О Церкви Христовой в свете веры православной (вне общения с небесной Церковью нет Церкви Христовой)

В широком христианском мире тема о Церкви выдвинута в наши дни на первый план. Ее делает предметом дня – вне Православной Церкви – «экуменическое движение», озабоченное объединением в одно целое разрозненных многочисленных протестантских обществ, созданием своего «экуменического» единства, в параллель или в противовес «католическому» единству Римской Церкви.

«Будьте всегда готовы всякому, требующему от вас отчета о вашем уповании, дать ответ», наставляет апостол (1Пет.3:15). На вопрос об отношении православных христиан к поставленной протестантством проблеме нам надлежит ответить выяснением нашего понимания существа Церкви.

В православном обществе имеются свои собственные, внутренние, а потому и еще более существенные основания к тому, чтобы сосредоточить внимание на учении о Церкви. Православная церковная жизнь теперь невольно соприкасается ближе, чем прежде, с жизнью иных христианских исповеданий. В особенности это нужно сказать о русском рассеянии. Православные русские люди Зарубежья оказались вкрапленными в большинстве случаев в чужую среду, хотя и христианскую, но живущую по иному религиозному укладу, римско-католическому, англиканскому, протестантскому. Во многих случаях они видят со стороны местных вероисповедных общин и их представителей бескорыстную помощь и благожелательное отношение к себе в религиозных нуждах. Нередко встречаются и с иным отношением – с настойчивыми попытками, прикрытыми или открытыми, оторвать их от православия и перевести в свои исповедания. И для многих становятся теперь особенно живыми вопросы о Церкви. Что есть Церковь Христова? Как понимать положение Православной Церкви среди окружающого Ее разнородного христианского мира и их взаимное отношение? Почему важно принадлежать к Церкви Православной?

Эти вопросы и недоумения не должны быть оставлены без выяснения.

Наконец, с темой Церкви часто сталкиваются теперь вопросы общественные, напр., об участии Церкви в устроении социальном, государственном, в культурной и политической жизни. Хотя догматическое учение о Церкви непосредственно не дает освещения этих вопросов, оно указывает направление, в каком можно сделать выводы, так как определяет назначение Церкви по существу и ее положение в мире.

Понятие Церкви Христовой принадлежит к числу тех, которые, – или благодаря своей глубине, или благодаря возвышенности, или по своему значению основных категорий бытия, – с трудом поддаются сжатому логическому определению. Определения понятия Церкви, выраженные в форме одного грамматического предложения, в большей или меньшей степени односторонни и не выражают всего содержания этого понятия. Из-за этого они часто отличаются одно от другого. Происходит нечто подобное оборотам земного шара: когда одна сторона его освещается солнцем, то другая остается в тени. И в этом случае: когда подчеркиваются одни признаки Церкви, остаются в стороне другие.

Известно, что в Священном Писании и в церковной речи вообще термин Церковь употребляется как в широком смысле слова, в значении Церкви небесно-земной, так и в узком смысле, как церковь на земле. Возникает вопрос: в каком смысле о Церкви говорится в 9-м члене Символа веры: «верую – во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь»?

На этот вопрос «Послание Восточных Патриархов» 1723 года отвечает словами прежде бывшего Иерусалимского собора 1672 года^*:

«Веруем, как и научены верить, в так именуемую, и в самой вещи таковую, то есть Святую Вселенскую Апостольскую Церковь, которая объемлет всех и повсюду, кто бы они ни были, верующих во Христа, которые ныне, находясь в земном странствовании, не водворились еще в отечестве небесном. Но отнюдь не смешиваем Церкви странствующей с Церковью достигшею отечества, потому только, как думают некоторые из еретиков, – что та и другая существует, что обе оне составляют как бы два стада одного Архипастыря Бога и освящаются одним Святым Духом. Такое смешение их неуместно и невозможно; поскольку одна воинствует и находится еще в пути, а другая торжествует уже победу, достигла отечества и получила награду, что последует и со всею Вселенскою Церковью».

Таким образом, послание Восточных Патриархов ограничивает понимание 9-го члена Символа веры земной областью Церкви. Согласно с этим определением дают изложение учения о Церкви православные катихизисы и курсы догматического богословия.

Наряду с данным ограничительным понятием Церкви, широко распространено употребление термина Церковь в самом неограниченном смысле. Так, в церковных песнопениях слышим: «Тя, неизреченно соединившого с небесным, Христе, земная и едину Церковь совершивша ангелов и человеков, непрестанно величаем» (служба 8 ноября Ангелам, канон, п. 9 тр. 2).

О. Иоанн Кронштадтский часто говорит о Церкви именно в этом втором понимании. Передавая мысли и переживания перед престолом алтаря, он пишет: «Где я? Я на небеси. Как Церковь есть образование неба, так и все мы члены одной Церкви Божией, и все святые угодники Божии близки к нам, как члены одного таинственного тела Церкви, имеющого одну Главу – Христа».

Как видим, то и другое, узкое и широкое понимание одинаково пользуются одним и тем же словом «Церковь», очень часто без определительных слов, таких напр., как небесно-земная, воинствующая, странствующая или иных.

Сам этот факт говорит о сознанин единства бытия Церкви: Церкви на земле и Церкви во всей Ее неограниченности.

Это ставит задачу богословию: раскрыть для умственного взора то, что постигается взором сердечно-духовным, – ту благодатную связь между небесной и земной областями единого тела Церкви, при которой эти области не могут быть смешиваемы, но не могут быть и разделяемы. Это раскрытие достигается через рассмотрение свойств Церкви, указанных в Символе веры. При рассматривании же самих свойств одновременно выясняется отличие православного понимания природы Церкви от понятия о Церкви в других исповеданиях; определяется, наконец, и отношение этих иных исповеданий к бытию самой Церкви.

Символы ценны тем, что они дают как бы зрительную ясность и выразительность духовным предметам и явлениям. Символы создаются и оформляются позже обозначаемых ими понятий: когда в сознании широкого круга людей определенное понятие кристаллизуется и приобретает твердую мыслительную форму, тогда – быстрее или медленнее – оно отливается в определенное отображение, в символ.

Символом Христовой Церкви является – имеющий, конечно, прежде всего, свое прямое, не символическое назначение – православный храм. Его внутренняя структура складывалась исторически постепенно, пока вырисовалась в нынешнем окончательном виде храма идея Церкви Христовой.

Если вы войдете в протестантскую (лютеранскую) кирху или молитвенный дом, вы увидите на переднем плане на стене крест, как напоминание о Спасителе, о Его крестной искупительной смерти. Нашего алтаря там нет. Весь зал предназначен для верующих, занят скамейками. Этот внешний вид молитвенного зала соответствует идее, духовному содержанию, смыслу, который вкладывается там в понятие Церкви: Церковь для них, по их пониманию, это они сами, верующие, на земле живущие, и с ними невидимо пребывающий Христос; других лиц, других участников этого общения духовного для них не существует.

Иной вид имеет римско-католический храм. Впереди, перед народом – отделенное низкой перегородкой возвышение и на нем впереди открытый алтарь в виде престола. За престолом киот со святыми изображениями, возводящий мысль молящегося к небу и к небесной Церкви; для присутствующих в храме киот находится в перспективе, он отделен престолом; алтарь – престол с предстоящим священником есть пункт, замыкающий переднюю часть храма. Здесь в целом – символ Римско-Католической Церкви: на возвышении – священнодействующий пастырь, или «церковь учащая», по римской терминологии, и – на остальном пространстве храма – миряне, или «слушающие слово Божие». Это весь состав Церкви, – Церкви, входящей во время молитвы в общение со святыми на небе, но внутренне представляющей собою самостоятельное единое и полное тело Церкви.

В недавней энциклике папы Пия XII Humani Generis 1950 года содержится предостережение против «заблуждения относительно существа таинственного тела Христова» (т. е. Церкви), где сказано: «некоторые не считают себя обязанными держаться учения, объявленного в энциклике Mystici Соrроris Сhristi несколько лет назад, обоснованного на источниках Откровения и гласящего, что мистическое Тело Христово и Римско-Католическая Церковь есть одно и то же». Таким образом, по энциклике, Римская Церковь есть вся Церковь Христова.

Православный храм выражает православную идею Церкви. Значительная часть храма (восточная, передняя) отделена иконостасом. Перед нами в иконостасе лики Спасителя, Богородицы, Апостолов и Святых: небесная Церковь. Иконостас разделяет храм на две части: одну – как бы земную область Церкви, другую – алтарь с престолом и горним местом – как бы область у самого небесного престола Божия. Войдя в храм, мы уже становимся перед ликами святых. Пред нами далее горние пространства алтаря, как бы горние пространства неба, отделенные от нас завесой нашего телесного существования. Все это символ великого Дома Божия, Церкви Христовой, соединяющей в себе земное и небесное, символ, прекрасно выражающий апостольское учение о Церкви.

Для нас чрезвычайно важно иметь это непосредственное, живое сознание того, кто находится в великом Доме Церкви Божией. В нем две области. Здесь небесная Церковь, прежде всего. Христова Церковь началась в небе сошествием Христа во ад и освобождением душ ветхозаветных праведников, а на земле – со дня Пятидесятницы, ниспосланием Святого Духа на апостолов. И кто в Нее вошел на земле, если не отвергнут Христом за недостоинство, останется в ней навсегда, будучи принят по смерти в небесные сонмы. И кто в Нее вошел на небе – ангелы и ветхозаветные праведники – пребывают в ней вечно. И поэтому – так сказать, количественно – земные Ее члены, живущие в тот или другой исторический момент на земле, представляют собою лишь небольшую часть Единой Церкви Христовой. Эта мысль образно представлена в писаниях апостола Павла. Церковь – небесно-земный город, где христиане, живущие на земле, «сограждане святым и свои Богу» (Еф.2:19), «вышний Иерусалим... – матерь всем нам» (Гал.4:26). Христос – Глава Церкви; Отец «все покорил под ноги Его и поставил Его Главою выше всего Церкви, которая есть тело Его, полнота Наполняющого все во всем» (Еф.1:22, 23). Строительство Церкви не замкнуто, оно продолжается: «все здание, слагаясь стройно, возрастает в святый храм в Господе» (Еф.2:21); тело Церкви «растет возрастом Божиим» (Кол.2:19). Через Церковь совершается предназначенное Отцом «устроение полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом» (Еф.1:10).

В храме его горняя часть, алтарь, отделена иконостасом и, сверх этого, завесой за Царскими вратами. Высокий иконостас, как он представлен в храмах строго церковного стиля, наполнен образами святых; он сам, своим наличием, проводит четко в нашей мысли раздел между двумя областями Церкви, земной и небесной; поднятая солея перед иконостасом и завеса за царскими вратами еще более подчеркивают, что от земных членов Церкви требуется еще восхождение по ступеням к горнему и снятие завесы нашей плоти. Однако, в главных частях богослужения завеса отодвигается, а в некоторые моменты открываются и врата Царские – райские, и тогда мы слушаем слова Самого Господа в Его Евангелии, видим и принимаем Его в Божественных и Пречистых Тайнах. В эти моменты христианин – в области небесного Царствия Божия. Но он еще не насельник Его. «Храм – грань, соединяющая землю с небом, земное небо» (о. Иоанн Кронштадтский).

И эта двойственность бытия во время пребывания и молитвы в храме совершенно согласна с таким же двойственным смыслом изречений Священных Писаний о Царстве Божием. «И введшого нас в Царство возлюбленного Сына Своего» (Кол.1:13) – мы уже введены. «Ибо так откроется вам свободный вход в вечное Царство Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа» (2Пет.1:11) – мы ожидаем лишь входа.

Отсюда, между прочим, видим, почему Церковь не отнеслась покровительственно к попыткам в новое время устраивать низкий иконостас, открывающий вид в алтарь, а также иметь чаще открытыми Царские врата: это нарушало бы определенную идею Церкви Христовой.

Чтобы убедиться, насколько не случайна и насколько важна символика новозаветного храма, нужно обратить внимание на объяснение значения ветхозаветного храма, сделанное апостолом Павлом в послании к Евреям. Апостол не только свидетельствует о том, что установления скинии были символом, служили «образу и тени небеснаго» (Евр.8:5), но, указывая то новое, что принес с собою Новый Завет и чего не могло выразить устройство скинии, сам апостол дает направление для символики новозаветного храма.

Апостол пишет: «...первый завет имел постановление о Богослужении и святилище земное; ибо устроена была скиния первая (описывается устройство средней части скинии)...; за второю же завесою была скиния, называемая Святое Святых... При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение; а во вторую – однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа. Сим Дух Святый показывает, что еще не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния... Но Христос, Первосвященник будущих благ,... вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие... Ибо Он одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых... Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством крови Иисуса Христа, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам чрез завесу, то есть плоть Свою, и имея Великого Священника над Домом Божиим, да приступаем с искренним сердцем, с полною верою... Вы приступили не к горе, осязаемой и пылающей огнем, не ко тьме и мраку и буре... Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога Живого, к небесному Иерусалиму и тьмам ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства, и к Ходатаю нового завета Иисусу, и к крови кропления, говорящей лучше, нежели Авелева... Итак, мы, приемля, царство непоколебимое, будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу, с благоговением и страхом, потому что Бог наш есть огнь поядающий» (Евр.9:1–3, 6–7, 11, 24; 10:14, 19–22; 12:18, 22–24, 28–29). Апостол указывает, что скиния и все сосуды богослужебные, имея прообразовательное значение, были «образами небеснаго» (Евр.9:23), то есть символами истинного отношения Бога и людей в Ветхом Завете. И так как сама ветхозаветная Церковь была земная, то в ней, «в первом завете», было «постановление о Богослужении и святилище земное» (Евр.9:1) скиния выражала идею «земной церкви»

Но Христос открыл вход в небесное святилище. В Новом Завете мы приступили к ому Иерусалиму, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах. Соответственно этому, ныне храм должен символизировать новую идею Церкви, Церкви, в коей открыт вход в небо, связующей землю с небом, как это и видим в православном храме.

В скинии – лишь недоступное и сохранявшееся в священном мраке Cвятое Cвятых, закрытое тяжелой завесой с образами херувимов, указывало на таинственную, недоступную область неба. В момент смерти Христовой «завеса церковная раздрася на двое, с вышняго края до нижняго» (Мф.27:51). В нашем христианском храме остается лишь легкая завеса, как символ нашей земной плоти, преграждающей верным вход во святилище неба.

Достойно внимания, что и скиния и храм Соломонов были наполнены изображениями, как бы иллюстрировавшими слова псалма: «хвалите Его вси ангелы Его, хвалите Его вся силы Его..., древа плодоносна и вси кедры, зверие и вси скоти» (Пс.148:2, 9–10): херувимы над ковчегом, на завесе и стенах – «ангелы Его»; колеса – символы «сил»; далее – живая природа – львы, волы, пальмы, лилии, фрукты и овощи (гранатовые яблоки и огурцы) и распускающиеся цветы (3Цар.6; 7) – всё было образами славы Божией в мире. Хотя были образы ангелов, но не было там напоминания о святых Божиих, о хвалящей и благословляющей Бога небесной Церкви праведников: ибо не существовало еще самой этой «церкви первенцев, написанных на небесах», торжествующего Иерусалима, и сами эти праведники еще ожидали избавления, «да не без нас совершенство приимут» (Евр.11:40). Храм же новозаветный наполнился ликами святых торжествующей небесной Церкви. И «постановление о богослужении» (Евр.9:1) ветхозаветном, земном, заменилось богослужением, отображающим явленное в Откровении Св. Иоанна Богослова (Откр.5; 7; 15) небесное богослужение.

В чем же убеждает нас символ Церкви, выраженный в устройстве храма? Он подтверждает ту мысль Послания Восточных Патриархов, что не «смешиваются» – Церковь странствующая и Церковь достигшая отечества; и одновременно выражает собой дальнейшия положения этого Послания: а) «что та и другая существуют», б) «что обе оне составляют как бы два стада Одного Архипастыря Бога» и в) «что освящаются Одним Святым Духом».

Символика храма внушает нам, что наше выражение о двояком смысле слова Церковь – широком и узком – не совсем точно: здесь нет собственно изменения смысла данного термина; а лишь указывается полнота или сужение области Церкви, сам же смысл остается один; указываются два момента одного процесса спасения: начало – в Церкви спасаемых и совершение – в Церкви спасенных. Но при этом становится ясным, что свойства Церкви на земле – святость, кафоличность, единство, апостольское достоинство – получают свое содержание, свою опору, свою ясность и полноту от сознания связи и общения ее с небесной Церковью. В отрыве от небесной Церкви эти свойства теряли бы свое полное значение, то именно значение, которое отличает православное понятие Церкви от неправославного.

Второй Вселенский собор, состоявшийся в Константинополе в 381 году, завещал нам в следующей краткой форме догмат о Церкви:

«Веруем... во Едину Святую Соборную (Кафолическую) Апостольскую Церковь».

Эти слова составляют девятый член Никеоцареградского Символа веры, ставшего на все времена ежедневным исповеданием веры православного христианина. Указанные в нем свойства Церкви входят и в более древние, принадлежавшие поместным церквам, символы веры, только там встречаются они в менее полном виде.

Деяния Второго Вселенского собора в полном составе не дошли до нас. Поэтому мы не знаем, какие рассуждения святых отцов собора предшествовали принятию в данной форме догмата о Церкви. Сохранились только: 1) слово сказанное св. Григорием Богословом в присутствии всех епископов собора (прощальное), 2) соборные канонические постановления с посланием отцев собора к императору Феодосию, 3) текст Символа веры, 4) подписи лиц, присутствовавших на соборе и 5) послание Восточных Патриархов в Рим после собора. Председательствовал на соборе, как полагают, или св. Григорий Назианзин (Богослов), остававшийся тогда еще епископом Константинопольским, или св. Мелетий Антиохийский. Папа – тогда был папа Дамас – не участвовал в деяниях собора ни сам ни через своих легатов. Среди ста пятидесяти православных епископов, участников собора, особенно выделялись такия светила Церкви, как св. Григорий Богослов, своими вдохновенными словами в храме Воскресения «воскресивший православие в Константинополе», св. Мелетий Антиохийский, прославившийся святостью жизни, чудесами и претерпевший тяжелые гонения, и св. Григорий Нисский, брат св. Василия Великого, славный своим благочестием и ученостью.

Догмат о Церкви, выраженный в 9 члене Символа веры, при всей своей краткости, имеет полную форму: всё, что содержится в слове «Церковь», укладывается в указанные в нем четыре свойства Церкви. Эти свойства не покрывают друг друга, а связаны взаимно так, как звенья одной цепи. Расположены они в догмате в порядке от наиболее широкого (во всем мире Церковь «едина» – одна) к более узкому (апостольская); в то же время – в порядке нисходящем от божественного начала – от единства Главы и тела Церкви, – к человеческому началу, т. е. к апостольскому признаку. Этими свойствами ставится четыре темы о Церкви: а) Ее происхождение – апостольская; б) Ее состав и ее отличие от всех земных обществ, в том числе и религиозных – кафолическая; в) Ее назначение – святая; г) Ее положение в мире – единственная. Раскрывать и вдумываться в содержания этих четырех понятий, на основании слова Божия, святоотеческих писаний и богослужебных источников, составляет дело православного христианина. Рассмотрение этих свойств ничто не препятствует вести здесь в порядке от «происхождения» – к «единственности»: Церковь – Апостольская, Кафолическая, Святая, едина ¹.

