Записки из красного дома

Шиманов Геннадий Михайлович

(19 голосов: 4.6 из 5)

Полный текст Пред. глава След. глава

Спор о России

Два письма в редакцию журнала «Вече»

Ответственному Редактору ОСИПОВУ В.Н.

Письмо первое

Милостивый государь!

Хочу сообщить через Ваш журнал небольшую историю, рассказанную мне недавно простой русской женщиной. Дочка ее приятельницы «расписалась» с одним грузином. На свадьбу приехало множество родственников и друзей с Кавказа. Столы ломились от яств, да вот беда: поют грузины свои грузинские песни, а русским петь русские песни не разрешают. «Зачэм паетэ сваи пэсны?»… Так и не дали. Невеста в слезы, выскочила из-за стола, заперлась в ванной. Стыдно стало в глаза своим близким смотреть. Скандал. Русские перебрались в комнату к соседке со своей самогоночкой и там продолжили торжество. Хотя какое уж веселье.

В этом маленьком инциденте, словно солнце в капле воды, отразилось теперешнее положение не русских сановников, а подавляющего большинства русского народа. До какого же состояния мы докатились, если в самом сердце России чужаки запрещают нам петь свои песни?.. Мы, русские, слишком привыкли пасовать перед наглостью инородных хамов. Это, кажется, уже наша национальная черта, исподволь прививавшаяся чуть ли не со времён Петра I. Но не пора ли от неё избавляться? Мы не должны никого унижать так, как унижают нас. Но мы обязаны со всей решимостью сопротивляться унижению русских.

И еще. Хочу присоединиться к протесту против клеветнической информации о Вашем журнале. Но не удивляюсь тому, что она появилась. Я нисколько не сомневаюсь в том, что вот и это мое письмо будет объявлено черносотенным.

С глубоким уважением,

6 сентября 1971 г. В.Н.

Письмо второе

Хочу обратить внимание читателей Вашего журнала на католическую опасность в России… Католических стратегов радует мысль о том, что атеисты, методически разрушая Православную Церковь в нашей стране, лишь очищают место для католической экспансии. Но, будучи опытными политиками, они не радуются открыто гонениям, которым подвергалась и продолжает подвергаться наша мученица Церковь. Они даже оказывают нам «помощь», засылая свои издания Нового Завета с иезуитскими комментариями — по внешности православными, в действительности католическими. Засылая свои богословские книги на русском языке, чтобы ввести католическую инъекцию и подготовить окатоличение России.

Прискорбно и то обстоятельство, что в результате нынешней разрухи в церковной жизни оказалось возможным пребывание в РПЦ священников (кстати, не русских по национальности), выступающих в роли адвокатов католицизма, распространяющих безразличие к разнице между Православием и католичеством (попробовал бы какой-нибудь патер проводить такие идеи в католической среде, — его на другой же день отстранили бы от службы), а иногда даже утверждающих, что надо подчиниться папе. Эти священники, а также находящиеся под их влиянием миряне, стараются принести пользу Церкви

Христовой, но тот вред, который они в действительности приносят, не идёт ни в какое сравнение с пользой. Ибо без Христианства русский народ всё равно не останется, а вот замутить его чуждыми формами значит разделить его уже сейчас и подготовить конфликт внутри нации в будущем.

Мы, православные, не против обмена с другими исповеданиями своими знаниями и мыслями, но мы не хотим при этом ни на йоту поступаться своим Православием. Чего нельзя сказать об определенном течении в РПЦ, в котором под знаком экуменизма совершается трансформация Православия в какую-то разновидность униатства.

Я обращаюсь к читателям православным с просьбою высказаться по затронутому мною вопросу.

15 сентября 1971 г. В.Н.

Эти письма были опубликованы в одном из первых номеров журнала «Вече». А в № 4 появился отклик на второе письмо о. Д. Дудко за подписью «Русский Христианин». Вот его текст:

«На письмо В.Н. надо отвечать.

Но я хочу ответ свой начать не на слова письма, а на слова от редакции. Она пишет: «Мы не согласны с тем, что якобы именно католицизм — главная опасность для Православной Церкви сегодня».

По-моему, главная опасность именно католицизм и есть. Атеизм современный не так опасен. Он настолько беспомощен, что не в состоянии никого смутить. Если бы за атеизмом не стояла угрожающая сила, над атеизмом только бы смеялись. А вот католицизм — это сила и опасность.

Впрочем, я не хочу преувеличивать опасность. Для русского католицизм привлекателен, пока он не столкнулся с ним как следует, а столкнётся — увидит, насколько это чуждое нам, русским, явление. Но, однако, сказанное не означает, что мы должны почивать на лаврах. Вот правильно заметил В.Н., что уже среди православного священства (правда, не русского по происхождению) появились католически настроенные, не говоря уж о рядовых верующих. Засылаются книги, нам, казалось бы, нужные, но — с католическими толкованиями. Для чего это?

Заметили уже, что атеист может любить Россию, католик Россию ненавидит, как в прошлом, так и в настоящем. Читайте Чаадаева, какая там брызжет ненависть. Я встречал одного из русских католиков, который занимался тем, что выискивал ругательные слова на Россию.

Укажут мне на терпеливого Кологривова, да я и сам знаю католиков хороших, могу даже указать на Мориака, но это не снимает опасности. Если бы католики старались понять нас, если бы они безвозмездно помогали (знаю, что есть и такие), тогда бы не было тревоги. А сейчас — тревога. И письмо В.Н. правильное, нам нужно быть бдительными.

Что я предлагаю.

Почаще печатать православный материал.
Раскрывать все происки католиков. Может быть, пора вывести на чистую воду «католичествующих» православных. Предложить им: или вы с нами, или против нас? Третий путь есть путь хитростей и уловок, и в таком случае мы считаем вас опасными врагами.
Знакомиться с католической литературой, делать критический её разбор.

Всё это не должно означать, что мы к католикам относимся так, как к атеистам. Они для нас близкие и родные, но это пока они не хотят прибрать нас к своим рукам, а как только сделают попытку, — они для нас опаснее атеистов и даже дальше от нас, чем атеисты. Из современных атеистов — придёт время — будут православные и патриоты, из католиков — сомневаюсь. Правда, есть случаи, но редки.

Май, 1972 г.»

ПОЗДНЕЙШЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ

Первые свои статьи в «Вече» я подписывал буквами В.Н. и, кажется, Н.В. Но когда В.Н. Осипов сказал мне, что зря я скрываюсь за псевдонимами и что журнал будет авторитетнее, если авторы будут подписываться своими настоящими именами, я начал ставить свою фамилию.

Июль 2010 г.

Три открытых письма Н. А. Струве

Письмо первое

Уважаемый господин Редактор!

В одном из номеров Вашего журнала (№ 97) под рубрикой «СУДЬБЫ РОССИИ» помещено несколько анонимных статей, полученных Вами из России, в которых под видом безжалостного анализа исторического прошлого русских и их теперешнего состояния возводится враждебная КЛЕВЕТА на Православие и на весь наш русский народ.

Некоторую недоброкачественность этих статей Вы, по видимому, почувствовали сами, оговорившись от имени редакции, что не несете ответственности «за все крайние взгляды, высказанные в этих статьях». Но не кажется ли Вам, что этих вот «крайностей» или, выражаясь более точно, лукавых и злобствующих передержек слишком много, — так много, что, налезая одна на другую, они создают совершенно определенную, ярко выраженную антиправославную и антирусскую картину?

В предисловии «ОТ РЕДАКЦИИ» Вы, оправдывая помещение этих статей в Вашем журнале, говорите, что «не всем будет легко принять… этот призыв к отказу… от привычки смотреть на Россию, вопреки очевидности, через розовые очки благосклонного наблюдателя». Это оправдание, кажется, адресовано к кому-то на Западе, и, может быть, оно звучит для некоторых убедительно. Но, не будучи западным человеком, могу Вас заверить, что для нас, русских в России, оно совершенно неприемлемо. Нам слишком трудно баловать себя здесь розовыми мечтами и приходится волей-неволей принимать «очевидность». Из чего еще не следует, будто мы готовы подписаться под опубликованными Вами статьями.

Мне кажется, что способность не шарахаться из крайности в крайность, сдергивая с себя одни сомнительные очки и напяливая столь же сомнительные другие, Вы тоже цените, хотя бы формально. Это видно из того, что Вы все же постарались противопоставить в номере Вашего журнала «крайностям» отрицателей России мнение Франсуа Мориака, заявившего незадолго перед своей смертью, что малая точка, светящаяся в нем, светится из России, где после пятидесяти лет воинствующего атеизма христианство снова, вопреки всему, появляется в интеллигенции. Но, к сожалению, противопоставление это оказалось в действительности мнимым: не говоря уж о том, что слова Мориака тонут в словах иных авторов, отрицающих душу России, они все-таки о другом. Они о будущем, зарождающемся в настоящем, но не о прошлом России и не о ценности этого прошлого. Таким образом, фактически в Вашем журнале восторжествовала все-таки крайность — и крайность, как я думаю, самого дурного порядка.

Первое, что удивляет в опубликованных Вами статьях, это откровенный дух ненависти ко всему русскому и к России в целом. Не боль за Россию, не сочувствие к своим окраденным братьям — сочувствие столь характерное едва ли не для всех русских писателей, включая и современных, — составляет пафос этих работ. А между тем авторы их вроде бы русские или, по крайней мере, хотят казаться такими, делают вид, что мнение их — это мнение самых подлинных сынов России. За псевдонимами, конечно, истинной их национальности не разглядишь… Но не кажется ли Вам странным, что эти вот «сыны» так бесцеремонно и даже с каким-то воодушевлением плюют на свою бедную мать, так злорадно и предвзято судят её, спекулируя на её вековечной нищете, на её драматической истории и её современной трагедии? Для подлинных детей едва ли возможна такая ненависть. А если и бывает, то именуется это явление словом «хамство». Хам, как Вы помните, тоже ведь был реалистом, далеко отбросившим от себя розовые очки. По крайней мере, в своём отношении к отцу своему Ною… Но Божия правда вместе с совестью человечества вынесли этому «реалисту» замечательный приговор: его имя стало синонимом низости, глумящейся над святыней.

Господин Редактор, перечитайте эти статьи: у авторов их не нашлось ни одного сочувственного слова для России, потому что в действительности она для них вовсе не мать, она чужая. И не просто чужая, к которой можно быть до известной степени объективным. Нет, она ненавистная им страна. Только черную краску они признают, даже грязь, малюя её «портрет» — в действительности карикатуру.

Передержки, посредством которых рисуется эта карикатура, облекают искусно клевету в правдоподобную форму, так что читателю при некотором простодушии и на самом деле может показаться, что вещаются ему явные истины.

Вот одна правдоподобная мысль: «РУССКИЙ НАРОД СОВСЕМ ОТВЫК ОТ ДОБРА». Что-то от истины в этой мысли, несомненно, имеется. На весь мир опускается ночь бездуховности, мы же, русские, оказались наиболее грубо и беспощадно оторванными, по сравнению с миром свободным, от источника живоносной воды, от религии, поддерживающей и питающей в человечестве нравственность.

Но можно ли между этими двумя утверждениями поставить знак равенства?.. Я утверждаю, что этого сделать нельзя. Сказать, что русские совсем отвыкли от добра, значит плюнуть в лицо всем своим близким, начиная с родителей, — запутавшимся людям, в которых лишь по собственной слепоте нельзя разглядеть несомненного или иногда затаенного уважения к добру вопреки все уродующему кошмару теперешней жизни.

«В ГЛУБИНЕ РУССКОГО ДУХА СОВЕРШИЛОСЬ ОТПАДЕНИЕ ОТ БОГА». Вот еще одна правдоподобная мысль. Но не в глубине, а именно на поверхности стали русские люди безбожниками. В этом убеждаешься на каждом шагу, сталкиваясь с чудовищной дезинформацией, околдовавшей душу народа. И — с подлинно религиозной жаждой, засыпанной иногда глубоко в душе пеплом холодной, нелепой жизни.

Русский народ (как, впрочем, и остальные народы нашей страны) оказался в массе своей оторванным от религии — это верно. Атеизм омрачил душу русского человека — это тоже верно. Но ложь начинается тогда, когда утверждается, будто сама глубина народной души отпала от Бога. Случись это так, было бы непонятно, как он смог бы найти в себе силы для христианского возрождения и покаяния, к которому столь истерически и небескорыстно призывают его эти витии. (Корысть же заключается в том, чтобы заставить русских людей так «покаяться» в своём прошлом, чтобы проклятыми и извергнутыми из народной души оказались вместе с действительными грехами подлинные сокровища — истина Православной Церкви, любовь к своему Отечеству и неразрывная связь со всем лучшим, что было в русской истории).

«РУССКИМ НАРОДОМ ПРИНЕСЕНО В МИР ЗЛА БОЛЬШЕ, ЧЕМ КАКИМ-ЛИБО ДРУГИМ». Правда, у автора сказано не «русским народом», а несколько двусмысленно «Россией», хотя из контекста статьи следует определённо, что не всеми народами России вместе, а только русским народом.

Что здесь можно сказать? Необходимо прежде всего напомнить, что у России всегда были не только льстецы, но и враги, и этих последних было всегда несравненно больше. Правда, эти враги русского народа, как правило, не любят называть себя врагами, предпочитая выступать под маской суровых и честных его судей. И вот такие-то враги, прикидывающиеся его друзьями, даже подделывающиеся иногда под русских, и являются наиболее опасными. Они изнутри парализуют национальное чувство, дезориентируют русский народ. Но никогда ещё это вороньё не носилось с таким злобным карканьем над нашим народом, как в настоящее время, когда он оказался поверженным и отравленным ядовитыми туманами, нахлынувшими на него с Запада. Слова о безмерной вине России перед другими народами подхватываются всеми её врагами, явными и тайными, которые одинаково хотели бы видеть русский народ разрозненным и разлагающимся в космополитическое сообщество, которое есть не что иное, как труп, как остаток когда-то живого национального организма. В этом трупе могут процветать лишь черви, которые тоже, конечно, «любят» и «ценят» Россию, но лишь как сытное и вкусное блюдо…

«Да, русскими принесено в этот мир больше зла, чем евреями, турками и татарами», — нас заставляют это признать, не разрешая при этом спросить о премудром бухгалтере, заступившем место Творца и сумевшем всё взвесить, отрешившись от обычной для людей субъективности.

«АТЕИСТИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО, ВОЗНИКШЕЕ НА РАЗВАЛИНАХ (ИМПЕРИИ), БЕСОВСКАЯ ОДЕРЖИМОСТЬ И ОЗЛОБЛЕННОСТЬ НАРОДА ПРОТИВ БОГА, ДОШЕДШИЕ ДО ЖУРНАЛОВ ВРОДЕ «ВЕСЁЛОГО БЕЗБОЖНИКА» — ЭТО ИСТОРИЧЕСКИЙ ГРЕХ ВСЕЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ, КОТОРАЯ НЕ СТАЛА «МАТЕРЬЮ И НАСТАВНИЦЕЙ» РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА ВО ВСЕЙ ДОЛЖНОЙ ПОЛНОТЕ».

Праведный Иов, по-видимому, не был праведным, если постигли его такие несчастья. Так рассуждали друзья праведника. Но, несмотря на свою ошибку, они рассуждали менее глупо, нежели нынешние «друзья» Православия. Потому что гораздо естественнее предположить человеческую греховность, чем «греховность Церкви». Следуя логике автора вышеприведённой цитаты, следовало бы обвинить католическую церковь (которую он очень хвалит) в том, что она оттолкнула от себя половину Европы в протестантизм. Что она не сумела стать «матерью и наставницей» для сотен миллионов людей, доверенных ей когда-то Богом, которые ушли от неё в религиозное равнодушие, в самодовольную буржуазность, во всевозможные виды безбожия, возникшие поначалу именно в католических и протестантских странах и лишь потом экспортированные в некатолические народы…

Попытка возложить грехи человеческие на Церковь Христову мало чем отличается от обвинения, обращенного к Самому Богу: зачем допустил Он в мире столько зла? Зачем не уберёг Адама от падения? Зачем не спасает немедленно всех, если действительно Он Бог всесильный?.. Здесь вместо Божественного суда над людьми утверждается суд человеческий над Богом.

«НЕСПОСОБНОСТЬ ЦЕРКВИ ВОЗРОДИТЬСЯ ПОСЛЕ ОГНЕННОЙ И КРОВАВОЙ КУПЕЛИ ДЕСЯТКОВ ТЫСЯЧ НОВЕЙШИХ РОССИЙСКИХ МУЧЕНИКОВ — СУРОВЫЙ ПРИГОВОР ПРАВОСЛАВИЮ».

В этой фразе, словно солнце в капле воды, отразился весь дух её автора. Действительно, приговор Православию выносится в наши дни очень суровый. Но не суровее всё же, чем тот, что вынесли некогда иудеи, крича с ликованием распятому на кресте Иисусу: «Если Ты воистину Сын Божий, — сойди с креста!» И злословили они Его, смеясь над Его немощью, — точь в точь как ныне злословят Православие авторы опубликованных в «Вестнике РСХД» статей.

«Если Истина распинается миром, то разве может она быть Истиной?» Так получается по бессмертной иудействующей логике. Отрицающей Церковь поруганную и оплёванную, мученически изъязвленную и пригвождённую вслед за Христом к кресту. Ныне, в безбожный век, над Православием, кажется, имеет право смеяться уже весь мир, потому что ИМЕННО В ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ — ПОЛНОТА ИСТИНЫ.

А ведь Христос действительно «сошёл» с креста — но не тогда и не так, как этого требовали иудеи. Христос воскрес, когда уже не было сомнения в том, что дело Его проиграно окончательно. Когда даже самые близкие ученики Его отреклись от Него и признали, убитые горем, Его поражение.

Но кто знает, не предстоит ли и Церкви Христовой пережить в будущем несравненно худшие времена, чем теперь, когда её смерть или какое-то подобие смерти станет даже для любящих её горьким фактом?..

Едва ли стоит перебирать дальше все многочисленные передержки и клеветнические утверждения, — получилось бы не письмо к Вам, а целая книга. Достаточно сказать, что все они в том же роде, что уже приведенные выше…Читая эти статьи, все время чувствуешь, что их авторы о чем-то умалчивают, чего-то не хотят сказать прямо, как-то озабоченно вертятся и юлят, словно ворожат этими передержками и намёками. Чувствуется, что хочется им заразить своим духом читателя и подтолкнуть его к тому, чтобы он «сам» открыл для себя эту дипломатично не названную ими по имени истину. Они нападают на «русифицированное православие» и на Православие вообще, на весь наш русский народ и на русский склад души, сформированный Православием. И, с другой стороны, хвалят процветающую католическую церковь, предлагая организовывать по католическому типу ордена. И т.д. и т. п.

«Соловей, соловей, я слышу стук твоих копыт», — так можно ответить таинственным «представителям русского народа», столь его явно ненавидящим.

Господин Редактор, статьи, напечатанные Вами, имеют, как мне кажется, провокационный характер. Их цель ^убедить русских православных людей за рубежом, что здешние русские православные христиане уже разочаровались в своём Православии, проклинают своё прошлое и возлагают надежды на Запад и на переустройство своей жизни по западным образцам. В связи с чем я хотел бы заверить подлинных русских патриотов, проживающих в изгнании, что это не так. Для измены Православию и нашей матери Родине у нас нет оснований.

По-человечески, конечно, наше положение трагично, но мы и не возлагаем своих надежд на человеческий промысел. Если миру еще предстоит долгая жизнь, то — верим — Сама Владычица наша Богородица в сроки, известные Ей, и образом, тоже известным Ей, освободит наш народ от мучающих и ослепляющих его бесов. В нашей стране уже сейчас начинается в тонком слое интеллигенции религиозное возрождение, и остановить этот процесс едва ли что сможет.

Мучительно думая о судьбах нашей Родины, мы не можем в конце концов не признать: нет, не даром почти тысячу лет на Руси теплились лампады пред святыми иконами, строились благодатные дивные храмы, совершались страшные Божественные Литургии. Недаром подвизались в своих подвигах бесчисленные святые и даже в своих заблуждениях стремились к правде отпавшие от Православия лжеучители. Недаром и страну свою наш народ называл не прекрасной и не великой, но именно Святой Русью. Верить, что эта Святая Русь может оказаться каким-то фантомом, каким-то привидением, способным бесследно сгинуть, — значит верить в бессилие святости вообще. Святая Русь неистребима, она не может пройти, она вечна и победна. И именно ей в истории нашего народа принадлежит последнее слово.

Та болезненная перемена, которая совершилась в русских людях в результате революции и которая так поражает и смущает некоторых, не могла не быть переменой поверхностной, не затронувшей подлинного народного ядра. Святая Русь ушла с поверхности современной жизни, но продолжает жить в её сокровенной глубине, прозябая до времени, чтобы в сроки, угодные Богу, переждав зиму, снова пробиться к поверхности и украсить собою лицо земли русской, так жестоко исхлёстанное огненными и ледяными бурями.

ВОЦЕРКОВИТЬСЯ, ВОПРАВОСЛАВИТЬСЯ, ПРИОБЩИТЬСЯ КО ВСЕЙ ПОЛНОТЕ РУССКОЙ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ, не смущаясь теперешним униженным положением Русской Православной Церкви и русского народа, не соблазняясь земным благополучием инославных церквей и других народов, — вот что нам надо. Негативизм по отношению к Православию и к русскому народу, вызванный их жалким теперешним состоянием, духовно близорук и духовно мелок. А подмена церковных и народных богатств собственным творчеством или обезьяньими заимствованиями с «неразлагающегося» Запада — это дурной путь для русской интеллигенции. Хотя, по-видимому, и неизбежный для многих вследствие общего болезненного перекоса теперешней жизни. Не подменять православно-народные богатства собственным творчеством нам надо, а вплести его гармонически в общую ткань, обогатив его духом этой ткани. Вот задача, которую приняли, принимают и примут на себя лучшие русские люди. И не заушением своих отцов и дедов они займутся, не обличением их действительных или мнимых грехов (не нам судить отцов наших: есть что-то нецеломудренное в подобном разбирательстве), но примут на себя последствия уже совершенного, чтобы труженическим подвигом изжить с помощью Божьей страшную болезнь, которой больна теперешняя Россия. К наследию православного народа следует относиться с глубоким уважением — не с хамским отрицанием полузнаек, вскормленных на отбросах западной цивилизации, запутавшейся не меньше советского мира, хотя и на собственный лад…

Заканчивая свое письмо к Вам, господин Редактор, хочу выразить не только сожаление в связи с публикацией Вами антирусских и антиправославных статей, но и надежду на то, что подобные публикации не являются линией Вашего журнала. Я думаю, что возрождающаяся Россия нуждается в подлинно православном и подлинно русском журнале.

С искренним уважением к Вам,
Геннадий Шиманов
Москва, 1 февраля 1972 г.

Письмо второе

Господин Редактор.

Долгое время ожидая ответ на моё открытое письмо к Вам, я получил, наконец, из третьих рук копию, как мне сообщили, Вашей записки. Но, поскольку ни обращения, ни подписи в ней не оказалось, мне остаётся только гадать о том, что из себя она представляет — то ли вырванный из Вашего не дошедшего до меня письма отрывок, то ли весь Ваш ответ полностью. Во избежание недоразумений, воспроизведу текст этой записки, как он дошёл до меня:

«К сожалению, никак не могу дать ответа из-за ненужной резкости тона. Вы правильно отметили в некоторых местах то, что можно назвать чаадаевским соблазном, но с ним можно и нужно спорить, а Вы просто хаете. Чаадаев любил Россию лучше, чем его хулители, и сделал многое для пробуждения русского самосознания. Нужно относиться к чужим мнениям с пониманием и терпением. К тому же, противореча самому себе, Вы пишете, что со многим согласны. Нетерпимость должна относиться ко лжи и бесчестию. Все остальное заслуживает уважения».

Господин Редактор, Ваша записка неприятно удивила меня своей странной логикой. Как ни прикидывай, а получается так: РОССИЮ ХАЯТЬ МОЖНО, потому что это и не хаять вовсе, а всего лишь «выражать своё мнение». ПРОТЕСТОВАТЬ ЖЕ ПРОТИВ ХУЛЫ НА РОССИЮ НЕЛЬЗЯ, потому что такой протест уже не выражение своего мнения, а проявление «нетерпимости». Это уже «охаивание» честнейших и вполне достойных критиков России.

Боюсь, что Ваша необъятная терпимость оказалась «улицей с односторонним движением». Будь Вы действительно беспристрастным, насколько это необходимо руководителю дискуссии о России, Вы предоставили бы слово обеим столкнувшимся сторонам (отговорка насчёт резкости тона неубедительна, потому что в анти-русских статьях резкости нисколько не меньше, она лишь выражена в форме иезуитской, в форме САМОкритики, направленной в действительности никак не против самих авторов). Думаю, Вы должны были ознакомить Ваших читателей и с моим письмом, поскольку оно выражает не только мои личные взгляды, но чувства и мнения многих православных людей в нашей стране. Опубликовать это письмо, публично поддержав или осудив те или иные его положения, его тон и т.д., — вот, как мне представляется, что Вы должны были сделать. Отмалчиваться же, делать вид, будто никакого протеста против опубликованных Вами статей не было (на том основании, что протест был резким чрезмерно), значит вводить в заблуждение православную общественность за рубежом. Значит создавать у читателей Вашего журнала ложное представление о всеобщей, якобы, солидарности с этими статьями. Это ложное представление Вашим журналом создаётся ещё и потому, что он игнорирует целый ряд писем и статей, содержащих возражения на Ваши антиправославные публикации. Могу указать на статьи Прохорова, Радугина и Ибрагимова, получившие здесь у нас значительное распространение и едва ли Вам неизвестные. Но, так дорожа, по-видимому, каждой живой весточкой из России, Вы почему-то не поспешили сообщить Вашим читателям об этих статьях.

А почему? Господин Струве, я понимаю, что Вам как Редактору, может быть, было жалко своих столь бесстрашных обличителей Русского Православия и не хотелось публичных выступлений против них… А вдруг они обидятся? Вдруг отложат перо? Вдруг не обогатят больше ничем русскую мысль?.. Я понимаю, что Вам, может быть, жалко было отчасти и самого себя. Ведь это Вы подали в таком пикантном соусе пачкунов России, назвав их выступление «СОБЫТИЕМ» в русской жизни, причём событием положительным. НО ВОТ РОССИЮ-ТО НЕУЖЕЛИ ВАМ НЕ ЖАЛКО? ПРАВОСЛАВИЕ-ТО НЕУЖЕЛИ ВАМ НЕ ДОРОГО? И неужели Вы не понимаете, что в тяжелое это время подвергать сомнению наши единственно возможные устои это значит способствовать дезориентации нашего народа, это значит ВЕСТИ СЕБЯ ОБЪЕКТИВНО ПРЕДАТЕЛЬСКИ?.. Я, разумеется, пока далек от того, чтобы смешивать Ваши намерения и практические дела, но, поверьте, этот тяжелый вопрос я ВЫНУЖДЕН Вам задать, потому что некоторые вещи иногда следует назвать их настоящим именем.

Возвращаясь к Вашей записке, скажу, что я в какой-то мере согласен с Вами в том, что Чаадаев «сделал многое для пробуждения русского самосознания». Я согласен с этим, но лишь с оговоркой, ставящей Чаадаева в некотором смысле в один ряд с ересиархами прошлого. Которые, согласитесь, тоже «будили» сознание Церкви и заставляли Её более полно и отчётливо выразить свои догматы. Но мне непонятно, почему к ересиархам следует относиться непременно с «терпимостью», почему их следует «понимать» и даже «уважать». Ни у апостолов, ни у святых отцов мне не приходилось читать таких призывов. Отрицательные заслуги ересиархов едва ли достойны, сами по себе, какого-то уважения. Скорее наоборот: именно отрицанием их достоинства, причем самым решительным анафематствованием — церковное сознание предохранялось во все времена от болезненной расслабленности, неизбежной при столь беспринципной терпимости.

Вот и Вы в своей записке как-то расслабленно, как бы против воли всё-таки пишете, рядом с дифирамбом чаадаевщине, что «с чаадаевским соблазном» МОЖНО И НУЖНО спорить… Но, очевидно, не только спорить, но и отвергнуть его?.. Иначе «спор» превратится в двусмысленность, в любовную борьбу, в бесконечный ФЛИРТ с этим соблазном. Но и в таком виде эти слова меня все-таки радуют. Они вселяют в меня надежду на то, что прозвучит в скором времени со страниц Вашего «Вестника» проникновенная речь о нашем народе и нашей Церкви. Но почему она не звучит до сих пор? Почему до сих пор «чаадаевские соблазны» окружены в Вашем журнале таким непонятным молчанием? И не соблазняет ли оно уже сейчас многих и многих?.. Страшную ответственность Вы взяли на себя, господин Редактор, выставив этот лукавый СОБЛАЗН (а, по-моему, и ХУЛУ на Россию и Православную Церковь), — и не разоблачив его до сих пор. И даже, быть может, как подозревают уже некоторые, И НЕ СОБИРАЯСЬ ЕГО ПО-НАСТОЯЩЕМУ РАЗОБЛАЧАТЬ. Думаю, что эта страшная ответственность не снимется с Вас до тех пор, пока ВСЕ основные положения антирусских и антиправославных статей не подвергнутся на страницах Вашего журнала глубокому и подлинно православному суду. Отношение же русских православных людей к Вам и Вашему журналу, как мне кажется, будет зависеть от того, найдёте ли Вы в себе мужество признать и исправить допущенную Вами ошибку.

Москва, 1 сентября 1972 г.

Письмо третье

В ответ на следующее письмо Н.А. Струве:

«Дорогой Геннадий Михайлович, первое Ваше письмо я получил, — не напечатал в своем журнале, но и не сокрыл от общественности: передал его в учреждение, которое печатает все самиздатские тексты.

Вам правильно передали причины моего отказа: в основном, это неподходящий тон и отсутствие веских аргументов. Не достаточно упрекать авторов в нелюбви к России и к Православию, надо спокойно спорить с их мыслями. А этого, увы, в Вашей статье нет. Напечатание Вашего письма только бы повредило той точке зрения, которую Вы защищаете. Не скрою от Вас, что не сочувствуя по существу некоторым крайностям статей 97-го номера, я поджидал ответа на них. Отчасти он пришел, но не оттуда, а отсюда в виде статьи Шмемана «Зрячая любовь» (не знаю, читали ли Вы её).

Не протестовать против критики России следует, а защищать Россию и Православие, и не одними восклицаниями, а серьёзными, до конца продуманными доводами.

Статьи, которые Вы упоминаете, дошли до меня только сейчас. Но, увы, и в них только протест, а не мысль, только голые утверждения, а не доводы. Возможно, что я из них кое-что напечатаю, но опять-таки обидно то, что они уступают по качеству статьям 97-го номера.

Ваше второе письмо более сдержанно в тоне, но в нём есть несколько строк пугающих: там, где Вы утверждаете, что авторы критических статей ВЕДУТ СЕБЯ ОБЪЕКТИВНО ПРЕДАТЕЛЬСКИ. Тут уж слишком близко до клички враг народа и всё, что эта (кличка, — Г.Ш.) подразумевает. Неужели Чаадаев вёл себя «предательски». Пушкин, в отличие от большинства обывателей этого не считал, и написал Чаадаеву не ругательства, а замечательное по глубине письмо. Оно и должно служить примером КАК относиться к инакомыслию и на каком УРОВНЕ спорить…

Объективно Вы ошибаетесь, называя Чаадаева ересиархом. Еретиком можно быть по отношению к истине, а не к историческому бытию страны. Это бытие расценивается по разному, иначе и не может быть. Но главное, что сейчас нужно, это научиться терпимости (сколько жертв принесено догматизму), умению уважать даже еретиков (довольно костров), словом самой свободе. «Любовь к родине проходит через Истину», писал Чаадаев. Любовь к родине нуждается в свободе и в умении ею пользоваться.

С искренним уважением (читал Ваши прекрасные Записки).

Н. Струве

P.S. Лично я верю в истинность Православия и не отчаиваюсь в духовном будущем России» (орфография и пунктуация оригинала — Г.Ш.).

На конверте: «27.09.1972». Орфография и пунктуация оригинала.

Господин Редактор.

Создаётся впечатление, что от разговора по существу Вы всё-таки уклоняетесь под прикрытием прекрасных слов о свободе и умении ею пользоваться, о недостатке терпимости у Вашего оппонента, о необходимости уважать еретиков, а также под прикрытием замечательной своей политичностью фразы: «не сочувствуя по существу некоторым крайностям статей 97-го номера…». Фразы, призванной освободить Вас от ответственности за напечатание этих статей и от необходимости высказаться более определённо насчет этих «крайностей». В самом деле, а почему бы Вам не объяснить, что именно в антирусских публикациях для Вас неприемлемо, а что вызывает Ваше восхищение. Подобную ясность можно было бы только приветствовать. Но Вы почему-то уходите от неё в либерально-пустопорожние наставления, в которых, простите, не так уж много ни мысли, ни того самого хорошего тона, о котором Вы как будто печётесь. Ну, какая, например, связь между сталинским «враг народа» и обвинением в предательстве Православия и русского народа?.. Или Вы думаете, что после Сталина слово «предательство» надо изъять из русского языка? Подобная операция была бы выгодна кое-кому, но только не русскому народу и не Русскому Православию… Вот эта расплывчатость и неопределенность Вашей позиции вместе с настойчивыми призывами УВАЖАТЬ ЕРЕТИКОВ создают как бы дымовую завесу, предохраняющую антирусские и антиправославные статьи от православного анализа и оценки. Но ведь именно об этом — О ЦЕРКОВНОМ АНАЛИЗЕ И НРАВСТВЕННОМ ОСУЖДЕНИИ — и идёт речь, а вовсе не о кострах, как Вы почему-то пытаетесь представить дело.

Я отмечу еще одну особенность Вашей позиции. В качестве примера того, КАК надо отвечать своим оппонентам, Вы указываете на статью Шмемана «Зрячая любовь». С некоторым трудом я достал эту работу и, прочитав её, убедился в несостоятельности Вышей ссылки. Шмеманская статья, как оказалось, спорит вовсе не с антирусскими публикациями, но, родственная им по духу, ВЫСТУПАЕТ ПРОТИВ ДОСТОЕВСКОГО, ОДНИМ ПИНКОМ, БЕЗ ВСЯКИХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ, ВЫШВЫРИВАЯ В НИЧТО ГЕНИАЛЬНЕЙШЕЕ ПРОЗРЕНИЕ ВЕЛИКОГО МЫСЛИТЕЛЯ О РУССКОМ НАРОДЕ. Так вот, значит, какие «возражения» Вам нужны?.. Да, господин Редактор, очень удобную выбрали Вы для себя позицию. С каким достоинством повторяете Вы слова Чаадаева о том, что любовь к родине должна проходить через истину… А полемизировать через истину со своим оппонентом должно или нет? Или в этом случае об истине можно уже забыть и «пользоваться свободой»?.. По-видимому, свобода всё-таки как-то ближе Вашему сердцу. Она и от ответа позволяет при случае уклониться, и, вместе с тем, оказывается в Ваших руках дубиной, которой Вы сокрушаете несогласных с собою…

Вместо того, чтобы откровенно признать, что антирусские публикации не вызывают у Вас чувства протеста и что направленность авторов, выступивших против этих публикаций, Вас не устраивает, что ИМЕННО ПО ЭТОЙ ПРИЧИНЕ Вы не хотите печатать их возражения, Вы голословно утверждаете, будто в их статьях нет серьезных соображений, а есть только «голые протесты». Всё дело, по Вашим словам, в низком уровне неприятных Вам статей. Но вот уровень статьи «Слово новичков», при всей её откровенной слабости, Вас в то же время вполне устраивает, потому что она по своему духу вполне примыкает к антирусским публикациям. При таких вкусах угодить Вам, конечно, не всем представляется возможным. И тон у критиков из другого лагеря, оказывается, не тот, и аргументация не та. И помолчать бы им для собственной пользы тоже не мешало. Всетерпимейший либерал и заурядный сталинский цензор уживаются, видно, в Вашей душе, господин Редактор, превосходно дополняя друг друга.

Думаю, продолжать диалог в том же роде бессмысленно… Но бесполезным он всё-таки не был. Он выявил Ваше лицо и показал, что на Вашу помощь русским православным христианам надеяться не приходится. Вы — с теми, кто объективно разрушает православную веру и русское национальное чувство, хотя по Вашим словам Вы защищаете их самым прекрасным образом. Почувствуете ли Вы со временем свою вину и постараетесь ли её как-то загладить — Бог весть. Но в настоящее время мы не можем не сожалеть, что на посту редактора РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО ЖУРНАЛА находится человек, ориентирующийся в России на живых мертвецов. На тех, кто сердцем своим уже как бы сидит на чемоданах и не сегодня так завтра покинет нашу страну, внутренне ей чуждый и ничего не понявший в нашем народе.

Уедут живые трупы — и слава Богу. Воздух без них будет чище, а процесс возрождения Православной Руси пойдет и вернее, и легче.

Геннадий Шиманов.

Москва, 11 января 1973 г.

Два примечания к моим письмам к Струве

Первое примечание

«Вестник РСХД» (Русское Студенческое Христианское Движение), впоследствии «Вестник РХД», — парижский журнал, нелегально ввозившийся в СССР в семидесятые-восьмидесятые годы. Здесь он ходил по рукам среди московской православной интеллигенции, по преимуществу меневского пошиба. В середине семидесятых его редакция стала помещать на титуле «Москва — Париж — Нью-Йорк», показывая этим, что журнал «прописан» не только в Париже. Весной 1970 года в этом журнале опубликованы три статьи, присланные из СССР, авторы которых укрылись под псевдонимами Алтаев, Челнов и Горский. Общее их предисловие к сборнику было озаглавлено словом «МЕТАНОЙЯ», что в переводе на русский значит «покайтесь» или «перемените свои мысли». Читатели, знавшие священника Александра Меня и его полуеврейскую паству, обратили внимание на сходство идей этого сборника с тем, что проповедовалось меневцами. Хотя в столь обнажённом виде они не высказывали публично свои идеи. Но характерно, что воспитанники Меня очень носились с этим сборником, победно потрясая им и указывая на него как на прозвучавшее, наконец-то, слово правды.

Первой моей реакцией на этот сборник было не столько даже возмущение, сколько недоумение. Я не понимал, чем это русский народ так насолил христианам-евреям. И, тем более, Православие. Будучи крепким задним умом, я оставался ещё и круглым невеждою в национальном вопросе (читал лишь Достоевского о русском народе и о евреях). Но русофобский сборник меня, разумеется, возмутил, и я ждал с нетерпением, когда же православные авторитеты дадут достойный отпор клеветникам России. Но проходило время, а реакции не было. И это молчание меня удручало. Когда же оно стало совсем неприличным, я выплеснул на бумагу как-то почти невольно те чувства и мысли, которые были во мне. И, не обсудив написанное ни с кем из моих знакомых, размножил его на пишущей машинке, после чего раздал возможным своим сомысленникам. И только после того, как слух о моём письме уже пошел в нашей среде, послал экземпляр адресату обычной советской почтой.

Перечитывая сейчас это письмо и другие свои ранние статьи, я испытываю сложное чувство. Не сомневаясь в том, что в главном я был прав, вместе с тем вижу слабые их места. Некоторые мысли неточны, а кое-что в них явно противоречит тому, что я пишу сейчас. Но, думаю, эти противоречия не имеют принципиального характера. Это противоречия развития мысли, в ходе которого она уточняет и исправляет понятое прежде. С тем скромным запасом знаний, который был у меня тогда, я не мог думать о нашей истории точно так же, как почти тридцать лет спустя.

Но кроме этого главного обстоятельства было ещё и побочное, тоже существенное. Дело в том, что, наступая злорадно на больные места русским людям, враги русского народа сознательно или бессознательно хотят загнать их в ослепляющий гнев, т.е. сделать их неспособными мыслить зорко. Естественной реакцией на хулу и поклёп является желание оправдаться, а это последнее препятствует осознанию своих действительных болезней и, следовательно, способствует их сохранению. Чтобы загнать русских в патриотическое безмыслие такого рода, против них как раз и была развязана, в ходе «перестройки», психическая война в средствах массовой информации. Глумление над русским народом подавляет его нравственно и способствует его распаду. Но это глумление парализует до какой-то степени и национально мыслящих русских, приводя их умы в состояние глухой обороны. Это обстоятельство, по-видимому, тоже как-то сказалось на моих письмах к Струве.

Как и поспешность в их написании. Я лишь со временем стал замечать в них (как и в других своих, главным образом, ранних статьях) погрешности чисто литературного порядка: утомительные длинноты, повторы, запутанность фраз и не самые лучшие словесные находки. Это косноязычие было естественным: ведь я самоучка и самиздатчик, учителей и редакторов у меня не было. Говорю это к тому, что, подготавливая настоящий сборник, я почистил написанное, насколько это было возможно, от словесного мусора. Сохранять его было бы то же самое, что сохранять при перепечатке грамматические ошибки. Но, редактируя, я сохранил в неизменном виде смысл написанного, не прибавляя к нему ничего нового и не убавляя ничего из того, что в нём было.

Как оказалось, ответа на «МЕТАНОЙЮ» ждал не я один. Его ждали многие. И потому моё письмо, как только я пустил его по рукам, стали перепечатывать на пишущих машинках. Оно попало даже в Америку, где его напечатала газета нашей Зарубежной Церкви «ПРАВОСЛАВНАЯ РУСЬ». Но вскоре появились и другие самиздатские статьи против «МЕТАНОЙИ». Их написали Ф.В. Карелин (под псевдонимом С. Радугин), В.А. Капитанчук (под псевдонимом В. Прохоров) и В.И. Прилуцкий (под псевдонимом Л. Ибрагимов). Какие-то отклики на русофобский сборник были и в самиздатском журнале «ВЕЧЕ», но я уже не помню, чьи именно (кажется, Л.И. Бородина). А через несколько лет откликнулся на антирусский выпад и А.И. Солженицын. При всём его западничестве, он оценил дух этого сборника в таких выразительных словах: «Статьи совершают похороны России со штыковым проколом на всякий случай — как хоронят зэков: лень проверять, умер ли, нет ли, прокалывай штыком и сбрасывай в могильник» (сборник «ИЗ-ПОД ГЛЫБ», Париж, 1974).

Изменил со временем свою оценку «МЕТАНОЙИ» и сам редактор «Вестника РХД». Причём не подправил её в чём-то, а без каких-либо объяснений и без всякого смущения просто поменял на противоположную. Если раньше, напутствуя сборник, он назвал его «глубоким раздумьем» над судьбою России, причём раздумьем «в свете христианского Откровения», если раньше он отмечал, что авторы анализируют историю России «с большой тщательностью», то спустя 8 лет отозвался уже так: «Напомним, что в 97-м номере «Вестника» были помещены 3 статьи, в которых МОЛОДЫЕ И РЕТИВЫЕ авторы подвергли ПОСПЕШНОЙ И НЕСКОЛЬКО САМОНАДЕЯННОЙ критике общее историческое развитие России…» (№ 125, выделено мною — Г.Ш.). Но Струве не был бы Струве, если бы не замаскировал в этой новой своей оценке самое главное: русофобский характер этих статей, который объясняется, конечно, не молодостью их авторов, а несколько иным обстоятельством.

На нежелание редактора «Вестника» объяснить противоречие в его оценках сборника обратил внимание ещё Ф.В. Карелин, который и завершил десятилетнее публичное обсуждение пасквиля на Россию. В статье, озаглавленной «КТО ЖЕ ОНИ, АВТОРЫ «МЕТАНОЙИ»?», он писал: «Много злых слов было сказано о России за последние 10 лет. С разных позиций: «христианских», гуманистических, иудейских. Разными людьми: задыхающимися от ненависти эмигрантами из «третьей волны», респектабельными советниками президентов, учёнейшими советологами. С разной целью: отвести мелкую душу, сделать крупную карьеру, окупить пару добротных джинсов. На разные лады: с откровенным злорадством, с «душепопечительной заботой», со «святым гневом». Однако за всем многообразием поношений отчётливо просматривается чудовищно искаженный образ нашего Отечества, созданный авторами «Метанойи».

Это примечание помещено моём сборнике «Спор о России» (М., 2003).

Второе примечание

Самая первая реакция известных мне русских людей на моё первое письмо к Струве была маловразумительной. Они не могли выразить отчётливо не только своего отношения к моему письму, но даже к сборнику «Метанойя», который я им давал прочитать. Чувствовалось, что сама тема была для них слишком новой. Я говорю, естественно, только о тех русских, с которыми пытался тогда говорить на эту тему.

Первым, кто безоговорочно и решительно поддержал меня, был Феликс Карелин. Когда мне сказали об этом, то я был изумлён: я знал, что в нём не было русской крови (он был еврейско-немецкого происхождения). И, кроме того, он был до этого духовным сыном священника Александра Меня.

Однако это сообщение оказалось правильным. «Я долго ждал, — сказал он мне при встрече, — когда же русские выступят, наконец, против этой хулы на Россию».

О Феликсе Карелине не расскажешь в двух словах: это был человек большого масштаба и сложной, трагичной судьбы. Ограничусь только такими сообщениями. Он оставил своего духовного отца после того, как тот сказал ему: «видал я эту Россию в гробу в белых тапочках». После этого меневцы стали поносить Карелина. Я не был его единомышленником по всем вопросам, но нас сближала боль за Россию. Он умер от «перестройки», когда понял, что она была сдачей СССР Западу. Так, писал кто-то из наших историков, умирали многие русские люди в ходе «смуты» 17-го века. Умирали от того, что не могли перенести происходившего на их глазах.

Моё первое письмо к Струве дошло и до Солженицына. Я узнал об этом, когда Глеб Якунин показал мне его письмо к нему. Солженицын назвал в нём сборник «Метанойя» ужасным и выразил желание познакомиться с Шимановым. Якунин дал мне номер его московского телефона. Но мне было совестно отнимать время у такого великого человека, и я решил ограничиться вопросом к нему: не разрешит ли он мне сослаться на его отрицательный отзыв о «Метанойе» в моём втором письме к Струве, которое я готовил как раз в это время. Я позвонил ему через пару дней, трубку взяла жена Солженицына и сказала, что его нет дома. Я представился и попросил её передать мой вопрос Александру Исаевичу. Она сказала, что передаст, и что ответ я получу. И получил. При очередной встрече Якунин дал мне прочитать новое письмо к нему Солженицына. В нём автор метал громы и молнии против Шиманова. «Кто дал ему право писать без моего согласия о моём отношении к «Метанойе»?.. Когда будет надо — я сам напишу о моём отношении…». И что-то ещё в этом же роде. Я тут же написал ему в ответ короткую записку, в которой объяснил, что его супруга исказила смысл моих слов, что я лишь просил его разрешения сослаться на его мнение, а если он не хочет этого, то и не сошлюсь. И заверил его, что впредь беспокоить его не буду.

Однако у меня было ощущение, что эта буря с его стороны была вызвана не только искажением моих слов его супругой. Его возмутило, похоже, моё полное пренебрежение конспирацией. Ведь его телефон прослушивался, в этом не было никакого сомнения. Что он сам великий конспиратор — об этом я знал со слов Глеба. Тот рассказывал, как они встречались раз или два ночью в каком-то парке. Я даже представил себе, как они шёпотом говорят друг другу что-то на ухо. Но у меня не было желания подражать этим хитростям Солженицына. Я считал, что ничего криминального в отрицательном отношении Солженицына к «Метанойе» не было. А если так, то зачем секретничать? Но у Солженицына было, похоже, другое мнение.

Так закончилось, не начавшись, моё знакомство с моим кумиром того времени.

А теперь уточнение. Мои первые два письма к Струве были опубликованы не газетой, а журналом Русской Зарубежной Церкви «ПРАВОСЛАВНАЯ РУСЬ» (США) в юбилейном 1000-м номере. Этот номер вышел, как сообщила мне одна моя знакомая, накануне Рождества 1973 г.

Июль 2010 г.

Отрывки из дневника

«Любовь к своей нации — вот что разделяет людей и провоцирует вражду между ними», — говорят нам космополиты. А что же, — спросим мы их, — разве всякое разделение дурно? Вот семья, например, тоже разделяет людей на определенные ячейки, между которыми тоже бывает иногда вражда. Так что же, неужели лучше жить в свальном грехе, а не в целомудренном браке?.. Ну, а стены вашего дома разве не отделяют вас от соседей?.. Или это тоже плохо?.. Вы говорите, что коммунальная система вам больше по сердцу. Ну что же, о вкусах не спорят. Но почему бы её не усовершенствовать? — не сорвать крюки и запоры с дверей или, ещё лучше, не снять все двери, чтобы каждый мог свободно ходить туда и сюда?.. Будучи последовательным, надо признать, что для целей единения коммунальная система, конечно, хороша, но казарменная ещё лучше. Здесь даже двери снимать и стены ломать не надо. Как, товарищи космополиты, согласны поменять свои разделяющие вас с миром квартирки на койки в огромном зале, типа Казанского вокзала в Москве, где уже ничто не отделяет от кишащего человечества?.. Согласны?.. Но коечка-то… Коечка-то — это тоже ведь собственность. Небось, драться начнёте с каким-нибудь нахалом, завалившимся на ней поспать или просто так поваляться?.. а?.. Не начнете?.. Тогда молчу. Совсем вы меня к стенке прижали своей принципиальностью. К стенке? Но ведь стенок-то и не должно быть. Рушить перегородки так рушить, чтобы ни одной не осталось. Весь мир, правда, придётся снести. Но это ничего. Ради принципа чего не сделаешь? Всё можно.

Э нет, господа хорошие. Можно-то многое, это верно. Да ведь всё-таки не всё, согласитесь. Идеала вашего достичь всё равно не удастся. Разрушить границы, разделяющие предметы, при слабых-то человеческих силах едва ли возможно, а особенно во всемирных масштабах. Так что не остаётся ничего другого, как согласиться с простой мыслью о том, что действительное объединение в этом мире возможно лишь посредством не нами придуманной — установленной Господом — иерархии, в которой есть для всего место, отделённое, правда, от других мест, но зато связанное с ними сокровенной, а нередко и видимой связью.

Уничтожьте перегородки, отделяющие людей друг от друга, — и вы опуститесь до уровня дикаря. Нет, ещё ниже — до уровня хама. Потому что лишь определённый порядок, сочетающий замкнутость с открытостью, является человеческой культурой. А стремление всё уравнять, лишить человечество его естественных внутренних границ есть по существу нигилизм, это тайное отрицание мира, сотворённого Богом.
Космополиты, эстеты, безбожники, имморалисты, эмансипаторы и продавцы чадящих, но патентованных за рубежом вечных двигателей, — вот бичи современного мира, вот разновидности паразитов, облепивших с разных сторон наше русское дерево жизни. Они все провозглашают свободу, но забывают о долге перед своими ближними, перед своей семьёй, перед своим народом, перед своим государством. Но свобода, понятая как отрицание долга, есть свобода только по внешности, в действительности это самое низкое раболепство перед своими страстями, это рабство низшему миру.
Надо дорожить близостью к своей нации и без нужды не общаться с инородцами. Национальные организмы должны быть непроницаемыми друг для друга…
Выйти замуж за русского значит стать русской, выйти замуж за англичанина значит стать англичанкой — этого требует правда брака и правда племени… Но ты не хочешь отказываться от нации, которая тебя воспитала, от нации, к которой принадлежат твои родители и друзья? НЕ ВЫХОДИ ТОГДА ЗАМУЖ ЗА ИНОРОДЦА…
Национальное чувство у русских… поражено в наибольшей степени по сравнению с другими народами. Поэтому собрать их под знаменем патриотизма представляется делом едва ли возможным. Но, учитывая, что иного выхода нет, за это дело следует браться самым решительным образом. Взывая: да поможет нам Бог!
Русское патриотическое движение, ныне зародившееся в сердцах отдельных людей, в ближайшие годы и десятилетия должно стать массовым движением, способным спасти Россию от морального разложения, её паралича и смерти. Уповать на это движение — значит верить в чудо и надеяться на чудо. Но без подобной веры на земле не было и не будет ничего великого. И эта вера нас не обманет. Мы будем тормошить, дёргать, взывать и таким образом БУДИТЬ всех, ещё способных проснуться. Мы будем нелепыми и смешными в глазах тех, кто нас понять не способен. Но мы будем сынами нации, а не её предателями.
Мы выступаем не против евреев, татар, армян или какой-либо другой нации, а за право каждой нации жить отдельно друг от друга. Потому что смешение ведёт к разрушению национальных устоев.
В настоящее время — можно смело утверждать — русских презирают все или почти все. И чем темнее и грубее нация, тем её презрение больше, потому что темнота и грубость не позволяют понять трагическое положение, в котором русский народ находится. Русские живут, как правило, беднее других народов в нашей стране — и тем не менее они «угнетатели», «империалисты». А если бедно живут, то это свидетельствует лишь об их глупости и бездарности. Русскому человеку всякое лыко в строку. Но та вражда инородцев, с которой мы сталкиваемся довольно часто, может иметь и благодетельные последствия. Она пробуждает в русских их национальное сознание… Русского человека надо ударить дубиной, и не один раз, чтобы он догадался, что его не очень-то любят. Простых плевков не понимает он. Национальное его добродушие болезненно разрослось и обессиливает его, разрушает его. Но русский народ долго раскачивается, раскачавшись же, подымается однажды, и тогда никакая сила остановить его не может. Велик наш народ и многое сделать может, на что не способны другие народы. Но, зачумлённый хмелем, он жалок — тоже, как никто.
Русскому народу надо в сжатые сроки ликвидировать свою национальную безграмотность, вернуться к истокам величия, к Православию и своей национальной культуре, от которых он оказался отторгнутым в результате петровских реформ и последующих событий, явившихся их развитием.
Родину надо любить, но не делать из неё идола. Любить её надо настолько, насколько Богу не противно будет.
Вот любопытная и много объясняющая черта: инородцы боятся русского патриотизма, а за отсутствие его презирают русских.
Мы против преклонения перед Западом, нам стыдно за русских людей, простирающих свои руки к Европе. Им ещё предстоит понять, что одичание не только у нас, оно и у них, только в другой форме. Мы против преклонения перед Западом, мы преклоняемся перед святынею Христианства. И только этой святыней должны оцениваться все ценности.
Русская интеллигенция на протяжении чуть ли не всего времени своего существования была заворожена вопросом социальной справедливости. А в результате национальный вопрос — один из важнейших для разумного и нравственного человека — попросту игнорировался господствующей в России мыслью… И вот русская нация не только теряет одну позицию за другой, ОНА УМИРАЕТ. Современных русских отличает либо равнодушие к своей национальной судьбе, либо эпизодические усилия защитить свои позиции. Усилия, поражающие своей наивностью.
Как следует относиться инородцу, проживающему в коренной России, к русскому дому, в котором он живёт? Разумеется, с полным уважением к этому дому, с полным уважением к хозяевам этого дома и пониманием того, что это ХОЗЯЕВА. И что он сам, не будучи русским, хозяином в чужом доме быть не может. Это правило должно распространяться в полной мере и на русских, проживающих ныне не на Русской земле. Конечно, так. А если уважения к хозяевам нет, то что тогда?.. Тогда хамовитому гостю дают пинок под зад. И чистят ботинки. И моют руки.
Тема России, тема Русского Православия является в наше время темой НОМЕР ОДИН. Она включает в себя ВСЕ основные вопросы времени.
Объединить всех на антисоветской основе — вот мечта наших антисоветчиков. «Советская власть есть величайшее зло». Но мы обязаны православными глазами смотреть на вещи. Величайшее зло — не искать Божией правды и не строить свою жизнь на ней. Будешь искать и строить — и никакая власть не сумеет тебе помешать.

Советская власть это не только безбожие и величайшая в мире гроза. Это также и некая тайна, и орудие Божьего Промысла. Выступать против нашей власти значит идти против Бога.

Конечно, Советская власть это жёсткая штука, кто спорит. Но мы обязаны её принять и вытерпеть. Не менее жёсткими были и другие режимы в иные времена, даже христианские. Так что не будем преувеличивать теперешние трудности. Неумение терпеть есть знак духовной несостоятельности. Увы, практически невозможна в этом мире власть без греха. Но ведь и мы грешны тоже. А исправление надо начинать с себя. А то иные, будучи безобразниками, бьют себя в грудь, требуя правды (всей правды!.. и непременно в том виде, как они её понимают сами) от власти, а сами попирают её. Начнём с себя, а Бог закончит уже всеми. Иначе нельзя. Иначе мы будем запутываться и запутываться всё больше.
Не знаменательно ли, что самый страшный удар обрушился на самую чистую и высокую форму Христианства?.. Не ученики были распяты прежде, но Христос. Однако от Него опочила затем сила и правда на учениках и всех христианах. Так вот. После страшных дней убийства не должно ли и Православие дать силу и правду свою иным исповеданиям перед последними черными временами?..
Чего я боюсь, так это внезапной либерализации, той самой «западной демократии», на которую так надеются и которую так ждут в нашей стране некоторые интеллигенты. Близорукая, бездарная мечта! Но ещё вчера она была и моею мечтою.

В величайших муках началось в России религиозное возрождение. И как оно на сегодняшний день ни ничтожно на вид, ему принадлежит будущее. Теперешняя в меру суровая атмосфера является, вопреки истерике «демократов», не только вполне сносной для жизни, но даже более того единственно здоровой для пробуждения и роста религиозного сознания. А это самое главное. Пока существует Советская власть, остановить религиозное возрождение в нашей стране невозможно. Остановить его может только одно, внезапный обвал, внезапная либерализация чехословацкого образца, т.е. западная демократия со всеми её прелестями. Случись такое — и сразу же откроется множество церквей, приток людей в Церковь резко увеличится, но на этом, увы, скоро всё и закончится. И захиреет. Это будет ВЫКИДЫШ. И Россия вместо того, чтобы сказать своё слово миру, вместо того, чтобы стать источником величайшего света и обновления в мире, станет захолустьем Запада.

В России было слишком много страданий, и разрешиться им в комическом и жалком демократическом пшике Бог не допустит. Западной демократии у нас не должно быть. А те трудности, которые стоят на нашем пути и, кажется, подымаются до самого неба, это трудности роста. Это трудности, которыми Сам Бог поднимет и поднимает уже нас из рабства этому миру к Своему Царству Духа.

Линия Достоевского должна восторжествовать, это единственно правильная и плодотворная линия. Запад прочитал Достоевского слишком по-своему… развил его на свой лад в экзистенциализме. Нам же еще предстоит развить Достоевского ПО-РУССКИ, СОБОРНО, В СТРОГОМ ПРАВОСЛАВИИ, В ПАТРИОТИЗМЕ И В ИСКОННОМ РУССКОМ ОТНОШЕНИИ К ВЛАСТИ.
Но почему такая ненависть к Западу? Что он тебе сделал плохого?

Ненависти к Западу у меня нет. Я понимаю прекрасно, что мы ещё слишком во многом не доросли до Запада, многому можем поучиться у него и за многое поблагодарить. Хотя, хочу тут же оговориться, мы получали от Запада не только хорошее. Но когда речь заходит о том, чтобы отказаться от своих корней и от своего русского миропонимания ради прививки к западному миру, то мы вправе и даже обязаны сосредоточить своё внимание не на том, что нас объединяет, а на том, что разъединяет. И хотя это действительно перекос, но он оправдан сложившейся ситуацией. Запад для нас неприемлем не потому, что он заключает в себе свое особенное, а потому, что он содержит в себе противное Истине. Истине, как её понимает Православие и, стало быть, русский мир. Нездоровая чувственность, страстность, обращение воли и разума к внешнему — вот характерные черты той болезни, что поразила сам глубинный дух Запада. Но эта болезнь лишь ИСКАЗИЛА, НЕ ИСКОРЕНИВ, то вечное и ценное, что есть и на Западе тоже. И против того, что на Западе действительно от Бога, мы не можем сказать ни слова. Более того. Верим, что это объединит нас с ним когда-нибудь объединением святым и нерушимым.

