Рассказы

• От автора
• Свеча
• Покаяние беса
• Переправщик
• Виктор, значит — победитель
• Не укради
• Не убей
• На правиле
• Выбор
• Поход за грибами
• Сирота
• Дневник
• Призвание (притча)
• Женское одиночество (размышления)
• О чем трещат свечи (притча)
• Мытарства
• Инициация
• Библейская рулетка
• Исповедь
• Встреча
• Алтарник
• Паломники
• Жил был пес (рассказ-притча)

Рассказы иеромонаха Романа (Кропотова) в аудиоформате.

От автора

Рассказы представляют из себя серию разножанровых (рассказы, притчи, размышления) произведений на актуальные темы: семья, аскетика, эсхатология, благочестие и т.д. С некоторыми исключениями произведения выдержаны в православном контексте и почти все рассчитаны на православную аудиторию. Некоторые из произведений могут иметь возрастное ограничение, поэтому желательно предварительное ознакомление с ними взрослых.

Своей целью автор видел раскрытие тех или иных реалий современной жизни, ее радостных и печальных сторон. Не все из произведений отвечают на глобальные вопросы: «Кто виноват и что делать?», но все дают возможность задуматься и оценить ситуацию со стороны.

Автор приносит свои извинения за неумелый монтаж и дерзновенность в реализации некоторых своих идей.

Свеча

Мне было около восьми лет, когда я впервые начал задумываться о вещах вечных и непреходящих. Наша семья не отличалась набожностью, даже, скорее, наоборот, была противником всего религиозного. Папа бывший партиец никогда не упускал случая выкинуть какую-нибудь шутку в адрес Бога, а часто и себя называл Богом. Надеяться и доверять он мог только себе и вообще человеку, как понятию самодовлеющему и не нуждающемуся в какой-то сверхъестественной помощи.

Но в смысле чисто человеческом он был человек надежный и верный, как говорится — человек слова и чести, патриот и весельчак. Таким вещам, как долг и ответственность он меня научил.

Но Благая весть уже несколько тысячелетий во всю звучала в мире. Не прошла она и мимо моих ушей. Я где-то слышал о Иисусе Христе, о Церкви, о Боге. Но что означали все эти понятия я не имел представления. И тогда мне пришла мысль побывать в православном храме. Этот рассказ о том, как я осуществил эту задумку.

А началось все с того, что у нас с отцом зашел разговор про жертвенность. В очередной раз высказывая мне свое недовольство про игры на компьютере он сказал: «Сань, уткнувшись в этот монитор, ты живешь только для себя, а не для нас. А ты должен жить для семьи, раз ты ее часть. Это и есть пожертвовать что-то для общего блага. Уловил?» Я нажал на паузу и посмотрел на него: «Пожертвовать?», — спросил я удивленно. «Да, — ответил отец, — то есть отдать что-то свое, часть своего времени, сил, способностей, часть себя. Понимаешь?» Я еще больше задумался. Тогда отец пояснил: «Ну, например, помыв посуду, ты покажешь, что ты уже не ребенок и тебя волнует то, что происходит в семье». «А-а-а, вот ты о чем, — вздохнул я и принялся играть дальше, — так бы сразу и сказал. Этим мама занимается. А я даже до умывальника не достаю». «Есть много всего другого», — начал было отец, но я уже полностью погрузился в виртуальную реальность и не слышал его слов.

Однако несколько дней спустя по телевизору шел репортаж про церковную жизнь. И я впервые увидел внутреннее убранство православного храма. Оно меня поразило! Такой красоты я еще нигде не видел: все золотое и серебрянное, повсюду зажженые свечи и люди крестятся. Я смотрел, как завороженый. Разговор шел про то, что церковная свеча — это жертва Богу и священник рассказывал о том, каким может быть жертвенный подвиг христианина. Я не понял его слов, но то, что свеча — это жертва Богу, крепко отложилось у меня в памяти. И тогда у меня созрел план — я решил пожертвовать Богу свечу, на которую сам найду деньги.

В тот вечер лежа на кровати в темноте, я первый раз помолился Богу. Сложив руки замочком я сказал: «Бог, я хочу подарить Тебе свечу. Это будет моя жертва Тебе. Я сам ее куплю и принесу в храм. Я знаю, что такое жертва, мой папа меня научил». Вспомнив о храме, я немного подумал и добавил: «Это будет первый раз, когда я приду в храм, и я не войду в него без моего подарка». Я решил, что первый раз идя в гости, нельзя прийти без подарка. И этим подарком будет моя свеча.

Было лето и я отдыхал от школы. Через несколько месяцев меня ожидал третий класс. Поэтому проснувшись с утра, я начал думать где взять деньги. Просить у родителей я не хотел, папа бы отругал меня за эту затею. Но даже не в этом было дело. Я хотел, чтобы это в полном смысле была жертва — моя свеча купленная на мои деньги. И тут я вспомнил, как видел людей, собирающих на улице бутылки и сдающих их в пункт приема стеклотары. На этом я и решил остановиться.

После завтрака я отпросился на улицу. Взяв с собой пакет, я умчался из дома окрыленный своей детской мечтой. На улице было тепло и солнечно, облака еще не успели приползти и небо было чистое. Я стал бегать по дворам, заглядывал в мусорные контейнеры, обнюхал все ларьки, чуть не попал под машину. И, наконец, через час собрал полпакета бутылок. «Думаю, хватит», — сказал я сам себе и направился к большому универсаму, где, как я знал, принимали бутылки.

Зайдя в очередной двор, я наткнулся на группу ребят, которые сидели на лавочке и курили. Они были чуть постарше меня и я, к сожалению, их знал. Мама их называла «бандой» за их образ жизни. Кто-то из них не имел дома и родителей, другие просто слонялись с ними считая, что это «круто» иметь друзей не связанных никакими правилами.

Они сразу обратили на меня внимание, так как уже не раз приставали ко мне.

— Смотрите кто идет!, — воскликнул старший из них. Его все называли «клыком» за его фамилию Клыковский. Ребята в миг обступили меня и принялись рассматривать.

— Что это тут у нас? Они залезли в пакет. «Бутылки!». — воскликнули они и принялись хохотать.

— Что, мама денег на конфеты не дает? «Да нет, это же начинающий гринписовец!» — и они засмеялись еще громче. Они разобрали все бутылки и принялись разбивать их о металлические качели, которые были во дворе. Один из них швырнул бутылку в дерево, но она отскочила от него и попала в стоящую рядом машину, у которой сразу же сработала сигнализация. Услышав пронзительный визг сирены, банда бросилась врассыпную. Я остался один на один со своим горем. Хотелось заплакать, но страх от встречи с этими пацанами не давал этого сделать. Вдруг из какого-то окна раздался крик: «Эй ты, а ну стой!» Я обернулся и увидел, что кричат мне. Я сжал пакет в руках и что было мочи бросился бежать. Хотя и не я попал в машину, но сейчас этого никому не докажешь. Решение убежать явилось как-то само собой.

Пробежав без остановки весь путь, я влетел в свой подъезд. Весь тот день я ходил как пришибленный. Сначала я корил себя за то, что вошел в тот двор, но потом додумался до того, что решил, что Богу не нужна моя жертва. «Почему Он так устроил, почему не помог?» — крутились у меня в голове неразрешимые вопросы. И я уже решил было оставить эту затею, если бы не отец. На ужине я долго не мог попасть вилкой в горошину на тарелке. Отец смотрел-смотрел и, наконец, говорит: «А ты упрямый, прям как твой папа. Вот так и в жизни, сынок, после одной неудачи всегда можно попробовать еще раз».

Эти его слова были откровением свыше! И на следующий день было решено повторить попытку.

Пробегав несколько часов по городу, я набрал-таки нужное количество бутылок. При этом всячески остерегался встречи со вчерашними «знакомыми». И вот, момент истины — у меня в руках деньги. Это было что-то новое. У меня еще не было своих денег, тем более мной самим заработанных. Я мог купить что захочу. Подойдя к ларьку, я бросил горящий взгляд на яркое разнообразие шоколадных этикеток и жевачек, конфет и соков. Но мысль о том, ради чего все это начато быстро привела меня в порядок.

Я прикинул, что успею до обеда купить свечей и отнести их в храм. Словно метеор я бросился в универмаг. Там, я когда-то видел, продавали свечи. И точно, — на прилавке лежали упаковки разноцветных свечей. Их не продавали поштучно, а только в пачках. Но мне было все равно, так как денег хватало на несколько пачек. Я тогда совершенно не понимал разницы между церковной свечей и простой бытовой. Все еще было впереди.

Я вышел из магазина и направился к ближайшей церкви. Нужно было пройти порядочное расстояние, но меня это не останавливало. Я как завороженный смотрел на комплект желтых свечей и весь мир ликовал со мной. Я даже подпрыгивал от счастья, от предвкушения исполнения моего детского обета и уже представлял, как зайду в красивый храм, как зажгу свечу, как вдруг между двумя домами я увидел вчерашнюю банду. Они вытаскивали содержимое из карманов какого-то пойманного мальчика. Я даже не успел ничего подумать, как они подобно пчелам обступили меня.

— А вот и наш бутылочник, — захохотали они, — Деньги есть, показывай. Они стали шарить по моим карманам. А я зажал упаковку за спиной и думал только об одном — лишь бы оставили свечи. Но спрятать их было невозможно.

— Что это, смотрите, свечи? А ну давай сюда.

— Нет!, — закричал я, — отдайте! Но двое ребят схватили меня под руки и крепко держали. Клык разорвал упаковку и поджег одну свечу.

— Смотрите как горит, — смеялся он и стал плавить свечу капая на землю. Вместе с парафиновыми каплями на асфальт капали и мои слезы отчаяния. «Отдай, — кричал я сквозь плач, — отдай, отдай!» Но это только забавляло их. В порыве неудержимого смеха они стали капать свечей мне на правую кисть руки. Я не мог ничего сделать и только ревел. Пока двое держали меня за руки, Клык одну за одной сжег все мои свечи. Напоследок они взяли у меня оставшиеся от свечей деньги и убежали.

Это был конец. Я сидел на земле и заливался слезами. И, казалось, весь мир плакал со мной. Опять ничего не вышло, почему же так? Почему? Вот уроды, — думал я, — что им от меня нужно?

Просидев какое-то время, я встал и медленно побрел без цели. В своей безмерной скорби я не смотрел вперед, а только себе под ноги. Они сами шли куда-то, а я все еще хныкал и отдирал прилипший к руке парафин.

Минут через десять я поднял глаза и к своему удивлению увидел, что стою перед храмом. Большой великолепный собор Преображения Господня с семью куполами поражал своим величием! Он был голубого цвета, а на его куполах горели золотые звезды. Я во все заплаканные глаза смотрел на это чудо света. Мы не были с родителями в этой части города и про этот собор я слышал только из чьих-нибудь разговоров и только один раз видел его издалека в туманной дали. Но вблизи он казался просто великаном, одетым в голубую порфиру.

У меня появилось желание войти внутрь, и я уже начал подниматься по ступеням паперти, как вдруг остановился. Я совсем забыл про свой обет — в храм первый раз я обещал Богу войти только со свечей. Но свечей не было и я не знал что делать. Я стал ходить и думать и уже два раза обошел вокруг собора, несколько раз обшарил свои карманы в надежде найти хоть часть своих денег. Но там было пусто, как и у меня в желудке. Приближался обед и надо было срочно возвращаться домой. Но что-то останавливало меня, что-то не давало мне уйти. Желание войти внутрь становилось все сильнее, так, что я раздваивался. Наконец, я сдался перед этим непреодолимым желанием и двинулся к входной двери.

Первая дверь оказалась очень массивной, так, что я с большим трудом смог ее открыть. Войдя за нее, я очутился между двумя дверями и сквозь стекло второй двери увидел внутреннее убранство храма, который в это время был пустым. Оно было таким же, как по телевизору, и я припал к стеклу рассматривая эту красоту. В храме было множество горящих свечей, большие иконы величественно возвышались и смотрели на тебя сверху. Я даже открыл рот от удивления, отчего стекло запотело и мне стало не видно. И тогда я решил войти внутрь. При этом я подумал: «Прости меня, Бог, я не выполнил того, что обещал Тебе».

Взявшись за вертикальную ручку, я навалился на нее и вмиг оказался внутри. Вторая дверь была гораздо легче первой и без труда поддалась даже детской силе. И в этот момент произошло непонятное — в своей руке я увидел свечу. Это была самая настоящая небольшая церковная свеча. Как оказалось, кто-то поднял ее с пола и поставил вертикально на вытянутую дверную ручку, чтобы следующий входящий в храм мог взять ее с собой. И этим входящим оказался я.

Я стоял со свечей в притворе и только моргал от удивления. Поднеся поближе, я рассматривал свечу и все еще не мог поверить в происходящее. Свеча оказалась восковой и издавала приятный сладкий запах. Я не мог нанюхаться и даже, не удержавшись, попробовал ее на вкус.

«Вот это да, — думал я, — значит у меня получилось!» Я прошел в храм. Какое-то время я ходил по пустому храму и разглядывал обстановку. Наконец я остановился перед большой красивой иконой. С изображения на меня смотрело доброе лицо какого-то Человека. Его длинные волосы свободно свисали до плеч, а взгляд был полон любви. Своим добрым взглядом Он расположил меня к Cебе и я решил поставить свечу Ему. «И-и-сус Хрис-тос», — с трудом прочитал я на иконе едва разборчивый текст. Приподнявшись на носочки, я зажег свечу от другой свечи и поставил на подсвечник. При этом я сказал: «Иисус Христос, скажи Богу, что я выполнил свое обещание и пришел в Его храм со свечей. Правда, я не покупал ее. У меня отобрали деньги. А эту свечу я нашел здесь, когда вошел в храм». Это была моя первая молитва в храме.

Уже спустя много лет я прочитаю у святых отцов, что всякому благому делу либо предваряет, либо последует искушение. И с этой святоотеческой мудростью мне посчастливилось познакомиться уже в детском возрасте.

11 декабря 2012 г.

Покаяние беса

Еще апостол Петр сказал, что дьявол, как рыкающий лев ходит ища кого поглотить (1Пет. 5:8). Но некоторые христиане не воспринимают всерьез эти слова. Подчас их поступки как-будто кричат, что дьвола вообще нет. Но самому дьяволу все это только на руку.

Однажды в новостях проскочила информация о смерти одной женщины Клавдии Митрофановой, которая по непонятным причинам выпала из окна своего дома. Мотива для ее убийства не нашли и следствие провозгласило, как итог — суицид. На приходе храма, в который ходила Клавдия, настоятель во время проповеди озвучил эту скорбную новость и произнес слово о духовном руководстве и важном значении духовника в жизни каждого христианина. Он предостерегал свою паству от ошибок неумеренной ревности и необходимости окормления и духовного совета, а также доверия духовным отцам. Проповедь была сильная и, главное, актуальная. Она задела всех слушающих, но самой Клавдии она уже была не нужна, как не нужны ей были советы и при жизни.

Совсем недавно жила на белом свете одна раба Божия Клавдия. Она, как и большинство современных прихожан, крестилась давно, но сознательно пришла к Богу уже в зрелом возрасте. К такому шагу ее подтолкнула ранняя смерть ее маленького сына. В порыве безмерной печали она пришла в храм и здесь ей рассказали о таком понятии, как Промысел Божий. Она приняла эту истину к сердцу и успокоилась, придав своего сына в руки Божии.

Клавдия была замужем один раз. Но, как иногда говорят в таких случаях, — у них не сложилось. И они мирно разошлись, оставшись то ли друзьми, то ли непонятно кем. Поэтому времени служить Богу у нее было предостаточно, чем она и занялась.

Как всякая ревностная христианка Клавдия не стала ходить вокруг да около, но принялась сразу за чтение столпов высокой монашеской жизни прподобных Исаака Сирина и Нила Синайского, а также Симеона Нового Богослова. Их писания привели Клавдию в неописуемый восторг! Вот это высота, — думала начинающая подвижница, — вот это сила! Слова о божественном свете и непрестанном покаянии открыли для нее новые горизонты на пути православной аскезы. Она резко сократила рацион своего питания, оставив лишь каши и овощи, почти перестала спать и твердо решила прожить свою жизнь в покаянии.

Особое значение Клава придавала слезам. Она всячески окаявала себя, осуждала на геену огненную, именовала себя всякими непочтительными звериными эпититами и старалась во что бы то ни стало вызвать спасительные слезы. И часто у нее это получалось, но не всегда. Прочитав однажды в Отечнике, как один брат, когда у него иссякали слезы начинал хлестать себя веревкой до слез, начинающая амма взяла на вооружение и эту тактику. Так однажды, когда назвав себя почти всеми известными на земле видами животных желанных слез все-таки не последовало, подвижница схватила зарядку от мобильного телефона и начала хлестать себя по спине и бокам. И так было не один раз.

Правда, потом от зарядки пришлось отказаться, так как оказалось, что мобильный телефон — это изобретение дьявола. Ввиду чего наша подвижница выбросила телефон вместе с зарядкой. В качестве «слезного хлыста» теперь подходил то ремень, то подметальная щетка, то шнур от утюга.

В храме Клавдия всегда стояла на одном и том же месте, которое называла «своим». Где-то вычитав, что в храме должно быть «свое место» она нашла такое местечко, около колонны, чтобы в случае сонливости можно было за нее взяться и не упасть. И не приведи Господь, чтобы кто-то посмел встать на ее заветное место, преждевременный апокалипсис мог наступить прямо в тот же момент.

А засыпала Клава в храме частенько, так как спала от силы несколько часов. Прочитав у Антония Великого, что подвижник должен спасть не больше часа в сутки, Клавдия стремилась к этому показателю и искренне каялась, если просыпала больше положенной святым Антонием нормы.

Пост «Клавдии Новой», как она себя иногда в шутку называла, был беспримерным! Как было сказано, она отказалась от всего молочного и рыбного, а про мясное и говорить не приходится. Мясо стало пищей грешников и отверженных христиан. Прочитав однажды у Серафима Саровского о том, что нынче христиане позволяют себе употребление мяса даже во Святую Четыредесятницу, Клавдия в сердцах прокляла этих христиан. Теперь Великий пост Клавдии из сорокодневного растянулся на 365 дней. Единственным днем, когда подвижница разрешала себе съесть яйцо с майонезом, была Пасха.

Но все это было лишь приготовлением к главному ее подвигу, подвигу ее жизни, ради которого, как думала Клавдия, она и рождена на свет. Прочитав однажды у преподобного Исаака Сирина о признаках милующего сердца, Клавдии сильно запали на душу следующие его слова: «Возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы… а потому он ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и были помилованы».

Значит православный должен миловать и молиться и о бесах, — подумала Клавдия. Ну конечно! Сколько твари пропадает зазря. Кто-то же должен за них молиться. Если бы кто-нибудь смог их вымолить, вот бы радость была на Небе! — думала молитвенница. Я уже имею серьезный опыт в подвижничестве, знаю творения святых отцов. Думаю, я смогу взять на себя этот подвиг.

Так было положено начало подвигу вымаливания бесов.

Клавдия знала, что пост соединенный с молитвой имеет необыкновенную силу и потому взяла на себя сугубый подвиг поста ради спасения падших духов. Днем она работала и каждый час клала поклоны с молитвой: «Господи, помилуй отверженное создание Твое ради смиренной молитвы моей. Ведь и их Ты создал, а значит любишь». А по ночам Клавдия полагала бесчисленное количество поклонов и часто засыпала в молельном углу, утомившись от своих трудов.

Бог же не хотящий смерти грешника, всячески вразумлял Клавдию. Он посылал ей книги и людей, через которые взывал к ней и пытался достучаться до ее сердца. Однажды подойдя в храме к книжной лавке, Клавдия взяла книгу о старце Паисии Святогорце. Совершенно наугад она открыла страницу и прочла: «Однажды, — рассказывал старец, — я стоял на коленях и молился о бесах, прислонив голову к земле и говоря: «Ты — Бог, и если Ты хочешь, то можешь найти способ, чтобы спасти и этих окаянных, несчастных бесов». Надо же, — подумала Клавдия, — старцу Паисию тоже приходили такие же благие мысли. Значит я правильно мыслю, — сделала она вывод и продолжила чтение дальше:

«С болью молясь такими словами, я увидел рядом с собой голову пса, который высовывал язык и меня передразнивал. Возможно, Бог попустил это, желая показать мне, что Он хочет спасти и бесов, но они сами этого не хотят».

Закрыв книгу Клавдия пошла домой. Ну как же, — не хотят! Да кто ж не хочет быть спасенным? Конечно хотят, только пока не знают об этом. Вот когда попадут в рай, тогда и поймут настоящую цену моего подвига и отблагодарят по достоинству.

Следующей ночью Клавдия услышала во сне чей-то голос, который просил помолиться о нем, говорил, что нуждается в молитвах и испытывает облегчение от ее молитв. Проснувшись, Клавдия сделала вывод, что подвиг «работает» и необходимо продолжать.

Возвращаясь однажды домой после воскресной службы, Клавдия стала свидетелем разговора двух женщин.

— Представляешь, — говорила одна, — нашла вчера у своей дочери сонник! Сны толкует! Вот кошмар! Отругала ее, книгу выкинула!

— Да, — ответила вторая, — многие сейчас сны толкуют. Тайны им подавай, загадки. И ведь верят же, несчастные.

— А что вы против снов имеете?, — не выдержала и вмешалась Клавдия, — Через сны Бог между прочим Свою волю открывает.

Женщины в недоумении уставились на нее. Отойдя от неожиданности, одна из них ответила:

— Скорее, дьявол через сны открывает свою волю.

— Ну да, дьявол! Как же! Скажи это апостолу Петру и пророку Иоилю, который говорит: “И будет в последние дни, говорит Господь, изолью от Духа Моего на всякую плоть и будут пророчествовать… и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут” (Деян. 2:17).

— Старцы, может быть и будут вразумляемы сновидениями, — не сдавались женщины, — а вот нам нельзя верить сновидениям. Опасно это. Почитай у святителя Игнатия Брянчанинова.

— Я тебе апостола и пророка процитровала, а ты мне про какого-то святителя говоришь, который и жил не так давно.

— Пойдем отсюда.

Женщины на это ничего не ответили и предпочли отстать от неугомонной собеседницы. И каждый остался при своем мнении. Клавдия возвращалась домой и ликовала! Свою победу в этом коротком диспуте она расценила, как доказательство своей правоты и только еще больше утвердилась в намеченном пути.

Следующей же ночью во время своего бдения она услышала какое-то движение в комнате. Стало страшно, по коже пробежали мурашки. Клавдия обернулась, но никого не увидела. Было два часа ночи и ее бдение было в полном разгаре. Повернувшись к иконам, она продолжила молитву. Но через минуту сзади раздался голос: “Спасибо тебе за молитвы.” Клавдия подпрыгнула от страха и обернулась. В полумраке она увидела темный силуэт. Он был маленького роста и разглядеть его лица было невозможно.

— Ты кто? — в страхе спросила Клавдия.

— Я тот, о ком ты молишься.

Голос был детский, но от этого спокойнее не становилось.

— Ты кто, бес?

— Люди называют нас по-разному. Мне больше нравится — черт. Но ты зови меня как хочешь.

Он подошел поближе и пламя свечи высветило его черное лицо. Он был похож на голого трехлетнего негритенка. Срамные места у него были закрыты чем-то, вроде тряпки. Он держал руки вместе и выглядел смущенным.

Еле-еле справляясь с приступом жуткого страха, Клавдия спросила:

— Зачем ты здесь?

— Я пришел поблагодарить тебя за молитвы. Они помогают и скоро меня помилуют. Нужно, чтобы ты не оставляла молитвы обо мне.

Он подошел еще ближе и встал прямо перед ней. Глядя на нее снизу вверх он сказал:

— Конечно, не все желают туда, — он показал рукой вверх, — но некоторые были бы не против и я в том числе.

— У тебя есть имя?

— Меня зовут Ашмедай. Имя не важно, главное — это то, что ты делаешь для нас. Но ты не должна говорить об этом никому. Если ты скажешь, то наш отец узнает и прогневается на нас. Ты не должна никому говорить о том, что молишься за нас. Доброе дело нужно совершать втайне. Иначе тайна раскроется и ничего не получится. Это будет наш секрет.

— Да, да, я понимаю. А сколько еще нужно молиться?

— Не переживай, я тебе скажу. Ты первая узнаешь эту радостную новость. Главное — не рассказывай никому. А сейчас я оставлю тебя, чтобы не отвлекать от твоего спасительного занятия.

С этими словами бес развернулся и вышел через дверь.

Клавдия села на стул и была ни жива, ни мертва. Ее еще сильно колотило от страха. Но вместе с тем, она была в восторге. — Я видела беса! — думала она, — Сколько еще человек видели его? Да никто из них. Он не является всем подряд, а только ревностным молитвенникам.

Но Господь не оставлял Свое погибающее чадо и продолжал стучать.

На следующее воскресение Клавдия была на службе. После литургии настоятель подошел к ней и спросил, все ли у нее в порядке? Те женщины рассказали ему об этом «знатоке» Священного Писания и попросили пообщаться с ней, так как ее поведение вызывало беспокойство.

— У меня все хорошо, — ответила Клавдия, — даже лучше чем хорошо. А у вас?

— Что ж, отрадно слышать, — сказал священник, — у меня тоже неплохо, спасибо. Ты, говорят, Священное Писание неплохо знаешь. Это похвально. Только ко всему нужно подходить разумно, и переусердствовать можно даже в святом деле. Поэтому я и спросил тебя, все ли у тебя в порядке?

— Да, отче, я все понимаю. У меня все хорошо.

— Ладно, — заключил настоятель, — только не надорвись. У что-то тебя уставший вид. Если что, подойди, спроси. Я чем смогу помогу.

Тут Клавдия вдруг спросила: «А молиться за бесов можно?» Она даже сама не понимала зачем спросила, так как уже давно знала для себя ответ.

Настоятель насторожился.

— Нет. За них нельзя молиться. И проблема тут вовсе не в Боге, Который готов миловать любого кающегося грешника. Проблема в них самих. Они сами не ищут спасения.

— Но они не ищут потому что не знают. А когда будут спасены, тогда поймут от чего отказывались, — возразила Клавдия.

— Они никогда уже не захотят быть спасенными, — ответил батюшка. — Они окончательно и невозвратно утвердились во зле и заняли позицию вечного противления Богу.

— Но ведь Исаак Сирин молился за них! — не сдавалась Клавдия.

— Своим словом он не столько призывал молиться за бесов, сколько показывал насколько невместимым может быть любящее милующее сердце. Это не призыв молиться за бесов и грызунов, а призыв стремиться к любви. Понимаешь? Святых отцов тоже нужно правильно понимать. Я потому и сказал про рассуждение в добродетели.

Но Клавдия хотя и слышала его слова, однако их смысл проходил мимо. Понимания между ними не произошло. Утвердившись в своей воле, человек не воспринимает даже явных вразумлений Божиих. А вот бесовские, наоборот, будут льстить его самолюбию.

Ночью во время своего краткого сна, Клавдия услышала голос, который указал на книгу преподобного Силуана Афонского и сказал номер страницы. При этом голос добавил: «Не сомневайся и выполни свое предназначение». Проснувшись, она тотчас нашла указанную книгу и открыла на нужной странице. Преподобный Силуан говорил: «Так Дух Божий научает любви ко всем, и душа сострадает всякому существу, любит даже врагов и жалеет даже бесов, что они отпали от добра».

Это была последняя капля, после чего для Клавдии наступила точка невозврата.

Прошло еще какое-то время. И вот одной ночью во время своего молитвенного подвига Клавдия увидела, что комнату осиял свет. В этом свете она увидела маленького мальчика. Он подошел к ней и радостно сказал: «Здравствуй, моя спасительница. Твоими молитвами я помилован и теперь отправляюсь на небо. Как я и обещал ты первая узнала об этом».

Несмотря на изобилие света Клавдию не оставляло чувство страха и ужаса. Она совсем забыла про крестное знамение и имя Божие, но полностью была поглощена видением.

Явившийся уже не был негритенком. Он выглядел, как обычный белый мальчик. Взяв ее за руку, он сказал: «Пойдем, я покажу тебе куда по твоим молитвам меня поместили», — и он повел ее из комнаты. За дверями комнаты Клавдия увидела длинный немного освещенный коридор. Пол был усыпан цветами и зелеными листьями, а стены были из черного мрамора. Клавдия удивлялась и продолжала следовать за своим спутником, который часто-часто поворачивался и смотрел на нее своими детскими глазками.

Наконец они подошли к двери. Бес сказал: «За этой дверью ты увидишь иной мир, которого ты раньше не видела. Иди же смелее. Только один шаг и ты увидишь мир моими глазами». И Клавдия сделала этот шаг, который стал последним в ее жизни.

«И пока заключен ты в месте тела, будь рачительным в делах покаяния и противоборцем страстей, терпеливым в делании заповедей, и остерегайся бесовского поругания» (прп. Исаак Сирин. Слово 55 Послание к преподобному отцу Симеону Чудотворцу).

15 декабря 2012 г.

Переправщик

Летние каникулы — это, наверно, самое желанное время для любого учащегося. Его всегда ждут с нетерпением, на него строят планы, участвуют во всяких школьных инициативах, чтобы хотя бы на неделю пораньше уйти на каникулы и, конечно, очень грустят, когда это счастливое время заканчивается. И каким бы насыщенным не было это проведенное на каникулах время, однажды оно подходит к концу и, как бы не хотелось, но надо возвращаться к обглоданному со всех сторон «граниту науки».

Но и тут есть свои радости, так как в школе начинаются разговоры о том, кто и как провел лето. А это тоже очень интересно и увлекательно. Друзья делятся впечатлениями, рассказывают о своих подвигах, обсуждают пережитое.

Вот и в одном из средних городов нашей страны, трое однокласников решили в первый раз после долгой трехмесячной разлуки встретиться, чтобы поговорить о проведенном времени. За неделю до начала нового учебного года они собрались на квартире одного из них в то время, когда его родителей еще не было в городе.

Раздался звонок в дверь. Леонид (хозяин квартиры) бросился к двери и не глядя в глазок распахнул ее.

— Ха! Салют!

— Здорово, братан! На пороге стояли двое его друзей. Один из них — Павел, в этот момент вытаскивал из ушей наушники. Другой — Михаил, отвечал за съестное и принес кое-что к чаю. Две загорелые физиономии приветливо улыбались.

— Ты один?, — спросил Паша.

— Да. Давай заходи.

Гости вошли внутрь. Все трое были рады и принялись пожимать друг другу руки.

— Осторожно, — сказал Миша, — у меня правая рука еще болит.

— Чё случилось, ударился об чей-нибудь зуб? — хихикнул Леня.

— Нет, обжег, — сказал Миша.

— Давай ко мне в комнату. — Леонид прыгнул на кровать и пригласил друзей последовать за ним. — А к чаю что-нибудь взяли? — спросил он.

— Да. Миха что-то там взял.

— Класс! Ну давай, рассказывай. Леня занялся чаем.

— Мы с родней на море были. — начал Паша, — Вот это местечко, скажу вам. Отель — просто класс! Все удобства, бассейн, бильярд, игровые автоматы, лакей ходит по номерам и еду разносит. Прикинь, приползает с утра и стучит в дверь — завтрак! Да какой там завтрак, дай поспать. — Все трое засмеялись. — И еще чаевые ему подавай, будильник ходячий. Сам не спит и другим не дает.

— У него работа такая. Ну и чё дальше? — не унимался Леня.

— Гуляли, короче, на полную катушку. Днем на пляже загораешь да на катамаране педали крутишь, а вечером на дискотеку отрываться.

— Так ты чё, все лето педали крутил что ли, конь педальный? — И они опять залились звонким смехом.

— Короче, весело было.

— Ну да. А нас с сестрой в лагерь засунули, — продолжил тему Леня. — Зацени. — Он вскочил с кровати и снял со стены грамоту. — Первое место занял в эстафете.

— Класс! Здорово! — восхищались его друзья, рассматривая грамоту. — Вас там спортом занимали что ли? — спросили ребята Леонида.

— Ну конечно, какая-то спортмассовая программа была. Это же во всех лагерях. Да нормально, весело было. Первый день как-то еще стеснялись, а потом быстро подружились с пацанами и уже вместе зажигали. Сестра там с девченками, а мы с ребятами.

— Короче, все понятно с тобой; ты все лето по лесу бегал, олень северный, — заключил Паша.

— Да иди ты, конь педальный, — и Леонид кинул в него подушку. Друзья захохотали.

— У нас там в отряде один пацан был. Мы его сказочником прозвали. Он каждую ночь после отбоя нам всякие страшилки рассказывал. Знал их, наверно, сотню. Страшно, зараза, было. А однажды решили приколоться над одним батаном: ночью вынесли его тихонько на кровати в лес и привязали к кровати. Так он полночи орал, как резаный. На утро разборки были, всё виноватых искали.

— Да, это жёстко, — вынес свою оценку Михаил.

— Я тоже думаю перестарались. Но идея не моя была, я только поддержал. Да там еще много чего было. Чем-то ведь надо было себя занять.

— Ну а ты, Мишань, где был? — спросил Паша Михаила, наливая вторую чашку.

— Да, давай колись, — поддержал его Леня, разворачивая шоколадную конфету.

— А со мной, пацаны, странная история произошла. Я до сих пор до конца не могу понять, что это было. Сами мне скажите. — Двое его слушателей улеглись поудобнее и Миша начал свой рассказ.

Меня на лето отвезли в деревню к родителям отца. Местечко тихое, красивое, правда, немного глуховатое. Чтобы в город добраться, нужно реку преодолеть. Для этого там работает переправа. Можно на плоту, можно на лодке. Никаких паромов нет, всё своими рученьками работать приходится. Я там уже не первый раз и местную братву знаю. С ними-то мы и веселились. Они там всё в округе знают: где и что купить, кто и где живет, какие вечеринки лучше и где девчонки красивее.

Ну вот и решили мы однажды сходить на дискотеку в город. Пацаны говорили, что там самая лучшая тусовка собирается. Меня в тот день старики немного загрузили работой и я ребятам сказал, что приеду попозже сам. Договорились встретиться в городе на том берегу.

Вышел я из дома уже когда вечерело. На небе начали проявляться первые звезды, а ветерок почти полностью затих. Я подошел к реке. Она у нас широкая, вплавь переплыть можно, но трудно. Некоторые наспор переплывали. Правда бывали случаи, что кто-то и тонул в неспокойной воде. Я остановился и посмотрел в сторону города. Там горело множество огней. Я прислушался. С того берега доносился городской шум, была слышна музыка и сигналы автомобилей. Все это растворялось людскими криками. Неподалеку раздался треск сверчка. Немного постояв, я вдоль берега направился к переправе. Я уже представлял себя на дискотеке, как вдруг:

— Эй, путник, давай перевезу. — Я вздрогнул от неожиданности и увидел рядом с собой у берега лодку. В ней сидел переправщик. — Садись, — сказал он снова, — я много не возьму.

— Много?, — удивился я, — так тут, вроде, бесплатно?

Он ничего не ответил. Я направился к нему и залез в лодку.

— А ты, типа, подрабатываешь здесь, ну, в смысле, батрачишь на своей лодке?

— Все верно, — ответил он, — я помогаю нуждающимся и ты один из них.

— Точно, — усмехнувшись подтвердил я, — я нуждаюсь, чтобы меня перевезли на тот берег и уже опаздываю.

Мы тронулись. Было прохладно и по поверхности реки гулял холодный ветерок. Я засунул руки в карманы и поднял воротник. Переправщик неспеша работал веслами. Он был одет в дождевую накидку с капюшоном и его лица разглядеть было невозможно. Какое-то время мы ехали молча. Было тихо и лишь легкие всплески вёсел то и дело нарушали тишину. Наконец я спросил:

— Так сколько ты хочешь взять с меня? Он не ответил. После некоторой паузы он спросил меня: — А сколько ты можешь дать?

— Ну, не знаю, вообще-то здесь всегда бесплатно возили. Я вообще-то мог бы обратиться и к бесплатным переправщикам.

— Уже поздно и тебя никто, кроме меня не перевезет.

Я задумался. А ведь и правда. Переправа, наверно, уже не работает. Он этим и пользуется, — перевозит после закрытия основной переправы. Ловкий ход, ничего не скажешь. Наверно выгодный бизнес.

— Так что ты можешь мне дать?, — вновь спросил таинственный переправшик, нарушив ход моих размышлений.

— Я думал мы говорим о деньгах?

— У меня другая система расчета.

— И какая же, натурой что ли?, — я засмеялся. — Он не пошевелился и не проронил ни слова, только продолжал все также неспешно грести.

— Ты дашь мне обещание.

— Обещание? — удивился я, — какое?

— Ты не пойдешь туда, куда направляешься.

— В смысле, не пойду? Ты ведь сам меня туда везешь, — я засмеялся. — Я для того и нанял тебя. Что за глупость!?

Этот переправшик совсем запутал меня, стал я размышлять. А для чего же я к нему в лодку сел? Что-то он темнит. Этот разговор начинал меня настораживать и пугать. Что за обещание? Папочка мне тут нашелся! Куда хочу, туда и пойду! Странный тип какой-то.

— Так мы договорились?, — вдруг спросил он.

— Нет, конечно! Я вообще не понимаю о чем мы тут говорим! Тогда скажи мне, для чего мы туда плывем? Мне кажется ты уже сам запутался! Я заплачу тебе сколько скажешь. Просто привези меня туда и все.

Он не ответил. Лодка медленно двигалась вперед. Я посмотрел на небо. Оно было все в звездах. Увидев Большую медведицу, я попытался найти Полярную звезду. У меня это не всегда получалось и в этот раз тоже не получилось. Лодка вдруг качнулась и я ухватился руками за борта. А все-таки романтика, думал я. В городе вот так под звездами на лодке не покатаешься. Хотя город и предоставляет все условия современной комфортной жизни, но и у глухих местечек есть свои преимущества, которые у них не отобрать. Может когда-нибудь, когда вырасту и стану самостоятельным, независимым от родителей, перееду в какое-нибудь такое же тихое местечко, займусь своим хозяйством. У меня будет жена и дети, с которыми мы будем рыбачить. А по вечерам…

— Для чего ты живешь? — вдруг спросил переправщик. Я немного вздрогнул от неожиданности, так как полностью погрузился в свои размышления.

— Для чего живу? — переспросил я. Вопрос был неожиданный и, одновременно, глубокий. Я на секунду задумался. — Я живу… чтобы… — сказал я вслух и добавил про себя — Вот это да, я не знаю что сказать. — Ну-у, я живу, чтобы вырасти, стать самостоятельным, ни от кого не зависеть…

Он немного помолчал и ответил:

— Развитие человеческого тела не является смыслом человеческой жизни. Это естественное явление, независящее от самого человека. В Евангелии сказано: «Кто из вас заботясь может прибавить себе росту хотя на один локоть?» (Мф. 6:27) Это Божье дело, чтобы вы росли и мужали.

После некоторой паузы он снова сказал: — Итак, ты не знаешь для чего живешь.

— Ну нет, конечно знаю. Я живу, чтобы жить и потом умереть.

— Ты живешь, чтобы умереть?

— Ну да. И не только я. Все люди так.

— Нет, не все. А только подобно тебе беспечные и непонимающие смысла своего существования. Это достойно великих слез.

— Слушай, друг, как тебя зовут?

— Михаил.

— Отлично, земляк. Мы с тобой к тому же тезки, в смысле, я тоже Миша. Ну и объясни мне, тезка, для чего живут люди. Ты, наверно, с другой планеты свалился, потому что у нас тут все рождаются, чтобы умереть. И так было во все времена.

— Человек рождается не для того, чтобы умереть. Он рождается для того, чтобы жить. Но, чтобы жить, ему нужно ежедневно и ежечастно умирать. Ты должен умереть, чтобы жить.

— Чего, чего? Я что-то совсем ничего не понял. Ты меня окончательно запутал.

— Настоящая жизнь возможна только в Боге — Первоисточнике жизни. Но пока человек не умрет для греха, он не может достичь подлинной жизни. Именно для этого и дается время земного существования. Ты должен успеть сделать свой выбор.

Переправщик сказал это неспешно и четко. Его голос был ровный и сильный. Было чувство, что он проникает до самых твоих костей.

— Ошибка в выборе непростительна, — продолжал таинственный попутчик, — второго шанса не дается.

Когда он это говорил я почувствовал, что стало как-то жарко. Я расстегнулся, но это не помогло. Руки вспотели и их даже начало жечь. Я решил опустить их в прохладную воду, чтобы охладить. Но как только я засунул одну руку, то почувствовал, что вода в реке кипит. Я вскрикнул, выдернул руку из воды и быстро стал ею трясти, чтобы унять боль.

— Человечество злоупотребляет правом вечного выбора. Оно не ценит отпущенное ему время, — подобно трубе гремел голос переправщика. — Оно лжет, ест, пьет и веселится. Оно возомнило себя Богом. И наказание неминуемо!

Когда он произнес эти слова, я увидел, что мы находимся в каком-то непроглядном мраке. Звездное небо исчезло. В нос ударил жуткий смрад, а лицо обожгло раскаленным воздухом. Я отпрянул назад и увидел, что вода в реке во всю бурлит и клокочет. И это уже и не река вовсе, а какое-то жидкое кипящее пламя. Пузыри лопались с сильным шумом, разбрызгивая вокруг себя ядовитые капли, а дым от кипения поднимался вверх и растворялся во мраке. На душе стало невыносимо тяжко. Хотелось выть и кричать от навалившейся безысходности. Я не знал куда податься. Закрыв руками лицо, я закричал от ужаса, который пропитал меня насквозь. И в этот момент я осознал, что кричу не один. Вокруг меня из кипящей лавы показались тысячи рук и голов. Они барахтались и вопили что было сил. Вид их был ужасен: от сажи и ожогов они были все черные, как живые мертвецы. На их лицах можно было разглядеть неописуемый ужас и боль. Заметив меня, они направили свои руки в мою сторону и молили о помощи. От этого общего крика можно было сойти с ума. И я превратился в один сплошной комок боли и страха.

В этот момент откуда-то сверху, из пещер преисподней, подобно вихрю налетели полчища каких-то существ. Их вид был неописуем и ужасен. Они носились над кипящей поверхностью и что-то выкрикивали. Вдруг заиграла какая-то музыка. Своим гулом она перекрывала грохот клокочущего моря. Услышав звуки этой отвратительной мелодии, ужасные существа стали дергаться и кривляться, изображая какой-то танец. Они танцевали прямо на головах и руках мучащихся и кричащих людей. При этом они злобно смеялись и ревели и периодически били палками торчащие из огня трясущиеся руки. Весь этот вой и гул невозможно описать и выдержать, и я не понимал, почему все еще находился в сознании.

Когда эта адская вакханалия достигла своего пика, вдруг переправщик, который все это время сидел передо мной, скинул свой капюшон и встал в полный рост. При этом я пришел в ужас — он оказался огромных размеров, метров десять или двадцать в высоту. Теперь его лицо было видно очень хорошо. Оно было прекрасным, мужественным и решительным. Он как-то странно светился и излучал вокруг себя добро, умиротворение и неземное спокойствие. У него были длинные волосы, а одет он был, как воин. Только не современный, а какой-то древний, в доспехах и латах. На его плечах была мантия, а бедра закрывала юбочка, как у римских легионеров. На поясе у него висел огромный меч. Он весь светился и был, как бы, из раскаленного металла. Вдруг за его могучими плечами раскрылись два огромных крыла, так, что меня обдало мощным раскаленным вихрем. Казалось они закрыли собой все воздушное пространство.

Увидев его, полчища нечести завопили: «Михаил, Михаил здесь!» и бросились кто куда. Тогда этот могучий воин посмотрел вверх и громогласно произнес: «Станем добре, станем со страхом! Вонмем слову Божию! И не помыслим ничего богопротивного!»

Я был в полном шоке и видел себя букашкой перед ним. После этого он посмотрел на меня. Его глаза светились, словно звезды. При этом я ясно понимал, что его лучезарный взгляд видит меня насквозь, как рентген.

— Ты дашь мне обещание, — громогласно произнес он, — ты не пойдешь туда, куда направлялся.

Я широкооткрытыми глазами смотрел на него и смог только несколько раз кивнуть головой. И вдруг все внезапно пропало. Там, где только что горели его глаза, я увидел звездное небо. Полной грудью я вдохнул в себя холодный ночной воздух и вполне оценил радость земной прохлады. К своему удивлению, я стоял на том же берегу реки и даже не собирался никуда плыть. На том берегу все также горели заманчивые городские огни и гремела музыка. Только сейчас к этому добавилось еще мерцание красных полицейских мигалок.

Я стоял и обдумывал увиденное. Что это было? Ответов у меня не было. Равно, как и объяснений тому, кто был этот таинственный переправщик.

Ребята сидели широко вытаращив глаза и открыв рты. Про чай никто и думать не хотел.

— Вот это да! — выдавил наконец Леня. — И что ты думаешь?

— Я уже кое-что узнал, — сказал Миша. — Я сходил в храм и там мне показали икону архангела Михаила. Он предводитель небесного воинства. И, оказывается, меня крестили в честь него. Он мой небесный покровитель. Я теперь его с собой ношу.

Миша достал из под рубашки медальон с иконой архангела Михаила.

— Круто, ничего не скажешь! — добавил Паша.

— Батюшка в храме сказал, что это могло быть видение.

— Видение?

— Да. Такое духовное явление потустороннего мира.

— Да уж! И что думаешь делать?

— Пока не знаю. Но одно знаю точно — на дискотеки больше ни ногой! Я дал ему обещание.

— А может все это привиделось, ну, в смысле, померещилось?

— Да, я тоже сначала так подумал. Но нет. С утра просыпаюсь в кровати и думаю, вот это сон! Всё, как наяву было. И вдруг как закричу! А у меня все лицо красное и горит и кисть правой руки вся в волдырях от ожога! Вся рука обожжена. Именно ее я в кипящее море засунул.

С этими словами Миша протянул вперед правую руку и друзья увидели, что она до сих пор красного цвета и кожа кое-где облазит.

— На следующий день после того, мы встречаемся с моими знакомыми, ну, с теми, с которыми договорились встретиться на дискотеке. Они меня спрашивают, ну что, ты приходил? Я уже хотел было соврать, что был, а потом думаю, не буду и говорю, нет, не был, не смог. А они мне, — вот и молодец, что не был. Там вчера большая драка была, человек тридцать в больничку отвезли, а троих насмерть зарезали. Теперь разборки по всей области. Так что, счастливчик ты. Вот так вот мой небесный покровитель меня от смерти спас!

Ребята еще долго сидели и обсуждали рассказанное. Мнений и вопросов было несчесть! Через год Миша закончит школу и изберет путь служения Богу и ближним. Ввиду невозможности по состоянию здоровья проходить срочную службу в армии, он поступит в семинарию. А еще через семь лет примет рукоположение в сан диакона.

Сейчас он уже давно протоиерей Михаил и живет с семьей в одном тихом поселке. Иногда в своих проповедях он рассказывает этот случай на пользу слушающих, только не говорит, что это было с ним самим. А еще у отца Михаила есть лодка и он со своими сыновьями часто ходит на ней порыбачить под ночным звездным небом.

12-14 декабря 2012 г.

Виктор, значит — победитель

Вы когда-нибудь видели отпевание совершаемое архиереем? Нет? А я видел. И не только я, но и весь наш город стал свидетелем этого. А случилось это потому, что у нас произошло событие, которое сотрясло не только наш небольшой городок, но и всю область.

Началось все с того, что мне позвонил мой друг, прихожанин с нашего храма:

— Привет! Ты слышал новость?

— Какую?, — поинтересовался я.

— Какого-то парня убили.

— Убили, — спрашиваю, — и кого же?

— Не знаю, но говорят, сожгли даже.

— Что за беспредел?! — удивился я.

— Не говори. Сам владыка будет отпевать.

— Владыка? Это что, его сын или друг?

— Слушай, я пока не в теме. Прошла информация, что в среду в 14.00 часов в храме владыка будет его отпевать. Приходи. Я там буду.

— Постараюсь, — говорю я. Давай с Богом.

Убийство в наше тревожное время ни для кого не новость. Но было непонятно, почему сам владыка будет возглавлять погребение. Наверно, это его знакомый, подумал я. Такое тоже часто случается. Но все оказалось немного по-другому.

В среду я смог на несколько часов отпроситься с работы и поехал к нашему собору. Уже подъезжая к нему, я обратил внимание на неестественно большое скопление автомобилей и народа. Полицейские патрули стояли за оградой храма и о чем-то разговаривали. Тут же было несколько автобусов, один из которых оказался экскурсионным. Не обошлось и без телевидения — неподалеку примастился фургончик новостей пятого канала. Нищие стояли в две шеренги и образовали собой что-то вроде языческого очистительного огня, через который нужно было пройти, если желаешь попасть в храм.

Я пробился сквозь плотную массу людей и приблизился к центру события. Погребение уже шло полным ходом. Архидиакон зычно, но сдержанно возглашал ектении и кадил. Владыка стоял перед гробом, над которым возвышалась большая фотография молодого парня. У него было приятное улыбающееся лицо и русые волосы. Я его раньше не видел, но его лицо производило хорошее впечатление. Рядом с фото стоял аналой, на котором лежала икона и Евангелие. Меня удивило то, что икона была наполовину обгоревшая, лучше сказать, наполовину сгоревшая. На анолое лежало то, что от нее осталось. Но все равно можно было понять, что это икона Воскресения Христова. Евангелие тоже было черным от сажи.

— Еще молимся о упокоении души новопреставленного раба Божия Виктора, — басом возглашал архидиакон, — и о еже проститися ему всякому прегрешению вольному и невольному. Хор запел ектению. Архиерею сослужило около десятка священников. Все были облачены в красный цвет. Телевидение периодически снимало происходящее.

Ближе всех ко гробу стояли люди в черном. Одна женщина постоянно плакала и ее поддерживали под руки мужчина и женщина. Я сообразил, что это, наверно, была его мать.

Рядом со мной стояли две бабушки и тихо перешептывались:

— Господи, какой молодой!, — сказала одна.

— Да, — ответила вторая, — какая потеря!

— Говорят, он мученик.

— Да ты что! Вот так милость Божия!

Я обратил внимание на то, что гроб был закрытым, хотя положено держать его открытым, чтобы родственники могли совершить последнее целование.

— Привет! Ко мне тихонько подошел мой приятель, который вчера звонил мне. Я молча поздоровался с ним.

— Я узнал что случилось, — прошептал он мне на ухо. — Этого парня в воскресение после службы замучили сатанисты. Говорят, он защищал от осквернения иконы.

Я задумался. Вот так новость — человек в наше время пострадал за иконы! Давненько я такого не слышал. Очень напоминает седьмой век. В наше время это редкость. Чаще все ограничивается незаметным для постороннего глаза исполнением заповедей, посещением храма, исповедью и причастием.

— Со святыми упокой, — запел хор, а с ним и весь народ затянул всем известный кондак. Женщина в черном заплакала еще громче и упала на гроб. Она обняла его и сквозь рыдания что-то говорила. Можно было разобрать лишь обрывки ее фраз: «Почему ты?», «почему сейчас?», спрашивала она кого-то.

Отпевание подошло к концу. Со словами «Трисвятого» гроб перенесли на городское кладбище. Владыка произнес отпуст и обратился к народу со словом назидания. «Все мы читали и знаем о подвигах древних мучеников, — начал свою речь владыка. — Это особая категория святых. В древности их почитание начиналось практически сразу после их славной мученической кончины. Своим примером они свидетельствовали перед всеми, что действительно являются учениками и последователями Подвигоположника Христа, сказавшего, Кто хочет идти за Мной, возьми крест свой и следуй за Мной.

Но мирская суета часто затмевает от нас эти истины. Тогда Господь воздвигает новых свидетелей, чтобы напомнить всему миру, что путь христианского исповедничества есть всегда, во все времена. И сегодня мы с вами тому свидетели.

Этот молодой христианин Виктор, совсем недавно пришедший в храм, показал всем нам, какой сильной может быть христианская вера. В воскресение после Божественной литургии по пути домой, он заметил, что группа молодых людей собирается что-то сжечь в лесной зоне. Почему-то он решил подойти к ним и увидел, что для костра приготовлены старинные иконы и Священные книги. Тогда, несмотря на то, что он был один, а их было четверо, он вступился за христианские святыни. Силы были неравны и безбожники одолели его, а затем сожгли вместе с иконами. Но победив его плоть, они не смогли одолеть его дух, который устремился к Богу, укрепившему его на этот подвиг.

Наш уважаемый староста Федор Николаевич, был последним человеком, который разговаривал с Виктором». Владыка сделал пригласительный жест рукой и вперед вышел наш староста. Он был одет в строгий темный костюм, а в руках держал букет цветов.

— Да, дорогие мои, — начал Федор Николаевич, — всего несколько дней назад я разговаривал с этим молодым человеком. В воскресение после службы, он подошел ко мне в притворе и спросил — Что значит умереть за Евангелие? За книгу что ли? Я подумал и ответил ему, что тут, наверно, имеется в виду вообще за слово Божие, за заповеди. А он улыбнулся и говорит мне — А-а-а, а то я подумал было, что за книгу надо умирать. И примерно через час времени, он действительно, в буквальном смысле умер за святые книги и иконы. Вот это Евангелие с иконой, которые лежат на аналое, были зажаты в его руках. Он прижал их к себе и не выпустил пока силы не оставили его. И я верю, что он обрел благодать у Бога. Я верю, что у Бога ничего не бывает случайно. И наша встреча была не случайна. Посему я буду молиться о его душе всю свою жизнь, пока буду пребывать на этой грешной земле.

С этими словами староста положил цветы на крышку гроба.

— Да, Федор Николаевич, — продолжил владыка, — мы присоединяемся к вашим словам и тоже верим, что такой подвиг не останется забытым у Бога. И эта икона с Евангелием навсегда пребудут в этом храме, как свидетельство подвига молодого христианина Виктора.

После этого владыка выразил свои глубокие соболезнования родителям Виктора и говорил им о том, что смерть их сына не простая. Она сильно отличается от обычной смерти. Это христианское свидетельство о Боге. И они должны гордиться, что родили и воспитали такого сына. Теперь — он гордость всего нашего города.

Чуть позже узкому кругу прихожан, основному, так сказать, костяку нашего прихода, владыка скажет, что у следствия есть видеозапись того события. Оказывается был свидетель, который издалека снял все на видео. В тот день в лесополосе гулял мужчина и записывал на камеру красоты природы. Это видео попало в полицию. Владыка попросил у следователя для себя копию записи. Они были знакомыми и следователь дал владыке запись, но только с условием, что она останется у него и не пойдет по рукам, так как следствие еще продолжается.

Через несколько дней тем же узким кругом мы смотрели эту запись у одного из нас на квартире. Для всех это видео было не из легких. Запись начиналась с того момента, когда Виктор подходил к группе молодых людей, которые кидали на землю иконы и книги. Они были одеты во все черное и явно были «под градусом». Лица некоторых из них вполне можно было разглядеть. Весь их внешний вид говорил о их принадлежности к какой-то сатанинской секте. На груди у них на крупных цепочках висели пентаграммы. У одного из них знак перевернутой звезды красным цветом был изображен на всю спину на черной коженой куртке. Было видно, что между ними завязался разговор, который продолжался около минуты. Сам разговор слышан не был, но не трудно догадаться о чем он был. После этого Виктор набросился на одного из них и сбил его с ног. Остальные, конечно, не остались к этому равнодушны и бросились на помощь. Завязалась драка, которая быстро перешла в простое избиение одного четырьмя пьяными сатанистами. Они долго били его ногами, пока он лежал на земле. После этого они ходили и о чем-то разговаривали. Изредка их издевательский смех доносился до видеокамеры. Затем они положили Виктора на кучу из икон и Библий и один из них стал поливать все растворителем. Потом была зажжена охотничья спичка и брошена в кучу.

— Да что здесь происходит?! Оператор нецензурно выругался глядя на происходящее. Он явно не ожидал такого поворота событий. «Что за бред!?» Он, наверно, прижался еще ближе к земле, чтобы не быть замеченным, отчего картинка пропала. Когда через несколько секунд он поднял камеру, четверки уже не было, а горел большой костер. Камера задергалась, так как оператор бросился бежать к костру. Он не выключил запись и снимал до конца. Все было объято пламенем и никто уже не кричал.

— Помогите, кто-нибудь! На помощь! Да что же это! Мужчина с камерой кричал что было сил. Через какое-то время он выключил запись.

После того, как запись остановилась, мы сидели молча и никто ничего не мог сказать. Каждый что-то анализировал внутри себя и пытался понять. Я снова и снова мысленно прокручивал запись, беспрестанно спрашивая себя — почему то, почему это? Мне было непонятно откуда такая смелость и решительность действий и почему он атаковал первым? Под сильным впечатлением ответов тогда не было.

Владыка просил не передавать матери Виктора эту запись, пока она не отойдет от первоначального горя.

Позднее стало известно, что один из сатанистов принес раскаяние и перешел в христианство, осознав содеянное. Он просил не разглашать его личность, боясь мести со стороны христиан, а также скрываясь от своих.

Пресса и телевидение долго муссировали происшедшее, предлагая свои теории и версии. Кто-то называл поступок Виктора героическим и сравнивал его с Евгением Родионовым, кто-то безумным, кто-то считал, что он был под дозой, так как только в таком, как они считали, неадекватном состоянии можно забыть про естественный страх. Но мы знаем истину и она гораздо выше всех этих невежественных и низменных размышлений либеральных охотников за сенсациями.

Теперь спустя какое-то время я многое понял и могу себе объяснить. Неизвестно, что подтолкнуло Виктора на этот поступок, откуда нашел силы в одиночку выступить против зла. Но он, без сомнения, явил знаковое событие в истории нашего города, а, может быть, и в новейшей истории Церкви. Это веха, свидетельствующая о величине и силе христианского духа и веры. Это действие Божие — проявление Его силы в нашей немощи. Это чудо, способное расположить к себе враждебный христианству мир, явить действие Божия Промысла о мире в целом и каждом человеке в отдельности.

12 декабря 2012 г.

Не укради

Наша жизнь, как известно, полна сюрпризов и непредсказуемых проблем. Неожиданно возникающие форс-мажорные обстоятельства настолько коварны, что могут надолго выбить земного путника из колеи. Но бывает, что люди сами наживают себе проблемы. Причем, иногда это происходит как бы между делом. Вроде и намерения как такового не было, как-то само собой получилось. Но последствия таких «нечаянных» поступков совсем нешуточные.

В одном поселке городского типа жил священник, а точнее, иеромонах. Он уже давно потерял жену и после этого решил принять постриг. Сподобившись пострижения в монашество в одном из монастырей, он, после хиротонии, был по благословению своего владыки приписан к храму этого поселка. Отец Никон (так его звали) уже несколько лет жил при храме и питался, как говорил апостол Павел, своими священническими трудами. Он был добросовестный священник и за свою отзывчивость был любим своей немногочисленной паствой.

За многолетнее служение на благо Матушки Церкви, он приказом Святейшего Патриарха был награжден крестом с украшениями. Этот крест он берег и надевал его только по большим праздникам. Отец Никон не считал себя достойным этой награды, но его признали достойным и с этим ничего нельзя было сделать.

На дворе стоял октябрь и с каждым днем становилось все холоднее, хотя снега все еще не было. В этот день отец Никон занимался дровами, желая натопить печь. Хотя он и был почтенного возраста, но порох, как он часто шутил, все еще был в пороховницах и обслужить сам себя он еще был в состоянии. Работая топором на дворе своего домика, он сначала читал 50 псалом, но потом отвлекся и задумался о чем-то своем. Налетел внезапный порыв холодного ветра и встрепенул полы его подрясника. На колокольне несколько раз звякнули колокола. Отец Никон выпрямился и поежился. Он поднял ворот своей зимней душегрейки и размахнувшись разрубил очередное полено. Кот Веник, который спал на терассе, поднял свою голову и вяло посмотрел на своего работающего хозяина.

Храм с домом находился на возвышенном живописном месте. Видно его было со всех сторон. Не однажды в его окрестностях располагались студенты с какого-нибудь факультета живописи и писали храм с натуры. В старину люди знали где построить храм и места выбирали не случайно, а после усердной молитвы и по указанию Божию.

— Бог в помощь! — раздался внезапно чей-то голос.

Отец Никон посмотрел и увидел в воротах двоих. Они стояли и озирались, вероятно, высматривали собаку. Было видно, что они замерзли, об этом говорили и их легкие куртки. Они сжались и держали руки в карманах. У одного из них за плечами был большой рюкзак, у другого в руках пакет.

— Благодарствую, — ответил отец Никон.

— Вы настоятель этого храма?

— Да, — ответил священник, — вы ко мне?

— Нет, вообще-то, — ответил один из них. — Мы просто проходили мимо и увидели эту красоту, — он двумя руками показал на храм. — И вот решили посмотреть поближе.

— А вы тут один живете?, — спросил второй.

— Да нет, не один. Я с котом. Он у меня и за келейника, и за охранника.

Путники улыбнулись и неуверенно вошли в ворота.

— Вы замерзли, как я погляжу. Давайте я вас чаем напою.

— Мы не против. Время позволяет.

Отец Никон воткнул топор в пенек и рукой указал гостям на входную дверь.

— А вы сами-то совсем не чаем разогреваетесь.

— Да, вот приходится разминаться иногда, иначе совсем жиром заплыву. Как говорится, помяни, Гоподи, непраздного Никона.

Все трое засмеялись.

Войдя на терассу, путники разделись, оставили рюкзак и пакет и прошли в дом. Было сразу видно, что в доме живет верующий человек: изобилие икон и фотографий, подсвечников и горящих лампад непроизвольно бросалось в глаза, а черные рясы, висящие при входе, говорили еще и о том, что этот верующий — священник. На стене тихонько тикали часы. Серый кот прошел за людьми в дом и вертелся в ногах у отца Никона.

Чайник вскипел, и уже через несколько минут все трое сидели в зале за чаем.

— Ну и как она, жизнь священническая, — после некоторой паузы спросил один из пришельцев.

— Непростая она, — ответил священник, — ответственная. Но и незаменимая. Ведь не будь священников, кто бы народом Божиим руководил да таинства совершал? Жизненно важный, так сказать, контингент.

— Это точно, — подтвердил другой собеседник и добавил, — как командир на фронте. Не будет старшего и никакое сражение не состоится, все солдаты разбегутся.

— Верно подмечено, — сказал отец Никон, отхлебывая из чашки.

— А ты никак служил, — спросил он у него.

— Да, батюшка. Несколько командировок на Кавказ было. Знаю особенности и городского боя, и боя в горной местности.

— Офицер?

— Старший лейтенант.

— Понятненько. А я тоже бывал в тех краях. Ездил ободрять наших солдат. Тогда многие креститься пожелали. У меня и крестики с собой для этого случая имелись. Однажды покрестил одно подразделение почти целиком. А буквально на следующий день они в засаду попали. Почти все там и полегли. Лишь некоторые уцелели.

Отец Никон помолчал и добавил:

— Счастливые. Сразу после крещения и в рай.

В этот момент в комнате заиграла красивая церковная музыка «Се Жених грядет». Это был телефонный звонок. Отец Никон взял телефон и вышел в другую комнату. Это был его сын, который периодически связывался со своим отцом-монахом и интересовался его здоровьем. Они разговаривали минут пять, после чего отец Никон вернулся к гостям. Когда он вошел в зал, двое его гостей стояли по стойке «смирно» и смотрели на него круглыми глазами. Они несколько раз переглянулись. Один явно что-то говорил другому своим взглядом. И вдруг он объявил:

— Нам уже нужно идти. Простите нас. — И они быстро проскочили на терассу.

— Так быстро?, — только и успел сказать им вслед озадаченный священник.

Еще через несколько секунд входная дверь закрылась. Отец Никон услышал, что на пороге они о чем-то спорят друг с другом. Посмотрев в окно, он только успел увидеть, как они быстрым шагом выходили, почти выбегали из его ворот. Он только пожал плечами — Наверно, я что-то не то сказал, — подумал он и сел допивать свой чай. Только на следующий день отец Никон поймет в чем было дело — он не найдет на положенном месте своего подарочного креста. Коробочка останется на месте, а ее содержимого не будет. Отец Никон немного растерялся и сначала подумал, что в последний раз не положил его на место, но потом сообразил в чем дело. Он перенес пропажу спокойно. Помолившись за молодых людей, он вверил себя и их в руки Божии, что он всегда и старался делать по жизни и к чему приучал себя с молодости.

Прошло некоторое время и в жизни отца Никона произошли перемены. То ли из-за перераспределения кадров, то ли по личной договоренности архиереев отца Никона перевели в другую епархию. Ему пришлось оставить свой облюбованный домик с печкой и уехать в городскую квартиру, а лучше сказать — в неизвестность.

Но Господня земля и исполнение ея. И на новом месте оказалось довольно неплохо: квартира просторная, большой и красивый храм, имеющий 150-летнюю историю и прихожан в три раза больше. Нового священника быстро полюбили и отношения сразу пошли по нужному руслу. Так что потаённые страхи пожилого священника не оправдались. Но все-равно переезд и расставание с прихожанами и прижитым местом какое-то время больно коробили душу. Помогла всегдашняя преданность воле Божией, которая уже не раз выручала пожилого монаха.

Прошел год. Отца Никона уже знали и любили все. Молодые священники часто советовались с ним, а пожилые почитали за своего друга и любили пообщаться. Новый владыка, узнав о краже его подарочного креста, в скором времени на День его ангела преподнес отцу Никону этот подарок. Справедливость, как казалось, восторжествовала. Но суд Божий оказался несколько иным.

Однажды в главном соборе города был престольный праздник. В такие дни, как правило, служил владыка, а духовенство города и окрестных близлежащих приходов приезжало сослужить своему архиеерею. Отцу Никону также было велено принять участие в праздничной архиерейской службе. Он не очень жаловал шумные богослужения, больше любил тихие приходские службы. Утешал он себя обычно тем, что народ радуется при праздничных службах. Если народ доволен и слава Богу!

После окончания богослужения и праздничного молебна, отец Никон направился в ризницу. Внизу священники разоблачались и что-то шумно обсуждали. Когда он спустился, один из его знакомых батюшек обратившись к нему спросил:

— Отец Никон, у тебя случайно нет знакомого непраздного священника Нифонта?

Когда он это сказал, все священники дружно засмеялись.

— Что-то я тебя не пойму, – ответил отец Никон.

— Да у нас тут никто понять не может, что это за непраздный священник Нифонт.

— А почему непраздный, беременный что ли?

