Церковная история ХХ века

Настоящий сборник представляет собой уникальный свод документов, большинство из которых являются бесценными свидетельствами истории Русской Православной Церкви ХХ в. Но это не просто научно-исторический архив, очень часто это – потрясающие мученические акты наших новых святых мучеников, нашей истории Церкви в целом, это – бесценные материалы для житий и церковных служб новым святым, для богословия, прежде всего – для экклезиологии. Многие разделы книги читаются с захватывающим интересом, как еще малоизвестная летопись страшных гонений, обрушившихся на Русскую Православную Церковь в ХХ веке.

Собранные материалы прокомментированы составителем, снабжены предисловиями, приложениями, содержащими важные хронологические и биографические сведения, «Схему канонического преемства высшей церковной власти...» и другие дополнения.

Биографические приложения к «Схеме канонического преемства высшей церковной власти» редакцией дополнены: приведены фотографии и краткие информативные сведения о жизни ряда выдающихся иерархов и некоторых известнейших деятелей новейшей церковной истории, ряд новых документов.

В целях скорейшего обнародования уникальных и необходимых сведений, редакция добавила в публикуемую рукопись материалы, собранные составителем в другом труде, явившемся продолжением известного словаря П. Строева «Списки иерархов и настоятелей монастырей Российския Церкви» (СПб., 1877) и осуществленном с помощью его ученика – П. Н. Грюнберга. Это справочный список всех епархий и правивших ими архиереев, а также всех архиереев с перечнем по годам епархий, на которых они были – в период с 1917 по 1944 гг. Труд составителя потребовал существенной компьютерной доработки, проведенной редакцией. В результате создан и публикуется обширный банк данных по епархиям и архиереям исследуемого периода.

Редакцией в сборник включены документы и сведения, поступившие в ее распоряжение после кончины составителя. В таких случаях указывается лицо, имеющее заслугу и приоритет их публикации. Большую часть таких дополнений предоставил иеромонах Дамаскин (Орловский).

Оригинал рукописи состоит из 32 машинописных тетрадок большого формата, сшитых вручную, в которые вклеены подлинные фотографии иерархов, автографы, листовки и другие документы, которые можно условно разделить на две основные категории. К первой относятся газетные и журнальные материалы, ко второй – письма и послания иерархов, многие из которых публикуются впервые. Составитель включил в сборник хранившиеся в частных собраниях копии писем, посланий и других материалов. Некоторые из них в результате многократного переписывания, возможно, содержат опечатки, разночтения, ошибки, в них часто отсутствуют библиографические данные упоминаемых редких или уникальных изданий. При подготовке настоящего издания там, где это удавалось, тексты документов выверялись по текстам источников, при этом были найдены некоторые необходимые данные о книгах и периодических изданиях. В ряде случаев мы были вынуждены приводить источники документов или цитат в неполном виде, например, название периодического издания без года и номера, заглавие книги без места издания, рукописи – без места хранения и т. п. Явные опечатки устранялись, в сомнительных случаях в квадратных скобках приводился текст, по которому воспроизводился документ. Орфография и синтаксис, как правило, выправлялись по современным требованиям, Исключение составляют выписки из «Книги Правил», сверенные с дореволюционным источником.

В оригинале все даты указаны составителем по старому и новому стилю. В случае, если неизвестно, по какому календарю датируется событие, после даты в круглых скобках составитель ставит вопрос. Датировка по оригиналам восстанавливалась с пометами [н. ст.] или [ст. ст. |.

Фамилии иерархов или других лиц монашеского звания заключены в квадратные скобки, так как в большинстве случаев они внесены составителем. Сноски и примечания, сделанные составителем, имеют помету «Сост.» В остальных случаях ссылки и примечания в квадратных скобках сделаны редакцией.

Композиция сборника имеет свои особенности. Документ, не имеющий точных указаний на число, месяц, год появления, часто помещался составителем на месте, соответствующем предположительной датировке (а не в конце соответствующего месяца или года, как это принято при публикации документов). Мы придерживались этой последовательности, предполагая, что составителю известно примерное время появления документа (что и подтверждало иногда уточнение дат). Именной указатель составлен редакцией.

Предельная точность воспроизведения документа – основной принцип, которым руководствовалась редакция. Сам текст, принадлежащий составителю, рассматривался нами тоже как документ, однако некоторые исправления вносились в тех случаях, когда в свете новой информации можно было исправить ошибки или уточнить устаревшую интерпретацию каких-либо фактов. Такие редакционные исправления в целом незначительны и ни в какой мере не снижают значения рукописи и авторский подвиг составителя – приснопамятного труженика на церковной ниве Михаила Ефимовича Губонина.

Последнее столетие второго тысячелетия нашей эры, начавшееся с уничтожения православной России, произвело во всем мире почти полную дехристианизацию культуры, науки, государственности, образования, заставило потерять духовные и нравственные ориентиры многие народы, недавно еще называвшие себя христианскими. Страшен был XX век в России. Кажется, весь ад восстал на русскую землю и ее православный народ и уничтожил в море крови сам уклад русской жизни вместе с его носителями. Теперь, в канун 2000 года, все чаще вспоминается Апокалипсис и яснее ощущается приближение конца времен, а Содом и Гоморра все ярче освещают своим зловещим огнем путь современной цивилизации и привлекают все новые и новые жертвы.

Но Русская Православная Церковь, как и Церковь первых веков, остается непоколебимой, вновь возрождается и утверждается на крови своих новых мучеников, подвигами исповедников и праведников, и сонм последних русских подвижников несравненно больше числа святых, прославленных за всю историю христианства. По слову Господа Иисуса Христа «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13). Свет великой жертвенной любви наших новых святых указует нам путь к спасению, их страданиями за Христа приобретена для нас возможность церковной жизни сегодня. И совесть обязывает нас внести свою немощную лепту в исполнение великого долга благодарности – прославления подвига новых страдальцев за Христа.

Никогда не было таких долгих и всеохватывающих непрерывных гонений, как в XX веке, изменился и их характер. В древности молодая Церковь победоносно проповедовала Христа, а языческий мир преследовал ее, безнадежно пытаясь продлить свои дни. Огромная Римская империя напрасно старалась вернуть языческим богам ту или иную, ставшую христианской провинцию. И каждая вспышка гонений приводила к новому поражению гонителей. Вся история древней Церкви и жития древних мучеников проникнуты удивительным оптимизмом. По-другому начинается XX век. Невероятно быстро рухнула последняя и величайшая в истории православная Российская империя, занимавшая шестую часть света, и молодое победившее атеистическое государство, дышащее убийством и насилием, руководимое тоталитарной властью, устремляется на Церковь, чтобы также быстро уничтожить ее. В силу замысла Божия о свободе человека зло побеждает на земле, когда человек добровольно выбирает его, соглашается с ним, то есть благодаря предательству. Измена большой части народа, отрекшейся от Христа и принявшей безбожную власть, стала причиной катастрофы. Атмосфера крушения жизни, торжествующего зла порождает страх, малодушие, уныние. Тлетворный дух предательства отравлял и старое, и новое поколения. В это страшное время, когда огромные просторы России были залиты кровью невинных людей, особенно труден был мученический, исповеднический подвиг. Он отягчен был крушением традиционных, веками сросшихся с опрокинутой империей форм и институтов церковной жизни. Разрушено церковное управление, ограблены храмы, закрыты монастыри и духовные учебные заведения, отсутствует связь, кругом клевета и ложь. Если древние гонители пытали христиан, принуждая их приносить жертвы идолам, и несогласных умерщвляли, то в описываемое время создана была невиданная по мощи система карательных органов, тюрем и лагерей смерти, где узников под видом суда и законности прежде всего заставляли называть близких и знакомых, «давать материал» для обвинения ни в чем не повинных. Можно не отрекаться от веры, но, чтобы спастись, нужно предавать своих ближних. Среди многих миллионов жертв советской власти десятки, а может быть, и сотни тысяч православных мучеников и исповедников противопоставили адской злобе и лжи самоотверженную смиренную любовь и верность Христу.

Установка коммунистов на полное уничтожение Православной Церкви с беспощадной жестокостью, действовавшая с начала революции до Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., ярко изображается известным ленинским письмом («для членов Политбюро») от 6/19 марта 1922 г., в котором говорится: «...изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше»³.

Учитывая мощь и огромный масштаб Русской Церкви, ее колоссальное влияние на большую часть народа, большевики под руководством Ленина и Троцкого, уже в 1922 г. использовали сатанинскую тактику «разделяй и властвуй». Раскалывая Церковь в намерении уничтожить ее по частям, они создавали иллюзию, что одна часть признается советской властью, а другую старались скомпрометировать в глазах народа с помощью политических обвинений и грязной клеветы. Террор и провокации советской власти имели колоссальный успех: многие епископы и священники перешли в организованное чекистами обновленчество. Обновленческий раскол, принесший Церкви неисчислимые бедствия, все же не привел к ожидаемому большевиками результату, так как громадное большинство церковного народа и лучшая часть духовенства остались в патриаршей «тихоновской» Церкви. После кончины св. Патриарха Тихона и ареста св. митрополита Крутицкого Петра (Полянского) ОГПУ, спровоцировав еще ряд расколов и конфликтов, добивается того, что церковная власть во главе с митрополитом Сергием (Страгородским) вступает в компромиссные отношения с советской властью, неприемлемые для большого числа (примерно сорока) епископов-оппозиционеров. Они считали бесполезным и безнадежным для Церкви не соответствующее Ее достоинству соглашательство с гонителями и настаивали на твердой позиции центра или децентрализации церковной власти в соответствии с указом св. Патриарха Тихона от 20 ноября 1920 г. об организации самостоятельного церковного управления в епархиях в случае невозможности сохранить центральное управление во главе со Святейшим Патриархом. В предлагаемом издании в качестве руководящего принципа при отборе материала была взята оценка сложившейся ситуации, приведенная в книге «Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943»: «...поворотным пунктом политики высшей церковной власти стало опубликование “Послания Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного при нем Патриаршего Священного Синода об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти”, известного под названием “Декларации” митрополита Сергия 1927 г. Высшая церковная власть была поставлена в почти полную зависимость от воинствующе-безбожной власти открыто враждебного Церкви государства, ценой чего митрополит Сергий надеялся сохранить существование хотя бы уже не имеющего должного авторитета церковного центра и хотя бы только формальное управление Церковью со стороны этого центра. Весьма многие твердые иерархи быстро почувствовали начало этой новой и слишком уж компромиссной и опасной для Церкви линии митрополита Сергия и отошли от него (как сам он предлагал в своей Декларации), либо попытались сформировать оппозицию.

В пылу борьбы за правду, в трагических обстоятельствах подпольной полемики использовались аргументы, значимость которых меняется в исторической перспективе, но со временем часто между строк прочитывается истина, для выражения которой в тот момент еще не было нужных слов.

В дальнейшем принятие или непринятие “Декларации” митрополита Сергия и его позиции стало критерием политической лояльности духовенства в отношении советской власти. Всех оппозиционеров арестовывали и многих расстреляли. “Борьба” митрополита Сергия за единство Церкви в силу трагической логики компромисса с гонителями стала совпадать с уничтожением инакомыслящих и не согласившихся на государственный диктат исповедников. Уничтожив “оппозиционеров”, советская власть объявила “пятилетку безбожия” и, взявши курс тотального уничтожения Церкви, принялась за сторонников митрополита Сергия. В короткое время на свободе осталось всего несколько епископов во главе с митрополитом Сергием (в 1939 г. было всего четыре правящих епископа), а его власть стала номинальной. Изменение государственной церковной политики и восстановление церковной жизни началось только во время Отечественной войны 1941–1945 гг. и было очевидным следствием общенародной трагедии.

Рассматривая по прошествии уже многих десятилетий минувшие события русской церковной истории, необходимо различать расколы, начатые и развивавшиеся по конъюнктурным, властолюбивым, политическим, националистическим и другим подобным соображениям, такие как живоцерковный, обновленческий, григорианский, – от разделений, возникавших по мотивам исповеднического стояния за духовную неповрежденность Истины и жизни церковной. В отличие от действительных раскольников такие оппозиционеры очень скоро были поставлены перед необходимостью пролить кровь, отдать свою свободу и жизнь за исповедуемые взгляды. Сам их мученический подвиг с большой силой свидетельствует о том, что разногласия и разделения их были поиском Истины, имели временный, тактический характер и не повреждали их принадлежности к Полноте Русской Церкви.

Среди противников курса митрополита Сергия было множество замечательных мучеников и исповедников, епископов, монахов, священников, таких как митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), митрополит Крутицкий Петр (Полянский), митрополит Петроградский Иосиф (Петровых), архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский) с братией Данилова монастыря, архиепископ Воронежский Петр (Зверев), архиепископ Угличский Серафим (Самойлович), епископ Глуховский Дамаскин (Цедрик), епископ Серпуховской Арсений (Жадановский), епископ Дмитровский Серафим (Звездинский), епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), старец Оптиной пустыни иеросхимонах Нектарий, Зосимовский старец иеросхимонах Алексий Затворник, тянувший жребий на патриаршество св. Патриарху Тихону, священники Сергий Мечев, Владимир Амбарцумов, Михаил Шик, Сергий Никитин (будущий епископ Стефан) и многие-многие другие. Большинство из них погибли в ссылках, лагерях или были расстреляны.

В том же духе стояния за Истину до смерти подвизались многие мученики и исповедники, не отделившиеся от митрополита Сергия. Митрополит Серафим (Чичагов), митрополит Анатолий (Грисюк), знаменитый архиепископ Иларион (Троицкий), архиепископ Ювеналий (Масловский), исповедник архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) и множество монахов, священников, отдавших свои жизни за Христову Церковь.

Несомненно, что тех и других соединил их мученический подвиг.

“Канонические” же прещения митрополита Сергия (Страгородского) и его Синода никем всерьез не воспринимались ни в то, ни в последующее время в силу неканоничности положения самого митрополита Сергия, церковная власть которого, в связи с экстремальными обстоятельствами времени, опиралась не на канонические определения, а на фактическое принятие его достаточно большой частью Русской Православной Церкви. Характерно, что Святейший Патриарх Алексий I не усумнился совершить панихиду на могиле митрополита Антония (Храповицкого), запрещенного митрополитом Сергием, принять в евхаристическое общение без требования покаяния епископа Афанасия (Сахарова), бывшего в оппозиции к митрополиту Сергию. Подобно этому принимались потом в общение многие отошедшие от митрополита Сергия, также признавались совершенные ими в разделении таинства. Немногие оставшиеся в живых “непоминающие” священники в послевоенное время обычно доживали свой век в безвестности, совершая тайно литургию и окормляя втайне своих немногих чад. Они не устраивали организованную оппозицию, не вели раскольнической деятельности. В послевоенное время, как правило, благословляли своих духовных чад посещать патриаршие храмы и причащаться в них.

Целый ряд таких старцев в недрах церковных стали известны благодатными дарами и святым устроением души. Исторический опыт однозначно свидетельствует, что со временем Церковь умеет воздать должное мученичеству и исповедничеству своих подвижников веры, покрыть любовию многие неизбежные споры и разделения, а иногда и ошибки»⁴.

В соответствии с приведенной позицией авторский и редакторский коллектив настоящего издания не помещал в нем статьи о пострадавших деятелях обновленческого, григорианского и других безблагодатных расколов, если они не соединились через покаяние с Православной Церковью (в случае, когда в присланных сведениях не была выявлена имевшая место причастность пострадавшего к расколу, они могли быть включены в книгу). Напротив, принадлежность к Церкви тех страдальцев, которые участвовали в движении «непоминающих», оппозиционном по отношению к митрополиту Сергию (Страгородскому), не вызывала сомнений. Действительно, теперь, когда уже прославлены Церковью святые митрополит Петр (Полянский), требовавший от митрополита Сергия отказа от его линии, преподобный Нектарий Оптинский, отделившийся от митрополита Сергия, невозможно представить сущими вне Церкви таких подвижников, как митрополит Кирилл (Смирнов), архиепископ Феодор (Поздеевский), архиепископ Серафим (Самойлович), и многих других. В издание включена статья о митрополите Антонии (Храповицком), выдающемся архипастыре Русской Православной Церкви, претерпевшем тюремное заключение еще до своей эмиграции и возглавления Зарубежного Синода. Также приводится биографическая справка об архиепископе Андрее (Рымаренко), принявшем епископский сан в юрисдикции Зарубежного Синода, но до войны ревностно подвизавшемся в Киеве. Не исключены из описания епископ Андрей (Ухтомский) и архиепископ Варфоломей (Ремов), хотя имеются дискутируемые сведения о переходе первого в старообрядчество, а второго – в католичество. В статьях о наиболее выдающихся иерархах Русской Православной Церкви часто приводится новая информация или аргументация, помогающая лучше оценить значение и смысл их подвига и церковной позиции.

Особая трудность возникала в связи с необходимостью выработать правильное отношение к тем, кто на допросах во время следствия кого-то назвал или дал информацию, использованную для ареста или осуждения названных лиц. Это тонкая и часто неразрешимая или с трудом разрешимая проблема. Здесь приходится различать лиц, которые: 1) стали тайными агентами ГПУ-ОГПУ-НКВД и занимались методическим доносительством, оговорами и клеветой, отрабатывая условия вербовки, но окончили свой путь, по-видимому, в лоне Церкви; 2) начали «сотрудничать» со следствием в надежде облегчения собственной участи, рассказывая следователю «всю правду» и тем давая следствию требуемую информацию; 3) не выдержав мучений (часто – под пытками) кого-то назвали по требованию следствия в надежде, что не усугубят этим страданий названных, так как они все равно уже арестованы; 4) будучи «изобличены» материалами, взятыми при обыске, или показаниями других лиц, не смогли отрицать свое знакомство или переписку, тем более что следствие все равно уже располагало этой информацией. Здесь особенно важно учитывать, что большинство следственных дел написано самими следователями или под их «диктовку», а подписи подследственных очень часто «выбиты» пытками или получены благодаря шантажу (например: «разоружайся, контрреволюционная гадина, иначе посадим и жену, и детей»). Только сопоставляя следственные дела с устными свидетельствами еще здравствующих подследственных, можно научиться «читать между строк» и понимать, что же произошло в действительности. В задачу настоящего издания не входит решение указанной проблемы, но думается, что сведения о тех, кто относится к разрядам 1) и 2), по возможности надо было бы учитывать. Вместе с тем, недопустимо поспешно причислять к числу «падших» тех, кто относится к разрядам 3) и 4).

Необходимо напомнить, что собранные сведения пока охватывают лишь малую часть страдальцев за Христа, и скупые биографические справки только упоминают, едва дают прикоснуться к тому поистине адскому горнилу гонений, через которое прошли наши деды и отцы, отданные во власть невероятного, ни с чем несоизмеримого, действительно сатанинского зла. Каждый допрос был мучительной нравственной пыткой, даже если не говорить о пытках физических: жесточайших избиениях, еженощных «конвейерах», духоте, смраде, невозможности сесть или лечь, когда в небольших тюремных камерах содержались десятки (иногда более сотни) заключенных. Голод, холод, вши, потеря связи с родственниками, нечеловечески тяжелые работы и смертоносные этапы. Не все побывали в лагерях смерти – лагерях строгого режима, не все испытали соловецкие или магаданские «командировки», скорый расстрел или медленную смерть, но почти каждый арестованный проходил следственные и пересыльные тюрьмы, переживал издевательски нелепые обвинения следователей, шантаж, ругань, унижения и оскорбления, «Столыпины» – этапные вагоны для зеков, грабеж и «террор» уголовников – «социально близких» советской власти, десятки верст пеших перегонов под конвоем, уже не жизнь, а существование под дулом автомата, невыносимую боль и тревогу за семью и близких, очень часто лишаемых самых минимальных возможностей для выживания. Все это осталось за рамками большинства статей – кратких мученических актов, которые, надеемся, все же помогут прославить, как должно, многих новых мучеников и исповедников нашей Русской Православной Церкви.

В ХХ веке в той части мира, которая прежде была объединена христианской цивилизацией, дехристианизация культуры, науки, государственности, образования, стала приобретать тотальный масштаб. Новый этап перехода в постхристианскую эпоху начался с уничтожения православной России. Адское зло, восставшее на русскую землю и ее в большой части еще православный народ, утопило в море крови сам уклад русской жизни вместе с его носителями. Уничтожив православную монархию, богоборцы предприняли в России невиданную с первых веков христианства попытку полностью уничтожить христианскую веру.

Размышляя о судьбах Русской Церкви, старец Псково-Печерского монастыря архимандрит Иоанн (Крестьянкин) сказал: «Непрекращающиеся гонения, в которых рождалась Вселенская Церковь, казалось, обошли Россию. Русь приняла христианство готовым, выстраданным другими, из рук своего правителя – великого равноапостольного князя Владимира – и вросла в него весьма малыми жертвами. Но могла ли Русская Церковь миновать общий всем христианам путь, начертанный Христом? «Возложат на вас руки и будут гнать вас, предавая... в темницы, и поведут пред ... правителей за имя Мое» (Лк. 21:12). Это Божие определение о Церкви открылось со всей очевидностью еще с апостольских времен. А для России час испытания ее веры, час подвига за Христа пришел в ХХ веке, ибо не без России Вселенская Церковь должна была достигнуть полноты духовного возраста и совершенства»⁶.

Святые подвижники Русской Церкви еще в XIX – начале XX века предвидели наступление эпохи богоборчества и начало гонений. Преподобный Серафим Саровский, святитель Игнатий (Брянчанинов), святые Оптинские старцы, святой праведный отец Иоанн Кронштадский и многие другие умудренные Святым Духом праведники и мыслители говорили и писали об этом. Гениально пророчествовал о революции в России величайший русский писатель Ф.М.Достоевский. Что же в жизни России предвещало грядущую катастрофу?

Неверие захлестнуло высшее русское общество задолго до революции, в значительной своей части оно лишь формально принадлежало к Православию. Интеллигенция в большинстве своем была настроена атеистически или даже антицерковно, именно она давала революционные кадры в наибольшем количестве. Массовое недовольство существующим устройством государства со стороны образованных кругов общества рождало настроение деятельного протеста: молодежь изучала запрещенную революционную литературу, возникали подпольные организации, которые, используя террор и забастовки, пытались раскачать устои национальной и государственной жизни, изменить государственный строй. Росла протестная пропаганда, а вместе с ней подвергалась пересмотру вся система духовных ценностей, в том числе основы нравственности. Среди крестьян и рабочих все больше распространялись революционные настроения. Во время революции 1905–1906 гг. забастовки охватили все учебные заведения, даже духовные семинарии и академии. Семинаристы стреляли в своих учителей и начальников. Умножились различные секты, повсюду увлекались спиритизмом, антропософией, новоявленным учением Рериха, протестантским учением Л.Н. Толстого. «Официальная церковность» (как тогда говорили) вызывала отторжение в среде образованного общества. Появились модернистские псевдохристианские учения В.В. Розанова, Д.С. Мережковского и других реформаторов Православия. Адепты быстро развивавшегося культа науки заявляли, что Церковь «измышленными чудесами поддерживает грубые суеверия народных масс и отклоняет их от истинного пути к прогрессу и совершенствованию». Свидетельства упадка веры, потери духовной жизни в народе быстро нарастали.

Отец Иоанн Кронштадтский, которому своим подвигом суждено было вдохновить целый сонм будущих новомучеников и исповедников, еще в 1907 году со скорбью признавал, что «горнило искушений и бедствий для всех необходимо». Призывая русский народ к покаянию, он говорил: «Смотрю на мир, лежащий во зле, или – ближе, на Россию, получившую от Бога драгоценное наследие от предков – веру православную, и отступившую по легкомыслию непостижимому от своей веры и впавшую во всевозможные беды: и ужасаюсь, и скорблю, видя, как страдает, и еще пострадает она, если не обратится всем сердцем к вере отеческой и к Церкви Православной, за которой спаслось столько праведных людей. За безверие, пьянство и разврат следуют беды за бедами, беды величайшие, несоизмеримые…»⁷.

В феврале 1917 года изменилось многовековое государственное устройство страны: на смену Российской Империи пришло Временное Правительство, затем – Советская власть, но надежды на новую лучшую жизнь оказались утопией. Началось крушение всех основ бытия русского народа. Захватив власть 25 октября 1917 года (ст.ст.), большевики сразу стали осуществлять свою антицерковную программу. Декретом СНК РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 23 января 1918 года Церковь была лишена прав юридического лица, то есть de jure как целое больше не существовала. Отдел наркомата юстиции, который должен был проводить в жизнь этот ленинский декрет, без обиняков был назван «Ликвидационным».

Но антицерковным законотворчеством большевики не ограничились. С первых же дней советской власти в России полилась кровь служителей Церкви. Меньше, чем через неделю после 25 октября в Царском Селе был убит протоиерей Иоанн Кочуров. После этого счет жертв богоборческого красного террора очень быстро пошел на десятки, а потом на сотни и тысячи. Общее количество пострадавших за веру священнослужителей, монахов и мирян, в период Гражданской войны (по 1921 год) оценивается⁸ в десять тысяч человек, большинство из которых (примерно восемь из девяти) были замучены до смерти или сразу убиты. Среди архиереев Православной Российской Церкви был казнен почти каждый шестой (около двадцати человек), в том числе выдающиеся иерархи: митрополит Киевский Владимир, архиепископ Пермский Андроник, архиепископ Астраханский Митрофан, епископ Тобольский Гермоген, епископ Ревельский Платон. Особым злодеянием стал расстрел в Екатеринбурге 17 июля 1918 года царской семьи, олицетворявшей саму идею православной Российской империи, столь ненавистной новой власти.

Большевики, видевшие в Церкви лишь земную организацию, обслуживающую интересы класса эксплуататоров и царской власти, предполагали, что лишенная государственного покровительства и поставленная под удар она начнет быстро распадаться и вскоре исчезнет. Однако в своем расчете они обманулись: гонимая Церковь, возглавленная вновь избранным святым Патриархом Тихоном, сразу приобрела еще более высокий нравственный авторитет и моральную поддержку громадной массы верующего народа. Это заставило большевистских вождей сменить тактику борьбы с Церковью – перейти от лобовых атак на нее как на единое целое к политике разделения ее на части и уничтожения этих частей по очереди.

Никогда в истории не было такого долгого и всеохватывающего преследования Церкви. В древности огромная Римская империя напрасно старалась вернуть языческим богам ту или иную, ставшую христианской провинцию: каждая вспышка гонений приводила к новому поражению гонителей. Вся история древней Церкви, жития древних мучеников проникнуты удивительным оптимизмом. По-другому начинается XX век. Захватившие власть безбожники, дышащие убийством и насилием, с сатанинской ненавистью устремляются на Церковь, чтобы уничтожить ее так же быстро, как рухнула православная Российская империя. В силу дарованной человеку свободы зло побеждает на земле, когда человек добровольно выбирает его, соглашается с ним, то есть благодаря предательству. Измена значительной части народа, фактически отрекшейся от Христа и принявшей безбожную власть, стала причиной катастрофы. Тлетворный дух предательства распространялся по стране, и атмосфера крушения жизни, торжества насилия и зла порождала страх, малодушие, уныние.

В это окаянное время, когда огромные просторы России заливались кровью невинных людей, особенно труден был мученический, исповеднический подвиг. Он был отягчен крушением традиционных форм и институтов церковной жизни, веками утверждавшихся в теперь опрокинутом мире. Разрушено церковное управление, ограбляются храмы, закрываются монастыри и духовные учебные заведения, нарушается связь епархий со своими епископами, кругом клевета, ложь, издевательства, кощунства. Древние гонители пытали христиан, принуждая их приносить жертвы идолам, и несогласных умерщвляли. Теперь была создана невиданная по мощи система карательных органов, тюрем и лагерей смерти, где узникам под видом суда и законности предъявляли клеветнические обвинения политического характера и далее заставляли клеветать на близких и знакомых, выдавать их, «давать материал» для преследования ни в чем не повинных людей. Можно было не отрекаться от веры, но для того, чтобы спастись, требовалось предать на муку своих ближних. Только пламенная вера, самоотверженная, смиренная любовь и верность Христу могли устоять против дьявольской злобы и лжи гонителей.

После массового вскрытия святых мощей в монастырях и частичного их изъятия в 1919–1920 гг. большевистская власть использует новый повод для очередной атаки на Церковь – вызванный Гражданской войной голод в Поволжье в 1922 году. Якобы для спасения голодающих власть развернула кампанию насильственного «изъятия церковных ценностей». Результатом провокационных действий святотатцев стало около полутора тысяч кровавых инцидентов на местах. С этого начинается вторая волна гонений.

Истинные цели большевиков в этой кампании раскрывает секретное письмо Ленина членам политбюро от 19 марта 1922 г. В этом поразительно циничном документе нет ни слова о помощи голодающим, но ставятся две главные задачи:

1. Взять в свои руки фонд в несколько сотен миллионов, а может быть, и миллиардов золотых рублей⁹;

2. Расстрелять как можно больше представителей «реакционного» духовенства.

К этим двум задачам 30 марта 1922 года Троцкий (в то время второй человек в РКП(б) после Ленина) добавил третью:

3. Расколоть Церковь на два направления – «черносотенное контрреволюционное» и «сменовеховское» – просоветское (оно же – обновленческое).

Троцкий надеялся осуществить свой план посредством искусственно созданного с помощью ВЧК «обновленческого» раскола. Эту идею, заимствованную у французских революционеров XVIII века («присяжное духовенство»), высказывал ранее Самсонов, один из помощников Дзержинского.

Организованный ВЧК захват обновленцами церковной власти в центре и на местах проходил в 1922 году параллельно с развернувшимися по всей стране процессами по делам священнослужителей и мирян, обвиняемых в сопротивлении изъятию церковных ценностей. Самыми громкими из них были «Петроградское дело», итогом которого стал расстрел Петроградского митрополита Вениамина и с ним еще трех человек, и Московский процесс, закончившийся расстрелом пяти человек. Святейший патриарх Тихон сначала был заключен под строжайший домашний арест в Донском монастыре и решением ЦК приговорен к расстрелу, но в связи с неблагоприятной для советской власти реакцией Европы, требовавшей прекращения репрессий против христиан, через год был выпущен, хотя следствие по его делу не было закрыто. При содействии обновленцев были репрессированы во главе со святым Патриархом Тихоном наиболее достойные представители духовенства.

Вынужденный переход к политике НЭПа противоречил призыву Ленина – расстреливать как можно больше духовенства. Поэтому сравнительно с периодом Гражданской войны во вторую волну гонений смертных приговоров было значительно меньше: из числа репрессированных расстрелян был примерно каждый двадцатый. Из числа архиереев в 1922–1923 годах был казнен только священномученик митрополит Петроградский Вениамин. В этот период наиболее распространенным приговором по «церковным» делам были три года ссылки или заключения в концлагере. Но общее количество пострадавших за веру в эти годы не уступает числу пострадавших в ходе первой волны гонений.

Начиная со второй половины 1923 года, наряду с продолжающимися репрессиями (в это время ежегодное число арестов «церковников» не опускалось ниже тысячи) главным методом советской власти становится провоцирование в Церкви всевозможных внутренних нестроений и конфликтов. Ведущую роль в разработке антицерковной стратегии и тактики играла так называемая Антирелигиозная комиссия при ЦК ВКП(б), решения которой проводило в жизнь ОГПУ. В результате деятельности этой комиссии, вслед за обновленческим расколом в 1920-е годы появился еще целый ряд «левых» расколов (григорианский, «лубенский» на Украине и др.), руководители которых ради достижения своих корыстных целей с готовностью шли на тайное сотрудничество с гонителями Церкви.

После праведной кончины святого Патриарха Тихона 7 апреля 1925 года в силу данного ему Поместным собором 1917–1918 гг. права назначить себе преемника-местоблюстителя таковым был утвержден Высокопреосвященный Петр, митрополит Крутицкий. Только восемь месяцев он управлял Церковью, оставаясь на свободе. 9 декабря 1925 г. он был арестован за отказ «сотрудничать» с обновленцами по указке «органов», в 1926 г. отправлен в Тобольскую тюрьму, потом заключен в Абалакский монастырь, в 1927 г. переведен в ссылку в зимовье Хе в устье Оби, в 1930 г. вновь арестован и заключен в одиночную камеру сначала Тобольской тюрьмы, затем – Екатеринбургской, потом – Верхнеуральской тюрьмы и 10 октября 1937 г. расстрелян.

В 1927 году власти удалось спровоцировать разделение внутри так называемой «Тихоновской» Церкви – той части духовенства, которая до тех пор непоколебимо следовала направлению почившего Патриарха. Временно исполнявший тогда обязанности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский) дал согласие в обмен на обещанную ему легализацию церковного управления подчинить это управление негласному контролю ОГПУ. Это вызвало в Церкви массовое сопротивление, получившее в литературе наименование «правой оппозиции». В отличие от обновленцев и подобных им раскольников, «правая» церковная оппозиция возникла не по конъюнктурным соображениям безопасности или выгоды, а по мотивам исповеднического стояния за Истину и внутреннюю свободу Церкви. В течение трех лет практически все деятели этой оппозиции оказались в ссылках и лагерях или же были расстреляны. Представители «правой» церковной оппозиции, отделяясь от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, мыслили себя в юрисдикции законного предстоятеля Русской Православной Церкви – Патриаршего Местоблюстителя митрополита Крутицкого Петра.

Проводимая Антирелигиозной комиссией линия на разложение Церкви изнутри в 1929 году вылилась в новую массированную атаку на нее. К этому времени политика НЭПа была свернута, начиналась сплошная «коллективизация» русского крестьянства, которая подразумевала высылку из сел всех несогласных (по терминологии советской власти – «антисоветских элементов»), к которым по определению относилось духовенство и весь церковный актив. В очередной раз было ужесточено законодательство, регулирующее жизнь Церкви в СССР: Постановлением ВЦИК и Совнаркома от 8 апреля 1929 года «О религиозных объединениях» круг допустимой церковной деятельности был сужен до предела. Репрессиям («раскулачиванию») было подвергнуто все сельское духовенство, в городах также проводились массовые аресты «церковников». Число жертв этой волны гонений (третьей по счету) намного превысило общее число пострадавших как в годы Гражданской войны (1917–1921), так и в ходе кампании изъятия церковных ценностей и начала обновленческого раскола (1922–1923). Собранные сведения позволяют оценить порядок числа подвергшихся преследованиям за веру в 1929–1931 годах: примерно тридцать тысяч человек, из которых каждый двенадцатый был расстрелян или скончался в заключении. В это число не включены миллионы русских крестьян, уничтоженных спровоцированным властью голодом, а также собранных по деревням, отвезенных в товарных вагонах и выброшенных в зимнюю тайгу или в казахстанскую степь на верную смерть. Это был небывалый прежде геноцид, осуществленный в отношении народа – носителя православной веры.

В последующие пять лет (1932–1936) количество арестов за веру в Бога опустилось до уровня трех-семи тысяч в год, что в несколько раз превосходило уровень арестов середины 1920-х годов.

Самая страшная волна гонений (четвертая), получившая название «Большого террора», пришлась на 1937–1938 годы. После переписи населения в 1937 году, показавшей, что в России большинство народа все еще называет себя верующим в Бога, власть решила покончить с Русской Православной Церковью. Репрессиям было подвергнуто почти все остававшееся в живых духовенство. В первую очередь арестовывались члены патриаршей Церкви, вслед за ними той же участи были подвергнуты ушедшие под давлением власти в искусственно созданные ею расколы. Общее количество арестованных за православную веру в эти два года оценивается более чем в сто тысяч человек. В среднем примерно каждый второй был расстрелян, при этом среди духовенства процент расстрелянных был гораздо выше, чем среди мирян. Среди служителей Церкви остались в живых не более нескольких процентов. В частности, к началу 1939 года в юрисдикции Московской Патриархии оставалось только несколько правящих епископов. Временный Священный Синод митрополита Сергия был закрыт, церковное управление стало невозможным. Фактически жизнь Русской Церкви перешла в состояние, предвиденное в Постановлении Святейшего Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви от 7/20 ноября 1920 года за № 362, принятом на случай полного расстройства центрального церковного управления. Митрополит Московский Сергий (Страгородский) в своем кругу мрачно шутил, что на востоке ближайший к нему правящий православный архиерей – это преосвященный Сергий Японский. На самого митрополита Сергия был сфабрикован обвинительный материал как на главу «церковно-фашистской организации», так что в любой момент он и оставшиеся в его юрисдикции епископы могли быть арестованы, и Московская Патриархия (существовавшая номинально и состоявшая из митрополита Сергия (Страгородского), архиепископа Сергия (Воскресенского) и машинистки) прекратила бы свое существование.

Начавшаяся Великая Отечественная война заставила советскую власть пересмотреть свою политику в отношении Церкви. Вести войну на два фронта – с жесточайшим внешним врагом и собственным верующим народом – большевизм был не в состоянии. Количество расстрелов по «церковным» делам в 1939–1942 годах сокращается по сравнению с 1937–1938 годами более чем в пятьдесят раз и выходит примерно на уровень 1922–1923 годов.

В период с 1943 по 1948 гг. советская власть пыталась использовать Русскую Православную Церковь в интересах внешней политики, с этим связано снижение уровня гонений. Осенью 1943 г. Сталин позволил «выбрать» митрополита Сергия (Страгородского) Патриархом. Однако и в эти, наиболее «благополучные» для Церкви годы сталинского правления, арестам подвергалось по 500–600 православных священников в год.

Провал сталинского плана превратить Московскую Патриархию в подконтрольный советскому правительству мировой христианский центр усиливает новый виток гонений на Русскую Церковь, который начался в 1948 году и продолжался до самой смерти Сталина в 1953 году. Причем, если в 1937–1938 гг. альтернативой расстрелу был приговор к десяти годам заключения в лагере, в послевоенные годы обычным стал приговор к двадцати пяти годам ИТЛ.

Последующий, «хрущевский» период также вошел в историю как очередной этап гонений на Церковь, хотя характер этих гонений изменился. После смерти Сталина в 1953 году и особенно после разоблачения Хрущевым в 1956 году «культа личности» Сталина, был постепенно ликвидирован ГУЛАГ, массовые репрессии были прекращены. Гонение перестало быть кровавым (исключения были, но редко), акцент был сделан на административные методы борьбы с Церковью, на закрытие и уничтожение храмов; при этом арестам подверглись около тысячи священников.

В 1961 году под давлением власти была проведена приходская реформа, поставившая священников в положение наемников. Распоряжались в храмах старосты, назначавшиеся «уполномоченными Совета по делам Русской Православной Церкви» (потом – «по делам религий»). Многолюдные приходы отдавались «на кормление» уполномоченным, исполкомам и райкомам партии. В брежневский период давление на Церковь и политика «воинствующего атеизма» продолжались. Окончание гонений пришло в конце 1980-х гг. и было обусловлено изменением политического строя в стране.

Сведения о гонениях за веру начал собирать Поместный Собор Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. С первых дней революции со всех концов России на имя Патриарха Тихона стали поступать сообщения о зверских убийствах духовенства и мирян, о глумлении большевиков над православными святынями. Для защиты перед правительством прав Православной Церкви на Соборе была организована специальная Комиссия для расследования обстоятельств гонений на Церковь, куда стекались все сведения, поступавшие с мест. Эта Комиссия первой стала архивировать материалы по истории крестного пути Русской Православной Церкви. Во время работы Собора состоялось первое богослужение, посвященное новомученикам, а 5/18 апреля 1918 г. было принято определение Собора «О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь». Определением было установлено совершение поминовения «всех усопших в нынешнюю годину гонений исповедников и мучеников» в день памяти Киевского митрополита Владимира 25 января по старому стилю (если этот день воскресный) или ближайшее за ним воскресенье. Впоследствии попытки исполнить данное Постановление Собора или оказать помощь арестованным приравнивались к клевете на советскую власть и рассматривались как повод для репрессий.

Но, несмотря на прещения гонителей, память о пострадавших не могла исчезнуть из памяти народной. Тайно составлялись списки пострадавших, которые передавались из рук в руки. Часть этих сведений была переправлена за границу, где они публиковались в печати. Хорошо известен труд протопресвитера Михаила Польского «Новые мученики Российские». Сведения о гонениях на православных, списки репрессированных, их краткие биографии автору удалось собрать в основном перед побегом за границу в 1930 году. Теперь известны и другие частные собрания, где сохранялись сведения о пострадавших. Среди них необходимо упомянуть огромный архив и труды М.Е. Губонина, в которых содержится немало бесценных сведений о пострадавших в годы гонений. В послевоенное время с возвращением из заключения духовенства стали составляться синодики, содержавшие имена пострадавших. В 1970–1980 гг. активизируется работа отдельных собирателей сведений о пострадавших за веру. В 1976 году в Германии в октябрьском внеочередном номере обзора «Религия и атеизм» был опубликован список новомучеников, пострадавших в годы гонений. По свидетельству редакции, этот синодик (в него вошло около 300 имен) был предназначен для келейного и храмового поминовения и был составлен во исполнение Постановления Священного Собора 1917–1918 гг.

В годы коммунистического режима церковное прославление новомучеников и исповедников в России было немыслимо, но невозможное в СССР было совершено за рубежом. В 1981 году в Нью-Йорке под председательством митрополита Филарета (Вознесенского) прошел Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей, главной темой которого было прославление новомучеников. На этом Архиерейском Соборе была прославлена Царская семья и около пятисот новомучеников, упоминавшихся в сборнике протопресвитера Михаила Польского и других в то время доступных в зарубежье документах.

В 1989 году, в год четырехсотлетия установления Патриаршества в России, несмотря на сопротивление властей, были прославлены первый Российский Патриарх Иов, и первый после восстановления Патриаршества в 1917 г. Патриарх Тихон, самый оболганный атеистами, но и самый любимый народом русский святитель, святость которого осознавалась еще при его жизни. Это деяние стало началом более активной деятельности Синодальной комиссии по канонизации святых в направлении подготовки прославления новомучеников. В 1992 г. были канонизированы митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) (†1918), митрополит Петроградский Вениамин (Казанский) и с ним убиенные архимандрит Сергий (Шеин), миряне Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров (†1922), а также преподобномученицы Великая Княгиня Елизавета Феодоровна († 1918) и инокиня Варвара († 1918). В этом же году Архиерейский Собор установил празднование Собора новомучеников и исповедников Российских ХХ века в тот же день, когда Поместный собор 1917–1918 гг. повелел совершать поминовение «всех усопших в нынешнюю годину гонений исповедников и мучеников».

Постепенно в стране началось более интенсивное изучение подвига новомучеников уже на основе архивных материалов, которые стали доступны в связи с открытием засекреченных фондов государственных и ведомственных архивов. В епархиях стали создаваться комиссии по сбору сведений о пострадавших. Сначала составлялись списки пострадавших, затем жития новомучеников, стали появляться публикации о пострадавших в годы гонений.

В 1990-е гг. были канонизированы священномученики: митрополит Крутицкий Петр (Полянский) († 1937), митрополит Серафим (Чичагов) († 1937), архиепископ Фаддей (Успенский) († 1937), протоиерей Иоанн (Кочуров) († 1917), протопресвитер Александр (Хотовицкий) († 1937).

В июне 1992 г. Святейший Патриарх Алексий II благословил передать во вновь созданный Православный Свято-Тихоновский Богословский институт (ПСТБИ, затем переименованный в Православный Свято-Тихоновский Гуманитарный Университет – ПСТГУ) архив Синодальной Комиссии по реабилитации репрессированного духовенства и мирян Русской Православной Церкви и «сосредоточить в Институте работы по исследованию истории Русской Православной Церкви ХХ века». В ПСТБИ был создан научный отдел Новейшей истории Русской Церкви.

Исследования начались с организации систематической работы в государственных, ведомственных и частных архивах, прежде всего – в архиве ФСБ, что стало возможно благодаря ходатайству Патриарха Алексия II. Именно эта работа дала наибольший массив сведений о пострадавших в период гонений. Здесь были обнаружены и исследованы следственные дела расстрелянных и захороненных в Бутово¹⁰. В 1998 г. Отдел Новейшей истории Русской Церкви в лице ректора ПСТБИ был привлечен к работе Синодальной комиссии по канонизации святых, в которой под руководством Высокопреосвященного митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия проводилась большая подготовительная работа, вырабатывались критерии канонизации.

С 13 по 16 августа 2000 г. в Зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя под председательством Святейшего Патриарха Алексия II проходил Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Доминантой его судьбоносной деятельности стало Деяние о канонизации Собора всех новомучеников и исповедников Российских, ведомых поименно и неведомых. Решение это было принято единодушно всеми участниками Архиерейского Собора. 20 августа 2000 г. в Храме Христа Спасителя был совершен акт канонизации Собора новомучеников и исповедников Российских, поименно известных и доныне миру не явленных, но ведомых Богу. Поименно было прославлено 860 мучеников и исповедников, была прославлена в лике страстотерпцев и Царская семья.

Архиерейский Собор 2000 г. выразил надежду на то, что это прославление новомучеников и исповедников Российских станет переломным моментом в нашей истории, содействуя покаянию народа в грехе богоотступничества. «Молитвами новопрославленных святых да поможет Господь стать на путь духовного исцеления и преображения, – сказано в послании Собора. – Уходящий век и уходящее вместе с ним тысячелетие открывают нам величие судеб Божиих, явленных в истории нашей Церкви. Страшные гонения, пережитые верующими, не смогли сломить крепость человеческого духа, утверждаемого православной верой и надеждой на премудрый Промысл Божий, оживотворяемого любовью к Богу и ближним. Новомученики и исповедники Российские, невероятными страданиями запечатлевшие свою верность Святому Православию, уподобились евангельскому зерну, которое, претерпев смерть, обрело воскресение и новую жизнь (Ин.12:24). Ныне из этого благодатного зерна возрастает обильная нива духовного обновления народа Божия. Подвиг мучеников и исповедников укрепил Церковь, став ее твердым основанием. Огонь репрессий не только не смог уничтожить Православие на нашей земле, но, наоборот, явился тем горнилом, в котором закалились сердца верных чад Церкви Русской, непоколебимым и твердым стало их упование на Единого Бога, победившего смерть и даровавшего всем надежду воскресения. В возрождении духовных ценностей, в отказе от греха, в искреннем и нелицемерном покаянии мы видим залог преображения жизни народа и Церкви»¹¹.

В Постановлении Архиерейского Собора 2000 года было принято решение: «правящим Преосвященным в контакте с Синодальной комиссией по канонизации святых продолжить сбор и изучение предания и мученических актов о свидетелях веры ХХ века для последующего включения их имен в Собор новомучеников и исповедников Российских». Всего с 2000 года в Собор новомучеников и исповедников Российских включено более тысячи новых имен святых, и работа эта продолжается по сей день.

Однако далеко не все, пострадавшие за веру, могут быть поименно прославлены в лике святых. Церковь канонизирует подвижников, в отношении которых удалось собрать достаточно полный, наиболее убедительный и назидательный материал. Но множество выявленных и неканонизированных страдальцев за веру тоже должны остаться в благодарной памяти Церкви. С этой целью в 1993 году на кафедре информатики ПСТБИ (потом – ПСТГУ) ее основатель и заведующий, известный специалист в области информатики профессор Николай Евгеньевич Емельянов (+14.01.2010) – доктор наук, заведующий лабораторией баз данных в ИСА РАН, разработал компьютерную базу данных (БД), в которой накапливалась вся информация о пострадавших за веру, поступающая из Отдела новейшей истории Русской Церкви и других источников. Доступ к базе вскоре был открыт в сети Интернет, она стала первым интернет-ресурсом Русской Православной Церкви и информационным центром для тех, кто искал своих близких, пропавших без вести в период гонений за веру. Прежде всего, в базу данных были введены сведения из архива Синодальной Комиссии по изучению материалов о реабилитации духовенства и мирян Русской Православной Церкви, переданного в ПСТБИ по благословению Святейшего Патриарха Алексия II. Кроме того, были введены сведения из немногих зарубежных изданий и информация, собранная в университете (тогда – Богословском институте). В начале база данных содержала около 3 тысяч имен. В 1997 г. накопленный материал примерно о 8500 страдальцах, отредактированный и подготовленный к печати, был издан под названием «За Христа пострадавшие». При подготовке канонизации Собора новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 г. информация базы данных активно использовалась, а накопленные в ней фотографии стали прототипами для создания новых иконописных образов новомучеников¹².

Совершившаяся в 2000 г. канонизация Собора новомучеников и исповедников Российских изменила алфавитный порядок персоналий, упоминавшихся в первом издании мартиролога. После 2000-го года церковно-исторические исследования стали расширяться, все чаще появлялись новые книги и публикации, посвященные репрессиям за веру в разных регионах СССР. Н. Е. Емельянов сам просматривал новые издания, стараясь не пропустить какую-либо новую информацию. Число имен в базе данных стало исчисляться десятками тысяч. Вскоре база данных стала уникальным полем для информационно-статистических исследований. Профессором Н.Е. Емельяновым была построена «кривая гонений»: по горизонтали откладывались годы, по вертикальной оси – общее число репрессий и расстрелов согласно БД.

Качественная картина гонений стабильно сохранялась при увеличении «выборки» – объема БД, что в соответствии с теорией информации доказывало правильность найденного распределения репрессий по времени и позволяло сделать численные оценки «волн» репрессий в течение советского периода. Итальянский журнал дал высокую оценку работе Н.Е. Емельянова, назвав ее: «История, написанная компьютером»¹³. Используя базу данных, Н.Е. Емельянов сделал замечательное исследование о выпускниках МГУ, пострадавших за веру, исследовал и изобразил подвиг женщин – жен и духовных дочерей, которые добровольно следовали в ссылки и лагеря за своими репрессированными мужьями и духовниками, чтобы не допустить грозившей им в изгнании гибели. Им же была организована автоматическая публикация на сайте БД списков тех пострадавших за православную веру, чья память приходится на данный календарный день.

К настоящему времени в базе данных собрано более 35 000 имен людей, пострадавших за веру Христову. Эти сведения охватывают лишь малую часть страдальцев за Христа, и скупые биографические справки в большинстве случаев едва дают возможность приблизиться к переживанию тех мук, через которые прошли наши прадеды, деды, отцы и матери. Каждый допрос был мучительной нравственной пыткой, даже если не говорить о пытках физических: жесточайших избиениях, еженощных «конвейерах», духоте, смраде, невозможности сесть или лечь, когда в небольших тюремных камерах содержались десятки, а иногда более сотни заключенных. Голод, холод, вши, потеря связи с родственниками, нечеловечески тяжелые работы и смертоносные этапы – все это пришлось перенести большинству репрессированных. Не все побывали в лагерях строгого режима (лагерях смерти), не все испытали соловецкие или магаданские «командировки», скорый расстрел или медленную смерть, но почти каждый арестованный проходил следственные и пересыльные тюрьмы, терпел издевательски нелепые обвинения следователей, шантаж, ругань, унижения и оскорбления, вагоны для зеков, грабеж и «террор» уголовников – «социально близких» советской власти, десятки верст пеших перегонов под конвоем, уже не жизнь, а существование под дулом автомата, невыносимую тревогу за семью и близких, очень часто лишенных минимальных возможностей для выживания. Все это осталось за рамками большинства статей мартиролога «За Христа пострадавшие», вновь издаваемого на основе базы данных – кратких мученических актов, которые, надеемся, все же помогут сохранить память не только о причисленных к лику святых новомучениках и исповедниках, но и о множестве неканонизированных страдальцев нашей Русской Православной Церкви.

В предлагаемом мартирологе не помещались статьи о пострадавших деятелях обновленческого, григорианского и других безблагодатных расколов, если они не соединились впоследствии через покаяние с Православной Церковью. Особая трудность возникала в связи с необходимостью выработать правильное отношение к тем, кто на допросах во время следствия кого-то назвал или дал информацию, использованную для ареста или осуждения иных лиц. Это трудная, часто неразрешимая или с трудом разрешимая проблема. Здесь приходится различать тех, кто:

1) стали тайными агентами гонителей и занимались методическим доносительством, оговорами и клеветой, отрабатывая условия вербовки, но при этом окончили свой путь по видимости в лоне Церкви; нам неизвестно, покаялись ли они, но отрицать такую возможность нельзя;

2) начали «сотрудничать» со следствием в надежде на облегчение собственной участи, рассказывая следователю «всю правду» и тем давая следствию требуемую информацию;

3) не выдержав мучений (часто – под пытками) кого-то назвали по требованию следствия в надежде, что не усугубят этим страданий названных людей, так как они все равно уже арестованы;

4) будучи уже «изобличены» материалами, взятыми при обыске, или показаниями других лиц, не смогли отрицать свое знакомство или переписку, тем более что следствие все равно уже располагало этой информацией.

Здесь необходимо учитывать, что огромное количество следственных дел написано самими следователями или под их диктовку, а подписи подследственных очень часто получены обманом, шантажом, «выбиты» пытками, получены в невменяемом состоянии или подделаны. Только сопоставляя следственные дела с устными свидетельствами бывших заключенных, можно научиться «читать между строк» и понимать, что же произошло в действительности.

Трудно вместить в свое сердце трагедию XX века. Особенно трудно это сделать тому молодому поколению, чей менталитет уже совершенно изменился, для кого реалии страшного советского периода истории представляются давно уже «канувшей в лету» мифологией. Но новым поколениям предстоит новая война и новое гонение по слову апостола Павла: «в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся… и все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2Тим. 3:1–2, 12). Когда снова разверзнется перед ними адская пропасть, смердящая смертным грехом, и явится пред ними дьявол, «как рыкающий лев, ища кого поглотить» (1Петр. 5:8), пусть они тогда вспомнят своих святых сродников, со Христом победивших смерть своей смертью. Пусть вспомнят, что Русская Православная Церковь, как и Церковь первых веков, остается непоколебимой, вновь возрождается и утверждается на крови своих новых мучеников, подвигами исповедников и праведников. По слову Господа Иисуса Христа «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Свет жертвенной любви новых русских святых пусть укажет нам и нашим детям путь ко спасению, потому что страданиями наших дедов и отцов приобретена для нас возможность церковной жизни сегодня. И прославление подвига новых страдальцев за Христа – это естественная потребность благодарного и любящего сердца каждого, кто ощущает с ними духовную связь и преемство.

ХХ век стал временем жесточайших гонений на веру. История убедительно и неоднократно показала, что революция и безбожие – неразрывно связанные понятия, считает ректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета протоиерей Владимир Воробьев.

Университет, который возглавляет отец Владимир, носит имя патриарха Тихона, причисленного в 1989 году к лику святых. А главное здание университета – это построенный еще в начале ХХ века Московский епархиальный дом, где проходили заседания исторического Поместного собора, который осенью 1917 года принял решение о восстановлении патриаршества.

– Восстановление патриаршества пришлось на то время, когда верующие люди – священники и простые миряне – оказались перед очень сложным выбором…

– Выбор был, в сущности, прост: либо добровольно решиться на подвиг во имя веры, либо оставаться равнодушным обывателем, либо, наконец, стать предателем. Очень многие епископы и священники, монахи и миряне выбрали путь подвига. В этой готовности к подвигу и проявился подлинный дух церковности. Очень быстро стало приходить понимание, что наступила катастрофа, потому что вскоре начали убивать инакомыслящих, в частности духовенство, потом вскрывать мощи святых, потом изымать церковные ценности, закрывать и отбирать храмы. Это было непрерывное наступление воинствующего атеизма, без передышки. Сплошное насилие, кровь…

– При этом Церковь с самого начала занимала нейтральную позицию в гражданском конфликте, призывала стороны отказаться от кровопролития. Не правильнее ли было избрать более определенную позицию, а иными словами, резко выступить против большевиков как против богоборческой власти, которая несет угрозу и обществу в целом, и Церкви?

– Патриарх Тихон (Беллавин) и Поместный собор неоднократно бесстрашно выступали против богоборчества как идеологии, против жестокостей, гонений, убийств и насилия. Но призывать к братоубийственной войне Церковь не хотела. Ведь сначала на стороне большевиков было много обманутых их лозунгами людей. При таком разделении народа Церковь не могла поддерживать войну одной его части против другой. Она, наоборот, призывала людей к миру, призывала перестать убивать друг друга.

– С позиций сегодняшнего дня это не было ошибкой? Все-таки противники большевиков, при всех своих различиях, по отношению к Церкви, как правило, были более терпимыми. Белое движение более уважительно к Церкви относилось, и таких гонений, таких преступлений, вероятно, при белых не произошло бы…

– Белое движение не было враждебным по отношению к Церкви, но считать, что Гражданская война со стороны белых шла за православную веру, наверное, было бы не вполне правильно, потому что белые тоже очень часто проявляли себя не по-христиански. Были и расправы, и жестокость была. Большевики обманули народ своей демагогией – лозунгами «Свобода, равенство, братство», «Земля крестьянам, мир народам, хлеб голодным» и т. д. А что предлагали белые? Они просто воевали с красными «за Русь святую», но четкой позиции у них не было. Какой они хотели сделать Россию? В этом смысле у них был весьма ощутимый идейный и духовный вакуум, что делало их слабыми и в конечном счете предопределило их поражение.

Церковь же заняла самую христианскую позицию: она призывала к примирению, к прекращению вражды и братоубийственной войны.

– Существуют две противоположные точки зрения относительно того, кто формировал, как сейчас говорят, «антирелигиозную повестку» революции. Есть мнение, что это большевики распропагандировали широкие народные массы и те пошли за ними. Но есть и другой взгляд, в соответствии с которым население к тому времени уже само прониклось богоборческими идеями, более того, большевики во многом следовали в русле этих антиклерикальных настроений, охвативших значительную часть общества. Откуда, как Вы считаете, все это шло?

– Я думаю, что это очень сложный процесс, который, конечно, начался гораздо раньше, чем произошла революция. Весьма расцерковленным, нравственно распущенным сословием было дворянство. В этот процесс оказались вовлечены и выходцы из церковной среды. Вы помните, наверное, что очень большое число революционеров вышло из духовных семинарий?

– Поповичи так называемые.

– Да. Это неслучайно. Это свидетельствует о том, что официальная церковность в то время вызывала протест даже у представителей духовного сословия. В итоге возникло настроение, выражавшееся не только в готовности реформировать церковную систему, но и просто в отрицании ее права на существование. Это факт, который нельзя не учитывать.

Если же говорить о простом народе, то наиболее православными были, безусловно, духовное сословие, крестьянство и купечество. Впрочем, что касается крестьян, которые составляли 80% населения страны, то, хотя в основном они и были носителями православия, долгая история крепостничества не прошла для них даром. В известном смысле они были предуготовлены если не к революции, то к какому-то очень глубокому внутреннему протесту. Отмена императором Александром II крепостного права явно запоздала. Отсюда эта готовность к бунту, «бессмысленному и беспощадному», к войне против вековой несправедливости, рабства, последствия которого к 1917 году до конца еще не были преодолены.

А вот послереволюционные антицерковные погромы уже нельзя назвать народным движением. Наоборот, народ везде и всюду вставал на защиту Церкви и священников, был на их стороне. Расправы чинили карательные отряды большевиков-красноармейцев, в то время ставшие настоящими разбойничьими бандами. Не все, конечно, одинаково озверели, а именно те, кто входил в эти карательные отряды.

– Можно ли считать гонения на Церковь расплатой за грехи и если можно, то за какие именно?

– Безусловно можно. Наши мученики очень часто так и говорили, что «это нам все послано по нашим грехам», имея в виду не только свои личные грехи, но и грехи всего народа и, в частности, грехи церковных людей.

Грехов было много. Например, крепостное право означало, что власть имущие взяли в рабство свой народ! Другие обращали в рабство чужие народы, если кого-то завоевывали, а у нас свой народ обратили в рабов. Что это такое? Были грехи и внутри Церкви. У епископа Игнатия (Брянчанинова), прославленного в лике святителей, есть замечательная статья, посвященная будущему Собору. В середине XIX века, когда ее писал владыка Игнатий, уже были мысли о возрождении поместных соборов, ведь они не созывались с петровского времени и управление в Церкви, лишенной патриаршества, во многом определялось царскими решениями через обер-прокурора Святейшего синода. И святитель Игнатий пишет о том, в каком тяжелом состоянии находились тогда русские монастыри, да и вся вообще церковная жизнь. Как преподавался Закон Божий, если в результате столько атеистов появилось?! Он же повсеместно преподавался, а результат получился противоположный. Даже если люди не объявляли себя атеистами, то они во всяком случае переставали быть церковными людьми. Причащались раз в год. И это веками! Что это? Ведь по апостольским правилам человек, если он не причащается больше трех недель, считается отпавшим от Церкви. А в России нормой было причастие один раз в год – общее правило для всего государства. И много еще таких явлений можно вспомнить – совершенно ужасных, которые привели к ослаблению веры, к тому, что вера в народе становилась бытовой. Так что расплачиваться было за что.

– Как Вы думаете, в чем главная причина начавшихся гонений на Церковь? Сейчас можно часто услышать такое мнение, что вот если бы в политике большевиков не было богоборческой составляющей, то многие люди готовы были бы принять большевизм, потому что провозглашались и справедливость, и равенство, и просвещение, и модернизация. И если бы не богоборчество, эта власть очень многих устроила бы в принципе.

– Ну, это наивность какая-то, незнание истории! Богоборческой составляющей не могло не быть. Революция всегда движется энергией богоборчества. Как говорят в Церкви, дьявол – это первый революционер. Сама идея революции – идея богоборческая.

Почему так? Потому что любая революция становится актуализацией колоссального зла – ненависти, зависти, желания отнять чужое и присвоить себе якобы во имя всеобщей справедливости. Все зло, которое подспудно существует в людях, в такие моменты вырывается наружу, и начинаются убийства, расправы, бесконечная цепь преступлений. Убивают ни в чем не повинных людей, издеваются над женщинами и детьми. Причем эти преступления не осуждаются, а, наоборот, именуются героизмом, связываются со «справедливой борьбой за светлое будущее» и т. д. Но это – лживое оправдание зла. Так что революция – это прежде всего апофеоз зла. История разных стран убедительно свидетельствует об этом, но только у нас, в России, это зло и преступление достигло какого-то невероятного масштаба.

Поэтому Церковь всегда против революции. Церковь говорит, что это грех, этого допускать нельзя! А если Церковь против революции, то революционер всегда будет против Церкви. Если революционер решился на насилие, то понятие греха ему мешает. Чтобы свободно совершать преступления, которые считаешь необходимыми для достижения цели, нужно отказаться от веры в Бога. Поэтому революция и безбожие – неразрывно связанные понятия. Более того, отрицание Бога и есть первая революция, безбожие – необходимая составляющая революции, и для того, чтобы ее осуществить, нужно тех, кто проповедует Закон Божий и говорит, что революция – это беззаконие, попросту убрать с дороги.

