Тростников В.Н.
Мысли перед закатом

• Полный текст
• Глава первая. Если я пойму время, я пойму всё
• Глава вторая. Кто протрет мне тусклое стекло?
• Глава третья. И ложная вера рождет героев
• Глава четвертая. Не поискать ли чего нибудь поближе?
• Глава пятая. Новые мехи для молодого вина
• Глава шестая. Век девятнадцатый, двоякий
• Глава седьмая. Время торопит
• Послесловие ко всем моим книгам
• Приложение
• Сон Марселя Пруста. Из книги «Содом и Гоморра»
• Об авторе

Глава первая. Если я пойму время, я пойму всё

Эта фраза принадлежит одному из глубочайших мыслителей, оставивших нам свои творения,— жившему в IV веке Августину Блаженному. В пространных рассуждениях о времени его гениальность ощущается особенно явно: видишь, что он кругами ходит около какой-то великой мысли, но некое объективное обстоятельство не даёт ему к ней подойти вплотную. Этим обстоятельством было незнание Августином общей теории относительности, которая была открыта только в двадцатом веке как результат трёхсотлетней интенсивной исследовательской работы выдающихся физиков и математиков. Точку здесь поставил Альберт Эйнштейн.

Когда Эйнштейн эмигрировал из фашистской Германии и сошёл в Нью-Йоркском порту с корабля, один из налетевших на него репортёров сказал:

— Дорогой профессор, не могли бы вы в двух словах выразить суть Вашей теории?

— Конечно, могу,— ответил Эйнштейн.

— Раньше думали, что если убрать из вселенной всю материю, то в ней останутся пространство и время. Но согласно новым представлениям, они в этом случае тоже исчезнут.

Конечно, этот ответ был остроумным способом отвязаться от газетчика, но для Августина и он стал бы ценной подсказкой: оказывается, время неразрывно связано с материей! Эта идея направила бы его могучий интеллект в новое русло, и кто знает, к каким заключениям он пришёл бы. Но в общей теории относительности, даже при кратком её изложении, какого просил журналист, есть и другие подсказки, и мы к ним скоро обратимся. Однако, чтобы их осмыслить, нам нужно предварительно привести в порядок наши языковые средства, чем мы сейчас и займёмся.

Дело в том, что наш великолепный русский язык идеально приспособлен для выражения самых тонких чувств, но в нём не всегда легко отыскать термины, относящиеся к философским категориям. Это парадоксально, ибо мы в настоящее время являемся единственной в мире философской нацией, каковой в древнее время были греки. Сегодня на всём свете нас одних всё ещё волнуют высшие материи, все остальные превратились в чистых потребителей. Но грамотно рассказать oб этих материях нам мешает многозначность смысла некоторых ключевых слов.

В отчаяние приводит, например, неопределённость такого важного понятия, как «Любовь»: тут и приверженность гастронома к определённым блюдам, и влечение жениха к невесте, и патриотическое чувство, и, наконец, даже не чувство, а действие («уединившись, они начали заниматься любовью»). А ведь истинная философия начинается с аккуратного различения омонимов. Но если в обычной речи мы надеемся, что смысл слова подсказывается контекстом, то в философском дискурсе его надо обязательно уточнять. Уточнения надлежит нам применить и к термину «время». Вдумавшись, мы обнаруживаем, что в нём имеются по крайней мере два значения.

Первое, сразу приходящее в голову значение — это время как длительность, как нечто такое, что иногда тянется, иногда идёт, иногда летит, но никогда не останавливается.

Время как поток являет себя в непрерывной смене положения небесных светил, стрелок на циферблатах часов, состояний нашего организма — короче, в поступательных или циклических изменениях состояний материального мира, включающего в свой состав и человеческую плоть. Именно своей плотью мы ощущаем этот поток; он приносит нам новые настроения, новые ощущения, новые мысли. Время как длительность поддаётся точному измерению, и эталонной единицей его измерения служит цикл, совершаемый базовым элементом материи — атомом. По атомным часам нынче определяет протекаемое время всё человечество.

Но есть у термина «время» и совсем другое значение. Мы ощущаем его не телесной, а духовной своей составляющей. В этой составляющей, т.е. в нашем «сознании», как это стало известно благодаря Фихте, содержатся «Я» и «Не Я», причём границу между ними каждый определяет для себя сам. Для аутиста почти всё, что есть в сознании, это «Я», для святого почти всё «Не Я». Но и те, и другие есть у всех, ибо без «Не Я» не было бы «Я», и наоборот. У обычного человека к «Я» относятся его мысли, чувства, желания и поведение, иными словами, личный внутренний мир, а к «Не Я» — окружающая природа, большинство других людей, государство, а для религиозных натур — Бог и Его Церковь. Фихте подчёркивал, и был прав, что обе эти данности находятся в нас, но мы убеждены, будто внутри нас только «Я», а «Не Я» принадлежит тому, что мы именуем «внешней реальностью». Повторим: для существования личности необходимы как «Я», так и «Не Я». Ибо взаимодействие между ними и есть жизнь нашей духовной составляющей. И очень важно, чтобы они присутствовали в сознании одновременно, иначе этого взаимодействия в сознании не будет. Всё, что мы отчуждаем от своего «Я» и помещаем во внешнюю реальность, и всё, что оставляем в себе,— оба эти богатые и разнообразные комплексы должны присутствовать в сознании в одно и то же время. Говоря это, мы употребляем слово «время» уже не как длительность, а как момент, не как нечто движущееся, а как нечто остановившееся, как площадку, на которой встречают и начинают свою игру «Я» и «Не Я». А поскольку эта игра есть духовная жизнь, то «время» в его втором значении можно назвать вместилищем нашего духа, которое не течёт и не меняется, а остаётся одним и тем же, пока в нём пребывает наш дух с его «Я» и «Не Я». Это то время, о котором старик говорит со вздохом «а вот в моё время…». Он вспоминает его не как что-то текущее и меняющееся, а как единство, называемое эпохой; она не тянулась — она просто была, а потом её почему-то не стало. Она являлась вместилищем особого, «тогдашнего» духа, и поскольку дух бессмертен, она, неотъемлемая от наполнявшего её духа, тоже должна быть бессмертной. Почему же её нет? Умереть она не могла, значит она куда-то ушла и где-то продолжает существовать…