Молодые священники засмеялись.

— Вот мы и сами пытаемся понять, на каком, интересно, он месяце и как так вообще получилось?

— А ты с ним разговаривал, — поинтересовался отец Никон. — Он что, с пузом что ли? Так пузо еще не показатель.

Все опять засмеялись.

— Тогда у нас непраздных священников не счесть, — добавил кто-то из духовенства.

— А архиереев-то сколько, — вмешался в разговор протодиакон.

— Ладно, — резюмировал тот же священник, — будем надеяться, что он когда-нибудь найдется.

Отец Никон снял фелонь и спросил:

— А кто его ищет?

— Да не знаю. По телевизору уже несколько дней бегущей строкой это объявление мелькает, что помогите, мол, найти некоего непраздного Нифонта, у которого год назад украли крест. Беременного, понимаешь, батюшку ограбили.

Они все дружно засмеялись.

Отец Никон так и присел после услышанного. «Непраздный Никон», так ведь это я так себя назвал год назад, когда с незнакомцами разговаривал, — подумал он. Что-то я понять не могу, меня что ли ищут? Кто и зачем? — задавал себе вопросы отец Никон. Никак воры-то мои покаялись. Вот так чудо!

— А там адрес или телефон прилагался?, — поинтересовался он.

— Да, телефон какой-то был.

— Отец, Кирилл, ты не мог бы мне услужить? Перепиши для меня этот телефон.

— Хорошо, отче, не вопрос. Завтра же пришлю вам сообщение на телефон.

Весь оставшийся вечер отец Никон думал, что же они хотят ему сказать? Наверно, крест вернут, прощение будут просить. Он и не держал на них зла, просто за их ошибку переживал. Слава Богу! Образумились. Хоть через год, но образумились. Надеюсь, у них там все в порядке, — задавал он себе вопросы.

На следующий день ближе к обеду действительно пришло сообщение от знакомого священника, в котором был номер телефона. Отец Никон немного помедлил: — «Господи, благослови», и набрал номер.

— Алло! — раздался чей-то незнакомый голос на том конце провода.

— Здравствуйте! Меня зовут иеромонах Никон. Я…

Но ему не дали договорить.

— Батюшка, как хорошо, что вы позвонили! Мы вас уже столько месяцев ищем, совсем отчаялись уже. Где вы сейчас? Нам срочно нужно вам вернуть ваш крест. Мы допустили тогда ошибку и теперь расплачиваемся за нее. Так где же вы? Как нам встретиться?

Оказалось, что они совсем в разных областях. Отец Никон сказал ему свой новый адрес и они договорились встретиться. Тот человек обещал завтра же приехать к нему. «Вот это да, — думал отец Никон, — видать сильно прижало».

На следующий день тот человек и правда приехал. Не было еще 10 часов дня, как в дверь позвонили. Открыв дверь, отец Никон сразу узнал своего гостя-боевого офицера. Одет он сейчас был по-летнему, но лицо его он запомнил хорошо. Лицо вполне честное, доброе и приличное, — промелькнула мысль, — что же их подвигло на воровство?

— Здравствуйте, батюшка! Благословите, — и гость подошел под благословение. Эту перемену нельзя было не заметить. В прошлый раз они про благословение и не вспомнили.

— Заходи старлей, — сказал отец Никон, — гостем будешь.

Тот зашел, разделся и прошел в квартиру.

— А у вас хорошая память, — сказал вошедший.

— Не жалуюсь. Может чаю? — спросил хозяин.

Гость посмотрел отцу Никону в глаза и невольно вспомнил про последний с ним чай год назад. Тогда священник тоже предложил им чай. Было видно, что он очень сильно переживает и чувствует вину. Это предложение чая было, как удар по больному месту. Он опустил глаза и сказал:

— Да, если не трудно.

— Да какой уж там труд, — сказал священник и ушел хлопотать на кухне.

Через пять минут чай был готов и они сидели за чашками ароматного чая.

— Какой хороший чаек!, — сказал гость.

— Да, мне его специально из столицы привозят. Люблю, знаешь ли, хороший чай и ничего не могу с собой поделать. Тебя звать-то как?

— Александр.

— А вы, стало быть, отец Никон. А то мы вспоминали, вспоминали и ничего, кроме отца Нифонта не вспомнили.

С этими словами он достал из нагрудного кармана небольшой сверток, развернул его и положил на стол. Отец Никон сразу узнал свой крест. Он ничуть не изменился и был таким же красивым и сверкающим.

— Да, это он, — сказал отец Никон. Он и не собирался спрашивать о мотивах их поступка, но Александр сказал сам.

— Я даже не знаю, как это произошло, — начал он свой рассказ. Это Юра зачем-то его взял, ну, тот второй, помните? Когда вы вышли из комнаты, он стал бродить по залу и смотреть обстановку. Заметив какую-то коробочку, он открыл ее и увидел крест. Достав его, он долго рассматривал, а потом почему-то положил в карман. Я увидел это в последний момент. Я даже не знал, что он там взял. Я подумал, что что-то незначительное, может на память о гостеприимном хозяине. Говорю, ты что взял? Он отвечает — так, ничего особенного. Я подхожу, открываю футляр, рядом с которым он стоял, а он пустой. Я его спрашиваю, ты, что крест взял что ли? И тут заходите вы. Я, право, и не знал как поступить. Все так неожиданно получилось. Сказать при хозяине, — положи крест на место, было бы, своего рода, предательством нашей дружбы. И я промолчал. Поэтому и решил быстро уйти. Я его потом спрашиваю, зачем тебе священнический крест? А он говорит, я сам не знаю зачем его взял. Говорит — бес дернул.

Ну и пошла у нас после этого «веселая» жизнь. Все началось уже на вокзале, когда у нас украли наши вещи. У меня в рюкзаке отличная новая палатка была, а Юра в пакете свой отремонтированный ноутбук нес, который только что из сервиса забрал. Я ему говорю — вот видишь, это все из-за этого креста! А он мне говорит — это совпадение, сами виноваты, не доглядели. Ну, я тогда спорить с ним не стал, так как и действительно не доглядели. Но потом я приезжаю домой, а у моей машины все колеса проколоты. Через неделю Юра мне звонит и говорит: «У меня гараж взломали, ну и, понятно, все, что можно вынесли». Я ужаснулся. У него там новенький квадроцикл стоял, плюс мотоцикл его друга. Он в шоке. Я, говорит, не знаю, что делать? Ладно, за мотоцикл как-то расчитались.

А потом по нашему городу, да и не только по нашему, пошла волна поджегов автомобилей. Вы, наверно, слышали об этом, когда по ночам по десять машин сразу жгли прямо во дворах? Ну и как вы думаете, чей был автомобиль, который подожгли первым?

Отец Никон отхлебнул из чашки и посмотрел на своего рассказчика.

— Да, — продолжил он, — это был мой Рено. Сгорел до тла, один черный кузов остался.

Я звоню Юрке и говорю — так и так, а он мне в ответ: «Ты не поверишь, у меня дача сгорела. Говорят бездомные в нее пробрались и ночевали. Наверно, курили или еще что-то. Короче сгорела моя хибара».

— Вот это да! — говорю. — Надо что-то делать. Сейчас ты тоже скажешь, что это совпадение?

— Нет, — отвечает, — это не совпадение.

Я ему говорю:

— Ты украл, а расплачиваемся вдвоем. Ты во всем виноват!

— Ладно, — говорит, — виноват я, виноват, давай решать уже что-то.

— Что тут решать, — говорю ему, — поедим на то же место и отдадим крест.

Договорились с ним о встрече и вдвоем приехали к вам туда. Ну а там, понятно, уже никого нет. Куда уехал священник никто не знает. Говорят только, что перевели.

— Ну, — говорю, — попали мы! Что делать-то будем?

— Не знаю. Может просто оставим крест тут, на окне и уйдем?

— Нет, неправильно это будет. Утащили из квартиры, прям из-под носа владельца, а вернули на окно, да к тому же, когда хозяин уехал отсюда? Так что ли?

— Нет, не пойдет так, — говорит.

Короче, вернулись ни с чем. Этого мало. Нас на том же вокзале по пути домой опять ограбили. Только на этот раз в открытую — дали по голове и вытащили все из карманов.

Прошло где-то с несколько месяцев. В это время было некоторое затишье. А потом автобус, в котором мой Женька ехал, попал в аварию. Ни у кого даже царапины нет, а он один упал так неудачно, что головой прямо на металлический уголок. Весь в крови, огромный порез, плюс сотресение и перелом двух пальцев на руке. Я был в ужасе. Через неделю мне звонит Юра и говорит, что его ограбили — вскрыли квартиру и вынесли на несколько десятков тысяч. Благо, их кто-то спугнул, а так бы все вынесли. И опять мы задумались о своих действиях, но не знали что делать. Ходили в храм, советовались со священником. Он хотя и дело говорил, но нам что-то подсказывало, что мы должны вернуть украденную вещь ее хозяину.

Потом, как по какому-то зловещему сценарию мы оба попали под сокращение на своих работах. Мы думали, что хуже быть не может, но потом я узнал, что Юра погорел — квартира сгорела. Дело было ночью и он спал со своей семьей дома, когда замыкание случилось. Вроде все живы, но он сильно обожжен и лежит в больнице. Месяц назад он мне позвонил из больницы и говорит: «Сделай что-нибудь, что угодно, иди к президенту, к Патриарху, но найди способ вернуть крест, иначе мы все умрем». Я молился и просил вразумления, как поступить. А потом мне пришла мысль дать объявление по какому-нибудь общественному телеканалу, который показывают у всех. И после больших трудов и немалых денег это удалось сделать. Правда, не знал что написать и написал то, что вспомнил, точнее то, что только мы с вами знали. Хотя имя ваше так и не вспомнил.

Саша замолчал и допил чай. Отец Никон тоже молчал какое-то время. Он удивлялся действию Промысла Божия и Его справедливости. Вот ведь как все непросто! Ничего не бывает без последствий. Все-таки милостив Господь, что наказывает нас еще здесь.

— Вот это история!, — сказал отец Никон после некоторой паузы. — А ведь уже давным-давно в Священном Писании сказано — Не укради. Давным-давно. Но, видно, не все знакомы с Священным Писанием. Вот ты и узнал на себе о действиях Промысла Божия. Кто ворует тот и сам ограблен будет.

Но у вас немного другой случай. Вы украли у монаха, а это другая статья. — отец Никон улыбнулся. — Монахи — это дети Божии, которых Господь бережет и не дает в обиду. Не случайно говорят, что имущество монахов — огонь. Украдешь у монаха десять рублей, потеряешь тысячу. Воровать вообще нельзя, а тем более у монахов. Это опасно для жизни.

Они засмеялись.

Отец Никон принял его извинения и уверил его, что их покаяние принято Богом и больше с ними ничего скорбного случится не должно, если, конечно, не нагрешат снова.

Глядя в окно, отец Никон провожал взглядом своего гостя. Слезы радости сползали по его щекам. Он благодарил Бога за Его неустанный Промысел о мире и о себе, и еще раз уверился в христианской истине, что всякий надеющийся на Господа не постыдится.

17 декабря 2012 г.

Не убей

Много различных дарований имеет человек от Бога и все они разные. Но самым ценным даром всегда признавалась — жизнь. И насколько велика ценность этого дара, настолько же велика и вина за его отъятие. Именно поэтому убийство всегда и везде считалось одним из самых тяжких преступлений и грехов.

Но что делать, если отъятие жизни не считается убийством, например, в случае аборта? В этом случае нужно послушаться голоса Церкви и своей совести, которая никогда не обманет. Эту истину подтверждает история, которая может произойти с любым, кто выбирает опасный путь убийства.

Марина летела домой, как на крыльях счастливая не столько от успешно сданных экзаменов, сколько от ожидания встречи со своим маленьким ангелочком, по которому она уже скучала.

— Где тут наша Кирочка? — сказала она нарочито громко, чтобы дать понять, что она вернулась.

Из комнаты вышла женщина с ребенком на руках. Младенец был чистеньким и ухоженым, в руках у него была его любимая лягушка-погремушка. Увидев маму, Кира заулыбалась и принялась возбужденно взмахивать своими ручонками.

— Иди ко мне моя лапуля, — Марина нежно приняла ее на руки, — Какие мы сегодня красивые, умытые, причесанные, — на каждое слово мать целовала дочь в щеку, — а как мы вкусно пахнем! И все это благодаря доброй тете Любе. — Марина посмотрела на женщину, которая все это время стояла рядом и с умилением наблюдала за радостной мамочкой и не менее радостной дочкой.

— Как все прошло сегодня? — Марина обратилась к женщине.

— Сегодня все хорошо. Уже успели два раза поесть и один раз описаться. А в целом просто — Божий одуванчик.

— Любовь Сергеевна, хоть вы это слышите не первый раз, но я не устану повторять, что бесконечно вам благодарна. Если бы не вы, со своим своевременным словом поддержки, а теперь еще с этой помощью, то не знаю, что бы сейчас было.

— Все хорошо, Мариночка, главное знай, что ты поступила правильно. Это главное. А со всем остальным мы сообща как-нибудь справимся.

Марина подняла на руках дочь и посмотрела ей в глаза. Сколько в этих глазах было любви и доверия, любопытства и понимания. Боже правый, и разве можно убить это создание!? Слава Богу, что на земле есть такие добрые люди, как Любовь Сергеевна, которым не безразличны чужие проблемы.

А познакомилась Марина с Любовью Сергеевной при не совсем обычных обстоятельствах.

Она тогда училась в одном из университетов Тульской области, где и проживала со своей немногочисленной семьей. Это была самая обычная девушка со всеми свойственными ее возрасту интересами и предпочтениями. Она была далека от Церкви, хотя от своей бабушки не раз слышала какие-то истории и наставления духовного характера. Но особо вдаваться в них она не хотела. К тому же, бурный поток насыщенной молодежной жизни и не давал этого сделать.

Однажды она в числе прочих была приглашена на вечеринку по случаю чьего-то дня рождения. Она даже толком и не знала виновника торжества, но отказываться не стала, так как отдохнуть на халяву была совсем не против.

Это была обычная вечеринка со всеми свойственными этому мероприятию составляющими. Было много народу, спиртного и еще больше шума. Марина поначалу держалась своих знакомых, но когда уровень алкоголя в ее крови превысил допустимую норму, то стало уже все равно с кем пить и смеяться.

Что бывает после такого бесконтрольного «веселья» угодать не трудно. Да, это было болезненное похмелье на совершенно незнакомой квартире, среди совершенно незнакомых людей. Проснувшись, она увидела, что лежит среди обнаженных и полуобнаженных девушек и ребят, которые крепко спали в самых причудливых позах. Пробравшись по их телам, она с трудом нашла ванную комнату, так как незнакомая квартира представляла из себя настоящий лабиринт. Облокотившись на умывальник, она долго смотрела в зеркале на свое сонное отражение и пыталась хоть что-то вспомнить. Умывшись и так ничего и не вспомнив, она оделась и ушла из злосчастной квартиры. Оказавшись на улице, она к своему удивлению поняла, что находится совсем в другом городе, так что путь домой занял с пересадками около двух часов.

После этого жизнь пошла своим чередом. Но примерно через 2-3 недели Марина почувствовала некоторые изменения в своем состоянии, о которых иногда слышала от своих знакомых. Уже неделю спустя после вечеринки она пыталась себе как-то объяснить преждевременные кровотечения и недомогания. Но погрешив на особенности своего организма и какие-то сбои она не придала этому серьезного значения. Однако, когда через три недели ее стошнило прямо на улице, Марина всерьез заволновалась. Не без внутреннего содрагания она пошла покупать тест. Но как она ни старалась подготовить себя к худшему, все-таки впала в ступор, когда тест оказался положительным.

Пережив первоначальное шоковое состояние, она стала думать, что ей делать. Описав некоторым своим самым приближенным подругам свою «залетную» ситуацию, она услышала единогласно — аборт, хотя это и было в разных вариациях и с разной мотивировкой.

Хотя что-то и говорило ей о том, что этого делать нельзя, но четких причин для отказа от своего решения она не видела. Поэтому через несколько дней собравшись с силами, она пошла в больницу.

Узнав, что аборты делают почти там же, где рожают, Марина направилась к родильному отделению. Пройдя вестибюль, она вызвала лифт. Рядом с лифтом была доска объявлений. Марина подошла и быстренько пробежала глазами по аккуратно наклеенным разноцветным листкам. Внезапно ее взгляд остановился на яркой вывеске, на которой крупными буквами было написано — Мама, не убивай меня, я люблю тебя! Рядом с текстом был изображен младенец с большими и заплаканными глазами. Он смотрел с вывески и буквально молил о милости. Эта коротенькая фраза погрузила Марину в глубокие размышления. Она задумалась и долго смотрела в большие и красивые детские глаза. В своих размышлениях она не заметила, как подъехал лифт и открылись двери. Услышав шум открывающихся дверей, она бросилась к лифту и чуть не налетела на молодую пару, выходившую из лифта. Женщина бережно держала плотно укутанного новорожденного младенца. Марина остановилась прямо перед его маленьким красненьким личиком. Он открыл свои голубые глазки и посмотрел на нее. Во рту у него была соска и он несколько раз чмокнул ею.

— Разрешите, — обратился мужчина к застывшей Марине.

Она удивленно посмотрела на него.

— Да, конечно. Простите.

Она отошла в сторону и проводила взглядом молодую пару до дверей.

Войдя в лифт, она нажала на кнопку и облакотившись спиной на поручи вдруг увидела на противоположной стене аналогичную фотографию младенца с теми же словами. Подойдя ближе Марине вдруг захотелось вслух прочесть эту надпись.

— Мама, не убивай меня, я тебя люблю, — неспеша прочла она.

Господи, правильно ли я поступаю? Почему тут сказано про убийство? Вдруг она вспомнила, что прерывание беременности считается грехом и приравнивается к убийству. Но ведь это неполноценный человек, — протестовала какая-то ее часть. Он и на человека-то не похож, так, кусок плоти. Да дело вовсе и не в этом. Я ведь даже и отца-то его не знаю. Что я ребенку скажу — прости, я была слишком пьяная, чтобы запомнить твоего отца? Так что ли?

Но спокойнее от этих размышлений не стало. Напротив, все показалось только еще сложнее и запутаннее. Марина провела на фотографии пальцами по пухлым щечкам и маленьким плечикам. И тут она подумала — А он-то в чем виноват? Ведь ни в чем не виноват, если мать его такая дура.

Остановка лифта прервала ее размышления. Она вышла в коридор и по указателям определила направление. Идя по коридорам, Марина продолжала свои размышления. Мысли путались, а больничная обстановка действовала пугающе.

Еще не дойдя до нужного отделения, Марина услышала чей-то громкий голос. Чем ближе она подходила, тем отчетливей он становился. Голос был определенно женским, но о чем шла речь разобрать было нельзя. Наконец, свернув за угол, Марина увидела женщину. С двух сторон у нее висело по плакату. Спереди на плакате фотография ребенка со словами: «Не убивай! Он тоже хочет жить». На другом плакате, который висел на спине, была жуткая фотография абортированых детей, вернее, того, что от них осталось с надписью: «Эта кровь на ваших руках». Марина застыла в недоумении. Женщина стояла перед открытой дверью в палату и говорила: «Вы не сможете с этим жить. Сейчас вы думаете, что сделаете это и все забудется. Но нет, ничего не забывается, а тем более убийство беззащитного младенца. Вы будете помнить все до подробностей, каждую деталь. Вы не сможете с этим жить. Если вы когда-нибудь еще сможете родить, как вы будете смотреть в глаза своим детям? Это вечное чувство стыда и вины сведет вас с ума, как сводило оно и меня. Я говорю вам, как уже пережившая все это, как прошедшая через весь этот кошмар. Не повторяйте моей ошибки! Из-за этого я уже не могу больше родить. Неужели вам этого хочется?»

Чем больше Марина слушала, тем больше приходила в ужас. Женщина, казалось, говорила действительно со знанием дела, так как ее слова были убедительны и внушали доверие. Постояв какое-то время на одном месте, Марина медленно приблизилась к той женщине и заглянула в палату. Внутри она увидела восемь коек, на которых расположились восемь женщин. Некоторые из них лежали, другие сидели на кроватях с опущенными глазами. Марина увидела, что одна из них плачет и периодически вытирает слезы платком. Почти у всех в глазах можно было прочесть одинаковое чувство вины. Но никто, по-видимому, не собирался уходить. Наконец, самая старшая из них, было видно, что она уже не первый раз тут, не выдержала и сказала: «Ну хватит уже! Оставь нас в покое! Ты ничего не знаешь про нас. Хватит молодых смущать. Они сами имеют право на выбор». «Нет, — возразила женщина, — они могут распоряжаться только своим телом, но тело младенца уже не часть их тела и они не могут принимать такие решения. Хотите вырвать зуб или удалить аппендицит — пожалуйста. Но новая жизнь, которая в вас развивается, это не аппендицит, это не ваше тело. Ведь ты не будешь иметь покоя, — вдруг обратилась женщина с плакатами к той, которая сидела и плакала, — они тебе все здоровье искалечат, ты больше никогда не сможешь родить. Ты это понимаешь?»

— Я понимаю, но не могу сейчас рожать, — ответила девушка с платком и заплакала еще сильнее, — я не могу, понимаете, не могу, — повторяла она вытирая слезы.

— Смотрите что вы наделали, уже до истерики человека довели, — вмешалась взрослая женщина. — Оставьте нас в покое!

— А ты что тут забыла? Тоже пришла ребенка убивать? — внезапно обратилась женщина к Марине.

Она на секунду растерялась от неожиданности и испуганно посмотрела женщине в глаза.

— Я… не-е-т, — заикаясь протянула Марина, — я… просто услышала шум.

— Даже не смей заходить в эту комнату, слышишь? Не навлекай на себя добровольно проклятия!

Марина едва заметно кивнула и сделала несколько шагов назад. Она уже точно поняла для себя, что не решится на аборт, по крайней мере, сегодня. Развернувшись, она направилась к лифту. Уходя, она услышала за спиной слова той женщины: «Побойтесь Бога! Вы же будущие матери. Как вы будете своим детям в глаза смотреть? Какой пример вы являете для них? На какое будущее вы их обрекаете? Вы хоть думали об этом?»

— Оставь нас в покое, — раздалось ей в ответ, — сейчас старшую сестру позовем.

Марина свернула за угол и перестала разбирать слова. В лифте она долго смотрела в глаза младенца на фотографии, а шум работающего двигателя, казалось, проговаривал слова: «Не убивай, не убивай, не убивай».

Выйдя из больницы, Марина остановилась. «И что дальше?, — задумалась она. — Я что, передумала что ли? Что значит передумала, рожать что ли собралась? Но я не готова быть матерью! — протестовала сама с собой Марина. А как же учеба? Что, все вот так бросить и зарыться в пеленки? А о чем ты раньше думала? Хотя, вон одна, я слышала, родила, а потом спокойно доучивалась. А родители, что я им скажу, что муж передумал и сбежал что ли?

Марина ходила взад и вперед теряясь в раздумьях. Спустившись по лестнице, она села на скамейку и продолжала терзаться сомнениями и вопросами без ответов.

Через несколько минут неподалеку остановилась машина неотложки и оттуда под руки вывели беременную женщину. Муж осторожно поддерживал ее справа и что-то говорил. Было видно, что ребенок уже просился на свободу, отчего все они очень спешили и скоро скрылись за дверями.

Прошло какое-то время. Марина сидела на лавочке и наблюдала за людьми. Вдруг она увидела, что из больницы вышла та самая женщина, которую она только что видела на этаже. Ее плакаты были аккуратно сложены и замотаны в ткань. Выйдя из больницы, она перекрестилась и неспешно направилась вдоль здания. Марина провожала ее взглядом и еле сдерживала себя, чтобы не догнать ее. Но вдруг у нее возник вопрос, который легко решил исход ее внутренней борьбы.

Она вскочила и побежала за той женщиной.

— Простите, вы не очень спешите, — Марина виновато посмотрела ей в глаза.

Женщина бросила на нее короткий взгляд и по-видимому узнала.

— Нет. Все, что могла, я сегодня сделала.

— Судя по всему, вы не первый раз приходите сюда.

— Да, не первый раз и уже не первый год.

— Вот это да! — удивилась Марина, — вы серьезно?

— А по-твоему все это похоже на шутку? Нет, дорогая моя, это далеко не шутки. Я дала обещание, что спасу от смерти хотя бы одного младенца в неделю. К сожалению, это не всегда получается. Сегодня был последний день в этой неделе и, похоже, в этот раз опять ничего не получилось.

— Обещание, — удивилась Марина, — и кому же?

— Это длинная и печальная история, которая заставила меня пересмотреть всё моё отношение к жизни. И теперь я расплачиваюсь за свои непопровимые грехи.

— А что врачи, неужто ничего не говорят против ваших выступлений?

— Говорят. Обычно гоняют. Просто сегодня нет старшей, которая меня терпеть не может.

Какое-то время они шли молча. Наконец Марина сказала:

— Вообще-то, я думаю, что не все так безнадежно и, возможно, у вас сегодня что-то получилось.

Женщина остановилась и удивленно посмотрела на нее.

— Ты о чем это говоришь?

— Я говорю про себя, — Марина смущенно отвела взгляд.

— Так ты все-таки за этим приходила?

— Вообще-то да, — сказала Марина неуверенно, — но я до сих пор не знаю что мне делать? Все, что вы там говорили, это правда?

— Да, девочка моя, это правда и даже неполная правда. Если хочешь, я расскажу тебе всю правду об этом страшном грехе.

Марина согласилась и они поехали в гости к этой женщине, которую звали — Любовь.

Зайдя к ней в квартиру, Марина огляделась. Первое, что она почувствовала, это приятный запах ладана, который заполнил собой всю квартиру. Сразу бросалось в глаза большое количество икон в зале. Перед ними стоял маленький аналойчик, надо полагать, для коленопреклоненных молитв и горело несколько лампад. Марина остановилась около стенки и стала читать по корешкам наименования книг: Жития святых, Страшный суд Божий, Видение блаженной Феодоры. На аналое висела пара четок. Марина взяла одни из них в руку. Они оказались сильно истертыми. Было видно, что эти четки не висят пустым грузом и постоянно при деле.

— Пойдем на кухню, — Любовь Сергеевна стояла в дверном проеме и наблюдала за своей гостьей.

— Как у вас тут…, — Марина пыталась подобрать подходящее слово, но никак не находила его. — Как у вас тут…

— Благодатно? — предложила Любовь.

— Да, — Марина посмотрела на нее, — точно! Благодатно.

Какое странное слово, — подумала она, — Я давно его не слышала. Как точно оно выражает настроение.

Они прошли на кухню. На столе стоял чай, варенье, конфеты и еще кое-что к чаю. Марина плюхнулась на угловой диванчик и уже взялась было за чайник, как вдруг увидела, что хозяйка стоит и терпеливо ее ждет.

— Давай помолимся, — предложила она.

— Да, конечно, простите. — Марина почувствовала себя неловко и встала.

Люба прочитала “Отче наш” и перекрестила трапезу. На Марину все это произвело глубокое впечатление, если учесть еще то, что она этого вообще никогда не видела.

— Это молитва перед едой, — пояснила Люба, когда они уселись, — она очень важна, так как через молитву Господь ниспосылает Свое благословение и освящает пищу. А это тем более важно для будущей матери, которой надо думать не только о себе, но и о своем ребенке.

Марина молча кивнула.

Какое-то время они пили чай в тишине и никто не знал с чего начать. Наконец Марина спросила:

— Расскажите, для чего вы ходите в больницу. Честно говоря, в наше время, когда повсюду кричат о разных свободах граждан, вы пытаетесь повлиять на их добровольный выбор.

— Выбор, может быть, и добровольный, но неправильный, — Люба посмотрела Марине в лицо. — К тому же, это не их право решать участь детей. Хотят выражать свободу выбора, пусть это делают со своим телом и со своей жизнью. А жизнь ребенка, который уже не является частью их тела, это уже, простите, не их право. Это я о свободе выбора. Раз ребенок зачался, он должен родиться. Знаешь старца Паисия Святогорца?

Марина отрицательно покачала головой.

— Он говорил, что аборты — это великий грех, это убийство. Нужно иметь абсолютное доверие к Промыслу Божию и не планировать детей самостоятельно, ибо детей дает Бог. И Он один знает, сколько детей дать и когда, — Он один, и никто другой. Старец также говорил, что Бог видит и душевное состояние, и экономическое положение людей, видит и многое другое, чего мы не видим и не знаем. И Господь Сам может позаботиться и об экономическом укреплении семьи, и обо всем другом.

Люба замолчала и некоторое время пила чай молча.

— Я тоже всего этого не знала до поры до времени, пока, как говорится, гром не грянул.

Я тогда хоть и говорила, что верю в Бога, но на самом деле не знала Его. Жила и выживала как все. А еще я очень хотела семью, но не находила достойного кандидата. У меня к ним были специальные требования, как говорится, чтобы не пил, не курил и цветы всегда дарил. Наконец, я остановилась вниманием на одном мужчине. Он мне понравился и внешне, и внутренне — был добрым, сдержанным, элегантным таким. Он был верующим. Это я узнала почти сразу, но мне не навязывал своей веры и мне это нравилось.

Какое-то время мы с ним встречались, вместе проводили время, одним словом — дружили. Он всегда вел себя тактично и было видно, что я ему стала небезразлична.

Но, наверно, дьявол позавидовал нашему счастью и враз уничтожил наши отношения. Не зря апостол Павел говорит: «Не упивайтесь вином, потому что оно приводит к блуду» (Еф. 5:18). Так и случилось.

При этих ее словах Марина опустила глаза и невольно вспомнила чужую квартиру, на которой очнулась на утро после пьянки.

— Однажды у нас было что-то вроде, как сейчас говорят, корпоратива. Было спиртное и много мужчин-ухажеров. Был у нас там один, который никогда не упускал случая продемонстрировать мне свои симпатии. Короче говоря, если не вдаваться в подробности, я оказалась у него на квартире со всеми вытекающими. На следующее утро я была вне себя от ярости. Но махать кулаками было уже поздно. Через какое-то время беременность стала заявлять о себе: появились задержки, головокружения и все прочее.

Я тогда не знала что делать. У меня только наладились отношения с тем замечательным человеком, а теперь я ему скажу, что беременна? Это было сильное искушение, с которым я не справилась. И я решилась на худшее — на убийство. В принципе, я была готова сохранить ребенка, но это было до того, как я сходила в больницу. Я даже и помыслить себе не могла какой беспредел там творится. Первое, что я услышала, когда пришла на консультацию, это был вопрос: “Кесарево было?” “Нет, — говорю, — я первый раз”. “Ладно, — говорит, — тогда на УЗИ”. Та женщина явно была чем-то недовольна. Я говорю: “Может анализы какие-нибудь сдать?” “Нет, — говорит, — ничего не надо”. Я тогда не понимала еще, что это обследование чистая формальность, так как вердикт у них уже был готов. Если бы у меня было кесарево, меня бы сразу отправили на прерывание.

Смотри как “красиво” назвали — искусственное прерывание беременности. Как качественно спрятали грех за современным прогрессивным наименованием, а что это по сути убийство живого существа никто и не догадается.

Ладно, пошла на ультразвуковое. УЗИ тогда уже во всю практиковали, хотя еще было не во всех больницах. В тот день я на него не попала, так как было много желающих. Но я заметила, что тех, которых на него посылали, потом всех поголовно отправляли на “чистку”. Мне было сказано прийти после выходных, а на это время от кровотечения дали только какие-то витамины.

Когда в следующий раз была в той больнице для обследования, то нагляделясь просто ужасного обращения с женщинами. Их возили на каталках, как уже мертвых и скидывали с тележек, как бездушные бревна. Никто за ними не ухаживал, все нужно было делать самим и даже постельное белье не меняли — нужно было приносить свое. А однажды в одной части корпуса затеяли то ли ремонт, то ли покраску и привели оттуда еще 20 женщин, которых разместили тут же, в одной из палат. Некоторым повезло и им выдали кровати, которые установили прямо в коридоре, а тем, которым не повезло, пришлось спать по очереди. Хоть это и не долго продолжалось, но было просто ужасно смотреть, как молодая женщина с окровавленной тряпкой между ног дремлет на тумбочке.

Помню, как одна женщина со слезами на глазах умоляла врача оставить ей ребенка. Но та категорически запрещала и говорила, что все равно будет выкидыш, что плод мертвый. “Ну как же мертвый, — спрашивала она сквозь плачь, — он же шевелится! Я же чувствую!”. Но ее и слушать не хотели. Чуть ли не силком уволокли в “разделочную”, как это некоторые называли. Вообще аборты на поздних стадиях там были не редкостью. Хотя, как правило, до этого старались не доводить. Но большинство из тех, кто попадал туда, были обречены.

Когда мне наконец удалось обследоваться, я услышала то, что слышали там сотни других до меня — замерзшая беременность. Сердце не бьется. Повезло тебе, — сказала мне какая-то сестра, — долго мучиться сомнениями не пришлось. Давай на чистку.

Я только потом узнала, что на четвертую неделю и сердца как такового нет. Но у моего зародыша каким-то образом было обнаружено отсутствие сердцебиения.

Но мне тогда было все равно. Я внутренно была готова к такому решению, а может быть и желала его из-за своей, как мне казалось, сложной ситуации.

Когда я ехала в лифте, со мной перевозили какую-то женщину на каталке. Вдруг она взяла меня за руку и сказала глядя мне прямо в глаза: “Не убивай его”. Я посмотрела на нее и только лишь моргала от удивления. Я и понятия не имела о чем это она говорит, и потому подумала, что она бредит или ошиблась, приняв меня за кого-то еще. А она еще раз повторила: “Не убивай его, слышишь? Оставь его жить!” Лифт остановился и ее увезли.

Я не долго думала об этой женщине и ее словах, а потому уже скоро сидела в кресле и кричала от боли. Почему-то было очень больно и акушерка держала меня за голову и приговаривала: “Вот и все, вот и все”.

Но это было далеко не “все”. Это было только началом.

Каким-то образом о моем поступке узнал мой друг и в самой резкой форме высказался об этом. Он прекратил все отношения со мной, назвав меня — детоубийцей.

Для меня это было большим ударом, ведь я, можно сказать, ради него и пошла на это. Но он сказал, что не ради него, а ради себя я это сделала. И это было правдой.

Через несколько дней ночью мучаясь бессонницей, я услышала чьи-то голоса. Мне показалось, что плачут соседкие дети. Но крик усилился и совсем не был похож на соседских детей. Я увидела себя в какой-то клетке. Вокруг было темно и тесно. Мне было нечем дышать и я стала задыхаться. Я попыталась помочь себе руками, но они были, как бы связаны и я ничего не могла сделать.

Вдруг я почувствовала, что кто-то снизу схватил меня за ногу и потащил. Я закричала от боли, так как двигалась только нога, а я сама лежала на месте. Наконец, нога оторвалась. Я пришла в ужас и продолжала кричать. Но меня никто не слышал. Вместо этого кто-то невидимый взял меня за вторую ногу и резким движением вырвал ее. Я взвыла от боли и забилась в судорогах. После этого мне таким же образом оторвали обе руки и, наконец, голову. Но я не умерла. Вместо этого я увидела себя на каком-то поле. Там было мрачно и смрадно. Посередине стоял огромный чан, в котором что-то варилось. Рядом с ним была приставлена большая лопатка. Вдруг раздался чей-то голос: “Подойди и мешай”. Я подошла, взяла лопатку и стала перемешивать содержимое чана. При этом я увидела, что там плавают конечности тел и чьи-то головы. Я в ужасе отскочила и в этот момент услышала позади себя голос: «Посолить не забыла?» Я обернулась и увидела Женщину. Она была высокого роста и стояла метрах в 20 от меня на некоем возвышенном месте. Одета Она была в длинный мафорий с капюшоном.

— Возьми слезы матерей и их нерожденных детей и посоли свое блюдо, — снова сказала Женщина.

Люба остановила свой рассказ и замолчала. Марина посмотрела на нее и заметила, что она плачет. Слезы бежали по ее щекам и она вытирала их платком. Глядя на нее Марина сама прослезилась. Через несколько секунд Люба продолжила.

— Не знаю как, но я поняла, что передо мной стоит Богородица.

Марина от удивления раскрыла глаза.

— Матерь Божия продолжала: Сколько еще нужно убить детей, чтобы вы, наконец, осознали что совершаете?

Постепенно до меня стал доходить смысл происходящего, пока, наконец, при помощи благодати Божией я не почувствовала всю тяжесть содеянного мной греха. Я упала на землю и обливаясь слезами стала кричать: “Прости меня, Господи, прости меня!” Ничего, кроме этих слов, я не могла произнести.

Люба продолжала плакать и периодически останавливалась, чтобы перевести дух и вытереть слезы, а затем продолжала.

— Вдруг я почувствовала, что кто-то положил мне на голову руку, и я услышала детский голос — “Мама”. Я посмотрела и увидела рядом с собой маленького мальчика. На вид ему было около 3-х лет. Он был одет в длинную белую сорочку, но лицо и руки у него были вымазаны грязью. И из середины этого грязного детского личика на меня смотрели два больших добрых зеленых глаза. Глядя прямо мне в глаза, он снова сказал “Мама”.

Я упала на землю и только кричала “Прости меня, прости”.

Вдруг рядом с собой я услышала голос Божией Матери: “Встань”, — сказала Она. Я поднялась и мы во мгновение ока оказались на огромной горе. Перед нами простиралось бескрайнее поле, которое всё было заполнено детьми. Этот огромный полк невозможно было охватить взглядом, не то, чтобы перечесть. Откуда-то сбоку к ним приближался еще один огромный отряд детей, а за ним еще и еще, пока новое пополнение не уходило за горизонт.

— Каждый год вы убиваете 50 миллионов новых невинных душ, — сказала Богоматерь. –Каждому из этих младенцев будет что сказать своим горе-матерям.

Я стояла в страхе и трепете и не смела посмотреть Божией Матери в лицо.

— Ты подаришь Мне столько спасенных детских душ, сколько сможешь. Теперь это твое призвание до конца твоих оставшихся дней. Поторопись, времени у тебя не так много.

Как оказалось потом, времени у меня действительно было не так много. Мало того, что после аборта я даже если захочу уже не смогу никогда забеременеть, но недавно у меня обнаружили рак.

Марина слушала свою рассказчицу и не могла поверить своим ушам.

— Теперь ты знаешь всю правду об этом грехе. Ты все еще не передумала?

— Я передумала, — теперь Марина была уверена. — Но я не знаю, как мне быть с учебой, как сказать родителям, друзьям?

— Вот за друзей нужно беспокоиться как раз в последнюю очередь, — Люба улыбнулась, — уж они-то поймут как никто другой. За родителей тоже не стоит волноваться. Тебе придется испытать этот стыд, ведь за грех нужно платить, но они же взрослые, как-нибудь войдут в положение и помогут. То же самое можно сказать и про твою учебу. Там, где родители не смогут помочь, помогу я. Вместе мы как-нибудь переживем этот кризис. Правда?

Люба положила ей руку на плечо и улыбнулась.

И они действительно справились с этим. Проблема оказалась больше надуманной, чем реальной. Какой-то конфликт в семье, конечно, был, но когда младенец появился на свет, все его сразу полюбили, а прошлое непонимание кануло в Лету.

Марина смогла закончить учебный год и спокойно уйти в декретный отпуск, после чего без труда наверстала упущенное. Через восемь месяцев Любовь Сергеевна скончалась, предварительно пособоровавшись и причастившись Святых Даров, оставив для Марины образец настоящей деятельной любви и помощи ближним. Она настолько сильно повлияла на нее, что та стала частой гостьей городских больниц и спасла от смерти не один десяток младенцев. Марина не только стала по-настоящему церковным человеком, но и правой рукой у своего настоятеля в недавно открытом Центре психологической помощи для беременных и решившихся на аборт женщин.

Господь благословил ее хорошим мужем и второй дочерью, которую она назвала Любушкой, в память о своей старой и доброй подруге.

27-30 декабря 2012 г.

На правиле

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Четки-то какие удобные, узелки прям один к одному. Добротно сделано.

Еще 90 молитв и все, баеньки. Может лучше встать? Ага, чтобы стоять и о ногах думать? Нет, лучше сидя, но о Боге думать. Святые отцы знали толк в молитве. Нечего велосипед тут изобретать.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Главное, не забыть завтра гороха купить. Хватит уже рассольником желудок разъедать. А сколько там я вчера лука-то купила: 500 или 900 грамм? Уж и не припомню. Совсем плохая стала. Может памятный блокнотик на холодильник примагнитить? Надо будет подумать. Да чё тут думать-то? Вещь-то дельная, нужная. Тем более с моей-то девичьей памятью. Еще этот холодильник гудит как трактор, молиться мешает. Предлагал же Колька отремонтировать. И чего отказалась? Понять не могу! Дура — вот чего!

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Эх, Господи, дай мне памяти-то побольше. А то не только о Тебе, но и о вещах житейских забывать стала. Куда там о вещах небесных.

Ой, что это? Капля! Боже правый! Ковер-то новенький совсем! И когда накапать-то успела? Да что же это деется-то? Теперь воск выводи. Весь ковер скукожится. Непонятно, и откуда только руки растут?! Как-будто денег у нее куры не клюют! Каждый день что ли ковры покупать будешь? Овца неуклюжая!

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Чем это пахнет? Соседи опять курочку жарят. Аж слюни побежали. Хорошо же некоторые живут. А тебе что завидно что ли? Работай на трех работах да и ешь курицу хоть каждый день.

Да что они там опять разлаялись! Сколько уже можно! Сами не молятся и другим мешают. И ведь каждый Божий день ругаются! И зачем только сходились, чтобы гавкать друг на друга что ли? Ох и странная эта молодежь! Эх я бы вам столько советиков полезных наговорила, особенно женушке твоей молоденькой. Да кто ж у меня совета-то спросит? Кому они нужны?

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Когда же четка кончится? Длинная какая-то.

А носки-то так и не зашила. Чего ждешь, конца света что ли? Надо крестик на руке написать, а то ни в жисть не вспомню.

Колька-то шутник: У меня, говорит, уже усы на морозе отваливаются! Вот юморист! Усы у него отваливаются. Повезло твоей жене с мужем. Да я вообще-то и не стремлюсь замуж-то. И одной неплохо. Ага, неплохо ей, да кто ж тебя замуж-то возьмет? Захотят и возьмут. Ведь брали ж уже.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Че-то Ленька-то мой не звонит. Совсем мать не уважает. Справился бы о здоровье хоть. Вон Танька беспокоится иногда. Любит значит.

А эта-то, все настроение в храме испортила: Куда вы, Мари Иванна, сейчас нельзя свечи ставить! Как-будто сама не знаю когда можно, а когда нельзя. Тоже мне, наставница тут отыскалась. Я уж 45 лет Мари Иванна! Как-нибудь сама разберусь! Мóлитесь и молúтесь. Себе внимай, наставница заблуждших. Эх, надо было это все ей тогда высказать. Ничего, в следующий раз обязательно выскажу.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Крестик что-то перекосился. Мастера-то схалтурили.

Да что ж спина-то так ноет! Житья совсем нет.

А Евангелие я сегодня читала? Что-то не припомню. Кажись читала.

Отец Антоний-то голосистый какой! Поди старается. Не то, что отец Петр. Ох, нельзя священников осуждать. Господи прости.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Прохладно что-то. Надо тужурку свою накинуть.

Бедные американцы. Опять ураган какой-то налетел. Совсем у них там жития нет. Господь ведь не случайно ураганы наводит. Знает куда навести. Наверно грешат они там, всяким масонством, сатанизмом. Вот и получают по делам. А невинных-то сколько страдает напрасно!

Петрович опять новости внизу слушает. Хоть бы потише делал. Как-будто один в доме живет. Купи свой дом и слушай хоть на полной громкости.

Надо пыль с икон стереть. Уже какой день собираюсь, все никак не могу собраться.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Тихона-то я уже закончила читать. Надо Феофана начинать. У него там много хорошего о молитве написано. О молитве знать надо. Просто молиться мало, но и теорию знать нужно. Я вот молюсь-молюсь, а вот многого не знаю. Так можно и в прелесть впасть.

И зачем они свечи к двери убрали? Так неудобно подходить стало! Лучше б сначала нас — прихожан спросили. Мы же подходим, чтобы купить, а значит нам лучше знать. Чем думали — непонятно.

Так, послезавтра моя псалтирь. Не забыть бы.

Опять забыла у батюшки про Ксюшу спросить! Да что ты будешь делать!? Ладно, в воскресенье спрошу. Так, не отвлекайся! Опять внимание уходит.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

А елочкой все-таки красиво получается. Где это он научился так огурцы резать? Наверно в училище. Нужно обязательно рецепт того блюда спросить, а то уедет и рецепт с собой увезет.

Ой, что это? Мерещится уже. Пора заканчивать. Еще немного и хватит. Перемолиться тоже нельзя. Кто-то из святых отцов про это писал. Уже не помню кто.

А с подарком это хорошо получилось! Начальник молодец! У хорошего начальника и коллектив хороший. Об этом, между прочим, и в притчах сказано.

Что-то я вечером хотела сделать? Уже не помню.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Знамения, знамения. И почему батюшка про знамения говорил? Не уж-то антихрист на дворе? Не к добру это. Ладно. Пока народ молится антихрист не сунется. Господь не попустит.

Ногти-то, как у кикиморы болотной. Когда подстрижешь-то? Ждешь, что сын приедит и подстрижет? Щас, приедит он. Он и звонить-то перестал.

И когда молитвослов порвать успела? Совсем никакого уважения к книгам! Хорошо, что купленная. А если б библиотечная была, как бы ты отчитывалась?

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Напарница-то моя совсем уважение потеряла: думает я ее мужика кадрю! Да больно он мне сдался, твой мужик-то. Я если захочу, у меня десять мужиков будет. Баба-то еще ничего. Как там поется — 45, а баба все равно ягодка. Вон наш молоденький менеджер как на меня смотрит, того и гляди на свидание пригласит.

Да что ж нога-то так чешется! Может носки снять? Раздражение что ли какое-то?

Ох люблю этот гул — звук пролетающего самолета о вечности напоминает. Правда, и от молитвы тоже отвлекает. Что-то я опять рассеялась. Держи внимание на словах молитвы.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

И вечерние молитвы тоже рассеянно прочитала. Сколько раз говорила себе — не спеши, не торопись. Куда спешить-то?

Опять сигаретами потянуло. Соседи эти каждый час курить выходят. Сколько можно меня травить!? Ну конечно, и псину свою вытащили, чтоб она на весь подъезд лаяла. Сами не молятся и другим не дают. Посмотрим, сколько ваши легкие выдержат.

Вон и Санька Людкин тоже курит, хотя и в храм ходит. Может он борется. А может и нет. Ладно, не мое это дело. Мое дело молиться за них, а их дело — исправляться.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

И когда уже учителям нормальную зарплату сделают? Ксюха совсем впроголодь живет, а ведь детей учит. Какая несправедливость! Да когда ж у нас в стране-то справедливость была? Ты чего это в облаках витаешь!? Никакого уважения к простому рабоче-крестьянскому люду. Все лишь бы захапать побольше. А нам лишь какие-то кости кидают, чтоб рот заткнуть.

Ладно, ты не суди никого, а то сама осудена будешь. А я констатирую. Ведь слепому только не видно, что происходит.

Форточку что ли открыть. Совсем накурили. Ладно, потерплю еще. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесах. Что не потерпим ради этой мзды? Конечно потерпим.

Ой, звонит кто-то. Может сын. Нет, не будет сын на ночь глядя мать беспокоить. А мож что срочное? Да что у него может быть срочного? Разве что денег матерних надо. Ну вот и успокоился. Слава Богу! Если еще раз позвонят, отвечу.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Че-то не звонят больше. Значит ничего важного. Правильно сделала, что не взяла. Ради такого пустяка от молитвы отрываться. Дьявол любой повод найдет, чтобы от молитвы оторвать. Вот змей лукавый. Хорошо, что не поддалась на провокацю.

А все равно, хорошо бы Ленька позвонил. Волнуюсь ведь все-таки. Наверно, завтра сама позвоню, мало ли что.

А ресторан хорош. Кто бы только пригласил? Может самой сходить? Да неудобно как-то. По-одному, вроде, не ходят. А так и не дождешься никого. Да мне ведь и не надо вроде. А че тогда про рестораны мечтаешь?

Че-то я и правда замечталась.

Ой, а че это ты уже на второй круг полезла? Хватит на сегодня, а то перемолишься.

Слава Богу за все!

Теперь в кровать и буду с молитвой засыпать, как святые отцы нас грешных учат.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную

Холодно-то как! Жуть. Не кровать, а прям гроб какой-то. Так ляжешь и окочуришься. Давай быстрей-быстрей согревайся.

Хорошо помолилась! Может правило немного увеличить? Надо будет с батюшкой по этому поводу посоветоваться. Или нет, пока не буду. Мало ли что. Сейчас время есть, а в другой раз не будет. Или сил не будет совсем.

Сколько там денег на телефоне осталось? Кажется надо было положить. Завтра погляжу, чтобы опять, как в прошлый раз не получилось.

Вроде воздух почище стал. Эти курильщики достали уже! Ведь написано крупными буквами — курение убивает! Бесполезно.

Как там этот фильм назывался? Забыла. Надо будет снова спросить, а лучше сразу фильм попрошу. Очень полезный, важный для современной молодежи. Может Ксюше передам, детям покажет.

Не забыть бы холодильник разморозить. Завтра как встану, сразу напишу, а то памяти совсем нет.

Это кто там музыку включил на ночь глядя? Сами не спят и другим не дают. Вот молодежь! Сколько вы успеет кровушки-то нашей попить, пока выростите и осознаете свои ошибки? Да только вашим родителям от это не легче. Они к тому времени совсем из сил выбьются и решат, что лучше смириться с вашими завихрениями, чем пытаться что-то изменить. Все это современная растлевающая антикультура. Лучше б в храм, к Богу пришли. Да придут, придут. Все приходят, только бы не совсем поздно было. Как там сказано — у последней черты все вспоминают о Боге. И они вспомнят.

«Дьявол, зная, какое великое благо — молитва, старается во время нее возмутить подвижника греховными суетными помыслами и мечтаниями, чтобы отвратить его от молитвы и молитву сделать бесплодной. Из среды помыслов, мечтаний и ощущений греховных, из среды этого порабощения нашего, тем сильнее возопием и будем вопить молитвою ко Господу, подобно израильтянам возстенавшим от дел и возопившим. И взыде, говорит Писание, вопль их к Богу от дел. И услыша Бог стенание их (Исх. 2:23-24)» (свят. Игнатий Брянчанинов).

Выбор

Для многих такое понятие, как семья, по-настоящему свято. Для подавляющего большинства людей именно семейные ценности являются приоритетными в жизни. Многие уже с юношеского возраста мечтают быть мамами или папами и готовят себя к этому непростому и уникальному поприщу. Насколько неповторимы между собой люди, настолько же уникальны и семьи. У каждой своя история и судьба. И чем бы не заканчивалась история каждой отдельной семьи, все первоначально стремятся к счастью и пытаются совместно его достичь.

Точно также рассуждала и раба Божия Ольга. С самого детства она мечтала о семье, верном и красивом муже, о детях. Она придумывала им имена, изучала литературу по воспитанию и даже освоила теорию экстремальных родов в полевых условиях без окушера. Глядя на нее было похоже, что к вопросу создания семьи она подходила очень ответственно.

Но время шло. Ей было уже 30, а рыцарь на белом коне все так и не встречался на ее одиноком пути. Были хорошие друзья, но серьезных отношений между ними не получалось. Она часто молилась в храме о тайной мечте своего сердца. На кружке уже запомнили ее почерк и знали, что ровно через неделю опять будет заказан молебен святым Петру и Февронии Муромским.

После очередного сокращения Ольга устроилась на другую работу. Платили там неплохо, правда ездить приходилось в другой город. Но со временем она привыкла и стала использовать время в дороге для приобретения книжной мудрости.

Возвращаясь однажды домой Ольга шла с вокзала по ночному городу. Она хорошо знала эти улицы и дома, а потому причин для волнения не видела. Погода была теплая и она размышляла о жизненных вопросах и тайнах бытия. Войдя в один переулок, она заметила во мраке у стены мужчину. Он не курил, а просто прислонился к стене и держал руки в карманах. Лица его видно не было, но темный силуэт точно вырисовывал контуры мужской фигуры. Ольга не стала останавливаться и направилась через переулок. Народу на улицах почти не было, лишь редкие машины проезжали неподалеку. Она предалась молитве и ускорила шаг. Поравнявшись с незнакомцем, она почувствовала, что очень боится — сердце колотилось, как бешеное. И, как оказалось потом, не случайно. Лишь только мужчина оказался за ее спиной, как она получила удар по голове и упала на землю. Удар оказался не сильным, он просто выбил ее из равновесия. В ту же секунду она почувствовала, как с плеча соскользнула сумка с документами, ключами и деньгами и раздались шаги убегающего человека. Ольга вскочила с земли и бросилась в погоню:

— Стой! — закричала она что было сил, — Держи вора!

Мужчина обернулся и свернул во двор. Ольга кинулась за ним. Хорошо, что не на каблуках, — мелькнула у нее мысль. Но она понимала, что бежит гораздо медленнее его и ее шансы догнать вора были не велики. Пробежав вдоль дома, он свернул за угол и бросился через улицу, но в этот момент попал под машину выехавшую с перекрестка. Автомобиль не успел набрать большой скорости, но ехал достаточно быстро, чтобы сбить его с ног и заставить перевернуться в воздухе один раз. Вор плюхнулся об асфальт, вскочил и прихрамывая бросился наутёк. Машина затормозила так, что визг покрышек огласил улицу. Из кабины вышел мужчина и посмотрел удивленными глазами вслед убегающему человеку. К этому времени подбежала запыхавшаяся Ольга.

— Это ваш знакомый?, — спросил ее мужчина, — а то он с перепугу умчался и сумку потерял.

Он нагнулся и поднял из под колеса сумку. — Надеюсь у него все кости целы?

— А я надеюсь, что не все, — все еще задыхаясь проговорила Ольга. — Нет, он не мой… знакомый, он вор, а это моя сумка. Вы появились очень кстати.

— Ну тогда слава Всевышнему, — сказал мужчина, — я рад, что смог таким образом оказать вам помощь.

Он протянул ей сумку. Ольга посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Это был молодой мужчина приятной внешности.

— А давайте я вас подвезу, а то мало ли что еще случится. Вдруг он решит, что это уже его добыча, — он показал на сумку, — и захочет ее вернуть.

— Давайте. Я не против. Меня еще трясет от волнения.

Они сели и поехали.

— Этот персонаж своим воровским задом мне весь капот помял.

— Да, это неприятно, — сказала Ольга, — мне очень жаль, что так получилось.

— Ничего, — добавил мужчина, — главное, что он хорошенько получил по этому заду.

Она улыбнулась.

— Я, кстати, Ахмат. Как чай, только без бергамота.

Ольга засмеялась.

— А я просто Ольга.

— Очень приятно, просто Ольга.

— Можно без «просто», просто Ольга.

— Хорошо, буду без «просто». Очень приятно без «просто» просто Ольга.

Они оба засмеялись.

Потом Ахмат еще не раз будет подвозить ее с вокзала до дома, а дружба между ними незаметно будет расти и крепнуть. До тех пор, пока однажды, после ужина в ресторане, он не проводит ее до дома и не поцелует возле подъезда. Но это будет уже началом новых отношений.

Но еще раньше этого Ольга отметила для себя, что стала часто думать о нем. Как оказалось, и он частенько вспоминал о ней. Они обменялись номерами телефонов и стали встречаться и вместе проводить время. Ей было хорошо и интересно с ним, также, как и ему с ней. Они не скрывали своих симпатий друг к другу. Иногда они строили какие-то планы, уходящие в совсем не близкое будущее, что однозначно говорило о продолжительных и серьезных отношениях. Пока однажды он не предложил ей стать его женой. Она сказала ему, что еще не достаточно хорошо его знает. На что он ответил, что не торопит ее с ответом и готов ждать.

Как истинная христианка, Ольга не позволяла себе никаких вольностей, а тем более плотских грехов. Но было видно, что и он не искал этого и даже ни разу не намекнул и не позволил себе чего-то лишнего. Это удивляло и радовало молодую женщину, так как вселяло в нее надежду на то, что она встретила порядочного человека. И хотя она не позволяла себе плотской близости, но позволила себе влюбиться в этого красивого и веселого мужчину с какими-то, как ей казалось, скрытыми достоинствами.

Прошло уже около трех месяцев. Они давно перешли «на ты» и не испытывали трудностей в общении. Однажды на улице, когда они разговаривали о чем-то своем, к ним подошли трое молодых людей. Это были друзья Ахмата. Они поздоровались друг с другом словами «ассаляму алейкум — алейкум ассалям». Немного отойдя, они стали о чем-то говорить. Примерно через минуту они попрощались и его друзья сказали: «Аллаху акбар!», на что Ахмат ответил теми же словами.

Ольга насторожилась. Она не раз слышала мнение священников о том, что брак между христианкой и мусульманином недопустим, о том, что женщина в исламе бесправна. У нее похолодело внутри, когда она представила Ахмата в центре гарема, в котором она только одна из многих его женщин.

— Ты мусульманин? — спросила она у него, когда он подошел к ней.

— Да.

— Ты не говорил мне.

— А ты и не спрашивала, — он улыбнулся.

— Но ведь я христианка, ты же знаешь.

— Знаю, и что?

Ольга на какое-то время растерялась. У нее возникло сразу множество сложнейших и, как ей казалось, неразрешимых вопросов, а он говорит «и что?».

— Ну как что? Ведь это многое меняет.

— Что меняет?

— Для начала ответь, ты уже женат?

— Нет, я не женат. Послушай, если тебя волнует вопрос многоженства, то я сразу хочу тебя успокоить, я не сторонник этой практики. Если я и женюсь, то только на одной. А то, что ты христианка, так это не проблема. У нас можно жениться на христианках.

— А про меня ты подумал? А нам можно выходить замуж за мусульман?

— Я знаю, что христианки выходят замуж за мусульман. У меня есть несколько знакомых женившихся на христианках. Я знаю человека, который женился на иудейке.

— Выходят, но венчаться не могут.

— Можно быть счастливым и без венчания. Ведь так?

— Для нас венчание — это благословение Божие. Понимаешь? Для христиан это недопустимо, то есть для тех, кто это осознаёт.

— Понимаю. Ну хорошо, я согласен, давай повенчаемся.

— Ты не понимаешь. Ты не можешь венчаться, пока являешься мусульманином. Для этого нужно быть крещеным. Без крещения нельзя.

— Ну хорошо, я крещусь.

— Но для этого тебе придется отречься от своей религии.

Она посмотрела ему в глаза. Он молчал и тоже смотрел на нее.

— Ты готов отречься от ислама ради меня?

— Ты просишь меня отречься от религии моих родителей, моих предков ради тебя? Ты знаешь что это для меня значит?

— Нет, я не знаю что это для тебя значит, могу только догадываться. Но, главное, чтобы ты это знал и понимал.

— Но мы можем быть счастливы оставаясь каждый в своей вере, ведь так?

— Ты чего-то боишься?

— У меня ревностные родственники. Если я стану христианином, они не поймут меня.

Но Ольга не поняла истинного смысла этих слов:

— А для тебя так важно их мнение? Ведь это твоя жизнь, а значит только твой выбор.

— Да, — он обнял ее, — это мой выбор.

Он не стал объяснять ей всех деталей, так как подумал, что сейчас не время.

— Так это значит «да»? — она испытующе посмотрела на него.

— Слушай, а ты была когда-нибудь в кинотеатре 4D? Это так увлекательно. Ты просто обязана там побывать.

Он увлек ее за собой, и они обнявшись пошли по улице, а разговор перешел совсем в другое русло.

Жизнь продолжалась. Ольга всеми силами пыталась понять волю Божию. Она молилась, ставила свечи, заказывала молебны. Однажды на исповеди она спросила священника, угодна ли Богу ее дружба с мусульманином?

— Смотря что ты называешь «дружбой».

— Именно дружбу, — пояснила Ольга.

— А почему ж не угодна? Дружить можно с человеком независимо от его религиозной позиции. Если, конечно, этот друг ведет себя корректно, не преследует корыстных целей и не навязывает своих взглядов. Другое дело создавать с ним семью. Вот тут стоит подумать, желаешь ты, чтобы твои дети были воспитаны в исламе и кричали каждый день — Мама, Аллаху акбар! или нет? Потому что, скорее всего, ты не сможешь воспитать их в Православии.

— Нет, батюшка, он готов и венчаться, и креститься.

— Ну если он готов оставить ислам, тогда можно предположить, что тут у нас настоящая любовь. — священник улыбнулся. — Молись, чтобы Господь вразумил тебя. И ни в коем случае не предпочитай человека Христу. Отречение от Христа ради человека, пусть даже и любимого — недопустимо!

Весь оставшийся вечер Ольга думала над этими словами.

Однажды к ней позвонили. Она открыла и увидела на пороге Ахмата, который решил зайти к ней с несколькими своими друзьями.

— Знакомься, это Тимур, Эльдар и Наиль, — представил он своих друзей. — А это Ольга.

— Очень приятно, — ответила Ольга.

Она предложила им чаю и они некоторое время сидели на кухне и разговаривали на отвлеченные темы. Иногда мужчины начинали говорить на непонятном для Ольги языке. Она, хотя и не понимала смысла слов, но чувствовала, что разговор идет о ней. Было неприятное чувство, когда говорят о тебе, но что говорят — непонятно.

Когда друзья Ахмата ушли, он сказал:

— Они интересуются, когда ты собираешься принимать ислам?

Ольга удивилась и даже испугалась. Он заметил это и, приблизившись, взял ее за руки:

— Не бойся. Все нормально. Просто в исламе, хотя и разрешается жениться на христианках, но все-таки лучшим признаётся женитьба на мусульманке. А если на христианке, то очень желательно, чтобы она со временем приняла религию мужа.

— Но я не собираюсь принимать ислам! — возразила Ольга.

— Я знаю. Я им так и сказал.

— А они что?

— Да ничего. Ты чем сегодня вечером занимаешься? Пошли в кино.

Была среда и Ольга отказалась. И тут у нее возник вопрос:

— А ты ходишь в мечеть на свои службы?

— Не всегда. Иногда хожу. Я не такой ревностный, как мои родители. Понимаешь? Мы не раз ругались по этому поводу.

— Но ты ведь веришь в Бога, да?

— В Бога я верю, только не знаю, Аллах ли этот Бог. Я уже изучал иудейскую и христианскую литературу и все пытался понять — какой же Бог на самом деле.

— И что ты понял?

— Не много, но ваше учение для меня ближе. Быть сыном и другом Божиим, по-моему, гораздо привлекательнее, чем навсегда оставаться Его рабом. — он улыбнулся.

— Так почему до сих пор не перешел в христианство если оно тебе всегда импонировало, чего ты ждешь?

Ахмат задумался. Потом посмотрел на нее и сказал:

— Наверно, я ждал тебя. — он обнял ее, — Может быть мне нужен был стимул?

— А не хочешь сходить в воскресение на нашу службу? — она пожала плечами, — Ну так, в качестве экскурсии.

— А можно, в смысле, это разрешается?

— А мы в претворе постоим, нас никто и не заметит.

Он согласился.

Вечером Ольга горячо молилась о том, чтобы Господь открыл его сердце, коснулся Своей благодатью и как Сам знает, привел к познанию истины.

В воскресение они вместе были в соборе. Это был не первый раз, когда Ахмат бывал в православном храме. Но сейчас все было немного по-другому. Он был со своей девушкой и его намерения все сильнее обнаруживали себя. Его никто не заставлял, его выбор был непринужденным. Ольга была вне себя от радости. Она шепотом объясняла ему какие-то вещи, рассказывала о чудотворных иконах, о крестном знамении, о помощи святых, так как ислам решительно отвергает и иконы, и святых, и вообще понятие святости как такового не знает.

По окончании службы они вышли из храма.

— Что скажешь? — Ольга осторожно посмотрела на него. — Есть разница с мечетью?

— Разница есть — ответил Ахмат, — я чувствую живое общение с Богом. Это общение не одностороннее, но двустороннее. Это — диалог. В ваших храмах присутствует что-то вечное, живое.

— А в исламе этого нет?

— Я никогда не слышал ответ Бога при совершении намаза. Все было чисто механически — фразы-поклоны, фразы-поклоны.

Когда они спустились с паперти к ним подошли двое мужчин. Они обратились к Ахмату на каком-то незнакомом для Ольги языке.

— Здравствуй брат. Ты что здесь делал?

— Я был со своей девушкой. Ты разве не знаешь, что она христианка?

— Я знаю, но быть с ней в христианском храме было совсем необязательно. Почему-то в пятницу тебя не было на общей молитве, зато в воскресение ты был на христианской службе. Тебе не кажется это странным? Отцу все это не понравится.

— Отцу никогда не нравилось, что я делаю.

— Так может что-то надо поменять?

— Слушай, брат, если мне будет нужен твой совет, я дам тебе знать.

— Будь осторожен, брат, не делай ошибок.

Ольга хотя ничего и не понимала, но все равно стояла и мило улыбалась. Незнакомцы иногда посматривали на нее, но разговаривали только с Ахматом. Наконец, они ушли.

— Кто это был?

— Это были мои братья.

— А чего они хотели?

— Они проявляли живой интерес к моей личной жизни.

— В смысле, к личной?

— Не бери в голову. Я с этим разберусь.

Ольга тогда не понимала всех последствий и этого разговора, и вообще выбора Ахмата. Но все шло по Богом указанному пути и свернуть с этого пути они были не в силах.

Прошло еще несколько месяцев. Ахмат уже несколько недель ходил на курсы для оглашенных и готовился к принятию крещения. Они решили сначала расписаться, потом крестить его и затем венчаться. Священник, к которому они обратились, одобрил такое решение и сказал, что оно не противоречит церковным правилам.

Однажды вечером, когда Ольга была дома одна, в дверь позвонили. Открыв, она увидела привлекательную девушку. На ней был традиционный для исламских женщин хиджаб и по всему было очевидно, что она мусульманка.

— Здравствуй. Ты Оля?

— Да.

— Меня зовут Руфина. Я сестра Ахмата. Можно войти?

— Да, конечно. — Ольга распахнула дверь шире приглашая гостью внутрь.

— Чаю?, — предложила хозяйка.

— Не откажусь.