– Мы сейчас живем в странном мире, где многое перепутано. Вот Вы говорите, что дьявол – первый революционер, а современные наши коммунисты говорят, что Иисус Христос – первый коммунист. Как Вы считаете, это богохульство?

– Это обман. Коммунисты – революционеры по своей природе, а Христос не был революционером! Революционер – это тот, кто хочет свергнуть существующую власть и захватить ее. А помните, каким был Вход Господень в Иерусалим? Когда народ принял Господа как царя, идущего взять власть, Он пришел в храм и начал проповедовать, отказавшись от власти. Он мог бы прийти в Иерусалим и объявить себя царем, и народ, несомненно, был бы за Него. Но Он этого не сделал. Он, наоборот, отдал Себя на страдание и распятие. Так что говорить, что Христос – революционер, – это обман, клевета и кощунство. И коммунистом Христос не был уже потому, что не был революционером. А коммунисты – революционеры. То, что коммунисты взяли некоторые заповеди Христа и превратили их в свои лозунги, при этом отвергнув самого Христа с Его учением, никак не может означать, что Христос был коммунистом. Все это – обычные для них лукавство и демагогия.

– С 1989 года Церковь начала процесс канонизации новомучеников и исповедников: сегодня к лику святых причислено 1776 человек. Этот процесс будет продолжаться? Какая часть этого пути пройдена, если можно так выразиться?

– Можно сказать, что, по самым строгим оценкам, за веру было репрессировано порядка 100 тыс. человек, хотя на самом деле, конечно, гораздо больше. Но канонизировать всех пострадавших за веру поименно невозможно уже потому, что в подавляющем большинстве случаев их имена остаются неизвестными.

– Названное Вами ориентировочное число пострадавших за веру охватывает все годы советской власти?

– Да. Но при этом не учитываются административно-ссыльные, а также члены семей репрессированных людей. В современных мартирологах очень часто мы находим такие сообщения: репрессирован священник, его арестовали, увезли в тюрьму, а матушку с пятью маленькими детьми выбросили на улицу. Что с ними стало? Они голодали, им негде было ночевать, они замерзали. Или их схватили и отправили куда-то на север. И в результате они умерли все. Но ведь они не проходят ни по каким делам, их нет ни в каких документах, понимаете? Отец-священник попал в базу данных о пострадавших, а про матушку и детей никто ничего не знает. Их судьба часто остается неизвестной.

Таких мучеников бесконечно много, и поэтому в 2000 году Юбилейный Архиерейский собор прославил Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской, известных поименно и неизвестных нам, но ведомых Богу. То есть мы прославили всех пострадавших за Христа, даже если мы их не знаем по именам.

Но Вы правы, есть еще поименный список – это те, чья судьба точно известна, мы выявляем их в составе этого Собора новомучеников по именам. Этот процесс продолжается, и он будет продолжаться, надеюсь, и дальше.

Мы должны помнить, что это были бесчисленные жертвы: пострадали миллионы простых русских людей, верующих православных христиан. Это был самый настоящий геноцид православного русского народа.

– И несмотря на это, при опросах во время переписи населения 1937 года больше половины граждан сказали о том, что считают себя верующими.

– Да, это очень показательная цифра. Двадцать лет жесточайших, кровавых гонений, самый разгар ежовщины! И тем не менее народ объявляет себя православным! Как после этого можно говорить о том, что русский народ выбрал коммунизм?! Не выбирал он ничего!

– С чем Вы связываете поворот, который произошел в отношениях власти и Церкви в 1943–1944 годах?

– Во-первых, тут был политический расчет. На оккупированных территориях немцы дали полную свободу верующим, и там сразу же открылось множество храмов. Немцы не препятствовали: пожалуйста, стройте, ремонтируйте, восстанавливайте. И после долгих лет гонений на Пасху весь народ пошел в храмы. А ведь к тому времени при советской власти храмов уже не было! До войны осталось, хотя я не назову точную цифру, но в общем порядка ста с небольшим церквей. На всей территории Советского Союза. Даже в самых крупных городах было по одному храму. И тут вдруг вся Украина, вся Белоруссия пошла в Церковь – и запели «Христос воскресе!». В Москве об этом стало известно, и Сталин понял, что нет смысла воевать со своим народом в такой тяжелый момент.

Во-вторых, перелом в войне был очевиден, и Сталин уже формировал свою новую внешнюю политику. Сейчас документально известно, что он всерьез, не понимая, видимо, эту проблему, хотел перенести в Москву вселенский престол, чтобы с помощью мировой системы православия распространить свое влияние на Европу, а может быть, и дальше. То есть был еще и геополитический расчет. При этом антицерковная позиция могла ему только мешать. Все эти доводы и склонили Сталина к тому, чтобы разрешить выборы патриарха, восстановить богословское образование, санкционировать выпуск «Журнала Московской патриархии». Тогда освободили епископов и священников из тюрем и лагерей, но не всех, а лишь малую их часть. Открыли некоторые храмы и даже монастыри…

– Монастырей же вообще не было к этому времени!

– Перед войной – ни одного: все были закрыты! Монастыри сохранились только на территориях, которые в 1939 году присоединили к СССР, то есть на Западной Украине, в Западной Белоруссии и в Прибалтике. Что говорить про предвоенный период, когда даже накануне перестройки в РСФСР было всего два монастыря – Троице-Сергиева лавра и Псково-Печерский монастырь. И все.

Так что это была передышка, но назвать ее началом возрождения Церкви никак нельзя. Когда закончилась война, политика снова изменилась, снова начались преследования верующих – опять тюрьмы, лагеря, расстрелы. В меньшей степени, чем до этого, но тем не менее. Вообще, по сравнению с 1937-м все кажется «в меньшей степени», потому что 1937–1938 годы – это были годы настоящего людоедства.

– Почему, как Вы считаете, в 1960-е годы, при Никите Хрущеве, начался новый виток гонений?

– К сожалению, коммунизм как возник с богоборчества, так всю свою историю эту богоборческую энергию в себе и нес. Коммунисты ее не могли ни скрыть, ни спрятать, ни удержать в себе, и, как только у них появлялись силы, они снова эту энергию выпускали наружу. Вот и Хрущев, когда почувствовал власть в руках, стал поступать так же, как его предшественники.

– Плюс еще уверенность в скором построении коммунизма подхлестывала к решительным действиям?

– Конечно, коммунизм же планировалось построить к 1980 году. К этому времени Хрущев обещал «показать последнего попа по телевизору», потому что при коммунизме религии быть не должно. А раз не должно, значит, давайте опять закрывать храмы, арестовывать священников. Говорят, что тогда уже не было гонений. Еще как были! При Хрущеве примерно тысяча священников была арестована, закрылось множество храмов, вновь были упразднены почти все монастыри.

Поэтому, когда сейчас коммунисты утверждают, что коммунизм вполне может быть совместим с религией, давайте вспомним Ленина. Он же об этом прямо писал: пока, временно, мы не можем разделаться с Церковью, но потом обязательно всю ее изведем. Так и сегодня: коммунисты говорят о том, что они могут быть православными, однако, если только дать им власть, понятно, как они ею воспользуются.

– Если можно, коснусь Вашей личной биографии. Вы поступили в духовную семинарию в 1978 году, будучи выпускником физфака МГУ и кандидатом физико-математических наук. В 1979-м приняли священнический сан. Пóзднее брежневское время считают «вегетарианским». А на Ваш взгляд, система действительно стала более мягкой и ее уже не в такой степени интересовало, какой духовный выбор делают люди?

– Ну как же не интересовало?! Когда я получил благословение на принятие сана, мне мой духовный отец, протоиерей Всеволод Шпиллер, сказал: «Я тебя благословить могу и благословляю, но как тебе получить рукоположение – я не знаю».

– То есть?

– А так: по правилам, если не окончил семинарию, получить сан нельзя. Но и в семинарию поступить тоже было нельзя.

– Почему?

– Потому что в семинарию можно было поступить только лишь с какой-то церковной работы: нужно было сторожем или истопником в храме служить, или уборщиком – ну хоть кем-нибудь. А я работал в Академии наук, был кандидатом наук. Иду в храм, спрашиваю:

– Вам нужны истопники, сторожа?

– Да, нужны.

– Возьмите меня!

– А кто вы? Из Академии наук? Нет, мы не можем.

Ни в один храм меня не брали к себе на работу. Ни на какую. Потому что все приходские советы были под контролем райкомов и уполномоченных. Если они возьмут к себе кандидата наук на должность истопника или сторожа (а всем понятно, для чего, с какой целью ему это нужно), им нагорит. И поэтому никто не решался этого сделать. Решился только староста патриаршего собора.

– Богоявленского на Елоховской площади?

– Да. Его звали Николай Семенович. Он не побоялся. И вот я стал алтарником Богоявленского собора. После этого мне нужно было подавать документы в семинарию. А ректор Московской духовной академии и семинарии архиепископ Владимир (Сабодан), будущий митрополит Киевский, был со старостой патриаршего собора из одной местности родом, и они были друзья. Он приезжал к нему в Елоховский собор. И в один из таких приездов староста замолвил за меня словечко. Владыка Владимир меня подозвал и сказал:

– Подавайте ваши документы 31 июля в четыре часа. Имейте в виду, что если вы придете раньше, например без пятнадцати четыре, то вы не поступите, если придете позже, то уже документы у вас не возьмут.

– Почему?

– Потому что все документы, которые поступают от абитуриентов, отдаются в Совет по делам религий на проверку. Если ваши документы туда попадут, то вас не пропустят, и мы вас взять не сможем. Документы приезжают забирать из Совета по делам религий 31 июля. Но советские люди работают до пяти часов. Поэтому от нас, из Загорска [теперь Сергиев Посад. – «Историк»], они уезжают в четыре, чтобы в пять уже приехать в Москву и быть свободными. А у нас еще до пяти остается час, когда мы можем принимать документы. Если вы придете в это время, то мы отдать ваши документы в Совет по делам религий уже не сможем. Но когда вы подадите их, сразу же уезжайте из дома и не появляйтесь там до тех пор, пока мы вас не зачислим.

Я так все и сделал. Документы подал, сдал все экзамены, возвратился домой, когда меня уже зачислили в семинарию. К этому моменту мой почтовый ящик был забит повестками в военкомат: меня вызывали на срочные сборы именно в то время, когда нужно было сдавать экзамены в семинарии. То есть владыка Владимир прекрасно знал, что даже в том случае, если он спрячет мои документы от Совета по делам религий, найдутся люди, которые сообщат обо мне в соответствующие органы. Органы передадут сведения в военкомат, а уже военкомат постарается меня «изъять». Вот как это было. Так что можно ли говорить о свободе, об оттепели какой-то?

– На этом все закончилось?

– Нет. Когда я уже учился (казалось бы, все пройдено), меня вызвал старший инспектор семинарии архимандрит Александр (Тимофеев), ставший потом ректором Московской духовной академии и архиепископом, и сказал, что рукоположить меня все равно не смогут. Потому что все документы на рукоположение забирает на рассмотрение и проверяет Совет по делам религий, который меня все равно не пропустит.

– Из-за того, что Вы научный работник? В этом причина?

– Да. Именно поэтому. «Но вот есть, – объяснил мне отец Александр, – такой способ. Мы официально документы на рукоположение подаем в Московскую патриархию, а она уже их подает в Совет по делам религий, однако в Страстную и Пасхальную седмицы Московская патриархия не работает. Поэтому те документы, которые в это время будут поданы, в Совет по делам религий не уйдут. И мы за эти две недели сможем вас рукоположить. А потом задним числом вас придется все-таки проводить через Совет по делам религий, но вы уже будете рукоположены».

Так это все и было сделано. Но и после этого меня не назначали ни на одно штатное место. Никуда. Проходит месяц, другой – нет назначения. Совет не позволяет меня назначить служить.

Наконец через два месяца назначили. Но я служил без регистрации. В результате меня через пять месяцев выгнали из храма на улицу. Хотя у меня было четверо маленьких детей и не было никаких средств к существованию. Потом снова брали – и снова переводили.

– Когда же можно было сказать, что гонения на Церковь закончились? Когда отношение изменилось окончательно?

– Это случилось после празднования Тысячелетия Крещения Руси – в 1989–1990 годах.

– То есть в последние годы Советского Союза.

– Да.

– А чем объяснить антиклерикализм, который сейчас существует в обществе, в том числе среди образованных людей?

– Отчасти это проявление невежества, непонимания. С другой стороны, безусловно, особо рьяный клерикализм по законам диалектики вызывает в ответ антиклерикализм. И если клир ведет себя недолжным образом, то это неизбежно вызывает протест.

Но важно при этом понимать, откуда это. У нас после долгих десятилетий гонений на Церковь во время перестройки сказали: «Вот вам храмы – открывайте». И нужно было храмы эти брать и открывать: по опыту общения с властью считалось, что если сейчас не возьмешь, то потом могут не дать. Для служения в новых храмах нужны священники. А священников не было. И начали рукополагать всех подряд – у кого, как говорили, борода растет, понимаете? Так нельзя делать! Однако думали, что это очень важно: должны открыться сотни храмов – быстро-быстро-быстро давайте священников! И вот стали всех сторожей, всех истопников рукополагать. Так появилось множество священников, не имеющих духовного образования, без подготовки, непроверенных, тех, кто о священстве и не думал, не готовился к нему, не знал, что это такое. Поэтому бывает, что кто-то из них ведет себя непотребным образом и сейчас. И естественно, если священник не соответствует тому призванию, которое является сутью его служения, это вызывает протест.

Священник не имеет права допускать какие-то вольности или нравственные нарушения, которые простому человеку как-то сходят с рук, – священнику этого нельзя. И народ это чувствует.

– Но Вы все-таки оптимист?

– Христиане в принципе оптимисты. У нас есть такое замечательное древнее высказывание: «Не имеем зде пребывающего града, но грядущего взыскуем». Мы верим в Царство Божие и считаем, что смысл жизни человеческой именно в том, чтобы сподобиться вечной жизни с Богом. Эта жизнь, земная, не может быть райской, рай на земле – это как раз несбыточная мечта коммунистов, утопия. Мы же, православные христиане, не надеемся построить рай на земле, а стараемся служить Богу и людям, делая добро, научая людей вере в Бога, любви, милосердию. А тот, будущий рай – он существует и будет существовать независимо от того, что здесь, на земле, происходит.

Беседовал Владимир Рудаков

В 2000 году последний российский император Николай II и его семья были канонизированы Русской Церковью как страстотерпцы. Их канонизация на Западе – в Русской Православной Церкви Заграницей – произошла еще раньше, в 1981 году. И хотя святые князья и правители в православной традиции не редкость, это событие до сих пор многими воспринимается с сомнением. Почему во святых прославлен последний российский монарх? Говорит ли его жизнь и жизнь его семьи в пользу канонизации, и какие существовали доводы против нее? Почитание Николая II за «царя-искупителя» – крайность или закономерность?

Об этом говорим с членом Синодальной комиссии по канонизации святых, ректором Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета протоиереем Владимиром Воробьевым.

Смерть как аргумент

– Отец Владимир, откуда такой термин – царственные страстотерпцы? Почему не просто мученики?

– Когда в 2000 году комиссией по канонизации обсуждался этот вопрос, было решено, что назвать царскую семью новомучениками несколько сомнительно: нужно понять, в каком смысле они пострадали за веру. Может быть, это было просто политическое убийство? Тогда их мучениками назвать нельзя. Однако присутствовало сознание и ощущение того, что это не просто политика. Стали думать и нашли такой выход: первыми страстотерпцами в Русской Церкви были названы князья Борис и Глеб, и их убийство также не было напрямую связано с их верой, поэтому и к семье государя Николая II решили применить тот же термин.

– Когда мы говорим «царственные страстотерпцы», имеется в виду только семья царя? Пострадавшие от рук революционеров родственники Романовых, Алапаевские мученики, сюда не входят?

– Нет, они сюда не входят. Потому что, например, Елизавета Федоровна Романова – сестра императрицы Александры – и инокиня Варвара могут быть названы именно мучениками за веру. Елизавета Федоровна не была причастна к государственной власти, она посвятила свою жизнь делу православного милосердия и молитве, построила свою обитель и была старшей сестрой этой обители. Ее сострадалица, келейница Варвара, была инокиней. То есть гораздо более ясно просматривается связь их страдания с верой.

– Но вместе с ними пострадали и члены дома Романовых...

– Они не причислены к лику святых Русской Православной Церковью.

– А каков критерий? Почему именно семья последнего государя была прославлена, хотя мученически окончили свою жизнь многие представители дома Романовых?

– Комиссия по канонизации очень долго работала над этим вопросом, очень педантично проверяла все доводы «за» и «против». В то время было много противников канонизации царя. Кто-то говорил, что этого нельзя делать потому, что государь Николай II был «кровавым», то есть ему в вину вменяли события 9 января 1905 года – расстрел мирной демонстрации рабочих. Была проведена специальная работа по исследованию обстоятельств «Кровавого воскресенья». И в результате исследования архивных материалов выяснилось, что государя в это время вообще не было в Петербурге, он никак не был причастен к этому расстрелу и не мог отдать такого приказа – он даже не был в курсе происходящего. Таким образом, этот довод отпал. Подобным образом рассматривались и все остальные аргументы. И я знаю, что очевидных контрдоводов против канонизации нет.

– Что было среди доводов «за»?

– Царскую семью канонизировали именно как страстотерпцев, то есть не просто за то, что они были убиты, но за то, что они приняли муку со смирением, по-христиански, без противления. Они могли бы воспользоваться теми предложениями, которые были обращены к ним заблаговременно – предложениями о бегстве за границу. Но сознательно не захотели этого. Известно даже высказывание государя: «Если нужна жертва за Россию, то я буду этой жертвой». Они были согласны пострадать за православную Россию, за веру.

Отречение: слабость или надежда?

– Почему нельзя назвать их убийство чисто политическим?

– Дело в том, что царская семья была убита как носители самой идеи православного царства, и в этом смысле они погибли за веру, хоть и опосредованно.

Они понимали свое страдание именно как страдание за Христа и согласились на это. Они понимали, что в их лице преследуется сама идея православного государства, православного устроения народной жизни. И сознавали, что это самое главное, что нельзя отречься от этой своей миссии.

– Как понимать тогда отречение государя от престола?

– Хотя государь и дал отречение от престола как от обязанностей главы государства, но он не мог духовно отречься от своего служения. В сознании всего народа он по-прежнему оставался царем, и его семья оставалась царской семьей. И они сами так себя величали, так же их величала охрана. Если было бы иначе, их вполне можно было бы отпустить: все, он отрекся, он не царь, а обычный человек, как, например, президент – срок прошел, теперь его преследовать как президента никому не интересно, правда ведь? А тут не так, потому что царь был помазанником Божьим, и поставление на царство совершалось как некое таинство. Он был на это поставлен – без своего стремления, без своей воли, никак не добиваясь престола, не проводя никаких предвыборных кампаний, но будучи предназначен к этому. При этом можно сказать, что вся страна молилась о своем императоре, и над ним был совершен чин помазания на царство – благословение Божие на это служение. От этого помазания Николай II не мог отречься, и это прекрасно понимали и его гонители.

Государь отошел от власти, от исполнения своих обязанностей не потому, что сам испугался, а потому, что от него требовали этого (и об этом, как о единственном выходе, просили практически все командующие фронтами генералы и адмиралы). Николай II надеялся, что этим шагом сможет успокоить возмущение, бурю народную, и его отречение и передача престола в пользу брата Михаила пойдет на пользу России. Государь не себе искал покоя и облегчения, он думал о пользе государства и в то же время был человеком смиренным, не желающим всеми силами бороться за власть. Сейчас мы не можем представить себе никакую власть в мире без борьбы, без властолюбия. В этом смысле император Николай II представляет собой поразительный пример человека, который отказался от борьбы за власть во имя благополучия своей страны, своего народа.

– Он как-то упоминал об этих своих взглядах в дневниках, письмах?

– Да, но это видно и из самих его действий. Например, как я уже говорил, если б он думал, прежде всего, о своей пользе, он мог бы согласиться уехать за границу. Царская семья имела возможность эмигрировать, уехать в безопасное место, царь мог бы, во всяком случае, организовать особую охрану, чтобы невозможно было захватить его семью. Но он об этом не думал и не предпринимал никаких мер. Будучи очень смиренным человеком, он решил не по своей воле поступать, не по своему разумению, поэтому уступил требованиям отречься от престола. О такой его настроенности есть и более ранние свидетельства. Например, в 1906 году, во время Кронштадтского мятежа государь после доклада министра иностранных дел сказал следующее: «Если вы видите меня столь спокойным, то это потому, что я имею непоколебимую веру в то, что судьба России, моя собственная судьба и судьба моей семьи – в руках Господа. Что бы ни случилось, я склоняюсь перед Его волей».

– Многие усматривают в отречении обыкновенную слабость...

– Да, некоторые видят в этом акт слабости: человек властный, сильный не отрекся бы от престола. Но для императора Николая II эта властность и сила значили меньше, чем смирение и искание воли Божьей. Его сила была в другом: в вере и в поиске благодатного пути. Поэтому получилось так, что он не удержал власть – да и вряд ли ее можно было бы удержать. Зато, скажу прямо, то святое смирение, с которым он отрекся от престола и потом принял мученическую кончину, способствует и сейчас обращению всего народа с покаянием к Богу. Все-таки большая часть нашего народа – после семидесяти лет безбожия – относит себя к православным. Да, большей частью не церковно-православным, но, во всяком случае, самоопределение у народа такое. И, может быть, образ императора, который так жил и поступал так, больше подвигнул наш народ к покаянию и к вере, чем какая-то властная политика.

Революция: неизбежность катастрофы?

– То, как жили, как верили последние Романовы, повлияло на их канонизацию?

– Безусловно. О царской семье написано очень много книг, сохранилось множество материалов, которые указывает на очень высокое духовное устроение самого государя и его семьи – дневники, письма, воспоминания. Их вера засвидетельствована всеми, кто их знал, и многими их поступками. Известно, что государь Николай II построил множество храмов, что он, его супруга и дети были глубоко верующими людьми, часто причащались Святых Христовых Таин (тогда как в обществе того времени в порядке вещей было причащаться крайней редко, раз в год). Есть свидетельства, что во дворце, в домовом храме, постоянно совершалась Божественная литургия. И во время своего заключения они тоже причащались, специально для этого приходил священник – это известно из дневников и протоколов. Есть свидетельства, что до последнего дня они постоянно молились и по-христиански готовились к своей мученической участи.

Также хорошо известно, какое место в их жизни занимали дела милосердия, которые совершались в евангельском духе: сами царские дочери вместе с императрицей ухаживали за ранеными в госпитале во время Первой мировой войны.

– Очень разное отношение к императору Николаю II сегодня: начиная от обвинений в безволии и политической несостоятельности, заканчивая величанием «царем-искупителем». Как найти «золотую середину»?

– Я думаю, что самым тяжелым в состоянии нашего народа является отсутствие всякого отношения. К мученикам, к царской семье, вообще ко всему. К сожалению, большинство нашего народа сейчас пребывает в какой-то духовной спячке и не способно в свое сердце вместить какие-то серьезные вопросы, искать на них ответы. Даже эти крайности, которые Вы назвали, я бы сказал, относятся не к нашему народу, а к какой-то его части – части, которая еще о чем-то думает, еще чего-то ищет, к чему-то стремится внутренне.

– Что можно ответить на такое заявление: жертва царя была совершенно необходима и благодаря ей была искуплена Россия?

– Подобные крайности звучат из уст людей, не очень богословски осведомленных. Поэтому они начинают переформулировать некоторые пункты учения о спасении применительно к царю. Это, конечно, совершенно неправильно, в этом нет никакой логики, последовательности и необходимости.

– Но говорят, что подвиг новомучеников много значил для России...

– Можно говорить о том, что только подвиг новомучеников один и смог противостоять тому разгулу зла, которому подверглась Россия. Во главе этого мученического воинства стояли великие люди: патриарх Тихон, величайшие святители, такие, как митрополит Петр, митрополит Кирилл и, конечно, государь Николай II и его семья. Это такие великие образы! И чем больше будет проходить времени, тем будет понятнее их величие и их значение.

Я думаю, что сейчас, в наше время, мы можем более адекватно оценить то, что произошло в начале ХХ столетия. Знаете, когда бываешь в горах, открывается совершенно удивительная панорама – множество гор, хребтов, вершин. А когда удаляешься от этих гор, то все хребты поменьше уходят за горизонт, но над этим горизонтом остается одна огромная снежная шапка. И ты понимаешь: вот доминанта!

Так и здесь: проходит время, и мы убеждаемся в том, что эти наши новые святые были действительно исполины, богатыри духа. Я думаю, что и значение подвига царской семьи со временем будет открываться все больше, и будет понятно, какую великую веру и любовь они явили своим страданием.

Кроме того, спустя столетие видно, что никакой самый мощный вождь, никакой Петр I не смог бы, напрягая свою волю, сдержать то, что происходило тогда в России.

– Почему?

– Потому что причиной революции было состояние всего народа, состояние Церкви – я имею в виду человеческую ее сторону. Мы зачастую склонны идеализировать то время, но на самом деле все было далеко не безоблачно. Народ наш причащался раз в год, и это было массовое явление. Огромную роль в управлении Церковью играл обер-прокурор Святейшего Синода, а на всю Россию было несколько десятков епископов, которые подчинялись царю, – то есть никакой самостоятельности Церковь не имела. Церковно-приходские школы – система школ по всей России – была создана только к концу XIX века, усилиями обер-прокурора Победоносцева. Это, безусловно, великое дело, народ стал учиться грамоте именно при Церкви, но произошло это слишком поздно, понимаете?

Многое можно перечислять. Ясно одно: вера стала во многом обрядовой. И об этом состоянии души народной, если можно так сказать, свидетельствовали многие святые того времени – прежде всего, святой праведный Иоанн Кронштадтский, святитель Игнатий (Брянчанинов). Они предвидели, что это приведет к катастрофе.

– Сам царь Николай II и его семья эту катастрофу предчувствовали?

– Конечно, и мы находим об этом свидетельства в их дневниковых записях. Как мог не чувствовать государь Николай II, что происходит в стране, когда прямо у Кремля разорвали бомбой его дядю, Сергея Александровича Романова? А революция 1905 года, когда бунтом были охвачены все семинарии, все духовные академии и пришлось их временно закрыть? Это ведь говорит о состоянии Церкви и страны. На протяжении нескольких десятков лет перед революцией в обществе происходила систематическая травля: травили веру, травили царскую семью в печати, в XIX веке начинаются покушения террористов на жизнь правителей...

– Вы хотите сказать, что невозможно обвинять исключительно Николая II в свалившихся на страну бедах?

– Да, именно так – ему суждено было родиться и царствовать в это время, он уже не мог просто напряжением воли изменить ситуацию, потому что она шла из глубины народной жизни. И в этих условиях он избрал путь, который был ему наиболее свойственен – путь страдания. Царь глубоко страдал, душевно страдал еще задолго до революции. Он старался добром и любовью отстоять Россию, делал это последовательно, и эта позиция подвела его к мученичеству.

Какие же это святые?..

– Отец Владимир, в советское время, очевидно, канонизация была невозможна по политическим причинам. Но и в наше время для этого потребовалось восемь лет… Почему так долго?

– Вы знаете, после перестройки прошло больше двадцати лет, а пережитки советской эпохи еще очень сильно сказываются. Говорят, что Моисей потому сорок лет со своим народом бродил по пустыне, что нужно было умереть тому поколению, которое жило в Египте и было воспитано рабством. Чтоб народ стал свободным, нужно было тому поколению уйти. И тому поколению, которое жило при советской власти, не очень-то легко изменить свой менталитет.

– Из-за определенного страха?

– Не только из-за страха, скорее, из-за штампов, которые насаждались с самого детства, которые владели людьми. Я знал многих представителей старшего поколения – среди них священники и даже один епископ, – которые еще застали государя Николая II при жизни. И я был свидетелем того, что они не понимали: зачем его канонизировать? какой же он святой? Им трудно было примирить образ, который они с детства восприняли, с критериями святости. Этот кошмар, который мы сейчас себе и не можем представить по-настоящему – когда немцами были оккупированы огромные части Российской империи, хотя Первая мировая война обещала закончиться победоносно для России; когда начались страшные гонения, анархия, Гражданская война; когда наступил голод в Поволжье, развернулись репрессии и т. д. – видимо, как-то оказался увязан в молодом восприятии людей того времени со слабостью власти, с тем, что не было настоящего вождя у народа, который мог бы противостать всему этому беспорядку. И некоторые люди до конца жизни оставались под влиянием этого представления...

И потом, конечно, очень трудно сопоставить в своем сознании, например, святителя Николая Мирликийского, великих подвижников и мучеников первых веков со святыми нашего времени. Я знаю одну старушку, у которой дядю-священника канонизировали как новомученика – он был расстрелян за веру. Когда ей об этом сказали, она удивилась: «Как?! Нет, он, конечно, был очень хороший человек, но какой же он святой?» То есть людей, с которыми мы живем, принять как святых нам не так-то легко, потому что для нас святые – «небожители», люди из другого измерения. А те, кто с нами вместе ест, пьет, разговаривает и переживает – какие они святые? Трудно образ святости приложить к близкому тебе в быту человеку, и это тоже имеет очень большое значение.

– В 1991 году останки царской семьи были найдены и захоронены в Петропавловской крепости. Но Церковь сомневается в их подлинности. Почему?

– Да, была очень долгая полемика о подлинности этих останков, было проведено множество экспертиз за границей. Одни из них подтверждали подлинность этих останков, а другие подтверждали не очень очевидную достоверность самих экспертиз, то есть была зафиксирована недостаточно четкая научная организация процесса. Поэтому наша Церковь уклонилась от решения этого вопроса и оставила его открытым: она не вправе согласиться с тем, что недостаточно проверено. Есть опасения, что, заняв ту или иную позицию, Церковь станет уязвима, потому что нет достаточного основания для однозначного решения.

Конец венчает дело

– Отец Владимир, я вижу, у Вас на столе среди прочих лежит книга о Николае II. Каково Ваше личное отношение к нему?

– Я вырос в православной семье и с самого раннего детства знал об этой трагедии. Конечно, всегда относился к царской семье с почитанием. Неоднократно бывал в Екатеринбурге – для меня это очень важно...

Я думаю, очень трудно не почувствовать, не увидеть величие этого подвига и не быть очарованным этими образами – государя, государыни и их детей. Их стиль жизни был прекрасен! В какой строгости воспитывались дети, как они все умели трудиться. И как не увидеть поразительную чистоту великих княжон! Современным молодым людям посмотреть бы на жизнь этих царевен, столь они были прекрасны, просто прекрасны. За одно только их целомудрие можно было их уже канонизировать – на фоне того кошмара, который происходил вокруг: за их святость, за их готовность служить, за их скромность. Они ведь были очень скромными людьми, непритязательными, никогда не стремились к славе, жили так, как их Бог поставил, в тех рамках, в которые они были поставлены. И во всем отличались удивительной скромностью, послушанием, смирением, кротостью. Никто никогда не слышал, чтобы они проявляли какие-то страстные черты характера. Наоборот, в них было взращено христианское устроение сердца – мирное, целомудренное. Достаточно даже просто посмотреть фотографии царской семьи, они сами по себе уже являют удивительный внутренний облик – и государя, и государыни, и великих княжон, и царевича Алексея. Дело не только в воспитании, но и в самой их жизни, которая соответствовала их вере, молитве. Просто они были православными людьми: как верили, так и жили, как думали, так и поступали.

Не то чтобы они декларировали свою православную веру, а на деле поступали по-другому. А такие случаи встречались и в династии Романовых: известно, например, что Александр II был неверен своей жене, а ведь в то же время говорил о Боге. Таких явлений было много в истории, но мы не находим в жизни семьи государя Николая II такого раздвоения. Бывали, конечно, и у них ошибки, грехи, недостатки. Но в последний год их жизни государь и его семья окончательно духовно сформировались.

– То есть неправильно стремление обрисовать эту семью идеальной, и сказать, что любые действия человека, причисленного к лику святых, безошибочны?

– Конечно, нет, и никогда так не было. «Нет человека, который жив будет и не согрешит». У всех святых были какие-то в жизни ошибки и грехи. Но есть поговорка: «Конец венчает дело». «В чем застану, в том и сужу» – говорит Писание от лица Бога. При этом надо помнить, что царская семья канонизирована не за свою жизнь, очень высокую и прекрасную – эта жизнь поражает своей высотой и красотой! Но все-таки, прежде всего, за свою смерть. За предсмертные страдания, за то, как они пошли на это страдание, – в соответствии со своей верой.

Образ святого Патриарха Тихона все ярче сияет на небосклоне истории Русской Православной Церкви XX века. Время высветляет масштаб его подвига, соответствующий невероятному размаху зла, обрушившегося на Россию.

Но, если первый период патриаршего правления с 1917 г. по 1922 г. отмечен исповедническими посланиями Святителя Тихона, защищавшего церковную и народную жизнь от захвативших власть большевиков, написанными в сознании своей ответственности за судьбы Церкви и России, то второй период с 1922 г. по 1925 г. может произвести впечатление душевного слома и отказа от первоначально избранной линии, перехода от твердого исповедничества к малодушным компромиссам. Внимательное изучение событий показывает, что такая поверхностная оценка означает неведение исторической правды, которая в связи со строгой тайной, скрывавшей действительную жизнь и деятельность Политбюро РКП(б) и ВЧК, требует значительных усилий для своего выяснения.

Следственное дело Патриарха Тихона, представляющее 40 объемных томов, сравнительно недавно ставшее доступным исследователям, публикуется впервые и дает большой новый материал для жизнеописания святителя Тихона и понимания его мученического подвига, а также для истории Русской Православной Церкви указанного периода и для истории России в целом. Документы, собранные в следственном деле Патриарха Тихона, отражают более чем семилетний период (1917–1925 гг.) войны большевиков с Православной Церковью, при этом некоторые из них существенно дополняют наши знания об этом времени.

Кроме допросов святителя Тихона дело включает множество «вещественных доказательств», рисующих яркую картину церковной и государственной жизни. Таковы документы, связанные с закрытием Троице-Сергиевой Лавры, вскрытием мощей, изъятием церковных ценностей и множество других.

С именем святого Патриарха Тихона связаны самые яркие страницы истории Русской Православной Церкви ХХ века. Образ Патриарха Тихона – личности необычайно сильной и исключительно мужественной – притягивает внимание историков и писателей, людей верующих и тех, кто еще не нашел своей дороги к Богу. Соединенная со смирением и душевной мягкостью непоколебимость духа, проявленная им в дни скорбных испытаний, вызывает неподдельное уважение и удивление. Значение подвига Патриарха Тихона можно верно оценить, вспоминая, что в самый переломный период русской истории, когда был расстрелян отрекшийся от престола император, а в кровавом большевистском терроре погибли или покинули Россию многие из ее лучших сынов, именно Патриарх, заточенный в Донском монастыре, оставался знаменем веры и единства, ориентиром правды, несравненным примером духовной силы, терпения и надежды на Бога для всех православных, для всей поруганной России.

Об этом последнем периоде жизни Святителя Тихона написано немало, но многие подробности его жертвенного служения и тех испытаний, которые были связаны с его арестом ГПУ в мае 1922 г. и следствием над ним, оставались неизвестными. Следственное дело и подготовка к суду над Патриархом Тихоном являлись ключевым звеном в большевистском плане уничтожения Православной Церкви. Поставив на колени Патриарха, власти надеялись сломить духовную опору народа, которую олицетворял Первосвятитель, и разгромить всю Церковь. Обстоятельства, связанные со следственным делом Патриарха Тихона, до сих пор вызывают споры и противоречивые оценки. Исследователей более всего интересует эволюция взглядов Святителя Тихона, мотивы и последствия его поступков. На многие подобные вопросы свет проливает настоящий сборник, содержащий материалы следствия, десятилетиями тщательно скрываемые в архивных тайниках КГБ. Сопоставляя их с недавно опубликованными¹⁷ секретными документами Политбюро ЦК РКП(б), можно составить объективную потрясающую картину небывалого по силе и коварству гонения, одной их главных жертв которого стал святой Патриарх Тихон.

Ни один иерарх Русской Православной Церкви за всю ее историю не привлекал к себе столь пристального, сострадательного и почтительного внимания всего христианского мира, какое было обращено к Патриарху Тихону еще при его жизни.

Будущий святитель в миру носил имя Василий Иванович Беллавин (в разных документах встречается то Беллавин, то Белавин). Он родился по старому стилю 19 января, а по новому – 1 февраля 1865 г. в маленьком городе Торопце Псковской губернии, в семье приходского священника Спасо-Преображенской церкви. Детство его прошло среди народа, он видел крестьянский труд и жил простой народной жизнью.

По достижении соответствующего возраста мальчик отдан был в учение и, блестяще окончив Псковскую семинарию, поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Там он сделался любимцем своих товарищей студентов, которые шутя называли его патриархом. В те времена не могло и в голову прийти, что это шуточное прозвище было пророческим, потому что патриаршества тогда в России не существовало.

Простое перечисление мест, где после окончания в 1888 г. Духовной Академии, протекало церковное служение святителя Тихона показывает, что будущий Российский Патриарх смог, по Промыслу Божию, хорошо узнать многообразные и очень несхожие между собой условия духовной, национальной и общественно-государственной жизни Русской Православной Церкви, попечение о которой было на него возложено в 1917 г.

Около двух лет Василий Беллавин был преподавателем в родной Псковской семинарии. В 1891 г. он был пострижен в монашество с именем Тихона в честь любимого им святителя Тихона Задонского. Вскоре его рукоположили в сан иеромонаха и направили в Холмскую духовную семинарию (Варшавской епархии), где он становится сначала инспектором, затем ректором. Ученики его очень любили, как и все почти, кто с ним встречался. На 33-м году жизни, в 1897 г., совершилась его хиротония во епископа Люблинского, викария Варшавской епархии. Церковная жизнь в этих местах сильно осложнялась острыми национальными и религиозными распрями. Многие православные священнослужители в ответ на провокации униатов и польских националистов обращались за помощью к гражданским властям, что приводило иногда к грубому насилию над совестью людей, отказывавшихся переходить в православие. Владыка Тихон никогда не прибегал к аргументам «с позиции силы», что не мешало ему успешно защищать православную веру. Об этом периоде его жизни ярко вспоминает митрополит Евлогий (Георгиевский): «Архимандрит Тихон был очень популярен и в семинарии, и среди простого народа. Местные священники приглашали его на храмовые праздники. Милый и обаятельный, он всюду был желанным гостем, всех располагал к себе, оживлял любое собрание, в его обществе всем было приятно, легко. Будучи ректором, он сумел завязать живые и прочные отношения с народом, и этот же путь он указал и мне. В сане епископа он еще более углубил и расширил свою связь с народом и стал действительно для Холмщины «своим» архиереем. Мне постоянно во время поездок по епархии приходилось слышать самые сердечные отзывы о нем духовенства и народа»¹⁸.

Очень скоро, в 1898 г., молодого епископа Тихона отправили в Америку. Он очень деятельно взялся за благоустройство своей огромной епархии, в которую входили Соединенные Штаты Америки и Канада, изучил местные язык и традиции. Удивительные по размаху и христианскому духу плоды его архипастырских трудов сделали Святителя Тихона одним из самых почитаемых святых православной Америки.

В 1907 г. владыка Тихон, возведенный уже в сан архиепископа, был переведен на одну из крупнейших и древних епархий России – на Ярославскую кафедру. Он принимал близко к сердцу все, что касалось жизни, блага и интересов народа, и его деятельность не ограничивалась только церковными делами. Будучи избран почетным членом Союза Русского Народа, он оказывал большое влияние на работу этого Союза в Ярославле. Следует отметить, что даже большевики при подготовке судебного процесса против Патриарха не смогли предъявить ему в связи с этим никаких обвинений, кроме самого факта совместной работы с ярославскими деятелями Союза. Патриарх ответил: «Да, я работал с перечисленными лицами и паству свою звал работать вместе со мною, полагая, что на Руси быть русским не предосудительно».

Архиепископ Тихон был человеком свободных, широких взглядов, достаточно демократичным и независимым. Из-за случая, когда он не согласился с губернатором Ярославля и, по-видимому, в связи с жалобой последнего, Владыка был переведен в 1914 г. на Виленскую кафедру. Вскоре началась война. Надо было думать о беженцах, приходилось эвакуировать святыни из тех мест, которым угрожала оккупация. В частности, архиепископу Тихону пришлось перевести в Москву мощи Виленских мучеников, у него же сохранилась и чудотворная Жировицкая икона Божией Матери, впоследствии им возвращенная в Жировицкий монастырь.

После февральской революции 1917 г. обер-прокурором Святейшего Синода был назначен В.Н. Львов. Новые правители на словах признавали независимость Церкви, говорили об отделении Церкви от государства, а на деле стремились, контролируя церковную жизнь, реформировать ее в духе популярных в то время либеральных идей, не считаясь при этом ни с православными святоотеческими традициями, ни с канонами Вселенских Соборов.

В.Н. Львов сразу же сместил с кафедр двух старших митрополитов: Московского Макария (Невского) и Санкт-Петербургского Питирима (Окнова), затем вскоре распустил Синод, чтобы новый состав сделать для себя более удобным. В числе опальных оказался и архиепископ Виленский Тихон, бывший в это время членом Святейшего Синода. Стремясь провести согласных со своей линией кандидатов, В.Н. Львов организовал выборы новых архиереев на освободившиеся Московскую и Петербургскую кафедры, и еще в нескольких епархиях, которые возглавляли неприемлемые с точки зрения реформаторов епископы.

В древности в силу существовавшей с апостольских времен традиции участие всего народа в выборах епископов было обычным делом, но никогда церковные каноны не предоставляли мирянам права ограничивать власть и независимость архиереев, которым всегда принадлежит «последнее слово».

Выборы не принесли успеха В.Н. Львову, кандидаты которого были отвергнуты церковным народом. На Московскую кафедру 4 июля 1917 г. был избран уволенный обер-прокурором из Синода архиепископ Виленский Тихон. Столь же неудачными оказались попытки церковных реформаторов добиться избрания большинства своих кандидатов членами созываемого Поместного Собора и навязать этому Собору свою программу, хотя выборы проходили согласно Положению, разработанному при большом влиянии реформаторов.

Собор открылся в день Успения Божией Матери. Председателем Собора был избран святитель Тихон, возведенный за несколько дней до этого в сан митрополита. Существенные вначале партийные разногласия постепенно изживались, члены Собора осознавали свою ответственность, начали работать согласованно, и очень скоро подавляющее большинство направило всю свою энергию на созидательную работу. В законопроекте о высшем церковном управлении Предсоборный Совет, сформированный под влиянием В. Н. Львова, не упоминал о восстановлении патриаршества, но после многих заседаний и горячих дискуссий было решено избрать Патриарха. Голосованием выделили трех кандидатов, из которых Патриарх должен был избираться посредством жребия. Первым был известный богослов, архиепископ Антоний (Храповицкий), вторым стал один из авторитетнейших архиереев Новгородский архиепископ Арсений (Стадницкий), и только третьим – митрополит Московский Тихон.

5/18 ноября 1917 г. в храме Христа Спасителя во время совершения Божественной литургии перед Владимирской иконой Божией Матери, которая была специально принесена из Успенского собора в Кремле, стоял запечатанный ковчег со жребиями. После литургии старец Зосимовой Смоленской пустыни иеросхимонах Алексий вынул жребий. Старейший иерарх, будущий священномученик митрополит Киевский Владимир огласил имя избранного: «митрополит Тихон». В праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы в Успенском Соборе Московского Кремля была совершена интронизация Патриарха Тихона.

Невозможно представить сегодня всю тяжесть ответственности, которая легла на плечи нового Патриарха. После разгона Учредительного собрания он оказался единственным законно избранным вождем народа, так как в выборах членов Собора участвовало большинство населения страны. Народ необыкновенно любил и чтил своего архипастыря. Патриарха часто приглашали служить в разные храмы Москвы и Подмосковья. Когда он приезжал в какой-нибудь подмосковный город, весь народ встречал его, так что в городе обычно прекращали работать на все время его пребывания. Почти сразу после Октябрьской революции отношения государственной власти и предстоятеля Русской Православной Церкви приобрели характер острого конфликта, так как уже первые декреты советской власти коренным образом ломали и церковную, и народную жизнь. Самые тяжелые удары большевики стремились нанести именно Церкви.

Вскоре после обстрела Кремля и вооруженного захвата Александро-Невской и Почаевской Лавр Патриарх Тихон выпустил послание от 19 января 1918 г., известное, как «анафематствование Советской власти»¹⁹. Патриарх мужественно исполнял свой пастырский долг, разъясняя народу смысл происходящего с церковной точки зрения и предостерегая от участия в грехах и преступлениях, в которые стремились втянуть простой народ большевики. В послании Патриарх выступил против разрушения храмов, захвата церковного имущества, гонения и насилия над Церковью. Указывая на «зверские избиения ни в чем не повинных людей», которые совершаются «с неслыханной доселе дерзостью и беспощадной жестокостью», святитель Тихон призывал творящих беззакония опомниться, прекратить кровавые расправы, и данной ему от Бога властью запрещал тем из беззаконников, кто носил еще имя христианское, приступать к Святым Тайнам Христовым. Отлучив от Церкви всех «творящих беззакония», Патриарх призвал христиан не вступать в общение и союзы с кем-либо из них. И хотя в послании речь шла лишь об отдельных «безумцах» и советская власть прямо не называлась, послание было воспринято как анафема советской власти.

Принятием и проведением декрета Совнаркома РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 23 января 1918 г. государство, активно вмешиваясь во внутреннюю жизнь Церкви, встало на путь прямой конфронтации по отношению к ней. Любопытны материалы, приобщенные чекистами в ходе следствия над Патриархом Тихоном, свидетельствующие о попытках верующих ответить на агрессию безбожной власти созданием братств и союзов для защиты Церкви. Весной 1918 г. была образована «Делегация Высшего Церковного Управления для зашиты пред правительством имущественных и иных прав Православной Церкви» в составе видных деятелей Церкви протопресвитера Н.А. Любимова, А.Д. Самарина, проф. И.М. Громогласова и других. Публикуемые в сборнике отдельные протоколы заседания «Делегации», обобщавшие сообщения с мест, рисуют чудовищную картину первой волны разрушения и ограбления храмов в 1918 г. Как свидетельствуют документы, духовенство и верующие активно противостояли разрушительной политике большевиков. По материалам следствия открываются ранее малоизвестные факты об антиправительственных выступлениях в Звенигороде, Павловом Посаде и ряде других мест. Выступление жителей Савинской слободы против конфискации имущества Саввино-Сторожевского монастыря близ Звенигорода вылилось в вооруженный мятеж против советской власти в мае 1918 г.

С лета 1918 г. начинается настоящий террор большевиков против духовенства, быстро растет число новых мучеников. Духовенство и верующие подвергались расстрелу не только в качестве заложников, подпадая под действие распоряжений, не касавшихся Церкви непосредственно²⁰, но и квалифицировались как «контрреволюционная сила» специальными актами новой власти²¹. Были расстреляны целые крестные ходы в Туле, Харькове, Шацке. Созыв населения с помощью набатного звона карался приговорами ревтрибунала²². В «мясорубке» красного террора погибли многие видные духовные деятели церкви, рядовые священники, монахи и монахини, рядовые прихожане. По имеющимся в следственном деле далеко не полным данным ВЧК того времени в 1918 г. расстреляно 827 священнослужителей, в 1919 г. расстреляно – 19, заключено в тюрьму – 69. Примерные оценочные цифры первой волны гонений гораздо более страшны: общее число репрессий – 11 тысяч человек, из них – 9 тысяч расстрелов. При этом на 1918 г. приходится 3 тысячи расстрелов и 1,5 тысячи других видов репрессий духовенства, на 1919 г. – 1 тысяча расстрелов и 800 репрессированных²³.

С началом Гражданской войны некоторые архиереи, находясь на освобожденных от большевиков территориях, стали поддерживать белое движение, нарушая решение Собора о невмешательстве Церкви в политическую борьбу. Но Патриарх Тихон строго придерживался указанного Собором образа действий, что засвидетельствовали участники белого движения, пытавшиеся добиться от него хотя бы секретного благословения своих действий. Не получив такового от Святейшего Тихона, они, конечно, были уверены, что в душе Патриарх сочувствует им, а не большевикам, проводившим пораженческую политику, разрушавшим Российское государство и проявлявшим неимоверную жестокость в отношении народа и, в особенности, к Церкви и духовенству.

Осудив политику кровопролития и призвав к прекращению междоусобной брани, в ряде посланий 1918–1919 гг. Патриарх Тихон отвергал участие Церкви в борьбе против советской власти и звал к примирению, стремясь сохранить нейтралитет в Гражданской войне и окончательно определить позиции аполитичности Церкви²⁴. В первую годовщину октябрьского переворота Патриарх Тихон обратился к Совету Народных Комиссаров со словом «обличения и увещания». Указывая на нарушение всех обещаний, данных народу до прихода к власти, Патриарх снова осудил кровавые репрессии, особенно выделяя убийства ни в чем не повинных заложников. Для достижения своих целей новые властители соблазнили «темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха». Святой Тихон отвергал обвинение в противлении власти и добавлял: «Не наше дело судить о земной власти; всякая власть от Бога допущенная привлекла бы наше благословение», если ее деятельность была бы направлена на благо подчиненных. Заканчивалось обращение поистине пророческим предупреждением, не употреблять власть на преследование ближних. «А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами пролитая и от меча погибнете вы сами, взявшие меч». Патриарх призывал «верных чад Церкви» не к вооруженной борьбе, а к покаянию и духовному, молитвенному подвигу: «противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага». Святейший Тихон умолял православный народ не «сходить с пути крестного, ниспосланного Богом, на путь восхищения мирской силы», особо предостерегал чтобы не позволяли увлечь себя страстию отмщения. Служителям Церкви Патриарх напоминал, что они «по своему сану должны стоять выше и вне всяких политических интересов» и не участвовать в политических партиях и выступлениях.

Требование Патриарха не связывать Церковь ни с каким политическим движением, ни с каким образом правления в условиях ожесточенной войны не смогло отвести угроз в его адрес. Власти обвинили его в пособничестве белому движению и в контрреволюционности.

Осенью 1918 г. во время разгула красного террора власти предприняли попытки организовать кампанию против Патриарха Тихона в связи с делом главы английской миссии Локкарта и провели первый обыск на его квартире 24 ноября 1918 г. Патриарх Тихон был заключен под домашний арест. Основной пункт предъявленных Патриарху обвинений сводился к якобы имевшим место призывам Первосвятителя к свержению советской власти. В ответном письме в Совнарком Патриарх заявил, что он никаких воззваний «о свержении Советской власти» не подписывал и никаких действий для этого не предпринимал и предпринимать не собирается. «Что многим мероприятиям народных правителей я не сочувствую и не могу сочувствовать, как служитель Христовых начал, этого я не скрываю и о сем открыто писал в обращении к Народным Комиссарам перед празднованием годовщины Октябрьской революции, но тогда же и столь же откровенно я заявил, что не наше дело судить о земной власти, Богом допущенной, а тем более предпринимать действия, направленные к ее низвержению. Наш долг лишь указать на отступления людские от великих Христовых заветов, любви, свободы и братства, изобличать действия, основанные на насилии и ненависти, и звать всех ко Христу»²⁵. Совет объединенных приходов Москвы, понимая, что жизни Патриарха грозит опасность, организовал из добровольцев безоружную охрану у покоев Святейшего на Троицком подворье.

Осенью 1919 г. явилось сенсационное сообщение РОСТА о якобы написанном Патриархом Тихоном и широко распространяемом на территории, занятой Колчаком и Деникиным, одобрительном приветствии Колчаку с благословением его побед. Это был период наступления на Москву войск генерала Деникина, уже захвативших Орел и приближавшихся к Туле. Власти ожидали немедленного опровержения со стороны Патриарха этого сообщения в надежде на его публичное объявление своего отношения к советской власти. Однако, полное молчание Патриарха по этому поводу означало лишь, что он не отреагировал на провокацию властей. Тогда Патриарх был вызван в ВЧК и допрошен М.И. Лацисом. В следственном деле отсутствует протокол первого допроса Патриарха, но информация о допросе содержится в публикуемом документе №28. На допросе Патриарх отказался пересмотреть отношение к советской власти, зафиксированное в его посланиях 1918–1919 г. После этого 24 декабря 1919 г. последовало решение ВЧК подвергнуть Патриарха домашнему аресту, главная цель которого заключалась в его изоляции. Появление Патриарха на службах, по мнению ВЧК, могло повлечь за собой массу нежелательных последствий и дать возможность духовенству с помощью богослужений влиять на массы. Проводимое в отношении Патриарха следствие давало ВЧК возможность отвечать отказом на многочисленные ходатайства Приходских Советов о разрешении служить Патриарху: «раз он находится под судом и домашним арестом, мы разрешений давать не можем».

В конце 1918–1919 гг. советской властью инициируется целая программа «разоблачительных» мер общегосударственного масштаба, центральное место среди которых заняла кощунственная и лживая кампания вскрытия святых мощей²⁶. Всего за это время вскрыто 65 рак с мощами российских святых, в том числе и особо почитаемых, таких как преп. Сергий Радонежский и преп. Серафим Саровский. Глумление над святыми мощами потрясло весь православный мир. Осквернение святых мощей и надругательство над религиозными чувствами верующих вызвали волну выступлений по всей России. Об этом красноречиво рассказывают протоколы вскрытия рак со святыми мощами специальными комиссиями, результаты медицинских освидетельствований и другие материалы, приобщенные в качестве вещественных доказательств к делу. Патриарх Тихон не мог оставить без ответа это глумление и написал воззвание, требуя прекратить кощунства. Кампания не имела успеха, народ не ушел из Церкви.

Вскрытие мощей сопровождалось закрытием монастырей. В 1919 г. власти посягнули на национальную святыню – Троице-Сергиеву Лавру и святые мощи преп. Сергия Радонежского, вызвав этим бурю возмущений. Патриарх Тихон обратился к В.И. Ленину с просьбой приостановить вывоз мощей, предупреждая о возможном неповиновении верующих: «Вскрытие мощей Нас обязывает стать на защиту поругаемой святыни и отечески вещать народу: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам...»²⁷. Конфликт принял настолько острые формы, что власти вынуждены были направить в Лавру специальных представителей Рабоче-Крестьянской Инспекции во главе с П.Н. Мольвером, которые в результате расследования пришли к утверждению, что действия властей являются незаконными, поэтому жалоба Патриарха Тихона должна быть удовлетворена. Столь дерзновенно-честное заявление рабкриновцев обернулось для них судебным разбирательством и тюремным заключением П.Н. Мольвера. В сборнике публикуются уникальные документы, свидетельствующие о борьбе, которая развернулась между представителями власти, в связи с намерением центрального руководства ликвидировать Лавру и осквернить святые мощи преп. Сергия Радонежского.

13 сентября и 10 октября 1920 г. св. Патриарх Тихон был подвергнут допросам. Из-под домашнего ареста он был освобожден не ранее сентября 1921 г., хотя постепенно режим ареста был ослаблен и Святителю разрешали выезжать на служение. Малоэффективность применения военных методов в войне с Церковью, невозможность преодолеть ее влияние на массы одним махом побудили власть искать другие способы разгрома Церкви. Несмотря на то, что в конце 1920 г. закончилась Гражданская война, положение партии большевиков было трудным. В 1921 г. недовольство крестьян экономической политикой большевиков, бесконечными конфискациями и продразверсткой переросло в крестьянскую войну в Тамбовской губернии, на Дону, Кубани, в среднем Поволжье и Западной Сибири. Волнения перебросились в вооруженные силы, весной 1921 г. против большевиков выступили матросы и красноармейцы Кронштадта. Советское Правительство потопило в крови все очаги выступлений. Переход к новой экономической политике, изображавший отход от прежнего курса «военного коммунизма», освобождение экономической жизни от тотального партийного контроля, сопровождался усилением диктата партии над политической и духовной жизнью общества. Монополизации большевиками права на политическую деятельность сопутствовали жестокая борьба с оппозицией, «усиление идеологической борьбы» во всех сферах жизни общества, внутрипартийная схватка в самой РКП(б). Высылка интеллигенции, процессы над эсерами и меньшевиками, а затем и над духовенством, наконец, страшный голод в Поволжье стали жуткой трагедией тех лет.

Новый удар по Церкви, давно вынашиваемый большевиками, начался кампанией по изъятию церковных ценностей. Прикрытое демагогическими заявлениями об использовании церковного золота на помощь голодающему народу, приуроченное к голоду изъятие должно было решить несколько задач: устранить Церковь из общественной жизни, дискредитировать и уничтожить сословие духовенства, пополнить партийную кассу средствами для развертывания мировой революции и укрепления пролетарского государства.

В годы бедствий Церковь всегда приходила на помощь народу. Летом 1921 г. после обращения Патриарха Тихона к российской пастве, народам мира, главам христианских церквей за границей в храмах России начались сборы пожертвований. Одновременно Патриарх в письме от 22 августа 1921 г. предложил властям широкую программу помощи голодающим, в том числе создание Церковного комитета в составе духовенства и мирян для организации помощи. Но политическое руководство страны сначала строго регламентировало благотворительную деятельность Церкви, а вскоре и вовсе закрыло Церковный комитет помощи голодающим и сосредоточило собранные ценности в своих руках. Смысл запрета самой Церкви участвовать в борьбе с голодом становится ясен в виду истинных, а не пропагандистских целей кампании по изъятию церковных ценностей.

С начала 1922 г. партия приступает к подготовке кампании, а главный инициатор изъятия Л. Д. Троцкий диктует ВЦИКу необходимость выпуска специального декрета о конфискации церковного золота. 19 февраля 1922 г. во время подготовки декрета Патриарх Тихон обратился с воззванием, в котором предложил решение, обеспечивающее и сохранение церковных предметов, необходимых для отправления культа, и сбор необходимых для голодающих средств: «в объеме вещей, не имеющих богослужебного употребления». Патриарх настаивал на сохранении за Церковью таких ценностей, без которых невозможно было отправление богослужения. В то же время Церковь готова была сдать те драгоценности, которые не предназначались для богослужения. Это могли быть украшения, оклады, драгоценные камни, подвески и т. п. Такой вариант был одобрен ЦК Помгола. Однако, в эти дни уже готовился типографский оттиск декрета и вопрос об изъятии церковного золота был предрешен.

Декрет об изъятии церковных ценностей, принятый ВЦИК 16 февраля и опубликованный 23 февраля 1922 г., положил начало широкомасштабной акции ограбления православных храмов и монастырей России, «расстрельному» 1922 г.²⁸. В декрете речь шла о сдаче государству всех драгоценных предметов из золота, серебра и камней, включая предназначенные для богослужения, запрещалась замена драгоценных предметов, имеющих «богослужебное употребление» равноценным количеством золота и серебра. В каждой губернии создавалась Комиссия под председательством одного из членов ВЦИК, участие духовенства в ее работе исключалось, Церковь была отстранена от организации сдачи ценностей. Таким образом, добровольное пожертвование церковного имущества декретом было заменено на насильственное изъятие. Контроль со стороны духовенства был для большевиков совершенно неприемлем, так как в это время из разных стран, которые откликнулись на призывы Патриарха и других русских общественных деятелей, уже поступила продовольственная помощь в достаточном количестве, и в привлечении для этих целей церковных средств не было необходимости. Декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 г. большевики не только запретили Церкви прийти на помощь голодающим, но сознательно провоцировали конфликт между государством и Церковью, решив принудительно взять все ценности. Патриарх Тихон понимал, что объявлялась война.

В письме к М.И. Калинину от 25 февраля 1922 г. Патриарх призвал власть отказаться от столь неожиданного решения, чреватого непредсказуемыми последствиями²⁹. Но попытки святителя Тихона предотвратить неизбежный конфликт были интерпретированы как стремление «черносотенного духовенства» защитить церковное добро. Тогда Патриарх Тихон обнародовал свое послание от 28 февраля 1922 г., осудив декретированное изъятие как «акт святотатства»³⁰.

Фактическая канва развернутой весной 1922 г. операции по изъятию церковных ценностей, достаточно хорошо известная по новейшим исследованиям³¹, включает в себя массовые расстрельные процессы над духовенством, арест и следствие над самим Патриархом Тихоном. Организатором и руководителем крупнейшей антирелигиозной кампании выступало Политбюро ЦК, среди членов которого В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий отличались наиболее жесткой позицией. Общее руководство подготовкой кампании возлагалось на ее инициатора Л.Д. Троцкого, назначенного Особоуполномоченным Совнаркома по учету и сосредоточению ценностей.

Кампания открывалась постановлением Политбюро ЦК 11 марта 1922 г. о создании особой ударной «совершенно секретной» Московской комиссии в составе члена Президиума ВЦИК Т.В. Сапронова, первого заместителя Председателя ГПУ И.С. Уншлихта или начальника Московского губернского отдела ГПУ Ф.Д. Медведя, Р.С. Самойловой-Землячки и снявшего с себя сан священника М.В. Галкина. Устанавливался жесткий партийно-чекистский контроль над комиссиями по изъятию, что усиленно конспирировалось. Ширмой для прикрытия деятельности совсекретной комиссии выставлялся Помгол, а Председателем Центральной Комиссии по изъятию был назначен М. И. Калинин. Определялись жесткие сроки проведения кампании – она должна была начаться в марте месяце и закончиться к XI съезду РКП(б), который намечался на 27 марта – 2 апреля 1922 г. Большевики расчитывали реквизировать в пересчете на серебро 525 тысяч пудов церковного богатства. Одновременно Политбюро ЦК РКП(б) приступило к активной организации обновленческого движения для раскола Церкви изнутри и 13 марта 1922 г. по предложению Троцкого постановило допустить «советскую» часть духовенства в органы Помгола «в связи с изъятием ценностей из церквей»³². В ответ на действия властей Патриарх Тихон в заявлении, опубликованном 15 марта 1922 г. в «Известиях ВЦИК», призывал Комиссию по изъятию при Помголе с «должной осторожностью отнестись к ликвидации ценного имущества» и убеждал, что у Церкви нет такого количества золота³³.