Церковь апостольская.

Церковь Христова получила свое начало на земле в определенном месте и в определенный исторический момент, после пришествия на землю Сына Божия и совершения Им дела искупления, «егда прииде кончина лета» (Гал.4:4) – когда исполнилась полнота времен. Начальный момент ее бытия на земле – день Пятидесятницы после Вознесения Господня. В этот день, после сошествия Святого Духа на апостолов, в Иерусалиме крестилось около трех тысяч человек, и далее Господь каждый день прилагал спасаемых к Церкви. От этого момента территория города Иерусалима, затем Палестины и потом всей Римской империи и даже стран за ее пределами стала покрываться христианскими общинами – церквами. С каждой общиной было неразлучно одно и то же имя: «церковь», указывавшее на единство этого частного с целым, со всей Христовой Церковью. Внутри большой общины есть одновременно маленькие домашние, семейные, – и они тоже: «церкви». Приветствуя Римскую церковь, ап. Павел посылает приветствие в частную семейную церковь прибывших из Коринфа Акилы и Прискиллы; в послании к Колоссянам приветствуется Лаодикийская церковь и домашняя церковь Нимфана в ней. Даже церковные собрания, или места собраний, получают то же имя: «Когда вы собираетесь в церковь», выражается ап. Павел (1Кор.11:18). Каждая община есть «тело Христово»: «вы тело Христово, а порознь члены» (1Кор.12:27): написано «церкви Божией, находящейся в Коринфе» (1Кор.1:2). Будучи во взаимном общении, местные церкви сохраняют свою самостоятельность, свой характер, свои местные задачи для данного момента, как это представлено в Откровении ап. Иоанна Богослова: там каждой из семи малоазийских церквей указывается ее долг и задача в данное время ².

Церковь постепенно созидается подобно дому, воздвигается, неизменно увеличивается не только в своем видимом облике, но и в духовном. Тело Христово растет возрастом Божиим. Новое насаждение Божие исполняет в мире дело плодоношения, питаясь соками от животворящей виноградной лозы Господа, будучи Его отраслью, Его ветвями. Это плодоношение есть святость.

В слове Божием Церковь именуется образно разными словами: «Единое стадо Единого Пастыря»; «насаждение Божие» – виноградник Его; «храм Божий», «зиждемый град», «строение» Божие; но чаще – «тело Христово» и «дом Божий» ³.

Образ воздвигаемого «Дома» – общий Евангелию, посланиям ап. Петра и ап. Павла. На нем особенно сосредоточим внимание.

Что положено в основание Дома Церкви Божией?

Поставленный вопрос требует особого внимания к себе потому, что от этого пункта началось расхождение и отклонение западного, римского понимания Церкви от православного учения о Церкви.

Спаситель научал в Нагорной пропеведи: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры и устремились на дом тот; и он не упал, потому что основан был на камне» (Мф.7:24–25). Это сказано о личном строительстве дома душевного. Камень – слушание и исполнение слов Христовых, иначе говоря, деятельная вера.

Но и вселенский Дом Церкви Своей Господь зиждет на том же основании: после исповедания ап. Петра Господь говорит ему: «Ты еси Петр (камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ея» (Мф.16:18) ⁴.

Что же является твердыней – основанием Церкви? Это основание есть вера в Сына Божия.

«Вы за кого почитаете Меня?», – спросил Господь (Мф.16:15). «Симон же Петр отвечая сказал: Ты – Христос, Сын Бога Живого. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф.16:16–17).

Вера в Сына Божия составляет сущность евангелия Христова и основание проповеди самого Спасителя.

Слова ап. Петра: «Ты Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16:16) – выражают содержание, суть всего Нового Завета, всего христианства. До исповедания Петрова они были благовествуемы архангелом Гавриилом Деве Марии: «Раждаемое Свято наречется Сын Божий» (Лк.1:35).

Они возвещены при Крещении Господа Иисуса Христа; тогда Отец свидетельствовал о Сыне Своем: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение» (Мф.3:17). Потом теми же словами свидетельствовал Отец о Сыне в день Преображения Господня.

И они стали в центре всего круга христианских понятий; эта вера явилась началом новой жизни, зерном, вырастающим в Церковь Христову, сущностью христианства.

«Начало евангелия Иисуса Христа, Сына Божия »: так начинает святое повествование св. евангелист Марк (Мк.1:1).

«Сие же все написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и веруя имели жизнь во имя Его», заканчивает Евангелие (предпоследнюю главу) св. Иоанн Богослов (Ин.20:31).

Эта истина составляет предмет, или тему, всего первого соборного послания Иоанна Богослова, убеждающего многократно, что «кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге» (1Ин.4:15); «имеющий Сына имеет жизнь, не имеющий Сына Божия не имеет жизни» (1Ин.5:12).

Эта истина составляет главный предмет записанных в Евангелии от Иоанна речей Самого Спасителя, обращенных к иудеям. «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия» (Ин.3:18) ⁵.

«И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия – Единороднаго, иже от Отца рожденного прежде всех век»: эти слова второго члена Никейского Cимвола веры были тем, ради чего собственно и собирался Первый Вселенский собор; арианство, отвергая истинное Богосыновство Христово, разрушало этим само основание Церкви.

Св. Иувеналий, патриарх Иерусалимский, в послании к палестинскому духовенству после Халкидонского собора пишет:

«Когда верховный и первый из апостолов Петр сказал: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго», то Господь отвечал: «блажен еси, Симоне вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, иже на небесех. И Аз же тебе глаголю, яко ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Мф.16:16–17). На этом исповедании укреплена Церковь Божия, и эту веру, преданную нам св. апостолами, Церковь сохранила и будет сохранять до конца мира. Эту веру изложил также и святый великий Никейский собор 319-ти Святых отцев; и ей же последовал святый великий Вселенский собор, недавно созванный в Халкидоне» ⁶.

Итак, в чем сила и непобедимость Церкви? На чем покоится ее бытие и жизнь? На исторических ли документах? На высоте нравственного учения? На философии христианства? Нет, – опора на одну историческую сторону создала арианство, и оно пало; на нравственность – эвионитство (чистые), и оно скоро отжило свой век; на философию – гностицизм, тоже быстро потерявший свою силу. Опорой Церкви была, остается и будет – вера.

Св. первоверховный апостол Петр, – сам исповедавший открыто, решительно веру живую, подтвержденную поступками, не задумавшийся по одному мановению Божественного Учителя ступить из лодки в волны моря, – свое первое послание христианам начинает утверждением необходимости несокрушимой веры, веры с твердостью золота. Вы соблюдаетесь ко спасению – «чрез веру» (1Пет.1:5); подвергаетесь искушениям, «дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущого, хотя и огнем испытываемого золота» (1Пет.1:7); вы, не видя Христа, «но веруя в Него, радуетесь радостию неизреченною и преславною, достигая, наконец, верою вашею спасения душ» (1Пет.1:8, 9); в пяти рядом стоящих стихах первой главы многократное «вера». Тем же призывом к твердости веры он заканчивает послание: «Бог... да утвердит, да укрепит, да соделает непоколебимыми» (1Пет.5:10).

Послание другого первоверховного, св. апостола Павла, – это неумолкающий призыв строить свою жизнь на вере. Три из его посланий посвящены этому предмету в особой степени: послания к Римлянам, к Галатам и к Евреям. В этом последнем вся ветхозаветная история еврейского народа истолкована в XI-й главе как жизнь верою в грядущого Спасителя.

Апостол любви, св. Иоанн Богослов, восклицает о вере: «Сия есть победа, победившая мир, вера наша!» (1Ин.5:4)

Основывается Церковь Христова, – и сразу же члены ее во всех местах принимают одно имя: «верующие». И это имя неизменно остается в Церкви и среди всего христианского мира до сего дня ⁷.

Вера сильна не своей собственной силой. Сила её – в божественном источнике, с которым она соединяет верующого. Этот Источник – «Начальник и Совершитель веры» – Иисус (Евр.12:2). Начальник – начало, основание и сила; Совершитель – цель и завершение. Поэтому Христос есть Камень и веры, и Церкви, и спасения. По изъяснению апостола Павла, Христос есть та «скала», из коей ожидавший Спасителя еврейский народ пил духовное питие веры, «ибо пили из духовного последующего камня, камень же был Христос» (1Кор.10:4).

«Мы», – поучает апостол, – «соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение... Но каждый смотри, как строит. Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на сем основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, – каждого дело обнаружится; ибо день покажет» (1Кор.3:9, 10–13) ⁸.

Второй Вселенский собор епископов, по окончании своих деяний, написал послание к папе Дамасу и другим епископам Римской церкви, заканчивающееся так:

«Когда таким образом учение веры согласно, и христианская любовь утверждена в нас, – мы перестанем говорить слова, осужденные апостолом: «аз убо есмь Павлов, аз же Аполлосов, аз же Кифин» (1Кор.1:12); и когда все явимся Христовыми, так как Христос не разделился в нас, то по милости Божией сохраним тело Церкви неразделенным и смело предстанем пред престолом Господа».

Главный деятель Третьего собора Вселенского, св. Кирилл Александрийский, в «Послании на святый Символ», помещаемом при Деяниях этого собора, пишет:

«Святейшие отцы..., собравшись некогда в Никее, составили достоуважаемый вселенский символ, с коими восседал и Сам Христос, сказавший: «идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их» (Мф.18:20). Ибо как можно сомневаться в том, что Христос председательствовал на святом и Вселенском этом соборе? потому что здесь некоторый базис и основание твердое, несокрушимое полагалось и даже распространялось на всю вселенную, то есть это святое и безукоризненное исповедание. Если это так, то разве мог отсутствовать Христос, когда Он есть основание, по словам премудрого Павла: «основания иного никто не может положить паче лежащего, еже есть Христос Иисус» (1Кор.3:11)».

Блаженный Феодорит в беседе, помещаемой также в Деяниях третьего Вселенского собора, обращаясь к еретикам, последователям Нестория, говорит:

«Христос, камень претыкания и соблазна для неверных, но не посрамляющий верных, камень драгоценный и основание, по слову Исаии; Христос есть камень, который отвергли зиждущие и который сделался во главу угла (Пс.117:22). Христос – основание Церкви. Христос есть камень, который нерукотворенно отторгнут и обратился в великую гору и покрыл вселенную, по пророчеству Даниила (Дан.2:35), за которого, с которым и силою которого мы воинствуем, и ради которого мы удалены от царствующего града, но не исключаемся из Царства Небесного; ибо имеем «вышний» град «Иерусалим, которого художник и содетель Бог», как сказал Павел (Евр.11:10)» ⁹.

Слово Божие называет, вслед за краеугольным камнем Христом, также и святых апостолов «основаниями», т. е. камнями, лежащими в основании Церкви.

Изображая в Апокалипсисе вышний град Иерусалим, тайновидец Иоанн пишет: «стена града имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати апостолов Агнца» (Откр.21:14).

Подобно тому, как «светом» именуется в Писании не только истина («ходим во свете», истине (1Ин.1:7)), но и ее Источник («Бог есть свет» (1Ин.1:5)), а за Ним – и апостолы – носители истины («вы – свет мира» (Мф.5:14)); – так равно и основаниями Церкви называются не только вера, и не только ее Источник Христос, но и апостолы – носители веры.

«Вы...», – пишет апостол, – «утверждены на основании апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в святый храм в Господе» (Еф.2:20–21).

Господь наименовал «камнем» апостола Симона-Петра, и это имя осталось за апостолом как собственное: Кифа, или Петр. (О двойных именах у апостолов – примеч. 10-е). Петр – первый по действию и первый в сонме апостольском, по церковному именованию – первоверховный. Проповедью его первого открывается в день Пятидесятницы всемирная проповедь апостолов. Он, далее, открывает принятие язычников в Церковь крещением Корнилия сотника.

Но будучи первым, апостол Петр в том же ряду Двенадцати. Спаситель ко всем двенадцати обращается, говоря: «Вы соль земли» (Мф.5:13). – «Вы свет мира» (Мф.5:14) – .«Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мф.19:28). – На всех апостолов ниспослал Духа Святого. – Всем им сказал: «Вы во Мне, и Я в вас» (Ин.14:20). – «Вы друзья Мои» (Ин.15:14). – Всех их назвал братьями Своими. Обо всех изрек молясь: «И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им» (Ин.17:22).

У апостолов нет мысли, что один из них есть «князь» апостолов или Церкви: «кто Павел? кто Аполлос? они только служители» (1Кор.3:5)... «И в знаменитейших чем либо, какими бы они ни были когда либо, для меня (пишет ап. Павел) нет ничего особенного: Бог не взирает на лицо человека» (Гал.2:6) ¹⁰.

Церковь Православная, восхваляя ап. Петра как первоверховного, в церковных песнопениях не только не лишает его тех черт и похвал, какими он награжден в новозаветных книгах, но даже их особенно подчеркивает: «камене тебе непостыдна, Церкве водружение и основание положи», – поется здесь. Но с ним вместе подобными словами восхваляет и другого первоверховного – Павла: «Учеников Христовых и основания Церкве... (Петра и Павла) восхвалим». Равно и ко всем двенадцати обращается Церковь: «Божественнии апостоли, светила вселенныя... Церкве твердыя основания явистеся»...

Наконец, все верующие называются в Слове Божием «камнями Церкви», ибо как Дом Божий Церковь, имея своим «краеугольным» Камнем Христа и камнями в основании своем святых апостолов и пророков, строится из живых камней – всех верующих как членов Церкви. «Приступая к Нему, Камню живому,... и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое», учит ап. Петр (1Пет.2:4–5). «Вы – Божие строение», внушает святой Павел (1Кор.3:9)¹¹.

Многообразно дело святых апостолов в созидании на все времена оснований Церкви Божией.

Они положили историческое начало Церкви, распространив христианство «до конец земли», и почти все они запечатлели свое дело мученическою смертию. Семена христианства посеяны в мире их словом и политы их кровию.

От собственной веры они зажгли пламя веры в мире, неугасимое до конца мира.

Они восприняли от своего Учителя и Господа учение христианское и передали его Церкви в слове устном и в Писаниях для неизменного хранения, исповедания и жизни по нему на все времена, дав своей собственной жизнью пример исполнения заповедей евангельских.

Они установили в Церкви преемство епископства, а через него преемство всего благодатного служения «домостроительства таин Божиих», церковную иерархию. «Напоминаю тебе возгревать дар Божий, который в тебе чрез мое рукоположение», пишет апостол Павел Тимофею (2Тим.1:6). «Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров, как я тебе приказывал», напоминает он же Титу (Тит.1:5). «Рук ни на кого не возлагай поспешно», наставляет Тимофея (1Тим.5:22). И поэтому древние церкви хранили как доказательства преемственности списки своих епископов по преемственному рукоположению от апостолов. Тертуллиан Карфагенский свидетельствует: «Апостольские церкви предлагают свои списки. Так, церковь Смирнская представляет Поликарпа, поставленного Иоанном; так Римская указывает Климента, рукоположенного Петром; точно таким же образом и другие церкви указывают на тех, кто был поставлен им апостолами во епископы, как на привитые отрасли от апостольского семени».

Апостолы, далее, установили, по заповеди Господа, священнодействия церковные, оставили чин совершения святого Таинства Тела и Крови Христовых, а также Крещения, Рукоположения и других тайнодействий.

Апостолы дали первоначальную структуру канонической стороны церковной жизни, заботясь о том, чтобы все было «благообразно и по чину» (1Кор.14:40), пример чего дает 14-я глава первого послания ап. Павла к Коринфянам.

Все эти деяния апостолов можно назвать исторической стороной апостольского признака Церкви. Есть еще и другая сторона, утверждающая за Церковью имя апостольской, сторона внутренняя. Святые апостолы, отойдя из этого мира, совлекшись тела земного, не совлеклись тела Церковного. Они не только были, но они есть, остаются не просто членами небесно-земной Церкви, но теми же основаниями Церкви. Находясь в небе, они продолжают быть в общении с верующими на земле. Слова св. Иоанна Богослова: «возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами, а наше общение – с Отцом и Сыном Его Иисусом Христом» (1Ин.1:3), – остаются и теперь, и для нас, столь же значимыми, какими они были для Церкви первого столетия: они являются завещанием нам – быть и нам в общении с сонмом апостольским, ибо их близость к Отцу и Сыну больше нашей ¹².

Таким образом, Церковь признает достоинство апостолов как оснований Церкви, принадлежащим им и ныне, после того как они передали иерархическое преемство оставленным после себя епископам. Поэтому и само имя апостолов Церковь относит только к Двенадцати с их ближайшими сотрудниками и к Семидесяти; ближайший же ряд их преемников именуется уже «мужами апостольскими».

Церковь, обозначив себя «апостольской», указала этим, что утверждена Она не на одном апостоле, а на всех двенадцати; иначе Она должна была бы носить название Петровой, или Иоанновой, или иной.

Церковь, именовав себя «апостольской», указала еще и то, что Двенадцать принадлежат Ей нераздельно. Этим Она как бы предостерегала частные поместные церкви от выделения себя из ряда других по «плотскому» (1Кор.3:4) принципу: «я Павлов, я Аполлосов, я Кифин» (1Кор.1:12), – что очень легко вело к церковным разделениям – и привело, в действительности, к отделению церковь западную.

Название Церкви «апостольской» является изначальным. Им Церковь пользовалась и дорожила искони. Святитель Киприан Карфагенский, в III веке выступая против раскольников новациан, признает апостольскую преемственность неотъемлемым признаком Церкви. Церковь от апостолов берет начало, как от солнца лучи, как из одного источника течет много ручьев. Вне и независимо от преемственно апостольской Церкви не может быть другой какой-либо истинной церкви, как не может существовать луч отдельно от источника света, ветвь, отломленная от дерева, ручей, разобщенный с источником¹³.

Термин «апостольская» в девятом члене Символа веры выражает, таким образом, конкретный исторический характер Церкви и удерживает от чисто мистического понимания Церкви в смысле невидимого духовного организма, существующого за видимостью наличных церковных общин, как это понимает современное протестантство.

На апостольской основе Церковь растет «возрастом Божиим» (Кол.2:19), строится как Дом Божий, а вместе с тем развивается в своей земной части со стороны богослужебной, канонической, в христианской письменности, а также в своих внешних формах, необходимых в земных условиях ее жизни. Но находясь на земле, Она находится в самой тесной связи с Церковью на небе. Сами апостолы являются этой живой, действенной, неумирающей связью.

Одна из первых забот Церкви, как первенствующей, так и всех веков, – сохранение в чистом, неповрежденном виде христианской истины. «Держись образца здравого учения» (2Тим.1:13). «Старайся представить себя... делателем неукоризненным, верно преподающим (право правящим; греч.: прямо режущим) слово истины» (2Тим.2:15). «Стойте и держитесь предания, которым вы научены или словом или посланием нашим» (2Фес.2:15). «Если бы даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал.1:8). Такие предостережения постоянно дает апостол Павел и сам идет после своих первых благовестнических трудов к старейшим апостолам проверить проповедуемое им благовествование: «не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался» (Гал.2:2).

То же и у других апостолов. «Для меня нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине» (3Ин.1:4). «Кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его»(2Ин.1:10) – и любовно и строго наставляет Иоанн, апостол любви.