Когда чай был готов и они сели за стол, Ольга перекрестила трапезу. Руфина заметила это и улыбнулась, но ничего не сказала.

— Я просто хотела познакомиться, — начала гостья, когда они сидели за чаем. Похоже, у вас с Ахматом все серьезно.

— Я надеюсь, что да, — улыбаясь ответила Ольга.

— Я еще не видела брата таким счастливым, — Руфина откусила шоколадную конфету, — ты, кажется, хорошо на него влияешь.

— Наверно, это любовь, — предположила Ольга. — Все влюбленные меняются и внешне, и внутренне. Я очень хотела бы, чтобы это правда была любовь.

— Наверно, так и есть, — согласилась гостья. А что ты думаешь о его религии, у вас ведь, кажется, нельзя за мусульман? Вы ведь планируете создавать семью? Или я форсирую события?

— Да, планируем и у нас действительно не рекомендуют такие связи.

— У нас, вообще-то тоже, — уточнила Руфина.

— Странно, — удивилась Ольга. Ахмат сказал, что можно.

— Можно, но не рекомендуется. А если родители заметят риск того, что их сын может уклониться в религию будущей жены, то вообще могут запретить такой брак. Он тебе сказал об этом?

— Вообще-то нет, не сказал.

— Благословение родителей у нас очень много значит при заключении брачного договора. Никакой сын никогда не пойдет против своего отца в этом вопросе. А провоцировать родителей на гнев — это большой грех в исламе. Это все равно, что прогневать Аллаха.

— Благословение и у нас много значит, — сказала Ольга отпивая из чашки. — У нас не только родители благословляют своих детей на брак, но еще и духовный отец должен благословить. Так что у нас сложнее, так как нужно заручиться, как минимум, тройным благословением, — Ольга улыбнулась. После небольшой паузы она сказала:

— Ты знаешь, а ведь Ахмат не сразу сказал о том, что он мусульманин, а только спустя несколько месяцев. — она откусила конфету. — Может быть это и к лучшему, потому что если бы сразу, то не знаю решилась бы я на какие-то отношения с ним, так как ислам не лучший вариант для меня.

Руфина удивленно посмотрела на нее.

— Ты что-нибудь знаешь об исламе, — спросила она разворачивая другую конфету.

— Немного, — ответила Ольга, — но того, что знаю мне достаточно.

— И что ты знаешь?

— Знаю, что мужчинам у вас разрешается иметь гарем, а женщинам этого нельзя.

Руфина звонко засеялась.

— Да брось! Мы с тобой живем в цивилизованной стране, а здесь мужчины имеют только по одной жене. К тому же российское законодательство не позволит им иметь по несколько жен одновременно. Вот если бы правительство России было мусульманским, тогда возможны какие-то изменения в этом плане.

— Кошмар!, — сказала Ольга, — я надеюсь, что правительство нашей страны никогда не станет мусульманским. Разве тебе хочется быть второй или четвертой женой у своего мужа? Где ваше чувство собственного достоинства?

— Это повеление Аллаха и мы не можем ему противиться.

— Ты меня извини, но какое-то странное отношение у вашего Аллаха к женскому полу. Какая-то несправедливость. Тебе не кажется?

— Нет, не кажется. Мужчина имеет на это право.

Они замолчали и пили чай молча. Через какое-то время Руфина сказала:

— Говорят, вы ходили в ваш храм на службу?

— Да, ходили. Но не то, чтобы на службу, я просто провела ему небольшую экскурсию. Ведь это не запрещено в исламе?

— Нет, не запрещено. Но правильнее было бы ему провести для тебя экскурсию в мечети.

— Нет уж, спасибо, — Ольга выставила вперед ладонь, — все, что надо я в Интернете узнаю.

— Как знаешь. Я просто хотела как лучше, — Руфина допила чай и встала. — Я ведь люблю своего брата и хочу, чтобы он был счастлив. А счастлив он может быть только в истинной религии ислам. Наш отец был бы рад видеть у своего сына жену мусульманку. Понимаешь? — Руфина хитро посмотрела на Ольгу.

— Я понимаю, но ничем помочь не могу. Он сам сделал свой выбор, его никто не принуждал, ведь так? А раз выбрал христианку, значит так тому и быть.

— Мы ведь будем с тобой, как сестры, — продолжала Руфина. — А чтобы нам разговаривать на одном языке и смотреть на мир одними глазами, мы должны одинаково верить, одинаково молиться. А жена-иноверка это, своего рода, пятно на нашу семью.

Ольгу все это начало утомлять. Она почувствовала какое-то психологическое давление со стороны гостьи.

— Просто не надо проводить Ахмату никаких экскурсий по христианким храмам, ладно? Иметь единоверной сестрой такую симпатичную девушку, как ты, мне было бы очень приятно. Я надеюсь, что Ахмат откроет тебе истину и укажет правильный путь к Аллаху. Спасибо за чай.

Руфина развернулась и вышла из квартиры.

Ольга долго сидела и обдумывала разговор. Она поняла, что Руфина приходила совсем не для того, чтобы познакомиться с ней, а чтобы уговорить ее перейти в ислам. Понятно, что она это делает из благих побуждений, желая порадовать отца и осчастливить брата, но она не знает их планов и того, что Ахмат настроен совсем на другое. Ольга решила пока не рассказывать Ахмату про этот визит его сестры, чтобы не расстраивать. Она сделала для себя все выводы и стала еще горячее молиться, чтобы Господь утвердил его в принятии верного решения.

Наконец наступил долгожданный день свадьбы. Поскольку Ахмат решил ограничиться государственной регистрацией и не проводить обряд никяха в мечети по мусульманскому обычаю, то его родня увидела в этом нехороший знак и не приняла участие в мероприятии. Ольгу это удивило, а вот Ахмат, на ее взгляд, выглядел спокойным и даже, как-будто, был к этому готов. Ввиду всего этого регистрацию было решено провести в неторжественной обстановке и без колец. Кольца откладывались для венчания. Мама Ольги была в курсе их непростой ситуации и потому лишних вопросов не задавала. Она уважала выбор своей дочери и искренно желала им счастья.

Они решили не съезжаться вместе до венчания, чтобы не создавать повода для греха, так как без венчания оба признавали гражданский брак неполноценным.

Прошло еще несколько дней. И вот настал момент истины — Ахмат в храме стоит в белой срачице и проходит чин отречения от ислама.

— Отрицаюся сих всех и проклинаю я, — вновь и вновь отвечает он на очередной вопрос священнослужителя. Священник указывает на Мухаммеда и его учение, перечисляет его родственников и жен по именам, называет Коран и всех лживых турецких учителей. И на каждый пункт слышит решительное — Отрицаюся сих всех и проклинаю я.

Наконец отречение от ислама закончилось и началось Крещение. Ахмат стоит с горящей свечей в руке и сам читает Символ веры, который еще не успел выучить наизусть.

— Крещается раб Божий Андрей во Имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь. — произнес священник.

Ольга ликовала. Она снимала на видеокамеру все происходящее. И вот таинство Крещения закончено. Ахмат-Андрей стоит перед амвоном и слушает напутственное слово. Слезы радости бегут по его щекам, он и не пытается их сдержать. Казалось, что вся обстановка в храме ликует вместе с ним, каждая икона, каждая свеча. Сердце учащенно бьется и устремляется ввысь вслед за словами пения церковного хора. Батюшка говорил, что все Небо сейчас торжествует о его душе, вернувшейся наконец к своему Небесному Отцу. Ольга подошла и взяла его за руку. Андрей посмотрел на нее и увидел, что она тоже плачет от радости. Но ни он, ни она не заметили, что среди присутствующих находился родственник Ахмата, который незаметно снимал все на камеру.

— Ты теперь христианин, — сказала Ольга, когда они вышли на улицу, — Не жалеешь об этом?

— Ты спрашиваешь не жалею ли я? Я только сейчас увидел свет в конце тунеля, только сейчас обрел смысл жизни. Я не только не жалею, но спрашиваю себя почему я так долго этого ждал? Хотя я понимаю почему так долго ждал. Ведь ты не знаешь, чего мне стоило сделать этот выбор.

Ольга действительно до конца не понимала этого, но вскоре она все поймет.

А на следующий день было первое причастие. Это был самый волнующий день в жизни Андрея. Новые и таинственные переживания наполнили его. Весь тот день он ликовал и прославлял воскресшего Бога.

Однажды вечером Андрей после работы подвез ее до дома. Когда они поднялись на этаж, то заметили у ее двери коробку.

— Что это такое, — Ольга подняла коробку и открыла дверь. Когда они вошли, то открыли анонимный подарок. Внутри оказалась книга и длинный кривой нож.

— Что это? — Ольга насторожилась. Содержимое посылки показалось ей нехорошим.

— Это предназначается для меня. — Андрей сел на стул и задумался. — Они все знают.

— Кто знает и о чем? — недоумевала Ольга.

— Моя родня знает про мое крещение.

— А ты разве не сказал им? И что это за книга с ножом? Что-то не совсем похоже на свадебный подарок.

— Ну почему же, — Андрей улыбнулся, — нож сгодится для кухни, а книга для растопки печи, если бы она у нас была.

Он закрыл коробку, обнял свою жену и поцеловал ее.

— Не бери в голову, это просто семейные шутки такие.

Ему удалось ее несколько успокоить, но что-то все равно не давало покоя чуткому женскому сердцу. Андрей не сказал ей, что за уход из ислама по шариату полагается смертная казнь, и эта посылка говорила о том, что ему дано три дня для выбора — либо он выбирает Коран, то есть остается в исламе, либо нож. Тот родственник показал его отцу видеозапись отречения его сына, что привело в гнев его родителя, который был ревностным мусульманином и известной личностью в своих кругах. Он не мог оставить без наказания своего сына-отступника. Андрей знал, что своим решением навлекает поношение на свою семью. И в этой ситуации он не думал о себе, но боялся и болел душой за Ольгу. Однажды он даже предлагал ей уехать куда-нибудь вместе. Но она не понимала для чего это нужно. К тому же и ехать было особенно некуда. В то же время он понимал, что вечно скрываться не получится, да и не хотелось и необходимы какие-то радикальные меры. А какие — он для себя уже давно решил.

Шел пост и венчание пришлось отложить на неделю до окончания поста. Тем вечером Ольга «сидела» в Интернете и рассматривала свадебные платья. Ей нравилось сочетание белого с розовым, но очень не нравились цены, которые больно «кусались». Вдруг зазвонил телефон. Ольга перепрыгнула через кровать и взяла трубку. На дисплее светилось улыбающееся лицо Андрея и горела надпись — Муж.

— Привет любимый.

— Привет родная. Послушай меня внимательно. У меня нет времени. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и всегда буду любить. Я полюбил тебя еще при той нашей первой странной встрече и больше никого не впускал в свое сердце. Оно насегда останется твоим. Я знаю, ты встретишь другого, хорошего человека, который станет твоим мужем.

Ольга насторожилась. Внутри стало тревожно от этих слов.

— Что? Андрей, ты о чем?

— Подожди не перебивай. Я знаю, что ты все поймешь потом. Я не мог просто взять и уехать. Они тогда решили бы выплеснуть свою злобу на тебя, а подвергать тебя опасности я никак не мог.

Ольга с трудом разбирала его слова, так как голос мужа сливался с каким-то шумом на том конце провода.

— Андрей, что там происходит у тебя? Я сейчас приеду.

— Нет, Оля не приезжай. Просто знай, что я люблю тебя. И еще, не останавливайся, живи дальше, у тебя еще все впереди. Прощай.

— Андрей, подожди, Андрей, — кричала она в трубку и все еще не могла ничего понять.

Закончив говорить, Андрей не успел выключить телефон. Его у него выбили из рук. Он укатился под диван и оставался включенным. Перестав кричать, Ольга прислушалась. Она услышала знакомые голоса, которые слышала раньше. Это его братья, — подумала она, но разобрать что они говорят она не могла.

— Ну ты что, брат, не рад нас видеть? Ну и что ты решил? Ты хочешь покаяться?

— Я уже покаялся в заблуждении всей своей жизни и возвращаться не собираюсь.

Андрей говорил по-русски и Ольга поняла только его слова.

— Значит пророк Мухаммед (мир ему) придумал заблуждение и все мусульмане заблуждаются? Так?

— Да, вы все заблуждаетесь. Я проклял вашего пророка вместе с его книгой. Это и было моим покаянием. Другого покаяния не будет. Христос — Спасение, а Мухаммед — лжец!

Ольга услышала шум, похожий на борьбу, после чего раздался крик. Это кричал Андрей.

Она накинула верхнюю одежду, прыгнула в кроссовки и выбежала из квартиры. На улице ей удалось остановить машину. Подъехав к его дому, она вбежала в знакомый подъезд и взлетела на третий этаж. Дверь его квартиры оказалась выбитой, а замок висел на одном болте. Вбежав в гостинную, она закричала. Андрей лежал посреди комнаты в луже своей крови. У него было перерезано горло. Его глаза были открыты, а взгляд устремлен куда-то ввысь сквозь потолок. Она упала ему на грудь и еще долго кричала и плакала. Ольга и не заметила, как сбежались соседи и приехала полиция. Мысли путались и всё превратилось в какой-то сплошной кошмар. Полицейские задавали ей какие-то вопросы, но она их не слышала. Сознание отказывалось воспринимать реальность и Ольга сидела на земле и смотрела пустым взглядом в одну точку. Время, казалось, остановило свой ход, а жизнь потеряла смысл.

Позднее Ольга расскажет священнику свой последний разговор с мужем и впервые узнает о том, что мусульмане живут по беспощадному закону — шариату, который повелевал всех впускать в ислам, но никого не выпускать. Она еще долго будет думать об этом и жалеть несчастных мусульман, которые давно разочаровались в исламе, но не могут оставить его из-за строгих принудительных норм исламского законодательства.

Вскоре все христианское население города и области узнает о мужественном и честном поступке раба Божия Андрея, явившего всему исламскому миру пример истинной свободы выбора. Это долго будут обсуждать в новостях и передачах, в блогах и на форумах. Мусульмане будут спорить с христианами отстаивая свою веру и духовную свободу. Они так и не захотят увидеть, а точнее, признать очевидное — свою полную зависимость от шариата и неспособность жить в соответствии со своим выбором.

На мужском семейном совете семья Ханыковых решит снять пятно позора со своей семьи устранив не только своего сына-изменника, но и его жену-христианку. Но когда один из братьев с этой целью направится к Ольге, то попадет в аварию и сгорит живьем в своем автомобиле. Отец братьев решит, что женщину-христианку охраняют огненные духи — джинны и велит оставить ее в покое.

Но Ольга никогда не узнает об этом. Через несколько лет она удачно выйдет замуж за христианина и проживет долгую и счастливую жизнь. У нее будут дети и внуки. Она всегда будет восхищаться поступком Андрея, который сознательно пошел на смерть, сознательно сделал свой выбор в пользу Евангелия, невзирая на ожидающие его последствия. И нисколько не будет жалеть о их встрече и столь недолговечном знакомстве, так как ясно осознает Промысел Божий и свою роль в этой истории, а именно — подтолкнуть Ахмата к принятию этого непростого решения. Решения — выбрать жизнь.

«Жизнь и смерть предложил я тебе сегодня, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты…» (Второзаконие глава 30 стих 19).

23 декабря 2012 г.

Поход за грибами

Это рассказ про двух обычных современных друзей Саньку и Вовку, которые решили однажды сходить в лес за грибами и культурно провести выходные.

Дело было осенью. На дворе стоял октябрь, но погода еще не перестала радовать и утешать своей погожестью. Однажды я с моим другом Вовкой собрались погулять по лесу да грибами побаловаться. Выбрали подходящий день, взяли кой-какое снаряжение, съестные припасы и в путь. Пошли с самого утра, так как утро — самое подходящее время для грибного сбора.

Лес был замечательный! Мы специально не стали останавливаться своим вниманием на знакомых местах, но на велосипедах заехали далеко в места дикие и незнакомые. Честно говоря, было немножко не по себе. Я помню, как мы один раз с родителями в лесу заблудились. Страх тогда был не шуточный. Отец все ходил и кричал «Эй-эй-эй!» Но в ответ ему отвечало только его же эхо, гуляющее между деревьями и посмеивающееся над нами. Поэтому и сейчас мы решили далеко не заходить, а лишь по окраине леса погулять. Велосипеды спрятали под пышным кустом и с рюкзаками за плечами отправились в лес.

Высоко над головами пели птицы, а утренний туман стелился по траве, которая от этого была влажной. Но мы это предусмотрели и были обуты в теплые резиновые сапоги. Березы сменялись елями. Иногда встречались чисто еловые участки леса, которые выглядели несколько мрачноватыми и темными.

К полудню наши корзинки были уже полными. Поэтому мы решили больше не собирать, а просто наслаждаться природой и лесной тишиной. Выйдя на одну опушку, мы улеглись на землю, которая была сплошь покрыта ковром из листьев. Где-то вдалеке застучал дятел. Его стук отозвался по всему лесу звонким эхом. Мы рассказывали друг другу какие-то истории и фантазировали сочиняя их несуществующие окончания.

Немного отдохнув, мы достали из рюкзаков свои скудные припасы и стали их лопать на свежем воздухе. У каждого из нас было к тому же по бутылке пива, которое мы тоже «уговорили». После этого жизнь вообще стала в радость и приобрела яркие цвета. Облака быстро сменяли друг друга, а шелест оставшихся на деревьях листьев звенел, как металлический.

Наконец, через час мы решили отправиться в обратный путь. Силы уже были на исходе и предстояло еще несколько часов крутить педали на велосипеде. Но перед этим нужно было их найти. Пробираясь сквозь пышный кустарник мы, как нам казалось, пошли в обратный путь. Однако, уже через час мы поняли, что ходим по совершенно новым местам, в которых еще не были. Под ногами, к нашему удивлению, появилась влажность, похожая на болотистую почву. Сапоги стали проваливаться в мягкую землю, а потом и вовсе захлюпали. «Здесь что, болото, что ли?», — говорю. «Этого еще не хватало», — отозвался Вовка. Все эти обстоятельства нас крайне настораживали. Тем более, что солнце уже неумолимо стремилось к горизонту. В один момент настроение резко упало, шутки сменились серьезными размышлениями и соответственными умозаключениями, главным из которых был тот, что мы не знаем куда идти. Мы усиленно всматривались в землю, в надежде найти свои следы или помятую траву, или разбросанные листья, или любые признаки нашего присутствия. Но местность была определенно незнакомой и не собиралась узнаваться. Перспектива провести ночь в лесу никак не устраивала, напротив, пугала до жути. Невольно вспомнился фильм про ведьму из Блер. Там три журналиста поехали в печально известные леса искать материал про одну старую легенду, связанную с одной ведьмой и таинственными массовыми исчезновениями людей. История та закончилась просто ужасно. Я попытался было начать рассказывать об этом фильме и об этой истории, но Вовка оборвал меня на полуслове и попросил не поднимать подобных тем. К тому же я и сам понял, что это было неуместно.

Солнце было уже в самом конце леса и тоненькими полосками света выглядывало из-за суровых елей, как бы прячась от несчастных путников и оставляя их один на один с лесом. Птицы замолчали и страшная тишина заполнила всем своим существом все пространство леса. В одно мгновение мне показалось, что я почуял какой-то странный неприятный запах. Но он исчез и я решил, что не стоит говорить об этом. Однако через несколько шагов он опять появился. «Чем это пахнет», — спросил Володька. «Ты тоже это почуял?», — сказал я ему. «Не могу понять что это, у меня как-будто в глазах посветлело». Не находя ответа мы оставили эту тему, а через какое-то время и вовсе привыкли к запаху и забыли о нем. Но, как оказалось потом, он не забыл о нас.

Я предложил остановиться наконец и не идти дальше непонятно куда. В темноте мы все равно ничего не найдем, зато заблудимся окончательно. «А что же делать, — спросил Вовка, — просто садиться и сидеть? Повсюду вода, даже лечь некуда». Я не знал, что ответить, так как безысходность рисовала в моем богатом воображении самые разные картины, одна страшнее другой. После некоторой паузы я предложил разбить ночлег, то есть как-то приспособиться для сна. Делать было нечего и мой приятель согласился. «Может залезем на дерево, — вдруг сказал он, — ночью в лесу мало ли какие звери водятся». Я одобрил такое решение, так как у меня уже крутились подобные мысли. К тому же лежать на воде было нереально. И мы стали искать подходящее дерево.

Наконец, подходящее дерево было найдено. Уже в глубоком сумраке мы высмотрели, что на него вполне можно было забраться и расположиться на больших сучьях. Первым полез Вовка. Он проворно заскочил на первый сук, подтянулся на руках и в одно мгновение оказался на двухметровой высоте. «Там, чуть повыше, есть хорошая рогатина,— сказал он, — попробую добраться туда». Когда я ждал его внизу, вдруг заметил, как что-то мелькнуло вдали. Я быстро посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел. Мороз пробежал по спине и жуткое оцепенение охватило все мое существо. Я пристально всмартивался в темную чащу леса, в надежде что-то увидеть. Вдруг мне стало казаться, что в далеком полумраке леса происходит какое-то движение, как бы черные тени мечутся туда-сюда. Я почувствовал, как у меня на голове зашевелились волосы, сердце забилось с огромной скоростью. Я резко оторвал взглял и перестал пристально всматриваться вдаль, потому что чем больше я напрягал зрение, тем отчетливее были мрачные тени. Я знал что такое бывает от пристального сосредоточения внимания на чем-то. Через минуту я со страхом посмотрел вдаль, но теней уже не было. В этом дереве я ощущал какое-то спасение. Казалось, что стоит только залезть повыше, как нас никто не достанет. Я уже было приготовился залезть, как вдруг Володя сверху громким шепотом говорит: «Свет»! и показывает пальцем куда-то в чащу. «Где»?, говорю. «Вон там». Но я ничего не видел там, куда он показывал. «Нету там ничего», — говорю. «Да есть же», — не унимался он и начал быстро слазить вниз.

Через минуту он был уже на земле и мы пошли в том направлении, в которое он указывал. Вдруг он резко остановился и повернул голову в полоборота: «Ты слышал?», — спросил он меня. «Что?», — говорю я шепотом. «Там был звук, там что-то есть», — сказал он указывая в сторону. «Я ничего не слышал», — говорю. «Не может быть, это было очень громко, как какой-то треск». «Я правда ничего не слышал», — говорю, — может тебе показалось?». И вдруг сзади раздался звук, как бы шум резко налетевшего ветра. Я резко повернулся назад и сжался в комок, так как было похоже, что сейчас что-то дожно было ударить меня сзади. Корзинка с грибами выпала у меня из рук. Но сзади ничего не оказалось. Володя повернулся ко мне: «Ты чего присел?» Глядя в его удивленные глаза я понял, что он не слышал этого шума. «Этого не может быть, — говорю, — ты что, не слышал этот шум?» «Какой шум? Я слышал сильный треск вон там». «Да нет же, вон оттуда только что был сильный шум, как-будто что-то приближалось». Не успел я закончить предложение, как в десяти метрах от нас раздался треск, характерный для падающего дерева, которое с шумом и треском валится в лесу. Мы резко повернулись в ту сторону откуда исходил звук и уже точно были уверены, что слышали этот звук оба. «Что это было?», — спросил меня Вовка. Но я не смог ответить, так как мое сердце колотилось с такой скоростью, что казалось вот-вот выскочит наружу. «Ты видел падающее дерево?», — спросил Володя. «Не было никакого дерева». «А что же это было?» И лишь только он спросил меня «что же это было», как вдруг говорит с трепетом в голосе, от которого мне стало еще страшнее: «Смотри, что это?» и показывает назад. Я поворачиваюсь и вижу, как несколько темных фигур выбегают из лесной чащи и какими-то странными прыжками двигаются по направлению к нам. Последнее, что я успел увидеть, это было то, что из леса продолжали выбегать темные фигуры и прыгать к нам, так, что их уже было около десятка. После этого, как по команде мы бросились бежать что есть мочи. Ужас заполнил все мое существо. Широко раскрытыми глазами я смотрел только вперед и не чувствовал своих ног. Уже через десять метров пути мы действительно увидели между листвой какое-то свечение, то, что с дерева заметил Вовка. Я бежал позади него, а сзади меня было слышно, как кто-то прорывается сквозь листву кустов и хлюпает по болоту ногами. Выскочив из-за кустов мы увидели небольшой дом, обнесенный забором. В одном из его окон мерцал красноватый свет. Подбегая к забору я вдруг почувствовал, как кто-то схватил меня сзади за предплечье. Я завопил от ужаса и отдернул на бегу руку. Не помню, как я преодолел забор, то ли сверху, то ли сквозь.

Влетев на крыльцо мы стали барабанить по двери что есть мочи и истошно вопить от ужаса. Не знаю сколько это продолжалось, но вдруг дверь перед нами открылась и на пороге мы увидели старуху в старом платье и фартуке. «Вам кого?» «Пустите нас пожалуйста, — задыхаясь от бега проговорили мы, — в лесу что-то есть». «Что-то есть?, — вопросительным тоном повторила старуха и многозначительно добавила, — а почему бы не быть». Мы обернулись. Перед нами стояла черная стена леса, который все больше погружался в ночной сон и мрак. Никаких фигур уже не было, а стояла звенящая тишина. «Что-то есть», — повторила странная хозяйка и развернувшись пошла вглубь дома. Мы быстро вошли и закрыли за собой дверь.

Потихоньку прийдя в себя и отдышавшись, мы стали рассматривать внутренние покои таинственного дома. Нашим глазам предстал простой интерьер старого строения: деревянный пол на котором узкой полосой лежал грязный палас, сбоку стоял небольшой стол, на котором горела керосиновая лампа, рядом стояло три стула, около стены прислонился старинный сервант с посудой, в другом углу расположилась русская печка. Тут же был умывальник, на котором горела еще одна керосинка, а рядом с сервантом находилась небольшая тумбочка, на которой стоял подсвечник с тремя зажженными свечами.

Честно говоря, спокойнее стало не намного, так как суровое лицо старухи совсем не внушало доверия. «Ну чего встали в дверях?», — произнесла она скрипучим голосом из дальнего конца комнаты и зашла за занавеску. Мы неуверенно последовали за ней. На одном из стульев лежал здоровый черный кот. Он поднял голову и внимательно проводил нас своим взглядом. За занавеской оказалась другая комната с похожим интерьером и кроватью. «Здесь заночуете». «Спасибо вам большое», — непроизвольно вырвалось у нас. Я сел на кровать, а Вовка прислонился спиной к стене и сполз по ней сев на корточки. «Куда мы попали, — говорю, — что это за старушенция?» «Да это ладно, — отвечает Володя, — что было в лесу?» «Не знаю», — говорю. «Больше никогда не пойду в лес». Мой приятель взялся руками за голову. За занавеской раздалось шарканье тапок по полу. «Что она там делает?», — спрашиваю я. «Не знаю, — говорит Вовка, — да ну ее, не до нее сейчас». «Может она нас приготовить собирается», — ухмыльнувшись говорю я. Вовка посмотрел на меня и улыбнулся. Мысль о том, что нас собирается съесть какая-то «Баба Яга» показалась нам забавной. Он встал и тихонько посмотрел за занавеску. В другой комнате никого не было. Даже кот куда-то пропал. Лишь черные тени от горящих светильников шевелились по углам комнаты. «Она ушла», — прошептал Вовка. Я откинулся на кровать и сразу почувствовал, как усталость навалилась на меня всей своей массой. «Давай спать, — говорю, — утро, как говорится, вечера мудренее».

Мы улеглись на кровать и почти сразу погрузились в глубокий сон. Последнее, что я запомнил, это как за стеной, в лесу происходило какое-то движение — что-то шуршало или кряхтело. Но оно уже казалось мне моим сновидением, и я не отвлекаясь на него погрузился в тревожное забытье.

Я находился в лесу, а наверху, по деревьям, подобно обезьянам за мной прыгали какие-то существа с черными лицами. Я бежал от них, то и дело спотыкаясь и проваливаясь в болотистые топи. Оглядываясь назад, я видел, как они перелетали с дерева на дерево издавая какие-то свистящие звуки. У них были очень длинные руки, которыми они ловко цеплялись за ветки. Я мчался и задыхался на ходу. В руке у меня была корзина. Я только сейчас обратил на нее внимание и вдруг увидел, что она наполнена камнями, отчего была невероятно тяжелой, но я упорно не хотел с ней расставаться. Я взял ее снизу двумя руками и бежал что было сил. В один момент я провалился по колено в болото и почувствовал, как холодная вода наливается в сапоги. Отпустив корзинку с камнями я стал вылазить из этой трясины. В этот момент кто-то напрыгнул на меня сзади и я упал лицом в лужу. Я лежал и не мог подняться, а кто-то стоя сзади стал трясти меня за спину: «Саня, вставай, вставай, Саня, просыпайся!» Я открыл глаза и увидел, что лежу на земле лицом в луже. Поднявшись я увидел над собой Вовку, который пытался меня разбудить. Мы огляделись. Было раннее утро и в лесу стало значительно светлее. Мы лежали на земле точно в таких же позах, в каких вчера заснули на кровати в таинственном доме. «А где дом, — спрашиваю я, — куда он делся?» «Не знаю, — отвечает Вовка, — мне кажется, что его вообще не было». «То есть как не было?», — недоуменно спрашиваю я. «Все это какое-то наваждение». «То есть ты думаешь, что нам все это привиделось?» «Не знаю, — говорит он, — одно знаю точно, если мы как можно скорее не уйдем с этого болота, история может повториться, а второй такой ночи я не переживу». Идей у него, равно, как и меня не оказалось, и мы двинулись в направлении, которое нам показалось обратным путем.

Справляясь с болотными топями я молился про себя Богу, прося Его указать нам верный путь. Мы шли молча, отчего было немного не по себе и Володя то и дело пытался говорить на какие-то отвлеченные темы. Я отзывался и поддерживал разговор, так как молчаливая атмосфера леса действовала угнетающе.

Болотистая почва стала заметно мельче и вскоре исчезла совсем. Земля стала уверенно тверже, что говорило о хороших признаках. Через какое-то время мы увидели просвет в лесу. Обрадовавшись, мы бросились туда в надежде увидеть конец леса. На наше счастье это оказалась прогалина, на которой мы вчера отдыхали и пили пиво. Радости не было конца. Мы хватали литья с земли и бросали их в воздух, торжественно ликуя от восторга. Мы нашли место нашего привала и окончательно убедились в том, что это было именно оно. Быстро сориентировавшись в местности, мы определили направление откуда пришли и двинулись туда. И хотя лес был все же каким-то незнакомым, мы почему-то угадывали сейчас куда надо было идти. Через какое-то время мы нашли знакомый куст, под которым покоились наши велосипеды. Закричав от радости мы стали доставать их оттуда и все еще с трудом верили, что все это правда.

Дорога назад прошла быстро. Мы шутили и вспоминали вчерашние события, пытаясь как-то их себе объяснить. Но все наши догадки заходили в тупик — рациональных объяснений мы тогда не нашли. Позднее мы узнали, что на болотах иногда бывает скопление газов, которые могут по разному действовать на человека. Возможно гниение каких-то трав или галюциногенных грибов вызвало все наши видения. И даже дом со старухой мог быть плодом нашего воображения.

Лежа в своей постели дома, я подумал, как хорошо, что все это было не по-настоящему. Домашний покой был полной противоположностью вчерашней обстановке. Тревога и ужас сменились безмятежностью и спокойствием. Засыпая, я думал о том, сколько еще незадачливых путников могут заблудиться в тех местах и не найти обратной дороги и благодарил Господа Бога за Его скорую помощь и вразумление.

Сирота

Как известно, одной из проблем нашей страны является — сиротство. Оно имеет много разновидностей. Все они плачевны и требуют своего разрешения. Сирот особо не жалуют, все хотят своих родных детей. Это, конечно, понятно и правильно, но от печальных реалий нашего времени никуда не деться. Сироты все также остаются, а усыновителей-россиян не так много, как хотелось бы. Никто не желает возиться с трудными детьми, у которых непонятно чьи гены.

Чего не скажешь о других странах, которые как раз не прочь обзавестись русским потомством. Да только кому от этого бывает хорошо и такая ли польза детям от иностранных усыновителей, какую часто рисуют в нашем воображении адепты и лоббисты этой практики? Об этом красноречиво рассказывает нижеследующая история.

Была суббота. Божественная литургия уже закончилась, и в притворе храма священник служил панихиду. Около пятнадцати человек прихожан стояли со свечами и возносили молитвы о своих почивших родственниках.

— Покой, Господи, души усопших раб Твоих, — звучал негромкий голос отца Феодора. Народ истово крестился. Ближе всех к священнослужителю стояла пожилая женщина. Было видно, что она о чем-то усиленно молилась. Ее взгляд был устремлен на лик Спасителя на распятии, а правая рука сложена для крестного знамения. Ее звали Вера Петровна Самохина. Она прожила непростую жизнь и была глубоко верующим православным человеком. Видела в жизни много несправедливости и сама пережила немало испытаний: не так давно овдовела, а потом похоронила обоих своих сыновей. Оставалось у нее единственное утешение в жизни — ее любимый внук Саша. Но не суждено ей было вырастить и воспитать его, так как несправедливая жизнь судила разлучить их навсегда. Боль от этой трагедии, которая оказалась для нее даже сильнее всех прежних, с годами потихоньку улеглась, но тревожные воспоминания еще часто не давали ей покоя.

Саша был единственным сыном у родителей, которые проживали в одном из городов Московской области. Вера Петровна не раз говорила сыну, что пора бы Саше и братика с сестричкой. Но те все откладывали. А Саше, между тем, было уже восемь лет. Пока однажды несчастный случай не прервал жизни обоих его родителей. В тот день Вера Петровна забыла заказать молебен о путешествующих, а потому всегда считала себя виновной в том, что ее сын заснул за рулем. Она как раз приехала к детям и вернулась с внуком из храма, когда им сообщили эту новость.

Саша был очень хорошим мальчиком, любил петь и рисовать, был очень творческой личностью. Когда бабушка первый раз привела его в храм, он был очень поражен и, затаив дыхание, все рассматривал с открытым ртом. Она рассказала ему о таком понятии, как грех и наказание за него, о чуде покаяния и причастия. Он жадно впитывал эту благую весть всем своим существом. Потом у него была первая исповедь и первое причастие. Он писал свою исповедь на листке бумаги и все волновался, чтобы бабушка не подглядывала. А потом совсем не по-детски каялся в своих детских грехах.

Его родители, к сожалению, не водили его в храм и сами были далеки от Церкви, хотя имели иконы в своем доме. Единственным человеком для Саши, который говорил ему о Боге и водил в храм, была его бабушка. Саша мог подолгу стоять в храме во время службы и внимать словам церковных песнопений, хотя понимал, конечно, очень мало. Его детское сердце как-то быстро раскрылось и безоговорочно впустило в себя Христа Спасителя. И эту сердечную веру и детскую любовь к Богу Вера Петровна всеми силами старалась сберечь.

Родители Саши не были против того, что их сын иногда ходил с бабушкой в храм. Но не могли допустить, чтобы он стал, как они говорили, религиозным фанатиком. Поэтому если в этот же день намечалась какая-то поездка или совместное семейное мероприятие, то выбор, конечно же, падал на него, а храм в этот день откладывался. Храм мог подождать даже, если планировался какой-нибудь совместный ужин, обед или поход в магазин. В тот роковой день родители Саши были рады оставить сына с бабушкой, так как надо было вдвоем съездить по каким-то своим квартирным делам.

После смерти у них осталась двухкомнатная квартира в старом многоквартирном доме недалеко от Москвы. В ней и остановилась Вера Петровна со своим внуком.

Потом была тяжелая похоронная неделя. Своей матери взялся помогать Кирилл — второй сын Веры Петровны. Всю организационную работу он взял на себя. В то время он проживал далеко от столицы и приехал специально для этого. Похороны получились скромные, так как все оказалось очень дорого.

Вера Петровна понимала, что после смерти родителей Саши, он оставался один и нужно было на кого-то оформлять опекунство. Она подумала, что у Кирилла шансов получить опеку над племянником будет больше и предложила ему этим заняться.

— Хорошо, — ответил Кирилл. — Я не против. Только я буду заниматься этим дома, по месту прописки.

Вера Петровна одобрила его решение. Она подумала, что увидеться потом с внуком не будет проблемой, главное, чтобы в приют не забрали.

Кириллу тогда пришлось остаться у них на неделю, чтобы получить все необходимые документы по родителям Саши, которые были нужны для оформления опекунства. После этого он уехал домой.

Вера Петровна осталась с Сашей в квартире его родителей. Она помогала ему с учебой в школе, водила в храм и вместе они поддерживали друг друга в навалившемся на них горе.

Однако, через незначительное время к ним пожаловали гости из органов опеки и попечения и стали интересоваться Сашей. Они задавали Вере Петровне множество вопросов по Саше и по ней самой: кто она ему, на каких правах здесь проживает, оформлено ли опекунство и множество других вопросов. Вера Петровна говорила, что опекунство уже оформляется на ее сына и осталось совсем немного времени. Но они сказали, что когда все будет оформлено, тогда и заберут его к себе. Как пожилая женщина ни умоляла их, как ни объясняла, но они оказались непреклонны и сказали, что завтра придут за Сашей.

После их ухода она сразу позвонила сыну.

— Сынок, ну что там, долго еще? Сейчас приходили люди, они хотят забрать Сашу, — Вера Петровна залилась слезами.

— Мама, успокойся, слышишь, возьми себя в руки. Нужно еще подождать. Это не делается быстро. Знаешь сколько тут надо бумаг собрать? Мы обязательно его вернем, слышишь? Где Саша?

— Пока в школе. А мне что делать? Как я ему скажу?

— Ты должна его подготовить, укрепить как-то. Скажи, что вам нужно на какое-то время расстаться. Но потом вы обязательно увидетесь, хорошо?

— Хорошо.

— Сделаешь это?

— Да.

— Вот и славно. Не вздумай плакать, все будет хорошо. Целую тебя.

— И я тебя.

Вера Петровна была вне себя от горя. Как всякая верующая женщина, она первым делом предалась молитве. Она горячо просила Господа не разлучать ее с внуком, высказывала свою озабоченность по поводу дурного влияния на него в приюте. Но потом вспомнив, что Господь промышляет над всем, она немного успокоилась и предала себя с Сашей в руки Божии.

Когда Саша вернулся домой, она долго не могла ему ничего сказать. Наконец, когда он обедал, она сказала ему:

— Сашенька, может случиться так, что нас с тобой разлучат на какое-то время.

— Почему разлучат?, — Саша даже не оторвался от тарелки с супом. Он, кажется, до конца не понимал смысла этих слов.

— Просто пока так нужно, — Вера Петровна смотрела на него не отрываясь и еле сдерживала набегавшие слезы. — Но я тебе обещаю, что скоро все наладится и мы снова будем вместе. Обещаешь, что будешь сильным без меня?

–Да, — ответил Саша, — я буду сильным.

Весь вечер Вера Петровна провела с внуком, напоминая ему о необходимости молитвы и надежды на Бога. Она призывала его всегда молиться Господу и перед сном, и проснувшись с утра. Наказывала ему не смотреть на плохих мальчиков и не брать с них примера, но дружить только с хорошими.

— А если плохие мальчики будут сильнее хороших? — вдруг спросил Саша.

Вера Петровна удивилась такому вопросу, но все равно сказала:

— Сильнее не значит правильнее. Можно быть сильным, но поступать неправильно. А можно быть слабым, но при этом любить Бога. А это важнее. Понимаешь? Но можно быть и сильным, и при этом любить Бога. Если можешь, будь таким.

Саша кивнул и обещал бабушке поступать именно так.

На следующее утро к ним действительно пришли люди и сказали, что согласно Российскому законодательству забирают Сашу в детский дом.

— Вы имеете право оформить опеку, предоставив весь перечень документации, — было сказано Вере Петровне.

Она пыталась и этим людям объяснить, что всё уже собирается и почти готово. Но они, казалось, ее не слушали. Внутренно Вера Петровна понимала, что противостоять им она не сможет, а потому заранее приготовила Сашу к переезду. Она одела его и хотела дать ему с собой что-то из белья, но ей запретили, сказав, что там ему все выдадут. Со слезами на глазах она провожала внука, как в последний раз. Уже у машины она вспомнила и спросила — в какой детский дом его направляют. Ей сказали адрес и машина уехала. Из запотевшего окна на нее смотрело грустное лицо ее любимого внука.

Прошло какое-то время. Вера Петровна каждый день звонила Кириллу, но он почему-то не отвечал. Каждый раз ей было сказано, что обонент сейчас не может ответить и просили оставить сообщение. Она оставляла сообщения, умоляя сына позвонить ей и сообщить как продвигаются дела. Но тот не перезванивал.

Так прошло две недели. За это время Вера Петровна не раз бывала у Саши и проводила с ним столько времени, сколько было возможно. В целом условия ей понравились и дети ей показались спокойными, только немного замкнутыми, обособленными какими-то, иногда раздражительными. Возможно это из-за неправильного отношения с ними, думала Вера Петровна.

И вот в один день ей позвонили. Сильный мужской голос предствился оперуполномоченным по одному из округов Волгоградской области.

— Это Вера Петровна Самохина?

— Да, это я.

— Вас беспокоит капитан Матвеев. Кирилл Анатольевич Самохин ваш сын?

— Да, а что случилось? — Вера Петровна заволновалась.

— Несколько дней назад он был найден мертвым у себя в квартире. Смерть наступила приблизительно неделю назад. Причина выясняется, но предположительно это инсульт.

Эти слова были, как удар колокола. Вера Петровна даже не слышала, что ей говорили дальше. Она медленно села на стул.

— Господи, да как же это? — только и смогла она произнести.

Новость о смерти сына совершенно выбила ее из колеи. Она думала, что оформление опеки уже подходит к концу, а тут такое! Ей пришлось поехать туда для организации похорон второго сына. Слава Богу, что у него были друзья и знакомые, которые согласились помочь и все устроили, иначе Вера Петровна совсем потеряла бы силы и бодрость духа.

Когда все закончилось, она вернулась обратно и решила оформлять опеку на себя. Для начала она обратилась за помощью в юридическую консультацию. Там ей объяснили какой пакет документов необходим для оформления опеки. После этого Вера Петровна начала бегать по инстанциям. Она пришла в ужас от того, сколько анкет, различных актов и заявлений, ходатайств и справок было необходимо для оформления опекунства. В социальной службе ей предложили своего уполномоченного представителя для сбора необходимых документов, но она отказалась, так как побоялась доверить это дело незнакомому человеку, который, к тому же, был из тех, как она думала, которые разлучили ее с Сашей.

Прошла не одна неделя пока, наконец, все документы были собраны. Вера Петровна отнесла их в соответствующий отдел органов опеки и попечения и стала ждать. Она продолжала навещать Сашу и уверяла его, что скоро заберет его оттуда.

Через несколько дней к ней пришла женщина и сказала, что она должна проверить санитарные условия ее квартиры. Она ходила по квартире и что-то записывала. Заглядывала под ванну и облезшие обои, на балкон и в холодильник. Через некоторое время она ушла, оставив Веру Петровну в тревожном волнении.

Однажды, когда Вера Петровна пришла на свидание к внуку, он сказал ей, что приходил какой-то дядя, который хочет забрать его с собой в Америку. Вера Петровна испугалась и спрашивала, что это за дядя? Саша сказал, что не знает, но он уже приходил два раза, приносил фотографии и рассказывал что-то на непонятном языке. При этом Саша показал несколько фотографий, на которых был улыбающийся мужчина и разные виды природы.

Вера Петровна направилась к руководству приюта с целью узнать об этом таинственном госте. Там ей сказали, что Сашу хочет усыновить какой-то американец и, вроде бы, органы опеки и попечения дают добро.

На следующий же день бедная бабушка бросилась в эту социальную службу для выяснения отношений. Ее там приняли и спокойно объяснили, что, к сожалению, они не могут предоставить ей право оформления опеки над Александром Петровым (Сашин папа взял фамилию жены, потому был не Самохиным, а Петровым). В качестве причин было названо то, что жилищные условия предполагаемого опекуна не соответствуют нормативным требованиям — дом был старым и шел под снос, размер пенсии недостаточен для прожиточного минимума. Они также сказали, что прошло уже больше месяца с момента смерти родителей Саши, а документы нужно было успеть собрать в течении месяца. Плюс медицинское заключение о здоровье возможного опекуна далеко не идеальное.

Как Вера Петровна ни возмущалась, как ни пыталась убедить их, что им вдвоем на все хватит и со здоровьем у нее все в порядке — ей было отказано. К тому же Вере Петровне было сказано, что перед смертью родители Саши взяли большой кредит, и если она захочет вступить в права наследования их имуществом, тогда будет нести и обязательство по договору поручительства. Тогда она предложила все оформить на месте своей прописки, чтобы они с Сашей жили в ее однокомнатной квартире. Но ей отказали, сказав, что это не в интересах ребенка, всю жизнь прожившего здесь.

Вера Петровна не могла поверить своим ушам!

— Перевезти в другую область — не в интересах ребенка, — возмущенно сказала она, — а увозить заграницу в интересах!?

Но ей сказали, что так и есть и, что она потом еще благодарить их за это будет.

Сашу было решено отдать приемным родителям, которых искали не в России, а где-нибудь зарубежом. Было заявлено, что подходящей семьи на территории России не нашлось, а единственный родственник не подходит на роль опекуна по многим показателям. Зато по каким-то своим дипломатическим каналам они быстро нашли в Америке подходящую кандидатуру. Это был какой-то богатый мужчина с американским гражданством. В документах он выступал, как одинокий мужчина и по закону вполне имел право на усыновление российского ребенка. Оказалось, что он не так давно подал заявление о подборе ребенка для усыновления.

Поскольку есть деньги, то всегда будут и нужные знакомые. Поэтому найти ребенка для него не было проблемой. Он уже остановился вниманием на каком-то мальчике, но его познакомили с Сашей, который ему сразу понравился.

Как сказано в 4 статье специального соглашения, исполнительные органы должны сотрудничать друг с другом и способствовать взаимодействию органов власти и организаций сторон. Это взаимодействие, надо полагать, было очень развитым, отчего вся документальная часть была оформлена в довольно короткий срок, что говорило о каких-то нарушениях процедуры усыновления.

По договору полагается непосредственное знакомство усыновителя с усыновляемым ребенком. Для этого американец не раз приезжал и лично знакомился с Сашей. Причем, он приезжал уже в то время, когда Вера Петровна с ног сбивалась, собирая нужные бумаги для оформления опеки. Но ей об этом не сказали.

Наконец, в один прекрасный день он приехал за Сашей. В тот день для приюта был настоящий праздник. Этот человек одарил подарками всех насельников детского дома. Но Саша получил самые дорогие подарки. Все ему тогда завидовали. Но, как оказалось потом, очень напрасно.

Вера Петровна узнавала обо всем этом уже потом от очевидцев, так как ей даже не указали день, в который должны были приехать за ее внуком. Воспитатели говорили потом, что Саша не плакал и держался хорошо, только было видно, что он волнуется. Ему уже заранее все объяснили, чтобы как можно больше сгладить эмоциональное переживание.

Саша несколько раз спросил о своей бабушке. Ему сказали, что она не смогла прийти и попрощаться с ним, но она обязательно приедет к нему на новое место жительства. Эта ложь немного успокоила Сашу, и он до конца своей короткой жизни все так и будет ждать свою бабушку и смотреть с надеждой в окно.

Как оказалось чуть позднее, у этого видного американца был “друг”, с которым немного времени спустя он зарегестрировал свой брак. К сожалению Сашу увезли в тот штат, где законодательство давно признало однополые браки. Вера Петровна узнала это уже находясь у себя дома из одного видеорепортажа, которое случайно попало ей на глаза. Спустя несколько месяцев те американцы захотели сделать что-то вроде освещения своего усыновления, захотели придать массовой огласке эту новость, показать всем, какие они хорошие. На видео Саша стоял между двух мужчин, которые обнимали его и держались за руки. Сашу попросили сказать что-нибудь на камеру, и он на английском языке сказал, что счастлив в новой семье и любит Америку.

Когда Вера Петровна смотрела эту запись, то не могла сдержать слез. Саша был похож на загнанного заяца. В его больших глазах был жуткий страх и одиночество. Он стал очень худым и выглядел растерянным. Вера Петровна смотрела на него и думала, — Господи Боже, миленький мой, что они с тобой сделали?! Тогда она видела его в последний раз.

Года через полтора Саши не стало. Говорили что-то про какой-то несчастный случай, но что было на самом деле можно только догадываться. К Вере Петровне иногда заходят неравнодушные люди, которые знакомы с ее ситуацией и приносят известия по Саше. Один человек сказал ей, что видел статью на каком-то иностранном сайте о ее внуке. Он перевел ее и принес ей русский перевод статьи. В ней свободный журналист заявлял, что россиянин Александр Петров умер от сепсиса, который стал реакцией на какой-то медицинский препарат. Он утверждал, что Саша был болен СПИДом и его пытались вылечить при помощи каких-то живых вакцин, которые его и убили.

Услышав это Вера Петровна тяжело вздохнула.

— Я с ужасом представляю что делали эти извращенцы с моим внуком! Мало им было свои жизни искалечить, так они замучили совершенно невинного ребенка, разлучив его с его оставшейся семьей, православной верой и родной страной.

Эта история получила широкий резонанс в мировом сообществе. Американское правительство санкционировало расследование, в результате которого несколько врачей были осуждены. Они получили сроки от 4 до 5 лет. По телевизору еще не раз мелькали недовольные лица приемных “пап” Саши, которых таскали по судам. Но Вере Петровне от этого было не легче. Напрасно загубленную душу уже не вернешь. Она даже не знала точного дня смерти своего внука и отмечала приблизительную дату, предварительно взяв на это благословение своего духовного отца.

Однажды Веру Петровну пригласили на передачу. Она поначалу отказывалась, но ее убедили сказав, что ее выступление может помочь другим семьям с такими же проблемами. И она согласилась.

После долгой беседы, в которой она ничего не скрывая изложила свою историю, ведущий задал ей вопрос:

— Вера Петровна, если бы вы сейчас смогли увидеть Сашу, что бы вы ему сказали?

После этого воцарилась тишина. В ожидании молчала не только студия, но, казалось, вся страна сейчас ждала ответа многострадальной бабушки. Наконец, через несколько секунд она ответила:

— Я сказала бы ему, что люблю его и очень соскучилась.

Вера Петровна едва заметно улыбнулась, и одинокая слеза сбежала по ее щеке.

Эта история не могла пройти без последствий. Благодаря ажиотажу, который она вызвала в массах, об ней узнали везде. В результате не только закон Магнитского, но и такие истории, как у Веры Петровны Самохиной стали одной из причин появления закона, недавно подписанного Президентом Российской Федерации, который получил наименование — закона Димы Яковлева, запрещающего усыновление российских детей гражданами Соединенных Штатов Америки.

2-9 января 2013 г.

Дневник

Многие из святых, какие только найдутся тогда, в пришествие оскверненного, реками будут проливать слезы к святому Богу, чтобы избавиться им от змия, с великою поспешностию побегут в пустыни, и со страхом будут укрываться в горах и пещерах, и посыплют землю и пепел на главы свои, в великом смирении молясь день и ночь. И будет им сие даровано от святого Бога; благодать Его отведет их в определенные для сего места, и спасутся, укрываясь в пропастях и пещерах, не видя знамений и страхований антихристовых; потому что имеющим ведение без труда сделается известным пришествие антихриста.

Преп. Ефрем Сирин

15 апреля

Сегодня я решил начать вести свой дневник. Правда, цель его написания для меня самого пока неизвестна. Я не знаю будет ли кто-либо его читать, ведь мы тут одни, а связи с другими беженцами у нас нет. В связи с последними событиями в мире у меня большие сомнения в необходимости этого дневника, так как, похоже, всё приближается к своему логическому завершению — к тому, о чем всегда говорили святые. Наверно, это моя писательская натура не дает мне покоя, но изменить свою природу, как вы понимаете, очень сложно. В прошлом я профессиональный журналист и эти навыки не дают мне покоя даже в далекой пустыне.

Уже третий день, как мы находимся в поиске места для постоянного пребывания. За это время было множество вариантов, но единогласного решения группы нет, каждый раз кого-то что-то не устраивает. Я считаю эти замечания вполне резонными, и наш отец рассуждает здраво, — торопиться с выбором не нужно. Господь нас, думаю, не оставит. Но вот физические силы (особенно у женщин) уже на исходе и пора принять окончательное решение.

Идти стараемся лесом, а открытые площадки обходим стороной. Попасть под сканер спутника ничего не стоит; они пролетают каждые пять минут. Вся надежда только на Божий покров.

18 апреля

В это трудно поверить, но сегодня к вечеру мы, наконец-то остановились на нужном месте! Все единогласно одобрили этот вариант. Сомнений просто быть не могло — это именно то место, куда нас и вел Господь все эти дни! Я, по крайней мере, в это верю. Местечко оказалось очень глухим, почти у подножья горы в густом смешанном бору. Наличие положительных моментов налицо: гора внешне не выделяется от других, есть озеро (хоть и не под боком, но в этом тоже есть свой смысл) и обилие густой растительности. По-моему, это то, что нужно. Мы уже приблизительно остановились вниманием на местах, где будут пещеры для постоянной ночевки и храма. Но все это потом, а пока все валятся с ног от усталости. Хотя мы и дети ядерной войны, но не машины, и наши силы не безграничны. За неделю наших поисков мы сьели почти все запасы консервов. Зато есть надежда, что это время было потрачено не напрасно, и мы в самом что ни на есть непроходимом месте, куда не достанут щупальца глобальных поисковых систем.

21 апреля

Мы все еще продолжаем потихоньку приходить в себя и «зализывать» свои недельные мозоли. Слава Богу все живы и в бодром расположении духа! Сегодня отец Павел отслужил благодарственный молебен и молебен перед началом всякого доброго дела, так как предстоит серьезная работа по строительству жилья. Спать в горном лесу под навесом из живого лиственного покрова насколько полезно, настолько же и рискованно. На пути мы уже не раз видели медведей. Не хотелось бы повстречаться с ними лицом к лицу. Да и неизвестно, кто тут кроме них еще водится.

2 мая

Вовсю идет работа над рубкой жилой пещеры. Горная порода оказалась на удивление рыхлой и без особого труда поддается инструменту. Мужчины рубят, а женщины занимаются транспортировкой отработанного материала. Жаль, что мужчин не так много, как хотелось бы; недостаток мужской силы сейчас чувствуется как никогда. К тому же, не оставляет страх за рабочий инвентарь, которого у нас не так много. Поэтому при работе стараемся как можно осторожнее использовать инструмент, ведь без него в диком лесу мы останемся беззащитными.

Мы все-таки решили в первую очередь закончить с жилым вопросом, а потом, когда будет крыша над головой и сухая земля под ногами, заняться и храмом. Царь Давид сначала построил себе дворец и только потом подумал о храме Божием. А пока молитвы читаем под открытым небом.

Несколько дней назад наш Сашка-Прокимен заметил родник в скале неподалеку от места нашего пребывания. Он утверждает, что до этого его не было и видит в этом чудо Божие. Я вполне с ним согласен. Господь явно не оставляет нас, это чувствуют все, и Его промыслительная заботливая десница очевидно пребывает над нами. Сашка самый молодой и энергичный из нас и на всем протяжении нашего пути он всегда впереди. А раз впереди идущий, значит — прокимен. Так и прижилось.

16 мая

Прошли еще две недели в непрерывной работе над жильем. И сегодня, наконец, оно готово! Жилая пещера получилась на славу! Помещение состоит из двух секций: первая — небольшая при входе, она играет роль тепловой завесы, в которой будет поддерживаться огонь. Поэтому задействована она будет лишь зимой. А в летнее время это просто терасса, промежуточное звено между внутренними покоями и враждебным внешним миром.

После нее в глубине находится уже жилое помещение. Его объем примерно 80 кубических метров. Посередине пещера разделена на две равные половины — мужскую и женскую. В качестве перегородки мы использовали полиэфирное нановолокно, которое специально для этих целей взяли с собой. Благодаря его термостойким и шумопоглощающим свойствам, создается впечатление, что комната разделена десятисантиметровой каменной стеной. Снаружи вход замаскирован зеленой водонепроницаемой материей.

После завершения работы отец Павел освятил наше жилище, и мы с радостью стали примерять свои новые апартоменты. Когда я в первый раз лег на свое деревянное ложе, то невольно вспомнил наше старое бомбоубежище, в котором мы сидели безвылазно целую неделю. Часто приходилось спать на чем попало и на досках, и на камнях. Вообще я считаю, что того, кто пережил тогда ядерную зиму, уже ничем в этой жизни не удивишь и не испугаешь. Наверно, хуже того, что было, уже быть не может.

Сейчас мы закончили вечернее правило, и я при свете свечи описываю сегодняшний день, который стал как бы вехой и без сомнения запомнится всем нам.

30 мая

Уже неделю мы трудимся над пещерой для храма. Мы все здесь верующие, а верующая душа не может без храма. И неважно когда она живет — будь то в эпоху Вселенских соборов или во времена антихриста.

Идея постройки помещения для храма у нас была еще до нашего бегства сюда. Поскольку лежать горизонтально здесь не нужно, то это помещение будет значительно меньше по объему, только, чтобы поместиться всем тринадцати человекам. Мы постоянно все вместе заходим в пещеру и примеряемся — достаточно уже прорублено или нет. Но пока еще недостаточно. У всех сильное желание поскорей закончить все тяжелые строительные работы, так как работать приходится много, а есть мало, а сухпайки с сухарями уже на исходе.

Отец Павел сказал, чтобы никто не оставлял снаружи никаких следов человеческого присутствия. Поэтому мы тщательно стараемся скрыть отходы производства и оттаскиваем землю с камнями в расщелину между скалами. Я тогда не сразу понял зачем нам в этой глуши еще прятаться от кого-то: и так уже залезли в дебри, где черт ногу сломает. Но батюшка прав и предосторожность никогда не помешает. Вообще он как-то сразу и негласно стал нашим лидером, и в дискуссии его слово всегда решающее и заключительное. И хотя там, откуда мы пришли мы не все были знакомы, но сейчас как-то объединились вокруг него и считаем его своим духовником.

20 июня

Наконец, долгожданный день настал! Храм готов и освящен. Сегодня мы служили первую литургию и все причастились запасных Даров. Это было невообразимо! Сказать, что мы духовно ликовали, это не сказать ничего. Благодарность к Богу за Его неизреченные милости просто безудержно рвалась наружу, не находя себе места в наших сердцах. Мы радовались, как дети, которым подарили подарки их мечты. Торжество еще усиливалось тем, что сегодня День Святой Троицы. Мы успели все закончить ровно к Пятидесятнице! Это просто настоящее чудо! Соответственно, и храм был освящен именно в честь этого дня.

Но не меньшим чудом была и сама литургия. Я еще никогда не видел, чтобы преждеосвященная литургия служилась только при помощи одного служебника и деревянного пня, который был престолом. Отец Павел благословил не сооружать каменного престола, из-за трудности работы и нашей усталости. Мы, можно сказать, вынудили, упросили его, хотя он планировал сделать престол из цельного камня в виде креста. Но, как выяснилось, инструмента для таких работ у нас не оказалось. Пожалев нас, он смилостивился и мы предоставили для этой цели хороший ровно спиленный пень.

Что это была за служба! Даже наблюдая богослужение в главном соборе нашей страны, когда Боговенчанный Царь причащался вместе с Патриархом, я не могу сравнить эти две службы. Казалось это не пещера, а само Небо. Несколько горящих свечей освящали молящиеся фигуры. Кто-то стоял на коленях, многие плакали. Святой Дух очевино пребывал сегодня с нами в нашем катакомбном храме. Слушая негромкое пение Херувимской песни, которую пели две наши женщины, я задумался — в какое время мы живем? Мне на секунду показалось, что мы здесь скрываемся вовсе не от бесноватого антихриста, а от императора Нерона или Максенция, и сейчас придет Константин Великий и всех нас избавит.

Но, увы. Сейчас далеко не IV век, и император Константин не придет. Мир провозгласил своим властелином исчадие преисподней, который в это самое время методично уничтожает нашу страну. А мы-то понадеялись, что Православие вновь обрело силу и Царь, донеся эту благую весть во все концы вселенной, сможет изменить мир к лучшему. Увы. Царя, которого, как мне рассказывали, с таким нетерпением ждало все постсоветское христианство, больше нет, а история человечества отсчитывает свои последние года.

12 сентября

Наша отшельническая жизнь идет своим чередом и ее график уже более-менее стабилизировался и нормирован. Сейчас основную часть времени мы занимаемся запасами травы и грибов, которые в огромном колличестве выросли вокруг нашего места пребывания. Мы уже давно стали задумываться над тем, чем нам питаться, когда закончатся консервы, сухпайки и сухари. Через какое-то время люди стали замечать, что повсюду пошли какие-то грибы и трава, которые мы сразу попробовали и с радостью отметили их питательность и вкусовые качества. Интересно было то, что никто так с точностью и не смог сказать, что же это за грибы. Тогда же наши женщины стали приготовлять экспериментальные блюда на основе вновь открытых продуктов. Салат из этих трав и жареных на воде грибов оказался очень даже ничего. А если к этому добавить и ягоды с орехами, то можно сказать, что витаминно-протеиновый рацион вполне отвечает суточной норме. Примерно в то же время созрела нужда в создании погреба для сохранения естественных продуктов на зиму. Мы вырыли и замаскировали погреб. Отец Павел, конечно, освятил его. Теперь мы каждый день сушим траву с грибами и укладываем в погреб. Слава Богу, они не портятся и хранятся хорошо.

Но неделю назад мы вспомнили про озеро! И это оказалось откровением Божиим. Из куска сетки наши рыболовы-любители смастерили сочки и попытались что-нибудь поймать. С первого раза это не удалось. Тогда мы горячо молились и служили молебны несколько дней. Отец Павел призывал нас к горячей вере в промысел Божий. Он говорил, что в житии преподобного Пафнутия Боровского есть эпизод, когда по молитве святого небольшой водоем наполнился рыбой. А у нас огромное озеро. Так неужели Господу трудно и нам даровать это утешение? Конечно нет.

И действительно, через несколько дней, когда мы с пением тропарей все вместе подошли к озеру, около берега вода прямо бурлила от огромного скопления рыбы. Рыба как будто состязалась в том, кто первой попадет в сочек. Господь услышал наши молитвы! Радости не было конца. Зачерпнув всего несколько раз, мы набрали пищи на пару дней. Это был настоящий праздник! Я уже, честно признаться, и думать не мог, что когда-нибудь еще отведаю рыбки. С тех пор питание стало более калорийным.

15 ноября

У нас становится все холоднее. Уже несколько недель, как мы достали свою теплую одежду и начали иногда перед сном топить помещение при помощи костра. Слава Богу!, планировка пещер оказалась спроектирована на славу и дым почти не попадает во внутренние жилые покои. Теперь на ночь остается дежурный, задача которого поддерживать небольшой огонь. Тепловая завеса работает и в помещении у нас достаточно тепла, чтобы не продрогнуть.

Озеро начало постепенно покрывать льдом, но рыба все еще продолжает приплывать к берегу. Благодаря этому мы можем каждый день позволять себе замечательную уху с грибами.

28 ноября

Сегодня я решил прогуляться до озера. Оно здесь невероятно живописное, большое, с темной водой и горным обрамлением по берегам. Прямо утраченный райский уголок. Когда я стоял и любовался неописуемой красотой вечернего заката, внезапно увидел вдали странную точку. Присмотревшись, я заметил, что она движется над деревьями. Я мгновенно упал на землю и ползком по снегу добрался до большого камня. Через несколько секунд я осторожно выглянул и увидел беспилотник-зонд. Это было удивительно! Обычно они не летают так низко; этот же летел на бреющем прямо над озером на высоте, примерно, 30 метров. Я еще в городе что-то слышал о программе «ЗОНД», в рамках которой единый мировой правитель планировал начать выпуск серии беспилотников дальнего следования. Говорят, что они не только могут автономно работать и передвигаться на сотни километров от центра управления, но их сверхчувствительный тепловизорный сканер способен зафиксировать движение полевки на земле. А если мышь имеет на себе идентификационный модуль, то зонд может даже воздействовать на участки ее мозга и контролировать ее действия. То же касается и человека. Такие опыты они проводили еще в ХХ веке.

Но что он делает в такой глуши? Судя по всему антихрист успешно осуществил эту программу. Если это так, то население нашей страны уже имеет проклятое электронное клеймо, так как выпуск этих сканеров был, как говорят, запланирован именно к этому событию, как два пункта одного пакета услуг. Если мои догадки верны, то народ планеты сейчас полностью под калпаком у антихриста. Это значит, что конец уже совсем близко.

Я рассказал группе про мою встречу с зондом. Мы собрали совет и решили, что нужно быть более осторожными и не высовываться без нужды из нашего укрытия. А поначалу мы даже планировали водрузить поклонный крест где-нибудь неподалеку. Теперь эта идея, конечно, отменяется. Мы, несомненно, верим, что Господь нас покрывает (о чем свидетельствовало уже немало чудес) и, если захочет, может и цифровые датчики сделать слепыми, но, как говорится, — на Бога надейся, но и сам не плошай. И потому мы решили не искушать судьбу.

7 января

Сегодня Рождество Христово и мы снова служили преждеосвященную литургию и все причастились. Как и в первый раз это было незабываемо!

Нас 13 человек вместе с отцом Павлом, поэтому каждый раз задействуется по тринадцать частиц. Отец Павел подсчитал частицы Святых Даров и сказал, что если мы хотим служить литургии, на которых причащаться будем все вместе, то можем себе позволить только семь служб. Мы посовещались и предложили шесть литургий для совместного причастия, а остальные 12 раз он может отслужить с причастием сам, так как служба сама по себе важна и не должна прекращаться. Он обрадовался и сказал, что и сам думал об этом варианте, но не стал высказывать его, чтобы нас не расстраивать.

Теперь мы можем себе позволить по два-три причастия в году. А этого как раз достаточно до конца истории. Я думаю так, если по пророчествам святых антихрист будет править около трех с половиной лет, тогда осталось примерно два с половиной года. Это если начать отсчет времени с момента его коронации в Иерусалиме, которую все мы с ужасом наблюдали по телевидению. Примерно полгода он готовился к войне с Россией. Затем мы оставили города и живем здесь почти полгода. Вот и получается, что год его власти уже почти прошел.

Дай нам, Господи, терпения и покрой нас от его технических воплощений, эфемерных чудес и нечестивых намерений.