Расчет взять церковное золото в кратчайшие сроки оказался несостоятельным. Развернувшееся в уездных и губернских городах изъятие началось кровопролитными столкновениями. Наиболее громкие события произошли в Шуе – уездном фабричном городке, где в связи с изъятием драгоценностей из Воскресенского Собора 15 марта 1922 г. забастовало две фабрики, а в собравшийся на соборной площади народ стал стрелять вооруженный отряд красноармейцев. В сопротивлении участвовало около 3 тыс. человек (по данным уполномоченного СО ГПУ на площади собралось около 5–6 тыс., что составило бы чуть ли не одну третью – одну четвертую часть жителей города). Проведенное вскоре следствие выявило довольно широкий социальный состав участников, в том числе и бывших членов РКП(б), что свидетельствовало о росте антибольшевистских настроений, вызванных насилиями большевиков. Как показывают документы, Шуйские события продемонстрировали стихийный характер выступления и отсутствие организационной роли духовенства³⁴.

Политбюро ЦК РКП(б), 20 марта 1922 г. отреагировавшее на события отправкой в мятежную Шую специальной карательной комиссии ВЦИК в составе члена Президиума ВЦИК П.Г. Смидовича, командующего войсками Московского Военного округа Н.И. Муралова и Председателя ЦК Союза текстильщиков, члена Президиума ВЦИК И.И. Кутузова, решило вопрос о последующей тактике кампании в пользу применения силовых методов изъятия. По итогам проведенного расследования Н.И. Мураловым были даны рекомендации, с учетом которых с этого времени власти всех уровней начнут активно использовать при изъятии армию и части особого назначения, превратив изъятие церковных ценностей 1922 г. в крупнейшую насильственную акцию большевиков в отношении Церкви³⁵, санкционированное ограбление храмов и монастырей.

Постановления Политбюро ЦК, регламентирующие антицерковную политику большевиков в исследуемый период, принимались почти что под диктовку Троцкого: и идейная разработка, и кадровые назначения, также, как сама инициатива и «бешеная» энергия в ее осуществлении вместе со стратегией и тактикой – все исходило от Льва Давыдовича, поистине одержимого желанием отнять золото, расстрелять попов, ограбить даже и самые бедные храмы. Одно за другим пишет он руководящие письма, записки, тезисы, направляющие всю деятельность Политбюро, ВЦИК, Ревтрибунала, НКЮ, всевозможных комиссий и т.п. Но среди его писем от 11, 13, 22, 30 марта не менее, а скорее еще более зловещим шедевром является теперь знаменитое, а тогда «строго секретное» письмо Ленина членам Политбюро от 19 марта 1922 г. о событиях в Шуе и политике в отношении церкви³⁶. В целом вторя Троцкому, Ленин, также одержимый мечтой награбить несколько миллиардов золотых рублей, настаивает на том, что «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодно сопротивления... Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

В отличие от Троцкого Ленин прямо говорит, что «Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство, в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе, в особенности, совершенно немыслимы». При этом он ничего не говорит о мерах помощи голодающим. Зато подробно обсуждает, как скрывать товарища Троцкого, выставляя перед публикой в качестве ширмы товарища Калинина, как и сколько арестовать и расстрелять «самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров», как установить тщательную слежку за Патриархом Тихоном.

В этом письме вождем мирового пролетариата определялись в целом программные цели партии в отношениях с Церковью на ближайшие десятилетия: устранить институт Церкви, ликвидировать сословие духовенства, найти золото для мировой революции и укрепления пролетарского государства³⁷. На заседании Политбюро ЦК 20 марта 1922 г. был одобрен практический план проведения кампании (17 тезисов Л. Д. Троцкого), означавший переход от имитации правовых, олицетворявшихся ВЦИКом, к откровенно военным методам ведения кампании по изъятию³⁸.

Постановление Политбюро ЦК от 22 марта 1922 г., основанное на предложениях Л. Д. Троцкого, определило план «боевых действий»: арестовать Синод и Патриарха, «но не сейчас, а примерно через 10–15 дней»; данные о Шуе опубликовать, «виновных шуйских попов и мирян – трибуналу (в недельный срок); коноводов расстрелять»; в течение недели организовать процесс над попами за расхищение церковных ценностей; печати взять бешеный тон, дав сводку выступлений в Смоленске, Питере и пр.; после этого арестовать Синод; приступить к изъятию по всей стране. А вслед за этим 23 марта была принята серия предложений Л. Д. Троцкого о мероприятиях по захвату ценностей, представляющих собой инструкции по ведению пропагандистской кампании вокруг церкви, суть которых – прикрытие действительных целей кампании. 24 марта 1922 г. «Известия» поместили передовицу, в которой в жестком тоне заявлялось, что мирный период в кампании изъятия ценностей закончен. Через день решением высшего партийного органа в Московскую и Центральную комиссии по изъятию был введен Н. И. Муралов, армия активно подключалась к кампании. Партийные делегации повезли со съезда, во время которого 30 марта состоялось специальное секретное совещание по вопросам изъятия, жесткие установки ЦК РКП(б) на проведение самого решительного изъятия, в том числе и повторного там, где результаты кампании признавались «неудовлетворительными»³⁹.

Развернувшаяся во всех губерниях России в марте 1922 г. кампания по изъятию церковных ценностей, как свидетельствуют регулярные секретные сводки чекистов, направляемые с мест в Москву, почти повсеместно сопровождалась вспышками народного сопротивления. В наиболее резкой и острой форме протестовали верующие Тамбовской, Смоленской, Калужской, Орловской и некоторых других губерний. Здесь изъятие сопровождалось забастовками и волнениями среди рабочих и крестьян, кровопролитными столкновениями с войсками. Особый размах приняли события в Смоленске у Вознесенского Собора, в Москве у церкви Богоявления в Дорогомилове, в Петрограде на Сенной площади и у Троицкого Собора. От полутора до трех тысяч рабочих Путиловского завода во время конфискации ценностей церкви, находящейся на территории завода, разогнали и избили комиссию и отряд милиции. Повсеместно одним из требований верующих была замена священных предметов хлебом, продовольствием, а также просьба выкупать церковное имущество или обменивать на соответствующее количество денег, золота и т. д. Однако, ни одна подобная просьба не была удовлетворена.

В ответ власти организовали крупномасштабное наступление по всему «церковному фронту». Большевиков не столько пугал масштаб сопротивления безоружных неорганизованных верующих, сколько раздражало любое массовое недовольство проводимой ими политикой. В Москве были предприняты небывалые меры по предотвращению возможных возмущений: создавался Оперативный штаб, как во время войны, войска столицы были приведены в полную боевую готовность, на время операции в подчинение комендантам районов передавались батальоны частей особого назначения, отдельные полки и даже бронетанковая бригада (!), в ГПУ была создана специальная Опертройка. Из Петрограда Особоуполномоченный Приворотский, испугавшись возможных волнений, запросил у Л. Д. Троцкого разрешения на применение в городе вооруженной силы⁴⁰.

«Церковные» волнения, по существу, были массовым народным сопротивлением, но имели стихийный и ненасильственный характер. Невозможно принимать всерьез фальсификацию большевиков, обвинивших Церковь в организации «контрреволюционного заговора». Но недооценка размахов выступлений и народного возмущения ограблением церквей тоже ошибочна (вновь открытые секретные сводки ГПУ с мест это подтверждают), так как затмевает подлинную картину народной драмы. Фальсификация большевиков касалась не столько масштабов сопротивления, сколько его характера.

Жесткая линия в отношении духовенства, санкционированная Политбюро ЦК РКП(б), с рвением претворялась в жизнь ГПУ, в котором церковными вопросами занималось VI отделение Секретного Отдела во главе с Е.А. Тучковым. Чекисты, фальсифицируя действительность, возложили на церковное руководство ответственность за волнения верующих и кровавые столкновения. 28 марта 1922 г. Патриарха Тихона вызвали на Лубянку и допросили. В сборнике впервые публикуется протокол первого в 1922 г. допроса Патриарха. Со свойственным ему духовным трезвением оценивая новую волну гонения на Церковь, Патриарх взял на себя всю ответственность за воззвание от 28 февраля 1922 г. и согласился выступить с новым посланием к пастве и духовенству. Проект обращения Патриарха к епархиальным архиереям был представлен М.И. Калинину. В нем Патриарх Тихон говорил о нежелательности антиправительственных выступлений, призывал к посильной помощи голодающим и даже говорил о «мерах архипастырского воздействия» к тем, кто и после этого не подчинится его указаниям. Но проект обращения не был одобрен властями.

Хранящиеся в следственном деле повестки свидетельствуют о том, что Патриарх Тихон вызывался в ГПУ еще 31 марта и 8 апреля 1922 г. Протоколы этих допросов пока не обнаружены.

В конце апреля – начале мая 1922 г., как ни старались большевики, кампания по изъятию церковных ценностей не была завершена. Напротив, ужесточались методы ее ведения. Заслушав сообщение Л.Д. Троцкого о ходе кампании, Политбюро ЦК РКП(б) на заседании 4 мая 1922 г. подвело ее предварительные итоги и констатировало «крайнюю медленность и вялость» в проведении кампании, «поставив на вид» это заключение всем ее участникам. Желая скрыть свою ошибку в оценке церковного имущества, Л.Д. Троцкий «негодовал» и, обвинив Церковь в том, что главные церковные ценности ушли за годы революции, а осталось только громоздкое серебро, сразу же рекомендовал рассматривать этот факт как «заговор церковного руководства». Проведенная «бешеная» кампания не достигла поставленных Политбюро ЦК РКП(б) целей. Власти получили примерно одну тысячную часть планируемого количества золота. Собранные драгоценности составили лишь незначительную часть той суммы, на которую рассчитывали, – всего немногим более 4,5 миллионов золотых рублей, которые в основном были потрачены на проведение самой кампании по изъятию⁴¹. Но ущерб, нанесенный православию и русской культуре, не укладывается ни в какие цифры. Погибли святыни православия, национальные сокровища России.

Сопротивление изъятию церковных ценностей, спровоцированное властями, было поводом для множества судебных процессов над духовенством и верующими, нескончаемых судилищ по всей России. Террор в отношении духовенства был возведен в ранг церковной политики советского государства. Ход следствий и судебных разбирательств, а также приговоры «правосудия» диктовались четкими установками высших партийных органов. Специальный циркуляр Верховного Трибунала № 66 от 25 апреля 1922г., утвержденный Н. В. Крыленко, предписывал губернским ревтрибуналам «в первую очередь привлекать к следствию и суду руководящие церковные круги данного места, как сознательно допустившие антиправительственную агитацию под религиозным предлогом, хотя бы и не уличенные в активном участии... В приговорах указывать наличие в деле интеллектуальных виновников эксцессов со стороны темных элементов в лице высшей церковной иерархии (патриарх Тихон, местные епископы и т. д.), коль скоро в деле возможно обнаружить идейное руководство (воззвание патриарха Тихона, митрополита Вениамина и т. д.) или попустительство...»⁴².

Таким образом, Верховный Трибунал, во-первых, определил основной состав подсудимых на предстоящих процессах – это местное церковное руководство, которое и должно было привлекаться к ответственности за организацию протестов против изъятия; во-вторых, поставил задачу ревтрибуналам инкриминировать Патриарху Тихону, митрополиту Вениамину и другим церковным иерархам идейное руководство этими акциями.

26 апреля 1922 г. открылся процесс по делу группы московского духовенства и мирян, которому придавалось политическое значение. В ходе судебного разбирательства власти пытались на фактах противодействия изъятию ценностей сформулировать стандартное обвинение в контрреволюционных действиях, необходимое для тотальной расправы с духовенством, дискредитировать Патриарха Тихона и решить вопрос о его смещении, предав его суду, инициировать раскол в Церкви, чтобы руками обновленцев сломить сторонников Святителя Тихона.

ГПУ рекомендовало не вызывать Патриарха Тихона на московский процесс, а тайно вызвать в ГПУ и потребовать публикации с отречением от должности в течение 24 часов, настоять на лишении его сана, добиться отрешения от должности представителей Зарубежной Русской Православной Церкви. Но Политбюро ЦК РКП(б) на заседании 4 мая 1922 г., на котором рассматривались вопросы о шуйском и московском судебных процессах, приняло постановление о строжайших директивах Московскому трибуналу: «1) немедленно привлечь Тихона к суду, 2) применить к попам высшую меру наказания». В соответствии с этим решением, на следующий день 5 мая 1922 г., несмотря на рекомендации ГПУ, Патриарх Тихон все-таки был вызван в зал заседаний Трибунала в Политехнический музей для дачи свидетельских показаний⁴³.

Понимая, какие последствия для церкви будут иметь политические решения Карловацкого Собора – о восстановлении в России династии Романовых и т. п., какой повод для новой волны гонений дают они, Патриарх вынужден был от них отмежеваться. Еще 10 апреля 1922 г. он предложил Синоду и ВЦС упразднить зарубежное Карловацкое ВЦУ. Позднее эта позиция была оформлена Указом Патриарха Тихона 5 мая 1922 г. Открытые теперь документы Политбюро, ГПУ и др. однозначно показывают, под каким колоссальным давлением создавались эти и последующие, подобные им акты⁴⁴.

Вечером того же дня Патриарх Тихон был допрошен в ГПУ. С информацией о допросе, изложенной Е. А. Тучковым в «Следственной сводке № 1 VI отделения СО ГПУ» от 9–10 мая 1922 г. и разосланной И. В. Сталину, Л. Д. Троцкому, Ф. Э. Дзержинскому, В.Р. Менжинскому и И. С. Уншлихту, был ознакомлен В. И. Ленин⁴⁵. Допрос не дал ожидаемого результата. Осуждение Патриархом Тихоном антиправительственных действий духовенства не состоялось. Этим была предрешена участь самого Патриарха Тихона. На следующий же день 6 мая 1922 г. Патриарх был заключен под домашний арест, хотя официальное постановление о его домашнем аресте было подписано Е. А. Тучковым только 31 мая 1922 г. На допросе 9 мая 1922 г. Патриарха ознакомили с приговором по московскому процессу о привлечении его к судебной ответственности и взяли подписку о невыезде.

В результате усиленной подготовительной работы ГПУ лидеры так называемой «Инициативной группы прогрессивного духовенства» 12 мая 1922 г. попытались захватить церковную власть. Явившись в Троицкое патриаршее подворье, обвиняя Патриарха в том, что его линия управления Церковью стала причиной вынесения смертных приговоров на московском процессе над духовенством, они потребовали от Святителя Тихона оставить патриарший престол. Прекрасно понимая, кем инициирован этот визит, не без мучительных колебаний Патриарх решился временно поставить во главе церковного управления старейшего иерарха митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского), о чем официально известил Председателя ВЦИК М.И. Калинина, но от престола не отрекся. Однако, власти не позволили митрополиту Агафангелу выехать в Москву. Добившись 18 мая от Патриарха Тихона согласия на передачу через них канцелярии митр. Агафангелу, члены «Инициативной группы» объявили о создании в их лице нового Высшего Церковного Управления (ВЦУ) Русской Церковью⁴⁶.

19 мая 1922 г. Патриарх Тихон был заточен в Донской монастырь в одной из квартир маленького двухэтажного дома рядом с северными воротами под строжайшей охраной. Ему запрещалось совершать богослужение, только раз в сутки его выпускали на прогулку на огороженную площадку над воротами, напоминающую большой балкон. Посещения не допускались. Патриаршая почта, как показывают публикуемые документы, перехватывалась и изымалась.

Против ареста Патриарха Тихона и гонений на Русскую Церковь во всем мире поднялась волна протестов. Собирались многочисленные подписи под воззваниями к правительствам с требованиями защитить Святителя Тихона. Правительства Польши, Чехословакии, Финляндии и других стран предпринимали свои меры, чтобы противостоять религиозным гонениям в Советской России. Под давлением Архиепископа Кентерберийского и Йорского Фомы, других предстоятелей церквей Великобритании правительство Великобритании решительно предупредило советское правительство о разрыве установившихся отношений с Россией. Во всех английских церквях в это время читались молитвы об освобождении главы Русской Православной Церкви. 17 мая 1922 г. в Наркоминдел поступила шифртелеграмма Г. В. Чичерина о просьбе Папы Римского освободить Патриарха Тихона, выкупить изъятые у Православной Церкви ценности и передать их главе католической церкви в России архиепископу Я. Цепляку, с предложением немедленно выплатить властям необходимую сумму⁴⁷. Инициатива Папы Римского принята не была.

Дело Патриарха Тихона было передано ГПУ. Следствие велось в VI отделении СО ГПУ Особоуполномоченным по важным делам ГПУ Я. С. Аграновым, сделавшим на этом карьеру, и следователем по важнейшим делам Верховного суда РСФСР Кузнецовым. Одновременно для подготовки суда была образована специальная комиссия в составе М.И. Калинина, Н.В. Крыленко, А.И. Рыкова и Е. Ярославского. Параллельно делом Святителя Тихона руководила созданная вскоре Антирелигиозная комиссия ЦК РКП(б), именно она вырабатывала содержание «обвинения» против Патриарха Тихона, принимала решения о сроках процесса, обвинителях и защитниках, составе свидетелей и т. д. Режиссура судебного процесса осуществлялась Политбюро ЦК РКП(б).

Вместе с Патриархом Тихоном к следствию были привлечены архиепископ Никандр (Феноменов), митрополит Новгородский Арсений (Стадницкий) и Управляющий канцелярией Синода и Высшего Церковного Управления Петр Викторович Гурьев. Летом 1922 г. Е. А. Тучков сообщал в рапорте начальнику Секретного отдела ГПУ Т. П. Самсонову, что вместе с делом патриарха в производстве у него находились дела всех членов Священного Синода и под арестом содержалось около 10 человек.

Судебный процесс над Патриархом Тихоном готовился почти год. Он имел целью продемонстрировать всему миру антисоветскую сущность главы Русской Православной Церкви, как центральной фигуры всего «контрреволюционного заговора», одновременно обосновав правильность политики гонений на Церковь в Советской России. Поэтому главной задачей проводившегося следствия было собрать документальные данные и свидетельские показания, которые доказали бы, что цель всех действий Патриарха – «свержение советской власти». Смысл затеянного судилища по планам его организаторов был в политическом, идеологическом, нравственном, и в известном смысле «церковном» уничтожении Патриарха Тихона. Сложность поставленной задачи, объясняемая как внутренними причинами, так и давлением западных держав, заставила власти отнестись к подготовке процесса со всей тщательностью. Одного только погромного сценария было явно недостаточно, так как процесс над Патриархом Тихоном приобретал широкую международную огласку.

Власти приступили к подготовке процесса над Патриархом уже в ходе судебных разбирательств 1922 г., когда собирались данные о «признаках преступного характера» в действиях Патриарха. Во всех процессах 1922 г. над духовенством на Патриарха Тихона возлагалась ответственность за народное сопротивление изъятию церковных ценностей, таким образом подводилась основа для высшей меры наказания. Обращает на себя внимание один из «признаков», вменяемых Патриарху в ходе процесса «Смоленских церковников», выделенных и разбираемых особо. Кроме всего прочего, преступная роль Святителя Тихона заключалась в том, что он... являлся Патриархом(!)⁴⁸. Тем самым учреждение патриаршества в России объявлялось преступлением.

Патриарху Тихону и привлеченным вместе с ним по делу инкриминировались преступления, предусмотренные 62 и 119 статьями Уголовного Кодекса РСФСР. Статья 62 предусматривала высшую меру наказания. С августа 1922 г. до весны 1923 г. велись регулярные допросы патриарха и привлеченных вместе с ним лиц, особенно интенсивно в январе-феврале 1923 г. накануне запланированного суда. Хранящиеся в следственном деле Патриарха Тихона протоколы его допросов впервые публикуются в полном объеме. Они демонстрируют весь драматизм коллизий, сомкнувшихся вокруг Святителя. Исключительная сложность событий, способ появления документов, злонамеренность следствия, его лживые цели и средства заставляют с особой осторожностью подходить к содержащейся в них информации.

Пока следствие старалось добыть необходимые улики и признания, разворачивала работу по подготовке процесса Антирелигиозная комиссия ЦК РКП(б). Комиссия была создана Постановлением Оргбюро ЦК РКП(б) от 13 октября 1922 г. в составе И.И. Скворцова-Степанова, П.А. Красикова, В.Р. Менжинского, П.Г. Смидовича. Комиссии были даны широкие полномочия как по ведению дел церковной политики, по руководству ею в центре и на местах, так и по выработке директив, по печатной и устной пропаганде и агитации. При этом с началом ее работы заканчивалась работа других комиссий по церковным делам⁴⁹. 17 октября 1922 г. состоялось первое организационное заседание вновь созданной комиссии, на котором она присвоила себе название Комиссии по проведению отделения церкви от государства. Секретарем комиссии был назначен Е. А. Тучков (8 ноября 1922 г.). Таким назначением была установлена непосредственная связь комиссии с главным исполнителем ее решений – ГПУ. Постановлением Политбюро ЦК РКП(б) от 25 января 1923 г. бессменным председателем Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) был назначен Е. Ярославский, его заместителем – Н.Н. Попов⁵⁰. Первое решение, принятое комиссией 23 октября 1922 г., «об общих церковных вопросах» отразило основную цель церковной политики властей в этот период и методы ее достижения – борьба с Патриархом Тихоном и его сторонниками, раскол духовенства и стравливание различных его течений⁵¹. На ближайших заседаниях комиссия наметила конкретные задачи по реализации поставленной цели. О некоторых конкретных методах и формах своей работы Е.А. Тучков довольно подробно доложил на заседании комиссии 31 октября 1922 г., впервые подтвердив тщательно скрываемый факт создания ГПУ обновленческой группы «Живая Церковь», раскрыв методы борьбы ГПУ с Патриархом Тихоном и его сторонниками – дискредитация, высылка неприемлемого духовенства, поддержка обновленцев, раскалывание мирян. Антирелигиозная комиссия заявила Политбюро ЦК РКП(б) о своем твердом убеждении, «что выбить церковную контрреволюцию из ее последних убежищ необходимо, не стесняясь никакими средствами и не останавливаясь перед самыми беспощадными репрессиями»⁵².

Антирелигиозная комиссия 14 ноября 1922 г. поручила ГПУ закончить дело Патриарха в месячный срок и признать необходимым постановку процесса и окончание его до планировавшегося Собора обновленцев. Руководство делом возлагалось на В. Р. Менжинского, П. А. Красикова и Е. А. Тучкова. К работе по ведению следствия в помощь Я. С. Агранову был привлечен Лунин, выступавший на Московском процессе в качестве прокурора. Однако, из-за сложности дела срывались все установленные сроки следствия. 30 января 1923 г. комиссия вновь заслушала вопрос о деле Патриарха и постановила закончить процесс до 25 марта 1923 г. Комиссия указала ГПУ на необходимость отметить в следственных материалах моменты, на которых должно было строиться все обвинение: борьба Патриарха с декретом об отделении церкви от государства; борьба со вскрытием мощей; противодействие изъятию церковных ценностей; систематическая контрреволюционная деятельность. Кроме этого для скорейшего и успешного окончания следствия Верховному Трибуналу ВЦИК предлагалось прикомандировать необходимые силы в распоряжение ГПУ, а также ограничить до минимума число обвиняемых и свидетелей⁵³.

К февралю-марту 1923 г. следствию удалось добиться некоторых уступок со стороны Патриарха Тихона, главными из которых были: признание Патриархом своей вины в издании воззвания от 28 февраля 1922 г.; утверждение, что употребление церковных драгоценностей на нужды голодающих не является святотатством, следовательно, можно было обвинять Патриарха в призыве к антиправительственным выступлениям; подтверждение расхождения его с политическими заявлениями Карловацкого Собора и осторожное согласие употребить некоторые меры церковно-канонического воздействия против его членов; признание вины перед советской властью за ряд направленных против нее посланий 1918–919 гг.

В апреле 1923 г. следствие по делу Патриарха Тихона приближалось к развязке и спешно делались последние приготовления к процессу. Намечалось дополнительно подготовить еще ряд обвиняемых – митрополита Владимирского Сергия (Страгородского) и митрополита Киевского Михаила (Ермакова), а Н.В. Крыленко поручалось решить вопрос о том, привлекать ли их в качестве обвиняемых по делу Святителя Тихона. Комиссия предполагала, что обвинителем на процессе должен быть П.А. Красиков. В качестве свидетелей на суд планировалось вызвать главных обновленцев А.И. Введенского и В.Д. Красницкого. Перевод Патриарха из Донского монастыря во внутреннюю тюрьму ГПУ решено было произвести после вручения ему обвинительного акта, а до этого усилить охрану в монастыре. 7 апреля 1923 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР вынесла постановление о предъявлении обвинения по делу Патриарха Тихона по статьям 62 и 119 Уголовного Кодекса РСФСР.

В тот же день под председательством А. И. Рыкова собралась на свое заседание комиссия по руководству процессом Патриарха Тихона в составе М. И. Калинина, Е. Ярославского и Н. В. Крыленко. Решено было вновь отложить процесс до 17 апреля 1923 г., а с 12 апреля 1923 г. изменить меру пресечения, подвергнув Патриарха Тихона тюремному заключению. Общественным обвинителем на процессе должен был выступить Н. В. Крыленко, вторым – П. А. Красиков. В случае болезни П. А. Красикова допускался И. И. Скворцов-Степанов. На следующем заседании этой же комиссии решено было вновь отложить процесс до 23–24 апреля 1923 г., а вопрос о применении тюремного заключения к Патриарху обсудить на Политбюро ЦК РКП(б)⁵⁴. В эти дни «Известия» сообщили, что суд над Патриархом Тихоном начнется 11 апреля 1923 г. Но буквально на следующий день было объявлено о его переносе на 24 апреля 1923 г.⁵⁵ Власти явно оттягивали начало процесса. Фактов для расстрельного приговора не доставало, а строить обвинение на одной риторике было нежелательно. Дело оборачивалось для большевиков громким международным скандалом.

Волна протестов против готовившегося суда над Патриархом Тихоном, захлестнувшая весь цивилизованный мир, заставила Наркома иностранных дел Г. В. Чичерина направить в Политбюро ЦК РКП(б) на имя И. В. Сталина записку (от 10 апреля 1923 г.), в которой он предлагал не выносить смертный приговор Патриарху, аргументируя это резким обострением международного положения. После казни прелата Буткевича⁵⁶ репутации Советской России был нанесен существенный урон. Многие крупные страны Запада отказались от признания советского государства. Г. В. Чичерин предупреждал: «... Во всех отношениях наше положение крайне ухудшилось в результате этого дела. Между тем в деле Буткевича имеется возможность ссылаться на польский шпионаж и на связь с агрессивным польским шовинизмом. В деле Тихона и этого нет. Все другие страны не усмотрят в таком приговоре ничего, кроме голого религиозного преследования... Выносить же смертный приговор и потом отменять его как будто под давлением других государств для нас крайне невыгодно и создает в высшей степени тяжелое впечатление»⁵⁷.

Но Политбюро ЦК РКП(б), на которое доводы Наркома иностранных дел подействовали слабо, заняло жесткую позицию. 12 апреля 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение отклонить предложение Г.В. Чичерина, не находя «оснований для исключения в деле применения меры пресечения в отношении такого рода процессов и в частности в отношении Тихона». НКИД, РОСТА и всем редакциям газет поручалось развернуть антитихоновскую кампанию, особо подчеркнуть, что Патриарх «стоял не только во главе церковной контрреволюции, но и контрреволюции дворянско-помещичьей, а следовательно, против передачи земли крестьянам»⁵⁸.

На том же заседании Политбюро ЦК РКП(б) было принято дополнительное, но исключительно секретное постановление о судьбе Патриарха. Единственный экземпляр документа, который не доверили оформить даже проверенным машинисткам, написан от руки протоколировавшим тайное заседание помощником секретаря И. В. Сталина А. М. Назаретяном: «Только для т. Сталина. Поручить Секретариату ЦК дать директиву Верховному Трибуналу вести дело Тихона со всей строгостью, соответствующей колоссальному объему вины, совершенной Тихоном»⁵⁹. Это могло означать только то, что Политбюро ЦК РКП(б) на заседании 12 апреля 1923 г. в составе Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, А. И. Рыкова, И.В. Сталина, Л.Д. Троцкого, кандидатов в члены Политбюро ЦК РКП(б) В.М. Молотова и М.И. Калинина, при участии члена ЦК РКП(б) Е. Ярославского пришло к решению, дать негласное поручение Трибуналу вынести Патриарху Тихону смертный приговор. Если бы речь шла об обычной установке Трибуналу, в таком архисекретном дополнении не было бы необходимости. Жесткое решение было принято в ответ на предложение не расстреливать Патриарха и означало отказ. Учитывая значение личности Патриарха Тихона, Политбюро ЦК РКП(б) предопределяло его судьбу сугубо тайным постановлением, опасаясь огласки.

На заседании Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР 17 апреля 1923 г. было утверждено подготовленное к процессу обвинительное заключение по делу Патриарха Тихона. Пафос чрезвычайно объемного и наполненного излишней риторикой, тенденциозного обвинительного заключения состоял в однозначной трактовке всех действий Патриарха Тихона как контрреволюционных, направленных на свержение советской власти, несмотря на отсутствие сколько-нибудь серьезных доказательств последнего⁶⁰. Подлинник «Обвинительного заключения», подписанный А. В. Вышинским и хранящийся в деле, публикуется в настоящем сборнике.

Одновременно с вручением Патриарху обвинительного заключения Судебная коллегия постановила изменить меру пресечения, заключив его под стражу. 19 апреля 1923 г. в 16. 30 Патриарха ознакомили с обвинительным заключением, взяли под стражу и заточили во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке. Прочитав обвинительное заключение, митрополит Арсений (Стадницкий) и архиепископ Никандр (Феноменов) не признали себя виновными. Патриарх Тихон признал себя виновным, хотя и не во всех пунктах, тем самым принимая всю вину на себя.

Уже распределялись пригласительные билеты на процесс, и известный адвокат А. В. Бобрищев-Пушкин телеграфировал из Петрограда в Верховный суд о том, что выезжает на защиту Святейшего, когда события приняли неожиданный оборот. 21 апреля 1923 г. глава всесильного ГПУ Ф.Э. Дзержинский обратился в Политбюро ЦК РКП(б) с предложением об отсрочке процесса Патриарха Тихона, аргументируя это так же, как и Г.В. Чичерин, разгаром агитации за границей по делу Буткевича и необходимостью более тщательно подготовить суд над Патриархом⁶¹. В тот же день Политбюро ЦК РКП(б), так жестко отклонившее аналогичные призывы Г.В. Чичерина, немедленно опросом по телефону принимает предложение ФЭ. Дзержинского отложить процесс и подготовить его более тщательно. Против отмены суда над Патриархом выступил только А. И. Рыков⁶².

Причина столь стремительного изменения позиции Политбюро ЦК РКП(б) кроется в той сложной ситуации, в которой оказалась власть в связи с готовящимся процессом. Прежде всего, стала осознаваться реальность угрозы Г.В. Чичерина об ухудшении международного положения. От России отворачивались даже ее сторонники, ряд западных держав намерены были выступить по делу Патриарха, о чем Наркому иностранных дел М.М. Литвинову сообщал полпред в Праге К.К. Юренев⁶³, срывались выгодные для страны займы. В предъявленном 8 мая 1923 г. ультиматуме Керзона было заявлено о религиозных преследованиях в СССР, говорилось о казни Буткевича и митрополита Вениамина, о деле Я. Цепляка и суде над Патриархом Тихоном⁶⁴. О реакции западной общественности на возможную казнь Патриарха сообщил вскоре Л.Д. Троцкому один из главных организаторов зарубежной помощи голодающим России Фритьоф Нансен. Он деликатно предупреждал, что если Патриарх Тихон будет расстрелян, то России нельзя будет рассчитывать на общественную помощь, направленную на восстановление страны. Но если Советское Правительство проявит великодушие, «то впечатление, этим произведенное на общественное мнение, будет благоприятно и это поведет немедленно к счастливым последствиям для международных отношений России»⁶⁵.

Пересмотреть свою позицию власть заставило и положение внутри страны. Недовольство войной большевиков против Церкви и сочувственное отношение к Патриарху грозили вырасти в беспорядки в столице во время процесса, в том числе и со стороны рабочих. Одновременно росло брожение в деревне, о чем докладывало ГПУ в своих сводках в адрес Политбюро ЦК⁶⁶.

Для понимания причин изменения позиции Политбюро ЦК РКП(б) по отношению к Патриарху не менее важно и другое обстоятельство – перегруппировка сил в Политбюро ЦК РКП(б), начавшаяся еще во второй половине 1922 г. Болезнь отодвинула В.И. Ленина от реальных рычагов власти, и его соратники вступили в решающую стадию борьбы за лидерство. Направлявший всю церковную политику кровожадный Л.Д. Троцкий оттесняется и уступает позиции, с одной стороны, еще не окрепшему И. В. Сталину, а с другой стороны, сторонникам компромиссного характера отношений с Церковью Г. Е. Зиновьеву, Л. Б. Каменеву. Весной 1923 г. Л.Д. Троцкого как ответственного за церковную политику сменил Л. Б. Каменев. Наметившиеся тенденции к некоторой корректировке церковной политики, поворот к временным послаблениям отразились в первую очередь на судьбе Патриарха Тихона. От расстрельного приговора нужно было отказываться и переходить к уступкам при сохранении максимального пропагандистского эффекта. Политбюро ЦК РКП(б) одновременно с принятием решения об отсрочке суда дает инструкцию заточить Патриарха во внутреннюю тюрьму ГПУ. Цель была очевидна – использовать все возможные средства нажима, чтобы добиться публичного покаяния Патриарха Тихона.

Антирелигиозная комиссия ЦК РКП(б) согласилась с некоторыми доводами Политбюро ЦК РКП(б) об отсрочке процесса Патриарха Тихона, о чем 24 апреля 1923 г. Е. Ярославский сообщил членам Политбюро ЦК РКП(б). Вместе с тем комиссия высказалась решительно против отсрочки церковного «обновленческого Собора». Она надеялась получить от «Собора» демонстрацию признания духовенством Советской власти. Руками «Собора» Патриарх должен был быть лишен сана, что облегчило бы как проведение суда над ним, так и работу по дальнейшему разложению церкви изнутри. Е. Ярославский предлагал принять меры к тому, чтобы «Собор» высказался в духе осуждения контрреволюционной деятельности Патриарха Тихона. Кроме того, в предложенном комиссией к утверждению варианте постановления предполагалось: процесс Тихона не затягивать и начать в середине или во второй половине мая. Комиссия считала вредным долгое затягивание дела Патриарха, «так как это дает возможность врагам играть на этой оттяжке и развивать бешеную кампанию». А пока до процесса предлагалось усилить заграницей агитацию о контрреволюционной деятельности Патриарха⁶⁷.

Изменив позицию по вопросу о применении к Патриарху высшей меры наказания и «лишив его сана» руками обновленцев во время проходившего в мае 1923 г. «Собора», власти начали усиленно добиваться от него покаяния. Этим нелегким делом занималось ГПУ вместе с Е. Ярославским в то время, когда Патриарх содержался во внутренней тюрьме Лубянки. Показательно, что о допросах или разговорах с Патриархом в тюрьме умалчивает даже следственное дело, хотя косвенное подтверждение тому, что такие разговоры проводились, имеется (на них ссылается Е. Ярославский в своих записках в Политбюро ЦК РКП(б) от 11 мая 1923 г. об условиях освобождения Патриарха из-под ареста). Серьезный пробел в источниках свидетельствует о той тщательности, с которой ГПУ скрывало информацию об ответственнейшем этапе в деле Патриарха. И понятно почему. Как признавался Е.А. Тучков В.Р. Менжинскому, «с Тихоном работы было чрезвычайно много, он прекрасно понимал, что одним раскаянием дело не ограничится, а что и после придется слушаться и действовать по указке ГПУ». А это было для Патриарха неприемлемо. Но благодаря «созданной обстановке и условиям содержания под стражей», о которых Е.А. Тучков все время говорит только намеками, удалось, как ему кажется, все-таки «убедить» Патриарха Тихона. Говорить о приемах работы ГПУ, которые В.Р. Менжинскому известны, Е.А. Тучков не стал, так как они столь разнообразны, «что если их описать, то потребовалось бы написание целой книги»⁶⁸.

После ряда сложных «бесед» с Патриархом Тихоном и обсуждений ситуации на заседаниях Антирелигиозной комиссии Е. Ярославский представил в Политбюро ЦК РКП(б) две записки об условиях освобождения Патриарха из-под ареста (от 11 мая 1923 г.). Их главным содержанием были предъявляемые Святителю условия примирения с властями взамен на свободу. План Е. Ярославского должен был включать какой-либо шаг, оправдывающий откладывание процесса, иначе создавалось впечатление, «что мы испугались угроз белогвардейщины», – говорил он. После разговора с Патриархом Е. Ярославский сделал вывод, что «при некотором нажиме и некоторых обещаниях он пойдет на эти предложения». Согласие Патриарха Тихона, по мнению Е. Ярославского, имело бы огромное политическое значение: «спутало бы карты эмиграции», нанесло бы удар по всем ориентированным на Тихона организациям, было бы гарантией против усиления обновленцев, наконец, личное влияние Тихона было бы скомпрометировано связью с ГПУ и его признаниями. Е. Ярославский так же намечал организовать выступления Патриарха Тихона против епископа Кентерберийского, митрополита Антония Храповицкого, Папы Римского, что стало бы «пощечиной» английскому правительству и лишило всякого значения выступления Англии в защиту Главы Русской Православной Церкви. Согласие же Патриарха на какую-нибудь реформу, например, переход на григорианский стиль, сделает его «еретиком-новатором» в глазах истинно православных. Предполагалось, что при этом ВЦУ сохранит прежнее положение при значительном уменьшении своего влияния⁶⁹.

Для реализации этого плана Политбюро ЦК РКП(б) предлагалось срочно провести постановление: следствие по делу Тихона вести без ограничения срока. Тихону сообщить, что по отношению к нему будет изменена мера пресечения при условии, если он сделает особое заявление с раскаянием в свершенных против советской власти преступлениях и выразит лояльное к ней отношение; признает справедливым привлечение его к суду; отмежуется открыто и в резкой форме от всех контрреволюционных организаций, светских и духовных; выразит резко отрицательное отношение к Карловацкому Собору и его участникам, а так же заявит о своем отрицательном отношении к «проискам» Папы Римского, епископа Кентерберийского и епископа Константинопольского Мелетия; согласится с некоторыми реформами (введение нового стиля). Е. Ярославский предлагал в случае согласия патриарха Тихона на выдвинутые условия освободить его и перевести в Валаамское Подворье, не запрещая ему церковной деятельности⁷⁰.

Именно эти условия «компромисса» представляли собой основные положения будущего «покаяния» Патриарха Тихона, окончательный вариант которого требовалось согласовать с Политбюро ЦК РКП(б). Политбюро ЦК РКП(б) полностью одобрило предложения Е. Ярославского на заседании 14 июня 1923 г. Теперь оставалось принудить Патриарха Тихона подписать подготовленный ГПУ, Антирелигиозной комиссией ЦК РКП(б) и одобренный Политбюро ЦК РКП(б) «покаянный» документ. 16 июня 1923г. Патриарх Тихон подписал известное «покаянное» заявление в Верховный Суд РСФСР, запомнившееся словами: «...Я отныне Советской Власти не враг».

После получения желаемых уступок со стороны Патриарха, Антирелигиозная комиссия ЦК РКП(б) изменяла ему меру пресечения. Намечалось, что Патриарх подготовит два воззвания к верующим. Кроме того, комиссия поручила Е. А. Тучкову организовать третье воззвание и продиктовала его основные тезисы: признание своего преступления перед советской властью, осуждение действий Антония Храповицкого, признание Патриарха Константинопольского Мелетия ставленником Англии, резкое выступление против польского правительства, русских и иностранных белогвардейцев, толкнувших его на преступления по отношению к Советской власти, заявление о введении в церковном мире новой орфографии⁷¹. Е. Ярославский предложил Политбюро ЦК РКП(б) рассмотреть подготовленные по поводу обращения Патриарха Тихона директивы в Верховный Суд, которыми признавалось возможным, не прекращая ведения следствия, освободить Патриарха из-под стражи и опубликовать это постановление вместе с его заявлением⁷².

На заседании Политбюро ЦК РКП(б) 21 июня 1923 г. было принято предложение Антирелигиозной комиссии ЦК об изменении меры пресечения Патриарху Тихону. С дополнительными предложениями по этому вопросу Е. Ярославский должен был войти в Политбюро ЦК РКП(б) через три недели, вопрос о процессе над Патриархом Тихоном решено было пока не ставить⁷³. Принципиальные решения, определившие дальнейший ход дела Патриарха Тихона, были приняты Политбюро ЦК РКП(б) и оставалось только оформить их от имени других органов, которым и положено было принимать подобные решения. 25 июня 1923 г. судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР удовлетворила ходатайство Патриарха Тихона и решила освободить его от содержания под стражей. Постановлением Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) от 26 июня 1923 г. Патриарх Тихон освобождался из-под стражи 27 июня 1923 г. Одновременно с этим комиссия намечала выпустить листовки с его воззваниями и обращениями. ГПУ поручалось постепенно ликвидировать дела, связанные с изъятием церковных ценностей, воззваниями Тихона, освобождая от наказания тех его сторонников, которые публично заявят о своем раскаянии⁷⁴.

27 июня 1923 г. закончилось более, чем годовое пребывание Патриарха Тихона под арестом, заточение его во внутренней тюрьме ГПУ, и он был переведен вновь в Донской монастырь. Чтобы сохранить возможность манипулировать Патриархом и диктовать ему свою волю, следствие в отношении его продолжалось. Вынужденные отменить свой первоначальный план, освобождая Патриарха Тихона, власти пытались извлечь максимальную выгоду для себя. Об этом было заявлено на заседании Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) 15 августа 1923 г. приблизительно такими словами. Во-первых, освобождение Тихона внесло сумятицу в монархические и белогвардейские ряды, выявило наиболее видных «черносотенцев», уже начавших отходить от Тихона в связи с его заявлением об отношении к Советской власти. Во-вторых, обострило антагонизм между его сторонниками и обновленцами и породило между ними своеобразное соревнование в том, «кто из них более виновен перед Советской властью и кто больше принесет пользы». Этот процесс будет всячески поддерживаться властями. В-третьих, по мнению властей, дальнейшее сотрудничество Патриарха Тихона с Советской властью срывало с него ореол мученика, а, следовательно, подрывало его авторитет. Освобождение Патриарха Тихона, таким образом, было более выгодным, нежели суд над ним.

Следственное дело по обвинению Патриарха Тихона было прекращено постановлением Политбюро ЦК РКП(б) от 13 марта 1924 г., оформленным затем от имени Президиума ВЦИК 21 марта 1924 г.⁷⁵ Так закончилось, не начавшись, одно из самых громких судебных дел того страшного времени. Впрочем, никакого настоящего суда и быть не могло, – планировалась внесудебная расправа, целиком организованная ГПУ и дирижируемая Политбюро ЦК РКП(б).

Расстрел Патриарха не состоялся, но в застенках Лубянки было получено «покаянное» заявление Патриарха Тихона, поставившее под сомнение в глазах ревнителей чистоты церковной позиции стойкость Святителя. С тех пор перед епископами будет постоянно стоять вопрос: что лучше – сохранить неповрежденным свое свидетельство об Истине перед лицом пыток и смерти или путем компромисса постараться получить свободу и на свободе еще послужить Церкви.

28 июня 1923г., на следующий день после освобождения из внутренней тюрьмы на Лубянке Святитель Тихон поехал на Лазаревское кладбище, где совершалось погребение известного старца отца Алексея Мечева. «...Вы конечно слышали, что меня лишили сана, но Господь привел меня здесь с вами помолиться...», – сказал Патриарх Тихон во множестве собравшемуся народу (отца Алексея Мечева знала вся Москва)⁷⁶. Встречен он был с восторгом, сбылось предсказание отца Алексея: «Когда я умру, вам будет большая радость». Народ забросал его коляску цветами, любовь народная к патриарху Тихону не только не поколебалась в связи с его «покаянным» заявлением, но стала еще больше. Его все время приглашали служить, часто он служил в большом летнем соборе Донского монастыря, именно в последние два года жизни Святейший Патриарх Тихон совершил особенно много архиерейских хиротоний. Обновленческие приходы сразу стали возвращаться в юрисдикцию Патриарха Тихона. Перешедшие к обновленцам архиереи и священники во множестве приносили покаяние Святейшему Патриарху Тихону, который милостиво принимал их снова в общение. Но жизнь святителя все время была под угрозой. Кто-то несколько ночей подряд пилил железную решетку на окнах патриаршей квартиры на втором этаже. 9 декабря 1924г. внезапно дверь квартиры была открыта ключом и в квартиру вошли два человека. Навстречу им вышел любимый келейник Святейшего Патриарха Яков Анисимович Полозов, который едва успел заслонить собой Патриарха Тихона, и был убит в упор тремя выстрелами «бандитов», очевидно, предназначавшимися Патриарху, т.к. в это время обычно он оставался один.

В первый день Рождества Христова, 7 января 1925 г. Святейший Патриарх написал на случай своей кончины Завещательное распоряжение о преемстве Высшей Церковной Власти. По праву, предоставленному лично ему Поместным Собором 1917–1918г.г., он назначал кандидатами на Местоблюстительство Патриаршего Престола Митрополитов Кирилла (Смирнова), Агафангела (Преображенского) и Петра (Полянского). Вскоре Святитель Тихон вынужден был лечь в больницу. В праздничные дни, если позволяло состояние здоровья, Святейший Патриарх выезжал служить. Последнюю свою литургию он совершил в воскресенье – пятую неделю Великого Поста 5 апреля в храме Большого Вознесения у Никитских ворот.

21 марта 1925 г. находящегося в лечебнице больного Патриарха допросил помощник начальника VI отделения СО ОГПУ М.Д. Соловьев. Вопросы касались составленных Патриархом списков архиереев канонических и находящихся в обновленческом расколе с отметками о репрессиях со стороны властей с целью будто бы отправки этих списков заграницу для печати, а также – подготовки VIII Вселенского Собора и связей Патриарха с зарубежьем. Вероятно, сразу же после допроса Патриарха М.Д. Соловьев оформил постановление об избрании ему меры пресечения. Планировалось предъявить 73 статью Уголовного Кодекса и инкриминировать составление сведений о репрессиях, применяемых советской властью по отношению к церковникам, с целью ее дискредитации. Однако графа об избрании меры пресечения М.Д. Соловьевым осталась незаполненной и не была проставлена дата, очевидно, для решения вопроса на более высоком уровне.

В день Благовещения 7 апреля Святейший Патриарх Тихон собирался служить литургию в Елохово в Богоявленском соборе, но не смог, чувствуя себя плохо, однако по требованию Тучкова был увезен из больницы на какое-то заседание. Когда он вернулся, к нему несколько раз приезжал митрополит Петр (Полянский), последнее посещение закончилось только в 9 часов вечера. Святитель должен был мучительно редактировать текст воззвания, которое настойчиво, срочно и, как всегда, ультимативно, требовал Е.А. Тучков. Текст был заготовлен в ГПУ и имел неприемлемое для Патриарха содержание. Патриарх переправлял, Тучков не соглашался. На требования Тучкова, передаваемые через митрополита Петра, Святитель Тихон отвечал: «Нет, не могу. Этого я не могу»⁷⁷. На каком варианте остановился бы Святейший Патриарх, если бы продлилась его жизнь, и был ли им подписан текст, появившийся в «Известиях» 14 апреля 1925г. в качестве предсмертного завещания, теперь сказать невозможно. После ухода митрополита Петра Патриарх попросил сделать ему укол снотворного и сказал: «Ну вот, я теперь усну. Ночь будет долгая-долгая, темная-темная». Укол был сделан, но вскоре Святейшему Патриарху сделалось очень плохо.

В 23 часа 45 минут 7 апреля, святой Патриарх спросил: «Который час?». Получив ответ, сказал: «Ну, слава Богу». Потом трижды повторив: «Слава Тебе, Господи!» и перекрестившись два раза, тихо отошел ко Господу⁷⁸. Немедленно был вызван митрополит Петр и почему-то тотчас приехал Тучков. Он потирал руки от радости, улыбался и тут же присвоил себе четыре тысячи рублей, собранные прихожанами на постройку отдельного домика в Донском монастыре для Патриарха Тихона⁷⁹.

Невозможно с уверенностью назвать причину кончины Патриарха: не выдержало сердце, или последний укол был тоже согласован с ГПУ, которое, решило, наконец, «разделаться» со Святителем? В секретном донесении начальника следственного отдела ОГПУ Т.Д. Дерибаса сообщалось, что «7.IV.25 г. в 23 часа 45 минут умер в больнице Бакуниных по Остоженке 19 Патриарх Тихон в присутствии постоянно лечивших его врачей Е.Н. Бакуниной и Н.С. Щелкана и послушника Патриарха Тихона Пашкевича. Смерть произошла от приступа грудной жабы». Т.Д. Дерибас рекомендовал дать в печать только краткое сообщение и требовал срочно отреагировать на случившееся. Политбюро ЦК РКП(б) на следующий день решило сообщение о смерти Святителя поместить только 9 апреля 1922 г. «в обычном газетном порядке», строго обозначив круг газет, кратко указав, где и в чьем присутствии, от какой болезни умер Патриарх и кто его лечил⁸⁰.

Только 19 июня 1925 г. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило «в виду смерти Дело №32530 по обвинению Беллавина Василия Ивановича по 59 и 73 статьям Уголовного Кодекса прекратить». Дело, длившееся три года, наконец было закончено и многочисленные тома его сданы в архив ОГПУ.

* * *

Предъявлявшиеся Патриарху Тихону во время ареста и следствия обвинения и позиция, занятая Патриархом, требуют внимательного комментария. Сопровождавшая изъятие церковных ценностей истерически-злобная (или «бешеная», как говорил в секретном письме В. И. Ленин) пропагандистская кампания и последовавшие за ней массовые репрессии так или иначе повлияли на многих даже искренне преданных вере людей. Некоторым стало казаться, что послание Патриарха Тихона от 28 февраля 1922 года было ошибочным, что действительно можно было, не вступая в противоречие с требованиями церковных канонов, избежать конфронтации с гражданской властью. В следственном деле святого Патриарха Тихона содержатся результаты экспертизы специалистов по церковному праву и показания известных иерархов, говоривших о своем несогласии с патриаршим посланием. В конце концов и сам Патриарх в начале 1923 г. счел целесообразным признать, что допустил ошибку.

Однако, не может быть сомнений в том, что, протестуя в феврале 1922 г. против бесконтрольного изъятия предметов, предназначенных для богослужебного пользования, святой Патриарх Тихон только выполнил требование церковных канонов и постановлений Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917–1918 гг., и другой способ действия противоречил бы христианской совести. Оспаривающие его правоту говорили, что ссылка в патриаршем послании на каноны неточна, так как по канону святотатством можно считать только использование в личных корыстных интересах предназначенных исключительно для богослужебного употребления предметов, но для спасения жизни людей их можно отдать. На самом же деле в патриаршем послании текст канона приведен вполне правильно; что же касается возможности, нарушая каноны, пожертвовать священные сосуды во имя заповеданной Христом любви к ближнему, то здесь необходима полная уверенность в том, что церковные святыни не будут использованы для других целей и, следовательно, будет осуществляться соответствующий контроль со стороны церкви. Этот естественный ход мысли вполне признавался представителями советской власти. Так в конце 1921 г., когда провокационная антицерковная кампания только набирала силу, нарком просвещения А.В. Луначарский выпустил в защиту партийной политики брошюру под названием «Кому принадлежит церковное имущество?» После стандартных нелепых обвинений духовенства в том, что оно боится разрушения церковного экономического фундамента и из ненависти к советской власти готово заключить союз против нее даже с народным голодом, нарком уверяет верующих, что власть согласна на контроль с их стороны: «Наконец... соображение, единственное, которое можно принять всерьез, это недоверие к Советской власти и страх, что она употребит средства на какие-нибудь свои цели. Это единственное соображение, с которым можно считаться, совершенно отпадает, поскольку Советская власть предлагает верующим самый широкий контроль за употреблением отбираемых у церквей ценностей». Но теперь уже документально известно, что изъятие церковных ценностей изначально было задумано, как ограбление церкви под предлогом голода и провокация с целью расправы над духовенством.

Вместо «широкого контроля верующих» секретное письмо В.И. Ленина⁸¹ говорит о необходимости, во-первых, «взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и в несколько миллиардов)» для хозяйственного строительства и другой государственной работы, и, во-вторых, «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Наглый и лживый декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 г., предписывавший насильственное изъятие даже необходимых для богослужения предметов и исключение всякого контроля верующих за их использованием свидетельствует о святотатственных целях руководителей кампании. Лицемерные заявления о желании «спасти от гибели погибающих братьев» могли удовлетворить только тех, кто заботился о соблюдении канонов с чисто внешней, формальной точки зрения, пренебрегая сутью и свидетельством совести. Излагая историю переговоров с властью в своем послании от 28 февраля 1922 г. и в своих показаниях на московском процессе в мае 1922 г., Патриарх деликатно, избегая прямых обвинений большевистской власти, раскрыл существо вопроса. Сам, предложив организовать церковную помощь голодающим, он прекрасно понимал всю лживость большевистской политики и пропаганды, которые можно было объяснить только грабительскими и погромными целями.

Второй довод в пользу безоговорочной передачи церковной собственности советской власти предполагает признание законности декрета СНК от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», в заключительном параграфе которого говорится: «Все имущество существующих в России церковных и религиозных обществ объявляется народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ». «Все верующие должны соблюдать гражданский закон, – говорили критики патриаршего послания, – так как изымаются предметы, которые в силу декрета 1918 года принадлежат государству, позволившему религиозным общинам бесплатно их использовать, нужно безропотно передать власти ее собственность, раз она теперь этого требует».

Принятие этого довода возможно только при сознательном пренебрежении или забвении постановления Поместного Собора Русской Православной Церкви от 25 января 1918 г.: «1. Изданный Советом народных комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собою, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения. 2. Всякое участие как в издании сего враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимы с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары вплоть до отлучения от Церкви (в последование 73 правилу Святых Апостол и 13 правилу VII Вселенского Собора). »

Кампания по изъятию церковных ценностей 1922 г. была логическим следствием осужденного Собором декрета СНК и новым этапом давно уже начатого открытого гонения на Церковь. Церковный народ, даже не зная постановлений Поместного Собора 1917–1918 гг., не мог иначе воспринять ее, т. к. она была развернута в ответ на предложение Патриарха Тихона организовать церковную помощь голодающим Поволжья. Но и этого не знавшие люди не могли не почувствовать в массовом ограблении храмов знакомый оскал физиономии осатаневших безбожников, недавно глумившихся над мощами чтимых всем народом святых, в течение четырех с половиной лет преследовавших церковь, уже убивших с невиданной жестокостью множество епископов и священников. Поэтому, несмотря на свирепствовавший антицерковный террор, было немало верующих, которые не считали возможным уклониться от защиты церковных святынь.

В то время, как некоторые иерархи готовы были пренебречь решениями Собора 1918 г., думая, что в новых политических условиях протестовать против вопиюще беззаконных действий безбожной власти уже бессмысленно и нецелесообразно, Святейший Патриарх Тихон знал, что отменить их мог только новый Поместный Собор. Кроме того, Первосвятитель не считал возможным всю русскую церковную, народную жизнь «сдать» лютым врагам без боя. Однако, заявление Патриарха Тихона, сделанное в конце его послания от 28 февраля 1922 г. о том, что он не может благословить изъятие священных сосудов, употребляющихся при богослужении, не означало призыва к насильственным действиям. Только мирные протесты духовенства и верующих предусматривались даже в первые послереволюционные годы, когда исход Гражданской войны был не ясен. Тем более не могло быть и речи о призывах к насилию в 1922 г., когда Патриарх и окружающие его иерархи решили отказаться от всяких политических выступлений, признав де-факто советскую власть. Заявляя умеренный протест, Патриарх брал всю ответственность на себя, тем самым давал выход народному протесту и ограничивал возможность слишком резких антисоветских заявлений.

Третий пункт обвинения, утверждающий, что Патриарх подстрекал верующих к насильственным действиям, стремился вызвать столкновения с представителями советской власти, вопиюще лжив. Именно Московская епархия, находившаяся под непосредственным управлением Патриарха, давала пример того, что поддержка его послания должна ограничиться мирными протестами. Помощник Святого Патриарха Тихона по управлению епархией архиепископ Никандр (Феноменов) на собрании благочинных указывал, что нужно удерживать народ от насильственных действий, ограничившись протестами во ВЦИК от каждого прихода. Образец такого протеста и призыв воздерживаться от насилия рассылался по приходам вместе с патриаршим посланием.

Сопоставляя известные материалы процессов в Москве (в мае 1922 г.) и в Петрограде (дело св. митрополита Вениамина в июле 1922 г.), на которых в показаниях и выступлениях обвиняемых, свидетелей и адвокатов была вскрыта лживость предъявленных обвинений, с соответствующими материалами из дела Патриарха Тихона, можно выяснить масштаб фальсификации, совершенной большевистскими прокурорами. Приобщенные к делу св. Патриарха документы по делам о сопротивлении изъятию церковных ценностей, полученные от революционных трибуналов, дают столь же фальшивую картину.

Пункты обвинения, связанные с событиями первых послереволюционных лет и Гражданской войной, просто нелепы. Патриарх выступал в рамках декларированных большевиками свобод публично, не таясь. Что же касается обвинений в секретных связях с белогвардейцами и иностранными правительствами, пытавшимися свергнуть советскую власть, то для них даже упорными стараниями чекистов не было найдено никаких доказательств.

Если необоснованность всех обвинений против Святого Патриарха Тихона совершено ясна, тогда почему в ходе следствия он отказался от вполне естественного отрицания своей вины и в феврале-марте 1923 г. частично, с большими оговорками признал справедливость некоторых выдвинутых против него обвинений? Тем более, что осторожные компромиссы Патриарха Тихона не могли улучшить его судьбу и вместе с тем не могли не огорчить тех, кто ожидал от него твердого опровержения в ответ на ложные обвинения гонителей церкви, противоречащие здравому смыслу и цивилизованному праву.

Сразу было очевидно, а теперь уже и документально подтверждено, что «покаянные» высказывания в обращении Святителя Тихона в Верховный суд и в первых его посланиях после освобождения не выражают подлинных взглядов Святителя, но, по существу, являются продиктованными властью заявлениями заложника, содержащегося в плену и дающего их ради спасения родных и близких. Многие верные чада Церкви видели в этих заявлениях умаление достоинства православного архипастыря, любящие Патриарха люди испытывали боль и горечь, им казались неоправданными шаги, которые могли умалить авторитет Первосвятителя.

Но среди тех, кто не переметнулся к обновленцам, была большая группа сторонников компромисса. Они надеялись спасти Церковь, уклоняясь от конфронтации с большевистской властью, подчиняясь юридическому произволу, выдаваемому за новое революционное право трудового народа, не отказываясь при этом от православного вероучения и церковных канонических норм. С этой точки зрения естественно было осудить выступления Патриарха против большевистского террора в первые революционные годы, любые протесты против действий советской власти при изъятии церковных ценностей, считать компромиссные шаги необходимыми. Увидев такое миролюбие и доброжелательность, власть должна была бы, по мнению сторонников компромисса, допустить легальное существование Церкви.

О том, что многие авторитетные церковные иерархи склонялись к тому чтобы подчиниться постановлениям большевистского правительства об изъятии церковных ценностей, а протесты верующих против этой кампании признать якобы не соответствующими церковным канонам, Патриарх должен был знать не только из газетных сообщений, но и по материалам собственного дела. Из опубликованных в сборнике экспертных заключений по поводу каноничности патриаршего обращения, из показаний свидетелей и других обвиняемых, находящихся под следствием вместе с Патриархом, видно, например, что профессор Н.Д. Кузнецов и маститый митрополит Новгородский Арсений (Стадницкий), признали неправильными ссылки на каноны в патриаршем обращении от 28 февраля 1922г. по поводу изъятия церковных ценностей. Если бы Патриарх сделал резкие заявления на суде о несправедливости всех экспертных заключений и показаний, то видные церковные деятели, в том числе и митрополит Арсений в глазах многих православных христиан выглядели бы предавшими Патриарха. В Церкви возникло бы еще одно разделение между ревностными защитниками внутренней церковной свободы и теми, кто искал приемлемого компромисса с властями.

Следует обратить внимание на то, что признание Патриархом своей «вины» в начале 1923г. уже не могло повредить ревнителям (к этому времени процессы по их делам в основном закончились). Характерно, что все три подельника Святейшего Патриарха – митрополит Арсений (Стадницкий), архиепископ Никандр (Феноменов) и П.В.Гурьев не признали себя виновными. Патриарх Тихон, признавая себя виновным, снова брал всю «вину» на себя, как и в ходе всего следствия, начиная с первых допросов. Кроме того, доказывая, что его послание от 28 февраля 1922 г. отвечает требованиям канонов и постановлений Поместного Собора 1917–1918 гг., Патриарх и Собор, и каноны сделал бы «контрреволюционными» в глазах гражданских властей, что логически привело бы к обвинению каждого, кто хочет им следовать, в контрреволюционности.

Полупризнание не могло удовлетворить большевистских партийных лидеров, готовивших судебный процесс против главы Церкви. Патриарх не восставал резко против нелепостей некоторых обвинений, отвергать которые означало бы отвергать в то же время и все советское право и разоблачать его нелепость, что дало бы повод говорить о враждебности Православной Церкви к новому «государству трудящихся», о непреодолимом антагонизме, якобы отделяющем Церковь от народных масс. Но признаваемые им вины были совершенно недостаточны, чтобы оправдать смертный приговор не только перед западным миром, но и в глазах тех простых людей, которые отчасти находились под воздействием большевистской пропаганды. Возмущение народа необоснованным смертным приговором и расстрелом митрополита Вениамина Петроградского и трех его помощников было известно большевикам. Перенос начало процесса (что повторялось несколько раз), по-видимому, объясняется не только внешне и внутриполитическими причинами и обострением внутрипартийной борьбы в верхах, но и неспособностью следователей сломить Патриарха.

Осознав необходимость освобождения Патриарха, власти хотели добиться от него таких заявлений, которые совершенно скомпрометировали бы его в глазах верующих и зарубежной общественности. Только теперь выяснилось, какому давлению подвергали святителя Тихона обновленческие лидеры вместе с чекистами, требуя признать решение их лжесобора и сложить патриарший сан. До сих пор со слов обновленцев было лишь известно, что их делегация проинформировала Патриарха о решениях своего собора, но он отказался признать его полномочия и решения.

