За бортом по своей воле

Эта кни­га посвящается

Трем муж­чи­нам:
док­то­ру Фюрнестэну
адми­ра­лу Солю
капи­та­ну Картеру
и трем женщинам:
моей жене
моей матери
Касабланке

Рождение идеи

Вес­на 1951 года. Ран­нее утро. Я мир­но сплю в сво­ей ком­на­те при гос­пи­та­ле в Було­ни. Вне­зап­но раз­да­ет­ся теле­фон­ный звонок:

— Дежур­ный интерн?[1]

— Да. Что случилось?

— Кораб­ле­кру­ше­ние у мола Карно!

— Сей­час иду.

Еще не подо­зре­вая все­го тра­гиз­ма ката­стро­фы, я натя­ги­ваю на себя одеж­ду и поспеш­но спус­ка­юсь в при­ем­ный покой. Здесь еще нико­го нет. Швей­цар рас­ска­зы­ва­ет мне, что трау­лер «Нотр-Дам-де-Пей­раг» из малень­ко­го пор­та Эки­эм заблу­дил­ся в тумане и нале­тел на конец мола Карно.

Сна­ру­жи доволь­но холод­но, но море совсем тихое и поэто­му я не испы­ты­ваю осо­бо­го бес­по­кой­ства. Мол Кар­но — одно из край­них соору­же­ний пор­та. Во вре­мя силь­но­го вет­ра он очень опа­сен, но, когда море спо­кой­но, под­нять­ся на него не состав­ля­ет тру­да, так как на его внеш­ней, обра­щен­ной к морю сто­роне через каж­дые два­дцать мет­ров устро­е­ны лестницы.

Слы­шит­ся авто­мо­биль­ный сиг­нал: это маши­на спа­са­тель­ной служ­бы. Двой­ная дверь рас­па­хи­ва­ет­ся настежь и, весь­ма гор­дый сво­ей ролью, я выхо­жу впе­ред… Это­го зре­ли­ща мне не забыть нико­гда! Сорок три чело­ве­ка, нава­лен­ные друг на дру­га, слов­но рас­тер­зан­ные мари­о­нет­ки, лежа­ли пере­до мной — все боси­ком и все в спа­са­тель­ных поя­сах. Наши уси­лия не при­ве­ли ни к чему: нам не уда­лось вер­нуть к жиз­ни ни одно­го. Ничтож­ный про­счет, а в резуль­та­те — сорок три тру­па и семь­де­сят восемь сирот.

Мне кажет­ся, что имен­но тогда я пол­но­стью осо­знал весь тра­гизм кру­ше­ния на море и что имен­но этот слу­чай заро­дил во мне идею, кото­рая в даль­ней­шем при­ве­ла к экс­пе­ди­ции на «Ере­ти­ке» [«L’Heretique»].

Кораб­ле­кру­ше­ние! Для меня это сло­во ста­ло сино­ни­мом тяг­чай­ших стра­да­ний чело­ве­ка, сино­ни­мом отча­я­ния, голо­да и жаж­ды. Одна толь­ко Булонь теря­ет еже­год­но в море от ста до ста пяти­де­ся­ти сво­их граж­дан, а позд­ней я узнал, что на всем зем­ном шаре в мир­ное вре­мя еже­год­но поги­ба­ет таким же обра­зом око­ло двух­сот тысяч чело­век. При­мер­но одна чет­вер­тая часть этих жертв не идет ко дну одно­вре­мен­но с кораб­лем и выса­жи­ва­ет­ся в спа­са­тель­ные шлюп­ки и т.п. Но ско­ро и они уми­ра­ют мучи­тель­ной смертью.

Меня уже дав­но инте­ре­со­вал вопрос: как дол­го может про­ти­во­сто­ять чело­век все­воз­мож­ным лише­ни­ям, каков пре­дел вынос­ли­во­сти чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма? И я при­шел к убеж­де­нию, что в отдель­ных слу­ча­ях чело­век может пере­шаг­нуть через все нор­мы, обу­слов­лен­ные физио­ло­ги­ей, и все-таки остать­ся в живых.

Дли­тель­ное вре­мя я изу­чал мате­ри­а­лы о заклю­чен­ных, ссыль­ных и дру­гих груп­пах насе­ле­ния, живу­щих впро­го­лодь. Но чаще все­го подоб­ные тео­ре­ти­че­ские изыс­ка­ния закан­чи­ва­лись тем, что я сам себя спра­ши­вал: «А к чему мне все это?» Пото­му что при моей необ­ра­зо­ван­но­сти или моем меди­цин­ском обра­зо­ва­нии — это одно и то же — зна­ния оста­ва­лись для меня мерт­вой бук­вой до тех пор, пока я не нахо­дил им прак­ти­че­ско­го применения.

Но вот к ряду подоб­ных про­блем при­ба­ви­лась про­бле­ма потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние. Осо­бен­ность ее состо­я­ла в том, что внеш­ние фак­то­ры, вызы­ва­ю­щие стра­да­ния чело­ве­ка, не зави­сят, как в слу­чае с заклю­чен­ны­ми, от злой воли людей или, как в слу­чае голо­да в Индии, от вне­зап­ной жесто­кой засу­хи, когда что-либо изме­нить невоз­мож­но. Наобо­рот! Потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние попа­да­ет в есте­ствен­ную сре­ду, разу­ме­ет­ся не без­опас­ную, но в то же вре­мя чрез­вы­чай­но бога­тую всем, что необ­хо­ди­мо для того, что­бы жить или по край­ней мере выжить, добрать­ся до суши или дождать­ся под­хо­да помо­щи. Ведь в одном куби­че­ском мет­ре мор­ской воды в две­сти раз боль­ше пита­тель­ных веществ, чем в куби­че­ском мет­ре земли!

Коро­че гово­ря, я думал о том, что хотя море и пред­став­ля­ет для потер­пев­ше­го кораб­ле­кру­ше­ние веч­ную угро­зу, оно не без­жа­лост­но, а глав­ное — не бес­плод­но. Нуж­но толь­ко побе­дить в себе страх перед морем и добыть себе из него пищу. В этой зада­че не было ниче­го нераз­ре­ши­мо­го. Так я думал о сре­де, в кото­рую попа­да­ет потер­пев­ший кораблекрушение.

Что же каса­ет­ся орга­низ­ма чело­ве­ка, вынуж­ден­но­го бороть­ся с мор­ской сти­хи­ей и одно­вре­мен­но чер­пать из нее жиз­нен­ные силы, то я при­шел к убеж­де­нию, что физио­ло­ги по боль­шей части недо­оце­ни­ва­ют зна­че­ние разу­ма и его вли­я­ние на тело. Я изу­чил наи­бо­лее извест­ные слу­чаи, когда люди выжи­ва­ли в самых отча­ян­ных усло­ви­ях. Вли­я­ние разу­ма на весь орга­низм дока­за­но голо­дов­ка­ми Ган­ди[2], поляр­ны­ми экс­пе­ди­ци­я­ми Скот­та[3] и Амунд­се­на[4] и пла­ва­ни­ем капи­та­на Блайя[5], кото­ро­го взбун­то­вав­ша­я­ся коман­да бро­си­ла в откры­том море на лод­ке с вось­ми­днев­ным запа­сом воды и про­до­воль­ствия: жаж­да мести помог­ла ему про­дер­жать­ся в море более соро­ка дней и выжить! Таким обра­зом, здесь суще­ство­ва­ло явное недо­ра­зу­ме­ние. Нель­зя было утвер­ждать: «В таких-то физи­че­ских усло­ви­ях мож­но выжить». Пра­виль­нее было бы гово­рить, поль­зу­ясь излюб­лен­ной мате­ма­ти­ка­ми фор­му­ли­ров­кой, что «при про­чих рав­ных дан­ных (а сюда вхо­дит вли­я­ние разу­ма, под кото­рым я под­ра­зу­ме­ваю муже­ство и надеж­ду на жизнь) вполне воз­мож­но выжить, если суще­ству­ют такие-то и такие-то физи­че­ские условия».

Отправ­ля­ясь от это­го, я вер­нул­ся к ста­ти­сти­ке. Еже­год­но пять­де­сят тысяч чело­век поги­ба­ет, уже нахо­дясь в спа­са­тель­ных судах. Неуже­ли ниче­го нель­зя сде­лать для их спа­се­ния? А если мож­но, то что?

Я при­нял­ся пере­чи­ты­вать леген­дар­ные рас­ска­зы о потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние, но, судя по ним, вся­кая борь­ба каза­лась без­на­деж­ной, а вся­кая надеж­да бессмысленной.

2 июля 1816 года фре­гат «Меду­за» выбро­сил­ся на пес­ча­ную отмель в ста вось­ми­де­ся­ти кило­мет­рах от афри­кан­ско­го побе­ре­жья. Сто сорок девять чело­век — пас­са­жи­ры, сол­да­ты и несколь­ко офи­це­ров — раз­ме­сти­лись на соору­жен­ном наспех пло­ту, кото­рый бук­си­ро­ва­ли шлюп­ки. При зага­доч­ных обсто­я­тель­ствах бук­сир­ный канат обо­рвал­ся и плот понес­ло и откры­тый оке­ан. На пло­ту было шесть бочон­ков вина и две боч­ки прес­ной воды. Плот был най­ден все­го через две­на­дцать дней, но в живых на нем оста­лось толь­ко пят­на­дцать чело­век. Десять из них были при смер­ти и умер­ли сра­зу после того как их взя­ли на борт.

14 апре­ля 1912 года транс­ат­лан­ти­че­ский пас­са­жир­ский паро­ход «Тита­ник» столк­нул­ся с айс­бер­гом. Через несколь­ко часов «Тита­ник» зато­нул. Пер­вые суда подо­шли к месту ката­стро­фы все­го через три часа после того как паро­ход исчез под водой, но в спа­са­тель­ных шлюп­ках уже было нема­ло мерт­ве­цов и сошед­ших с ума. Зна­ме­на­тель­но, что сре­ди тех, кто попла­тил­ся безу­ми­ем за свой пани­че­ский страх или смер­тью за безу­мие, не было ни одно­го ребен­ка моло­же деся­ти лет. Эти малы­ши нахо­ди­лись еще в доста­точ­но разум­ном возрасте.

Подоб­ные при­ме­ры под­кре­пи­ли мое инту­и­тив­ное убеж­де­ния, что мораль­ный фак­тор игра­ет реша­ю­щую роль. Ста­ти­сти­че­ские дан­ные, утвер­жда­ю­щие, что 90% жертв поги­ба­ет в тече­ние пер­вых трех дней, сле­ду­ю­щих за кораб­ле­кру­ше­ни­ем, сра­зу ста­ли уди­ви­тель­но понят­ны­ми. Ведь для того что­бы уме­реть от голо­да или жаж­ды, потре­бо­ва­лось бы гораз­до боль­ше времени!

Когда корабль тонет, чело­ве­ку кажет­ся, что вме­сте с его кораб­лем идет ко дну весь мир; когда две дос­ки пола ухо­дят у него из-под ног, одно­вре­мен­но с ними ухо­дит все его муже­ство и весь его разум. И даже если он най­дет в этот миг спа­са­тель­ную шлюп­ку, он еще не спа­сен. Пото­му что он зами­ра­ет в ней без дви­же­ния, сра­жен­ный обру­шив­шим­ся на него несча­стьем. Пото­му что он уже боль­ше не живет. Оку­тан­ный ноч­ной тьмой, вле­ко­мый тече­ни­ем и вет­ром, тре­пе­щу­щий перед без­дной, боя­щий­ся и шума и тиши­ны, он за каких-нибудь три дня окон­ча­тель­но пре­вра­ща­ет­ся в мертвеца.

Жерт­вы леген­дар­ных кораб­ле­кру­ше­ний, погиб­шие преж­де­вре­мен­но, я знаю: вас уби­ло не море, вас убил не голод, вас уби­ла не жаж­да! Рас­ка­чи­ва­ясь на вол­нах под жалоб­ные кри­ки чаек, вы умер­ли от страха.

Итак, для меня ста­ло совер­шен­но оче­вид­ным, что мно­же­ство потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние гиб­нет задол­го до того, как физи­че­ские или физио­ло­ги­че­ские усло­вия, в кото­рых они ока­зы­ва­ют­ся, ста­но­вят­ся дей­стви­тель­но смертельными.

Как же бороть­ся с отча­я­ни­ем, кото­рое уби­ва­ет вер­нее и быст­рее любых физи­че­ских лишений?

Подготовка

«Когда дело идет о спа­се­нии чело­ве­ка, луч­ше пря­мо гово­рить всю правду»

Конец сен­тяб­ря 1951 года Жан Ван Хем­с­бер­ген, один из моих сопер­ни­ков по заплы­ву через Ла-Манш, зво­нит мне и пред­ла­га­ет совер­шить мор­скую про­гул­ку. Он хочет испы­тать новый тип спа­са­тель­но­го суд­на. Сра­зу же после дежур­ства в гос­пи­та­ле я отправ­ля­юсь на берег и там он пока­зы­ва­ет мне рези­но­вую надув­ную лод­ку, такую же, какой будет потом «Ере­тик», толь­ко помень­ше. Кор­мо­вая часть этой под­ко­во­об­раз­ной лод­ки замкну­та доской.

В четы­ре часа попо­лу­дни мы пус­ка­ем­ся в испы­та­тель­ное пла­ва­ние с под­вес­ным мотором.

Пого­да сто­ит превосходная.

— А что если мы отпра­вим­ся в Фолк­стон? — пред­ла­га­ет мой друг. Я согла­ша­юсь. Мы ложим­ся на курс севе­ро-севе­ро-запад и плы­вем к мая­ку Южно­го Фулан­да, про­блес­ки кото­ро­го через регу­ляр­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни ука­зы­ва­ют нам направ­ле­ние в насту­пив­шей тем­но­те. К ночи под­ни­ма­ет­ся ветер, море раз­гу­ли­ва­ет­ся. «Хич-Хай­кер»[6] — так назы­ва­ет­ся наша лод­ка — ведет себя вос­хи­ти­тель­но, и в 23 часа мы вхо­дим в англий­ский порт. У меня нет пас­пор­та, одна­ко англи­чане во всем идут мне навстречу.

Тем вре­ме­нем пого­да окон­ча­тель­но испор­ти­лась и начал­ся насто­я­щий шторм, столь обыч­ный для Север­но­го моря. Несмот­ря на все дове­рие, кото­рое мы пита­ем теперь к наше­му суде­ныш­ку, мы реша­ем отло­жить воз­вра­ще­ние, пока не насту­пит зати­шье. В поне­дель­ник мы дума­ли было вый­ти в море, но это ока­за­лось чистей­шим безу­ми­ем. При­хо­дит­ся ждать.

Меж­ду тем пого­да не улуч­ша­лась. В гос­пи­та­ле долж­но быть нача­ли все­рьез бес­по­ко­ить­ся за меня. Прав­да, я послал туда теле­грам­му, но все рав­но мне необ­хо­ди­мо вер­нуть­ся и при­сту­пить к рабо­те, пото­му что мои дежур­ства окон­чат­ся толь­ко 1 октября.

Нако­нец, во втор­ник, в 9 часов утра, несмот­ря на все уго­во­ры дру­зей, мы поки­да­ем фолк­стон­ский порт. Море сви­реп­ству­ет по-преж­не­му. Вый­ти из пор­та настоль­ко труд­но, что мы начи­на­ем коле­бать­ся. Одна­ко воз­мож­ность про­ве­сти инте­рес­ный опыт слиш­ком соблаз­ни­тель­на. В самом деле, раз­ве для кораб­ле­кру­ше­ния выби­ра­ют под­хо­дя­щую пого­ду? И раз­ве в трех слу­ча­ях из четы­рех тер­пя­щим бед­ствие не при­хо­дит­ся плыть на утлых суде­ныш­ках имен­но по тако­му вот бушу­ю­ще­му морю?

Мы плы­вем, зары­ва­ясь носом в вол­ны, и ждем, что мотор вот-вот захлеб­нет­ся. Но нет, пока все вели­ко­леп­но. «Хич-Хай­кер» идет сво­им кур­сом в пол­ном оди­но­че­стве. Па-де-Кале, этот столь ожив­лен­ный в обыч­ное вре­мя мор­ской пере­кре­сток, сего­дня пуст. Мно­го раз море гото­во было нас погло­тить, но в 18 часов мы бла­го­по­луч­но при­ста­ем к бере­гу близ Вис­са­на. Опыт удался!

На бере­гу нас ожи­дал чело­век, кото­рый в даль­ней­шем сде­лал­ся моим меце­на­том. Это был извест­ный спе­ци­а­лист спа­са­тель­ный служ­бы, гол­лан­дец с откры­тым и чест­ным взгля­дом, ростом в 1 метр 80 сан­ти­мет­ров, весом в 152 кило­грам­ма. Он обла­дал огром­ной силой убеж­де­ния и был очень набож­ным чело­ве­ком. Во вся­ком слу­чае такое впе­чат­ле­ние он про­из­вел на меня при пер­вом знакомстве.

В тот день мы раз­го­во­ри­лись и были оди­на­ко­во увле­че­ны одной и той же иде­ей. Тут же он пред­ло­жил мне сти­пен­дию, кото­рая поз­во­ли­ла бы мне про­ве­сти лабо­ра­тор­ные иссле­до­ва­ния, необ­хо­ди­мые для под­креп­ле­ния моей тогда еще толь­ко зарож­дав­шей­ся тео­рии о воз­мож­но­сти сохра­не­ния жиз­ни потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние. Я дол­жен был науч­но обос­но­вать воз­мож­ность най­ти все необ­хо­ди­мое в оке­ане, а затем мы отпра­вим­ся втро­ем в море, что­бы на соб­ствен­ном опы­те дока­зать свою право­ту. Ибо толь­ко чело­ве­че­ский при­мер может изле­чить от отча­я­ния всех, кому может быть при­дет­ся стать жерт­ва­ми кораблекрушений.

Мне пред­сто­я­ло уста­но­вить марш­рут экс­пе­ди­ции. Всю мате­ри­аль­ную сто­ро­ну дела наш меце­нат взял на себя. Мы реши­ли, что нашим науч­но-иссле­до­ва­тель­ским цен­тром будет Оке­а­но­гра­фи­че­ский музей в Мона­ко. Отплы­тие было назна­че­но на конец года.

Одна­ко вне­зап­ный слу­чай уско­рил ход собы­тий, и я при­сту­пил к сво­им опы­там в каче­стве чело­ве­ка, кото­рый, подоб­но всем осталь­ным, потер­пел кораб­ле­кру­ше­ние поми­мо соб­ствен­ной воли.

* * *

Преж­де чем отпра­вить­ся в Мона­ко, Ван Хем­с­бер­ген и я долж­ны были побы­вать в Англии, что­бы при­сут­ство­вать на сва­дьбе одной нашей близ­кой зна­ко­мой. Но в сре­ду тре­тье­го октяб­ря, когда мы вышли на нашей надув­ной лод­ке из Вис­са­на, что­бы испы­тать новый под­вес­ной мотор, этот мотор заглох в трех милях к севе­ро-севе­ро-запа­ду от мыса Гри-Не, и мы нача­ли дрей­фо­вать. Так как мы рас­счи­ты­ва­ли про­ве­сти толь­ко корот­кое испы­та­ние, у нас не ока­за­лось с собой ни пару­са, ни весел. Посто­ян­ный севе­ро-севе­ро-восточ­ный ветер понес нас, и так мы плы­ли два дня и три ночи, не имея воз­мож­но­сти при­бли­зить­ся к зем­ле. Бере­га Фран­ции скры­лись из глаз, но посколь­ку от устья Соммы линия побе­ре­жья выда­ет­ся в море на запад, мы осо­бен­но не вол­но­ва­лись. Даже не видя бере­га, мы зна­ли, что плы­вем парал­лель­но зем­ле и в кон­це кон­цов при­ча­лим где-нибудь меж­ду Сен-Вале­ри и Дьеп­пом. И вот в пят­ни­цу око­ло 9 часов утра мы уви­де­ли трау­лер «Нотр-Дам-дю-Клер­жэ» и напра­ви­лись к нему, под­няв вме­сто пару­са чехол нашей надув­ной лод­ки: из боль­ших затруд­не­ний обыч­но выпу­ты­ва­ешь­ся с помо­щью самых про­стых средств.

Этот урок не про­шел для нас даром. В тече­ние двух дней Ван Хем­с­бер­ген не пил ниче­го. Я же, наобо­рот, что­бы уме­рить жаж­ду, пил поне­мно­гу мор­скую воду, зная, что в малых дозах она не при­не­сет мне ни малей­ше­го вре­да. Что же каса­ет­ся еды, то у нас не было ниче­го, кро­ме фун­та мас­ла, кото­рое слу­чай­но ока­за­лось в лод­ке и от кото­ро­го толь­ко еще боль­ше хоте­лось пить.

Едва под­няв­шись на борт трау­ле­ра, мой това­рищ осу­ша­ет целый кув­шин воды. Пола­гая, что я так­же хочу пить, я пыта­юсь после­до­вать его при­ме­ру, но уже после вто­ро­го глот­ка оста­нав­ли­ва­юсь, пото­му что в сущ­но­сти не испы­ты­ваю жаж­ды. Мне это про­сто пока­за­лось. Бла­го­да­ря мор­ской воде, кото­рую я пил, в орга­низ­ме доста­точ­но вла­ги и вода мне не нуж­на. Любо­пыт­но толь­ко лиш­ний раз отме­тить, насколь­ко силь­но вли­я­ние пси­хи­ки на орга­низм! Иной раз разум застав­ля­ет тело стре­мить­ся к тому, в чем оно в сущ­но­сти совсем не нуждается.

Через три дня после это­го я про­чел в одной газете:

«Ален Бом­бар умер голод­ной смер­тью! Труп най­ден близ Сен-Вале­ри». Обо мне уже нача­ли сочи­нять роман­ти­че­ские исто­рии! В дей­стви­тель­но­сти же два чело­ве­ка, кото­рые едва сту­пив на берег, бро­си­лись на аэро­дром, что­бы захва­тить само­лет, отле­та­ю­щий на Тукэ, и поспеть в Англию к сва­дьбе, мень­ше все­го похо­ди­ли на тру­пы. Но тут в дело ввя­за­лась бере­го­вая охра­на, и нача­лось пер­вое дей­ствие фар­са, кото­рый я окре­стил «Коми­че­ская интер­ме­дия». Этот фарс с самы­ми неожи­дан­ны­ми эпи­зо­да­ми разыг­ры­вал­ся и в даль­ней­шем в про­дол­же­ние все­го мое­го плавания.

Итак, коми­че­ская интермедия.

Пер­вое дей­ствие про­ис­хо­дит в бюро, застав­лен­ном сто­ла­ми. На сто­лах — горы бумаг. За одним из сто­лов сидит мор­ской офи­цер с пятью боль­ши­ми нашив­ка­ми и орет во всю глот­ку. Я сижу перед ним слов­но школь­ник, кото­рый про­ви­нил­ся, но не жела­ет при­зна­вать свою вину.

— Извест­но ли вам, что вы под­ле­жи­те суду Мор­ско­го три­бу­на­ла? Вы вышли из тер­ри­то­ри­аль­ных вод, не имея на то разрешения!

— Но ведь для мел­ких судов это не обязательно…

— Не обя­за­тель­но! Но такие суда назы­ва­ют­ся «пляж­ны­ми», и нигде не ска­за­но, что они могут выхо­дить из тер­ри­то­ри­аль­ных вод!

— Но раз­ве им запре­ща­ет­ся пла­вать в откры­том море?

— Это­го тоже нигде не сказано!

— В таком случае…

Но офи­цер пере­би­ва­ет меня:

— Все рав­но, такие фоку­сы вам даром не прой­дут! Я это­го не допущу!

— Но ведь я был толь­ко пас­са­жи­ром, и в лод­ке нахо­дил­ся ее вла­де­лец! Это вы знаете?

— Я не желаю вам отве­чать! О моем реше­нии вам сооб­щат позднее!

На этом мы рас­ста­ем­ся, так ни до чего и не дого­во­рив­шись. Но судь­ба улыб­ну­лась мне, как это слу­ча­лось еще не раз во вре­мя подоб­ных же коми­че­ских интер­ме­дий. В при­ем­ной я стал­ки­ва­юсь с офи­це­ром в таком же чине, одна­ко на сей раз это насто­я­щий моряк, капи­тан Моп­эу. Он рас­кры­ва­ет мне объ­я­тия и говорит:

— Поздрав­ляю тебя, доро­гой мой!

Научная подготовка

19 октяб­ря я при­был в Мона­ко и отпра­вил­ся в Оке­а­но­гра­фи­че­ский музей с прось­бой вклю­чить меня в чис­ло иссле­до­ва­те­лей, рас­по­ла­га­ю­щих сво­ей лабораторией.

Меня при­нял заме­сти­тель дирек­то­ра гос­по­дин Бел­лок, кото­рый позд­нее сле­дил за мои­ми опы­та­ми с неосла­бе­ва­ю­щим инте­ре­сом и все­гда отно­сил­ся ко мне по-дру­же­ски. Бла­го­да­ря ему мне в тот же день были созда­ны все усло­вия для изыс­ка­ний, и я сра­зу при­нял­ся за работу.

