых римским правосудием. Два из них были снесены туда теми двумя разбойниками, сподвижниками Вараввы, которые тоже должны были быть казнены в этот день. Сам отпущенный на свободу Варавва тоже присутствовал здесь и в угоду толпе очень деятельно хлопотал, чтобы взвалить на плечи истомленного Иисуса самый тяжелый Крест.

Между тем весть о приказе Пилата казнить Иисуса распятием облетела весь город, и все, кто только знал Его, кто верил в Него и любил Его, пошли, чтобы видеть Его. Я забыла сказать, что Каиафа издал приказ, что если казнь совершится без помехи, то никто из последователей Иисуса не будет преследуем. Поэтому все смело оставили дома свои и пошли к месту казни. Мария, Мать Иисуса, моя подруга Мария, Марфа с сестрой и Лазарь, Иоанн, Петр и Фома, несколько родственниц Иисуса из Галилеи и еще множество народа двинулись из Иерусалима. Город совсем обезлюдел и казался неживым.

Когда мы вышли из города, то увидели целое море народа, залившее все большое пространство от городских ворот до Кальвария. Иисус был далеко впереди, где блестели копья римской стражи. С большим трудом проталкивались мы сквозь толпу, чтобы пробраться поближе к Нему; но надо сказать, что и враги, как и друзья, расступались и очищали путь при виде плачущей Матери Его.

Недалеко от Кальвария мы почувствовали, что этот живой человеческий поток, в котором мы двигались, чем-то остановлен. Мы скоро узнали причину: Иисус изнемог под тяжестью Креста и упал без движения и без признаков жизни.

— Он умер! — закричали вокруг.

Но, когда нам удалось дойти до Него, мы увидели Его приходящим в сознание. Кто-то поднес вино к Его губам, кто-то освежил водою Его голову. Он поднялся, обвел глазами вокруг и, встретив взор Своей Матери, нежно сказал Ей:

— Моя Мать, не плачь обо Мне… Вспомни, Я часто говорил Тебе об этом часе… Верь… Меч скорби пронзает сердце Твое, но Отец Мой поддержит Тебя. Настал час Мой.

С Божественной улыбкой на устах, сияя весь неземным спокойствием, Он всех нас обвел тихим взором.

Разбойничий атаман Варавва с помощью трех человек поднял упавший Крест и снова взвалил его на плечи Иисуса. Солдаты скомандовали двигаться вперед, но Иисус не выдерживал больше Своей непосильной ноши и снова поник под нею. Не знали, что делать, ибо таков был отвратительный обычай римлян, что осужденный должен сам нести свой крест. Ни один римлянин не хотел нести этого креста. Отказывались и евреи, боясь «осквернения», после которого они подвергались в течение нескольких дней обряду очищения.

Варавва, вновь поставив Иисуса на ноги, взвалил на Него Крест и ударами стал побуждать Его нести на холм эту тяжесть. Но при всем желании повиноваться Иисус падал под тяжестью Креста.

И тут мы заметили одного сиро-финикийского купца — Симона Киринеянина, доброго человека, известного всем в Иерусалиме; его два сына, Руф и Александр, были учениками Иисуса; они оставили все, что имели, и пошли за Ним, чтобы слушать Его Божественное учение. За это или за что другое отец их был ненавидим Авнером. Увидев Симона, Авнер указал на него сотнику, сказав, что это — тоже галилеянин, и просил поручить ему снести Крест на Кальварий. Симон тотчас был снят со своего мула и приведен к месту, где лежал Крест. Он подумал, что его самого хотят казнить, но, увидев Иисуса, бледного и окровавленного, и поняв, что от него требуется, он припал к ногам Учителя со словами:

— Не думай, Господи, что я причастен к смерти Твоей! Ибо они заставляют меня нести Крест Твой! Я знаю, что Ты — Пророк Божий, и если убьют Тебя сегодня, то Иерусалиму придется ответить за Кровь, драгоценнейшую, чем кровь всех бывших пророков его!

— Тебя призвали сюда не для разговоров, старик, но для дела! — прервал его старший священник. — Ты крепок телом — возьмись-ка за один конец Креста и неси за Ним…

Симон тотчас поднял один конец Креста; но Иисус не мог поднять Свою половину.

— Дозволь мне одному снести Твой Крест, Учитель! — сказал Симон. — Я силен, а Тебе довольно и бремени скорби Твоей! И если позорно нести Крест этот, то я горжусь этим позором и знаю, что оба мои сына, если бы были здесь, с гордостью встали бы на мое место. Он сказал это смело и радостно и казался счастливым, что мог нести Крест за Иисуса. Взвалив его себе на плечи, он пошел за Иисусом, обессилевшим от страданий и потери Крови.

Но по какому ужасному месту проходили мы, поднимаясь на холм! Под ногами валялись человеческие черепа, и кости блестели на солнце. Ноги утопали в кучах золы от сожженных римлянами тел тех из казненных, которых никто не приходил хоронить.

И вот мы пришли к самому месту казни. Пять крестов уже стояли. На одном из них висел человек, пригвожденный вчера; он был еще жив, но слабым голосом просил воды; однако люди шли мимо, не обращая на него внимания, а некоторые еще насмехались над ним. Посреди Голгофы было свободное место: тут и остановился сотник и велел положить кресты на землю рядом с высеченными для них углублениями в скале. Кресты были положены ворами — преступниками, которым предстояло висеть на них. Один из них произносил проклятия, а другой вздыхал, как бы предчувствуя, что ему предстоит вынести.

Самый массивный из трех был Крест Иисуса. Три солдата приняли его от Симона и тоже положили его на землю. Сотник приказал солдатам очертить копьями круг, где должно было установить Крест. Столпившиеся тут люди, жаждавшие Крови Иисуса, должны были невольно расступиться перед остриями римских копий, очищая необходимое пространство, ибо сотник располагал втрое большим количеством вооруженных людей, чем представляла собой гвардия Ирода. Стремление иудеев встать как можно ближе ко крестам было так велико, что нескольких женщих насильно вынесли оттуда. Но Иоанну удалось удержать свое место около Иисуса. Он рассказывал потом, что невозмутимое спокойствие Иисуса не нарушилось даже в тот ужасный момент, когда сотник скомандовал палачам выступить и начинать прибивать тела ко крестам.

Разбойник Ишмирей, увидев человека с корзиной, где лежали гвозди и молотки, грозно нахмурившись, воззрился на него так свирепо, что дикий парфянин[160] из солдат римской стражи тотчас же схватил его и опрокинул навзничь спиной на крест. Но Ишмирей был богатырского сложения и отбивался так сильно, что шесть человек едва могли удерживать его в лежачем положении на кресте с руками, распростертыми таким образом, чтобы их кисти можно было прибить гвоздями к дереву, причем один из палачей нажимал коленом ему на грудь. Несчастный, побежденный в неравной борьбе, от бессильной ярости и боли то скрежетал зубами, когда гвоздь под ударами молотка пронзал его тело, то страшно кричал, проклиная истязателей. Когда вытянутые и сдвинутые вместе ноги были также прибиты к дереву, крест был поднят шестью палачами и вставлен в высеченное для него углубление в скале.

Я видела лица этих палачей: эти несчастные люди, казалось, сами удручены были своей тяжелой и позорной работой, которая отталкивала всех от них, как от прокаженных.

Пришла очередь второго разбойника — Омрия. Этот был совсем молодой человек, красивого и нежного сложения, с таким благородным лицом, что трудно было представить, чтобы он мог быть грабителем и вором. Он был сыном богатого иерихонского гражданина, но с юности так широко и бурно жил, что растратил все свое состояние и присоединился к шайке Вараввы. Он приходил в пустыню, чтобы слушать Иисуса, и однажды даже беседовал с Ним, спрашивая Его по поводу учения. Иоанн, который раньше видел его с Иисусом, узнал его тотчас еще по пути на Кальварий; он шел недалеко от Иисуса и глядел на Него с выражением глубокого уважения к Пророку, и Иисус что-то сказал ему, ласково на него поглядев.

Когда палачи подошли к нему с веревкой, гвоздями и молотком, он сказал:

— Со мной вам не будет много хлопот: жил, не страшась ничего, и умирать буду — не сробею! Коли творил беззакония, так надо хоть помереть по закону.

С этими словами он лег на крест и сам раскинул руки вдоль перекладины, а затем без криков, без стона перенес пытку прибивания ко кресту. Все время при этом он смотрел на Иисуса, как бы желая показать Ему, что смелому духом не страшны страдания. И Иисус глядел на него с любовью, но Сам был так страшно бледен и истомлен, что едва держался на ногах, так что людям могло показаться, что Он нуждается для ободрения в примере такого героического отношения к страданию. Его молодость, Его необычайная красота, Божественное сияние которой не умалялось ни растрепавшимися волосами, ни струйками Крови из-под тернового венца, тихий свет Его ясного взора — все в Нем невольно трогало не только любящих Его, но и даже многих из врагов Его. Римский сотник, высокий, мужественный человек с седеющей бородой и смелым взглядом, достойным римского воина, вглядываясь в Иисуса, печально промолвил:

— Не понимаю, как это люди могут ненавидеть Тебя, когда Ты создан Таким, что Тебя можно только любить? Но я исполняю свой долг и надеюсь, что Ты простишь солдату, который обязан повиноваться…

Когда Иисус ответил ему Своим взором, полным любви и прощения, суровый римлянин прослезился и, закрыв лицо своей латной перчаткой и стараясь не выдавать волнения, промолвил:

— Будь здесь еще хоть один или два наших легиона, Пилат не допустил бы этого! Только недостаток войска вынудил его уступить реву этих иудеев!..

Он сказал это смело и громко; но Иисус ничего не ответил, ибо в этот момент приблизились к Нему палачи, чтобы начать свою работу…

Останавливаюсь на этом сегодня. Устала от слез. Слишком больно вспоминать все это. В следующем письме докончу о том, как умерло на Кресте вместе с Пророком все наше упование на Него как на Мессию.

Твоя любящая дочь Адина.

XXXV

Продолжение рассказа о распятии. — Мать Иисуса. — Пригвождение ко Кресту. — Одежда без швов. — Поднятие Креста. — Солдаты мечут жребий. — Выкуп одежды. — «Иисус, Царь Иудейский». — Глумление толпы. — Обращение Омрия. — «Ныне же будешь со Мною в раю». — Губка на тростине. — Мрак. — «Eloi, Eloi, lama Sabachthani?». — «Он скончался». — «Отец, в руки Твои предаю Дух Мой». — Землетрясение. — Могилы извергают покойников. —«Воистину Он был Сын Божий».

88 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — И. Костка. Иисус на Кресте. Фрагмент. Фото с открытки из архива протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг.)

Иерусалим. Третье утро после распятия.

Дорогой батюшка!

Сейчас раннее утро. Мы все поднялись с зарею, чтобы всей семьей оставить Иерусалим и пробыть несколько дней в Вифании, спасаясь от преследования иудеев, которые вопреки обещанию Каиафы рыщут теперь по всему городу, разыскивая учеников казненного Иисуса. Остается еще час или два до нашего выезда, и я хочу воспользоваться этим временем, чтобы закончить рассказ о распятии Иисуса. Дядя Амос, зная, как тщательно я собирала все сведения, желал бы, чтобы я не пропустила ни одной подробности в моем письме к тебе: ибо повествование может пригодиться для справок, а может быть, послужит необходимым документом в оправдание от обвинений, которые могут быть посланы кесарю против последователей «казненного бунтовщика»; и я чувствую, дорогой батюшка, что мои письма могут иметь значение не только для тебя и для тех, кого я люблю, и если они могут способствовать выяснению чего-либо в пользу несчастных учеников Пророка, презираемых теперь и преследуемых, — то, конечно, я рада предоставить их к услугам кесаря. Единственное их достоинство — это полная достоверность всего изображаемого, в тех пределах, насколько обстоятельства дозволили мне ознакомиться с происшедшим.

Итак, буду писать, хотя снова болезненно обливается кровью мое сердце, когда, вспоминая подробности распятия Сына несчастной Марии, я снова как бы переживаю эти ужасные часы. Эта одинокая Вдова, лишенная единственного Сына, живет теперь с нами, безутешная после Его ужасной смерти.

Есть дивная, таинственная красота во всем, что Его касается, — даже в ужасной смерти Его, даже в том, что Он проявил и человеческое изнеможение, и неизбежность смерти от таких страданий; и эта высокая красота влечет меня писать и говорить о Нем, наполняя собою все мои мысли.

То же чувство красоты влечет меня к Его Матери. О, как удручена Она горем! Нет утешений для Нее. Ее скорбь не может сравниться со скорбью всякой другой матери: у Нее не только отняли Сына, но умертвили Его позорною смертью на римском Кресте, между двумя злодеями, как будто Он-то и есть преступнейший из всех троих осужденных на казнь. Еще бы! Он был осужден как лжепророк, как обманщик, как Человек, Который, наобещав тысячи блестящих дел для славы Израиля, ничего не исполнил и смертью Своею доказал, как тщетны были возлагавшиеся на Него упования.

Да, скорбь Матери Иисуса не может сравниться ни с какой другой скорбью. Теперь как будто даже самая Ее любовь к Сыну, эта беспредельная любовь Матери, — погребена вместе с Ним! Сейчас Она с милыми Марфой и Марией вышла тайком из дома, прячась от преследователей, чтобы отдать последний долг Умершему и поклониться Его могиле перед отъездом в Вифанию. Они взяли с собой мирры, алоя, благовонных трав и других ароматных снадобий для предохранения тела от гниения, ибо Мать все надеялась получить от Пилата разрешение перенести тело в Вифлеем, чтобы положить его в могилу их праотцов. До возвращения их с могилы буду продолжать рассказывать о распятии Иисуса.

Когда сотник, назначенный Пилатом заведовать казнью, дал знак палачам приступить к распятию Иисуса на Кресте, лежавшем тут же словно алтарь в ожидании жертвы, — эти дикие солдаты из парфян накинулись на Иисуса и стали срывать с Него одежду. На Нем была теперь вновь Его собственная одежда, ибо ее снова надели на Него при выходе от Пилата. Это была одежда без швов, подаренная Ему Марией и Марфой, искусно сотканная ими для Него на память о воскрешении их брата.

Когда я увидела, что с Него сняли это платье, соединенное для меня с воспоминанием о былом могуществе Пророка, перед Которым бессильна была даже смерть, я не могла поверить, что Он даст убить Себя. Я ожидала, что эта дивная сила проявится вновь, свидетельствуя о Нем как о Сыне Божием, и поразит врагов Его и они рассеются, как пух от ветра. Но Он стоял спокойный и покорный, предоставляя делать с Собой что хотят. Надежда оставила меня, и горькие слезы вернулись. Его Мать, поддерживаемая Иоанном, не могла больше вынести Его покорности предстоящим страданиям и кинулась прочь с криком острой боли:

— Я не хочу, Я не могу слышать, как гвозди пробьют Его руки и ноги! Сын Мой! Сын! Неужели Ты не возгласишь, что Ты воистину Пророк?!

— Что тут за вопли? Кто Эта Женщина? — злобно вскричал Авнер.

— Это Мать Иисуса, — ответила я.

— Мать богохульника? Под суд и Ее! — еще бешенее закричал Авнер. — Вот, полюбуйся, Женщина, что значит воспитать самозванца и оскорбителя Иеговы и храма! Конец сегодня Его и Твоим мечтаниям, преступная Мать! Так погибали и раньше все лжепророки и лжехристы! Видишь Сама теперь, что, если бы Он был Христос, Он не стоял бы тут осужденный на распятие, как самый обыкновенный злодей!

Мария, закрыв лицо руками, плакала. Я тоже не могла больше глядеть в ту сторону, где страдал Иисус, и страшилась услышать, как гвозди пронзают Его Тело… Поневоле я слышала все звуки зловещих приготовлений: слышала шорох твердой веревки, когда тело Христа привязывали ко Кресту, слышала бряцание гвоздей, вынимаемых из корзины, и затем, после нескольких секунд мертвой тишины — звучный удар железного молотка по гвоздю, вырвавший пронзительный крик из груди Матери. И больше я, сломленная трагедией происходящего, ничего уже не видела и не слышала…

Иоанн, оставив на мое попечение изнемогающую от страданий Мать Иисуса, подвинулся к тому месту, где прибивали ко Кресту обнаженного Пророка. Лазарь тоже был там. Потом Лазарь рассказывал, что они оба не могли оторвать глаз от своего Учителя, а Он спокойно и с любовью смотрел на них. И им казалось, что они никогда не видели Его Таким величественно-прекрасным и Божественным. Даже присутствовавший при казни сотник говорил, что «Иисус имел вид Бога, приносящего Себя Самого в жертву для спасения мира».

«Таким героическим покоем сияло Его чело, так торжественно соединялось это выражение силы духа с неземной кротостью и покорностью, — рассказывал потом Иоанн, — что охватившее нас чувство умиления и благоговения не нарушалось даже исступленным бешенством священников и фарисеев. И в грубых руках жестоких солдат, и в стыде обнажения перед толпой, и перед зловещим видом крестов, и в унизительной, ужасной близости распятых и стонущих злодеев — не покидало Иисуса ни на один момент Его Божественное величие, неземною торжественностью озарялось выражение даже сильнейшего человеческого страдания. Без сопротивления отдаваясь в руки палачей, как жертвенный Агнец, положенный на заклание, Он, обращая взоры к небу, молил: “Отец Мой! Прости им, ибо не знают, что делают!”» (Лк.23:34).

Только мертвенною бледностью обнаружилось ужасное страдание, когда гвоздями пробили Его руки, и только вздохом ответил Он на крик Матери при первом звуке молотка.

Один же из распятых до Него разбойников в своем непротивлении происходящему проявил смиренное равнодушие к мучителям и толпе и покорность перед неизбежной законной карой.

Иисус покорялся грядущей мучительной смерти, как покоряется сильнейший слабейшему. «Ему, Источнику жизни, не страшна смерть, но в этот час Он не должен был избегнуть ее. Когда пробили гвоздями Его ноги, крупные капли пота выступили на лбу Его», — рассказывал Иоанн, не отходивший от Него во все время Его страданий.

И вот усилиями четверых человек Крест был поднят, поставлен в вертикальное положение и водворен в сделанное для него углубление. При такой резкой перемене положения все тело сразу опустилось и повисло всею тяжестью на гвоздях рук и ног, раздирая мускулы и покровы. Все нервы и сухожилия рук и грудной клетки натянулись, как веревки, от внезапно повисшего на них непомерного груза.

Первый разбойник при поднятии креста лишился чувств от сотрясения и страшной боли; второй, более сильный и энергичный, испустил надрывный вопль, вопль страдания. Но с измученных уст Иисуса не слетело ни одного стона.

Довольно! Сил нет больше писать об этом… Все это так невыразимо мучительно и ужасно!

Но Иоанн до конца надеялся, что Его Учитель не умрет, что Он не может погибнуть! Когда он видел, какой Божественной красотой запечатлены даже Его муки, когда видел, что, ощущая страдания, как всякий человек, Он в то же время им покорялся и не освобождал Себя, Иоанн не переставал удивляться этому и ждал чуда, хоть впервые сомнение закрадывалось даже в его душу, и тогда ему думалось невольно: «Да совершались ли в действительности все те чудеса, которым я был свидетель? Не грезы ли то были или иллюзии?». Но с мыслью о волшебстве или обмане не мирилось то выражение неземного величия и кротости, которое и среди крестных мук не покидало чела Иисуса. «Но все же, если умрет Он, — думалось Иоанну, — тенью обмана омрачится память о Нем!»

Когда установлены были все три креста, с Крестом Иисуса посередине, сотник приказал толпе очистить место вокруг и расходиться, оставив казненных умирать. Но какая это жестокая смерть для Иисуса — Того, Каким мы знали Его и Каким любим Его до сих пор!

«И вот Он останется здесь один, — думалось мне, — и будет жив еще дня два или три, быть может… Днем Его будет палить солнце, а ночью Он будет беззащитен перед холодным ветром, и голодные орлы будут кружиться над Ним в ожидании добычи…» Вместе с Его Матерью Марией мы снова приблизились ко Кресту, насколько допустили нас римские воины. Повернув голову и увидев Свою Мать, Иисус поглядел на Нее с такой беспредельной любовью и жалостью! Взглянув же на плачущего Иоанна, который поддерживал благословенную Марию, Он поручил Ее его сыновней преданности и заботам…

Что последовало за этим, известно мне со слов Иоанна, который так и не отходил от Креста до самой смерти Иисуса. А мы с Пречистой Его Матерью стояли еще некоторое время отдельной группой; с нами были еще Мария из Вифании, Марфа, Лазарь, Мария — мать Саломии, еще одна женщина и наши друзья из Галилеи, которые тоже были учениками и последователями Иисуса. Мы оставались там в ожидании, что вот-вот совершится желанное чудо и Он сойдет со Креста и явится миру как обетованный Мессия.

У Креста стояла стража, поставленная сотником во избежание попыток со стороны друзей Иисуса спасти Его. Палачи из солдат, которые прибивали Иисуса ко Кресту, принялись делить между собой Его одежды и платья других казненных, которые по римскому закону предоставлялись в пользу исполнителей казни. За дележом добычи они шумели, ссорились, пускали в ход свои сирийские ножи; больше всего было пререканий из-за широкой одежды без швов, подаренной Иисусу сестрами Лазаря. Группа римской стражи, усевшись тут же на старом поваленном кресте, принялась играть в кости. Они прекратили ссору диких парфян, предложив им кинуть жребий, — кому достанется спорный предмет. Парфяне согласились и, забрав в свои окровавленные руки каждый по три кости, стали бросать их.

Жребий выпал самому свирепому из четырех силачей. Овладев добычей, он накрутил ее на свою богатырскую фигуру и стал прохаживаться взад и вперед перед народом, провозглашая, что он и сам великий волшебник, и приглашал на своем варварском наречии:

— Кто хочет узнать свое будущее?

Но толпа закричала на него и стала кидать в него камнями. Тогда, опасаясь, чтобы шум не привлек внимание сотника, солдат предложил купить у него одежду Иисуса. Иоанн с радостью купил ее за дорогую цену, отдав за нее драгоценные уборы некоторых из бывших тут женщин, которые с готовностью сняли с себя серьги и браслеты. И я, батюшка, отдала свой изумруд, который ты купил мне в Каире, ибо нельзя было допустить такого осквернения одежды Иисуса. Выкупленное таким образом платье было передано Его Матери и Она с благодарностью приняла его.

Что же еще описать тебе, дорогой батюшка?

Прошло около часа после того, как Иисус был прибит ко Кресту; пришел Эмилий, посланный Пилатом, и принес надписи, какие обыкновенно вывешивают римляне над головой казненного. На этих надписях обозначается имя казненного и преступление, за которое он был приговорен к смерти.

Над головой Ишмэрая было написано по-сирийски: «Ишмэрай, Эдомит, разбойник».

На куске пергамента над головою Омрия на том же языке было написано его имя и его преступления: разбой и кровопролития при мятеже в городе.

При помощи лестницы, солдат поместил и над головою Иисуса кусок пергамента; на нем написаны были по-гречески, по-латыни и по-еврейски такие слова:

«Это Иисус, Царь Иудейский».

Прочтя эту надпись, Авнер злобно обратился к Эмилию, мрачно стоявшему возле Креста.

— Здесь не должно быть надписи «Царь Иудейский», здесь дóлжно написать: «называющий Себя царем».