Строго ополчается против еретиков апостол Петр во втором послании, а также предостерегает против «невежд» в вере и «неутвержденных», которые «к собственной погибели» превращают Писания (2Пет.3:16) ¹⁴.

Такая же ревность о чистоте истины – и в послеапостольское время. В этот ранний период жизни Церкви уже существуют специальные термины, определяющие чистоту веры: «правило веры» (или канон веры) и «православие». Выражение «правило (канон) предания» встречается в конце первого века у Климента Римского (в его послании к Коринфянам): «канон истины» – у Иринея Лионского (II-й век); «канон веры» – у Поликрата Ефесского (посл. к еписк. Виктору) и у Дионисия Коринфского (к Никомидийцам). Само слово «канон» находим в посланиях ап. Павла ¹⁵.

Термин «православие» столь же раннего происхождения. Прототип его имеется еще в ветхозаветных терминах, в таких выражениях псалмов, как: «нога моя ста на правоте» (Пс.25:12), «правым подобает похвала» (Пс.32:1) и в часто встречаемом в псалмах выражении «правии сердцем», «правота сердца». Не будем упускать из виду, что Псалтирь неразлучна с Церковью христианской с первого момента Ее бытия ¹⁶.

Слово «православие» окончательно утверждается в процессе защиты от ересей, и ко времени Вселенских соборов оно становится уже общеупотребительным. Об его изначальности говорит то, что уже в первой четверти второго столетия есть термины, противополагаемые слову «православие», именно у св. Игнатия Богоносца – «инославие» и «инославные».

На Первом Вселенском соборе отцы собора говорят от имени «Православной Церкви»: «если останется упорным, изгони его из общества Православной Церкви», обращаются они в приветственной речи к императору Константину. В правилах того же Первого Вселенского собора говорится: «касательно обращающихся к Православной Церкви из ереси павлианской (Павла Самосатского) постановлено: непременно перекрещивать их». Подобным образом выражается и Второй Вселенский собор: «Присоединяющихся к православию и к части спасаемых еретиков принимаем по следующему чиноположению и обычаю...»; послание его к Римской церкви посылается от имени «святого собора православных епископов, собравшихся в великом городе Константинополе». В творениях св. Григория Богослова, относящихся к этой эпохе, встречаем даже выражение «страждущее православие». Третий Вселенский собор принимает от ряда лиц, отрекающихся от ереси новациан, заявления о присоединении их к православию в следующей форме: «я, такой то,... покаявшись, приступаю к святой кафолической и Православной Церкви Божией» или: «мы приступили к святой, кафолической апостольской и Православной Церкви». ¹⁷

Около Церкви уже в первый период образуется инородная, хотя и христианская среда, от которой Церкви приходится отталкиваться и отмежевываться. Существование этой чужой среды побуждает к точной формулировке православного учения в «догматах». Многократно в церковной истории бывает так, что враг, в виде ереси, вторгается в Церковь и производит страшные опустошения, нередко прибегая к силе еретиков-императоров и при их помощи закрывая уста православию, и православие на значительной территории империи уходит с поверхности жизни, истинная Церковь кажется изгнанной, истина представляется немотствующей; на деле же, под спудом, продолжается борьба за истину и ведется до ее торжества, а за ним – до восстановления на местах православного епископата и отрешения еретиков от Церкви. Так было между Первым и Вторым Вселенскими соборами, то же – при монофизитской и, особенно, иконоборческой ересях. Много волнений, потрясений и жертв пережила Церковь ради защиты целости и неповрежденности православного христианского мировоззрения. Но этой священной стихии – сохранения и выявления до конца православно-христианской истины – не остановили ни угрозы власти, ни препятствия внутренние, ни опасения раскола церковного, ни сам по себе авторитет высоких иерархических лиц, ни даже авторитет собора, если глубокое церковное сознание видело его неправоту. И во все времена, во все девятнадцать веков земной церковной истории всегда границы Церкви на земле признавались совпадающими с исповеданием православия.

Относясь со всей строгостью к ересеучителям и к создателям церковных расколов, отсекая их, Церковь, однако, делала большие снисхождения в способах принятия лиц, готовых вернуться к православию. «Не ненавидеть должно неверующих, а сожалеть о них. Если ненавидишь заблуждающегося, то как обратишь его? Как будешь молиться о неверующем? Как выздороветь больному, когда врач ненавидит больного и бежит от него, а больной чуждается врача?» – наставляет св. Иоанн Златоуст¹⁸.

Церковь кафолическая.

«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав».

Тропарь Пасхи, славя Воскресение Христово, возвещает, кроме того, еще о двух спасительных для человечества действиях: а) о победе над смертью и б) об изведении из ада душ усопших, живших верою в Спасителя. Равно также и иконографический образ Воскресения имеет два вида: один – собственно Воскресения, другой – сошествия Спасителя во ад и освобождения из него узников. Смерть упразднена, и Христос есть властитель как усопших от Адама, так и живущих на земле после Христова воскресения. Смерть, для христианского сознания, есть переход к более полной жизни в свете: «От смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас преведе, победную поющыя». «Живем ли или умираем, всегда Господни» (Рим.14:8). Над всей мыслью и жизнью христианина царствует вера в бессмертие. Она направляет его ум от земли к небу, от временного к вечному. «Ищите горняго, где Христос седит одесную Бога; о горнем помышляйте, а не о земном» (Кол.3:1, 2). Св. Иоанн Златоуст наставляет: «мы граждане неба»; и о Церкви на земле он говорит: «Церковь, ныне пребывающая в земном существовании, по существу своему есть небесная, и ничто другое, как само небо» ¹⁹.

Истина бессмертия во Христе предстает в христианстве не отвлеченным, умственным понятием, а живой, действенной силой. На ней основан величественный образ небесно-земной Церкви, составляющий центральную часть православно-христианского учения о Церкви. По существу, разделения в христианском мире начались от помутнения или ослабления у части его ясного сознания нераздельной связи двух областей Церкви: небесной и земной, сознания, основанного на христианской истине бессмертия. Живое сознание бессмертия нелегко для нашего земного рассудка. Со вниманием слушали афинские философы в ареопаге речь апостола Павла (Деян. 17 гл.), но когда он заговорил о воскресении, они тотчас его остановили: «об этом послушаем тебя в другое время» (Деян.17:32). Несомненно, в части западного христианства особенно заметна потеря чувства близости небесного мира к нам, земным, во Христе. Потускнение этого чувства сказалось в учении о Церкви в протестантизме. Но это сознание и это чувство остались характерными чертами Православия; они выражаются и в соответствующем православном учении о Церкви ²⁰.

«Еже о нас исполнив смотрение, и яже на земли соединив небесным, вознеслся еси во славе, Христе Боже наш, никакоже отлучаяся, но пребывая неотступный, и вопия любящим Тя: Аз есмь с вами, и никтоже на вы».

Этот кондак праздника Вознесения Господня является ясным руководством для мысли христианина о Церкви Божией.

Божие промышление о нас исполнено: земное соединено с небесным. Новозаветная Церковь есть восстановление нарушенной некогда связи земли и неба. Поэтому и бытие Ее началось только после воскресения Христова, когда смерть была побеждена и возвещено единство жизни.

Ветхозаветная церковь была земная. Тогда праведники лишь возносились к предчувствию небесной Церкви. (В Псалтири: «в церкви велицей исповемся Тебе» (Пс.21:25), «исповедят небеса чудеса Твоя, Господи, ибо истину Твою в церкви святых» (Пс.88:5)).

Новозаветная Церковь есть небесно-земная. Она есть духовное Тело Господа Иисуса Христа, Которому «покорились ангелы, власти и силы» (1Пет3:22): Он есть «возшедший превыше всех небес, дабы исполнить все» (Еф.4:10). И мы в Церкви вступаем в одно гражданство с небесными как «сограждане святым и свои Богу» (Еф.2:19), под Единою Главою Христом, «ибо Христос для того и умер, и воскрес, и ожил, чтобы владычествовать и над мертвыми, и над живыми» (Рим.14:9).

«Отныне будете видеть небо отверстым», говорил Спаситель только что призванным Им ученикам (Ин.1:51). «И отверзл еси нам райския двери»; «рай паки отверзеся»: поет Церковь. В свете этого откровения, обетование дара ключей Царствия Небесного, сказанное апостолу Петру, обозначает призвание этого и других апостолов быть служителями и домостроителями открытого Царствия Божия и таин Божиих. Служение апостольское противоположно действиям книжников и фарисеев, которых Спаситель обличает: «вы взяли ключ разумения, сами не вошли и входящим воспрепятствовали» (Лк.11:52); «вы затворяете Царство Небесное человекам,... сами не входите и хотящих войти не допускаете» (Мф.23:13). Служение апостольское есть приведение через веру и Крещение к этому открытому входу в Царство Божие ²¹.

Вступившим в Церковь ап. Павел пишет:

«Вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога Живого, к небесному Иерусалиму и тьмам ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства, и к Ходатаю Нового Завета Иисусу, и к крови кропления, говорящей лучше, нежели Авелева» (Евр.12:22–24) (к жертве Святой Евхаристии)... «Итак мы, приемля царство непоколебимое, будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу с благоговением и страхом» (Евр.12:28).

Этот образ Церкви в Ее целом есть изображение соборности Церкви. Церковная соборность в ее наивысшем значении есть духовное единение в вере и молитве не только с земными, но и с небесными членами Церкви. Соборность есть целость, целокупность Церкви, при коей «небесная срадуются земным, земная сликовствуют небесным». На земле – молящаяся Церковь спасаемых, в небе – вспомоществующая ей Церковь святых: обе – славящие Господа; земное – «аллилуиа», соединяющееся с небесным «Свят, Свят, Свят».

Не смешиваем областей Церкви. Знаем, что земля и небесный мир – две разные формы бытия: там, на небе, бестелесность и святость; здесь, на земле, тело, физическая смерть, грех, внутренняя борьба, покаяние; там достигшие, здесь ищущие достигнуть; там увидевшие, здесь ждущие увидеть; там жизнь более видением, здесь верою; там Церковь в духовном виде, здесь в видимых формах священнодействий, иерархии и внешности церковной. И все же, различие это не в самом главном. В главном остается единство, именно: жизнь одна – жизнь вечная; цель одна – совершенствование, ибо «люди и ангелы, творение Божие, получили от Него благословение усовершаться чрез упражнение в добродетели» (слова Александра Александрийского, борца против арианства); призвание одно – славить Бога; путь один – святость.

Церковь на земле – Божий сад. Может ли быть, чтобы он всецело лишался своих плодов, чтобы все наиболее достойное отнималось от Церкви? Церковь не есть только место очищения: Церковь есть Божие жилище (Евр.3:6).

Среди разных образных именований Церкви, как «стадо», «дом», «храм» и другие, не встречается в Свящ. Писании сравнения с рекой. Очевидно, потому, что в своем целом Церковь не есть нечто текучее. Нельзя Ее представлять в виде проточного озера, у которого устойчиво и постоянно только само вместилище, котловина, бассейн; а содержимое, вода, бесконечно сменяется. Такое именно сравнение было бы подходящим, если бы Церковь была ограничена только земным существованием. Тогда была бы вечная смена. Одни члены Церкви уходят – умирают, другие входят, чтобы, в свою очередь уступить место новому поколению; и этой постоянной смене лиц подвержена и глава Церкви – для тех, кто видит главу Церкви в лице смертного человека, верховного епископа. Тогда было бы единство ограды, формы, условий, но не самого тела Церкви. Таков был бы образ Церкви, если мысленно разъединить, рассечь единое небесно-земное тело церковное, коего Глава Иисус Христос.

Церковь есть подлинное «бытие», а не «бывание». Она стоит непоколебимо и при этом возрастает, или, по другому образу, «созидается». Она одновременно или лучше сказать, вневременно вмещает и соединяет в себе всех верующих, как ныне здесь живущих, так и отошедших в вере всех веков. Авраам, живя верою, «ожидал города, имеющого основание, которого художник и строитель Бог» (Евр.11:10), и он вошел в него по воскресении Христовом; и все ветхозаветные праведники жили этой надеждой, «ибо Он приготовил им город» (Евр.11:16), но до пришествия Спасителя не получили обещанного им, «дабы они не без нас достигли совершенства» (Евр.11:40), войдя в единое с нами Тело Христово.

«Находясь в этой хижине (теле), воздыхаем под бременем... и желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа» (2Кор.5:4, 8), говорит ап. Павел. Апостол Петр называет смерть желанным «совлечением телесной храмины» (). Желание ли это переселиться из Церкви к Господу, оставить одних братьев и присоединиться к другим? Нет. Ибо смерть не влечет за собою выхождения из тела Христовой Церкви и внедрения в иное высшее духовное общество: это только переход из дольних областей в горние области Церкви ²².

Восприятие Церкви в Ее полноте как небесно-земного Тела Христова вовсе не теоретично. Норма православной церковной жизни есть типикон, или церковный устав. Он определяет не только богослужебный порядок, он нормирует ежедневный порядок жизни, жизни монастыря, а монастырь есть руководитель и образец для остального христианского мира. Типикон – норма идеальная, однако не теоретическая, а выработанная жизнью. Кто ее посильно осуществляет, тот проводит больше времени в мысленном общении с небесным миром, в церковной молитве, чем с окружающими его людьми. Земная организация соборной, кафолической Церкви ему необходима потому, что она его вводит в этот вселенский мир.

Так как каждому члену Церкви на земле дан свой участок для возделывания, одним – попечение о собственной душе, а другим – и о собственной и о других, о своей пастве, – то, естественно, о возделывании своего поля каждому необходимо и думать. И, конечно, епископы, святители, учители и отцы Церкви всех времен, призванные быть строителями земной области Церкви, иметь попечение о пастве, охранять, управлять, учить, священнодействовать, бороться со лжеучениями, – в своих писаниях и в соборных постановлениях, говоря о Церкви, имеют почти всегда в виду Церковь на земле и ее нужды, устанавливают догматы и составляют каноны для Церкви воинствующей.

Так как на земле Церковь подвергается постоянно бедствиям, то о Ней возносятся и церковные прошения и моления: о сохранении Ее невредимой, об утолении раздоров церковных и соединении святых Божиих церквей. Но все это не нарушает сознания неразрывности небесной и земной областей Церкви. Эта неразрывность выражена во всем богослужении, в каждом богослужебном круге – годичном, седмичном и суточном, в поминании и прославлении Богородицы и святых, входящем в каждый богослужебный чин.

Необходимо иметь в виду, что на небесно-земной соборности Церкви основаны призывание святых и молитвы им. Братья земные просят помощи у братьев небесных и соединяются с ними в славе Божией. Вне такого сознания было бы непонятно общение со святыми. Вне вселенской соборности оно могло бы представляться как обожествление, обоготворение ангелов и святых, как обращение к существам, занимающим некое среднее положение между Богом и людьми, – к небожителям, хотя близким к Богу, но уже отдаленным от нас. Так это и кажется людям, не понимающим существа Церкви. От этого непонимания идет и отрицание почитания святых, как это и показывает церковная история (испанский еретик Вигилянций в 5-м веке и др.). И вплоть до современного протестантства это отрицание базируется на одностороннем представлении существа Церкви.

А между тем, каким важным и необходимым элементом духовной жизни является это общение со святыми!

а) Оно дает помощь, невидимую, но действенную в духовной борьбе. Если бы ангелы не были с нами, мы были бы маломощны, а то и бессильны, при ополчении на нас нашей собственной падшей природы, врагов веры в видимом образе и сил воздушных, духов злобы поднебесных. Но христианин не может чувствовать духовного одиночества, находясь в окружении небесных помощников, обращаясь к ним мыслью и сердцем, ставя перед своими глазами их примеры, веря в их ограждающую силу. В центрах духовно-церковной жизни, напр. в обителях, не усыпает память об отшедших отцех и братьях, дававших примеры веры и благочестивой жизни: если они не прославлены, память выражается в молитвах об их упокоении; если прославлены всей Церковью – в их ежедневном прославлении; сюда присоединяется и поминовение всех ближних, усопших в покаянии и вере. Насколько присуще церковному народу сознание близости святых, видно из таких выражений, еще недавно столь обычных на Руси, как «быть у преподобного», «быть у Зосимы и Савватия» (в Соловецком монастыре), «быть у преп. Сергия» (в Троицкой лавре), «в гостях у преп. Серафима»; эти выражения – не метафоры, а голос реального понимания. В общецерковном сознании эта реальность общения характеризуется тем, что Церковь обращается к святым в соответствии их личным чертам и способу их земного служения: к святителям – как наставникам и учителям, к врачам безмездникам – как целителям, а ко всем, при этом, как к молитвенникам.

б) Общение со святыми оживляет в нашем сознании мысль о бессмертии нашем собственном, о единстве жизни в двух ее формах: земной и загробной. И вот показатель: для отрицающих почитание святых вера в бессмертие тускнеет и загробное существование представляется каким-то темным пятном. Чтобы согласовать потерю живой веры в бессмертие с христианской истиной бессмертия, большинство протестантских исповеданий прибегает к «хилиазму», с его учением о будущем «воскресении душ святых» с телами для тысячелетнего царства, предшествующем всеобщему воскресению для суда.

в) В тяжелые периоды земного бытия Церкви памятование о близости к нам святых являлось и является великой поддержкой. Когда земному взору Церковь казалась ослабленной и умаленной, когда защитники правды оставались в меньшинстве и призывались к исповедничеству, тогда их поддерживало сознание, что «видимость» не совпадает с подлинной действительностью; они знали, что истина не только «восторжествует», но что она и теперь и всегда «торжествует» во вселенской Церкви, не прерываясь и не умаляясь; только ее непоколебимость и ее торжество невидимы до времени для затуманенных взоров. Это можно сказать и о наших днях.

Что же касается ложного укора в обожествлении святых или опасения возможности такого обожествления, то нужно только подойти ближе к Церкви, чтобы эти мысли рассеялись. Богослужебный образ Богоматери есть образ непрестанной Молитвенницы за мир; лики святых суть сонмы усердных молитвенников. В нашей молитве к Спасителю Церковь дает нам право говорить: «приими Рождшую Тя Богородицу, молящуюся за ны»; «приими Сию молящуюся за ны». Здесь нет намека на обожествление.

В церковной терминологии есть, похожее на это последнее, слово «обожение». Церковь издревле обозначает так благодатное освящение. Этот термин встречается часто у свят. отцов Церкви, напр., у св. Кирилла Иерусалимского, св. Афанасия, а также в церковных песнопениях («Ею же мы обожихомся» и др.). Выражением «мы обожились» обозначается не состояние высшей святости, а само наше спасение во Христе и освящение в таинстве крещения. Основывается этот термин на словах Спасителя: «Не написано ли в законе вашем – Я сказал: вы боги? – Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, – Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь?» Св. Иоанн Дамаскин, объясняя это и подобные ему выражения в «Точном изожении Православной веры», приводит пример: «Раскаленное тело жжет, владея силою жжения не вследствие естественного условия, но приобретя оное от своего соединения с огнем». Относительно же именований святых говорит: «богами же называю святых, также и царями и повелителями не по природе, но потому, что они царствовали и господствовали над своими страстями – и божественного образа подобие сохранили неповрежденным; и также потому, что соединились с Богом по собственной воле и приняли Его обитателем их сердец и, вследствие участия в Нем, сделались по благодати тем, чем именно Он есть по естеству» ²³.

