Церковная историография

Памятников этих очень много. Чтобы дать понятие о количестве этого материала, упомянем о Patrologiae Cursus Complety ab. Migne. Это колоссальное собрание доходит до 400 томов, в каждом более 1000 страниц в 2 столбца. Но и оно далеко не заключает всех церковно-исторических памятников, а только памятки западной церкви до XIII в, а восточной до XV в., да и то не все, а лишь литературные; памятники канонические и литургические имеют другие огромные собрания. Следовательно, церковно-исторического материала много. Причина этого понятна. Наука, в мире христианском зародилась в монастырях, между духовными людьми; главный интерес был духовный; поэтому прежде всего является церковно-историческая наука. Но она касалась и фактов политических, и лишь постепенно отделилась от неё история политическая и другие отрасли политической науки. Поэтому, изучение церковно-исторических памятников важно и в том отношении, что ни дают материал не только для церковной истории, но и для других исторических наук.

Не все периоды церковной истории одинаково богаты памятниками. Самая бедная ими – первая эпоха зарождения и распространения христианства, первые три века христианства. Впрочем, относительно происхождения и первоначального распространения христианства, мы владеем одним неоценённым памятником. Это – четвероевангелие.

Кроме громадного религиозно-нравственного, оно также имеет научное, чисто историческое значение, так как это – памятник единственный в своём роде, почти современный, дающий сведения о возникновении христианства.

Памятник этот, с внешней стороны, не совсем как будто удовлетворяет историка. Хронология событий, топография некоторых местностей, характер среды, в которой зародилось христианство, – всё это не совсем ясно. Описание жизни самого основателя христианства не имеет в виду частых подробностей, так как Евангелие берёт лишь эпоху общественного служения Спасителя, продолжавшуюся около 3,5 лет. Но зато самое главное, что может нас интересовать, необыкновенная личность основателя христианства и смысл его учения представлены так живо, так глубоко и вместе с тем так просто. В своём изложении евангелисты сочетали два трудно соединяющиеся свойства исторического изложения: субъективизм и объективизм; такое сочетание есть высший идеал исторического изложения. С одной стороны, они далеко не безучастно описывают свой предмет; в них заметно не простое сочувствие к нему, а восторженно-благоговейное отношение к Основателю нового учения. Но этот субъективизм соединяется с простым, спокойным, правдивым изложением событий. Личность самого писателя временно не выдвигается на первый план; он умалчивает о себе или нередко представляет себя в не совсем выгодном освещении, как будто намеренно, чтобы тем больше выдавалась великая личность Христа. Объективизм исторический здесь сказывается до такой степени, что евангелисты не пытаются даже связывать события и объяснять их; они представляют факт в том виде, как он отразился в их воспоминании.

Христиане издавна разделяли и разделяют то убеждение, что этот памятник дошёл от первых приемников Христа в том самом виде, как он вышел из их рук. Но в нынешнем столетии в тридцатых – сороковых годах, на западе, особенно германской наукой, возбуждены были сомнения относительно того, действительно ли эти писания принадлежат тем лицам, которым их приписывают. Возникли сомнения и о времени написания евангелий. Предание относит первое из них к сороковым годам I-го века, второе и третье к шестидесятым, а Иоаново к последним годам I-го или к самому началу II-го века. Но скептики старались отодвинуть их написание на время позднейшее. Возникли сомнения и в том, сохранились ли эти памятники в том самом виде, как они вышли из первых рук, или они прошли разные редакции, переделки. Но, во-первых, все эти сомнения имеют более значения для церковной библиографии, а не для церковной истории, так как Евангелие всё-таки остаётся древнейшим памятником христианской истории. Это памятник незаменимый; рядом с ним нельзя поставить никаких других памятников. Да и все эти сомнения возникли не из чисто научных побуждений, а из стремления поколебать христианство. Затем, первые нападки по поводу Евангелий были очень ярые, решительные; но потом скептики отказались от многих своих положений и смягчили свои нападки. В настоящее время весь спор между положительными историками и скептиками идёт лишь из-за небольшой разницы во взглядах. Написание Евангелий отодвигается теперь уже самими скептиками только десятилетий на два – на три позже церковного предания. Сомнения же, возбуждённые относительно целости, неповреждённости этих памятников не имеют твёрдых оснований. Ни один из памятников не дошёл до нас в таком огромном количестве списков, рукописей; ни один, между тем, не представляет такого согласия, как наше Евангелие. Варианты незначительны. Они касаются лишь перемены, пропуска какого-нибудь слова; пропусков букв очень мало; особенно значительны лишь два пропуска: в Евангелии Иоанна – о жене блуднице, отпущенной Христом с миром, и заключение Евангелия Марка – о явлениях Христа по воскресении. За этими немногими заключениями¹, удивительно сохранён евангельский рассказ. Объясняется это религиозно-благоговейным отношением к Евангелию, но это же самое показывает, что предположения о переделках не имеют, в данном случае, реального основания.

Эта книга составляет продолжение Евангелия Луки и изображает первоначальное распространение христианства при апостолах, первых преемниках Христа. Она представляет единственный твёрдый памятник одной из самых важнейших христианских эпох, памятник решительно незаменимый. Евангелий четыре; они взаимно пополняют друг друга в рассказе о жизни Христа. Деяния апостолов стоят одиноко. Тем важнее этот памятник в историко-научном отношении.

Подлинность, время написания, цельность Деяний также подвергались сомнению. Высказывалось предположение, что это не цельный памятник, а разделяется на две половины, из которых лишь вторая принадлежит Луке, а первая представляет лишь собрание записок, составленных раньше другими. Лука их взял только в свой рассказ. Но если бы и на самом деле так было, если бы первая половина была лишь редактирована Лукой, то все-таки это ни мало не роняет значение этого памятника в историческом отношении.

Со внешней стороны, этот памятник представляет как бы недостатки в научном отношении. Хронологии почти совсем нет; события изображены быстро, как будто они случились в течение немногих лет, хотя в действительности рассказаны события на пространстве 30 лет. Поэтому-то хронология апостольского времени и доселе не совсем твёрдо установлена. – Затем, этот памятник не представляет подробностей о проповеди апостольской. Впрочем, он и не задаётся подобной задачей: не события, а раскрытие общего характера распространения христианства составляет его задачу.

Эта книга представляет следующие черты распространения христианства: как оно первоначально зародилось в Иерусалиме, в виде маленькой общины; как оно стало отсюда распространяться в другие места, сначала ближайшие – по Палестине, Финикии, Сирии, потом – по Греции, по берегам и островам Средиземного моря, до Италии. Это – распространение со стороны географической. Со стороны этнографической, мы видим процесс распространения христианства сперва между иудеями иерусалимскими, затем между иудеями других стран, так называемыми прозелитами, самарянами, наконец, между язычниками. Книга Деяний доводит свой рассказ до того времени, как христианство дошло до главного политического и культурного центра тогдашнего мира, Рима, куда прибыл ап. Павел.

В этой книге трудно оторвать события друг от друга; она представляет как-бы один сжатый рассказ; поэтому трудно разделить этот памятник.

В самом живом образе представлен здесь процесс распространения христианства: как оно из религии незначительной общины стало всемирной религией. Но этот процесс будет понятен лишь в том случае, если читать этот памятник несколько умеючи. Долгое время им пользовались весьма патриархально. История апостольская излагалась по нём почти буквально; обобщений, объяснений не делалось. Между тем, если им пользоваться, как прочими историческими памятниками, то он может много дать для живого, осмысленного понимания распространения христианства.

Деяния апостолов представляют внешнюю историю распространения христианства; для внутреннего быта христианских общин даёт очень мало; с этой стороны её пополняют писания апостольские, так называемые Послания Апостолов, письма их к различным общинам или отдельным лицам: – Всех посланий 21; из них 14 ап. Павла, 7 собранных посланий апостолов: Иакова, Петра (2), Иоанна (3) и Иуды. К ним также причисляют Апокалипсис, который заключает в себе послание св. Иоанна к Малоазийским церквам.

Все эти книги представляют много данных для воспроизведения внутреннего состояния древних христианских общин. Это очень богатый материал, но им мало пользовались. Долгое время его читали только с религиозно-нравственной целью, к нему не относились с требованиями чисто научными. А между тем, эти письма, написанные по поводу разных возникавших недоразумений, разных вопросов, раскрывают догматы веры, изображают интересы, стремления, нравственное состояние древних христианских общин; иногда даже внешнюю их сторону, обряды, иерархическое устройство. Словом, надо только умеючи пользоваться этим источником, чтобы получить из него важный исторический материал.

Однако только в последнее время ученые обратили внимание на эту сторону Посланий и разрабатывают её более и более. Но это стремление возникло одновременно с тенденциозным, отрицательным отношением к христианству. Поэтому извлечение данных из этого источника носило тенденциозный характер. Явилось подозрение относительно подлинности этих посланий, их древности, их цельности. Особенно много работы в этом направлении принадлежит так называемой Тюбенгенской школе. Но и тут скептики должны были, с течением времени, отказаться от многих своих первоначальных воззрений. Бауэр, стоявший во главе этих скептиков, и его непосредственные ученики признали подлинными лишь четыре послания: к римлянам, к коринфянам два, к галатам; остальными ими заподозрены и отодвинуты ко второму веку. Теперь же самими скептиками признаются подлинными уже до 8 посланий ап. Павла, а послание Иакова, которое ещё Лютер отвергал, признаётся ими за древнейший памятник христианской письменности. Апокалипсис само христианское предание считало почти самой поздней книгой Нового Завета; а теперь наука, даже скептическая, отодвигает его древность ко времени Нерона, к 70-ым годам I-го века.

Таким образом, древность и подлинность этих памятников всё более и более утверждается наукой.

(I-й и первая половина II-го века)

От конца I-го и первой половины II-го века мы имеем несколько церковно-исторических памятников. Но они стоят ниже упомянутых нами не только по своему религиозно-нравственному содержанию, но и по научному значению. И здесь, заметим, замечательно это совпадение религиозного значения памятников с научным. Чем выше стоят они в религиозном отношении, как, например, Евангелие, Апостол, тем выше их научно-историческое значение.

Т. е. ближайших учеников, сотрудников, непосредственных преемников апостолов, первых списков древнейших и важнейших христианских церквей. Некоторые из этих приемников апостолов писали сочинения, большею частью небольшие, больше послания; некоторые из них дошли до нас.

Послание Варнавы, одного из 70-ти апостолов, сотрудника ап. Павла, а потом бывшего проповедником христианства на о. Кипре, принадлежит, по содержанию и по мысли, к посланиям ап. Павла к галатам и евреям.

Послания Климента, ученика и сотрудника апостолов Петра и Павла. Он был епископом римской церкви и написал 2 послания к коринфянам по поводу несогласий и раздоров в их среде.

Послания Игнатия, епископа Антиохийского, ученика Иоанна Богослова. Перед своей мученической кончиной он написал несколько посланий к разным малоазийским церквам.

Послание его ближайшего друга, Поликарпа, епископа Смирского, тоже ученика Иоанна Богослова.

К писаниям мужей апостольских причисляют и книгу «Пастырь», приписываемую каком-то римскому христианину Ерме. Он жил по мнению одних, в конце 1-ого, а по другим, в начале или даже половине II-го века. Его сочинение мистическое, аллегорическое, но в нём также много черт для воспроизведения состояния христианской общины в то время.

Писания Папия, епископа Иерапольского, ученика Иоанна Богослова, не дошли до нас, но его цитирует Евсевий, писатель IV-го века. Сочинения Папия озаглавлено: «Изречения Господни». Евсевий говорит, что Папий внёс не мало суеверных рассказов, но судя по дошедшим до нас отрывкам, у Папия также было много исторических данных, весьма важных.

Потеряны также сочинения Егезиппа (II). Этот христианин (сам он из Палестины) много путешествовал по другим церквам, собирал церковные предания о временах апостольских и написал «Достопамятности церковныя». В его сочинении было много важного церковно-исторического материала. У Евсевия приведено несколько отрывков, правда, неясных, почему многие учёные и считают Егезиппа не чисто христианским, а принадлежащим к так называемой секте иудействующих христиан.

К писаниям мужей апостольских относились, до последнего времени, и писания, довольно обширные, приписываемые Деонисию Ареопагиту, ученику ап. Павла и первому епископу афинскому. Но теперь эти писания уже больше не считаются подлинными. В них много таких черт, которые относятся скорее к состоянию церкви III-IV века, даже к началу V-го. Для этого-то времени эти писания и являются важным историческим памятником.

Это – произведения, хотя древние, но несколько сомнительного характера. К ним принадлежат:

На которое часто встречаются указания христианских писателей II и III вв. и других греческих писателей даже до VIII в.; затем оно забывается и только три года тому назад его рукопись найдена в одной монастырской библиотеке Филофеем Вриением. Явились издания, переводы этого памятника; написано множество исследований по поводу его.

Правда, хотя трудно признать его принадлежность 12-ти апостолам, но все-таки это очень древний памятник. Его относят к первой четверти или не дальше половины II-го века, а некоторые даже к последнему десятилетию I-го века.

Он восполняет, с исторической стороны, данные, даваемые другими церковно-историческими памятниками. Послания апостольские раскрывают внутреннюю сторону христианской общины; это же произведение представляет много замечательных данных относительно обрядов и ие6рархии церковной в конце I-го или в начале II-го века, в то переходное время – от той эпохи, когда во главе христианских общин стояли апостолы, ко времени позднейшему, собственно иерархическому. Этот-то процесс первоначального развития обрядов и церковной иерархии и представляет этот памятник.

Составляют 8 небольших книг. В них излагаются от имени апостолов, в первом лице, разные постановления апостольские об обрядах, о внешнем быте христианских общин.

Не смотря на его древность, этот памятник нельзя относить к апостолам. В первые века слову «апостольский» давался более широкий смысл. Так обозначалось всё, что было близко ко времени апостолов, что по духу согласовалось с их учениями и правилами. – Это памятник составной. Его начало относят ко =2\*Roman II-му или концу =1\*Roman I-го века и приписывают Клименту, епископу римскому; но церковное предание называет также Ипполита, писателя, епископа римского уже в начале =3\*Roman III-го века. Есть черты и более поздние, III- =4\*Roman IV вв. Отделить эти черты от других довольно трудно. Поэтому, пользоваться этим памятником надо осторожно.

Когда-то он имел важное каноническое значение; но с развитием церковного права, в эпоху вселенских соборов, значение его всё более терялось; на шестом вселенском соборе его исключили из числа канонических памятников, так как формы, к которым он был принаровлен, уже устарели. Но он всё-таки очень важен в научно-историческом отношении, как свидетельство о тех формах церковной жизни, в которых эта жизнь развивалась во II и III вв.

Этот памятник в сжатых, строчных формулах содержит разные церковные правила; правила об обязанностях церковной иерархии, дисциплинарные меры церкви. Его значение – церковно-юридическое; он обыкновенно полагается в начале Кормчей книги и доселе сохраняет важное каноническое значение.

Но он имеет и научно-историческое значение, ибо свидетельствует о порядках христианской церкви и иерархии в Древнее время.

Эти правила составлялись постепенно, во II-III в., в духе апостолов, а не самими ими. Следовательно, это памятник тоже составной.

Мы обозрели христианскую письменность за первые 1,5 века. Это самый важный период в истории церкви, но и самый бедный историческими памятниками. Впрочем, в нём надо различать две эпохи. Первая – эпоха появления христианства, эпоха жизни его основателя и распространения его при апостолах – представляется более ясно, потому что мы владеем от неё важными историческими памятниками, которые, хотя и не подробно, но живо изображают её. Эпоха же мужей апостольских представляется с меньшей ясностью, потому что памятники по содержанию ниже. Писания мужей апостольских беднее и бледнее, нежели писания самих апостолов; они не имеют и твёрдо установившихся редакций. Из писаний мужей апостольских лишь недавно открыты подлинники послания Варнавы, 2-е Климента, Ермы, Учение 12-ти апостолов, и учёные ими пользоваться не могли сразу. Что же касается до Постановлений и Правил апостольских, то эти памятники уже давно известны, но несомненно, в них много позднейших наслоений, которые трудно отличить от их древней части.

Писания мужей апостольских переведены на русский язык в начале 60-х годов свящ. Преображенским. Постановления апостольские переведены при Казанской Духовной Академии. Правила апостольские и Учение 12-ти апостолов переводились даже несколько раз.

Со второй половины II-го века история христианства представляется гораздо яснее: является более твёрдых, несомненных памятников.

В ряду этих памятников первое место занимают произведения христианских апостолов II-го и III-го века. Христианство в течение трёх веков находилось под гнётом преследований со стороны язычества и нареканий со стороны языческой литературы. Христианству нужно было оправдать, защитить себя. Отсюда возникла потребность в апологиях, т. е. сочинениях в защиту христианства. Эти апологии представлялись или императором, преследовавшим христианство, или они обращались к языческим учёным, или вообще к языческому народу. В них опровергались разные предубеждения относительно христиан.

Первые апологии появились при императоре Адриане. Они написаны афинским епископом Кондратом и философом Аристотелем. Но их сочинения, за исключением некоторых отрывков (у Евсевия и в армянских источниках), не дошли до нас.

Из древних апологий до нас дошла лишь одна бесписьменная: послание к Диогнету, неизвестного автора и неизвестного времени. Это послание относят обыкновенно к концу I-го или началу II-го века. Прежде его приписывали Иустину философу, потом Кодрату; но всё это только предположительно. Это сочинение представляет живое, выразительное описание христианства того времени.

Затем следуют апологии самого известного из греческих апологетов, Иустина Философа. Он был одним из образованнейших людей своего времени. Разочарованный в языческой религии и философии, ища нового пути к истине, он остановился на христианстве и посвятил свою жизнь на распространение и защиту этой религии. Он представил две апологии: одну императору Антонину Пию, вследствие чего, как полагают, смягчено было при нём гонение на христиан; другую – Марку Аврерию, но она не расположила его к христианству и, в конце концов, Иустин сам был казнён. Он написал также несколько сочинений против нареканий иудеев и язычников на христиан. Это – «Разговор с Трифоном иудеем», «Увещание к Эллинам».

Другим апологетом является Татиан, его ученик, тоже философ, уклонившийся потом от православной церкви и примкнувший к одной из распространявшихся тогда сект. Его апология старалась оправдать тогда христианство пред языческим учением; но подлинность её оспаривается.

Рядом с этим следует поставить хорошую апологию со стороны научного оправдания христианства, написанную александрийским философом Афинагором (вторая половина II-го века).

Затем идёт ряд других апологетов: Мелитон Сардийский, Феофил Александрийский, философ Ермий. Это были, большею частью, язычники, которые, перейдя в христианство, становились его защитниками. В своих апологиях Мелитон и Феофил раскрывали также отдельные христианские догматы, напр. о воскресении мёртвых. – Книга Ермия озаглавлена: «Осмеяние языческих философских мнений». В ней он указывает, что языческая философия не может удовлетворить серьёзной мысли, так как мнения философов противоречат между собой.

Всё это апологии греческие. – На русский язык они переведены Преображенским.

Есть и латинские апологии, но более поздние, относящиеся уже к началу III-го века апологии Минуция Феликса и Тертуллиана, карфагенского пресвитера. Апология последнего, может быть, самая серьёзная. В ней разбираются, со стороны римского права, те несправедливые обвинения, за которые преследовали христиан. Эта апология представлена Септимию Северу. Тертуллиан написал и другие апологии к разным языческим сановникам и учёным. Все эти апологии дают много материала для воспроизведения состояния христианства в начале III-го века.

В то же время жил александрийский учёный Ориген. Его апология, направленная не столько против внешних преследований со стороны правительства, сколько против предубеждений языческих философов относительно христианства, называется «Опровержение языческого философа Цельза». Последний, в своих сочинениях опровергал и догматическую, и нравственную основы христианства.

Последующие апологетические сочинения относятся уже к концу III к IV и даже к V веку. Пока языческий мир был жив, ещё раздавались нарекания на христиан, которые нужно было опровергнуть. К этим поздним апологетическим трудам относятся некоторые сочинения Евсевия Кесарийского, Афанасия Великого, Григория Богослова – в IV в., Кирилла Александрийского и Феодарита Кирского – в V в. Это – греческие писатели. А из позднейших латинских писателей назовём Лактанция, известного учёного, воспитателя детей Константина Великого; затем, знаменитое сочинение Августина «De civitale Dei» и написанное в подражание ему, под тем же заглавием, сочинения испанского пресвитера Орозия. – Но все эти апологии II-III века: язычество уже падало.

Но апологетические сочинения II и III вв. имеют очень важное значение для церковной истории, ибо из них мы можем видеть, каково было положение христианства среди язычества в первые века, в них находим опровержение клевет и небылиц, распространённых относительно христиан в этом обществе и народе. – В апологиях христианские писатели стараются выяснить свою веру и свой образ жизни, чтобы показать, что во всём этом у них нет ничего предосудительного, но о сущности верований выражаются довольно осторожно: они описывают и оправдывают только те стороны христианского вероучения и образа жизни, которые были общеизвестны, бросались в глаза, а о душевных своих верованиях и обрядах говорят очень мало, чтобы не дать их языческому обществу на посмеяние. Поэтому, хотя апологии представляют и много материала для уяснения чисто христианских верований, напр. единобожия в сравнении с политеизмом и т. п., но о таких высоких вещах, как понятие о троичности, сущности таинств, языческому обществу говорилось немного, и данных этого рода в апологиях мы почти не находим. Но апологии важнее ещё с другой стороны. Сопоставляя свои верования с языческими верованиями, с языческой философией, апологии приходилось невольно касаться нравов современного ей общества, как языческого, так и христианского; поэтому мы находим здесь много сведений о состоянии языческого общества, языческой религии, о его верованиях, обычаях и нравах. Притом, здесь сообщаются такие сведения, какие без этих источников для нас остались бы навсегда потерянными; именно, приводятся даже отрывки сочинений древних языческих писателей, говорится о древних религиозных верованиях греков, египтян, сирийцев и других народов. Поэтому, хотя апологии имеют значение церковно-исторических памятников, но их значение велико и вообще для истории их эпохи.

Апологии дошли до нас в подлинных текстах. Есть русский их перевод, сделанный протоиреем Преображенским; есть перевод некоторых сочинений Пертулиана, Лактанция, принадлежащий г. Корнееву, перевод несколько устаревший. Писания Августина теперь переводятся в Трудах Киевской Академии.

Вслед за сочинениями апогетическими следуют писания, так называемые ересеологические, т. е. имеющие целью опровержение ересей, которые; как известно, явились среди христиан чуть ли не с первого же века по Р. Х. Мы видим, что вместе с борьбой внешней, с борьбой против язычества, христианству всё время приходилось бороться с врагами внутренними, с еретиками и расколоучителями; язычество старалось извне одолеть христиан при помощи материальной силы, ересь изнутри старалась поколебать чистоту Христова учения. Эта борьба представляла очень серьёзное значение для церкви и потому важна и для церковной истории.

Уже со времён апостолов, в их посланиях и трудах мужей апостольских мы находим намёк на апостольскую борьбу с ересями, но указания тут пока кратки и отрывочны; да и послания сами стараются не столько опровергнуть известную ересь, сколько выяснить истинные и главные положения христианского учения (может быть, этот способ полемики и есть самый лучший).

Но в половине II-го века появились так называемые иноческие ереси, получившееся из смешения христианских понятий с учениями древней философии и политеизма вследствие попытки примерить языческие начала с христианскими. Когда эти учения стали развиваться, тогда одновременно появились и сочинения полемического характера, направленные против этой ереси, которые и положили основу целому ряду ересеологических писаний.

Первые сочинения такого рода относятся к царствованию Адриана. Против ереси писали тогда Агриппа, Кастор, Родоп, Аполлинарий Иерапольский и многие другие. Сочинения их до нас не дошли; сохранились лишь отрывки у Евсевия.

Первая попытка сделать полное обозрение ересей, появлявшихся в христианской церкви со второй половины I-го и до второй половины II-го века принадлежит уже упомянутому нами Иустину Философу. Труд его, носивший название Ζύνταμα, до нас тоже, к сожалению, не дошёл. В немецкой литературе была, правда, попытка восстановить на основании позднейших ересеологических сочинений содержание исчезнувшего памятника; но попытка эта имеет лишь предположительный характер.

За Иустином против ереси выступил Ириней, епископ Лионский. Ириней был учеником Поликарпа, епископа Смирнского. Сначала он миссионерствовал на западе, основал с Пофином в Лионе церковь и, наконец, предпринял труд опровергнуть все известные ему сретические учения, существовавшие до его времени. Особенно боролся он против валентиниан и маркионитов, поставив своей целью опровергнуть лжеименное знание γτῶδτος, которое апостол Павел называл πδευδόγνεδτος. И которым так хвалились гностики, говоря, что они одни обладают высшим знанием. В первой книге своего труда Ириней излагает гносос в том виде, в каком преподавал его Валентин, и со всеми изменениями, сделанными учениками последнего, а также излагает маркионитство, вторую из главных ересий, возмущавших в то время всю церковь; в следующих четырёх – опровергает все изложенные выше заблуждения и со строго логической последовательностью разрешает все вопросы, возбуждённые ими, стараясь выяснить догматы истинного христианского учения.