— Здесь написано так, как приказал Пилат, — ответил Эмилий.

Тогда Авнер быстро вскочил на своего мула и поспешил в город к прокуратору, которому лично изложил свое неудовольствие. Говорят, что Пилат сухо ответил ему:

— Что я написал, господин священник, то и написал.

— Так ты, стало быть, распял Этого Человека за то, что Он был нашим Царем? Но ведь мы отрицаем это! — закричал Авнер.

— Но я в это верю! И перед всеми иудеями кесаревой империи утверждаю это! — сказал Пилат, раздражаясь. — Он сказал, что Он Царь! И если когда-либо царь стоял перед судом человеческим, — то передо мною сегодня стоял действительный Царь! И я согласился на Его смертный приговор только по принуждению, но Кровь Его да падет на ваши головы! Ибо я вынужден был вами поступить именно так, иначе бы вы донесли на меня кесарю, что я изменник. Прочь с моих глаз! Чего еще тебе от меня надо?! Вы жаждали Его смерти, и я предал вам невинную Кровь — вопреки моему собственному рассуждению о справедливости и человечности! Ведь Он уже распят! Чего же вам еще?! Если вы еще явитесь ко мне по этому делу, клянусь богами Рима, я распну вас! И еще вдесятеро хуже того вам сделаю! А за Его душу я принесу искупительную гекатомбу[161] богам!..

Смущенный и уязвленный Авнер снова вернулся к месту распятия. Там исступленные враги Иисуса возобновили свои издевательства над Несчастным… Выступая перед Иисусом и кивая Ему головами, они припоминали Ему Его былые чудеса и пророчества.

— Ты, спасавший других, спаси теперь Самого Себя! — выкрикивал фарисей.

— Если Ты Сын Божий, то докажи это: сойди со Креста, — убеждал саддукей Илий.

— Ты ведь учил, что следующие Твоему учению не умрут, а будут жить вечно… Вот и покажи нам на Себе, как Ты Сам избегнешь смерти! — насмехался над Ним старший из ессеев.

— Других-то Он спасал, только Себя не может! — глумился один из старших священников.

Убедившись в невозможности спасти Иисуса от крестной смерти, Эмилий решил, по крайней мере, остаться на страже, чтобы охранять Его, насколько возможно, от этих низких издевательств. Его вера в Иисуса как в великого еврейского Пророка поколебалась, но он любил Его как Человека и скорбел, видя Его страдания. Из сострадания к Нему он не мог удержаться, чтобы не обратиться к Нему с теми же словами, какие обращали к Нему и друзья, и враги:

— Если Ты Бог, прояви Свою силу!

Иисус не ответил ему. Через некоторое время Он тихо проговорил:

— Жажду!

Эмилий поспешил напитать губку настоем кислого вина на какой-то траве; этот напиток всегда предлагается страдающим на кресте с целью одурманить и сделать несчастных менее чувствительными к боли. Пока губка, погруженная в этот настой, напитывалась им, Ишмирей, разбойник, все время не перестававший выкрикивать проклятия палачам и Пилату, вдруг обернулся к Иисусу и дерзко стал требовать от Него:

— Если Ты Сын Божий — спаси Себя и нас! Если Ты воскрешал из мертвых, то можешь и нас спасти от крестной смерти! Или Ты так низок, что, имея власть как Пророк Божий, не хочешь употребить ее на пользу нам? Кажется, можешь понять, как тяжко моему телу, какие адские муки я терплю. Все жилы вытягиваются, и рвется тело…

Второй разбойник прервал его словами:

— Бога ты не боишься! Разве не те же муки терпит Он, что и ты? Но мы страдаем за наши грехи и получили сегодня то, что заслужили. А Этот Человек никакого зла никогда не сделал; Он только обличал порочных священников, а Сам был святой жизни! Господи, я верю, что Ты Сын Божий! Никто, кроме Христа, не мог бы творить то, что совершал Ты, и не мог бы страдать так терпеливо, как Ты! Господи, вспомни обо мне, когда Ты будешь в Твоем Царствии! Я знаю — с этого Креста Ты вознесешься на престол в Твое Царство и будешь царствовать во веки веков. Я слышал, как Ты учил на берегу Иордана, и уверовал в Тебя!

Иисус повернул к нему голову и с дивной улыбкой, озарившей Его лицо, ответил разбойнику:

— Истинно говорю тебе, сегодня же ты будешь со Мною в раю! (Лк.23:39-43)

Возгоревшаяся надежда на спасение поддержала упавший дух благоразумного разбойника, так что он, казалось, в предчувствии неизреченного счастья забыл о своих мучениях. А другой принялся клясть Иисуса, скрежеща на Него зубами, с бешеною ненавистью в глазах.

Эмилий уже стоял тут с напитанной крепким настоем губкой и приложил ее к запекшимся губам Иисуса. Отведав, Иисус не захотел пить этого настоя, ибо заметил, что это — опьяняющее средство, которое дают из сострадания, чтобы уменьшить муки распятия.

Разбойник Ишмирей нетерпеливо потребовал себе губку. Префект передал солдату тростник с насаженной на него губкой, и тот поднес ее ко рту разбойника. Злодей, вытянув свой распухший язык, тотчас принялся с бешеной жаждой вытягивать опьяняющую влагу.

Другой распятый тоже охотно утолял ею пожирающий его жар, и, отведав опьяняющего отвара, оба скоро впали в бессознательное состояние. Только их дыхание, прерывисто поднимавшее грудь, да судорожное подергивание мускулов обнаруживали, что они еще живы.

Но Иисус выносил все муки этой жестокой казни, сохраняя ясность сознания.

В шесть часов вечера, как только прозвучали от храма трубы левитов, облако дыма от бесчисленных жертв, которое с утра висело над храмом, вдруг омрачилось, стало чернильно-черным, расширилось, надвинулось над Кальварием и, продолжая грозно раздвигаться, нависло не только над Иерусалимом, но, оттенив Кальварий, Кедронскую долину и Масличную гору, погрузило в зловещий сумрак все окрестности.

Диск солнца, ярко сиявшего до этих пор, вдруг подернулся как бы траурным покровом, и было невыразимо жутко и тревожно в этой облекшей землю и небо таинственной мгле.

Подавленное необычайностью происходящего, мгновенно умолкло все живое, и среди воцарившейся мертвой тишины блеснувшая молния прорезала сгустившийся над крестами Кальвария сумрак.

Из бесчисленной толпы, окружавшей Кальварий, в этот страшный момент не осталось ни одного человека на ногах: все в ужасе, с криком и стонами упали ниц на землю. Очертание города исчезло во мраке, и только над храмом, над Святая Святых, прорезав мглу, зажегся какой-то огненно-красный свет, зловещий и грозный, как глаз разгневанного Иеговы… Исчезли во мраке и самые кресты и выступали только при свете беззвучно мелькавшей молнии. И дивно прекрасным явился тогда из мрака облик Иисуса, как бы преображенный и кротко сияющий, между тем как тела других распятых были едва видны, лишь слабо озаренные отраженным светом Его сияния.

Мрак продолжался. Люди стонали, приподнимаясь, били себя в грудь и рвали на себе одежды. Те, которые поднялись на ноги, не могли двинуться. Кругом — тьма. Ужас и страх перед таинственным — в сердце каждого. Ибо эта безвременная ночь среди белого дня была полна тайны и ужаса.

Между тем Мать распятого Иисуса, Лазарь и Мария, удрученные всеми переживаниями, тихо говорили друг другу:

— Это все в Его власти. От Него это грозное чудо.

— И вот, вы увидите, что Он сойдет с Креста! — говорил равви Амос. — Не падайте духом, пусть страшатся Его враги, а мы должны пребывать в ожидании радостного события.

Три часа, три долгих, томительных часа мы пребывали в этом таинственном сумраке. И вся громадная масса народа стояла неподвижно в ожидании чего-то непостижимого, что должно было совершиться неотвратимо. Наконец вслед за молнией, огненными копьями пронизавшей все пространство вокруг Иисуса, со страшным громовым ударом рассеялся мрак, и все увидели Иисуса на Кресте, но уже без сияния, а с лицом, выражающим только высшую степень душевной муки. И всем могло показаться, как будто бы Он-то и был предметом яростного гнева Небес… И люди, указывая на Него друг другу, восклицали:

— Смотри, Он покинут Всевышним!.. Гнев Божий разразился на Нем!

Потрясенные таким исходом наших надежд, мы в глубоком изумлении глядели на Его страдальческое лицо. Нам представилось, что эти багрово-синие молнии убили Его, а с Ним и наши воскресшие было надежды. Казалось, Само Небо вместе с людьми было против Него.

Но вот в довершение нашего ужаса и как бы в подтверждение полученного впечатления и Сам Он вдруг воскликнул громким голосом:

— Элои, Элои! Господи, Господи, за что Ты оставил Меня? (Мк.15:34).

Среди мгновенного затишья этот полный надрывного отчаяния вопль был услышан даже стражами римской цитадели. Из сострадания к Нему, желая скорее прекратить Его муки, кто-то кинулся было к чаше с вином, настоянном на одуряющей траве. Но Авнер не допустил подать Ему напитанную настоем губку.

— Нет, пусть поживет еще! — сказал он. — Пусть покажет нам, как спасет Его Илия… Ведь Он взывал к пророку Илии!

Но вдруг окружающий нас полумрак сгустился и как будто сосредоточился вокруг крестов, и нам не стало их видно! Снова все замерли в ожидании. И снова среди немой тишины раздался голос Иисуса, такой же звучный и сильный, как в тот день, когда на Галилейском озере Он проповедовал, сидя в челне, и тысячи людей слушали Его. Теперь Он произнес явственно:

— Все кончено. Отец Мой, в руки Твои предаю Дух Мой!

Едва произнес Он эти слова, как вновь таинственный свет озарил Его. С глубоким вздохом Он склонил голову на грудь и испустил Свой Дух.

Где-то в пространстве прозвучали торжественные и чистые звуки труб… Вокруг раздались возгласы удивления, и вдруг все было прервано страшным взрывом и толчком, как будто тут же, под ногами у всех, разверзлась земля. Многие были сшиблены с ног, в скалах Кальвария появились трещины, а судорожное содрогание земли распространилось на весь город. Храм казался весь в пламени, и над высоким шпицем его появился пламенный меч, как бы грозящий сокрушить все его стены. Затем на наших глазах этот меч принял форму светящегося креста, и вознесся, и остановился прямо над тем местом храма, где был жертвенник; и лучами света, исходящего от этого Креста, озарился, как солнцем, весь Иерусалим и его окрестности.

Земля продолжала содрогаться; склепы царей и могилы пророков и других покойников разрывались глубокими трещинами, выкидывая кости и трупы на зеленеющую поверхность земли. В лучах сиявшего креста рассеялась висевшая над Иерусалимом черная туча, образовавшаяся вначале от жертвенного дыма, и, когда появилось вновь солнце, лучезарный Крест, постепенно бледнея, скрылся из вида.

Постепенно восстановился нарушенный в природе порядок. Люди вновь задвигались по улицам Иерусалима, обмениваясь впечатлениями после пережитого страха и изумления перед необъяснимыми явлениями, поразившими всех. Сотник, стоящий на карауле все это время, сказал Эмилию:

— Правду говорил Этот Человек: Он — Бог!

— Да, это правда, — ответил Эмилий, — и Он никто иной, как Сын Божий, Истинный Христос, обещанный еврейскими пророками!

Римлянин верил в Него как во Христа. А мы уныло побрели прочь от этого ужасного места, удрученные горем, хотя и изумленные таинственными знамениями, сопровождавшими Его страдания и смерть на Кресте. Мы уже больше не надеялись на Того, Кто должен был восстановить славу нашего народа и величие престола царя Давида. Он умер на наших глазах.

Твоя любящая дочь Адина.

XXXVI

Снятие тел со крестов. — «Мрак: затмение солнца». — Иисус уже мертв. — Иосиф Аримафейский испросил разрешения взять тело Иисуса. — Снятие тела Иисуса со Креста. — Погребение в новой гробнице. — Стража. — Припечатывание камня. — Радостные голоса.

90 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Кошелев Николай Андреевич. Снятие со Креста. 1897. Александровское подворье Императорского Православного Палестинского общества, Иерусалим

Иерусалим. Третье утро после распятия.

Дорогой батюшка! В последнем письме к тебе я закончила мое мрачное повествование. Я думаю, что оно может быть интересно и для других.

Теперь давно уже день, а ушедшие на могилу Иисуса еще не вернулись. В ожидании их я снова сажусь за письмо. Я думала, что Мать Иисуса пошла с двумя Мариями и Марфой, но оказалось, что Она не в силах видеть Своего Сына во гробе и осталась дома.

День, в который совершились такие дивные явления в природе (подробно описанные мною в том письме), будет для нас и для всего Иерусалима навеки памятным днем. Когда восстановился порядок в природе, Пилат в сопровождении отряда солдат вышел из города, чтобы осмотреть трещины, произведенные землетрясением, и чтобы услышать из уст народа рассказы о необычайных явлениях, сопровождавших крестную смерть Иисуса. Его встретили старшие священники во главе с Анной и стали умолять его, чтобы он велел солдатам скорее убрать тела распятых, ибо следующий день был великий день Пасхи, в который по их обычаям не полагалось ни казнить, ни оставлять казненных на месте казни. Пилат как раз в это время проезжал по кладбищу, изрытому землетрясением, и его сирийский жеребец, испугавшись трупа, извергнутого из могилы, шарахнулся в сторону. Сдерживая его, Пилат спросил священников:

— Что вы думаете обо всем этом? Человека вы распяли или Бога? Я слышал о чудесах, которые тут совершились… Мы думаем, что Он был более чем Человек… Когда Он умирал, в природе как бы весь строй нарушился: померкло солнце, ночной мглой облеклись небеса среди белого дня, Зевс в гневе посылал стрелы молний, земля содрогалась, вздымаясь и разрываясь со стоном скорби…

Но священники имели смущенный вид и ничего не могли сказать. Только один из старших, Тирех, раздумчиво ответил:

— Действительно, господин мой, дивное творилось! И если бы Он не умер, то можно было подумать так, как ты говоришь. Но ведь Назарянин умер! А вот известный арабский астролог, который был тут, говорил, что это было простое солнечное затмение, а ведь он умеет читать по небу как по книге. Темная туча была от скопившегося в воздухе жертвенного дыма, а землетрясения бывали здесь и раньше.

— Ты так полагаешь, господин священник? — ответил Пилат. — Но мы в Риме и сами обучаемся астрологии и знаем прекрасно, что солнечное затмение возможно лишь при новолунии, но вчера, то есть в эту последнюю ночь, мы видели, как взошла полная луна, и видели ее на стороне противоположной солнцу. Нет, господин священник! Сегодня не могло быть солнечного затмения, а было совсем иное, астролог твой солгал. И то, что было, произошло только потому, что богоподобный Человек Этот, Царь ваш, был казнен!

— Но зачем же искать причину в Нем, а не в тех двух разбойниках, что казнены были одновременно с Ним? — спросил Авнер со злой усмешкой.

Пилат не удостоил его ответом и двинулся дальше на своем коне, но Тирех, следуя за ним, повторял просьбу священников о разрешении снять тела со крестов и похоронить их.

— Этого нельзя сделать сейчас, потому что прошло только семь часов с того времени, как они прибиты ко крестам, — ответил Пилат. — Но вот сейчас я все посмотрю сам.

И, пришпорив коня, римский прокуратор понесся к месту казни, перескакивая через выкинутые из могил гробы, трупы, разбросанные кости и глубокие трещины и рытвины, образовавшиеся от недавнего землетрясения. Его гвардия следовала за ним. Когда он осадил коня перед крестами, то увидел мертвенно свесившуюся голову Иисуса. Он показался Пилату мертвым. Но оба разбойника еще дышали и по временам стонали в агонии, хотя были почти нечувствительны к боли благодаря одурманивавшему их напитку. Мрачно и тревожно взглянул на Иисуса Пилат, обратился к сотнику и почти шепотом спросил:

— Как ты думаешь, Ромул, есть ли в Нем признаки жизни?

— Он уже час как умер! — ответил сотник. — Он умер как раз в тот момент, когда произошел самый сильный толчок землетрясения и близ храма появился на небе огненный меч. Дивен и страшен был его вид, но еще ужаснее было, когда этот меч преобразовался в пылающий крест; я опасаюсь, государь, что мы распяли одного из богов в человеческом образе.

— Тебе так кажется? — промолвил Пилат, задумчиво покачав головой. — Да и я, конечно, предпочел бы, чтобы этого ничего не случилось. Но что произошло, то произошло. Вот евреи хотят убрать эти тела до наступления их шабаша. Кесарь повелевает удовлетворять их желания во всем, что касается их религии и что не противоречит законам империи. Распорядись, чтобы их желание было исполнено.

— Но разбойники еще не умерли!

— Они уже близки к этому! Я прикажу перебить им голени и снять их тела.

Пилат повернул лошадь и с мрачным видом медленно поехал прочь. Ромул приказал солдатам снимать тела распятых. Один из воинов подошел к Омрию с секирой и в два приема разбил ему голени. Умирающий вздрогнул так сильно, что пошатнулся крест, и больше уже не проявлял никаких признаков жизни. Ишмирей же от первого удара открыл глаза и заплетающимся языком пробормотал какое-то проклятье, и только после второго удара его огромная голова свесилась на могучую грудь, и через секунду он был уже мертв. Подойдя к Иисусу и видя, что Он уже мертв, один из солдат сказал:

— Не будем перебивать голени: жалко калечить Ему ноги!

— Но мы должны убедиться, что Он мертв, прежде чем снять Его с Креста, — сказал другой. — Я проколю Его копьем.

С этими словами он встал сбоку и направил удар в сердце.

После этого Иоанн, стоявший тут же и видевший все это, повалился на землю в полном отчаянии. До этого момента он все еще верил, что Иисус оживет и сойдет с Креста. И мы все верили до последней минуты, хотя и большому испытанию подвергалась наша вера с тех пор, когда мы увидели Его в руках римских солдат. И, даже когда мы увидели Его пригвожденным ко Кресту, надежда еще не покидала нас, ибо мы все видели воскрешение умершего Лазаря и чувствовали, что Он может освободить и Себя; и только после землетрясения мы ушли с этого холма и вернулись в город с упавшим духом и омраченными сердцами. И все-таки по пути мы все не раз оглядывались и останавливались, все ожидая, что вот-вот Он сойдет со Креста и этим чудом явит для всех, что Он есть Сын Божий!

Поручив нашим попечениям Его Матерь, Иоанн остался у Креста с некоторыми женщинами и другими из последователей Иисуса, все еще надеясь и ожидая великого события. Но, когда римлянин пронзил копьем сердце Учителя, Иоанн почувствовал, как будто это копье пронзило его собственное сердце. Всякая надежда пропала. Иисус умер и этим, казалось, доказал, что Он не был Христом, Сыном Божиим, Каким объявлял Себя. Но Иоанн не чувствовал гнева или горечи, потому что слишком любил Его. Когда Иоанн поднял голову, чтобы взглянуть на Учителя, то увидел, что из раны, сделанной копьем, текла не только алая Кровь, но и вода! Он не поверил глазам своим, пока солдаты и сотник не заговорили громко об этом, дивясь как чуду.

— Никогда мы не видели Такого Распятого! – вскричал сотник. — Он из бессмертных богов, оттого и небо и земля так гневно разразились, когда умирало Его тело!..

Когда Иоанн увидел, что Иисус действительно мертв и вся надежда на возвращение Его к жизни исчезла, он подошел к сотнику и спросил у него разрешения получить Его тело, ибо он обещал Его Матери, что сделает все, что только возможно, чтобы похоронить Его по всем обычаям. Но при всем своем желании сотник не мог исполнить эту просьбу без собственноручного письменного согласия на это прокуратора. Однако сотник обещал Иоанну не снимать тела до тех пор, пока Иоанн не сходит в город и не испросит согласия Пилата. Но в то же самое время, когда Пилат со своей когортой возвращался в город, его попросил о том же, о чем и Иоанн, один уважаемый чиновник из Аримафеи, Иосиф, которого ты знаешь много лет, батюшка, как человека самой честной и праведной жизни. И Пилат не задумываясь дал ему свое согласие и, вынув из своего кошелька перстень и печать, на которой было выгравировано его имя, вручил их равви Иосифу.

— Иди и получи тело Этого Праведника! — сказал Пилат. — Ты, кажется, был с Ним хорошо знаком? Скажи мне, что ты о Нем думаешь, равви?

Заметив, что вопрос был предложен с самым искренним интересом и что Пилат казался очень смущенным и расстроенным, Иосиф ответил ему смело:

— Я верю, что Он Пророк, посланный Богом, и что сегодня погиб на Кальварии Самый праведный, Самый мудрый и невиннейший Человек во всей империи кесаря!

— Сердце мое вторит твоим словам, — печально ответил Пилат и, дав шпоры коню, поскакал вперед по направлению к Гефсиманскому саду.

Иоанн, не застав Пилата в Иерусалиме, возвращался взволнованный и усталый; на дороге он встретил одного из городских сановников, Никодима, который в сопровождении своих гаваонитских рабов шел в Иерусалим покупать благовонных трав и холста, чтобы, согласно обычаю, приготовить тело Иисуса к погребению. Он рассказал Иоанну, что равви Иосиф уже виделся с Пилатом и получил у него разрешение снять тело со Креста и похоронить Учителя.

Придя ко крестам, Иоанн увидел, что Крест Иисуса с драгоценной Ношей своей уже вынут из углубления в скале, в которое он был вставлен, и что Иосиф, Лазарь, Мария с Марфой и равви Амос осторожно и тихо положили Крест на землю вместе с телом, распростертым на нем. Обливаясь слезами, друзья вынули гвозди из пронзенных рук и окровавленных ног, омыли драгоценную Кровь и затем завернули истерзанное тело в льняную ткань с ароматными травами, с которыми подоспел Никодим из города.

Тела разбойников тоже были сняты, или, вернее, сорваны с крестов солдатами, которые затем сложили их обоих вместе в зияющую расселину в скале, образовавшуюся во время землетрясения, и засыпали осколками камней, услужливо подносимых еврейскою чернью, которая, глазея, толпилась вокруг. В ту же щель бросили бы и тело Иисуса, если бы не разрешение Пилата, которое было исключительной милостью по отношению к почитателям Пророка.

Среди тишины вечерних сумерек этого ужасного дня, при кротком свете золотого заката в недвижимом, как бы уснувшем воздухе, когда на небе и на земле воцарилось торжественное безмолвие, тело Пророка подняли Его друзья и унесли с места позорной казни. Никодим, Петр, Лазарь и Иоанн бережно несли дорогие останки Того, Кого чтили выше всех людей; и, хотя, как им казалось, Он и Сам роковым образом обманулся в Своей якобы Божественной миссии, — они не переставали любить и чтить Его за перенесенные с таким терпением страдания, за доброту, кротость и мудрость Его высокой души.

Медленно спускалась по каменистой дороге с Голгофы эта группа людей, соединенных общей Божественной Ношей и общей скорбью, оставляя это ужасное место наступающему мраку. Их мерный шаг, глубокие вздохи, сдержанные рыдания женщин, сопровождавших наскоро сделанные из ветвей носилки, одинокий звук шагов среди безмолвия сумерек — все это вместе придавало должную торжественность этому часу.