Все православное богослужение, весь его круг, каждая страница богослужебных книг есть непрерывное исповедание небесно-земной общности, не одного лишь воздыхания от земли к небу, а непосредственного стояния людей пред Богом в молитвенном единении с Пресвятой Богородицей, со святыми Божиими, сослужения ангелов в храме, а равно есть исповедание нашей связи с усопшими в вере нашими близкими.

«Тя, неизреченно соединившого с небесным, Христе, земная, и едину Церковь совершивша ангелов и человеков, непрестанно величаем», – слышим в храме в день Собора Небесных Сил безплотных.

«Дева днесь предстоит в церкви (в храме, в праздник Покрова Божией Матери) и с лики святых за ны молится Богу; ангелы со архиереи покланяются, апостоли же со пророки ликовствуют».

«Иже по всей земли мучившиися и на небеса преселившиися, иже страсти Христовы подражавшии и страсти нашя отъемлющии зде днесь собираются, перворожденных показующе церковь (речь, очевидно, идет о храме в честь Всех Святых), яко горния (церкве) образ содержащую и Христу вопиющую: Бог мой еси Ты» – слышим в неделю Всех Святых. Выражение этой песни – икоса, что храм содержит «образ горния», небесного храма, гармонирует с древнехристианским представлением, что «земная церковь есть подобие Церкви небесной», как выражается св. Климент Александрийский (2 в.).

«Лик мученический ясен, полк светоносен, сошед к нам разумно (мысленно), церковь днесь просветил есть чудными зарями» (кондак 33-м муч., 7 ноября) ²⁴.

Нет нужды перечислять все общеизвестные для участников чтений и пений церковных такие обращения к апостолам и святителям, как: «ты еси столп церковный», «столпи церкве есте», «утверди Церковь твою» (апостолу), «ты еси пастырь добрый и учитель теплый» (святителю), «тобою Бог украси Церковь Свою»; «радуйся, добре стадо твое наставляяй»; «вы есте очи Христовы Церкве»; вы – «звезды церковные». Выражения: «столпы Церкви», «звезды Церкви» – не витийство, это канонические, по преданию церковному идущие именования; творцы богослужебных песнопений следуют очень строго за мыслью, духом, образами свято-отеческих писаний, дают очень верное и точное их воспроизведение. (Наряду с настоящим или вневременным: «еси», «есте» встречаем в песнопениях и историческое: «был еси», «были есте»).

«Приидите посреде нас невидимо, сподобляюще даров невещественных» – поется апостолам.

«Церкве недвижимии и божественнии пиргове, благочестия божественнии столпи воистинну крепцыи... вашими молитвами соблюдите вся» (священномученникам Клименту, Папе Римскому, и Петру, папе Александрийскому).

«Яко светильника превелика церковь имать тебе паче солнца сияюща» – поется преподобному (кондак св. Льву Катанскому).

Святые, которым посвящены храмы, мыслятся подлинными покровителями своих храмов и участниками молитвенных церковных собраний.

Праздники на земле, по единству Церкви, являются праздниками и на небе. «Господи, в памяти (в дни памяти) святых Твоих вся тварь празднует, небеса радуются со ангелы, и земля веселится с человеки» (субб. гл. 4, всем святым). Конечно, пасхальные песнопения выражают эту мысль общения и единения в радости в наиболее совершенном виде.

Молитва – общая: небесных и земных. О мучениках поется: их «кровьми церковь Твоя украсившися, теми вопиет Ти». «С ними (со святыми) и мы поем: отец наших Боже, благословен еси»; «просветите сердца с вами поющих: отец наших Боже, благословен еси».

Только при такой духовной близости возможен тот венок молитвенный, когда мы, земные, просим Господа принять молитвы святых небесных о наших братьях усопших. Когда мы просим Богородицу и ангела хранителя охранять нас не только теперь, на земле, но и некогда на Страшном суде, мы этим выражаем веру в единство церковного бытия ²⁵.

Разумеется, в песнопениях нередко говорится отдельно о Церкви небесной. «В Церковь ную священно вшел еси» (священномученику) и др.

Сама небесная Церковь представляется как бы небосводом в единой великой Церкви. «Честную твердь церковную, яко звезды величайшия, просвещаете присно и верныя озаряете, мученицы божественнии, Христови воини» (общая служба мученикам). «Яко звезды многосветлыя мысленно возсиявши на церковней тверди всю тварь просвещаете» (общая свящ-муч-м).

Так молящаяся Церковь отодвигает завесу между землей и небом, чтобы духовное небо стало открытым перед Ее взором. И сама мысль о возможности проникнуть в небо духовное своим взором наполняет душу верующего радостью. Земля освещается не только солнцем, но и светлостью бессмертия, излучающеюся от ликов небесных святых. Идея бессмертия здесь не отвлеченна, она предметна, конкретна и потому жива и крепка у верующого православного христианина, определяя его сознание и его действия. Потому так полна церковная радость в праздник Воскресения Христова, залога нашего всеобщего воскресения.

Здесь, в богослужении, ключ к углублению в жизнь Церкви. Здесь поучаемся воочию, что для этого именно Церковь нам и дана, чтобы отрывать нас от земли, возносить к небу, поставлять пред престолом Божиим, соединять с ликами святых. Богослужение – добрый учитель предметов богословских, сад отеческого насаждения, полный плодов; остается собирать их, питаться ими ²⁶.

Церковное самосознание всегда было таким, каким оно являет себя в православном восточном богослужении. В первенствующей Церкви, хотя тогда не было еще развитого чина богослужебного, сознание и чувство связи с небесною Церковью было особенно сильно, так как само пребывание в теле, на земле, ощущалось христианами как преходящая ступень в большей степени, чем ныне.

Не полагаясь всецело на авторитет протестантского ученого Рудольфа Гарнака в его суждениях о первенствующей Церкви, считаем, однако, не лишним привести ее общую характеристику, данную им. «Если мы, – пишет Гарнак, – сравним Церковь середины 3-го века с тем состоянием, в каком находилось христианство на 150–200 лет раньше, то мы найдем, что теперь есть действительная религиозная организация, между тем как раньше были общины, которые верили в небесную Церковь, земным отобразом коей они были, стремились дать ей некоторое выражение простейшими средствами и, как странники и пришельцы на земле, жили в будущем» ²⁷.

Мысль, что «вышний Иерусалим... – «мати всем нам» (Гал.4:26), конечно, всегда была жива в Церкви. Не случайным был обычай совершать Евхаристию на гробах мучеников в первенствующей Церкви. Нужно только вдуматься в его значение. Чем он вызывался, как не общностью сознания у христиан того времени, что их хвалы и молитвы Богу соединяются с хвалами и молитвами мучеников, которые, хотя и отошли видимо, но невидимо пребывают с ними? То же можно сказать и о молитвенных собраниях в дни памяти мучеников.

Св. Игнатий Богоносец (1-ая четверть 2-го века), отправляясь в далекий Рим на ожидавшую его там мученическую смерть, с особым умилением просит верующих молиться о нем не только до отшествия его ко Господу, но и после его кончины, и выражает твердую веру, что верный в Иисусе Христе Отец «исполнит и его и их прошения».

А после мученической кончины св. Игнатия, когда одни из христиан, наблюдавших растерзание его зверями, увидели его во сне своем внезапно восставшим и обнимавшим их, другие же молящимся, а иные орошенным потом, как бы после великих трудов, и представшим Господу, – то, по их собственным словам, они заметили себе день и час, дабы, собираясь во время его мученичества, иметь общение с подвижником и доблестным мучеником, поправшим диавола. По свидетельству древних актов, «оставшиеся от тела его твердейшие части были собраны и отвезены в Антиохию и положены в льняные ткани, как неоценимое сокровище». И впоследствии св. Иоанн Златоуст, когда служил пресвитером в Антиохии, описывал в похвальном слове Игнатию это перенесение как шествие, подобное триумфальному: «жители городов, начиная от Рима, преемственно принимали тогда и несли на раменах своих до здешнего города» возвращающиеся останки святого мученика, «восхваляя увенчанного победителя и прославляя подвижника»; а с того времени... блаженный Игнатий не переставал, отпуская домой приходящих к нему, исполнять их благословения, дерзновения, бодрости и великого мужества» – свидетельствует Златоуст, основываясь на сказаниях церковных. Так было живо сознание связи живых и отшедших.

В том же втором столетии церковь Смирнская, сообщая о мученической смерти своего епископа Поликарпа, пишет о нем в послании: он, «восприяв венец нетления, веселится ныне с апостолами и всеми праведниками, славит Бога и Отца и благословляет Господа нашего, Вождя душ наших и Пастыря Вселенской, Кафолической Церкви».

Чины древних литургий, например, литургии св. Ап. Иакова Праведного, совершаемой и ныне в Иерусалиме в дни его памяти, свидетельствуют о памятовании древними христианами усопших праведников как продолжающих жить во Христе. Св. Кирилл Иерусалимский, рассказывая, как совершается преданный от древних времен чин литургии в Иерусалимской церкви, между прочим говорит: «по совершении духовной жертвы бескровного служения, над умилостивительной сей жертвой умоляем Бога об общем мире Церкви... Потом вспоминаем и прежде усопших патриархов, пророков, апостолов, мучеников, чтобы Бог, по молитвам и предстательству их, приял наше прошение».

Св. Киприан Карфагенский (2–3 в.) в таких словах изображает небесное жилище отшедших в вере. «Мы отечеством своим почитаем рай; патриархи стали уже нашими родными: почему же не спешим скорее увидеть свое отечество, приветствовать родных? Нас ожидает там великое множество любезных нам, ждет многочисленный сонм родителей, братьев, детей, кои, не страшась уже за свою безопасность, заботятся еще о нашем спасенин! Увидев их, обнять – о, какая это радость для них и вместе для нас! Какое там веселие в царстве небесном, где нет уже страха смерти, какое высочайшее и всегдашнее блаженство при вечной жизни! Там славный лик апостолов; там сонмы радующихся пророков; там бесчисленное множество мучеников, увенчанных за победу в борьбе и страдании; там торжествующие девы, воздержанием победившие вожделения плоти; там восприявшие награду благотворители, которые, снабжая пищею и щедрыми даяниями нищих, земные наследственные сокровища свои перенесли в сокровищницы небесные. К ним то поспешим, возлюбленнейшие братья, с неудержимою любовью, с пламенным желанием быть скорее с ними, скорее прийти ко Христу».

По Клименту Александрийскому (2-й в.), Церковь есть постоянно возрастающий организм, есть «тело». Церковь должна быть чистою и непорочною как невеста Христова. Но полного совершенства верующие достигнут лишь в Церкви небесной, где нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всем Христос. Церковь на земле есть только «отображение» Церкви небесной. И существующая в Церкви иерархия, получившая свое начало от Христа и апостолов, состоящая из епископов, пресвитеров и диаконов, устроена по подобию небесной. Апостолов Климент называет двенадцатью основными камнями небесной церкви и сравнивает их с двенадцатью знаками зодиакального круга. И при этом, по Клименту, Церковь не есть чисто невидимая и духовная, а получила свое историческое начало и устройство от Иисуса Христа и апостолов и непрерывно сохраняет в неизменном виде все это драгоценное наследие открыто и видимо для всего мира, из коего она собирает достойных членов для Царствия Божия.

Церковная мысль нашла себе правильное выражение в этом вопросе и у Оригена, не всегда в своих других суждениях строго православного. По его пониманию, отшедшие в небесную Церковь святые не прерывают своего общения с Церковью воинствующей, а напротив, более глубокое и деятельное участие принимают в ее судьбах, чем какое принимали во время земной жизни, как равно и о судьбах сей Церкви больше на небе знают, чем сколько знали, бывши на земле. Потому что все святые, живя в раю, как бы в некоторой школе, более и более усовершаются в знании не только прошедшего, но и будущего, открываемого им вездеприсущим Иисусом Христом, на что указывал апостол, когда говорил: «влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше» (Флп.1:23), будучи уверен при этом в том, что, возвратившись ко Христу, он яснее узнает причины всего происходящего на земле, относительно ли человека, или души человеческой, или ума».

«Апостол» – говорит Ориген, – «называет нас общниками и святых. И не удивительно. Ибо если говорится, что мы имеем общение с Отцем и Сыном, то как не имеем его и со святыми, не на земле только, но и на небе находящимися, когда Христос кровию Своею умиротворил небесное и земное, чтобы земное ввести в общение с небесным? Истину сего очевидно показывает Господь, когда говорит, что радость будет на небесах об одном грешнике кающемся (Лк.15:7). Если святые в будущей жизни видят лицом к лицу то, что в настоящей видели только «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1Кор.13:12), то нельзя допустить, чтобы они не на такой же степени стояли и в отношении к другим добродетелям, когда там они усовершаются в том, что стяжали в настоящей жизни. Одна же из главных добродетелей, по слову Божию, есть любовь к ближнему, которую, необходимо думать, усопшие святые имеют к подвизавшимся в настоящей жизни в большей степени, чем те, кои помогают немощным в борьбе, будучи сами слабы; ибо не здесь только иcполняется посредством братской любви сказанное: «страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (1Кор.12:26) – но и о любви отшедших из сей жизни должно сказать: «(у меня) забота о всех церквах: кто изнемогает, с кем бы я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» (2Кор.11:28–29) ²⁸.

Конечно, наиболее выразительно и постоянно высказывается идея небесно-земной общности церковной в дальнейший период после эпохи гонений, когда получена была свобода воздвигать храмы, прославлять открыто мучеников, совершать в память их торжественные празднования. Не будем приводить здесь многочисленные свидетельства на эту тему, какие находятся у великих святителей и у учителей церкви 4–5-го веков. Укажем лишь два-три образца их. Но поскольку речь идет об эпохе вселенских соборов, то, помимо святоотеческой письменности, уместно здесь привести также отрывок из речи императора Константина Великого, которою был открыт Первый Вселенский собор; император был тогда еще не крещеным и по роду своих занятий, казалось бы, не имел возможности углубиться всецело в истины христианства; однако с горячими, искренними, от сердца идущими словами он высказал перед отцами собора не только свою любовь к Церкви и жажду видеть церковное единение и мир, но и свое исповедание веры. Он начал речь следующими словами:

«К спасению рода человеческого праведный и всемогущий Бог уготовал много славных путей, и между ними самый славный и самый благолепный есть тот, которым Он собрал всех нас в святой кафолической Церкви, как бы в некоем Владычнем жилище веры – это выше всякого чуда. С одной стороны, мы видим, что вершина этого жилища касается звездного сияния, с другой – примечаем, что основания его, уже при самом начале дела, манием Божественным пустили корни столь глубоко и прочно, что может чувствовать это вся вселенная. Двенадцать столпов неподвижных, белейших снега, силою божества нашего Искупителя, непрерывно поддерживают учение веры» В этих начальных словах речи содержится исповедание «кафоличности», в смысле всеобъемлющого тела Церкви, как бы простирающегося до звезд, под Главою Господом; равным образом, дано понимание «апостольского» признака Церкви: апостолы не только «были», но и остаются нерушимыми основаниями Церкви.

Вернемся к отцам Церкви.

Вот слова Златоуста:

«Опять память мучеников, и опять праздник и духовное торжество. Они страдали, и мы радуемся; они подвизались, и мы ликуем; их венец – и общая слава, или лучше, слава всей Церкви. Как же, скажешь, это может быть? – Мученики суть наши части и члены: но «аще страждет един уд, с ним страждут вси уди; аще ли же славится един уд, с ним радуются вси уди» (1Кор.12:26). Венчается голова – и остальное тело ликует. Один делается победителем на олимпийских играх – и весь народ веселится и принимает его с великою славою. Если же на олимпийских играх получают такое удовольствие те, которые нисколько не участвовали в трудах, то тем более это может быть по отношению к подвижникам благочестия. Мы ноги, а мученики – голова; но «не может рещи голова ногам: не требе ми есте» (1Кор.12:21). Прославлены члены, но превосходство славы не отчуждает их от союза с остальными частями: ибо тогда особенно они и славны, когда не чуждаются союза с ними... Если Владыка их не стыдится быть нашим Главою, то тем паче они не стыдятся быть нашими членами, ибо в них выражена любовь, а любовь обыкновенно соединяет и связывает разобщенных, несмотря на разность их по достоинству» (св. Иоанн Злат. Похвальное слово св. мученику Роману).

«Что такое едино тело?» – беседует Златоуст в другой раз. – «Верные всех мест вселенной, какие только существуют, существовали и будут существовать. Равно и те, которые до пришествия Господня угодили Богу, суть едино тело. Почему? Потому что они знали Христа» (на Посл. к Ефес. бес. 10).

Блаж. Августин писал: «Церковь небесная покровительствует, как и должна, странствующей части своей: ибо та и другая – одна по наследию вечному, одна и ныне по любви, и вся устроена на служение Богу». У него же читаем: «Под Церковию не разумейте одних тех, которые начали быть святыми по пришествии и рождении Господа: к Церкви принадлежат все святые, которые когда-либо были».

«Ибо души благочестивых усопших» – говорит он в другом месте, – «не отходят от Церкви, которая является царством Христовым. Посему и на алтаре Господнем совершается память их в принесении Тела Христова... Почему бы это совершалось, как не потому, что верные даже после смерти остаются членами Ее (Церкви)?»

Примером живого чувства близости небесных святых к братьям на земле может служить молитвенное обращение отца Церкви 4-го века св. Григория Нисского к мученику Феодору в тяжелое время для восточной Церкви и государства: «Ходатайствуй за отечество у общего Царя и Господа. Нам угрожают величайшие опасности... Воин, сражайся за нас! Мученик, предстательствуй с дерзновением за твоих соотечественников! Хотя ты в другом мире, но всегда знаешь о напастях и нуждах человеческих. Испроси нам мир, чтобы наши святые собрания не прекращались... Молим тебя, не лиши нас и впредь твоего покровительства. Если нужно ходатайство еще более сильное, собери лики мучеников, твоих братий, и помолись со всеми вместе. Молитвы многих праведников покроют грехи народов» ²⁹.

После приведенных святоотеческих мыслей о Церкви полезно будет вернуться назад к эпохе, тесно примыкающей к апостольской, и воспроизвести вкратце образные представления Церкви, данные в замечательном памятнике первой четверти второго столетия «Пастыре» Ерма, написанном на греческом языке в Риме. «Пастырь» пользовался в древнее время во всей церкви большим уважением; св. Климент Александрийский ссылается на него, как на «Писание», и называет богодухновенной книгой; так же относится и св. Ириней, выражаясь о нем: «хорошо говорит Писание». Св. Афанасий и Иероним называют ее просто «полезною». «Пастырь» был читаем и уважаем и в Римской церкви; но уже в 4-м веке, составляя свой каталог церковных писателей, Иероним отметил о ней: «у латинян почти неизвестна». По-видимому, причиной перемены отношения к нему в Риме было несоответствие образа Церкви в «Пастыре» с тем более узким представлением о Церкви, какое стало постепенно утверждаться на Западе. Между тем, эта книга обращает на себя особое внимание по возвышенному учению о Церкви. Вместе с тем, по своим аскетическим и моральным воззрениям она очень совпадает с духом восточного подвижничества последующих веков.

