Рассказы

• От автора
• Свеча
• Покаяние беса
• Переправщик
• Виктор, значит — победитель
• Не укради
• Не убей
• На правиле
• Выбор
• Поход за грибами
• Сирота
• Дневник
• Призвание (притча)
• Женское одиночество (размышления)
• О чем трещат свечи (притча)
• Мытарства
• Инициация
• Библейская рулетка
• Исповедь
• Встреча
• Алтарник
• Паломники
• Жил был пес (рассказ-притча)

Паломники

Все описанные ниже истории реальны. Более или менее изменены детали событий и имена персонажей.

Паломничество – древняя христианская традиция. Оно было популярно и в IV веке, и в XIV. Не ослабло оно и в наше время. По сей день тысячи христиан стремятся посетить места, с которыми их связывают либо события Священной истории, либо случаи из их собственной, всегда неповторимой жизни.

В первые времена паломничество было связано с опасностью для жизни. Долгие пешие путешествия всегда были опасны для паломников и иногда становились последним духовным подвигом для человека. В наше время тоже можно попасть в заложники террористам или в аварию на экскурсионном автобусе. Но все же сейчас условия для паломничества значительно упрощены, так что часто его путают с экскурсионным туризмом. Но кто храм своей души ставит выше архитектурных строений XVII века, тот всегда получает пользу и возвращается из паломничества духовно обогащенным.

Как я и сказал, жизненные ситуации, предшествующие паломничеству, у всех разные. Вот и я оказался в одном из древних русских монастырей не от праздного любопытства. Когда полгода назад моя дочь была при смерти, а помочь ей могли только молитвы, я дал Богу обет, что в случае ее выздоровления совершу паломничество в пять монастырей, раздам там милостыню и помолюсь. Вроде не такой уж и серьезный обет, но исполнить его получилось лишь спустя полгода. Дочурка пошла на поправку буквально через несколько дней, в чем я однозначно увидел к нам милость Божию.

Обету меня научила моя покойная жена, но об этом чуть позже. А пока этот монастырь был последним, после которого я намеревался, духовно обогащенный, отправиться домой. Но напоследок Господь сподобил меня провести замечательный вечер с людьми, с которыми до этого я никогда не виделся, но знакомство с которыми определенно было еще одной небесной монеткой в копилку моего сердца.

Сценарий моего посещения был таким: я проводил день на послушаниях, вечером был на службе, с утра молился на Литургии, после чего по желанию мог ехать дальше.

В тот день, вернувшись после ужина в келью, я обнаружил, что у меня появилось четыре новых соседа. Келья была пятиместная.

– Мир всем, — сказал я, неспешно оглядывая присутствующих. Это были четверо мужчин разного возраста. Старшему было лет около шестидесяти. Он склонился над сумкой и разбирал свои вещи. Остальные занимались кто чем: один читал, двое о чем-то негромко разговаривали, а последний изучал содержимое электрического чайника, стоявшего на столе.

Посмотрев на меня, старший за всех ответил: С миром принимаем.

Он пригладил свою бороду и спросил меня:

– А вы, наверно, местный?

– Можно и так сказать, — ответил я, – на сутки.

Мы разговорились. Выяснилось, что старший (его звали Анатолий) традиционно приехал подлечить нервы и духовно окрепнуть, что он делает регулярно.

– Кто на Мальдивы, кто в Крым, а я сюда. Больно атмосфера здесь благодатная.

Другой наш сокелейник – Леонид, приехал для исповеди и причастия. У него духовник в этом монастыре. У Виктора, третьего моего соседа, в этом монастыре подвизался друг его юности, и он приехал с ним увидеться. Наконец, четвертый – Рустик, вымаливает себе спутницу жизни. Мы, шутя его спросили: Много ли спутниц он нашел в мужских монастырях? На что он ответил:

– Напрасно смеетесь. Мужские монастыри, как никакие другие, в изобилии притягивают женский пол, вот только спутницу Бог пока не указал.

Через какое-то время Анатолий сказал:

– Друзья, я вижу тут чайник есть, а у меня замечательный чай имеется. Он способствует и работе нервной системы, и нормализует давление, но, главное, он способствует нашей беседе, которую я предлагаю переключить в другое русло. Я уверен, что Бог собрал нас здесь не случайно. Вы знаете, что путь к Богу интересен и не прост. У каждого он неповторим. И мне очень хотелось бы услышать, каким он был у вас. Может быть другой извлечет из этого какую-то пользу для себя.

Собрание, хоть и без энтузиазма, но поддержало эту идею. Мы приготовили чай, после чего Анатолий сказал:

– Если хотите, то я могу начать. Задам, так сказать, тон. В общем-то, моя история не отличается какой-то оригинальностью. Обычное советское прошлое. Я, как и многие в мое время, был бесконечно далек от всего религиозного. Партия, Ленин, светлое будущее – вот ориентиры, на которые мы равнялись. Лениным я тогда действительно восхищался. Думал, это каким же надо быть грамотным и одаренным, чтобы такую революцию осуществить!