Тени ночи сгущались над ними. Они шли, выбирая самые скрытые, мало проторенные тропинки, опасаясь встречи с врагами Христа, хотя те немногие прохожие, которые им попадались на пути, останавливались и с благоговейным страхом оглядывались на носилки, ибо знали, Чье Тело покоится на них, а воспоминание об ужасных явлениях, сопровождавших кончину Иисуса, было еще слишком свежо и страшно. Наконец они достигли ворот в стене, окружающей сад и роскошное жилище равви Иосифа, который, идя впереди, открыл ключом затворы и провел всех в какое-то уединенное, отгороженное место. Тут, под густою чащею олив и смоковниц, было совершенно темно; только вечерняя звезда, как лампада, загоралась на западе. Носилки с телом положили на мощеный пол под каким-то сводом и молча ожидали во мраке, чтобы принесли свет.

Но вот в саду замелькали зажженные факелы слуг, которым равви Иосиф приказал выйти навстречу. И в этом мерцающем свете и люди, и обстановка — все приняло тот таинственный вид, который так странно соответствовал этим минутам.

— Следуйте за мною и светите всем, — взволнованным голосом сказал своим слугам равви Иосиф.

И вновь в глубоком молчании было поднято тело Иисуса, и только мерная поступь бережно несущих драгоценную Ношу раздавалась в аллеях парка. В конце его нависшая над долиной скала служила как бы продолжением стены, окружавшей сад; в этой скале была высечена лестница с отлогими ступеньками; она вела в новый склеп, недавно высеченный в скале для самого хозяина, и в нем еще не погребали ни одного покойника. Факелы ярко озарили массивную дверь и темные ветви кипарисового дерева, мрачным величием осенявшие людей. Это было подходящее место для последнего упокоения — так безмолвно, торжественно и мирно было все кругом. По приказу Иосифа слуги отвалили камень, и открылось мрачное углубление гробницы.

— Достопочтенный равви! — вдруг прозвучал среди глубокой тишины голос римского сотника. — Почему, скажи мне, ты хочешь устроить такое почетное погребение Человеку, Который оказался бессильным выполнить блестящие обещания, какими обольстил столь многих из вас?

Все с изумлением оглянулись на сотника, который оказался не один, но в сопровождении нескольких солдат. Блеща отражением факелов на железных шлемах и оружии, один за другим выступали римские воины из погруженного в темноту сада.

— Что тебе нужно здесь, римлянин? — спросил равви Иосиф.

— Я здесь по велению прокуратора. Еврейские начальники пришли к нему и уведомили его, что Человек, Которого он велел распять на Кресте, предупреждал, что после трех дней Он воскреснет. Поэтому они потребовали, чтобы стража караулила гробницу трое суток, для того чтобы ученики Его не похитили тело и не объявили бы, что их Учитель воскрес. И вот Пилат отправил меня на караул с моими солдатами.

Не успел римлянин договорить, как из мрака выступили с факелами в руках несколько хорошо знакомых Иосифу священников, а за ними группа женщин — родственниц Иосифа и Марии, которые, узнав, где будут хоронить Иисуса, пришли к гробнице. Между тем равви Иосиф нашел нужным ответить на вопрос римлянина:

91 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Бартоломео Эстебан Мурильо (1617-1682), ведущий испанский живописец «золотого века». Мать скорбящая (Dolorosa). 1660-1670. Музей Прадо, Мадрид, Испания

— Да, сотник, мы хороним Его с почтением и благоговением, ибо мы верим, что если Он и обманулся, то обманщиком Он не был. Он одарен был от Бога великим могуществом; вероятно, это и привело Его к мысли, что для Него уже нет ничего невозможного. Он был слишком высок душою, слишком добр и мудр, чтобы быть обманщиком. Он умер, потому что думал принести этим счастье Израилю… А счастье не в руках человеческих. Мы чтим Его память и любим Его, несмотря на то, что ошиблись в нашем уповании на восстановление Им Иудейского Царства.

Тело Иисуса, обернутое в саван из льняной ткани и окруженное аравийскими ароматическими специями и травами, было с соблюдением всех обрядов положено в склеп на каменную плиту, заранее приготовленную Иосифом для своего собственного погребения. При свете факелов все присутствующие подходили, чтобы в последний раз взглянуть на Покойного; в их числе были Марфа и Мария из Вифании. Всем хотелось еще раз взглянуть на спокойное лицо Пророка, ибо после страшных явлений, сопровождавших Его смерть, мы все убедились в том, что Он наверняка Великий Пророк и что мы совершенно неправильно понимали многое в Его учении и пророчествах, относившееся к Нему Самому.

Симон Петр последним вышел из гробницы. Он, как стал около Иисуса на колени, склонившись над Ним, так и стоял долго в немой печали и, казалось, хотел совсем тут остаться. Кое-как Иоанну удалось увести его, чтобы дать возможность сотнику и солдатам заложить вход в гробницу. Для вящей охраны присланный с солдатами носитель прокураторской печати, растопив большой кусок воска на огне факела, наложил массивные печати с двух сторон на щели затвора и припечатал их императорским вензелем, так что проникнуть в гробницу, не сломав этих печатей, было невозможно.

Первосвященники, которые присутствовали при этом, убедившись, что вход в гробницу надежно охраняем печатями на заложенном камне и стражей из восьми человек, спокойно ушли.

Равви Иосиф, Никодим и прочие друзья Иисуса уныло побрели прочь, иногда останавливаясь и оглядываясь на покинутую могилу. Солдаты одни оставались на карауле близ пещеры: часть их расположилась вокруг, сидя и стоя под деревьями или на ступенях гробницы, занявшись любимой игрой в кости, часть — шагали взад и вперед у входа, иные, глядя на луну и вспоминая, быть может, свою далекую родину, затянули родные песни. Но им поручено было зорко следить, и все были наготове в каждый момент с оружием в руках защищать неприкосновенность гробницы. У самого входа в гробницу удаляющимся ученикам дольше всех видна была возвышающаяся над прочими солдатами, закованная в железо фигура сотника. Он стоял неподвижно, опершись на свой боевой меч. Но наконец при повороте в густую чащу и он скрылся у них из вида…

Но вот опять, должно быть, совершилось что-то дивное, пока я писала тебе эти строки… Наш дом снова потрясся, как от землетрясения…

Господи, что же означают все эти явления?

* * *

Дорогой батюшка, вот я рассказала тебе подробно все как было: об аресте, предательстве, суде и распятии и, наконец, о погребении Великого Назаретского Пророка… Уже солнце высоко, а я все еще не устала писать тебе об этих полных тайны событиях. Я описывала все так подробно не только для того, чтобы ты мог представить себе наглядно все совершившееся, и не только по просьбе дяди моего равви Амоса, но и для того, чтобы себе самой выяснить свои собственные чувства и великую скорбь, наполнявшую мою душу. Я чувствовала потребность восстановить все как было во всей последовательности и взаимной связи событий. Мне это нужно было для того, чтобы проверить, почему я так упорно верила в Него; и для меня выяснилось теперь, что если факт распятия и смерти Его мог поколебать мою веру, то ужасные знамения, сопровождавшие это распятие и эту смерть, свидетельствуют о том, что Он был более чем Человек, если не Сам Мессия. И в этом оправдание мое и всех тех, кто были Его последователями и верили в Него. А из того, с каким почетом было совершено Его погребение таким уважаемым сановником, как равви Иосиф Аримафейский, ты можешь заключить, дорогой батюшка, что и он почитает Его как Праведника и думает о Нем, что Он Сам обманулся в Своих ожиданиях, но обманщиком не был.

К такому заключению о Нем приходят свидетели Его поразительного терпения, Его кротости, соединенной с величием, и того Божественного выражения чистоты и ясности Его прекрасных черт во время жесточайших испытаний, которое до сих пор вызывает в нас слезы умиления и благоговения. И это все, что осталось нам от Него, кроме Его безжизненного тела, которому мы воздали по мере сил долг нашего почитания и любви.

Я уже писала, что сегодня чуть свет Мария, Марфа и многие с ними пошли в сад Иосифа к Его могиле, чтобы окружить ее ароматными травами и поклониться ей. А затем мы собирались уехать все в Вифанию на несколько дней, пока успокоится бешеная ненависть некоторых иудеев к ученикам Иисуса.

Прокуратор сегодня производит смотр четырех легионов войска, вызванного сюда из Сирии на подкрепление. Так что он теперь имеет уже полную возможность охранять нашу безопасность и поддерживать обаяние римского могущества. О, если бы это подкрепление пришло тремя днями раньше! Равви Амос говорит, что в таком случае Пилат, опираясь на военную силу, действовал бы смелее и спас бы Иисуса из рук врагов.

Но вот я слышу голоса Марии и Марфы с улицы. Они возвращаются наконец от гробницы. Они так громко говорят, и голоса их звучат так радостно! Зашумел и затолпился народ на улице… Вот — бегут к нам по галерее и по двору. Что случилось?! Бросаю письмо и бегу узнать, какое еще произошло чудо!..

Твоя любящая дочь Адина.

XXXVII

Воскресение Иисуса. — Радость. — Рассказ Марии о виденном ею. — Испуг стражи и бегство ее. — Ангелы. — Гробница пуста. — Встреча Марии со Христом. — Петр и Иоанн. — Изумление Каиафы. — Смущение Пилата. — Подкупленные солдаты распространяют ложь. — Уснувшая на карауле стража не наказана.

93 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — В. М. Васнецов. Спаситель в терновом венце. 1906 год. Эскиз

Иерусалим. Четвертый день после распятия Иисуса.

О, батюшка, какая радость! Дорогой мой батюшка! Как передать тебе словами нашу невыразимую радость, нашу дивную новость?! Совершилось удивительнейшее из всех описанных мною чудес! Сердце ликует, и глубоким благоговением полна душа моя!

Иисус воскрес! Иисус воскрес из мертвых!

Иисус засвидетельствовал о Себе, что Он — Сын Божий! О, теперь мы не только верим, но и знаем, что Иисус есть Тот Самый Мессия, Который должен был прийти. И я могла еще сомневаться в этом, увы! Даже писала тебе о своих сомнениях и допускала мысль, что Он был обманщик! Никто из нас не понял того, что Он говорил нам еще до распятия и Своей смерти. Мы не поняли Его и потому были так поражены и разочарованы. А теперь нам все стало ясно, и мы изумляемся только своей тупости, слепоте и неверию! Его смерть представлялась нам, не понимающим Его, как бы изобличением лжи всего Его учения. Он в глазах наших показался лжепророком, но теперь Своим Воскресением из мертвых Он доказал, что Он — Сын Божий!

Едва удерживаю перо в руке, едва могу прийти в себя от радости и удивления, как только подумаю, что совершилось! Но я возьму себя в руки и спокойно и трезво расскажу тебе о великом событии этого дня!

Мое последнее письмо было прервано радостными голосами и веселым движением у нас во дворе и по галерее. Услышав, что Мария спешно и весело кличет меня по имени, я поспешила сойти вниз и столкнулась с подругой, которая вбегала вверх по лестнице и налетела на меня. Изумление, любовь, невыразимое счастье озаряли ее всю, когда она, обхватив меня обеими руками, хотела мне все рассказать, но не могла выговорить ни слова, смеясь и плача в избытке счастья.

Удивленная и смущенная, не зная еще, что случилось, я обняла ее и старалась успокоить. Снизу до меня донесся голос Марфы в горячем разговоре с равви Амосом, который отвечал ей восклицаниями изумления.

— Да что же, что случилось-то? Говори скорее, дорогая! — молила я, теряя терпение.

Сквозь улыбку и слезы она прошептала:

— Он встал и ушел!

— Кто?.. — переспросила я, не смея поверить…

— Наш Господь! Наш Великий Учитель — Иисус, Сын Божий! Он воскрес, Адина!

— Но, может быть, тебе это привиделось… Ты так расстроена…

Она откинулась и, глядя мне прямо в глаза, проговорила:

— Адина, не поддавайся сомнению. Веруй: Иисус воскрес из мертвых! Он жив! Я видела Его! Он говорил с Марией, сестрой Лазаря, и со мной. О, радость, радость! Он — Сын Всевышнего, и мы не ошиблись в Нем! Но мы были ослеплены и глупы и ничего не поняли из того, что Он говорил нам о смерти и Воскресении на третий день. Пойдем же скорее! Я побежала за тобой, а Мария рассказала Петру и Иоанну, которых встретила у ворот… Они усомнились, как и ты, и бросились бежать, чтобы увидеть собственными глазами Его могилу… Пойдем же скорее!

Когда я наскоро оделась, чтобы выйти с нею, явилась Марфа, сияющая от счастья, крича мне:

— Ты знаешь великую радость, Адина?!

— Марфа! Возможно ли это?

— Ну конечно, если я сама видела, как Он шел, и слышала голос Его, и дотронулась до Него… Он совсем живой, и ты увидишь Его, потому что Он послал нас собрать Его учеников…

Я тоже заплакала от счастья и заспешила, чтобы скорее увидеть Его! В воротах мы встретили Марию, сестру Лазаря, которая уже сообщила радостное известие Петру и Иоанну, а также равви Амосу и Никодиму.

Я так спешила… Я точно на крыльях летела к саду Иосифа, и все мне казалось, что то, что они видели, было только видением и оно исчезнет, прежде чем я добегу до могилы. За городскими воротами я встретила человек пять римских солдат, бежавших в город с испуганными лицами.

— Это что за бегство? Чего испугались? — окликнул их начальник стражи ворот. — Бегут, точно погоня за ними! Говори, Марий, ведь ты, кажется, еще не рехнулся, — сказал он самому молодому из солдат, помощнику сотника.

Я и шедшие за мною дядя Амос, Никодим, Мария и Марфа остановились. Солдат ответил:

— Начальник! Мы поражены сверх меры… Мы видели такое, что страшнее всякого неожиданного врага! Мы были наряжены на караул к гробнице Пророка, два дня тому назад распятого. Сегодня на заре, когда я был на страже и ходил взад и вперед перед гробницей, а мои товарищи отдыхали, — я приостановился на минуту и глядел от нечего делать, как меркнет утренняя звезда. Вдруг свет блеснул, точно звезда спустилась с неба, все вокруг нас озарилось каким-то светом, и в этом сиянии спустились легионы крылатых духов… Люди вскочили на ноги в удивлении и страхе… Гляжу — в небе над нами как будто фигура: распростертые крылья золотом блещут, как будто все из звезд, а сам весь в белом и сверкает как молния… Стало так страшно, точно бессмертные сошли к нам… И вот видим, что Эта Сила Небесная приближается, спускается, и стала прямо перед входом в гробницу, и светом своим так ослепила нас и такой навела ужас, что сердце замерло… Стою — ни жив ни мертв. И, чуть только ноги этого небесного посланника коснулись земли, она дрогнула, точно от землетрясения; товарищей так и подкинуло, и все повалились на землю как мертвые. Я один устоял, но не мог шевельнуться, окаменел от ужаса и стою как статуя. А он пальцем прикоснулся к каменной плите, заложенной в отверстии двери, и камень отвалился и покатился прочь, и он воссел на него, как Зевс на своем престоле… Но это еще что! Вот когда настоящий ужас настал: распятый Пророк поднялся со Своего ложа в гробнице, встал во весь рост и вышел оттуда — величественный, Божественный, как победитель. Крылатые, сошедшие с неба, как бы пораженные Его величием, закрыли крыльями свои лица и пали перед Ним ниц, как перед Повелителем. Больше я уже ничего не видел, потому что повалился на землю без чувств, а когда пришел в себя, то увидел, что гробница вся наполнена сияющими существами дивной красоты! А в воздухе звучала такая музыка, какой никто из смертных не слыхал.

Я кинулся бежать, подгоняемый страхом. Товарищи все без оглядки побежали за мной не глядя куда, и когда опомнились, совершенно растерянные, то увидели, что сбились с дороги.

— Странно! — промолвил начальник воротной стражи. — Я ведь тоже видел отсюда какой-то странный свет там, а землетрясение чувствовалось и здесь, и подумал еще: не начинают ли вновь сыпаться те громовые стрелы, которые так разрыли всю местность близ Кальвария?.. Так ступай же скорее и доложи префекту Эмилию или самому Пилату, что там у вас случилось!

Солдаты побежали в город, а я с Марией и Марфой поспешила в сад Иосифа. Теперь я была более, чем до этого, уверена в том, что Иисус действительно воскрес.

— Если только я сама увижу Его, лицом к лицу… то, кажется, умру от счастья… — проговорила я. — А какой Он был, когда ты видела Его, Мария?

— Я видела в Нем только то самое благостное величие и ту же, как всегда, Божественность.

— А как и где ты видела Его?

— Когда мы подошли к могиле с нашими ароматными маслами и травами, мы увидели, что гробница открыта, а бывшие на карауле солдаты лежат все как мертвые. На могильном же камне сидел… я убеждена, что это был Архангел. Хотя от него исходило такое лучезарное, едва выносимое для глаз сияние, мы все же разглядели, что это был Ангел, и не очень испугались, потому что взор его был так спокоен и ясен! И он был так поразительно красив в своем небесном сиянии!.. Но все-таки нам было жутко, и мы остановились и не в силах были пошевельнуться и отвести от него глаз. И вдруг он сказал нам: «Не бойтесь!». И голос его прозвучал в воздухе как дивная музыкальная трель… «Не бойтесь, иерусалимские девушки! Я знаю, вы ищете Иисуса распятого, но Его здесь нет! Он воскрес, как говорил вам раньше. Смотрите — вот место, где Он лежал!».

Волнуясь и дрожа, мы приблизились и увидели, что гробница пуста… Какой-то нежный, едва колеблющийся свет наполнял все пространство вокруг.

«Ступайте и расскажите ученикам, что Господь воскрес, — сказал Ангел, — и пойдет раньше их в Галилею, и там Он будет с ними еще несколько дней».

94 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Бернхард Плокгорстъ (немецкий живописец и график). Ангел и мироносицы. 1900-е. Фото с открытки из архива протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг.)

Услышав это, в страхе и радости мы побежали к городу, чтобы скорее оповестить всех, как велел Ангел. Но не успели мы дойти до ворот сада, как я увидела Самого Иисуса. Он стоял на дорожке прямо передо мною. Я остановилась, чувствуя страх и радость… И Он сказал: «Мир тебе, дочь Израиля! Не страшись, Я жив! Мне надлежало умереть и воскреснуть, чтобы воскресить к вечной жизни всех верующих в Меня. Иди, Мария, и скажи Моей Мати, и братьям Моим, и Петру, и Иоанну, и Лазарю, что Я воскрес и буду говорить с ними. Посмотри, вот раны на Моих руках, и уверься, что это Я, и не пугайся. Я воскрес и жив!».

Тогда я бросилась на колени перед Ним и поклонилась в Ему ноги как Богу! Но, когда я подняла голову, чтобы взглянуть на Него, Его уже не было тут. А другие вовсе не видели Его. И мы продолжили наш стремительный путь к городу… Мы летели точно на крыльях. А вот римских солдат из стражи, которых мы встретили сейчас у ворот, мы и тогда уже видели в разных местах: они бежали врассыпную, как безумные, — все в разные стороны… Но вот мы уже в воротах сада… Тише… Он может быть тут, близко от нас…

Но мы подошли к гробнице, ничего не увидев. Мы пришли раньше Петра и Иоанна, которые, хотя и выбрали кратчайший путь, но были дольше нашего задержаны у городских ворот, ибо те ворота, через которые они выходили, были еще закрыты. У гробницы никого не было; она была открыта, кругом — пусто. Откинутый от входа дверной камень, на котором, по словам солдат и Марии, сидел Ангел, — лежал тут, но никого больше не было. Когда мы подошли близко, то увидели яркий свет под сводами гробницы, и я различила двух Ангелов в белом одеянии, с лучезарными лицами. Они сидели на мраморной плите, на которой было положено при погребении тело Иисуса, — один в изголовьи, другой в ногах, — но тела Учителя не было на плите. При виде этих дивно-прекрасных существ, посланников Неба, мне стало страшно… Я взглянула на громадный, откинутый от входа камень и в ужасе не могла вымолвить ни слова и не могла ступить дальше…

«Не страшитесь, дщери Иерусалима! — сказал один из Ангелов. — Тот, Кого вы ищете, жив и не умрет. Он восстал и покинул гробницу, которая могла вмещать Его только с Его соизволения, ибо Иисус есть Бог жизни и Победитель смерти и ада во веки веков… Идите и скажите ученикам Его, что Он ждет их у берега озера».

Затем Ангелы исчезли, и как раз в это время прибежали Иоанн и Петр. Увидев отваленный от гробницы камень, Иоанн стал осматривать его и сказал, что видит возле него льняную одежду, в которую было обернуто тело Иисуса, и повязку с Его головы: они лежат тут, сложенные вместе. А Петр, запыхавшись от волнения и бега, как только увидел открытый вход в гробницу, смело вошел в нее и стал пристально все осматривать. Затем он позвал Иоанна, и тогда они оба убедились, что Господь восстал из мертвых. Когда мы передали им слова Ангела о том, что Иисус встретит их в Галилее, они так обрадовались, что решили тотчас же отправиться туда, не сомневаясь больше, но уверовав совершенно. Я с ними вместе поспешила в город, чтобы сообщить радостную весть Его Матери, Которая не покидала еще нашего дома и, подавленная горем, почти не поднималась с постели со дня распятия. А Мария пожелала остаться близ могилы, все надеясь, что Иисус еще близко и что ей удастся еще раз увидеть Его. И вот она снова села на ступеньку гробницы, плача от радости и всеми силами души желая вновь увидеть Его. И вдруг она слышит шаги за собою… Оглянулась: Человек стоит недалеко… Это был Иисус…

Упав перед Ним на колени, она хотела обнять Его ноги, но Он сказал ей: «Не прикасайся ко Мне, Мария! Я еще не возносился к Отцу Моему. Иди и скажи Лазарю, и братьям Моим, и Матери Моей, что через немного дней Я вознесусь к Отцу Моему и Отцу вашему, к Господу Моему и Господу вашему». Затем Он исчез из вида.

Мария вернулась домой и рассказала об этом нам и Его ученикам, и мы все уверовали и больше уже не усомнимся, что Иисус есть Истинный Мессия и Христос, Бессмертный Сын Своего Отца Небесного. И такой радости, какою наполнились наши сердца, я еще никогда не испытывала. И счастье и радость наши были столь же велики, как велика была скорбь до Его Воскресения.

Но как описать ужасное изумление и смущение Каиафы, старших священников и прочих врагов Иисуса? Солдаты, бежавшие врассыпную с караула, вернулись в город через разные ворота и на ходу распространяли по всем улицам города известие о величайшем чуде Воскресения! Услышав шум на улице, Каиафа вскочил с постели, чтобы осведомиться, в чем дело. Узнав от слуг, что Иисус отверз Свою гробницу и живым восстал из мертвых, Каиафа задрожал и побледнел как мертвец. Но, быстро овладев собой, он послал за теми солдатами, которые рассказывали собравшейся на улице толпе о том, что они видели, и допросил их. Они дружно, не запинаясь дали свои показания о происшедшем, и их нельзя было сбить с толку.

Когда центурион доложил Пилату о случившемся, прокуратор сказал:

— Воистину мы Бога распяли… И отныне я осужден навеки!..

С этими словами он оставил залу суда, заперся в своей квартире и больше не выходил из нее. Говорят, он перестал принимать пищу и мрачное уныние овладело его душой.