Западной индивидуалистической психологии, обычаю брать нахрапом, торговаться и шуметь ради своих личных и клановых выгод так непонятно народное УВАЖЕНИЕ к власти и даже религиозное почитание её как Силы, дарованной Самим Богом и призванной на благо всех, — всего народного организма — распоряжаться тяжёлыми земными делами. Но именно это РУССКОЕ, именно это ПРАВОСЛАВНОЕ отношение к власти мы обязаны проявить и утвердить в нашем народе. Иначе впереди Россию ждет катастрофа.

1972 г.

ПОЗДНЕЙШИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

В советские годы называть себя националистами мы не могли, потому что национализм рассматривался советским законодательством как преступление, подлежащее наказанию. Поэтому мы называли себя (за редчайшими, может быть, исключениями) русскими патриотами. Советский патриотизм был разрешён, мы пользовались последним словом, внося в него существенное добавление, и на этой двусмыслице как бы ладили с законодательством.

Зло Запада, как это видно из «Отрывков из дневника», понималась мною в те годы ещё поверхностно. Я лишь постепенно дорастал до понимания того, какие силы правят бал на Западе.

О сборниках «Письма о России» и «Против течения». Эти сборники были составлены и выпущены в свет мною. Моё имя как их составителя стояло на титуле.

Первый из них (кажется, только 7 экземпляров) представлял собою реакцию моих знакомых на «Метанойю». Объём сборника 90 с лишним машинописных страниц. Авторами были, в основном, лица, укрывшиеся под псевдонимами. Только два автора (свящ. Дмитрий Дудко и Шиманов) поставили свои имена под своими статьями, да и то не под всеми. Три статьи («Отрывок из письма», «В редакцию журнала «Вече» и «Несколько замечаний по поводу русского национализма») о. Дмитрий опубликовал под псевдонимом «Русский Христианин», а я одну свою статью («Веру в чудо») под псевдонимом «Д. Облязов». Под своим именем о. Дмитрий опубликовал тексты из своей самиздатской книги «ДА ВОСКРЕСНЕТ БОЕ!», а я — статьи «Три открытых письма Н.А. Струве», «Отрывки из дневника», «Отрывок из письма», «Письмо Наталье Сергеевне», «Трудиться на благо народа» и «Два письма в редакцию «Вече».

Другими авторами были В. Прохоров (настоящая фамилия В.А. Капитанчук), его статья называлась «Открытое письмо в редакцию журнала «Вестник РСХД»; С. Радугин (это Ф.В. Карелин), статья «Буди сие, буди!»; Л. Ибрагимов (В.И. Прилуцкий), статья «По поводу сборника статей, посвящённых судьбам России»; и Ж-Ч (Станислав Жуков), статья «Путеводители или спутисбиватели?».

Статьи Прохорова, Радугина и Л. Ибрагимова были перепечатаны в том же 1973 году в «Вестнике РСХД».

Сборник «Против течения» (123 машинописных страницы, тоже, кажется, в семи лишь экземплярах) состоял целиком из моих статей, если не считать помещённых в нём в качестве приложений к нему письма Н.А. Струве ко мне, Открытого письма ко мне В.Н. Осипова и ответа прокуратуры на моё письмо в Президиум Верховного Совета РСФСР по поводу ареста В.Н. Осипова.

Помимо перепечатки названных выше моих статей из «Писем о России» (из них не вошли в новый сборник лишь «Два письма в редакцию «Вече»»), в него вошли следующие мои статьи: «Путь жизни», «Разумная узость», «Иконный лик России», «О Церкви в современной России», «Письмо в Секретариат Президиума Верховного Совета РСФСР», «Как понимать нашу историю», «Как относиться к Советской власти», «Москва — Третий Рим», «Письмо в Президиум Верховного Совета РСФСР» и «Четыре явления».

И, наконец, два машинописных тома моих статей, изданных без моего участия в 1980 г. в количестве 5 экземпляров к.м.н. Чернышовым Михаилом Васильевичем. Ему помогали в распечатке Владимир Игоревич Карпец и Пётр Георгиевич Паламарчук. В первом томе было 320 страниц, во втором — 376.

Июль 2010 г.

Вера в чудо

отрывки

…И вот в этом размороженном и забродившем месиве наиболее чуткие, наиболее истосковавшиеся по смыслу и правде стали постепенно, единицами, возвращаться из «страны далече» в Православную Церковь, неожиданно обнаружив в ней под затвердевшей корой человеческого греха и позора несомненную, увитую тернием ИСТИНУ Ту самую, без которой жить невозможно, но которую просмотрели в каком-то бесовском угаре их несчастные тёмные деды и едва ли намного более счастливые и просвещённые отцы. Тоненькими, еле приметными струйками потекли они в Церковь и, вливаясь в неё, почти ничего не прибавили к её внешнему облику, почти не разбавили своей молодостью толпы старушек. И, тем не менее, что-то важное, что-то безмерно-огромное для всей страны с приходом этих людей началось.

Необъяснимо было, прежде всего, — не для всех, но для очень многих, — что же заставило их, молодых, отказаться от обычного теперь взгляда на жизнь и пристать к религии. Какое безумие или какая звезда привела их сюда?.. И вот ещё что непонятно: через кого просочилась благая весть, столь нелепая в нашем мире?.. Ведь куда ни глянь, — пустота, безнадёга, потрескавшаяся земля. Пустыня духовная. Кажется, невозможно было прийти в Церковь. Ну, до неё ли в сегодняшнем мире?.. Однако нет, пришли. Пришли из духовной ночи. Господь привёл. У каждого был, несомненно, свой собственный неповторимый путь. Бесчисленны образы осиянья души благодатью. Но вот некоторые из них, наиболее общие «каналы», по которым струилась правда о Боге, всё-таки нужно отметить.

Это, во-первых, бабушки. Роль их, до сих пор лишь немногими оценённая, поистине велика. В годины невыносимые бабушки поддержали и поддерживают до сих пор на своих дряхлых, изломанных жизнью плечах здание Церкви. «За этот великий подвиг духовный со временем им поставят в самом центре Москвы, на Красной площади, памятник из чистого золота», — сказал кто-то однажды. Да, не может быть, чтоб не поставили. И, кажется, скульпторам уже сейчас можно прикинуть, каким он должен быть, чтобы оказаться достойным потаённого величия этих жалких, презираемых «чистой публикой» старушек. Казалось бы, ну, какой это враг для безбожия? Их ветром шатает, бессильных. Любой из них дать щелчок — и помрёт, тут же протянет ноги… Ан нет. Дать-то как раз и нельзя. Вот они и живут, и коптят небо, и в церковь ходят… Иная выйдет на пенсию и чуть ли не всю её в церковь и несёт. А?.. Зачем это?.. Разве для этого им государство деньги даёт?.. Иная поёт в старушечьем хоре на клиросе, иная моет полы бесплатно… Внучат притаскивают. А они любопытные, ребятки-то:

— Бабушка, бабушка, а это правда, что Бог есть?

— Да ведь был всегда-то, касатики. Куда ж Ему деться?

— А Гагарин летал — Бога не видел…

— Не видел, сердешный. Летал-летал, а всё понапрасну.

— А у него и приборы были, бабушка.

— Были, касатики, были. Да только не те… Ох, поясницу-то ломит… Как там в Евангелии сказано, знаете?.. Только чистые сердцем Бога узрят… Так-то, мои дорогие…

— Бабушка, а мёртвые-то, поди, Бога видят?

— Как не видеть… Видят, конечно… Да только сказать оттуда уже не могут…

Да, бабушки причинили безбожию много зла. Но что же делать. Не расстреливать же всех по достижении пенсионного возраста. Приходится терпеть и смиряться. И ждать, когда все они станут, наконец, атеистками. Да только ждать что-то долго приходится.

Эх, бабушки, бабушки. Да разве только они. С чего всё началось? Ну-ка, давай подумаем. Пожалуй, вот с чего. Переоценили себя. Да, понадеялись на свои силы. Эх, головотяпы!.. По музеям иконы развесили. Смотрите, дескать, какая красота. Смотрите, как ещё в старину умели иконописцы бороться с Церковью! Звучными красками! Жизнерадостным тонусом! Своей человечностью!

Эх, вороны… Кого обманывали? Себя обманывали. Проворонили молодёжь. А ведь говорили когда-то умные люди: продайте-ка лучше их все за границу. Или сожгите. Нет, решили ассимилировать древнюю культуру… Как же, ассимилируешь её… Она сама кого хочешь ассимилирует… Эти иконные лики так и заглядывают в сердце, так и проповедуют в нём Бога. Что же делать-то?.. Ни в сумасшедший дом их не посадишь, ни к следователю не позовёшь. Неживые они, ничего не боятся.

Достоевского зачем-то печатаем. Европы, что ли, боимся?.. Да ведь это же враг, диверсант идейный. А мы его тысячными тиражами! Читайте, ребятушки, просвещайтесь!.. Толстовскую «Исповедь» издаём. Да вы что, товарищи, спятили? Или спите? Будто сейчас на дворе по-прежнему 19-й век. Будто по-прежнему от Толстого разрушается христианство… Эй, протрите глаза! Толстой работает уже не на нас! Уже на религию… Вот она, диалектика… Потаскуха. То туда, то сюда. Да разве так можно? А где же принципы? Кто право ей дал разлагать наше общество? А? Надо всегда быть с нами…

Происходит что-то совсем непонятное… Воскресают покойники. Голоса русских писателей, мыслителей, публицистов, уже давно сошедших в могилу и, казалось бы, навеки замолкших, начинают звучать всё сильней и сильней. Они оказываются настолько живыми и подходящими к нашему времени, что не прислушиваться к ним нельзя. А прислушиваясь нельзя не увлекаться ими из идейных бараков на великий простор Божьего мира. Русская религиозная философия, изгнанная, казалось бы, навсегда из нашего мира, возвращается снова. И подклеиваются страницы, меняются полуистлевшие обложки на новые… Мережковский!.. Бердяев!.. Булгаков!… Но это только начало. Подлинные корифеи, славянофилы, начинают занимать умы пробуждающегося народа. Возвращаясь на милую Родину из-за границы, книги русских мыслителей приезжают в чужих обложках. Но ничего. Очень скоро они, размноженные на машинках и зачитанные до дыр вчерашними комсомольцами, примут самый модный российский вид.

Это они, молодые, всё чаще приходят на смену медленно иссякающему потоку бабушек. Службы церковной как следует не знают, но рассуждают!.. рассуждают…Вреда от них ещё больше, чем от бабушек. Всё пронюхали, подлецы. Старших не уважают… Да и кто их теперь уважает?.. Сами учили когда-то… Так только, по-человечески. А вот чтобы за ум ценить старшее поколение, за жизненный опыт, — что вы!.. Мать в институте марксизм преподаёт, а дети с крестами нательными ходят, да ещё и подшучивают:

— Мам, а как там у тебя, не все ещё студенты православные? Нет?.. Ну, ваш институт в хвосте плетётся…

Зубоскалы. Да разве можно так над матерью шутить? У неё сердце кровью обливается. И за детей, и за себя. А душа-то у неё, может быть, не менее православная. Вот подзапуталась только, — считают дети…

…НО БУДЕТ ЛИ ЭТО ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ?.. Ответим пока вполне риторическим вопросом: «Что сейчас кажется твёрдым и прочным, останется ли таким через 25–40 лет?». Невидимые ещё ныне катастрофы будущего, по-видимому, торпедируют некоторые теперешние закостеневшие представления. А в результате самые неожиданные метаморфозы могут оказаться реальностью. Будущее, как всегда, сулит нам нечто такое, что сейчас невозможно предвидеть. Но надо быть готовым ко всему, не страшась худшего, ибо над всем Бог, и надеясь на лучшее, и работая на него…

…Посмотришь на нынешних двадцатилетних балбесов с транзисторными приёмниками в руках, — ну, чего у них нет?.. чего им не дали? Масла им дали и водки им дали… и ещё очень многое им дали… А вот любви, простой и кроткой любви, поднимающей душу и наполняющей её неземными глаголами, любви не дали. Зачем им она?.. Блестящая пустота телеэкранов, блестящая пустота комфорта, блестящая пустота сексуальных ритмов, пустыня во всём и везде, и в сутолоке людей, и в собственном сердце… И это — потомки православнейшего народа? И это — будущее России?

Да, это её кошмарное будущее, ЭТО ЕЁ СМЕРТЬ, если в народе нашем не возродятся подлинно ХРИСТИАНСКИЕ БРАКИ…

…Да, нам надо вспомнить о том, что мы русские, и вспомнить не для того, чтобы через минуту снова забыть об этом, но для того, чтобы уже навсегда соединить своё сердце с сердцем народным, соединить свою судьбу с судьбою Отечества, соединить надежды свои с надеждами лучших русских людей о РЕЛИГИОЗНО-НАЦИОНАЛЬНОМ ВОЗРОЖДЕНИИ РОССИИ. Ибо ТОЛЬКО религиозное возрождение недостаточно, оно религиозно не полно, религиозно бессильно, на нём печать ущербности протестантско-католического мира. Нам надо вспомнить о великой русской культуре, великой не творчеством декадентов последних веков, старавшихся расшатать и отринуть истинно русские вековые устои, но творчеством всего народного духа, эти устои создавшего.

Нам надо отрешиться от рабской привычки смотреть на русский народ и его культуру глазами западного человека. Западные люди, оценивая русский мир, всегда искали своё и, не находя своего, утверждали, что нет у нас никакой, и у ж тем более высшей, культуры. Но, конечно, не только в этом было всё дело. Неустроенность русской жизни, кричащие противоречия её, вот что давало основания для однобоких суждений. Но отчего же у нас эта неустроенность и отчего такие дикие противоречия?

Ответ на этот вопрос всегда заключает в себе известную долю интуиции, известную долю веры. И вот наша интуиция подсказывает нам, что если не полный, то, по крайней мере, частичный ответ заключается в том, что у русского народа душа БОЛЬШЕ, но оформлена она ХУЖЕ, чем у народов западных. По-видимому, потому и хуже, что оформить большое труднее, чем малое. Но что это значит — «БОЛЬШЕ душа»? И нет ли здесь обыкновенного ослепления собою?.. Что велики пространства России, это очевидно, равно как и то, что устроены они очень плохо. Но почему же «больше ДУША»?.. Правда, ШИРОТУ русской души и её противоположность западной мелочности отмечали нередко сами европейцы. А гениальнейшие поэты России, обладавшие несомненным даром прозрения, в разных выражениях тоже свидетельствовали об этом. Но, может быть, они ошибались? Ведь вся теперешняя «действительность» как будто показывает обратное… Или сама «действительность» это загадка не меньшая, чем противоречия русского духа?

Говоря о размерах русской НАРОДНОЙ души, следует, в первую очередь, иметь в виду не исключительно природные русские качества, но несомненный факт её органической связи с огромным, как небо, Православием. Вместе с тем отметим, что, по-видимому, НЕСПРОСТА именно в Православии русский народ обрёл свой духовный корень и своё духовное небо… Именно Православием велика многострадальная душа народа русского. В нем источник её величия и позора, в несоразмерности слабых человеческих сил тем задачам, которые задаются этой религией. Православие впустило в русскую душу небо, от которого русский человек волен отворачиваться или нет, но которое тем не менее стало его судьбою…

…Да, на русский народ надо смотреть не глазами постороннего, не глазами узкосердечного резонёра (как сейчас смотрят на него не только чужие, но и свои, доросшие до высот либерализма), но глазами лучших русских людей, ГЛАЗАМИ ЛЮБВИ, НАДЕЖДЫ И ВЕРЫ. И здесь надо сказать, что вера не исключает всей полноты человеческого разумения, но как раз наоборот — является непременным условием этой полноты. Через веру открывается нам Бог, через веру открывается

Церковь, через веру открывается лицо человека и лицо нации. К вере призывает любовь. Если мы любим Россию, то должны в неё верить. Любовь и неверие — несоединимые вещи…

…В призыве к национальному обособлению видят отказ от всечеловеческого единства, не понимая того, что такое единство оправдано лишь на основе национальных сообществ. НАДО РАЗЪЕДИНИТЬСЯ И РАЗОБРАТЬСЯ ПО НАЦИОНАЛЬНЫМ СООБЩЕСТВАМ и лишь затем, на основе этих сообществ, будет возможно законное объединение народов. В призыве к национальной обособленности видят также начало дискриминации иноплеменников, не понимая того, что незаконное, без достаточных оснований, пребывание инородного противоречит здоровому охранительному инстинкту всякого живого организма, который должен или АССИМИЛИРОВАТЬ попавшее в него инородное тело, или, при невозможности ассимилировать, ВЫТОЛКНУТЬ его из себя. Это закон жизни, игнорировать который — значит ПОГУБИТЬ НАЦИЮ.

Разделение на расистский лад, унижающее достоинство человека или какой-либо нации, безусловно неприемлемо. Разделение же ЕСТЕСТВЕННОЕ И СПРАВЕДЛИВОЕ, не унижающее других, но лишь отмечающее, что это ДРУГИЕ, — законно и неизбежно для всех нормальных сообществ. Если же общество не уважает себя, если оно беспрепятственно допускает в свои недра, в свои жизненно важные органы и к своей святыне людей посторонних, то оно уже не общество, а толпа… Если бы Христианство не извергало из себя с не понятной для либеральных глупцов жёсткостью все нехристианские элементы, оно перестало бы быть Христианством. Если бы семейная жизнь не основывалась на корректном, но непременном умалении прав всех, не являющихся членами семьи, она тоже перестала бы быть семейной жизнью. Отказ от различения СВОЕГО И ЧУЖОГО смертелен для всех организмов, биологических и социальных. И вот от того, возродится ли в русских людях это чувство своего единства, отсутствующее сейчас, от того, сумеют ли они избавиться от космополитических предрассудков и сомкнуться в единый живой МОНОЛИТ, непроницаемый для инородцев, зависит — БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ РОССИИ. Ибо в настоящее время русский организм это организм больной, организм парализованный ЧУЖИМИ И ВРАЖДЕБНЫМИ РОССИИ ЭЛЕМЕНТАМИ, это организм РЫХЛЫЙ, не сознающий уже своего единства и не стремящийся к нему, напоминающий скорее РАЗЛАГАЮЩИЙСЯ ТРУП, нежели живое тело.

Да, нации должны быть в достаточной степени изолированы друг от друга. Процесс механического их смешения есть процесс разрушения наций и национальных культур и воцарения на их месте цивилизованного варварства. Космополитизация, американизация наций (в частности, всё нарастающее превращение России в новые Соединённые Штаты Америки в национальном отношении) — это явление не менее грозное, чем прогрессирующее загрязнение и отравление жизненной среды отходами промышленного прогресса. Подобная американизация имеет несомненную внешнюю обманчивую привлекательность, заключая, однако, в своей глубине сокрушительные для человечества последствия. Как и некоторые другие идеи и явления, порождённые европейским полуграмотным «просвещением», это чемодан с двойным дном, принадлежащий дьяволу. Ибо упразднение наций посредством их смешения, разрушение этих хранилищ, этих сосудов, содержащих в себе драгоценнейшее культурное вино, превратит и превращает уже все духовные ценности в грязь и пыль — в пыль долларов, рублей, марок. В пыль, которой всё более разъедается даже личная религиозность, исторически бессильная перед этой наступающей пустыней денег. Лишённая почвы и защиты семьи, рода, общины и нации, личная религиозность обессиливается изнутри, она иссякает, подобно растительной и животной жизни в сыпучих песках, где лишь немногие виды продолжают влачить своё полупризрачное существование.

Осознав эту грозную опасность, исходящую от запустения в общественной жизни, от разрушения в ней естественных, созданных Богом организмов, надо со всей решительностью начать ломать укоренившиеся в нашей жизни дурные обычаи и привычки. И, в частности, надо пересмотреть своё отношение к так называемой «демократической» интеллигенции, в лучшем случае равнодушной к русскому народу, в худшем же — откровенно ненавидящей его. Уместно вспомнить о том, что всякий народ нуждается и вправе иметь свою собственную национальную интеллигенцию, ничего общего не имеющую с космополитическим отребьем. И что русский народ также вправе иметь свою РУССКУЮ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЮ, связанную со своим народом не только кровно, но и духовно. Интеллигенцию, которая действительно была бы разумом своего народа, его действительной головой, озабоченной здоровьем всего народа. Теперешняя же космополитическая «голова» не в состоянии не только осознать пути исцеления, но даже понять, что она обязана заботиться о народе, на плечах которого расположилась. Она живёт исключительно для себя, для своих «либеральных» интересов, для своего буржуазного благополучия. Она ПАРАЗИТИРУЕТ на теле народном и намерена паразитировать и впредь, принимая своё положение за естественное и нормальное. Но будет ли и должно ли так продолжаться?..

Многочисленные и ещё не решённые проблемы, связанные с национальной темой и будущим России, ставят ныне вопрос о необходимости выработки РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕОЛОГИИ, которая имела бы в качестве своего духовного фундамента и своего духовного знамени ПРАВОСЛАВИЕ и решала бы эти проблемы В РУССКО-ПРАВОСЛАВНОМ ДУХЕ.

Итак, вот поистине титанические задачи, стоящие перед нами: воправославиться в условиях почти полного человеческого бессилия Православной Церкви, восстановить христианскую семейную и родовую жизнь в условиях почти полного торжества «эмансипации», возродить патриотическое чувство и национальную жизнь в русском народе в условиях самого дикого разгула стихий космополитизма. Задачи эти столь безмерно велики, а силы наши, как видят и понимают все, столь безмерно малы, что ОТЧАЯНИЕ И БЕЗМЕРНОЕ ОТЧАЯНИЕ, кажется, является уже очередным НОВЫМ СОБЛАЗНОМ, ставшим на нашем пути. Соблазном, имеющим полную видимость истины, которую надо признать и перед которой нужно покорно склониться.

Грубое безбожие мы отвергли, не найдя в нём никакой правды, но безбожие тонкое может на нас нападать и даже проникать в наши сердца, заставляя забыть о всемогуществе Бога.

Поистине так: САМИ МЫ НИЧЕГО НЕ МОЖЕМ. Но что невозможно для нас, то легко и просто для Бога. Для Него, сотворившего весь этот мир из ничего, для Него, вочеловечившегося ради нас, ничтожных, и раздающего нам Свою Плоть и Кровь ежедневно, МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ ЧТО НЕВОЗМОЖНОЕ?.. Конечно, чудо возможно, а если нет, то нет Христианства и нет Бога.

Но ведь верно и то, что от возможного до неизбежного — расстояние. ЗАХОЧЕТ ЛИ БОГ СПАСТИ РОССИЮ?.. Вот в чём вопрос. Но бессмысленно гадать о воле Господней. НАДО ВЕРИТЬ. НАДО МОЛИТЬСЯ И ВЕРИТЬ. НАДО РАБОТАТЬ И ВЕРИТЬ. И БОГ СОТВОРИТ НАМ ПО ВЕРЕ НАШЕЙ. Склонится к молению нашему, если оно будет глубоким и чистым. Вот она, ИСТИНА, прийти к которой значит подняться над отчаянием к Богу.

А иначе и жить нельзя: вода живая уйдёт из души и всей нашей жизни… Родина-мать взывает о помощи, об исцелении. Она взывает О ЧУДЕ, и не своим голосом, А ВСЕМ СВОИМ ВИДОМ, ибо она в тяжелейшем состоянии, которое может закончиться смертью…

1972 г.

Письмо Наталье Сергеевне

…Большое спасибо за интерес к моим «открытым письмам» и намерение познакомить с ними русскую публику на Западе. Что они будут приняты «с отвращением» известной её частью, я не сомневаюсь… Россию ждет великое будущее, и подготовка к нему должна начаться с освобождения от инородческих чар, от той специфической рабской психологии неуважения к святыне своего народа, которая так одолевает сегодня многих. Я понимаю, конечно, что, утверждая это, уже начинаю некоторым образом полемизировать с Вами. А полемизировать с Вами, по правде говоря, мне не хотелось бы, потому что полемика почти всегда заключает в себе как бы невольные кусания и наступания на мозоли друг другу… Но что же делать, иной возможности для объяснения как будто нет, и потому пойдем по тонкой жёрдочке над пропастью с надеждой на лучшее.

Спорить с Вами мне будет, как мне кажется, легко: ведь Вы сами не отрицаете, что позиция Ваша напоминает «утлый чёлн в бушующем море», то есть в какой-то мере соглашаетесь с тем, что оценки Ваши в значительной степени случайны и противоречивы… Ваше письмо — красноречивое тому подтверждение. С одной стороны, Вы пишете, что «защищаете патриотизм» (очевидно, и русский патриотизм тоже? — так я понял), но, с другой, признаётесь, что полностью на «той стороне» и даже соглашаетесь «вполне» с известным высказыванием Чернышевского о русском народе, которое трудно иначе охарактеризовать, как глубоко постыдное. Как же можно защищать русский патриотизм, одновременно утверждая, что русская нация — это нация рабов?.. Да неужели Вы так действительно думаете?.. Я этому НЕ ВЕРЮ. Просто Вы попали в чуждую колею, и Вас, в беспамятстве, волочит чуждая сила. Вместе с тем, как мне кажется, Вы и пишете-то всё это с надеждой услышать опровержение. Может быть, не сознательно, но где-то в подсознании это у Вас должно быть. Но что же тут опровергать?.. Надо просто обратиться к истории и прочитать её не чужими, а своими РУССКИМИ ГЛАЗАМИ. Ну, подумайте сами: это святые-то наши бесчисленные, канонизированное и не канонизированные, плоть от плоти народа русского, — рабы? Это воины-то наши доблестные, залившие кровью своей и устлавшие костями своими Русскую землю, отстоявшие её и другим народам принесшие освобождение от хищных татар, от поработителей-турок, от «культурных» полчищ Наполеона, от немецко-фашистских извергов, рабы?.. Это писатели-то наши чудесные, создавшие уникальнейшую в мире литературу, самую гуманнейшую, — рабы?.. Или они не от народа русского?.. Но кто же они тогда? — Французы? Евреи? Другой какой благородной нации?.. Вы знаете, что лукавейшую попытку оторвать великую русскую культуру от народа русского сделал в одной из своих статей Померанц. Но против этой шулерской затеи свидетельствует сама русская культура, глубоко народная, выросшая из народа и с глубоким уважением к нему всегда относившаяся (и неужели к числу творцов русской культуры можно причислить Чернышевского? И неужели Вам не стыдно такого «единомышленника»? Оказаться вместе не с Достоевским, не с Пушкиным, не с Гоголем, и даже не с Толстым, а с вождем неумытых хипарей XIX века…). Да что писатели и деятели культуры, неужели Вы не знаете многочисленных примеров удивительной красоты духовной в самом простом нашем народе?.. Да видели ли Вы его, присматривались ли Вы к нему, проживая в Москве и варясь в её космополитическом вареве?.. Я — видел. Я — знаю. И лица прекраснейших людей, запавшие мне навсегда в душу, обязывают меня не молчать, когда я слышу хулу на русскую нацию. Ибо они — русская нация.

Но, говоря о святыне народной души, я должен оговориться: я далёк от того, чтобы идеализировать русских людей. В народе нашем много всего. Противоречия, заключённые в нём, громаднее, чем у любого другого народа. И на это имеются свои причины. Однако видеть зло, которое есть в народе, и отрицать душу народную, уязвлённую этим злом, разные вещи.

А теперь перейдём от народа русского к народу еврейскому, поскольку Вы затронули эту тему, написав, что «евреи, естественно, применяют к себе названье «червей», употреблённое мною в письме к Струве. «Это о нас, о нас!.. о ком же ещё?.. это мы — черви…». Понятливость, скажу я Вам, удивительная и очень знаменательная, хотя, к сожалению, всё-таки не полная. Под червями, я имел в виду именно КОСМОПОЛИТОВ, именно ХАМОВ, отрицающих душу народа русского (а среди них могут быть не только евреи, среди них могут быть люди любых наций, и даже русские). Во избежание кривотолков хочу подчеркнуть: я — против вражды к евреям как к таковым. Поэтому я никогда не называл их врагами России, хотя многие из их племени действительно клевещут на русский народ. Но есть евреи и иные. Те, что, любя свой народ, с пониманием и уважением относятся к народу их приютившему. Ни одного камня в ТАКИХ евреев я не бросал и бросить не могу. Говорю совершенно искренне, потому что, любя больше всех других, естественно, свой народ, я признаю принципиальную равноценность всех наций и сокровенное их братство в Боге. Еврейский народ — это народ, может быть, наиболее несчастный из всех, но не по причине гонений со стороны тех, среди кого он жил (это любимая поэма всех сионистов), а в силу внутренних его обстоятельств. В силу того, что он отверг некогда Бога. Я признаю, что сострадание к этому народу необходимо, но лишь в той мере, в какой это не грозит национальному существованию других народов.

Далее в своем письме Вы очень «конспиративно» спрашиваете меня, как я отношусь к третьему члену знаменитой триады, то есть к самодержавию. Я предпочитаю, как видите, писать это слово открыто, и Вам тоже советую в будущем писать обо всём ясно и без всяких хитростей, чтобы нас не приняли за каких-нибудь заговорщиков. Разумеется, я не согласен с тем, что, якобы, «истинно православные» не могут не дополнять Православие и народность самодержавием. Истинно православная точка зрения заключается как раз в обратном, то есть в том, что Церковь не может абсолютизировать ни одну из исторических форм политической жизни, всегда несовершенных и исторически преходящих. Об этом писалось уже достаточно много и вовсе не какими-нибудь еретиками, а вполне добротными православными людьми. Загляните, например, в книгу С.Н. Булгакова «Православие», в книгу митрополита Евлогия «Путь моей жизни», в книгу В.В. Зеньковского «История русской философии» (его статья, кажется, о Мережковском). За исключением карловчан все на этом, по-моему, сходятся. Что же касается сравнительной ценности самодержавия с другими политическими формами, то я думаю, что оно не является наихудшей. Сторонниками монархии, как Вы знаете, было множество русских людей и, кстати, совсем не плохих. Карамзин, Жуковский, Пушкин, Гоголь. Перечислить их всех невозможно. Скажу даже более: если выбирать между монархическим строем и современным западным буржуазно-демократическим, то я предпочёл бы монархию. Но в настоящее время вопрос о ней может представлять в нашей стране, как Вы сами понимаете, лишь чисто академический интерес. Монархия у нас невозможна, а борьба за неё вредна, как и вообще всякая революционная и контрреволюционная деятельность, — она отбросила бы нашу страну на пятьдесят лет назад. В настоящее время нам следует не вздыхать о монархическом строе, а быть лояльными к тому строю, который есть. Причем лояльными не ради маскировки и не ради «страха иудейская, а по совести, как об этом совершенно ясно и недвусмысленно сказано у апостола. Ибо ВСЯКАЯ ВЛАСТЬ ОТ БОГА. Католическая прибавка к этим апостольским словам «кроме той, которая идёт против Бога» (так, кажется, выразился один из почивших пап?) для меня совершенно неприемлема, потому что она явно искажает смысл подлинного Христианства. Поступаться своей совестью нельзя, поступаться своей верой нельзя, а когда их хотят отнять у нас, нужно в рамках действующих государственных законов бороться за правду, а при невозможности бороться — принять мученичество. Но ни в коем случае не переходить черты, отделяющей отстаивание права на совесть и на жизнь по вере от увлечения политическими страстями. Политическая настроенность, политическая одержимость, политическая истерия — это не только опасная, это ВРЕДНАЯ ВЕЩЬ, СОЗДАЮЩАЯ БОЛЬНУЮ АТМОСФЕРУ В ОБЩЕСТВЕ. Государство, которое раздирается внутренней враждой, не может быть сильным и здоровым. Вся его сила уходит в бездну нескончаемого конфликта. Но слабеет не только государство и не столько государство, сколько люди, вступающие с ним в борьбу. Личная жизнь граждан-оппозиционеров патологически перекашивается в сторону химерических проектов и отравляется самолюбивыми мечтами, а также всевозможными фобиями, действительными несчастьями и связанными с ними бессильными озлоблениями. Человек переносит центр тяжести своей жизни с религиозной скалы на сыпучий песок, на плывущую болотистую почву или даже, как выразился один, уже упомянутый мною, еврейский публицист, на «воздух» («человек воздуха»)… Не ясно ли, что оздоровление общества должно начинаться не с попыток изменить или ослабить государственный строй, а с попыток гармонизировать свои отношения с государством на общую пользу? Но каким же образом это сделать? Отказом ли от своих религиозных взглядов и от жизни по вере?.. Разумеется, этот «выход» был бы безумнейшим и позорнейшим из всех. Нет, только одним: не за страх, а за совесть лояльным отношением к государству при сохранении веры и жизни по вере. При этом следует быть не только самим лояльными к государству, но и призывать к этому других, ещё не выпутавшихся из сетей «политики», объясняя им, что здоровое общество не начинается с духа разлада и борьбы за внешние и часто фальшивые права и свободы, но со здоровых людей, со здорового быта, со здоровой семейной, родовой и национальной жизни, с духа согласия и аскезы.

Вот какую линию мы должны взять в своем отношении к государству, которое на практике должно со временем убедиться в том, что наша православная вера не является силой фиктивной или силой отрицательной, но, наоборот, силой положительной, силой созидающей, силой целебной, силой БЛАГОЙ, без которой и оно само обходиться со временем не сможет и потому несомненно изменит к ней свое нынешнее отношение.

Что же касается кучки наших доморощенных «демократов» и их линии, то, как представляется мне, завершится однажды эта линия довольно кривым росчерком… Настраховавшись досыта, а также отчасти и заподозрив друг друга в стукачестве или еще в чём-нибудь не очень хорошем, они разбегутся, в конце концов, в разные стороны. Уедут «из этой ужасной страны» кто куда и закончат свои почти героические жизни мелкими буржуйчиками «с революционным прошлым»… За то ли, уважаемая Наталья Сергеевна, Вы признали народ наш рабами, что он не хочет уподобиться этим «калифам на час», что он не поддаётся на эту явно нерусскую затею безумной борьбы с государством, которая еще никогда не приводила ни к чему хорошему и, можно сказать заранее, не приведет?.. В уклонении от этой борьбы проявилась в действительности подспудная мудрость русского народа, которую не хотят ни понять, ни принять его нынешние судьи…

ПОЗДНЕЙШИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

«Наталья Сергеевна» — это Александра Николаевна Чиликина-Цукерман, православная русская женщина (была в Москве, как я понял из её писем, духовной дочерью о. Александра Меня). Её муж, Борис Исаакович Цукерман, был в Москве правозащитником, его пытались посадить в сумасшедший дом, он был вынужден эмигрировать в Израиль, а ей с двумя детьми пришлось последовать за ним. Я познакомился с ней и её мужем сразу по выходе из больницы им. Кащенко, это было незадолго до их отъезда. Она взяла у меня мой почтовый адрес, и мы переписывались с ней на протяжении примерно 15-ти лет. Её идейная эволюция (от солидарности с моими оппонентами до разочарования в них и надежды на православное возрождение России) совершилась под влиянием нашей «деревенской» литературы. Я посылал ей книги Василия Белова, Распутина, Астафьева и других наших «почвенников», эти книги читались не только ею, но и её мужем, сыном, тамошними православными русскими и их знакомыми евреями. По её словам, чтобы их прочитать, выстраивалась очередь. Эмигранты уезжали из нашей страны в полной уверенности, что она — пустыня духовная, а оказалось, что в ней рождается литература, не уступающая по силе русской литературе XIX века. Это был шок для многих.

В одном из писем она писала: «Дорогой друг Геннадий Михайлович, не знаю, как и благодарить Вас: вчера и сегодня, т.е. пятницу и субботу, не разгибаясь, сидела (и лежала) за «Царь-рыбой» и «Матёрой», рыдая подконец, как белуга: Распутин меня добил вконец. Странно, конечно, что женщина пятидесяти лет ревела так, как я: до распухания физиономии и невидения строчек, но — факт, от него не отрекусь… это вкратце, внутри же — полна душа воплей, обращённых к отечеству, да что в них толку, если я — отрезанный ломоть…».

Александра Николаевна пропагандировала наших писателей не только среди эмигрантов, но и среди знакомых ей учёных англичан из Кестон-колледжа (это Институт изучения религии в коммунистических странах, возглавляемый англиканским пастором Майклом Бурдо). Она сделала очень много для ознакомления русской и не русской эмиграции с моими статьями, держала меня в курсе того, что происходило в литературной жизни нашей эмиграции. Письма и бандероли, которыми мы обменивались, как правило, доходили до адресатов. По её словам, члены Русской Зарубежной Церкви (в частности о. Антоний Граббе, настоятель духовной миссии Зарубежной Церкви в Иерусалиме), высоко ценившие меня после моих «Записок из красного дома» и «Открытых писем к Струве», были шокированы моим «Письмом к Наталье Сергеевне». «Они, — писала А.Н., — считают себя свободными, а потому основная их задача — антисоветская. Они не укоряют тех, кто не свободен и не может сказать слово или делать дело, но почитают совершать это всё ЗА них (тут-то мы и спорим, ибо я тоже пытаюсь им сказать, что Россия не нуждается в их антисоветской деятельности… Второй их пункт — отрицание каноничности и благодатности Московской Патриархии и ставка на тайную церковь… Однако они неумолимо считают себя единственными истинными хранителями Истины и различителями духов. В этих условиях, как Вы понимаете, нет места прямым связям между Вами и ими, хотя всякое Ваше письмо им очень интересно…» (письмо от 28 июня 1973 г.).

Шокировала моя «Наталья Сергеевна» и многих на Родине. Их отношение выразил В.Н. Осипов в своём открытом письме ко мне. Я лишь недавно подумал о том, что «Письмо Наталье Сергеевне» было чем-то вроде известной декларации митрополита Сергия, с которой он выступил в 1927 году. Но, разумеется, это была «декларация» в миниатюре.

Причиной её было то, что к этому времени я осознал, что выступать вместе с Западом против СССР значило оказаться в плену у Запада. А если СССР рухнет, то ему на смену придёт система куда более агрессивная по отношению к русскому народу и подлинному Православию, нежели советская система.

Июль 2010 г.

Трудиться на благо народа

Мы хотим работать на благо нашего народа и, стало быть, на благо нашего государства. Мы хотим укреплять нравственность, возродить здоровую семейную жизнь, возродить русскую национальную культуру. Имеем ли мы на это право, живя в официально атеистическом обществе и оставаясь в нем людьми православными?.. Да, несомненно, имеем. Мы имеем на это и право внутреннее, дарованное нам Богом, и право внешнее, признаваемое официально государственным законодательством. Итак, будем же укреплять ценности подлинные, а то, что не подлинно, развалится и без нашей помощи. Мы уверены в том, что безбожная мораль, безбожные семейные отношения и безбожная культура не в состоянии выдержать испытания временем, мы видим, как они рушатся на наших глазах и что общество обрекается в результате на гибель. Но мы не злорадствуем при этом. Мы искренне и глубоко скорбим, потому что боль братьев и сестер наших это наша боль, их трагедия это наша трагедия.

Увы, до определенного времени мы, по-видимому, обречены на непонимание и недоброжелательство. Нет гарантии, что не будет беззаконных эксцессов. Но всё это мы обязаны мужественно принять, не изменив своего отношения к своему народу и к своему государству. Ибо рука родительская остаётся рукою родительской даже тогда, когда неправедно бьёт нас. Всё вытерпим и не ответными ударами уврачуем её, но истиной Православия. Именно на эту ИСТИНУ вынуждено будет в дальнейшем опереться наше общество и наше государство, которое, несомненно, предпочтёт стать государством без эпитета «атеистическое», нежели уничтожиться вместе с этим эпитетом. Здоровые силы в нашем обществе и в нашем государстве, несомненно, возобладают, но, быть может, не ранее, чем будет испита до дна вся чаша страдания и унижения человеческого.

И вот, чтобы этого не случилось в будущем, будем трудиться на благо народа уже сейчас.

Путь жизни

По существу единственной опорой Советского государства является Россия, русский народ. Ибо что общего, скажем, у прибалтов и кавказцев? У тувинцев и молдаван? У таджиков и финнов?.. Только русский народ соединяет их в одно великое сообщество. И вот эта опора, эта связь ныне тает, русская нация исчезает и физически, и нравственно. 1–2 ребёнка в семье — это почти закон, а к чему этот закон приведёт — понятно: он приведёт к неизбежному вырождению. Вырождается и душа русского человека: в современной духовной и идейной пустоте, как бы лишённая воздуха, она блекнет и увядает. Усыхает и нравственность, как бы выдернутая из почвы. Полнейшая дезориентация в жизни с утратой мудрых обычаев и правил жизни, выработанных на Руси в течение веков; душевная неустроенность, пьянство, разврат, безысходность. И как следствие всего этого физическая и психическая неполноценность, опять-таки ведущая к вырождению.

«Э, ничего!.. русская нация ещё велика. Вон сколько спортсменов у нас! Вон сколько положительных и благополучных людей!..».

Так и природу, окружающую нас, губим, уповая на её будто бы бесконечные возможности. И верно: возможности её велики, но всё-таки не безграничны. И потому обманываться сегодня значит погубить завтра и свою природу, и свой народ, и своё государство тоже. Ибо ясно, что без здорового и сильного ядра оно при очередном потрясении просто треснет и развалится на куски, которые уже нечем и некому будет склеивать.

Да, надо спасать природу, это стало уже многим понятно. Но вот точно так же надо спасать и русскую нацию, — это поймут ли?.. И не будет ли уже слишком поздно, когда поймут?.. Так трудно расставаться с нажитыми предрассудками. Но перед смертельной угрозой, маячащей в будущем, надо мужественно посмотреть правде в глаза и, по крайней мере, отказаться от крайностей, уже обнаруживших свою вредность.

Политике ущемления русской нации следует положить конец. Надо вернуть русскому человеку его истинное русское лицо. А что происходит сейчас?.. Мы — наследники такого великого богатства, а живём, как нищие. Своего и не знаем, и не хотим знать. А хотим работать так, как работают американцы, одеваться, как одеваются французы, и любить, как любят итальянцы да шведы. Или вообще «культурные люди», «европейцы». В газетах поругиваем иногда буржуазный Запад, а сами-то смотрим в оба глаза и всею душою на Париж и Нью-Йорк: как там, опять удлиняют платья? И с разрезами?.. Надо и мне тоже.

Но западные моды, западные танцы, западные кинофильмы и вообще весь западный стиль жизни, если не с парадного, то с чёрного хода почти свободно проникающие к нам, это далеко не безобидные вещи. Они несут в себе яды для народного духа.

А почему бы нам вместо тайной ориентации на Запад не ориентироваться на свой исконно-русский мир? Или он хуже западного? Едва ли. Русский мир духовно и душевно здоровее западного, и потому именно к нему в настоящее время следует обратиться. Ну, хотя бы только начать этот поворот. Надеть, например, рубаху-косоворотку, в которой века ходил русский трудящийся человек.

— Это как же?.. Косоворотку?.. Да ведь в Европе-то в них не ходят¹

— Вот и хорошо, что не ходят. А у нас ходили и деды, и прадеды наши. Почему бы и нам не облачиться в своё?

— Что вы… На карнавале — другое дело. А так — неестественно, вызов какой-то. Да и смеяться будут.

— Вот-вот. Докатились мы, значит, уже до того, что и самое естественное в неестественное превратилось. Заокеанское пончо — и естественно, и хорошо, а своё родное — и смешно, и стыдно.

А почему бы, в самом деле, не заняться нашим модельерам введением элементов русской одежды в современный костюм? Почему французы используют русскую старину, а мы, современные русские, не можем? Это позор.

Почему бы, продолжим наши вопросы, не отказаться полностью от современных западных танцев как безусловно безнравственных и развращающих душу народную? Почему не подумать о том, как бы заново научиться петь и танцевать по-русски? Или, быть может, кто-то решил, что русского духа уже больше не существует? Что он умер? Что жив только Запад, а потому и танцевать надо только по-западному?.. Безусловно, кому-то надо похоронить русский дух и кто-то спешит с похоронами. Но нам-то, детям России, зачем подпевать этим могильщикам нашей Родины? И неужели мы будем твистовать на священной Русской земле?

Почему бы, продолжим опять, не ограничить до минимума и закупку, и прокат западных кинофильмов? А вместо них не показывать побольше наших отечественных, учащих любить свою Родину? Учащих не мещанскому, не легкомысленному, не эстетскому, не формалистическому, не болезненному, а НРАВСТВЕННОМУ (и, стало быть, патриотическому) взгляду на жизнь?.. Думается, от этого не проиграл бы никто, кроме паразитов и врагов нашего народа.

Почему бы не ввести оригинальное — славянское — написание букв, с красотою которого едва ли сравнятся даже лучшие безнациональные шрифты? Не говорю: перейти полностью на славянское написание, куда нам!.. Но хотя бы в оформлении книг, журналов, газет, этикеток, товарных знаков не отказываться от своего лица. Неужели безнациональное лучше национального?.. А вывески городские? Почему бы их тоже не выполнять в русском стиле, придав тем самым хоть какой-то национальный колорит уже практически безнациональному облику Москвы и многих других городов? строители которых не захотели догадаться о том, что архитектура, как и одежда, должна быть национальной.

А как украшает семейный стол самовар! Как делает его именно РУССКИМ. Особенно — если и скатерть соответствующая, и посуда расписана в русском духе. Конечно, в городской квартире не выставишь в форточку самоварную трубу, придётся пользоваться самоваром электрическим, а это уже не то, это уже гораздо хуже… Но что делать. Приходится приспосабливаться к условиям, потому что отказываться от самовара никак нельзя. Я даже думаю, что для будущих судеб России самовар намного важнее сочинений, скажем, Владимира Соловьёва. Ведь недаром с исчезновением самовара и застольной беседы за русским чаем такое огромное место в жизни приобрела водка, заменившая душевный разговор пьяным трёпом. Нужен нам, стало быть, электрический самовар. Но… обегайте всю Москву — и нигде его не найдёте, ни за какие рубли. А на доллары?.. О, на доллары — пожалуйста. Заходите в любой валютный магазин — там есть многое, на что могут лишь поглазеть наши отечественные простецы, — и покупайте самовар спокойно, без очереди и драки. На доллары можно, а на рубли нельзя. Но, может быть, это дискриминация наших денег? Унижение советских людей?.. Да нет, что вы… Какая дискриминация. Нет иностранной валюты — и уходи, товарищ. Полное равноправие. Хотя от такого равноправия заграничным толстосумам, конечно, хорошо, а нашим людям вроде бы и обидно… Что делать, с чисто денежной, с коммерческой точки зрения иностранцы это действительно НАСТОЯЩИЕ, ДОБРОТНЫЕ ЛЮДИ, а наши рабочие и крестьяне с их помятыми и мозолистыми рублями — это граждане второго или даже третьего сорта, серенькие людишки, на которых и смотреть-то не хочется. Разве для них делалась революция?

И ещё множество всевозможных «почему», — стоит лишь не космополитическими, а русскими глазами посмотреть вокруг. Но в этом ряду вопросов я остановлюсь лишь на одном: почему это я, словно на смех, уделяю такое внимание косовороткам да самоварам, всем этим мелочам национального быта? Разве в них суть русской души и русской нации?.. И разве не снижается такими бытовизмами великая национальная тема?

Конечно, сводить всё к русскому быту нельзя. Но нельзя и уводить от него, нельзя отказываться от него. Полностью его восстановить, каким он был в семнадцатом или девятнадцатом веке, и невозможно, и не нужно. Но возродить его применительно к нашему веку мы обязаны. Потому что на самом деле эти национальные «мелочи» не такие уж мелочи. Это как бы передовые наши рубежи, это наши пограничные заставы, защищающие тело и душу России. Не потому ли и отрицатели русского духа нападают на эти «мелочи» чуть ли не в самую первую очередь? Нет, русский быт имеет такое значение, переоценить которое нельзя. Он исподволь созидает русского человека…

Национальное — это жизнь, безнациональное — смерть. Так будем же об этом помнить и пойдём по пути жизни.

Февраль 1973 г.

Иконный лик России (ответ Льву Андрееву)

Милостивый государь!

Редакция журнала «Вече» предложила своим читателям ответить на Ваше письмо. Я и мои знакомые прочитали его с огромным интересом. Оно написано живо, остро, талантливо, и все это до известной степени покорило нас, но… Пародируя начало Вашего письмо, скажу, что вот об этом-то «но» и пойдет речь.

Вчитываясь в Ваши горестные слова о России, чувствуешь какое-то противоречие в них, быть может не особенно заметное поначалу. В чем же оно? С одной стороны, Вы совершенно определенно утверждаете ценность чувства национального достоинства. С другой — обнаруживаете полное отсутствие этого самого чувства лично у Вас. Вы заканчиваете свое письмо словами:

«Нет, не осталось у русских, к сожалению, национальной гордости. Напрасно гремит вечевой колокол, измельчал русский, струсивший, пьяный, сидит он у телевизора и не откликнулся на призывы своего национального журнала».

Как Вы думаете, этот Ваш приговор не оборачивается ли против Вас?.. Разумеется, если Вы русский. По видимому, оборачивается. Русский, перечеркивающий надежду на возрождение России, Русский, не верящий в свой народ, может ли сам обладать национальным достоинством?.. Конечно, нет. Он может быть носителем лишь национального позора. И никакая попытка говорить от имени славных предков этого позора снять с него не может.

Простите, но хочется еще раз спросить: Да русский ли Вы человек, Лев Андреев? Да любите ли Вы свой народ? Ибо в этом все дело. Или Вы в состоянии любить его лишь тогда, когда он в величии, а когда в беде, когда в параличе и унижении -уже не можете?.. Но в этом случае чем же Вы лучше тех, кто, по Вашему мнению, отрекся от своего национального имени? Одни совсем не откликнулись на благородный национальный призыв, а Вы откликнулись лишь словами о том, что этот призыв напрасен. Что в лоб, что по лбу. Вы человек умный, но попали в положение глупое, согласитесь. Это у Вас получилось в пылу горьких чувств, но тем не менее… Нет, Лев Андреев, раньше времени не выделяйте себя из оглушенных безумием нынешней жизни.

Вам, конечно, виднее, какой любовью Вы любите русский народ. Но если Вы действительно любите его, то как же

Вы можете с такой слюнявой брезгливостью говорить о нем? В устах какого-нибудь «француза» такая слюнявость понятна. Но только Вашей внутренней раздвоенностью я могу объяснить это повторение чужих и кощунственных оценок, этих спекуляций на великой трагедии народа.

Лев Андреев!.. подлинная любовь невозможна без ВЕРЫ, которая, как известно, движет горами. В Вашем отношении к России чувствуется иное — нравственное бессилие и никчемность. Как же Вы, произнеся столь беспощадный приговор России, будете жить дальше? Жить только прошлым нельзя, равно как нельзя жить и вне своего народа. Т.е. жить достойно. Остается, по-видимому, или запить на весь мир, как сегодня действительно пьют многие русские. Или покончить с собою как-то иначе. Утонуть в телевизоре, утонуть в быте. Примкнуть к «умеющим жить». Вот и все Ваши перспективы.

Но я думаю и хочу верить, что Ваше состояние — временное и кризисное, как и у большей части народа русского. Если Вы любите его, то засучите рукава и принимайтесь за великое дело возрождения нашей святой Родины. Без этого дела настоящему русскому сегодня незачем жить. Принимайтесь — и тогда Вам откроется, помимо смердяковской правды о русском народе (помните, как гениально предвосхитил Достоевский в откровениях своего персонажа речи теперешних русофобов?), правда подлинная. Мне кажется, что действительно думающие русские люди в настоящее время тем только и занимаются, что добывают, подобно золотоискателям, эту трудную и драгоценную правду. Без которой России нечем дышать.

Нас приучают к плоскоглазию, и потому для нас образец красоты это какая-нибудь секс-бомба, а валяющийся у магазина пропойца — это образец непотребства. Хотя, как знать, может быть, этот оскотинившийся внешне пропойца и не такая уж скотина. Может быть, те скоты, что торгуют на наших базарах цветочками, гораздо хуже. Как знать. Не судите внешним судом, а судите судом праведным. Кто это сказал?.. Но судить внешним судом гораздо легче, а многим и выгоднее. Наше русское пьянство не такая простая вещь. В нем зашифрованы события, казалось бы, не имеющие никакого отношения к алкоголю. Вам никогда не приходило в голову, что, быть может, вот этот валяющийся у магазина алкаш, не помнящий ничего даже в состоянии трезвости, это внук или правнук расстрелянного когда-то умного, трезвого и хозяйственного русского человека? Или даже святого мученика за веру?

Я не за то, чтобы оправдывать русское пьянство. Я только о том, что вот поосторожнее бы нам прикасаться к этой нашей национальной беде и не столь чистоплюйски судить о ней. Но разве только о пьянстве речь? Россия-то — вся израненная и кровоточащая изнутри…

Все вышесказанное, разумеется, не отрицает, а предполагает необходимость для нас, русских, великого покаяния. Но оно должно проходить не под знаком национального нигилизма (именно этого добиваются от нас враги России), а под знаком утверждения здравых начал жизни.

Икону, оказавшуюся на чердаке и там загаженную мусором, надо очистить, чтобы открылась ее красота. А можно не очищать. Увидеть в ней грязную, темную доску. И пустить на дрова. Так и с Россией. Ведь ее лик тоже иконный. Заляпанный нашими и чужими грехами.

3 июля 1973 г.

Разумная узость

Шоковый период для русских православных христиан, связанный с величайшей Божьей операцией на теле России, подходит к концу. Процесс возвращения русского духа в себя, процесс возвращения РУССКОГО СОЗНАНИЯ уже начался, и остановить его ничто не сможет. Теперь нам крайне важно восстановить здоровое и подлинно православное отношение к своему Государству. Смущаться тем, что оно является ныне официально атеистическим, по-моему, не нужно (и Павел был до своего обращения Савлом), а нужно верить и работать на благо Церкви, на благо русского общества и Советского государства. Не подлежит никакому сомнению, что православные христиане должны быть ЛУЧШИМИ гражданами нашей Родины, т.е. людьми глубоко нравственными, тружениками, трезвенниками, что они должны быть глубоко семейственными и родственными людьми, подлинно просвещёнными русской и всемирной православной культурой. Они должны быть, кроме того, пламенными патриотами, готовыми всегда и словом, и делом, т.е. с оружием в руках, защищать своё Отечество от всех врагов его. В нынешней атмосфере внутренней ПУСТОТЫ и внутреннего ОДИЧАНИЯ они должны явиться подлинной СИЛОЙ, подлинным ЗДОРОВЬЕМ и подлинной ОПОРОЙ нашего русского народа и нашего Государства. И так оно несомненно и будет во славу Божию и к торжеству нашей Православной Церкви!.. Так оно и будет, потому что на одной лишь палочной дисциплине и материальных стимулах великого и крепкого государств не построишь. Нужны чистые, высокие и прочные побуждения и убеждения, — а ныне где они?.. у кого они?.. Короткие и непрочные мысли, короткие и непрочные чувства, — вот что характерно для нашего безбожного времени, которое по внутренней своей сути представляет как бы огромную груду камней на месте когда-то великого здания…

Но когда же, не с раскола ли при Патриархе Никоне образовалась первая трещина в этом здании?.. не с гонения ли на старообрядцев?.. В старообрядческом типе, по-видимому, есть действительно какой-то тонкий перекос в сторону буквоедства, закреплённый и усиленный болезненным разрывом русской жизни. Но вопрос этот всё-таки не так прост, как может показаться некоторым поначалу. Старообрядческий тип русского человека наиболее, пожалуй, социально здоровый, наиболее законопослушный, житейски мудрый и сильный, с его строгим и прочным бытом, чурающимся самоубийственной русской широты, отпугивал раньше и отпугивает теперь многих своей как бы бездушной жёсткостью и узостью. Но узость и жёсткость старообрядцев не их ли великое преимущество?.. Наше время, кажется, уже воочию открывает какую-то очень большую правду старообрядчества, ибо к чему привела русский народ его «широта» — слишком известно. Она привела его к тому, что он, как бы сорвавшись со всех опор, без руля и без ветрил понёсся в бушующий океан, и теперь тонет в безбожии, в страданиях, в водке.

«Нет, широк, слишком широк русский человек… Я бы его сузил». Наше время придаёт словам Достоевского такой смысл: надо приглядеться к старообрядчеству повнимательнее, надо стать поближе к нему и научиться у него очень многому… Ибо пространен путь и широки врата, ведущие в погибель.

Март 1973 г.

В секретариат президиума ВС СССР

От гражданина СССР Шиманова Г.М., проживающего по адресу…

Копии: Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Пимену и в Совет по делам РПЦ при Совете Министров СССР

Уважаемые товарищи,

приветствуя практику открытого, откровенного и конструктивного обсуждения встающих перед нашим обществом вопросов, я направляю это письмо в связи с проектом «Основ законодательства СССР и союзных республик о народном образовании» в надежде получить обстоятельный ответ на высказанные соображения о некоторых сторонах этого проекта. Одновременно хочу подчеркнуть, что основной вопрос, затрагиваемый мною, является для меня, человека православного по своим убеждениям, не отвлечённо теоретическим и не маловажным вопросом, а — самым жгучим вопросом совести, т.е., в некотором смысле, вопросом жизни и смерти.

В статье 53 проекта «Основ»… сказано… следующее:

«Родители и лица, их заменяющие, обязаны: воспитывать детей в духе высокой коммунистической нравственности… Воспитание в семье должно органически сочетаться… с воспитательной работой пионерских, комсомольских, профсоюзных и других общественных организаций…….

Коммунистический кодекс нравственности, как известно, не содержит в себе положений, открыто отрицающих возможность религиозных взглядов, а некоторые положения его почти полностью повторяют христианские нормы нравственности. Однако своё истинное значение заповеди коммунистического кодекса нравственности получают в результате тех толкований, которые им даются официальными выразителями господствующей идеологии. И вот в результате этих толкований заповеди коммунистического кодекса нравственности получают ярко выраженное антирелигиозное содержание. Сошлюсь на ряд высказываний, взятых из книг, имеющих официальный идеологический характер.

«…Коммунистическая и религиозная мораль противоположны по всем пунктам. Их нельзя примирить не только в условиях классового антагонизма… Они непримиримы и при социализме.. .» («ОСНОВЫ НАУЧНОГО АТЕИЗМА», Госполитиздат, 1962, стр. 355). «…Религиозная мораль и в наши дни в определении целей жизни, в выборе мотивов и оценке поступков людей остаётся, как и прежде, антиобщественной, чуждой и враждебной коммунистической морали и социалистическому обществу» («Спутник атеиста», Госполитиздат, 1959, стр. 448–449).

Подобный ряд высказываний при желании можно было бы далеко продолжить. Вместе с тем, в нашей официальной идеологической литературе невозможно обнаружить ни одного высказывания, имевшего бы противоположный характер.

Совершенно очевидно, что при подобном толковании понятия коммунистической нравственности статья 53 проекта «Основ» ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ОБЯЗЫВАЕТ, лишь в слегка завуалированной форме, ВЕРУЮЩИХ РОДИТЕЛЕЙ ОБУЧАТЬ СВОИХ ДЕТЕЙ БЕЗБОЖИЮ…

В связи с этим мне хотелось бы спросить составителей проекта: а что было бы, если б не верующих родителей, а атеистов обязали б в законодательном порядке ЛИЦЕМЕРИТЬ ПЕРЕД СВОИМИ ДЕТЬМИ, воспитывая их, к примеру, в духе высокой ХРИСТИАНСКОЙ нравственности?.. а за отказ от подобного лицемерия обязали б нести юридическую ответственность, — точно такую же, какую возлагает ныне на верующих родителей проект нового законодательства (статья 57)?