Смягчив свою позицию на следствии в марте 1923 г., Святейший Патриарх Тихон во время изоляции во внутренней тюрьме ГПУ в мае-июне того же года не пошел на какие-либо принципиально новые уступки. Патриарх согласился не на все требования, принятие которых по мысли Е. Ярославского должно было стать условием его освобождения, такие, как, выражение отрицательного отношения к действиям Папы Римского, Архиепископа Кентерберийского и Константинопольского патриарха. В «покаянном» заявлении в Верховный Суд РСФСР навязанные ему признания Патриарх сформулировал достаточно достойным образом. Его победа определяется тем, что никакого урона для его авторитета в глазах подавляющего большинства верующих в России и за рубежом не было. Даже такие его враги как обновленческий лидер А. Введенский признавали, что никогда не был Патриарх так популярен, как после освобождения. Конечно, немало было людей, которых огорчило «покаянное» заявление Патриарха. Но совершенно не оправдались высказанные на заседании Антирелигиозной комиссии ЦК партии расчеты, что несогласие с компромиссными шагами Патриарха многих иерархов и верующих станет началом их отхода от него. О своей полной поддержке и послушании Патриарху заявил даже авторитетнейший из оказавшихся в эмиграции митрополит Антоний (Храповицкий), глава Зарубежного Синода.

В то же время сами большевики, дирижировавшие обновленческим движением, были вынуждены отстранить от руководства обновленческим расколом деятелей вроде В. Д. Красницкого, скомпрометировавших себя сотрудничеством с ГПУ и пропагандой так называемой «церковной революции» в большевистском духе, попиравших основы православного вероучения и церковно-канонического устройства. С июля 1923 г. руководители обновленцев, возглавляемые архиепископом Евдокимом (Мещерским), тщательно изгоняли из жизни Церкви терминологию, заимствованную из большевистской партийно-государственной практики: фракции, партии, высшее управление, переходя к традиционным церковным наименованиям – Синод и т.п. В то же время Патриарх Тихон, отвергая обвинения со стороны большевиков и церковных раскольников во враждебности по отношению к советской власти, подчеркивал, что не пытается представить себя таким ее другом, как обновленцы.

Материалы дела проливают дополнительный свет на те трудности и искушения, которые приходилось преодолевать Святителю Тихону в последний период его жизни после освобождения. Хотя в эти годы у членов правящего страной триумвирата – Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и И. В. Сталина – не проявлялось желания быстро расправиться с Церковью, общая цель «полного освобождения масс от любых религиозных предрассудков» оставалась в силе. Для ее достижения по-прежнему осуществлялись пропагандистские мероприятия и карательные действия, направленные против наиболее активных идеологических противников. Для придания религиозным общинам правового статуса вводится их регистрация, фактически являющаяся формой контроля за ними. Замыслив превратить Священный Синод в послушную марионетку, власти настаивают на введение в него обновленческого лидера В. Д. Красницкого в обмен на легализацию Синода. Развивался старый план вбить клин между патриархом Тихоном и паствой путем введения в богослужебную практику нового григорианского стиля.

Церковным иерархам все время приходилось сталкиваться с запугиваниями и угрозами, а в случае уступок им обещали значительное облегчение церковного положения, давали надежду на разрешение периодических церковных изданий, на возможность открыть учебные заведения для подготовки церковных пастырей. Духовенство по-прежнему было лишено всех политических прав, испытывало тяжелый экономический гнет. Патриарх непрерывно должен был отражать попытки гонителей вызвать раскол между священниками, измученными многолетними преследованиями, тяжелой участью их семей, надеявшимися с помощью некоторых компромиссов добиться облегчения условий своего существования и улучшения положения Церкви и, с другой стороны, ревнителями – «нонконформистами», среди которых многие считали любые соглашения с безбожной властью греховными и бессмысленными.

Святой Патриарх Тихон сохранил церковное единство до самой своей кончины. Сторонники компромисса, среди которых одним из наиболее значительных был митрополит Тверской Серафим (Александров), имели возможность проверить осуществимость своих надежд в процессе переговоров с властями, проводя их по поручению Патриарха. В тяжелейших условиях, когда канонические органы управления Церковью не могли функционировать, Патриарх не отступил от требований соборности, предписывающих, в частности, чтобы «первый епископ ничего не делал без рассуждения прочих». Патриарх Тихон постоянно был в курсе мнений, вырабатывавшихся на заседании «конспиративного Синода», как он шутливо назвал группу архиереев-ревнителей, собравшихся около находящегося на покое в Даниловом монастыре архиепископа Феодора (Поздеевского). И они, высказывая огорчение по поводу некоторых уступок, считали, что именно в патриаршем возглавлении опора Церкви, без колебаний поддерживали его.

Один из виднейших церковных писателей-ревнителей М. А. Новоселов, доказывая неприемлемость компромисса с лидером «Живой Церкви» В. Д. Красницким, писал: «Говоря все это, я не осуждаю Патриарха: его положение настолько трудно, крест, который он несет уже несколько лет, настолько тяжел, силы его настолько подорваны, что едва ли у кого из чад Церкви явится по отношению к нему другое чувство, кроме чувства сострадания и желания помочь ему молитвой, советом, делом».

Объявив о лояльном отношении Церкви к советской власти, Патриарх Тихон вовсе не капитулировал перед ней. Постоянно советуясь со всеми виднейшими иерархами, отказываясь от компромиссов, как это было в случае с навязанным ему соглашением с В. Д. Красницким, Патриарх сумел сохранить и церковное единство, и внутрицерковную свободу. Попытки Е. Ярославского и Е. А. Тучкова навязать ему соглашение с обновленцами, чтобы, оттеснив подлинных пастырей, поставить во главе Церкви людей, разрушающих ее изнутри, не имели успеха. Раскола в Церкви фактически не было. Так называемое «обновленческое движение» было не расколом, а предательством в ответ на провокацию большевиков в надежде спастись от гонения и приобрести себе власть, епископский сан, запрещенных церковными канонами жен и т.п. Обновленцы своим уходом освободили Церковь от морально разложившихся и малодушных членов и сохраняли лишь ничтожное число сторонников, несмотря на поддержку властей, передавших им многие храмы.

Не признав решения обновленческого Собора 1923 г. и не сняв с себя сана, выбив из рук обновленцев оружие, которое они использовали против Церкви, объявляя ее контрреволюционной, Патриарху в невероятной борьбе с всесильной властью удалось восстановить Церковь как единую, иерархическую структуру, возродить местные органы управления и церковноприходские советы. Несмотря на то, что многие пастыри были арестованы, а монастыри закрыты, более высокой стала внутренняя духовная жизнь, и авторитет духовенства в православном народе возрос. Е. А. Тучков не смог добиться от Патриарха согласия на ведение регистрации религиозных общин, которое позволило бы властям влиять на внутреннюю жизнь Церкви, устранять наиболее влиятельных пастырей и активных прихожан. Святейший Патриарх Тихон по-прежнему твердо и мужественно отменил навязанную властями, но не принятую православным народом реформу календаря.

Особо следует подчеркнуть, что даже откровенно враждебные по отношению к большевикам епископы-эмигранты, своими политическими выступлениями ставившие под удар Русскую Православную Церковь в России и, особенно, самого Святейшего Патриарха Тихона, не были ни запрещены в служении, ни отторгнуты от церковного единства. Патриарх ограничился декларативным осуждением их политической деятельности, решением об упразднении зарубежного Высшего Церковного Управления и т.п. «слабыми» мерами. Патриарх оставался для всех чад Русской Православной Церкви любимым и глубокочтимым пастырем, единственным ее законным предстоятелем, символизирующим ее полноту и целостность.

Лестную для Церкви оценку ее состояния к 1925 г. дал самый компетентный «знаток» церковных дел того времени Е. А. Тучков: «Тихоновская церковь приобрела вновь вид идеологического и организационного целого... В настоящее время тихоновщина выкристаллизовалась как антисоветская группировка в среде служителей культа и активных мирян, объединенных в церковноприходские советы. Они играют большую роль в борьбе с обновленцами, называя последних «красными»... В настоящее время тихоновщина наиболее сильная и многочисленная из оставшихся в СССР антисоветских группировок»⁸². После прекращения дела Патриарха Тихона, по словам Е. А. Тучкова, работа VI отделения СО ОГПУ с Патриархом осложнилась. «Амнистированный Тихон – по мнению Е. А. Тучкова, – стал значительно смелее и наши советы для него стали не обязательны. Обновленческое течение значительно упало духом, имея в лице Тихона весьма сильного и освобожденного от суда противника»⁸³.

Церковь во все времена ублажала стойкость и бескомпромиссность мучеников, т.к. само свидетельство истины перед лицом зла и лжи является одним из главных призваний Церкви и ее чад. «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; и всякий кто от истины слушает гласа Моего» (Ин.18:37), – сказал Господь Иисус Христос Пилату. «Покаяние» Патриарха Тихона, три коротких послания, напечатанных в советских газетах, несколько интервью и несколько решений против эмигрантского духовенства, «Предсмертное Завещание» были продиктованы Антирелигиозной комиссией и ГПУ, т.е. Емельяном Ярославским и Тучковым и производят тяжелое впечатление слишком далеко зашедшего компромисса. Чтобы понять его, необходимо еще представить себе реальную картину церковной и народной жизни в то страшное время. Русская Православная Церковь, в течение девяти с половиной веков охраняемая государственной властью, имевшая колоссальную земную структуру, всей историей нацеленная на жизнь и деятельность в качестве мощной государственной институции, не была готова к тому поистине адскому гонению, которое обрушилось на нее вместе с революцией.

Православная Церковь – носительница традиционной христианской нравственности, вызывала особое ожесточение у революционеров, запятнавших себя тягчайшими преступлениями против общепринятых нравственных норм (впоследствии в 1940-х гг. такие преступления стали называть преступлениями против человечности). Отказаться от «абстрактной, данной от бога нравственности» требовала больная совесть революционных вожаков, их стремление оправдать свои действия в глазах простого народа. Но одно желание скрыть свои темные дела, придать им вид законности и «объективной необходимости» не может объяснить ту поистине сатанинскую ненависть к Богу, Церкви и людям, которая по точному наблюдению ряда мыслителей явилась главным стержнем разрушительной деятельности коммунистов в XX веке.

Хотя Церковь воспитала великий сонм мучеников, противоставших сатанинской злобе большевиков, но и огромное множество предателей из числа епископов, священников и диаконов также явилось навстречу гонителям. Только предательством, отречением большой части народа от веры, массовым осведомительством, соглашательством можно объяснить успех большевиков. В этом и заключается главная причина русской трагедии XX в. Святой Патриарх Тихон, заключенный в Донском монастыре, лишенный всякой связи с близкими, видел из газетных сообщений страшную картину предательства (перехода в обновленчество) и крушения церковной жизни. Можно попытаться представить, что должен был он думать и чувствовать, прочитав, например, в газетах так называемый «Меморандум трех»: «Мы... заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления (ВЦУ), считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью, и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий»⁸⁴. Эта «Декларация» митрополита Сергия (Страгородского), архиепископа Евдокима Мещерского и архиепископа Серафима (Мещерякова) появилась в печати 16 июня 1922 года, когда в Петрограде уже шел судебный процесс над святым митрополитом Вениамином и 86 петроградскими священниками и мирянами, окончившийся смертным приговором 5 июля. Огромный соблазн этого предательства определялся колоссальным авторитетом митрополита Сергия, бывшего ректора СПбДА, «члена всех Синодов», пользовавшегося репутацией выдающегося богослова и канониста.

Найти выход Святейший патриарх Тихон сам не мог и, как все святые, надеялся только на Бога. Он все ночи проводил в молитве, что засвидетельствовано было его стражей: «Всем хорош старик, только вот молится долго по ночам. Не задремлешь с ним»⁸⁵. Можно только догадываться, о чем он молился, но три последних года его жизни производят однозначное впечатление, что он, решая, как поступить в том или ином случае, руководствовался не столько доводами собственного рассудка, сколько волей Божией, которую ощущал своим сердцем. Да и невозможно было найти разумный выход из того положения, в котором оказалась Русская Православная Церковь и весь русский народ. Хотя Святителю Тихону не могли быть вполне известны тайные механизмы преследовавшей Церковь советской власти, совсекретные решения Политбюро РКП(б), инструкции Ленина и Троцкого, но он своим благодатным взором давно уже увидел вражию диавольскую физиономию и понял, что пощады, законности, благоразумия ждать не приходится. Во главе многих священномучеников он противостоял гонителям силой веры и бесстрашия, звал всю Церковь «на страдания и подвиги вместе с собою»⁸⁶. Он прекрасно понимал, что идет на смерть и не боялся смерти, но страшный 1922 г. показал ему, что язва неверия и предательства поразила и народ, и духовенство слишком глубоко, что в кровавой бойне быстро исчезают лучшие архипастыри и пастыри, а взамен советской властью быстро вербуются тысячи предателей, готовых продать Христа и Церковь за тридцать серебренников. Он понял, что народ церковный в целом не готов и не способен выстоять в открытом бою, он увидел во время своего годового заключения, что произойдет после его смерти, и понял, что не имеет права торопить свою мученическую кончину. Подобно Кутузову, принявшему Бородинский бой и потом отдавшему Наполеону Москву, святой Патриарх Тихон долгое время сражался в открытом бою, необходимом для поднятия мученического, исповеднического духа в Церкви, но потом увидел, что нужно перестроить сознание церковного народа и духовенства, перевести церковную жизнь на рельсы осторожного, затяжного, полуподпольного противостояния, выиграть время, чтобы сохранить по возможности свою церковную армию. Его «Покаяние» есть сигнал к отступлению, это уход с поля боя, но не предательство. Оставшийся отрезок своей земной жизни Святитель Тихон отступал, лавировал, соглашался на компромиссы, но сохранял неповрежденной свою первосвятительскую власть и не выдавал своих собратьев. Он ясно сознавал, что времени у него мало и, не благословляя на решающий открытый бой, старался вдохновлять народ Божий на терпеливое, молчаливое и мужественное стояние в вере, чтобы никто не мог больше смутить Церковь доводами обновленцев: расправа с Церковью вызвана политической нелояльностью Патриарха и епископов по отношению к новой власти. В ответ на недовольство ревнителей он отвечал: «Пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза». Однако, немногие из этих недовольных, оказавшись в свое время в застенках ГПУ, обнаружили ту стойкость, которую проявил святой Патриарх. Народ церковный и духовенство это почувствовали тем особенным благодатным чутьем, которое имеет Церковь Христова, и не осудили Святителя, но с прежней верой пошли за ним. Постоянно шантажируемый Тучковым, поставленный перед необходимостью выбирать между твердой позицией и свободой своих ближайших сотрудников-епископов, знающий, что чрезмерная неуступчивость, как и уступчивость, чревата расколом, Святейший Патриарх Тихон всегда оставался мирным, простым, доступным, радостным, излучающим свет и благодать. Те, кто сподобились общаться с ним, свидетельствовали об ощущении его святости. Да и на чем мог он основать свою сердечную тишину и мир в окружавшем его аду, как не на совершенной преданности воле Божией? Теперь по прошествии семидесяти с лишним лет, когда рухнуло коммунистическое государство, а Церковь, утвержденная кровью мучеников, встает из руин и пепла, когда стали доступны тайные архивы, можно только удивляться, сколь велик и труден был семилетний подвиг святого Патриарха Тихона, насколько светла и чиста была его душа.

Среди научных проектов Свято-Тихоновского Университета особое место занимает публикация дневника одного из наиболее выдающихся иерархов Русской Церкви ХХ века – митрополита Арсения (Стадницкого). В 2006 г. вышел первый том Дневника⁸⁸, охватывающий период с 1880 по 1901 год. Всего предполагается издать не менее восьми томов, что займет, очевидно, еще несколько лет. Ввиду особого значения в истории Русской Церкви Поместного Собора 1917–1918 гг., девяностолетний юбилей которого мы ныне отмечаем, нами было принято решение издать, не откладывая на конец, ту часть дневника, которая посвящена Поместному Московскому Собору 1917–1918 гг. Естественно, каждому, кому небезразлична история Русской Церкви, будет интересно узнать, что писал о Соборе, о восстановлении Патриаршества и о самом Патриархе Тихоне, человек, непосредственно принимавший самое активной участие Соборе, бывший вторым кандидатом на Патриарший Престол, фактически Председатель Собора в 140 его заседаниях.

Выдающийся церковный и государственный деятель митрополит Арсений родился в 1862 г. в молдавском селе. В 1885 г. окончил Киевскую Духовную Академию и в том же году был пострижен в монашество. В 1897–1903 гг. сначала инспектор, а затем и ректор Московской Духовной Академии (в дневнике за 1917 г. Академии посвящены самые светлые страницы его воспоминаний). В 1898 г. хиротонисан во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. С 1903 г. епископ Псковский и Порховский. В 1904 г. удостоен степени доктора церковной истории. Член Предсоборного Присутствия. С 1907 г. член Государственного совета. С 1910 г. архиепископ Новгородский и Старорусский. Неоднократно в годы лихолетья подвергался репрессиям. Проходил по одному делу в 1922 г. с Патриархом Тихоном. С 1924 г. фактически находился в ссылке в Средней Азии, где ему было разрешено свободно проживать до конца жизни. С 1933 г. митрополит Ташкентский. Скончался митрополит Арсений в 10 февраля 1936 г. в Ташкенте.

Подробно о Дневнике митрополита Арсения можно узнать из «Предисловия» к первому тому⁸⁹.

Как церковный историк митрополит Арсений хорошо понимал ценность дневниковых записей для последующих поколений; отлично понимал, что событие, в которых он принимал участие несомненно являются ключевыми для истории. Конечно, времени для ведения дневника у него было мало. Описывая свой обычный рабочий день на Соборе, начавшийся рано утром и окончившийся уже после десяти вечера, он замечал: «Разве можно после этого заниматься чем-либо личным „для себя“, например, что-нибудь прочитать. Тут даже газеты не можем прочитать. Я еще удивляюсь, как я пишу и эти строки. Правда, это отражается на стилистике и полноте сообщенного. Но все-таки стараюсь записать, хотя что-либо, ибо знаю, что ничего подобного впредь не придется переживать (здесь и далее выделено нами. – Авт.). А память слабеет. Помянуть древняя и поучиться, – несомненно полезно и назидательно…»

13 августа 1917 г. архиепископ Новгородский Арсений прибыл в Москву на Собор вместе с архиепископом Петроградским Вениамином [Казанским]⁹⁰ и поселился в Чудовом монастыре.

15 августа, как пишет архиепископ Арсений, «с выдающеюся торжественностию состоялось открытие Всероссийского Поместного Собора. С 7 ½ часов утра в 25 монастырях и церквах Москвы вне Кремля, архиерейским служением были совершены литургии, после которых крестные ходы направились на Красную площадь, и духовенство с архиереями во главе следовало в Кремль, причем архиереи входили в Успенский собор и становились на подмостках по боковым сторонам среднего храма. Я служил в Благовещенском храме. В Успенском соборе служили митрополиты: Киевский Владимир [Богоявленский], Петроградский Вениамин и Кавказский Платон [Рождественский] с членами Собора. Чудную картину представлял сонм архипастырей, стоящих по средине храма. В соборе находились некоторые министры «благоверного» правительства во главе с министром-Председателем Керенским. Все они съехались ныне в Москву на Государственное совещание в виду гибели нашей родины. После Литургии митрополит Владимир прочел с амвона грамоту Синода об открытии Собора. Затем все архипастыри прочли Символ веры, и начался крестный ход всей Москвы. Процессия направилась в Чудов монастырь, куда проследовали для поклонения мощам святителя Алексия архиереи, а затем все направились на Красную площадь, которая к этому времени вся была полна народом. Зрелище неописуемой красоты и величия. Оно возможно только в Москве. На Лобном месте находились все архиереи. Отслужен был краткий молебен. Молились о том, чтобы Господь призрел на собравшихся вкупе верных людей Своих, «во еже благоугодно совершити им устроение Православныя Церкви Российския» и – о спасении Державы Российской. Торжество это закончилось в два часа. В три часа у Митрополита Тихона была праздничная трапеза для всех преосвященных и для некоторых более именитых членов Собора – из пресвитеров и мирян. Вечером с 6 до 10 часов было совещание одних только епископов по соборным вопросам».

Так началась работа Поместного Собора 1917–1918 гг.

17, 18, 19 августа в Епархиальном доме проходили заседания Собора, посвященные выборам руководящих органов Собора. Как известно Председателем был выбран митрополит Тихон, а его первым заместителем – Товарищем Председателя – был избран известный своими научными трудами и административными талантами архиепископ Арсений. С этого момента он становится ключевой фигурой среди членов Собора.

Описывая первые дни работы Собора, владыка пишет: «Предвыборная агитация и вообще всякая агитация, к сожалению, имеет на Соборе большое место. Большое участие в ней принимает бывший Обер «шалый» Львов. В дикой злобе своей он ведет борьбу вообще против всего епископата, обливая его грязью. Заигрывает с пресвитерами и мирянами. К счастью, агитация его достигает противоположных результатов. Он все домогается попасть в президиум; но без успеха. Епископат пока пребывает в единении и единодушии, что не на руку и смущает «пресвитерианцев». Так буду именовать впредь т. н. обновленцев, церковных реформаторов, имеющих целью борьбу с епископатом, якобы угнетающим элементом».

За все время работы Собора архиепископ, а затем митрополит, Арсений не пропустил ни одного заседания, на 140 из 170 он председательствовал, кроме того, он входил в Соборный Совет, Совет епископов, Высшие органы церковного управления. Он как никто знал изнутри всю работу Собора. Поэтому для нас столь ценны непосредственные впечатления такого свидетеля безусловно главнейшего события нашей церковной истории, каким являлся Священный Собор 1917–1918 гг.

В его Дневнике отображены многие эпизоды работы Собора, которые не вошли в официальные источники, описаны многие заседания Собора, которые до сих пор не опубликованы, это касается вопроса о спасении Киевских святынь, обсуждений вопросов, связанных с выступлением генерала Корнилова, а это может существенно дополнить материалы о Соборе. Архиепископ Арсений близко к сердцу принимает происходившие в России события, тяжело их переживает, оставаясь истинным патриотом своей Родины. Он при своем систематическом уме, прекрасной памяти, литературном даровании столь подробно дает жизненную картину церковной жизни того момента, которую трудно себе представить. Многие воспоминания других членов Собора, написанные спустя несколько лет, были уже осмыслены и не дают непосредственного впечатления от его работы. Хотя митрополит Арсений вел свой дневник почти конспективно, он, безусловно, описывал главнейшие события, происходившие на Соборе. Но главное, что особенно ценно в Дневнике, – это необычайная живость. Он очень ярко описывает все события, в которых он был участником, очень живо реагирует на все события или церковные или политические во всех дневниковых записях, и поэтому картина русской жизни и Церковного Собора оживает при чтении Дневника. Вы представляете себе, какая была погода в то время, с каким трудом приходилось добираться с места проживания в Чудовом монастыре до Епархиального дома в Лиховом переулке, как проходили заседания, как выступали различные участники Собора, как началась революция в Москве. Оценки митрополита четки, иногда шутливы, но безусловно интересны. Хотя иногда оценки архиепископа Арсения слишком субъективны и строги, но при этом он строг и к себе, так он пишет: «Надо правду сказать, наш Председатель (т. е. святитель Тихон) совершенно не умеет вести заседаний. Не можем и мы (т. е. его Заместители) похвалиться этим искусством».

Особое внимание в Дневнике уделено митрополиту Тихону. Несколько скептическое отношение в начале записей, постепенно меняется по мере более близкого знакомства с ним и становится восторженным. Безусловно, что именно святитель Тихон, постепенно становится основным главным действующим лицом Дневника.

Как известно, основным вопросом на Соборе был вопрос о Высшем церковном управлении, или, иначе говоря, быть или не быть патриаршеству в Православной Российской Церкви. Как писал архиепископ Арсений в начале работы Собора, «предвидится, что патриарший вопрос на Соборе будет предметом многих споров и словопрений…» Он признается: «В Предсоборном Совете я был против Патриаршества, собственно не по существу, а против своевременности его в ближайшее время. Теперь склоняюсь к своевременности установления его», что не преминул напомнить архиепископ Серафим [Чичагов] на одном из заседаний Епископского совещания. «Я подтвердил это, и при этом добавил, что я и теперь не убежден в этом [необходимости восстановления Патриаршества], хотя не буду высказываться против него. Вернее я не принципиально против Патриаршества, а против своевременности его в данное время. Пусть бы теперь был председатель Синода, а затем года через три можно бы возглавить Церковь и саном Патриарха, особенно если будет такое лицо, которому мы безбоязненно и уповательно вручили бы управление Церковью. Архиепископ Антоний [Храповицкий], идеолог Патриаршества, доказывал, что теперь-то и наступило это время.

Будущее покажет, кто прав. Буду бесконечно рад, если мои воззрения окажутся ошибочными».

Но 22 сентября он пишет: «Сегодня с десяти до двух присутствовал на отделе о Высшем церковном управлении. Отдел был почти в полном составе своих членов, которых записано больше ста, так как предстояло принятие резолюции по вопросу об учреждении патриаршества. Сторонники и противники Патриаршества мобилизовали свои силы для голосования. Вопрос об этом дебатируется уже в целом ряде заседаний Отдела, где произносятся многочисленные речи за и против…

Большинством 65 против 38 голосов принята следующая формула: «Принять, как основание для будущих работ, восстановление присвояемого первому между равными епископу сана патриарха, возглавляющего высшее церковное управление, вместе с органами этого управления подотчетными поместному церковному собору». Я голосовал принципиально за Патриаршество».

Вернувшись с пленарного заседания, Владыка писал: «По вопросу о Патриаршестве настроение все обостряется. Как жаль, что я не успеваю воплощать в письменах всего происходящего на Соборе, равно как и настроения. Положительно не имел для этого времени. Целый день не бываю у себя дома… И так почти каждый день. Прихожу к себе только в часов одиннадцать. Где же при таких условиях еще что-нибудь записывать…» До 25 октября архиепископ Арсений посвящает большую часть своих записей вопросу о Патриаршестве и начавшемся в Москве большевистском перевороте.

Но, как пишет он 26-е октября, «началась междоусобная брань. Большевики восстали против Временного правительства. Сегодня газеты не вышли. Из Петрограда идет переворот власти. Большевики заняли дворцы, некоторые банки...»

С 27 октября архиепископ Арсений, ввиду изменившихся обстоятельств, переезжает из Чудова монастыря на Троицкое подворье и остается там жить. «Мне выпало быть в келлии вместе с профессором Петроградской Академии А. П. Рождественским, земляком и почти однокурсником митрополита Тихона. У которого поэтому он и имеет свое пребывание».

«В субботу, 28-го, утром пили чай у Владыки [Тихона]; стрельба становилась все сильнее и явственнее. Тем не менее, мы решили отправиться на собрание Собора в Епархиальный дом, отстоящий отсюда на недалеком расстоянии, четверть часа ходьбы. Мы и отправились пешком втроем: я, митрополит Платон и архиепископ Анастасий [Грибановский]. Только что мы спустились вниз к переулку на Самотеке, как началась сильная канонада со стороны Кремля, как нам казалось, мы и струсили и повернули назад, и возвратились на Подворье. Но затем решили все же отправиться, а митрополиты – Тихон и Владимир – отправились в карете.

В Епархиальном доме собрались живущие в Семинарии и в близлежащих местах; а более или менее отдаленных не было. До заседания делились впечатлениями и сообщениями о происходящем…

В начале заседания было оглашено заявление более тридцати членов о прекращении прений и голосование предложенных четырех общих положений. Большинством голосов предложение было принято, а затем в случае утвердительного решения его, завтра, в пятницу, в десять часов утра назначить крестный ход, возглавляемый митрополитом Тихоном…

А пушечная канонада и пулеметная трескотня, – продолжает владыка Арсений, – продолжалась и после указанных пяти часов вечера, и слышна и теперь даже, в одиннадцать вечера, когда я пишу сии строки, правда в значительно ослабленной длительности. Даст Бог, быть может и прекратится совершенно, а то нервы мои слишком истрепались, и я плохо сплю эти ночи. Правда, этому препятствуют и патриаршие думы.

Господи! Ты знаешь мою немощь, избери сильнейшего мене…

Сегодняшний вечер, впрочем, как и все вечера последние, мы все здесь живущие преосвященные провели в беседе о текущих событиях и о будущем Патриархе. Я совершенно искренно говорил, что я чувствую себя неспособным к такой высокой деятельности. Преосвященный Тихон тоже о себе говорил. И мы оба признавали, что архиепископ Антоний, как идеолог Патриаршества, мог бы более соответствовать такому сану. Впрочем, заключили мы, Господь лучше знает, кого ему избрать орудием своего Промысла о Церкви Святой».

«31-е октября. Вторник. Сегодня было пленарное заседание Собора. Намечались записками по три кандидата в Патриархи. Причем для кандидатского избрания требовалось абсолютное большинство, т. е. более половины голосов». В результате избранными кандидатами оказались архиепископы Антоний, Арсений и митрополит Тихон».

«Итак, я – кандидат в Патриархи, – пишет архиепископ Арсений. – У меня мутится сознание, голова перестает работать, сердце замирает от смущения. Боже мой! Какой я Патриарх. Господи, слезно молю, да минует меня чаша сия. Я готов уйти на покой, в пустыню, куда глаза глядят. Я теперь понимаю святых отцов, отказывавшихся от епископства.

Пишу эти строки и плачу. Нервы взвинчены до крайности. А тут доносится непрерывная пальба. Чувствую, что я всю ночь не сомкну глаз. Меня берет отчаяние, и я прямо не знаю, на что решиться. Господи, вразуми, наставь…»

«1-е ноября. С трех до пяти было епископское совещание, под аккомпанемент пушечной пальбы. В числе других вопросов предложен обсуждению был и вопрос о настоящей междоусобной брани, о том, не откликнуться ли Собору на нее и как именно… Опять обсуждался вопрос о скорейшем избрании Патриарха из трех кандидатов. Я опять был против такого форсирования, указывая на то, что нет никакой «конституции» для Патриарха, и даже не определено место его жительства, область его и т. д. Все-таки большинство, правда, незначительное, было за скорое избрание. Целый день продолжалась стрельба. Вечером виднеются зарева пожаров».

«2-е ноября. Утром с половины десятого до одиннадцати было заседание Соборного Совета в Епархиальном доме, а затем до половины третьего – пленарное заседание, при участии пушек… На пленарном заседании рассматривались текущие вопросы, а затем опять вопрос – о сроках выбора Патриарха. Прения принимали довольно страстный характер обеих противных сторон. Сторонники форсирования доказывали, что нужно поскорее, чуть ли не завтра, тут или в соборной палате и, во всяком случае, не позже воскресения. Более умеренные, к числу которых и я принадлежу, доказывали, что нужно предварительно в краткий срок, в две недели, выработать положение, и потом вынимать жребий, тем более что неизвестно теперь, можно ли будет попасть в Кремль, и служить в Успенском соборе, где только и должен выниматься жребий».

«4 ноября. Теперь же решено большинством завтра, в воскресенье, избрание посредством жребия Патриарха, но только не в Успенском соборе, так как там невозможно служить вследствие порчи купола, а с другой стороны, так как Кремль занят большевиками, которые никого туда не впускают. И это на Святой Руси, которая не может распорядиться своим храмом! Это было бы понятно, если бы оно имело место где-нибудь в турецких, персидских и т. д. странах. Но на Руси, – позор! Из Успенского Собора должна быть изнесена к Литургии икона Владимирской Божией Матери, – о чем, как и вообще о завтрашнем избрании Патриарха постановлено известить Штаб на предмет перенесения иконы и вообще – гарантии безопасности. Миссию эту взял на себя митрополит Платон, который после долгих усилий и унижений успел в этом, хотя с некоторыми ограничениями. Пропуск гласил, что со стороны Штаба нет препятствий к избранию Патриарха (sic), но что лучше было бы с этим повременить в виду неспокойного времени и возможности каких-либо противонациональных попыток. Но что вообще за спокойствие. Тут же в Штабе разрешили взять завтра икону, но не крестным, во избежание каких-либо опасений, а в карете. Достойно замечания то, что митрополита Платона заставили около часу сидеть в передней на рундуке, под конвоем часового (но специально для митрополита), и пропуск получен из рук служащей еврейки, которая небрежно вручила его ему».

«Завтра в Храме Спасителя разрешается патриарший вопрос. Посредством жребия указана будет воля Божия, кому из избранных трех кандидатов нести этот тяжелый крест. Чем ближе подвигается время, тем все страшнее делается. Завтра служат двенадцать преосвященных архиепископов с митрополитом Киевским во главе.

А мы – кандидаты – остаемся дома, в ожидании благовестия. Церемониально-богослужебной частию занимается архиепископ Кишиневский Анастасий. Выработанный им в Комиссии ритуал, одобренный Синодом, следующий. В половине десятого в Храме Спасителя собираются служащие преосвященные. К этому времени приезжает митрополит Киевский Владимир. Мы – кандидаты – служим или слушаем [литургию] у себя порану, а затем к часу должны собраться на Митрополичьем подворье и ждать благовестия, которое принесут нам старейшие преосвященные. По окончании часов митрополит Владимир идет в алтарь, здесь ему дают три билетика, на которых саморучно он вписывает имена кандидатов, свертывает их и бросает в приготовленный ковчежец, который затем и запечатывается. Этот ковчежец поставляется на солее, пред принесенною из Успенского собора иконою Владимирской Божией Матери. За литургиею поминаются наши имена. По окончании литургии молебен, пред концом которого на виду всего народа, на солее митрополит Киевский снимает печать, а затем старец иеромонах Алексий вынимает жребий. После этого, поется «Тебе Бога хвалим» и конец молебна; а затем депутация из шести преосвященный приезжает на подворье для извещения. Митрополит Тихон завтра будет служить литургию в своей крестовой церкви. Я же буду только слушать. В моленной стояли во время всенощной митрополиты Владимир и Тихон, а я – в зале, примыкающей к церкви, в темноте, Я не хотел зажечь света, чтобы быть сосредоточенным. И простоял я здесь всю всенощную, в темноте. И молился я так, как только могу, о том, чтоб Господь не возлагал на меня непосильного бремени, чтобы миновала меня чаша сия. При представлении только одной возможности избрания меня в Патриархи, меня бросило и в пот, и в холод, и я готов был разрыдаться.

После легкой трапезы, за которою обыкновенно кроме хозяина садятся митрополит Владимир, я и Анастасий, я долго гулял по комнатам с митрополитом Тихоном. Беседа наша все время вращалась вокруг заветной воли Божией. Несмотря на природное спокойствие митрополита Тихона, и теперь он был значительно возбужден. Мы неустанно высказывали своя сокровенная, чтобы жребий пал на архиепископа Антония, но не потому, чтобы он был совершенно подходящим для этого, а потому, что он все время был идеологом Патриаршества, которое уже давно является для него жизненным вопросом. Кроме того, я совершенно искренно указывал на митрополита Тихона как на достойнейшего кандидата, преимущественно по практическим соображениям и по свойствам его характера. Взять, например, вопрос о помещении для Патриарха. Где он будет на первых порах жить? В Чудовом теперь нельзя. В Ново-Спасском – не приспособлено. А если будет избран московский Митрополит, то он может временно оставаться в своем помещении. А по характеру своему – он благодушный и спокойный, – что так важно в практическом отношении. Что касается меня, говорил я, то я боюсь, что не понести мне этого креста, и я считаю себя неспособным для такого исключительного служения. Так мы беседовали до полуночи. Пришел я в свою келлийку, и стал писать эти строки, чтобы отвлечься от патриарших перспектив. Господи! Избавь меня от этой высокой почести. Ты видишь, что я искренно молю Тебя об этом».

На следующий день, день избрания Патриарха, он запишет:

«Воскресенье. 5-е ноября. Исторический день: фактически восстановлено Патриаршество и первым Патриархом избран Богом через жребий митрополит Московский Тихон. По порядку. Ночью я, конечно, почти все время бодрствовал в думах о предстоящем указании воли Божией. Литургию слушал в митрополичьей молельне, а служил митрополит Тихон. По окончании литургии пил чай с митрополитом и с сослужащими ему… После этого я пошел в свою келлию, в ожидании суда Божия. Я очень нервничал, и меня успокаивал профессор А. П. Рождественский. Я был в положении ожидающего тяжкого приговора. Наконец, в половине второго послышался грохот экипажей. Сердце замерло. Вбегает митрополичий келейник и глашает: «нашего избрали!» Я помолился, облобызал своего соседа, и мы отправились в крестовую церковь. Тут уже было довольно много народу и благовестили соборные, стоявшие на средине храма: митрополит Киевский Владимир… В алтаре в это время облачался в мантию нареченный Патриарх. Отслужен был им краткий молебен. После отпуста митрополит Владимир объявил ему по чину об избрании в Патриархи, на что нареченный ответил: «благодарю, приемлю и ничтоже вопреки глаголю», и затем произнес краткую речь о тяжести предстоящего служения, которое можно уподобить свитку пророка Иезекииля, на котором было написано: плач, горе, страдание…».

«Благовестникам предложен был чай. Трапезовали же мы в обычном составе. Патриарх по-прежнему был прост, добродушен и весел: Патриаршество почти не изменило его, и я уверен, – не изменит.

В три часа собрались епископы. Приветствовал Патриарха от имени епископов архиепископ Антоний [Храповицкий], высказавший общую радость о таком Патриархе, который еще со студенческой скамьи своими товарищами наречен был носителем такого высокого сана. По окончании речи он воздал ему земное метание, тем же ответил и Патриарх. Побеседовав несколько времени, Преосвященные разошлись. По-видимому, многие рады такому избранию, на чем большинство может объединиться. Правда, он – не яркий человек. Но я думаю, что на первых порах такой и нужен, чтобы привить эту идею. Достоин примечания взгляд самого нареченного Патриарха на свойства первого патриарха, высказанный им мне, когда еще не определись кандидаты. „Патриархом первым будет избран бесцветный человек“. Этим он дал самому себе характеристику. Но повторяю, что это – самое лучшее избрание.

Вечером трапезовал вместе с Патриархом. После первого подъема, теперь замечается упадок. Еще бы!»

«7 ноября. В два часа Патриарх выехал в Лавру, где пробудет до интронизации, которая предполагается числа 21-го ноября. Председательство на Соборе передано мне…

17 ноября. Теперь нужно ожидать, быть может, разгона Собора большевиками, которые действуют террористически»

На утреннем заседании прочитан был архиепископом Кишиневским Анастасием чин интронизации Патриарха и одобрен Собором. „Настолование“ назначено на 21-е ноября в Успенском Соборе. Теперь идут переговоры с большевиками о свободном проходе в Кремль и в Успенский собор, по крайней мере, членов Собора. Сегодня же отправилась депутация от Собора в Троицкую Лавру для приглашения Патриарха на настолование… Патриарх приедет в воскресенье вечером. Близится великий исторический момент в жизни Церкви. Какие знаменательные события мы переживаем! Наши потомки только оценят значение этого и других моментов, переживаемых нами».

«С трех до шести вечера в митрополичьем помещении было епископское совещание. Одним из предметов обсуждения был вопрос о ритуально-богослужебном и так сказать о бытовом отношении к Патриарху….

«19 ноября. В половине девятого вечера прибыл из Лавры нареченный и избранный Патриарх. Мы, живущие у него архиереи и митрополит Владимир, архиепископ Агафангел [Преображенский], я, архиепископ Анастасий и епископ Никодим [Кротков] Чигиринский, викарий Киевский, встретили его в первом зале, приветствовали целованием в уста и рука в руку. Трапезовали вместе. Патриарх очень доволен пребыванием в Лавре, отдохнул, в добром настроении. Рассказывал, как какие-то «товарищи» в солдатской форме, представившие удостоверение от революционного комитета, производили обыск в его помещении и называли его „товарищ“. Удивительно, с каким спокойствием и даже юмором повествовал Патриарх о приключившемся и, вообще, о новых своих „товарищах“».

В записи от 20 ноября архиепископ Арсений сообщает факт, который еще не разу не встречался в воспоминаниях членов Собора: накануне интронизации на святителя Тихона примеривалось патриаршее облачение. «По обыкновению трапезовали мы с Патриархом. После обеда присланы были из Патриаршей ризницы приспособленные в женском монастыре патриаршие облачения и мы примерно облачали Патриарха. Какая красота, стильность, прочность, драгоценности! Сколько вкуса и понимания! Настоящие облачения ни в какое сравнение не могут идти со старинными. Саккосы, омофоры, палицы. Поручи, подризники – патриархов Филарета, Ионы, Никона, Адриана и т. д. Одно великолепие – и по красоте и по прочности материи. Они и теперь совершенно свежи. Вот она самобытность русская! Обрядили Патриарха для завтрашнего настолования».

И, конечно, в дневнике одна из самых больших записей относится к 21-му ноября, дню интронизации Патриарха. «Исторический день в Русской Церкви: в Кремле, в большом Успенском соборе состоялось возведение Патриарха Тихона на Патриарший престол. Но нерадостно совершилось это великое торжество в истории Русской Церкви. Израненный Кремль встретил своего Патриарха не в красоте и велелепии, а в разрушенном и расстрелянном виде. Это торжество скорее было похоже на великий печальный обряд, нежели на радостное венчание отца великой церкви. Новая революционная власть сделала все от нее зависящее, чтобы испортить этот великий праздник.» Но, несмотря на это, «особенно трогательно и величественно было, когда вся Церковь возглашала аксиос. После этого я, стоя у престола, в царских дверях, произнес велегласно мирную ектению, в которой, между прочим, молились «о спасении и заступлении святейшего отца нашего Тихона, ныне посаждаемого Патриарха». В это время сакелларии с диаконами принесли на блюде сак и омофор патриарший, две панагии и патриаршую шапку, и митрополиты при помощи диаконов облачали его. Сак – патриарха Питирима, омофор патриарха Адриана, панагии патриархов Иова и Ермогена и шапка патриарха Никона. Так совершилось великое событие в Русской Церкви! И мы были свидетелями и участниками его. Лик нового Патриарха в оригинальном для нас непривычном головном уборе сразу принял иконографический тип.

Чудную картину представлял Патриарх, в своем патриаршем облачении, восседающий в углублении Горнего места во время чтения Апостола, а затем стоявшим во время чтения Евангелия, с председящими и предстоящими преосвященными и сослужащими…»

Архиепископ Арсений далее пересказывает первую патриаршую речь. «Он начал с того, что здесь возведение его на патриаршество совпадает с праздником Введения во храм Пресвятой Богородицы, и подобно Первосвященнику, смутившемуся вхождением Святой Девы во храм, и он с великим смущением принял на себя это служение по избранию Собора и указанию Божию. Странным и дивным представляется, приблизительно говорил он, мое нынешнее вступление на патриаршее место, которое свыше двухсот лет было пустым. Многие мужи мечтали о патриаршестве. Но не было достойных людей. Вот если бы был жив теперь митрополит Филарет, то он бы был действительно достойным Патриархом. Но я, полный немощи, дерзаю вступить на патриарший престол только по вере Божией. Дарование мне патриаршества есть особое явление милости Божией. Когда я помышляю, что от меня требуется, душа моя наполняется трепетом. Но Господь удостоил меня своим избранием, вызвал меня на высокое служение и излил на меня свою милость, и я буду уповать на милость Божию в этом служении. Я знаю, насколько это служение тяжелое, особенно теперь, среди бурь и кровопролитной брани – внешней и междоусобной… Господи, сыны оставили завет Твой, осквернили святыню, не пощадили даже священного Кремля, убивают священников Твоих. Но среди стомиллионного народа найдется еще, верно 7 000 не приклонивших колен пред Ваалом». «Речь его всегда простая, без всяких претензий на ораторские приемы. Но все-таки она произвела известное впечатление, приемля во внимание историчность момента и нервный подъем богомольцев. После этого Патриарх, в сопровождении двух митрополитов, проследовал на Патриаршее место…Народу было далеко не столько, сколько могло бы и должно было бы быть. „Товарищи“ не пустили. И это в России, на Святой Руси! Боже мой, Боже мой! Какой позор!

По окончании богослужения «предложена была братская трапеза….Трапеза прошла очень задушевно и в радостном настроении духа. Патриарх был очень благодушен. Дай Бог, чтобы это благодушие никогда не покидало его, но сопутствовало бы и надлежащей твердости. Слава и благодарение Богу за все».

«22-е ноября. Среда, – пишет владыка Арсений, – пленарное заседание Собора – продолжение обсуждения доклада о высших органах церковного управления, под моим председательством. В двенадцать часов прибыл на Собор Патриарх, по моему предложению, когда я сегодня утром заходил к нему. Он торжественно был встречен в вестибюле всем Собором и с пением праздничного тропаря направился в соборный храм, где отслужена была краткая лития. Я приветствовал его речью от имени Собора, по его поручению, данному мне, когда я, открыв собрание, объявил о прибытии Патриарха… Патриарх отвечал на нее. В своей речи и он отметил, что как избранный Собором он и будет действовать в согласии с Собором. Затем он благословлял народ. А мы в это время пели „Достойно“ знаменного распева. Вышло все очень умилительно и торжественно».

29-е ноября. «Настоящий день памятен для меня, так как на сегодняшнем заседании оглашено о возведении меня в сан митрополита, по представлению Собора. Насколько раньше я уже слышал, в виде каких-то неопределенных слухов, что соборяне подали или подают заявление в Собор о возведении меня и архиепископа Антония, как кандидатов на патриарший Престол, в сан митрополита. Оказалось, что это правда. Подано было заявление за подписью около сотни соборян Патриарху Тихону, который решил провести этот вопрос через Синод, как способ пока более удобный и целесообразный.

Вчера было заседание Синода, на котором мы и возведены в сан митрополита. Кроме того, сам Синод избрал еще трех митрополитом: Иакова [Пятницкого] Казанского, Агафангела Ярославского и Сергия [Страгородского] Владимирского. Последние два состоят членами Синода. Таким образом народилось пять белых клобуков. Но мне отрадно, что я получил это звание от Священного Собора, как знак его внимания к моим посильным трудам. Должен сказать, что я действительно всего себя предал Собору и в качестве председательствующего ношу на себе все тяготы. Для личных дел у меня положительно нет времени. Ежедневно по два заседания – с утра до позднего вечера: с десяти до двух и с пяти до девяти, не считая времени на путешествие туда и обратно, что совершаю преимущественно пешком. Я не пропустил ни одного заседания со времени открытия Собора ни Пленарного, ни отделов, ни Соборного совета. Я ни разу не брал отпуска. Пишу это не для самовосхваления. А во имя правды – на память самому себе.

Когда секретарь в присутствии Патриарха объявил постановление Синода, по поводу заявления Собора, то весь Собор троекратно по чину воспел: „аксиос“. После этого Патриарх приветствовал, а я ответил краткою речью, в которой, между прочим, высказал, что радует меня не титул, ибо я хорошо знаю слова Григория Богослова, который говорил, что епископам нужно отличаться не титулами, а – добродетелями; что радует меня не изменение цвета головного убора, а радует любовь и внимание соборян, целующих если не дела мои, то намерения; что внимание их есть – честь для меня, или что тоже доброе имя, забота о котором составляет долг всякого человека. В подтверждение этого привел слова Сирина о добром имени, Христа и апостола Павла, который говорил, что лучше умереть, чем кто испразднит его похвалу…»

Митрополит Арсений особо отмечает в своем дневнике смирение новоизбранного Патриарха: «Патриарх – прекрасный и остроумный собеседник, причем часто и себя не щадит. Между прочим, характеризуя себя как Патриарха, он без всякой рисовки говорит о себе: „Я еще до выбора Патриарха, говорил, что первым патриархом не должна быть какая-нибудь яркая личность, а посредственность. Так оно и случилось“. Такое смирение прямо трогательно. Не всякий сможет так сказать».

В целом дневник митрополита Арсения очень ярко рисует и образ его выдающихся современников, и картину великих событий, ими пережитых. Это уникальное и совершенно искреннее свидетельство замечательного архипастыря о времени кануна жесточайших гонений.

Подробное жизнеописание митрополита Агафангела дано в книге иеромонаха Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия» (кн. 2). Необходимо подчеркнуть лишь некоторые особенные обстоятельства.

Митрополиту Агафангелу, имевшему безупречный духовно-нравственный авторитет, старейшему по сану и хиротонии после св. Патриарха Тихона иерарху Русской Православной Церкви, выпало на долю занять совершенно особенное место в ее истории. В начале 1922 г. для осуществления стратегической установки советской власти на полное уничтожение Церкви разрабатывается новая тактика. В докладной записке Л.Д. Троцкого от 30 марта 1922 г., без возражений утвержденной Политбюро, была достаточно подробно намечена программа обновленческого раскола и поэтапной ликвидации Церкви, сначала «черносотенного» ее крыла (то есть Патриаршей Церкви – «тихоновцев»), потом – «сменовеховского» крыла (то есть обновленцев), при этом насильственное изъятие церковных ценностей предлагалось использовать для конфликта и церковного раскола. 26 апреля 1922 г. в Москве был открыт громкий судебный процесс о сопротивлении изъятию церковных ценностей. 5 мая в качестве свидетеля был привлечен св. Патриарх Тихон. 6 мая началась его жизнь под домашним арестом на Троицком подворье. 12 мая в двенадцатом часу ночи в покои Патриарха явились протоиерей А. Введенский, священники В. Красницкий, С. Калиновский, Е. Белков и псаломщик Стадник. Возлагая моральную ответственность за вынесение смертных приговоров на закончившемся процессе, за «превращение церкви в политическую организацию» на св. Патриарха Тихона, они требовали от него полного устранения от управления Церковью до созыва Собора и соборного решения. Св. Патриарх Тихон, понимая, что происходящее совершается по плану ГПУ, вручил провокаторам письмо на имя М. И. Калинина о том, что он временно, в связи с привлечением к суду, передает церковную власть митрополиту Ярославскому Агафангелу или митрополиту Петроградскому Вениамину. Уже 14 мая в «Известиях» появляется воззвание инициативной группы «Живой Церкви». По-видимому, 16 мая, получив согласие М. И. Калинина, св. Патриарх Тихон написал письмо митрополиту Агафангелу о временной передаче ему власти, и В. Красницкий тут же выехал в Ярославль, чтобы договориться с митрополитом Агафангелом о поддержке «Живой Церкви» или, в случае его несогласия, помешать ему войти в управление Церковью. Митрополит Агафангел отказался поддержать инициативу обновленцев, и в результате этого уже 20 мая В. Р. Менжинский направил в Ярославское ГПУ телеграмму с распоряжением о допросе, обыске митрополита Агафангела и запрещении ему выезда из Ярославля. 18 мая, воспользовавшись резолюцией Патриарха о передаче его канцелярии митрополиту Агафангелу, инициативная группа «Живой Церкви» образовала Высшее Церковное Управление (ВЦУ). В эту же ночь св. Патриарх Тихон был перевезен в Донской монастырь, где более года содержался под строжайшим домашним арестом, а ВЦУ заняло Троицкое подворье и начало свою борьбу с Патриаршей Церковью. 24–25 мая протоиерей А. Введенский прибывает в Петроград и является к митрополиту Вениамину. 28 мая св. митрополит Вениамин обратился с «Посланием к Петроградской православной пастве», в котором отлучил «от общения со святой церковью» протоиерея А. Введенского, священников В. Красницкого и Е. Белкова, а также всех, кто присоединился к ним. На другой день 29 мая митрополит Вениамин был арестован. С 9–10 июня в Петрограде начался вошедший в историю судебный процесс над митрополитом Вениамином, 86 петроградскими священниками и мирянами, окончившийся смертным приговором 5 июля.

14 июня в Ярославле митрополит Агафангел был вызван в ГПУ для второго допроса, а 16 июня появилась «Декларация» митрополита Сергия (Страгородского), архиепископа Евдокима (Мещерского) и архиепископа Серафима (Мещерякова), вошедшая в историю под названием «Меморандума трех»: «Мы... заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления [ВЦУ], считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью, и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий». Величайший соблазн этого предательства, вызванного, может быть, страхом, а может быть, властолюбием, определялся огромным авторитетом митрополита Сергия, бывшего ректора СПбДА, «члена всех Синодов», пользовавшегося репутацией выдающегося богослова и канониста. В этот труднейший и опаснейший момент 18 июня 1922 г. митрополит Агафангел выпустил свое послание «К архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Русской Церкви», вошедшее в сокровищницу исповеднических актов нашей церковной истории: «Во имя святого послушания и по долгу моей архипастырской присяги я предполагал немедленно вступить в отправление возложенного на меня служения Церкви и поспешить в Москву. Но вопреки моей воле, по обстоятельствам, от меня не зависящим, я лишен и доныне возможности отправиться в Москву, на место служения. Между тем меня официально известили, что явились в Москве иные люди и встали у кормила правления Русской Церкви. От кого и какие на то полномочия получили они, мне совершенно неизвестно. А потому я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незакономерными. Они объявили о своем намерении пересмотреть догматы и нравоучение нашей православной веры, священные каноны Св. Вселенских Соборов, православные богослужебные уставы, данные великими молитвенниками христианского благочестия, и организовать таким образом новую, именуемую ими «Живую» Церковь. <...> Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри! Лишенные на время высшего руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления Высшей Церковной Власти. Окончательно вершите дела, по которым испрашивали прежде разрешения Св. Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению. <...> Итак, возлюбленные о Христе чада, храните учение, чины и уставы веры нашей, храните вся преданная нам, держитесь Церкви Божией. Знайте, что уходящие от Святой Церкви оставляют своего Спасителя. «Тем же убо, братие, стойте, – говорит Апостол, – и держите предания, имже научитеся или словом, или посланием нашим» (2Сол.2:15)».

Своим словом Заместителя Святейшего Патриарха Тихона митрополит Агафангел преградил путь узурпации высшей церковной власти. В течение нескольких дней послание рассылалось, а 28 июня старца-митрополита заключили в Спасский монастырь под домашний арест, через три дня после праздника Преображения Господня – в ярославскую тюрьму, затем – в московскую, 28 ноября объявили приговор и отправили в ссылку в Нарымский край на три года.

Будучи в ссылке, митрополит Агафангел не смог воспринять должность Местоблюстителя Патриаршего Престола после кончины св. Патриарха Тихона 7 апреля 1925 г., хотя в завещании Св. Патриарха, составленном в силу данного Священным Собором 1917–1918 гг. Патриарху Тихону права, митрополит был назначен вторым после митрополита Кирилла (Смирнова) кандидатом. Когда в 1926 г. истек срок ссылки митрополита Агафангела, Русскую Церковь возглавлял Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополита Крутицкого Петра (Полянского), уже арестованного, митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский), в 1923 г. принесший св. Патриарху Тихону покаяние в совершенном в 1922 г. предательстве. Митрополит Сергий успешно боролся с Временным Высшим Церковным Советом (ВВЦС) архиепископа Григория (Яцковского), очередного узурпатора высшей церковной власти, спровоцированного ОГПУ. Чтобы усугубить положение Церкви, Е.А. Тучков (начальник VI Секретного отдела ОГПУ, осуществлявшего борьбу с Церковью) выехал в г. Пермь для встречи с митрополитом Агафангелом, где уговорил его воспользоваться своим старшинством и назначением св. Патриарха Тихона и принять на себя высшую церковную власть.

Митрополит Агафангел еще из г. Перми 18 апреля 1926 г. выпустил послание о вступлении в должность Патриаршего Местоблюстителя. Некоторые исследователи рассматривают это послание и последующие действия митрополита Агафангела как попытку захватить власть. С этим невозможно согласиться, анализируя сложившуюся обстановку и последующие события. Митрополит Агафангел, возвращающийся из ссылки, не мог быть, естественно, в курсе всех обстоятельств борьбы за власть между митрополитом Сергием и ВВЦС, скорее всего, не располагал он и текстами распоряжений и резолюций митрополита Петра (Полянского), но, убежденный В. А. Тучковым в том, что ОГПУ не будет препятствовать его Местоблюстительству, он счел своим долгом стать у кормила власти, которое, быстро переходя из рук в руки, грозило оказаться в руках ненадежных. Он, конечно, помнил предательское выступление митрополита Сергия 16 июня 1922 г., с другой стороны, был уверен, что его кандидатура будет принята митрополитом Петром и епископатом Русской Церкви. Провокационное предложение Е. А. Тучкова, который хотел разжечь борьбу за власть и умножить количество расколов, митрополит Агафангел надеялся использовать для нормализации обстановки. Последующие переговоры, телеграммы и письма митрополита Сергия, изобилующие канонической казуистикой, могли только убедить мудрого и твердого, но прямого и простодушного митрополита в том, что Заместитель митрополита Петра – не тот человек, который способен объединить епископат и выстоять против нажима советской власти. Митрополит Агафангел игнорирует доводы митрополита Сергия и настойчиво требует от него передачи церковной власти, но, убедившись в том, что митрополит Сергий ни в коем случае власти не уступит, поняв, что он начнет борьбу, что некоторые архиереи Заместителя поддерживают, 24 (27?) мая 1926 г. посылает митрополиту Сергию телеграмму следующего содержания: «Продолжайте управлять Церковью. Я воздержусь от всяких выступлений, распоряжение о поминовении митрополита Петра сделаю, так как предполагаю ради мира церковного отказаться от местоблюстительства». Однако через несколько дней митрополит Агафангел получил письмо от самого митрополита Петра, написанное 22 мая 1926 г.: «Из донесения на мое имя Его Высокопреосвященства митрополита Сергия я узнал, что Ваше Высокопреосвященство вступили в отправление обязанностей Патриаршего Местоблюстителя. С любовию и благожелательностью приветствую это Ваше вступление. По выходе на свободу, если угодно будет Господу Богу, переговорим лично о дальнейшем возглавлении Православной Церкви. О настоящем моем решении благоволите сообщить митрополиту Сергию...»

Митрополит Агафангел снова призывает митрополита Сергия приехать в Москву для того, чтобы, собрав архиереев, принять от него власть, но митрополит Сергий не приехал, ссылаясь на подписку о невыезде, хотя за две недели до получения этого письма приезжал в Москву. Тогда митрополит Агафангел принимает патриаршую канцелярию, предполагая, что теперь это не вызовет возражений. Но для митрополита Сергия письмо митрополита Петра – не документ: оно не содержит юридических формулировок. Кроме того, до сих пор все время отстаивая в письмах власть митрополита Петра как реального Местоблюстителя, митрополит Сергий в письме от 13 июня 1926 г. совершенно определенно заявляет: «Ваше Высокопреосвященство не можете в настоящее время занять должность Местоблюстителя ни помимо митрополита Петра, как Вы это пытались сделать, издав свое Пермское послание, ни через митрополита Петра, как это Вы надеетесь сделать теперь. <...> Митрополит Петр, передавший мне хотя и временно, но полностью права и обязанности Местоблюстителя и сам лишенный возможности быть надлежаще осведомленным о состоянии церковных дел, не может уже ни нести ответственности за течение последних, ни тем более вмешиваться в управление ими... Я... не могу относиться к распоряжениям митрополита Петра, исходящим из тюрьмы, иначе чем только как распоряжениям или, скорее, советам лица безответственного...» Получается, что, однажды назначив себе заместителя, митрополит Петр уже не вправе заменить его другим, как бы он себя ни проявлял. Такая «гибкая» логика, способная отвергать даже обычный здравый смысл, свидетельствовала о том, что от власти митрополит Сергий ни при каких условиях не отойдет.

По-видимому, митрополит Сергий, а может быть, кто-то из его помощников или Е.А. Тучков быстро известили митрополита Агафангела о том, что собраны уже и подписи 24 епископов под требованием запретить митрополита Агафангела в служении. Трудно представить, какие это епископы согласились запретить в служении старейшего и авторитетнейшего митрополита, только что вернувшегося из далекой ссылки за свое противостояние обновленцам. Но митрополит Агафангел не хотел и не мог по своему духовному устроению вступать в борьбу, угрожавшую церковному миру. Еще не получив последнего (цитированного выше) письма митрополита Сергия, он сообщил 12 июня 1926 г. митрополиту Петру (Полянскому), что принять на себя обязанности Местоблюстителя не может «ввиду преклонности лет и крайне расстроенного здоровья». Характерна следующая фраза письма: «При сем позволяю себе рекомендовать Вашей Святыне передать вместо меня Патриаршее местоблюстительство первоиерархам Кириллу [Смирнову], митрополиту Казанскому, или Арсению [Стадницкому], митрополиту Новгородскому». Эти слова со всей уже очевидностью свидетельствуют, что митрополит Агафангел не имел властолюбивых стремлений (уже на опыте зная, что для него будет означать принятие верховной власти), но чрезвычайно боялся оставить эту власть в руках митрополита Сергия. Несколько позже в своем послании от 1 января 1927 г. митрополит Пётр свидетельствует, что, узнав о намерении митрополита Агафангела «взять в свои руки управление Церковью», он, своим письмом от 22 мая 1926 г. «приветствуя эту решимость, просил его для блага Церкви и для устранения раздоров в Ней, принять на себя исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя. Вопрос же об окончательной передаче этих обязанностей... предполагал выяснить по возвращении Высокопреосвященнейшего митрополита Кирилла [Смирнова], которому в марте-апреле истекал срок ссылки». Следовательно, письмо митрополита Петра от 22 апреля 1926 г., в котором он говорит, что «считает обязательным для себя оставаться Местоблюстителем, хотя бы был и не на свободе, а назначенный им Заместитель несет свои обязанности до окончания его дела», относится только к попытке захвата власти архиепископом Григорием (Яцковским), а не в коем случае не к митрополиту Агафангелу, как это изображает митрополит Сергий в своем письме последнему от 30 апреля 1926 г.: «…я бы ни на минуту не колебался передать Вам управление, несмотря на нежелание митрополита Петра...» Все это с такой подробностью исследуется здесь, чтобы объяснить последнее выступление митрополита Агафангела против митрополита Сергия во главе «Ярославской оппозиции». Увидев, что митрополит Сергий после издания своей Декларации 29 июля 1927 г. начинает преследование несогласных, запрещая их в служении, понимая, что, кроме раскола и бедствий, это ни к чему привести не может, зная стремление митрополита Сергия удерживать в своих руках высшую церковную власть во что бы то ни стало, митрополит Агафангел снова по чувству долга соглашается возвысить свой авторитетный глас и выступить с исповедническим Обращением от 6 февраля 1928 г., в котором он вместе с другими четырьмя иерархами отказывается от административного подчинения митрополиту Сергию и переходит на самоуправление, предусмотренное указом св. Патриарха Тихона от 20 ноября 1920 г. Однако, убедившись в том, что митрополит Сергий не внемлет адресованным ему протестам, но готовит «каноническую» расправу, которая только усугубит разделения и беды, митрополит Агафангел снова уступает и соглашается не порывать общения и административного единства.