Преж­де чем рас­ска­зы­вать о ней, необ­хо­ди­мо крат­ко поды­то­жить все, что было извест­но отно­си­тель­но кораб­ле­кру­ше­ний к тому момен­ту, когда я при­сту­пил к сво­им опы­там. А так­же то, что счи­та­лось известным.

Есть два основ­ных вида кораб­ле­кру­ше­ний: кораб­ле­кру­ше­ние бере­го­вое (вбли­зи зем­ли) и кораб­ле­кру­ше­ние в откры­том море. Из 200 тысяч еже­год­ных жертв мор­ских ката­строф немно­гим более поло­ви­ны поги­ба­ет у самых бере­гов. Спа­се­ни­ем этих людей зани­ма­ют­ся само­от­вер­жен­ные спа­са­те­ли из Обще­ства помо­щи уто­па­ю­щим. В откры­том море дело обсто­ит совсем по-другому.

Если 50 тысяч чело­век тонет еже­год­но тот­час же после ката­стро­фы, то что про­ис­хо­дит с осталь­ны­ми 50 тыся­ча­ми жертв, кото­рым уда­ет­ся попасть в спа­са­тель­ные лод­ки? В этом слу­чае так­же воз­мож­ны два исхода.

Я раз­де­ляю суда на два типа. Суда пер­во­го типа дер­жат посто­ян­ную связь с зем­лей; их радио не умол­ка­ет в про­дол­же­ние все­го рей­са. К таким судам отно­сят­ся пас­са­жир­ские паро­хо­ды и круп­ные воен­ные кораб­ли. Если они идут ко дну, весь мир тот­час же узна­ет, в каком месте про­изо­шла ката­стро­фа. Это место ука­зы­ва­ет­ся с точ­но­стью до несколь­ких миль, и поэто­му помощь при­хо­дит к ним очень быст­ро. Так, напри­мер, было с «Тита­ни­ком». В подоб­ных слу­ча­ях доста­точ­но, как гово­рят, «под­дер­жать дух» потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние, что­бы они спо­кой­но ожи­да­ли под­хо­да спа­са­тель­ных судов. Им нет надоб­но­сти забо­тить­ся о пище и воде в тече­ние дли­тель­но­го срока.

Но, кро­ме того, суще­ству­ет дру­гой тип судов, кото­рые дер­жат с зем­лей лишь пери­о­ди­че­скую радио­связь, при­чем пере­ры­вы меж­ду пере­да­ча­ми доволь­но зна­чи­тель­ны — 6, 12, а то и все 24 часа. После того как их радио­сиг­нал был при­нят в послед­ний раз, такие суда про­плы­ва­ют зна­чи­тель­ные рас­сто­я­ния, и в слу­чае ката­стро­фы никто не зна­ет, где имен­но она про­изо­шла. Поэто­му най­ти шлюп­ки с остав­ши­ми­ся в живых невоз­мож­но. Так быва­ет со все­ми суда­ми, кото­рые обыч­но назы­ва­ют­ся «бро­дя­га­ми»: с боль­ши­ми трау­ле­ра­ми, круп­ны­ми гру­зо­вы­ми паро­хо­да­ми и вся­ки­ми рыба­чьи­ми суда­ми. Сво­им опы­том я хотел ока­зать реаль­ную помощь потер­пев­шим кораб­ле­кру­ше­ние имен­но на таких судах.

Что пред­при­ни­ма­ет­ся для их спа­се­ния сей­час? Я был совер­шен­но убит, когда узнал, что таких людей зара­нее счи­та­ют погиб­ши­ми. Самое боль­шее, что для них дела­ют — и то лишь в осо­бо бла­го­при­ят­ных слу­ча­ях, — это орга­ни­зу­ют деся­ти­днев­ные поис­ки, кото­рые прак­ти­че­ски ниче­го не дают, так как на море не оста­ет­ся сле­дов. По исте­че­нии 10 дней поис­ки в соот­вет­ствии с каки­ми-то «нор­ма­ми» нашей циви­ли­за­ции пре­кра­ща­ют­ся. Пола­га­ют, что про­ве­дя десять дней в откры­том море, никто из потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние все рав­но не оста­нет­ся в живых и искать их даль­ше совер­шен­но бес­смыс­лен­но. Подоб­ная точ­ка зре­ния обос­но­вы­ва­ет­ся тем, что ни чело­век, ни сна­ря­же­ние в дан­ных усло­ви­ях яко­бы не могут выдер­жать дольше.

Необ­хо­ди­мо было вер­нуть этим несчаст­ным надеж­ду. Одно это спа­са­ло бы еже­год­но тыся­чи людей, и тыся­чи вдов не про­ли­ва­ли бы над ними сле­зы. Ради это­го сто­и­ло риск­нуть одной жизнью.

Итак, я при­нял­ся состав­лять подроб­ную биб­лио­гра­фию по сле­ду­ю­щим вопросам:

а) обу­че­ние людей на слу­чай воз­мож­но­го кораблекрушения;

б) под­дер­жа­ние жиз­ни после кораблекрушения;

в) рыбы и их строение;

г) спо­со­бы рыб­ной ловли;

д) бла­го­при­ят­ные вет­ры и течения.

Одно­вре­мен­но я начал про­во­дить на себе лабо­ра­тор­ные опы­ты, пита­ясь тем, что может быть доступ­но потер­пев­ше­му кораб­ле­кру­ше­ние. Ван Хем­с­бер­ген, кото­рый при­со­еди­нил­ся ко мне, занял­ся испы­та­ни­ем спа­са­тель­ных судов раз­лич­но­го типа.

Нуж­но было изу­чить все.

В тече­ние шести меся­цев я пере­хо­дил от хими­че­ско­го ана­ли­за мор­ской воды к иссле­до­ва­нию видов планк­то­на и кор­пел над изу­че­ни­ем стро­е­ния рыб. В сво­их опы­тах я дол­жен был исхо­дить из того, что спа­са­тель­ная шлюп­ка снаб­же­на все­ми необ­хо­ди­мы­ми пред­ме­та­ми лишь тео­ре­ти­че­ски, но на деле все, что мог­ло из нее исчез­нуть, исчез­ло в тот самый момент, когда эти пред­ме­ты дей­стви­тель­но ока­за­лись необходимыми.

В пер­вый же день я нашел науч­ное под­твер­жде­ние сво­ей мыс­ли в толь­ко что вышед­шем «Бюл­ле­тене дру­зей Оке­а­но­гра­фи­че­ско­го музея». Это было неболь­шое сооб­ще­ние, сде­лан­ное в Ака­де­мии наук 17 декаб­ря 1888 года самим осно­ва­те­лем Оке­а­но­гра­фи­че­ско­го музея кня­зем Мона­ко Аль­бер­том I.

«Как вид­но из при­ве­ден­ных фак­тов, — гово­ри­лось в сооб­ще­нии, — эки­паж суд­на, остав­ший­ся без про­ви­ан­та в север­ной части Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на, а так­же где-либо в дру­гом море с уме­рен­ной или теп­лой тем­пе­ра­ту­рой воды, вполне может избе­жать смер­ти от исто­ще­ния, если будет рас­по­ла­гать, хотя бы частич­но, сле­ду­ю­щим снаряжением:

1) одной или несколь­ки­ми мел­ки­ми сет­ка­ми раз­ме­ром от мет­ра до двух на два­дца­ти­мет­ро­вом тро­се, для вылав­ли­ва­ния мор­ской фау­ны и отце­жи­ва­ния сар­гас­со­вых водорослей;

2) несколь­ки­ми пяти­де­ся­ти­мет­ро­вы­ми шну­ра­ми, окан­чи­ва­ю­щи­ми­ся латун­ны­ми повод­ка­ми дли­ною в три бра­са[7] с боль­шим крюч­ком и искус­ствен­ной нажив­кой для лов­ли тунцов;

3) неболь­шой остро­гой, сде­лан­ной из облом­ков, что­бы гар­пу­нить мор­ских оку­ней, и несколь­ки­ми бле­стя­щи­ми крюч­ка­ми, на кото­рые оку­ни ловят­ся ино­гда даже без вся­кой наживки;

4) гар­пу­ном для более круп­ных живот­ных, кото­рых при­вле­ка­ют облом­ки кораблекрушений.

Пере­чис­лен­ные мною пред­ме­ты в боль­шин­стве слу­ча­ев помо­гут море­пла­ва­те­лям с зато­нув­ше­го кораб­ля под­дер­жать свое суще­ство­ва­ние до под­хо­да помощи».

Теперь сле­до­ва­ло опре­де­лить, какая пища и в каких коли­че­ствах необ­хо­ди­ма чело­ве­ку в подоб­ных усло­ви­ях, и дока­зать, что в любом слу­чае море спо­соб­но обес­пе­чить его этой пищей.

Что может дать море в любой момент? Мор­скую воду, рыбу и планк­тон[8].

Что каса­ет­ся соста­ва мор­ской воды, то в одном ее лит­ре в сред­нем содер­жит­ся[9]:

NаСl — 27,3 г

MgCl2 — 3,4 г

MgSO4 — 2,0 г

CaSO4 — 1,3 г

KСl — 0,6 г

CaСО3 — 0,1 г

H2O — 965,3 г

Ана­лиз рыб тех видов, кото­рые долж­ны были мне попа­дать­ся во вре­мя экс­пе­ди­ции, дал сле­ду­ю­щие циф­ры по трем основ­ным состав­ля­ю­щим их эле­мен­там[10]:

Что же каса­ет­ся планк­то­на, то его состав, разу­ме­ет­ся, гораз­до раз­но­об­раз­нее. К тому же он гораз­до мень­ше изу­чен. Поэто­му я при­нял­ся имен­но за планк­тон, что­бы попы­тать­ся отыс­кать в нем те эле­мен­ты, кото­рых мне еще недоставало.

Я очу­тил­ся в поло­же­нии чело­ве­ка, кото­ро­му дают мате­ри­а­лы в самых огра­ни­чен­ных коли­че­ствах и при­ка­зы­ва­ют: «Построй­те мне из это­го дом!» И я построил.

Чело­ве­ку преж­де все­го нуж­но пить. Каж­дый зна­ет, что вода гораз­до важ­нее пищи. Без пищи мож­но про­тя­нуть до трид­ца­ти дней, но если чело­ве­ка оста­вить совер­шен­но без воды, то смерть неиз­беж­на уже на деся­тый день.

Отку­да же взять прес­ную воду? Доволь­но ско­ро я при­шел к заклю­че­нию, что ее мне даст рыба, при­чем в коли­че­стве, вполне доста­точ­ном. При­ве­ден­ная выше таб­ли­ца пока­зы­ва­ет, что от 50 до 80% веса рыбы при­хо­дит­ся на воду. Имен­но эта вла­га и долж­на спа­сти меня от жаж­ды, пото­му что в орга­низ­ме рыбы вода пресная.

Вам, навер­ное, при­хо­ди­лось есть рыбу, кото­рую нера­ди­вая хозяй­ка забы­ла посо­лить. Такая рыба совер­шен­но без­вкус­на. И в самом деле, как пока­зал в даль­ней­шем ана­лиз, плоть рыбы содер­жит гораз­до мень­ше соли, чем мясо мле­ко­пи­та­ю­щих. Прав­да, есть несколь­ко исклю­че­ний, к кото­рым мы вер­нем­ся, когда речь пой­дет о белках.

Итак, если удаст­ся извлечь жид­кость из рыбы, мне будет доста­точ­но трех кило­грам­мов рыбы в день, что­бы пол­но­стью обес­пе­чить себя водой, необ­хо­ди­мой для под­дер­жа­ния жиз­ни. Оста­ва­лось толь­ко извлечь эту жид­кость. Но такая зада­ча уже выхо­ди­ла за рам­ки лабо­ра­тор­ных исследований.

Но что про­изой­дет, если я ниче­го не буду ловить? Как мы уви­дим в даль­ней­шем, имен­но тако­ва судь­ба потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние в тече­ние пер­вых трех-четы­рех дней после ката­стро­фы. Если чело­век не будет пить, на деся­тый день неиз­беж­но насту­пит смерть от обез­во­жи­ва­ния орга­низ­ма. И если даже он нач­нет через несколь­ко дней полу­чать свой нор­маль­ный вод­ный раци­он, это­го будет уже недо­ста­точ­но: такой раци­он будет лишь под­дер­жи­вать его на преж­нем пони­жен­ном уровне, но не смо­жет дать ему то коли­че­ство вла­ги, кото­рое необ­хо­ди­мо орга­низ­му для нор­маль­но­го суще­ство­ва­ния. Зна­чит крайне важ­но имен­но в пер­вые дни, когда нет рыбы, давать орга­низ­му нор­маль­ное коли­че­ство вла­ги. А для это­го мож­но пить мор­скую воду.

Мор­ская вода опас­на — это зна­ет бук­валь­но вся­кий. Если пить ее в боль­ших коли­че­ствах, это при­ве­дет к смер­ти от неф­ри­та. Но как же тогда быть? Реше­ние выте­ка­ет из про­сто­го озна­ком­ле­ния с хими­че­ским соста­вом мор­ской воды. Важ­ней­шим ее эле­мен­том явля­ет­ся хло­ри­стый натрий (пова­рен­ная соль). Ну что ж! Отныне я буду погло­щать свой обыч­ный днев­ной раци­он пова­рен­ной соли, при­ни­мая ее с мор­ской водой. Это поз­во­лит мне выпи­вать от 800 до 900 грам­мов соле­ной жид­ко­сти. Един­ствен­ное, с чем при­дет­ся счи­тать­ся, это с кон­цен­тра­ци­ей соли в орга­низ­ме. Необ­хо­ди­мо, что­бы она не пре­вы­ша­ла воз­мож­но­стей маль­пи­ги­е­вых клу­боч­ков[11]. Ины­ми сло­ва­ми, соле­ную воду мож­но пить лишь в тече­ние пяти дней, так как в даль­ней­шем упо­треб­ле­ние ее гро­зит при­ве­сти к нефриту.

«Но как быть с дру­ги­ми рас­тво­рен­ны­ми в мор­ской воде соля­ми?» — могут спро­сить мало­ве­ры. И на это я могу отве­тить! В вось­ми­стах грам­мах мор­ской воды содержится:

— такое же коли­че­ство маг­не­зии (MgCl2), как в одном лит­ре мине­раль­ной воды Сали (3,4 г);

— такое же коли­че­ство суль­фа­та маг­ния (MgSO4), как в одном лит­ре мине­раль­ной воды Мон­ми­р­эль (2 г);

— такое же коли­че­ство суль­фа­та каль­ция (CaSO4), как в одном лит­ре мине­раль­ной воды Кон­трекс­виль (1,3 г);

— такое же коли­че­ство хло­ри­сто­го калия, как в одном лит­ре мине­раль­ной воды Бур­бон (0,6 г);

— такое же коли­че­ство угле­кис­ло­го каль­ция (CaCO3), как в одном лит­ре мине­раль­ной воды Виши «Гранд Грий» (0,1 г).

Таким обра­зом, про­бле­ма воды была, по-види­мо­му, разрешена.

Теперь я мог занять­ся пищей в соб­ствен­ном смыс­ле это­го слова.

Преж­де все­го необ­хо­ди­мо было опре­де­лить, какое коли­че­ство сырой пищи мог­ло дать нуж­ное чис­ло кало­рий, раз­де­лен­ных по трем основ­ным груп­пам на бел­ки, жиры и углеводы.

Таб­ли­ца соста­ва рыб ясно пока­зы­ва­ет, что с коли­че­ствен­ной точ­ки зре­ния бел­ков в рыбе более чем достаточно.

Но дело ослож­ня­ет­ся тем, что чело­ве­че­ский орга­низм капри­зен: он нуж­да­ет­ся в совер­шен­но опре­де­лен­ных веще­ствах. Неко­то­рые из ами­но­кис­лот ничем не могут быть заме­не­ны. Подоб­ные веще­ства вра­чи назы­ва­ют дина­ми­че­ски­ми. В чело­ве­че­ском орга­низ­ме их насчи­ты­ва­ет­ся десять[12]. И рыбы долж­ны были мне их дать все. Вот в каком коли­че­стве содер­жат­ся эти веще­ства в рыбах раз­лич­ных пород:

Сле­ду­ет еще ска­зать, что мне нуж­но было опа­сать­ся неко­то­рых вре­до­нос­ных веществ: таких, напри­мер, как уре­иды. Но они встре­ча­ют­ся в боль­ших коли­че­ствах лишь у рыб из семей­ства хря­ще­вых. Таким обра­зом, сле­до­ва­ло отно­сить­ся с осто­рож­но­стью к аку­лам и скатам.

Что каса­ет­ся жиров, то здесь нуж­но было выяс­нить лишь одно: есть ли в рыбах фос­фор­ные жиры, т.е. жиры, содер­жа­щие фос­фор. Да будет мне доз­во­ле­но, не оста­нав­ли­ва­ясь на дета­лях, про­сто ска­зать, что такие жиры в изоби­лии встре­ча­ют­ся во всех рыбах.

Но затем пере­до мною воз­ник­ла слож­ная про­бле­ма, вели­кая про­бле­ма для вра­чей-дие­то­ло­гов. Что делать с угле­во­да­ми? Как быть с саха­ром? Их мож­но полу­чить дву­мя путя­ми: либо непо­сред­ствен­но в пище, извне, либо путем вос­про­из­вод­ства их в самом орга­низ­ме. Увы, на снаб­же­ние извне мне рас­счи­ты­вать не при­хо­ди­лось! Где я най­ду в море сахар? Прав­да, он есть в планк­тоне, в част­но­сти в планк­тоне рас­ти­тель­ном. Но может ли чело­ве­че­ский орга­низм усво­ить угле­во­ды в тех соеди­не­ни­ях, в каких они содер­жат­ся в фитопланктоне?

Саха­ри­стые веще­ства под­раз­де­ля­ют­ся на три основ­ные группы:

1. Сахар, усва­и­ва­е­мый непо­сред­ствен­но. Обыч­но он назы­ва­ет­ся сахар C6, так как его моле­ку­ла пред­став­ля­ет собой цепь из шести ато­мов угле­ро­да. К этой груп­пе отно­сит­ся, напри­мер, глюкоза.

2. Саха­ри­ды или сахар C12 (две­на­дцать ато­мов угле­ро­да), такие, как саха­ро­за: трост­ни­ко­вый сахар или сахар из свек­лы. Саха­ри­ды не усва­и­ва­ют­ся непо­сред­ствен­но, зато они гид­ро­ли­зу­ют­ся, т.е. моле­ку­лы их делят­ся попо­лам и обра­зу­ют по две моле­ку­лы С6 каждая.

3. Нако­нец, поли­са­ха­ри­ды, или сахар Cn. Здесь n обо­зна­ча­ет чис­ло ато­мов угле­ро­да в моле­ку­ле, кото­рое раз­лич­но для каж­до­го вида, но все­гда очень вели­ко. Тако­ва цел­лю­ло­за, не рас­щеп­ля­ю­ща­я­ся, не гид­ро­ли­зу­ю­ща­я­ся с обра­зо­ва­ни­ем неко­то­ро­го коли­че­ства саха­ра C6 и неусва­и­ва­е­мая орга­низ­мом. К несча­стью, в планк­тоне содер­жит­ся сахар толь­ко этой послед­ней группы.

Прав­да, в пече­ни рыб есть орган, выра­ба­ты­ва­ю­щий глю­ко­зу. Но если я буду есть рыбью печень в боль­ших коли­че­ствах, я рискую забо­леть самы­ми тяж­ки­ми болез­ня­ми, кото­рые вызы­ва­ют­ся избыт­ком двух необ­хо­ди­мых, одна­ко опас­ных веществ: вита­ми­на А и вита­ми­на D. Оста­ва­лось одно — выра­ба­ты­вать в соб­ствен­ном орга­низ­ме нуж­ные мне угле­во­ды из дру­гих веществ, кото­ры­ми я буду питаться.

Тако­го рода син­тез воз­мо­жен и осу­ществ­ля­ет­ся вполне нор­маль­но, когда чело­век пита­ет­ся мясом и жира­ми. Но для это­го орга­низ­му тре­бу­ет­ся мно­го воды. Я очу­тил­ся в закол­до­ван­ном кру­гу. Ведь для того что­бы добыть воду, мне нуж­но было доста­точ­ное коли­че­ство рыбы! Толь­ко опыт, постав­лен­ный на чело­ве­ке, мог под­ска­зать выход из поло­же­ния. И един­ствен­ное, что тогда под­дер­жи­ва­ло во мне надеж­ду, это при­мер эски­мо­сов. Шесть меся­цев под­ряд в тече­ние всей поляр­ной зимы они пита­ют­ся толь­ко мясом и жира­ми, пьют лишь соло­но­ва­тую воду, полу­чен­ную из рас­топ­лен­но­го льда, и тем не менее, по-види­мо­му, не стра­да­ют опас­ны­ми желу­доч­ны­ми расстройствами.

Кро­ме все­го выше­пе­ре­чис­лен­но­го, чело­ве­че­ско­му орга­низ­му необ­хо­ди­мы, хоть и в коли­че­ствах бес­ко­неч­но малых, еще неко­то­рые веще­ства. Речь идет о пре­сло­ву­тых вита­ми­нах. Они ока­зы­ва­ют свое дей­ствие в самых ничтож­ных дозах, одна­ко пол­ное отсут­ствие вита­ми­нов при­во­дит к серьез­ным забо­ле­ва­ни­ям, вызы­ва­ет вся­ко­го рода ави­та­ми­но­зы. И наобо­рот, чрез­мер­ное коли­че­ство вита­ми­нов в орга­низ­ме ста­но­вит­ся при­чи­ной не менее опас­ных болез­ней. Чело­ве­ку совер­шен­но необ­хо­ди­мы четы­ре вита­ми­на: A, B, C, и D. Без них он не может обхо­дить­ся даже самое корот­кое вре­мя. Что же каса­ет­ся осталь­ных вита­ми­нов, то их отсут­ствие ничем не угро­жа­ет чело­ве­ку на про­тя­же­нии доволь­но зна­чи­тель­но­го срока.

Как извест­но каж­до­му, рыбий жир содер­жит исклю­чи­тель­но боль­шое коли­че­ство вита­ми­нов A и D. Не слу­чай­но в нор­маль­ных усло­ви­ях эти вита­ми­ны извле­ка­ют из рыбьей печени.

Точ­но так же в теле рыб содер­жит­ся мно­го вита­ми­нов B1 и B2. Зато в нем нико­гда не уда­ва­лось обна­ру­жить вита­мин B12, но я пола­гаю, что даже дли­тель­ное отсут­ствие в орга­низ­ме это­го веще­ства не очень опас­но. Ане­мия, вялость, кото­рую я испы­ты­вал в кон­це экс­пе­ди­ции, оче­вид­но дока­зы­ва­ет, что вита­мин B12, игра­ю­щий роль воз­бу­ди­те­ля, встре­ча­ет­ся в море лишь в самых огра­ни­чен­ных коли­че­ствах[13].

Но и после того как все эти слож­ные про­бле­мы были раз­ре­ше­ны, оста­ва­лась еще одна, самая страш­ная для море­пла­ва­те­лей. Речь идет о цин­ге. Цин­га вызы­ва­ет­ся рез­ким нару­ше­ни­ем обме­на веществ вслед­ствие недо­стат­ка вита­ми­на С, содер­жа­ще­го­ся в све­жих фрук­тах, зеле­ни, ово­щах и в рас­те­ни­ях. Отсут­ствие вита­ми­на С ведет к цин­ге, очень опас­ной болез­ни, кото­рой так стра­ши­лись море­пла­ва­те­ли в старину.

Как же избе­жать этой опасности?

Я рас­суж­дал сле­ду­ю­щим обра­зом: живот­ные под­раз­де­ля­ют­ся в этом отно­ше­нии на две груп­пы — одни выра­ба­ты­ва­ют аскор­би­но­вую кис­ло­ту (вита­мин C) в сво­ем орга­низ­ме, дру­гие полу­ча­ют ее извне вме­сте с пищей. В част­но­сти киты, нуж­да­ясь в аскор­би­но­вой кис­ло­те, полу­ча­ют ее извне. Но киты пита­ют­ся толь­ко планк­то­ном да мель­чай­ши­ми рач­ка­ми, оби­та­ю­щи­ми в планк­тоне. Сле­до­ва­тель­но, я най­ду вита­мин C в планк­тоне. В даль­ней­шем хими­че­ский ана­лиз под­твер­дил это пред­по­ло­же­ние[14].

Таким обра­зом, я соста­вил доволь­но пол­ный раци­он пита­ния: у меня были вита­ми­ны A, B, C и D, необ­хо­ди­мые для жиз­ни, а с точ­ки зре­ния кало­рий­но­сти я рас­по­ла­гал доста­точ­ным коли­че­ством бел­ков и жиров. Итак, я отпра­вил­ся в путь лишь с одной нере­шен­ной про­бле­мой: хва­тит ли мое­го вод­но­го раци­о­на на то, что­бы выра­ба­ты­вать в орга­низ­ме необ­хо­ди­мое коли­че­ство угле­во­дов? Вопрос, при­знать­ся, не праздный.