Разве не признаком вот этого внутреннего бессилия (атеистов) является отмена известного ленинского положения о свободе как религиозной, так и антирелигиозной пропаганды, благодаря чему действительно идейный и честный спор между религией и атеизмом мог бы иметь место?..

Далее в письме несколько примеров травли верующих детей в советских школах. (Примеры взяты из книги И.И. Огрызко «ДЕТИ И РЕЛИГИЯ», Лениздат, 1966).

…«Учительница 491-й ленинградской школы З.В. Бродюк узнала, что мать одной ученицы — очень верующий человек, водит дочь в церковь, запрещает ей посещать кино и вступать в пионерскую организацию… Девочка… на уроке, когда учительница критиковала религиозные обряды, сидела, закрыв лицо руками, и плакала…

…Рабочие мясокомбината г. Костромы знали Ксению Васильевну Киселёву как старательную работницу. Но вот беда, говорили в фабкоме, в церковь ходит сама и дочь водит, в пионеры её не пускает. Уж сколько раз твердили ей, что бог — это один обман, что в церкви — одни мракобесы. Но она и слушать не хочет, и на лекции не идёт. Решили было: надо хоть ребёнка из этого болота вытягивать, есть же у нас, в конце концов, и народные суды и интернаты…

…В редакцию «Комсомольской правды» пришли выпускники 496-й московской школы, чтобы защищать своего одноклассника Олега Родионова. Олег был хорошим товарищем, получал пятёрки по дарвинизму, по истории и… ходил в церковь. В классе и школе об этом знали, но считали бестактным говорить с ним на эту тему. На выпускном экзамене

Родионов очень бойко и верно говорил о первичности материи и вторичности сознания, о том, что существует только вечно развивающаяся материя и т.д.

— А твоё мнение? — решился, наконец, спросить его экзаменатор.

— Я сказал то, что от меня требуется. Учебник знаю. Сам же считаю, что существуют и невидимые силы — бог, душа и т.д.

Директор вызвал ученика и сказал ему, что хотя он отвечал прекрасно, но пятёрки и грамоты не получит, т.к. не верит в то, что говорит. Друзья Олега по классу и пришли в редакцию, чтобы защитить товарища от «произвола» директора.

«Скажите, это справедливо — человек хотел быть честным и за это пострадал?!» — протестовали они. Им было невдомёк, что знание текста учебника не означает понимания существа диалектического материализма и что знания без убеждений это картонный меч…»…

…Советское государство, подписав Конвенцию о борьбе с дискриминацией в области образования («Ведомости Верховного Совета СССР» от 2 ноября 1962 г., № 44/1131), подтвердило перед лицом мировой общественности, что «РОДИТЕЛИ ДОЛЖНЫ ИМЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ… ОБЕСПЕЧИВАТЬ РЕЛИГИОЗНОЕ И МОРАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ В СООТВЕТСТВИИ С ИХ СОБСТВЕННЫМИ УБЕЖДЕНИЯМИ» (статья 5, пункт 1)…

…Предлагаю включить в статью 52-ю пункт о преимущественном праве родителей и лиц, их заменяющих, на воспитание детей в соответствии с их собственными религиозными и моральными убеждениями…

10 июля 1973 г.

Как понимать нашу историю

Достоинство «Письма вождям» очевидно. У Солженицына огромный публицистический талант, соединённый с цепким умом, сумевшим нащупать такие истины, до которых наша общественность в массе своей не доросла. Например, истину патриотизма, которую Солженицын предлагает признать не только сильным мира сего, но и всей нашей нынешней безнациональной интеллигенции. Учитывая авторитет солженицынского слова, можно не сомневаться, что этот призыв сыграет немалую роль в деле её возвращения к русским началам.

Но… далее идет неизбежное «но». Ибо всё дело в том, сумел ли Солженицын в своем видении русской истории подняться на ту высоту, с которой видны не близлежащие частности, а величайшие духовные горизонты, только учитывая которые можно указать верные пути. Или не сумел? И тогда перспективы, рисуемые им, исказятся, а пророчества окажутся ложными. Если не целиком, то в значительной степени.

Вопрос поставлен. Теперь попытаемся на него ответить.

Размышляя о настоящем и будущем России, так естественно обратиться к величайшему перелому в нашей истории — к великому Октябрю. И постараться понять, в чём же заключается смысл этого события, потрясшего не одну Россию, но весь мир? Или этого смысла нет, и великая Октябрьская революция это само воплощение бессмыслицы, никак не связанной с нашей историей и неизвестно откуда свалившейся на Россию?

Лично мне известно примерно ТРИ ТИПА ОТВЕТОВ на поставленный вопрос, а также известно, что подавляющее большинстве рассуждающих о нашем настоящем и будущем вообще уходят от самого вопроса, даже не замечают его и не догадываются о его важности. Но, не дав оценку прошлому, как понять противоречия настоящего? При подобном подходе поверхностные суждения, по-видимому, неизбежны.

В ПЕРВОМ ТИПЕ ОТВЕТОВ революция объявляется просто случайностью, никак не связанной с российским прошлым, а если она и имеет какой-то смысл, то он за гранью человеческого понимания, потому что является как бы некой проекцией на наш земной мир той таинственной борьбы, что совершается в мире духов.

ВО ВТОРОМ ТИПЕ ОТВЕТОВ смысл Октября не отрицается. Он усматривается в возмездии русскому православному миру за его неприятие католической веры. При этом жёсткость ответа иногда несколько смягчается признанием, что не сама Россия породила разрушающие её соблазны, но приняла их от Запада. А иногда, наоборот, жёсткость доводится до предела: да, Россия сияла множеством храмовых куполов, но под этими куполами творилась чудовищная неправда. И эта неправда, эта мерзость, которая была в России всегда, созрела в ней, как в большом гнойнике, и, наконец, прорвалась в Октябре наружу, окончательно оскотинив русских и заражая всё на своем пути. В силу чего русским христианам следует теперь публично раскаяться за отцов своих и, смиренно восстановив союз свой с подлинными христианами, поучиться у них элементарнейшим правилам человеческого общежития.

— Да, — говорят нам, — революция имеет громадный смысл. Она обнаружила воочию безмерную гниль Православия и заслуженно упразднила его, подготовив тем самым почву для будущего католического посева.

Этот ответ, на мой взгляд, по-своему очень логичен и подтверждается многими обстоятельствами нашей жизни. И только одно в нем, пожалуй, плохо: на Западе, где, казалось бы, есть куда большие возможности для христианской работы, церкви почему-то пустеют. А почему?.. Этого католики не объясняют.

И, наконец, в ТРЕТЬЕМ ТИПЕ ОТВЕТОВ говорилось примерно следующее: «Слава Богу!.. Слава Богу за то, что у нас победило воинствующее безбожие, а не «признание» религии с пятиминутными литургиями между делами. Это последнее — страшнее. Последнее — безысходнее. Западное христианство не распинается и не убивается, оно умирает естественной смертью в порожденной им же буржуазности. Оно умирает от внутренней дряхлости и внутреннего бессилия. Да, там нет никакого выхода, и Франсуа Мориак это прекрасно почувствовал. Но как распятый Христос воскрес, так воскреснет и Русское Православие. И свет от него возродит иные народы».

По свидетельству одной антирелигиозной брошюрки, изданной у нас в шестидесятые годы, некий старообрядческий старец обмолвился как-то, что «ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ — ЭТО ВЕЛИЧАЙШЕЕ ПОРАЖЕНИЕ СИЛ АНТИХРИСТА НА ЗЕМЛЕ». Автор этой брошюрки привел эти слова в качестве забавнейшего анекдота. Но не с такою ли точно тупою самоуверенностью отнеслись бы и многие другие к этим проникновенным словам в уверенности, что нет, Бирнамский лес не может сдвинуться с места?.. Я думаю, что с такою же.

Эх, господа. Не «Хронику» надо читать. Читайте Шекспира.

Христианство первых веков явило такую силу, такую несокрушимую правду и красоту, что не могло не возвыситься и не засиять над языческим миром. И, возвысившись, не разлиться по просторам Империи и варварских королевств. Но когда оно разлилось, перед ним открылась уже другая и грандиознейшая задача: осолить своей солью этот лежащий во зле мир, оказавшийся теперь официально христианским миром. И не то чтобы Христианство на этот раз «не удалось», не то чтобы оно не осолило нисколько мира. Оно по-своему удалось, но частично и не окончательно. Ибо слишком велика была толща ветхого мира, слишком большими резервами он еще обладал, а потому и не выполнима была эта задача на данном этапе истории. Христианство не могло не надорваться, не могло не соскользнуть на путь слабосильных, на обманчивые пути, ведущие по-прежнему вроде бы ко Христу, но в действительности от Него уводящие. И надо было, чтобы как раз накануне этого рокового соскальзывания произошел великий раскол, оставивший одну часть Христианства хранительницей Истины на века (ценою как бы полного неучастия, кроме чисто сакрального, в жизни мира), а другую часть Христианства устремивший по пространным путям, по которым она и покатилась с величайшей охотой. Не отказываясь от Христа, но незаметно для себя удаляясь от Него все дальше и дальше.

Языческий Ренессанс в западном христианстве разбудил огромные силы творчества и стал наделять западные народы всё большим материальным богатством и всё большей материальной культурой. Но, разумеется, ценою постеленного и всё большего внутреннего разложения, до времени незаметного, а затем и видимой явно порчи. Язва протестантизма, порожденного католичеством, родила в свою очередь великую эру буржуазности с её поначалу робким и тайным, а затем уже открытым культом наживы. И, как реакцию против этого культа, глубокомысленные проекты о том, как устроиться человечеству, чтобы и наживаться, и наслаждаться разумно и справедливо.

Россия, принявшая Православие от Византии, не могла не почувствовать себя после её исчезновения из истории единственной хранительницей истинной веры. Но это ощущение было не следствием её национального высокомерия, а лишь пониманием её действительного положения.

На заре своего исторического бытия Россия не случайно была отгорожена от Европы нашествием монголов. Европа задушила б в своих мощных ренессансных объятиях только что родившуюся нацию, т.е. увлекла бы её на свои пути ещё до того, как её специфический православно-русский лик сформировался. Монгольское иго, принеся величайшее унижение народу русскому и понизив катастрофически его нравственный и культурный уровень, не достало, однако, самой сердцевины народного духа. Оно не разрушило его православной души, но дало ей возможность сформироваться настолько, что никакие последующие события уже не могли изгладить из сердца народного православной печати. Этого знака особенного призвания

А последующие события пришли чередом. Знакомство с Европой было неизбежно. Свергнув монгольское иго и встретившись с Западом, Россия была поставлена перед выбором: либо отказаться от усвоения чуждых ей начал — и быть физически завоеванной Западом (а затем и духовно), либо принять эти начала ради того, чтобы противопоставить европейской материальной силе свою материальную силу. И — начать после этого разрушаться изнутри духовно. Россия не могла не пойти по второму пути. И она стала поначалу робко усваивать спасительный яд, а затем решительно и даже с каким-то мазохистским самозабвением при Петре. Что обеспечило ей ослепительное внешнее могущество при нарастающем параличе духовном. Логическим результатом этого процесса должна была быть национальная смерть в виде полного торжества западных начал, в виде западной демократии с ее «колосьбою мыслей», «свободою творчества» и заключающим всё это в себя духовным бессилием. Апофеозом гниения явилась Февральская революция и «самая демократическая власть на земле» — власть Временного правительства, совершавшего безумие за безумием. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Свершилась Октябрьская революция, и власть перешла от демократических пустоплясов (или масонов?) к радикалам в самой последней инстанции. Вот на этом-то месте и стоит теперь остановиться.

Что такое Октябрьская революция с внешней её стороны, с которой только и принято её у нас видеть? Александр Блок в своей гениальной поэме лаконично и метко изобразил её черты: это разгул стихии, и стихии кровавой. Здесь всё как бы встало на голову ради чего-то высшего или низшего, непонятно. У каждого была своя правда, которую отстаивали с остервенением. По видимости здесь торжествовало самое злое начало. Но, как говорится, конец — делу венец…

На самом деле здесь ставился предел и февральскому, и всему предыдущему гниению России, которая вспыхнула в красном пламени, то ли самосжигаясь, то ли возводясь иными силами на костер. Во искупление не только своих собственных грехов, но и великой исторической неправды европейского мира. Можно сказать, что в Октябре сама энтелехия России восстала против уже невыносимого насилия над собою и предпочла этому насилию НЕВЕРОЯТНОЕ… Легенда рассказывает, что птица Феникс, чтобы возродиться, должна была предварительно сгореть (сгореть, а не сгнить!). Но не то же ли самое происходит с Россией? — спросим мы вдумчивого читателя.

Я понимаю, что легендарные образы нравятся не всем и тем более всякие аналогии с ними. Но что же делать?.. Ведь ни линейкой, ни с помощью компьютера измерить Россию и её исторические пути невозможно. Тут старые способы понимания надёжнее — в применении к лицу, к истории или к мистерии искупления.

Оставляя пока в стороне вопрос о возможности возрождения России из пепла, скажу, что теперь, после тысячелетнего опыта, загнавшего всё человечество в невыносимый тупик, разве не ясно, что только подлинное, возрожденное Христианство может быть выходом из этого тупика? Что необходима иная, новая, не языческо-буржуазная цивилизация, но аскетическая и духовная. Что человечество, а Россия в особенности, выстрадало НОВУЮ ТЕОКРАТИЮ, но не в пониженном её католико-клерикальном понимании, а в духовном, в православном её понимании. Ведь это же очевидно, что необходима иная, чем ныне, — патриархальная структура общества, новый лад и ритм, новое — мистическое — отношение к земле.

Я не буду останавливаться здесь на этой огромной теме. Она может быть разработана только соборно и далеко не сразу. Я обрисовал её в самых общих чертах, чтобы показать, что вставшая перед человечеством задача не по плечу ни западной демократии, ни увязшему в этой буржуазной демократии католицизму. Но кому же тогда она по плечу? Или, выражаясь иначе, кто и что может оказаться наиболее подходящим инструментом в руках Божиих для выполнения этой задачи?.. Думаю, и не сомневаюсь нисколько, что наилучшим инструментом может оказаться та сила, которая с самого начала ополчилась на Бога, власть богоборческая, решившая и постаравшаяся целый мир перевернуть по-своему… Вот она-то и может послужить для славы Божией лучше всего. Я, конечно, имею в виду Советскую власть с её по существу самодержавным строем, с её максималистским прицелом и настолько противоречивую по своей природе и по своей идеологии, что способную благодаря этому обстоятельству меняться под влиянием правды жизни от минуса к плюсу. И только выигрывать от этой метаморфозы.

Надо лишь отказаться от мысли, что всё останется так, как есть в настоящее время. Ибо Советская власть УЖЕ, начиная с 17-го, совершила громаднейший поворот и продолжает ощутимо меняться на глазах, умеющих что-либо видеть. Природа Советской власти, вопреки распространённому мнению, не является природой сатанинской, но природой человеческой со всеми характерными для людей заблуждениями, колебаниями и изменениями. Куда же приведет эта постоянная трансформация под влиянием суровой правды жизни?.. Она может привести только к Православию. Условия в настоящее время для подобной трансформации не просто удобные, но уникальные. И в последующие времена будут ещё больше принуждать к ней. И очевидный крах коммунистической утопии, который нельзя бесконечно замалчивать и из которого надо как-то с достоинством выходить. И ничтожество имеющихся западных путей, не способных привлечь к себе никаких симпатий. И надвигающийся индустриально-экологический кризис, принуждающий искать пути к цивилизации иного типа. И военная опасность со стороны Китая, которую можно блокировать лишь патриотическим энтузиазмом и поддержкой со стороны всего возрожденного Христианства нашей Земли. И внутренние процессы буржуизации и духовно-нравственной деградации, которым надо не на словах, а всерьёз противостоять (ибо не может быть государство крепким при тотальной — сверху донизу разъедающей его — гнили)… И вот всё это должно толкать Советскую власть сначала к частичным и половинчатым переменам, а затем к решительным — перед лицом государственной катастрофы.

Ныне Советская власть уже не может всерьёз стремиться к призраку коммунизма, о котором уже достаточно известно из практики, что это — призрак. Но в то же время она не может отказаться от грандиозности своих задач, ибо иначе надо будет держать ответ за напрасные жертвы, которым поистине нет числа. Но в чём же тогда Советская власть сможет найти свое оправдание?.. Только в той мысли, что в прошлом она была бессознательно инструментом Божиим для построения нового христианского мира, а ныне является таким инструментом вполне сознательно. Иного оправдания у неё нет, а это оправдание не надуманно и не лукаво, оно отражает действительность.

Усвоив его, наше Государство откроет в себе неисчерпаемый источник Правды и духовной энергии, какого не было в истории ещё никогда. В этом случае началось бы обновление не только нашей страны, но и всего мира. Ветхий языческий мир ныне уже окончательно изжил себя, и его когда-то победная сила обращается против него же. Чтобы не погибнуть вместе с ним, нужно создать иную цивилизацию. Но разве способно на это разрушенное в основах западное общество?.. Только Советская власть, приняв Православие, способна НАЧАТЬ ВЕЛИКОЕ ПРЕОБРАЖЕНИЕ МИРА. Случись такое — всё человечество потянулось бы вслед за нашей страной к новому типу жизни.

Скажут: «Такое невозможно. Это противоречит всей существующей идеологии». Но разве марксистская философия не диалектична по своей природе? Разве она не предполагает дальнейшего своего развития?.. БЫЛО БЫ ТОЛЬКО ПРИНЯТО ВЛАСТЬЮ РЕШЕНИЕ, а идеологов всегда найдется достаточное количество, чтобы обосновать принятое решение. И обосновать не кое-как, а на самом высоком уровне.

Отметим и то, что Советское Государство обладает такими фантастическими средствами пропаганды, что только полной безжизненностью нынешней идеологии можно объяснить её едва ли не нулевой успех по части воздействия на население. Но что же будет, если печать, радио, телевидение заговорят о вещах насущных и выстраданных всеми?.. Предположим, что завтра напишут в газетах (для начала самыми маленькими буковками, а через месяц-другой уже и большими), что произошла, товарищи, ошибка и что Бог, вопреки заблуждениям последних десятилетий, все-таки, оказывается, есть. И, в подтверждение сказанного, приведут мнение двух-трех ученых. И — объяснят обстоятельно, почему могла произойти такая ошибка. Я уверен: половина читающего населения тут же поверит написанному, а половина другая смутится и в первый раз в своей жизни по-настоящему задумается о Боге. Советское государство настолько засушило в течение пятидесяти с лишком лет свой народ в бездуховности, в безыдейности или в лже-идейности, что ныне он стал в этом смысле подобен сухой соломе: поднесите к этой соломе горящую спичку — и она заполыхает. Вот так и народ русский (да и только ли русский?) должен однажды загореться, но уже не самоубийственным, а спасительным пламенем. И чем дольше будут его охранять от огня, тем «суше» и «огнеопаснее» он будет становиться. А однажды — все говорит о том — его не только перестанут охранять от огня, но сами примутся поджигать ради спасения государства и самого народа. Гонитель Савл превратится в Павла.

Я изложил соображения, которые надо, на мой взгляд, учитывать при оценке «Письма вождям». О достоинстве этого письма я уже сказал. Добавлю, что, как и всё написанное Солженицыным, письмо это останется замечательным литературным памятником, отразившим вполне нынешнее духовное затмение. Но важно, отдав должное его действительным достоинствам, не увлечься ими и не принять бездумно всё, что облачено в столь талантливую и как бы реалистическую оболочку. Подлинный ли это реализм? — вот что надо выяснить. Или это реализм злободневный и настоянный на эмоциях, пусть и достаточно понятных, но, тем не менее, закрывающих и перспективу прошлого, и перспективу будущего?.. Признаюсь, что я склоняюсь к последнему мнению.

Затронув тему немалую, Солженицын не догадался всё-таки о её подлинных размерах и подлинной её глубине. Он как-то мелко и склочно поставил вопрос. И проскакал по его поверхности, поспешно схватывая оттуда и отсюда «последние заключения человеческой мысли». Очень характерно, что Христианство если и упоминается у него (а о Православии по существу ни слова, будто это безделица), то как-то внешне пристегиваясь к его рассуждениям, в виде привеска. И ни христианского осмысления истории, ни даже попытки осмыслить феномен Советской власти. Просто какие-то эмоциональные или интеллектуальные выплески, порожденные отчасти демократической настроенностью, а отчасти чтением современных научно-популярных журналов.

Я не случайно сказал о демократической настроенности. Дело в том, что при чтении «Письма» может показаться, что Солженицын уже вырос из демократии, переступил от неё к автократии (т.е. к самодержавию, по-русски), но это лишь при невнимательном чтении. В действительности он сделал шаг всего лишь одной ногою, а другою остался — по некоторой специфической робости — на старом месте. В современном Западе Солженицын увидел только его слабость, только его неспособность противостоять нам, но не его неправду, не его духовную никчёмность, и это весьма характерно. Или такой, например, штришок, как «неподготовленность России» к демократии и к «многопартийной парламентской системе», а равно и прочие штришки в том же роде — они тоже очень поясняют дело. А ведь как было бы полезно талантливому писателю узнать, что демократия (новейшая, разумеется) — это не просто одна из форм политической жизни, а специфически присущая именно миру протестантизма и его буржуазно-секулярным продуктам… Может быть, в этом случае писатель не так сожалел бы о «неподготовленности России» и увидел в этой «неподготовленности» не наш недостаток, а огромное преимущество. Но, повторяю, духовная эклектичность во взглядах, столь модная в наше время, делает свое дело.

А как расценить солженицынский ультиматум нашему Государству, ультиматум, в котором он предлагает отказаться от марксистско-ленинской идеологии ради «свободной колосьбы мыслей» и свободного творчества, свободного искусства?.. Я убежден, что многие запрыгают от негодования, услышав, что эти ходячие лозунги вовсе не хороши, а плохи. Как это так?!.. — закричат. А так, господа: пора отказаться от нелепого предрассудка, будто тепличная атмосфера «свободы мнений» и «свободы творчества» является наилучшей для вызревания истины и большого искусства. Наоборот, необходима известная суровость, известное сопротивление общественной среды, чтобы плоды оказались добрыми. Да и само нынешнее декадентское искусство разве не изжило и не изживает себя?.. Разве не чувствуется уже тоска по духовно обновленному искусству, отнюдь не «свободному», но истинному, строгому и даже более того — священному и каноническому?

Я отмечу еще и то, что никакая «свободная колосьба мыслей» и никакое «свободное творчество», имеющие быть на Западе, доросшем до демократии, не вывели его из состояния духовного мещанства и не подняли с колен — если не перед нами, то уж перед золотым тельцом во всяком случае. Так что не «свободная колосьба» должна быть нашей целью, а нечто более важное.

Но вернусь к предложению отказаться от государственной идеологии. Я думаю, что как ни заманчиво это предложение, но Солженицын всё-таки не заманит им вождей, потому что они, слава Богу, в этой области чуточку большие реалисты, чем Солженицын. Идеократическому государству отказаться от идеологии ради анархической «колосьбы мыслей» значит попросту покончить с собой. Это значит выдернуть из-под себя фундамент и затем развалиться через самое короткое время. Марксистская идеология, как она ни безжизненна во многих отношениях, является, тем не менее, основой нашего Государства. И если его существование имеет положительный смысл, то надо заботиться не о том, чтобы марксизм был механически отброшен, а о том, чтобы он был трансформирован самой жизнью и творчески изжит. Здесь имеется громадная разница, которую Солженицын не сумел почувствовать.

Далее. Вызывает возражение призыв Солженицына разрешить советским народам выходить из состава СССР, ибо здесь великий национальный вопрос опять-таки ставится в демократическом ракурсе. Ни слова о том, что, может быть, Советский Союз это не механический конгломерат разнородных в этническом и религиозном отношении наций, «случайно» попавших в орбиту России, а МИСТИЧЕСКИЙ ОРГАНИЗМ, состоящий из наций, дополняющих взаимно друг друга и составляющих во главе с русским народом МАЛОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО — начало и духовный детонатор для человечества большого. А почему бы в таком ракурсе не поставить вопрос?.. А что если это на самом деле так?.. Тогда уже сама постановка вопроса о «независимости» и «свободе» части по отношению к целому безнравственна, потому что утверждает эгоизм и разрыв свыше заданного единства. Надо ставить вопрос о священном достоинстве всякого национального лица, надо ставить вопрос о духовном возрождении советских наций и о создании условий, охраняющих здоровую национальную жизнь всех, — это будет своевременно и полезно. А Солженицын ставит вопрос о «свободе выхода», как-будто выйти можно куда-то ещё, как не в ту же демократическую буржуазность, т.е. в гниль современного разложения.

Следующий момент — это призыв Солженицына отказаться от индустриального ожирения. Будучи в принципе правильным, он нуждается всё-таки в двух оговорках. Во-первых, де-индустриализация невозможна без изменения мирочувствия человека: только при мистическом и аскетическом отношении человека к природе и, вообще, к бытию возможно решение этой задачи. А из этого обстоятельства следует, что необходима иная — духовная — цивилизация. Но Солженицын этой существенной оговорки не делает. И, во-вторых: а как быть с безопасностью Государства? А Китай? А возможные иные хищники?.. Ясно, что мы не должны рисковать, отдавая себя на их милость. В этом пункте Солженицын явно преуменьшает опасность. Из сказанного не следует, что де-индустриализация невозможна. Она возможна, но не следует закрывать глаза на всю сложность и неразработанность до настоящего времени этой темы. По-настоящему де-индустриализация и де-урбанизация возможны лишь во всемирном масштабе. А пока этой возможности нет, надо думать о де-индустриализации частичной, которая не затрагивала бы существенно безопасности нашего Государства.

И последнее замечание. Это — несоответствие тона Солженицына в его обращении к вождям поставленной им перед собою задаче. Тон его письма — грубый и вызывающий, действительно ультимативный. Таким тоном хорошо разговаривать с врагом, и поэтому невольно закрадывается мысль: а если и на самом деле, как утверждают некоторые, Солженицын имеет в лице Советского государства — лютого и личного своего врага?.. Не будем что-либо утверждать, а попробуем в этом случае понять писателя. Ситуация в нашей стране действительно сложнейшая и часто мучительная, а потому ошибиться в определении истинного виновника зла очень легко. Но ошибка от этого не перестает быть ошибкой, а иногда и ошибкой трагической. Не исключено, что именно так и обстоит дело с Солженицыным, потому что нет для настоящего писателя ничего горше, как — выступая в роли учителя нравственности и отчасти даже в роли пророка, — заблуждаться относительно истинного смысла происходящих событий и увлекать других в это заблуждение.

Думаю, что, определяя свой курс, русские православные патриоты должны не женственно-реактивно, как это свойственно демократам, относиться к Советской власти, а мужественно-активно, то есть осмысленно, спокойно и с упованием на Бога. Подобная линия — единственно плодотворная. Её-то мы и должны утверждать в своей личной жизни и в жизни общественной. Можно не сомневаться, что она, переборов неизбежные бури и колебания земли, в конце концов победит. Она не может не победить, потому что за ней великая правда жизни.

…Исключительно для тех, кто слабо разбирается в прочитанном, добавлю: подобная линия не означает автоматического признания и поддержки всего исходящего от властей. Она не означает обязательного молчания во всех случаях (когда тебя душат — хрипеть можно, а когда бьют НЕПРАВЕДНО других — вступиться по совести необходимо). Но ЭТА ЛИНИЯ ОЗНАЧАЕТ ПРИЗНАНИЕ ДУХОВНОЙ ЗАКОННОСТИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ, ВЕРНОПОДДАННИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К НЕЙ И — В ПРОЗРЕНИИ ГРЯДУЩЕГО — РАБОТУ НАД УТВЕРЖДЕНИЕМ ОБНОВЛЕННОГО РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО МИРА.

2 июня 1974 г.

ПОЗДНЕЙШИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

В то время я ещё не догадывался о подлинных размерах еврейской власти в нашей стране и во всём мире и о подлинном происхождении Советского государства. Соответствующей информации у нас тогда не было. Поэтому мой прогноз был так оптимистичен. Но своя логика в нём была. Если бы советским руководителям социализм и Советское государство были действительно дороги, они были бы вынуждены трансформировать марксизм примерно в том направлении, о котором говорил я.

Декабрь 2000 г.

Эта статья была написана для самиздатского сборника, который готовился М. Агурским. Сборник назывался, если не ошибаюсь, «Солженицына читают на родине» (или, может быть, таким был его подзаголовок). Или, может быть, таким было его первоначальное название. Недавно встретилось упоминание о сборнике «Что ждёт Советский Союз?» (М. 1974). Может быть, это он и есть? Не знаю. Во всяком случае, в нём давалась оценка самыми разными авторами солженицынскому «Письму вождям». И я оказался в числе оценщиков. Всего авторов было, кажется, человек десять-двенадцать, если не больше. Из них запомнился твёрдо только один — А.М. ИвановСкуратов. Кажется, была в нём Раиса Лерт. А был ли сам составитель сборника — не помню.

Как я думаю теперь, в статье «Как понимать нашу историю» были правильные и важные мысли наряду с явно не зрелыми. Более зрелая оценка советского периода нашей истории содержится, на мой взгляд, в двух недавних моих статьях — «О советском социализме» и «О частной собственности при социализме».

18 июня 2010 г.

Как относиться к Советской власти

(ответ В.Н. Осипову на его Открытое письмо Геннадию Шиманову)

Текст письма В.Н. Осипова:

«Милостивый государь!

В феврале 1973 г. под Вашей редакцией вышел машинописный сборник «ПИСЬМА О РОССИИ», в статьях которого проявилась глубокая привязанность авторов к России и православию. Однако в Вашем патриотическом сборнике оказалась та ложка дегтя, которая в ловких руках недругов может испортить многое. Я имею в виду Ваше «Письмо Наталье Сергеевне», а точнее ту часть письма, которая касается отношения к власти.

«В настоящее время, — указываете Вы, — нам следует не вздыхать о монархическом строе, а быть лояльными к тому строю, который есть». В этом я совершенно согласен с Вами. Вздыхать о монархическом строе ни в коем случае не следует, быть лояльными к существующему строю необходимо. Однако прямое и честное отношение к советским законам не есть то молитвенное, коленопреклоненное отношение к режиму, которое Вы предлагаете.

«Всякая власть от Бога», — напоминаете Вы, но известная формула далеко не проста. Один пример: как прокрустово ложе Вашей примитивной трактовки вместит деятельность Преподобного Сергия Радонежского?

Советский режим — историческая данность, которая не заслуживает ни особых похвал, ни чрезмерной брани. Режим, как губка, впитал в себя самые разнородные компоненты (например, троцкистское отношение к религии и совсем не троцкистский патриотизм). Сами лидеры порой не замечают противоречий в своей идеологии, ибо противоречия, как и лидеры, порождены историей. Современные наши руководители не претендуют на гениальность и, слава Богу, кажется, не страдают манией величия. По-видимому, они искренне озабочены неблагополучным положением в экономике (прежде всего в сельском хозяйстве), а также упадком нравственности в народе (алкоголизм, воровство на предприятиях и т.д.). Естественно, что в положительном решении этих вопросов заинтересованы все. Здесь — сфера приложения усилий каждого честного гражданина. Академик А.Д. Сахаров, выступающий за терпимость и гласность, т.е. за необходимые условия существования всякого здорового общества, именно таким и является. Надо скорбеть, что этому благородному примеру не следуют другие наши интеллектуалы, «молчальники ради страха иудейска», хотя вопрос заключается всего-навсего в СОБЛЮДЕНИИ ВЛАСТЬЮ СВОИХ СОБСТВЕННЫХ ЗАКОНОВ.

Существует Конституция 1936 года. Эту Конституцию никто никогда не отменял. Да и кто осмелится гласно возражать против конкретных статей, провозглашающих гражданские свободы. Борьба за соблюдение Конституции — лояльность не на словах, а на деле. В правовом государстве самый большой начальник МЕНЬШЕ Закона. Если же мы миримся с произволом самодуров, попирающих законы, мы тем самым попираем порядок и в государстве.

К социальной активности на основе христианских принципов обязывает нас христианское отношение к миру, которое Вы, Геннадий Михайлович, подразумеваете.

Мы вовсе не обязаны быть марксистами и верить в тот 1980 год, который предсказан Программой КПСС. Однако мы знаем, что любое государство, как способ самоорганизации общества, осуществляет минимальное благо уже тем, что оно само по себе есть отрицание анархии как зла наибольшего. Перспективен ли существующий строй, обречен ли он на роль временного состояния — и в том, и в другом случае позиция русских патриотов неизменна, ибо мы не берём на себя смелость или дерзость противопоставлять существующему строю свой социальный вариант. Коль скоро существующий строй — реальность, мы, выступая в защиту тех или иных национальных интересов, в любом случае не противоречим историческому процессу в силу ПОЗИТИВНОСТИ нашего направления. Мы помним, что как бы ни сложилась политическая судьба России, национальные интересы первичны, надсоциальны, вечны.

К сожалению, среди некоторых ныне существующих идейных течений утвердилось понятие бунта как безусловно положительной этической категории. Их воинствующая оппозиционность грозит превратиться в самоцель. Как известно, пафос разрушения диктует этические нормы своим приверженцам. Однако далеко не ко всем относится то, что Вы говорите о кучке «наших доморощенных демократов»: «Они разбегутся в конце концов в разные стороны». Действительно, многие разбежались. Хуже того: сами лидеры, как по у говору, бросили у финиша взятую на себя ношу ответственности и втоптали её в грязь. Достаточно дискредитировав движение своим позорным отступничеством, они превзошли самых ярых его ненавистников. Никто не волок их за ноги по тюремным коридорам, они сами выволакивают своё детище в разодранных одеждах и продолжают срывать их, обнаруживая всё новых и новых доверившихся им людей. Их предательство омерзительно не только с точки зрения ущерба движению за терпимость и гласность, но и в смысле компрометации его в глазах сочувствующей общественности за рубежом. Однако, как этой общественности, так и Вам, Геннадий Михайлович, я хотел бы напомнить, что из среды «демократов» вышли подлинные герои нашего времени: Юрий Галансков, ставший в конце своей жизни русским патриотом, генерал Петр Григоренко, Владимир Буковский. Известно мужественное поведение Андрея Амальрика и Игоря Огурцова (к сожалению, последний не был лоялен к советскому режиму).

Лично я не принадлежу к «демократам», но отношусь с большим уважением к лучшим, искреннейшим из них (жаль, что не все они удерживались в рамках лояльности).

Далее Вы пишете: «здоровое общество не начинается с политического оппозиционерства, не начинается с духа разлада и борьбы за внешние и чисто формальные права и свободы, но исключительно со здоровых людей, со здорового быта, со здоровой семейной, родовой и национальной жизни, с духа согласия и аскезы».

Прекрасные слова. Но не кажется ли Вам, что без так называемых «внешних», пусть даже «формальных» прав и свобод легче всего обходится обыватель. Обывателю вообще ничего не нужно, кроме стандартной квартиры, телевизора с возможно большим экраном, сытного обеда и благополучной службы. Не этот ли минимум потребностей Вы называете духом согласия и аскезы? А куда Вы поместите в Вашем «здоровом обществе» нечто называемое «творческим началом»? Вот Вам пример.

Третий год, как Вы знаете, я издаю машинописный журнал «ВЕЧЕ». Журнал не касается политической тематики вообще. Подобно Вам, мы считаем, что здоровое общество начинается «со здоровой семейной, родовой и национальной жизни», и именно этим вопросам посвящаем страницы журнала. Тем не менее, власти в лице органов КГБ и МВД ведут непрерывную борьбу с «ВЕЧЕ». Подслушиваются телефонные разговоры моих друзей. Агенты в штатском преследуют меня на улице. Милиция неоднократно задерживала и обыскивала меня, даже снимала с меня отпечатки пальцев, словно я подозреваемый в убийстве или воровстве. Очередным актом беззакония явилось вторжение работников КГБ 23 марта с. г. на квартиру к моей машинистке Орловой Наталье Ивановне… и несанкционированное изъятие у нее 7-го номера «ВЕЧЕ».

Я, ответственный редактор, не арестован, свобода печати вроде бы не нарушена, но кольцо вокруг меня становится всё уже. Есть все основания опасаться, что скоро я буду поставлен в условия, когда издание журнала станет невозможным.

Такова действительность. «Легальные славянофилы», то есть те критики и писатели, которым удаётся высказывать патриотические взгляды в официальной печати, дорожа этой возможностью, отказываются от контактов со мной, подозревая меня в тайном «антисоветизме», но теперь наша администрация выступила против всякого «русофильства» вообще, в том числе и «легального». Сокращены планы издательств за счёт литературы по русской истории и искусству, во всех редакциях неистово вычеркивают всё, что имеет дух или имя России. Даже ленинградский Детгиз вычеркнул из планов стихи русских поэтов-классиков о России, что печатались раньше в сборниках для детей. «Неославянофилы», на которых ещё вчера под видом «разоблачения» науськивал администрацию Померанц, сегодня должны втянуть голову в плечи: удар, ещё удар!

Логика жизни требует поднять честный, нелицеприятный голос, открыто сказать «нет!» антипатриотическим акциям администраторов. Думаю, что государственный инстинкт руководителей помог бы им, в конце концов, разобраться, где белое и чёрное, где — созидание, где — разрушение. И если бы у нас нашлось два-три десятка смелых людей среди высшего слоя интеллигенции, реализация насущных национальных задач продвинулась бы далеко вперёд.

Политика — дело хитрое. Работники КГБ, с одной стороны, и отдельные истерические бунтари, с другой, предпочитают жупелы времен Троцкого: «антисоветчина!», «коммунистическая тирания!». И то и другое — крайности. Прямое высказывание мнений, выступления против злоупотреблений и попирания Конституции, лояльность, защита государства перед лицом внешней опасности — такой представляется мне линия поведения русского патриота в настоящее время. Эта линия «правее» линии «революционистского» подполья, но «левее» той робкой позиции всеприемлемости, на которой стоите Вы, Геннадий Михайлович.

Думаю, что сверхпослушание так же, как и бунт, не принесут моей Родине ничего доброго.

С уважением, Владимир Осипов.

29 апреля 1973 года.

Село Рождествено Александровского
р-на Владимирской области,
(передано Шиманову Г.М. 17 сентября 1973 г.)

Милостивый государь Владимир Николаевич!

С опозданием отвечаю на Ваше открытое письмо и прошу простить меня за вынужденное молчание.

Основой письма является упрёк по моему адресу в том, что я-де перехожу ту границу в послушании власти, которую переходить нельзя, и что моё отношение это «сверхпослушание» и «молитвенное, коленопреклонённое отношение». И даже более того: «робкая позиция всеприемлемости».

О том, насколько справедлив этот упрек, я скажу несколько далее, а пока лишь отмечу вот какое странное обстоятельство. Обычно упрёки и обвинения подкрепляют доказательствами и свидетельствами (достаточными или нет, это уже другой вопрос). Цитируют криминальные высказывания, указывают на неблаговидные поступки. Но ни того, ни другого в Вашем письме почему-то не оказалось, и это обстоятельство меня, признаюсь, озадачило. Какое же именно место из «Натальи Сергеевны» является криминальным? Вы почему-то указываете на него лишь в самой общей форме: «та часть письма, которая касается отношения к власти». Правда, Вы цитируете некоторые места из «Натальи Сергеевны», но каждый раз либо полностью, либо в значительной степени соглашаетесь с процитированным. А вот то, с чем Вы не соглашаетесь и в чём обнаруживаете «молитвенное отношение», почему-то так и не решаетесь процитировать. Но почему же?.. Ведь это всё равно, что привести человека на суд (а открытое письмо и есть в некотором отношении суд общественный), обвинив его, например, в воровстве и вместе с тем отказавшись сообщить суду, у кого, когда и что этот человек украл. Согласитесь, что это серьёзное упущение с Вашей стороны, и даже очень, потому что ставит под вопрос всю ценность Ваших гражданских обвинений.

Но неужели виною тому только Ваша забывчивость?.. Или, быть может, не в ней, не в забывчивости тут дело, а в чём-то ином?.. Посему и осмеливаюсь спросить: А что если ни в «Наталье Сергеевне», ни в других статьях «ПИСЕМ О РОССИИ» нет того рабского отношения к власти, которое Вы так любезно приписываете мне?.. Тогда Вам действительно трудно было представить вещественные доказательства и не оставалось ничего, как «изложить своими словами» мою позицию…

Я напомню слова, которые так очевидно противоречат нарисованному Вами антихристианскому образу «всеприемлемости»:

«ПОСТУПАТЬСЯ СВОЕЙ СОВЕСТЬЮ НЕЛЬЗЯ, ПОСТУПАТЬСЯ СВОЕЙ ВЕРОЙ НЕЛЬЗЯ, а когда их хотят отнять у нас, — НУЖНО В РАМКАХ СУЩЕСТВУЮЩИХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАКОНОВ БОРОТЬСЯ ЗА ПРАВДУ, а при невозможности бороться — принять мученичество». Кажется, ясно, не так ли? И далее: «Но каким же образом гармонизировать свои отношения с государством? Отказом ли от своих религиозных взглядов и от жизни по вере?.. Разумеется, этот «выход» был бы безумнейшим и позорнейшим изо всех. Нет, только одним: не за страх, а за совесть лояльным отношением к государству при сохранении веры и жизни по вере».

Вот ведь, оказывается, как обстоит дело: жизнь по совести и по вере в её существенных проявлениях (или этого мало? спрошу я Вас. — Или это такие пустяки, которые и в расчет-то принимать не стоит?) изымается из компетенции Государства, и этим изъятием ставится предел для всякого законного государственного самовластья. Где же тут «всеприемлемость»?..

…Что же это заставило Вас, Владимир Николаевич, так неудачно оступиться на ровном месте? Думается, что небольшие «неточности», допущенные Вами, свидетельствуют о какой-то внутренней слабости Вашей позиции. Потому что от силы к подобным «неточностям» не прибегают…

ПЕРВАЯ СЛАБОСТЬ, на мой взгляд, это, простите за откровенность, тайный страх перед нашими отечественными и зарубежными либералами, которые и так-то, согласитесь, не особенно жалуют Вас (не могут простить Вам русского патриотизма). А не отмежуйся Вы публично от моей откровенно просоветской позиции (вот он, ужас-то!..) — и подавно затравят, забросают обиднейшими словами и самыми двусмысленными намеками… Ведь страшно, Владимир Николаевич?.. Конечно, страшно. И я Вас понимаю. Так страшно, что иногда даже голову приходится втягивать в плечи под свирепыми либеральными взглядами. Да что там взглядами. И побить могут. А? С либералами шутки плохи.

В своем дневнике за 1887 год А.С. Суворин писал, между прочим, следующее: «В день покушения Млодецкого на Лорис-Меликова я сидел у Достоевского… Разговор скоро перешёл на политические преступления вообще, на взрыв в Зимнем дворце в особенности. Обсуждая это событие, Достоевский остановился на странном отношении общества к преступлениям этим. Общество как будто сочувствовало им или, ближе к истине, не знало хорошенько, как к ним относиться.

— Представьте себе, — говорил он, — что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждёт и всё оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завёл машину». Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли бы к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы бы пошли?

— Нет, не пошёл бы…

— И я бы не пошёл. Почему? Ведь это ужас. Это — преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить. Я вот об этом думал до вашего прихода… Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать. Причины основательные, солидные. И затем обдумал причины, которые мне не позволяли бы это сделать. Эти причины — прямо ничтожные. Просто — БОЯЗНЬ ПРОСЛЫТЬ ДОНОСЧИКОМ. Я представил себе, как я приду, как на меня посмотрят, как меня станут расспрашивать, делать очные ставки, ПОЖАЛУЙ, ПРЕДЛОЖАТ НАГРАДУ, а то заподозрят в сообщничестве. Напечатают: Достоевский указал на преступников. Разве это моё дело? Это дело полиции. Она на это назначена, она за это деньги получает. МНЕ БЫ ЛИБЕРАЛЫ НЕ ПРОСТИЛИ. ОНИ ИЗМУЧИЛИ БЫ МЕНЯ, ДОВЕЛИ БЫ ДО ОТЧАЯНИЯ…» (выделено мною. — Г.Ш.).

Так вот, любезный Владимир Николаевич. Не кажется ли Вам, что атмосфера нынешнего дня, несмотря на грандиозную смену эпох, в чём-то напоминает ту, что так метко была схвачена и обрисована Достоевским?.. Дух либерализма с его тайным самодержавием, с его нетерпимостью ко всякому инакомыслию свирепствует ныне в мире «свободном» и в значительной степени веет над нашей страною тоже… Это дух тайного всеобщего разложения и дух СТРАШНЫЙ, несмотря на всю свою внешнюю невинность. Оппозиции против себя он не выносит и не прощает. А потому надо либо вступить с ним в сделку (явную или тайную), выгодную для него, т.е. полебезить перед его идеалами, расшаркаться перед его намерениями, вытянуться во фрунт перед его мучениками и святыми, либо выступить против него ясно и твёрдо за ценности положительные. И подвергнуться со стороны всех клевретов гниения самому яростному поношению.

Не сомневаюсь, что Вас качнуло на первый путь, и в результате Вы написали как будто очень независимое письмо, но, вместе с тем, заискивающее перед нашим не православным, а потому и не русским «гражданским движением»… Но, указывая на эту изнаночную сторону ситуации, я не хочу быть настолько несправедливым, чтобы объяснять Ваш поступок ЧИСТЫМ УГОДНИЧЕСТВОМ перед нашими либералами. Я полагаю, Владимир Николаевич, что на чистое угодничество Вы не способны. А вот на ЧАСТИЧНОЕ, осложненное путанностью и шаткостью во взглядах…

И тут я перехожу ко ВТОРОЙ СЛАБОСТИ, заставившей Вас оступиться на ровном месте. При чтении Вашего письма чувствуется, что Вы не только не разрешили для себя вопроса о смысле русской трагедии, но даже не догадываетесь о различии между православным и демократическим подходом к общественной жизни. Не имея под собою ни твёрдой русско-православной почвы, ни твёрдой (в известном смысле) демократической почвы, Вы пытаетесь их соединить, а потому и садитесь как бы меж двух стульев.

Чтобы проиллюстрировать несуразность, с православной точки зрения, некоторых Ваших утверждений, сошлюсь на нелепый призыв равняться в сфере гражданской жизни на акад. Сахарова, сумевшего, по утверждению некоторых, создать советскую водородную бомбу, а вот дойти до мысли о Боге так и не сумевшего. Времени у него, что ли, не хватило для этого? Или знания слишком обширные помешали?.. На академика Сахарова, этого лишь номинально русского человека, то есть космополита, выступившего с программой, которую в прежние времена назвали бы попросту жидо-масонской и которую ныне можно назвать антинациональной, западнической и буржуазно-демократической… Думаю, что для нашего времени характерно, что даже редактор русского патриотического журнала предпочёл закрыть свои глаза на столь очевидную связь между безбожием и космополитическими убеждениями акад. Сахарова, с одной стороны, и его специфическим подходом к гражданским вопросам, с другой…

Имя Сахарова не случайно оказалось в списке тех, на кого Вы призываете равняться. Здесь и духовно родственный Сахарову генерал Григоренко, «доросший» до идеи либерального коммунизма, и не менее либеральный Амальрик, по западнически высокомерно судящий о народе нашем и с высоты своего дохлого пессимизма предрекающий ему неизбежную гибель. Под хорошее же знамя Вы зовёте нас, Владимир Николаевич.

Разумеется, я не сужу ни Сахарова, ни других либералов русского или нерусского происхождения. Судьёю всем Бог. Но сказать о несостоятельности их пути и о том, что примером для русских православных патриотов они быть не могут, я обязан. Этому и была посвящена та часть «Письма Наталье Сергеевне», которая вызвала с Вашей стороны такую бурную реакцию. Поистине: одно дело сочувствовать людям, попавшим под железное колесо советской государственной машины, и по-человечески ЖАЛЕТЬ их. Но другое — поднимать их на пьедестал и подражать их подслеповатому героизму.

Равняться на людей, равнодушных к православной вере или едва только к ней прикоснувшихся и потому проникнутых иными стихиями, — не значит ли вести себя не по-русски? Не значит ли это не понимать ничего в ныне происходящих событиях?.. Я думаю, что значит. Союз с этими ЦИВИЛИЗОВАННЫМИ ДИКАРЯМИ и следование по их варварскому пути ни к чему хорошему не приведут. Слепые вожди слепых, они не знают, к какому кровавейшему обвалу в России приведет их будто бы безобидный либеральный эксперимент, окажись он удачным. Совершенно очевидно, что следующей фазой за либерализацией в нашей стране была бы не тишь и гладь «со свободным выездом за границу», как ещё многие представляют себе, но быстрый рост самых крайних болезненно-националистических движений, с которыми либеральное государство справиться не в состоянии. А в результате — массовые избиения русских на окраинах и ответные избиения инородцев в коренной России, нарастающий кровавый хаос и окончательный развал как раз накануне чудовищной экспансии со стороны Китая. Неужели так трудно понять, что такая многонациональная страна, как Советский Союз, не может не дать самоубийственного взрыва на путях совершенно чуждой ей либеральной гражданственности?

Но разве думают об этом наши летающие в облаках демократы?.. Я не хочу утверждать с полной уверенностью, как это делают иногда, что предоставь власть этим честнейшим критикам советского режима, — и они завтра же её либо пропьют (или подарят кому-нибудь по пьянке), либо, почувствовав сладострастие власти, превратят её в такую невыносимую тиранию для своих же нынешних сокритиков, что даже их верные санчо-пансы поперхнутся от такой метаморфозы и будут вынуждены протирать свои глаза… Повторяю, я не хочу утверждать с полной уверенностью, что именно так всё и получится, но с осторожностью оброню, что такая перспектива не исключается.

Я признаю, что критиковать кого бы то ни было, а особенно критиковать власть, занятие и не трудное, и приятное. Надо лишь забыть об ответственности, и тогда всё пойдет, как по маслу. А особенно приятно, когда на тебя смотрит весь мир и удивляется (не без тайной корысти) твоей смелости. Но подлинная смелость сегодня заключается в том, чтобы сказать, что в погоне за гражданскими правами человечество потеряло гораздо больше, чем выиграло. Выиграло оно относительно прочные полицейско-юридические гарантии для своего индивидуального проживания, а потеряло при этом всё остальное: религию и семью, национальную культуру и здоровую государственность. Так не пора ли нарушить декадентскую моду постоянного фрондирования перед своим Государством? И не пора ли утвердить верноподданническую атмосферу как единственно спасительную для нашей страны? Не пора ли понять, что коммунизм в нашей стране может быть изжит только православно-духовно, а не либерально, как воображают ещё слишком многие? И только мирно, только логикой самой жизни. А не протестами прокуроров, вскормленных на европейско-демократической бурде.

Увы и увы, Владимир Николаевич! Нам ещё далеко до такого понимания. Вот Вы пишете в своём письме: «Советский режим — историческая данность, которая не заслуживает ни особых похвал, ни чрезмерной брани». Ой ли?.. Да какая ещё власть в целом мире вызывает больше восторгов и славословий, с одной стороны, и самых яростных проклятий и насмешек, с другой? Какая ещё власть так решительно перевернула все привычные понятия? А Вы делаете вид, будто это самый обычный режим… Та скороговорочная и поверхностная характеристика, которую Вы даёте Советской власти, удовлетворить никого не может. Эта характеристика не вскрывает генетической связи нынешнего положения с прошлым России и не содержит чаемого исхода из нынешних противоречий.

Вы ставите вопрос об отношении к Советской власти по существу в юридической плоскости — и только. Но это мелочная и демократическая постановка вопроса. Ибо Советская власть это не просто «власть» наподобие других демократических или недемократических режимов, а совершенно ОСОБАЯ власть, возникшая в совершенно ОСОБОЙ стране, являющейся ДУХОВНЫМ ЦЕНТРОМ ИСТОРИИ ЗА ПОСЛЕДНЮЮ ТЫСЯЧУ ЛЕТ. Чтобы правильно относиться к Советской власти, надо настраиваться не на юридическую волну, а на волну ИСТОРИОСОФСКУЮ…

В своей статье «КАК ПОНИМАТЬ НАШУ ИСТОРИЮ» я отважился изобразить вкратце внутреннюю логику развития христианского мира. И теперь, когда Вы ознакомились с этой статьёю, я вправе рассчитывать, что Вы либо согласитесь с нею, либо представите своё более основательное понимание. А не мальчишеские откровения типа «Политика — дело хитрое» или «Если бы нашлось два-три десятка смелых людей…».

В упомянутой выше статье я сравнил Октябрьскую революцию и Советскую власть с пламенем, в котором старая Россия должна сгореть, чтобы воскреснуть как Россия новая, полная во Христе духа и силы. Образ сгорающего и вновь возникающего Феникса это легендарный образ, поэтому в наш прозаический век он представляется годным лишь для поэтов, да и то с оговоркой, что они сами в него не особенно верят. Что ж, приведу другие аналогии, помогающие понять смысл совершающегося в России.

Думаю, что Октябрьскую революцию и Советскую власть можно уподобить страшной грозе, кровавым и черным тучам, надвинувшимся на Россию. Тучам, скопившимся за века во всём «христианском» мире… Это поистине ГРОЗА, ломающая вековые деревья, поднимающая к небу дома, ослепляющая и убивающая бесчисленными молниями, оглушающая несмолкаемым громом. Это ЖЕСТОЧАЙШАЯ ИЗ ВСЕХ ГРОЗ: неизмеримо много зла она принесла — столько смертей, столько разрухи, столько страха, измен, слёз и проклятий… Принять всё это — не значит ли перешагнуть через многое и многое земное?.. Для кого это земное дороже всего, тот Революцию не примет и, подобно Ивану Карамазову, возвратит свой билет Богу… Но Богу и суд, а мы положим на уста свои руку. Не нам судить кого-либо. Кто знает, окажись мы в том положении, на чьей стороне мы были бы. А потому уравняем и белых, и красных перед собою и отдадим их всех милосердному Богу. Его пути выше путей человеческих, а суд Его праведнее нашего суда.

Но разве не очистился воздух после этой Грозы?.. И разве она прошла напрасно? Раньше ведь действительно нечем было дышать. Всё разлагалось и не было никакого исхода. Сейчас мы можем увидеть историю очистившимися глазами.

Чему же ещё уподобим Советскую власть?.. Может быть, Божественной операции на теле России, этом центре всего человечества?.. Операция это какое-то подобие УБИЙСТВА, это полосование ножом по живому телу, это боль, потеря сознания и истощение жизненных сил. Но ради чего?.. Не ради смерти, хотя она близка, но ради жизни. Ради спасения от не излечимой иначе болезни.

Уподобим еще Советскую власть КОТЛОВАНУ, вырываемому для строительства ХРИСТИАНСКОГО ДОМА, какого не было еще никогда в мировой истории. Ибо что такое котлован? По первому взгляду он противоположность того, что надо сделать. Дом должен расти вверх, а тут углубление. Дом должен быть просторным для жизни, а тут пространство заполняется каким-то духовным бетоном. Тут есть какое-то подобие дома, но с отрицательным знаком… Всё так, но, между тем, без котлована действительно не может быть крепкого дома.

Уподобим еще Советскую власть АНТИТЕЗЕ, этому необходимому условию СИНТЕЗА. Если принять прежнее надорвавшееся Христианство за тезу, то должна быть для выявления его ограниченности и неуспеха очистительная антитеза. Но не ради неё самой, а ради ПОБЕДНОГО ХРИСТИАНСТВА.

Наконец, я дерзаю сравнить Советскую власть с честным и животворящим Крестом Господним. В самом деле, разве не была распята вся православная Россия на этом кресте?.. Но как же мы, православные, относимся ко Кресту? Отвергаем ли мы его и проклинаем ли это «позорное орудие казни Христовой», как это делают сектанты?.. А они рассуждают по-своему очень разумно. Правда, скользя по земле и не подымаясь в солнечную высь Церкви…

Было подмечено уже давно, что чем не серьёзнее в церковном отношении человек, тем он революционнее и нетерпимее к существующим властям. Так это было при Царе, так это осталось и при Советской власти. Но из сказанного не следует, что все равнодушные — самые церковные люди.

Церковность это самое чуткое реагирование на мир, но вместе с тем и самое чуткое РАСПОЗНАВАНИЕ ценностей этого мира. Демократическая настроенность в противоположность церковной ТРЕЗВОСТИ вся во власти специфического ОПЬЯНЕНИЯ, вся во власти эмоций и коротких мыслей, принятых по неразумию за аксиомы.

Водораздел между демократами и христианами не столько в понимании границ человеческой свободы, сколько самого существа её. Демократы в нашей стране движимы только отталкиванием от Советской и вообще от Русской власти. А ради чего? — это для них уже дело десятое. Были бы только гарантии для гражданской свободы. Но свобода, принятая раньше Христа и по существу вместо Христа, — это страшная, это самая растлевающая сила. Весь Запад ныне в объятиях этой «свободы». ТОЛЬКО СВОБОДА, ПРИНЯТАЯ ОТ ХРИСТА, ПОДЛИННО ОСВОБОЖДАЕТ. Она созидает, а не разрушает. Она возлагает на освобожденного легчайшее иго и даёт силу это иго нести. Только в нём, в этом иге Христовом (и во всём, что органически с ним связано), спасение России и спасение всего мира. Только на этом понимании свободы возможно у нас возрождение русской семьи, сильной национальности, новой, не ренессансной, культуры и здорового государства.

Ныне, с развалом «ВЕЧЕ», закончилась первая фаза русского патриотического движения. Смысл которой в том, что впервые за последние десятилетия было поднято Русское знамя, собравшее вокруг себя всех, кто только мог собраться. Эта фаза завершилась размежеванием собравшихся по следующим трём направлениям. Выявилась ориентация русско-демократическая (или полу-демократическая), русская православная просоветская и русская антихристианская. Я уверен, что ни первая, ни последняя из них не выражают собственно русского духа. Как демократия, так и в особенности расизм, явления чуждые, занесенные к нам с Запада и возможные у нас лишь в силу общего разложения и упадка. В дальнейшем, по мере духовного возмужания русской общественности, эти болезненные явления обнаружат уже окончательно свою внутреннюю неправду и будут отвергнуты ради ценностей подлинно русских.

С уважением к Вам, Геннадий Шиманов.

Москва, 30 июня 1974 г.

Позднейшее примечание

Нет, была своя правда и у Осипова, была своя правда и у меня, но ни та, ни другая не достигали той полноты, которую ещё предстоит выработать русским людям, чтобы их примирить и выстроить в новое единство, спасительное для всех.

Август 2010 г.

Москва — Третий Рим

Удивительно то, что у нас ещё не было ПРАВОСЛАВНОЙ интерпретации ни русской, ни мировой истории. Была коммунистическая интерпретация, была либерально-демократическая, была самодержавно-монархическая. А вот ХРИСТИАНСКОЙ-ТО, самой необходимой, не было. Если, конечно, не считать отдельных прозрений и замечаний. И потому христианам приходилось разглядывать эту историю чужими глазами. Но видимое порождало недоумение. Оно отрицало христианский смысл того, что происходило. И, следовательно, косвенно отрицало само Христианство.