В этих скорбных и мучительных переживаниях явились высота души старца-митрополита, его желание стоять за правду, и в то же время – готовность претерпеть унижение и уступить, выяснилось тождество его духовного устроения с другим страдальцем за веру – св. митрополитом Петром, Местоблюстителем Патриаршего Престола, их благодатное взаимопонимание и доверие друг к другу. Удивительное, кажется порой, почти детское простодушие и душевная чистота обоих подвижников делали их неспособными к расчетливой дипломатии и политической борьбе, необходимых, чтобы удержать в своих руках внешнюю административную власть. Но они умели быть верными Христу до смерти, и именно это делало их теми святыми, чьи подвиги действительно утверждают Церковь Христову.

Предисловие к книге «Ради мира церковного»⁹²

Предлагаемое издание представляет собой жизнеописание священноисповедника Агафангела (Преображенского) митрополита Ярославского, собрание его документов, писем, воспоминаний современников, которые ярко изображают красоту и величие этого святителя-Местоблюстителя Патриаршего престола в 1922 г. и второго из трех названных в Завещании святого Патриарха Тихона кандидатов на местоблюстительство Патриаршего престола в 1925 г. Ни в 1922 г., ни в 1925 г. митрополиту Агафангелу не пришлось управлять Русской Православной Церковью, но Господь судил ему занять совершенно особенное место в ее истории.

Своим долгим и беспорочным архипастырским служением святитель Агафангел снискал почитание всей Русской Православной Церкви тем более, что в 1920-х годах он стал старейшим по хиротонии российским архиереем. Но чтобы правильно оценить значение подвига святителя Агафангела, необходимо остановиться на последних шести годах его жизни – самом трудном ее периоде, который до сих пор еще вызывает различные толкования, кривотолки, даже обвинения его то во властолюбии и тщеславии, то в слабости и непоследовательности. В действительности же страшные события тех лет, вынуждая каждого человека занять свою определенную позицию по отношению к происходящему и тем выявить существенные свойства своей души, раскрыли для нас удивительный, можно сказать, иконописный образ старца-митрополита, сохранившего чистую, ясную душу, простого, чуждого всякого лукавства, мужественно и непоколебимо стоявшего на страже православной веры и Церкви, искавшего Царства Божия и правды Его прежде всего.

В начале 1922 года для осуществления стратегической установки советской власти на полное уничтожение Церкви разрабатывается новая тактика. В докладной записке Л. Троцкого от 30 марта 1922 года, без возражений утвержденной Политбюро, была достаточно подробно намечена программа обновленческого раскола и поэтапной ликвидации Церкви, сначала «черносотенного» ее крыла (т.е. Патриаршей Церкви – «тихоновцев»), потом – «сменовеховского» крыла (т. е. обновленцев). При этом для организации конфликта и церковного раскола предлагалось использовать насильственное изъятие церковных ценностей. 26 апреля 1922 г. в Москве был открыт грандиозный судебный процесс о сопротивлении изъятию церковных ценностей. 5 мая в качестве свидетеля был привлечен св. Патриарх Тихон. 6 мая началась его жизнь под домашним арестом на Троицком подворье. 12 мая в двенадцатом часу ночи в покои Патриарха явились протоиерей А. Введенский, священники В. Красницкий, С. Калиновский, Е. Белков и псаломщик Стадник. Возлагая моральную ответственность за вынесение смертных приговоров на закончившемся процессе и за «превращение Церкви в политическую организацию» на св. Патриарха Тихона, они требовали от него полного устранения от управления Церковью до созыва Собора и соборного решения. Св. Патриарх Тихон, понимая, что происходящее совершается по плану ГПУ, вручил провокаторам письмо на имя М. И. Калинина о том, что он временно, в связи с привлечением к суду, передает церковную власть митрополиту Ярославскому Агафангелу или митрополиту Петроградскому Вениамину⁹³. Уже 14 мая в «Известиях»⁹⁴ появляется воззвание инициативной группы «Живой Церкви». По-видимому, 16 мая после согласия М. И. Калинина св. Патриарх Тихон написал письмо митрополиту Агафангелу о временной передаче ему власти⁹⁵, и В. Красницкий тут же поехал в Ярославль, чтобы договориться с митрополитом Агафангелом о поддержке «Живой церкви» или, в случае его сопротивления, помешать ему войти в управление Церковью. Митрополит Агафангел отказался сотрудничать с ГПУ, и в результате этого уже 20 мая Ярославским ГПУ была получена телеграмма Менжинского о допросе, обыске митрополита Агафангела и запрещении ему выезда из Ярославля. 18 мая, воспользовавшись резолюцией Патриарха о передаче его канцелярии митрополиту Агафангелу, инициативная группа «Живой Церкви» образовала Высшее церковное управление (ВЦУ). В эту же ночь св. Патриарх был перевезен в Донской монастырь, где более года находился под строжайшим домашним арестом, а ВЦУ заняло Троицкое подворье и начало свою борьбу с Патриаршей Церковью. 24–25 мая протоиерей А. Введенский прибывает в Петроград и является к митрополиту Вениамину. 28 мая св. митрополит Вениамин обратился с «Посланием к Петроградской православной пастве», в котором отлучил «от общения со Святой Церковью» протоиерея А. Введенского, священников В. Красницкого и Е. Белкова, а также всех, кто присоединился к ним. На другой день, 29 мая, митрополит Вениамин был арестован. С 9–10 июня в Петрограде начался громкий судебный процесс над митрополитом Вениамином, восьмьюдесятью четырьмя петроградскими священниками и большим количеством мирян, окончившийся смертным приговором 5–6 июля.

14 июня в Ярославле митрополит Агафангел был вызван в ГПУ для второго допроса, а 16 июня в журнале «Живая церковь» появилась «декларация» митрополита Сергия (Страгородского), архиепископа Евдокима (Мещерского) и архиепископа Серафима (Мешерякова), впоследствии получившая название «Меморандум трех»: «Мы... заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления (ВЦУ), считаем его единственной канонически законной Верховной церковной властью, и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий»⁹⁶. Величайший соблазн этого предательства, вызванного, может быть, страхом, а может быть, властолюбием, определялся огромным авторитетом митрополита Сергия, бывшего ректора СПбДА, «члена всех Синодов», пользовавшегося репутацией выдающегося богослова и канониста.

Именно в этот труднейший и опаснейший момент 18 июня 1922 года митрополит Агафангел выпустил свое послание «К архипастырям, пастырям и всем чадам Русской Православной Церкви», вошедшее в сокровищницу исповеднических актов нашей церковной истории: «...Во имя святого послушания и по долгу моей архиерейской присяги я предположил немедленно вступить в отправление возложенного на меня служения Церкви и поспешить в Москву. Но вопреки моей воле, по обстоятельствам, от меня независящим, я лишен и доныне возможности отправиться на место служения.

Между тем, как мне официально известно, явились в Москве иные люди и встали у кормила правления Церковью русскою. От кого и какие на то полномочия получили они, мне совершенно неизвестно. А потому я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незакономерными. Они объявили о своем намерении пересмотреть догматы и нравоучение нашей православной веры, священные каноны Св. Вселенских Соборов, православные богослужебные уставы, данные великими молитвенниками христианского благочестия, и организовать таким образом новую, именуемую ими «Живую» Церковь. <...>

Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри! Лишенные на время высшего руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, свящ. Канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления высшей церковной власти окончательно решайте дела, по которым прежде испрашивали разрешения Священного Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению. <...>

Итак, возлюбленные о Христе чада, храните учение, чины и уставы веры нашей, храните вся преданная нам, держитесь Церкви Божией. Знайте, что уходящие от Святой Церкви оставляют своего Спасителя. Тем же убо, братие, стойте, – говорит Апостол, – и держите предания, имже научитеся или словом, или посланием нашим (2Сол. 2:15)».

Своим словом Заместителя Святейшего Патриарха Тихона митрополит Агафангел преградил путь узурпации высшей церковной власти. В течение нескольких дней послание рассылалось, а 28 июня старца-митрополита заключили в Спасский монастырь под домашний арест, через три дня после Преображения – в Ярославскую тюрьму, затем – в Московскую, 28 ноября объявили приговор и отправили в ссылку в Нарымский край на три года.

Будучи в ссылке, митрополит Агафангел, так же как и митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), не смог воспринять обязанности Местоблюстителя Патриаршего престола после кончины св. Патриарха Тихона 7 апреля 1925 г., хотя в завещании св. Патриарха, составленном в силу данного Священным Собором 1917–1918 гг. Патриарху Тихону права, митрополит Агафангел был назначен вторым после митрополита Кирилла (Смирнова) кандидатом. Когда в 1926 г. Истек срок ссылки митрополита Агафантела, у власти церковной стоял Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополита Крутицкого Петра (Полянского), уже арестованного, митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский), в 1923 г. принесший св. Патриарху Тихону покаяние в совершенном в 1922 г. предательстве. Митрополит Сергий успешно боролся с Временным Высшим Церковным Советом (ВВЦС) архиепископа Григория (Яцковского), очередного узурпатора, спровоцированного ГПУ.

Чтобы усугубить положение Церкви, Е.А. Тучков (начальник У1 отделения Секретного отдела ГПУ, осуществлявшего борьбу с Церковью) выехал в г. Пермь для встречи с митрополитом Агафангелом, где уговорил его воспользоваться своим старшинством и назначением св. Патриарха Тихона и принять на себя Высшую церковную власть. Митрополит Агафангел еще из г. Перми 18 апреля 1926 г. выпустил послание о вступлении в должность Местоблюстителя⁹⁷. Некоторые исследователи рассматривают это послание и последующие действия митрополита Агафангела как попытку захватить власть. С этим невозможно согласиться, анализируя сложившуюся обстановку и последующие события. Митрополит Агафангел, возвращающийся из ссылки, не мог быть, естественно, в курсе всех обстоятельств борьбы за власть между митрополитом Сергием и ВВЦС; скорее всего, не располагал он и текстами распоряжений и резолюций митрополита Петра, но, убежденный Е. А. Тучковым в том, что ГПУ не будет препятствовать его местоблюстительству, он попросту счел своим долгом стать к кормилу власти, которое, быстро переходя из рук в руки, грозило оказаться в руках ненадежных. Он, конечно, помнил предательское выступление митрополита Сергия 16 июня 1922 г., с другой стороны, был уверен, что его кандидатура будет принята митрополитом Петром и успокоит епископат. Провокационное предложение Тучкова, который хотел разжечь борьбу за власть и умножить количество расколов, митрополит Агафангел принял «за чистую монету» и надеялся использовать для нормализации обстановки. Последующие переговоры, телеграммы и письма митрополита Сергия, изобилующие канонической казуистикой, могли только убедить мудрого митрополита в том, что Заместитель митрополита Петра – не тот человек, который способен объединить епископат и выстоять против нажима советской власти. Митрополит Агафангел игнорирует доводы митрополита Сергия и настойчиво требует от него передачи власти, но, убедившись, что митрополит Сергий ни в коем случае власти не отдаст, поняв, что он начнет борьбу, что многие архиереи Заместителя поддерживают, 24 (27?) мая 1926 г. послал митрополиту Сергию телеграмму: «Продолжайте управлять Церковью. Я воздержусь от всяких выступлений, распоряжение о поминовении митрополита Петра сделаю, так как предполагаю ради мира церковного отказаться от Местоблюстительства»⁹⁸.

Однако через несколько дней митрополит Агафангел получил письмо от самого митрополита Петра, написанное 22 мая 1926 г.: «Из донесения на мое имя Его Высокопреосвященства митрополита Сергия я узнал, что Ваше Высокопреосвященство вступили в отправление обязанностей Патриаршего Местоблюстителя. С любовью и благожелательностью приветствую это Ваше вступление. По выходе на свободу, если угодно будет Господу Богу, переговорим лично о дальнейшем возглавлении Православной Церкви. О настоящем моем решении благоволите сообщить митрополиту Сергию...» Митрополит Агафангел снова призывает митрополита Сергия для того, чтобы, собравши архиереев, принять от него власть, но митрополит Сергий не приехал, ссылаясь на подписку о невыезде, хотя две недели назад уже приезжал в Москву. Тогда митрополит Агафангел формально принимает патриаршую канцелярию, предполагая, что теперь уже не может быть возражений.

Но для митрополита Сергия письмо митрополита Петра – не документ: оно не содержит юридических формулировок. Кроме того, до сих пор все время отстаивая в письмах власть митрополита Петра как реального Местоблюстителя, теперь митрополит Сергий совершенно определенно заявляет: «Ваше Высокопреосвященство не можете в настоящее время занять должность Местоблюстителя ни помимо митрополита Петра, как Вы это пытались сделать, издав свое Пермское послание, ни через митрополита Петра, как это Вы надеетесь сделать теперь.

<...>

Митрополит Петр, передавший мне хотя и временно, но полностью права и обязанности Местоблюстителя и сам, лишенный возможности быть надлежаще осведомленным о состоянии церковных дел, не может уже ни нести ответственности за течение последних, ни тем более вмешиваться в управлении ими.

<...>

С другой стороны я... не могу относиться к распоряжениям митрополита Петра, исходящим из тюрьмы, иначе, чем только как распоряжениям или, скорее, советам лица безответственного»⁹⁹.

Получается, что, однажды назначив себе заместителя, митрополит Петр уже не вправе заменить его другим, как бы он себя ни проявлял. Такая «гибкая» логика, способная отвергать даже обычный здравый смысл, свидетельствовала о том, что власть митрополит Сергий ни при каких условиях не отдаст. По-видимому, митрополит Сергий или, может быть, кто-то из его помощников, или Тучков известили митрополита Агафангела, что собраны уже и подписи двадцати четырех епископов под требованием запретить митрополита Агафангела в служении. Трудно представить, какие это епископы согласились запрещать в служении старейшего и авторитетнейшего митрополита-исповедника, только что вернувшегося из далекой ссылки за свое противостояние обновленцам. Но митрополит Агафангел не хотел и не мог по своему духовному устроению вступать в борьбу, угрожающую церковному миру. Еще не получив последнего (цитированного выше) письма митрополита Сергия, он сообщил 12 июня 1926 г. митрополиту Петру, что принять на себя обязанности Местоблюстителя не может «ввиду преклонности лет и крайне расстроенного здоровья». Характерна следующая фраза письма: «При сем позволяю себе рекомендовать Вашей Святыне передать вместо меня Патриаршее Местоблюстительство первоиерархам Кириллу (Смирнову), митрополиту Казанскому, или Арсению (Стадницкому), митрополиту Новгородскому»¹⁰⁰. Эти слова со всей уже очевидностью свидетельствуют, что митрополит Агафангел не имел властолюбивых стремлений (уже на опыте зная, что для него будет означать верховная власть), но чрезвычайно боялся оставить эту власть в руках митрополита Сергия: «Вспомните мое слово, что это не ко благу Церкви... Это только цветочки, а ягодки впереди...>¹⁰¹. Его предупреждение впоследствии полностью подтвердилось: во что превратился орган Высшей церковной власти в 1930-х годах, теперь документально известно¹⁰².

Несколько позже, в своем послании от 1 января 1927 г., митрополит Петр свидетельствует, что, узнав о намерении митрополита Агафангела «взять в свои руки управление Церковью», он, своим письмом от 22 мая 1926 г. «приветствуя эту решимость, просил его для блага Церкви и для устранения раздоров в ней, принять на себя исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя. Вопрос же об окончательной передаче этих обязанностей я предполагал выяснить по возвращении Высокопреосвященнейшего митрополита Кирилла (Смирнова), которому в марте – апреле истекал срок ссылки». Следовательно, письмо митрополита Петра от 22 апреля 1926 г. в котором он говорит, что «считает обязательным для себя оставаться Местоблюстителем, хотя бы был и не на свободе, а назначенный им Заместитель несет свои обязанности до окончания его дела» относится только к попытке захвата власти архиепископом Григорием (Яцковским), а не к митрополиту Агафангелу, как это изображает митрополит Сергий в своем письме последнему от 30 апреля 1926 г.: «Я бы ни на минуту не колебался передать Вам управление, несмотря на нежелание митрополита Петра».

Все это необходимо помнить, чтобы понять последнее выступление митрополита Агафангела против митрополита Сергия во главе «Ярославской оппозиции». Увидев, что митрополит Сергий после издания своей Декларации 29 июля 1927 г. начинает преследование несогласных, запрещая их в служении, понимая, что, кроме раскола и бедствий, это ни к чему доброму привести не может, зная стремление митрополита Сергия удерживать в своих руках Высшую церковную власть во что бы то ни стало, митрополит Агафангел снова в ответ на усиленные просьбы своих собратий-епископов, и по чувству долга возвышает свой авторитетный голос и выступает с исповедническим Обращением от 6 февраля 1928 г. Вместе с другими четырьмя иерархами он отказывается от административного подчинения митрополиту Сергию и переходит на самоуправление, предусмотренное указом св. Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета за №362 от 20 ноября 1920 г.¹⁰³ Но, убедившись в том, что митрополит Сергий не внемлет адресованным ему протестам, но в ответ своими «каноническими» расправами, только усугубляет разделения, митрополит Агафангел ради мира церковного снова уступает и соглашается не порывать общения и административного единства, не исполняя, однако, тех распоряжений митрополита Сергия, которые смущают христианскую совесть.

В этих скорбных и мучительных переживаниях выявилась высота души старца-митрополита, его стояние за правду, и в то же время, – готовность претерпеть унижение и уступить, выяснилось тождество его духовного устроения с другим страдальцем за веру – св. митрополитом Петром, Местоблюстителем Патриаршего престола, их благодатное взаимопонимание и доверие друг к другу. Удивительная душевная чистота обоих подвижников делали их совершенно чуждыми расчетливой и упорной дипломатической и политической борьбе за внешнюю административную власть. Но они умели быть верными Христу до смерти, и именно это сделало их теми святыми, чьи подвиги действительно утверждают Церковь Христову доныне.

Для святых людей характерна некоторая отрешенность от темной земной реальности. Можно, наверное, сказать, что, не имея в себе страстей, имеющих демоническую природу, святой человек не может до конца понять того, кто действует именно под влиянием этих страстей, не может проникнуться их мраком, и с точки зрения грешного человека остается непрактичным, «не понимающим реалий этой жизни». Самым сильным оружием святого человека в вековечной войне со злом остается принесение себя в жертву во имя Христово.

Одержимые греховной страстью люди не способны на жертвенный подвиг, они всегда будут искать свою выгоду, стремиться к сохранению земного благополучия любой ценой, но этот путь обманчив. Те, кто старались любыми средствами удержаться у власти, ради этого шли на всевозможные сделки с совестью, употребляли диавольскую хитрость и, в конце концов добились земных почестей, высоких титулов и т.п., оказались потом жалкими и никому не нужными. Суетливая деятельность их обернулась впоследствии результатом, противоположным тем обещаниям, которыми они оправдывали свои ухищрения.

Напротив, деяния новомучеников и исповедников – святых Патриарха Тихона, митрополитов Петра, Кирилла, Агафангела и других –при жизни не принесли им ни земной победы, ни земной славы. Великие святители были униженными, опозоренными, оклеветанными, всеми почти оставленными, изгнанными, заточенными, замученными до смерти, но явили величие духа, веры, верности и любви. Страдания их за правду, их нравственная победа привлекли благодатную помощь Божию и стали самой большой, несокрушимой силой, утверждающей Святую Церковь.

Последние шесть с половиной лет своей жизни старец-святитель Агафангел в мучительных исканиях непогрешительного пути совершал величайший церковный подвиг – свидетельствовал истину, обличал ложь, предупреждал об опасности церковный народ, звал за собой верных священнослужителей. Как старейший иерарх и исповедник он имел огромный авторитет и прилагал все усилия для защиты всероссийской паствы от гонителей и предателей Церкви, но последовательно отказывался от борьбы за личную власть, ни во что вменяя земные почести и славу. Он подвергался поношениям, унижениям, гонениям, становился жертвой, сохраняя величие духа, евангельскую чистоту и простоту, верность велениям святительской совести и воле Божией. Вот святитель, вновь воплотивший образ евангельского пастыря, положившего душу свою за словесных овец Богом вверенного ему стада!

Невозможно представить себе, какое страшное молчание стало бы ответом на зов Божий в ХХ веке, если бы не было этих исполинов, святителей-новомучеников, разбросанных диавольской силой по далеким ссылкам и тюрьмам, лишенных всего, что имели, осужденных и ведомых на пытки и смерть, но единым духом свидетельствовавших о Боге и Его правде, о неодолимости святой Церкви для врат адовых.

Предлагаемая читателю книга в качестве своей первой части содержит написанный великим летописцем Русской Православной Церкви ХХ века М. Е. Губониным, труд «Кифа»¹⁰⁵ – апологию святого митрополита Крутицкого Петра (Полянского), Местоблюстителя Патриаршего Престола в период с 1925-го по 1937 г. Этот очерк является «гласом вопиющего в пустыне» человека, оказавшегося свидетелем того, как намеренно замалчивается величайший подвиг, которому было мало равных даже в страшном ХХ веке. Некоторые резкости, допущенные М.Е. Губониным в адрес обвиняемых им современников, объясняются как присущей ему прямотой, так и подсознательным чувством, что пишет он лишь для себя, своих близких и для будущих читателей, которые будут воспринимать все описанное им как «дела давно минувших дней», и резкие выпады его никому уже не доставят неприятных переживаний. Так все и получилось, и по прошествии 75 лет после мученической смерти митрополита Петра и более 40 лет после написания «Кифы» уже не осталось в живых никого из тех действующих лиц, в адрес которых метал свои словесные молнии стоявший на страже истины М.Е. Губонин, тоже уже 40 лет назад ушедший в мир иной. Михаил Ефимович собрал весь доступный ему материал, касающийся митрополита Петра, со свойственной ему скрупулезностью, что в его время было сделать невероятно трудно. Тем не менее, современного историка не может не огорчить скудость документов, столь нужных для выявления исторической правды. Этот недостаток, объясняемый условиями советского времени и, несомненно, ощущаемый самим автором, восполняется исходящей из глубины души страстностью и остротой его полемики с теми, кого он лично знал, с чьей позицией не мог смириться. Полемический стиль, характерный для многих писаний М.Е. Губонина, воспринимается как совершенно естественный в устах свидетеля душераздирающих судеб дорогих и близких его сердцу людей, ставших жертвами поистине ужасных событий ушедшего века. В связи с этим предлагаемый труд сам по себе является историческим документом огромной важности.

Но новое время подарило нам драгоценную возможность проникнуть хотя бы в некоторые тайны страданий, пережитых новыми мучениками в страшных застенках тюрем, в каменных мешках-одиночках, изуверских лагерях смерти, приполярных ссылках. Для сегодняшнего исследователя стали доступны прежде закрытые архивы, в том числе архивы ЧК-ОГПУ-НКВД-МВД-КГБ-ФСБ, паче чаяния откуда ни возьмись появившиеся свидетельства современников, неизвестные ранее письма, записки и т. д. Этих документов, конечно, не так много, как хотелось бы, но нужно благодарить Бога и за это, – теперь мы имеем сведения, о которых еще недавно не приходилось и мечтать. Естественно, все вновь открывшееся должно быть тщательно осмыслено, сопоставлено с уже известной информацией и последовательно изложено. Так появился замысел издать труд «Кифа» М.Е. Губонина в той редакции, в которой он был оставлен приснопамятным автором, и вместе с тем исполнить его письменное завещание – добавить современное исследование подвига и страданий великого святого ХХ века – митрополита Крутицкого Петра, обобщающее все доступные теперь материалы и публикации. Эту работу выполнил сотрудник Отдела Новейшей истории Русской Православной Церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета священник Александр Мазырин, недавно успешно защитивший ее в качестве докторской диссертации по церковной истории. Его исследование подвига митрополита Петра и сопутствующих ему исторических обстоятельств публикуется следом за трудом М.Е. Губонина «Кифа», ценность которого, как принадлежащего перу «самовидца» святого, нисколько при этом не умаляется. В качестве приложений даются материалы следственных дел и письма митрополита Петра. Безусловно, останется еще много вопросов, появятся, наверное, и новые материалы, но, думается, главное все же удалось собрать, и мученический лик великого, на сегодняшний день последнего канонизированного предстоятеля Русской Православной Церкви, по-новому засияет для современников в сонме святых Первосвятителей Московских и всея Руси.

Фотографии митрополита Петра являют весьма суровый, может быть, даже слишком строгий образ. Письма, наоборот, производят впечатление мягкого, иногда кажется, – нерешительного, сломленного человека. Его ответы на допросах также не оставляют впечатления героизма, непоколебимости. Почему он отвечает на дотошные вопросы следователей? Разве он не понимает, что всякое его слово будет обращено во зло этими служителями зла? Почему его письма митрополиту Сергию (Страгородскому) не обладают такой же ясностью, исповеднической твердостью, как, например, письма митрополита Кирилла (Смирнова)? Может быть, слова митрополита Антония (Храповицкого), протопресвитера Василия Виноградова и ряда других лиц о митрополите Петре как о человеке слабом, боязливом были справедливы? Ответ на эти сомнения теперь однозначно отрицательный, хотя и требует комментариев.

Митрополит Петр принадлежал к тому исчезнувшему, уничтоженному типу людей, вышедшему из глубины церковного бытия, из самой сердцевины уже забытой теперь народной жизни, который отличали детская простота, доверчивость, непамятозлобие, неистребимая доброжелательность ко всем людям, невзирая на их недостатки, а главное, – вера в Бога, Который есть Любовь и Добро. Встретив такого человека – а раньше в народной среде таких было много – легко было понять, что принесла нашему народу православная вера, почему нашу страну именовали Святой Русью. Митрополиту Петру были свойственны, если можно так выразиться, – «по происхождению», кротость и смирение, которые лишь с огромным трудом достигаются современными людьми. Он не был (да и не хотел) быть «князем Церкви», «владыкой», тем более, – дипломатом, церковным политиком. Он никогда бы не стал митрополитом-синодалом ни в прежнее время, ни потом, – в советское. Оставался бы исполнительным чиновником, милым, приятным, добросовестным сотрудником церковного ведомства и не мечтал бы о духовной карьере. Он был доволен тем, что имел, был верным, добрым другом, жизнерадостным, простым, общительным, неспособным на предательство, конъюнктурный расчет, борьбу за власть. Патриарх Тихон разглядел в нем родственную душу, понял, что на него сможет всегда положиться, что в трудную минуту он не подведет. Так он стал епископом, митрополитом, Местоблюстителем. Время было такое, что нужен был «простой» подвиг до смерти, никакое политиканство, хитрость, дипломатия не помогали, – как говорят, «не работали». Или предательство, или – подвиг до смерти. Другого выбора не было, отсидеться в тени, в глуши было невозможно. И Патриарх Тихон, умирая, послал себе на смену его: тоже – умирать. Будущий митрополит Петр это понял и послушно пошел со смирением, хотя и со страхом. Но, согласившись на данный ему крест, он всегда оставался верен полученному благословению. Он был антиподом митрополиту Сергию (Страгородскому), которого, может быть, как раз потому назначил впоследствии своим заместителем, что сознавал свою неспособность к дипломатии. Предположить при этом возможную ошибку он не мог в силу своего душевного устроения – он всегда верил близким людям. Еще при жизни своего Великого Господина и Отца, Святейшего Патриарха Тихона, которому он беззаветно верил и служил, которого любил всей силой души человека-однолюба, митрополит Петр должен был постоянно контактировать с разными советскими чинами, более всего с «советским обер-прокурором» – «Евгением Александровичем», как уважительно называли Тучкова, начальника 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ, занимавшегося ликвидацией Церкви. От этих чинов «из породы людоедов» непосредственно зависела судьба множества епископов, священников и простых членов Церкви, и всякая прямая конфронтация с ними немедленно приводила к новому витку и без того невыносимых страданий. Тяжелейшая роль – постоянно общаться с живыми, коварными врагами, стараясь не провоцировать их на новые самодурные расправы, а как-либо оттянуть очередную казнь, вежливым тоном прикрывая кровоточащие раны на теле Церкви, стала уделом митрополита Петра.

Задачей Патриарха Тихона и митрополита Петра в общении с Тучковым было не дать никакого повода для обвинения в контрреволюции, в антисоветском настроении служителей Церкви. Возникает вопрос: не лучше ли было бы откровенно исповедовать свою антисоветскую позицию и всем дружно пойти на смерть? Так, как это делали древние мученики за Христа. Ответ дала сама жизнь: почти все новомученики всегда говорили на допросах, что не борются с советской властью, хотя не могут оправдать ее преследования в отношении Церкви. При этом признание справедливости социалистической революции, требуемое советской властью, до митрополита Сергия соглашались подписать только обновленцы. Занять более «героическую» позицию новомученикам мешала коварная тактика советской власти: она официально проводила репрессии не за веру в Бога, а по обвинению в контрреволюции и в антисоветизме. Кроме того, под водительством Троцкого было решено руководствоваться дьявольским принципом: «разделяй и властвуй». Репрессивные органы осуществляли разработанную в Политбюро политику на раскол Церкви и уничтожение ее по частям. Теплохладная часть российского духовенства легко «клюнула» на эту удочку, нашлось немало предателей, соглашателей, просто малодушных священнослужителей, «перешедших» на сторону гонителей за лживые обещания регистрации и прочие «милости» властей. В этих условиях самым стойким мученикам приходилось держаться указанной Собором и Святейшим Патриархом Тихоном тактики аполитичности и «лояльности» в отношении советской власти и «не давать повода ищущим повода». Но как удержаться на этой позиции? Разыгрывать заданную роль? Оставался только один путь, присущий христианскому устроению сердца: стараться найти в своем враге, даже во враге Церкви что-то человеческое и обращаться к этому человеческому с надеждой – а вдруг дрогнет и его сердце, и он устыдится своей лжи и злобы и, хотя бы на краткое время, изберет милость и сострадание. Эта линия требовала кротости и смирения, простиравшихся до самоуничижения и компромиссов, но при этом нужно было сохранить главное, не поступиться верой, правдой, не выдавать на страдания и смерть других людей.

Митрополит Петр не особенно заботился о поддержании своего «реноме» в отношениях с ОГПУ-шным начальством по простой причине: поддерживать было нечего. Никакой новой отягчающей кого-либо информации митрополит Петр не сообщал – все документы и письма были изъяты. Он отвечал следствию, исходя из презумпции невиновности своей и своих сотрудников. Отрицать их участие в своей жизни ему не было смысла, т. к. органы имели осведомителей и уже знали все, даже мелкие подробности жизни и деятельности митрополита Петра и его немногих соратников. Лейтмотив в показаниях митрополита Петра и других иерархов, начиная со святого Патриарха Тихона, можно выразить следующим образом: в деятельности церковной иерархии не было и нет ничего преступного, а подозрения и обвинения репрессивных органов продиктованы заранее принятым решением во что бы то ни стало осудить священнослужителей, исходя из убеждения в их виновности в контрреволюционных, антисоветских намерениях и действиях.

Местоблюстителя отправили к месту заключения и потом в ссылку за Урал, на Север, но, несмотря на все усилия «органов», он оставался в жизни гонимой Русской Церкви в статусе Патриаршего Местоблюстителя. Ссылки и тюрьмы не сломили его. Какой был смысл сохранять, оставаясь в одиночной камере, свою местоблюстительскую должность, когда в обмен на отречение от местоблюстительства ему предлагали свободу? Чем мог он быть полезен Церкви, погибая в абсолютной изоляции, когда никто уже не знал, где он находится? Но святитель Петр ни разу не засомневался, без колебаний он снова выбирал застенки страшных уральских тюрем, сохраняя за собой титул Патриаршего Местоблюстителя, Первоиерарха Русской Православной Церкви. Благодаря этому все разделенные между собой, но хранившие верность Русской Церкви исповедники поминали его на своих богослужениях, т. е. считали себя в юрисдикции одного святителя-страдальца за веру – митрополита Петра. Его поминали за границей и «карловчане», и «евлогиане». Митрополит Сергий, давно переставший считаться с тем, что Местоблюститель все еще жив, тем не менее тоже поминал его. Если бы митрополит Петр отрекся от местоблюстительства и купил бы себе этим свободу, то множественные разделения епископата неминуемо бы стали непреодолимым расколом. Митрополит Петр понимал это и ценой тяжких страданий, самой своей жизни старался сохранить единство.

Его письма митрополиту Сергию ярко свидетельствуют об этом, причем можно только удивляться, как он при почти полном отсутствии информации находил правильное решение. Он сумел никого не осудить, никого не предпочесть, не дать своего благословения кому-то одному, оттолкнув других. Он не побоялся, что его сочтут слабым, назовут неспособным проводить твердую линию в управлении Церковью. Он очевидно руководствовался волей Божией, которой подчинил свою жизнь до конца, и верил, что Господь вразумит его. Если бы он не поддержал позицию митрополита Кирилла и других несогласных с митрополитом Сергием, то, конечно, разочаровал и оттолкнул бы их. Да он и не мог не согласиться с ними, т. к. мыслил так же, как и они. Но, требуя твердо от митрополита Сергия покаяния и исправления того курса в управлении Церковью, который тот решился проводить под давлением советской власти, митрополит Петр не отстранил его от должности своего заместителя. Если бы он это сделал, то большая часть духовенства, пошедшая за митрополитом Сергием, вместе с народом, посещавшим еще открытые храмы, оказались бы в совершенно неканоничной ситуации, и раскол вряд ли можно было бы уврачевать. В то же время, сохранив за митрополитом Сергием должность заместителя, митрополит Петр своей поддержкой его противников фактически аннулировал «канонические» прещения митрополита Сергия, которые тот с поразительной легкостью раздавал своим оппозиционерам во главе с митрополитом Кириллом. Невозможно считать последователей митрополита Сергия безблагодатными, как иногда заявляли разгоряченные борьбой наиболее категоричные оппозиционеры, а впоследствии – некоторые представители Зарубежного Синода. Невозможно и отрицать правду оппозиции, продолжая твердить зады советской интерпретации церковной истории ХХ века. Митрополит Петр предотвратил настоящий раскол Русской Церкви, в своем подвиге заложил основу для будущего преодоления разделений, неизбежных в тот исторический момент. Его первосвятительское слово имело огромную силу. Это понимали гонители веры, и именно за твердое слово правды святитель Петр был арестован, заключен в тюрьму и сослан. Но когда Церковь снова нуждалась в его слове, он опять бесстрашно свидетельствовал правду и тем предопределил свой мученический, невероятно трудный путь.

Открытые в последнем десятилетии ХХ века письма священномученика Петра, написанные им из ссылок и тюрем, являют необыкновенное величие духа, растворенное глубочайшим смирением и кротостью. Ни гнев, ни обида, ни ропот не омрачают душу святителя, жестоко страдавшего в тяжелейшей четырехлетней ссылке, а потом в течение почти восьмилетнего заключения каждый день умиравшего в одиночной холодной и сырой камере. Больной легочной астмой старец-митрополит задыхался, терял сознание и падал на мокрый пол, не получая никакой медицинской помощи. В своих тюремных письмах начальству он еще надеялся на какой-то минимум человеческого сострадания, а, может быть, пользовался единственной оставшейся возможностью хоть что-то написать, т. к. права переписки у него не было. Во всяком случае именно из этих писем мы узнаем обстоятельства мучений последних лет жизни митрополита Петра – без них не осталось бы никакой информации.

Подвиг митрополита Петра ярко показывает, как в единоборстве с сатанинским злом Церковь Христова одержала победу. Без каких-либо средств к продолжению земного существования, беспомощные и беззащитные ее служители, даже умирая, одной только силой веры и духа, верностью правде противостояли мучителям. Митрополит Петр, по представлениям ОГПУ, был окончательно вычеркнут из жизни, потерян своей паствой, но ее незримая духовная связь со своим первосвятителем не порывалась. Несломленный Местоблюститель – Кифа оставался посредником между Богом и православным народом, духовным вождем и ориентиром, символом внутренней церковной свободы, стойкости и непобедимости святой Церкви перед лицом безбожных гонителей. Зло мучило, убивало, всеми мыслимыми способами глумилось над Церковью и спешило торжествовать ее поражение. Но в действительности побеждала Церковь, которую, по слову Спасителя, врата адовы одолеть не могут.

Аннотация. Статья посвящена исследованию ключевых документов эпохи гонений на Русскую Церковь – писем Патриаршего Местоблюстителя священномученика митрополита Петра (Полянского) к митрополиту Сергию (Страгородскому) из Тобольской ссылки. Подробно освещены обстоятельства, связанные с написанием этих писем, роль выдающихся церковных деятелей – священномучеников митрополита Кирилла (Смирнова), епископа Дамаскина (Цедрика), протоиерея Григория Селецкого и других в их появлении и распространении. В работе анализируется роль этих документов в полемике с митрополитом Сергий (Страгородским) и значение их как ориентира при исследовании эпохи гонений на Церковь в 1920–1930-е и последующие годы.

Письма Патриаршего Местоблюстителя священномученика митрополита Крутицкого Петра (Полянского) к своему Заместителю митрополиту Cергию (Страгородскому) из ссылки в селении Хэ Обдорского района Тобольского округа, куда святитель был переведен из Тобольской тюрьмы летом 1927 г., – центральное звено в знаменитой полемике с митрополитом Сергием большой группы противников того нового курса в управлении Церковью, который был начат им с издания известной Декларации 29 июля 1927 года. Многие из них задавались вопросом: какие полномочия имел митрополит Сергий для ее подписания? Наделил ли митрополит Петр своего Заместителя правом предпочесть унизительный компромисс с безбожной властью той внутренней церковной свободе, за которую патриарх Тихон и его сподвижники так много пострадали?

Неясность позиции митрополита Петра в этой полемике сдерживала оппозиционеров в их стремлении решительно отстаивать независимость и чистоту Церкви в наступившую эпоху гонений. Ныне прославленный в лике святых священномученик епископ Стародубский Дамаскин (Цедрик) сумел инициировать и снарядить несколько поездок к митрополиту Петру в селение Хэ, благодаря которым был получен ответ на вопросы многих архиереев и их паствы и высказана позиция Местоблюстителя сначала устно, а затем и в письменном виде. Ответы эти не получили широкого распространения, но дошли до тех, кому предназначались прежде всего – до митрополита Сергия, священномученика митрополита Казанского Кирилла (Смирнова), епископа Дамаскина и некоторых других лиц. Ответные письма митрополита Петра стали основанием для подтверждения каноничности позиции архиереев – противников Декларации, во главе с митрополитом Кириллом отделившихся от митрополита Сергия. Спустя десятилетия письма митрополита Петра вошли в сокровищницу мученических актов подвижников XX века, которые теперь служат ориентиром при исследовании эпохи гонений на Церковь в 1920–1930-е годы и мерилом мужества великих святых недавнего времени.

Митрополит Сергий принял на себя исполнение обязанностей Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в соответствии с завещательным распоряжением Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра от 6 декабря 1925 г.¹⁰⁷, в котором указывалось: «В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять Мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященнейшему Сергию, митрополиту Нижегородскому. Если же сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то во временное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя вступит Высокопреосвященнейший Михаил, Экзарх Украины или Высокопреосвященнейший Иосиф, архиепископ Ростовский, если митрополит Михаил лишен будет возможности выполнить это мое распоряжение. Возношение за богослужением Моего имени, как Патриаршего Местоблюстителя, остается обязательным»¹⁰⁸.

14 декабря того же года письмом на имя управляющего Московской епархией митрополит Сергий уведомил православных архиереев о своем вступлении в исполнение обязанностей Заместителя Местоблюстителя следующими словами: «Прошу Вас уведомить находящихся в Москве (а по возможности и вне Москвы) православных архиереев, что я не считаю себя вправе уклониться от возложенного на меня (распоряжением Патриаршего Местоблюстителя) от 6 сего декабря временного поручения исполнять при создавшихся обстоятельствах обязанности Местоблюстителя. О времени моего прибытия в Москву, если встретится к тому необходимость и возможность, я постараюсь известить особо, до тех же пор дела по должности Местоблюстителя пусть направляются ко мне в Н. Новгород. Прося Ваших молитв, остаюсь Вашего Преосвященства покорнейшим слугой – за Патриаршего Местоблюстителя Сергий, митрополит Нижегородский»¹⁰⁹.

В апреле 1926 г. в связи с выступлением членов Временного Высшего Церковного Совета (ВВЦС) в письме к Местоблюстителю митрополиту Петру митрополит Сергий писал: «Единственно канонически правильным и в то же время обеспечивающим нашей Церкви возможность легального существования выходом является просто не назначать Вам Заместителя ни единоличного, ни коллективного, а оставить полномочие Местоблюстителя, впредь, до избрания нового Местоблюстителя (в случае Вашей кончины, отказа и под.) за Вами и образовать при Вас постоянно действующее собрание иерархов, которому присвоить по праву принадлежащее и более церковное название: «Патриарший (в отличие от обновленческого) Священный Синод»¹¹⁰. Из приведенного текста видно, что в это время митрополит Сергий мыслил объем полномочий Заместителя Местоблюстителя без передачи Местоблюстителем основных своих прав по управлению Церковью¹¹¹.

Он подписывал свои документы «За Патриаршего Местоблюстителя…» (так подписана июльская Декларация), «и. о. Местоблюстителя Патриаршего Престола» и, наконец, «Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Нижегородский Сергий». Когда митрополит Сергий воспринял от священномученика архиепископа Серафима (Самойловича) обязанности Заместителя Местоблюстителя, которые исполнял архиепископ Серафим в период заключения митрополита Сергия, последний в письме к управляющему Московской епархией епископу Алексию (Готовцеву) от 13 апреля 1927 г. пишет о своем повторном вступлении в «исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя», в то время как архиепископ Серафим считал, что он исполнял «обязанности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя»¹¹².

Митрополит Сергий писал позднее, обыгрывая указанные названия должностей: «дело в том, что с титулом «Заместитель» произошло у нас то же, что и с титулом «Патриарший Местоблюститель». В завещании Святейшего Патриарха говорится только о переходе патриарших прав и обязанностей, и уже сам Владыка – митрополит Петр решил именоваться «Патриаршим Местоблюстителем», по букве же завещания, его титул должен бы быть: «Исполняющий обязанности Патриарха». В свою очередь, и Владыка митрополит Петр не называет меня в своем распоряжении «Заместителем», а говорит только о временном переходе ко мне прав и обязанностей Местоблюстителя. Значит, и мой титул собственно: «Временно исполняющий обязанности Патриаршего Местоблюстителя», и уже потом за мной установился титул «Заместитель"»¹¹³.

Неопределенность в наименовании должности отражала нечеткое представление об объеме полномочий Заместителя. Это не вызывало особых проблем, пока с издания Декларации не начался новый и труднейший этап в жизни русской Церкви¹¹⁴. Уже в августе 1927 г. автор документа, известного под названием «Уста священника» писал, что «м[итрополит] Сергий только заместитель Местоблюстителя, т. е. лицо не самостоятельное и долженствующее действовать во всяком случае не вопреки указаниям того, чье имя он сам возносит на Божественной Литургии, как имя своего Господина, поэтому он должен был запросить м[итрополита] Петра о его отношении к предпринимаемому им весьма важному и ответственному шагу и только с его благословения действовать. Между тем ни в протоколах Синодских заседаний, ни в самом воззвании нет и следов указаний на то, что так было сделано и что благословение получено. Наоборот, обоснование на [словах] покойного патр[иарха] Тихона <…> дает веское основание заключить, что санкции от митроп[олита] Петра не получено. А если так, то это уже крупное самочиние. Насколько важно было для митрополита Сергия получить благословение м[итрополита] Петра, показывает то соображение, что в случае его несогласия с деятельностью своего заместителя м[итрополита] Сергия, этот последний сразу становится таким же «похитителем власти», как и те лица, о которых он упоминает в своем воззвании»¹¹⁵.

В написаном в ноябре 1927 года «Киевском воззвании» поднимаются сходные вопросы: «Раз местоблюститель жив, то, естественно, его заместитель не может без соглашения с ним предпринимать никаких существенных решений, а должен только охранять и поддерживать существующий церковный порядок от всех опасных опытов и уклонений от твердо намеченного пути.

М[итрополит] Сергий, «сторож» русской церкви, не имеет права без санкции м[итрополита] Петра и сонма русских иерархов, и находящихся на свободе, и разбросанных по местам ссылок, декларировать и предпринимать ответственнейшие решения, которые должны определить жизнь церковного организма в каждой его клеточке. <…> Все это говорит за то, что, поскольку заместитель Местоблюстителя декларирует от лица всей Церкви и предпринимает ответственнейшие решения без согласия Местоблюстителя и сонма епископов, он явно выходит из предела своих полномочий.

Переговоры с м[итрополитом] Петром и со всем русским епископатом, несомненно, должны были быть выдвинуты м[итрополитом] Сергием как предварительные условия возможности для него всяких ответственных выступлений.

Но дело обстоит еще хуже.

Митрополит Сергий действует не только без согласия епископата, но явно вопреки его воле¹¹⁶».

Сомнения многих архиереев выражает документ, называющийся «Записка трех неизвестных ссыльных архиереев по поводу Декларации митрополита Сергия (Страгородского) от 29 июля 1927 г. (другое название «пятнадцать пунктов»), написанный в сентябре 1927 г.: «…Вторично первосвятительские права он [митропололит Сергий] получил не без мирских начальников, ибо свободу он, без сомнения, получил потому, что, выпуская его на свободу, рассчитывали получить от него больше выгоды для своей антирелигиозной деятельности, чем от всех других заместителей. Не здесь ли причина того, что им в сравнительно короткий срок допущен целый ряд неосмотрительных, неосторожных, неправильных и неканонических действий, справедливо заслуживших осуждение виднейших архипастырей и преданных Церкви духовных и светских лиц. Как будто на вторичную первосвятительскую деятельность м[итрополита] С[ергия] нет Божьего благословения»¹¹⁷.

21 октября 1927 г. вышел документ, который вызвал в Церкви еще большее смущение: «Указ о поминовении за богослужением предержащей власти и об отмене поминовения всех епархиальных архиереев, находящихся в ссылках»¹¹⁸. Указ вводил поминовение властей предержащих, а также имени митрополита Сергия вслед за поминовением имени Местоблюстителя митрополита Петра, и кроме того отменял поминовения страждущих за веру. Это был брошенный властями через Заместителя вызов всей Русской Церкви, и она ответила голосами протестов, раздававшимися по всей стране.

«…Кроме Местоблюстителя Митрополита Петра на возношение его имени «как господина нашего» никто ему не может дать благословения», – говорилось в одном из документов этого времени (Московский документ по поводу распоряжения митрополита Сергия об изменении текста ектений. Осень 1927 г)¹¹⁹.

Всех интересовала позиция ссыльного первосвятителя Русской Церкви, но он был изолирован в далекой северной глуши, и общение с ним многим представлялось не осуществимым. Однако не всем. Осенью 1927 г. стала распространяться копия доклада епископа Спас-Клепиковского, викария Рязанской епархии Василия (Беляева) митрополиту Сергию, заверенная Печатью Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Епископ Василий засвидетельствовал, что митрополит Петр, ознакомившись из газеты «Известия» с июльской Декларацией, «вынес из нее удовлетворительное вполне впечатление, добавив, что она является необходимым явлением настоящего момента. Совершенно не касаясь ее некоторых абзацев»¹²⁰. Епископ Василий провел в Хэ около двух месяцев, как говорилось в докладе, но действительное содержание его доклада должно стать еще предметом специального исследования.

А пока… Нужный властям документ появился в нужное время в нужном месте.

М.Е. Губонин так пишет об этом докладе: «Принятый Заместителем епископ Василий (Беляев) поведал в беседе о пережитых им тяготах тюремного заключения, ссылки и прочих треволнениях, перенесенных от «всех сих приключшихся». Между прочим, визитер, не преминул упомянуть и о том, что в ссылке, некоторое время, ему довелось жить совместно с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Петром (Полянским). Естественно, что при этом митрополит Сергий (Страгородский) поинтересовался – удалось ли Местоблюстителю, в своем изгнании, ознакомиться с содержанием «Декларации» 16 /29/ 7.1927 г., и – как он отнесся к ней?

Собеседник объяснил, что Патриарший Местоблюститель имел возможность познакомиться с этим документом из газет, в которых, своевременно, он был опубликован; что же касается главного вопроса: как о т н е с с я [разрядка М.Е. Губонина] Местоблюститель к «Декларации», то – пока – мы можем лишь предположить, что ответ на этот вопрос Заместителя носил несколько «туманный» характер...

Допустимо предположить, что он не был явно удовлетворительным, но не был произнесен вслух преосвященным Василием, быть может, из чувства деликатности и уважения к своему собеседнику – временному главе Церкви, – в резко отрицательных тонах.

Заканчивая аудиенцию, Заместитель попросил гостя, кратко изложить сущность происшедшей беседы в письменной форме, в документе, адресованном на его имя.

И вот, 29.10 (11.11) 1927 года появляется скромный докладик всего в несколько строчек, впоследствии ставший историческим и облетевший, буквально, весь мир, – все те места, где интересовались Русской Церковью и переживаемой Ею трагедией»¹²¹.

На самом деле доклад епископа Василия был довольно развернутым и имел совершенно другое содержание¹²².

Чтобы прояснить ситуацию, к митрополиту Сергию была направлена делегация представителей ленинградского духовенства и мирян, в состав которой входили епископ Гдовский Димитрий (Любимов), протоиерей Викторин Добронравов, миряне – профессор И. М. Андреевский и С. А. Алексеев, с обращением, в котором были выражены сомнения и протесты против новой церковной политики. Митрополиту Сергию в ответ на поставленные вопросы пришлось апеллировать к докладу епископа Василия, в подлинности которого многие сомневались уже тогда.

Во время беседы митрополит Сергий сказал:

«…другие меня одобряют. Вам известно, что меня принял и одобрил сам митрополит Петр?

– Простите, Владыко, это не совсем так; не сам митрополит, а Вам известно это через епископа Василия.

– Да, а Вы почему это знаете?

– Мы знаем это со слов епископа Василия. Митрополит Петр сказал, что «понимает», а не принимает Вас. А сам митрополит Петр ничего Вам не писал.

– Так ведь с ним у нас сообщения нет! – сказал митрополит Сергий.

– Так зачем Вы, Владыко, говорите: сам митрополит Петр признал Вас?»¹²³

Далее митрополит перевел разговор на другие темы. Из этого диалога видно, что позиция митрополита Сергия была совсем слабой, в связи с чем он был вынужден опираться на документ, в неподлинности которого вряд ли сомневался.

Вскоре произошел отход от митрополита ленинградских и ярославских епископов, последовали отходы духовенства и мирян других епархий. Сосланные далеко на Север митрополит Кирилл, епископ Дамаскин (Цедрик), епископ Афанасий (Сахаров) и другие, несмотря на скудость сведений из центра, стремились выработать канонически правильное отношение к происходящим событиям.

В августе 1928 г. Митрополит Кирилл писал архимандриту Неофиту(Осипову) из Туруханской ссылки: «Из этой дали, имея отрывочные, случайные, непроверенные сведения, мы лишены самой возможности судить о происходящем. Учреждение новой формы В[ысшего] Ц[ерковного] Упр[авления] и я не признаю. Покойного Патриарха реформатором не считаю, а заявление, сделанное о нас в Сергиевской декларации, считаю клеветой. О господине нашем Петре молюсь, потому что не знаю о его отношении к так называемому Патриаршему Синоду»¹²⁴. Можно предполагать, что, если бы митрополит Петр одобрил распоряжения митрополита Сергия, то митрополит Кирилл перестал бы его поминать.

Епископ Дамаскин, получив весной 1928 г., большое количество документов, которые помогли оценить полномочия тех, кто встал у кормила церковной власти, понял, что «перешагнули через черту допустимого. А ныне, м[ожет] б[ыть], сами зарвались и, забывши свою «временность», предвосхитили себе право Собора»¹²⁵. Святитель подразумевает организацию Временного Патриаршего Синода при Заместителе Патриаршего Местоблюстителя, июльскую Декларацию и последующие акты митрополита Сергия.

После освобождения епископу Дамаскину, случайно оказавшемуся в Москве, удалось встретиться с митрополитом Сергием, однако он не получил от Заместителя ответа на интересовавшие его вопросы. Особенно волновал его вопрос, какие полномочия даны были митрополиту Сергию Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Петром для принятия столь ответственных решений, как организация Синода, выпуск июльской Декларации, новая формула поминовения за богослужением и пр. Митрополит объяснял, что ему удалось то, чего не смогли сделать ни Патриарх, ни митрополит Петр: те делали шаг вперед, а два назад, и только митрополит Сергий «разрубил узел». Он заявил: «Будущие преемники мои вынуждены будут уже считаться с установленным мною положением в Церкви»¹²⁶. Было очевидно, что внутренняя связь Заместителя со своим Местоблюстителем давно прервана, и мнение последнего уже не интересовало митрополита Сергия.

Не так были настроены архиереи, возмущенные июльской Декларацией и новым курсом митрополита Сергия.

Владыка Дамаскин приходит к мысли о необходимости послать развернутое письмо митрополиту Сергию с подробным изложением всех недоумений и несогласий. 1 марта 1929 г. святитель Дамаскин пишет письма митрополиту Кириллу, бывшему профессору Томского Императорского университета протоиерею Иакову Галахову, сосланному в станок Потаповский Туруханского края, и, возможно, другим лицам.

Протоиерею Иакову Галахову он сообщает: «Недоумение по поводу линии митрополита Сергия углубляется, что [чему] способствуют многие письма «отошедших», трактующие сергиевцев, как отступников, врагов Христовых, еретиков и т.д. Тем необходимее, по-моему, авторитетное послание к митрополиту Сергию»¹²⁷.

По-видимому, епископ Дамаскин надеялся, что подобное письмо напишет митрополит Кирилл как первый кандидат на местоблюстительство, назначенный патриархом Тихоном, и потому самый авторитетный иерарх Русской Церкви. С митрополитом Кириллом епископ Дамаскин познакомился летом 1927 г. во время следования Казанского святителя к месту ссылки. В письме от 1 марта 1929 года он пересказывает содержание своей беседы с митрополитом Кириллом и делится планом обращения к Заместителю с большим письмом.

Митрополит Кирилл все еще находился в станке Хантайка Туруханского края. О письме к нему епископа Дамаскина мы узнаем из письма митрополита Кирилла к епископу Дамаскину от 15 июня 1929 г. Митрополит пишет: «Многосодержательное письмо Ваше от 1.III я получил в отдание Пасхи¹²⁸»¹²⁹.

Относительно плана обращения с посланием к Заместителю митрополит Кирилл писал: «…обращение к м[итрополиту] Сергию с громоздким посланием кажется мне ненужным преувеличением церковного значения м[итрополита] Сергия и подливанием масла в огонь самомнения и так сжигающего бедного м[итрополита] Сергия. Недостатка в братских увещаниях по отношению к нему за эти два года не было. Но м[итрополит] Сергий глух к ним. Не расслышит он и нового, хотя бы и более строгого окрика»¹³⁰.

Митрополит Кирилл решил переслать митрополиту Сергию копию письма к Казанскому викарному епископу Афанасию (Малинину) с изложением своей канонической позиции. Письмо датируется 15 мая 1929 г. Основные упреки митрополита Кирилла к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя – превышение тех полномочий, какие предоставлены митрополиту Сергию званием Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола. «Для меня лично, – пишет святитель Кирилл, – не подлежит сомнению, что никакой Заместитель по своим правам, не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его. Заместитель назначается для распоряжения текущими делами, порядок решения которых точно определен действующими правилами, предшествующей практикой и личными указаниями замещаемого. Никаких, так сказать, учредительных прав вроде реформы существующих служебных учреждений, открытия новых должностей и т. п. заместителю не может быть предоставлено без предварительного испрошения и указаний замещаемого»¹³¹. До тех пор, пока митрополит Сергий не уничтожит учрежденный им Синод, митрополит Кирилл отказывается исполнять распоряжения митрополита Сергия, издаваемые с участием Временного Патриаршего Синода. Действия митрополита Сергия он считает личным грехом митрополита Сергия и объясняет, что воздерживается от «братского общения с митр[ополитом] Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как нет у меня другого способа обличать согрешающего брата»¹³².

Епископ Дамаскин этой же весной 1929 г., обдумывая план обращения к митрополиту Сергию, обсуждает этот вопрос с профессором В.И. Экземплярским. Профессор высказался отрицательно, считая, «что все обращения к митрополиту Сергию совершенно бесцельны, «ибо митр[ополит] Сергий так далеко зашел уже, что ему и возврата нет и что продолжение связи с ним лишь углубляет болото»¹³³.

Тогда епископ Дамаскин решается сам направить письмо митрополиту Сергию. Свое письмо епископ Дамаскин пишет в пасхальные дни 1929 г. (письмо датировано 2 апреля 1929 г., вероятно, по старому стилю)¹³⁴. В нем он постарался предельно ясно выразить свою позицию и позицию других иерархов, не принявших курс митрополита Сергия. Владыка призывал митрополита открыто заявить об ошибочности предпринятого шага. Основной упрек – в самочинности получает в письме новые обоснования. Возвращаясь к своей беседе с митрополитом Сергием и перечисляя все зло, которое принесла июльская Декларация, святитель призывает: «Вы дерзнули от лица всей Ц[ерк]ви предложить свой унизительный акт, – Вы же обязаны от лица Ц[ерк]ви отказаться от него, ибо поистине Вы действовали вопреки церковному сознанию, превысив свои полномочия и вразрез с мнением Епископата Рос[сийской] Ц[ерк]ви»¹³⁵.

В весенние дни 1929 г. епископ Дамаскин стал готовить передачу документов митрополиту Петру. Без ответа митрополита все протесты не имели твердой канонической почвы. С ответом митрополита Петра «определится положение, для всех станет ясным позиция тех и других»¹³⁶, – писал владыка Дамаскин архиепископу Николаю (Добронравову).

У целого ряда архиереев, к числу которых принадлежал и епископ Дамаскин, оставались сомнения, не наделен ли митрополит Сергий некоторыми особыми полномочиями от митрополита Петра, которые еще не обнародованы. На копии письма митрополита Сергия митрополиту Кириллу есть помета на полях рукой святителя Дамаскина, которая дает ключ к пониманию причин его сомнений. Она поставлена против подчеркнутых им рассуждений митрополита Сергия по поводу наименования «заместитель»: «Можно спорить, насколько удачно выбрано для моей должности такое наименование, но за разъяснением смысла этого наименования и какой размер полномочий в данном случае оно должно обозначать, всего прямее и вернее обратиться ко мне, как носителю этого наименования, или же к тексту распоряжения Местоблюстителя, а не затруднять себя довольно бесцельными исследованиями, что вообще может означать слово «заместитель»»¹³⁷. Помета гласила: «В самой Москве [цирку]лирует [опре?]деленное утверждение, что м[итрополитом] Петром даны м[итрополиту] Сергию полномочия власти с определенными ограничениями; утверждают, что [есть?] протоиереи <…>, сами [будто] бы читавшие текст передаточного акта м[итрополита] Петра; почему м[итрополит] Сергий в целях разъяснения правды до сих пор не опубликовал этого письма…»¹³⁸.

Одно из приложений к письму епископа Иоасафа (Удалова), адресованному епископу Дамаскину от 18 августа 1929 г., называлось «Вопросы м[итрополиту] Сергию». Подписано оно было «группой верующих» и датировано: «1/14 июня 1929 г. Москва»¹³⁹. Один из пунктов гласил: «Крайне необходимо опубликовать точные права и полномочия м[итрополита] Сергия в том виде, как они даны ему м[итрополитом] Крутицким»¹⁴⁰. Другой пункт записки был таков: «Осведомлен ли м[итрополит] Петр Крутицкий о важнейших в церковной жизни вопросах современности (Сергиевский синод, декларация; перемещение епископов; увольнение их на покой; заигрывание с обновленчеством и т. п.) и каково его мнение о них».

По мнению многих, существование некоего акта, по которому митрополитом Петром митрополиту Сергию переданы достаточно определенные полномочия, было весьма вероятным. Так, например, архиепископ Николай (Добронравов) писал владыке Дамаскину: «Но я не хочу сказать, что Вам не следовало бы запрашивать м[итрополита] С[ергия]; чем больше он будет получать таких запросов, тем скорее вынужден будет объявить акт, по которому [он] заменил м[итрополита] П[етра]»¹⁴¹. Однако, как указывает архиепископ Николай в том же письме, и Местоблюститель не имел прав на существенные изменения церковного устроения: «…м[итрополит] С[ергий] делает то, что делать не имеет права не только временный заместитель, но и местоблюститель и даже патриарх. Это центр тяжести всего обвинения. М[итрополит] Петр не только не передал м[итрополиту] С[ерг]ию прав, какие последний себе присваивает, но и не мог их передать, так как сам их не имел»¹⁴².

Неопределенность положения епископу Дамаскину казалась преодолимой. Необходимо спросить самого митрополита Петра, были ли переданы им особые полномочия митрополиту Сергию? Как в действительности он относится к «новому курсу»? Что скажет он, получив новые документы о происходящих в Церкви событиях и полемике вокруг них? Епископ решается снарядить экспедицию в селение Хэ, где томился в ссылке митрополит Петр, с целью ознакомить Местоблюстителя с последними церковными документами и узнать его первосвятительское суждение обо всем происходящем.

Из доступных сегодня документов видно, что этот план сложился уже зимой 1929 года, по-видимому, после посещения епископом Дамаскином митрополита Сергия. Архиепископ Николай (Добронравов), узнав об этом плане, отнесся к нему скептически. В его письме говорится: «Помнится, зимою я Вам писал, что едва ли полезно послание кого-либо к М[итрополиту] П[етру]. Рассудите сами: Вы для М[итрополита] П[етра] человек неизвестный. М[итрополит] П[етр] – человек вообще очень осторожный, еще более осторожен в настоящее время, потому что находится, как Вам хорошо известно, под самым строгим надзором. Ведь он мог подумать, что приезд к нему неизвестного человека есть злостная провокация»¹⁴³.