Практическая подготовка

Я заме­тил, что с помо­щью цифр мне доволь­но лег­ко убе­дить в сво­ей право­те спе­ци­а­ли­стов, но зато моря­ки отно­си­лись к этим циф­рам гораз­до сдер­жан­нее. Сто­и­ло мне заго­во­рить с кем-либо из них о сво­ей рабо­те, и я неиз­мен­но слы­шал один и тот же ответ: «Все это пре­вос­ход­но, но ведь это толь­ко тео­рия! Пока вы сиди­те в сво­ей лабо­ра­то­рии, все воз­мож­но! Дру­гое дело в море. Нам-то это известно!»

Итак, нуж­но было пре­одо­леть самое слож­ное пре­пят­ствие: нуж­но было убить это убий­ствен­ное отча­я­ние, эту смер­то­нос­ную без­на­деж­ность. Такая зада­ча выхо­ди­ла за рам­ки про­бле­мы пита­ния, но если вода важ­нее пищи, то надеж­да для чело­ве­ка важ­нее и нуж­нее воды. Если жаж­да уби­ва­ет быст­рее голо­да, то отча­я­ние уби­ва­ет гораз­до быст­рее жаж­ды. «Помни, чело­век, ты преж­де все­го — разум!» Зна­чит, нуж­но было преж­де все­го занять­ся разумом.

Кто обыч­но тер­пит кораб­ле­кру­ше­ние? Уче­ный или моряк? Врач или рыбак? Конеч­но, вто­рые. И вот я реши­тель­но свер­нул с про­топ­тан­ной тропинки.

Необ­хо­ди­мо было, что­бы моя тео­рия пере­ста­ла быть толь­ко тео­ри­ей и нача­ла при­но­сить какую-то поль­зу. Но для это­го нуж­но было испы­тать ее на чело­ве­ке, нуж­но было отпра­вить­ся в плавание.

Какой марш­рут подо­шел бы боль­ше все­го в дан­ном слу­чае? Надо было изыс­кать спо­соб, поз­во­лив­ший бы участ­ни­кам это­го опы­та остать­ся одним в море на про­тя­же­нии дли­тель­но­го пери­о­да — не менее меся­ца, но и не более трех. Нуж­но было выбрать такой путь, на кото­ром тече­ния и вет­ры навер­ня­ка донес­ли бы нас до бере­га и на кото­ром во избе­жа­ние соблаз­на нам не встре­ти­лось бы ни одно суд­но. И, нако­нец, этот марш­рут дол­жен был быть таким, что­бы мы смог­ли не толь­ко пора­зить вооб­ра­же­ние людей, но и дока­зать, что чело­век может жить в откры­том море вда­ли от всех берегов.

И вот я погру­зил­ся в изу­че­ние так назы­ва­е­мых «исклю­чи­тель­ных» пла­ва­ний, глав­ным обра­зом оди­ноч­ных. Я не буду оста­нав­ли­вать­ся на исто­рии оди­ноч­ных мор­ских путе­ше­ствий, доста­точ­но подроб­но опи­сан­ных моим дру­гом Жаном Мер­рье­ном[15]. Ска­жу толь­ко, что изу­че­ние этих пла­ва­ний пока­за­ло мне с доста­точ­ной ясно­стью, что для того что­бы при­влечь к нашей экс­пе­ди­ции вни­ма­ние, нуж­но пере­сечь оке­ан, что для это­го луч­ше все­го избрать Атлан­ти­че­ский оке­ан, кото­рый поз­во­лит нам про­быть вда­ли от бере­гов столь­ко вре­ме­ни, сколь­ко нуж­но; и что для того что­бы навер­ня­ка доплыть до какой-нибудь зем­ли при­бли­зи­тель­но за два меся­ца, не встре­чая соблаз­нов на каж­дом шагу, нуж­но идти доро­гой пас­са­тов, ины­ми сло­ва­ми, совер­шить еще раз вто­рое и чет­вер­тое путе­ше­ствия Хри­сто­фо­ра Колум­ба: Испа­ния — Канар­ские ост­ро­ва — мимо ост­ро­вов Зеле­но­го мыса к Антиль­ским ост­ро­вам. Так мы остав­ля­ли в сто­роне глав­ные мор­ские пути: тот, кото­рый ведет к Север­ной Аме­ри­ке и Антиль­ским ост­ро­вам, про­ле­га­ет север­нее, а тот, что ведет к Южной Аме­ри­ке, про­хо­дил южнее. Одно­вре­мен­но мы остав­ля­ли в сто­роне Сар­гас­со­во море и зону бурь, где мы зате­ря­лись бы, не при­не­ся нико­му ника­кой пользы.

Зани­ма­ясь в Мона­ко при­го­тов­ле­ни­я­ми к экс­пе­ди­ции, я успе­вал одно­вре­мен­но делать мас­су дел. Целы­ми дня­ми я про­си­жи­вал в биб­лио­те­ке, роясь в ката­ло­гах и извле­кая из них с помо­щью биб­лио­те­ка­ря гос­по­ди­на Комэ «запас пищи» на неде­лю впе­ред. Почти еже­днев­но я выхо­дил в море на одном из судов Оке­а­но­гра­фи­че­ско­го музея, на «Пизе» или на «Эйде­ре». И, нако­нец, я без уста­ли выжи­мал вла­гу из самых раз­но­об­раз­ных рыб, ста­ра­ясь добить­ся наи­луч­ших резуль­та­тов как с точ­ки зре­ния вку­са, так и с точ­ки зре­ния коли­че­ства. В конеч­ном сче­те я убе­дил­ся, что для того что­бы добыть воду, рыбу луч­ше все­го отжи­мать в самой обык­но­вен­ной давил­ке для фруктов.

Поне­мно­гу я зна­ко­мил­ся с тем, что долж­но было стать моей пищей. Резуль­та­ты оправ­ды­ва­ли мои ожи­да­ния. К тому же лабо­ра­тор­ные опы­ты все боль­ше и боль­ше под­креп­ля­ли мою теорию.

По какой-то счаст­ли­вой слу­чай­но­сти вокруг мое­го про­ек­та не было почти ника­кой шуми­хи. Я пола­гаю, что это­му спо­соб­ство­ва­ла доб­ро­душ­ная иро­ния и бла­го­же­ла­тель­ный скеп­ти­цизм боль­шин­ства тех, кто о нем знал. Я мог рабо­тать спо­кой­но. Но если уж гово­рить прав­ду, то сле­ду­ет ска­зать, что по насто­я­ще­му верил в «это» я один.

Назна­чен­ные пер­во­на­чаль­но сро­ки наше­го отплы­тия откла­ды­ва­лись все даль­ше. Спер­ва пред­по­ла­га­лось, что наш эки­паж будет состо­ять из трех чело­век: ван Хем­с­бер­ге­на, наше­го меце­на­та и меня. Потом это чис­ло воз­рос­ло до пяти, потом до шести чело­век. Вна­ча­ле речь шла об обык­но­вен­ной спа­са­тель­ной лод­ке, а теперь наш рас­по­ря­ди­тель фон­дов наста­и­вал на испы­та­нии како­го-то совер­шен­но нево­об­ра­зи­мо­го сооружения.

Я хочу оста­но­вить­ся на этой исто­рии, кото­рая сыг­ра­ла нема­лую роль в том, что я пре­вра­тил­ся в «оди­но­ко­го стран­ству­ю­ще­го рыцаря».

Наш меце­нат и так уж внес нема­ло изме­не­ний в пер­во­на­чаль­ные пла­ны. Но теперь, под пред­ло­гом того, что мы долж­ны отплыть на более под­хо­дя­щем судне, он решил вос­поль­зо­вать­ся ката­ма­ра­ном. Это соору­же­ние, раз­но­вид­ность поли­не­зий­ско­го пло­та, состо­я­ло из двух узких лодок, соеди­нен­ных меж­ду собой палу­бой, и в общем силь­но сма­хи­ва­ло на водя­ной вело­си­пед, толь­ко вме­сто педа­лей и вин­та здесь дви­га­те­лем дол­жен был слу­жить парус.

…Итак, он при­слал нам «обра­зец» тако­го ката­ма­ра­на, что­бы мы испы­та­ли его, совер­шив рейс до Кор­си­ки и обрат­но. Сра­бо­тан он был вполне при­лич­но… для про­гу­лок вдоль пля­жа, но толь­ко для подоб­ных про­гу­лок, не более.

Нема­ло дней про­во­зи­лись мы с Жаном ван Хем­с­бер­ге­ном, сна­ря­жая эту неле­пую посу­ди­ну. Один Гос­подь Бог зна­ет, как хохо­та­ли над нами мест­ные жители!

Нако­нец, ясным утром в один из послед­них дней нояб­ря нас выво­дят на бук­си­ре из пор­та. К 11 часам под­ни­ма­ет­ся лег­кий бриз. Наш ката­ма­ран раз­ви­ва­ет доволь­но боль­шую ско­рость, но на обрат­ном пути одна из попе­реч­ных рас­по­рок лома­ет­ся. Тем не менее все, каза­лось бы, долж­но было окон­чит­ся бла­го­по­луч­но. Надо ска­зать, что оба поплав­ка свер­ху были откры­ты­ми, для того что­бы мож­но было в них сесть, как в каноэ. Стре­мясь испы­тать наше пла­ву­чее соору­же­ние на устой­чи­вость, мы не задра­и­ли отвер­стия и вол­ны вре­мя от вре­ме­ни заплес­ки­ва­лись в навет­рен­ный попла­вок. Слу­чи­лось то, что долж­но было слу­чить­ся: вне­зап­но вода захлест­ну­ла этот попла­вок, и наш ката­ма­ран пере­вер­нул­ся. В этот момент мы нахо­ди­лись в сере­дине зали­ва Мон­те-Кар­ло. Ветер понес нас к мысу Мар­тен, где мы и выбра­лись на берег часов в 8 вече­ра. Я пер­вым добрал­ся до зем­ли вплавь, а за мною — Жан ван Хем­с­бер­ген, кото­ро­го дота­щил вме­сте с ката­ма­ра­ном бук­сир. В довер­ше­ние все­го в это дело вме­ша­лась поли­ция: я обо­драл об ост­рые кам­ни мыса бед­ро, и кто-то уже успел сооб­щить вла­стям, что в лесу бро­дит голый окро­вав­лен­ный человек.

Я не зря гово­рил о том, что преж­де чем ока­зать­ся за бор­том по сво­ей воле, мне еще пред­сто­я­ло неволь­но испы­тать несколь­ко кораблекрушений!

Этот слу­чай дол­жен был бы убе­дить наше­го меце­на­та, что идти даль­ше по тако­му пути совер­шен­но бес­смыс­лен­но. Но увы, вме­сто того что­бы отка­зать­ся от сво­ей идеи, он при­нял­ся раз­ра­ба­ты­вать про­ект боль­шо­го ката­ма­ра­на дли­ной в четыр­на­дцать мет­ров с каби­ной и кам­бу­зом (!). Ста­но­ви­лось все более оче­вид­ным, что наши цели и наши пути рас­хо­дят­ся все даль­ше и даль­ше. В ответ на все мои скром­ные поже­ла­ния или воз­ра­же­ния я слы­шал толь­ко одно: этой экс­пе­ди­ции необ­хо­ди­мо при­дать меж­ду­на­род­ный харак­тер, в пла­ва­ние долж­но отпра­вить­ся несколь­ко судов сра­зу, и вооб­ще торо­пить­ся неку­да; и, нако­нец, это будет кру­го­свет­ное путе­ше­ствие! Все наши пла­ны пре­вра­ща­лись в уто­пию. А глав­ное, какое отно­ше­ние име­ли подоб­ные про­жек­ты к потер­пев­шим кораблекрушение?

Посте­пен­но в моей голо­ве укре­пи­лась мысль, что мне нуж­но дер­жать­ся наших пер­во­на­чаль­ных пла­нов, все под­го­то­вить, а потом поста­вить сво­их попут­чи­ков перед свер­шив­шим­ся фак­том. Я гово­рил себе, что когда мои нере­ши­тель­ные кол­ле­ги уви­дят, что все уже гото­во, какое-то реше­ние они при­мут, и экс­пе­ди­ция дей­стви­тель­но состо­ит­ся в тех при­ми­тив­ных усло­ви­ях, кото­рые для нее необ­хо­ди­мы. Мне сооб­щи­ли, что все будет под­го­тов­ле­но к маю — июню. Про себя я решил завер­шить к это­му вре­ме­ни свои иссле­до­ва­ния и, когда при­бу­дет сна­ря­же­ние, отплыть во что бы то ни ста­ло. Я наде­ял­ся, что наш вели­ко­душ­ный друг не будет на меня в претензии.

К кон­цу мар­та я в основ­ном довел до кон­ца свои иссле­до­ва­ния и тео­ре­ти­че­скую рабо­ту. Моим сосе­дом по лабо­ра­то­рии был тогда док­тор С.К. Кон из Ридинг­ско­го уни­вер­си­те­та, при­е­хав­ший в Мона­ко для изу­че­ния рач­ков «гам­ба­рот­ти»[16]. Он пред­ло­жил позна­ко­мить меня со спе­ци­а­ли­ста­ми, кото­рые мог­ли бы сооб­щить мне неко­то­рые недо­ста­ю­щие све­де­ния. Я отпра­вил­ся в Англию и бла­го­да­ря док­то­ру Кону, а так­же док­то­ру Мэд­жи из Мини­стер­ства здра­во­охра­не­ния встре­тил­ся там с рядом пред­ста­ви­те­лей авиа­ции и фло­та. Один из них, док­тор Уитен­гх­эм, впо­след­ствии стал моим дру­гом. Эти люди уточ­ни­ли, что имен­но их инте­ре­су­ет, и в чем они сомне­ва­ют­ся (если у них воз­ни­ка­ли сомне­ния). Что каса­ет­ся Уитен­гх­э­ма, то после встре­чи с нашим меце­на­том, он даже сам при­е­хал в Мона­ко. К сожа­ле­нию, я два­жды упу­стил воз­мож­ность встре­тить­ся со спе­ци­а­ли­стом по планк­то­ну про­фес­со­ром Кем­бридж­ско­го уни­вер­си­те­та Мак Кэн­сом и дол­жен был поки­нуть Англию, так и не пови­дав его.

Моя непро­дол­жи­тель­ная поезд­ка в Англию име­ла совер­шен­но неожи­дан­ные послед­ствия. На таможне в Кале один из слу­жа­щих спро­сил меня:

— Ну что, опять поплы­ве­те через Ла-Манш?

Я рас­сме­ял­ся и ответил:

— Ниче­го похо­же­го! Теперь я поплы­ву через Атлан­ти­че­ский океан!

Тогда он мне не пове­рил и тоже засме­ял­ся. Но позд­нее, поду­мав, он ска­зал себе: «А поче­му бы и нет?» и сооб­щил об этом в редак­цию одной англий­ской газеты.

Таким обра­зом, наш про­ект вско­ре стал досто­я­ни­ем печа­ти. Ко мне в мою лабо­ра­то­рию в Мона­ко при­е­хал жур­на­лист, а вслед за тем в газе­тах нача­ли появ­лять­ся ста­тьи, зача­стую гру­бо иска­жа­ю­щие прав­ду. Сам того не пред­по­ла­гая, я зава­рил такую кашу, по срав­не­нию с кото­рой кух­ня начи­на­ю­ще­го алхи­ми­ка пока­за­лась бы дет­ской шут­кой. Пре­уве­ли­че­ни­ям не было чис­ла. Заго­во­ри­ли о «пер­вой пре­мии музея име­ни Бом­ба­ра», о «про­фес­со­ре Бом­ба­ре» и т.п. Вся эта шуми­ха силь­но сма­хи­ва­ла на ярма­роч­ную рекла­му и начи­на­ла мешать моей рабо­те. Но нет худа без добра! Зато теперь ко мне тол­па­ми хлы­ну­ли доб­ро­воль­цы и я уже не опа­сал­ся, что мне при­дет­ся отпра­вить­ся в пла­ва­ние в одиночку.

Посколь­ку я рас­счи­ты­вал плыть с Ван Хем­с­бер­ге­ном, нам оста­ва­лось най­ти еще одно­го попут­чи­ка, и тогда наш эки­паж был бы уком­плек­то­ван пол­но­стью. И вот одна­жды ко мне в гости­ни­цу явил­ся высо­кий рыжий англи­ча­нин, эда­кий невоз­му­ти­мый флег­ма­тик, и ска­зал, что посту­па­ет в мое рас­по­ря­же­ние вме­сте со сво­им сек­стан­том[17] и суд­ном. Это был Гер­берт Мью­ир-Паль­мер, граж­да­нин рес­пуб­ли­ки Пана­мы, более извест­ный под име­нем Дже­ка Паль­ме­ра. Пре­вос­ход­ный моряк, он совер­шил на соб­ствен­ной деся­ти­мет­ро­вой яхте «Гер­му­а­на» пере­ход от Пана­мы до Каи­ра через Атлан­ти­че­ский оке­ан. Когда это было, мне так и не уда­лось точ­но выяс­нить. Затем он вме­сте с женой отплыл из Каи­ра и при­плыл в Мона­ко через Кипр, Тоб­рук и Мес­син­ский про­лив. В Мона­ко он жил уже око­ло года, остав­шись без средств, как это частень­ко слу­ча­ет­ся со мно­ги­ми путешественниками.

Я подроб­но рас­ска­зал ему о наших пла­нах. Вдво­ем или втро­ем мы долж­ны на такой же лод­ке и в таких же усло­ви­ях, в каких ока­зы­ва­ют­ся люди, потер­пев­шие кораб­ле­кру­ше­ние, остать­ся без пищи и без воды и дока­зать все­му миру, что даже в этих усло­ви­ях мож­но выжить. Он попро­сил у меня несколь­ко часов на раз­мыш­ле­ния, не желая ниче­го решать сго­ря­ча. Затем он сно­ва при­шел ко мне и про­сто сказал:

— Док­тор Бом­бар, я ваш.

С каж­дым днем он ста­но­вил­ся мне все сим­па­тич­нее, и я искренне радо­вал­ся этой «наход­ке». Но пока мы нахо­ди­лись еще на суше. Поми­мо сво­ей воли, я не пере­ста­вал себя спра­ши­вать: «А что с ним будет, когда мы нач­нем голо­дать? Не набро­сим­ся ли мы друг на дру­га? Я знаю, как пове­дет себя Хем­с­бер­ген, но Пальмер…»

Имен­но из этих сооб­ра­же­ний мы реши­ли для нача­ла сде­лать опыт в Сре­ди­зем­ном море, вме­сто того что­бы сра­зу отплыть в оке­ан из Тан­же­ра или Каса­блан­ки. Сре­ди­зем­ное море, столь обман­чи­во напо­ми­на­ю­щее озе­ро, долж­но было стать нашим поли­го­ном для испы­та­ния сна­ря­же­ния и людей. Чем неми­ло­серд­нее оно будет к нам, тем боль­шую служ­бу оно нам сослу­жит. Так мы узна­ем, что нас ждет впе­ре­ди и будем гото­вы к встре­че с Атлан­ти­че­ским океаном.

Воз­вра­тив­шись к сво­им пер­во­на­чаль­ным пла­нам, я дого­во­рил­ся с кон­струк­то­ром, изго­тов­ляв­шим наш «Хич-Хай­кер», что­бы он сде­лал нам такую же лод­ку, но толь­ко поболь­ше. Одна­ко пере­го­во­ры затягивались.

Со всех сто­рон я полу­чал более или менее серьез­ные пред­ло­же­ния от жела­ю­щих плыть вме­сте со мной. Жур­на­ли­сты не дава­ли мне покоя.

Сре­ди писем, кото­рые я полу­чал, попа­да­лись иной раз пре­лест­ные, иной раз совсем стран­ные. Напри­мер, один пред­ла­гал взять его с собой из чисто гастро­но­ми­че­ских сооб­ра­же­ний: в слу­чае неуда­чи экс­пе­ди­ции он зара­нее раз­ре­шал себя съесть.

Дру­гой сооб­щал, что уже три­жды без­успеш­но пытал­ся покон­чить с собой и теперь про­сил взять его в экс­пе­ди­цию, пола­гая, что я изоб­рел самый вер­ный спо­соб отпра­вить­ся на тот свет.

Тре­тий пред­ла­гал мне в каче­стве пас­са­жир­ки свою тещу, закли­ная меня начать спа­се­ние уто­па­ю­щих с его семей­ства, кото­рое идет ко дну из-за это­го неж­но­го создания.

А что ска­зать о тех, кто спра­ши­вал меня, как им поли­вать мор­ской водой цве­ты? Ведь я утвер­ждаю, что она уто­ля­ет жаж­ду! Или о тех, кто, не теря­ясь ни в каких усло­ви­ях, ста­рал­ся всу­чить мне для испы­та­ния какое-то более или менее усо­вер­шен­ство­ван­ное снаряжение?

В чет­верг 15 мая мне позво­нил по теле­фо­ну Жан-Люк де Кар­буч­чиа, сде­лав­ший­ся впо­след­ствии моим вер­ным дру­гом. Он брал­ся издать мою буду­щую кни­гу и пред­ла­гал под­пи­сать дого­вор, бла­го­да­ря кото­ро­му оку­па­лись все экс­пе­ди­ци­он­ные рас­хо­ды, и жена мог­ла спо­кой­но ожи­дать мое­го воз­вра­ще­ния. В суб­бо­ту 17 мая я при­е­хал в Париж и после шум­ных пере­го­во­ров с кон­струк­то­ром полу­чил, нако­нец, лод­ку, кото­рой суж­де­но было носить имя «Ере­ти­ка». Тор­же­ствуя, я вер­нул­ся в Мона­ко вме­сте со сво­им транс­ат­лан­ти­че­ским кораб­лем. Мы мог­ли, нако­нец, вый­ти в море как раз тогда, когда мно­гие нача­ли сомне­вать­ся в том, что экс­пе­ди­ция состо­ит­ся. Я вызвал теле­грам­ма­ми Ван Хем­с­бер­ге­на и наше­го меце­на­та. Послед­ний при­был нака­нуне отплы­тия и заявил:

— Это самый пре­крас­ный день моей жиз­ни! Сего­дня мой день рож­де­ния и сего­дня день отплы­тия. Ван Хем­с­бер­ген задер­жи­ва­ет­ся, но я его заменю.

Мне при­шлось ему дол­го дока­зы­вать, что со сво­и­ми 152 кило­грам­ма­ми он несколь­ко ослож­нит наше пла­ва­ние в столь хруп­кой посу­дине и что он при­не­сет нам гораз­до боль­ше поль­зы, если оста­нет­ся на суше и зай­мет­ся под­го­тов­кой сле­ду­ю­ще­го эта­па экспедиции.

Теперь мы были гото­вы к отплы­тию, назна­чен­но­му на 24 мая.

Кон­струк­тор, аэро­навт Дебру­тель в послед­ний раз про­ве­рял в пор­ту Мона­ко нашу надув­ную лод­ку. Это была плос­ко­дон­ка дли­ной в 4 мет­ра 65 сан­ти­мет­ров при ширине в 1 метр 90 сан­ти­мет­ров. Она отве­ча­ла всем усло­ви­ям, кото­рые предъ­яв­ля­лись к суд­ну в такой экс­пе­ди­ции, как наша. Эта лод­ка пред­став­ля­ла собою туго нака­чен­ную рези­но­вую кол­ба­су, изо­гну­тую в фор­ме вытя­ну­той под­ко­вы, око­неч­но­сти кото­рой были соеди­не­ны дере­вян­ной кор­мой. Бла­го­да­ря такой кор­ме мы мог­ли не боять­ся, что наши лес­ки или повод­ки пере­трут рези­ну; для надув­ной лод­ки это было бы гибель­но. На рези­но­вом дне лежа­ли лег­кие дере­вян­ные слани.

В лод­ке не было ни одной метал­ли­че­ской дета­ли. Боко­вые поплав­ки ее состо­я­ли каж­дый из четы­рех отсе­ков, кото­рые нака­чи­ва­лись и спус­ка­лись неза­ви­си­мо один от дру­го­го. Даль­ней­шее пла­ва­ние пока­за­ло, насколь­ко разум­но подоб­ное устрой­ство. Дно лод­ки было прак­ти­че­ски плос­ким. Непо­движ­но укреп­лен­ный брус, как хре­бет, делил лод­ку вдоль на две части, обра­зуя неболь­шой киле­вой выступ, кото­рый при том же сопро­тив­ле­нии вол­нам уве­ли­чи­вал устой­чи­вость лод­ки на море. Плос­ко­дон­ка дви­га­лась при помо­щи четы­рех­уголь­но­го пару­са пло­ща­дью око­ло трех квад­рат­ных мет­ров. К несча­стью, этот парус кре­пил­ся на мачте, слиш­ком дале­ко выне­сен­ной впе­ред, что не поз­во­ля­ло нашей лод­ке идти про­тив вет­ра. Тем не менее она мог­ла совер­шать неко­то­рые манев­ры бла­го­да­ря двум выдвиж­ным килям, укреп­лен­ным по бор­там на уровне тре­ти дли­ны лод­ки, счи­тая от носа. Эти две метал­ли­че­ские пла­сти­ны нуж­ны были глав­ным обра­зом для при­ча­ли­ва­ния к берегу.