Между тем Каиафа со старейшинами и книжниками собрались в заседании синедриона и, выслушав показания центуриона, пришли к заключению, что факт Воскресения Иисуса скрыть нельзя.

— Кто видел Его воскресшим? — спросил первосвященник.

— Я видел Его, — ответил центурион. — Я видел Его пронзенные руки и ноги, когда Он шел мимо меня; утренний ветерок откинул Его плащ, и я увидел на боку Его рану, которую нанес копьем мой солдат Филипп. Он был живой и полон сил…

— Тебе пригрезилось, о римлянин! — ответил ему Каиафа. — Пойдем-ка в сторону и побеседуем с тобой наедине.

Через несколько минут центурион выходил из дворца первосвященника и рабы несли за ним вазу из персидского золота. И с этих пор он каждому говорил, что видел в то утро какого-то духа, а что касается Иисуса, то ученики выкрали тело своего Учителя, пока стража спала. И подкупленные солдаты стали рассказывать ту же ложь. И ложь эта распространилась теперь повсюду, дорогой батюшка, но только немногие верят ей, даже из наших врагов.

Обрадованный Воскресением Иисуса Эмилий говорил нам сегодня:

95 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Карл Генрих Блох, датский художник (1834-1890). Явление Христа ученикам. Фрагмент. ХIХ век.

— Если бы солдаты проспали в карауле, они заслужили бы смертную казнь по военным законам империи. Если во время их сна предмет охраны — тело Иисуса — похищено, то они отвечают за недосмотр… И если дело было так, как теперь рассказывают, то почему же Пилат не дал приказа об аресте этой стражи? Конечно, Пилат знает, что это ложь, ибо он допрашивал порознь всех стражей и знает прекрасно, что Иисус Сам вышел из гробницы, а Ангелы отвалили камень от двери, не сломав даже печатей, что совершенно немыслимо, если не допустить чуда. Пилат знает, что Иисус воскрес, и думаю даже, что он и сам видел Его… По крайней мере, такие слухи ходят в Преториуме. Говорят, что он увидал Иисуса перед собою и что именно это повергло его в такое смущение, что он заперся после этого в своей комнате. Все видели в зале суда, как он вдруг воззрился на что-то видимое ему одному, смертельно побледнел и пытался говорить, обращаясь к пустому пространству перед собой, как будто он видел духа. Вот поэтому-то солдаты и не наказаны, и то, что их оставили на свободе, доказывает, что Иисус не был похищен во время их сна. И притом, если солдаты все время спали, то как они могли рассказывать о похищении тела и указывать лиц, которые это сделали?

Таковы неопровержимые доводы префекта Эмилия. И ты видишь, дорогой батюшка, как мало выиграл Каиафа от своей коварной и старательно распространяемой лжи. Итак, Воскресение из мертвых Иисуса Назареянина есть истина и очевидный факт, достаточно засвидетельствованный.

В этот же день тысячи людей пошли из города осматривать гробницу, где Он лежал. И все говорили — как враги Иисуса, так и наши друзья — что открыть вход в гробницу, не сломав печатей, невозможно было бы никакому человеческому существу, хотя бы даже самому Пилату. Все говорят, что сдвинуть камень, для чего потребовалось бы не менее четырех человек, и вынести тело из гробницы в присутствии римской стражи было совершенно невозможно. Если бы даже стража и спала, то она пробудилась бы от шума, который должен был произойти при скатывании камня по высеченным в скале ступенькам гробницы. И простой народ тоже говорит, что если стража проспала, то почему же прокуратор не казнил ее? Нет ответа на этот вопрос, и караульные солдаты невредимые расхаживают по городу.

Дорогой батюшка! Забудь о моем неверии и уверуй вместе со мной в Иисуса — Истинного Сына Божия, Спасителя израильского народа, в Бессмертного Христа, обещанного пророками! Любящая дочь твоя Адина.

XXXVIII

Адина в Вифании. — Обзор событий из жизни Иисуса. — Свод доказательств. — Пророчества о Мессии исполнились. — Иисус появляется в Галилее и в других местах. — Бесстрашие христиан. — Беседа с учениками в Вифлееме. — Величие и могущество Иисуса. — Значение жертвы. — Воскресение Иисуса стало общеизвестным фактом. — Нечто великое еще должно совершиться.

Вифания, дом Марии и Марфы; месяц спустя после Пасхи.

Я очень огорчена, дорогой батюшка, что дела так задерживают твой приезд в Иерусалим. Надеюсь, что скоро придет в Газу тот караван, которого ты дожидаешься, и тебе можно будет наконец отправиться в священный город. Я уже несколько времени живу в Вифании, ибо враждебность еврейского населения к ученикам Иисуса, постоянно возбуждаемая священниками, так усилилась, что по приказу Пилата нам пришлось оставить Иерусалим в самый день Воскресения Иисуса и выжидать, пока остынет пыл их ненависти, ибо, как сказал Пилат, постоянное пребывание учеников Иисуса в городе может служить поводом к смуте и беспорядкам.

Дядя Амос удалился на свою ферму близ Иерихона, но хотел прибыть сюда завтра, чтобы пожить с нами. Поэтому, батюшка, когда ты будешь приближаться к Иерусалиму, вместо того чтобы ехать прямо в город, сверни на дорогу через бывшие «царские сады» и через Кедронский ручей на дорогу в Вифанию. Да сохранит тебя Бог и да ниспошлет мне скорее счастье обнять тебя наконец после трехлетней разлуки.

А сколько дивного совершилось на моих глазах здесь за эти три года! Начиная от проповеди Иоанна Крестителя и крещения им Иисуса и до славного Воскресения Сына Божия. Как я счастлива, что прожила в Иудее это полное чудес время и могла видеть и слышать то, чему равного ни в какие времена не бывало. Но ты, мой дорогой батюшка, письмами моими осведомлен обо всем, что тут происходило, и, не будучи сам очевидцем, знаешь все так верно, как только возможно! Ты располагаешь всеми свидетельствами и доказательствами, какие были у меня и у всех, кто ныне уверовал. Перечти благосклонно, дорогой батюшка, еще раз всю историю этого времени, начиная от моего первого письма, и, тщательно взвесив все факты, ответь сам себе на вопрос: возможно ли, чтобы Этот Человек не был Сыном Божиим? Возможно ли, что Он — не Христос, не Божественный, долгожданный Мессия? И неужели Он не Тот Самый Великий Пророк, долженствовавший прийти в мир? И если нет, то Кто же Он? Кто Он, Чье рождение приветствовали Ангелы, спустившись с Небес, над Чьей колыбелью спустилась дивная звезда, у Чьих младенческих ног склонились три мудреца, три великие мужа: Шафа египетский — сын Хама, Вальтазар из Ассирии — потомок Сима и Форофа из Греции, происшедший от Иафета? Представители всех великих семей человечества преклонились и почтили Его как Бога!

Кто Он, появление Которого на свет так устрашило Ирода I-го, что он приказал убить всех младенцев в Вифлееме, числом четырнадцать тысяч, ища погубить Его? Кто Он, на Кого указывал Иоанн Креститель, называя Его «Агнцем Божиим», Кровь Которого прольется за грехи мира? Кем может быть Тот, при Чьем крещении разверзлись Небеса, и Дух Божий в виде светящегося голубя сошел над главою Крещаемого, и голос Божий громом с безоблачного неба возвестил миру: «Сей есть Сын Мой возлюбленный!».

Кто же Это, дорогой батюшка, повелевающий бурями, словом Своим усмиряющий разъяренные волны?! Кто же Он, исцеляющий словом или взглядом больных и прокаженных и возвращающий жизнь иссохшим и парализованным членам человека? Кто Он, воскресивший дочь Иаира, излечивший слугу центуриона, воскресивший сына вдовы наинской, изгнавший легион бесов из левита Виоара, исцеливший глухонемого племянника сирийского правителя и даровавший ученикам Своим ту же чудодейственную силу, при помощи которой Он напитал однажды четыре тысячи, а в другой раз — пять тысяч человек из корзины с пятью хлебами и двумя рыбами?

Кто же Он, Который во время Преображения Своего, чтобы удостоверить учеников Своих в Своем Божестве, вызвал Илию, который был взят несколько сот лет назад? Он беседовал с пророками Илией и Моисеем, озаренный Божественным Светом Отца Небесного. Кто же Он, воззвавший к жизни и воскресивший четырехдневного Лазаря из могилы, который уже начал разлагаться, так что люди бежали от его склепа? Кто Он, на моление Которого отвечал голос Неба, и множество народа слышали слова: «Я прославил Имя Твое, и вновь прославлю Его!»? Кто Он?

Кто был Узник Этот, дорогой батюшка, против Которого на суде не нашлось обвинения и Который без всякой вины был предан в руки врагов Пилатом? Кто был Он, при распятии Которого небо задернулось черным покровом, померкло солнце, нарушились законы движения светил небесных и стрелы молний низвергались на землю, а земля, содрогаясь, выкидывала мертвецов из недр своих? Кто был воскресший на третий день по погребении, расторгнув каменные затворы гробницы, и перед Кем преклонился сошедший с Неба Архангел? Кому служили, прославляя Его, Небесные Силы Херувимов и Серафимов, Который явился потом Марии, Матери Своей, женщинам галилейским, сестрам Марфе и Марии, и Лазарю, и даже мне?

Скажи, отец мой, Кто Этот Дивный Человек?

Кто Он, как не Христос?!

Дорогой мой отец, скорее перечитывай все пророчества о Нем, взвешивай, сличай с письмами моими, сличай жизнь, слова и дела Иисуса с тем, что о Нем говорится в пророчествах, — и ты увидишь тогда ясно, что всей жизнью и смертью Своею Он засвидетельствовал, что Он истинный Мессия, Христос, и только мы, в невежественной слепоте своей, могли из смерти Его заключить, что Он — обманщик! Исаия пророчествует о Христе, Которого он предвидел, что Он будет и «Человеком скорбей», что Он будет «презираем и отвергнут людьми», что Он будет «предан, как овча на заклание», что будет «Узником, будет судим и извергнут из мира живых», что «в смерти Своей будет причислен к порочным, а в гробе — к богачам» (ср. Ис.53:3-9).

Как удивительно ясны, точны и полны все эти пророчества, — я и все мы теперь только увидали! Как буквально и дивно все исполнилось!

О Воскресении Своем Он и Сам предсказывал, да мы тогда еще не понимали слов Его. Когда Он говорил о разрушении храма и воссоздании его через три дня, Он говорил о собственном теле Своем. О, как многое из того, что Он говорил, было темно для нас, и как все это теперь озарилось перед нами во всем своем значении, утверждая, что каждый шаг Его жизни был предназначен и предвиден Им и что Он шел к Своей смерти, предвидя все, что долженствовало Ему выполнить и совершить.

О Воскресении Его предсказано еще царем Давидом: «Ты не оставишь души моей во аде, не дашь святому Твоему увидеть тления, посему плоть моя успокоится в уповании!» (ср. Пс.15:9-10).

Даже весь суд над Ним у Пилата, Каиафы и Ирода представлен в пророчестве Давида:

«Восстают цари земли, и вельможи собираются вместе против Господа и против Помазанника Его!» (ср. Пс.2:2).

А Господь сказал: «Ты — Сын Мой, в сей день Я породил Тебя…» (ср. Пс.2:7).

Раскрой священные свертки Писаний, дорогой батюшка, и сравни слова Моисея с тем, что было описано мною о распятии Христа в предыдущем письме: «Боже мой, Боже мой, зачем ты оставил меня?». Эти пророческие слова были вложены в уста Мессии… Ты найдешь эти самые слова в моем описании крестной смерти Иисуса Христа. Он произнес на Кресте эти слова.

Далее Давид от лица Мессии говорит: «Все видящие Меня расширяют уста, кивают головами и говорят: “Он полагался на Господа — пусть спасет Его!”» (ср. Пс.21:8-9). «Ты ввергнул меня во прах и дал умереть», — это говорит Давид не от себя, а от лица Мессии (ср. Пс.21:16).

Все это перенес Мессия, долженствующий быть Царем, но долженствующий и подвергнуться страданиям, быть как бы забытым Богом и предоставленным смерти. И мы все отступились от Него, как только Он умер!

Мы думали, как и ты, дорогой отец, что Он должен быть у нас Царем и владычествовать над всеми людьми на земле, а мы — министрами Его. Но, дорогой батюшка, прочти дальше тот же псалом царя Давида и посмотри, какие слова влагает он в уста будущего Мессии: «Скопище злых окружило меня, пронзили руки и ноги мои, делят ризы мои и об одежде моей бросают жребий!» (ср. Пс.21:17, 19).

Прочти и сличи эти пророчества, относящиеся к Мессии, с подробностями из моих писем, и ты не только убедишься, дорогой батюшка, что Иисус есть именно Мессия, о Котором писали пророки, и ты поймешь, что Его смирение и покорность перед Пилатом и Каиафой, Его крестные страдания, Его смерть и погребение, словом — все, что по неведению нашему убеждало нас, что Он не Христос, — все это именно и доказывает, что Он — истинный Сын Всевышнего, Мессия Иеговы, предсказанный пророками, Помазанник Божий, Царь Израиля. Как непостижимо таинственно все это! Как дивно произошло все это на глазах наших! И как слепы мы были, как грубо и темно было наше разумение, что в Его страданиях и смерти мы не признали в Нем Божественного Мессию — до тех пор, пока Он не воскрес! Теперь же все озарилось для нас новым светом. Раскрылся смысл пророческих вещаний, и мы увидели, что все так именно и должно было совершиться с Ним. А мы-то, маловерные, — как быстро мы отступили от Него, как скоро утратили в Него веру! И даже ученики Его отрекались, что знали Его, и все мы стыдились, что следовали за Ним. О, как слепы и темны разумом были мы все, когда в пророчествах о Мессии мы отмечали только те места, где говорилось о славе и могуществе Его, и опускали без внимания все, что там сказано о Его смирении, уничижении и смерти! Перечитай же все пророчества поскорее, откинув завесу с глаз своих, дорогой мой батюшка. Смотри — и увидишь Иисуса во всех этих пророчествах, читай их все — и увидишь в Иисусе живое воплощение пророческих видений.

В одном из писем своих ты сказал, батюшка, что «прежде явления Мессии на землю должен прийти Илия». И ты еще спросил меня: «Где же Илия? Пришел ли он? Кто видел его?».

Вопрос этот, дорогой батюшка, был предложен многими евреями Самому Иисусу. Он отвечал так:

— Воистину, Илия пришел, и вы не узнали его, и совершили над ним, что вам вздумалось.

— Кто же он был? — спрашивали некоторые книжники и священники, удивленные этими словами.

— Это был тот, кто был «гласом, вопиющим в пустыне» — он был до Меня, он говорил обо Мне, и Ирод убил его.

— Но его звали Иоанном, Учитель, — возразили они.

— Но дух и сила Илии были в нем, — ответил Иисус. — В духе и силе Илии пришел он; это и был долженствовавший прийти Илия (ср. Лк.1:17). Иоанн был Илией пророка Малахии (ср. Мал.4:5).

Таким образом, дорогой батюшка, Иисус Сам утверждал, что Он был предметом всех пророчеств о Царе Израиля. Но ты, конечно, спросишь теперь: «А будет ли Им восстановлен престол Давида “на веки веков”?».

Да, батюшка! — но не в Иерусалиме, а во всем мире. О, как ясно я теперь чувствую всем сердцем и понимаю все это! Царство Его, которым прежде я признавала исключительно Иудейское царство, оказывается — весь мир по ту сторону Неба, созданный Им для Своих последователей и в который они должны вступить, подобно Ему, через врата смерти. Иерусалим, где находится престол Его, — небесный Иерусалим, а наш, здешний, священный город — по отношению к тому, небесному, есть то же, что тело для души.

Все это и еще многое дивное и радостное выяснилось мне из того, что сказал мне Иисус после Своего Воскресения. Вот уже четыре недели, как Он воскрес, и в течение этого времени Он много раз являлся не только Своим ученикам, но и многим сотням Своих последователей.

На седьмой день по Воскресении Он открыто являлся в Назарете и на берегу озера Петру, Иоанну, Андрею, Иакову и другим ученикам, бесчисленным родственникам Своим и многим старейшинам Своего рода, и все узнавали Его и дивились, видя Его пробитые гвоздями руки. Такие встречи с Ним производили глубокое впечатление, особенно на тех, кто был в Иерусалиме во время Пасхи и присутствовал при Его распятии. Все население уверовало и поклонилось Ему как Богу. Единственное видимое изменение в Его наружности — это какая-то прозрачная бледность, от которой Он весь как бы светится таким неземным величием, что трепет берет всех приближающихся к Нему и в присутствии Его все говорят только шепотом. Мать Его, так недавно еще удрученная беспримерною скорбью, теперь счастливейшая из женщин, когда сидит у Его ног, безмолвно ликуя в Божественном Его присутствии; Она говорит очень редко, а только смотрит на Него, но не так, как смотрит мать на сына, а с благоговейным обожанием, как на Своего Бога.

Но Он был не дух, не призрак, а Человек во плоти. Он принимал участие в трапезах Своих учеников и ел с ними; и всем понятна Его встреча с маловерным Фомой, одним из Его учеников, который сомневался, что Он мог живым восстать из гроба. Господь сказал ему, чтобы он ощупал раны на Его руках и на боку, и тогда Фома уверовал и с благоговейным страхом отказался прикоснуться к Нему, а упал к ногам Его и поклонился Ему как Богу (ср. Ин.20:24-29).

Но, дорогой батюшка, перечислять все места и случаи, когда воскресший Господь являлся знавшим Его до Воскресения и беседовал с ними, было бы очень долго и излишне, ибо тысячи людей в Иудее видели Его и уверовали в Его Воскресение из мертвых.

Абрам, ученый фарисей, признался равви Амосу, что в Воскресении Господа его полнее всего убедило поведение Его учеников. Когда Он умер на кресте — они начинали уже отрекаться от Него, разбежавшись в разные стороны и скрывая, что они были Его последователями; к этому их побуждали не только страх, но и стыд, и уязвленное самолюбие от обманутых ожиданий; ибо все они были честные, прямые, добрые люди, вовсе не склонные к праздным фантазиям. Они стали последователями Иисуса, потому что видели в Нем ту нравственную чистоту и правду, стремление к которым было присуще и их характерам. Эти простосердечные, скромные люди, бедные рыбаки и поселяне, глубоко прочувствовали, как смешны и жалки они стали теперь в глазах всех мудрых и рассудительных людей, и поспешили скрыть свое посрамление в глухих деревушках Галилеи, и, без сомнения, больше всего на свете желали, чтобы даже имени их распятого Учителя не произносилось перед ними.

И что же мы видим неделю спустя после того, как весть о Воскресении разнеслась во все стороны Иудеи? Те самые люди, которые, как бы стыдясь дневного света, стремились укрыться во мраке и неизвестности, — смело выступили вперед и пребывали с Господом своим, прощенные Им и принятые под Его Божественную охрану. Они пошли за Ним всюду, куда Он шел, даже к Иерусалиму, от которого бежали они за несколько дней до того. С ликующими лицами, торопливо и бодро они всюду поспевали за Ним, и верность их уже не была верностью рабов своему побежденному монарху, — нет, они уже имели вид людей, во главе которых был Сам Господь — Владыка Неба и земли.

Сегодня они были с Ним в садах Давида, близ Вифлеема, где в торжественном собеседовании с одиннадцатью будущими распространителями Его учения Он влагал в их раскрытые сердца ясное понимание всех пророчеств, относящихся к Нему. Иоанн, участник этой божественной беседы, говорит, что не слышавшие истин Его учения из собственных Его уст не могут составить себе представления о всей Его силе, о величии и значении Его Царства и о громадном значении Его смерти и Воскресения.

— Он объяснил нам, — говорил Иоанн, — что верное служение Его как Сына Божия и как Сына Человеческого — было посредничеством между Богом и людьми; что смертью Своей Он примирил Отца Своего с детьми Адама, послужив искупительной Жертвой за весь мир. Он объяснил нам, что в этом жертвоприношении Сам Он был Первосвященником, а собственное тело Его было искупительной жертвой, которую Он принес перед гневом Иеговы против человеческого нечестия; причем Его крест был истинным алтарем этой великой мировой жертвы, а храмом была вся вселенная — с землею и небом. Он объяснил нам, что все агнцы, приносимые в жертву со времени Адама, служили лишь прообразом Его Самого — единственного Истинного Агнца, искупившего грехи мира.

Как дивно все это, дорогой батюшка!

Далее Он поведал Своим ученикам, что скоро Он вознесется от земли, чтобы войти в Свое Небесное Царство, где все Его слуги любят Его и исполняют Его веления. Это — Царство Святых, куда входят только чистые сердцем. Затем Он учил, что если до сих пор мы искупали грехи свои пролитием жертвенной крови во храме, то отныне мы должны для этого, взирая на Него (мысленно, ибо мы скоро уже не увидим Его), принесенного в жертву за нас, — исповедать грехи наши перед Богом Отцом, моля об отпущении их ради Его Святой Крови, на кресте пролитой за нас. При этом Он сказал Своим ученикам, что пользоваться тем благом, которое даровано людям Его смертию и Воскресением, могут и язычники — наравне с детьми Авраама; и что эту благую весть ученики должны распространить среди язычников, чтобы и они радостно внимали учению и уверовали; и что с течением времени откровение об искуплении Его святой Кровью, а не кровью волов и баранов, распространится по всей земле и все преклонятся перед Его именем.

— Основы Царства Моего вечного, — говорил Он, — должны быть заложены на земле, в сердцах всех людей, но все строение его — в Вечности, с Богом на Небесах. Смерть и могила, через которые и Я прошел, — врата Его, и всякий идущий за Мною должен пройти по Моим следам.

Тогда Фома спросил у Господа, куда Он должен идти и каким путем Он покинет землю, с тем чтобы больше не умирать.

— Ты сам скоро увидишь это, — ответил ему Иисус. — Воскресением Моим дана возможность и для всех, кому Отец Мой отдал Меня, восстать из мертвых; Воскресением Моим Я открыл путь идущим со Мною, ибо, где Я буду, там и они будут со Мною вовеки.

97 lilii polevye 4 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Карл Генрих Блох, датский живописец. ХIХ в. «Уверование Фомы»

Вот, дорогой батюшка, в немногих словах — то, что мы слышали от Иоанна о Божественном учении Мессии, Сына Божия, относительно Его Царства. Многое в нем остается таинственным, но и того, что мы узнали, достаточно, чтобы желать присоединиться к Нему в этой жизни и в той, которая настанет. Мы знаем, что Ему дана великая власть и что Он может спасти всякого, кто уверует и признает Его жертвенным Агнцем, Кровью Которого искуплены перед Богом Отцом все беззакония мира. Отныне должны прекратиться жертвоприношения во храме.