Но тем не менее этот смелый план, как выяснилось далее, имел успех. Святитель Дамаскин совершил великое дело, значение которого до сих пор не оценено по достоинству. Сколько бы ни писали архиереи о происходящем, главным оставалось суждение самого Местоблюстителя, тем более что, как говорилось выше, появились сомнительные свидетельства, скорее всего искажавшие высказывания митрополита Петра.

Епископ Дамаскин собирает средства на посылку гонца к митрополиту Петру. Кто же им был? Е.Н. Лопушанская говорит о неком диаконе К. Материалы следственного дела по обвинению епископа Дамаскина (Архив УФСБ по Брянской обл. Д. П-8979, 1929–1930 гг.) позволяют утверждать, что это был диакон Кирилл Цокот, арестованный и проходивший по одному делу с епископом Дамаскином в 1929−1930 гг. Он приезжал в Стародуб из Конотопа по просьбе владыки трижды – в марте, мае и августе 1929 г. После первого приезда он начал по просьбе владыки объезжать города с целью сбора средств на поездку. Е.Н. Лопушанская приводит фрагмент письма епископа Дамаскина: «Пишу, чтобы предупредить вас о том, что вас посетит диакон К. – ему я поручил нечто доверительное сообщить вам…»¹⁴⁴. Весной, перед Пасхой 1929 г., владыка Дамаскин служил с ним в Иоанно-Предтеченской церкви, а также в Пречистенской церкви. Через два дня он уехал. Это произошло в мае 1929 г.

Вероятно, именно в эти дни «паломник» отправился в селение Хэ Обдорского уезда Тобольского округа, расположенное на Обской губе там, где начинается необъятное устье Оби на уровне полярного круга. Святитель сожалел, что некоторые документы он получил уже после отправки гонца. Он писал: «Паломник наш уехал раньше получения посылки. Дольше я не мог его задерживать. Помолитесь там, чтобы Господь благословил мое начинание. Я представил туда полную картину самого разнообразного материала, послал и копии сергиевских распоряжений и обращений. Ответа можно ждать лишь в августе» (письмо от 21 мая 1929 г.)¹⁴⁵.

Лопушанская писала о передаче 22 документов, кроме того Владыка написал свой доклад о событиях, происходящих в жизни Церкви. Гонец добрался до митрополита Петра и передал ему документы. Протоиерей Димитрий Иванов в своих показаниях на следствии писал, что епископу Дамаскину «очень хотелось установить связь с м[итрополитом] Петром, чтобы знать его точку зрения на создавшуюся церковную действительность. Он написал подробный доклад, в котором объективно описывал положение церковных дел, возникновение разных группировок, изложил мотивы своего несогласия с линией м[итрополита] Сергия, главным образом, с его административными распоряжениями вопреки канонам, приложил, кажется, 4 документа, разные листовки, распоряжения м[итрополита] Сергия и послал какого-то ходока для информации. Документы были переданы, но полного ответа получить он не мог по каким-то обстоятельствам, которые заставили этого ходока возвратиться, не дождавшись полного ответа, так как м[итрополит] Петр не мог освоиться так быстро с доставленным материалом, только словесно было высказано согласие с точкой зрения епископа Дамаскина»¹⁴⁶.

Лопушанская писала: «Друзья епископа Дамаскина, видевшиеся с ним после возвращения посланца, рассказывали, что он с трудом добрался до той глухой деревушки, где находился митр[ополит] Петр. Чего стоило одно сознание, что в советских условиях его могли проследить по дороге, захватить, раздуть дело о широкой контрреволюционной организации в Церкви с террористическими целями! А приехав на последнюю станцию, как добраться до деревушки, находящейся в 200 километрах от железной дороги, не возбуждая, при незнании дороги, опасений? Не менее трудно было, уже попав в деревню, разыскать в ней митр. Петра. Никто из местных жителей, инородцев и дачников, не предполагал, что старый больной монах, ютившийся в углу избы среди многочисленной семьи хозяина, – Предстоятель когда-то могучей и пышной Православной Церкви.

Посланец застал митр[ополита] Петра совершенно больным. Оставаться в деревне и ждать ответа было бы опасно и для посланца, и для митр[ополита] Петра. А внимательное прочтение и изучение 22 документов и принятие по ним решения требовало времени – и сил, которые у митр[ополита] Петра уже угасали»¹⁴⁷.

К этому времени письма митрополита Кирилла еще не были получены епископом Дамаскином. Можно предполагать, что владыка Дамаскин отправил митрополиту Петру доклад епископа Василия (Беляева), акт или сведения об акте 1928 года, по которому ссыльные украинские архипастыри были лишены своих кафедр» и другие документы.

В следственном деле митрополита Петра 1930 г. (Архив УФСБ по Тюменской обл.) удалось обнаружить полные, отпечатанные типографским способом экземпляры Указа Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного при нем Патриаршего Священного Синода о поминовении за богослужениями от 21 октября 1927 года, Обращение митрополита Киевского Михаила (Ермакова), Экзарха всея Украины к архипастырям, пастырям и пасомым Украинской Православной Церкви от 17 ноября 1927 г., Послание архиепископа Вятского и Слободского Павла (Борисовского) к пастырям и пасомым Вятской епархии от 14 декабря 1927 г.¹⁴⁸ По всей видимости, они были изъяты у митрополита Петра при аресте и приобщены к делу. Можно предположить, что эти документы входили в число переданных епископом Дамаскином.

В августе или сентябре 1929 г. диакон Кирилл вернулся в Стародуб. Владыка Дамаскин писал близкому лицу: «Паломник наш благополучно все сдал, уже вернулся с ответом пока на словах, а на бумаге получится вскоре. Все, мною посланное, оказалось там совершенною новостью. Сразу ответа нельзя было послать по обстоятельствам чисто внешнего характера. Посланный говорит, что после ознакомления дедушка¹⁴⁹ говорил о положении и дальнейших выводах из него почти моими словами»...¹⁵⁰

Каким образом и в каком виде дошли до нас устные суждения Местоблюстителя?

Слова митрополита Петра были записаны и переданы епископом Дамаскином с протоиереем Григорием Селецким епископу Гдовскому Димитрию (Любимову), возглавлявшему в Ленинграде так называемую «Иосифлянскую» оппозицию митрополиту Сергию.

Протоиерей Григорий Селецкий происходил из семьи священника Гавриила и матушки Олимпиады Селецких. Родился в селе Митрофановке Александрийского уезда Херсонской губернии 25 января по старому стилю 1885 года. В 1894 г. был отдан в Елисаветградское духовное училище, затем поступил в Одесскую семинарию. Отец Гавриил, по-видимому, не стремился направить своего сына по духовной линии, и Григорий перешел в 8-й класс Орловской гимназии, которую закончил в 1905 г. Поступив сначала в Московский университет на естественный факультет, он вскоре перешел на юридический факультет, но и там не получая удовлетворения, в 1908 г. он перевелся в Цюрихский университет на философский факультет, который окончил в 1911 г. Вернувшись в Москву, служил в кооперации, а в 1914 г. попал на фронт и служил в каком-то младшем офицерском чине. Когда в 1918 г. фронт развалился, Григорий Гаврилович вернулся к умирающему отцу в Митрофановку. После смерти отца жил в Елисаветграде. В 1921 г. епископом Павлом был рукоположен в сан диакона и священника. Будучи целибатным священником, служил сначала в уездном соборе, а с 1922 г. был назначен настоятелем Покровской Ковалевской церкви в Елисаветграде. По поручению елисаветградского духовенства о. Григорий ездил к патриарху Тихону с адресом от 9 июля 1924 г., в котором выражалась тревога по поводу переговоров о примирении Святейшего Патриарха с лидером живоцерковников Красницким. На адресе Святейший Патриарх Тихон 26 июня 1924 г. написал свою вошедшую в историю резолюцию за № 523: «Благодарю за выраженные чувства верности. Прошу верить, что Я не пойду на соглашения и уступки, которые могли бы угрожать целости Православия. Если же переговоры с о. Красницким, особенно в газетной передаче о. Красницкого, вместо радости возбуждают тревогу, о чем свидетельствуют многочисленные заявления архипастырей, пастырей и мирян, то нахожу благовременным совершенно прекратить переговоры с о. Красницким о примирении и подписи на журнале от 8/21 мая 1924 г. об учреждении при Мне ВЦУ считать недействительными. Патриарх Тихон»¹⁵¹.

Член епархиального совета при патриархе Тихоне, московский благочинный, протоиерей Владимир Воробьев, у которого останавливался в Москве отец Григорий, предлагал митрополиту Крутицкому Петру кандидатуру о. Григория Селецкого для рукоположения в сан епископа, но о. Григорий отказался.

К июльской Декларации митрополита Сергия протоиерей Григорий отнесся отрицательно. Ее положения казались ему «неправильными, недостойными признания их за голос Церкви». Однако почти все духовенство Украины, в том числе большая часть епископов, Декларацию приняло. Протоиерей Григорий писал: «Заподозрить их в недобросовестности, в недостойных компромиссах я не имел никаких оснований, и для меня совершенно непонятны и необъяснимы те мотивы, по которым они или принимали или мирились с декларацией м[итрополита] Сергия. Все то, что они говорили мне в защиту своей точки зрения, казалось мне совершенно неубедительным. Но и то, что я был один или почти один, колебало мою уверенность в правоте моей точки зрения»¹⁵².

Когда митрополит Сергий организовал Синод и среди епископата обсуждался вопрос о легализации, украинские епископы составили бумагу, которую через епископа Константина (Дьякова) передали митрополиту Сергию. «В ней излагалась точка зрения, принципиально исключающая ту платформу, на которую впоследствии стал м[итрополит] Сергий в своей декларации. И вот когда эта декларация появилась, то многие, подписавшие бумагу против декларации, не возражали»¹⁵³. Такая быстрая смена своей позиции епископами не укладывалась в сознании отца Григория.

Для разрешения своих сомнений летом 1927 г. протоиерей Григорий Селецкий предпринял поездку к митрополиту Сергию в Москву. Но краткая беседа с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя не разрешила его сомнений. Протоиерей Григорий писал: «…он говорил уклончиво и, на мой взгляд, неубедительно; говоря о недовольных его деятельностью, он, очевидно, делал намек на личную заинтересованность этих недовольных в вопросе возглавления им русской церкви…»¹⁵⁴

В начале осени 1927 г. в Харьков приехал из ссылки митрополит Михаил (Ермаков), вскоре выпустивший декларацию, аналогичную сергиевской. Среди украинского духовенства распространились сведения о том, что она, так же как и декларация митрополита Сергия, написана по указанию властей. В декабре 1927 г. о. Григорий ездил в Киев с целью узнать мнение киевлян о декларации митрополита Михаила. Встретившись со священником Анатолием Жураковским и Г.А. Косткевичем, он узнал, что отношение духовенства к декларации митрополита Михаила неоднозначное. Авторитет Экзарха в среде киевского духовенства был очень высок, поэтому даже несогласным с его декларацией не хотелось ставить вопрос о возможности разрыва с ним канонического общения.

26 декабря 1927 г. епископ Гдовский Димитрий (Любимов) и епископ Нарвский Сергий (Дружинин) подписали акт отхода от митрополита Сергия. Представители духовенства города Зиновьевска (бывший Екатеринослав, ныне Днепропетровск), не принявшие декларацию, попросили о. Григория обратиться к епископу Дмитрию с просьбой принять их в каноническое общение, что, по-видимому, и было совершено.

Движение протеста против компромисса Церкви с безбожной властью наиболее организованно было выражено в движении «иосифлянства», названного по имени митрополита Иосифа (Петровых), порвавшего молитвенно-каноническое общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя в феврале 1928 года. Лидерами этого движения, кроме самого митрополита Иосифа, были епископ Димитрий (Любимов), епископ Сергий (Дружинин), М.А. Новоселов, протоиерей Федор Андреев и др.

Второй раз протоиерей Григорий ездил в Ленинград в 1929 г. Он вспоминал: «Летом 1929 г. я узнал о постановлении м[итрополита] Сергия, в котором говорилось, что отошедшие от него епископы и клирики запрещены, а миряне отлучены от церковного общения, что таинств, совершаемых нами, признавать не следует, что, напр[имер], крещеных нами следует принимать через таинство миропомазания, что умерших в расхождении с м[итрополитом] Сергием ни в каком случае отпевать не следует и т. д. Словом, самим м[итрополитом] Сергием узаконялся раскол, проводилась непроходимая грань между ним и отвергавшими его декларацию и тем самым отрезывался всякий путь к мирному разрешению того церковного раздора, который произведен м[итрополитом] Сергием и его т. н. «новым курсом»»¹⁵⁵.

Однако встречи с епископом Димитрием, протоиереем Феодором Андреевым и его женой Натальей Николаевной Андреевой, с епископом Сергием (Дружининым) и другими «иосифлянами» и даже присоединение к ним не дали протоиерею Григорию полной уверенности в их правоте, не рассеяли всех сомнений.

Поэтому, узнав, что епископ Дамаскин вернулся из ссылки, проживает в Стародубе и живо откликается на церковные события – пишет листовки, в которых объясняет церковному народу смысл происходяшего, он решил написать ему письмо, чтобы получить разъяснения по всем волновавшим его вопросам.

Отец Григорий писал в своих показаниях на следствии¹⁵⁶: «В 1929 году имела место моя поездка к еп[ископу] Дамаскину. Все, что я слышал об этом епископе, рисовало его с хорошей стороны, как прав[ославного епископа], честного и достойного служителя Православной Церкви. Мне в [том] году представился случай передать еп[ископу] Дамаскину письмо через одну монахиню, Елену Кисель, которая приезжала ко мне поговеть, так как там, где она жила, по ее словам, священники были сплошь сергиевские, а она к ним не принадлежала. Мне она сказала, что постарается повидаться с еп[ископом] Дамаскином, и я воспользовался этим, чтобы послать письмо епископу, с которым до того не был знаком. В письме своем, насколько я его помню, я говорил, что, по моему мнению, тяжелое положение Церкви, смущения и недоумения происходят не столько даже от факта появления декларации, сколько от полного молчания епископата. Ходят по рукам многочисленные сочинения, в которых декларируется [так в тексте] на все лады, но голосом церковного сознания их признать нельзя. Авторитетного же пастырского слова епископов в епархиях не слышно. Паства не знает, как относиться к тем или иным жгучим вопросам церковной жизни, а так как решать их все равно надо, то вся тяжесть падает на плечи неподготовленных и не облеченных церковными полномочиями лиц. Получается картина кажущегося самочинства, при полном отсутствии желания самочинничать. В этом я видел основную тяжесть положения и затем просил еп[ископа] Дамаскина сообщить мне, как он смотрит на то, что происходит в Церкви¹⁵⁷. Еп[ископ] Дамаскин отвечал мне на это письмо, но этого ответа я не получил. Между тем я очень желал знать мнение его о м[итрополите] Сергии и о должном к нему отношении, т. к., несмотря на мое подчинение епископу Гдовскому, меня часто посещал вопрос: правильно ли я иду? Не ошибаюсь ли я? С одной стороны, сергианцы ожесточенно обвиняли епископов, отошедших от м[итрополита] Сергия, в личных мотивах, с другой, факт наличия целого ряда уважаемых епископов, не солидарных с митрополитом Иосифом, рождали неуверенность в правильности пути, на который стал м[итрополи]т Иосиф. Да и самое его заявление об его отходе от митрополита Сергия носило характер неуверенности. Все эти сомнения и хотелось разрешить через епископа Дамаскина, т. к. я доверял его искренности, а самый факт несогласия [между] м[итрополитом] Иосифом и еп[ископом] Дамаскиным делал беседу с ним для меня еще более значительной, т. к. я этим мог проверить мои мысли по этому вопросу»¹⁵⁸.

В результате беседы с епископом Дамаскином протоиерей Григорий пришел к выводу, что у него и епископа Дамаскина во взглядах «незначительная разница, глубоких же и принципиальных расхождений нет»¹⁵⁹.

После отъезда из Стародуба протоиерей Григорий Селецкий был у архиепископа Димитрия (Любимова), проживавшего в поселке Тайцы под Ленинградом. Архиепископ Димитрий 25 января 1928 г. был уволен митрополитом Сергием от управления Гдовским викариатством на покой, с запрещением в священнослужении. 8 февраля 1928 г. митрополит Иосифом назначил его временно управляющим Ленинградской епархией.

Протоиерей Григорий по просьбе владыки Димитрия написал письмо митрополиту Иосифу, обнаруженное в деле архиепископа Димитрия. Текст его следующий:

«Его Высокопреосвященству

Высокопреосвященнейшему Иосифу, Митрополиту Петроградскому

Ваше Высокопреосвященство!

Исполняя просьбу Высокопреосвященнейшего архиепископа Димитрия, письменно излагаю те сведения, какие мне сообщил находящийся в ссылке еп[ископ] Дамаскин. Ему удалось наладить сношения с митроп[олитом] Петром, послать через верного человека полную информацию обо всем, происходяшем в Русской Церкви.

Через этого посланника м[итрополит] Петр устно передал следующее:

«1. Вы, епископы, должны сами сместить м[итрополита] Сергия.

2. Поминать м[итрополита] Сергия за богослужением не благословляю.

3. Киевский акт т[ак] наз[ываемого] «малого собора» епископов Украины об увольнении 16 епископов от занимаемых ими кафедр считаю недействительным.

4. Письмо е[пископа] Василия (Рязанского викария) сообщает неправду.

5. На вопросы отвечу письменно».

Сообщая конфиденциально о всем изложенном, остаюсь Вашего Высокопреосвященства нижайший послушник

Протоиерей г. Елисаветграда Григорий Селецкий

17 сентября 1929 г.»¹⁶⁰

Таким сложным путем дошел до нас долгожданный ответ митрополита Петра. Хотя не удалось получить его собственноручное письмо, которое могло стать основой для дальнейших действий архиереев – противников митрополита Сергия, но и переданный в такой форме ответ был крайне важен.

Письмо не дошло до митрополита Иосифа, находящегося в ссылке в бывшем Моденском Николаевском монастыре, так как было изъято при аресте архиепископа Димитрия в поселке Тайцы Ленинградской области 29 ноября 1929 г.

На следствии архиепископ Димитрий говорит: «Священник Григорий Селецкий сам, лично, приезжал ко мне в Ленинград и оставил письмо на имя митрополита Иосифа, в котором Селецкий писал, что епископ Дамаскин, наладив связь с митрополитом Петром, получил от него ответ, что мы, епископы, сами должны отказаться от митрополита Сергия, что письмо еп[ископа] Василия сообщает неправду, кажется, еще какие-то пункты, но забыл»¹⁶¹.

Долгое время этот документ оставался единственным свидетельством о позиции митрополита Петра, известным лишь очень немногим лицам.

Архиепископ Димитрий (Любимов) давал такие показания на следствии: «Священник Селецкий, участник нашей организации, приезжал ко мне из Харькова два раза. Один раз привез мне письмо от епископа Дамаскина. Дамаскин выражал мне сочувствие, как мой единомышленник»¹⁶².

Кроме этого документа протоиерей Григорий привез собственноручное письмо епископа Дамаскина к архиепископу Димитрию (Любимову), который говорил на следствии: «На именины¹⁶³ я получил от еп[ископа] Дамаскина письмо, в котором он выражал мне благодарность в моем трудном деле стоять на посту истинного православия, с этого письма я просил переписать копии, но куда делось подлинное письмо, я не знаю»¹⁶⁴

Ниже приводится текст письма:

«Ваше Высокопреосвященство

Возлюбленный о Господе Владыко Дмитрий. Пользуясь удобным случаем войти с Вашим Боголюбием в сношения и выразить в лице Вашего Высокопреосвященства высокочтимому Архипастырю м[итрополиту] Иосифу и всем иже с Вами собратиям, отцам и братиям чувства своей глубокой признательности и уважения за мужественное исповедание правды православия и выражение протеста против великого беззакония, внедряемого в жизни Церкви через посредство обезумевшего м[итрополита] Сергия и его окружения в то время, когда большая часть ссыльного епископата не могла еще иметь о положении никакого представления.

Ваш открытый отказ от участия в зачинавшемся тогда беззаконии, Ваш возмущенный голос протеста был услышан всей Церковью и заставил всех ревнующих о Православии и благочестии обратить свое внимание на великую опасность, угрожающую св. Церкви.

В сем Ваша великая заслуга перед Церковью; за сие Вам мое земное поклонение и братское лобзание.

Подателя сего уважаемого протоиерея Григория Селецкого я уполномачиваю подробно доложить Вашей Святости о других вопросах и некоторых наших недоумениях, в чаянии получить от Вас поддержку и содействие.

Смиренный Ваш богомолец

Е[пископ] Дамаскин»¹⁶⁵.

Рукописная копия послания хранится в архивно-следственном деле архиепископа Димитрия (Любимова). Местонахождение подлинника неизвестно.

С этого момента епископ Дамаскин считает себя в юрисдикции митрополита Иосифа и архиепископа Димитрия (Любимова), отделившихся от митрополита Сергия.

К этому времени количество документов, циркулировавших в церковной среде, сильно увеличилось. Было написано и послано письмо митрополита Кирилла к митрополиту Сергию, на которое Заместитель составил пространный ответ, стараясь обосновать законность своих полномочий. Епископ Дамаскин получил ответ от митрополита Кирилла на свое письмо от 1 марта. Осенью 1929 г. владыка Дамаскин вместо ответа на свое письмо митрополиту Сергию через архиепископа Пахомия (Кедрова) получает копию письма митрополита Сергия к митрополиту Кириллу. По-видимому, митрополит Сергий считал, что на вопрошания епископа Дамаскина могут быть даны те же ответы, что и на доводы митрополита Кирилла.

Митрополит Сергий, призывая митрополита Кирилла изменить свое решение о воздержании от евхаристического общения, угрожает последнему: «Отсутствие от Вас ответа на этот мой братский призыв до 18 ноября (1 декабря) с. г. будет означать Ваше нежелание внять ему и, следовательно, будет обязывать меня перейти к соответствующим действиям по вверенной мне власти»¹⁶⁶. Получив копию письма митрополита Сергия к митрополиту Кириллу, владыка Дамаскин осознает, насколько реальна возможность церковного раскола. Он пишет на полях копии письма митрополита Сергия: «Если м[итрополит] К[ирилл] находится в Туруханском крае, а также где-либо близко к железной дороге, то настоящее письмо может быть получено не ранее 1 января 30 г., ответ же на него от м[итрополит]а К[ирилл]а может последовать не ранее конца февраля. Таким образом, механическое отношение к указанному положению на основании указанной здесь даты (1 дек[абря]) может преждевременно вызвать катастрофу»¹⁶⁷. Катастрофой назвал епископ Дамаскин возможный раскол в Церкви, который провоцировали угрозы прещений Заместителя Патриаршего Местоблюстителя.

14 октября 1929 г. святитель Дамаскин вновь пишет письмо митрополиту Сергию. В нем говорится: «…общеизвестен факт несогласия Патриаршего Местоблюстителя с принятым Вами курсом ц[ерковной] политики». Вслед за митрополитом Кириллом епископ Дамаскин пишет о разрыве канонического общения, которое «естественно влечет временное воздержание от общего участия во Св[ятой] Трапезе»¹⁶⁸. Так же как митрополит Кирилл, владыка Дамаскин не подвергает сомнению благодатность священнодействий, совершенных сергиевским духовенством. И вместе с тем он заявляет: «Забота о единстве церковном не менее близка мне, чем Вам, и что я, будучи противником «Вашего курса» и ожидая авторитетнейшего разъяснения недоуменных вопросов от Патриаршего Местоблюстителя, доселе продолжаю оставаться сдерживающим началом в сем отношении, как я заявлял Вам и в своем пасх[альном] письме»¹⁶⁹.

Осенью 1929 года, когда стала распространяться в копиях переписка митрополита Кирилла с мирополитом Сергием, а также множество других документов, епископ Дамаскин решил вновь послать верных людей к Патриаршему местоблюстителю.

Впоследствии многие из допрошенных на следствии по делу епископа Дамаскина говорили, что в августе и сентябре владыка просил близких ему людей переписывать церковные документы.

На этот раз к Местоблюстителю отправилась монахиня Ирина Михайловна Бурова¹⁷⁰. Из показаний о. Димитрия Иванова мы узнали, что к митрополиту Петру по поручению епископа Дамаскина ездили два человека, первый раз какой-то мужчина, второй – Ирина Бурова¹⁷¹. О ней в упоминавшемся «Списке объектов, имеющих связь с арестованным епископом Цедрик-Дамаскиным» сказано: «Бурова Ирина Михайловна, монашка, по показанию еп[ископа] Дамаскина и отношения Тобольского окротдела ОГПУ, Бурова занималась распространением провокационных слухов, являлась в качестве связиста ссыльного епископата. Летом с. г. посетила Дамаскина, от коего получила пакет для передачи ссыльному Петру Крутицкому. Арестована Тобольским окр[ужным] отделом ОГПУ. Сделан запрос телеграфно о высылке Буровой вместе с делом в ПП ОГПУ З/О»¹⁷². Неизвестно, успела ли она передать пакет митрополиту Петру. Во время допроса матери владыки Василисы Поликарповны, которая проходила по делу как свидетельница, следователь спрашивал не только об Ирине Буровой, но и о монахе Малахии (Тышкевиче)¹⁷³. О нем же задавал вопрос следователь и А.Т. Киселевой, ответ которой зафиксирован в протоколе: «С гр[ажда]нами Буровой Ириной Михайловной и Тишкевичем (так в тексте. – О.К.) Малахие[й] я знакомства не имела… полагаю, что у них мой адрес мог быть для того, чтобы найти епископа Дамаскина…¹⁷⁴».

Возможно, монах Малахия поехал вместе монахиней Ириной (Буровой) и был задержан вместе с ней.

Исследователь В.Г. Пуцко называет имя еще одного посланника – Василия из села Сваркова, о котором ему лично рассказывал иеромонах Питирим (Науменко): «Провожали почти что на верную смерть, но Господь сохранил»¹⁷⁵.

Хотя от митрополита Петра был получен его отзыв на события церковной жизни, но для твердого выяснения своего канонического положения оппозиционерам необходим был документ, в котором письменно было бы выражено отношение митрополита Петра к происходящему. Но такая бумага не приходила. Со все растущим напряжением ожидал епископ Дамаскин ответа от митрополита Петра. «За последнее время, – пишет он, – я сознательно воздерживался от переписки, не желая толочь воду в ступе. Со дня на день жду решающих вестей...»¹⁷⁶

Его настроение меняется. На смену нетерпеливому ожиданию приходит чувство безнадежности. «Впрочем, чего, собственно, я жду?.. – пишет он в октябре. – Я прихожу к мысли, что даже решительное слово м[итрополита] П[етра] не изменит существенно положения, ибо сущность совершающегося великого греха немногим понятна. Может быть, правильно оставить всех в спокойном неведении творимого греха... Мне начинает думаться, что главнейшей нашей задачей должна быть поставлена задача о внутреннем укреплении самих себя, о накоплении в себе духовных сил, о приуготовлении себя к горшим испытаниям…» (письмо от 5 октября 1929 г.)¹⁷⁷.

27 ноября 1929 г. владыка Дамаскин был арестован и заключен в Стародубский исправдом. Он был приговорен к заключению в концлагерь на 10 лет и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения. Письменного ответа от митрополита Петра он так и не получил. На Пасху 1930 г., уже находясь в тюрьме, архипастырь пишет своим близким друзьям:

«ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ.

Шлю свой сердечный привет и молитвенное пожелание всем моим друзьям и прошу передать Божие благословение. Пасху провожу в тюремной больнице и в ближайшие дни ожидаю высылки, но куда – не знаю. Легкого наказания не жду. Весьма великое гонение на меня.

Извещаю Вас, что дедушка Петр предложил М[итрополиту] Сергию распустить незаконный Синод свой, изменить свое поведение и принести покаяние перед церковью и собратиями.

Сдержит ли он это? Конечно, нет. Значит, нам не по пути, не по дороге с ним.

Убогий еп[ископ] Дамаскин»¹⁷⁸.

За полмесяца до ареста Владыки Дамаскина 10–12 ноября 1929 г. митрополит Кирилл из г. Енисейска пишет свое второе письмо митрополиту Сергию (т.н. «Отзыв»). Он подчеркивает в своем письме, что митрополит Петр вопрос об окончательной передаче обязанностей местоблюстителя «предполагал выяснить по возвращении Высокопреосвященнейшего Кирилла, которому в марте-апреле [1927 г.] истекал срок ссылки». Напоминая о своих правах на местоблюстительство, как первого кандидата по завещанию Патриарха Тихона, митрополит Кирилл призвал Заместителя передать всю переписку с ним «на усмотрение Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Петра, митрополита Крутицкого, как действительно первого епископа страны»¹⁷⁹.

Этого документа святитель Дамаскин, скорее всего, видеть не мог.

Его духовная дочь Надежда Лашкевич писала митрополиту Кириллу об аресте епископа Дамаскина: «Ваше Высокопреосвященство. Глубокочтимый Владыко! С великой скорбью сообщаю Вам, что письма Вашего дядя Д. уже не смог прочитать, так как опасно заболел и с 14 XI [ст. ст.] в больнице, эпидемия повальная, кризиса болезни еще не было, но положение опасное. Вручая себя Вашим святым молитвам, прошу молиться и за нашего страдальца. Глубокочтущая и преданная сестра»¹⁸⁰.

2 января 1929 года митрополит Сергий в своем известном развернутом письме к митрополиту Кириллу ответил на просьбу митрополита Кирилла о передаче их переписки митрополиту Петру. Он писал, недобросоветно сопоставляя митрополита Кирилла с совершителями раскола: «Ваше же желание, чтобы дело Ваше было передано на суд Владыки митрополита Петра, только повторяет печальный пример почти всех наших новейших диссидентов, не исключая и тех, кто (как например, григорьевцы) начали с противодействия лично митрополиту Петру. На все эти попытки укрыться от власти действующей, за авторитет власти отсутствующей, я обычно отвечаю словами Христовыми: „Принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает“ (Ин. 13:20) и наоборот. Признающий авторитет Владыки Местоблюстителя признает суд и того, кому Местоблюститель временно поручил управление. А кто не хочет признавать последнего, не подчинится и самому Местоблюстителю, если его распоряжение окажется почему-либо нежелательным. Поэтому, пока я занимаю свою должность, я не имею права закрывать глаза на нарушение благочиния церковного, хотя бы (и даже в особенности тогда, когда) нарушителями являлись старейшие из иерархов»¹⁸¹.

В этих словах звучит не только превышение прав Заместителя, но и уверенность в том, что мнение Местоблюстителя никогда не прозвучит, а для обоснования своей позиции митрополит Сергий не находит ничего лучше, чем сопоставить отношения Местоблюстителя и его Заместителя (при том, что его единомыслие с митрополитом Петром было под большим вопросом) с отношениями лиц Святой Троицы. Митрополит Кирилл был предан суду архиереев и уволен от управления Казанской епархией, с назначением крайнего срока для выражения послушания – 15 февраля 1930 г.

Митрополит Кирилл отказался подчиниться, заявив, что будет руководствоваться ноябрьским указом № 362 от 07(20).11. 1920 г. (то есть Постановлением Святейшего Патриарха Тихона и Высшего Церковного Совета о мероприятиях на случай прекращения своих церковно-административных функций)¹⁸². «Осведомление же м[итрополита] Петра о сейчас случившемся я всецело возлагаю на Вашу ответственность»¹⁸³, – пишет он в письме от 30 января 1930 г. («Второй отзыв»).

Для епископа Дамаскина начались дни лагерного заключения. Он не знал, что в этот период митрополит Петр написал и переслал митрополиту Сергию несколько писем со своей оценкой его деятельности и с требованием изменить линию своего управления Церковью.

Освобожденный в конце 1933 года из Соловецкого лагеря, епископ Дамаскин, поселился на Украине. Узнав о том, что митрополит Кирилл освобожден из ссылки и живет в Гжатске, в феврале 1934 года епископ Дамаскин посетил митрополита Кирилла. Эта была вторая встреча архиереев.

От митрополита Кирилла Владыка получил ряд документов, написанных митрополитом, которые, вместе с другими, переписал в отдельную тетрадь. Ксерокопия этой тетради была передана в Свято-Тихоновский Гуманитарный университет из Свято-Троицкой Духовной семинарии в Джорданвилле в США, где хранится подлинник¹⁸⁴.

Следы местонахождения этой тетради обнаружены в архивно-следственном деле № Р-31265 по обвинению Цедрика Д.Д., хранящемся в Центральном Архиве ФСБ. В постановлении от 1 декабря 1934 года о приобщении к делу вещественных доказательств говорится, что «оперуполномоченный 6-го отделения СПО УГБ НКВД УСССР Иванов, рассмотрев документы и переписку, обнаруженные при обыске у обвиняемого ЦЕДРИКА Дмитрия Дмитриевича НАШЕЛ: что нижепоименованные документы имеют отношение к к.р. организации церковников, именуемой «истинно-православная церковь. А именно: 1) рукописная тетрадь формата в ¼ листа, написанная собственноручно ЦЕДРИКОМ и содержащая ряд копий документов на 27 страницах текста»¹⁸⁵».

Тетрадь была приобщена к делу в качестве вещественного доказательства. Однако при ознакомлении с данным делом самой тетради в деле не обнаружилось. Но по описаниям следователя изъятая при обыске тетрадь и есть та, что находится теперь в Джорданвилле. В тетради было 27 пронумерованных листов, исписанных с двух сторон.

В следственном деле епископа Дамаскина 1934 г. обнаружены сделанные сотрудниками машинописные копии некоторых документов, переписанных в той же тетради епископа Дамаскина¹⁸⁶, из чего следует, что тетрадь при аресте попала в распоряжение ОГПУ, хранилась в его следственном деле, а затем, вероятно, уже в перестроечные времена попала в Джорданвилль.

Первый документ, содержащийся в тетради, – это «Суждение митрополита Кирилла о каноническом устроении церковной жизни» (в скобках: «его письмо»), в котором выражены мысли святителя о полномочиях Заместителя Местоблюстителя. Митрополит Кирилл основывал свое суждение на завещании Патриарха Тихона (в нем указаны были три кандидата на местоблюстительство: сам митрополит Кирилл, митрополит Агафангел и митрополит Петр), которое являлось «документом совершенно исключительного происхождения, связанного соборной санкцией только с личностью первого нашего Патриарха. Поэтому, – говорит далее митрополит Кирилл, – со смертью всех троих завещанием указанных кандидатов завещание Святейшего Тихона теряет силу, и церковное управление созидается на основе указа 7(20) ноября 1920 г.»¹⁸⁷. Этот указ (№ 362) предполагал автономное от центра управление одной или несколькими епархиями. «Тем же указом, – считал митрополит Кирилл, – необходимо руководствоваться и при временной невозможности сношения с лицом, несущим в силу завещания достоинство церковного центра, что и должно иметь место в переживаемый церковно-исторический момент».

Это письмо имеет в качестве приложений следующие документы: Постановление Святейшего Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Управления Православной Российской Церкви 7/20 ноября 1920 г., выдержка из Патриаршего завещания (документ предваряется пометой: «Текст этот передан в послании м[итрополита] Петра от 12 апреля 1925 г., извещающем Прав[ославную] Русск[ую] Ц[ерко]вь о его вступлении в отправление обязанностей Патриаршего Местоблюститиля»), распоряжения м[итрополита] Петра о заместителях 6 дек[абря] 1925, резолюция митрополита Петра от 1 февраля 1926 г. относительно создания коллегии для заместительства Местоблюстителя.

В тетрадь было также переписано письмо митрополита Кирилла митрополиту Сергию от 30 января 1930 г. из села Каргино Енисейского района, названное: «Отзыв (второй) митрополита Кирилла митрополиту Сергию».

Кроме указанных документов в тетради без указания автора был помещен развернутый документ, который представлял собой записку под названием «Православное отношение к вопросу об управлении Российской Церковью», датированную 12 июня 1934 г., в которой суждения митрополита Кирилла дополнялись выписками из двух писем митрополита Петра к митрополиту Сергию. Письма были приложены к записке. Есть основания предполагать, что этот документ составил сам епископ Дамаскин, поскольку другие документы в тетради (кроме его собственных) имели указание авторства.

Таким образом, в руки к епископу Дамаскину наконец попали долгожданные письма митрополита Петра, который, получив документальные свидетельства о событиях в Русской Церкви, обратился непосредственно к самому митрополиту Сергию.

Ниже приводится текст первого письма, которое было написано еще в декабре 1929 года, когда епископ Дамаскин находился под следствием.

«Ваше Высокопреосвященство!

Простите великодушно, если настоящим письмом я нарушу душевный покой Вашего В[ысокопреосвященст]ва. Мне сообщают о тяжелых обстоятельствах, складывающихся для Ц[ерк]ви в связи с переходом границ доверенной Вам церк[овной] власти. Очень скорблю, что Вы не потрудились посвятить меня в свои планы по управлению Ц[ерко]вью. А между тем Вам известно, что от местоблюстительства я не отказывался и, следовательно, высшее церк[овное] управление и общее руководство церк[овной] жизнию сохранил за собою. В то же время смею заявить, что званием заместителя Вам предоставлены полномочия только для распоряжения текущими делами, быть только охранителем существующего порядка. Я глубоко был уверен, что без предварительного сношения со мною Вы не предпримете ни одного ответственного решения. Каких-либо учредительных прав я Вам не предоставлял, пока состою Местоблюстителем и пока здравствует м[итрополит] Кирилл, а в то время был жив и м[итрополит] Агафангел. Поэтому же я и не счел нужным в своем распоряжении о назначении кандидатов в заместители упомянуть об ограничении их обязанностей. Для меня не было сомнений, что заместитель прав восстал не заменить Местоблюстителя, а лишь заместить, явить собою, так сказать, тот центральный орган, через который Местоблюститель мог бы иметь общение с паствой. Проводимая же Вами система управления не только исключает это, но и самую потребность в существовании Местоблюстителя.

Таких Ваших шагов церк[овное] сознание, конечно, одобрить не может.

Не допустил я оговорок, ограничивающих обязанности заместителя, и по чувству глубокаго уважения и доверия к назначенным кандидатам и, прежде всего, к Вам, имея в виду при этом и Вашу мудрость. Мне тяжело перечислять все подробности отрицательнаго отношения к Вашему управлению, о чем раздаются протесты и вопли со стороны верующих, от Иерархов до мирян. Картина церк[овного] разорения изображается потрясающая. Долг и совесть не позволяют мне оставаться безучастным к такому прискорбному явлению. Побуждаюсь обратиться к Вашему В[ысокопреосвященст]ву с убедительнейшей просьбой исправить допущенную ошибку, поставившую Ц[ерко]вь в унизительное положение, вызвавшую в ней раздоры и разделения, и омрачившую репутацию ея предстоятелей; равным образом прошу устранить и прочие мероприятия, превысившие Ваши полномочия. Такая Ваша решимость, надеюсь, создаст доброе настроение в Ц[ерк]ви и успокоит измученныя души чад ея, а по отношению к Вам, для общего нашего утешения, сохранит то расположение, каким Вы заслуженно пользовались, и как церк[овный] деятель, и как человек. Возложите все упование на Господа, и Его помощь всегда будет с Вами.

С моей стороны, как Первостоятель Ц[ерк]ви, призываю всех священнослужителей и церк[овных] деятелей проявить во всем, что касается гражданск[ого] законодательства и управления, полную лояльность. Они обязаны беспрекословно подчиняться правительств[енным] распоряжениям, если последние не нарушают св. веры и вообще не противны христианской совести; не должны заниматься какою-либо противоправит[ельственной] деятельностью, не должны выражать ни в храмах, ни в частных беседах ни одобрения, ни порицания церк[овных] действий и вообще вмешиваться в дела, не относящиеся к Ц[ерк]ви. Смею, однако, надеяться, что действительность едва ли может указать среди представителей Епископата и клира случай подобной нелояльности. Ни в мое непосредственное управление, ни после не было слышно ни об одном политич[еском] преступлении со стороны дух[овных] лиц. Если бы эти преступления имели место, то, надо полагать, виновные подверглись бы гласному судебн[ому] процессу, но на судах политич[еских] преступников не упоминается о представителях духовенства. Я охотно готов признать, что и само Правительство давно уже убедилось в аполитичности Правосл[авной] Ц[ерк]ви. И Вы, В[аше] В[ысокопреосвященст]во, можете себе представить, с каким воплем ужаса должны отнестись священнослужители, особенно томящиеся в тюрьмах и ссылках, к голословному заявлению Вашему о «словах и делах», а затем и к постигшей многих горькой участи.

Между прочим, мне пишут, что еп[ископ] Василий от моего имени представил Вам доклад. Должен заявить, что ни ему, ни другому моему сожителю Х. я не давал никаких поручений, касающихся церк[овных] дел.

О себе лично скажу, что я прошел все виды страданий, какия можно себе представить. Казалось бы, что у меня одно время года – время скорби. Но Господь, видимо, не оставляет меня. Он поддерживает мои силы, ослабляемыя тяжелыми условиями изгнания и вносит в душу успокоение, которое если и отравляется, то только болью о Церкви.

Милость Божия да будет с нами!

Вашего Высокопреосвященства покорный слуга.

Патриарший Местоблюститель Митрополит Петр»¹⁸⁸.

Как явствует из текста, это письмо полностью подтвердило правоту митрополита Кирилла в его споре с митрополитом Сергием о границах полномочий Заместителя Местоблюстителя.

Следующее письмо, приложенное к записке, озаглавлено:

«Препроводительное письмо митрополита Петра к повторенному 1-му».

Далее приводится текст самого письма митрополита Петра:

+

«Высокопреосвященному Митрополиту Сергию.

Долго не получаю сведений, достигли ли Ваших рук два моих заказных письма, отправленных по адресу: Сокольники, ул. Короленко, д. № 3/5, и что по ним предпринято, – собственно по первому письму, так как второе написано с тем, чтобы остановить Ваше внимание на этом письме. Копию последнего на всякий случай посылаю с оказией и прошу поглубже укоренить убеждение, что мое решение – предложить Вам исправить ошибку и устранить все мероприятия, превысившия Ваши полномочия, есть Богом благословенное и имеет обязательную силу.

Патриарший Местоблюститель М[итрополит] Петр»¹⁸⁹.

Два письма митрополита Петра к митрополиту Сергию из ссылки в Хэ (от февраля 1929 г. и от 26 февраля 1930 г.), одно из которых приводится в тетради епископа Дамаскина, уже давно опубликованы и введены в научный оборот. Первая публикация этих писем была осуществлена в 1994 г. Они были включены редакцией в сборник «Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917–1943». Сб. в 2 частях, Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. Письма были предоставлены редакции игуменом (тогда – иеромонахом Дамаскином (Орловским)) и включены с соответствующими оговорками в этот сборник без указания на место хранения. Первое письмо, большая часть второго и препроводительное письмо к вновь посланной копии первого письма в 1996 г. увидели свет (также без указания на место хранения) в комментариях ко второму тому трудов игумена Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним»¹⁹⁰.

Осталось неизвестным, по каким источникам публиковались эти письма. В настоящее время в следственном деле митрополита Петра подлинников этих писем нет, имеются только копии. Настоящим открытием явилось то, что в тех документах, которые обнаружены в тетради епископа Дамаскина, имеются разночтения с опубликованными документами. Далее они выделенны жирным шрифтом:

Наиболее существенные и принципиальные расхождения имеются в вариантах препроводительного письма митрополита Петра к копии первого:

Причина, по которой текст важнейшего письма претерпел столь существенные изменения, что смысл написанного митрополитом Петром изменился на противоположный, остается неизвестной. Одно из предположений – плохое прочтение копиистом почерка митрополита Петра. Сличение копий, с учетом того, что слово «превысившия» в первом варианте оказалось непрочитанным, побуждает с большим доверием отнестись к копии святителя Дамаскина. К этому же выводу заставляет прийти стиль опубликованного письма. Он производит впечатление неоконченных, обрывочных фраз, нелогичных мыслей, что митрополиту Петру было абсолютно несвойственно. Напротив, текст в Джорданвилльской копии совершенно логичен и безупречен по стилю. Вполне возможно, что текст письма был кем-то изменен сознательно.

Письма от 26 февраля 1930 г. епископ Дамаскин не касается, из чего можно сделать предположение, что он не был с ним своевременно ознакомлен. В этом письме содержались некоторые редакционенные поправки к первому письму. Митрополит Петр выражал свою скорбь по поводу того, что Заместитель не посвящал Местоблюстителя в свои планы, и просил его поставить церковную жизнь на тот путь, на котором она стояла в первое «заместительство» митрополита Сергия, то есть до декабря 1926 г. Вместе с тем митрополит Петр высказывал суждение, что отказ Заместителя от возложенного на него послушания послужил бы не для блага Церкви¹⁹¹.

Митрополит Кирилл в известных нам позднейших документах содержания этих писем не касался, хотя они, несомненно, значительно дополнили бы его аргументацию. Вопрос о времени его знакомства с ними остается открытым. На следствии в 1930 г. он давал показания: «От митрополита Петра Крутицкого я ничего не получал никогда, так же ни через кого не писал и ему, поэтому не знаю даже, где он находится»¹⁹².

После освобождения из туруханской ссылки митрополит Кирилл посетил митрополита Сергия. На следствии в 1934 г. он показывал: «Проездом через Москву я был в Синоде у митрополита Сергия, которого я спрашивал, переотправил ли он нашу (лично с ним) переписку митрополиту Петру Крутицкому. Переписка эта представляет выяснение моих взглядов о церковном управлении. У митрополита Сергия я узнал, что переписка эта Петру Крутицкому не переслана, т. к. Петр Крутицкий находится в тюрьме, а где именно, Сергий не знает, т. к. сношений с ним не имеет»¹⁹³. В 1934 году это было скорее всего правдой, но до августа 1930 г. митрополит Петр находился не в тюрьме, а в Тобольской ссылке, и митрополит Сергий знал его местонахождение, но, по-видимому, не ставил своей целью передачу ему своей переписки с митрополитом Кириллом. Это пожелание последнего, столь важное для определения правоты или неправоты несогласных сторон, осуществил епископ Дамаскин.

Получив письменное изложение позиции митрополита Петра, епископ Дамаскин стал знакомить с ней близких ему людей. В письме архиепископу Серафиму (Самойловичу) от 15 апреля 1934 года, которое также было переписано в упомянутую тетрадь, епископ писал: «Нередко мне приходилось слышать, даже от самих сергиан, недоумение по поводу молчания Патриаршего М[е]ст[о]бл[ю]ст[ите]ля в такой критический момент церковного недоумения. Говорят: «Почему м[итрополит] Петр не выскажет своего авторитетного суждения по поводу происходящей церк[овной] разрухи, хотя даже рискуя еще более потерпеть за это? Ведь интересы Ц[ерк]ви должны быть для него дороже жизни». – А что, если м[итрополит] Петр такое слово свое уже сказал, но его приказчик, присвоивший себе права бoльшие, чем были у самого хозяина, не слушает его? Что, если будет с очевидностью доказано, что со стороны м[итрополита] Петра дважды было послано м[итрополиту] С[ерги]ю распоряжение (хотя бы и без исходящего №№) прекратить его узурпацию власти «исправить допущенную ошибку...¹⁹⁴ устранить и прочие мероприятия, превысившие его полномочия»¹⁹⁵? Как к сему отнесутся все «малодушные», все неискренние сергиане, вся масса обманутых верующих?..»¹⁹⁶

Возникает вопрос, получил ли митрополит Сергий письма от митрополита Петра. Скорее всего, они были изъяты органами ОГПУ еще с почты (митрополит Петр писал, что отправил письма почтой). Но вряд ли они не были скопированы и отправлены другими способами. Этого не могло быть, т.к. митрополит Петр прекрасно понимал, что за ним следят и понимал значение своих писем. По почте он должен был отправить изложение своей позиции митрополиту Сергию, чтобы письма имели силу легальных документов, на которые можно было бы сослаться как на официальное распоряжение Местоблюстителя. Но, если не отправить копии консперативным путем, то письма почти наверняка будут утрачены. Может быть, именно потому, что дождаться подходящей оказии было трудно, ответы митрополита Петра приходили с большой задержкой по времени. Подтверждением сказанному является сообщение Г. Косткевича, автора известного документа «Обзор церковных событий церковной жизни за время с 1925 г. до наших дней»¹⁹⁷, хорошо осведомленного о ходе событий, который в письме к А.П. Вельмину писал, что «м[итрополит] Кирилл до своего ареста передал м[итрополиту] Петру свою переписку с м[итрополитом] Сергием, и в ответ на это получено в Москве через нарочного письмо м[итрополита] Петра, в котором он предлагает м[итрополиту] Сергию распустить Синод, переехать из Москвы в Нижний и управлять, руководясь теми принципами, которыми руководились сам м[итрополит] Петр и м[итрополит] Сергий до 1927 г. В первую же очередь – восстановить в правах м[итрополита] Кирилла»¹⁹⁸. Это значит, что копии писем митрополита Петра действительно были, хотя, конечно, распространять их и сделать сколько-нибудь доступными было в то время совершенно невозможно. Точнее проследить судьбу этой драгоценной для истории переписки на основании известных источников пока не удается.

Проживая на Украине после заключения в Соловецком лагере, епископ Дамаскин знакомит с письмами митрополита Петра схиархиепископа Антония (Абашидзе), который не присоединился к оппозиции, сподвижников епископа Прокопия (Титова) – иеромонаха Афанасия (Старчеусу) и диакона М. Захарова, вероятно, и других лиц. Однако исправить церковную ситуацию с помощью этих писем было невозможно. Епископ Дамаскин понимал, что добиваться удаления митрополита Сергия негде, поздно и бесполезно, так как все равно на свободе власть оставляет только «сергианство», то есть «сознательное попрание идеала св. Церкви ради сохранения внешнего декорума и личного благополучия, которое необходимо является в результате т[а]к наз[ываемой] легализации»¹⁹⁹.

Именно после написания и отправки писем митрополиту Сергию митрополит Петр был арестован в ссылке, в зимовье Хе и с тех пор уже не выходил из самых страшных тюрем в течение почти восьми лет, до самого своего расстрела 10 октября 1937 года.

В сводке ОГПУ, относящейся к этому времени, сообщалось: «…митрополит Петр решил потребовать от своего заместителя митрополита Сергия отчет о политической деятельности последнего, ставя ему в вину «соглашательскую» по отношению к советской власти политику. Подготавливалось увольнение митрополита Сергия, взамен которого намечался целый список кандидатов»²⁰⁰.

У нас нет сведений относительно упоминаемых кандидатов, также нельзя полностью исключать деформацию собранных агентами сведений, очевидно только одно – вера старого и больного, разлученного с паствой Местоблюстителя и твердое стремление всеми силами удержать Церковную иерархию от раскола и падения в пропасть духовного рабства, куда ее сталкивали большевистские власти, играя на человеческих слабостях, стало причиной новой волны мучений, непрерывно усиливавшихся вплоть до его мученической кончины.

Письма митрополита Петра, в отличие от целого ряда других церковных документов, распространявшихся в оппозиции митрополиту Сергию, не были сколько-нибудь широко известны в церковной среде, их копии не попали в дошедшие до нас сборники и личные архивы. Несмотря на свое исключительное значение, а, скорее всего, именно благодаря этой их особенной важности для текущего момента и для истории, гонителями было сделано все, чтобы эти письма остались неизвестными современникам.

В жизни Церкви каждая трудность и скорбь, будь то церковный конфликт, раскол или ересь, преодолеваются в подвиге напряженного искания Истины, исповеднического стояния за правду, часто – даже мученического свидетельства, при котором сила веры и благодатная помощь Божия становятся очевидными, благодаря готовности мучеников на любые страдания и даже на смерть за Христа, за Церковь, за торжество правды Царства Божия. Богословское осмысление церковной ситуации и возникающих проблем порождает документы, которые обогащают духовную сокровищницу Церкви. Так формулировалось догматическое учение Церкви, систематизировался духовный опыт, создавлось каноническое право, литургическая традиция, каноны церковного искусства и его восприятия. Так христианам приходится выстрадать и свою экклизиологию, т.е. учение о природе Церкви, о существенных законах ее жизни, о том, как ей оставаться «не от мира сего», пребывая в мире сем. Как соединить, казалось бы, несоединимое? Может ли Церковь с ее историческим наследием: монастырями, храмами, школами, библиотеками, мощами, иконами, с ее нравственными нормами и миссионерской, пастырской устремленностью осуществлять свое служение в богоборческом государстве? Какого рода компромиссы допустимы в отношениях с государством? Ответы на множество подобных, внезапно поставленных перед Церковью вопросов священномученики XX века искали, претерпевая страшные, не только телесные, но и внутренние, душевные, нравственные страдания.

Открытые в последнем десятилетии XX века письма священномученика Петра, митрополита Крутицкого, Местоблюстителя патриаршего престола, написанные им из ссылок и тюрем, являют необыкновенное величие духа, растворенное глубочайшим смирением и кротостью. Ни тени гнева, обиды, ропота или уныния не омрачают душу святителя, действительно умиравшего каждый день в течение двенадцати лет тяжелейшей четырехлетней ссылки и почти восьмилетнего заключения в одиночной холодной и сырой камере, где старый, больной легочной астмой митрополит задыхался, без сознания падал на мокрый пол, не получая никакой медицинской помощи. Неоднократно его вдруг выводили на воздух и везли за Урал в сторону Москвы. В обмен на отречение от местоблюстительства предлагали свободу. Кто бы устоял в таком положении? Кто бы держался за это местоблюстительство в одиночной камере? Что можно сделать полезного для Церкви, погибая в полной безвестности, в абсолютной изоляции, когда никто уже не знал, жив или мертв митрополит и где он находится? Но святитель Петр ни разу не засомневался, без колебаний он снова выбирал застенки наводящих ужас уральских тюрем, сохраняя за собой титул Патриаршего Местоблюстителя, Первоиерарха Русской Православной Церкви. И он стал камнем, на котором Господь удержал единство нашей Церкви в самый страшный период ее существования. Усилия гонителей имели видимый успех: в соответствии с планом Л.Д. Троцкого Русская Православная Церковь подверглась многократному дроблению под ударами ОГПУ. Сначала появились отпавшие от церковного общения обновленцы, «живоцерковники», григориане, затем, после издания митрополитом Сергием (Страгородским) его Декларации властям удалось раздробить тех, кто не поддавался конъюнктурным соблазнам, не искал себе безопасности, карьеры, покровительства от властей. Чувство долга и ответственность за внутреннюю чистоту и свободу Церкви толкало многих замечательных епископов, клириков и мирян в оппозицию митрополиту Сергию, вступившему на путь чрезмерных компромиссов с безбожной властью. Все разделенные между собой, но хранившие верность Русской Церкви исповедники, поминали на своих богослужениях, т.е. считали себя в юрисдикции одного святителя – страдальца за веру – митрополита Петра. Его поминали и за границей: и «карловчане», и «евлогиане». Митрополит Сергий, давно переставший считаться с тем, что Местоблюститель все еще жив, тем не менее тоже поминал его. Если бы митрополит Петр отрекся от местоблюстительства и купил бы себе этим свободу, то множественные разделения епископата неминуемо бы стали непреодолимым расколом. Митрополит Петр видимо понимал это и ценой тяжких страданий, ценой своей жизни старался сохранить единство. Его письма митрополиту Сергию ярко свидетельствуют об этом, причем можно только удивляться, как он при почти полном отсутствии информации находил правильное решение. Даже, располагая всеми необходимыми сведениями, крайне трудно удержаться от естественного неприятия в отношении тех людей, поступки которых кажутся неискренними, своекорыстными. Трудно не поддаться соблазну кого-то осудить, оттолкнуть и, напротив, встать на сторону близкого, дорогого, понятного человека, которому привык доверять. Митрополит Петр сумел, никого не осудить, никого не предпочесть, не дать своего благословения кому-то одному, оттолкнув других. Он не побоялся, что его сочтут слабым, назовут неспособным проводить твердую линию в управлении Церковью. Он очевидно руководствовался волей Божией, слушал голос Бога, Которому отдал свою жизнь без остатка, и верил, что Господь вразумит его. Если бы он не поддержал позицию митрополита Кирилла и других противников митрополита Сергия, то, конечно, оттолкнул бы их, вызвал бы их разочарование. Да он и не мог не согласиться с ними, т.к. мыслил так же, как и они. Но определенно требуя от митрополита Сергия покаяния и исправления того курса в управлении Церковью, который он решился проводить под сильнейшим давлением советской власти, митрополит Петр не отстранил его от должности своего Заместителя, что, казалось бы, естественно было сделать. Если бы он это сделал, то большая часть духовенства, пошедшая за митрополитом Сергием, оказалась бы совершенно неканоничной, и раскол вряд ли можно было бы уврачевать. Сохранив свое назначение за митрополитом Сергием, митрополит Петр своей поддержкой его противников полностью обезвредил «канонические» прещения митрополита Сергия, которые он с поразительной легкостью раздавал оппозиционерам во главе с митрополитом Кириллом. С другой стороны, невозможно считать последователей митрополита Сергия безблагодатными, как иногда заявляли разгоряченные борьбой наиболее категоричные оппозиционеры, некоторые карловчане. Таким образом, митрополит Петр предотвратил настоящий раскол Русской Церкви, сохранил возможность для преодоления разделений, неизбежных в тот исторический момент. Его первосвятительское слово имело огромную силу. Это по-своему понимали гонители веры, и именно за смелое, твердое слово святитель Петр был арестован, заключен в тюрьму, затем сослан. Но, когда Церкви снова было необходимо его слово, он опять бесстрашно свидетельствовал правду и тем предопределил свой мученический, невероятно трудный подвиг. Сегодня мы торжествуем и радуемся церковному единству, купленному великим мученическим подвигом сонма новомучеников Российских и, прежде всего, – несомненно одного из самых великих священномучеников, первосвятителя Московского и всея Руси митрополита Крутицкого Петра.

С самого открытия нашего университета в 1992 году в нем началась работа по изучению документов истории Русской Православной Церкви в XX веке. По Промыслу Божию нам было передано собрание трудов замечательного историка Русской Церкви Михаила Ефимовича Губонина, который собрал огромный массив ценнейших документов периода советского гонения. Мы продолжили собирание всех доступных сведений о пострадавших за Христа. Изучали следственные дела, административные документы, свидетельства и воспоминания современников. У нас была цель всемерно содействовать прославлению Собора новомучеников и написанию правдивой истории Русской Церкви на основе документов и фактов, чтобы вместо политизированной схемы, составленной под давлением советской власти, появился объективный и добросовестный анализ происшедшего в России в XX веке. Наш университет явился одним из главных инициаторов прославления именно Собора российских новомучеников, ведомых поименно и неведомых, подобно тому, как Церковь прославляла древних мучеников (например, 20 000 мучеников, в Никомидии сожженных), имена которых остались неизвестны людям, но известны Богу. Так и мы не можем узнать имена всех пострадавших в XX веке, но знаем, что число их огромно. Исследования, проведенные в Свято-Тихоновском университете, убедительно говорят о том, что за веру пострадало более 500 тысяч человек. Университет активно участвовал в подготовке Акта канонизации Собора новомучеников, университетскими иконописцами была написана икона Собора, наконец, в 2000 году Юбилейный Собор совершил это прославление.

К этому времени уже был издан целый ряд исследований и много документов по истории Русской Церкви XX века. Таким образом постепенно разрушались средостения, преграды, которые разделяли Русскую Церковь, в Отечестве сущую, и Русскую Церковь за рубежом, в 30-е годы оказавшиеся вне евхаристического общения из-за трагических обстоятельств гонения, осуществлявшегося советской властью. Конечно, понадобилось немало трудов, чтобы преодолеть накопленный временем потенциал взаимного непонимания, недоверия, порой даже вражды. Не все знали историю этого разделения, не все видели, что время изменилось и неправильно, несправедливо переносить в сегодняшний день те отношения, которые сложились в советский период. Понадобились усилия многих людей, среди которых нужно особенно почтить Святейшего Патриарха Алексия II и Высокопреосвященного митрополита Лавра. Их воля к объединению имела неоценимое значение. Пришлось преодолеть сопротивление довольно больших групп несогласных внутри Зарубежной Церкви, да и у нас в России не все понимали необходимость восстановления общения. В течение нескольких лет трудилась комиссия по подготовке Акта канонического общения, но уже задолго до него многие священники и миряне с обеих сторон старались налаживать контакты, старались убедить друг друга в том, что больше нет оснований для разделения, что мы и мыслим, и верим одинаково и не являемся сторонниками искажения исторической правды, одинаково желаем, чтобы звучала истина, готовы назвать допущенные ошибки своими именами. Это движение навстречу, мне кажется, сыграло основную роль.

Когда совершилось подписание Акта, – это знаменательное историческое событие, была величайшая радость и торжество всей Русской Православной Церкви. Преодоление разделений в церковной истории – довольно редкое явление, и те, кто участвовал в этом преодолении, кто был его свидетелем, конечно, помнят свои переживания. Еще в 1997 году мне довелось быть в Америке, в Джорданвиле и разговаривать с митрополитом Лавром. Мне довелось показывать ему изданные в нашем университете книги по новейшей истории Русской Церкви, книги о новомучениках и свидетельствовать, что в России восстанавливается историческая правда. После воссоединения Церквей митрополит Лавр прислал нам два письма, где выражал благодарность Свято-Тихоновскому университету за содействие делу объединения. Эти письма – для нас драгоценные документы, мы их бережно храним. В 2008 году митрополит Лавр посетил наш университет, встретился со студентами и преподавателями, снова благодарил. И этот визит был последним в его жизни, меньше, чем через месяц он преставился ко Господу. Оба первосвятителя недолго прожили после подписания Акта о каноническом общении, это дело стало венцом подвига их жизни, и они навсегда останутся в памяти благодарных потомков. Вспоминая это событие, мы должны благодарить Бога за то, что сподобились стать свидетелями и участниками такого чуда.

Прославление новомучеников явилось одним из главных моментов, которые нас соединили. Если посмотреть с духовной точки зрения, то победил именно подвиг новомучеников. Всякое разделение – от дьявола, а победить дьявола может только подвиг, в данном случае – подвиг мучеников, другого, равного ему подвига, никто совершить не мог. Этот подвиг обладает удивительной силой – благодаря ему возрождается Русская Церковь, возвращается к вере наш народ, именно он вернул нам единство. Когда митрополит Лавр приехал в Россию, он участвовал в закладке храма в честь Новомучеников и Исповедников Российских на Бутовском полигоне. Акт был подписан вскоре после дня памяти Бутовских новомучеников, и в этом году мы два дня подряд вместе молимся и празднуем сначала память Бутовских новомучеников, а затем пятилетие воссоединения двух частей Русской Церкви.