Теперь оста­ва­лось толь­ко полу­чить раз­ре­ше­ние на выход в море. Могут поду­мать, что это было пустой фор­маль­но­стью. В дей­стви­тель­но­сти же дело обсто­я­ло совсем по-дру­го­му, и был момент, когда я не без осно­ва­ний опа­сал­ся, что наша экс­пе­ди­ция не состо­ит­ся из-за отсут­ствия это­го раз­ре­ше­ния. Все­го за несколь­ко дней до отплы­тия я с изум­ле­ни­ем узнал, что суд в депар­та­мен­те Нор заоч­но при­го­во­рил меня к штра­фу в две тыся­чи фран­ков за нару­ше­ние пра­вил нави­га­ции в откры­том море. Я немед­лен­но сел в поезд и выехал, что­бы опро­те­сто­вать это реше­ние и оправдаться.

Вто­рой акт того, что я назы­ваю «Коми­че­ской интер­ме­ди­ей», разыг­рал­ся в тор­же­ствен­ной обста­нов­ке уго­лов­но­го суда. Меня обви­ня­ют в том, что я без раз­ре­ше­ния вос­поль­зо­вал­ся для пла­ва­ния в откры­том море суд­ном, фигу­ри­ру­ю­щим под назва­ни­ем «про­гу­лоч­ной лодки».

Я про­шу слова:

— Гос­по­дин судья, преж­де все­го меня удив­ля­ет тот факт, что к ответ­ствен­но­сти при­влек­ли одно­го меня, хотя я был все­го лишь пас­са­жи­ром лод­ки, кото­рой управ­лял ее вла­де­лец. С дру­гой сто­ро­ны, я хочу спро­сить: полу­чил бы я тогда раз­ре­ше­ние на пла­ва­ние в откры­том море, если бы стал о нем ходатайствовать?

— Никто не стал бы вам запре­щать такое пла­ва­ние или давать подоб­ное раз­ре­ше­ние. Оно не обязательно.

— В таком случае…

Но тут, как чер­тик из короб­ки, выска­ки­ва­ет гос­по­дин помощ­ник про­ку­ро­ра. До сих пор он не рас­кры­вал рта, но зато теперь раз­ра­жа­ет­ся гро­мо­вой речью, испол­нен­ной желчи.

— Я счи­таю сво­им дол­гом обра­тить вни­ма­ние суда на то, что обви­ня­е­мый пред­став­ля­ет собой угро­зу обще­ству. Сво­им пагуб­ным при­ме­ром он может увлечь за собой и при­ве­сти к гибе­ли мно­гих моло­дых людей. Он был при­го­во­рен заоч­но к двум тыся­чам фран­ков штра­фа. Но в дей­стви­тель­но­сти он совер­шил ана­ло­гич­ный про­сту­пок два­жды, и поэто­му я наста­и­ваю, что­бы сум­ма штра­фа была удвоена!

— Гос­по­дин судья, я в насто­я­щее вре­мя под­го­тав­ли­ваю экс­пе­ди­цию, кото­рая, по-види­мо­му, будет иметь миро­вое зна­че­ние. Я про­шу вас ради себя и ради вас самих оправ­дать меня.

— Как извест­но суду, обви­ня­е­мый при­был из Мона­ко. А отту­да неда­ле­ко и до Мар­се­ля[18]. Он весе­лый шут­ник: вся эта экс­пе­ди­ция суще­ству­ет лишь в его воображении.

После это­го суд уда­ля­ет­ся на сове­ща­ние и при­го­ва­ри­ва­ет меня услов­но к двум штра­фам по тыся­че фран­ков каж­дый со сле­ду­ю­щей фор­му­ли­ров­кой: «За нару­ше­ние пра­вил нави­га­ции в откры­том море, выра­зив­ше­е­ся в том, что обви­ня­е­мый исполь­зо­вал для пла­ва­ния в откры­том море про­гу­лоч­ную лод­ку». Для пода­чи апел­ля­ции у меня уже не оста­ва­лось вре­ме­ни, и я вер­нул­ся в Монако.

* * *

В Мона­ко у меня про­изо­шла одна несчаст­ная встре­ча, кото­рая едва не сорва­ла всю экспедицию.

Ко мне явил­ся доволь­но пред­ста­ви­тель­ный муж­чи­на лет трид­ца­ти, по виду типич­ный аме­ри­кан­ский репор­тер. Со свой­ствен­ной неко­то­рым жур­на­ли­стам стре­ми­тель­но­стью и фами­льяр­но­стью он при­нял­ся меня интер­вью­и­ро­вать и вдруг спросил:

— А у вас есть радиопередатчик?

— Нет.

— Нет? Доро­гой мой, бла­го­да­ри­те бога, что вы встре­ти­лись со мной! Я вам доста­ну передатчик.

И пока я с изум­ле­ни­ем смот­рел на мое­го неждан­но­го бла­го­де­те­ля, еще не реша­ясь верить сво­им ушам, он продолжал:

— Мы очень инте­ре­су­ем­ся вашим опы­том. Зна­е­те ли вы, что уста­нов­ка при­ем­ни­ка-пере­дат­чи­ка на посу­дине вро­де вашей выдви­га­ет целый ряд слож­ных тех­ни­че­ских про­блем? Мы хоте­ли бы их раз­ре­шить, разу­ме­ет­ся, с вашей помо­щью. Вы соглас­ны? Вам нра­вит­ся такой проект?

Я бро­сил­ся пожи­мать ему руку, вся­че­ски выра­жая свою признательность.

— Добей­тесь от вла­стей кня­же­ства раз­ре­ше­ния на пере­да­чи. Это самое слож­ное. Как толь­ко у вас будут свои офи­ци­аль­ные позыв­ные, мы к вам приедем.

— Но… в таком слу­чае мне хоте­лось бы полу­чить аппа­ра­ту­ру как мож­но ско­рее. С ее уста­нов­кой при­дет­ся, по-види­мо­му, повозиться.

— Доверь­тесь нам во всем.

И с эти­ми сло­ва­ми он отбыл.

Вне себя от радо­сти я обра­тил­ся с заяв­ле­ни­ем к вла­стям кня­же­ства Мона­ко, попро­сив уско­рить дело. Раз­ре­ше­ние я полу­чил на руки 23 мая, но посколь­ку бла­го­при­ят­ный ответ был мне дан зара­нее, я смог сооб­щить о нем мое­му репор­те­ру уже 20 мая.

За четы­ре дня до это­го, 16 мая, я был в Пари­же и рас­ска­зал там обо всем Жану-Люку. Я ожи­дал без­удерж­ных вос­тор­гов, но он отнес­ся к это­му делу сдержанно.

— Зна­ешь ли ты, какие труд­но­сти свя­за­ны с подоб­ной уста­нов­кой? — спро­сил он меня. — Зна­ешь ли ты, что для того что­бы с помо­щью сла­бень­ко­го при­ем­ни­ка-пере­дат­чи­ка под­дер­жи­вать связь через оке­ан за три тыся­чи кило­мет­ров, нуж­но быть насто­я­щим радио­тех­ни­ком или по край­ней мере опыт­ным радиолюбителем?

По прав­де гово­ря, я и сам об этом поду­мы­вал. Я даже пре­ду­пре­дил мое­го репор­те­ра, что ниче­го не смыс­лю в радио.

— Тем луч­ше! — отве­тил он мне.

Посе­яв в Пари­же тре­во­гу, я уехал. А Жан-Люк после дол­гих раз­ду­мий отпра­вил­ся к Жану Фер­рэ из Фран­цуз­ско­го объ­еди­не­ния радио­лю­би­те­лей и обра­тил­ся к нему за советом.

Тем вре­ме­нем я был пре­ис­пол­нен дове­рия. Тогда я еще не знал, что мне при­дет­ся обой­тись без радио. Но я об этом не жалею: во вся­ком слу­чае я полу­чил вза­мен двух вер­ных друзей.

22 мая. Жан Фер­рэ зво­нит мне из Пари­жа. Его воз­му­ще­ние может срав­нить­ся толь­ко с его неуто­ми­мым любопытством:

— Какие лам­пы сто­ят в вашем аппа­ра­те? Какой тип антен­ны? Какой источ­ник энер­гии? На каких вол­нах вы буде­те рабо­тать? Какой у вас приемник?

Сму­щен­ный соб­ствен­ным неве­же­ством, гово­рю в ответ:

— Я им доверяю.

— Но извест­но ли вам, — спра­ши­ва­ет он меня, — что даже про­фес­си­о­на­лам тре­бу­ют­ся меся­цы пред­ва­ри­тель­ной под­го­тов­ки для раз­ре­ше­ния подоб­ной про­бле­мы? Извест­но ли вам, что даже нам, люби­те­лям, при­вык­шим обхо­дить­ся самы­ми скром­ны­ми сред­ства­ми и рабо­тать в самых непод­хо­дя­щих усло­ви­ях, тре­бу­ет­ся по край­ней мере две неде­ли на уста­нов­ку и налад­ку уже гото­вой аппа­ра­ту­ры? Сего­дня 22 мая. Вы хоти­те отплыть 24-го. И у вас еще ниче­го нет? Вы про­сто сумасшедший!..

И он веша­ет трубку.

Я тот­час же зво­ню мое­му радиорепортеру:

— Поспе­ши­те! Я отплы­ваю два­дцать четвертого…

— Доро­гой док­тор, мы это зна­ем. Доверь­тесь нам.

23 мая я встре­чаю на пер­роне вок­за­ла Кар­буч­чиа и Фер­рэ. Послед­ний вме­сто при­вет­ствия потря­са­ет перед моим носом листом бума­ги, на кото­ром отпе­ча­та­но на машинке:

«Пре­зи­дент Фран­цуз­ско­го объ­еди­не­ния радио­лю­би­те­лей отко­ман­ди­ро­вы­ва­ет г‑на Жана Фер­рэ F 90v[19] в рас­по­ря­же­ние док­то­ра Бом­ба­ра с тем, что­бы он изу­чил сов­мест­но с ним все тех­ни­че­ские вопро­сы радио­свя­зи во вре­мя его экс­пе­ди­ции. Г‑н Фер­рэ дол­жен дер­жать док­то­ра Бом­ба­ра в кур­се всех мер, при­ня­тых для того, что­бы про­ве­сти этот опыт, пред­став­ля­ю­щий для радио­лю­би­те­лей пер­во­сте­пен­ный инте­рес как с тех­ни­че­ской, так и со спор­тив­ной точ­ки зрения.

Под­пись: Мар­швиль F 8NH».

Такой обо­рот дела меня уди­вил. Тогда мне объ­яс­ни­ли, что мой слу­чай был исклю­чи­тель­ным. В самом деле, подоб­но­го опы­та не про­де­лы­ва­ли еще нико­гда. Сле­до­ва­тель­но, моя аппа­ра­ту­ра долж­на была пред­став­лять собой шедевр тех­ни­че­ской мыс­ли, преж­де все­го с точ­ки зре­ния иде­аль­ной изо­ля­ции от воды и кон­ден­си­ру­ю­щей­ся вла­ги, при­чем такой изо­ля­ции, кото­рая не загро­мож­да­ла бы и не утя­же­ля­ла мою лод­ку. Далее, такая аппа­ра­ту­ра долж­на была иметь без­от­каз­ный источ­ник пита­ния и рабо­тать при любой антенне на всех вол­нах. Для подоб­но­го при­е­ма и пере­да­чи нуж­но было либо само­му быть опыт­ней­шим ради­стом, либо обла­дать чрез­вы­чай­но слож­ным приемником-передатчиком…

— А зна­е­те ли вы, — не уни­мал­ся Жан Фер­рэ, — что из-за нере­гу­ляр­но­сти рас­про­стра­не­ния корот­ких волн вам при­дет­ся, что­бы обес­пе­чить связь, про­хо­дить весь диа­па­зон от деся­ти до соро­ка мет­ров? В опре­де­лен­ные часы невоз­мож­но услы­шать даже пере­дат­чик мощ­но­стью в сто тысяч ватт, а в вашем их самое боль­шее десять!

Оста­вал­ся толь­ко один выход: при­влечь к это­му делу радио­лю­би­те­лей. Может быть они с их уме­ни­ем ловить и раз­би­рать даже самые сла­бые позыв­ные суме­ют меня услы­шать. Ведь на зем­ном шаре их целых две­сти тысяч! Пре­ду­пре­жден­ные фран­цуз­ски­ми радио­стан­ци­я­ми две­сти тысяч люби­те­лей будут слу­шать меня день и ночь.

Я не знал, как мне выра­зить свою при­зна­тель­ность этим двум­стам тыся­чам доб­ро­воль­цев, кото­рые будут без­от­рыв­но сле­дить за мои­ми сигналами.

— Хм, для того что­бы убе­дить­ся, будет ли им за чем сле­дить, я дол­жен спер­ва осмот­реть вашу аппаратуру!

Я сно­ва бро­са­юсь к теле­фо­ну. С дру­го­го кон­ца про­во­да мне отвечают:

— Не вол­нуй­тесь, все будет на месте. Мы при­е­дем зав­тра утром.

Тогда Жан Фер­рэ сам садит­ся к телефону:

— Зна­е­те ли вы, какие труд­но­сти вас ожидают?

— Конеч­но.

— На какую антен­ну вы рассчитываете?

— Антен­ну мы при­кре­пим к мачте.

— Да ведь у «Ере­ти­ка» мач­та все­го в два мет­ра высо­той! С такой антен­ной ни один пере­дат­чик не смо­жет работать.

— ???

— Может быть вы оста­но­ви­тесь на антенне, при­вя­зан­ной к шару-зон­ду или на метал­ли­че­ской раздвижной?

— Конеч­но, конечно!

— А какой у вас приемник?

— Об этом може­те не беспокоиться.

— А рабо­чая волна?

— Десять мега­цик­лов (трид­цать метров).

Эти све­де­ния были тот­час пере­да­ны по теле­гра­фу гос­по­ди­ну Мар­шви­лю, пре­зи­ден­ту фран­цуз­ско­го радио­ве­ща­ния. Он отве­тил немед­лен­но «30 мет­ров рабо­чая вол­на WWV[20] точ­ка. Ниче­го не понимаем».

Мы пони­ма­ли еще мень­ше. WWV — вашинг­тон­ская радио­стан­ция Наци­о­наль­но­го инфор­ма­ци­он­но­го цен­тра — запол­ня­ла весь эфир сво­и­ми сиг­на­ла­ми, и мое­му несчаст­но­му аппа­ра­ти­ку нико­гда не уда­лось бы про­бить­ся сквозь эти мощ­ные пере­да­чи, зву­ча­щие на той же волне.

Сно­ва зво­ним по теле­фо­ну и сно­ва слы­шим в ответ:

— Ни о чем не беспокойтесь.

Пят­ни­ца 23 мая. В Мона­ко при­был пред­ста­ви­тель фирмы.

— Я послан, что­бы все под­го­то­вить, — заяв­ля­ет он. — Аппа­ра­ту­ру доста­вят завтра.

Мы рас­тол­ко­вы­ва­ем ему, как обсто­ит дело. Пора­жен­ный, он восклицает:

— Ну, зна­е­те, это номер!

У нас не хва­ти­ло сил даже улыб­нуть­ся ему в ответ.

Окон­ча­тель­но убе­див­шись, что из этой затеи ниче­го не вый­дет, я уже хотел позво­нить еще раз, от все­го отка­зать­ся и заявить, что отплы­ваю без радио. Меня удер­жа­ла одна мысль. А что если они в самом деле все под­го­то­ви­ли и я све­ду на нет все их усилия?

Пят­ни­ца. Уже пол­день. И все еще нико­го и ниче­го. Моя жена встре­во­жен­но спра­ши­ва­ет Жана Феррэ:

— Как вы дума­е­те, мы с Але­ном смо­жем переговариваться?

Он не отве­ча­ет ни сло­ва. Наш доб­рый друг мечет­ся, слов­но лев в клет­ке. Он дума­ет о сот­нях часов, необ­хо­ди­мых люби­те­лю для отлад­ки при­ем­ни­ка-пере­дат­чи­ка, и о той рабо­те, кото­рую необ­хо­ди­мо про­де­лать радио­тех­ни­кам для уста­нов­ки аппа­ра­ту­ры. А ее все еще нет.

Раз­да­ет­ся теле­фон­ный зво­нок. «Мы сей­час при­е­дем!» 15 часов, 16 часов, 17 часов. Люби­те­ли Мона­ко и Ниц­цы про­сто потря­се­ны лег­ко­мыс­ли­ем швей­цар­ских радио­тех­ни­ков, кото­рым мы пол­но­стью доверились.

24 мая. Отплы­тие по-преж­не­му назна­че­но на 15 часов. В 11 часов груп­па радио­тех­ни­ков, нако­нец, при­бы­ва­ет в Мона­ко. Как они ухит­ри­лись потра­тить целых четы­ре часа на то, что­бы про­ехать все­го пять­де­сят километров?

Пред­ста­ви­тель радио­стан­ции устрем­ля­ет­ся к Жану Феррэ.

— С кем я могу дого­во­рить­ся о закреп­ле­нии за нами исклю­чи­тель­но­го права?

Жан смот­рит на него, ниче­го не пони­мая. Исклю­чи­тель­но­го пра­ва? Како­го исклю­чи­тель­но­го пра­ва? Ведь речь идет о том, что­бы помочь двум «потер­пев­шим кораб­ле­кру­ше­ние», кото­рые риску­ют сво­ей жиз­нью, что­бы спа­сти жизнь другим!

— Я гово­рю о предо­став­ле­нии нам исклю­чи­тель­но­го пра­ва на транс­ля­цию ваших радио­пе­ре­дач. Вы сей­час пой­ме­те. Если у меня будет исклю­чи­тель­ное пра­во на эти пере­да­чи, я смо­гу их про­дать Би-Би-Си, а может быть даже американцам!

Пока они раз­го­ва­ри­ва­ют, я осмат­ри­ваю аппа­ра­ту­ру. Пере­дат­чик пред­став­ля­ет собой голую схе­му, собран­ную на пане­ли. Она ничем не при­кры­та. Такие схе­мы даже в радио­ма­стер­ских ста­вят на стол с бес­ко­неч­ны­ми предо­сто­рож­но­стя­ми. При­ем­ник — самый про­стой, бата­рей­ный, какой мож­но купить, где угод­но. Толь­ко гене­ра­тор дей­стви­тель­но хороший.

— А где антен­на? — спра­ши­ваю я.

— Зна­е­те, мы ниче­го не успе­ли сде­лать. Но вы буде­те поль­зо­вать­ся антен­ной, при­вя­зан­ной к воз­душ­но­му змею.

В пол­день Жан соби­ра­ет всех нас в гостинице.

— От име­ни Фран­цуз­ско­го объ­еди­не­ния радио­лю­би­те­лей, кото­рое пору­чи­ло мне выска­зать вам мое мне­ние, я утвер­ждаю, что с подоб­ной аппа­ра­ту­рой ника­кая связь меж­ду вами и зем­лею невоз­мож­на, пото­му что:

во-пер­вых, эта аппа­ра­ту­ра не защи­ще­на от мор­ской воды;

во-вто­рых, нуж­но быть спе­ци­а­ли­стом-радио­тех­ни­ком, что­бы ею поль­зо­вать­ся. При пер­вом же поры­ве вет­ра, при пер­вой же неис­прав­но­сти, если даже про­сто обо­рвет­ся антен­на, вы ниче­го не суме­е­те сде­лать. Аппа­рат вый­дет из строя. Мы будем думать, что вы погиб­ли и тер­зать­ся неизвестностью;

и, нако­нец, в‑третьих, ни Бом­бар, ни Паль­мер не зна­ют азбу­ки Мор­зе. А пере­дат­чик рас­счи­тан толь­ко на морзянку.

В ответ на это радио­тех­ни­ки заявляют:

— Доро­гой док­тор, не бес­по­кой­тесь ни о чем! Глав­ное, не слу­шай­те это­го моло­до­го чело­ве­ка! У него, конеч­но, самые доб­рые наме­ре­ния, но у него нет опы­та. Доверь­тесь нам! Мы обо всем позаботимся.

Мои дру­зья совер­шен­но уби­ты. Жена уми­ра­ет от вол­не­ния. Мы с Паль­ме­ром дер­жим воен­ный совет.

Теперь я знаю, что радио рабо­тать не будет. Ну и пусть! Месяц тому назад я о нем даже не думал. У потер­пев­ше­го кораб­ле­кру­ше­ние не быва­ет радио. Нуж­но плыть.

Но посколь­ку ветер небла­го­при­ят­ный, мы смо­жем отплыть толь­ко на сле­ду­ю­щий день. Таким обра­зом, у радио­тех­ни­ков еще будет в запа­се два­дцать четы­ре часа.

Я нико­гда не забу­ду послед­них слов мое­го жур­на­ли­ста, про­во­див­ше­го радио­ре­пор­таж с бор­та кате­ра, кото­рый дол­жен был выве­сти нас в море 25 мая:

— Мы будем вас запра­ши­вать по радио! Отве­чай­те так: точ­ка — да, тире — нет. Про­щай­те, док­тор! Точ­ка — да, тире — нет, точ­ка — да, тире…

* * *

Здесь я хотел бы рас­ска­зать о послед­нем дне перед отплы­ти­ем. С того момен­та как печать заин­те­ре­со­ва­лась нашей экс­пе­ди­ци­ей, чис­ло любо­пыт­ных и жур­на­ли­стов непре­рыв­но воз­рас­та­ло. Вско­ре я пол­но­стью постиг все тай­ны момен­таль­ной фото­гра­фии, в кото­рой каж­дый вооб­ра­жа­ет, что имен­но он пер­вый отыс­кал самый луч­ший ракурс. В тече­ние послед­них недель репор­те­ры бук­валь­но оса­жда­ли меня, и я уже не мог боль­ше рабо­тать. Но в день отплы­тия нача­лась насто­я­щая ярмар­ка. Я не мог прой­ти по ули­це с женой без того, что­бы какой-нибудь незна­ко­мец не под­бе­жал ко мне со словами:

— Не буде­те ли вы так доб­ры обнять мадам Бом­бар? Я вас сниму!

Шуми­ха, под­ня­тая вокруг экс­пе­ди­ции, созда­ва­ла небла­го­при­ят­ную атмо­сфе­ру для отплы­тия. Разу­ме­ет­ся, печать долж­на осве­дом­лять чита­те­лей обо всем. Но не менее вер­но и то, что боль­шин­ство чита­те­лей инте­ре­су­ет­ся не столь­ко фак­та­ми, сколь­ко ори­ги­наль­ны­ми анек­до­та­ми. Слу­чи­лось так, что газе­ты, идя навстре­чу сво­им чита­те­лям, мно­гих вве­ли в заблуж­де­ние отно­си­тель­но целей нашей экс­пе­ди­ции, а в гла­зах неко­то­рых и вовсе ее опо­ро­чи­ли. На пер­вый план была выпя­че­на «сен­са­ци­он­ность» наше­го пла­ва­ния. Но при этом совер­шен­но забы­ли основ­ную цель, к кото­рой мы стре­ми­лись, выхо­дя в Сре­ди­зем­ное море: мы хоте­ли про­сто-напро­сто испы­тать людей и сна­ря­же­ние. Созда­лось такое поло­же­ние, при кото­ром малей­шее, даже кажу­ще­е­ся отступ­ле­ние от того, что мы гово­ри­ли, и — что еще страш­нее! — от того, что нам при­пи­сы­ва­ли, мог­ло навсе­гда дис­кре­ди­ти­ро­вать всю экс­пе­ди­цию. Никто не желал счи­тать­ся с тем, что каж­дое испы­та­ние начи­на­ет­ся на ощупь и тре­бу­ет мно­гих попы­ток. Поми­мо нашей воли, нам навя­за­ли оре­ол сла­вы… в отде­ле про­ис­ше­ствий. В дей­стви­тель­но­сти же, как я уже гово­рил, Сре­ди­зем­ное море было для нас толь­ко репе­ти­ци­ей, и ничем иным быть не мог­ло. И тем не менее при любой неуда­че нас пре­да­ли бы анафеме.

Чрез­мер­ный инте­рес прес­сы к нашей экс­пе­ди­ции таил в себе еще одну опас­ность. Ведь весь этот опыт с нача­ла и до кон­ца про­ти­во­ре­чил обще­при­ня­тым нор­мам. С точ­ки зре­ния так назы­ва­е­мо­го здра­во­го смыс­ла это была сплош­ная ересь.