Сочинение Иринея в полном виде сохранилось в старинном тексте, писанном неправильным латинским языком. Относительно этого текста среди учёных существую два мнения: одни считают этот латинский текст дурным переводом с греческого, так как от греческого текста всё-же сохранились отрывки; другие полагают, что Ириней и писал на латинском языке и, так как ему этот язык был чуждым (Ириней, полагают, был родом из Малой Азии), и жил он при том среди варварских народов, говоривших испорченным латинским языком, то неудивительно, что он пишет языком очень неправильным.

Его сочинения переведены на новые языки, а также есть и русский перевод протоирея Преображенского.

Сочинения Иерея против ересей были не только главным, единственным современным историческим свидетельством о ересях, но, притом, свидетельством весьма древним (от II в). В последнее, впрочем, время, именно в 50-ых годах нынешнего столетия, был открыт другой, подобный этому памятник, если ещё не более важный по своему значению. Он носит название Τὰ φιλοσοφούμενα, т. е. философские мнения, или обозрение философских мнений, и принадлежит писателю римскому, Ипполиту. Название Φιλοσοφούμενα преимущественно относится к первой книге этого сочинения, которая наполнена изложением основных мнений философов древней классической школы; что же касается второй, третьей и четвёртой книги этого сочинения, то они представляли обозрения разных религиозных учений древнего мира, представляют различные языческие мнения древних мыслителей, математиков и астрономов, а с пятой книги сочинение имеет уже целью рассмотреть и опровергнуть учение христианских еретиков, потому что, по мнению автора, мнению, можно полагать, справедливому, и вполне оправданному наукой, большинство ересей возникло от смешения христианских воззрений с идеями древней философии или с древними религиозными системами. Ипполит предполагает серьёзно опровергнуть еретические мнения в корне и потому начинает, как мы уже сказали, с описания древних философских систем, постепенно приближаясь к главной цели своего сочинения. Уже из этого видно, какое важное значение имеет этот памятник, сближающий христианские мнения с древней философией и религией.

К сожалению памятник этот не дошёл до нас в целом своём виде: 1-ая книга существует2-ая, 3-тья и большая часть 4-ой потеряны, а с 5-ой книги сочинение это в целом виде до конца 10-ой книги. В конце своего труда автор предлагает изложение православной веры.

Затем это сочинение важно не только по общему принципу (именно потому, что старается объяснить еретическое учение при помощи древних философских систем), но замечательно и по дальнейшему методу расположения и опровержения ересей. Метод этот отличается от метода Иринея тем, что Ириней не сближает ересей с их первоначальными источниками, между тем как автор Φιλοσοφούμενα Сближение такое делает. Правда, сближения эти выходят иногда натянутыми, но дело здесь не в том; важен сам метод. Далее, Ининей сообщает сведения о ересях от своего имени, автор Φιλοσοφούμενα делает выдержки из самих еретических сочинений, а это очень важно, ибо сочинения еретиков утрачены, и, если б не отрывки, которых у Ипполита немало, мы имели бы очень смутное понятие об этой еретической литературе. У Ипполита мы находим отрывки из древних языческих писателей: философов, поэтов, мыслителей, так что, например, попадаются места из Пифагора, Анаксагора и других им подобных писателей древнего мира; отрывки, не лишённые значения для классической философии.

Из этого видно, что памятник, о котором мы только что говорили, имеет очень важное значение. Одно только странно, каким образом до сих пор он не был обнаружен, ибо по сочинениям других древних писателей III и IV вв. мы видим, что этот памятник был известен и в раннюю эпоху своего существования, да и позже всё ещё не был затерян, потому что есть сведения о его списках, относящихся к XII-му веку и существовавших в древних восточных библиотеках. Только в средние века, наконец, памятник этот был заброшен и благодаря этой небрежности был открыт теперь, как бы новость. Открытие это произвело большую сенсацию в учёном мире; но оставалось не известным, кто автор этого новооткрытого источника для истории церкви. Было сначала предположение приписать его Оригену, александрийскому учёному III-го века; другие за автора Φιλοσοφούμενα предлагали считать Пертуллиана, но в настоящее время всеми почти учёными признано, что Φιλοσοφούμενα написано Ипполитом, римским писателем конца II-го и начала III-го века, римским пресвитером, а потом и епископом, и стоявшим во главе оппозиции, оппозиции, впрочем, чисто нравственного характера, против папы Калликста. Вот этим положением автора, вероятно, и объясняется, почему Φιλοσοφούμενα были впоследствии заброшены, особенно на западе, где в следующие века авторитет папы усилился чрезвычайно. Теперь только истина всплыла наружу, и выяснилось, что Ипполит писал ещё много и что он, после Оригена Александрийского является плодовитейшим и доровитейшим писателем своего времени; но большая часть сочинений его затеряна и до сих пор ещё не отыскана.

Для истории древних ересей важны также труды ещё некоторых учёных: Пертуллиана (писавшего против секты валентиан и маркионитов, против Гермогена и Праксея – гностиков), Адамания, Архелая, также ратовавших против еретиков, от IV и V веков: Епифания Кипрского (конца IV в.) и Феодорита Кирского, описавшего древние еретические секты.

Вот из таких-то источников находим мы для себя сведения о различных сектантских учениях древних времён христианства.

Опровергая учения сектантов, христианские писатели должны были выяснять положительное, истинное учение православной Христовой церкви, и по мере распространения образованности стала являться потребность не довольствоваться одними сердечными верованиями, но и привести их в научную систему. Таким образом начали формулироваться начала положительного христианского богословия. Начатки его, не говоря уже о писаниях самих апостолов, находим мы у Иринея и Ипполита, но тут динамическое изложение и доказательства весьма отрывочны и не цельны, так что это скорее материал для христианского богословия, но затем богословие понемногу развивается в систему и в III в. является уже целая христианская богословско-философская школа в Александрии, этом культурном центре тогдашнего образованного мира; главном опорном пункте философии неоплатоников, городе богатом и торговом, разноплеменном, разноверном, так что здесь приходилось христианству вести настоящую и нелёгкую борьбу с языческими верованиями, вооружённую бронёй древней философии. Поэтому христианству приходилось опереться также на научную почву, следствием чего и явилась эта школа, достигшая развития при Клименте Александрийском и его ученике Оригене.

Ориген положил начало богословской науке собственно во всех её отраслях: написал большую апологию против Цельса, сделал опыт изложения догматического богословия, написавши книгу «О началах», занимался критикой библейского текста, сводя между собой исторические факты и сверяя различные списки, положил начало экзегетике и герменевтике; наконец, вместе с Ипполитом он положил начало христианской проповеди, потому что проповедь, хотя и существовала прежде, но существовала в необработанной форме, форме, так сказать, первобытно-естественной: в литературной форме она является впервые лишь у Ипполита и Оригена. Конечно, эти опыты богословия несовершенны, в них даже попадаются уклонения от твёрдых правил христианского учения и у Климента, и у Оригена. Климент и Ориген, желая научно защитить и определить христианские догматы, должны были пользоваться готовыми средствами, даже брать материал для доказательства у прежних языческих классиков, пользоваться их методологией, научной формой, и уже потому, понятно, увлекались и ошибались. Так например, Климент Александрийский сделал попытку сблизить догматы христианской религии с лучшими идеями древне-греческой философии. Основной мыслью его труда было, что и в основании творений древних философов лежит откровение. Ориген точно так же, создавая христианское богословие, облекал его в форму, выработанную языческой философией. Увлечение языческими писателями и некоторыми идеями философии Платона, чуждыми христианству, Платона, которого Ориген очень уважал и глубоко изучил, так и сквозит в трудах последнего. Следствием такого отношения к делу явилось впоследствии много споров, признавать ли творения этих александрийцев, как и труды Тертуллиана за надёжное руководство в учении христианском; поэтому, вышеназванные учёные не носят высокочтимого имени Отцов церкви, а называются только её Учителями.

После Оригена, писавшего именно в III веке, из Александрийской школы вышли ещё другие учёные: Дионисий Александрийский, Григорий-Чудотворей Неокесарийский, Мефодий Тирский, но из их сочинений дошли до нас только отрывки. Из латинских современников их замечательны сочинения епископа Карфагенского Киприана, сочинения важные в том отношении, что сама эпоха, когда они появились в свет, была в высшей степени замечательного (около половины III-го века), так как представляла собою время перехода христианской истории к новому периоду христианства торжествующего: во второй половине III-го века становилось заметным, что христианство начинает завоёвывать твёрдое положение в истории. Сочинения Киприана важны для истории церковной иерархии, так как он проследил в своих сочинениях её развитие от самого апостольского времени до своей эпохи. Иерархия апостольская во многом отличалась от иерархии поздней. При Киприане эта иерархия получила твёрдый, организованный характер и поэтому сочинения Киприана, точно обрисовывающие эту организацию, для истории церкви незаменимы. Вот главные и притом важные памятники древне-христианской литературы первых трёх веков нашей эры.

Кроме того, есть ещё письменные памятники, так сказать, памятники безличные, авторов которых мы не знаем, сюда относятся, так называемые Мученические Акты.

Известно, что во времена гонений в римской империи суд был гласный, и казни производились открыто; поэтому, когда христиан допрашивали на суде, другие христиане нередко занимались в это время записыванием вопросов судьи и ответов обвиняемого, записывали затем истязания, каким подвергали упорного христианина, подробности казни и т.п. Вот таким образом и составились мученические акты, некоторые из которых замечательно древни; таковы, например, Акты мучения бл. Поликарпа, Лионских мучеников, бывших при Марке Аврелии, написанные, вероятно, Иринеем Леонским, и разные другие. Христиане любили читать эти книги, как для религиозного воодушевления, так и для укрепления в истинной вере, переписывали их, и, вероятно, их было очень много. Затем акты мучеников были любимым чтением и в позднейшие века и служили для тогдашних христиан точно таким же образом, как для старых русских людей Четьи-Минеи. Поэтому самому, от частого обращения и не имея такого важного авторитета, как Св. Писание, Акты не могли сохраниться в подлинности и в полной целости. В начале цельными и подлинными считались те, которые успели записать некоторые из древних христианских писателей, например, Пертулиан, Евсевий Кесарийский и др. Но с течением времени, от IV до IX вв., Акты распространились по всему миру, подверглись прибавлениям, переделкам, их наполнили общими местами, рассуждениями, цитатами тогдашней риторики, легендами, быть может. Но когда в средние века Симеон Метафраст, греческий учёный, а потом позднейшие латинские писатели стали собирать эти акты, то они ещё больше видоизменили их, давши им литературную отделку, украсили их по своему усмотрению, так что исказили их ещё более; поэтому кроме памятников, сохранённых Евсевием, кроме Акта Martytum, эти памятники представляют такую сложную компликацию, что очень трудно в них отделить древнее от позднейшего, сомнительное от несомненного, хотя, впрочем, теперь и делаются попытки, особенно в Германии, приняться за такую работу.

Кроме того, сохранились, хотя и не вполне, различные памятники литургического характера, особенно излагающие древнюю литургию. Известно, что литургия образовалась не за раз, но составилась постепенно, причём составители руководствовались словами Иисуса Христа и апостольским преданием; но надо заметить, что развивались, так сказать, литургии частные а какого-нибудь общего чина литургии, держаться которого было бы обязательно, не существовало; местные церкви считали себя вполне вправе составлять особые чины литургии, конечно, при всём том, на общем апостольском основании.

Литургии эти письменно в первые века христианства не излагались, ибо христиане боялись, чтобы список такого рода не попался в руки язычников и чтобы важнейшие из христианских таинств не подвергались посмеянию со стороны языческих писателей. Итак, говорили мы, чтобы не профанировать самых святых обрядов церкви, христиане литургии не записывали, а передавали их устно. Во всяком случае, это обстоятельство ещё более разнообразило установления христианского служения, а также увеличивало и число литургий. Уже с самого древнего периода христианства появляется несколько литургий: по преданию, первый епископ иерусалимский Иаков составил такую для Палестины, епископ александрийский Марк – для египтян, епископ римский Климент – для римлян; эти однако литургии дошли до нас далеко не в своём первоначальном виде, а с позднейшими прибавками и вставками, относящимися ко II, III и IV векам.

Число всех литургий очень значительно, кроме только что названных нами, сохранились ещё много других отдельных видов литургии; на западе, напр., существуют сборники древних литургий Ассемания, Ренодо, Даниеля; на русском языке есть сборник древних литургий, изданный при С.-Петербугской Духовной Академии.

Памятники этого рода важны для изучения истории развития христианской обрядности, но пользоваться ими очень трудно, ибо различить древнейшую основу от позднейших наслоений было почти невозможно.

Затем, кроме памятников чисто православного характера, существуют ещё памятники, известные под именем апокрифических, легенд; много их было до нас, а ещё больше утеряно.

Прежде всего такие сказания, конечно, составились о жизни Иисуса Христа, потом и о жизни апостолов. Вместе с подлинными сказаниями, как это нередко бывает, стали распространятся сказания легендарные, сказания свойства сомнительного. Явились апокрифические Евангелия: одни из них, относятся ко II веку, сохранились до нашего времени под именем евангелия Иакова, Никодима, Фомы; позднее стало известным арабское евангелие, два евангелия ап. Матфея. Затем, наряду с истинными «Деяниями» апокрифы рассказывают массу преданий о проповеди апостольской в Индии, в Эфиопии, в самых отдалённых частях известного тогда мира², причём описываются приключения и смерть чуть ли не всех апостолов.

В первые века этих апостолов была масса; потом много из них пропало, но вследствие их интересности, не смотря на преследование церкви, не меньше их сохранилось и было до нового времени, до XVII, XVIII и XIX вв., когда учёные стали их собирать и издавать. Первая попытка такого рода сделана была ещё в XVII веке; затем, в XVIII в. над этим работал Фабрициус, в наше время – Тишендорф.

Эти памятники для церковной истории, положим, не очень важны, так как важных фактов из жизни Иисуса Христа и апостолов передают они мало, ибо они главное внимание обращают на мелочи и мелкие прибавки, не дающие ничего серьёзного, притом, может быть, верные, но незначительные. Евангелие описывает главным образом жизнь Иисуса Христа с того времени, когда Он выступил на проповедь, Его общественную деятельность, между тем как апокрифические сказания берут предметом своего повествования Его детство; апостольские Послания и Деяния дают общую картину распространения христианства в мире, апокрифы обращают внимание на проповедь отдельных апостолов. Многие из этих сказаний отличаются полной естественностью и правдивостью, между тем как другие, с первого раза очевидно, вымышлены, легендарны и притом представляют легенды позднейшего времени (IV, V, VI вв.). Однако последние творения важны в другом отношении; они важны не по отношению к истории древнего христианства, но по влиянию на развитие средневековой легендарной литературы, так как эти памятники были распространены повсюду.

Затем, кроме этих памятников, не прямо противных церкви, в первые века христианства были ещё творения, правда, христианские, но не православные, а сектантские, которые можно было считать не десятками, а сотнями, как это видно из их перечислений у Иринея и Ипполита. Для нас любопытно было бы познакомиться с ними побольше; но большая часть их до нас не дошла, частью от того, что сами секты, как быстро появлялись, так быстро и исчезали, а частью вследствие пребывания православной церкви, которая впоследствии, уже при помощи правительств, преследовала эти сочинения с помощью, к сожалению, насильственных мер, как это, напр., было в IV, V и VI вв. при Юстиниане, истребившем громадное их количество. Однако остатки уцелели, и понемногу в этой области литературы делаются открытия, всё более и более обогащающие наши сведения о литературе этого рода.

В 50-ых годах настоящего столетия открыто сочинение древнего еретика III в. Вардесана, носящее заглавие: «О судьбе или о нравах разных народов». По происхождению Вандесан сириец и в своём сочинении пытается провести ту мысль, что хотя один Промысл управляет всем миром, но люди тем не менее имеют волю, вследствие чего является различие нравов. Это сочинение главным образом важно для древней этнографии.

Затем открыт ещё мистический памятник, вероятно III-го века, носящий название Πιστις σογία и содержащий в себе беседы Иисуса Христа с апостолами и жёнами мироносицами по вознесении Его на небо, беседы на Тивериадском озере и горе Елеонской, где были будто бы возвещены таинственные догматы гномического учения. Памятник этот представляет странное, дикое и грубое смешение христианских понятий и верований с языческим суеверием; здесь мы находим много легенд, апокрифических гимнов и песнопений. Памятник этот, существующий и в латинском переводе, разработан ещё очень мало.

Есть ещё один памятник очень древний, на греческом и латинском языке, о котором трудно сказать, церковный ли он или сектантский. Это так называемое сочинение «Climentini», приписываемое Клименту Римскому, рассказывающее о судьбе Климента, о приключениях его семьи, имевших очень романическую судьбу, сначала рассеянный по различным странам тогдашнего мира, а по обращении в христианство ап. Петром соединившийся вокруг этого апостола; рассказ этот полон описаний разных приключений, рассказов о том, что происходило, когда Климент сопровождал Петра и был свидетелем того, как Пётр боролся в разных городах с Симоном Магом. Вообще памятник этот очень оригинален и любопытен по форме. Это древний христианский роман со всеми его атрибутами: завязкой, развязкой и эффектами; здесь есть и любовь, и странствования вынужденной разойтись в разные стороны семьи, и философское искание истины, обогащение и обнищание. Кроме того, здесь встречаются различные дидактические поучения, описания христианского быта, и тут же по местам встречаются объяснения православного характера (латинская редакция). Думают, что сочинение это было написано сначала христианскими православными писателями, а потом испорчено гностиками, хотя, конечно, могло случиться и обратное: мог гностик написать, а православный исправить. Несмотря, впрочем, на легендарность, памятник имеет научное значение: он представляет очень много данных для истории и характеристики древнего христианского общества II-го века, хотя нельзя не заметить здесь прибавки уже от веков III-го и IV-го.

Наконец, есть памятники вещественные, катакомбы с находящимися в них вещами.

Катакомбы ничто иное, как древние кладбища, усыпальницы, служившие и для богослужения, когда нельзя было совершать его открыто. Их очень много, особенно около Рима, прежнего центра христианства, где христианство это однако преследовалось очень сурово. Есть катакомбы и в Александрии и в Крыму, где в конце I-го и начале II-го века было множество христиан, сосланных сюда, так что Таврида в то время представляла собой прямо ссыльную колонию. Здесь явились пещерные храмы и катакомбы.

В течение средних веков катакомбы были забыты и заброшены, и только с XVI века стали интересоваться этим предметом и изучать факты, которые можно было отсюда добыть, а в нынешнем столетии благодаря многим трудам по части раскопок мы можем уже гораздо яснее прежнего нарисовать картину жизни тогдашнего христианского общества.

Из новооткрытых катакомб особенно замечательны катакомбы Климента (к. I в.) и римского же епископа Каллиста (III в.). Здесь мы находим остатки древне-христианских надписей, изображений, остатки вещей, употреблявшихся христианами при богослужении, и может быть и в домашнем быту. Учёный кардинал Росси по выпускам издаёт сочинение на итальянском языке, где описывает результаты этих раскопок. На русском языке относительно этого предмета существует перевод сочинения Фрикена о римских катакомбах. Вот и все памятники для церковной истории первых трёх веков нашей эры.

Мы представили обзор древних памятников, принадлежащих писателям первых трёх веков по Р. Х. В этих памятниках, как мы уже заметили, много материала для изучения развития христианского вероучения, для изучения внутренней жизни христиан тех веков, борьбы с ересями и язычеством, развития богословия, но тем не менее эти памятники собственно исторических сочинений из себя не представляют, и поэтому, понятно, мы здесь далеко не находим цельного обозрения всей эпохи, обозрения разностороннего.

Бала попытка сделать свод исторических известий, сделать, так сказать, общее обозрение событий, относящихся к утверждению и распространению церкви Христовой; попытка эта была сделана в половине II-го века, именно палестинским христианином Егезиппом, составившим собрание известий под названием: «Христианские достопамятности», в 5-ти книгах, но, к сожалению, кроме отрывков, находимых нами у Евсевия, от этого собрания Егезиппа до нас ничего не дошло.

В первой половине III-го века была ещё попытка написать нечто более цельное и связное по истории церкви. Попытка эта принадлежала ещё известному тогда писателю Юлию Африкану. Но, опять-таки, к сожалению, из его «Хронографии» до нас ничего не дошло. Недавно один немецкий учёный, некто Гельцер, на основании других, более поздних сочинений, в которых будто он нашёл много заимствований от Африкана, попытался восстановить его труд в первоначальном виде, но попытка эта, как и все ей подобные, основана на чрезвычайно шатких основаниях и поэтому большого значения не имеет.

Таким образом, после Евангелия и Деяний Апостольских в собственном смысле исторических сочинений мы не находим ни одного вплоть до IV-го века.

Первое значительное историческое сочинение встречается нам в начале IV-го века; оно и понятно почему: не говоря уже о том, что с этого времени стала развиваться христианская письменность, тем более, что положение христиан в Римской империи улучшилось, нельзя не обратить внимание на то, что христианство прошло уже целый период исторического развития, и пришло время оглянуться назад на прошедшее, возникла потребность отдать себе отчёт в пережитом. В это время только что кончились гонения, и началась новая эпоха более спокойная, время торжества христианства, когда во главе явился и первый историк, Евсевий, епископ кесарийский, имеющий по своим трудам по церковной истории полное право носить название её отца.

Сама эпоха, когда он жил, и положение, какое он занимал в государстве, доставили ему все те благоприятные условия, которые нужны были для исторического образования Евсевия. Евсевий жил на рубеже двух эпох: он видел ещё гонения, но видел и торжество христианства; во время последнего Диоклитиановского гонения он даже сам потерпел, а при Константине В. явился уже не только епископом одной из значительнейших восточных церквей, церкви Кесарийской, но и был близким лицом к императору, который очень уважал и любил Евсевия, вёл с ним переписку, в которой называл его другом, давал ему поручения и т. д.; между прочим, Константин, по свидетельству одного древнего сказания дозволил ему пересмотреть государственные архивы и выбрать оттуда все документы, какие относились к истории христианской церкви.

Евсевий, насколько можно судить по его творениям, является образованнейшим человеком своего времени, воспитанном в духе идей Оригена прямо через учеников его, особенно епископа Александра Иерусалимского и Памфила, пресвитера кесарийского. Александр и Памфил замечательны тем, что они собрали у себя значительные библиотеки, преимущественно собранные из произведений христианской письменности первых трёх веков по Р. Х. По смерти этих двух учёных мужей библиотека досталась Евсевию, и он имел полную возможность ознакомиться с произведениями древне-христианской эпохи.

Притом Евсевий был человек наблюдательный, любознательный; хотя ум его и не отличался глубокой философией, но это был ум живой, с способностью быстро схватывать факты прошедшей и современной ему жизни; всё это ставит Евсевия во главе церковно-христианских историков.

Евсевий оставил после себя много сочинений. Главное и для нас более интересное его сочинение – это «История христианской церкви первых трёх веков», от Р. Х. почти до Никейского собора 324 г. Она состоит из 10-ти книг. Содержание её очень разнообразно: христианская жизнь первых трёх веков от Р. Х. затронута здесь со всех почти сторон, но лучшей частью его труда является та, в которой он касается эпохи гонений и мученического героизма преследуемых христиан. Здесь Евсевий говорит о близком ему предмете, имеет под руками богатый материал; поэтому рассказ его становится живее и подробнее. В других местах он касается и внутренней жизни христиан, даёт нам очерк христианских стремлений и интересов, богословского развития, описывает появление ересей и т. п.; но вообще эти части у него гораздо слабее той, на которую мы уже указали раньше. Евсевий был хороший наблюдатель, умел всегда с успехом справиться с описанием известного исторического события, но не глубокий мыслитель. Поэтому при изложении успехов христианской литературы, развития богословия и т. д. он не вглядывался в глубину, так сказать, в сокровенную суть событий, не следил за развитием идеи, а ограничивался лишь внешней стороной: так например, говоря о литературе, он довольствуется лишь внешней стороной её, довольствуется простым перечнем сочинений и сообщением имён лиц, которым эти сочинения принадлежали; излагая историю иерархии, он не выясняет процесса её образования, а только преимущественно рассказывает о том, какой епископ правил известной церковью и после кого и сколько времени; говоря об ересях, Евсевий не только не вникает в их происхождение, но вовсе и не старается передать в осмысленном виде содержание известного сектантского учения, излагает это учение в отрывочном виде, так что читателю смысл известной ереси понять трудно, тем более что наш церковный историк старается представить заблуждения еретиков в ещё более нелепом виде, чем каковы они были на самом деле. Таким образом далеко не все части Евсевиства труда одинаково обработаны; далеко не один носят они характер. Тем не менее эта история отличается очень многими достоинствами, а именно: по своему спокойному, сравнительно беспристрастному и основательному изложению Евсевий стоит гораздо выше средневековых историков, он далеко не так, как они легковерен, в своих сочинениях он ссылается всегда на источники, документы, приводит из них целые выдержки, не имеет страсти к описанию чудесного; к событиям сомнительным он относится с критикой, осторожно добавляя при этом «говорят, рассказывают». Что же касается до внешней стороны изложения в этой первой христианской истории, то она, конечно, примитивная. Евсевий излагает события в хронологическом порядке, переходя нередко без связей от событий внешних к событиям внутренним и наоборот, переходя от описания гонений и мученических подвигов христиан к изложению борьбы с ересями и к перечислению написанных за данную эпоху сочинений. Вообще говоря, как первое сочинение о церковной истории церковная история Евсевия далеко не представляет великих научных совершенств, но тем не менее она чрезвычайно важна, так как даёт первое целое описание самой значительной эпохи в истории христианства, первых трёх веков его. Произведение это тем более незаменимо, что Евсевий имел в руках много исторических памятников, которые до нас не дошли; а он, пользуясь ими, был в состоянии сообщить читателю наиболее достоверные сведения; не ограничиваясь последним, он наконец выбрал из них наиболее замечательное и вставил в свою историю дословно. Поэтому естественно, что труд Евсевия всегда ложился в основание всякой церковной истории, да и теперь ещё как исторический материал не потерял своего значения.

