[Январь]

Новое лето жизни нашей и жизни нашего отечества встречаем мы в глубокой печали. Всё время мимошедшего лета чёрные тучи сгущались над отечеством нашим и делались всё мрачнее и мрачнее.

Извне, на Дальнем Востоке, напал на нас многочисленный, сильный и коварный враг. Доселе бессильны были против него – и испытанное мужество наших воинов, и искусство военачальников. Под минами и гранатами врага погиб наш Тихоокеанский флот. Не изумительная доблестность героев Порт-Артура, ни твёрдость его фортов и стен, ни выдающиеся качества руководителей его обороны, – ничто не удержало в наших руках этот оплот наш на Дальнем Востоке. Что будет далее на полях Маньчжурских, одному Богу известно.

Внутри отечества нависли над ним ещё более мрачные тучи повсюдной смуты; подняла головы свои многоголовая гидра крамолы: злобно зашипела она против основных устоев нашего отечества, против единодержавной власти Российского Самодержца и Отца отечества, против господственного положения в нём, среди других религиозных обществ, матери нашей – Православной Церкви, против первенства в нём коренного русского племени, своей кровью и своим потом собравшего под собой ¹/₆ часть вселенной и сотни разных племён. Литературные сирены вдохновляемой международной плутократией печати запели сладкие песни о „весне”. Отуманился здоровый ум русского человека от этих коварных песен, отрава сомнения в прочности устоев своего отечества закралась в сердце его, – и русский человек стал врагом самому себе, своей Церкви, своей национальности.

И вот в то время, когда истинные и верные сыны отечества – одни все силы свои употребляют на отражение врага, несут саму жизнь свою на алтарь Церкви, Престола и отечества, другие жертвуют на военные нужды отечества достоянием своим, и когда все эти верные сыны отечества взывают к Богу о помощи к одолению врага – находятся сыны святой Руси, или, лучше сказать. недостойные исчадия её, которые – страшно сказать! – желают ей поражения, посылают будто бы телеграммы японскому микадо с пожеланиями победы; которые, пользуясь внешним затруднением отечества, сеют внутри его раздор и вражду, расшатывают устои власти, религии и закона, стремятся под флагом народного блага, а на самом деле в целях космополитической мамоны, ниспровергнуть существующий самодержавный строй управления, прибегая для того ко всяким гнусным и подпольным средствам, в том числе к террору политических убийств. К утешению нашему, таковых отверженных сынов России, которые вышли от нас, но не были наши (1Ин.2:19), немного у неё. Но, к печали нашей, в такое тяжёлое время, когда души и сердца всех русских людей должны бы слиться воедино к отражению внешней опасности, находится у неё много блудных сынов, которые, не имея ни сознательной вражды к своему отечеству, ни злостных намерений причинять своей матери православной Руси – вред и ущерб, единственно из желания показаться либеральными, в угоду лишь модному течению, с гамом и криком, как бессмысленное стадо, бегут за самозваными вождями злостной крамолы, вторят им в дерзком требовании ломки испытанного, возвеличившего Россию, уклада её управления, в требовании разных реформ, не отличая среди них гибельных для отечества от благодетельных и во всяком случае несвоевременных, нуждающихся в спокойном, всестороннем обсуждении их в мирные дни, и притом не толпой самозваных реформаторов, а людьми государственного ума и опыта. Отцы составляют адресы виновникам смуты, пишут дерзкие петиции и порицания Правительству, а дети их с революционными флагами бегают по стогнам столиц и университетских городов, производя буйства и бесчинства, легкомысленно надеясь увлечь к своему сумасбродству здравый смысл всего русского народа.

В дни великой опасности для нас на Дальнем Востоке и в дни такого умопомрачения и опьянения некоторой части общества гибельными для отечества теориями не могут не печалиться, не облиться слезами истинные и верные сыны св. Руси, не глядеть с тревогой в грядущие дни нового лета, полные громов и молний в нависших над отечеством мрачных тучах.

Явно, что гнев Божий отяготел над отечеством нашим. Явно, чти Господь отвратил светлое лицо Своё от нас и послал ангелов губителей с чашами гнева, которые одни за другими и изливаются на отечество наше.

Где же причина этого гнева Божия на нас? За что Господь карает св. Русь? Кто может знать это! Кто познал ум Госпоже, или кто был советником Ему (Рим.11:34)! Но если ветхозаветным первосвященникам дано было за благодать ветхозаветного архиерейства возвещать в потребных случаях истину не от себя, а от лица Божия (Ин.11:49–51), то сколь более благодать новозаветного архиерейства даёт дерзновение даже и недостойным из нас возвещать пути Господни, проникать в цели и намерения ума Божественного.

Осеняемые этой благодатью, постараемся проникнуть в советы Господни об отечестве нашем.

Отечество наше, получив от Византии чистую христианскую веру, призвано Промыслом Божиим к тому, чтобы, с одной стороны, хранить в чистоте принятое учение, воплотить его в жизни своей, а с другой, – нести свет сего учения и заповедей Божиих в глубь Азии – колыбель человечества и христианства – к коснеющим во тьме язычества народам, и таким образом через владычество над племенами и народами распространять царство Божие на земле, расширять пределы православия в мире. Вот задача, возложенная Провидением на Россию! Для удобства же в достижение указанной задачи, ей дан самодержавный строй правления, при котором сердце Царя в руке Господа, как потоки вод: куда захочет Он, направляет его (Притч.21:1). В исполнении этой великой задачи весь смысл и цель существования России, залог прочности трона её Самодержцев, залог её внутреннего благоденствия и внешнего величия. С утратой же этого предназначения, с уклонением от этой цели, или даже с остановкой в выполнении своей задачи, нет более смысла в существовании России, в объединении под Скипетром её Самодержцев множества племён и народов: здесь, в этой утрате своего предназначения – начало ограничения Царской власти, связующей воедино все племена и народы, начало разложения России на составные части и затем конечной её гибели во всеобщей борьбе племён, народов и партий с их различными целями и стремлениями, с их различными, поставляемыми каждой для себя, задачами деятельности.

В виду всего этого для нас весьма важен вопрос, храним ли и как храним мы чистое учение Христово, как исполняем миссию свою среди неведущих Христа народов Азии? Увы! Всегда и прежде среди нас были ереси и расколы, увлечения различными чуждыми истине учениями (Евр.13:9), философией и пустым обольщением по стихиям мира (Кол.2:8). Но против ересей и расколов, против бесовских обольщений единодушно восставали и правительство, и законы, и все верные сыны Церкви, ограждая целость достояния Христова. Не было равнодушных к чистоте своей веры. То ли мы видим теперь? Одни сыны Церкви совершенно равнодушны к ней и к православной вере своей, другие, не ведая, что творят, готовы оказывать покровительство всяким лжеучениям, всяким сектам, всякому иноверию, лишь не своей матери – Церкви. Третьи даже прямо оказывают непонятную органическую вражду, как к ней, так и ко всем её самым благим учреждениям. А сколько злобы и хулы на св. Церковь Божию, на самого Христа и истинное учение его излил ересиарх наших дней – граф Лев Толстой! И что же? Какое множество сынов православной России рукоплескало ему, как пророку и учителю истины! С каким восхищением и злорадством читались, повторялись и распространялись хулы этого лжепророка и лжеучителя! Но не один Толстой старается исказить и подменить учение Христово. Другие лжеучители усиленно стремятся, под знаменем евангельского учения Христа Спасителя, ввести древнее язычество с культом плоти и скотской похоти. И эти лжеучители для нашего обуявшего общества оказались таже во „пророцех“! Сами законы всё менее и менее ограждают целость и неприкосновенность достояния Христова.

Если же мы сами для самих себя не храним чистого учения Христа, то что же ждать от нас племенам и народам языческой Азии? Среди вверенных скипетру России многочисленных сибирских языческих племён, под гнётом общего равнодушия, еле влачат своё жалкое существование православные миссии, а среди еврейского и магометанского народов их ещё почти и вовсе нет. Промысл Божий сверил было нам великую Маньчжурскую страну. Стоит ли говорить, что о миссии своей нести в неё свет учения Христова мы, если и думали, то думали менее всего. Напротив, в страну старого язычества. мы несли новое язычество в европейской форме, несли культ похоти плоти. И вот нас, как нерадивых и негодных рабов, тот же Промысл Божий, который призвал нас туда, гонит теперь назад оружием язычников, которые и сами умеют перенимать внешний лоск европейской культуры. Что же удивительного, что при таком то равнодушном, то легкомысленном, то враждебном отношении к православной Церкви самих же её сынов, исконные враги Христова учения и Христовой Церкви добиваются, даже через законы православного государства нашего, если пока не совершенного упразднения Православной Церкви, то упразднения господствующего положения, низведения её до простой терпимости на ряду с религиями ложными – язычеством, магометанством и различными сектами и расколами, и в тоже время низведения св. храмов православных до одинакового значения с мечетями, синагогами и языческими капищами. Близко время, когда новые гуманные законы и вовсе перестанут охранять наши храмы и святыни, как таковые (эти молчаливые свидетели возрастания могущества России под покровом Православной веры!), – когда, по этим либеральным законам, храмы наши будут приравнены ко всяким другим зданиям, – когда ограбление, напр., св. храмов будет приравнено к ограблению складов, конюшен, а похищение святынь их, хотя бы и самых дорогих для всего православного народа, к хищению всякой другой вещи.

И что же могло и может выйти из всего этого? Православная Церковь, постепенно лишаемая своего значения, естественно потеряет силу и возможность к ограждению законов гражданских не за страх, а за совесть. Ещё не успел войти в силу глубоко унижающий Православную Церковь закон о храмах и святынях, как начались уже учащённые ограбления храмов, как положенное в основу этого закона пренебрежение к народной вере и святыням уже окрылило неслыханною дерзостью святотатцев, – и вот величайшая народная и Царствующего Дома святыня, икона Казанской Божией Матери, осенявшая Отечество и Царствующий Дом в годины бедствий, похищена и уничтожена самым наглым образом. Под другие святыни безбожные хулиганы кладут, как под какие-то вражеские корабли, взрывчатые снаряды, и остаются почти безнаказанными. Как же Господу, стяжавшему Церковь Своею кровью, не отвратить от нас лица Своего, и как гневу Его не отяготеть на изменяющей Ему не только в жизни, но и в законах России, не покоряющейся Его предначертаниям, уклоняющейся от исполнения возложенной на неё задачи! И от гневного взора Владыки неба и земли трепещет Россия в самых исходищах своего бытия, в самых устоях своего существования.

От веры, её хранения и распространения, обратимся к жизни по вере, к исполнению отечеством нашим заповедей Божиих. Не было, конечно, времени, когда бы на Руси не нарушались заповеди Господни. Но идеалом жизни русского человека всегда было совершенство христианское, осуществление святой и совершенной воли Божией. В соответствие с Евангельским идеалом русского человека и русские законы шли на помощь слабой человеческой воле, направляя её по руслу заповедей Божиих. Но то ли мы видим теперь? Видим уклонение от заповедей Божиих не только в жизни, но и в идеалах, и в законах. Когда в литературе стали идеализироваться типы босяков и хулиганов, отребий общества, не признающих ни закона внешнего, ни закона совести, с каким восторгом встретило русское общество как самые типы, так и создателей подобных типов! Оно почтительно расступилось перед теми и другими, – и вот теперь мы переживаем прелести всё развивающегося босячества, уличного хулиганства, безобразий пьяной толпы и всякого пренебрежения к божеским и человеческим законам.

В то время, как евреи и англичане – всем строем своей жизни и своих правил – первые хранят свою субботу, а вторые воскресный день и непрестанно обогащаются, мы придумали обогащаться за счёт работы в воскресные и праздничные дни. Закон гражданский, и прежде мало охранявший заповедь Господню о покое и святости праздничных дней, теперь и вовсе отказался идти рука об руку с законом Божьим. Что же из этого выйдет? Если указанные народы, исполняя заповеди Божии, обогащаются, то мы, нарушая их, нет никакого сомнения, ещё более обнищаем. Несколько лет раньше того законом были допущены зрелища и общественные увеселения в дни св. четыредеятницы и в кануны воскресных и праздничных дней. Остаётся сделать последние уступки разнузданности общественной, снять последние ограничения её, – и мы будем свидетелями зрелищ и маскарадов в самые священные для христианина и для христианского государства дни и часы. Что же вышло из послаблений закона? Всё развивающаяся страсть к зрелищам и увеселениям, переходящая из верхних слоёв общества в слои народа, настолько притупила и религиозное и патриотическое чувства общества, что ни последние дни Рождественского поста, ни дни брани, ни всенародная печаль но случаю падения Порт-Артура, нигде не остановили неблаговременных зрелищ и веселья.

В то время, как убийство на дуэли осуждается Церковью, как нарушение 6-й заповеди Божией, оно у нас вводится в жизнь через закон, в известных случаях обязательный и роковой. И вот кровь, приливаемая при отстаивании чести, часто мнимой, не через правосудие, а посредством слепого оружия, вызывает в обществе лёгкое отношение к крови ближнего. Более и более находится лиц, которые не путём легальным, а путём револьвера и кинжала начинают отстаивать свои интересы, часто не только мнимые, но и преступные: пускает в ход оружие против охранителей общественного спокойствия, против государственных деятелей и представителей закона. Но что всего хуже, в обществе начинает притупляться чувство омерзения к убийцам и убийствам: ещё подавно мы были свидетелями чуть не карнавала на могиле убитого сынами беззакония государственного деятеля, пусть даже ошибавшегося в своих взглядах и действиях, но несомненно желавшего блага своей родине, честно и со всем усердием работавшего для её устроения. Японцы, ставя памятники над могилами врагов своих, нанёсших им бесчисленные потери у Порт-Артура, дают нам урок уважения к почившим деятелям нашего отечества.

В то время, как узы благословенного Богом брака должны быть равно дороги и Церкви и Отечеству, мы всячески ослабляем прочность этих уз, делая уступку за уступкой в смысле послабления свободным союзам (в признании равноправности детей от этих союзов с детьми законного брака), в смысле облегчения к расторжению союзов, освящённых таинством Церкви, в смысле облегчения к заключению новых таковых союзов для лиц, нарушающих святость брака. Уступки во всём этом лицам, ищущим чисто животной свободы в отношениях полов, смущают одних и не удовлетворяют других, во всех вызывая неудовольствие к закону, напрасно, таким образом, потерявшему основание в законе Господнем.

С волей Божией о неразрывности и прочности брачного союза тесно связывается повеление Господне о тщательном воспитании детей в учении и наставлении Господнем, в страхе Божием и повиновении своим родителям. Таковое именно воспитание детей слово Божие считает столь важным делом, что предписывает достигать его всякими, не только мягкими, но, если то нужно, решительными и суровыми средствами (Притч.13:25, 23:13–14, 29:17; Еф.6:4; Евр.12:6–18). Но воспитание детей в учении и наставлении Господнем, равно воспитание их в повиновении родителям и воспитателям, стало у нас одной из последних обязанностей к детям, причём из-за ложной гуманности мы отказались почти от всякого наказания своих детей. И вот теперь дети господствуют над родителями, исчезла спасительная дисциплина из семей и школ, и безусые школьники производят различного рода беспорядки и приостановку в учебных занятиях и, вообразивши себя господами не только в семье и школе, но и в государстве, бегают по улицам с красными флагами, требуя не только даровых аттестатов, но и изменения законов по их вкусу. Мы захотели быть гуманнее самого Бога, и пот пожинаем горькие плоды своей лже-гуманности.

Таким образом, мы переживаем нечто подобное, что было в древнем Риме перед его разложением. Как там необузданная толпа кричала: „хлеба и зрелищ“, так и у нас раздаются грозные клики: „хлеба, аттестатов, зрелищ и власти“!

Итак, мы вступаем в новое лето под нависшими тучами, с одной стороны, язычества внешнего, старающегося отторгнуть у нас занимаемые нами позиции на Дальнем Востоке, с другой стороны, язычества внутреннего, домашнего, старающегося занять внутренние твердыни православного нашего отечества. Одно старается сдвинуть нас с берегов Тихого Океана и даже Байкала, другое – с берегов православия, самодержавия и национальности. Симпатии внутреннего язычества всецело на стороне своего собрата – язычества внешнего: оно желает поражения России, готово уступить ему даже Москву и Петербург, оно производить смуты и волнения, дабы, воспользовавшись временем внешнего поражения и внутреннего смятения, тем прочнее водвориться в доселе почти недоступной для него св. Руси, тем скорее занять в ней центральное место и захватить в свои руки власть.

Это-то начавшееся объязычение православной России в жизни, идеалах и законах и есть, по нашему разумению, тот великий общественный грех наш перед Богом, который вызывает отвращение от нас лица Божия. И чем мы виновны перед Господом Богом своим, тем по праведному суду Его и наказуемся: виновны в язычествовании, язычники и наступают на нас.

Но кого Господь любит, того и наказывает: бьёт же всякого сына, которого принимает (Евр.12:6). Веруем, что Господь наказует нас Своей отеческой рукой и наказует лишь для того, чтобы мы образумились, покаялись, исправились, – чтобы вспомнили своё великое предназначение быть хранителями истинной православной веры своей, исполнителями святых заповедей Божиих, – быть в вере, в жизни и в законах своих светом во откровение язычников, носителями православия в страны языческого мрака и сени смертной, и чтобы потому сбросили с себя все навеянное на нас новейшим язычеством, все несогласное с задачей своего великого предназначения.

И лишь только Господь услышит хоть один вздох покаяния в этом великом грехе нашем, увидит хотя одно намерение наше к исправлению, как явит нам снова светлое лицо Своё, и избавит нас от руки врагов наших.

Итак, возлюбленная Россия, если хочешь быть и быть сильной и могущественной, как сильна и могуча десница Божия, указавшая тебе цель и смысл твоего существования, расширения и величия, храни и в вере, и в жизни, и в общественном устройстве, и в законах своих вверенное тебе чистое учение Христово, храни своё православие, неси его к неведущим Христа народам Азии, на половину тебе уже отданной и на половину тебя ожидающей, будь в ней светом во откровение язычников, изнывающих в многовековом мраке буддийской нирваны и в нелепых мечтах о гуриях Магометова рая! И Господь будет с тобою везде, куда ни пойдёшь ты. Он истребит всех врагов твоих перед лицом твоим и сделает имя твоё великим (2Цар.7:9). Он изобильно исполнит премудростью и разумом Державного Помазанника Своего и, как потоки вод, направит сердце Его к истинно благодетельным и своевременным преобразованиям, пошлёт Ему мужей богобоязненных, мудрых, разумных, испытанных, к управлению великой державоюй Его, к благоденствию всех подданных Его, всякого племени и народа, но к чести и первенству коренного племени русского, к терпимости всех религий, но к славе и расширению родной нашей православной Церкви.

Епископ Могилевский Стефан

Самое первое средство уронить раскол... это исправить духовенство.

Если духовенство не оставит пренебрежения к истовому служению, дело миссионера будет бесплодным трудом.

Арх. Павел Прусский.

В наше время вновь оживает давно уже, по-видимому, отжившее язычество. Непрерывно появляющиеся одно за другим разнообразные учения и теории, все выше и выше поднимая голову в безумном самообольщени, все усилия употребляют к тому, чтобы заменить собой христианство. Отрицая не только догматы и умозрительную сторону христианства, но и все установления и даже нравственное учение Господа Иисуса Христа, новые проповедники злобно издеваются над всем, что несогласно с их теорией.

Эти плевелы, поросшие на ниве религиозного сознания иных из нашего образованного общества, переходят и в простой народ. Было время, когда многомиллионный русский народ, как один человек, жил верой, искал утешения в родной своей святыне храме Божьем; когда в молитве к Богу изливались и радости, и горести его многотрудной жизни: когда Евангелие было для него святейшим и совершеннейшим словом. Теперь во многих отношениях и для многих это доброе время отошло в область преданий старины глубокой. Расшатанность веры неизбежно ведёт за собой нравственную распущенность. Самым гибельным образом упадок веры отразился на состоянии семьи, на взаимных семейных отношениях. Упадок веры и происходящая отсюда расшатанность семьи – вот то основание, на котором строится современная жизнь и нашего так называемого образованного общества, и простого народа. Но семья, ведь, есть основание общественной и государственной жизни. Это всё – на чём зиждется наша жизнь, наше счастье временное и вечное, без него немыслимо разумное человеческое существование. И эти корни, эти основания нашего временного и вечного бытия – гниют, подвергаются порче и истлевают!.. А мы равнодушно смотрим на их разложение, усыпляем свою податливую совесть лживым уверением, что у нас всё „обстоит благополучно“, и легкомысленно отворачиваемся от средства, которое одно в состоянии возвратить подгнивающим корням нашей жизни их первоначальную свежесть и неиспорченность.

Пока есть ещё время, нужно очнуться и обратить внимание на то, что мы стоим на опасном пути, окружённые неистово поднимаемыми ветром разного рода лжеучений и страстей волнами неверия и нечестия, готовыми затопить нас, и вместо того, чтобы искать опоры в единственном, не поддающемся разрушительному действию этих волн – камне веры, как обезумевшие стремимся в глубь кипящей пучины².

Так безотрадно характеризуют духовное настроение и саму жизнь нашего времени авторитетные наблюдатели нашей современности. С таким-то наследием вступаем мы в новый год! Всякий истинный пастырь, вступая в такое безотрадное новое лето, не может не чувствовать тревоги совести, не может оставаться безучастным к этим грозным знамениям времени.

Но что же нам делать, с чего начать? „Аз есмь путь и истина“ – вот вечный завет Основателя Церкви, – хранительницы истины. Когда затерян миром путь истинно христианской жизни и мысли, тогда его с особенной силой и дерзновением духовного мужества должны указывать пастыри Церкви, богоустановленные служители и проповедники истины и свободы, мира и любви. Они же должны в себе явить и пример подражания. Пастыри должны объединить вокруг себя расстроенное ныне воинство Христово.

Но где же апостолы, где учители, где ратоборцы за истину христову, за вековые наши основы? – скажут нам. Одни безмолвствуют, другие благодушествуют под кущами своими, третьи – немногие – говорят, защищают...

Помоги им, Боже! Они сознают весь ужас того безотрадного духовного и политического положения, в котором Русь родная вступает в новое лето не благости, а гнева Божия, праведно на нас движимого: они понимают всю необходимость мужественной борьбы за веру православную, за Церковь Божию, за незыблемость коренных основ нашего русского пакибытия. Но их так мало! Их энергия тратится на междоусобную войну с вкравшейся лже-братией и с той безобидной, но равнодушной толпой, которая тревожится только интересами личного существования. Всюду и во всём чувствуется, что нет единства и системы. Нет содружества в ратоборцах. Нет согласованности и настойчивости в распоряжениях и действиях. Один создаёт, другой разрушает. Один побеждает, другой возвращает плоды победы врагам. Рядовые воины теряют уважение и к непосредственным начальникам и к самому центру власти. Их авторитет падает. Их слово не имеет надлежащей силы.

Распоряжения местной власти, бывает, совсем не выполняются или выполняются неохотно, критикуются, как личные требования, не имеющие применения в других местах. Армия превращается в разобранный механизм. Все действуют врозь. Каждый воин считает свою роль независимой от общецерковного, общерусского дела. Каждому дело только до себя. Опасные места остаются совершенно незащищёнными. Беспорядок очевиден для всех, но каждый винит другого. Враги торжествуют. Их победы усиливают духовную растерянность, вызывают мрачное отчаяние в лучшем будущем. Болезненное уныние поражает и веру.

Но унывать не время. Не уныние, а пламенная ревность должна рождаться в душе верующих в Церковь Божию, любящих христианскую истину. Перед нами море Божественной благодати. Перед нами и с нами ещё стомиллионный христианнейший народ, в течение 900 лет, ежедневно питающийся истинностью, спасительностью и красотой православной веры Христовой. Правда, жалко и одной овечки заблудившейся, но унынием не поможешь. Ищите и обрящете. Усугубите с наступившего нового лета бдительность, верьте в чудо благости и милости Божией, и двор церковный останется целым во веки веков, и основы вековые будут нерушимыми.

С чего же начать пастырям дабы быть солью русской земли?

Конечно, с самоисправления и с водворения порядка в жизни и службе самой пастырской среды. Врачу, исцелися сам! Необходимо, прежде всего, устранить тот страшный вред, который причиняет Церкви существование недостатков и непорядков в самой ограде церковной. Не подлежит сомнению, что враги Церкви сильно преувеличивают недостатки нашего звания и служения. В общем православное русское духовенство стоит высоко, живёт чисто, служит честно Церкви, Царю и Отечеству. И в нравственном и служебном отношении множество пастырей и клириков – прямо подвижники долга и страстотерпцы за идею своего – сколько великого, столько же и тяжкого служения. Но в тоже время было бы грехом самообольщения отрицать в многотысячной семье нашего сословия – как и во всяком другом сословии – существование немощных и нерадивых. Как, по слову Божию, „мал квас все смешение квасить“, так недостатки и пороки некоторых пастырей наносят вред всему церковному делу больше, чем всякие отрицатели и отщепенцы. „Как не может град, стоящий на верху горы, укрыться“, так невозможно укрыться порокам и недостаткам служителей алтаря от глаз окружающей среды без соблазна – и не для одних только „малых сих“, но и для больших... Пора нам перестать скрывать от самих себя и замалчивать свои недостатки, пугаясь раскола и сект, – уклоняться от чистосердечного и открытого обсуждения недостатков, укоренившихся в клире. Отпавшие и все враги Церкви слишком зорко следят за жизнью пастырей, и в их среде известна вся подноготная и частной, и служебной жизни местного духовенства. Им ничего нового не скажет наша откровенность, с которой мы хотели бы на страницах мисс. органа осмотреться в этом вопросе ныне, при начале нового года, в виду новой стадии нашей пастырской жизнедеятельности на пользу Св. Церкви и дорогого отечества, дабы общими братскими силами приняться с нового года прежде всего за неотложную работу внутреннего самоисправления, духовного нашего самоустроения. А для этого прежде всего необходимо нам самим искренно и правдиво взвесить направляемые против нас обвинения, подсчитать сумму накопившихся за нами недочётов в личной и служебной жизни и затем порассудить, чем и как уврачевать удобнее наши немощи, как удовлетворить приходские неотложные нужды. Итак, в чём нас обвиняют и в чём мы действительно повинны?

* * *

Распространённым пороком в духовенстве обычно считают нетрезвость. Несколько лет назад вопрос этот был резко поставлен чуть ли не на всероссийское обсуждение по поводу доклада свящ. Булгаковского в столичном обществе народного здравия. Докладчик обвинил огульно всё русское духовенство в поголовной нетрезвости. Обвинение было поставлено через чур тенденциозно, и обсуждение велось пристрастно. Духовенство наше, как и народ, в общем реже и менее прочих сословий пьёт. Но вопрос не о сравнительном достоинстве сословий в этом отношении, а о существовании фактов преступления, всеми признаваемого нетерпимым в положении служителей Церкви Божией.

Отрицать факты бесполезно. Нужно признаться, что среди духовенства есть много неосторожных, неумеренных в употреблении крепких напитков, не соображающихся ни с временем, ни с местом, как это делается в среде инославного духовенства. Тут виновата наша школа, наша некультурность обстановки и условий жизни. Нельзя также отрицать, что среди духовенства попадаются и форменные алкоголики. В семье не без урода, – ни смущаться, ни удивляться отдельным случаям печального свойства нечего. Ужасно не это, а ужасно то, что прихожане по целым годам „маются“ с такими несчастными пастырями, и нет им помогающего. Неумолкаемый вопль народа о безобразных деяниях таких нетрезвых клириков очень нескоро доходит до слуха епископа и консисторского суда, и расправы.

В общем нетрезвость духовенства наказуема далеко не в той степени, в какой это требуется правилами и канонами, интересами церкви и судом общественного мнения.

Необходимо установление внимательного наблюдения за поведением духовенства со стороны ближайшего начальства, но ещё более необходимо учреждение братского пастырского суда чести, который бы давал сослужителям право нравственного контроля и братского участия к падающему собрату, который бы вовремя удержал немощного от падения и оказал противодействие разливающемуся в соседстве злу, кладущему пятно на всё духовенство, роняющему авторитет всего клира.

Обвиняя духовенство в бессилии отрезвляюще влиять на народ, печать не раз указывала на „помочи“, устраиваемые сельским духовенством в рабочую пору в праздничные дни. Прихожане напиваются на глазах и по предложению своего пастыря. Что может быть ниже этого? Духовенство является проводником не начал трезвости, а в роли чуть не спаивателей! Обычай устраивать „помочи“ отжил уже свой век, и если держится кое где, то как пережиток старины глубокой. А что он ещё существует, об этом можно судить по посланиям архипастырей; с таким, например, посланием обращался не так давно бывший архиепископ Ярославский Иоиафан к Ярославской духовной консистории³.

Но одной строгой бумагой зла не уничтожить. Нужны люди, которые „тщательно наблюдали бы за точным исполнением“ архиерейского распоряжения, а главное – нужно настойчиво проводить в среду самого духовенства сознание предосудительности этого обычая.

* * *

Самое распространённое обвинение духовенства касается вымогательства за требы с прихожан. Этого рода обвинения, обыкновенно, не опровергаются, а только оправдываются обстоятельствами жизни и условиями нищенского материального обеспечения через „поручное даяние“. Но, по совести говоря, разве можно чем оправдать вымогательство христианского пастыря, и разве могло бы оно стать распространённым явлением при более высоком подъёме в духовенстве пастырского духа, при более глубоком одушевлении идей пастырского служения! Если бы у нас существовали пастырские суды чести или товарищеское друг о друге попечение и нравственная корпоративная ответственность одного за всех, то этим путём вернее можно бы воздействовать на духовенство, заставить его знать меру в требованиях платы, различать случаи, когда не только не следует пастырю брать с крестьянина за требу, а нужно ещё и помочь бедняку и всячески располагать к совершению таких благодатных треб, каковы исповедь, причащение, соборование и др., или когда самому пастырю надо облегчить тягостное положение бедняка, как, напр., при погребении.

В этом-то именно отношении у нас и нет пастырской осмотрительности. указы же и циркуляры, которых очень много, всегда останутся мёртвой буквой.

* * *

Вопиет на небо, как грех, как велие неприличие, как вывеска нашей личной душевной неряшливости и неблагоговения перед святыней – это пастырское небрежение о чистоте и благолепии храмов Божиих, которое так нередко можно наблюдать не только в сёлах, но и в городах.

„Нам много приходилось бывать на севере России, пишет А. Н., и ещё теперь часто встают в памяти некоторые из виденных церквей. Господи, сколько встречалось убожества! То церковь старенькая стоит, наклонившись в одну сторону: точно гнут её лета. То церковь, у которой алтарь отделяется от средней части. То церковь с покосившимися крыльцами и выпячивающимися из стен брёвнами. То – когда-то крашеная, но в настоящую минуту до того облинявшая, что и не разобрать, в какие цвета была она окрашена.

И грустно-грустно становилось на душе при виде таких церквей: забытые, точно сироты бесприютные, стоят эти церкви без призора, обвевают их сырые ветры и точит их дождь, а сырость снизу тянется по стенам, сгоняет окраску и покрывает стены плесенью и чернотой“⁴. А сколько таких запущенных храмов на св. Руси!

Убожество храмов почти всегда зависит от нерадения пастыря. Но, обычно, нерадящие о благолепии дома Божия батюшки винят прихожан: „Не хотят, не слушают, не понимают!“ Но это оправдание есть в сущности обвинение самого себя в преступлении, ещё более тяжком, чем нерадение о внешнем благолепии храма. „Не слушают!“ Как! православный, набожный, храмолюбивый кроткий народ не слушает пастыря! Что-нибудь не так. Вникните в суть дела и увидите, что коренная причина не в народе. Народ по-прежнему признаёт необходимость храма, огорчается его неблагообразием, благоговеет перед достоинством священника, по-прежнему набожен, кроток, но он не любит этого священника, не любить потому, что встречает с его стороны одно холодное безучастие или гордое, раздражительное пренебрежение.

Трудно любить и слушать священника, авторитетом своего сана постоянно прикрывающего своё мелочное самолюбие. Не находя нигде законной поддержки в печальной распре с нелюбимым и несправедливым пастырем, прихожане, обыкновенно, прибегают к своим средствам: к угрозам штундой, к сутяжничеству, обманам и доносам. Священник не остаётся в долгу и платит соответствующей монетой. Бывают случаи, что мужики озлобляются и хватаются уже за свои последние, в руках озлобленных людей из тёмной массы, меры, которыми и выживают священника из прихода... Естественно, что в новом приходе он будет ещё более жесток, несправедлив и мстителен, чем вскоре восстановит против себя и благоустроенный приход. С другой стороны, его преемник в прежнем приходе будет встречен новыми прихожанами не с одним радостным упованием, но и с большой дозой подозрительности и недоверия. На первых же шагах. при первых добрых начинаниях, и этому пастырю придётся бороться с явным и пассивным мужичьим сопротивлением, зародившимся при недостойном предшественнике. Его дело усложняется. Нужно вперёд идти, и поправлять, заглаждать грехи предшественника.

Не всякий оказывается к этому способным. „Не слушают, не хотят, не понимают!“ – и новый батюшка, прослужив два-четыре года, бежит в другой приход. А „церковь старенькая стоит, наклонившись в одну сторону: точно гнут её лета. Алтарь отделяется от средней части: крыльцо покосилось; брёвна из стен повыпятились...“

То же самое происходит и с живой церковью. И она начинает понемногу склоняться в сторону сектантства или индифферентизма, алтарь веры теряет свой священный огонь и авторитет, а „выпятившиеся брёвна“ разрушаются стихиями века или утилизируются „соборищами беззаконных“...

Воспрепятствовать некому. Священник и левит, быв на том месте, пршиед и видев, мимоидоша, У них свои дела. Счастливого пути! Впереди виднеется худшее. Так думают люди и не из самых дальновидных: но от этих предупреждений толку мало. Порядка всё нет и нет. Распри пастырей и пасомых всё усиливаются: разобрать, примирить на месте часто бывает некому. Все печальные последствия на лицо. Доколе, Господи!

* * *

Но, коснувшись пастырских грехов против храма, естественно нельзя обойти молчанием и богослужебного дела.

Сколько раз клиру напоминалось и напоминается и в архипастырских посланиях, и в постановлениях миссионерских съездов, и в статьях духовных журналов о крайней необходимости истового, благоговейного, сердечного богослужения, и всё напрасно!

Большинство священников, диаконов и псаломщиков ни разу в жизни и не видело образцового богослужения и не знает даже, где его увидать. Сколько раз писалось, указывалось на необходимость истового изображения священниками крестного знамени, и это тоже напрасно.

„Больно сознаться, – пишет Н.И. Субботин, – что невежественный, полуграмотный раскольнический поп, с нарочитой тщательностью крестящийся и благословляющий, имеет в этом отношении преимущество даже иногда перед истинно-просвещённым и искренно-благочестивым православным священником.

В Нижегородской губернии, – писал о. архимандрит Павел, много православных уклонились в раскол. А причина уклонения та, что духовенство не хочет следовать народным русским религиозным обычаям, то есть, не хочет молиться, как молится русский народ, именно полагать на себя крестное знамение, по уставу, на главу, живот, правое и левое плечо, – и потом поклониться Богу, по хотят как-то молиться по моде, и тем отчуждаются от русского народного обычая, утверждённого русской православной Церковью. Также не хотят исполнить уставленных поклонов, и с тем вместе не соблюдают апостольское правило: вся вам благообразно и по чину да бывают. Хотя нечинность такая и не повсюду встречается, но несомненно, что бывает в немалой части. Архипастыри на всё это не обращают должного внимания, или обращают не с такой настойчивостью. чтобы искоренить недостаток. А народ простой, видя такие небрежения, говорит: учится духовенство наше лет по десяти и более, а не выучивают его как Богу молиться, как на себе положить крестное знамение, какая польза от их учения! И действительно, когда из учёных семинаристов кого поставят в единоверческую Церковь, его с трудом приучишь молиться, как должно, и как молится русский народ. Русское духовенство не ищет пользы своей родной русской Церкви, ибо не старается уничтожить свои недостатки и тем соединить весь русский народ в единомыслии. Миссионеры будут хлопотать об обращении из раскола в православие: а не будет исправления в духовенстве о крестном знамении, и о поклонах, и о благочинии в церковных службах, успеху будет мало, обращение будет единицами, а совращение в раскол по-прежнему целыми деревнями. Простой народ в книгах мало понимает: он смотрит на наружное, на обрядность. Потому, если духовенство не оставит пренебрежения к истовому служению, дело миссионеров будет бесплодным трудом.

Я скажу вам нечто новое. Если бы исправная была служба в церквах, не было бы нужды и в единоверии, особенно ныне, когда многие вопросы раскола так уже разъяснены. Старообрядцы теперь уже стремятся в Церковь. но не могут примириться с небрежением православного духовенства о крестном знамении и о поклонах и о благочинии церковном.

Самое первое средство уронить раскол, или остановить его распространение это исправить в вышеозначенных предметах духовенство. А как исправить? Нужно бы; от кого зависит, разослать предписания, чтобы, духовенство полагало на себе крестное знамение так, как указано во псалтырях и часословах, а также о поклонах и чинном отправлении служб. А чтобы таковое распоряжение не осталось втуне, нужно назначить лиц, которые тщательно наблюдали бы за точным его исполнением. А прежде всего нужно обратить внимание на учебные заведения, так в них измлада учили детей истовому изображению на себе крестного знамения. А без тщания об исправлении этого недостатка решить раскол невозможно, потому что мы сами даём ему пищу“⁵.

Это сказано много лет тому назад, за это время были и от Св. Синода разъяснения, учреждены и наблюдающие в лице миссионеров, а грех пастырского небрежения об истовости всё ещё живёт и служит одним из главных тормозов в деле миссии.

„Церковно-богослужебная“ небрежность и неуставность истинная причина, по заявлениям самых миролюбивых раскольников и сектантов, препятствующая воссоединению их с св. Церковью, удостоверяет православный миссионер Картушин (брат раскольничьего архиерея Иустина Картушина): можем ли мы требовать, чтобы расколо-сектанты были снисходительны к нам (православным) так же, как должны быть снисходительны к ним мы. И в чём же должно выдаться наше снисхождение к ним? В удовлетворении их законных желаний, мы же, как изволите видеть, хотели бы, чтобы к нам были снисходительны в поступках сомнительной законности. До последнего времени мы стыдились признаться себе, что разоряем одной рукой то дело, которое сами же делаем. Но всему есть предел: я опять обращаюсь к психологии раскола. Кто имел счастье родиться в православии, воспитаться под сенью благодати Божией и свободен от фарисейского презорства, возведённого в расколе чуть-чуть не в добродетель, тот едва ли и может понять то огорчение, и муки, какие испытывает даже самый благонамеренный раскольник, созерцая наши слабости“.

Нечего и говорить, какое оружие этим мы даём в руки ярых врагов Церкви, всегда и везде с злорадством ставящих наши слабости в вину Церкви.

Если съезду благоугодно будет, под руководством церковного священноначалия, сделать что-нибудь к устранению указанной мной причины, – такое дело будет идти прямо навстречу назревшей и перезревшей потребности не только миссии, но и всего русского народа⁶.

Назревшая и перезревшая потребность много раз замечалась и епископами.

„Мной замечено, недавно писал преосвящ. Антоний в своём послании волынскому духовенству, неумение некоторых клириков возлагать на себя крестное знамение.

Староверы говорят, что диавол хватает за локоть нерадивого церковника, когда он хочет завершить крест, и посему крест у него кривой: четвёртое прикосновение попадает не на плечо, а под мышку. Клирики, и иноки и инокини должны быть первыми в ревностном послушании Духу Божию, научающему нас молиться по чину церковному“⁷.

Насколько имело успех в жизни это наставление архипастыря, покажет время, а может быть оно даже осталось и нечитанным большинством волынских клириков, диаконов, псаломщиков и рядовых иноков, которые, обычно, не заглядывают в получаемые настоятелем печатные духовные органы. Нужен живой надзор неослабный, а в тоже время благожелательный, не убивающий, но воспламеняющий дух ревности пастырской, возвышающий сознание долга службы. Миссионеры в этом отношении могли бы сослужить великий исторический подвиг. Без животворящего надзора букве посланий и указных писаний не препобедить укоренившихся привычек, и повторится та же история, что и в Уфимской епархии. Там, несмотря на подобное послание и указания начальства о необходимости истового совершения богослужения, причты продолжали и, вероятно, продолжают совершать службы Божии крайне небрежно, сокращая их вопреки правилам устава Церкви.

Уфимский архипастырь вынужден был обратиться уже с таким эксцентричным внушением к нерадивым пастырям и служителям церкви:

„Оставьте свои дерзкие непослушания однажды навсегда, зная, что ожидает их за упрямство и противление власти, которая отселе не преминет подвергать ослушников строжайшим взысканиям“ ⁸.

* * *

Нет, здесь нужны для борьбы с застаревшим недугом духовенства не одни строгие внушения, строжайшие взыскания, а что-то другое, гораздо большее. Нужна не столько строгость, сколько систематическое воспитание и перевоспитание духовенства, испорченного тяжким плодом жизни, сухой бездушной школой, холодным давящим бюрократизмом. Нельзя забывать, что сословия перевоспитываются медленно и трудно до болезненности, через испытания и скорби, которые, по-видимому, ныне надвигаются на духовенство со всею стремительностью, а посему, милые братие, – блюдитеся, како опасно ходим!..

Мы все останавливаемся на служебных недостатках пастырей, а каковы же прочие члены клира? может быть они стоят на высоте своего призвания и назначения? Поищем для наших скорбных новогодних итогов в архиве обличительной литературы справок и о них.

В 1898 г. бывший казанский архиепископ на обще-епархиальном съезде ставил на вид отцам благочинным скорость совершения богослужения, сокращение устава, торопливость чтения, незнание устава и проч. Через год после этого архиепископ на подобном съезде снова отметил:

„Незнание церковного устава – за последнее время явление? самое обыкновенное. Насколько причетники недалёкого прошлого поражали знакомством с уставом, зная самые мельчайшие его подробности, настолько современные псаломщики удивляют незнанием его, да я даже не вижу, чтобы у них было желание учить его“.

Но, может быть, казанская епархия единственная в своём роде? Оказывается, нет. В прошлом году тот же архипастырь, но уже на харьковской кафедре. в беседе с оо. благочинными отозвался о низшем клире так:

„Скажу о диаконах. Я крайне недоволен теми из них, которых мне пришлось видеть во время поездок по епархии. Служить они почти не умеют: из сотни диаконов трудно указать десяток таких. которые бы умели хорошо кадить, правильно и вовремя произносить ектеньи и другие молитвословия. На большинство псаломщиков ужасно смотреть. Есть псаломщики, которые, войдя в церковь, не перекрестятся, идут мимо горнего места – тоже. Печальное явление. Ведь вы должны требовать, чтобы христианский долг исполняли и простые мужики, а тут церковнослужитель не исполняет этих требований“⁹.

И эти „печальные явления“ имеют место там, где ещё так недавно горел яркий светильник Церкви – приснопамятный архиепископ Амвросий!

Можно с уверенностью сказать, что в других епархиях дело обстоит не лучше. Вообще „полное небрежение, нарушение чина и устава, сознательное нежелание узнать уроки добрых людей“ является характерной чертой низшего клира новейшей формации. Псаломщики из семинаристов не лучше.

„Много теперь псаломщиков, получивших семинарское образование: есть и такие, которые, состоя псаломщиками, занимаются в церковных школах и посему освобождены от прямых своих обязанностей. Все таковые смотрят на своё дело чисто формально и часто очень пренебрежительно, занимая должность или чтобы избавиться от воинской повинности, или чтобы год-другой повеселиться и высмотреть себе невесту и хорошее место. Это уж вовсе не служаки“¹⁰.

* * *

Не оттого ли все эти церковные и внецерковные бесчинности и небрежности клира, что наше приходское духовенство всецело предоставлено самому себе, что оно почти без надзора. без наказаний и поощрений, среди окружающей деревенской тьмы и грязи, среди гнетущего одиночества? Чрезвычайно редкие получасовые архипастырские посещения, нередко сухие и формальные, порождающие в духовенстве чаще рабский страх, чем сыновнюю любовь, конечно, бессильны исправить укоренившиеся дурные навыки, не могут парализовать беспрерывного, сильного влияния дурных примеров и тлетворных веяний духа времени. Правда, у архипастырей существуют помощники оо. благочинные, на обязанности которых лежит наблюдение за порядком церковной жизни, за богослужением, за поведением клира и проч.

Но, в огромном большинстве случаев, оо. благочинные те же рядовые иереи, нередко назначаются случайно и не по заслугам, а потому благочинные иногда являются и сами образцами неблагочииния. В общем, справедливость требует сказать, наши оо. благочинные выше других священников, но они тонут в том же море глубоко въевшихся неблагообразных навыков, как и все их подчинённые. Недостатки последних видны только их приходам, а недостатки вознесённых на значительную высоту оо. благочинных видны огромному району и кажутся уже не служебными проступками, а легальными отступлениями от закона.

В храме, где настоятельствует о. благочинный, не редкость встреть ту же халатность, неряшливость, ту же небрежность, спешность, отсутствие уставности, что и у прочих иереев.

Если бы о.о. благочинные стояли на должной высоте, были люди с высшим образованием или с большим служебным авторитетом, с значительным умственным и нравственным превосходством, если бы они назначались из других округов, а не из своего благочиния, где каждый брат, кум или сват, получали бы независимое от церквей и причтов содержание по должности, то едва ли могли бы безнаказанно искони существовать и доселе не выводиться такие прискорбные явления в области пастырской практики, которые чистосердечно обрисованы одним чутким молодым пастырем, как яркая картинка с натуры. Эта печальная, но глубоко правдивая, прочувствованная картина была лет пят назад изображена на страницах „Мисс. Обозр.“, но её полезно, для вящшего нашего, оо. и братия, новогоднего назидания, оживить в нашей памяти¹¹.

В этом болезненном вопле автора – киевского протоиерея о. Колпикова – слишком много реальной сущей правды.

Иногда священник желал бы ввести уставность в совершение богослужения, но большей частью встречает упорное противодействие со стороны неспособного, ленивого, небрежного псаломщика. Архипастыри напоминают, что „священники должны заставлять псаломщиков с усердием читать Типикон, а по местам даже учить ого“. Это легко сказать. Кривое дерево выправить трудно, в особенности теми ничтожными средствами, какие имеются у приходского священника. Псаломщики поступают в приход совершенно испорченными или школой, где истовости не учат, или предшествующим опытом. Требования рачительного священника они считают личным капризом и превышением власти. Поступив в приход, они не только не признают власти священника, но и смело вводят в уставной чин богослужения самочинство в сокращениях. Они руководятся привычкой и своеволием. Сколько дерзкого противления со стороны псаломщика приходится перенести священнику, желающему, например, ввести общенародное пение:

Что с ним поделаешь? Доносить архиерею? Как будто не стоит; иерею епархии тоже; благочинному? – он только руками разведёт, а ещё укорит: и охота тебе, отче, эту моду вводить!

Случается, хороший псаломщик признает необходимость уставного богослужения, сочувствует ей, вводит хоровое пение, но батюшка – против. И словами, и жестами он нередко из алтаря приказывает клиросу петь „поскорее“. И вот протяжное умилённое пение вдруг сменяется темпом беспокойного марша или полным смятением, в котором ничего не разберёшь. В подобных случаях псаломщики покорно уступают. Прослужив пять–десять лет с небрежным священником, он портится навсегда, и хорошему священнику его уже не исправить.

В редком клире обретается христианский мир. Вражда то явная, то скрытая, то из-за раздела доходов, то из мелкой амбиции, то из-за непонимания своих прав и обязанностей разделяет проповедников мира и их помощников на два враждующих лагеря.

Часто священник, явившись в храм, должен ожидать причетника, по нескольку раз посылать за ним, причём иной из них в оправдание говорит, что не слыхал звона церковного, другой, что рано, и потому не приходил: а найдутся и такие, что скажут своему настоятелю какую-нибудь дерзость. Отношения псаломщиков к священникам так ненормальны, что стали обращать на себя внимание даже светской печати¹².

Слова евангельского мира иногда возглашаются явно встревоженным. озлобленным пастырем, которому отвечает не менее озлобленный диакон, или псаломщик, с нескрываемым раздражением вкладывая в священные слова песнопения своё греховное настроение.

Сплошь и рядом священники безнаказанно обижают псаломщиков, и, наоборот, псаломщики упорно противодействуют доброму и законному желанию священников.

Большая часть этих прискорбнейших явлений не могла бы иметь места при существовании на месте близкого, уважаемого авторитета, в лице благочинных, который бы судил, умиротворял клириков, направляя их деятельность по руслу закона. Такого авторитета, к сожалению, в служебной среде духовенства нет, и этим объясняется возможность таких прискорбных, позорящих фактов несправедливости. о которых рассказывает священник Миронович в „Пастыр. Собесед.“.

Не будем называть одной епархии, по упомянем, что знаем достоверно, видели воочию распоряжение консистории, в третий раз изданное о скорейшем выделении псаломщикам следуемой доли церковной земли, в котором приведено указание, что это делается последний раз. Смеем думать, что и сейчас в этой епархии далеко не все священники выполняли это распоряжение и по-прежнему удерживают за собой известную долю земельного надела, по закону следуемого их низшему сослуживцу¹³.

Тягаться низшему брату судебным порядком, конечно, трудно, и приходится только про себя таить одну ненависть к обидчику-настоятелю.

За неимением законного авторитета, враждующие стороны невольно обращаются за сочувствием к прихожанам. При этом случается, что одна половина прихожан становится на сторону священника, другая на сторону псаломщика. Унижение священно-церковно-служителей достигает своеобразного апогея, когда та и другая сторона старается задобрить своих помощников подачками, угощеньем, водкой. Доходит, иногда, дело до епархиального начальства. Назначается следствие. Дело принимает ещё более соблазнительный характер. Начинаются пререкания из-за личности следователя, являются новые скандальные разоблачения, подговор и спаивание свидетелей усиливаются, вражда обостряется.

Скандал бывает так велик, что служит интереснейшим перед мотом деревенских разговоров в течение многих лет.

* * *

Из других язв, разъедающих нашу церковно-приходскую жизнь следует указать на неблагочиние церковно-певческих хоров. Ими творятся превеликие безобразия. Повсеместно они стоят вне пастырского влияния, внимания, начальственного надзора и контроля. Архиерейские хоры далеко не лучше прочих. Только в недавнее время некоторые епархиальные начальства стали обращать на них должное внимание.

По отзыву бывшего Самарского архипастыря, преосвящ. Гурия, сельские церковные хоры не подчиняются порядку о благочинии даже в святом храме, во время богослужения, не говоря уже о их поведении в приходе, когда они, по принятому обычаю, ходить по домам зажиточных сельских обывателей для так называемого славления, напр. в праздник Рождества Христова, на Пасхе и в дни престольных праздников, причём поют концерты с пре-безумными криками воплями, за что вознаграждают их деньгами и поят водкой: дети певчие также пьянствуют. В виду такого неблагочинного поведения сельских любительских хоров, местный преосвященный предписал всем настоятелям церквей и приходов епархии объявить любителям церковного пения прихожанам, что если они желают и впредь принимать участие в церковном пении, то испросили бы на это право от епископа и дали бы письменное обязательство со всей точностью подчиняться церковно-каноническим постановлениям (85 пр. 6-го всел. собора 15 пр. апостол.), вести трезвую жизнь, как подобает церковный клирикам, и при исполнении церковных песнопений на нотах, по изданным с благословения Святейшего Синода церковным обиходам подчиняться указанию и руководству местных священников, а также диаконов и псаломщиков, обладающих искусством пения с знанием дела. Концерты же, равно как и вычурные херувимские и другие песнопения, особенно крикливые, вовсе не должны быть допускаемы при церковном богослужении без особого на это, каждый раз, разрешения со стороны епархиальной власти. Хождение с концертами по домам сельских обывателей местные священники могут дозволить своим певчим тогда только, когда того будут желать и просить те или другие прихожане, причём не иначе, как с строжайшим обязательством не дозволять себе ни пьянства, ни нахальства по выпрашиванию денег за пение концертов. В противном случае, они должны безусловно воспрещать им это хождение, с лишением права становиться за клирос, о чём каждый раз должно быть доводимо до сведения преосвященного¹⁴.

К сожалению, „бесчинства“, пьянство и „пре-безумные крики“ замечаются не в одних сельских хорах. Городские хоры, не исключая и архиерейских, далеко не лучше. Непременными участниками архиерейских хоров являются воспитанники духовных училищ и семинарий. Эта даровые певцы большей частью ужасно развращаются и развращают товарищей. Семинарским начальством им всё извиняется – и леность, и малоуспешие, и винопитие, и позднее возвращение в стены учебного заведения.

Вообще огромнейший вред причиняют церкви церковные певцы своей распущенностью. Они не преследуют религиозных целей и отнюдь не содействуют возвышению церковности и религиозности в душах верующих.

„Обиходное пение совсем заброшено в наших церквах“, говорил недавно Казанский архипастырь.

Совершенно верно. Вместо него, везде царит, по выражению одного писателя ХVIII века, „буйный, неистовый партес со скороурывистыми подхватками“. Об уклонении от первоначального вида и характера древнего, богослужебного пения напрасно и говорить. Слов, справедливых укоризн, сатирических порицаний, в течение чуть не трёх веков было много, очень много. Говорили лица духовные, говорили светские, говорили учёные, говорили простецы, – всё напрасно. Буйный партес непобедим. Он слов не боится и, к горчайшему сожалению, прививается даже в единоверческих храмах, которые до сих пор были надёжными хранительницами истового осьмигласия. Великое спасибо преосвященному за его близкое ознакомление с болезнями церковного организма. Но, можно сказать наперёд, ни предписаниями, ни объявлениями, ни обязательствами их не излечить. Нужна не спорадическая, заглазная строгость, а постоянное, терпеливое, внимательное оздоровление всего организма. Нужно, в частности, деятельное руководствование певческим делом со стороны лиц, нарочито поставленных для наблюдения за чином церковным.

* * *

Итак, одни циркуляры совершенно бессильны в борьбе с укоренившимися недугами и недостатками. Епархиальные управления щедрой рукой рассылают свои указы, но эта щедрость свидетельствует об их бессилии. Постоянные напоминания священникам об их обязанности заниматься в школах во многих случаях не достигают цели. Строжайшие требования об устройстве внебогослужебных бесед повсюду кончаются малым чем. Тысячекратные предписания псаломщикам о заведении церковных хоров кончаются ничем. Ничем кончается золотая мечта о введении общенародного пения в храме.

Причин всего этого не одна – здесь и безнадзорность клира, его одиночество, беспомощность, заброшенность, оторванность от центра общецерковной жизни, а главное – упадок духа, оскудение идеалов.

Пользуясь безнадзорностью, очень многие священники не сообщают правильных сведений о состоянии расколо-сектантства в своих приходах. Ни один благочинный не проверяет познаний псаломщиков ежегодно и не следит за чином богослужения во вверенном ему районе. До сих пор при большинстве церквей нет не только библиотек для народного чтения, нет даже необходимейших руководств для самих пастырей, не везде найдётся даже и св. Библия. При большинстве церквей. нет до сих нор попечительств, а существующие влачат уродливое полу-существование.

А мы ужасаемся, сетуем, негодуем на индифферентизм интеллигенции, ропщем на бесправность, на недостаток для пастырей „свободы ездить, видеть, знать“

* * *

Самые живые, пылкие, добрые мечты архипастырей, ревнующих о благе церкви, принимают форму мёртвых указов и погребаются в церковном архиве. Читал священник такой-то. И всё. В архив!

А ведь было блаженное время; св. апостол писал: „Пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых: пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принуждённо, но охотно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду“ (1Пет.5:1–3).

Таких „молений“ в архив не клали. Можно ли было их не слушать и им не подражать! Теперь иначе: „предписывается истребывать, взыскать, неукоснительно, неуклонно, под угрозой“...

В эту форму облекаются и идеальные христианские поучения, и совершенная пустота, и требования, не имеющие никакого отношения к пастырству. Немедленно завести попечительство, открыть школу, немедленно взыскать 6 рублей в пенсионный капитал, немедленно повесить кружки, взыскать штраф, произвести сбор и проч.

Строжайшие предписания читаются без всякого страха, аккуратно выполняются только те, которые касаются кружек, сборов, документов, остальные скоро забываются. Эта мертвящая бумажная процедура унижает, убивает живую личность пастыря. Он падает в собственных глазах. Грозные указы постоянно внушают ему, что он не пастырь, а ленивый раб. Мало-помалу он свыкается с этим внушением, бросает личную пастырскую инициативу и всю свою деятельность сводит к небрежному, шаблонному выполнению формы. Требуется только выполнение немедленное, рабское; и выполнение проникнуто тем же бездушным формализмом, каким оно вызвано. Нехотя батюшка ходит в школу, нехотя открывает попечительство, нехотя устраивает беседы. Но выйдет ли из этого какой толк, об этом менее всего думают, ибо, никакого „духа жива“ нет в его неодухотворённых идеей долга начинаниях. Нужна личная расположенность пастыря к делу, нужна личная инициатива, нужна ревность, а не унылый страх. Но указы только указывают, а не воспламеняют. „Только от огня возжигается огонь“. Миру дан наилучший божественный указ – Слово Божие, но и он оказывается малодействительным без живых проводников. Они-то в настоящую минуту и требуются. Каким указом заставить пастыря полюбить свою паству, своё дело, свою церковь? Каким указом заставить его узнать своих овец? Каким указом, наконец, вызвать даже в добрых пастырях святую скорбь о тех погибающих братиях, которые живут по близости от него, но вне церковного прихода? Вот задача для современной церковной дисциплины!

* * *

Кстати об этих последних – погибающих братьях.

Есть множество деревень, хуторов, заводов, населённых исключительно раскольниками или сектантами. До них решительно никому нет дела. В приходах со смешанным населением фанатизм расколо-сектантов значительно ослабляется ещё влиянием массы православного населения, а где нет православных, там самоуверенность заблуждающихся безгранична. Православный, попав в эту раскалённую фанатизмом среду, быстро растворяется в ней. Отсюда идёт главная пропаганда сектантства. Здесь начало всевозможных ересей, а сюда мало кто из православных деятелей заглядывает. Благочинный проезжает мимо, миссионер заглядывает редко, соседний священник и вовсе не считает себя обязанным.

И вот враг на полной свободе растёт, множится, мечтает о господстве.

Раскольники, штундисты, протестанты, католики, магометане заботятся о распространении своей веры, тем более православная Церковь должна считать своим бесспорным, священным долгом и правом заботу о просвещении душ заблудших.

Но при теперешней нашей теплохладности и расшатанности мы не приобретаем, а расточаем.

Причина расшатанности современной церковно-приходской жизни заключается в ослаблении церковной дисциплины, в отсутствии доброго взаимодействия между пастырями и пасомыми и даже между самими иерархами, живой солидарности между начальствующими и подчинёнными: последних связывает с первыми более рабский страх, чем братская или сыновняя любовь. В разных епархиях разные порядки. Между архипастырями очевидное и нередкое разногласие в одном и том же деле. Взаимное предварительное соглашение происходит редко, только по особо важным делам. Между архипастырями и рядовыми пастырями взаимообщение исключительно формальное, бумажное, через пресловутую консисторию. Между пастырями и народом единение хотя ещё и крепко, но оно не растёт, а ослабевает и порывается. В расщелины взаимо-отчуждающихся членов Церкви легко проникают хищные звери и, не встречая почти никакого противодействия, делают, что им угодно. Многие из православных перестают смотреть на свою веру, как на единственно спасающую, не дорожат ею, не защищают её и не умеют её защитить. Напротив, они с полным вниманием слушают льстивые речи еретиков против Церкви и пастырей. Они не сообщают вовремя об опасности законному пастырю, потому что законный пастырь гораздо дальше от них, чем заботливый лжеучитель. Батюшка, даже в собственном приходе узнаёт о развратителях последним, узнаёт тогда, когда сила недовольства, сомнения оказываются воспринятыми многими из его паствы. Так разрастаются у нас раскол, сектантство, вольнодумство. Ужели так пойдёт и в сие новое лето и впредь на многие лета! Да не будет так! О, если бы вся Церковь, начиная с архипастырей, продолжая пастырями и кончая верными пасомыми, в сие новое лето обновилась духом ревности, яко орля, – одушевилась, объединилась, окружилась незримой, но прочной цепью взаимоохранения святыни православия. Что же нужно для сего?