Вот почему была нужна Великая Русская революция и период послесталинского отдыха, чтобы эта интерпретация появилась как бы сама собою и оказалась единственно возможной. Действительно: все иные пути для человечества ныне закрыты. Есть только путь ПРАВОСЛАВНОЙ ХРИСТИАНИЗАЦИИ Советского государства и построения им духовного мира, способного нравственно раскрепостить нынешнее запутавшееся человечество…

Россия стоит в истории особняком. Это не Запад, но и не Восток. Это не Азия, но и не Европа. Элементы того и другого, находимые во множестве на поверхности русской жизни, наталкивают на мысль об эклектичности России, но интуиция подсказывает, что это не так. Что у России своё оригинальное и ни на что не похожее лицо, а также и свой путь, предназначенный ей как бы свыше. Но почему же «как бы»?.. Нет, он действительно предназначен ей свыше.

Во времена Ивана Грозного или Петра Великого положение в смысле «прав и свобод» было ничуть не лучше нынешнего положения. А точнее сказать — несомненно хуже. Но, однако, русский народ сумел правильно, по-православному, отнестись и к грехам властей, и к безвыходному иногда их положению, толкавшему их на крайние меры. И к своей собственной часто трагической участи. То есть сумел ВЫТЕРПЕТЬ и остаться верным самодержавной власти, доколе она сама не прозреет и не исправится.

Но наша прежняя самодержавная власть, зараженная духом Запада, не оказалась достойной такого истинно русского к себе отношения. Она позволяла высшему классу паразитировать на громаднейшем большинстве русского народа, забыв о своей ответственности перед ним… Вместо того, чтобы быть проводниками высших нравственных начал в среду доверенного им Богом крестьянства, представители власти и высших классов утопали в роскоши или завистливо тянулись к ней. Они соблазняли русский народ своей праздностью, своим высокомерием и равнодушием к русским трудящимся братьям. Они соблазняли его своими иноземными обычаями и мудростью, заимствованной от спенсеров и Вольтеров. Всешутейшие соборы, великокняжеские бордели и помещичий разврат в усадьбах и вокруг усадеб завершились достойно безответственным и равным предательству отречением от власти Императора Николая Второго в минуту самую решительную для Русского Государства…

Онемеченная сверху Империя («мы служим не России, а Российскому Императору», — говорили российские немцы) волочилась за «передовыми» БУРЖУАЗНЫМИ странами, то есть скользила к своей гибели, и, за исключением единиц, не подозревала об этом. Ничто не могло этот крах предотвратить. Или могло? Была ли фатальная неизбежность того, что случилось позднее?

Правильно говорится, что всё в руках Божиих, а потому ответить за Бога не так-то просто. Но всё-таки… Если бы, например, Царь вышел однажды… Ну, пусть не в рубище, но в самой простой одежде, в которой ходят достаточные из простолюдинов, и сказал, обращаясь к БОГАТЫМ И ЗНАТНЫМ, что он по совести не может присутствовать на пирах в то время, когда ТРУЖЕНИКИ Русского Государства страдают от голода… Если бы он освободил Православную Церковь от унизительной казенной узды и дозволил ей изгонять нравственным Христовым бичом дух мира сего из Русского Государства… Могло ли это изменить историю?

Скажем трезво: не знаем.

И всё-таки, почему же в подобном роде никто не выступил?.. Какая, казалось бы, простая мысль. И самая христианская. Если так высоко вознёс Христос, то велик и спрос. Или даже не очень-то и велик. Не требуется самому ни голодать, как голодают твои подданные, ни ходить в лохмотьях, как они ходят. Не требуется от тебя и сораспинаться Христу — кто же потребует такого от Царя земного?.. Просто подать пример своим слугам. Ибо примерами люди и совращаются, и наставляются. Да выступи так хотя бы один наш Царь — и звездою самой первой величины, самой праздничной и драгоценной, выступление это осталось бы навсегда на нашем историческом небосклоне. Да ведь даже не удайся во всей полноте этот пример — только за одну неудачную попытку в таком роде не окончательно развращенный народ ответил бы и благодарностью, и любовью, и преданностью идее Самодержавия. Недаром в русском народе до самого последнего времени не умирала вера в ДОБРОГО ЦАРЯ, отца и печальника о своём народе.

РЕВОЛЮЦИЮ МОГЛА ПРЕДОТВРАТИТЬ ЛИШЬ ХРИСТИАНСКАЯ ЖИЗНЬ ВЛАСТЬ ИМУЩИХ, НО ЕЁ ПО БОЛЬШОМУ СЧЁТУ НЕ БЫЛО, И ПОТОМУ ПОБЕДИЛ ЛЕНИН.

Русские Цари и наши высшие классы были не хуже прочих царей и высших классов в других народах. Но почему же они не были лучше их, принадлежа к православнейшему народу и исповедуя Православие? Да разве можно при этом безнаказанно язычествовать и европействовать?

…Но легко и нам задним числом и со стороны обвинять власть имевших и не сделавших её орудием для Евангелия. Но окажись мы сами в их положении, а главное В ТОЙ АТМОСФЕРЕ, В ТОМ ДУХОВНОМ ТЕЧЕНИИ, ШЕДШЕМ НА НАС С ЗАПАДА, сумели б достойно, как многие предки наши, противостоять этому наступавшему во всём своём блеске гниению?..

…«Возврати меч твой в место его», — сказано было Петру, отсекшему ухо у стражника. И как бы добавлено: «не этим мечом защищается Божия правда».

Белое движение было обречено с самого начала. Если даже предположить, что оно победило б, то следующей фазой в истории была бы очередная смута. Положительной программы, достойной России, у него не было, как и никаких сил, ни нравственных, ни физических, для удержания развала страны, который уже начался.

Можно ли утверждать, что в Белом движении участвовали более нравственные люди, чем в Красном? Мне представляется, что с той и другой стороны сражались корыстные и бескорыстные, идеалисты и материалисты. Их объединяла, помимо общей ярости и ненависти, общая слепота по отношению к происходившему. С точки зрения «культурного европейца», Белая армия защищала вечные ценности европейской цивилизации, в то время как с точки зрения «пролетария» она защищала лишь те стороны европейского миропорядка, которые и он сам, и его ближние прекрасно на своём горбу испытали. И те, и другие защищали дело двусмысленное свою относительную правду, которая должна была со временем обнаружить свою ограниченность и подвести тем самым к общей великой Правде — религиозному покаянию для всех и религиозному очищению.

…Идеал просвещенной и эмансипированной Европой России есть идеал не менее ложный, чем идеал пролетарского государства, предназначенного для перестройки всего мира по-коммунистически. Но эта последняя задача, при всей её абсурдности, гораздо полезнее в исторической перспективе, ибо на этом пути можно быстрее убедиться в ложности взятого курса, чем на пути липкой полу-правды и липкой полунравственности, которые подобны громадному омуту, затягивающему в себя человечество. В этом смысле Октябрьская революция почти мгновенно утянула Россию на самое дно этого омута, где всё (или почти всё) обнаженно неправильно и разрушительно, но… где есть та ТВЁРДАЯ НЕПРАВДА, от которой можно оттолкнуться, пока есть ещё силы, не растраченные на утомительную борьбу, неизбежную при медленном погружении.

Москва не перестала быть Третьим Римом от того, что в России произошла Октябрьская революция. Наоборот. Москва сохранилась как Третий Рим благодаря ей.

Мне представляется, что в настоящее время карловацкое движение должно находиться в жестоком кризисе: живительной надежды на свержение Советской власти, как никогда, мало. Полная изоляция от России и народа русского, а в связи с этим, с одной стороны, творческое бессилие и, с другой, постепенное растворение в западном мире, воздухом которого приходится дышать и понятия которого незаметно для себя усваивать. Впереди — полное отсутствие каких-либо перспектив. И лишь одна единственная надежда — надежда на чудо, которое сметёт с лица земли Советскую власть. И вот тогда-то можно будет устроиться почти по-старому… Ну, конечно, не совсем по-старому… Исторический опыт должен чему-то научить даже их. Необходима известная русификация и известная православизация России…

Они поистине необходимы. Но едва ли жесточайшая гроза пронеслась над Россией только для того, чтобы так мелко и так провинциально поставить задачу. Революция в России имеет ВСЕМИРНОЕ значение, а из этого следует, что и плоды её должны иметь всемирный характер. После Великого Октября речь должна идти о ПРАВОСЛАВИЗАЦИИ ВСЕГО МИРА. И, как следствие этого, об известной русификации его. Была в своё время духовная евреизация человечества, ставшего человечеством христианским. И эта духовная евреизация ни в коей мере не упразднила принявшие Христианство народы и не пошатнула их национального достоинства. Если Россией действительно будет сказано «новое слово» во всемирной истории, то духовная русификация мира неизбежна.

…В настоящее время в состоянии кризиса находятся все: и карловчане, как сказано выше, и Советская власть, утратившая свой былой коммунистический задор и как бы смирившаяся с ролью страны, постоянно и безнадежно «догоняющей» США. В кризисе и наша либеральная общественность, не имеющая оригинальных идей, творчески абсолютно бесплодная и сознающая про себя унылую бесперспективность выбранного ею пути, но продолжающая тянуть как бы по обязанности унылую лямку своей либеральной гражданственности… В настоящее время выход для всех — и карловчан, и советских коммунистов, и либералов — перерасти ради блага России и всего человечества ограниченность своей нынешней партийности, уже явно отстающей от жизни, и соединиться для созидания действительно ГУМАННОГО общества (но гуманного не в ренессансном, а в христианском смысле).

Несомненно, что у всех есть своя правда, как и своя неправда, изживаемая исторически. Расщепление единой РУССКОЙ ПРАВДЫ было неизбежностью в нашей истории. Но не такою ли точно неизбежностью является теперь СИНТЕЗ НЕКОГДА РАСЩЕПЛЁННОГО? Ничто истинное и доброе не должно погибнуть, но в очищенном и обогащённом виде должно войти в обновлённую РУССКУЮ ПРАВДУ

Не мною первым было подмечено, что наш русский социализм по своей духовной сердцевине не европейское и не буржуазное явление. Это блудный сын Русского Православия. На Западе социализм чуть ли не с пелёнок приобрёл буржуазную физиономию и как-то по-свойски устроился в буржуазном мире. А у нас был окрашен в мученические и апокалиптические тона. Но о чём это говорит?.. Не о том ли, что блудный сын, растеряв почти полностью своё былое достояние, должен всё чаще задумываться о возвращении домой и, наконец, решиться на это возвращение?

Привычный боевой тон газетных передовиц не может скрыть состояния растерянности и раздумий, совершающихся втайне под покровом официальной бодрости и уверенности.

Атеизм есть не только величайшая неправда, но, в диалектическом противостоянии разложившейся религиозной жизни, может быть ограниченной нравственной реакцией на ту фальшь, которая выдается за религиозную правду… Воинствующий атеизм есть одновременно и наказание за былое религиозное лицемерие и религиозное равнодушие, и лекарство для исцеления нашей веры. И насколько же это лекарство целебнее в исторической перспективе, чем всевозможные формы ущербной духовности, господствующие в современном западном мире. «О, ЕСЛИ БЫ ТЫ БЫЛ ХОЛОДЕН ИЛИ ГОРЯЧ. НО ПОСКОЛЬКУ ТЫ ТЁПЕЛ… ИЗВЕРГНУ ТЕБЯ ИЗ УСТ МОИХ».

Нынешний западный мир — это мир «тёплый», и его ценности — это «тёплые» ценности, заслуживающие быть извергнутыми…

Идея грядущей ПРАВОСЛАВНОЙ ТЕОКРАТИИ — единственная творческая идея, которая есть в наши дни. А перспективы, рисуемые христианскими демократами, социалистами, технократами, либералами, новыми левыми, старыми правыми и т.д., не заслуживают доверия. Они не достойны русской истории и судьбы человека.

Август 1974 г.

Позднейшее примечание

Под словами «евреизация христианских народов» я разумел, конечно, не усвоение ими фарисейско-талмудического духа евреев, абсолютно противоположного Христианству, а знакомство с историей древних евреев и приобщение через неё к истокам общечеловеческой истории, память о которых была почти полностью утрачена язычниками. Следы этой «евреизации» запечатлены во многих русских религиозных понятиях и даже во многих именах и фамилиях. Таких, как Ивановы, Михайловы и т.д. Отрекаться от добрых влияний нехорошо ни отдельным людям, ни целым народам.

И второе. Под словом «теократия» я имел в виду его буквальный смысл, а не привнесённый в него позднее. То есть Боговластие, а не мирскую власть священства.

Декабрь 2003 г.

В Президиум Верховного Совета РСФСР

От Шиманова Г.М., проживающего по адресу…

Копии: в Верховный Суд РСФСР и Прокуратуру РСФСР.

В связи с арестом и готовящимся судом над бывшим редактором машинописного журнала «Вече» Осиповым В.Н. считаю себя обязанным заявить следующее.

Журнал «Вече», несмотря на отдельные, по моему мнению, существенные промахи, В ЦЕЛОМ сыграл громадную положительную роль в патриотическом воспитании определённой части нашей интеллигенции. С его страниц звучали слова в защиту достоинства русского народа против хулителей и клеветников (например, против тех, что были подняты на щит эмигрантским журналом «Вестник РСХД»), в то время как официальная советская пресса ни одним словом не ответила на оскорбительные анти-русские пасквили. На страницах «Вече» звучали слова тревоги в связи с угрозой физического и нравственного вырождения нашей нации (крайне низкая рождаемость, алкоголизм, явное неблагополучие в семейной жизни, утрата национального чувства, всё возрастающая американизация), с патриотических позиций рассматривались различные явления в литературной жизни, отношение к памятникам старины и т.д.

Вопросы, как правило, ставились остро и обсуждались в полный голос, поскольку замалчиванием их всё равно решить невозможно.

Порою в журнале высказывались спорные или даже неправильные мнения (от этого, как известно, не гарантирован никто), но КЛЕВЕТЫ, т.е. СОЗНАТЕЛЬНОЕО извращения фактов, по моему глубокому убеждению, в нём не было. Между тем, как раз это обвинение является единственным обвинением против редактора.

Что можно сказать в связи с этим?.. Не предупреждая решенья суда, — только следующее: если суд не укажет точно, ЧТО ИМЕННО из утверждений журнала было СОЗНАТЕЛЬНОЙ клеветою, и не представит соответствующего доказательства (именно этого требует наше советское законодательство), то обнаружится с очевидностью, что над Осиповым совершился не праведный СУД, а произошла беззаконная РАСПРАВА.

Непонятно следующее обстоятельство. Если случаи клеветнических утверждений действительно имели место, то почему сразу, при первом же случае клеветы, прокуратура не указала Осипову на неё, не предложила её опровергнуть и не предупредила об ответственности?.. Ведь курс на профилактическое предупреждение преступлений — официальный курс советской юриспруденции. И лишь когда вышли все десять номеров журнала, когда Осипов уже был отстранён от редакторства, — на него вдруг обрушилось уголовное преследование. Подобное отношение нельзя назвать ни гуманным, ни соответствующим официальным установкам советского правоведения.

Но подобное отношение не соответствует и действительным интересам нашего Советского государства, если не отождествлять эти последние с интересами отдельных лиц, занимающих те или иные должности и выступающих в силу этого от его имени. У многих складывается впечатление, что суд над Осиповым это не столько суд над ним лично, сколько устрашающий удар по всей русской патриотической настроенности. Верно ли это опасение — покажет будущее. Однако и сейчас уже можно безошибочно сказать, что не в конфликте с русской патриотической настроенностью будет наращиваться духовная сила нашего Государства. Наоборот. Пропасть, которую хотят вырыть между Советской властью и русскими патриотами наши общие враги, оказалась бы одинаково гибельной как для русского патриотического сознания, так и для самого Советского государства.

Москва, 20 декабря 1974 г. Подпись.

Ответ прокуратуры

Прокуратура Владимирской обл. Спецотдел.

3 января 1975 г.

№ 6/14.
адрес…
гр-ну Шиманову Г.М.

Сообщаю, что в ходе расследования по делу Осипова В.Н. будут проверены Ваши доводы изложенные в письме от 20 декабря 1974 года.

Ст. пом. прокурора области
Старший советник юстиции Образцов.

Идеальное государство

Можно ли отрицать старинную мысль, что в основе всякого государства лежит беззаконие?.. Но, облекаясь в государственную систему, беззаконие мало-помалу становится законом и начинает служить добру. Однако мера этого служения всегда неполна, всегда исторически ограничена. Институт государства в процессе истории как бы тянется к некому идеалу, но в силу диалектического характера истории и сам институт, и тот идеал, к которому он тянется, претерпевают диалектические изменения. Родовая община, система уделов, самодержавие, затем крохотный период буржуазной демократии и, наконец, Советы — вот те формы русской власти, которые отразили различные этапы нашей истории. Добавим к сказанному: настолько органически связанные между собою этапы и с такою внутренней необходимостью вытекавшие через отрицание друг из Друга, что невольно напрашивается сравнение их с различными стадиями жизни какого-нибудь растения.

Родовая община это уже власть, но ещё не государственная, т.е. в некотором смысле ещё не историческая, ещё как бы предъисторическая, через которую осуществляется общественная жизнь и правда на самой заре человечества. И нет слов, чтобы достаточно похвалить эту в своём роде цельную правду. Покуситься на неё — не значило ли совершить преступление?.. Поистине так. Но остаться с её цельностью значило бы остаться навсегда запертыми в предыстории. И вот потребовалось преступление, чтобы возникло сверхродовое образование — государство; потребовалось одному роду или даже одному семейству беззаконно возвыситься и унизить другие, чтобы началась история в тесном смысле этого слова.

Удельная система возникла вся из родовой стихии и явилась, с одной стороны, её апофеозом, а с другой, в отношении к подданным русских князей, отрицанием её самодовлеющего достоинства. А ну-ка, потеснись, потеснись, родовая правда!.. хотя бы опять через род, но пропусти уже другое, уже государственное начало!.. Государственное начало, без которого невозможна история.

Но каким оказался выход в историю через род, мы знаем достаточно хорошо: бесконечные распри и дрязги удельные довели Россию до позора и погрома татаро-монгольского. И хотя Русский Князь был до бесповоротности убеждён в истинности и законности удельного права, сама жизнь обнаружила несостоятельность мысли о ВЛАСТИ как объекте разрозненного пользования членами одного рода. И сама жизнь выдвинула новую форму власти — Единодержавие.

Русские Цари стали Царями вполне беззаконно с точки зрения бывшего права (как и Русские Князья — Князьями), но оказались впоследствии законнейшими Самодержцами, ибо только благодаря им Русь разгромила нехристей, смыла с себя позор и оказалась достойной новых исторических испытаний.

И как тут было не воспеть хвалу — от самого чистого сердца — нашей великолепной Самодержавной власти?.. И её пели многие замечательные русские публицисты, от Карамзина и Пушкина до Розанова и Храповицкого, убеждая нашу общественность в том, что этот институт — совершеннейший на Земле (а карловчане сделали из Самодержавия даже как бы тринадцатый пункт Символа Веры). Но, увы, опять-таки сама жизнь обнаружила исторически-преходящий характер этого типа власти, его несостоятельность в новых условиях.

Прежде всего, если этот институт такой совершенный, то почему же он так бесславно пал?.. Ведь он рухнул не под ударами внешней превосходящей силы, а от внутренней своей дряхлости и внутреннего своего разложения. Да разве была действительно Самодержавной властью эта только по внешности «самодержавная власть», у которой гниение общества происходило прямо-таки на глазах, а она и пальцем не решалась пошевелить ради обуздания язычества и анархии?.. Европы она боялась всем сердцем и раболепствовала тайком перед зарубежными и отечественными европейцами, — а вот Бога и Церкви Христовой боялась уже весьма специфически… Функционирование публичных домов в христианском обществе благосклонно разрешала она, а свободное функционирование Церкви разрешить опасалась… Да разве была действительно Самодержавной властью эта прогнившая власть, пронизанная чем угодно, от либерализма до аракчеевских жестокостей (или выдуманы все они?), но только не подлинной ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ перед Богом и русским народом за утверждение подлинно христианского строя на нашей святой земле.

Прежняя власть не только подчинила церковную жизнь своим собственным, язычески понятым, фамильным и сословным интересам, но даже сами-то интересы эти не смогла должным образом обеспечить. И в результате рухнула, скомпрометировав заодно с собою и ценности непреходящие, и ценность ЦЕРКОВНОСТИ прежде всего.

Но это падение явилось результатом не только греховного уклонения власти от своего христианского служения, а также и следствием отрыва самодержавной власти от русского народа, ибо посредствующее звено — дворянство — в условиях либеральности и буржуазности из силы соединяющей власть и народ превратилось в силу разъединяющую.

Однако могла ли единая личность, вознесённая на престол, не ограниченная ничем государственно, хотя и подвластная буйству ветхозаветной природы, не уклониться с узкой дороги на пути широкие и согласные с ходом всего человечества?.. Идти вместе со всеми куда как веселее слабому человеку.

Могла ли единая Личность найти в себе столько сил, чтобы не поддаться ни немощам, ни соблазнам и, ясно сознавая происходящие в мире процессы и даже как бы провидя его грядущие судьбы, твёрдой рукою вести народный корабль, минуя подводные рифы, против господствовавшего в истории языческо-торгашеского течения?..

ЕСЛИ ДАЖЕ И МОГЛА, ТО НЕ СЛИШКОМ ЛИ ЭТО СЕРЬЁЗНАЯ ВЕЩЬ — ВЛАСТЬ НАД НАРОДОМ, — ЧТОБЫ МОЖНО БЫЛО ЕЁ ДОВЕРЯТЬ СЛУЧАЙНОСТЯМ ЛИЧНОГО ПРОИЗВОЛА ТОГО ИЛИ ИНОГО ПРАВИТЕЛЯ?..

А не доверять всю власть целиком тоже нельзя, — получится разделение государственной власти и опять холодная или горячая междоусобица.

Ограничить власть конституцией?.. Но какая же это сила будет конституцию защищать в случае произвола Царя?.. Бумажная?.. Нет, бумажная, по-видимому, не годится. Значит, надо, чтобы реальная сила была легализована ради поддержания равновесия в государстве. Но при таком равновесии власть Царя превратится в жалкое полу-властие, а противостояние двух сил — в подспудную враждебность двух лагерей с подкопами друг под друга и готовностью в случае чего перегрызть горло друг другу или вызвать из-за рубежа на помощь союзников.

Конституционная монархия по существу есть либо фикция, как в Англии, либо состояние постоянного противоборства при неустойчивом равновесии, которое однажды непременно должно нарушиться. Ибо властью, по мудрому слову Шульгина, как-то неудобно делиться.

Но как же тогда быть?..

Да очень просто!.. — снисходительно отвечают солидные демократы. — Пусть народ сам правит собою. Установите демократию, и все проблемы решатся сами собою.

Экая прелесть!.. Да вы откуда, ребята?..

Не знать и даже не догадываться о том, что ДЕМОКРАТИЯ ЕСТЬ ВЛАСТЬ ДЕНЕГ, замаскированная и анонимная власть, за которой скрываются самые тёмные силы, — экая простота первозданная. Вот победи у нас некогда Февральская революция, и это было бы такое «решение всех проблем»… Это был бы не только распад Империи на десятки почти африканских государств, разных по своему строю, но одинаково буржуазных по своей судьбе, — ЭТО БЫЛ БЫ УЖЕ БЕЗЫСХОДНЕЙШИЙ КРАХ ВСЕГО ХРИСТИАНСКОГО МИРА.

Способны вы это понять, господа христианские либералы?.. Да нет, конечно же, не способны. Как не способны понять и того, что антирелигиозный пафос большевиков не дал им уйти от религии в равнодушную буржуазность (в которую вы ушли сами), что он лишь вывернул их религиозность наизнанку, как выворачивают перчатку, благодаря чему оказалось возможным со временем, по мере изживания жизнью неправды безбожия, эту религиозность снова вернуть с изнанки на лицевую сторону.

История Советского государства есть не только наказание за грехи прежнего языческо-христианского мира, притворявшегося полностью христианским, но также и изживание самого бунта против Бога. Вся история Советского государства — это созревающее в недрах осознание ограниченности как старой неудавшейся христианской тезы, так и выступившей против неё воинственной антитезы. И потому объективно это подготовка к грядущему СИНТЕЗУ. В этом смысле можно сказать, что СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ БЕРЕМЕННА ТЕОКРАТИЕЙ (а беременные, как известно, бывают не особенно привлекательны). Подобное понимание является ныне основой для нелукавого приятия этой системы, вызывающей жалкий ужас и жалкие насмешки со стороны профанов.

Слишком многое говорит за то, что Советская власть предназначена стать инструментом для созидания ТЫСЯЧЕЛЕТНЕГО ЦАРСТВА на земле, которого не было ещё никогда в мировой истории, но которое по Писанию (если верить ему) должно быть. И думается, что не само собою возникнет оно, как бы отменяя созидательную деятельность исторических сил (или оттесняя её на задний план), а будет создано историческим опытом, трудом и любовью людей земли в гармоническом их единстве с ВЛАСТЬЮ НОВОГО ТИПА, которая уже есть, но которая ещё созревает. В гармоническом единстве с ДУХОВНО ПРЕОБРАЖЁННОЙ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТЬЮ. Можно ли думать, что антитеза неудавшемуся Христианству ничего не принесла, кроме выворачивания всех ценностей наизнанку?.. Но в этом случае была бы непонятна творческая роль антитезы. Нет, антитеза, чтобы выявить все свои возможности и тем самым свою ограниченность, должна была воспользоваться некой как бы АБСОЛЮТНОЙ ВЛАСТЬЮ, которой не было ещё никогда в мировом прошлом. И она действительно создала ГОСУДАРСТВО НОВОГО ТИПА, основой которого явилась ПАРТИЯ НОВОГО ТИПА, выпестованная, как бы к нему ни относиться, но всё-таки гениальным Лениным. Возникновение этой партии есть возникновение зародыша нового Государства ещё задолго до рождения последнего. Это новое Государство есть ГОСУДАРСТВО ИДЕОКРАТИЧЕСКОЕ С РАЗВИТОЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМОЙ в лице партии, охватывающей весь общественный организм до каждой его чуть ли не мельчайшей клеточки; во всяком случае, охватывающей каждый хозяйственный, военный, административный и культурный коллектив. Ранее такой степени Единодержавия никогда ещё не было. Монархический строй такой развитой нервной системы не знал, он почти по-либеральному благодушно и безответственно относился к господствовавшим в обществе настроениям и стихиям. И либо женственно увлекался ими, либо женственно истеричничал против них, но не знал и не имел такой безотказной связи с каждой клеточкой государственного тела и такого безотказного привода, способного обуздать всё, кроме — ОДНОЙ ТОЛЬКО ПРАВДЫ.

И вот здесь мы подходим к самому интересному. Этот строй возник по существу как бунт против неудавшегося исторического Христианства, но принял форму бунта против Христианства вечного и абсолютного. И с лёгкостью победив первое, он затем как-то жалостно забуксовал в своём натиске на второе. Тут стало обнаруживаться несоответствие совершенной государственной системы и отрицательных по своей основе ценностей, к которым она стремилась. Оказалось, что совершенный тип власти при ложной ориентации не только не в силах утвердить высший тип социальной жизни на земле, но даже не в состоянии организовать такую жизнь, которая мало-мальски превосходила бы жизнь на буржуазном Западе. Внутренняя пустота величественных с виду плодов безбожного творчества есть роковой удел его и расплата за игнорирование ЛЮБВИ. Причём, чем дальше, тем всё очевиднее становится, что тут дело не во временных неудачах и не в исторических обстоятельствах, а в самой СУТИ ДЕЛА: нельзя из духовного дерьма выпекать аппетитные медовые лепёшки.

Но ясно, что не для того создавалось это государство высшего типа, чтобы бесславно и бесполезно погибнуть, и не для того, чтобы вечно буксовать в стремлении к недостижимому. ОСОЗНАНИЕ СИТУАЦИИ, осмысление правды как исторического Христианства, так и русского коммунизма, равно как и их недостаточности, это неизбежность, ибо всё иное есть мёртвый путь, всё иное есть отказ от творческого пути и тупик, в котором наша мыслящая общественность потолчётся-потолчётся и — начнёт искать выхода. И выйдет, в конце концов, на прямую историческую дорогу.

Причём, на эту историческую дорогу выйдет не только наше так называемое «инакомыслие», но, как бы скептически ни относиться к подобному утверждению в настоящее время, — и мысль государственная. Ибо факты, как любил говорить товарищ Сталин, это «упрямая вещь». Слишком долго не считаться с фактами никому не позволено — и даже самому совершенному аппарату власти. Сама жизнь откажет в праве на жизнь тому, что будет упрямо держаться за давно уже изжитые исторические недоразумения. И потому противоречие между совершенным Государством и негативной по своей основе идеологией должно разрешиться в пользу первого. Хлам и мусор безбожных идей должен быть выброшен на помойку истории не ради нового хлама и мусора буржуазного, а ради соответствующих сокровенно религиозной природе Советского государства ценностей вечного и обновлённого в величайшей исторической буре Христианства.

Стать совершенным орудием для служения Церкви — такова внутренняя идеальная задача всякого государства. Но ни одна из доселе бывших государственных форм не выдерживала испытания временем и потому разрушалась. На смену им всем пришёл советский тип власти, заключающий в себе все достоинства Самодержавия, но в громадной степени погашающий громадные недостатки последнего:

Наследование власти людьми, явно не способными управлять Государством.
Паразитизм и развращающее влияние родственной камарильи.
И самое главное: БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ Самодержца перед Церковью, венчавшей его на царство.

Но где та сила, не противостоящая Первому Лицу в его положительных действиях, но ограничивающая его лишь в его отступлениях от положительной Программы?.. Ясно, что конституция, и даже со всеми помогающими ей государственными рычагами, такой силой быть не может. Не может и не должна быть такой силой и Церковь, ибо это оказалось бы низведением её на уровень государственной силы.

До сих пор в истории всегда бывало так, что либо Церковь превращалась в нечто низшее себя (папоцезаризм), либо низшее поднималось незаконно над высшим (цезарепапизм), причём то и другое компрометировало Христианство сильнейшим образом и подготавливало ответную человекобожескую, «титаническую» реакцию.

И только теперь, с образованием Советского государства, появилась возможность того, чтобы ПАРТИЯ, самодержавно правящая страною и не имеющая конкурентов в политической жизни (ибо клир должен быть безусловно вне политической жизни), руководствовалась не чем-то неопределённым, вроде наших былых Государей и Государынь, а — ПРОГРАММОЙ построения подлинно христианского общества, благословлённой ЦЕРКОВНЫМ СОБОРОМ и поддержанной всем стоящим на страже ПРАВДЫ ХРИСТОВОЙ православным народом.

В этом случае, то есть если предположить грядущую трансформацию Коммунистической партии в ПРАВОСЛАВНУЮ ПАРТИЮ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, мы получили бы действительно ИДЕАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО, свободное как от пороков и преступлений старых языческо-христианских государств, так и от пороков и преступлений нынешнего, духовно ещё не просветлённого, Советского государства.

И как ни нелепо в наше время подобное предположение, слишком многое говорит за то, что иного пути у нас нет, и что так оно и получится. Советское государство, начавшееся, как и любое другое, с беззакония, станет, в конце концов, законностью совершенной и, в качестве таковой, откроет новую эру в истории человечества.

Москва, 29 мая 1975 г.

Примечание

Свой комментарий на эту статью начну несколько издалека. Начну с того, что идеологом «демократического движения» в СССР был сын Сергея Есенина, Александр Сергеевич Есенин-Вольпин (или «Алик Вольпин», как его тогда называли). Это был, в своём роде, очень незаурядный человек. О чём свидетельствовали не только его жизнь, но и, на мой взгляд, его стихи:

Эти мальчики могут понять,
Что любить или верить смешно.
Что враги их — отец их и мать,
И убить их пора бы давно.

Эти мальчики кончат петлёй.
А меня не осудит никто.
И стихи эти будут читать
Сумасшедшие лет через сто!

Или такие его строчки, застрявшие в моей голове (мы были с ним немножко знакомы):

О, сограждане, коровы и быки,
До чего вас довели большевики…

Вольпин был, кроме того, крупным математиком, в защиту которого выступили, когда его посадили в психушку, десятки советских математиков. А затем он уехал в Америку, и о дальнейшей его судьбе мне ничего не известно.

Так вот, он первый сформулировал принцип, определивший характер «демократического движения» в СССР. Это был чисто юридический принцип: «Пусть советская власть выполняет свои собственные законы, записанные в её конституции». Этот принцип игнорировал любые ценности и любые соображения, с которыми обязан считаться всякий нравственный и думающий о судьбе своей страны человек. А потому, принятый в качестве критерия истины в суждениях об обществе, этот принцип делал людей слепыми и по отношению к порокам Запада, и по отношению к достоинствам СССР, но зато предельно зоркими по отношению к противоречиям в советской юридической теории и практике.

А эти противоречия были действительно огромны, и выявлять их не составляло большого труда. Советская Конституция была в высшей степени двусмысленной по части записанных в ней прав и свобод человека. Их можно было толковать по-разному, вплоть до диаметральной противоположности в их понимании. Советская политическая мысль сознательно допускала эту двусмысленность в советской Конституции, чтобы создать иллюзию полноты прав и свобод граждан СССР в глазах всех, кто не вникал в подробности советского правосознания, и, вместе с тем, обеспечить органы государственной власти правом наказывать всех советских граждан, чьё поведение противоречило интересам советской идеологии и политики.

Юридический принцип, заявленный Вольпином и взятый на вооружение нашим «демократическим движением», как раз и должен был выявлять эту двусмысленность советского законодательства, показывать фактическое бесправие советских людей, замаскированное формальными их правами, а западная пропаганда должна была показывать это фактическое бесправие крупным планом, делать его понятным для всех как в СССР, так и за его рубежами.

Мысль о бесправии советских людей была правдой, но правдой не единственной, не полной и не самой главной в их жизни. Кроме того, эта правда сочеталась в западной пропаганде с ложью насчёт полноты прав и свобод людей на Западе. Западные права и свободы отличались от советских разительно лишь на первый взгляд, а при более внимательном их изучении оказывались правами такими же условными, как и права граждан СССР. Будешь подчиняться господствующей идеологии и господствующим нормам жизни — будешь свободен в каких-то пределах. А не будешь им подчиняться — получишь по голове тем или иным образом. Типы преступного инакомыслия в СССР и на Западе были разными и способы наказания за них были тоже различны. Но «Голос Америки» об этом важнейшем обстоятельстве предпочитал умалчивать.

Цель западной пропаганды на СССР заключалась в том, чтобы сфокусировать внимание всех мало-мальски думающих об обществе советских граждан на советском обмане, жертвами которого они стали. И, как следствие, сделать их не способными думать о всей полноте проблем, связанных с обществом. То есть, фактически, загипнотизировать их темой прав человека в СССР.

Цель наших «благодетелей» была в том, чтобы освободить нас от одного, сравнительного примитивного, обмана, но не для того, чтобы приблизить нас к истине, а для того, чтобы сделать жертвами обмана ещё большего. Ещё большего, потому что куда более трудно распознаваемого.

Юридический принцип, предложенный Вольпином, был прост и понятен для всех, не понимавших того, что следование ему, при существующих в мире условиях, приведёт не только к краху Советского государства, но и к последующему вырождению самой идеи государства на послесоветском пространстве. А вместе с вырождением идеи государства — к ещё большей деградации нравственности, семьи и национальной культуры, без которой народ превращается в массу разрозненных и потому эгоистически настроенных человеческих единиц.

Я сам был увлечён до какой-то степени очарованием этого юридического принципа, потому что трудно было ему не поддаться в условиях, в которых я тогда оказался. Но, в отличие от многих, я всё-таки думал. Думал о том, какова природа этого принципа и как он соотносится с Православием.

Помогли мне думать в правильном направлении диссиденты-западники с их не всегда скрываемой русофобией и с насторожённым их отношением к Православию. Чувствовалось, что оно их устраивало лишь в качестве возможного союзника в борьбе с СССР. А в дальнейшем, захватив власть, они примутся душить и его за то, что исповедует совсем другие идеи, нежели таящиеся в масонских талмудах.

Если завтра рухнет СССР, то к власти в стране придут силы куда более страшные для Православия и русского народа, нежели нынешние коммунисты. Из чего следует, что надо не помогать врагам Советского государства, а поддерживать его и помогать ему избавляться от его идейных пороков.

Вот какой логикой я руководствовался, когда писал «Идеальное государство» и другие статьи, близкие ему по теме. Мне было нужно утвердить мысль о спасительности идеократического государства в противовес господствовавшей тогда мысли о спасительности либерального государства.

Я был настроен оптимистично, потому что не сомневался в том, что советские руководители пожертвуют многими марксистскими догмами ради спасения Советского государства. Догадаться о том, что они пожертвуют Советским государством и всем социалистическим лагерем ради идей капиталистических, было в то время трудно.

Но, начиная думать о необходимости православизации Советского государства, я не мог сразу представить свою мысль в сколько-нибудь развитом и гармоничном виде. Я не догадывался о подлинных размерах этой мысли и связанных с нею сложностях. То, что приходило мне тогда в голову, я записывал и тут же, размножив, раздавал своим знакомым. И эти статьи, со всеми их достоинствами и пороками, начинали самостоятельную жизнь в самиздате.

Я, разумеется, допустил ошибку, написав, что Советское государство стало бы идеальным, если бы приняло Православие. На самом деле идеальных государств не бывает. Я не точно выразил свою мысль. Правильнее было бы сказать, что Советское государство, приняв Православие, стало бы лучшим из существующих государств.

Кроме того, крайний централизм, характерный для Советского атеистического государства, следовало, при его обращении в Православие, сократить до разумных пределов, чтобы обеспечить право всех советских граждан и всех советских народов на свободу мысли и свободу самоорганизации. Эту мысль я проводил позднее в других своих статьях (в частности, в письме к Лие Абрамсон), но в «Идеальном государстве» её не было (мне показалось, будто она подразумевается сама собою). Но моим критикам позднейшие мои разъяснения были не нужны. Они их никак не устраивали. Они ухватились за «Идеальное государство», в котором этого разъяснения не было, и стали «раскручивать» его, толкуя весь его текст и отдельные из него фразы в самую худшую сторону.

Вот откуда пошла мысль о рождении в СССР «православного фашизма» и смертельной его опасности для всего человечества. Не важно, что единственным «православным фашистом» был дворник Шиманов (или сторож, или оператор газовой котельной — у меня было много «профессий»), официально признанный социально опасным по причине своего душевного заболевания. А важно было то, что лучшие умы Запада и Востока убедились, после полученной ими информации, в реальности «православного фашизма» в СССР.

Американский советолог Александр Янов опубликовал в первом номере парижского журнала «Синтаксис» разоблачительную статью «Идеальное государство Геннадия Шиманова». Я сам этой статьи не читал, но мне говорили о её характере и о том, что её читали несколько раз по «Голосу Америки». В дальнейшем Янов использовал эту статью в своей книге «Русская идея и 2000-й год» (Нью-Йорк, 1998), представив меня в качестве самой большой угрозы для «свободного мира». Но нет, не меня одного. Рядом со мною он поставил ещё одного страшного человека — лютого врага христианства В.Н. Емельянова. В паре с ним я смотрелся особенно хорошо.

Немало потрудился над рекламой моего «Идеального государства» и эмигрантский писатель Андрей Синявский. В лекциях, которые он читал студентам Сорбонны в 1979 г. ив первой половине восьмидесятых годов, он цитировал самые ужасные места из этой статьи. Эти лекции были изданы на многих языках в виде сборника (на русском языке он появился в последнюю очередь под названием «Основы советской цивилизации», М., 2001). Но, в отличие от Янова, Синявский считал, что Шимановские идеи опасны не столько для человечества, сколько для Русской Православной Церкви, которую они могут политизировать. Будучи безобразником, он, тем не менее, заботился, как видим, о непорочности Православия.

А теперь о том, каким принципом, на мой взгляд, следует руководствоваться в социально-политическом вопросе. Я назвал бы его историософским. Этот принцип куда более сложен по сравнению с принципом юридическим, выдвинутым Вольпином. Он должен включать в себя, прежде всего, религиозную мысль, эту основу всякой иной мысли. И, далее, мысль национальную, семейную и государственную. А если государственную, то и юридическую (но не в качестве главной, а в качестве подчинённой мысли). А также мысль общинную и, разумеется, историческую. Но это лишь главные составляющие историософского принципа.

Руководствоваться надо всем объёмом знаний, имеющих отношение к выяснению нашего прошлого и созиданию нашего будущего. Выяснять самые важные вещи: Почему получилось так, что мы пришли к настоящему своему положению и состоянию? В чём наши достоинства и наши пороки? Как нам вылезать из той ямы, в которой мы оказались? Какой тип общества и государства мы теперь, после нашего исторического опыта, признаём самым лучшим? И какие пути к нему выбираем?

На эти темы нужны дискуссии, потому что без них индивидуальная мысль не развивается или развивается черепашьими темпами.

Идеал государства недостижим, но он нужен в качестве ориентира. Даже если это условный идеал, ограниченный нашим сегодняшним его пониманием. Он может совершенствоваться со временем вслед за совершенствованием наших умов и совершенствованием общества, от состояния которого наши умы тоже зависят в какой-то степени.

А наряду с государственным идеалом нужен образ государства далеко не идеального, но всё-таки более правильного по сравнению с существующим. И способы дорастания до него. А затем, по достижении этой цели, образ государства ещё более совершенного. И т.д.

Но всего связанного с этой темой не скажешь в нескольких словах. Это тема на многие тысячелетия, если Господь нам их отпустит. А если будем вести себя так, как вели себя до сих пор, то конец истории, действительно, близок.

1 июля 2010 г.

Поездка к В.В. Шульгину

И что надоумило нас к нему?.. Тщеславное ли желание познакомиться со знаменитостью, чтобы потом говорить: «Захожу я как-то к Шульгину…» или «Василий Витальевич говорил мне…» — и показывать фотографии, на которых вы вместе запечатлены в умной беседе?.. Или нас повело желание прикоснуться к уже канувшей в Лету эпохе, но не через книжки, а непосредственно, через последнего её представителя, какимто чудом ещё живущего с нами? Или желание услышать слова, пробивающиеся на закате столь долгой и бурной жизни к смыслу величайшего кризиса в русской истории?

Разумеется, нас повело и то, и другое, и третье.

И вот мы втроём (Виктор Васильевич Бурдюг, Александр Константинович Сидоров и я) с фотоаппаратом в портфеле бредём по владимирским улицам, разыскивая последнее, по-видимому, обиталище девяностосемилетнего Василия Витальевича Шульгина.

Но — примет ли он нас? Рекомендаций у нас нет, мы можем сослаться только на общих знакомых. А вдруг этого мало? А вдруг он вообще не пожелает с нами разговаривать? А вдруг прямо с порога начнёт нас бранить и выталкивать вон?.. Я даже представил себе, как этот, по слухам, ещё крепкий старик выскакивает из-за двери и с яростным матом и причитаниями («С-су кины дети-и!.. Умереть не дают спокойно!.. Всё ходят и ходят со своими паршивыми тортами!..» — а в руках у нас действительно торт) раскидывает нас мощными пинками с крыльца в разные стороны… Эта картина так развеселила нас, что я предложил заранее придумать ответные ругательства. И Сидоров сразу изобретает одно. «Депута-ат!…», — с непередаваемым презрением в голосе, как бы дразня Шульгина, тянет он…

И вот в таком-то неуверенном и шутливом настроении подходим к трёхэтажному дому, означенному в адресе (никакого крыльца не оказалось), и нажимаем кнопку звонка в квартиру. За дверями молчание. Ни шороха. Ещё и ещё жмём звонок и в растерянности смотрим друг на друга. Как же так?.. Да уж лучше бы он действительно выскочил из-за двери и прогнал нас взашей. Какое никакое, а всё-таки впечатление. А то ни свет ни заря поднялись с постелей, не выспавшись, не позавтракав по-настоящему, тряслись три с лишним часа в электричке, потом колыхались в душном автобусе и ещё пёрлись по незнакомым улицам, выспрашивая у прохожих, в какую сторону нам поворачивать… И весь этот маршрут проделать в обратную сторону, и — ни за нюх табаку…

— Да он непременно дома, — говорит нам соседка. — Только без Люси вы к нему не попадёте. Он не откроет вам.

А Люся это что-то вроде домработницы, мы уже слышали про неё.

— А где она?

— А давайте я вас проведу, она здесь работает недалеко.

Но на работе говорят, что она в командировке и будет лишь к двум часам дня.

Люся, Люся… А может быть ты сту качка, специально приставленная к Шульгину?.. А как же иначе-то?.. Да разве можно оставлять его без присмотра? А вдруг он выкинет что-нибудь? Вдруг убежит в Америку? А вдруг какое ненужное интервью даст западным корреспондентам? Да мало ли что он может выкинуть, этот шустрый старик?.. Нет, за ним нужен глаз да глаз. Чтобы тихо и без происшествий отошёл в лучший мир.

Так!.. Значит, нужно прорываться к нему, пока ты ещё не вернулась, Люсечка…

И вот мы снова и снова жмём на кнопку звонка. Мёртвого можно поднять такими звонками! Но после них попрежнему тишина. И мы размышляем: что же она значит, эта мёртвая тишина? Ведь здесь же он, здесь!.. А не открывает… Может, выглядывает в щёлку из-за занавески, когда мы сидим на лавочке возле окна. А может тихохонько подходит на цыпочках к двери и прислушивается к нашему разговору. Но почему же не открывает?

И тут словно молния озаряет меня. Так вон оно что!.. Да как же я сразу-то не догадался!.. Да его же запирают на ключ, — говорю я своим спутникам, — чтобы не мог открыть. А если попробует через форточку или дверь разговаривать, то магнитофон это запишет, и его лишат сладкого, которое он так любит. На целый месяц.

Объяснение правдоподобное, но надо всё-таки дождаться этой надсмотрщицы, чтобы окончательно убедиться в невозможности прорваться к нему.

И вот после двух часов дня, побродив перед этим по городу, мы снова в подвале, где работает Люся. Она выходит к нам и, не спросив у нас ни паспортов, ни даже имён, суёт ключи и мило, по-владимирски, говорит: «Идите, я сейчас тоже подойду вслед за вами…».

Вот это да!.. А мы-то думали.

Уже через пару минут Сидоров шерудит ключом в замке, но не может никак открыть. А изнутри уже слышится: кто там?.. Это после бессонной ночи (как выяснилось потом) проснулся спавший всё утро хозяин и, слышим, ковыляет к двери. Он сам открывает, и мы видим высокого, совершенно высохшего, так что кожа свисает какими-то плёнками, старика, еле-еле волочащегося назад, держась обеими руками за стену, к своей койке. Вся седая окладистая борода и остатки седых волос на голове, а также полуслепые глаза, один из которых болезненно полузакрыт, придают его облику вид необыкновенной дряхлости.

Он с трудом укладывается на кровать, а мы рассаживаемся на стульях полукругом возле кровати. Однокомнатная квартира выглядит бедновато и как-то безвкусно. Чувствуется, что никого она не заботит: есть самое необходимое — и ладно. В углу под потолком над изголовьем три иконы крестьянского письма, на стене несколько пейзажиков и фотография пожилой женщины. Мебель тоже самая невзрачная; возле кровати дешёвая тумбочка с лекарствами, в другом конце комнаты стол, а стулья уже под нами. Перед кроватью на полу отвратительный, оранжевого цвета, поролоновый коврик. Книжек не видно.

— Ну, и кто же вы есть?.. — примерно так не без труда спрашивает Шульгин, и мы неуклюже называем свои ничего не значащие для него имена и фамилии, ссылаемся на общих знакомых, из которых он помнит, оказывается, лишь одного. Инициатор поездки, Сидоров, после некоторых объяснений приступает к делу, т.е. начинает задавать вопросы, относящиеся к далёкому прошлому. Расспрашивает он, в основном, о масонах, но вопросы эти, как и ответы, относятся к малознакомой мне теме, поэтому в памяти они у меня не остались.

Запомнились лишь примерно следующие слова Шульгина о масоне Маклакове (далее воспроизвожу преимущественно смысл и только иногда буквальные выражения):

— Он говорил мне, что масонство вполне уважает патриотические настроения, если они не выходят из определённых рамок, т.е. подчиняются высшим началам… И ещё, что масонство за милосердие к побеждённой стороне в этой войне и за смягчение условий её капитуляции. Он даже признался, поставив условием не разглашать при его жизни, что является антисемитом…

Произнёс всё это Шульгин настолько бесстрастным тоном, что невозможно было понять, раскусил ли он лукавую речь или просто добросовестно передаёт услышанное от Маклакова.

Надо заметить, что вообще было непонятно из всего сказанного Шульгиным о масонах, какое он придёт им конкретное значение, хотя было несомненно, что очень большое и что тема эта занимает его крайне.

На вопрос о Распутине он сказал, что лично с ним не встречался, но уверен, что влияние последнего в государственных делах сильно преувеличено. «Что касается распространявшихся тогда и после слухов о его якобы половой связи с Императрицей, то это гнусный вымысел… Людям часто бывает приятно унизить высокое, низвести его до собственной пошлости и грязи».

— Василий Витальевич, — обращаюсь я, — многие считают Николая Второго человеком недалёким. Но вы, по-видимому, иного мнения?

— Решительно не согласен! Николай Александрович был человеком замечательных способностей. Это был очень умный человек, но он не был государственным деятелем…

— Василий Витальевич, — обращается Сидоров, — не могли бы вы рассказать о событиях 27 февраля и о самом отречении?..

— Да я же писал об этом в «Днях». Вы не читали? — искренне удивляется Шульгин.

Мы смущённо мнёмся. Положение действительно неловкое… Приехали вызнавать, видите ли, подробности, а сами даже напечатанного не потрудились прочитать… Но разве объяснить Шульгину все смягчающие обстоятельства? И отсутствие плановости в нашей жизни. И то, что книжки эти достать не просто. И то, что не сорвись мы вот так, с мудрым легкомыслием махнув на всё рукою, — и никогда-то, по-видимому, не приехали бы к нему.

Однако лучшая защита, как известно, нападение. И после двух-трёх фраз Саша совершает удивительный для меня выпад против автора «Дней»:

— Василий Витальевич, ведь советуя Императору отречься от власти, вы способствовали фактически большевикам, — с жёсткою укоризною говорит он.

И теперь, как мне показалось, мнётся уже Шульгин. Вернее, он чем-то напоминает, несмотря на свою неподвижность, бабочку, пришпиленную живьём. Чувствуется, что внутренне он мучительно трепыхается, а безжалостный А.С. вонзает в него свою иглу ещё раз:

— Вы же прокладывали дорогу большевикам, — с садистскими интонациями в голосе повторяет он.

И вот, после продолжительной паузы, Шульгин отвечает:

— В то время все до одного были убеждены, что передача власти оздоровит положение. Ведь Николая Александровича никто не слушался… Даже солдаты, находившиеся при нём в карауле.

Нет. Оказывается, этот вопрос совсем не убийствен для Шульгина. Его ответ правдив и разумен. Кто же мог тогда предузнать, что именно так всё получится? Это теперь мы крепкие задним умом.

— Как вы считаете, спрашиваю я, — Октябрьская революция это случайность или неизбежность? Могло ли её не быть? Или она оказалась закономерной реакцией на ту гниль, что разъедала русское общество?

— Никакой гнили в русской жизни не было. Экономика развивалась огромными темпами. Искусство процветало. А наша армия по своей огневой мощи в январе 1917 года была самой сильной армией в мире за всю историю.

— Так почему же тогда всё рухнуло?

Василий Витальевич не спешит с ответом. Полулёжа на своей кровати, он какими-то особенными движениями двухтрёх пальцев медленно кругообразно потирает свою голову чуть выше лба (к этому занятию он возвращается в течение беседы почти постоянно). И, наконец, произносит:

— Абулия… Вы знаете это слово?

— Безволие.

— Абулия Императора… Ключевский писал, что наследственная монархия была бы наилучшей формой правления, если бы не случайности рождения. Николай Александрович знал о своей неспособности к государственной деятельности. «Как я буду управлять государством?.. — говорил он ещё перед коронацией. — Я же не умею обращаться с людьми…».

— Но Василий Витальевич, — возражает Сидоров. -Повашему получается, что в России всё было прекрасно, искусства процветали, экономика шла вперёд, государственный организм был здоровым, — и только абулия Николая Александровича стала причиной революционного краха. Так ведь?.. Но разве можно назвать здоровой государственную систему, при которой безволие одного лица, находящегося у власти, ввергает всю страну в катастрофу?..

— И, может быть, здесь дело не столько в абулии Императора, — подхватываю я, — сколько в том, что тогдашнее русское общество действительно всё прогнило? Ведь в нём не оказалось никаких сил, как писал ещё Достоевский, чтобы противостоять наступавшему с Запада разложению. Может быть, при том торжестве европейских начал в России, при том отступлении от Православия, катастрофа была неизбежна? Может быть, России надо было пройти через всё, через что она прошла, чтобы изжить ренессансную гниль и обновиться в будущем на истине Православия? Может быть, был в Октябрьской революции не только отрицательный, но и положительный смысл? Может быть, можно порождённую ею власть рассматривать как условие катарсиса, без которого не возродиться миру, погрязшему в буржуазности?

— А в чём может заключаться это возрождение?

— В том, чтобы снова признать органические формы жизни, разрушенные капитализмом, и, признав, охранять их и наполнять светом Христовым.

Шульгин опять водит пальцами по темени, как бы потирая его в раздумье, и, наконец, говорит:

— Вы задаёте слишком трудные для меня вопросы. Слишком трудные…

— Тогда я спрошу иначе: верите ли вы в возможность религиозного возрождения в нашей стране?

— Да ведь оно уже идёт.

— То, что идёт, захватывает лишь очень небольшой слой интеллигенции и в социальном плане не стоит пока даже выеденного яйца. Необходимо изменить сами формы теперешней жизни, а нынешние христиане не только не в состоянии этого сделать, но даже догадаться об их безбожности не в состоянии. Нынешнее религиозное возрождение хорошо лишь в качестве начатка, который должен созреть. А если не созреет, то и нет в нём никакого смысла. Пока наше так называемое религиозное возрождение погрязает в либерализме и западничестве, оно не имеет творческой силы, оно не несёт в себе, как говорил Достоевский, «нового слова», способного преобразить мир…

Шульгин продолжает молчать, то ли не зная, что сказать, то ли имея сказать слишком многое.

— Верите ли вы, что советская власть может преобразиться и начать служить Богу? — как бы рубит своим железным голосом бедного Шульгина Бурдюг.

А не оглушили ли мы хозяина своим напором? Ворвались в комнату три молодца, совершенно ему не известных, уселись на стульях и жмут, и давят дряхлого старца своими убеждениями, подпирая в три глотки друг друга?.. Как-то нехорошо.

Но нет. Чувствуется, что не из тех он людей, да и не в таком возрасте, чтобы смущаться перед кем бы то ни было. Шульгин отвечает медленно и с каким-то, как показалось мне, особенным убеждением, как бы вытаскивая что-то выношенное из-под самого сердца:

— Я знаю только… то… что может быть… абсолютно всё…

И, помолчав, повторяет:

— Может быть… абсолютно всё…

И, после некоторого молчания:

— А почему вы всё говорите о Православии? Ведь Православие очень узко…

A-а!.. Так вот где его слепота.

— Мы смотрим иначе, — говорит Виктор Васильевич. — Мы именно в Православии видим источник обновления мира.

— Но почему?

— Вне Христианства мы возрождения не понимаем, а западное христианство как раз и породило нынешнюю секулярность. Гниение началось на Западе, ещё в недрах католицизма.

— Сколько уже говорили о «гниении Запада», а он всё «гниёт» и «гниёт»… И никак не сгнивает…

— А разве сексуальная революция это признак свежести?

— А разве в половом акте есть что-то нечистое? — настораживается Шульгин.

— Нечистого нет, но корни растения должны быть в земле, а не на солнышке, — встреваю я.

— Да ведь через это дети рождаются!.. что в этом плохого?.. — то ли не расслышав, то ли не поняв, продолжает Шульгин.

— От нынешних порядков семьи разваливаются, а без семьи ни воспитания, ни культуры… Европа это источник разврата…

— Какого разврата?.. Я жил в Европе, но никакого разврата в ней не заметил.

Мы молча подивились комсомольской бодрости его взгляда. И это на исходе сотни прожитых им лет. И, заслышав ещё более изумительные откровения в том же роде, поспешили увести разговор от греха подальше. Он начал одобрительно отзываться о любовных похождениях Нерона.

— Василий Витальевич, ходили разговоры, что Пуришкевич еврей. Что вы можете сказать об этом? — так Бурдюг сворачивает разговор на безопасную тему.

— Если отбросить окончание этой фамилии, то останется «пуриш». А это действительно еврейское слово. Но был ли он на самом деле евреем, не знаю.

И, помолчав, добавляет:

— Впрочем, если судить по тому, что нахал он был изрядный… может, и был.

Затем Шульгин сам обращается к нам:

— Вам не приходилось встречаться с ясновидящими?

— Нет.

— А я обращался к одной, когда был в эмиграции. Чтобы узнать о сыне, который оставался в большевистской России.

Мы заинтересовались.

— Когда она вошла в это состояние, то сказала, что видит его в доме для умалишённых… что в настоящее время он вышел из полного помрачения… но это не надолго, и он знает об этом… поэтому повторяет одно слово, чтобы не забыть его..

— Какое слово? — спросил я.

— Василий…

Помолчав, Василий Витальевич продолжает:

— Потом она описала место, где он находился. Такойто вот дом, такая-то вот стена, такие-то окрестности. «Это Киев?»- спросил я её. «Нет, Киев я знаю хорошо. Это какой-то другой город»… Потом, когда я перебрался в советскую Россию, я отыскал этот дом, до точности, вместе с окрестностями, описанный ясновидящей… Но сына в живых уже не было.

— А какой это был город?

— Винница.

— Василий Витальевич, — спрашиваю я, — а почему чекисты позволили вам вернуться из России на Запад?

— Им это было выгодно. Это было время НЭПа. Деревня тогда ожила, да и не только деревня. Стало понятно, что большевики от голода не вымрут, что власть их крепка, и они в состоянии наладить свою экономику. Вот им и понадобилось, чтобы Запад узнал об этом побыстрее от человека, которого трудно было заподозрить в симпатиях к большевикам.

После паузы Шульгин обращается к нам:

— Вы не слышали?.. Говорят, кое-кто из стоящих у власти хотел бы снова ввести у нас монархию?..

В его голосе чувствовалась надежда. Но мы стали хором разубеждать старика. Дескать, не может такого быть. Дескать, теперешние трудности связаны не с механизмом власти, который, наоборот, безупречен, а с идеологией…

— Ну, хотя бы выборную монархию… — продолжает цепляться Шульгин за подброшенную ему кем-то «утку»…

Было видно, что крепко засела в его мозгу монархическая идея. И даже, возможно, не столько идея, сколько какая-то эстетическая форма, связанная с монархией. Так что соглашается он под конец своей жизни даже на самую плохонькую монархийку, лишь бы только осталась её приятная видимость.

— Да какая же это будет монархия? — солидно урезониваем мы его. — Монархия может быть только наследственной. Иначе она будет мало чем отличаться от президентства.

— А что? — не сдаётся Шульгин. — Вот в Америке президентская власть как сильна…

Мы вылупили глаза на этого «монархиста»… Ну и ну… И этот человек стоял когда-то на правом фланге, считался подпорою трона… Что же тогда остальные-то представляли собою?.. И этот кисель назывался когда-то «Государственной Думой»?..

— Мы намного консервативнее вас, — заключает Виктор Васильевич, после чего наступает несколько тягостное молчание.

Шульгин всё трёт свою голову тремя пальцами. И что он думает при этом о нас? Скорее всего, так: «Сопляки… Да с кем вы себя равняете?.. «Консервативнее вас»…». Но, может быть, и не так. Кто же знает меру чужого смирения?