У меня даже похожий с ним случай был. Когда мне было 8 лет, мама принесла мне нательный крестильный крестик. Сжав его в кулаке, я направился в туалет. Нимало не колеблясь, я выбросил его в унитаз, как какую-то заразу. Вот такая была у нас ненависть ко всему религиозному. Наверно этим объяснялось мое увлечение Лениным.

Я так и ходил все повторял, как мантру – Ленин, да Ленин, пока мой коллега по техникуму Савелий Николаевич меня не вразумил. Я в 1975 в техникуме электронику преподавал. Савелий Николаевич был преподавателем в том же направлении, что и я, только немного в другой области. Он был постарше меня, женат, имел сына. Кстати, потом с его сыном интересная история произойдет. Сына его зовут Михаил. Ступив на неправильный путь, Миша попал за решетку. И не просто за решетку, а в камеру смертников. Шансов, казалось, нет. Время шло, и он ждал своего часа. И вот однажды ночью к нему зашел посетитель. Только не через дверь, как полагается, а через стену. Похож он был на старца, седая борода, длинные волосы и одет в странную длинную одежду. Подойдя к Михаилу, он говорит: Я тебя отсюда вызволю, а ты восстановишь такой-то храм. Сказал и опять ушел в стену. Миша подумал потом – показалось, наверно. Но каким-то чудом дело пересмотрели, и вскоре он оказался на свободе. А храм тот, где-то под Серпуховом, он действительно восстановил.

Так вот, его отец, Савелий Николаевич, мой коллега по техникуму, мне и говорит: Что ты все — Ленин, Ленин! Ты его хоть читал?

– Нет, — говорю.

– Ну так возьми и прочитай. Например, 45 том.

Я нашел именно 45 том, так как думал, что в нем есть что-то особенное и прочитал. Каково же было мое разочарование после прочтения. В анкете, в графе – профессия, Ленин написал – литератор. Литератор управляет страной! Из его слов я понял, что ему нужна была только лишь власть, и вся его деятельность была направлена на получение этой власти.

В общем, в Ленине я разочаровался и снял его огромный портрет со стены. Примерно в то же время я стал коллекционировать иконы. Это было вовсе не по религиозным соображениям, а чисто из личных интересов. Стал вместе с группой ездить по святым местам. Причем, повсюду меня сопровождали какие-то знаки: то бритва сломалась, и мне пришлось отращивать бороду. Другой раз, когда мы были в одном из городов Прибалтики, я поднялся на огромную колокольню католического собора, чтобы поснимать оттуда красоты города на камеру. Я всегда был любитель до съемки. И вот закончив с панорамой, я начал спускаться вниз по большим каменным ступеням. Вдруг дверь наверху с шумом захлопнулась, и я оказался в кромешной темноте. На меня напал жуткий ужас, потому что, сколько я ни спускался, лестница все никак не заканчивалась. С вытянутыми вперед руками, словно слепой крот, я преодолевал ступень за ступенью. Уж не помню, какие я только молитвы не вспомнил, пока спускался, как мне казалось в преисподнюю.

Наконец, я нащупал рукой дверь, толкнул ее и буквально вывалился наружу, упав на колени. Поднимаю глаза, а передо мной большое распятие. Тут я, конечно, помолился от души.

Но это еще не было моим воцерковлением. Далее были еще поездки в Малоярославец, Оптину пустынь. Помню, когда мы были в Оптиной, я еще раз получил урок. Службы тогда проходили в одной из башен. Помню, поднимаюсь я туда. Устал, а тут какой-то мальчик стоит и медленно читает – Господи, помилуй, Господи, помилуй. Повторяет и повторяет. Я ждал-ждал какое-то время, а потом говорю вслух: Нет, этому конца не будет! Развернулся и ушел. А он читал часы перед Литургией и 40 раз повторял «Господи, помилуй». Не было у меня тогда никакого терпения, даже минуту подождать не смог.

Потом я сходил в скит. Возвращаюсь и вдруг прямо передо мной на ветку садится какая-то красивая птичка и начинает петь. Я застыл, стою, слушаю и именно в этот момент коснулась меня благодать Божия – слезы хлынули их глаз, и почувствовал я отвращение к своим прежним поступкам. После этого я потихоньку стал меняться, а в паломничества стал ездить уже не ради любопытства.

Интересно было то, что в тех храмах, которые я посещал, потом происходили со мной какие-нибудь события. Например: в Малоярославце, где я был до этого, я потом познакомился со своей будущей женой, в Козельске был другой храм, там нас потом обвенчали. Есть еще один храм, который я посещал в период своего искания Бога, но с ним пока у меня ничего не связано. Кто знает, может быть там меня отпоют.