Но не странно ли это, дорогой батюшка, что евреи — враги Иисуса, зная по слухам, что Он вновь ходит по всей земле Иудейской, не сделали никакой попытки вновь наложить на Него свои руки? При появлении Иисуса кучки врагов Его, прячась, исчезают, как стаи птиц перед ураганом. Присутствие Его устрашает, как нечто гибельное, всех ненавидящих Его, и отрадно, как благословение Божие, для всех, кто Его любит. Пилат, предприняв на прошлой неделе поездку в Вефиль[162], накануне своего выезда разослал гонцов на разведку, где находится распятый Иисус в районе его пути. Когда Каиафе понадобилось за чем-то съездить в Иерихон на пятый день Пасхи и он услышал, что по пути туда видели Иисуса с учениками, он сделал большой объезд на Луз[163] и Силом[164], чтобы только не встретить Его. Городские ворота держались постоянно закрытыми, чтобы не пропустить Его в город. Некоторые из старших священников страшно боялись встретиться с Ним лицом к лицу; другие — были уверены, что Он собирает Себе войско, чтобы отбить Иерусалим от римлян. И, без сомнения, дорогой батюшка, если бы только Царство Иисуса было «от мира сего», Он в несколько дней поднял бы всю страну против Иерусалима и стал бы Владыкой всей Иудеи. Но Царство Его — Небесное, и всякий, пребывающий в истинном, духовном Иерусалиме, последует за Ним, хотя бы даже путем страданий, унижений и смерти.

Меня обрадовало в последнем письме твоем, что ты надеешься приехать сюда через две недели. О, если бы ты был здесь теперь! Иоанн мог бы свести тебя к Иисусу, Который говорит, что уже недолго останется видимым среди нас. Куда и как Он уйдет от нас — никто не знает. Все мы пребываем в ожидании великого события, которым увенчается весь сонм чудес, сопровождавших каждый шаг Его земной жизни.

Любящая тебя дочь Адина.

XXXIX

Вознесение Господне. — Иоанн вспоминает о Преображении Иисуса на горе Фавор. — Вознесение к Небесам. — Хор Ангелов. — Два Ангела. — Свод доказательств. — Заключение.

risunok1 - Лилии полевые 4. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе — Икона Спасителя. Марфо-Мариинская обитель милосердия. Москва

Сороковой день после Воскресения.

Дорогой батюшка! От радостного волнения едва удерживаю перо в руке — пальцы дрожат и пишу так плохо, что тебе трудно будет разобрать все слова, но мне хочется поскорее сообщить тебе о дивном событии, ознаменовавшем этот день навеки как славнейший для человечества.

Я уже писала тебе, что Иисус после чуда Своего Воскресения, неопровержимо засвидетельствованного перед всеми людьми, живущими и находящимися повсюду в Иерусалиме, вновь собрал вокруг Себя изумленных и обожающих Его учеников и с неземною мудростью и силой поучал их, внушая им истины о Своем Царстве и заповедуя возвестить о нем всему миру.

На сороковой день рано утром Он оставил дом Марии и воскрешенного Им Лазаря, где провел всю последнюю ночь в беседе с нами (ибо, счастливые возможностью слышать Его Божественный голос, мы и не вспомнили о сне). Он говорил нам о славе небесной, о чистоте сердца и о жизни вечной, доступной всякому, кто войдет в Его Царство.

— Господи! — сказала Марфа, когда Он уходил. — Куда Ты идешь?

— Иди и увидишь! — ответил Он. — Вы должны знать, куда Я иду, и путь Мой должны знать! Ибо, где Я, там должны быть и вы, и всякий верующий в Меня!

— Господи! — сказала Мария, преклонив перед Ним колени. — Вернись к полудню и останься с нами до конца дня.

— Мария! — ответил Иисус. — Я иду в Дом Отца Моего. Придет день, когда и ты поселишься там в нерукотворной обители. Следуй за Мною, и узнаешь путь к ней. Я первый прошел по нему через испытания и страдания, через смерть и Воскресение к жизни. Итак, следуйте за Мною — и ты, и все, кто любит Меня. Для друзей Моих врата могилы ведут в жизнь вечную!

Говоря так, Он медленно поднимался на холм за городом, недалеко от того места, где был погребен когда-то Лазарь. За Ним следовали из города Мария, Марфа, Лазарь, Иоанн, моя сестра Мария и я. Каждый из нас чего-то ждал… По Его словам, по чему-то неуловимому в Его движениях нам всем казалось, что должно совершиться что-то новое и великое…

Близ гробницы Лазаря, у подножия холма к нам присоединились и прочие Его ученики, да и посторонних очень большое количество людей. Все шли за Ним в надежде услышать еще что-нибудь важное о неземной жизни.

— Он поднимается на холм для молитвы, — сказал один из Его учеников.

— Нет, — сказал Петр, — с Воскресения Своего Он уже больше не молится, как прежде. Ему уже не о чем больше молить для Себя: Он уже победил и грех, и диавола, и смерть, и гроб, и весь мир.

— Судя по выражению величия и силы на лице Его, — сказал Фома, — Он совершит величайшее чудо!

И все мы видели, что, поднимаясь на холм, Он с каждым моментом становился все величественнее, все Божественнее, и лицо Его светилось, как у Моисея, когда он спускался с Синайской горы.

В благоговейном страхе мы отступили от Него. Он шел один, поднимаясь на холм, и пустое пространство отделяло Его от нас. Но не ужас таинственного, подавляющего величия овладевал нами при виде лучезарного сияния, исходившего от Него в эту торжественную минуту, а тихий свет истины и святости наполнял наши сердца.

— Вот Таким Он был, — сказал Иоанн, когда мы увидели Его преобразившимся на горе Фавор в беседе с Илией и Моисеем.

Но вот Господь взошел на вершину невысокого холма и остановился на ней один, в виду у всех. Мы отступили от Него еще дальше, не дерзая приблизиться, ибо сияние Его было подобно солнцу, а Сам Он весь был как молния… Мы заслоняли руками свои глаза, чтобы взглянуть на Него, — все в безмолвном ожидании и созерцании того дивного, что свершается, и того неизвестного и великого, что должно свершиться.

Ближе всех подошел к Нему Иоанн и, стоя на коленях со сложенными руками, не сводил с Него восторженного взора, ибо он знал, как он после сказал нам, что должно было произойти; Иисус объяснил ему это в предыдущую ночь. Любовью и восторженным умилением озарено было его лицо, и слезы катились из его ослепленных светом очей, а он все глядел на своего Учителя и Господа, сиявшего, как полуденное солнце.

Батюшка, дорогой! То, что мы видели, нельзя выразить никакими словами, это вне всякого описания и изображения! Холм окружен был массой людей, все ждали в каком-то немом оцепенении… Но то, что совершалось перед нами, было так необычайно, так страшно торжественно и таинственно, что люди, пораженные тайной и ослепленные светом, казалось, одинаково готовы были и бежать, чтобы укрыться от лицезрения своего Бога в Его неземном величии, и застыть тут в безмолвном ожидании.

Так и пребывали мы все под покровом тихого, ясного синего неба, на котором одно только облачко клубилось над самым холмом. Внизу, по направлению к священному городу виднелся Гефсиманский сад, где Христос любил ходить с учениками и где Он был предан в руки иудееев. За ним — Иерусалим со своими башнями, шпицами и дворцами; среди них горделиво возвышались и блестели вдали очертания Иерусалимскиого храма. В прозрачном воздухе виднелся и Кальварий со свежими римскими крестами. Зеленела кипарисовая долина близ гробницы Иосифа, где положено было тело Господа.

Иисус взором победителя окинул эти места Своих испытаний, страданий и смерти и, обратясь к ученикам, сказал:

— Вы были со Мною в дни Моей скорби, ныне же увидите славу и возмездие, дарованные Мне Моим Отцом! Я ухожу от Вас и вознесусь к Отцу — Моему и вашему Отцу. Запомните все о Моем Царстве, чему Я учил вас. Идите и возвестите радостную весть спасения всем людям, крестите людей всех народов во Имя Отца и Сына и Святого Духа. И Я пребуду с вами везде и всегда до конца мира.

Голос Его невыразимой радостью проникал все сердца. Воздев руки, Он благословил всех нас, павших перед Ним. Затем, устремив взор Свой в глубокое синее небо, Он сказал те же слова, что произнес и в пасхальную ночь, о которой Иоанн говорил мне:

— Ныне, Отче, прославь Меня Силою Твоею, — Той Силою, с Которой Я был с Тобою до начала мира.

Мы подняли головы и увидели, что Он отделился от земли и возносится в воздухе над вершиною холма. Руки Его были распростерты над нами, как бы благословляя нас всех. Раздался неудержимый возглас страха и изумления всех окружающих при виде Его, уносящегося в небо. Затем последовало глубокое, благоговейное молчание, а Он уносился от нас все дальше, все выше… и очертание Его увеличивалось и расширялось по мере отдаления от земли.

Стоя на коленях, онемев от удивления, мы следили за Его движением вверх. Никто ни единым словом не нарушил торжественной тишины. Можно было слышать стук наших сердец.

И вот в небесной вышине появилось маленькое облако, величиною с ладонь человека, как нам казалось, и оно стало расти и расширяться и вдруг быстро, как крылатая молния, опустилось и рассыпалось в бесчисленный сонм блестящих Ангелов. Их было много, как звезд небесных. Они разделились на две стороны и, паря в воздухе, как бы возносили к Небу Сына Божия. Шум от их бесчисленных крыльев был подобен шуму воды. Сверкающим облаком они окружили Иисуса и, скрыв Его от нас, исчезли с Ним вместе в лучезарном сиянии Неба. Но до слуха нашего доносилось их пение: Божественная, неземная мелодия! Окружая своими переплетающимися крыльями Сына Божия и исчезая в пространстве, они пели свой небесный гимн Победителю смерти и ада:

— Поднимите, врата, верхи ваша, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь Славы!

Эти слова слышались в звуках, которыми как бы все необъятные Небеса отвечали Архангелу, бдительному стражу врат небесных:

— Кто Сей Царь Славы?

— Господь крепкий и сильный, Господь, сильный в брани!

Победно и радостно звучали голоса Ангелов, возносящихся с Иисусом в лучезарные высоты:

— Восплещите руками все народы и воскликните Богу гласом радования!

И взошел Бог при восклицаниях:

— Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы! (Пс.23:7)

Затем раздался могучий голос, как бы из глубины неба, сопровождаемый трубным звуком тысяч голосов, как бы окружавших Престол Самого Сущего:

— Возвещайте в народах славу Его, во всех племенах чудеса Его! (Пс.95:3)

— Воздайте Господу славу Имени Его, несите дары и идите во дворы Его! (Пс.95:8)

— Пойте Богу нашему, пойте; пойте Царю нашему, пойте! (Пс.46:7)

— Ибо Господь Всевышний страшен — Великий Царь над всей землей! (Пс.46:3)

— Покорил нам народы и племена под ноги наша! (Пс.46:4)

— Поднимите, врата, верхи ваша, и поднимитесь, двери вечные, — и войдет Царь славы!

Звуки неслись, удаляясь, мерно и плавно, все выше, все дальше от земли, пока наконец светящийся сонм Ангелов не исчез в небесной глубине…

Несколько времени после того мы все еще стояли, устремив взоры в небесное пространство, все еще надеясь, выжидая, желая вновь увидеть нашего Господа… Но вот мы увидали две звезды в небе. Они спускались к нам и приняли образ Ангелов; остановясь на том месте, откуда вознесся Иисус Христос, они сказали ученикам:

— Что смотрите вы в Небеса, галилеяне? Иисус, Которого вы видели вознесшимся к Небу, должен еще прийти к вам на землю, так же, как Он ушел от вас.

И, сказав это, они исчезли.

О Вознесении на Небо Христа — Господа нашего Иисуса я написала вечером того же дня, как это совершилось, ибо все это неотступно владело всеми моими мыслями. Но нет слов, чтобы описать это… Одно только, что я могла ясно передать тебе, дорогой батюшка, это — самый факт, что Иисус вознесся выше всех небес. Это — непреложная истина. Но что же такое наша земля? Что такое — Иудея? Что такое — род человеческий, что Бог удостоил посетить его и обещал вновь посетить? А когда Он был с нами, когда Божественный Сын Божий сошел на землю и принял образ и плоть человеческие, чтобы примирить с нами Бога Отца и открыть нам путь в жизнь вечную, — как Он был принят нами? Его сторонились, потому что Он был беден; Его презирали, потому что родные Его были простые, неизвестные люди, скромного положения. Его ненавидели, потому что Он был свят. Его предали суду за преступления, Ему неизвестные, Он был оскорблен, избит, оплеван и осмеян, был распят вместе с разбойниками, точно враги Его хотели не только убить Его, но убить самою позорною смертью.

Но смотри, чем это окончилось! Когда Он исполнил то, что было Ему предназначено, принял смерть за нас — как все вдруг переменилось! Он восстал к жизни, Он расторг затворы гробницы и вышел из нее, и Ангелы поклонились Ему! На сороковой день после этого, поручив ученикам благовествовать Его Божественное учение и блаженство Царства Его, Он всенародно вознесся на Небо, и был встречен сонмом Ангелов, и поддержан десницей Всевышнего!

Таково было заключение дивной земной жизни Иисуса — Он же Господь и Христос! Вознесение Его не только доказывает, что Он был от Бога, но и то, что все дела Его, когда Он был во плоти на земле, были угодны Богу. Если бы хоть в чем-нибудь Он уклонился от истины в словах Своих относительно Отца или Себя Самого, — Он бы не был так торжественно принят в небесные обители.

Итак, все, что Он говорил о Себе, — есть истина, и Сущий Сам подтвердил это. Поэтому мы должны или уверовать, или отказаться от Царства, которое Он учредил для нас, но в которое мы можем войти только тем же путем, каким Он вернулся в него, — путем смирения, страдания, смерти, могилы и — Воскресения. «Путь Мой должны вы познать!» — сказал Он.

Поэтому, дорогой мой батюшка, очевидно, что «Царство Его не от мира сего», как Он Сам сказал прокуратору Пилату. Царство Его — Небесное! Торжественное Вознесение Его в сопровождении сонмов Сил Небесных ясно указано в видении Давида: «Господь восходил среди ликующих возгласов, и вознесся ввысь» (ср. Пс.46:6).

Не сомневайся долее, мой дорогой батюшка: Иисус, безмужно зачатый, Сын Приснодевы Марии по плоти, был Сыном Бога по духовной, Божественной природе Своей; и через это непостижимое и таинственное соединение в Нем в удивительной гармонии этих двух природ Он мог примирить их, пожертвовав Своей плотью как искупительным за грехи мира приношением, — примирить одним Своим непорочным телом, распятым на Кресте.

Он снял проклятие с людей, и оно не будет тяготеть больше над теми, кто уверует в Него и будет исполнять в своей жизни учение Его, ибо Он взял на Себя грехи мира и Его драгоценная Кровь, как кровь непорочного агнца, очистила нас от первородного греха навеки.

Но я не могу написать тебе всего, что хотела бы сказать. Когда через неделю мы свидимся с тобою в Иерусалиме (о, как я мечтаю об этой радостной встрече!), — тогда я передам тебе все, чему Божественный и Богом прославленный Иисус научил меня. Не сомневайся в том, что Он — Мессия, признай Его не колеблясь, ибо в Нем осуществились и Моисей, и законы, и пророки…

Он истинный Мессия, долженствовавший прийти и восстановить все утраченное человечеством, в Нем — и слава, и могущество, и господство, и величие, и совершенство вовеки.

Твоя любящая дочь Адина.

Список источников, использованных при составлении примечаний

Библейская энциклопедия. М.: ЛОКИД-ПРЕСС, 2005//Библиотека энциклопедических словарей. URL: http://slovari.yandex.ru/~книги/Библейская энциклопедия/Десятиградие/ (дата обращения: 20.05.2014).
Библейская энциклопедия архимандрита Никифора/Синодальный перевод. Репр. изд. Москва, 1990. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/biblerus/ (дата обращения: 22.05.2014).
Библейская энциклопедия «Благовещение»//Библиотека православного христианина. URL: http://www.wco.ru/biblio/books/b_encycl/H093-T.htm (дата обращения: 20.05.2014).
Библейская энциклопедия Ф.А. Брокгауза. М., 1994. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/enc_bible/(дата обращения: 20.05.2014).
Большой Энциклопедический словарь. М.: Наука, 2000. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/(дата обращения: 19.05.2014).
Вифлеемская звезда. URL: http://rojdestvo.paskha.ru/Rojdestvo/VifleemskaJa_zvezda/ (дата обращения: 15.05.2014).
Гладкий В. Д. Древний мир. Энциклопедический словарь: В 2 т. — М.: Центрполиграф, 1998. URL: http://dic.academic.ru (дата обращения: 20.05.2014).
Даль В. Толковый словарь живаго великорусскаго языка: В 4 т. СПб, 1863-1866. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/enc2p/ (дата обращения: 15.05.2014).
Древо: Открытая православная энциклопедия: [сайт]. URL: http://drevo-info.ru/articles/1486.html (дата обращения: 11.05.2014).
Иеромонах Иов (Гумеров)//Вопросы священнику// Православие.Ru. URL: http://www.pravoslavie.ru/answers/6613.html (дата обращения: 7.05.2014).
Иудаизм: [сайт]. URL: http://threeda.ru/iudaizm/atributy-i-obryady-prazdniki/napersnik.html (дата обращения: 19.05.2014).
Краткий исторический словарь. 2000. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/hist_dic/(дата обращения: 21.05.2014).
Краткий церковнославянский словарь/Сост. Т. С. Олейникова. М., 2006. URL: http://old_church.academic.ru/ (дата обращения: 20.05.2014).
Кто такие самаряне и почему евреи были с ними во вражде? (читатель спрашивает)//Вечный зов: Российская православная газета [электронная версия]. URL: http://www.vzov.ru/2010/09-10/29.html (дата обращения: 22.05.2014).
Лестница Иакова//епископ Владивостокский и Приморский Вениамин. Священная Библейская История Ветхого Завета //Православие и современность: Информационно-аналитический портал Саратовской епархии Русской Православной Церкви. URL: http://lib.eparhia-saratov.ru/books/03v/veniamin1/biblehistory/38.html (дата обращения: 20.05.2014).
Малые пророки (1): Введение в Ветхий Завет //Литератор: [сайт]. URL: http://literator.org/book/vvedenie-vetkhii-zavet/malye-proroki-1.html (дата обращения: 21.05.2014).
Мелхиседек Салимский, праведный: Житие. URL: http://pravicon.com/info-2933 (дата обращения: 15.05.2014).
Моисей: Ветхозаветная Пасха//Русская Православная Церковь: Архив официального сайта Московского патриархата, 1997-2009. URL: https://mospat.ru/archive/page/vera-i-zhizn/slovo/30735.html (дата обращения: 20.05.2014).
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Изд-во «Азъ», 1992. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/ogegova/(дата обращения: 17.05.2014).
Откровение святого Иоанна Богослова//А. П. Лопухин. Толковая Библия. URL: http://www.biblioteka3.ru/biblioteka/lopuhin/otkr/txt05.html (дата обращения: 20.05.2014).
Полный церковнославянский словарь (с внесением в него важнейших древнерусских слов и выражений)/Сост. свящ. Григорий Дьяченко. Репр. изд. М., 2005. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/churchslav/ (дата обращения: 20.05.2014).
Православный энциклопедический словарь /Сост. священник Я. А.Шипов.М.,1998.URL:http://pravoslavniy_slovar.academic.ru/ (дата обращения: 17.05.2014).
Святой апостол и евангелист Матфей//Русская Православная Церковь: Православный календарь. URL: http://calendar.rop.ru/svyat1/nov16-matfei.html (дата обращения: 5.05.2014).
Святой преподобный Ефрем Сирин: Толкование на книгу пророка Даниила: Глава 9//Православная онлайн-библиотека «Святоотеческое наследие». URL: http://www.biblioteka3.ru/biblioteka/efrem_sir/tom_3/txt38.html (дата обращения: 18.05.2014).
Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка / Под ред. А. Н. Чудинова. 1910. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_fwords (дата обращения: 20.05.2014).
Словарь «Прописная — строчная»//Православная литература в формате WORD (.doc) и духовная музыка [сайт]. URL: http://www.bogoslovy.ru/pravila.htm#book (дата обращения: 22.05.2014).
Современный толковый словарь русского языка: В 3 т. / Под ред. Т. Ф. Ефремовой. М., 2000. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/efremova/(дата обращения: 20.05.2014).
Толковый словарь русского языка: В 4 т./Под ред. Д. Н. Ушакова. М.: Русский язык, 1981. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/ushakov/ (дата обращения: 19.05.2014).
Эзрат-Нашим — Женский двор//Практика иудаизма: [сайт]. URL: http://www.ru.chabad.org/library/howto/wizard_cdo/aid/1585371 (дата обращения: 20.05.2014).
Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. — СПб: Брокгауз-Ефрон, 1890-1907. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/brokgauz_efron/ (дата обращения: 20.05.2014).
Энциклопедия Кольера. Открытое общество, 2000. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/enc_colier/ (дата обращения: 23.05.2014).
URL: http://www.ejwiki.org/ (дата обращения: 20.05.2014).
URL: http://rojdestvo.paskha.ru (дата обращения: 23.05.2014).
URL:http://slovari.yandex.ru/~книги/Библейская энциклопедия (дата обращения: 20.05.2014).
URL: http://www.slovopedia.com/14/195/1012582.html/(дата обращения: 20.05.2014).

Сост. Л. Глазкова

[1] Решением протокола №14 заседания Коллегии по научно-богословскому рецензированию и экспертной оценке Издательского совета РПЦ от 25 августа 2015 года серии книг «Лилии полевые» присвоены следующие номера Издательского совета: «Лилии полевые»— ИС Р15-514-0683;

«Лилии полевые. Крестоносцы» — ИС Р15-514-0684;

«Лилии полевые. Покрывало святой Вероники» — ИС Р15-514-0685

[2] Дестунис, София — детская писательница. В 1870-х годах сотрудничала в «Семье и Школе». Отдельно напечатала: «Петербургские Робинзоны, рассказы для детей» (Санкт-Петербург, 1874); «Три задачи жизни; рассказы для детей старшего возраста» (1874); «Бог в помощь; иллюстрированные сказки в стихах» (1875); «Чародей-пустодей» (сказка, 1878); «Детки, что ягодки» (1883); «Жития святых, по Четьи-Минеям и другим книгам» (1886); «Превращения» (Санкт-Петербург, 1894).

[3] Давид — царь и пророк израильский, полководец, составитель псалмов. Правил около 40 лет (конец 11 века — около 950 г. до Рождества Христова).

[4] Понтий Пилат — римский наместник (прокуратор) Иудеи, Самарии и Идумеи (областей Палестины) с 26 до 36 годы.

[5] Кальварий или Голгофа — место, где был распят Иисус Христос. Латинское слово calvaria (кальварий) — калька греческого kranion («череп»), которое, в свою очередь, представляет собой перевод арамейского названия Голгофа (Мф.27:33), восходящего к еврейскому слову гулглет («череп», «мертвая голова»). Традиционно считается, что Голгофа была расположена к западу от Иерусалима. В эпоху крестовых походов на этом месте была воздвигнута церковь Гроба Господня. По другой версии, Голгофа находится близ пещеры Иеремии за Дамасскими воротами.

[6] Гефсиманский сад, Гефсимания — масличный сад у подножия Елеонской (Масличной) горы к востоку от Иерусалима, по дороге, ведущей от ручья Кедрон к Масличной горе. Здесь, по преданию, был схвачен Иисус (Мф.26:36-57. Мк.14:32-53. Лк.22:39-53. Ин.18:1-13).

[7] Вифлеем — палестинский город, на окраине которого в пастушеской пещере родился Иисус Христос. Находится к юго-западу от Иерусалима в плодородной местности.