Однако его похвала буржуазной Америке нас задела, и мы начали издеваться над «величайшей из демократий»:

— Да какая же это власть? Да она же с потрохами зависит от денег… от механического большинства… Да это безбожная власть… А Вьетнам?..

— Ну, Вьетнам это мелочь, — сопротивляется Шульгин.

— Тем более! — с наслаждением дожимаем мы его. — Так опозориться даже с мелочью… А хипари?.. А дохлая религиозность?.. А всё нарастающий революционный бандитизм? Да разве не то ж ли самое происходило когда-то у нас?..

Накуражившись в таком роде, мы начали уставать.

— А почему вас не арестовывают? — задумчиво спрашивает Шульгин.

— Нас?.. А за что?.. Мы же не против Советской власти. Наоборот!.. Да и не те сейчас времена, чтобы за всякое разномыслие сажать…

Шульгин с интересом расспрашивает нас о совещании в «Гельсинхфорсе» и заключённом там соглашении. Сам он, видно, не в состоянии читать газеты. Мы рассказываем и, чувствуя, что он, вероятно, устал (хотя сам он в этом не признаётся), просим позволения сфотографироваться с ним вместе. Он не возражает, и мы по очереди подсаживаемся поближе к Истории, продолжающей полулежать. И — щёлк, щёлк, щёлк¹

— А теперь, говорю я Бурдюгу, давай-ка вместе сфотографируемся с Василием Витальевичем.

Втроём поместиться в кадр трудно, но кое-как всё-таки сдвигаемся, и Сидоров наводит на нас объектив.

— Передача эстафеты от старшего поколения младшему, комментирую я.

— А я?.. А я-то как же?.. — забеспокоился Сидоров.. Он щёлкнул фотоаппаратом и предложил сменить его в роли фотографа. Но кому подняться? Мне или Виктору Васильевичу? «А вдруг этот кадр почему-нибудь не получится?», — подумалось мне, и я помедлил вставать, дав возможность товарищу проявить своё благородство. Щёлк! Щёлк!.. Вот так-то оно надёжнее будет.

— А можно ли к вам приехать ещё? — спрашиваем мы, прощаясь с хозяином. А он отвечает галантно:

— Не только можно, но если вы не приедете, то я буду считать, что беседа со мной была для вас неинтересной…

Август-сентябрь 1975 г.

Ответы на вопросы корреспондента журнала «Евреи в СССР»

ВОПРОС. Геннадий Михайлович, вас многие считают антисемитом. В то же время приходится слышать, что вы еврей. Что вы на это скажете?

ОТВЕТ. Начну со второго, еврей ли я. Нет, не еврей. По крови я чисто русский. Родители мои из государственных крестьян Рязанской губернии…

А теперь о том, антисемит ли я. При всём моём уважении к евреям должен сказать, что я действительно антисемит. Причём из самых худших. Не из тех, которым радуются, потирая руки, отцы и учители сионизма, а из тех, на кого они топают ногами в своём сердце. Дело в том, что я ДОБРЫЙ антисемит, крайне опечаленный этой враждой. Антисемит, увы, поневоле… Ну, какая тут воля, судите сами: начни я вас уверять, что никакой я не антисемит, а совсем даже, и т.д., — и вы мигом всё сообразите, и счастливо улыбнётесь: ишь ведь как вывёртывается, а?.. А почему же улыбается так подозрительно?.. Почему прячет улыбку?.. Да он же Мандельштама не признаёт!.. Так что в предвиденье того, что начнётся обычный балаган, лучше уж в самом деле не прятать своей улыбки и сказать честно: Антисемит я, братцы. Антисемит. Таким уж меня мама родила. Что делать.

Но что значит само это слово «антисемит»? Предполагается, что это человек, выступающий против евреев. Почему выступающий, как выступающий, справедливо ли выступающий или несправедливо, — все эти мелочи и подробности отвергаются с хода как совершенно не нужные. Какие могут быть «подробности», если кто-то выступает против евреев!..

Вот потаённое содержание слова «антисемитизм», закамуфлированное нарочитой неясностью и двусмысленностью. В самом деле, открыто провозгласить, что евреи всегда правы и потому против них нельзя выступать ни в коем случае, — значило бы возмутить многих. А заключить ту же самую мысль в оболочку нравственного негодования против мерзавцев, преследующих невинных евреев… Это уже полезно.

Разумеется, даже то, что я обнажаю сейчас потаённое содержание слова «антисемитизм», свидетельствует о моём закоренелом антисемитизме. «Зачем обнажаешь?.. Это же вредно для нас, евреев!..». Не сомневаюсь, что именно так и будет воспринято многими евреями это моё рассуждение («Не рассуждать!..»).

Я думаю, что евреям надо или отказаться от этого лукавого содержания слова «антисемитизм», признав тем самым, что и они сами могут быть грешны по отношению к другим народам (чей антисемитизм, следовательно, оправдан в той или иной степени в качестве защитной реакции против них); или по-прежнему держаться крепко за идею еврейской непогрешимости и сохраняться, в этом случае, в качестве безнравственной силы.

А теперь поясню свои слова о защитной реакции против евреев. Если нация, как и семья, есть организм (а это несомненно), то из этого следует, что ей свойственно, если она здорова, усваивать инородное, ассимилируя его в себе, или извергать то, что не поддаётся ассимиляции. Одно дело выпить стакан молока, другое дело стакан керосина. Евреи в силу своей неспособности к ассимиляции оказываются организмом в чужом организме или, как писал Достоевский (тоже, по мнению многих евреев, хороший антисемит), государством в государстве. Та знаменитая взаимоподдержка евреев, которая для них так характерна и с такой привлекательной стороны их характеризует, направлена объективно против народа, среди которого они живут. Думать об этом среди евреев не принято, пользы от этих раздумий они не видят для себя никакой, а только вред. Поэтому мысли еврейские направлены совсем в другую сторону. Но что будет, если народ, против которого направлена еврейская солидарность, попытается тоже, хотя бы подражая евреям, развивать в себе взаимоподдержку? Хотя бы только ради своей самозащиты? О, эта национальная солидарность будет в глазах евреев уже не прекрасным качеством, а мерзейшим. Двойная бухгалтерия настолько вошла в обиход еврейского сознания, что евреи этой двойной бухгалтерии даже не замечают, хотя пользуются ею с большим искусством и с большими удобствами для себя.

Но что же получается в результате?.. Поскольку евреям не удаётся разложить до состояния навоза ни один народ и ни одному народу не удается ни ассимилировать евреев, ни вытолкнуть их вон из себя, то в результате происходит мучительная для обеих сторон борьба. Почвенный организм страдает от истощения, этого следствия разрушительной деятельности поселившегося в нём инородного организма, а этот последний, в свою очередь, страдает от защищающегося от него большого организма, не желающего стать почвой для проникшего в него малого народа. Евреи, как правило, не склонны оценивать объективно своё положение в чужих народах, но зато чутко улавливают всякую дискриминацию по отношению к ним и не устают против неё бороться. Они стараются парализовать почвенную нацию «ради её же блага», потому что для них её благо удивительно точно совпадает с их собственным благом.

Но, порицая евреев за недостаток в них высшего сознания, как удержаться от подобного же порицания и коренных народов?.. Они ведут себя тоже эгоистично. Они говорят евреям: «Вы — паразиты!.. Вы — разрушаете нас!.. Убирайтесь к дьяволу!..».

Евреям нет дела до того, что их щупальцы, въедающиеся в чужие организмы, бескровят и душат эти последние, а народам почвенным нет дела до того, что евреям просто некуда деться: они обречены Божьим Промыслом на скитальчество среди других народов… Бог отказал евреям в истинной вере и в родимой земле, чтобы не только смирить их, но и для того, чтобы народы почвенные могли по-братски поделиться с евреями тем и другим, дабы упразднились с обеих сторон причины к взаимному недоброжелательству. «Се, оставляется дом ваш пуст» — это было сказано для того, чтобы уже не через евреев вошла Правда в мир, а для того, чтобы через иные народы Правда вошла в евреев. Только на основе взаимного смирения во Христе возможно истинно-христианское разрешение «еврейского вопроса». Евреи должны признать существенную законность антисемитизма, а почвенные народы его существенную незаконность. И только на основе такого общего возвышения над преходящими ожесточениями будут утверждены и высшее человеческое достоинство тех и других, и осанна Промыслу Божию, который «всех заключил в беззаконие, чтобы всех помиловать» (Рим. 11, 32)…

Но, выразив этот общий принцип, я не решаюсь сказать подробнее насчёт того, каким должно быть это христианское решение еврейского вопроса. Ясно, что почвенные народы должны поделиться с евреями своею землёю (памятуя о том, что вся земля Божья), уступить им необходимую для достойного проживания почву (не лучшую, но и не худшую по сравнению с той, какой владеют сами почвенные народы). А евреям, в свою очередь, надо локализоваться и жить автономной национальной жизнью, имея возможность для всемирного еврейского единения, но без вмешательства в национальную жизнь других народов.

ВОПРОС. Что вы думаете о сионизме?

ОТВЕТ. Мне кажется, что в сионизме нет истинного осмысления еврейской судьбы, хотя есть страстная попытка её осмыслить. Далеко не случайно то, что в сионизме делается упор на национальный аспект еврейской проблемы, а не на религиозный. В сионизме религиозное волочится за национальным, отчего еврейская проблема теряет свою небесную природу и становится проблемой исключительно земной, и даже отчасти грязной. Государство Израиль, созданное сионистами, это далеко не решение еврейской проблемы хотя бы потому, что множество евреев из этого государства бежит, а ещё большее множество и не помышляет туда ехать. Что в этом отношении положение как-то изменится в будущем, надежд мало. К тому же (и это главное) не может быть решена величайшая в мире еврейская проблема на основе бесчеловечного изгнания арабов и в условиях безбожной культуры.

Каким, с моей точки зрения, должно быть это решение, я уже сказал отчасти выше. Отчасти — потому что здесь веское слово должно принадлежать самим евреям и, может быть, ещё Богу, который любит иногда делать неожиданное для всех. Что же касается меня, то вообще-то я не считаю себя специалистом по еврейскому вопросу (корреспондент «Евреев в СССР» застал меня со своими вопросами врасплох), и потому очень даже допускаю, что могут быть здесь важные тонкости, совсем не замеченные мною. Добавлю к сказанному лишь то, что истинное решение еврейской проблемы возможно, по моему мнению, только в условиях всемирной христианской Теократии, ростки которой для умеющих видеть обнаруживаются в советской России. Поэтому надежды лучших сынов еврейского народа, как представляется мне, должны быть связаны не с государством Израиль, а с православным преображением советской России, являющейся в настоящее время как бы духовным детонатором всего мира: рухнет Советский Союз — рухнет весь мир в Третьей мировой войне; преобразится Советский Союз в истине и любви — преобразится вслед за ним лик всего мира, в том числе и самих евреев. На этой почве у лучших сынов великого народа еврейского и лучших сынов великого народа русского возможно полное взаимопонимание и сотрудничество на благо всего мира.

Заканчивая свой ответ о сионизме, скажу так: в своём нынешнем виде сионизм не удался и не удастся, несмотря на частичные успехи. Он слишком секулярен, ему не хватает вселенского благодатного дыхания. Поэтому будущее сионизма видится мне в расколе: лучшая часть сионистов преобразится в Боге и в нравственном отношении к народам Земли, прочие же окостенеют в своём безмозглом упрямстве и против других народов, и против самого Бога.

ВОПРОС. Верите ли вы в существование всемирного еврейского заговора или, как его ещё называют, «жидомасонского заговора»? И что вы можете сказать о «Протоколах сионских мудрецов»?

ОТВЕТ. На первую половину вашего вопроса не могу ответить односложными «да» и «нет», потому что моё мнение не вмещается в эти ответы.

Судите сами, можно ли доказать, что никакого заговора нет?.. Для такого доказательства надо было бы знать всю подноготную всего мира, что никакому смертному не под силу. Но мало того: всякие «доказательства», якобы доказывающие, что никакого заговора нет, ничто не мешает рассматривать как самые обычные ухищрения заговорщиков, старающихся получше замаскировать от глаз простоватого «населения» реальность заговора. С учётом же того, что в предполагаемом заговоре в качестве дирижёра участвует сам сатана, надо признать, что маскировка может быть практически идеальной. Т.е. способной ввести в заблуждение даже избранных.

С другой стороны, все «доказательства» реальности заговора являются убедительными лишь до известной степени, т.е. не очень-то убедительными. Та власть евреев, на которую обычно указывают, желая убедить в реальности еврейского заговора, может быть объяснена самыми тривиальными обстоятельствами европейской истории, в которой евреи оказались замешанными и в которой участвовали как умели. Причём же здесь заговор?.. Учитывая, что у страха глаза велики, а сегодняшняя цивилизация, в которой господствуют евреи (не все, разумеется, но социальные верхи еврейства) лукава и бесчеловечна, можно понять попытку некоторых объяснить эту цивилизацию сознательной разрушительной деятельностью евреев. Но только почему же непременно сознательной?.. Гораздо легче и стройнее это можно объяснить их беспочвенностью и неким роком, тяготевшим над ними.

И всё-таки… И всё-таки…

Итак, никакими внешними доказательствами нельзя ничего доказать в этом вопросе. А потому — верь всяк во что захочет!.. Самая полная свобода.

Но если нет никаких внешних опор для следования к истине в этом вопросе, то есть внутренние опоры, связанные не с наукой, а с богословием. И хотя соответствующего раздела еврееведения — в христианском богословии формально пока нет, это не значит, что его и не должно быть и что вопрос этот должен быть по-прежнему пренебрегаем.

Одна из внутренних опор заключается, думается, вот в чём. Если представить себе историю, даже новейшую, как результат злоумышленных махинаций евреев, то подобным представлением окажется перечёркнутым не только достоинство евреев, что вовсе не согласуется с христианским сознанием, но также и достоинство всех не-евреев, что тоже не может никак согласовываться с христианским сознанием. В самом деле, не-еврейские народы в этом случае выглядели бы глуповатой и безвольной «массой», которую евреи водят за нос, как только хотят. Здесь сторонники теории еврейского заговора неожиданно для себя оказываются как бы на крючке собственной удочки, они неожиданно оказываются в дураках, что в какой-то степени, по-видимому, соответствует действительности. Чувствуется, что здесь истина мстит за себя: нельзя безнаказанно унижать чужое достоинство. Это в равной степени относится и к евреям, которые стараются при всяком удобном случае лягнуть чужое достоинство: воздаяние за это они получают. Значит, заключим этот абзац, идея еврейского заговора для объяснения нашей истории никак не годится, если мы не хотим уподобиться помянутым выше незадачливым рыболовам.

Однако говорю всё это не для того, чтобы, отвергнув одну крайность, сразу же кинуться в другую — евреев-де нечего выделять из других народов по части всего отрицательного. Если глупо всё отрицательное выводить из евреев, то не менее глупо не замечать ущербной специфики еврейского положения и, стало быть, еврейской роли в новейшей истории. И это замечание назовём второй внутренней опорой на пути к истине.

Народ, отвергший по Промыслу Божию (не без участия своей греховной воли) Христа и потому лишённый промыслительно гармонизирующей его почвы, не мог не стать, в силу этих двух обстоятельств, КАТАЛИЗАТОРОМ негативных процессов в христианской истории. В этом утверждении нет обвинения евреев как нации, потому что, во-первых, все народы грешны, и, во-вторых, негативная роль евреев была определена им, думается, не без умысла Провидения, до известной степени усыпившего еврейское сознание ради бывших язычников. Однако, как несправедливо было бы нам, людям, судить евреев за эту роль, так несправедливо было бы и умалчивать об этой роли…

Что же касается масонов и «Протоколов сионских мудрецов» то я слишком плохо знаком с этими темами, чтобы говорить что-то определённое…

ВОПРОС. Геннадий Михайлович, как вы относитесь к выезду евреев из СССР?

ОТВЕТ. Выезжают очень разные люди, поэтому и отношение к ним у меня разное. Что касается уезжающих ради большей сытости, то о них и говорить, по-моему, не стоит. Они этого не заслуживают. Другое дело, когда уезжают ненавидящие или презирающие Россию, — их отъезд я приветствую. Он, думается, является благом не столько для России (еврейская ненависть и еврейское презрение нам уже не страшны), сколько для остающихся здесь евреев, которых они уже не будут отравлять своими миазмами. Иное, смешанное у меня отношение к тем, которые уезжают в сумбуре. Я надеюсь, что их отъезд из России и лучшее знакомство с Израилем и Западом поможет им освободиться от многих иллюзий и уже издалека полюбить Россию. Я приветствовал бы возвращение таких евреев в Россию для подлинно созидательной деятельности на благо обоих народов. И совсем особое у меня отношение к евреям большой души, если не дезориентированным, то всячески затираемым в нынешней затхлой атмосфере в еврейском вопросе. Отъезд ТАКИХ евреев приветствовать никак не возможно, ибо их ныне ещё не найденное место в общем русско-еврейском (и даже больше — интернациональном) движении за православное преображение Советской власти.

ВОПРОС. Существует мнение, что русскую революцию сделали евреи. Вы с этим согласны? И как вы вообще расцениваете роль евреев в Октябрьской революции?

ОТВЕТ. Я не такого грандиозного мнения о евреях, чтобы думать, будто они одни совершили Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Но, как известно, роль евреев была в ней действительно огромной. Как знать, не будь той специфической иудейской ненависти к России как носительнице самых консервативных православно-патриархальных начал (ненависти, которая сохранялась не только в евреях-безбожниках во время революции, но которая сохраняется даже и до сего дня едва ли не в каждом еврее, будь он безбожником или христианином, членом партии или самым ярым антисоветчиком) — хватило бы одного русского радикализма и ожесточения против старых порядков для торжества новой богоборческой идеократии?.. Так что еврейский вклад в русскую революцию следует признать необыкновенно важным катализирующим элементом, но, разумеется, не основным. Евреи могли развернуть свою бурную революционную деятельность лишь потому, что был парализован европейскими началами русский народ. Но Великую Октябрьскую социалистическую революцию невозможно рассматривать как явление исключительно негативное или даже преимущественно негативное. Эта революция есть величайшее противоречие, в котором негативные элементы переплелись с положительными внешне дружески, а по скрытой от глаз сути — в непримиримой борьбе, исход которой ещё впереди. Если на первых этапах в порождённой революцией Советской власти видимо преобладали негативные элементы, то затем в самой жизненной практике началось постепенное их отбраковывание. Начавшись с русофобии, Советская власть потихонечку русифицировалась и, я уверен, будет и впредь руссифицироваться до полного торжества России. Но что очень важно — и я не могу этого не подчеркнуть советская руссификация не националистична по своей сути, то есть не враждебна, в принципе, ни одной другой нации, в том числе и евреям. Она не уничтожает ни одну из них, а только приобщает к высшим категориям всемирно-исторической драмы и, таким образом, особенно же с учётом грядущего торжества Православия, благодетельна для всех в высшей степени.

В чём-то эта духовная руссификация подобна духовной евреизации христианских народов, совершившейся в средние века, но начавшейся уже в первых веках христианской эры. Важно отметить, что русский народ приходит к другим народам не как их завоеватель или буржуазный колонизатор, а как старший брат по всемирно-исторической судьбе, берущий на себя все основные тяготы кризисного времени. В этом разгадка удивительной прочности так называемого «русского колониализма» (как любят выражаться враги России), который в действительности никаким колониализмом не является, а является приобщением многих народов к родовым мукам России, призванной Богом родить новую христианскую цивилизацию.

Возвращаясь к роли евреев в Октябрьской революции, этого ударного отряда всей инородческой бригады, скажу, что не будь их и всей этой бригады, — возможно, не было бы и Советской власти, а стало быть, и того очищающего огня, без которого не возродиться России в торжестве нового слова Христовой правды. Итак, не было бы счастья, да несчастье нам помогло.

ВОПРОС. Как вы расцениваете роль евреев в русской культуре?

ОТВЕТ. Если вы говорите о евреизации русской культуры посредством Христианства, то чрезвычайно высоко. Если же речь идёт о так называемом «еврейском вкладе» в русскую культуру 20-го века, то я вообще невысокого мнения не только о «еврейском вкладе», но и о самой культуре высших классов этого времени. Считаю её в громадной степени декадентской, что, разумеется, не исключает ни признания талантливости её представителей, ни уважения к народной подоснове этой культуры, захваченной декадентством в гораздо меньшей степени.

Я не являюсь противником культурного влияния одних народов на другие, абсолютный изоляционизм это абсурд и смерть. Но важно, чтобы нация-носительница высшей Правды влияла на остальные, а не наоборот, как это случалось и случается теперь сплошь и рядом. Бояться высшего влияния и не разумно, и грешно, не сопротивляться же низшим культурным влияниям — преступно.

ВОПРОС. Считаете ли вы евреев-христиан евреями? И могут ли у них быть особые в пределах христианства пути?

ОТВЕТ. А кем же мне их прикажете считать?.. испанцами?.. украинцами?.. Или армянами?.. Отношу сей вопрос прямо к тем, кто безбожника и коммуниста, отрицателя подлинного величия еврейского народа Вильнера считает своим, а евреев-христиан, не отрекавшихся никогда от величия еврейской судьбы, своими не считают. Трусливая агрессивность иудеев по отношению к евреям-христианам свидетельствует не о силе первых и не в пользу ново-иудейской религии. Но их, новоиудеев, можно понять: не безбожие Вильнера и не пошлость всего остального, а именно религия Бога любви является подлинной опасностью для их духа.

И, тем не менее, евреи-христиане любовно жмутся к иудаизму и, получая от него пинки, мечтают о беспринципном родстве с синагогой, утирают плевки и тянутся к тому, что закрепило разрыв между еврейским народом и Сыном Божиим. Скажу откровенно, я не очень высокого мнения о распространённом ныне типе еврея-христианина, сумевшего дотянуться до веры в Христа, но ещё не отряхнувшегося от иудейских сновидений. Евреи-христиане не понимают того, что еврейский народ и синагога, как бы они ни соединялись в истории, это разные вещи. Не понимают того, что иудаизация Христианства неизбежно обессолит последнее.

И всё-таки, если подходить к нынешнему типу еврея-христианина исторически, учитывая всю сложность этого дела, и рассматривать этот тип не как нечто окончательное, а как переходное к будущей православной полноте, то надо сказать, что крещение евреев в России это явление громадное и положительное, это семя будущего всемирного еврейского возрождения. Нынешняя индуцированность еврейско-христианского сознания либеральными, сионистскими и иудейскими идеями, по существу враждебными Христианству, должна быть осознана самими евреями-христианами, и только после этого станет возможным для них действительное пробуждение.

Особые же пути для евреев в пределах Христианства заключаются не в беспринципных их попытках соединиться с синагогой. А в самой уникальности еврейской судьбы. Придумывать для себя искусственные особенности можно лишь от небольшого ума. Избавиться от своей уникальности евреям всё равно не удастся. А вот избавиться от иудейской узости сознания можно и должно. И это избавление, по слову Апостола, явится новым богатством миру.

ВОПРОС. Что вы можете сказать о статье М. Агурского «Евреи и Христианская Церковь»?

ОТВЕТ. По-моему, Агурскому следует поставить памятник как самому блестящему выразителю законных, но пока ещё неудачных попыток евреев-христиан осознать своё положение в мире.

ВОПРОС. Считаете ли вы еврейский народ богоизбранным?

ОТВЕТ. Если рассматривать богоизбранность формально, как некое ни к чему не обязывающее, но очень приятное звание, то почему бы евреям не продолжать называть себя богоизбранным народом?.. Я лично против этого ничего не имею. Если же богоизбранность понимать по существу, т.е. как определённую положительную миссию в истории, то укажите мне, на что могут сослаться евреи-христиане, чтобы доказать богоизбранность еврейского народа после отвержения им Христа?.. Мне представляется, что богоизбранность евреев не была отменена Господом, но опустела изнутри вследствие отвержения ими Христа. А к сему добавлю, что само понятие богоизбранности в христианский период истории неизбежно должно было осложниться привлечением к Христу многих народов. Так что претендовать на какую-то исключительную богоизбранность в древне-иудейском духе едва ли возможно любому народу, что не отменяет, естественно, специфики каждого национального лица в его служению Божией Правде.

ВОПРОС. Как вы расцениваете перспективы евреев в СССР?

ОТВЕТ. По существу я ведь уже сказал об этом выше… В заключение хотел бы обратиться к читателям «Евреев в СССР» вот с какими словами. Я рад предоставленной мне возможности выступить перед евреями с изложением своих взглядов по еврейскому вопросу. Не сомневаюсь, что они вызовут в сердцах всех пустоголовых законную ярость, ибо всё непонятное и идущее поперёк привычных убеждений не может не раздражать. Что же касается евреев разумных, то я вовсе не исключаю возможности обрести, хотя бы со временем, самое полное с ними взаимопонимание. Не сомневаюсь в том, что эти последние меня не осудят за мой «антисемитизм», а наоборот скажут спасибо за прямоту и добросовестность, без которых не может быть в этом мире ничего настоящего. Если я в чём-то, по их мнению, ошибаюсь, то я вовсе не уклоняюсь от обсуждения спорных вопросов. Хотя бы на страницах того же журнала или в любой другой форме, которую они сочтут подходящей. Могу заверить, что если я пойму, что действительно был не прав, то не буду упрямиться и признаю это. Хотелось бы надеяться на подобную готовность и со стороны евреев.

Я очень верю в то, что затхлая атмосфера в русскоеврейских отношениях может проветриться от новых идей, действительно осмысливающих нашу христианскую историю, равно как и великую еврейскую тему, и таким образом стать атмосферой, в которой возможно будет большое дыхание и самое высокое богочеловеческое творчество.

Слава Иисусу Христу!

Москва, 13 мая 1976 г.

КОММЕНТАРИЙ К ИНТЕРВЬЮ

Корреспондентом «Евреев в СССР», бравшим у меня интервью, был Михаил Яковлевич Горелик, которого я знал ещё с 60-х годов, но не знал о его причастности к этому самиздатскому журналу. Горелик был тогда православным, и на этой почве мы поддерживали с ним отношения. Журнал был подпольным, и КГБ за ним охотился. От имени этого журнала Горелик предложил мне как одному из представителей русского национального движения ответить на ряд вопросов. Я согласился, но поставил условием, что он познакомит меня с номером, в котором будет опубликовано моё интервью. Он согласился. Договорились, что ответы я напишу за неделю или дней за десять, что я и сделал, после чего передал их ему. Однако своего обещания познакомить меня с номером журнала, в котором будет опубликовано моё интервью, он не сдержал. Он сказал, что редакция запретила ему показывать мне их журнал. Поэтому я не знаю ни номера «Евреев в СССР», в котором было помещено моё интервью, ни в каком виде оно было в нём напечатано. Я не знал бы и двух других статей, сопровождавших в этом номере моё интервью, если бы А.М. Иванов-Скуратов, каким-то образом сумевший овладеть ими, не принёс их мне буквально на пару дней. Я сделал с них перепечатку. Это было открытое письмо ко мне некой не известной мне Лии Абрамсон и статья, подписанная двумя тоже не известными мне тогда авторами, Сотниковой и Азбелем.

Что я могу сказать теперь о содержании своего интервью? Думаю, что в нём были и правильные мысли, и ложные, и такие, которые трудно оценить однозначно даже сегодня. В то время я лишь начинал думать о еврействе (где-то примерно с 70-го года), специальная литература на эту тему была мне практически не доступна, а короткий срок, отпущенный мне на составление ответов, стал причиной того, что в литературном отношении мой текст был во многом плох. В нём были и корявые фразы, и повторения, и маловразумительные длинноты. Поэтому, подготавливая это интервью для настоящего издания, я его сократил, а остальное поправил в литературном отношении, не изменяя при этом смысла сказанного мною тогда. Хотя какие-то характерные огрехи оставил на память о том, как я тогда писал.

Прокомментировать всё интервью полностью значило бы написать ещё одну статью или даже, может быть, ряд статей. Сделать это теперь я не могу. Скажу лишь, что еврейская тема занимала меня и в дальнейшем. Ей были посвящены мои статьи «Лие Абрамсон», «О тайной природе капитализма», «Тема для размышлений», а также некоторые другие статьи или разделы в других статьях. В них я, как мне кажется, более трезво оценивал еврейство.

Что же касается «Протоколов сионских мудрецов», то с докладом на эту тему я выступал на международном конгрессе, который назывался «БЛИЗ ЕСТЬ ПРИ ДВЕРЕХ» (СПб, 19 ноября 1992 г.). Моё выступление было записано и показано по петербургскому телевидению. Текст этого выступления был напечатан в 1993 г. петербургской газетой «РОССИЯНИН» под названием «Троянский конь сионизма» (в пятом и седьмом номерах).

Позднее я включил текст на эту тему в статью «Большие провокации». В.В. Кожинов говорил мне, что считает мою версию происхождения «Протоколов» наиболее вероятной.

Отмечу всё-таки большие ошибки, допущенные мною в моём интервью.

Первая из них — отрицание реальности еврейского заговора против других народов. Я отрицал его на том основании, что господство еврейства в современном мире (а о нём писал ещё Карл Маркс в статье «К еврейскому вопросу») гораздо проще, якобы, объяснить чисто стихийным стремлением евреев к выгодам разного рода. Это стремление у них сильнее, чем у других народов. Кроме того, и осуществлять его им легче, потому что национальная солидарность у евреев опять-таки существенно выше национальной солидарности других народов. Вот вполне достаточное, думал я, объяснение их господства. А потому и не нужно никаких хитроумных долгосрочных планов, никакой специальной еврейской организации, нацеленной на достижение их господства в мире. Всё куда проще. Всё происходило и происходит само собой.

Вероятно, так думают и сегодня многие думающие евреи. Или даже думают ещё лучше. Как ни смешивай масло с водою, рассуждают они между собою, масло всё равно окажется наверху через какое-то время. А масло — это мы, богоизбранный народ со своим особым менталитетом. Мы не стремимся к господству, а получаем его невольно в силу превосходства своих национальных качеств. Без всякого злого умысла с нашей стороны против «местного населения». Наоборот, мы его благодетельствуем, а оно, по причине его недоброкачественности, не понимает наших благодеяний и всё портит. В этом и заключается наша еврейская трагедия.

Ложно истолкованная идея богоизбранности (а евреи лишились богоизбранности, кстати сказать, около двух тысяч лет назад) стала причиной еврейского расизма, которым пронизано их национальное мышление. Расизма, который сами евреи не признают расизмом, т.е. чем-то плохим, но выдают за нечто прекрасное, идущее от самого Бога.

Было бы нелепо отрицать значение еврейского материализма и еврейской национальной солидарности в качестве двух важных факторов, объясняющих еврейское господство в современном мире. Но было бы ещё нелепее представлять себе евреев в виде каких-то недоумков, не способных строить и осуществлять свои общие долгосрочные планы. Уже одно то, что они осознали раньше многих других народов значение национальной солидарности для наращивания общей их силы, говорит о том, что сводить дело к личному их своекорыстию невозможно. Оно нисколько не противоречит их национальному своекорыстию. И, разумеется, не противоречит нисколько их способности составлять и осуществлять долгосрочные национальные планы. Наоборот, без этой способности евреи никогда не стали бы одной из могучих сил современного мира.

А что такое заговор? Это как раз и есть план, который какое-то меньшинство составляет против большинства, держит его в тайне от него и осуществляет под самыми разными предлогами.

Другое дело, что еврейский заговор должен быть назван как-то иначе, более точно, чтобы его название не искажало его сути. Представлять его в карикатурно раздутом виде значило бы помогать заговорщикам. Карикатурный вид заговора должен вводить в заблуждение уверовавших в его реальность и в то же время дискредитировать его идею в глазах тех, кто его фальшь разглядеть способен. Ложные представления о заговоре это что-то вроде ложных аэродромов, макеты которых изготавливаются во время войны специально для того, чтобы спасти от бомбардировки аэродром подлинный. Уверившись в том, что то или иное представление о заговоре фальшиво, многие приходят к ложному выводу, будто сама по себе идея заговора порочна.

Возможности же компрометации идеи заговора огромны. Заговорщики кровно заинтересованы в том, чтобы представить идею заговора предельно нелепой. И обслуживающие их писатели, выступающие под видом историков и корифеев самых разных наук, «добросовестно» выкладываются по этой части. А поскольку средства массовой информации контролируются, за редкими исключениями, теми же заговорщиками, то и распространение фальшивой информации об этом заговоре преобладает, причём намного, над более или менее правильной информацией о нём.

Можно отметить ещё и такой важный фактор, как подчинение фактически всех государств современного Запада либеральной идеологии, которая превратилась в новый вид тоталитарной идеологии. И эта новая тоталитарная идеология влияет на характер государственных законов, всё более жёстко карающих тех, кто осмеливается высказывать публично неугодные заговорщикам мнения. В том числе и мнения о реальности заговора, о котором идёт речь.

Естественно, что население, воспитанное в таких условиях, оказывается безграмотным не только в еврейском вопросе, но и в других важных вопросах, а потому и не способным отнестись критически к господствующим идеям. Оно становится жертвой этой новейшей либеральной мифологии независимо от того, верит оно или не верит в реальность «еврейского заговора». В одном случае оно отвергает его реальность, не понимая его действительного характера, а в другом случае принимает его реальность, но не в действительном его виде, а в том примитивном, на котором только и могут понимать его люди, обокраденные по части духовного образования.

Изменить положение в лучшую сторону могли бы научные дискуссии на эту тему, в которых происходила бы отбраковка наиболее ложных идей и высвечивались бы чем дальше, тем больше мысли правильные. Но эти дискуссии не в интересах заговорщиков. Поэтому можно не сомневаться в том, что они прилагают и будут прилагать в будущем все усилия для их недопущения. Что, конечно, свидетельствует косвенно о реальности заговора.

Вторая моя большая ошибка в интервью заключалась в том, что я, пусть и с существенными оговорками, поставил на одну доску организаторов геноцида русского народа в советское время с их жертвой. Уравнял их, сославшись на то, что грешны все. Но ведь грех греху рознь. Человек не способен определить до точности степень греха кого бы то ни было, в том числе и свою собственную степень, но отличать преступника от его жертвы он обязан. Или, по крайней мере, обязан стремиться к этому. Иначе мир превратится окончательно в сумасшедший дом. Поэтому и в вопросе о геноциде русского народа в советское время (а его геноцид в послесоветское время это лишь добивание его, уже разрушенного в его духовных основах) нужен нелицеприятный ответ.

Было бы несправедливо ставить знак равенства между массой еврейства и главными организаторами русского геноцида — Троцкими, Свердловыми, Зиновьевыми и другими еврейскими большевиками. Но и оправдывать полностью эту еврейскую массу, охотно использовавшую русский геноцид для захвата ключевых позиций в советской системе, было бы тоже несправедливо. Понимали или не понимали массовые евреи, что их задача на захваченных ими позициях — искоренять основы жизни чужого для них народа? Кто-то, может быть, и не понимал, а кто-то понимал и охотно искоренял в русском народе созидающие его идеи и нормы жизни.

Скажут, что русские тоже участвовали в искоренении своих собственных национальных основ. Да, это так. Но разве в качестве главной и направляющей силы? Нет, в качестве подчинённых и жертв антирелигиозного и антинационального воспитания.

Скрыть реальность геноцида русского народа — вот задача апологетов советского еврейства. В ответ на попытки высветить эту тему, они стараются свалить вину за русский геноцид на самих русских, разрушавших, якобы, без приказов сверху собственные храмы и учивших своих детей, якобы тоже без приказов сверху, безбожию и презрению к собственной национальной культуре.

Ещё один крупный порок моего интервью в утверждениях, будто Бог усыпил до какой-то степени еврейское сознание ради блага язычников, будто Он отказал евреям до времени в праведной вере и в праве на обладание землёю. С чего я взял? Это были чистые фантазии с моей стороны. Но не умышленные, а как бы приснившиеся мне, в реальность которых я верил, пока не проснулся окончательно. Или я всё-таки хотел подсознательно с их помощью помочь евреям прийти к христианству? Не знаю.

Однако при всех этих и других пороках моего интервью я оцениваю его в целом положительно. В нём были правильные мысли, излагать которые публично было тогда не принято. Опираясь на эти мысли, можно было в дальнейшем их совершенствовать и освобождаться от попутных, связанных с ними, ошибок.

После публикации моего интервью в «Евреях в СССР» оно было перепечатано в сокращённом виде в «Вестнике РХД» (№ 121, 1977) в паре с другим интервью, которое дал «Евреям в СССР» известный в то время московский интеллектуал Евгений Барабанов.

Вот две цитаты из его интервью. Первая: «Антисемитизм величайший позор исторического христианства. Это не только унижение Христа и Богоматери, не только презрение к другому человеку как носителю образа Божия, это — показатель слабости и духовной бездарности, символ религиозно-нравственного вырождения. Антисемитизм всегда означает дехристианизацию и дегуманизацию, возврат к язычеству и низменным инстинктам. Все антисемитские мифы — миф о мировом еврейском заговоре, мифы о «сионских мудрецах» и «жидо-масонах» — порождены крайне низким уровнем сознания и культуры. И унизительны эти мифы не для тех, против кого они направлены, но для тех, кто является их носителями…». Вторая цитата: «Я… благодарен Израилю, который помог выехать не только евреям, но и многим русским. Печально лишь, что не все из них нашли нужным сказать спасибо помогавшим им евреям».

«Вестник РХД» представил, таким образом, два образца отношения к евреям. Первый, начертанный пером Барабанова, показывал, как относиться к евреям правильно, а представленный Шимановым — как относиться к ним недопустимо.

Дал интервью журналу «Евреи в СССР» и духовный отец Евгения Барабанова — священник Александр Мень. Его интервью было тоже перепечатано в «Вестнике РХД». Вот некоторые места из этой перепечатки:

«ВОПРОС. Как Вы относитесь к культам русских православных святых Гавриила и Евстратия, якобы «умученных от жидов»? Не является ли это одним из препятствий для пребывания евреев-христиан в лоне русской православной церкви?

ОТВЕТ. Ни одно официальное постановление православной церкви не поддержало ритуальных наветов на еврейство. На процессе Бейлиса выдающиеся православные богословы (такие, как гебраист проф. Троицкий) решительно опровергли эти измышления. Я надеюсь, что эти святые будут деканонизированы. Процессы деканонизации известны русскому православию.

ВОПРОС Не могут ли служить также препятствием резкие выпады против евреев, которые есть в христианском богослу жении?

ОТВЕТ. Эти тексты есть пережиток средневековых нравов. В католичестве их уже изъяли. Надеюсь, когда придёт время для пересмотра православных богослужебных текстов, эти выпады и здесь будут изъяты.

ВОПРОС. Некоторая часть евреев-христиан, не желая отрываться от иудейских корней, продолжает совмещать христианские таинства с иудаистскими ритуалами (суббота, древнееврейская пасха и др.). Не есть ли это двоеверие? Не приводит ли это к противоречию, нарушающему религиозную цельность личности?

ОТВЕТ. В чём же тут противоречие? Каждый христианский народ, кроме религиозных праздников, имеет и освящённые церковью национальные праздники… В ту эпоху, когда церковь состояла, в основном, из евреев, многие христиане считали, что крещение должно предваряться принятием иудаизма. В связи с этим в 51 году н. э. был созван собор, который постановил, что иудаистские обряды (обрезание, суббота и др.) не обязательны только для христиан из язычников, но сохраняют прежнюю силу для евреев-христиан. Решения этого апостольского собора не отменены. Да и вряд ли можно «отменить» слова апостолов…».

И ещё такие интересные места из ответов о. Александра: «…еврея-христианина и еврея-иудаиста связывает не только общность национального происхождения, но и вера в Единого

Бога, вера в Священное Писание, общая религиозная этика… Мне кажется, что принятие в России католичества (как бы не смотреть на этот шаг) лишает человека постоянного участия в церковной жизни. Не станет же он ездить каждое воскресенье в Прибалтику, где сосредоточены главные католические центры… Хотя с приходом Христа все народы стали сынами Божиими, Израиль, КАК НАРОД, по слову апостола, сохраняет своё избранничество, оставаясь сыном-первенцем…».

И в заключение этого интервью:

ВОПРОС. Что Вы скажете о возрождении русского шовинизма в неофициальных православных кругах (журналы «Вече», «Московский сборник», «Земля»)?

ОТВЕТ. Мне всегда претил любой шовинизм, будь он русский, еврейский или китайский. А для христиан он вообще позорен. Что же касается антисемитизма тех православных, которые именуют себя «почвенниками», то это старая песня. В любую эпоху люди не любили говорить о собственной вине, а охотнее искали разных «козлов отпущения»…».

На это скандальное интервью о. Александра Меня откликнулся И.Р. Шафаревич. Его письмо было тоже опубликовано в «Вестнике РХД» (№ 120). Шафаревич не согласился с «богословскими» доводами Меня и, кроме того, ответил на его хулу в адрес русских православных журналов:

«Итак, прот. Мень не только соглашается с А. Шойхет (корреспондент «Евреев в СССР». — Г.Ш.) по поводу ШОВИНИЗМА, но ещё от себя прибавляет обвинение в АНТИСЕМИТИЗМЕ. В чём же проявляется шовинизм и антисемитизм этих журналов? Быть может, такие взгляды провозглашены их редакторами? Насколько мне известно — нет. Или этот вывод можно сделать из определённых помещённых в них статей? — тогда хорошо бы указать, из каких именно. Я отнюдь не хочу сказать, что готов подписаться под любой статьёй из названных в интервью журналов. Но, казалось бы, элементарная корректность требует формулировать обвинение так, чтобы его можно было проверить. А это интервью так печально напоминает стиль «отрицательной характеристики общественных организаций»: «будучи заграницей, проявил политическую невыдержанность» — а там пусть сами доискиваются, что это значит: спекуляция валютой или посещение кино без разрешения.

Но и это ещё не самое печальное в интервью. Из трёх упомянутых в нём журналов два («Московский Сборник» и «Земля») не смогли выпустить более одного номера и о каком-либо их направлении говорить невозможно. Поэтому всерьёз замечания прот. Меня могут относиться только к журналу «Вече», — а его редактор Владимир Осипов приговорён к восьми годам заключения. Он православный и, думаю, мог бы высказать какие-то аргументы в защиту линии своего журнала, защититься от упрёка в том, что он СПЕКУЛИРУЕТ на православии. Но сейчас — он в мордовских лагерях и, как сообщает «Хроника», после конца работ его ещё таскают на допросы. Он не может даже узнать об этих обвинениях, тем более — ответить на них. Неужели прот. Мень считает возможной дискуссию в столь неравных условиях?».

Но вернусь к своему интервью. В письме от 19 декабря 1977 г. А.Н. Чиликина-Цукерман писала мне:

«Впрочем, напишу Вам лучше о том, как Вы «закрыли» в Израиле сионистский журнал «Сион». Да, да, закрыли, дорогой Геннадий Михайлович. Вот как дело было. Журнал этот выходит с 72-го года, был — ужасен, безграмотен, провинциально-патриотичен. За последний год стал лучше, т.к. обновился состав, но новые редакторы, давая переводы и оригинальные тексты русскоязычных интеллектуалов, стремились к объективности, а это не нравилось Министерству иностранных дел, дававшему на журнал деньги, и узкой клике «активистов», дававших журналу своё подзаглавие. Публикация Вашего интервью (совпавшая почти, чуть более поздняя, чем в «Вестнике») переполнила чашу: «Слава

Иисусу Христу», чёрным по белому напечатанные слова эти под заголовком «Сион», вызвали взрыв: клика «активистов» изгнала редактора — Нудельмана и требует от Министерства иностранных дел прекращения дотаций. Редакция говорит, что печатала Вас с целью показать, что евреям в России не жить: и сверху программно и снизу стихийно — отовсюду естественно грядёт погром, а не любовь. Короче говоря, дело накануне закрытия, если не найдётся новый меценат. Репутация же антисемита, националиста и выразителя стихийно-инстинктивно-природных чаяний русского народа прочно закрепилась за Вами…».

В другом письме, от 14 марта 1979 г., были такие подробности:

«За это время «Сион» № 22 вышел в ужасном виде, как салат-винегрет из переводных с иврита и английского статей сплошь один патриотический сионизм в форме искалеченного русского языка. Зато поместившая Вас часть редакции выпустила от себя альманах «22» и, таким образом, создала во главе с Нудельманом новый печатный орган. Шум вокруг интервью тут перешёл на стадию встречных равнодушных отмахиваний, типа бесед при встрече: «Вы читали? Каков?» — «Да чего читать-то: мерзавец, как и все они».

6 июля 2010 г.

Письмо Патриарху Пимену

Ваше Святейшество!

Хочу поделиться с Вами своими мыслями о некоторых сторонах нашей церковной жизни, известных практически всем христианам в нашей стране достаточно хорошо. Я полагаю, что принцип соборности подразумевает возможность подобных обращений. В данном же случае я чувствую себя нравственно обязанным, ввиду явного неблагополучия нашей церковной жизни, высказать своё мнение откровенно и в форме открытой для всех.

Не сомневаюсь в том, Ваше Святейшество, что Вы знаете о расстройстве нашей церковной жизни гораздо больше меня, равно как знают о том и представители Московской Патриархии, которые, тем не менее, вопреки совести и фактам, которые я приведу ниже, распространяют за рубежом лживую легенду о мнимом благополучии Русского Православия. Легенду настолько лживую, что даже коммунисты Западной Европы, опасаясь запачкаться о неё, заявляют официально, что они осуждают преследование религии в Советском Союзе.

Даже при поверхностном знакомстве с православное паствой бросается в глаза РЕЛИГИОЗНАЯ НЕОБРАЗОВАННОСТЬ ПОДАВЛЯЮЩЕГО БОЛЬШИНСТВА ПРИХОЖАН, являющаяся, как не трудно догадаться, следствием того, что они просто-напросто лишены возможности приобретать для своего образования в наших храмах хоть какую-то христианскую литературу, включая самую необходимую, — ни Священного Писания, ни катехизиса, ни молитвенника. Даже листочек церковного календаря можно приобрести лишь по большому знакомству. О богословской же и святоотеческой литературе и говорить нечего. Те тиражи Евангелий и молитвенников, а также «Богословских трудов» и «Журнала Московской Патриархии», которые издаются, относятся к действительным нуждам православных, как капля к морю. В буквальном смысле. Но и их-то печатают у нас, как догадались уже многие, в основном для иностранных гостей и зарубежных прихожан Московской Патриархии, чтобы было на что сослаться для доказательства нашего благополучия. Но не фальшиво ли оно, если в свободную продажу для простых прихожан эти книги никогда не поступали?.. А они ведь действительно не поступали. Убедиться в том, что православные прихожане фактически лишены возможности приобретать самую необходимую для своего образования христианскую литературу, чрезвычайно легко. Для этого нужно лишь обойти все храмы Москвы с простодушной просьбою — нельзя ли приобрести хотя бы какую-нибудь религиозную книгу?.. И получить одинаково отрицательный ответ в каждом из них. Об остальных же городах и говорить не приходится. Между тем без знания Священного Писания и постоянного обращения к нему вера народа православного терпит колоссальный урон. «ГИБЕЛЬ НАРОДУ БЕЗ СЛОВА БОЖИЯ», — писал наш великий православный мыслитель Фёдор Михайлович Достоевский.

В связи с таким положением напрашивается самый естественный вопрос: почему Московская Патриархия не удовлетворяет столь насущные и вполне законные религиозные нужды пасомых?.. В чём тут дело?.. НЕ ХОЧЕТ она их удовлетворить (но что же это за пастырство?) или НЕ МОЖЕТ, НЕ ИМЕЕТ ПРАВА?.. Кто виноват в бедственном состоянии православной паствы — Московская Патриархия или гражданские власти, не позволяющие ей осуществить чаемое?.. Или, может быть, дело здесь в том, что Русская Церковь столь бедна, что просто не может печатать религиозную литературу в размерах, достаточных для удовлетворения нужд паствы?.. Но это опять-таки не свидетельство нашего благополучия. Бедность есть бедность, её стыдиться никому не пристало. Но зачем же в таком случае жертвовать на посторонние цели, далёкие от церковной жизни, а не молить о христианской помощи другие народы?.. Почему не ходатайствовать перед Советским правительством о дозволении получать помощь от зарубежных христиан хотя бы в виде Евангелий?.. Или подобные ходатайства у нас это уже преступление перед Советской властью?.. В советских законах об этом нигде не сказано.

Если причина нашей христианской нищеты церковное бесправие в его чистом виде, являющееся следствием дискриминационной политики воинствующего безбожия, то не лучше ли сказать об этом прямо, чтобы весь мир знал о том, что его ожидает с торжеством коммунизма на всей планете… Не исключаю того, что в этом случае, может быть, нашу Церковь просто отменят «по просьбе трудящихся», но зато в остальномто хоть мире возобладает благоразумие. А может быть, и не отменят?.. Может быть, тогда только и начнётся подлинное христианское возрождение в нашей стране, которое перекинется на другие ныне секуляризированные народы?.. От молчания и криводушия мы не можем выиграть ничего, мы будем лишь продолжать разлагаться и умирать медленной смертью. Зато от правды мы выиграем в любом случае.

Как бы символом нынешней униженности Православия являются продаваемые в наших церквях отштампованные на бумаге иконки. Но почему же, Ваше Святейшество, Московская Патриархия не организует по всей стране иконописные мастерские для нужд верующих, для торжества красоты нашего пресветлого Православия?.. Или желающих не найдётся стать иконописцами?.. Да ведь уже сейчас без всякой материальной мзды, повинуясь только радости сердца, люди стали писать для себя и для ближних иконы. Или в народе нашем нет потребности в канонических православных иконах?.. Вопрос, разумеется, риторический. А может быть, власти гражданские не разрешают открывать иконописные мастерские в страхе перед силой настоящей иконы?.. Или власти согласны, а вот сама Московская Патриархия не хочет, предпочитая возрождению столь славного на Руси иконописания надёжный машинный штамп?.. При том гробовом молчании, которое так характерно для представителей Московской Патриархии во всех случаях, когда сказать нечего, не разоблачая себя, — остаётся лишь гадать, какое из предположений ближе к истине. Власти ли не позволяют?.. Или сами не хотят?.. Однако, и то и другое одинаково разрушает легенду о нашем мнимом благополучии.

Не прогневайтесь, Ваше Святейшество, я продолжу свои, может быть, не особенно приятные для Вас вопросы.

Почему бы московской Патриархии не походатайствовать перед Советским правительством о дозволении открывать при действующих церквях православные школы для религиозного образования верующих и их детей?.. Ведь в ходатайстве нет, собственно, нарушения закона. Одно дело нарушать законы, другое дело ходатайствовать об их изменении и улучшении. Вы же сами хотите, Ваше Святейшество, я уверен, изменения нынешнего явно удушающего Церковь законодательства. Или Вы не против удушения Церкви?.. Почему в коммунистической Венгрии и в коммунистической Польше воскресные школы существуют, а у нас, в Советском Союзе, нет?.. Право на религиозное образование должно быть неотъемлемым правом всякого советского гражданина.

Почему бы при той беспросветной нищете на религиозную литературу не походатайствовать о дозволении открывать при церквях христианские библиотеки для прихожан, в которых они могли бы получать необходимые для их религиозного образования святоотеческие и другие книги?.. Или Вы, Ваше Святейшество, считаете, что они были бы вредны?.. Не были бы полезны для возрождения Христианства?..

Почему бы — продолжу свои вопросы — Московской Патриархии не рассекретить количество и размещение действующих в стране православных церквей?.. Кому этот секрет нужен — христианам или безбожникам?.. Разумеется, безбожникам. Хотя церкви совсем не похожи на ракетные установки.

А почему бы не доводить до всеобщего сведения об угрозе всякого нового закрытия храма?.. Ведь это же касается всех христиан России. Если будет настоящий досмотр за каждым храмом всего православного народа, то ни один храм на Руси больше не закроется. А сколько тысяч уже закрылось при полнейшем попустительстве разъединённых с церковным народом пастырей?..

Почему бы не позаботиться о нуждах сотен тысяч и миллионов православных людей, лишённых ныне всякого церковного окормления из-за удалённости мест их проживания от ближайших действующих церквей? Ходатайствуя об открытии новых церквей или, в крайнем случае, молелен? И дозволении священникам приезжать хотя бы по большим праздникам в эти последние для совершения в них треб?.. Было ли со стороны Московской Патриархии хотя бы одно подобное ходатайство?.. И если было, то чем оно закончилось?.. Боюсь, однако, что не было ни одного. Между тем узнавать со страниц свободного продаваемого в церквях ЖМП об открытии и нуждах новых церквей и молелен было бы так отрадно, а об отказе и причинах отказа гражданских властей в открытии новых так полезно. Или нет, Ваше Святейшество?.. Или благосостояние православных церквей и всех православных, разбросанных по всей великой Отчизне нашей, касается только одних высших пастырей, оторванных от народа церковного?..

Почему бы также не позаботиться о нуждах верующих людей, находящихся в рядах Советской Армии или в местах заключения, ходатайствуя об их праве иметь при себе Новый Завет, катехизис и молитвенник, а также об их праве исповедоваться и причащаться хотя бы по большим праздникам?.. В настоящее время они лишены, в полном противоречии с Конституцией СССР, возможности удовлетворять свои даже минимальнейшие религиозные потребности.

Далее. Почему, когда в советском законодательстве, в вопиющем противоречии с Конституцией СССР, Декларацией о правах человека и Конвенцией о борьбе с дискриминацией в области образования, была утверждена ужасная статья, обязывающая верующих родителей воспитывать своих детей в коммунистическом, то есть в безбожном духе, Московская Патриархия даже и бровью не повела, будто это её совсем не касается?.. Ваших же пасомых, Ваше Святейшество, в законодательном порядке обязали быть иудами по отношению к Богу, Церкви и собственной совести, а Вы в лице Ваших представителей продолжаете утверждать, что Русская Церковь никем не гонима. Как это совместить с доброй совестью Архипастыря?.. Дайте ответ, каким это образом свобода совести в СССР сочетается для верующих с законодательной необходимостью ломать себе душу, проповедуя своим детям безбожие?..

Покрывательство бесчеловености в любых её формах, законодательной и противозаконной, не может быть истинно церковной позицией по отношению к любому государству, не исключая и Советского государства. ДОБРАЯ СОВЕСТЬ ПРЕВЫШЕ ВСЕЕО. Защита законными средствами законных интересов Церкви от распоясавшегося безбожия это вовсе не проявление нелояльности к советской системе, как демагогически утверждают Ваши представители, а самое необходимое ответственное служение общим интересам Церкви и Государства. Ибо Государство, в котором бесчеловечность не встречает осуждения, обрекается на внутреннее безостановочное разложение. В таком государстве теряется доверие и уважение ко всему высшему, верх берут низменные интересы, а это уже грозит государству развалом в будущем, ибо никогда ещё ни одно государство не держалось исключительно внешними скрепами, — и не продержится. Так что подлинная лояльность к любой государственной системе должна заключать в себе помимо религиозного почитания самого института государств и уважения непротивных совести законов ещё и дух противления бесчеловечности, очищающий и созидающий дух доброй совести.

Мне представляется, Ваше Святейшество, что для всякого нелукавого христианина не страдать о нынешнем нашем христианском нищенстве и бесправии невозможно, не желать исцеления наших болезней и не предпринимать реальных усилий ради него противоестественно. Мне представляется также, что невозможно и не сожалеть открыто, когда законные ходатайства Церкви встречают отпор или месть со стороны деспотического безбожия.

Можно не сомневаться в том, что устранение из советского законодательства и советской практики деструктивных моментов оздоровит советское общество нравственно, ибо соединит его с тысячелетними нравственными корнями России. И у крепит саму Советскую власть, ибо ликвидирует почву для произрастания антисоветских настроений, привлечёт на сторону гармонизированного Советского государства миллионы сознательных патриотов.

Есть серьёзные основания надеяться на то, что в недалёком будущем советские руководители поймут это и пойдут навстречу собственным интересам, а также мировому общественному мнению и ходатайствам нашей Церкви. Подобное изменение государственной ориентации необыкновенно повысит международный авторитет Советского Союза и сыграет РЕШАЮЩУЮ РОЛЬ в достижении столь желанной разрядки международной напряжённости.

Правильно понятые интересы Церкви и Советского государства — едины. Они в созидании подлинно человечного общества на земле. Но, кроме того, они едины ещё и в силу особенностей нашей истории. Советскому государству по глубочайшей сути дела НУЖНА Православная Церковь и НЕОБХОДИМО грядущее преображение нашей страны в православно-теократическом духе, ибо только такое преображение оправдает и спасёт Советскую власть от беспощадного приговора истории. Но нельзя умолчать о том, что и Православию, находящемуся ныне в параличе, НУЖЕН религиозно-исторический феномен Советского государства для своего торжества в истории, ибо в нём, в этом феномене, центр исторического богочеловечества и начало всемирного изживания секуляризма, в нём возрождённый в новой силе институт государственности, буквально жаждущий (институт!.. но пока не его функционеры) наполниться самой положительной религией для служения Церкви и людям.

Говорю это всё для того, чтобы ещё раз подчеркнуть, что осуществление законных интересов Церкви никогда не поставит её во враждебные отношения к советскому строю, ибо без советского строя с его сокровенно религиозной природой и с его потенциальными возможностями Православие в нашей истории окажется не реализованным социально.

Ваше Святейшество!.. Прошу Вас ответить на это письмо по существу, не придавая слишком большого значения погрешностям формального порядка. Если я тяжко не прав в своём обращении, то ответьте мне столь же резко, но столь же и искренне, как это сделал я.

Москва, 15 июля 1976 г. Геннадий Шиманов.

Письмо Л. И. Брежневу

Копии: в редакцию газеты «Правда»
и Министру здравоохранения РСФСР

Уважаемый Леонид Ильич!

Обращаюсь к Вам с просьбой положить конец беззаконию, совершающемуся над православным христианином Аргентовым А.А. Этого человека, никогда ранее не состоявшего на психиатрическом учёте, уравновешенного, не отягчённого никакими антисоциальными идеями, ничем и никогда не подававшего повода к сомнениям в отношении его душевного здоровья, ПРИНУДИТЕЛЬНО ЗАКЛЮЧИЛИ В ЛЕЧЕБНИЦУ ДЛЯ ДУШЕВНОБОЛЬНЫХ в надежде «ВЫБИТЬ ИЗ НЕГО РЕЛИГИОЗНУЮ ДУРЬ», как откровенно выразился врач Тушинского психиатрического диспансера гор. Москвы Мазиков А.И.

Немногие беседы, проведённые врачами с Аргентовым А.А. после его насильственной госпитализации, касались не его самочувствия, но исключительно его религиозных взглядов. Врачи стараются убедить Аргентова А.А., его родственников и друзей в том, что он психически болен, но при этом упорно отказываются сообщить, в чём же собственно выражается заболевание и чем оно опасно для общества. Разнобой в утверждениях врачей, то говорящих (Мазиков А.И.), что причиной заключения Аргентова А.А. в психиатрическую больницу являются его религиозные взгляды, то, наоборот, что его религиозные взгляды не имеют никакого отношения к его госпитализации (так сказал врач больницы № 14 Дегтярёв С.М.), хорошо сочетается с откровенным нарушением обоими врачами действующей «Инструкции по неотложной госпитализации психических больных, представляющих общественную опасность» от 25 августа 1971 г. Это нарушение выражается не только в помещении психически здорового и не представляющего никакой общественной опасности человека в лечебницу для душевнобольных, но и в том, что в течение многих дней не было проведено обследование Аргентова А.А. комиссией из 3-х врачей-психиатров на предмет правильности его стационирования (которая по существующему законодательству должна рассмотреть этот вопрос в течение первых же суток), между тем как принудительное лечение Аргентова А.А. началось по указанию врача Дегтярёва С.М. с первых же дней госпитализации.