1 февраля

Зима полноправно правит свой бал. После того, как снега стало становиться все больше, мы почувствовали некоторые трудности. Часто приходится работать импровизированной лопатой, которую мы смастерили в полевых условиях. Постоянно нужно раскапывать вход в наше жилище и в храм и следить, чтобы погреб не завалило. Добираться до озера стало невероятно тяжело. Сугробы местами доходят до пояса и прогулка за рыбой растягивается на несколько часов.

Но Господь не оставляет нас Своей милостью, и на озере продолжают совершаться чудеса. Недалеко от берега мы прорубили прорубь, а рыба сама выпрыгивает на снег! Так придешь на озеро, а тут уже несколько рыбин лежат и тебя дожидаются. Слава Богу за Его промысел! Еще полгода назад мы были бы крайне удивлены таким чудесам, а сейчас относимся к этим явлениям, как к естественным вещам, наподобие дождя или радуги.

7 апреля

Сегодня на праздник Благовещения, отец Павел сужил литургию и причащался сам. Мы же дождемся Пасхи, когда и собираемся причаститься.

Несколько раз в неделю мы просим отца Павла проводить таинство исповеди. Хотя мы в непроходимой глуши и вдали от порочной цивилизации, но греховные помыслы и мечты иногда посещают каждого. Может быть, если бы здесь были одни мужчины, то было бы проще, но Господь рассудил быть именно такому смешанному контингенту. Мы уже обвыклись и относимся друг к другу, как братья и сестры. И даже супруги, которых у нас две пары, живут, как брат и сестра. Когда вспоминаешь о том, что живешь на рубеже с вечностью и через несколько месяцев явится Праведный Судия, то все земное как-то отходит на второй план. Но когда прилепляешься к этой жизни, то земные и плотские чувства и желания сразу наполняют сердце. Какое благо, что с нами священник! Мы все больше осознаём этот Божий дар и стараемся беречь нашего батюшку, совершенно не подпускаем его к физической работе. Правда, он всегда найдет какую-нибудь отговорку, чтобы поучаствовать в работах и нам помочь, и мы не можем ничего возразить на это. Думаю, он понимает, что делает.

11 апреля

Христос воскресе! Сегодня Пасха и мы прославляем воскресшего Христа! Погода стала значительно теплее и солнечнее. Февраль выдался суровым, хотя и в меру. Но иногда температура 25-28 градусов мороза держалась по неделе. У нас есть один термометр, который помогает нам ориентироваться с погодой. Это было серьезное испытание. В те дни мы жгли костер непрерывно и разогревались поклонами, сбором дров и уборкой снега.

На исповеди я как-то признался отцу Павлу, что соскучился по хорошему коньяку, который, к тому же, сейчас бы не помешал разогреться. Но батюшка не укорил меня, а, напротив, сказал, что тоже бы с радостью выпил сейчас бокал красного вина.

Все-таки все мы люди и ничто человеческое нам не чуждо, даже перед вторым приходом Спасителя. Лишь бы не выходить за допустимые границы церковных норм и требований совести.

13 июня

Недавно у нас произошла нестандартная ситуация. Когда две женщины собирали ягоды в лесу, то внезапно на них вышел огромный медведь. Они знали, что бежать нельзя и остались стоять на месте. Как они потом сами рассказали, зверь встал на задние лапы и заревел. При этом он оказался в два раза выше человека. Потом опустился, подошел к ним и стал обнюхивать. Они стоят и не дышат и только молятся, как могут. Медведь какое-то время их нюхал, а потом наткнулся на пакет с ягодами и начал его есть. Женщины воспользовались этим моментом и потихоньку убежали.

Мы после этого стали передвигаться только группами и постановили максимально повысить бдительность.

14 августа

Помнится, встречу с медведем в лесу я назвал «нестандартной ситуацией», но я, право, поторопился. По-настоящему нестандартная ситуация ожидала нас впереди. Сегодня раскрылся секрет одной из наших супружеских пар. Оказывается наша Катерина беременна и уже на шестом месяце! Вот так новость. Ну что тут скажешь — любовь есть любовь. Они прожили шесть счастливых лет вместе и обетов монашества не давали. Разве может их кто-нибудь за это осуждать? Да никто и не осуждает. Думаю, отец Павел знал об этом, все же ему исповедуемся. Меня другое интересует — когда только умудрились, ведь постоянно все на виду у всех? Теперь понятно почему они мыться стали на озеро ходить вдвоем, а не в составе группы. Думаю, Господь и эту ситуацию разрешит.

9 ноября

Сегодня заснул вечным сном Димочка, новорожденный сынок Катерины. Родила она его благополучно и в положенное время. Вот радость-то была для всех! Даже не знаю почему это, ведь детей все в жизни много раз видели. Наверно, это просто потому, что в этой глуши соскучились по этой простоте и чистоте, естественной детской святости. Все его так и тискали, трогали, обнимали, целовали, каждый хотел поносить его, просто наглядеться не могли! Вчера отец Павел окрестил его в озере и нарек Димитрием, в честь Димитрия Солунского. А сегодня он как-то стих, захворал и так быстро угас, что и опомниться не успели. Видно не захотел Господь оставить его на грешной земле в эти трудные времена. Взял к Себе в непорочной святости. Слава Богу за Его мудрые решения!

7 января

Сегодня мы все причастники! Разрозненные остатки Церкви ликуют, прославляя родившегося Христа Спасителя. Наверно где-то такие же, как мы христиане тоже отмечают этот праздник, может быть также служат литургию. Все-таки удивительно — сегодня мы празднуем рождение Иисуса Христа, и может быть скоро станем свидетелями Его второго пришествия. Даже не верится, неужели эти времена настали?! Во всё продолжение истории человечества все христиане считали, что именно они живут в последнее время. Даже апостол Иоанн Богослов говорил, что последние времена уже настали, но после этого прошло еще несколько тысяч лет.

Поэтому может быть и я ошибаюсь и сейчас опять только лишь похожие события, после которых Церковь опять проживет несколько тысяч лет? Скорее всего нет. Сейчас мы являемся свидетелями событий, которые неопровержимо говорят о действительных последних временах. Антихрист празднует свою победу, а вместе с ним и грех, который уже никто не скрывает. Последний Царь погиб, а долгожданный расцвет Православия уже прошел и больше не наступит. Мы сами были свидетелями крайнего оскудения благочестия среди людей. Люди сейчас не имеют стыда, многие грехи узаконены и стали нормой, а добродетель уголовно преследуется. Среди этого морально диградировавшего общества нормальному человеку жить невозможно. Он будет мучиться душой, как мучился праведный Лот среди жителей Содома. Как было сказано, все помышления человеков сейчас на злое. Только потоп может положить этому конец.

15 февраля

Все-таки как прекрасна ночь в зимнем лесу! Я сегодня дежурный по костру. Сижу сейчас перед входом в пещеру и любуюсь звездным небом. Тишина просто невообразимая! Где-то вдали закричала какая-то птица. Ее пронзительный крик эхом отозвался в горах. Кажется, что ты и не на грешной земле вовсе, а где-нибудь в отдаленном уголке рая. Наши все давно спят. Сегодня мы присутствовали на литургии без причастия. Теперь, даст Бог, мы причастимся только на Пасху. Даты праздников мы сверяем со старым календарем. Нового у нас нет. Но это и не важно. Думаю, что Господь не спросит строго, что мы отпраздновали Пасху на неделю раньше или позже.

Небо всё так и шевелится от спутников. На орбите их такое огромное количество, что можно одновременно всю Землю показать в деталях.

Среди нас есть один монах по имени Пахомий. Он каждую ночь уходит в лес, где наедине совершает свое правило. Сегодня, после того, как он вернулся, мы сидели с ним и общались о жизни. До этого мы с ним не были знакомы; познакомились уже при подготовке к отправке сюда. Он рассказал, что оставить монастырь ему сказал сам Серафим Саровский. Пахомий был одним из тех, кому посчастливилось взять благословение у воскресшего Серафима. Я, к великому сожалению, видел это шествие только по видео, а так хотелось бы вживую. Тогда, казалось, что полмира собралось увидеть это чудо. Всё было так, как предсказывал преподобный Серафим. Уже давно ходили споры о реальности и возможности воскресения мертвых, и многие не верили в это. Даже хотели править Святое Евангелие. Но Царь возвысил голос и не дал этого сделать. И тогда внезапно разнеслась весть о том, что древний святой преподобный Серафим Саровский воскрес!

— Я был там тогда, — сказал мне Пахомий, — когда это только случилось и народ еще не понаехал. В то время Серафим спокойно ходил среди людей и общался с ними. Я тоже подбежал под благословение, упал ему в ноги и говорю: «Батюшка, когда конец-то?» А он меня поднимает и говорит: «Совсем скоро конец. Уходить тебе надо, радость моя». Я ему со слезами: «Батюшка, так куда уходить-то?» А он посмотрел на меня так ласково и говорит: «Бог укажет». Вот и указал.

Был там и последний русский Царь со своей семьей. Он долго беседовал о чем-то с благодатным старцем. А потом было знаменитое шествие преподобного старца из Сарова в Дивеево. Это видел весь мир, так как трансляция была непрерывной.

Но не долго это продолжалось. Очень быстро народ забыл это чудо Божие, а грехолюбивые пожелания вскоре затуманили воспоминания о святом старце.

26 июня

С помощью Божией мы вновь отметили День Святой Троицы! Для нас это не просто праздник, но день освящения нашего пещерного храма. Правда, отметить его по достоинству, как того заслуживает день престольного праздника, мы не можем. Лучшим нашим угощением является рыба и то не каждый день. Наверно, так Богу угодно.

Зато мы можем себе позволить теплые беседы у костра. Сядем в нашей терассе вокруг огня и вспоминаем былое. Каждый рассказывает какие-то интересные моменты из своей жизни и у каждого есть что вспомнить. Порой позволяем себе помечтать и потосковать о давних вещах: один вспоминает свой любимый напиток, другой — пасхальный кулич, третий — жареную куриную ножку на Рождество, кто-то тоскует по горячей ванне или кофе со сливками, а кому-то не хватает здесь классической музыки. Эти беседы могут продолжаться далеко за полночь. Хотя спешить нам и некуда, но мы стараемся придерживаться распорядка дня, так как в этом основа стабильности и постоянности любого человеческого начинания.

Чаще всего мы вспоминаем что-то светлое, веселое, но обычно все скатывается либо к ядерной войне и ее кошмарам, либо к антихристу и его планам. Владимир, например, это один из нашей группы, рассказывал, что видел, как антихрист воскресил какую-то женщину. Он тогда еще не был коранован и всячески располагал к себе мировых лидеров. Эта новость тщательно фиксировалась и повсеместно транслировалась. Верующие старались даже не смотреть на это, хотя многие смотрели и удивлялись. Некоторые поверили в него, как в того, кто может дать уставшему от долгой войны человечеству надежду и привести его к стабильному будущему. Те, кто шел «в ногу со временем» во всех смыслах, увидели в нем лидера, который может повести за собой. А представители разных сект и иноверцы назвали его Христом — спасителем погибающего человечества. Больше всего радовались евреи, дождавшиеся, наконец, своего Мошиаха.

Но те, кто продолжали хранить заветы святых отцов и апостолов, отшатнулись от этого, как его назвал Ефрем Сирин, в высшей степени благообразного по наружности человека, который с дьявольской помощью располагал к себе сердца наивных и ослепленных.

14 сентября

Сегодня Церковное новолетие. Лето пробежало очень быстро. Мы даже и оглянуться не успели. Все время занимались сбором трав и грибов. Промыслом Божиим возле нашей пещеры за пару месяцев выросло несколько больших кустов шиповника. Все единогласно увидели в этом еще одно чудо! Они не только выросли с молниеносной скоростью, но и принесли обильный плод. Мы насушили шиповника на всю зиму и теперь пьем из него полезный отвар.

Но самое интересное — это, конечно, наши бани (если это можно так назвать). Летом еще ничего, хотя вода в озере всегда холодная. Но зимой этот процесс превращается в настоящий добровольный подвиг. Ходим мы исключительно ночью, из соображений безопасности. Мыло, которое мы взяли с собой, уже давно закончилось, поэтому надо было придумать что-то новое. Перед самой помывкой мы делаем отвар из трав и хвои и делим его на две части — для мужчин и для женщин. Сначала на озеро идут мужчины. Там мы моемся простой озерной водой, а если на дворе зима, то, понятно, прыгаем в прорубь, затем натираемся благовонным отваром, а затем смываем его. После нас идут женщины, которых всегда сопровождает один мужчина. Ночью в лесу мало ли кто встретится — волк или еще какой четвероногий туземец. Пока женщины повторяют нашу процедуру, провожатый ожидает их в лесной зоне. Место для бани выбираем вдали от нашей рыбачей точки. После возвращения все падают на костер и греются. Поначалу мы смеялись над самими собой и постоянно шутили на эту тему, но со временем стали относиться ко всему этому более естественно. Деваться-то некуда.

4 декабря

Матерь Божия входит во храм, а мы приближаемся к новому году, который по нашему мнению имеет все шансы стать последним в истории. Уже много раз мы наблюдали то зонды-беспилотники, то истребители. Несколько раз было крупное землетрясение. Мы лежали на земле и только молились, чтобы Господь помиловал нас и не допустил разрушения нашего жилища. Этой зимой часто не было рыбы. Мы подолгу караулили и молились, но рыба пропадала на несколько недель, так что питаться приходилось отваром из запасенных трав, грибов и мха. Мы увидели в этом испытание Божие — последнее испытание оставшихся верными Богу.

Во время службы я задумался над одним прошением, в котором мы молимся «о богохранимей стране нашей, властех и воинстве ея». Отец Павел как ни в чем ни бывало произносил это прошение, а я подумал, а уместно ли сейчас молиться о власти, когда она сосредоточена в одних руках — у богопротивного антихриста, в которого, по свидетельству святых, вошел сам сатана? Может нужно опустить это прошение, как неподходящее к нашему последнему времени? С этим вопросом я подошел к нашему священнику в конце службы.

— Мы молимся сейчас о властях не потому, что они боголюбивые, — ответил отец Павел, — а потому, что мы хотим, чтобы они такими были. Этим прошением мы выражаем наши чаяния, наши сокровенные ожидания. Ведь молиться о властях призывал апостол Павел. И когда он призывал, помнишь? — в эпоху лютых гонений на христиан, когда власть была языческой до мозга костей и своей жизненной задачей видела полное истребление христианского общества и самого имени Иисуса Христа, к чему и стремилась всеми силами. Но апостол, тем не менее, призывал христианские общины молиться о ней.

Ну, а во-вторых, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Раз Церковь постановила произносить это прошение и не отменила его, то кто мы с тобой такие, что будем самолично это делать?

После этого я успокоился, так как понял мысль отца Павла.

6 марта

Неделю назад, когда один из нашей группы в поиске дров зашел дальше обычного, то наткнулся на лежащего в снегу человека. Сначала он решил, что тот мертв, но проверив его, обнаружил пульс. Мы принесли его к нам в пещеру. Он пролежал без сознания несколько дней, после чего постепенно стал приходить в себя. Думали не выживет. Выглядел он совсем плохо, весь горел и бредил — все говорил, что кто-то идет и надо бежать, просил не отдавать его кому-то. Как только он сделался более-менее адекватным, мы напоили его отваром из шиповника и накормили чем могли.

Нашего гостя звали Юра. От него мы услышали очень любопытную историю. Он, оказывается, принадлежал к такой же группе беженцев, как и мы, только их было пятеро. Они пришли на то место не так давно и по приходе вырыли глубокую землянку. У них был портативный компьютер работающий на солнечных батареях, и они какое-то время им пользовались. Из сети они получали последнюю информацию о ситуации в мире. Юра сказал, что в мире сейчас полный хаос. Антихрист не только заклеймил всех, до кого смог добраться, но и спровоцировал тотальный голод. Какое-то время люди, которые имели электронные идентификаторы на руке, могли достать пищу, но потом и они стали голодать. Сначала они из сострадания подкармливали своих верующих родственников, которые противились политике богоборца, но потом стали их сдавать власти. На улицах творится полный беспредел; каждый пытается выжить, как может. Брат не жалеет брата, а сын отца, люди пожирают людей. Особенно антихрист восстал на верующих. Он разрушает храмы и монастыри, преследует всех, кто неравнодушен ко всему духовному. Народ в панике, верующие скрываются кто где может.

— Мы смотрели на всё это, — рассказывал Юрий, — и благодарили Бога за то, что скрыл нас в этой пустыне. Но Господь приготовил и для нас испытание. Мы жили под землей на глубине около 3,5 метров и были уверены, что надежно спрятали компьютер, но мы недооценили возможности современных технологий. Оказывается наш компьютер давно засветился и нас уже какое-то время держали в поле зрения, наверно, пытаясь узнать как можно больше информации, вычислить связи, определить контакты взаимодействия. Но мы ни с кем не контактировали и тогда нас решили брать. Той ночью я вышел в лес. Как только я удалился чуть дальше, то увидел с сопки, как к месту нашей землянки подлетел летательный аппарат. Он работал абсолютно бесшумно и зафиксировать его присутствие можно было только по нескольким опознавательным огням. Последнее, что я увидел, это, как из него высыпало какое-то спецподразделение. Я тут же бросился бежать, но буквально через несколько шагов сорвался с уступа и упал головой о камень. Когда я пришел в себя, никого уже не было. Я не стал возвращаться в наше логово и, помолившись, пошел куда глаза глядят. Я бродил около трех суток, ночевал то в снегу, зарываясь в сугроб, то в расщелине. Первые двое суток я шел без сна и отдыха опасаясь преследования. На третьи сутки я совершенно выбился из сил и передвигался почти на четвереньках, пока обессилив не упал без сознания.

Юра говорил очень медленно, иногда замолкая и прося пить. Мы спросили его, чем они там питались. Он ответил, что летом грибами и ягодами, разными травами, а зимой мясом. К ним несколько раз в месяц сама собой приходила антилопа или лось и тут же умирали. Мясо этих животных и шло им в пищу. Они благодарили Бога за это чудо. Но видно Господь приготовил им путь исповедничества.

Меня поразило еще то, что он сказал, что в мире явились два проповедника, которые призывают народ к покаянию. Верующие считают их обещанными пророками Илиёй и Енохом. Они появились уже достаточно давно и всеми силами обличают ложь антихриста. Но народ смеется над ними и не верит им. Во свидетельство своего божественного призвания они даже обратили одну из больших рек в кровь, но антихрист сделал тоже самое с другой рекой и все воскликнули от удивления, провозглашая его владыкой мира. Юра сказал, что они еще, кажется, живы, но не долго им жить. Богоборец уже давно измышляет истребить их с лица земли и скоро он это осуществит, как мы знаем из пророчеств святых отцов Церкви.

Юра переживает за своих друзей, говорит, что их будут принуждать принять личный идентификатор, отречься от своей веры во Христа и принять богоборца за Бога. Мы сказали, что будем молиться за них.

12 марта

Сегодня Юра скончался. Он так и не смог до конца отойти от переохлаждения и воспаления. Отец Павел успел напутствовать его исповедью и причастием, а после смерти отпел. Мы похоронили его неподалеку.

11 апреля

Сегодня мы причастились в последний раз. Святых Даров больше нет. Это последнее причастие было приурочено к пасхальному дню. Теперь мы просто молимся, читаем Евангелие и Псалтирь. Молиться стараемся непрестанно, так как все чувствуем какие-то перемены. День пролетает с огромной скоростью. И это уже не чье-то субъективное мнение и никто уже не говорит, что — ему это показалось, но всё это действительно так.

28 апреля

Сегодня мы полдня провели в раскопках нашей пещеры. Было очередное землетрясение, но на этот раз оно было огромной силы. Земля ходила ходуном и, казалось, планета сейчас развалится на части. Страшный гром сводил с ума. Мы были просто в диком ужасе и только молились «Господи помилуй». Весь снег с гор лавинами сошел вниз. Нашу пещеру полностью завалило десятиметровым слоем. Лед на озере не просто весь потрескался, но был выброшен далеко на берег. Повсюду валялись упавшие деревья. Но когда мы выбрались наружу, то увидели, что небо все бардовое. Это не было похоже на закат, так как была середина дня, но всё повсюду было цвета крови. На фоне бардового неба проплывали темные облака. Всем было страшно. Когда мы стояли и пораженные смотрели на это зрелище, перед нами пробежало несколько волков, затем лосей и антилоп. А через какое-то время промчался снежный барс. Похоже и звери чувствуют себя неуютно и боятся. От неба и вся земля стала красной. Я предложил версию, что это проделки антихриста и не нужно на это смотреть, но никто не мог ничего сказать. Некоторые сомневались, так как по времени антихрист если уже не сгинул, то не сегодня-завтра потеряет и престол, и свою жизнь. Мы потратили весь оставшийся день на то, чтобы привести наше жилище в прежний вид. Иногда становилось необычайно темно. Мы в ужасе переглядывались и часто поднимали глаза наверх. При этом каждый думал о своем: кто-то может быть в надежде увидеть Христа, а кто-то из страха повторной лавины.

15 мая

Боже правый, все приближается к своему концу. Недевно мы стали свидетелями необычайного явления — на небе появилось знамение креста. Мы думаем, что это именно то, о чем предсказывали святые. Крест светится и излучает свой свет во все стороны. При этом произошло еще более непонятное — мы не можем найти ни солнца, ни луны, ни звезд. Они как будто пропали. Свет на земле только благодаря кресту. Повсюду мрак и томление духа. Мы даже не знаем точно сколько времени он уже держится на небе и как идет само время.

Последние дни мы были в великом ужасе и постоянно находились в своей пещере. Каждый день силы природы бушевали с невообразимой мощью: гром и молнии грохотали по нескольку дней подряд, землетрясения не прекращались, ветер и какой-то необъяснимый грохот наводили страх. С гор постоянно сыпятся камни и мы ничего не едим по нескольку дней, так как боимся выглянуть наружу. От этого жуткого грохота можно сойти с ума, и мы молимся о том, чтобы Господь прекратил эти ужасы природы.

Запись без числа

Уже много времени мы проводим в совершенном неведении. Никто не ощущает времени, день и ночь прекратили свою циркуляцию, так как солнца и луны уже давно нет на небосводе. И только крест продолжает светить с неба. Иногда на землю опускается жуткая мгла, так что всё погружается во мрак. И тогда начинают сверкать страшные молнии. Они бьют везде: ударяют в землю, в горы, в озеро, в деревья. Повсюду горит лес и в ужасе бегут животные. Температура поверхности земли недавно значительно повысилась, а через какое-то время и озеро полностью высохло. Мы, как испуганные хорьки забились в своей норе и дрожим от страха. У нас нет даже свечей, чтобы хоть как-то себя утешить светом. Пьем только воду из источника. Похоже, самообладание удается сохранять только отцу Павлу. Мужчины дрожат, а женщины плачут от страха. Что там творится в остальном мире — можно только догадываться. Боже, когда все это кончится? Нет больше сил бояться!

Запись без числа

Конец приближается. Все это явно ощущают. Не так давно знамение креста на небе пропало. Свет почти исчез и можно с трудом ориентироваться на местности. Вокруг одни силуэты. Мы видим при помощи молний, постоянно освещающих все вокруг. А некоторое время назад раздался оглушительный трубный звук. Все были в ужасе и попадали на землю! Когда мы лежали на земле и молились, то рядом с нами вдруг оказался Юра, умершй несколько месяцев назад. Он сказал, что после трубного звука мгновенно вошел в свое тело и оказался здесь.

Сейчас мы находимся на вершине одной сопки и молимся. Мы видим страшные вещи — воскресшие мертвые поднимаются с разных концов земли и совершают свой восход навстречу с Богом. Наш Юра тоже был восхищен туда. Это невероятно! В воздухе слышится чье-то пение, трубные звуки и гром с молнией. Мы смотрим вверх и молимся «Господи помилуй!» Воздушное пространство заполнено людьми. Боже, что это?! Мы видим, как с невообразимой высоты спускается что-то светящееся. Это Престол, сияющий сильнее солнца, а на нем восседает Судия веков и Творец вселенной. Страшный суд начинается. Повсюду ангелы собирают оставшихся живых, чтобы вслед за мертвыми восхитить нас на Страшный суд. Боже праведный, Боже милостивый, помилуй нас! Прощай навсегда человечество, прощай история, прощай время, прощайте все!

22 января 2013 г.

Призвание (притча)

Когда-то очень давно жил на свете баран. Все бараны как бараны, но этот был не простой; он никак не мог найти покоя в жизни. Уже с детства его волновали разные вопросы, например: в то время, как всё стадо мирно пьет из водоема, этот баран размышляет откуда течет и куда утекает эта река. В то время, как всё стадо привычно и без лишних мыслей отдавало свое руно хозяину, наш пытливый герой задумывался о своем предназначении в этой жизни. «Неужели я рожден только для того, чтобы отдавать свою шерсть?, — думал баран — Коровы и козы дают молоко, овны — руно. И это все, на что мы способны?!», — недоумевал он.

Размышляя таким образом, он додумался до того, что в его жизни есть какая-то более важная цель, которую ему необходимо понять и отыскать. Почему-то решив, что в своем загоне нет ничего жизненно важного и высокого, он, во время очередного выгула, отошел от стада и пошел куда глаза глядят.

— В чем же смысл жизни, в чем мое призвание? — задавался он вопросом. Но ответов пока не находил. Он долго шел вдоль реки, как вдруг увидел на ней запруду из веток. Помня, насколько важна вода в их жаркой местности, наш незадачливый овен подумал: «Быть может в этом мое призвание, может быть я рожден для того, чтобы очистить течение реки?»

Недолго думая он сбежал по берегу к руслу реки и сходу схватил зубами первую попавшуюся ветку. Он вытянул ее на берег и опять бросился в воду. Через час запруда была разобрана и река вновь продолжила свой легкий бег.

Утомившись от работы, наш барашек сидел на берегу и смотрел в воду. На глубине метались рыбешки, а шум воды успокаивал слух. «Слишком просто, — думал он. — Не похоже, чтобы ради этого я жил». Хотя свободное течение реки доставляло ему радость и удовлетворение, но что-то все равно не давало ему покоя. Дело всей его жизни представлялось ему чем-то более серьезным и важным.

Заметив неподалеку одну гору, он решил взобраться на нее, чтобы свысока обозреть местность. «Находясь в этой низине, — размышлял баран, — я не вижу ничего, кроме этой пустыни. Возможно где-то неподалеку и есть то, ради чего я живу. Но увидеть это можно будет только с горы». И он направился туда.

Но не успел он еще отойти от реки, как заметил на другом берегу леопарда. К его несчастью зверь тоже заметил его. Барану еще не приходилось встречаться с леопардом, и он не знал что это за зверь. Но что-то в его облике настораживало и пугало нашего проницательного искателя. Леопард быстро подбежал к реке и жадно уставился на барана с той стороны, однако в брод не пошел. Овен не долго думая бросился бежать вдоль берега. Леопард рысью пустился за ним. Он периодически посматривал на испуганного óвна и прикидывал где бы пересечь реку. Барашек совсем забыл про цель своего путешествия и думал только о том, как бы унести свои короткие бараньи ноги. Он то и дело спотыкался, задевая копытами о камни и в такие моменты жалобно блеял.

Но вот впереди показалось очень узкое место — один берег был совсем рядом с другим, и барашек приготовился к самому худшему. Леопард тоже заметил это место и припустил ходу. Но когда он уже был готов к прыжку, вдруг острая стрела вонзилась хищнику в бок, отчего он кубарем покатился по берегу.

Замедлив ход, овен остановился и посмотрел на раненого леопарда. Зверь катался в облаке пыли и пытался уползти от своих охотников. Барану стало его жаль; он уловил его скорбный, исполненный боли взгляд. Но тут же подумал, что и он сам является неплохой добычей для них и вновь бросился бежать.

Наконец, он подошел к самому подножью желанной горы. Солнце стояло в зените и было очень жарко. Баран проголодался и начал искать какую-нибудь растительность.

Прошел еще час. Баран уже давно поднимался по крутым каменистым склонам горы, периодически пощипывая попадавшуюся ему траву. Вдруг он заметил на одном из склонов лежащего горного козла. Бедняга сорвался с утеса и долго катился по каменистому склону. Он переломал себе ноги и ушибся чуть ли не до смерти. Баран весь так и загорелся: «Вот оно мое призвание!» — подумал он и направился к козлу. Когда он подошел близко, козел заметил его и насторожился. Баран старался всем своим видом показать свои благие намерения, но козел насупился и сделал угрожающий жест своими огромными рогами. Овен остановился и задумался. Он лег на землю и стал с жалостью смотреть на умирающего, но не сдающегося козла.

— Наверно это был великий воин, — подумал баран. — Почти мертвый, лежа на жаре, он продолжает демонстрировать силу своего духа!

Через какое-то время баран вновь поднялся и приблизился к козлу. Тот уже не сопротивлялся и только беспомощно наблюдал за бараном. Лишь подойдя вплотную баран заметил, что козел бесшумно плачет — слезы боли и безысходности сбегают по его волосатой морде. Овен лег рядом с ним и стал лизать одну из его сломаных ног. Козел закрыл глаза и успокоился поняв намерения барана.

Прошло какое-то время, и баран каким-то чутьем понял, что козел умер. Он толкнул его мордой в бок, но тот не пошевелился. Тогда он полежал еще несколько минут рядом с ним и пошел дальше к верху горы.

Он грустил, но вместе был доволен собой. Какое-то чувство переполняло его баранью душу. «Неужели я не зря жил? — задавал он себе вопрос. — Я упокоил умирающего козла! Если бы он выжил, то был бы мне очень благодарен». Еще через минуту он подумал: «Но если я выполнил свое жизненное предназначение, тогда зачем я поднимаюсь на гору?» Какое-то время он шел и пытался найти для себя ответ. И вдруг вспомнив про реку, которую он очистил, баран подумал: «Но может быть у меня не одно призвание в жизни, что если кому-то еще нужна моя помощь?» Успокоив себя таким образом он продолжил свое восхождение.

Спустя какое-то время баран поднялся на ровную площадку. Он огляделся. Отсюда открывался замечательный вид на долину и горы. Баран устремил свой взгляд вдаль, но ничего не увидел; высота была еще не достаточна для полного обзора. Он уже собрался дальше в путь как вдруг заметил зеленеющий куст. Не долго думая баран подошел к нему и стал щипать сочную листву. «Жизненное предназначение — это конечно хорошо, — думал он причмокивая от удовольствия, — но такого куста я здесь еще не скоро найду». Листья издавали приятный запах и были необыкновенно вкусные. Наконец, обглодав куст снаружи, он просунул голову внутрь куста и продолжал свою трапезу. Ветки были упругие и с трудом поддавались его бараньей силе. К тому же очень мешали рога, которые постоянно цеплялись. Однако желание утолить свой сильный голод воодушевляло и придавало ему сил.

Наконец насытившись, он решил закончить трапезу. Ему пришло на мысль немного полежать на этом выступе любуясь головокружительной высотой гор. Но не тут-то было. Голова прочно застряла в кусте, рога зацепились за упругие ветки и не отпускали от себя. «Вот так незадача, — подумал он, — не хватало еще тут застрять. Меня ждут великие дела и у меня совсем нет времени сидеть в этом кусте». Но как ни старался он освободиться, у него это не получилось, и наш овен без сил опустился на землю.

Прошло совсем немного времени, как вдруг неподалеку раздались чьи-то шаги. Баран насторожился. «Неужели охотники выследили меня», — мелькнула тревожная мысль. Но вдруг из-за холма показались две человеческие фигуры. Когда они подошли ближе, баран разглядел их: это был почтенный старец с юным отроком. Было видно, что старец утомился от пути и пересиливая усталость опирался на свой посох. «Наверно он куда-то стремится попасть, — подумал баран, — если невзирая на свою старость забрался на такую высоту. Может быть он тоже ищет свое призвание в жизни?» Отрок выглядел менее уставшим. Он шел позади старца и нес на себе охапку хвороста.

Баран успокоился, так как не заметил при них ни лука, ни стрел, ни копья. Почтенный старец всем своим видом внушал доверие, и баран подумал, что увядя его в таком плачевном положении, эти добрые люди сжалятся над ним и высвободят его.

Они остановились и было видно, что их путешествие закончилось, так как старец сел на землю, а отрок сложил хворост.

Далее всё произошло так, как предполагал и надеялся баран — люди действительно высвободили его, но для другой цели. Наш овен так никогда и не узнает, что на этой горе ему посчастливелось повстречаться с патриархом Авраамом и его сыном Исааком.

Мораль сей притчи не сложна:
Призвание свое понять
Мы от рожденья призваны
Но свою волю совмещать
Мы с волей Божией должны
Ты приложил трудов сполна
Чтоб волю Бога знать сильней,
Но не скорби если она
Не соответствует твоей.
Мы ищем Господа порой
В делах, которые важны,
Но Промысел о нас с тобой
С другой приходит стороны.

6 мая 2013 г.

Женское одиночество (размышления)

Счастье. От этого слова так и веет чем-то радостным и светлым, оптимистичным и даже небесным, в духовном смысле этого слова. Все хотят быть счастливыми, но все по-своему понимают что такое счастье. Для каждого оно свое. Каждому достаточно своей меры счастья. Причем, счастье одного может оказаться несчастьем для другого, потому что категории счастья могут разниться в этом мире. И если счастье для человека составляет исключительно материальную категорию, то для разных людей они неминуемо становятся взаимоисключающими и конфликтуют между собой, порождая борьбу интересов и сил.

Многие люди видят свое счастье в удачной семейной жизни. И они во многом правы. Светлое чувство любви, волнующее ощущение присутствия любимого человека и того, что и ты любим в этом мире — это бесспорно можно назвать земным счастьем.

Но чем сильнее было счастье и радость совместной жизни, тем больнее и печальнее переживается одиночество. Внезапно по какой-то причине таким трудом созданная гармония рушится, лишний раз напоминая о непостоянстве этого мира. То, что годами сросталось и уже стало единым целым, вдруг с мучительной болью разрывается, оставляя на сердце и душе человека страшный шрам — напоминание боли.

Но одиночество не нуждается в напоминании, оно само и есть красноречивое напоминание о суровой действительности, о глубоком потрясении, необратимо изменившем чью-то жизнь.

Особенно восприимчиво к этому чувствительное женское сердце. Невыносимо переживать одиночество для нежного и чувствительного существа, которому на заре человечества было сказано самим Богом: «И к мужу твоему влечение твое», существа, которое всем своим прекрасным видом говорит, что оно создано для любви и увядает в одиночестве.

Одиночеству, как правило, предшествуют перемены, полностью изменяя обычный порядок вещей. И теперь звенящая тишина ночи и безлюдная квартира свидетельствуют о том, как порой беспощадна бывает жизнь к нашим ошибкам или неумеренным желаниям. Стремясь к своему личному счастью, люди часто забывают, что выбор одного человека скажется не только на его судьбе, но и на судьбах его близких и окружающих его людей. Но, к сожалению, люди не столько забывают об этом, сколько пренебрегают этим знанием, так как свое счастье в системе ценностей человека чаще всего доминирует над интересами посторонних.

От этих эгоистичных проявлений одной человеческой души, страдает другая ни в чем не повинная душа, разочаровавшаяся в жизни, а может быть и в счастье. Куда ей деться от одиночества и тоски, от былых воспоминаний и обещаний? В ушах, привыкших к нежному шепоту и словесным ласкам до сих пор звучат родные слова, от которых по телу пробегает знакомая дрожь. Кажется, что вот-вот сильная, теплая и родная рука заскользит под одеялом по талии и все будет, как прежде. Но неестественно просторная постель говорит, что уже ничего не будет, как прежде. И теперь вместо знакомых объятий одинокую женщину среди ночи будит или монотонный стук дождя, или яркий свет одинокой луны, спустившейся с небес, чтобы разделить одиночество с одинокой душой.

Слова и события сменяя друг друга долго порой не дают заснуть, заставляя сотнями пересчитывать летающих слонов и пасущихся овец. В лунном свете бесшумно проплывает унылый призрак Одиночества. Почему все именно так, — настойчиво звучит в голове вопрос, — почему у других иначе? Неужели счастье только для избранных? Где же справедливость? Ты хочешь справедливости?, — спрашивает Одиночество из другого угла комнаты, — справедливости не будет в несправедливом мире. Но не Бог виноват в том, что вы несчастны, не вините в этом Творца. Он создал вас ради любви и для любви, ради согласия, счастья и гармонии, но люди решили исключить Первопричину из своей жизни чем породили на свет меня, на свою беду. Я и мои сестры — горе, страдание, боль, несправедливость и другие, — все мы ваше творение. Вы нас создали и теперь сами страдаете от нас. Вот достойная вас справедливость.

Но если человек не виноват, если он сам стал жертвой чужого предательства или чужой ошибки или не зависящих от него обстоятельств? Что ему делать в этом случае? Разве он не достоин некоторой сатисфакции от несправедливой судьбы? Конечно достоин, но не получает ее, так как действия людей хотя и субъективны по своей природе, но их последствия носят объективный характер и сказываются на всей вселенной, подвергая страданию совершенно неповинные души.

Проходит время и унылое одиночество из незванного гостя может стать старым другом, с которым уже и не так грустно. Постепенно тишина и пустота становятся естественны, а может быть и желанны. Ты уже не удивляешься, что никто опять, как и вчера, не пожелает тебе перед сном «спокойной ночи» и не поцелует нежно в теплые губы. Ты уже не ждешь, что кто-то обнимет тебя сзади, когда ты завариваешь себе на кухне чай с лимоном. Ночь за окном медленно обвалакивает одинокий дом, отделяя его от прочего мира и превращая в одинокий темный силуэт.

Прошел еще один день и принес в мир множество изменений и перемен и в жизни людей, и во вселенной в целом. Но для одинокой души все остается по-прежнему. Даже тиканье настенных часов пытается слиться с ударами одинокого сердца, ища компании и общения. Но одинокому женскому сердцу это не приносит утешения. Ему хочется ласки и живого внимания, любви и понимания. Потому что каждый хочет любить и быть любимым. А потому одиночество, даже если оно стало привычным, воспринимается, как вынужденный плен, как изоляция, из которой душа, подобно птице из клетки стремится вырваться на свободу. В своей глубине одинокая душа всегда будет надеяться на это, а может быть и строить какие-то планы своего избавления.

Но в планы одиночества это не входит. Оно уже давно перестало ходить на цыпочках вдоль стен. Оно чувствует себя хозяином в доме и полностью контролирует ситуацию. Оно не собирается что-то менять в жизни своего пленника. Не ищи перемен, — шепчет ревнивое одиночество, — тебе никто не нужен, кроме меня. Тебе хорошо со мной и ты это знаешь. Ты не найдешь счастья с мужчиной, они могут лишь причинять боль и страдания. Неужели ты хочешь опять пережить повторение своей истории? И хотя стремление к счастью пытается бороться с этим соблазнительным искушением, но сознание сдается перед ним и не дает предпрининять каких-либо действий для свержения томящего ига одиночества.

Власть одиночества огромна и кажется беспросветна. Его оковы незримы и пленяют в первую очередь сердце, опустошая его, лишая духа жизни, интереса к ней и делая бесчувственным. Оно так искусно парализует его, что даже находясь среди знакомых людей человек может продолжать ощущать себя одиноким.

Одиночество может сеять сомнения, порождать страхи и неуверенность, оно навязывает себя и свои отношения. Полюби меня, — говорит оно. В мире так много одиноких людей и все они счастливы со мной. А что еще вам нужно в жизни? Но нет, этот брак не будет счастлив.

И вот очередной знакомый до боли вечер. Все, как всегда и ничего не ново: одна в комнате, одна на кухне, одна за столом, одна в ванной, одна в постели, одна в целом мире. Где тот непобедимый воин, который мог бы бросить вызов одиночеству и победить его, освободить меня от него? Я готова идти за ним хоть на край света. Пусть лунный свет укажет мне дорогу и прямо этой ночью я отправлюсь в путь. Но ночь темна, дороги нет и сильный ветер воет и поет во мраке полуночного леса.

Но я не одинока, — в отчаянии противится душа, — мои друзья, моя семья, их любовь и забота не оставят меня. Но у одиночества всегда имеется ответ, — А счастье где? А счастья нет. Да что ты знаешь обо мне? Ты паразит, питающийся горем людей и слезами одиноких женщин. И приближается момент, когда бесславно канешь ты в глубокий омут небытия. И память о тебе упокоится на дне в водах бурлящей Леты.

Тишина и покой в маленьком мире отдельной судьбы. Сомнения продолжают тревожить душу, а ночь неумолимо окутывать леса. Но завтра снова будет день и радость весеннего утра. Но сейчас в бесшумных волнах бледного лунного света плывет знакомый призрак одиночества.

17.04.2012

О чем трещат свечи (притча)

Наверняка каждый верующий знает, как хорошо в храме после окончания службы. Только что было слышно пение хора и звон кадила, громкие возгласы священника и призывы диакона и вдруг все смолкло. И эта тишина завораживает не меньше самого богослужения. Хочется просто постоять в храме и послушать эту завораживающую тишину. Лучи света из окон, словно светящиеся руки, тянутся с неба к народу. Паникадило уже погашено и только свечи продолжают гореть на подсвечниках и наполняют храм легким потрескиванием. Создается такое впечатление, что они о чем-то переговариваются.

На подсвечниках множество горящих свечей. Каждая поставлена по особому случаю, каждая, словно индивидуальность не похожа на другую. Вот эта, отдельно стоящая, аккуратная свечка, напоминает модницу, которая прилежно следит за своей внешностью и знает себе цену.

— Какие же вы все грубые, — как будто говорит она, — неужели так трудно следить за собой!? Ах эти страшные капли! Я не могу смотреть на них.

— Эй, красавица, угомонись, — отозвалась другая свеча. Она была неказистой и вся в подтеках. — Кто ж виноват, что я из бракованной партии!? Если тебе с этим повезло, то это не дает тебе повода превозноситься перед другими!

— А я и не превозношусь, — отозвалась аккуратная свеча, — просто я не верю в случайности. И если мне выпало быть такой стройной и привлекательной, то значит сама природа выделила меня перед другими. И с этим трудно поспорить.

— Это кто тут о красоте говорит?, — вмешалась в разговор третья спиралевидная свеча, — Это ты что ли выделена природой?! Посмотри на себя — фонарный столб и то красивее будет! Если уж говорить о красоте, то я здесь самая красивая. Я сплетена из трех таких, как вы свечей. По своей сложности и привлекательности я превосхожу всех вас, а по своей красоте ничуть не уступаю плетеной косе русской женщины.

— Если ты такая красивая, — хихикнула модница, — тогда почему у тебя эти страшные капли!?

— Если бы ты была внимательнее, то без труда заметила бы, что эти аккуратные капли не только не портят меня, а, напротив, еще более подчеркивают мою привлекательность.

— Кхе, кхе, — раздался голос с другого конца подсвечника. — Я услышала разговор о красоте и не могла не вмешаться. — Это была свеча сделанная из пчелиных сот. — Смею заметить, моя плетеная подруга, что косичка твоя очень уступает моим сотам и по сложности, и по красоте. А если вспомнить, что еще совсем недавно я была наполнена медом, то я здесь не только самая красивая, но и самая сладкая.

— Сладкая!?, тоже мне достижение, — не удержалась красная пасхальная свеча. — У нас тут что, столовая что ли?! Может быть на кухне ты и была бы в почете, а в храме я на первом месте! Надеюсь вам не нужно напоминать значение праздника Пасхи? Без обид, моя зеленая подруга, — она обернулась к рядом стоящей зеленой свече, — ничего личного. Ты хороша в свое время, но до Пасхи тебе далеко.

— Пасха, это, конечно, хорошо, — в разговор вмешалась тоненькая желтая свечка, — но это не твоя заслуга. Посмотри из чего ты сделана — ты коптишь, как паровоз.

— А детям вообще слово не давали, — возмутилась пасхальная свеча.

— Я хоть и маленькая, но зато из чистого воска. Я не только не теку, но и не копчу! — При этих словах она посмотрела на аккуратную модницу. Та в ответ лишь недовольно хмыкнула.

— Эй, народ! — в разговор вмешалась разноцветная сувенирная свеча. — Я хоть и не из воска, но зато имею и красный, и зеленый, и еще другие цвета. К тому же я покрыта лаком, отчего могу сверкать на солнце. Наверно, я единственная в своем роде.

— В твоем роде, ты как раз не единственная, — возразила неказистая свеча, — но лучше ответь мне на простой вопрос — что делает в храме сувенирная свеча? Тебе место на новогодней елке, а не в храме!

— Безобразие!

— Какой кошмар! — загалдели свечи.

— Сувенирная свеча обиделась и замолчала.

— О чем спор? — вдруг раздался голос сверху. Все посмотрели на высокую только что поставленную свечу.

— Да вот, трещим тут о своем, — ответила за всех неказистая свеча.

— Между прочим, — сказала двухцветная плетеная свеча, — я не только церковная, но имею два цвета — желтый и зеленый. И если пасхальная свеча появляется только в период Пасхи, то меня можно увидеть на подсвечнике в течение всего года.

— Два цвета говоришь! А как насчет трех цветов? — в разговор вмешалась трехцветная плетеная свеча.

— Зато я самая стройная, — заявила модница.

— А я самая высокая, — вмешалась новенькая.

— А я освященная, — отозвалась другая свеча.

— А я соборная, — возразила еще одна.

— А я восковая.

— А я сладкая.

— А я ароматная.

— А я алтарная.

— А я напрестольная.

— А я…

Наверно, этот треск мог продолжаться еще долго. Но к подсвечнику подошла женщина-свечница, потушила все свечи и сложила их в одну коробку.

Мораль:

О «эго» — идол поднебесной!
Мы пишем палкой по воде.
Восприняв образ бессловесный,
Творцов увидели в себе.
Упившись ядом противления,
Повинны вечному огню,
В пылу безумного сравнения
Мы знаем цену лишь свою.
Забыли мы о смертной ночи,
Что рождены одним Отцом,
Но смерть, расторгнув круг порочный,
Всех уровняет пред Творцом.

30 авг. 2013 г.

Мытарства

(художественное произведение)

Жизнь после смерти! Какая крылатая и для многих заезженная фраза. Ее можно услышать не только из уст священника с амвона, но и от представителя шоу-бизнеса на каком-нибудь дешевом ток шоу. Причем, последние не особо утруждают себя углублениями в смысловые особенности этой фразы. Тогда, как ее смысл намного таинствен и неисследован, чем может представляться современному потребительскому обществу. Верующие люди говорят об этом одно, у неверующих другой взгляд про эту область. Но независимо от наших мнений и желаний потусторонний мир продолжает существовать и пугать своей неизвестностью. Он живет своей размеренной и реальной жизнью и не становится призрачнее от нашего скептицизма и сомнений. Если бы люди знали, что имеют только один шанс наследовать вечную жизнь за гробом, тогда может быть не прожигали бы свое драгоценное время во всяком непотребстве. Но человечество кормится псевдодуховыми баснями и легендами, лжерелигиозными байками о перерождениях или атеистическими утопиями о материалистическом превосходстве. В результате несчастное человечество теряет свой единственный шанс на спасение.

Однако, на небе, как и на земле, бывают и свои исключения — для некоторых Господь, по одному Ему понятным причинам, приоткрывает невидимый мир, дает прикоснуться к нему, увидеть его и пережить то, что неподвластно каким-либо земным сравнениям. Эти «некоторые», вернувшись к нам, открывают новое, доселе сокрытое знание и потрясают грешный мир пережитым опытом. Ваш покорный слуга — один из тех, кому выпала как раз такая возможность. Меня зовут Николай Мальков, и пусть это будет чем-то, вроде моей исповеди. Не взыщите строго, так как все мы часто ошибаемся.

Это случилось не так давно, и потому детали события еще свежи в моих воспоминаниях. Тот день не обещал быть каким-то особенным и начинался как и любой другой. Я заканчивал институт, а в свободное время подрабатывал в автосервисе. Тяга к автомобилям начала проявляться у меня еще в раннем детстве. Разбирать и собирать игрушечные машины я начал почти в то же время, что и разговаривать. Поэтому с выбором работы долго определяться не пришлось. В виду этого для меня всегда было загадкой — для чего мне нужен был весь этот малый и средний бизнес и иже с ними, когда мое призвание было налицо. Кто бы мог подумать, что именно автомобили так круто изменят мою судьбу. До сих пор поражаюсь этой иронии.

На носу был важный зачет, и я усиленно к нему готовился. Я уже неделю зубрил материал и не расставался с ним даже в свободное от всего время. Формулировки и методы, особенности технологий, практик и процессов кружили у меня перед глазами, словно надоедливые мухи. Уходя на работу, я брал с собой несколько книг или конспектов, которые читал на ходу и в свободное от работы время.

В тот день выбежав из дома, я направился к месту встречи с моим приятелем Сашкой. Мы не только работали в одной бригаде, но и жили неподалеку друг от друга, а потому часто вдвоем прогуливались до нашей мастерской.

— Здорово, экономист, или как там тебя!

Я оторвался от книги и увидел, что уже пришел на нужное место. Мой приятель изучал книгу у меня в руках.

— Привет! — говорю, — Как дела?

— Да нормально. Ну, о чем пишут? — Он кивнул на книгу.

— Ой, лучше не спрашивай. Уже дым из ушей валит.

— Ты чего на выходных не отвечал? Такую сходку пропустил.

— Слушай, я сейчас по уши в этом болоте бизнеса и прочей ерунды. Пока без меня.

Саня был моим новым другом. Да, я знаю, что говорят про новых друзей, но без них никуда. Мы живем, меняемся, переезжаем с места на место, а вместе с этим неминуемо знакомимся и расширяем круг общения. К тому же, любой старый друг когда-то был новым. Я не так давно устроился в сервис и знаю Саню недавно. Но уже узнал его, как человека веселого и работящего, немного легкомысленного и способного на экстравагантные выходки. Автомобиль он знает наизусть, а движок может разобрать и собрать, наверно, с закрытыми глазами. На работе он уважаемый человек, которому можно простить некоторые слабости и особенности характера. Кстати говоря, именно с его рекомендации я смог устроиться в один из самых престижных автосервисов в этой части города. За что был ему благодарен.

— Тут вчера притчу Евангельскую слышал, — сказал Саня, — Иисус произнес притчу о женщине, которая потеряла деньги, а потом их нашла. Она позвала своих подруг и сказала им: Радуйтесь со мной, я нашла свои потерянные деньги! Так интересно получается — они порадовались, хотя им ничего с этого не перепало.

— Чего, чего, — говорю.

— Ну смотри, я потерял 50 долларов, а потом нашел. Говорю тебе, Колян, я нашел свои баксы! Ты бы порадовался за меня? Ну только по-настоящему.

— Сложно сказать. Наверно да.

— Вот и я говорю, сложно это — входить в положение другого.

Мы шли и еще о чем-то разговаривали. Саша пытался заинтересовать меня какими-то новыми предложениями по вопросам проведения моего личного досуга, а я высказывал свое неоднозначное мнение. Наконец, мы подошли к самой оживленной проезжей части и встали на светофоре. Здесь движение создавало большой шум, разговоры прекращались и каждый получал немного времени для своих размышлений. Я открыл книгу и стал быстренько бегать глазами по прочитанному. Я не столько читал, сколько пытался отвечать на свои же вопросы. Что-то воскрешалось в памяти без труда, а что-то было глубоко погребено под непроницаемым слоем безвестности. Тогда я снова возвращался к этой части и пытался заново реанимировать забытое. И в этот самый момент произошло непонятное. Могу поклясться в своей уверенности, что пешеходы двинулись вперед, и я пошел вместе с ними. Однако, горел красный и никто не пошел, кроме меня. Это было странно и похоже на какое-то наваждение, и я до сих пор не могу объяснить как это произошло. Наверно так было нужно, чтобы все это случилось. Я даже помню, что кто-то окликнул меня, но не обратил на это внимания.

Первая машина ударила меня не сильно. Водитель уже начал тормозить, так как ехал в крайнем ряду и хорошо меня видел. Меня отбросило на скоростную полосу, где на полном ходу меня протаранила другая машина. Мне потом рассказали, что я пролетел метров десять, прежде, чем шлепнуться на острый асфальт. Мне даже кажется, что я помню, как летел над крышами автомобилей, подобно мухе сбитой на лету мухобойкой. После того, как я приземлился на проезжую часть, третья машина проволокла меня по дороге еще метров пятнадцать. Из-за резкого торможения около десяти машин столкнулось. Образовался затор, движение встало. Больше всего повезло моей книге, которую не задела ни одна машина.

Самое первое, что я помню, это, что я стою на дороге. Движение остановилось, а народ куда-то стремительно бежит. Водители выходили из своих автомобилей и осматривали повреждения. Кто-то в недоумении чесал затылок, кто-то звонил куда-то, кто-то ругался и искал виноватых. Но основная часть народа бежала к одной единственной машине. Как в забытьи, я тоже пошел за бегущей толпой. Человек десять подхватило бежевый автомобиль и перенесло его на несколько метров назад. У меня мелькнула мысль, — так делают, когда хотят освободить кого-то из-под машины. И точно, после того, как легковушка была перенесена, я увидел, что под ней кто-то лежит. Народ загалдел, кто-то вскрикнул, некоторые достали телефоны и стали снимать лежащего на камеру и ни один не решился проверить пульс.

— Вот идиот! — возмущался один водитель, — куда он полез?! Вы же видели, он сам полез. Больной.

— Это все из-за него! — поддержал его другой.

— Его кто-нибудь знает?

— Эй, уберите отсюда детей!

— Вот не повезло.

Голоса раздавались то тут, то там.

Человек лежал в неестественной позе. Его лицо было повреждено и окровавлено. Я помню, что даже пожалел, что не видел, как сбили этого бедолагу. Не слабо же ему досталось, наверно. Что-то в его внешности сразу показалось мне знакомым. Может я его знаю? И вдруг произошло то, что невозможно передать никакими словами — в лежащем человеке я начал узнавать… себя! В какой-то мере этому способствовала моя одежда и сумка на плече, которые я узнал в первую очередь. Моей первой реакцией в этой ситуации — был шок. Я не мог поверить своим глазам. Люди часто говорят — Я не верю своим глазам! Но для них это только крылатая фраза, зачастую лишенная смысла. Но тогда я действительно не поверил своим глазам. Но ведь это не естественно для нас — человек в этой жизни привык верить своим глазам. «Пока не увижу, не поверю», — говорил апостол Фома. В результате человека может охватить какой-то ступор, какое-то раздвоение личности. Я узнаю себя там, но и здесь тоже ощущаю себя. Сознание судорожно пытается как-то примирить непримиримое, найти какие-то объяснения этой парадоксальной ситуации, придумывает двойника или кого-то похожего на себя. Но что-то, какое-то внутреннее чутье настойчиво твердило, что там лежу я сам.

— Кто-нибудь вызовете скорую!

— Он живой вообще? — спросила какая-то женщина.

Этот вопрос произвел на меня сильное впечатление. Я уже тогда был верующим, может быть не настолько ревностным, как надо было, но в Бога я верил, иногда бывал в храме и принимал участие в таинствах. Но все равно мысль о смерти ошеломила меня. Я ощущал себя живым — настоящим. Я все видел и слышал, причем, гораздо четче и яснее, чем раньше, и вдруг кто-то сомневается в том жив ли я!? Но именно этот момент и заставил меня засомневаться и призадуматься. А ведь действительно, я слышал все, что говорили обо мне. Причем, не только рядом стоящие, но и отдаленные. Мне показалось, что я слышал даже их мысли обо мне. Это было настолько ново, что я не мог не признать, что что-то во мне определенно изменилось.

— Так вот она какая смерть! Боже правый, это невозможно! — подумалось мне. Я находился в шоке и все еще пытался взять себя в руки. Вдруг я заметил в толпе Сашу. Он держал руками голову и круглыми остекленевшими глазами смотрел на меня мертвого. Было видно, что он тоже в шоке. В этот момент кто-то сзади прошел сквозь меня. Я вздрогнул и непроизвольно потрогал себя руками. Я ощутил себя и не сомневался в реальности своего существования, но когда попытался прикоснуться к рядом стоящим, у меня это не получилось. Я был изолирован от них, находился как бы в другом измерении, недоступном для живых. Мысли путались и все эти обстоятельства совершенно выбили меня из привычной колеи.

— Что же дальше? — подумалось мне, — что теперь будет? А как же работа, учеба, зачеты? Я не мог поверить, что вот так разом рушились планы всей моей жизни. Что же это за жизнь!? Почему она такая хрупкая?! — недоумевал я. А как же мама?! Мысль о маме напугала меня по-настоящему. Ей предстоит узнать о моей смерти. Она будет плакать. Как она перенесет это, как будет жить одна?

Эти мысли так сильно увлекли меня, что я вдруг оказался дома. Дорога с разбитыми автомобилями и людьми, записывающими на видео мою смерть, исчезли, а я был в своей квартире. Я знал, что она сейчас завтракает и как всегда смотрит свою любимую передачу. Так и было. Мама сидела за чашкой кофе и смотрела телевизор. Мне было так обидно, ведь перед уходом я даже не попрощался с ней. А ведь я всегда это делал. Только не сегодня. И теперь мне остается лишь сожалеть о том, что я забыл или не исполнил по каким-то другим причинам. Я смотрел на нее и думал, сколько всего я не успел или не захотел сделать. Перед моими глазами вдруг всплыли моменты из жизни, когда я вел себя эгоистично, неуважительно и даже кричал на нее. А ведь я даже не замечал этого! Я с ужасом осознавал, что грубость, крик, раздражение или что-то подобное для меня было нормой. Только сейчас мне во всем своем кошмарном обличье открывалась вся мерзость моего поведения. Только сейчас я видел детали, которые считал за ничто, но которые, на самом деле, решали все. Каким же я был слепцом! Я ощущал себя ничтожеством. Из-за раскаяния о напрасно потраченном времени мне хотелось разрыдаться.

Я приблизился к ней и на ухо прошептал:

— Мама, прости.

Но она никак не отреагировала. Впрочем, я этого ожидал. Я прикоснулся рукой к ее волосам и конечно же не почувствовал их. Но мне было все равно. Хотя бы теперь я хотел попрощаться с ней как подобало. Я думал, что хоть таким образом, таким запоздалым жестом сыновней любви и долга смогу успокоить свою совесть. Но на душе все равно было неспокойно. Я поцеловал ее в щеку. Ее взгляд был устремлен в голубой экран телевизора. Как странно, только сейчас я увидел всю бессмысленность этого занятия миллиардов медиапленников. Жалкий кусок пластика и стекла! Ты пустое место и ничего не стоишь в мире духов. Как обидно, что при жизни мы этого не замечаем.

— Николай! — я четко услышал чей-то голос, который звал меня по имени. Голос был как-будто знакóм и не знакóм одновременно. И я не мог определить его источник. Казалось, он звучал отовсюду. Одно я понял сразу — он был не из мира живых.

— Николай!

Во мгновение ока я очутился на кладбище. Я узнал это кладбище. Оно находилось на родине моих родителей. Я часто бывал здесь, но это было в далеком детстве. С тех пор в городе мертвых почти ничего не изменилось. Был как-будто вечер или утро. Голубой туман непринужденно гулял между могил, нежно задевая ледяные камни. Некоторым из них было по несколько веков. Под ними покоились известные люди, видные представители дворянства и духовенства. Когда-то в детстве мне рассказывали истории о самых выдающихся из них. О каждом из этих людей можно было бы написать книгу или, как минимум, хорошую статью в элитный журнал. Скорее всего, такие книги уже были написаны.

Обстановка определенно говорила о том, что на улице прохладно. Но я почему-то не чувствовал холода. Я видел, как колышется трава, вместе с листьями кленов и дубóв растущих на кладбище и вынужденных высасывать соки из мертвых.

Оглядевшись, я увидел, что стою у могил отца и его родителей. Их фотографии на черном и красном мраморе ничуть не изменились. В сосредоточенных и неприветливых взглядах читалась какая-то озабоченность или настороженность. И только бабушка приветливо улыбалась. Бабушка была глубоко верующим человеком и завсегдатаем в местном кафедральном соборе. Я почему-то подумал — как жаль, что я плохо знал ее, просто не интересовался ею. Хотя видел ее много раз.

— Николай! Голос раздался совсем рядом. Я едва улавливал в нем нотки волнения и озабоченности. На этот раз я знал, что зовущий стоит сзади меня. И я как-будто видел говорившего. Мое зрение приобрело новые качества. Мне не нужно было смотреть по сторонам, чтобы что-то увидеть. Я как-будто видел все сразу. Но я все равно обернулся. Передо мной стояла молодая женщина. На ней было длинное платье непонятного темного оттенка с вкраплением нескольких других цветов. Темные красивые волосы были аккуратно подобраны и спрятаны под легкое, словно из креп-жоржета, покрывало. Какое-то время я внимательно изучал ее обычное, ничем не примечательное лицо и понемногу начинал узнавать родные черты.

— Бабушка!? Я сам не понял — то ли это был вопрос, то ли утверждение. Моя неуверенность объяснялась тем, что она выглядела гораздо моложе, чем я ее помнил. В таком молодом возрасте она была еще задолго до моего рождения. Тем не менее я узнал ее. Это, наверно, произошло по какому-то внутреннему чутью, нежели по внешности, хотя, нельзя сказать, что внешнего сходства не было совсем. Потрясающее сходство с моей матерью было очевидно.

— Бабушка, я умер.

Я опять не до конца понял — то ли это был вопрос, то ли утверждение. Вместе с тем я осознал, что глупо пытаться донести до нее то, что она знает лучше меня.

— Коленька, тебя ждет испытание. Ты должен будешь пройти его. Именно для этого ты здесь.

— Испытание!

Вот забавно, я опять не был уверен в том, спросил я это или просто сказал.

— Ты должен быть мужественным. Господь с тобой и не оставит тебя. Ты должен верить Ему. Пойдем со мной. Я покажу тебе наш собор.

Она сделала пригласительный жест в сторону брусчатой дорожки, и мы направились туда. Брусчатка плавно описывала полукруг и постепенно растворялась в туманной дымке. Я с удивлением открывал для себя все новые и новые особенности своего состояния. Сейчас я не испытывал того неудобства, которым всегда тяготился при ходьбе по неудобной брусчатой дороге. Я не чувствовал окружающей прохлады и запаха сырости. Вокруг царила тишина. Где-то неподалеку скрипучим криком прокаркала ворона. Внезапно налетевший ветер растревожил дремавшие доселе деревья, и с листьев посыпались холодные капли. Они не задерживаясь пролетали сквозь меня и не причиняли мне ни малейшего неудобства. Мы не спеша шли между вековых деревьев. Раньше я думал, что нет ничего тоньше тумана, но вот сейчас я могу пройти сквозь его пелену даже не прикоснувшись к нему. Воистину все относительно. Наконец, я решил спросить:

— Что за испытание меня ждет?

— Скоро ты все узнаешь.

— Это опасно?

После некоторой паузы она ответила:

— Это необходимо.

Через какое-то время я опять спросил:

— Мне будет страшно?

— Да. Но помни, что еще ничего окончательно не решено. Ты должен принять этот дар таким, какой он есть.

Я погрузился в размышления. Что же это за дар такой, если это и опасно, и страшно?! Мне совсем не нужен такой дар. Я никого не просил об этом!

— Скоро ты все поймешь, — услышал я ее мысли.

Мы шли молча, а потом я спросил:

— Ты знаешь о нашей жизни?

— Да, я знаю о вас с мамой. И знаю, что ты не молишься о своих родных.

Мне стало неловко. Я действительно надолго забывал молиться о своих усопших родственниках. А в последнее время со всеми этими учебными завалами вообще забыл о молитве. Еще вчера я рассмеялся бы в лицо человеку, который бы сказал мне, что в этом меня обличит мертвый родственник.

Через некоторое время за полосой деревьев показались темные и величественные очертания собора. Вдруг я заметил, как из тумана медленно выплыло несколько человеческих фигур. Это были две женщины и две девочки. Женщины стояли у могилы и молча смотрели вниз. Они были совершенно неподвижны, так, что их вполне можно было перепутать со статуями из фамильного склепа. Чего нельзя сказать о девочках. Одной из них было около десяти, а другой около года. Было видно, что старшая взяла на себя ответственность по удовлетворению интереса младшей и таскалась с ней повсюду, а взрослые отдавали дань памяти почившим. Она держала младенца за руки, пока та делала неуверенные шажки по грубой брусчатке. Мы проходили как раз рядом с ними, когда маленькая девочка вдруг остановилась и запрокинув свою головку уставилась на меня. Можно было подумать, что она смотрит на что-то позади меня, но она смотрела мне прямо в глаза. Я остановился. Чтобы удостовериться в своей догадке, я переместился на несколько шагов назад, внимательно наблюдая за ребенком. Взгляд больших детских глаз не отрываясь проследил за мной.

Прежде, чем я успел спросить — Как это возможно?, я услышал внутри себя ответ моей бабушки:

— Это чистые души. Иногда они видят то, чего не дано увидеть другим.

Ребеночек попытался что-то сказать и протянул ко мне свои маленькие ручонки, с трудом держась на слабеньких ножках. Ее сестра присела рядом с ней на корточки и посмотрела в мою сторону:

— Что ты там увидела? Птичку? Где птичка, покажи?

Маленький ангелочек все еще пытался что-то мне сказать и смотрел на меня своими лучезарными глазками. Я уже хотел было приблизиться к ней, прикоснуться к ее протянутым ко мне белоснежным рукам, но вдруг услышал:

— Нам пора!

Она сказала это без слов. Я просто понял, что нам пора. И мы двинулись дальше.

Собор был XIX века. Он был изящен и стилен. В глаза сразу бросилось несколько трехсторонних апсид и витиеватый декор фронтонов собора. Гофрированное обрамление барабанов и очень красивая, хотя невысокая колокольня, громко вещали не только о незаурядном мастерстве, но и изысканном вкусе архитектора.

Мы не останавливаясь приблизились к паперти. Вдруг в стороне от собора я заметил движение. Вначале это было что-то бесформенное, но затем оно оформилось в худую, высокую фигуру, в которой чувствовалось что-то животное и дикое. Различить черты человека в нем едва ли было возможно. Оно стояло на кривых звероподобных ногах и имело безобразные клешни. Перекошенное до безобразия подобие лица, напоминало уродливое отражение в разбитом зеркале.

Меня охватил ужас. Было видно, что отвратительная сущность меня приметила и издала шипящий, клокочущий звук, который я бы рискнул принять за смех.

— Это оно? — спросил я не отрывая взгляда от этой трясущейся худощавой твари.

— Не останавливайся.