[8] Замок Антония, Антониева башня (или крепость) — название крепости в Иерусалиме, построенной при Ироде Великом (Ирод Великий — глава семейства царей и правителей Иродов, правивших в Палестине в 1 веке по Рождестве Христове) около 36 года до Рождества Христова на месте крепости Барис. Была выстроена с дворцовой роскошью и названа Иродом в честь триумвира Марка Антония (Марк Антоний (ок. 83-30 годы до Рождества Христова) — римский полководец, сторонник Цезаря, которому он был обязан властью над Иудеей (Цезарь (100-15.03.44 год до Рождества Христова) — римский государственный и политический деятель, полководец и писатель, выходец из патрицианского рода Юлиев).

[9] Колено Иудино — одно из колен Израилевых. Свою родословную ведет от Иуды, четвертого сына патриарха Иакова от Лии (Быт.29:35).

[10] Птолемей Филадельф — египетский царь династии Птолемеев, правил в 285-246 г. до нашей эры. Инициировал перевод Библии на греческий язык (перевод семидесяти)

[11] Иегова (Сущий) (Исх.3:14) — одно из имен Божиих, означающее самобытность, вечность и неизменяемость существа Божия.

[12] Моисей (извлеченный или спасенный из воды) (Исх.2:10 и др.) — вождь и законодатель народа еврейского, пророк и первый священный бытописатель.

[13] Сион (солнечный, блестящий), Сионский холм — юго-западная гора в Иерусалиме. С четырех сторон окружен долинами. В Священном Писании Сион называется городом Давидовым, горою святою, жилищем и домом Божиим, царственным городом Божиим, принимается за самый Иерусалим, за колено Иудино и царство Иудейское, за всю Иудею и за весь народ иудейский. Означенное название иносказательно прилагается к Церкви, как к земной, так и к небесной, как к живому храму Иеговы. В прообразовательном смысле Сион представляется как место жительства Божия на Небесах, как место высочайшего откровения славы Его (Евр.12:22).

[14] Гора Мориа — гора на северо-востоке от Сиона, первоначально не входившая в границы Иерусалима. Библейская гора, на которой Авраам приносил в жертву своего сына Исаака и Давид видел явление Ангела-губителя во время моровой язвы (Быт. 22; 2. 2 Цар.24:16-25). На этой горе впоследствии воздвигнут был Храм Иерусалимский, для чего она была подвергнута искусственной переделке.

[15] Исаак (смех) (Быт.21:1, 7) — дитя обетования, сын Авраама и Сарры, родился, когда первому было 100, а второй 90 лет от роду. Библейский патриарх, отец Иакова и через него прародитель двенадцати колен израилевых.

[16] Исаия пророк — один из величайших ветхозаветных пророков. Пророчествовал во времена царей иудейских Озии, Иоафама, Ахаза и Езекии. К пророческому служению Исаия был призван особенным чудесным образом: он видел Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном; края риз его наполняли весь храм. Вокруг его летали Серафимы и взывали друг к другу: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его». При виде сего величия славы Божией Исаия воскликнул: «Горе мне! погиб я!… Ибо я человек с нечистыми устами… и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа». Тогда один из летавших Серафимов коснулся горящим углем, взятым клещами с жертвенника, уст Исаии и сказал: «Вот это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя и грех твой очищен». И сказал ему Господь: «Кого Мне послать? И кто пойдет для Нас?». Исаия отвечал: «Вот я, пошли меня!» (Ис.6:1-8). Вступление в пророческое служение Исаии последовало за 759 лет до Рождества Христова и продолжалось более 60 лет. Из 2 Пар. (32; 32) можно видеть, что он жил еще по смерти Езекии и, по древнему преданию, принятому многими отцами Церкви, по повелению царя Манассии был перепилен деревянною пилою между кедровыми досками за обличение царя и вельмож в нечестии. Пророчества пророка Исаии отличаются удивительною ясностью и точностью. Из множества оных достаточно указать, например, на его пророчества о рождении Спасителя от Девы, страданиях Спасителя (гл. 53). По удивительной ясности пророчеств, Исаию называют ветхозаветным евангелистом.

[17] Соломон — царь израильско-иудейского царства. Сын Давида. Славился необычайной мудростью. Автор некоторых книг Ветхого Завета.

[18] Святая святых — самое сокровенное место Скинии собрания (Скиния собрания — в основном употребляется в значении походного храма евреев, использовавшегося, согласно Библии, как место принесения жертвоприношений и хранения Ковчега Завета (ковчег, в котором хранились каменные Скрижали Завета с десятью заповедями (Втор. 10; 2), а также, согласно Посланию к Евреям, сосуд с манной и посох Аарона (Евр.9:4) — величайшая святыня еврейского народа) до постройки Иерусалимского храма, созданного строго по образу Скинии), а затем и Иерусалимского храма. Этим именем обозначалась внутренняя часть Скинии собрания, отделённая от внешнего помещения завесой (парохет), в которой находился Ковчег Завета. Святость места определялась ещё и тем, что именно там, над Ковчегом, Господь являлся первосвященнику для провозглашения Своей воли и заветов еврейскому народу. Святая святых в иудаизме характеризовалась как место, где физически ощущается присутствие Божие.

[19] Скрижали — две каменные доски, на которых Самим Богом были начертаны 10 заповедей Закона Божия для людей и через Моисея переданы людям.

[20] Медный змий: — В книге Чисел (21; 9) говорится, что когда израильтяне были уязвлены ядовитыми змеями в пустыне за ропот против Бога и Моисея, то Моисей получил повеление от Бога сделать медного змея и выставить его на знамя, чтобы каждый потерпевший уязвление, взглянув на него, оставался жив.

[21] Эдомские измаилиты: эдомитяне, или идумеи — потомки Исава, брата Иакова (см. прим. 35). Заняв дикие скалы и пустыни к югу от Палестины, эдомитяне сделались бичом для окружающих народов, особенно для евреев, к которым они питали родовую ненависть. Измаилиты — потомки Измаила. Измаил — сын Авраама (ветхозаветный патриарх и родоначальник еврейского народа) и рабыни Агари. Сарра, мать Исаака (см. прим. 34), заметила, что Измаил, сын рабыни Агари, которому в то время было 16 лет, насмехается над Исааком. И она настояла на том, чтобы Авраам прогнал из дома Агарь и ее сына. Авраам подчинился, поскольку Бог в Своем откровении повелел Аврааму послушаться Сарру (ср. Гал.4:21-31). 12 сыновей Измаила сделались князьями народа или племен измаильских. Первоначально жили к востоку от Египта, по направлению к Ассирии (см. прим. 66). В последующие времена они рассеялись много далее той страны, которую занимали прежде. Современными представителями измаильтян считаются арабы. Название древних измаильтян встречается неоднократно в Священном Писании. Измаильтяне купили Иосифа у братьев за 20 сребреников (см. прим. 3) и перепродали его снова в Египет.

[22] Исаак (смех) (Быт.21:1, 7) — дитя обетования, сын Авраама и Сарры, родился, когда первому было 100, а второй 90 лет от роду. Библейский патриарх, отец Иакова и через него прародитель двенадцати колен израилевых.

[23] Иаков — патриарх, родоначальник народа Израильского, младший сын Исаака, называемый иначе Израил. Его история излагается в книге Бытия (25; 27-50).

[24] Исааков колодец — колодец, выкопанный по приказу Авраама в пустыне на самом юге Иудеи. Здесь Авимелех (Авимелех — царь Герара (город филистимлян), персонаж легенд об Аврааме и Сарре и об Исааке (см. прим. 34) и Ревекке) и Авраам заключили между собой договор, поклявшись больше не причинять вреда друг другу, и наказали своим пастухам жить в мире (Быт.21:22 и след.). Для закрепления договора Авраам дал Авимелеху семь овец, отсюда и название — «колодец семи». Авраам жил здесь и призывал имя Господа. Когда Авраам отправился в Хеврон (один из древнейших городов Иудеи. — Ред.), филистимляне засыпали колодец, так что возвратившемуся Исааку пришлось его выкопать заново. Затем Авимелех или его преемник возобновили с Исааком договор, заключенный с Авраамом (Быт.26:26 и след.). Возле колодца был построен самый южный город в земле обетованной.

[25] Плач 2:1.

[26] Плач 2:15

[27] Рабби, равви: у древних евреев — учитель, позднее — знаток Священного Писания и Талмуда (обычно перед собственным именем, например, рабби Иегуда).

[28] Маккавеи — общее имя представителей Хасмонейской династии, вождей и правителей Иудеи с 167 по 37 годы до Рождества Христова. Имя Маккавей первоначально было прозвищем Иуды, одного из сыновей Маттафии, однако впоследствии им стали обозначать всех членов его семьи и их сторонников.

[29] Мельхиседек — ветхозаветный царь и первосвященник, благословивший Авраама после победы над союзом четырех царей. Мельхиседек вышел навстречу Аврааму и вынес ему хлеб и вино — прообраз новозаветной евхаристической жертвы (Быт.14:18-20). Ветхозаветный прообраз новозаветного первосвященника Христа («…Ты священник вовек по чину Мельхиседекову»: Пс.109:4. ср. Евр.5:6 и 7; 1-17). Жизнеописание Мельхиседека, история и истолкование его служения в канонических библейских книгах отсутствуют; различные предания о нем встречаются в иудейских и христианских апокрифах. Царствовал Мельхиседек в Салиме (Иерусалиме).

[30] Авессалом (2 Цар.3:3) — третий сын Давида от Маахи, дочери Фалмая, царя Гессурского (Гессур — историческая область на юго-западе Сирии), славившийся своею красотой, особенно своими длинными, густыми волосами, которые, когда он стриг их, что делал ежегодно, весили 200 сиклей (см. прим. 21) по весу царскому (2 Цар.14:25-26). У Авессалома была красивая сестра по имени Фамарь, которую брат его, Аммон, полюбивши, насильственно обесчестил. Авессалом затаил в сердце своем злобу против Аммона, и чрез два года на празднике, бывшем по случаю стрижки овец, приказал своим слугам убить его (2 Цар.13:29). Вслед за тем он убежал к своему деду по матери, Фалмаю, царю Гессурскому, в Сирию. Пробыв здесь три года и получив исходатайствованное Иоавом (Иоав — один из трех племянников Давида и его военачальник) позволение возвратиться на родину, он не исправился и достиг примирения с отцом своим только настойчивостью (2 Цар. 14). Вкравшись в народную любовь, он через 4 года поднял в Хевроне (см. прим. 14) открытое восстание, чтобы занять силою престол своего отца. Огорченный отец с небольшим числом преданных лиц бежал из Иерусалима. Овладев столицей, Авессалом с войском пошел против изгнанного царя. Разбитый близ Иордана, спасаясь бегством на муле чрез теревинфовый (теревинф — дерево семейства фисташковых, символ вечно обновляющейся жизни) лес, Авессалом повис своими густыми волосами на сучьях большого дуба, и Иоав пронзил его тремя стрелами, хотя Давид строго наказывал своему военачальнику щадить жизнь своего сына (2 Цар. 18). «И взяли Авессалома, и бросили ею в лесу в глубокую яму, и наметали над ним огромную кучу камней», — говорит священный историограф о сем событии. Крайне огорченный смертью своего сына, Давид оплакал его в прекрасной патетической песне: «Сын мой Авессалом, сын мой, сын мой, Авессалом! О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (2 Цар.18:33), и весь Израиль должен был утешать его. Еще при своей жизни Авессалом поставил себе памятник в царской долине, для сохранения о себе памяти, так как не имел сына. Этот памятник был известен под именем памятника Авессалома (2 Цар.18:17-18). По свидетельству Иосифа Флавия, это был мраморный столб, находившийся в двух стадиях (стадия — древняя греческая путевая мера в 140 шагов) от Иерусалима.

[31] Масличная (Елеонская) гора — невысокая горная гряда с несколькими вершинами, которая тянется с севера на юго-восток Иерусалима.

[32] Александрия — город на Средиземном море, в Египте. Основан в 332-331 годах до нашей эры на месте небольшого рыбачьего поселения Александром Македонским и назван по его имени.

[33] Газа — один из крупных филистимских (филистимляне — древний народ, давший свое имя Палестине (от др.-евр. пелиштим), населявший с 12 века до нашей эры юго-восточное побережье Средиземного моря) городов, расположенных в 4-х км к востоку от побережья Средиземного моря, в 80 км от Иерусалима и в 66 км юго-западнее Яффы (Иоппии).

[34] Иосиф — одиннадцатый сын Иакова (см. прим. 35) и первенец от Рахили (Быт 30; 22-24). Предпочтение, которое отец отдавал Иосифу, пробудило в его братьях зависть (ст. 4, 8, 11), и они замыслили убить его. Один из братьев, Рувим, отговорил остальных от кровопролития, и они ограничились тем, что бросили Иосифа в пересохший ров. По совету другого брата, Иуды, Иосиф был продан за двадцать сребреников (сребреник — монета, обыкновенно принимаемая за сикль. Сикль — древняя единица веса, равная примерно 12 граммам. Употреблялась для взвешивания серебра, реже золота в уплату за покупку и потому стала впоследствии единицей стоимости. Равняется 4-м драхмам) купцам, шедшим с караваном в Египет; те взяли Иосифа с собой в Египет и там перепродали его Потифару, царедворцу фараона и начальнику телохранителей. Иосиф добился расположения своего хозяина, который сделал его управляющим над домом и всем своим имуществом. Иосиф истолковал сны фараона, после чего тот назначил Иосифа сборщиком запасов урожая и начальником «над всею землею Египетскою». Предсказание Иосифа о сне сбылось, и после семи лет изобилия настал голод. Иосиф открылся братьям (Быт.43:1 – 45; 15), когда они предприняли путешествие за хлебом в Египет. Он передал им и отцу приглашение фараона прийти в Египет вместе с семьями (ст. 16-28), и семья Иакова поселилась в Египте.

[35] Мертвое, или Асфальтовое, или Соленое море (Чис.34:12) — море, в которое впадает река Иордан; оно образовалось на том месте, где стояли некогда нечестивые города долины Сиддим: Содом, Гоморра, Адма, Севоим и Цоар (Быт.14:3). У пророка Иоиля оно называется Восточным морем по своему географическому положению (2; 20). Греки называют его Асфальтовым, по обилию находящейся в нем горной смолы, или асфальта, а арабы — морем Лота. Почти ни одно живое существо не водится в водах этого моря или на берегах его. Вода в нем очень солена, хотя чиста и прозрачна; вкус воды неприятен и горек.

[36] Иордан — река на Ближнем Востоке, протекающая большей частью в современной Иордании, вдоль всей библейской Палестины и разделяющая ее на две половины. Длина реки 252 км. Указания на реку Иордан в Священном Писании очень часты. Для христианского мира Иордан в первую очередь священен тем, что в нём Иисус Христос принял крещение от руки Иоанна Крестителя (Мф.3:13).

[37] Галера — в античности и средневековье на Средиземном море: гребное многовёсельное военное судно, на котором гребцами были рабы, каторжники или пленные.

[38] Сидон — древний финикийский (Финикия — древняя страна на восточном побережье Средиземного моря) город и порт на берегу Средиземного моря. Господь во время Своего земного служения ходил в землю Сидонскую, и многие из этой земли приходили к Нему.

[39] Нил — наиболее известная и самая длинная река Африки, берёт начало к югу от экватора, течёт на север, пересекая северо-восточную Африку, и впадает в Средиземное море.

[40] Левиафан — как и существо, обозначаемое еврейским словом «таннин», — это похожее на дракона чудовище (Пс.73:14.103:26). В Ис. (27; 1) Левиафан выступает как символ темных сил. В Иов (3; 8), вероятно, отражены фольклорные представления о Левиафане как о небесном драконе, проглотившем солнце и луну (ср. ст. 4-6). В подробном описании Левиафана, приводимом в Иов (40; 20 — 41; 26), можно узнать крокодила. Нильский крокодил, который в Иез. (29; 3-5.32:2-4) назван еврейским словом «таннин» (в синодальном переводе — «чудовище») и который, вероятно, подразумевается под «зверем в тростнике» в Пс. (67; 31), встречался ранее и в Палестине.

[41] Геркулесовы столбы — так в древности назывались два утеса или мыса по обеим сторонам Гибралтарского пролива; они служили пределом известного тогда света и, по преданию, поставлены Геркулесом. Геркулес — в древнеримской мифологии: герой, отличающийся необыкновенной физической силой (в древнегреческой мифологии Геракл) во время его путешествия.

[42] Самсон (солнце) (Суд.13:24 ) — был судьей израильским 20 лет. Он пожелал жениться на одной женщине из филистимского города Фимнафы. Когда был он на пути в этот город с отцом своим и матерью, навстречу им вышел молодой лев. На Самсона сошел Дух Господень, и он растерзал льва как козленка; а в руке у него ничего не было (Суд.14:6). Спустя несколько дней он захотел посмотреть труп льва и в нем нашел пчелиный рой и мед, который поел сам и принес еще домой отцу и матери. Это дало ему повод к загадке, предложенной филистимлянам во время свадебного пиршества. Однажды, объятый Духом Божиим, он разорвал свои узы и избил тысячу филистимских воинов попавшеюся ему ослиною челюстью. Раз Самсон пришел в Газу и вошел в дом блудницы. Жители Газы, узнав об этом, заперли городские ворота и стерегли, чтобы поймать и убить его. Но Самсон ночью подошел к воротам, поднял их с их вереями и запорами на свои плечи и отнес на вершину близ лежавшей горы. Столь необыкновенный опыт страшной силы Самсоновой возбудил в филистимлянах желание узнать, от чего у него такая сила. И вот они обратились к Далиде, другой филистимлянке, которую страстно любил Самсон, с просьбою выведать тайну его необыкновенной силы. Долго скрывал он это от нее, но наконец открыл ей, что он назорей Богу (назорей — человек, полностью посвященный Богу, по добровольному обету и на определенное время или от самого рождения. Назорей по закону не должен был стричь волос, пить вина и прикасаться к мертвому телу в течение всего времени назорейства), и что бритва ни разу не проходила по голове его, и что если остричь его, то сила оставит его. Тогда Далида во время сна велела остричь его, и действительно сила Божия оставила его. Призванные филистимляне взяли его, выкололи ему глаза, привели его в Газу, оковали его двумя медными цепями и приставили к жерновам молоть в доме узников. Весьма вероятно, что в этом состоянии Самсон очистил прежние грехи свои раскаянием и силы его росли вместе с волосами. В праздник филистимляне приказали принести его в свое собрание, чтобы поругаться над ним. Они смеялись над ним и заушали (били по уху, по щеке) его и наконец поставили его между столбами здания. Тогда сказал Самсон мальчику, который водил его, чтобы подвел его ближе к столбам, на которых утверждалось здание, и, ощупав их, в последний раз воззвал к Богу о помощи, и, упершись в них, в один правою, а в другой левою рукою, потряс их с такою силою, что все здание обрушилось, и он при своей смерти умертвил врагов более, нежели сколько во время своей жизни.

[43] Содом и Гоморра — города в Древней Палестине, которые за грехи их жителей были разрушены огненным дождем и землетрясением: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба. И ниспроверг города сии и окрестность сию, и всех жителей городов сих, и всех произрастания земли» (Быт.20:24, 25. Быт.18:16-33. Быт. 19: 1-29).

[44] Неопалимая купина: Как говорится в книге «Исход» (глава 3), Моисей увидел Ангела Господня, явившегося из середины тернового куста, который горел, но не сгорал при этом, и пошел посмотреть на это чудо. И тут услышал глас Божий, велевший ему не приближаться близко и снять обувь, ибо стоял Моисей на месте, которое было Святой землей. Долго Господь говорил с Моисеем о его предназначении — вывести народ израильский из египетского рабства. Он наградил его даром чудотворения и пророчества, а поскольку Моисей не обладал способностью красноречия, необходимого для возвещения слова Божия, то Бог назначил ему в помощники брата Моисея Аарона.

[45] Иеремия — один из четырех великих ветхозаветных пророков, жил за 600 лет до Рождества Христова при израильском царе Иосии и четырех его преемниках. К пророческому служению был призван на 15-м году своей жизни, когда Господь открыл ему, что прежде рождения Он определил его быть пророком. Двадцать три года пророчествовал Иеремия, обличая иудеев за отступление от Истинного Бога и поклонение идолам, предрекая им бедствия и опустошительную войну. Но люди отвечали ему насмешками, ругательствами и даже покушались его убить. Когда же он стал предсказывать, что царь вавилонский опустошит землю египетскую и уничтожит поселившихся в ней иудеев, то иудеи убили пророка Иеремию. В том же году предсказание святого исполнилось.

Пророк Иеремия написал книгу «Пророчеств», книгу «Плач» о разрушении Иерусалима и Послание. О временах, когда он жил и пророчествовал, говорится в 4-й Книге Царств (23, 24, 25), во 2-й Книге Паралипоменон (36, 12) и во 2-й Книге Маккавеев (2). В Евангелии от Матфея указано, что предательство Иуды предсказано пророком Иеремией: «И взяли тридцать сребреников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израиля, и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь» (Мф.27:9-10).

[46] Левит — священнослужитель у древних евреев, первоначально человек из Левитова колена.

[47] Женское отделение храма, или «Женский двор» (Эзрат-Нашим): этот двор храма по периметру был опоясан балконом, отведенным для женщин; отсюда и его название. В четырех углах этого двора были построены помещения, использовавшиеся для различных нужд храма.

[48] Фимиам — благовонное вещество, сжигаемое при богослужениях.

[49] Илия Пророк (9 век до Рождества Христова) — святой (память 20 июля/2 августа), ревностный поборник веры, обличитель всякого нечестия. Был взят живым на небо. Поднимаясь на огненной колеснице, сбросил пророку Елисею свою милоть (накидку). Являлся на землю во время Преображения Иисуса Христа. Должен также, согласно Откровению Иоанна Богослова, явиться перед вторым пришествием Христа. В русском народе святой пророк Илия испокон века пользуется особенным уважением.

[50] Пророк Елисей, святой (память 14/27 июня), жил в 9-м веке до Рождества Христова. По повелению Господню был призван к пророческому служению святым пророком Божиим Илией. Святой пророк творил многочисленные чудеса: разделил воды Иордана, ударив по ним милотию (милоть — верхняя одежда, мантия, плащ) пророка Илии; сделал пригодной для питья воду Иерихонского источника; обильным изведением воды молитвой спас от гибели стоявшие в безводной пустыне войска израильского и иудейского царей; избавил бедную вдову от голодной смерти чудесным умножением масла в сосуде. Елисей предсказал израильскому царю Иоасу победу над врагами и силой своей молитвы совершил много других чудес. Скончался в глубокой старости в Самарии. Через год после его смерти мертвец, брошенный в пещеру, где лежали его останки, воскрес от прикосновения к его костям.

[51] Иуда Галилеянин — по имени своей родины Гавланитиды называемый у историка Иосифа Флавия Гавлонитом, вместе с фарисеем Саддуком стоял во главе восстания галилеян, вызванного переписью, которую предпринял римский прокуратор Квириний (7 год по Рождестве Христове). Восстание было подавлено, сам Иуда пал, но род его сохранил значение среди партии зилотов (зилоты (зелоты) — самое радикальное политическое направление среди иудеев, возникновение которого связано с восстанием Иуды Галилеянина (Деян.5:37). У зилотов было очень сильно выражено национально-патриотическое чувство. Стремясь изгнать римлян, они в 66 году по Рождестве Христове стали зачинщиками Иудейской войны. В этой войне они боролись не только с римлянами, но и с умеренно настроенными представителями своего народа).