Для этого необходимо прежде всего восстановление церковной дисциплины.

Необходимо восстановление в первобытной чистоте и силе 34 апостольского правила, отступление от которого сопровождается явным ослаблением жизни церковной.

Но и теперь – ужели мы бессильны против современного противоцерковного зла! В единении – сила. Да будет оно с нового лета нашим девизом! Объединение членов Церкви в настоящее время тем более необходимо, что даже в самом духовенстве нарождаются „буревестники“, требующие ещё большего церковного разъединения.

* * *

„Жить скверно, душно и тяжко – вот что может ответить всякий священник на вопрос, отчего он так угрюмо-мрачен, бездеятелен, неавторитетен среди прихожан, и замер духовно“, – пишет один из таких оо. „буревестников“¹⁵.

В этих словах много правды.

Сила внешних влияний велика. Трудно ожидать бодрых пастырей в тех местах, где, под эгидой давящих обстоятельств жизни и службы приходских пастырей, духовенство приучено к низкопоклонству, к животному страху, к самоуничижению, самооплеванию и забвению своего пастырского достоинства.

Внешнюю картину положения дел о. Черкасский рисовал в отмеченной статье верно, но ещё неполно.

Способ же борьбы с непорядками он рекомендовал нерациональный, исключительно мирской, безусловно не-церковный, не-евангельский. Среди духовенства, действительно, много искалеченных. Но иной калека, и родился таким. Очень многие природные калеки принимают священный сан именно с целью безмятежного, блаженного прозябания. Они на всё смотрят „только так“, как о. Иван в рассказе Успенского „Неизлечимый“. Для них не существуют ни раскол, ни секты; „безлюдье“ им не страшно, а „безделье“ очень приятно; „серебряные пуговицы столоначальников“, „консисторское судопроизводство“, недостаток свободы – их ничуть не тяготят; они не мечтают ни о курсах, ни о путешествиях, ни о библиотеках. Какой свободы им ни дайте, они предпочтут лежать на мёртвой постельке.

Таких калек, к сожалению, не мало, а о. Черкасский требует им самоуправления. В высшей степени преступно допускать калек до пастырского служения, едва посильного самым здоровым труженикам. Но раз они проникли в пастырскую среду, им нужны руководство, уход и надзор. Предоставить их самим себе, дать им право выбора своего „предводителя“, значит, усугубить зло.

Кроме калек простоватых, не замечающих собственной уродливости, среди пастырей существуют калеки самоуверенные, самолюбивые. Праздность для них мучительна, но и пастырство кажется „скучнейшей барщиной“. Они скучают, тоскуют, жалуются – то на безделье, то на обременение „сверхдолжными делами“ – ропщут, мечтают о путешествиях, о независимости. Пастыри этого типа также бесплодны, как и первые, но, с самоуверенным и мрачным видом, они оправдывают, свою угрюмость и бездеятельность „внешне-правовыми“ и „общественно-бытовыми нестроениями“. В храме они, быть может, по традиции и проповедуют, что царствие Божие внутри человека, но лично к этому относятся без сочувствия и веры. Они смотрят на пастырство, как на своеобразный внешний общественный подвиг, как на средство борьбы с социальным злом, или с личной скукой.

„Самым лучшим средством борьбы со „скукой“ – пишут передовые духовные публицисты – служит „дело“, но дело такое, которое захватило бы тебя всего с головой, дело дорогое, которое любишь, в которое веришь; но что же сказать о большинстве случаев, когда оно для нас является скучнейшей, чиновнической барщиной“.

Да, для калек, лишённых веры и любви, пастырство, действительно. является „скучнейшей чиновнической барщиной“. Но какая ужасная наивность ставить это неверие и нелюбовь в исключительную, причинную зависимость от „безделия“, от „обременения“, от невозможности „свободной организации собраний, съездов, курсов, путешествий“ и проч. Мы обременены „отправлением государственных функций‘. нам недостаёт „свободы ездить, видеть, знать, мы находимся в унизительной зависимости от благочинных и от „опостылевшей“ глухой деревушки. Дайте нам побольше денег, прав, независимости, дайте нам возможность открыто презирать опостылевшее, невежественное безлюдье – мужичьё, – и вы увидите, что мы далеко не так ничтожны, как думаете.

Бесспорно!

Злой дух времени начинает мутить и духовенство. К прежним порокам пастырей прибавляются новые – современные. Представители духовенства открыто признаются в своём неверии и нелюбви к пастырскому служению в том виде, в каком оно существует от времён апостольских и, параллельно с этим, стремятся к самовластию, к внешнему авторитету.

Что может быть современнее?

Эта мирская, эгоистическая тенденция находится в несомненном родстве с тем жадным стремлением к „свободе от уз“, которым недугует современное общество.

Деятельности администрации, с высокомерным торжеством, постоянно противополагается деятельность общественная. На первую смотрят с презрением, на вторую с восторгом. Как бы ни была администрация дальновидна, предупредительна, осторожна и заботлива, в ней ничего не желают видеть, кроме рутины и безжизненного формализма. Напротив, деятельность самоуправлений превозносится до небес, если только она с грубым, смелым задором направлена на борьбу против правительства, хотя бы эта деятельность только носила вид общественный, хотя бы она руководилась не мнением действительного, общественного большинства, а раздражённым самолюбием двоих–троих говорунов и их скрытыми утопиями.

Нечто подобное замечается и в церковном ведомстве. И здесь народились протестанты, мечтающие о независимости, разъединении пастырей от архипастырей. Само собой очевидно, насколько это требование неуместно, не канонично, вредно и опасно во всех отношениях. К сожалению, для многих нужны уже доказательства.

Приведём некоторые.

Власть Церкви принадлежит пастырям. Управление Церковью есть один из видов пасения. Управлять Церковью то же, что пасти её. Управление неотделимо от пасения. Пастырство предоставлено только пастырям. Только пастырям принадлежит и право правления. Пастве не предоставлено право самопасения, не принадлежит и право самоуправления (в делах духовных и церковных). Равным образом, низшие пастыри, являющиеся ближайшей паствой своих архипастырей, не могут требовать самоуправления, как не могут требовать права саморукоположения. Не внешней независимости должно желать и искать пастырю-христианину, а „приискреннего общения с братией“. К этому всей душой следует стремиться всегда, а теперь в особенности. Посмотрите на врагов, от которых мы заразились жаждой плотской независимости, – посмотрите на врагов Церкви: атеистов, лже-либералов, анархистов. Они проповедуют нам смуту, раздор, разнузданную свободу, ненависть к власти, а сами соединяются в дружное воинство, крепко сплочённое идеей и фанатизмом. Проповедуют свободу, но для торжества своих принципов, они в одну минуту преображаются в образцовых насильников, каких свет не родил. В каком отвратительном рабстве держит лже-либерализм своих апостолов и прозелитов. Стрелы убийственного сарказма поражают смельчака, который решился бы освободиться от опеки мнимых свободолюбцев и, наоборот, всякий сеятель смуты, хотя бы и не был ортодоксальным либералом, встречается с распростёртыми объятиями этой гадкой кликой. Нам ли, христианам, чадам церковным, делиться, пререкаться, нам ли сторониться от богоучреждённой иерархии, нам ли удаляться от источников небесной благодати к мирским болотам, заражённым похотью и гордыней.

Не ослаблять, а усиливать следует власть церковную, – усиливать искренним послушанием, заботливой защитой, общим единением вокруг неё, как своего естественного и единственного центра. Пусть власть церковная будет сильна и авторитетна. Пусть она служит средоточием и выражением силы общецерковной. Пусть, вместе с благодатью священства, всё священное, истинное, всё лучшее идёт от неё же. Пусть духовное рвение низших пастырей зарождается, питается и возращается не оппозицией, не озлобленной критикой, но сознанием долга и убеждённой смиренной преданностью тем, от кого они получили своё „высочайшее звание“. Деятельностью пастырей должны руководить не авторитет лже-либеральных журналов, не раздражённое самолюбие, не гордые мечты о личных подвигах, но богоустановленная власть, потребность добра и жажда пастырского крестоношения.

Да вси едино будут – вот цель христианского жития. Charta Libertatum не поможет этой цели. Напротив, независимость от иерархии, свобода разделения, разъединения, широкое право протеста, право самосуда могут повести к грандиозному расколу. Вносить принципиальный дуализм в собрание верных, делить это собрание на правительство и оппозицию, вводить легальное междоусобие в церковное воиство – это значит желать тягчайшего горя Церкви.

Да будет едино стадо и един пастырь, – всё, что отвлекает от этой цели – антиканонично, антицерковно и антихристово.

Чем крепче естественные узы смирения, послушания, единения пастыря с представителями священноначалия, тем он сильнее; чем выше поднимается он над земными преимуществами, тем он духовно-свободнее, тем он неуязвимее и неотразимее.

Не в правах, а в праведности нуждается пастырь. Вся сила Церкви делается его силой, когда он приискренне приобщается плоти и крови церковного организма. Наоборот, он ничтожен и вреден, когда он надеется преимущественно на свои таланты и внешние права. Сила Христова в немощи совершается.

В заключение, именем св. правды, просим читателя не забывать, что, несмотря на личные духовные немощи и на многие нестроения в современной пастырской и церковно-приходской жизни, несмотря на внешние деморализующие влияния, – в православном духовенстве ещё много, много обретается необуявшей соли, ещё много „праведников“, молитвенников, тружеников, бессребреников, ревнителей, неутешных печальников о благе Церкви.

Вот эти то испытанные светильники пусть же высоко стоять „на свещнице, да светят всем, иже в храмине суть“!.. „Храмина“ Русской Церкви ещё далеко не освещена. Вековая тьма, невежества усиливается извне приносимым мраком заблуждений и удушающей смертоносной тьмой богоотступничества. В этой тьме тёмные люди безнаказанно обделывают свои грешные делишки, а добрые люди влачат дни, в тревожном унынии, в бездействии, в полном расслаблении.

Человека не имамы, людей нет – вот вопль, несущийся ныне всюду по родной земле, – и от ступеней трона, и от паперти церковной... Да, в наше тяжёлое безвременье люди нужны и для государства, и для церковного дела. Церквам Божьим нужны такие человеки-пастыри, которые ярко освещали бы „храмину“, мужественно изобличали беззакония и неправду, прекращали соблазны, которые бы украсили невесту Христову и жилище её; нужны светильники, которые бы поддержали изнемогающих, укрепляли маломощных, колеблющихся, воспламеняли тепло-хладных.

Но где взять таких людей?

„Ищите и найдёте“. А Он, Всеблагий Творец веков и времён, да изведёт в наше тяжёлое время достойных делателей вертограда Христова, как благодатную росу, на жаждущую святорусскую ниву! Буди, буди!

Свящ. Μ. Платонов

I.

Главный нравственный смысл изучения истории религий, как науки, заключается в том, чтоб помирить между собой людей разных исповеданий, показав им не рознь, существующую между ними (как это часто делается), а, напротив того, связь, существовавшую между ними в далёком прошлом, следы которой ныне затемнены только или забыты. Задачи этой науки заключаются именно в стараниях показать, что. несмотря на видимое разнообразие форм религий, запросы человеческого духа всегда были и есть одни и те же; идея Божьей благодати, данной человеку в виде способности совершенствовать свой дух, уже приводит к той мысли, что в далёком прошлом дух был иным, чем теперь. Вот это-то изучение прошлых форм религий, форм, которые встречаются и теперь среди дикарей, может только ярче осветить тот путь, по которому велось человечество к восприятию божественного учения Христа.

Нельзя без жалости смотреть на истомлённого постом, недвижимо стоящего по целым суткам в религиозном экстазе, индусского факира, переносящего страдания с поразительной твёрдостью духа, достойной лучшего проявления; но если вдуматься в психику такого факира, в импульсы, приведшие его к такой уродливой форме проявления его сильного духа, то пытливому уму, способному обобщать, сделается ясным, что как в факире, так и в христианине, жертвующим собой ради ближнего, мы видим одно и то же стремление, одну и ту же религиозную мысль – сделать богоугодное дело, пожертвовать собой. Практические результаты этих двух форм самопожертвования, конечно, разнятся между собой весьма существенно, но запросы духа в обоих случаях одни и те же, душевные порывы сходятся в своих основаниях. И единственно только путём прикладывания, к изучению религиозных вопросов, сравнительного метода, можно будет вполне понять тот путь, по которому развивалась душа человека в своих стремлениях к более высоким идеалам.

В нашем очерке мы разберём развитие в естественной религии идей единобожия и бессмертия, тесно связанных между собой, и укажем, во-первых, что нет такой религии, в которой, в той или в другой форме, не проявлялась бы идея единобожия, а во-вторых, что параллельно с этой идеей обязательно развивалась и идея загробной жизни. Мы не будем долго останавливаться на описаниях форм, в которых человечество рисовало себе божество и жизнь после смерти; для психолога это не столь интересно, как изучение психологического генезиса самих верований.

Многие даже выдающиеся путешественники (напр. Леббок) рассказывают, что им попадались дикие племена, вовсе лишённые религиозного чувства.

Это не совсем верно; они ошибаются оттого, что не совсем ясно представляют себе, какие именно порывы души следует отнести к религиозному чувству. Действительно, они не нашли у дикаря явного стремления к Высшему Существу, не нашли храмов, алтарей и проч.; но разве вера в духов, как нечто отличное от человека, не есть уже зачаток религиозного чувства? Разве ощущаемое дикарём, в трудные минуты его жизни, единение то с растением, то со змеёй, то с фетишем, то с амулетом, как бы снабжёнными духами особенной силой, не есть уже зачаток молитвы? Разве скалы и большие камни древних семитов не представляли ту же идею, которую христианин вкладывает в храм, как в место единения и прославления божества? Разве можно номада-кочевника, не могущего иметь, вследствие своего образа жизни, постоянных мест для прославления божества, назвать идолопоклонником только потому, что он носит идею божества всегда с собой, в виде фетиша, амулета, образка, или татуирует на своём теле изображение кошки, ящерицы и проч., дабы идея божества, выраженная ими символически, была бы всегда при нём, давала бы ему надежду на лучшее будущее, и тем облегчала бы его дух? Подобные взгляды путешественников грешат своей узостью; видя в руках дикаря фетиш, вроде вымаранного кровью петуха, они слишком поспешно решают, что идея Высшего Существа дикарю не знакома, и упускают из виду, что тот же дикарь, когда ему приходилось подтверждать правдивость им сказанного, подымал руку кверху, как бы призывая кого-то в свидетели, и тем выражал готовность подвергнуться, в случае лжи, его гневу. Данные, добытые путешественниками, без сомнения, весьма ценны для разъясняй нашего вопроса, но освещать их приходится уж нам самим. Вообще, надо уметь читать описания наблюдательных путешественников.

Не смотря на целую иерархию богов, на видимый политеизм греков, египтян и других народов, во всём этом должно усматривать не многобожие, а только образные проявления разных качеств одного и того же божества; грек олицетворял в своих богах все качества Юпитера, так что идея единобожия проглядывает весьма сильно и в греческой мифологии. Да оно иначе и быть не могло; мы видим, что всякое племя дикарей обязательно выбирает себе единого властелина, ибо жизненный опыт подсказывает дикарям, что при многих правителях будет разлад и неустройство; эта идея им понятна и вытекает прямо из их жизни; дикарь и перенёс её в мир невидимый, религиозный.

Современные раскопки Вавилона, древних Фив, Ниневии и друг. ознакомили нас с целым миром духовно-религиозной жизни отошедших в вечность народов; надписи, целые библиотеки, состоящие из написанных глиняным рельефом глиняных же дощечек, иероглифы и т. д., всё это теперь разобрано и прочтено. Оказывается, что идея единобожия, выработка которой, почему то, приписывается специально еврейскому народу, была уже знакома гораздо более древним, чем евреи, народам; но она была у них затемнена разными суевериями, Высшая Сила была у них окружена целым сонмом подвластных ей богов. Роль маленького еврейского народца состояла только в том, что он твёрдым голосом провозгласил её истинной, нематериальной, а главное, единственной создательницей и руководительницей вселенной. Евреи не создали идею единобожия, а только провозгласили Иегову таким, каким он Сам себя определяет в первой заповеди декалога; в этом и заключалась в данном случае их миссия в истории развития религиозной идеи.

Постараемся выяснить в нашем очерке, что человек, по своей природе, спиритуалист, что нигде не существует абсолютного атеизма, и что везде проглядывает, в той или другой форме, идея Единой Силы, вытекающая из сердца и интеллекта народа, в ответ на одинаковые запросы духа всего человечества.

Возьмём современных африканских негров. Несмотря на то, что они боготворят и свод небесный, и солнце, и луну, и радугу, всё-таки везде в их религиях проглядывает одна общая им всем черта – они признают Высшую Силу. Французские миссионеры, первые из европейцев, посетившие истоки Нила, нашли там выработанную совершенно самостоятельно, без всякого постороннего влияния, веру в целую иерархию духов, но вместе с тем, и ясные указания на веру в Высшее Существо, бровь которого они олицетворяли в радуге. Догомейцы, до сих пор ошибочно считавшиеся полными атеистами, имеют весьма ясное представление о Едином Высшем Существе; их понятие об этом Существе, конечно, совсем иное, чем у нас; их мысль такая: во главе целой иерархии богов стоит только один, а не много; и они ставят его так высоко, что даже не дерзают сноситься с ним непосредственно, а прибегают к помощи подвластных ему богов. Как их теперь считать, – политеистами или монотеистами?

Поразительна в этом отношении психика весьма низко стоящих на культурной лестнице жителей Андаманских островов (Бенгальский залив): они говорят, что Высшее Существо похоже на огонь и в то же время оно невидимо, оно никогда не родилось, оно бессмертно, оно создало всё, за исключением зла, оно знает все помыслы человека, оно сердится, когда человек грешит, оно сердобольно к несчастным, оно судит души после смерти. Нельзя не признать во всём этом даже весьма большую долю спиритуализма, казалось бы, вовсе не подходящего к духовному развитию этих островитян. Легко возможно, что Высшая Сила может принять у них вид паука или ястреба; но здесь дело не в том, а вот в чём: обращаясь к пауку или ястребу, как к своим защитникам, островитянин в это время думает не столько о пауке и о ястребе, сколько о той Высшей Силе, которой они подвластны, и которая, будучи невидимой, неосязаемой, выбрала для своего проявления эти наглядные формы.

У краснокожих Северной Америки Создатель вселенной называется великим Маниту, а его подчинённые божки просто Маниту; его местопребыванием они считают небо, а потому всякий индеец, закуривая трубку, обязательно направит первую затяжку дыма к небу, думая тем задобрить божество. Подобный же примитивный вид единения с божеством (молитва) встречается и среди жителей Гудзонова залива. На Гебридах верят в существование доброго и злого духа, а в то же время, они оба подчинены Высшему Существу, приказывающему им миловать и казнить. Одним словом, во всех религиях, даже самых отсталых, можно найти идею единобожия, которую путешественники, поражённые пестротой обрядности, вытекшей, как будто, из политеизма, часто не умели подметить.

Что можно сказать о религиях народов, живших в эпоху, предшествующую историческому периоду, в эпоху, которая, благодаря раскопкам, делается нам с каждым днём яснее? Можно ли эти народы считать атеистами только оттого, что они не оставили нам ни фетишей, ни идолов? Не будет ли вернее сделать совсем обратное предположение, а именно, что их религии имели чисто спиритуалистический характер и вовсе не нуждались в идолах? Ведь евреи не оставили ни одной статуи, которая изображала бы Иегову; а разве они были атеисты? Здесь припоминаются слова, высказанные Теофрастом (3 в. д. Р. X.) и Порфирием (3 в. п. Р. X.), что первобытный человек не имел ни храмов, ни алтарей, ни жрецов; подымая к небу свои чистые, незапятнанные кровью руки, он и без этого умел воздавать уважение Высшему Принципу.

Начнём с наидревнейшей из всех доисторических цивилизаций – египетской, изучение которой, благодаря раскопкам, переходит ныне уже в область истории. По обычаям египтян вместе с покойником клали в гроб список 112-ти богов, под видом которых изображался один и тот же Озирис, но только в самых разнообразных его проявлениях. В древних Фивах найдена надпись – гимн, посвящённый богу Аммону такого содержания:

Привет тебе, создатель всего!

Единственному, но прозвищ у которого много,

Создавшему зверей, птиц, растения,

Кормящему всё тобой созданное,

Желающему всем добра и т. д.

Этот текст поразителен по содержанию и рисует нам Аммона не только как бога сильного, всемогущего, но и как бога доброго неосязаемого, бесконечного. А давно ли говорилось, что в древнем Египте существовал только культ животных, только культ звезды!

Действительно там поклонялись солнцу, писались в честь него гимны, но поклонение относилось не столько к солнцу, сколько к той идее божества, которая была в нём символизирована. Этот символ был для народа живым, а его тепло было символическим проявлением любви бога к людям, или, говоря иначе, одним из живых проявлений самого божества. Эти гимны весьма поэтичны и вполне выясняют нам широкий спиритуалистический взгляд того далёкого прошлого на Высшую Всемогущую Силу. Александрийский философ Ямвлих (4 в. п. Р. X.) выразился в том смысле, что под видом Аммона, Пта и Озириса египтяне изображали одно и тоже божество, но только в разных его проявлениях – как создатель, как руководитель и как сеятель добра. В то время одному и тому же божеству давали в разных местностях разные имена (как это мы видим и в настоящее время в католическом мире, где святому дают тоже разные имена в зависимости от местности); так что составилась как будто целая иерархия богов, которые, в сущности, изображали одно и то же божество. Надписи, найденные в современных раскопках, подтверждают мысль Ямвлиха.

То же самое можно сказать и о культе древних семитов, поклонявшихся, собственно говоря, не животному, а идее, вложенной в него; желая выразить какое-нибудь качество их бога (силу, доброту и проч.), они подбирали такое животное, характер которого соответствовал бы этому качеству; таким образом животные попали в иероглифические надписи, таким образом они попали и в религиозный культ. Эта мысль была высказана Александрийским философом Порфирием (3 в. п. Р. X.), он пишет: „Под видом животных египтяне обожали всеобъемлющую Силу в различных её проявлениях“. Нельзя не поражаться верностью взгляда, высказанного 17 веков тому взад философом, понявшим, что народная фантазия только символизировала в разных образах качества Высшей Силы. Мысль философа находит себе подтверждение и в том, что в египетских раскопках найдено не мало рисунков и статуй, изображающих богов наполовину человеком, а наполовину животным. Не смотря на этот грубый способ изображать божество, нельзя отнять у религии египтян её спиритуалистический характер. Ведь и в христианской религии мы находим не мало обязательных предметов для напоминовений о Боге; но из этого не следует, что христианин, пользующийся ими, идолопоклонник, он остаётся всё тем же верующим спиритуалистом, и, в то же время, ни на что не променяет этот символический предмет, который так тесно связан и с его жизнью, и с жизнью его видов, и который так часто, в тяжёлые минуты, облегчал им всем дух. А разве жизнь человека даже высоко цивилизованного не полна символизма? Тем паче хватается за него человек простой с слабо-дисциплинированной волей. Если бы восточно-римский император Лев III (8 век) был тонким психологом и понимал бы отношение людей к иконам, то никогда бы не провозгласил иконоборства, а, напротив того, поддержал бы идею, высказанную на втором Никейском соборе в словах: Чем чаще видишь изображение Спасителя и Богоматери, тем более пропитываешься любовью к ним. В том же духе боготворили египтяне и Нил, ассоциируя с идеей любви, изливаемой на человека Высшей Силой плодородное воздействие Нила на сторону.

В погребальных обычаях и молитвах древних египтян особенно ясно высказывается их вера в Высшую Единую Силу, в загробную жизнь и в ответ, который придётся держать перед Судьёй воздающим и карающим. Вот текст одной из молитв того времени:

Честь тебе, блюститель правды!

Я являюсь перед тобой,

Чтоб увидеть твою доброту:

Я увижу тех 42 бога,

Которые восседают вместе с тобой.

Я буду давать тебе отчёт,

О Озирис! Как совершенному богу и т. д.

По понятиям египтян, жилище божества охранялось гиппопотамом, души переселялись в животных и проч.; но всё это не важно для того, кто желает проследить и верно осветить общий религиозный характер, религиозную идею известного народа; да и сам гиппопотам не мешал египтянам сочинить такую чудную молитву, служившую этико-религиозным образцом для их жизни.

Из раскопок, производимых в местах, где процветали уже более поздние цивилизации, где жили Халдеи, Вавилоняне, Ассирияне, Финикияне, мы почерпаем сведения относительно интересующего нас вопроса менее точные, чем дали нам египетские раскопки. Но всё-таки и здесь находим указания на то, что и эти народы верили в Единое Высшее Существо, в его имматериальное начало и придавали ему тоже спиритуалистический характер. У халдеев было три главных божества, они заведовали небом, адом и землёй; но над ними властвовало Высшее Божество, которое в Ниневии называлось Ассур и часто изображалось в виде восьмиконечной звезды. Ничего нет удивительного в том, что кажущийся политеизм Вавилонян и Ассириян мирился с идеей Высшего Единого Существа, последнее поручало своим подвластным богам (как бы своим министрам) заведование одному – войной, другому – науками, и т. д.

В религии Зороастра добро и зло исходят из двух, совсем противоположных, божественных начал. Если в Персии и поклонялись огню, то персы поклонялись ему не как божеству, а как тоже эмблеме распространяемого в жизни Ормуздом (творец добра) тепла и света. Видя в христианстве ту же идею борьбы добра со злом, хотя и не совсем того же оттенка, невольно задаёшь себе вопрос можно ли у религии Зороастра отнять характер тоже единобожеский?

Вникая в религию другого аравийского народа, имевшего наибольшее цивилизаторское значение, а именно, в религию древних греков, мы находим в ней ту же идею единобожия, несмотря на воспеваемую ими многочисленную Олимпиаду. Их главный бог был Зевс, он восседал на Олимпе и держал в струне всех подвластных ему богов; он сам говорит о себе: „Я бог богов и бог людей, я их вождь, я лучший из всех, я всемогущ, и всё зависит от меня – и добро и зло“ (Гомер). Пиндар (4 в. д. Р. X.) упоминает о Зевсе, как о создателе неба и земли. Сократ (4 в. д. Р. X.) говорит о нём, как о божестве всевидящем и вездесущем. Фантазия греков действительно разыгралась весьма живо и создала целый мир добродетельной и порочной жизни на Олимпе, но, несмотря на то, идея единобожия всё-таки проглядывала из всего этого мифологического мира весьма заметно. Эта идея была, конечно, не очень высокого достоинства и очень далека от таковой же в христианстве: но мы не сравниваем достоинства соответствующих идей, а имеем в виду только проследить разные фазисы развития одной и той же идеи. Молитва грека всегда начиналась так: „Послушай, Зевс!“ Затем всегда следовала просьба о даровании земных благ. Для грека Зевс был единственным, всесильным богом, ему повиновался весь Олимп.

У древних римлян, во всём подражавших грекам, был свой Зевс, они его называли: Jupiter – Maximus – Optimus; у них был такой же антропоморфизм в религии, приведший, в дальнейшем, к обожествлению даже людей, к обожествлению цезарей, видевших в этом приёме способ поднятия своей власти и уважения к себе: у них тот же просительский характер молитвы, та же пёстрая команда богов, которые изображали из себя не что иное, как тоже только целый ряд эмблем проявления в жизни всё того же Юпитера. Богиня Potina научала ребёнка брать грудь, Educa следила за его едой. Statanus научала его ходить и т. д. Разве можно всё это назвать многобожием? Разве всё это не картинные изображения моментов развития жизни, вроде того, как мы вкладываем в поэтические формы идеи рока, счастья, духа злобы, стыда, угрызения совести и проч.? Всё это были у римлян не боги, а только атрибуты Единой Высшей Силы. Точно также надо относиться и к религиям современных нецивилизованных народов. Этот взгляд будет психологически верным.

Перейдём теперь к религиям современных народов, именующих себя цивилизованными, как то: индусов, китайцев, магометан, евреев и, наконец, христиан.

В древних санскритских книгах – Веддах¹⁶, состоящих более чем из 1000 гимнов, на первый взгляд мы находим, как будто, только боготворение естественных сил природы – ветра, света, атмосферы (бог Индра) и проч. Но всё это опять-таки лишь разные проявления Единого Бога Варуны – бога неба, пекущегося не только о материальных интересах людей, но и внушающего им благородные стремления. В этом не может быть сомнения, если только вникнуть в смысл некоторых гимнов, как напр. „О, Варуна! Бог над всеми богами! Освободи меня от моих грехов, которые меня тяготят, как тяготит телёнка надетая на его шею верёвка; моя душа стремится к тебе, как корова к своему стойлу“¹⁷. В этом гимне воспевается, видимо, не грубая сила, а бог разумный, справедливый, добрый. В одном гимне он сам говорит про себя: „Я, Варуна, выше всех богов, и боги знают мои желания“.

Нигде, как в Ведах, не сохранилась так ясно первобытная форма веры в Бога, в Всемогущего Создателя и Распорядителя вселенной; песнопевцы воспевают в весьма знакомых христианству выражениях то, что он создал и как он это создал; они видят во всём в природе его силу и разум; а в одном гимне встречается даже такая фраза: „человек так слаб, что без Варуны он не может даже мигнуть глазом“.

Идея единобожия индусов, в дальнейшей своей метаморфозе, видимо, приняла не лучшую, а скорей худшую форму; кто только не перебывал в Индии! там был и Александр Македонский (4 в. д. Р. X.), и Скифы (1 в. д. Р. X.), и Арабы (7 в. п. Р. X.), и Тамерлан (14 в. п. Р. X.) и друг. дикие орды кочевников. Всё это не могло не оставить заметных вредных следов на религии индусов; идея чистого единобожия мало-помалу пропадает и устанавливается культ уже трёх богов, друг с другом враждующих; это не Троица, при Единстве Божества, а троебожие, т. е. три совсем разных начала: Брама – Создатель жизни, Сива – разрушитель, Вишну – охранитель. К тому же в Индии появилась приобретённая извне вера в перевоплощение душ в животных, так что, в общем, религиозная идея понизилась. А в буддизме идея единобожия, как будто, вовсе пропадает и заменяется боготворением философского идеала (Будда), к которому должен стремиться всякий индус. Хотя, если построже вникнуть в дух буддизма, то мы найдём и в нём тот же порыв духа к чему-то Единому, найдём и в нём молитву к нему (чувство единения с Буддой). Формы молитвы современного буддиста поразительно разнятся от молитвенных, полных поэзии и высоких чувств, форм веддийской эпохи; теперь буддизм придумал вертящиеся волчки, с молитвенными на них надписями, волчки молятся за буддиста, а он сам в это время отдыхает.

В Китае, кроме буддизма и конфуцианства, есть религия спиритуалистического характера, которую основал философ Лао-Тзе (6 в. д. Р. X.), допускавший существование Единой Высшей Силы; Лао-Тзе называл её великой, недосягаемой, всезнающей и наказующей за проступки, „не щадя даже царей“. Бедствия же посылает эта Сила, как напоминовение выйти на лучший путь. Дать ей имя Лао-Тзе отказался, она есть сама истина, сама жизнь.

До Магомета (6 в. п. Р. X.) Мекка была центром политеизма пре-исламистов; Магомет же, довольно близко придерживаясь высказанных в Ветхом Завете преданий (Адам, Ной, Авраам, Моисей и проч.). выработал идею единобожия в такой форме: „Я бог (Аллах) и нет другого, а Магомет его пророк“. Спиритуализма высшей пробы в этой религии мы не найдём; затем всякое единение мусульманина с Богом (молитвы, верчение дервишей, хождение в Мекку и проч.), всё это обставлено мелочной обрядностью¹⁸, а его молитва к Единому Богу бывает подчас даже преступной – он молится не за людей, а против них, напр., в случаях, когда ислам имеет дело с гяурами.

О миссии иудаизма в истории развития идеи единобожия было уже говорено выше.

Дальнейший фазис развития и совершенного выражения этой идеи принадлежит уже христианству.

В своих отношениях к божеству оно вовсе не нуждается в мелочном ритуализме ислама и иудаизма, а в своих молитвах истый христианин всегда благодарит Бога одинаково как за благодать, так и за испытания, родительски ниспосланные на него ради образумения¹⁹.

И так, идея единобожия есть credo, присущее всему человечеству, вытекающее вполне последовательно и логично из его сердца и интеллекта.

А. А. Берс

(Окончание следует).

Уже многие годы обращает на себя внимание секта штундистов. Появившись лет 40 назад, она продолжала и продолжает распространяться относительно быстро по нашим южным губерниям, протекла уже и в центральную полосу России²⁰. Что более всего замечательно в этой секте, так это её общий дух и направление. Штундизм совершенно противоположен русской православной Церкви: он враждебно относится ко всем православным, в особенности – к православной иерархии, отвергает все таинства Церкви, допускает кощунственные речи и выходки по отношению к тому, что в Церкви считается святым и высоко чтится. Такой, до враждебности противоположный православной Церкви, дух и направление штундизма невольно наводят на мысль об его иностранном источнике и именно о немецком протестантизме, к которому, по своим религиозным воззрениям, он подходит всего ближе. Так, действительно, почти все исследователи смотрят на штундизм, относя его появление прямо и всецело к пропаганде немецких религиозных учений на русской почве. Но при таком взгляде на штундизм становится совершенно непонятным его быстрое распространение среди русских. Если штундизм есть всецело явление иностранное, то он, как чужеземное растение, пересаженное на несродную ему почву, должен был заглохнуть. Следовательно, в нём необходимо должны быть предполагаемы элементы, сродные русской почве, на которой он вырос. А в таком случае штундизм уже не может быть совершенно похожим на те протестантские учения, под влиянием которых он появился, и которые послужили для него источником. Таким образом сам собой возникает вопрос: в каком отношении к немецкому протестантизму стоит южнорусский штундизм? есть ли между ними какая-либо связь и, если есть, то какая именно?

Ближайшим путём к разрешению поставленных вопросов служит сравнение учения штундизма с учением протестантизма: оно покажет сходство и различие между тем и другим учением и через это определит их внутреннюю связь. Но чтобы иметь право на основании аналогии между учением штундизма и учением протестантизма заключать об их внутренней связи, необходимо доказать фактами несомненность влияния протестантизма. Для этого нужно прежде всего иметь в виду внешнюю историю штундизма. Она должна доказать нам действительность влияния протестантизма на появление штундизма, равно как и те протестантские учения, которые послужили первоначальным источником для штундизма.

Мы не будем останавливаться на внешней истории штундизма: она обстоятельно исследована и изложена во многих монографиях, и всем интересующимся этим вопросом должна быть известна; влияние протестантских учений на появление штундизма здесь устанавливается фактически, шаг за шагом, на пространстве всей южной России.

Устанавливаемые историей факты доказывают несомненность влияния немецкой пропаганды на появление южнорусского штундизма, равно указывают и те протестантские учения, которые могли влиять на учение штундизма. Таковы: учения главных протестантских исповеданий – лютеранства и реформатства и протестантских сект – назарян, скакунов, иерусалимских друзей, гуттеров и баптистов. О влиянии означенных протестантских исповеданий и сект на учение штундизма нельзя говорить с одинаковой степенью достоверности. Несомненность влияния на учение штундизма можно признать за учениями штундистов-евангеликов и штундистов реформатов, назарян или бессарабских сектантов и, наконец, баптистов. Что касается влияния на учение штундизма главных протестантских исповеданий лютеранства и реформатства в их чистом виде, то едва ли можно предполагать, чтобы эти исповедания непосредственно сообщили что-либо учению штундизма; последователями чистого лютеранства и реформатства делаются весьма немногие лица из южно-руссов, да и то на недолгое время, из чего можно заключить, что всё влияние чистого лютеранства и реформатства на штундизм ограничилось лишь тем, что означенные исповедания произвели в южно-руссах охлаждение к родной православной вере и возбудили в них дух критического отношения к православной Церкви. Но за то те же лютеранские и реформатские воззрения перешли к южно-руссам в своеобразной окраске от штундистов лютеран и штундистов реформатов. Влияние секты иерусалимских друзей и гуттеров не подтверждается фактическими данными. Относительно влияния секты скакунов нужно заметить, что если оно и было, то незначительно, потому что и среди немецких колонистов влияние скакунов было не обширно, с одной стороны, вследствие того, что это влияние было ослаблено выселением вожаков секты за границу, а большей части совращённых ими на Кавказ, с другой стороны, – оставшиеся скакуны, при сходстве их учения с учением баптизма, подверглись воздействию последнего²¹. Сказанным определяется, с какими протестантскими учениями нужно сравнивать учение штундизма, чтобы открыть внутреннюю связь его с немецким протестантизмом. Такими учениями должны служить учение лютеран и реформатов, учение назарян и учение баптистов. С этими учениями прежде всего и сравним учение штундизма. Сравнение будем делать в тех пунктах, в которых замечаются между обоими учениями сходные черты; выводы, делаемые на основании сравнения учений, будем подтверждать, где это будет возможно, фактами из внешней истории штундизма.

Итак, сравним сначала учение штундизма с учением главных протестантских исповеданий – лютеранства и реформатства – в тех пунктах, в которых замечаются у них сходные черты. Такими пунктами, на основании сравнения, представляются: 1) учение об источниках вероучения и отношении к ним: 2) о почитании святых, их ходатайстве и о молитве за умерших: 3) о почитании мощей и икон. Скажем прежде об источниках вероучения и отношении к ним.

Штундисты отвергают Священное Предание и источником вероучения признают Свящ. Писание и внушение Духа Божия. „В слове Божием, говорил один из сектантов, я нахожу всё, нужное для спасения... Дух Святой нас наставляет“²². Коваль, составитель чаплинского вероисповедания, делает такое определение последнего: „это вероисповедание взято из Священного Писания, от духовного озарения, из свидетельства Иисуса Христа, от духа пророчества“.²³ Из приведённых свидетельств самих сектантов видно, что они совсем не признают Свящ. Предания. Отрицание Свящ. Предания составляет, как известно, одно из главных заблуждений и протестантских вероисповеданий. Самые основания из соображений разума, на которых протестанты утверждают своё учение о Св. Писании, как об единственном источнике христианского вероучения, весьма близко подходят к приведённым мнениям сектантов штундистов, протестанты точно также учат, что Свящ. Писание содержит в себе все догматы, необходимые для нашего спасения, и признают озарение или внушение Духа Святого при толковании²⁴. На основании этого можно предполагать, что учение штундистов об источниках вероучения взято ими у протестантов. Факты из внешней истории штундизма подтверждают сделанное предположение. Обратим внимание на способ, каким вели пропаганду своих протестантских воззрений немецкие колонисты и их пособники из южно-руссов. Пастор Карл Бликемпер, к которому многие из южно-руссов обращались за наставлением в слове Божием, раздавал им Новый Завет и Псалтирь на русском языке и убеждал их учиться грамоте для того, чтобы читать Св. Писание²⁵. По донесению священника м. Раснополя, „немцы чтением и толкованием Св. Писания хотят помочь горю простонародья, которое в умственном отношении, по их словам, представляет из себя чисто рабочий скот“²⁶. По примеру немцев вели дело пропаганды штундизма и первые последователи его из южно-руссов. По официальному донесению, Рябошапка „с библией в руках, переходя из дома в дом, в короткое время успел привлечь на свою сторону до 20-ти человек обоего пола“²⁷. Такой способ пропаганды протестантских воззрений показывает, что в своей проповеди пропагандисты опирались исключительно на Священное Писание, – тем более, что авторитет его всегда стоял в русском народе очень высоко, – и через это приучали его (народ) смотреть на Св. Писание, как на единственный источник христианского вероучения. – Усвоив протестантский взгляд на Св. Писание, штундисты отвергают при этом всякий авторитет в его толковании и, веруя, что внушение или озарение от Св. Духа подаётся всем, предоставляют всякому верующему толковать его по личному усмотрению. „Мы веруем говорится в Чаплинском вероисповедании, не по словам и стихам, а укрепляемся благодатью, которая обещана через святых пророков и апостолов. Мы веруем, что непостижимая благодать дарована всякому верующему“²⁸. На озарение от Св. Духа или на непостижимую благодать, которая даёт возможность всякому верующему правильно понимать и изъяснять Св. Писание, ссылаются и протестанты, как мы заметили выше. Правда, они указывают для правильного толкования Св. Писания ещё одно условие, которого нет у штундистов, именно библейскую герменевтику или контекст Св. Пис., но если мы примем во внимание, что южнорусские штундисты принадлежат к простому народу, лишённому научного образования, то поймём, что такого условия для правильного толкования Писания у них и быть не может; да при том же, конечно но примеру всех учителей немцев, они применяют к всем толкованиям и правила герменевтики, хотя бы в очень незначительной мере и без ясного сознания их. Потому мы будем правы, если, на основании указанного сходства между штундистами и протестантами в отношении их к Св. Писанию, заключим, что и это отношение так же, как и признание Св. Писания за единственный источник вероучения, есть результат влияния на штундизм немецкого протестантизма.

Вторым пунктом сходства в учении штундизма и протестантизма является учение об отношении Церкви земной к Церкви небесной или о почитании святых, их ходатайстве и о молитве за умерших. Из представителей Церкви небесной штундисты только ангелов считают святыми; впрочем, в молитвах их не призывают, потому что ангелы, по их мнению, как и душа земного человека, не могут ничего услышать, находясь на далёком расстоянии от призывающих их, как не может слышать человек, когда его зовут на расстоянии семи и более вёрст. К достоинствам прочих представителей небесной Церкви штундисты относятся вполне отрицательно: святые, по их мнению, обыкновенные люди, ничем не отличающиеся от простых смертных. Не довольствуясь простым отрицанием почитания представителей Церкви небесной, сектанты допускают по отношению к ним дерзкие, кощунственные слова. По донесению бывшего миссионера О. Терлецкого, штундисты „Матерь Божию хулят самыми скверными названиями”. О. миссионер Зубов сообщает, что „Ташлыковские штундисты называют Пречистую Матерь Божию именами, возмущающими душу верующего до самого основания“. На святых штундисты злобно нападают: „святые, по их мнению, выдумали веру, а попы её поддерживают“; из святых угодников Божиих злоба и ненависть сектантов всего более изливается на святителя и чудотворца Николая: этому святому штундисты придают такое значение, как будто от него всё в Церкви Божией пошло не по закону; можно сказать, что имя его также ненавистно для штундистов, как для раскольников имя патриарха Никона. – Так относясь к святым, штундисты, естественно, не признают и их ходатайства. По поводу учения православной Церкви о ходатайстве святых угодников Божиих штундисты говорят: „Бог есть дух вездесущий и на этом основании не нуждается, чтобы святые докладывали Ему о грехах мира“. Наконец, о молитве за умерших штундисты говорят: „молиться за умерших совершенно напрасно, потому что со смертью прекращается милосердие Божие“. Таково учение штундистов об отношении Церкви земной к Церкви небесной²⁹. Сопоставим это учение с учением о тех же предметах в протестантстве. Протестанты точно также отвергают религиозное почитание ангелов и святых, но они не отвергают, как штундисты, всякое почитание святых: они признают гражданское их почитание, „как блаженнейших рабов Господа, сподобившихся общения с Ним, и состоящее в благодарном и приятном памятовании о них, в прославлении их торжеств и побед, в сохранении их учения, в подражании им, в хвалении их для блага Церкви“³⁰. След., у протестантов нет той крайности в отношении к святым, какая замечается у штундистов и выражается в их кощунственных, и дерзких речах о святых. Затем, протестанты точно также отвергают призывание святых, и приводимые ими основания из соображений разума в пользу этого отрицания близко напоминают основания сектантов для отрицания ходатайства угодников Божиих и молитвы к ангелам. Именно: штундисты говорят, что Бог, как дух вездесущий, не нуждается, чтобы святые докладывали Ему о грехах мира, и что ангелы не могут слышать человека, находясь на далёком от него расстоянии; протестанты подобным же образом учат, что Бог вполне знает нужды наши³¹; что святые но вездесущи и, следовательно, не могут быть во всех местах, где станут призывать их³². Но отрицание молитвы за умерших имеет у протестантов другие основания. Этими основаниями для протестантов служат отсутствие для молитвы за умерших положительной заповеди в Свящ. Писании³³ и ещё те сражения разума, что непонятно, как может простираться действие молитв наших за пределы настоящего мира в мир невидимый: что мы не знаем, какая участь постигает усопших и друг.³⁴. Штундисты же, как мы видели, основанием для отрицания молитв за умерших выставляют прекращение милосердия Божия для человека с его смертью³⁵.

Из сделанного сопоставления учения штундистов и протестантов об отношении Церкви земной к Церкви небесной видно, что сходство между тем и другим учением ограничивается только общими отрицательными мнениями, в частностях же у штундистов, в сравнении с протестантами, замечается крайность. Ещё более значительна разница в основаниях для отрицательных мнений: аргументация штундистов из Св. Писания сравнительно с протестантской ничтожна, доказательств из творений отцов и учителей Церкви, которыми подкрепляют своё учение протестанты, у штундистов нет совсем.

Третьим пунктом сходства между штундизмом и протестантизмом является учение о почитании останков или мощей святых и учение о почитании икон. Штундисты не почитают мощей святых, равно как и икон. Те же дерзкие и богохульные речи, какие допускают они по отношению к святым, слышатся от них и против почитания мощей святых. О святых мощах Киево-Печерских угодников Божиих один штундист выражается так: „это не святые, а какие-то искусственные фигуры, внизу которых вставлены машинки для раздувания, отчего при давлении они производят и принимают вид умершего какого-то человека“³⁶. Каких-либо других оснований для отрицания почитания мощей святых, кроме таких, проникнутых неверием и кощунством, речей, штундисты не приводят³⁷. Ещё более кощунственные речи и выходки допускают штундисты против святых икон. Они называют иконы „кумирами, идолами глухими и немыми“, „болванами“³⁸, „начертанием сатаны“³⁹, всячески издеваются над иконами, делают из них лопаты⁴⁰, выкалывают на них глаза⁴¹, разбивают их⁴², бросают на землю и в печь, топчут ногами, своим детям делают из них саночки, покрывают ими кувшины с молоком и проч.⁴³ Впрочем, одними дерзкими речами и выходками против икон штундисты не ограничиваются; они приводят для отрицания почитания икон и некоторые основания. Первым из этих оснований служит, по их мнению, отсутствие положительной заповеди о почитании икон. „Ни Спаситель, ни апостолы, говорит Балабан на суде, не сказали нам, чтобы непременно верить в иконы. В Евангелии это нигде не написано, а это есть, конечно, предание церковное и мы, поэтому, не принимаем икон и не признаём их за святость“. Почти то же самое говорили и другие сектанты. „Где говорится в Библии, спрашивал один сектант, о нерукотворенном образе и иконах Богоматери, написанных Евангелистом Лукой?“ „Что было нужно, то записано (в Св. Писании), говорит другой сектант, а что не написано из дел Спасителя, то, значит, было лишнее“. Другим основанием для отрицания почитания икон служит для штундистов отожествление их с идолами. Сектанты говорят, что иконы – дела рук человеческих, след., поклонение им есть идолослужение“. Поэтому, те места из Св. Писания, в которых говорится об идолах, сектанты без всякого стеснения относят к иконам⁴⁴. Сравнивая изложенное учение штундистов о почитании мощей и икон с учением о тех же предметах у протестантов, находим, что взгляд первых на мощи в существе своём одинаков со взглядом последних, считающих останки святых предметами бездушными и бесчувственными и отсюда выводящих заключение о бесполезности и даже суеверности почитания останков святых⁴⁵. В этом взгляде нет только кощунства штундистов, но неверие одно и то же. Кроме того, протестанты приводят и другие основания для отрицания почитания мощей – из Св. Писания и Св. Предания, – которых (оснований) нет у штундистов. Что же касается учения протестантов о почитании икон, то у них опять-таки нет той крайности, которая выражается в кощунственных речах и выходках штундистов против икон; они отвергают только религиозное почитание икон, то есть, возжигание перед ними светильников, каждение перед ними фимиамом, поклонение перед ними, лобызание их и проч.⁴⁶. Но во всех основаниях учение протестантов о почитании икон весьма близко к учению штундистов; у них иконопочитание также приравнивается к идолопоклонству, и из Св. Писания, в опровержение почитания икон, также приводятся места, в которых запрещается идолопоклонство⁴⁷. Такое отношение между учением штундистов и протестантов о почитании мощей и икон показывает, что в главных основаниях штундисты заимствовали своё учение от протестантов, и что сами они только довели его до крайности.

Можно думать, что под влиянием тех же протестантов штундисты составили и свой взгляд на почитание креста, на праздники и посты. К предположению этого влияния во взгляде на почитание креста даёт основание только что сделанное заключение о влиянии протестантов на учение штундистов о почитании икон. Мы видели, что штундисты, заимствовав от протестантов своё учение о почитании икон, сами уже довели его до крайности. Очень может быть, что, не видя у протестантов должного почитания креста, подобного почитанию его в православной церкви, штундисты и отсюда таким же образом, как в почитании икон, вывели свой взгляд на почитание креста и крестного знамения. Предполагать влияние протестантов на учение штундистов о праздниках и постах даёт основание тот факт, что немцы наниматели, у которых находились в услужении южно-руссы, смеялись над обрядами православной церкви, и служащих у них южно-руссов побуждали нарушать посты и работать в праздники⁴⁸. Весьма вероятно, что, усвоив взгляд протестантов на праздники и посты, штундисты и выразили его в своём учении об этих предметах. Но если в двух указанных случаях, т. е. в учении о кресте и крестном знамении и в учении о праздниках и постах, и может быть предполагаемо с полной вероятностью влияние протестантов, то только отдалённое, подавшее южно-руссам саму мысль об отрицании означенного учения православной Церкви: внешняя же форма этой мысли или изложение её представляет из себя произведение самих южно-руссов. Название креста у штундистов различными поносительными именами – „диаволим знаком“, „печатью Ирода“, „начертанием антихриста“, сравнение его с „шибелицей“ (виселицей)⁴⁹ – ясно указывает автора таких названий в русском простолюдине. Тот же местный отпечаток носит на себе и учение о праздниках и постах. По учению сектантов, „само священство установило праздники и тяжкие посты“. Последние выдуманы, по мнению сектантов, попами для того, чтобы им легче было управлять человеком, подобно тому, как с лошадью легче справиться тогда, когда её кормить соломой, чем тогда, когда её кормить овсом⁵⁰.

Таким образом лютеранству и реформатству, с большей или меньшей степенью достоверности, может быть приписано влияние на учение штундистов в следующих его пунктах: об источниках вероучения и отношении к ним; о почитании святых, их ходатайстве и о молитве за умерших; о почитании мощей, икон и креста; о праздниках и о постах. Влияние протестантства на штундизм в перечисленных пунктах учения выразилось, главным образом, в самых отрицательных мнениях и в некоторых наиболее простых и доступных уму русского простолюдина основаниях для этих мнений. Крайности в развитии отрицательных мнений, внешняя форма некоторых из них и некоторые основания для них из Св. Писания и простых соображений разума – представляют из себя произведение собственного необразованного ума южно-руссов и ничем несдерживаемой их воли. Следовательно, немецкому протестантизму, в виде двух главных его исповеданий, принадлежат, в его воздействии на учение южнорусского штундизма, главным образом, отрицательные начала, самим южно-руссам – развитие и частью обоснование этих начал.

То же нужно сказать и о влиянии на учение русских штундистов, проникших в среду немецких штундовых собраний воззрений секты назарян. Чтобы яснее видеть, в чём выразилось это влияние, укажем сначала те воззрения, которые проповедовались на немецких штундовых собраниях в то время, когда в среду их проникли воззрения назарян, а потом рассмотрим те пункты в учении штундистов, источником которых могут быть признаны означенные воззрения.

На немецких штундистских собраниях в то время, когда в среду их проникли воззрения бессарабских сектантов или назарян, по сообщению О. Кириакова (благочин. в Херсон. губ.), стали утверждать, что „Богу можно угодить духом, а дух свободен, и потому молитва должна быть свободна. Молитва же (богослужение) лютеранской церкви заключается в известных границах, совершается по известному чинопоследованию и при том только пастором, которому одному предоставлено и право проповедовать, чем стеснена и сама молитва, она не имеет свободы. Напротив, в наших собраниях, говорят они, существует полная свобода. Здесь молитва, чтение и проповедь заключены в известные границы, не совершаются по одному и тому же чинопоследованию, а действующим лицом может быть каждый член общества и даже женщина, но без права проповеди, которая не дозволяется женщинам“. Несколько позже сектанты стали прибавлять, что члены их общества получают просвещение свыше и сопричастны Св. Духу. Между сектантами нет ни старших, ни младших, а все друг другу равны и именуются братьями, и само общество называется братством⁵¹. Таким образом, отрицание определённой, раз установленной богослужебной формы, отрицание института лиц, поставленных для удовлетворения религиозных потребностей верующих, участие всех в совершении богослужения, непосредственное соединение с Божеством, идея братства – вот что проповедовалось проникшей в среду немецких штундистов сектой назарян во время её воздействия на южно-руссов. Всматриваясь в отдельные мнения и учения штундистов южнорусских, нельзя не видеть влияния на них этих идей.

Отрицание обрядовой стороны религии составитель чаплинского вероисповедания полагает отличительной чертой своего учения. Он определяет последнее так: „это – Закон духа“; учение это должно сделать всех человеков духовными, потому что оно проповедует внутреннюю религию, заключающуюся в служении Богу духом и истиной⁵². Исходя из такого понятия о своём учении, сектанты отрицают обрядовую сторону всех таинств и понимают в духовном смысле некоторые из них: крещение, как превращение грешника, при помощи веры, в человека очищенного, праведного⁵³, причащение, – как соединение со Христом через усвоение его учения⁵⁴. Происхождение указанного учения штундистов о таинствах от бессарабских сектантов, из их учения о служении Богу духом, утверждается отношением штундистов к проповеди баптистов, – имевшей место, после влияния на штундизм секты назарян, о втором крещении. Эта проповедь послужила для штундистов предметом спора, в котором один из вожаков штундизма (Балабан), по поводу проповедуемых баптистами обрядов, выразился так: „обряды – театры“⁵⁵.

Проповедуемое баптистами второе крещение повело даже к разделению штундистов, как увидим ниже. Такое отношение штундистов к проповеди баптистов показывает, что до их влияния штундисты держались в учении о таинствах воззрений назарян. На ряду с отрицанием обрядов, штундисты приняли от назарян и отрицание тех лиц, которые совершают эти обряды и которые вообще удовлетворяют религиозные потребности членов Церкви, именно – иерархии. Это отрицание иерархии выражено было игнатовцами в 1867 году в следующих словах: „мой Спаситель есть пастырь души моей, и более никто не может быть пастырем души моей“⁵⁶. Такую же мысль высказали чаплинские сектанты при их увещании, говоря, что „учительства и пастырства священников не принимают, имея одного пастыря и учителя – Христа“⁵⁷. Что указанное отрицание иерархии есть результат влияния на штундизм секты назарян, доказывается тем фактом, что пресвитерство штундисты приняли уже позднее, – под влиянием воздействия на штундизм баптистов⁵⁸. Впрочем, в данном случае. к влиянию секты назарян присоединялся, и даже едва ли не большее значение, чем это влияние, имел взгляд южно-руссов на пастырей православной Церкви, который (взгляд) они положили в основу отрицания иерархии вообще. По словам Рябошапки, „православный священник – это жрец и самый ненавистный обманщик, который принадлежит к числу тех самых архиереев и священников, которые распяли Христа, и которых обличал Господь“. Всю 23-ю главу Евангелия Матфея сектанты относят к членам иерархии. Православные священники – это „дармоеды, вымогатели, лентяи, народные обольстители, лжепророки“. Род свой они ведут от царя Ирода. Православных епископов они называют саранчой; жезл архиерейский – ключом от кладезя бездны (Откр.9:1–11). Потому, говорят сектанты, следует давно отвергнуть их от себя, „расторгнуть узы их и сбросить с себя оковы их“ (Пс.2:31), т. е. уничтожить все их постановления и законы, так как Господь, живущий на небесах, смеётся им и ругается им (Пс.2:11)⁵⁹. Из изложенного взгляда сектантов на православных пастырей, вполне видно всё значение этого взгляда в деле отрицания сектантами иерархии вообще⁶⁰. Из отрицания определённой иерархии само собой следует учение об участии всех в богослужении. Это учение прямо высказывается сектантами в тех словах, что „Господь предоставил возможность молиться всякому, всякий и имеет право отправлять богослужение“ ⁶¹. Участие в богослужении всех членов общества, при отрицании иерархии, предполагает собой идею равенства всех членов, выражением которой оно и служит. Поэтому-то у бессарабских сектантов, как мы видели, все члены общества называются „братьями“, а само общество – „братством“. От бессарабских сектантов означенная идея воспринята и южнорусскими штундистами. Миссионер Чепурной говорит о распространении между штундистами мысли о том, что должно „почитать только Христа, так как только Христос старший брат, а остальные (сектанты) должны быть равны“⁶². Замечательны результаты, к каким привела идея о равенстве увлечённых новым учением любомирских сектантов. „Всё население Любомирки“ (мест. Елисавет. уезда, Херсон. губ.), говорит о. Автономов (свящ. г. Херсона), „деморализовалось: дети вышли из повиновения у родителей, называя их братьями и сёстрами, потому что по Евангелию-де нет отцов; родители поступились своими правами и властью, пожимали и трясли руки детей, как равных себе“⁶³. Так своеобразно понимали южно-руссы воспринятую от немецких сектантов идею о равенстве. Из этой же идеи, по всей вероятности, они вывели уже сами и отрицание семьи в христианском смысле: „какая там мать, говорят они, мать у всех земля, и отец один – Бог“⁶⁴. Вместе с указанными воззрениями бессарабских сектантов, штундисты приняли, наконец, и их мысль о непосредственном соединении с Божеством. Эти мысли высказаны Онищенко, крестьянином дер. Основы. „Я был прежде, как свинья, – рассказывал он, – я был скот, хуже даже скота, потому что скот делает то, что ему следует, я скверный был“. Сознавши свою порочную жизнь, Онищенко начал просить Бога о своём нравственном исправлении. „Я однажды молился, – продолжал он, – молился на поле, я плакал, я кричал: Господи, вразуми меня, исправь меня! Не знаю, кто, – я этого не видел. – точно снял с меня одежду, и сделалось мне легко, и стал я свободный и узнал Бога. В другой раз молился я на поле; я стоял на коленях. Вдруг раздался страшный гром; а небо было чисто: я задрожал всем телом и услышал голос: „держись“!

Кроме Онищенко, можно в данном случае указать ещё на одного штундиста, который, совращая в свою секту православного, говорил ему, между прочим: „от ты не бачил своего Бога, а я, як закрою очи, то и бачу“⁶⁵.

Таже мысль о непосредственном соединении с божеством выражается в учении сектантов о духовном озарении, как об одном из источников вероисповедания⁶⁶ и в учении об Иисусе Христе, Который „воплощением Своим, непонятным для мира, приращает их (сектантов) Сам к Себе и делает их теперь участниками тайного тела Своего, как делал Он в известное время причастниками Своими пророков, апостолов и других лиц“⁶⁷. Из мысли же о непосредственном соединении с божеством, ведущей к сознанию своей святости, штундисты вывели, как кажется, и отрицание суда. Для такого предположения даёт некоторое основание приводимое штундистами в оправдание своего учения об отрицании суда толкование 1–6 стих. 6-й главы 1-го посл. к Коринф. Один сектант толкует это место так: „Это слово Божие говорит вам то, что вы уже теперь стали святы и должны судиться сами у себя, а не у православных, ибо вы уже будете судить не только весь мир, но даже и ангелов святых“⁶⁸.

Сделанное сопоставление учения штундизма с учением секты назарян приводит отчасти к тому же заключению о влиянии последнего на первое, какое было сделано выше о влиянии на учение штундизма главных протестантских исповеданий – лютеранства и реформатства, именно: штундисты воспринимали от назарян, главным образом, сами идеи и быть может некоторые основания для них; развивали же эти идеи сами и по-своему, как, напр., идею братства.

Посмотрим теперь, как отнеслись штундисты к проповеди баптистов.