Почитание новых мучеников Российских является нашим долгом, мы это чувствуем, и Православный Свято-Тихоновский Богословский Институт поставил, может быть, одной из первых своих целей все сделать для их прославления. Когда Институт только открывался, мы обратились к Святейшему Патриарху Алексию с просьбой предоставить нам те сведения, которые были накоплены комиссией по реабилитации репрессированного духовенства, возглавлявшейся Блаженным митрополитом Владимиром, теперь Киевским. Тогда он был управляющим делами Московской патриархии, и тогда же комиссией были накоплены примерно две с половиной тысячи имен репрессированных священников и клириков. Святейший Патриарх Алексий благословил больше, чем мы просили, он благословил сосредоточить в нашем Институте исследования по новейшей истории Русской Православной Церкви и дал нам необходимые письма и рекомендации, по которым мы смогли получить доступ в архивы ФСБ. Эта работа оказалась столь огромной, можно сказать беспредельной, и столь захватывающей и интересной, что довольно скоро в нее оказались вовлеченными несколько десятков людей. Многие работали в архивах, сначала только в архивах ФСБ, потом и в других архивах, рассылали письма и собирали информацию из отдаленных районов России, доставали материалы, которые накапливали на местах энтузиасты-историки. Мы также изучали уже известные факты и сопоставляли их, и очень часто в изданиях, которые прежде были опубликованы, обнаруживали неправильную информацию или неправильную ее трактовку. Одним словом, работа оказалась большой, трудной и интересной.

Результатом этой работы явились несколько изданий Православного Свято-Тихоновского Богословского Института. Первое издание по этой теме – «Акты Святейшего Патриарха Тихона и документы о преемстве высшей церковной власти» (М., 1994). Эту книгу подготовить было очень трудно, хотя в основе ее лежал огромный труд Михаила Ефимовича Губонина, уже оформленный и, как казалось Михаилу Ефимовичу, приготовленный к печати. Но когда мы собрались его напечатать, оказалось, что нужно еще очень многое сделать. Нужно было добавить много комментариев, многое нужно было уточнить, добавить новую информацию, нужно было восстановить утерянный справочник архиереев. Все это было сделано, на это понадобилось несколько лет работы, но все-таки в основе этого издания лежал труд Михаила Ефимовича Губонина. Работа эта сейчас признана во всем мире, как основополагающая, и ни одно серьезное научное издание не выходит без обильных ссылок на эти «Акты». «Акты» считаются одним из ценнейших и основных источников для всякого специалиста по новейшей истории Русской Церкви.

Двигаясь дальше, мы поняли, что нужно составить биографический справочник о тех страдальцах за Христа, которые в значительной степени определили историю Церкви в нашем веке. Это не только нравственный долг наш, это не только материалы к прославлению новомучеников, хотя такая задача перед нами тоже стояла, и мы этот долг свой сознавали и сознаем, – но это также и необходимый шаг в нашей исторической работе.

Когда мы обращаемся к древней истории, истории средних веков, к истории России, легко заметить, что речь по большей части идет об императорах, о благоверных князьях, об особенно известных епископах, может быть, или других выдающихся деятелях истории. Эти данные довольно скудны обычно, и подмечено не случайно, что история по большей части пишется, как история или государственной власти, в основном, или история Соборов, история Патриархов. Более широкую историческую концепцию бывает развить очень трудно, и, если даже она развивается, всегда бывает неоднозначной. Один историк интерпретирует те немногие факты, которые дошли до нас, по одному, другой – по-другому. Бывают концепции совершенно противоположные, ведутся нескончаемые споры, так это было или иначе. Это свойство исторической науки.

Но мы живем в совершенно особенную эпоху. Может быть, это связано с приближением мира к концу и подготовкой почвы к пришествию антихриста, очень на это похоже, но так или иначе, весь мир переходит сейчас на персональную работу с людьми. Раньше история должна была оперировать с какими-то большими народными движениями, войнами, какими-то колоссальными переворотами, т.е. это была массовая история. Я воспользуюсь аналогией из естественных наук: бывает макромир или механика макроскопических тел, скажем, механика Ньютона, которая оперирует телами, которые мы реально воспринимаем в жизни. А в XX веке физика начинает заниматься микромиром, частицами, из которых состоят эти тела, и законы Ньютона выводятся теперь из законов микромира.

Нечто похожее происходит и в истории. Если раньше история была как бы макро-историей, то теперь благодаря современной технике, и, прежде всего компьютерной технике, невозможно представить историю без ее действующих лиц, притом такими действующими лицами становятся не только представители государственной власти или самые знаменитые люди. Информация может быть собрана гораздо более подробно и скрупулезно даже и о простых людях. И чем дальше, тем мельче будет масштаб исследования. Постепенно весь мир переходит к компьютерному знанию о каждом человеке в отдельности, и наука этого, безусловно, избежать не может. История сейчас тоже не может обойтись без подробного изучения персоналий. Поэтому собрать максимальное количество документов, сведений о тех, кто был участником тех или иных событий для истории чрезвычайно важно.

Но не только эти соображения стали для нас определяющими, когда мы предприняли работу над библиографическим справочником. Пожалуй, главный аргумент другой. Дело в том, что в истории Церкви XX века гонения стали главным ее историческим содержанием. Конечно, главным в жизни Церкви остается Евхаристия, жизнь благодатная, но если говорить об историческом аспекте, то главными событиями XX века были гонения. Поэтому все церковные события, которые нам обязательно нужно знать, изучать и обсуждать, все так или иначе связаны с гонениями на Церковь, а чаще всего они просто уходят в эти гонения всем своим составом.

Возьмем такой вопрос, как церковная структура, структура церковного управления. Выясняется, что эта структура была полностью поломана гонениями, и то, что действовало, без изучения гонений на Церковь понять нельзя. Если мы захотим изучать экономику или хозяйственную жизнь Церкви, будем изучать храмы, монастыри, то окажется, что главной темой здесь тоже будут гонения, потому что во время гонений все было порушено, вся экономика, все хозяйство. Если будем изучать святыни церковные, то придем к тому же: отняты иконы, вскрыты мощи, уничтожено множество святынь. А если появились новые святыни и мощи, то это мощи мучеников. И так в любом вопросе.

Если мы будем говорить о деятельности каких-то выдающихся людей нашей церковной истории XX века, то опять-таки, эта деятельность не может быть освящена вне гонений, самый главный аспект деятельности любой личности будет определяться тем, что этот человек во время гонений делал, на кого он работал и как он себя проявил. Это неизбежно. Может быть, мы этого не хотим, может быть, многие люди хотят как-то все закруглить, причесать, выставить кого-то положительным и хорошим, и умолчать о каких-то негативных сторонах.

Но сама история показывает, что это не удается, это невозможно. По слову Христову в Евангелии «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным» (Мк.4:22). И этот главнейший аспект деятельности любого церковного, и даже государственного, деятеля обязательно выявляется, так или иначе он делается явным. Те совершенно тайные отношения, которые часто скрываются, начинают выходить на поверхность и делаются общеизвестными, благодаря чему происходит переоценка очень большой информации. Например, один очень известный епископ, очень высокопоставленный в последние годы своей жизни, известный всему миру (я не буду называть его имени), внес достаточно большой вклад в историческую церковную науку. И вот при исследовании (причем не церковных исследователей, это стало известно от исследователей посторонних, которые тоже занимаются в архивах ФСБ) выяснилось, что этот епископ в течение десятилетий был тайным агентом НКВД и сделал множество страшных дел, в которых погибло очень много невинных людей. И это было сделано не случайно, не по слабости, он целенаправленно составлял эти дела и обвинения. Теперь это уже все известно, прочитано, выверено, и не может подлежать опровержению. Некоторое время назад ставился вопрос о том, чтобы канонизировать этого епископа, но информация пришла, и вопрос о канонизации отпал, и вся его деятельность переосмысливается теперь совершенно по-другому, информация, которую он давал, получает другую окраску.

Современная история без изучения персоналий невозможна, и мы поняли, что концептуальную историю писать еще рано, а нужно, прежде всего, собрать материал. Те книги, которые пытаются сегодня представить историческую концепцию, оказываются, как правило, очень недостаточными, преждевременными, недоделанными и неудовлетворительными.

Из сказанного хочется сделать еще один вывод. Всегда выдающаяся личность играла в истории огромную роль. Для Церкви всегда было несомненно, что роль выдающейся личности в истории переоценить невозможно, она колоссальна. И один человек, который носит в своем сердце благодать Божию, может сделать невероятно много, в частности, и история может разворачиваться так или иначе подвигом святых людей. Это еще больше обязывает нас изучать подвиги наших мучеников. Приходится заметить, что в XX веке были не только революция, не только войны, не только пятилетки, а, может быть, одним из основных слагаемых истории XX века был подвиг, подвиг огромного количества совершенно удивительных людей, людей такого масштаба и такой духовной красоты, такой духовной мощи, что можно только преклониться перед ними. Можно ли думать, что их подвиг прошел мимо истории, или что он не оставил значительного следа, хотя о них старались забыть, старались скрыть этот подвиг, старались уничтожить память о них? Это сделать невозможно, Богу это не угодно. Проходят годы, и этот подвиг быстро-быстро выходит вперед, и очень скоро окажется, что сталинские пятилетки, научные открытия XX века, или даже огромной политической важности реформы значат неизмеримо меньше, чем подвиг наших мучеников. Окажется, что именно он определил ход истории в ХХ веке в значительной степени, потому что, в конце концов, вся история двигается, как борьба добра и зла. И вот, если совершенно невиданное зло вышло на поле боя в ХХ веке с необычайной силой, то кто же ему противостал, кто смог удержать фронт, кто смог защитить жизнь, кто это сделал? Это сделали мученики наши. И таким образом, в самой истории самым главным делается этот подвиг. Недаром история древней Церкви, в основном, является историей мучеников за Христа, и в церковном учении есть четкое утверждение, что Церковь стоит на крови мучеников, это фундамент, это основа церковной жизни.

Точно так же и сегодня самым главным фактором жизни Церкви сегодня является подвиг наших мучеников, это и есть ее история. Много других, может быть, надо искать документов, решений Синодов, изучать какие-то реформы, какие-то административные меры, уточнять, какие были епархии, как они менялись, сколько было епископов, – это все имеет значение, – сколько было духовных школ, семинарий, какие решения принимались. Но для всех сейчас очевидно, что самым главным в истории было не это, определяющим историю был подвиг наших мучеников.

Заключить выступление я хочу, обратившись к тому, каким же был этот подвиг. Можно об этом говорить очень много. Мне хочется сказать, что он был во многом разный. Были мученики удивительной стойкости, удивительной силы, шедшие на смерть, я бы сказал, даже торопливо, такие, например, как архиепископ Андроник Пермский, который сам шел навстречу своей казни. К таким принадлежит, может быть, архимандрит Сергий (Шеин), одноделец святого митрополита Вениамина Петроградского, сам причисленный к лику святых. Таких было много.

Были другие мученики, которые занимали очень осторожную мягкую позицию, которые старались везде, где можно, уступить, пойти на компромисс, иногда даже чрезмерный компромисс, иногда даже не находили меры, где нужно остановиться в этом компромиссе, и такое тоже было. Может быть, в их поступках можно найти какие-то погрешительные моменты, как у всех людей это может быть, возможно во время гонений они не всегда были правы, но потом они окончили свою жизнь все-таки мученически. Бывало так, что некоторые из них в последнем своем страдании, на следствии, не все могли выдержать, тем более что в 1937 г. уже употреблялись страшные, бесчеловечные пытки, и могло быть, что кто-то кого-то назвал, но потом эти немощные слабости были омыты мученической кровью. Можно привести слова всеми любимого старца о. Кирилла (Смирнова) из Троице-Сергиевой Лавры, о том, что, если кто-то не выдержал, но все-таки он отдал свою жизнь за Христа, он своей мученической кровью это омыл, и никто не даст нам права не считать такого страдальца мучеником.

Были еще мученики, которые нашли царский путь, которые шли путем осторожным, сохраняя самое главное, всегда стараясь в кротости и смирении пройти этот подвиг. Именно такими были те, кто стоял во главе нашей Церкви. Прежде всего, таким был Патриарх Тихон, о нем еще при жизни говорили, что он тихий. И вот в его облике поражает нас его тихость, мирность, когда он находится в страшном безумном пожаре, который охватил всю Россию. Все горит и рушится кругом, а он сохраняет мирный дух, тихость, радость о Господе. Его мучают, арестовывают, допрашивают, на нем невероятно тяжелая ответственность, но самой главной его заботой является молитва, т.е. услышание воли Божией, он не надеется на свое рассуждение, но надеется, что Господь не оставит его и внушит ему, как поступить. Он ищет компромисс, чтобы избежать лишней крови, все время старается сделать все, что можно, чтобы смягчить своих гонителей, попробовать договориться с ними по-человечески, хотя перед ним по существу потерявшие человеческий облик люди, люди осатаневшие. Но и с ними он говорит по-человечески.

И вот такой удивительный дух, который исходит не из слабости, не из желания смягчить свою собственную участь, избежать смерти, не из этого, а из одной только любви к Церкви, из желания принять на себя и ответственность, и труд решения всего груза страшных вопросов, которые неизбежно возникают, и оградить своих чад духовных, если можно, как-нибудь смягчить их судьбу, облегчить, принять на себя самое тяжелое, а их путь сделать хотя бы немного легче. Это характерно для наших самых выдающихся святителей. В таком же духе подвизались и те, кто был назначен Патриархом Тихоном местоблюстителями Патриаршего престола. Их было трое: митрополит Кирилл (Смирнов), митрополит Агафангел (Преображенский) и митрополит Петр (Полянский). Если мы будем изучать их жития, то увидим то же самое, с какой удивительной осторожностью, с каким смирением и постоянным отказом от самого себя, постоянным самопожертвованием действуют они. Каждый из них имел, конечно, свой характер, свой склад, они были разными людьми, но объединяет их удивительно кроткое и смиренное движение вслед за Христом. Митрополит Кирилл, непрерывно находившийся в тюрьмах и лагерях, почти сразу после революции говорил Патриарху Тихону: «мы теперь только на то и годимся, чтобы сидеть в тюрьме». И в этом смиренном устроении, в отказе от власти, даже просто от покоя и свободы ради Церкви, они сохраняли непоколебимую твердость.

Хочу привести в качестве примера эпизод из жизни митрополита Агафангела, достаточно известный и описанный в книге о. Дамаскина и других книгах, в «Актах Патриарха Тихона» он также имеется. В начале 1922 г. советская власть, по существу руководимая Троцким и Лениным, взяла курс на борьбу с Церковью с помощью ее раскалывания. Она использует идею помощи голодающим, которая возникла в Церкви и с которой выступил Патриарх Тихон, для того, чтобы провести огромные гонения по изъятию церковных ценностей, по насильственному их изъятию. Одновременно с этим изъятием оно создает совершенно сознательно и искусственно группировку духовенства, которое у Троцкого называется «сменовеховским» (это партийная терминология, которая ими применяется к Церкви). Это те, кто нам известны, как обновленцы.

Это было сделано для того, чтобы создать в Церкви огромную напряженность, сейчас же подставить альтернативную группировку духовенства, которая будет выставляться как приемлемая для власти и желающая пожертвовать народу церковные богатства. По напряженности эта эпоха является одной из поразительных страниц в истории нашей Церкви. Имеет смысл обратить внимание на то, как митрополит Агафангел прошел этот короткий промежуток времени.

Я зачитаю несколько дат. 30 марта 1922 г. Политбюро намечает программу обновленческого раскола и поэтапной ликвидации церкви, сначала «черносотенного» ее крыла, т.е. Патриаршей Церкви и тихоновцев, потом «сменовеховского» крыла, т.е. обновленцев. 26 апреля 1922 г. в Москве был открыт громкий судебный процесс о сопротивлении изъятию церковных ценностей. 5 мая был привлечен к процессу в качестве свидетеля Святейший Патриарх Тихон, 6 мая началась его жизнь под домашним арестом. 12 мая в 12-м часу ночи в покои Патриарха являются Введенский, Красницкий, Калиновский, Духов и Стадник, которые организуют Высшее церковное управление обновленческое. Патриарх под угрозами, понимая, что происходит, 16 мая получает согласие Калинина на то, чтобы передать власть временно митрополиту Агафангелу, который был в это время на Ярославской кафедре. 20 мая Менжинский направляет в Ярославское ГПУ телеграмму с распоряжением о допросе митрополита Агафангела, обыске и запрещении ему выезда из Ярославля. 18 мая, воспользовавшись резолюцией Патриарха о передаче канцелярии митрополиту Агафангелу, обновленческое ВЦУ объявляет о том, что оно является высшей властью в Церкви. 24 и 25 мая протоиерей Введенский прибывает в Петроград и является к митрополиту Вениамину, а 28 мая митрополит Вениамин обращается к Петроградской пастве с посланием, в котором отлучает от общения с Церковью Введенского, Красницкого, Духова и всех, кто присоединился к ним. 29 мая митрополит Вениамин арестован, начинается страшнейший Петроградский процесс, окончившийся казнью митрополита Вениамина, его однодельцев и наказанием 80-ти священников и мирян.

14 июня, почти что во время этого процесса, митрополита Агафангела вызывают в ГПУ для второго допроса, а 16 июня появляется «Декларация» митрополита Сергия (Страгородского), архиепископа Евдокима (Мещерского) и епископа Серафима (Мещерякова), вошедшая в историю под названием «Меморандум трех». «Мы заявляем, – написано в этом меморандуме, – что целиком разделяем мероприятия церковного управления ВЦУ, считаем его единственной канонически законной церковной властью, и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными и призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий».

Мы сейчас не можем даже представить себе силу этого документа. Это была настоящая бомба, подложенная под Церковь в тот момент, когда она рушилась под ударами советской власти. И в это время митрополит Сергий, бывший ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии, член всех Синодов, который пользовался репутацией выдающегося богослова и канониста, совершает такой шаг.

В этот труднейший и опаснейший момент, когда совершенно ясно, что любое выступление против обновленчества сейчас же приведет к тяжелейшим репрессиям, митрополит Агафангел 18 июня, т.е. через два дня после этого заявления митрополита Сергия, выпускает свое послание ко всем архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Русской Церкви, вошедшее в сокровищницу исповеднических актов нашей церковной истории.

Он пишет: «Во имя святого послушания и по долгу моей архипастырской присяги я предполагал немедленно вступить в исполнение возложенного на меня служения Церкви и поспешить в Москву, но вопреки моей воли по обстоятельствам от меня не зависящим я лишен и доныне возможности отправиться в Москву на место служения. Между тем, меня официально известили, что явились в Москве иные люди и стали у кормила управления Русской Церкви, от кого и какие полномочия получили они, мне совершенно неизвестно. А потому я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незакономерными. Они объявили о своем намерении пересмотреть документы и нравоучения нашей православной веры, священные каноны Святых Вселенских Соборов, православные богослужебные уставы, данные великими молитвенниками христианского благочестия, и организовать таким образом новую, именуемую ими «живую» церковь. Возлюбленные о Господе православные архипастыри, лишенные на время высшего руководства, вы управляете теперь своими паствами самостоятельно, сообразуясь с Писанием, Церковными канонами и обычным церковным правом по совести архиерейской присяги впредь до восстановления высшей церковной власти. Окончательно вершите дела, на которые спрашивали прежде разрешение Святейшего Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению».

Это выступление привело к тому, что митрополит Агафангел был немедленно арестован, по тюрьмам проходил следствие, допросы, скоро был осужден на ссылку и в своем весьма преклонном возрасте был отправлен в Нарымский край на 3 года.

Вот образ действия наших святых мучеников. Здесь соединяется удивительная рассудительность, терпение, выдержка, смирение, мягкость и чувство долга, которые не позволяют в какой-то определенный момент молчать. Там, где он должен выступить и защитить церковную жизнь, он идет на жертву (это было уже после того, как процесс над митрополитом Вениамином был закончен).

Точно так же действовали и другие местоблюстители – митрополит Кирилл и митрополит Петр. Так же действовали и другие замечательные епископы, и не только епископы. Это особенная черта русского мученичества современного, это особенный дух, соединивший в себе такое трепетное знание Бога, знание благодати Божией, самоотвержение, удивительную духовную красоту. Ничего прекрасней и выше нет в истории ХХ века. Мне кажется, что можно смело утверждать, что именно эти духовные сокровища, подвиг наших мучеников – есть главная история, главное в истории ХХ века.

Сейчас в издательстве Православного Свято-Тихоновского Богословского Института вышла книга «За Христа пострадавшие», первый том; второй том в печати. Скоро выйдет «Следственное дело Патриарха Тихона», которое содержит мученические акты, касающиеся и самого св. Патриарха Тихона, и всей нашей Церкви.

Изучение новейшей истории Русской Православной Церкви в ПСТГУ имеет свою предысторию. Еще во времена советской власти в России были подвижники, собиравшие исторические материалы и систематизирующие их. Вероятно, самое большое количество исторических документов по истории Русской Церкви XX века удалось в то время собрать великому летописцу той эпохи – Михаилу Ефимовичу Губонину (+1971). Небольшая группа молодых людей – Владимир Воробьев (ныне протоиерей, ректор ПСТГУ), Александр Салтыков (ныне протоиерей, декан факультета церковных художеств ПСТГУ), Александр Щелкачев (ныне священник, заведующий кафедрой истории Русской Православной Церкви ПСТГУ), Пантелеимон Грюнберг (ныне старший научный сотрудник отдела Новейшей истории ПСТГУ), выросших в церковных семьях, испытавших сталинские репрессии и хранивших крупицы драгоценных святынь-свидетельств страшных гонений, Промыслом Божиим обрела в лице М.Е. Губонина учителя, а он получил в лице молодых ревнителей исторической правды преемников и продолжателей своего дела.

Когда началась Перестройка и в 1990 году этими молодыми людьми было основано Братство во Имя Всемилостивого Спаса, а вскоре в 1992 году – Православный Свято-Тихоновский Богословский Институт (ПСТБИ), впоследствии получивший аккредитационный статус университета (ПСТГУ), появилась возможность систематической легальной работы по сбору материалов недавней истории. По просьбе ректора Святейший Патриарх Алексий благословил передать в новооткрытый Институт архив Синодальной комиссии по реабилитации репрессированного духовенства и мирян (около 2000 имен) и «сосредоточить в Институте работы по исследованию истории Русской Православной Церкви ХХ века». Сотрудниками Института были разосланы многочисленные письма с просьбой присылать информацию о пострадавших, началась активная поисковая работа в ранее недоступных архивных фондах. Кафедра информатики, руководимая профессором Н.Е. Емельяновым, еще ранее приступившим к созданию компьютерной базы данных «За Христа пострадавшие», стала быстро накапливать новые сведения и свидетельства о страшных гонениях за веру. Работа в архивах привлекла новых тружеников и энтузиастов. Непрерывный поток архивных открытий побудил организовать настоящую исследовательскую работу, и в ПСТБИ под руководством ректора был организован научно-исследовательский отдел новейшей истории Русской Церкви (ОНИРЦ). В 1998 г. ректором ПСТБИ и директором ФСБ РФ (в тот момент – В.В. Путиным) был подписан договор о научном сотрудничестве и пользовании архивом ФСБ, что позволило исследователям ПСТБИ работать с рассекреченными, но по-прежнему труднодоступными документами ОГПУ-НКВД, в первую очередь, – с многочисленными следственными делами пострадавших за веру в годы репрессий. С самого начала ОНИРЦ стал крупнейшим научным подразделением университета, а ПСТГУ вскоре стал одним из главных центров изучения новейшей церковной истории.

Возвращаясь назад, нужно сказать, что, как только началась эта работа, встал вопрос об издании трудов М.Е. Губонина. В Свято-Тихоновский институт был передан архив Михаила Ефимовича, насчитывавший 17000 страниц машинописного текста. Хотя «каталогизатор» и комментатор церковной истории, как скромно называл себя М.Е. Губонин, скрупулезно трудился над своими рукописями, все же для публикации было необходимо достаточно серьезно их доработать с учетом появившейся из архивов новой информации и принятых в науке требований к источниковедческой литературе. После довольно долгого упорного труда в 1994 году вышел из печати замечательный труд М.Е. Губонина «Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти. 1917–1943», представлявший собой прокомментированный каталог важнейших и, насколько это было возможно для автора, тщательнейшим образом подготовленных к изданию документов, избранных из гораздо более полного собрания. Это издание имело большое значение для развития церковно-исторической науки. Сейчас уже ни одно серьезное исследование по новейшей истории Русской Православной Церкви не обходится без многочисленных ссылок на этот фундаментальный труд М.Е. Губонина. «Акты…» стали первым томом основанной в университете серии «Материалы по новейшей истории Русской Православной Церкви».

Другой первейшей заботой молодой группы историков было опубликование уже почти готовых к изданию «самиздатных» агиографических материалов, воспоминаний, духовного и эпистолярного наследия подвижников Русской Православной Церкви ХХ века. В числе первых были изданы письма М.А. Новоселова (св. мученика Михаила), воспоминания епископа Арсения (Жадановского), «Диалоги» протоиерея Валентина Свенцицкого, записки священника Сергия Сидорова, С.И. Фуделя и др. Была издана составленная священноисповедником епископом Афанасием (Сахаровым) служба всем святым, в земле Российской просиявшим. Огромное значение для привлечения внимания к подвигу новомучеников современного, во многом потерявшего духовные ориентиры, российского общества имело издание книги «Отец Арсений», вскоре переведенной на многие языки и с тех пор переиздаваемой ежегодно.

В 1994 г. сотрудниками ПСТБИ была раскрыта история мученической кончины в 1918 г. соборного протоиерея г. Богородска Константина Голубева. Было обнаружено место его захоронения, подготовлены документы для передачи Синодальной комиссии по канонизации, осуществлено обретение мощей отца Константина. Торжественное прославление священномученика Константина стало первым в Московской епархии. В 2007 г. издательством ПСТГУ выпущена книга И.И. Ковалевой, посвященная священномученику Константину и его духовному наследию.

С момента рассекречивания в 1994 г. места массовых расстрелов под Москвой – Бутовского полигона – к нему сразу же было приковано особое внимание со стороны ПСТБИ. Весной 1994 г. по благословению Святейшего Патриарха Алексия Институтом на Бутовском полигоне был установлен первый поклонный крест. Затем в 1995 г. в день Всех святых, в земле Российской просиявших, священниками-преподавателями ПСТБИ в походном храме Спасского братства была совершена первая Божественная литургия на полигоне. Так была заложена традиция служения в Бутове литургии под открытым небом, ставшая ныне одним из замечательных явлений церковной жизни Москвы и Московской области. На этих литургиях, совершаемых обыкновенно Святейшим Патриархом, собираются сотни священников и тысячи богомольцев, поет хор ПСТГУ. В 1995 г. Институтом был выпущен первых синодик пострадавших за веру в Бутово. В последующее время было издано 8 томов книги памяти «Бутовский полигон». Главным редактором этого многотомника стала старший научный сотрудник ПСТГУ Л. А. Головкова.

К концу 1996 г. в базе данных «За Христа пострадавшие» были собраны сведения о 8000 человек. Был организован доступ к базе данных в сети интернет (это был первый интернет-ресурс Русской Православной Церкви). В 1997 г. к 5-летию ПСТБИ обработанные и выверенные сведения из базы данных были опубликованы в виде одноименного биографического справочника. В настоящее время база данных содержит информацию примерно о 35000 пострадавших за веру, готовится второе, уже семитомное, издание биографического справочника. К самой базе данных с запросами ежедневно обращаются по интернету тысячи людей со всего мира.

При подготовке к Юбилейному Архиерейскому Собору 2000-го года была принята концепция, предложенная Свято-Тихоновским Богословским институтом, о прославлении Собора новомучеников и исповедников Российских, ведомых поименно и неведомых, как это практиковалось в древности и в позднейшей истории Церкви. При этом имена новомучеников могут постепенно выявляться по мере развития соответствующих исследований. С помощью базы данных «За Христа пострадавшие» был составлен список новомучеников, пострадавших за веру в первые годы после революции. В ряде случаев база послужила основой для работы местных епархиальных комиссий по канонизации и использовалась при дальнейших изысканиях.

Значительным достижением стало издание в 2000-м году «Следственного дела Патриарха Тихона», изученного в архиве ФСБ.

Работа по сбору материалов о новомучениках постепенно перешла в планомерное и систематическое изучение истории Русской Церкви XX века. Были изданы развернутые жизнеописания и собранные документы о целом ряде подвижников, прославленных в лике святых, таких как митрополит Агафангел (Преображенский), архиепископ Иларион (Троицкий), епископы Афанасий (Сахаров) и Серафим (Звездинский), Герман (Ряшенцев), священник Григорий Синицкий. При активном участии сотрудников ПСТБИ были подготовлены жития Московского старца Алексия Мечева и его сына священномученика Сергия Мечева, иеросхимонаха Алексия Зосимовского, схиигумена Германа Зосимовского, преподобномучеников Троице-Сергиевой Лавры и ряда других монастырей Русской Православной Церкви. Выпускником ПСТБИ А.В. Журавским была написана и в 2000 г. защищена диссертация, посвященная митрополиту Кириллу (Смирнову). Это исследование способствовало канонизации митрополита Кирилла – одного из выдающихся иерархов Русской Православной Церкви.

Канонизация Юбилейным Архиерейским Собором великого сонма новомучеников и исповедников Российских стала, несомненно, одним из самых значимых событий современности. В меру своих сил Свято-Тихоновский институт всячески содействовал этому великому торжеству. Это выразилось не только в участии в подготовке материалов для канонизации многих прославленных тогда святых, но и в написании специально для этого события главной иконы Собора новомучеников и исповедников Российских. Образ был создан преподавателями факультета Церковных художеств ПСТБИ под руководством ректора Института протоиерея Владимира Воробьева и декана факультета Церковных художеств протоиерея Александра Салтыкова и в день канонизации торжественно вынесен ими из Царских врат алтаря Храма Христа Спасителя. Списки и печатные репродукции этой иконы имеются теперь в любом храме Русской Православной Церкви. Сотрудниками факультета Церковных художеств были написаны также иконы многих новомучеников и исповедников – Патриарха Тихона, митрополитов Петра Крутицкого и Кирилла Казанского, епископов Афанасия (Сахарова) и Серафима (Звездинского), собора Казахстанских святых, собора Святых отцов Поместного Собора 1917–1918 гг. и др. К началу 2001 г. Институтом был выпущен первый церковный календарь «Под покровом новомучеников» с именами прославленных Собором 2000 г. святых (календарь на 2001 г., издаваемый Издательским советом Московской Патриархии, был сверстан еще до Собора и имен канонизированных им новомучеников не содержал).

Другие труды М.Е. Губонина: «История иерархии Русской Православной Церкви: Комментированные списки иерархов по епископским кафедрам с 862 года» (труд доработан исследовательской группой П. Н. Грюнберга и выпущен издательством ПСТГУ в 2006 г.) и два тома «Современники о Патриархе Тихоне» (подготовлены старшим научным сотрудником ПСТГУ Н.А. Кривошеевой и изданы в 2007 г.). Остальные работы М.Е. Губонина – в стадии подготовки. Самый большой из комментариев М.Е. Губонина – ценнейших произведений церковно-исторической мысли эпохи советского безвременья – в 2012 г. был издан отдельным томом. Это труд, посвященный преемнику Патриарха Тихона Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Петру, выразительно озаглавленный автором: «Кифа». Публикуя материалы М.Е. Губонина, сотрудники отдела дополняют их новооткрытыми документами, которые в советское время церковным историкам были недоступны. Апология «Кифа» была дополнена многочисленными документами из следственных дел митрополита Петра и очерком «Подвиг первосвятительского служения Патриаршего Местоблюстителя священномученика Петра, митрополита Крутицкого», ставшим докторской диссертацией заместителя заведующего ОНИРЦ священника Александра Мазырина.

Особое место среди источников по новейшей истории Русской Православной Церкви занимает найденный в Государственном архиве Российской Федерации «Дневник» митрополита Арсения (Стадницкого), одного из наиболее выдающихся русских иерархов первой половины XX века. Дневник охватывает период с 1880 г. по 1938 г. и отражает этапы духовного становления самого Владыки, его деятельность на поприще духовного образования, многолетнее архиерейское служение на Псковской, а затем на Новгородской кафедрах, участие в деятельности Государственного совета, Святейшего Синода, Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Как ученый-историк Владыка видел нарастание разрушительных процессов в русском обществе, и в церковном, и в государственном, и в общественном пластах. В 1998 г. в Отделе новейшей истории Русской Православной Церкви была создана группа по расшифровке и подготовке к изданию этого «Дневника». В настоящее время изданы два научно-комментированных тома «Дневника» за 1880–1903 гг. Готовится к изданию III том «Дневника», а также том, относящийся к периоду Поместного Собора 1917–1918 гг., ведется научная разработка четвертой тетради дневниковых записей Преосвященного Арсения, которая охватывает 1905–1906 гг.

Особое внимание в университете уделяется изучению жизни и подвига святителя Тихона. К юбилейным датам Патриарха Тихона было выпущено два сборника ранее неизвестных материалов о жизни и деятельности святителя, написано множество статей, сделано много докладов на конференциях. Миссионерским факультетом ПСТГУ проведено исследование раннего периода служения Преосвященного Тихона на Американском континенте, под руководством профессора А. Б. Ефимова подготовлена и издана монография, в которой рассматривается миссионерский подвиг святителя Тихона в Америке.

Отделом новейшей истории Русской Православной Церкви ведется большая исследовательская работа, посвященная эпохальному событию нашей церковной истории – Поместному Собору 1917–1918 гг. Н.А. Кривошеевой подготовлен и издан сборник воспоминаний членов Собора о Соборе «Дело великого строительства церковного» (2009 г.). Осенью 2007 г., к 90-летию Собора и восстановления Патриаршества, в ПСТГУ была проведена международная научная конференция, собравшая ведущих церковных историков России и других стран.

Вклад ПСТГУ в дело восстановления памяти о Соборе 1917–1918 гг. не ограничивается проведением научно-исследовательской работы. Ценой больших усилий, при поддержке Святейшего Патриарха Алексия, Университет добился возвращения Русской Православной Церкви здания Епархиального дома в Лиховом переулке, в котором проходили основные заседания Собора. Сейчас Университетом ведется работа по восстановлению этого сильно обезображенного в годы коммунистического лихолетья здания, в первую очередь домового храма святого князя Владимира и примыкающей к нему Соборной палаты. По окончании восстановительных работ в Лиховом переулке планируется создание музея Собора 1917–1918 гг. и новомучеников Российских. Ценным опытом организации музейно-выставочной деятельности стало проведение ПСТГУ осенью 2007 года выставки в Историческом музее на Красной площади, посвященной новомученикам и исповедникам Российским. Эта выставка стала первой выставкой такого рода в главном музее страны. С 7 ноября 2012 г. по 20 декабря 2013 г., ПСТГУ совместно с Музеем современной истории России (бывший Музей Революции) провел значительно более масштабную выставку «Преодоление: Русская Православная Церковь и советская власть».

В 1960-е гг. архимандрит Иоанн (Снычев), впоследствии – митрополит Санкт-Петербургский, защитил в Московской Духовной академии диссертацию на тему: «Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов ХХ столетия – григорианский, ярославский, иосифлянский, викторианский и др.». Название, да и сама диссертация квалифицируют названные церковные разделения как расколы, хотя по своей природе это были совершенно разные явления. При таком подходе, принятом в то время на уровне официальной церковной историографии, даже такие выдающиеся подвижники, как митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), архиепископ Угличский Серафим (Самойлович) и многие другие, оказались записанными в «раскольники». М.Е. Губонин, хотя и был современником архимандрита Иоанна (Снычева), имел гораздо более глубокое понимание сложных вопросов церковной жизни. Это понимание он передал и своим ученикам. В редакционном комментарии к сборнику «Акты Святейшего Тихона» было сказано: «Рассматривая по прошествии уже многих десятилетий минувшие события русской церковной истории, необходимо различать расколы, начатые и развивавшиеся по конъюнктурным, властолюбивым, политическим, националистическим и другим подобным соображениям, такие как живоцерковный, обновленческий, григорианский, от разделений, возникавших по мотивам исповеднического стояния за духовную неповрежденность Истины и жизни церковной. В отличие от действительных раскольников такие оппозиционеры очень скоро были поставлены перед необходимостью пролить кровь, отдать свою свободу и жизнь за исповедуемые взгляды. Сам их мученический подвиг с большой силой свидетельствует о том, что разногласия и разделения их были поиском Истины, имели временный, тактический характер и, не искажая ни догматического православного учения, ни традиционной богослужебной жизни, не повреждали их принадлежности к Полноте Русской Церкви». Именно такой взгляд нашел затем выражение в докладе Председателя Синодальной комиссии по канонизации святых митрополита Ювеналия, представленном на заседании Священного Синода в декабре 1995 г., а затем и на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 г. Как видно, подход, выраженный первоначально в книге «Акты Святейшего Патриарха Тихона», был принят затем всей церковной полнотой. Это в значительной мере способствовало преодолению разделения Русской Православной Церкви в Отечестве и Зарубежного Синода.

История Русской Православной Церкви заграницей, а также других церковных структур русской эмиграции также является направлением исследовательской работы ПСТГУ. Сотрудником ПСТГУ А.А. Кострюковым в последние годы были изданы две монографии по истории взаимоотношений между Московским Патриархатом и Русской Зарубежной Церковью, а также по истории разделений внутри русской церковной эмиграции. В нашем университете в течение нескольких последних лет читается особый курс истории Русской Православной Церкви заграницей.

Значительный вклад в изучение истории Русской Церкви в ХХ в. вносит секция «Актуальные проблемы истории Русской Церкви», проходящая в рамках Ежегодной Богословской конференции ПСТГУ. Такое название для секции выбрано неслучайно, поскольку исторические проблемы ХХ в. напрямую связаны с жизнью современной России и Русской Церкви. Ежегодно в работе секции принимают участие ведущие специалисты по истории Русской Церкви в ХХ веке, приезжающие не только из разных уголков нашей страны, но и из зарубежья. Новейшие достижения в области церковной истории этого периода впервые становятся известны именно на этих конференциях, где звучат доклады о новомучениках, подвижниках благочестия, юрисдикционных проблемах, истории монастырей и епархий. Труды секции ежегодно издаются в сборниках богословской конференции.

В 2012 г. исполняется 20 лет периодическому изданию ПСТБИ-ПСТГУ. Первый 60-страничный выпуск «Вестника ПСТБИ» сейчас стал уже библиографической редкостью. В 1997 г. начал издаваться «Богословский сборник», преобразованный позднее в «Вестник ПСТГУ». Он был задуман в пяти сериях. С 2010 года журнал входит в перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий ВАК. Журнал посвящает свои страницы результатам научных исследований профессорско-преподавательского состава и аспирантов Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, материалам научных конференций, рецензиям. С первых номеров сборника большое место на его страницах стали занимать статьи и публикации материалов по истории Русской Православной Церкви, в особенности посвященных исповедникам и новомученикам Русской Православной Церкви, что сыграло не последнюю роль в подготовке канонизации многих из них, а также повлияло в определенной степени на объединение двух ветвей Русской Православной Церкви. Постоянной темой журнала является исследование подвига первосвятительского служения святого Патриарха Тихона, в честь которого назван университет. В публикациях представлены документы из малоизученных и неизученных архивных фондов, в частности фондов Центрального и региональных архивов Федеральной службы безопасности. Апробацию на страницах журнала прошли многие диссертационные исследования, воплотившиеся в монографиях.

За годы существования Университета в нем было защищено семь докторских диссертаций по русской церковной истории: священников Г. Ореханова (две) и А. Мазырина, В.И. Петрушко, Н.Ю. Суховой (две) и А.А. Кострюкова, а также несколько десятков кандидатских работ. Все книги и брошюры по истории Русской Церкви, написанные и подготовленные сотрудниками ПСТБИ-ПСТГУ, составляют солидный корпус исследований для написаний истории Русской Церкви XX века.

В первые века христианства существовало убеждение, что те, кто пострадал за Христа, являются святыми, поэтому они почитались народом без всякого специального акта о канонизации. Иногда оставались их мощи, и мученикам воздавалось почитание на местах их страдания и погребения. Бывали и массовые казни христиан, и тогда никто не занимался подробным выяснением обстоятельств страдания отдельных мучеников. Например, христиан сожгли в Никомидии, было их примерно 20000, так они и именуются в церковных месяцесловах. С тех пор мир стал другим, и вернуться к первоначальной простоте сегодня невозможно.

В Католической Церкви, которая к юридическим вопросам относится особенно тщательно и придает им большое значение, процесс канонизации святых был разработан гораздо раньше, чем у православных, и, как это нередко бывало, Русская Православная Церковь во многом заимствовала его у католиков. Но православные должны переосмыслить свое отношение к проблеме канонизации святых в духе православного предания.

В настоящее время прославление святых в Русской Православной Церкви подготавливают Синодальная комиссия и епархиальные комиссии по канонизации святых. Было принято, что все новомученики должны быть канонизированы «для общецерковного почитания» Архиерейским Собором Русской Православной Церкви после представления Синодальной комиссии. Епархиальные комиссии должны готовить материалы, прежде всего о новомучениках, для Синодальной комиссии. В отношении других святых возможны так называемые местные канонизации, но они вызывают целый ряд вопросов, решение которых приходит постепенно, не без колебаний. Сначала пытались канонизировать местным образом и новомучеников, но при этом получилось, что подход к канонизации в разных епархиях был очень разный: где-то – очень легкий и простой, в других епархиях к этой проблеме подходили слишком строго.

Канонизация новомучеников обязательно требует исследования обстоятельств их страдания. В основном о них можно узнать из следственных дел, которые хранятся в архивах ГПУ (ныне ФСБ), ГАРФ и др. Следственные дела дают богатую информацию, но весьма недостоверную, потому что следственные показания обычно записывались следователем, причем очень часто или сочинялись (и подследственных заставляли их потом подписывать), или подгонялись под какую-то схему, достаточную для обвинения, и их также заставляли подписывать, хотя протокол содержал не то, что говорилось обвиняемым в его показаниях. Необходимо научиться читать «между строк» эти следственные дела. Но все-таки они содержат такие сведения, которые сейчас нигде больше найти невозможно. В них очень много документов, хранятся изъятые письма, рукописные работы, самиздатские издания. Таким образом, следственные дела являются одним из главных и богатейших источников для тех, кто исследует историю гонений на христиан в России в XX в.

В результате многолетних трудов Синодальная Комиссия по канонизации пришла к выводу, что нужно канонизировать к общецерковному почитанию весь Собор новомученикое, ведомых и неведомых, т. е. весь сонм тех, кто безупречно пострадал за Христа, почитается Церковью. Когда становятся известными неизвестные до сих пор новомученики, Синод объявляет их поименно в составе Собора новомучеников, но это уже не канонизация – канонизация совершилась на Архиерейском Соборе 2000 г. – а выявление в составе Собора новомучеников новых имен, которое не может осуществиться быстро, но в результате необходимых исследований способно дать тысячи новых святых. Это решение в значительной мере снимает многие трудные вопросы, т. к. кого-то удалось выявить, кого-то выявить не смогли, но это не значит, что они забыты и не почитаются Церковью. Господь знает, кто и как проходил свой подвиг, и мы верим, что те, кто безупречно пострадал за Христа, даже и не перечисленные поименно в составе Собора новомучеников, святы, Церковь помнит о них и молится им. Если бы не было принято такое решение, то получилось бы, что Церковь прославляет только от 0,1% до 0,5% тех, кто в действительности отдал свою жизнь или пострадал за Христа. И не потому, что остальные небезупречны, а в связи с невозможностью собрать о них необходимые сведения.

Канонизация есть способ упорядочения почитания подвижников веры церковным народом. В истории церковное почитание святых угодников Божиих сначала большей частью бывало местным и его развитие могло иметь место по ряду причин:

1) обнаружение в народной жизни действующей через святого Христовой любви, милующей, питающей, согревающей, утешающей скорбные человеческие души, как это бывало на Руси со святыми старцами – преп. Сергием, преп. Серафимом, преп. Амвросием, св. прав. Иоанном Кронштадтским и др.;

2) впечатление от мученического подвига во время гонений, когда кто-либо отдает свою жизнь за Христа и тем являет высшую любовь к Богу, красоту и благородство души человеческой, обладающие удивительной притягательной силой;

3) чудотворения, происходящие при жизни подвижника и (или) после его кончины по молитве к нему; чудотворения явным и удивительнейшим образом свидетельствуют о благодати и силе Божией, действующих через святого;

4) подвиг доброго управления церковной жизнью и жизнью народной, каковым подвизались святые епископы, императоры и цари, благоверные князья и княгини, – подвиг, который невозможен без личного благочестия, бескорыстия, любви, жертвенности, доброты и искренности, чистоты сердца;

5) исповеднический подвиг, которым утверждается и защищается истина православной веры и церковная жизнь против еретических искажений, расколов, соблазнов, обманов;

6) прославление церковной властью или какой-то небольшой группой людей подвижника, послужившего Богу и Церкви неведомым для народа подвигом; в этом последнем случае еще остается вопрос, совершится ли церковная рецепция, т. е. воспримет ли народ церковный эту инициативу.

Во всех этих случаях речь идет о народном церковном почитании святого, которое требует определенных литургических форм для своего выражения, но Церковь оказывается перед необходимостью упорядочить его, использовать это почитание святого для утверждения церковной жизни и проповеди веры Христовой.

В начальном периоде жизни Церкви традиция почитания святых складывалась харизматически, как и вся церковная жизнь, и лишь постепенно вырабатывались принципы систематизации, централизации этого процесса. Об этом написано много исследований, и нет нужды говорить об этом подробно. Однако всякая система и обобщение требует своего канона. Каноны вырабатываются в ходе истории не быстро, испытывая на себе влияние общецерковных исторических процессов, отражая особенности Востока и Запада и т. п. Формализация неизбежна, но имеет и положительную, и отрицательную стороны. Диалектика содержания и формы в проблеме канонизации святых выражается в том, что по мере совершенствования процесса канонизации становится легче избежать ошибок и случайностей, появляется рабочий аппарат, но народное почитание святого может терять свое первенствующее значение, иногда оно становится почти или вовсе необязательным, но всегда должно теперь получать церковно-юридическую санкцию. В истории бывало, что церковная власть приводила в действие канонизационный механизм и совершала канонизацию в политических целях при фактическом отсутствии народного почитания. В таком случае возникает реальная угроза профанации.

По условиям исторического периода громадное число новомучеников и исповедников Российских не могло иметь местного почитания, было предано забвению именно в связи с самими методами, которыми осуществлялось гонение: искоренялась сама память о пострадавших. Если они не имели народного почитания при жизни, то после безвестной смерти оно чаще всего и не могло возникнуть. Но эти же методы гонения, оставившие нам в наследство колоссальное количество прежде совершенно секретного материала, позволяют теперь почтить память многих подвижников – мучеников и исповедников, так что народное почитание в этом случае возрождается благодаря общецерковной канонизации. Многие епархии, монастыри, приходы получают своих новых святых, можно сказать, как бы воскресших из полного забвения. Здесь имеет место обратное развитие: от общецерковного прославления к местному почитанию.

Сращение синодального управления Церковью с государственной властью и возросшая в связи с этим централизация привели к тому, что канонизационный процесс крайне замедлился, и за 200 лет синодального периода были совершены только десять канонизаций к общецерковному почитанию и пятнадцать – к местному. На Соборе 1917–1918 гг. была совершена канонизация двух святителей к общецерковному почитанию. За последующий советский период до 1988 г. были канонизированы только два святых к общецерковному почитанию. На Соборе 1988 г., посвященному 1000-летию Крещения Руси, было канонизировано девять святых к общецерковному почитанию. Наконец, обретя свободу, Русская Церковь начала совершать многочисленные канонизации, причем многие из них – к местному почитанию.

Приведенные цифры позволяют высказать мысль о том, что общая тенденция к государственной и церковной централизации сопровождается стремлением централизовать и процесс канонизации, при этом увеличивается доля общецерковных канонизаций и уменьшается доля канонизаций к местному почитанию. В свою очередь, это вызывает общее замедление процесса канонизации святых. Это наблюдение подтверждает и история канонизации святых в Католической церкви. Еще в XII в. канонизация у католиков стала привилегией папы, что соответствует усилению папской власти. Все канонизации на католическом Западе становятся общецерковными. Значение местного почитания для канонизации святого остается, но вырабатывается громоздкая юридическая процедура, которая затрудняет и замедляет процесс канонизации, формализует и удорожает его (даже в финансовом отношении). Тем самым народное почитание святого с необходимостью отходит на второй план. Ослаблению папской власти во второй половине XX в. и усилению процесса децентрализации в Католической церкви соответствует тенденция к увеличению количества канонизаций и отсюда – упрощение канонизационной процедуры, можно сказать, некоторое поощрение местного почитания святых.

В 1983 г. папа Иоанн Павел II решительно изменил ставшую традиционной процедуру. Процесс канонизации почитаемого народом подвижника может быть начат теперь через 5 лет после его смерти (а не через 50 лет, как это было раньше), что естественным образом возгревает местное почитание, а не охлаждает его. Представленный правящим епископом кандидат оценивается богословами в Ватикане, и в случае одобрения большинством членов комиссии, кардиналами и епископами Конгрегации по делам святых папа провозглашает кандидата преподобным (хотя сейчас этот термин используется редко). Для следующего шага – беатификации, т. е. причисления к лику блаженных, требуется свидетельство лишь об одном посмертном чуде (это не относится к мученикам). Прошедшему беатификацию подвижнику можно уже воздавать местное почитание. Для последнего шага – папского объявления о подвижнике как о святом, что означает канонизацию к общецерковному прославлению, необходимо свидетельство еще об одном посмертном чуде (это относится также и к мученикам). Ранее для совершения беатификации требовалось два чуда, а для окончательной канонизации – большое количество чудес, совершившихся после беатификации. Таким образом, папа Иоанн Павел II постарался вывести проблему канонизации святых из тупика, в который она зашла благодаря чрезмерной централизации, громоздкости и юридизации процедуры. Начиная с 1978 г., Иоанн Павел II совершил более 600 беатификаций и более 300 канонизаций.

Аналогичный процесс идет и в Русской Православной Церкви. После длительного синодального периода, когда канонизация новых святых сделалась чрезвычайно затруднительной, Священный Собор Русской Православной Церкви 1917–1918 гг. поручил Комиссии по канонизации, организованной при Отделе «О богослужении, проповедничестве и храме», «войти в обсуждение вопроса о том, не следует ли восстановить прежний, досинодальный порядок прославления святых угодников Божиих, когда иные из святых признавались общецерковными всероссийскими, а другие – местными». В результате на 155-м заседании Собора (21 августа/3 сентября 1918 г.) Собор утвердил следующую редакцию определения:

«1. Прославление угодника Божия к местному почитанию в Русской Православной Церкви совершается Собором митрополичьего округа с преподаваемого через особую грамоту благословения Святейшего Патриарха и Священного Синода²⁰⁵.

2. Ходатайство о прославлении угодника Божия к местному почитанию исходит от местного православного населения с благословения епархиального архиерея.

3. Для причтения угодника Божия к лику местночтимых святых необходимо, чтобы богоугодная жизнь праведника была засвидетельствована даром чудотворения по кончине его и народным почитанием его.

4. Прежде прославления святого чудеса его, записанные чтущими его память и священнослужителями, проверяются особой комиссией, назначенной епархиальным архиереем, с благословения митрополита или высшей церковной власти.

5. При проверке чудес заявители о них и свидетели дают показания под присягой о действительности записанных чудесных знамений.

6. Освидетельствование и открытие мощей для причтения угодника Божия к лику местночтимых святых необязательно. Если свидетельствование мощей угодника Божия производится, то оно совершается с благословения Святейшего Патриарха и в присутствии его представителя.

7. С благословения епархиального архиерея составляется или просматривается ранее составленное житие святого и определяется соответствие жития свидетельствам и записям современников святого и летописным записям и сказаниям. Из жития святого составляется пролог или синаксарь для богослужебного употребления.

8. С благословения епархиального архиерея составляется церковная служба святому (тропарь, кондак, стихиры, канон), а до составления таковой служба правится по Общей Минее. Вновь составленные богослужебные песнопения и молитвы допускаются к богослужебному употреблению с благословения Святейшего Патриарха и Священного Синода.

9. День празднования святому устанавливается с благословения Окружного собора или высшей церковной власти.

10. Имя святого вносится в общецерковный Месяцеслов с указанием о местном праздновании святому.

11. По получении благословения на прославление угодника Божия о предстоящем торжестве возвещается ко всеобщему сведению через напечатание в «Церковных ведомостях» Патриаршей грамоты, краткого жития прославляемого святого, тропаря и кондака ему, каковые к данному времени должны быть составлены.

12. Чин прославления святого составляется местною епархиальною властью и утверждается Святейшим Патриархом со Священным Синодом.

13. Причтение местночтимого святого к лику общецерковных святых принадлежит Священному Собору Российской Церкви. Но до такого прославления служба ему как святому может быть совершаема по желанию чтущих его лиц повсеместно.

14. Имя святого, прославленного к общецерковному празднованию, печатается в общецерковном русском Месяцеслове уже без обозначения местного празднования святому.

15. О прославлении к общецерковному почитанию Святейший Патриарх особым посланием доводит до сведения Вселенского Патриарха и предстоятелей других Автокефальных Церквей.

26 августа/8 сентября это Определение было утверждено Совещанием епископов, получив статус Соборного Деяния».

В советский период гонений канонизация святых вовсе приостанавливается. Зато церковная свобода, пришедшая в конце XX в., с новой силой стимулирует процесс канонизации святых. В этот новый период одной из главных забот Церкви становится канонизация новых мучеников и исповедников Российских. Одновременно совершается канонизация к общецерковному и местному почитанию многих подвижников благочестия, почитавшихся церковным народом в течение синодального периода и вскоре после революции. Здесь Русской Православной Церкви пришлось столкнуться с проблемой, характерной для постсоветского времени. Многие подвижники XVIII, XIX, да и начала XX в. были основательно забыты, церковное почитание их в эпоху гонений стало невозможным хотя бы потому, что почти не оставалось печатных изданий, храмов и священников, которые способствовали бы сохранению народной памяти, могилы подвижников были уничтожены часто вместе с целыми кладбищами. Вести речь о посмертных чудесах, как правило, не представляется возможным.

Если ввиду длительного периода гонений, предшествовавшего канонизации и во многих случаях «унесшего» народную память, описанный более широкий и свободный подход к канонизации, оставаясь в духе древней традиции, в целом господствует над юридическим формализмом, характерным для латинского Запада, то недоработанность, недосказанность в поспешных канонизациях святых к местному почитанию оставляет и порождает много вопросов. Когда местное почитание подвижника сохранилось и правящий архиерей, отвечая на него, представляет подвижника к канонизации для местного почитания, чтобы его узаконить и оформить, никаких недоумений не возникает. Но если имя подвижника найдено (в архивах или где-то еще) исследователями новейшей истории Русской Православной Церкви в то время, как на месте своих подвигов он фактически забыт, то возникает проблема возрождения его памяти, его местного почитания. Вместо того, чтобы быть основанием для канонизации, возрождение местного почитания становится ее целью. Комиссии по канонизации приходится в этих условиях основываться на следах прежде существовавшего почитания и возрождать его. В таком случае, кажется, было бы естественнее говорить о централизованной, т. е. общецерковной канонизации, указав при этом, что полиелейная служба должна совершаться ему прежде всего на месте его подвига. Этому, однако, может существенно препятствовать ныне действующая норма: если подвижник прославляется к общецерковному почитанию, то это возможно только на Архиерейском Соборе, если же – к местному почитанию, то для этого достаточно компетенции Священного Синода. Поэтому, например, желая скорее канонизировать адмирала Федора Ушакова, Церковь прославляет его к местному почитанию. Но никакого местного народного почитания его прежде не было, чудотворений он не совершал ни при жизни, ни после смерти, монашества не принимал, прославился же во всероссийском масштабе как праведный, богобоязненный и благочестивый адмирал, самоотверженно защищавший Россию и другие православные народы от турок, по милости Божией, споспешествовавшей ему, не потерпевший в боях ни одного поражения. Если решено его канонизировать, то это имеет смысл делать только во всероссийском, всецерковном масштабе, тем более что почитается он военачальниками и историками, а не только насельниками санаксарских лесов. Но, не желая откладывать канонизацию до Архиерейского Собора и не имея инструмента для быстрой общецерковной канонизации, мы вынуждены прославлять его к местному почитанию. Здесь явно побеждает формализм в связи с недостаточной проработанностью механизма канонизации.

Канонизация святого означает, в частности, возможность совершать ему церковную службу, в связи с чем неизбежно возникает проблема определения «ранга» святого в Типиконе. Если великим святым служба совершается повсеместно, то «малым» святым торжественная служба совершается на месте их подвигов. Это местное празднование святого, вообще говоря, не тождественно понятию местного почитания, но в условиях ХХ–ХХI вв., когда приходится возрождать почитание из забвения, эти понятия могут практически совпадать. В дальнейшем (если, конечно, будут необходимые условия) Церкви все равно придется заняться своим Месяцесловом, о чем уже ставился вопрос на Соборе 1917–1918 гг. Нужно будет определить, каким русским святым служить полиелейные службы, помещенные в новых, «зеленых» минеях. Нельзя же служить торжественно только греческим и древним русским святым, оставляя новых великих святых в тени. Но невозможно служить каждый день полиелей повсеместно. Нельзя и возложить решение этого вопроса на священников так, чтобы в каждом храме получалось все совсем по-разному. В связи с этим, кажется, естественно было бы ввести общецерковную канонизацию шестиричного (по знаку Типикона), т. е. «меньшего» святого, которую мог бы совершить Священный Синод с последующим утверждением на Архиерейском Соборе. На Соборе 1917–1918 гг. в дискуссии ныне прославленный священномученик епископ Симон (Шлеев) предлагал различать между местным почитанием и местным празднованием. Предложение о причтении местночтимого святого к лику общецерковных святых в междусоборное время также звучало на Соборе 1917–1918 гг.

Подводя итог вышесказанному, хочется кратко сформулировать проблему. Достаточно традиционное понятие «канонизации подвижника к местному почитанию» раньше всегда означало, что местное почитание уже существует и нужно его надлежащим образом оформить. Теперь довольно часто в тот же термин мы вкладываем совершенно иной смысл: местного почитания нет, т. к. подвижник забыт в эпоху гонений; желательно это местное почитание возродить для пользы Церкви, воздавая Богу и святому естественный долг благодарности. Для этого мы канонизируем этого святого и инициируем его местное почитание, т. е. на деле учреждаем местное празднование в его память. Налицо некоторая подмена понятий, которую можно было бы избежать, усовершенствовав и расширив процедурные возможности канонизации, т. е. предусмотрев новые варианты правил, отвечающие потребностям эпохи.

Литература

1. Сергий (Спасский), архиеп. Полный месяцеслов Востока. Т. 1. Владимир, 1901.

2. Энциклопедический словарь. Изд. Брокгауз Ф. А. и Ефрон И. А. Т. 14. СПб., 1895.

3. Голубинский Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1998.

4. Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Т. 4. М., 1998.

5. Комиссия Священного Синода Русской Православной Церкви по канонизации святых. Канонизация святых в XX веке. М., 1999.

6. Священный Собор Православной Русской Церкви. Из материалов Отдела о богослужениях, проповедничестве и храмах // Богословские труды. Юбилейный сборник. Вып. 34. М., 2000. С. 345–369.

7. Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. М., 1994.

8. Beccari C. Beatification and Canonization // The Catholic Encyclopedia. Vol. 2. 1999.

9. Роурк М. От благословения – к канонизации. Нет!

10. Maher D. The Declaration of Sainthood. The Catholic Church’s Acknowledgement of Extraordinary Holiness.

11. Canonization Process.

Колоссальное количество исторических документов, относящихся к истории XX века, ставит новые источниковедческие задачи. Это не только исследование подлинности документа, не только его описание, определение авторства в прежнем, обычном значении этого слова. Когда мы говорим о главной массе документов, т. е. о следственных материалах, возникают проблемы внутренней значимости того свидетельства, которое они содержат.

Дело в том, что в тех сатанинских по масштабу гонениях, которые были осуществлены в XX веке, когда зло неприкрыто господствовало на колоссальной территории Советского Союза, когда тысячи лагерей были переполнены, сила, причинявшая эти гонения и страдания, действовала по своеобразным законам. Изучение следственных дел показывает, что везде есть цель – создать видимость того, что осуществляется законное следствие, что правосудие существует. Все знали, что в действительности никакого правосудия нет. Знали об этом и подследственные, и те, кто вел следствие. Однако, видимость правосудия требовала определенной юридической формы ведения следствия, которое с необходимостью было пронизано ложью. Поэтому изучение следственных материалов ставят сопряженно с решением непростой задачи: определить, в какой степени можно использовать получаемую из них информацию и доверять ей. Далеко не всегда очевидно, где ложь, а где – правда.

Следственные документы дают огромное количество фактов, имен, много биографических данных, которые сейчас практически невозможно узнать из других источников. Ведь многие пострадавшие забыты родными, забыты обществом.

Следственные документы являются часто просто записью того, что диктовал следователь. Почти всегда осуществлялась такая схема: предъявлялось какое-то ложное обвинение, которое обычно бывало очень масштабным (какая-нибудь всесоюзная контрреволюционная партия или террористический заговор), дальше следовало требование, чтобы подсудимый признал это обвинение. Считалось, что признание подсудимого – достаточное основание для его осуждения, и, хотя абсурдность этого принципа была совершенно очевидна, на нем основывалось все следствие. Следователь, вызывая подследственного, применял самые разные меры, чтобы принудить его писать под диктовку показания на самого себя. Если обвиняемый не писал под диктовку, то следователь писал обвинение сам и заставлял потом подследственного его подписывать. В делах очень много написанных почерком заключенных и подписанных ими откровений, где они признают себя виновными в самых фантастических и нелепых преступлениях. Уже сам этот способ ведения следствия показывает, что ценность полученной таким образом информации очень относительна. Следователей было очень много, подследственные тоже были все разные. В условиях, когда не могло быть свободного расследования, очень трудно определить, насколько объективны показания подследственного.

Имея в руках множество таких документов, легко убедиться в том, что очень часто значительная часть заключенных дает показания не только неправдивые, фантастически нереальные, но и во вред своим близким. Эти показания кого-то называют, на кого-то возводят новые обвинения, и часто являются причиной новых арестов, страданий и гибели невинных людей.