[52] Малахия — малый (см. ниже) библейский пророк, последний из ветхозаветных пророков. По преданию, происходил из колена Завулонова, умер в молодости; пророчествовал в то время, как Иерусалимский храм был снова построен после плена, вероятно — около 400 года до Рождества Христова; был поборником веры и закона. Он обличал народ за недостаток усердия в жертвах, священников — за уклонение от веры, угрожал им судом Божиим за разные пороки и богохульство; в то же время он провидел славу второго храма и ясно предсказывал пришествие Мессии, явление Предтечи и грядущий суд Божий. Во время Иисуса Христа пророчества его не только повторялись апостолами, но известны были книжникам и народу. Память 3/16 января.

Книги малых пророков — собрание двенадцати коротких пророческих сборников. Книги, носящие имена пророков, называются «малыми» только из–за их размера. Взятые вместе они значительно меньше трех книг «больших» пророков: Исаии, Иеремии и Иезекииля. Эпитет «малые» не подразумевает их незначительности или меньшей значимости. Сам факт собрания двенадцати пророческих «книг» в единый свиток говорит о том, что в данном случае мы имеем дело с произведением совершенно иного рода, чем книги пророчеств Исаии, Иеремии и Иезекииля. К «малым» пророкам относятся книги: Осии, Амоса и Михея; Наума, Аввакума и Софонии; Аггея, Захарии и Малахии; Иоиля, Авдия, Ионы).

[53] Иерихон — древний город в Израиле, к северо-западу от Мертвого моря.

[54] Мать во Израиле: здесь Ревекка, видимо, сравнивается с библейской Деворой. «Мать во Израиле» — так в Ветхом Завете называется Девора: «Не стало обитателей в селениях у Израиля, не стало, доколе не восстала я, Девора, доколе не восстала я, мать в Израиле» (Суд.5:7). Девора — это пророчица, жившая под названной ее именем пальмой, и во время угнетения Израиля царем Асора Иавином была судьей. От нее Варак (сподвижник пророчицы Деворы) получил повеление отправиться на битву с военачальником Иавина Сисарой; она сопровождала Варака по его желанию и подала знак к атаке (Суд 4; 1-16). После битвы Девора вместе с Вараком воспела одержанную победу в великолепной торжественной песне, исполненной высокой поэтичности и образности (Суд. 5).

[55] Гаваон («возвышенное место») — крупный город в Ханаане (Нав.9:3, 17.10:2). Принято считать, что он находился примерно в 9 км северо-западнее Иерусалима. «Высоту, что в Гаваоне», можно отождествить с горой Неби-Самвил, высота которой составляет 895 м и которая доминирует над этой местностью — вплоть до Иерусалима.

[56] Долина Аялонская, Аиалонская, Аиалон (долина газелей) (Нав.10:12, 2. Пар.28:18) — долина вблизи Ханаанского селения, расположенного в колене Дановом, между Иерусалимом и Екроном. Памятна по чуду Иисуса Навина (см. прим. 61): во время преследования аморреев (Нав.10:12) Иисус Навин сказал: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна над долиною Аиалонскою!». И остановил солнце и луну (Нав.10:13): «И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим. Не это ли написано в книге Праведного: “стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день”?».

[57] Здесь и далее по всему тексту книги ссылки на библейские цитаты выполнены редакцией.

[58] Торжество приношения первых плодов: речь идет о «Бикурим», приношении первых плодов нового урожая. Часть первых плодов нового урожая по библейскому предписанию должна была быть принесена в Иерусалимский Храм. Приношение бикурим являлось личной повинностью и одновременно частью всенародных празднеств.

[59] Центурион — в римской армии профессиональный офицер, на которого была возложена ответственность за дисциплину и действия в бою наименьшего воинского подразделения в легионе — центурии. Легион — это крупная войсковая единица. В легионе имелось 60 центурионов.

[60] Римские орлы — знамёна римских легионов (серебряные изображения орла на высокой ручке).

[61] Локоть — здесь: старинная линейная мера разной длины, около 0,5 метра.

[62] Скипетр — украшенный жезл, эмблема власти, одна из регалий монарха.

[63] Лев из колена Иудина: «Молодой лев Иуда с добычи, сын мой, поднимается. Преклонился он, лег, как лев и как львица: кто поднимет его? Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов» (Быт.49:9-10). Видимо, девушка использовала выражение из Священного Писания, означающее царственность потомков Иуды, возмущенная тем, что римляне-язычники властвуют над богоизбранным народом (ред.). «И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее» (Откр.5:5). «Выражение “лев от колена Иудина” (Откр.5:5) напоминает Быт. (49; 9) и говорит о непобедимости Иисуса» (Ринекер Ф., Майер Г. Библейская энциклопедия Брокгауза. 1994. URL: http://dic.academic.ru).

«Наименование льва, употребленное старцем, взято из Книги Бытия (49; 9) и в приложении к Иисусу Христу, Которого изображает здесь Агнец, означает сильного победителя, царя по Своему богочеловечеству. В глубочайшем смысле этого последнего слова Иисус Христос назван и корнем Давидовым: в Нем та же самая кровь, как и в жилах Давида, подобно тому, как в отрасли сохраняется часть того сока, который прежде всего находится в корнях. Победа же над смертью и Вознесение на Небо дали Иисусу Христу право и впредь быть для людей единственным ходатаем пред Богом и единственным их учителем, то есть через Иоанна сообщить людям Божественное откровение относительно таинственного будущего» (А. П. Лопухин. Толковая Библия. Откровение святого Иоанна Богослова [Электронный ресурс]. URL: http://www.biblioteka3.ru/biblioteka/lopuhin/otkr/txt05.html).

[64] Кедронская долина, или Иосафатова — долина, по которой протекает поток Кедрон (название ручья, протекавшего между Иерусалимом и Елеонскою горою и впадавшего в Мертвое море).

[65] Еврейская Пасха, или Песах, — праздник избавления Израиля из египетского плена. Моисей (см. прим. 30) просил египетского фараона отпустить израильский народ. Но фараон не соглашался, ибо не хотел лишиться множества рабов, которыми египетские правители постепенно сделали израильтян. И тогда Бог навел казни на Египет. Страна то погружается во тьму солнечного затмения, то ее поражает страшная эпидемия, то она становится добычей насекомых, которые в Библии именуются «песьими мухами» (Исх.8:21). Но ни одно из этих испытаний не в силах было устрашить фараона. И тогда Бог особым образом наказал фараона и египтян: Он покарал каждого перворожденного младенца в египетских семьях. А чтобы не погибли младенцы израильские, которым надлежало покинуть Египет, Бог повелел, чтобы в каждой еврейской семье был заколот агнец и кровью его окроплены косяки и перекладины дверей в домах. Библия повествует о том, как Ангел Божий, воздающий отмщение, прошел по городам и весям Египта, неся смерть первенцам в жилищах, стены которых не были окроплены кровью агнцев.

Эта последняя казнь египетская настолько потрясла фараона, что он отпустил народ израильский. Событие это стало именоваться еврейским словом «Песах», что в переводе означает «прохождение», ибо гнев Божий обошел стороной отмеченные дома.

В символическом смысле еврейская Пасха стала прообразом грядущей Пасхи Христовой. Ведь Иисус, подобно агнцу проливший за нас Свою невинную Кровь, избавил весь род людской от пленения диаволом, от порабощения злом, а Его вольная Крестная жертва стала условием нашего искупления и спасения.

[66] Саддукеи (Мф.3:7) — иудейская секта, часто упоминаемая в Новом Завете. По иудейским преданиям, основанием оной был Садок. Вероятно, этот Садок был первосвященником в царствование Соломона, и его потомки основали означенную секту. Саддукеи учили, что в будущем веке не будет ни вечного блаженства, ни вечных мучений для праведных и нечестивых людей; отрицали бытие Ангелов и злых духов и будущее воскресение мертвых (Мф.22:23. Деян.23:8). Учение этих скептиков-материалистов было не особенно распространено. С особенною силою они вооружались против апостолов, когда те проповедовали Воскресение Иисуса Христа из мертвых, что наносило смертельный удар их лжеучению.

[67] Фарисеи — самая многочисленная религиозная партия у евреев. Название фарисеев произошло от еврейского слова, значащего «отлучать», «отделять». Фарисеи верили в пришествие Мессии в виде воинствующего монаха-победителя, который освободит иудеев от власти язычников и положит основание Царствию Божию на земле. Истинными наследниками этого Царства фарисеи считали себя. Религиозность фарисеев ограничивалась обрядностью и соблюдением правил закона.

[68] Ессеи — название иудейской секты, существовавшей около времени земной жизни Спасителя, но о которой в Священном Писании не упоминается. Главной задачей их было попечение о сохранении и возвышении чистоты нравов и благочестия; они веровали в единого Бога, в бессмертие души, но также и в переселение душ по смерти. Были весьма религиозны и вели строгую, нравственную жизнь. Главным местопребыванием ессев, по свидетельству римского писателя и ученого Плиния, была западная сторона Мертвого моря, выше пустыни Ен-Гедской.

[69] В оны дни — очень давно.

[70] Иосиф Аримафейский — так назван по происхождению из города Аримафеи, или Рамы, находившегося недалеко от Иерусалима. Он был членом синедриона (синедрион — верховное судилище иудеев, находившихся в Иерусалиме, которое состояло из 72-х членов под председательством первосвященника. Члены великого синедриона были преимущественно из фарисейской и саддукейской сект) и тайным учеником Господа Иисуса. При распятии Господа Иосиф просил тело Иисусово у Пилата, и с его помощью жены-мироносицы, служившие Господу при жизни, погребли тело Его в новом гробе, высеченном в скале, приготовленном собственно для самого Иосифа и находившемся в его саду. В Евангелии от Марка (Мк.15:43) и Луки (Лк.23:50) он называется членом совета, человеком добрым и правдивым, ожидавшим Царствия Божия. Память его празднуется Церковью 31 июля и в неделю святых мироносиц.

[71] Пророк Даниил (Иез.14; 14) — четвертый из больших пророков (Мф.24:15), история которого в книге, носящей его имя, передана с большими подробностями. Он, по мнению некоторых, был потомок Давида. Слава о мудрости и праведности Даниила далеко распространилась еще при его жизни. Он поставляется наравне с Ноем и Иовом (Иез.14:14-20). Сам Господь внушает особенное внимание к пророчествам Даниила, давая видеть как историческую действительность лица его, так и великое значение его пророчеств (Мф.24:5. Мк.13:14. Лк.21:20).

Пророчество Даниила о «семидесяти седминах»: «…когда я еще продолжал молитву, муж Гавриил, которого я видел прежде в видении, быстро прилетев, коснулся меня около времени вечерней жертвы и вразумлял меня, говорил со мною и сказал: “Даниил! теперь я исшел, чтобы научить тебя разумению. В начале моления твоего вышло слово, и я пришел возвестить его тебе, ибо ты муж желаний; итак, вникни в слово и уразумей видение. Семьдесят седмин определены для народа твоего и святаго города твоего, чтобы покрыто было преступление, запечатаны были грехи и заглажены беззакония, и чтобы приведена была правда вечная, и запечатаны были видение и пророк, и помазан был Святый святых…”» (Дан.9:21-24).

Толкование пророчества о «семидесяти седминах» по книге «Святой преподобный Ефрем Сирин. Толкование на книгу пророка Даниила»: «“Размысли о словеси” (Дан.9:21-23), которое скажу тебе о значении видения, бывшего тебе, и тогда уразумеешь в видении, что будет сказано тебе словом. “Седмьдесят седмин скончаются на людех твоих и на граде твоем святем”. Будет покой народу твоему, пока “обетшает” согрешение семидесятилетнего вавилонского плена “и скончается грех”, то есть все грехи сынов Израилевых; “да обетшает согрешение, и скончается грех”, то есть к концу семидесяти седмин исполнится мера грехов всех народов. “И загладятся неправды” крещением Иоанновым… “и приведется Правда вечная”, приидет Христос, оправдывающий грешников и от века предвозвещенный пророками. “И запечатается видение и пророк”, ибо Христос приидет и страданием Своим исполнит все предречения пророков. “И приидет Христос, Святый святых” (ср. Дан.9:24)».

[72] Книга пророка Малахии (3; 1): «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф».

[73] Енох — праведник, обличавший мир и пророчествовавший о грядущем суде. Был взят Богом на небо, не испытав смерти. Отцы Церкви почти единодушно считали его и пророка Илию теми двумя свидетелями, о которых говорится в Откровении Иоанна Богослова (11; 3-12).

[74] О лестнице, виденной Иаковом: скрываясь от гнева брата своего, Иаков отправился в дальний путь, как бедный странник, — с сумой за плечами и с посохом в руке. Он шел все время пешком, ночуя под открытым небом. Однажды, дойдя до местечка Луз, он решил переночевать, так как солнце уже зашло и наступила ночь. Это было то самое место, где некогда Авраам воздвиг жертвенник Богу. Увидев несколько камней — быть может, остаток этого именно жертвенника — Иаков положил один из них себе под голову вместо подушки и, утомленный долгой дорогой, крепко заснул. И вот под влиянием только что пережитых событий он видит чудесный сон: он увидел лестницу, которая стояла на земле, а верх ее касался неба. Ангелы Божии восходили и нисходили по ней, а на самой верхней ступеньке стоял Господь и милостиво говорил ему: «Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака; [не бойся]. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твое как песок земной… и вот Я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю…». (Быт.28:13-15). Пробудившись от сна, Иаков, пораженный необыкновенным видением, сказал: «Как страшно сие место! Это не иное что, как дом Божий, это врата небесные» (Быт.28:17). В память о своем необыкновенном видении Иаков установил камень, на котором спал, и возлил на него елей. А место это он назвал Вефиль, что значит «Дом Божий».

[75] Ахиил (Бог есть жизнь) (3 Цар.16:34) — вефилянин (см. прим. 143), восстановивший в дни царя Ахаза Иерихон и тем нарушивший заклятие, положенное на этот город Иисусом Навином (см. прим. 61), что навлекло на него самого проклятие, а на его семейство суд Божий, сопровождавшийся потерею его сыновей: первенца Авирама, умершего при основании города, и младшего сына Сегуба, скончавшегося, когда были поставлены ворота города (Нав.6:25): «На первенце своем Авираме он (то есть Ахиил) положил основание его и на младшем своем сыне Сегубе поставил ворота его, по слову Господа, которое Он изрек чрез Иисуса, сына Навина».

[76] Седекия — последний царь иудейский, при котором разрушен был Иерусалим и народ уведен в вавилонский плен (588 год до Рождества Христова). Возведенный на престол вавилонским царем Навуходоносором, Седекия задумал воспользоваться союзом с Египтом, чтобы свергнуть вавилонское иго. Тогда Навуходоносор лично явился в Иудею, чтобы наказать изменившего ему вассала, и осадил Иерусалим. Город отчаянно защищался, на выручку его выступил египетский фараон. Навуходоносор разбил египтян, и судьба Иерусалима была решена. Седекия был схвачен и приведен к Навуходоносору. Дети его были убиты перед его глазами; сам он ослеплен, уведен в плен и заключен в тюрьму. С ним окончило свое существование царство Иудейское. Он царствовал 11 лет (599-588 годы до Рождества Христова). История его царствования описана в 4 Цар. (24 и 25 главы).

[77] Иисус Навин — предводитель еврейского народа в период завоевания Ханаана (древнее название территории Палестины, Сирии и Финикии), преемник Моисея. Его деятельность подробно изложена в «Книге Иисуса Навина». В православной традиции Иисус Навин почитается как праведный, память совершается 1 сентября по юлианскому календарю.

[78] Иеффай (Суд.11:1. Евр.11:32) — один из замечательнейших судей народа израильского, рожденный от наложницы. Лишенный наследства и изгнанный законными наследниками из дома родительского, Иеффай поселился в земле Тов, в Сирийской области. Здесь, собравши шайку праздных людей, он делал набеги на неприятельские земли и скоро прославился своею воинственностью. Слава о нем распространилась так далеко, что во время войны аммонитян с Израилем старейшины галаадские (Галаад — обширная область на восток от Иордана) просили его принять начальство над ними и сразиться с аммонитянами. Иеффай согласился сделаться их начальником, впрочем, с тем непременным условием, чтобы в случае воинской победы начальство оставалось за ним навсегда. Возбужденный Духом Божиим, он сразился с аммонитянами, одержал блистательную победу над ними и завоевал у них 20 городов. Но, идя на сражение, Иеффай дал обет Богу — принести в жертву Богу то, что первое встретит его, выйдя из ворот его дома при возвращении с победой; и вот единородная дочь его первою выходит навстречу отцу. Встреча эта сильно смутила Иеффая. Но дочь, узнавши об его обете, выразила пред ним полную покорность и только просила отца отпустить ее на два месяца с подругами в горы для оплакивания своего девства. По прошествии же данного ей срока она возвратилась к своему отцу, и он совершил над нею обет свой, «…и она не познала мужа. И вошло в обычай у Израиля, — замечает священный писатель Книги Судей, — что ежегодно дочери Израилевы ходили оплакивать дочь Иеффая, Галаадитянина, четыре дня в году» (11; 1-40).

[79] Проконсул — в Древнем Риме бывший консул, назначенный правителем (наместником) провинции.

[80] Считается, что о грядущем Рождестве Спасителя и о предшествующей Ему звезде говорится в числе других в Книге Чисел (24; 17): «Восходит звезда от Иакова и восстанет жезл от Иакова». Князь мира (Ис.9:6) — Господь и Спаситель наш, ибо Он есть Начальник примирения (мира) душ наших с Богом.

[81] Баальбек (Бальбек) — также Баалат, как показывает само название (город Баала-Ваала), — средоточие культа Ваала, сирийского бога солнца, лежал посредине страны, составляющей западное подножие Антиливана и известной у греков под названием Келесирии, то есть сирийской впадины.

[82] Ассирия (4 Цар.15:19) — могущественнейшая империя в Азии, в Северном Двуречье (на территории современного Ирака), судьбы которой в ее величии и славе, в бедствиях и разрушении предсказаны пророком (Иез. 31). Она была образована потомками Ассура (один из сыновей Сима, сына Ноя) в верхнем течении Тигра.

[83] Самаряне — жители провинции Самарии (см. прим. 68), смешанный народ, большею частью своей языческого происхождения (4 Царств 17; 24 и далее). После завоевания еврейской Самарии в 722 году до Рождества Христова и увода ее жителей в плен ассирийский царь Салманасар вывел людей из городов Вавилона, Куты, Аввы, Емафа и Сепарваима и поселил их в городах самарийских. Эти язычники вначале не чтили Бога, за что Он посылал на них львов, которые умервщляли их. И тогда по приказу ассирийского царя один из выселенных из Самарии священников поселился в Вефиле (см. прим. 143) и стал учить народ, как чтить Господа. И самаряне стали чтить Бога, но продолжали служить и своим идолам по обычаю тех городов, откуда они были выселены. Они приняли из Священного Писания только Пятикнижие Моисея, а прочие отвергли. Таким образом произошел самарийский народ, столь ненавидимый евреями. С другой стороны, есть предположение, что самарийский народ включал также рассеянные остатки десяти колен, которые остались в Палестине.

Самаряне тоже отцом своим считали Иакова; но еврейские законоучители не позволяли им входить в Иерусалимский Храм, и поэтому самаряне решили отдельно для себя построить храм, где бы поклонялись Богу. Евреи этому горячо воспротивились, так как не желали, чтобы где-то был храм, подобный их храму. Но храм все же был построен на горе Гаризим, почти за четыре века до Рождества Христова. Так между самарянами и евреями зародилась страшная вражда. Еврейские священники отрицали право самарян именоваться потомками Иакова, а евреи более не ходили по землям Самарии, так как не находили там ни хлеба, ни воды, ни крова. Поэтому апостолы так удивились, когда увидели Христа, разговаривающего с одной самарянкой. По прежней вражде самаряне не предоставили крова и Иисусу Христу, когда Он пожелал заночевать в их селении (Лк.9:52 и далее).

Хотя храм на горе Гаризим в 128 году был разрушен Маккавеями, это место продолжало оставаться священным для самарян, и там они поклонялись Богу. А после вознесения Христова множество самарян уверовало в Него (Деян. 8;1, 25.9:31.15:3).

[84] Самария — область Палестины, разделявшейся во время Римской империи на Иудею, Самарию, Галилею и Перею.

[85] Дамаск — столица древней и современной Сирии, в течение трех столетий резиденция сирийских царей и один из древнейших городов, существующих в настоящее время.

[86] Хорив (сухой, пустой, разоренный) (Исх.3:1.17:6.33:6. 3 Цар.8:9 и другие) — гора в пустыне Аравийской. При этой горе было явление Божие Моисею в купине горящей и несгораемой (Исх. 3 и 4); здесь Моисей ударом жезла источил воду из скалы (Исх.17:6); здесь из среды огня Господь изрекал Закон Израилю. Восточный хребет горы Хорив называется Синаем, почему в Священном Писании часто смешивается с горой Синаем. Так о законодательстве Божием чрез Моисея и обстоятельствах, при этом бывших, говорится, что это происходило на Синае (Исх.19:11.24:16. Лев.7:38. Втор.23:2 и другие); в других местах говорится, что то было на Хориве (Втор.4:10-15. Втор.5:2. 3 Цар.8:9. 2 Пар.5:10). Разница эта объясняется тем, что под именем Хорива разумеется вся центральная группа гор Синайского полуострова, а под Синаем — только одна гора из этой группы.

[87] Эздра, или Ездра — ученый иудейский священник. Он, с разрешения Артаксеркса Лонгимана (Артаксеркс Лонгиман — царь персидский, царствовавший 47 лет, особенный покровитель иудеев. На седьмом году своего царствования он дал позволение Ездре возвратиться в Иудею с теми из соотечественников, которые решатся следовать за ним), привел многих иудеев из Вавилона в Иерусалим и устроил церковный и гражданский быт евреев в Иерусалиме. По еврейскому преданию, Ездра учредил синедрион (см. прим. 54) и составил список (канон) ветхозаветных книг.

[88] Лазарь (Ин.11:1, 2, 5 и другие) — брат Марфы и Марии (см. прим. 86), живший со своими сестрами при подошве горы Елеонской в Вифании (Вифания (по-еврейски «дом бедности») — знаменитое по историческим воспоминаниям селение, лежавшее за горой Елеонской, по дороге из Иерусалима к Иерихону, всего в трех четвертях часа расстояния от первого), которого Господь воскресил из мертвых уже на четвертый день после его смерти.

[89] Кана Галилейская (Ин.2:1. Ин.4:46, 54 и другие) — город, в котором Господь Иисус совершил свое первое чудо — превратил воду в вино — и где Он исцелил заочно сына царедворца капернаумского (Ин.4:46, 54.) Кана-Эль-Джелил (Галилейская) лежала на север от Назарета.

[90] Гилгал — город, находившийся на равнине Шарон (Сарон), в 6 километрах севернее Антипатриды (Антипатрида (Деян.33:31) — город между Кесарией и Иерусалимом, в 10 или 15 английских милях от Яффы. Он был основан Иродом Великим).

[91] Данниками — платящими дань. — Ред.