Главные протестантские исповедания – лютеранство и реформатство – и проникшая в среду немецких штундовых собраний секта назарян дали учению южнорусского штундизма гораздо более отрицательных черт, чем положительных; баптизм, напротив, внёс в учение штундизма весьма много положительных черт. Но к этому положительному баптизма штундисты отнеслись неодинаково: проповедь баптистов, как мы уже имели случай заметить, послужила для штундистов предметом спора и поводом к разделению. Причина такого отношения штундистов к учению баптистов лежала в противоречии этого учения основным началам штундизма, воспринятым последним от сект назарян. Как мы видели, под влиянием назарян штундисты пришли к отрицанию всей обрядовой стороны религии и института лиц, поставленных для удовлетворения религиозным потребностям членов общества. Между тем баптисты проповедовали принятие второго крещения, обрядов преломления хлеба, погребения, венчания и имели у себя пресвитеров. Эти то обряды баптистов, и главным образом второе крещение, и возбудили между штундистами спор. Поводом к спору послужило принятие от баптистов второго крещения некоторыми из руководителей штундистов: Рябошапкой, Ратушным и Лясоцким с их последователями. Принявшие крещение отстаивали обряд, но им противостали другие вожаки сектантов – Балабан и Коваль. Споры из-за обрядов происходили сначала между Балабаном и Лясоцким в таращанской тюрьме; но потом они перешли в собрания сектантов и на одном из этих собраний повели к формальному разделению штундистов на две части: одна часть, во главе с Ратушным и Лясоцким последовала учению баптистов, другая, с Балабаном и Ковалем во главе, осталась при прежних воззрениях на обряды⁶⁹. Последовавшие проповеди баптистов штундисты, в лице братства Рябошапки, приняли от баптистов сначала крещение и причащение, а вскоре за тем появляются и „10 правил новообращённого русского братства“, представляющие из себя, кажется, сокращение баптистского катехизиса; впоследствии среди южнорусских штундистов, принявших баптизм, появляется и баптистский катехизис⁷⁰. Таким образом, одна часть штундистов совершенно приняла баптистское учение и по всей справедливости может быть отнесена к баптистам. Другая часть штундистов, несмотря на то, что совсем отстранилась от баптизма, всё-таки не избежала влияния последнего. Это влияние обнаружилось прежде всего в том, что противники баптизма, по примеру его последователей из штундистов, избрали себе пресвитеров: Коваль принял это звание в Киев. губ. из числа первых; затем и у Херсонских штундистов, во главе которых стоял Балабан, стали совершаться обряды погребения, венчания и вводиться преломление хлеба⁷¹. Через это штундисты стали сами с собой в противоречие, объясняемое тем, что баптизм давал нечто положительное, а последнего у сектантов до сих пор почти совсем не было. Впрочем, можно думать, что штундистами приняты от баптистов не одни положительные стороны учения, – кажется, результат влияния баптизма, хотя и не вполне, составляет отрицательное отношение штундистов к существующим властям. По крайней мере – те мысли сектантов, что православные цари уничтожатся⁷², и у штундистов появятся свои анабаптистские цари и начальники⁷³, и что вся Россия отведётся в плен, и „заперты будут“, т. е. уцелеют только южные города, которые познают анабаптистский свет“⁷⁴, – дают основание предполагать первоначальный источник учения о властях в баптизме, тем более, что и в последнем, в первоначальной его форме, есть учение о ниспровержении существующих властей и общественных отношений⁷⁵. Но если учение штундистов о властях и заимствовано ими от баптистов, то только в своей идее, которая, прошедши через сознание русского простолюдина, получает уже своеобразную окраску, обличающую в ней собственное произведение южнорусского штундиста.

Для убеждения в правдивости сказанного, сделаем некоторые выдержки из этого учения. По сообщению миссионера Чепурного, сектанты называют власти „куцохвостыми, когтятыми аггелами“. К властям они относят образ зверя, упоминаемого в 13 и 14-й главе Откровения, спрашивая: „а что это за образ зверя, как не их“? К ним же сектанты применяют 72 псал., ст. 1–17, спрашивая опять: „о каких благородиях говорит он“? (псалом). Толкуя главу 13, ст. 18–21 Иеремии, они говорят: „Здесь ясно сказано Богом, что уже наступает то время, когда с этих православных царей упадёт с головы венец славы их, и они уже смирятся и сядут пониже, т. е. вовсе уничтожится и звание их..., вся Россия отведётся в плен, и всех этих православных начальников охватят боли, как рождающую женщину, и так даже, что они этого никак не ожидают и не полагают“⁷⁶.

Из этих выдержек ясно видно, что воспринятую идею отрицания властей сектанты уже сами применили к существующим в России властям.

Влияние на учение штундизма главных протестантских исповеданий – лютеранства и реформатства и сект назарян и баптистов – подтверждается во многих случаях фактами из внешней истории штундизма. Но содержание учения штундистов не исчерпывается тем, что может быть признано с большей или меньшей степенью достоверности за результат влияния указанных исповеданий и сект. Это обстоятельство даёт право видеть источник для учения штундистов и в других протестантских сектах, влияние которых на штундизм не может быть доказано фактически, но которые были распространены среди влияющих на штундизм немецких колонистов и имеют сходство со штундизмом в учении. Такой именно представляется община гуттеров. Более или менее сходные черты с ней штундизм представляет в следующих пунктах своего учения: в учении о братстве, – о разделе земли и имущества и о войне.

Вероятно, под воздействием гуттеров. которым повелевалось жить одной семьёй, подобно христианам первых веков, и южнорусские штундисты на первых порах говорили между прочим, что в первенствующей Церкви никто ничего из имения своего не называл своим, но всё было общее (Деян.4:32–33)⁷⁷. Руководясь этой мыслью, вероятно, штундисты и у себя учредили братство. В прошении Рябошапки к генерал-губернатору о дозволении выйти ему с 45 душами „на вольные степи“ говорится между прочим: „мы учреди на основании Евангелия, по обряду первой апостольской Церкви Христовой, братство“⁷⁸. Но если братство, упоминаемое в прошении Рябошапки, таково, каковы братства по учению штундистов, то оно мало походит на перво-христианские братства и имеет в виду скорее практическую, житейскую цель, чем религиозную. В учении штундистов о братствах говорится: „люди должны жить отдельными братствами или общинами: при этом должно быть разделение или специализация труда и обмен продуктов натурой. Деньги не должны существовать: конторы и торговцы точно также. Всй должно производиться посредством обоюдного согласия и по-братски⁷⁹. Такое учение показывает, как далеко отступили штундисты в учении о братствах от религиозной цели гуттеров. Подобное же отступление представляет и учение штундистов о разделе земли и имуществ. По мнению сектантов, с наступлением нового государственного и общественного строя, когда у штундистов анабаптистов будет свой царь и начальники, а все люди будут равны, их (сектантское) „начальство всю землю от православных помещиков поотбирает и нас всех (сектантов) понаделит землёю. И тогда уже нам, всему простонародью, которое только поступит в святые штунды и анабаптисты, будет великое добро: свобода на всё и роскошь“. Крестьянин села Троицкого, Елисаветградского уезда, Никита Пуховой говорил, что, с уничтожением существующего порядка, „всё будет общее: все магазины с шелками и другими товарами будут открыты для всех, так что, что кому понадобится, тот-то и бери бесплатно“⁸⁰. Такую своеобразную форму получило у штундистов учение гуттеров об общении имущества. Кроме двух указанных пунктов, следствием же влияния гуттеров на штундистов можно считать и учение последних о войне. Как гуттеры отвергают воинскую службу, так штундисты отвергают войну. О войне Елисаветградский сектант Бибиков говорил: „православие благословляет войну, называя своих воинов христолюбивыми, а война есть зло, и у вас не христолюбивое воинство, а разбойники. Биющий мечом, сказано, должен погибнуть от меча”. Война, по мнению сектанта Сливки, запрещается евангелием⁸¹.

Мы рассмотрели те пункты в учении южнорусского штундизма, которые, по аналогии и историческим указаниям, в большей или меньшей степени могут быть признаны заимствованными штундизмом от влиявших на его появление протестантских учений. К рассмотренным пунктам нужно присоединить ещё несколько таких, которые хотя по отдалённой аналогии и могут быть отнесены к влиянию на штундизм протестантских учений, но в которых это влияние сказалось в столь незначительной степени, что с гораздо большей вероятностью они могут быть признаны за самостоятельное, независимое от протестантского влияния, произведение южнорусского штундизма. Таковы – учение о свободе, о современном состоянии людей, новейших изобретениях и большая часть положительного учения штундистов.

По понятиям штундистов – „все люди должны быть свободными панами“⁸². Если принять во внимание обстоятельства времени, в которое появился штундизм (освобождение от крепостного права), то эту мысль сектантов нужно признать за результат влияния бродивших в 50 и 60-х годах идей о свободе. – Учение о современном состоянии людей тоже выработалось под влиянием местных условий жизни. Здесь штундисты указывают прежде всего на крайнюю степень развращения современного человечества: „Бог родит хлеб и даёт человеку всевозможные предметы, необходимые для его жизни, а человек торгует этой благодатью, торгует даже совестью, верой и человеческими существами“. В этом развращении штундисты видят, во-первых, причину порабощения современного человечества новыми египтянами, сильными мира сего, затем – причину различных несчастий на земле: пролития невинной крови человеческой, разбоев, грабежей, насилий, взаимных неудовольствий, воровства и мошенничества и, наконец, причину небесных кар, посылаемых Богом на людей за их грехи, как то: саранчи, кузьки, града, падежа рогатого скота, эпидемий⁸³. Такой взгляд представляет собой как бы протест против современной жизни и, конечно, сложился под её давлением на южнорусского простолюдина. – Наконец, в взгляде штундистов на новейшие изобретения ясно отразился образ понятий простых русских людей. „Железные дороги, пароходы, машины и телеграфы – всё это, по мнению сектантов, признаки царствия сатаны и конца этого царствия, которое вообще штундисты называют царством египтян. В Писании, говорят они, сказано, что перед кончиной века появится какая-то огненная колесница. Под такой колесницей, по всей вероятности, Писание разумеет паровики пароходов и железнодорожные локомотивы, потому что они движутся при посредстве огня, и из труб их пышут дым и пламя. При посредстве этих огненных колесниц люди владычествуют один над другим, пользуются чужими трудами, уродуют и калечат друг друга. Всё это признаки египетского рабства“⁸⁴. Изложенное учение показывает, как необразованный штундист – южно-русс, пользуясь данной ему в руки Библией, применял её изречение к своим воззрениям.

Сравнительно более независимым от протестантских учений представляется южнорусский штундист в некоторых пунктах своего положительного мировоззрения. Сюда может быть отнесено учение демиевских сектантов, учение Сливки, всё нравственное учение чаплинского вероисповедания и следующие пункты из его учения с догматическим характером: об отношении сектантов к некоторым из существующих религиозных учений, о Церкви, о Божестве, о мире вышечувственном, о душе, о первородном грехе, о воплощении, об искуплении, о загробной жизни. За независимость означенного положительного учения южнорусских штундистов от протестантизма говорит, конечно, прежде всего отсутствие в нём сходства с последним, исключая разве отдельных фраз, самих по себе ничего не доказывающих. Кроме отсутствия сходства, в доказательство независимости указанного учения могут быть приведены ещё два соображения: неполнота в определении многих, содержащихся в нём, предметов и способ выражения мыслей. Неполнота в определении поразительна. Например: составитель чаплинского вероисповедания только упоминает о силах небесных, ангелах, которые славили Рождество Иисуса Христа; он не высказывает общего понятия о мире духовном, ангельском, не говорит ничего об их назначении; точно также он не останавливается на развитии мысли о первородном грехе, – она у него только проглядывает⁸⁵; о признании автором загробной жизни можно судить только из его выражений: „мы граждане небесного города, потомки Авраама. Исаака, Иакова; Спаситель усвоил нам право на наследие жизни вечной“⁸⁶; о целомудрии и чистоте он только говорит: „блуд и всякие нечистоты не именуются у нас“⁸⁷; о происхождении мира и человека не разъяснено“⁸⁸. Такая бедность в определении показывает на неразвитость учения, а, следовательно, и на то, что оно не заимствовано из какого-либо учения сложившегося, каким в данном случае могло быть признано учение протестантское. Способ выражения мысли в некоторых местах рассматриваемого учения показывает нам действительных его авторов. Как ранее мы отмечали отражение на изложении некоторых предметов степени образования и образа понятий, составляющих характерную черту нашего простолюдина, так здесь придётся указать на то же отсутствие образования и характерный способ выражения нашего простолюдина. Напр: в чаплинском вероисповедании, в учении о Церкви, между прочим говорится, что последователи штундисткого учения составляют из себя Церковь, члены которой „не ведут комплекта или комерсии“, иначе религиозных церемоний... „получая назидание из Священного Писания, они изменяют фантазии и природные физиономии“⁸⁹. В собраниях своих они просят Господа – сообщить им дар Свой, чтобы выразуметь таинства и пределы своей вечной Церкви“⁹⁰; цель пришествия Христа на землю в чаплинском вероисповедании полагается между прочим в тому чтобы „избавить людей от поражения странностями“⁹¹: по определению Сливки, – Бог есть любовь, но не образ (?) и проч.⁹² В приведённых фразах ясно отразился их автор русский простолюдин.

Мы показали, из каких протестантских учений и что заимствовано в учении южнорусского штундизма, а также, что в этом учении есть выработанного его последователями независимо от немецкого протестантизма. Мы видели, во-первых, что источником для учения штундизма служили не одни главные протестантские исповедания – лютеранство и реформатство, но и разные протестантские секты – назарян, баптистов, гуттеров – и даже они-то преимущественно и влияли на учение штундизма; во-вторых, что из протестантских учений штундизмом взяты отрывки и притом, большей частью, не в их чистой первоначальной форме, а в виде простой мысли или мнения, иногда с удержанием некоторых оснований для этого мнения или мысли, иногда же и без них; в-третьих, что, приняв от протестантских учений что-нибудь, штундисты, в значительном большинстве случаев, облекали принятое в свою собственную форму, на которой отражали и степень своего образования, и характер своих понятий и свои отношения к Церкви, иерархии и другим явлениям местной жизни; наконец, – что заимствование в указанной степени относится главным образом к отрицательной стороне учения штундистов, в которой всё-таки есть несколько независимых от влияния протестантских учений пунктов; положительное же учение штундистов представляет более собственное произведение южно-руссов, чем заимствованное от протестантства. Отсюда вполне определяется та связь, в какой находится южнорусский штундизм с немецким протестантизмом по своему учению: южнорусский штундизм связан с главными протестантскими исповеданиями только отчасти, а более примыкает к протестантским сектам; с теми и другими он связан не в своём развитии и окончательной форме, а главным образом в своих началах, которые он развил уже по-своему.

Препод. Влад. сем. Сергей Троицкий

Введение

Следственная о скопцах комиссия – Обстоятельства, вызвавшие её учреждение и ближайшие результаты её деятельности.

20 ноября 1843 г. „чиновник 13 кл.“ Вавилов, в присланном на имя министра внутренних дел по городской почте письме, сообщал, что, посещая вольный аукцион продажи вещей в доме Глазунова (по Большой Мещанской улице, против ломбарда), он заметил в квартире домового приказчика, мещанина Царева, потаённую моленную, которая устроена за пятью дверьми, без окон, и освещается лампадкой, внутри комнаты подле стен одни только стулья, а вместо образов находятся подозрительные портреты, „служащие руководством при распространении Царевым секты скопцов“. Учредитель и содержатель сей моленной, – Никифор Царев – скопец в 1842 г., вопреки законов, приписался из господских людей в с.-петербургские мещане, и что он недавний скопец, – тому доказательством служат его малолетние дети; собрания у Царева бывают всегда под воскресенье и понедельник. В том же доме, у печатника Лариона проживает господский мальчик, Михаил, которого наставник – Царев, обольстя, выкупил от господина, приписал в мещане и в недавнем времени оскопил⁹⁴. – „Не заметив по этому письму никакого распоряжения“, – объяснял впоследствии Вавилов, – „возгорел во мне новый порыв пустить другое, которое, составляя почти буквально повторение первого, и было прежним путём получено министром 25 ноября⁹⁵.

Таковое настойчивое и, вместе, положительное и определённое указание на существование в самой столице постоянного сборища и пропаганды вредных сектаторов не могло не вызвать на себя серьёзного внимания, тем более, что не имелось основания заподозрить истинность полученных доносов. Поэтому решено было произвести в квартире Царева внезапный обыск, и именно, в один из предпраздничных или праздничных дней, когда, по уверению Вавилова, скопцы обыкновенно собирались к Цареву на моленье. Производство обыска было поручено состоявшему при министерстве, д. ст. сов. Липранди, которому предоставлялось действовать в данном случае, „как обстоятельства укажут, с должной осмотрительностью и осторожностью“⁹⁶.

Липранди не замедлил, и с успехом, выполнить возложенное на него поручение. В первый же, по получении предписания, воскресный день он, с приглашённым им приставом местной части Дешарио, в десять часов вечера, уже стоял перед дверями квартиры Царева. Долгое время пришедшие напрасно стучались в дверь и затем, с трудом отыскав в темноте колокольчик, звонили. Два раза, сперва женский, а потом мужской голос спросил из квартиры: „кого нужно?“ но на ответ: „нужно приказчика“, – следовало молчание и дверь не отворялась. Наконец, частный пристав, заявив о своём звании, настоятельно потребовал, чтоб его немедленно впустили, так как ему (будто бы) необходимо сейчас же сделать справку в домовых книгах. Тогда дверь отворилась и на пороге показался сам Царев со свечой в руках и в красном полубархатном халате. Достаточно было увидеть выражение его лица, чтобы убедиться в удачно выбранном для обыска дне и часе.

Домовые книги оказались лежавшими тут же, в передней, на конторке. Предоставив Дешарио наводить справки, Липранди пошёл из передней в следующую комнату. Всеми мерами старался удержать его Царев, упрашивая не идти далее: „там-де темно, жена и дети уже спят“; но всё было напрасно. В совершенной темноте прошли одну комнату, другую, и вошли в третью „без окон, освещаемую лампадой перед иконами, около которых, рамка к рамке, висели по обеим сторонам два больших портрета⁹⁷: несколько больших восковых свечей лежали в беспорядке на маленьком столике перед образами, а среди комнаты разостлан был ковёр, который, по-видимому, старались свернуть“⁹⁸.

Указания Вавилова оправдывались и, благодаря им, понятно было и значение портретов, повешенных рядом с образами, и назначение восковых свечей. Эта комната, несомненно, была моленной, а найденные в ней свечи ясно свидетельствовали, что моленье здесь совершалось очень недавно. Теперь оставалось только отыскать самих молельщиков, которые, очевидно, должны были скрываться в квартире Царева, так как всякий выход из неё был уже преграждён заблаговременно принятыми Липранди и Дешарио мерами⁹⁹.

За моленной следовало ещё какое-то помещение, в котором сквозь щель затворённых дверей виднелся свет. „Что ещё там?“ – спросил Липранди. – „Ничего, комната“ отвечал Царев, и в то же мгновение видневшийся свет потух. На требование принести свечу и отворить дверь, окончательно растерявшийся Царев не мог не только ничего ответить, но и двинуться с места. Пришлось распорядиться без его содействия. Дверь растворили и принесённая свеча осветила целую группу изумлённых и испуганных лиц¹⁰⁰.

Хотя уже с, первого взгляда на физиономии этих субъектов не оставалось сомнения в их скопчестве, но для формального обыска необходимо было медицинское удостоверение. Поэтому тотчас же послали за главным врачом полиции, Михайловским-Слонецким; а между тем, до его приезда, привели в квартиру Царева ещё трёх скопцов, найденных и живших в том же доме Глазунова¹⁰¹.

По медицинскому освидетельствованию, из числа заарестованных двое оказались кастратами, остальные же десять, в том числе и сам Царев, – оскоплёнными вполне, „дочиста“. Кроме того, на двух, московском мещанине Ермолаеве и крестьянине Орловской губ. Андрееве, найдены надетыми вериги: на первом – медные в виде кольчуги, а на втором – кованные железные, весом каждая до 20 фунтов¹⁰².

По освидетельствовании заарестованных, квартиры их были запечатаны, а сами они, в предупреждение всякой между ними стачки и взаимного подговора, были отправлены в разные части для отдельного секретного содержания.

Таким образом, результаты, данные произведённым обыском, были вполне удовлетворительны: существование в квартире Царева моленной или, по крайней мере, определённого места для тайного сборища скопцов не подлежало сомнению. Теперь, естественно, возникал другой, не менее важный, вопрос, требовавший серьёзного разъяснения, – вопрос о характере и круге деятельности открытого сборища или, что почти то же, о значении самого Царева как в среде найденных у него, так и в общей массе скопцов, рассеянных по России.

Что между Царевым и иногородными скопцами существовали более или менее близкие сношения, на это уже довольно ясно указывало то обстоятельство, которое едва ли можно было признать случайным, что в числе двенадцати арестованных нашлись представители шести губерний, и все они жили¹⁰³ в одном и том же доме Глазунова, служили в одном и том же месте, при его типографии¹⁰⁴. Полнейшего же выяснения возникшего вопроса нужно было ожидать от вещественных доказательств, какие могли найтись в имуществе арестованных. А внезапность обыска, которого скопцы, видимо, никак не ожидали, ручалась за то, что они не имели времени и средств уничтожить или скрыть что-либо из вещественных против них улик, если только таковые находились в их квартирах.

И. действительно, произведённый через несколько дней после этого, именно 3 декабря, в имуществах арестованных скопцов подробный обыск окончательно подтвердил справедливость доносов Вавилова: в каждой из квартир нашлись более или менее подозрительные предметы и вещи. Так, найдены были: четыре скопческих портрета, две картины¹⁰⁵, несколько железных вериг и бандажей, „требовавших разъяснения“, несколько зелий, пластырей, примочек, бритвы с ржавчиной и другие предметы, по существу дела весьма подозрительные“. Из числа бумаг, сверх множества писем, доказывавших сношения заарестованных скопцов со скопцами самых отдалённых мест России, особенное внимание обратили на себя две рукописи: одна, как оказалось впоследствии, – „страды и послание искупителя“, другая – „ писанная условными знаками и потому оставшаяся неразобранной“¹⁰⁶.

Этих вещественных улик было весьма достаточно. Если бандажи, пластыри и др. подобного рода предметы наводили на своих владельцев только подозрение, то рукописи и, особенно, письма, не оставляя ни малейшего сомнения в принадлежности Царева и его сотоварищей к скопческой секте, в тоже время показывали, что эта секта уже успела значительно распространиться по всей России и даже в самой столице ведёт деятельную пропаганду и увеличивает число своих членов.

Дело оказывалось весьма серьёзным и сложным. Между тем, арестованные упорно отклонялись от всяких показаний: „на сделанные допросы все они“ – доносил Липранди – „отзываются неведением, имеют большую самонадеянность, отвечают иногда с грубостью, присовокупляя, что не в первый уже раз их разбирают“, и т. д.¹⁰⁷.

В виду такого упорства скопцов и их уверенности, опиравшейся на прежде бывшие примеры, в благополучном для них исходе начатого следствия, и, с другой стороны, подробно ознакомившись с содержанием найденных у них „письменных документов“, Липранди считал необходимым „развернуть дело“ и „произвести строгое формальное следствие, распространив его на всех находившихся в столице скопцов“¹⁰⁸.

Разделяя взгляд его на важность обнаруженных фактов, Министр Внутренних Дел, действительный тайный советник Перовский, с своей стороны, счёл нужным придать следствию ещё более широкие размеры, и „для надлежащего разыскания по предмету открытого сборища учредил особую следственную комиссию“¹⁰⁹, составив её под председательством и по проекту Липранди, из пяти членов: трёх чиновников Министерства Внутренних Дел, одного чиновника особых поручений при генерал-губернаторе и одного частного пристава С.-Петербургской полиции.

В предписании, данном на имя председателя ново-учреждённой Комиссии, ей поручалось: „не ограничиваясь скорейшим и точным дознанием противозаконных действий участников открытого сборища, но употребить все зависящие меры к полному раскрытию скопчества, и главных виновников его распространения¹¹⁰.

Другого более подробного предписания или инструкции, которой точнее бы определялись характер и круг деятельности Комиссии, в делах Министерства не встречается, – да, по всей вероятности, и не было; так как, с одной стороны, ей представлялось „действовать в этом случае по ближайшему своему усмотрению“, с другой, председатель её пользовался правом, за разрешением возникших недоумений, обращаться непосредственно и лично к самому министру¹¹¹. Равным образом не встречается и общего полного отчёта о деятельности Комиссии¹¹², но из производившихся в ней дел видно, что приведённое выше выражение предписания „употребить все зависящие меры к полному раскрытию скопчества“, понимались в самом обширном смысле.

Комиссия производила обыски, допросы, очные ставки, медицинские освидетельствования¹¹³, наводила справки в губерниях, – словом, все предварительное следствие, как, вначале, о взятых в доме Глазунова¹¹⁴, так, впоследствии, и о других столичных и иногородних скопцах, „которые дотоле не были известны Правительству“, и о которых она узнавала или из показаний лиц уже арестованных и находимой у них переписки, или через особых приобретённых ею агентов¹¹⁵. Столичных скопцов, уже „известных“ Правительству, т. е. внесённых в именной список Комиссия почти всех пересвидетельствовала снова, так как сделанные в списке показания о времени их оскопления в нескольких случаях оказались неправильными¹¹⁶. Для более обстоятельного дознания о скопцах Московских, а также и для руководства тамошних следователей, председатель Комиссии два раза (в 1844–45 годах) был командирован в Москву¹¹⁷. Получая же сведения о скопцах, скрывавшихся в губерниях, Комиссия сообщала об них местному губернскому начальству, которое, по её указаниям, и производило над ними следствие на месте жительства и уведомляло её о результатах¹¹⁸; но сектаторы, почему-либо обращавшие на себя особенное внимание, высылались в Комиссию¹¹⁹.

Что касается до исследования внутреннего содержания секты, – из следования также входившего в круг деятельности Комиссии, то в этом случае на неё возложены были собственно одни подготовительные работы. В её непосредственное рассмотрение и распоряжение поступали все письменные документы, предметы и вещи, находимые при обыске у скопцов, не исключая даже бритв и перочинных ножей, коль скоро на них падало подозрение, что они служили орудием оскопления¹²⁰. Вместе с этим, особо командированные от Министерства. Внутр. Дел чиновники занимались, под руководством председателя Комиссии, извлечением для неё сведений о скопцах из следственных дел за прежние годы, хранившихся в архивах Министерств Внутренних Дел и Морского, по ведомству Святейшего Синода, и в Московских архивах: Военного Генерал-Губернатора, Гражданского Губернатора, Губернском Старых дел, Сенатском, Министерства Иностранных Дел и Уголовной Палаты¹²¹.

Но входя в критическую оценку или подробный разбор деятельности Следственной Комиссии, – на которую не раз будем иметь случай указать впоследствии, – теперь приведём только, с буквальной точностью, отзыв о ней, помещённый в отчёте Департамента Общих Дел за 1844 г., т. е. за первый год её существования. „Входя во все подробности возложенного на неё исследования, Комиссия“ – говорится в отчёте „обнаружила самым положительным образом все правила и обряды скопческой секты, сохраняемые сектаторами в величайшей тайне. Доселе правительство признавало скопцов за людей, более или менее следующих учению св. Церкви и в точности исполняющих все обряды оной: Следственной же Комиссией дознано, что сектаторы сии хотя исполняют обряды Православия, но единственно для сокрытия своих преступлений и в существе питают совершенно отдельную ересь, чуждую христианскому вероисповеданию. Это подтверждается собранными Комиссией книгами, рукописями, портретами лиц, чтимых сектаторами за святых, и другими вещами, обличающими не только вредные заблуждения скопцов против веры, но и действия их к общественному вреду клонящиеся“. Вместе с этим „действиями Комиссии обличены два оскопителя из Петербургских мещан и кроме того обнаружено скопцов, не бывших прежде известными Правительству: в С.-Петербурге и губернии 53 ч., в Москве 28, в Риге 2, в Тобольске 2, в губерниях: Псковской 3, Смоленской 2, Орловской 5, Ярославской 1 и на Кавказе 2, и того 98 человек“¹²².

Таким образом, по свидетельству отчёта, деятельность Комиссии сопровождалась полным успехом и она в первый же год своего существования успела окончить половину возложенного на неё поручения;

выяснила, хотя в общих чертах, сущность скопческого учения и, что главное, собрала богатые материалы для ближайшего с ним ознакомления.

В это время в Министерстве Внутренних Дел уже серьёзно был возбуждён вопрос о составлении, на основании официальных данных, полного и подробного описания раскольничьим толкам и сектам“¹²³. Богатство материалов, собранных Следственной Комиссией, ускорило разрешение этого вопроса по отношению к скопческой секте¹²⁴: в 1845 г. было уже отпечатано, по приказанию Министра, составленное состоявшим при Министерстве Ст. Сов. Надеждиным, „исследование о скопческой ереси“. Этому произведению, представляющему собственно опыт догматико-исторического исследования, – потому ли, что оно было составлено главным образом на основании „секретных“ бумаг Министерства или по каким-либо другим соображениям, – придавалась особенная важность: оно было отпечатано в самом ограниченном числе экземпляров и считалось предметом государственного секрета. В 1855 г. Министр Внутренних Дел, препровождая к Наместнику Кавказскому, Генерал-Адъютанту Муравьеву, по его просьбе, экземпляр означенного исследования присовокуплял: „по существу содержащихся в сём исследовании сведений и по особо состоявшемуся об оном ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению¹²⁵, описание скопческой ереси составляет строго-оберегаемую государственную тайну и известно лишь весьма немногому числу лиц, облечённых особым доверием Правительства, а потому я считаю излишним прибавлять, что препровождаемый экземпляр описания скопческой ереси должен служить исключительно для употребления Вашего Высокопревосходительства и подлежат сохранению в совершенной тайне¹²⁶.

Судя по началу „Исследования о скопческой ереси“ и по тем материалам, которые и в последующие годы собирались и передавались Надеждину¹²⁷, надо полагать, что он имел в виду развить и продолжать свой труд, тем более, что в исследовании он только слегка и как бы мимоходом коснулся явлений внешней жизни скопчества, вопрос о которой представлял и представляет такую же, если ещё не большую, важность, как и вопрос о внутреннем содержании секты. Но, к сожалению, Надеждин не докончил своего исследования, и значительный пробел, оставленный им, весьма трудно пополнить в настоящее время, когда мы уже не имеем и половины тех материалов, какие необходимы для изучения истории секты с её появления до сороковых годов настоящего столетия и какие были в распоряжении Надеждина¹²⁸.

Таким образом обнаружение скопческих собраний в доме Глазунова, вызвавшее учреждение особой Следственной о скопцах Комиссии, положило начало новому периоду в истории скопческой секты, – новому в том смысле, что с этого времени начинают раскрываться её „тайности“, около 70 лет¹²⁹ скрывавшиеся под непроницаемой для посторонних глаз завесой, и выясняют настоящий характер, приёмы и круг деятельности секты; а это, естественно, вызывает со стороны Правительства усиление строгости суда и надзора над сектаторами.

Правда, скопчество и в прежние годы¹³⁰ не раз обращало на себя внимание Правительства и даже вызвало целый ряд более или менее строгих мер „к преграждению распространения секты“; но при этом всё знакомство с внутренним содержанием и характером внешней деятельности её не шло далее того, что „скопцы богохульная ересь, потому что начальника секты почитает Христом. Вредит обществу, охуждая брак, искажая людей, и истребляя потомство“¹³¹. С другой стороны меры изыскивались, но на деле, в большинстве случаев, или оставались без применения, или же применялись так, что не могли приносить никакой пользы.

В этом отзыве нет преувеличения. Напротив, он вполне верен и основывается на несомненных и немалочисленных фактах, незамедливших обнаружиться, как только началось следствие по поводу открытого в доме Глазунова скопческого сборища.

Прежде всего обратили на себя внимание, ежегодно представляемые в М-во В. Д. Начальниками губерний, именные списки о скопцах, заведённые по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению 11 марта 1836 г., как одна из наиболее действительных мер „к преграждению распространения секты скопцов“, долженствовавшая служить по возможности полным и точным за данное время и данную местность отчётом о личном составе секты и его деятельности.

Когда таковой список по г. С.-Петербургу за 1842 г.¹³² был сообщён Министерством на рассмотрение Следственной Комиссии и в облегчение её разысканий, она не могла воспользоваться его помощью, так как нашла его составленным крайне неполно и неправильно: „одно и тоже лицо показывалось часто вдвойне, имена искажены, годы рождения и оскопления означены не верно, звания перепутаны; одним словом, допущены всякие несходства, так что, как впоследствии оказалось, знатное число, составляющее треть показанного по списку, не было внесено в оный¹³³. Столь же неудовлетворительным оказался список Московский. Командированный (в 1844 г.) в Москву, Председатель Следственной Комиссии открыл – по собственным его словам – „в самое короткое время и без употребления на то особенных мер и средств“, 28 ч. скопцов, проживавших в Москве, но не внесённых в список¹³⁴. Неправильность списков столичных, естественно, заставляла предполагать не меньшую, а скорее большую неправильность в доставленных из губерний, – уже по одному тому, что Полицейские Управления последних не могли иметь таких средств, к наблюдению за сектаторами, как столичные. Разыскания, произведённые Следственной Комиссией, вполне подтвердили, верность такого предположения. На основании этих разысканий, если ещё нельзя было определить действительного количества сектаторов в Империи, то, по крайней мере, не оставалось сомнения в том, что „официальные цифры статистики скопцов (того времени), и в частностях и в общем итоге, были весьма далеки не только от точности, но даже от приблизительного правдоподобия“¹³⁵.

Неполнота цифры скопцов, скрывавшая от Правительства действительное положение скопчества, была тем прискорбнее, что свидетельствовала в тоже время о крайней невнимательности, с какой относились к именным спискам – как их составители, так и те, на чьё рассмотрение поступали списки по их составлении. Чем иначе можно объяснить, например, невнесение в список скопцов уже судившихся и, по решению суда, оставленных по каким-либо причинам на месте жительства без наказания, но с учреждением над ними „строгого полицейского надзора“¹³⁶. Затем, в Петербургском списке, против некоторых скопцов было отмечено, что они „судимы и преследуемы за сие (т. е. за оскопление) не были“¹³⁷. Эта отметка, указывавшая на неисполнение ясного и положительного требования закона¹³⁸, проходила до учреждения Следственной Комиссии незамеченной. Теперь она обратила на себя особенное внимание и сделалась причиной общего, строгого пересмотра всех списков, а при пересмотре обнаружились и другие уклонения от действовавших постановлений по части раскола.

Оказывалось, что не все дела о скопцах были ведены по особо установленному для них порядку; иногда приговоры инстанций уголовного суда над скопцами приводились в исполнение без предварительного представления их через Министра Внутренних Дел и при его заключении на утверждение Комитета Министров¹³⁹, и некоторые скопцы, преданные суду, были освобождены от всякой ответственности за силой ВСЕМИЛОСТИВЕЙIIIИХ Манифестов, не долженствовавших на них распространяться¹⁴⁰.

Но этими уклонениями ещё не ограничивалось дело. Скопцы (разумеем известных Правительству) свободно отлучались с мест жительства¹⁴¹, приписывались в мещанство и купечество¹⁴², переписывались из города в город¹⁴³, и, даже, служили по выборам. Так, в самом Петербурге, из числа скопцов, показанных в списке, служили купцы: а) 3-й гил. Степан Кобычев с 1837 г. Судьёй Словесного Суда Выборгской части, а с начала 1844 г. церковным старостой при Шлиссельбургском Соборе¹⁴⁴, б) 2-й гил. Степан Васильев с 1839 г. членом Комитета Дома Призрения престарелых и увечных граждан и в) 1-й гил. Фнрс Садовников с 1830–33 гг. заседателем в 1 Департаменте Палаты Гражданского Суда, с 1836–40, директором в Государственном Ассигнационном Банке, а с 1840 г. – директором Коммерческого байка¹⁴⁵.

Здесь же упомянем об одной, не лишённой интереса, случайности: все „чиновные“ скопцы, по неизвестности об их оскоплении, не вошли в именные списки и потому некоторые из них пользовались всеми правами, сектаторам не предоставленными. Вот они: 8 класса Воробьев¹⁴⁶, Майор Ефимов, Капитаны Самойлов и Степанов¹⁴⁷, Штабс-Капитан Неверов, Подпоручик Борисов, Прапорщик (из дворян) Долгов¹⁴⁸, Титулярный Советник Никифоров, Губернские Секретари Пинзулин, Крюков и Фокин¹⁴⁹, Коллеж. Регистраторы Андреев¹⁵⁰ и Митин, и 14 кл. Куликов¹⁵¹. Из них состояли на действительной службе: Воробьев – Казначеем Академии Художеств, Ефимов смотрителем госпиталя в крепости Грозной, Самойлов смотрителем госпиталя в крепости Грозной, Пинзулин смотрителем Гатчинских казарм, и Андреев смотрителем над зданиями Московского Воспитательного Дома. Как „чиновники“ и, притом, люди более образованные, чем остальная масса скопцов, эти лица были небесполезными для секты членами, а занимаемые ими должности доставляли им возможность давать приют и средства к существованию сектаторам из низших классов народа. По крайней мере известно, что Никифоров (управлявший в Петербурге двумя большими смежными домами доктора Буяльского и скопца-купца Кобычева¹⁵² помогал скопцам составлением для них прошений и др. бумаг по их делам¹⁵³: а при Воробьеве († 1841 г.) счётчиками и др. прислужниками в Академии Художеств были скопцы, в 1845 г. ещё состоявшие при Академии¹⁵⁴.

Сказанного, полагаем, достаточно для характеристики времени, предшествовавшего учреждению Следственной Комиссии и, конечно, нет надобности прибавлять, что подобное снисхождение или невнимание к сектаторам, давало секте полную возможность и свободу укрепляться и распространяться. Понятны при этом и те „дерзость и самоуверенность“, с какими арестованные в доме Глазунова скопцы давали свои показания на первоначальных допросах, похваляясь, что „не в первый уже раз их (т. е. скопцов вообще) разбирают“¹⁵⁵.

(Продолжение будет).

(Из новогодней переписки приходского священника с епархиальным миссионером).

Письмо 1-е.

1) Приходская миссия. 2) Священник ведёт публичные беседы с сектантами. 3) Совет священника миссионеру. 4) Приветствие миссионеру от членов приходского кружка ревнителей православия.

Дорогой Нафанаил Петрович!

Ваше новогоднее послание мною получено. – Душевно и я вас приветствую с новолетием благости Божией и от всего сердца желаю счастливого увенчания так любовно созидаемого вами миссионерского нашего дела. Благодарю вас за указания по части миссии. Когда вы были у меня, вы дали мне хороший братский совет: читать по воскресным и праздничным дням вечерами в школьном здании Новый Завет на русском языке и давать краткое толкование прочитанному. Советовали вы также завести на чтениях общее всенародное пение. От публичных бесед с сектантами вы рекомендовали мне воздерживаться. Я долго думал над вашими словами. И, правду сказать (буду откровенен, потому что говорить лесть, по самому званию своему, не могу), я только отчасти соглашался с вашим планом. Признаю, что он практичен. Слава Богу: когда этот план я стать выполнять, то православные перестали ходить на сектантские сборища, как это они неоднократно делали, а сектанты начали посещать наши собрания. Согласно словам Апостола: „бых всем вся“, я свои чтения назвал „собраниями“, именем, наиболее привычным для сектантского слуха. Не скрываю: сектанты от этого названия бесед и их постановки остолбенели. Они никак не могли допустить, чтобы православные во время общей молитвы могли обходиться без риз, ладана и т. д. Заинтересовались нашим делом, стали бывать у нас. Всё это хорошо, всё это так естественно и жизненно. Но в вашем: „не вступайте в публичные беседы“, я почувствовал недоверие к пастырской ревности. Я был „задет за живое“ вашими словами. Меня мутило. Думалось мне: что же это такое? Неужели миссионер не верит в нас, пастырей? Неужели же мы так плохи, что даже слова Божия не знаем и не можем, как следует, бороться со злом, разъедающим нашу паству. Конечно, не без основания вы говорили: у вас были данные из вашего опыта. Но тем это больнее для нас, пастырей. Как пастырь, говорю вам, не лгу: я решил, по вашем отъезде от нас, приняться и за устройство собраний, и за публичные беседы. Труда было не маю. Да это и попятно. Где в самом деле могли мы получить хорошую подготовку к миссионерскому делу?.. Ведь семинария почти ничего нам не дата по этой части. Только и остаюсь пригодного, что тысячу раз заучивалось и по Основному богословию, по Догматике, и по Богословию обличительному, и по „расколу“: „стойте, братия, и держите предания“... да „Един Ходатай“... Но я собственно не о том хочу сказать. Да, мы выходим из семинарии неподготовленными, с плохим знанием наших миссионерских задач. Но ведь мы пастырями делаемся, и неужели мы настолько плохи, что у нас не хватает главного, именно пастырско-огненной ревности? Меня, повторяю, мутило. Ночей не спал. Нервничал. Но в результате я беседую с сектантами, беседую открыто, публично, небоязненно; истина торжествует: сектанты уходят с бесед поколебленными, смущавшиеся православные – утверждёнными в вере. Нет, Нафанаил Петрович, хотя вы и епархиальный миссионер, и наш руководитель, а позвольте и мне по-братски написать вам: когда будете ездить по сёлам, так убеждайте батюшек, чтобы они „огнём горели“; чтобы у них всё было: и чтение, и беседы. Вот тогда-то и миссия наша двинется, и упрёки по нашему адресу прекратятся. По-моему, да и не только по-моему мнению: коли пастырь, так пастырь... а иначе и не лезь сюда, в это великое и страшное дело...

Спаси вас, Господи, за ваше доброе слово! Семья моя и наши ревнители шлют вам свой сердечный привет. Молитесь за меня, как и я поминаю вас в своих молитвах. За каждой литургией вспоминаю дары вашей любви ко мне.

Душевно вам преданный иерей Пётр Никольский

Письмо 2-е.

1) Радость батюшки по поводу учреждения приходской миссии по всем приходам епархии. 2) Сектанты читают противо-сектантские листки. 3) Приходские „ревнители“ просят у миссионера икону в благословение.

Дорогой Нафанаил Петрович!

Письмо ваше получил и порадовался за наше общее дето. Вы сообщаете, что теперь по всем приходам нашей епархии волей нашего владыки будут устроены местные, так называемые приходские миссии. Благодарение Господу Богу, тако устрояющему наше великое церковное дело! Нафанаил Петрович, мне хотелось бы всю душу перед вами открыть: меня охватила какая-то радость, всё моё существо взволновавшая... Вы, несомненно, меня понимаете. Но я всё-таки хочу говорить... и вот о чём: ведь теперь у нас будет целая рать, громадное войско... а при помощи Божией, чего только не сможет сделать это духовное воинство!.. То-то взволнуется теперь сектантский мир! Поймут, что за них решили приняться, как следует.

Распоряжение владыки очень хорошо. Ну, что такое эта миссия с епархиальным миссионером, одним–двумя помощниками? Ведь это – „жалость и горе“. Да мало того – соблазн великий и для православных и для сектантов. Приехали вы в тот или иной приход, побеседовали, пожили день, другой, третий, да и дальше: что толку из того? Положим, напр., что вы приехали, по многим вопросам заградили уста вашим со-вопросникам, подбодрили православных, иную колеблющуюся душу утвердили в правде, а уехали... православные и начинают думать: „вот оно дело, значит, выходит какое... только миссионер и может защищать веру, а что наш батюшка? Неужели он неспособен? Сектанты в свою очередь сбивают православных с толку: „вот наши пастыри... веры своей не знают и ответа спрашивающему об уповании дать не могут... глупцы вы, коли идёте за такими пастырями“.

Слава Богу! Слава Богу!

Прошу вас, Нафанаил Петрович: попросите наше начальство, чтобы мне были высланы листки противо-сектантские; нужно сто листков. Сектанты стали хорошо читать их, а двое из них даже спросили меня: „нет ли у вас, батюшка, ещё таких листков, как те, что вы давали нам“?

Помогай вам, Бог, в вашем святом и великом деле. Не скорбите. Я знаю, что у вас много скорбей, но что-ж поделаешь?.. На то Божья воля.

Семья посылает вам свой привет, а ревнители, кроме сего, просят меня передать вам, что они желают иметь от вас иконку, как бы в благословение на их труды.

Храни вас, Господи!

Сердечно вам преданный священник Пётр Никольский

Письмо 3-е.

1) Озлобление сектантских вожаков против священника. 2) Священник заботится о пополнении своего школьного богословского образования. 3) Новые доказательства добрых отношений между епархиальным миссионером и приходскими „ревнителями“.

Дорогой Нафанаил Петрович!

Утешал я вас в ваших скорбях, а теперь и сам прошу вашего утешения. Дело заключается в следующем. Всё шло у меня хорошо, не то, чтобы блестяще, а всё-таки я был нравственно доволен тем, что Господь благословляет труды мои и наших ревнителей. Только вдруг и произошла заминка, и уж не знаю, отчего это... быть может, просто для моего испытания?.. Приезжаю я в деревушку, приписанную к моему приходу (Каменкой называется), и как только приехал, так и начал толковать с сектантами. Говорю им, а сам чувствую, что дело как-то не клеится у меня, да и сектанты это замечают и как будто торжествуют. Я им толкую о кресте и вопросы ставлю, а они всё молчат, да молчат... Сговорились не давать мне ответа. Кончил я свою речь и взглянул на толпу: в ужас пришёл... все смотрят на меня с озлоблением, особливо их наставник Кирилл Иваныч и одна старуха, ранее мне известная своим фанатизмом, Марья по имени. Ну, братия, чего-ж вы молчите? – спрашиваю я их всех. Опять молчание. Чувствую: быть грозе. Постояли мы этак минуты две друг против друга, как вдруг Кирилл Иваныч выступает вперёд и лезет с сжатыми кулаками ко мне:

– Уезжайте от нас! – кричит, и каким-то при этом ужасным хриплым голосом: уезжайте, говорит, а то плохо будет! Видишь ты, какую моду взяли... ребят наших путать, да мутить... Скажи пожалуйста: Христос новый явился, что к нему по ночам потихоньку стали наши ходить, да слушать там всякую, с позволения сказать, ерунду. Не те, батька, ноне времена! – Коли уж ты начал смуту заводить, так и мы управу найдём... пожалуемся, ей-ей, пожалуемся, что ты нашу жизнь расстраиваешь. Уезжай, говорю! – довольно и того, что было! и уезжай без оглядки, потому не ровен час – на манер Лотовой жены сделаешься.

И много ещё кричал и говорил Кирилл Иваныч, что и пересказывать то страшно: так он бранил меня и наших пастырей; и так он хулил нашу святую церковь! А я стою и молчу... молчу, да молчу. Только вижу: толпа как будто присмирела. Озлобление меньше стало заметно. А ребята некоторые уже со злобой на наставника смотрят. Кончил Кирилл Иванович и руками за бока свои схватился, таким это козырем предо мной: смотри-де, каков я, и чего только я могу наговорить... Я тоже посмотрел ему в глаза, глянул прямо и без страха. А потом и говорю: Кирилл Иванович, ты обещаешься превратить меня в столб соляной... А отчего жена Лотова стала этим столбом? Да оттого, что оглянулась на Содом и Гоморру... Вот и выходит, что ты сам же признал свою Каменку тем же, чем были Содомские города. Храни вас всех, Господь, – добавил я, и желаю, чтобы ваши души перестали гореть в огне зловерия. Надел шапку и пошёл. Толпа расступилась, дала мне дорогу, и я жив и здоров добрел до своей брички и поехал.

Вот обстоятельства мои. Ради Бога, Нафанаил Петрович, скажите, что мне делать? Как дальше поступать? С одной стороны, нелепо бросать начатое дело: бессильными нас сочтут; с другой, боюсь, как бы сектанты, действительно, не пожаловались на меня по начальству... дело может дойти до того, что меня сочтут беспокойным человеком, и прикажут прекратить сношения с сектантами. Голову теряю. Думаю, думаю – ничего не выходит. В вашей практике, вероятно, уже были такие случаи или им подобные; у вас и ответа ищу.

Книжки ваши получил. Миссионерские журналы выписаны. Кроме того, послал деньги в редакции „Православно-русского слова“, „Веры и церкви“, „Богословского Вестника“ и „Отдыха христианина“. Надо читать, читать и читать... Уж больно узки мои горизонты.

За иконку и Библию для ревнителей от лица всего „кружка“ приношу вам глубокую благодарность. На днях у вас будет самый ревностный член нашего сельского православного воинства Андрей Кузьмич Кораблев. Обещался побывать в вашей квартире. Захвачу, говорит, Нафанаила Петровича дома, или нет, а повезу ему яблоков мочёных... пусть утешает свою худобу... авось хоть капельку крови ему прибавлю... жаль беднягу: телеса совсем на нет сходят...

Горячий привет вам от семьи, ревнителей, а от меня и благословение. Мужайтесь, да на счёт здоровья будьте позаботливее.

Ваш с любовью иерей Пётр Никольский

Письмо 4-е.

1) Сектантские вожаки примиряются с священником. 2) Исповедь сектанта. 3) Подарок епархиального миссионера приходскому „ревнителю“.

Здравствуйте, возлюбленный Нафанаил Петрович!

Спешу поделиться с вами моей радостью. Как только получил ваше дорогое письмо, без промедления на другой же день и поехал в Каменку. Не скрываю от вас: жутко было ехать. Успокаивал себя только тем, что еду по великому делу, что я должен ехать. Являюсь в деревушку – и прямо в дом Кирилла Ивановича отправляюсь. Решил провести до конца ваш план. А хорошо ли я его осуществил, отдаю на ваш суд. Вошёл это я в избу, снял шапку и громко радостным тоном произнёс: „мир дому сему“. В хате вся семья была в сборе и Кирилл Иванович тут же. Смотрю на моих знакомых, а у самого сердце так и стучит, так и „заходится“... думать ясно не могу, чувствую только, что совершается что-то решительное, от чего зависит вся судьба нашей проповеди среди этих людей. А вдруг не ответят? – прогонят? – со скандалом попросят выйти из хаты? Но тут произошло нечто для меня неожиданное... Хотя я и верил вашему совету, но всё же неполной верой: час на час не походит... у вас было так, а здесь могло быть иначе: здесь иные люди, иные нравы, иные могли быть и обстоятельства. Но в хате Кирилла Ивановича мои сомненья пропали. Здесь я поверил той вашей мысли, что как бы ожесточён человек не был, всё же он не дьявол, всё же совесть в нём остаётся; а где совесть, там и раскаяние. Я и нашёл эту совесть и это раскаяние в моём, как думал я, лютом враге. Кирилл Иванович не выдержал себя после моего привета и робко, более чем виновато, сказал: „здравствуйте, батюшка“. А потом обратился к своим домочадцам с просьбой, чтобы все вышли из хаты; и когда те, беспрекословно повинуясь его словам, оставили нас вдвоём, Кирилл Иванович подошёл ко мне, взял за руки, усадил на лавку и заговорил:

– Ты, батюшка, прости меня, старика: погорячился я, да что и поделаешь? Уж больно ты надоел мне тогда своей политикой: полез, куда не звали, стал просвещать там, где и без того светло, одна благодать. Посердился я на тебя порядочно. А потом, когда увидел твою кротость, да твоё горькое слово, что у нас души горят и сгорают, я и задумался... задумался вот над чем. Ты, батюшка, проповедуешь и в свою веру хочешь перетянуть, а я к тебе с кулаками и, правду сказать, хотел побить тебя, и чтобы другие тоже надавали тебе „по всей форме“. Уехал ты, а я и вспомнил Деян.5:38–39: „если это предприятие и это дело от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его“. На этом остановилась голова моя, и ходу мне дальше нет. Думаю, думаю, а всё к одной этой точке прихожу, да так и застрял на ней. И теперь уж прямо тебе скажу, каюсь перед тобой: мы зазираем православных в непутёвой жизни, а ведь мы, наставники, делаем эти зазирания только для видимости. Мы чувствуем, что и у нас много, очень много плохого. Но только сказать этого перед всеми нашими братьями мы не можем. А почему, ты это сам понимаешь. Отстать же от своей манеры я, как и другие старцы, не можем: соблазн великий пойдёт, многие уйдут от нас... А кто знает, где правда? Что если она у нас, у молокан? Ведь я тогда буду виноват в погибели других... так уж лучше предоставим всё Господу Богу... Поэтому я теперь не буду перечить тебе, батюшка... Я тоже буду с тобой беседовать и жарко буду говорить... а там, что Бог даст... увидим, чья возьмёт. Да не забудь: я с тобой по душе поговорил, так ты смотри: не брякни перед общиной нашей на счёт нашего разговора. Потому я стал тебе душу выкладывать, что вижу твою душу, и что ты не охотник скандальничать.

Наклонением головы я выразил своё согласие на просьбу Кирилла Иваныча, после чего он поднялся, вышел к своим в Другую половину избы, и громко, так что я услыхал, сделал распоряжение: „Ну, бабы, скорей самовар да калачей! – гость чайку хочет“. Возвратившись ко мне, Кирилл Иваныч стал расспрашивать меня о моём хозяйстве, о моей семье, о здоровье моём; повёл, одним словом, самый обычный житейский разговор. В скором времени принесли самовар, а вместе с ним появилась и вся семья Кирилла Ивановича. Беседовали много и мирно. Не раз заговаривали о христианской Любви и христианском всепрощении. Кирилл Иваныч даже сделал назидание своим: „заметьте, детки: зла никогда не надо помнить“. Глянул я на часы: уже к полночи время подходит; пора и домой ехать. Кирилл Иваныч понял моё намерение и сказал: „батюшка, ночь такая хорошая... хорошо сейчас проехаться... дозвольте мне запрячь свою лошадёнку и проводить вас и поговорить с вами“... Я, конечно, выразил своё полное согласие. Кирилл Иваныч побежал. Быстро, несмотря на свою старость, сам запряг лошадь. Я простился с семейством К. И. и поехал. Мой работник ехал на моей бричке впереди, а я с моим собеседником позади. Пока ехали до дому, Кирилл Иванович всё время говорил и говорил не умолкая, трактуя о христианской правде, о темноте молоканской, о своих житейских невзгодах. Расстались мирно, хорошо. На прощанье я просил Кирилла Ивановича бывать у меня, когда найдёт случай и возможность. Он обещал мне это...

Вот вам, Нафанаил Петрович, моя радость. Простите, что так много написал сегодня, заставил вас читать моё длинное послание. Я знаю, что и без меня у вас много хлопот и дела. Но я не мог не поделиться с вами моим радостным настроением. Так хорошо у меня на душе! Настоящий рай земной! Моя жена испугалась за меня, поджидая меня так долго... думала, что приключилось со мной что-нибудь дурное. Знала она про ваше письмо и про ваш совет... в душе негодовала на вас... сама призналась в том, когда я приехал. Но, узнавши результат моей поездки, возрадовалась, и радость её только усугубила моё праздничное настроение.

Храни вас, Господи, дорогой Нафанаил Петрович! Дай, Бог, вам и счастья, и доброго здоровья!

Ждём вас к себе. Приезжайте, дорогой, поскорее.

Андрей Кузьмич весьма доволен временем, у вас проведённым. Теперь всем показывает вашу брошюру и с торжествующим, радостным видом всем читает вашу надпись на ней: „доброму делателю на ниве Христовой Андрею Кузьмичу Кораблеву от сердечно любящего автора“, и прибавляет при этом: „понимаете?.. от сер-деч-но лю-бя-ще-го“...

Семья и ревнители посылают вам свои молитвы и, повторяю, ждут вас к себе, а я тоже ожидаю вас и посылаю вам своё иерейское благословение.

Преданный вам иерей П. Никольский

Грузинский епархиальный миссионер А. Платонов.

(Окончание будет).

В пределах О. В. Донского хлысты имеются в округах Черкасском и Хоперском, немного в Усть-Медведицком и Таганрогском. Сущность их вероучения и нравоучения в основном везде одинакова. Их общины отличаются друг от друга только степенью обнаруживания своего упования.

Хлысты Таганрогского округа решительно отказываются на публичных беседах от принадлежности к секте. Спросить их: „вы – православные?“ они делают недоумевающий вид и говорят: „а как же? конечно, православные!“ и требуется задеть их за живое, чтобы вызвать на откровенность; тогда они приходят в запальчивость и прямо неистовствуют. В ответ на обличения хлыстовского распутства они обычно говорят: „ведь вы не видели нашего распутства? а если про нас говорят, так мало ли что говорят!“ Собрания таких сектантов имеют какой-то летучий характер: в одно время они соберутся издалека в одной местности, в другое – в другой.

В одной из миссионерских поездок к таганрогским сектантам со мной имел место такой случай. Я беседовал с сектантами публично, и беседовавший со мной хлыст настойчиво отпирался от всех взводимых на хлыстовство вин, и рассердился даже до того, что обозвал меня „сатаной“. Я после беседы сидел на т. н. „въезжей“ в раздумье. Было 10 ч. вечера. Слышу стук в окно. Я вышел и впустил в комнату человека. Человек этот заявил, что желает поговорить со мной о хлыстах.

Он рассказал мне:

– „Я раньше ходил к ним, г. миссионер, и знаю их порядки; пришёл я к вам сказать, что всё, что вы говорили об них, сущая правда.

У нас тут жил старец¹⁵⁶ с духовной женой, старчихой. Мне очень хотелось узнать, что делается тайно у хлыстов. Я и говорю своей жене: „пойдём к старцу’“ Пошли мы. Пришли к старцу. Он говорит:

– „Зачем пришли?“

Я говорю:

– „Зачем пришли, того ты нам и давай“.

Попели мы, почитали; там ещё кое-кто был. Потом, стали ходить в духе...

– „То есть, как же это в духе?“ – спросил я рассказчика.

– „А так: ходили друг за другом, обнявши друг друга и притоптывали ногами. Потом, старец стал махать руками на нас, спускать на нас ещё духа... Потом“... рассказчик сообщил о хлыстовских мерзостях...

Мне вспомнились уверения моего публичного собеседника... сколько в них было лжи и лицемерия.

Хлысты Черкасского округа прямо объявляют, что они принадлежат, к секте; хотя – обычное среди хлыстов распутство тщательно скрывается ими. Тайно у них несомненно существует обычный у хлыстов институт т. н. „духовных“ мужей и жён. Об этом мне подробно рассказывал один казак из обратившихся в православие; он, между прочим, сообщил мне и следующее.

– „У меня была жена красивая, а, когда я поступил в хлысты, мне дали некрасивую, – свою я отпустил, позволил ей жить с другим, – и, поверьте, г. миссионер, нечистая сила меня сильно тянула к незаконной, хотя и некрасивой, жене... К родственницам – тоже... Я полагаю, что здесь не иначе, как бесовская сила действует. Теперь, слава Богу, всё это прошло“...

– У жены вашей дети были от незаконного мужа; куда они делись? – спросил я.

Казак махнул рукой.

– „Одного отдали в воспитательный дом, другого – в чужие люди“.

Он грустно поник головой.

Не дёшево обходится горький опыт скитания в дебрях секты: семья, лучшие годы жизни разбиты, целость сердца и ума повреждена...

Хлысты Хоперского округа (часть их перешла на жительство в Усть-Медведицкий округ) – не только не отказываются от принадлежности к секте, но совершенно открыто сожительствуют с т. н. „духовными“ жёнами. Поступившие в секту муж и жена оставляют друг друга; муж получает т. н. „духовную“; жена уходить жить к другому хлысту; дети – законные – остаются иногда при отце, иногда при матери, иногда уходят к деду, если он есть.

Не раз приходилось мне вместе с местными священниками посещать хлыстовские дома: т. н. „духовные“ муж и жена не очень смущались нашим визитом; правда, открытое студодеяние как бы раздувало их дерзость: на наши обличения они нередко отвечали насмешками.

Хоперские хлысты на миссионерских собеседованиях – не в пример прочим своим собратьям – ведут себя даже более, чем откровенно и выходят иногда из пределов приличия. Приведу несколько выдержек из моих с ними бесед.

На собеседованиях с хлыстами я в начале бесед обычно предлагаю слушателям: краткий очерк секты и изложение учения Церкви на основании Слова Божия о воплощении Господа Иисуса Христа, о детях Божиих и о браке.

Начинаю в одном из местечек, заражённых сектой, беседу с хлыстами по принятому мной порядку.

Хлыстовка (бывшая ворожея и чародейка до поступления в секту) настойчиво перебивает меня и не даёт говорить.

– „Ты вперёд скажи: кто ты? покажи документ! ты кто?“ кричит она.

Я останавливаюсь, прошу мою со-вопросницу успокоиться и дать мне говорить.

– „Скажи: кто ты? а иначе мы тебя и слушать не будем!“ – вопит хлыстовка.