Кроме «Церковной истории» от Евсевия сохранилось ещё несколько сочинений, которые также имеют значение при изучении истории христианской церкви. В дополнение к VIII-ой книге своей истории, излагающей эпоху гонений Диоклетикана, Евсевий оставил ещё 13 сказаний о палестинских мучениках, пострадавших во время этого жестокого гонения на христиан. В некоторых изданиях эти сказания соеденены с «Историей», в некоторых помещены отдельно; но вообще, как бы там ни было, о них смело можно сказать, что эти сказания представляют прекрасный материал для истории последнего гонения, тем более, что Евсевий сам был свидетелем, очевидцем и участником в событиях, которые здесь описаны.

Кроме того, у Евсевия есть ещё значительный труд исторического характера; это – 4 написанные им книги о жизни Константина Великого. Труд этот кончен в 338 г., т. е. уже по смерти императора, написан, очевидно, под влиянием ещё свежей утраты, которая постигла тогда империю. Нельзя сказать, чтобы только-что названное нами сочинение отличалось какими-нибудь высокими научными совершенствами. Во-первых, Евсевий, как и сам он говорит, далеко не имел намерения описывать все деяния Константина Великого, а только хотел указать на его деятельность по отношению к христианской религии, но это для истории церкви и есть самое главное. Затем отношения Евсея к Константину Великому были таковыми, что едва ли первый мог говорить о втором вполне спокойно и бесстрастно. Евсевий всегда находился под обаянием, производимым недюжинною личностью Константина, оказавшего столько добра христианам. Евсевий, как мы уже сказали, был близок к Константину, был его любимцем, другом; отсюда понятно, почему изложение истории Константина у Евсевия походит не на спокойный исторический рассказ, а скорее на панегирик. Затем в этой истории есть ещё некоторый недостаток. Между церковными соборами, состоявшимися при Константине В., были такие, о которых Евсевию говорить представлялось несколько щекотливым. Известно, что в последние годы царствования Константина В. в Византии распространилось арианство, и Евсевий в своих к нему отношениях несколько запутался, вступил во вражду с Афанасием Великим и поддался обольщениям ариан и, хотя не различал всей разности арианских воззрений, но боролся за ариан против православия. Придворные интриги, сопровождавшие эту борьбу двух партий, православной и арианской, различные средства, которые пускались обеими партиями в ход при этой борьбе, далеко не так невинны, чтобы Евсевий, сам в некоторой степени замешанный в деле соперничества ариан с православными, мог без стеснения излагать события так, каковы они были по истине. Поэтому эта часть труда Евсевия легковесна и запутанна; многие факты как бы затушёваны. Как бы то однако ни было, всё же это сочинение довольно важно, так как относится к личности и событиям, имеющим громадное значение в истории христианской церкви.

В дополнение к «Истории Константина В.» обыкновенно присоединяется в изданиях одна речь Евсевия, говоренная им Константину при праздновании его 30-летнего юбилея, и речь самого императора «О воплощении Христа», сказанная Константином при торжественном освящении церкви в Тире. Здесь во главе епископов стоял Евсевий, который и сохранил эту речь, представляющую нам важность в том смысле, что показывает, как первый христианин-император относится к самому внутреннему смыслу христианского учения, к его основным догматам и верованиям.

Все упомянутые сочинения Евсевия были переведены сначала на латинский язык, потом позднее на новые языки. Есть и русский перевод в 2 частях, изданный при С.-Петербургской Духовной Академии.

Кроме этих сочинений, прямо относящихся к церковной истории, у Евсевия были ещё и другие творения, значения которых для нас более внешнее.

Это, во-первых, его так называемая хроника. Написавши историю церкви, Евсевий хотел составить и гражданскую историю и с этой целью он предпринял составление хроники, в которой желал изложить события общей истории от сотворения мира и до 313 года, т. е. до времени издания Константином и Лицинием этикета о терпимости христиан в римской империи и до времени падения господства язычества. Сочинение это в своё время имело важное значение в христианском мире, представляя материал для истории, но название хроники ему применимо гораздо больше, чем каком-нибудь сочинению, ему предшествовавшему. В своих трудах Евсевий сводит летоисчисления разных народов: евреев, египтян, сириян и других народов древнего мира, чтобы, насколько возможно, показать современность различных событий на одно летоисчисление, и затем перечисляет в хронологическом порядке события и имена деятелей, какие попадаются у греков, сириян, египтян и тому подобных народов древности; он перечисляет царей, законодателей и законодательства, полководцев и войны и другие выдающиеся внешние события. Правда, изложения этих событий у Евсевия, конечно, коротко, отрывочно, сухо, но при всём том сочинение это очень важно, так как оно представляет первую попытку составить что-нибудь в роде всеобщей истории, свести события из жизни отдельных народов в одну общую картину мирового развития. Древний мир не имел всеобщей истории: греки имели свою историю, римляне – свою, потому что древние народы жили замкнутой, обособленной жизнью.

Идея общечеловечности явилась лишь под влиянием христианства, благодаря лишь развитию христианского мировоззрения, по которому все люди равны, все – братья, поэтому естественно, что мысль составить всеобщую историю впервые пришла в голову именно христианскому мыслителю. Хроника Евсея имела громадное значение и в позднейшие времена для средневековых писателей, чуть ли не вплоть до XII-го века. Эта хроника с дополнениями уже позднейшего характера служила для средневековых писателей главным и почти единственным источником исторического образования. В новейшие века такое значение она потеряла, но всё же важна, как исторический памятник, так как в ней не мало сведений и отрывков из недошедших до нас древних писателей, чуть ли не вплоть до XII-го века. В новейшие века такое значение она потеряла, но всё же важна, как исторический памятник, так как в ней не мало совпадений и отрывков из недошедших до нас древних писателей греческих, египетских, сирийских и т. п.

Что касается греческого подлинника хроники, то он утерян, и до нас дошли из него только отрывки, так что всю хронику мы имеем лишь в латинском переводе бл. Иеронима с разными дополнениями и продолжением, что уже дело позднейших западных писателей.

Кроме того, Евсевий сделал попытку составить вспомогательное пособие к Священной истории, написав нечто вроде топографии Палестины, в которой описывает местность Святой Земли, её города, сёла, реки, горы, которые упоминаются в Св. Писании. Греческий подлинник этого сочинения до нас не дошёл тоже, а есть также латинский перевод всё того же Иеронима, носящий название «Topica».

Кроме исторических сочинений и пособий к истории, у Евсевия было много сочинений и другого характера: он был вообще писатель плодовитый, но эти сочинения, где главную роль играет уже не история, отличаются экзегетическим и полемическим характером. Особенно важны его «Praeparatives euangelicae»; это сочинение выясняет, как подготавливалось всё к появлению христианства, а вместе с тем показывает, насколько все древние учения до-христианские уклонялись от истины и блуждали среди мрака язычества. Это своего рода апология христианства против язычества, апология, стремящаяся доказать превосходство первого над последним. Важно главным образом оно потому, что сообщает много сведений и даёт много отрывков из недошедших до нас древних сочинений, знакомит с древней философией и языческой мифологией.

Из всего предыдущего можно уже сделать заключение, что в историческом отношении сочинения Евсевия занимают чрезвычайно важное место в среде других источников этого рода. Сочинения эти в своё время имели громадное влияние и на современников, и уже в 20-ых или 30-ых годах V-го столетия в греческой литературе явились продолжатели деятельности Евсевия. Явились новые историки, жившие и писавшие почти одновременно, именно: Сократ Схоластик, Ермий Созомен, Филосторгий и Феодорит Кирский и другие.

Все эти историки поставили своей целью продолжать труд Евсевия, именно со времени Никейского собора и до своего времени, т. е. до 20-ых или 30-ых годов V-го столетия. Сочинения эти сохранились до нашего времени в цельном виде и представляют очень важный источник для истории христианской церкви IV-го века, особенно для истории борьбы православия с арианством.

Важнейшим является сочинение Сократа. Это – довольно сухое, не особенно связное изложение событий христианской церковной истории IV-го века, касающееся, как мы уже заметили, преимущественно борьбы православия с арианством; но при всей своей сухости труд Сократа имеет много и почтенных качеств: спокойствие, сдержанность, основательность в суждениях, постоянное старание держаться документальных источников, которые нередко он вводит в свою историю. Затем, при изложении бурных споров между православными и сектантами Сократ старается относиться к делу спокойно; будучи сторонником православия, он тем не менее не бросает грязью в представителей арианства, напротив, относится с некоторым даже сочувствием к одной из тогдашних сект, именно новацианству, и вообще старается в своём сочинении провести ту христианскую точку зрения, что в христианстве главное не частности, не обряды, но общая основа, дух христианского учения и главное – доброе, братское отношение между христианами. Затем, этот источник к фактам, более и менее возбуждающим сомнение, относится с большой осторожностью, избегает по возможности различных легенд и сказаний, где же приходится их излагать, то излагает с оговорками. Сравнительно с Евсевием Сократ однако историк, так сказать, тяжёлый, ибо Сократ главным образом излагает события внешние, мало входя во внутреннюю жизнь описываемой им эпохи: так, напр., он даже не касается христианской литературы. Мы уже заметили, что эта сторона слаба и у Евсевия,– у Сократа её нет совсем.

Что касается до сочинения современника Сократа Созомена, то его значение гораздо менее. Созомен просто передал труд Сократа, разбавив его риторикой, напыщенностью, деланным, искусственным слогом, и в тех местах, где Сократ приводил бесхитростно отрывки из своих источников-документов, Созамен отрывки эти опускает и старается в красивом виде передать всё так, как будто этих отрывков и не бывало. Но есть одна сторона, где Созамен, так сказать, дополняет Сократа. Дело в том, что Сократ в своём повествовании описывает преимущественно события, имевшие место в главной церкви, Константинопольской, а Созамен касается и других восточных церквей: Палестинской, Александрийской и пр., а также и западной, Римской; рассказывает о событиях, происходивших среди христианских обществ вне пределов Римской империи, именно в Персии. История Созамена дополняет историю Сократа ещё в том отношении, что сочувственно описывает распространение монашества и аскетизма в христианской церкви, аскетизма, который имел большое значение среди тогдашнего христианского общества и под влиянием которого воспитывался сам Созамен.

Третье сочинение, ещё меньшее по объёму, чем труды Сократа и Созамена, но тем не менее позное, так как дополняет собою сочинения выше названных историков церкви, – это История церкви Феодорита, имевшая целью описать события и документы, на которые не обратил внимания Сократ. Затем, история Феодорита замечательна тем, что у него гораздо больше, чем у только что названных авторов, связи, стройности, осмысленности. Оно и понятно, почему: Феодорит был образованнейшим христианином своего времени, притом человеком высоко развитым и даровитым, обладавшим прекрасным и благородным характером. Его церковная история занимает не особенно значительное место между многими его сочинениями, важными для христианства по своему богословского интересу и направленными преимущественно против различных еретических учений.

Таким образом, в 20-ых и 30-ых годах V-го столетия явились три новые историки, но в то же время жил историк арианский, по имени Филосторгий, который в противоположность православным историкам задался целью изобразить ту же эпоху с арианской точки зрения, и это сочинение могло быть очень важным для истории церкви, потому что многие факты и события представляло в ином уже освящении, чем находим это у Сократа, Созомена и Феодорита, но, к сожалению, оно до нас не дошло, хотя мы и находим много из него отрывков, именно у Фотия, константинопольского патриарха и писателя IX-го века, и у некоторых других; отрывки эти представляют характерные и замечательные сведения о деятельности арианской партии.

От первой половины VI-го века, от эпохи Юстиниана, дошёл до нас лишь отрывок из церковной истории, написанный Феодором, чтецом константинопольским. Этот Феодор продолжал труд своих предшественников, начавши от Ефесского собора до эпохи Юстиниана, приблизительно, следовательно, до 30-ых годов VI-го столетия, но сочинения его в целом виде, как мы сказали, не дошли до нас.

Затем, от времени Юстиниана сохранилась история церкви, принадлежащая поборнику и стороннику монофизитской ереси Иоанну, епископу Ефесскому, бывшему в очень близких отношениях к Юстиниану в последние годы его царствования, когда император этот подпал под влияние представителей монофизитства. Епископ Иоанн имел от императора поручение обращать на востоке язычников в христианство, т. е. в монофизитскую ересь; об этих-то своих подвигах на поприще миссионерства, и повествует Иоанн в самом начале своего труда, подвигах нередко жестоких, в духе нехристианском и недостойном представителя Христовой церкви, каким должен был быть епископ ефесский.

От конца VI-го века и начала VII столетия мы имеем ещё одну церковную историю, которая является продолжением предшествующих, именно Эвагрия, софита антиохийского. Она излагает события с императорства Константина В. по прежним источникам, затем повествование её со времени около V-го столетия становится самостоятельным и доводится до конца VI-го века. Это время борьбы православия с сектой Нестория и монофизитами и описано главным образом у Эвагрия. Но достоинством своим история Эвагрия ниже всех предыдущих, ибо ещё меньше входит во внутренние стороны жизни христианского общества, а описывает лишь одни внешние события, мало отделяя события церковные от придворных интриг и политики.

Эта церковная история Эвагрия Антиохийского является последней из специальных церковных историй в греческой литературе в древне-христианскую эпоху с IV до VII века.³

После Еваргия специальная церковная история уже не встречается. Есть только общие хроники, в которых главным образом описываются события жизни государственной, но иногда в них входит много и событий церковной жизни. Характер этих позднейших, так называемых, византийских хроник более и менее известен. Они преимущественно касаются событий внешней жизни: описывают придворные интриги и войны, а из церковной жизни – отношения иерархии ко двору, внешнюю сторону споров. Они отличаются отсутствием критического отношения к своему предмету, стремясь описать как можно более событий, они не разбирают, какие из этих событий более вероятны, какие менее; иногда описание чудес носит у них странный, фантастический характер. Со внешней стороны эти средневековые хроники, за исключением немногих, отличаются напыщенностью, витиеватостью, а также сухостью и безжизненностью.

Во главе этих византийских хроник стоят 2 большие хроники патриарха константинопольского Никифора и монаха Феофана. Они важны для истории греческой церкви VII-VIII вв., особенно подробно и живо описывают иконоборческое движение и монофелитство. Хроника Феофана сделалась как бы хроникой Византийской империи и имела целый ряд продолжателей.

Со второй половины IX-го века появляются новые византийские хроники: Симеона Магистра, Генесия, Георгия Амартолы, Льва Грамматика, Константина Порфирородного, Льва Дьякона, Константина Манассии; некоторые из них важны и для начальной русской истории. От XI-го века дошли две самые большие византийские хроники: Кедрина и Зонары. Впрочем, они представляют большею частью извлечения из предшествовавших хроник.

Хроники XII-го века, эпохи Комнинов, отличаются тем, что писались самыми высокопоставленными лицами. Это – хроники Анны Комнин, её мужа Никифора Вриения, византийского полководца Иоанна Киннама и Никиты Хониата. Последняя хроника, описывающая падение Византии при династии Ангелов и завладение Византии крестоносцами, едва ли не самая лучшая. Она отличается благородством взглядов и живым изложением.

Далее, по завладению Константинополя крестоносцами, греческая империя и патриарший престол переносятся в Никею. Эта, так называемая, никейская эпоха описана Георгием Акрополитой, важным сановником. По возвращении Палеологов, царствование первого из них описано Георгием Пахимером и Никифором Григорасом.

От IV-го века – хроника императора Иоанна Кантакузена, описывающая первое вторжение турок в юго-восточную Европу. Последние хроники – Иоанна Дуки, Георгия Халкондила и Георгия Францы.

По этим хроникам можно проследить историю греческой церкви до падения Константинополя. Впрочем, под конец XIV-го века, опять встречается специальная церковная история, в 23 книгах, Никифора Каллиста. Но большая часть её затеряна; сохранённая же часть содержит описание I-IV вв., т.е. то, что нам менее нужно; впрочем, она сообщает некоторые новые подробности.

Сохранилась ещё на арабском языке одна церковная история X-го века, принадлежащая александрийскому патриарху Евтихию. Это – краткая, сухая и весьма поверхностная история, но сравнительно с другими она подробнее описывает состояние восточных патриаршеств, подпавших власти Арабов.

Кроме этих трудов, для ознакомления с греческой христианской историей средних веков, можно указать также на много дополнительных источников. Ряд их представляет вся средневековая церковная литература, очень обширная. Она, главным образом, находится в уже упомянутом собрании Migne’a.

В ряду памятников византийской литературы видное место занимают памятники догматико-политические. Первые века истории Византии прошли в спорах православия с ересями; поэтому написана была масса богословских сочинений по поводу ересей, возникавших в византийской империи с V-го до IX-го века. Затем, в IX-ом веке начинается ряд политических отношений к западной церкви.

Споры с ересями прежде всего встречаются в произведениях знаменитых учителей греческой церкви IV-V вв.: Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Кирилла Иерусалимского(IV в.), Кирилла Александрийского и Феодорита Кирского (V в.). Главным образом, они дают материал для истории борьбы с арианством и несторианством, а также для истории развития самого христианского богословия.

В следующие века, когда византийская литература уже становится беднее и слабее, всё-таки появляются новые политические сочинения: в VII в. – Максима Исповедника, Софрония Иерусалимского, Анастасия Синаита; в VIII в. – Иоанна Дамаскина, Феодора Студита, патриархов: Германа, Тарасия и Никифора; в IX в. – патриарха Фотия.

С IX в. идёт ряд писаний против церкви латинской. К XI-XII вв. относятся труды Никиты Пектората, Евставтия Никейского; к XIV в. – Григория Паламы и Николая Кавасилы; к XV в. – Марка Ефресского, Схолария Геннадия, Сильвестра Саратулы. Но в греческой литературе существует также такое богословское направление, которое хотело не только смягчить, но и оправдать латинские нововведения. Это – особенно писания греческих богословов XIV в. после так называемой Лионской унии: Иоанна Векха, Иоанна Калики, Георгия Метохита и др.

Встречаются сочинения и против других заблуждений – Феодора Абукары, восточного писателя против магометан. Некоторые сочинения направлены против ереси богомильской и павликианской: патриарха Фотия, Петра Сцилийского (IX в.), пресвитера болгарского Козьмы (X в.), византийского писателя Евфимия Зигабена (XI-XII вв.), против армян – Никона Черногорца.

Весьма важное значение также имеют дошедшие до нас Акты Соборов. Всех вселенских соборов (IV-VIII вв.) было 7 и несколько поместных. От соборов IV века – Никейского и Константинопольского, подробных описаний не было. Правда, в последнее время не раз были обнародованы акты Никейского собора, то на копском, то на сирском языке, но они оказались подложными. Подлинные акты идут лишь с III-го вселенского собора. Это – точные записи соборного порядка и речей, произносимых на соборе. Эти акты дошли частью в греческом подлиннике, частью в латинском переводе. Русский перевод их издан при Казанской Духовной Академии.

Сохранились также акты поместных соборов. На Западе существуют громадные издания Acta conciliorum. Особенно замечательны издания Гардуина (XVIII в.) и Мансли (XIX в.).

Все эти акты соборные дают весьма важный материал не только для истории церковного управления, но и вообще для истории церкви. Они живо представляют характеристику тех эпох: нравы, официальные порядки, характер духовных личностей.

Затем, на соборах, кроме подробных протоколов совещаний соборных, составились и краткие постановления. Это, так называемые, Правила Соборов. Они важны не только для канонического права, но и для церковной истории, ибо ни знакомят нас с характером церковного управления. Эти правила вместе с апостольскими составляют Кормчие книги, Номоканоны. К ним присоединяются также постановления греческих императоров, начиная с Константина Великого, относительно церкви. Ещё с VI-го века явился обычай составлять такие собрания. Первое принадлежит Иоанну Схоластику. Постановления императоров собирались Феодосием Младшим, Юстинианом Младшим, Василием Македонянином и Львом Мудрым.

Затем следуют комментарии этих правил церковных: Аристина, Зонары, Вальсамона, – византийских писателей XII-го века. Толкования эти особенно ценны для канонического права. Московское Общество Любителей Духовного Просвещения издало собрания этих правил на греческом, славянском и русском языках. Таким образом, официальная сторона греческой церковной жизни имеет довольно материала для своего разъяснения в упомянутых нами сочинениях и собраниях.

Гораздо менее материала можно найти в греческой богословской литературе для изучения нравственного состояния византийского общества в средние века. Но и по этой части некоторые материалы можно найти в некоторых проповедях и письменах церковных учителей. Правда, большая часть проповедей отличается сухостью, мало знакомит с чертами современной общественной жизни, но всё-таки были проповедники, которые ярко воспроизводят картину современных нравов. Особенно важны, в этом отношении, проповеди и письма некоторых учителей IV-го века: Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского и, всего более, Иоанна Златоуста. Из V-го века выдаются особенно письма Феодорита Кирского и одного аскета, зорко наблюдавшего и за современной жизнью, – Исидора Пелузиота. Из позднейшей эпохи – письма Феодора Студита (в иконоборческую эпоху), патриарха Фотия (IX в.). Из XII века – обличительные проповеди Евстафия Фессалоникского, весьма учёного, одного из лучших комментаторов Гомера в средние века.

Для истории монашества с IV века до средних веков существует довольно материала. С началом его истории знакомят отдельные жизнеописания некоторых отшельников: Антония Великого, Пахомия, Макария Египетского, Нила Синайского, Исаака Сирина, Иоанна Лествичника и других.

Для монашеской средневековой жизни важны местные монастырские записи, грамоты на имя монастырей византийских императоров (хрисобулы).

В дополнение к каноническим актам упомянем также о позднейших законодательных актах. Это- окружные послания константинопольских патриархов и императорские грамоты. Большая часть их пропала, часть сохраняется в монастырях и представляет почти ещё непочатый материал. Впрочем, время от времени они извлекаются из монастырских архивов и издаются новогреческими учёными. Из западных учёных Тейнер и Миклошич издали ряд таких актов, но с некоторыми особенными тенденциями.

Теперь укажем на источники для истории развития церковных обрядов.

Обряд устанавливается не столько письменно, сколько на практике, путём предания. Поэтому в письменных памятниках мы мало найдём на него указаний. Такие указания, впрочем, встречаются в писаниях Кирилла Иерусалимского (IV в.; его «тайноводныя поучения», где встречаются первые известия о совершении таинств), в разных уставах греческих монастырей: палестинском, афонском, студитском. Разные толкования по этому предмету встречаются в сочинениях Максима Исповедника (VII в.), Софрония Иерусалимского. Обрядность развилась в греческой церкви особенно в VIII-IX вв., в эпоху иконоборства, в силу реакции. К этому-то времени относится большая часть церковных гимнов, молитв, выработка церковного устава. К этому направлению примыкают сочинения Иоанна Дамаскина, Феодора Студита, патриарха Германа. Ещё важное для обрядности имеет значение сочинение митрополита Симеона Солуньского (XIV в.) – «Толкование установившихся обрядов».

Затем укажем на сочинения, важные для некоторых отдельных отраслей церковной жизни в средние века.

Древнейшие сочинения по иографии и топографии Палестины – Козьмы Индикоплита (V в.) имело большое влияние и на средневековую литературу. К V веку относится важное для церковной статистики сочинение греческого архимандрита, жившего в Сицилии, Нила Доксопатора, под заглавием «Учреждение восточных патриарших престолов»; оно представляет перечень восточных списков. – Значительный интерес, в церковном отношении, представляют также писания известного греческого императора Константина Порфирородного, писателя очень плодовитого и многостороннего. Его сочинение: «De imperio administrando», знакомит нас со взглядами того времени на церковное и государственное управление. Другое его сочинение: «De cerimoniis aulae Bysantinae», описывает церемонии византийского двора, а также и некоторые церковные, например, в Вербное Воскресенье, Пасху и т.д.

Затем следует упомянуть о некоторых особых произведениях средневековой греческой литературы, весьма важных и для церковной истории.