Заметив, что бабушка перекрестилась, я последовал ее примеру. Мы вошли в собор. Он был пустой, но я чувствовал, что в нем была жизнь. Иконы излучали тихий свет и смотрели на меня, словно живые. Электроприборы были погашены, но в соборе было светло. Какие-то тихие голоса напевали такую мелодию, что хотелось взлететь и устремитьcя вслед за этими небесными звуками. Я не различал слов, но понимал, что это хвалебная песнь Богу. Казалось молитвы, веками звучавшие под этим куполом и изливавшиеся из любящих и благодарных сердец, до сих пор обитали здесь. Переплетаясь, они образовывали гармонию, которую не в состоянии произвести никакое произведение земного искусства или человеческого гения.

Внезапно я осознал, что бабушка скрылась от моего взора. Издалека прозвучал только ее голос: «Боже мой, на Тя уповах, да не постыжуся во век, ниже да посмеют ми ся врази мои; ибо вси терпящие Тя не постыдятся» (Пс. 24:1). Эти слова псалма глубоко врезались в мою память. Я повторил их несколько раз и ощутил какую-то силу от каждого слова. Я не просто прочитал текст, как мы обычно делаем на земле, но ясно, всем своим существом осознал, что действительно, все, кто надеется на Господа, не будут постыжены. Это была уверенность сравнимая, разве, что с моим собственным бытием. Это сейчас я знаю этот псалом наизусть, а тогда я услышал эти слова словно в первый раз.

Вдруг я живо ощутил чье-то присутствие. Оно заметно отличалось от присутствия моей родственницы. В нем ощущалось одновременно и сила, и добро. Меня словно накрыло волной уверенности, что все будет хорошо. В этот момент кто-то с двух сторон взял меня под руки, и мы стали возноситься вверх. Я посмотрел на собор сверху вниз и испугался. Было непривычно находиться на высоте птичьего полета без крыльев за спиной и опоры под ногами. На дорожке я увидел двух женщин с детьми. Сидя на руках у мамы, младенец провожал меня взглядом в заоблачные высоты, и взыгранием своих ручек демонстрировал свое ликование.

Я не сразу обратил внимание на моих спутников. То, что они рядом, казалось мне чем-то естественным и привычным. Создавалось такое чувство, что они и раньше были рядом. Было в них что-то знакомое, родное. Они были гораздо выше меня — посреди их я ощущал себя маленьким ребенком, который нашел долгожданный покой в теплых объятиях матери. Их прекрасные и умиротворенные лица выказывали неземное происхождение. Длинное одеяние, которое можно было бы с трудом сравнить с нашим атлáсом или тафтой с органзóй, светилось так, словно через него пытались пробиться лучи полуденного солнца. Их длинные волосы солнцевидной волной спускались по плечам и спине, исчезая между основаниями двух мощных крыл.

С некоторой тенью волнения я спросил одного из них:

— Вы Ангелы?

— Да.

Он посмотрел на меня своими сверкающими очами. В них было столько любви и понимания, что я, созерцая эти отблески Божественной славы, даже забылся на какое-то время. На земле вы никогда не увидите такой красоты и любви. Человека могут называть «ангелом» за какие-то его достоинства, но быть Ангелом по существу — это совсем другое.

— Вы такие… красивые, — как-то непроизвольно вырвалось у меня.

— Всё творение Божие прекрасно, особенно, если не повреждено грехопадением, — спокойно ответил другой Ангел. Если бы ты видел Адама до грехопадения, то не мог бы до конца насладиться его славой. Так он был прекрасен, подобно Сыну Божию и Спасителю мира.

Я периодически смотрел вниз, и теперь у меня захватывало дух от той невообразимой высоты, на которой мы находились. Это не было мертвым и холодным космосом с его вакуумом и скоплениями газа. Это было неким пространством, некой духовной областью, которую невозможно отследить при помощи земных средств. Я не ощущал ни ветра, ни холода, но то, что мы стремительно движемся вверх не вызывало никаких сомнений.

Спустя какое-то время я спросил:

— Куда мы направляемся?

— Тебе предстоит пройти мытарства и рассказать об этом другим людям.

Ангел посмотрел на меня. Он был также спокоен и невозмутим. Казалось, ничто во вселенной не способно его растревожить или смутить. Как только я подумал об этом, он мысленно ответил:

— Ты ошибаешься. Мы часто скорбим и даже плачем, когда видим погибель тех, кого должны были возвратить совершенными Владыке всяческих.

При этой мысли мне невольно пришли на память мои собственные грехи. А ведь я даже и не помнил, что оскорбляю ими не только Бога, но и своего Ангела хранителя, которому далеко не безразлична моя судьба. Мне пришли на память его вразумления — тихий голос совести, который я так часто игнорировал. Я мог найти любое объяснение, любое оправдание своих поступков, лишь бы избежать правды. Но правды Божией избежать нельзя. Как жаль, что я понял это только сейчас. И теперь мне стыдно посмотреть в глаза своему Ангелу хранителю. Боже мой, как я жил! Я готов был провалиться сквозь землю от стыда, но земли не было под ногами — она уже была очень далеко от меня.

Он что-то сказал про мытарства. Что это такое? Когда-то давно я слышал это слово и сейчас имел очень смутные представления о том кошмаре, с которым мне предстояло теперь столкнуться лицом к лицу.

— Рассказать об этом людям! Вы сказали, что я должен рассказать об этом всем? Значит, я вернусь назад?

— Ты вернешься и расскажешь о том, что видел и слышал здесь в назидание другим, которые даже не слышали об этом.

Вот это откровение! Я с трудом справлялся с полученной новостью. Значит не все потеряно, значит у меня еще есть шанс! Я смогу исправить свою жизнь, начать все заново. Моя душа ощутила новый прилив сил. Я уже начал строить планы на будущее, что сделаю сначала, как расскажу маме об этом, когда вдруг появились они. (пауза)

Нарастающий гул, на который я уже давно обратил внимание, плавно перерос в отдельные голоса и нечеткие обрывки фраз. А потом я увидел их визуально. Это была темная толпа каких-то ужасных существ, от которых веяло ледяным ужасом. Казалось, это было воплощенное зло, способное мыслить, говорить и действовать. Звероподобное обличье открывало их натуру, главной составляющей которой — была невообразимая ненависть к людям. Еще издали заметив нас, они напряглись, словно перед битвой и устремили на меня свои огненные взгляды. Я прижался к Ангелам, так как в них ощущал защиту и спасение и готов был умолять не приближаться к этой бесформенной массе злобы и ненависти, но пройти мимо них не представлялось возможным.

— Еще один в рай собрался.

— Что скажешь, сразу к нам пойдешь или будешь оправдываться?

— Отвечай!

Они ревели, словно фантастические звери из какой-нибудь древнегреческой поэмы. Меня сковал леденящий ужас. Глядя во все глаза на это черное, мохнатое зло, я находился в парализующем оцепенении. Я пытался спрятаться за могучими спинами моих небесных спутников и весь трепетал, словно животное от предвкушения неизбежного заклания.

Как я потом узнал, это было первое мытарство — мытарство празднословия. На нем человек должен ответить за все свои словесные грехи, какие только есть. Боже мой, я совершенно не был к этому готов. В толпе демонов я различил какое-то движение. Они что-то готовили и приносили. Их маленькие черные глазки прожигали меня насквозь. Казалось, они готовы были прямо в тот же миг наброситься на меня и разорвать на части. Сколько бы человек не читал на земле про демонов, он никогда не будет в состоянии в должной мере приготовиться к встрече с самыми жуткими своими кошмарами.

Раскрыв какое-то свитки, они набросились на меня с яростными вопросами:

— Здесь ты трепался без умолку.

— Здесь ты кощунствовал.

— А помнишь что ты сказал этому человеку? А этому?

— Ты помнишь эту пьянку?

— А помнишь, что ты говорил в лесу вместе с ними?

— Ты произнес это слово 598 тысяч 876 раз!

— Что ты говорил в болезни, отвечай!?

— Ты отвлекал этих людей, помнишь?! Своими словами ты доводил их до осуждения и ропота!

— Ты помнишь этот анекдот? Эти люди могут подтвердить, что ты его рассказывал. Знаешь сколько у тебя их было?!

— Здесь, в храме ты не помнишь, что сказал про этого священника?

— А этот день — ты вспоминаешь его? Не говори, что ты его не помнишь!

— Что ты сказал на остановке?

— Ты помнишь этот рынок, помнишь этот разговор? Что ты сказал?

— Что ты выкрикнул ему в окно?

— Ты помнишь это?! А эти слова?

— Ты помнишь эту дерзость? А этого человека? Как ты его назвал, что ты ему сказал?!

— Что за молчание!

— Он произносил имя Божие всуе!

— Отвечай, жалкий человек!

Это был настоящий кошмар, который не поддается никакому описанию! Они наседали на меня, словно государственный обвинитель с неопровержимыми доказательствами. И самое страшное, что многое, из сказанного ими, я действительно помнил за собой.

Они представили мне все мои разговоры, все мои непристойные анекдоты, шутки, неумеренный смех. Они оживили в моей памяти все ситуации, когда я являлся зачинщиком или вдохновителем неполезных бесед, когда являлся причиной греховных слов для других, когда поддерживал дурные разговоры. Они назвали по именам всех тех, кого я отвлек от молитвы и подвигнул на ропот. Наравне с моими взрослыми грехами, они представляли мне мое отрочество. Слова и разговоры, сказанные мною в семь, восемь лет, казалось, безвозвратно улетучились из моей памяти и жизни, но, к несчастью моему, они были тщательно собраны и зафиксированы в памяти тех, кто не знает прощения и живет лишь надеждой на полное истребление человечества. Эти бестии представили точное количество каждого из бранных слов, когда-либо сказанных мной. Они даже показывали в лицах, как я это говорил и при этом хохотали. Они знали не только мои бранные слова, но и сколько раз я праздно произнес имя Божие. Среди них я заметил старшего, который восседал на некоем возвышенном месте и бросал на меня злобные взгляды. Он жестами приказывал им говорить и победоносно смеялся, когда было произносимо очередное обвинение.

Ангелы стояли с воинственным видом и оправдывали меня. Иногда они говорили, что этот грех был исповедан мной, иногда решительно отвергали сказанное демонами, как ложное. Но иногда они ничего не могли сказать. И это было самым страшным для меня. Я испуганно смотрел на них в ожидании какого-нибудь слова, но оправдания не было.

— Пусть отвечает за свои слова!

— У них же написано — От слов своих осудишься! Для кого это написано? Или слово Божие пустой звук!?

— Отдайте его нам! Он наш! — заревел князь на престоле.

Но Ангелы на это торжественно провозгласили:

— Нет на это Божьего определения!

— Что?! Как нет? Отдайте его нам!

— Где справедливость? Для чего тогда наши труды?!

— Он не ответил за содеянное!

— Может и нас тогда в рай пустите!

Но Ангелы не удостоили их ответа, и мы уже возносились дальше, оставляя позади завистливый звериный рев и клацанье челюстей.

Немного придя в себя, я проговорил:

— Это было ужасно! Как возможно дать ответ за каждое слово?

— Если знать цену словам и то, с чем придется столкнуться на мытарствах, то возможно, — ответил Ангел. — А если не иметь страха Божия, тогда человек не найдет здесь оправдания.

Тогда я не понимал, но вернувшись, я осознал, что уже с первого мытарства я мог распрощаться с моими Ангелами и навечно исчезнуть в беспросветной области забвения.

Прошло не так много времени после первой муки, когда ей на смену пришла вторая. Завидев издали скопище нечисти, я готов был завопить от ужаса и предстоящей пытки. Чуть ли не со слезами я стал умолять своих спутников:

— Нет, пожалуйста, не надо туда! Прошу вас, не надо!

— Ты должен пройти через все это. Будь мужествен, молись. Такова воля Божия.

Уже вскоре я понял, что это было мытарство лжи и прочих грехов, связанных с ложью.

— Ну что, лжец, будешь отвечать за свою ложь?

— Он наш, никаких сомнений.

— Помнишь эту ложь, а эту? Помнишь как ты подвел этого человека, а этого? Помнишь, как ты соврал из угождения своим друзьям?

— Вспоминаешь этот день?

— Не говорил ли ты этих слов, не заискивал ли перед начальником, лицемер?

— Помнишь это обещание? Оно твое, лжец. И ты не исполнил его!! Ты пообещал и не выполнил!

— Ты помнишь этого человека? Ты оклеветал его! Своим лжесвидетельством ты испортил ему жизнь на несколько лет!

— Помнишь, как ты струсил здесь — ты убежал, бросил своего друга в беде!

— А этот разговор ты помнишь? На тебя понадеялись, а ты всех обманул, вышел победителем и еще гордился своей ловкостью лгать другим. Ты такой же, как мы, ты один из нас!

— Пусть сам узнает, что из себя представляет. Пусть найдет себя, если сможет.

Внезапно я увидел себя в какой-то комнате с низким потолком. В центре горела одна лампочка и слабо освящала помещение, едва достигая до стен комнаты. Она была полна людей, которые шатались взад и вперед, шумели и что-то говорили между собой. Было очень душно и тесно, дышать было совершенно нечем. Повсюду царила безысходность и безнадежность. Я стоял среди всех этих незнакомцев и пытался разглядеть выход из этого жуткого места. В отчаянии, с мутнеющим с каждой секундой рассудком, я стал пробиваться среди темных фигур. Но это было не так просто. Некоторые огрызались, другие толкались, а один замахнулся и чуть было не ударил меня по лицу.

— Куда прешь, козел!?, — заорал он на меня.

И тут я вдруг увидел, что это был я. У него было мое лицо. Я похлопал по плечу рядом стоящего мужчину и спросил:

— Простите, вы не знаете как отсюда выйти?

Он повернулся ко мне, и я увидел, что и у него тоже было мое лицо. С отсутствующим взглядом и ярко выраженной апатией на унылом лице он промямлил:

— Оставьте меня в покое.

— Кто тут выход ищет?, — обратился ко мне другой я, — За хорошую цену я покажу тебе, что захочешь.

— Не верь ему, лжет он все, — вмешался третий я.

— Ну дайте же поспать, — раздалось с другого конца комнаты.

— Ты чего раскис — улыбнись!

— Дайте мне спокойно умереть, — стонал кто-то еще.

Люди плакали и смеялись, молились и сквернословили, бились головой о стену и топали ногами. И у всех было мое лицо. Это были состояния, которые я переживал в жизни, и все они не были тем, чем я являлся на самом деле. Моя настоящая сущность, моя чистая Богом данная натура заблудилась где-то среди этой шумной толпы моих порочных состояний и наклонностей. Отыскать ее во всем этом многообразии моих порочных натур, было очень трудно. Каким же я был разным, сколько же я носил масок при жизни. Я даже сам не знал кто я и какой я настоящий.

Демоны злобно шумели. Без сомнения, во многом они были правы. Но если лгать свойственно всем бесам, то тем более этим должны отличаться демоны лжи. Очень часто к правдивым свидетельствам они примешивали и свою ложь, наговаривали на меня, что решительно отвергалось Ангелами. Тем не менее, меня поразило, как они в точности знают все случаи из моей жизни и всю ложь когда-либо сказанную мной. Случайно или в пьяном бреду сказанное слово буквально ловилось у меня с языка и вносилось в хартии. Более того, несколько раз они пытались вменить мне в вину то, что было сказано мной во сне. Создавалось впечатление, что им было все равно что говорить, лишь бы высказать какое-то обвинение, пусть и совершенно абсурдное или не существующее. Они цеплялись за любою возможность завладеть мной, напугать или смутить меня. Это была настоящая битва за душу! Они ревели и галдели, выпрыгивали из толпы и выкрикивали обвинения. Они даже пытались меня схватить! Несколько раз один из них с рожей, похожей на косматое рыло муравьеда, пытался выхватить меня из ангельских рук, так, что им приходилось прятать меня сзади. Это был кошмар, который невозможно передать никакими словами! И врагу не пожелаешь такое пережить.

Ангелы представили все, что у них было, покрыли грехи все, какие только смогли. Но, как и в первый раз, этого оказалось недостаточно. Демоны ликовали. Они уже праздновали победу, словно сектанты, одержавшие превосходство в словесном диспуте. Интересно было то, что даже выражая свое бесовское ликование, они оставались непроницаемо мрачными и злыми. Они не могли радоваться так, как это делает человек, а уж тем более Ангел. Их жуткая радость была невыносимым мучением для души и напоминала беснование умалишенного, который, издеваясь над своей жертвой, придумал новый способ пытки для нее.

— Оставьте его! — возгласили Ангелы, — он еще вернется.

— Что?! Как вернется?! Зачем же вы ему все это показываете? Для чего мы тут старались?!

— На что им Писание? Зачем им все это знать? Может всех сюда пригласите?! Может для всех показ устроим!

Негодованию бесов не было предела. У нас совсем не было ни времени, ни желания все это выслушивать, и мы отправились дальше.

— До чего же они свирепые, — прервал я тишину через какое-то время. За что же они так ненавидят нас?

— Только за то, что вы образ и подобие Божие и наслаждаетесь благодатью Божией, которую они не сохранили.

— А вы сохранили, — констатировал я сам для себя. Это было трудно?

— Не так сложно, но выбор должен сделать каждый. Вы тоже знаете, что отказаться от греха в первый раз не сложно. Тяжело остановиться, когда порочный навык обратился в страстное влечение. Но мы не знаем страсти. Один раз отказавшись от греха, мы по благодати Божией все более возрастаем в благости. А падшие все более укрепляются в богопротивлении. Потому и ненавидят они вас лютой ненавистью, как творение Того, с Кем они ведут непримиримую войну.

Я боялся спросить, но тем не менее решился:

— Сколько же всего мытарств? Я больше не смогу этого вынести.

— Их двадцать, и ты увидишь каждое из них.

Двадцать! От этой цифры меня бросило в ужас. Двадцать ужасных ступеней, возводящих из преисподней на небо! Двадцать кругов ада, в клокочущий кошмар которых человек погружается с головой. И ведь мало кто знает на земле об этих испытаниях, ожидающих его после смерти.

Пока я размышлял над своей участью и ужасался ей, мы приблизились к третьему мытарству. По тому, чего от меня требовали демоны, я понял, что это мытарство осуждения и клеветы. Они стали напоминать мне случаи, где я осуждал или оскорблял ближних, вел себя нахально и дерзко.

— Не осудил ли ты этого человека, когда он тебя оскорбил? Вспомни, что ты сказал ему в ответ, как его назвал?

— Что ты пожелал этому, не помнишь? А я напомню тебе. Не так ли ты его обозвал?

— Помнишь этот день? Ты осуждал земные власти все время, пока сидел за столом! Не было этого?

— Помнишь этого священника? Ты осудил его! За что ты его осудил? Помнишь? За походку! А этого за усы и бороду! А этого за гнусавый голос. Ты помнишь его имя? А мы помним!

— Сколько ты держал обиду на этого человека? Помнишь? Десять лет ты считал его своим врагом! Ты отвергал всякие попытки к примирению.

— Не скажешь нам, как зовут эту старуху, которой ты повесил на спину листок с надписью? И что же там было написано?! Напомни-ка нам!

— Ты помнишь этого человека? Когда он открыл тебе свое воровство, что ты ему сказал? Помнишь? Правильно, ты сказал, а кто сейчас не ворует?

— Точно, кто сейчас не ворует!

Толпа проклятых разразилась жутким хохотом. Я думал прошла целая вечность, пока они закончили перечислять по именам всех, кого я осудил в жизни. Они назвали каждого священника, которого я осудил за что-то. Бесы даже принимали на себя их вид, чтобы наглядней показать мне за что я их осуждал. Один из них преобразился в священника, облаченного в яркую рясу с элегантным декором на воротнике и рукавах. Именно за нее я его и осудил.

— Как тебе нравится моя ряска, сынок?

Другой из них принял образ полного батюшки, когда-то виденного мной в далеком детстве и уже напрочь забытого. Он вперевалочку прошелся передо мной, давая мне хорошенько рассмотреть его большое пузо, за которое я его и осудил.

— Коленька, иди ко мне, я тебя благословлю.

Толпа заревела.

— Довольно!

Ангелы грозно выступили вперед. Улюлюканье и гам немного притихли. На мгновение рогатые чудовища присели на своих кривых ногах. Но затем вновь воспрянув заявили:

— Вы не ответили за многие его грехи! Что скажете на это?

Они ходили взад и вперед, словно звери, готовые по первой команде броситься на добычу. Их маленькие черные глазки бегали от Ангелов ко мне и обратно.

— У него еще будет шанс все исправить, — сказал один Ангел.

— Вы не имеете над ним власти, — добавил второй.

— Какой шанс!? Пусть отвечает сейчас же!

— К ответу его, к ответу!

— Вы не можете его отнять! Он наш!

Поднялся жуткий рев, который становился все тише и тише по мере нашего удаления от них.

Эта мучительная обстановка действовала на меня угнетающе. Я чувствовал, что слабею и теряю силы. Страх невозможно было подчинить. Он преобладал надо мной, мучил и изматывал меня. При каждой новой встрече с обитателями преисподней я становился сам не свой от ужаса. Он парализовывал до изнеможения и высасывал мои жизненные силы.

— Это мучительно страшно, — сказал я вслух. Я не смогу пройти до конца.

— Будь мужествен и молись. Ты сможешь. Молись Иисусовой молитвой и призывай на помощь Владычицу Неба.

После этих его слов, я ощутил, как слова Иисусовой молитвы, о которой до этого момента я не имел представления, сами стали произноситься во мне. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Они бежали, словно лодочка, которую я лишь слегка подталкивал. Божия благодать ощутимо коснулась моего сердца и наполнила его силой и верой в то, что все совершается по воле Божией. (пауза)

Лишь только я немного успокоился, как мы приблизились к новому мытарству — мытарству чревоугодия. Отвратительные бесформенные существа на этом мытарстве были настолько мерзкими, что можно было лишиться рассудка глядя на это воплощение зла. Некоторые из них были размером с грузовой автомобиль. Их внешний вид напоминал утопленников, которые целый год пролежали в воде. Предводитель этого мытарства отличался от других бóльшим размером и злобой. У него были огромные черные рога. В страшных провалах глазниц застрял пустой акулий взгляд. В своей мохнатой лапе он держал кубок с чем-то зловонным и периодически пил из него. Некоторые из бесов плясали и водили хороводы, другие что-то ели или дрались, кусали друг друга и бодали рогами. Повсюду распространялся невыносимый смрад и крик. Но когда появились мы, все собрание обратило на меня свои звериные и исполненные ненависти глаза.

— Смотрите, свежее мясо! Они захохотали и вообще вели себя словно пьяные.

— Любишь покушать? Знаем, любишь. Помнишь эти пляски? Сколько ты выпил на них кружек пива? Одиннадцать! И пытался напоить своего друга.

— Вот этот день — ты объелся так, что не мог стоять на ногах. Мы тебя поддерживали!

Они разразились адским хохотом.

— А этот день помнишь? Колян, ты идешь на сходку? Ты упился так, что валялся в луже своей рвоты.

— Сколько ты выкурил сигарет, ты помнишь? А мы помним каждый такой день.

— Помнишь этих людей? Ты напоил их.

— А этот день ты должен помнить — тогда ты впервые укололся. Конечно «за компанию»! А как же еще?

— Тогда ты объелся.

— А здесь ты упился до беспамятства.

— В этот день ты гулял с этими людьми.

— Ты не соблюдал постов! Ел оскверненную язычниками пищу. Ты не молился перед едой. Ел по ночам, прятался от других.

— Ты помнишь эти рулеты? Люблю сладкое — не твои слова?!

Это опять была игра в одни ворота. Я действительно все это делал и многое вспоминал. Каким-то удивительным образом эти синюшные жабоподобные персонажи знали обо мне все!: где, когда и с кем я пил, что я пил и сколько выпил, что и когда я съел, сколько сигарет я выкурил и какие наркотики пробовал. Я соблазнял других на выпивку и сигареты. Они назвали по именам людей, которые заразившись моим дурным примером стали наркоманами, заядлыми курильщиками или алкоголиками. Многие из них уже скончались от этого. Мои посты оказались сплошным лицемерием и фарисейством. Я пресыщался постной пищей и не соблюдал церковный устав. Они напомнили мне даже то, когда в детстве я выковыривал сахарные капли с пряников. У них было записано точное количество леденцов и жвачек, их названия и даже цена, которую я за них заплатил.

Была здесь, конечно, и ложь, которую я приметил, но в большинстве своем они действительно обладали правдивыми и детальными данными о моей жизни. Во многом мне помогла исповедь. Ангелы часто противопоставляли грехам мое покаяние. Против этого нельзя было ничего возразить — грех прощался и если больше он не повторялся, то с человека снималась ответственность за него. Но если он повторялся опять, то человек мог ответить и за то, в чем уже прежде раскаивался, так как опять оказался повинным в том же зле. К сожалению, это был как раз мой случай. Демоны наседали все сильнее и сильнее, порываясь забрать меня, как гурмана и их собутыльника. Они приводили мои нераскаянные грехи все снова и снова и требовали ответа. Казалось, та маленькая дверца спасения, через которую только и возможно было убежать, становится для меня все ýже, а надежда спасения все нереальнее.

— Вы не имеете над ним власти, — сказали Ангелы в ответ.

— Он не может идти дальше!

— Пусть дает ответ!

— Да, да — пусть отвечает!

— Правосудие еще действует здесь или нет! — заревел бесовский князь и швырнул кубком в одного из прислужников, пресмыкающихся в его ногах. Тот взвизгнул и бросил на своего владыку испуганный взгляд.

Мы отдалились от них и еще долго слышали в свой адрес проклятия, пока толпа пьяных бестий не скрылась из виду. Только сейчас, когда накал страстей улегся, я вспомнил о молитве. Крики и обвинения, состояние балансирования между погибелью и спасением, совсем не давали мне возможности молиться. Углубившись в молитву, я черпал из нее силы и утешение. Больше всего на свете я не хотел слышать этот звериный рев и видеть свиноподобные рыла, но избежать этого было невозможно.

Я весь напрягся и усилил молитву, когда услышал приближающийся и нарастающий гул. Это было пятое мытарство. Демоны некоторое время готовили свои свитки, а потом начали меня обвинять в грехах лености и различного рода небрежении о душе. Их князь возлежал на каком-то ложе и злобно сверкал глазами.

— Он всю свою жизнь провел в нерадении и лени.

— Помнишь, как ты любил поспать после обеда? Ты повторял это из года в год!

— А здесь он малодушествовал и унывал.

— Он пропускал литургии — он пил с друзьями, вместо того, чтобы быть в храме! Пусть отвечает сейчас за это!

— Помнишь этот день? Ты весь день проспал после гулянки.

— Не забыл этих людей? Они просили тебя помолиться о них, а ты не молился!

Во многих из этих грехов я покаялся, и Ангелы покрыли какую-то часть обвинений, но грехов еще оставалось очень много. Я по натуре человек не боящийся работы и не склонен к безделью, а тем более тунеядству. Но в жизни всякое бывает, и за мной, как кильватер за судном, тянулся длинный шлейф моих прегрешений. Мне был представлен каждый день и количество часов, которые я провел в нерадении. Я вдруг живо увидел один эпизод, когда целый день бесцельно просидел в кресле, глядя в никуда. То, что люди называют красивым и прогрессивным словом «депрессия», на самом деле элементарное уныние и строго осуждается на этом мытарстве. Бесы назвали точное количество литургий, на которых я дерзал приступать к причастию без должной подготовки. Они сказали сколько служб за свою жизнь я пропустил по нерадению или будучи занят какими-то посторонними делами. При этом один демон, по своему виду напоминавший смесь гиппопотама, носорога и орангутанга с огромным горбом, вышел и на церковнославянском процитировал 80 правило V Вселенского собора, повелевавшее отлучать от церковного общения лиц, пропускавших подряд три воскресных богослужения. При этом они назвали и число — сколько раз я уже должен был быть отлученным от Церкви.

— Он вообще не христианин, так как не принадлежит к Церкви! Что вы с ним возитесь? Отдайте его нам!

— Нет на это Божьего повеления.

— А на что есть? — взревел князь бесовский, — Спать и жрать — на это есть?!! Он вскочил с своего ложа и заревел:

— Мы здесь хозяева и нам решать! Он наш по справедливости!

Ангелы не стали утруждать себя напрасными объяснениями, и мы понеслись дальше. Спустя какое-то время я спросил Ангелов:

— Что они знают о справедливости, когда сами постоянно лгут и заражают других грехом?

— Они любят ссылаться на Божью справедливость, когда думают, что извлекут из этого выгоду для себя. Но забывают про Божие милосердие. Они знают, что по справедливости будут осуждены на вечные муки и полагают, что на этом основании имеют право требовать такого же суда и над людьми. Они слепы в своей неуемной злобе, и она окончательно погубит их.

Ангел как раз говорил мне о суде Божием, когда демоны с шестого мытарства воровства показались на нашем пути. Они сгрудились вокруг нас и начали перечислять то, что я когда-то своровал. Но Ангелы решительно отвергли все эти обвинения, так как во всем этом я покаялся, а во взрослом возрасте старался не повторять этого. Тогда демоны начали обвинять меня в косвенном воровстве, укрывательстве, одобрении чужого воровства. Они припомнили мне то, когда я присваивал себя чужие фразы и мысли, называл своим то, что пока или совсем не являлось моим. Они перечислили поштучно мой каждый безбилетный проезд, назвали номера поездов, трамваев, такси, автобусов и троллейбусов, в которых я не оплачивал проезд. Они смогли отыскать, что я брал некоторые вещи и инструмент с места своей работы и не возвращал обратно. Когда же Ангелы сказали, что я все это еще могу исправить, то страшилища подняли жуткий вой и крик, они жаловались на свой напрасный труд и непрерывно призывали меня к ответу. Напоследок они гневно сказали:

— Мы еще встретимся с тобой, и тогда тебе уже никто не поможет!

Эта угроза сильно напугала меня. Я с ужасом представил, что было бы, если бы это была действительная смерть? Кто бы тогда мне помог, кто бы загладил мои забытые грехи и дал бы мне еще один шанс? Стало невыносимо тягостно от этой мысли. Какое, наверно, разочарование испытывают души, когда прямо из гущи земной суеты похищаются смертью и поставляются на этот предварительный частный суд?

— Ты хочешь это знать, — спросил меня один из Ангелов в ответ на мои размышления.

И вдруг в этот момент я увидел тысячи и тысячи душ проходящих мытарства. Они были повсюду и на разных уровнях. Кто-то только начинал с первого, а кто-то находился гораздо выше нас. Некоторые ожидали своей очереди, а некоторых испытывали по несколько сразу. Я видел и чувствовал их страх и отчаяние. На перекошенные от ужаса лица было больно смотреть. Многие плакали и рыдали, оправдывались и молили о пощаде. Очень часто было слышно, как кто-то просил дать ему еще шанс, говорил, что он все осознал и понял и теперь будет жить правильно. Но часто это были напрасные мольбы. Я видел души, которые похищались с мытарств и уносились в царство боли и огня. Свирепые и неописуемо уродливые бесы визжали от радости и обрушивали на свои жертвы весь свой адский гнев. Сочетание изумления и страха, ненависти и ликования образовывали какой-то жуткий коктейль. Переживать состояние безысходной тоски о напрасно загубленном времени жизни и того, что ничего исправить уже нельзя, равносильно смерти, и моя душа совершенно изнемогла от этих переживаний.

Когда мы остались одни, я подумал:

— Как же это страшно! Почему никто на земле не знает про мытарства? — и услышал внутри ангельский ответ:

— Многие не знают. Другие знают, пренебрегают и забывают. Кто же истинно держится Церкви Христовой, тот постоянно держит в памяти день своей смерти. Благодари Бога за эту Его милость к тебе.

Вот показалось и седьмое мытарство. Здесь мне предъявили грехи сребролюбия и жадности.

— Он от рождения скупой!

— Он жадный! В детстве он никогда ни с кем не делился, — кричали бесы.

— У них одна цель в жизни — найти деньги. Деньги — вот ради чего они живут! Что вы на это скажете?

Проклятые твари привели мне на память всех нищих, которым я ничего не подáл. Напомнили мне все случаи, когда я поскупился или проявил жадность, когда я дарил кому-то конфеты за услуги, помогал перепродать какие-то предметы — телефоны, часы, перечислили все, что я насобирал и чем не пользовался, назвали вещи, которые я напокупал и не носил.

Ангелы выставили против этого мои дела милосердия, а также исповеди. А недостающее, сказали, мне прощено в таинстве Елеосвящения. Хотя демоны и не знали что возразить, но не переставали сыпать обвинения в мой адрес и скрежетать от злости зубами.

На восьмом мытарстве истязаются грехи лихоимства и всякого рода несправедливые приобретения. Хитрые бесы представили мне все случаи, когда я каким-либо коварством или силой завладевал чужими вещами, припомнили, когда вымогал деньги в школе, брал в долг с намерением не возвращать. На этом мытарстве мы не задержались. Чистосердечное покаяние загладило все мои грехи с этого мытарства, и мы прошли дальше.

На девятом мытарстве испытывается любая неправда. Здесь лукавые духи припомнили мне, когда я по ошибке верил клевете на кого-то и присоединялся к неправедному осуждению. Выставили против меня и другие мои неправедные деяния, вплоть до того, что в автосервисе я иногда не докачивал колеса до необходимой нормы или не выполнял каких-то других, на первый взгляд незаметных и незначительных манипуляций по обслуживанию автомобиля. И когда я и другим работникам советовал делать также говоря, что в этом нет ничего страшного.

— Он воровал у этих людей, обвешивал их! Что он на это скажет?

Ангелы покрыли эти и другие мои прегрешения добрыми делами, и мы под недовольный рев и крик прошли дальше.

Мытарство зависти, которое шло десятым по счету, мы минули довольно скоро. Я никогда не был завистливым, считал, что каждый живет в меру своих возможностей. А если у тебя нет того, что имеет твой сосед, значит нужно и усилий приложить столько же, сколько приложил этот сосед. А завидовать ничего не делая со своей стороны, не стремясь к цели, я считал глупостью. Счастье на деревьях не растет — за него бороться надо.

Уже вскоре мы прошли это мытарство и продолжили свой путь на небо.

Мы приблизились к одиннадцатому мытарству, которое называлось мытарством гордости. Наверно, не найдется человека, который был бы невиновен в этих грехах? Причем часто мы и не замечаем этого за собой. Я тоже многого не видел в своей жизни. Пристально глядя на меня злобные демоны начали забрасывать меня многими грехами, которые так или иначе были связаны с гордыней.

— Он постоянно гордился собой.

— Он тщеславился своими знаниями и умениями.

— Ты помнишь этого человека? Что ты ему ответил? Ты превознесся над ним и уничижил его!

— Не хвастался ли ты этим?

— Помнишь, ты считал его за неполноценного! Как ты его называл — неудачником! Для тебя все были неудачниками, кроме тебя самого!

— А как он относился к родителям — он не уважал их! Сегодня уходя, он даже с матерью не попрощался!

Я не мог поверить своим ушам! Вот ведь работяги! До чего же скрупулезная была проделана работа во имя погибели моей души! Прямо хоть лопаты им давай и вперед на Беломорканал. При их энтузиазме им хватит недели, чтобы его прорыть. Они представили мне все случаи моего неуважения и к покойному отцу, и, особенно, к матери: каждое слово, пренебрежение, ложь, крик или недобрый взгляд — были им известны. Они сказали сколько раз за свою жизнь я произнес самовосхвалительную фразу — Сам себя не похвалишь, никто не похвалит и представили еще множество случаев, когда я наедине увлекался самовосхвалением. Назвали одежду и обувь, которой я тщеславился в школе и за неимение которой уничижал других. Я увидел случай из далекого детства, когда мы с друзьями в шутку выставляли свои преимущества, соперничали своими достижениями, профессиями своих отцов или родственников.

— Мой папка хирург!

— А мой пожарник!

— А мой папка директор в фирме!

— А мой президент!

Я тогда сказал, что мой папка — Господь Бог и выиграл спор. Мы шутили и смеялись над этой игрой своего воображения. Чьи родители занимали более преимущественное положение, тот и выигрывал в той детской игре. А сейчас все было представлено совсем наоборот — кто выиграл тогда, тот проигрывал сейчас.

Какое-то время Ангелам пришлось оправдывать меня. Я опять воочию увидел чудотворную силу покаяния. Благодаря чистосердечному раскаянию и признанию своих ошибок, через что гордая душа смиряется, человек активно противоборствует страсти гордости. Так мы минули и это мытарство.

Продолжая свое восхождение, мы приблизились к мытарству гнева. Еще только подойдя сюда, я услышал, как демоны говорили друг другу: «Этот наш, давайте все его грехи». Помню, как один их Ангелов посмотрел на меня и сказал: «Молись». Я вспомнил про Иисусову молитву и стал молиться. Когда злобные демоны все приготовили, то сразу приступили к допросу. Их предводитель, восседавший на возвышенном месте, постоянно как лев рыкал на своих подчиненных:

— Еще давай, еще! Что стоите, болваны!

— Помнишь этот день — еще лежа на кровати ты начал его с гневного крика!

— Ты кинул эту вещь в сторону, выругался и ударил по стене.

— Ты раздражился на тапки, на зубную щетку, на телевизор, на диктора новостей, на свою мать, на самого себя!

— Ты гневно пнул камень, ты стукнул банкомат, выругался на водителя, потом на свои шнурки.

Казалось прошла целая вечность, пока они перечисляли грехи только одного дня моей жизни. Они вспомнили все мои гневные реплики, все мои действия, которые я творил в состоянии гнева, даже что я сказал будучи сам с собой наедине. Мне были представлены не только мои слова и дела, но и просто гневные взгляды, обиды, гневное молчание и гневные слезы. Они вспомнили все мои истерики и ссоры, раздражение и зложелательство. Бесы были настолько злобны, что во время моего допроса они рычали и зверели не только на меня, но и друг на друга. Князь на престоле рвал и метал, а они гневно огрызались на него, иногда били друг друга и вообще, создавалось впечатление, что они были самим воплощением неудержимой страсти гнева.

Наконец, этот кошмар закончился. Трудом неимоверной борьбы Ангелы смогли вытащить меня из того ада. Хотя я понимал, что я не прошел и это мытарство, Боже мой, да я еще ни одного мытарства не прошел! Мы удалялись от этого мытарства, а в ответ нам продолжали звучать гневные крики и угрозы. Потом злобный князь стал изливать свой неудержимый гнев на своих подчиненных:

— Никчемные лентяи! Вы ни на что не способны! Я доложу о вас нашему отцу, вот тогда вы получите за свое нерадение.

Те оправдывались, как могли, но не избежали побоев от вышестоящих.

— Какой лютый гнев, — думал я. Страшно представить что будет с душой, которая попадет в лапы к таким немилосердным тварям. Потому преподобный Серафим и говорил, что только благодать Божия сохраняет нас от их завистливой ярости. Иначе даже самый малый из них своим когтем уничтожил бы все человечество на земле.

На тринадцатом мытарстве злопомнения оказались не менее злобные мытари. Они припомнили мне все мое злорадство, все обиды, которые я не мог сразу простить, все мои угрозы кому-то и желание отомстить, а также мои попытки и намерения в этом направлении, процитировали мне мои же слова ропота и недовольства, в том числе из раннего детства, то, что я и не вспомнил бы уже никогда. Особенно они выделили мой ропот на Бога по поводу некоторых скорбей. Они напомнили мне то, что я когда-то строил кому-то козни или просто давал свой голос против кого-то, поддерживал осудительный разговор о ком-то, а также мое причащение без примирения с человеком, с которым я поссорился. Демоны показывали, как я смеялся над кем-то, кого постигла неудача, или простое падение на улице или авария на дороге. Я вдруг увидел день, когда мы с друзьями стояли на катке и смеялись над теми, кто не умел кататься на коньках.

Все же, с помощью Божией мы преодолели это мытарство. Но у меня остались некоторые прегрешения, которые мне еще предстояло исправить на земле.

Четырнадцатое мытарство — это мытарство убийства и всякого разбойничества. Злобные духи обступив нас стали кричать на меня и выставлять всё то, что так или иначе связано с грубостью и разбоем. Я не был виновен в убийстве, но грешил рукоприкладством и другой грубостью.

— Он бил людей, — вопили бесы, — помнишь этого? А этого помнишь — ты ударил его по лицу.

— Он бросил в него камнем, а этого стукнул палкой.

С огнем в мрачных, как сама адская пропасть глазах, они обвиняли меня в очень многих грехах. Мне привели на память и раннюю школу, и техникум, когда я принимал участие в избиении нескольких ребят. Припомнили мне, как я бил животных, мучил жуков, отрывал крылья мухам. Отверженные духи припомнили мне все сказанные мной оскорбительные слова и проклятия, все высказанные мной в шутку намерения убить кого-то, типа: убью или придушил бы, чтоб ты сдох и прочее подобное.

— Он убийца, он человека убил!, — вдруг в один голос заревели они.

— Нет, я не убивал, — почти шепотом сказал я. Но вдруг я ясно вспомнил один день, когда в разговоре со своей знакомой бросил, казалось бы праздную фразу. Она говорила мне тогда, что забеременела от кого-то и собирается делать аборт. А я не особо задумываясь над ее словами ответил:

— Ну а что тебе еще остается?

И сейчас, стоя на мытарстве убийства, я оказывался убийцей, так как не только не отговаривал ее от этого греха, но, напротив, одобрил это убийство, почему и причислялся к соучастникам.

— Убийца! Отдайте его нам!

— Наш, наш, он наш! — с кровавой пеной на своих звериных мордах ревело сборище сатанинское. Они крутились вокруг, прыгали и порывались выхватить меня из ангельских рук. Князь на престоле бесновался больше всех. Он ревел, словно умирающий в агонии минотавр. Я пришел в неописуемый ужас. Вспомнив о молитве, я принялся молиться и креститься. Это взбесило бесов еще больше.

— Что, решил покаяться! Слишком поздно для тебя! Ты погиб, слышишь, ты навеки наш!

Но когда они узнали, что мне еще предстоит вернуться и все исправить, то взревели, словно брошенные на раскаленную сковороду. Я все еще находился в панике, когда мы удалялись от неистовых бестий, но, в то же время, я радовался, что сподобился избежать их мести. Хотя, это опять было авансом.

Вскоре я услышал гул, который говорил о приближении к пятнадцатому мытарству, на котором разбирались грехи волхвования и прочего чародейства. Мерзкие существа со множеством конечностей и хвостов, с маленькими черными глазками, чешуйчатые и мохнатые — они производили жуткий свист и шипение. Завидев меня, они побежали к нам, извиваясь, словно аспиды, обступили со всех сторон и стали нападать с обвинениями. Хотя я и не занимался колдовством, но сколько же всего мне было вменено в вину. Эти звери вспомнили все случаи, когда я обращался к кому-то за гаданием, когда слушал и верил басням астрологов, изучал хиромантию, баловался йогой и гипнозом, пытался толковать сновидения, медитировал, играл в азартные игры. Они назвали по именам тех, с кем в течении своей жизни я играл в карты или кого соблазнил поиграть. Они обвинили меня в суевериях, которым я часто раболепствовал живя в теле. В один момент перед нами вдруг пробежала черная кошка с маленькими рожками. Она смотрела на меня и злобно хихикала.

Внезапно вперед выползло такое уродливое существо, что будь я на земле, меня бы тотчас стошнило.

— Ты помнишь этот день?

Перед своими глазами я увидел группу мальчиков и девочек, которые сидя в темноте что-то делали. Они произносили какие-то слова и держали в руках кусок материи или веревки. И вдруг среди них я узнал себя, еще совсем юного и вспомнил, как в тот день мы пытались вызывать гномов или какую-то другую нечисть.

— Ты думаешь у вас ничего не получилось? Нет, получилось — я услышал вас, пришел к вам и надолго поселился в том доме!

Я совсем забыл про этот случай. Кто бы мог подумать, что это детское баловство на самом деле оказалось черным магическим ритуалом, вызвавшим демона из мрака! Меня спасло только предстательство Ангелов и чьи-то молитвы. Я чувствовал, что кто-то помогает мне, невидимо укрепляет меня. Может быть это мама, а может быть Матерь Божия вспомнила о том, кто на земле так часто забывал о Ней.

Наконец, этот адский террариум остался позади.

— Какая мерзость, — сказал я, — как же они уродливы!

— Грех обезображивает все, с чем столкнется, — ответил мне Ангел. Ты бы поверил мне, если бы я сказал, что раньше они были также прекрасны, как и другие Ангелы Божии? Но все изменилось с приходом греха. И на земле ты можешь видеть в людях эту перемену. Все написано на лице человека. Грешники имеют мрачные лица, их присутствие невыносимо, отверзая свои уста, они повсюду сеют грех и смерть. У праведников же и лица прекрасны, и очи светлы. Они несут с собой мир и свет. Будь миротворцем, и Господь будет с тобой.

После приятной беседы с Ангелами, мне так не хотелось снова погружаться в новый кошмар, но впереди оставалось еще пять мытарств, избежать которых было невозможно.

И вот вновь повеяло жутким страхом. Впереди было мытарство блуда и любодеяния. При этой новости, я весь сжался в комок и только твердил: «Господи помилуй меня, пожалуйста помилуй!» Не случайно говорят, что представители этих мытарств хвалятся, что более других бесов пополняют человеческими душами адскую бездну. И оно не удивительно. Инстинкт продолжения рода естествен для нас и взял верх над человечеством еще на заре его существования. К тому же сейчас вся медиаиндустрия работает больше всего как раз на демонов блуда. А потому так плохи дела нашего брата на этом фронте.

Развернув свои рукописи, демоны блуда с горделивым и самоуверенным видом начали мою новую пытку. Было видно, что они вполне уверены в себе, и уже скоро я понял почему.

— Он виновен во многих грехах! Как вы сможете его оправдать?

— Ты помнишь их? Ты согрешил с обеими. А с этой ты грешил прямо в присутствии ее годовалого ребенка. Что скажешь на это?

— Ты помнишь этот вечер — что вы делали здесь? А эти пляски вспоминаешь? Здесь ты прикасался к этой и к этой, обнимал их и целовал.

— Помнишь эту поездку — ты смотрел на эту женщину, потом на эту, ты раздевал их глазами, грешил с ними в твоем сердце. Не про это ли написано в ваших книгах?!

— Помнишь эти заигрывания и бесстыдство?

— Ты целый час мечтал о блуде, а потом осквернился во сне.

— Помнишь эту девочку — ты хотел испортить ее, строил планы.

— Ты вел себя бесстыдно и должен ответить за это! Пусть отвечает!

Ангелы сказали, что все те грехи, которые они назвали, уже исповеданы мной.

— Как же, исповеданы! До сего дня он продолжал грешить, а в церкви не был уже целый месяц! Да и в храме думал о блуде.

— Он и сейчас не прочь вспомнить былое, не так ли?

При этом один демон преобразился в красивую обнаженную женщину и соблазнительно виляя бедрами прошел передо мной.

— Иди к нам, красавчик.

— Довольно!, — провозгласил один Ангел, — вы не имеете власти над ним!

Демон тотчас сбросил свою человеческую личину и проревел:

— Имеем! А кто, может вы имеете! Остались еще многие и тяжкие его грехи, что вы скажете о них!?

— Отдавайте его нам и не говорите нам, что мы не имеем власти!

— Это наша душа! Или отвечайте за его блуд или оставьте его нам!

Толпа ревела, словно жерло действующего вулкана. Они сгрудились вокруг нас и в каком-то садистском экстазе от предвкушения страданий новой жертвы выли и испепеляли меня своими кровожадными взглядами. Из-за общего рева можно было с трудом различить их слова. Они буквально хотели схватить нас и удержать, повелевая Ангелам отдать меня на их волю, как заслужившего наказание. Но Божии вестники властно приказали им отстать от них.

— Эта душа пойдет с нами, и Божие решение о ней не в вашу пользу!

Восходя дальше, мы еще долго слушали их вой и скрежет зубов. Все же, как ни крути, злостным демонам пришлось смириться с этим определением.

Через какое-то время мы приблизились к мытарству прелюбодеяния. Я никогда не был женат и не грешил с замужними. А потому незначительные попытки бесов уличить меня в каком-нибудь зле оказались безуспешными.

Далее шло мытарство противоестественных блудных грехов. Я никогда не испытывал подобной страсти. Тем не менее бесстыдные бесы представили несколько случаев из моей жизни, которые со стороны можно было трактовать по-разному, что они и попытались сделать в свою пользу. Но обмануть Ангелов было невозможно. Один из мрачных эфиопов принял на себя образ обнаженного мужчины, занимающегося постыдным делом и стал приглашать меня последовать его примеру. Потребовалось какое-то количество добрых дел, чтобы уйти с этого скверного места.

Вскоре нам на пути встретилось мытарство ересей и идолослужения. Здесь демоны попытались смутить меня некоторыми событиями из моей далекой жизни, когда еще до Церкви я недолго состоял в одной протестантской секте, ходил на их семинары и молился с ними. Но это заблуждение уже давно, сразу по приходу в Православную Церковь было мной исповедано, а потому теперь не имело силы. Бесы пытались обвинить меня в том, что я читал сектантские журналы, заходил из любопытства в языческие храмы, покупал когда-то обереги и амулеты, говорили, что я идолопоклонник и преклоняюсь перед телевизором. Но Ангелы без особого труда смогли меня оправдать. Демонам оставалось только нервно скулить от своего бессилия.

Наконец, мы достигли последнего двадцатого мытарства, которое носило название — немилосердия и жестокосердия. Мрачные и жестокие искусители подскочив к нам начали кричать и вопить, обвиняя меня в грехах немилосердия. Они припомнили все проявления моего каменносердечия, когда я пренебрег помощью кому-то, или цинично отзывался о человеке, когда я проявлял нечувствие и не сострадал боли ближнего, не молился о том, кто просил меня, отказывал в помощи, когда брезговал людьми, самоутверждался за счет кого-то. На этом мытарстве сводились к нулю все добродетели гневного и немилосердного человека. Такой уже в самом преддверии рая рисковал спуститься в преисподнюю.

Какое-то время Ангелам пришлось отвечать за мои неисповеданные грехи. Это было страшно. Если бы я умер навсегда, тогда даже не знаю что бы делал и говорил в свое оправдание.

Оставляя позади последнее мытарство, мы увидели врата Небесного Царства. Там было столько света и радости, что невозможно это передать. Я заметил многие светлые фигуры, стоящие во вратах, а также ходившие внутри. С любовью посмотрев на меня, один из сопровождавших меня Ангелов сказал:

— Ты видел страшные мытарства и пережил то, что ожидает каждую крещеную душу. По милости Божией ты должен вернуться назад и поведать об этом грешному миру.

Будучи прикован своим вниманием к неописуемой красоте небесных чертогов, я совершенно не хотел уходить оттуда.

— Я не хочу возвращаться! Позвольте мне остаться здесь! Я прошу вас!

— Ты знал, что должен будешь вернуться. Не забывай, ты не прошел бы эти мытарства и видишь красоту этого Божьего творения лишь по одной милости Божией. Ты должен рассказать все, что увидел здесь, чем поможешь многим душам избежать вечной смерти. А если пренебрежешь и утаишь это знание, данное тебе Богом, тогда их погибель будет на твоей совести и дашь за это ответ. Если же поведаешь людям, но они не поверят тебе или пренебрегут тобой, тогда нет на тебе вины, и ты свободен от их крови. Помни все сказанное здесь.

В этот момент все завертелось. Хрустальные врата и исполненный любви взгляд Ангела стремительно понеслись куда-то, оставшись лишь светлым воспоминанием в моей памяти, а я, словно падающая с неба звезда молниеносно спустился в свое тело. И тут только я вспомнил причину своей смерти. Боже мой, какая это была боль! У меня оказалось сломано восемнадцать костей, плюс множественные повреждения внутренних органов разных степеней, порезы и ссадины. Неужели я попал на двадцать первое мытарство, — думал я, — и мои адские страдания продолжаются? Оказалось, что после неудачных попыток меня реанимировать, врачи уже оставили всякую надежду. Потому упрятали меня в мешок, где я и очнулся. Было темно, невыносимо больно и трудно дышать. Какое-то время я пытался издать звук, но шум машины (мы еще ехали на скорой) заглушал мой слабый голос. Наконец, кто-то из медиков, видимо с музыкальным слухом, меня услышал.

Это был момент, черта в моей жизни, после которой начиналась моя новая жизнь. И я очень стараюсь, чтобы она была отличной от прежней. По благословению своего духовного отца я все же закончил учебу, благо оставалось всего несколько зачетов, и кресло в душном кабинете какого-нибудь банковского работника поменял на тихую монашескую келью. Моя мама не только одобрила мое решение, но и сама удалилась в один из женских монастырей. По завету моего Ангела хранителя я поведал миру свою историю. Она уже не раз издавалась различными изданиями как православными, так и светскими. Меня не раз приглашали на радио и теле передачи для диалога на тему жизни после смерти. Думаю, что с помощью Божией мне удалось пролить некоторый свет на эту сокровенную от человеческого взора область бытия, с которой все мы однажды неминуемо столкнемся, но о которой мало что знаем.

15 сентября 2013 г.

Инициация

«Осуждаемое собственным свидетельством нечестие боязливо и, преследуемое совестью, всегда придумывает ужасы»

(Книга Премудрости Соломоновой).

Она находилась в своей квартире. Да, это точно была ее спальня. Анабель сразу ее узнала: кровать, сервант с посудой, тумбочка с фотографиями, шторы с абстрактным рисунком — все было хорошо знакомо. Через открытые створки окна комнату наполнял яркий свет полной луны. Занавески бесшумно развевались на ветру, словно танцующие призраки в водовороте вальса. Было жутко холодно. «Кто открыл окно и, главное, зачем, — задавалась она назойливым вопросом, — Поздней осенью нужно быть осторожнее с проветриванием». Она стояла посередине комнаты в ночной рубашке дрожа от ноябрьского холода и все еще терзалась сомнениями: Может пронесет? Может на этот раз все будет по-другому? Но нехорошее предчувствие убеждало ее в обратном. В темных углах комнаты, казалось, происходило какое-то незаметное для глаз движение. Все ближе и ближе подползал навязчивый страх. Сомнения покинули ее окончательно, когда в этом страхе Анабель уловила знакомое присутствие. Нечто таилось в темноте и давало о себе знать в старых ощущениях страха и терзаниях совести. Впереди в ванной горел свет. Анабель пошла к нему. Войдя через открытую дверь, она застыла перед зеркалом. Глядя на свое отражение, она видела совсем юную девочку одетую в грязную ночную рубашку. Обхватив руками себя за плечи, она стояла и дрожала от холода. С испуганным немигающим взглядом она напоминала маленького зверька, попавшего в западню. «Странно, — думала Анабель, — почему в этот раз нет склепа?» Вдруг раздался удар часов. Краем глаза Анабель заметила в отражении, как сзади в темной спальне на фоне окна освещенного луной промелькнула какая-то тень. Девушка быстро развернулась. Посередине комнаты в темноте стоял темный силуэт маленькой девочки. Но в этот момент свет погас, а дверь ванной с шумом захлопнулась. Анабель бросилась к двери и начала барабанить по ней окоченевшими кулаками. Часы продолжали оглушительно отбивать полночь, а пространство вокруг начало сжиматься до размеров тесного гроба. Но эта теснота была ей до жути знакома. Со всей силы упершись в дверь, Анабель начала понемногу сдвигать ее. Это была уже не деревянная дверь, а ледяная каменная плита, которая с трудом поддавалась ее силе. Сдвинув ее в сторону, Анабель увидела себя сидящей в каменном гробу посередине темного склепа. В ногах, как верный паладин, сидел белый плюшевый медведь и светился в ярком лунном свете. Анабель закричала.

Открыв глаза, она услышала собственный затихающий крик и села на кровати. Сердце бешено колотилось, а руки дрожали, хотя в комнате было относительно тепло. Обхватив руками лицо, она почувствовала, что вся мокрая от пота. Вытерев лицо о ночную рубашку, Анабель простонала: «Эти кошмары сведут меня с ума». Перегнувшись через кровать, она зажгла лампу на тумбочке и посмотрела на часы. На ее глазах цифры поменялись на два десять ночи. «Просто блеск!» Она плюхнулась на подушки и уставилась в потолок: «И что прикажете мне делать целую половину ночи? Заснуть-то уж точно не получится. Да и не особо хочется».

После последнего кошмара прошло уже несколько месяцев. Жизнь от кошмара до кошмара тяготила и утомляла. Постоянное ожидание дурных снов, воскрешающих в памяти былые события и тяжелое чувство вины, было ее непосильной ношей вот уже около одиннадцати лет. Переехав жить к бабушке Анабель подумала, что смена обстановки поможет забыться, как-то отвлечься от воспоминаний. Поначалу учеба в местном колледже и забота о бабушке действительно помогали на какое-то время переключиться: новая обстановка, новые занятия, новые люди. Однако, через какое-то время кошмары возобновились, заставляя ее заново вспоминать, переживать и осмысливать прошлое.

Анабель повернулась нá бок и, положив одну руку под голову, посмотрела на фотографию в пластиковой рамке с красными и розовыми цветами по углам, стоявшую на тумбочке рядом с кроватью. На ней была запечатлена счастливая семья: муж с женой и две озорные девочки, сидящие у отца на плечах. На их смеющихся лицах можно было увидеть столько счастья и непринужденности, что невольно хотелось присоединиться к их веселью. Их глаза как-будто светились и распространяли вокруг заряд позитива и оптимизма. Неужели это действительно когда-то было, — подумала Анабель. Глядя на безбрежные просторы океана, расстилающегося у них за спиной, она как-будто почувствовала запах моря — свежий и накрывающий волной воспоминаний. Захотелось вернуться в то беззаботное время, пережить все еще раз, насладиться семейным счастьем, а заодно исправить те непоправимые ошибки детства, которое уже не вернешь.

— Анна, Анна, когда же ты оставишь меня в покое?, — вполголоса сказала Анабель, — Ты же знаешь, что моей вины в этом нет.

Но сама она не была в этом уверена. Сомнения беспокоили ее вот уже более одиннадцати лет, а поделиться ими было не с кем. Мать, как думала Анабель, не хотела о ней слышать, а посторонним рассказывать все подробности своей жизни она не желала. Единственным человеком, который в этом городе был в курсе и проявлял сострадание к ней, была ее бабушка. Бабушка Роза всегда проявляла понимание и пыталась успокоить свою внучку.

— Дорогая, твоей вины в этом нет, — говорила она, — это был несчастный случай. Ты ведь понимаешь.

— Скажи это лучше моим родителям, — недовольно ворчала Анабель.

— Твоя мама прекрасно это понимает, — спокойно продолжала бабушка Роза. Дай ей время, чтобы все осознать.

— И сколько же лет ей еще нужно, чтобы все осознать?!, — продолжала возмущаться Анабель. — Чтобы не рисковать, вообще рожать не надо было!

Когда разговор заходил на эту тему, Анабель часто теряла самообладание и нарочито хлопнув дверью уходила в свою комнату, чтобы в разговоре с собой высказывать свое недовольство, но чаще просто поплакать в одиночестве со своими переживаниями. Потом она всегда просила прощения у бабушки, осознавая, что нельзя ссориться с единственным понимающим тебя в этом городе человеком. И трудно было понять кто же за кем больше ухаживал: Анабель за Розой или бабушка за своей внучкой, поддерживая и утешая ее.

Но три года назад Роза Морган скончалась, и Анабель осталась одна, наедине со своими воспоминаниями и сомнениями. Из-за участившихся ночных кошмаров она часто теряла сон, ела таблетки и не знала чем себя занять, чтобы максимально отвлечься. По рекомендации друзей она смогла устроиться экскурсоводом-культурологом в небольшой галерее искусств, полагая, что искусство, как проявление духовного и прекрасного, поможет ей абстрагироваться от внутренних проблем. Но Анабель не знала, что искусство и вообще то, что в светской среде принято называть «духовностью», не в состоянии даровать человеку спокойствие совести. Как далеко еще она была от правильного понимания духовности. И сегодня ночью, забывшись тревожным сном, Анабель еще не догадывалась, что настало время ей познакомиться с подлинной духовностью, встретиться с Тем, Кто способен умиротворить даже самую неспокойную совесть.

Утро было обычным и серым. В ожидании экскурсии, Анабель сидела в комнате для отдыха персонала и пила кофе с молоком. Пасмурная и холодная погода отрицательно влияла и на ее настроение, делая его скверным, а саму Анабель неприветливой и хмурой. Время приближалось к обеду, а запланированная группа все еще не спешила появляться. Анабель сидела и вяло наблюдала за неспешными движениями рыбок в аквариуме. Своим немигающим и застывшим взглядом, она сама очень напоминала этих самых рыбок. Она как раз собиралась покормить их, когда в комнату заглянула Верóника, администратор и подруга Анабель:

— Ну что, готова размяться? Твой выход, дорогуша.

— Ну наконец-то, — выдохнула Анабель потягиваясь в кресле. — А я думала не дождусь? Только не говори мне, что снова нет симпатичных.

— Боюсь, тебе опять не повезло. А симпатичные, если и есть, то им не меньше, как за пятьдесят, — Вероника хихикнула.

— Ну почему, как моя смена, так вечно какой-нибудь дом престарелых?!

— Ничего, если в домах престарелых есть кружки рисования и любители классики, значит творческие натуры имеются и там, — смеясь отвечала Вероника попутно поправляя Анабель волосы и льняной воротничок под кашемировым пиджачком.

В фойе она увидела группу из двадцати человек, которая уже начала исследовать экспонаты и разбредаться по залам. Натужно улыбнувшись и всех собрав, Анабель начала экскурсию. В сотый раз проговаривая заученный текст и проходя по знакомым коридорам и залам, Анабель следила за лицами, в которых с трудом различала интерес к происходящему. Что интересует людей, которым за 50, — думала она? В свои неполные 27 Анабель могла строить на этот счет догадки, исходя только из своего опыта общения со своей бабушкой. Но утверждать, что она понимала пожилых людей, было бы слишком самоуверенно и поспешно.

Она уже решила для себя, что поведет группу по короткому маршруту, который исключал несколько залов. Полный вариант экскурсии имел место, только если были какие-нибудь высокопоставленные гости или Анабель просто хотела произвести на кого-то впечатление. А поскольку сегодня был ни тот, ни другой случай, то она не видела причины напрасно утомлять и себя, и этих утружденных жизнью пожилых людей.

Пропуская мимо один из поворотов, Анабель хотела уже вести группу дальше, как вдруг услышала из коридора голос одной из женщин:

— Милочка, а это что такое?

Полная и невысокая мадам в сиреневой шляпке указывала на икону, висящую как раз в том коридоре, который Анабель собиралась пропустить. Это была темная икона распятия Иисуса Христа середины или конца 16 века. В центре был изображен Спаситель на Кресте, а перед Крестом стояли Его Пречистая Мать с женами мироносицами с одной стороны и апостол Иоанн Богослов с сотником с другой.

— Посмотрите какое письмо. — продолжала мадам в шляпке, — Чем-то напоминает Дионисия.

— Вы знаете Дионисия?, — удивилась Анабель.

— Конечно я знаю Дионисия. — в голосе полной мадам зазвучали нотки возмущения. — Удивляюсь откуда его знаете вы, юная леди. Это подделка?

— Это…, — начала было Анабель, но мадам продóлжила.

— А вы знаете, что Его Матери все было известно с самого начала. Она еще до рождения Иисуса знала какой конец Его ожидает.

Женщина в шляпке провела взглядом по всей группе и остановилась на Анабель. Она посмотрела на нее поверх своих очков. Анабель пристально смотрела на нее и думала: «Вот же заноза! Может вместо меня встанешь!»

— Представляете! — продолжала дама, — Меня это всегда поражало. Знать, что твоего сына ждет позорная смерть и ничего не сделать, чтобы это предотвратить! Разве так поступает мать? Это же предательство!

Анабель перевела взгляд на икону и стала изучать образ Богородицы. Вид настолько скорбящей Матери, что Ее поддерживали под руки, безусловно вызывал сострадание. Сейчас икона вдруг вызвала столько вопросов, что Анабель не сразу смогла понять какой из них важнее. Она никогда раньше не обращала на это внимание.

— Вот вы бы, милочка, смогли бы предать на смерть кого-нибудь из своих родственников? — обратилась к Анабель мадам в сиреневой шляпке.

— Что?

Она не сразу поняла о чем речь и растерялась.

— Я говорю вы смогли бы предать кого-нибудь из своих родственников на смерть, ну, скажем, сестру, например? Смогли бы вы убить свою сестру? Ну не своими руками, конечно! Вы же понимаете.

— Что… что за неуместные вопросы!

Анабель встрепенулась. В душе зашевелился страх и волнение.

— Что вы себе позволяете! Не только не даете экскурсию проводить, но еще и в душу ко мне залезть хотите! Своим детям будешь мозги промывать!

Анабель развернулась и быстрым шагом направилась в комнату для персонала. Позади она расслышала приглушенный голос полной дамы: «А что я такого сказала?»

Войдя к комнату отдыха, она стала рыться в своей сумочке, пытаясь отыскать пузырек с таблетками. Трясущимися руками она открыла пузырек и высыпала на ладонь таблетку диазепама. Подойдя к умывальнику, Анабель открыла кран и запила таблетку несколькими пригоршнями холодной воды.

Сзади открылась дверь.

— У тебя все в порядке?

Голос Вероники был взволнованным. Анабель подняла голову и посмотрела на подругу через отражение в зеркале.

— Да, у меня все нормально, просто неважно себя чувствую. Слушай, ты не отпустишь меня сегодня пораньше?

— Да, конечно, иди отдохни. Я закончу здесь. У тебя нездоровый вид.

— Все нормально — я справлюсь. Ты просто чудо! Я тебе говорила об этом?

— Что-то не припомню, кажется, только что.

Они обе улыбнулись.

Попрощавшись и немного успокоившись, Анабель вышла на улицу через черный ход. На улице было все также пасмурно и холодно — под стать ее настроению. Она шла не спеша и вспоминала изображение на иконе. «Сколько раз я проходила мимо нее и никогда не пыталась как-то осмыслить происходящее на ней», — думала Анабель. «Она знала все заранее и ничего не предпринимала», «Она все знала еще до рождения Сына и ничего не сделала», «Вы убивали свою сестру?» — слова той дамы крутились в голове словно назойливые пчелы. «И как ей в голову мог прийти такой вопрос?» — недоумевала Анабель. «Она знала, но ничего не предприняла, Она знала, Она все знала». Анабель продолжала размышлять над этими словами и не заметила, как внезапно нахлынувшая волна воспоминаний перенесла ее из реальности в далекое прошлое — на одиннадцать лет назад.