– „Вот что, говорю я: будем беседовать кротко; когда вы говорите, я буду сидеть и слушать ваши мнения, а, когда я говорю от Слова Божия, прошу меня не перебивать. Вы спрашиваете: кто я? Я – миссионер, посланный начальством читать для вразумления вашего Слово Божие. Если вы что желаете сказать, скажите, – я дождусь, когда вы кончите; а когда я буду говорить, прошу мне не мешать!“ И я сажусь.

– „Ты – мессинер!“ – восклицает моя собеседница, „Мессия, стало быть, – что ли? Мессия? ну! скажи! скажи! ты – мессинер, мессинер“¹⁵⁷...

От сильного возбуждения лоб её покрывается потом, в изнеможении она садится и сразу умолкает.

– «Дура ты набитая, вот что!“ – внушительно замечает хуторской атаман, почётный слушатель беседы.

– „Не с тобой говорят! ты молчи!“ – кричит снова сектантка, „если хочешь взять меня орудием, спроси вон у него (она кивает на меня), что ж? бери! не испугаюсь!“

Поднимается общий говор и шум. Я усиленно прошу всех успокоиться.

– „Вы кончили?“ – спрашиваю хлыстовку.

– „Конечно, кончила. Вы скажите: кто вы?“

Чувствую нецелесообразность перед моей аудиторией справок из филологии; тем не менее, скрепя сердце, объясняю, что – „миссионер“ значить посланный и, как Апостолы некогда посылали учеников на проповедь, так и я послан Архиепископом для вразумления заблудших (Рим.10:15; 1Кор.4:17; 2Кор.5:20). Слово „миссионер“, так. обр., вовсе не значит – Мессия, говорю я и продолжаю начатую речь.

На другой день я толковал перед слушателями Мф.19:3–9. 1Кор. 7 гл., таже сектантка обозвала меня „антихристом“.

Толпа слушателей сильно заволновалась. Атаман сгоряча хотел сделать распоряжение „забрать“ мою собеседницу. С трудом удалось успокоить сектантов и слушателей.

– „Вот и пойми“, сказал атаман, „вчера – Мессия, а сегодня – антихрист... Эх! не стал бы я церемониться с ней, право!“

– „Что делать?“ – сказал я ему, „эти люди – больные, а в обращении с больными нужно терпение“.

* * *

Идёт и нас беседа с хлыстами о признаках истинного Христа во время Его первого пришествия. Я сопоставляю места: Ин.10:37–38 и Мф.11:2–5 и говорю, что истинный Богочеловек был узнаваем по добрым и чудесным делам Его: Он воскрешал мёртвых, напр., Лазаря...

Хлысты перебивают меня.

– «Это как же – по плоти Он воскрешал? Лазаря разве телом воскресил? Как же! Нет, как уж сгнил человек, так его не воскресишь никак! „Тление не наследует нетления“» ...

Я говорю, что мудрствовать сверх написанного, проповедовать иное, а не то, что оставили нам св. Апостолы – тяжкий грех, за это человек отлучён от Церкви, анафема (Гал.1:8), и читаю Ин.11:39,41–44, где запах трупа, пещера, пелены умершего Лазаря указывают ясно на то, что Лазарь до совершения чуда воскрешения Его Христом был мёртв телом. – „При конце же мира, читаю, все мёртвые воскреснут, и тленное сие облечётся в нетление подобно прославленному Телу Христа“ (1Кор.15:52–53,49 ср. Ин.20:19).

Переходя к вопросу о воплощении Христовом, я привёл Деян.1:11; Мф.24:3,23–30 и говорю, что „по Слову Божию Христа во плоти мы доселе не видим (1Пет.1:8; 2Кор.5:16; Ин.20:29), хотя Он невидимо всегда с нами (Мф.28:20); в настоящее время Он пребывает на небе Плотью Своею (1Пет.3:22), куда Он вознёсся (1Тим.3:16)“.

Следует поток возгласов со стороны сектантов.

– „Это как же Он вознёсся во всём платье, как и был? и сапогах? в мешке¹⁵⁸? куда вознёсся? на это небо (показывают пальцем вверх)? в какое место?“ насмешливо, с наглыми улыбками, богохульно спрашивают женщины хлыстовки.

– „Христос был и придёт по-вашему, а теперь как же? серёдка то выходит без Христа? погибли все значит?“ – вопрошают мужчины.

– „Вознёсся на небо... вы вперёд должны объяснить, что такое небеса и что такое беса“, снисходительно поучает меня один хлыстовский мудрец.

Тяжеловато миссионерам в подобных случаях! Дожидаюсь конца возражений моих собеседников, встаю и заявляю, что я говорю не по-своему, а верую тому, что написано и исповедую тоже, что говорит св. Писание. – „Веруете ли вы, что св. Писание написано по вдохновению Св. Духа и даёт нам чистую истину?“

– „Ну, так что ж? веруем“.

Я настойчиво останавливаюсь на Мф.24:23; 1Пет.1:8 – и спрашиваю: „веруете написанному?“

Некоторые, видимо, сдаются, другие упорно молчат, или твердят тоже самое.

По понятиям хлыстов, тело по смерти пропадает на веки, бесследно, и „воскресение“ означает переход в хлыстовскую секту. Отрицательный взгляд на тело стоит у них в связи с учением об изможении, умерщвлении тела, – и как это ни странно, – путём разврата. Они иногда говорят, что сожительство с „духовными“ жёнами для них – „крест“. Я им обычно поясняю, когда заходит речь об этом, что, если это крест, то – крест разбойника, висевшего с левой стороны Креста Христова и что, если когда им и приходится выносить среди себя ссоры и драки по поводу их образа жизни, то это муки те же, какие обычно бывают среди блудников, пьяниц, воров и др. грешников. Сектанты – далее – верят, что Христос пребывает среди них во плоти (беса – это нехлысты, а небеса не-беса – это хлысты); „Царство Небесное“, „Горний Иерусалим“, апостолы, пророки – всё это, по их мнению – существует во плоти в их среде.

– „Вот в Писании сказано, что были цари, апостолы, пророки... что ж, их разве нет теперь? куда ж они делись?“ – говорят они.

Души сектантов, – как они сами говорят об этом, переходят в другие человеческие тела – по смерти.

– „Чудной народ эти хлысты“, говорил мне казак – православный, возивший меня по хуторкам, „вот они, г. миссионер, говорят, что – мол – у нас души нет; иль она по смерти – дескать – пойдёт в скотину, а, по-моему, у них души именно нет. Помилуйте! – настоящие скоты, завели тут какие-то свои „собачьи свадьбы“ – прости Господи, – одно распутство!“

* * *

Рассуждение о детях Божиих на собеседовании с хлыстами обычно сводится мной на тексты: 1Ин.3:8–10 и Мф.7:15–20.

В связи с указанными местами св. Писания я делаю переход к вопросу о христианском браке. Начинается беседа о браке. Я читаю Мф.19:3–9.

При чтении мной 6 ст., сектанты меня останавливают.

– „Видите?“ говорят они, „сказано: „что Бог сочетал“... тут не сказано, что – „поп“, значит нужно, чтобы бог¹⁵⁹ сочетал“...

– „Но, ведь, тут и не сказано, что „И. Т-ч“¹⁶⁰, а сказано: „Бог“, – замечаю я.

Православные слушатели беседы – соседи сектантов, при моём замечании, понимают в чём дело; кое где раздаётся несдержанный хохот. Сектанты смущаются, оправляются и получается общий говор. „Попались!“ замечают православные. „Где сказано, чтобы поп сочетал? иль венчал?“ – продолжают сектанты.

По успокоении слушателей, я объясняю, что православный священник не сочетает брачующихся сам, а только молит Бога о ниспослании им благословения, как некогда делал это старший в семье (Тов.9:10–17). Что брак есть таинство, в котором Господь по молитве Церкви – священника и верующих – благодатью Своею сочетавает брачующихся, об этом свидетельствует Апостол (Еф.5:31–33).

– „Когда бы у вас Бог сочетал, муж и жена не расходились бы, а то у вас бывает, что они и разводятся“, – говорят сектанты.

– „Бог не стесняет свободы человека“, отвечаю я, „бывает, что христиане и согрешают (Иак.3:2; 1Ин.2:1). У Христа были два апостола: Ап. Пётр и Иуда Искариотский. Пётр три раза отрекался от Христа, потом – покаялся, „исшед вон, плакася горько и Господь оставил его в сонме великих Апостолов; Иуда не покаялся перед Богом и умер ужасною смертью. Значит, кто согрешил и покаялся, того Господь простит, а кто грешит и не кается в грехе своём, тому Бог не простит греха, тот погиб. Вы нарушаете заповедь Божию (Мф.19:9) и говорите, что „так и – надо“, это – хула на Духа Святого (Мф.12:31), за это Господь тяжко покарает! Потом. Вы говорите, что, если Бог сочетал, муж не оставит жены; вы, по-видимому, считаете свои порядки одобрительными, почему же среди вас т. н. „духовные“ мужья бросают своих жён „духовных“ же? Почему у вас бывают ссоры и драки между „духовницами“ и родными, оставленными вами жёнами?“

Сектанты молчат, ибо последние замечания мои взяты из их же жизни.

– „А православные не ссорятся?“ – говорит один из хлыстов.

– Бывает иногда, что и ссорятся, но не по закону, а против него, они сознают свой грех и каются, но не говорят „хулы на Духа“, не называют греховное святым. Читаю Иуд.1:3–11 и предлагаю сектантам вопрос:

Где они нашли заповедь бросать своих жён и жить с чужими?

– „Мы теперь не под законом, а под благодатью“, – замечает один из них и читает Рим.8:1–15.

Я объясняю слушателям сущность „закона дел“ (Рим.3:27), как оправдания „делами“, и „закона веры“ во Христа, как оправдания по милости Божией (24) и говорю, что отменено только оправдание законом (Гал.2:21), но сам закон свят и нерушим при вере во Христа (Рим.7:12,3:31; Иак.2:26).

– Заповедь Мф.19:6–9 – о том, что мужу нельзя разводиться с женой, кто дал? Христос? – спрашиваю я у сектантов.

– „Христос“, – соглашаются они.

– Исполнять её нужно?

– „Нужно“.

– А вы нарушили!

Сектанты затрудняются.

– „Мы, г. миссионер, раньше не по любви жили, а теперь – по любви“, – неловко говорит сектант.

– „Они, может, блудницы были – наши жёны то!“ – загадочно говорит другой.

Я читаю Рим.6:11–15: Гал.5:13–23.

* * *

Главарь Хоперских хлыстов часто куда-то исчезал во время моих приездов на собеседования. Несмотря на это мне привелось побеседовать и с ним.

Он угощал меня раз такими словами:

– „Я говорить с вами не буду. Так вы и знайте. Да. Я сам всё знаю. Нам дано, а вам – нет. Я всю эту книгу вашу (кивает на Библию) знаю. Знаем мы, что есть широта, и долгота, и глубина. А вы не знаете. Да. Вот вы читали молитву „Царю Небесный“, а знаете ли вы, что такое „Утешитель душ истинных“? кто эти „души истинные“? Вот и не знаете. Вот что“.

Я объяснил ему и слушателям беседы, что в молитве сказано не „душ истинных“, а „Душе истины“, по-русски – „Дух истины“..., что мой собеседник плохо читает... и я предложил слушателям противохлыстовское наставление от Слова Божия.

Кстати. Вот выдержки из письма, написанного этим сектантским главарём другой сектантской общине (мне довелось видеть это письмо и списать из него характерные строки; привожу его без грамматических ошибок подлинника).

„Во имя господа нашего дорогого Π. Μ.¹⁶¹ пишу письмо дорогим друзьям и сладеньким: Феде, Поле, Николе, дорогим и сладеньким сватам и друзьям Сильверсту и Абрамовне, Афоне, Груне... не лишаю и Мишу с Надей... только просите милости божьей, чтобы бог покрыл своей десной рукой... А то таковые могут охладеть к богу и переходить в муку вечную. А если желаете быть детьми божиими, то нужно соединиться мыслями со Христом и быть, хотя на одну йоту, похожим на него, возлюбить его и вы увидите, что есть бог, сила, могущество; он может из ничего сделать великое дело, а великое произвести в уничтожение. Не забывайте заповеди божии, храните их в святости и чистоте, читайте закон господа нашего дорогого П. Μ. Если кто соединится со Христом, того озарит посланница смерть, ему будет всё видно и открыто – движенья его жизни, – так поучает нас нагорная поповедь (!) умереть греху, а жить праведности... Примите от меня и Кати¹⁶² поклон. Федя! тебе непременно нужно приехать к Покрову, будет собранье большое. Посылаю к вам гостей: Матюшу, Васюшу, Степу, Лену“...

Автор приведённого письма своим переходом в секту окончательно испортил, бедняга, свою жизнь. До перехода в хлысты он был добропорядочным казаком. Теперь в его доме живут две жены (прежняя и „духовная“). Сам он заглушает остатки своей „сожжённой“ совести тем, что частенько пьёт „горькую“ вместе с своей „духовницей“. Имею основания думать, что во время моего посещения его дома он был нетрезв.

Между прочим, о нём же рассказывают, что он на чрезвычайных собраниях „сыпает искры благодати“, т. е. для поддержания своего пророческого престижа пользуется бенгальским огнём.

* * *

Однажды, после публичной беседы, я сказал сектантам, что на следующий день приду к ним на дом.

Они согласились.

На другой день мы с местным батюшкой пришли к ним. Они сидели в сборе вокруг стола – и каждый рядом с своей „духовницей“. На столе стоял самовар, бутылка водки¹⁶³, и некоторые были слегка выпивши. Они засуетились при нашем приходе, попросили нас выпить чаю. Водка исчезла со стола. В ответ на их просьбу я заявил им, что желаю вперёд „посеять духовное“ (1Кор.9:11) и мы с батюшкой предложили им миссионерские наставления. Чтобы не обидеть их, мы выпили по стакану чаю.

Отвратительные выражения лиц у сектантов и их „духовных“ жён! 45-ти-летния женщины сидели нарумяненные, набелённые. Когда мы говорили сектантам наставления, они как-то нагло улыбались. Чем-то страшным, демонским веет от сектантской среды. Чувствуется, что здесь, действительно, царит „тайна“ обоготворения зла, разврата...

* * *

Таковы „духовные“ христиане, с которыми приходится считаться местной миссии... Некоторые из увлечённых сектантством оставляют свои заблуждения; некоторые пребывают во тьме погибели. Невежество непроходимое, порок (большинство сектантов отличалось им до поступления в секту) – вот причины, благоприятствующие сектантству.

К хлыстам более всех сектантов приложимо положение: „Это дело от людей, оно разрушится“¹⁶⁴. Их общины носят все признаки разложения. Так, в среде Хоперских хлыстов поныне большие беспорядки. Бывало, что дети – при разводе родителей – оставались без приюта. Одна женщина с детьми, брошенная мужем и не нашедшая себе „духовного“, осталась без пищи и приюта. Среди „духовных“ и родных жён нередки ссоры на почве вспышек ревности.

Тяжело видеть, когда человек грешит, хотя и сознаёт грех; тяжелее видеть, когда люди – при противлении закону, – как бы не видя своей гибели, – идут путями Каина, Валаама и Корея (Иуд.1:11,7–8) ...

Д. Грацианский

Во время одной из последних нижегородских ярмарок, в Кунавяне, в доме спасовца собрались последователи спасовской секты и австрийского священства побеседовать о вере. Со стороны спасовцев собеседником был слепец Анд. Аф. Коновалов, со стороны последователей австрийского священства беседовал начетчик, ныне раскольничий епископ, Ив. Гр. Усов. На беседе было 50 слушателей единомышленников с собеседниками. С час продолжались переговоры о предварительных условиях, которые окончились согласием говорить по 20 минут. Предметом беседы был поставлен вопрос: Где сказано во святом Писании, что можно принять еретика епископа через миропомазание и после того допустить его рукополагать епископов?

На поставленный вопрос начал отвечать Усов. Спасовцы, говорил он, принимают третьим чином, мы – вторым чином приходящих от ереси. Я должен сказать – на каком основании мы принимаем вторым чином, а он пусть ответит: на каком основании они принимают третьим чином еретиков второго чина; отвергая их хиротонию?

Отвечаю на вопрос: „если крестящий не мог повредить своей верой крещённого, то не мог повредить и поставленного, – то и другое сообщается некоторым посвящением, а потому и то и другое повторять непозволительно“.

Конов. Из какой книги читаешь?

Усов. Из книги Соколова – иерархия епископальной англиканской церкви, лист 301-й.

В осьмом правиле первого всел. собора говорится: „О именовавшем некогда самих себе чистыми, но присоединяющихся к Кафолической и Апостольской церкви, благоугодно святому и великому Собору, да, по возложении на них рук, пребывают они в клире“. Всё правило не буду читать, потому что мои минуты кончаются. Под возложением рук здесь разумеется миропомазание. Тогда ещё миропомазания не было. В Апостольской церкви, крещённым диаконом Филиппом, Пётр и Иоанн сообщали дары Св. Духа руковозложением, а потому: „да по возложении на них рук“, – всё равно сказать „да по миропомазании“, пребывают они в клире. Я ответил; а вы нам покажите: какие святособорные правила запрещают принимать еретиков третьего чина в сущем сане?

Коновалов. Ив. Гр. навязывает мне, что еретиков 3-го чина мы не принимаем; напрасно – мы принимаем, а в сущем сане не принимаем потому, что такие к нам не приходят, да и некому у нас принимать. Фёдор Студит говорит, что принятие бывает не от нас, но от равностепенных чинов¹⁶⁶, а где они у нас? да и у вас их не было и вы не имели права принимать епископа. Проф. Соколов вам в оправдание также не служит. Почитайте у него в той же книге, на которую вы сослались, на стр. 334 и увидите, что как скоро еретики принимаются через миропомазание, то не может быть и речи об оставлении на них священных степеней. Нет ни одного правила, по которому миропомазанный митрополит мог бы оставаться митрополитом. Как вы приняли, Церковь никогда не принимала; а еретиков третьего чина Церковь принимала иногда в сущем сане, иногда нет. Василий Великий в первом правиле относительно крещения енкратитов говорит: „поскольку некоторым в Асии решительно угодно было, ради назидания многих, прияти крещение их: то да будет оно приемлемо... И поскольку о них ничего ясно не изречено, мню, яко прилично нам отвергати их крещение. Но аще сие имеет быти препятствием общему благосозиданию; то паки подобает держатися обычая, и следовати отцам, благоусмотрительно устроившим наши дела“... Значит, тогда ещё не был определён порядок чиноприёма, а 7 правилом 2-го вселенского собора так положено принимать еретиков: „Присоединяющихся к православию, и к части спасаемых из еретиков приемлем по следующему чиноположению и обычаю. Ариан, македониан, савватиан и наватиан, именующих себя чистыми и лучшими, четыренадесятидневников, или тетрадитов, и аполинаристов, когда они дают рукописания и проклинают всякую ересь, не мудрствующую, как мудрствует св. Церковь, приемлем, запечатлевая, то есть, помазуя св. миром“ (7 прав. 2 всел. соб.). Здесь ни слова не говорится о том, что помазанные остаются в своих санах, а потому вы и покажите такое правило, где бы сказано было, что помазанные могут оставаться в своих чинах; такого правила вы нигде не найдёте. Кроме того, 69-м прав. Карф. собора. Церковь принимала донатистов через покаяние в сущ. сане, и даже послов посылала склонять их к присоединению.

О 8-м правиле первого вселенского собора Ив. Григор. привёл своё мнение, что под словом руковозложение нужно понимать миропомазание; он говорит: тогда ещё миропомазания не было. Опасно своим мнением заключать то, что не сказано в правиле. Преп. Никон Черногорец говорит: „всяко убо писание богодухновенно и полезно есть. И сего ради должни есмы в всех, ихже глоголем и творим, имети показание от бож. писаний, да не человеческими помышленьми прельщаеми спаднем праваго пути, и вопаднем в пропасть погибели“ (Ник. Чер. л. 12–13). По мнению Ив. Гр., когда был 1-й-то вселен. собор, мира-то не было. Вот как он наклеветал. Ведь, от Апостолов до первого всел. собора прошло много лет и будто бы мира не было. Неправда. В книге о Вере говорится, что св. Дионисий Ареопагит, иже бысть ученик великого и св. Ап. Павла, в своих книгах говорит, что „священноначальник св. миром мужа (крещаемого) пазнаменав, приобщительнейшаго благодарения сподобляет его и о сих до зде великаго Дионисия“ (о Вер. л. 287). Скажите на милость: можно ли допустить такую нечестивую мысль – сказать, что мира не было во времена первого всел. собора? А первый всел. собор в 8 правиле не сказал: „по миропомазании“, а сказал: „по возложении на них рук“, и о возложении рук не сказал, что это есть миропомазание, а Ив. Григ. толкует, что возложение рук – миропомазание.

На это место 8 правила есть ясное толкование VII всел. собора. После прочтения этого правила на соборе, патриарх Тарасий сказал: „а как надобно понимать слово: рукоположение? Почтеннейшие иноки сказали: „Владыка! просим наставить нас“.

Святейший патриарх Тарасий сказал: „слово рукоположение может быть здесь сказано просто о благословении, а не о хиротонии“.

Славнейшие сановники сказали: „если нет более никакого препятствия; то ради такого понятия их пусть будут они приняты по канонам“ (Деян. всел. соб. VII Всел. соб. Том 7; стр. 93). Св. отцы объяснение патр. Тарасия приняли, а Ив. Григ. вопреки соборов сделал своё объяснение; но Кормчая говорит: „Вся яже чрез церковнаго предания и учительства и воображения святых, и приснопамятных отец, ново-сотворенная и соделанная, или по сем содеятися хотящая, анафема“ (Корм. 441 л.). Так вы не уклоняйтесь в сторонние доказательства и мнения, а докажите нам от Писания.

Усов. Анд. Аф. говорит, будто я уклонился от вопроса, но я не уклонился, а только после ответа на ваш вопрос и сам спросил, но Анд. Аф. этот вопрос не понравился, и он на него не ответил. Видно, нечего отвечать. Видно, не находится святособорных правил, запрещающих принимать еретиков третьего чина в сущем сане? Если это так, то вы явно являетесь противниками Церкви. Если же вы умнее Церкви, св. отцов, то почему не принимаете никониан? Ведь, никониан никакой собор не запретил. Вы сказали, что Церковь, скудости ради, 69 прав. Карф. соб., повелела принимать донатистов в сущих санах; даже послов к ним посылали просить их примириться, то и вам, скудости ради, нужно примириться с никонианами и просить их к себе; а у них (спас.) даже и случая не было, чтобы кто из священников пришёл к ним, сказал Ан. Аф., а если бы обратился, пусть нам ответит Анд. Аф., что они будут делать с ним.

Он говорил о первом правиле Вас. Великого, где сказано: „находящиеся в церковных степенях, отступив купно с непокорными, когда покаются, нередко приемлются паки в том же чине“ (Вас. Вел. пр. 1), – это говорится о пресвитерах, бывших во грехах, а не об еретиках. О 8-м прав. сослался на патр. Тарасия, но он сказал: „может быть“, – условно, а не положительно.

Анд. Аф. в доказательство своих мнений начал читать из книги Соколова, но это не святой отец, и слова его для нас необязательны, если я и ссылался на него, то из его книги я прочитал только слова св. отцов, а что говорил он, то я не читал.

Если приводить во свидетельство никонианских богословов, то я укажу свидетельство более важного богослова – епископа Сильвестра, который говорит: „Если в некоторых случаях отцами и учителями сего периода для обозначения таинства миропомазания употреблялось иногда наименование руковозложения, как, наприм., в 8 прав. первого вселенского собора, или у бл. Иеронима и Геннадия Мессалийского, то должно думать·, что это (по крайней мере на востоке) допускалось не по какой-либо иной, а по той причине, что миропомазание по своему существу и силе признавалось заодно с руковозложением апостольским“... (Опыт Догм. Богосл. Еп. Сильвестра. Том IV, стр. 448).

Симеон Солунский о замене руковозложения миропомазанием говорить: „На крещённых Филиппом, как на принявших только крещение, Пётр и Иоанн возлагали руки, и те прияли Духа Святого, который и есть миро: ибо тогда при Апостолах и после них у многих других сие миро подавалось через возложение рук. И тогда было возложение рук, а теперь вместо рук служит само освящённое и так называемое – великое миро“ (Сим. Фесс. Том 1-й; стр. 23). В памятниках древности – Ветринского – говорится, что в таинство миропомазания входят: помазание, благословение рук и молитва (Ветринский; Том 2-й, стр. 524), и в той же книге на 21 листе сказано: „посему оно (миропомазание) называлось помазанием, возложением рук и испрошением Св. Духа“.

С своей стороны я привёл доказательства, что в древней Церкви миропомазание заменялось руковозложением, но вы утверждаете, что этого доказать нельзя и говорите, что помазание миром уничтожает священство; мы этого не признаём, а потому вы нам ответьте на вопрос: У еретиков второго чина священство само по себе ничтожно, или от миропомазания?

Конов. Ив. Григ. винит нас за то, что мы не находимся в общения с непокорными и говорит: почему их не принимаем в общение. Я ему ответил, что обращающиеся принимаются от равночестных, и он это слышал, но умолчал. Я говорю: если бы вы доказали от Писания, что через миропомазание на принятых в священном сане остаётся священство, мы подумали бы о вашем священстве, а вы хватили Соколова, да, как я сослался на него, вы говорите, что на Соколова ссылаюсь, а я на него сослался только потому, что вы на него сослались; на слова ваши я и сказал, что он пишет против вас. А потом Сильвестра привели и Ветринского, но и Ветринский говорит, что в таинстве были и другие действия и не может заменить одно другое. Я упомянул Тарасия, вы говорите: это частное, условное мнение, потому что он сказал: „может быть“. А Сильвестра-то – соборное? Что вы? – побойтесь Бога, Ив. Гр.! Ведь с Тарасиевым-то мнением согласился собор и сказали: „ради такого покаяния их, пусть будут приняты они по канонам“. Так понимали и истолковали 8-е правило отцы 7-го всел. собора: это правило вам не соответствует, и в своё оправдание вы основались на Сильвестре. И это основание ненадёжно: когда вы принимали Амвросия, тогда и богословия-то Сильвестрова не было.

Ещё вы сослались на Симеона Солунского. Он говорит, что при Апостолах было возложение рук, а теперь – миро. Симеон говорит это о миропомазании, а не 8-е правило объясняет; напрасно вы на Симеона и ссылались. Вы так и не привели никакого правила и приняли Амвросия не по правилам, и за то подвергаетесь анафеме.

Преп. Никон Черн. говорит: „Обаче о еже не испытвовати нам с смирением и правым помыслом, нощь и день воля Божия от св. Писаний, уклоняемся от пути праваго к мирскому всяко и плотскому хотению же и мудрованию, и далече есмы от Бога, а еже страшнейшее, еже да не будет, Господа чужди, по всему по божественному апостолу, той убо глоголет к галатом: аще мы, или ангел с небесе, благовестит вам, паче благовествования нашего, анафема да будет, анафема же, по сказанию святых, отлучает человека всякого от Бога, и прилагает его диаволу“ (Ник. Чер. гор. л. 11-й).

Усов. Я ответил, он же на мой 2-й вопрос не ответил, Спасовцы, если не принимают еретиков третьего чина в сущем сане, впадают в люциферианскую ересь. Рассмотрим, что он наговорил.

Он винит меня за то, что я умолчал о словах Феод. Студита. К чему было об этом говорить? Св. отец говорит (смот. лист 242), что была вражда из-за четвёртого брака; она решена несправедливо; по тому поводу он и высказывает своё мнение.

Говорит: равночестные только могут принимать. Неправда. Что священник может принимать епископа, на это есть много доказательств: епископ идёт на исповедь к православному священнику, и он связывает его или разрешает. Этим доказывается, что и не равночестным принимаются. А что это – так, можно видеть из того, что седьмой всел. собор в суждении о принятии от ереси падших епископов прочитал: „Св. Апостолов правило 53 (52): „аще кто (епископ, или) пресвитер, обращающагося от греха не приемлет, но отвергает: да будет извержен (из священного чина). Опечаливает бо Христа рекшаго: радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся (Лк.15:7)“.

Почтеннейший инок Савва и бывшие с ним сказали: „это очевидно и разделяется всеми: потому что Церковь принимает всякого кающегося“ (Деян. 7 всел. соб. том. 7: стр. 91). И после того прочитано было 8 прав. первого вселенского собора. Собор всё это принял, а Андр. Аф. говорит: равночестными только принимаются. Как же равночестными-то, когда епископ придёт к священнику? Неужели священник отвергнет его и опечалит Христа? Зонара говорит: и так, кто не приемлет обращающегося от греха, тот противодействует Христу Богу нашему: а противодействующий и неповинующийся Ему не есть Его ученик: а не будучи Его учеником, не достоин священнодейсгвовать. Ибо каким образом может быть принят Христом тот, кто делает себя антихристом, противясь воле Его? (Толков. Зонары на 52 прав. Св. Ап.). Следовательно, Иероним не только мог принять митр. Амвросия, но и обязан был сделать это.

Относительно Сильвестра я говорил потому, что Анд. Аф. вызвал меня на это. Я ссылаюсь на этих писателей потому, что и сам он ссылается на них. Указание на это есть в книжке, составленной Коноваловым, где и описывается беседа Коновалова с Перетрухиным, бывшая в Саратове; в этой книге Андрей Аф. приводит в доказательство еретика Сергия Вятского. Так этим книжонкам, изданным Коноваловым, не верьте: он сам основывается в них на еретиках.

А о том, что под руковозложением разумеется миропомазание, целый собор, бывший в Арелате в 314 году, свидетельствует (История Гете, том 2; стр. 315).

Аристин, толкователь Кормчей, в толковании на 8-е правило говорит: „Обольщённые Наватом и названные им „чистыми“... должны быть приемлемы им и помазуемы миром. И если некоторые из них суть или епископы, или хорепископы, опять остаются в том же достоинстве“... (Кормч. л. 13). Вот вам и ответ, а вы ответьте на мой вопрос.

Коноеал. Отвечать на ваш вопрос не нужно: докажите вы мне, что, через миропомазание, в ереси хиротонисанные остаются в своём звании, вопрос разрешится сам собой; не докажете, – всё равно. Но доказать-то Ив. Григ. и не может, а потому он и затягивается вопросами, и ходит кругом да около.

Вы представили Богословию Сильвестра и слова Ветринского; эти свидетельства к делу не относятся. Симеона Солунского – это свидетельство не говорит о 8 правиле 1-го собора. Нашли свидетельство Арелатского собора у Гете. Это собор говорит не о 8 правиле. Напрасно вы и ссылались на эти свидетельства. Речь не о миропомазании. И свидетели – Сильвестр и Ветринский с Гете – это люди посторонние. Их тогда можно приводить во свидетельство, когда они соглашаются с отцами собора.

52 прав. св. Апостол также не оправдывает вас. В предисловии к Номоканону сказано: „иереов же и протодьяконов грехи, яжо свержения томление наводят, епископом суду подлежат, да не дерзает духовник разрешати их, якоже бо невозможно хиротонисати, ящеже ни на священства степень изпадшаго паки возвращати. Еже бо во гресех извержения сущему священнодействовати простити и попустити есть аки паки паче подобающаго возводити на священство. (Прсдислов. к Номокан. л. 4). Раз даже правильный священник в исповеди не может разрешить правильного православного священника, а еретика-то как он может разрешить? Вот до какой низости вы доходите.

Феодор Студит, говорите, это о четвёртом браке говорит. Неправда: или вы забыли, или не знаете истории. Это о Константине, который при живой жене другую взял, а венчал его Иосиф. Патриарх Тарасий, а после него Никифор, не наказали Иосифа и царя, а потому Феодор и прервал с ними общение, – да не о том речь. Говорите: „кто не приемлет обращающегося от греха, опечаливает Христа“, а по толкованию Зонары, „делает себя антихристом“. Что же? по-вашему, Феод. Студит антихрист? Ведь он сказал: „мы не можем принять“. „Иереов и протодиаконов грехи“ священник, не разрешающий по наставлению духовнику – тоже антихрист? Вот, что выходит из ваших слов.

О люциферианах напрасно говорите: Люцифер поехал в Антиохию и сделал нехорошо, поставив Павлина, распространил раскол на 80 лет (Феодорита Истор. стр. 201). Он не принимал падших православных, а не, как вы утверждаете, еретиков 2-го чина.

Наконец, вы утверждаете, что еретиков 2-го чина нужно помазывать потому, что Аристин так свидетельствует, но Аристин мог ошибиться, а он ошибался: вот что в толковании на 95 прав. 6 всел. собора он сказал: „А манихеи и валентиниане, и маркионисты, и севириане и другие из подобных им ересей, должны, дав рукописания, предать анафеме всякую ересь и таким образом принимать святое причастие“. Манихеев он сравнивает с еретиками третьего чина. Он идёт вопреки отцам. Викентий Лиринский говорит: „а о чем мыслил кто, святой ли он или учёный, не согласно со всеми или даже противореча всем, то относить к мнениям личным, сокровенным, частным и отличать от авторитета общего, открытого и всенародного верования“ (Памят. Запис. Вик. Лир. 136 стр.).

Потрудитесь представить толкования соборные, а не объяснения вопреки соборов.

Усов. Я ответил на вопрос, а сам Андр. Аф. не только не ответил, но говорит и отвечать не буду, потому что ему не нравится вопрос, или потому, что не может ответить. Если он не ответит, то я отвечу, помогу ему по-христиански. Отвечать-то ему нельзя: он- сказал: ни в каких правилах не нашёл, что, при чиноприятии от еретиков, еретик по миропомазании остаётся в своём сане, но я ему доказал 8 правилом, что остаётся. И катехизис свидетельствует: „обаче известно се есть, яко от самых времен апостольских, вернии уже крещении сию тайну возложением рук и помазанием приемляху“ (Бол. кат. лист 375 на об.).

Об истории Гете Анд. Аф. сказал: это книга еретика, а сам часто ссылается на Барония, еретика 1-го чина.

„Аристин ошибся“, говорит, но мы не должны показывать наготу отца, а прикрывать; А. Аф. уподобляется Хаму. Никто из св. Отец не говорит, что Аристин ошибся, а Андр. Аф. утверждает – ошибся, но в 95 прав. этой ошибки нет (Читает по Кормчей толкование).

Случается, что от недосмотра пишущих, или печатающих книги, бывают погрешности, но никто не винит составителей за эти ошибки, например, в Иосифовском Евангелии от Луки две строки опущены, так Иосиф ли виноват? И Аристин прямо говорит: „яко еллины принимаем сия“ (Корм. лист. 205 на об.), и ошибки у него никакой нет.

Относительно 52 нрав. св. Апостол, кто говорил: я-ли? Нет, а отцы 7-го всел. собора, а он говорит: что я говорю. Напрасно.

Св. Феодор Студит говорит об изверженных, а Номоканон говорит о приходящих не от ереси, а от греха, например, от прелюбодеяния, – но такие грехи и епископ не может разрешить.

Люцифериане главным образом не имели общения с арианами, то есть, с еретиками второго чина. Они принимали крещение ариан, а хиротонию отвергали, как и вы.

Мои минуты кончились; прошу ответить на мой второй вопрос.

Коновалов. Итак, в настоящей речи Ив. Гр. хотел привести что-нибудь в защиту своего священства, но ничего не привёл. Что мы прочитали из Номоканона, объяснил неправильно, что это сказано о прелюбодеянии, да сам же и сознался, что и епископы прелюбодеяния простить не могут, значит, не о том и говорится. Говорит, что я неправильно объяснил слова Феодора Студита и сам утверждает, что доказал, будто миропомазание и руковозложение – всё одно. Так-де говорят: Арелатский собор, Симеон Солунский и катехизис. Да разве они о 8 прав. говорят? Нет, не говорят.

Об Аристине в опровержение моих слов стал читать толкование на 95 прав. шестого всел. собора по славянской Кормчей, а прежде читал по русскому переводу, а тут давай славянскую, иосифовскую. Зачем? А вот зачем: в ней толкование Аристина не доведено до конца, а в русской оно доведено. Вот он и не стал по русской-то читать. Да ещё укоряет меня, что я, будто, огласил наготу отца. Не мы, а вы её огласили, вы и уподобились Хаму. Вот послушайте, не я буду говорить, а один учёный¹⁶⁷ об Аристине; он говорит, что православного епископа папу Келестина он назвал еретиком. Вот послушайте, как толкует Аристин 5 прав. 3-го всел. собора: (заставляет читать чтеца). „Некоторые митрополиты отделились от собравшихся на соборе в Ефесе и приняли учение Нестория, епископа константинопольского, – этого человекопоклонного и нечестивого, и единомышленного с иудеями, – и Целестия, епископа римского“ (слышь!), а св. Церковь Келестина-то папу римского почитает святым и празднует память его 8 апреля. Вот что говорится о нём в прологе: „Келестин же от апостольских преданий вся и глоголя и творя, низложи злочестиваго Нестория епистолиями богомерзския его хулы изобличив“. Он мало того, что сам проклял еретиков несториан, но и нечестивым называет того, кто их не проклинает. Вальсамон в толковании на 1-е нрав. третьего вселен. собора говорит: „Целестин папа римский был православный, как выше сказано, а Целестий – единомысленник Нестория, то есть еретик“ – (Вальсам.). Григорий Богослов о хиротонии еретиков второго чина „посылаше ко Клидонию пресвитеру, мужу благочестиву, и слузе присному Божию, и нем некиим, яко не принимати губительство еретическое, и рукоположения же отметати аполлинарииская, яко беззаконна и чуждая соборныя Церкве“ (Житие Григ. Назианзина. Лист. 10 на об.): а о крещении их говорится: „понеже точно нам совершаются крещением, не мнится быти подобно покрещевати“... (Матф. Прав. Состав А., лист 45). Мы и не покрещеваем. Остаётся ли еретическая хиротония после миропомазания у еретиков 2-го чина? Вопрос этот решается Вальсамоном и положен в книге Севаста Арменополя: „Вопрос 30. Аще еретик, иерей, или диякон, сподобится божеств. и святаго крещения, или святым миром освятится, будет ли священнодействуя с первшуя хиротониею его, или другия сподобятся хиротонии, аще восхощет священнодействовати: ответ 30. Святых Апостол 80-е правило, из языческого правила (т. е. жития) пришедшие, к православной вере, и крестившияся и епископского достоинства снодоблятися пред- определяет, убо первшаго иерейству, скверне непщуемой, яко не бывшу вменяему, аще с правильным опаством возбуждаемыи тако право, славив и сыи, некогда скверныи иерей в последньшом своем житии не осужден возъявится, сподобится не точию иерейскаго достоинства, но и епископскаго обычными всяко степеньми на учительну высоту возводим“ (Вопр. Марка патр. александрийского и ответы Феод. Вальсамона патр. антиохийск. л. 364 об.). Ясно. По словам св. Григория Богослова и Феод. Вальсамона хиротония еретиков 2-го чина „беззаконна“ и „скверна“, а вы её и подхватили. Она при присоединении к Церкви сама по себе утрачивается, а о мире-то во 2 чину говорится потому, что миропомазанием обличается безблагодатность приступающего к Церкви. „По миропомазании бо, сказано в Малом катехизисе, и Духа Святаго восприятие бывает“ (Мал. Катих. лист 39).

Усов. Почтен. сл.! Андрею Аф. нужно отдать справедливость: он кого начнёт чернить, то очернит. Он не только нас очернил, но и Кормчую и Аристина. Я доказал, что в 95 правиле он не ошибся. Он винит его в других ошибках, говорит, – Келестина папу назвал еретиком. Вам нужно объяснить, что были два человека – Келестий и Келестин. Имя Келестия упомянуто в 4 прав. третьего всел. собора, а писец называет его Келестином. Эта ошибка не правила и Аристина, но описка писца, а Анд. Аф. винит за неё Аристина, и ссылается на какого-то Красножена. Можно поздравить Авд. Аф., что он еретиков хвалит. И поздравляю. Ненависть Андр. Аф. к Аристину – грех; – да не поставит ему Бог греха сего!

О принятии еретиков в сущем сане говорит Василий Великий: „Впрочем, ведаю, яко братий Зоила и Саторнина, бывших в их обществе, мы прияли на кафедру епископскую“ (Св. Вас. Велик. прав. 1-е. стр. 154). Вальсамон в толковании 8 прав. первого всел. собора прямо говорит: ибо, вероятно, некоторые говорили, что принять их должно, но только быть им в качестве простых мирян и не действовать правами, принадлежащими их прежним степеням. Это собором не принято, а положено восстановлять их в их степенях“ (Толк. Валье, на 8 пр. 1-го Всел. соб.; стр. 35). В житии Григория Богослова говорится о том, что если кто пойдёт к еретику хиротонисаться, то эту хиротонию не принимать, и 7-й Всел. собор говорит тоже: „бож: Отец (Вас. Велик.), в то время, когда было очень много православных епископов, запрещал сынам церковным принимать хиротонию от ариан; так как, в этом случае, им не было бы никакого оправдания. А что это действительно так, видно из того, что бывшие после него наследники Церкви, совершенно знавшие мысль отца, принимали хиротонисанных еретиками, если только они потом исправились“... (Деян. Всел. Собор., том 7; стр. 121). Да и сам Григорий Богослов введён на константинопольскую кафедру Мелетием, который поставлен арианами и возведён был на антиохийский престол и принят православными без повторения хиротонии (Истор. Созом. стр. 300), но люцифериане крещение принимали, а хиротонию отвергали.

Конов. Ив. Григ. в свою очередь новых свидетельств не привёл никаких, а говорил, что мне обидно слушать его доводы, что я стал бранить, чернить его, но я не браню, а указываю его погрешности, а он это считает бранью. В оправдание ошибок Аристина, он только и сказал: это описка писца. А кто писал Аристину толкования? Сам он писал, значит сам и ошибся. Так какое же оправдание Ив. Григор. сделал Аристину? Никакого.

Аристин в толковании на 5 прав. прямо говорит: „Некоторые митрополиты приняли учение Нестория и Целестия, епископа римского“, а Вальсамон утверждает: „Целестин папа римский был православный, а Целестий – единомысленник Нестория, то есть еретик“ (Толк. на 1-е прав. 3-го Всел. соб. Вальсам., стр. 118). В толковании по славянской Кормчей на 110 прав. Карфагенского собора говорится: „Реша же нецыи о сею окаянною еретику, о Келестине и о Пелагие, яко не беста, ни епископа, ни презвитера, и отнюдь ничтоже священническаго чина не иместа: но якоже се мниха суща прехождаста грады и села, учаща зле, и развращающа истину (Кормч. Толк. на 110 прав. Карф. соб., лист. 160 на обор.). На соборах в Карфагене и Милене в 416 г. еретик Целестий был осуждён и отлучён от общения с Церковью (Летопись церк. событий, архим. Арсения; лето 416: стр. 161). И после этого вы говорите: это ошибка писца, а писал-то толкование сам толкователь. Он и 8-е правило 1-го Всел. собора толкует вопреки самому правилу, седьмому Всел. собору и толкователям Зонару и Вальсамону. Я на это и указываю, а Викентий Лн- ринский велит отличать авторитет общий от частного, а вы не хотите так делать, – общий авторитет поставили в сторону.

О Григории Богослове вы несправедливо утверждаете, будто он говорит: кто пойдёт к еретику хиротонисаться, – эту хиротонию на подрыв веры не принимать. Нет, он этого не говорит. Он говорит: „не приимати губительство еретическое, и рукоположения же отметати аполинарийская“. Об учении он сказал вперёд, – не принимать, – а потом о хиротонии, а не говорит: кто пойдёт к ним на подрыв веры. Подобно тому, как обрезание у самарян и иудеев было одно, а в вере они разнились, так и хиротония не принимается за разность в вере.

На что вы приводите 1-е прав. Вас. Великого? Если его привели, то надо бы и 47-е, где говорится: „мы таковых перекрещиваем“, потому что не дано об этих еретиках правила, но решение этого дела Вас. Великий передал соборному суду, а соборные решения были после Василия Великого и обнародованы, то и не было надобности ссылаться на эти правила св. отца. Ссылается Ив. Григ. ещё на толкование Вальсамоном 8 прав. первого Всел. собора. Да, он велел принимать хиротонисанных у еретиков, только как? У Севаста Арменопула в 30 ответе Марку александрийскому сказано, как их принимать. Сказано: „убо перваго иерейству, скверне непщуемей, яко не бывшу вменяему“... Итак, Григорий Богослов говорит: еретическая хиротония „беззаботная“, а Вальсамон – „скверная“. Как же можно принимать беззаконную и скверную хиротонию? Про Мелетия говорить нечего: его никак не принимали.

Усов. Почтен. сл.! Я и в предыдущую речь сказал, что Анд. Аф. начнёт чернить, так очернит. Пускай он говорит, что хочет, а мы прочитаем, что говорит преп. Иосиф волоколамский о таких речах. Он говорит: „Мы же имамы свидетельства от божественных Писаний, яко св. отец писания истинна суть: понеже согласна суть пророческим и апостольским писаниям. Мы же покажем от божественных писаний, яко аще кто речет, яко ложна суть святые отец писания, и ти суть уста отца их сатаны“... (Просвет. Иосиф. Волок. Слов. 8; лист. 210).

Вальсамон прямо говорит о наватианах, что „положено их восстановлять в их степенях“ (Толк. Вальс. на 8 прав.), – говорит тоже, что и Аристин. Ответ 30 Вальсамона Марку александрийскому написан не о наватианах, а о еретиках первого чина, а о наватианах Вальсамон прямо говорит, что их нужно принимать непременно с оставлением в степенях священства; 47 прав. Василия Великого нужно рассматривать, как частное правило; им нисколько не отвергается миропомазание, которое иногда называется благословенным помазанием. Мы должны согласовать, а не ставить в противоречие правила св. отец. Помазание нисколько не противоречит возложению рук, потому что „едина и тояжде есть тайна, миропомазание и возложение рук“ (Больш. Кат. л. 358 на об.).

7-й Всел. собор, выслушав чтение из жизни св. Саввы о принятии в общение Иоанна, сына Маркионова, на вопрос патриарха Тарасия: „мы выслушали отеческие заповеди: и так что же следует делать? Принимать посвящённых еретиками“? – Св. собор сказал: „да, владыка, и видим, что следует принимать“ (Деян. Всел. соб., том 7; стр. 118–119). „Но если бы кто-либо с намерением пошёл к еретику и получил от него хиротонию, то да будет не принимаем“. Тоже высказывает и блаж. Иероним о принятии хиротонии еретиков в разговоре православного с люциферианином (Блаж. Иерон., том 4; стр. 58).

Коновалов. Вместо того, чтобы прочитывать о миропомазании еретиков 2 чина в своих степенях, Ив. Григор. стал читать разговор православного с люциферианином о принятии крещения и хиротонии. Вопрос не об том, и чтением разговора дело не решается. Этот разговор был до 2-го Вселен. собора. Блаж. Иероним писал спор православного с люциферианином в 379 г., а в разговоре ведётся речь о падших православных (Твор. бл. Иерон. част. 1; стр. 160 в 72), 2-й Вселенский собор 7 правилом определил, как принимать еретиков 2 чина, но не сказал, чтобы оставлять их в своих степенях.

Вы меня вините, что я указал ошибки за Аристином. Нет, эти ошибки-то вы указали. Сам-то ты о Тарасии сказал: он не утвердительно сказал, но слово-то его подтвердилось Вселенским собором, а Аристин-то, по-вашему, безошибочно сказал? И Вас. Великого, говоришь, обругал; да когда? Не попусти, Господи, выйти отсюда, если я хулил его!

2 Всел. соб. в 7 правиле говорит о принятии еретиков через миропомазание и через крещение, а не о принятии хиротонии. 7 Вселен. собор буквально говорит, что хиротонию можно принимать, только не на подрыв веры; также говорится и в житии св. Григория Богослова из его посланий ко Клидонию, а вы наворачиваете, что я указываю разности в учении отцов на подрыв веры и вычитали из Просветителя, „аще кто речет, яко ложна суть св. отец писания, и та суть уста отца их сатаны“, да Вальсамон тоже говорит, что я сказал, и он уста сатаны? Нет. Вы толкование Вальсамона на 8 правило читали, да говорит ли он, что нужно принимать через миропомазание? Читаю его толкование: „Правило говорит, что если кто из них с чистым раскаянием оставит прежнее зло, и обяжется сохранять догматы кафолической Церкви, тот должен быть принят. И если это – клирики, то они должны непременно сохранить свои степени“ (Толк. Вальс.). Видишь, сказано с „чистым раскаянием“, а вы наговорили, что „по миропомазании“, – зачем вы налгали? А где толкование-то? Вы сказали, что вопрос иногда ставится неправильно, а в ответе говорится правильно. Неужто вы хорошо понимаете, а они – худо? Это вы говорили по поводу 30 вопроса Вальсамону. Уж если, по-вашему, он говорил о еретиках 1-го чина, а о еретиках 2-го не отвечал, а в вопросе сказано: „или святым миром освятится“, – то ему надо бы отделить: вот это – о первой хиротонии, а это – о второй, но в ответе Вальсамон нераздельно ту и другую хиротонию назвал скверной и яко не бывшей“. После такой хиротонии, говорит, скверный некогда иерей, если в последнем житии не осуждён возъявится, сподобится не точию иерейского достоинства, но и епископского обычными всяко степеньми на учительну высоту возводим“.

Вот другое постановление. В Послании к Мартирию, епископу антиохийскому, из Константинополя о принятии еретиков 2 чина через миропомазание сказано: „и по сих яко тщаливии людини хиротонисуются оное, еже быша у самых, первое, аще же презвитери аще же диакони“ (Сев. Армен. лист. 290 на об.). Выходит: у вас простецы ваши епископы, священники и диаконы. У вас поп-то всё равно, что и простой мужик, надел ризу, проклял ереси и помазал. Что из этого? Разве это священство? А то вы разговор-то православного с люциферианином представляете: нужно и священство принимать. Да разве после помазания-то у вас священство? Нет, В послании помазанные называются „тщаливии людини“, просто сказать – миряне. Не к чему и читать о принятии священства разговор-то.

Усов. Я читал и говорил, что „по возложении на них рук“, то есть на приходящих от ереси, это значит „по миропомазании“, остаются приходящие в тех санах, в коих были, но Андр. Аф. этому не верит. Я привёл ему свидетельство Иеронима, 8 правило первого Всел. собора, Симеона Солунского, Арелатского собора, Большого Катехизиса, Василия Великого, Аристина, Вальсамона и отцов седьмого Вселенского собора, – девять свидетельств, а сам он привёл Григория Богослова из жития, Вальсамона 30 ответ о еретиках первого чина и послание неявленных патриархов. Больше ничего. Посмотрим: кто писал это послание?? Неизвестно: два каких-то лица. „Некая разглоголаша ми, презвитер Антоний, начинается послание, о прилагающихся к православию и части спасаемых от еретик, како приемлем“... „Некая“, сказано – не знай, кто. Это – частное мнение, неизвестно чьё. Его нужно согласовать со святыми отцами.

Здесь говорится о мирянах. Известно, что православные чуждались Мелетия, как поставленного арианами (Созом. 297 лист.) и когда Мелетий был сослан в ссылку, не принимавшие Мелетия за православного отделились от признававших его православным; по этой причине отделились одни от других (стр. 440). Впоследствии, когда Юлиан возвратил Мелетия из ссылки и поставлен был Павлин Люцифером, православные предлагали разделить паству Павлину с Мелетием, но Павлин объявил, что разделять престол с поставленным арианами епископом противно церковным правилам (Сокр. Ист. стр. 391). Некоторые из православных пришли к единомыслию, а отделились только люцифериане, именно потому, что Мелетий рукоположен арианами. Всё это я читал для того, чтобы доказать, что Анд. Аф. разделяет эту ересь; он хиротонию не принимает, также, как и люцифериане.

Коновалов. Вот, видите ли, он уж ясно доказывает своё бессилие и читает историю о том, как поставлен был Мелетий, а не о миропомазании говорит: я привёл Арелатский собор, Симсона Солункого, Большой Катехизис, но эти свидетельства не говорят о 8 правше первого собора, а я привёл слова 7 Всел. собора, которые прямо говорят об этом правиле. Наконец, – об Иерониме, – он сослался на Сергия Вятского, на стр. 23-й, – только вы, Ив. Гр., выгрызли из серёдки, как мыши, а не прочитали того, что западные епископы в принятии еретиков водились своим собственным законом – принимать через крещение. Говорили, что Аристин и Иероним так понимали, но вы оставили понимание Вселенского собора, а основались на частных лицах. Так основаться на частном лице, оставив собор, никто не решится.

Ив. Гр. опровергает послание к Мартирию, говорит: неизвестно, кем оно писано, под ним нет подписей и начинается оно словами: „Некая разглоголаша ми“... Неизвестно, кем писаны постановления соборов Лаодикийского и Двукратного и никем они не подписаны, а всё-таки они признаются Церковью и занесены в Кормчую. Тоже и здесь: сказано в Кормчей, и у Севаста Арменопула – „От послания собора константинопольского“, и нужно признать, что это послание соборное, а не своя речь. В послании сказано: „по миропомазании потщаливии мирстии человецы“ (Кормч.), а у Сев. Арменопула, – „тщаливии людини“ поставляются в сан, в котором были, а если не поставляются, то и остаются мирскими людьми, простецами. Простецу и можно действовать только, что должно делать простецу, а если простец начнёт делать свойственное священному лицу, то строго осуждается. Вот что говорит Номоканону о таких людях: „Аще ли нецыи попущением Божиим втоликое приидоша дерзнутие, яко еже неверне и злочестивне, неверие бо есть вещь таковая, еже кроме священства прияти хиротонию, священная действовати, несть слова рещи о суждении сицевых, сие бо дело горше есть и самых тех нечестивых бесов во ангела светла, точию преобразущющихся, но не сущих, и божие лицемерующих безбожных же сущих и противных Богу... ниже бо божественные гласи от них, ниже божественные дела, понеже благодати рукоположения не имут но и месть приимут иную, за прельстившихся от них, или негде крещенных, или рукоположенных сии бо не хиротонисани, ни крещени суть“ (Номокан. лист 57). Принятие на себя священства непосвящёнными: сие дело горше самых нечестивых бесов, во ангела светла преобразующихся. Не простых бесов, а самых нечестивых, которые преобразуются в ангела светла. Известно, что бесы преобразующиеся в ангела светлого какую напасть причинили преп. Симеону Столпнику и Исаакию Затворнику. Преп. Симеон только ногу занёс, чтобы последовать на небеса за обольстившим его диаволом, и нога его восшипела червями, и язву сию он терпел, а над Исаакием бесы так надругались, что он едва остался жив. Присваивающие себе священство без посвящения хуже этих нечестивых бесов. Известно, что и не посвящённые миряне, когда ризу наденут, по виду-то попы, на 7 просфорах служат по старопечатным книгам, двуперстно молятся. Что толку-то в том. – Остаются всё-таки мужиками. Православная хиротония только тогда бывает, когда от православных она по ряду тянется, а у вас оборвалась. По поводу этого Ив. Григ. и приходится читать только о люциферианах, а в защиту-то своего священства нет ничего.

Усов. Почт. сл.! Если кто начнёт говорить неправду, то будет путаться, а больше ничего. Так и Андр. Аф. путается. По делу он не сказал ничего, а не к делу прочитал из Номоканона 57 лист. О чём здесь говорится? Здесь говорится о таких лицах, которые, не будучи рукоположены, стали бы священнодействовать; от них не принимати крещение, а сам он принимает крещение от таких лиц, – принимать от них – горше, чем от нечестивого беса: „сии бо не хиротонисани и не крещени“. Он скажет, может быть, от мирян принимается крещение, а если я, мирянин, надену ризу – не принимается? Если он верит в силу крещения от мирян, то пусть докажет – на основании каких святособорных правил он принято. На основании толкования к 18 прав. Сардикийского собора от самозванцев крещение не принимается. Вальсамон говорит: „так не должен считаться крещённым и тот о котором говорят, что он крещён от непосвящённого… должен быть без предосуждения удостоен истинного крещения“.

Я уже доказал о еретиках 2-го чина, что они были осуждены соборами, но Церковь приняла их крещение и хиротонию, а потому и мы принимаем. Я себя оправдал. Теперь вы оправдайте себя, оправдайте своё крещение. В 37 главе Кормчей, действительно, сказано: „попцаливии, мирстии человецы поставляются в сан, в немже беша“, то есть в тот сан, в котором были православные епископы, пресвитеры и диаконы; – на праздные, не занятые их места.

Коновал. Я говорю, что Мелетий поставлен в епископы ещё тогда, когда ариане с православными были не раздельны, тогда и хиротония была нераздельна, а о себе скажу, что у нас нет епископов, а там были. Наше общество и не подходит к тому; мы епископов не имеем и не принимаем, а вы приняли вопреки всем правилам, через миропомазание; по правилам, принятые вами через миропомазание остаются мирянами.

Хиротонию еретиков не принимали римляне’ (хирот. Донатистов), что упоминается в 69 прав. Каре, собора, и Св. Григорий Богослов говорит: „не принимать аполлинарийскую хиротонию“, а крещение Церковь велит принимать. Матфей Правильн. еретическое крещение называет Божественным, а хиротонию Св. Григ. Бог. называет беззаконною.

Вы говорите: „в немже беша“, то есть, в котором были православные, но у Севаста прямо сказано: „в оньже у самих беша“, а не у православных, а у вас по правилу-то не только поставить, но и принять было некому; вы по правилу-то – простецы. Беззаконие ваше вами и к нам применяется: что мы горше бесов нечестивых: вы считаете нас такими, а принимаете без перекрещивания?

И само-то ваше миро беззаконно. Митроп. Макарий говорит: „А так как мира у них не было никакого, то и придумали, что по нужде можно им самим, без архиерея, составить и освятить своё миро. С этой целью (в 1777 г.), купили огромный самовар, налили в него деревянного масла, вложили разные благовонные масти и растения и истолчённые частицы св. мощей, и варили эту смесь от Лазаревой субботы до великого четверга. Главным распорядителем был поп Василий Чебоксарский. Он сам читал над кипевшим маслом архиерейские молитвы, прочие священники стояли вокруг самовара¹⁶⁸. Они продали самовар, в котором варили миро, на рынке, не позаботившись вычистить сосуд от прикрепших к нему остатков благовонных мастей“ (Истор. рус. раск. Макария еп. Винницкого; стр. 318–319). Таким что ли миром вы помазывали приходящих к вам?

Усов. Андрею Аф. нужно отдать справедливость: чернить начнёт, так очернит, а потешать начнёт публику, так потешит!.. Ему бы быть только в балагане. Можно ли верить читанному? Сто лет тому назад старообрядцы как смотрели на самовар?! И будто бы они в самоваре варили миро; но можно ли в самоваре варить-то миро? Ведь его варят в котелках; масло может загореться. Под котелок огня можно положить и более и менее, а в самовар наложишь углей: их не вынешь оттоле, это невозможно допустить. На серьёзных беседах такие сказки невозможно приводить: всякий поймёт, что это – неправда, да они противоречат и сами себе: Макарий ссылается на Андрея Иоаннова (лист 248 у Иоаннова), что самовар, будто бы, продали в колокольный ряд, а у Андрея Журавлева об этом самоваре говорится: „также и самовар оный изломавши в Москву реку бросили“ (стр. 268)¹⁶⁹. Кому же верить? Макарию, или Андрею Журавлеву?

Андрею Аф. не нас надо винить, а своё общество. Об них пишется: „Козминщина: „брак блудом нарицают, церквей святых и священников и святых Таин нигде не еказуют на земли“ (Розыск, лист 322 на об.), а в наше время кузминщина нашла эти тайны на небе: „Саратовской губернии крестьянин Афанасий Коновалов и сын его Андрей Аф. продавали своим последователям места в раю. За номера первого класса брали 10 рубл., а второго – 5 рубл.!“ (Краткие сведения о старообрядч. раск. Издан. Сытина, 1898 г.). Пускай он оправдывает своё общество; но он не оправдался.