Это, впрочем, «Библиотека», или «Мириобибл» (Тасячекнижие) патриарха константинопольского Фотия (IX в.). Он был учёнейший человек своего века: и философ, и богослов, и математик, писатель даже сочинений по медицине. Он устроил в своём доме учёный кружок, где делались отчёты о прочитанных рукописях. Таким образом и составилось это огромное произведение⁴. Оно представляет библиографическое собрание, разбирающее до 280 кодексов, а число всех описываемых сочинений доходит до 1000. Сочинения эти по всем отраслям знания; встречаются и самые редкие сочинения древних языческих писателей. Но отчёты составлены неравномерно; иногда о незначительных писателях слишком подробные отчёты, и наоборот. Но этим-то именно и важно для нас это собрание, так как иногда оно даёт подробные отчёты о таких писателях, которые не дошли до нас в целом виде или вовсе остались неизвестны. До 80 авторов подобного рода встречается в этой библиотеке. Часто только по указаниям Фотия находили неизвестного автора какого-нибудь сочинения. Так Философумена приписываюся Ипполиту именно только по указанию Фотия.

Далее, для истории церкви имеет также большое значение «Сборник жизнеописаний святых», составленный в половине IX века под руководством византийского сановника Симеона Метафраста, бывшего великим логофетом. Собрав из различных мест более 500 рукописей, представляющих жизнеописания разных святых, он, к сожалению, не довольствуясь этим, собрал учёную комиссию для переделки их. Она начала их очищать, украшать, подводить под общий шаблон. Большая часть мучеников неизвестного времени отнесена к гонению Декия и Диоклетиана. В уста мучеников вкладывались напыщенные, витиеватые речи. Словом, первоначальные жизнеописания перепорчены в значительной степени. Много, впрочем, и ценных фактов; надо только уметь отделить первоначальную редакцию от позднейшей. У Migne’a это собрание занимает 3 громадных тома. Оно имело большое влияние на составление позднейших жизнеописаний святых. Им, между прочим, пользовался и Дмитрий Ростовский для своих житий.

Наконец, «Догматическое всеоружие» (Πανοπλία δογματικὴ) Евфимия Зигабена, византийского монаха XII в. Оно касается истории ересей. Тогда сильно распространялась богомильская ересь, отрасль павликианской. Изучение её очень важно в церковной истории, ибо она представляет остаток древнейших христианских ересей, которые зародились из смешения христианских воззрений с языческими идеями. Эта ересь явилась сначала в Малой Азии, под именем павликионизма; затем, в X веке, распространилась в Сербии и Болгарии, под именем богомильства, и распространилась даже на западе, под именем катарской ереси. Катары, в свою очередь, стали родоначальниками всех средневековых сект: вальденсов, лоллардов и т. д. В начале XII века, один из учителей богомильства, некто Василий, стал распространять в Византии это учение. Притворившись, что интересуется этим учением, император Алексей Комнен выведал у него все подробности; между тем, в другой комнате все слова Василия записывались. Затем император приказал сжечь этого богомила и поручил Зигабену составить опровержение этой ереси. В первых частях своего труда Зигабен перечисляет древние ереси; затем он очень подробно останавливается на павликианизме и богомильстве и даёт весьма важные о них показания.

Вот наиболее важные памятники греческой церковной литературы от IV до XV века.

Латинская церковная письменность, древняя и средневековая, представляется беднее греческой, по своему содержанию и по значению для истории. В ней менее критики, менее оригинальности, чем в восточной; иногда она представляет только подражание этой последней. Правда, в средние века она более самостоятельна, но эта самостоятельность служит ей не в пользу. Самое начало западной церковной литературы относится к более позднему времени, нежели начало греческой церковной литературы.

В первые два века латинской церковной письменности совсем не было. Писатели на западе, Климент, Ерма, Ипполит и вероятно Ириней, писали на греческом языке.

Первыми латинскими писателями являются уже упомянутые писатели начала III-го века Минуций Феликс и Пертуллиан. Но до конца IV и почти до начала V века латинская письменность представляется очень бедной, незначительной, а по истории даже до XVI века нет в ней ничего значительного и самостоятельного. В III-ем веке нет ни одного исторического сочинения. В IV-ом являются лишь переводы и переделки. Пресв. Руфин Аквилейский перевёл церковную историю Евсевия с некоторыми дополнениями и довёл её почти до 2-го вселенского собора. Некоторые из этих прибавок имеют ценность. Но уже в этом сочинении вкрались некоторые тенденции, неточности, в которых выразился дух западной церкви. Уже у Руфина встречается та легенда, что символ, который употребляет римская церковь, есть собственно апостольский, формулирован апостолами; между тем, на востоке были и другие символы, называвшиеся апостольскими, конечно, по своей основе, а не по изложению. Также в первый раз встречается у Руфина предание о том, что Пётр основал римскую церковь и был в ней епископом 25 лет.

Затем, в V-ом веке встречаются также компилятивные и не особенно значительные труды по церковной истории. Кассиодор, сановник при Ост-готском дворе и писатель, составил по Сократу, Созамену и Феодориту свою церковную историю: Historia tripartita. Но в ней ничего самостоятельного нет.

В начале V-го века гальский пресвитер Сульпиций Север составил священную историю (Historia sacra). Она написана на хорошем латинском языке, но краткая, элементарная, несамостоятельная история.

Некоторое значение для истории имеет также сочинение римского монаха Дионисия Малого «Cyclus pashalis» (Пасхальный кулич). Это – первая попытка установить христианское летосчисление. Прежде христиане пользовались языческим летосчислением; собственно христианского у них не было. Этот монах определил при помощи астрономических соображений, время празднования пасхи в каждом году и установил то христианское летосчисление, которое и доныне принято. Правда, оно не совсем точно. Теперь учёные отодвигают Р. Хр. На 4 года назад. Но это, конечно, ни мало не касается религии; это чисто научный вопрос.

С конца V-го века ещё меньше можно ожидать чего-нибудь нового, важного в латинской церковной историографии. Как известно, тогда произошёл разгром западной римской империи. Стали развиваться новые национальности, образовываться новые государства. Идеи папства и франкской империи ещё не выработались. Христианский мир находился в хаосе; не было цельности, никакого единства. Это сказалось и в церковной историографии. Даже идея об общей христианской истории исчезает в сознании западных народов. Являются только местные, национальные хроники. Таковы:- История франкской церкви – Григория Турского, британской – Беды Достопочтенного (Venerabilis), история первых веков христианства в Германии – Адама Бременского.

Общей церковной истории не встречается до IX-го века, когда уже образуется новый центр – папство. Попытка к её восстановлению принадлежит Анастасию Библиотекарю, аббату и библиотекарю в Ватикане, жившему в Риме, но бывавшему и на востоке. Его церковная история (chronographia triparlila) основана главным образом на византийских хрониках Георгия Санкела, Феофана, Никифора. Следовательно, это труд компилятивный – больше значения имеет другое сочинение Анастасия: Liber pontificalis. Это – собрание фактов для истории папства. В римской церкви был обычай уже с первых веков вести записи о папах и их деяниях. Так как ко времени Анастасия папы получают большое значение, то и эти записи получают большое историческое значение.

Епископ гальберштадский Гаймон в IX веке оставил краткую и сухую общую церковную историю: далее уже в XIV и XV веках являются истории Одериха Вителиса, Бартоломея Лукского (Lucca), Антонина Флорентийского. Но эти труды не имеют почти никакого значения, как и вообще почти вся церковная историография западной церкви до XVI века. Церковно-исторические сведения в западном мире в то время находились на самой низкой степени. Некоторые сведения для средневековой церковной истории черпаются главным образом из средневековых хроник, которые дают иногда значительный материал и для церковной истории, особенно для эпохи основания христианства в Германии, для эпохи крестовых походов. Из этих хроникеров назовём Адама Бременского, Оттона Фрейзингенского, Ламберта Ашафенбурского, Вильгельма Турского и т. д.

Но в них незаметно исторической критики. На западе уровень этой критики был ещё ниже, чем на востоке. Поэтому самые легендарные рассказы находят там себе веру. Вспомним такой чудовищный подлог, как Лже-Исидоровы Декреталии (IX в.). Там папы первых трёх веков цитируют по Вульгате, появившейся только в V веке. Римские императоры, которые известны как гонители христиан, издают указы, благоприятные для церкви Христовой. Папа Кондрат II века переписывается с александрийским патриархом Феофилом конца IV века. Сотни самым грубым образом сфабрикованных документов в этом собрании встречены с полным доверием. Только с XV века они встречают протест: Виклефа в Англии, Лаврентия Валны – в Италии. Но мнения этих учёных были приняты за необыкновенный либерализм.

Этот факт показывает, что в западной церкви, в средние века, не было благоприятных условий для развития церковной историографии. Какие материалы можно найти для церковной истории в западной богословской литературе?

Западная богословская литература начинает развиваться с начала III века и в первое время не в тех странах, где теперь господствует христианство, а там, где ныне христианства уже не существует, в сев. Африке, в Карфагенской церкви.

Здесь в первые века христианства жило весьма даровитое племя, но потом, к несчастью, задавленное разными политическими обстоятельствами. Среди него впервые в III веке зародилась латинская христианская литература. Здесь писали Минуций Феликс и Тертуллиан. Произведения Минуция, одного из лучших христианских апологетов, но довольно кратко, не имеют особенного исторического значения. Но труды Тертуллиана имеют большое значение для христианства первых 3-ёх веков. Его апология к Септимию Северу, его сочинения против некоторых еретиков – Маркиона, Праксея, Гермогена и общее сочинение против всех ересей (de praescriptione hereticorum), его нравственные обличения,– всё это показывает большое знакомство Тертуллиана с духом и обстоятельствами того времени. Правда, в воззрениях этого писателя нельзя видеть чистого выражения правильных христианских воззрений. Он часто вдаётся в излишнюю строгость, доведшую его до увлечения пуританизмом Монтана. Но всё-таки эти сочинения дают важный материал для истории церкви III-го века.

Затем, в половине того же века жил другой знаменитый карфагенский писатель, епископ, св. Киприан. В своих трактатах и письмах он также даёт много материала для изучения христианства того времени, особенно новоцианских волнений и церковной дисциплины.

К началу IV в. относится Лактанций, замечательный христианский стилист, «христианский цицерон», выработавший для христианской письменности латинскую речь, воспитатель детей Константина Великого. Он написал: Divinae institutions и De morte persecutorum. В сочинении «О смерти гонителей христианства» он проводит, хотя несколько натянуто, ту мысль, что все наиболее выдающиеся гонители христианства умирали какой-нибудь позорной смертью, и даёт важный материал для эпохи гонений на христианство, особенно в конце III-го века, и сведения о переходе христианства из состояния гонимого в торжествующее.

Особенное развитие карфагенская церковная литература получает к концу IV и началу V века. В это время появляется бл. Августин, епископ Гиппонский, самый замечательный учитель зап. церкви, знаменитый церковный писатель. Его же можно назвать первым схоластическим богословом. Но при его высоком уме, в его произведениях, больше сказались лучшие стороны схоластики, и менее худшие.

Что такое западная средневековая схоластика? Какие её отличительные черты напр. От греческого богословия первых веков? Во-первых, греческое церковное богословие всегда держалось на твёрдых, более реальных основах в своих мудрованиях. Греческие богословы превосходят значением св. Писания и свободой его толкования. Во-вторых, греческое богословие обладало хорошим, конечно для своего времени, знанием церковной истории. Греческие богословы постоянно справлялись с отцами церкви прежних времён. В западном богословии этого очень мало. Даже у Августина знание Св. Писания довольно слабо, почти никакого знания церковной истории; толкования натянуты. Зато западное богословие в своих рассуждениях отличается малой самостоятельностью; оно только перекладывает на латинскую речь воззрения греческих отцов. Если западные богословы пускаются в самостоятельные суждения, то они отличаются необыкновенной самоуверенностью, из которой развился потом западноевропейский рационализм. Они стараются путём рассуждения делать выводы из догматов и считают твёрдыми только те догматы, которые можно доказать какими-нибудь соображениями. Но это чисто рационалистические стремления.

В них содержания, мыслей гораздо меньше; но внешняя, логическая, формальная стройность у западных писателей больше, чем у восточных. У последних – богатство мыслей, высота богословского созерцания, у западных-же – стройное развитие мысли. Ещё начиная с Тертуллиана, западное богословие отличается строгостью логики. Но эта логика доходит часто до крайностей, до пустой игры ума. Правда, эта крайность развилась после, но страсть к этому уже сказывается с самого начала, даже у Тертуллиана и Августина. При преобладании формального развития над содержанием, иногда они развивают мысль, в основании верную, но до того односторонне, что доходят до утрировки, до ложного утверждения. Это замечается, напр., в споре Августина с Пелагием о свободе человеческой и благодати. Благодаря строгой логичности, Пелагий дошёл почти до отрицания божественной благодати, а Августин – до отрицания свободы, до учения о безусловном предопределении. (Этот вопрос волнует и наше время; он только перешёл в философскую область и поставлен так: что имеет большее значение в жизни человеческой – природа, внешние факторы или свобода? Но постоянно забывают, что благодаря строгой логичности приходишь то к одной крайности, то к другой). Эта же крайность одностороннего формального развития сказывается уже у Тертуллиана и привела его к суровому монтанизму. Вообще западная богословская мысль часто впадает в крайности, замечается в решении вопроса об отношении религиозного развития к общему. И тут нет у большей части представителей западной мысли золотой середины. Например, у древних христианских писателей запада заметно: или излишнее увлечение языческой культурой, или полное отвращение от неё, как у Тертуллиана. Ещё такая черта западного богословия: собственно основными христианскими вопросами оно занималось неохотно, напр., разъяснением догмата Троицы, Воплощения. Главным образом оно разбирало вопросы об отношении Божества к человеку, о природе человека, о свободе воли и т. п. Словом, оно мало интересовалось чистой теологией; оно занималось сотериологией и антропологией христианской.

Глубина мысли, правда, встречается и у западных учителей, но не в общих выводах, а в частностях; мысль всё-таки более односторонняя; в Средние Века она ещё более мельчает.

Вот в чём состоит различие западной богословской мысли от первоначальной греческой.

Теперь возвратимся к бл. Августину.

Он был, повторим, величайшим из западных богословских учителей. Его произведения и доселе сохраняются в огромном количестве. У Migne они помещены в 20 огромных томах. Но собственно для истории у него очень мало. Правда, есть у Августина короткое сочинение о ересях. Но это компиляция, довольно плохая, из писаний греческого ересеолога Епифания Кипрского. Некоторое историческое значение имеют его политические сочинения: против Донатистов, Манихеев, Пелагиан. В них встречаются довольно ценные исторические данные; приводятся целиком некоторые манихейские сочинения.

Больше исторического значения имеет его знаменитое апологетическое сочинение: «De civitate Dei». Оно написано в начале V в. по поводу таких нареканий, которые образованные язычники делали христианству. Всем в то время становилось ясно, что Римская Империя близится к концу, и язычники говорили, что виной этому христианство. Некоторые христианские писатели пытались отвечать на эти упрёки. Но самая лучшая попытка принадлежит Августину. Он не закрывает глаз от той опасности, которая угрожает Римской Империи; он прямо признаёт, что все её нравственные и общественные основы расшатаны, но виновно в этом не христианское учение, а те языческие начала, которые издавна проникали в римское государство и влияние которых христианство не могло искоренить. Но признав близость падения империи, Августин утешает христиан тем, что этим падением нечего смущаться,– что все царства возникают и падают; но люди мыслящие под этими переворотами открывают то, что в мировой жизни есть вечного, неизменного. Под всеми этими сменами государств земных развивается одно вечное царствие Божие; и все эти государства являются настолько прочными, насколько они соответствуют идеалам этого царства. Это была первая попытка философии истории, но конечно фактического материала она даёт мало.

И в другие и новые века это сочинение находило подражателей: в V веке испанский пресвитер Орозий (De providentia) подражал ему, а французский писатель Bossuet в XVII-м. Последний, в своей Discours sur l’histoire universelle, проводит ту мысль, что в человеческой истории проходит идея Промысла Божия; то государство более крепко, которое полнее осуществляет идеалы вечного Царства.

Назовём также ещё одного писателя карфагенской церкви, Оптата Милевитского (IV). В своей «Schisma Donatistorum», он описал эту секту, особенно волновавшую тогда карфагенскую церковь.

Но уже в первой половине V века карфагенская церковь пала. Область была завоёвана Вандалами-арианами, а в VII веке её опустошили арабы.

Рядом с карфагенской отраслью западной христианской литературы стала развиваться итальянская отрасль.

Первые христианские писатели появляются в Италии с III в. Но их писания не имеют значения, кроме сочинения Новациана, пресвитера, основателя новацианской секты «о св. Троице».

В IV в. выдается несколько писателей, но не особенно самостоятельных: Амвросий Медиоланский, богослов, оратор, гимнолог, замечательный администратор, но не самостоятельный писатель, подражатель восточных писателей; Павлин Нонанский, церковный поэт; переводчик истории Евсевия Руфин и особенно Иероним. (Августин и Иеронимстоят во главе западной церковной мысли. Но Иероним более образован, более знаком с церковной историей.) Он родился в Далмации, много путешествовал, участвовал во всех важных религиозных вопросах того времени. Главный его труд, латинский перевод Библии, так называемая «Вульгата», написан хорошим языком, но вовсе не боговдохновенный, как это утверждает католическая церковь. Он также написал много толкований Св. Писания. Но историческое значение имеют его полемические сочинения против либералов западной мысли того времени: Гельвидия, Ювениана, Вигилянция. Его письма, очень многочисленные, дают хороший материал для характеристики общественного состояния тогдашнего запада, как письма Златоуста – для востока. Но у Златоуста всё в меру, всё спокойно и разумно; западный же писатель, при развитии нравственных идеалов христианства доходит часто до утрировки, риторики, преувеличения. Иерониму же принадлежит первый опыт христианской библиографии: «Каталог церковных писателей» (Catalogus scriptorium ecclesiasticorum sive De viris illustribus). Он хочет тут устранить упрёки, будто христианство подорвало научное развитие общества. Он говорит, что христианство ещё молодо, чтобы его литература могла сравниться с языческой; однако и у христиан есть писатели, написавшие очень ценные сочинения. И он начинает перечислять этих писателей от времён апостольских до конца IV века. Всего 135 писателей. В самом конце он перечисляет свои произведения. Это краткий, сухой перечень, без изложения содержания, без оценки. Но всё-таки он имеет значение как самый древний памятник христианской библиографии. Каталог – это не то, что Библиотека Фотия, но он гораздо древнее. На русский язык переведён в Трудах Киевской Духовной Академии.

Затем из V­­-VI в. писателями являются римские папы: Иннокентий I, Лев I, Герасий, Григорий Великий (Двоеслов). Декреты и письма первых трёх имеют важное историческое значение. А Григорий Великий написал «Диалог о жизни итальянских подвижников», за что и прозван Диалогистом, или Двоесловом. Это сочинение важно в том отношении, что приводит много народных легенд о святых. Этот папа известен также, как устроитель западно-церковного богослужения.

Третья отрасль западной христианской литературы – Галльская, или Галликанская. Она имеет особое направление, ибо церковь галликанская основана была во II веке малоазийскими миссионерами и сохранила большую близость к греческой церкви. Эта литература занимает средину между латинской и греческой.

Вот выдающиеся писатели этой литературы: в IV в.– Иларий Пиктавийский, писавший сочинения против ариан, но не особенно самостоятельные; в V – Проспер Аквитанский, Аполлинарий Сидоний, письма которого очень важны для характеристики тогдашнего общества⁵; аскеты Мартин Турский и Иоанн Кассиан, положившие начало монашеству в Галии; наконец, Викентий Леринский. В своём сочинении Communitorium, он касается весьма важного вопроса о церковном развитии: что считать в христианстве неизменным и что подлежащим развитию. Этого касался ещё Ириней, но он считал неизменным всё то, что основано на предении. Это слишком общий ответ. Викентий же утверждает, что в христианстве должно признавать основным, вечным, всё то, что всегда во все времена и всеми было признаваемо. Этой формулы держались потом почти все богословы, и средневековые и нового времени.

Упомянем ещё о Геннадии Марсельском, продолжавшем исторические сочинения Иеронима, Руфина и др.

К Галликанской литературе примыкает испанская.

В Испании, до владычества Вест-Готов, была довольно развитая церковь, имевшая свою литературу.

Упомянем Орозия, замечательного гимнолога, Пруденция, воспевавшего подвиги мучеников, а из позднейших – Исидора (VII) Испалийского (Севильского), положившего начало, вместе с Дионисием Малым, каноническим сборником на западе. Но в IX в. его сборник папских декретов (декреталий) был искажён и только часть его принадлежит Исидору.

В предшествовавшей лекции мы говорили о древнейшей латинской церковной литературе, с III до VII века. Большого значения, сравнительно с греческой литературой, она не имеет для христианского богословия, а тем более для церковной истории, за исключением некоторых писателей карфагенской, итальянской, галликанской и испанской церкви.

Ещё менее значение имеет литература средневековая, схоластическая, церковная литература с VII-XV в. Её произведения занимают у Migne до 200 т.; но не многие из этой огромной массы имеют историческое значение. Все эти писания «херувимских», «серафимских», «божественных», «непреодолимых» средневековых докторов имеют весьма скромное значение для общего христианского богословия, ещё меньше для церковной истории, так как в Средние Века ею занимались до крайности слабо.

Наиболее исторического значения имеют в Средние Века памятники канонические; папсие распоряжения (буллы), постановления и самые акты средневековых соборов – Лионского, Латеранского, Констанского, Базельского. Собрание их сделано Моисием. – Имеют историческое значение и так наз. Сборники западного канонического права; corpus juris canonici. Начало их положено в VI-VII в. Первое собрание принадлежит уже упомянутым Дионисию Малому и Исидору Севильскому. Затем известны Лже-Исидоровы Декреталии (IX в.), в которых, на ряду с полинными каноническими актами, много подложных. В XII в. монах Грациан составил Decretum Graciani. В XIII-XIV в. папа Григорий V издал 5 канонических книг (Libri ……), а затем ещё Liber sextus; папа Климент V составил Climentina. В XV-XIV вв. к ним присоединялись позднейшие канонические постановления, так наз. Extravagantia.

Эти сборники и составляют corpus juris canonici на Западе. Так как там каноническое развитие было выдающейся стороной церковной жизни, то и изучение средневековых канонических памятников запада имеет большое значение для истории.

Также имеют значения переписки пап с государями, разные дипломатические донесения римского двора и т. д. Это ценный, но ещё недостаточно разработанный материал. В Ватиканской библиотеке более 2000 рукописных кодексов подобного рода. Ими недавно воспользовался отчасти Pertz для своей германской истории и набрал подобных актов более, чем на 20 книг.

Равным образом, важный исторический интерес представляют акты, записи разных монашеских западных орденов. Особенно много такого материала находится в бенедиктинских и иезуитских монастырях, но он мало разработан.

Во всяком случае, средневековая западная письменность представляет лишь материал для истории, более или менее ценный; обработка же этого материала в Средние Века совершенно не встречается.

Собственно разработка церковно-исторического материала началась на западе лишь в XVI веке. XVI век представляет новую эпоху в развитии нашей науки. Новое научное движение (гуманистическое) коснулось и церковной истории.

Уже в конце XV в. начал пробуждаться интерес к церковно-историческим памятникам. С изобретением книгопечатания стали издаваться тексты Св. Писания, Творения Отцов Церкви; появились некоторые слабые, ещё очень нерешительные попытки церковно-исторической критики.

Больший толчок всё это получило в XVI в., с возникновения протестантства. Когда начались споры между протестантами и католиками, то те и другие стали искать для себя опоры на исторической почве. Протестанты упрекали католиков в искажении древнего церковного предания средневековыми вымыслами. Католики, напротив, упрекали протестантов в отступлении от древнего предания. Те и другие указывали на идеалы древней церкви, древнецерковные предания. Необходимо, поэтому, было стать на историческую почву. Но эта необходимость не была создана сразу. Первые споры мало обращали внимания на исторические факты; они вращались на отвлечённой, догматической почве. Впрочем, уже и тогда указывались иногда исторические факты. Но цельного изложения христианской истории ещё не было в первой половине XVI века.

Подобная попытка является лишь во вторую половину XVI века. Сперва выступают протестантские учёные. В 1552 г. магдебургский учёный Матвей Флаций Иллирик, протестант, собрал целое общество учёных для исследования церковной истории. Это общество пользовалось покровительством протестантских немецких князей. Учёные отправились по различным странам для осмотра архивов, библиотек, в которых находились важные церковные памятники. Затем эти учёные решились свести и обработать этот собранный материал, но постепенно, шаг за шагом объясняя эти памятники. Работа началась по векам. А затем, чтобы работа шла скорее, успешнее, они разделили этот материал по рубрикам, на которые можно было разложить церковно-исторические факты. Напр., первая рубрика указывала географическое положение церкви в известном веке; вторая – распространение церкви в новых местах; третья – препятствия, встреченные при распространении христианства; далее – внутреннее состояние церкви: обряды, учители церкви, соборы и т. д. Всех рубрик было 16. Последняя заключала расколы, ереси, которые рассматривались как нечто стоящее вне церкви, как дополнение церковной жизни; потому и помещались в последней рубрике.

Таким образом разделив церковно-исторический материал, эти учёные стали издавать обозрение церковной истории. Издание это продолжалось 15 лет, с 1559–1574 г. Издано 13 частей, в которых обозрены XIII веков христианской жизни. Так составились Centuriae Magdeburgenses. Это первая замечательная церковная история в новые века.