Об этих грубейших нарушениях советского закона (Закон РСФСР о здравоохранении от 29 июля 1971 г., статья 56) и ведомственной Инструкции (ст. 6) друзья Аргентова А.А. сообщали Министру здравоохранения СССР, районной прокуратуре, Председателю Совета по делам религии при Совете Министров СССР, Генеральному Прокурору СССР, в Президиум Верховного Совета СССР, в редакцию газеты «Известия», но ответа ниоткуда не последовало, что и вынуждает теперь меня обратиться к Вам лично.

Уважаемый Леонид Ильич!

Если подобная бесчеловечность, приправленная густым беззаконием, совершается в столице нашей Родины, и никто — ни прокуратура, ни Министерство здравоохранения, ни Совет по делам религии — не пытается разобраться в происшедшем, а только пересылает обращения друзей Аргентова А.А. одному из виновников происшедшего беззакония, врачу Дегтярёву С.М., то это говорит о нездоровой атмосфере нашего общества. Другого вывода нельзя сделать. Равнодушное отношение к бесчеловечности и беззаконию, стремление, прежде всего, уйти от ответственности и сохранить «честь мундира», покрыть безобразие и любыми средствами оправдать случившееся — не свидетельство ли это того, что наше общество пока не может решиться на действительное нравственное самоочищение?..

Но если наше общество не будет очищаться от беззаконий и нравственной гнили, если оно будет скрывать их за благополучным фасадом в страхе перед международным общественным мнением, то рано или поздно правда всё равно обнаружится, и тогда Советское государство окажется в положении намного более тяжёлом, нежели при своевременном честном и мужественном признании допущенных ошибок.

Разрядка международной напряжённости, могущая стать началом новой благодатной эры в жизни всего человечества, оправдана лишь на принципиально-нравственной основе. В условиях же беззаконности и попрания человеческого достоинства она совершенно бессмысленна. Поэтому я обращаюсь к Вам не только как к фактическому Главе Советского государства, но и как к одному из основных творцов мудрой политики разрядки международной напряжённости, с призывом не пренебречь судьбою советского гражданина, человеческое достоинство которого попрано, будущее которого под вопросом, в настоящее время лишённого всех прав, даже права видеться в отведённые для свиданий часы с родственниками и друзьями без особого разрешения главврача больницы № 14.

Пресеките же бесчеловечность в Вашей стране, восстановите справедливость, чтобы Ваши слова о мире подтвердились соответствующими делами.

Я осмелился обратиться к Вам с настоящим письмом потому, что уверен: забота о мире во всём мире и гуманном отношении ко всякому человеку на земле не может быть заботой одних лишь правительств и государственных учреждений. Она является заботой ВСЕХ людей в силу общечеловеческой нравственной солидарности.

В надежде на Ваше благое участие в судьбе Аргентова А. А.

Г.М. Шиманов.

Москва, 7 августа 1976 г.

Примечание

Александра Аргентова я практически не знал (он был у меня дома лишь раз, раза два я виделся с ним уже в психушке). Это был товарищ А.К. Сидорова, В.В. Бурдюга и, кажется, С.А. Бударова. В конце концов, его выпустили на волю, но что было с ним потом — не знаю.

А началось всё с того, что после знакомства с христианами он сам стал христианином и не скрыл этого от своих родителей. Те перепугались и бросились в райком комсомола спасать сына от «мракобесия». В райкоме решили, что не плохо бы проверить, не сошёл ли их сын с ума. Его вызвали в военкомат, оттуда направили в психдиспансер, а из него в психиатрическую больницу. Всё как положено.

Когда мы узнали об этом, то пришли к Саше в больницу в часы для свиданий, расспросили его и спросили, не будет ли он возражать, если мы напишем в его защиту обращение к общественности. Он, чувствовалось, был растерян и не знал, как быть. Но потом сказал: делайте, как хотите.

Мы собрались на следующей день в квартире Бурдюга (примерно человек семь, включая известного впоследствии публициста, поклонника Солженицына, М.С. Бернштама), составили текст обращения, размножили, подписали и договорились, куда посылать и кому передавать. Решили передать и академику А.Д. Сахарову. Гонцом вызвался стать Сидоров А.К. Потом он рассказывал, что Андрей Дмитриевич прочитал наше обращение и сказал, что в числе «подписантов» есть черносотенцы, поэтому он поддерживать наше обращение не будет.

Но оно попало каким-то образом за границу и было, как рассказывали, напечатано в лондонском «Таймсе».

После чего меня и ещё одного из подписавших обращение (это был мой крестник, Армен Акопович Бугаян) вызвали повестками в районную прокуратуру (кажется, Тушинского района, но точно не помню). Нас вызывали в разные дни. Когда я пришёл, то женщина-прокурор предложила мне написать объяснительную записку в связи с нашим обращением. Я согласился, но поставил условием, что она сама ответит мне на 2–3 вопроса в связи с этим делом. Она обещала, после чего я написал объяснение, отдал его ей, она прочитала и, похоже, была удовлетворена написанным. Но когда я вытащил лист бумаги и авторучку, чтобы записать её ответы на мои вопросы, она, кажется, испугалась, что её ответы будут растиражированы, и отказалась мне отвечать. Я сказал: «Вы не выполнили своего обещания». После чего убрал лист бумаги и авторучку, встал, подошёл к ней, вытащил из её рук своё объяснение, разорвал его и положил клочки в карман. А затем, не прощаясь, покинул её кабинет. Бедная женщина была, кажется, в столбняке.

Письмо Брежневу я написал уже после этого. Ответа на него я, естественно, не получил, но был благодарен ему за то, что меня самого за это письмо не тронули. Оно было напечатано в одном из номеров «Вестника РХД» (не помню, в каком именно). А текст «Обращения» у меня не сохранился.

Июль 2010 г.

Похвала священнику Александру Меню

Уважаемый о. Александр!

Недавно я сумел познакомиться с теми номерами «Вестника РХД», в которых опубликованы Ваше интервью, отклик на него И.Р. Шафаревича и Ваш ответ. Не скрою, мне очень понравилась откровенность, с которой Вы объяснили Ваше пребывание в Православной Церкви чисто географическими обстоятельствами (неудобно ездить служить в Прибалтику). Это очень интересная мысль, а главное — отверзающая громадные перспективы перед церковным сознанием. Я знаю, что Вы по скромности будете отрицать, что внесли драгоценный вклад в сокровищницу христианской экклезиологии. Но это действительно так, поверьте.

Однако, как это ни печально, приходится признать, что далеко не все ещё могут оценить по достоинству степень Вашего правоверия и чистоту намерений. Шафаревич, например, если судить по его отклику (к счастью, урезанному в журнале доброжелательной цензурой), явно не оценил ни того, ни другого. И Вы правильно сделали, что не ответили ему по существу. Представив дело таким образом, что Шафаревич просто не знал о возможности изменения богослужебных текстов и не догадывался о том, что незаконную канонизацию следует отменять, Вы с истинно пастырской мягкостью объяснили ему его заблуждение, невольно обнаружив при этом такую незаурядную богословскую эрудицию, позавидовать которой могли бы многие и многие необразованные люди. Именно так и надо полемизировать с оппонентами, имеющими дерзость «огорчаться» якобы порочными суждениями крупного христианского мыслителя и пастыря.

Умно и политично сведя вопрос к чисто формальным возможностям, Вы встали на твёрдую почву догадок и подозрений, опираясь на которую можно смело надеяться на развенчание в будущем не только Евстратия и Гавриила, но и вообще всех неприятных святых. Дело это, разумеется, деликатное, поспешность тут может только повредить, и потому нельзя не приветствовать Вашу сдержанность, умеренность, так сказать, Ваших аппетитов, ограничивающихся всего лишь двумя русскими мучениками.

Что же касается этих последних, то мне самому, признаюсь, приходил раньше в голову такой нелепый вопрос: А что если иудеи действительно из ненависти к Христианству лишили их жизни?.. Как быть тогда?.. Всё равно деканонизировать?.. Вопрос, согласитесь, крайне неприятный, на который хочется не отвечать, а бить в морду того, кто его задаёт. Но это уже после Вашего интервью я понял всю омерзительность этого вопроса. Не могли же иудеи, в отличие от христиан и других грешных людей, кого-то мучить, да ещё до смерти. Думать, что евреи не отличаются в лучшую сторону от других народов, значит источать антисемитский душок, а наклонности к антисемитизму есть, к сожалению, у всех гоев, как это убедительно показали в своих трудах Л. Пинскер, X. Вейцман и другие замечательные еврейские мыслители. Эти позорные наклонности особенно сильны у русских. Даже самые либеральнейшие и гуманнейшие из них, если повнимательнее к ним присмотреться, выдадут свой затаённый и тщательно маскируемый антисемитизм. Вот, например, известный гуманист и либерал XIX века — Т.Н. Грановский. Казалось бы, чем не хорош?.. И против славянофилов выступал, и к евреям пытался сочувственно относиться, и Достоевским был выведен в качестве дурака — наверняка, следовательно, был умным и порядочным человеком. И что же?.. Вот что писал этот «порядочный человек», прочтите:

«Сорок лет спустя после взятия Иерусалима Титом три новые возмущения вспыхнули одно за другим, в ливийском городе Кирене, в Месопотамии и на острове Кипре. Последнее сопровождалось ужаснейшими обстоятельствами: евреи, под начальством одного изувера, по имени Андрея, умертвили около двухсот сорока тысяч греков и римлян. В ожесточении своём, они ели мясо несчастных, которые попадались им в руки, сдирали с них кожу и делали из неё себе одежду» (Полное собрание сочинений, СПб, т.1, стр. 12).

Трудно, даже невозможно представить себе русских на поле Куликовом, с ликованием жующих мясо своих врагов и в остервенении напяливающих на себя татарскую кожу. А вот про евреев Грановский, корчивший из себя «объективного историка», не постеснялся написать такое. Да если бы он был действительно объективным, как смог бы он допустить саму возможность чего-то подобного?.. Однако он не только допустил её, но даже представил в качестве бесспорного исторического факта!.. И это «лучший представитель в России гуманных идей и стремлений», как писали о нём его современники!.. Комментарии, как говорится, излишни.

Подлинная объективность требует принципиального (я бы даже не побоялся сказать: партийного) подхода при рассмотрении и оценке всех без исключения явлений жизни. На чью мельницу льёт воду та или иная концепция, то или иное истолкование событий?.. На мельницу богоизбранного народа?.. Стало быть, она верна безусловно. На мельницу низших народов и рас?.. Значит, она порочна в своей основе. Итак, во имя самой объективности (правильно понятой) надо с ходу отрицать все «факты», так или иначе бросающие тень на нравственный облик богоизбранного народа, и объявлять их продуктом грязных антисемитских фантазий. Никакого признания обоюдной вины евреев и других народов, ибо такое признание низводит евреев с сияющего пьедестала, парализует разящую силу их обвинений, направленных против христианских народов, и делает даже чуточку смешными иудейские раздирания на себе одежд. Если у самих рыльце в пушку, — скажут гои, — чего же одежды свои раздирать?.. Значит, надо твёрдо стоять на идее еврейской непогрешимости, толкуя её, в крайнем случае, на церковный лад: отдельные евреи, разумеется, погрешимы, но мистическое тело народа еврейского свято, и нет на евреях вины ни перед русскими, ни перед каким-либо иным народом. Наоборот!.. Все они виноваты перед евреями.

Пожалуй, прямо так в лоб проповедовать эту истину ещё рановато, особенно в Церкви, но подготавливать к ней умы совершенно необходимо. Но не поймите меня, о. Александр, таким образом, что будто бы я поучаю Вас здесь чему-то. Ведь я же знаю, что именно этим делом Вы как раз и занимаетесь уже давно и небезуспешно. Главное, что сейчас нужно, это раскачать церковные понятия, сделать их проницаемыми для иудейских влияний. И опорочить всё, что может быть препятствием для торжественного вхождения евреев в Церковь. Церковь должна быть сионизирована, а критерием церковности должно стать отношение к богоизбранному народу. Мнения благоприятные для евреев следует считать истинно-церковными, а мнения неблагоприятные — еретическими и нравственно-зловонными. В соответствии с этой установкой извержение Евстратия и Гавриила из чина святых совершенно необходимо. А как быть с неприятными богослужебными текстами?.. Тексты, естественно, удалить, а их сочинителей хорошо бы анафематствовать, чтобы впредь другим не повадно было. А слова Златоуста, направленные против иудеев?.. Признать еретическими, самого же «Вселенского Святителя» придётся, очевидно, со временем тоже деканонизировать. А евангельские изречения типа «кровь Его на нас и на детях наших» или «се, оставляется вам дом ваш пуст»?.. Признать позднейшими вставками антисемитов или, в крайнем случае, истолковать в самом благоприятном для иудеев смысле. Т.е. что кровь Его не на них и дом их по-прежнему полон.

Но повторяю ещё раз, о. Александр, что действовать поначалу нужно тихой сапой, не выскакивая раньше времени и убеждая всех и вся в чрезвычайной скромности своих поползновений.

После всего сказанного было бы просто смешно не согласиться с Вашими обвинениями в адрес русских почвеннических журналов. Эти обвинения следует повторять как можно чаще, не утруждая себя доказательствами за полнейшей их ненадобностью. Зачем доказывать, когда и без того всё ясно?.. А разве не было в «Вече» гнуснейших выпадов против Л.М. Кагановича?.. Были. Уж от этого-то почвенникам не отпереться!.. А если были, то кто же они, как не антисемиты?.. Ведь ни один порядочный человек — ни Вы, ни Глезер, ни Померанц — не обругает Лазаря Моисеевича за его русофобию, не вспомнит про его намерение «задрать подол матушке-России». А почему?.. А потому, что порядочные люди не замечают того, что замечать не положено. И не только сами не замечают, но и другим замечать запрещают. Даже топают на них ножкой за их нескромность.

Возможно, что некоторые Ваши знакомые, прочитав это письмо, начнут Вам нашёптывать: А чего это Шиманов лезет к Вам со своей солидарностью?.. Нет ли тут какого подвоха?

Мне было бы горько сознавать, о. Александр, что подобные подозрения могут закрасться в Вашу душу и омрачить естественное чувство радости в связи с появлением нового единомышленника. И потому я прошу Вас: оберегайте эту радость от вторжения тоскливых подозрений, гоните их прочь и, если можно, давите их в себе в зародыше. Ведь я для того и написал это письмо, чтобы порадовать Вас, показав, что Ваши «идейные противники» в действительности не такие уж плохие люди. Во всяком случае, они стараются понять и оценить по достоинству как Ваш замечательный богословский талант, так и Ваше не менее замечательное отношение к возрождению русского национального сознания.

С пожеланиями Вам дальнейших успехов на избранном пути

Геннадий Шиманов

Позднейшее примечание

Эта «похвала» появилась в самиздатском сборнике «ПРИГЛАШЕНИЕ К ДИАЛОГУ», выпущенном в 1978 г. Составители сборника Ф.В. Карелин, В.И. Ибрагимов и Г.М. Шиманов. Этот сборник был перепечатан мною в самиздатском альманахе «МНОГАЯ ЛЕТА» (М., 1982). Ни одного отклика на сборник ни в самиздате, ни в большой печати, насколько я знаю, не было. Он даже нигде не упоминался, хотя в дальнейшем одна статья из него (Феликс Карелин «О домостроительных пределах богоизбранности еврейского народа») публиковалась дважды: в сборнике «О богословии протоиерея Александра Меня» (Москва, 1993, издательство «Правило веры») и в одноименном сборнике, выпущенном в 1999 г. в г. Житомире.

Содержание «ПРИГЛАШЕНИЯ К ДИАЛОГУ»:

Составители. К читателю.

Ф.В. Карелин Условие диалога (открытое письмо г. Рудневу).

Л. Ибрагимов послание доктору теологии Тюбингенского
университета Евгению Барабанову.

Ф. Карелин «Наша брань не против крови и плоти».

Л. Ибрагимов Открытое письмо протоиерею Александру Меню.

Г.М. Шиманов Похвала священнику Александру Меню.

Ф.В. Карелин О домостроительных пределах богоизбранности
еврейского народа.

Составители сборника хотели обсудить публично еврейскую тему в христианском её аспекте совместно с о. Александром Менем и его сторонниками. С этой целью Л. Ибрагимов (Владимир Ибрагимович Прилуцкий) ездил к о. Александру, передал ему наш сборник и пригласил его написать откровенно свои возражения против высказанных в нём суждений. Но о. Александр предпочёл воздержаться от дискуссии. Мало того, он, похоже, решил не афишировать свои идеи, заявленные им в его интервью. Я, во всяком случае, не встречал ни его перепечаток в его собственных книгах, издававшихся ещё при его жизни, ни упоминаний об этом интервью в воспоминаниях о нём его поклонников.

Насколько я знаю, первым, кто сделал попытку накинуть еврейскую узду на Русскую Православную Церковь, был Михаил Самуилович Агурский. Он ещё в начале 60-х годов показывал мне своё письмо к Патриарху, в котором были фактически те же самые требования, что и в интервью Александра Меня. Но в интервью они звучали внешне спокойно, а в письме Агурского это были действительно требования, заявленные ультимативно. Я уже не помню, какой срок давал Агурский Патриарху для ответа на его письмо, то ли месяц, то ли два месяца, но, в общем, небольшой. После чего, если не будет ответа, Агурец (так мы его тогда звали за глаза) грозил обратиться к мировой общественности. Но прошло время, ответа не было. И Агурский решил, видимо, повременить со своим обращением к мировой общественности. Да так и не обратился. А Патриарх ему всё-таки, похоже, ответил, но не прямо, а косвенно. Как я слышал, в одном из номеров ЖМП появилась тогда цветная репродукция иконы святого мученика Евстратия Печерского.

Почему Агурский показал мне своё письмо? Он тогда доверял мне и хотел узнать моё мнение. С той же целью он давал мне тогда читать свои самиздатские статьи, убеждавшие евреев в том, что Христианство совсем не антиеврейская религия. Эти статьи я одобрял. Я был в то время полным невеждой в еврейском вопросе и относился к евреям благодушно. Я только-только пришёл к христианству, считал себя православным, но кто такие мученики Евстратий и Еавриил — понятия не имел. И слов Златоуста об иудеях не читал. И чем так ужасны наши богослужебные тексты — не знал тоже. Поэтому и сказал Агурскому, что я не сведущ в этих вопросах.

Июль 2010 г.

Лие Абрамсон

Уважаемая Лия! Не вините меня за то, что отвечаю на Ваше письмо с таким опозданием. Дело в том, что редакция «Евреев в СССР» решила не показывать мне номер своего журнала с моим интервью и откликами на него. Представитель редакции не сдержал своего слова познакомить меня с этим номером по выходе его в свет.

Тем не менее, по прошествии двух лет, оба отклика оказались на моём столе (отнюдь не стараниями евреев), и я получил, таким образом, приятнейшую возможность пожурить редакцию журнала если не за чрезмерную скрытность, то уж за ротозейство во всяком случае. Как же это получилось, что ОТКРЫТОЕ письмо, адресованное Шиманову и напечатанное на страницах еврейского журнала, всё-таки к Шиманову попало? Экие, право, раззявы… Вы, Лия, пропесочьте их там как следует, по-домашнему. Ведь утечка секретной информации это вещь серьёзная.

О том, что синицей жив не будешь

В отличие от статьи Сотниковой и Азбеля, в которой красота еврейского ума проявилась как-то особенно уныло, Ваше письмо произвело на меня впечатление. Я не хочу сказать, что восхищён Вашими доводами и выводами, но в самом тоне Ваших возражений, язвительных замечаний, серьёзных и даже иногда горестных рассуждений, как мне показалось, мелькает что-то от воздыханий о такой правде, которая утолила бы всех, не только одних евреев. А это, право же, впечатляет, это уже вызывает симпатию, хотя бы и поверх решительных несогласий, которым пока, увы, не видно конца.

Что же касается самого содержания Вашего письма, то, скажу откровенно, я так и не понял, ради чего оно было написано. Ради того, чтобы доказать мне, что взаимопонимание и сотрудничество народов СССР в деле национального и религиозного возрождения невозможны?.. Но что же в таком случае им остаётся?.. Очевидно, не понимать друг друга, тупо враждовать и не сотрудничать, а противодействовать друг другу. Ну что же, спасибо за «приятную» перспективу. Но я полагаю, что её постараются избежать не только русские, ибо глубоко верю в то, что народы нашей страны не лишены высших способностей, и в глубине их национального самосознания не разрушительный, но созидательный пафос.

Вы, может быть, скажете, что русским достаточно не соваться в чужие дела, а что до сотрудничества, то поверить в это нет уже никаких Ваших сил и что всё это-де «воздушный замок», как и будущая империя с правом для всех иметь свою землю. Всё это так высоко, что даже рукою не дотянуться, а коли не дотянуться, то и стремиться нечего. Из Ваших слов о сионизме, который Вы уподобили «жалкой хибаре», можно понять, что синица в руках соблазнительнее журавля в небе. Не так ли?.. А если так, то, честное слово, напрасно Вы приняли христианство. Какое же Христианство без журавля в небе сердечном?

Но, может быть, я просто неправильно понял Вас? Может быть, Вы всем сердцем верите в возможность нравственных отношений между народами? Верите, по крайней мере, в необходимость работать на этот идеал, но… А письмо написали просто от избытка чувств, ведь национальные страсти, по Вашим словам, накалены до предела, и как тут было не высказаться и не излить душу?

Ну что же, и то, как говорится, хлеб. Преломим же его в надежде, что он не иссякнет, но — во славу Божию — умножится для нас и для всех, кто пожелает так или иначе послужить этому идеалу.

О том, что слово «антисемит» остаётся большой загадкой

Итак, несмотря на моё уважение и сочувствие к евреям (Вы, кажется, даже поблагодарили меня за это), Вы расценили мои высказывания как «апологию антисемитизма». Стало быть, называть евреев великим народом, историю их признавать трагической и таинственной, желать примирения их с почвенными народами, выражать убеждение, что эти последние должны по-братски поделиться с евреями своею землёю и соблюдать по отношению к ним всякую правду, — всё это не только не является решительным отрицанием антисемитизма, но, наоборот, самой прекрасной его апологией.

Но почему же тогда Вы сожалеете, что «среди нашего брата» такого отношения к евреям, увы, маловато? Почему Вам, несмотря на все Ваши возражения, так понравился мой «антисемитизм»? Или, может быть, Вы почувствовали, что это и не антисемитизм вовсе, но по привычке вдарили за несогласие с расхожей еврейской догматикой?

Но посмотрите, какой опасный вывод могут сделать некоторые из такого явно раздутого представления об антисемитизме. Для того, чтобы стать антисемитом, скажут они, совсем не обязательно выступать против евреев как таковых. На примере Шиманова каждый может легко убедиться в том, что антисемит это такой человек, который просто-напросто ОГОРЧАЕТ евреев своими неправильными суждениями. И даже правильными, — добавят читатели «Евреев в СССР», вспомнив про одно Ваше нечаянное признание. Ведь признаёте же Вы, что даже правильные суждения могут огорчать евреев, когда пишете: «ВОЗРАЗИТЬ, ХОТЯ И ХОТЕЛОСЬ БЫ, НЕЧЕГО». Ну, разве не огорчительно?.. Так что читатели могут дать такое, правда, несколько смешное, но зато вполне научное определение: АНТИСЕМИТЫ ЭТО ТАКИЕ ЛЮДИ, ЧЬИ МЫСЛИ (независимо от их правильности или неправильности), ЧУВСТВА (независимо от их благородства или неблагородства) И ХОТЕНИЯ (независимо от их нравственной законности или незаконности) НЕ НРАВЯТСЯ ЕВРЕЯМ, ОГОРЧАЮТ ИХ, РАЗДРАЖАЮТ, БЕСЯТ и т.д. и т.п. Значит, чтобы не стать антисемитом, нужно не огорчать евреев и соглашаться со всеми их претензиями, какими бы удивительными они ни казались. Вы с этим согласны, Лия? Если нет, то дайте, пожалуйста, своё определение антисемитизма. А я готов в интересах науки терпеливо разгадывать вместе с Вами таинственный смысл этого удивительного слова.

Но может быть, Вы скажете: я не за то назвала вас антисемитом, что землю нам обещаете, а за то, что очень пренебрежительно отзываетесь о нашей роли в истории России. Обидно.

Ну, а как быть, если действительно роль евреев в русской истории была не совсем привлекательной? Да и могла ли она быть иной, если евреи не имели здесь своей земли, не имели своей почвы, а их антихристианские идеалы были, мягко выражаясь, несравнимо ниже христианских идеалов русского народа?

Чрезмерная обидчивость совсем не признак духовного здоровья. Некоторые иудеи куда здоровее духовно своих христианских братьев по крови. Сошлюсь хотя бы на Ш. X. Бергмана, вот его слова: «Наша роль в диаспоре — это роль паразитов. Возьмите всех тех евреев, которые жили и творили в Германии накануне Первой мировой войны и вскоре после неё. Возможно, что у них была — и даже, несомненно, была какая-то стимулирующая функция в немецкой культуре. Но если говорить о самовыражении нации, еврейской нации, о её вкладе в мировую культуру, то общий итог их деятельности, мне кажется, был резко отрицательный… Трудно объяснить всё это человеку, не жившему в ту эпоху. Были журналы такие, как «Тагебух» Шварцшильда, «Вельтбюне» Якобсона, — со страниц которых евреи регулярно, словно инъекцию, впрыскивали нигилизм и раздражение в кровь немецкого народа. О да, евреи умели многое подмечать и в силу своей безответственности могли позволить себе высмеивать любые отрицательные стороны немецкой жизни — немецкое офицерство, буржуазию, домашний уклад — могли выставлять напоказ их отталкивающие черты. Всё это началось давно, ещё со времён Гейне. Возможно, что эта смесь издевательства и боли была для немцев чем-то вроде противоядия, не знаю. Нам, сионистам, такая роль казалась отвратительной. Конечно, были многие, в том числе и неевреи, которые видели в этом миссию еврейского народа. Но если нашего таланта хватает только на это, то я предпочту любой, самый малый позитивный вклад в израильскую культуру всем нашим «успехам» в деле сотрясения мировых основ. Авенариус (редактор журнала «Кунстворт», сыгравшего большую роль в становлении Кафки как писателя) однажды написал: «Евреи являются администраторами немецкой литературы». И это была правда. В Праге, где я родился, был немецкий театр. Им заведовал еврей, большинство актёров были евреи, да и публика почти целиком была еврейская, потому что в городе было мало немцев-театралов. По Праге ходил тогда анекдот: «Директор еврей, актёры евреи, публика еврейская, и всё это называется немецким национальным театром»… Если говорить о тогдашних немецких или чешских евреях (я не у верен, что это относится к сегодняшним американским евреям), то их «роль» неизбежно внушала им ощущение превосходства, высокомерия по отношению к окружающему народу. Между тем ощущение это было абсолютно безосновательное — ведь они на самом деле и существовали-то благодаря физической и духовной деятельности этих народов. Любопытно, что в Германии в то время развивалась и чисто немецкая литература, которую евреи вообще не читали: эта литература рассказывала о жизни крестьян, которая евреев совершенно не интересовала. Т. о., существовали как бы две немецкие литературы — та, которая интересовала евреев, и та, которую они игнорировали. И то, что при этом евреи владели многими крупными газетами и издательствами и в определённой степени контролировали таким образом развитие немецкой литературы, было нездоровым и опасным явлением». (Альманах «22», Тель-Авив, 1978, с. 59–60).

Любопытно, не правда ли? Не будь таких выражений, как «наша роль в диаспоре» или «нам, сионистам», можно было бы подумать, что принадлежат эти высказывания какому-нибудь махровому антисемиту. Например, мне. Между тем, принадлежат они уважаемому еврейскому философу и даже, как пишет редакция альманаха, «другу Мартина Бубера».

Спрашивается: можно ли квалифицировать «друга Бубера» как антисемита? Если да, то придётся уронить тень и на самого Бубера. Кроме того, придётся признать, что можно быть убеждённым иудеем, убеждённым сионистом и даже ректором Еврейского университета в Иерусалиме и при всём при том врагом своего народа. Стало быть, иудаизм и сионизм ещё не спасительны и не равнозначны истинному еврейству? Получается так. Вывод, как видите, ужасный.

Если же Бергмана невозможно квалифицировать как антисемита, то почему русских, американцев, литовцев, высказывающих те же, в принципе, взгляды (а иногда даже высказывающихся в том смысле, что народы почвенные должны поделиться с евреями своей землёй), можно называть не только антисемитами, но и человеконенавистниками? Более того — приписывать им желание истребить евреев (см. статью Э. Сотнитковой и М. Азбеля)?.. Неужели еврейское национальное сознание не находит в подобной практике ничего для себя удручающего? Неужели для евреев это самая обычная манера оценивать своё и чужое?

А теперь рискните-ка, Лия, на эти вопросы ответить. Я очень надеюсь на то, что, в конце концов, евреи-христиане заговорят не на нынешнем их жалком языке бедных родственников в иудейском доме, но на свободном и правдивом языке истинных детей Израиля.

Ещё раз о том, что без журавля обойтись невозможно

Из Вашего письма, равно как и из статьи Азбеля и Сотниковой, следует, что евреям гораздо лучше гнать арабов с насиженных мест и селиться самим в их палестинах, нежели добиваться вместе с русскими патриотами такого преображения всего мира, при котором право на свою землю и самобытное устроение своей жизни получили бы все народы и все религии. Но объясните мне, чем же, собственно, этот грабительский способ решения еврейской проблемы лучше решения нравственного? Это нравственное решение Вы называете прекрасным «воздушным замком». А я Вам отвечу, что заскорузлым умам вообще всякая мысль о возможности нравственного преображения мира, о возможности новой и более человечной цивилизации представляется невыносимой утопией. Но если эти заскорузлые умы правы и человечество обречено бессильно трепыхаться в нынешней полунравственности и духовном невежестве, то какой же смысл писать открытые письма и всерьёз обсуждать какие-то «положения»? Не будут ли эти письма и обсуждения самым обыкновеным толчением воды в ступе?

Если нравственное очищение в мире невозможно, то надо либо принять мутные стихии его в себя и без всякого зазрения совести руководствоваться ими ради личного и кланового эгоизма (и открытые письма писать не по велению совести, а из чисто демагогических соображений), либо уйти из мира в своего рода затвор и отвечать в затворе, насколько это возможно, на евангельскуий призыв о совершенствовании. Сейчас, кстати, многие христиане именно такой путь и выбирают, пытаясь скрыться в стандартных квартирках от окружающей жизни, которая тем не менее пронизывает своими духовными токами непрочные их убежища.

Выбор, как видите, невелик и в любом случае оскорбителен для человека. Потому что лишь в борении за «утопию», то есть за вселенский нравственный строй жизни, он сохраняет своё достоинство. Эта истина никогда ещё не была так очевидна, как в наше глобально-кризисное и глобально-переломное время, когда человечество с синицей в руках и без журавля в своём небе уже не знает, как сохранить себя от будущей катастрофы. И влечёт его к гибели именно нравственный минимализм, неразлучный с таким «реализмом», когда уже не видят ничего дальше собственного носа и объявляют всё простирающееся несколько далее «утопией» и «воздушным замком».

Неужели не ясно, что отказ от воплощения светлого идеала это отказ от такой РЕАЛЬНОСТИ, без которой можно лишь разрушаться духовно⁰

Сейчасуже весь мир балансирует на грани, по одну сторону которой полное уничтожение, а по другую — необходимость того самого «воздушного замка», от которого Вы отказались на словах (но, как мне кажется и хочется верить, не в сердце), то есть необходимость нового типа жизни, высшего сравнительно с известными нам из истории.

И евреям не избежать пересмотреть их устаревшую сионистскую догматику в свете этой новейшей мировой ситуации, при которой альтернативой всеобщему отрезвлению и вразумлению может быть только общая гибель. Ныне отказ от деспотического насилия и лжи, по крайней мере в отношениях между народами, становится ИСТОРИЧЕСКОЙ НЕОБХОДИМОСТЬЮ, требованием самой истории. А поэтому предоставление евреям земли в тех странах, где они проживают ныне, и признание их права на самую полную автономию с возможностью для всемирного еврейского единения является не утопией, но такой же суровой необходимостью, как и смена нынешней цивилизации, уже явно ориентированной на самоуничтожение, цивилизацией иной, более духовной и потому более жизнеспособной.

Вот потому-то я и призвал в интервью евреев к совместному труду на эту новую цивилизацию (поначалу, естественно, к труду осмысления предстоящего дела). А что услышал в ответ?

Прелесть душевных движений

Если дать сгусток написанного Вами, то получится примерно следующее: Мы-де уже боролись за чужое дело, за русское, за отмену черты оседлости… Довольно, нас не поняли, мы пострадали, а нас в коварстве… Это мы-то замышляли еврейский колер на русскую революцию? Да ничего подобного! Просто не хотели на вторую роль. А кто согласится? И ныне лишь милостью Божией живы, но на вторую роль не согласны… Да, мы горячо откликнулись на призыв ассимилироваться, но — ценя свою нацию выше копчёного шпрота, а не ниже, как те паршивые евреи-христиане, порвавшие с синагогой… И т.д. и т.п.

Простите за резкость, Лия, но охота Вам было портить бумагу, выплёскивая на неё всю эту дребедень? Ну, с чего это Вы взяли, например, что Советская власть будто бы «великодушно избавила» евреев от черты оседлости? Неужели Вам не известно, что черта оседлости была отменена ещё до Октябрьской революции? Как же это получилось, что практически всеобщую еврейскую преданность Советской власти (в те, разумеется, годы) Вы объяснили так неудачно, упустив главнейшее и очевиднейшее обстоятельство, — почти поголовное начальствование евреев над русскими в те первые годы?.. Как же это получилось, что редакция не указала Вам на грубейшую ошибку и ничем не оградила от неё читателей? Неужели действительно национальные страсти настолько накалены в еврейском мире, что даже простые исторические факты уже не действуют на сознание? Как же тогда быть с аргументами более сложными и тонкими? Разве можно их оценить по достоинству в такой прямо-таки закусившей удила субъективности?.. Да когда ж это было такое, чтобы евреи «с энтузиазмом» боролись за русское дело?.. Вот ведь как разыгралось воображение. Это ж надо дойти до такой экзальтации, чтобы не только поверить собственной выдумке, но и пытаться загнать ею в угол своего оппонента… Да, Лия, характер у Вас действительно еврейский. Это я Вам без всякой лести говорю, поверьте. Если бы здесь не было специфического опьянения, то Вашу попытку представить горячее участие евреев в истреблении русских национальных корней как самоотверженное служение русскому делу следовало бы назвать верхом бесстыдства. Но опьянение должно служить некоторым извинением, не правда ли?

А как понимать Ваши слова о том, что евреи не согласны оставаться в России на вторых ролях?.. Это Вы что — без шуток?.. Но иначе понять Ваши слова невозможно. (Как англичане хотят быть в Индии. И это несмотря на все причитания о своей «жалкой участи», о бездомности, о том, что евреев во всём мире «раз, два — и обчёлся» и что «милостью Божией только и живы»… Поразительная способность: хныкать — и одновременно лягаться, плакаться — и одновременно разевать рот на «первую роль» в русской жизни).

Но как Вы думаете, Лия, для чего такой «маленькой нации» такой непомерно огромный рот? По-моему, иметь такой рот просто нескромно. Маленький ротик, соответствующий столь ненавистной евреям «процентной норме», был бы куда привлекательнее. И, кроме того, содействовал бы своими размерами укреплению подлинного доверия между народами. А то ведь, завидев рот до ушей, и перепугаться можно. И невесть что о евреях подумать. Будто они не только в России хотят играть первую роль, но и в Греции, Франции и т.д. И поди потом докажи, что слухи о стремлении евреев к мировому господству абсолютно беспочвенны. И что на самом деле они (слёзы: кап, кап…) «лишь милостью Божией живы»…

Глаза прищуренные и глаза отверстые

«А вы для себя не того же хотите? — закричат мне евреи. А что такое русификация, как не та же претензия на господство? Это же апология вашего вмешательства в чужую жизнь!..».

Дорогие мои евреи, да разве я уже не сказал, что вы даже на даты внимания не обращаете? Ну, как же при таком накале страстей пытаться понять чужую мысль? Это совершенно непосильная для вас задача, согласитесь. А вот ломиться в открытую дверь, издавая такие звуки, будто она заколочена наглухо…

В своём письме, Лия, Вы делаете вид, будто я сторонник вмешательства в жизнь нерусских народов. Но… на каком, собственно, основании? Может быть, здесь опять виновато Ваше опьянённое воображение?

Употреблённое мною слово «русификация» (а Вы помните, что я уподобил её «евреизации» народов, явившейся следствием принятия ими Христианства, т.е. принятия ими всего святого, что было в еврейском народе) Вы поспешили истолковать, вопреки контексту, в самом низменном смысле — как навязывание русскими чуждых начал другим народам. И даже как «нивелирование их под своей властью». Русское влияние, по-Вашему, может быть только грубо-насильственным, а вот свободным сердцем его другие народы не примут. В отличие, например, от влияния американского, которое усваивалось и усваивается, по-видимому, совершенно свободно. Американизация, стало быть, вполне допустимая вещь и даже, похоже, желательная, а вот русификация… Да может ли быть что доброе из нашего Назарета?

Вы беспристрастно свидетельствуете, что наше влияние, в отличие от еврейского, «ПОКА ЕЩЁ СУГУБО МАТЕРИАЛЬНОЕ». Что делать!.. Хотя и со скрежетом зубовным, но приходится признать, что у нас нет и никогда не было ни Сергия Радонежского, ни Рублёва, ни Достоевского. Да и откуда им было взяться? Русские ведь никогда не вдохновлялись «Святой Русью», а всё больше старались о золотишке да всяких там гешефтах (это, поверьте, типично русское слово), о процентишках на процентишки да о торговле чужим трудом… Конечно, это наши банкиры держат сейчас за горло добрую половину мира, но разве их влияние можно назвать «неосознанным и нематериальным»? Я думаю, что такое позволительно говорить только о банкирах еврейских. Не правда ли?

Итак, мы, русские, не способны влиять духовно на других людей. И нам ещё долго придётся работать над собой, чтобы у нас появились свой Сергий Радонежский, свой Рублёв и свой Достоевский. Но предположим, что действительно когда-нибудь совершится такое чудо, и у нас в самом деле они появятся. Можно ли будет признать тогда, что наше влияние перестало быть «сугубо материальным» и стало, наконец, хотя бы отчасти духовным? У меня есть подозрение, Лия, что Ваш ответ будет всё равно неумолимо отрицательным. И даже появись у нас, кроме того, целые сонмы святых и гениев, все они будут приравнены Вами к нулю, и «сугубо материальное» влияние Руси, в Ваших глазах, не изменится ни на гран в своём составе. Вот ведь какие замечательные у Вас глаза, Лия.

Глядя такими глазами на враждебное отношение к русским в Молдавии и Литве, нет никакой возможности догадаться о подлинных причинах этой вражды. Да и зачем догадываться? Проницательность в данном случае была бы вредна. А что полезно? Да близоруко осматриваться и почти беспристрастно порицать русских за нежелание держаться в одностороннем порядке черты оседлости. А ещё что полезно? Да валить на русских вообще всё. Это же ОНИ отреклись от свободы в глубинах своего духа, это ОНИ поднялись в мерзейшей гордыне на Бога, это ОНИ создали систему, безжалостную ко всему самобытному и свободному! Это же ИХ идеология, ИХ политика, ИХ демагогия!

Да, Лия, да!.. Это действительно всё наше. И Френкель тоже наш. Уж вы, пожалуйста, на него не зарьтесь. И Троцкий наш тоже. И Радек, и Зиновьев, и Берман. Да русские они, чего там. Латышские стрелки? А чьи же они ещё? Конечно, наши. Котовский, Литвинов, Агурский, Глузман… Глузмана отдаёте? Нет? Отдайте Глузмана. А мы вам взамен Пушкина. Да не стыдитесь, берите. Это у нас его влияние «сугубо материальное», а у вас, глядишь, даже Пушкин станет всемирным гением. И затмит, чего доброго, этого… как его?.. Мандельштама.

«А, так вы всё на евреев свалить хотите?!» — слышу я знакомые голоса. Нет, извините. Это вы пытаетесь свалить ВСЁ на русский народ, и Ваше письмо, Лия, красноречивое тому подтверждение. Или это я утверждал, что революция была «еврейской»? Нет, это вы, евреи, утверждаете теперь, что революция была «русской». Это вы отказываетесь ныне признать интернациональный характер Октябрьской революции и пытаетесь убедить всех, что евреи были лишь «жертвами», пострадавшими за свой «нравственный идеализм». Но если евреи действительно были «идеалистами», служившими чужому делу, и «невинными жертвами», то кому же принадлежала роль палачей? «Да русским же, русским! Да неужели вы этого не понимаете?!» — негодуя на нашу недогадливость, говорите вы. — Это же ОНИ были Кагановичами, Френкелями и Парвусами.

В «Шулхан Арухе», сборнике иудейских законов, сказано, что еврей не имеет права свидетельствовать против своего соплеменника, вступившего в тяжбу с акумом. Я не думаю, что нынешние евреи большие знатоки своих религиозных законов. Но, пытаясь ныне представить своих соплеменников «нравственными идеалистами» и невинными жертвами системы, «созданной русскими», они действуют точно по Шулхан Аруху. Трудно отделаться от впечатления, что закон этот, действуя на протяжении веков, если не тысячелетий, настолько приразился к еврейской национальной психологии, что теперь многие евреи продолжают следовать ему, даже не подозревая о его существовании.

Совершенно очевидно, что солидарность такого рода является источником исключительной, почти фантастической силы евреев как нации. Но не менее очевидно и другое: солидарность такого рода губительна для самих евреев как личностей нравственных. И как тут не вспомнить знаменитые слова Спасителя, сказанные о Нафанаиле: «Вот, подлинно израильтянин, в котором нет лукавства» (Иоан.1, 47). Значит, чистосердечие, искренность, может быть, даже простодушие были всегда в еврейском народе (разумеется, наряду с качествами противоположными, иначе незачем было бы Христу указывать на свойство ИСТИННОГО израильтянина), но после отвержения евреями Мессии стали иссякать и вытесняться этими противоположными качествами вплоть до закрепления последних в официальном законодательстве.

Это я к тому говорю, Лия, что ныне, когда отказ от насилия и демагогии стал уже требованием самой истории, в еврейском народе должны, наконец, заговорить в полный голос «истинные израильтяне», чья нравственность не имела бы ничего общего с «нравственностью» Шулхан Аруха. Из моих слов не следует, что еврейская солидарность должна быть упразднена, но она должна быть очищена от духовно-растлевающих и позорящих её законов, обычаев и привычек.

Духовное отрезвление еврейского народа или даже части его имело бы громадное оздоровляющее влияние на нравственную атмосферу во всём мире, на способность человечества выжить через созидание более нравственной и потому более жизнеспособной цивилизации. Изменение нравственной атмосферы в еврейском народе жизненно важно для всех, не только для одних евреев. И мне кажется, что это обстоятельство должно побудить евреев отнестись к критике в их адрес более ответственно, чем это обычно принято. А вдруг это критика не злопыхательская, но доброжелательная, несмотря на всю её горечь?

Я думаю, что было бы хорошо, если б евреи признали интернациональный характер Октябрьской революции и интернациональную ответственность (а следовательно, и свою) за все её негативные последствия (а у неё были не только негативные последствия, в исторической перспективе положительные её стороны должны перевесить отрицательные, о чём я уже писал). Подобное признание, право же, куда более отвечало бы нелицеприятным фактам, нежели бессовестное шельмование русского народа во всём и вся, доходящее порою даже до совсем комических обвинений в том, что он оказался плохим материалом в руках прекрасных ваятелей-евреев (сам слышал от вашего брата). Каким же болезненным национальным самолюбием надо обладать, чтобы унасекомиться до подобных рассуждений.

Несколько замечаний о духовных
влияниях одних народов на другие

Я мог бы ещё много сказать, возражая против утверждений Вашего письма, но ответ мой и без того получается пространным. Поэтому далее коснусь лишь той темы, которую затронул ранее и которая вдохновила Вас на замечательные увещания, — темы грядущей русификации. Выше я уже сказал, что слово «русификация» Вы поспешили истолковать в самом низменном смысле, как насильственное навязывание другим народам русских начал. «Но как же можно иначе понимать это слово? — недоумеваете Вы. — Как возможна свободная русификация, если русских не любят и презирают от ГДР до Узбекистана, от Грузии до Прибалтики?». Но прежде, чем ответить по существу, хочу сказать, что отношение к русским среди народов СССР и советского блока в действительности более сложное, чем это представляется иногда (а мне самому тоже раньше казалось, что оно вполне однозначное).

Не раз и не два приходилось мне слышать за последние годы от узбеков, армян, удмуртов, болгар и даже от евреев слова о русском народе, полные самого неподдельного уважения и дружества. Я не могу забыть разговор с одной гэдээровской немкой, которая в ответ на мои шутливо-провокационные слова о ничтожестве русских стала горячо защищать нас, сказала, что только среди русских она чувствует себя свободно, поэтому и приезжает сюда каждый год в свой отпуск, что мы не ценим свои национальные качества, и вообще выказала себя такой страстной русской патриоткой, что даже удивила меня.

Кроме того, общаясь с русскими и нерусскими, я обратил внимание вот на какую закономерность. Чем циничнее человек, независимо от его национальной принадлежности, тем свирепее и безапелляционнее его приговор русскому народу. А чем целомудреннее, тем вдумчивее и приветливее его суждение. Но какой же вывод можно сделать из этой закономерности? Не тот ли, что по мере высветления нравственной атмосферы в нашем обществе окрепнут и возобладают совсем иные песни о русском народе, нежели те, что поются ныне? Так что, по-моему, возможность такой перспективы было бы полезно учитывать.

Но разве дело в одних лишь симпатиях? Припомним, что язычники никогда не питали дружеских чувств к евреям. Но, однако, сумели понять, что есть евреи и евреи, и приняли всё то лучшее, что было в еврейском народе. Приняли Христианство, и таким образом немыслимая, казалось бы, «евреизация» народов свершилась.

Так то же евреизация! — скажете Вы. — То дело иное. Через евреев Христос вошёл в языческий мир. А кто войдёт в мир через русских? Или новый мессия родится в России?

А как же тогда быть с эллинизацией древнего мира, с эллинизацией самих евреев? Как быть с американизацией мира нынешнего, этим естественным завершением европеизации?

Но Россия, в отличие от эллинов и римлян, в отличие от Европы и Америки, не имеет тех высших ценностей, которые могли бы обновить мир, — вот Ваша мысль.

Конечно, Америка дала миру самую законченную демократию и методы хозяйствования, казавшиеся до поры до времени предельно рациональными. Но разве эти американские дары не привели уже весь мир к глобальному кризису? Разве они уже не воочию отрицают сами себя? Разве американская эра в истории не накануне своего конца?

А если так, то, значит, иная нация, заключающая в себе иные принципы жизни, должна выступить на мировую арену. Однако для подобного выступления одних амбиций, слава Богу, недостаточно. Тут нужно выявить такие ценности в своей идеологии и жизни, которые действительно отвечали бы новым требованиям истории, соответствовали бы подлинным нуждам других народов.

А теперь спросим: какие же нации в наш век претендуют на духовное обновление мира? Как это ни странно, но на подобную роль в современном мире не претендует НИКТО — ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ ИУДЕЕВ И РУССКИХ. Национальная мысль всех остальных народов связана изнутри той самой АМЕРИКАНИЗАЦИЕЙ, о которой речь шла выше. Мертвенно-механической по своей сути, духовно плоской, безликой, не знающей ни живого космоса, ни вздохов земли. И, будучи связанной изнутри, может лишь вырождаться в стадный инстинкт, стоящий на страже исключительно внешней и духовно-бессодержательной солидарности. Как бы на страже самой пустоты. И эта насмешка над целомудрием национального чувства, эта его профанация, это опустошение его от внутренней божественной жизни почти не сознаются современными АМЕРИКАНИЗИРОВАННЫМИ ПАТРИОТАМИ, кем бы они ни были — литовцами, поляками или французами. Американизация сознания делает их патриотизм удивительно бездарным, духовно пустым и как бы волочащимся вслед за господствующими в современном мире антинациональными стихиями.

Какое уж там НОВОЕ СЛОВО в истории! Какое уж там одоление сотрясающего современный мир духовного кризиса¹ Очевидная пленённость американизированной национальной мысли враждебными ей стихиями, очевидная несвобода её и беспомощность — разве не свидетельствуют они о том, что нужна чья-то помощь со стороны, что нужно чьё-то ОСВОБОЖДАЮЩЕЕ воздействие?

Чаяния евреев

Я не знаю, озабочена ли современная еврейская мысль духовным кризисом в человечестве и нащупывает ли пути его одоления (к сожалению, я не знаком до сих пор с трудами М. Бубера). Но если судить по выступлениям советских евреевлибералов, то создаётся впечатление, что их эта проблема не только не занимает, но прямо-таки раздражает. Духовнонравственная атмосфера на Западе представляется им естественной и здоровой, а разговоры о всяких там нравственных и идейных «вакуумах», о национальной и семейной разрухе, о расчеловечивающем торжестве денег — если не провокационными, то неинтересными…

Спрашивается: в чём же причина такой удивительной нравственной нечуткости, такой загадочной подслеповатости, непонятливости и нелогичности? Неужели острота зрения здесь тоже не полезна, как и при рассматривании национального вопроса в СССР? Неужели и здесь близоруко щуриться куда приятнее, нежели просто назвать по имени очевидное? Но — почему? Там-то, в советских делах, понятно.

Там — требуется, в соответствии с духом Шулхан Аруха, НЕ РАЗГЛЯДЕТЬ СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за нынешнее положение вещей и свалить всё на русских. А здесь-то почему щурятся? Да неужели только потому, что кризис вызван всем строем теперешней жизни, при котором совершенно непомерная власть уже принадлежит евреям, а ещё большая — предвидится в будущем? Да неужели всё дело в том, что евреям просто жалко расстаться с этой непомерной материальной властью?

Но в таком случае кто же эти «свободные мыслители» великовозрастные младенцы, не способные осознать первобытность своих инстинктов, или обыкновенные мошенники вроде тех, что некогда шили новое платье глупому королю? Или полу мошенники-полу младенцы?

Посмотрите, с какими саркастическими ухмылками произносят они слова о «гниении Запада». Можно подумать, что только глупцы да люди с нечистой совестью не видят нового платья короля и не понимают того, что Запад благоухает всеми цветами рая… Но что же остаётся им делать? Профессия обязывает. Хочешь, не хочешь, а ухмыляйся, иначе рухнет мошенническая затея, и публика скажет, что западная цивилизация действительно гнила. Потому что разве не нравственная гниль все эти психоделические и сексуальные революции, бронированные двери от грабителей, социальные бури и всё разъедающий дух торгашества? Если всё это не гниение, то что же такое тогда гниение?

Чтобы дело не доходило до таких неприятных вопросов, надо отучить публику верить своим глазам и думать самостоятельно. Надо приучить её жить короткими и бессвязными мыслями, не подымаясь до обобщений и нравственного суда. Надо выдрессировать её так, чтобы она выражала своё недовольство лишь отдельными и, якобы, «изолированными» явлениями, не посягая при этом на основы безбожного строя жизни. Публику надо одурманивать, развращать и оскотинивать, делать её всё более управляемой, одновременно льстя ей и притворно восхищаясь её «свободой», её «здравым смыслом» и т.д. Вот для этого-то, наряду со многим другим, и нужен административный контроль евреев — и над немецкой литературой, и над французской, и над греческой — да и только ли над литературой? Чтобы одни мнения распространять неустанно, а другие выпалывать и вытаптывать — и мягкой фальсификацией их, и грубой. Не брезгуя при этом ни подкупом, ни шантажом, ни ударом ножа в спину. Потому что зачем же замыкать словесность в башню из слоновой кости? Настоящее слово должно пахнуть жизнью, деньгами, а если понадобится, то и кровью.

Искусство манипулирования массовым сознанием (и, в частности, интеллигентским сознанием) это одно из самых высоких искусств, которого не знали ни древние греки, ни простодушные мыслители-немцы. Но это и труднейшее в мире искусство. И самое, конечно, дорогостоящее. Шутка сказать! Организовать балаган таким образом, чтобы люди, даже видя своего короля голым, ухмылялись над словами мальчика о голом короле. И, находясь по уши в дерьме, потешались над фразой о гниении западной цивилизации.

Но может быть, лишь интересы «либеральных» евреев так явно противоречат делу религиозно-нравственного возрождения народов? А интересы иудеев-ортодоксов соответствуют ему как нельзя лучше?.. Я повторяю, что не знаю, предлагает ли кто из них что-либо действительно целительное. Но если даже предлагает, то как согласуются эти предложения с древней талмудической верой в грядущее господство иудеев над всеми народами? Это же не на русско-православном, а на иудейском знамени начертано: «СВЕТ СОТВОРЁН ЛИШЬ РАДИ ЕВРЕЕВ; ОНИ СУТЬ ПЛОД, А ВСЕ ПРОЧИЕ НАРОДЫ ТОЛЬКО ЕГО ШЕЛУХА» (Шене Лухов Габериф) и «БОГ ОТДАЛ ЕВРЕЯМ ВЕСЬ МИР В СОБСТВЕННОСТЬ» (Шулхан Арух, Хошен Гамишпат, Хага). Похоже на то, что идеал иудеев так далеко отстоит от чаяний и надежд всех остальных народов (и, кстати сказать, множества самих евреев), что может быть осуществлён лишь посредством насилия и обмана. «Следует и надлежит присягать ложно, когда неевреи спрашивают нас: содержится ли что-нибудь против них в наших священных книгах? Тогда мы обязаны утверждать под присягою, что не содержится ничего, ибо они, конечно, пришли бы в негодование, если б могли узнать истину» (Шаалоф Утшубот, бин ям Шелома, часть Иоре де а, параграф 17).

Получается странная картина: одни евреи лезут из кожи вон во имя своей свободы в чужих государствах, дискредитируя и разрушая в них идею нееврейской национальной солидарности; другие евреи, используя свою собственную национальную солидарность, всеми правдами и неправдами добиваются всё большего господства в экономической, культурной и политической жизни других народов; а третьи смиренно исповедуют свою веру в то, что некогда осуществятся величественные пророчества их священных книг, и евреи будут господствовать над всем миром…

Но что же тут странного? То ли, что ещё недавно столь единый народ разделился на столь духовно разные «течения», или то, что «течения» эти, при всех их различиях, текут удивительно согласованно, без труда одолевая, казалось бы, непреодолимые противоречия и направляясь, по существу, к единой цели? Я думаю, что второе намного удивительнее, потому что духовное разделение внутри нации есть вещь обычная, но вот чтобы разделение это не ослабляло её, а усиливало — такого ещё не было ни в одном почвенном народе.

Знаменательно, что евреи-либералы не выступают против еврейской солидарности, но стараются дискредитировать и разрушить русскую солидарность и особенно оболгать «русскую идею» — идею свободы и братства народов. Относительно же «иудейской идеи», беспредельно бесчеловечной, ограничиваются простым пожатием плеч. Что, разумеется, вполне устраивает смиренных её сторонников. И как тут возразить на утверждения, будто еврейский либеральный космополитизм и ортодоксальный иудейский мессионизм это всего лишь две стороны одной медали? Увы, при всём желании возразить нечего.

О вере в Святую Русь

Я был бы искренне рад, если б в еврейском национальном сознании произошёл перелом и обнаружились действительно спасительные ценности для всех народов. В этом случае я не имел бы ничего против новой духовной «евреизации» мира. До мелких ли национальных амбиций (и всегда-то унизительных и смешных), если речь идёт о спасении от всеобщей духовной смерти? Русский человек как национальный тип достаточно смиренен перед истиной и добром, откуда бы они ни исходили.

Но если одни обещают нам в будущем упразднение народов, другие — ярмо и плеть, а все остальные «глухо и немо» влекутся по наклонной к чему-то одному из обещанного, то, может быть, совсем не дерзостью и не гордыней будут слова о погибельности этого наклонного пути, но проявлением ещё не утраченной до конца духовной трезвости? Отказаться от этих слов значило бы ПРЕДАТЬ всё лучшее из того, что было, есть и ещё может быть как на Западе, так и на Востоке.

Скажут: А разве Россия не гниёт вместе со всем миром? А если гниёт, то чем же помогла бы ему его «русификация»? Где те реальные духовные ценности на самой-то Руси, почему их не видно? И не пустое ли это тщеславие упражняться в словах о грядущей русификации мира, не умея при этом ясно определить те ценности, в которых он, якобы, нуждается?

Я признаю эти вопросы законными и постараюсь ответить на них ниже, хотя бы и кратко. Но предварительно спрошу: а Вы, Лия, не замечали, что, как только захочется кому-нибудь похихикать над русской ли идеей, над Святой ли Русью, то обязательно не удержится сей насмешник и заодно непременно похихикает над словами о «загнивании Запада»? Не замечали?.. Да постойте… Да ведь Вы же сами в своём письме тоже посмеялись над тем и другим, а я и забыл. Так вот, как Вы думаете, случайна ли эта связь?.. Или есть действительно нечто общее между верой в Россию и признанием нравственной гнилости современной цивилизации, западной по своему происхождению? По-видимому, связь всё-таки есть, если даже отрицатели России о ней свидетельствуют невольно. Но что же следует из этого? Не то ли, что хотя Россия и разлагается вместе с остальным миром, но лишь в силу того, что приняла чуждую для себя цивилизацию, чуждый строй жизни и чуждые ценности. А в её собственных недрах скрыты иные начала, порабощённые до времени и потому неприметные для поверхностного наблюдателя. И вот, поскольку сегодня ни один народ (за исключением евреев, но о них я уже сказал) не обнаруживает мессианских притязаний, не ощущает в такой степени, как русские, ИНОЙ ПРАВДЫ, противостоящей западной цивилизации, то почему бы, по крайней мере, не предположить, что православно-русские начала, МОЖЕТ БЫТЬ, и спасительны? А вдруг?.. Или лучше сгинуть всем миром, предварительно просвистав все отпущенные Богом таланты, но зато уж до последнего хрипа скаля насмешливо зубы — и над Святой Русью, и над словами о «загнивающем Западе»?

А ведь что такое эта вера в Святую Русь? Разве не вера в аскетическую собранность, отвергаемую всё решительнее западными христианами, начиная с блудливого Ренессанса, а ныне и совершенно уже нелепую в глазах обезумевшего мира? Разве это не вера в необходимость РЕЛИГИОЗНОГО СТРОЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ, вне которого личная религиозность разрушается неудержимо с каждым новым поколением? Разве вера в Святую Русь — не призыв ко всем народам Земли верить в Святую Англию и в Святую Францию, в Святую Грузию и в Святую Армению? Или верить в буржуазную родину куда как спасительнее? А уже балансируя на краю бездны, в особенности?

Мне могут сказать, что ведь были уже средние века, была и аскетическая собранность, и религиозный строй общественной жизни. Всё это было — да сплыло, потому что невыносима стала для человечества деспотическая скованность, и нельзя ему без свободы.

Но, может быть, потому и сплыло, что было несовершенно, замутнено и искажено чуждыми Христианству началами? Может быть, надо было выявить до конца в истории эти чуждые начала для того, чтобы опознать их полностью и извергнуть? Может быть, потому и разделились на Западе истина и свобода и противопоставили себя друг другу? А если разделились, то что же это за свобода, которая вне истины? И что это за истина, которая вне свободы? Порочность их разделения очевидна, равно как и то, что никакого выхода из своего тупика Запад не знает. Для него либо «истина» — и тогда костры инквизиции. Либо «свобода» — и погружение в нравственную тьму и безумие.