Андр. Аф. ссылается на 69 прав. Карф. собора, будто бы по нему не принимались еретики. Неправда. Известно, что при Филиппине на соборе, бывшем в Константинополе в 712 г., „вси единогласно собор 6-й отвергоша, а ересь монофелитскѵю похвалиша“ (Бар. лето 712; лист 819: чис. 1-е). После Филиппина воцарился Анастасий – православный и через экзарха схоластика к папе исповедание веры кафолческыя посла. Немедля папа посла в Константинополь Михаила иерея на приятие и разрешение кающихся (Бар. лето 713; числ. 2; лист 819 на об.). И сам Григорий Богослов был рукоположен Мелетием епископом, рукоположенным арианскими епископами. В XIII в. в деяниях западного собора латеранского (1215 г.), постановлено было, чтобы греки „не дерзали перекрещивать приходящих в общение с ними латинян, как они делают это, а равно – чтобы того же правила держались и латинские священники на востоке“; и Вальсамон в послании к Марку александрийскому говорил о присоединении латин через миропомазание; св. Марк ефесский после флорентийского собора объяснял ответ Вальсамона в смысле миропомазания. Нифонт митр. новгородский в ответах Кирику говорит о присоединении крещённых в латинскую веру также через миропомазание: „облеки его в чистые одежды, надень на него христианские ризы и венец: тогда помажь его св. миром и дай ему свечу“ (О правилах и чинопослед. принятия неправ. христ. в православ. Церковь. Сергия епис. вятского стр. 90–91). Никифор Исповедник на вопрос о том: должно ли принимать в общение рукоположенных в Риме, Неаполе и Лонгобардии? отвечал, что таковых должно принимать в их степенях священства (Серг. Вят. стр. 157).

Коновалов. В вопросах Кирика и в ответе Нифонта говорится о чиноприятии латинян, но об оставлении в степенях священства не сказано ничего, да и о самом житии Нифонта в Кормчей сказано: „понеже в различных местах развращенно есть в Нифонта житии, и не прияхом его яко не предано бысть (Кормч. лист. 582).

На 156 стр. книги Сергия есть и о принятии священников. Тут приведены слова Вальсамона, где он говорит: „поскольку прежнее священство почитается осквернением и не считается действительным“; вот, видите ли, этих слов Ив. Гр. нам и не прочитал, а только прочитал слова Никифора, что „таковых должно принимать в их степенях священства“. А как принимать? не нашёл ни строки. Я говорил о варении мира; я читал из книги, – отвечают: это насмешка. Если это насмешка, ведь, не мной она написана, а вы, вот, читаете насмешку, может, и вами она написана – о продаже рая. Что вы этим оправдались, чтоль? Я прочитал о мире с вашей точки зрения: у вас его не было, и вы его варили, вам оно нужно для показывания приходящих; да годится ли оно? вот вопрос в чём; это – не насмешка. Ведь, с вашей точки зрения, без мира-то принимать нельзя, а если приняли, то, с вашей же точки зрения, так принятые – самозванцы, а мы, с своей стороны, всех ваших епископов с диаконами и священниками считаем еретиками.

Ваши указания на Симеона Солунского, Арелатский собор, большой Катехизис вам бесполезны, это не обсуждения 8 правила, а рассуждения о миропомазании; они вас не оправдывают.

И ваше священство, по словам Вальсамона – скверное, а по Григорию Богослову – беззаконное, так и остаётся таковым. Правил к его оправданию вы не нашли. О еретиках третьего чина я вам приводил правила, что Церковь иногда их принимала в священных степенях, иногда не принимала, а еретиков 2-го чина в священном сане через миропомазание не принимала никогда, и миропомазанные, по миропомазании, делались мирянами, как сказано в 37 гл. Кормчей. Этим я и оканчиваю беседу, потому что мой собеседник нового не может привести ничего, а только повторяет то, что уже не раз говорено.

Последователи австрийского священства решительно воспротивились окончить беседу и после многих пререканий согласились продолжить беседу ещё на 20 минут для каждой стороны.

Усов. Андр. Аф. стоит на том, что по миропомазании хиротония не принимается. Миропомазание, будто бы, уничтожает священство. Посмотрим. Симеон Солунский говорит: „архиереи же и иереи едини хиротонией совершаются, её же убо ниже царь, ниже мних приемлет, собственна же сия благодать есть и вседетельная, воззиждающься и свящающься всяческая силы, обаче аще испытаеми, и хиротонии миром совершаемы обращение“. (Сим. Сол. гл. 74: л. 103). Читаем далее: „Да преемство присно благодати прибывает от Христа в нас, ниже миро без мира совершается, ниже хиротония кроме мира: тем же и священство миром бывает и сие знай отсюду: на жертвеннице предлагается и совершается миро, без жертвенника же не можно совершитися, жертвенник же предпомазан миром, и через тое посвятися, миром убо миро совершается, и паки через архиереа миро священнодействуется: и без архиереа не можно, сей же помазан миром в крещении, и хиротонию имеяй благодатию Духа, и друг другов убо дары даются, понеже тогожде и единого в Троице Бога суть дары, и хиротонии же миром бывают, якоже рехом, тыя бо в жертвеннице совершаются“ (Сим. Сол. лист. 103 на об; гл. 75). Андр. Аф. указывал, что у нас миро варили незаконно; но у нас и миро-то это, сваренное, выбросили; его и употреблять не стали. А вот нужно обратить внимание на ответ и толкование Вальсамона на 18 прав. Сард. собора, что нужно крестить всех, а вы не крестите, по Вальсамонову указанию, крещённых мирянами.

Андр. Афан. говорит: у нас некому принимать, но Феод Студит вот что говорит: „Со всяким священником неосуждённым, согласно Богослову и Златоусту, надобно иметь общение“... (Феод. Студ. часть 1-я, стр. 313), и вам советуем делать тоже.

Конов. За период настоящей речи Ив. Григ. ничего не сказал, а только читал из Симеона Солунского о том, что делается в Церкви, а мы говорим не об этом, а о том, что кто принимается через миропомазание, того как мирянина нужно поставлять, иначе сказать, рукополагать в священный сан, а об этом-то он ничего и не вычитал.

Он сказал: но Вальсамону идти нельзя – нужно всех крестить. Да вопрос-то как поставлен? Вот как: „Аще еретик, иерей, или диакон сподобится божественнаго и святаго крещения, или святым миром освятится“? – а вы тискаете, в одно, говорите – всех надо крестить. Это, значит, вы обманываете. Потом в послании к Мартирию помазанные миром прямо называются мирянами, а если миропомазанные миряне, то правило и велит их поставлять в тот сан, в котором были до помазания, а без поставления они так и остаются мирянами.

Вы сослались на Феодора Студита, который велит иметь общение со всяким неосуждённым священником. Да, ведь, сами же вы присудили Амвросия во 2-й чин под миропомазание. Зачем же вы ссылаетесь на св. Отца: у него ни слова не сказано о миропомазании: вы всё обманываете народ. Если бы вы доказали, что нужно в священных степенях принимать через миропомазание, я сейчас, не выходя отсюда, перешёл бы в австрийщину.

Что еретики 2-го чина не принимались через миропомазание в своих санах, видно и из следующих слов Барония: Во Африце епископи, промышляюще о исправлении церквей, и поместных правил и нравов, собор к Карфагене творяху, от которого послов к папе Иоанну послаша, и писаша о некиих церковных чинех вопрошающе. А наипаче о священниках арианских, иже церковному соединению прилагахуся, аще при церковных чинех сохранени, или яко простии пребывати имут? Но прежде неже послание в Рим прииде Иоанн папа отъиде к Господу. По котором наста Агапит римлянин архидиакон зело учёный¹⁷⁰. Африканским епископом отписа Агапит, увещевая их, дабы арианских епископов и священников в покаянии обратившихся, к правлению санов церковных не припущали, но им всякую любовь и милосердие показывали.

Писа Иустиниан Кесарь к папе о тех, иже от арианства в соединение веры церковныя обращающеся, в санах епископских пребыти желаху, и ко иным духовным чином отверстый путь имети. На сие отписа ему изрядно от святого Писания: яко сие не леть есть, и церковными правилами возбранено“. (Барон. Лето 535; числ. 5, 6 и 8; лист 615–616).

Этим чтением окончилась беседа.

* * *

На беседе спорящие стороны употребляли всё своё искусство, чтобы обнажить и обличить недостатки противной стороны и прикрыть свои недостатки. Оба собеседника на защиту своих мнений безразлично употребляли как святоотеческие правила и разъяснения, так и заметки, и суждения частных духовных и светских писателей. Такой обильный и разнообразный материал, предложенный вниманию слушающих, без особенной разборчивости к его качеству, не мог повлиять на слушателей в том смысле, чтобы изменить их верования, и расположение к содержимому толку осталось прежнее. Вопросы, касающиеся сущности религиозных убеждений, были умолчаны. Решались вопросы канонические. Так, по отношению к Спасовцам, был поставлен вопрос: на каком основании они принимают еретиков третьего чина, отвергая их хиротонию?

Вопрос этот Коновалов разрешает указанием на первое правило Василия Великого, на 7-е правило 2-го Вселенского собора, по изложению Матфея правильника, и на слова Св. Григория Богослова к Клидонию: „рукоположения же отметити Аполлинарийская, яко беззаконна и чуждая соборныя церкве“. К этому он присовокупил слова Св. Феодора Студита, что принятие бывает от равностепенных чинов. Таким разъяснением он решил вопрос с своей точки зрения и успокоил своих единомысленников слушателей. Для них ясно, что, во-первых, по правилам св. Отец, у еретиков третьего чина крещение приемлется; во-вторых, хиротония отметается, и в-третьих, равностепенных чинов у них нет, а потому они, ради соблюдения этого замечания, обязаны не принимать в священных санах. Что они и выполняют.

Вопрос, согласно мнению Спасовцев, решён удовлетворительно, но он не соответствует учению Церкви: „аще бо и не всяк должен есть священствовати, но убо потребовати священничества всяк должен есть; без него бо спастися не может“ (Бол. Кат. 359 л. об.). На тех, кто в делах веры обходится без священства, лежит грозное изречение: „потребовати священства всяк должен есть, без него бо спастися не может“.

Говорено о том, что крещение еретиков не отвергается, а хиротония не приемлется, но умолчано о том, что „священства потребовати всяк должен есть; без него бо спастися не может“; об этом ни слова не сказано и, благодаря этой недомолвке, суждения спасовцев оказываются имеющими силу неопровержимости, по мнению последователей спасовской секты.

Суждения защитников австрийской иерархии также оказались убедительными только для лиц, приемлющих австрийское священство, но не имеющими основательности для лиц, не приемлющих его.

Защитнику австрийского священства вопрос был поставлен такой: Где сказано во св. Писании, что еретика – епископа можно принять через миропомазание и после того допустить его рукополагать епископов?

Конечно, в св. Писании такого сказания нет нигде и защитник австр. свящ. в св. Писании и не стал искать, чего нет, а прямо обратился к святоотеческим писаниям и практике церкви, но и тут прямого ответа на вопрос не нашёл, а начал пользоваться косвенными доказательствами, затянув беседу, по выражению Коновалова, ходя „кругом да около“.

Защитник австрийского священства доказывал, что 8-м правилом первого всел. собора положено принимать лиц священного чина в сущем сане. Сказано: „да, по возложении на них рук, пребывают они в клире“, а под возложением рук, говорил он, разумеется миропомазание. Так толкуют: Аристин, Сим. Солунский, профес. Соколов, еписк. Сильвестр, Арелатский собор, Ветринский (составитель описания памятников древности), Большой Катехизис, Вальсамон, Отцы VII всел. собора, Василий Великий и блаж. Иероним.

Из Истории и церковной практики известно, что от ереси в сущих санах принимались приходящие в прав. церковь: Мелетий Антиохийский, Донатисты и вообще еретики 3-го чина.

Против этих указаний спасовец возражал, что VII всел. Соб. под руковозложением разумеет благословение, а не миропомазание, а потому все толкования на 8 прав., разумеющие под руковозложением миропомазание, как не соответствующие словам самого правила и пониманию этого правила Отцами VII всел. собора, – авторитетом соборов уничтожаются.

Ряд толкований о том, что верные принимали таинство (миропомазания) возложением рук и помазанием, – верен, но речь не о тайне миропомазания, а потому и свидетельства эти приведены не к делу. Указания на Мелетия неверно: его никаким чиноприятием от ереси не принимали, а ариан и других еретиков 2-го чина принимали по миропомазании, как мирян и поставляли их снова в степени в коих они были. Об этом свидетельствуют: Послание Констант. собора к Мартирию Антиохийскому, 30 ответ Вальсамона к Марку Александрийскому и Ответы папы Римского Агапита епископам карфагенским и Императору Константинопольскому Иустиниану.

Кстати, спасовец заметил и о варении незаконного мира, о котором защитник австр. священства сказал, что это миро уничтожено, а о существовании действительного мира оба собеседника не заводили и вопроса.

При собеседовании спасовец указал, что последователи австрийского священства нарушили слова св. Феодора Студита, что приходящие к соединению от равночестных чинов принимаются. Защитник австрийского священства доказывал, что можно и низшим чинам принимать высших, ибо на исповедь священники принимают епископов, и Михаил, пресвитер Римский, был послан папой принимать в православную церковь обращающихся от монофелитской ереси.

Спасовец заметил: где дело касается грехов, подвергающих извержению из сана, те грехи, по наставлению Номоканона, пресвитер не может разрешать потому, что он, делая так „паче подобающаго“, стал бы возводить на священство. Что не дозволятся правилами.

Притом, сказал спасовец, православная хиротония только тогда бывает, когда „от православных епископов по-ряду тянется, а у вас оборвалась. Мы считаем вас еретиками, а ваше священство, по словам Св. Григория Богослова, – беззаконным, – а по словам Вальсамона – скверным. Правил к оправданию его вы не нашли“.

Такое заключение высказал спасовец об австрийском священстве.

Да и сами последователи этого священства в откровенных беседах нелестно высказываются о нём. Аркадий, экзарх Славский, в письме к попу Василью Каменскому пишет: „Раскрыли Кормчию, и начали читать сие правило, которое и ты можешь прочитать в своей Кормчей, также и в Никоновой оные слова, а особливо во второй книге на листу 175, яко чин иноческий отлагает священство совершенно: егда есть священник и во время пострижения совлачают его, совлачающе с прочим одеянием и священство, и прочее и прочее. Священницы замолчали; отец Макарий стал в недоумении: что же делать? – повторяя сие. Решили тем, что вратами нынешнее время ни един святитель не вниде. Врата суть правила обдержная: нужды ради входят малыми враты, случайными, нуждными“... И ниже: „Зри, брате, – где врата? Разсмотрим и самый корень, Амбросия: не вратами, но теснотою, с нуждею великою! Я однажды отцу Павлу написал об Амбросии пунктов до 14: он ответ дал. Я паки возразил: не о том вопрошаю; но не погрешил ли о вере Амбросий (а что именно, не подобает глоголати)? И так отец Павел не доказал“. (Переписка раскол. деятелей; вып. 2-й Субб. 29 письмо, стран. 108–109).

„Между прочим, пишет Аркадий к Кириллу, пишете, что митрополит Амбросий меня не принял в число святителей за некоторую неудобность (Аркадий был женат в мире на вдове и по прав. Св. Ап. 17 и 18 и шестого всел. соб. 3-му ему нельзя было числиться в клире). Владыко святый! Если бы я на сей хартии открыл вам амбросиевы недостатки, то бы вы не сие думали. Но открыть не на пользу. Разве когда потребует надобность. Амбросий принят по великой нужде, а не по обдержным правилам. Так равно, как и моё поставление. Так и все вами рукоположенные, только по нужде. А если по обдержиым правилам поверить всех епископов достоинство, то затворите и церкви все. Прочих недостатки по винам греховным, – на них есть рассуждение; но кто о вере погрешает, тому нет входа в чин святительский. Покойный Павел нам на вопросы о Амвросии не дал ответа: и теперь лучше молчать“. (Там же письмо 37. В Белую Криницу, к Кириллу, 18 окт. 1861 г.; стр. 139).

Так епископ австрийской иерархии, как и спасовец, утверждает, что австрийская иерархия основана по великой нужде, а не по обдержным правилам... А если по обдержным правилам поверить всех епископов достоинство, то затворите и церкви все!.. кто о вере погрешает, тому нет входа в чин святительский... Я спрашивал: не погрешил ли Амбросий о вере... Павел нам на вопросы не дал ответа“!

По словам Аркадия, австрийская иерархия основана не на обдержных правилах, а по вере Амвросий Аркадию казался сомнительным, и сомнения этого не мог разрешить даже основатель иерархии, инок Павел Великодворский.

Подобно Аркадию и другие последователи австрийской иерархии высказываются об австрийской иерархии. В письме к Аркадию Славскому из Москвы, от 19 августа 1868 года, говорится следующее: „Вы пишете в оправдание себе: какой успех там, где всё скуплено, всё продано?.. Владыко! вспомните свои слова, что вы прежде писали, о чём не нам бы вам напоминать. Но обстоятельства заставляют. Вы прежде, объявляя чистосердечное убеждение своё, писали тако: „отрещися Окружнаго Послания есть отрещися и словес, в нём написанных, то-есть имени Господа нашего Иисуса Христа, отрещися и безкровныя жертвы, яже будет до скончания века, отрещися и того, что врата адова не одолеют церкви Христовой... В окружном Послании имеются словеса божественная, то отрещися оного, отрещися и всего написаннаго в оном Послании... Теперь, в определении вашем, пишете напротив: „Окружное Послание уничтожаем, опровергаем и яко не бывшее вменяем, со всеми в нём положенными ложными статиями“. Посему вы ныне не только отреклись от него (это много бы легче – отрещися и оставить его в покое), но и уничтожили, и опровергли, и всю сущность изложения его ложным бессовестно оболгали, и яко не бывшее вменили, и проклятию предали, потом приемлющих оное за справедливое отлучаете от общения в молении и, по выражению вашему, „отсекаете от соборныя и апостольския церкви, яко гнилый и непотребный уд“.

Странно и весьма недоумённо! Что вас заставило оставить свои убеждения и впасть в такую крайность, последовать ереси прокопо-давыдовой и других влещи за собою во мрежу нечестия? Вы сами, в соборной грамоте своей, изволили писать ещё: „Прокоп Лаврентьев с давних пор искусен творить раздоры: дерзает Прокоп святые тайны именовать мертвечиною... Сей-то раздорник вовлёк митрополита в глубокий ров: 1) уверил митрополита, что будто в великороссийской церкви антихрист царствует, а мы, по его мнению, от антихриста приимали священников, которые нас крестили и отцов наших, и препроводили в будущую жизнь; 2) таковый антихрист уже родился по Христовом Рождестве спустя 8 лет, и царствует; 3) Что будто мать его, то есть антихристова, освящена к зачатию нашествием Св. Духа словом архангела Гавриила; 4) и будто антихрист распят на четвероконечном кресте. До зде учение Прокопова и нашего митрополита... Митрополит при соборе сознался (что действительно сие писали и посылали в Москву), но покаяния собору не приносят. И за таковую ужасную ересь и за прочия дела, соборне пять епископов запретили мы митрополита от всякого священнодействия впредь до большого собора... Последователи сего безумия у нас, в Москве: Давид Антипов, Ефим Федоров Крючков, запрещённый и проклятый поп Василий Бухаров Садовницкий и прочии. Первый из них в присутствии четырёх наших епископов – Антония, архиепископа московского, Пафнутия казанского, Варлаама балтовского, Савватия тобольского и множества других лиц высказал, что церковь великороссийская верует в сына сатаны, что Иисус есть иной Бог, антихрист, что крест четвероконечный есть еретический, что пятую просфору за царя не должно приносить...

Вы прежде соборне писали о новом Антонии гуслицком так: „Мы пропустили в наших грамотах о новом кинике Антоние, которого... приити на собор... убедить не могли. А потому как его поставление есть противозаконное и по поставлении возмущает мир церковный, мы за епископа его не признаём, что и утверждаем своим подписом...

Теперь, к удивлению всех, из этого киника вы, противу правил св. отцов, приделываете к московскому епископу другую голову и строите какое-то смешное чудовище!..

Также проходимца неугомонного Софрония, соборне всеми вами изверженного и за непокорение соборному определению отлучённого и от церкви отсечённого по правилам св. Апостол и св. отец, вы паки признаёте епископом на поругание и посрамление всего нашего духовенства...

Чем вы нас можете убедить, что вы последуете учению Христову и соблюдаете закон христианской веры нерушимо? У вас, вместе с Кириллом, церковные правила оставлены в презрении и, по словам вашим – „Евангелие празднует, а Коран царствует, всё скуплено и всё продано“!..

Определение ваше вынуждает каждого здравомыслящего христианина, имеющего твёрдые убеждения, основанные на словах св. писания и твёрдой совести, оставив оные, признать себя раздорником, принести раскаяние и требовать прощения от изверженных, запрещённых проклятых и отсечённых от единения церковного еретиков, богохульников, духоборцев и христопродавцев, и наконец последовать за ними во тьму кромешную, чему вы сами собой подали недобрый пример, которому подражать совесть наша не допускает...

Вы зазираете Павла (Прусского) и его собратов, что он ключи нашёл от буфета, и что они камилавок и мантий не носят и в чаю прохлаждаются; а они на это могут возразить вам, что мы через ваше определение должны впасть в ров Прокоповой богохульной ереси, и скажут: ваши пастыри, подписавшие соборное определение, имеют ключи, но ключи от ада и смерти, ибо сами провожают вас в ересь!

Письмо подписали: граждане царствующего града Москвы И. П. Бутиков, Η. В. Суровов и Е. Ф. С-в. (Переп. раск. деятелей. Выпуск 2-й изд. Субботин. Мос. 1889 г. 22 письмо, стр. 347–353).

В откровенной переписке между собой так-то высказываются об австрийском священстве его последователи. Их епископ Аркадий творит: „австрийская иерархия основана не на обдержных правилах“, а миряне ему пишут: „У вас вместе с Кириллом, церковные правила оставлены в презрении“ и приводят целый ряд нарушений правил с указанием на еретичество епископов.

Воистину, глубоко-печальное положение этого священства. Не защищать, не проповедовать его нужно, а оплакивать это мнимое священство, сводящее в погибель! Всем последователям этого священства следует постоянно помнить слова священномуч. Киприана, который говорит: „Отвращатися и бегать надлежит всякого отлучившегося от церкви. Развратился таковый, и согрешает и есть самоосужден (Тит.3:11). Или мнит себя тот быти со Христом, который против священников Христовых поступает, который себя отделяет от общества и причта Его и народа; оружие носит он против церкви, расположению Божию сопротивляется, враг алтаря, мятежник противу жертвы Христовой, по вере вероломец, по благочестью святотатец, непокорный раб, нечестивый сын, неприязненный брат: презрев епископов, и священников Божиих оставив, дерзает учреждать другий алтарь, моление другое непозволенными гласами совершать, истину Господней жертвы осквернять ложными жертвоприношениями: ниже хощет знать, что устремляющийся против Божия устроения казним бывает от Бога за безрассудное дерзновение (Свмч. Киприана Карфаг. избранные сочинения, о Единстве Церкви; стр. 28).

Итак: собеседники хотя и горячо и усердно защищали каждый свои убеждения, но упустили из виду – один, – что без священства спастись невозможно, а другой, – и с самочинным священством не только нельзя спастись, но нужно помнить, что „устремляющийся против Божия устроения казним бывает от Бога за безрассудное дерзновение“.

Не говоря о существенном основании своего разномыслия с Церковью, оба они только и заботились о том, чтобы показать своим единомышленникам, как войти в Церковь, нужды ради, малыми враты, случайными, нужными (а не обдержными правилами), то есть, говоря проще – обходом, но для каждого беспристрастного слушателя было очевидно, что, по слову Христа Спасителя, прелазяй инуде есть тать и разбойник. В указаниях попасть в Церковь Христову обходными путями и была проведена вся беседа.

Мисс. прот. Н. Фиалковский

Идея царства Божия. – Каноническое достоинство реформы Петра Великого. – Старокатолический вопрос в новом фазисе – Апологетика церковных молитвословий – Возрождение прихода и приходская благотворительность – Епархиальное управление и духовное сословие в XVII и XVIII вв.

В первой половине истекшего года духовная журналистика больше вращалась около тем, затронутых в предшествующие два года.

Центральным вопросом, таким образом, в духовной журналистике истекшего года является вопрос о Церкви и её устройстве. Здесь нужно отметить статьи следующих авторов: о. Светлова – „Идея царства Божия в её значении для христианского миросозерцания и старокатолический вопрос в новом фазисе“; Тихомирова – „Каноническое достоинство реформы Петра Великого по церковному управлению“ („Бог. В.“); Богдашевского („Тр. К. Д. Ак.“) „О Церкви“ (по поводу современных религиозных запросов); Соколова – „В защиту церковных молитвословий“ („Вера и Церк.“); А. Л-цкого – „Религиозно-благотворительная деятельность приходского духовенства в XVIII в.“ („Странн.“); Николаевского – „Черты епархиального управления в XVII в.“ и Титлинова – „Разбор духовного сословия при Имп. Анне Иоановне“ („Христ. чт.“). Из этого перечня видно, что наша журналистика касалась вопроса о Церкви или со стороны идеалов, которые предъявляются церковной жизни в настоящую пору, или со стороны прошлого, в котором находятся корни настоящего положения Церкви. Таким образом, одни статьи в духовных журналах по вопросу о Церкви можно назвать прогрессивными, как, напр., Светлова и Тихомирова, а другие ретроспективными.

Прот. Светлов, исследуя вопрос о царстве Божием, указывает на попытки реального осуществления царства Божия на земле. Одну из таких попыток он видит в Крестовоздвиженском братстве, устроенном Неплюевым. В отличие от Соловьева и о. Петрова, у которых часто встречается упоминание о царстве Божием, Неплюев, по мнению автора, поставил задачей своей деятельности литературной и практической выяснение „понятия царства Божия“. Автор указывает на отличие идей Неплюева от идей социалистов, которые хотят привести людей к равенству, братству и счастью на земле путём насилия и видят счастье только в благах земных – вне мысли о царстве небесном. Критики Неплюева часто смешивали его идеи с идеями социалистическими; автор, указывая их отличие, выясняет, что сущность идей Неплюева о царстве Божием заключалась „в христианской гармонии любви“ в трёх её видах: к Богу, ближнему и самому себе. А это уже принцип совершенно противоположный социалистическому насилию.

Свою идею царства Божия Неплюев выводит в своих сочинениях, как указывает автор, из слов молитвы Господней. В прошении о хлебе насущном он видит принципы: 1) „не отдавать свою жизнь на накопление громадных богатств, под предлогом необходимости обеспечить потомство“; 2) воспитать детей способными приобретать честным трудом хлеб насущный и 3) в других не поощрять ни под каким благовидным предлогом стремления созидать среди голода и нищеты водружённые крепости колоссального состояния для себя и своего потомства“. Оглядываясь на современную жизнь, Неплюев, по словам автора, не видит ещё осуществления этих заветов. Он чаще видит людей, называющих себя христианами, предпочитающих жить на принципах, отрицающих любовь. Но, по признанию самого Неплюева, организация такой жизни, или земного царства Божия, представляет чрезвычайные трудности. Надежды возлагает Неплюев на школы, а сам автор обращает взоры „к Церкви православной, как якорю спасения от окружающих нас зол“. „Много писалось, говорит о. Светлов, в духовной литературе в защиту православной Церкви от яростных нападений на неё гр. Л. Толстого, но по силе и убедительности речи я не нахожу здесь ничего подобного той пламенной апологии Церкви (и даже иерархии) против этого врага её, какая нашла себе место в кн. „Что есть истина“, первоначально запрещённой в России и напечатанной в Лейпциге. Указав, что по сочинению Неплюева „Церковь признаёт себя хранительницей истины, правды и добра, хранительницей высочайшего идеала, автор спрашивает – „располагает ли Церковь ныне, как до Петра I, средствами и силами широкого воздействия на общественно-государственную среду“? И замечает, – что „правдивый ответ может быть только отрицательным, и потому мы, напр., читаем: „пастыри слишком часто не находятся на высоте своего трудного положения, не только не становятся во главе нового движения к сознательной вере, но в большинстве признают за измену православию всякое уклонение от установившейся рутины и своей враждебностью отталкивают от церкви людей, которые могли бы быть наиболее полезными и верными её сынами“. Неплюев, по замечанию автора, отмечает, как результат этого обстоятельства, отчуждение интеллигенции от Церкви, принимающее вид вражды в громадном большинстве её, доказательством чего, по Неплюеву, служит особенная любовь её к гр. Л. Толстому, этому грубому церковно-ненавистнику“.

Но само появление таких деятелей как Неплюев, автор, по-видимому, ставит в связь с именем Соловьева, заслуга которого перед церковью, по его мнению, „не в метафизическом обосновании христианства, а в его энергическом обращении к обществу с горячей и сильной проповедью о христианской правде, которую надо в жизни общественной осуществить“. Автор отмечает главные центры философии Соловьева, философии, как он сам характеризовал, „всеединства“, в котором абсолютное есть центр, собирающий вокруг себя всё сущее. Поэтому и „мир, который „весь во зле лежит“, не есть какой-нибудь новый безусловно отдельный от мира божественного, состоящий из своих особых существенных элементов, а это есть только другое, недолжное взаимоотношение тех же самых элементов, которые образуют и бытие мира божественного“. Весь мир с Абсолютным составляет как бы „вселенский организм“, в котором все свободное медленно, но всё-таки должно „возродиться в форме абсолютного организма“. Для этого-то сочетания „нужно личное воплощение Божества“. Эсхатологические воззрения Соловьева связаны с верой в прогресс. „Конец мира по нему, указывает Светлов, есть лишь высшая завершительная стадия в эволюции царства Божия. Эта, подготовленная длинным рядом тысячелетий, радостная развязка истории, где добро торжествует над злом, а не разрушение мира грозной десницей разгневанного Правосудия“. Отсюда царство Божие – осуществление мирового процесса собирания вселенной или что тоже – всеобщее воскресение и восстановление всяческих“. Процесс этот совершается медленно, в виду существования свободы воли и зла в мире. Автор отмечает мысль Соловьева, что „хотя Христос окончательно победил зло в истинном средоточии вселенной, т. е. в Себе, но преодоление зла на окружности мира, т. е. в собирательном целом человечества, должно было совершиться через собственное испытание человечества, для чего потребовался новый процесс развития христианского мира, крестившегося, но ещё не облекшегося во Христа“. Мысли Соловьева не есть Спенсеровский эволюционизм, потому что, по Соловьеву, низшие типы не создают высших, а только „дают материальные условия, соответствующую среду для откровения высшего типа“. Поэтому каждое появление нового типа бытия есть в известном смысле новое творение, хотя не из ничего, и „царство Божие не есть произведение христианской истории, как сам Христос не был произведением еврейской и языческой истории. История вырабатывала и вырабатывает только необходимые естественные и нравственные условия для явления Богочеловека и богочеловечества“.

И Неплюев, и Соловьев, как выше было указано, придают значение для достижения царства Божия не одному только внутреннему настроению, но и внешним формам жизни. Последний всю свою жизнь посвятил на устройство такой внешней формы жизни (Крестовоздвижеская община), которая бы способствовала – в большей, или меньшей степени – достижению царства Божия на земле.

Тихомиров в своей статье примыкает собственно к принципам Неплюева и Соловьева и, обращаясь взором к современному каноническому церковному строю, находит в нём некоторые недостатки, препятствующие плавному течению церковной жизни и осуществлению царства Божия. Причины этого автор отмечает в том, что „законодательная власть в Церкви была унижена до положения совещательного голоса; что подписи о каноническом переустройстве отбирал подполковник Давыдов, и что сами подписи, к несчастью, не были свободными, о чём красноречиво говорит факт унижения епископов Петром I, как это видно из казни епископа ростовского Досифея и ссылки в Сибирь Игнатия Тамбовского. Автор указывает, что, хотя Церковь и обращается иной раз сама к содействию государственной власти, как то, напр., было при Имп. Маркиане, но через это не лишается своей автономии. Реформа же Петра была навязана Церкви силой. С другой стороны, на значение собора указывает 47-е правило св. Василия Великого, гласящее: „Должно собраться большему числу епископов и так изложить правила, дабы и действующий был безопасен, и ответствующий на вопрос имел достоверное основание для ответов“. Мысль „о свободнейшем духе в коллеиуме“ была высказана, как замечает автор, и в регламенте, но не была осуществлена. Факт насильственного введения Петром церковной реформы автор усматривает и в том, как приняло её русское духовенство (епископы и священники) и миряне. „Между архиереями и новым учреждением возникали постоянно недоразумения. Недовольных учреждением Синода были целые массы: везде был слышен ропот и появились подмётные печатные письма, которыми выводилось из пророчеств, что народился антихрист и народ был возбуждаем к бунту против государя. При Петре II, когда власть находилась в руках приверженцев старого порядка вещей, в руках князей Долгоруких была мысль об уничтожении Синода и восстановлении патриаршества. В заключении своей статьи автор выражает пожелание видеть в церковном устройстве реформу „при строгом соблюдении всех условий канонической соборности“. „Надо, чтобы она была не делом чиновников и не делом только заседающих в Синоде, или даже несколько большего числа архиереев, а свободным делом всей русской Церкви. Как осуществить это условие, на это мы не считаем себя в состоянии точно и полно ответить. Но одно, по нашему мнению, здесь безусловно полезно, – это, чтобы всякие проекты преобразования предварительно подвергались самому широкому и свободному обсуждению в органах нашей духовной и светской гласности, а на всех канонически образованных и просто умудрённых духовным опытом людях лежит нравственный долг пойти навстречу нашей церковной нужде с своими знаниями и своей опытностью, не молчать в таком деле, где молчание может оказаться преступным“.

Мысль Соловьева о „всеединстве“ невольно затрагивает вопрос о разъединении церквей и о необходимости и желательности в будущем их соединения, дабы осуществлялось бы царство Божие. Наиболее назревшим вопросом в данном случае является старокатолический вопрос о соединении старокатоликов с церковью православной. Этому вопросу и посвящает свою вторую статью прот. Светлов. „Старокатолики, говорит он, этот начаток православного христианства на западе, отличаются от восточных православных христиан, как оказалось, лишь в том, что не принадлежит к существу христианской веры и касается богослужебных обрядов, одежды духовенства и т. п., и что поэтому не может служить препятствием к единению нашему с ними. Единственное условие соединения это – правая вера. Это условие имеется на лицо. Препятствием для единения не может служить существование в старокатолическом богословии нераспространённого в восточном и, в частности, в русском богословии святоотеческого мнения об исхождении св. Духа от Отца через Сына (в этом автор едва ли не погрешает); не может служить и неупотребление старокатоликами измышлённого латинского схоластикой слова пресуществление – (transsubstantiatio). Но неожиданным препятствием к соединению оказалось прямо отрицание за восточной половиной христианского мира значения полной и единой представительницы Церкви вселенской, с подразумеваемым исключением западной церкви из состава вселенской. Автор выясняет, что вопрос этот требует деликатного обсуждения, что в результате полемики часто оказывалось, что то, что иногда приписывалось протестантам и др. оказывалось учением неизвестным для этих последних. Ту же историю автор видит и в вопросе о старокатолическом учении о Церкви, что здесь „учение православное обозвано чисто протестантским“. Старокатолики видят в восточной церкви только часть вселенской Церкви, тогда как у нас всю западную церковь принято считать вне вселенской Церкви. Автор не соглашается с подобным взглядом и вместе с митр. моск. Филаретом („Разг. о вере между испыт. и уверенным“) считает единственно правильным думать так, что этот вопрос мог бы решить правильно и непреложно только вселенский собор, а не поместные церкви и не отдельные лица. Автор приводит, однако, следующее очень авторитетное мнение митр. Филарета: „Никакую Церковь верующую, яко Иисус есть Христос, не дерзну я назвать ложной, ибо всякая христианская Церковь может быть либо чисто истинная, либо не чисто истинная; сия последняя примешивает к истинному и спасительному веры Христовой учению ложные и вредные мнения человеческие“. Таким образом, по мнению автора, Филарет не исключает Церкви римской из состава вселенской, а только признаёт её „нечисто истинной“. Ссылкой на один духовный журнал („В. и Р.“) автор показывает, что не все богословы и православной Церкви смотрят на римскую Церковь с исключительностью, какая была у нас в XVIII в., когда римскую Церковь называли прямо „жидовской“. Автор статьи указанного журнала (за 1885 г. т. I стр. 180), полемизируя в своё время с Соловьевым, считавшим причиной разделения Церквей взаимное упорство и исключение друг друга говорит: „Нет, г. Соловьев, мы, восточные, не исключаем Церковь римскую от единства вселенской Церкви в тех случаях, когда она остаётся верна святыне предания. Напротив того, только римская Церковь погрешает в этом отношении; только она считает себя одну вселенской, только она, впадая в непомерную крайность, усвояет себе безусловное первенство и этим разрушает братский, свободный и равноправный союз всех национальных Церквей“. Автор указывает на неустойчивость суждения о западной Церкви в русской богословской литературе и о принципах, которыми должна характеризоваться православная вселенская Церковь. Для иллюстрации автор приводит мнение проф. Керенского из его брошюры о пятом международном старокатолическом конгрессе, где на одной странице он говорит, что „для принадлежности к истинной Церкви недостаточно только содержать в неповреждённости учение Спасителя по пониманию семи вселенских соборов“, а на другой, что „общая совокупность условий, необходимых для вступления в Церковь, известна под именем отречения от ересей“, без чего „мыслящий еретически, если бы он даже обнаруживал готовность к исправлению, однако-ж не мог быть признан членом Церкви“. Таким образом, по Керенскому, выводит автор, в одном случае правая вера не является единственным условием принадлежности к Церкви вселенской, а в другом – наоборот. Это противоречие объясняется широтой вопроса, не подлежащего компетенции отдельных лиц и даже поместных Церквей. Автор более склонен к мнению Филарета, а потому считает неосновательным не входить в общение с старокатоликами только потому, что они не хотят видеть единственно на востоке вселенскую Церковь, ибо такой крайностью воззрения страдает в римская западная Церковь, смотрящая на восток, как на схизму, и подражать этому восточной православной Церкви, по мнению автора, не следует.

* * *

Несколько сходно, но по вопросу о старокатоличестве совершенно различно, глядит на вопрос о Церкви Д. Богдашевский. Он также говорит, что „Церковь есть дело Христово, богочеловеческий органам; что как тело Христово она отличается безусловным единством, единством во множестве, или единством в разнообразии“. Но этот последний пункт у Богдашевского не применяется, когда заходит речь о католичестве и старокатоличестве. Когда свв. Поликарп и Аникита сошлись и рассуждали по спорным вопросам и особенно о времени празднования Пасхи, то и о первых они немного спорили, а о последнем и рассуждать не стали, предоставив каждой Церкви руководствоваться своими обычаями, ибо каждая Церковь имела за собой своё историческое предание: римская – Петра и Павла, малоазийские – апостолов Филиппа и Иоанна Богослова. Здесь был соблюдён принцип единства в разнообразии. Конечно, это не означает того, что Поликарп должен был бы, живя в наши дни, принять западное filoque: Богдашевский признает, что „элементы истины в католичестве, конечно, есть, существует и благодать Таинств, но полной истиной оно не владеет“. Признавая католичество Церковью, хотя и не владеющей полной истиной, автор, когда заходит речь о старокатоличестве и его стремлении соединиться с православной Церковью, выражается так: „Правду и истину православия живо сознают и старокатолики, которые, особенно в последнее время, деятельно ищут общения с нашей Церковью. И православная Церковь радостно отверзет им свои двери, если убедится в их догматической и канонической правоте и в их искренности“. Богдашевский признаёт, что „в таком деле, как старокатолический вопрос, меньше всего нужно формализма, чуждого вообще православию и больше всего любви Христовой“, однако, тут же дальше подтверждает этот формализм, и любви Поликарпа и Аникиты, не споривших много о разногласиях, отводит второстепенное место, оправдывая это тем, что „нельзя жертвовать истиной Христовой“. Объясняя далее, в каком положении находится теперь старокатолический вопрос, автор объясняет, что старокатолики желают соединения с православной восточной церковью, а наши богословы (русские преимущественно) желают присоединения старокатоликов, как было недавно сделано присоединение еретиков сиро-халдейских несториан. Не в упрёк нашим богословам нужно бы напомнить, что и со стороны греческой церкви в послании константинопольской патриархии выражалось желание решения старокатолического вопроса, и что мнение наших богословов есть только частное мнение русской православной Церкви (и то не всей) и что, следовательно, компетентным здесь могло бы быть только соборное решение. „Наши богословы, говорит автор, во взгляде на старокатоликов резко разделились на два противоположные лагеря: одни настаивают на их присоединении, приобщении к Церкви вселенской, другие на их соединении, или, точнее, фактическом только признании их бытия во вселенской Церкви, как верующих уже православно, отказавшихся уже от заблуждений латинства. Но если католичество, как мы сказали раньше, выражает свою мысль автор, не есть Церковь в Апостольском смысле, если Запад отпал от вселенского единства; то и тех, которые прежде в нём находились, хотя теперь отреклись от его заблуждений, нужно, думаем, приобщить жизни Церкви, или присоединить (курс. наш). Недостаточно быть внутренне убеждённым в истинности православной Церкви; если Церковь есть благодатное учреждение, предполагает необходимо известную организацию, есть живой фактический союз, выражающийся в Евхаристическом общении, то это внутреннее убеждение должно быть засвидетельствовано и внешним образом“. На рассуждения, высказываемые и высказывавшиеся в печати, что не только в православии, но и в католичестве и протестантстве возможно спасение, хотя и с меньшими, так сказать, удобствами, что одно представляет из себя торную дорогу ко спасению, а другие – просёлки, автор смотрит как на „уступку времени“. Вышеприведённую ссылку на мнение митрополита московского Филарета автор объясняет так. „Кто вчитался в „Разговоры между испытующим и уверенным о православии восточной Греко-Российской Церкви“, тот не мог не заметить, что митрополит Филарет часто употребляет слово „церковь“ в несобственном смысле, – в данном случае в значении простого общества христиан, которые могут веровать правильно и неправильно“. Но несмотря на такую категоричность во взгляде о возможности и невозможности спасения вне церкви восточной православной, автор всё-таки признаёт дальше следующее. „Если непринадлежность к Церкви не есть сознательная, намеренная, упорно ожесточённая, то подобные люди перед нелицеприятным судом милосердого Бога могут быть помилованы. Многие связаны с Церковью узами, которые нам неведомы. Мы твёрдо веруем, что Господь Иисус Христос врачует духовные болезни человечества. И если Церковь есть тело Христово, богочеловеческий организм, то, удаляя из себя всё непригодное, всё омертвевшее, это тело неведомыми нам путями, которые Господь от нас сокрыл, привлекает в себя всё достойное жизни“. Последние рассуждения автора неминуемо приводят к выводу, что спасение возможно и в западной Церкви, что и там могут найтись члены вселенской Церкви, связанные с нею невидимыми нитями, как, наоборот, в восточной православной некоторые члены её могут оказаться неправославно мыслящими. Толстовством, напр., заражены у нас очень многие из членов православной Церкви: одни сознательно, другие бессознательно, сами того не подозревая, по какому пути они идут.

* * *

Против первых и вторых помещена в ж. „В. и Раз.“ довольно интересная статья Соколова. – „В защиту церковных молитвословий“. Правда, существенно нового в этой статье ничего не сказано. Вся она направлена против тех мыслей Толстого о церковных молитвах, как они сказались в его ответном послании Св. Синоду по поводу его отлучения и в заграничном издании романа „Воскресение“. На страницах нашего журнала уже давался основательный ответ на все эти нападки Толстого против церковных молитвословий. Поэтому интереснее остановиться на тех местах данной статьи, которые содержат в себе святоотеческое учение о молитвословиях. Толстой, по мысли автора, нападает на церковные молитвы в силу того суеверно-формального отношения к ним многих из членов церкви, которого отрицать нельзя, ибо об этом свидетельствует почти вся наша проповедническая литература от преп. Феодосия и св. Димитрия Ростовского до наших дней. В древней Церкви св. Иоанн Златоуст своё 2-е огласительное слово, говорит автор, посвятил „нарочитому изобличенью житейских суеверий“. Кроме того, тот же св. отец „всякое суеверное отношение и к христианскому богопоклонению называет возвращением к язычеству и безумием, которого нужно бояться, как духовной погибели. Автор приводит также выдержки из сочинений св. Василия Великого, который точно также вооружается против формализма в молитве, говоря, что „многие, увлекаясь внешним, превращают в ничто свою молитву и своё пребывание даже во дворе Господа, ибо надобно не в словах одних поставлять молитву, а паче в душевном расположении молитвенном“. Авва Сириянин Исаак тоже говорит, что только внутренняя молитва может осмыслить „стояние и поклоны“. Таким же характером отличаются цитаты из сочинения преп. Иоанна Лествичника, Ефрема Сирина, Нила Синайского, Исихия, Макария Египетского и др. В заключении статьи автор приводит длинный ряд выписок из произведений наших поэтов, которые писали на тему о молитве. Тут есть и известнейшие, как, напр., стихотворения Лермонтова, Никитина, Майкова, а также и менее известных, как напр., Вяземского, Круглова и др. Таким образом, та формальная, суеверная молитва, которая заставила Толстого отнестись вообще отрицательно к молитве Церковной, церковью не одобряется, а с другой стороны – о том, сколько дали церковные молитвословия вдохновения нашей поэзии, сколько хороших настроений дали членам церкви, с достаточной ясностью свидетельствует вся светская беллетристика и даже сам Толстой в своих сочинениях.

* * *

По мнению многих наших писателей все современные внутренние нестроения приходят от упадка приходской жизни. Собственно жизнь прихода есть жизнь ячейки, или клеточки в организме Церкви. Поэтому это явление должно быть рассматриваемо в связи с теми вопросами, которые затрагивают в своих статьях Заозерский, Тихомировы и др. Вопрос о возрождении православно-русского прихода с лёгкой руки А. А. Панкова имеет за собой уже целую литературу. Посвящает этому вопросу свою статью и прот. Благоразумов. Он действительно и рассматривает его в связи с мыслями, высказанными в статьях указанных авторов. После целого ряда выписок из их статей, почтенный автор видимо не совсем соглашается с Заозерским и обоими Тихомировыми, хотя и принимает некоторые из их взглядов.

Как бы дополнением к статьям указанных авторов служит статья А. Л-цкого „Религиозно-благотворительная деятельность приходского духовенства в XVIII в.“, который не склонен смотреть на дело так трудно, как смотрит Папков и др. Правда, взгляд автора касается XVIII в., но и критиканы нашей современной приходской жизни тоже обращают свой взор к XVIII в. и там видят корень всего современного положения вещей. Бросая взгляд на новое положение вещей, образовавшееся в XVIII в., автор обрисовывает его в таких красках. „Новая струя западноевропейской цивилизации, так стремительно ворвавшаяся в жизнь реформированного государства, ослепила своим блеском младенчествовавшее общество и не только увлекла его с неудержимой притягательностью новизны, к новому порядку жизни, к новым идеалам и понятиям, но и поставила его в большинстве случаев во враждебно отрицательное отношение ко всему тому, что представляло собой характеристические признаки старого строя и старых условий жизни без различия их внутреннего достоинства. Новое течение жизни прежде и решительнее всего должно было коснуться духовенства, его общественного и материального положения, – разумеется, в неблагоприятном для него смысле. Если интересы религии были поставлены на последнем плане, то и положение её служителей было умалено до последней степени. Особенно унижено было рядовое приходское духовенство, наиболее беззащитное и более всего зависевшее от современного ему общества. Но и при изменившихся условиях жизни приходское духовенство сохранило твёрдость тех религиозно-нравственных устоев, какие составляют сущность его призвания и служения лишь в редких случаях уклоняясь с раз избранного пути и как бы платя этим неизбежную дань духу времени“.

Автор даёт в своей статье к этим общим положениям целый ряд ярких иллюстраций деятельности пастырей в XVIII в. со стороны пастырского церковно-богослужебного поведения, апологетики православия и миссионерской деятельности, а также благотворительности. Правда, автор касается в своей статье больше всего жизни юго-западно-русской церкви, на которую наш церковный синодальный строй стал влиять гораздо позже, чем на приходы центральной Руси; правда и то, что в юго-западно-русских приходах, в силу чисто исторических обстоятельств борьбы, прочнее сохранялся приходский строй жизни, но с другой стороны статья Л-цкого рисует, что живое обнаружение г приходской жизни со стороны духовенства возможно, хотя и с затруднениями, при настоящем строе церковной жизни.

* * *

Не менее характерна в этом отношении и статья проф. Николаевского – „Черты епархиального управления XVIII в.“, заимствованные из дела об Иосифе, архиеп. Коломенском. Эта статья показывает, что некоторые недостатки в нашей епархиально-приходской жизни были уже в XVIII в. Архиеп. Иосиф был судим по навету своего отставного приказного, желавшего отомстить владыке за лишение места. В доносе приказный указывал на следующие факты, рисующие епархиальную жизнь того времени. Находясь в Москве, Иосиф должен был сначала представиться государю, а потом патриарху. Это дало повод ему упрекнуть и государя за восхищение себе власти над церковью и патриарха за его малодушие и раболепство, что от него ничего не осталось, „только и есть, что с бородой, а царь в то вступается напрасно. Да в правилах о том напечатано, что не подобает епископу прежде патриарха приходити к царю“. Затем доносчик обвинял архиепископа, что он своевольно распоряжался делами, приказывал прикладывать печати к неизвестным для чиновников делам, бил на правеже многих „плетьми перед собою, по спине, брюху и по бокам“. Доносчик из жалости ослушался Иосифа и за это он „морил его голодом в тюрьме, на цепях“, при чём в тюрьмах „помёт под себя метали и мочь мочили, ибо к тюрьмам никого пропускать не велено“. Описывает доносчик и объезды епархии, взяточничество доверенных лиц, строгое взыскивание поборов с духовенства самим владыкой, потехи, устраивавшиеся Иосифом „со стрельбищами, пищали со стрелами“ и т. п. Всё это картинки очень характерные и интересные даже в настоящее время.

Статья проф. Николаевского рисует отношение к духовенству епархиальной власти в XVII в. Статья Титлинова „разборы духовного сословия при императрице Анне Иоанновне“ рисует отношение к тому же низшему духовенству правительственной власти. Под именем „разбора“ разумеется жестокий побор детей духовного сословия в солдаты, память о котором сохранилась в преданиях духовенства даже до настоящего времени, несмотря на 160-летнюю давность. При „разборе“ оставлены были только младенцы да дряхлые, но и последним „была поставлена дилемма – или Сибирь, или откупайся и записывайся в цехи и посады“. Каждый старец должен был за себя выставить рекрута. „Должно быть совесть зазрила, говорит автор, даже министров, изрекших такой приговор, потому что в конце указа было прибавлено: „однако ж до получения вперёд нашего указа, в Сибирь их не посылать“. При разборе, как описывает автор, „произвол глазомера“ гулял невозбранно: во Владимире на основании указа 19-го сентября брали годных в солдаты от 10–50 лет“.

В тверской епархии было 137 вакантных мест при церквах, а на убылые места „тверская провинциальная канцелярия впредь записывала детей духовенства от 7–14 лет, или же даже от 2 лет“.

Да, много пережило наше духовенство и много вынесло на своих плечах и всё-таки и до сих пор, не смотря на все невзгоды и упрёки, с честью держит церковное знамя!

Свящ. Μ. Лисицын

Предлагаемый вниманию наших читателей труд профессора Киевской д. академии Д. И. Богдашевского посвящён исагогико-экзегетическому исследованию послания апостола Павла к Ефесянам. Являясь ценным научным вкладом в нашу богословскую литературу, он в тоже время не лишён и миссионерско-практического значения. Об этом последнем обстоятельстве сам автор говорит в предисловии к своему труду. При выборе предмета своего исследования он руководился главном образом следующими соображениями: во 1-х, в нашей литературе до сих пор не существует научного исследования о послании св. апостола Павла к Ефесянам; во 2-х, знакомство с этим посланием имеет особенную важность и интерес в настоящее время, когда учение о Церкви, преимущественно раскрываемое в длинном послании, так живо занимает нашу богословскую мысль и настоятельно нуждается в возможно большем прояснении.

По общепринятому порядку исследование профессора Богдашевского разделяется на две части: исагогическую (1–270 стр.) и экзегетическую (271–678 стр.). Содержанием первой части служат вопросы обще-исагогического характера. В первой главе (1–42 стр.) автор занимается обследованием вопроса о месте и времени написания послания: при этом он относит происхождение его к римским узам Апостола, а не к кесарийским, и устанавливает точно время написания послания через сопоставление его с посланиями к Филиппийцам, Колоссянам и Филимону. Во второй главе (43–126 стр.) автор трактует о назначении послания и о поводе к его написанию; здесь он приходит к тому выводу, что послания назначалось первоначально Ефесской церкви, а затем, по особому поручению Апостола, было передано Лаодикийцам. Главной же целью написания послания было желание Апостола, с одной стороны, изобразить величие христианского домостроительства, а с другой – показать необходимость хождения достойно тому великому званию, к которому призваны христиане; ближайшим же поводом к его написанию было желание Апостола предостеречь Ефесян от пороков, которые могли легко развиться в Ефесе на почве восточных умозрений и языческой нравственной распущенности. В третьей главе (127–209 стр.) автор рассматривает вопрос о подлинности послания. В удостоверение подлинности послания он приводит многочисленные свидетельства древних отцов и учителей Церкви и подробно опровергает все возражения отрицательной критики, опирающейся в своих выражениях против подлинности послания частью – на богословие послания, будто бы отличное от подлинных посланий Апостола (к Римлянам, Коринфянам и Галатам), частью – на отношение послания к посланию к Колоссянам, переделкой или сокращением которого оно будто бы является, и наконец – на язык и стиль послания, отличных будто бы от языка и стиля других Павловых посланий. Четвёртая глава (210–270 стр.) посвящена рассмотрению вопроса о взаимном отношении послания к Ефесянам к первому соборному посланию св. апостола Петра; здесь автор опровергает воззрения отрицательной критики, ставящей в зависимость послание к Ефесянам от первого соборного послания ап. Петра, тем соображением, что соборное послание Петра более позднего, в сравнении с посланием к Ефесянам, происхождения; в конце же главы (265–270 стр.) рассматривается вопрос о разделении послания. – Все вышеуказанные положения раскрыта и обследованы автором с замечательной эрудицией; тон изложения выдвинутых им вопросов спокойный, чуждый полемического задора и научно-объективный.

Вторая, большая по объёму часть труда профессора Богдашевского (271–678 стр.), составляющая ядро этого труда, посвящена всестороннему экзегесису послания. Учение св. Апостола, содержащееся в послании к Ефясянам, можно было бы изложить систематически, но автор предпочёл метод экзегетический, так как в экзегетической работе есть возможность остановиться на каждом апостольском речении. Он подробно, стих за стихом, изъясняет исследуемое им послание. Самый экзегесис покоится у него на филологической основе, носит везде критический характер и отличается возможной краткостью и ясностью изложения. В деле изъяснения наиболее трудных мест послания автор всегда следует излюбленному им анализу слов греческого текста и с помощью его уясняет то или другое место послания, представляющее почему-либо затруднение в экзегетическом отношении. Таких изъяснений дано в книге весьма много; в конце книги в указателе (696–698 стр.) отмечено автором более 120 слов, разъяснённых в тексте. При внимательном изучении обширной западной литературы о рассматриваемом послании автор, относясь к этой литературе критически, руководствовался в решении труднейших исагогических и экзегетических вопросов отцами и учителями Церкви, по преимуществу св. Иоанном Златоустом и блаженным Феодоритом.

В конце книги, для большего удобства пользования ею, помещено два указателя (689–698 стр.) – указатель изъяснённых мест Свящ. Писания и указатель греческих слов, получивших изъяснение в тексте книги.

К высоким достоинствам научного труда профессора Богдашевского нужно отнести и то, что, при строгой научности, изложение отличается простотой, ясностью и общедоступностью, дающей возможность и не кабинетному учёному познакомится с добытыми научными выводами и заключениями достопочтенного исследователя послания. Для дела противо-сектантской миссии имеет огромное значение вторая экзегетическая часть труда Богдашевского.

Отдавая дань высокого уважения выдающимся научным достоинствам нового труда, счастливо отличающегося положительным церковно-православным направлением – что не всегда строго блюдётся в современной нашей богословско-экзегетической в особенности литературе, пожелаем сочинению почтенного пр. Богдашевского широкого распространения.

П. Козицкий

Наше время по справедливости может быть названо „днями лукавыми“. Лукавство того или иного типа проникло во все стороны современной жизни, не исключая и литературы. Литературное лукавство проявляется в приумножении дешёвого „писательства“: теперь пишет едва ли не всякий, кто только хочет и кто только может.

В виду такого приумножения за последнее время литературного гешефтмахерства должно особенно ценить всё дельное и серьёзное, что изредка появляется на современном необильном литературном рынке.

Такой дельной и далеко не заурядной книгой является сочинение г. Битовта, заглавие которого обозначено в начале настоящего очерка.

Этой книге по всей справедливости приличествует наименование „литературного труда“, добросовестной учёной работы, а не какой-нибудь рыночной спекуляции.

Вся рассматриваемая, довольно объёмистая и тяжеловесная книга, состоящая почти из 400 страниц, содержит одни лишь подробные заглавия книг и статей, когда-либо и где-либо писанных о Л. Н. Толстом. Тут же мы найдём и обстоятельное перечисление разного рода литературных произведений, когда-либо выходивших из под пера Льва Николаевича, с подробным перечислением всех изданий этих произведений.

Для удобства пользования г. Битовт свой материал распределяет по рубрикам. Первая рубрика перечисляет статьи, излагающие биографические сведения о гр. Толстом, вторая указывает источники для сведений о литературной деятельности маститого графа; здесь мы находим список сочинений, переводов и предисловий гр. Л.И. Толстого, напечатанных отдельно и в периодических изданиях. Далее идёт рубрика: „Толстой как художник“, а рядом с ней – указатель критических отзывов о беллетристических произведениях графа. Большая рубрика занимается перечислением всего того, что так или иначе относится к педагогической деятельности гр. Толстого. Тут перечислено всё, вышедшее из-под пера великого беллетриста касательно тех или иных педагогических тем, равным образом найдём мы здесь указание произведений других писателей, занимавшихся критической оценкой педагогических идей Толстого.

Самая объёмистая глава книги та, где перечисляются сочинения и отдельные статьи, рассматривающие гр. Толстого, как философа и моралиста. Тут мы найдём статьи, касающие а) отдельных пунктов учения Толстого: о клятве, о внешнем богопочтении, о непротивлении злу, о вегетарианстве и пр., б) касательно отдельных философских произведений и публицистических статей яснополянского писателя. Солидная по объёму рубрика гласит: „Гр. Толстой в иностранной литературе“. Тут перечислены произведения и отдельные очерки о Толстом в литературах: английской, американской, французской, итальянской, испанской, финской, эстонской, даже армянской, турецкой, татарской и многих других.

Есть рубрика о живописных и скульптурных изображениях графа, касательно иллюстраций к его произведениям и т. д. Г. Битовт – серьёзный и добросовестный труженик. В его книге не мало уделено места и православно-богословской литературе о Толстом. Он перечисляет труды касательно Толстого наших церковных писателей: Никанора Херсонского, Амвросия Харьковского, о. Иоанна Кронштадтского, проф. Гусева, В.Μ. Скворцова, Иеромонаха Михаила и других православных ратоборцев (словом или писанием) на поле духовной брани с Толстовским учением. Само собой разумеется, тот же принцип „добросовестности“ нравственно обязывал г. Битовта перечислить и статьи светской печати о Толстом, не исключая статей пристрастно и неправильно излагающих воззрения Толстого.

В силу сказанного произведение г. Битовта несомненно сделается настольной книгой прежде всего для наших богословов, церк. писателей и всех православных христиан, ревнующих о критическом разборе идей Толстого. Эта книга апологетам православия в их борьбе с Толстовством вполне поможет быть в курсе своего дела. С другой стороны, она окажется незаменимой спутницей и для тех людей, которые пожелали бы изучить идеи Толстого с художественной, психологической, бытовой – исторической, философской и других сторон. Позднейшие историки переживаемой нами эпохи несомненно должны будут считаться с Толстовством, – говорить о нём в том или ином смысле. Конечно, и историки не обойдутся без книги Битовта. Книга издана весьма изящно, на прекрасной бумаге, отпечатана хорошим шрифтом и украшена 60-ю прекрасными иллюстрациями, представляющими или портреты Толстого или рисунки к его произведениям.

Цена книги (2 р. 50 к.) весьма и весьма умеренна, если иметь в виду солидный объём книги, изящность издания, а главное гигантский труд г. Битовта, усердно и добросовестно пересмотревшего необъятное море русской и иностранной литературы о Толстом.