Труд этот, конечно, имеет свои недостатки. Во-первых, неполнота источников; обращено внимание лишь на первые попавшиеся под руку материалы. Затем, труд этот предпринят не с чисто научно-исторической целью, а главным образом с полемической. Составители этих центурий искали факты для обличения католицизма и оправдание протестантизма. Следовательно, труд этот тенденциозный, односторонний, пристрастный. Метод их был самый примитивный. Это только подбор фактов с предвзятой точки зрения. Само разделение церковно-исторических фактов по векам представляет свои неудобства. Не всегда известное историческое событие можно уложить в рамки только одного века. Ещё более неудобно изложение церковно-исторического материала по отдельным рубрикам. Не в каждом веке можно наполнить все рубрики. Отсюда являются натяжки, стремление наполнить известный отдел мелочами, за недостатком более важного материала. Затем, иногда в разных рубриках, по необходимости, является повторение одного и того же, совпадение содержания некоторых рубрик, напр. об учении, учителях, соборах, ересях и т. д. Такая раскладка материала могла быть полезна лишь как справочное пособие. Излагать же таким образом историю – это значит разрывать живую жизнь механически, по кускам.

Но Центурии имеют также своё значение. Они возбудили церковно-историческое сознание, побудили учёных к разработке церковно-исторических фактов. Католики должны были выступить в оппозицию к этому труду, протестанты – поправлять его. Поэтому Центурии имели большое историческое значение. После их переработал и сократил протестантский учёный Лука Озиандер.

Католики на первых порах были озадачены этим колоссальным опровержением католицизма. Они считали Магдебургские Центурии самым опасным произведением и называли их Центуриями Сатаны. Однако, они скоро выступили в борьбу с протестантством на церковно-исторической почве.

Уже в 70-х годах XVI в. неаполитанский монах Бароний задался целью представить церковную историю с католической точки зрения, для опровержения протестанства. Он шёл почти шаг за шагом за Мегдебургскими Центуриями, разбирая по векам и по рубрикам, с той только разницей, что тут работало не несколько рук, а один Бароний. 30 лет работал он и составил произведение более значительное, нежели Магдебургские Центурии. За это дан ему кардинальный сан. Его произведение обнимает XII веков христианской истории, т. е. несколько меньший период, нежели Центурии.

Но труд Барония стоит выше Магдебургских Центурий. Во-первых, материал полнее; собрано много новых памятников. Во-вторых, более осторожное отношение к делу. Правда, у Барония цель тоже полемическая, но она искусно замаскирована. Конечно, он часто оправдывает те факты, которые Центурии ставят в упрёк папству. Напр., когда дело касается X века, самой позорной эпохи папства, эпохи порнократии и симонии, он находит, что нельзя закрывать глаза на эти стороны папской истории; но тем то, по мнению Барония, и велико папство, что хотя отдельные личности пап являются очень тёмными, позорными, однако папство всё-таки устояло, имело великое значение на историю. – При изложении документов, Бароний нередко обнаруживает подделки, вдаётся в историческую критику, хотя сам иногда ссылается на весьма сомнительные документы. Но во всяком случае, это был более значительный труд, нежели Центурии.

Католики были очень обрадованы этому труду. После Барония новые католические учёные продолжали его по дальнейшим векам. Наконец, в римской церкви постановлено, чтобы через каждые 25 лет поручать какому-нибудь учёному писать продолжение этой истории, что делается и до наших дней. Из прежних продолжателей Барония назовём Рейнальта, Бзовия, Спонзана; последним был ватиканский библиотекарь, учёный Тейнер.

Таким образом, этот труд получил важное значение, особенно в римской церкви. В переделках, переводах, сокращениях, он появился и в протестантских странах, и в православных. У нас сделан перевод Барония, по повелению Петра В., с сокращённого польского издания.

Вот два главных церковно-исторических труда, появившихся ещё под конец XVI в. В этих трудах выразилась новая обработка церковно-исторических фактов. Уже в самом начале разработка церковной истории получила не научный, а вероисповедальный характер, так как факты этой истории близко касаются вероисповедальных вопросов. Каждый учёный, в исследовании церковно-исторических фактов, являлся с своей тенденциозной точкой зрения. Поэтому и доселе эта наука не может стать на твёрдую, вполне объективную точку зрения. Поэтому-то тем странам, которые мало сделали своего в церковной истории, нельзя остановиться на трудах западных учёных; ибо все они имеют свои интересы, тенденции, носят характер известного направления или верования.

Сначала на западе эта разработка пошла в двух направлениях, католическом и протестантском. Но это слишком обще. С развитием религиозной жизни, там стали появляться различные религиозные направления, как в протестанстве, так и в католичестве.

Католицизм, не смотря на своё стремление к единству, далеко не одинаков в западных странах. Ещё в XVII в. в нём стало высказываться 2 направления: итальянское (ультрамонтанское) и галликанское (умеренное). Первое направление отличается крайними взглядами; оно развивает идеи папского абсолютизма, непогрешимости, строгого церковного единства. Второе же направление старается ограничить, сдержать папский абсолютизм, отстоять против него права местных, национальных церквей; в столкновениях папства с государственной властью, оно принимает сторону последней. В XVII в. главными представителями этих двух направлений в богословии являются Беллармин и Боссюэ. Конечно эти направления нельзя приурочить к известному месту. Только по преимуществу одно направление развивается в Риме, итальянскими учёными, а другое во Франции.

Вот эти 2 главные направления сперва сказались в чистой, теоретической богословской области, а затем уже в церковно-исторических трудах. Бароний был первым представителем ультрамонтанства в этой последней области. Но в XVII в. являются более замечательные труды по умеренному направлению. Во 2-ой половине XVII в. еп. Венсенский Годо написал на французском языке историю первых семи веков христианства. В 70–80-ых год. Появляется огромное издание французского учёного Александра Наталиса, описавшего в огромных 24 томах историю первых 16-ти веков христианства. Написана она неплавно, сухо, очень схоластически, растянуто. Но в ней много материала, и она довольно безпристрастна. Наталис далеко не питает такой преданности к папству, как Бароний; он отстаивает западных государей, боровшихся с папами в XI-XII вв., а также западные соборы XV в., старавшиеся ограничить папский абсолютизм. Поэтому в Италии неодобрительно посмотрели на этот труд; он был запрещён папской цензурой, внесён в Index librorum prohibitorum.

С 90-х годов XVII в. до 20-ых XVIII в. издавалась церковная история аб. Клода Флёри, духовника Людовика XV. Она замечательна по более осмысленному и беспристрастному изложению исторических фактов. Правда, он излагает ещё по векам; но в начале каждого века представлены общие характеристики. Обращено внимание не на одну только сторону внешней церковной жизни, но и на развитие нравственной жизни христианского общества. Изложение складное, взгляд беспристрастный, благородный.

К этим трём церковным историкам примыкает и излагатель общей политической истории, но с религиозной точки зрения, Боссюэ, известный богослов, проповедник и защитник прав галликанской церкви против папства. Общая мысль его истории та, что Промысел Божий управляет судьбами царств и народов. – Это краткая книжка, написанная прекрасным языком.

Затем, во 2-й половине XVII в. явилось новое направление в католицизме, так сказать, побочное. А именно, возгорелся спор по поводу изданной в то время книги умершего еп. Янсения, озаглавленной «Бл. Августин». Она была направлена против правил иезуитской морали и, по настоянию иезуитов, запрещена папой. Но всё-таки она нашла многочисленных почитателей. Близ Парижа, в монастыре Поррояль, образовалось общество янсенистов, к которому примкнул, между прочим, известный математик и философ Паскаль. Отношение этого общества к Риму было довольно неопределённое. Оно не хотело отделиться от церкви; янсенисты считали себя католиками, папа же отвергал их.

Это общество выставило в XVII в. несколько даровитых учёных Себастьян Тилльмон. Он был французский дворянин. Церковной историей он занимался из любви к науке. Всю свою жизнь он провёл в уединении и скромности. Он далеко был от того, чтобы что-нибудь писать или печатать. Уже друзья убедили его не оставлять под спудом своих громадных знаний и трудов. Он написал несколько исследований по Церковной Истории. Он начал писать Мемуары по Церковной Истории, обнимающие первые шесть веков: он остановился на первом десятилетии VI в. В этих мемуарах находится чрезвычайно много важных и интересных исследований по истории христианства. Здесь затронуты самые различные стороны; но преимущественно он занимается литературой, т. е. сочинениями христианских писателей первых пяти веков. – Труд этот отличается необыкновенной объективностью и беспристрастием. О спорных вопросах он отзывается чрезвычайно скромно и осторожно. Личных суждений он высказывает очень мало и даже уклоняется рассказать дело своими словами, он большею частью делает извлечения и рассказывает языком самих памятников. Поэтому труд этот имеет мозаичный характер. Но всё-таки он имеет внутреннее единство и получает характер складного и цельного изложения. При всей скромности Тилльмона в нём обнаруживается такой ум, он иногда высказывает такие критические замечания, с которыми наука считается и до настоящего времени. Тилльмон слишком далеко определил своих современников. Он разъяснял такие вопросы, которые затронуты уже в XVIII и нынешнем столетии.

Таким образом видно, как далеко вперёд шагнула католическая наука в XVII в. До половины XVII в. у них не было никакой критики. Но когда начала разрабатываться наука у протестантов, то католики ушли неизмеримо вперёд сравнительно с ними. Католические учёные XVII и XVIII вв. представили такие громадные научные работы, на которые с уважением и подражанием должно оглядываться и наше время. Эти работы выражаются не только в составлении цельных и полных изложений, но вместе с тем в создании множества частных отраслей при разработке Церковной Истории, во множестве частных исследований, оказавших услугу в издании памятников, издании не поспешном и не случайном, но показывающем учёность и имеющем громадную научную ценность. С XVII в. Начали обрабатывать частные стороны Церковной истории. Здесь выступил известный Иезуитский орден, который не одними интригами старался противодействовать протестантизму, но явился во всеоружии учёности. Первыми учёными были иезуиты. Их так много, что невозможно перечислить всех наиболее знаменитых между ними.

Иезуит Сермон в начале XVII в. положил начало исследованиям по истории деяний христианских соборов. И до него были попытки в этом отношении, но неудачные. Сермонт выбирал из Ватиканской библиотеки относящиеся к этому вопросу рукописи и издавал их с греческим подлинником и переводом на латинский язык. Издание это имеет чисто учёный характер. Пред изданием актов какого-нибудь собора Сермонт предпосылает учёное исследование, касающееся истории этого собора. Этим он положил начало изданию этих важнейших исторических памятников, так называемых Актов и Правил Соборных. В XVIII в. Биний и Лаббей издали десять томов Соборных Актов. Коссарт и Балузий после них продолжали это дело, так что издали 17 томов. Парижский иезуит Гардуин издал Acta Conciliorum, Лукский епископ, Mansi издал их уже в 31-ой книге. Издания эти имеют чрезвычайную возможность для Церковной Истории.

Дионисий Петарий положил начало так называемой истории догматов. До него этот вопрос рассматривали большею частью по методу схоластическому: брали известное положение, развивали его, совершенно не обращая внимание на исторические основы. Прежде не приводили цитат из Свящ. Писания, из Отцов и Учителей Церкви, Соборов, – в этом сочинении Петарий обнаружил чрезвычайную начитанность. Этот труд, поставивший догматику на историческую почву, имеет такую научную ценность, что им пользовались и протестанты.

Католики же обратили серьёзное внимание на изучение нашей Восточной Церкви, т. е. Греческой и Русской, – вообще на изучение Христианского Востока. Начало изучению памятников по истории Восточной Церкви положено в Римской коллегии propaganda fidei, основанной папой Григорием XIII. В этой коллегии приготовлялись миссионеры для всех стран света и для обращения в католичество из всех религий, где, между прочим приготовлялись миссионеры и для тех христианских стран, которые не были в союзе с Римской Церковью. Учреждена была особая коллегия Св. Афанасия для обучения Греков, поляков, Русских для воспитания их в католическом, именно в униатском духе. Здесь образовалось много замечательных учёных, которые по возвращении на родину начинали проповедовать католичество. Много таких учёных появилось в Польше, в юго-западной России. Другие отправлялись на родину и на месте начинали изучать памятники, но с фальшивой целью, с целью католической пропаганды. Замечательные из них: Пётр Аркудий, Майбург и Лев Аллиаций. Они проводили ту мысль, что будто бы Восточная Церковь находилась прежде в союзе с Римской, признавала господство Римского папы, но некоторые смутьяны в роде Фотия патриарха Константинопольского или Московского митрополита Ионы воспротивились этому и вот почему произошло отделение Восточной Церкви от союза с Римской. Но на самом деле эта церковь продолжает будто-бы исповедовать те же догматы, что и Римская Церковь, продолжает признавать главенство папы, что доказывали тем, что и доселе в Восточной Церкви есть восхваления Римских пап. В самом деле у нас есть службы некоторым папам Римским, жившим до разделения церквей и признаваемых святыми. Замечательно сочинение: De perpetua consentione ecclesiarum, т. е. о постоянном согласии Восточной и Западной церквей. Эта мысль не оставлена и до настоящего времени и проводилась в Русской литературе Русскими ренегатами: Гагариным, Мартыновым и в позднейшее время Влад. Соловьёвым.

Но не ограничиваясь этим они начали издавать памятники – в конце XVI в. и начале XVII. Самый учёный из них Лев Амаций написал до 40 исследований, и все с своей точки зрения, т. е. доказывал ту мысль, что прежде Восточная Церковь признавала свою зависимость от Римского папы. Самое капитальное сочинение его ….., – издание, в котором приводятся греческие писатели, выражавшие склонность к латинству. В XIII в. во времена Лионского собора и в XV в. во времена Флорентийского некоторые Греческие писатели старались подделаться под дух папизма и заискать расположение Византийского Императорского Двора; а может быть и искренне желали содействовать соединению Церквей. Эти писатели: Иоанн Векк, Никифор Влеммид, Константин Мемотиниод, Иоанн Калека, Виссарион Никейский, Исидор митрополит Русский и приводятся в этом издании; приводятся сохранившиеся письма. Вот за издание их и принялись католические учёные.

Но и сами католические учёные признали, что это направление фальшивое, что издатели ложно, тенденциозно перетолковывают памятники, фальсифицируют их, подделывают и т. д. В XVII в. явились более беспристрастные исследователи Христ. Востока, напр. Гоар издал ….. Восточной Церкви, т. е. описание её богослужебных обрядов. Они принялись за изучение памятников, сочинений церковных и паломнических историков, так называемых Византийских хронографов. Эти учёные: Вольф, Скалигер, Лямбецкий стали издавать эти памятники, так что в XVII в. явилось Венецианское издание. Затем явилось большое издание, сделанное Нибуром: «Собрание византийцев». Самое замечательное издание представляет из себя «Греческий Словарь» французского учёного Дюкан….. Этот словарь содержит не только значение слов и их филологическое объяснение, но и реальные совпадения. Бандурий написал Imper. Oriental. Лекен: Oriens Cpristianus, в котором содержится описание 4-х Восточных патриаршеств. В XVIII в. французский учёный Лебо составил самую полную историю Византии. Таким образом очень много учёных занимались историей Восточных Церквей. Но под конец XVIII в. и в начале XIX в. это изучение значительно упало и более всего упало в наше время. Учёный Муллах заявлял о настоятельной необходимости хоть переиздать Словарь Дюкаша, но это заявление не подействовало, и этот Словарь сделался теперь библиографической редкостью.

Кроме того стали образовываться общества для исследования сектантских обществ на Востоке: Монофизитов, Сирских Моронитов и др. Римское правительство постаралось и эти секты привлечь к себе. Кроме Греков, Поляков в Италии в XVII и XVIII в. явились знаменитые учёные и из среды Сирских Маронитов: Ренодо и Ассемани. Они написали свои исследования, касающиеся Сирских памятников, яковитов. Они издали много памятников не только Сирских, но и вообще памятников Христ. Востока, в особенности они издавали Восточные литургии. Ассемани издал собрание литургий всего света. Эти издания и теперь считаются самыми важными при изучении Христ. Востока.

К этим коллегиям присоединилась коллегия Армяно-унитская. Основали монастырь Св. Лазаря, где образовалось учёное общество под названием Мехитарист. С 18-го в. и далее затем они начали издавать памятники древне-армянской литературы. Эти памятники очень важны для изучения Востока.

Вот те учёные общества, которые образовались в Италии под влиянием Иезуитов и которые имели громадное влияние на изучение Востока.

Из среды Иезуитской науки нужно ещё упомянуть об одном самом громадном предприятии, начало которому положил в половине XVII в. Голландский иезуит Росвейде. Он составил план издать жизнеописание святых всего христианского мира. Он составил несколько жизнеописаний чисто научного характера, т. е. представил не легенды, а чисто исторические, критические данные в сочинении Vitae Sanctorum и начал издавать Календарь. Иезуит Болланд, ученик Россвейды, стал приводить это дело в систему, составил ассоциацию для составления жизнеописаний, рассылал членов общества по всему свету, писал целые исследования, предисловий; издавал слова, речи, проповеди святых, издавал похвальные слова в честь святых и присоединял их к своему изданию. Это громаднейшее, учёнейшее издание, которое длилось около полутораста лет (с 1644 г. по 1789-й); оно называется Acta Sanctorum и представляет из себя богатейший материал по Церковной истории. Это дело велось в Антверпене; в 80-ых годах прошлого оно прекратилось. Славе Иезуитского ордена стали завидовать другие католические ордена. Когда наступили революционные волнения, неблагоприятствующие вообще никакому изучению, то это издание прекратилось на 14-м Октября. Издано было 53 громадных фолианта. С 40-ых годов нынешнего века это издание возобновлено было в Брюсселе и издано было ещё 7 томов с 15-го по 22-е октября. Болландисты ведут жизнеописания по месяцам и числам. Издание увеличилось настолько, что описание жизни Святых, приходящихся в один день, заключается в одном громадном томе! Позднейшие томы не имеют такого достоинства, как первые, обработанные Болландитом Яншением и др. Всё это ведётся через или в среде Иезуитов или Армяно-унитов, Сиро-унитов, Греко-унитов и др.

Протестантская наука церковной истории до половины XVIII в. не могла сравниться с католической, ни по самостоятельным исследованиям, ни по изданиям древних христианских памятников. Протестантство только на первых порах показало научное возбуждение, выразившееся в церковно-исторической области, появлением «Магдебургских центурий». Но затем лет на 150, наука богословская и церковно-историческая в протестантстве падает и самый религиозный интерес ослаблевает. Вместо исследования фактов церковной истории и разъяснения основных догматов, протестантские учёные вдаются в полемику между собой и посвящают свои занятия на разные мелочи и ненужные разноглагольствования , так что в XVII в. Протестантская наука становится бесплодной, сухой, схоластической, подобно католической до XVI в. Только одна богословская отрасль более успешно разрабатывается протестантами. Это – изучение Св. Писания, так как Библия положена в основу их верований. У них создаётся, поэтому, библейская критика и библейская философия. В этой области и в XVII и в XVIII вв. у них являлись важные сочинения.

В церковной историографии протестанты долго довольствовались только Магдебургскими Центуриями. Потом, в XVII в. Является ещё несколько произведений по церковной истории, стоящих, впрочем, гораздо ниже католических. Швейцарский реформатор Геттингер написал в роде подражания Магдебургским Центуриям. Затем, уже ко второй половине XVII в. Относятся произведения голландских протестантов: Спангейма (Summa Historiae Ecclesiae) и Баскажа. Эти сочинения важны, главн. обр. в тех частях, где критикуют «Анналы» Барония.

В самом конце XVII в., в 1699 г., является довольно выдающееся и оригинальное произведение по церковной истории в среде протестантства, но не между главными его отраслями: оно выходит из одного частного, побочного направления в протестантстве, известного под именем пиетизма.

Это направление в протестантстве основано двумя известными богословами того времени, Шпенером и Франком в виде реакции господствующему схоластическому богословию. Тогда протестантские богословы вдавались в пустое резонерство; большая часть сочинений посвящалась разработкам разных мелких разногласий между лютеранами и реформаторами. Эти сухие разглагольствования на схоластические темы, наконец, надоели всем. Поэтому некоторые для оживления религиозного чувства стали выдвигать на первый план нравственную сущность христианства и стали составлять отдельные религиозные собрания, собеседования, которые назывались Colloguiae pietatis. (Отсюда и название «пиетисты»). Здесь старались возбудить религиозные чувства чтением Библии и взаимным назиданием. Но это общество впало в ошибки. Оно старалось доводить свои благочестивые стремления до крайности, до смешных проявлений. Затем, оно обратило внимание исключительно на нравственную сторону христианства, с пренебрежением относясь к догматической. Поэтому на это общество его противники стали смотреть недоверчиво и неприязненно, насмехались над его крайними благочестивыми тенденциями, а затем стали преследовать пиетистов. Тогда среди последних стала обнаруживаться особая тенденция; они стали сочувствовать всем преследуемым направлениям и сектам. Это отразилось и в трудах Арнольда.

В своей истории, состоящей из 4-х частей, он задаётся целью обозреть не столько внешнюю, сколько внутреннюю; нравственную сторону церковной жизни. Он ввёл в изложение фактов тёплое чувство. Затем, до него история ересей излагалась до крайности поверхностно, небрежно. Она редко бывала предметом самостоятельного исследования. Происхождение ересей объяснялось случайными причинами. Личности основателей разных сект, нравственная жизнь этих сект, у прежних писателей изображались в самом тёмном виде. Самое учение сектантское представлялось отрывочно, бессвязно, неточно. Г. Арнольд решается дать этому делу другую постановку. Его заслуга та, что он первый занялся более серьёзно вопросом о происхождении сект, доказывая, что ни образовались не случайно, но по каким-нибудь частным, мелким интересам, а являлись большею частью реакцией одностороннему направлению в самой церковной жизни и науке. Но насколько прежние историки осуждали секты, настолько Арнольд впал в противоположную крайность. Как прежние историки старались представить основателей сект интриганами, честолюбцами, так Арнольд выставляет их людьми смелыми, благородными, свободомыслящими, с особым негодованием отзываясь о преследованиях сектантов со стороны церкви. Но в этой тенденции выразилась несомненная крайность. Нельзя всех основателей сект представлять гениями, героями; некоторых из них к образованию секты побуждали известные интриги, честолюбивые планы. Неверно и то, что еретики были всегда гонимыми, а церковь гонительницей. В древней церкви, иногда отношения между господствующей церковью и сектами было обратное. Церковь, напр., преследовали: в IV в. ариане, в V-VI монофизиты, в VII-IX иконоборцы. Итак, это направление, заявленное Арнольдом, во всяком случае, новое, оригинальное, вдаётся в крайность, но главная заслуга Арнольда в том, что он дал новую постановку сектантскому вопросу.

Этот труд, как уже сказано, относится к самому концу XVII в. В первую половину XVIII века значительных церковно-исторических трудов в протестантстве не появлялось. Но во вторую половину является важный труд Мозгейма: «Руководство церковной истории» (Institutiones HistoriaeEcclesiae). Это сочинение написано на латинском языке, но потом переведено на немецкий. Оно написано отчасти на старых схоластических началах, с разделением церковной жизни по векам, на разные рубрики. Но за этими схоластическими приёмами оказался новый дух, новое научное воззрение, которое стало с этого времени характеризовать новое церковное развитие протестантства. Это – более спокойное, объективное и глубокое исследование церковно-исторических фактов. Прежние историки рассматривали события церковной жизни пристрастно; Мозгейм – же рассматривает их беспристрастно, хотя, конечно, отдаёт предпочтение своему вероисповедованию. Но от беспристрастно относится к средневековой католической истории и признаёт вообще положительные стороны её развития. Таким образом, по изложению фактов эта история представляет значительный шаг вперёд.

Затем, во второй половине XVIII в., является ещё несколько протестантских церковных историй, а именно: Паффафа и Баумгартена. Но в их произведениях спокойное объективное направление, высказанное Мозгеймом, переходит в холодное, равнодушное отношение к фактам.

В конце XVIII в. явилась законченная уже в XIX в. история Шрекка (Schrek). Это самая обширная церковная история, состоящая из 45 томов. Она довольно объективна, но не глубока, поверхностна. В сущности, это свод, компиляция из предшествовавших историй. Но Шрекк обратил большое внимание на мало известные стороны церковной истории. Так, у него сравнительно больше места отведено истории восточной средневековой церкви, которая обыкновенно почти совершенно игнорируется западными учёными. Но теперь его история потеряла значение, потому что в нынешнем веке выдвинулись более серьёзные церковно-исторические произведения.

Кроме этих цельных церковный историй между протестантами в XVII-м, а особенно в XVIII в., выдвигается несколько писателей, сочинений по частным отраслям науки церковной истории. Назовём из них Буддея, Вальха, Фабрициуса.