Ей в то время было пятнадцать. Она уже заканчивала тогда среднюю школу и думала о высшей, когда ее младшая сестра Анна перешла в среднюю. Как и полагается, младшая стремилась во всем подражать старшей. Однако, Анабель не смогла справиться с соблазном потерять авторитет среди своих сверстниц и отдала им свое предпочтение. Однажды, когда после урока физкультуры они сидели в женской раздевалке и звонко смеялись, Анна зашла к ним и села рядом. Старшеклассницы стали возмущаться: «Эй, ты что здесь забыла?», «Ты не можешь здесь находиться!», «Ты оглохла что ли? Это раздевалка для старшеклассников!»

Анна сидела и смотрела в пол, обхватив руками стопку книг. Запястье ее левой руки обтягивал разноцветный ободок с небольшим медведем, который свободно висел в воздухе. Одна из девочек, рядом с которой села Анна, спихнула ее со скамейки. Анна упала на пол и стоя на коленях молча посмотрела на Анабель. В ее детских глазах можно было прочитать просьбу о помощи и заступлении. Она ждала, что старшая сестра защитит и поддержит ее. Но Анабель холодно произнесла:

— Анна, у тебя что уроков нет? Зачем ты сюда пришла? Тебе здесь не место».

Анна молча опустила глаза. Она собрала учебники и, встав с холодного пола, уже собиралась уходить. Но тут Анабель пришла идея, которая, как она думала, не только даст Анне какой-то шанс, но и неплохо развеселит ее подруг.

— Что ж, если ты правда хочешь быть с нами, то должна пройти испытание. Ты должна доказать, что ты уже взрослая.

Анна бросила оживленный взгляд на сестру.

— Какое испытание?

Ее доверчивые глаза ясно говорили о том, что она все восприняла всерьез.

— Мы потом тебе скажем, а сейчас ступай на урок.

Уже тогда Анабель подумала, что ни к чему хорошему это не приведет и вообще не нужно было так обходиться с сестрой. Но она уже произнесла эти слова и не собиралась отступать и «опускаться» в глазах компании.

Вдруг Анабель услышала, что к ней кто-то обращается. Оторвавшись из своих воспоминаний, она увидела монахиню, которая что-то говорила ей по-русски. У нее на груди висел ящичек для пожертвований на котором было написано по-русски и по-английски — Пожертвуйте на храм. Анабель только развела руками в ответ. Тогда монахиня перейдя на английский, сказала:

— Приходите в субботу на службу.

Монахиня была одета в хорошее серое пальто с поясом, а на голове поверх апостольника был темный норковый берет с цветами на ободке. Из-под подрясника Анабель успела заметить бардовые носки каких-то зимних сапожек. В ответ девушка отрицательно покачала головой и поспешила дальше. «Деньги, наверно, на шубу собирает», — подумала она и засмеялась. Но пройдя какое-то расстояние, она вдруг вспомнила про икону: «Хотя, подожди», — сказала она вслух и обернулась, но монахини уже не было видно.

Вечер проходил монотонно и скучно. Размышления о тревожных снах не давали покоя. Анабель устало смотрела в мерцающий экран телевизора и жевала пиццу. Из телевизионных динамиков то и дело раздавался оглушительный смех. Шоу Джимми Киммела было в самом разгаре. Но ее мысли находились сейчас совсем в другом месте. Она была в далеком детстве, где со своими друзьями строила план по испытанию своей сестры.

— Ну, как вам этот вариант? Она и еще несколько девушек и ребят стояли внутри темного склепа. Это была его самая отдаленная часть, к которой вел небольшой коридор. Вдоль его стен располагалось несколько пустых гробов. В этой части склепа также имелась одна пустая гробница, которая стояла по центру небольшого зала. Кованые двустворчатые двери с изящным рисунком отделяли коридор от зала. Все помещение находилось ниже поверхности земли, так, что маленькие вертикальные окошки, которые снаружи были около земли, здесь располагались под потолком. Паутина на них висела таким плотным слоем, что свет снаружи еле-еле пробивался внутрь.

— А что, мне нравится, — одобрил один из ребят. — Пусть просидит здесь всю ночь!

— Нет, всю ночь не надо, — возразила Анабель, — вполне достаточно чáса или двух. Не забывайте, все будет происходить ночью в полнолуние и не без нашего участия.

Анабель медленно провела пальцем по крышке гроба и таинственно посмотрела на всю компанию.

— А-а-а, вот что ты задумала, — девочки зашумели, — ты решила сделать ее заикой на всю жизнь?

— Микки, ты умеешь изображать зомби?, — Анабель обратилась к одному из парней.

— Ты шутишь?! Да я прирожденный мертвяк! — И он изобразил хромающего зомби, издающего низкий гортанный хрип.

Вся компания дружно засмеялась. Их смех гулким эхом прокатился по мрачным коридорам склепа. Это было похоже на какой-то нечеловеческий рев из потустороннего мира. Ребята застыли и молча посмотрели друг на друга. Но глядя на свои испуганные лица, они опять разразились звонким хохотом. План был готов, осталось лишь приступить к его реализации.

Внезапно зазвонил телефон. Анабель вздрогнула. Шоу уже закончилось и по телевизору шла какая-то программа о животных. Пицца остыла, а кофе покрылся радужной, словно от нефтепродуктов пленкой. Взяв трубку, Анабель услышала знакомый взволнованный голос:

— Ей, ты как там?

Вероника была старше и состояла замужем. Анабель уже посчастливилось познакомиться с ее замечательными мальчиками. И сейчас их звонкие голоса звучали на заднем фоне.

— Я в порядке, — вздыхая ответила Анабель.

— Ну да, ты кого пытаешься обмануть? Ты думала о моем предложении? Только не говори, что ты забыла!

— Да, да, я уже собиралась сходить к нему. Как там его?

— Ну вот, ты даже не помнишь как его зовут? Доктор Гиршбейн. В визитке все написано. Я надеюсь ее-то ты не потеряла?

— Кажется, я ее только что съела вместе с пиццей.

— Ты давай не шути со своим здоровьем. Обязательно сходи к нему. Слышишь? Это лучший специалист.

— А он как, ничего?

— Пусть это тебя не беспокоит. Кажется, он женат. Так что забудь о нуждах телесных и займись душевными. Хорошо? Потом обязательно мне все расскажешь.

— Мам, смотри, — на заднем фоне мальчики что-то пытались донести да Вероники и дергали ее за рукав.

— Ладно, я побежала. Ты придешь послезавтра?

— Да, приду. Надеюсь, та мадам больше у нас не появится.

— Я тоже сильно на это надеюсь, — засмеялась Вероника. — Ты представляешь, она потом потребовала мужчину-экскурсовода. Я ей говорю: Шотен с карими глазами подойдет? А то всех голубоглазых блондинов уже разобрали. — Девушки засмеялись. — Короче, клиника давно по ней плачет. Ну ладно, увидимся. Береги себя.

Вероника положила трубку. Анабель прошла в гостиную и стала разгребать бумаги на столе.

— Куда же я ее положила?

Перед глазами мелькали счета и письма, журналы и газеты, выкройки и фотографии.

— А, вот она!

Визитная карточка лежала на самом краю стола. Анабель поднесла ее поближе и прочитала: «Доктор Джеймс Гиршбейн. Экзистенциальная психотерапия». «Звучит-то как страшно, — подумала Анабель. — Ладно, сходим к твоему еврейскому специалисту».

На следующий день она пришла по указанному на визитке адресу. Это оказалось что-то типа частной клиники: маленькой и подозрительной. Войдя внутрь, Анабель увидела секретаршу, пристально смотрящую в монитор. Судя по выражению ее лица, можно было предположить, что та либо рассматривала в Интернете последнюю коллекцию мужского белья от Кельвина Кляйна, либо раскладывала пасьянс.

— Здрасте. Мне бы доктора Гиршбейна увидеть.

— Вам назначено?, — женщина лет 35 оторвалась от компьютера и устремила на гостью внимательный взгляд. В очках ее глаза казались в три раза больше естественного размера.

— Вообще-то нет, но я надеялась хотя бы побеседовать с ним — что-то типа консультации. Это ведь возможно?

— А вы что, к хирургу шли?! Психотерапевт как раз и работает при помощи беседы. Записывайтесь и приходите, беседуйте. Могу вас на послезавтра записать, тут как раз окно есть.

«Просто великолепно!» Анабель стиснула зубы и не знала что делать. Было сильное желание развернуться и уйти, но она попыталась пересилить себя. «Я попаду к нему во что бы то ни стало!, — убеждала она себя внутренне, — и эта крашенная ширма меня не остановит!»

В этот момент открылась дверь и из кабинета не спеша вышла женщина пожилых лет. Под руку ее поддерживал мужчина, чуть моложе той женщины. Анабель сразу догадалась, что это и есть доктор Гиршбейн, хотя медицинского халата со стетоскопом в кармашке на нем не было.

— Осторожнее, миссис Аддерли. Вот ваше пальто. Всего вам хорошего. Жду вас через неделю. Оливия, сегодня есть еще кто-нибудь?

— На 16 часов записан Френк Каррингтон. И-и-и все, кажется.

— Хорошо. Дай мне знать.

Секретарша попыталась показаться милой, улыбнулась и кивнула ему в ответ.

— Ах да, доктор Гиршбейн, тут еще девушка без записи.

— Пусть войдет.

Он скрылся в кабинете.

— Кажется, тебе повезло, — женщина обратилась к Анабель, — гардероб здесь. — Она указала рукой на несколько вешалок в углу комнаты.

Анабель сняла пальто и в некотором волнении вошла в кабинет. Он оказался небольшим, полутемным и со вкусом обставленным. По центру стоял средних размеров стол с зажженной лампой, а перед ним пара кресел. На столе стоял подарочный набор ручек от «Монблан» и выключенный метроном. На полу был постелен ковер, а стены украшало несколько натюрмортов и картин с видами моря. Доктор Гиршбейн стоял около занавешенного окна и смотрел сквозь него на улицу. Окна были закрыты, отчего в кабинете царила почти полная тишина. Вместе с тем в помещении было очень тепло, а монотонное тиканье настенных часов создавало в рабочем кабинете доктора почти домашний уют.

Он обернулся и указал рукой на огромное кресло:

— Прошу вас.

Анабель села в кресло и тут же провалилась в него чуть ли не с головой. Она попыталась выбраться из него и усесться на край, но тут же опять утонула.

— Замечательно! — сказал доктор Гиршбейн, — Вам удобно, мисс..?

— Морган, — ответила Анабель, — Анабель Морган. Да, спасибо, очень удобно, даже слишком.

Он сел на второе кресло, сложил руки в замок и улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. При этом Анабель отметила для себя, что кольца на пальце у него нет.

— Вот и славненько, мисс Морган! Ведь решение наших проблем нельзя начинать с проблемы и дискомфорта, пусть даже и незначительного. Внешний комфорт пусть будет залогом внутреннего. Вы должны знать, мисс Морган, очень хорошо, что вы сегодня пришли сюда. Принятие решения обратиться к человеку моей профессии, для многих бывает непросто, но именно оно (это решение) уже и есть начало выздоровления, также, как осознание проблемы — есть начало ее преодоления. Итак, что вас беспокоит?

— Я… — Анабель растерялась и потеряла мысль, — я плохо сплю.

— Что ж, бессонница, хотя и не столь пугающее явление по сравнению со многими другими реалиями нашей жизни, но она может быть началом чего-то худшего. Или являться лишь вершиной айсберга и сигналом о чем-то более важном. Как вам кажется, мисс Морган, ваша бессонница имеет под собой что-нибудь, какие-нибудь предпосылки? Может быть из вашего прошлого? Или кого-то из ваших родственников? Подумайте. Я уверен, вы знаете ответы.

— Да, возможно. Несколько лет назад из-за меня пострадал человек.

— Вы говорите из-за вас, но так ли это на самом деле? Не пытаетесь ли вы взвалить на себя вину за это событие, будучи к нему непричастны?

— Нет, я была причастна.

— Вы были причастны. Хорошо. А как насчет ваших намерений? Статусная оценка поступков проистекает из их мотивировки. Вы можете сказать, что сделали это специально? Ведь одних наших интересов, целей и желаний недостаточно для вынесения объективного решения или оценки. Важно намерение, обнаруживающее истинную природу мотивов поведения человека и направление развития его личности.

— Да, мотивы у меня были, — Анабель оттянула воротник водолазки, так как ей становилось жарко, — я не хотела опростоволоситься в глазах друзей.

— Друзья, друзья. Как часто наше окружение подминает нас под себя, стирает границы нашей индивидуальности и делает своим рабом, не правда ли? Действительно, общепринятые нормы поведения и взаимоотношения в обществе, помогают нам сформировать в своем сознании какие-то первоначальные представления нравственного, этического и вообще практического характера, которые можно назвать базовыми, конструктивными. Но в дальнейшем в организованном и целенаправленном процессе по самовоспитанию, личность должна развиваться и, так скажем, «обрастать» индивидуальностью. Собственно, она и должна становиться личностью, а не нести за собой проблемный груз общественных стереотипов и недостатков общества. Социальная адаптация индивидуума почти всегда неразрывно связана с ложнонаправленной атрибуцией, как ситуационной, так и диспозиционной. Отсюда и социальная дезориентация, причиной которой может быть дезориентация психологическая или аутопсихическая. Различного рода перфекционистические потуги и атрибуции, реальный или вымышленный недостаток внимания, могут иметь предпосылками как раз подобного рода дисфункции. Отсюда и самобичевание — обвинение себя в разного рода негативных событиях и происшествиях как своей жизни, так и жизни других.

Наша с вами задача окунуться в первопричины нашей проблемы, выйти за рамки привычных и статичных мировоззренческих позиций, суметь достичь взаимопонимания и единообразия в достижении цели. Человек не только несовершенен, но еще и постоянно меняется. Эти трансформации происходят на всех уровнях его биологического и психологического существования. И мы с вами должны определиться с мотивами и действиями, причинами и следствиями, построить правильно взаимодействующую структуру всех компонент вашего мировоззрения. Именно там кроются причины наших страхов и неуверенности, именно в этом хаусе находятся ответы на наши жизненные вопросы, не дающие нам покоя в жизни. И ваша роль в этом процессе доминирует, так как именно у вас находится ключ от этой дверцы. На этом фронте мы с вами союзники и друзья, но только у вас имеются ответы на ваши вопросы. В прояснении ваших убеждений и ценностей моя роль не так значительна, как ваша. Загляните в себя. Вы знаете себя гораздо лучше, чем вам кажется, чем вы привыкли себя ощущать. Вам нужно только расслабиться, раскрепоститься. Вы знаете ответы. Расслабьтесь и вернитесь в самое начало, к самым истокам, туда, где все началось.

Доктор говорил очень неспешно и монотонно. При этом он немного качал головой и жестикулировал. Плавные движения его рук и тела были синхронны дыханию Анабель. Его пристальный и немигающий взгляд, казалось, проникал в самую глубину ее души. Звук настенных часов, казалось, ритмично отбивал последние секунды трезвости сознания Анабель. Этот звук становился все приглушеннее, а очертания окружающей действительности все прозрачнее. Анабель не могла выдержать пристальный взгляд доктора и потому периодически смотрела на его руки, которыми он искусно и незаметно управлял ею, словно опытный дирижер симфоническим оркестром. Она так и не смогла уловить грань, после которой четкие контуры комнаты стали абстрактными, а удары часов слились с голосом доктора в одну стройную композицию.

— Вам нужно отложить всякое сомнение и полностью довериться мне, ввести меня в сокровенные тайники ваших переживаний. Вместе мы сможем рассмотреть истинные первопричины сложных взаимозависимых процессов, проследить их взаимосвязь и влияние на других людей, ваших родных и знакомых. Именно эти сигналы давно не дают вам покоя, всякий раз возвращаясь к вам в ваших беспокойных снах. Они словно тревожный звонок, предупреждающий о нависшей угрозе.

Вдруг в этот самый момент телефон на поясе Анабель сильно завибрировал, а еще через несколько секунд зазвучал мелодичный танцевальный рингтон. Она открыла глаза, которые уже были крепко сомкнуты, и встрепенулась. Осмотревшись вокруг, Анабель уставилась на доктора.

— Что здесь происходит?! Что вы со мной сделали?!

— Мисс Морган, успокойтесь. Ничего страшного не произошло. Просто я таким образом работаю с клиентами и устанавливаю контакт.

Анабель вскочила с кресла:

— Контакт вы устанавливаете с клиентами?! Вы что, копались у меня в голове?! Я вам такой «контакт» покажу! Я на вас в суд подам!

Она стремительно вышла из кабинета, оставив дверь распахнутой.

— Мисс Морган, прошу, успокойтесь, — доносился позади голос доктора Гиршбейна, — Мы почти выявили суть проблемы.

Но она уже вышла на улицу и скрылась за углом.

— Может выслать ей счет и заявить в полицию о неоплаченных услугах, — спрашивала секретарша Оливия у доктора Гиршбейна.

— На какой адрес и на чье имя мы вышлем счет? Нет никаких доказательств, что она вообще тут была.

Но Анабель не слышала всего этого. Она шла и удивлялась, каким же приятным может быть холодный ноябрьский ветер. Достав телефон, она увидела пропущенный звонок от Вероники. Набрав номер своей подруги, Анабель многозначительно произнесла:

— Ты даже не представляешь как вó время ты позвонила!

— Ты о чем это?, — недоумевала Вероника.

— Я о твоем чокнутом докторе.

— Так ты ходила к нему? И как все прошло?

— Что тебе сказать — колыбельные песни твой доктор распевает, как соловей. Но рыться без моего ведома в моей голове я никому не позволю!

— Бэлла, ты сама усугубляешь ситуацию. Ты же понимаешь? Огородившись ото всех стенами, ты добровольно заключаешь себя в какой-то монастырь. Тогда тебе и правда путь только в церковь.

— Церковь?!, — удивилась Анабель, — Ты что меня уже в монашки записала? Я тут, кстати, видела одну на днях… Подожди, а они там что, решают психологические проблемы?

— Вообще-то церковь как раз и занимается в первую очередь вопросами души. Очень странно, что ты этого не знаешь.

— Вот уж заниматься церковными вопросами у меня совсем нет настроения. Я не понимаю, меня одну что ли выворачивает от докторов выносящих мозги простым людям!?

Они засмеялись.

— Думаю, — отозвалась Вероника, — ты обязательно найдешь себе сторонников. Ладно, охотница на психотерапевтов, увидимся завтра. Пока.

— Пока.

— Охотница на психотерапевтов, — улыбаясь повторила Анабель, — Звучит неплохо. Вот стану судьей и буду добиваться запрета на их подозрительную деятельность.

Пройдя еще несколько кварталов и свернув за угол, она вдруг заметила на другой стороне улицы красивый собор из красного кирпича с колокольней. Немного колеблясь и справляясь с потоком нахлынувших внутренних сомнений и противоречий, Анабель направилась к нему.

Подойдя к воротам, она прочитала на изящной металлической вывеске: «Храм в честь праведных Иоакима и Анны». Тут же висело расписание богослужений на русском и английском. Неуверенными шагами, словно по минному полю она медленно приблизилась к входным дверям. Войдя внутрь, Анабель замерла у входа дивясь убранству православного храма. Повсюду были развешаны большие и маленькие иконы, а воздух был наполнен запахом ладана. Святые, как бы задумчиво и даже серьезно смотрели на нее сверху вниз. У нее мелькнула мысль, что они как будто специально спустились из другого мира, чтобы посмотреть на нее, первый раз вошедшую в храм. Храм был почти пустым. Светильники были погашены, за прилавком сидела женщина в платке, а в дальнем углу храма несколько человек ожидали свою очередь на исповедь. У аналоя стоял невысокий священник и внимательно слушал очередного исповедника.

Выждав еще несколько минут, Анабель медленно двинулась вглубь храма. Пропустив несколько икон в деревянных и металлических кивотах, она вдруг увидела большое распятие с Иисусом Христом. Подойдя к нему, она сразу узнала его. Тут же стояла Богоматерь и апостол Иоанн. Лик Богородицы выражал непомерную сердечную скорбь, а руки были сложены на груди, как бы в молитвенном вопле. Анабель застыла перед распятием, не в силах оторваться от печального взгляда Божией Матери. Ей вспомнились слова «Она все знала заранее, еще до Его рождения Она все знала». Анабель явно ощущала в происходящем какую-то тайну, но не могла ее постичь. Наконец, оставив Голгофу, она вернулась и подошла к прилавку со свечами. Женщина что-то писала в журнале.

— Простите, — обратилась к ней Анабель, — с кем я могу поговорить?

Посмотрев на молодую девушку, женщина ответила:

— К священнику. Он занят. Вы можете подождать здесь, — она указала рукой в сторону.

Анабель отошла от нее и, постояв несколько секунд в стороне, направилась к входной двери. «И тут тоже ждать надо, — возмущалась она про себя, — еще бы записаться предложила». Она сама не понимала что ее больше раздражало: то ли внешний вид этой русской женщины, то ли ее корявый английский. Она так и стояла лицом к двери и смотрела на дверную ручку, терзаясь сомнениями и каким-то глупым ощущением неудовлетворенности, словно кто-то нарочно подстроил ей пакость. Вдруг сзади раздался негромкий мужской голос. Обернувшись, Анабель увидела, что священник подошел к прилавку и что-то спрашивал по-русски у той женщины. Обменявшись еще несколькими короткими непонятными для Анабель фразами, он уже хотел было развернуться, как вдруг заметил девушку держащуюся за ручку входной двери и смотрящую в его сторону. Нисколько не медля, он сразу же развернулся к Анабель и подойдя ближе спросил по-английски:

— Вы что-то хотели, у вас проблемы?

Священник был средних лет с небольшой ровной бородой. Он был облачен в ризы белого цвета и неплохо справлялся с английским, что Анабель сразу для себя отметила.

— Я… мне… снятся кошмары. — опустив глаза и заикаясь выдавила она из себя, нервно теребя в руках кончик своего пояса. Затем, немного помолчав, добавила: А еще из-за меня погиб человек, меня ненавидит моя мать, меня раздражают люди и я не могу выйти замуж.

Анабель бросила на него короткий взгляд и снова опустила глаза. «Да уж, знакомство, — думала она, — Сейчас, наверно, спросит из какой клиники я сбежала, а я скажу — Я как раз от психотерапевта и сразу к вам! Вот посмеемся!» Она хихикнула про себя.

Священник некоторое время молчал, а затем спокойно спросил:

— Когда вы последний раз исповедовались?

Анабель посмотрела на него дикими и исполненными удивления глазами:

— Если вы мне объясните что это такое, то я, пожалуй, смогла бы ответить.

— Я понял вас. — он сложил руки на животе, — Большинство наших внешних, и внутренних проблем, связаны с нарушением духовной жизни или, проще говоря, с ее отсутствием, как, например, в нашем случае. Отсюда и раздражение, внутреннее неспокойствие, обиды и прочие проявления бездуховности.

— Я имею непосредственное отношение к искусству и не считаю себя бездуховным человеком, — запротестовала Анабель.

— Это похоже на то, как, если бы сказать — быть святым, значит быть вегетарианцем, — ответил священник. Но я имею в виду не посещение картинных галерей и чтение литературы, а живой разговор с Богом и хождение пред Ним. Для этого мы имеем спасительные таинства, которые помогают нам держаться на плаву, то есть сохранять мирное расположение духа в этом неспокойном мире.

— С Богом? Но для этого, я полагаю, нужно сначала верить в Него. Так ведь?

Анабель смотрела в глаза священника и удивлялась его невозмутимому спокойствию.

— Совершенно верно, — ответил он, поправляя на груди крест. — А еще, чтобы участвовать в таинствах, нужно как минимум быть крещеной. Что у нас с этим? — Его лицо приняло вопросительное выражение, а брови немного приподнялись вверх.

«Опять какие-то условия», — поднялась у Анабель волна внутреннего протеста.

— Святой отец, к чему такие сложности? — уже вслух спросила она, — Неужели нельзя это решить как-то проще?

— Я как раз и говорю про самый простой путь — крестишься и пребываешь в Церкви благодати, наслаждаешься небесными дарами.

После этих слов священник замолчал. Анабель тоже стояла молча и пыталась переварить услышанное. Крещение, это когда в речке купают? Что-то подобное она видела по телевизору. Но про себя не могла сказать ничего внятного. Через некоторое время она проговорила:

— Я не знаю про крещение.

— Ты сказала у тебя есть мать; она может знать?

— Не знаю, я с ней не общаюсь.

— Придется спросить, — продолжал настаивать священник, — это важно. К тому же, она ждет твоего звонка.

Анабель внимательно посмотрела на него:

— Откуда вам знать? Вы ничего обо мне не знаете!

— Потому что она твоя мать. Поверь мне. Это проверено. Мне сейчас надо идти. Когда узнаешь про крещение, приходи в любое время. Буду рад тебя снова здесь увидеть.

При этих словах он улыбнулся и чуть наклонившись заглянул ей в глаза. Затем развернулся и удалился вглубь храма.

Какое-то время Анабель стояла в тяжелых раздумьях, затем не спеша вышла из храма. Всю дорогу домой она думала то о словах священника, вспоминая такие совершенно новые для нее слова и понятия, как исповедь, таинство, благодать, то о матери, с которой отношения испортились уже давно, то о распятии и скорбном лике Богородицы. Да и просто сам разговор с священником был для нее насколько новым, настолько же и необычным жизненным опытом. Пытаясь осмыслить все это, одно она понимала совершенно точно — звонок домой был неизбежен. Посещение храма наполнило ее душу чем-то новым и светлым, доселе неизвестным ей. И она хотела до конца во всем этом разобраться.

Вечером, когда за окном усилился ветер, Анабель с ногами забралась в кресло и долго смотрела на телефон. Она то держала его в руках, то клала на стол, но набрать абонента «Мама» все никак не решалась. Пробыв в томящем выжидании приличное время, она уже было передумала звонить и окончательно отложила сотовый, но в этот момент ее взгляд упал на фотографию, стоящую в стенке за стеклом. На ней была она с Анной, мама Лилиан и бабушка Роза. Это была замечательная поездка в Поттсвилл штат Пенсильвания на родину дедушки Майкла. Он как раз делал этот снимок. Анабель вспоминала, как они катались на лошадях, рисовали мелками на асфальте, бегали по пустым улицам знаменитой Централии — города-призрака и оставляли для привидений рисунки на стéнах домов, помогали женщинам на огороде, поливали друг друга водой из шланга и вообще весело проводили время беззаботного детства. Именно следы этой искрометной радости и были запечатлены и освещены яркими лучами солнца на радостных лицах когда-то счастливой семьи. Анабель вспоминала свою мать — такую любящую и заботливую, часто улыбающуюся и называющую себя самой счастливой женщиной на земле, так как Бог подарил ей двух прекрасных дочерей. Наверно, именно поэтому так болезненно воспринималась ею боль утраты, — думала Анабель.

Наконец, она взяла телефон и набрала номер. После нескольких длинных гудков на том конце повисла тишина. Сначала Анабель подумала, что произошло разъединение, но потом догадалась в чем дело.

— Мам, ты здесь, ты меня слышишь?

В трубке по прежнему стояла тишина.

— Алло, мам!

— Что ты хотела?

Ее голос был низким и неприветливым. Создавалось впечатление, что кого-то насильно вынудили отвечать на нежеланный телефонный звонок.

— Я… просто звоню, чтобы…, — Анабель пыталась связать мысли в стройное предложение. От волнения у нее с трудом это получалось, — чтобы узнать о своем крещении.

В ответ не раздалось ни звука. Несколько секунд Анабель слышала лишь протяжный вой ветра за окном.

— Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Не поздно ли ты решила покаяться?

— Мам, только не начинай опять о старом!

— Где ты тогда была со своим покаянием?! О старом?! Для тебя это «старое»!?

— Я не то хотела сказать…, — начала было оправдываться Анабель.

— Вот оно твое отношение — о старом! Я каждый день переживаю это снова и снова, как в первый раз. Я каждую ночь вижу ее во сне, а тебе и дела нет! Ты нисколько не изменилась и своими разговорами о крещении не сможешь меня переубедить!

— Мам, послушай пожалуйста…

— И отца тоже довела! У него и без тебя сердце было слабое.

— Мам…

— Ты сможешь когда-нибудь понять, что на свете есть и другие люди, кроме тебя?! Что за свои поступки нужно отвечать?! Что причиняя боль любимым, ты рискуешь остаться одна, совсем одна?! Ты понимаешь это?!

Анабель молчала. Уже много лет назад она перестала предпринимать попытки что-то сказать или доказать матери, так как думала, что это бесполезно. На том конце провода был слышан плач. Анабель содрогнулась. Она давно уже не слышала, как плачет ее мама и сейчас была совершенно к этому не готова.

— Как можно быть такой жестокой! — произнесла Лилиан сквозь слезы, — Лишила меня сразу обеих дочерей, а теперь звонишь, чтобы позлорадствовать!

— Мам…

— Не звони мне больше. Так я смогу быстрее забыть о тебе.

— Мам, прости меня, — тихонько сказала Анабель, но в трубке уже были гудки. Телефон выпал у нее из рук, а сама она так и осталась сидеть в кресле и смотреть в одну точку обхватив руками колени. Одинокая слезинка украдкой скатилась по ее щеке и исчезла в складках кресла. Неужели невозможно вернуть хотя бы частицу прежних отношений, не говоря уже о счастье? Неужели нет таких слов, которыми можно было бы расположить к себе когда-то любимого и любящего тебя человека? Наверняка есть, только где же их взять? Или я делаю что-то не так? Может моих усилий недостаточно? В свое время ты приложила достаточно усилий, чтобы все разрушить, подошла основательно к делу.

Ветер на улице напевал ноябрьские мотивы, а Анабель незаметно для самой себя погрузилась в воспоминания своей школьной поры.

Стояло лето, и ночи были вполне сносными, чтобы в тайне от родителей до рассвета гулять и любоваться безбрежным океаном звезд. Но эта ночь была особенной для Анабель и ее друзей. Они долго готовились к ней и, наконец, момент истины настал! Но если для них это было простым развлечением, подростковой забавой, то для Анны это было серьезным испытанием на зрелость. Не отдавая отчета своим действиям, она слепо верила своей сестре и наивно стремилась быть взрослой. Еще накануне Анабель дала ей указания — куда и когда она должна прийти. В глубине души она сомневалась, что Анне вообще удастся ночью незаметно ускользнуть из дома. Но все приготовления были завершены и оставалось только следовать плану.

Приближалась полночь. Именно в полночь Анна должна быть на условном месте. Ночь была ясной, и полная луна ярко освещала окрестности. Где-то там, между деревьев и кустарника по тропинке шла двенадцатилетняя девочка. Ее путь лежал на старое кладбище, в самую дальнюю его часть, где находилось несколько древних фамильных склепов. Анна знала про эти места и даже, кажется, один раз была на этом кладбище, но не одна и не ночью при полной луне. Где-то неподалеку раздался собачий лай, от которого девочка вздрогнула и испуганно оглянулась. Она опустила руки в карманы своей кофты и участила шаг. Наконец, в отдалении показались первые могилы. Черными пятнами они заполняли поляны и пригорки. Из-за недостаточного освещения прочитать поминальные эпитафии на плитах не представлялось возможным. Кладбище занимало солидное пространство, так, что незнакомый с этой местностью человек вполне мог заблудиться среди древних и новых захоронений. Количество крестов и памятников стало увеличиваться, могилы располагались все плотнее, заставляя Анну петлять прямо между ними или перепрыгивать почти рассыпавшиеся от времени плиты. Она старалась избегать темных лесистых мест с почти непроницаемым мраком, а держаться открытых участков, освещенных ярким светом луны. Ей было разрешено использовать ручной фонарь, который она и зажгла сразу, как только стала углубляться в город мертвых.

Сначала она увидела один из склепов, который был поменьше и на секунду остановилась, освещая его фонариком и ища опознавательные знаки. Но ничего похожего на высокие конусовидные памятники по бокам входа она не видела, а потому по тропе прошла дальше. Но вот показался другой склеп, больший по размерам, точнее, это был вход в помещение склепа, с двух сторон от которого возвышались два острых шпиля. Это был он. Преодолевая жуткий страх, Анна подошла к деревянным дверям и, взявшись за тяжелое металлическое кольцо, потянула его на себя. Дверь поддалась почти сразу и с неприятным скрипом открылась. Звук скрипнувшей древесины гулким эхом унесся в глубину мрачных коридоров склепа и затерялся во тьме. Анна посветила фонарем. Луч света выхватил из темноты часть грязной лестницы уходящей вниз в подземелье склепа. Сделав неуверенный шаг, она начала спускаться. Лестница привела ее в небольшой прямоугольный зал, похожий на коридор, который заканчивался другими дверями. Здесь же по краям комнаты стояли каменные гробы. Анна обвела фонарем все помещение и медленно пошла вперед. В абсолютной тишине раздавался лишь звук ее шагов, точнее, шорох камешков, предательски хрустящих у нее под ногами.

Она подошла к металлическим дверям, которые тоже были закрыты. Анна осветила фонарем ручки, выполненные в форме львиных голов с кольцами продетыми в нос. Взяв за железное кольцо, она потянула его на себя. При этом ржавые металлические петли издали такой оглушительный стон, что казалось пробудили всех покойников на кладбище. Анна застыла в ужасе и еще несколько секунд слушала затихающее в коридоре эхо. Еще не заходя в открывшееся помещение, она увидела в его центе каменную гробницу накрытую крышкой. Войдя внутрь, девочка застыла на месте. Тут начиналась самая главная часть испытания. Ей нужно было пробыть в этом помещении ровно час. Анна вцепилась в фонарик двумя руками и старалась не шевелиться. Мертвая тишина буквально оглушала своим звоном. Анна каждую минуту смотрела на свои часы и молилась, чтобы батареек в фонарике хватило на час. В какой-то момент фонарь вдруг погас. Анна стала судорожно трясти его и молотить рукой, пока свет опять не загорелся.

Прошло минут двадцать. Она уже привыкла к темноте и могла видеть, как из продолговатых окошек под потолком в помещение проникает тусклый лунный свет. Она даже почти успокоилась, выровняла дыхание и, присев на корточки, играла с фонарем, освящая полосу узоров на гробнице, когда вдруг произошло невозможное. В тишине раздался какой-то тяжелый скрежет. Анна вскочила на ноги и с ужасом увидела, как прямо перед ней крышку каменного гроба изнутри отодвигают в сторону чьи-то костлявые руки. Направив луч света в том направлении, она увидела длинные когти на руках и сине-зеленый цвет кожи. Кто-то рывками и с усилием сдвигал тонкую мраморную плиту, а из самого гроба раздавалось какое-то рычание. В шоковом оцепенении Анна стала пятиться назад, не отводя широко раскрытых глаз от ужасающей картины. Вот крышка уже наполовину сдвинута и из гроба неестественно медленно поднимается чья-то фигура. Длинные волосы свисают плотными прядями и скрывают лицо. В этот самый момент Анна услышала сзади какой-то шорох. Быстро обернувшись и направив фонарь в сторону звука, она увидела, как из гробов, стоящих по бокам коридора, вываливаются другие фигуры — сначала две, потом еще две и медленно ползут по направлению к ней.

Издав пронзительный крик, Анна бросилась между ними к лестнице, ведущей на верх. Взлетев по ней со скоростью молнии и мелькнув на мгновение в лунном свете, она исчезла в ночной темноте. Ее крик еще какое-то время оглашал кладбище, но уже через минуту он затих.

— Я думала, что окоченею здесь, — сказала Анабель, выпрыгивая из гробницы. — Теперь я понимаю, что чувствуют покойники лежа в холодном гробу.

— Ты чего так рано, надо было 30 минут ждать, мы же договорились, — вставая с пола сказал один из ребят по имени Джейсен.

— Я замерзла, ты понимаешь!? Надо было еще что-нибудь под эту сорочку одеть.

— Да, прохладно здесь.

— Вы это видели?, — ребята с трудом сдерживали смех, — Да она легко сейчас даст фору самой Элизабет Робинсон. — Они засмеялись.

— Анна, мне нужны твои мозги, — Микки изобразил мертвеца.

— Мне кажется, — сказала Моника, знакомая Анабель, — теперь она обидится на нас и будет обходить за версту.

— Ну да, как же!, — возразила Сара, девушка с другого факультета, — Теперь она взрослая и будет постоянно ошиваться с нами.

— Какая же она взрослая? Она не прошла испытание!

— А по-моему, получилось отлично. Давно так не веселился! Надо бы ввести это в практику.

— А что, отличная идея — теперь все малолетки должны будут доказать, что могут учиться в средней школе.

— Думаю, не нужно этим злоупотреблять. Как бы не вышло чего.

Ребята возвращались обратно, по дороге весело смеясь и снимая весь свой маскарад. Они шумно обсуждали происшедшее и делились своими впечатлениями. Полная луна освещала им путь и, казалось, улыбалась вместе с ними. Они шутили, что запомнят эту ночь надолго. Как же они были правы, только случилось это совсем по другой причине.

Налетевший очередной порыв ветра оторвал замерзшую ветку, которая звонко ударила по подоконнику. Анабель вздрогнула и несколько раз моргнула. Она никогда не была в восторге от воспоминаний, но не могла противостоять их навязчивой природе. Уносясь в прошлое и заново переживая происходящее, она переосмысливала свои поступки и мотивы, по-новому видела события и свою роль в них. И от этого ей становилось только хуже — груз ответственности душил и не оставлял сомнений в ее личной причастности.

Засыпая, Анабель опять смотрела на веселые лица на фотографии с тумбочки и сожалела, что все повернулось именно таким образом. Будущее пугающе неизвестно, а прошлое не вернешь. Но в ночных кошмарах прошлое все равно настигало ее. И этой ночью ей опять предстояло лежать в ожидании в холодном гробу и слушать свой пронзительный крик, теряющийся в темных уголках сырого склепа.

Следующий день прошел как обычно. На работе было несколько экскурсий, в перерыве между которыми Анабель коротала время в чтении, общении с Вероникой, либо просто сидела и задумчиво смотрела в огромные окна витрин. Вечер тоже не предвещал никаких неожиданностей. Анабель уже морально настроилась на привычную волну вечерней монотонности и скуки. Но когда на зазвонившем телефоне она увидела фотографию матери, то поняла, что ошиблась.

— Мам, привет.

— Бэллочка, я тут подумала, что нам нельзя так больше…

— Мам, прости меня за все. Мне давно надо было это тебе сказать. Может быть вся моя жизнь идет наперекосяк как раз из-за этого. Ты абсолютно права, ты всегда была права — я только о себе и думаю постоянно. Моя проклятая самовлюбленность только увеличивает пропасть между нами. И мне очень жаль, что я ничего не могу исправить. Я не могу вернуть тебе Анну. Но я хочу, чтобы ты знала — у тебя есть дочь! Прошу, не вычеркивай меня из своей жизни. Я лишила тебя дочери, но прошу, не лишая меня моей матери.

Еще только начав говорить, Анабель уже почувствовала набегавшие слезы. И теперь она разразилась безутешным плачем. Горячие слезы обжигали ей щеки, но она не могла их остановить. Да и не хотела. Это были слезы примирения, слезы воссоединения, и они бесконечно отличались от слез уязвленного самолюбия, которые знала Анабель. Она рыдала навзрыд, а на том конце провода плакала от радости ее мама, радуясь воссоединению оставшихся осколков разбитой семьи.

Их разговор продолжался еще очень долго; за годы непонимания накопилось столько невысказанного, столько наболевшего. Они говорили и слушали, смеялись и плакали, вспоминали истории любимых фотографий и радостные моменты. Помимо всего прочего Анабель узнала, что давным-давно была крещена у протестантов — в Шведской лютеранской церкви и почувствовала некоторую гордость за то, что является крещеной.

С этой радостной новостью на следующий день она поспешила в уже знакомый ей храм. Светило солнце, отчего город наполнился яркими тонами, а настроение Анабель было еще более праздничным. Для себя она определилась и видела причину своего эмоционального подъема в примирении с матерью, за что и хотела поблагодарить священника из храма. Но примирение с земной матерью было лишь прелюдией к другому, еще более важному событию в ее жизни — примирению с Отцом Небесным.

В храме шла панихида. Священник негромко что-то напевал и ритмично кадил. Человек около десяти стояло и молилось, а облако кадильного дыма не спеша поднималось под купол храма. Анабель заметила, что панихиду служит другой священник. Подойдя к свечному ящику, она обратилась к сидевшей там женщине:

— Здравствуйте. А где священник, с которым я вчера разговаривала? Вы же помните меня?

Женщина кивнула в ответ и указала рукой на алтарь:

— В алтаре, — коротко ответила она, — нужно подождать там.

Анабель отошла от прилавка и направилась к правому клиросу, на который указала ей женщина в платочке. Встав рядом, она стала терпеливо ждать, мысленно пытаясь сформулировать свою речь. Минут через 5-10 из южной алтарной двери вышел вчерашний священник. Сегодня он был в черной рясе и держал в руках несколько книг. Увидев Анабель, он улыбнулся:

— Кого я вижу! Девушка, которая любит быстро и просто решать проблемы!

Анабель улыбнулась в ответ. Это был уже принципиально другой диалог. Они общались около часа, в течение которого Анабель узнала, что его зовут отец Киприан и поведала ему о своем лютеранском крещении. Отец Киприан, в свою очередь, рассказал ей о Православии, заблуждениях протестантизма и его историческом пути. Особое внимание он уделил мучениям совести и таинству Покаяния.

— Очень часто, — говорил отец Киприан, — люди живут с грузом грехов, который давит на них и мучает. Они пытаются найти спасение и облегчение своей совести в разного рода увеселениях и пороках, алкоголе и наркотиках, музыке и искусстве, пытаясь всем этим заполнить внутреннюю пустоту в своей душе. Но от этого бывает только еще хуже, так как душе нужна духовная пища — молитва и слово Божие.

Ты уже столько лет горишь в огне своей совести и живешь с грузом на душе! Может пора уже избавиться от этого непосильного бремени?

— Да, — ответила Анабель, — я очень этого хочу, и мне это очень знакомо. Наверно, бессознательно я всегда этого желала.

— Вот и замечательно! Но сначала тебе необходимо стать православной христианкой.

Отец Киприан вкратце рассказал ей о трех чинах перехода в Православие из других религий и сказал, что ему нужно уточнить у своего епископа некоторые детали ее случая. После этого они обменялись номерами телефонов и договорились о встрече.

— Я очень рад, что у тебя все налаживается с твоей мамой, — сказал отец Киприан, — Мама — это одна из тех святынь, которую мы имеем на земле от Бога. И если для верующего показателем отпадения от Бога можно назвать забывание основных молитв, например, «Отче наш», то пиком отпадения от семьи, является — ненависть к матери.

Когда разговор уже подходил к концу, и Анабель собиралась уходить, вдруг рядом прошла монахиня. На голове у нее был уже знакомый Анабель темный норковый берет с цветами. Но это была другая монахиня с тем же беретом.

— У вас тут все монашки в норке ходят? — улыбнулась она.

— Нет, не все, — отец Киприан улыбнулся в ответ. — У нас подвизаются две монахини. А этот берет кто-то пожертвовал. Они иногда носят его по очереди. Не думай об этом; сосредоточься сейчас на восстановлении храма твоей души.

Анабель ушла, окрыленная ожиданием чего-то, хотя и неизвестного, но хорошего. Она чувствовала приближение каких-то светлых перемен в своей жизни, чего-то, что изменит ее навсегда. И эти перемены не замедлили наступить. Уже через несколько дней позвонил отец Киприан и сказал, что поскольку она крещена в традиционном лютеранстве и с тремя погружениями, то ее можно принять по второму чину — через миропомазание.

В тот день Анабель пришла в храм вместе со своей подругой Вероникой и еще несколькими близкими знакомыми, с которыми посчитала нужным поделиться своей радостью. Она очень волновалась и нервничала, но когда начался чин присоединения, то почему-то стала абсолютно спокойной. Для большего осознания грехов и спокойствия ее совести, отец Киприан решил во время чина присоединения провести исповедь. Когда Анабель впервые в жизни подошла к исповедальному аналою, то опять заволновалась: ее сердце учащенно забилось, а ладони вспотели. Какое-то время она стояла молча и понимала, что момент перемен настал. Она в нерешительности молчала, но отец Киприан не торопил ее. Он просто ждал. Анабель уже открыла рот, чтобы произнести слово, как вдруг почувствовала, что ее дыхание стало учащенным, а глаза наполняются слезами. К горлу подступил ком. Наконец, сделав над собой немалое усилие, она сказала:

— Я… убила свою сестру. Я убила…

Больше она ничего не успела произнести. Слезы бурным потоком хлынули из ее глаз, а грудь содрогалась и горела огнем. Закрыв лицо руками, она стояла и горько плакала ничего не видя перед собой. Она боялась этой фразы вот уже одиннадцать долгих лет. Больше всего на свете она боялась признаться в этом не только кому-то постороннему, но даже себе самой. Всю последующую за школой жизнь она чувствовала за собой вину, но всякий раз пыталась упрятать эти чувства в самые глубины своей души. И сейчас в эти отдаленные уголки утомленной души, впервые проник Божий свет надежды и всепрощения.

Через несколько минут, когда плач приутих и стало возможно говорить, Анабель начала свой рассказ.

— Нас у матери было двое: я и моя младшая сестра Анна. Как часто бывает, Анна пользовалась бóльшим вниманием и большей любовью в семье. Все было для нее. По крайней мере, мне так казалось. У меня это всегда вызывало ядовитую зависть. Дома мы жили мирно, хотя какие-то разногласия бывали постоянно. Но вот в школе я делала вид, что не знаю ее. Я как будто получала там возможность выплеснуть скопившееся дома недовольство. Но незлобивая Анна, казалось, этого не замечала. Она стремилась быть взрослой и во всем походить на меня. На руке у нее постоянно висел маленький медвежонок Тедди. Он был сделан из какой-то светоотражающей материи и светился в темноте. Я помню, что из-за него мне было стыдно с ней разговаривать в школе. Я тогда не понимала, что она была еще совсем ребенком: таскала с собой игрушки, да и выглядела младше своего возраста. Мы могли бы никогда и не пересечься в школе, если бы она была чуть младше, но она постоянно догоняла меня. Подпитываемая общими школьными настроениями, я сделала выбор в пользу своего положения среди школьных друзей. Я предала Анну. Но самое плохое было впереди.

Однажды мне пришла мысль — устроить ей что-то вроде инициации. Она хотела казаться взрослой, думала я, так пусть это докажет. Мы с моими друзьями устроили ей испытание, которое состояло в том, чтобы пробыть ночью на кладбище некоторое время. По сути, простая проверка нервов. Но секрет был в том, что мы спрятались там и сильно напугали ее. Для нас это была забава такая, мы развлекались. Я даже не уверена изменилось бы наше отношение к ней, пройди она это испытание. Но произошло то, чего никто не мог предвидеть. Когда Анна в страхе убежала с кладбища, мы пошли обратно и всю дорогу смеялись над нашей изобретательностью и удачной шуткой. Пока не дошли до нескольких частных владений обнесенных невысоким забором. Проходя вблизи одного из них, рядом с нами за забором залаял большой канарский дог. Мы в страхе отпрыгнули и рассмеялись. Их там оказалось двое. Но прéса канарио не обращая на нас никакого внимания продолжили что-то есть на траве недалеко от забора. Кто-то из наших подошел поближе и спросил: «Что у них там?» Мы припали к решетчатой стене забора и стали рассматривать. Свет прожекторов едва достигал до нас, а потому все видели только какое-то большое черное пятно. Но только не я.

Анабель на секунду замолчала и некоторое время беззвучно плакала. Потом она продолжила:

— Под ногами собак трепыхался маленький светящийся медвежонок.

Анабель опять замолчала и продолжала плакать. Отец Киприан глубоко вздохнул и закрыл лицо рукой. Никто этого не видел, но его сердце сжималось от боли, а глаза застилала пелена слез. Не часто можно услышать на исповеди что-то подобное.

— Я не помню что было потом. — продолжала Анабель, — Помню только, что кричала, как сумасшедшая, на что собаки не обращали никакого внимания.

Уже через неделю весь город знал что произошло. Двенадцатилетнюю девочку разорвали два преса канарио. Эти газетные заголовки до сих пор стоят у меня перед глазами. Мы с ребятами не понесли тогда ни уголовной, ни административной ответственности. Но нас — меня, ожидало нечто другое, но не менее тяжелое — груз личной ответственности за содеянное. Ведь это была моя идея, я все затеяла, и всем об этом было известно.

После этого мать, как будто подменили: она охладела ко мне, вообще перестала разговаривать, перестала есть, стала худой и замкнутой. Можно сказать, что контакт с семьей я поддерживала через отца, который продолжал со мной общаться. Но было видно, что это событие его тоже сильно подкосило. Это стало очевидно, когда через несколько лет у него случился сердечный приступ, — он умер прямо в гараже, когда ремонтировал газонокосилку. Это была очень непростая пора. К тому времени я уже заканчивала высшую школу. Мать, пользуясь случаем, предложила мне переехать к бабушке, якобы для учебы в местном колледже (по баллам я вполне проходила). А заодно могла бы ухаживать за ней. Но я-то догадывалась, что она просто не могла меня видеть. Может быть она видела во мне Анну. Я не знаю.

Анабель замолчала. Отец Киприан молча накрыл ее епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. После этого он продолжил чин присоединения и помазал ее миром с наречением ей имени — Анна. Тяжелый камень с души был сброшен, а многолетний огонь совести потушен. Благоуханное миро, смешиваясь со слезами, стекало по ее щекам, а на сердце была неописуемая радость — радость обретения Бога.

Теперь Анабель (в Православии Анна) постоянная прихожанка и участвует во всех англоязычных службах на этом приходе. Так получилось, что престольный праздник в этом храме совпал с днем ее тезоименитства, что стало для нее особой радостью. В галерее теперь одним из главных экспонатов для Анабель стала икона распятия. Она могла долго рассказывать о ней, погружая экскурсантов в глубокий исторический, иконографический и сотериологический смысл изображенного на иконе события. Теперь Анабель знала тайну «бездействия» Богородицы в спасении Своего Сына от страданий — это была воля Божия, которая совершилась бы в любом случае. Впереди было первое причастие и долгие годы изучения Православия и познания себя, непростой борьбы со страстями, победы и поражения. А пока это Рождество Анабель впервые встретила со своей мамой. Обнявшись на пороге отеческого дома и плача от счастья, Лилиан тихонько сказала ей на ухо:

— Ты вернула мне Анну. Ты все-таки вернула ее мне.

29 октября 2013 г.

Библейская рулетка

«Крутите барабан. К сожалению, вы банкрот». Почему-то сейчас, лежа на остром асфальте среди окровавленного автомобильного стекла и глядя на крутящееся колесо перевернутого Рено Логана, мне пришли в голову именно эти слова из популярного капитал-шоу. Я не чувствовал своих ног, но зато очень ясно ощущал всю абсурдность и опасность того занятия, которому я не просто отдался с головой, но вручил свою жизнь. Как странно, почему же я не видел этого раньше? Я действительно крутил рулетку. Я пытался навязать Богу свои желания и его величество случай идентифицировать с волей Божией. Но на самом деле, я всего лишь стоял у большого барабана и то и дело вращал его, пока не выпал банкрот. Но Священное Писание — это не лото, а жизнь — не Поле Чудес, а, скорее, минное поле, на котором ошибки чреваты не простым переходом хода, а переходом в вечность, на пороге которой я сейчас и стоял. Но, обо всем по порядку.

Мое воцерковление началось всего несколько лет назад. Все как-то сразу получилось: познакомился со Священным Писанием, Псалтырью, тут же и храм подвернулся, службы, первая встреча со злобной бабушкой в храме, участие в таинствах, первый молитвослов. Душа как-то сама потянулась, раскрылась, захотела общения с Богом, мира совести. Отчасти все это Господь даровал мне вкусить. Завязались новые знакомства с православными. Это тоже было что-то новое. Категория людей, от которых не разит перегаром после вчерашнего, у которых лица не мрачного черного цвета, а обычные, людские и которые не сквернословят, когда бьют молотком по пальцу, а вспоминают какого-нибудь ежа или кота или их обоих. Все это располагало к жизни в лоне Церкви и воодушевляло на богоугодные поступки (не говорю — подвиги). Однако, спустя некоторое время что-то начало меняться. Внешний порядок вещей как бы остался прежним: храм, молитвы, посты и тд., но вот внутренний тянул меня дальше.

У любого православного с его воцерковлением тесно связано и знакомство с религиозной литературой: святыми отцами, подвижниками благочестия. Также было и у меня. Предавшись чтению душеспасительной литературы, я открывал для себя много нового, доселе неизвестного. Передо мной начали простираться бескрайние горизонты и перспективы, стали доступны новые понятия. И одним из них была — воля Божия. До своего прихода в Церковь, я совершенно не имел представления о том, что это такое. Моей жизнью, как и жизнью многих неверующих людей, руководила всем известная многодетная парочка: папа — случай и мама — случайность с их детишками: неизбежностью, закономерностью, логикой, расчетливостью, законами природы и эволюции. При этом оставалась масса вопросов и неразрешенных коллизий. Но воля Божия разрешала многие недоразумения, заполняла пустоты в сложных жизненных вопросах, примиряла недоумения и объясняла противоречия. Однако, как оказалось, и здесь все было не так просто.

Когда спустя какое-то время я научился отличать волю Божию от попущения Божия, возникла новая проблема — где же искать эту волю Божию? Мне говорили, что для этого есть старцы, молитвенники, которые достигая сердечной чистоты, познавали волю Божию. Но где их взять этих старцев? Если бы в каждом городе было хотя бы по одному старцу, не говорю уже по десять-двадцать. Как оказалось, их всего несколько человек на целую страну. Я тогда много молился о разрешении этого вопроса, и спустя какое-то время получил ответ. Нет, это был не голос с неба или во сне. Это был Иоанн Златоуст. Именно у него в трудах я прочитал такие слова: «Кто живет и рассуждает по собственному своему произволу, тот обольщает себя. А кто научится разрешать сомнения с помощью Писания, тот имеет своим учителем саму Истину… Священное Писание приводит нас к Богу и отверзает путь Богопознания». А святитель Василий Великий дополняет сказанное: «Священное Писание боговдохновенно и полезно и написано содействием Святого Духа с тем намерением, чтобы каждая ищущая спасения душа могла во всякое время выбирать себе из него, как из общего хранилища лекарств, нужные для нее целебные средства».

Итак, мое недоумение, казалось, было разрешено! Конечно! волю Божию правильнее всего искать в Священном Писании, ведь это слово Божие, принесенное нам с неба. Но возник новый вопрос — где конкретно ее искать, в каком месте Писания, как, по слову Василия Великого, «выбирать» из Писания то, что является для меня насущным именно сейчас?

Тогда я не знал ответа. Я решил, что надо учить Писание, ведь учили же его древние монахи. Но когда через месяц я так и не смог выучить первую главу Евангелия от Луки, мой энтузиазм ощутимо подиссяк. И тогда я сам того не ведая вернулся к тому, от чего когда-то ушел — к случайности. Его величество, случай посетил меня самым неожиданным образом. В то время я терзался сомнениями по поводу прихода: в одном меня устраивал священник, но не устраивал сам храм (он был оборудован в здании то ли бывшей котельной, то ли чего-то еще и не был достроен до конца), а в другом, наоборот: храм был хорош, а священник не устраивал. Сидя однажды вечером за столом, я думал, куда же мне продолжать ходить, какой храм станет для меня моим приходом? Спрашивать у этих священников было неудобно, и я не знал как найти оптимальное решение.

Был вечер, и за окном уже темнело. Эта уличная темнота невольно напоминала мне темноту моего неведения, в которой я находился. Где же этот прожектор, который разгонит мою тьму и укажет мне путь к познанию воли Божией?, — думалось мне. — Где же тот спасительный маячок, на который я бы смог смело идти во тьме неведения, не опасаясь заблудиться или преткнуться?

Пребывая в таких раздумьях, я взял в руки Библию и стал ее листать, при этом мысленно находясь далеко отсюда. Я думал о тех счастливых людях, которые всегда имеют под рукой духовного отца и могут в любое время задать ему любой вопрос. Как, наверно, хорошо монахам в монастырях? Они всегда могут посоветоваться с духовным отцом и без зазрения совести делать что он скажет. Наверно, это и есть плюсы монашеской жизни. Я уже пытался определить что же лучше: наслаждаться женской любовью и радостями семейной жизни или иметь всегда доступного духовного отца, когда вдруг осознал, что уже какое-то время смотрю на стих из книги пророка Аггея: «Обратите сердце ваше на пути ваши. Взойдите на гору и носите дерева, и стройте храм; и Я буду благоволить к нему, и прославлюсь, говорит Господь» (Аг. 1:7,8).

Некоторое время я пытался понять этот стих, как вдруг меня посетило легкое предположение, — а не ответ ли это на мой вопрос? И чем больше я размышлял над этим, тем больше убеждался, что так оно и есть. Наш недостроенный храм действительно находился на некоем возвышении и нуждался в строительстве. Все совпадало. И при этом Господь сказал, что будет благоволить к нему. Так, по крайней мере, я растолковал себе.

Таким образом, выбор храма был сделан, а я, кроме того, неожиданно открыл для себя способ познания воли Божией. Ведь это Священное Писание, — думал я, — значит враг не может действовать через него. Не знал я тогда, что такое же выдергивание цитат используют и сектанты, когда хотят оправдать свое лжеучение. Познать эту истину мне предстояло на своем собственном горьком опыте.

Но все это было впереди, а пока я все больше открывал для себя Священное Писание или, правильнее сказать, испытывал случай. На следующее утро собираясь на работу, я решил спросить у Бога, как пройдет мой сегодняшний день. Взяв Библию в руки, я открыл ее на первой попавшейся странице. Мой взгляд упал на слова из 13 главы послания к римлянам: «Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света. Как днем, будем вести себя благочинно…» (Рим. 13:12). Взяв это наставление себе в сегодняшний девиз, я начал свой новый день, а лучше сказать — новую жизнь.

Возвращаясь однажды с работы, я решил зайти в магазин и прикупить что-нибудь поесть. Войдя в большой супермаркет я на минуту задумался: А надо ли считаться с волей Божией при покупке еды? Не долго думая, я достал из кармана Библию, которая теперь была моим всегдашним спутником, и произнес: «Господи, накорми меня по воле Твоей святой!» После этой импровизированной молитвы, я открыл священную книгу. Это оказалась 39 глава книги Иисуса Сирахова. Он говорил: «Главное из всех потребностей для жизни человека — вода, огонь, железо, соль, пшеничная мука, мед, молоко, виноградный сок, масло и одежда» (Сир. 39:33). Как вы, наверно, уже догадались, я затарился макаронными изделиями, маслом, молоком и зажигалкой. Такой резкий переход на макароны, а также отказ от ржаного хлеба и еще много от чего, дался мне очень не просто. Прошла не одна неделя, пока я, наконец, не понял, что все вышеперечисленное было названо — главным. Значит есть и второстепенное, — подумал я. И после того, как я вспомнил про указание Божие есть мясо и рыбу, можно сказать, что все вернулось на свои места.

Библия стала моим неизменным спутником. Я никогда не расставался с ней. Даже дома я таскал ее с собой, чтобы разрешать мелкие недоумения. Например, закончив чтение книги «Несвятые святые», я задумался, за что бы взяться. Раскрыв Библию в самом конце, я прочел в 20 главе Откровения: «и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими» (Отк. 20:12). Книга жизни, — подумал я, — и где же я возьму книгу жизни?! Немного поразмыслив, я решил, что надо почитать что-нибудь из святоотеческого, так как это может способствовать внесению моего имени к книгу жизни.

В другой раз встал вопрос с походом на день рождения к знакомым. Мы были знакомы не так давно, но мне нравились эти люди, и я сразу согласился. Однако, после того, как я положил трубку, вдруг вспомнил о воле Божией. Кинувшись к Библии, я подождал мгновение и раскрыл ее: «Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня» (Ис. 1:14). У меня все похолодело внутри. Но я уже не мог противопоставить свою волю воле Божией. В конце концов пророк Исаия, кому принадлежали эти слова, был одним из великих пророков и волю Божию знал лучше всех нас вместе взятых. Позвонив своему знакомому, я извинился и назвавшись занятым, отказался от приглашения, чем заметно огорчил его.

Но, несмотря ни на что, мои эксперименты по испытанию судьбы продолжались. Однажды я стоял на остановке в ожидании автобуса. Внезапно на горизонте показались сразу два. Я машинально вынул Библию из кармана и помолившись открыл ее: «Сын человеческий! обрати лице твое на путь к полудню, и произнеси слово на полдень» (Иез. 20:46). «Лицо на путь к полудню?» Что бы это значило? О чем мне хочет сказать пророк Иезекииль? И что за слово нужно произнести? Может нужно взобраться на скамейку и призвать народ к покаянию? Нет, к публичной проповеди я пока не готов. Немного поразмыслив, я решил повернуться лицом к трассе — перпендикулярно к дороге. Который из автобусов остановится напротив меня, — думал я, — на том я и поеду. Но автобусы подъехали и встали так, что я оказался прямо между ними. Что за напасть, — подумал я, — Я не могу остаться здесь и ждать пока звезда с неба укажет мне путь, как волхвам! Быстро открыв Библию, я попал на Притчи Соломоновы и прочитал: «Путь глупого прямой в его глазах; но кто слушает совета, тот мудр» (Прит. 12:15). Ну хорошо, — подумал я, — спросим, авось чего новенького узнаем.

Я посмеялся над собой, так как прекрасно знал, что любой из автобусов мне подойдет.

Народ уже вышел, и теперь новая масса устремилась внутрь в надежде первыми занять свободные места.

— Простите, — обратился я к какому-то мужчине, — Какой из них идет до памятника Кутузову?

— Да оба идут, — сказал мужчина бросив на меня короткий взгляд. Было видно, что он торопился войти и был не особо рад неуместному вопросу какого-то незнакомца.

— Ну а какой все-таки лучше? — продолжал я спрашивать в надежде услышать более конкретный ответ.

— Да говорю, любой подойдет. — На этот раз он даже не обернулся.

— Ну, то есть можно и на этот, например, сесть, — задал я уже прямой вопрос.

— Да, можно и на этот.

Я зашел внутрь и пробравшись в самый конец уселся на сидение. Как же все это сложно!, — думал я глядя в окно, — Неужели именно так и нужно узнавать волю Божию? Почему я не могу просто подумать своей головой, ведь она же мне дана не только, чтобы уши на ней носить?! Что бы я потерял, если бы просто сел в любой автобус? Да, наверно, ничего бы не потерял, только это было бы уже мое решение и моя воля. А может Библия говорит что-нибудь об этом? Я достал Библию. «Господи, можно ли думать своей головой», — мысленно помолился я и открыл Священное Писание. Мне попалась книга псалмов: «И думал я, как бы уразуметь это, но это трудно было в глазах моих, доколе не вошел я во святилище Божие и не уразумел конца их» (Пс. 72:15,16).

Да, это действительно трудно уразуметь., — подумал я. Что это за святилище, в котором я найду ответ? Может это храм, может в храме я смогу найти ответ?

Эта мысль мне понравилась и даже подняла настроение. Я с некоторым облегчением вздохнул и перекрестился.

— Православный? — раздался вдруг голос напротив меня.

Передо мной сидели два аккуратных молодых человека и с интересом наблюдали за мной. Оказывается, они все это время сидели напротив, а я так увлекся размышлениями, что даже не обратил на них никакого внимания. Они поглядывали то на Библию в моих руках, то на меня и как будто немного улыбались.

— Православный, — ответил я.

— Ты читаешь Библию в автобусе?, — спросил меня тот, что сидел у окна.

— Читаю, а что удивительного?

— Ничего. Просто, не часто я вижу православного читающего в автобусе Библию.

Какое-то время мы ехали молча. Я имел возможность вполне разглядеть их. Одеты они были стильно и со вкусом. У одного даже виднелся галстук. Дорогие костюмы и аккуратные стрижки свидетельствовали не столько о личных вкусах и предпочтениях, сколько о принадлежности к какой-то религиозной организации. Это вполне могли быть мормоны или пятидесятнические проповедники. Наконец, один из них спросил:

— Зачем вы креститесь? Ты читаешь Библию, и где же там об этом сказано?

Это был как будто вопрос на засыпку. Я сначала растерялся, но потом вспомнил о Библии. Помолившись, я раскрыл на евангелии от Луки и прочитал в последней главе: «И вывел их вон [из города] до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их» (Лк. 24:50).

— В евангелии от Луки сказано, что Христос благословил апостолов, — ответил я, — Практика благословения и соответственно крестного знамения перешла в Церковь через апостолов.

— Как это она перешла? Где об этом сказано в Библии?, — улыбаясь спросил меня другой парень. Я снова открыл Священное Писание и попал на 1 послание апостола Павла к Коринфянам: «Хвалю вас, братия, что вы все мое помните и держите предания так, как я передал вам» (1Кор. 11:2). И тут же я вспомнил про предание, о чем когда-то читал.

— Ваша проблема в том, — начал я, — что вы отвергаете церковное предание. Тогда как даже апостол Павел говорил об этом. Он хвалил христиан, что они держат предания, которым он их научил, причем не только через писания, но и устно. То есть, надо полагать, что в Библию вошло далеко не все, чем пользуется Церковь сейчас. А еще апостол говорит про Евхаристию и миропомазание, про епископов и дьяконов, которым дает соответственные наставления. У вас есть нечто подобное? Вы, кажется хорошо знаете Библию, тогда почему вы не выполняете то, о чем в ней сказано? И вообще, что у вас за организация, сколько ей лет? Наша Церковь берет свое начало от апостолов, что может подтвердить епископская преемственность, а апостолы в свою очередь от Христа, а вашей так называемой «церкви» от силы лет 50, 100 в лучшем случае! И вы ли будете православных учить Богу молиться!?

Не без внутреннего удовольствия я наблюдал, как ухмылка сходит с их красивых лиц. Симпатичные прилизанные ребята сначала заметно насторожились, а потом как-то сникли. Они так и просидели до своей остановки не проронив больше ни слова. А я ликовал! И все же, думал я, не случайно я оказался в этом автобусе. Наверно, Священное Писание действительно вещает волю Божию. Эта поездка только еще больше утвердила меня в правильности моих действий.