Иеромонах Александр

В предисловии к этому труду читаем следующие слова автора. „При составлении учебника Закона Божия я старался сделать язык учебника возможно лёгким для детского ума, а содержание его интересным и занимательным... Язык составленного мною учебника – их язык, детский, к которому я внимательно прислушивался и который старательно изучал во время своих многолетних уроков“.

Действительно „Наставление“ О. Владимирова отличается особенной простотой речи, вполне пригодной для детского понимания, но эта простота отнюдь не переходит в тривиальность. О. Владимиров весьма удачно и талантливо сочетал в своей книге простоту слога с достоинством, приличествующим рассказам о священно-исторических событиях. Настойчиво рекомендуем книгу о. Владимирова вниманию законоучителей.

Иеромонах Александр

Америка – рассадник новых религий. – Новая секта „Иорданистов“ в Ирландии. – Успехи мормонства в Европе. – Новая затея Доуи. – На что может рассчитывать христианство в Японии?

В статье, помещённой в одном из недавних № Нью-Йоркской газ. New-York Herold, говорится, что прилив с Востока разных вероучителей и проповедников древних религий служит лучшим доказательством того, до какой степени охвачена духовной жаждой Северная Америка; эта страна материализма и стремления к наживе.

Восточные пророки встречаются не только в Нью-Йорке, но и во всех сколько-нибудь значительных городах на всём протяжении между Атлантическим и Тихим океанами. Сомнения в подлинности и богодухновенности Библии, дух исследования, жажда веры, отвечающей всем запросам ума и души – превратили почти всех американцев и американок в ревностных исследователей всевозможных „новых“ религий.

В Америке различные вероучения насчитываются сотнями. Но местность между Нью-Йорком и Юта очевидно представляет собой наиболее благоприятную почву для развития всевозможных сект. Мы встречаем здесь приверженцев христианской науки, Мормонов, Допистов, Миллеритов, поклонников Святого Духа, Библейских учителей и сотни других сект, быстро возникающих и процветающих в этом районе Штатов. Многие из этих вероучений явились сюда с Востока, как, напр., учения Теофистов, Буддистов, Магометан, Парсов и последователей Зороастра.

Одна из интереснейших среди всех этих „новых сект“ конечно секта Бабистов. Учение это проникло в Америку из Персии, где оно имеет уже широкое распространение. В Новом Свете им увлеклись не только женщины, как это одно время говорили, но также очень многие образованные и учёные мужчины. Американцы часто отправляются сами в Сирию, в город Акку, чтобы услышать из уст самого Учителя“ Аббас-Эффенди благую весть, полученную им от его отца Баба-Уллы для передачи всем народам. Магнетическая сила, которой обладает этот человек, так велика, что многие, отправлявшиеся к нему с целью осмеять его, кончали тем, что поклонялись ему.

Город Акка замечателен тем, что в нём уже 34 года живут представители Бабизма, изгнанные из Персии, где они подвергались гонениям за распространение своего учения. Основателем секты был Али-Магомет, молодой человек, объявивший в 1844 г., что он „Баба“, что означает: ворота. Это выражение свойственно мусульманам: под ним разумеют избранного Богом посредника, предназначенного передавать людям откровения свыше. Бабисты подверглись жестоким гонениям: по одним источникам 10 тыс., а по другим 30 тыс. из них погибли мученической смертью. В 1850 г. сам Баба был казнён в Таврисе: в 1852 г. некоторым главарям секты удалось бежать из Тегерана в Багдад, во владения турецкого султана. Там они прожили 17 лет, после чего были переселены турецким правительством сначала в Адрианополь, а спустя ещё 5 лет, в Акку. Среди этих изгнанников находился некто Мирза-Гассейн-Али, из знатной и богатой семьи. На него смотрели как на „Бабу“ и чтили его за мудрость и чистоту жизни. Первый Баба дал ему титул „Баба-Уллы“ (слава Божья). Вскоре после бегства в Багдад, Баба-Улла покинул свою семью и провёл два года в горах в полном одиночестве, после чего вернулся в этот город и стал учить и объяснять догматы Бабизма. Когда вышло повеление перевести изгнанников в Адрианополь, Баба-Улла объявил своим ближайшим пяти последователям, что он – видимое проявление Самого Бога, о котором предсказывал первый Баба. Но до всеобщего сведения заявление это было доведено только пять лет спустя, и все бабисты приняли его единодушно за святую истину. Остаток жизни Баба-Улла посвятил писанию книг; из оставленных им многотомных сочинений на европейские языки переведены только очень немногие отрывки.

Он умер в Акке в 1892 г., назначив своим преемником своего сына Аббас-Эффенди, который и принял главенство над сектой. Приверженцы её называют его Господом и Учителем, чтят наравне с первым Бабой и с Баба-Уллой и считают его третьим и последним проявлением или воплощением Бога на земле.

Тем временем новая вера продолжала распространяться и в Персии, где насчитывает в настоящее время уже несколько миллионов последователей. Проповедники этого учения разошлись по всему свету и во многих странах проповедь их имеет успех. В Нью-Йорке во главе бабистов стоит старик Мирза-Абул, из числа первых беглецов из Тегерана; он так заинтересовал одного нью-йоркского адвоката, что тот отправился в Акку для личного свидания с Аббас-Эффенди, прожил там некоторое время и дал весьма интересное описание своего свидания с „Учителем“.

– Остановившись в старом, старом доме древнего города, я вскоре услышал из своей комнатки все усиливавшийся шум, сошёл на улицу и увидел странное зрелище. Узенькая улица наполнялась народом; толпа состояла из нищих, больных и калек самого жалкого вида; среди них было много слепых, безногих и таких старых и слабых, что они двигались с трудом. Было также множество детей и женщин с грудными младенцами на руках. Все, видимо, кого-то ждали. Наконец отворилась дверь в стене и из неё вышел среднего роста, стройный, величавый старик в свободной, длинной одежде. На вид ему лет 60, седые волосы волной падают на плечи, большие, серые глаза смотрят кротко и в тоже время проницательно. Он держит себя крайне просто, но тем не менее движения его полны достоинства и даже величия. Он медленно проходит через толпу, останавливается у угла дома и делает знак рукой, по которому все собравшиеся начинают по очереди подходить к нему. В каждую протянутую руку он опускает монету, каждому что-то говорит; кротко улыбается одним, других гладит по голове и по плечам, ласкает детей. Можно было бы подумать, что человек, так щедро раздающий милостыню, богат. Нет, напротив. Когда-то семья его принадлежала к богатейшим в Персии, но в течение 50-ти лет отцы его и сам он – изгнанники и пленники. Слишком 34 года содержится этот человек в Акке, в тюрьме; но тюремщики его сделались его друзьями и зовут его „Учителем“. Начальник города и военные власти чтут его как отца, жители все от мала до велика любят его.

Американка г-жа Гетсингер, неоднократно совершившая путешествие в Сирию для свидания с „Учителем“, только что вернулась из Акки и рассказывает с восторгом о быстром распространении его учения.

– Я много раз была в Акке – говорит она – и каждый раз совершала этот длинный путь единственно ради того, чтобы увидеть учителя... Я желаю слышать от него самого объяснение учения и заповедей его мудрого отца Баба-Уллы, желала слышать его собственные дивные речи, исполненные такого знания и такой божественной мудрости, перед которыми не могут устоять ни одно сердце, ни один ум. Баба-Улла говорит, между прочим, что он приходил для того чтобы слить все веры в одну, чтобы уничтожить на земле вражду и утвердить среди всех народов вечный мир. Исполнил ли он обещанное? Его слова так тронули сердца многих тысяч персов, что ради исполнения его заповедей они с радостью принимали мучения и смерть. Не дальше, как в прошлом году, 375 человек запечатлели своей смертью веру в него, тогда как легко бы могли спастись ценой отречения. Я прибыла в Акку в числе 70-и паломников, представителей 6-и разных народов и 5-и различных религий. Все они прибыли в древний город с одной и той же целью: увидеть Баба-Аббаса-Учителя и научиться от него истине, которая уже соединила всех нас в одну веру, под общим великим знаменем любви, и заставила всех нас позабыть о ненависти, о разногласиях и различиях, существующих между христианами, буддистами, магометанами, евреями и последователями Зороастра. Глядя на убеждённые лица этих людей, пришедших к Учителю из разных стран, я окончательно убедилась в том, что сила его снова вскоре обратит на себя внимание всех народов. Ради этого слова, люди стекаются уже и сейчас от всех концов света в Акку – этот скверный, грязный городишко, место ссылки турецких преступников, и терпеливо переносят тот вредный климат, всевозможные лишения и неудобства только потому, что там томится в плену „великий“ Учитель, сын и преемник Баба-Уллы. –

Восторженная американка не представляет собой исключительного явления. Среди её соотечественников число последователей бабизма уже так велико, что Учитель нашёл нужным послать в Соединённые Штаты своего представителя – Мирзу-Абуллу. Этот последний поселился в Вашингтоне, где и проповедует с большим успехом привлекая всё новых учеников.

Вот некоторые из заповедей Учителя, собственноручно написанные им „для возлюбленных в Америке“.

– Живите. Никого не огорчайте. Любите друг друга и будьте добры ко всем людям. Переносите обиды с кротостью и терпением и отвечайте на них любовью. Радуйтесь, когда несчастье, потому что это милость Божья. Молчите о прегрешениях других людей, молитесь за них и добротой к ним помогайте им исправиться. Смотрите всегда на добро, а не на зло. Если у человека 10 хороших качеств и одно дурное, то забудьте об этом одном; а если одно хорошее качество и 10 дурных, то смотрите на это одно и не обращайте внимания на остальные 10. Никогда не осуждайте кого-либо ни единым словом, хотя бы это был и враг ваш. Удерживайте всякого, кто захочет сворить о чужих прегрешениях. Отвращайте сердца ваши от самих себя и от мира. Будьте смиренны, верны, гостеприимны, почтительны. Поступайте осторожно и мудро. Служите друг другу и не превозноситесь ни над кем. Будьте исцелением для больных; утешением для огорчённых; освежающей водой для жаждущих; небесной пищей для алчущих; путеводителями для ищущих; плодоносным дождём для земли, путеводной звездой для странников, светом для всякого светильника; добрыми вестниками для ищущих Царствия Божьего.

* * *

Несомненно прекрасное и высокое учение, но оно всё по своему характеру и содержанию представляет заимствование из христианства, а потому непонятно, зачем американцам понадобилось отыскивать его в Сирии; не проще было бы поискать его в Евангелии.

* * *

Английская газета „Daily News“ и немецкий журнал „Über Land und Meer“ сообщают о том, что Ирландия обогатилась недавно новой сектой, быстро приобретающей последователей, не только в самой Ирландии и Шотландии, но и в Соединённых Штатах. Сектанты, имеющие много общего с анабаптистами и нашими штундистами, называют себя „Странниками во имя Иоанна Крестителя“. – Человеку возможно спастись от вечного осуждения единственно путём полного погружения в проточные воды, при совершении крещения – вот основной догмат нового вероучения, центр пропаганды которого находится в деревне Баллинамалар, близ города Эннискиллен. Основатель секты некто М-р Кронэ, сын мирового судьи и главы торгового дома в этом городе; он совершенно разошёлся со своим семейством для того, чтобы всецело посвятить себя проповеди своего учения и миссионерской деятельности. Так как число его последователей очень быстро увеличивается, то тысячи странников стекаются ежедневно со всей Ирландии, чтобы присутствовать при крещении вновь обращаемых. Обряд совершается следующим образом: странники собираются на берегу реки, читают молитвы и становятся затем в два ряда, между которыми крещаемые проходят к воде, при пении гимнов. Один из странников ожидает их в реке, стоя по пояс в воде, крещаемые подходят к нему по очереди, повторяют за ним установленную молитву, после чего он каждого из них наложением руки погружает с головой в воду. Вновь обращённые выходят на берег и рассказывают, что побудило их вступить на путь спасения. В течение одной недели приняли крещение 64 человека; после совершенного над ними обряда, они разошлись во все стороны с проповедью нового учения. Сотни зажиточных людей продали свои дома, имения и торговые конторы и присоединились к „Иорданистам“, как местные жители называют этих сектантов. Скопление народа и возбуждение среди местного населения так велики, что власти сочли нужным отправить в Баллинамалар отряд полиции, однако до сего времени порядок не был нарушен.

Странники иорданисты носят самую простую одежду из грубой шерстяной ткани коричневого цвета, живут не только скромно, но даже бедно и на своих собраниях не делают и не принимают никаких денежных взносов – Господь Иисус Христос был беден – говорит М-р Кронэ – и мы желаем ему подражать. Он не имел где главы преклонить, и мы не желаем иметь постоянного жилища. Он посылал Своих апостолов учить и повелел им жить в вере в надежде на Бога, мы стремимся жить также.

Странники имеют уже вполне организованные миссии для пропаганды своего учения в Англии, Шотландии и Соединённых Штатах. У миссионеров, в подражание общине первых христиан, – всё общее; они ни имеют частной собственности. Мужчины и женщины пользуются у сектантов одинаковыми правами.

* * *

Немецкая газета „Kölniche Zeitung“ сообщает о том, что столице Швеции выпала на долю сомнительная честь построения первого в Европе мормонского храма. Замечательное здание находится в южной части Стокгольма; в конце сентября оно было уже готово к освящению. Храм выстроен на средства мормонской общины в Ута, добытые путём концертов, танцевальных вечеров и т. п. увеселений. Столице Швеции предстоит, очевидно, сделаться центром мормонства, тем более, что „Святые Последних Дней“ давно уже находят именно среди скандинавских народов особенно благоприятную почву для пропаганды своего учения. В Ута в настоящее время не меньше 65 тыс. скандинавов, а именно 25 тыс. датчан, 20 тыс. шведов и 20 тыс. норвежцев. Мормонские агенты действуют в Европе почти повсеместно. Согласно их собственным отчётам в этой части света действуют больше 11 тыс. их членов и уполномоченных, и большинство из них в скандинавских землях. На одну Швецию приходится 45 главных агентов. Новый храм рассчитан на 800–1,000 человек прихожан. Алтарь и кафедра расположены против входных дверей. Стены украшены священными символами и флагами.

Судя по английским газетам, не менее деятельную пропаганду ведут мормоны и в Англии, и в особенности в Лондоне. Глава мормонских миссионеров в Европе – пастор Грант – живёт в Ливерпуле; в конце ноября его посетил корреспондент газеты „Express“, которому он сообщил, что в Великобритании проживают 6 тыс. мормонов. Все они неустанно посещают частные дома, устраивают собрания и распространяют до 2 миллионов брошюр ежегодно. – Старшины в Ута взывают к делателям на ниве Господней, и молодые люди отвечают на их призыв. Не получая ни гроша от мормонской секты, они трудятся бескорыстно, идут в разные страны, и охотно переносят ради своего дела всевозможные лишения. – Одно только пароходное общество получает ежегодно 120 тыс. рублей, за перевозку вновь обращённых мормонов в Америку и мормонских миссионеров оттуда в Европу.

* * *

Многие французские журналы и газеты· сходятся во мнении, что американский пророк Илья II не перестанет до самой смерти возбуждать толки и обращать на себя внимание всего света. В начале года вся печать занималась его походом в Нью-Йорк, позднее – его неудачной попыткой уловить в свои сети также Европу и Австралию, в особенности скандалами, сопровождавшими его пребывание в Лондоне. Теперь Доуи снова заставляет говорить о себе по поводу присоединения к его стаду дочери генерала Бута, постыдно изменившей знамени отца и перешедшей вместе с мужем на сторону ожесточённого противника Армии Спасения. Но и это ещё не всё: по последним известиям восстановитель занят в настоящее время внушённой будто бы свыше мыслью окружить себя 12 апостолами.

Вряд ли дело его будет иметь значение в будущем, вряд ли оно даже переживёт его, но нельзя не сознаться, что в настоящем ловкий шарлатан отлично умеет поддерживать шумиху вокруг своего имени и прекрасно устраивает свои дела.

* * *

Теперь, когда взоры всего мира обращены на Японию и все с напряжённым вниманием следят за войной, очень многие задаются вопросом о будущих судьбах христианства в стране Восходящего Солнца. Настоящая война познакомила Европу с цивилизацией Японии и с успехами, достигнутыми ею за последние немногие годы. Мы узнали, что наука приобрела там огромное значение, но наука своеобразная, совершенно исключающая понятие о Боге. В виду всего этого, говорит „The Christian Intelligencer“, многие и очень многие без сомнения задаются вышеприведённым вопросом.

Японцы прилежно изучают историю и, следовательно, не могут не знать, что государства, достигшие высокой степени цивилизации, обязаны этим влиянию христианской религии. Многие из них признают, что в Библии воплощены высочайшие идеалы. Вот пример того, что всё это прекрасно понимается японцами.

Библейское общество послало 20,000 экземпляров Евангелия миссионерам в Кумамото, для раздачи солдатам, отправлявшимся на театр военных действий. Командующий войсками в Кумамото не только разрешил эту раздачу, но и издал приказ, предписывавший офицерам прекращать учения солдат, чтобы дать миссионерам время снабдить их книжками. Офицеры всячески старались, уже по собственному почину, облегчить миссионерам их задачу и многие из них отзывались при этом о христианской религии с величайшей похвалой. Один офицер сказал своим солдатам, что Америка и Англия обязаны своим благосостоянием и своими успехами, главным образом, христианскому учению и советовал им принять с благодарностью предлагаемое им Евангелие, и этот офицер не был христианином.

Другой офицер сказал своим людям, что они скоро будут отправлены на войну, и что, может быть, многим из них не суждено вернуться на родину и прибавил: миссионеры приехали из Америки только за тем, чтобы передать вам Евангелие, книгу, в которой говорится о будущей жизни, читайте же её со вниманием и благодарностью. – И этот офицер тоже не был христианином!

И такое отношение к христианству не является исключением; оно встречается в Японии почти повсеместно. Все мыслящие люди этой страны признают нравственную высоту Евангельского учения. Они конечно не согласятся с тем, что жизнь христиан чище и лучше их жизни, но не согласятся лишь потому, что человеческая гордость не позволит им в этом сознаться. Тем не менее факт остаётся фактом, и в Японии так же, как и в Америке, искренно стремящиеся жить по заповедям Спасителя будут лучшими людьми, чем те, которые пребывают в духовной слепоте. И совесть японцев-христиан, получивших истинное понятие о том, что хорошо и что дурно, уже не допускает их до совершения поступков, казавшихся им прежде вполне позволительными.

Но если всё это так и японцы действительно признают превосходство христианства, то почему же оно не делает в их стране больших успехов? Дело в том, что они смотрят на него не как на религию, а лишь как на одно из многих существующих на свете нравственных учений. Основные идеи христианства о Боге, о греховности всех людей, о примирительной жертве Христа Бога-Человека, о водительстве Святого Духа и т. д. совершенно чужды японцам. Они даже не сознают необходимости религии; они смертельно больны и не чувствуют своей болезни, религиозно изголодались до того, что не ощущают больше голода; так погрязли в грехе, что даже не стремятся к чистоте, которая могла быть и их уделом.

Но есть и другая причина, удерживающая их от признания Христа своим Господом и Спасителем. Они слишком горды и в то же время слишком трусливы. В Кумамото умер один из преподавателей высшей школы – христианин. Директор училища присутствовал на похоронах покойного. Вернувшись домой, он сказал своей жене: – христиане черпают в своём учении такую силу и такое утешение, каких не найдёшь ни в каком другом источнике. – И он настоятельно советовал своей жене сделаться христианкой; сам же он не мог на это решиться из страха потерять место!

В виду всего вышеизложенного нельзя сказать, чтобы виды на распространение христианства в Японии были особенно блестящи. И тем не менее, кто знает, какие могли бы получиться результаты, если бы только нашлись ревностные сеятели слова Божьего! Япония могла бы сделаться могучим орудием распространения христианства среди языческих народов и доныне „сидящих во тьме и сени смертной“.

* * *

В редакцию „Миссионерского Обозрения“ на нужды войны поступили следующие пожертвования:

1) От мужского общежительного скита Неофания, в ознаменование рождения Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексия Николаевича, на покупку книг и брошюр для чтения православным воинам – 25 руб.

2) От А. И. Расколупы (с. Андреевка), собранные им на нужды войны: от 3. С. Безрученко – 50 к., E. П. Голуб, – 1 р., И. Μ. Рейфшан – 50 к., Я. В. Клаф – 1 р., Μ. Е. Гиенко – 1 р., Α. Р. – 5 р., И. В. Пушкарь – 1 р., – а всего 10 руб.

Жизнь нашей Церкви, состояние миссионерства и положение расколо-сектантства в минувшем году. Деятельность церковного управления в истекшем году. Отношение церкви и духовенства к войне. Пропавшая икона и почившие иерархи и апологеты: Церковно-школьная миссия. Ожидания миссии от церк.-школьного управления. Децентрализация в управлении делами миссии. Перемены в составе миссионеров. Вакантность миссионерских должностей и отсутствие кандидатов. Причины напряжённости деятельности миссии и сектантского брожения. Куда девалась южнорусская штунда? Отношения социал-демократии к сектантству. Новые секты. Прошлогодние домогательства и новейшие надежды раскола. Московское совещание раскольников и петиция. Приходская миссия. Памяти почивших деятелей миссии.

Наша православная русская церковь, в лице её архипастырей, пастырей и искренно верующих чад, искони и поднесь неизменно – глубоко-патриотична. Самоотверженная любовь и беззаветная преданность престолу и отчизне составляют заветную её святыню. А потому, естественно, пережитые нашим отечеством в истекшем году бедствия войны не могли не наложить своей гнетущей, мертвящей руки и на жизнь Церкви. Отдавшись всецело материнским попечениям и заботам о нуждах страждущего от войны отечества и её доблестных защитников, церковь в своей собственной, внутренней жизни, почти и не выходила из круга текущих обыденных дел. Многие назревшие вопросы и неотложные нужды церковной жизни, каковы, напр. подготовляемая реформа духовных учебных заведений, консисторий и вопрос о приходе остались ждать своей чреды в будущем. Один только брачный закон 28 мая составляет крупное явление в прошлогодней деятельности нашего церковного управления, но и этот акт есть лишь завершение долговременной предыдущей подготовки и разработки данного вопроса.

Другим важным (для экономической стороны церковных учреждений) законодательным актом является определение св. Синода – Высочайше утверждённое 6 июня о взаимном страховании от огня всех церквей и строений духовного ведомства. Для производства страховых операций учреждается страховой отдел при Хозяйственном Управлении Св. Синода. Деятельность этого нового синодального учреждения начнётся, по-видимому, не ранее будущего 1906 года. Взаимное страхование вполне обеспечивает приходы от пожарных убытков и избавляет, от переплаты значительных премий частным страховым обществам, но вместе с тем есть основание предполагать, что операция взаимного страхования даст воспособление к содержанию местного духовенства, на которое будет возложено ведение дела на местах, а равно обещает дать центральному духовному управлению новые средства, столь необходимые для обеспечения многих нужд Церкви. В тех же видах денежной экономии и наилучшего производства свеч, установлен в минувшем году специальный надзор за технической и хозяйственной деятельностью епархиальных свечных заводов. Нельзя также не отметить жизненного определения Синода о перечислении, с Высочайшего соизволения, получаемых ещё со времён Екатерины лаврами и некоторыми другими нашими богатыми обителями казённых пособий на предмет увеличения содержания преосвященных, нескольких епархий, где годовой оклад жалованья архиерейского был крайне скудный – не более 1500 – 2 т. рублей.

В истекшем году открыты две новых архиерейских кафедры: при нашей американской православной миссии открыта кафедра второго викария епископа Алеутского, в Москве – четвёртого викария. Учреждено 9 новых иноческих обителей, – три мужских и шесть женских. Следует также отметить полезное распоряжение Св. Синода о преподавании сельского хозяйства в церковно-учительских школах и второклассных. Духовникам семинарий и миссионерам в священном сане с истекшего года начато производство пенсий, на равных правах с протоиереями. Светские чины духовного ведомства получили новую Высочайше утверждённую форму¹⁷¹.

Для новых деятелей духовного ведомства, для учителей церковно-учительских и второклассных школ, установлен порядок чинопроизводства. Вот и все новости истекшего года в области законодательной деятельности церковного управления.

* * *

Мысль и сердце церкви, как и всей России, было отдано, главным образом, молитве и всяческому попечению об успехе русского оружия на Дальнем Востоке. Как только грянул гром войны, – двери храмов были отворены для всенародной молитвы и сбора пожертвований на Красный Крест. Св. Синод издал распоряжение о возглашении особых ектений и молитвы на церковных службах. После Ляоянской битвы предложено было во всех церквах совершать после воскресных и праздничных литургий особые молебны о даровании победы русскому воинству. В первопрестольной Москве и других горцах молебствия эти совершались с особой торжественностью, с крестным ходом на площади города, и вызывали молитвенное и патриотическое одушевление. При начале войны св. Синод и первоиерархи обеих столиц обратились к Государю Императору с верноподданическими адресами, в которых от имени Церкви молитвенно ободрали и благословляли Самодержца на ратный подвиг против неверных, заявляли о готовности Церкви и духовенства принести на алтарь отечества достояние святых Божьих церквей и монастырей, если потребует того война с злокозненным врагом-язычником. Тогда же Св. Синод, лавры, монастыри, городские и сельские храмы, духовенство с своим приходским населением, служащие духовного ведомства – принесли и несут на нужды войны и создание флота своё денежное приношение, составившее в общем миллионные суммы. Особенное усердие явила старейшая из русских обителей – киевская лавра: взнесши, вместе с другими лаврами по 20 тысяч в начале войны, позже собор лавры, вместе с своим священно-архимандритом, взнёс 30 тысяч на флот: лавра отвела обширные помещения и открыла полное довольство мобилизуемым в Киеве войсковым частям, а также для раненых воинов. Александро-Невская лавра внесла на флот 25 тысяч. Кроме денег жертвовала и жертвует на нужды войны церковь, в лице пастырей и верующего народа, всем, чем может, – вещами, продуктами, устройством госпиталей для раненых, открытием стипендий в духовных своих школах для сирот убитых защитников отечества. В различных епархиях, и особенно в Орловской, Нижегородской, Вятской, организована помощь вещами, для удовлетворения нужды воинов в тёплой одежде и обуви. В епархиях Орловской, Пермской, Подольской устроены духовенством на свой счёт больницы для призрения раненых воинов. Такие же приюты для больных и раненых воинов открыли обители, как Сергиева, Ново-Иерусалимская и многие другие. Во многих местах духовенство организовало особые попечительства для призрения семейств запасных воинов, призванных на действительную службу. Обще-епархиальный съезд духовенства Донской епархии постановил учредить за свой счёт тридцать вакансий во всех духовно-учебных заведениях Донской епархии для осиротевших детей офицеров и нижних чинов, убитых в войне с Японией и умерших от ран и болезней.

Одновременно с этим, высшее духовное управление приняло меры и к непосредственному удовлетворению религиозных потребностей самих воинов как действующей на Дальнем Востоке армии и флота, так и отправляющихся туда на ратные подвиги.

Для этого при Главнокомандующем всеми нашими вооружёнными силами на Дальнем Востоке и при трёх наших действующих армиях поставлены главные священники, и в их распоряжение посланы священники для исправления пастырских обязанностей при отрядах, полках и лазаретах. Многие – как из монашествующих лиц, так и из белого духовенства – добровольно вызвались ехать на Дальний Восток с целью наилучшего удовлетворения духовных нужд армии. Нужно сказать, к чести нашего православного духовенства, что оно в этих исключительных обстоятельствах оказалось на всей высоте положения, явив величайшие доблести духа – мужество, самоотвержение и любовь, запечатлённые кровью и жизнью служителей алтаря. Одни из пастырей, с крестом в руках, предводили наши полки в рукопашный бой, другие напутствовали Святыми Тайнами умирающих воинов под градом вражеских пуль и снарядов, третьи перевязывали раны в качестве братьев милосердия, деля с нашими воинами смертную опасность и на море, и на передовых позициях, подвергаясь вместе с ними всем лишениям и страданиям осадной жизни и неустанно утешая страдальцев в больницах и на перевязочных пунктах. Честь и слава нашему духовенству за то, что наши полковые священники самым делом оправдали своё высокое призвание и служение и стяжали общее признание своих заслуг и общую благодарность, вписав имя своё в историю на ряду с доблестными отечественными героями.

Георгиевские кресты и ленты – достойная награда их самоотверженных подвигов, и имена отцов Щербаковского, Руднева, иером. Алексея с Рюрика, Курлова, Шавельского, Голубева и многих других – история не забудет.

Великую службу сослужило и служит приходское духовенство во время производившихся по сёлам в истекшем году мобилизаций запасных нижних чинов. Оно пастырским своим словом ободряло, напутствовало молебствиями расстававшихся с семьями защитников отечества, утешало скорбящие семьи остававшихся, поддерживало их и нравственно и материально. Там, где духовенство стало своим авторитетом на страже порядка и благочиния, возожгло в сердцах мобилизуемых молитвенный пламень веры в Бога и преданности престолу и отечеству, всё прошло спокойно и чинно. Наоборот, где забыто было такое напутствие, и мобилизуемые были предоставлены самим себе, зверь страстей, бес уныния и отчаяния не преминул произвести большую смуту среди мобилизуемых, производивших в некоторых местах прискорбные беспорядки.

Кроме общегосударственной скорби, вызываемой бедствиями грозной войны, благочестивые сердца всего православного населения были глубоко поражены своим собственным несчастием русской церкви – дерзким беспримерным святотатством, совершённым в Казани.

Мы имеем в виду похищение и исчезновение чудотворной иконы Казанской Богоматери. Святотатственная рука посягнула на одну из величайших святынь России. В ноябре в Казани состоялся суд, но и он не возвратил нашей церкви пропавшей святыни и даже не дал никаких сведений об её судьбе.

Православное население не только Казани, но и всей Руси святой, встретило эту тяжёлую утрату вековой святыни с великой скорбью – как Божье попущение и страшное наказание за тяжкие грехи против святынь нашей веры православных людей, которые своим неверием, отступничеством, иконоборством так нагло попирают и оскорбляют их, и это одинаково как в среде интеллигентного лжемудрствующего класса, так и в народе. Верующие люди не хотят верить, чтобы дерзкий святотатец истребил огнём долгую святыню и умеряют свою скорбь предположением, что святыня цела и лишь временно оставила Казань, будучи продана раскольникам, и что рано или поздно, роковая тайна откроется.

Вместе с этой, из ряда вон выходящей, беспримерной утратой, церковь в минувшем году понесла и другие тяжёлые невознаградимые утраты, в лице почивших иерархов и учёных богословов, составлявших красу и славу нашей церкви и науки.

Так, в минувшем году скончались – архиепископ Литовский Ювеналий Половцев, строгий аскет, краса и наставник иночества, архиепископ Владимирский Сергий Спасский, знаменитый учёный агиолог, архиепископ Ярославский Сергий Ланин, вдохновенный оратор и благолепный священно-служитель, епископ Орловский Ириней Орда – плодовитый духовный писатель и журналист, проповедник, учёный экзегет, энергичный и строгий администратор; проф. казан. акад. А. Ф. Гусев, глубоко верующий убеждённый, непреоборимый апологет православия, проф. С.-Петербургской академий А. П. Лопухин, – талантливый переводчик и блестящий духовный писатель – публицист, проф. той же акад. Т. В. Барсов, – известный канонист, иером. Тарасий, талантливый многообещавший молодой учёный богослов и писатель.

Скорбь тяжёлой утраты столь блестящей плеяды испытанных церковных деятелей, – столпов православия и утверждения – Церкви усугубляется беспомощным сознанием того, что старые ратоборцы уходят с своей чреды земного служения Церкви, а о новых, на смену их, равноценных почившим, деятелей – пока не слышно.

* * *

Народно-просветительная деятельность церкви в истекшем году, как и всегда ранее, направлялась в отношении юного подрастающего поколения православного населения и детей, отпадших от Церкви – через церковно-приходские школы, а в отношении взрослых – через внецерковную собеседовательную проповедь и через специальную внутреннюю миссию.

Церковные школы в минувшем году пережили уже двадцатую годовщину своего возрождения, доведя свой бюджет до 18 миллионов рублей и количество учащихся до 2 миллионов детей. С каждым годом подвигается вперёд организация церковных школ высшего типа, церковно-учительских, богато обставленных и прекрасно организованных.

Церковно-школьное дело и внутренняя миссия должны быть двумя взаимодействующими силами, солидарно и дружно обслуживающими интересы и пользу общей их Матери – Церкви – в деле просвещения и спасения юных и взрослых её чад. Отрадно, что истина эта из года в год всё более и более приобретает себе защиту на месте, в епархиях, со стороны епархиальных преосвященных; проникаются ею и епархиальные наблюдатели, а также и отцы заведующие церковными школами в расколо-сектантских районах.

Без всякого указания со стороны центрального церковно-школьного управления, – в силу запросов и под давлением требований самой жизни, епархиальные попечители церковно-школьного дела, преосвященные архипастыри почти повсеместно признали за благо назначать епархиальных миссионеров членами училищных советов и отделений, а наблюдателей – членами миссионерских комитетов и братств, чем, как нельзя лучше, устанавливается взаимодействие этих деятелей и правильное отношение к общему просветительному делу. По почину самих наблюдателей и по указаниям оо. заведующих школами в курсы закона Божия постепенно вводятся дополнительные школьно-миссионерские сведения, касающиеся истории и обличения расколо-сектантства.

Остаётся пожелать, чтобы в новом году со стороны центрального церковно-школьного управления было обращено внимание на сообщение миссионерских сведений воспитанникам церковно-учительских семинарий и школ. Народный учитель вообще, церковный учитель – в особенности, должен быть вооружён необходимыми сведениями об истории, жизни, быте и верованиях миллионов русских отщепенцев, а вместе долгом своей службы и в силу своей близости к народу, обязан дать всякому вопрошающему раскольнику или сектанту ответ о своём православном уповании и его заблуждении. Если школа есть самое верное орудие церкви к искоренению тьмы религиозных заблуждений в русском народе, то церковный учитель после приходского пастыря должен быть самым надёжным проводником в народную среду миссии православия. При нынешнем пробуждении в детском обществе огромного интереса к расколо-сектантскому миру, было бы и грешно, и стыдно питомцам церковно-учительских семинарий ничего не знать об этом мире, не интересоваться им. Необходимо, чтобы этот интерес и идея миссионерства глубже и шире проникала в сознание самого церковно-школьного наблюдательского института, в среде которого ещё доселе, несмотря на исполнившееся 20-летие обновлённой церковной школы, существуют превратные взгляды на миссию, как на дело пустое, чужое для них, а на миссионеров, как на обскурантов и врагов школы.

Такой взгляд и незаслуженное отношение к миссии и миссионерам является не только роковой ошибкой, но и преступлением против истины.

* * *

Теперь окинем хотя бы беглым взглядом состояние и жизнедеятельность нашей внутренней миссии за истекший год. Внутреннюю миссию нужно подразделять на специальную, которую ведут епархиальные миссионерские учреждения и миссионерствующие в епархиях лица, специально посвятившие себя этому апостольскому делу, и приходскую, главными деятелями которой является приходское духовенство.

В деле организации и руководительства епархиальных миссий со стороны высшей церковной власти за истекший год ничего нового не совершилось. Новых миссий по епархиям нигде не открылось, хотя некоторые – правда немногие – епархии ещё доселе не имеют организованных миссий и открытых вакансий епархиальных миссионеров: к таковым, по нашим сведениям, относятся епархии Смоленская¹⁷², Полтавская, Финляндская, Уфимская, Ярославская, Холмско-Варшавская, Иркутская, Енисейская.

Не имея для заведования делами миссии своего определённого центра, подобно, напр., церковно-школьному училищному совету, Св. Синод в текущем году одним из своих распоряжений выразил тенденцию предоставить епархиальные миссии всецело ведению епархиальных преосвященных. Так, утверждая ранее уставы миссионерских епархиальных комитетов, – таковы комитеты Харьковский, Подольский, – в истекшем году Св. Синод отклонил от себя утверждение Киевского миссионерского комитета, предоставив это дело усмотрению Киевского митрополита.

Такую же тенденцию можно наблюдать и относительно утверждения миссионеров в их должностях. Так, ранее некоторые из миссионеров были утверждаемы по представлению преосвященных Св. Синодом, бывали случаи, когда Св. Синод и отклонял утверждение представленных кандидатов: в истекшем же году, на те же самые вакансии преосвященные перемещали и утверждали миссионеров своей властью, без сношения с Синодом.

Так. образ. в истекшем году епархиальные миссии получили большую свободу и независимость, и ныне попечение и ответственность за развитие и успех миссионерства всецело лежит на епархиальных архипастырях. Это обстоятельство имеет свои положительные, но и отрицательные стороны, о которых здесь не время говорить.

В устройстве епархиальных миссий и в личном составе миссионеров в истекшем году произошли значительные перемены.

В Киевской епархии, по мысли чуткого, заботливого об успехе миссионерского дела, Киевского митрополита Флавиана, бывшего некогда миссионером на Дальнем Востоке, – изъяты миссионерские дела из ведения консистории и переданы вновь им учреждённому миссионерск. комитету, во главе которого поставлен преосвященный ректор академии, епископ Платон. Важная реорганизация епархиальной миссии произведена также в грузинском экзархате, где заведование миссионерскими делами принял на себя совет общества восстановления православия на Кавказе, ассигновавший на дела миссии значительные материальные средства. В Вятской еп., по инициативе епископа Никона (ныне Владимирского), учреждено 14 новых вакансий окружных миссионеров; в Ставропольской епархии, – где миссия служит предметом особенного попечения со стороны местного преосвященного Агафодора, – открыты несколько вакансий специальных окружных миссионеров, с хорошим обеспечением на местные средства.

В личном составе епархиальных миссионеров произошли в истекшем году значительные перемены. В Волынской епархии, за перемещением прежнего миссионера о. К. Левицкого, определён на должность миссионера преподаватель Орловской семинарии г. Абрамович; в лице этого нового деятеля миссия приобрела человека, любящего миссионерское дело и талантливого собеседника. В Костромской епархии, за смертью миссионера о. Иванова, на вакансию миссионера назначен священник Витебской Единоверческой церкви о. Евфимий Зубарев – начетчик из любимых и достойных учеников и питомцев приснопамятного о. Павла Прусского; в Московскую епархию на новооткрытую вакансию назначен известный миссионер и писатель о. Иоанн Полянский, свернувший было с миссионерского пути на педагогическое поприще. В курской епархии на вакансию миссионера назначен свящ., кандидат богословия о. Шавалеевский, знакомый уже нашим читателям по прекрасным литературным начинаниям, характеризующим автора как достойного миссионера. Кишинёвская епархия лишилась опытного и преданного делу миссионера г. Сахарова, перешедшего на духовно-учебную службу, Тамбовская – миссионера Сокологорского, ушедшего на службу ь светское ведомство. Вакантными числятся миссионерские должности: в Екатеринославле (противо-сектантского), Могилёве (миссионер ведёт обе миссии – противо-сектант. и противо-раскол.), Оренбурге (обе миссии), Ставрополе (противо-раскольничьего), Чернигове (противо-сектантского), Перми (обе миссии), Пскове, Твери (обе миссии), Тамбове (противо-сектант.), Орле (противо-раскольничьего), Калуге (противо-раскольничьего).

Вакантность миссионерских должностей в стольких епархиях является печальным показателем общего состояния миссии, угрожающим своего рода кризисом нашему делу. Очевидно миссионеры бегут с миссионерского поприща деятельности в виду трудности этого служения, а главное в виду бесправия и непрочности своего служебного положения и всецелой зависимости от усмотрения местной власти, а главное – от необеспеченности пенсией на случай инвалидности, болезни и смерти. С другой стороны, нельзя не отметить трудности подыскания на миссионерские вакансии правоспособных подготовленных кандидатов. Некоторые вакансии остаются незамещёнными по нескольку лет, такова, напр., вакансия ставропольского противо-раскольничьего миссионера – остаётся незанятой вот уже 3–4 года. Между тем в этой епархии раскол силён своей численностью и религиозным брожением, происходящим в его недрах, с наклоном в сторону Единоверия. Не имея своего миссионера, епархиальное начальство вынуждено бывает вызывать для бесед с раскольничьими начетчиками в особо важных случаях синодального миссионера прот. о. К. Крючкова, что представляет немало затруднений, как для епархии, так и для самого всероссийского миссионера. А главное – такие миссионерские наезды на одну–две публичных беседы не могут достигать цели, раз нет на месте всего постоянного ратоборца: приезжий миссионер способен возбудить интерес в раскольничьей массе к вопросам веры, но бессилен переубедить закоренелых в их упованиях, т. к. для этого последнего необходимо систематическое и долгое воздействие на заблудших через публичные и частные беседы и через другие способы миссионерского действования, что может выполнить только своя постоянная епархиальная миссия, а не заезжие хотя бы прославленные миссионеры. А по тому остаётся пожелать, чтобы в наступившем году вакансии миссионерские в епархиях не пустовали, а были замещены достойными деятелями.

* * *

Но где взять таких достойных, подготовленных и преданных деятелей, когда у нас доселе нет никакой подготовительной школы, ни научных курсов. Получая самые общие исторические и миссионерские сведения о расколе и сектах в духовных семинариях и академиях, все наши миссионеры – не только из начетчиков, но и из учёных людей – в сущности самоучки-кустари миссионерского дела. Необходима настоящая, серьёзная научная и практическая миссионерская подготовка в наших академиях. Об этом уже поднимался вопрос на страницах нашего журнала в дневнике Православного, под заглавием „Наши дефекты“. С особым удовольствием можем отметить в настоящем новогоднем обозрении важную для миссии новость. По счастливому предложению московского митрополита Высокопреосвященного Владимира, Совет московской духовной академии, на одном из декабрьских своих заседаний, постановил открыть при академии особую сверхштатную кафедру по обличению сектантства и по миссионерству, на которую предрешено пригласить одного из известных наших миссионеров полемистов. Приветствуя этот дорогой и многообещающий почин, как нельзя более отвечающий на самый жизненный запрос нашей церковной жизни, мы надеемся, что такие кафедры будут со временем открыты и при других академиях, что создаст среди академических воспитанников кадры миссионеров серьёзно подготовленных, знающих и ревнующих о миссии, как деле великом и трудном, а не нынешних дилетантов-самоучек, из которых только избранные и самоотверженные препобеждают все препоны и остаются на миссионерском тернистом пути долго, как передовые бойцы за истину православия и руководители пастырства в деле борьбы с расколо-сектантами. Помоги им Бог устоять дольше, дабы не осталось наше обширное, полное терний, поле совсем без жнецов.

* * *

Обращаясь за сим к деятельности специальной миссии, мы должны сказать, что в истекшем году деятельность эта была более, чем когда-либо, напряжённой. Причина этого явления заключается в боевом, возбуждённом состоянии, как сектантства, так и раскола.

Сектантство наше, будучи по самому существу своего учения антимилитарным, было с самого начала года возбуждено и встревожено началом военных действий с японцами и происходившими в течении года мобилизациями.

Миссионерам пришлось во многих местах положить немало труда и усилий на убеждение последователей сектантства относительно исполнения их сынами долга воинской повинности и присяги. Многие жертвы фанатизма спасены миссионерами от напрасных страданий, которые ожидали по закону уклоняющихся от несения воинской повинности. Однако, по сообщениям из южнорусских центров штунды, некоторые из запасных сектантов уклонились от призыва на действительную военную службу, бежав вместе с евреями за границу; известно несколько печальных случаев отказа со стороны взятых на службу сектантов взять оружие в руки.

Второй причиной повсеместного возбуждения сектантского населения явилось полное дискредитирование в судебных установлениях закона 1894 г. о богомоленных собраниях штунды. Судебные установления в истекшем году во всех случаях неисполнения этого закона оправдывали и сектантов, привлекаемых полицией к ответственности. Потеряв давно свою силу, благодаря кассационным ограничениям Сената, в последние годы закон 1894 г. приносит делу миссии больше вреда, чем пользы, и на миссионерских собраниях давно раздаются голоса в пользу отмены этого бессильного, а ныне и бесцельного закона. При решении настоящего вопроса, необходимо только иметь в виду появление в штунде болезненного нерво-патолического религиозного брожения с культом вредным в санитарно-общественном отношении. Такова напр. малеванщина и разные формы хлыстовщины.

Наконец, новые либеральные веяния в правительственных сферах второго полугодия истекшего года и газетные толки о свободе совести не могли также не дать своего отклика и в сектантской среде, в смысле усиления брожения. И мы в конце года получали сведения об усилении сектантского брожения во всех его центрах, особенно же на юге России, что обязывало миссию усиленно работать в интересах пресечения дальнейшего развития зла и ограждения православного населения от соблазна и невольных колебаний.

Штунда в истекшем году оставалась, по силе своего прозелитизма, самой боевой сектой; она не переставала пролагать себе путь вперёд, проникая в том или в другом количестве в новые места и в районы. Но при этом миссионерскими наблюдениями устанавливается чрезвычайно важное для деятелей миссии следующее обстоятельство: во всех старых очагах южнорусская штунда претерпевает глубокое потрясение, перерождаясь и в догме, и в культе, а вернее сказать – вырождаясь в разные уродливые и особо вредные секты. Так напр., ни в Киеве, ни в юго-западном крае, чистой традиционной верующей во Христа Спасителя и Его божественное слово – Библию – штунды в наличности осталось очень немного. Куда же девалась штунда? Более всего её захватило так называемое малеванское мистическое движение. Малеванщина в истекшем году проникла в многие новые штундовые общины не только в Киевской, но и Херсонской, и Харьковской, Екатеринославской губерниях, на Волынь.

Другая часть штунды поглощалась так называемым штундо-толстовским сектантским движением, без веры во Христа Спасителя, с её социал-демократическими тенденциями и вожделениями.

Движению этому в истекшем году как нельзя более благоприятствовало политиканствующее настроение духа времени. Вместе с тем в истекшем году наиболее ярко выявилось деятельное руководительство нашим народным сектантством в этом именно направлении со стороны эмигрировавших за границу интеллигентных последователей толстовской секты и агитаторов противоправительственных социал-демократических партий.

Воздействие это на сектантскую массу ведётся, через главарей штундовых общин, при посредстве периодических и повременных изданий заграничных толстовцев, присылаемых в огромном количестве по адресам наших сектантов. Листки и брошюры эти почитаются сектантами, потерявшими веру во Христа, своего рода, откровениями, заменившими Библию: руководясь листками, вожаки ведут пропаганду в массе путём устной проповеди в духе наставлений своих закордонных учителей. Кроме известных уже лондонских изданий толстовца Черткова („Свободное слово“, „Свободная мысль“, „Листки свободного слова“ и др.), женевских листков Бирюкова, в истекшем году заграницей стало выходить новое ежемесячное издание русской социал-демократической партии под названием „Рассвет“. Издание это исключительно предназначено для пропаганды идей партии в духе религиозного нигилизма и политической анархии, среди русских сектантов и раскольников. Партия, считая наши сектантские общины наиболее способными и склонными к восприятию идей социализма и государственного новопорядка, стремится найти в штунде союзников, и основать себе базис для своей разрушительной работы в народе.

Не оставляют в покое нашу штунду и другие заграничные трактатные миссионерские книгоиздательства, щедро присылая свою „жёлтую“ литературу в районы сектантского движения; при посредстве таких листков Базельского общества в южнорусскую штунду проникло, а ныне значительно развивается, субботство.

Из новых явлений в сектантстве в истекшем году обращает на себя внимание новый толк в хлыстовстве, называемый „Новый Израиль“ или „лубковцы“, основателем которого явился некий Василий Лубков, по его словам, дворянин г. Томска, в действительности же крестьянин Воронежской губернии. Из его подписей под посланиями видно, что он считает себя „великим повелителем мира, сыном белого Бизона, сыном великого и славного Эфира, царём царей 21 века, Христом-Богом“. По его учению, все лица ветхозаветн. Израиля не были обыкновенными людьми, а были лишь олицетворениями веков, при том по отношению к истории хлыстовства. Напр. Мелхиседек – 18 век, Авраам – 19 век и т. д. Нравоучение его тоже в этом смысле. „Что надобно делать, чтобы превратить царство мира сего в царство Божие? Надобно выйти из Египта. Что есть Египет? Египет есть язычество нынешнего нашего православного мира“... По воззрению хлыстов „Нового Израиля“, всё зло – в священниках, миссионерах и вообще властях. Кроме „Нового Израиля“, начинают ещё появляться новые секты. Так заявляют о себе какие-то „не наши“, „общие“, и др.

В истекшем году Рязанский скопческий процесс доказал, что живуча ещё среди народа и эта изуверная секта.

* * *

В истории старообрядческого раскола истекший год несомненно займёт видное место, как лето в своём роде „единственно благоприятное“ для церковной жизни старообрядческого мира. Как известно, в течении последнего пятилетия раскол, в лице своей боевой секты – „австрийских окружников“, настойчиво и систематически ведёт внутреннее устроение своей старообрядческой „свободной, независимой от государственной власти церкви“. Особенно важную роль играли в этом деле „всероссийские съезды раскольников“. Встречая в прежние годы ограничительное трение в своих действиях со стороны власти, хитрые раскольничьи дельцы сумели в истекший год, воспользоваться испытываемыми правительством тяжкими затруднениями, в внешней и внутренней политике и, легализировали свои незаконные съезды, вырвав на них согласие покойного министра Плеве. Раскольничий съезд прошлого года был самым чреватым по своим постановлениям. Находя поддержку в большой печати и сочувствие в обществе, представители австрийской секты, от имени якобы всего угнетённого раскола, смело в течении всего истекшего года вели агитацию с целью добиться предоставления расколу церковных прав, наравне если не с господствующею церковью, то хотя бы с инославными исповеданиями. Возвещённый правительством „новый курс“ во внутренней политике как нельзя более окрылил духом расколовождей, высоко ныне поднявших свою голову. И они оказались правы в своих ожиданиях новой эры в своей церк.-бытовой жизни. Высочайший указ 12 декабря „о наилучшем устройстве государственного порядка“ § 6 возвестил „о неуклонном душевном желании Его Величества охранять терпимость в делах веры и подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного, стеснения“.

Этот знаменательный акт Высочайшего всемилостнвейшего волеизъявления заставил весь расколо-сектантский мир радостно встрепенуться. Духовные руководители и наставники всех толков – не только в расколе, но и в сектантстве – поспешили обсудить свои религиозные нужды и заявить о них правительственной власти. Во время истекших святок всюду происходили многочисленные и оживлённые собрания и совещания русских диссидентов, и посланы разные ходатайства в Петербург. Старообрядцы избрали Москву для своего совещания, которое происходило 30 декабря на Рогожском кладбище. Сюда прибыли известные в расколе представители поповства, во главе с председателем, „всероссийских съездов“ г. Сироткиным, купцом нижегородским. Здесь же находился и глава беглопоповского согласия – купец Бугров. На собрании присутствовал раскольничий архиерей Иннокентий Усов. Совещание было шумное и широковещательное. Сначала установлены были нужды, общие для всего раскола старообрядчества. Здесь соглашение произошло без особых споров и затруднений. Но когда дело дошло до своих особых претензий со стороны того или другого согласия, тогда бысть велия пря. По вопросу о распечатании рогожских алтарей, представитель беглопоповства заявил, что Рогожское кладбище и его храмы есть достояние их „согласия“, а потому, если распечатывать алтари, то под условием передачи беглопоповцам. При обсуждении вопроса о признании раскольничьей иерархии, беглопоповцы возражали против ходатайства о признании австрийской иерархии, а в противном случае требовали включить в прошение ходатайство беглопоповцев о восстановлении законов, действовавших при Александре I о бегствующем священстве. Соглашения между отдельными группами раскола не последовало, и тогда решено было, чтобы каждое согласие подавало отдельно от себя прошение о своих нуждах.

Беспоповцы поручили составление своей петиции известному московскому адвокату Ф. Н. Плевако. Австрийские иерархисты сами горазды писать, и они свою докладную записку уже успели опубликовать в „Нов. Врем.“. Достойно внимания то обстоятельство, что у самих австрийцев-окружников происходит разногласие по вопросу о том, следует ли домогаться правительственного признания раскольничьей иерархии.

Многие высказываются против этого домогательства и держатся того мнения, что признание это свяжет свободу действий раскольничьих архиереев и попов, они попадут под правительственный отчёт и контроль, сделаются такими же связанными в свободе действий, как духовные лица других церквей. „Нам важно обеспечить возможно широкую свободу и права старообрядчеству вообще, и тогда иерархи наши фактически будут свободны, а будучи независимы от правительства они не понесут никаких обязательств перед ним“. Таковы приблизительно мнения по этому вопросу большинства и. как Вадим в ниже-помещаемой записке старообрядцев, действительно, нет просьбы о признании их иерархии в сущем сане.

В этом случае нельзя отказать раскольничьим вождям в своего рода политической проницательности и прозорливости.

Составлена упомянутая особая записка на имя председателя Комитета министров. Записка гласит следующее: „действующее русское законодательство, не исключая и закона 3 мая 1883 г., признавая самостоятельность (под известным контролем) за иностранными исповеданиями, совершенно исключает её по отношению к коренным русским людям-старообрядцам, приравнивая их к сектантам-рационалистам, с которыми старообрядчество не имело и не имеет ничего общего по своим религиозно-нравственным воззрениям. По мнению членов московского Собрания, отношения правящей духовной и светской власти к старообрядцам должны быть не карательными, а умиротворительными, и основываться не на преследованиях и гонениях, а на началах полной терпимости. История показывает, что вековые гонения и преследования старообрядцев за их убеждения не дали желательных результатов, т.-е. не уменьшили числа старообрядцев, напротив, эти гонения укрепили последователей старой веры в их убеждениях, возвысили гонимых в глазах всего народа, а отсюда получилось то, что старообрядчество не только численно не убыло, а напротив увеличилось“.

„Исходя из того положения, что, во-первых, область веры и совести вообще не может подлежать насилию и принуждению, во-вторых, что старообрядчество по своему веро-нравоучению не разнится от господствующей церкви или единоверия и, в-третьих, что по своему численному составу оно представляет собой обширную вероисповедную группу, старообрядцы выражают в записке уверенность, что в виду возвещённого с высоты Престола в манифесте 26 февраля 1903 г. и в Высочайшем указе 12 декабря 1904 г. повеления о предначертаниях относительно пересмотра в числе прочего и действующих узаконений о старообрядцах, правительство не оставит без удовлетворения их духовные нужды и облегчит их тягостное и неопределённое положение дарованием некоторых прав, гарантирующих старообрядцам свободу вероисповедания.

Подлинная записка московского собрания заканчивается следующей петицией:

„Главнейшие наши нужды и испрашиваемые для их удовлетворения права состоят в следующем:

1) В официальных актах и документах нас, старообрядцев, именуют почему-то „раскольниками“. Словом „раскол“ можно именовать сам факт церковного разъединения, происшедшего при патриархе Никоне, но не убеждения лиц той или иной из двух образовавшихся партий; мы считаем поэтому наименование нас «раскольниками» крайне для себя обидным и несправедливым. Известно, что поводом к церковному разделению послужило исправление церковных обрядов, в котором нашими ревнителями усмотрено было нарушение веры предков; поэтому более справедливым будет наименование нас «староверами» или «старообрядцами», и мы просим официально утвердить за нами это название взамен оскорбительного наименования «раскольник».

2) Представляя собой весьма значительную религиозно-общественную группу, состоящую из многочисленных приходов, мы просим и ходатайствуем о признании повсеместно за этими приходами самостоятельного существования, как юридических единиц, с правом приобретения и владения недвижимой собственностью, устройством храмов, молитвенных домов, часовен, благотворительных учреждений: богаделен, больниц, приютов и т. п. Не имея этих прав, старообрядческие приходы вынуждены закреплять свои молитвенные дома и благотворительные учреждения на имя частных лиц и тем самым подвергать риску общественное достояние.

3) Основными законами Российской империи за всеми подданными признаётся право свободного отправления богослужения по обрядам своего вероучения; это подтверждено и законом 3 мая 1883 года по отношению к старообрядцам; в силу этого мы ходатайствуем о предоставлении нам права беспрепятственно открывать храмы, молитвенные дома и часовни с надлежащего каждый раз разрешения строительного отделения губернского правления, и дозволить совершать богослужения в тех храмах, которые уже сооружены, но не разрешены к открытию.

4) Мы ходатайствуем также об упорядочении важного для нас в юридически-бытовом отношении дела ведения метрических записей и испрашиваем для сей цели, чтобы акты состояния (рождения, браки, смерти) среди старообрядцев в установленных метрических записях имели полную юридическую силу и значение, а для сего необходимо, чтобы ведение метрических книг было законом возложено на представителей наших приходов. Не записанные «раскольники», т. е. числящиеся православными, но не бывшие в течении десяти лет у исповеди и причастия, имели бы право, буде сами того пожелают, беспрепятственно записываться в установленные старообрядческие метрические книги.

5) Крещённым в господствующей церкви, но фактически к ней не принадлежащим и состоящим в старообрядчестве, должно быть предоставлено право, при вступлении в брак, записывать себя, а после и детей своих от сего брака, в старообрядческие метрические книги, буде изъявят на то желание.

6) В виду предоставления нашим детям первоначального образования, мы ходатайствуем о том, чтобы, во-1-х, старообрядческим приходам были разрешены школы грамоты, а равно и училища по программам земским и министерства народного просвещения с тем однако, чтобы уроки Закона Божия и церковного пения в них преподавались старообрядцами; во-2-х, освободить старообрядческое юношество от слушания в существующих училищах тех уроков по Закону Божию, которые касаются церковного раскола и наших разностей в вере, молитвах я обрядах.

7) Для полного удовлетворения духовных нужд наших одноверцев и нравственного их утешения, мы ходатайствуем о том, чтобы наши священнослужители, состоящие в запасе армии, были освобождаемы от призыва на действительную службу.

8) В виду того, что мы, старообрядцы, несём все государственные повинности, почтительнейше просим предоставить нам права на общественные и государственные должности наравне с сынами господствующей церкви“.

* * *

В какой мере и форме будут удовлетворены правительством изложенные в записке ходатайства и домогательства расколо-сектантства – покажет будущее. Миссия должна быть готова с верой в неодолённость Церкви встретить новые времена в своей деятельности при новых законах. Новое направление правительства и закона в отношении расколо-сектантства должно главным образом отразиться на пастырской Церковно-приходской миссии.

Главный смысл и назначение ограничительных законов правительственной власти в отношении раскола и сект, с миссионерской точки зрения, заключается в том, чтобы задержать фанатизм и рост пропаганды лжеучений и дать Церкви подготовить свои силы и средства для борьбы собственными духовными – единственно действительными – мерами и средствами.

Таково было, между прочим, назначение закона 1894 г. о штундовых собраниях. Что же, подготовилась за 10 – лет действия закона пастырская приходская противо-штундовая миссия, на которой главным образом покоится успех борьбы с религиозными лжеучениями?

Конечно, в этот смысле многое сделано, особенно при посредстве епархиальных и окружных миссионерских съездов. Теперь приходское духовенство далеко не так неправоспособно, как это было ранее, 20–10 лет назад, когда штунда налетевшая на приходы, как вихорь, одинаково ставила в тупик и пастыря и пасомых.

К сожалению, в последние два года, в деле миссионерской подготовки духовенства наблюдается некоторое затишье, которое так часто бывает перед бурей. Однако в истекшем году миссионерские пастырские съезды и собрания действовали в епархиях Харьковской, Херсонской, Киевской.

В последней епархии миссионерские окружные съезды приняли форму пастырских миссионерских курсов. Приняв участие на одном из таких курсов (Сквирском) в истекшее лето, мы вынесли самые лучшие наблюдения относительно огромной и ничем незаменимой пользы этих учреждений.

Что касается отношения к расколу приходской пастырской миссии, то в этом отношении доселе непреодолимо тяготеет на нашем духовенстве какая-то вековая апатия, отсутствие живого интереса к литературе противо-раскольничьей, хотя она в последнее время стала и интереснее, и содержательнее противо-сектантской, и к делу противо-раскольничьей миссии. В этом отношении позволительно сказать, что „новая эра“ в деле борьбы с расколом застаёт приходскую противо-раскольничью миссию далеко неподготовленной.