Анатолий закончил свой рассказ и замолчал.

– Да, интересно, – спустя несколько секунд сказал Виктор. – Дедушка Ленин, значит, — он улыбнулся, — за это трудно осудить – время такое было. Попробуй подумай о чем-нибудь другом, когда с малолетства тебе мозги советским утюгом выглаживают. Повезло, если родители верующие.

А я вот, хоть и был комсомольцем, — продолжал Виктор, — но не особо ревновал по этой дружине. Хотя и верующим не был. Кошка, которая гуляет сама по себе – это про меня было. Сам себе выбирал идеологии: немного того, немного этого, тут гороскоп почитаешь, там в Библию заглянешь. Даже молитвы какие-то знал. Но все это было после свадьбы. Жена мне верующая досталась, вот она-то и влияла на меня. А я что-то делал в угоду ей, а чему-то противился. Но в целом оставался равнодушным к вопросам духовным. Но один случай изменил меня на всю жизнь.

Мы с друзьями охотой увлекались: уточка, кабанчик, иногда рыбалка. В тот день моя чуткая жена говорит мне: Одень крест!

Ко кресту я имел некоторое уважение, верил в его защиту, хоть и не по-христиански. Поэтому спорить я не стал. Одел.

День прошел средне. Ничего крупного в тот раз не было, и мы уже собирались обратно. Я немного отстал от группы. Уже вечерело. Пока я выискивал в роще чьи-то следы, солнце село и в лесу заметно похолодало и стемнело. Я огляделся. Смотрю, вдали какие-то огни мелькают. Вроде похоже на наших – мы где-то там и должны были встретиться. Я помедлил немного и двинулся по лесу, намереваясь потом свернуть к точке встречи.

Вдруг вижу, среди деревьев на возвышенном месте кто-то стоит. Показалось – лось (вроде и рога даже разглядел). Мне сразу полегчало, хотя сначала ёкнуло под сердцем. А он постоял-постоял, посмотрел на меня и побежал мне навстречу. И тут я только понял, что это был бурый медведь. Страх волной прокатился по всему моему телу. Ружье, которое было при мне, на медведя не годится. Бежать было еще глупее. Тут я вспомнил про колотушку за спиной (мы брали их как раз для таких случаев). Скинув ее, я принялся методично бить, в надежде звуком испугать зверя. Но тот продолжал галопом двигаться ко мне. Я уже видел, как переливается мех на его спине, как мелькают огромные черные когти, но выхода из ситуации я не видел.

Уже когда между нами оставалось примерно метров 10, внезапно пришло спасение оттуда, откуда я и представить себе не мог. Я поймал четкую мысль – молиться! Отбросив колотушку в сторону, я повернулся спиной к медведю и упал на колени. Опустив голову между коленей, я принялся молиться всем, кого только смог вспомнить. Я призывал и Господа Бога, и Божию Матерь, и даже святителя Николая. Признаюсь, такая молитва бывает, может, несколько раз в жизни. И чудо не замедлило совершиться. Подбежав ко мне, медведь стал кидаться на меня, но не прикасался ко мне. Он кружился вокруг меня – то в одну сторону, то в другую, ревел, рвал землю и опять угрожающе бросался. Так продолжалось минут десять. Все это время я непрестанно призывал на помощь небесные силы. Наконец, походив вокруг меня еще какое-то время, зверь ушел в чащу.

Еле подняв голову от земли, я огляделся. Вы не поверите, я с трудом верил, что остался в живых. Это было, как второе рождение. И в духовном смысле это действительно было второе рождение или возвращение с того света. Рассказываю друзьям, они хлопают по плечу: Счастливчик, — говорят, — Бог спас. А у меня уже и сомнений нет, что Бог спас.

Домой прихожу и говорю прямо с порога:

– Жена, срочно в храм идем! У меня такое было!

А после рассказа она мне и говорит:

– А я себе места не нахожу. Уже два акафиста за тебя прочитала.

– Вот так вот, — закончил Виктор свой рассказ, — и будут двое одной плотью: и по телу, и по мыслям, и по чувствам.

– Да-а, — мы прямо выдохнули после его повествования. – Ты и правда на особом счету у Бога.

– Ну, если так, то все мы на особом счету у Бога, не так ли? – сказал вдруг Рустик, — Разве то, что все мы здесь сегодня собрались не есть следствие промыслительного попечения о нас Высшей Божественной Силы?

– Верно, — ответили мы ему.