Церковь представлена в «Пастыре» в ряде видений Ерма, точнее – явлений ему во сне. Сначала Она предстает пред ним в образе старой женщины, причем явившийся прекрасный юноша объясняет Ерму, что эта старица есть Церковь Божия и «так как сотворена Она прежде всего, то и стара; и для Нее сотворен мир». Сама старица, далее, показала Ерму другой образ Церкви. Великая башня воздвигалась на водах. Много народа участвовало в ее построении. Одни подавали камни из глубины вод: эти камни гладкие, все как один. Другие подавали из земли: одни камни были годные, другие откладывались или откатывались. Старица объяснила Ерму. Башня, говорит она, это я, Церковь. Строится на водах, ибо ваше спасение совершается через воду. Строящие башню шесть юношей – первозданные ангелы-строители; прочие тоже ангелы, но они ниже первых. Камни квадратные и белые – апостолы, учители, епископы, диаконы, непорочно ходившие в святом учении Божием. А камни, извлекаемые из глубины и полагаемые в здание, аккуратно входящие в стройку, это суть те, которые уже умерли и пострадали за имя Божие. Откладываемые это те, которые согрешили и желают покаяться. Падающие около воды, но не скатывающиеся в воду, – те, которые желали креститься и не исполнили желания из-за привязанности к земным благам. Крестившись, они, если и пострадают, пойдут в иное, низшее место.

В одном из многих других видений Ерм видит двенадцать гор (обозначающих народы на земле) и среди них на площади поля камень огромный, белый, выше этих гор, квадратный, такой, что мог бы держать всю землю, древний. Прекрасные строители, между ними двенадцать прекрасных дев, строят башню на большом камне; в самом камне, ниже постройки, есть дверь, как бы недавно сделанная и сияющая светлее солнца. Пастырь говорит ему: «чего не можешь понять, за то не берись как будто бы был мудр; но проси у Господа, чтобы, получивши смысл, понять это». И далее объясняет видение. Камень и дверь – это Сын Божий. Он древнее всякой твари и присутствовал на совете Отца Своего о создании твари. А дверь в Нем новая потому, что Он явился в последние дни и стал дверью для желающих спастись и войти в Царствие Божие. Башня – Церковь. Строители – ангелы. Девы – силы Сына Божия. Башня строится не самой земле, а на камне: «имя Сына Божия велико и неизмеримо, оно держит весь мир». Камни, взятые из глубины в здание, – первые десять, положенные в основание, обозначают первый век (по мнению толкователей, это десять допотопных патриархов, по Бытия 5-й гл.), следующие 25 – второй век мужей праведных (очевидно, ветхозаветных); 35 следующих обозначают пророков и учителей благовестия Сына Божия. Почему камни эти были извлечены из глубины? Им необходимо было пройти через воду, чтобы оживотвориться (т. е. получить дары благодати Крещения без телесного погружения). Зачем в построении сделана остановка? Чтобы соблазнившиеся покаялись; к ним послан ангел покаяния.

В одном из видений явившийся Пастырь показывает ему много деревьев с опавшими листьями, казавшихся как бы засохшими; все они походили одно на другое. «И сказал мне: видишь эти деревья? Вижу, говорю я; они похожи одно на другое и сухи. Он в ответ сказал мне: эти деревья служат образом людей, живущих в этом мире. Почему же, господин, спросил я, они как бы засохли и похожи одно на другое? Потому, говорит он, что в этом веке не видны ни праведные, ни нечестивые люди: одни походят на других. Ибо настоящий век есть зима для праведных, которые, живя с грешниками, по виду не различаются от них. Как во время зимы все деревья с отпавшими листьями сходны между собою, и не видно, которые из них действительно засохли и которые свежи – так точно в настоящем веке нельзя распознать праведных и грешных, но все похожи одни на других». «Как во время лета свежие деревья отличаются от засохших плодом и листьями, так в будущем веке праведные от нечестивых различаются блаженством».

Как видим из представленных отрывков «Пастыря», Церковь здесь изображена как единое – в мире небесном и земном – целое, воздвигаемое на едином основании – камне Господе Иисусе Христе ³⁰.

Церковь именуется в славянском переводе Символа веры «соборной», в греческом тексте – кафолической. Какое значение имеет это слово?

Греческое слово «кафоликос», до того редко встречающееся лишь у античных философов (так, Эпикур говорит о «кафолическом мышлении»), христиане избрали для обозначения нового понятия, присущего только христианскому сознанию, для выражения исключительного, необыкновенного, вселенского характера Церкви как общества, непохожого на все иные человеческие организации. В древних Символах веры неизменно есть определение: «кафолическая». Так, в Иерусалимском символе: «и во Едину Святую Кафолическую Церковь»; в Символе, принятом в общее употребление в Римской Церкви: «во Святую Кафолическую Церковь, святых общение»; равно и в послании Александра еп. Александрийского (перед Первым Вселенским собором): «исповедуем также Едину и Единственную Кафолическую Фпостольскую Церковь, никогда не одолимую»; у Климента Алексадрийского: «одна только древняя кафолическая Церковь, в единстве одной только веры»; то же в приведенном отрывке из речи императора Константина и в других памятниках.

В древнехристианской письменности этот термин впервые встречается в начале II века, именно у св. Игнатия Богоносца: «Где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь», пишет он, вкладывая, очевидно, тот же смысл целостности, что и в другом выражении того же послания: «в едином теле Церкви Его». В «Мученических актах Поликарпа» Христос назван Пастырем сущей по вселенной (икумени) кафолической Церкви.

Находится этот термин и в Апостольских постановлениях (в 8 кн.), и у Климента Александрийского, у блаж. Августина, тоже указывающого в нем смысл целостности; наконец, он неизменно встречается в актах Вселенских соборов.

Лежащее в корне этого слова греч. местоимение «олос» (весь), без определяемого слова, т. е. в значении существительного («то олон») значит: «все», «целое»; а во множ. числе ср. рода («та ола») обозначает: «все», «совершенно все»; «каф ола» – по всему целому («ката», как представка, выражает полноту или усиление действия, совершенство качества). Таким образом, «кафолический» имеет значение: «всеобъемлющий», собирающий все воедино. В древнехристианской письменности Христос называется «Димиургос тон олон» – Содетель всяческих³¹.

Наряду с этим термином употреблялось в значении «вселенский» слово «икуменикос». Когда жизнь вызвала потребность, по примеру апостольского собора и по духу соборности, общецерковных съездов православных епископов для точного определения истин христианской веры и для установления канонов-правил церковного управления, – то эти соборы получили наименование «икуменических» – вселенских: «икуменикос синодос», собор епископов со всех мест земли. «Икумени» (подраз. «ги» – земля) – обитаемая или населенная земля, вселенная, – в частности, земля известная грекам и затронутая их цивилизацией, у позднейших – «орбис террарум». В латинском языке не нашлось соответствующих терминов, и западная церковь оставила у себя греческое слово «католический», свидетельствуя этим особенность его значения. Но в практике «католический» стали переводить как «повсеместный».

Достойно внимания то, что в Символе, принятом к общему употреблению в Западной Римской церкви, читается: «во святую кафолическую Церковь, святых сообщение». В православном понимании это значит: кафоличность выражается в общении святых; Римские же катихизисы «святых сообщение» рассматривают в особом отделе, вне зависимости от кафоличности, а слово «кафолическую» понимают как повсеместную.

В славянском языке термин «соборный», как видим, употребляется в двух значениях: кафолический и икуменический. Значение слова «соборный» в Символе веры – самое широкое, оно никак не совмещается с узким смыслом «соборов», как высшого церковного органа или формы церковного управления. «Не посмею сказать» – пишет русский православный мыслитель и преданный сын Церкви А. С. Хомяков, – «глубокое ли познание сущности Церкви, почерпнутое славянскими первоучителями из самих источников истины в школах Востока, или еще высшее вдохновение, ниспосланное Тем, Кто один есть Истина и Живот, внушило передать слово «кафолический» словом «соборный»: но утверждаю смело, что одно это слово содержит в себе целое исповедание веры». Действительно, славянские переводчики передали нам понимание, что кафоличность не есть только повсеместность, а равно, не есть только соединение, но есть объединение вокруг одного центра или единение всех во Христе ³².

Идея кафоличности переносит мысль православного христианина к образу Церкви, даваемому в расположении частиц, вынимаемых из просфор для св. Евхаристии, на св. дискосе (ср. о. Иоанн Кронштадтский. Мысли о Церкви и богослужении). В центре дискоса полагается Святый Агнец, по сторонам же частица в честь Богородицы и частицы в память сонмов святых, именно: Предтечи и всех пророков, сонма апостолов, сонма святителей, сонма мучеников и мучениц, сонма преподобных мужей и жен, сонма целителей – бессребренников, наконец, равноапостольных, праведных и всех святых; в нижней части круга полагаются частицы за живых – иерархов и верных и частицы за умерших. Здесь, таким образом, весь собор Церкви вокруг Агнца Христа: небесные, и земные, и в покаянии усопшие; участие в церкви бесплотных ангелов, хотя не представлено на дискосе в богослужебной практике русской церкви (оно представлено в практике греческой церкви), зато полно выражается в литургических молитвах.

Кафоличность становится не столько пространственным признаком, отвечающим на вопрос «где?» – «повсюду», сколько внутренним свойством Церкви, отвечающим на вопрос «как?» – «в неразрывном единении со всем целым». И на этом основании данный термин может прилагаться и действительно прилагается не только к целому, но и к каждой его части, подобно тому, как мы называем пшеницей и массу ее, и небольшое количество; и хлеб, растущий в поле (Церковь на земле), и собранный в житницу (небесная Церковь). Так это и есть в терминологии церковной: часть Церкви, находящаяся в единстве со всей Церковью, является «кафолической». В актах Вселенских соборов встречаем этот термин в приложении, как к отдельным митрополиям, так даже к небольшим епископиям, территориально незначительным. Примеры из древних документов: «Константин Август (Великий) – Александрийской кафолической церкви» (увещательное послание против Ария). В актах Третьего Вселенского собора, среди подписей епископов о низложений Нектария: «Евтихий, св. Божией кафолической и апостольской Церкви в Феодосиополе», «Нектарий, епископ кафолической церкви в Синее». То же и в актах последующих Вселенских соборов.

Подобное применение слова «кафолический» было, очевидно, причиной и того, что епископы церквей вне пределов позднейшей Византийской империи – грузинский, сирский, армянский – сохранили до настоящего времени титул «католикосов».

Конечно, самое понятие «кафоличность» не ограничивается одной только идеей общности двух областей единого Тела Христова. Кафоличность проникает Церковь во всех направлениях. В этом понятии содержится также идея единения и общения членов земной Церкви между собой во Христе. Далее, сюда входит мысль о полноте и цельности всей церковной жизни. Сама вера христианская и учение христианское от древности назывались кафолическими. Так, у св. Кирилла Иерусалимского: «Кафолической (Церковь) называется потому, что находится во всей вселенной от конец до конец земли и потому, что учит кафолично и без недостатков всем догматам». В обычном церковном языке выражение «кафолическая вера» указывало на чистоту учения Церкви, в противоположность ересям. Но какой был первоначальный толчок к такому сочетанию слов? Естественно думать, что оно подчеркивало всеобъемлемость веры христианской, всеобъемлемость мировозрения христианского, соединяющего в одно целое учение о небесном и земном.

Смысл возвышенного понятия «кафолический» стал затемняться особенно на Западе, где оба понятия, кафолический и икуменический, передавались одним словом – «универсалис».

Когда в шестом веке титул «икуменического» был усвоен, по желанию императора, константинопольским патриархом, это вызвало горячие протесты со стороны епископов Рима, увидевших в этом титуле знак нечестивого превозношения, тогда как его значение по существу – территориальное. И восточные епископы, да и сами императоры, вынуждены были объяснять, что этим титулом имеется в виду обозначить лишь административные полномочия патриарха царьградского как епископа царствующего града, первенствующего среди всех епископов Востока, восточной экумени Римской империи. «Когда я, находясь в Константинополе» – пишет уже в восьмом столетии папе Иоанну VIII его римский библиотекарь, – «часто осуждал греков за это слово и упрекал их в тщеславии и гордости, то они возражали, что они не потому называют патриарха вселенским, – «икуменикос», что многие перевели словом «универсалис» – чтобы он был епископом над всем миром, но потому, что он имеет начальническую власть над одной частью мира, в которой обитают христиане. То, что греки называют вселенною, – «икумени» – у латинян обозначает не только мир, – «орбис» – но также и всякое жилище или обитаемое место» («Предисловие Анастасия библиотекаря к документам Седьмого собора»).

Постепенное сведение смысла слова «кафолический» на Западе к значению вселенскости территориальной имело неблагоприятные последствия для Церкви. Когда, с объявлением свободы христианства и быстрым его распространением в массах народных, стало замечаться понижение в этих массах нравственного христианского уровня, то еретики пелагиане (5 в.), понявши кафоличность в смысле территориальной вселенскости, выдвинули положение: «если Церковь кафолична, то она не свята; если она свята, то не кафолична», т. е. расширение количественное и территориальное отрицательно отражается на качественной стороне. Это было прямым выражением потери ими понятия кафоличности. В самой западной Церкви понятие это свелось к значению универсальности земной. По определению Римско-католических катихизисов, «кафоличность Церкви выражается в том, что истинная церковь обнимает все народы и обряды и распространяет веру во всех концах земли», или «что она способна принять в свое лоно все народы», «что она имеет стремление распространиться по всему миру», «что нет ни одного уголка земли на земном шаре, где бы не считалось хоть несколько членов Римской Церкви» ³³.

В протестантстве понятие «католический» было и остается заброшенным, и редко слово это встречается в терминологии протестантской. В ученом протестантском мире, разумеется, есть стремление ухватить его древний, основной смысл. Вот как определяет его один из современных протестантских ученых, сторонник сближения этих исповеданий с древними историческими церквами, в немецком протестантском богословском словаре.

«Кафоличность Церкви состоит для кафолического сознания в божественном универсализме видимо-невидимого, естественно-сверхъестественного организма, который явлен Христом; в организме Церкви он продолжает свою мистическую любовь. Кафолический обозначает для кафолического сознания полноту, целость, всесторонность, гармонию, равновесие. Кафолический человек есть тот, кто – несмотря на раскрытие своих индивидуальных качеств – постоянно ориентируется на целое, подчиняет себя общему и смиренно склоняется перед сверх-индивидуальными, объективными нормами истины и жизни.»

«Как противоположность кафолическому сознанию представляется кафоликам сознание еретиков, которое ставит выше общего церковного опыта индивидуальный опыт».

«Глубокая трагедия кафоличности, как многие глашатаи кафолической идеи признают сами, состоит в том, что эмпирические (т. е. фактически существующие) церкви представляют божественную кафоличность и универсальность только неполно и в помутненном виде, отчего кафоличность существеннр страдает. Вне-римские кафолики убеждены в том, что в нынешней Римской Церкви невозможно полное развитие кафолической идеи. Специфически римское в нем, юридически-иерархическое начало является для него, с одной стороны, согласимся, вспомогательным средством церковной универсальности и единства; с другой стороны, однако, оно становится тормозом для кафолического и затемняет сокровенные элементы христианской идеи. Несоответствие между «Римский» и «кафолический» служит причиной постоянного кризиса в Римо-Католической Церкви» (Гейлер).

Истолкование понятия «кафолический» в смысле «внутренней связи» находим и в новейшей римско-католической литературе, именно, в недавно вышедшем труде пат. де-Любак «Католицизм». Здесь автор истолковывает католицизм как социальную идею, только такую социальную идею, цели которой лежат в вечности, и противопоставляет ее утопической земной идее коммунизма. Вот некоторые из его мыслей.

Падение человечества в Адаме внесло разобщение не только с Богом, но и между самими людьми, потому целью искупления было не только вернуть людей к Богу, но вернуть их также к их духовному единству. Целью Церкви является «завершить» в той степени, в коей это возможно, дело воссоединения, «начатое» Христом, восстановить потерянное единство и собрать всех вместе в одно целое. «Это есть основное значение слова кафолический. Кафоличность Церкви не зависит от географии или статистики». «Тот факт, что миссия Церкви распространяется на всю человеческую расу, – и есть то, что делает ее кафолической». «Церковь была уже кафолической в первую Пятидесятницу, – выражает автор свою мысль сходно со словами нашего А. С. Хомякова, – как она была или будет в день своей наибольшей географической экспансии». Святые таинства Церкви нужно рассматривать как средства не только приближения к Богу, но и социального сближения христианского общества. Эта последняя роль таинств часто пренебрегается, или, еще чаще, ей дается только второстепенное внимание в современном католическом богословии. Равным образом, признает автор, слишком широкое место дается церковному авторитету и прерогативам иерархии, а главное папству, тогда как духовное единство членов мистического Тела остается забытым.

Как видим оба автора, протестантский и римо-католический, ставят своей задачей дать углубленный смысл рассматриваемому понятию. Однако оба они оставляют без внимания ту существеннейшую сторону его, какая заключается в общении земного стада Христова с небесной Церковью ³⁴.

Достойно внимания, что в восточном православном богословии не находим выработанных логических определений Церкви. И в «Точном изложении Православной веры» преп. Иоанна Дамаскина (8 в.), большом труде, представляющем собой систему догматического богословия, нет ни отдела о Церкви, ни определения понятия о Церкви; здесь найдем только названия: «Церковь», «кафолическая Церковь», «святая кафолическая и апостольская Церковь». Да и легко ли дать определение – всеобъемлющему, кафолическому, составляющему жизнь в Боге?

Необходимость формулировать логическое определение Церкви возникла во второй половине нашего тысячелетия, когда Православная Церковь нашла нужным дать свой голос в догматической полемике между Римской Церковью и появившимся на Западе протестантством и высказать свое отношение к последнему. Католичество учило о видимой Церкви под главенством папы; протестантство – о невидимой или духовной церкви на земле под Главою Христом. Православное богословие имело задачей подчеркивать а) истинность и благодатность видимой земной организации Церкви, в противоположность протестантству, и б) возглавление Церкви Самим Господом Иисусом Христом, в противоположность римскому учению о видимой главе Церкви. При некотором разнообразии словесных выражений, Церковь определяется обычно как «Общество людей, объединенных верою, священноначалием и таинствами под единою Главою Христом».

Хотя для полного понятия Церкви в этом определении недостает указания на общение со святыми как на необходимый признак Церкви, однако, тем более важно подчеркнуть, что древнецерковное, святоотеческое понимание Церкви как небесно-земного целого, всегда оставалось и остается в православном церковном сознании.

Это видно хотя бы из приведенной в начале этого изложения выдержки из Послания Восточных Патриархов, а также из другого положения оттуда же: «Так как главою Вселенской Церкви не может быть смертный человек, то Главою ее является Господь Иисус Христос». Ясно, что здесь Церковь на земле мыслится в неразрывном единстве с небесной.

Богословская мысль Русской Православной Церкви сохраняет то же возвышенное понимание соборности или кафоличности Церкви.

Святитель Тихон Задонский (18 в.) учит нас направлять все наши мысли и желания к небесному Иерусалиму. «Христианское отечество есть небо, где слава Небесного Отца, Которому они молятся: «Отче наш, иже еси на небесех» (Мф.6:9; Лк.11:2); где преславный дом Его, в котором «обители многи суть» (Ин.14:2), где град великий Иерусалим, имущ славу Божию... Оком взираем и воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе... Откуда должно часто «возводить очи наши к Живущему на небеси» (Пс.122:1) и просить помощи от Него, да укрепит нас в подвиге нашем и подаст нам «течение скончать, веру соблюсти» (2Тим.4:7) и прийти в оную «страну живых». «Горняя мудрствуйте, а не земная» (Кол.3:2).