* * *

Благоприятно сложившиеся в истекшем году для раскольников внешние обстоятельства дали им возможность заняться больше и внутренними делами. Главнейший предмет этого последнего был объединение раскола. Одна из попыток к объединению имела истекшем году место среди Черниговских поповцев. На двух соборах, бывших в июне и ноябре 1903 г., происходило совещание о примирении окружников и противоокружников, и на последнем состоялось постановление, в начале которого говорится, что собравшиеся „пришли к благой мысли иметь между собой мир Христопреданный, по Евангелию... каковой мир нарушен был через издание окружного послания в 1862 г.“. В 1-й статье постановления говорится: „1) Все после издания окружного послания бывшие новые соборные постановления или сомнения укорительные и тому подобные друг против друга оставить в забвении, без всякого руководства ими, и чтобы впредь руководствоваться только св. Евангелием и учениями св. апостолов и св. отец, бывших на седми вселенских и девяти поместных соборах и прочих святых книг, согласных одному учению и изданных до патр. Никона; 2) окружное послание, изданное из Москов. духовного совета 1862 г. как и уничтоженное самими его издателями, так как многие православные христиане не постигают смысл состава его, претыкаются о камень соблазна и повреждаются так совестью: то мы сим нашим определением уничтожаем оное“.

Однако в шестой статье этого же постановления говорится, что одна сторона признаёт пятую просфору за державного царя приносить, а другая сторона на это не соглашается. И этот пункт возбудил особенно жаркие прения на третьем соборе, собравшемся в прошлом году из участников всех толков в зашт. городке Ново-Белице Могил. губ. для утверждения состоявшегося примирения. На этом соборе присутствовало до 30 попов и два лже-епископа – Иннокентий Усов и Михаил Новозыбковский. Противоокружники упорно стояли на том, что приносить просфору за еретика, кто бы он ни был, есть тяжкий грех. И с собора участники разъехались, ещё более поссорившись.

Особенно же объединению старообрядцев мешает неприязнь, даже прямо какая-то ненависть к поповцям со стороны беспоповцев. Их главные вожди, особливо же слепец Коновалов, стараются на каждом шагу обругать, высмеять поповщину. Кроме этого начетчика, у беспоповцев явились ещё новые светила. В особенную славу входит некто Ав. Тр. Кузнецов. Понятно становится стремление поповцев и распространить свою миссию среди беспоповцев. Усилия их достигают успехов; эти успехи заметны в Петербургской, Нижегородской, Олонецкой и Архангельской губерниях.

* * *

В истекшем году из немногочисленного состава епархиальных противо-раскольничьих миссионеров неумолимая смерть унесла двух достойнейших деятелей и ветеранов миссии: – скончались пермский миссионер прот. о. Луканин и Калужский миссионер о. Дударев.

Убеждённые и ревностные, они верой и правдой и с великой пользой послужили делу вразумления заблудших братий. Нерукотворенным памятником миссионерства о. Луканина служит основанный им миссионерско-Белогорский монастырь и тысячи приведённых им в лоно Церкви. Покойный о. Дударев, несмотря на то, что сам был обращённый из раскола начетчик, отличался огромной терпимостью, сердечностью и гуманностью при ведении увещаний и был любимым и уважаемым среди бывших единоверцев своих миссионером. Мир праху почивших тружеников! Оба сошли с земного поприща бедняками, оставив необеспеченные семьи.

* * *

В последние годы сама жизнь выдвинула особый вид миссии среди интеллигенции. В истекший год деятельность этой миссии выражалась в организованных во многих городах особых чтениях, лекциях и беседах для интеллигенции. Ряд таких чтений был организован в обеих столицах, в Киеве, Житомире. Кроме того, в столице и в других центрах духовной жизни начали организовываться весьма симпатичные семейные кружковые беседы по вопросам веры при участии духовенства. Особенный успех такие беседы имели в Петербурге, благодаря неутомимой деятельности одного из светских ревнителей православия, тайного советника Ал. Ив. Максимова, скончавшегося 30 октября. В следующий раз мы долгом сочтём подробно вспомянуть этого преданного идее миссии среди интеллигенции сановного со-работника-добровольца. А теперь пожелаем почившим деятелям и ревнителям миссии вечной памяти, а живым – доброго, бодрого, благоплодного делания в наступившем новолетии во славу православия, на пользу Церкви и отчизны!

В. Скворцов

Его Величество Государь Император в среду, 19-го сего января, осчастливил депутацию рабочих столичных и пригородных заводов и фабрик в Александровском Дворце в Царском Селе следующими милостивыми словами:

„Я вызвал вас для того, чтобы вы могли лично от Меня услышать слово Моё и непосредственно передать его вашим товарищам.

Прискорбные события с печальными, но неизбежными последствиями смуты, произошли от того, что вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей Родины.

Приглашая вас идти подавать Мне прошение о нуждах ваших, они поднимали вас на бунт против Меня и Моего Правительства, насильственно отрывая вас от честного труда в такое время, когда все истиннорусские люди должны дружно и не покладая рук работать на одоление нашего упорного внешнего врага.

Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы.

Знаю, что не легка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливым и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности. Но мятежной толпой заявлять Мне о своих нуждах – преступно.

В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы всё возможное к улучшению быта их было сделано и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд.

Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их.

Теперь возвращайтесь к мирному труду вашему, благословясь принимайтесь за дело вместе с вашими товарищами и да будет Бог вам в помощь“.

БОЖИЕЙ МИЛОСТЬЮ

СВЯТЕЙШИЙ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩИЙ СИНОД

возлюбленным чадам святой Православной Всероссийской Церкви.

Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святого Духа буди со всеми вами.

Великим бедствием посетил Господь наше дорогое Отечество. Вот уже скоро год, как Россия ведёт с язычниками кровопролитную войну за своё историческое призвание насадительницы христианского просвещения на Дальнем Востоке, за честь и достоинство, поруганные неожиданно-дерзким нападением врага. Как ни отклонял от Себя эту войну исполненный миролюбия Благочестивейший Государь наш, но война была навязана России. Тяжкое испытание Божие надлежало бы принять всем с сознанием своих грехов, с чувством покаяния, в смирении перед неисповедимыми путями Промысла Божия о России. Но многие, в своей гордости и самонадеянности, думали легко и скоро победить врага.

И вот начинаются тягчайшие испытания нашей веры, нашего смирения.

Христолюбивое воинство наше явило миру чудеса храбрости и терпения в отдалённой и чуждой стране. Не взирая на доблесть героев-защитников, пала твердыня наша на Дальнем Востоке – крепость Порт Артур и, по воле Божией, не настал ещё конец борьбы, на которую должны быть собраны все народные силы.

В столь тяжком испытании, постигшем возлюбленное наше Отечество, все сыны его, от мала до велика, от вельможи до простолюдина, должны бы явить горячую веру и Бога, излить пламенные молитвы ко Господу, омыть грехи свои слезами покаяния, единодушно встать на защиту Веры, Царя и Отечества, приняв, по слову святого апостола, всеоружие Божие, дабы противостать в день злый и, всё преодолев, устоять (Еф.4:13). Но вот новое испытание Божие, горе, горшее первого, посетило наше возлюбленное Отечество.

В столице и других городах России начались стачки рабочих и уличные беспорядки. Люди русские, искони православные, от лет древних навыкшие стоять за Веру, Царя и Отечество, подстрекаемые людьми злонамеренными, врагами Отечества домашними и иноземными, десятками тысяч побросали свои мирные занятия, решились скопом и насилием добиваться своих будто бы попранных прав, причинили множество беспокойств и волнений мирным жителям, многих оставили без куска хлеба, а иных из своих собратий привели к напрасной смерти, без покаяния, с озлоблением в сердце, с хулой и бранью на устах. Преступные подстрекатели простых рабочих людей, имея в своей среде недостойного священнослужителя, дерзновенно поправшего святые обеты и ныне подлежащего суду церкви, не устыдились дать в руки обманутым ими рабочим насильственно взятые из часовни честной крест, святые иконы и хоругви, дабы, под охраной чтимых верующими святынь вернее вести их к беспорядку, а иных и на гибель. Всего прискорбнее, что происшедшие беспорядки вызваны и подкупами со стороны врагов России и всякого порядка общественного. Значительные средства присланы ими, дабы произвести у нас междоусобицу, дабы отвлечением рабочих от труда помешать своевременной посылке на Дальний Восток морских и сухопутных сил, затруднить снабжение действующей армии всеми необходимыми для неё припасами и тем навлечь на Россию неисчислимые бедствия. Врагам нашим нужно расшатать твердыни наши – веру православную и самодержавную власть царскую. Ими Россия жива, на них возросла и окрепла и без них погибнет.

О, горе великое! Люди русские, христиане православные восстают против законной власти, враждуют друг против друга, в то время, как их братья сражаются на Дальнем Востоке, в то время, когда Государь наш и Государыни Императрицы неусыпно заботятся об облегчении тяжкой доли больных и раненых воинов, пострадавших за славу Родины... Подумайте, возлюбленные братия, какое тяжкое горе причиняется сим Венценосному Вождю земли Русской, какая скорбь омрачит души наших мужественных воинов, когда они услышат о нестроениях внутри Отечества, в самой столице его, какую силу даст наша рознь врагам нашим.

Но, воистину, не по беззакониям нашим творит нам Господь и не по грехам нашим воздаёт нам. Видим в сих испытаниях Божиих благодеющую нам Десницу Всевышнего: Егоже бо любит Господь, наказует. Он, премилосердный, наказует нас, дабы все мы не погибли в конец, но пришли к покаянию.

Святейший Синод, скорбя о пагубных нестроениях в современной жизни русского народа, именем Святой Матери – Церкви Православной умоляет всех чад ея: Бога бойтесь, Царя чтите (1Пет.1:17) и всякой власти, от Бога поставленной, повинуйтесь (Рим.8:1).

Пастыри святой Православной Церкви! Проповедуйте слово, настойте благовременно и безвременно, обличайте, запрещайте, умоляйте со всяким долготерпением и учением (2Тим.4:2), и образы бывайте верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою (1Тим. 4:12).

Власть имущие! Ищите правды, спасайте угнетённого, защищайте сироту, вступайтесь за вдову (Ис.1:16–17).

Богатые! Не уповайте на богатство неверное, но на Бога живого, благодетельствуйте, богатейте добрыми делами, щедростью и милосердием (1Тим.6:17).

Труженики земли Русской, люди рабочие! Трудитесь по заповеди Господней в поте лица своего, памятуя, что нетрудящийся недостоин и пропитания. Берегитесь ваших ложных советников, под видом радения о ваших нуждах и пользах, добивающихся беспорядка, лишающих вас крова и пропитания. Они суть пособники или наёмники злого врага, ищущего разорения земли Русской.

Возлюбленные о Господе чада Святой Православной Всероссийской Церкви! Святейший Синод, уповая, что вы запечатлеете в сердцах ваших преподанное ныне слово правого учения, призывает на вас апостольское благословение.

Милость вам и мир и любовь да умножатся (Иуд.1:2).

Смиренный Антоний, митрополит с.-петербургский и ладожский.

Смиренный Владимир, митрополит московский и коломенский.

Смиренный Флавиан, митрополит киевский и галицкий.

Смиренный Николай, архиепископ финляндский и выборгский.

Смиренный Климент, епископ винницкий.

С.-Петербург.

14-го января 1905 года.

(Сказано 26-го декабря в Казанском Соборе перед панихидой по воинам, павшим при защите Порт-Артура).

„В час сей мне слышен скорбный голос пророка Иеремии: „Кто даст голове моей воду и глазам моим источник слёз! Я плакал бы день и ночь об убитых народа моего (Иер.9:1)“. Твердыня достояния нашего ниспровержена, город опустошён и здания в развалинах. В расселинах скал и в пучине морской погребены тысячи наших невинных братьев. Звезда праздника взошла для нас не в сиянии радости, а во мгле оцепеневающей скорби. Ещё дымятся остатки погребённого города, а Золотая гора его, где развевалось наше знамя креста – отныне – памятник, на котором перст Божий написал прегрешения одних и мученичество других. Наши отцы и братья, доблестные воители, достохвальные страдальцы за родину, почти год выдерживали вражьи натиски, дни и ночи не знали отдыха в героических, сверхчеловеческих ратных трудах, в голоде, лишениях, болезнях, ужасах и изнеможении. Львами поднимались они против врага, но у них слабосильны были зубы и когти для обороны, и они стали овцами, обречёнными на заклание. Так зимой собрано только то, что посеяно летом. Перед лицом вселенной мы явились с делами своими. Удар невидимой десницы полагает неотвратимое мщение. Пятьдесят лет назад бич Божий ударил на нас с моря, чтобы растаяли наши сердца, и страна свергла оковы телесного рабства. От моря пришёл гнев Божий и ныне за тем, чтобы рассыпался пережиток тех дней – порабощённость духа.

Кровью братий наших, безропотных страдальцев за родину, насытилась земля и обагрилось море, а небо закрылось пеленой нашего позора.

Господи, приемли же цену стольких страданий и потреблённых от нас жизней во облегчения жития оставшихся. Буря бедствий да переменится в дуновение утешения. Чаянием лучших дней для всех нас да укрепятся силы борющихся и озарятся упования умирающих. Усечённые же мечом смерти на полях бранных, мы молимся о них, да явятся перед Тобою в правде и да встанут всем сонмом своим в смягчение наших душ, во умилостивление и откровение очес, назидающих земной наш жребий!“

(„H. Д.“)

День тот да будет тьмой... и ночь та – да обладает ею мрак, да не сочтется она во днех года, да не сойдет в числа месяца (Иов.3:4–6).

О, если бы не было этого дня в нашей истории!.. Толпы рабочих в несколько тысяч человек (забастовало, говорят, до 140,000), с жёнами и детьми, с крестным ходом пошли ко дворцу, к Государю, как они говорили, а войска встретили их ружейными залпами. На улицах столицы началась братоубийственная распря и полилась кровь виновных и невиновных. Убито (по правительственному сообщению, от 11 числа) 96 человек, ранено 338, не считая, конечно, многих других, не вошедших в регистрацию. По рассказам, есть убитые дети, есть женщины, есть простые зрители, совершенно случайно попавшие под заряд... Плачет теперь наша столица, как древняя Рахиль, „о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет“.

И не на ком искать их пролитой крови!.. Виноват ли доверчивый народ, в жизни которого всегда есть много неустройства, лишений и обид и которому всегда есть с чем пойти и просить себе милости и защиты, виноват ли он, что и на этот раз собрался и пошёл просить о своих нуждах?

Но ведь ему говорили: „пойдём к Царю, как дети к отцу, расскажем Ему наши нужды, поищем помощи и правды“. А какое русское сердце не откликнется на этот призыв? У кого из русских не захватит дух от этой умилительной картины? Неповинен народ, что его самозваные заправилы этой просьбой его прикрывали свои вожделения.

С другой стороны, виноваты ли и защитники порядка, что им, отборным царским полкам, украшенным победными лаврами прошедших кампаний, выпала печальная доля стрелять в безоружную толпу и обагрять родную землю братской кровью неповинных людей? Иного исхода они уже не видели и, может быть, такой ужасной ценой предотвратили нечто большее и худшее.

Никому не нужна была эта кровь, только враги Царя и России могли радоваться её пролитию, а она всё-таки пролилась!

Совершилось нечто ни с чем несообразное, всем прискорбное и отвратительное, нечто ужасное по самой своей роковой неизбежности; просто кара Божия обрушилась на нас, чтобы к бедствиям и неудачам внешней войны прибавить и это кровавое пятно...

Господи, спаси Царя, спаси Россию; не прогневайся на ны зело, ниже помяни беззаконий наших!

Прощённый день, 19-го января, да даст свой отблеск и душам тех, кто 9-го января видел солнце последний раз и может быть тоскливо жаждет примиренья с нами. В дни пережитого смятения роковой удар смерти похищал из среды нас не только тех, кто жаждал крови, но и таких, кто сердцем был далёк от всякой смуты. Принявшие в оный злосчастный день смерть на улицах нашего города нашли общее место упокоения, но не все гробы их могут быть накрыты покровом осуждения. Могильные холмы сдавили не одни сердца, стремившиеся к цели путями непозволенными, но под ними легли и запальчивая недостаточность разума, и люди полной чистоты, захваченные вихрем возбуждения. Между убитыми не все ответственны. Меньше преступных, больше несчастных. Души последних взяты от нас по неведомому для нас смотрению Бога, чтобы мы, видя невинную кровь, смирились перед огненным оружием ангела смерти. Мы не чуждаемся их чувством своим, но обнимаем их молитвенной любовью. Они убиты, но не опозорены, дабы мы не отвращали сердец своих от них, но могли сотворить молитвенную память о них, оплакивая их бедственный жребий. Бог отмщений взвесит дело каждого из них и воздаст им независимо от наших мнений и приговоров. В крови невинных да растворится и омоется отвержение виновных. В сознании безвинности многих умерших, с миром в душе, а не с опаской и осторожностью приникнем к их плачевным могилам; молитва пусть угладит отшествие одних и скорбь и воздыхания живых.

Антонин, епископ нарвский

20-го января 1905 г. Невская Лавра.

Около месяца болеет о. Иоанн Кронштадтский, и вот хотя, здоровье нашего глубокочтимого и любимого всей Россией маститого старца не ухудшалось до угрожающего положения, тем не менее, как глубоко верующий и верный св. церкви и её заветам, он пожелал приобщиться святых тайн и пособороваться.

2 января ключарь Андреевского собора, протоиерей о. А. П. Попов, получил от отца Иоанна следующее письмо:

„Ваше высокопреподобие!

Достопочтеннейший собрат, отец Александр Петрович. Пришло мне на мысль принять святое Таинство елеосвящения по чину святой церкви, которое и прошу соборную братию совершить завтра, после поздней литургии, взяв с собой из храма святые дары в потире. При этом моя покорная просьба всей братии совершить св. Таинство, громко выговаривая всё, чтобы я мог слышать, чувствовать и молиться вместе с вами“.

Протоиерей Иоанн Сергиев

2 января 1905 года.

Получив это письмо, о. А. П. Попов пригласил к себе всю соборную братию и объявил им быть готовым всем с диаконами служить в совершенстве соборную литургию с выносом святых Даров при торжественной процессии, с запрестольным крестом из храма в квартиру о. Иоанна.

3 января, в 9 ч. 15 м. дня, началась Божественная литургия. Служил А. П. Попов с 4 протоиереями и священниками, при 3 соборных диаконах.

Все были в самом блестящем облачении.

После окончания литургии, соборный причт при колокольном звоне отправился следующей процессией из собора, при многочисленных молящихся, на квартиру о. Иоанна.

Впереди шли певчие, певшие канон: „Воскресения день“, за ними фонарь, за ним запрестольный крест несли два псаломщика в стихарях со свечами, диакон нёс просфору и теплоту из храма, далее два в ряд священники шли с евангелием и крестом. Процессию заключал протоиерей А.П. Попов с чашей св. Даров в руках, поддерживаемый двумя диаконами.

Эту процессию сопровождала огромнейшая толпа народа и богомолок. Рыдания, слёзы и причитания стоном стояли в воздухе. Улица перед квартирой о. Иоанна была загорожена тысячей людей, стоявших без шапок и молившихся о здравии о. Иоанна.

При вступлении на лестницу священнослужители запели: „Вечери Твоея тайныя“. А затем вошли в спальню о. Иоанна, где был приготовлен стол для соборования.

Отец Иоанн встал, принял чашу из рук своего помощника А.П. Попова и приобщился св. Христовых Таин.

После этого начался чин елеосвящения при 7 протоиереях и иереях.

Пели сами иереи и диаконы с псаломщиками. Пето и читаемо было всё без опущений, по желанию самого болящего, который, приобщившись стоя, во время соборования лежал на одре болезни.

Канон и первое евангелие читал о. А.П. Попов, остальные же 6 евангелий и помазаний совершили остальные протоиереи и иереи. Во время молитв с улицы неслись в квартиру рыдания и вопли толпы, а также и плач тех из почитателей о. Иоанна, которым удалось пробраться в квартиру о. Иоанна за процессией.

Трогательна и незабвенна была картина, когда с молитвой все священники возложили евангелие на голову о. Иоанна.

Сердце обливалось кровью, – пишет „Котлин“, – слёзы набегали на глаза при виде маститого нашего молитвенника, ослабевшего физически, но бодрого духом, удивительно смиренно и покорно переносящего свой тяжёлый недуг.

После отпуста многоуважаемый А.П. Попов обратился к отцу Иоанну и сказал:

„Высокопреподобнейший отец протоиерей, достославнейший собрат!

От лица всего священного собора с земным поклоном приношу тебе поздравление с приобщением св. Христовых Таин и твёрдо верю, что по словам апостола, „молитва веры спасёт болящего“, Господь воздвигнет тебя с одра болезни на радость и на плодотворнейшее сослужение с нами в Андреевском соборе на многие и многие годы.

Не могу выдержать тех слёз, которые слышны из окна. Не могу не исполнить тех заветных пожеланий жителей города Кронштадта, которые просили меня принести тебе от них поздравления их. Они до сих пор не могут помириться с мыслью, что так давно не видят тебя и желают, чтобы Господь воздвиг тебя, деятеля их спасения. Их любовь к тебе и твоя к ним – так тесны, что нельзя представить тебя разлучённым от них ни теперь, ни в будущем. Недаром молва назвала тебя Кронштадтским“.

Отец Иоанн благодарил о. Александра, благодарил всех, расцеловался и простился со всеми. После чего процессия в том же порядке при колокольном звоне вернулась в собор, где о. ключарь снова сказал народу горячее проникновенное слово о любимом дорогом отце Иоанне.

(Письмо секретаря митрополита с.-петербургского и ладожского.)

В выдержке из „С.-Петербургских Ведомостей“, напечатанной в отделе „Среди газет и журналов“ „Нового Времени“ (№ 10, 370), говорится что о. Гапон получил от митрополита Антония „благословение и поощрение“... На какой предмет, ясно не сказано, но текст указанной выдержки может дать основание думать, что на руководительство в с.-петербургском обществе русских рабочих.

В действительности же о. Гапон не только не получил на это благословения от митрополита, но председательство в обществе рабочих ему владыкой лично было решительно запрещено...

Когда из газет стало известно, что о. Гапон в движении рабочих принимает деятельное участие, тотчас же последовало распоряжение потребовать от него объяснения. Потом для ускорения дела в пятницу, 7 января, он был приглашаем к митрополиту для личного объяснения, но ни сам он к нему не явился, ни письменного отзыва не прислал.

„Сонм духовных“ в несчастный день 9 января был при отправлении своих обязанностей. Везде были совершены богослужения, даже и в рабочих центрах. В сферу политических и социальных движений духовную власть никто не считает нужным посвящать. Поэтому пастырского слова владыки к рабочим не могло и быть. Во всяком общественном движении надо быть вполне осведомлённым, чтобы вовремя явиться, где нужно, и сказать то, что следует.

В пересыльную тюрьму священник Гапон был определён по ходатайству тюремной администрации, но не по указанию епархиальной власти.

П. Тихомиров

Старообрядческий журнал.

На страницах „Мисс. Обозр.“ сообщалось о решении последнего „раскольничьего всероссийского съезда“ издавать свой периодический орган старообрядчества. Решение это, ныне приведено в исполнение. В Австрии в Буковине старообрядцы-окружники предприняли с нового 1905 г. такое издание под названием: „Старообрядческий Вестник“. Новое издание предполагает вести как апологию старообрядчества, так равно поучать своих единоверцев положительным истинам веры и нравственности в духе и преданиях, конечно, старообрядчества.

Письмо в редакцию.

Μ. Г. Господин Редактор.

Не откажите напечатать в вашем уважаемом журнале: „Миссионерское Обозрение“, ради восстановления истины, следующую заметку. По поводу нового издания сочинения Ф. В. Фаррара „Жизнь Иисуса Христа“; перевод священника Μ. П. Фивейского, под редакцией Г. Д. Феодоровского; книга I: бесплатное приложение к жури. „Русский Паломник“ за 1904 г.¹⁷³, в статье В. Розанова „В мире нашего сектантства“ (см. „Новое Время“, от 5 января 1905 г., № 10. 364) излагается quasi „мягкое“, „деликатное“, „умное“ собеседование (в зале „Общества распространения просвещения в духе православия“, на Стремянной улице) между слушателем, могущим будто бы „даже встать в ряды миссионеров“, и „торжествующим распорядителем собрания“, надменным, восприявшим на рамена свои якобы „труд апостольский, тяжёлый“. Вот их разговор:

„Позвольте, – ещё заговорил из середины тучи: – на странице (такой-то) Фаррара сказано, что Божия Матерь имела ещё детей, кроме Иисуса Христа. Выражение евангелиста о „братьях Господних“ он так истолковывает. Между тем как в „Руководстве священной истории“ (опять имя автора и вообще всё точно, в цитатах) разъяснено весьма естественно и духовно, что „братья Господни“ суть не плотские братья Христа, а братья ему по духу, и конечно Божия Матерь не могла иметь ещё детей. Мысль эта очевидно богохульная. Между тем духовный цензор пропустил книгу, не исправив это выражения, да ещё она дана в виде приложения к духовному журналу (такому-то: я забыл имя, но журнал распространённый, в роде „Душеполезного чтения“), и вот я получил её вместе с духовным журналом. Что же это такое? Зачем в народе смуту сеять? Подрывать основы православной веры? Я вижу, что заблуждение, а другой печатному, да ещё одобренному духовным цензором, не может не верить. Соблазн.

Торжество распорядителя собрания было полное.

– Прекрасно. Вот и плод. Вы ошибку заметили и сказали нам. Мы здесь озабочены миссионерством, в целях миссионерства существует и само это собрание: и оказывается, среди слушателей, с которыми мы приготовились бороться, есть такие, которые могли бы даже сами встать в ряды миссионеров. И делайте так, и проповедуйте! Помогайте труду нашему, апостольскому, тяжёлому, и вырывайте везде, где можете, плевелы заблуждения. Отмеченное вами утверждение Фаррара есть, конечно, ложное, и цензор поступил неосторожно, по крайней мере, не оговорив этого в примечании“.

Очевидное дело, выведенные здесь собеседники принадлежат к числу людей, ревнующих о благочестии не по разуму и считающих Фаррара „дрянь-дрянью“. Собеседники забывают, что „ни одного иностранного богослова мы не можем считать своим собственным, в том числе и Фаррара. Мы должны всегда помнить, что последний есть иностранный богослов“ (кн. I, стр. 11), который „отличается искренним благочестием и преданностью Христу“ (там же, стр. 17). Собеседники, кажется, не в состоянии с объективно-эпическим спокойствием оценить всё значение истинно-научных слов переводчика, священника Μ. П. Фивейского, утверждающего, что „читая книгу Фаррара, мы должны иметь в виду различие между церковной историей и догматическим богословием. И прежде всего твёрдо помнить, что церковная история не опровергает, но и не утверждает никаких догматов. Она занимается не догматами, а фактами. Если в её кругозор входят и догматы, то она и на них смотрит почти исключительно только как на факты“ (Кн. I, стр. 12–13). „Само собой разумеется, что мы должны предъявить и к Фаррару только те требования, какие предъявляются к церковному историку, и смотреть прежде всего не на то, защищает он или нет догматы, а на то, как исследует факты“ (там же, стр. 15). Сам же тяжкий грех, допущенный нашими собеседниками – это положительная напраслина в отношении к названной книге Фаррара. И слушатель из публики, и распорядитель собрания не потрудились как следует прочитать место из сочинения Фаррара по занимающему их вопросу. Из данных прений между собеседниками не видно, к каким именно выражениям Фаррара или к какой из приведённых им теорий о „братьях Господних“ приурочиваются слова слушателя из публики: „Божия Матерь имела ещё детей, кроме Иисуса Христа“. Эти последние, надобно полагать, сопоставляются с разъясняемой Фарраром „гельвидианской теорией“, ложно еретически утверждающей, что „братья Господа были действительными детьми Иосифа и Марии“ (Кн. I, стр. 116, в подстр. прим.).

„Помогайте – говорит распорядитель слушателю из середины тучи – „труду нашему, апостольскому, тяжёлому и вырывайте везде, где можете, плевелы заблуждения“. Отмеченное вами утверждение Фаррара есть конечно ложное, и цензор поступил неосторожно, по крайней мере, не оговорив этого в примечании“. Из только что приведённой тирады распорядителя собрания самые последние слова совсем не обдуманные, ибо не цензор, а оный распорядитель поступил неосторожно, умолчав (а вернее не знав) о „примечании“· в книге Фаррара (стр. 117), направленном как раз к ниспровержению „Гельвидианской теории“. В этом примечании сказано: „с точки зрения православно-христианской Церкви – теория гельвидианская должна быть решительно отвергнута, как несогласная с учением о приснодевстве Богоматери“. Итак, собеседники в зале „Общества“ на Стремянной улице нравственно обязаны сознать свою неловкость в мнениях по отношению к почтенному труду Фаррара и к пропустившему его для печати цензору¹⁷⁴.

А. Матвеев

(Корреспонденция из Мелитополя).

Осенью истекшего года земский начальник 3-го участка, Бердянского уезда, Таврической губернии, признал нужным созвать всех сектантских пресвитеров: старо-молоканских, ново-молоканских и прыгунского толка, а также и русских баптистов, в село Ново-Васильевку, из четырёх сёл: Ново-Васильевки, Астраханки, Новоспасского и Задунаевки.

В 10 часов утра, 4-го октября, прибыло около 22-х представителей сектантских общин, в присутствии волостного старшины и Ново-Васильевского старосты.

Прибыл и земский начальник; заняв место председателя, он открыл заседание словами: „Господи благослови“, и затем произнёс короткую речь: „Старики! Я вас пригласил, желая побеседовать с вами о браках.

Во-первых, если из сочетавшихся браком оказалась одна половина „евнух“, или ни мужчина, ни женщина, или же сочетали двух мужчин, – можно ли считать такой брак законным»?

В продолжение трёх часов во время беседы все представители: старомолоканских, новомолоканских и прыгунской общин утверждали, доказывали, что они признают такой брак законным и неподлежащим расторжению, потому именно, что они просили пред Богом благословения и спрашивали у брачующихся их согласия, и они дали на то обещание жить до смерти неразлучными.

Господин Земский Начальник всесторонне объяснил, что молодые люди могут не знать сами себя до вступления в брак, а после вступления одна половина оказывается неспособной к половому сожитию (он был доктором и ему известны такие случаи); что же касается благословения, то его просить они могли, не зная однако – кого сочетали, а Бог знал и такой брак благословить не мог. – „Вы хорошо подумайте, – продолжал г. земский начальник, – порассудите! Не будьте, как Пилат, – умыть руки, а молодые люди пусть гибнут! От вас дети ваши, внуки и правнуки ожидают многого, а у вас ничего нет! Всё-таки ещё раз напоминаю – признаёте ли такой брак“?

Но старики всё же опять говорили: „Мы иначе не можем ответить, остаёмся при своём мнении и при таких случаях не допускаем расторжения; пусть правая сторона остаётся без брака: это её, или его „крест“ – извинений никаких не признаём, ссылаясь, что Бог развода не допускал ни в каких случаях“.

После всего попросил слова Ф. Балихин, пресвитер баптистов, обратившись к г. земскому начальнику: – „Ваше высокоблагородие, позвольте мне высказать свой взгляд“! – Г. земский начальник позволил: „Пожалуйста, я ожидаю и прошу даже“! – Балихин в своей речи заметил: „Мы здесь собраны различных исповеданий, я, Гущин и Дьячков – баптисты: я Астраханской общины, Гущин Ново-Васильевской, Дьячков Новоспасской – от трёх общин, и я говорю от всех баптистских общин; отвечаю на следующие вопросы.

1-й. Если из сочетавшихся браком оказалась одна половина „евнух“, или ни мужчина, ни женщина, или же сочетали двух мужчин, – можно ли такой брак считать законным?

Не только незаконный, а гнусный и противный воле Бога; это противоестественно. Если же по обману или заблуждению были сочетаны браком мужчина с мужчиной, то само-собой разумеется – это не брак, и христианский нравственный закон требует расторжения его, а иначе выйдет гнусное преступление – мужеложство. Также гнусен и незаконен был бы мнимый брак женщины с женщиной. И Христос говорит, что в браке должны быть, по первому творению Бога, мужчина и женщина (Мф.19:4). По этому же и брак ни мужчины, ни женщины не соответствует Божескому закону о браке, и „евнух“ не может считаться ни мужчиной, ни женщиной. Такой брак не может считаться браком. Моисей говорит: „не запрягай вместе вола с ослом, и с мужчиной не ложись как с женщиной, – это мерзость и гнусно“ (Лев.18:22). Апостол Павел ясно говорил, изобличал невежд: „женщины заменили естественное употребление противоестественным, подобно и мужчины“ (Рим.1:27).

2-й. Невозвратное уклонение в прелюбодеяние одной стороны, по словам Христа, уже есть расторжение и уничтожение брака; правая сторона может вступить в новый (Мф.19:9; 1Кор.6:15,16).

3-й. Неизлечимое сумасшествие – неопределённое, как доказывают тысячи печальных промахов экспертизы психиатров. Этот вопрос в каждом отдельном случае требует разбора доверенных лиц по назначению церкви, – разбора, при котором нужно оказать много любви к обеим сторонам, мудрости и страха Божия. По всестороннему исследованию, при убеждении в неспособности одной половины, способной допускается расторжение и вступление“ (1Кор.7:2,9).

Земский начальник, поблагодарив представителя баптистов за разъяснение, объявил баптистам, что они свободны и могут идти, а остальные остались, однако он от них ответа, кроме вышесказанного, более не дождался.

О. Балихин

(От собственного корреспондента).

МУКДЕН, 4 ноября 1904 г.

30 сентября, на пути, близ деревни Беньопудзы, нам навстречу показался офицер и крикнул, чтобы мы не ехали, ибо впереди японцы. Доктор Кюммель разделил отряд: сам поехал с частью верховых санитаров назад к войскам, а меня со вьюками и остальными санитарами отправил вперёд. Ехал я здесь на верную опасность, полагаясь лишь, что Красный Крест отвратит от нас японские пули. Но тревога была, хотя и не совсем фальшивая, но не точная: мы услышали выстрелы сзади себя, а впереди скоро догнали свой обоз, увозивший раненых, взятых в Иогу вечером, ещё до нашего туда прибытия.

В Убаньялопудзах я простился с IV отрядом, и теперь нахожусь в IX СПб. отряде.

* * *

В том летучем отряде, куда я поступил после IV-го СПб-кого, мне пришлось пробыть только десять дней. Между тем я даже и бороду свою сбрил в виду ожидаемого далёкого похода вслед за отрядом храброго и популярного генерала Мищенки. Не знаю, скоро ли состоится этот поход, но борода моя усечена и оскоблена была – увы – напрасно. Сбрил я её в тех видах, чтобы не набираться с нею лишней грязи и пыли, от которой приходится страдать всякому в летучем отряде.

Вышел я из отряда вследствие того, что не мог и не хотел скрывать моих православных верований и монархических убеждений. Скрывать свой образ мыслей я считал лицемерием, столь противным Учению Евангелия Правды. Притом я попал в фальшивое положение, ибо новые мои товарищи по отряду, услыхав, что во время не весьма отдалённое я побывал в местах не столь отдалённых, сочли меня за „красного“. Дух мира сего (но его я именую – „душищем“, а ещё бы вернее именовать – „зловонием“) тотчас стал обнаруживать себя в какофонии и рыканиях самого дурного тона. Помимо сальных, грязных и скабрёзных анекдотов и россказней, помимо „матюгов“ и сквернословия, „во ушию моею“ раздаваться начали кощунства и злословия такого именно рода, о коих сказано у Апостола Иуды в Послании (см. Иуд.1:8). Не стерпев, я откровенно высказал, что я – человек православный, верующий и что слушать без возражений кощунства и злословия почитаю грехом и лицемерием. Надо отдать справедливость одному из членов отряда: он деликатно извинился передо мной за то, что позволил себе оскорблять мой слух глаголами, „ихже не лет есть“ слушать христианину, причём признался, что и сам он возрос в среде верующих и знает, как тяжело себя чувствует верующий в моём положении.

Однако, пока меня считали за „красного“, до тех пор относились любезно, а когда узнали, что я не того поля ягода, то „поникло лице“ их по каинову образу: насупилось, и в обращении слишком явно начала сквозить угрюмость и ледяная холодность.

Чтобы не быть в тягость господам свободомыслящим и самому не мучиться в чуждой и вредной словесной атмосфере, я предпочёл выйти из отряда. Бог, слышавший моё исповедание перед человеки, исповедовал меня, хотя и не перед Ангелами, но перед людьми, о коих Св. Давид говорит, что Бог их „мало чим умалил пред Ангелами“. Иеромонах Александр, который по святой ревности восстановил только-что из мерзости запустения Храм Божий при Русской Больнице в городе Мукдене, – перепросил меня в Главном Управлении Красного Креста в качестве помощника для клироса. На эту просьбу почтенного Иеромонаха Главное Управление согласилось, но поручило мне ещё вести хозяйство санитарного резерва. И теперь я – так сказать – „сотник“, ибо ведаю продовольствие около сотни человек. Ежедневно до свету является за мной с конного двора китаец на своей телеге („фудутунке“); я сажусь на серого коня, и в утренней полутьме еду с вокзала на рынок в город Мукден, хорошенько укутавшись в защиту от маньчжурского ноябрьского мороза, который имеет особенное свойство нащупывать самые кости и пронизывать валеные сапоги. Закупив в Мукдене мясо, рис, картофель, сало, хлеб, сахар, гаолян для каши – возвращаюсь в свою „клеть“, в которой за ночь замерзает вода. Очевидно, Богу угодно провести меня сквозь строй всевозможных „послушаний“ на Дальнем Востоке. Притом, к тому времени, когда пишу это письмо, бой придвигается вплотную к самому Мукдену. Например, 31 октября в Мукдене весь день воздух сотрясался от сильной канонады из осадных орудий. Стоит сесть на коня и отъехать в известных направлениях вёрст за 20 от Мукдена, и очутишься на передовых русских позициях, под огнём японцев. В конце сентября, когда я участвовал в переводе резерва летучего отряда вперёд, мне пришлось, проехав Гудзядзы (станцию на Фушунской жел. ветви), селения Салиндзы, Банчжи-жай, видеть у селения Ердогоу передовые русские позиции правого фланга. По ночам здесь я слышал артиллерийские залпы и видел, как фейерверк, разрывавшиеся вдали на горизонте шрапнели. Ставка главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами генерала Куропаткина находится именно на этом пути, в селении, рядом с перевалом Хуаншан.

Пришлось мне отвозить письмо к генералу Мищенко, и я имел честь познакомиться с этим доблестным мужем. У генерала Мищенки – симпатичное приветливое лицо; носит он одни усы по-кавалерийски. Весьма жалею, что Бог не благословил мне совершить похода с этим генералом в летучем отряде. Но когда начнётся генеральное сражение, едва ли утерплю возиться с хозяйством. Надеюсь, что меня вновь отпустят на передовые позиции – понюхать японского пороху „шимозе“.

* * *

МУКДЕН, 9 ноя6. 1904 г.

Китайцы – лично для меня, по крайней мере – народ очень симпатичный. Конечно, они не просвещены святой христианской верой, и сердца их не очищены наитием Святого Духа, но у китайцев немало прекрасных природных свойств. Если апостол Павел усматривал особливую набожность у греков в том, что они воздвигли алтарь Неведомому Богу, то и мы в ораве считать китайцев – весьма склонными к принятию христианской, притом православной, веры. Не только в городах, но и в каждой ничтожной деревушке можно увидеть на перепутье нечто в роде часовенки, в которой аккуратно расставлены „глаголемые бози“ многи. Эти капища так мило выглядят, что я невольно завидовал про себя, зачем эти сооружения, с такой любовью и тщанием сложенные из тёмного китайского кирпича, – зачем они не посвящены Имени Единого Истинного Бога, создавшего небо, землю, море, человека и весь мир видимых и духовных (не видимых) существ и вещей. Любую из этих китайских часовенек можно бы (выбросив – конечно – со срамом мнимых „богов“, олицетворяемых истуканчиками) освятить во Имя Отца, Сына и Святого Духа и поставить на место „истуканов“ честные и святые иконы Спасителя-Богочеловека, Богородицы, Святых Христовых Праведников... И тогда бы Благодать Божия ощутительно для духа и сердца почила бы на этих изящных зданиях, которые особенно поэтически и даже очаровательно выглядят, когда бывают окружены священной (всегда хвойной) дубравой. Тогда всякий проезжий православный, проезжая мимо часовен, не шутил бы как теперь (и вполне справедливо) над истуканами, преглупо выглядывающими сквозь отверстия, – но набожно крестился, творя Иисусову всеочищающую и сладостную молитву. Кумирни большие уже роскошные здания: снаружи их обыкновенно стоят два чудища-льва со свирепо и несколько – комически растяпленными пастями. Глазища у этих львов – чистые буркалы. Эти свирепо ощерившиеся чудища как бы дают понять нам, христианам, что „лев рыкающий“ дьявол и „отец“ всякой лжи и ереси обладает умами китайцев и держит их в тьме идолобесия. Тоже самое означает, конечно, и тот неистово-лютый вид, который придают китайцы на своих не – честных „иконах“ (εἰϰῶν – изображение) своему „богу“. Это изображение, отлитографированное на бумаге, можно видеть на внешних воротах почти каждой деревенской фанзы, это именно могло бы содействовать успеху проповеди среди китайцев христианства в православном его исповедании.

На самом деле, – если китайцы любят своих мнимых „богов“ изображать на досках и полотнищах, то – при познании истинного Бога и Сына Его Единородного и Собезначального – им легко перейти к иконопочитанию.

В культе китайцев есть много подробностей, которые облегчают им воспринять с лёгкостью православные обряды и вместе с ними восприять тот божественный Дух, который движется и дышит в смысле и словах, коими сопутствует премудрые свои обряды Мать Наша Церковь Православная. Так, в кумирнях китайцы перед идолами ставят те самые горючие палочки, которыми они закуривают свои трубочки: – приношение, вполне соответственное достоинству тех смердящих „богов“, коих и самые изображения – отвратительны и демоноподобны.

Но китаец, который сам день свой начинает, возжигая пенатам своим довольно смрадную палочку – курилку, – легка усвоит приношение благоухающего фимиама и свечей воску ярого Богу Царю Небесному. Если китаец усердствовал в служении истуканам, то есть в служении дьяволу и его демонам (ибо поклоняться бездушному истукану богоподобного человека мог научить только величайший обманщик диавол, именуемый за это „отцом лжи“), то, конечно, китаец был бы ещё более усердным почитателем и рабом Истинного Бога, если бы только познал Его.

И действительно, когда открыто было Богослужение при церкви Русской Больницы в Мукдене, я видел, как в церковь, входили – с нашего позволения – китайцы, и с глубоким вниманием следили за Богослужением.

Если бы все православные русские люди, любя Бога – если даже не всем сердцем и всей крепостью, то хоть половиной сердца и в полкрепости, – вели себя по правилам Евангелия и святой Церкви, то православие нашло бы в сердцах китайцев добрую почву. Но, к сожалению, обижая китайцев, мы отвращаем их души от веры, которой мы являемся представителями.

* * *

МУКДЕН, 17 нояб. 1904 г.

Нельзя, конечно, сказать, чтобы обиды, чинимые некоторыми русскими солдатами китайцам, были очень велики, но – без сомнения – было бы отраднее для Покровителя Нашего Бога, чтобы мы были – святы, непорочны, справедливы и помышляли только „елика честна, елика доброхвальна“, по словеси Апостолову. Но и то хорошо, что эти мелкие обиды, по поводу коих обиженный китаец поднимает визг и гам, что они очень часто получают возмездие, а ещё чаще встречают протест со стороны русских же людей. Сколько раз лично мне приходилось нагонять страх на плута-солдатика, ухватившего – на манер бурсаков времён Помяловского – у китайца грушу или горсть грецких орехов с решимостью не платить. Сколько раз приходилось видеть, как обиженный китаец моментально апеллировал к прохожему офицеру, неистово взывая о помощи к „капитану“, и плутоватый солдатик оскандаливался даже несоразмерно вине.

Разумеется, эти обманы, если дать им волю, могут с быстротой катящейся с горы лавины превратиться в деморализацию и дневной грабёж. „Не верный в малом, неверен“ станет и в великом. Если мы будем „к злу постыдно равнодушны“, то зло и отец всякого зла и лжи нас преодолеет, и будет уже через нас творить свою волю насильственно („насильством смертного сего телеси“). Оттого-то псалмопевец строго осуждает тех, кто „о злобе не негодова“, а св. Апостол говорит, что „ни холодный, ни горячий“ – теплохладный в отношении к добру и злу – мерзок перед Богом. Поэтому всегда освежительное действие оказывает на души и нравственность та гроза, которая публично разражается над головой какого-нибудь плута, который на Дальнем Востоке срамит своей бессовестностью русское имя. Но ставить эти обманы в вину всему воинству русскому – крайне нелепо, несправедливо, дико. Воинство наше именуется „христолюбивым“ вовсе не потому, что оно всё сплошь таково на деле, но потому, что таково именно оно должно быть. В этом прекрасном названии указуется идеал, а стремиться и достигать этого идеала или сознательно устраняться от него – дело свободы, которой одарён от Бога каждый человек. В имени: „христолюбивое воинство“ всегдашное напоминание о первейшей и главнейшей заповеди православной Церкви и веры, чтобы любить всей крепостью – не деньги, не славу человеческую, не снеди и пития, но Христа Бога, подателя бессмертия. А кто любит искренно Бога, Который достоин пламенной любви и поклонения искреннейшего, – тот будет любить и создания Сего Бога – человека – ближнего.

Брат милосердия Михаил Аркадьев

(Впечатления миссионера).

Всей читающей России известно, что в С.-Петербурге происходят пастырские собрания духовенства, обсуждающие вопросы об устройстве в столице нашей приходов. Пока дело на собраниях не доведено далеко до конца. Недавно ещё покончили с вопросом о том, что такое приход.

Но как бы ни разнообразились подробности в определениях, слово „приход“ всегда будет заключать в себе мысль о „церковной общине“, развивающейся с своей христианской жизни в союзе и под руководством духовных пастырей. Народ наш эту мысль навеки воплотил в поговорке: „каков поп, таков и приход“.

Под несколько грубой оболочкой эта поговорка заключает в себе глубокую правду. Народ свидетельствует, что в своей духовной жизни он находится под влиянием пастырей. Хорош священник в приходе, – там и службы Божии справляются истово; там раздаётся под сводами храма частая вразумительная проповедь: там люди крепко наставлены в Законе Божьем, и они властно оберегаются пастырем от пороков.

При плохих и нерадивых пастырях приходы духовно разлагаются и гибнут. Вот почему миссия наша так „уповательно“ смотрит на священников, справедливо ожидая от них главного содействия по обращению заблуждающихся в Церковь. В своих „упованиях“ миссия основывается на совершенно точных данных о трудах приходских пастырей. Но теперь, когда на собраниях петербургского духовенства раздаются голоса за привлечение светского общества к участию в совещаниях о приходе, – мы считаем полезным справиться: как в светской печати говорят о православных пастырях – этих главных деятелях в приходах? Какие там возлагаются на них надежды и возводятся сетования?

Для настоящего случая мы будем иметь в виду два рассказа, помещённые в 1 кн. Сборника „Знание“ и в „Русской Мысли“ за февраль 1904 года. В Сборнике „Знание“ рассказ принадлежит г. Гусеву-Оренбургскому под заглавием: „В приходе“; в Русской Мысли – г. Милициной – под заглавием: „Идеалист“. Оба эти рассказа изображают священников в противоположном освещении, и сопоставить их содержание любопытно.

Замысел рассказа г. Гусева прост: уже не молодой батюшка, о. Викторин Голгофский, ходит „в приходе“. Не хотелось ему ехать сюда из дома. Знал он по опыту, что „сборы с мужиков“ – дело тяжёлое. Особенно по теперешним временам. Теперь – говорил о. Викторин – „велие развращение в народе пошло... Как Господь терпит“!

Однако нужда заставила его поехать „по сбору“. Олицетворением этой нужды в рассказе является матушка. Она рассуждает:

– Нечего, нечего! Вставай... Да и поезжай! Время-то сам знаешь, какое: осень! Сборы да недоимки... Порастрясёт мужик пшеницу по базарам, и собирай потом с голого-то места!

И вот флегматичный о. Викторин, после длинных сборов, точно, появляется „в приходе“. Сердце его правду чуяло. В приходе он встречает нужду и бедность.

У иной землянки, рассказывает г. Гусев, к нему выходила, вдова, зажимая в подоле горсть сорной пшеницы.

– Уж не прогневайся, батюшка...

О. Викторин косился на пшеницу.

– Ты бы, вдовица честная, хоть парочку яичек прикинула!

– И-и, ба-атюшка! Курочка-то одна, много ли нанесёт...

Но о. Викторин просит.

В другом месте у разорённого парня он вымаливает лукошко сорного овса. А то так наталкивается на такой разговор.

– Есть что ли пшеница-то, Караваев? Выноси.

– Не прогневайтесь!

– Почему так?

– Не сеяно...

– Который год не сеешь-то?

– Год-то? А хто его знает... год-то! Разоримши, известно... Сеяли! Как же... Семья была... всё было! Теперича отощали, известно... Земли... нету... хлеба...

Вот эти слова – земли нету – составляют ключ к объяснению общего обнищанья на деревне. Прежде мужикам жилось лучше. Арендовали они землю у генерала. Да выполз тут на свет кулак некий – Флегонт Кирилыч. Подобно пауку распускал он тенёта возле генерала и придушил мужиков.

Философия его проста. Она вся выражалась одним словом – „нажива“; прикрывалась же наружным благочестием и „воздыхательными“ рассуждениями, имевшими целью оправдать порабощение народа...

Как же относился к Флегонту о. Викторин – общий пастырь душ?

В ответ на его „разглагольствия“ о распределении сословий в государстве, он резонёрствует:

– Премудро! – вздыхал батюшка: – и всё сие составляет свод! И всё сие земное благоусмотрение, – дабы усмирить в человецех алчбу телесную и страстей кипение, и направить всяк шаг человечь на стезю доброзрачную... Но есть такожде ин закон, закон небесный, данный человекам во спасение душ их... Яко лествица, возводящая на небо!

При таком благодушно-созерцательном и беспечно-болтливом настроении о. Викторин, естественно, не хочет мешаться в „земные“ дела своих прихожан, – в их хозяйственные споры с Флегонтом. Пробует он, как бы в просонках, заступиться за мужиков, поясняя Флегонту, что они „от нужды“ крадут господский лес, но говорит это трусливо, памятуя наставление своей матушки:

– Какие там советы? Ты, в самом деле, не сунься там... с мужиками-то... С Флегонтом-то рассоришься, да ещё и до генерала дойдёт!

Вследствие такой трусливой уклончивости о. Викторин не удовлетворяет запросам своих прихожан. Это прямо и заявляет ему жена мужика Зосимы:

– Ступай... обиралы! Обирать вас взять! А как заступиться... вскачь норовите!

С точки зрения бабы, – пожалуй, и разорённых однодеревенцев её, – о. Викторин, действительно, только умел брать.

Когда же до него доходила настоящая мужицкая нужда, он „скакал“ прочь. Так о. Викторин уклонился ходатайствовать за мужиков перед генералом насчёт земли. Он говорит им:

– Старики! Не дело вы задумали! С сильным не борись, с богатым не тягайся!

– Отец! Ты – наш заступник!

– Перед Богом... молиться ежели! Молебствие! О всём просить можно... Что на потребу... По разуму! А я как же в дела такие вотрусь? С какого конца? Моё дело... небесное... А тут земная канитель!.. Нет, нет, нет! Да мне и домой пора, братцы...

Своими словами о. Викторин не убедил мужиков. Они не поверили, что его дело только небесное. Не стал бы он в таком случае выпрашивать у мужиков сорного овса.

Но в своих словах о. Викторин наметил характер своего призвания: он служитель Бога и формальной правды церковной. Столкновения людей из-за земли на почве гражданских законов – не его область...

Такое мировоззрение противно г. Гусеву. Недаром о. Викторина он обрисовал несколько карикатурно: и говорит-то он, как добрый однокашник Кутейкина, допотопным старославянским языком, и жалости к людям не имеет, заботясь только о своих „стяжаниях“, и низкопоклонствует он перед генералом, опять помня только о себе. – Так, когда о. Викторин увиделся с генералом, – он не стал печаловаться о своих разорённых прихожанах, а сказал ему:

– Я, ваше превосходительство, собственно насчёт лесу... давно мы с дьяконом думали... помня ваше отеческое отношение... чтобы, если возможно... несколько древес...

– Для школы?

– Нет-с, для бани!

Генерал вопросительно поднял брови.

– Мы с дьяконом... собственно, давно лишены... в этом смысле... необходимого... для омовения... Касательно соблюдения чистоты...

При таких речах о. Викторина, неудивительно, если генерал поднял на него „вопросительно“ брови. Пастырь душ забывает о своих пасомых даже тогда, когда его мысль искусственно направляют на них. Казалось бы, тогда должна исчезнуть из головы его память о бане, так как сами „камни вопили“ за бедных людей. Но о. Викторин лепечет о „древесах“, сам из живого человека обратившись в дерево. Для него в то время в мыслях существовали лишь доходы да горячая баня...

Если правду изображает г. Гусев, – дела наши грустны; Если в рядах священников встречаются часто оо. Викторины, очевидно, их не облагородить формальным устройством приходов. Очевидно, нам тогда не „о регистрации прихожан“ нужно рассуждать с учёной основательностью, а прежде всего о тех, которые будут регистрировать, о „переоценке этой ценности“. У пастырей-то наших остался ли „порох в пороховницах“?.. А без пороха они – воины плохие. Это, по-видимому, и хочет своим рассказом сказать г. Гусев. В то время, когда даже простые мужики, по любви к меньшему брату, жертвуют собой, – о. Викторин отделывается одними жалкими словами... Выходит: он, руководитель целого прихода, хуже кузнеца Зосимы. Зосима, напр. в рассказе г. Гусева рассуждает:

– Я так, батюшка, думаю: – коли солнце про всех светит...

– Замолчи-ка ты... Негоже мне и слушать тебя!

– Нет... Зачем же? Всё про всех дадено, чтобы все, значит, людие... сообча... по правильному закону! А крови не пей!..

Подобные разговоры, при всей их наивности, о. Викторину, действительно, „негоже“ было слушать. Ведь сам он, – при благоприятном, можно сказать, случае, – не решился ходатайствовать за бедных мужиков, а заговорил с барином-генералом о „древесах“ для своей бани с диаконом. Между тем кузнец даже в блаженных мечтах своих о дарах природы не забыл своего, „мира“ – братьев.

В виду таких обстоятельств, Зосима не мог уважать о. Викторина. Однако, теснимый жизнью, он именно к нему обратился за помощью:

– Защити меня, батюшка! Не дай в обиду!

– От чего я тебя защищу и как?

– От Флегонта и от всех... Ты священник! Ты около Бога живёшь, и всё знаешь, как по Божьему надо!

Таким образом устами Зосимы г. Гусев предлагает нашим священникам быть не только требоисправителями и молитвенниками, а и заступниками, покровителями народа в его земных нуждах. Пастырям нашим он, таким образом, предлагает идти по образу жития Святителей Николая, Алексия и Филиппа. В этом именно виде г. Гусев изображает „пастыря доброго“ в другом своём рассказе.

Когда же священники отказываются идти по указанной дороге, народ – в лице жены Зосимовой – будто бы говорит им:

– Ступайте прочь! Обиралы! Обирать – вас взять! А как заступиться... вскачь норовите!

* * *

Таково содержание рассмотренного нами рассказа. Этот рассказ оставляет в душе тяжёлое впечатление. Он изображает нам священника, поглощенного житейской суетой. В его душе властно звучать не заповеди евангельские, а практический голос матушки: „ты смотри... с Флегонтом-то не поссорься“!

Невольно возникает вопрос: уж не тип ли, не обдержное ли явление в русской Церкви этот о. Викторин?

Если общий тип, тогда положение православно-церковного дела в народе грустно. Тогда приходы, как бы мы их ни собирали в организованные общества, не могут держаться прочно под напором разлагающих обстоятельств жизни. Тогда попятными становятся заявления иных православных людей, требующих сосредоточения приходской благотворительности и образования в светских руках.

Но „обдержное-ли“ явление о. Викторин в русской Церкви?

К счастью, нет. В мире „ещё не без добрых людей“. И наше пастырство не оскудело сильными и честными характерами. Об этом свидетельствует сам же г. Гусев. В рассказе „Пастырь добрый“ он выводит священника, идеального даже с его точки зрения. Этот добрый пастырь, о. Феофилакт Средокрестов, в полном смысле жертвует собой для прихода. И народ его любит. Когда архиерей задумал вывести о. Феофилакта из прихода, – мужики кричали: – „отец! отец! мы тебя не отпустим... Мы застоим тебя... Мы доверенных к архиерею пошлём“...

Такой же светлый и желанный образ священника выводит г-жа Милицына в рассказе „Идеалист“. Идеалист – совершенная противоположность реалисту г. Гусева. Он тоже священник. Зовут его отцом Андреем. Приблизительно он тех же лет, что о. Викторин. По убеждениям своим – он возвышенный, благородный и сердобольный человек. Он проникнут не обрядовым только благочестием, как о. Викторин, а подлинным евангельским религиозным настроением.

В самом деле, по рассказу г. Гусева, и о. Викторин служил Богу. Он, например, „шумно умывшись, долго молился перед иконой, день и ночь освещённой красным светом лампады, широко крестился, часто кланялся в землю... лицо его было точно слегка испугано“. Но, к сожалению, ненадолго. По выходе из своей моленной, после всех этих „обрядово-истовых метаний“, о. Викторин опять погружался в грязную суету, греховную и мелочную, из которой он не выходил до самой ночи, – до вечерней молитвы на сон грядущий.

Не таков был о. Андрей, по рассказу г-жи Милицыной. Он проникнут был весь восторженным благочестием и благородством в жизни. Он любил молиться Богу, но молитвенное настроение не покидало его и за порогом своего дома. Он любил благотворить, когда ходил по приходу. Никогда при этом он „не жадничал“, как свидетельствует его работник:

– Где нам дадут, где не дадут, а где мы и сами отдадим.

Матушка, домовитая старушка, за это упрекала о. Андрея, но он благодушно отвечал:

– Бог на всех пошлёт!

При такой пастырской настроенности, о. Андрей одинаково ласково обращался со всеми людьми. Заходили к нему странники, – он с ними сладко беседовал; бывали у него прихожане – он и с ними „вершил“ даже их домашние дела: кому на ком жениться, как поделить братьям отцовское наследство и т. д.

Нечего говорить, что прихожане о. Андрея не питали к нему никаких дурных чувств. Они его любили, как доброго родного отца. Такое расположение, как бы от лица всех высказал батюшке один умиравший человек:

– Не оставил ты меня, утешил в моей тёмной грешной жизни. Спокойно я теперь умру...

И, собрав последние силы, он полез под соломенную подушку: – „вот тут рублёвка – на помин моей души; распорядись: ты знаешь, как лучше... А это тебе“...

И тёмная похолодевшая рука протянула о. Андрею два пятака.

Подробности эти знаменательны. Они рисуют перед нами желанный народом образ пастыря. Пастырь этот, о. Андрей, свой человек на миру. Он знает людей, как овец в своём хозяйстве. Знает, кто как живёт и чем недугует. Никого он не утесняет. Наоборот всем даёт помощь советом и материальным добром.

И вот следствие таких отношений пастыря к пасомым люди идут к нему для душеспасительных разговоров; идут – и в случае возникших между ними недоразумений. У о. Андрея всем открыты двери. Не боится он, что мужики „полы ему натопчут“; не страшится, что они нагонят на него „земную канитель“. Он знает, что без этой „канители“ не обойтись священнику. Не разрешит её он между прихожанами, – они потянутся к земскому, станут ненавидеть друг друга...

Любили за это крестьяне о. Андрея. Любили и за то, что он был нелицеприятен. Если бы они знали, что, подобно о. Викторину, „с кулаками на селе он ладит, а от бедноты держится подальше“, – если бы затем они были убеждены, что во всём о. Андрей, „выгадывает“ только своё, они бы к нему не пошли за наставлениями; они бы сами убегали от него подальше и никакой нравственной связи с ним не имели.

Между тем мы видим, что умирающие делают его своим душеприказчиком, они отдают ему последние свои трудовые пятаки.

Какая это патриархальная и святая картина! Редко её теперь увидишь. Теперь чаще всего господствуют иные отношения. Священнику нужны доходы; он „теребит“ их с прихожан; те „упираются“. Дело доходит до суда, до брани. – Почему бывает это?