– Вот и я тоже неизвестно где бы был сейчас, — продолжил Рустик, — если бы не Промысел Божий. Я родом с Узбекистана. Родился в Бухаре, где и прожил полжизни. Но солнечная Азия меня не привлекала, и я все время хотел уехать в Россию. В этом вопросе меня поддевал больше национальный фактор, нежели религиозный. Ведь я тогда не был верующим, а потому тот факт, что вокруг были одни мусульмане, меня особо не волновал. А вот что касается русских, то это была больная тема. Притеснения были и моральные, и физические. На столбах вешали объявления такого типа: Русские, оставайтесь, будете нашими белыми неграми (то есть рабами). Русскую девушку могли изнасиловать в любом месте, что и происходило. И всё это оставалось безнаказанным, так как жаловаться было не кому.

Но моя мама была против моего отъезда, по крайней мере, до армии. Отслужишь, — говорила она, — тогда езжай.

Я тогда работал в организации, которая проводила реставрационные работы памятников архитектуры. А памятников этих там предостаточно – город ведь древний. И все, конечно, мусульманские. Помню, в тот день реставрировали мы дворец Эмира Бухарского. Меня в этом дворце в пионеры принимали – дедушка какой-то, который был первым пионером в городе, повязывал мне там пионерский галстук. И вот сижу я высоко на лесах, занимаюсь штукатурными работами. Вижу сверху, во дворец заходит человек русской внешности. Меня это тогда удивило. Он осмотрелся вокруг, увидел меня и машет мне, мол, спускайся. Я слез. Подхожу к нему, а он мне говорит: Заканчивай тут на мусульман трудиться. Пошли православный храм строить.

Как потом оказалось, это был новый священник – отец Димитрий, которого прислали служить в этом городе. Ну я, понятное дело, с работы уволился и стал помогать в постройке храма. Православного храма в Бухаре тогда не было. Под церковь нам отдали здание железнодорожного вокзала, из которого мы и построили храм. Днем я пономарил на службах, а ночью работал там сторожем.

Наконец, приблизилось долгожданное для меня время срочной службы. Я после 8 класса уезжал учиться в Москву, и мои документы были там. Потому я планировал призваться из Москвы. Но мама запретила: Отсюда будешь призываться, — говорит.

И вот я на свои деньги слал телеграммы в Москву, чтобы быстрее прислали документы. Надо мной тогда все смеялись: Нормальные люди, — говорят, -наоборот от армии бегут, а этот служить рвется. Но мне до этих мнений было все равно – я стремился уехать в Россию. Наконец призвали. Отслужил я в Свердловске.

Когда я был в армии, мне приходит телеграмма – Маме очень плохо. Приезжай. Я подумал, что это розыгрыш, чтобы мне отпуск дали. Но когда приехал, узнал, что мама лежит парализованная. У меня еще две сестры есть, вот они и ухаживали за ней, пока я дослуживал. А как дембельнулся, стали мы все вместе ее выхаживать.

Наконец, мы могли уже строить планы по переезду в Россию. Но прежде переезда был один интересный случай. Однажды, когда меня не было дома, мне позвонил мой приятель Володя. Он был православным и в какой-то мере повлиял и на меня в этом вопросе. Когда он позвонил, трубку взяла мама. Она в то время еще лежала, но понемногу уже отходила от паралича. А поскольку человек он был не чужой, она начала ему рассказывать про свои беды и болезни, что у нее и то, и сё. А он ей в ответ начал про веру и про Церковь: Вам, — говорит, — надо Богу молиться. А она ему возражает: Что я монашка что ли, молиться еще! Но Владимир продолжает свое: про Церковь, молитву, таинства. И вдруг в трубке они слышат женский голос: Правильно он говорит – надо молиться и верить в Бога.

Они в изумлении спрашивают: А вы кто?

Оказалось, это была раба Божия Анна, которая работала или лучше сказать служила в понятно какой организации и занималась прослушкой. Сама она была верующей православной. Я, — говорит, — хоть тут и работаю, но тоже православная. Я вас слушала, слушала, а как заговорили про Церковь, то уже не удержалась, чтобы не высказаться.

Анна тогда много говорила маме про Церковь и духовную жизнь, говорила, что мама уверует и вылечится. Потом все так и случилось. В конце они даже обменялись номерами телефонов. Потом Анна много раз приходила к нам и говорила на религиозные темы, так, что тоже внесла свой вклад в наше воцерковление. Мы потом шутя называли ее – Анна-Пророчица из КГБ. Она потом уехала в Россию почти в одно время с нами.

Очень помог нам отец Димитрий, который во время болезни часто навещал маму и причащал ее. Она уже была расположена к таинствам. В большой степени именно благодаря ему мы с мамой стали приобщаться к вере.

Чтобы собрать деньги на квартиру в России, мне пришлось продать две наши квартиры в Бухаре. Денег дали так мало, что потом мы смогли купить лишь однокомнатную. Узбеки говорили: Когда вы, русские, уедете, все равно все нам останется. Поэтому радуйся, что хоть это дали. Могли бы и вообще ничего не дать. Потом так и было – другие уже ничего не могли продать. Мне даже ни одной книги не разрешили взять из квартиры – Всё куплено, — говорит,- уже наше.