Я счи­тал­ся ере­ти­ком по мно­гим при­чи­нам. Во-пер­вых, пото­му, что мы хоте­ли доплыть до зара­нее опре­де­лен­но­го пунк­та на лод­ке, кото­рую все при­зна­ва­ли неуправ­ля­е­мой и непри­спо­соб­лен­ной для тако­го пла­ва­ния. Эта пер­вая ересь непо­сред­ствен­но затра­ги­ва­ла судо­стро­и­те­лей и моря­ков. В самом деле, мно­гие спе­ци­а­ли­сты уве­ря­ли нас, что мы не уплы­вем даль­ше Йер­ских ост­ро­вов. Но гораз­до страш­нее была вто­рая ересь, кото­рая заклю­ча­лась в том, что я ломал обще­при­ня­тые пред­став­ле­ния, утвер­ждая, что чело­век может жить одни­ми дара­ми моря и пить соле­ную воду. И, нако­нец, тре­тья ересь, о кото­рой в одной «серьез­ной» газе­те было ска­за­но сле­ду­ю­щее: «Даже опыт­ные моря­ки на кораб­лях не счи­та­ют, что они все­гда могут спра­вить­ся с бушу­ю­щим морем, вет­ра­ми и тече­ни­я­ми. И в то же вре­мя какой-то нови­чок без коле­ба­ний дове­ря­ет свою жизнь и жизнь сво­е­го това­ри­ща обык­но­вен­ной оре­хо­вой скор­луп­ке, кото­рая не была даже осмот­ре­на мор­ским инспектором!»

После все­го это­го я дал нашей лод­ке имя «Ере­тик».

К сча­стью, нас под­дер­жи­ва­ло нема­ло авто­ри­тет­ных людей. Бла­го­да­ря лич­но­му вме­ша­тель­ству гос­по­ди­на Жана Гави­ни, заме­сти­те­ля мини­стра воен­но-мор­ско­го фло­та, я полу­чил раз­ре­ше­ние на пла­ва­ние в откры­том море. Теперь «Ере­тик» мог плыть под фран­цуз­ским фла­гом до самых бере­гов Америки.

Средиземное море

Отплытие

С само­го ран­не­го утра мы собра­лись в малень­ком пор­ту Фон­вьей. Жур­на­ли­сты тот­час же набро­си­лись на нас с рас­спро­са­ми. Я отве­тил им, как мог, и при­нял­ся за осмотр сна­ря­же­ния, уло­жен­но­го в надув­ную лодку.

Тол­па уже нача­ла соби­рать­ся, хотя отплы­тие было назна­че­но на три часа попо­лу­дни: в это вре­мя обыч­но быва­ет более силь­ный ветер. Груп­па тех­ни­ков рабо­та­ет не покла­дая рук над уста­нов­кой радио­ап­па­ра­ту­ры. Им помо­га­ют доб­ро­воль­цы, радио­лю­би­те­ли Мона­ко и Ниццы.

Часа в два при­бы­ва­ет нота­ри­ус и запе­ча­ты­ва­ет гер­ме­ти­че­ские бан­ки с непри­кос­но­вен­ным запа­сом: этот запас пред­на­зна­чен на тот слу­чай, если рас­че­ты на чисто мор­ской раци­он пита­ния не оправ­да­ют­ся. Про­бив­шись сквозь тол­пу фото­ре­пор­те­ров, кото­рые меня оса­жда­ют, вне­зап­но появ­ля­ет­ся пред­ста­ви­тель Оке­а­но­гра­фи­че­ско­го музея и сооб­ща­ет мне, что ни одно суд­но музея не смо­жет отбук­си­ро­вать нас в откры­тое море ни в суб­бо­ту, ни в воскресенье.

Здесь нуж­но раз и навсе­гда объ­яс­нить одну вещь. Наша надув­ная лод­ка не мог­ла идти про­тив вет­ра. Для того что­бы сде­лать­ся потер­пев­ши­ми кораб­ле­кру­ше­ние, нам нуж­но было отой­ти как мож­но даль­ше от бере­га, пото­му что ина­че встреч­ный ветер сра­зу же вынес бы нас на сушу. А что­бы это­го избе­жать, необ­хо­ди­мо было, что­бы нас отбук­си­ро­ва­ли, как плот «Кон-Тики», миль на десять от берегов.

К сча­стью, в тот день в пор­ту сто­ял аме­ри­кан­ский крей­сер, капи­тан кото­ро­го смог предо­ста­вить нам один из сво­их быст­ро­ход­ных катеров.

Тол­па с каж­дым часом ста­но­ви­лась все мно­го­люд­нее. Но тут под­нял­ся юго-запад­ный ветер, и если бы мы отплы­ли, нас выбро­си­ло бы обрат­но на берег в самый корот­кий срок. Все зри­те­ли, разу­ме­ет­ся, с нетер­пе­ни­ем жда­ли, когда же мы, нако­нец, вый­дем из пор­та. Но посколь­ку капи­тан аме­ри­кан­ско­го крей­се­ра согла­сил­ся отбук­си­ро­вать нас в море на рас­све­те сле­ду­ю­ще­го дня, мы реши­ли отло­жить отплы­тие. Джек пола­гал, что зав­тра ветер будет нам бла­го­при­ят­ство­вать. Мест­ные метео­ро­ло­ги пред­ска­зы­ва­ли то же самое и, как ни стран­но, на этот раз не ошиблись.

Когда про­во­жа­ю­щие узна­ли о том, что отплы­тие откла­ды­ва­ет­ся на зав­тра, мно­гие зри­те­ли и даже неко­то­рые жур­на­ли­сты, обо­злен­ные бес­цель­ным ожи­да­ни­ем, при­ня­лись ругать­ся, обви­няя нас в мисти­фи­ка­ции. В этот момент ко мне подо­шел здо­ро­вен­ный, похо­жий на ков­боя дети­на в широ­ко­по­лой шляпе.

— Послу­шай, малыш, — ска­зал он, — один доб­рый совет! Мне такие шту­ки зна­ко­мы по Южной Аме­ри­ке. Глав­ное, не глу­пи. Если твой ком­па­ньон загнет­ся, не взду­май его выбро­сить за борт. Съешь его! Сожрать мож­но все. Я сам жрал даже аку­лье мясо.

— Спа­си­бо, я вос­поль­зу­юсь тво­им советом.

— И поду­мать толь­ко, что ты дол­гие меся­цы будешь хихи­кать над все­ми, а здесь на зем­ле они будут все это вре­мя про­ли­вать о тебе слезы!..

После это­го я отпра­вил­ся к себе в гости­ни­цу, что­бы хоть немно­го отдохнуть.

В 4 часа 30 минут утра мы уже сно­ва были в пор­ту. Тол­па про­во­жа­ю­щих силь­но поре­де­ла. Оста­лись толь­ко наши пре­дан­ные дру­зья. Атмо­сфе­ра ста­но­вит­ся все более напря­жен­ной, и отплы­тие как-то сра­зу при­об­ре­та­ет реаль­ный харак­тер. «Ярмар­ка» кон­чи­лась. Теперь речь идет все­рьез о нача­ле дол­го­го и труд­но­го пла­ва­ния. Посте­пен­но во мне креп­нет уве­рен­ность: мы отплы­ва­ем, экс­пе­ди­ция начинается.

Нас про­во­жа­ют немно­гие: Жинет­та (моя жена), Жан, Жан-Люк, несколь­ко репор­те­ров и швей­цар­ские радио­тех­ни­ки. Джек и я выпи­ва­ем по послед­ней чаш­ке кофе с моло­ком и зака­зы­ва­ем по послед­не­му бутер­бро­ду с вет­чи­ной. Но когда через несколь­ко минут нам при­но­сят бутер­бро­ды, мы от них отка­зы­ва­ем­ся. Мыс­лен­но мы уже нача­ли наше труд­ное путе­ше­ствие. Какая в сущ­но­сти раз­ни­ца, пере­ста­нем мы есть сей­час или через несколь­ко часов! Если бы мы зна­ли, сколь­ко раз нам еще при­дет­ся вспо­ми­нать об этих не съе­ден­ных бутер­бро­дах во вре­мя ожи­дав­ше­го нас мно­го­днев­но­го поста!

Пять часов утра! Ров­но в пять с точ­но­стью, свой­ствен­ной всем воен­ным моря­кам мира, аме­ри­кан­ский катер с крей­се­ра вхо­дит в наш малень­кий порт. Им коман­ду­ет сам капи­тан, оде­тый, несмот­ря на ран­ний час, в парад­ную фор­му. Все уже гото­во. Джек и я мол­ча уса­жи­ва­ем­ся в «Ере­ти­ка». Нам труд­но гово­рить: с само­го утра мы еще не обме­ня­лись ни словом.

— Гото­во? — кри­чит нам капитан.

— Да.

— Пошли!

И катер нето­роп­ли­во ведет нашу лод­ку в ожи­да­ю­щее нас откры­тое море. Мы сидим на бор­то­вых поплав­ках друг про­тив дру­га, све­сив ноги внутрь.

Море ско­ро начи­на­ет вол­но­вать­ся, и мы полу­ча­ем пред­став­ле­ние о том, что такое пло­хая пого­да. Вол­на идет корот­кая, злая, с непра­виль­ны­ми интер­ва­ла­ми, греб­ни то и дело вне­зап­но стал­ки­ва­ют­ся, уси­ли­вая вол­не­ние. Катер ныря­ет носом и валит­ся с бор­та на борт. Одна­ко наша надув­ная лод­ка, несмот­ря на вол­ны, сохра­ня­ет рав­но­ве­сие, в кото­ром я вижу залог нашей без­опас­но­сти. Она обла­да­ет тем, что в физи­ке назы­ва­ет­ся «иде­аль­ной устой­чи­во­стью на плос­ко­сти». «Ере­тик» спо­кой­но идет через вол­ны, не испы­ты­вая ни киле­вой, ни бор­то­вой кач­ки. На аме­ри­кан­ском кате­ре все вынуж­де­ны цеп­лять­ся за что попа­ло, что­бы удер­жать рав­но­ве­сие: сиг­наль­ный коло­кол на нем рас­ка­чи­ва­ет­ся из сто­ро­ны в сто­ро­ну и вре­мя от вре­ме­ни слы­шит­ся звон­кий удар. А мы с Дже­ком сидим и спо­кой­но машем рука­ми, про­ща­ясь с провожающими.

С само­го нача­ла пла­ва­ния «Ере­тик» про­де­мон­стри­ро­вал свое пре­вос­ход­ство над судном-ортодоксом.

Стоя на кате­ре, Жинет­та дела­ет геро­и­че­ские уси­лия, что­бы улыб­нуть­ся. Несмот­ря на то что солн­ца не вид­но, она в тем­ных очках, но и они не могут скрыть ее слез.

В несколь­ких сот­нях мет­ров от бере­га к нам при­со­еди­ня­ют­ся еще два-три суд­на. Наше пер­вое отплы­тие уже при­об­ре­та­ет харак­тер празд­ни­ка. Прав­да, на этот раз празд­ни­ка доволь­но скром­но­го. Лишь позд­нее, с каж­дым новым эта­пом наше­го пла­ва­ния тор­же­ству­ю­щий «Ере­тик» стал при­об­ре­тать все новых и новых при­вер­жен­цев. А в тот день нас еще мало кто знал и мало кто понимал.

Мы еще отве­ча­ем улыб­ка­ми на улыб­ки про­во­жа­ю­щих, машем рука­ми в ответ на их про­щаль­ные воз­гла­сы и в то же вре­мя чув­ству­ем оба, и Джек и я, что мы уже дале­ки от них, очень дале­ки. Мы уже не при­над­ле­жим к их сухо­пут­но­му миру, а состав­ля­ем одно целое с нашим хруп­ким суде­ныш­ком, в кото­ром для нас на про­тя­же­нии мно­гих дней вопло­тит­ся вся вселенная.

На море появ­ля­ют­ся белые бараш­ки. Ско­ро их бес­чис­лен­ные ста­да ста­нут наши­ми един­ствен­ны­ми спутниками.

Сквозь водя­ную пыль, кото­рая начи­на­ет нас ока­ты­вать с голо­вы до ног, доно­сит­ся звон коло­ко­ла с кате­ра. Джек пода­ет знак и бук­сир­ный трос пада­ет в воду. Послед­нее про­ща­ние. Хоро­вод судов с жур­на­ли­ста­ми опи­сы­ва­ет вокруг нас еще один круг. Мы про­дол­жа­ем маши­наль­но махать им рука­ми. Но чело­ве­че­ские суще­ства, сами не зная это­го, уже ста­ли для нас чужи­ми. Мы отда­ле­ны от них необыч­но­стью наше­го пла­ва­ния, и эта пре­гра­да непре­одо­ли­мее, чем сте­на. Да, это так! Это ощу­ще­ние вдруг охва­ты­ва­ет нас с непре­одо­ли­мой силой вне­зап­но­го и непре­лож­но­го откро­ве­ния: мы и люди отде­ле­ны друг от дру­га! Наша жизнь в море уже ста­ла гораз­до реаль­нее, гораз­до ощу­ти­мее и гораз­до важ­нее всех отно­ше­ний с эти­ми суще­ства­ми, хоть они и нахо­дят­ся еще совсем непо­да­ле­ку от нас. Един­ствен­ные сло­ва, еще не поте­ряв­шие смыс­ла, кото­рые мы можем сей­час им ска­зать, это прось­ба: «Уплы­вай­те же, уплы­вай­те!». Нам хочет­ся про­кри­чать им эти сло­ва, но мы не про­из­но­сим их даже шепотом.

Посте­пен­но все суда уда­ля­ют­ся. И вот мы, нако­нец, совер­шен­но одни, сре­ди чуж­дой нам сти­хии, на поверх­но­сти кото­рой нас под­дер­жи­ва­ет жал­кий попла­вок. Я почув­ство­вал при­бли­же­ние стра­ха, страш­но­го вра­га, пытав­ше­го­ся не раз сло­мить меня за послед­ние семь меся­цев. Он вне­зап­но обру­шил­ся на нас, слов­но исчез­но­ве­ние послед­не­го суд­на за лини­ей гори­зон­та рас­чи­сти­ло ему доро­гу. Но на сей раз это была лишь цара­пи­на по срав­не­нию с глу­бо­ки­ми рана­ми, кото­рые страх нано­сил мне впо­след­ствии. Потом нам еще при­шлось испы­тать страх, насто­я­щий страх, а не эту мгно­вен­ную тре­во­гу, вызван­ную отплы­ти­ем. Насто­я­щий страх — это пани­ка тела и души, обе­зу­мев­ших в схват­ке со сти­хи­ей, когда кажет­ся, что вся все­лен­ная неумо­ли­мо опол­чи­лась на тебя.

Рез­кие поры­вы вет­ра уси­ли­ва­лись. Тучи закры­ва­ли от нас все еще спя­щую зем­лю. Мож­но было раз­ли­чить толь­ко вер­ши­ну горы «Соба­чья Голо­ва» и гре­бень ита­льян­ской части хреб­та Бордигера.

Кате­ра исчез­ли вда­ли: лишь белые поло­сы пены еще вид­ны на воде. Мы оста­лись одни, лицом к лицу с тем неве­до­мым, к кото­ро­му мы стре­ми­лись. Мы так часто дума­ли об этом оди­но­че­стве, что сей­час оно пока­за­лось нам дра­го­цен­ным подар­ком, о кото­ром мы меч­та­ли дол­гие годы и кото­рый, нако­нец-то, полу­чи­ли. Вода, ветер, плеск волн — все было на месте! До сих пор не хва­та­ло толь­ко нас. Но теперь, когда мы, нако­нец, при­бы­ли на это стран­ное сви­да­ние с неиз­вест­ным, круг замкнул­ся. Теперь все как буд­то бы было в порядке.

Плавание вблизи берегов (25–27 мая 1952 года)

Сна­ча­ла мы с Дже­ком мол­чим. Это мол­ча­ние давит нас невы­но­си­мо. Мы чув­ству­ем гнет гря­ду­ще­го, еще не извест­но­го, но неотвратимого.

Мы не ста­ли сра­зу под­ни­мать парус. Опа­са­ясь, что он не выдер­жит поры­вов вет­ра, Джек решил посте­пен­но испы­тать его надеж­ность, а заод­но и проч­ность мач­ты. Но для того что­бы нас не снес­ло к Ниц­це, мы впер­вые вос­поль­зо­ва­лись пла­ву­чим яко­рем[21]. «Ере­тик», послуш­ный нашей воле, лег­ко пово­ра­чи­ва­ет­ся носом в сто­ро­ну ита­льян­ско­го берега.

Нако­нец, занял­ся день. Туман рас­се­ял­ся, и мы уви­де­ли, что побе­ре­жье угро­жа­ю­ще близ­ко от нас. Преж­де все­го нуж­но было уйти как мож­но даль­ше в откры­тое море, что­бы уда­лить­ся от мысов, выда­ю­щих­ся на восток. Это были опас­ные пре­пят­ствия на нашем пути.

Впе­ре­ди нас под­сте­ре­га­ло нема­ло лову­шек: мыс Фер­ра, Антиб­ский мыс, Лерен­ские ост­ро­ва. Сле­дом за ними шел мыс Кама­ра и тот­час же за ним — ост­ров Леван, кото­рый даже самые боль­шие опти­ми­сты счи­та­ли непре­одо­ли­мым пре­пят­стви­ем для наше­го суде­ныш­ка. За ост­ро­вом Леван побе­ре­жье откло­ня­лось к запа­ду и перед нами откры­ва­лось чистое море.

Ветер утих. Теперь мы под­ня­ли парус. Эта опе­ра­ция ока­за­лась чрез­вы­чай­но слож­ной, пото­му что нуж­но было доби­рать­ся до мач­ты, выне­сен­ной дале­ко впе­ред. Наша лод­ка похо­ди­ла на ван­ну, закры­тую в носо­вой части и откры­тую с кор­мы. Сво­бод­ным оста­ва­лось лишь неболь­шое про­стран­ство в два мет­ра на метр десять сан­ти­мет­ров, на кото­ром мы тес­ни­лись вдво­ем. Ходить по тен­ту, закры­вав­ше­му перед­нюю часть лод­ки, мы не реша­лись, боясь про­рвать непроч­ную мате­рию. Поэто­му нам при­хо­ди­лось пока­зы­вать чуде­са акро­ба­ти­ки, про­би­ра­ясь к носу по одно­му из бор­то­вых поплав­ков. Воз­вра­ще­ние тре­бо­ва­ло еще боль­ше­го про­вор­ства. Но чаще все­го я про­сто ложил­ся на попла­вок и под­тя­ги­вал­ся к мачте на руках.

Парус постав­лен, и наш «Ере­тик» дви­нул­ся впе­ред. Пра­во же, под пол­ным пару­сом с туго натя­ну­тым шко­том[22] он шел непло­хо! Наша лод­ка гор­до бороз­ди­ла море, остав­ляя за кор­мой мощ­ный след, совер­шен­но не соот­вет­ство­вав­ший ее ско­ро­сти. Но все рав­но, мы чув­ство­ва­ли, что движемся.

Поза­ди нас раз­бе­га­лись кру­тые буру­ны. Вна­ча­ле мы суди­ли о ско­ро­сти хода по это­му сле­ду, но позд­нее я научил­ся опре­де­лять ее по сте­пе­ни натя­же­ния шко­та. Пока что мы шли со ско­ро­стью не более полу­то­ра узлов[23]. Но все же мы дви­га­лись вперед!

Одна­ко око­ло 11 часов ветер ушел от нас. В этот момент мы нахо­ди­лись как раз напро­тив мыса Фер­ра. Поис­ти­не, стать потер­пев­шим кораб­ле­кру­ше­ние ока­за­лось не так-то просто!

Тиши­на гне­тет нас, и все же нам при­хо­дит­ся делать над собою уси­лие, что­бы как-то пре­рвать мол­ча­ние. Каж­дый дума­ет о том, что он оста­вил на суше. Теперь, когда мы, нако­нец-то, можем здра­во оце­нить все слу­чив­ше­е­ся, нами овла­де­ва­ют вос­по­ми­на­ния и сожа­ле­ния, как самы­ми обык­но­вен­ны­ми сухо­пут­ны­ми людь­ми. Обра­зы дру­зей и близ­ких вновь зани­ма­ют свое место в наших серд­цах. Мы уже боль­ше не могу­чие герои, мы сно­ва ста­но­вим­ся про­сты­ми смерт­ны­ми, каки­ми мы и были на самом деле.

Что­бы встрях­нуть­ся, мы устра­и­ва­ем пер­вый воен­ный совет. При этом каж­дый из нас ста­ра­ет­ся пока­зать дру­го­му, что он без­мя­теж­но спо­ко­ен. И тут ока­зы­ва­ет­ся, что самое труд­ное, это гово­рить нор­маль­ным голо­сом: мы оба все вре­мя неволь­но сби­ва­ем­ся на шепот. Но мы пони­ма­ем, что так дело не пой­дет, что если мы не пере­ста­нем опас­ли­во пере­шеп­ты­вать­ся, страх услы­шит нашу жал­кую молит­ву и, тор­же­ствуя, воца­рит­ся над морем.

Поль­зу­ясь тем, что вет­ра нет и нам не нуж­но манев­ри­ро­вать, мы окон­ча­тель­но при­во­дим в поря­док сна­ря­же­ние, необ­хо­ди­мое для жиз­ни на море. Преж­де все­го мы забра­сы­ва­ем две дорож­ки, что­бы обес­пе­чить себе про­пи­та­ние, затем самым тща­тель­ным обра­зом раз­ра­ба­ты­ва­ем рас­пи­са­ние: на суше, несмот­ря на дли­тель­ную под­го­тов­ку, мы не успе­ли сде­лать это как следует.

Преж­де все­го, как орга­ни­зо­вать дежур­ства? Днем, пока один из нас нахо­дит­ся за рулем, дру­гой дол­жен отды­хать. Я счи­тал, что при такой ненор­маль­ной жиз­ни отдых для нас важ­нее все­го. Осо­бен­но труд­ную зада­чу в этом отно­ше­нии пред­став­ля­ла ночь. Воды Сре­ди­зем­но­го моря все вре­мя бороз­дят раз­лич­ные суда; поэто­му было необ­хо­ди­мо, что­бы кто-то из нас все­гда бодр­ство­вал. Мы раз­де­ли­ли ночь на две части, или вер­нее на две вах­ты: один дежу­рил с 20 часов до часу ночи, дру­гой — с часу до 8 утра.

Все вещи были раз­ме­ще­ны так, что­бы мы мог­ли сра­зу най­ти любую из них даже ощу­пью, в пол­ней­шей тем­но­те. Впе­ре­ди, под бре­зен­том, в спе­ци­аль­ных непро­мо­ка­е­мых меш­ках, мы поме­сти­ли фото­при­над­леж­но­сти, плен­ку, нави­га­ци­он­ные кни­ги, сек­стант, аптеч­ку, опе­ча­тан­ный при отплы­тии непри­кос­но­вен­ный запас, сред­ства для сиг­на­ли­за­ции на слу­чай бед­ствия, и все, что мог­ло пона­до­бить­ся для ремон­та лод­ки. Ком­пас вме­сте с ком­пас­ной короб­кой занял место перед руле­вым, кото­рый дол­жен был не сво­дить с него глаз.

Не было еще ни одной поклев­ки, а вре­мя тра­пезы уже насту­пи­ло. Тогда мы заме­ни­ли пла­ву­чий якорь планк­тон­ной сетью, кото­рая слу­жи­ла нам ту же служ­бу и вдо­ба­вок соби­ра­ла для нас пищу. За час мы собра­ли око­ло двух сто­ло­вых ложек пита­тель­ной каши­цы, доволь­но при­ят­ной на вкус, но мало­ап­пе­тит­ной на вид. Она состо­я­ла пре­иму­ще­ствен­но из био­планк­то­на, кото­рый при­да­вал ей вкус пюре из кре­ве­ток или лан­гу­стов — ну про­сто объ­еде­ние!.. Тем не менее Джек, пока я погло­щал свою долю, посмат­ри­вал на меня с неко­то­рой опас­кой. Но он не захо­тел быть тру­сом и в кон­це кон­цов осто­рож­но при­гу­бил свою пор­цию с видом заблу­див­ше­го­ся в пре­рии евро­пей­ца, кото­ро­му индей­цы пле­ме­ни Сиу пред­ла­га­ют отве­дать слиз­ня­ко­во­го варе­нья. К его вели­ко­му удив­ле­нию, блю­до ока­за­лось не таким уж про­тив­ным, и я втайне торжествовал.

Мало-пома­лу мы осво­и­лись, и, когда пре­крас­ный закат завер­шил чудес­ный весен­ний день, нам уже каза­лось вполне нор­маль­ным наше при­сут­ствие на этом ере­ти­че­ском судне. Все наши тре­во­ги улетучились.

Я доволь­но ско­ро начал смот­реть на нашу стран­ную жизнь в лод­ке, как на совер­шен­но есте­ствен­ную бла­го­да­ря тому, что мы при­вык­ли к ней посте­пен­но. Вслед за тре­вол­не­ни­я­ми отплы­тия при­шло спо­кой­ствие, раны раз­лу­ки заруб­це­ва­лись. Позд­нее, когда я ока­зал­ся в Атлан­ти­че­ском оке­ане, это про­изо­шло еще быст­рее. Моя тео­рия под­твер­ди­лась. Доста­точ­но было про­дер­жать­ся толь­ко пер­вые часы, что­бы начать осваиваться.