Да потому, что нередко наши священники стали „чужими“ людьми для своих прихожан. Чужими в полном смысле. Являются они на приходы неведомо как для народа, – точно чиновники, пристава и земские. По приезде, – устраиваются особняком от народа. Заводят быт барский, привычки господские. Сами физическим трудом не занимаются и в хозяйстве подчас ничего не смыслят. Живут исключительно на доходы с мужиков, на которых смотрят, не редко, как на работников...

И народ сторонится от таких священников и крепко зажимает от них в своей руке пятаки. Дать им эти пятаки, – для мужика значит, подарить их чужому человеку, которого, говорит он, – мне не жалко, потому что я не знаю, действительно ли нуждается он в моём пятаке, – в моей сорной пшенице, которую есть он во всяком случае не станет...

Священники же, нуждаясь в средствах для своей жизни, требуют с прихожан, – даже „нажимают“ их. На этой почве и зарождаются враждебные столкновения духовенства с народом, которые в последнее время стали хроническими. Устранить эти столкновения – дело неотложной необходимости. В противном случае в православном народе будут расти раскол и секты.

Но как устранить? Вот вопрос огромной важности. Будем ждать пробного ответа на этот вопрос от петербургского духовенства. Оно теперь толкует о создании живого прихода и о прикреплении прихожан к известному храму. Говорить об этом на собраниях, конечно, не трудно, а попробуйте прикрепить, примерно, меня к двойнику о. Викторина, – я сто вёрст пройду, чтобы помолиться вместе с о. Феофилактом.

Так, по нашему мнению, возрождая прихожан для новой христианской жизни, мы одновременно обязаны ещё озабоченнее думать о пастырях наших. Их-то как душою прикрепить к прихожанам и к храму? Ведь теперь они случайно появляются на известных местах; неожиданно же и перекочёвывают с них. В этих случаях преследуются чаще всего только священнические интересы...

Это огромное зло в нашей церковно-общественной жизни. Пора подумать о живых душах прихожан; пора их привлечь к всестороннему участию в приходской жизни – вплоть до назначения к ним пастырей. Мера эта уже практикуется при единоверческих церквах наших. Там, без согласия прихода, не мыслимо административное назначение священника. Там мир и держится за своего избранника; там он не даст ему „воли“, но и не пустит с сумой по свету. Там приход сплочённее и однороднее, чем у нас, – и достигается эта сплочённость без дорогостоящей регистрации...

Так это бесспорно, хотя несомненно и то, что оживление прихода с указанной стороны не обойдётся без некоторых потрясений в других отношениях. Может случиться, что пробудившиеся прихожане не пожелают иметь своими священниками наших семинаристов. Вероятно, им не полюбится характер и всё направление их, – иногда чуждые Церкви. Что мы говорим о семинариях правду, – свидетельствует то явление, что в последнее время семинаристы массами бегут от священства, от служения Церкви. Бегут в университеты, в ветеринарные и другие институты. Так что уже теперь пора думать о том, чтобы пополнить ряды кандидатов на священство людьми преданными православной Церкви.

Этого пополнения, по нашим понятиям, нельзя достичь насильственным задержанием семинаристов в духовном сословии. Нет... Пусть в священники идут люди по глубокому убеждению и сердечному влечению. Если дети священников бегут от жребия своих отцов, пусть на их место встанет сам народ православный, верующий и богобоязненный. Он имеет на то все священные права (Откр.1:6). – Только в таком случае народу необходимо открыть свободный доступ в наши духовно-учебные заведения. Открыть не по процентному лишь расчёту, как теперь, а со льготами, с разнообразными поощрениями – вплоть до казённого содержания учеников из его среды.

Мы убеждены, что народ радостно устремится в духовные школы и семинарии. Мы думаем, что своим приливом он оживит сословие священников и сделает его более отзывчиво-народным. Только не через современное наше образование. Это образование у духовных проникнуто схоластическим безжизненным характером. Благочестивой и восприимчивой душе оно не даст подходящей пищи. Напротив, такую душу оно убьёт сухостью и отвлечённостью своих умозрений. В семинариях у нас неестественно изучают Свящ. Писание; односторонне проходят догматику, – кое как готовят к проповедничеству. Наш народ – здравомыслящий реалист – скоро же понял бы пробелы духовно-семинарской учёбы, и затосковал бы от рутины¹⁷⁵.

Вот почему, нам кажется, заботясь о возрождении приходов пастыри Церкви теперь же должны крепко подумать о воспитании будущих священников – о том, чтобы это воспитание давало людям соответствующее пастырское настроение, и чтобы на его основе не могли развиваться характеры отцов Викторинов.

Но „дух бодр, – плоть же немощна“. И среди пастырства всегда будут люди, привязанные к земным попечениям. Эти люди, при всей своей наружной порядочности, не смогут сделаться любимцами народа; им не понесут прихожане в изобилии необходимого для их обеспечения. Так по крайней мере пастырство нужно избавить от соблазнительного способа существования, – от этих поборов и торга за священнодействие. Теперь священники в массе своей ждут не дождутся обеспечения себя определённым жалованьем. И пора прийти на помощь исстрадавшемуся народу!..

Мы думаем, что эта мера одновременно послужит лишним поводом к тому, чтобы от священства не уходили очень многие люди.

Но нам скажут, что через жалованье священники станут „чиновниками“, господами, окончательно оторванными от народа...

Возможны, конечно, такие случаи. Но почему же заразы чиновничьей не боятся для преподавателей, для судейцев, когда дают им определённые средства к существованию? Ведь сердечность и благородство службы требуется от них по самому характеру их дела. Также не следует страшиться за священников при новых обеспеченных условиях их службы...

К тому же священники, назначаемые на приходы с согласия народа, были бы всегда под общим и довольно бдительным надзором. Прихожане, заметив не пастырское настроение у своих священников, оказали бы на них давление через печать и через жалобу архиерею. Правда была бы восстановлена...

Так или не так, но, когда поднят вопрос о возрождении на Руси прихода, – когда просвещённые Архипастыри заботятся о прикреплении людей к Церкви, – безусловно своевременно подумать о возрождении православного пастырства. Это пастырство, – как говорит жизнь и свидетельствуют писатели наши, – находится не всегда на должной высоте своего служения. Подтягивая народ к идеальному уровню, непростительно закрывать глаза на недочёты у его духовных руководителей.

Пожелаем же, чтобы наступивший год принёс нам хоть зарю, обещающую красный день духовного обновления православного священства!..

Д. Боголюбов

Новый год застаёт русское общество в период внутреннего возбуждения. Мирно протекавшая жизнь нашего народа потревожена жестокой войной на Дальнем Востоке, неожиданно возникшей в январе прошлого года. Вся Русь, от сановника до простого крестьянина, встала на защиту Царя и Родины. Война сильно подняла наш национальный дух и показала воочию, что мы не беспочвенные космополиты, равнодушные к своей матери-родине, но искренние русские люди, во всякое время готовые вставь на защиту Веры, Царя и Отечества.

Правда, после нескольких месяцев войны стали в некоторой части нашей печати слышаться недостойные русских людей голоса, призывавшие нас от патриотизма к космополитизму, но то были голоса отдельных лиц, русских отщепенцев, которые „от нас изыдоша, но не беша от нас“. Они не могли поколебать общего патриотического настроения, заглушить того чувства, которое широкой волной разлилось среди русского народа.

Второй год длится тягостная война. Нам неизвестно время её окончания, и потому мы не должны охладевать в возможной для нас поддержке дорогих воинов, – выразится ли она в денежной помощи или в вещественных приношениях.

Обратимся же теперь к вопросу о том, насколько настоящая война отозвалась на внутренней жизни России. По Законам исторической необходимости, каждое крупное событие в жизни страны влечёт за собой множество других, часто столь же важных. Это в особенности нужно сказать относительно тяжёлых, обременительных войн, какой является и текущая русско-японская война. Примером подобного рода может служить крымская кампания 1853–54 гг., после которой произведены были благодетельные реформы незабвенного Царя-Освободителя. Трудно сказать, что именно ждёт Россию по окончании теперешней её страды, но многие обстоятельства показывают, что будущее нашего отечества во всяком случае в большой зависимости от настоящей войны. На это указывают, между прочим, лучшие представители нашей Церкви, голос которых вполне авторитетен. Так, преосв. Антоний Волынский, говоря в одной из последних своих проповедей, что „будущий Царь России (цесаревич Алексей Николаевич) рождён при условиях необычных, но давно изъяснённых в Божественном Писании, замечает: „...медлительность Промысла многократно повторялась в священной истории, когда ожидался некто великий. Так, патриархи Ветхого Завета: Авраам, Исаак, Иаков, Иуда, Иосиф, стремившиеся передать своему первенцу таинственные обетования грядущего всеобщего избавления, не получали в первенцы тех, кого сами желали. Не Измаил, не Исав, не Рувим, не Ир, не Зара, не Манассия были преемниками священного залога первенства, но их младшие братья. Сие Господь творил тогда, когда хотел показать своим избранникам, что не от них, не от человека зависят судьбы грядущие и направления Божественного Промысла, но только от Его всемогущей воли. Так и ныне Он даровал Царю Сына-Наследника лишь на десятом году его супружества, после совершенного Царственной Четою духовного подвига в виде путешествия на открытие святых мощей преподобного Серафима. Я – не пророк и не сын пророка (Ам.7:14), – заканчивает преосв. Антоний: – будущих событий нашей жизни не знаю, но нам указано от Бога, что, насколько это зависит от людей, они должны приуготовлять их, руководствуясь духовными целями, а не земными...¹⁷⁶.

Другой преосвященный, прозревая в будущие судьбы Церкви, говорит: „Церковь имеет немало чад, давно отторгшихся от неё и не хотящих пока возвратиться в спасительную ограду церковного корабля. Что она будет делать с ними? Привлечёт ли она их к себе и каким путём сможет привлечь? У врат Церкви теперь стоят старокатолики и англикане. Сможет ли она протянуть им свою руку и принять их в братское общение? И много, много других вопросов, вопросов глубокой важности, предстоит решить Церкви. Может быть, в недалёком будущем изменится до неузнаваемости (курс. наш) многое из того, что мы видим в настоящее время¹⁷⁷.

* * *

Выше сказано, что в настоящее время трудно предвидеть что-нибудь определённое в смысле возможного улучшения разных сторон нашей жизни. Тем не менее, сравнивая нашу современность с недавним прошлым, мы можем легко заметить, что уже и теперь в общественной атмосфере чуется новая струя. Это – те идеи и планы общественного переустройства, которые выяснились довольно определённо путём гласного обсуждения в периодической печати. Сообразно с общим направлением жизни нашего образованного общества, эти идеи преимущественно носят политическую окраску, но далеко не безразличны они и для Церкви. Главнейшая из них это – свобода слова. Желательна ли, вообще, свобода слова? Думается, что она не только желательна, но составляет неотъемлемое право нравственно-разумной личности. „Свобода слова – вот неотъемлемое право человека“, – говорит К. С. Аксаков¹⁷⁸. У него же находим следующее четверостишие:

О, слово, дар Бога святой!

Кто слово, дар Божеский, свяжет,

Тот путь человеку иной, –

Путь бунта преступный укажет...

Да, во всех областях жизни человек должен обладать правом свободно выражать свой голос. В противном случае жизнь незаметно принимает уродливые формы; всё честное, возвышенное, благородное, – будучи стеснено в выражении своих мнений, уходит с арены деятельности; настоящие, пламенные Деятели не способны мириться с опекой, налагаемой на их „святая святых“. Ошибочно думают те, которым свобода слова представляется в виде неограниченной свободы заблуждений. Пламенный деятель, если и заблуждается, то заблуждается искренно. И для истины он не погиб; он не устоит перед нравственным её величием и приобщится ей.

Честное перо, – говорит А.С. Хомяков, – требует свободы для своих честных мнений, даже для своих честных ошибок. Когда, по милости слишком строгой цензуры, вся словесность бывает наводнена выражением лести и явного лицемерия в отношении политическом и религиозном, честное слово молчит, чтобы не мешаться в этот отвратительный хор или не сделаться предметом подозрения по своей прямодушной резкости; лучшие деятели отходят от дела, всё поле действия предоставляется продажным и низким душам; душевный разврат, явный или кое-как прикрытый, проникает во все произведения словесности; умственная жизнь иссякает в своих благороднейших источниках, и мало-помалу в обществе растёт то равнодушие к правде и нравственному добру, которого достаточно, чтоб отравить целое поколение и погубить многие, за ним следующие. Прекрасно отвечает К.С. Аксаков тем, которые в свободе слова видят средство распространения неправды и подрыв истины. „Если найдутся злонамеренные люди, – говорит он, – которые захотят распространять вредные мысли, то найдутся люди благонамеренные, которые обличат их, уничтожат вред и тем доставят новое торжество и новую силу правде. Истина, действующая свободно, всегда довольно сильна, чтоб защитить себя и разбить в прах всякую ложь. А если истина не в силах сама защитить себя, то её ничто защитить не может. Но не верить в победоносную силу истины значило бы не верить в истину. Это безбожие своего рода: ибо Бог есть истина“¹⁷⁹.

* * *

Необходимо сделать и ещё одно замечание. Иногда раздаются голоса: „помилуйте, возможна ли свобода слова при твёрдой правительственной власти; эта свобода находится в противоречии с коренными устоями самодержавия“... Ошибка! Неужели самодержавие и твёрдая власть правительства возможны лишь при стеснении свободы слова? Думать так, – значит представлять себе правительственную власть самодержавия слишком поверхностно и даже прямо неверно. „Свобода слова неразрывно соединена с неограниченной монархией, – пишет К.С. Аксаков: – она есть её верная опора ручательство за порядок и тишину и необходимая принадлежность нравственного улучшения людей и человеческого достоинства... Какую же пользу принесёт свобода слова? – спросят, быть может, некоторые. Это объяснить, кажется, не трудно. Откуда происходит внутренний разврат, взяточничество, грабительство и ложь, переполнившие Россию? От общего унижения нравственного. Следовательно, надо нравственно возвысить Россию. Как же возвысить нравственно? Признать и уважать в человеке человека, а это иначе быть не может, как тогда, когда признают за человеком право слова, свободного слова, неразлучного с нравственной, духовной свободой, которая есть неотъемлемая принадлежность высокого духовного существа человеческого... Когда по всей России грянет один общий открытый голос против взяток и грабежей, когда вся Россия укажет всенародно на пиявиц, сосущих её лучшую кровь, тогда поневоле придут в ужас самые отчаянные воры и взяточники. Правда любит день и свет, а неправда – ночь и темноту“¹⁸⁰.

А вот что говорит брат К. С. – Ив. С. Аксаков: „Напрасно воображают некоторые, что свобода слова, устного или печатного, есть политическая свобода. После этого – и свобода есть пить, спать, дышать воздухом, двигать руками и ногами, есть так же политическая „прерогатива“! Свобода слова относится точно также к стороне нравственной человека, как свобода спать, есть – к стороне физической“¹⁸¹.

Борис Тапиро

„Ныне иже имать влагалище, да возмет такожде и мех; а иже не имать, да продаст ризу свою, и купит нож“ (Лк.22:36).

„Отселе примите сами на себя заботы о своих делах... ибо они будут не таковы, как были, легки и нетрудны, но вы подвергнетесь и голоду, и жажде, и многим бедствиям. На это (Господь) намекает словами о мешке, суме и мече. Посему будьте бодры... и мужественны, так как впадёте во многие опасности, на что указывает меч. Говорит это, конечно, не для того, чтобы они носили с собой мечи, но, чтобы объявить им о войнах и бедствиях и сделать их ко всему готовыми“... (Феофилакт).

Война на Дальнем Востоке продолжает клокотать адом. Её страшное жерло поглотило уже не один десяток тысяч русских и японских жизней и поглотит дальше, быть может, во много раз больше того. Во всяком случае теперь уже ясно, что из несчастных жертв кровожадного Марса: – убитых и раненых и их семейств, плачущих и рыдающих о присных своих и у нас, и на японских островах, – могло бы составиться целое маленькое государство. Будущий историк настоящей войны, этой окровавленной страницы из начала XX века, объективнее нас отнесётся и к самой войне, и к её причинам; только думается, едва ли он не упомянет в данном случае о роковой ошибке нашей: готовиться к миру в то время, когда в окружающей атмосфере носились ясные предвестники войны. А если бы древнему летописцу пришлось быть современником такой войны, то в его „правдивых сказаниях“ мы, пожалуй, читали бы теперь такие слова о начале этой войны: „в лето от рождества по плоти Сына Божия 1904-ое начася лютая война Святой Руси с Опоньской страной. Причинися война сия, по Божьему попустительству, русскими иноземцами, сиречь дипломатами, беспечно рекшими „мир и утверждение“, егда война окрест виташе: бе бо теплохладни ко св. Руси, паче же рещи, бысть скудость русские крове в жилах их: разве бо малаго числа, бяху вси иноземнаго племени. А российский флот воинский мирно плаваше по хартиям, не сущ в мори далече. Такожде и воинское искусство мирно преуспевание насмотрех, и не бяху вой тамо, идеже подобаше быти им во мнозе числе. Злочестивыя же опоньцы, хитры суще и утеснени малостью дарованной Богом их окаянству земли на островех, те поры вельми преуспеваша во искусстве воинстем и дипломатии и, подследивше сон и беспечие великия российския державы, умыслиша повоевати ю в крайних пределех восточных. И се в нощи, яко тати, 26 януария устрелиша окаяннии погане корабли российския, мирно почивавшие в колыбели морстей, у брега Артурскаго. И тако начася война. Тьмы тем сразишася со тьмами тем и бысть велие истребление людское. Солнце преложися во тьму, чермновася драсялуя небо, земля вострепета, море и реки кровью человеческою восклокоташа; се воинства врагов ратавашася; окрест их кровь и огонь и курение дыма. И бысть плачь велий и вопль мног на Руси и в Опонии о чадех своих, яко не суть“...

Теперь уже стало почти общим местом в обсуждении настоящей войны, что мы к ней не были готовы, что нами забыто мудрое изречение классической древности: „хочешь мира, готовься к войне“. Желая первого, мы роковым образом забывали о втором.

Предоставим, однако... мудрым политикам доказывать всё непонятное для нас в нашей войне с Японией. Я начал с неё речь только потому, чтобы воспользоваться её историей, как предварительным назиданием для нашего церковного воинства.

Едва ли теперь для кого из церковных пастырей и учителей новость, что Церковь православная ныне – накануне великой и открытой войны с легионами церковных отщепенцев, – накануне так называемой „свободы совести“ и исповеданий. Врата адовы раскроются вскоре во всю свою ширь. Раскол и дикие еретические секты хлынут тёмной лавой из этих врат во двор церковный и, Бог знает, сколько в нём останется претерпевших до конца испытание веры... С несомненностью можно только утверждать, что погибель духовная едва ли многим уступит в числе количеству жертв русско-японской войны. И кто знаком со всеми чисто-японскими хитростями расколо-сектантских пропагандистов: извращением ими Слова Божия и святоотеческого, лукавым угрызанием ими писаний, слащавой интонацией совращения, при угрозе анафемой непослушным и воздыханиях о погибели заблудших; кто знаком далее с девственным невежеством нашего простого народа о своей вере и недолюбливанием им духовенства, а вместе и равнодушием к его проповеди: тот, надеюсь, поймёт, что истину говорю я и не лгу. По своей прежней миссионерской службе и по своему проживанию временами в родных краях, знаю громадные сёла, и знаю с той стороны, что появись в них с открытой и всячески свободной пропагандой любой начетчик какого угодно раскольничьего или сектантского толка, и через год–два огромное число населения, если не перестанет ходить в церковь, то поколеблется в своей вере непременно. Вообразите, в приходе № заявился рьяный штундист, собирает сходку на селе и громит православное пастырство, православные храмы, иконы и т. п. Всё этак у него будет выходить и страшно и, видимо, резонно, а главное – от Писания. За словом в карман он не полезет: говорить публично ему не привыкать и фанатизма хоть отбавляй. Что может ему противопоставить толпа православных слушателей, или возразить? Скромные православные мужички будут воздыхать и молчать, а которые посмелей да полиберальней, пожалуй, подтянут пропагандисту: „да и правда, мол, дерут долговолосые и с живого, и с мёртвого... неужто так писано где“... Православный пастырь, если он не миссионерствовал публично, если он мало начитан по миссионерству (а таковых подавляющее большинство), не выйдет на открытое состязание с пропагандистом, а если и выйдет, то едва ли будет лучше: в его неопытности узрят неправоту его веры. А миссионер – не вездесущ. Телеграфируй ему, лови его... А когда-то он приедет, да задним числом что-нибудь сделает... Что ждёт православную паству, при полной разнузданности отступнической пропаганды, нетрудно догадаться: смута, брожение в приходе и отпадение от истины. Какая православная душа может остаться спокойной, безразличной, какое православное сердце не дрогнёт, когда из двора церковного пойдут в дебри тёмного заблуждения десятки, сотни и тысячи православных людей? И пойдут по младенческому несмыслию в православной вере, пойдут по невежеству, по слепоте? Ужели и при таком зрелище, у кого-нибудь из православных хватит тупой наивности утешаться сознанием того, что Церкви Христовой „врата адова не одолеют“? А такое ленивое и нелепое самоутешение приходилось слышать даже от православных пастырей; да каким тоном оно высказывалось? в неодобрении идеи открытой и ничем неограниченной пропаганды отступничества довольно смело усматривалось даже неверие словам Спасителя о неодолённости Его церкви от врат адовых! Само собою разумеется, что серьёзно считаться с такими взглядами значило бы сражаться с ветряными мельницами, но всё же, раз такие взгляды существуют, приходится два–три слова и им уделять. Мы глубоко уверены, что Япония никогда не покорит, не завоюет России, тем не менее и за Маньчжурский клок земли и даже за один Порт-Артур рекой проливалась русская кровь. И кому это может быть непонятным: проиграна маньчжурская кампания, значит, потеряно Россией не только её приобретение, её собственность, но поколеблено и место её в мировой политике, и для кого-нибудь другого, помимо японцев, явится немалое искушение попользоваться на наш счёт. Странно, что глашатаи свободы исповеданий и их открытой пропаганды не могут усвоить аналогий этого из мира духовного. Я православный христианин. Верю, что истина – в нашем церковном исповедании, знаю, что раскол и секты – тьма и заблуждение; верю, что свет Христов во веки веков будет светиться и тьма его не обнимет, и истина Господня пребывает во век, глубоко верю и словам Христа, что „врата адова не одолеют Его Церкви“. Но вот в эти „врата адовы“ (разные ереси по бл. Феофилакту) стремглав летят сотни и тысячи моих меньших братий; а я, преспокойно наблюдая это зрелище, умиляюсь своей верой в церковную неодолённость; небось, мол, „врата адова не одолеют Церкви“ ... Да ведь это прямо безбожно! Мне, конечно, готово уже либеральное возражение: ничто тебя, мол, не вынуждает сидеть спокойно, раз видишь, что твоего меньшего брата совращают в отступничество, иди и защищай его мечом слова Божия, духовным мечом, а не полицейским; и это для тебя даже лучше: теперь сквозь твою проповедь уже не будет виднеться фигура урядника или городового, теперь она очистилась от множества казённых покровов, с которыми ей раньше также трудно было входить в душу отступников, как верблюду в игольные уши, теперь она доступнее и действеннее для заблудших; теперь и заблудшие, в случае слабости своих доводов, не будут иметь извинения в том, что якобы не могут высказаться по своему упованию „страха ради“ полицейска, теперь ты уже не гонитель, и с раскольников и сектантов слетел уже ореол мучеников, и к миссионерской беседе отношение у слушателей будет теперь совершенно беспристрастное, чуждое всего постороннего святой правде; теперь истина православия может обнаружить свою истинность независимо от опеки гражданских узаконений и полицейского тесака, ставивших её раньше в обидное положение охраняемой немощи; теперь равным образом и отступническая ложь, независимо от гонимого и утесняемого положения отступников, обнаружится только как ложь; итак, ты теперь в лучшем положении, иди и защищай упование своё и своего меньшего православного брата!..

Красивая, пожалуй, но мёртвая и холодная философия! Это безжизненная мраморная Венера, к которой никак не может тяготеть живое христианское сердце, живая православная душа. Эта философия витает в холодных высотах абстракции и совершенно забывает людей, забывает настоящее религиозное развитие нашего многомиллионного православного простого люда. Правда, для миссионеров православных, попадающих ныне нередко в двусмысленное положение защитников „казённого православия“, полная свобода исповеданий и пропаганды – только желательна, в виду их службы и большей ценности их проповедано ведь опытных полемистов с расколо-сектантством у нас на епархию, в 2 (и больше) миллиона населения, в редких случаях найдётся десяток; тогда как в расколо-сектантстве, возросшем на пропаганде, помимо известных его апологетов и хулителей православия, найдётся до 10 процентов таких, мало-мальски начитанных, ругателей Церкви, которым в православном десятитысячном приходе едва ли найдётся хоть один равный возражатель. Миссионеру за такими процентами не угоняться. К тому же нужно непременно иметь в виду и то обстоятельство, что расколо-сектантство – порождение религиозного невежества, чадо тьмы, и, как таковое, более понятно тёмному люду, чем высоты православно-христианского света. И безбожно было бы бросать эту нашу меньшую братию и их потомство в омут отступничества, на вечную пагубу, только потому что она, по независящим, как говорят, от неё обстоятельствам – и неграмотна, и христиански неразвита, и невежественна в своём уповании. Не более ли будет согласно с правдой Христовой, с идеей Доброго Пастыря, страдавшего за каждую из своих овец, с идеей ограды церковного стада Христова от татей и разбойников, с идеей пастырства Христова в Церкви от волков грядущих, – желать и молиться, чтобы Господь Бог, „имиже весть судьбами“, не попустил разбоя и хищничества свободной пропаганды гибельных заблуждений среди младенчествующего народа нашего. Возрастите, гг. либералы, этого младенца до мужа совершенна, когда он сам будет разум иметь, доведите его, по крайней мере, до возможности самозащиты, равной теперешней силе нападения пропагандиста, и тогда ни вы, ни мы, ни вся наша современность не будем повинны перед Богом за своих меньших братий, тогда не будет за нами греха предательства малых агнцев хищным волкам.

А пока что, не умывайте, по примеру Пилата, рук в неповинности в крови малых сих. Вы уповаете на силу обетования Христова о „неодолённости Церкви от врат адовых“, и кричите о свободе совести совокупно со свободой исповедания и пропаганды? В нашем журнале писалось уже не мало по этому вопросу и от Слова Божия и от святоотеческого писания; много было разговоров об этом и на „религиозно-философских собраниях“ в Петербурге. Повторять старое – не охота. Думается и хочется сказать теперь одно. Упование на неодолённость Церкви у одних наивно, у других лукаво. У тако уповающих хочется спросить: кто сильнее – Ирод или Бог? Удивляетесь вопросу? А между тем он тут вполне уместен! Ирод издаёт приказание об избиении младенцев в Вифлееме и во всех пределах его. Иисус Младенец и Сын Божий. Ужели не мог бы Всесильный защитить Его в Вифлееме, ужели Он не послал бы для сего целые легионы ангелов Своих? Но нет! „не у прииде час!“ „Се ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет... ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью и пошёл в Египет“ (Мф.2:13–22). По смерти Ирода, Иосиф с Божественным Младенцем и Его Матерью, возвратившись из Египта, по откровению свыше, в землю Израилеву и услышав, что вместо Ирода в Иудее царствует Архелай, убоялся туда идти, и по откровению же пошёл в пределы Галилейские“. Остановитесь и додумайте над этим хоть минуту! Для сохранения Божественного Младенца употребляется человеческое физическое средство защиты от Иродова приказа!.. И можем ли теперь мы, любящие свой народ, верующие в святую истину православия (неверующих в неё я не имею в виду: им, конечно, всё равно: православие, инославие, магометанство, буддизм, язычество и т. п.), можем ли, повторяю, сказать, положа руку на сердце, что мы, если то от нас хоть одним атомом дело зависело, неповинны будем в крови многого множества наших младенцев в вере, нашего простого православного народа, когда он растерзан будет дикой хищнической пропагандой, падёт жертвой Иродов своего рода и погибнет для истинной жизни в истинной вере? Можем или нет? Вы, гг. либералы, разум имате, вы в „возрасте мужа“ – ответьте на это, – раз верите в истину Христову, в истину Православия? Ответьте и распишитесь, но в памятовании ответа за всякое слово праздное в день суда...

Мне могут ответить: подождите печаловаться: а наши пастыри, а наши архипастыри? ужели „волки“ так уж и распудят стадо?.. На это могу только сказать: а наш флот? а наши адмиралы и генералы? ужели уже многие десятки тысяч русских жизней легли на полях Манчжурии и канули на дно морское? Да, погибельны для нас наши „авось да небось“; мы. кажется, всегда опаздываем, всегда не готовы... „О, проклятье сну, убившему в нас силы“!.. Дай Бог, чтобы уроки истории не остались для нас бесплодными. Благодарение Господу – теперь духовное пастырство наше начало деятельно сознавать, что пора проснуться, ибо „приближается предающий“ святую веру… что миссионерская проповедь и охрана своей паствы – их первое дело. Пошли, Господи, в наступающее лето усилиться деятельному пробуждению не только официальных служителей православия, но и всех свято хранящих веру православную! Пора! Прииде час! «„Зима хощет быти“ для Церкви святой»! Всяк православный, будь готов стать воином Христовым и „дать ответ всякому вопрошающему о нашем уповании“. „Продай одежду свою и купи меч“!..

Н. Гринякин

Св. Правительствующий Синод не оставил без внимания тяжких нестроений, проявившихся в нашем Отечестве, и обратился к Православным с Посланием, которое помещено в настоящей книжке.

Быть-может, в России нет ни одного верующего, который бы за последнее время не приходил к мысли о том, что мы находимся под наказанием Божиим, как справедливо замечают „Моск. Вед.“, по поводу послания. На это указывает в своём Послании Св. Правительствующий Синод, обращаясь ко всем чинам и сословиям Русской земли с увещанием исправиться и впредь жить по правде Божия учения.

Он указывает пастырям Церкви наставлять пасомых, представителям власти – поддерживать правду, богатым – быть милосердными, трудящимся – быть преданными своему труду.

Это веское слово Церкви вызвало в печати ряд откликов и размышлений, из которых наиболее близки сердцу верующих слова Μ. В., которые мы в сокращении и приведём здесь.

„Берегитесь ложных советников, под видом радения о ваших нуждах и пользах, добивающихся беспорядка“. Так говорит Послание рабочим и, конечно, рабочие города Петербурга уже горько раскаиваются в своём доверии к недостойным подстрекателям. Но самое ужасное обстоятельство, не упускаемое без внимания Посланием, состоит в том, что в числе этих ложных советников явился именно священник – Гапон. Наиболее тяжкие события произошли в Петербурге от того, что рабочие доверились Гапону. „Преступные подстрекатели, – гласит Послание, – имея в своей среде недостойного священно-служителя, дерзновенно поправшего святые обеты и ныне подлежащего суду Церкви, не устыдились дать в руки обманутым им рабочим насильственно взятые ими из часовни честной крест, святые иконы и хоругви, дабы под охраной чтимых верующими святынь вернее вести их к беспорядку, а иных и на гибель“...

Тяжкое и возмутительное зрелище, и, конечно, гнев Божий не может не карать народ, в котором стали возможны даже такие кощунства, такая эксплуатация святого чувства народной веры!

Послание Св. Синода содержит обращение ко властям:

„Власть имущие, ищите правды, спасайте угнетённого, защищайте сироту, вступайтесь за вдову“. Но не истинными ли „сиротами“ являются эти обманутые рабочие, оставленные без охраны от хищника? Если верующий призывается повиноваться и власти, от Бога поставленной, то Священное Писание не говорит ли и самой власти, что ей не даром дан меч, на кару злым и на охрану добрым? Меч же тот дан гражданской и духовной власти, которые разными путями, но одинаково обязаны охранять граждан и от обмана, и от насилия.

Русские люди, с почтением читая Послание Св. Синода, без сомнения, должны иметь надежду, что властное действие, духовное и гражданское, не упустит на будущее время исполнения этой обязанности – охранять мирных, простых граждан от обмана и насилия, предупреждать преступление, а не только карать его. Нужно надеяться, что уже не будет возможным само появление священников Гапонов, под покровом власти нагло и безбожно обманывающих народ и ведущих его к гибели. Наблюдение власти за своими представителями, дарование прав только тем, кто их заслуживает, – одно лишь может предупредить подобные преступные действия.

Если власть – светская и духовная, – по наставлению Св. Синода, обратится всем сердцем к исканию правды и спасению угнетённого, – то у нас не повторится ни деятельность Гапонов, ни бездействие власти перед лицом пропаганды, увлекающей народ в явную гибель, ни лицеприятие или малодушие, вследствие которого „ворам“ сходит с рук то, за что бьют „воришек“. При „искании правды“ невозможно станет равнодушное прощение преступлений и нарушений правды. Не одну „вдовицу“ требуется защитить, – в этом нуждается вся Россия.

Наставления Св. Писания, напоминаемые Св. Синодом, открывают действительно пути жизни правой и благоденственной, но эти наставления должно исполнять всецело, а не выбирая одни и оставляя в небрежении другие. Власть не есть привилегия, а Божие служение, – светская и духовная в равной мере, хотя и разными путями. Гражданам необходимо помнить свои обязанности, но необходимо и власти помнить и соблюдать свои. Гнев Божий обрушивается на страну, где это забывается, ибо в ней не может быть уже охраны правды, а поэтому подрывается и само её существование.

Послание Св. Синода, обращённое к Русскому народу и светским и духовным властям, должно напомнить им всем обязанности, которых несоблюдение только и могло вызвать последние страшные события в Петербурге. Глубокий смысл Божественного учения, с напоминанием которого выступил Св. Синод, наилучше открывается человечеству в самых недрах Церкви. Посему-то, с почтением слушая этот голос высших представителей нашей Церковной иерархии, вся верующая Россия будет с отрадой ждать, что голос Церкви и здравого учения явится у нас предвозвестником осуществления здравого учения в самих делах наших, дав таким путём оздоровление несчастной Родине нашей и избавление её от справедливого гнева Божия.

XVII.

Написано не чернилами, а на скрижалях сердца (2Кор.3:3).

Чудо милости Божией 6 января на крещенской Иордани. – Кровавая катастрофа на улицах столицы 9 янв. – Кто такой о. Гапон и как православный священник мог стать во главе народной смуты.

С новым годом, с новым, с лучшим, желанным счастьем приветствую дорогую семью наших читателей и со-работников и от всего сердца благодарю за выраженные в письмени и не выраженные, но нами предчувствуемые, молитвенные благопожелания на новый год нам и нашему дорогому детищу – „Мисс. Обозрению“! Да будут блага величайшего счастья, – мир и радость о Дусе Святе – со всеми нами и в сие новое лето и во все дни нашего трудового странствия по сей юдоли плача и скорбей!

С сердечной тугой провожали русские верующие люди старый год, – год несчастный, год, залитый потоком русской крови и слёз! С трепетной надеждой на лучшее будущее, с томительной жаждой Божьей милости встречен св. Русью новый год! А счастья всё нет и нет! Видно, велик гнев Божий, „праведно на ны движимый“, видно, слабо ещё наше покаяние, потеряна та живая вера, которая, по Слову Евангелия, горами движет!.. В новом году горестные испытания не только не убывают, но как будто возрастают, и впереди не видно радостного просвета. Новый год, с первых же дней своего бытия, несёт многострадальной Руси новые, да ещё какие! беспримерные, неслыханные, страшные беды, при первой вести о которых, у каждого верного сына своей церкви и отчизны, кровь леденеет в жилах, сердце обливается кровью, ум помрачается, отказываясь понимать совершающийся вокруг какой-то адский хаос, принимая окружающее не за реальную действительность, а за какой-то давящий кошмар, за повторение вавилонского столпотворения!..

Разве несчастный случай 6 января на иордани – не беспримерное событие! Разве могла прийти в голову кому-либо когда-либо святотатственная мысль о возможности той страшной опасности, которая стряслась 6 января в буквальном смысле над головой Царя и окружавших Его Величество августейших особ, и всего Синода и Синклита!! Ведь без содрогания и ужаса нельзя себе представить об угрожавшем Руси святой, бедствии, если бы Всеблагой Господь не заповедал ангелам хранить Благочестивейшего Помазанника Своего на всех путях Его (Пс.90:11)!

Поразительна картина чуда милости Божией, 6 января предотвратившей грозную опасность! Как только первосвятитель русской церкви, сошедши с помоста, погрузил Св. Животворящий Крест, и певчие запели „Во Иордане крещающуся Тебе, Господи“, – грянул злосчастный выстрел орудия, в котором случайно, по преступной халатности, оказался заряд картечи, оставшийся после учения 4 янв., шлёпнулись около святителя на лёд пули с треском, как бы от проломившегося льда, другие пули ударились о помост царской палатки, третьи пролетели над головами стоявших на помосте царственных, духовных и сановных особ, причём оказалось прострелянным древко знамени морского корпуса, четвёртые застучали на крыше палатки, пятые, перелетев палатку, ударились в стену дворца, а несколько пуль, пробив двойные окна, оказались в дворцовой зале. Как бы в доказательство губительной смертоносности летевших пуль и для осязательности самого чуда спасения Господь допустил пострадать одному из сущих здесь же полицейскому, который тут же упал со стоном, обливаясь кровью, будучи тяжело ранен в глаз. Городовой этот скончался. Удивительное совпадение – несчастная жертва страшного события 6 янв. оказался по фамилии Романовым. Нельзя-не видеть также чего-то особенного и в том, что простреленным оказалось не другое какое-либо из многочисленных, бывших на параде, знамён, а знамя питомника нашего злосчастного флота, потемнившего славу родной земли!.. Ведь без воли Божией даже волос с головы не падает (Мф.10:29)...

Ну, скажите, Бога ради, отцы и братия, как не верить, можно ли не чувствовать, в ужасном – сколько несчастном столько же и счастливом – случае 6 января величайшего чуда милости Божией, явленного нашему доброму Государю и Его любимой России? О, конечно, всякий верующий это почувствовал в тайне сердца, сознавал в своём уме. Но, по нашей духовной рассеянности и теплохладности, к прискорбию, мы вяло исповедуем эту веру устами и делами, не возвещаем смело и громко милостей Божьих. А ведь Господь долготерпелив и многомилостив к нам и ныне, при всех наших бедствиях, ибо многократно являет нам чудеса Своей милости, только мы, как слепые и бесчувственные, не замечаем их, даже более – попираем их. Припомните, разве года два назад не было чуда милости Божией при несчастном случае во время спуска и освящения какого-то (запамятовали) корабля, в присутствии Их Величеств, когда вихрем сорвало мачту и убило наповал жандармского полковника, а нескольких поранило. Ведь мачта могла упасть и туда, где стояли Их Величества и свита...

Милосердый Господь и тогда, как равно и теперь, храня помазанника Своего, явственно возвещает этим заповедь свою: „не прикасайтесь к Помазаннику Моему; сердце царёво и жизнь его в руке Божией“ (Притч.21:1). Но того чуда, как и нынешнего, мы всенародно не признали и милости Господней не возвещали...

* * *

Но вот „внезапу“ разразилась над Россией „Божия гроза“, – предательски коварным врагом – язычником объявлена нам жестокая война. Мы были ошеломлены, раздражены дерзким нападением на нашу Порт-Артурскую твердыню и повреждением ваших гигантов броненосцев, и затем во все последующие бедствия войны мы только и видели гнев Божий, но не хотели сознать своих беззаконий; мы только и чувствовали одну карающую десницу Господню, но милующей и чудодейственной руки Божией не примечали, – так отяжелели наши духовные очи, так притупилось духовное чутьё, так обмельчало мистическое религиозное углубление в промысл Божий в совершающихся вокруг событиях, фактах и явлениях нашей исторической и повседневной жизни. А между тем, если всмотреться пристально верующим оком, нельзя самым явственным образом не ощущать множество щедрот и чудесной помощи Божией явленных хотя бы над тем же Порт-Артуром.

Не так давно мы прочитали в кощунственной фразе одной порт-артурской корреспонденции, помещённой в заграничном да ещё в безбожном листке, невольное, бессознательное, подобно Валаамовой ослице, провещание чуда милости Божией, явленного нам в самый же первый момент войны. „Да, неверующий, – так заканчивает свою скорбную повесть автор, – и тот должен верить, что, действительно, велик Бог земли русской и славный человек Никола Чудотворец“.

Теперь твердыня наша пала, и секретов на счёт её положения не существует. Оказывается, что в Порт-Артуре в момент объявления войны было лишь 3 тысячи человек гарнизона, крепость была не закончена, должного запаса боевых и взрывчатых снарядов не было. Хотя иностранные стационеры в Чемульпо определённо знали за два дня, о начале войны и советовали Рудневу спасаться в Порт-Артур, но оттуда на запрос командира „Варяга“ отвечали с русской беспечностью и самодовольством, что это вздор, войны быть не может. Утром, перед злосчастной ночью, когда было нападение на наш флот, офицеры эскадры были на именинах г-жи С., а на ночь почему-то назначена была минная учебная атака.

Днём на рейде появилось неизвестное небольшое судно, и, простояв часа два, оно ушло, никем не остановленное и неопрошенное. Корреспондент уверен, что это было японское судно с командирами тех миноносцев, которые были назначены для ночной атаки нашей эскадры, и они срисовали диспозицию наших броненосцев.

Офицеры же наши, когда японские миноносцы стали пускать мины в борта наших кораблей, считали, что происходит учебная минная атака и стреляли по атакующим миноносцам холостыми зарядами. А когда с накренившегося „Цесаревича“ подавали сигнал о помощи, это считалось учебной шуткой. Затем, когда разобрались в чём дело, и с береговых батарей начали палить из пушек, почивавшее в городе высшее начальство, на доклад о тревоге, гоже ответило; „это учебная атака“. „Если бы тогда, заканчивает корреспондент, скорбную Порт-Артурскую эпопею, – японцы прислали не два или 4, а двадцать миноносцев, то они беспрепятственно пустили бы на дно морское весь наш флот, и если не в ту же ночь, то на другой бы день легко могли взять крепость. А она продержалась после того 11 месяцев! Ну что же, разве это не чудо! И сколько раз Господь, споборая нашему Христолюбивому воинству, видимо отнимал разум у талантливых и решительных военачальников японских! Какое было смятение в Порт-Артуре, при гибели Петропавловска и Макарова, или после Тюренченского поражения, а враги бездействовали, как будто кем- то свыше связанные и лишённые разума...

Нет, мы изверились, изнервничались, мы больны душой, мы глухи к знамениям благодеющего нам Господа, и немы к славословью и пенью Его чудес!..

* * *

Как отрадно, что чудо 6 января нашло себе прославление где же? на окраине, – от проживающих здесь русских людей, приветствовавших Государя с чудесным спасением от грозившей опасности. Вот в каких тёплых, полных веры, словах описывает это отрадное явление корреспондент „Москов. Вед.“.

В Гельсинфорсе, в театре, когда 3-й акт кончился, полицеймейстер, от имени губернатора, попросил публику не выходить; занавес был поднят, вся труппа вызвана на сцену и генерал Кайгородов прочёл вслух телеграмму.

Не успел он произнести вслед затем слова: „Государь Император избавлен от великой опасности“, – как со всех сторон грянуло могучее, оглушительное ура, такое русское ура, которое идёт от сердца и доходит до глубины сердца. „Гимн, гимн“, – раздалось со всех сторон.

Раздались величественные звуки Боже Царя храни; пела вся труппа на сцене, пела публика; многие плакали, слёзы лились неудержимо. Боже Царя храни – эти великие слова нашего гимна совпадали как раз с настроением данной минуты... Господь хранит Царя, Он охранил Его и в этот раз Своей Всемогущей Рукой от страшной опасности...

Много раз повторяли гимн; а после окончания спектакля, по единодушному требованию публики, снова и снова раздавались его могучие звуки...

Не перст ли это Божий? – далее размышляет корреспондент Талин, – думалось нам, по выходе из театра, обсуждая совершившееся. Несчастный случай и – чудесное от него избавление Государя со всей Царской семьёй и всеми первыми лицами в Государстве...

И это – как раз в такое время, когда у всех помутились умы, когда со всех сторон, по всему лицу земли Русской, идёт шатание, неурядица, когда подрывается вера, подкапываются вековые устои нашего государственного строя, когда чуть не открыто готовы нарушить священный принцип Самодержавия, посягнуть на спокойствие и безопасность всей Русской Державы!

Уж не предостережение ли в этом случае свыше? Не есть ли это – грозное знамение, ниспосланное нам всем? Царь есть Помазанник Божий, и Сам Господь чудесно спасает Его от смертельной опасности. Не указует ли Всевышний и всем нам священный долг сплотиться вокруг Царского Трона и защищать этот Трон – опору величия и славы России – от всяких дерзких посягательств? Не напоминает ли нам это проявление Божественного Промысла Божия, как раз в момент великого православного торжества, о том, что оскудела наша вера, что пора нам понять грехи наши, стряхнуть с себя иноземное иго, всё чуждое, нам несродное, стать крепкими вероё и духом Русскими людьми, чтущими Бога и любящими Его Помазанника, нашего Самодержца и Вождя?

Да, – это знамение, и как раз в начале года; пусть же оно потрясёт нас до глубины сердец и пусть сгинут опутывающие нас ложь, лицемерие и предательство. Боже, Царя храни, и – царствуй на страх врагам, наш Православный Царь!

* * *

Но вот не успели честные русские люди опомниться от впечатлений потрясающего события 6 января, как налетел ураган нового страшного, всех истомившего несчастия, – рабочей смуты, разразившейся кровавой катастрофой, жертвами которой сделались сотни убитых и раненых, на стогнах и перекрёстках столицы – виновных и невинных!

Рабочие стачки и забастовки за границей – дело заурядное, не редки они за последние годы и у нас в России. Но в последней столичной стачке оказалась совершенно исключительная сторона, очень близко касающаяся сердца и доброго имени всего русского духовенства. Вот об этой-то стороне мы, по долгу духовного журналиста, и вынуждены сказать своё слово в ответ на несомненно существующий среди наших читателей жгучий вопрос: кто таков о. Гапон и как могло случиться, что православный священник оказался во главе рабочей и революционной смуты – с её кровавыми последствиями?

„Не судите прежде времени никого же“, поучает Ап. Павел. И мы воздержимся произносить свой приговор на наших Скрижалях об этом опозорившем духовное звание и сан странном господине. Преступные деяния о. Гапона подлежат суду Церкви и государства, которые в своё время и объявят своё беспристрастное исследование личности и деяний печального рясофорного героя и главного виновника кровавых событий 9 января. Мы здесь можем сообщить лишь циркулирующие об о. Гапоне в обществе и народе толки и появившиеся в печати сведения, а также и наши личные о нём наблюдения.

Не только русская, но даже и заграничная печать заинтересовалась личностью о. Гапона, – так оказался необычен факт участия и верховодства служителя алтаря в народной смуте. Заграничная печать произвела о. Гапона в потомки итальянца Gapon-a, отставшего в 1812 г. от великой армии Наполеона и поселившегося в России, а какая-то из русских газет сообщила, что Гапон – крещёный в детстве бездомный еврейчик. На самом же деле герой наш из крестьян, сын полтавского казака. В детстве он нас гусей и свиней, но был мальчуган юркий и смышлёный. Отданный в сельскую школу, Гапон оказался способным учеником. И по совету, кажется, местного доброго пастыря, отдан был отцом в духовное училище, а оттуда юноша поступил в полтавскую духовную семинарию. Из 4 кл. за „вольное“ поведение был уволен, однако снова принят и окончил курс семинарских наук, „с тройкой“ по поведению. По окончании семинарии, Гапон поступил на службу в земскую управу и был статистиком, т. е. принадлежал к той корпорации „вольных“ земских дельцов, которая в министерство Плеве закрыта при многих земствах, т, к. статистики оказались главными агитаторами, создавшими известное Полтавское движение среди крестьян, разгромивших помещичьи усадьбы. Тогда же Гапон познакомился и женился на земской учительнице, которая была предана народничеству; она и убедила Гапона принять сан священника, дабы иметь больше средств и возможности приносить пользу народу. Гапон сделался приходским сельским священником, снискал благоволение покойного епископа Полтавского Илариона. Последний перевёл Гапона в саму Полтаву к кладбищенской церкви вторым священником. Там о. Гапон выдался своим живым и одушевлённым проповедничеством. Матушка о. Гапона рано умерла от чахотки, оставив двух деток. Среди местного духовенства о. Гапон не пользовался симпатиями, к чему были основательные причины в характере и не – пастырском поведении нашего печального героя. Однако местный епископ не оставлял своего благоволения к пастырю проповеднику и народнику – и по вдовстве направил его для продолжения образования в Петербургскую академию, снабдив ходатайством, благодаря чему Гапон был принят, невзирая на неодобрительный балл по поведению и неважные отметки в семинарском аттестате.

Гапон был принят в академию и вступил в существующий при академии кружок студентов-проповедников на фабриках и заводах. Так начались сношения о. Гапона с фабричным столичным населением, которое он скоро и заинтересовал своим народолюбием.

Будучи студентом, о. Гапон поступил служить и законо-учительстововать в приют бедных детей. Там он тоже первое время пользовался расположением и совета, и попечителей, пока не стряслась какая-то таинственная, история, вызвавшая много шуму и скандалезных толков; после этой истории уволена была начальница приюта и о. Гапон. Суть истории, как видно из опубликованного ныне газетами отчёта приюта за 1902 г., заключается в том, что к о. Гапону выбыла из приюта одна из питомиц приюта.

Когда года 2 назад в среду петербургских фабричных начала проникать московская организация кассы взаимопомощи и рабочих союзов, мы видели в собраниях рабочих о. Гапона среди организаторов, прибывших сюда из Москвы и устроивших это новое для Питера дело. Однажды о. Гапон был с несколькими рабочими и у меня с просьбой оказать поддержку их делу и содействие к устройству для рабочих духовных и общеобразовательных лекций, по примеру московских чтений, а также, чтобы были им предоставлены для рабочих собраний аудитории общества религиозного просвещения. Тогда же они носились с мыслью об основании печатного органа, который бы мог противостоять против революционных брошюр и прокламаций, широко распространяемых среди рабочих – социал-демократической партией. Видел и ещё несколько раз я Гапона. О. Гапон делал впечатление совсем не глубокого человека, а скорее какого-то „шалого“ – не то юродивого, не то скудоумного и экзальтированного, у которого или „не все дома“, – или же наоборот, – он „себе на уме“, и способен представляться где нужно не тем, чем он есть на самом деле.

Рабочие организаторы, среди которых Гапон, как нам казалось, не играл тогда особой роли, а скорее выглядывал учеником их, заинтересовали меня названным движением, направленным к сплочённому отпору против зловредной пропаганды и к законному обеспечению своих товарищей на случай несчастия. Раз просят рабочие здоровой духовной пищи, надо её дать. Это прямой долг Церкви и её пастырей. К данному вопросу я отнёсся с полным сочувствием и горячим участием. Однажды этот вопрос у меня в Редакции обсуждался целым собранием интересовавшихся рабочим движением верующих интеллигентов и пастырей, во главе с о. председателем просветительного общества, – о. прот. Орнатским. О. Гапона не было тогда. Мнения разделились. Указывалось, что на организацию этого движения нет пока правительственной санкции, и оно находилось тогда в ведении полиции, а потому представителям Церкви входить в сношение с такой организацией не политично.

Другие держались того убеждения, что для учительства Церкви нет дела, как и от кого исходит и кем ведётся организация рабочих. У пастырей просят здорового духовного хлеба взамен того суррогата, которым напитывают рабочую массу иные просветители, ну и давайте этот хлеб, радуясь и благословляя Бога, что не пропал аппетит у этих оторванных от Церкви её сынов. Что же касается тех бесед, которые ведутся религиозно-просветительным обществом, то они не вполне удовлетворяют рабочую среду, которая ищет уже не молока, а твёрдой пищи.

Прозорливыми указывалось также и на то, что и сама организация рабочих союзов – дело обоюдоострое, палка о двух концах. Сплочённую рабочую армию легче злонамеренным агитаторам перевернуть и опрокинуть в свою сторону, чем разрозненные силы. Словом, петербургские духовные сферы уклонились от поддержки этого движения. На молебне по поводу освящения кассы взаимопомощи рабочих, прот. Орнатский в своей речи указывал, что общество ведёт в 64 пунктах беседы и приглашал рабочих ходить туда и там поучаться. Разочарование организаторов чувствовалось уже тогда.

Князь Мещерский, издатель „Гражданина“, взялся удовлетворить желанию рабочих относительно печатного органа, начав издавать свои „Дружеские речи“.

С тех пор прошло почти два года. Рабочим вопросом в наших духовных сферах, по-видимому, особенно не интересовались.

А между тем, – дело правительственной организации союзов шло своим чередом, прошли законом правила о рабочих старостах на фабриках, разрешены были рабочие союзы, весь Петербург был разделён на 14 участков и каждый участок имел уже своё помещение для собраний.

О. Гапон благополучно окончил курс академии, написав сочинение кандидатское на обоюдоострую тему „о христианстве и социализме“. Сообщалось, что в учёной работе своей он высказался скорее социалистом, чем христианским пастырем и получил замечание от совета академии.

Рабочего движения о. Гапон не терял из виду и не оставлял его, и когда другие перестали интересоваться им, он пристроился к нему вплотную. В благонадёжность и способности его уверовали и рабочие, и власть. Сам покойный министр Плеве лично приглашал Гапона для переговоров и последний произвёл на первого доброе впечатление. По ходатайству тюремного начальства о. Гапона определяют на должность тюремного священника и в тоже время утверждают по избранию рабочих старшиной рабочего союза. В распоряжение о. Гапона, как старшины, доверяются деньги на нужды организации рабочих (мы слышали – он получал до 500 руб. в месяц); в его распоряжении была касса взаимопомощи. В собраниях рабочих о. Гапон по понедельникам вёл духовные беседы.

Что он проповедовал и как, очевидно, никто не знал, никто не интересовался. Облечённый доверием светской власти, он стал полноправным хозяином дела организации и руководительства рабочих союзов. О Гапоне вспомнили и заговорили во время забастовки, когда он выступил перед администрацией путиловского завода с петицией от имени рабочих и вёл себя, как настоящий демагог.

Приняв обязанности старшины рабочих, вопреки совета и желания высокопреосвященного митрополита, Гапон вёл своё дело в отчуждении от епархиального начальства и духовенства столичного. Когда, в дни забастовок, владыка митрополит потребовал о. Гапона к себе для объяснений и внушений, Гапон не явился.

С 7 числа забастовали рабочие типографии, в которой печатается наш журнал¹⁸²; здесь близко помещается и 5 отдел собрания рабочих. Отправившись навестить типографию, мы увидали близ дома собрания большую толпу рабочих, стоявших чинно, понурив голову, видно в глубоком раздумье. Потянуло нас к этой толпе, по старой миссионерской привычке, когда нам приходилось одиноко лицом к лицу стоять с словом евангельской правды – и перед взволнованной тысячной толпой (у закавказских духоборцев), и перед мирной многотысячной массой (раз в Киеве нам пришлось проповедовать на могильном холме Щекавицкого кладбища более чем пяти тысячам слушателей).

Увидав одного из знакомых типографских рабочих, я к нему обратился с вопросом: о чём раздумываете, братцы? Нет ли в собрании о. Гапона?

– Батюшки нашего нет, а там (в собрании) читают лекцию и отбирают подписи под петицией, ответил мне рабочий.

– Кто читает и о чём?

– Да, верно, какой-нибудь рабочий. Он рассказывает о том, как нужно завтра к 2 часам всем идти на Дворцовую площадь. Наш батюшка с выборными пойдут во дворец подавать Государю прошение о наших рабочих нуждах. Если Царь милостиво примет и пообещает удовлетворить наши нужды, то батюшка, выходя из дворца, махнёт белым платком, и тогда всем надо кричать „ура“, а если Царь не примет просьбы и откажет, то батюшка махнёт „красным платком“, тогда надо всем кричать: „нет у нас больше Царя“.

– Послушай, приятель, не добрые лекции вам читают, явно на безумное дело подбивают, порассудите-ка: всегда испрашивается Высочайшее соизволение на принятие Государем кого бы то ни было, даже послы иноземные, принцы приезжие, министры – и те без назначения времени приёма сами по себе не дерзают являться во дворец перед лицо Царя. Если такого разрешения от министра двора на принятие вашей депутации нет у „вашего батюшки“, то нечего ему и ломиться во дворец, – это будет дерзостью и безумием, ибо насильно никого не допустят и к порогу царскому. А если испрошено разрешение, то не зачем толпе рабочих собираться на площадь и т. п.

– Да мы и сами так думаем, что пустое дело затевается, многие и не стали подписываться под прощением... А вот наш машинист N подписался полной фамилией, а теперь раскаивается и боится, чтобы чего худого из этого не вышло. А помощник его – тот поостерёгся, – взял, да и подписался: „Максим Сладкий“... Все рассмеялись. Я ушёл.

Хотелось мне в собрание пойти самому и обличить смутьяна лектора, но к сожалению не позволили „положение“ и разные соображения „тонкого политического свойства“... А теперь, когда разыгралась кровавая драма, бесконечно жаль, что много в нашем спокойном лагере „политики“ и мало решимости... И тяжело и досадно стало, зачем миссионеры, пастыри-проповедники отстали от рабочего вопроса, оставили этого одного Гапона, не пощадившего стада лютого волка в рясе...

Ещё два слова об о. Гапоне. Во время народной смуты, в субботу 8-го вечером, его никак не могли найти, он переменил за ночь чуть ли не 6 квартир. Однако утром шёл с многотысячной толпой путиловских забастовщиков, но в третьем ряду; в первом же ряду, по его святотатственной команде, шли „образоносцы“: двое несли икону, один на плече (распущенную) ризу и епитрахиль, двое хоругви, двое портреты Их Величеств. Кощунственная и адски коварная цель такого маскарада была понятна, на неё мог решиться только великий нигилист в рясе: всё это рассчитано смутой на вящее впечатление на войска и народ – пусть-ка-де попробуют стрелять в иконы и портрет Государя. Прямо какое-то неслыханное нахальство и иудино предательство!

После первой схватки с войсками, Гапон исчез, а где он теперь обретается, об этом в Питере говорят разно.

Конечно, время выяснит всё, а теперь разную оценку дают виновности и характеру деятельности о. Гапона: безбожники восторгаются, верующие негодуют, одни находят, что он получил социалистическую закваску в школе статистиков, но, сделавшись пастырем, вытрезвился от политического угара и был исполнен добрых намерений служить интересам народа, не изменяя пастырскому званию, искренно и по-христиански, но, оставшись одиноким, так же глупо и наивно, чисто по-мужицки, попал в опутавшие его сети анархической партии, как глупо опекаемые им рабочие попали в расставленные для них Гапоном сети смуты.

Другие, наоборот, считают о. Гапона хитрым, низким и коварным авантюристом, ловко проведшим всех, начиная с доброго епископа Илариона в Полтаве, продолжая начальством академическим и епархиальным, – провёл и одурачил самого умного Плеве и, наконец, нагло, безжалостно подвёл под катастрофу народную массу, а сам ускользнул и от пуль, и от рук полиции. Одно неоспоримо, что о. Гапон, пастырь недостойный, что он во всё время действовал и окончил свою эпопею не только не по-пастырски, но и не по-христиански, – как тать и разбойник. Слава Богу, что он не от нас изыде.

Да, воистину, дни наши лукавы, а коварство людей не брезгает ничем святым!

Что. же, падать ли духом, унывать ли в виду таких страшных бедствий церкви и отечества! Никак! Будем веровать в лучшее будущее, – памятуя, что верующему всё возможно!

Станем добре, каждый на своей страже, станем со страхом Божиим и живою верою и упованием на милость Божию! Противопоставим нынешнему шатанию умов, нетвёрдости чувств и убеждений – непоколебимую верность и преданность нашей матери Церкви и нашему драгоценному отечеству до самопожертвования, столь необходимого в переживаемую тяжёлую годину; – верность и преданность до последней капли крови нашему возлюбленному Государю, как первому Сыну свято чтимой Им церкви православной, как Самодержавному Печальнику и Хранителю судеб земли русской, – верность незыблемым коренным нашим основам – православию и самодержавию, как единственна спасительному оплоту и залогу спасения России, от нынешних внешних и внутренних бед и напастей!

Будем веровать, надеяться и молиться, чтобы святая и родная Русь в новом году обрадована была благословением мира и спокойствия, согрета лучами правды и добра! Нас же всех да сохранит милосердый Господь от всякого зла!

В. Скворцов