Теперь я у сестры живу, а мама с бабушкой в однушке. Мама очень изменилась с тех пор: постоянно молится и вообще ведет богобоязненный образ жизни. А я на распутье: то ли в монастырь, то ли под венец. С невестами пока не везет, а монастырей, пожалуйста – на выбор. Но мама как услышит про монастырь, сразу в слезы: Ты меня сначала похорони, а потом уж в монастырь. И теперь я в руках Божьих. Вот молюсь, чтобы Господь вложил мне в сердце исполнить Его святую волю. И вас прошу помолиться.

На этих словах Рустик закончил свою историю.

– Да, познавательно, — через некоторое время произнес Анатолий.

Мы молчали какое-то время. Потом Леонид сказал:

– Я так понял, отвертеться у меня не получится?

– Нет! Ну что вы! Уважьте! Просим! – заговорили мы наперебой.

– Ну ладно, — сдался Леонид, — сами напросились. Я ведь уже давно похоронил все на исповеди, но раз вы хотите встретиться с призраками моего прошлого, то я вам эту встречу устрою.

– Хотим, хотим, а как же — ответил Анатолий за всех.

– Я в прошлой жизни, как я ее называю, работал оперативником в ФСКН, — начал Леонид свой рассказ, — Ну, наркоконтроль в общем. Сразу скажу, опером я был плохим. Плохим в том смысле, что поступал противозаконно, хотя сам стоял на страже закона. Вы, наверно, знаете, какие слухи и легенды ходят про оперов. Так вот в большинстве своем они действительно имеют под собой реальные факты. Я тоже не гнушался ничем, чтобы добиться признания. А потом домой придешь и начинаешь жене все это рассказывать: кого и как били да запугивали. Смешно тогда все это было, например, еще не успеешь рта раскрыть, а человек уже изъявляет готовность подписать что угодно, лишь бы не били. Так нас боялись.

Жене только все это было в тягость слушать. Она хоть и в церковь не ходила, но даже ее от моих рассказов воротило. Бывало, кинет лишь короткую фразу: Нашел чем гордиться, — и уйдет на кухню. А у меня даже на моей звериной душе паршиво от этого. Но ничего не менялось: сроки всегда поджимают, а дела закрывать надо. Вот мы их и закрывали.

Однажды был случай, после которого многое в моей жизни изменилось. Было одно небольшое дельце, которое висело уже больше месяца. И мы решили его в темпе закрыть. По нему тогда проходило несколько свидетелей. Мы с моим коллегой прикинули, посмотрели и вызвали повесткой одного молодого человека. Вызывали в качестве свидетеля, хотя замыслили многое на него самого повесить.

Не сразу, но он пришел. Ну и началось. Сначала принуждали свидетельские показания написать на некоторых лиц, а он в отказ – Нет и все! Не знаю о чем идет речь. Тогда мы плавно перешли к главной части нашего представления – стали говорить, что если не хочет свидетельствовать, то сам будет подозреваемым. Утверждали, что у нас и все необходимые показания на него есть и отпираться бессмысленно. Тогда он давай на 51 статью ссылаться – не буду, мол, против себя свидетельствовать. Давайте мне положенного адвоката.

Мой коллега был следователем, в производстве которого и находилось это дело, и я естественно действовал по его поручению, то есть имел право допрашивать. Мы как увидели, что парень не профан, то перешли к тому, что нас всегда выручало и действовало безотказно – от устрашений перешли к побоям и пыткам. Тут уж я не буду вдаваться в детали, скажу только, что парень оказался крепче, чем мы могли себе представить. Мы продержали его трое суток, и всё это время пытали всевозможными способами, вплоть до средневековых. А он молчит и только молится: Господи, помилуй, Господи, Иисусе Христе, помилуй меня!

Схема у нас была накатанная, и по истечении трех суток мы приступили к ее заключительной части.

– Молиться значит, умеешь, — сказал в какой-то момент мой коллега, — очень хорошо, потому что тебе это сейчас понадобится.

С наступлением ночи, мы посадили того парня в машину. Его, кстати, Максимом звали. И поехали темными дорогами, мрачными лесами. Едем и так ненавязчиво продолжаем свои требования до него доносить: Ты только подпиши и всё сразу закончится. Дадут каких-нибудь 5 лет. Выйдешь через 3 года за примерное поведение. А то и еще раньше по какой-нибудь амнистии откинешься.