Счи­та­ет­ся, что мор­ская вода дей­ству­ет как сла­би­тель­ное. Воз­мож­но, что содер­жа­щи­е­ся в ней суль­фат натрия и суль­фат маг­ния вызы­ва­ют такой эффект, когда люди нахо­дят­ся на суше, в нор­маль­ных усло­ви­ях, но, судя по соб­ствен­но­му опы­ту, я пол­но­стью отри­цаю подоб­ное ее дей­ствие на чело­ве­ка, нахо­дя­ще­го­ся в море[24]. Джек про­явил гораз­до боль­шее недо­ве­рие к мор­ской воде и пред­по­чел наде­ять­ся на про­бле­ма­тич­ный успех в рыб­ной лов­ле и на мало­ве­ро­ят­ный дождь. От упо­треб­ле­ния мор­ской воды он воз­дер­жи­вал­ся, несмот­ря на все мои сове­ты и уго­во­ры. Его пове­де­ние было ярким дока­за­тель­ством того, насколь­ко опас­ны быва­ют уко­ре­нив­ши­е­ся в нас тра­ди­ции. Даже мой при­мер не мог его переубедить.

А ведь пока мы нахо­ди­лись на суше, мои выво­ды каза­лись ему без­упреч­ны­ми и он был готов при­ме­нить их на деле. Но как толь­ко он ока­зал­ся в реаль­ных усло­ви­ях, «табу», нало­жен­ное на мор­скую воду преды­ду­щи­ми поко­ле­ни­я­ми, пол­но­стью овла­де­ло его созна­ни­ем. Таким обра­зом, в одном спа­са­тель­ном судне встре­ти­лись клас­си­че­ский «орто­док­саль­ный» тип тер­пя­ще­го бед­ствия и «ере­тик», тип современный.

Вне­зап­но голос Дже­ка пре­рвал мои размышления:

— Ален, уже 3 часа, вре­мя, когда ждут нашу пере­да­чу. Может быть, вос­поль­зу­ем­ся затишьем?

— Попро­бу­ем.

Мы не пита­ли ника­ких иллю­зий. Жан Фер­рэ поза­бо­тил­ся о том, что­бы к момен­ту отплы­тия у нас их не оста­лось. Мы зна­ли, что наш пере­дат­чик пред­став­лял собой лабо­ра­тор­ный при­бор, кото­рый мог быть повре­жден малей­шим толч­ком. Мы зна­ли, что вла­га долж­на была без­на­деж­но испор­тить изо­ля­цию. Мы зна­ли, что пере­дат­чик не рабо­та­ет и нико­гда рабо­тать не будет. Но ведь было 3 часа…

В тече­ние нескон­ча­е­мых минут радио­лю­би­те­ли сре­ди­зем­но­мор­ско­го побе­ре­жья, ниче­го не зная о сме­хо­твор­но­сти наше­го тех­ни­че­ско­го осна­ще­ния, рыс­ка­ли по всем волнам.

— Три часа, — повто­рил Джек.

Я поду­мал о сво­ей жене, остав­шей­ся в Мона­ко, о женев­ском радио, о запа­се воды, от кото­ро­го мы отка­за­лись, что­бы взять с собой аппа­ра­ту­ру; я пред­ста­вил себе теле­фон­ные звон­ки, кото­рые раз­да­дут­ся в 4 часа, что­бы сооб­щить моей жене: «Вот уже целый час, как мы его ловим!»…

А что если Жан Фер­рэ ошиб­ся? А что если это обо­ру­до­ва­ние дей­стви­тель­но было при­го­тов­ле­но спе­ци­аль­но для меня, как утвер­жда­ли радио­тех­ни­ки? Может быть, мы суме­ем свя­зать­ся с землей?

Я сно­ва обрел надеж­ду. Этот набор про­во­дов и ламп для меня уже не был мертв. Он дол­жен был ожить! Не мог­ли же в кон­це кон­цов так жесто­ко под­шу­тить над дву­мя людь­ми, отправ­ля­ю­щи­ми­ся в подоб­ное путешествие!

— Джек, давай­те под­ни­мем антенну!

Под­нять антен­ну! А вы когда-нибудь про­бо­ва­ли запус­кать змей, сидя в крес­ле? Запу­стить змей с антен­ной с трех­мет­ро­вой пло­щад­ки — толь­ко наши «радио­тех­ни­ки» мог­ли решить, что мы спо­соб­ны на такой фокус!

Веро­ят­но, у нас был потеш­ный вид! Суе­тясь и спо­ты­ка­ясь при каж­дом уда­ре вол­ны, мы изо всех сил ста­ра­лись совер­шить чудо.

Кон­чи­лось это тем, что змей вре­зал­ся в гре­бень вол­ны и зака­чал­ся на ней, раз­мок­ший и ни на что боль­ше негод­ный. Нас охва­тил ужас. А что если, несмот­ря на уве­ре­ния наших дру­зей, там, на зем­ле, все еще надеются?

Джек ста­вит «запас­ную антен­ну» — обык­но­вен­ное удилище!

Наша мач­та вме­сте с при­креп­лен­ным к ней уди­ли­щем воз­вы­ша­ет­ся все­го на пять мет­ров над поверх­но­стью моря — это высо­та сред­ней вол­ны. От мач­ты про­вод спус­ка­ет­ся к пере­дат­чи­ку. Со все­воз­мож­ней­ши­ми осто­рож­но­стя­ми я встав­ляю кон­троль­ную лам­пу, затем при­ла­жи­ваю ампер­метр и говорю:

— Кру­ти!

Из-под ног Дже­ка раз­да­ет­ся вор­ча­ние гене­ра­то­ра. Мне пока­за­лось, что какой-то таин­ствен­ный ток про­ни­зы­ва­ет нас. Лам­пы засве­ти­лись. С чув­ством, с кото­рым выпус­ка­ют послед­ний патрон, я нада­вил на ключ аппа­ра­та Морзе…

Я повто­рил это сот­ни раз. Вер­тел все руч­ки. Про­ве­рил все про­во­да, паль­ца­ми «попро­бо­вал» обе­щан­ные 250 вольт. Одной кап­ли воды, одно­го сотря­се­ния было вполне достаточно…

Я ниче­го не ска­зал Дже­ку, но он сам пере­стал кру­тить. Мы смот­ре­ли друг дру­гу в глаза.

«Все, теперь дей­стви­тель­но все, теперь мы совсем одни».

Вечер пер­во­го дня пла­ва­ния уга­сал в мно­го­цвет­ном вели­ко­ле­пии. Спра­ва от нас зажег­ся пер­вый маяк. Это был Антиб­ский маяк. Мы его узна­ли по опи­са­нию в «Кни­ге мая­ков»[25].

И тут, нако­нец, про­изо­шло то, на что мы дав­но рас­счи­ты­ва­ли: со сто­ро­ны зем­ли подул лег­кий ветер и повлек нас даль­ше в откры­тое море. Те, кто клял­ся, что мень­ше, чем через 12 часов мы будем выбро­ше­ны на берег, отныне потер­пе­ли пол­ное пора­же­ние. Это была насто­я­щая побе­да, и она вдох­ну­ла в нас муже­ство в пер­вый же день наше­го пла­ва­ния. Побла­го­да­рим же тех, кто нам не верил! Без них мы нико­гда не позна­ли бы этой радости.

Нача­лась пер­вая ночь. По жре­бию я засту­пил на первую вах­ту — до часу ночи. Зав­тра мы пере­ме­ним­ся часа­ми вахт.

Очень ско­ро мы поня­ли, насколь­ко такое чере­до­ва­ние спра­вед­ли­во: пер­вая вах­та — с вось­ми вече­ра до часу ночи ока­за­лась несрав­нен­но тяже­лее, чем вто­рая, хотя и более продолжительная.

Днем мы мог­ли при­ни­мать самые раз­лич­ные поло­же­ния, ино­гда даже доволь­но рис­ко­ван­ные. На ночь же мы рас­по­ло­жи­лись сле­ду­ю­щим обра­зом: руле­вой, в дан­ном слу­чае я, сел у руля, опи­ра­ясь спи­ной о надув­ной жилет и зажав ком­пас меж­ду колен: это неудоб­ное поло­же­ние было при­ду­ма­но спе­ци­аль­но, что­бы вах­тен­но­му было лег­че бороть­ся со сном. Ноги его каса­лись края тен­та, под кото­рым нахо­дил­ся спя­щий. Уло­жив вещи вдоль лево­го бор­та нашей «ван­ны», мы высво­бо­ди­ли место, доста­точ­ное, что­бы вытя­нуть­ся: метр восемь­де­сят на шесть­де­сят сан­ти­мет­ров. Тент слу­жил нам оде­я­лом, меш­ки — подушкой.

Джек спит. Но я бодр­ствую не один. С наступ­ле­ни­ем тем­но­ты вокруг нас нача­лась кипу­чая дея­тель­ность. Мор­ские жите­ли, каза­лось, спе­ци­аль­но при­плы­ва­ли к нам, что­бы позна­ко­мить­ся. Фыр­ка­нье дель­фи­нов, прыж­ки и всплес­ки рыб вокруг лод­ки насе­ля­ли ночь стран­ны­ми при­зра­ка­ми; вна­ча­ле они пуга­ют, но вско­ре ста­но­вят­ся при­выч­ны­ми. Бор­мо­та­ние волн сли­ва­ет­ся в ров­ный гул, из кото­ро­го выде­ля­ют­ся порой отдель­ные всплес­ки, слов­но голос соли­ста в игра­ю­щем под сур­дин­ку оркест­ре. «О море, бес­ко­неч­ное море, чей мер­ный рокот, тишине подо­бен»[26]. Да, это имен­но так! Рав­но­мер­ное дыха­ние моря столь же без­молв­но, как вели­чие гор­ных вер­шин. Насколь­ко отно­си­тель­ны поня­тия шума и тиши­ны! Вы помни­те того мель­ни­ка, кото­рый про­сы­пал­ся, когда мель­нич­ное коле­со оста­нав­ли­ва­лось? Тиши­на порой быва­ет такой же выра­зи­тель­ной, как и звук. Бах, круп­ней­ший мастер гар­мо­нии, упо­тре­бил в ток­ка­те ре минор заме­ча­тель­ный аккорд тиши­ны. Куль­ми­на­ция, постро­ен­ная на паузе!

* * *

Дул ветер и наша лод­ка мед­лен­но сколь­зи­ла впе­ред. Ветер с суши про­дер­жал­ся всю первую ночь. До того как попасть в зону посто­ян­ных вет­ров, мы в основ­ном рас­счи­ты­ва­ли на еже­днев­ное чере­до­ва­ние вет­ров с суши и моря. Утром море дела­ет выдох и посы­ла­ет бриз в сто­ро­ну суши, затем при­оста­нав­ли­ва­ет­ся и, «пере­ве­дя дыха­ние», дела­ет вдох вечер­не­го вет­ра, как бы запа­са­ясь воз­ду­хом на всю ночь.

Глу­бо­ко дыха­ние оке­а­на! Живые пото­ки воз­ду­ха нес­ли нас слов­но на гигант­ских каче­лях[27].

Пер­вая же ночь пока­за­ла, насколь­ко необ­хо­ди­мы были вах­ты. Нам встре­ти­лось око­ло десят­ка кораб­лей. Наш сиг­наль­ный фонарь висел слиш­ком низ­ко и был почти неза­ме­тен, во вся­ком слу­чае он никак не мог гаран­ти­ро­вать без­опас­но­сти. Тогда нам при­шла мысль предот­вра­тить столк­но­ве­ние при помо­щи средств, име­ю­щих­ся в лодке.

Когда появ­лял­ся корабль и нам каза­лось, что он дви­жет­ся на нас, мы направ­ля­ли на парус луч све­та от кар­ман­но­го фона­ря и таким обра­зом созда­ва­ли доволь­но боль­шую осве­щен­ную поверх­ность, кото­рую долж­ны были видеть изда­ле­ка. Навер­ное стран­ное впе­чат­ле­ние про­из­во­ди­ло это бес­при­зор­ное све­то­вое пят­но, зате­ряв­ше­е­ся где-то в вол­нах, меж­ду их греб­ня­ми и впа­ди­на­ми. Не вызва­ло ли оно у неко­то­рых моря­ков каких-нибудь обра­зов из мор­ских легенд? Не дума­лось ли им, что этот блуж­да­ю­щий ого­нек — пред­вест­ник Бегу­щей по вол­нам или Лету­че­го Голландца?

Но воз­мож­но так же, что наш «послед­ний парус» оста­вал­ся никем не заме­чен­ным, несмот­ря на все све­то­вые ухищрения.

Но вот моя вах­та кон­ча­ет­ся, и я пере­даю управ­ле­ние лод­кой Джеку.

Утром 26 мая я спал бла­жен­ным сном, когда меня раз­бу­дил Джек. Сна­ча­ла я ниче­го не мог понять. Где я? Что со мной? Преж­де мне уже при­шлось испы­тать подоб­ное чув­ство; слу­чи­лось это в дет­стве, когда я одна­жды проснул­ся в номе­ре гости­ни­цы. Это про­буж­де­ние тот­час же напом­ни­ло мне то дале­кое, дав­но забы­тое ощу­ще­ние. При­мер­но то же мне при­шлось впо­след­ствии испы­тать при пер­вом про­буж­де­нии на суше, когда я уже при­был на Антиль­ские острова.

Как мы и пред­ви­де­ли, ветер пере­ме­нил­ся и гнал нас к зем­ле. Пер­вый раз мы опу­сти­ли в воду оба киля, ста­ра­ясь плыть таким обра­зом, что­бы ветер дул в парус под углом в 90°. Это самое боль­шее, чего мы мог­ли достичь на нашем суде­ныш­ке: идти про­тив вет­ра оно не могло.

Кили дей­ство­ва­ли весь­ма эффек­тив­но. Хотя наша ско­рость и сокра­ти­лась (мы дела­ли не боль­ше узла), но по край­ней мере нас не гна­ло к зем­ле: мы теперь дви­га­лись парал­лель­но берегу.

Вско­ре мы по-насто­я­ще­му про­го­ло­да­лись. До сих пор нам лишь каза­лось, что «зав­трак запаз­ды­ва­ет». Теперь же мысль о еде пре­вра­ти­лась в навяз­чи­вую идею. Нам под­ве­ло живо­ты или, как пишут в исто­ри­ях болез­ни, мы почув­ство­ва­ли «спаз­мы и рези в желуд­ке». Не счи­тая это­го непри­ят­но­го ощу­ще­ния, кото­рое для меня вовсе не было неожи­дан­ным, я себя чув­ство­вал вели­ко­леп­но. Дже­ку было немно­го хуже. Я пред­ло­жил ему под­верг­нуть­ся пер­во­му меди­цин­ско­му осмот­ру, и он согла­сил­ся. Язык у него был сухим и обло­жен­ным, на тыль­ной сто­роне ладо­ней вид­не­лась сыпь, пульс был мед­лен­ным, но чет­ким. Ника­ких серьез­ных при­зна­ков обез­во­жи­ва­ния орга­низ­ма я не обнаружил.

Дже­ка мучи­ла жаж­да, но, несмот­ря на все мои уго­во­ры, он отка­зы­вал­ся пить мор­скую воду. Каза­лось, мой при­мер мог бы его убе­дить, так как я пре­крас­но пере­но­сил соле­ную воду, кото­рую погло­щал систе­ма­ти­че­ски, «соглас­но преду­смот­рен­но­му пла­ну». У обо­их у нас был запор, опро­вер­гав­ший зло­ве­щие про­ро­че­ства «бор­цов за ноч­ные горш­ки для тер­пя­щих кораб­ле­кру­ше­ние»[28].

Но если я совер­шен­но не испы­ты­вал жаж­ды, а мой спут­ник ее непло­хо пере­но­сил, то голод ста­но­вил­ся все более и более мучи­тель­ным. То один, то дру­гой из нас с неж­но­стью вспо­ми­нал бутер­бро­ды, от кото­рых мы отка­за­лись при отплы­тии. Эти бутер­бро­ды явля­лись нам, как нечто вполне реаль­ное и до отча­я­ния соблаз­ни­тель­ное, куда более соблаз­ни­тель­ное, чем любые дели­ка­те­сы из луч­ших меню, кото­рые мы мог­ли себе пред­ста­вить! Нам не хва­та­ло имен­но этих бутер­бро­дов — ведь мы «мог­ли их съесть!» Так я познал силу чело­ве­че­ско­го жела­ния и горечь сожаления.

После полу­дня, когда я сме­нил­ся с вах­ты, мое­му мыс­лен­но­му взо­ру нача­ли являть­ся зав­тра­ки, кото­рые я погло­щал, будучи интер­ном в гос­пи­та­лях Було­ни и Амье­на. Вре­мя от вре­ме­ни в моей голо­ве даже про­скаль­зы­ва­ла трус­ли­вая мыс­лиш­ка: «Как все было хоро­шо и при­ят­но там, на зем­ле. И какой черт толк­нул меня на эти муки?»

Милые дель­фи­ны рез­ви­лись в несколь­ких десят­ках мет­ров от нашей лод­ки. Они были довер­чи­вы, и их ком­па­ния нас под­бад­ри­ва­ла, как при­сут­ствие дру­зей. Кро­ме того, мы дума­ли: если они ловят рыбу, то поче­му бы не выудить что-нибудь и нам?

День был ясный и тихий, и мне уда­лось запе­чат­леть на кино­плен­ке окру­жа­ю­щий нас вид.

К сожа­ле­нию, для того что­бы уто­лить голод, у нас все еще ниче­го не было, кро­ме лож­ки планк­то­на. Конеч­но, мы мог­ли нало­вить его и боль­ше, но планк­тон­ная сеть, дей­ствуя одно­вре­мен­но как пла­ву­чий якорь, слиш­ком замед­ля­ла ско­рость, а пре­не­бре­гать хотя бы напо­ло­ви­ну бла­го­при­ят­ным вет­ром в такой опас­ной бли­зо­сти от бере­га было неосторожно.

После полу­дня Джек, нако­нец, усту­пил моим насто­я­ни­ям и сде­лал несколь­ко глот­ков мор­ской воды. Перед этим я ему объ­яс­нил, что если он не нач­нет пить сей­час, то обез­во­жи­ва­ние орга­низ­ма достиг­нет таких раз­ме­ров, что упо­треб­ле­ние мор­ской воды ста­нет бес­по­лез­ным и даже опас­ным. К мое­му вели­ко­му облег­че­нию, после это­го он сдал­ся. На сле­ду­ю­щий день все при­зна­ки недо­стат­ка воды в его орга­низ­ме долж­ны были исчез­нуть. Жаж­да тоже утих­нет. Это обра­ще­ние в «ере­ти­че­скую веру» нас весь­ма поза­ба­ви­ло, и мы при­шли в вели­ко­леп­ное настроение.

В после­ду­ю­щие ночи нас ожи­дал при­ят­ный сюр­приз: к утру в резуль­та­те кон­ден­са­ции у нас наби­ра­лось до пол­лит­ра прес­ной воды. Эта вода скап­ли­ва­лась на дне нашей лод­ки, как роса на кры­ше хоро­шо закры­той палат­ки. Воз­дух был чрез­вы­чай­но насы­щен вла­гой, а так как в наше суд­но еще не попа­ло ни кап­ли мор­ской воды, нам уда­ва­лось с помо­щью губ­ки соби­рать совер­шен­но прес­ную воду в доволь­но зна­чи­тель­ных коли­че­ствах. Без­услов­но, этой воды нам не хва­та­ло, но она была для нас суще­ствен­ной под­держ­кой. Ведь это была прес­ная вода! О, какой слад­кой она нам казалась!

Вече­ре­ет. Ветер, откро­вен­но гово­ря, при­во­дит нас в отча­я­ние. Весь день он был неро­вен по силе и все вре­мя менял направ­ле­ние. Через каж­дые 10 минут нале­тал вне­зап­ный шквал, кото­рый сме­нял­ся пол­ным шти­лем. А теперь еще под­ни­ма­ет­ся вол­не­ние. Одна­ко наше суде­ныш­ко не сда­ет­ся это­му нена­вист­но­му Сре­ди­зем­но­му морю, воис­ти­ну «мерз­ко­му морю». Неуже­ли я не ошиб­ся и наша лод­ка дей­стви­тель­но пред­став­ля­ет собой иде­аль­ное спа­са­тель­ное судно?

За весь день мы ни разу не виде­ли бере­га. Одна­ко мы зна­ли, что он где-то непо­да­ле­ку и его скры­ва­ют от нас лишь обиль­ные испа­ре­ния, вызван­ные жарой. Джек не опре­де­лил наше­го поло­же­ния по сек­стан­ту. Где мы в сущ­но­сти находимся?

Око­ло 6 часов вече­ра вда­ли пока­зал­ся берег. Что это? Уже Эсте­рель и Сен-Рафа­эль или все еще Антиб­ский мыс? Мы не мог­ли отве­тить на этот вопрос, а тем вре­ме­нем солн­це зака­ти­лось, вто­рой раз с тех пор как мы вышли в море. Тот­час же мая­ки посла­ли нам свои све­то­вые сиг­на­лы: мы нахо­ди­лись меж­ду Сен-Рафа­э­лем и мысом Кама­ра в откры­том море, но все же на рас­сто­я­нии, настоль­ко близ­ком от бере­га, что это мог­ло ока­зать­ся опасным.

Мы очень голод­ны и поэто­му вто­рую ночь встре­ча­ем со зна­чи­тель­но мень­шим опти­миз­мом. Пара­док­саль­но, но факт — начи­на­ет под­ни­мать­ся ветер с моря. Неуже­ли нашей экс­пе­ди­ции суж­де­но с позо­ром окон­чить­ся в такой бли­зо­сти от пунк­та отправ­ле­ния, у мыса Кама­ра, как нам пред­ска­зы­ва­ли «спе­ци­а­ли­сты»? Не сто­ит ломать себе над этим голо­ву, луч­ше заснуть.

В час ночи Джек меня будит: пора засту­пать на вах­ту. С каким облег­че­ни­ем я вижу, что мы уже обо­гну­ли мыс Кама­ра, оста­вив его сза­ди, за пра­вым бор­том! Во вся­ком слу­чае, к нему-то уж мы теперь не при­ста­нем. Оста­ет­ся мино­вать ост­ров Леван, и опас­ность ока­зать­ся на фран­цуз­ском побе­ре­жье уйдет в область вос­по­ми­на­ний. Да, не так-то лег­ко сде­лать­ся потер­пев­шим кораблекрушение!

27 мая запом­нит­ся мне надол­го. Это был день пол­ный чудес. Преж­де все­го сбы­лась наша самая пыл­кая меч­та. После полу­дня, при­вя­зав лес­ку к ноге у щико­лот­ки, я задре­мал. Поз­же я поум­нел и уже не делал подоб­ной глу­по­сти: клюнь рыба покруп­нее, и она мог­ла бы с лег­ко­стью ото­рвать мне ступ­ню. Вдруг лес­ка силь­но натя­ну­лась. Это ока­зал­ся вели­ко­леп­ный мор­ской окунь. Дро­жа от нетер­пе­ния, мы его выта­щи­ли. Так же, веро­ят­но, вытас­ки­ва­ют пер­вое вед­ро воды из колод­ца оази­са после дол­го­го пути в пустыне. Какая уда­ча! Рыба была по всем пра­ви­лам вычи­ще­на и — о при­чу­ды циви­ли­за­ции! — наре­за­на пра­виль­ны­ми лом­ти­ка­ми. Перед­нюю часть мы оста­ви­ли на сле­ду­ю­щий день, а хво­сто­вую тут же поде­ли­ли. Когда я под­нес это розо­вое мясо ко рту, то почув­ство­вал силь­ный при­ступ тош­но­ты. То же отвра­ще­ние, веро­ят­но, дол­жен был испы­тать и мой спут­ник. Но я уже ел сырую рыбу в лабо­ра­то­рии и поэто­му обя­зан пока­зать при­мер. Я же знаю, что это вкус­но!.. Пер­вый гло­ток уда­ет­ся. Табу пре­одо­ле­но. Это побе­да! Попи­рая все пра­ви­ла хоро­ше­го тона, мы рвем зуба­ми сырую рыбу, кото­рая бла­го­да­ря како­му-то чуду кажет­ся нам теперь и полез­ной и вкус­ной. Осталь­ную часть рыбы мы раз­ло­жи­ли на тен­те, что­бы солн­це мог­ло ее луч­ше высу­шить. Пред­ва­ри­тель­но из нее была выжа­та вся жид­кость моей «давил­кой для фруктов».