Первая мысль, которая рождается в этом случае: не выдержал и предал, «раскололся», по каким-то причинам выдал своих близких. Особенно это горько, когда речь идет о замечательных подвижниках, людях, которые считаются святыми по своей жизни, по духовному облику. И вдруг оказывается, что святой епископ, праведник на следствии кого-то назвал и те, кого он назвал, были расстреляны или арестованы и много лет провели в лагерях. Как оценить это действие? Можно ли сказать, что этот человек стал предателем, что под конец своей жизни он не выдержал и пал?

Изучение следственных материалов приводит к более сложному выводу. Когда арестовывали человека, оказывалось почти всегда, что он к этому не готов. Это относится и к тем людям, которые не первый раз были арестованы и ожидали нового ареста, но часто оказывались все равно не готовыми к тому, что их ждало. Они попадали в атмосферу ада. Невероятная вакханалия зла была столь ошеломляющей, что подготовиться к ней было невозможно. Каждый, кто попадал туда, оказывался очень часто сбитым с ног, все происходило внезапно, он не успевал сообразить, что и как нужно сделать, как нужно себя вести, не имел возможности заранее подготовиться, а если и подготавливался, то все это оказывалось каждый раз лишь слабыми попытками что-то предвидеть. Предугадать, что произойдет на следствии, в действительности, было часто невозможно. Нередко арестованные попадали в положение заложников, прежде всего потому, что они были кем-то названы. В этом случае они уже не знали, что известно следствию. А следователи, понимая это, изображали, что они уже все знают. Следователь постоянно кричал: «Разоружайся²⁰⁷, все равно уже все известно». Используя очень маленькую информацию, которая поступила от кого-то, следствие научилось создавать впечатление, что известно очень многое. Подследственный в этой ситуации начинал говорить то, что на самом деле никому известно не было, полагая, что вынужден это делать. На самом деле он давал новую информацию, которая служила оружием против следующего. Но бывало и хуже. Когда арестованный «запирался», хотя и был изобличен в чем-то (что с кем-то встречался, передавал письма или книги, имел отношения с уже осужденными), ему устраивали очную ставку, перекрестный допрос. Подследственный держался, ничего не говорил, и вдруг приводят на очную ставку его друга, который все рассказал. Тот, кому приходилось разговаривать с людьми, побывавшими в такой ситуации, знает, что избавиться от этого потрясения было трудно до конца жизни. Подследственный решал для себя: «Буду держаться вот так, потому что это разумно; меня не собьют». А другой решал, что будет держаться иначе. Их позиции не совпали, и это стало причиной осуждения обоих.

Часто использовался невыносимый шантаж, когда грозили арестом близких: жены, детей.

Наконец, были пытки. Считается, что «настоящие» пытки начались примерно с 1935 года. Такие, что их трудно описать – фабрики пыток. Сейчас кое-что о них начинает появляться в печати. Но в действительности, с самого начала были разные пытки. В 1930-е годы, например, использовался так называемый конвейер. Следователи менялись, а подследственный оставался на допросе в течение нескольких суток. Он просто терял сознание и не понимал, что говорил. Один подследственный рассказывал, как ему не давали спать в течение 20 суток. Его отводили в камеру, но следили, чтобы он ни на одну секунду не заснул. Естественно, после этого человек уже не был в состоянии отвечать за свои слова.

Мы не можем сейчас установить все способы воздействия, которые тогда применялись. Когда следователь таскал за бороду священника в 1930-м году, держал пистолет и говорил: «Разоружайся, сволочь», – это пыткой еще не считалось. Это еще не было тем кошмаром, который наступил потом.

Чтобы судить о материале, который мы имеем, необходимо особое чутье. В каких условиях тогда находились подследственные, что произошло? Думается, что большая часть тех, кто назвал кого-то, не были предателями, не «раскололись», просто не смогли сориентироваться или уже не отвечали за себя. Во многих случаях в следственных документах явно видно желание подследственных не давать новой информации; изнемогая под пытками, они называют тех, кто уже, по-видимому, арестован. Но при этом часто ошибаются. Могли быть и другие причины. Зная по опыту, что следствие это – фикция, что родные и знакомые, имена которых стали известны органам, все равно будут арестованы и осуждены, подследственный под пытками терял ощущение смысла дальнейшей жизни: «Раз арестовали, значит, все равно расстреляют, так пусть уж скорее и меня, и моих близких». Это могло быть похоже на то, как матери, обреченные на смерть, берут иногда с собой своих малых детей, думая, что им лучше умереть с матерью, чем жить в этом страшном мире сиротами, остаться живыми в руках убийц.

Были и другие случаи, очень тяжелые, когда заключенный не выдерживал и начинал сотрудничать со следствием. Его вербуют, у него развязывается язык. Он без конца выдает и выдает. Нашей новой науке придется научиться исследовать эти страшные дела. Здесь недостаточно только лишь эрудиции. Есть примеры, когда очень хорошие исследователи не способны понять следственное дело, т. к. не являются церковными людьми. Без церковного, духовного проникновения в жизненный путь человека это часто не удается.

В издании Зарубежного Синода опубликовано дело архиепископа Феодора (Поздеевского), который был уже канонизирован Синодом, и вдруг оказывается, что он кого-то назвал. Авторы издания с недоумением спрашивают: «Как это могло случиться? – святой, а назвал тех, кто были его духовными чадами?» Наверное, потому что эти чада были уже давно арестованы, а, может быть, пытки были такими невыносимыми, что он уже не контролировал себя. Это не есть причина для отказа от признания его подвижником²⁰⁸.

Почти в каждом деле встречаются исповедники, которые сумели никого не назвать, не дать никакой информации. Очень часто это были женщины. Как правило, эти люди говорили: «Я вам ничего не скажу, никого не хочу называть, поэтому отказываюсь отвечать на все ваши вопросы». Интересно, что такой отказ от дачи показаний (хотя, конечно, и вел к осуждению), не означал, что срок будет больше или осуждение будет более тяжким. Те, кто отказывался от дачи показаний, не давал никакого материала, часто получал меньший срок.

Измученные, избитые лица заключенных, которые смотрят на нас с тюремных фотографий, наглядно убеждают, что состояние их было совершенно экстатическим. Воспаленные глаза, искривленный рот, всклоченные волосы. Взгляд, исполненный страдания и ужаса, невыносимая сердечная боль. Часто заключенному, доведенному до состояния невменяемости, даже не читали и не давали прочесть «показаний», целиком написанных следователем, а просто заставляли расписаться, а, может быть, и расписывались вместо него. Текст показаний почти всегда очевидно свидетельствует о том, что он сочинен самим следователем. Неудивительно, если подследственный после долгих издевательств и избиений соглашался подписать любую клевету на себя, лишь бы скорее его расстреляли или отправили в лагерь на любой срок. Следователи умело создавали иллюзию в том, что все знакомые уже арестованы и все уже рассказали.

При изучении следственных дел приходится различать лиц, которые: 1) стали тайными агентами ГПУ–ОГПУ–НКВД и занимались методическим доносительством, оговорами и клеветой, отрабатывая условия вербовки, но окончили свой путь, по-видимому, в лоне Церкви; 2) начали «сотрудничать» со следствием в надежде облегчения собственной участи, рассказывая следователю «всю правду» и тем давая следствию требуемую информацию; 3) не выдержав мучений (часто под пытками) кого-то назвали по требованию следствия в надежде, что не усугубят этим страданий названных, так как они все равно уже арестованы; 4) будучи «изобличены» материалами, взятыми при обыске, или показаниями других лиц, не смогли отрицать свое знакомство или переписку, тем более что следствие все равно уже располагало этой информацией. Сопоставляя следственные дела с устными свидетельствами еще здравствующих подследственных, постепенно научаешься «читать между строк» и понимать, что же произошло в действительности, но можно с уверенностью сказать, что вполне понять эти мученические акты, написанные «человеческой кровью», может только состраждущее сердце, которое примет в себя муку и трагедию тех лет.

Вопрос о канонизации святых к местному или общецерковному почитанию кажется на первый взгляд достаточно разработанным и простым. В действительности это не совсем так.

Под термином «местное почитание» обычно подразумевается прежде всего богослужебное (но и внебогослужебное) почитание уже прославленного, т. е. канонизированного святого, которое является естественным на месте его подвигов, например, в епархии или в монастыре, где он подвизался. Во избежание недоразумений следует напомнить очевидную истину: местночтимый святой является святым независимо от географии, и служить ему молебны можно в любой точке земного шара, но на месте его подвига и в большей или меньшей окрестности такое церковное почитание существует, а в других местах – практически нет. Это не означает, что в этих «других местах» можно прославленного местночтимого святого не считать святым. Просто в месте его подвига обязательно отмечается его память, совершаются специальные службы в храмах, имеются его иконы и т. п. В других епархиях такие службы могут и не совершаться. Например, в Греции обычно не служат русским святым и часто мало знают о них, а в России не совершаются службы древним святым Великобритании и также ничего почти о них не знают, хотя они принадлежат единой неразделенной Церкви, канонизированы еще до разделения церквей и их святость никем не ставится под сомнение. Такая же практика существует в разных регионах России: северные святые меньше известны на юге, а восточные – на западе. Обычно под термином «местночтимый святой» имеется в виду подвижник, широко известный и почитаемый в масштабе епархии, а не в масштабе Автокефальной Церкви, хотя почитание, не всемирное, а ограниченное, например, границами Автокефальной Церкви или страны, являет ту же идею.

В отличие от «местного» под «народным почитанием» ниже подразумевается достаточно широкое почитание почившего подвижника верующими людьми еще до его прославления в лике святых. Оно обычно выражается в совершении частых панихид, посещениях могилы подвижника, массовых молитвенных обращениях к нему за помощью в частном порядке.

Как известно из исследований, посвященных проблеме канонизации²¹⁰, важнейшим аргументом для прославления подвижника в лике святых при условии правильного исповедания им православной веры всегда являлись чудотворения, совершавшиеся при жизни или после смерти святого в ответ на обращения к нему верующих²¹¹. Именно чудотворения и оказываются, как правило, главной причиной народного почитания подвижников. В постсоветское время из-за недостатка духовной культуры нередко бывает, что массовое народное почитание подогревается каким-либо псевдорелигиозным фанатизмом или экстремизмом националистического или диссидентского происхождения, которое, как правило, довольно быстро затухает.

Напротив, истинное народное почитание, движимое настоящей религиозной верой и благодарной любовью к подвижнику, трудно угасить даже длительным гонением, как убедительно показали примеры народной памяти и почитания и блаженной Ксении, и святого праведного отца Иоанна Кронштадтского, и святого праведного старца отца Алексия Мечева, и святого Патриарха Тихона, и Оптинских старцев, и многих других недавно прославленных святых.

Народное почитание может вызываться не только чудотворениями. Нередко причиной такого почитания является бескорыстная любовь к святому или сострадательное, умиленное сочувствие.

Обычный путь к прославлению какого-либо подвижника хорошо известен: очень часто – это почитание еще при жизни, затем народное почитание после кончины. Память об умерших, даже дорогих нам людях, со временем обычно угасает, но в отношении великих праведников бывает наоборот: чем больше проходит времени, тем шире становится народное почитание, если не запрещается даже упоминать их имена, или они не подвергаются нарочитому оклеветанию, как это часто бывало в эпоху гонений на веру. Если подвижник особенно велик, то никакими мерами не удастся заставить его забыть. Если же он был менее известен и только в конце жизни совершил какой-либо особый подвиг (это частая ситуация с мучениками), который поставил его в ряд со святыми, то память о нем может и не сохраниться. Например, расстреляли какого-либо священника, предварительно этапированного в неизвестном направлении, и первые сведения о его мученической кончине обнаруживаются через много лет в следственном деле, когда, может быть, и родственников, помнящих его, уже не осталось. В этом случае канонизация такого священномученика имеет целью воскресить на месте его служения почитание подвижника, сделать местной общине известным ее святого ходатая пред Богом, укрепить ее духовную жизнь. Подобное стечение обстоятельств бывало в период гонений и с тайными праведниками – не мучениками.

В истории известны случаи, когда святой прославлялся после кончины особым промышлением Божиим: например, он сам являлся кому-то, либо ангел возвещал о неизвестном или, может быть, забытом святом. После этого постепенно начинало расти его народное почитание. Чудо вызывает всплеск веры и поток просьб о молитвенной помощи. А в ответ на молитвы следуют новые чудесные исцеления или какая-нибудь иная чудесная помощь. Таким образом, народное почитание может возникать с самого начала, может быть, даже еще при жизни подвижника; или спустя некоторое время, благодаря какому-то особому промышлению Божию.

В любом случае очевидно, что со временем в Церкви произойдет рецепция такого почитания или, напротив, – не произойдет. Сменятся поколения, и станет ясно, установилась или нет духовная связь живущих на земле членов Церкви с усопшим подвижником, – время все проверит. Народное почитание или утвердится, окрепнет, войдет в русло церковной богослужебной традиции, или угаснет.

Устойчивое многолетнее народное почитание подвижника является наиболее убедительным доводом в пользу его святости и почти всегда рано или поздно приводит к его церковному прославлению. Если святой прославлен к местному почитанию, но оно постоянно ширится, то со временем оно может получить статус общецерковного, и таких примеров – множество²¹². При этом чаще всего уже не ставится задача детальной проверки сведений о чудесах. Мощное почитание, которое бывает в отношение великих святых, приводит обычно к общецерковной канонизации, т. е. к прославлению в масштабе всей Автокефальной Церкви, о чем сообщается другим автокефальным церквям, и со временем почитание может стать вселенским. Сложнее решается проблема, когда народное почитание по какой-либо причине не так ярко выражено.

Канонизация святых в истории происходила неодинаково и неравномерно. В первые века жизнь Церкви была харизматической. Еще не были сформулированы каноны, уставы, да в них не было и нужды: благодать Святого Духа обильно, явственно действовала в сердцах первых христиан, изменивших всю свою жизнь ради Христа, готовых в любой момент исповедать Его перед язычниками и даже умереть за Него. «Ей, гряди, Господи Иисусе, и да прейдет сей мир!», – восклицали они. Апостолы обращались к первым христианам, в своих посланиях называя их святыми (1Петр. 2:9–10; Рим. 1:7; Флп. 1:1; Ефес. 1:1; 2Кор. 1:1). Общее почитание памяти мучеников или святителей было основанием для внесения их имен в диптихи²¹³. Это и являлось своего рода канонизацией в ту эпоху. С течением времени процесс прославления святых усложнялся. Появлялись сборники церковных правил, каноны. Жизнь быстро растущей Церкви требовала упорядочения, но даже величайшие святые отцы и учители Церкви святители Афанасий Великий Александрийский, Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, Епифаний Кипрский были признаны общецерковными святыми только по указу императора Льва Мудрого (886–911). Первое известное историкам патриаршее постановление о прославлении подвижника в лике святых принадлежит Константинопольскому патриарху Фотию (810–895)²¹⁴. Постепенно нормы канонизации святых формализовались.

Прославление подвижника к местному почитанию в греческой церкви с древности и до сего времени совершается правящим епископом и ни в каком утверждении не нуждается, высшая церковная власть вступает в действие только при расширении местного почитания святого в общецерковное. В Русской Церкви действовали воспринятые от Византии церковные правила. Только во времена святого митрополита Макария (1542–1563) канонизация как общецерковных, так и местночтимых святых «становится делом соборов при митрополите, впоследствии – Патриархе Московском. Время Макария... вообще означает новую эпоху в русской канонизации»²¹⁵. В правление Петра I вместо традиционного патриаршего возглавления Церкви учреждается Святейший Синод. Сращение синодального управления Церковью с государственной властью и возросшая в связи с этим централизация привели к тому, что канонизационный процесс крайне замедлился, и за 200 лет синодального периода были совершены только десять канонизаций к общецерковному почитанию и пятнадцать – к местному. На Соборе 1917–1918 гг. была совершена канонизация двух святителей к общецерковному почитанию. За последующий советский период до 1988 г. были канонизированы только два святых к общецерковному почитанию. На Соборе 1988 г., посвященному 1000-летию Крещения Руси, было канонизировано девять святых к общецерковному почитанию²¹⁶. После этого Собора, наконец обретя свободу, Русская Церковь начала совершать многочисленные канонизации, причем многие из них – к местному почитанию.

Священный Собор Русской Православной Церкви 1917–1918 гг. кардинально изменил отношение церковной власти к вопросу о прославлении святых. В связи с докладом о прославлении святителя Софрония, епископа Иркутского, Патриарх Тихон 25 февраля 1918 г. писал о необходимости «восстановить прежний, досинодальный порядок, когда иные из святых признавались общецерковными всероссийскими, а другие – лишь местными. Конечно, и эти последние суть настоящие святые, но только меньшие по сравнению с первыми: тем празднуется по всей Церкви, а этим лишь в некоторых местах. При таком порядке, во-первых, не было бы места пререканиям (кои иногда слышались за последние годы) на то, что Церковь прославляет святых, мало известных всей России; во-вторых, не задерживало бы сим последним обстоятельством прославления тех довольно многих праведных мужей, кои в известных местах давно уже почитаются. Право местной канонизации в древности принадлежало епархиальным архиереям с благословения Всероссийских митрополитов или Патриархов, а для общего прославления требовалось постановление Собора»²¹⁷. Собор поручил Комиссии по канонизации, организованной при Отделе «О богослужении, проповедничестве и храме», «войти в обсуждение вопроса о том, не следует ли восстановить прежний, досинодальный порядок прославления святых угодников Божиих, когда иные из святых признавались общецерковными всероссийскими, а другие – местными». В результате на 155-м заседании Собора (21 августа/3 сентября 1918 г.) Собор утвердил следующую редакцию определения:

«Прославление угодника Божия к местному почитанию в Русской Православной Церкви совершается Собором митрополичьего округа с преподаваемого через особую грамоту благословения Святейшего Патриарха и Священного Синода²¹⁸.

Ходатайство о прославлении угодника Божия к местному почитанию исходит от местного православного населения с благословения епархиального архиерея.

Для причтения угодника Божия к лику местночтимых святых необходимо, чтобы богоугодная жизнь праведника была засвидетельствована даром чудотворения по кончине его и народным почитанием его.

Прежде прославления святого чудеса его, записанные чтущими его память и священнослужителями, проверяются особой комиссией, назначенной епархиальным архиереем, с благословения митрополита или высшей церковной власти.

При проверке чудес заявители о них и свидетели дают показания под присягой о действительности записанных чудесных знамений.

Освидетельствование и открытие мощей для причтения угодника Божия к лику местночтимых святых необязательно. Если свидетельствование мощей угодника Божия производится, то оно совершается с благословения Святейшего Патриарха и в присутствии его представителя.

С благословения епархиального архиерея составляется или просматривается ранее составленное житие святого и определяется соответствие жития свидетельствам и записям современников святого, и летописным записям и сказаниям. Из жития святого составляется пролог или синаксарь для богослужебного употребления.

С благословения епархиального архиерея составляется церковная служба святому (тропарь, кондак, стихиры, канон), а до составления таковой служба правится по Общей Минее. Вновь составленные богослужебные песнопения и молитвы допускаются к богослужебному употреблению с благословения Святейшего Патриарха и Священного Синода.

День празднования святому устанавливается с благословения Окружного собора или высшей церковной власти.

Имя святого вносится в общецерковный Месяцеслов с указанием о местном праздновании святому.

По получении благословения на прославление угодника Божия о предстоящем торжестве возвещается ко всеобщему сведению через напечатание в «Церковных ведомостях» Патриаршей грамоты, краткого жития прославляемого святого, тропаря и кондака ему, каковые к данному времени должны быть составлены.

Чин прославления святого составляется местною епархиальною властью и утверждается Святейшим Патриархом со Священным Синодом.

Причтение местночтимого святого к лику общецерковных святых принадлежит Священному Собору Российской Церкви. Но до такого прославления служба ему как святому может быть совершаема по желанию чтущих его лиц повсеместно.

Имя святого, прославленного к общецерковному празднованию, печатается в общецерковном русском Месяцеслове уже без обозначения местного празднования святому.

О прославлении к общецерковному почитанию Святейший Патриарх особым посланием доводит до сведения Вселенского Патриарха и предстоятелей других Автокефальных Церквей.

26 августа/8 сентября это Определение было утверждено Совещанием епископов, получив статус Соборного Деяния»²¹⁹.

Следующим шагом в направлении упорядочения почитания святых в Русской Церкви было «решение вопроса о составлении полного исправленного месяцеслова с внесением в него имен всех русских святых, почитаемых общецерковно и местно, и принятие соответствующей программы работ. Этому вопросу был посвящен доклад иеромонаха Афанасия (Сахарова) «О внесении в церковный месяцеслов всех русских памятей», обсужденный на 35-м заседании Отдела о богослужении, проповедничестве и храмах 9 апреля 1918 года»²²⁰. 16 апреля 1918 года Отдел направил в Соборный Совет программу, впоследствии утвержденную Советом, а 20 июля 1918 г. и всем Собором. В программе указывалось:

«1. Должен быть издан полный месяцеслов с точным указанием всех празднеств в честь икон Божией Матери и всех памятей святых как вселенских, так и русских общецерковно и местночтимых, с тропарями и кондаками, с краткими сведениями о святых иконах и из житий святых, с указанием места их почитания. Означенный месяцеслов должен быть разослан во все храмы.

2. Имена святых, почитаемых всею Русскою Церковью, вносятся в месяцеслов при всех богослужебных книгах, где этот месяцеслов печатается.

3. Должны быть собраны все имеющиеся службы русским святым и в честь икон Божией Матери, исправлены, пополнены синаксарями и впредь печатаемы службы в честь икон Божией Матери и святых, общецерковно чтимых, в Минеях месячных; службы же в честь святых икон и святых местночтимых должны быть помещаемы в Минеях дополнительных.

4. Должны быть изданы полные лицевые святцы с изображением как вселенских, так и всех русских святых и с изображением икон Богоматери.

5. В каждой епархии должны быть составлены списки святых, близких данной епархии, и имена их в особо установленном епархиальной властью порядке должны быть возносимы на литийном прошении «Спаси, Боже, люди Твоя» и молитве «Владыко Многомилостиве». Епархиальною же властью должно быть определено, в какой местности и каким местночтимым святым должны быть торжественно совершаемы службы в дни их памятей»²²¹.

Когда свобода, пришедшая в конце XX в., позволила с новой силой возродиться процессу прославления святых, свидетельствующему о духовной полноте и возрождении церковной жизни, одной из главных забот Церкви становится канонизация новых мучеников и исповедников Российских. Одновременно совершается канонизация к общецерковному и местному почитанию многих подвижников благочестия, почитавшихся церковным народом в течение синодального периода и вскоре после революции. Архиерейский Собор, проходивший 31 марта – 4 апреля 1992 г., постановил «образовать во всех епархиях Русской Православной Церкви комиссии по канонизации святых для сбора и изучения материалов к канонизации подвижников веры и благочестия, особенно мучеников и исповедников XX столетия, в пределах каждой епархии»²²². Здесь Русской Православной Церкви пришлось столкнуться с проблемой, характерной для постсоветского времени. Многие подвижники XVIII, XIX, да и начала XX вв. были основательно забыты, церковное почитание их в эпоху гонений стало невозможным хотя бы потому, что не оставалось печатных изданий, храмов и священников, которые способствовали бы сохранению народной памяти, могилы подвижников были уничтожены часто вместе с целыми кладбищами. Сохранить память о посмертных чудесах, как правило, было просто невозможно.

В целом правила канонизации святых к местному почитанию, принятые и практикуемые Русской Православной Церковью в конце XX – начале XXI вв., остались теми же самыми, что и в определении Собора 1917–1918 гг., с небольшими отличиями, происходящими из-за того, что при отсутствии митрополичьих округов не митрополиты, а Святейший Патриарх Московский и всея Руси должен давать благословение и утверждать решения местной епархиальной власти. Собранные епархиальной комиссией материалы для канонизации подвижника направляются епархиальным архиереем Святейшему Патриарху или в Синодальную комиссию по канонизации. «После рассмотрения их в Синодальной комиссии и при наличии достаточных оснований для канонизации Святейший Патриарх благословляет причисление к лику святых местночтимого подвижника веры и его почитание в данной епархии, о чем сообщается епархиальному архиерею. Канонизация местночтимого святого совершается епархиальным архиереем в установленном в Русской Православной Церкви порядке. Имена прославленных местночтимых святых не вносятся в общецерковный календарь, и службы им не печатаются в общецерковных богослужебных книгах, а публикуются отдельными изданиями на местах»²²³.

Но хорошо ли будет, если в общецерковном календаре нельзя будет найти имен уже прославленных местночтимых русских святых? Ведь большая часть публикуемых в календаре имен древних подвижников не формально, а по существу являются для нас местночтимыми греческими или сирийскими, или египетскими святыми. Также и большая часть новомучеников, прославляемых к общецерковному почитанию и поэтому вносимых в общецерковный календарь, остаются малоизвестными церковному народу. Они общецерковно почитаются нами в составе Собора новомучеников и исповедников Российских, но в отдельности почитаются на местах их служения или подвига подобно местночтимым святым. Не лучше ли печатать в месяцесловах и календарях все имена святых, но более тщательно разделить их на разные богослужебные группы? В особенности это касается имен новомучеников, которые в большинстве своем не имеют и, наверное, не будут иметь своих служб и останутся малоизвестными за пределами тех мест, где они служили. Здесь возникает вопрос о выделении среди святых новомучеников, прославленных к общецерковному почитанию, наиболее известных и чтимых святых. Что же касается пункта из Определения Священного Синода от 1 октября 1993 г. о том, что имена местночтимых святых не вносятся в месяцеслов, то он, видимо, должен быть исправлен в соответствии с соборным определением 1918 г.

В дальнейшем (если, конечно, будут необходимые условия) Церкви все равно придется заняться своим Месяцесловом, о чем уже ставился вопрос на Соборе 1917–1918 гг. Нужно будет определить, каким русским святым служить многочисленные полиелейные службы, помещенные в новых, «зеленых» минеях. Нельзя же служить торжественно только греческим и древним русским святым, оставляя новых великих святых в тени. Но невозможно и служить каждый день полиелей повсеместно. Нельзя также и оставить целиком решение этого вопроса на усмотрение священников, т.к. тогда в каждом храме и службы, и вся церковная жизнь будут идти совсем по-разному. В связи с этим, может быть, удобно было бы ввести общецерковную канонизацию шестиричного (по знаку Типикона), т. е. «меньшего» святого, которую мог бы совершать Священный Синод с последующим утверждением на Архиерейском Соборе. На Соборе 1917–1918 гг. в дискуссии ныне прославленный священномученик епископ Симон (Шлеев) предлагал различать между местным почитанием и местным празднованием. И предложение о причтении местночтимого святого к лику общецерковных святых в межсоборное время также звучало на Соборе 1917–1918 гг.²²⁴

Подводя итог вышесказанному, приходится отметить, что ситуация в ходе истории несколько изменилась: достаточно традиционное понятие «канонизации подвижника к местному почитанию» раньше всегда означало, что народное почитание уже существует и нужно его надлежащим образом оформить. Теперь довольно часто в тот же термин мы вкладываем совершенно иной смысл: народного почитания нет, т. к. подвижник забыт в эпоху гонений; желательно это народное почитание возродить для пользы Церкви, воздавая Богу и святому естественный долг благодарности. Для этого мы канонизируем этого святого и инициируем его местное почитание, что выражается в учреждении местного празднования в его память. Можно со временем усовершенствовать и расширить процедурные возможности канонизации, предусмотрев новые варианты правил, отвечающие потребностям нашего времени. Отчасти Церковь уже встала на этот путь, прославив в лике святых в 2000 г. на Юбилейном архиерейском Соборе сразу весь Собор новых мучеников и исповедников Российских, ведомых по именам и неведомых, и постановив, что имена новомучеников, выявленные вновь Синодальной комиссией, могут не проходить снова процедуру канонизации, а вноситься в месяцеслов после утверждения на Священном Синоде²²⁵. Очень большое число вновь прославленных новомучеников и исповедников Российских с еще большей силой ставит на повестку дня вопрос о новом упорядочении Месяцеслова. Огромный массив имен вновь прославленных святых уже не поддается упорядочению по только двум рубрикам «общецерковный» и «местночтимый». Очевидно, настала необходимость ввести в действие рубрикацию по богослужебным знакам: «шестеричный», «славословный», «полиелейный», «бденный» святой, а, может быть, понадобится использовать еще какие-нибудь рубрики. При этом самым великим общецерковным святым полиелейные или бденные богослужения должны совершаться повсеместно, а чтимым в каком-то конкретном месте подвижникам именно там и будут совершаться торжественные службы. На практике во многих епархиях так и служат, но из-за отсутствия четких рекомендаций в масштабе всей Русской Православной Церкви не удается упорядочить богослужебное почитание вновь прославленных святых.

В эпоху самых страшных гонений на православную веру в России в XX веке явилось огромное воинство святых – множество мучеников, исповедников и праведников, которые своими подвигами, часто ценой своей жизни отстояли веру в борьбе, казалось, с самим дьяволом – столь жестоки, беспощадны, коварны были мученья, пытки, расправы безбожников. Тогда многие думали, что приблизился последний час земного существования Русской Церкви – уже были закрыты все монастыри, почти все приходские храмы, все церковные и духовные школы. Священники, монахи, причетники убиты, замучены, а те, кто остались живыми, рассеяны. В СССР к 1939 г. на кафедрах осталось только 4 архиерея. Но оказалось, что именно в период своего голгофского страдания Церковь была самой живой, самой сильной и непобедимой. Она молча истекала кровью, но кровь эта снова стала семенем веры, как и в первые века христианства.

В те страшные времена мы ничего не знали о множестве новых святых, вставших на защиту веры. Слышали только о множестве замученных, но казалось, что никогда не узнаем ни их имен, ни времени, ни места их безвестной кончины. Русскую Церковь называли тогда заграницей «Церковью молчания». Но, как только явилась малейшая возможность, Русская Церковь заговорила и заговорила … о своих святых. Это было странно и удивительно слышать: загнанная в гетто Русская Церковь вдруг начала прославлять святых. Что это? Разве это не абсурд и нет более неотложных проблем, чем канонизация святых? Разве больше не о чем говорить, тревожиться, нечего добиваться? Но Церковь живет в своих святых – именно они являются носителями благодати Святого Духа. И как гроб не мог удержать воскресшего Господа, так невозможно скрыть святое воинство мучеников или молчать о нем.

Канонизация новых святых возобновилась в Русской Церкви по инициативе митрополита Никодима (Ротова) в 1970 г. и осуществлялась в разных формах – в зависимости от того, что удавалось согласовать с государственной властью.

10 апреля 1970 г. был канонизирован святитель Николая Японский «в ответ на обращение» Собора Православной Миссии в Японии²²⁷ а 6 октября 1977 г. – святитель Иннокентий Московский «в ответ на обращение» Американской Православной Церкви²²⁸. Обе канонизации совершились в «расширенном заседании» Священного Синода. 21 февраля 1978 г. незадолго до кончины митрополита Никодима (+5 сентября 1978 г.) Священным Синодом была утверждена Служба святителю Мелетию Харьковскому, «исправленная» митрополитом Никодимом²²⁹, после чего в Харькове была совершена «местная» канонизация святителя²³⁰.

На Поместном Соборе 1988 г. состоялась первая после революции 1917 г. полноценно подготовленная канонизация девяти русских святых. Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий представил Собору доклад «Канонизация святых в Русской Православной Церкви», являющийся плодом семилетних ученых изысканий Историко-канонической группы в рамках Юбилейной комиссии и активной помощи представителей Духовных школ Московского Патриархата²³¹. В заключение своего доклада митр. Ювеналий изложил выводы о практике канонизации святых в Русской Православной Церкви и представил основания для прославления девяти подвижников благочестия. Пункт 8 Деяний Собора гласил: «… считать необходимым в послесоборный период продолжить работу по изучению дальнейших канонизаций для прославления других почитающихся в народе подвижников веры и благочестия»²³². В соответствии с этим решением 11 апреля 1989 года на заседании Священного Синода была образована Синодальная комиссия по канонизации святых (СККС)²³³ под председательством митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия. Состав Комиссии:

1. Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий – председатель комиссии.

2. Архиепископ Куйбышевский и Сызранский Иоанн (Снычев).

3. Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), доцент ЛДА

4. Протоиерей Ливерий Воронов, профессор ЛДА

5. Протоиерей Иоанн Белевцев, профессор ЛДА

6. Протоиерей Павел Недосекин, преподаватель МДС, секретарь

7. А.А.Макаров, заведующий отделом «Церковная жизнь» издательского отдела Московской Патриархии.

После Собора 1988 г. к лику святых были причислены несколько выдающихся новомучеников новейшего периода: святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России (1989) и Патриарх Московский Иов (1989), митрополит Киевский Владимир (1992), митрополит Петроградский Вениамин (1992), Великая Княгиня Елисавета (1992), митрополит Крутицкий Петр (1997), митрополит Серафим (Чичагов, 1997)), архиепископ Тверской Фаддей (1997), первомученик Иоанн Кочуров (1994), священномученик протопресвитер Александр Хотовицкий (1994). Были также прославлены св. праведный Иоанн Кронштадтский (1990), преподобные Кирилл и Мария (1992), родители преп. Сергия, митрополит Филарет Дроздов (1994) и снискавшая особое почитание народа святая праведная Матрона Московская (в 1999 – к местному почитанию, в 2004 – к общецерковному).

В контексте подготовки к Юбилейному Архиерейскому собору 2000 г. было решено прославить Собор всех новомучеников и исповедников Российских ХХ века, поименно известных и неизвестных²³⁴. Священный Синод поручил правящим Преосвященным провести тщательное исследование и в течение полугода представить в СККС материалы о новомучениках и исповедниках ХХ века, пострадавших в их епархиях, для возможного включения в Собор новомучеников и исповедников²³⁵. Готовить эти материалы к Юбилейному Архиерейскому Собору поручалось Синодальной комиссии по канонизации святых. Значительная часть этой информации была получена из базы данных «За Христа пострадавшие» Православного Свято-Тихоновского Богословского института. На заседании Священного Синода 31 марта 1999 г. было принято решение о создании иконы Собора новомучеников и исповедников Российских ХХ века²³⁶. Эта задача была выполнена на факультете Церковных художеств Православного Свято-Тихоновского Богословского института.

На Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 г. были приняты следующие решения²³⁷.

1. Прославить для общецерковного почитания в лике святых Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века, поименно известных и доныне миру не явленных, но ведомых Богу.

2. Включить в Собор новомучеников и исповедников Российских имена пострадавших за веру, свидетельства о которых поступили (далее перечислены 867 святых, в том числе 46 непоименованных).

3. Прославить как страстотерпцев в сонме новомучеников и исповедников Российских Царскую Семью.

4. Внести в Собор новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания имена ранее прославленных новомучеников и исповедников Российских в лике местночтимых святых (перечислены 230 святых, в том числе 112 непоименованных).

Дальнейшая перспектива прославления святых была определена последними пунктами Деяния:

14. В послесоборное время поименное включение в состав уже прославленного Собора новомучеников и исповедников Российских совершать по благословению Святейшего Патриарха и Священного Синода на основании предварительных исследований, проведенных Синодальной комиссией по канонизации святых.

15. Правящим Преосвященным в контакте с Синодальной комиссией по канонизации святых продолжить сбор и изучение предания и мученических актов о свидетелях веры ХХ века для последующего включения их имен в Собор новомучеников и исповедников Российских.

Процесс выявления имен в Соборе новомучеников и исповедников продолжается по сей день, на сегодня в него включено 1773 имени.

Кроме Собора новомучеников и исповедников Российских Юбилейный Архиерейский Собор 2000 г. прославил 9 подвижников благочестия и собор 34 преподобномучеников Спасо-Преображенской Валаамской обители (+1578), а также благословил общецерковное почитание преп. Иова Анзерского (в схиме Иисуса) и собора Оптинских старцев. Были также прославлены Московский старец протоиерей Алексий Мечев, митрополит Макарий Невский, иеросхимонах Серафим Вырицкий.

Подготовка к массовой канонизации 2000 г. стимулировала развитие церковно-исторических исследований. Игумен Дамаскин (Орловский) подготовил серию «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия» в семи томах (1992–2002), а также сборники «Жития новомучеников и исповедников Российских XX века Московской епархии» (Тверь, 2002–2005. Т. 1–5, доп. 1–4). В Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете стала издаваться серия «Материалы по новейшей истории Русской Церкви», в которой к настоящему времени опубликовано 23 тома.

В своем докладе на Юбилейном Архиерейском соборе Председатель СККС митрополит Ювеналий дал общий обзор критериев канонизации святых, выработанных к 2000 г.

Первый шаг в этом направлении был сделан Священным Синодом 11 апреля 1989 г., определившим, что инициатива в возбуждении вопроса о канонизации должна исходить от Священного Синода или от правящих архиереев²³⁸.

В 1993 г. была упорядочена практика канонизации местночтимых святых. Священный Синод одобрил два документа, подготовленных Синодальной комиссией по канонизации святых:

– О порядке канонизации местночтимых святых Русской Православной Церкви на епархиальном уровне²³⁹. Сформулированы критерии канонизации, совпадающие с общецерковными.

– О порядке канонизации местночтимых святых и работе епархиальных комиссий по канонизации святых²⁴⁰. Сформулирован порядок действий при канонизации местночтимых святых.

Следует отметить, что Юбилейным Собором было принято решение о включении в собор новомучеников и исповедников Российских всех новомучеников и исповедников, которые прежде были канонизированы в лике местночтимых святых²⁴¹.

Следующее Определение Священного Синода, изданное 26 декабря 2002 г., касается деятельности епархиальных комиссий по канонизации святых²⁴²:

– необходима тщательная подготовка и проверка материалов к канонизации;

– правящий архиерей лично отвечает за качество публикаций этих материалов;

– недопустима практика сбора подписей;

–обретение св. мощей допускается только с благословения Святейшего Патриарха;

–мощи неканонизированных подвижников не должны выставляться для почитания.

Все эти указания остаются действующими и сегодня.

В 2010 г. Священным Синодом было сделано уточнение: в состав епархиального Собора святых следует включать подвижников, основным местом подвига, либо погребения которых является данная епархия²⁴³.

В 2014 г. было сделано еще одно дополнение относительно сформировавшихся к этому времени митрополий: для епархий, входящих в состав митрополии, могут учреждаться соборы святых митрополии, для одиночных епархий – епархиальные соборы святых²⁴⁴.

Критерии канонизации были уточнены в Определении Священного Синода от 6 октября 2011 г. «Рекомендации к деятельности епархиальных комиссий по канонизации святых в епархиях Русской Православной Церкви»²⁴⁵. В нем впервые сформулировано положение о необходимости исследования всего комплекса документов, содержащихся в закрытых архивах, – для положительного решения вопроса о включении подвижника в Собор новомучеников и исповедников.

При подготовке материалов к канонизации должен рассматриваться весь комплекс источников, при этом особое значение имеет полнота исследования в историческом контексте. В документе указывалось на необходимость тщательного изучения исторических источников, отсев апокрифических сюжетов, сомнительных фактов и событий. Была четко сформулирована граница между духовным и «гражданским», светским подвигом и указано, что «известность человека как строителя или возобновителя монастыря, как государственного деятеля, военачальника или лица, иным образом прославившегося в истории, – сама по себе не может быть признана достаточной причиной для канонизации».

Этот документ был признан обязательным к применению в епархиях Русской Церкви.

2013 – 2015 гг. были отмечены особым попечением священноначалия о развитии почитания святых в Русской Церкви, 12 марта 2013 г. был создан во главе с митрополитом Ювеналием Церковно-общественный совет при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской²⁴⁶, в который вошли представители основных Синодальных отделов. Эта тема отчасти относится и к попечению СККС, она постоянно затрагивается в отчетах епархиальных комиссий по канонизации святых.

Архив Комиссии, собранный за последние пять лет, содержит комплекс дел о канонизации, папку с основными общецерковными документами, папку с протоколами и пять папок с письмами, полученными за это время из разных епархий.

Содержание архива в части присланных в Комиссию писем и дел иллюстрирует актуальность рекомендаций, принятых Священным Синодом в 2011 г. По большей части это – плохо составленные и обработанные материалы, а также просьбы о канонизации разных лиц, направленные в Комиссию в обход требования о представлении дел на канонизацию через правящих архиереев.

Таким образом, в значительной степени Комиссия тратит свои усилия на отработку плохо подготовленных или маргинальных дел.

Остается проблемой вопрос об обретении мощей в епархиях.

Первое суждение Священного Синода об упорядочении практики открытия святых мощей было принято на заседании 6 октября 1998 г.²⁴⁷ В нем говорилось:

1. О необходимости иметь Определение Св. Синода, Архиерейского или Поместного Собора, либо благословение Святейшего Патриарха для того, чтобы приступать к открытию святых мощей подвижников веры и благочестия в епархиях.

2. Акт их освидетельствования должен составляться с участием ученых – специалистов в этой области.

В 2011 г. на Архиерейском Соборе было принято решение о том, что

«12. Открытие мощей святого и помещение их в храмы может иметь место только при канонизации или после таковой» («О мерах по сохранению памяти новомучеников, исповедников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших»)»²⁴⁸.

Осенью 2011 г. Священный Синод вернулся к вопросу об обретении мощей и постановил напомнить епархиальным Преосвященным о необходимости выполнения постановления Священного Синода от 26 декабря 2002 г.²⁴⁹

Наиболее четко порядок обретения мощей был прописан в постановлениях Священного Синода от 4 октября 2012 г.²⁵⁰:

1. Епархиальным архиереям для обретения мощей подвижников веры и благочестия подавать в Синодальную комиссию по канонизации святых материалы, касающиеся вопроса определения места погребения подвижника и принадлежности захоронения указанному лицу.

2. Синодальной комиссии по канонизации святых при изучении вопроса об обретении мощей подвижника веры и благочестия привлекать к работе ученых специалистов (археологов, историков, антропологов и иных), а о результатах исследования докладывать Патриарху Московскому и всея Руси и сообщать епархиальному архиерею.

3. Вскрытие захоронения и обретение останков производить в присутствии епархиальной комиссии, учрежденной епархиальным архиереем после получения благословения Патриарха Московского и всея Руси, в присутствии представителей Синодальной комиссии по канонизации святых.

4. О состоявшемся вскрытии, независимо от результата, епархиальным архиереям надлежит рапортом сообщать Патриарху Московскому и всея Руси.

К сожалению, несмотря на ясные требования документов, продолжается процесс стихийного обретения мощей в епархиях с нарушением всех пунктов принятых постановлений. Навести порядок в этом вопросе едва ли не труднее, чем наладить систематический сбор исторических и архивных материалов на местах с участием профессионалов.

Синодальной комиссией по канонизации святых в последние годы подняты также общие вопросы, связанные с канонизацией и почитанием святых:

– Поручение Архиерейского Собора 2011 г. о разработке дополнений к именованию новомучеников и исповедников Российских.

– О разработке списка дней обретения мощей новомучеников.

– О списке имен новомучеников и исповедников Церкви Русской, которым следует служить бденные, полиелейные и славословные службы.

Следует отметить, что, начиная с 2009 г. Комиссия ежегодно проводит секцию Рождественских чтений «Прославление и почитание святых», на которой представлены доклады общего характера, посвященные проблемам канонизации (игумен Дамаскин Орловский, прот. Максим Максимов, прот. Владислав Цыпин, Зинаида Петровна Иноземцева, к.и.н., ВНИИДАД), а также доклады по вопросам прославления конкретных святых (прот. Олег Митров, В.Н. Звягин, Е.С.Полищук и др.)²⁵¹. По итогам работы секции каждый год издается сборник докладов.

Текущие вопросы работы Комиссии:

– Подготовка вопросов о соборах епархиальных святых (за последние пять лет были утверждены Соборы Симбирских святых, Молдавских святых, Пермских святых, Омских святых, Валаамских святых, Казанских святых, Брянских святых).

– Подготовка определений о включении в русский месяцеслов святых, канонизированных Поместными Церквями (9 святых, пострадавших в оккупации и канонизированных Константинопольским Патриархатом; преп. Никифор Прокаженный, канонизированный Константинопольским Патриархатом).

– Подготовка решений об общецерковном почитании местночтимых святых (преп. Далмат Исетский)

– Подготовка к прославлению новых подвижников в лике святых (прот. Иоанн Домовский, священники И. Талантов и К. Верецкий от Донской епархии; митрополит Гавриил Бонулеску-Бодони; блаженный Максим Верхотурский; архиепископ Серафим Соболев).

Решению вопросов о согласовании месяцесловов Русской Церкви в Отечестве и в РПЦЗ посвящена деятельность специальной Рабочей группы, образованной Священным Синодом²⁵², в которую входят и члены СККС. Эта работа содействует дальнейшему сближению отечественной и зарубежной паствы, возгревает радость общения и взаимное доверие.

После очередного совещания Рабочей группы под председательством Святейшего Патриарха Кирилла в Патриарших палатах Троице-Сергиевой лавры 7 октября 2015 года была проделана значительная работа по изучению исторических материалов о жизни и страдании доктора Евгения Сергеевича Боткина (+1918, память 4/17 июля), об архипастырском подвиге святителя Ионы Ханькоуского (+ 1925, память 7 / 20 октября), ранее канонизированных в РПЦЗ, священномученика иерея Митрофана и иже с ним пострадавших в Китае (+1900, память 10 / 23 июня), прославленных к местному почитанию Указом Святейшего Синода Православной Российской Церкви № 2874 от 22 апреля 1902 г. (местное почитание китайских мучеников было утрачено в Китае и в Советском Союзе, но возобновлено решением Священного Синода Русской Православной Церкви от 17 апреля 1997 г.). После революции почитание китайских мучеников продолжалось в храмах РПЦЗ. Синодальная комиссия по канонизации святых не нашла препятствий для общецерковного почитания этих прежде местночтимых святых, учитывая, что их почитание распространено гораздо шире, чем это обычно бывает в отношении местночтимых святых.

К Архиерейскому собору 2–3 февраля 2016 г. был тщательно собран и изучен весьма большой биографический материал о жизни и подвиге святительского служения архиепископа Богучарского Серафима (Соболева). Огромное народное почитание святителя в Болгарии, где прошла вторая половина его жизни, поставило вопрос о прославлении владыки Серафима в лике святых. Заключительным этапом в долгой подготовке этой канонизации стала работа Двусторонней Комиссии Русской и Болгарской Православных Церквей во главе с митрополитом Волоколамским Иларионом (Алфеевым) и митрополитом Варненским и Великопреславским Иоанном. Комиссия не нашла препятствий к прославлению святителя Серафима в лике святых, что позволило включить этот вопрос в повестку дня Архиерейского собора²⁵³.

Одна из наиболее актуальных современных проблем канонизации святых связана с неизбежным появлением ошибок в проводимых исследованиях.

Исследования, необходимые для канонизации новомучеников и исповедников Церкви Русской, в основном состоят в изучении архивных документов репрессивных органов, что связано со значительными трудностями. Синодальная комиссия по канонизации святых столкнулась с целым рядом сложных проблем: 1) ограничения в получении самих документов; 2) специфика этих документов, связанная с их происхождением и требующая большого опыта для их адекватного прочтения; 3) искаженность, неполнота и в значительной мере закрытость информации, содержащейся в них.

Опыт работы и объем информации, необходимой для того, чтобы ориентироваться в этом материале, накапливались постепенно. Также не сразу выработался исследовательский подход, методы расшифровки и интерпретации ставших доступными документов. Весьма часто материалы, касающиеся одного и того же репрессированного, находятся в разных делах и даже в разных регионах страны, порой в архивах стран СНГ. В связи с этим Синодальная комиссия по канонизации святых в течение всего периода своей работы уточняет биографические данные новомучеников, т.к. при изучении материалов прежде неизвестных персоналий нередко обнаруживается новая информация, касающаяся лиц, чьи дела были исследованы ранее.

Прославление новомучеников в лике святых совершается, как правило, на основании их мученического подвига, а не в силу их народного почитания, которое в большинстве случаев не могло сложиться в виду отсутствия информации, появляющейся только в ходе исторических и архивных изысканий. Огромный объем исследовательской работы в связи с множеством персоналий и большими трудностями, по независящим от нас причинам сопутствующими исследованиям в этой области, неизбежно сопровождается ошибками, неточностями, большими или меньшими упущениями (следует напомнить, что такого рода ошибки случались неоднократно и раньше). В ходе продолжающихся исследований по выявлению имен в составе Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской, прославленного на Юбилейном архиерейском Соборе 2000-го года, иногда появляется информация, компрометирующая прежде уже названных в составе Собора новомучеников и исповедников лиц.

Каноны в истории всегда пересматривались, корректировались и в нужных случаях отменялись, и есть исторические примеры, когда приостанавливалось почитание святого (например, Анны Кашинской). Решение об изъятиях некоторых имен из календаря требуют, конечно, тщательной и кропотливой дополнительной исследовательской работы.

Канонизация – это Деяние Церкви, сутью которого является богослужебное прославление святого на земле, когда в Церкви созревает уверенность в том, что этот святой уже прославлен у Бога, т.е. принят в Царствие Божие, как, например, благоразумный разбойник или апостолы, Иоанн Предтеча и т.д. Если такая уверенность в силу какой-то новой информации поколебалась, может потребоваться приостановление или прекращение богослужебного прославления. Ведь часто приходится оставлять на Божий суд не ясное на земле дело. Может случиться, что народ церковный своим почитанием утвердит церковную канонизацию (как, например, в случае с Анной Кашинской); либо канонизированный ранее святой забудется – никто не будет ему молиться, никто не будет помнить его жития и подвиги, никто не станет служить в день его памяти. В этом последнем случае «деканонизация» по факту произойдет сама собой.

Постепенно, во времени прояснится истина. Так в Церкви обстоит дело со многими вопросами. Мы – православные не претендуем на обладание абсолютной истиной по всем вопросам «здесь и сейчас». Истина открывается Церкви и становится известной церковному народу во времени, иногда совсем не быстро. Ошибки возможны, но они потом могут быть исправлены.

Настоящий обзор хотелось бы завершить призывом ко всем, кто желает скорейшего прославления наших святых:

Давайте вместе развивать наши исследования с должным профессионализмом и серьезностью. Будем глубже изучать новейшую историю своей Церкви и страны. Будем собирать исторические документы, материалы, фотографии, письма, воспоминания, разыскивать в архивах все доступные сведения. Будем также внимательными к принятым нашей Церковью решениям, чтобы послушно выполнять их.

1. Поместный Собор Русской Православной Церкви // Троице-Сергиева Лавра, 6–9 июня 1988 г. Материалы. Издание Московской Патриархии. 1990.

2. ЖМП за 1970–2014 гг.

3. Канонизация святых в ХХ веке. Изд-во Сретенского монастыря. М., 1999.

4. Собрание документов Русской Православной Церкви. Изд-во Московской Патриархии. М., 2014. Т. II. Ч. 1.

5. Сайт Синодальной Комиссии по канонизации святых

6. Архив Синодальной Комиссии по канонизации святых.

Уникальность адмирала Ушакова состоит еще и в том, что он – единственный российский военачальник, канонизированный Русской Православной Церковью. За какие заслуги канонизируют исторических деятелей такого масштаба, и кто из них точно не может быть причислен к лику святых? Об этом в интервью «Историку» рассказал секретарь Синодальной комиссии по канонизации святых, ректор Свято-Тихоновского православного гуманитарного университета протоиерей Владимир Воробьев.

По словам отца Владимира, Федор Ушаков был уникальной фигурой – одновременно и выдающимся флотоводцем, и при этом искренне верующим, праведным человеком. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль в момент обсуждения вопроса о причислении адмирала к лику святых. Это произошло сравнительно недавно – в 2001 году. Тогда и появился в святцах еще один святой – праведный воин Феодор Ушаков.

Почему было принято решение о канонизации Ушакова?

Адмирал Федор Федорович Ушаков был праведным человеком. Он всегда поступал по своей христианской совести, всегда молился Господу. В конце своей жизни, когда Ушаков был уже в отставке, он и вовсе полностью посвятил свою жизнь Богу. В браке он не был, никаких внебрачных отношений у него никогда не было, он никогда не стремился к богатству, ни блестящей карьеры, ни почестей не искал – все это в совокупности и дало основания для канонизации.

Достаточно ли этого для прославления в лике святых?

Не будем забывать, что он был еще и настоящим героем, который свою жизнь, по существу, ежечасно готов был отдать за свое православное Отечество, а, значит, и за Православие в целом. Ведь Россия к тому времени давно уже была единственной в мире православной империей. Так что, укрепляя позиции Российской империи, он одновременно укреплял позиции православной Церкви в мире. Думаю, он и сам именно так понимал смысл своего служения – не как агрессию в Средиземном море, а как борьбу за Православие.

Но, вообще говоря, прославление полководца такого уровня, такого масштаба – это скорее уникальный случай. Вы с этим согласны?

Абсолютно неординарное событие, уникальный случай. В Синодальной комиссии мы постоянно получаем письма, в которых нам задают вопрос о том, скоро ли прославят Суворова…

И что Вы отвечаете?

Пока не находится достаточных оснований для этого.

Почему?

Потому что Александр Суворов – фигура более сложная. Такой удивительной однозначности, простоты и чистоты, которая была у адмирала Ушакова, у него все-таки нет.

Чего не хватает? Может быть, это позволит лучше понять мотивы канонизации Ушакова? Какие черты Суворова все-таки вызывают сомнения? Это поведение бытовое, или это недостаточная крепость веры, или это еще какие-то факторы?

Александр Васильевич был очень верующим человеком. Он, безусловно, был настоящим христианином. В этом нет сомнений. И он тоже воевал и тоже, конечно же, за православную веру. Может быть, масштаб его деятельности был значительно больше, чем у Ушакова, и поэтому ему приходилось чаще бывать при царском дворе, а это обычно сильно сказывается на жизни человека и может на него отбрасывать какие-то тени. У него была семья, и эта семейная жизнь была очень драматической. Я не исключаю того, что Суворов, в принципе, был тоже близким к святости человеком. Но однозначно это утверждать пока не получается. Может быть, пройдет время, выявятся еще какие-то свидетельства, и что-то изменится. Но с Ушаковым это получилось очень просто, потому что ничего – никаких противоречащих канонизации событий в его жизни просто не было. Праведный воин, и этим все сказано.

Негласный главный святой военно-морского флота…

Естественно. Больше таких нет. И его почитание растет. Строятся все новые и новые храмы, часовни в его честь. Он действительно удивительный герой. Ни одного поражения не потерпел. И никогда не старался убивать ради того, чтобы побольше убить…

Должны ли быть для прославления таких людей – светских все-таки, не мучеников за веру, какие-то еще подтверждения святости в виде чудес, например?

Вообще в истории Церкви мы знаем два главных типа святости. Один тип святости связан с мученичеством за веру, и здесь для прославления в лике святых никогда не требовалось никаких чудес. Если человек отдал свою жизнь за веру в Бога, то это всегда признавалось достаточным для его прославления, хотя очень часто бывало так, что именно от таких мучеников бывали и чудеса: от их мощей, по молитве к ним, и таких примеров очень много: например, Георгий-Победоносец, Дмитрий Солунский и др. Но при прославлении не чудеса играли роль, а мученичество.

Второй тип святости – это различные другие подвиги: это – преподобные, святители, благоверные князья. В этих случаях, конечно, важнейшее значение при решении вопроса о канонизации имели чудеса, как доказательные свидетельства Самого Бога праведности и святости подвижника. Для прославления преподобных это однозначно – без этого прославление невозможно, требуются чудеса. Конечно, с благоверными князьями и святителями немного сложнее, но все-таки тоже – нужны чудеса.

Каких-то особых чудес в истории прославления Феодора Ушакова вроде бы мы не находим, кроме невероятной победоносности его военных действий. Так что и в этом смысле это достаточно уникальная ситуация.

Но получается, чудеса вовсе не обязательны в данном случае?

Да. Потому что он хоть и не мученик, но во время битвы жертвовал своей жизнью. Он бросался в бой, где ему явно грозила смерть, он никогда за чужими спинами не прятался, всегда был готов умереть за победу добра над злом, а он именно так понимал смысл войн, которые он вел.

Вы сказали, что в Синодальную комиссию по канонизации часто обращаются по поводу Александра Васильевича Суворова. Есть ли еще – извините за такой, может быть, светский термин – какой-то список людей, которых предлагают причислить к лику святых?

Есть. Например, часто обращаются по поводу современного воина Евгения Родионова.

Который погиб в Чечне?

Да. И его имя обсуждается постоянно, но пока канонизация не проходит. Хотя его вполне можно было бы канонизировать.

Потому что это – как раз мученичество?

Да, это – мученичество за веру. Но при этом он еще и воин. Так что тут нет никаких проблем. Трудность с канонизацией заключается только в том, что документов, точно подтверждающих это мученичество, пока нет. Есть свидетельства и очень яркие: известно, что его мать ездила в Чечню, нашла его тело, отрезанную голову, привезла сюда, погребла здесь, в Подмосковье. То, что там случилось и привело Евгения к смерти, она узнала со слов убийцы, который ей все это рассказал, но никаких других свидетелей казни не было. Он рассказал, что, когда воин Евгений попал в плен к боевикам, те предложили ему снять крест и тем самым спасти свою жизнь, но он отказался это сделать, после чего ему отрезали голову. Эта версия некоторыми членами комиссии подвергается сомнению: может быть, он был умучен не за веру? Поэтому решение о канонизации пока не принимается.

Но правильно ли я понимаю, что это не окончательный отказ?

Я думаю, что не окончательный. Дело в том, что есть еще третий аргумент при канонизации – это народное почитание. А народное почитание в отношении Евгения Родионова очень большое. Уже в его честь строят храмы – причем в России это делать нельзя, хотя и строят часовни тоже, а в Греции – можно, и там есть храм в честь Евгения Родионова.

Известны случаи достаточно позднего прославления исторических деятелей. Например, Дмитрий Донской и Андрей Рублев были прославлены пять с половиной-шесть столетий после кончины – уже в наше время, в 1990 году. Почему такой долгий срок?

Так часто бывает. Очень нескоро был прославлен, например, патриарх Гермоген – спустя триста лет. И это не единственный случай, а довольно даже распространенный. Одна из причин – в том, что Синодальный период, длившийся с 1700 по 1917 год, был очень неблагоприятным временем для прославления святых. За весь Синональный период канонизаций святых было немного. В итоге, как мне кажется, церковное священноначалие и народ просто отвыкли от самой постановки вопроса о канонизации.

Почему так?

Не считали даже нужным. Рассуждали так: «а зачем? И так много святых прославлено, зачем еще кого-то прославлять?» Все-таки нужно помнить, что императорская власть была у нас с достаточно сильным немецким компонентом в менталитете, а в лютеранстве святых не почитают. Патриарха не было, а Священный синод весьма сильно зависел от императора.

А потом был советский период: тогда Церкви было не до канонизаций...

Совершенно верно. Так что около трехсот лет можно вычесть из истории канонизации русских святых. И тогда сразу все делается понятным.

К тому же, каких-то чудес в отношении Дмитрия Донского, конечно, не было зарегистрировано. Сказать, что он умер за веру – нельзя: он был ранен во время Куликовской битвы, но остался жив. Что он в конце жизни был аскетом и подвижником, как, например, Ушаков после выхода в отставку, – такого нам тоже не известно.

Почему о нем вспомнили? В конце XX века Русской Церкви нужно было как-то выходить из того периода гонений, который продолжался семьдесят лет, и нужно было искать какие-то мосты с советской властью. Дмитрий Донской – как раз тот государственный деятель, который спас Русь от нашествия Мамая, при этом он сам сражался с мечом в руках на поле брани, был ранен. Это был подвиг за веру и за Русь православную. И этот подвиг был признан, в том числе, и советским государством…

Так что, среди прочего, и внутриполитическая ситуация располагала к такому шагу. Впрочем, такое было в истории Церкви и раньше. Потому что, на самом деле наивно думать, что святыми являются только те, кто у нас в календаре напечатан. Это же не так. Только один Бог знает, кто святой, а кто не святой. А люди могут ошибаться. Так что дело не в том, что Церковь кого-то назначает святым, а кого-то не назначает. Если мы видим эту святость воочию, тогда мы прославляем святого, и это бывает на пользу всем.

Так, например, было со святым Серафимом Саровским. При этом инициатива прославления, как вы знаете, принадлежала царю, а не Синоду. Синод как раз всячески тормозил процесс канонизации. Непонятно теперь даже, почему, но так к тому времени сложились взгляды синодалов. А народу все было очевидно: к этому времени уже множество чудес было явлено.

Задам вам совсем наивный вопрос – вы уж меня простите! Но есть ведь еще великие воины русской земли – фельдмаршал Михаил Кутузов, маршал Георгий Жуков. Каждый из них в свое время спас страну от завоевателей. Жуков, правда, партийный билет носил в кармане. Тем не менее, может хотя бы гипотетически сложиться ситуация, когда люди такого масштаба и таких качеств могут быть прославлены в лике святых, или же все-таки нет?

Гипотетически многое возможно. Но думаю, вряд ли это произойдет.

Партбилет препятствует все-таки?

Конечно. Ведь про Жукова даже нельзя сказать, был ли он верующим. Но даже, если он под конец жизни и стал хоть в какой-то мере верующим, то сама его жизнь совершенно не подходит под критерии православной жизни. И то, что он был полководцем и внес большой вклад в победу над гитлеровцами – еще не повод для канонизации. В отношении Кутузова есть вопросы, скажем мягко, к его семейной жизни, к его моральному облику, что тоже идет вразрез с представлениями о праведной жизни…

Но при этом есть то ли секта, то ли какое-то течение в Церкви, которое даже Сталина пытается прославлять?

Нельзя сказать, что это – в Церкви. Может быть, какие-то отдельные церковные, но наивные люди так думают, но чтобы течение – я такого не знаю. Сталин был настолько из ряда вон выходящим тираном, деспотом и гонителем Церкви, что я даже не знаю, как можно так прельститься, чтобы сделать из него святого. Я знаю отдельных людей, и даже священников, которые распространяют слухи, что будто бы он принял монашество перед войной, что он тайно покровительствовал Церкви и так далее, но это не выдерживает никакой критики.

Но есть люди, которые, я понимаю, даже создают нечто подобное иконам с изображением Сталина.

В наше время неадекватных людей, как теперь говорят, очень много. Это какая-то самодеятельная инициатива, к Церкви не имеющая никакого отношения.