Но, может быть, консервативное Православие с его неразвитыми и как бы окаменевшими формами потому-то и было консервативным, что содержало в себе в потенции такое единство истины и свободы, время выявления которого ещё не настало? Не цветут же зимою цветы, не бегут животворные соки в деревьях, но, словно мёртвые, стоят они, сокровенно живые, ожидая своего часа.

Вера в Святую Русь, следовательно, это ещё, помимо прочего, вера в то, что истине не страшна свобода, что только в свободе истина и возможна, а потому все иноверцы имеют такое же право на жизнь и творчество, такое же право на созидание своей государственности со своим особенным строем жизни, как и представители господствующей конфессии.

Вот свобода, которой не знают ни явные, ни тайные сторонники насильственной централизации и подчинения всех безрелигиозному и безнациональному строю жизни. Вот свобода, лишь начатки которой едва проступали в прежней России, вымораживаемые постоянно ледяными ветрами. Но эти начатки растут из самой сердцевины русской нации. И надо уничтожить до конца русский народ, чтобы уничтожить эти начатки.

Языковая русификация

Вы скажете: если так, то для чего же тогда вы так нахваливали советскую русификацию? Какая же в ней свобода?

Но разве советская русификация это насильственное внедрение русского мировоззрения и русских обычаев в нерусскую среду? По-моему, они не только никуда не внедрялись, но даже в самой русской среде искоренялись весьма усердно. Советская русификация выражалась до сих пор в том, что в партийно-государственной жизни на собственно русских территориях, а также в общесоюзном руководстве, увеличилась роль русского элемента, смягчилось официальное отношение к русской истории, дотоле вполне русофобское. Перестали хулить, например, Кузьму Минина и князя Пожарского за то, что они были защитниками Русской земли. Наши чудесные народные сказки, первоначально оплёванные за их «реакционность», были реабилитированы и допущены к русским детям. И т.д. и т.д. Что же в этом плохого?

Кроме того, все эти годы шло приобщение народов СССР к русскому языку как к языку общесоюзному. Но что же в этом плохого? Разве не ясно, что в таком многонациональном государстве, как СССР, должен быть какой-то общепонятный для всех язык? И разве не ясно, что русский язык подходит для этой цели лучше любого другого? Он, можно сказать, вне всякой конкуренции как по преобладанию в СССР русскоязычного населения и его соприкосновению практически со всеми другими народами, так и по своим внутренним достоинствам. Кроме того, русский язык это самый оптимальный выход народов СССР к мировой культуре. И этот выход, думается, ещё не осмыслен по-настоящему.

Если бы произошло чудо и за несколько десятилетий или веков перевели на языки малых наций большую часть мировой письменной культуры, то и тогда перевод новых произведений стал бы возможен лишь в самой незначительной степени. Малым нациям это было бы не под силу. И не потому, что возможности некоторых языков ограничены, а в силу самой малочисленности нации. Из чего следует, что для того, чтобы не превратиться в нации культурно-захолустные, им следует подсоединиться к какой-либо нации большой и пользоваться её языком как своим вторым, предназначенным исключительно для внешних культурных связей. Это единственная возможность спасти свой собственный язык и свою национальную культуру. Почему? Во-первых, потому что захолустье всегда было местом малопривлекательным и оставлялось при первой же возможности. Во-вторых, попытка перевести на язык малой нации всю громадную массу мировой письменной культуры равносильна попытке засунуть слона в чемодан. Ясно, что слон так и останется незасу нутым, а чемодан будет раздавлен. То есть родной язык окажется разрушенным под напором нескончаемой лавины чужих слов, понятий и конструкций. Чтобы спастись от этого словесного всемирного потопа, малым нациям нужно что-то вроде Ноева ковчега, то есть второго национального языка.

Мне кажется, что правильно понятая языковая русификация является не угрозой для культур малых народов, исторически и географически тяготеющих к России, а, наоборот, единственным их спасением.

Но почему же русификация? — может быть, спросите Вы. — Куда бы лучше примкнуть не к русскому, а, скажем, к англоязычному миру. Конечно, лучше!

Но почему же?

Да русских вот ненавидят, а англо-саксов, по-видимому, уважают. У них и культура намного симпатичнее. И демократия это, знаете ли, не банка шпротов. А у вас даже Пушкин влияет сугубо материально… Да и вообще вы, русские, если говорить откровенно, антисемиты…

Я думаю, что каждый народ имеет право решать самостоятельно, нужен ли ему второй национальный язык, а если нужен, то какой именно. Но, решая этот вопрос самостоятельно, и россияне, и зарубежные славяне (а может быть, и не только славяне), вероятно, будут учитывать и свои исторические связи с Русью, и удобство географической близости к ней. А также то немаловажные обстоятельство, что новые живительные веяния идут именно из России.

Сближает их с ней ещё и этническое родство. Ведь не секрет, что русские впитали в себя какую-то часть почти каждого из соседних народов, а эти последние — какую-то часть русских. В настоящее время едва ли не большинство русских от смешанных браков. Так вот, игнорировать это обстоятельство было бы тоже неразумно. А если не игнорировать, то придётся признать, что оно тоже работает на языковую русификацию.

Русификация социально-политическая

Есть, однако, ещё одно обстоятельство, работающее уже не только на языковую русификацию россиян и зарубежных славян, но на русификацию социально-политическую всего человечества. Я имею в виду грядущую трансформацию нынешнего принудительно-централизованного строя во всех его разновидностях в такое политическое устройство, которое обеспечивало бы действительную свободу для всех. Речь пойдёт опять не об уничтожении суверенитета народов, а, наоборот, о его спасении. И даже более того — о спасении самого национального их существования.

Дело в том, что если нынешняя направленность жизни сохранится, то исчезнут со временем не только языки малых народов (а затем и больших, кроме какого-нибудь одного), но и сами-то они перемешаются окончательно и упразднят взаимно друг друга. Всё нарастающие мировые сквозняки выветривают специфические ароматы народов, общемировые стандарты вытесняют всё самобытное или превращают его в музейные экспонаты. Тоскливое однообразие во всём, плоские мысли и чувства, как бы раздавленные тяжестью нарастающего автоматизма жизни…

Хотя разные нации обладают разной степенью растворимости, но надеяться на сохранение в таком мире могут только евреи с их уникальным историческим опытом пребывания в чуждой среде и не менее уникальной религией и психологией. Грузинам, к примеру, или молдаванам, чтобы не раствориться, пришлось бы усвоить еврейскую психологию и некоторые другие особенности, сближающие их с евреями. Но и в этом случае конкурировать с ними они не смогут. Для них это стало бы иным способом утраты своей национальной идентичности.

Направленность нынешней жизни может устраивать только тех, кто равнодушен к миру святому. Не может она устраивать и истинных израильтян, потому что их судьба станет подобной судьбе гоев.

Для спасения национальных организмов и святых отношений между людьми нужны совсем иные принципы жизни, нежели выдвинутые американской революцией. Нужно понимание того, что национальная территория не проходной двор для кого угодно; что это источник жизни и место творчества конкретной нации; что необходима как обеспеченность каждой нации своей землёй, так и известная замкнутость каждого социального организма, от семьи до национального государства. Необходимы спасительные стены и прочные двери, охраняющие внутренние устои народов и, вместе с тем, позволяющие им сотрудничать в общих их интересах.

Но как же возможно подобное устройство?

Выделяясь из союза народов в формально независимое национальное государство, нация оказывается фактически в полной зависимости от господствующих в окружающем мире стихий и иностранного капитала. Она вынуждена ради своей безопасности тратить громадные средства на оборону и подчинять ей свою внешнюю и внутреннюю политику. А политике подчинять свою духовную жизнь, что означает её окостенение, которое порождает в обществе, в свою очередь, такие скрытные процессы, которые уже не осмысливаются им. Не осмысливаются всё нарастающие противоречия в государственном устройстве и в самой нации, до времени внешне благополучной, но разъедаемой изнутри эгоизмом её составляющих.

Идея политической независимости, стало быть, не такая уж безобидная вещь: льстя национальному самолюбию, она помрачает национальный разум со всеми вытекающими из этого помрачения последствиями. Политическая независимость не позволяет разгрузить национальную жизнь от слоновьей тяжести проблем, решить которые трудно даже большой нации, а малой нации вообще не по силам. Ситуация здесь напоминает ту, которая существует по части языка. Подобно тому, как для спасения собственного языка малой нации надо стать нацией двуязычной, так и для спасения своего самобытного лица ей надо примкнуть политически, сохраняя при этом самую полную автономию, к нации большой, чтобы через союз с нею обрести и внешнюю безопасность, и подлинную свободу для национального строительства. (1)

Новый тип свободных сообществ, в которых суверенитет каждой малой нации на её собственной территории признавался бы нацией большой, — вот альтернатива нынешним типам политических устройств, либо явно, либо скрытно космополитических.

Но есть ли в этой альтернативной системе ещё какой-нибудь положительный смысл, кроме указанного? Я думаю, что есть, и заключается он в следующем. Нынешняя цивилизация отрывает людей от земли, от исторической и нравственной почвы, в этом её неправда и разрушительная сила. Но возвращение к почве, к земле было бы не менее ложным, если бы означало окостенение или даже примитивизацию научно-технических, социальных и культурных возможностей народов, остановку в их развитии, отказ от творчества. Задача не в том, чтобы вернуться назад или застыть в каком-либо положении, а в том, чтобы изменить сам характер творчества, направить человеческую активность на путь служения истинным человеческим ценностям. Если нынешняя активность подкапывает сами основы нравственного и даже физического строя жизни, то ясно, что она противоречит самой идее РАЗВИТИЯ, которое предполагает не упразднение основ, но охранение их и раскрытие их содержания. Этот путь совершенствования бесконечен, потому что человек как образ Творца заключает в себе бесконечное.

Но раскрытие не есть дело простое, оно невозможно без ошибок или частично правильных решений, а полноценное отбраковывание того и другого возможно лишь в многообразном историческом опыте всего человечества. Поэтому так важно и сохранение многообразия типов жизни, и самораспределение народов на преимущественно консервативные и преимущественно новаторские. Чем меньше народ, тем спасительнее для него консервативная устойчивость и рискованнее поспешные нововведения, ещё не проверенные в исторической практике.

Сохранение преимущественно консервативных цивилизаций важно не только для малых народов, оно важно и для человечества в целом, так как обеспечивает его запасом устойчивости, спасает от скольжения к единообразию, при котором возможности творчества резко сужаются. (2)

Русификация духовная

Вы скажете: а почему это выявление новых политических и культурных принципов и воплощение их в жизни я истолковываю как русификацию? Что же тут специфически русского в изображённом мною устройстве?

Ну, а разве современные демократии не несут на себе печати специфически американского духа? Очевидно, несут. Но, может быть, и более совершенное социальное устройство, если оно возникнет в России и распространится затем на иные регионы, будет тоже нести на себе черты, свойственные в той или иной степени всем народам, но особенно характерные именно для русских? Какие же это черты?

Я выделю из них всего две, на мой взгляд, главнейшие. Это, прежде всего, открытое и уважительное отношение к людям всякой национальности и всякой веры, чуждое высокомерия и кичливости даже при самой полной приверженности к своим собственным началам. А вторая черта — это явный или подспудный патриархально-религиозный строй их сознания, которому нужны высшие ценности для организации их жизни. Без этого высшего света русский человек чувствует себя как-то особенно неуютно и неуверенно, он утрачивает внутреннюю крепость, он раздирается противоречиями и оказывается как национальный тип намного слабее других национальных типов, более простых, но зато и более цельных, целеустремлённых и организованных.

Русский народ в буржуазных условиях может лишь деградировать нравственно и физически, спиваться и вырождаться. Но ведь деградируют постепенно и другие народы, только, по-видимому, не так стремительно. Значит, новая организация жизни нужна всем, а русским особенно. Только она позволит им возродиться в национальном масштабе.

Ну, а если не только русские потянутся к новому образу жизни? Неужели они при этом не обнаружат в себе черты, сближающие их с русскими? А что если новый образ жизни будет признан оптимальным не только народами российского региона, но и других регионов? Например, американского. Ведь в США, по сообщениям американских газет, участвовала в последних избирательных церемониях только треть правоспособного населения. А остальные заупрямились, сражённые неверием в свою способность влиять на исход самых демократических на свете выборов. Похоже, что демократия невозможна не только в России. Она обнаруживает свою нелепость даже у себя на родине. И, как знать, не пожелают ли однажды нынешние две трети американцев чего-нибудь посвежее взамен опостылевшей и смердящей демократии? «Да пусть спасение придёт даже из России, — скажут они, — не задыхаться же в нашей клоаке».

Свободное созидание на Земле социально-политических устройств, подобных чаемому российскому, не может не откликнуться на её народах. Оно выявит и разовьёт в них такие черты, которые пока что выражены сильнее всего у русских. Это будут их сугубо национальные черты, но вместе с тем родственные лучшим чертам русского народа. Парадоксальность духовной «русификации» аналогична парадоксальности былой духовной «евреизации» христианских народов. Подобно тому, как эта последняя не упразднила их самобытности, но выявила в них дремавшие дотоле возможности, эта возможная в будущем духовная русификация будет одновременно и возвращением народов к их собственным национальным началам, и, вместе с тем, раскрытием в этих началах новых и высших способностей.

Русская идея заключается не в том, чтобы «играть первую роль» в жизни других народов, а в том, чтобы послужить освобождению всех от современного удушающего мракобесия. Русская идея это идея свободы по преимуществу — свободы и братского согласия всех в Христовой свободе. И она не придумана чьим-то изобретательным умом, не рождена чьей-то самолюбивой фантазией, но явлена самим строем русской души, живой и пресветлой единством с миром Христовым, а без него бессильной и жалкой в своей деградации…

В России после всего пережитого должен быть большой свет. И я не сомневаюсь в том, что он не только осветит весь нынешний мир в его истинном виде, но, главное, даст силы многим народам; и они станут сами источниками света и засияют по-своему, многоцветно раскрывая с разных сторон единую правду Божию. И тогда уже будет нечто большее, чем память о первых и последних, но сладкий плач о всякой былинке и всяком творении. Ещё униженных, но столь дорогих, что невозможен будет сам Рай без их спасения и единения с ними.

Храни Вас Христос, Лия.

16 января 1979 г.

Позднейшие примечания

Здесь я подбирался к важной мысли о том, что национальный эгоизм так же разрушителен для нации, как и пренебрежение к её законными интересами. Подбирался, но выразить чётко не сумел. Мысль о соборности народов пока лишь мелькает иногда в зачаточном виде, но не развивается. А без её развития не будет правильных ориентиров. Народы передерутся на радость их врагам.
Чтобы справляться с новыми проблемами, которые будут возникать при любом типе обществ, как новаторском, так и консервативном, потребуется развитие мысли не только научно-технической, но и национально-религиозной. Вот когда будет востребована мудрость монашеской аскезы. Востребована и развита применительно к разным сторонам общественной жизни.

Написано до 2006 г.

Угнетение русских императорской России

Народ, имеющий неправильное представление о своём прошлом или, тем более, о причинах постигшей его катастрофы, обречён на дезориентацию и в своём настоящем. А это значит, что его ждут новые поражения в будущем. Национальное возрождение невозможно без трезвого и зоркого осмысления своего прошлого. Но в нашей патриотической печати, за редкими исключениями, господствует по отношению к нашему прошлому почти тот же самый слепотствующий дух, что и в советской печати. Разница лишь в том, что прежний минусовой знак изменили на противоположный. Если раньше Россия изображалась тюрьмой народов, в которой все инородцы терпели двойной гнёт (а великороссы, следовательно, находились в привилегированном положении), то теперь дореволюционная Россия изображается страною, в которой текли молочные реки в кисельных берегах. Этот второй миф стоит первого и является, по существу, тем же мифом, только вывернутым наизнанку. И этот двуединый миф кому-то очень нужен, чтобы держать русские умы в мире иллюзий, то есть в неработающем состоянии.

Здравый смысл, однако, подсказывает, что здоровый народ не мог допустить, чтобы горстка хищных чужаков захватила в его жизни ключевые позиции, подчинила его себе и превратила в крепостных рабов. Если же нечто подобное произошло, то, значит, народ этот был тяжело болен. И для его спасения нужен, прежде всего, правильный диагноз.

Начнём с того, что в Российской империи русский народ, фактический её создатель, не имел преимуществ перед другими народами. Более того, подавляющее большинство российских народов не знало крепостного рабства вообще, а русский народ не только знал, но был освобождён от него в последнюю очередь. Немцы, поляки, греки, крещёные татары и крещёные евреи владели крепостными русскими людьми, а русские помещики не владели по крепостному праву ни немцами, ни поляками, ни татарами, ни евреями, ни кем-либо еще. Кроме своих же единокровных. Одного этого факта достаточно, чтобы понять приниженное положение русских в их собственной стране.

Другим свидетельством этой приниженности русского народа было полное торжество чуждых ему начал в верхах Российского государства, которыми направлялся ход русской жизни.

В результате петровских реформ русский народ оказался в кабале у иностранцев. Он был лишён и своей национальной элиты, и своей национальной идеологии. А это значит, что высшая духовная и психическая его жизнь была парализована.

«Мнению русскому, — писал один из гонимых наших национальных мыслителей, Иван Киреевский, — живительному, необходимому для правильного здорового развития всего русского просвещения, не только негде было высказаться, но даже негде было образоваться» (Цимбаев Н.И. Славянофильство. 1986, с. 259).

Объясняя причину такого положения, другой русский мыслитель Иван Аксаков писал: «Русская земля подверглась внезапно страшному внешнему и внутреннему насилованию. Рукой палача совлекался с русского человека образ русский и напяливалось подобие общеевропейца. Кровью поливались спешно, без критики, на веру, выписанные из-за границы семена цивилизации. Всё, что только носило на себе печать народности, было предано осмеянию, поруганию, гонению. Обычай, нравы, самый язык — все было искажено, изуродовано, изувечено. Народность, как ртуть в градуснике на морозе, сжалась, сбежала сверху вниз, в низший слой народный… Простой народ притаился, замкнулся в себе, и над ним, ближе к источнику власти, сложилось общество: вольные и невольные отступники его духа. Русский человек из взрослого, из полноправного, у себя же дома попал в малолетки, в опеку, в школьники и слуги иноземных всяких, даже духовных дел мастеров. Умственное рабство перед европеизмом и собственная народная безличность провозглашены руководящим началом развития…» (Аксаковы К.С. и И.С. Литературная критика. 1981, с.265).

О том, до какой степени «отступники» русского духа отличались от «сбежавшего вниз» национального типа, показывают слова А.С. Грибоедова, писавшего в своей «Загородной поездке»: «Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он, конечно, заключил бы из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые ещё не успели перемешаться обычаями и нравами».

Сейчас в патриотической печати пишут, что русский народ был лишён своей национальной государственности с 1917 года. Но это неправда. Он был лишен её с Петра I. Правящая династия перестала быть русской по своей крови почти сразу после Петра, а духовно утратила связь с русским народом уже при этом царе, не случайно названном нашими старообрядцами «антихристом». Именно с Петра входит в силу антирусский закон, в соответствии с которым российские «самодержцы» не имели права жениться на русских женщинах, но только на иностранках. Чем предопределялась нерусская кровь наследников, их окружение иностранными родственниками и зависимость от этих последних.

Это пресечение родства с русским народом несколько маскировалось такими выражениями, как «русский царь» и «русская царица», а также формальным исповеданием царствующими особами Православия. Но смена религии невестой при вступлении в брак с наследником Российского престола диктовалась, конечно, только выгодой, потому что те, кому не светило оказаться в роли «русской царицы», за редчайшими исключениями, в Православие не переходили. В каких же, спрашивается, понятиях могли воспитывать своих детей эти корыстные особы? Они должны были поддерживать существующий порядок вещей и заботиться не о русских национальных интересах, а об интересах династии.

Это была насквозь космополитическая династия, озабоченная, прежде всего, своими фамильными интересами, окруженная иностранцами и онемеченными русскими аристократами, одинаково с иностранцами враждебными коренным русским началам.

«Вы не можете себе представить, — писал Иван Аксаков, — как вообще Петербургу (то есть императорскому правительству. — Г.Ш.) ненавистна и подозрительна Москва (то есть русское направление в образованном обществе. — Г.Ш.), какое опасение и страх возбуждает там слово: народность. Ни один западник, ни один русский социалист так не страшен правительству, как московский славянофил, никто не подвергается такому гонению. ..» (Аксаковы К.С. и И.С. Указ, соч., с. 22). Эта мысль не была у И. С. Аксакова случайной, она высказывалась им неоднократно. «Детищам петербургского периода нашей истории ненавистнее всего не нигилисты, не революционеры, но люди, стоящие за русскую народность» (Цимбаев Н.И. «И.С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России», 1978, с. 248). И ещё: «Народ и не подозревает, что он служит только орудием для исполнения замыслов, направленных против существенных интересов русской земли и русской народности, он и не подозревает, что он, в сущности, презираем. Его разумению недоступны те хитросплетенные узы, которыми опутывается его свобода, его жизнь, весь духовный мир России… Русские мужики имеют обыкновение посылать к царю ходоков, в случае угнетения их местными властями. Ходоков этих участь известна: в Петербурге их высекут в полиции и отсылают назад, не выслушав, иногда с ведома, иногда без ведома государя…» (там же, с. 214, 215).

Фактически о том же писал Н.Я. Данилевский, ухитрившийся даже в официально изданной книге сказать такие вещие слова: «Болезнь эта (речь у него о том, что он по цензурным соображениям очень деликатно назвал перед этим «слабостью и немощью народного духа в высших образованных слоях русского общества». — Г.Ш.) в целом препятствует осуществлению великих судеб русского народа и может, наконец (несмотря на всё видимое государственное могущество), иссушив самобытный родник народного духа, лишить историческую жизнь русского народа внутренней зиждительной силы, а, следовательно, сделать бесполезным, излишним самое его существование, — ибо все лишённое внутреннего содержания составляет лишь исторический хлам, который собирается и в огонь вметается в день исторического суда». («Россия и Европа», 1991, с.209).

Но ещё раньше Данилевского эту же мысль высказал Константин Аксаков: «Чем далее будет продолжаться петровская правительственная система — хотя по наружности и не столь резкая, как при нём… тем более будут колебаться основы русской земли, тем грознее будут революционные попытки, которые сокрушат, наконец, Россию, когда она перестанет быть Россией. Да, опасность для России одна: ЕСЛИ ОНА ПЕРЕСТАНЕТ БЫТЬ РОССИЕЙ, к чему ведёт её постоянно теперешняя петровская правительственная система» (Цимбаев Н.И. «Славянофильство», с.197).

Ту же мысль высказал Ф.И. Тютчев: «РАЗЛОЖЕНИЕ повсюду. Мы движемся к пропасти… В правительственных сферах бессознательность и отсутствие совести достигли таких размеров, что этого нельзя постичь, не убедившись воочию…». Российская власть, писал он, заключает в себе «черту самую отличительную из всех — презрительную и тупую ненависть ко всему русскому, инстинктивное, так сказать, непонимание всего национального» (Кожинов В.В. «Тютчев», М., 1988, с. 446–447).

Вопреки официальной формуле, согласно которой Российский император являлся защитником Российской Православной Церкви, последняя тоже, как и русский народ, не защищалась верховной властью, а угнеталась. При этом создавалась лукавая видимость такой защиты, пятнавшая нашу Церковь в глазах иноверцев, которые видели и понимали, естественно, только внешнюю сторону церковной жизни. Им трудно было понять, что Церковь в России была лишена свободы даже в её внутренних делах и поставлена под жесткий бюрократический контроль. Что её законный высший орган самоуправления — Собор — был упразднён и что вместо законного своего главы — Патриарха — она имела, тем же императорским распоряжением, так называемого обер-прокурора, то есть светское лицо, назначаемое царём и ответственное только перед ним за управление всей жизнью Церкви. Епископы могли собираться в малом числе только по приглашению этого чиновника и работать только под его руководством. Всякое несогласие с мнением и волей оберпрокурора разрешалось просто: несогласного выводили из состава Синода и заменяли согласным на всё епископом. При этом обер-прокурором мог быть даже человек неправославный, каким был, например, масон А.Н. Голицын. Но применялись и другие меры воздействия на священство, особенно в первый период после учреждения Синода, когда епископы ещё пытались защищать Церковь. «За первое десятилетие после учреждения Синода, — писал известный апологет монархии Л. А. Тихомиров, — большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, были расстригаемы, биты кнутом и т. п. В истории Константинопольской Церкви, после турецкого завоевания, мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такой бесцеремонности в отношении церковного имущества» («Монархическая государственность», СПб., 1992, с. 300).

Невольно вспоминается, по аналогии, Совет по делам Русской Православной Церкви, столь же узурпаторски руководивший, хотя и неофициально, её жизнью в советское время. И что характерно: как советскими властями была запрещена критика атеизма, так и императорской властью была запрещена критика протестантизма, пропаганда которого шла открыто. Вот как этот запрет был сформулирован при Александре I:

«Всякое творение, в котором, под предлогом защиты или оправдания одной из церквей христианских, порицается другая, яко нарушающий союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергается запрещению» (Флоровский Г. «Пути русского богословия», Вильнюс, 1991, с. 134).

Вот, стало быть, когда у нас свирепствовал самый оголтелый экуменизм — когда и слова-то такого ещё не знали. Задолго до его официального рождения в истории.

«С Петра I и во все последующие годы, — пишет историк В.М. Острецов, — Церковь остаётся на положении то явно гонимой, то едва терпимой. Духовное образование было поставлено после Петра таким образом, чтобы воспитывать скептиков, маловеров и просто невежд…» (Библиотека КЛИО, выпуск 1, М, 1990, с. 55).

«Мы живём в век жестокого гонения на веру и Церковь под видом коварного об них попечения», — писал митрополит Арсений в 1862 году (Флоровский, указ соч., с.344).

И Достоевский Ф.М. тоже писал горестно о том, что Церковь у нас «в параличе с Петра Великого».

Будучи господствующей на словах, а на деле теснимой и гонимой, православная вера должна была превращаться из живой силы общества в декоративную вещь. Или, в лучшем случае, в исключительно личную веру. Но не соборную, каковой она должна быть и в значительной мере ещё была до Петра I.

«Православное духовенство в XIX веке пыталось, — писал Н.О. Лосский, — выступать… с этой идеей (речь идет о проповеди социального христианства. — Г.Ш.), однако правительство систематически подавляло такие стремления его и содействовало укреплению мысли, будто цель религиозной жизни есть только забота о личном спасении души. В труде о. Георгия Флоровского «Пути русского богословия» можно найти… много сведений о том, как правительство стесняло литературную деятельность духовенства и ко вреду Церкви и общества мешало развитию религиозной идеологии. Низводя Церковь до степени слуги государства, правительство превращало духовных лиц в чиновников. Сущность такой политики хорошо выразил в романе Лескова «Соборяне» мошенник Термосесов: «Религия может быть допускаема только как одна из форм администрации. А коль скоро вера становится серьёзной верой, то она вредна» (цит. по: Условия абсолютного добра», М., 1991, с.248).

Такая дискредитация Церкви в глазах образованного общества и всего народа порождала в них религиозное равнодушие, скептицизм или бегство в католицизм и сектантство. А то и окончательно подрывала веру в Бога. Хотя такое неверие вынуждено было маскироваться исполнением православных обрядов.

Ф. Тютчев писал, что «власть в России на деле безбожна» (Кожинов В.В. «Тютчев». М, ЖЗЛ, 1988, с. 233). А безбожная власть должна была, даже помимо воли, заражать своим практическим безбожием поначалу высшие слои общества, а затем постепенно и все остальные. Но если так, то можно догадаться, почему хватался за голову Гоголь, не умея понять происходящего в формально русской и православной России. Как и все цитированные выше русские мыслители того времени, он не мог высказывать свои заветные мысли публично. Но вот что он писал в частном письме: «Время беспутное и сумасшедшее. То и дело, что щупаешь голову, не рехнулся ли сам. Делаются такие вещи, что кружится голова, особенно когда видишь, как законные власти сами стараются себя подорвать и подкапываются под собственный свой фундамент. .. И до сих пор не догадалися, что следует призвать Того, Кто один строитель порядка!» («Письма Н.В. Гоголя» под редакцией Шенрока. СПб., т. 4, год не указан, с. 262).

«А между тем, — пишет он в другом письме, — здесь цензура из рук вон. Её действия до того загадочны, что поневоле начнёшь предполагать её в каком-то злоумышлении и в заговоре против тех самых положений и того самого направления, которые она будто бы (по словам) признаёт» (там же, с. 391).

Есть от чего сойти с ума. Или обвинить себя самого в безумии. Бедный Гоголь. Как он похож на того посетителя «Кунсткамеры», который разглядел в ней столько диковин, но главной диковины не заметил. Гоголь не заметил того, что власть в России, вопреки её названию, была не русской и не православной. Она была паразитической, почему и подгрызала собственные устои. И заражала этим паразитизмом высшие слои населения.

Далее я только слегка коснусь той работы по разоружению русского народа, которая велась российской властью в важнейших сферах общественной жизни.

Направленность системы образования в России определялась, разумеется, верховной властью. Поэтому наши университеты, лицеи, частные школы и гимназии имели космополитический характер. Они воспитывали чужаков на своей родной земле, плохо её знающих и высокомерных по отношению к ней. Вот как об этом писал В.В. Розанов, уже в самом конце петербургского периода: «У нас нет совсем мечты своей родины… У греков она есть, была у римлян. У евреев есть… У англичан — «старая Англия». У немцев — «наш старый Фриц». Только у прошедшего русскую гимназию и университет — «проклятая Россия»… У нас слово «отечество» узнается одновременно со словом «проклятие» («Уединенное», 1990, с. 265).

А вот слова В. Даля: «У нас… более чем где-нибудь, просвещение сделалось гонителем всего родного и народного» (журнал «Наш современник», 1989, № 7, с. 98). Более деликатно, но фактически то же самое, писал известный педагог К.Д. Ушинский, одна из статей которого имела характерное название: «О НЕОБХОДИМОСТИ СДЕЛАТЬ РУССКИЕ ШКОЛЫ РУССКИМИ». Но, разумеется, сделать русские школы русскими не позволили ни ему, ни его последователям.

Дочь великого нашего писателя, Любовь Фёдоровна Достоевская, писала: «Бедная русская молодёжь! Есть ли на свете ещё такая страна, где бы молодое поколение было таким больным и хилым! Тогда как в Европе родители воспитывают в сердцах детей любовь к отчизне, пытаются сделать из них хороших французов, хороших итальянцев, хороших англичан, русские родители растят своих детей врагами своей страны… о нашей любимой России говорится, как о позорном пятне, о преступлении против человечества. Когда же дети поступают потом в школу, у учителей своих они встречают то же презрение к отечеству: тогда как школы других стран считают своей обязанностью воспитывать молодых граждан в духе патриотизма, русские профессора учат студентов ненавидеть православную церковь, монархию, наше национальное знамя…» (журнал «Слово», 1991, № 11, с. 57–58).

И таких горестных наблюдений много. Важно ещё отметить, что антинациональная система образования воспитывала не только чужаков на своей родной земле, но и людей бесхарактерных. Ибо основы характера закладываются искренней и твёрдой верой в Бога, любовью к своему народу, а затем уже окончательно выковываются в борьбе за Божию правду на земле.

Если в русском народе ещё сохранялось много искренних патриотов и людей сильных, то не благодаря тогдашней системе образования, а вопреки ей. Однако эта система, как и весь направляемый сверху ход русской жизни, делали своё дело. Вот как писал о процессе деградации русских характеров один эмигрантский автор уже в XX веке: «Если мы проследим по русской литературе процесс упадка, то он становится ясным. Наши прадеды — люди начала XIX века — ещё почти все крепкие и сильные; но наши деды 30-х годов уже люди со странностями, хотя между ними встречаются ещё сильные характеры. Возьмите Онегина, Печорина, Собакевича, Манилова, Ноздрёва, Чацкого и т.д. Наши отцы Обломов, Райский, Кирсановы, Рудин, Верховенский-отец и др. уже, безусловно, проявляют признаки вырождения. Про это поколение поэт Некрасов сказал: «Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано». Что же касается до наших предреволюционных современников, героев Чехова и Арцыбашева, то это уже сплошь неврастения и безволие…» (Из статьи Д. Ненюкова «Причины русской революции», опубликованной в журнале «Русское самосознание», США, 1990, № 4).

Впрочем, Константин Леонтьев писал о деградации русских характеров ещё до Ненюкова: «Национальные свойства великорусского племени в последнее время если не окончательно дурны, то, по крайней мере, сомнительны» («Записки отшельника», М., 1992, с. 314).

Этой важной темы мы ещё коснемся. А пока заметим, что, помимо чужебесия и разрушения русских национальных характеров, нашу систему образования отличало ещё и следующее обстоятельство. «Русские учебные заведения, — писал В.В. Шульгин, — основывались правительством и содержались на средства казны. Сказать — «на средства казны» это значит сказать — на средства всего населения. Поэтому можно с большим весом возражать, допустим, против такого порядка, когда, например, на деньги русского населения, которое, предположим, платит 95 процентов всех налогов, воспитывалось бы русского юношества всего 5 процентов, а остальные юноши, получающие образование, были бы не русские» («Что нам в них не нравится», Париж, 1930, с. 193).

Здесь Шульгин говорит предположительно, лишь намекая на антирусскую практику в этом деле. А вот В.В. Розанов конкретизировал этот намек. Правда, всего лишь в географическом отношении. «В Московском учебном округе только в эти два года был закрыт целый ряд прогимназий: в Ефремове, Касимове, кажется — Белеве, немного ранее в Брянске; здесь сокращается ученье, то есть оно так дурно было поставлено, так мало сообразовано было с местной нуждою и так вообще беспризорно заброшено, что явилась даже внешняя необходимость его сократить; войдите же в Привислянский, Ост-Зейский край, в бывшую Новороссию, на Кавказ, даже в города Туркестана — и вы увидите тщательность сюда приложенных забот. На 2–3 миллиона финнов есть университет; он есть для 4 миллионов прибалтийских немцев; с Петербургским — мы имеем три университета в прибалтийских туберниях; и если прибавим сюда Варшавский университет имеем четыре, то есть половину всего числа их в Империи, расположенные на одной западной окраине. Как пустынна от них сравнительно Россия, с двумя университетами, Московским и Казанским, на линии от Новгорода до Томска, от Архангельска до Харькова» (журнал «Русь», Ростов Великий, 1991, № 1, с. 6–7).

А результат? Характерно, что никаких анализов в этом отношении, как и в советское время, старались не делать. Или, во всяком случае, результаты их не разглашать. Только дробная информация, не способная вызвать особых эмоций. Так, например, «в прибалтийской части страны (России) доля неграмотных среди мужчин и женщин была невелика. Соответственно 7,4 и 7,8 процента». А на остальной территории читать и писать среди мужчин мог приблизительно каждый третий из мужчин, а из женщин всего лишь 4,7 процента (газета «Русский вестник», № 62–63, с. 17).

О результатах космополитического «образования» писали многие. Гоголь отмечал, что у нас «народ меньше испорчен, чем всё это грамотное население» (цит. по указ, источи., с. 41), а Иван Аксаков рисовал с натуры «образованных» собратьев по классу такими словами: «Нынче будет опять концерт, в котором, кроме скрипача Париса, будет участвовать мадам Кропотова… Она будет петь серенаду Шуберта… Но я убедился, что все дамы, как ни пусты здесь, а лучше мужчин. Этих скотов-помещиков. Вот где возненавидишь благородное российское дворянство и помещичье звание! Это здесь! Когда ведут под руки старого развратника Тимашева, все усачи (здесь нет решительно ни одного без усов) с восторгом говорят: русский барин и т. п. Эх! Вчера насмотрелся на них в Собрании, они как-то особенно ярко выдались, зудел у меня кулак и язык. Впрочем, всем, кто только подходил ко мне говорить, всем высказывал я своё впечатление и мысли… ПРАВО, ИНОГДА ГЛЯДИШЬ НА ВСЁ ЭТО КАК НА ОБРЕЧЁННОЕ ГИБЕЛИ… ПОДЛЕЦЫ, ТРУСЫ, СКОТЫ, РАЗВРАТНИКИ, ПЬЯНИЦЫ, ТОРГАШИ, НЕВЕЖДЫ… И редко кто не говорит по-французски…» (Аксаков И.С. «Письма из провинции». М., 1991, с. 242. Выделено мною. — Г.Ш.).

И еще: «Вид дворянского сословия производит на меня действие раздражающее: ограниченность и узкость взглядов, невежество, привязанность к незаконному своему праву, отсутствие других двигателей, кроме интереса, барство и дармоедство, отсталость понятий… Вот они — представители образованности, передовые люди и вожди народа!..» (там же, с. 413–414).

И ещё его слова: «…И жаль мне бывает, очень жаль смотреть, как какой-нибудь недоучившийся мальчишка, выросший в хаосе понятий, царствующем в русском обществе, сбивает и портит — не солдат (его уже трудно испортить), но крестьян, на которых свежи ещё следы крестьянского быта; при виде этого нравственного разложения мною овладевает страшная тоска!» (там же, с. 379).

Но, может быть, Иван Аксаков преувеличивал отрицательные последствия антирусского образования?.. Вот другая зарисовка с натуры другого русского патриота, тоже славянофила, А.И. Кошелева: «Поселился в с. Смыкове молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и, особенно, до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном физическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе девушку и её родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук преблагополучно» («Записки А.И. Кошелева». Изд. МГУ, 1991, с. 82).

О том, что подобные же насилия творились или могли твориться повсеместно, хотя и не в столь скандальной форме, как-то забывали впоследствии наши дворянские писатели, живописавшие «варварство» крестьян, жегших ненавистные помещичьи имения, грабивших и убивавших своих бывших господ.

Надо признать, что дореволюционная система образования хорошо подготовила русскую катастрофу. Как писал проф.

П.И. Ковалевский, «школа убила Бога, убила национальность, убила государственность, убила общественность, у била семью, убила человека» («Национализм и национальное воспитание в России», Нью-Йорк, 1922, с. 50).

Обратимся теперь от системы российского образования к дореволюционной российской прессе, влияние которой на общество едва ли уступало системе образования. Кто заглядывал в антикварные отделы наших книжных магазинов, тот не мог не поразиться тому, что практически все русские книги ХVIII — начала XIX веков, за исключением богослужебных, издавались масонами. Возникает вопрос: куда же девались эти издатели со своими «спонсорами» и своей обслугой после формального запрещения у нас масонства в 1822 году? Неужели они все были так беспринципны, что попросту отреклись от масонства? Или, может быть, изменив обличие, продолжили свою прежнюю антиправославную и антирусскую деятельность? Вопрос, разумеется, риторический. Но то же самое можно сказать и о российской печати.

И книгоиздательства, и журналы работали на духовное разоружение русского народа. Попытки создания национально-русских и православных по своему духу органов печати пресекались российской властью. История гонений на славянофильские издания в принципе известна, но в полном объёме ещё не изучена. Достаточно сказать, что великому А.С. Хомякову даже богословские статьи в защиту Православия приходилось печатать за границей, а Ю. Самарина попросту арестовали и выслали из столиц за книгу «Письма из Риги», в которой он выступил против произвола тамошних немцев. Показателен разговор императора с доставленным из Петропавловской крепости Самариным.

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ: Вы хотели сказать, что со времени императора Петра I и до меня мы все окружены немцами и потому сами немцы. Понимаете, к чему вы пришли: вы поднимали общественное мнение против правительства: это готовилось повторение 14 декабря.

САМАРИН: Я никогда не имел такого намерения.

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ: Верю, что намерения не имели, но вот к чему вы шли. Ваша книга ведёт к худшему, чем 14 декабря, так как она стремится подорвать доверие к правительству и связь его с народом, обвиняя правительство в том, что оно национальные интересы русского народа приносит в жертву немцам. Вас следовало бы отдать под суд, и вас судили бы как преступника против служебных обязанностей ваших, против присяги, вами данной, против правительства. Вы сами знаете, что вы сгинули бы навсегда. Много есть молодых людей, которые пострадали за то же…

После столь определенной угрозы последовало, ради родителей Самарина, «прощение», подкрепленное ссылкой. В ответ на что Самарин пролепетал: «Государь, в продолжение всей жизни я буду стараться заслужить эту минуту» (Нольде Б.Э. «Юрий Самарин и его время». Париж, с. 48). С Самариным, по существу, было проделано то же самое, что и с ходокамикрестьянами, о которых писал И. Аксаков. Его, без всяких объяснений, просто выпороли морально посредством угрозы уничтожения, после чего, дабы не привлекать общественного мнения к взрывоопасному вопросу, «простили».

Как тут не вспомнить аналогичное запрещение советского и нынешнего «российского» законодательства выражать свое недовольство господством евреев? Тогда немцы, потом евреи, но в обоих случаях под одним и тем же лицемерным предлогом «возбуждения вражды между народами» русским людям запрещается говорить о своём угнетенном положении. Если бы приведенные Лже-Дмитрием поляки утвердились на Русской земле, они тоже, несомненно, поставили бы вне закона всякий ропот против своей власти. Только в этом случае акцентировали бы не антисемитизм, а антиполонизм, что и понятно. А если бы на Куликовом поле победили татары, то в нашем Уголовном Кодексе на месте антисемитизма был бы антитюркизм.

К сказанному можно добавить, что в последней трети XIX века контроль над российскими изданиями стал переходить всё заметнее к евреям. Ф.М. Достоевский писал своему корреспонденту: «Вот вы жалуетесь на жидов в Черниговской губернии, а у нас здесь, в литературе, уже множество изданий, газет и журналов издаётся на жидовские деньги жидами (которых прибывает в литературу всё больше и больше) и только редакторы, нанятые жидами, подписывают газету или журнал русскими именами — вот и всё в них русского. Я думаю, что это только ещё начало, но что жиды захватят гораздо больший круг действий в литературе; а уже до жизни, до явлений текущей действительности я не касаюсь; жид распространяется с ужасающей быстротою. А ведь жид и его кагал — это всё равно, что заговор против русских!» (ПСС, т. 30, книга 1, Л., 1988, с. 8).

Последующие десятилетия подтвердили этот мрачный прогноз Достоевского. Что касается российской периодической печати, то о еврейском господстве в ней свидетельств много. Приведём из них лишь одно. «Когда собралась Государственная Дума и в Таврическом Дворце появилась так называемая «ложа печати», то иные остряки немедленно окрестили её «чертой оседлости». Трудно было придумать название более удачное. Действительно, если судить по корреспондентам, присланным в парламент, русская печать в то время была в еврейских руках. И как бы для того, чтобы это ещё более пояснить недогадливым, влиятельнейшая петербургская газета, орган кадетской партии под редакторством П.Н. Милюкова, выходила с ежедневным подзаголовком «ОСНОВАНА БАКОМ» … Мозг нации… оказался в еврейских руках и привыкал мыслить по еврейской указке» (В.В. Шульгин. «Что нам в них не нравится», Париж, 1930, с. 58).

А теперь чуть-чуть о внешней политике. Было замечено уже давно, что она проводилась не в интересах русского народа, хотя оплачивалась его кровью и потом. Самым удивительным в ней было то, что она проводилась даже не в интересах космополитической Российской империи, а в интересах её врагов или, по меньшей мере, в совершенно чуждых ей интересах. Это политика была не столько государственной, сколько фамильной или даже вообще никакой. Тут достаточно вспомнить хотя бы продажу нашей Аляски и Калифорнии под предлогом их «убыточности», хотя на самом деле государство не теряло на них ни копейки, а при надлежащей постановке дел могло бы и богатеть. Как известно, наш гениальный поэт Тютчев был профессиональным дипломатом и глубоким политическим мыслителем. Он писал, что российская политика «не только не видела в Западе естественного и необходимого противника, но старалась только служить ему подкладкой» (В.В. Кожинов. «Тютчев», М., ЖЗЛ, 1988, с. 329).

В качестве поясняющего штриха к сказанному можно привести слова К. Маркса и Ф. Энгельса, писавших, что «вся русская политика и дипломатия осуществляются, за немногими исключениями, руками немцев или русских немцев… Тут на первом плане граф Нессельроде — немецкий еврей; затем барон фон Мейендорф, посланник в Берлине, из Эстляндии… в Австрии работает барон граф Медем, курляндец, с несколькими помощниками, в их числе некий г-н Фотон, — все немцы. Барон фон Бруннов, русский посланник в Лондоне, тоже курляндец… Наконец, во Франкфурте в качестве русского поверенного в делах действует барон фон Будберг, лифляндец. Это лишь немногие примеры. Мы могли бы привести ещё несколько дюжин таких примеров» (Сочинения. Т. 6, с. 156).

Хотелось бы спросить, каким образом такое засилье немцев в «русской» политике сочеталось с её «панславизмом», о котором так много писали на Западе?

В связи с тем, что «немецкая тема» у нас никак не освещена научно (несмотря на всю её важность для понимания русской истории или, лучше сказать, именно по этой причине), задержимся на ней, чтобы послушать, что говорят о немцах в России самые разные авторы.

Современный американский политолог Уолтер Лакёр: «Ермолов в ответ на предложение Александра I назвать награду, которую он хотел бы получить за службу, сказал: «Государь, назначьте меня немцем!». Николай I доверял только двум людям: Бенкендорфу, главе знаменитого Третьего отделения (и к тому же брату графини Ливен), и фон Рохову прусскому посланнику при его дворе, которому Николай сообщал сведения, неизвестные даже его собственному министру иностранных дел. О своих подданных царь говорил: «Эти русские всегда воры…». Но дипломатическая служба не была единственным уделом немцев: Врангели и Клейнмихели, плеве и нейдхарты, ренненкампфы и кауфманы завоевали незыблемые позиции в гражданской администрации и армии и даже проникли в Святейший Синод. Положение немцев в общественной жизни России было настолько прочным, что без них не могло обойтись даже антигерманское движение. В 1844 Ф.Ф. Вигель опубликовал (по-французски) трактат «Россия, захваченная немцами» («Россия и Германия — наставники Гитлера». Вашингтон, 1991, с. 39–40).

«Особенно высока была доля лиц немецкого происхождения среди армейского офицерства: в 1812 году не менее 60 генералов были немецкого происхождения. Даже в 80-е годы, в период наибольшего успеха панславистской пропаганды (где и в чём она проявлялась? Об этом ни гу-гу. — Г.Ш.), около 40 процентов постов в высшем командовании занимали русские немецкого происхождения. В некоторых министерствах их доля была ещё выше: в Министерстве иностранных дел — 57 процентов, в военном министерстве — 46 процентов, в Министерстве почт и телеграфа — 62 процента. В целом треть всех высших государственных чиновников, армейских и морских офицеров и членов Сената были лицами немецкого происхождения (контрольный пакет акций, причём с огромным запасом, учитывая онемеченность и разрозненность русских. — Г.Ш.), в то время как немцы составляли не более процента населения России» (там же, с. 69).

О настроенности «русских» немцев можно судить хотя бы по тому, что прибывших в Ригу во время первой мировой войны военнопленных немцев их рижские соплеменники встречали цветами (Курлов П.К. «Гибель императорской России», М., 1992, с. 206). Невольно вспоминаются слова Достоевского в «Бесах»: «Андрей Антонович фон Лембке принадлежал к тому фаворизированному племени, которого в России числится по календарю несколько сот тысяч и которое, может, и само не знает, что составляет в ней всею своею массой один строго централизованный союз. И уж, разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в целом племени сам по себе, без слов и без договору, как нечто нравственно обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при каких бы то ни было обстоятельствах».

Одним из проявлений такого рода солидарности было приглашение немцев-иностранцев на новые российские земли. У нас до сих пор принято восхищаться образцовыми хозяйствами немецких колонистов, но мало кто знает, какие исключительные льготы определили их успех. Вот некоторые обстоятельства, связанные с колонизацией немцами Поволжья, сообщённые издающейся ныне в Москве газетой «Русский вестник»: «…в середине ХVIII века крестьянство центральных губерний России страдало от малоземелья, многие помещики стремились к занятию земель в Поволжье и восточнее, однако царское правительство искусственно сдерживало их продвижение в новые земли». В середине XVIII века Россия имела достаточное количество крестьянского люда для заселения и хозяйственного освоения территорий Среднего Поволжья. С этой «количественной» позиции приглашение иностранцев на эти земли не имело под собой никаких оснований. Однако такое приглашение, огромная организационная работа, большие финансовые затраты Российского государства на переселение с середины 60-х годов XVIII века стали реальностью… Во-первых, переселение осуществлялось на очень льготных условиях: полная оплата проезда и содержание иностранцев из государственной казны, вручение значительных сумм денег, а также скота, орудий производства, иногда и дворовых построек, освобождение на 30 лет от всех государственных податей и налогов, освобождение навсегда от военной службы; во-вторых, обеспечивалось поселение иностранцев в колониях с широкими возможностями автономного развития в области культуры, просвещения, религии, организации самоуправления; в-третьих, разрешалось для заводов и фабрик покупать крепостных крестьян, а в сельском хозяйстве использовать наемную рабочую силу. Всё это заведомо ставило колонистов в привилегированное положение по отношению к местному крестьянству… В 1775 году… тем, у коих земля оказалась неудобною, дозволено было переселиться на земли плодородные, и при этом случае прощено им казённого долга около 1025,5 тысячи рублей… В течение XIX века… немалое число колонистов сколотило капиталы, превратилось в купцов и капиталистов, а на селе — в крупных фермеров, широко использовавших наёмную рабочую силу. Несмотря на то, что колониям трижды в первой половине XIX века прирезывались новые земли, колонисты всё в больших размерах арендовали земли… Добавим ещё одно свидетельство тоже немецкого автора, наблюдавшего ситуацию на месте: «Немецкие купцы торгуют не только колонистским хлебом, но закупают его на большом пространстве. У них свои суда на Волге, но, кроме того, они нанимают множество судов» (Август Гаксгаузен). Эти же купцы нанимали у помещиков и крепостных крестьян, которые, превращаемые в бурлаков, таскали баржи вниз и вверх по Волге…» («Русский вестник», № 34 (66), с. 6).

Вот как бывает, когда делами одного народа заправляют представители народа другого.

Но, рассказывая о немцах, колонистах и колонизаторах, я уже перешел от политики внешней к политике внутренней. Если русских крепостных людей продавали в их собственной стране иноверцам и инородцам почти как в каком-нибудь Стамбуле или Хиве, когда вместе с землею, а когда и без земли, когда вместе со всей семьею, а когда и в розницу, то о чёмто этот факт, по-видимому, говорит. Кстати, в Малороссии и Белоруссии, в Польше и Литве, в Лифляндии, Эстляндии и Финляндии не было продажи крепостных в розницу, даже семьями, но только вместе с землею (Хрестоматия по русской истории, т. 3, М., 1917, с. 247). Не продавали в России ни несчастных евреев, ни кого-либо ещё из терпевших здесь высосанный из пальца «двойной гнёт». Продавали поштучно только «великодержавных шовинистов», то есть великороссов.

В допетровской Руси, когда власть была ещё в русских руках, крепостное право было несравнимо легче для крестьян, чем потом, когда приглашённые Петром немцы, голландцы, шотландцы, французы и прочие иноверцы и инородцы превратили его в прелюдию к «архипелагу ГУЛАГу». До Петра I крепостные не были лично зависимы от помещика. Но об этом фундаментальном обстоятельстве умалчивают наши западники, вероятно, по той причине, что оно не вписывается в созданный ими миф о Европе как родине Свободы и Света.

Но, как бы ни тяжело было крепостное иго (особенно в тех областях, где польские и немецкие помещики владели русскими крестьянами), солдатчина была еще тяжелее. Срок службы определялся в 25 лет и лишь с 1875 года был уменьшен до 15-ти, а затем продолжал постепенно снижаться. Солдатчина вычеркивала человека едва ли не полностью из жизни. Полное бесправие перед своим начальством на протяжении всей зрелой жизни. Но едва ли намного слаще была и судьба солдатских жён. При обычных в те времена ранних браках изъятие мужа из брачной жизни обрекало солдатских жён на разврат или на такую жизнь, по сравнению которой монашеская жизнь была намного предпочтительнее.

Кого же рекрутировали в солдаты? У меня под руками только две книги, из которых можно что-то выудить на эту тему. Бескровный Л.Г. «Русская армия и флот в XIX веке», М., 1973; И Зайончковский П.А. «Самодержавие и русская армия на рубеже XIX–XX столетий», М., 1973. Читаем в первой из них: «…От обязательной службы освобождалось дворянство», то есть, как помним, те, которые, в своей массе, изменили русскому народу и, кроме того, состояли на три четверти по своему происхождению из нерусских.

Читаем далее: «По национальному признаку (полностью или частично) освобождались от службы ряд народностей Сибири, жители Кавказа, Башкирии (последним дано было право денежной замены), Бессарабии, крымские татары, а также армяне и татары Астраханской губернии. По территориальному признаку освобождались все жители отдаленных районов Сибири, жители Архангельской губернии (дано право денежной замены) и др. Сюда же относились изъятия по правам переселения. Этим правом пользовались переселенцы из Зап. Европы — немцы в Поволжье, на Украине и на Кавказе, а также многочисленные переселенцы с Балкан (сербы, болгары, греки)».

«Льготы по военной службе давало также образование». В связи с чем обратим внимание на слова проф. П.И. Ковалевского, писавшего, что «просвещённая часть русского народа (точнее — россиян. — Г.Ш.) более чем наполовину состоит из инородцев (цитированная выше книга, с. 234). Стало быть, опять преимущества даются инородцам и деруссифицированной части русского народа.

Кроме регулярной армии, правительство созывало с начала XIX века временные ополчения, действовавшие главным образом в период военных кампаний. В эти ополчения созывались, помимо казаков Дона, представители народов Поволжья и Урала. Их служба была несравнима по своей лёгкости со службой солдат регулярной армии. И не только в силу своей краткости. Казачьи и нерусские национальные ополчения составляли родственную для каждого ополченца среду, в то время как солдат регулярной армии оказывался в непосредственной зависимости от духовно и даже часто кровно чуждых ему начальников.

В 1874 г. был утвержден новый устав, в соответствии с которым из каждой тысячи населения Европейской России на 1889 год подлежало военной службе 18,4 человека, на Кавказе — 6,1, а в Средней Азии только 1 человек. При этом «всем мусульманам служба была временно заменена денежным налогом», а «новобранцы Закавказья и Северного Кавказа несли службу только в войсках Кавказского округа». Русские же отрывались от родных мест и несли службу где угодно.

Книга П.А. Зайончковского лишь дополняет процитированное выше. «По уставу 1874 года, — пишет он, — не привлекалось к призыву население Закавказского и Туркестанского краев, Амурской и Приморской областей и отдаленных частей Сибири, а также нерусское население всей Сибири, Северного Кавказа, Астраханской и Архангельской губерний, Тургайской и Уральской областей». Но в дальнейшем, пишет он, воинская повинность была распространена на оседлое население Семиреченской области, на население Закавказья и часть местного населения Северного Кавказа.

Пусть поправят меня более сведущие, но впечатление складывается такое, что инородцы получали по их вхождении в состав России громадные льготы за счёт русского народа. Что способствовало росту их населения, материального достатка и повышению их социального статуса в общероссийской жизни.

Евреи ещё в античные времена осознали, как важно избавлять своё юношество и своих молодых мужчин от службы в армии (и особенно в армии, не служащей их национальным интересам). Поэтому они предпочитали платить римскому правительству усиленные налоги за освобождение своих юношей от военной службы. В Российской же империи русский народ обессиливался не только материально и морально, не только интеллектуально и политически, но и генетически.

Наши немногие действительно русские по духу публицисты подметили в конце XIX века и начале XX вот какое интересное обстоятельство: российское правительство, как и последующее советское, проводило свою внутреннюю политику в ущерб русскому народу. «У нас вошло в какую-то привычку, — писал М.А. Миропиев, — отдавать предпочтение интересам окраин перед интересами центра… Таких окраин, живущих за счет центра, у нас несколько: Кавказ, Туркестан, Закаспийская область и др. Это вопреки всем западноевропейским народам, которые стремятся обогатиться за счет колоний или, по крайней мере, привести в равновесие доходы и расходы их, — это какая-то особая у нас благотворительность на окраины, мы в данном случае похожи… на тот филантропический народ, который, как пеликан… питает своею кровью птенцов. Неужели мы проливали свою кровь, завоёвывая эти страны, только затем, чтобы снова превратиться в какихто данников Золотой Орды, то есть наших азиатских окраин?! Эти окраинные дефициты влекут за собою громадное государственное зло: экономическое оскудение и даже по местам вырождение нашего центра, наших внутренних губерний Европейской России… Политика предпочтения окраин центру ведет нас к государственному разложению…» (Миропиев М.А. «О положении русских инородцев». СПб., 1901. Цитирую по перепечатке отрывка из этой книги в газете «Русский вестник», № 10 (43), с. 9).

Но ещё раньше Миропиева о том же писал В.В. Розанов: «Ничего нет более поразительного, как впечатление, переживаемое невольно всяким, кто из центральной России приезжает на окраину: кажется, из старого, запущенного, дичающего сада он въезжает в тщательно возделанную, заботливо взращиваемую всеми средствами науки и техники оранжерею. Калужская, Тульская, Рязанская, Костромская губернии — и вся центральная Русь напоминает какое-то заброшенное старьё, какой-то старый чулан со всяким историческим хламом, отупевшие обыватели которого живут и могут жить без всякого света, почти без воздуха… Можно подумать, что «империя» перестаёт быть русской; что не центр подчинил себе окраины, разросся до теперешних границ, но, напротив, окраины срастаются между собою, захлёстывая, заливая собою центр, подчиняя его нужды господству своих нужд, его вкусы, позывы, взгляды — своим взглядам, позывам, вкусам. Употребляя таможенную терминологию, Россия пользуется в самой России «правами наименее благоприятствуемой державы». Если для Франции, Еермании, Англии, Америки презренность племени русского проблематична, то в России это не составляет никакого вопроса… Решительно, презренность имени русского есть единственное объединяющее Россию понятие, с которого парикмахер и профессор, капельдинер и его барин начинают понимать друг друга; а не согласившись в котором — люди теряют общий язык, на коем они могли бы разуметь друг друга. Пасторы церкви евангелической руководили и руководят целыми гимназиями; относительно пастырей церкви православной до сих пор сохраняется в силе правило, по которому они не могут быть назначаемы — одни из всего состава учителей классными наставниками в классических наших гимназиях. Русские в России — это какие-то израильтяне в Египте, от которых хотят и не умеют избавиться, «исхода» которых ожидают, — а пока он не совершился, на них возлагают все тяжести и уплачивают за труд ударами бича. «Россия — для русских» какое издевательство! «Россия возрождающаяся» — какое недоразумение! В Москве существование «Русского Дела» — органа со славянофильской традицией — внушало постоянную тревогу; и не вызывает никакого смущения существование в Петербурге ренегатских «Новостей» и «Биржевых Ведомостей». «День», «Парус» И. Аксакова гонимы; нигилистическое и невежественное «Дело» Благосветлова, всё время, долгие годы распространявшее ненависть и презрение к России, по преимуществу среди молодёжи, мирно кончается со смертью основателя, решительно ни разу не потревоженное ничем. Адам Чарторыйский 20 лет направляет образование в нескольких губерниях — за Хомяковым ходит вахмистр и «дозирает», как бы от его бороды не загорелась Москва. Быть предателем в России — это значит всего достигнуть, во всём успеть; быть православным не по метрике только, монархистом, и притом вслух, — это значит быть выброшенным за борт текущей жизни, остаться без приюта, в нужде и чуть ли не на голодную смерть (Достоевский, К. Леонтьев, Н. Страхов). «Монархия», «православие»… это — тайна, которую их прозелиты в России могут передавать друг другу только шёпотом; Белинский осмелился в статье по поводу «Бородинской годовщины» выказать любовь к земле своей: ему сорок лет это не было забыто, и до сих пор повторяется ещё: «до чего же мог увлекаться этот человек…» («Кто истинный виновник этого?» — журнал «Русское обозрение» за 1896 год. Цитирую по перепечатке в журнале «Русь», Ростов Великий, 1991, № 1).