Буддей оставил сочинение по библейской истории⁶, а также несколько монографий о христианстве и сектантстве первых веков. Вальх написал обширное сочинение по истории древних ересей, в II частях. Конечно, он не мог пользоваться источниками, которые были открыты уже после него (напр. Философуменами), но всё, что тогда было известно; он свёл, разобрал все мнения, так что эта обширная справочная книга относительно того, что было сделано до Вальха по изучению сектанства. Но это сочинение написано крайне сухо, растянуто. – Самым замечательным и даровитым является Фабрициус, известный особенно своими трудами по церковной литературе. В своих изданиях – Bibliotheca Graeca и Bibliotheca Latinitatis Mediiaevi – он собрал всё то, что уже было сделано относительно древних христианских писателей. Эти издания далеко оставляют за собой даже труды превосходных католических патрологов: Селье, Дюпеня и др. Не только все сохранённые патрологические сочинения описаны Фабрицием, но даже и утраченные подвергнуты исследованию.

Из среды английских протестантов особенно выдаются: Каве и Грабе – по изданию церковно-исторических памятников, Бингам – своими Origines Histariae Ecclesiae, которыми он положил начало церковной археологии. Бингам первый обратил внимание на развитие обрядовой стороны в христианстве, на внешнее развитие церковной организации, на совершение таинств, литургии и т. п. Замечательно, что первый подобный труд появился в протестантстве, которое так невысоко ставит церковную обрядность; но впрочем, Англиканизм относится к ней с большим сочувствием, нежели другие отрасли протестантства. Труд Бингама переведён в сокращении на русский язык Ветринским. Другие церковные археологи (XIX в.) – протестант Августий и католик Бинтерим примыкают лишь к Бингаму.

До половины XVIII в. церковная историография развивалась в двух направлениях, католическом и протестантском, с разными подразделениями и оттенками. Таким образом, на всех церковно-исторических работах лежал оттенок конфессиональный, вероисповедный; только в трудах наиболее учёных эта точка зрения была несколько мягче. Но со второй половины XVIII в. является новое направление, не только равнодушное к всяким отличиям церковным, но и к самой религии, направление крайнего религиозного скептицизма.

Это направление в церковно-исторической науке находится в связи с общим направлением литературы во 2-ю половину прошлого века. Оно прежде всего стало высказываться в великосветских гостиных, среди аристократии, в лёгкой литературе – сатире. Первоначальные корни этого направления были житейские, а не научные. Высшее общество в Англии и Франции, где это направление зародилось, уже давным давно отрешились на практике от более серьёзных требований религии и морали и хотели только того, чтобы сбросить с себя всякий авторитет и в области мысли и совести, желая более простора, свободы. Сюда же присоединились новые научные открытия и философские идеи, развивавшиеся в стороне от религиозного сознания и приходившие к выводам, которые не совпадали с религиозными преданиями. Отсюда возникло столкновение между научно-философской и религиозной областью.

Этому направлению помогали и самые представители церкви, в руках которых христианство обратилось в сухую догматику, и которые высказывали равнодушие к потребностям времени и даже фанатизм. Наконец, во вторую половину XVIII в. сильно обнаружилось стремление к ниспровержению старого политического строя, а он был тесно связан с церковным строем во многих странах, даже протестантских. Поэтому, нападки направились и на церковь. Доходило до крайностей, не разбирая злоупотреблений от сущностей религии; ради злоупотреблений некоторых представителей церкви, из вражды к духовенству, переносим эту вражду и на саму идею церкви. Так стало созревать это направление, враждебное и к самой сущности церкви, и религии.

Это направление зародилось в Англии, потом перешло во Францию. В каждой стране оно имело особый характер. В Англии оно было либеральнее, глубже, крепче, чем во Франции; но там оно не дошло до таких крайних результатов, как во Франции, где оно обнаружилось в попытке совершенного ниспровержения христианства. В науке и литературе это направление имело лёгкий, поверхностный, хотя и самоуверенный характер. Редко можно было встретить какое-нибудь серьёзное отношение к христианству. Были лишь отрывочные нападения, в виде острот, на наиболее слабые стороны, на злоупотребления, а от них они переносились на самую сущность христианской религии. В области церковной истории, во Франции и Англии это направление почти ничем не заявило себя; но мы должны назвать несколько сочинений, не столько богословских, сколько светских, в которых сказалось отношение к церковной истории. Прежде всего назовём «История упадка и разрушения Римской Империи» Gibbon’a (1776–88). Это главным образом политическая история римской и византийской империи; автор касается также судьбы других, сопредельных стан и народов. Христианской истории здесь посвящается лишь несколько глав, главным образом гл. XV-XVI. Но собственно в этих-то главах автор полагает весь центр тяжести своего сочинения, в чём он и сам сознаётся. Чтобы отстранить от себя научную ответственность за всё, что н говорит тут, Гиббон местами оговаривается, что он по церковной истории не специалист. В той части, где он говорит о развитии догматов, он как-бы намеренно высказывает своё невежество и равнодушие к этой стороне дела. Но это заметно лишь читателю, вооружённому критикой и сведущему в церковной истории; читателя же поверхностного Гиббон может поразить своей начитанностью и оригинальностью.

Отношение к христианству и Гиббона осторожное. Прямого несочувствия он нигде не высказывает; он делает даже различия между сущностью христианства и его прошлым. Он сам говорит, что намерен рассматривать христианство не в той небесной чистоте, каким оно сошло на землю, а в том испорченном виде, как оно сказалось в истории. Но он останавливается лишь на этой исторической стороне. По-видимому, у него есть даже личные счёты с христианством, какая-то тенденция писать против христианства. Он сам сознаётся, что первая мысль написать это сочинение зародилась у него в Риме, на форуме, когда он вспоминал о лучших временах Рима и сравнивал их с его современным запущенным состоянием. Тогда он пришёл к тому убеждению, что виной этому христианство, что оно внесло разложение в римское государство, и он задался целью изобразить, как христианство способствовало упадку Западной Римской Империи и особенно Византийской, историю которой он доводит до IV в. Таким образом, история Гиббона, несомненно, носит характер пристрастия; но это пристрастие он старается замаскировать и представить под покровом, по-видимому, научных приёмов. Частные приёмы Гиббона состоят в следующем. Касаясь истории христианства, он везде выставляет наиболее слабые стороны. Но брать только испорченные стороны – это не научный приём. Чтобы объяснить великие исторические факты – а таким, во всяком случае, остаётся христианство – историк должен обратить внимание на положительные стороны. Но ещё более пристрастен тот приём, что Гиббон старается представить самые идеальные, светлые стороны христианской жизни в мрачном виде. Напр., говоря о мучениках – этом, до того времени ещё небывалом проявлении героизма, преданности идее – Гиббон старается это стремление к мученичеству свести к самым низменным мотивам, объяснить какую-то повальной экзальтацией, или мелким тщеславием. А затем он старается упразднить и самый объём этого явления, доказывая, что число мучеников не было так велико, как это описывают первые христианские историки. Везде Гиббон старается свести высокое, нравственное на пошлое, грубое. Напр., излагая характеристику великих учителей церкви, признавая за многими из них великий ум, тем не менее их действия в пользу церкви он старается объяснить мотивами невысокого происхождения: честолюбием, упрямством и т. д. Напр. самую мученическую смерть св. Киприана он объясняет его тщеславием! Говоря о теоретической стороне христианства, о развитии христианского богословия, Гиббон старается высказать небрежность к этой стороне дела, говоря, что всё это пустая схоластика. Конечно, многие богословы, древние и особенно средневековые, вдавались в крайности, в схоластические тонкости, но всё же историку нельзя было не отнестись серьёзно к основной сущности дела. Говоря о развитии аскетической жизни, Гиббон старается самую сущность аскетизма представить в противоестественном, грубом виде.

Если же подобные явления встречаются вне христианства, то он с сочувствием останавливается на них. Напр., то же самое стремление к разрешению высших религиозных вопросов, тот же самый аскетизм, встречая его у древних неоплатоников, он с уважением превозносит. Твёрдость убеждений, преданность своим идеям, которую он старается низвести с высокого пьедестала в христианском мученичестве, Гиббон превозносит, если она встречается между язычниками. То же самое высказывается из сопоставления разных характеристик, напр. при сопоставлении Константина и Юлиана, Афанасия и Ария. Даже о варварских народах Гиббон говорит с бо́льшим сочувствием, чем о христианской Византии, так что очевидно, что он прилагает неодинаковую мерку к разным историческим событиям.

Затем, что касается до сверхъестественных фактов, то большая часть их совсем обходится им с усмешкой, а другие он старается свести на простые, естественные факты.

Увлекает Гиббон довольно поверхностного читателя тем, что он не высказывает резко порицаний, а набрасывает маску высокомерного отношения к тем фактам, которым он не сочувствует и значение которых старается уронить. Это писатель, во всяком случае, умный, талантливый, живо изображающий события, поражающий громадностью и разносторонностью своей эрудиции, хотя, впрочем, и не самостоятельной, не из первых источников. По отношению к христианской истории он потому производит впечатление, что касается почти всех сторон христианской истории и на всё даёт готовую точку зрения в рационалистическом духе. Таким образом, его сочинение представляет как бы арсенал готовых нападок на историю христианства.

Недавно это сочинение появилось и на русском языке. В русском переводе отношение к христианству высказывается более резко, потому что наш переводчик выбрал для себя такое английское издание, в котором издатель старался, в своих примечаниях, утрировать и преувеличивать взгляды Гиббона. Русский перевод вялый, местами туманный, при недостаточном понимании дела со стороны переводчика.

Затем, в Англии же, явилось сочинение меньшего объёма, но специально посвящённое истории христианства, под заглавием: «История искажения христианства». Но в чём состоял первоначальный христианский идеал? Это остаётся неясным. К искажению, между прочим, относится и вера во Христа, как Бога, вера в Троицу. Это сочинение принадлежит английскому учёному Пристли (Priestley) (ум. В Вашингтоне, 1804).

В 70–80-х годах прошлого века рационализм стал проникать и в Германию, в ту, именно, эпоху, когда эта страна стала уже освобождаться от чужеземного, главным образом французского влияния. Таким образом, самостоятельное развитие Германии совпало с проникновением рационализма. Но здесь он получил более серьёзный характер, подобно тому, как это было в XV-XVI веках с гуманизмом. В Италии гуманизм носил лёгкий характер и не обращал серьёзного внимания на нравственные и религиозные вопросы. В Германии же он высказал серьёзное отношение к этим вопросам. Точно также, в прошлом веке, в Германии не было заметно такого лёгкого отношения к религии, как это было во Франции; здесь внимательнее относились к религии и церковно-историческим фактам. Если и появлялись тут крайние рационалистические сочинения, то они исходили из среды иудеев, которые рады были воспользоваться случаем высказать свою давнюю ненависть к христианству во имя науки; но эти сочинения большой ценности не имеют. И здесь иногда высказывались отдельные нападки на христианство со стороны представителей светской литературы (Лессинг, Реймарус, Чердер, Шиллер, Кампе, Базедов). Но вообще рационалистическое направление тут вскоре обособилось в отдельных богословских и церковно-исторических исследованиях.

Первым основателем и проводником рационализма в библейской и церковной истории был Иоанн Земмлер, профессор в Галле. Он главным образом занимался не историей, а христианской экзегетикой; но от него осталось также несколько монографий по истории первых веков христианства, а затем во всех его сочинениях мы находим множество рационалистических идей по церковной истории. Бауэр высказался о его сочинениях, что «они представляют площадь, где навален неразобранный мусор и ценный материал». Земмлер мимоходом высказал много кратких замечаний, которые были весьма плодотворны для последующего развития рационализма. Между прочим, он проводит 2 основные идеи, в сущности верные, но которые при односторонности развития могут быть доведены до крайнего рационализма. Идея исторического развития религии; религия хотя и есть вечное достояние человечества, развивается однако в связи с другими явлениями человеческой жизни. 2. Самое основание христианства, Св. Писание, мы не можем принимать в целом виде. Божественное Откровение являлось в форме человеческого слова, на нём должен был лежать отпечаток человеческой личности, известной среды, времени, общества; следовательно, оно носит много человеческих прибавок. Несомненно, что религия, твёрдая в своей сущности, подлежит развитию; что на священных книгах лежит характер известного времени; что необходимо в деле религии различать вечную сторону от изменяющейся и основную истину отделять от человеческих черт. Но это отделение очень трудно; обе стороны религии, временная и вечная, находятся в органическом сочетании; нужна большая осторожность и особая преданность религии, чтобы не отбросить чего-либо важного из его содержания, как это случилось при дальнейшем развитии рационализма.

Из дальнейших германских рационалистов назовём: Михаэлиса, Эйхгорна, Паулуса – в XVIII, Де – Ветте – в начале XIX века. Они главным образом работали в области библейской критики. Здесь рационалистические тенденции совпали с новым направлением науки в Германии во вторую половину XVIII века. Открыто было, что существуют разные редакции памятников; что в них бывают позднейшие наслоения, что многие произведения не принадлежат, в действительности, тем, кому они приписываются, или привлекают иногда несколько авторов, или даже целому народу. Из общей критики эти принципы были перенесены в библейскую критику, где они должны были бы иметь менее места по самому существу религиозных памятников. 1. Эти памятники находились под бо́льшим контролем. Ветхозаветные книги находились под строгим наблюдением у раввинов, новозаветные под наблюдением церковных пастырей. 2. Никакой памятник не сохранился в таком множестве списков и вместе с тем с таким согласием, как Библия; есть только второстепенные варианты. Но рационализм стал давать критическим приёмам бо́льшие размеры в библейской области, даже бо́льшие, чем для других памятников. Но этим самым разрушалось протестантское богословие. Протестантство утверждается на одной Библии, поэтому оно должно было твёрдо держаться её. А когда появилось отношение к Библии, то должна была разрушиться и вся область протестантского богословия.

В собственно церковной истории этот рационализм высказался в 80-ых годах. В 1782 г. явилось небольшое сочинение по церковной истории, написанное Шпитлером⁷; оно талантливо написано, но в рационалистическом духе, на что указывают уже самые первые слова его: «Никогда в истории не происходило такого великаго переворота, как тот, который произвёл один иудей, по имени Иисус». Но книга эта написана сдержанно. Как школьное руководство, она имела большое влияние.

Затем, после этого сдержанного, мягкого сочинения, в 1788 г. явилось другое сочинение по церковной истории, очень большое, оконченное только в 20-х годах. Оно принадлежит Генке, ильмгитедтскому профессору. В этой истории рационализм высказался, можно сказать, в каком то южном характере. Приведём 2 отзыва об этой истории. Шафф, известный протестантский богослов и историк, сказал, что у Генке церковь представляется каким-то заведением для душевно-больных, а Тагенбах выразился, что у Генке вся история церкви получает вид развития человеческих слабостей и заблуждений, а факторами, из которых сложилась церковная жизнь, являются: фанатизм, лицемерие, подлость, пошлость и т. д.

В XIX в. разработка церковной истории стала на высшую ступень с прежними веками. Правда, по изданиям церковно-исторического материала наш век далеко уступает XVII или XVIII-му, но со стороны разработки исторического материала, критического отношения к памятникам и обобщения фактов, по стремлению представить цельное и осмысленное освещение христианской истории, XIX век занимает самое выдающееся место.

Главным образом разработка церковной истории велась в Германии, потому, конечно, что Германия в XIX в. была долгое время передовой страной; а отчасти потому, что здесь особенно развивалась философия, филология и история литературы, развитие которых всегда находилось в связи с богословской и церковно-исторической наукой.

В области германской церковной историографии, протестанты стояли впереди католиков, особенно в первую половину XIX века; только со второй половины эти отношения начинают меняться. – Среди немецких протестантов наука церковной истории развивалась в двух направлениях: в положительном, относящемся сочувственно к христианству, и скептическом, рационалистическом. Впрочем, в рационализме XIX в. уже не замечается прежней резкости, запальчивости. Что же касается до церковного, положительного направления, то оно не так замкнуто, как прежде, оно пользуется всеми критическими приёмами и усваивает себе результаты научных работ, даже отрицательного направления, если только встречает в них что-либо ценное. У отрицательного направления, как мы уже сказали, нет такого задора, резкости, как у рационализма XVIII века. Оно с серьёзностью и уважением относится к христианству, как к великому историческому факту; оно уже не бросает отдельных нападок на частные слабые стороны христианской истории, до каких были охотники рационалисты XVIII в.; рационалисты XIX в. Сосредоточили все свои нападки только на нескольких важных пунктах. Теперь мы обратимся к важнейшим работам того и другого направления в области протестантской церковной историографии XIX в.

Между положительными историками первой половины XIX в. назовём Неандера и Гизелера.

Неандер был еврей, в молодости обратившийся в христианство и всю жизнь свою посвятивший изучению христианской истории. В 1813 г. он был назначен профессором Гейдельберского университета, а в 1814 – Берлинского, где и занимал кафедру до 1850 г. т. е. до самой своей смерти. Сперва он издал несколько монографий: о св. Златоусте, св. Бернаре, Тертуллиане, Юлиане Отступнике, о гностицизме. Он избрал такие пункты из христианской истории, которые имеют наиболее значения. Так его исследования о Златоусте представляет тип христианского пастыря IV века; монография о св. Бернаре рисует характеристику средних веков; монография об Юлиане решает весьма важный вопрос об отношении язычества к христианству; монография о Тертулиане рассматривает монтанистическое движение; наконец, монография о гностицизме исследует переход языческих идей на христианскую почву.

Затем, Неандер, который всегда имел в виду не только научное исследование церковной истории, но и нравственное её влияние на общество, в 20-ых годах предпринял популярное издание: «Достопримечательности из истории христианской церкви».

Наконец, с 1824 г. начала выходить его «Общая история христианской церкви», продолжавшаяся до самой его смерти. Он издал 11 небольших книг, которые потом составили 2 больших тома. В этом труде он излагает историю христианства с самого начала до 1414 г., т. е. до Константского собора. От этого главного труда Неандер отрывался только в конце 30-х годов, когда сильно стало высказываться новое рационалистическое направление, когда Штраусс и Баур произвёл переполох в обществе. Тогда он издал 2 книги: одну -"о жизни Христа», другую – об истории апостолов, чтобы противодействовать поспешным выводам отрицательной школы.

Но главный труд Неандера – «Общая церковная история», по которой его имя стало во главе новых германских церковных историков. Она отличается большими достоинствами. Главное – необыкновенная эрудиция, затем – точность и добросовестность и высоконравственное направление этого труда. Эрудиция Неандера признаётся всеми учёными. Хотя он и мало делает ссылок, цитат, но читая его историю, чувствуешь, что здесь каждая строка основана на внимательном изучении памятников. Он перечитал в подлиннике почти всех учителей церковных. Поэтому его самого называют иногда «последним отцом церкви». Затем, его труд поражает своим высоко-нравственным и искренне-христианским направлением. Неандер приступил к церковной истории, как к великому научному и вместе с тем религиозному подвигу и старается провести ту главную мысль, что значение христианства в истории объясняется евангельской притчей о закваске. С этой-то точки зрения т. е. со стороны прогресса, он и рассматривает церковную историю. Он оптимист но в христианском смысле. По его словам, историк должен с благоговением останавливать своё внимание на всех, так сказать, следах Основателя христианства в истории. Христианскому богослову и церковному историку недостаточно быть только учёным человеком, но и нравственным. «Христианского богослова делает не столько ум, сколько благочестие чувства». Наконец, история его поражает своей объективностью и беспристрастием. У него нет того задора, резкости, с какой прежние протестантские историки относились к Средним Векам, особенно к католичеству. Главным образом он рисует светлые стороны христианской жизни, но не закрывает глаза и на слабые, тёмные стороны. Но отношение тёмных сторон к светлым у него таково, что тёмные стороны не заслоняют светлых. Замечательно также его беспристрастие к другим христианским исповедованиям и древне-христианским сектам; в последнем случае, он даже преувеличивает дело. – Вот главные достоинства истории Неандера.

Но в ней есть и серьёзные слабые стороны. Во-первых, но это, впрочем, зависит не от Неандера, а скорей от характера протестантства, под влиянием которого он воспитывался и писал: у него не совсем тверда идея церкви христианской. Он как бы разделяет сущность религии христианской и жизнь церкви христианской. Как протестант он ценит главным образом теоретическую часть христианства. Поэтому-то история христианского богословия самая лучшая часть его труда. Но в изложении развития церковного управления и обрядовой стороны у него более лёгкости. Затем, особенной глубины в его изложении нет. Он был только мыслитель-историк, а не философ-историк. Неандер везде делает живое, но не художественное изложение; в его описаниях нет картинности, живых характеристик. Местами заметна сухость, растянутость, монотонность, иногда сентиментальность. – Недостатки почти всякого немецкого изложения.

Второй замечательный церковный историк, профессор Гётзингенского университета, Гизелер. Он позже Он позже Неандера вступил на учёное поприще, но уже с 20-х годов начала выходить его история. Умер он в 1854 г. Подобно Неандеру, он начал свою учёную деятельность с монографических работ, а с 1824 г. начала выходить его общая история христианства. Она доведена до половины XIX века. Им самим было издано только 9 частей, история христианства до конца XVIII века. Остальные изданы после его смерти. Часть 10-я заключает историю христианской церкви в 1-ую половину XIX в., часть 11-я – историю развития христианских догматов в разные века. Относительно учёности Гизелера можно поставить наравне с Неандером и трудно даже сказать, кому из них отдать преимущество. Но самый метод изложения его истории отличается от изложения Неандера. Гизелер задался задачей достигнуть полнейшего объективизма, так чтобы совершенно незаметна была личность самого историка. Для этого он принял такой метод: самое изложение истории у него сжато, кратко. Этого текста встречается по строкам или по две страницы, а под чертой чуть ли не каждое слово поясняется ссылкой на источники. Здесь приводятся в подлиннике отрывки греческих и римских писателей, большею частью буквально. От себя Гизелер делает лишь самые краткие замечания, где нужно, напр., какое показание следует предпочесть. Понятно, какой драгоценный материал представляют эти примечания. Правда, самый текст не важен и мало оригинален. Поэтому эта история не годится для лёгкого, популярного чтения. Это слишком сухая и краткая история. Это, так сказать, историческая хрестоматия, с той только разницей, что отрывки излагаются здесь не по произволу, а последовательно ведутся через главнейшие эпохи древней христианской истории, притом это очень небольшие кусочки, которые непосредственно относятся к факту, о котором говорится в тексте. Нового у Гизелера очень мало. Нет и живости, картинности, одушевления. Затем этот метод приложим только к древним христианским векам. Но напр. в средние века число памятников умножается; делать извлечения из всех этих памятников невозможно, а между тем; это – живое, умное изложение событий протестантской истории XIX века. Это показывает, что Гизелер мог бы быть живым излагателем событий церковной жизни; но он себя сдерживал, желая заставить говорить о себе самые памятники.

Вот два наиболее замечательных и учёных произведения по церковной истории в XIX в. Затем назовём других учёных, не столь самостоятельных, но всё-таки выдающихся.

Во-первых, назовём базельского профессора Гагенбаха. Его труды относятся к популяризации церковной истории. Он читал публичные лекции в Базеле, и в 1858 г. собрал их в один цельный труд, обозревающий историю христианства с первых веков до половины нашего века (в 7 книгах). Его произведение замечательно тем, что он умел сочетать научные требования с талантом популяризатора. В то время популяризация церковной истории была делом редким. Германские учёные писали тогда очень сухо. Гагенбах удачно популяризировал церковно-исторические факты. Затем, Гагенбах отличается по благородству тона. Он примыкает к положительному направлению, но с уважением относится и к трудам отрицательного направления. Также и в вероисповедном отношении Гегенбах, хотя он и протестант, хотя и с восторгом относится к реформации, но с уважением и сочувствием говорит также и о других христианских вероисповеданиях. События церковной истории рассмотрены им не изолированно, а в связи с событиями общей истории. Он касается также истории народной литературы. Поэтому его история представляет талантливое и живое изложение. Для неспециалиста эта история может быть рекомендована более какого-нибудь другого сочинения по церковной истории на немецком языке.

Шафф, американский немец, сперва работал в Германии, а теперь в Америке, читал большую часть своих лекций в Нью-Йорке. Ещё в Германии он обратил на себя внимание апостольской историей. Затем, в начале 50-х годов он издал 2 части дальнейшей истории: 1-я – до Константина, 2-я – до Григория Великого. Года 2 назад вышла 3-я часть – до Григория VII. Это одна из самых умных, спокойных и умеренных в своих взглядах церковных историй нового времени. В этом отношении Шафф превосходит даже Неадера, которого он ученик. Местами Шафф даже глубже его. История церковной иерархии, управления, обрядности, у него основательнее, чем у других немцев. Он смотрит на это не как на лишний нарост. Он всего ближе подходит к православным взглядам.

Курц, профессор Дерптского университета, давно уже работающий, добросовестный учёный. Кроме трудов по библейской истории ему принадлежат: 1) короткое Abriss der Kirchrngeschichte; 2) для студентов – Lehrbuch der Kirchrngeschichte – лучший его труд с точным указанием литературы; 3) Handbuch der Kirchrngeschichte – попытка больших размеров, остановившаяся на XII в. в западной церкви и до половины XV-го в восточной. В ней он обратил большое внимание на восточную церковь, к которой западные историки до последнего времени относились небрежно. У Курца же история восточной церкви, по разделении церквей, составляет особый отдел, хотя и не обнимающий всего содержания, которое вообще ещё мало разработано.