Один раз я почти познакомился с красивой женщиной. Впрочем, оказалось, что не было воли Божией для этого знакомства, точнее, я так думал. В тот день мне понадобились услуги банкомата. Выбрав один, я направился к нему. Однако, меня опередила какая-то женщина с пакетом в левой руке. Я подошел и стал смотреть, как она пытается вставить карту в картоприемник.

— Черная магнитная полоса должна быть снизу, — наконец сказал я.

Она на секунду повернулась и посмотрела на меня. Это была симпатичная шотенка с в меру наложенным макияжем. Наши глаза на мгновение встретились.

— Спасибо, — ответила она чуть улыбнувшись, — Не люблю я все эти инновации.

— Честно говоря, я тоже не в восторге от всей этой пластиковой революции, — отозвался я. — Окна пластиковые, туалеты пластиковые, теперь еще и деньги пластиковые. Так глядишь и мозги пластиковыми станут.

Она засмеялась.

— Нет, полоса должна быть справа, — снова поправил я ее заметив, что она опять вставляет карту неправильно.

— Ой, как же все сложно!

Когда она одной рукой переворачивала карту, та выскользнула у нее из пальцев. Она попыталась поймать ее занятой рукой, но вместо этого пакет упал на землю, и из него, словно маленькие, румяные, вырвавшиеся на свободу колобки, посыпались апельсины.

— Я помогу, — мгновенно среагировал я и бросился поднимать катающиеся фрукты.

— Ничего, я справлюсь, — она тоже присела.

Мы собирали апельсины несколько минут и разговаривали о чем-то второстепенном, прекрасно понимая, что оба тянем время.

— Меня зовут Лена, — наконец сказала она.

Это было так неожиданно. Я не мог поверить, что можно так запросто познакомиться с женщиной на улице. До сих пор я встречал подобное только в мелодрамах. Я уже было собрался представиться, как вдруг знакомое сомнение насторожило меня. «Я думаю о воле Божией, когда завариваю чай, — подумал я, — неужели я буду игнорировать ее при знакомстве, которое может изменить всю мою жизнь!?»

Я улыбнулся ей своей натянутой улыбкой и полез в карман. Нужно было видеть ее удивленные глаза, когда она заметила, что я достал из кармана Библию.

— Вы проповедник?

— Нет, — я задумался, — я искатель.

— И что вы ищите — приключений? А может ответы на вечные вопросы мироздания?

— Можно и так сказать. Разве вас это никогда не интересовало?

— Может быть. И как же Библия ответит на мои вопросы?

— По-разному, но всегда мудро. Что вас, например, интересует в настоящий момент?

— Сейчас меня интересует, — она на мгновение задумалась и бросила взгляд чуть выше горизонта, при этом я заметил свое отражение в ее глазах — почему я все еще не дома на диване и с бокалом вина в руке?

— Наверно, подобные вопросы мы должны решать сами, — ответил я и сам удивился тому, что произнес эти слова.

Глядя на нее, я все еще колебался и нервно теребил переплет. Впервые я почувствовал неуверенность. Как никогда я хотел сейчас, чтобы Библия была моим союзником, так как имел сильное желание продолжить знакомство. Я мысленно помолился: «Господи Боже, вразуми раба Твоего!» и открыл книгу. Первое, что я увидел, были слова молитвы: «Господи, Боже Израиля! укрепи меня в этот день.» Вот это да, — подумал я, — неужели повезло!, — и прочитал дальше: «И изо всей силы дважды ударила по шее Олоферна и сняла с него голову» (Иудиф. 13:7,8). Да, это была храбрая Иудифь.

— Господи помилуй, — произнес я вслух.

— Что вы сказали?, — спросила Лена.

— Н-нет, ничего, — заикаясь проговорил я, — просто я вспомнил, что мне срочно нужно…

Я протянул ей пакет с фруктами.

— Я правда очень спешу. Мне очень жаль.

Развернувшись, я быстрым шагом удалился прочь. Ее взгляд, который удивительным образом смог объединить в себе и удивление, и чувство вины, я долго не смогу забыть.

«Идиот! Какой же ты идиот!» Я шел и ненавидел себя, хотя толком и не понимал за что. Воля Божия! Почему же она всегда такая болезненная и сложная? Почему она никогда не совпадает с моей? Почему, когда правда надо, так редко везет? Я шел без оглядки и уже вслух проговаривал все эти «почему». Я даже не заметил тогда, что очень точно выразил происходящее словом «везение». Но «везти» не может постоянно: белая полоса все равно когда-нибудь должна смениться черной.

И мои сомнения продолжали расти. Я уже не причащался около трех месяцев. Но, как вы уже наверно догадались, это было не мое решение — я был уверен, что воля Божия благоволила этому. Каждый раз вопрошая Бога через Библию о необходимости причастия, я получал в разной форме отрицательные ответы, которые по сути и не являлись отрицательными, например: «Кто ест и пьет Чашу Господню недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем» (1Кор. 11:29), или «Недостоин я всех милостей и всех благодеяний, которые Ты сотворил рабу Твоему» (Быт. 32:10), а иногда и такие «И воспылал гнев Божий за то, что он пошел, и стал Ангел Господень на дороге, чтобы воспрепятствовать ему» (Чис. 22:22).

Но это было только начало, так как вскоре встал вопрос и о простом посещении храма. Однажды в воскресение я проснулся и понял, что встать не смогу. «Господи, — сквозь сон промычал я, — есть ли Твоя воля идти мне в храм сегодня?» Собрав все свои силы, я высунул руку из-под теплого одеяла и взял с тумбочки Библию. Открыв книгу одной рукой, я поднес ее к лицу. Сквозь пелену заспанных глаз я с трудом смог прочитать слова псалма: «Напрасно вы рано встаете, поздно просиживаете, едите хлеб печали, тогда как возлюбленному Своему Он дает сон» (Пс. 126:2). «Благодарю Тебя, Господи», — выдохнул я и повернувшись нá бок погрузился в сладкий сон из которого еще толком и не выходил. Все-таки не напрасно православный народ считает псалмы утешением для души, засыпая подумал я. Сейчас я был согласен с этим как никогда.

Но на мое спасение Господь даровал нам не только Священное Писание, но и голос совести, который, словно недовольный колючий еж за пазухой, все чаще не давал мне покоя. Я начал чувствовать какое-то лукавство в своих действиях, какое-то злоупотребление. Парадоксальным образом я начал терять благоговение к Священному Писанию, место которого занял какой-то азарт. Его сакральное значение, как вечного слова Божия, для меня постепенно сменилось чем-то, вроде, вытягивания карты. Я вдруг вспомнил, что уже 100 лет не читал Священное Писание так, как полагается, а только гадал на нем, выдергивая из него стихи на свою удачу. И когда в очередной раз на свой вопрос о просмотре какой-то богопротивной передачи я получил положительный ответ в следующих словах пророка Исайи: «Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш» (Ис. 40:1), я всерьез задумался. Примерно тогда я и вспомнил про храм, где должен был найти ответы на свои вопросы.

Это была суббота. Я собирался на всенóщное бдение, так как решил, наконец, посоветоваться со священником насчет своей библейский практики. Можно подумать, что такая очевидная мысль о совете с духовным лицом должна быть самой первой в этой ситуации. И она действительно посещала меня какое-то время назад. Но я ведь и ее пытался согласовать с волей Божией. Ответом тогда на мой вопрос были слова апостола Иоанна Богослова из его первого послания: «Впрочем, помазание, которое вы получили от Него, в вас пребывает, и вы не имеете нужды, чтобы кто учил вас» (1Ин. 2:27). Я тогда подумал, что справлюсь сам. Но сейчас я, похоже, запутался, и сомнения окончательно взяли надо мною верх.

Выбежав из дома, я направился к остановке. Для пущей наглядности я решил взять Библию с собой и сейчас держал ее в глубоком кармане куртки. Я шел и удивлялся тому, что с чтением Священного Писания могут быть какие-то проблемы. Что может быть безобиднее чтения Священного Писания? Я даже не мог понять когда они появились. В этот момент на горизонте показался автобус, который по знакомой мне траектории выплывал из-за угла. До остановки оставалось еще более 100 метров, и я только бегом мог успеть на него. На мгновение я задумался, — может подождать следующего? Но когда будет следующий автобус? Уже по привычке мне явилась знакомая мысль о Библии, при этом рука автоматом метнулась к карману. Я остановился и задумался: Может хватит уже?! Ведь я же решил во всем разобраться, а сейчас опять начинаю сначала! Но сомнения были недолгими: это ведь всего лишь автобус, — мелькнула у меня мысль, — я не спрашиваю ни о чем важном. К тому же и времени на размышления совсем не было. Я даже ни о чем не помолился, а просто распахнул Писание наугад. Это была 4 книга царств: «Охозия, царь Иудейский, увидев сие, побежал по дороге к дому,.. побежал он в Мегиддон, и умер там» (4Цар. 9:27).

Мгновенно выхватив из прочитанного отрывка первую его часть, я рванулся вперед к остановке, по дороге пряча Библию в карман. Однако, я не успел этого сделать. Как только я выскочил на дорогу из-за припаркованного на обочине минивена, то сразу же был сбит машиной. Никто не успел бы в такой ситуации затормозить, так как я находился в слепой зоне. Белый Ford сбивая меня на полном ходу, развернулся и протаранил рядом едущий Рено. Тот, в свою очередь, наскочив на высокий бордюр подпрыгнул и перевернулся сначала на бок, а затем на крышу и проехал на ней еще метров 15, оставляя за собой длинный искрящийся шлейф.

Итак, колесо Рено еще продолжало вращаться, а мой крутящийся барабан уже остановился. И хотя на нем выпал «банкрот», я все еще был жив, а значит не все было потеряно.

Спустя неделю, когда больше половины моего тела находилась в гипсе, но я уже мог более-менее связно разговаривать, я попросил своих друзей пригласить ко мне нашего священника. Разговор, на который я так спешил в тот день, наконец, состоялся. Только проходил он не в храме, а в шестиместной больничной палате. После того, как я поведал нашему настоятелю свою историю, он подивился моей прямоте понимания слов святителей и сказал, что такой способ узнавания воли Божией может быть опасен. Библия содержит множество указаний, которые имели место в священной истории, начиная с самого сотворения мира. Там запечатлены поступки не только праведников, но и грешников, есть примеры мести и убийства, прелюбодеяния и идолопоклонства и еще много всего, что было в ветхозаветные времена. Понятно, что в нашей жизни многие из библейских эпизодов могут принести больше вреда, чем пользы. Для нас Ветхий Завет имеет, скорее, прообразовательное значение, нежели практическое. Для последнего нам дано Евангелие. Нужно целиком перенять его дух и жить соответственно, а не выбирать подходящие для себя цитаты. Так можно и любой грех оправдать. В конце священник сказал, что меня и не нужно пытаться убедить, так как я сам прекрасно должен видеть последствия моего библейского гадания.

Кстати говоря, свою Библию я так и не нашел: во время аварии она куда-то бесследно улетела. В этой потере я увидел видимый знак перемены моей жизни. Теперь я больше читаю Евангелие и не без улыбки вспоминаю период жизни, когда так наивно вручил свою жизнь его величеству случаю.

17 ноября 2013 г.

Исповедь

Данное произведение полностью является художественным. Любое совпадение имен и событий просьба считать случайным!

Как неизбежен первый вдох новорожденного младенца или первый удар сердца новой развивающейся жизни, также неизбежна у человека и первая встреча с Богом. Таинственная или простая, чудесная или ничем не примечательная — она бывает разная. Увидит человек ее или не увидит, захочет принять или решит отвергнуть — это уже другой вопрос. Но Господь всегда дает о Себе знать в жизни каждого.

Но это только первый шаг человека на непростом пути самопознания. Далее идет второй, не менее интересный и познавательный — первая встреча со священником и первая исповедь. Столько волнения и переживаний человек может испытывать разве что в своем первом признании в любви или на своей свадьбе или при первой посадке на авианосец. Сердце колотится, словно раскаленный поршень двигателя, язык заплетается, ладони потеют, а мысли путаются и совершенно не желают складываться в стройное повествование. И не мудрено, ведь предстоит заглянуть в такие мрачные тайники своего сердца, в которых мы и самим-то себе не хотим признаться, не то, что свидетелю. И насколько полезна для кающегося бывает эта встреча, настолько же напряженной для священника она является. Часто духовники просто с ног валятся после, казалось бы, всего несколько часовой исповеди.

Но я сегодня рискну немного приоткрыть завесу исповедальни, и выдвину смелое предположение, что секрет больших духовных нагрузок на исповеди таится не столько в сферах метафизических и потусторонних, сколько вполне в реальных — наших, земных. Да, часто мы сами вносим свою посильную лепту из невежества, суеверий и всевозможных комплексов и выматываем священника не хуже нечистого.

Длинной вереницей тянется народ к исповедальному аналою. Если приоткрыть сейчас сердечные двери томящихся в ожидании христиан, то можно увидеть целую палитру из эмоций и нетерпения, надежд и ожиданий, сомнений и страхов. Первый раз ты приходишь или нет, но для каждого исповедь это — событие, которое хотя бы чуть-чуть, но обязательно изменит его жизнь в какую-либо сторону.

— Батюшка, здравствуйте.

Видно, что невысокая пожилая женщина волнуется и от этого немного заикается.

— Меня зовут Надежда Петровна Столярова. Я первый раз. Я родилась в 49 году в Перми. Много повидала на своем веку. И в партии состояла. Дважды была замужем. Воспитала детей: троих от первого брака и одного от второго. Уже и внуки есть. У меня с собой и фотография имеется. Много всего было в жизни, батюшка. Знаю что такое голод и нужда, что такое смерть и неволя. Повстречала много хороших людей и немало плохих. Родители воспитали меня самостоятельной. Они сами были люди волевые, и меня воспитали так же. Так что своего добиваться я умею. Если надо и мужика могу на место поставить. Да что там мужика — могу и быка смирить. Помню, как однажды были мы в поле…

Далее пошла история про то, как при посадке молодыми девушками картошки, на поле выскочил бычок, который послушался властного окрика нашей исповедницы.

— Все это, конечно, очень познавательно, — тактично перебивает священник свою рассказчицу, дождавшись окончания эпизода, — но покаяться-то вы в чем хотите?

— Да всякое бывало, батюшка. Стараюсь быть честной — родители приучили. Меня дважды грабили — из квартиры почти все выносили, но я не сдавалась. Привыкла, знаете ли, к борьбе. А покаяться этим моим ворам не помешало бы.

Священник тяжело вздыхает и понимает, что здесь добрых двадцать минут придется разъяснять не только смысл покаяния как такового, но и что такое грех вообще.

— Батюшка, родненький, отпусти мне мои грехи, — жалобным голосом причитает бабушка в платочке.

— Да в чем же ты, мать, грешна?

— Да во всем, батюшка, во всем грешна.

Бабулька с горючим видом качает головой.

— Да в чем же таком «во всем-то»?

— Да во всем грешна — что есть, во всем грешна.

— А поконкретнее, мать, в чем грешна?

— Да куда уж конкретнее, батюшка?! Как есть во всем грешна.

— Может, что-то особенное за собой видишь? Что-то, что отдельно сказать хочешь?

— Да вот я и говорю, батюшка, во всем особенно я и грешна. Во всем грешна.

— Грехов-то на свете много.

— Да, много, батюшка, много. Все мои, батюшка.

— Ты их хотя бы знаешь? Как называется грех, когда завидуешь ближнему.

— Да, батюшка, и в этом грешна. Во всем грешна.

— Во всем значит?! Тогда зачем Каддафи Муамара убила?

— Кого?

— Ливийского президента убили, знаешь? Ты там тоже была?

— Нет, батюшка, никакую кадафу я не убивала.

— Значит не убивала, а говоришь грешна во всем!

Священник вздыхая закрывает лицо рукой и понимает, что тут предстоит не меньшая работа, чем с укротительницей быков.

— Здравствуйте.

Молодой человек подошедший на исповедь выглядел серьезным и настороженным. По его внимательному взгляду, которым он одарил священника, можно было бы заподозрить его в какой-нибудь разведывательной деятельности.

— Ваше преподобие, что вы думаете о современной богослужебной практике? Дело в том, что у меня вызывают недоумение некоторые моменты наших традиций. Почему мы совершаем утреню вечером? Ведь это утреня! Ни в каких правилах не имеется подтверждение такой практики. А замечательное одноголосное пение! 16 веков Церковь молилась под небесные знаменные напевы и лишь в 17-ом приняла ущербный украинский партес. А что такое «подготовка к причастию»? Ни в каких древних канонах мы не встречаем подобного определения. Нигде не сказано о трехдневном посте перед причастием. Почему христианин должен поститься в субботу, нарушая при этом 64 Апостольское правило, запрещающее пост в субботу? Между тем, как сами священники поста не держат. Симеон Солунский говорит, что священник принимает приходящего на исповедь с улыбкой, а вы, отче, не улыбнулись, когда я подошел.

— Ты живешь по Евангелию? Можешь подставить другую щеку и любить врагов?

— Я не могу, но я не об этом…

— Если ты такой знаток канонов, тогда скажи, почему ты сам не соблюдаешь самый главный канон Церкви? Поверь, когда жизнь твоя станет Евангельской, все эти вопросы отпадут сами собой.

— Батюшка, вы доктор?, — спрашивает священника очередная исповедница.

— Нет, медицинского образования у меня нет. Мы тут больше по болезням души специализируемся. А что случилось?

— Да не знаю, что делать мне с моим Колькой. Совсем плохой стал.

— А что такое стряслось, пьет что ли?

— Да пить-то он пьет, но как-то мало. Раньше больше было. Он и есть-то совсем перестал. Весь день лежит ни живой, ни мертвый. Только дышит и то через раз.

— Ну пьет мало, это ж хорошо. Обычно жалуются как раз наоборот, что много пьет. А врача звать пробовали?

— Да пока что-то нет. Я все своими силами справляюсь. Вот вспомнила, наконец, про церковь. Думаю, может причастить его.

— Причастить, это хорошая мысль. Можно причастить. А вы молитесь за него?

— Да молюсь, батюшка, молюсь. А вот в записочки-то я уже давно его не писала. Наверно поэтому и захворал.

— Да, Евхаристия — это самая высокая жертва на земле. Не забывайте об этом. А он давно у вас исповедовался? Вы бы с ним сегодня вместе и пришли на исповедь.

— Да как же он исповедуется, батюшка?! Он ведь и говорить-то не может.

— Он что у вас немой или язык уже отнялся?

— Да язык вроде не отнялся. Так иногда какие-то звуки издает. Но что-то уж больно вымучено как-то, совсем на мяуканье не похоже.

— На какое мяуканье?! Подождите, вы о ком вообще говорите?

— Да про кота я своего, батюшка, про кота Кольку. Он ведь мне словно сыночек. Можно сказать с пеленок воспитала. Я ведь его в честь покойного сына-то и назвала.

— Господи помилуй!

Священник с нескрываемым изумлением и даже ужасом смотрит на женщину. Не нужно в эту минуту быть прозорливцем, чтобы по выражению его лица понять о чем он сейчас думает.

— Отче, что мне делать? Я не знаю куда мне спрятаться?

К аналою подошел мужчина средних лет в явно возбужденном состоянии.

— А что случилось?

— Они ищут меня. Они постоянно следят за мной. Я чувствую их везде: дома, на улице, даже в туалете они наблюдают за мной. Батюшка, помогите мне!

— Да кто за тобой наблюдает?

— Пришельцы. Они похищают людей для экспериментов. Я знаю много таких. Они и меня хотят похитить. Я это чувствую. Я слышу их голоса в своей голове. Они мне что-то установили. Они постоянно прослушивают нас.

Мужчина начинает нервными движениями ощупывать аналой с нижней стороны.

— Вы проверяли? Прослушивающие устройства — они оставляют их повсюду! Говорите тише. Они и сейчас слушают нас. Они слышали все, что я сказал! Теперь они и про вас узнали! Я подставил вас!

— Успокойся, я все проверил — нас никто не слушает, кроме Господа Бога.

— Вы не знаете. Человек просто пропадает и все. Его так и не находят. Он числится без вести пропавшим. Пошел за хлебом и бесследно пропал. А что это такое?! У нас что сейчас, военное время, чтобы были без вести пропавшие?! Они похищают нас одного за другим, и ставят свои эксперименты. Мы для них просто крысы, понимаете?!

Как бы не любил священник ближнего своего, но иногда молитва о том, чтобы человека «похитили» какие-нибудь медработники кажется вполне естественной.

— Батюшка, где у вас можно купить молитвослов?

К аналою подошел высокий мужчина в строгом пальто. Сверху из под него виднелся белый воротничок рубашки с галстуком в клеточку.

— Спросите в нижней части храма — там есть иконно-книжная лавка.

— Дело в том, что мне нужен не простой молитвослов. Обычный молитвослов у меня имеется, но в нем не содержится тех молитв, которые мне нужны.

— И что же за молитвы вам нужны?

— Я давно уже заметил, что в наших молитвословах нет многих бытовых молитв, и даже так называемые молитвословы «на все случаи жизни» далеко не отвечают своему заявленному наименованию. Например, я знаю, что наш генеральный директор использует не оптимальные модели производственного процесса, оттого мы и в убытке. Вот скажите, кому и как молиться, чтобы руководящий состав компании стал более дальновидным и склонился к рационализации производства? Ведь на одних выставках только разоримся!

Священник незаметно вздыхает и почему-то вспоминает слова полковника Скалозуба из «Горе от ума»: «Уж коли зло пресечь: собрать все книги бы да сжечь».

— Батюшка, что мне делать, я влюбилась?

К аналою скромной поступью подошла молодая девушка.

— Любовь — это же хорошо! Плохо было бы, если бы ненависть была. А любовь если жертвенная и искренняя, то слава Богу! А если взаимная, то вообще счастье.

— Но я люблю священника.

— Священника?, ну это другой разговор. У священника уже есть матушка. Но даже, если и нет, по канонам он уже не может жениться повторно. Поэтому надо бы утихомирить свое влечение.

— Нет, у него нет жены. Может мне нужно ему во всем признаться? Вдруг полегчает?

— Я думаю, не нужно никому ни в чем признаваться. Молись, кайся и борись с этим искушением. Потому что это искушение и есть.

— Но я не могу бороться, так как вижу его постоянно. Это настоятель нашего храма.

— Настоятель значит? Если мне не изменяет память, должность настоятеля пока занимаю я.

— Да, батюшка, так и есть.

— Господи помилуй! Да вы сговорились сегодня что ли! Я уже, между прочим, обручен.

— Кто она? Вы же монах?

— Вспомнила все-таки, что я монах? Это не «она», это «Он».

— «Он»! Батюшка, что вы такое говорите?!

— Господь Иисус Христос — есть Жених всех истинно верующих душ. Походи-ка ты пока несколько месяцев в Рождественский собор. Думаю, это поможет.

— Батюшка, я только спросить.

К священнику подходит женщина преклонных лет. Она изучающе смотрит на него, а в глазах читается то ли сомнение, то ли недоверие.

— Спрашивайте, спрашивайте.

— Вы можете наслать проклятье на мою невестку? Совсем житья от нее нет! Ходит в храм, словно верующая, а сама занимается всякими вещами: поразвешивала эти свои веревочки, слово ей сказать нельзя, всему тебя научит, никакого уважения к старшим!

— Проклятье!? Церковь благословение раздает, а не проклятье. А молиться не пробовали о ней? Обычно помогает.

— Молиться? Так я ведь и в храм-то не хожу. У нас в поселке своя церква есть. А мой дом прямо рядом с ней. Зачем же мне ходить-то?

— Живешь, значит, рядом с храмом, а потому и ходить не нужно?! Сама придумала или кто подсказал? А за проклятием-таки пришла. Эх народ, народ! И как можно так все с ног на голову переставить?!

— Батюшка, здравствуйте.

К аналою приблизился коренастый коротко стриженый мужчина.

— Хочу покаяться, батюшка, в любви к своей Родине.

— Вообще-то, это всегда считалось подвигом, достойным уважения.

— Это да, только из-за этого я не могу спокойно жить. Мы частенько с братвой отлавливаем гастарбайтеров всяких, иногда негров. Ну, немного их рихтуем, понимаете? Один раз наведались в китайский ресторан и устроили там дебош. Я к тому, что если бы я не любил Родину, то не жил бы так грешно.

— Да-а, оказывается жареный рис во всем виноват. А любовь к своей семье не вынуждает вас воровать ради нее?

— Точно! Откуда вы узнали?

— Да вы прям открытие на свет произвели: любовь, оказывается — корень всех зол. Только почему-то апостол не упоминает любящих в числе тех, кто Царствия Божия не наследуют, а вот ненавистники и бесчинники, притеснители, воры и прочие неправедные там имеются.

— Батюшка, грешно ли спорить?

Очередной исповедник был преклонных лет с аккуратной седой бородкой. Его увеличенные линзами очков глаза, казалось видели тебя насквозь.

— Спорить? Ну, вопрос не однозначный. С одной стороны, мир и единомыслие — одни из главных составляющих нашей Церкви. А, с другой, споры допускаются, дабы, по слову апостола Павла, открылись между нами искусные.

— Дело в том, батюшка, что есть у меня знакомый прапорщик. Грамотный такой человек: историю хорошо знает. Так вот спорим мы с ним уже не один раз по поводу второй русско-персидской войны: ее причинах и прочее. Он говорит, что немалую роль в этом сыграло восстание декабристов. Еще говорит, что не надо было императору Николаю I посылать дипломатическую миссию в Тегеран, а лучше сразу готовиться к войне.

— История вообще сложная наука. Как оно все было на самом деле, знают только непосредственные очевидцы. А нам с вами остается лишь верить историческим версиям тех событий.

— Так все дело-то в том, батюшка, что мой прапорщик как раз и есть очевидец тех событий. Я, наверно, забыл сказать, он сам и воевал на той войне.

— Как воевал? Она же была в первой половине XIX века!

— Ну да. А скончался он уже после — в 1836.

— Да уж, вот так откровение! И часто он к вам приходит?

— Да заходит от случая к случаю, наверно, под настроение.

— Батюшка, дайте мне молитву от навязчивых мыслей! Они не дают мне покоя!

— И что же они вам навязывают?

— Я не могу есть, пока не прочитаю все ингредиенты. Когда я подхожу к причастию, то думаю, что сейчас упадет паникадило, и я умру так и не успев причаститься. Поэтому часто лезу без очереди. Когда прикладываюсь к иконе, думаю о болезнях, передающихся через прикосновение. Когда целую руку священнику, то вспоминаю, что он спит со своей матушкой. Даже когда я просто стою в углу храма и смотрю в пол, я думаю о том, что эту плитку клали таджики-мусульмане. Батюшка, что мне делать?

К аналою подошла женщина средних лет. Она стояла и не говорила ни слова, только периодически смотрела то на Евангелие с крестом, то на священника, который продолжал терпеливо ждать. Наконец, через минуту он нарушил тишину:

— Можете начинать. В чем хотите покаяться?

— Ни в чем.

— Совсем ни в чем?

— Совсем.

— То есть, совесть спокойна, а жизнь непорочна, как у апостола Павла?

— Да.

— Может вы святая?

— Не знаю, может быть.

— Никого никогда не осудили, не разгневались, не пожелали чужого?

— Нет.

— Никогда не завидуете, не блудите, не спорите, не поститесь, не молитесь?

— Нет.

— Все понятно.

Священник вздыхает и тратит около 5 минут на объяснение такого понятия, как — духовная слепота, после чего отправляет новоявленную святую на подготовку.

К аналою подходит супружеская пара.

— Батюшка, мы хотим вместе исповедаться. У нас нет друг от друга тайн.

— Ну, вместе, так вместе.

Однако, через несколько минут становится понятно, что «вместе» не получится. Как только речь заходит о нарушении мужем седьмой заповеди, до священника доносится недовольный шепот жены: Мы же говорили об этом! Ты же обещал мне с ней не общаться! После чего было принято решение о возврате к традиционной практике исповеди.

— Батюшка, сколько женщине-предпринимателю нужно построить храмов, чтобы простился грех аборта? Достаточно одного?

— Батюшка, я случайно убила свою крыску: я могу завтра причащаться?

— Батюшка, у меня фургон просроченного кваса: можно его отдать в церковь?

— Батюшка, меня зачали в пост! Я обречен? Что мне теперь делать и как спастись?

Что тут сказать? Первый шаг всегда будет отличаться от других, и священники делают на это скидку. Но все же и он должен быть осмысленным, должен свидетельствовать о человеке, живущем в стране с православной историей и традициями. Советское прошлое сейчас уже не может служить оправданием нашего невежества. Причины нужно искать в себе самих.

Это повествование не разглашение тайны исповеди. Это — повод всем нам задуматься и мирянам, и священнослужителям, чтобы прийти к взаимопониманию. И если когда-нибудь священник не уделил вам достаточно внимания или заснул, когда вы ему что-то рассказывали или даже убежал от вас на улице — не судите строго. Возможно, у него только что была примерно такая исповедь и он просто устал.

12.12.2013 г.

Встреча

Семья. Что вы переживаете, когда слышите это слово? На этот вопрос все отвечают по-разному. Для одних семья – это источник радости, заботы, тепла и понимания, любви и согласия. Но для других семья – это причина бед и конфликтов, источник стрессов и психологов, бессонных ночей и мыслей о разводе. Почему же такая разница во мнениях? Причин много. Но мы здесь поговорим только об одной.

Первое мнение всегда присуще начальному этапу семейной жизни, когда новые отношения приносят новые ощущения, а романтика, увлеченность и перспективы совместной жизни кружат голову. Но, к сожалению, часто все это теряется и первое трепетное отношение к семье сменяется вторым, когда интерес улетучился, новизна приелась, а будни превратили романтику в рутину. Узнавая друг друга ближе, люди часто открывают для себя неприглядные стороны своих половинок, со временем приобретают новые привычки, которые в совокупности с гордыней совсем не способствуют укреплению отношений. А когда дело доходит до священника, то оказывается, что ситуация уже настолько запущена, что остается разве что разрубить этот гόрдиев узел, так как распутать то, что запутывалось десятилетиями, уже под силу разве только Богу.

Семья Антоновых начинала свой путь, как и многие другие. Были цветы, ухаживания, свадьба по любви, медовый месяц, планы совместной жизни, одним словом – счастье. Владимир – мастер на все руки, сменивший уже несколько рабочих мест и везде зарекомендовавший себя, как ответственный и исполнительный сотрудник. Наталья – специалист в области торговли, занимавшая не последнее место в одной средней компании. Начальная пора их семейного быта была полна светлых надежд, которые гармонировали с царившими в их доме единомыслием и взаимопониманием. Немного разные по жизни, они были единодушны в своей привязанности и нежности друг к другу. И хотя еще не понимали друг друга без слов, но согласно верили в светлое будущее своей молодой семьи.

– Наташка, ты такая счастливая, – отмечали друзья на работе послесвадебные перемены во внешности своей коллеги. Молодые восторгались и завидовали, а опытные в семейной жизни относились спокойно и советовали хранить то, что имеют. И она хранила, берегла тепло отношений и момент своего счастья, так как искренно любила своего мужа.

Володя тоже не уступал в этом своей жене. По его инициативе отмечали годовщину первого знакомства, годовщину первого поцелуя, первого подарка, первого совместного ужина, первой неудачной шутки и многого другого, о чем иной вполне может и имеет право забыть.

Однако все течет, все меняется, и жизнь не стоит на месте. Не случайно говорят, что человек привыкает ко всему. Это справедливо: не только к жизненным неудобствам и дискомфорту, но даже к унижениям и боли человек может со временем привыкнуть. Тоже самое можно сказать и про радостные моменты, например: еще вчера сводившие наших детей с ума подарки, уже через день можно найти валяющимися сломанными где-нибудь под диваном. Не отстают от детей в этом вопросе и взрослые: с завидным постоянством и точностью квантовых часов, люди меняют одежду, обувь, телефоны, у кого денег побольше, то автомобили, шубы и прочие аксессуары повседневной жизни.

Но одно дело привыкнуть к мокасинам от Гуччи и другое дело люди, отношения которыхне всегда открыты постороннему невооруженному глазу. И тут беспощадная статистика разводов возвращает нас из бирюзовых романтических иллюзий в суровую реальность жизни. Сколько подводных камней встречается супругам уже на первом году совместной жизни! Это и пресловутые характеры, родители, финансы, быт, верность – все это предстоит пройти и преодолеть всем искателям настоящего счастья.

Не избежала этих жизненных экзаменов и наша счастливая пара. Они искренно старались, как могли, берегли и возгревали, дышали и молились на свои отношения. Но ничто не бывает вечно, когда несовершенство человеческой природы берет верх над тем святым, что еще осталось в ней от Бога. Стоит один раз проявить слабость, один раз сделать вид, что не расслышал голос совести, пренебречь когда-то непоколебимыми принципами, как сразу грань между тем, что «хорошо» и что «плохо» становится зыбкой.

Уже на втором году семейной жизни Наталья стала с тревогой для себя отмечать, что муж часто стал приходить с работы, что называется, под шафе. Он не буянил, не скандалил, наоборот, становился мягче, развязнее, веселее. А потому она какое-то время ничего ему не говорила. Когда же у них заходил разговор про причины его поведения, он говорил, что отмечали день рождения одного из коллег на работе.

– Не могу же я остаться в стороне от мероприятия, — возмущался и успокаивал жену Володя, — мужики не поймут. Да и на отношении ко мне это может отрицательно сказаться.

Но уже скоро «под шафе» приняло образ «стельки», так, что проковырявшись минут десять у замка и не попав ключом в отверстие, Володя начинал барабанить по двери кулаком. По этому стуку (его силе и интенсивности) Наталья уже вскоре научилась определять степень вменяемости мужа. Когда же супруга открывала дверь, он обходил ее стороной и на автопилоте направлялся в зал, чтобы упасть на диван и забыться пьяным сном. На следующее утро он, как ни в чем ни бывало, просыпался, весело здоровался с женой, целовал ее в щеку и отправлялся на работу, обещая быть во время. Иногда у него это получалось, но чаще нет. А пока он пропадал в неизвестности, Наталья стояла у окна и смотрела на темные улицы, освещаемые фонарями, в ожидании появления темной фигуры зигзагообразно направляющейся к их дому. В такие моменты она незаметно для себя даже начинала молиться Богу, хотя и не была особенно верующей. Боль женского сердца от бессилия и невозможности что-то изменить, приводила ее в отчаяние, когда становится возможным поверить даже в Высшую Божью силу, лишь бы Господь вернул мужа живым, лишь бы Он помог ему завязать и измениться.

Она уже не раз разговаривала с мужем на эту тему. Он возмущался в ответ, корил ее в непонимании, указывал на то, что жена должна помогать мужу, в том числе своим пониманием его ситуации на работе. Часто подобные взаимные укоры доходили до ссоры, когда они расходились по комнатам и проводили ночи по отдельности.

Как уже говорилось выше, человек привыкает ко всему. Наступил момент, когда Наталья уже привыкла к постоянному специфическому запаху в квартире. Ее уже не пугало, что после полуночи мужа все еще нет дома. Но она даже не догадывалась, что это было только начало.

Проснувшись однажды утром, она обнаружила, что муж не ночевал дома. Когда вечером он появился слегка навеселе, то ответил, что не хотел будить ее и решил переночевать на работе. И все это выглядело бы вполне правдоподобно и даже участливо по отношению к ней, если бы не устойчивый запах женских духов от его одежды. На недоуменный вопрос жены, Володя пробурчал что-то про друзей с работы и их подружек.

Измена жене с бутылкой – это одно, но измена с другой женщиной – совсем другое. Это преступление иного характера и по шкале семейного уголовного кодекса занимает самое высшее место. Даже в Евангелии главной причиной для развода Господь назвал именно вину прелюбодеяния. И действительно, что может быть ниже, чем впустить под одно одеяло третьего чужого человека? Какое предательство может быть коварнее того, когда доверяешь тайну своей верности и возможности стать одной плотью кому-то на стороне? Но именно это предстояло пережить нашей героине, которая уже вскоре перестала сомневаться в своих самых худших догадках.

Владимир стал пропадать сутками. По несколько ночей он не появлялся дома, повергая жену на самое дно сердечной боли и томления. Но контрольный выстрел он производил тогда, когда перепачканный помадой, пропахший духами и осыпанный блестками возвращался домой, чтобы отоспаться и набраться сил для новых «подвигов».

Однако парадокс был в том, что он не утратил до конца понимание ситуации. И хотя продолжал гулять и пить, но приходя в себя, он обнимал колени жены и со слезами мог просить у нее прощения. Он обещал сходить в церковь и покаяться, обещал вернуться к ней навсегда. И она прощала. Наталья цеплялась за любую гипотетическую возможность вернуться к началу, когда чувства свободной птицей улетали за горизонт, а на небе их сердец в ярких лучах солнца переливалась радуга.

Иногда мрачные дни действительно заканчивались: Володя переставал пить, во время возвращался домой и даже приносил запоздалые цветы к уже начавшим забываться праздникам их счастливой поры. Но проходила неделя или и того меньше и все начиналось сначала.

Уже давно Наталья носила отпечаток горя на своем лице. Впалые щеки, черные круги под глазами, уставшие черты на бледном лице – все это вызывало тревогу у ее коллег по работе. Подруги пытались поддержать ее, успокаивали, воодушевляли. Кто-то рекомендовал психолога, кто священника, а кто-то советовал и бросить непутевого пропойцу. Но как бросить, думала Наташа, ведь они венчались в церкви. Это было так красиво, так возвышенно и как-то таинственно, что ясно ощущалось действие какой-то невидимой Силы, которая благословила и соединила их навсегда. Разве можно после этого разойтись!

Пытаясь укрепиться в своих намерениях сохранить семью, она приходила в их местный храм и разговаривала со священниками. Там ей действительно советовали не торопиться с выбором, хотя она, как невиновная сторона, имеет право на развод. Но укрепляясь после духовных бесед с пастырями церкви, она возвращалась домой, где видела своего вернувшегося мужа в женских трусах или с накрашенными помадой губами, а на работе слышала от подруг рассказы о том, что он был замечен то в одном, то в другом месте с какими-то женщинами.

Время шло, но перемен в лучшую сторону не наступало. Как раз, напротив, Владимир стал пропадать на все более длинные сроки, а Наталья все более свыкалась с одинокой семейной жизнью, предаваясь плачу и разговорами то сама с собой, то с Богом. До нее постоянно доносились слухи о том, что ее мужа видели то одни, то другие люди. Кто-то видел его в нетрезвом виде, другие утверждали, что он был замечен в разных специфических заведениях с друзьями и подругами. Спустя какое-то время она позвонила на место его работы, но там ей сказали, что он уже месяц как уволен за непристойное поведение.

Так она постоянно слышала о нем то из одних, то из других источников, после чего он иногда появлялся в ее жизни визуально, чтобы через незначительное время снова погрузиться на дно.

Но однажды Володя исчез. Поначалу это было похоже на очередной загул-запой. Но спустя некоторое время Наталья начала понимать, что это не так. Никто уже не видел его и не сообщал о его поведении на улицах города. Она постоянно интересовалась у своих и его знакомых, но никто ничего не мог сказать. На основании ее заявления уже давно было заведено розыскное дело. Но недели складывались в месяцы, месяцы – в года, а ситуация не менялась. Наталья терзалась самыми ужасными догадками, не находила себе места, брала внеурочные отпуска и выходные, лично обыскала все подвалы города. Муж бесследно пропал.

Но время шло и делало свое дело. Несчастная женщина свыклась со своим положением и, проглотив эту очередную таблетку, которая оказалась горчее всех предыдущих, принялась жить дальше. Горе окончательно привело ее в Церковь. Она стала постоянной прихожанкой своего храма, наладила порядок своей размеренной духовной жизни, подружилась с верующими людьми и твердо встала на путь, ведущий к единому на потребу.

Однажды по инициативе настоятеля на приходе была организована паломническая поездка в какой-то далекий монастырь. Монастырь был мужским и отличался суровым уставом. Ему принадлежало несколько скитов, куда вход женщинам был запрещен. В саму же обитель прекрасная половина человечества могла попасть не круглый год, а только в определенный период года, так что в остальное время он был открыт только для мужчин. Не нужно говорить, что время для поездки было выбрано именно в период открытых дверей. Понятно, что такой расклад только еще больше пробуждал духовный интерес в женской части прихода. Потому все места для желающих посетить таинственную дикую обитель уже вскоре были заняты. Наталья тоже оказалась в их числе.

Место оказалось насколько дивным по своей красоте, настолько же и глухим. Монастырь был обнесен двухметровым каменным забором. Деревянные ворота были открыты, а над ними в алькове расположился Нерукотворный образ Спасителя, благословляющий Своим любящим взором всех входящих.

Время было обеденное, наверно поэтому территория была пуста. Наталья бродила вместе с группой и рассматривала местные достопримечательности, которые в основном состояли из декоративной растительности, источника с ключевой водой и иконно-книжной лавочки. Было принято общее решение остаться на вечернюю службу, а потому группа разбрелась по территории, желая в индивидуальном порядке скоротать несколько ближайших часов.

Наталья вышла за ограду и, пройдя около сотни метров леса, попала на прекрасную поляну, откуда открывался замечательный вид на бескрайние просторы и лесные массивы. Присев на поваленное дерево, она унеслась своими воспоминаниями далеко отсюда, вспомнила счастливую пору своей семейной жизни, когда еще была неверующей. В том ужасе бессонных ночей и слез ей вдруг увиделось действие Промысла Божия, Который привел ее к Себе, хотя и через немалые скорби. Она вспомнила день свадьбы, их с Володей счастливые улыбки, глупые шутки и несбыточные мечты. В лесу звучало необычайное пение птиц. Где-то вдали кукушка не переставая обещала кому-то долгую жизнь. И было в этом звуке что-то таинственное, неотмирное, отчего воспоминания о любимом муже нахлынули с необычайной силой. Ей вдруг вспомнились детали их жизни, о которых она уже давно не вспоминала, а запахи дикого леса воскресили в ее памяти что-то давнее и уже забытое. Она быстро погналась за этими воспоминаниями, но не успела, и они также скоротечно исчезли, как и появились.

Ближе к четырем часам вечера группа собралась в храме, в котором уже началась служба. Наталья сделала все, как полагается: приобрела свечи, заказала литургийное поминовение, почтила все иконы, приложилась к мощам основателя и, конечно, все хотели исповедаться. Побывать в таком месте, где, скорее всего, больше побывать не посчастливится, и не исповедаться у местного священника, каждый считал чуть ли не за оскорбление этого святого места. А потому, когда на исповедь вышел священник, группа сразу же выстроилась в очередь к нему.

Наталья не так давно исповедовалась, а потому больше надеялась на душеспасительную беседу и мудрый совет отшельника, хотя, кривя душой понимала, что исповедь не место для подобных бесед. Но в храме кроме них было всего несколько человек, и это обстоятельство только еще больше убеждало ее в правильности решения.

Пока стояла в очереди, она все пыталась рассмотреть священника, но он стоял под таким углом, что намётка от клобука оставляла ей только нос, впалые щеки и по временам кусочек русой бороды. Батюшка был сосредоточен и немногословен, что как раз не входило в планы Натальи.

После того, как стоящая перед ней женщина со слезами отошла от исповедального аналоя, Наталья не без трепета подошла к кресту и Евангелию. Она начала исповедь с общих повседневных грехов. Священник стоял облокотившись левой рукой на аналой и, прикрывая глаза, неспешно перебирал четки.

– Вы закончили, — спросил он глухим голосом, когда Наталья замолчала.

– Еще у меня была обида, — сказала она после затянувшейся паузы, — только не знаю на кого. Сначала на мужа, который пропал уже больше пяти лет назад, оставив меня одну в полном неведении. Так что я даже не знаю как о нем молиться – толи за здравие, толи за упокой. А потом и на себя, что не сумела сохранить семью. Конечно, роптала я и на Бога, Который, как я думала, забыл обо мне. Но сейчас все в прошлом. Глядя на все задним числом, я понимаю, что во всем этом был какой-то план, замысел. Я пришла к вере. Просто очень хочется надеяться, что и с ним все в порядке, что и он нашел себя и сумел выкарабкаться. Как вы думаете, батюшка, это возможно? И нужно ли мне ждать встречи с ним и молиться об этом?

Священник помолчал какое-то время, глубоко вздохнул и ответил:

– Надеяться на лучшее всегда можно, а вот иллюзии строить не нужно. Первое отличается от второго – реальностью планов и возможностей. Все мы верим, только оптимисты верят, что все будет хорошо, а пессимисты – что все будет плохо. А исходя из этого все и живут соответственно. Судя по тому, что вы пришли к Богу, вы верили в хорошее, ведь в вашем случае возможности вполне реальны.

– Вы о чем, батюшка?

– Ваш муж вполне мог осознать бедственность своего состояния. Скорее всего, он это понимал, еще находясь при вас. — При этих словах Наталья вспомнила, как Владимир со слезами лежал перед ней и просил у нее прощения. — Он мог покаяться, исправиться и даже уйти в монастырь. Я даже допускаю, что он вполне мог стать монахом и даже священником, чтобы помогать людям не впасть в те же сети, в которые он сам угодил. Ведь в Писании сказано: Кто сам был искушен, тот может и искушаемым помочь (Евр. 2:18).

– Да, вы правы, — сказала Наталья, — теоретически это возможно. Но в реальности это звучит, вы уж простите, как сказка.

– Ну почему же сказка? Часто бывает так, что для одних сказкой считается то, что для других закономерно. Например, если каким-нибудь молодоженам сказать, что на свете есть семья, которая в годовщину первой неудачной шутки мужа ужинает в китайском ресторане, а в годовщину первой неудачной шутки жены – во французском, то они наверняка скажут, что это сказки и такой семьи нет. Но ведь теоретически это возможно?

Наталья застыла, как вкопанная. От нахлынувшего волнения она на секунду не почувствовала своих ног. Что это, — думала она, — совпадение или может прозорливость? Именно таким и был их с Владимиром сценарий празднования этих нелепых праздников. Но об этом знали всего несколько человек. Может они были здесь, и эта история дошла до священника, ведь от людей священники знают много интересных историй.

Наталья бросила изумленный взгляд на монаха. Он положил руку на аналой и, посмотрев на нее, улыбнулся. Густая борода до груди, впалые щеки, клобук надет ниже бровей – все такое обычное и уже не раз виденное. Но вот глаза – голубые, проницательные и такие знакомые, что казалось нереальным увидеть их в этом глухом месте. Мгновенно к глазам присоединилось всё остальное, где улыбка стала последним кирпичиком в стройном, словно материализовавшемся из ее воспоминаний, образе мужа.

– Володя!

– Ну здравствуй, родная.

Какое-то время Наталья боролась со слезами, но не могла противостоять нахлынувшим чувствам. Она заплакала и уже хотела броситься ему на шею, но, предвидев такую реакцию, он предусмотрительно взял ее за плечо и остановил.

– Но как же это?… Ты здесь?… Почему ты не сказал?… А если бы я не приехала?

Наталья стояла и, всхлипывая, задавала вопрос за вопросом. Потом, после исповеди, он ответит на все ее вопросы, на многие из которых на самом деле она уже давно получила ответы. Но это будет уже другой человек: сдержанный в чувствах и эмоциях, не подпускающий к себе и рассуждающий с непривычной для Натальи глубиной. Внешне он остался прежним, хотя аскетический образ жизни наложил свои изменения, но вот внутренне он преобразился. Эта перемена поражала своей невозможностью. Но ведь невозможное человеку, возможно Богу, и, глядя на мужа, Наталья видела ясное тому подтверждение.

Жизнь полна сюрпризов, говорят верующие в случайность люди, но верующие в Бога думают иначе. Промысел Божий непостижим, ведь Господь – великий мастер по утилизации. То, что по человеческим меркам уже можно списать, Он премудро использует для преображения мира. Законченный грешник, разбойник, притча во языцех и страшилка для своих современников, стал образцом покаяния и примером для подражания для людей всех последующих эпох. Бог никогда не торопится ставить крест на человеке, ведь речь идет не о старых Жигулях или изношенных тапках, а о бессмертной душе, для которой Господь трудился и создавал этот замечательный видимый мир и бесконечно прекрасный мир духовный. Главное – чтобы сам человек не поставил на себе крест, постоянно помня, что невозможное человеку, всегда возможно Богу.

17.08.2015.

Алтарник

Рассказ содержит сцены насилия. Не рекомендуется к чтению несовершеннолетними.

Наверно у каждого православного при слове «алтарь» возникают только самые светлые и святые ассоциации. И не удивительно, ведь там святая святых, святой престол, бескровная Жертва. Там словно другой мир, в который и войти-то по канонам не всякому позволено. А уж как мечтает каждая мама видеть своего отпрыска в блестящем парчовом стихаре прислуживающим при священнодействии в алтаре.

Вот только одна проблема – мы бесконечно далеки от Моисея, с которым во святая святых разговаривал Господь. А потому и священник не всегда может подать достойный пример, и пономарь не всегда хочет его перенимать. Какие бы иллюзии не строили себе благочестивые мамы насчет алтаря, какие бы не возлагали на него надежды, но реальность гораздо суровее и неумолимее. Именно в алтаре ребенок может впервые без ведома родителей попробовать вино и приучиться к празднословию. Именно там он может потерять благоговение к святыне и научиться осуждению священников. Святая святых становится для них коридором, который они уже десятки раз пересекали. И если раньше дети входили в храм с открытым ртом, поражаясь его величию, а алтарь представлялся какой-то таинственной землей обетованной, то после входа в алтарь, храм вообще может потерять свое былое величие в их глазах, так, что они даже забывают перекреститься при входе в него.

Поэтому для меня всегда было загадкой, зачем на летние каникулы детей отдают в алтари, а не отправляют куда-нибудь отдохнуть? Это ведь дети – носители огромного заряда энергии. Им нужно веселье и приключения, нужно развлечение и общение. А раз на каникулы их вынудили проводить время в алтаре, то именно там они все это себе и находят. А если не находят, то сами устраивают в алтаре клуб по интересам, бегают по нему, смеются, играют. Опытные священники даже к исповеди советуют приобщать детей как можно позже, в противовес мнению – чем раньше, тем лучше, а тут сразу во святая святых.

Все это было бы лишь догадками и предположениями, если бы не горький опыт нашего прихода.

В моем городе несколько десятков приходов, среди которых наш занимает далеко не последнее место. Вот уже несколько десятков лет я служу в нашем храме святых мучеников Косьмы и Дамиана и являюсь вторым среди пяти священников прихода. Приход у нас приличный – в воскресные службы может собраться больше 300 человек, среди которых немало молодежи. Мне это всегда нравилось, и я частенько любил в проповедях развеять миф о Православии для бабушек. Посмотрите вокруг, — говорил я, — сколько молодых и целеустремленных людей, готовых по первой команде унести Благую весть хоть пингвинам в Антарктиду.

Конечно, это было не совсем правдой. Среди нашей молодежи, наверно, как и среди всей остальной, было достаточно вольнодумства, эзотерики, непозволительного поведения и других сомнительных начинаний. А потому мои миссионерские шутки были, как мне казалось, больше стимулом для них и выражением моей надежды относительно горячих голов с нашего прихода. Было, конечно, много и достойных примеров, глядя на которые хотелось верить и в плодотворность собственных усилий, и в будущее России в целом.

Однако враг не дремлет и иногда выбивает нас с высоток, которые давно уже были заняты нами. И тем печальнее бывают эти поражения, чем блистательнее была предыдущая победа.

Я возвращался домой после долгой субботней исповеди. Желая облегчить и для себя, и для прихожан воскресную исповедь, я остаюсь после субботнего бдения еще на несколько часов, чтобы как можно больше желающих могло спокойно помолиться завтра на Литургии. Наш дом находится не так далеко от храма, а потому я часто возвращаюсь пешком, желая полюбоваться нашими прудами, отражающими вечернее закатное небо. Однако в свете последних событий сегодня я был начеку. Любой шум и треск веток вызывал тревогу и настороженность. Проходя по навесному мостику и вдыхая вечерний прохладный воздух над прудами, я несколько раз посмотрел то взад, то вперед ожидая, что кто-то может преградить мне путь. Но никто так и не появился, и путь до дома прошел без ожидаемых происшествий.

Дом встретил меня привычным теплом и запахами ужина. Супруга-матушка кулинарила на кухне, пока трое мальчиков занимались своими делами в комнате. Семья вернулась домой сразу после вечерней службы, оставляя меня одного (иногда с другими священниками) на исповеди.

Пройдя на кухню, я обнял сзади жену и поцеловал ее в шею:

– Помощь нужна?

– Помощь катастрофически нужна, чтобы все съесть, так как ужин уже готов, — ответила моя Пифия, окутанная парами жареного лука и пасты.

– Ну, в этом мы лучшие помощники, — ответил я, — ты же знаешь. Сейчас только проверю почту.

Сняв рясу и умывшись, я включил компьютер. Мальчики о чем-то спорили в другой комнате. Зайдя на знакомый и неприятный форум, я, конечно же, увидел ответ на свой вчерашний пост.

– Что вы знаете о сатане? – вещал абсолютно уверенный в своей правоте автор, — вы, которые в продолжение веков обвешивали его ярлыками, но никогда не знали его лично. Как вы можете говорить о нем, когда ваша Библия ничего про него не знает, равно, как и черная библия Ла Вея. Ваша псевдодуховная программа, которую вы называете христианством, молода и несовершенна, тогда, как истинное знание и духовность сатаны куда более древние. Мы не богатеем за счет людского горя и страданий, как делаете это вы, мы даем людям узнать истину через личное познание сатаны.

Еще многое не менее мрачное и ошибочное читал я в этом ответе. И чем больше я читал, тем больше поражался и наполнялся какой-то липкой грязью, которая словно угарный газ не давала свободно дышать. Прочитав пост до конца, я откинулся на стуле. За окном уже стемнело, на горизонте показалась луна. Вечерний город на том берегу прудов жил своей размеренной жизнью. Вот они подлинные сатанинские глубины, — подумал я. Мелькнула слабенькая мысль о возможном ответе на это заявление, но она также быстро растаяла во мраке невозможности что-либо изменить, как и появилась.

Что могло произойти в жизни молодых людей, решивших связать свою судьбу с подобными религиозными течениями? Какое разочарование в жизни должна пережить душа, решившая добровольно опуститься на самое адское дно? Но злая ирония заключалась отнюдь не в том, что молодой сатанист пытался переубедить священника в основах его вероучения, а в том, что знал я его с младенчества и начинал он свой путь с алтаря нашего храма.

Когда-то, около 15-ти лет назад или чуть более того, отец настоятель привел в алтарь мальчика. Это был очередной пономарь, которых тогда, да и сейчас тоже, было у нас немало. Зеленоглазый мальчуган оказался живым и не по годам ответственным. Как и все новички, он брался за любое поручение и выполнял его со всей старательностью. Первый стихарь, первый выход со свечей, первое волнение и ошибки – все было у него, как и у всех. Помню его первое чтение Апостола. Он тогда уже несколько лет был при алтаре и в значительной степени освоился в богослужебном порядке. Но чтение Апостола как бы возвращает всех на исходную: снова волнение, снова дрожь в коленках и потные ладони. А глядя в счастливые глаза его матери, можно было смело утверждать, что для полного счастья ей в жизни больше ничего не надо: сын в алтаре, как у Христа за пазухой и читает Апостол. Вот она мечта наяву!

Однако бодрый старт не всегда означает такой же финиш. Проходили года, мальчик рос и все больше осваивался на святом месте. Разговоры и смех пономарей на службе никто не замечает, так как и сами священники могут шутить и разговаривать. И только очень внимательный мог усмотреть тревожные признаки приближающейся развязки. Алеша, так звали нашего алтарника, сдружился в школе с ребятами, которые отрицательно влияли на него. Его одежда начала принимать темные цвета, музыка, которую он стал слушать, приобрела агрессивные тона, а мысли, которые он иногда высказывал, отдавали чем-то богоборным и даже богохульным. Как бы непринужденно, как будто желая поддержать разговор, он мог спорить со священником, пытаясь доказать правоту своих мыслей. Однажды я сам услышал от него такие слова: «Если Бог есть, то почему Его никто не видит? Почему Он не разговаривает с нами, как об этом написано в Библии? Есть ли какое-то подтверждение этому, кроме библейского?» Ответ настоятеля о том, что Бог разговаривает с чистыми сердцем и что есть множество свидетельств преподобного Симеона Нового Богослова, святителя Нифонта Кипрского, блаженного Андрея Христа ради юродивого, преподобного Симеона Дивногорца и многих других, которые лично разговаривали с Христом, не убедил Алексея.

Однажды зайдя в алтарь, я увидел, как Алексей прокачивал двух юных пономарей. Двое мальчиков стояли в упоре лежа и отжимались, в то время, как матерый алтарник Алеша, сидя на стуле неспешно считал.

– Вы чего тут делаете?, — спросил я всех сразу, хотя прекрасно понял, что происходит.

– Занимаемся духовно-нравственным воспитанием, — ответил Алеша, широко улыбнувшись. – Они до сих пор не могут выучить службу. Как им еще объяснить?

– Давайте заканчивайте уже, — более решительно потребовал я, — это алтарь вообще-то. Что за тюремные методы!

– Какая разница: поклоны давать или отжимания? Та же самая епитимия, только другое физическое упражнение, — парировал Алексей, продолжая широко улыбаться.

Мальчики поднялись с пола и, отряхивая руки, стали смеяться и говорить, что физкультура им только на пользу. Стокгольмский синдром в действии, — подумал я.

– Епитимии раздавать могут только духовные отцы и епископы. Тебе кто в алтаре сидеть разрешил?

– Так я же их духовный отец?, — засмеялся он, оставив без внимания второй вопрос. Алексей обхватил двумя руками за шею обоих мальчиков и прижал к себе, — Ну что, дети, усвоили урок?

Вся эта сцена уже тогда насторожила меня. Подозрения насчет недолговечности его пребывания в Церкви закрались в мое сердце. Но главное было еще впереди.

Он перестал исповедаться и причащаться. Кто-то из священников спросил его об этом.

– А зачем?, — спросил он в ответ.

– Чтобы наследовать спасение, так как по словам Спасителя, кто не причащается не имеет вечной жизни.

– Спасение?, — он хмыкнул и отвернулся.

Алеша стал красить волосы и вызывающе одеваться. Однажды, когда он пришел с еще одной новой прической, настоятель не допустил его до богослужения.

– Ты алтарник, ты лицо церкви, на тебя люди смотрят! О чем ты им скажешь этой своей дикостью на голове?

– Да больно надо было!, — бросил Алексей в сердцах и направился к выходу.– Я-то лицо, а вот вы, интересно, какая часть тела?, — сказал он в дверях и вышел из храма. И это был не просто уход со службы. Это был уход из Церкви, сознательный выбор молодого человека, которому в конец надоела родительская узда. Не раз я потом видел грустные глаза его матери, которая одна воспитывала Алешу. Не раз я слышал потом ее слезные жалобы на исповеди о том, что она теряет сына. Алексей пропадал неизвестно где, занимался неизвестно чем и водился непонятно с кем. Кто-то из ребят сказал, что он модерирует какой-то сайт то ли рокерский, то ли сатанинский.

После того, как он ушел, я не видел его около полугода. После слезных просьб его матери и разговора с настоятелем, я решил навестить его.

Дома его не оказалось. С красными от слез глазами Людмила (его мама) рассказала, что он не ночевал сегодня дома. Она поведала, что он может быть в двух популярных у них местах: в клубе «Красный дракон», либо на кладбище, недалеко от новостроек на границе города. Я решил начать с клуба. То, что там собираются всякие неформалы, я уже был наслышан, а потому заранее морально настроился на предстоящую встречу. По дороге в клуб я все думал, о чем с ним говорить, как на него повлиять, какие струны души задеть? Вариантов было мало, так как мы не раз уже пытались достучаться до него и слышали его оккультную позицию по многим вопросам. Скажу те же самые слова, — решил я, подходя к дверям клуба, — может в другой обстановке они зазвучат по-другому?

Вечерело. Город начинал раскрашиваться во все цвета радуги. Неоновые огни магазинов и рекламных плакатов принимали эстафету у вечерних лучей уходящего солнца. Вход клуба украшала огромная светящаяся голова красного дракона. В его зияющей пасти, словно во вратах преисподней, стояли два здоровых мужика и блюли свой ночной дозор. Каждый из них был на голову выше меня. В своих тяжелых кожаных куртках, черных штанах и остроконечных казаках, они напоминали представителей какого-нибудь рыцарского ордена, который по пути в очередной крестовый поход зашел развлечься в кабак за счет купленных заранее у Папы сверхдолжных заслуг.

Молча преградив мне путь, они стояли и смотрели на меня.

– Что не так?, — наконец спросил я.

– Ничего, — спокойно ответил бугай в черных перчатках без пальцев.

– Дресс-код не подходящий, — добавил через какое-то время второй., — одежда должна быть черной. В этой рубахе в офисе будешь своему начальнику задницу вылизывать.

Они заржали, словно лошади в брачный период.

Здесь надо заметить, что когда я собирался, то не знал – в рясе мне идти или без нее. Алеша видел меня в храме всегда в рясе, а потому я долго думал – сохранять мне церковный вид или можно по гражданке? Не решив ничего конкретного, я положил рясу в пакет и на всякий случай взял с собой.

Черный цвет, значит, нужен! Подождав мгновение, я достал рясу из пакета, накинул и быстро застегнул пуговицы.

– А так пойдет?, — спросил я охранников.

Увидев священника в рясе, они перестали смеяться и какое-то время смотрели широко открытыми глазами. Затем переглянувшись, молча разошлись в разные стороны, давая понять, что проход открыт.

Войдя внутрь, я оказался в густо накуренном помещении. В дыму мерцали несколько лучей цветовых декораций. Нечто, напоминавшее дикое и голодное животное, ревело в динамиках и давило на психику. Никто не танцевал, что было вполне логично, так как, честно говоря, я слабо себе представлял, как можно танцевать под рев заколаемого бизона.

Господи, помилуй, — подумал я, — и они это слушают! Народу было немного. Человек 20-может 30, словно пауки, расползлись по темным углам просторного зала. В сигаретном дыму, в котором улавливался терпкий запах конопли, их едва можно было различить. Я постоял секунд десять, осматриваясь и признавая для себя недостаточность своей моральной подготовки к такому месту.

Кашлянув несколько раз, я стал подходить от одного стола к другому, называя имя и фамилию. Некоторые отвечали сразу, другие молчали толи от нежелания со мной разговаривать, толи убеждая себя, что я не их белая горячка. Тогда я продолжал спрашивать, пока не получал какой-нибудь ответ.

В клубе Алеши не оказалось. Я подошел к барной стойке. На высоких барных стульях сидело несколько человек. Никто не разговаривал. Бармен протирал стойку и расставлял рюмки на подносе. Заметив меня, он подошел и спокойно спросил:

– Батя, что пить будем?

Та же черная кожанка, что и у остальных, на голове бандана с черепами, а на груди пентаграмма на блестящей цепи. Изпод клепаного рукава виднелся хвост какого-то животного, вытатуированного красной краской на его руке. Спокойным, я бы сказал, оценивающим взглядом он смотрел мне прямо в глаза. Я отказался от выпивки и задал ему все тот же вопрос. Не отрывая от меня взгляда, он отрицательно покачал головой. В этот момент один из постояльцев повернулся ко мне и, разглядывая меня мутными глазами, вдруг сказал:

– О! Я тебя знаю! Ты Кураев!

Он толкнул соседа в бок и сказал: «Смотри – Кураев!»

– Чего?, — спросил тот.

Я не стал дослушивать разговор и поспешил на свежий воздух.

На улице мне в лицо ударила приятная вечерняя прохлада. Она казалась тем более желанной, чем более отвратительной была тяжелая атмосфера клуба. Блюстители дресс-кода курили и с интересом разглядывали что-то в телефоне.

– Что-то быстро, – сказал один из них, заметив меня. Я решил не спрашивать у них про Алексея и сразу направился на кладбище.

Мне понадобилось около двадцати минут, чтобы прибыть на место. Темные коробки новостроек своими черными оконными проемами, неприветливо смотрели мне в след, когда я уходил в сторону леса. Преодолев овраг, я вошел в лесную полосу. Едва только войдя в лес, я услышал со стороны кладбища смех, пение и звуки музыки. Среди черной листвы виднелся свет зажженных автомобильных фар. Подойдя к границе посадок, я остановился за крупным тополем. Совершенно не опасаясь, что в рясе меня кто-нибудь заметит в ночном лесу, я выглянул из-за дерева и увидел типичную молодежную картину: среди могил расположилась группа подростков и взрослых мужчин человек из десяти. Тут же стояли два автомобиля с горящими фарами. У одного были открыты двери, и из салона доносилась музыка похожая на ту, которую я только что успел оценить в клубе. Люди стояли и сидели на лавочках возле могил какой-то пожилой пары. Один из них держал гитару. Фары освещали не все фигуры и, к тому же, создавали четкий контраст света и тени. Потому разглядеть все лица у меня не получилось. Однако этого было достаточно, чтобы заметить среди них Алексея. Он сидел на лавочке с сигаретой в зубах. На одном его колене расположилась девушка, которая вместе с ним звонко смеялась над чем-то. Одной рукой он держал ее за талию, а другой сжимал бутылку.

Я снова спрятался за дерево. И каков же план?, — мелькнула мысль. Я вдруг почувствовал, как быстро колотится сердце. Что, заволновался или испугался?, — мысленно спросил я себя. Бояться нечего – доброе дело делаешь. Душу спасаешь, к тому же по благословению настоятеля. А что если… Нет, не может быть. Мысль о смерти показалась абсурдом. Хотя, всякое бывает. Я задумался о семье. Сомнения нахлынули гигантской волной.

– Господи, — вслух сказал я, — если есть воля Твоя, дай мне сил и разумения, чтобы исполнить ее.

Перекрестившись, я вышел из-за дерева и направился к группе неформалов. При этом я заметил, что сделал это довольно легко. Сомнения куда-то удалились, а им на смену пришла уверенность в правильности действий.

Они заметили меня лишь когда я вошел в свет фар и вплотную приблизился к ним.

– Кто это?, — спросил один из ребят, испуганно глядя на меня. Все, кто его услышал, обернулись в мою сторону. Несколько секунд они молча осматривали фигуру в черном одеянии и пытались понять, кто перед ними. Я пробежался взглядом по нетрезвым лицам и остановился на Алексее. Он тоже был удивлен, но быстро узнал меня. На лице мелькнула неопределенная эмоция, напоминавшая смесь злобы и растерянности.

– Поп что ли?, — спросила девушка, сидящая на колене у Алексея.

– Кажись поп.

– Не может быть.