Но вернёмся к словам Миропиева о вырождении русского народа в те ещё годы. Это не оговорка. Вот что писал по этому поводу другой русский публицист, убитый в 1918 году евреями-чекистами за его верность русскому народу, М.О. Меньшиков: «В старинные времена в каждой усадьбе и у каждого зажиточного мужика бывали многолетние запасы хлеба, иногда прямо сгнивавшие за отсутствием сбыта. Эти запасы застраховывали от неурожаев, засух… Мужик выходил из ряда голодных лет всё ещё сытым, необессиленным, как теперь, когда каждое лишнее зерно вывозится за границу». И далее: «Перестаньте, господа, обманывать себя и хитрить с действительностью! Неужели такие чисто зоологические обстоятельства, как недостаток питания, одежды, топлива и элементарной культуры, у русского простонародья ничего не значат? Но они отражаются крайне выразительно на захудании человеческого типа в Великороссии, Белоруссии и Малороссии… русский человек во множестве мест охвачен измельчанием и вырождением, которое заставило на нашей памяти дважды понижать норму при приёме новобранцев на службу. Ещё сто с небольшим лет назад самая высокорослая армия в Европе (суворовские чудо-богатыри), — теперешняя русская армия уже самая низкорослая, и ужасающий процент рекрутов приходится браковать для службы. Неужели этот «зоологический» факт ничего не значит? Неужели ничего не значит наша постыдная, нигде в мире не встречаемая детская смертность, при которой огромное большинство живой народной массы не доживает до трети человеческого века?..» («Из писем к ближним», М., 1991, с. 47 и 158).

Не менее выразительно писал о том же ещё в 1880 году А.Н. Энгельгардт: «Когда в прошедшем году все ликовали, радовались, что за границей неурожай, что требование на хлеб большое, что цены растут, что вывоз увеличивается, одни мужики не радовались, косо смотрели и на отправку хлеба к немцам, и на то, что массы лучшего хлеба пережигаются на вино… Пшеницу, хорошую, чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не станут есть всякую дрянь… а самую что ни на есть плохую рожь, с пухом, костером, сивцом и всяким отбоем, получаемым при очистке ржи для винокурения, — вот это ест мужик. Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он ещё недоедает… От плохой пищи народ худеет, болеет, ребята растут туже, совершенно подобно тому, как бывает с дурно содержимым скотом… Имеют ли дети русского земледельца такую пищу, какая им нужна? Нет, нет и нет. Дети питаются хуже, чем телята у хозяина, имеющего хороший скот. Смертность детей куда больше, чем смертность телят, и если бы у хозяина, имеющего хороший скот, смертность телят была так же велика, как смертность детей у мужика, то хозяйничать было бы невозможно… Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу, то есть мужицких детей» (« Из деревни», М., 1987, с. 476, 478 и 481).

А сколько у нас в патриотической печати поросячьих восторгов по поводу того, что Россия до революции своим хлебом «всю Европу кормила»?

А как обстояли у нас дела в промышленности? Если верить нашей патриотической печати, то они были просто великолепны. Нам постоянно напоминают, что русская промышленность в предреволюционные десятилетия развивалась самыми быстрыми в мире темпами. Но об этом писал ещё в 30-х годах известный историк-марксист М.Н. Покровский. Однако патриотическая печать, в отличие от Покровского, умалчивает о том, что русская промышленность не была русской. Покровский приводил такие цифры: производство железа было у нас на 55 процентов в руках французов, на 22 процента — в руках немцев и на 10 процентов — в руках франко-германских объединений. Остальные 13 процентов принадлежали, как это будет видно из дальнейшего, российским евреям, российским немцам, российским грекам, российским армянам и прочим, включая, возможно, и русских космополитов. Далее: добыча угля была в руках франко-германских объединений на 10,5 процента, в то время как в руках «чистых» французов была на 74,3 процента, а в руках «чистых» немцев — на 13,1 процент, то есть принадлежала иностранцам на 97,3 процента. Остальные 2,1 процент принадлежали, похоже, всё тем же российским инородцам, которые, как помним, терпели в России, согласно легенде, «двойной гнет». Англичане, пишет Покровский, особенно любили российскую нефть, но «национально» владели ею всего лишь на 18,5 процентов, а в союзе с французами — на 44,3 процента. О шведах Нобелях Покровский умолчал, а говорить о кавказском «происхождении» Гукасовых, Манташевых, Лианозовых и других нефтяных воротил не входило в его задачу. Единственной отраслью промышленности, которую, по словам Покровского, продолжали удерживать слабеющими руками русские, была текстильная. Которую, замечу уже от себя, заботливо переводили на хлопковую основу, разоряя русских производителей льна.

«Юридической оболочкой, — поясняет Покровский, — для всего этого иностранного держания русских благ были отечественные российские банки, которым и принадлежали акции соответствующих предприятий, тогда как акции самих банков были в портфелях заграничных капиталистов». («Империалистская война», М., 1931, с. 112).

Мне могут сказать: как тебе не стыдно цитировать какого-то марксиста? Откуда ты знаешь, что он не врёт?

Хорошо, послушаем тогда известного, то есть уже основательно забытого, публициста-черносотенца И. А. Родионова, писавшего в 1912 году следующее: «Как известно, за самыми ничтожными исключениями, все банки в России еврейские, на бирже же евреи являются неограниченными диктаторами (цитированный выше М.Н. Покровский умолчал о том, что «французами», «немцами» и т.д., которым принадлежала львиная доля «русской» промышленности, были на самом деле французские евреи, немецкие евреи и т.д. Или, по меньшей мере, они контролировали соответствующие «национальные» капиталы. — Г.Ш.). Без кредита в наше время почти невозможно вести не только промышленно-торговых дел, но и сельского хозяйства. Благодаря такой постановке денежного вопроса еврейские банки являются у нас распорядителями оборотного капитала внутри страны и, конечно, в этой важной области, от которой всецело зависит экономическое положение государства, являются полновластными хозяевами. Они по своему усмотрению могут карать и миловать русских людей. Этой возможностью они пользуются широко.

Беря из нашего Государственного Банка деньги из 4–5 процентов годовых, еврейские банки теми же деньгами ссужают русских людей на 8–12 процентов. То есть выходит, что русские люди получают свои русские деньги не прямо от государства, а из рук евреев, которые только за свое посредничество немилосердно обирают нас… (А кто, спрашивается, разрешил такую практику? — Г.Ш.). Но и это было бы с полугоря. В последнее же время выяснилось, что добиться русским людям кредита в еврейских банках почти невозможно. Даже лицам, обладающим миллионными состояниями, отказывают в кредите на 5–10 тысяч рублей потому, что они кровные русские, а какому-нибудь юркому еврейчику, всё состояние которого иногда не превышает стоимости доброй лапсердачной пары… без всяких хлопот и проволочек… открывают кредит на сотни тысяч…

Если вы не верите мне на слово, то оглядитесь вокруг себя. Кто теперь самые богатые люди в России? Евреи и разные связанные с ними в делах иностранцы. Кому принадлежит большая часть торгово-промышленных предприятий не только в Петербурге и в провинции, но даже в сердце России — в Москве? Тем же евреям и иностранцам. Чисто русских дел так мало, что во всей нашей необъятной Империи их по пальцам можно перечесть. С другой стороны, попробуйте вы сделать какое-нибудь дело. Вы неизбежно наткнетесь на толпу еврейских гешефтмахеров, заполонивших теперь все города России. И если вы этим господам не заплатите крупной дани, самое верное ваше дело обречено на полный провал» (Родионов И.А. «Два доклада», СПб., 1912, с. 102–104).

То же самое писал другой черносотенец, Бурнакин: «Торговля, производства, ремёсла, наука, литература, искусства, всё народное хозяйство и весь духовный капитал — и тело, и мысль народа — в кабале, в откупу, под заклятием евреев. В их руках биржа, банки, магазины, фабрики, заводы, — в их руках газеты, театр, книгоиздательства, в их руках хлеб и деньги, правосудие и просвещение…» («В плену иудейском». Цитата из книги проф. П.И. Ковалевского «Национализм и национальное воспитание», Нью-Йорк, 1922, с. 166).

Мне могут сказать: как тебе не стыдно цитировать каких-то черносотенцев? Откуда ты знаешь, может быть, они врут. Хорошо, послушаем тогда сионистского публициста Роттенберга, который обратился к русским людям с таким поучением: «Вы должны знать, что вся страна, её финансовые силы, её торговля находятся в наших руках. Ваш народ, если взять его в целом, тёмен, нищ и пьян. Торговля хлебом, мукой, керосином, мясом и прочими съестными припасами находится в наших руках, и, если ваши нападения на нас не прекратятся, мы можем поднять цены, что принесет обществу большой вред. Ваши авантюры вам пользу не принесут, ибо для укрощения цивилизованного зверя у нас есть кнут — деньги! И хоть у вас здоровые когти и сильные рога, мы всё-таки с вами справимся» (сборник «Дорогами тысячелетий», М., 1991, с. 257).

Мне могут сказать: как тебе не стыдно цитировать какого-то сиониста? Откуда ты знаешь, может быть, он врет. Хорошо, сошлюсь тогда на Виктора Хена — «специалиста по естественным наукам из прибалтийских немцев», как аттестует его американский политолог У. Лакёр. Этот Хен, по словам американца, «был либералом». «У него не было никаких иллюзий относительно роли немцев в России, которая, по его словам, была для них полуколонией» (цитированная выше книга, с. 59). Правда, и Хен, и Лакёр забыли отметить, что в ходе русской истории немцы вытеснялись с главной роли чем дальше тем больше евреями. Но это деликатная тема, так что их понять можно.

Мне могут сказать: как тебе не стыдно цитировать каких-то либералов, тем более немца с американцем? Хорошо, послушаем тогда слова нашего национального мыслителя, Достоевского. Он писал: «Над Россией корпорации. Немцы, поляки, жиды — корпорация… В одной Руси нет корпорации, она одна разделена… Всё у него (русского общества. — Г.Ш.) отнято, до самой законной инициативы. ВСЕ ПРАВА РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА — ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ» (ПСС, т. 27, Л., 1984, с. 49–50. Выделено мною. — Г.Ш.).

Но это когда ещё писал Достоевский, в XIX веке. А в начале XX века В.В. Розанов, не знавший этих слов Достоевского, но проницательно наблюдавший ту же российскую действительность в её, так сказать, «развитии», выразился удивительно похоже: «Фактически так получается, — писал он, — что на Руси русскому теснее, чем каждому инородцу или иноверцу… Везде на Руси производитель — русский, но скупщик — нерусский, и скупщик оставляет русскому производителю 20 процентов сработанной им работы… Судятся русские, но в 80 процентах его судят и особенно защищают перед судом лица с нерусскими именами. Везде русское население представляет собою тёмную глыбу, барахтающуюся и бессильную в чужих руках… Везде русский отталкивается от дела, труда, должности, от заработка, капитала, первенствующего положения и даже вторых ролей в профессии, производстве, торговле и остаётся на десятых ролях и в одиннадцатом положении. Везде он мало-помалу нисходит к роли «прислуги» и «раба»… Будущая роль «приказчика» и «на посылках мальчика», в своём же государстве, в своей же родной земле, невольно вырисовывается для русских…» (журнал «Наш современник», 1991, № 3, с. 152–153).

И вот при таком-то состоянии и положении русского народа, словно в насмешку над ним, начинают звучать негодующие слова о руссификаторской политике властей, о разгуле в стране ВЕЛИКОДЕРЖАВНОГО РУССКОГО ШОВИНИЗМА. Это было придумано великолепно. Теперь любая жалоба на угнетённое положение русского народа должна была рассматриваться как проявление русского «зоологического» шовинизма. Но почему именно русский «шовинизм» был «зоологическим», а не польский или еврейский? Об этом спрашивать не разрешалось. Кто спрашивал — заносился в чёрные списки. Не хочешь в чёрный список — молчи или подвывай врагам русского народа. За подвывание получишь почётное звание прогрессивного человека. Заикнуться о том, что такая практика несправедлива, было нельзя, потому что судьями были как раз те, кто эту практику организовал. Это было уже начало ГУЛАГа, его проклюнувшийся росток. Это была прелюдия к предстоящему, ещё небывалому по своим размерам РУССКОМУ ПОГРОМУ

1994 г.

Дополнение к статье «угнетение русских»

На эту тему нужна не статья и даже не книга, а целая литература, чтобы понять, почему так получилось и как из этого состояния выйти. Литература, которая должна быть в каждом русском доме. А ещё нужен научный институт русского народа, чтобы изучение его прошлого и настоящего, его особенностей и его проблем происходило не от случая к случаю и не стараниями одиночек-энтузиастов, но постоянными усилиями всей нации. Ибо нация, которая не осмысливает соборно, постоянно и всё более глубоко своё бытие, обречена, в лучшем случае, на постоянные болезни.

А теперь подкреплю мысли, высказанные в этой статье, выписками из других книг — вразброс, в виде сырого материала, в надежде, что он будет со временем проверен, дополнен и осмыслен по-настоящему.

Н. КОСТОМАРОВ. «ОКНО В ЕВРОПУ», М., 1996.: Петр I о русских: «Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей» (с.26). «Из женского пола даже жены священнослужителей и причетников не увольнялись от ношения чужеземной одежды. Затем запрещалось делать и продавать в рядах русское платье… Петр стал требовать, чтобы русские оставили старинный способ постройки домов своих и строились на европейский образец» (с.39).

«Ненависть к иностранцам происходила оттого, что иностранцы пользовались и преимуществами, и милостями царя более природных русских и позволяли себе презрительно обращаться с русскими» (с.54).

«Петр… издал в конце декабря 1714 г. указ, угрожавший за торговлю русским платьем и за ношение русского платья и бороды ссылкою в каторгу и лишением всего движимого и недвижимого имущества. В сентябре 1715 г. в Петербурге даже запрещено, под страхом лишения имущества и ссылки в каторгу, торговать скобами и гвоздями, которыми подбивались сапоги и башмаки старого образца» (с. 124).

«Желая привить на Руси судостроение по западным образцам, Петр объявил войну древнему русскому судостроению. Указом 28 декабря 1714 г. он запретил ходить на море на судах прежнего строя — на ладьях и кодах, а вместо них приказал делать галиоты и другие суда иностранного пошиба, с иностранными названиями…» (с. 129).

«Волонтеры из иностранцев могли получать офицерские чины, а природные русские лишены были этого права» (с. 138).

«Все Петровы воспитанники, люди новой России, пережившие Петра, запутались в собственные козни, преследуя свои личные эгоистические виды, погибли на плахах или в ссылках…» (с.228).

«У Менщикова было конфисковано: 90 000 душ крестьян и города: Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, два города в Малороссии: Почеп и Батурин, капиталу до 13 000 000 рублей, из которых 9 000 000 находились на хранении в иностранных банках, да сверх того на миллион всякой движимости и брильянтов: и одной золотой и серебряной посуды — более 200 пудов» (с. 296).

«Обращение с духовными было также самое грубое и жестокое: не только архиереи сажали их на цепь, били плетьми, посылали на унизительные работы, но светские особы, чувствовавшие за собой силу, били их по щекам, рвали им бороды, секли их и надругались над ними, как хотели» (с.602).

«В 1746 г. академия наук в число своих членов приобрела в тот век важнейшую европейскую знаменитость — Вольтера» (с.604).

«Иностранные напитки не подчинялись налогам… Иностранным табаком можно было торговать свободно» (с.614).

Ю. БОРОДАИ: «Крестьяне в России, которые до петровской насильственной цивилизации практически все умели читать, обладали широким набором гражданских прав и навыков самоуправления, уже в XVIII веке становятся сплошь безграмотными и совершенно бесправными» (журнал «Наш современник», 1991, № 9, с. 139).

Д. БАЛАШОВ: «Петр I… установил на Руси рабство, ввел порку и продажу людей, увеличил налоги в 6,5 раз, а численность нации при нем сократилась на одну пятую» (журнал «Согласие», Москва, 1990, № 1, с.18).

В.В. КАДАДОВ: «Клочков сообщает в книге «Население Руси при Петре Великом по переписям того времени», что у был ь населения «в 1710 г. достигла одной пятой числа дворов старой переписи; в ближайшие годы она возросла до одной четверти, а к 1715–1716 г. поднималась выше, приближаясь к одной трети (то есть 33 процента). П. Милюков в «Истории государственного хозяйства» сообщает, что средняя убыль населения в 1710 г. сравнительно с последней московской переписью равняется 40 процентам. Но ведь эти 30–40 лет русские женщины продолжали рожать не как сейчас по одному ребенку. Можно сказать, что Пётр погубил каждого второго русского человека, а большинство остальных сделал рабами. А дворян, из воинов, призванных защищать Россию, её обычаи, веру, русский народ, превратил в европеизированных помещиков-рабовладельцев, у которых, после смерти Петра, в результате его «реформ», не осталось никаких обязанностей перед Родиной, только одни привилегии. Высший слой общества перестал напоминать русских. Созданное Петром шляхетство разучилось даже говорить по-русски и говорило на каком-то странном жаргоне. Вот отрывок из мемуаров петровской эпохи: «Наталья Кириловна была править некапабель. Лев Нарышкин делал всё без резона, по базарии своего гумара. Бояре остались без повоира и в консильи были только спекуляторами». Сам же Пётр так писал свои указы, что их стиль «поддавался только опытному экзегетическому чутью сенаторов» (Ключевский), то есть даже многолетние его собутыльники ничего не могли понять: помесь русского и голландского языков, затем русское общество перешло на французский язык» («Революционер на троне», газета «Наше Отечество», № 126, 2000).

М.С. АНДЕРСОН: «они (священники) должны были выдавать любую информацию, полученную на исповеди… Именно во время его царствования в России была введена такая варварская форма казни, как колесование» («Петр Великий», М., 1997, с. 195 и 287).

Н.Н. АЛЕКСЕЕВ: «Идеалом солдата (при Петре I. — Г.Ш.) был солдат прусский. По прусскому образцу была построена новая армия, у которой начальниками были почти исключительно немцы. Прусский стиль господствовал и в гражданской постройке империи. И со времени Петра это немецкое влияние сделалось крупнейшим фактором нашей истории. Началась эпоха не только онемечивания России, но и прямого правления немцев, особенно ощутительная при наследнике первого императора. Начался тот период, про который с горечью писал Герцен: «На троне были немцы, около трона немцы, министрами иностранных дел — немцы, аптекарями немцы, булочниками — немцы, везде немцы — до противности. Немки занимали почти исключительно места императриц и повивальных бабок». Можно даже сказать, что само офранцуживание правящего класса России в XVIII веке протекало в тех формах, в которых шло офранцуживание тогдашней Пруссии, сочетавшей свой военно-политический режим с французским языком и французской модой» («Русский народ и русское государство», М., 1998, с. 122).

«На Павла 1, как известно, огромное впечатление произвело римское католичество… Не ладя с представителями православного духовенства, император открыто поощрял французских эмигрантов, занимавшихся католической пропагандой… Православный император, пытавшийся объявить себя главой восточной церкви, стал командором католического монашеского ордена» (там же, с. 122–123).

«Фактически наш государственный аппарат находился в руках иностранцев и немцев или, по крайней мере, лиц, идейно «онемеченных». Современник эпохи Александра 1 писал в своем дневнике: «Россия являет единственный пример в мире, что дипломатический корпус ее состоит большей частью из иностранцев. Не всем им известен наш язык, и немногие из них бывали в России далее Петербурга… Этот класс людей получает обыкновенно хорошее воспитание, но ОСНОВАННОЕ НА КОСМОПОЛИТИЧЕСКИХ ПРАВИЛАХ. Они много знают, но НИЧЕГО НЕ ЧУВСТВУЮТ К РОССИИ». При Николае 1, по сделанному подсчету, в дипломатическом ведомстве на одну пятую русских фамилий приходилось четыре пятых иностранных. Несколько лучше было в других ведомствах, хотя процент иностранных фамилий был значителен и в войске и на высших должностях. Но важно здесь не количество, важно то миросозерцание, которое вырабатывалось вследствие этого иностранного влияния. Вот что пишет о названном типе людей консерватор-западник, поклонник Николая 1: «Незнакомые ни с языком, ни с историей русского народа, они являлись убежденными сторонниками того довольно распространенного в Западной Европе учения, которое на Россию взирало, КАК НА ГРУБУЮ МАТЕРИАЛЬНУЮ СИЛУ, НА БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ ОРУДИЕ ПРОСВЕЩЁННЫХ ДИПЛОМАТОВ, НАПРАВЛЯЕМОЕ ИМИ В СМЫСЛЕ ОГРАЖДЕНИЯ И ОТСТАИВАНИЯ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ НАЧАЛ «ВЫСШЕГО ПОРЯДКА, СЛУЖЕНИЯ ИНТЕРЕСАМ СОВОКУПНОЙ ЕВРОПЫ И ЕЁ ЦИВИЛИЗАЦИИ» (там же, с. 125–126).

«До сих пор слишком мало задумываются, какое фатальное влияние имел этот род русского западничества на всю историю России. Не будь его, весь стиль русского государства, вся его внутренняя и внешняя политика были бы иными. Иной была бы и вся его история, включая и новейший период. Ибо внешний разрыв с Германией, случившийся в эпоху Александра 111, отнюдь не означал ликвидации той политики русского реакционного «западничества», который начался с Петра I. Официальная Россия продолжала быть идеализированной Пруссией, покрывшей себя титулами православия, самодержавия и народности» (там же, с.126–127).

«Русская абсолютная монархия внутренним процессом изжила себя в 1905 г. и сама превратила себя в конституционную…» (там же, с. 287).

С.В. ЛУРЬЕ («ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭТНОЛОЕИЯ». М., 1998): «В личную зависимость от землевладельца крестьяне попали только с введением Петровских ревизий, когда любая связь между крестьянином и государством могла уже идти только через посредство помещика. В течение всего XVIII века положение крестьянина всё более сближалось с положением раба. Так, «в период с 1765 по 1785 год помещики получили право отдавать своих крепостных людей в каторжные работы за дерзости, право отдавать крестьян и дворовых людей в какое угодно время в зачёт в рекруты, и, наконец, в силу указа от 7 октября 1792 г. крестьяне и вообще крепостные люди прямо были причислены к недвижимым имениям своих помещиков, наравне с другими хозяйственными принадлежностями, и как полная и безгласная собственность помещиков лишены были почти всякой обороны от злоупотребления помещичьей властью, и в отношении своей личности, и в отношении к имуществу». Был издан указ «о продаже людей без земли в удовлетворение казённых и партикулярных долгов с публичных торгов, но без употребления молотка» (Кизеветтор «Крестьянство в России // Крестьянская Россия», Прага, 1923)», с. 324.

«В течение всего XIX века религиозность в крестьянской среде падает быстрыми темпами… По свидетельству этнографов, нравственное состояние русских крестьян в начале XIX века было много выше их нравственного состояния в конце XIX века» (там же, с. 371).

Н.И. ПАВЛЕНКО: «Не могу выразить, — доносил в Лондон английский резидент Клавдий Рондо 29 января 1732 г., до чего доходит роскошь двора в одежде, я бывал при многих дворах, но никогда не видел таких ворохов золотого и серебряного галуна, нашитого на платья, такого изобилия золотых и серебряных тканей». В депешах иностранных дипломатов то и дело встречаются такие отзывы о приёмах при дворе: «величайшая роскошь», «величайшее великолепие», «не превзойти где бы то ни было на белом свете». Иллюминации, фейерверки, балы, торжественные обеды и ужины с сотнями гостей ложились тяжёлым бременем на бюджет государства. Расточительность двора разоряла вельмож — чтобы поддерживать репутацию, они вынуждены были продавать имения и разорялись» («Страсти у трона», М., 1996, с. 102).

«Анне Леопольдовне было известно содержание манифеста шведского генерала Левенгау пта, объявившего подданным Брауншвейгской фамилии, что Швеция объявила войну России ради освобождения её от немцев» (там же, с. 138).

«Расточительность вельмож приобрела невиданные размеры. Они как бы состязались друг с другом в богатстве экипировки, карет, в продолжительности устраиваемых в их дворцах маскарадов, в разнообразии и богатстве военных парадов. .. после смерти императрицы (Елизаветы) в её гардеробе насчитывалось 15 тысяч платьев… а также два сундука шелковых чулок, несколько тысяч обуви и др.» (там же, с. 167–168).

«Императрица устраивала при дворе маскарады, называвшиеся метаморфозами: женщины появлялись в мужском одеянии, а мужчины — в женском… скованными чувствовали себя и мужчины, напяливавшие на себя огромных размеров юбки на фижмах и сооружавшие на головах дамские прически… лорд Гиндфорд в июне 1745 г. извещал: «В казне — ни гроша, расходы же и расточительность двора возрастают изо дня на день» (там же, с. 168).

«Известно, что матушка Екатерина отличалась любвеобилием. Её своего рода мужской гарем насчитывал свыше двух десятков только зафиксированных источниками фаворитов» (там же, с. 218).

О.А. ПЛАТОНОВ: «Неравноправный обмен продуктами между Россией и Западной Европой отмечали многие русские исследователи, в частности, ещё в середине XIX века писал об этом предприниматель и экономист Кокорев. Созданная и поддерживаемая Западом система цен на сырьевые и топливные ресурсы сильно занижала их реальную стоимость… Как писал М.О. Меньшиков, торговля с Европой выгодна для неё и разорительна для России. По его мнению: «народ наш обеднел до теперешней столь опасной степени не потому, что работает мало, а потому, что работает слишком много и сверх сил, и весь избыток его работы идет в пользу соседей. Энергия народная, вложенная в сырьё, как пар из дырявого котла, теряется напрасно, и для собственной работы её уже не хватает»… «Сближение с Европой, — несколько преувеличенно отмечал М.О. Меньшиков, -разорило Россию, разучило её обеспечивать свои нужды, лишило экономической независимости. Правда, полвека назад сахар в деревне ценился чуть ли не на вес серебра, но зато мёд был ни по чём… Самые простые, когда-то почти ничего не стоящие продукты деревни — грибы, ягоды, молоко, масло, дичь, раки, орехи — сделались народу едва доступными» («Экономика русской цивилизации», журнал «Наш современник», 1994, № 4, с. 144).

«Одним из средств разрушения русской общины… была финансово-налоговая политика по отношению к крестьянству, когда оно было обложено грабительскими налогами и разными поборами» (там же, с. 146).

Протоиерей А.А. КОЖА: «Опорный слой государства дворянство — лишь на 45% состоял из православных, большая часть российского дворянства принадлежала к другим конфессиям. Национальное деление вовсе отсутствовало. Никто не считал, сколько среди дворян русских, но было очевидно, что русские не только не доминировали в сословии, но и были в меньшинстве» («Национальный экстремизм с точки зрения православного учения». Сборник «Межнациональные отношения в России и СНГ», выпуск 2, М., 1995, с. 185).

Д.М. БАЛАШОВ: «Наши дворянские фамилии, например, лишь на треть славянского происхождения, на треть татарского и на треть — литовского» (журнал «Наш современник», 1991, № 7, с. 1).

В.Л. ВЕЛИЧКО: «У русских людей нет даже своего угла, где бы они могли по совести и безопасно поговорить о русских делах» («Полное собрание публицистических сочинений». Т.1. СПб., 1904, с. 63).

И.С. АКСАКОВ: «К началу XIX века русские люди успели уже переродиться и так вошли в иноземные обычаи, нравы, понятия, что приобрели даже развязность и ловкость «почти» европейского человека. Простонародная или коренная народная речь не только ими забывается, но даже поражает их как бы новизной. Они и патриоты, и, пожалуй, ревнители «всего отечественного», но даже не подозревают, в простодушной надменности своего европейского просвещения, всей глубины своей духовной розни с народом. Прежняя грубая, внешняя ложь (характерная для XVIII века. — Г.Ш.) сменилась ложью сугубою, внутреннею, благообразною. Язык, литература, поэзия — всё получило вид гладкой, порой даже изящной нерусскости или безличности» (К.С. и И.С. Аксаковы. «Литературная критика». М., 1981, с. 267–268).

М.О. МЕНЬШИКОВ: «…достаточно посмотреть ежегодник министерства иностранных дел… В общем из 646 мест по ведомству иностранных дел 529 заняты лицами нерусских фамилий. Из остальных 117 мест известная часть приходится на долю поляков. Спрашивается, много ли придется на представителей собственно русской крови?» («Письма к русской нации», М., 1999, с. 54–55).

«…Не смешно ли представить, чтобы Англия объявила английскими лордами бесчисленных индийских раджей или князьков своих черных, оливковых и красных подданных? А мы ведь именно это сделали с татарскими, армянскими, грузинскими и прочими будто бы князьями, приравняв их к потомству наших древних царей, к потомству Владимира Святого!.. У нас… инородцам предоставили права даже не равные, а несравненно более высокие, чем «господствующему» (!) народу. В то время как свой господствующий (!) народ обращали в рабство — ни один еврей, ни один цыган не знал, что такое крепостное состояние. В то время как господствующий (!) народ секли кому было только не лень — ни один инородец не подвергался телесному наказанию. За инородцами, до отдаленных бурят включительно, ухаживали, устраивали их быт, ограждали свободу веры, давали широкие наделы, тогда как в отношении коренного, господствующего (!) населения только теперь собираются что-нибудь сделать. Разве в самом деле русским колонистам в Поволжье, в Крыму, на Кавказе давали те же громадные наделы и те же льготы, что немцам-колонистам? Разве русское крестьянство было устроено столь же заботливо, как, например, польское 40 лет тому назад? Что ж тут говорить о равноправии, когда какой-нибудь слесарь-еврей, несмотря на черту оседлости, мог путешествовать по всей России, до Самарканда и Владивостока, а коренной русский слесарь еще посейчас связан, точно петлей, тем, вышлют ему паспорт из деревни или нет. Вместо одной до смешного переходимой «черты оседлости» коренной русский народ до самого последнего времени был опутан целой сетью затяжных бессмысленных ограничений… но уж какое тут господство! Для начала хоть бы уравняли нас в правах с господами покорёнными народностями! Для начала хоть бы добиться только пропорционального распределения тех позиций власти, богатства и влияния, что при содействии правительства захвачены инородцами. Если немцы, которых 1 процент в Империи, захватили кое-где уже 75 процентов государственных должностей, то на первое время смешно даже говорить о русском «господстве»… В том-то и беда, что инородцы берут вовсе не талантом. Они проталкиваются менее благородными, но более стойкими качествами пронырством, цепкостью, страшной поддержкой друг друга и бойкотом всего русского…» (там же, с. 75–76).

«Целое столетие всё идет к тому, чтобы денационализировать Россию… правительство… из всех сил старалось насадить в России еврейскую интеллигенцию наряду с русской. Устраивались казённые еврейско-русские училища, давались евреям стипендии и всевозможные льготы, давались почётные звания, чины, ордена — лишь бы завести врачей-евреев, адвокатов-евреев, учителей-евреев, профессоров-евреев, инженеров-евреев, журналистов-евреев, не говоря уж о купцах и промышленниках обрезанного племени. Не одни евреи пользовались такой составляющей как бы «род недуга» благосклонностью русской власти. Целые немецкие княжества пересаживались под видом колоний на широкое тело России. Немецким крестьянам, не оказавшим ни малейших заслуг России, давались дворянские по величине поместья. Немцы на долгие годы освобождались от налогов и повинностей, им давалось самоуправление, им разрешалось быть иностранцами, и в то же время они пользовались защитой русской государственности. .. В течение двухсот лет самое сердце нашей национальности — аристократия растворялась во всевозможных примесях, между которыми большинство были племена, исторически враждебные России… Вот где самое слабое место нашей народности — наша правящая знать… Мы поставили Россию в роль обширной колонии для покоренных инородцев — и удивляемся, что Россия гибнет!» (там же, с. 155–156).

«В итоге нашей «национальной» политики на Кавказе за 100 лет государство на завоеванных им пустопорожних землях поселило 1 200 000 инородцев и всего лишь около 240 000 человек русских, в том числе сельских переселенцев всего 140 000 душ. При этом казна растеряла большую часть своего земельного фонда, перешедшего к туземцам и иностранцам. Если вглядеться в этот невероятный результат, вы увидите, что Родина была мачехой для народа русского и родною матерью для турецких армян, для греков, для вюртембергских немцев, для эстов и латышей» (там же, с. 257–258).

«Неправда, будто свобода совести у нас введена только в 1905 году. Она введена Петром Великим, предоставившим — не спросясь ни земского собора, ни духовного собора — равноправие всем вероисповеданиям. Хотя Православная Церковь продолжала считаться господствующей, но ведь это было только на бумаге. У господствующей Церкви отменили — в лице патриарха — её единоначалие, чего не делали ни с лютеранами, ни с католиками. Папа римский не отменён. У «господствующей» Церкви отнимали обширные имущества, завещанные благочестием предков, чего не делали ни с лютеранами, ни с католиками. У «господствующей» Церкви назначали в Синод обер-прокурорами кавалерийских штаб-офицеров, чего не делали ни с какими иноверцами. За несогласие в церковных вопросах митрополитов сажали в кандалы, а провинившихся священников секли кнутом, чего не делали ни с пасторами, ни с ксендзами. Прочитайте интересные отрывки из жизни нашей иерархии Е.Н. Погожева (Поселянина) — сердце щемит от ужасной тирании, которой подвергалось православное духовенство в эпоху бироновщины; последняя для Церкви не окончилась со смертью Бирона. В чём же, спрашивается, «господствование» Православной Церкви? В том ли, что православное духовенство было чуть ли не сравнено в правах с податными классами и обречено на христарадничество среди крестьянства, в каковом христарадничестве оно и выродилось до теперешнего бегства из своего сословия и семинарских бунтов? Говорят: православию была до сих пор разрешена пропаганда веры, инославию — нет. Неправда! Проповеди православных священников подвергались и, может быть, до сих пор подвергаются самой суровой цензуре, тогда как и ксёндзы, и пасторы, и муллы, и раввины говорят в своих молитвенных домах всё, что им вздумается. В том ли, наконец, выражается «господствование» Православной Церкви, что она не имеет возможности созвать собор, тогда как такие же церковные соборы разрешаются раскольникам, баптистам, армянам, лютеранам, евреям? Смешно читать лживые, будто либеральные речи о насилии православия над иноверием, о «господстве» православия в России. Уже двести лет не существует этого господства, а напротив — Православная Церковь была бы рада-радешенька, если бы ей предоставили те привилегии, какими пользуются фактически исповедания, признаваемые ересями. Позвольте нам, как католикам или армянам, иметь своего патриарха. Позвольте иметь, как раскольникам или евреям, право церковных соборов: ведь Церковь наша именуется апостольской и соборной. Разрешите, как лютеранам, церковный приход. Разрешите нашим священникам свободу проповеди. Не отнимайте церковных земель и капиталов — словом, уравняйте нас с еретическими и даже языческими церквами, и этого уже будет довольно! Даже языческое (ламаистское) вероисповедание обеспечено в России такой автономией и таким покровительством казны, которым православное духовенство искренно завидует» (там же, с. 290–291).

«Россия, — писал вчера А.А. Столыпин, — платит Германии такую громадную дань, которая НЕСРАВНИМА НИ С КАКОЙ ВОЕННОЙ КОНТРИБУЦИЕЙ ПОБЕЖДЕННОГО И ОБРАЩЕННОГО В РАБСТВО НАРОДА». Речь идет о чрезвычайно невыгодном для нас и столь же выгодном для немцев нашем торговом договоре» (там же, с.453–454).

«Еще в начале 30-летнего царствования Николай I мог бы, не отменяя крепостного права, резко изменить его основы, т.е. оставить помещикам право и долг культурного руководства и отнять возможные хищничества над крестьянами и насилия. К сожалению, Николай I начал, Николай II окончил разрушение старой России, — да будут они оба погребены в презрительном забвении человечества вместо вечной славы!» (М.О. МЕНЬШИКОВ «Материалы к биографии». РОССИЙСКИЙ АРХИВ. Том IV. М., 1993, с. 65).

«…Не мы, монархисты, изменники ему (Николаю II), а он нам. Можно ли быть верным взаимному обязательству, которое разорвано одной стороной? Можно ли признавать царя и наследника, которые при первом намёке на свержение сами отказываются от престола?.. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на её подъем. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную?.. Мы все республиканцы поневоле, как были монархистами поневоле. Мы нуждаемся в твёрдой власти, а каков её будет титул — не всё ли равно?» (там же, с. 153).

И.Л. СОЛОНЕВИЧ: «…крали все. Крали в невиданных ни до, ни после размерах и масштабах. Алексашка Меньшиков последние 15 лет своей жизни провёл под судом за систематическое воровство, совершенно точно известное Петру.

Во всяком случае, этот групповой портрет птенцов гнезда Петрова достаточно полон и выразителен. Коротко, но тоже довольно выразительно формулирует Ключевский и их самостоятельные, после смерти Петра, действия. «Они начали дурачиться над Россией тотчас после смерти преобразователя, возненавидели друг друга и принялись торговать Россией, как своей добычей»… Во что именно обошлись России эта торговля и это воровство? Этим вопросом не удосужился заняться ни о д и н историк, а вопрос не очень праздный. Дело осложняется тем, что, воруя, «птенцы, товарищи и сыны» прятали ворованное в безопасное место — в заграничные банки. «Счастья баловень безродный» Алексашка Меньшиков перевёл в английские банки около пяти миллионов рублей. Эта сумма нам, пережившим инфляции, дефляции, девальвации, экспроприации и национализации, не говорит ничего. Для её оценки вспомним, что весь государственный бюджет России в начале царствования Петра равнялся полутора миллионам, в середине — несколько больше, чем трём миллионам, и к концу — около десяти. Так что сумма, которую украл и спрятал заграницей Меньшиков, равнялась, в среднем, годовому бюджету всей Империи Российской… За Меньшиковым следовали и другие… Выколачивая из мужика самым нещадным образом всё, что только можно было выколотить, с него драли семь и больше шкур… Заграничные банки на шкуре, содранной с русского мужика, строили мировой капитализм.

Не поймите, пожалуйста, всё это за преувеличение. Если только один Меньшиков уворовал сумму, равную государственному бюджету, то мы вправе предполагать, что остальные вольные и невольные воры и укрыватели только в меньшиковское время перевели заграницу сумму, равную по меньшей мере еще двум государственным бюджетам… Вот вам фактическая справка о подборе «умным государем» его ближайших сотрудников, соратников, а также и собутыльников. Наши просвещенные историки как-то совсем прозевали эту последнюю и важнейшую функцию петровских птенцов — непременное, обязательное участие в беспробудном пьянстве. Оно началось давно — еще в Кокуе. Там, по словам князя Куракина, было «дебошество и пьянство такое великое, что невозможно и написать, что, по три дня запершись в дома, бывали так пьяны, что многим случалось оттого и умирать». Это было в начале царствования. То же было и в самом конце. За полгода до смерти Петра саксонский посланник Лефорт писал: «Не могу понять этого государства. Царь шестой день не выходит из комнаты и очень нездоров от кутежа, происходившего по случаю закладки церкви, которая была освящена тремя тысячами бутылок вина. Уже близко маскарады, и здесь ни о чем другом не говорят, как об удовольствиях, когда народ плачет. Не платят ни войску, ни флоту, ни кому бы то ни было». В последней части этой фразы Лефорт не совсем прав: гвардии платили всегда, для этого были особые причины. В промежутке между Кокуем и смертным одром пьянство шло практически непрерывно. Так что французы, наблюдавшие Петра в Париже, были искренно изумлены: когда же эти люди работают?.. И пришли к тому несколько скороспелому выводу, что работать русские люди могут только в пьяном виде. Вывод был несколько скороспелый: Петр вообще не работал: он суетился. И хотя, по Пушкину, он «на троне вечный был работник», но для работы у него за вечными разъездами и таким же вечным пьянством просто технически не было времени и не могло быть.

Но кроме пьянства, у Петра были и несколько своеобразные способы обращения даже с «товарищами сынами»: старик князь Головин терпеть не мог салат и уксус. Петр заставлял гвардейцев держать старика за руки и ноги и собственноручно напихивал ему в рот салат, пока из носа и рта не начинала литься кровь. Великий предшественник Ярославского Губельмана занимался кроме того антирелигиозными развлечениями, нам уже известными.

Поставим вопрос так, как ни один из наших просвещенных историков поставить не догадался: что, спрашивается, стал бы делать ПОРЯДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК В ПЕТРОВСКОМ ОКРУЖЕНИИ? Делая всяческие поправки на грубость нравов и на все такое в этом роде, не забудем, однако, что средний москвич и Бога своего боялся, и церковь свою уважал, и креста, сложенного из неприличных подобий, целовать во всяком случае не стал бы. В Москве приличные люди был и … Что стали бы делать эти люди в петровском гнезде? Они были там невозможны совершенно… Поставим точки над «и»: около Петра подбиралась СОВЕРШЕННЕЙШАЯ СВОЛОЧЬ, и никакой другой подбор БЫЛ НЕВОЗМОЖЕН… Никакой порядочный москвич, принимая во внимание терема или даже не принимая их во внимание, не мог пойти со своей женой, невестой или дочерью в петровский публичный дом, где её насильно будут накачивать сивухой, а то и сифилисом снабдят. Петр шарахался от всего порядочного в России, и всё порядочное в России шарахалось от него…

Торговые дома были разгромлены во имя «кумпанств». С русского купца драли семь шкур, а добыча переправлялась «кумпанствам» в виде концессий, субсидий, льгот и всего прочего… Из «кумпанств» не вышло ничего. Милюков подсчитывает, что из сотни петровских фабрик «до Екатерины дожило только два десятка». Покровский приводит еще более мрачный подсчет: не более десяти процентов…

Потери русской культуры были чудовищны. Подсчитать их мы не сможем НИКОГДА. В стройке национальной культуры наступил двухвековой застой. ТО, что было создано дворянством — оказалось в большинстве случаев народу и ненужным, и чуждым. Но, — как и при всех революциях в мире — мы видим то, что осталось, ТО, что все-таки выросло, и не видим ТОГО, что погибло. Мы видим Ломоносовых, которым удалось проскочить, видим Шевченко или Кольцова, которые проскочили изуродованными, и мы не видим и не можем видеть тех, кто так и не смог проскочить. Мы видим расстреллиевские дворцы, но тот русский стиль зодчества, который в Московской Руси дал такие «поразительные» образцы, заглох и до сего времени. Заглохла русская иконопись…» («Народная монархия», М., 1991, с. 456–482).

«Салтычиха была осуждена только за семьдесят пятое убийство. Семьдесят четыре предшествующих прошли безнаказанно и были замазаны связями, взятками и круговой дворянской порукой — судебные преследования начинались двадцать раз. Крестьянство было доведено до отчаяния. По поводу вспыхнувшего в 1847 году восстания в Витебской губернии генерал-губернатор Игнатьев всеподданнейше доносил: «В Витебской губернии крестьяне почти не знают хлеба, питаются грибами и разными сырыми веществами, рождающими болезни, нищета страшная, а рядом роскошь помещиков. Жизненные силы края совершенно истощены в нравственном и физическом отношении, расслабление достигло крайних пределов» (И. СОЛОНЕВИЧ «Белая Империя», М., 1997, с. 117).

«П.Н. Милюков, устанавливая численность крепостного населения России, меланхолически замечает, что условия крепостной жизни не способствовали приросту населения. Более левые историки, я уже не говорю о марксистах, собрали из анналов крепостного права такой убийственный обвинительный акт против дворянства, что возражать можно только замалчиванием» (там же, с. 117).

М.Н. ЛЮБОМУДРОВ: «Продали в 1867 году американцам Аляску (по 5 центов за гектар!). Показательно, что договор об этом в России опубликовали только через год, и то на французском языке, в специальном дипломатическом издании…

Подсчитал ли кто-нибудь, сколько членов императорского дома Романовых состояло в масонских ложах…

Но нигде, ни в одном документе нет речи о национальной идентификации политических руководителей. Между тем, русская история явственно обнаружила, к каким трагическим последствиям может привести недооценка этой мировоззренческой, идеологической стороны в личности монарха. И надо полагать, что в обновленном своде «Основных законов» будущей возрожденной Российской монархии, кроме указаний на обязательность для самодержца православного вероисповедания, будет внесено еще одно условие: Государь и его супруга должны быть русскими по крови, по воспитанию и образованию. Непременным должно быть и обязательство свято блюсти национальные приоритеты державного русского народа…

Знаменательно в этом смысле признание поэта и историка, председателя Конгресса тюркских народов Бронтоя Бедюрова (1996): «Я, алтаец, хочу подчеркнуть, что русская цивилизация — совершенно особая в мировой истории. Она никогда не истребляла ни один входящий в неё народ, не подавляла ничью веру, язык, обычаи» (сборник «Русский фронт», СПб., 1998, с. 138–142).

В.М. ОСТРЕЦОВ: «Сегодня часто повторяют слова Государя, сказанные Им после отречения: «кругом измена, трусость, обман». Это звучит очень романтично, но не очень логично. Еще в 1915 году министр внутренних дел Н.А. Маклаков писал Государю: «Но я считаю себя обязанным сказать Вам перед лицом Бога, что русских, честных, простых людей смущает то направление, которое принимает Ваше правительство. Оно скоро приведет нашу родину к тяжким испытаниям… Государь, сила, власть и влияние сейчас в руках людей, частью до изумления равнодушных к судьбам России, частью политически изменчивых…». Выше я уже приводил письмо А.А. Киреева, в котором он просит Государя сделать ставку на правых, а не на заведомых изменников. Сколько было таких обращений к Царю — не счесть. Знал Он прекрасно и об участии в заговоре Гучкова, и генерала Алексеева, и вел. Кн. Николая Николаевича. Много знал Государь. Больше, чем мы сегодня. Чего же было удивляться, что вокруг измена, если изменников назначаешь на высокие посты. А правых держишь в загоне или выдаёшь на растерзание врагам отечества?..

Только в одном случае мы можем объяснить действия Царя в последние дни февраля, и всю политику Его в последние годы перед революцией. Только в одном случае мы сможем понять, почему Царь отдал судьбу русского народа и всей России в руки девяти генералов, почему поставил в зависимость от мнения фронтовых командиров своё решение об отречении. И это во время войны! Предположение может быть только одно: Царь был членом военной масонской ложи, а запрашиваемые Им генералы членами капитула Ордена. О масонстве генерала Алексеева, Брусилова, великого князя Николая Николаевича и прочих хорошо известно. Известно, что и Царь знал об их членстве в этой организации. В этих условиях запрашивать людей, которые являются членами масонской ложи можно только в одном случае — если состоишь сам в этой организации. Царь хорошо знал и о роли Гучкова в заговоре, в том числе военном, и вовлеченности в заговор и чинов Верховной ставки, включая начальника штаба Алексеева. И не только не принял мер по удалению заговорщиков из Ставки, но в роковые дни обратился к ним: как они считают, оставаться Ему на престоле или лучше потихоньку уйти…

По всему видно, что Царь в своих решениях не свободен. Иностранная масонская братия давно нашла себе доступ в царскую семью. То розенкрейцер Филипп из Парижа, то оттуда же известный мартинист и, соответственно, каббалист Папюс становятся доверенными лицами царской четы. Вступив по масонским источникам еще в молодости в масонскую придворную ложу, Царь так и остался членом всемирного Ордена вольных каменщиков, как некогда был им его трагический предшественник Людовик XVI. И нет ничего удивительного, что даже в мелочах их судьба совпадает. Одинаковая нерешительность в политике, странная близорукость, бесконечные колебания и один конец. Только членством в масонской ложе можно объяснить, почему Николай II и в последние месяцы перед переворотом приказывает полиции не трогать главных заговорщиков, не распускает Думу. Только членством в масонской организации можно объяснить и известную всем черту его характера — фатализм, обреченность. Совершенно не православные воззрения на свой долг и свои обязанности. Видимо, Царь чувствовал себя пленником организации, вырваться из которой он и не помышлял. Отсюда же и другое противоречие находит свое объяснение. Активное участие в богослужениях, исполнение обрядов православия, активное прославление святых русской Церкви, с другой — церковь отдана Им на растерзание инородческой, масонской и просто хамской Думе. Им так ничего и не было сделано для восстановления патриаршества, но многое сделано в Его царствование в нарушение церковных канонов. Чего стоит только эта лихорадочная деятельность по введению всевозможных свобод «совести», «вероисповеданий», свобод вести иноверческую агитацию и проч., и проч. И совершенно поразительная нечувствительность к обращению патриархов (так в тексте. — Г.Ш.) русской церкви защитить народ православный от этих революционных хамских «свобод».

Всматриваясь внимательно в образ жизни и характер деятельности Царя и Его супруги, в их духовный строй жизни, меньше всего обнаруживаешь в них духа православия, но видишь больше проявление какого-то сентиментального мистицизма, который так успешно воспитывается масонством вообще, а розенкрейцерством в частности.

Известно, что монархисты крайне критически оценивали способности царя вести корабль русской государственности. Подводя итоги своей деятельности, председатель Союза Русского Народа Александр Иванович Дубровин писал за год до переворота: «Будучи больным, я узнал, что меня ищет полиция запереть за литературные дела в узилище, а потом ещё и ещё по тем же делам. И это награда за десять лет. Судите сами. Ведь эта жертва совсем непосильная, да и благодарность вряд ли по заслугам… Развал идет гигантскими шагами и вряд ли удастся что-либо предупредить или устранить, — нельзя быть роялистом больше короля».

Отзывы других монархистов были так же однозначно отрицательными» («Чёрная сотня», М.,1994, с. 64–68).

Н.П. ПОЛЕТИКА: «… прожив полтора столетия в России, немцы Поволжья остались чужеродным для неё телом. Они жили своей обособленной от русского населения жизнью. Царских чиновников и русских судов они не признавали и к ним не обращались. Немец, подавший на другого немца жалобу в русский суд, попадал в положение изгоя или прокажённого: никто из немцев с ним дела не имел и даже не разговаривал. Исправник и полиция были куплены взятками. Жизнь немецкого села в Поволжье управлялась в неофициальном порядке тремя лицами: пастором, старостой (альтманом) и учителем. Решения этой тройки были безусловными и обязательными.

Браки немецкой молодежи с русскими юношами и девушками были редким исключением. Немецкая молодёжь училась в местных немецких школах и училищах, а получать высшее образование ездила в Германию. Мужчины знали русский язык и говорили по-русски, но женская половина немецкого населения русского языка не знала и говорила только по-немецки. От воинской повинности в России немцы старались откупиться всякими правдами и неправдами. «Истинно германские» и «национально-сознательные» немцы ездили отбывать воинскую повинность… в Германию. Словом, это был форпост германизма и германского культуртрегерства в Поволжье, сохранивший в течение 150 лет свою национальность и самобытность» («Виденное и пережитое», Библиотека-Алия, 1982, отпечатано в Израиле, с. 73–74).

Е.В. ТАРЛЕ: «А ведь дело доходило до появления ЭПИДЕМИЙ ГОЛОДНОГО ТИФА, истреблявших полки, что было вызвано исключительно безудержным грабежом. Ни в одной абсолютистской державе в Европе того времени всё-таки подобных явлений в таких фантастических размерах не было: нигде не было такой безысходно тяжелой обстановки солдатской службы, как в России («Крымская война», Сочинения, т. 8, М., 1959, с.70).

«Клейнмихель как раз в 1852 г. попал в неприятную и хлопотливейшую историю, тоже очень взволновавшую царя. Клейнмихель имел неосторожность в своё время украсть почти полностью суммы, ассигнованные на обмеблирование большого Зимнего дворца, который был выстроен после пожара 17 декабря 1837 г., истребившего старый дворец. Правда, Клейнмихель и его помощники уворовали тогда же, ещё в 1838, очень много казённых денег именно при самой постройке нового дворца… Рабочие мёрли сотнями и сотнями при этой постройке, т. к. им велено было спать в строящемся здании, чтобы высушивать, обживать и обогревать своим дыханием и своими телами сырые еще аппартаменты. Этот клейнмихелевский способ осушки дворца вызвал немало комментариев в своё время и в России, и за границей» (там же, с. 72).

ЗУБОВ: «Роскошные православные соборы возводились в Варшаве, Гельсингфорсе, Риге и Ревеле и оставались почти пустыми, а священники в великорусских губерниях подчас были вынуждены сами пахать и сеять, дабы прокормиться. Насаждая среди литовцев и татар кириллицу, которой они пренебрегали, русские (? — Г.Ш.) просветители забывали о почти поголовно неграмотной русской деревне. Русское и здесь приносилось в жертву имперскому…«Национальный гнёт, ознаменовавший «русскую» политику на всех окраинах Империи, содействовал их национальному развитию в такой же мере, как некогда в XVII–XVIII веках гнёт турецкий сохранил народности сербскую и болгарскую», — писал проф. А.Л. Погодин» («Третий русский национализм», журнал «Знамя» № 1 за 1993 г., с. 154).

П.Р. ПЕТУХОВ: «А что было при Александре Первом, «Благословенном»? За сожжённую французами Москву, за опустошённую врагами Россию царь батюшка не только не снял штанов с французских шерамыжников, но и сам улепетнул в Париж, бросил Россию на два года. Он председательствовал там в масонских ложах и позволял расстреливать русских солдат победителей за неотдание чести французским побеждённым офицеришкам. Он наказывал своих офицеров за то, что они не хотели стать масонами» (журнал «Слава», США, № 2 (128), 1994, с. 8).

Р. ЭППЕРСОН: «Чрезвычайно непонятным действием Царя, наверное, самого богатого человека в мире, явилось размещение 400 млн. долларов в Чэйз Бэнк (группа Рокфеллеров), Нэйшнл Сити Бэнк (группа Моргана), Хэновер Траст Бэнк и Мэньюфэкчересбэнк, а 80 млн. долларов в Ротшилд бэнк в Париже» («Невидимая рука», СПб, 1996, с. 139).

«Царь (Николай — 2-й) оставил миллионы долларов в Американских и Европейских банках, а сегодня это состояние оценивается в миллиарды долларов» (там же, с. 145).

В. ПОЗНАНСКИИ: «Со священником своего имения, свидетельствует историк церкви, — помещик мог сделать совершенно безнаказанно всё, что ему хотелось. Ещё до нашего времени (цитируемая книга вышла в 1880 г. — В.П.) сохранились рассказы духовных лиц о прежнем самоуправстве с ними помещиков, и, вероятно, каждому из детей духовенства приходилось слышать от своих отцов и дедов, как ещё не в очень давно прошедшем времени помещики отправляли священников на конюшни». На конюшню, как известно, отправляли для порки. И это происходило в течение полувека после освобождения духовенства от телесных наказаний даже по суду. Но попы «насущного куска хлеба ради» не жаловались» («Очерк формирования русской национальной культуры», М. 1975, с. 35).

В. ИЛЛЯШЕВИЧ: «Здесь несомненный интерес представляет аналитический отчёт о трёхмесячной поездке по прибалтийским губерниям известного литератора, редактора газеты «Северная пчела», владельца поместья Карлово, что недалеко от Дерпта, Фаддея (Тадеуша) Бенедиктовича Булгарина. Этот умный и верноподданный российскому престолу поляк летом 1827 года в своих записках близкому личному другу и управляющему (1826–1831) 3-го отделения императорской канцелярии Максиму Яковлевичу Фоку отмечал:

«Остзейцы вообще не любят русской нации — это дело неоспоримое. Одна мысль, что они будут когда-нибудь зависеть от русских, — приводит в трепет. На этот счёт они со мною были откровенны. По сей же причине они чрезвычайно привязаны к Престолу, который всегда отличает остзейцев, щедро награждает их усердную службу и облекает доверенностью». (В. Илляшевич «Достоевский и Ревель». Журнал «Наш современник», № 11, 2001., стр. 279).

Н.В. КРАВЧУК: «В конце XIX века в России «из 1000 родившихся мальчиков до 10 лет доживали целых 498, а из 1000 девочек — аж 530! Средняя продолжительность жизни: для мужчин 25,27 лет, а для женщин — 29,38 лет» (Ю. МУХИН «Путешестивие из демократии в дерьмократию и дорога обратно», М., Гарт, 1993).

Ю.Ф. САМАРИН: «Со времён Иоанна 3-го, по высочайшим повелениям и именным указам, послушное духовенство столько раз налагало и снимало церковных клятв, столько приняло присяг перед честным крестом и святым евангелием и столько их нарушило, что к какой бы мысли или партии вы ни пристали, вы неминуемо подпадёте какой-нибудь анафеме» («Статьи. Воспоминания. Письма», М., 1997, с. 62–63).

«Мы должны обратиться на себя самих, исследовать коренные причины нашей слабости, выслушать правдивое выражение наших внутренних потребностей и посвятить всё наше внимание и все средства их удовлетворению» (там же).

«…Иногда мне приходит на ум, что сильная, всеобщая встряска для нас необходима, хотя бы для того, чтобы покончить с дворянской ленью, пробудить нас от хронической спячки и очистить правительственную атмосферу, слишком уж отяжелевшую от зловонных испарений. Да-с! Александра Осиповна, загадочная землица. Смотрите во все глаза и Вы не найдёте в ней ничего выработанного, ничего такого, чем бы мы могли в собственных наших глазах оправдать наши надежды на будущее. С другой стороны, нельзя же не признать, что во всей Европе существует только один народ, носящий Христа в душе своей, только один, для которого не порвалась нить, связывающая земное с небесным, которого взоры беспрестанно, сами собою обращаются кверху, а пальцы складываются для крестного знамения при всяком событии, грустном и радостном…» (там же, с. 193).

Пред. страница К оглавлению След. страница

Проза, Публицистика, Воспоминания

Спор о России

Два письма в редакцию журнала «Вече»

Письмо первое

Письмо второе

Три открытых письма Н. А. Струве

Письмо первое

Письмо второе

Письмо третье

Два примечания к моим письмам к Струве

Первое примечание

Второе примечание

Отрывки из дневника

ПОЗДНЕЙШИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

Вера в чудо

Письмо Наталье Сергеевне

ПОЗДНЕЙШИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

Трудиться на благо народа

Путь жизни

Иконный лик России (ответ Льву Андрееву)

Разумная узость

В секретариат президиума ВС СССР

Как понимать нашу историю

ПОЗДНЕЙШИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

Как относиться к Советской власти

Позднейшее примечание

Москва — Третий Рим

Позднейшее примечание

В Президиум Верховного Совета РСФСР

Ответ прокуратуры

Идеальное государство

Примечание

Поездка к В.В. Шульгину

Ответы на вопросы корреспондента журнала «Евреи в СССР»

КОММЕНТАРИЙ К ИНТЕРВЬЮ

Письмо Патриарху Пимену

Письмо Л. И. Брежневу

Примечание

Похвала священнику Александру Меню

Позднейшее примечание

Лие Абрамсон

О том, что синицей жив не будешь

О том, что слово «антисемит» остаётся большой загадкой

Ещё раз о том, что без журавля обойтись невозможно

Прелесть душевных движений

Глаза прищуренные и глаза отверстые

Чаяния евреев

О вере в Святую Русь

Языковая русификация

Русификация социально-политическая

Русификация духовная

Позднейшие примечания

Угнетение русских императорской России

Дополнение к статье «угнетение русских»

Жанры и темы

Другие книги автора

Рекомендуем

Комментировать

Отменить ответ