Между учебниками по церковной истории пользовался особой славой учебник Hase, по своему сжатому, ясному изложению, а отчасти потому, что тут проведена немецкая точка зрения, а именно – деление церковной истории на 3 периода. Во-первых, развитие христианства на почве классического мира⁸; во-вторых, христианство в жизни романских народов до реформации; третий период – развитие христианства в духе новых германских народов. Это деление несправедливо в том отношении, что тут развитие христианства приурочивается к народной истории; в средние века исключительно рассматривается западная церковь, а в новое время – протестантство.

Bӧringer – швейцарский немец, сначала рационалист, а потом он до того проникся положительными идеями, что сделался почти мистиком. По внешнему изложению его труды (более 10 частей) представляют ряд отдельных монографий, из которых некоторые составляют целые части.

Самый последний – Herzog, лишь лет 5 назад предпринявший церковную историю и доведший её до реформации. Во взглядах он более узкий протестант, чем многие из его предшественников; но он замечательный знаток новой церковной литературы, на которую он даёт подробные указания в своём труде.

Herzog более известен своим другим трудом: ещё в 40-х годах он задумал издать богословско-исторический словарь. Так составилась богословская энциклопедия, составленная из трудов лучших специалистов. Теперь она вышла 2-м изданием.

Есть ещё много замечательных учёных, известных по отдельным исследованиям. Из 30–40-х годов, назовём Ульмана, богослова и церковного историка, издателя известного журнала Fheoligische studien und kritik – умного, гуманного учёного. Его Das Wesen des christenthums, написанное по поводу сочинения Фейербаха под тем же заглавием, развивает философское воззрение на христианство, особенно на учение об искуплении. Другие его сочинения: монографии о Григории Богослове, о «Реформаторах до реформации», т. е. о средневековых мистиках, подготовивших реформацию.

Дорнер – известен особенно исследованием: «Развитие учения о личности Христа».

Ричард Роте, занимавшийся исследованием самого образования христианской церкви, отчаянный гегельянец по своему изложению т терминологии, но весьма глубокомысленный и серьёзный исследователь. Он первый более органически представил развитие внешней организации христианской церкви.

Марейнеке. Его «История церкви» не особенно важна. Главный его труд – «Символика» т. е. сравнительное обозрение христианских исповеданий.

Геррике – добросовестный исследователь по христианской археологии и особенно по исследованию судьбы книг Св. Писания. Эта сторона богословия всегда имела большое значение для протестантов, особенно когда Тюбингенцы заподозрили Св. Писание.

Есть и русский перевод сочинения его о книга Св. Писания, сделанный арх. Михаилом.

Ульгорн, учёный и популяризатор, исследователь древних веков христианства. Замечательна его «История развития христианской благотворительности».

В последнее время опять у германских учёных замечается новое направление. Вместо общих трудов по церковной истории, вместо развития общих взглядов опять замечается в германской науке поворот к старому, опять обращаются к серьёзному изучению и проверке самих памятников.

Этому положил начало профессор Тишендорф, нашедший новый кодекс Библии, издавший апокрифические деяния, апостол, апокалипсис и некоторые неизвестные дотоле рукописи отцов церкви.

Из новейших учёных на этом поприще назовём Lipsius’а, Harnack’а (издателя библиографической газеты – Fheologische kirchenzeutung), Lohn’а и Hebhardt’а. Но вообще в современной германской церковной историографии замечается как бы ослабление прежнего увлечения, склонность более всего к частным, мелочным работам.

Рядом с положительным направлением в науке церковной истории, в XIX веке, развивается также направление рационалистическое. Западно-европейский рационализм XIX в. есть, конечно, продолжение того рационализма, который зародился в XVIII веке. Но он отличается от него в характере и условиях своего развития.

Рационализм XVIII в. уже к 80-м годам дошёл до крайности и сказался самыми резкими теоритическими выводами и практическими применениями. Но эти преувеличения, крайности, скоро привели к разочарованиям, к возвращению старых форм и верований. Это сказалось и в богословской науке. Многие из прежних рационалистов обратились в пиетистов и католиков. Но эта эпоха продолжалась очень недолго и значительных трудов в церковной истории не произвела. Есть в этом направлении церковная история графа Штольберга, сперва протестанта, а потом перешедшего в католицизм; но этот труд не кончен. – В самом протестантстве в 20-х годах произошли важные события, которые возбудили более положительное направление. К 20-м годам приближался 300-летний юбилей реформации. Возникла мысль о соединении лютеранского и реформатского олбщества в одну евангельскую церковь. Эта попытка осуществилась лишь отчасти: но юбилей реформации прооизвёл сильное влияние на протестантское общество и литературу. Появилось множество проповедей и трактатов на тему о великом значении реформации. Все эти условия способствовали отчасти тому, что хотя рационалистическое направление никогда не умирало вполне, но в начале нынешнего века оно было сдержано в области религиозной жизни и богословской и церковно-исторической науки.

Но с 30-х годов рационализм опять стал сильно развиваться. Дело в том, что в протестанстве уже давно была подкопана почва для положительного религиозного развития. Только на время сдержанный рационализм в германской богословской науке во 2-й четверди нынешнего века стал развиваться с прежней силой.

Между инициаторами, возбудителями этого скептического направления всего более замечателен Шлейермархер

Шлейермахер, профессор берлинского университета и придворный проповедник, которого считают самым знаменитым германским богословом нового времени. Шлейермахер замечателен в том отношении, что от него доселе ведут своё происхождение самые различные партии протестантского богословия. Это замечательный тип развития германской богословской мысли в начале нынешнего века. Шлейермахер по своему чувству был человек религиозный, верующий, но отличался умом скептическим, критическим. Правда, его скептицизм не достигал крайних пределов, но он заложил много начатков для позднейшего развития германского скептицизма. Ещё в 32-м году он читал публичные лекции о жизни Христа, в которых уже заложены все те приёмы, какие потом развил Штраусс.

Но кроме влияния этого богослова присоединилось ещё несколько условий, которые дали рационализму новый характер. Прежде всего укажем на влияние новых научных и философских идей и систем.

Сперва философское направление в Германии, в нынешнем веке, было не враждебно религии. Первые из философов немецких XIX века заявляли стремление восстановить религию, восстановить её права, поруганные прежними рационалистами. Но потом выходило как раз наоборот. Оказывалось, что всякая философская система, претендовавшая помочь религии, на деле с какой-нибудь стороны подрывала её.

Это началось с философии Кантовой. Ни один философ не нанёс такого удара рационализму, как Кант. В своей «Критике чистого разума» он показал, что разум в высших вопросах не надёжный путеводитель (кантовские антиномии⁹). В «Критике практического разума» Кант указал и на исход для ума из этого положения; он указал, что в этих вопросах человек должен следовать нравственному чувству. Но все скоро заметили, что положительная часть его философии слабее критической. Поэтому его антиномии более удержались, чем те практические выводы, которые он указал для выхода из религиозного сомнения.

Также такое направление было и у Фихте. Он отправлялся от крайне субъективных оснований, но находил исход для своих религиозных сомнений в моральной области. Однако его этические начала имели менее влияния, чем его крайний метафизический скептицизм.

Наиболее имели влияния на богословскую область идеи Шеллинга и Гегеля. Они прямо заявляли, что желают возвратить религии её права, и старались подкладывать философский смысл под каждый догмат христианства. Но хотя это и имело влияние на возбуждение философской мысли, но скорее влияние отрицательное. Дело в том, что сами эти философы держались не на твёрдых основах в области религиозной. В основе их воззрений лежал пантеизм. А из пантеизма никакая положительная религия выдти не может. Нельзя молиться тому богу, которого считаешь самым духом человека и не ставишь выше себя. Поэтому эти философские системы только отрицательно влияли на богословскую мысль.

Так, хотя Гегель и указывал на великое значение религии, но его убеждение, что религия есть только представление истины в неразвитом виде и что в дальнейшую эпоху философия должна сменить религию, крайне неблагоприятно для религии. Также Гегель признавал значение церкви христианской и старался указывать на те положительные стороны, какие она выказала в истории; но с другой стороны, по его мнению, церковь есть только переходная форма развития, и жизнь церковная должна уступить своё место развитию государственной жизни.

Как Гегель, так и Шеллинг не ограничивались только общими выражениями сочувствия к христианству: они пытались даже философски осмыслить различные догматы христианства. Однако этим они не только не помогали укреплению этих догматов, но лишь приучали мысль к самовольному обращению с ними. Так, догмат о троице у Гегеля выходит не христианским, а совсем другим. Это только мысль в известных стадиях своего развития или – бытие в себе, вне себя, для себя. Также Гегель давал великое значение идее искупления, воплощения, но объяснял это своеобразно. Это, по его мнению, есть процесс развития сознания человеческого духа, когда он сознаёт себя единым с божественным духом. Прежде дух человеческий представлял себя бесконечно ниже божества, а вот, в христианстве по Гегелю он признал себя впервые тождественным с божеством. Но это учение повело лишь к обоготворению человека, провозглашённому Фейербахом, который объявил, что человек всегда поклонялся и поклоняется не всемирному Богу, а лишь идеальным проявлениям своего же духа.

Равным образом, Шеллинг никогда не мог вполне отрешиться от пантеистических представлений. Его объяснение христианских догматов носит пантеистический характер и ставится наряду с объяснениями языческих мифов.

Мы сделали уклонение в виду того, что в новой разработке церковной истории сказались те идеи, те приёмы, которые перенесены из философских систем, особенно Шеллинга и Гегеля.

Нечего и говорить, что позднейшие философские системы в Германии (пессимизм, материализм) ещё менее могли дать благоприятных условий для развития богословской и церковно-исторической мысли. Также и развитие других наук, смежных с богословием и церковной историей, давало немало материала для критики.

Так стало сказываться более критическое отрицательное направление, которое вскоре из чисто богословской области перенесено в церковно-историческую.

Сказав о тех условиях, в которых развивалось новое богословие и церковная история, мы укажем и на те черты, которым и новый рационализм отличался от старого.

Во-первых, рационализм нашего века носит более серьёзный, научный характер. Он развивается на философской подкладке. В XVIII веке нападки на религию и церковь делались светскими писателями. В XIX веке рационализм вошёл в самую внутреннюю область развития богословской и церковно-исторической науки. Вследствие научного духа он стал сдержанным. Он, по-видимому, сочувственно относится к религии; он указывает на необходимость её научного изучения; он менее самоуверен, более осторожен в своих выводах. Затем рационализм прошлого века любил нападать на слабые стороны в христианской истории, но не касался основной сущности христианства.

Рационалисты же XIX в. делают иначе. Редко кто из них позволяет себе глумление над христианством и нападки на наиболее слабые стороны в христианстве. Для них это очень старо. Зато они стараются сосредоточить свои нападки на нескольких основных пунктах, касающихся самого происхождения христианства, стараются, так сказать, подкопаться под самый корень.

Объясним определённые главные задачи нового рационализма и темы для их развития.

все новые рационалисты задаются одной задачей: низвести христианство с его сверхъестественного пьедестала и предоставить его, хотя и выше других религий, но на ряду с ними; доказать, что оно есть только естественный продукт религиозного развития древнего мира.

Эта попытка не новая. Ещё в первые века языческие писатели начали свои нападки на христианство с того, что стали глумиться над ним, а потом начали относиться к нему серьёзнее, повидимому, с сочувствием; но они проводили ту мысль, что христианство, хотя и выше других религий; однако стоит на одной почве с ними. Это ещё делал неоплатоник Порфирий. Но затем эта попытка особенно проявилась и усилилась в конце XVIII в., так как рационалисты стали особенно сильно стараться объяснить происхождение христианства одними естественными условиями.

Так как прежде всего учёным был известен мир классический, греко-римский, то прежде всего сделаны были попытки вывести христианство из идей классического мира. Всего более обратили внимания на близость учения христианского с философией Платона и стоиков. Возвышенное учение учение Платона о Боге, о божественном Логосе, высшем божественном разуме, через который Бог образует видимый мир, – всё это показалось похожим на христианское учение о божестве. А в стоицизме нашли много нравственных изречений, сходных с изречениями евангелия. И вот, стали сближать христианство с платонизмом и стоицизмом и выводить его происхождение из этих систем. Но скоро учёные заметили, что сходство тут очень слабое. Неоплатоническое учение о Логосе не то, что христианское учение о Логосе; а в стоицизме только частные черты близки к христианству, но сам дух нравственного учения совершенно иной. Поэтому-то платоники и стоики явились, на первых порах, противниками христианства. Это показывает, что христианское учение идёт из иных источников; что сближать его с этими учениями было бы натяжкой; что на основателя и первых учителей христианства нельзя распространить влияния платонизма и стоицизма, что исторически это никак нельзя доказать.

Затем, в конце XVIII в., европейский мир подробнее познакомился с Востоком; с его религиозными системами. В брамаизме, буддизме, зороастризме, стали находить черты, схожие с христианским учением. Поэтому стали, напр., выводить христианское учение о Троице из учения брамаизма о Тримурти, христианское учение о нравственности – из буддийской этики, а учение о духах, ангелах, демонах – из персидского дуализма. Но вскоре и тут убедились, что производить христианство из брамаизма, буддизма или персидского дуализма невозможно.

Тогда явилась попытка искать начала христианства в тех учениях, идеях, которые развивались в той же самой среде, в которой зародилось христианство на палестинской почве. Опять-таки с XVIII В. начались попытки сблизить христианство с ветхозаветным иудейством, показать, как оно развивалось из него. Этой попытке способствовало то обстоятельство, что в конце прошлого века много иудеев, особенно в Германии, обратилось в христианство. Поэтому стало несколько иное отношение иудеев к христианству. Прежде иудеи относились к христианству крайне враждебно. У тех-же иудеев, которые, как мы уже сказали, перешли в христианство, явилась новая тенденция: возвеличить национальную религию иудейскую тем, что доказать, как христианство произошло из самого иудейства.

Из главной партии иудейства, из партии фарисейской, дух которой выразился в Талмуде, вывести христианство, на первых порах, не решались. Эта попытка явилась только позднее (Ренан и Гаусрат). Сперва же противоположность между христианством и учением Талмуда показалась очень резкой, чтобы возможно тут было какое-либо сближение. Но в иудействе, кроме фарисейства и саддукейства, было ещё несколько частных направлений. Некоторые писателя I-го века (Филон, Флавий, Плиний), оставили несколько неясных сведений об одной иудейской секте, жившей по берегам Иордана, о секте ессейской. В них есть некоторые черты как бы сходные с христианством; особенно во внешнем быте: Ессеи часто погружались в воду, носили белую одежду; наблюдатели за жизнью ессейской общины носили те же имена, что теперь носят служители церкви (пресвитеры, дьяконы). У ессеев были нравственные понятия, схожие с христианскими: они отрицали рабство, клятву, проповедовали равенство в религиозном отношении, мало давали значения обрядности, а более указывали на необходимость нравственной чистоты. Стали доказывать, что Иоанн Креститель, воспитывавшийся в пустыне Иорданской, заимствовал свои нравственные понятия у ессеев и передал их Христу. Но опять таки эта гипотеза долго держаться не могла. Скоро сознали, что производить христианство из ессейства нельзя уже потому, что это вовсе не научно, так как христианство – общеизвестный факт, а ессейство – очень неясный, а наука требует, чтобы менее ясный факт, а ессейство – очень неясный, а наука требует, чтобы менее ясный факт объяснялся из более ясного, а не наоборот. Затем учёные сказали, что сближение это возможно только со внешней стороны, но самый дух ессейства совершенно противоположен христианству. Ессеи отличались крайней нетерпимостью; даже и на фарисеев они смотрели свысока: между тем, христианство с самого начала проповедовало любовь и терпимость ко всем. Наконец, христианские догматы не имеют для себя никакой почвы среди есеев.

Тогда обратились к одному иудейскому писателю I-го века, жившему в Египте, известному учёному Филону, который, желая сблизить иудейство с языческой философией, пришёл к некоторым оригинальным понятиям, которые представляют некоторую близость к догматам христианского богословия. Он развивал, между прочим, учение о Логосе, о посреднике между Богом и миром, учение, по-видимому, схожее с христианским учением о Сыне Божием. Но опять-таки на этом сближении держаться долго не могли. Во 1-ых, эта философия носит характер совершенно противоположный христианству. Во 2-ых, она повлияла на развитие не самого христианства, а сектантских учений. Да и учение о Логосе носит у Филона пантеистический характер. Это не бог, а производная сила, посредник между Богом и миром, какая-то отвлечённая идея. Между тем, Иисус Христос – вечный бог и истинный человек. Наконец, филонов дуализм, совершенно разделявший область материи и духа, не мог дойти до учения о воплощении.

После всех этих неудачных попыток к сближению христианства с другими религиями в отдельности стали задаваться такой попыткой: нельзя-ли представить христианство как бы высший сложный ……….. всего предшествовавшего религиозного развития. Но не говоря уже о том, что христианство, как и всякое жизненное явление весьма мало поддаётся такому механическому сцеплению разнородных идей, исторически доказать христианство и указанными учениями нельзя. Главная же трудность заключается в том, что хотя христианство, правда, и представляет некоторые сходные черты с другими религиозными учениями, но все эти учения, не только в отдельности, но и во всей сложности, далеки ещё от цельного, полного христианства. К этому сознанию и должен был придти рационализм уже в конце прошлого века.

Поэтому, новые рационалисты выбрали для себя другую почву. Они возбудили такой вопрос: было-ли христианство в самом начале таким, как мы его знаем. Ведь первые полтора века христианства менее ясно представляются нам, а между тем, нужно предположить, что христианство, как и всякое жизненное явление прошло известные стадии в своём развитии. Может быть, первоначальное христианство было весьма близко к иудейству или какой-нибудь древней языческой религии, и только потом уже оно приняло свой настоящий вид. У рационалистов твёрдой почвы для этих вопросов не было. Правда, первые 1,5 века представляются менее ясно, так как от этой эпохи дошло мало источников. Но всё-таки у нас есть некоторые памятники. И мы видим, что в них христианство представлено в тех же самых чертах, каким мы его знаем в позднейшие века. Следовательно, нельзя полагать, что христианство в первые полтора века было иное, чем позже.

Новые рационалисты поставили поэтому и другой вопрос: дошли-ли до нас первые памятники христианства в первоначальном виде. Может быть, они дошли лишь в переделках, в искажённом виде.

И вот, все частные работы нового рационализма сводятся к двум главным темам: 1) о нескольких периодах развития христианства; 2) о подлинности или переделках первоначальных христианских памятников. Этими вопросами преимущественно занималась так наз. Тюбингенская школа, ибо новый рационализм развивался главным образом в Тюбингенском университете. Новые вопросы, поставленные тюбингенцами, новые приёмы, применённые ими, новые гипотезы их произвели переполох в богословском мире, тем более, что прежние христианские историки мало занимались эпохой самого происхождения христианства. И хотя потом сами же тюбингенцы отказались от многих своих первоначальных воззрений, однако их идеи имели сперва огромный успех.

Главной почвой для распространения рационалистических идей в нашем веке стала протестантская Германия. Отсюда уже они проникли во Францию и Англию, т. е. обратно пропорционально тому, что произошло в прошлом веке.

В Германии главным центром для развития рационалистических идей стал Тюбингенский университет, прежде отличавшийся ортодоксальным, консервативным направлением. Поэтому рационализм XIX-го века называется нередко просто тюбингенским. В его развитии замечается 3 периода. Во-первых, период самого бурного, разрушительного характера (под конец тридцатых годов), ознаменованный именем Давида Штрауса. 40–50-е годы представляют более положительное разъяснение тюбингенских идей; главным деятелем тут является Баур. С 60-х годов начинается период смягчения рационалистических тюбингенских идей в науке, но вместе с тем бо́льшей популяризации этих идей в обществе. Из представителей этого периода можно назвать Ренана, Гингельфельда, Гаусрата.

Тюбингенская школа обратила на себя внимание в 35 году, когда вышло сочинение о «Жизни Иисуса с критической точки зрения». Оно написано Давидом Штраусом (†1874), который и стал передовым бойцом тюбингенской школы. Он не принадлежал к числу наиболее учёных представителей этой школы, хотя в своём сочинении о жизни Христа и высказал большое изучение памятников избранной им эпохи. Кроме этого, он написал ещё сочинения об Юлиане Отступнике, об известном рыцаре Ульрихе-фон-Гуттене и др¹⁰.

Это писатель горячий, тенденциозный. По своим идеям Штраусс является учеником Гегеля, от которого он унаследовал крайне небрежное отношение к историческим фактам. Он также считал себя учеником Шлейермархера. Он, несомненно, стремился применить к истории христианства те приёмы, которые были выработаны Нибуром относительно римской истории.

Его сочинение о жизни Христа замечательно тем, что в нём замечается глубокий разрыв с христианскими преданиями в самых основных чертах. В этом сочинении самые источники евангельской истории объявляются неподлинными, а самые факты, в них записанные, недостоверными, а лишь созданными воображением позднейших христиан. Приёмы, посредством которых Штраусс развивает свою тему, простые, несложные, но до крайности решительные. Отрицая евангельские сказания, Штраусс исходит из следующих оснований. Во-первых, до половины II-го века нет вполне твёрдых и ясных свидетельств о подлинности их. Но самая непререкаемость и общность этих свидетельств со второй половины II века показывает, что у христиан не сразу же созрел этот взгляд. Правда, первые свидетельства не так ясны и отчётливы. Но это объясняется, во-первых, тем, что христианская литература в тот период была очень бедна, памятников было мало. Во-вторых, при распространении тогда между христианами живого, устного предания о жизни Христа, не обращалось такого внимания на писанные о Нём сказания. Самые памятники назывались иногда иными именами, напр. «воспоминания апостолов», «изречения Христа». Вот на основании всего этого Штраусс делает такое заключение, что свидетельства о существовании евангелий будто-бы не встречаются в первые полтора века. Затем, он старается подорвать подлинность евангелий указанием на так наз. евангельские противоречия. Собственно говоря, в евангелиях нет прямых противоречий, но несомненно есть разногласия. Так как Иоанн писал позднее других Евангелистов, то он хотел обратить на новые стороны в жизни и учении Христа незатронутые другими евангелистами. Поэтому его евангелие разнится от трёх предшествовавших евангелистов. Другие евангелия представляют больше сходства между собой, вследствие чего и называются синоптическими, т. е. совпадающими. Но и в них есть некоторые различия. Каждый евангелист описывал тот факт и с такой стороны, на которую он считал нужным обратить своё внимание. Поэтому евангелисты описывают часто разные факты или касаются разных сторон одного и того же факта. Эти разногласия уже давно были замечены христианскими писателями, которые и старались пополнять их, объяснять одно другим. Это не только не даёт повода к отрицанию евангелий, но, напротив, даёт весьма выгодный материал для воспроизведения исторического факта. Тут историк имеет пред собой 4 документа в главном согласных между собой, но расходящихся в частностях, так что он может сравнивать и пополнять их одно другим. Но из всего этого Штраусс и его последователи вывели крайнее разноречие выводов между евангелием Иоанна и синоптическими, а также в синоптических евангелиях между собой. Штраусс приходит к тому выводу, что Евангелие писано не учениками Христа, не современниками, а гораздо позднее, и считает самый евангельский факт недостоверным.

К этому, по мнению его, присоединяется внутренняя недостоверность евангельских фактов – чудеса. Как рационалист, он считает всё, что выходит из обыкновенного порядка вещей, незаслуживающим внимания, а следовательно, и всё сверхъестественное. И хотя Штраусс критикует отношение к чудесам, высказанное рационалистами прошлого века, но сам он объясняет все евангельские чудеса и рассказы по-своему. Все они, по мнению его, не действительные факты, а вымысел, миф. Он в этом случае прилагает тот приём, который был тогда общим: объяснять начало истории всякого народа мифом. Но Штраусс упустил из виду, что христианство возникло не в тёмную, невежественную эпоху, а в то время, когда просвещение достигло высокой степени развития между иудеями и язычниками; так что распространяться мифам в большом объёме едва-ли было тогда удобно.

Объясняя недействительность евангельских фактов, Штраусс почти не даёт ответа на то, каковы же были факты жизни Христа. Он говорит, что какова была действительная жизнь Христа, мы не знаем. Известно только то, что на Него были перенесены черты иудейского Мессии. Поэтому евангелие представляет происхождение Христа от рода Давидова, хотя род этот, по Штрауссу, в это время должен был уже прекратиться. Также Христос должен был родиться в Вифлееме, так как там родился Давид и Зоровавель и другие знатные люди. Рождение Христа окружено ореолом сверхъестественности, так как иудеи любили окружать рождение своих знаменитых людей таинственностью, чудесным элементом (Самсон, Гедеон, Самуил). Но Штраусс находит противоречие в том, что Христос родился в Вифлееме, а воспитывался в Назорете. Будто человек не может родиться в одном месте, а воспитываться в другом! Затем мессия должен был походить на древних великих пророков и творить чудеса. Поэтому, по мнению Штраусса, многие евангельские чудеса напоминают чудеса ветхозаветные. Так, чудесное насыщение 5 тысяч напоминает насыщение народа еврейского в пустыне синайской, превращение воды в вино – изведение Моисеем воды из камня. Великие пророки, по представлению древних иудеев, были боговидцами. Моисей видел Бога на Синае, Илья – на Хориве. Поэтому Христу приписывается преображение на горе Фавор, принадлежащей к той же горной цепи. Это перенесение на Христа черт, созданных древними еврейскими пророками, началось между первыми его последователями, которых он собрал среди бедных и необразованных Галилеян. Но когда эта идея перешла в Иудею, то учёные иудейские раввины убили её. Однако она опять воскресла в более доверчивых Галелиянах. Отсюда возникли рассказы о страданиях и воскресении Христа.