Он ничего не отвечает и только молча смотрит в темное окно. Мы через какое-то время тоже замолчали. Тогда я достал пистолет и начал с ним играть – крутить, перезаряжать, вытаскивать и вставлять пустой магазин. Целюсь с лобовое стекло и спускаю курок. Это моральное давление выматывает не хуже побоев. Но Максим не произносит ни звука.

Наконец мы свернули с дороги и, проехав минут десять по грунтовке, остановились в глухом лесу.

– Выходи, — сказал мой коллега.

Максим вылез. Ему расстегнули наручники и дали в руки лопату.

– Копай вон там.

Он секунду посмотрел на нас и, отойдя метров на пять, стал копать.

Мы стоим с коллегой и разговариваем о чем-то. Максим не спеша копает. Время шло, и мы оба ясно ощущали, как нарастало напряжение. Когда работа уже подходила к концу, я тихонько спросил напарника: «Что делать-то будем?» Понятно, что никто никого убивать не собирался. Мы вообще до этого момента еще никогда не доходили. Обычно когда везли кого-то в лес, то в машине даже самые стойкие соглашались подписать что угодно. Но до могилы дело не доходило. Нужно было импровизировать.

– Пальнешь в воздух, да и всё, — говорит мне коллега.

– Он же сразу в прокуратуру побежит, — возражаю я ему.

– Ну тогда вали его.

– Кого вали?! Не собираюсь я никого валить!

Стояли мы так и думали, что нам делать. А парень тем временем закончил копать и воткнул лопату в землю.

– Ну что, — говорю, — не передумал еще? Есть ведь еще шанс пожить, девушку найти, детей завести.

Он посмотрел на звездное небо, глубоко вздохнул и говорит:

– Я ни в чем не виноват и признаваться мне не в чем. Вы думаете, я боюсь смерти? Я христианин и знаю, что ждет меня после смерти. А вот вам следовало бы ее бояться.

Нас его мужество просто с землей ровняло. До последнего момента я все надеялся, что он спасует и пойдет на сотрудничество, но я ошибся. Мы ошиблись.

– У меня к вам последняя просьба, — вдруг обратился он к нам, — дайте мне одну минуту помолиться.

Мы молча кивнули. Он встал на колени и стал вслух молиться. В молитве он просил прощения за свои грехи, молился за родителей, а в конце перешел на нас. Он просил нам у Бога прощения наших грехов, говорил, что мы не ведаем, что творим, просил привести нас к познанию истины.

Я стою, слушаю, а у самого сердце в комок сжалось. Все-таки не до конца я тогда превратился в животное. До сих пор перед глазами эта картина стоит – в свете фар фигура человека, стоящего на коленях на краю своей могилы и умоляющего Бога обо мне.

Наконец, он произнес – Аминь. Я готов.

Мы помолчали некоторое время, после чего я ему говорю:

– Садись в машину.

Не говоря ни слова, он сел и всю дорогу опять ехал молча. Непонятно почему, но он не стал тогда ничего на нас писать. Как я уже говорил, после этого события я изменился. Я перестал форсировать дела и принялся читать жития мучеников и творения святых отцов. Прошел не один год, когда первый раз приехав в этот монастырь, я вдруг к своему удивлению встретил здесь отца Михаила, которого я знал Максимом, и с которым судьба нас пересекла тогда таким чудовищным образом. Я тогда не знал, как к нему подойти, да и подходить ли вообще. Он же со своей стороны совсем не помнил на меня зла. Я начал с ним советоваться и теперь частенько приезжаю к нему на исповедь.

– Вот такая вот история, — закончил Леонид, — Я вас предупреждал.

– Слава Богу за всё! – произнес Анатолий, — слава Богу, что нам дан такой небесный дар, как – покаяние, благодаря которому всегда будет оставаться надежда.

Я понимал, что теперь настал мой черед изливать душу, а потому не дожидаясь просьб сказал:

– А меня жена к Богу привела.

– Жена? Ну, это прям апостольская классика, — сказал Виктор, — неверующий муж освящается верующей женой, у которых рождаются святые дети.

Он улыбнулся.

– Ну да, классика, — согласился я. — Да вот только у нас было совсем по-другому, не по-классически.

Жену мою звали Лена. Мы поженились по большой любви. Первое время, словно на крыльях летали, на людях дурачились, как дети. Помню, в переполненном автобусе я запел одну из ее любимых песен. Было так забавно смотреть, как она краснеет. Но вот что касается классики, то с этим у нас было туго – в Бога мы оба не верили. Хотя по настоянию ее матери венчались. Людмила Петровна была верующая, но вот ее дочь пошла другим путем, хотя поначалу, как и многие в детстве, тоже в храм ходила. Поэтому с венчанием мы спорить не стали. Нам тогда было все равно. Да мы и не против венчания были, это ведь так красиво. А мы хотели, чтобы все было красиво. Не понимали мы тогда всей глубины этого таинства.