Каж­дая циви­ли­за­ция нало­жи­ла свое табу на какие-либо блю­да. Ста­ли бы вы есть стре­коз или белых чер­вей? Нет. А мусуль­ма­нин не может есть сви­ни­ны. Мне лич­но одна­жды, когда я был в Англии, слу­чи­лось есть кито­вое мясо. Жаль, я знал, что я ем; думаю толь­ко поэто­му оно мне не понра­ви­лось. Ведь най­дет­ся нема­ло таких людей, кото­рые будут пре­спо­кой­но есть кони­ну или коша­ти­ну, если им ска­зать, что это говя­ди­на или кро­лик! Все дело при­выч­ки! Раз­ве смог­ли бы наши бабуш­ки погло­щать с такой лег­ко­стью, как мы, что-нибудь вро­де кро­ва­во­го биф­штек­са по-татар­ски? Ска­жу в заклю­че­ние, что для пер­во­го дня я съел слиш­ком мно­го сырой рыбы и поэто­му меня чуть-чуть не стошнило.

В тот день дул жар­кий и очень сла­бый ветер. Но желуд­ки наши были туго наби­ты, и это настра­и­ва­ло нас опти­ми­сти­че­ски. А пото­му, когда из Тулон­ско­го пор­та вышло фран­цуз­ское пат­руль­ное суд­но и напра­ви­лось в нашу сто­ро­ну, мы чув­ство­ва­ли себя спо­кой­но и уве­рен­но. Одна­ко мы пере­жи­ли нечто, похо­жее на муки Тан­та­ла, когда капи­тан сме­ясь пред­ло­жил нам несколь­ко буты­лок холод­но­го пива. Мы сто­и­че­ски отка­за­лись. Об этом фак­те, насколь­ко мне извест­но, нигде не было упо­мя­ну­то. Зато какой крик под­ня­ли бы газе­ты, если бы мы взя­ли пиво! Слу­чай с паро­хо­дом «Сиди Фер­рук», кото­рый мы встре­ти­ли десять дней спу­стя, нагляд­ное тому доказательство.

Этот чудес­ный, но тихий день под­хо­дил к кон­цу, когда при послед­них вспыш­ках дого­ра­ю­ще­го солн­ца потя­нул, нако­нец, бла­го­при­ят­ный ветер и бере­го­вые огни мед­лен­но уто­ну­ли в ночи. Фран­цуз­ское побе­ре­жье скры­лось из виду. Напе­ре­кор всем про­ро­че­ствам нас на него не выбросило.

В открытом море (28 мая — 7 июня)

Стран­ное дело, каким огром­ным уте­ше­ни­ем для нас, неис­пра­ви­мых при­вер­жен­цев зем­ли, явля­ет­ся воз­мож­ность не терять ее из виду! Утром 28 мая мы не без неко­то­ро­го бес­по­кой­ства обна­ру­жи­ли, что зем­ля исчез­ла окончательно.

Мы шли тогда по 210° ком­па­са, то есть тео­ре­ти­че­ски на юго-запад[29]. Но так как скло­не­ние[30] состав­ля­ло 10° на запад, то прак­ти­че­ски это озна­ча­ло юго-юго-запад. Мы дви­га­лись при­мер­но посе­ре­дине меж­ду Кор­си­кой и Сар­ди­ни­ей на восто­ке от нас и Бале­ар­ски­ми ост­ро­ва­ми на запа­де, посте­пен­но при­бли­жа­ясь к Бале­ар­ским ост­ро­вам. Изу­чая перед отплы­ти­ем тече­ния Сре­ди­зем­но­го моря, я узнал, что мало извест­ное, но веро­ят­но суще­ству­ю­щее «бале­ар­ское тече­ние» может отне­сти нас к западу.

Увы, мы толь­ко что съе­ли послед­ний кусок наше­го оку­ня! При­дет­ся сно­ва голо­дать… Но если один попал­ся к нам на крю­чок, то неуже­ли дру­гие не после­ду­ют его при­ме­ру?! А пока что оста­ет­ся сно­ва гло­тать планк­тон и пить мор­скую воду. Опа­сать­ся жаж­ды во вся­ком слу­чае было нече­го, пото­му что Джек взял­ся все­рьез за соле­ную воду.

29-го мимо нас про­шли два боль­ших гру­зо­вых паро­хо­да: гре­че­ский и англий­ский, «Дего». Оба при­вет­ство­ва­ли нас, что было собы­ти­ем совер­шен­но исклю­чи­тель­ным, так как ни до, ни после это­го дру­гие суда нас про­сто не заме­ча­ли. Было ли это наме­рен­но? Или нас дей­стви­тель­но не виде­ли? Так или ина­че, я посте­пен­но убе­дил­ся, что потер­пев­ший кру­ше­ние дол­жен сам искать сво­их спа­си­те­лей, ибо труд­но рас­счи­ты­вать на то, что эти спа­си­те­ли его най­дут. Ведь весь мир знал, что мы плы­вем по морю без еды и питья. И одна­ко… Все это настоль­ко стран­но, что я скло­нен пред­по­ла­гать, что наше поло­же­ние над самой поверх­но­стью воды меша­ло нас заме­тить. Зна­чит то же ожи­да­ет людей, в дей­стви­тель­но­сти потер­пев­ших кру­ше­ние, и они долж­ны рас­счи­ты­вать толь­ко на себя.

К вече­ру под­нял­ся восточ­ный ветер и понес нас пря­мо к Бале­ар­ским ост­ро­вам. Мы сно­ва жесто­ко стра­да­ли от голо­да. С мор­ским оку­нем было покон­че­но еще нака­нуне в пол­день, и с тех пор ни одна рыба не попа­лась на крю­чок, слов­но вокруг вооб­ще ее не было, и мы нахо­ди­лись не в откры­том море, а в какой-то без­жиз­нен­ной пустыне.

Надви­га­лась ночь. Я встал на первую вах­ту. Вна­ча­ле все каза­лось нор­маль­ным. От голо­да все чув­ства были обостре­ны. Око­ло 11 часов мне пока­за­лось, что мой напря­жен­ный слух раз­ли­ча­ет в вели­че­ствен­ном мол­ча­нии моря какой-то стран­ный шум. Гал­лю­ци­на­ция? Я встре­во­жил­ся. Пыта­юсь рас­суж­дать. Люди были дале­ко, так дале­ко, что даже мыс­лен­но им было труд­но сле­до­вать за нами. Зна­чит, источ­ник этих стран­ных зву­ков — само море. В ноч­ной тем­но­те ниче­го нель­зя было рас­смот­реть. Я пред­ста­вил себе стаи дель­фи­нов, тан­цу­ю­щих в нашу честь сара­бан­ду[31] вокруг хруп­ко­го суде­ныш­ка, иду­ще­го сво­ей доро­гой. Одна­ко про­дол­жи­тель­ность и раз­мах это­го шум­но­го празд­не­ства пока­за­лись мне стран­ны­ми. Сго­рая от любо­пыт­ства, я не мог уснуть и с нетер­пе­ни­ем ждал дня. На рас­све­те я раз­ли­чил вокруг «Ере­ти­ка» несколь­ко огром­ных серо­ва­тых при­зра­ков, отли­вав­ших метал­ли­че­ским блеском.

— Киты! — вос­клик­нул я и изо всех сил дер­нул Дже­ка за руку. Мы насчи­та­ли до десят­ка этих огром­ных живот­ных вели­чи­ной от 20 до 30 мет­ров, мир­но рас­по­ло­жив­ших­ся вокруг нашей лод­ки. Ино­гда один из китов направ­лял­ся к ней и нырял под воду, не доплыв все­го несколь­ко мет­ров; мы еще виде­ли его хвост, когда голо­ва пока­зы­ва­лась где-то дале­ко впереди.

Эти гиган­ты каза­лись спо­кой­ны­ми, крот­ки­ми и пол­ны­ми самых доб­рых наме­ре­ний. Но Джек был встре­во­жен их неожи­дан­ным при­сут­стви­ем. Он боял­ся, что неосто­рож­ное или рез­кое дви­же­ние одно­го из них опро­ки­нет лод­ку. Вкрат­це он рас­ска­зал мне о том, что одна­жды про­изо­шло с бра­тья­ми Смит: заснув в лег­кой лод­ке, они слу­чай­но заде­ли кита, и разъ­ярен­ное живот­ное пере­вер­ну­ло их посу­ди­ну уда­ром сво­е­го страш­но­го хвоста.

Когда ста­ло совсем свет­ло и киты ушли, Джек обе­щал не остав­лять меня одно­го на ноч­ной вах­те, так как он не раз­де­лял мою веру в бла­го­же­ла­тель­ность наших ноч­ных гостей. Я был чрез­вы­чай­но дово­лен и впо­след­ствии при­бе­гал к невин­ной улов­ке, что­бы заста­вить его про­во­дить со мной наи­бо­лее тяже­лые мину­ты ноч­ных дежурств.

30 мая про­шло без при­клю­че­ний и ниче­го не при­ба­ви­ло к наше­му меню… Поне­мно­гу мы при­вы­ка­ли, так ска­зать, «при­ти­ра­лись» к этой ненор­маль­ной жиз­ни. Оста­ва­лось еще толь­ко выяс­нить: как будет вести себя лод­ка во вре­мя бури? Спра­вит­ся ли она с непо­го­дой, как это было на пути из Було­ни в Фолк­стон? Я в это верил. Уве­рен­ность Дже­ка была менее непо­ко­ле­би­мой, но и он согла­шал­ся риск­нуть. Разу­ме­ет­ся, луч­ше было риск­нуть здесь в этом море с ожив­лен­ным дви­же­ни­ем, чем в оке­ане на рас­сто­я­нии в пол­то­ры тыся­чи миль от любо­го берега.

Вечер 30 мая при­нес нам боль­шую радость: почти через трое суток, после того как мы пере­ста­ли раз­ли­чать вда­ли фран­цуз­ский берег, мы уви­де­ли в сумер­ках неяс­ные очер­та­ния Мон-Торо, самой высо­кой точ­ки ост­ро­ва Менор­ки. Джек пред­ска­зал это еще в пол­день, когда ценой нема­лых уси­лий ему уда­лось опре­де­лить по солн­цу наше место­по­ло­же­ние. Эта опе­ра­ция, кото­рая даже в нор­маль­ных усло­ви­ях каза­лась мне непо­сти­жи­мой, в нашей лод­ке при­об­ре­ла харак­тер насто­я­ще­го рекор­да. С помо­щью сво­е­го сек­стан­та Джек дол­жен был сов­ме­стить отра­же­ние ниж­не­го края сол­неч­но­го дис­ка с лини­ей гори­зон­та. Сде­лать это чрез­вы­чай­но слож­но даже с высо­ты кора­бель­ной палу­бы. А попро­буй­те спра­вить­ся с этим, сидя на поплав­ке, кото­рый бро­са­ет с вол­ны на волну!

— Зем­ля! Менорка!

Какая огром­ная, все­за­пол­ня­ю­щая, ост­рая до боли радость охва­ты­ва­ет потер­пев­ше­го кораб­ле­кру­ше­ние, когда он видит, нако­нец, дол­го­ждан­ную зем­лю! Мы пола­га­ли, что ей дав­но пора бы было появить­ся, пото­му что голод мучил нас невы­но­си­мо. В тече­ние двух послед­них суток мы съе­ли толь­ко несколь­ко ложек планктона.

Одна­ко до кон­ца наших стра­да­ний было еще дале­ко. Нам пона­до­би­лось целых две­на­дцать дней, то есть в два раза боль­ше вре­ме­ни, чем мы про­ве­ли до сих пор в море, что­бы достичь это­го бере­га, до кото­ро­го, каза­лось, рукой подать. Если бы мы это зна­ли, мы, воз­мож­но, при­шли бы в отча­я­ние! Но мы нахо­ди­лись в бла­жен­ном неве­де­нии и уже стро­и­ли пла­ны сухо­пут­ной жиз­ни и зара­нее состав­ля­ли теле­грам­мы. Мы уже сма­ко­ва­ли наш пер­вый зав­трак в малень­ком сель­ском трак­ти­ре, когда вне­зап­но ветер стих и парус жалоб­но захло­пал. Мы впи­лись взгля­дом в небо: оно хму­ри­лось, на юго-восто­ке гро­моз­ди­лись обла­ка; надви­га­лась гро­за. Ско­рей пла­ву­чий якорь в море! Мы еще не осме­ли­ва­лись идти под пару­сом до послед­ней мину­ты. Как толь­ко парус был спу­щен, мы закры­ли всю лод­ку бре­зен­том, что­бы про­ве­сти ночь в ожи­да­нии, пока кон­чит­ся буря. Она нале­те­ла вне­зап­но[32]. Мы сиде­ли на кор­точ­ках в страш­ной тес­но­те, испы­ты­вая все неудоб­ства, какие толь­ко мож­но вооб­ра­зить, но в без­опас­но­сти. Вол­ны раз­би­ва­лись о нос «Ере­ти­ка», и мы слы­ша­ли, как вода с шумом пере­ка­ты­ва­ет­ся над наши­ми голо­ва­ми. Каза­лось, буд­то мы нахо­дим­ся в огром­ном вен­ском коле­се, и какой-то гигант рас­ка­чи­ва­ет нас, но все вре­мя в гори­зон­таль­ном направ­ле­нии. Подоб­но спру­ту, «Ере­тик» сколь­зил по вол­нам, слов­но цеп­ля­ясь за них. Я был теперь убеж­ден, что ничто на све­те не смо­жет поко­ле­бать его вели­ко­леп­ную устой­чи­вость. Внут­ри лод­ки все оста­ва­лось на сво­их местах, и я даже мог вно­сить запи­си в судо­вой жур­нал. А сна­ру­жи вол­ны бес­но­ва­лись все больше.

Все это вре­мя мы почти не раз­го­ва­ри­ва­ли и пере­жи­да­ли непо­го­ду мол­ча, лишь изред­ка обме­ни­ва­ясь вос­кли­ца­ни­я­ми. Сидя на кор­точ­ках под бре­зен­том в про­стран­стве, пред­на­зна­чен­ном для сна, мы смот­ре­ли друг на дру­га, покор­ные судь­бе. Все внут­ри было зали­то жел­тым све­том, про­ни­кав­шим сквозь тент. Жел­тым был Джек, жел­тым был я, жел­то­ва­тым казал­ся даже воз­дух. По сове­сти гово­ря, чув­ство­вать себя во вла­сти раз­бу­ше­вав­шей­ся сти­хии было про­сто страш­но. Нам оста­ва­лось толь­ко выжи­дать и стро­ить раз­лич­ные пред­по­ло­же­ния. Мы пыта­лись дога­дать­ся, куда зане­сет нас буря. Джек при­нял­ся делать на бума­ге какие-то слож­ные вычис­ле­ния, что­бы опре­де­лить вели­чи­ну наше­го откло­не­ния от кур­са, и в кон­це кон­цов заявил, что нас отбро­сит в глу­би­ну Вален­сий­ско­го зали­ва. Я тот­час же загля­нул в нави­га­ци­он­ный спра­воч­ник и узнал, что это один из опас­ней­ших рай­о­нов со шкваль­ны­ми вет­ра­ми, кото­рые отсю­да устрем­ля­ют­ся в направ­ле­нии страш­но­го зали­ва Льва. Мы долж­ны были обой­ти этот залив любой ценой. Но что мог­ла сде­лать вся наша чело­ве­че­ская воля, когда мы были нераз­рыв­но свя­за­ны с этим «поплав­ком»?! Пото­му мы поло­жи­лись на судь­бу и бла­го­ра­зум­но реши­ли исполь­зо­вать вынуж­ден­ное без­дей­ствие для вос­ста­нов­ле­ния сво­их осла­бев­ших сил.

Но в тем­но­те под бре­зен­том наше вооб­ра­же­ние про­дол­жа­ет рабо­тать. Что про­ис­хо­дит там, навер­ху? Чем кон­чит­ся эта беше­ная борь­ба неба и моря, швы­ря­ю­ще­го нас, слов­но соло­мин­ку? Мы счи­та­ли часы, ожи­дая, пока кон­чит­ся ночь, и мы, может быть, сно­ва пре­вра­тим­ся в людей из бес­по­мощ­ных кукол, кото­рых бро­са­ет из сто­ро­ны в сто­ро­ну по воле стихий.

Кон­чил­ся послед­ний день мая. Он про­шел снос­но, но мы уда­ли­лись от цели. 1 июня встре­ти­ло нас бур­ным морем и тума­ном, настоль­ко густым, что его, каза­лось, мож­но было резать ножом. Мы не раз­ли­ча­ли даже про­ти­во­по­лож­но­го кон­ца наше­го суденышка.

Позд­нее мы рас­смот­ре­ли сквозь туман в сотне мет­ров от нас боль­шой транс­ат­лан­ти­че­ский паро­ход, шед­ший на всех парах к Бар­се­лоне. К это­му вре­ме­ни под­нял­ся ветер с восто­ка-севе­ро-восто­ка, гро­зя выбро­сить нас на испан­ский берег. Мы до такой сте­пе­ни осла­бе­ли, что нам при­шлось три­жды менять­ся для того, что­бы вта­щить в лод­ку два­дцать пять мет­ров лесы, бес­по­лез­но бол­тав­шей­ся за бор­том. В пол­день Джек попы­тал­ся опре­де­лить наши коор­ди­на­ты, несмот­ря на то что блед­ное солн­це было едва замет­но на низ­ко навис­шем небо­склоне. Это ему не уда­лось, и тогда он попро­бо­вал най­ти вели­чи­ну наше­го откло­не­ния от кур­са. По его мне­нию, нас отно­си­ло в Вален­сий­ский залив, к груп­пе мель­чай­ших ост­ро­вов Колум­бре­тес, кото­рые рас­по­ло­же­ны как раз про­тив Вален­сии. Теперь нас под­сте­ре­га­ли две ловуш­ки. Этот день был осо­бен­но длин­ным и уто­ми­тель­ным, пото­му что про­шел в вынуж­ден­ном бездействии.

Вне­зап­но стран­ный и дале­кий шум пре­ду­пре­дил меня о том, что в море про­ис­хо­дит нечто необыч­ное. Мы вылез­ли из сво­е­го убе­жи­ща, гото­вые к любой неожи­дан­но­сти, и от изум­ле­ния засты­ли на месте. По лево­му бор­ту в ста мет­рах от «Ере­ти­ка» пока­за­лась огром­ная бело­снеж­ная мас­са, какое-то нере­аль­ное суще­ство, слов­но выныр­нув­шее из глу­би­ны веков. Фан­та­сти­че­ское чуди­ще мед­лен­но при­бли­жа­лось к нам. Я заря­дил на вся­кий слу­чай свое под­вод­ное ружье. Но тут я с изум­ле­ни­ем узнал в огром­ном, до 30 мет­ров дли­ной живот­ном кита-аль­би­но­са наи­бо­лее ред­кой, осо­бен­но для Сре­ди­зем­но­го моря, раз­но­вид­но­сти — бело­го кита[33].

Преж­де все­го тре­бо­ва­лось дока­зать само­му себе, а впо­след­ствии и всем осталь­ным, что в этот момент я был в здра­вом рас­суд­ке. Поэто­му я сме­нил бес­по­лез­ное ружье на кино­ап­па­рат и спо­кой­но заснял гроз­но при­бли­жав­ше­е­ся чудовище.

С бью­щим­ся серд­цем мы ожи­да­ли даль­ней­ших собы­тий. Я был слов­но загип­но­ти­зи­ро­ван взгля­дом крас­ных глаз живот­но­го, а Джек с ужа­сом сле­дил за его страш­ным хво­стом, одно­го каприз­но­го взма­ха кото­ро­го было бы доста­точ­но, что­бы сме­сти нашу утлую лод­чон­ку с мор­ской поверх­но­сти. Сколь­ко бы я не вспо­ми­нал нашу послед­нюю мир­ную встре­чу со ста­дом китов, неожи­дан­ное при­бли­же­ние это­го оди­но­ко­го гиган­та не пере­ста­ва­ло меня тре­во­жить. Чудо­ви­ще под­плы­ло к нам вплот­ную, ныр­ну­ло под лод­ку, а затем ста­ло доб­ро­душ­но кру­жить вокруг нее, любез­но предо­став­ляя нам воз­мож­ность любо­вать­ся сво­ей бело­снеж­ной кожей. Нако­нец, оно повер­ну­лось и исчез­ло в тумане.

Мы еще не опра­ви­лись от этой тре­во­ги и про­дол­жат обсуж­дать появ­ле­ние фан­та­сти­че­ско­го при­зра­ка, как вдруг нам при­шлось сно­ва насто­ро­жить­ся. Что это? Может быть, бело­снеж­ный кит был пред­вест­ни­ком цело­го ряда чудес, от кото­рых дол­жен был пому­тить­ся наш рас­су­док? Не про­шло и часа после исчез­но­ве­ния бело­го гиган­та, как в тумане ясно послы­шал­ся вой сире­ны. Этот сиг­нал бед­ствия заста­вил нас обо­их вско­чить. Откро­вен­но гово­ря, мне уже неко­то­рое вре­мя каза­лось, что я улав­ли­ваю какой-то шум, но настоль­ко дале­кий и неяс­ный, что я, не дове­ряя сво­им ушам, пред­по­чи­тал об этом мол­чать. Я поду­мал, что зем­ля от нас неда­ле­ко… Но к чему было про­буж­дать такую надеж­ду в моем това­ри­ще, если она мог­ла ока­зать­ся тщет­ной. Теперь все сомне­ния исчез­ли. Этот сиг­нал, кото­рый мог­ли подать толь­ко люди, при­бли­жал­ся, делал­ся все гром­че, покры­вая звук наших голосов.

Мы чуть не свер­ну­ли себе шеи, пыта­ясь опре­де­лить, отку­да исхо­дит сиг­нал. В тумане это сде­лать очень труд­но: мне каза­лось, что зву­ки идут с юго-запа­да, Дже­ку — с севе­ро-запа­да. Совер­шен­но не пред­став­ляя, где мы нахо­дим­ся, мы раз­вер­ну­ли кар­ту Сре­ди­зем­но­го моря и, при­зы­вая себя к спо­кой­ствию, нача­ли разыс­ки­вать наи­бо­лее близ­кую зем­лю. Наши паль­цы встре­ти­лись в одной и той же точ­ке: на малень­ком зате­рян­ном ост­ров­ке груп­пы Колум­бре­тес, рас­по­ло­жен­ном на деся­ток миль к югу от того места, где, по мне­нию Дже­ка, мы нахо­ди­лись. Вдруг совер­шен­но неожи­дан­но нами овла­де­ло ощу­ще­ние при­бли­жа­ю­щей­ся опас­но­сти: рев мото­ра, пере­кры­ва­ю­щий прон­зи­тель­ный вой сире­ны, оглу­шил нас, и мы реши­ли, что какой-то паро­ход идет на «Ере­ти­ка». Ката­стро­фа неиз­беж­на! Мы поспеш­но ухва­ти­лись за все, что мог­ло зве­неть: мне попа­лась кастрю­ля, и я при­нял­ся бара­ба­нить по ней вин­том от прес­са для выжи­ма­ния рыбы, а Джек ярост­но замо­ло­тил крыш­кой по сво­ей мис­ке. Отча­я­ние уде­ся­те­ри­ло наши силы. Рокот мото­ра и вой сире­ны все нарас­та­ли при­бли­жа­ясь и, нако­нец, сли­лись в какой-то адский оглу­ши­тель­ный рев… И вдруг все кон­чи­лось так же вне­зап­но, как нача­лось. Воца­ри­лась гро­бо­вая тиши­на. Мы с Дже­ком ока­ме­не­ли на мгно­ве­ние, но затем с еще боль­шим усер­ди­ем при­ня­лись гре­меть и зве­неть, пода­вая свои импро­ви­зи­ро­ван­ные сиг­на­лы. И тут сно­ва послы­ша­лись рокот мото­ра и зло­ве­щее завы­ва­ние сире­ны. Я понял, что если так будет про­дол­жать­ся, мы сой­дем с ума… Каза­лось, что дис­со­ни­ру­ю­щие зву­ки доно­си­лись к нам со всех сто­рон с оди­на­ко­вой силой. Я начал счи­тать мину­ты: одна… дру­гая… Про­шло десять мучи­тель­ных минут, кото­рые пока­за­лись нам самы­ми длин­ны­ми в нашей жиз­ни. Потом рев опять стих, а вме­сте с ним исчез­ло и наше лихо­ра­доч­ное волнение.

И тогда, слов­но по вол­шеб­ству, порыв вет­ра разо­рвал пеле­ну тума­на. Мы уви­де­ли море совер­шен­но пустын­ное до само­го гори­зон­та. Ниче­го на 30 кило­мет­ров вокруг! Мы остол­бе­не­ли. Мы мог­ли пору­чить­ся, что все это не было обма­ном чувств. Но в тот момент наши умствен­ные спо­соб­но­сти были слиш­ком при­туп­ле­ны, и мы так и не смог­ли дать логич­ное объ­яс­не­ние это­му про­ис­ше­ствию, кото­рое до сих пор назы­ва­ем «тай­ной ост­ро­вов Колум­бре­тес». По обще­му согла­ше­нию мы тут же реши­ли по воз­мож­но­сти забыть хотя бы на вре­мя этот кош­мар, что­бы он не пре­сле­до­вал нас по ночам… Надо было сроч­но вос­ста­но­вить наши силы.