А теперь вернёмся к откровениям современной физики. Согласно подсказке, сделанной Эйнштейном американскому репортёру, материя создаёт вокруг себя четырёхмерное пространство-время и задаёт его кривизну, зависящую от массы материи. Это четырёхмерное многообразие образуется присоединением к обычным осям координат х, у, z ещё одной оси. Какой же? Большинство знающих об этом людей, но не специалистов в узкой области теории относительности, думают, что это ось времени t. Но это не так, и в этом заключается решающая подсказка, которой так не хватало Августину Блаженному. Если к осям х, у, z присоединить просто ось t, полученное многообразие будет совершенно бесполезной для науки конструкцией. В физике в качестве четвёртой оси берётся не само время t, а время, умноженное на скорость света с и ещё на «мнимую единицу» — корень квадратный из минус единицы, т.е. на число, не отражающее ничего материального и поэтому обозначаемое буквой i от «imagine», воображаемой. Произведение i*c*t обозначается греческой буквой τ (тау), оно-то и выступает в качестве четвёртой оси.

Почему была избрана такая странная ось? По той причине, что только при добавлении именно этой оси становится возможным говорить о расстоянии между двумя точками образующегося четырёхмерного пространства как о чём-то независимом от местоположения и движения наблюдателя. Независимость от наблюдателя есть самобытность, самоидентичность, субстанциональность, онтологичность. Другое же название онтологичности — это сущее. Мир, вмещающийся в координатную систему х, у, z, τ, есть сущее, есть полноценное бытие, есть истинная реальность. Но ведь одна из осей этого мира, а именно ось τ, абсолютно нематериальна, т.е. чисто духовна! Что же из этого следует? Конечно же то, что материальное само по себе, без сочетания с духовным, не есть подлинная реальность. В отрыве от духа материя небытийна. Это интуитивно поняли древние индийцы, которые называли материю «майя», т.е. «иллюзия». С точки зрения материи дух иллюзорен, с точки зрения духа иллюзорна материя. Их симметричность подтверждается тем, что если умножить все координаты на мнимую единицу i, то х, у, z станут мнимыми (т.е. духовными), а τ станет действительной (т.е. материальной). И вот что важно: метрика мира при этом не изменится, т.е. мир останется сущим. Для онтологичности бытия нужно не то, чтобы в нём присутствовало материальное или духовное, а то, чтобы в нём присутствовали оба эти начала. Без материи же мир небытиен, как и без духа.

Это подтверждает и доказанная в 1930‑х годах теорема Джона фон Ноймана «О скрытых параметрах». Согласно этой теореме, не существует «классической», то есть выражаемой в действительных числах, модели наблюдаемых физических явлений. Это связано с тем, что в уравнение Шредингера, описывающее эти явления, неустранимым образом входит мнимая единица — без обращения к невещественному нельзя понять вещество.

Но тут сразу возникает вопрос: а как же обстояло дело с бытийностью до «сотворения мира», до Большого взрыва, когда был только Бог, а материя ещё не была создана? Без материи нет бытийности, значит ещё не создавший материю Бог был небытиен? Абсурд? Но к тому же абсурду приводит богословский догмат «Бог есть чистый Дух». Если Он чистый Дух, значит в Нём нет материи, а бытийность достигается в соединении духа и материи, значит, вопреки тому, что Он сказал Моисею, Бог не есть Сущий?

Парадокс разрешается просто. Он возникает вследствие плохого философствования. Напоминаем: философия начинается с языка — с чёткого различения близких или родственных понятий. В данном случае такими понятиями являются творец и им сотворенное. Это совершенно разные вещи, которые нельзя путать друг с другом. Авиаконструктор создаёт самолёт, но в конструкторе нет самолёта, а есть его замысел, идея самолёта. Сам же самолёт есть воплощение этой идеи, а идея и её воплощение — данности принципиально разной природы.

Бог сотворил оси х, у, z, τ, и их соединение обеспечило бытийность сотворённого, но в Боге не было этих осей, а была их идея, идея полноты и бытийности, и в акте творения эта идея была воплощена, став отчуждённым от Бога тварным миром. Мир этот стал бытийным лишь потому, что бытийной была первоначально присутствовавшая в Боге его идея. Идея же эта была бытийной потому что бытиен её носитель Бог. В Боге, сотворившем материю, нет материи, как в авиаконструкторе нет самолёта, и в этом смысле Он — чистый Дух. Но в Нём нет и той духовности, которая присутствует в оси τ тварного мира, это — духовность, отчуждаемая от Бога, подобно тому, как отчуждается от Него мировая материя.