В середине декабря 1968 года пришла по почте открытка: «Тов. Шиманов! Явитесь в психиатрический диспансер для проверки по адресу…». Я повертел в руках открытку и задумался. «Н-да… в течение шести лет после больницы им. Ганнушкина меня не вспоминали. А тут вспомнили. Видимо, неспроста. Конечно, может быть простая формальность. Но едва ли. По-видимому, готовится какая-то провокация. Что ж, сила на их стороне. Но сам-то я к ним в рот не полезу».

Я разорвал открытку и выбросил в унитаз.

А через месяц, когда уже стала забываться повестка, приходит молодая женщина, представляется Ирой из диспансера и любезно расспрашивает меня о моём здоровье. Мягко журит:

— Что же вы, Геннадий Михайлович, по открытке к нам не явились? Заставили меня ехать к вам в такой конец. Да в такой мороз.

А мороз на самом деле свирепый. И я почти устыдился от её слов. Но затем спохватился: да ведь это ж она меня в сумасшедший дом заманивает!

— Я считаю себя здоровым,— говорю, — и в визитах к врачам не нуждаюсь.

— Но врачи-то лучше вас знают, здоровы ли вы… Ну, что вам стоит… Это же обычная формальность. К нам каждый год приходят отмечаться больные.

— А я не больной. Это мнение моё, моей жены и людей, которые меня окружают. Если я нужен врачам, то пусть они сами приходят ко мне. Я же, повторяю, в них не нуждаюсь.

Медсестра обращается к моей жене:

— Вы как, считаете его здоровым?

— Да, — говорит Алла. — И наши родственники, и знакомые не сомневаются в этом.

Медсестра обескуражена, но всё же пытается уговаривать. Получив твёрдый отказ, уходит.

А через месяц или полтора приходит снова, опять уговаривает и уходит с тем же.

Третий визит состоялся 24 апреля 1969 г. На этот раз она сообщает мне, что с моей работы, а также из КГБ, поступили запросы в диспансер в связи с моим неправильным поведением. Врачи, не имея контакта со мною, не знают, что ответить. Якобы, в некой организации принято уже решение о помещении меня в психиатрическую лечебницу. Но это ещё можно предотвратить, если врачебная комиссия приедет ко мне на дом и обследует меня. Согласен ли я на это? И буду ли в назначенный день дома?

Я отвечаю: «Если после этого вы от меня отстанете, то согласен». Договариваемся на понедельник, 28 апреля, на 2 часа дня.

Вскоре я отправляюсь гулять с моим сыном. Алла в институте и придёт не скоро, часов в одиннадцать вечера. У неё горячие дни, подготовка к защите диплома. Поэтому мне приходится сидеть с Кириллом, ему год и два месяца. Возвращаемся с прогулки — в дверях записка от нашей общей знакомой: «Генмих! Заходила к вам, не застала дома. Приезжала «скорая помощь», позвонили к вам, сказали, что у Кирилла температура, развернулись и уехали».

Вот оно как. Значит, уже приезжали санитары. Сестра сообщила, что я дома. Стало быть, можно брать. А что было бы с Кириллом? Как он отнёсся бы к тому, что чужие люди вошли в дом, скрутили отца и увели куда-то? Он, вероятно, был бы в ужасе. А его куда? Тоже в сумасшедший дом? Или в милицию? Или оставили бы сидеть с ним санитара?.. Представляю, как он орал бы до одиннадцати часов… Хоть бы до прихода Аллы не забирали.