Св. Тихон Задонский обычно определяет Церковь как «Тело Христово духовное» и часто напоминает своим читателям апостольское изречение: мы – «сожителие святым и приснии Богу» (Еф.2:19). «Желают люди в доме красном и богатом жить: ты желай и тщися в дому Божием жить, иже есть церковь Бога жива, и быть сожителем святым и присным Богу (I Тим. 3, 15.). Се есть желание христианское! Се есть прекрасный и пребогатый дом!» (св. Тихон «Сокровище духовное, от мира собираемое». 46) «Желание»).

Анатолий, архиепископ Могилевский (19 стол.) в «Беседах о вере православной» поучает:

«Веруем и во Едину Святую Кафолическую и Апостольскую Церковь; исповедуем же, что Она едина потому, что истинно верующие во Христа, в каких бы веках ни жили, составляют одно духовное Тело, которое, как таинственное Тело Христово, имеет одну Главу Христа Спасителя и одушевляется одним Духом Божиим. Веруем, что Церковь есть святая, потому что, будучи освящена учением, страданием и кровию Иисуса Христа, постоянно освящается еще молитвами и благодатными таинствами Нового Завета. Признаем, что Церковь кафолическая, или вселенская, потому что она не ограничивается никаким местом, ни временем, ни народом; но заключает в себе истинно верующих из всех мест, времен и народов (Гал.3:9–28). Именуем Церковь апостольской и православной, или право верующей, потому что, хотя она, как здание Божие, не может иметь другого основания, кроме Иисуса Христа, однако же утверждается на учении всех апостолов и пророков, которое Церковь неизменно проповедует в их смысле и разумении (Еф.2:19–21), сохраняя притом непрерывно от самих Апостолов преемство даров Духа Святого через священное рукоположение своих пастырей и учителей».

Можно было бы дать богатое собрание подобных определений кафоличности церковной из многочисленных записей поучений русских святителей и проповедников прошлого и текущего столетий.

«Пространный православный катихизис» (митр. Филарета) дает следующие определения. «Что такое Церковь? Церковь есть от Бога установленное общество человеков, соединенных православной верой, законом Божиим, священноначалием и таинствами». В ответе на вопрос: «Что значит веровать в Церковь?» читаем: «Во вторых, Церковь, будучи видима, поколику она есть на земле и к ней принадлежат все православные христиане, живущие на земле, в то же время есть невидима, поколику она есть и на небеси, и к ней принадлежат все скончавшиеся в истинной вере и святости».

«Существует ли также единство между пребывающей на земли и небесной Церковию? Без сомнения существует, как по отношению их к единой Главе, Господу нашему Иисусу Христу, так и по взаимному общению между той и другой». «Средством этого общения служит молитва веры и любви». «Почему Церковь называется Соборной, или что то же, кафолической или вселенской? Потому что она не ограничивается никаким местом, ни временем, ни народом, но заключает в себе истинно верующих всех мест, времен и народов».

То же о соборности Церкви – в Катихизисе митр. Антония.

О. Иоанн Кронштадтский, поучая, что «Церковь есть видимый союз Бога с человеками, царство Божие на земле», при этом с особой любовью и особенно часто говорит о Церкви в ее полном кафолическом, небесно-земном единстве.

«При совершении литургии весь род человеческий православный приводится к единому знаменателю, т. е. единому телу Христову (Церковь есть Тело Христово) и к единой Главе – Христу, а совершающие усердно, с глубокой верой и правдой в сердце, эту Божию всемирную службу – действуют спасительно и подвизательно на всю кафолическую Церковь, на все три колена: небесное, земное и преисподнее. О! Дай Бог совершать эту службу всегда благоговейно, чистым сердцем, объемля сердцем всю полноту Церкви!»

«Церковь есть дом Божий: в ней Господь, Глава всех святых, на небеси торжествующих и на земле жительствующих и подвизающихся, и все – члены Его; Един Дух Божий всех оживляет, освящает, утверждает. В сем дому Божием все близки между собою, как члены друг к другу, все здоровые и немощные члены, небесные и земные, помогают друг другу; земные молят небесных о помощи, небесные умоляют о них Господа, и таким образом великая милость Божия обильно проливается на Церковь, на всю полноту Ее. Церковь земная и в прежние роды и теперь исполнена чудес Богоматери и разных святых».

«Церковь состоит из святых с Главою Христом, и потому мы ежедневно воспеваем и прославляем, просим в молитвах свв. Божиих угодников быть нашими предстателями; но и мы – сочленение Церкви Божией – друг другу помогаем». «Признавай, что все святые – старшие братья наши во едином дому Отца Небесного, которые с земли перешли на небо, и всегда они в Боге с нами и постоянно нас учат, руководят к жизни вечной, посредством составленных ими церковных служб, таинств, обрядов, поучений, установлений церковных, как – постов, праздников – и, так сказать, вместе с нами служат, поют, говорят, поучают, помогают нам в разных искушениях и скорбях; и призывай их как живущих с тобою под одним кровом; прославляй, благодари их, беседуй с ними, как с живыми – и ты будешь веровать в Церковь» (О. Иоанн Кронштадтский «Что значит веровать в Церковь? Мысли о Церкви и православном богослужении»).

В заключение выдержек приведем мысли о. Иоанна о том, как святые близки нам:

«Святые близки к верующим сердцам и, как самые искренние и добрые друзья, в минуту готовы на помощь верным и благочестивым, призывающим их верой и любовью. За земными помощниками надобно большей частью посылать и ожидать иногда долгое время, когда они придут, а за этими духовными помощниками не нужно посылать и долго выжидать: вера молящегося в мгновение может поставить их у самого сердца твоего, равно как и принять по вере нужную помощь, разумею, духовную. То, что говорю, говорю с опыта. Я разумею частое избавление от скорбей сердечных предстательством и заступлением святых, особенно же предстательством Владычицы нашей Богородицы. Может быть, скажут на это некоторые, что тут действует простая вера или твердая решительная уверенность в своем избавлении от скорби, а не заступление святых пред Богом. Нет. Из чего это видно? Из того, что если я не призову в сердечной молитве известных мне (не различая никого) святых, если не увижу их очами сердца, то и помощи никакой не получу, сколько бы не питал уверенности спастись без их помощи. Я сознаю, чувствую ясно, что помощь я получаю от имени тех святых, коих призываю, ради живой моей веры в них. Это дело бывает так, как и в обыкновенном порядке вещей земных. Я сначала увижу своих помощников сердечной верой, потом, видя, прошу их тоже сердцем, невидимо, но внятно самому себе; затем, получив невидимую помощь, совершенно неприметным образом, но ощутительно для для души, я вместе с тем получаю сильное убеждение, что эта помощь именно от них, как больной, исцеленный врачом, бывает убежден, что он получил исцеление именно от этого врача, а не от другого, и не сам собою, а именно от врача. Все это делается так просто, что нужно только глаза – видеть» («Моя жизнь во Христе») ³⁵.

Церковь святая.

Какой отрадой для христианина, утешением его духу должно быть сознание, что он находится в великом святом Божием доме соборной или вселенской Церкви, принадлежит к единой кафолической семье, спаянной одной мыслью хвалы Божией и общим чувством любви к Богу и в Боге, что он духовно дышит воздухом неба!

Святитель Тихон Задонский мыслью о вселенской Церкви Христовой наполняет слова 14-го и 83-го псалмов:

«Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни. Сердце и плоть моя возрадовастася о Бозе живе. Ибо птица обрете себе храмину и горлица гнездо себе, идеже положит птенцы своя, – олтари Твоя, Господи сил, Царю мой и Боже мой. Блажени живущии в дому Твоем! В веки веков восхвалят Тя!»

«Се есть желание христианское! Се есть прекрасный и пребогатый дом!» – наставляет святитель ³⁶.

Дыхание Церкви – святость. Она сама по себе есть то, к чему жаждет приобщиться по свой природе человек. Во все времена человечество искало ее, и без нее было бы пусто и холодно в мире. В христианстве было в тысячах примеров, что человек ради нее отказывался от всех земных привязанностей. Ее свет влечет издалека, и чем она явственнее, тем человеку радостнее. Потому-то и спокойно христианину в лоне Церкви, что здесь ощущается излучение и теплота святости. И он стремится особенно в те храмы, и в те места, и к тем людям, где он мог бы прикоснуться к ней в большей степени, как к источнику целебной воды.

И нигде не найдем истинной, подлинной святости, кроме как в Церкви. Она собой проникает Церковь, она дыхание Ее. Одно нужно, чтобы воспринять ее: войти не только телом, но и духом в Церковь; как горлица у карниза алтаря, найти себе гнездо в Церкви. Тогда вера проста, чиста и ясна. Тогда уму не нужны, излишни логические доводы: ощущение, что мы – в Церкви Христовой, само говорит душе.

В душе каждого из нас, принадлежащих к Церкви, есть точка, уголок, невидимое пространство святости. Душа каждого человека – «по природе христианка»; но наши души в Церкви освящаются Ее святостью, святостью Церкви. Свята каждая благоговейная мысль о Боге и о Божием, святы и сердечная молитва, и искреннее покаяние, и бескорыстное движение усердного сердца к ближнему.

Все это есть уже действия Духа Святого в Церкви. Само желание благодатного освящения и страх Божий, отличающие благочестивую волю, суть дары Духа. Ибо мы уже привиты Духом Святым в Крещении к древу Церкви; «печатью Духа Святаго» запечатлены в миропомазании.

Святые семена, святая прививка. Они должны прорасти и «возрастать» в нас, по апостолу (2Пет.3:18) (ап. Петр), и принести плод. Какой? «Плод ваш есть святость, а конец – жизнь вечная» (Рим.6:22), – «святость , без которой никто не увидит Господа» (Евр.12:14) (ап. Павел), – «чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак.1:4) (ап. Иаков); «по примеру призвавшего нас Святого, и сами будьте святы во всех поступках, ибо написано: будьте святы, потому что Я свят» (ап. Петр); «будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Мф.5:48) (слова Господа в Евангелии).

Святость есть назначение личности.

Святость есть назначение Церкви.

Церковь есть свята не отчасти и не тем только, что «освящается таинствами», в которых действует благодать Божия. Святость сама есть дело Церкви, суть Церкви, Которая создана Господом и организована в себе – «к совершению святых».

Кто же осмелится заменить это призвание Церкви каким нибудь другим, как это часто слышится в наше время? Кто вправе земную, хотя бы и самую возвышенную, но побочную цель поставить на первый план, отодвинув эту прямую цель, простую и ясную, к которой должны быть устремлены, в виду ее величия и ее трудности, все усилия христианина и его матери-Церкви? И не является ли сам по себе этот принцип – служение единой цели святости – пробным камнем для определения подлинности Христовой Церкви среди обществ христианских? ³⁷

Церковь – обладательница величайших духовных сил. О них в терминах Слова Божия говорится: «преизбыточествующая сила» (Еф.1:19), «божественная сила» (2Пет.1:3), дающая «все потребное для жизни и благочестия» (2Пет.1:3); но чаще всего – словом, рассыпанным по всем апостольским писаниям: «благодать»: «обилие», «изобилие благодати», «преизобилующая благодать», «благодать воцарилась», «престол благодати» (см. особенно Рим.5:2–21).

Этим обилием насыщена Церковь. Это дары Святого Духа. «Святому Духу всякая всеспасительная вина: аще кому Сей по достоянию дхнет, скоро вземлет от земных (желаний), – восперяет, возращает, устрояет горе» (воскр. антиф. утр.).

Божественные силы проявляются в Церкви в знамениях и чудесах. Ими озарено начало Церкви на земле, согласно обетованию Спасителя: «Уверовавших же будут сопровождать сия знамения». И как тогда, после дня Пятидесятницы, «много чудес и знамений совершилось через апостолов в Иерусалиме» (Деян.2:43), так и впоследствии эти явления никогда не прекращались в Церкви, «назидая... в страхе Господнем,... при утешении от Святого Духа» (Деян.9:31) в дни спокойного течения церковной жизни. И эти явления не раз умножались особенно тогда, когда Церковь переживала периоды бедствий, гонений, страданий – как переживает она бедствия и ныне, имея для укрепления верных приводящие в благоговение знамения, в виде обновления святых икон и многие и многие другие. И сколько православных христиан могли бы рассказать и рассказывают о явных проявлениях воли Божией, помощи и милости Божией в их жизни, особенно – в пережитых опасностях и бедах!

Благодать освящения и укрепления подается в разнообразных священнодействиях и молениях церковных, главнейшие из коих Церковь именует таинствами, так как освящение и укрепление наших душ и тел совершается в них таинственно через видимые действия ³⁸.

Чтобы учить, нужно самому быть ученым; чтобы богатить – самому быть богатым. Чтобы возводить к святости и совершенству – самому быть святым и совершенным.

Церковь свята своей Главой, Господом Иисусом Христом. Свята присутствием в Ней Духа Божия. Но свято и само тело Церкви, Ее состав, Она свята в своих членах небесных и земных. Состав Церкви двойной: «святые» и «призванные святые».

«Совершенное» тело церковное составляют святые Божии, от всех времен, от всех родов избранные: патриархи, пророки, апостолы, мученики, святители и преподобные, бесплотные силы и над всеми общая наша молитвенница Пресвятая Богородица – вошедшие в радость Господа своего, оставившие нам образ подвигов своих и готовые, в чем сами искушены были, и нам напаствуемым помогать. Они – «достигшие», они победители, торжествующий Сион, центр Церкви. Ими в собственном смысле оправдывается именование церковного тела святым. Они – осуществление слов апостола: «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за Нее, чтобы освятить Ее, очистив банею водною, посредством слова, чтобы представить Ее Себе славною Церковию, не имеющею пятна, или порока, или чего либо подобного, но дабы Она была свята и непорочна» (Еф.5:25–27). Они освободились от всякого пятна и порока, они совершенные «плоды Церкви».

Славно достижение зрелости духовной; но полно надежды и младенчество при попечении матери. Есть выражение: святое младенчество. Есть святость и в духовном младенчестве: святость не того всего, что остается от испорченности нашей природы, что идет от мира, нечистое и греховное; а заложенного Церковью святого семени христианства.

Церковь есть мать, родившая своих духовных чад для Царствия небесного; воспитательница, ведущая их к зрелости духа, в мужа совершенна, в меру полного возраста Христова. Она дает пищу обильную, среди которой каждый найдет себе питание по возрасту: как некогда и апостол питал одних, как новорожденных младенцев, «молоком, а не твердою пищей» (1Кор.3:2), а для других, совершенных, предлагал «премудрость Божию, тайную, сокровенную» (1Кор.2:7). Отец Церкви Мефодий Патарский, живший в III веке, писал: «Церковь в собственном и точном смысле есть мать наша, некоторая сила, нечто отличное от детей, сила, стремящаяся к просвещению». «Несовершенные и еще лишь начинающие спасительное учение возрастают и образуются – как бы в материнском чреве – от более совершенных, пока они, достигнув зрелости возрождения и по преуспеянии потом сами сделавшись Церковию, будут содействовать рождению и воспитанию других детей во вместилище души, как бы в утробе, непреклонно осуществляя волю Слова». Прошли века, – и тот же образ матери-Церкви слышим в храмах часто из уст проповедников: «мать-Церковь зовет нас», «учит нас». Подобными словами выражает эту мысль в 19 веке епископ Феофан Затворник: «Церковь есть лоно материнское, зачинающее, образующее, взращающее и совершающее каждого христианина – как в лоне природы разные твари засеменяются, прорастают, растут, возрастают и плодоносят во славу Божию. Как нет жизни и живых существ вне природы, так вне Церкви нет духовной жизни и духовно живущих лиц. Почему быть в Церкви, в живом с Нею сочетании и союзе есть неотложное условие для желающих жить духом и в христианской преуспевать жизни».

Мать-Церковь совершеннее своих детей – «призванных святых». Мать эта – Церковь в своей Главе, в благодати Духа, в личностях, просиявших за все время Ее бытия, во всех священных и святоотеческих писаниях, в великих примерах христианской жизни, в богослужении. Как дети чувствуют себя уверенно и безопасно, держась за руку матери, так христиане – под сенью Церкви, держась за руку Церкви. Святые покрывают нас, как крыльями, своей близостью к Господу. Некогда Аврааму было обещано, когда он просил Ангела о пощаде Содома, – если в нем найдется хоть небольшое число праведников: «и ради десяти не уничтожу города сего» (Быт.18:32). Так святые оберегают мир. Св. Ефрем Сирин так славит пустынножителей: «Они были прекрасным зерцалом для всех видевших их. Один из них мог умолить Бога за многих людей, а двое в состоянии были предстательствовать перед Богом в святых молитвах и праведно умилостивить человеколюбивого Бога даже за тысячи людей». И преподобный Серафим Саровский наставляет: «стяжи дух мирен, и около тебя спасутся тысячи».

Предстательство святых о мире грешном, особенно Богоматери, Которая, как говорится в одной из наших молитв: «подражает Божию человеколюбию и молящися не престает» – вот тот смысл, какой содержится в выражении: «святыми спасется мир». Братолюбие святых идет навстречу человеколюбию Спасителя.

Искание близости к нам праведных людей имеет не только это побуждение, чтобы быть под их покровом, но и другое – их светом просветиться самим, их добродетелью заразиться, в лучах их праведности возрастать. Истина, известная еще из Ветхого Завета: «с преподобным преподобен будеши, и с мужем неповинным неповинен будеши, и со строптивым развратишься». Души людей несколько напоминают сообщающиеся сосуды; благоухание одних само собою отражается на других. Праведно живущие люди – живые маяки на пути христианском. Стоят ли эти избранники на верху горы, будучи святителями – епископами; скрылись ли они от мира в пещерах, в пустынях, в глубине лесов ради подвига; или укрываются среди толпы, живя «в миру», – отсвет от их личной праведности бросается далеко. Христиане легко узнают их: по чистоте и светлости их душ, переходящей почти в зрительное ощущение, по духовности, пробивающейся под нищетным прикрытием, по мирному духу, проникающему в души приходящих к ним, по учительности их, обнаруживающей знание ими глубин души человеческой, и нередко бывают свидетелями их чудотворений и прозорливости. Люди инстинктивно сознают, что пребывание праведника в обществе благословенно для общества и что сама способность их видеть праведность спасительна для них самих, как и Господь сказал: «принимающий праведника во имя праведника получит награду праведника» (Мф.10:41) ³⁹.

Далек от евангельской правды тот взгляд, для известной части современного христианского общества обычный, по которому христианство состоит в дружном сотрудничестве и взаимопомощи на пути к всеобщему благополучию и созданию довольства для всех на земле. Фактически, такая цель есть общий комфорт и для всех сытая жизнь. Христианская цель иная и путь иной. Путь мира – комфорт, путь христианства – крест: невольный ли, безропотно принятый жизненный крест или свободно взятый на себя по своей вере подвиг и хождение «узким путем». Правда, многие отталкиваются от такого понимания христианства, как от устаревшего и отжившего «византийского», монашеского восточно-аскетического направления. Главную цель христианства они переводят на социальное строительство. А между тем, христианство – все в личном подвиге. «Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10:38). «Те, которые Христовы, плоть свою распяли, со страстями и похотями» (Гал.5:24). «Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы нетленного... И потому», о себе замечает апостол, «усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не оказаться недостойным» (1Кор.9:25–27). Христианство – в бодрствовании, в ожидании евангельского Жениха: «и блажен раб, егоже обрящет бдяща»; оно в «стоянии на посту», по выражению «Пастыря» Ерма, или короче, в «посте», в очищении себя телесном и духовном. «Всем тленным, братия, пренебрегать должно, заботиться же об одной жизни», наставляет преп. Ефрем Сирин, разумея под «жизнью» вечную жизнь.