Помню, как перед ЗАГСом ее мама нас благословляла Казанской иконой Божией Матери. А мы стоим, улыбаемся, но молчим. Все-таки мать. Про благословение матернее ведь что говорят: благословит мать – все у тебя будет, словно сам Бог благословил. А проклянет – жди смерти, долго не проживешь.

Напутствуемые благословением верующей женщины мы вступили в совместную взрослую жизнь. Потом был ресторан и море шампанского, а потом и медовый месяц, который пролетел как-то быстро. Затем начались будни семейной жизни. Но нам они казались светлыми – мы ведь любили.

И вот примерно через год случилось происшествие, которое изменило всю нашу жизнь. Она работала в сберкассе, и я, когда были свободные дни, забирал ее с работы. В тот день я освободился по расписанию и как обычно подъехал на машине к знакомому дому. Зайдя внутрь, я подошел к окошку, где сидела Лена. Но там была ее подруга. Едва подняв глаза и увидев меня, она опрокинула на меня поток слов и предложений: «Ленка в больнице… звонили тебе… телефон не работает… боли в животе… страшно кричала… скорая помощь… езжай в больницу».

Словно зомби я садился за руль автомобиля. Выехав на трассу, я слушал, как в голове звучат обрывки только что мной услышанных фраз. Трясущейся рукой я достал из кармана телефон, который был поставлен на беззвучный режим, и увидел двадцать шесть пропущенных звонков.

Приехав в медгородок, пришлось еще какое-то время бегать по нему и искать нужное отделение. В конечном итоге, когда я пришел в палату, прошло уже более пяти часов после ее госпитализации. Врачи к тому времени накололи ее чем-то, так как она кричала на все отделение.

Я просидел там весь вечер. Ночью она пришла в себя. Я спросил ее, как она себя чувствует? Она ответила, что теперь уже лучше. Уже ничего не болит. Я спросил, врачи поняли что у тебя? Они что-то говорили про панкреатит. А она отвечает: Нет, это не врачи мне помогли. Это Николай Чудотворец.

Я немного опешил.

– Какой Николай Чудотворец?

– Тот самый, из книжки.

Эту детскую книжку мы листали с ней, будучи в книжном магазине.

В процессе разговора выяснилось, что после нескольких часов невыносимой боли Лена дала обещание святому Николаю, что если он ей поможет, то она станет верить в Бога и ходить в храм. И сейчас она понимала и чувствовала, что здорова.

Как потом оказалось, ее слова полностью подтвердились. Она выздоровела еще до того, как был поставлен точный диагноз. Врачи немного поудивлялись и выписали ее уже через несколько дней.

После этого жизнь пошла своим чередом. Однако выполнять свое обещание Лена не торопилась. Я однажды спросил ее об этом. Но вместо того, чтобы пойти в храм, мы договорились ничего не говорить ее маме про этот случай. То есть про приступ она знала, а вот про обет – нет. Мы оправдывали себя занятостью, работой, отсутствием времени, а в храм собирались сходить как-нибудь потом. Но «потом» так и не наступило.

Не случайно говорит премудрый, что обеты Богу нужно исполнять. Лучше вообще не давать их, чем дать и не исполнить. Через какое-то время Лена сказала мне, что у нее рак, причем, уже в запущенной форме. Это был словно удар грома. По причине своей духовной слепоты мы не могли тогда связать эту болезнь с каким-то обещанием, сказанным в приступе боли. Это потом мне это стало очевидно, а тогда мы просто пытались победить болезнь, пытались бороться с Божьим определением. Но несмотря ни на что, болезнь поразительно быстро прогрессировала. Пока, наконец, Лена не слегла окончательно, отсчитывая свои последние дни.

Она умирала мучительно. Помню, как тогда мне пришла мысль позвать священника. Я слышал, что к больным и умирающим для чего-то приглашают священника. Но она ответила, что в жизни не разговаривала ни с одним священником, а потому и сейчас не знает, что ему сказать. Не знал и я и не стал настаивать.

Но об этом заговорила ее мама, которая приехала спустя какое-то время. Она пыталась объяснить Лене, для чего нужен священник, но та упорно отказывалась. Наконец после очередной настоятельной просьбы матери, Лена жестко ответила:

– Мама, хватит! Не надо никакого попа звать! Затем чуть помедлив добавила: Сейчас уже поздно.

За несколько дней до смерти, она вдруг попросила принести ей крестик, который ей подарила мама взамен ее крестильного потерянного. Одев нательный крестик, она продолжала угасать у нас на глазах. Через несколько дней я услышал, что ее стоны прекратились.

Затем были похороны. Все эти дни я ходил словно в тумане, как будто земля из под ног ушла. Впереди было столько совместных планов. И вдруг резко обрыв. Пропасть, в которой не видно дна.