Книга с таким содержанием произвела замечательное впечатление и большой переполох. Она нашла много последователей. Сам Штраусс, оставя христианскую историю, занялся христианской догматикой, в которой переиначил все догматы христианства. К ним он применил философские идеи Гегеля. Поэтому, напр., у него вера в Троицу обращается в миф, воспроизводящий бытие в себе, вне себя, для себя. А христианский догмат о воплощении является также лишь мифом, воспроизведением в мифической форме идеи о единстве человеческого духа с Божеством, вследствие чего Людвиг Фейербах¹¹ в своей «Сущности христианства» провозгласил великой заслугой этой религии, что будто она возвестила человечеству, что никакого бога выше его нет, что бог только идеализированное человечество. По Фейербахову взгляду, вселенная есть развитие идеи, достигающей только в человечестве сознания, нет бесконечного в нашей мысли; религия есть только наиболее целесообразное соглашение нашей жизни с требованиями наших инстинктов, сначала материальных, а затем духовных. Ещё более крайних пределов это направление достигло в трудах Герререра, Бруно, Баура, Руге (hallische jahrbücher). Они возстановили против себя всё общество и поспешностью своих выводов потеряли скоро веру даже среди тюбингенцев, так как они всё разрушали, но ничего серьёзного и положительного не давали, тем более, что они оставили свои работы только на самом начале христианской истории, но как объяснить её дальнейшее развитие, на это они не давали ответа.

Тогда выступил на деятельность глава другой фракции тюбингенской школы – Фердинанд Христиан Баур.¹² Он серьёзнее и учёнее Штраусса. Он имеет то значение, что представил попытку положительного воссоздания христианской истории по рационалистическим идеям и провёл её до того времени, когда представители рационалистической школы уже могли сойтись с христианскими представителями, т. е. до половины II-го в.

На место прежнего голого отрицания евангельских фактов Баур проводит идею постепенного развития христианства в первые полтора века. Он развивает гипотезу о переработке этих сказаний, хотя, по мнению его, евангелие первоначально было написано современниками. Он указывает несколько периодов в развитии христианского учения. Сперва Христос выступил, как простой учитель нравственности, в Галилее, с рядом возвышенных поучений, образец которых представляет нагорная проповедь. Затем, под влиянием к Нему восторженного отношения учеников, у Него сложилась новая идея: он стал прилагать к Себе все пророческие сказания о Мессии, стал считать Себя Сыном Божиим, хотя и не в прямом смысле. Потом, встретив преследование, Он стал говорить о том, что Ему следует пострадать, погибнуть. По смерти же, между учениками Христа явилась вера в Его воскресение. Баур относится к христианской истории не так решительно, как Штраусс. Он даже не отрицает прямого воскресения Христа. Но он говорит, что тут всего важнее не сам факт, а смысл этого факта. Он признаёт, что вера в воскресение Христа послужила основанием христианства. Но это первоначальное христианство, вождём которого были старшие ученики Христа, не было похоже на позднейшее. Это просто была отрасль ветхозаветного иудейства. Первоначально и обряды у христиан были те же, что у ветхозаветных иудеев. Отличались они только верой в воскресшего Мессию и крайней исключительностью, нетерпимостью. Но один из первых последователей христианской общины, Сав, перенёс христианство в эллинский мир. Здесь оно получило новый характер, отрешившись от обрядности, замкнутости, и, приняв дух эллинизма, стало общечеловеческой религией, призывавшей к себе все народы. Понятно, что между этим новым и прежним христианством оказалось противоречие, что повело ко вражде этих двух направлений, иудейсвующего и язычествующего. Хотя памятники и не дают ясного представления об этой борьбе, но Баур говорит, что две секты, бывшие в первоначальном христианстве и отличавшиеся крайностями, эвиониты-иудействующие и Маркиониты-язычесвующие, были не просто отдельными сектами в христианстве, а остатками первоначального христианства Петрова (Эвионитство) и Павлова (Маркионитстов). Затем эти два направления стали сближаться между собой. Баур придумал много перипетий, стадий этого сближения. Наконец, во вторую половину II-го в. эти партии примерились и образовали то христианство, которое мы уже встречаем в памятниках христианских.

Сообразно с этой борьбой и самые памятники христианские Баур располагает по разным стадиям. Более ранние для него памятники те, которые указывают на борьбу партий в христианстве. Это – 4 послания ап. Павла: к Римлянам, к Еорифянам два, к Галатам. Эти писания, по его мнению, указывают будто на борьбу петрова и павлова христианства. Затем в Николаитах, о которых упомянуто в Апокалипсисе, он видит христиан павлова направления. Но чем больше единства во взглядах, тем по Бауру, позднее памятники. Но выше всех памятников Баур ставит Климентины. Дело в том, что в памятниках канонических не оказалось следов борьбы между христианами в тех размерах, как это ему было нужно. А в Климентинах подробно описывается борьба между каким-то Симоном Магом и Петром. Баур предполагает, что Симон Маг и есть сам Павел. Поэтому баурова история христинства представляется совершенно в новом виде; так что трудно понять, что это говорится о христианстве. Но всё это обосновано на широком изучении памятников, которыми Баур пользуется крайне произвольно.

Исследования свои Баур начал с 20-х годов, раньше Штраусса, но он осторожно раскрывал своё дело. Он начал с самых общих вопросов: сперва он написал о мифологии в религии, где указал на развитие мифологического элемента в древних религиях. Затем он представил сравнительные характеристики Христа и Сократа, ап. Павла и Сенеки. Потом он написал сочинение о Христовой партии в Коринфе, где взял стих из послания к Коринфянам¹³, в котором говорится о христианах Павловых, Апполосовых, Петровых, Христовых. По Бауру выходит, что христианств было несколько, хотя в этом послании говорится только о том, что существенных различий в воззрениях этих партий не было, но только одни предпочитали одного учителя, другие – другого и т. д. В 40-х годах вышли исследования Баура о развитии догматов Троицы, воплощения, искупления, об ап. Павле и Климентинах, где он раскрывает ту мысль, что христианство павлово-язычествующее было не то, что христианство петрово-иудействующее. В начале 60-х годов он издал общее сочинение по христианской истории первых 3-х веков, затем продолженное до XVIII в. Но в этом продолжении он уже более сходится с другими историками. Он же издал историю догматов и церковную историографию, в которой проводит ту идею, что все прежние истории христианства вели к тому, что затем было выработано Тюбенгенской школой.

Вместе с Бауром в 40–50 годах работало несколько других даровитых писателей. Во-первых, Швеглер (о «Монтанизме», о «Послеапостольском времени») и Целлер (об источниках апостольской истории). Но они скоро оставили область церковной истории. Швеглер перешёл к римской истории, Целлер – к истории философии. Альбрехт Ритчел разработал христианскую историю в первые полтора века по идеям тюбингенцев, но в более смягчённом духе. Герререр довёл свою историю христианства до конца первого тысячелетия. Сначала ярый тюбингенец, он кончил переходом в католицизм.

Под влиянием Баура воспитывались позднейшие тюбингенцы: Гильгенфельд, Гольцман, Кейм.

Со смертью Баура работы тюбингенцев ослабли; ученики его смягчили его выводы. В настоящее время самый серьёзный представитель тюбингенской школы – Гильгенфельд. Он решительно заявил, что не 4, а 8 книг новозаветных надо признавать полинными. Он сам отказался от мифического названия ап. Павла Симоном Магом. Он также заявил, что маркианство и евиониство далеко не могут служить представителями первоначального христианства, а между ап. Петром и Павлом не было той крайней вражды, как это хотелось Бауру.

Кейм, занимавшийся особенно жизнью Христа, старался смягчить положения Штраусса.

Ещё более старался их смягчить Вейсе, который в последнем своём труде, которым занимался 20 лет, говорит, что хотя бы отвергнуть подлинность евангелий, к тому же нужно однако воротиться на основании предания, ведь из чего-нибудь оно же возникло.

Гаусрат (……), теперь проф. В Гейдельберге, очень плодовитый и талантливый представитель этой школы, признаётся, что первоначальное христианство нельзя представлять в виде споров, что, напротив, то было время живого увлечения, одушевления личностью Христа, а не доктринерства.

Но этот последний период замечателен тем, что тюбингенские идеи всё больше и больше распространяются из кабинетов учёных в пулике. Их попурялизации оказал важную услугу французский писатель Эрнест Ренан¹⁴, который в 63 году издал сочинение о жизни Христа и затем продолжил христианскую историю почти до конца II века. У него своего очень мало. Он только популяризирует тюбингенские идеи, смягчая их. Его художественный такт чувствовал, что если представить эти идеи во всей резкости, то они скорее отпугнут от себя читателя. Поэтому он воспользовался романтическими приёмами. Отрицая евангельские памятники, он однако широко черпает из них для описания личности Христа, которого он, конечно, не считает Божеством, но гением, великим человеком, не чуждым, впрочем, человеческих слабостей, даже специальных французских. Интересу рассказа особенно способствует яркое изображение картин Палестины (где Ренану самому удалось побывать?). Где нет фактов, там Ренан пускается в рассуждение о том, что должны били чувствовать его герои. Таким образом он сходит на романтическую почву.

Ренан нашёл себе последователей и среди немцев. Гаусрат, хотя он серьёзнее и учёнее Ренана, но пользуется иногда тоже романтическими приёмами.

Заслуга тюбингенской школы заключается в том, что она обратила внимание на некоторые вопросы, мало до того времени затронутые, хотя собственные её постороения и не имеют положительной цены.

В XVII и первой половине XVIII в. церковно-историческая наука в католическом мире стояла выше протестантской. Но потом отношения изменились и особенно в XIX веке протестантская наука стала гораздо производительнее католической.

Нельзя, впрочем, сказать, чтобы не являлось значительных церковно-исторических трудов между католиками в конце XVIII и в XIX в. Есть очень многотомные католические истории Дарраса, Дарембергера, Рорбихера. В них много материала, но приёмы исторические очень отсталые. Эти историки сильно проникнуты ультрамонтанскими тенденциями. Более значения имеют труды той партии в католицизме, которую можно назвать либеральной. Она создавалась и развивалась преимущественно в Германии. В 30 г. явился в Германии очень трудолюбивый и даровитый католический учёный, который имел большое влияние и на протестантское богословие. Это Moehler, бывший (с 30–38 г.) проф. Тюбингенского университета на католическом богословском факультете. Он заявил себя весьма значительн6ыми церковно-историческими трудами. Он написал несколько замечательных церковно-исторических монографий: об Афанасии Великом, Ансельме Кӧнберберийском, о гностицизме, Монашестве, Лже-Исидоровых Декреталиях. Самые значительные его труды по патрологии (история церковной литературы) и по символике.

Символика, т. е. сравнительное изучение разных христианских исповедований, возникла во 2-ю четверть нынешнего века. Она развилась из обличительного богословия, которое носило очень тенденциозный характер. Каждый учёный, разбирая догматы другого исповедования, старался их опровергнуть, разбить. Затем, эти догматы изучались без всякой связи и весьма отвлечённо, вне исторической почвы. Только со 2-ой четверти нынешнего века это положение дела изменилось. На место полемики явилась уже настоящая символика. Каждый отдельный пункт известного вероисповедания стал теперь рассматриваться не отвлечённо, а в связи с историческими условиями, а также в связи с другими пунктами той же вероисповедной системы и основным её принципом. Наконец, символика старается быть более беспристрастной, объективно выяснить смысл каждой отдельной идеи того или другого вероисповедания.

Первый учёный, который положил начало этому новому методу сравнительного изучения вероисповеданий, и был Moecher. Его история западных христианских исповеданий доселе лучшая. По его следам пощли и протестанты. Прежде всего, Баур издал свои чтения о протестантстве и католичестве. Тирш, написавший, между прочим, историю апостольской церкви, издал “Лекции о католицизме и протестантизме”, где автор говорит, что тот и другой слишком односторонни и далеки от идеала древне-христианской церкви. Потом Тирш вдался в мистику и стал крайним ирвингианцем¹⁵. В протестантском духе писал символику Марейнике. У нас, в России, 1-й опыт сравнительного представления исповеданий сделал в своих брошюрах Хомяков.

Moeher произвёл большое возбуждение. Он критически отнёсся к слабым сторонам католицизма. Но с другой стороны он старался идеализировать католическую идею старого церковного единства. Но эта идеализация оказалась неприложимой к католицизму. Это хорошо сказалось в том направлении, которое следовало Mocher’у и пришло к разрыву с католицизмом.

Под влиянием его воспитались образцовые католические церковные историки в Германии: Риттер, ….., которого «Всеобщая история церкви» одна из лучших. Это полное и спокойное изложение фактов.

К 60-м годам в том же направлении выступило много учёных в католической Германии. Самый выдающийся из них – …….., мюнхенский профессор. Он известен несколькими большими монографиями, лишь косвенно относящимися к церковной истории: «О состоянии языческого мира пред христианством», «О магометанстве и его отношению к христианству», «об иудействе», «о внутреннем развитии протестанства» и др. Будучи сначала ревностным приверженцем католицизма он написал не очень значительную, но талантливую церковную историю, под заглавием «Kirche und Kirchen», где идеализируется история католицизма. Но Дёллингер не долго удержался в союзе с католицизмом. Когда в 72 году у иезуитов созрела мысль созвать так наз. Ватиканский собор, чтобы провозгласить на нём догмат о папской непогрешимости, тогда одни пошли на сделку, а другие отделились от папизма и образовали так наз. старо-католическую церковь. Этому помогали и политические обстоятельства. В Германской империи, тогда только что созданной, утвердилась политика, неприязненная к папскому двору. Бисмарк хотел отделить германских католиков от папы и поддерживать тех, кто восставал против догмата о папской непогрешимости. Поэтому большая часть от германских католических учёных образовала особую церковь. Во граве её стоял Дёллингер. К нему примкнули: Фридрих, издавший историю Ватиканского собора, Шульте, Рейш, Михелис, экзегет Ланген, историк «Философии отцов церкви» Губер, которому приписывают сочинение «Папа и собор». Прусское правительство дало право собраться старо-католикам и избрать своего епископа. Епископом избран был Рейнкенс. Но конечно наше время вообще неблагоприятно для образования новых церковных формаций. Большая часть католиков не пошла за этими учёными. Да и сама старо-католическая церковь имела успех лишь пока ей покровительствовало прусское правительство. Теперь она потеряла всякое значение. Одни из её последователей стали сближаться с англиканством, другие с православной церковью. Но всё-таки эта старо-католическая церковь замечательна тем, что в неё ушла большая часть католических германских учёных.

Кроме него, есть среди католиков, в настоящее время, очень учёный, но далеко не беспристрастный историк. Это – кардинал Гергенрётер, бывший проф. боннского университета. Ему принадлежит большое исследование о патриархе Фотии и его времени. Затем он предпринял полную церковную историю – труд во многих отношениях замечательный. Это очень подробная церковная история, с подробным указанием на литературу этого предмета. Но в тех особенно частях, где Гергенрётер касается истории других христианских вероисповеданий он является слишком тенденциозным.

Затем, назовём ещё одного, который также стал известен с 60-х годов, Пихлера, известного своим 2-томным трудом о разделении церквей и попытках их соединения. Труд этот также пристрастный, но в нём он обнаружил большой талант и знание нашей восточной, особенно византийской истории. Но в этом труде заметна не только вероисповедальная тенденция, но рядом с замечательными исследованиями встречаются прямо выдумки, намеренные подлоги. Пихлер написал также несколько статей большею частью по истории восточной церкви¹⁶.

До сих пор мы говорили больше о Германии. И не без основания. В нынешнем столетии она стояла впереди других стран во многих отношениях, между прочим, в церковно-исторической науке. Из других стран назовём несколько имён учёных во Франции, Англии, Италии. Все они шли по следам германских учёных.

Французские учёные замечательны не столько учёностью и самостоятельностью, сколько талантом популяризации. В этом отношении замечательны: ДʹОбиньи, Прессансэ («Histoire des trois premiers siècles de l´Eglise chrétienne nouv ed. 1887»), аббат Местраль. Но во Франции выдаются не столько специалисты богословы и церковные историки из среды лиц духовных, а большая часть замечательных светских писателей касалась также истории церкви. Так, Гизо писал по церковной истории и по богословию. Мишле писал о началах реформации, Кине – об иезуитах, Монталамбер – о монашестве, Брольи – о Константине и Юлиане, Амедей Тьерри – о Златоусте и бл. Иероним, Боасье – о состоянии католической церкви в начале XIX в., Обэ (юрист) – о гонениях на христиан и христианских мучениках, также Лоран. Многие пришли к выводам отрицательной тюбингенской школы. Ренан и Реусс, писатель серьёзные и ученье Ренана, последователь Бауэра и Гигенфельда.

В английской церковно-исторической литературе, как и во французской своего мало. Но английские церковные историки замечательны: 1) стремлением популяризировать труды немецких учёных; 2) идти средним путём между положительным и отрицательным направлениями. У англичан издавна в характере всё сглаживать, примирять. Они не столько оригинальны, сколько практичны. Их сочинения практичны, жизненны; в них нет отсталостей и крайностей либерализма. В этом направлении писали церковную историю Мильман, Робертсон, из новых – Stanley (отдельные монографии).

Из английских писателей надо особенно упомянуть тех, которые занимались историей восточной церкви. В английской церкви есть издавна стремление к церкви православной. Это сказалось и в науке. Англичане больше других занимались историей восточной церкви.

Между проф. Оксфордского университета явилось, в половине нынешнего века, особ. Направление (пьюзеизм), возникшее под руководством Пьюзея. Пьюзеисты – Ньюман, Пальмер, Нил, написали сочувственные исследования о восточной церкви и искали сближения с нашей церковью. Но дело это кончилось ничем.

В Италии замечательны издания некоторых церковно-исторических памятников. Так как Римские библиотеки богаты древними памятниками, то там и явился целый ряд учёных по изданию памятников. Из этих издателей замечательны: во 2-ой половине XVIII в. – Муратори, в нынешнем столетии – Тейнер, Петра, Росси.

По изданию и исследованию памятников церковной литературы следует также назвать одного француза, аббата Migne. Он известен не самостоятельными исследованиями или открытиями, а попыткой собрать и обобщить все прежде изданные памятники.

Он завёл типографию близ Парижа и стал переиздавать отцов церкви. Это издание составило Teologiae cursus completes. В него вошло более 220 т. отцов западной церкви до XII в. и до 160 т. – церкви восточной, до половины XV в. Издано около 30 т. одних указателей к этим памятникам.

Затем он предложил было сделать серию изданий сирийских памятников. Но пока он задумал другое предприятие: делать выборки из изданных им памятников для разных богословских наук, составлять разные богословские энциклопедии. Бралось какое-нибудь слово и на него подыскивалось возможно большее количество относящихся к нему мест в памятниках церковной литературы. Издано 3 серии таких словарей, каждая от 30 до 50 томов.

Все эти работы велись несколько поспешно. Поэтому в них не довольно обработки, много поверхностоно. Но во всяком случае это очень полезное и огромное издательское предприятие. В течение немногих лет было выпущено свыше 500 т. Это очень дорогое пособие для всех, занимающихся богословием и церковной историей.

К несчастью, в 67 г. типография сгорела и Migne должен был прекратить свою издательскую деятельность.

Ново-Греки сделали для церковной истории более других православных народов Балканского полуострова.

У них есть истории отдельных патриаршеств. В нынешнем веке между греками ново-греческого королевства и византийского патриархата стало выказываться научное побуждение. Явилось много учёных, которые особое внимание стали обращать на разыскивание древних памятников греческой духовной литературы, которых и доселе много не издано. Из этих изданий замечательны: Константин и Софокл Экономосы, Филофей Вриенний, ……., Симонидес, Поподополо Керамеус и др. – У Румын можно указать на церковно-исторические труды митр. Шегуны. – Вообще-же, церковно-историческая наука на православном Востоке ещё впереди.

У нас церковно-историческая наука находится в слабом состоянии. Этому способствовало несколько условий. У нас вообще наука стала развиваться позднее чем на Западе. Мы стали работать на этом поприще, когда Запад уже далеко ушёл от нас. Труды западных писателей отличаются известными тенденциями, так что в этой науке нам неудобно прямо идти по их следам. Нам необходимо самим переработать тот материал, который они переработали. Наконец, состояние науки духовн. у нас доселе далеко не свободное, так что и при вполне православном направлении, относясь к делу прямо, можно попасть в неприятность. Поэтому у нас доселе мало сделано по этой науке.

Наши предки не знали церковной истории. В древней России не знали даже древних историков христианских: Евсевия, Сократа. Знали только некоторых византийских хроникеров. Со временем же развития духовных школ, в них сообщались кое-какие сведения по церковной истории. Главным образом она изучалась по византийской истории Никифора Калиста. – В начале XVIII в. по приказанию Петра I переведена церковная летопись Барония, но не с подлинника, а с какого-то польского сокращённого перевода. В конце прошлого века переведена византийская хроника Кедрина, доводившая историю восточной церкви до XI в. и дополненная до начала XV в. Со второй половины XVIII в. Русские стали знакомиться и с трудами протестантских учёных: Мозгейма, Вейсмана.

В начале нынешнего века были преобразованы духовные заведения. Профессорам поручено было писать курсы по разным предметам, между прочим, по церковной истории. Этим была вызвана «Библейская история» филарета Дроздова¹⁷, и «Церковная История» Иннокентия Пензенского. Первая изложена по Буддею, вторая – по Мозгейму и Вейсману. Но в них много и самостоятельного. Авторы проверяли по источникам и противопоставляли собственные воззрения. Эти истории и до настоящего времени остаются самыми замечательными. В 60 г. профессор петербургской духовной академии Чельцов стал писать церковную историю по Неандеру, но издал только 1-ю часть. Не так давно Терновский, профессор киевского университета, издал 2 книжки по церковной истории («Первые 3 века христианства», история вселенских соборов). Последняя талантливо написана, но не особенно серьёзно.

Перейдём к переводам. Соколов перевёл церковную историю Гассе, сухо написанную. Кн. Волконский стал было переводить с французского церковную историю аб. Владимира Гэттэ¹⁸, перешедшего в православие и состоящего ныне священником православной церкви в Париже; но вышло только 4 части (до V в.). Матвеев издал часть (до VI в.) церковной истории Робертсона, а также перевёл сочинения Фаррара: «Жизнь Христа»¹⁹, «ап. Павел».

Между популярными историями церкви лучшая принадлежит А. Н. Бахметьевой.

Отдельных монографий много появилось в последнее время, когда в 60-ых годах введён был новый устав духовных академий. Появилось много выдающихся произведений, напр. «История древних религий» еп. Хрисанфа, «Восточная агиология» арх. Сергия и др. Они показывают, что и у нас было сделано довольно для церковной истории, если бы были благоприятные внешние условия. Много ценных статей находится в духовных журналах. Такие статьи, как, напр., статьи проф. Горского об Афанасии Великом и Феодорите Кирском (в «Прибавлениях к Творениям св. Отцов) сделали бы честь любой западной литературе.

Едва ли не лучшее, что делается для развития нашей науки, это переводы церковно-исторических памятников, делаемые главным образом в Духовных академиях и при редакциях духовных журналов. Петербургская духовная академия перевела христианских историков IV-V века и до 8 книг византийских хроник XII-XIII в. Московская духовная академия занимается переводом творений Отцов греческой церкви IV-V в. и теперь уже дошла до Кирилла Александрийского. Издано более 80 книг. Киевская духовная академия переводит западных учителей церковных. Казанская духовная академия переводит западных учителей церковных. Казанская духовная академия печатает, в Православном Собеседнике, древне-русские церковные памятники, а также акты соборов. Из частных журналов, Православное обозрение перевело писания мужей апостольских, апологетоа Иринея и часть Философумен; Чтения в московском обществе любителей духовного просвещения печатают канонические правила с толкованием на них средневековых византийских комментаторов. Таким образом всё более и более подготавливается материал для нашей науки.

Успешнее идёт разработка истории отечественной церкви. Тут выдаются труды московского митрополита Платона (в конце XIII в.), киевского – Евгения, Филарета Черниговского («История русской церкви», «Жития русских святых», «История русской духовной литературы») и митрополита Макария («История русской церкви») и проф. Голубинского и Знаменского. С 60-х годов начались исследования по расколу. Из этих исследований более известны: Нильский, Субботин, Щапов, Ивановский – профессора духовных академий, а из светских учёных – Мельников и др.

Филарет Черниговский много сделал и для общей церковной истории в своих «Житиях южно-славянских святых» и др. соч.

Но в его многочисленных трудах, вследствие поспешности, встречаются ошибки.