Аскетический взгляд всегда был одинаково присущ Церкви. Если мы ныне слышим, что он чужд современности, что наше время требует от Церкви иного подхода к жизни, чтобы эту жизнь оно могло завоевать и руководить ей, то на это можно ответить, что таков он был всегда: во все времена «чужд миру». Об этом говорят древнейшие памятники церковной письменности, как напр., т. н. «Учение двенадцати апостолов» и «Пастырь» Ерма. Св. Климент Александрийский (ум. в 215 г.) пишет: «если мы хотим служить Богу и маммоне, то это беcполезно для нас. Этот век и будущий – два врага. Мы не можем быть друзьями обоих» ⁴⁰.

Пользуясь советом ап. Павла «иметь доброе свидетельство от внешних» (1Тим.3:7), т. е. от лиц, не принадлежащих к Церкви, приведем характеристику жизни в первенствующей Церкви, данную неверующим Эрнестом Ренаном в книге «Апостолы». Он пишет:

«Первая церковь в Иерусалиме носила чисто монастырский характер... Идеал евангелической жизни – монастырь, но не монастырь, запертый решетками в виде тюрьмы, как в Средние века, с разделением полов между собою, но убежище среди мира, приют для духовной жизни, свободная ассоциация, или маленькое дружное братство, которое проводит вокруг себя черту для отграничения себя от мирских забот, нарушающих свободу Царствия Божия... Впоследствии монастырская жизнь пыталась восстановить за свой счет этот первобытный идеал, об осуществлении которого уже не мечтала общая церковь... Когда целые страны приняли христианство, организация первых церквей стала утопией, и соответствующий ей порядок укрылся в монастыри. В этом смысле иночество является лишь продолжением первобытных церквей. Монастырь – необходимое последствие христианского духа; христианство не может быть совершенным без монастыря, так как только в нем может осуществиться евангельский идеал» (Э. Ренан. «Апостолы», главы V и VII).

Ясное новозаветное учение: «дружба с миром есть вражда против Бога» (Иак.4:4), «кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1Ин.2:15) – навсегда осталось принципом Православной Церкви, свидетельством чего является широкое распространение в ней богатой аскетической православной литературы, а затем тот факт, что монастырь был и остается средоточием и руководителем церковной жизни в сфере богослужебной, нравственного благочестия и общего строя христианской жизни, как то: праздников, постов, храмового устройства, наконец стороны вероучительной, как защитник неповрежденной православной истины.

Православное сознание отрицает взгляд, утвердившийся в западном христианстве, по которому для среднего христианина достаточно соблюдения одних норм «естественного» нравственного закона, только для «совершенных» предлагаются высшие другие; отрицает деление на «естественное нравственное право», обязывающее всех, – и на необязательные «евангельские советы». Разве призыв Спасителя «идти за ним» не обязателен для каждого последователя Его? Но как раз с этим призывом были соединены слова Спасителя богатому юноше, называемые «советом»: «продай имение твое и раздай нищим» (Мф.19:21).

Спросят: разве этим высоким требованием Церкви, находящим отклик только в немногих, не оставляется без внимания все человечество, занятое по необходимости своими земными жизненными интересами? Очевидно, не оставляется без внимания. Церковь не пренебрегает нами, слабыми, и о слабейших еще более заботится, по апостолу: «и которые (члены тела) нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения» (1Кор.12:23). Церковь только утверждает, что Ее дело среди человечества достигается не снижением образца, данного в Евангелии, не компромиссом между идеалом и действительностью, не переносом границы между добром и злом на несколько ступеней ниже, а несением высоко светоча веры и подвига. Тогда нам, немощным, отставшим и грешным, становится очевидным факт, какое далекое расстояние отделяет нас от того пункта, где мы должны быть, как тусклы наши световые точки рядом с высокими светочами праведных, пусть даже и немногими среди нас, как низко стоим мы. Тогда в нас рождается чувство мытаря, который не смел поднять глаз к небу, но бия себя в грудь говорил: «Боже, милостив будь ко мне, грешному» (Лк.18:13). А подобное сознание и настроение есть уже стояние на пути ко спасению.

Сохранять границу между Церковью и «миром», не смешивать уставов Церкви с обычаями мира, как бы «уходить» от мира – не значит предоставлять его самому себе. Не значит – «под разными поводами благочестия, аскетизма и прочего отдавать мир в руки «князя мира сего» – как бросают укор враги «аскетизма», высказывающиеся по церковным вопросам. Нет, это значит сокрушать Крестом врага и власть его в мире. Слава и завоевания Церкви в истории определяются не победами Церкви в борьбе за свою руководящую роль в мире и не соперничеством с государственными и мировыми правителями; этапы Ее славы в истории – это мученичество, потом пустынничество и отшельничество и самоотверженная борьба за сохранение чистоты христианской истины. И этим Она завоевывает мир. «Если праведник идет к миру, мир уходит от него; а если он уходит от мира, мир идет за ним», говорит один из наших святителей. Изречение это оправдалось в истории Руси буквально: вслед за уходящими в далекие дебри севера подвижниками совершалось в истории Руси постепенное заселение северных ее областей. При этом колонизационный дух народа сопровождался не одичанием, а укреплением религиозным. А о том, какое влияние на общество приобретали люди личной святостью при полном смирении, говорят факты нашей родной истории: влияние преп. Феодосия Печерского (XI век) на князя, на народ и на княжескую дружину, государственное служение, исполненное из глуши обители преп. Сергием Радонежским, и многие другие примеры ⁴¹.

Церковь, по слову апостола, должна предстать перед Христом «не имеющею пятна, или порока» (Еф.5:27), быть святой и непорочной. Но разве все в ней свято? Разве нет в ней человеческой греховности и несовершенства?

Да, грех окружает и сопровождает нашу жизнь, и «если говорим, что не имеем греха, обманываем сами себя, и истины нет в нас» (1Ин.1:8). При этом Церковь не отлучает от Себя и никогда не исключала совсем даже тяжких грешников кающихся, даже убийц лишь отлучала от Причастия на известные сроки. Она анафематствует только лжеучителей и ересеучителей. И много греха царит в нашем т. н. христианском обществе.

Далее, помимо человеческой греховности, несовершенство иного рода сопровождает церковную жизнь: неизбежная материальность бытового свойства, общая всему земному миру, если и не греховная, то и не святая, каковы: имущество, деньги, деловодство, суды, награды и титулы – все это тоже именуемое «церковным», но далекое от высоких целей Церкви в Ее существе.

Кроме того, неизбежными также оказываются в жизни Церкви по тем или другим причинам разные церковно-общественные нестроения, разногласия, расколы, потрясения, падения многих в результате гонений на Церковь, слабости и падения иерархических лиц. В истории христианства видим рядом с светлыми, блестящими периодами периоды туманные, а в Средние века, не только на Западе, но и на Востоке, под турецким владычеством, мрачные.

Наконец, не один раз вторгались в Церковь ереси, производя в Ней страшные опустошения. Арианство свирепствовало долго и после его осуждения Первым Вселенским собором. Несторианство, а за ним монофизитство волновали Церковь больше двух столетий. Иконоборчество потрясало Ее более ста лет. При поддержке императоров ереси, казалось, не раз торжествовали победу, а защитники истины оставались в меньшинстве.

Но не задевается и не затемняется святость великой кафолической Церкви всеми этими и подобными им явлениями. Не только потому остается Церковь чистою, что Глава Ея свята, Глава Господь и что Ее освящает Дух Святый и Его благодать. Она остается непорочной и в своем теле, в своих членах. Она свята своей основой – небесными сонмами и соборами святых и ангелов. Свята она и в земной своей части: «мы» принадлежим к кафолической, вселенской Церкви – но наши грехи Ей не принадлежат. Мы принадлежим к Ней своей лучшей частью, той ветвью чистой или веточкой, которою мы привиты ко Христу и в которую достигает благодатная струя. Но наши интересы и дела житейские и плотские остаются вне Церкви. Мы можем внести с собою в храм или в дом сор и грязь, но они продолжают быть ненужными и чуждыми там, будут ли они выметены тотчас или позже. Золото остается золотом и тогда, когда оно еще находится в песчаных россыпях; будучи в очищенном виде, в слитках, оно не различается в своем достоинстве в зависимости от того, из богатых или небогатых россыпей добыто оно. И пшеница на поле остается пшеницей, если среди нее есть и плевелы: плевелы будут после жатвы отделены, отсечены и сожжены. Так же, захваченное неводом, по притче Господней, доброе отбирается, а худое выбрасывается вон. И купец, по другой притче, найдя в поле сокровище и покупая это поле, оставляет без внимания, может быть, и некоторые дурные качества этого поля – ради найденного сокровища.

Что здесь сказано о членах Церкви, то относится и к Церкви в целом. Все несовершенное, земное, грубо материальное, не имеющее самостоятельной нравственной ценности, сопровождавшее временную сторону церковной жизни, не существует для вечности, оно представляет собою то поле, где зарыто ценное сокровище, но само поле этого сокровища не составляет. Только при суженном понятии Церкви, если понимать под кафоличностью только Ее распространенность по земному шару, нравственное несовершенство членов Церкви способно вызывать смущение и быть поводом к богословским затруднениям. Это видим на деле в истории христианства. Достойно внимания уже то, что вопрос, как понимать святость Церкви, был предметом богословских недоразумений именно на Западе. И святость Церкви там впервые истолкована как «святость церковных таинств», что крайне ограничивает Ее признак: «святая».

На этой почве возникли ересь монтанистов и ряд расколов.

Когда в результате гонений в древней Церкви появилась потребность снисхождения к падшим, монтанисты (3 век) усомнились в святости Церкви, принимающей и терпящей у себя бывших отступников. Не поняв истинной кафоличности Церкви, с реальным сочетанием в ней небесной и земной частей, они рассуждали, что нужно искать какой-то иной Церкви, не Той, Которая у них перед глазами, а свободной от греха и грешников, отвергли видимую Церковь и создали учение о Церкви на земле, но духовной, невидимой. Это повлекло отвержение ими всех видимых форм благодатно-церковной жизни. Церковь осудила это учение как ересь.

Новациане (3 в.), исходя из тех же поисков святой, безгрешной Церкви на земле, пришли к иному выходу. Они попытались составить видимое святое общество с иерархией, священнодействиями и догматами веры христианской, параллельное кафолической и апостольской Церкви, но от Нее отделенное и лишенное кафолического преемства. Свою «церковь» они надеялись сохранить чистой, без греха, подлинно святой, оградив ее строгими церковно-дисциплинарными мерами. В основе этого течения был дух самонадеянности и самомнения. Это было раскольническое движение, и Церковь отнеслась к нему снисходительнее, чем к монтанистам, но осудила как раскол.

Подобным образом рассуждали и действовали донатисты в IV столетии и пелагиане в V веке.

Те же причины – сомнение в святости видимой «католической» Церкви – привели на переломе средних и новых веков к уходу из Римской Церкви Лютера и к возникновению всего современного протестантства. Сама мысль протестантства пошла по тем же двум окольным дорогам в поисках святости Церкви: одна дорога – в форме строгого и жестокого нравственно религиозного режима, как это было у кальвинистов в Женеве в 16 ст.; другая – в принятии учения о невидимой, существующей на земле таинственно, за завесой видимых разобщенных многих церквей, одной святой Церкви. Последняя форма получила в протестантских исповеданиях преимущественное признание.

Такой ход мыслей православному Востоку чужд. Известно, что нестроения в церковной жизни на Востоке происходили не на почве вопроса о грехе и святости, а на почве еретических заблуждений в учении о Лице Иисуса Христа и в других догматических вопросах этой области.

Впадение в ересь поместной церкви – вот что ведет к потере ею святости. Что же касается личной греховности человека, то, как свидетельствует история подвижничества, чем более христианин духовно возвышается, тем яснее и острее становится в нем сознание своей нечистоты и греховности. Разрешение этой внутренней своей коллизии он находит только в крепкой молитвенной надежде: «недоставшее да восполнит безмерная благость Твоя, паче же и все, понеже и всего воистинну отстою». И в ответ он слышит голос Церкви, ободряющей его, что Господь, подобно «любочестивому владыке», «и дела приемлет, и намерение целует, и деяние почитает, и предложение хвалит» (св. Златоуст), что пришедшего на делание в одиннадцатом часу принимает так же, как и начавшего от первого часа. С таким светлым упованием в великом и святом Доме Божием дано жить нам. Такова великая семья чад Божиих, где духовно богатые не смотрят ни на чью духовную бедность. Здесь страх Божий; но здесь же и вера в милость Божию, и готовая помощь совершенных-небесных слабым-земным: Церковь в полноте даров Духа Святого и в полноте Ее святости.

Церковь едина.

«Веруем во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь». Церковь – одна, единственна. В греческом тексте Символа веры единство выражено числительным количественным «одна», т. е. не две, не несколько: а) одна внутри себя, не разделенная; б) одна, рассматриваемая извне, не имеющая рядом с собой какой-нибудь другой. Слово «одна» исключает множественность.

В чем выражается единство – единственность Церкви? В понимание этого вводит нас ап. Павел в послании к Ефесянам:

«Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; Один Господь, одна вера, одно крещение, Один Бог и Отец всех, Который над всеми, и чрез всех, и во всех нас» (Еф.4:4–6) ⁴².

Таким образом, единство Церкви состоит не в объединении разнородного, не в мистической связи разно-верующих христианских обществ, а во внутреннем согласии и единодушии; иначе говоря, в органическом единстве целого. Одна вера у всей Церкви, одна надежда, одно тело. Этим определяется православный взгляд на принадлежащих и не принадлежащих к Церкви.

Если Церковь одна, то и едина с небесной, хотя и не слита с Ней. Иначе две Церкви, два тела Христовых. Едина и в своей земной части, целостна в себе. Быть членом единой Церкви, Христовой Святой Кафолической и Апостольской, значит быть духом и телом в едином Доме Божием с апостолами, пророкамими, мучениками и святителями Церкви всех веков, подвижниками и праведниками, мироносицами и равноапостольными женами, мученицами и женами преподобными и праведными, находясь хотя и в разных областях, но с ними в живом общении молитвенном, славя Бога в единении с ними. Быть членами единой Церкви – значит иметь одно вероучение и общее согласие, хранить нерушимо церковное предание всех предыдущих веков и сохранять апостольское иерархическое преемство. Это значит находиться в ограде Православной Церкви .

Да не подумает кто-нибудь, что внимание, любовь и обращение к святым Божиим в Доме Божием отвлекает мысли и сердца от Самого Хозяина Дома. Нет, общение со святыми есть только приобщение земных к их небесному хору прославления Пресвятой Троицы, жизнь с ними под Единою Главою Господом Иисусом Христом, от Которого, говоря словами апостола, «все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви» ⁴³.

«Истинные христиане» – поучает святитель Тихон Задонский, – «со Христом, яко тело с главой духовне соединены суть, о котором соединении прекрасно и утешительно святой Златоуст беседует тако: Смотри, Христос есть Глава; мы же тело. Может ли убо быть какое между телом и главою расстояние? Той Жених, мы же невеста. Той Пастырь, мы же овцы. Той Путь, мы же идущии. Мы Церковь, Той же Всельник. Той Первенец, мы же братья. Той Наследник, мы же снаследницы. Той Живот, мы же живущии. Той воскресение, мы же востающии. Той Свет, мы же просвещеннии. Сия все соединения являют (Златоуст, беседа на 1 Кор.). Но как со Христом, так и друг с другом, яко единого тела уды и едину Главу Христа имущии, соединены суть христиане. Отсюду последственно такая должность (единения) требуется от христиан друг другу» (Святитель Тихон Задонский «О истинном христианстве»).

Господь Иисус Христос есть великий и вечный Первосвященник Церкви Своей. Он есть «Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов, Который отворяет – и никто не затворит, затворяет – и никто не отворит» (Откр.3:7).

Он есть «Пастырь Добрый», «Единый Пастырь единого стада», и у нас нет рядом с Ним другого единого пастыря. «Иисусе, добрый Пастырю Твоих овец» – молимся мы ежедневно в наших домашних молитвах. Священномученик Игнатий Богоносец, муж апостольский, епископ Смирнский, называет Господа «Епископос аоратос» – «Епископ Невидимый». «Начальником пастырей» называет Его ап. Петр: «когда явится Пастыреначальник, вы получите неувядающий венец славы» (1Пет.5:4). «Мы имеем Пастыря овец великаго» – пишет ап. Павел, – «нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто пред очами Его: Ему дадим отчет» (Евр.4:12–13). «Христос как Сын в доме Его (Отца), дом же Его – мы» (Евр.3:6) ⁴⁴.

И потому Церковь Православная не может признать еще и другой главы Церкви единой, земной главы, «заместителя Христа на земле», или «наместника Христа», «викария Христова», «вице-Христа». Все эти наименования: «наместник», «викарий» Христов совершенно чужды слову и духу Священного Писания и преданию древней Церкви. Православная Церковь отвергает как самый принцип викариатства Христова, так и все те силлогистические построения, какие созданы римской властью и богословами ее для того, чтобы оправдать неограниченную власть в церкви и придать силу Божественного авторитета власти римского епископа. Совершенно очевидно, что признание второй главы Церкви Христовой нарушает идею единства Церкви: церковь земная, без небесной, становится самодовлеющей, законченной от низу до верху организацией, нуждающейся только в мистическом сообщении Святым Духом благодати Божией. Это организация, лежащая своим основанием в римском епископе и имеющая в нем свое завершение. И чем крепче сковывается цепь логических построений, укрепляющих идею папства, тем выше становится стена, отделяющая земную организацию Римской церкви от единого небесно-земного Дома Церкви Божией.

34-ое правило «Апостольских правил», самого древнего канонического сборника, гласит: «Епископам всякого народа подобает знати первого из них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творить без рассуждения всех, да тако будет единомыслие». Этим правилом, а также 37-м, определяется управление в Церкви Православной; они полагают в основу церковного управления соборное начало.

Таким образом, соборность проникает все тело и жизнь Церкви: во-первых, Ее вселенское, кафолическое бытие; во-вторых, Ее область икуменическую, земную, выражаясь в епископских регулярных соборах, а затем в поместных соборах и, при необходимости, Вселенских; в-третьих, весь церковный строй и характер церковного управления, чуждый как автократии, так равно и господства безответственной народной массы.