Священника мы все-таки позвали. Он отпевал ее дома, прося у Бога упокоить новопреставленную Елену со святыми.

Прошла примерно неделя. Все разъехались. Людмила Петровна вернулась домой, и я остался один на один со своими чувствами и переживаниями. Это было томительно. Каждая вещь говорила о ней. Когда запах ладана выветрился, остался запах ее одежды, который сводил меня с ума. Иногда я ловил себя на мысли, что надо собираться и ехать забирать ее с работы. Я каждый день ходил на могилу, чтобы эти мысли не лишили меня рассудка. Оставаясь там часами, я молчал, разговаривал с ее фотографией, корил Бога, в Которого не верил и плакал.

В тот день я вернулся с кладбища, когда уже вечерело. Аппетита не было, зато было мучительно тоскливо и одиноко. Я упал на диван и уставился в темнеющее небо, намереваясь бесцельно провести остаток дня. Вдруг я почувствовал чье-то присутствие. В глазах как будто потемнело, очертания комнаты приняли странные формы. И в этот момент я увидел Лену. Она стояла передо мной вся черная и дикими глазами смотрела на меня. Я пришел в ужас.

– Лена, – едва слышно произнес я.

– Как я заблуждалась, – простонала она. Все, что говорила мама – все правда. Бог есть и ад есть.

Я смотрел на нее и не мог поверить своим глазам. Только что расставшись с ней навсегда, я опять смотрю на нее и разговариваю с ней.

– А что ты от меня хочешь? – спросил я ее.

– Мама за меня молится, и ты обо мне заказные записки подавай. Многие из нашего рода прокляты и находятся в аду. И я тоже там.

– А что там в аду? – спросил я ее.

В этот момент она вся затряслась и, сотрясая руками, закричала:

– Как там страшно!

И исчезла. Ее крик еще некоторое время доносился до меня и, медленно как бы удаляясь, затих.

Я пришел в себя и почувствовал, что весь дрожу. В комнате стоял сильный запах гари и жженого мяса. Я не буду долго описывать свое состояние. Скажу только, что оно было шоковым. После того, как я пришел в себя, я первым делом позвонил Людмиле Петровне и, заикаясь, рассказал о видении. Она мне объяснила, что Лена таким образом просила молитв о себе.

Уже на следующий день я был в храме и разговаривал со священником. Из этого разговора, который можно назвать началом моего воцерковления, я вынес много нового и непонятного. Но главным было то, что я начал молиться о ней. К молитве я присовокупил и пост, какой мог себе тогда позволить. По совету некоторых людей я стал раздавать милостыню о упокоении Елены.

И вот спустя некоторое время она второй раз является мне.

– Спасибо за молитвы, — говорит, — мне стало легче, но все равно нестерпимо.

После этого прошло около пяти лет. За это время отошла ко Господу и мама Лены, Людмила Петровна. Ее я провожал уже без паники и ужаса неверия. Она была настоящей молитвенницей. В подвиге за дочь она истощила и свое тело, и свое имущество, в чем я ей тоже старался подражать по своим силам.

Спустя месяц после ее смерти, я вдруг увидел Лену. Она прошла в дальний конец комнаты и остановилась. Ее улыбающееся лицо и чистые одежды говорили о значительных переменах в ее состоянии. В этот момент в комнату вошла и Людмила Петровна. Посмотрев на меня, она спросила:

– С кем хочешь пойти: с ней или со мной?

Вопрос застал меня врасплох, и я не смог ответить внятно. Только спросил: Увижу ли я ее там?

– Увидишь, – ответила Людмила Петровна и они обе удалились.

– Вот так дела! – произнесли мои соседи по келье.

Потом были вопросы и рассуждения, которые растянулись на половину ночи. Каждый из нас засыпал в ту ночь со своими мыслями и переживаниями. Старые раны были потревожены, а забытые чувства подняты со дна души. Но, несмотря на это, такой опыт общения нам необходим. Апостолы не скрывали чудес Божьих, но возвещали о них в собраниях верующих, чем укрепляли и утешали слушающих.

Быв на следующее утро в храме, я благодарил Бога о Его непостижимом Промысле о нас. Глядя на своих соседей по келье, стоящих в храме перед иконами, я еще раз убеждался, что наша встреча была не случайна. Услышав друг друга, мы в очередной раз убедились, что прав был апостол, говоря, что многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян.14:22).

Мы все подошли к отцу Михаилу под благословение, не говоря ему о том, что нам известна их с Леонидом история, и, попрощавшись друг с другом, разъехались в разные концы страны. Я потом виделся с Анатолием и узнал от него, что событие, которого он так ждал в третьем месте его посещения, все-таки произошло. Это было не его отпевание, а его дьяконская хиротония, о которой мне с радостью и рассказал сам отец Анатолий.

28.05.2015