– Какого он тут забыл?

– Кажется, пора завязывать с пивом.

Я какое-то время слушал их реплики, от которых им становилось все веселее.

– Алексей, можно тебя на секунду.

Я сделал усилие, чтобы через музыку меня было слышно. Бывший алтарник смотрел на остальных и смеялся, демонстрируя всем своим видом свою непричастность ко мне.

– Чего он сказал?, — спросил один из старших. – Священник, тебе чего надо?

Я назвал имя и фамилию Алексея.

– Это тебя что ли? Ты его знаешь? Это твой отец?

– Какой отец!, нет у меня отца, говорил уже сто раз!, — открещивался Алексей.

– Леша, нам нужно поговорить, — продолжал я, — меня прислал отец настоятель. Пойдем отойдем.

– Куда это ты собрался? Мы тоже хотим послушать. Че, че за история, ну рассказывай. Лисапед, че у тебя за дела с попом?

– Да знались когда-то в прошлой жизни. – И уже обращаясь ко мне крикнул: Вали отсюда, я уже все сказал!

Было очевидно, что он пытался как можно больше соответствовать своим товарищам, а потому не скупился на эмоции.

– Ну зачем же так быстро? – молодые люди обступили меня, — оставайся еще, а то мы уже заскучали тут.

Прикинув обстановку, я понял, что дипломатическая миссия провалилась и теперь нужно думать, как уйти с наименьшими потерями, то есть переломанными костями.

– Поп, зачем ты сюда пришел? Ты ничего не боишься, да?

– Может он воскрес из мертвых. Покажи, где твоя могила?

Толпа заводилась все больше. При каждом вопросе один из них тыкал мне в грудь пальцем. Было похоже, что они только искали стимул для действий, которые все очевидно предвкушали.

– Неужели нет других мест, чтобы собираться?, — сказал я более решительным тоном, — своим поведением вы оскверняете память мертвых.

– Вы слышали? Священник пришел учить нас жизни. Не поздновато ли? Иди старухам своим мозги промывай! Попяра недобитый! Недорезали вас уродов в свое время, а напрасно.

Примерно здесь точка кипения достигла своего предела. Первый удар я получил в бровь, отчего отлетел назад, но чудом удержался на ногах. После этого шквал ударов обрушился на все части моего тела, так, что я сбился со счета уже на второй секунде. Закрыв голову руками, я согнулся и старался сохранить равновесие. Хмельные, но не потерявшие рассудок головы, мыслили вполне разумно. Это я понял по тому, что удары приходились на самые болевые места: голову и почки. Наконец, удар ногой по лицу вывел меня из равновесия. Я отлетел назад и грохнулся прямо на чей-то могильный холм. Глаза ослепил свет автомобильных фар, который, однако, уже вскоре скрылся за обступившими меня ногами.

– Присоединяйся. Или папочку жалко?

Я не видел, но был уверен, что после этого предложения, не желая отставать от испорченного коллектива, Алексей присоединился ко всем. Весело хохоча, одна из девушек поливала меня из бутылки пивом. Уже потом я поймал себя на мысли, что ни разу не вспомнил о семье, словно милосердный Бог не желал огорчить меня еще больше подобными тревогами. Гремела музыка, которая, впрочем, не мешала мне думать и оценивать ситуацию. Я ясно понимал, что если не встану сейчас, то могу уже никогда не встать. Я отпустил голову и попытался, несмотря на удары, приподняться, но тут же получил удар с носка по голове, после чего впал в небытие.

Прошло немного времени. Я открыл глаза и тут же вспомнил где нахожусь. Почти каждая из частей тела отозвалась в мозгу дикой болью. Я почувствовал, что губы слиплись от крови. Разомкнув их, я издал стон. И в этот момент услышал рядом голоса и смех. Оказалось, что утомившись меня бить, вырожденцы спокойно уселись на свои места и продолжили свой антикультурный досуг. Услышав меня, они начали выкидывать в мой адрес шутки и нецензурные оскорбления. Кто-то бросил в меня алюминиевой банкой из под пива. Я поймал себя на мысли, что это может быть единственный шанс уйти отсюда живым. Потому превозмогая боль, я медленно поднялся на ноги и хромая поковылял без оглядки в сторону городских огней.

Еще не дойдя до дома, я заметил на пороге свою матушку, которая накрывшись кофтой, пристально вглядывалась в темноту ночи. Заметив и узнав меня, она подбежала и, подставив свое хрупкое плечо, помогла доползти до ванной.

Таким образом, разговор по душам с блудным сыном стоил мне нескольких недель больничного режима. Навестив меня, настоятель сожалел о случившемся и во всем винил себя. Как бы там ни было, но после этого случая, даже спустя несколько месяцев я продолжал оглядываться по сторонам, когда в темноте возвращался домой.

Примерно через два или три месяца после кладбища, я стал замечать какие-то изменения в своем мироощущении. Появился навязчивый страх, который усиливался с наступлением темноты. По ночам я просыпался от странного ощущения чьего-то присутствия в спальне. Некто невидимый прикасался ко мне, дышал мне в лицо запахом гнили, садился на кровать и чужим отражением смотрел на меня из зеркала. Появились частые ночные кошмары, которые принимали реалистичный характер, а чувство, что кто-то постоянно смотрит на тебя из темноты, сводило с ума. Похоже, мои сатанинские «друзья» не забыли обо мне. Я усилил молитву, пост и служение с причастием, но искушение продолжало терроризировать. Я прекрасно понимал его адскую природу, благо прецеденты в истории уже были, а значит и проверенные церковные средства против этих колдовских влияний вполне надежные и действенные. Нужно только потерпеть и проявить настойчивость в вере и молитве. И избавление не замедлило наступить.

Однажды возвращаясь с требы домой, я проходил темными и незнакомыми переулками. Бывал я здесь всего несколько раз за всю жизнь, а потому местами шел наугад малоизвестными путями. Страх как обычно был со мной, но сейчас он очень усилился, так, что я часто крестился и даже пару раз хлопнул себя по щеке, чтобы немного прийти в себя. Но перед очередной аркой я остановился. Рядом с проходом был крытый вход в подвальное помещение магазина. Там, вероятно, располагалась его подсобка. Наружная дверь была открыта, отчего в темной обстановке ее пустота зияла кромешной тьмой. Я застыл на месте, так как живо ощутил чей-то взгляд из этой тьмы. Кто-то или что-то стояло во мраке и пристально смотрело на меня. Я почувствовал, как на голове зашевелились волосы, а кожа покрылась мурашками. Мне предстояло пройти прямо мимо этой адской двери, но это было невозможно – страх сковал меня, парализовал до невозможности сдвинуться с места.

Вот дьявольское страхование! Я попытался заставить себя прогневаться на него. И у меня это как будто получилось. Перекрестившись, я направился прямо к темному дверному проему. Подходя, я старался не поднимать глаз, так как ясно понимал, что как только посмотрю выше, то встречусь взглядом с тем, что сейчас не отрываясь смотрит не меня. Подойдя к подвальной двери, я повернулся к ней спиной и застыл на месте. Леденящий ужас сковал все мое тело, каждая волосинка на моем теле затрепетала от страха. Мысли, словно газмановские скакуны бешено сменяли друг друга: сейчас сзади тебя кто-то схватит, сейчас тебя сзади пырнут ножом, тебя сейчас задушат, утащат во тьму! Беги отсюда! Беги что есть сил! Беги без оглядки!

Но я продолжал стоять спиной к жуткому кошмару и молился:

– На Бога уповах, не убоюсь, что сделает мне человек, не убоюсь, что сделает мне плоть! Живый в помощи Вышняго… на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия… Страха же вашего не убоимся ниже смутимся, яко с нами Бог!

Я перебирал мысленно все псалмы, которые смог вспомнить и крестился без перерыва, положив в своем сердце лучше умереть прямо здесь и сейчас, чем убежать от надоевшего кошмара. Я как будто слышал голос позади себя, который кричал мне что-то, запугивал меня, обрекал на ужасы. Я может быть и рад был убежать, но совершенно не чувствовал своих ног. Они онемели и как бы перестали существовать.

– Я не боюсь тебя, дьявольская гордыня! Ты унижаешь себя, борясь со мной слабым. Я не боюсь тебя! Я презираю тебя!

Еще мгновение, и ужас позади меня дрогнул и отступил. Отползая во тьму, он медленно, как бы неохотно разжимал своими ледяными щупальцами мое сердце. Животный леденящий страх сам испугался имени Божия и с этого дня оставил меня в покое.

После этой напасти, которая длилась несколько недель, я опять мог вернуться к нормальной жизни. Сосредоточившись на своей борьбе, я даже по временам забывал про Алексея, с которым все это было неразрывно связано. От некоторых ребят я узнал про один сатанинский сайт, на котором в числе его администрации, якобы, был и Алеша. Зайдя на него, я словно погрузился в болото из нечистот. Сколько там было всякого рода хулы и лжи, заблуждений и грязи, которая словно омочённый в яде кнут хлестала до крови христианское сердце. Я даже зарегистрировался в этом отстойнике, чтобы через общение на форуме выйти на Алексея и постоянством борьбы за его душу одержать победу. Но вскоре понял, что всему есть какой-то предел, который не случайно именуют «чертой невозврата».

Но об Алеше постоянно помнили многие наши прихожане и не забывали его в своих молитвах, правилах и псалмопениях. Священники также всегда произносили его имя на Литургии и разного рода молебнах. Все его помнили и даже после его отступления не желали отпускать.

Прошло примерно полгода после всех этих событий, когда милосердный Бог сотворил долгожданное чудо.

Было около часа ночи. Дети уже давно спали, а я только минут десять назад закончил работу над проповедью и лег в постель. Обняв супругу, я еще какое-то время лежал, размышляя над проведением предстоящих храмовых мероприятий. Лишь минут через 10-15 медленно начал погружаться в царство Морфея. Из сонного полузабвения меня вывел звонок в дверь, который сопровождался ударами кулака. Мгновенно открыв глаза, я вскочил с постели и начал одеваться.

– Что это?

Моя матушка села на кровати и с тревогой смотрела на меня.

– Все нормально. Я сейчас проверю. Оставайся здесь.

Кто-то настойчиво продолжал колотить в дверь, грозя разбудить и перепугать всех детей. Я вышел на террасу, включил свет и, открыв дверь, замер от изумления. На пороге стоял Алеша. Он часто дышал, как после долгого бега и испуганными слезящимися глазами смотрел на меня.

– Алексей? Ты чего? Ты один?

Я даже не знал о чем его в первую очередь спросить. Он быстро оглянулся и снова посмотрел на меня.

– Давай заходи.

Я сделал жест, приглашая его внутрь. Все еще продолжая часто дышать,он вошел в дом. На лбу у него была нарисована сатанинская символика, и одет он был соответственно. Какое-то время я молчал, рассматривая его и пытаясь понять что происходит.

– Я не знал куда пойти, — наконец проговорил он, немного отдышавшись.

– Что случилось?

По всему было видно, что с ним явно что-то произошло и, судя по всему, это что-то было очень серьезным. Я предложил ему присесть на табурет. Алексей сел на стул и нервно сжимая пальцы сказал:

– Они хотели меня убить. Они вдруг решили меня убить. Они считают меня поповским сыночком и решили меня убить.

Как выяснилось из последующего разговора, на одной из культовых гулянок что-то пошло не так, и разговор зашел о принесении человеческой жертвы. Несмотря на то, что для этого дилетантского течения это было не свойственно, вероятно алкоголь, наркотики, а может быть и Промысел Божий сделали свое дело. Как Алеша ни пытался отшучиваться, как не клялся в своей верности группе и факте своего перехода и отречения от крещения, матери и всего святого, как это принято в подобных случаях, но пьяной компании хотелось остренького. А как это у них проходит, я знаю на своем собственном горбе. В результате произошла потасовка, в ходе которой Алексею еле удалось убежать. Он не пошел ни домой, ни к знакомым. Оставался один вариант – мой дом.

После того, как он все мне рассказал, мы первым делом позвонили его маме и успокоили ее. Я предложил Алексею залечь на дно в каком-нибудь тихом местечке, где он сможет и укрыться от мстительной люциферской братии, и обдумать свою жизнь в целом, на что он изъявил свое согласие.

– Что со мной будет? Для меня возможно прощение?

Алексей сидел на стуле и отрешенно смотрел в пол.

– Для Бога все возможно, — я положил руку ему на плечо, — главное, чтобы ты сам в это верил.

Он посмотрел на меня глазами, которые я так давно не видел, что почти забыл, что когда-то это был его обычный взгляд. Мы отмыли с его лица и рук дьявольские рисунки, переодели в нормальную одежду и уснули сном хоть и тревожным, но не лишенным надежды на лучшее.

После радостного и для Алексея, и для всего нашего прихода покаяния, я отвез нашего алтарника в один из далеких мужских монастырей, где и оставил его в качестве трудника. Случилось так, что произошло это в день памяти апостола Иоанна Богослова. Когда мы ехали туда, то в машине звучало житие этого дивного апостола любви. В его житии есть эпизод о юноше, которого апостол отдал на окормление одному епископу, но который потом испортился и стал разбойником. Когда апостол вернулся, чтобы узнать его судьбу и, узнав, что он развратился и стал атаманом бандитов, то сам пошел его искать, гнался за ним и уговорил его оставить погибельный путь и вернуться к Богу. Когда читался этот эпизод, мы с Алексеем переглянулись и улыбнулись друг другу.

От его снова счастливой мамы, я узнавал о его делах. Она перезванивалась с сыном и сообщала мне последние новости. Между прочим оказалось, что на форуме я общался вовсе не с Алексеем, а с кем-то другим, кто знал его и выдавал себя за него.

Спустя год я снова побывал в том монастыре. Стоя на вечернем богослужении, я заметил в алтаре Алешу. Когда он выходил со свечей, то увидев меня, смущенно улыбнулся. У него была аккуратная прическа, появились усики и жиденькая бородка. Из под блестящего стихаря виднелась черная полоса подрясника. Ну, слава Богу!, — подумалось мне. – Вполне благообразное лицо церкви.

История, которая чуть не обернулась трагедией, наконец, получила свое завершение. Небо вторит радости людей о спасении погибшей души. Подобное возможно только благодаря человеческому подвигу и помощи Божией. Нельзя отстраниться от возложенной на тебя Богом ответственности. Но именно это делают родители, которые перекладывают воспитание на крестных. Именно это делают папы и мамы, не занимаясь детьми, но возлагая их духовное просвещение на воскресные школы или алтари. Вчерашние «христиане поневоле» завтра могут стать блудными детьми и сполна отплатить своим родителям за их небрежение и лицемерие. Несомненно, Богу все возможно, но счастливый конец будет только там, где Божественная воля солидарна со свободной человеческой. Хотя, по большому счету, это еще не конец, это только начало.

11.08.15

Паломники

Все описанные ниже истории реальны. Более или менее изменены детали событий и имена персонажей.

Паломничество – древняя христианская традиция. Оно было популярно и в IV веке, и в XIV. Не ослабло оно и в наше время. По сей день тысячи христиан стремятся посетить места, с которыми их связывают либо события Священной истории, либо случаи из их собственной, всегда неповторимой жизни.

В первые времена паломничество было связано с опасностью для жизни. Долгие пешие путешествия всегда были опасны для паломников и иногда становились последним духовным подвигом для человека. В наше время тоже можно попасть в заложники террористам или в аварию на экскурсионном автобусе. Но все же сейчас условия для паломничества значительно упрощены, так что часто его путают с экскурсионным туризмом. Но кто храм своей души ставит выше архитектурных строений XVII века, тот всегда получает пользу и возвращается из паломничества духовно обогащенным.

Как я и сказал, жизненные ситуации, предшествующие паломничеству, у всех разные. Вот и я оказался в одном из древних русских монастырей не от праздного любопытства. Когда полгода назад моя дочь была при смерти, а помочь ей могли только молитвы, я дал Богу обет, что в случае ее выздоровления совершу паломничество в пять монастырей, раздам там милостыню и помолюсь. Вроде не такой уж и серьезный обет, но исполнить его получилось лишь спустя полгода. Дочурка пошла на поправку буквально через несколько дней, в чем я однозначно увидел к нам милость Божию.

Обету меня научила моя покойная жена, но об этом чуть позже. А пока этот монастырь был последним, после которого я намеревался, духовно обогащенный, отправиться домой. Но напоследок Господь сподобил меня провести замечательный вечер с людьми, с которыми до этого я никогда не виделся, но знакомство с которыми определенно было еще одной небесной монеткой в копилку моего сердца.

Сценарий моего посещения был таким: я проводил день на послушаниях, вечером был на службе, с утра молился на Литургии, после чего по желанию мог ехать дальше.

В тот день, вернувшись после ужина в келью, я обнаружил, что у меня появилось четыре новых соседа. Келья была пятиместная.

– Мир всем, — сказал я, неспешно оглядывая присутствующих. Это были четверо мужчин разного возраста. Старшему было лет около шестидесяти. Он склонился над сумкой и разбирал свои вещи. Остальные занимались кто чем: один читал, двое о чем-то негромко разговаривали, а последний изучал содержимое электрического чайника, стоявшего на столе.

Посмотрев на меня, старший за всех ответил: С миром принимаем.

Он пригладил свою бороду и спросил меня:

– А вы, наверно, местный?

– Можно и так сказать, — ответил я, – на сутки.

Мы разговорились. Выяснилось, что старший (его звали Анатолий) традиционно приехал подлечить нервы и духовно окрепнуть, что он делает регулярно.

– Кто на Мальдивы, кто в Крым, а я сюда. Больно атмосфера здесь благодатная.

Другой наш сокелейник – Леонид, приехал для исповеди и причастия. У него духовник в этом монастыре. У Виктора, третьего моего соседа, в этом монастыре подвизался друг его юности, и он приехал с ним увидеться. Наконец, четвертый – Рустик, вымаливает себе спутницу жизни. Мы, шутя его спросили: Много ли спутниц он нашел в мужских монастырях? На что он ответил:

– Напрасно смеетесь. Мужские монастыри, как никакие другие, в изобилии притягивают женский пол, вот только спутницу Бог пока не указал.

Через какое-то время Анатолий сказал:

– Друзья, я вижу тут чайник есть, а у меня замечательный чай имеется. Он способствует и работе нервной системы, и нормализует давление, но, главное, он способствует нашей беседе, которую я предлагаю переключить в другое русло. Я уверен, что Бог собрал нас здесь не случайно. Вы знаете, что путь к Богу интересен и не прост. У каждого он неповторим. И мне очень хотелось бы услышать, каким он был у вас. Может быть другой извлечет из этого какую-то пользу для себя.

Собрание, хоть и без энтузиазма, но поддержало эту идею. Мы приготовили чай, после чего Анатолий сказал:

– Если хотите, то я могу начать. Задам, так сказать, тон. В общем-то, моя история не отличается какой-то оригинальностью. Обычное советское прошлое. Я, как и многие в мое время, был бесконечно далек от всего религиозного. Партия, Ленин, светлое будущее – вот ориентиры, на которые мы равнялись. Лениным я тогда действительно восхищался. Думал, это каким же надо быть грамотным и одаренным, чтобы такую революцию осуществить!

У меня даже похожий с ним случай был. Когда мне было 8 лет, мама принесла мне нательный крестильный крестик. Сжав его в кулаке, я направился в туалет. Нимало не колеблясь, я выбросил его в унитаз, как какую-то заразу. Вот такая была у нас ненависть ко всему религиозному. Наверно этим объяснялось мое увлечение Лениным.

Я так и ходил все повторял, как мантру – Ленин, да Ленин, пока мой коллега по техникуму Савелий Николаевич меня не вразумил. Я в 1975 в техникуме электронику преподавал. Савелий Николаевич был преподавателем в том же направлении, что и я, только немного в другой области. Он был постарше меня, женат, имел сына. Кстати, потом с его сыном интересная история произойдет. Сына его зовут Михаил. Ступив на неправильный путь, Миша попал за решетку. И не просто за решетку, а в камеру смертников. Шансов, казалось, нет. Время шло, и он ждал своего часа. И вот однажды ночью к нему зашел посетитель. Только не через дверь, как полагается, а через стену. Похож он был на старца, седая борода, длинные волосы и одет в странную длинную одежду. Подойдя к Михаилу, он говорит: Я тебя отсюда вызволю, а ты восстановишь такой-то храм. Сказал и опять ушел в стену. Миша подумал потом – показалось, наверно. Но каким-то чудом дело пересмотрели, и вскоре он оказался на свободе. А храм тот, где-то под Серпуховом, он действительно восстановил.

Так вот, его отец, Савелий Николаевич, мой коллега по техникуму, мне и говорит: Что ты все — Ленин, Ленин! Ты его хоть читал?

– Нет, — говорю.

– Ну так возьми и прочитай. Например, 45 том.

Я нашел именно 45 том, так как думал, что в нем есть что-то особенное и прочитал. Каково же было мое разочарование после прочтения. В анкете, в графе – профессия, Ленин написал – литератор. Литератор управляет страной! Из его слов я понял, что ему нужна была только лишь власть, и вся его деятельность была направлена на получение этой власти.

В общем, в Ленине я разочаровался и снял его огромный портрет со стены. Примерно в то же время я стал коллекционировать иконы. Это было вовсе не по религиозным соображениям, а чисто из личных интересов. Стал вместе с группой ездить по святым местам. Причем, повсюду меня сопровождали какие-то знаки: то бритва сломалась, и мне пришлось отращивать бороду. Другой раз, когда мы были в одном из городов Прибалтики, я поднялся на огромную колокольню католического собора, чтобы поснимать оттуда красоты города на камеру. Я всегда был любитель до съемки. И вот закончив с панорамой, я начал спускаться вниз по большим каменным ступеням. Вдруг дверь наверху с шумом захлопнулась, и я оказался в кромешной темноте. На меня напал жуткий ужас, потому что, сколько я ни спускался, лестница все никак не заканчивалась. С вытянутыми вперед руками, словно слепой крот, я преодолевал ступень за ступенью. Уж не помню, какие я только молитвы не вспомнил, пока спускался, как мне казалось в преисподнюю.

Наконец, я нащупал рукой дверь, толкнул ее и буквально вывалился наружу, упав на колени. Поднимаю глаза, а передо мной большое распятие. Тут я, конечно, помолился от души.

Но это еще не было моим воцерковлением. Далее были еще поездки в Малоярославец, Оптину пустынь. Помню, когда мы были в Оптиной, я еще раз получил урок. Службы тогда проходили в одной из башен. Помню, поднимаюсь я туда. Устал, а тут какой-то мальчик стоит и медленно читает – Господи, помилуй, Господи, помилуй. Повторяет и повторяет. Я ждал-ждал какое-то время, а потом говорю вслух: Нет, этому конца не будет! Развернулся и ушел. А он читал часы перед Литургией и 40 раз повторял «Господи, помилуй». Не было у меня тогда никакого терпения, даже минуту подождать не смог.

Потом я сходил в скит. Возвращаюсь и вдруг прямо передо мной на ветку садится какая-то красивая птичка и начинает петь. Я застыл, стою, слушаю и именно в этот момент коснулась меня благодать Божия – слезы хлынули их глаз, и почувствовал я отвращение к своим прежним поступкам. После этого я потихоньку стал меняться, а в паломничества стал ездить уже не ради любопытства.

Интересно было то, что в тех храмах, которые я посещал, потом происходили со мной какие-нибудь события. Например: в Малоярославце, где я был до этого, я потом познакомился со своей будущей женой, в Козельске был другой храм, там нас потом обвенчали. Есть еще один храм, который я посещал в период своего искания Бога, но с ним пока у меня ничего не связано. Кто знает, может быть там меня отпоют.

Анатолий закончил свой рассказ и замолчал.

– Да, интересно, – спустя несколько секунд сказал Виктор. – Дедушка Ленин, значит, — он улыбнулся, — за это трудно осудить – время такое было. Попробуй подумай о чем-нибудь другом, когда с малолетства тебе мозги советским утюгом выглаживают. Повезло, если родители верующие.

А я вот, хоть и был комсомольцем, — продолжал Виктор, — но не особо ревновал по этой дружине. Хотя и верующим не был. Кошка, которая гуляет сама по себе – это про меня было. Сам себе выбирал идеологии: немного того, немного этого, тут гороскоп почитаешь, там в Библию заглянешь. Даже молитвы какие-то знал. Но все это было после свадьбы. Жена мне верующая досталась, вот она-то и влияла на меня. А я что-то делал в угоду ей, а чему-то противился. Но в целом оставался равнодушным к вопросам духовным. Но один случай изменил меня на всю жизнь.

Мы с друзьями охотой увлекались: уточка, кабанчик, иногда рыбалка. В тот день моя чуткая жена говорит мне: Одень крест!

Ко кресту я имел некоторое уважение, верил в его защиту, хоть и не по-христиански. Поэтому спорить я не стал. Одел.

День прошел средне. Ничего крупного в тот раз не было, и мы уже собирались обратно. Я немного отстал от группы. Уже вечерело. Пока я выискивал в роще чьи-то следы, солнце село и в лесу заметно похолодало и стемнело. Я огляделся. Смотрю, вдали какие-то огни мелькают. Вроде похоже на наших – мы где-то там и должны были встретиться. Я помедлил немного и двинулся по лесу, намереваясь потом свернуть к точке встречи.

Вдруг вижу, среди деревьев на возвышенном месте кто-то стоит. Показалось – лось (вроде и рога даже разглядел). Мне сразу полегчало, хотя сначала ёкнуло под сердцем. А он постоял-постоял, посмотрел на меня и побежал мне навстречу. И тут я только понял, что это был бурый медведь. Страх волной прокатился по всему моему телу. Ружье, которое было при мне, на медведя не годится. Бежать было еще глупее. Тут я вспомнил про колотушку за спиной (мы брали их как раз для таких случаев). Скинув ее, я принялся методично бить, в надежде звуком испугать зверя. Но тот продолжал галопом двигаться ко мне. Я уже видел, как переливается мех на его спине, как мелькают огромные черные когти, но выхода из ситуации я не видел.

Уже когда между нами оставалось примерно метров 10, внезапно пришло спасение оттуда, откуда я и представить себе не мог. Я поймал четкую мысль – молиться! Отбросив колотушку в сторону, я повернулся спиной к медведю и упал на колени. Опустив голову между коленей, я принялся молиться всем, кого только смог вспомнить. Я призывал и Господа Бога, и Божию Матерь, и даже святителя Николая. Признаюсь, такая молитва бывает, может, несколько раз в жизни. И чудо не замедлило совершиться. Подбежав ко мне, медведь стал кидаться на меня, но не прикасался ко мне. Он кружился вокруг меня – то в одну сторону, то в другую, ревел, рвал землю и опять угрожающе бросался. Так продолжалось минут десять. Все это время я непрестанно призывал на помощь небесные силы. Наконец, походив вокруг меня еще какое-то время, зверь ушел в чащу.

Еле подняв голову от земли, я огляделся. Вы не поверите, я с трудом верил, что остался в живых. Это было, как второе рождение. И в духовном смысле это действительно было второе рождение или возвращение с того света. Рассказываю друзьям, они хлопают по плечу: Счастливчик, — говорят, — Бог спас. А у меня уже и сомнений нет, что Бог спас.

Домой прихожу и говорю прямо с порога:

– Жена, срочно в храм идем! У меня такое было!

А после рассказа она мне и говорит:

– А я себе места не нахожу. Уже два акафиста за тебя прочитала.

– Вот так вот, — закончил Виктор свой рассказ, — и будут двое одной плотью: и по телу, и по мыслям, и по чувствам.

– Да-а, — мы прямо выдохнули после его повествования. – Ты и правда на особом счету у Бога.

– Ну, если так, то все мы на особом счету у Бога, не так ли? – сказал вдруг Рустик, — Разве то, что все мы здесь сегодня собрались не есть следствие промыслительного попечения о нас Высшей Божественной Силы?

– Верно, — ответили мы ему.

– Вот и я тоже неизвестно где бы был сейчас, — продолжил Рустик, — если бы не Промысел Божий. Я родом с Узбекистана. Родился в Бухаре, где и прожил полжизни. Но солнечная Азия меня не привлекала, и я все время хотел уехать в Россию. В этом вопросе меня поддевал больше национальный фактор, нежели религиозный. Ведь я тогда не был верующим, а потому тот факт, что вокруг были одни мусульмане, меня особо не волновал. А вот что касается русских, то это была больная тема. Притеснения были и моральные, и физические. На столбах вешали объявления такого типа: Русские, оставайтесь, будете нашими белыми неграми (то есть рабами). Русскую девушку могли изнасиловать в любом месте, что и происходило. И всё это оставалось безнаказанным, так как жаловаться было не кому.

Но моя мама была против моего отъезда, по крайней мере, до армии. Отслужишь, — говорила она, — тогда езжай.

Я тогда работал в организации, которая проводила реставрационные работы памятников архитектуры. А памятников этих там предостаточно – город ведь древний. И все, конечно, мусульманские. Помню, в тот день реставрировали мы дворец Эмира Бухарского. Меня в этом дворце в пионеры принимали – дедушка какой-то, который был первым пионером в городе, повязывал мне там пионерский галстук. И вот сижу я высоко на лесах, занимаюсь штукатурными работами. Вижу сверху, во дворец заходит человек русской внешности. Меня это тогда удивило. Он осмотрелся вокруг, увидел меня и машет мне, мол, спускайся. Я слез. Подхожу к нему, а он мне говорит: Заканчивай тут на мусульман трудиться. Пошли православный храм строить.

Как потом оказалось, это был новый священник – отец Димитрий, которого прислали служить в этом городе. Ну я, понятное дело, с работы уволился и стал помогать в постройке храма. Православного храма в Бухаре тогда не было. Под церковь нам отдали здание железнодорожного вокзала, из которого мы и построили храм. Днем я пономарил на службах, а ночью работал там сторожем.

Наконец, приблизилось долгожданное для меня время срочной службы. Я после 8 класса уезжал учиться в Москву, и мои документы были там. Потому я планировал призваться из Москвы. Но мама запретила: Отсюда будешь призываться, — говорит.

И вот я на свои деньги слал телеграммы в Москву, чтобы быстрее прислали документы. Надо мной тогда все смеялись: Нормальные люди, — говорят, -наоборот от армии бегут, а этот служить рвется. Но мне до этих мнений было все равно – я стремился уехать в Россию. Наконец призвали. Отслужил я в Свердловске.

Когда я был в армии, мне приходит телеграмма – Маме очень плохо. Приезжай. Я подумал, что это розыгрыш, чтобы мне отпуск дали. Но когда приехал, узнал, что мама лежит парализованная. У меня еще две сестры есть, вот они и ухаживали за ней, пока я дослуживал. А как дембельнулся, стали мы все вместе ее выхаживать.

Наконец, мы могли уже строить планы по переезду в Россию. Но прежде переезда был один интересный случай. Однажды, когда меня не было дома, мне позвонил мой приятель Володя. Он был православным и в какой-то мере повлиял и на меня в этом вопросе. Когда он позвонил, трубку взяла мама. Она в то время еще лежала, но понемногу уже отходила от паралича. А поскольку человек он был не чужой, она начала ему рассказывать про свои беды и болезни, что у нее и то, и сё. А он ей в ответ начал про веру и про Церковь: Вам, — говорит, — надо Богу молиться. А она ему возражает: Что я монашка что ли, молиться еще! Но Владимир продолжает свое: про Церковь, молитву, таинства. И вдруг в трубке они слышат женский голос: Правильно он говорит – надо молиться и верить в Бога.

Они в изумлении спрашивают: А вы кто?

Оказалось, это была раба Божия Анна, которая работала или лучше сказать служила в понятно какой организации и занималась прослушкой. Сама она была верующей православной. Я, — говорит, — хоть тут и работаю, но тоже православная. Я вас слушала, слушала, а как заговорили про Церковь, то уже не удержалась, чтобы не высказаться.

Анна тогда много говорила маме про Церковь и духовную жизнь, говорила, что мама уверует и вылечится. Потом все так и случилось. В конце они даже обменялись номерами телефонов. Потом Анна много раз приходила к нам и говорила на религиозные темы, так, что тоже внесла свой вклад в наше воцерковление. Мы потом шутя называли ее – Анна-Пророчица из КГБ. Она потом уехала в Россию почти в одно время с нами.

Очень помог нам отец Димитрий, который во время болезни часто навещал маму и причащал ее. Она уже была расположена к таинствам. В большой степени именно благодаря ему мы с мамой стали приобщаться к вере.

Чтобы собрать деньги на квартиру в России, мне пришлось продать две наши квартиры в Бухаре. Денег дали так мало, что потом мы смогли купить лишь однокомнатную. Узбеки говорили: Когда вы, русские, уедете, все равно все нам останется. Поэтому радуйся, что хоть это дали. Могли бы и вообще ничего не дать. Потом так и было – другие уже ничего не могли продать. Мне даже ни одной книги не разрешили взять из квартиры – Всё куплено, — говорит,- уже наше.

Теперь я у сестры живу, а мама с бабушкой в однушке. Мама очень изменилась с тех пор: постоянно молится и вообще ведет богобоязненный образ жизни. А я на распутье: то ли в монастырь, то ли под венец. С невестами пока не везет, а монастырей, пожалуйста – на выбор. Но мама как услышит про монастырь, сразу в слезы: Ты меня сначала похорони, а потом уж в монастырь. И теперь я в руках Божьих. Вот молюсь, чтобы Господь вложил мне в сердце исполнить Его святую волю. И вас прошу помолиться.

На этих словах Рустик закончил свою историю.

– Да, познавательно, — через некоторое время произнес Анатолий.

Мы молчали какое-то время. Потом Леонид сказал:

– Я так понял, отвертеться у меня не получится?

– Нет! Ну что вы! Уважьте! Просим! – заговорили мы наперебой.

– Ну ладно, — сдался Леонид, — сами напросились. Я ведь уже давно похоронил все на исповеди, но раз вы хотите встретиться с призраками моего прошлого, то я вам эту встречу устрою.

– Хотим, хотим, а как же — ответил Анатолий за всех.

– Я в прошлой жизни, как я ее называю, работал оперативником в ФСКН, — начал Леонид свой рассказ, — Ну, наркоконтроль в общем. Сразу скажу, опером я был плохим. Плохим в том смысле, что поступал противозаконно, хотя сам стоял на страже закона. Вы, наверно, знаете, какие слухи и легенды ходят про оперов. Так вот в большинстве своем они действительно имеют под собой реальные факты. Я тоже не гнушался ничем, чтобы добиться признания. А потом домой придешь и начинаешь жене все это рассказывать: кого и как били да запугивали. Смешно тогда все это было, например, еще не успеешь рта раскрыть, а человек уже изъявляет готовность подписать что угодно, лишь бы не били. Так нас боялись.

Жене только все это было в тягость слушать. Она хоть и в церковь не ходила, но даже ее от моих рассказов воротило. Бывало, кинет лишь короткую фразу: Нашел чем гордиться, — и уйдет на кухню. А у меня даже на моей звериной душе паршиво от этого. Но ничего не менялось: сроки всегда поджимают, а дела закрывать надо. Вот мы их и закрывали.

Однажды был случай, после которого многое в моей жизни изменилось. Было одно небольшое дельце, которое висело уже больше месяца. И мы решили его в темпе закрыть. По нему тогда проходило несколько свидетелей. Мы с моим коллегой прикинули, посмотрели и вызвали повесткой одного молодого человека. Вызывали в качестве свидетеля, хотя замыслили многое на него самого повесить.

Не сразу, но он пришел. Ну и началось. Сначала принуждали свидетельские показания написать на некоторых лиц, а он в отказ – Нет и все! Не знаю о чем идет речь. Тогда мы плавно перешли к главной части нашего представления – стали говорить, что если не хочет свидетельствовать, то сам будет подозреваемым. Утверждали, что у нас и все необходимые показания на него есть и отпираться бессмысленно. Тогда он давай на 51 статью ссылаться – не буду, мол, против себя свидетельствовать. Давайте мне положенного адвоката.

Мой коллега был следователем, в производстве которого и находилось это дело, и я естественно действовал по его поручению, то есть имел право допрашивать. Мы как увидели, что парень не профан, то перешли к тому, что нас всегда выручало и действовало безотказно – от устрашений перешли к побоям и пыткам. Тут уж я не буду вдаваться в детали, скажу только, что парень оказался крепче, чем мы могли себе представить. Мы продержали его трое суток, и всё это время пытали всевозможными способами, вплоть до средневековых. А он молчит и только молится: Господи, помилуй, Господи, Иисусе Христе, помилуй меня!

Схема у нас была накатанная, и по истечении трех суток мы приступили к ее заключительной части.

– Молиться значит, умеешь, — сказал в какой-то момент мой коллега, — очень хорошо, потому что тебе это сейчас понадобится.

С наступлением ночи, мы посадили того парня в машину. Его, кстати, Максимом звали. И поехали темными дорогами, мрачными лесами. Едем и так ненавязчиво продолжаем свои требования до него доносить: Ты только подпиши и всё сразу закончится. Дадут каких-нибудь 5 лет. Выйдешь через 3 года за примерное поведение. А то и еще раньше по какой-нибудь амнистии откинешься.

Он ничего не отвечает и только молча смотрит в темное окно. Мы через какое-то время тоже замолчали. Тогда я достал пистолет и начал с ним играть – крутить, перезаряжать, вытаскивать и вставлять пустой магазин. Целюсь с лобовое стекло и спускаю курок. Это моральное давление выматывает не хуже побоев. Но Максим не произносит ни звука.

Наконец мы свернули с дороги и, проехав минут десять по грунтовке, остановились в глухом лесу.

– Выходи, — сказал мой коллега.

Максим вылез. Ему расстегнули наручники и дали в руки лопату.

– Копай вон там.

Он секунду посмотрел на нас и, отойдя метров на пять, стал копать.

Мы стоим с коллегой и разговариваем о чем-то. Максим не спеша копает. Время шло, и мы оба ясно ощущали, как нарастало напряжение. Когда работа уже подходила к концу, я тихонько спросил напарника: «Что делать-то будем?» Понятно, что никто никого убивать не собирался. Мы вообще до этого момента еще никогда не доходили. Обычно когда везли кого-то в лес, то в машине даже самые стойкие соглашались подписать что угодно. Но до могилы дело не доходило. Нужно было импровизировать.

– Пальнешь в воздух, да и всё, — говорит мне коллега.

– Он же сразу в прокуратуру побежит, — возражаю я ему.

– Ну тогда вали его.

– Кого вали?! Не собираюсь я никого валить!

Стояли мы так и думали, что нам делать. А парень тем временем закончил копать и воткнул лопату в землю.

– Ну что, — говорю, — не передумал еще? Есть ведь еще шанс пожить, девушку найти, детей завести.

Он посмотрел на звездное небо, глубоко вздохнул и говорит:

– Я ни в чем не виноват и признаваться мне не в чем. Вы думаете, я боюсь смерти? Я христианин и знаю, что ждет меня после смерти. А вот вам следовало бы ее бояться.

Нас его мужество просто с землей ровняло. До последнего момента я все надеялся, что он спасует и пойдет на сотрудничество, но я ошибся. Мы ошиблись.

– У меня к вам последняя просьба, — вдруг обратился он к нам, — дайте мне одну минуту помолиться.

Мы молча кивнули. Он встал на колени и стал вслух молиться. В молитве он просил прощения за свои грехи, молился за родителей, а в конце перешел на нас. Он просил нам у Бога прощения наших грехов, говорил, что мы не ведаем, что творим, просил привести нас к познанию истины.

Я стою, слушаю, а у самого сердце в комок сжалось. Все-таки не до конца я тогда превратился в животное. До сих пор перед глазами эта картина стоит – в свете фар фигура человека, стоящего на коленях на краю своей могилы и умоляющего Бога обо мне.

Наконец, он произнес – Аминь. Я готов.

Мы помолчали некоторое время, после чего я ему говорю:

– Садись в машину.

Не говоря ни слова, он сел и всю дорогу опять ехал молча. Непонятно почему, но он не стал тогда ничего на нас писать. Как я уже говорил, после этого события я изменился. Я перестал форсировать дела и принялся читать жития мучеников и творения святых отцов. Прошел не один год, когда первый раз приехав в этот монастырь, я вдруг к своему удивлению встретил здесь отца Михаила, которого я знал Максимом, и с которым судьба нас пересекла тогда таким чудовищным образом. Я тогда не знал, как к нему подойти, да и подходить ли вообще. Он же со своей стороны совсем не помнил на меня зла. Я начал с ним советоваться и теперь частенько приезжаю к нему на исповедь.

– Вот такая вот история, — закончил Леонид, — Я вас предупреждал.

– Слава Богу за всё! – произнес Анатолий, — слава Богу, что нам дан такой небесный дар, как – покаяние, благодаря которому всегда будет оставаться надежда.

Я понимал, что теперь настал мой черед изливать душу, а потому не дожидаясь просьб сказал:

– А меня жена к Богу привела.

– Жена? Ну, это прям апостольская классика, — сказал Виктор, — неверующий муж освящается верующей женой, у которых рождаются святые дети.

Он улыбнулся.

– Ну да, классика, — согласился я. — Да вот только у нас было совсем по-другому, не по-классически.

Жену мою звали Лена. Мы поженились по большой любви. Первое время, словно на крыльях летали, на людях дурачились, как дети. Помню, в переполненном автобусе я запел одну из ее любимых песен. Было так забавно смотреть, как она краснеет. Но вот что касается классики, то с этим у нас было туго – в Бога мы оба не верили. Хотя по настоянию ее матери венчались. Людмила Петровна была верующая, но вот ее дочь пошла другим путем, хотя поначалу, как и многие в детстве, тоже в храм ходила. Поэтому с венчанием мы спорить не стали. Нам тогда было все равно. Да мы и не против венчания были, это ведь так красиво. А мы хотели, чтобы все было красиво. Не понимали мы тогда всей глубины этого таинства.

Помню, как перед ЗАГСом ее мама нас благословляла Казанской иконой Божией Матери. А мы стоим, улыбаемся, но молчим. Все-таки мать. Про благословение матернее ведь что говорят: благословит мать – все у тебя будет, словно сам Бог благословил. А проклянет – жди смерти, долго не проживешь.

Напутствуемые благословением верующей женщины мы вступили в совместную взрослую жизнь. Потом был ресторан и море шампанского, а потом и медовый месяц, который пролетел как-то быстро. Затем начались будни семейной жизни. Но нам они казались светлыми – мы ведь любили.

И вот примерно через год случилось происшествие, которое изменило всю нашу жизнь. Она работала в сберкассе, и я, когда были свободные дни, забирал ее с работы. В тот день я освободился по расписанию и как обычно подъехал на машине к знакомому дому. Зайдя внутрь, я подошел к окошку, где сидела Лена. Но там была ее подруга. Едва подняв глаза и увидев меня, она опрокинула на меня поток слов и предложений: «Ленка в больнице… звонили тебе… телефон не работает… боли в животе… страшно кричала… скорая помощь… езжай в больницу».

Словно зомби я садился за руль автомобиля. Выехав на трассу, я слушал, как в голове звучат обрывки только что мной услышанных фраз. Трясущейся рукой я достал из кармана телефон, который был поставлен на беззвучный режим, и увидел двадцать шесть пропущенных звонков.

Приехав в медгородок, пришлось еще какое-то время бегать по нему и искать нужное отделение. В конечном итоге, когда я пришел в палату, прошло уже более пяти часов после ее госпитализации. Врачи к тому времени накололи ее чем-то, так как она кричала на все отделение.

Я просидел там весь вечер. Ночью она пришла в себя. Я спросил ее, как она себя чувствует? Она ответила, что теперь уже лучше. Уже ничего не болит. Я спросил, врачи поняли что у тебя? Они что-то говорили про панкреатит. А она отвечает: Нет, это не врачи мне помогли. Это Николай Чудотворец.

Я немного опешил.

– Какой Николай Чудотворец?

– Тот самый, из книжки.

Эту детскую книжку мы листали с ней, будучи в книжном магазине.

В процессе разговора выяснилось, что после нескольких часов невыносимой боли Лена дала обещание святому Николаю, что если он ей поможет, то она станет верить в Бога и ходить в храм. И сейчас она понимала и чувствовала, что здорова.

Как потом оказалось, ее слова полностью подтвердились. Она выздоровела еще до того, как был поставлен точный диагноз. Врачи немного поудивлялись и выписали ее уже через несколько дней.

После этого жизнь пошла своим чередом. Однако выполнять свое обещание Лена не торопилась. Я однажды спросил ее об этом. Но вместо того, чтобы пойти в храм, мы договорились ничего не говорить ее маме про этот случай. То есть про приступ она знала, а вот про обет – нет. Мы оправдывали себя занятостью, работой, отсутствием времени, а в храм собирались сходить как-нибудь потом. Но «потом» так и не наступило.

Не случайно говорит премудрый, что обеты Богу нужно исполнять. Лучше вообще не давать их, чем дать и не исполнить. Через какое-то время Лена сказала мне, что у нее рак, причем, уже в запущенной форме. Это был словно удар грома. По причине своей духовной слепоты мы не могли тогда связать эту болезнь с каким-то обещанием, сказанным в приступе боли. Это потом мне это стало очевидно, а тогда мы просто пытались победить болезнь, пытались бороться с Божьим определением. Но несмотря ни на что, болезнь поразительно быстро прогрессировала. Пока, наконец, Лена не слегла окончательно, отсчитывая свои последние дни.

Она умирала мучительно. Помню, как тогда мне пришла мысль позвать священника. Я слышал, что к больным и умирающим для чего-то приглашают священника. Но она ответила, что в жизни не разговаривала ни с одним священником, а потому и сейчас не знает, что ему сказать. Не знал и я и не стал настаивать.

Но об этом заговорила ее мама, которая приехала спустя какое-то время. Она пыталась объяснить Лене, для чего нужен священник, но та упорно отказывалась. Наконец после очередной настоятельной просьбы матери, Лена жестко ответила:

– Мама, хватит! Не надо никакого попа звать! Затем чуть помедлив добавила: Сейчас уже поздно.

За несколько дней до смерти, она вдруг попросила принести ей крестик, который ей подарила мама взамен ее крестильного потерянного. Одев нательный крестик, она продолжала угасать у нас на глазах. Через несколько дней я услышал, что ее стоны прекратились.

Затем были похороны. Все эти дни я ходил словно в тумане, как будто земля из под ног ушла. Впереди было столько совместных планов. И вдруг резко обрыв. Пропасть, в которой не видно дна.

Священника мы все-таки позвали. Он отпевал ее дома, прося у Бога упокоить новопреставленную Елену со святыми.

Прошла примерно неделя. Все разъехались. Людмила Петровна вернулась домой, и я остался один на один со своими чувствами и переживаниями. Это было томительно. Каждая вещь говорила о ней. Когда запах ладана выветрился, остался запах ее одежды, который сводил меня с ума. Иногда я ловил себя на мысли, что надо собираться и ехать забирать ее с работы. Я каждый день ходил на могилу, чтобы эти мысли не лишили меня рассудка. Оставаясь там часами, я молчал, разговаривал с ее фотографией, корил Бога, в Которого не верил и плакал.

В тот день я вернулся с кладбища, когда уже вечерело. Аппетита не было, зато было мучительно тоскливо и одиноко. Я упал на диван и уставился в темнеющее небо, намереваясь бесцельно провести остаток дня. Вдруг я почувствовал чье-то присутствие. В глазах как будто потемнело, очертания комнаты приняли странные формы. И в этот момент я увидел Лену. Она стояла передо мной вся черная и дикими глазами смотрела на меня. Я пришел в ужас.

– Лена, – едва слышно произнес я.

– Как я заблуждалась, – простонала она. Все, что говорила мама – все правда. Бог есть и ад есть.

Я смотрел на нее и не мог поверить своим глазам. Только что расставшись с ней навсегда, я опять смотрю на нее и разговариваю с ней.

– А что ты от меня хочешь? – спросил я ее.

– Мама за меня молится, и ты обо мне заказные записки подавай. Многие из нашего рода прокляты и находятся в аду. И я тоже там.

– А что там в аду? – спросил я ее.

В этот момент она вся затряслась и, сотрясая руками, закричала:

– Как там страшно!

И исчезла. Ее крик еще некоторое время доносился до меня и, медленно как бы удаляясь, затих.

Я пришел в себя и почувствовал, что весь дрожу. В комнате стоял сильный запах гари и жженого мяса. Я не буду долго описывать свое состояние. Скажу только, что оно было шоковым. После того, как я пришел в себя, я первым делом позвонил Людмиле Петровне и, заикаясь, рассказал о видении. Она мне объяснила, что Лена таким образом просила молитв о себе.

Уже на следующий день я был в храме и разговаривал со священником. Из этого разговора, который можно назвать началом моего воцерковления, я вынес много нового и непонятного. Но главным было то, что я начал молиться о ней. К молитве я присовокупил и пост, какой мог себе тогда позволить. По совету некоторых людей я стал раздавать милостыню о упокоении Елены.

И вот спустя некоторое время она второй раз является мне.

– Спасибо за молитвы, — говорит, — мне стало легче, но все равно нестерпимо.

После этого прошло около пяти лет. За это время отошла ко Господу и мама Лены, Людмила Петровна. Ее я провожал уже без паники и ужаса неверия. Она была настоящей молитвенницей. В подвиге за дочь она истощила и свое тело, и свое имущество, в чем я ей тоже старался подражать по своим силам.

Спустя месяц после ее смерти, я вдруг увидел Лену. Она прошла в дальний конец комнаты и остановилась. Ее улыбающееся лицо и чистые одежды говорили о значительных переменах в ее состоянии. В этот момент в комнату вошла и Людмила Петровна. Посмотрев на меня, она спросила:

– С кем хочешь пойти: с ней или со мной?

Вопрос застал меня врасплох, и я не смог ответить внятно. Только спросил: Увижу ли я ее там?

– Увидишь, – ответила Людмила Петровна и они обе удалились.

– Вот так дела! – произнесли мои соседи по келье.

Потом были вопросы и рассуждения, которые растянулись на половину ночи. Каждый из нас засыпал в ту ночь со своими мыслями и переживаниями. Старые раны были потревожены, а забытые чувства подняты со дна души. Но, несмотря на это, такой опыт общения нам необходим. Апостолы не скрывали чудес Божьих, но возвещали о них в собраниях верующих, чем укрепляли и утешали слушающих.

Быв на следующее утро в храме, я благодарил Бога о Его непостижимом Промысле о нас. Глядя на своих соседей по келье, стоящих в храме перед иконами, я еще раз убеждался, что наша встреча была не случайна. Услышав друг друга, мы в очередной раз убедились, что прав был апостол, говоря, что многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян. 14:22).

Мы все подошли к отцу Михаилу под благословение, не говоря ему о том, что нам известна их с Леонидом история, и, попрощавшись друг с другом, разъехались в разные концы страны. Я потом виделся с Анатолием и узнал от него, что событие, которого он так ждал в третьем месте его посещения, все-таки произошло. Это было не его отпевание, а его дьяконская хиротония, о которой мне с радостью и рассказал сам отец Анатолий.

28.05.2015

Жил был пес (рассказ-притча)

Когда-то давным-давно в далекой-далекой стране, которой сейчас уже, наверно, и на карте не найдешь, жил-был пес. С виду это был самый обычный пес, красивый, как сейчас говорят, породистый, правда, сам он об этом не знал. У него были крепкие зубы, чуткий слух, зоркий взгляд, мокрый нос и пушистый хвост. Но, несмотря на все эти достоинства, сам он чувствовал себя очень несчастным. Все у него не ладилось: то на хвост наступят, то кипятком лапу обожгут, то костер усы опалит, то свои же братья и сестры отнимут положенный кусок мяса. Еще, будучи щенком, он всегда получал затрещины и часто выставлялся на ночь на улицу. Но наш герой не был злопамятным, а потому, лежа под открытым звездным небом, он долго искал там созвездие щенка, пока пение цикад не погружало его в безмятежный детский сон.

Но утром все начиналось сначала: удар палки по хребту, холодные помои на голову и смех единоутробных братьев над неудачником, которого все называли «Ты» (Ты, пошел отсюда!, Опять, Ты, сюда залез!, Ты, не суйся под ноги!, Ты, не выводи меня). И только старый и неприкасаемый соседский пес ОʹШи всегда относился к нему по-доброму. Часто приходя ночью к нему в хижину, Ты слушал его интересные истории, в которых бывалый пес рассказывал про свои путешествия, описывал далекие заморские страны с их населением и странными традициями, открывал тайны своих многочисленных шрамов, которые всегда были связаны с захватывающими приключениями, отчего Ты мог слушать их ночи напролет совершенно забывая и про сон, и про окружавшие его неприятности.

Однажды после обычного для Ты дня, он лежал и наслаждался чистым звездным небом. Сегодня его переехали тележкой. И хотя ребра все еще болели, это не мешало ему погружаться в свои несбыточные мечты, забывая на какое-то время про превратности собачьей жизни. Его опять выгнали на улицу и лишили вечерней порции за то, что он не смог найти пропавшую овцу. Но он был настолько простым, что лежа сейчас на охапке листьев, уже и не помнил за что его выгнали. Наверно где-то там, — думал он, лежа на своем привычном месте, — на какой-нибудь далекой звезде такой же пес, как я, лежит сейчас и смотрит на небо и думает о том, что где-то там на какой-нибудь далекой звезде такой же пес, как я, лежит и глядя на небо думает, что где-то там… Ой, я уже это говорил.

Пока Ты так лежал и размышлял о далеких мирах, он начал потихоньку засыпать. Звезды куда-то побежали, превратившись в его глазах в одно размытое пятно молочного цвета, а он, уткнувшись носом в листья, погрузился в легкий сон. Во сне он видел человека с большой бородой и добрым лицом, который улыбался ему и манил к себе. Ты чувствовал в нем своего хозяина и готов был отдать ему на служение всю свою жизнь. Но не успел он как следует заснуть, как вдруг кто-то толкнул его в бок. Ты открыл глаза и увидел перед собой ОʹШи.

– ОʹШи, что ты здесь делаешь, — спросил сонным голосом Ты.

– Ты должен бежать отсюда, — сказал с тревогой старый пес.

– Куда бежать, зачем?

– Я чувствую приближение беды. Я слышу стук копыт, который не предвещает ничего хорошего. Разбуди своих братьев, и бегите отсюда прямо сейчас!

– А как же ты? – спросил он своего старого друга.

– Я уже стар и далеко не убегу. Но ты еще можешь спастись.

По тревожному голосу ОʹШи Ты понял, что времени на глупые вопросы у него не было. А потому вскочив на лапы, он несколько раз лизнул в морду доброго соседа и умчался в хижину. Подбежав к подстилке, на которой спала его единоутробная родня, он стал толкать их.

– Что тебе надо, неудачник?

– Вставайте! Нам нужно уходить отсюда!

Он прыгал от одного к другому, но в ответ слышал только недовольное сонное ворчание:

– Отстань, неугомонный.

– Дай поспать!

– Ты никогда не изменишься.

– Кажется, я слишком сильно стукнул тебя сегодня головой. Но если ты не оставишь нас в покое, я сделаю это еще раз!

Поняв, что все его попытки уговорить их останутся безрезультатными, Ты выбежал из хижины и бросился галопом на край деревни. Оглянувшись в последний раз на родные места, он увидел, как на темном холме появились черные фигуры всадников. Кочевники стремительно спускались к деревне, постоянно увеличиваясь в числе. Он ускорил бег. Через какое-то время сзади раздался крик и шум. Началось разграбление деревни. Но он был уже слишком далеко, потому шум сзади стал постепенно затихать, пока не исчез совсем.

Прошло достаточно времени, пока он понял, что погони нет, а потому сбавил бег, остановился и прислушался. Вокруг царила ночная тишина. Какие-то птицы иногда выкрикивали из темного леса, звезды освещали небо, а легкий ветерок нежно касался его шерсти. Вместе с тем ветер донес до него неизвестный, но аппетитный запах, и он не спеша двинулся в его направлении.

Прошло немного времени, и горизонт осветился заревом рассвета. Как раз в это время Ты приблизился к полосе леса, из которого и доносился чарующий запах. Потеряв много сил в побеге и переволновавшись, он уже давно проголодался и теперь постоянно думал о еде. Теперь я один, — размышлял он сам с собой, — и должен сам позаботиться о своем выживании. С этими мыслями он углубился в лес.

Пройдя около десятка метров, он увидел, как перед ним пробежали два зайца. Выбежав на прогалину, парочка остановилась и, посмотрев на него, спокойно продолжила свой путь. При этом Ты удивился, что, несмотря на свой голод, он совсем не хотел гнаться за ними. Ладно, что-нибудь еще найду, — подумал он. К тому же продолжавший стоять в воздухе устойчивый запах пищи, был куда более убедительнее быстрых заячьих ног.

Проводив взглядом два виляющих хвостика, Ты ускорил шаг и почти сразу увидел на земле кусок дичи. По запаху это был именно он. Будучи совершенно не приспособлен к хитрому и жестокому миру, Ты, конечно, не заметил никакого подвоха и тотчас бросился на еду. Но не успел он еще и приблизиться к ней, как вдруг почувствовал, что земля под ним зашевелилась, и он подлетел вверх, обмотанный со всех сторон сеткой.

Какое-то время он пытался освободиться: отчаянно шевелил лапами, в надежде порвать сеть, грыз ее зубами и изгибался всем телом, но все было напрасно. Утомившись, он замер, покачиваясь в сетке, словно в гамаке на отдыхе.

– Побереги силы, — раздался вдруг голос снизу.

Ты вздрогнул и посмотрел вниз, высунув морду наружу сквозь переплетения сетки. Внизу в полумраке он разглядел яму, из которой и доносился голос.

– Что, тоже покушать захотел?

По голосу он понял, что это была «она».

– А я уж было обрадовалась, что самая наивная на земле.

– Как видишь, не самая, — Ты попытался вильнуть хвостом.

– Ты не знаешь, что это такое и где мы?, — спросил он незнакомку.

– Ты разве еще не понял? – мы в ловушке.

– Честно говоря, вся моя жизнь похожа на одну большую ловушку, но в таких я еще не бывал.

– Лучше и не бывать, поверь.

Голос незнакомки внушал доверие, и Ты даже порадовался, что он не один в этом лесу.

– Как тебя зовут, — спросил он ее.

– Кейко.

– А кто ты?

– Глупый, ну конечно я собака! Ты когда-нибудь видел лошадь по кличке Кейко?

В этот момент неподалеку раздался треск веток, и из-за кустов появились люди. Они подошли к яме и стали о чем-то разговаривать. Довольные своим уловом, они смеялись и хлопали друг друга по плечам. Наконец наговорившись, они накинули петлю Кейко на шею и достали ее из ямы. Опустив Ты на землю, они заперли их обоих в клетке из бамбука. И тут только наши герои увидели, что принадлежат к одной породе.

– Ну надо же, — удивился Ты, — а мы раньше не встречались?

– Сомневаюсь, — ответила Кейко.

Они обнюхали друг друга и, с опаской поглядывая на человека несущего их, улеглись на дно клетки. Покачиваясь на ходу, они тихонько обсуждали план побега, решив, что как только откроется клетка, тотчас броситься бежать без оглядки куда глаза глядят.

Спустя какое-то время впереди показалась река. Шумным потоком она огибала гору и уносилась куда-то вниз. Люди пошли вдоль реки, пока не подошли к переброшенному на тот берег бревну. Большой человек, который нес их клетку, стал аккуратно переходить на тот берег. Когда он не спеша дошел уже до середины бревна, пленники, словно по команде, разом залаяли и стали раскачивать клетку в разные стороны. Человек зашатался и, потеряв равновесие, грохнулся поперек бревна, выронив клетку из рук. Бамбуковая клетка упала в бурный поток и понеслась вниз. Собаки, почувствовав свободу, взвизгнули от радости и стали отчаянно грести, чтобы не захлебнуться.

– Кажется, все пошло не по плану, — проговорил Ты, держа нос высоко поднятым над водой.

– Что ж, если нам суждено выжить благодаря плану «Б», — ответила Кейко, — то я совсем не против.

– Я тоже, — пробулькал Ты из под воды.

Но уже через два поворота они вдруг увидели, что несутся прямо к водопаду.

– Держись!, — закричал Ты и вцепился зубами в бамбук.

В этот момент клетка налетела на торчавший из воды камень, отчего клин, державший дверцу, выскочил, и она, распахнувшись, выпустила пленников наружу. Крутясь в воздухе в потоке воды, они с громким лаем полетели вниз и уже скоро благополучно плюхнулись в водоем. Ты вынырнул и радостно закричал:

– Ура, получилось!, — и прямо в этот момент ему на голову упала летевшая вслед за ними клетка. Ты отключился.

Он плыл на каком-то прекрасном корабле. Вокруг его окружали друзья, а он сам лежал на коленях своего уже виденного им ранее хозяина, который ласково чесал ему за ушком. Атмосфера полного доверия и спокойствия была так непривычна для Ты, что он ни за что не хотел просыпаться, но кто-то прикоснулся к нему, отчего его сон про корабль и доброго хозяина куда-то стремительно умчался. Он открыл один глаз и увидел над собой огромную волчью морду, которая старательно обнюхивала его. Быстро вскочив на все четыре лапы, Ты отпрыгнул и оскалился, издавая угрожающий рык. Но вдруг увидел, что Кейко сидит рядом с ними и смеется над ним.

– Расслабься, они не причинят нам вреда.

Солнце уже совсем взошло, и сейчас Ты увидел, что Кейко была очень привлекательной особой с грациозными повадками и очень красивыми глазами.

– Да я и не напрягался, — ответил Ты, опуская вставшую дыбом на загривке шерсть.

Из-за спины волка показался еще один. Это была его подруга. Они сели напротив и вполне успокоили его своим дружелюбным видом.

– А вы откуда?, — спросил он двух серых незнакомцев, — я раньше никогда не видел вас в этих землях.

– Мы с севера, — ответил более крупный волк.

– А что делаете у нас?

– Мы идем на восток. Прошел слух, что там намечается что-то интересное.

– Интересное! Хм,– Ты повернул голову набок, — а кормить там будут?

– Честно говоря, мы сами не знаем. Но если хотите, можем вместе пойти и узнать.

– Я не против, — отозвалась Кейко, — Тут неподалеку бродят охотники, и ваша компания нам бы очень пригодилась.

– Хорошо, мы идем с вами, — согласился Ты, — посмотрим одним глазком. Но если нам не понравится, мы сразу же уйдем.

Кейко молча кивнула и улыбнулась.

Пока они шли по густой лесной чаще, Ты получил возможность поближе познакомиться со своей новой знакомкой.

– Кейко, откуда ты?

– Я жила где-то там, — она указала носом на Запад, — Чтобы добраться до моего бывшего дома, надо пройти эту гору, за ней лес, поле и еще один лес, преодолеть широкую реку и спуститься с холма.

– Ничего себе, как далеко! А зачем пришла сюда?

– Нас было четверо вместе с мамой. Но моих брата и сестру хозяева променяли на мясо и молоко. Остались только мы с мамой. Однажды в период дождей, река разлилась и вышла из берегов, наш дом смыло, и я потеряла маму.

– Теперь понятно откуда ты так хорошо умеешь плавать, — улыбнулся Ты, но посмотрев на Кейко, он понял, что момент для шуток не подходящий, — Прости, — сказал он смущенно. – Получается, мы с тобой друзья по несчастью. А я-то думал, что это я самый невезучий на земле.

– Как видишь, не самый, — Кейко посмотрела на него. Они улыбнулись друг другу и завиляли хвостами.

Выйдя из леса, компания оказалась перед небольшим холмом, на вершине которого было заметно скопление животных. Волки прибавили ходу и уже вскоре были наверху. Ты с Кейко догнали волков и увидели, что стоят перед огромными воротами. Повсюду было множество зверей разных видов, пресмыкающихся, насекомых и всех прочих. Наши герои с открытыми пастями смотрели на все это многообразие животных, многих из которых они видели впервые. Повсюду стоял крик на всех языках звериного мира.

– Интересно, конечно, но все же непонятно для чего мы здесь, — сказала Кейко.

– Может для того, чтобы избрать нового царя зверей, — улыбнулся Ты.

В этот момент рядом проходящая пара львов посмотрела на него. Самец обнажил клыки и издал негромкий рык.

– Ну, в смысле, царя морей, — уточнил Ты, поджимая хвост.

– Царя морей! Да уж, ну ты придумал! – засмеялась Кейко, когда львы отошли подальше.

– Прочь с дороги, а то затопчу!, — раздался сзади чей-то голос.

Собаки обернулись и увидели, что на них ползет черепаха, на спине у которой сидят две улитки.

– Слушай, как здорово упали, — говорила одна из них другой, когда черепаха проползала рядом с ними.

– И не говори! Когда еще так с ветерком прокатишься? – отозвалась другая.

Вдруг в проеме ворот показался человек. Он был высокого роста, в длинной одежде, с большой густой бородой. В руках он держал секиру. Ты и Кейко на секунду испугались и насторожились. Все остальные звери тоже затихли и посмотрели на человека. Воцарилась тишина. Он внимательно осмотрел звериный полк и улыбнулся. И вдруг Ты вспомнил его.

– Это он, — сказал он Кейко.

– Кто?

– Это человек из моего сна! Я видел его. Он хороший.

Ты медленно подошел к человеку и, виляя хвостом, посмотрел на него. Человек присел на корточки и ласково потрепал его за загривок. Кейко тоже подбежала к нему и, встав передними лапами ему на колено, несколько раз лизнула его в щеку. Он в ответ погладил ее по голове и почесал ей брюшко. Увидев это, все остальные звери тоже стали подходить к человеку и ласкаться, чувствуя в нем своего хозяина и отвечая любовью на его любовь.

Как вы, наверно, уже поняли, Ты, Кейко и все остальные жители лесов, полей, пустынь, земные и подземные, ползающие и летающие – все решили попарно остаться в этом большом доме с новым хозяином, которого звали Ной.

Жизнь кажется непостижимой,
Полной мучений и проблем,
Но станет нам все объяснимо,
Когда поймем непогрешимо –
Господь стоит за этим всем.
Всегда у Бога есть секреты,
Столь неприятные глупцу,
И пусть вдали пока ответы:
Поверь Небесному Отцу.
И стонет разум от сомнения,
Отказываясь жизнь менять,
Но для желанного спасения,
Нам нужно многое понять:
Познать любовь среди мучений,
Во мраке Промысел узреть,
Благодарить средь искушений,
И победить надеждой смерть.
Слепцу не ведома дорога,
А жизни смысл сокрыт впотьмах,
И лишь мудрец увидит Бога,
В тяжелых жизненных скорбях.

02.09.15