Православная Церковь состоит из ряда поместных церквей. Ее структура и рост подобны строению и росту дерева, которое, питаясь от корня, разветвляется от ствола вверх и вширь и образует своими ветвями вершину, гармонически располагающуюся, но не имеющую одного объединяющого пункта наверху. Отношения поместных церквей созидаются так, как взаимные отношения ветвей: сестры церкви, их дочери церкви – Божия семья. Старшей из всех исторически почитается и всегда почиталась (несмотря на разрушение Иерусалима при импер. Адриане и ее внешнее умаление) церковь Иерусалимская, которую св. Ириней Лионский называет «митрополией граждан Нового Завета», ибо она является «Церковью, из которой вся Церковь возымела свое начало». Второй Вселенской собор в послании к папе Дамасу сообщает: «наконец, для матери всех церквей, церкви Иерусалимской, мы утвердили (епископом) достопочтеннейшого Кирилла». В нашем богослужении она именуется «матерью церквей»: «Радуйся, Сионе, мати церквей, Божие жилище; ты бо приял еси первый оставление грехов воскресением».

Со времени административного объединения поместных церквей первенствующими епископами были на Западе епископы Рима, на Востоке епископы Константинополя.

От первохристианских времен и до наших дней связью поместных церквей и внешним выражением единения между ними было и есть, кроме соборов, то, что Тертулиан (в конце второго или начале третьего века) обозначает словами: «Единство Церкви доказывается общением мира, названием братства и оказыванием гостеприимства» ⁴⁵.

Екклисиа – церковь по своему словесному значению есть избрание, выбор, собрание призванных. Церковь не обнимает собою всего человечества. Она избранница в мире, подобно ковчегу во время потопа, подобно народу еврейскому в мире дохристианском, гора Божия среди гор, новый Сион.

Ее служение в мире не определяется количеством.

Она и не господствует в нем. Церковь по природе кротка. Ее идеальный лик, т. е. представляемый в виде, очищенном от всего, принадлежащего не Ей, а «миру», вторгающегося в Нее, но чуждого ей, – есть кроткий лик Невесты Христовой. Хотя Церковь и на земле может быть названа торжествующей, ибо уже совершена победа над диаволом, злом и смертью, однако здесь, на земле, Ее призвание – воинствование, не плотским оружием, а духовной бранью: сам по себе «мир» вне Христа противостоит ей, оставаясь таким, каким он был при земной жизни Господа. Потому лик Церкви часто бывает и скорбным. Нередко о Ней можно сказать: «беды от сродник, беды от язык», «беды во лжебратии». Много раз обрушивались на Нее силы ада в прошлом; обрушились они и ныне на Русскую церковь и на другие поместные православные церкви.

Св. Григорий Богослов так характеризовал состояние поместной Константинопольской церкви в период между Первым и Вторым Вселенским соборами:

«Нива эта некогда была мала и бедна... Это вовсе не была нива, не стоила может быть ни житницы, ни гумна, ни серпа; на ней не было ни копны, ни снопов, а разве малые и незрелые «рукояти», какие вырастают «на кровех», которыми «не исполнит руки своея жняй»(Пс.128:6–8), которые не призовут на себя благословения мимоходящих. Такова была наша нива, наша жатва! Хотя она велика, тучна и обильна пред Видящим сокровенное,... но она не известна в народе, не соединена в одном месте, а собирается понемногу, «аки собираяй сламу на жатве и яко пародок во объимании винограда не сущу гроздию» (Мих.7:1). Такова была прежняя нищета и скорбь» (из прощального слова св. Григория Назианзина в присутствии 150-ти епископов Второго Вселенского собора).

Многократно бывало в истории, что Господь посылал тяжелые испытания для очищения церквей. «Кого Я люблю, тех и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся» (Откр.3:19).

Не раз омрачалась жизнь Церкви внутренними раздорами и разделениями настолько, что нужно было, по выражению отцов Церкви, «восстанавливать единение». Бывало, что отдельные поместные церкви сдвигались надолго со своего основания. В Откровении св. Иоанна Господь повелевает предупредить ангела Ефесской церкви, той церкви, в которой так недавно ап. Павел «три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждаго» (Деян.20:31), всенародно и по домам, – предупредить, чтобы он покаялся в том, что оставил прежнюю любовь, и творил бы прежние дела: «если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места, если не покаешься» (Откр.2:5); повелевает также написать ангелу Лаодикийской церкви: «как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слаб и наг» (Откр.3:16–17). На все времена оставил тайнозритель в этих словах предупреждение каждой поместной церкви ⁴⁶.

К скорби Церкви, многие области, теряя чистоту исповедания, совсем порвали связь со вселенской Церковью и увлекли с собою других.

Так образовался, рядом с Православной Церковью, широкий мир, по вере христианский, но от нее отделяющийся, нередко с ней враждующий, мир различных исповеданий христианских «не православных». Православная Церковь признает за ним общее для себя и для него имя «христианства». Древняя Церковь не отказывала в этом общем имени тем, кто принимал и исповедывал все учение Церкви, но, как часто бывало в то время, продолжал еще оставаться не крещенным; многие из таких лиц стали мучениками за Христа, крестившись собственной кровью. В наше время принято оставлять его также и за теми, кто крещены и исповедуют веру христианскую, хотя и не чисто и хотя они не принадлежат к Церкви Православной. Второй Вселенский собор в постановлении о способах принятия в Церковь еретиков, говорит, в частности, следующее о монтанистах, не имевших вообще у себя водного крещения: «принимаем их как язычников. В первый день делаем их христианами, во второй оглашенными, потом в третий – заклинаем их с троекратным дуновением в лицо и уши их и заставляем их долгое время пребывать в церкви и слушать Писания; и потом уже крестим их» ⁴⁷.

За некоторыми из этих христианских обществ церковный обычай и богословие сохраняют историческое имя «церквей», именно за теми, которыя были некогда поместными церквами и имели непосредственное или посредственное, через другие церкви, апостольское происхождение, т. е. преемственное епископское рукоположение. Кроме исторического основания, это имя сохраняется из уважения к славному прошлому некоторых из них, в частности, к Римской церкви – ради памяти многочисленных и великих мучеников и мучениц древней церкви, ради славного ее прошлого веков гонений и катакомб; далее, это имя оставляется в неумирающей надежде на возвращение этих церквей к православию и воссоединение с Церковью вселенской; наконец, и потому, что в недрах этих церквей находятся лица, а может быть и массы, христианский душевный строй которых, сознательно или подсознательно, очень близок к православному: примером этого могут служить группы духовных лиц, а с ними и мирян, Римской церкви, выступавших против догматических и других нововведений этой церкви почти на каждом из позднейших ее общих соборов; то же можно сказать и о некоторых ее монастырях с древним уставным строем и т. под. Об отшедших от Церкви Православной нам можно сказать, применяя слова апостола: «отцы наши все были под облаком» первенствующей Церкви, и «все крестились» во Христа, «и все ели одну и ту же духовную пищу, и все пили одно и то же духовное питие, ибо пили из духовного... камня; камень же был Христос» (1Кор.10:1, 2, 3–4) ⁴⁸.

Далее идут христианские общества, или исповедания, потерявшие апостольское преемство церковное. Из них одни стоят ближе к Церкви, сохраняя многие основные догматы христианства; некоторые же другие настолько удалились от учения Церкви, что отвергли и крещение водой и веру в Иисуса Христа как Единородного Сына Божия.

Православная Церковь пережила много тяжелых испытаний и скорбей из за враждебных и наступательных действий со стороны исповеданий неправославных, ставящих целью отторжение православных от Церкви и разрушение православия; бывало, что эти действия шли вперемежку с тяжелыми ударами со стороны мира антихристианского, магометанского, не раз в сопровождении военной силы. Новонарождающиеся секты также ищут для себя сбора в среде тех православных, для кого кажется обременительным и тяжелым иго Христово, хранимое Церковью, и кто ищет «легкой веры».

Что касается отношения самой Церкви к инославному христианскому миру, то Церковь, отрицая всякую ересь по существу, различает эти исповедания по степени их уклонения от истины, принимая обращающихся из них по разному чину, применяя принцип «икономии церковной», по выражению св. Василия Великого, т. е. целей строительства церковного. Так, в упомянутом только что правиле Вселенского собора сказано: «ариан, македониан, савватиан и новациан принимаем чрез миропомазание; евномиан, крещающихся единократным погружением, и монтанистов, и савеллиан и прочие ереси – через крещение принимаем их, как язычников». На Первом Вселенском соборе было сделано постановление относительно новациан, по которому их клирики принимались в Церкви с сохранением сана. Во всяком случае, и признавая крещение вне Церкви, совершенное правильно во имя Св. Троицы, Церковь, устами многих своих учителей и святителей, выясняет, что возрастать духовно во Христе можно только в Церкви, и в этом смысле – о невозможности спасения вне Церкви. Таковы, напр., в древности мысли св. Мефодия Патарского о матери-Церкви, носящей верных сначала как бы в материнском чреве и потом питающей их и врачующей; также Тертуллиана, Иринея, Климента Александрийского и других. Иные христианские общества и сами отрицают принцип возрастания духовного, заменив его мечтательным ощущением мгновенного перерождения; другие не могут дать ему правильного направления, и о них можно сказать словами блаж. Августина: magnae iirеs еt сursus сеlеrrimus, sеd рrаеtеr iiаm (много сил и быстрое движение, но не по должной дороге).

Известно сказание древнего патерика о том, как братия обители стала, ради испытания, обвинять одного брата в разных грехах и брат, не отрицая, все принимал на себя; когда же ему сказали: «ты еретик», – он с возмущеним отверг это обвинение: «нет, я не еретик!»

Св. Киприан Карфагенский писал некоему Антониану: «Ты желал, возлюбленнейший брат, чтобы я написал тебе и касательно Новациана, какую ересь он ввел. Знай же, прежде всего, что мы не должны любопытствовать, чему он учит, когда учит вне Церкви» ⁴⁹.

Так Церковь ограждает от ереси. Она применяет анафемы – отлучения к еретикам, а равно, епитимии – отлучения к грешникам: то и другое – во врачебных целях; первое – для ограждения от болезни тела церковного, второе – для уврачевания самих грешников.

Но Церковь не учит нас произносить суд, принадлежащий одному Богу: миловать для вечной жизни или осуждать к вечной погибели – ни тех, кто в Церкви, ни тех, кто вне Ее; и сама Она этот суд не произносит, научая нас, что «помилование зависит не от желающого и не от подвизающагося, но от Бога милующаго» (Рим.9:16). «Непостижимы судьбы Его и неизследимы пути Его. Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?» (Рим. 11:33–34). «Что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог», рассуждает апостол (1Кор.5:12–13)⁵⁰.

Раздробленность христианства издавна побуждает искать способов восстановить единство.

Со стороны Римско-Католической церкви такое стремление выразилось во втором тыcячелетии в попытках создания «Унии», т. е. присоединения к Римской церкви Православной Церкви и отдельных лиц в виде «Восточного обряда», на условии сохранения восточного уклада церковного и богослужения, но с принятием новых латинских догматов, подчинением папе и признанием его наместником Христовым на земле. Этот принцип соединения носит в самом себе ложное начало, ясное уже из самого выражения «восточный обряд». Этим выражением богослужение и весь церковный строй жизни Восточной Церкви объявляется «обрядом», т. е. одной лишь одеждой (обряд – от слова обряжать, одевать), внешностью, оставленной униатам за цену принятия духа и учения латинской церкви. В Православной Церкви богослужение и связанный с ним церковный уклад составляют содержание и основу церковной жизни. Превращение их через «унию» в «обряд» производит смешение понятий, лишает богослужение его благотворного действия, а души людей лишает благодатного, под его влиянием, возрастания. Уния, таким образом, представляет собой видимость, или имитацию действительного единения.

В протестантстве тоска о церковном единстве приняла в ХХ-м столетии форму экуменического движения. Название «экуменизм» (или икуменизм) с точки зрения церковного понятия говорит о задаче земной вселенскости. Такая задача свидетельствует об искренности протестантства в его признании, что для него, в его нынешнем виде, возможно объединение видимое земное, но не единство кафолическое. При том само слово «единая» в приложении к экуменической «уна санкта» понимается скорее в смысле «объединяющая разное», чем в смысле «единственная». Православные лица, принимающие участие в работах этого движения, – можно заметить, с возрастающей осторожностью, – входят в него, за малым исключением, по собственной или групповой инициативе, на основании прежнего общего приглашения, сделанного всем христианским исповеданиям и церквам. Задача Православной стороны в работах этого движения может быть лишь одна: пользуясь этим форумом или другими средствами, напоминать об единственном возможном подлинном пути христианского воссоединения. Поскольку в движении нередко Православную Церковь именуют почетным именем старшей сестры–церкви, – наш долг напоминать, что у этой сестры есть еще более старшая, и без этой старшей не может быть единой святой Церкви. Сестра эта есть Небесная Церковь. Звать к общению с Нею это и есть указывать единственный истинный путь. И он есть путь кафоличности. Экуменизм может быть полезен только для проведения в жизнь целей временного бытия; но для вечности необходима та вселенскость, где небесное реально соединяется с земным и земное стремится к общению с небесным.

Какую пользу принесли бы православные протестантам своим соединением с ними, не принеся им с собою такой вселенской соборности? И как могли бы они сами вступить в единение с протестантами вне этой соборности? Не значило бы это самим отказываться от единства с небесной Церковью?

Но, понятно, для восстановления общения со святыми для протестантства необходимо обновление живой веры в бессмертие души человеческой и в сознательную жизнь за гробом, так как эта вера там значительно затемнена.

Одновременно с этим, необходимо второе – восстановление в протестантстве апостольского начала Церкви, в виде преемственности священства, и третье – полнота исповедания веры, на основе, выраженной семью Вселенскими соборами.

Как это совершенно очевидно из истории, Православная Церковь не стремится к тому, чтобы «подчинить себе», не ищет блокировок и уний в интересах борьбы на земле, ей совершенно чужд дух империализма. Та часть Православной Церкви, которая обнаружила бы подобные стремления, показала бы, что ее иерархия не выражает подлинного духа Церкви. Православие состоит из ряда независимых административно друг от друга, объединенных внутри себя церквей; она отрицает только эгоистический сепаратизм. Если бы случилось появление новой национальной или территориальной церкви в наши дни, это было бы радостным приобретением в общем составе Церкви, но «практически» оно ничего не придало бы интересам земного существования ни русской, ни греческой, ни иной церкви. Здесь нужна была бы лишь для молодой сестры-церкви руководительница в лице старейшей церкви, как бы ее духовная или крестная мать. Но едва ли такое возникновение сестры-церкви могло бы совершиться в нынешних условиях под влиянием экуменического движения.

Все Символы веры, как древнейшие, так и Никео-Цареградский, неизменно говорят о Церкви как о предмете веры, ставя Ее непосредственно после веры в Пресвятую Троицу: «веруем» – «в Бога Отца», «в Сына Божия», «в Духа Святаго», «во Святую Соборную (Кафолическую) Церковь». Это свидетельствует, что вера в Церковь не иного качества или характера, как это утверждается иногда в инославных изложениях веры, чем вера в Бога. Церковь есть предмет веры, как исключительное явление на земле, таинственное, не земное на земле, как бы схождение неба на землю.

Не обольщает себя православный верующий мыслью, что, принадлежа к Церкви, он уже является членом небесной Церкви. Как было уже сказано в отделе о соборности, знаем и исповедуем, что мы не в обществе «достигших» и не на небе блаженствуем и не вошли в славу Божию; перед нами суд по делам нашим, мы всегда в угрозе падений и отвержения, мы в грехах, мы лишь званные, ищущие наследства – и не пытаемся дерзостной рукой схватить непринадлежащее нам, поставить себя на уровне с написанными на небесах; равно, не низводим святых на уровень земных, подверженных грехам. Не отожествляем и не смешиваем земного с небесным. Мы видим гадательно, небесные же лицом к лицу; мы видим верой, а они видением, мы в надежде, они же в исполнении. Мы стоим ногами на земле, а не в облаках. Верить в свою принадлежность к самой небесной Церкви значило бы отрывать душу от тела и оставлять тело свое вне Церкви.

Если бы допустить мысль, что Церковь странствующая и Церковь торжествующая одно и то же, тогда еретичествующие сказали бы: мы присоединились уже к небесной Церкви, и мы уже являемся вашими братьями, и нам не нужно присоединения к Православной Церкви; мы лишь другой дверью вошли в общий дом небесной Церкви.

Другие сказали бы: мы уже в небесном обществе, мы уже достигли спасения и не подлежим будущему суду, ни частному, ни всеобщему.

Итак, есть различие между Церковью, Которой мы молимся, прося Ее предстательства о нас, и Церковью, о Которой мы молимся и к коей принадлежим.

Но при этом нет разделения. Избегает православное богословие выражения: «церковь разделяется на»; ему утешительно и радостно выражаться: «церковь состоит, слагается из небесной и на-земной», как и апостол выражается: «тело составляемое и совокупляемое» (Еф.4:16). Не претерпевает Церковь «ни смешения, ни разделения» этих двух областей. Если мы не достигаем святых небесных, то зато святые достигают нас. Как изучивший всю науку владеет ее началом; как полководец, вошедший внутрь страны, обладает ее приграничной частью – так достигшие неба имеют в своем обладании пройденное ими и не перестают быть участниками воинствующей Церкви.

На мысли о единстве со Христом и со святыми Его, на постоянном сознании этого зиждется вера в Церковь. Иначе это была бы не вера; констатировался бы только факт. Церковь превратилась бы в обычное земное «общество», общество религиозно-нравственное. Кто учит, что Церковь есть общество, «Основатель» которого, отходя, передал свои полномочия своему заместителю, с долгом дальнейшей передачи; что единство Церкви состоит в Ее объединении одним смертным лицом, первосвященником; что Ее кафоличность состоит в распространенности, – тот в Церкви имеет не предмет веры, а только предмет знания.

Но Церковь Православная имеет подлинно Христа своей Главой и так тесно связана с Ним и с небесной Церковью, как связаны вообще глава и члены тела между собою. И в своей земной области Она пребывает едина единством небесно-земным; свята – святостью небесно-земною; кафолична – соборностью небесно-земной; и апостолична не только происхождением от апостолов, но и пребыванием их с Ней в настоящем.

Свои свойства, указанные в Символе веры, Церковь приобрела или развила не от себя самой, но получила их свыше, как дары небесные. Тем не менее они Ей не внешние, не сторонние. Они в Ней претворены органически, как закваска претворяет тесто, как дары физического неба претворяются в земной почве в плоды земли.

Из всего этого видно, наконец, и то, что не существует деления Церкви на «реальную» и «мистическую». Церковь небесная в той же мере реальна, действительна, как и земная. Церковь на земле столь же мистическая, таинственная, как и небесная; имея внешние очертания, Она есть духовное Тело; будучи видима, Она невидима в сущности своей.

Вера в Церковь увенчивается верой в Ее несокрушимость. «Созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют ея» (Мф.16:18). «Се Аз с вами во вся дни до скончания века» (Мф.28:20).

«Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь. Закла своя жертвенная, и раствори в чаши своей вино, и уготова свою трапезу. Посла своя рабы с высоким проповеданием на чашу глаголющи: иже есть безумен, да уклонится ко мне, и требующим ума рече: приидите, ядите мой хлеб и пийте вино, еже растворих вам. Оставите безумие, и живи будите, и взыщите разума, да поживете, и исправите разум в ведении» (Притч.9:1–4).

* * *

«Трапеза исполнена, насладитеся вси. Телец упитанный, никтоже да изыдет алчай. Вси насладитеся пира веры, вси восприимите богатство благости» (Св. Иоанн Златоуст).

* * *

«Христос якоже Сын в Дому Своем; Его же дом – мы есмы, аще дерзновение и похвалу упования даже до конца известно удержим» (Евр.3:6).