[92] Каиафа — прозвище Иосифа, которого в 18 году по Рождестве Христове римский прокуратор Валерий Грат назначил первосвященником. Каиафа был зятем Анны и первосвященником в то время, когда Иоанн Креститель начал свое служение. Именно Каиафа предложил убить Иисуса.

[93] Анна, Анан (милостивый) — первосвященник, именуемый так по традиции, ибо занимал эту должность ранее (до Каиафы), член синедриона. Пользовался, по-видимому, большим влиянием. Участвовал в суде над Иисусом и позднее над апостолами Петром и Иоанном.

[94] Сибилла, Сивилла — женщина, предсказывающая судьбу; прорицательница (у древних греков и римлян). Предсказания куманской сибиллы из Древнего Рима были записаны на пальмовых листьях и составили девять книг — «Сивиллиных книг».

[95] Авель (Быт.4:2, 4, 8, 9. Мф.23:35 и другие) — младший сын Адама и Евы, принесший Богу более угодную жертву, чем Каин, его старший брат, за что и был им убит (1 Ин.3:12).

[96] Варавва (Мф.27:16, 17, 21. Мр.15:7, 11, 15 и другие) — разбойник и убийца, которого народ потребовал освободить, когда Пилат предложил освободить Иисуса Христа.

[97] Эфраим или Ефрем (Ин.11:54) — город близ пустыни Иерихонской. Сюда Иисус Христос удалился по воскрешении Лазаря от враждебных к нему иудеев, решивших в совете убить Его (Ин.11:54).

[98] Гаваониты — жители палестинского языческого города Гаваона, который Господь повелел уничтожить израильтянам под предводительством Иисуса Навина за беззакония.

[99] Вифезда (дом милосердия), Овчая купель (Ин.5:2) — купальня, или бассейн, находившийся у так называемых Овчих ворот, с пятью крытыми ходами для больных. В нее по временам сходил Ангел и возмущал воду, и первый больной, входивший в воду по возмущении воды, выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью. С Овчей купелью соединено евангельское повествование (Ин.5:2-15) о чудесном исцелении Господом расслабленного человека, болевшего 38 лет. В настоящее время на месте чудесной купальни находится один высохший глубокий ров, поросший на дне травою и кустарником.

[100] Авессалом (2 Цар.3:3) — третий сын Давида от Маахи, дочери Фалмая, царя Гессурского (Гессур — историческая область на юго-западе Сирии), славившийся своею красотой, особенно своими длинными, густыми волосами, которые, когда он стриг их, что делал ежегодно, весили 200 сиклей (см. прим. 21) по весу царскому (2 Цар.14:25-26). У Авессалома была красивая сестра по имени Фамарь, которую брат его, Аммон, полюбивши, насильственно обесчестил. Авессалом затаил в сердце своем злобу против Аммона, и чрез два года на празднике, бывшем по случаю стрижки овец, приказал своим слугам убить его (2 Цар.13:29). Вслед за тем он убежал к своему деду по матери, Фалмаю, царю Гессурскому, в Сирию. Пробыв здесь три года и получив исходатайствованное Иоавом (Иоав — один из трех племянников Давида и его военачальник) позволение возвратиться на родину, он не исправился и достиг примирения с отцом своим только настойчивостью (2 Цар. 14). Вкравшись в народную любовь, он через 4 года поднял в Хевроне (см. прим. 14) открытое восстание, чтобы занять силою престол своего отца. Огорченный отец с небольшим числом преданных лиц бежал из Иерусалима. Овладев столицей, Авессалом с войском пошел против изгнанного царя. Разбитый близ Иордана, спасаясь бегством на муле чрез теревинфовый (теревинф — дерево семейства фисташковых, символ вечно обновляющейся жизни) лес, Авессалом повис своими густыми волосами на сучьях большого дуба, и Иоав пронзил его тремя стрелами, хотя Давид строго наказывал своему военачальнику щадить жизнь своего сына (2 Цар. 18). «И взяли Авессалома, и бросили ею в лесу в глубокую яму, и наметали над ним огромную кучу камней», — говорит священный историограф о сем событии. Крайне огорченный смертью своего сына, Давид оплакал его в прекрасной патетической песне: «Сын мой Авессалом, сын мой, сын мой, Авессалом! О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (2 Цар.18:33), и весь Израиль должен был утешать его. Еще при своей жизни Авессалом поставил себе памятник в царской долине, для сохранения о себе памяти, так как не имел сына. Этот памятник был известен под именем памятника Авессалома (2 Цар.18:17-18). По свидетельству Иосифа Флавия, это был мраморный столб, находившийся в двух стадиях (стадия — древняя греческая путевая мера в 140 шагов) от Иерусалима.

[101] Нумидийский — житель Нумидии (область в Северной Африке, между Средиземноморским побережьем и пустыней).

[102] Смотри 54-й псалом Давида (7-9): «И я сказал: “Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и успокоился бы; далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне; поспешил бы укрыться от вихря, от бури”».

[103] Марфа и Мария — святые жены-мироносицы, сестры Лазаря Четверодневного. Различия в характерах этих сестер — практической Марфы и молитвенно-созерцательной Марии — символизируют собой различные типы жизнедеятельности как отдельных христиан, так и церковных общин.

[104] Гамалиил — фарисей, законоучитель и член иерусалимского синедриона (см. прим. 54) во времена Иисуса Христа. Гамалиил стоял во главе умеренного теологического направления. Выдающаяся ученость и личная честность Гамалиила снискали ему всеобщее уважение. Он всегда старался быть вне политики и избегать крайностей: проявив мудрость и осторожность, Гамалиил дал синедриону совет не наказывать арестованных апостолов слишком строго (Деян.5:34-40). Но это не стоит расценивать как свидетельство его единомыслия с христианами.

[105] Саул, Савл, из Тарса (Деян.22:3), один из учеников Гамалиила. Савл, или впоследствии апостол Павел, был сыном благочестивых иудеев, ревностным учеником раввинов, гордившимся своим еврейским происхождением, принадлежностью к обществу фарисеев; первую часть своей жизни он был яростным противником и гонителем христиан. Спустя некоторое время после обращения ко Христу стал называться Павлом. Он принял крещение и стал ревностно проповедовать христианскую веру, которую он первоначально гнал с такою жестокостью (Деян.9:20, 21. Гал.1; 16). Принял мученическую кончину, как полагают, при императоре Нероне в Риме в 64 году по Рождестве Христове). Память апостола Павла празднуется Церковью вместе с памятью апостола Петра 29 июня.

[106] Вифавара (Ин.1:28) — местность за Иорданом, где находилась переправа через реку, чем и объясняется название города («дом переправы»).

[107] Моавитские холмы — от Моав — страны, находившейся на востоке от Мертвого моря, по обеим сторонам реки Арнон. Жители этой страны назывались моавитянами.

[108] Исав (волосатый, косматый) (Быт.25:25) (Быт.36:1) — родоначальник идумеев (жителей Идумеи — исторической области на юге Палестины), сын Исаака (см. прим. 34) и Ревекки и брат Иакова (см. прим. 35). Важнейшие события в жизни Исава так тесно связаны с событиями жизни Иакова, что они представляются почти тождественными.

[109] Савская царица — царица Савы, страны, по предположению, находившейся в Южной Аравии и всегда находившейся под управлением женщин. Когда заведенный Соломоном флот проник и в порты Южной Аравии, царица савеев, или сабеев, наслышавшись о необычайной мудрости еврейского царя, решила лично убедиться в достоверности слухов и совершила поездку в столицу Соломона (3 Цар.10:1-10). Она удостоверилась в великой мудрости Соломона и подарила ему множество даров, и сама возвратилась домой с богатыми подарками.

[110] Зевс (Дий) в мифах древних греков — верховный бог, отец богов и людей, глава олимпийской семьи богов.

[111] иота — название самой маленькой буквы в греческом алфавите. — Ред.

[112] Кесария (Деян.9:30 и др.) — город в Палестине, на восточном берегу Средиземного моря, между Дорой (город в северной части Саронской равнины) и Яффой (см. прим. 127), построенный Иродом Великим и названный Кесарией в честь римского императора Кесаря Августа.

[113] караван-сарай — постоялый и торговый двор. — Ред.

[114] Матфей мытарь — святой апостол и евангелист Матфей, именуемый также Левием (Мк.2:14. Лк.5:27), апостол из двенадцати (Мк.3:18. Лк.6:45). Был мытарем, то есть сборщником податей для Рима, ибо евреи находились под властью Римской империи. Он жил в галилейском городе Капернауме. Матфей, услышав глас Иисуса Христа: «Иди за Мной» (Мф.9:9), оставил свою должность и пошел за Спасителем. Христос и Его ученики не отвергли приглашения Матфея и посетили его дом, где разделили трапезу с друзьями и знакомыми мытаря — такими же, как и хозяин, мытарями и грешниками.

[115] Декаполис (Десятиградие) — группа из десяти античных городов восточнее Иорданской долины. Города Декаполиса являлись центрами греческой и римской культуры на фоне оригинальной семитской. К городам Декаполиса относят: Скифополь, Иппон, Гадару, Дион, Пелею, Геразу, Филадельфию, Рафану, Канафу и Дамаск.

[116] Четверовластник (Лк.3:1) — так назывались лица, властвовавшие в областях Палестины и в соседних странах под верховным владычеством римлян, после завоеваний, сделанных ими в Азии. Титло четверовластника означало первоначально правителя одной из четырех соединенных областей и сделалось впоследствии независимым от этого числа достоинством, хотя и четверовластник мог быть называем общим и более употребительным именем царя, в обширном смысле слова. Ирод Великий получил от римлян титло царя только тогда, как подчинена была власти его вся Палестина (с Идумеей), а до того времени был только областным властителем в Палестине, имея лишь титло четверовластника, дарованное ему римским полководцем Антонием.

[117] кесарь Август — римский император с 27 года до нашей эры (до Рождества Христова) по 14 год нашей эры (от Рождества Христова). — Ред.

[118] Галилея — одна из трех областей, на которые разделялась Палестина во времена римского владычества. Она обнимала северную часть страны, к западу от Иордана.

[119] Назарет — город в Галилее, в котором провел большую часть жизни Господь Иисус Христос.

[120] Елисавета — жена священника Захарии, из рода Аарона, мать Иоанна Крестителя, родившегося от нее уже в старости, и родственница Пресвятой Девы Марии Богоматери. При посещении Пресвятой Девою Мариею дома Захарии Елисавета, вдохновленная свыше, первая приветствовала ее Благословенною в женах и Материю Господа (Лк.1:42, 43).

[121] Вифсаида — город на юго-западе Капернаума (Капернаум —город в Галилее), при Геннисаретском озере (Геннисаретское озеро: в Ветхом Завете это озеро называется Киннереф («арфа») (Чис. 34; 11), а в Новом Завете — Галилейским (Мф. 4; 18), или Тивериадским морем (Ин.21:1). Здесь, или недалеко от него, происходили главнейшие события земной жизни Спасителя). Из этого города происходили апостолы Филипп, Андрей и Петр (Ин.1:34-44).

[122] Карой за грехи израильского царя Ахава — отступничество от веры в единого истинного Бога — стала трехлетняя засуха (3 Цар.17:1). В период гонений царицы Иезавели, жены Ахава, только 100 пророков Божиих осталось в живых. Пророк Илия скрывался у потока Хораф, к востоку от Иордана, и вороны приносили ему пищу. Когда вода в потоке высохла, пророк по повелению Бога переселился в финикийскую Сарепту. Близ города он встретил вдову и попросил дать ему воды и лепешку. Она ответила, что в доме осталось совсем немного муки и масла. Илия пообещал ей, что мука и масло не закончатся, пока он будет пребывать в ее доме. Слова Илии чудесным образом исполнились. Когда от болезни умер сын вдовы, Илия обратился к Богу с просьбой воскресить отрока. Увидев сына живым, вдова поверила в то, что перед ней подлинно пророк Божий (3 Цар.17:24).

[123] Сим, Хам, Иафет — сыновья Ноя (Ной — десятый и последний из допотопных патриархов в прямой линии от Адама. Его имя и жизнь тесно и исторически связаны со страшным событием, истребившим тогдашний мир, — со Всемирным потопом. После потопа Ной является на страницах священной истории как великое звено, соединяющее древний мир с новым), от которых после Всемирного потопа «населилась вся земля». Хам был проклят Ноем за то, что насмеялся над наготой опьяневшего отца, и обречён на рабство. Сим и Иафет, которые проявили сыновнюю почтительность и прикрыли отца одеждой, были благословлены Ноем. В библейском родословии Сим, Хам, Иафет, их сыновья и внуки представлены родоначальниками-эпонимами больших групп народов: семитских (от «Сим», народов Элама, Двуречья, Сирии, евреев и других), хамитских (от «Хам», народов Африки и других) и яфетических («яфетидов», от «Иафет»), отождествляемых с индоевропейскими народами.

[124] Ладан (Быт.43:11) — благовонный древесный сок, твердеющий на воздухе и собиравшийся с растения Cistus Creticus. В древние времена ладан составлял значительный предмет торговли (Быт.37:25. Быт.63:11) и считался одним из ценных даров, которые в древности обычно подносились царям, вельможам и другим важным лицам в знак особенного благоговения (Мф.2:11). Это смолистое ароматическое вещество употребляется для каждения в церкви.

[125] Мирра или смирна (Исх.30:23. Песн.4:6. Мф.2:11. Ин.19:39 и др.) — хорошо известное благовонное вещество, употреблявшееся и в медицине. Оно служило издревле предметом торговли и высоко ценилось египтянами и евреями, греками и римлянами. Указания на мирру или смирну в Священном Писании встречаются нередко. В древности мирра употреблялась частью для составления священного мира для священного помазания, частью для благоухания — окуривания одежд и комнат, а также как лекарственное средство и для бальзамирования и помазания тел умерших (Ин.19:39); иногда смешивали и вино со смирной (Мк.15:23).

[126] Никодим — фарисей и сведущий в Священном Писании учитель, член синедриона. Никодим пришел к Иисусу ночью, как было принято в тех случаях, когда хотели вести спокойный, серьезный разговор. Никодим признавал Иисуса истинным Учителем, пришедшим от Бога, и хотел учиться у Него. Иисус говорил ему о необходимости рождения свыше (Ин.3:1-21). Плоды этого разговора проявились впоследствии. Никодим, ссылаясь на Писание, вступился за Иисуса перед синедрионом (Ин.7:50-52), а после смерти Иисуса помогал организовать достойное погребение Усопшего (Ин.19:39).

[127] Сотник — звание воинского начальника в римском войске, имевшего под своею командою сотню, или сто солдат.

[128] Наин — упоминаемый только в Новом Завете (Лк.7:11) галилейский город на юге от горы Фавор (см. прим. 119), в 8 км юго-восточнее Назарета, современный Неин.

[129] Когорта — 1/10 часть римского легиона, состоявшая из 600 человек.

[130] Префект — в Древнем Риме должностное лицо, ведавшее какой-либо отраслью управления, суда, хозяйства или военного дела.

[131] Меркурий (греч. Гермес) — у римлян-язычников — бог красноречия, торговли, а также вестник богов, который обычно изображался в виде юноши с крылышками на головном уборе и на сандалиях.

[132] Юпитер — у язычников-римлян главный бог, сын Сатурна и Реи, соответствующий греческому Зевсу.

[133] Гадара, страна Гадаринская (Мк.5:1. Лк.8:26) — главный и укрепленный город Гадаринской области за Иорданом, к востоку от Галилейского озера.

[134] Фавор — гора в 9 км к востоку-юго-востоку от Назарета, на которой произошло Преображение Господа (см. прим. 137).

[135] Вартимей — см. Мк.10:46-52, Лк.18:35-43, Мф.20:29-34.

[136] Прозелит — человек, принявший новую веру, вероисповедание.

[137] Перечисленные музыкальные инструменты использовались в библейские времена: свирель — род флейты; лира и, видимо, подразумеваемая под ней арфа (цитра) широко использовавшийся струнный музыкальный инструмент, представляющий собой поперечную дугу, на которую натягивали струны; тимпан — то есть бубен, или ручной барабан, который представлял собой деревянную или металлическую раму, обтянутую кожей животного, а по краям был увешан бубенцами. Кимвалы (цимбалы), или тарелки — два медных тарелкообразных диска диаметром от 8 до 20 см, которыми ударяли друг о друга.

[138] Аарон — первый первосвященник израильского народа, живший в 1638-1515 годах до нашей эры, старший брат пророка и законодателя Моисея.

[139] порфир — разновидность гранита. — Ред.

[140] Македония — страна к северу от Фессалии (Фессалия — историко-географическая область на востоке Греции), покоренная римлянами в 168 году до Рождества Христова.

[141] Ионафан (1 Цар.13:2-3) — старший сын царя Саула (Саул — первый царь израильский) и близкий друг Давида. Отличался силою и ловкостью. Трогательна история нежной дружбы Ионафана с Давидом. Он любил Давида как свою душу (1 Цар.18:1), и эту любовь он питал к нему до самой своей смерти. Эта дружба началась с того дня, в который Давид одержал блистательную победу над Голиафом (1 Цар.18:1), и продолжалась до самой храброй смерти Ионафана. В знак любви Ионафан подарил Давиду свою верхнюю одежду, свой меч, лук и пояс. Ионафан дважды спасал Давида от смерти, нередко даже с опасностью для собственной жизни (1 Цар.19:1-7). Свою печаль о смерти своего друга Давид излил в трогательно-умилительной песне.

[142] Тамаринд — тропическое вечнозелёное дерево семейства бобовых, плоды которого применяются в медицине и кондитерской промышленности; индийский финик.

[143] Яффа — один из древнейших портовых городов на восточном побережье Средиземного моря.

[144] Центавр — то же, что и кентавр: в древнегреческой мифологии — получеловек-полуконь, существо с туловищем коня, головой и грудью человека.

[145] Галлы — кельтские племена, заселившие с середины I тысячелетия до Рождества Христова Галлию (значительную часть территории Западной Европы, включающую территорию современной Франции).

[146] Иуда Искариот (Мф.10:4. Мк.3:19. Лк.6:16. Ин.6:71. Ин.14:22 и др.) — один из учеников Иисуса Христа, предавший его в руки врагов — иудейских первосвященников — за тридцать сребреников (см. прим. 21). Совершив предательство, удавился.

[147] Цитадель — крепость внутри города, имевшая первоначально назначение держать в повиновении город.

[148] Адам (Быт.2:25) — имя первого человека, родоначальника всего человечества (Деян.17; 26). Господь дал ему владычество над рыбами, птицами, зверями, пресмыкающимися. Для жительства человека Господь Бог насадил рай в Эдеме на востоке. Сад Эдемский был вверен попечению первого человека, чтобы он возделывал и хранил его. Ему было дозволено вкушать плоды от всякого дерева в саду, кроме одного, — от дерева познания добра и зла; под страхом смерти ему было запрещено есть от него. Господь Бог создал из ребра жену Адаму. Оба были наги и не стыдились. Они блаженствовали, пребывая в любви и общении с Богом. Неизвестно, сколько находились они в состоянии чистоты и невинности. Адам нарушил заповедь Божию, увлеченный своей женою, которая, прельщенная змеем, вкусила от плода древа познания добра и зла; Адам также вкусил от него, и этим грехом они навлекли на себя гнев своего Создателя. Первым признаком греха было ощущение стыда, и затем последовала тщетная попытка скрыться от лица вездесущего и всеведущего Бога, ходящего около вечернего времени в раю. Проклятие Божие постигло всех причастных этому преступному делу, а в лице падших прародителей — весь род человеческий.

[149] Преториум — служебная резиденция римского наместника, причем здание, в котором располагался Преториум, одновременно служило и казармой (Мф 27; 27. Мк.15:16).

[150] Ааронов жезл: согласно легенде, в споре за первенство между 12-ю коленами Израилевыми глава каждого принес жезл. На следующий день обнаружилось, что принесенный Аароном жезл колена Левитова расцвел миндальным деревом. Он дал одновременно почки, цветы и плоды. Легенда о неоплодотворенном плодоношении стала причиной того, что в Средние века миндаль воспринимался как символ девственной чистоты. Легенда об Аароновом жезле служила прообразом истории об избрании Иосифа из числа претендентов на руку Девы Марии.

[151] Тиара — высокая прямая шапка, украшенная драгоценными камнями; во Фригии, Персии, Иудее тиару носили сановники и жрецы.

[152] Нагрудник, наперсник — четырёхугольный нагрудник (пектораль) в облачении первосвященника с 12-ю различными драгоценными камнями, образующими четыре ряда по три камня в каждом, на которых были выгравированы названия двенадцати колен Израилевых. Наперсник прикреплялся к ефоду (ефод — верхнее облачение еврейских первосвященников и прислуживающих при Скинии. Состоял из двух кусков дорогих тканей золотыми цепочками и шнуром голубого цвета (Исх.28:13-29.39:13-30).

[153] Фидий — древнегреческий скульптор, архитектор и живописец (начало 5 века до нашей эры — около 432 года до нашей эры)

[154] Пракситель — древнегреческий скульптор (около 390 года до нашей эры — около 380 года до нашей эры).

[155] Гаввафа — каменный помост, находившийся рядом с преторией Пилата в Иерусалиме (Ин.19:13).

[156] Скифы — древние кочевые племена в Северном Причерноморье (в переносном смысле — дикие, грубые племена).

[157] Селевк — полководец Александра Македонского (ред.).

[158] Иуда Маккавей — предводитель народного восстания за независимость, поднявшегося в Иудее в 166-160 годах до Рождества Христова в ответ на насильственные меры по «эллинизации» населения, осуществлявшиеся селевкидским царем Антиохом IV.

[159] Когда говорят о том, из какого дерева был изготовлен крест, на котором распяли Иисуса Христа, древние христианские писатели и позднейшие исследователи называют разные деревья: дуб, пальму, кедр, кипарис, маслину. В византийской традиции говорится о трехсоставном кресте: кипарис, сосна (славянское певг) и кедр. Мнение это согласуется с пророчеством святого Исаии: «Слава Ливана придет к тебе, кипарис и певг и вместе кедр, чтобы украсить место святилища Моего, и Я прославлю подножие ног Моих» (60; 13).

[160] Представитель парфян — диких племен, живших на северо-востоке Иранского нагорья. — Ред.

[161] Гекатомба — в Древней Греции жертвоприношение, первоначально состоявшее из 100 быков; впоследствии гекатомбой называлось всякое значительное общественное жертвоприношение.

[162] Вефиль (дом Божий) — город на север от Иерусалима (бывший Луз). Здесь Иаков видел во сне лестницу и на ней Ангелов Божиих и Господа и, устрашившись, назвал это место Вефилем (Быт.28:19) (но оно, видимо, так называлось уже и раньше — см. Быт.12:8).

[163] Луз — прежнее название Вефиля. — Ред.

[164] Силом — город, примерно в 15 км. севернее Вефиля. — Ред.

К оглавлению

Сборники прозы

Предисловие

Царь из дома Давидова. Три года в священном городе

Предисловие

Письма Адины

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IХ

Х

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

XXVI

XXVII

ХХVIII

XXIX

XXX

XXXI

XXXII

XXXIII

XXXIV

XXXV

XXXVI

XXXVII

XXXVIII

XXXIX

Список источников, использованных при составлении примечаний

Жанры и темы

Другие книги автора

Рекомендуем

Комментировать

Отменить ответ