Позд­нее, срав­ни­вая наши впе­чат­ле­ния, мы скло­ни­лись к мыс­ли, что это была под­вод­ная лод­ка, под­ни­мав­ша­я­ся на поверх­ность, что­бы набрать све­же­го воз­ду­ха. Но у под­вод­ных лодок не быва­ет сирен для пода­чи сиг­на­лов в тумане, так что тай­на оста­ет­ся тайной…

Вид­но, потер­пев­шие кораб­ле­кру­ше­ние все­гда оди­на­ко­вы: все они попа­да­ют под власть таин­ствен­ных чар моря.

Лич­но меня ожи­да­ло еще одно испы­та­ние, более про­стое, но не менее тра­гич­ное: во вре­мя этой кош­мар­ной ночи с 1 на 2 июня я почув­ство­вал в челю­сти болез­нен­ные подер­ги­ва­ния, харак­тер­ные для обра­зу­ю­ще­го­ся нары­ва, а вско­ре он дей­стви­тель­но появил­ся и стал быст­ро рас­ти. Его вызва­ло загряз­не­ние недав­но полу­чен­ной ран­ки. Пита­ние сырой рыбой отнюдь не спо­соб­ству­ет быст­ро­му зажив­ле­нию ран, и надо отме­тить, что малей­шая из полу­чен­ных нами цара­пин затя­ги­ва­лась очень дол­го. Мы ста­ли чрез­вы­чай­но вос­при­им­чи­вы­ми ко вся­кой инфекции.

Если б речь шла о моем това­ри­ще, я сей­час же при­бег бы к пени­цил­ли­ну, но такой ста­рый под­опыт­ный кро­лик, как я, мог обой­тись и без это­го сред­ства. Одна­ко вско­ре боль ста­ла настоль­ко силь­ной, что я про­ка­лил на керо­си­но­вой лам­пе свой склад­ной нож и вскрыл нарыв, посы­пав порез стреп­то­ци­дом. На какой-то момент боль ста­ла совер­шен­но невы­но­си­мой, и Джек, гля­дя на меня, уже при­хо­дил в отча­я­ние. Но тут мне ста­ло лег­че и уже надол­го: в кон­це кон­цов мой метод лече­ния был не так уж плох.

Нас опять окру­жа­ли киты. Оче­вид­но, они гото­ви­ли мне одну из самых шум­ных ночей за все вре­мя путе­ше­ствия. Ветер по-преж­не­му дул поры­ва­ми. Море с обыч­ным шумом обру­ши­ва­лось на нос нашей лод­ки, но сквозь этот мер­ный и гул­кий звук мож­но было отчет­ли­во раз­ли­чить поса­пы­ва­ние и вздо­хи окру­жав­ших нас мор­ских гиган­тов. Успо­ко­ен­ные ноч­ной тем­но­той и нашей пас­сив­но­стью, они подо­шли очень близ­ко и, надо ска­зать, не вну­ша­ли мне осо­бо­го дове­рия. Я откро­вен­но боял­ся, что эти любо­пыт­ные киты, забыв о сво­ей вели­чине, слиш­ком быст­ро высу­нут­ся из воды и тогда про­щай наша надув­ная лодоч­ка и те, кто на ней находится…

Наш фонарь при­вле­кал все живое: дель­фи­ны и рыбы всех видов рез­ви­лись в его лучах. Вдруг за кор­мой из глу­би­ны всплы­ли два малень­ких зеле­ных огонь­ка, слов­но гла­за кош­ки, осве­щен­ные фара­ми авто­мо­би­ля. Это был неболь­шой скат, при­вле­чен­ный необыч­ным све­том. Несмот­ря на все мои уси­лия, мне не уда­лось его загар­пу­нить, и это было очень хоро­шо: в этой рыбе столь­ко же соли, как в море, и есть ее, не имея прес­ной воды, было бы опас­но для наших почек.

В эту ночь я сде­лал нелов­кое дви­же­ние, и одно из весел упа­ло в море. Это была ката­стро­фа: запас­но­го вес­ла мы не взя­ли, а гре­сти толь­ко одним веслом было невоз­мож­но. Мы дол­го шари­ли по поверх­но­сти моря лучом фона­ри­ка, но без­ре­зуль­тат­но. Теперь мы уже не мог­ли выса­дить­ся на берег без помо­щи ветра.

На сле­ду­ю­щий день, 2 июня, небо про­яс­ни­лось, но ветер, хотя и пере­ме­нив­ший­ся на юго-запад­ный, оста­вал­ся по-преж­не­му силь­ным. Если бы мы мог­ли хотя бы замед­лить дрейф нашей лод­ки к гроз­но­му зали­ву Льва! Джек счи­тал, что мы откло­ня­ем­ся от кур­са при­мер­но по 50 миль в день.

Вот уже пять суток, как мы ниче­го не ели, и голод все уве­ли­чи­вал­ся или, вер­нее, теперь мы стра­да­ли от него по-ново­му. Желу­док нас боль­ше не мучил. Мы испы­ты­ва­ли лишь общую уста­лость, жела­ние «ниче­го не делать». На фото­гра­фи­ях это­го пери­о­да мы выгля­дим блед­ны­ми, исто­щен­ны­ми, с меш­ка­ми под гла­за­ми. Моя физио­но­мия иска­же­на оте­ком. Неодо­ли­мая сон­ли­вость овла­де­ла нами: хоте­лось спать и спать дол­го и креп­ко, как сур­ки. Поэто­му я, как обыч­но, дре­мал, когда око­ло 9 часов утра Джек, сле­див­ший за рулем, закричал:

— Ален! Ален! Рыба!

Я вско­чил и еще успел рас­смот­реть мор­ско­го оку­ня, кото­рый, исполь­зуя нашу кор­мо­вую вол­ну, бес­це­ре­мон­но нырял меж­ду кон­ца­ми поплав­ков. На этот раз это был круп­ный экзем­пляр весом не менее трех-четы­рех кило­грам­мов. Дер­жась все вре­мя око­ло руля, он ино­гда поче­сы­вал о него спи­ну, слов­но осел о сте­ну. Самое глав­ное — не про­мах­нуть­ся! Мое под­вод­ное ружье заря­же­но, я мгно­вен­но при­ни­маю поло­же­ние для стрель­бы и ста­ра­тель­но при­це­ли­ва­юсь. Гар­пун каса­ет­ся воды. Любо­пыт­ная рыба сей­час же под­плы­ва­ет, что­бы рас­смот­реть этот стран­ный пред­мет. Роко­вое любо­пыт­ство! Я нажи­маю на спус­ко­вой крю­чок, и стре­ла на пят­на­дцать сан­ти­мет­ров вхо­дит в голо­ву рыбы. Окунь убит напо­вал, вода вокруг крас­не­ет. Мы втас­ки­ва­ем его на борт и неко­то­рое вре­мя обал­де­ло сто­им перед сво­ей добы­чей, пожи­рая ее гла­за­ми. Я счи­таю, что эта пау­за была очень полез­ной, так как поз­во­ли­ла нашим желуд­кам выде­лять желу­доч­ный сок и гото­вить­ся к при­ня­тию насто­я­щей пищи. Наши желуд­ки, так ска­зать, зара­нее обли­зы­ва­лись… О, вели­кий рефлекс Павлова!

Преж­де все­го напить­ся. Я решил попро­бо­вать на этой круп­ной рыбе метод насе­чек на спине, в общем ана­ло­гич­ный тому, какой при­ме­ня­ют при сбо­ре сос­но­вой смо­лы. Какое насла­жде­ние пить, нако­нец, прес­ную жид­кость! Как и в про­шлый раз, первую пор­цию пищи было доволь­но труд­но пере­ва­рить. Наши желуд­ки без осо­бой охо­ты при­спо­саб­ли­ва­лись к это­му стран­но­му режи­му: сырая рыба — пост, пост — сырая рыба! Ниче­го, при­спо­со­бят­ся! Зато теперь у нас был запас на два дня. Настро­е­ние замет­но улуч­ши­лось. Буря про­дол­жа­ла нас тре­пать, но было теп­ло, а глав­ное — у нас была пища.

Один за дру­гим про­шли три дня созер­ца­тель­ной жиз­ни, три дня гне­ту­ще­го без­дей­ствия и сно­ва: «При­па­сы наши подо­шли к кон­цу, оэ-оэ»![34]

Мы ни на шаг не про­дви­ну­лись к ост­ро­вам, наобо­рот, нас систе­ма­ти­че­ски отно­сит от них все даль­ше. На чет­вер­тый день сно­ва нач­нет­ся пост. Несмот­ря на всю бод­рость наше­го духа, такая пер­спек­ти­ва нас угне­та­ет. Оче­вид­но, подоб­ный режим нель­зя выно­сить дол­го. Сре­ди­зем­ное море явно не обес­пе­чи­ва­ло наших потреб­но­стей. Мимо нас с угро­жа­ю­щим шумом часто про­хо­ди­ли раз­ные суда, но ни одно из них нас не заме­ча­ло или во вся­ком слу­чае не инте­ре­со­ва­лось нами. Конеч­но, мы к ним не обра­ща­лись за помо­щью, но хоте­лось бы знать, что было бы, если б мы это сде­ла­ли? При­дет­ся как-нибудь про­из­ве­сти опыт.

Нако­нец, утром 5 июня, на 12‑й день путе­ше­ствия вол­не­ние утих­ло. Мы были изму­че­ны и голод­ны, но пол­ны веры и реши­мо­сти все выне­сти и про­дол­жать путь. Где мы нахо­дим­ся? Это надо было выяс­нить преж­де все­го. В пол­день Джек уста­но­вил, нако­нец, впер­вые за послед­ние шесть дней наши коор­ди­на­ты. Сде­лав пет­лю во вре­мя бури, мы нахо­ди­лись на рас­сто­я­нии 150 миль к севе­ро-севе­ро-восто­ку от Менор­ки. При­дет­ся сно­ва идти тем же самым путем, по кото­ро­му мы шли несколь­ко дней назад. Но это каприз­ное море любит кон­тра­сты: ветер сме­нил­ся пол­ным шти­лем. Вокруг ни малей­ше­го дуновения.

Море слов­но зер­ка­ло, из кото­ро­го вре­ме­на­ми выпры­ги­ва­ют чер­ные точ­ки, а затем пада­ют обрат­но; от них на поверх­но­сти раз­бе­га­ют­ся кон­цен­три­че­ские кру­ги. Мы бук­валь­но окру­же­ны тун­ца­ми и дель­фи­на­ми, выпры­ги­ва­ю­щи­ми из воды со всех сто­рон. Склад про­до­воль­ствия рас­кры­ва­ет перед нами свои две­ри. Необ­хо­ди­мо во что бы то ни ста­ло достать отту­да хоть что-нибудь! Вспо­ми­ная о том, что я пытал­ся сде­лать в то утро, я не могу удер­жать неволь­ной улыб­ки: я все­рьез решил загар­пу­нить тун­ца. Толь­ко уми­рая от голо­да мож­но пустить­ся в такую аван­тю­ру! Загар­пу­нить тун­ца — не вели­ко дости­же­ние, но пытать­ся выта­щить его на борт — это уже цир­ко­вой номер, кото­рый вызвал бы друж­ный хохот всех люби­те­лей под­вод­ной охо­ты. Я наде­ваю мас­ку, при­ла­жи­ваю дыха­тель­ную труб­ку и спус­ка­юсь на воду. Джек пода­ет мне под­вод­ное ружье. Я быст­ро под­плы­ваю к стае тун­цов. Бац! Стре­ла выле­та­ет и дро­жа впи­ва­ет­ся в плот­ную массу…

В тот день я едва не попал­ся к рыбе на удоч­ку. Конеч­но, тунец пота­щил меня за собой, а не наобо­рот. К сча­стью, проч­ность шну­ра име­ет свои пре­де­лы, даже когда это шнур из ней­ло­на. И сла­ва Богу!

Поте­ряв стре­лу, а вме­сте с ней и все иллю­зии, я с помо­щью Дже­ка еле вле­заю в лод­ку. Бла­го­да­ре­ние про­ви­де­нию, что там был Джек, без него я нико­гда не сумел бы под­нять­ся на борт.

А пост про­дол­жа­ет­ся: 4, 5, 6 июня… Тянут­ся одно­об­раз­ные и все более изну­ря­ю­щие дни. Наше един­ствен­ное питье — мор­ская вода, наша един­ствен­ная пища — планк­тон, кото­рый с каж­дым днем надо­еда­ет все боль­ше. Малей­шее дви­же­ние при­чи­ня­ет боль и сто­ит нече­ло­ве­че­ских уси­лий. Голо­да­ние пре­вра­ти­лось в насто­я­щий голод; из остро­го состо­я­ния он пере­шел в хро­ни­че­ское. Мы нача­ли потреб­лять соб­ствен­ные бел­ки, это было само­раз­ру­ше­ние. Мы боль­ше ни о чем не дума­ли, три чет­вер­ти суток мы либо спа­ли, либо дремали.

Ветер дул ред­ко, но, к сча­стью, каж­дый раз хоть немно­го при­бли­жал нас к цели. Вече­ром в пят­ни­цу 6 июня мы реши­ли испы­тать нашу сиг­на­ли­за­цию. Мы попы­та­ем­ся оста­но­вить паро­ход и таким обра­зом узна­ем, како­вы наши шан­сы быть заме­чен­ны­ми в слу­чае ката­стро­фы. Мы смо­жем послать весточ­ку сво­им; они, веро­ят­но, уми­ра­ют от бес­по­кой­ства. А кро­ме того, мы боя­лись, что нас вот-вот нач­нут искать, чего мы не про­си­ли, и пре­рвут наш опыт. Впро­чем, если бы мы даже были подо­бра­ны каким-нибудь суд­ном, как мы это­го жела­ли, моя тео­рия о воз­мож­но­сти жиз­ни на море от это­го бы не пострадала.

В самом деле, в Сре­ди­зем­ном море для потер­пев­ше­го кораб­ле­кру­ше­ние не суще­ству­ет про­бле­мы под­дер­жа­ния жиз­ни, пото­му что его долж­ны быст­ро заме­тить с одно­го из мно­го­чис­лен­ных кораб­лей, бороз­дя­щих эти воды. Дру­гое дело, когда речь идет о таком огром­ном и пустын­ном оке­ане, как Атлан­ти­че­ский. Теперь, испы­тав себя и сна­ря­же­ние, мы хоте­ли ско­рее при­быть в Тан­жер или Гибрал­тар и отту­да отпра­вить­ся в Атлан­ти­че­ский оке­ан. Джек хотел, что­бы это про­изо­шло до нача­ла сен­тяб­ря, ибо он был убеж­ден, что тай­фу­ны в рай­оне Антиль­ских ост­ро­вов начи­на­ют­ся имен­но в это вре­мя. На самом деле в сен­тяб­ре они кон­ча­ют­ся, и в пери­од с нояб­ря по март никто их не наблю­дал. Поче­му он так ошиб­ся, мне до сих пор неясно.

Таким обра­зом, было реше­но: в этот же вечер мы попы­та­ем­ся оста­но­вить паро­ход и попро­сим допол­ни­тель­ных при­па­сов. Пусть нам будет хуже!

До сих пор нам ни разу не при­хо­ди­ло в голо­ву открыть наши запа­сы кон­цен­тра­тов. Эти про­дук­ты очень труд­но достать, и они мог­ли бы нам чрез­вы­чай­но при­го­дить­ся во вре­мя пла­ва­ния по Атлан­ти­че­ско­му оке­а­ну. А кро­ме того, плыть, пита­ясь наши­ми про­дук­та­ми, не име­ло ника­ко­го смыс­ла: они долж­ны были пой­ти в ход лишь в том слу­чае, если у нас не хва­тит сил сопро­тив­лять­ся. А мы еще чув­ство­ва­ли себя доволь­но снос­но и даже не дума­ли к ним при­тра­ги­вать­ся. Повто­ряю еще раз: опыт тогда поте­рял бы вся­кий смысл.

18 часов. Впе­ре­ди нас спра­ва по бор­ту суд­но. Мы пус­ка­ем в ход зара­нее при­го­тов­лен­ные сиг­наль­ные при­спо­соб­ле­ния. Джек выпус­ка­ет две раке­ты. Ника­кой реак­ции. Я хва­таю тогда мой гелио­граф[35], при­бор, направ­ля­ю­щий сол­неч­ный луч в глаз наблю­да­те­ля по прин­ци­пу дет­ских «зай­чи­ков», и пыта­юсь при­влечь к нам вни­ма­ние, мигая при­бо­ром в рит­ме SOS. Паро­ход идет сво­им кур­сом. Может ли быть, что­бы нас в самом деле не виде­ли? Тогда это каза­лось совер­шен­но невоз­мож­ным, но теперь я убеж­ден в обрат­ном, пото­му что заметь нас хоть один пас­са­жир, он бы сей­час же об этом заявил.

Как толь­ко паро­ход исчез за лини­ей гори­зон­та, на море все стих­ло. Но если людям до нас не было дела, то жите­ли моря о нас не забывали.

Этот вечер закон­чил­ся зре­ли­щем, стран­ным и непо­вто­ри­мым. На зака­те я вдруг уви­дел на поверх­но­сти моря тыся­чи малень­ких отра­же­ний солн­ца. Вгля­ды­ва­ясь в это свер­ка­ю­щее зер­ка­ло, я с изум­ле­ни­ем понял, что это были сот­ни и сот­ни мор­ских чере­пах, пан­ци­ри кото­рых, слов­но при­па­ян­ные один к дру­го­му, обра­зо­ва­ли тол­стую кор­ку на поверх­но­сти волн. По вре­ме­нам из этой мас­сы высо­вы­ва­лась урод­ли­вая голо­ва и при­сталь­но смот­ре­ла на нас малень­ки­ми злы­ми глаз­ка­ми. Я сде­лал неосто­рож­ное дви­же­ние, пыта­ясь при­бли­зил­ся, что­бы мет­нуть гар­пун, и вся мас­са уда­ли­лась, поблес­ки­вая, слов­но огром­ная метал­ли­че­ская пла­сти­на. И опять воца­ри­лась ноч­ная тьма, рав­но­душ­ная как к буре, так и к затишью.

Суб­бо­та 7 нюня. Рас­све­та­ет. Оче­вид­но, день будет зной­ным. Прав­да, баро­метр настро­ен пес­си­ми­сти­че­ски: он все вре­мя пада­ет. Джек еще спит. Я тихонь­ко бужу его:

— Джек, при­мер­но в двух милях корабль!

Сно­ва пода­ем сиг­на­лы бед­ствия. Джек берет свою ракет­ни­цу: раз, два, три… Раке­ты взле­та­ют в воз­дух и вспы­хи­ва­ют в утрен­них сумер­ках, но корабль спо­кой­но идет даль­ше. Для мое­го гелио­гра­фа еще слиш­ком рано. Что делать? Неуже­ли и это суд­но уйдет от нас? Неуже­ли потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние дол­жен отка­зать­ся от вся­кой надеж­ды быть заме­чен­ным? Послед­ний шанс: у нас име­ет­ся дымо­вая шаш­ка с оран­же­вым дымом, замет­ным в утрен­нем све­те. Мы бро­са­ем ее в море, и нас начи­на­ет оку­ты­вать дым­ное обла­ко. Как томи­тель­но ожи­да­ние! Как дол­го тянут­ся минуты!

Обла­ко рас­се­и­ва­ет­ся, и мы видим, что тяже­лая махи­на дви­жет­ся пря­мо на нас. К наше­му удив­ле­нию, суд­но при­бли­жа­ет­ся, не умень­шая хода. Это «Сиди Феррук».

Капи­тан кри­чит нам с мостика:

— Вам что-нибудь нужно?

Слов­но мы его потре­во­жи­ли, что­бы ска­зать: «Нет, что вы».

— При­шли­те наши коор­ди­на­ты и какие-нибудь про­дук­ты! — про­сим мы.

Корабль дела­ет боль­шой круг и оста­нав­ли­ва­ет­ся при­мер­но в полу­ки­ло­мет­ре. Несмот­ря на исто­ще­ние, мне при­хо­дит­ся взять­ся за вес­ло… Я при­бли­жа­юсь к бор­ту кораб­ля. Пас­са­жи­ры всту­па­ют с нами в дру­же­скую бесе­ду. Помощ­ник капи­та­на при­ка­зы­ва­ет пере­дать нам кое-какие при­па­сы и воду. Но тут появ­ля­ет­ся сам капи­тан, похо­жий на гру­бо­го унтера.

— Хва­тит бол­тать! — кри­чит он. — У нас нет вре­ме­ни на вся­кие опыты!

В общем, насто­я­щий «джентль­мен»! Джек насу­пил­ся и замол­чал. Он не курил уже пять дней и наде­ял­ся полу­чить хотя бы сига­ре­ту, но теперь он не хочет ее про­сить. Помощ­ник тороп­ли­во отда­ет коман­ду, и мы рас­ста­ем­ся, при­чем никто так и не пред­ло­жил нам под­нять­ся на борт. «Сиди Фер­рук» уда­ля­ет­ся вме­сте со сво­им «любез­ным» капитаном.

Мы и не пред­по­ла­га­ли, как доро­го обой­дет­ся нам эта встре­ча и сколь­ко упре­ков посып­лет­ся на нас за то, что мы при­ня­ли какую-то сме­хо­твор­ную про­до­воль­ствен­ную помощь. Но этот слу­чай стал пре­крас­ным пред­ло­гом для тех, кто захо­тел забыть, что из 14 дней пла­ва­ния 10 дней мы про­ве­ли без пищи и питья, а четы­ре дня пита­лись толь­ко мор­ским оку­нем и пили толь­ко рыбий сок. Раз­ве мы мог­ли пред­по­ла­гать, что пре­вра­тим­ся в обман­щи­ков толь­ко пото­му, что попро­си­ли немно­го еды в такой момент, когда наше поло­же­ние было ничем не луч­ше поло­же­ния пас­са­жи­ров «Меду­зы»!

Ведь мы про­дер­жа­лись 14 дней! А боль­шин­ство пас­са­жи­ров «Меду­зы», несмот­ря на нали­чие воды и вина, были най­де­ны мерт­вы­ми уже на 12‑й день.

С 7 по 21 июня

«Сиди Фер­рук» быст­ро уда­ля­ет­ся. Желаю, капи­тан, что­бы вам нико­гда не при­шлось участ­во­вать в таких «опы­тах», как наш!

Корабль скрыл­ся, уно­ся с собой груз насме­шек, кле­ве­ты и оскорб­ле­ний, кото­рые посып­лют­ся на нас в бли­жай­шие меся­цы. Но тогда мы это­го еще не знали.

Джек изли­ва­ет свое воз­му­ще­ние по пово­ду невеж­ли­во­го пове­де­ния фран­цуз­ско­го капи­та­на. Я не могу с ним не согла­сить­ся. Но по край­ней мере наши будут успо­ко­е­ны. И, кро­ме того, мы не под­да­лись иску­ше­нию под­нять­ся на борт… Опыт продолжается.

Нако­нец-то, мы можем отве­сти душу и напить­ся прес­ной воды! Откры­ва­ем мешок с про­ви­зи­ей. Он содер­жит суха­ри, четы­ре бан­ки мяс­ных кон­сер­вов и бан­ку сгу­щен­но­го молока.

Баро­метр не солгал: несмот­ря на свер­ка­ю­щее солн­це, ветер уси­ли­ва­ет­ся. Но на этот раз он дует в нуж­ном нам направ­ле­нии: на юго-юго-запад.

При­бли­жа­ет­ся Менор­ка… А вот и вос­крес­ный пода­рок: 8 июня в пол­день пока­зы­ва­ет­ся вер­ши­на Торо. Она вид­на гораз­до яснее, чем восемь дней назад. Смо­жем ли мы на этот раз при­стать к берегу?

Бале­ар­ский архи­пе­лаг состо­ит из шести ост­ро­вов, из кото­рых глав­ные Менор­ка, Мальор­ка и Иви­са. Менор­ка рас­по­ло­же­на восточ­нее осталь­ных. На южном бере­гу нахо­дит­ся ее сто­ли­ца Маон, зна­ме­ни­тая бла­го­да­ря сра­же­нию, кото­рое дал здесь гер­цог Рише­лье[36]. Мы можем при­стать к ост­ро­ву либо у сто­ли­цы на восто­ке, либо у малень­ко­го пор­та Сью­да­де­ла на запа­де. С севе­ра при­стать невоз­мож­но из-за бере­го­вых скал и уте­сов, кото­рые были при­чи­ной мно­гих кораб­ле­кру­ше­ний и, в част­но­сти, гибе­ли «Гене­ра­ла Шан­зи» в 1910 году. Так что север­ный берег при­дет­ся обойти.

Сна­ча­ла мы напра­ви­лись к севе­ро-восточ­ной око­неч­но­сти ост­ро­ва, наде­ясь к ночи добрать­ся до Мао­на. Но ветер решил ина­че и отнес нас немно­го запад­нее. Поэто­му на сле­ду­ю­щее утро мы ока­за­лись в несколь­ких кабель­то­вых от север­но­го бере­га. Где же вы, цве­ту­щие бух­точ­ки, кото­рые воз­ни­ка­ют перед гла­за­ми при сло­вах «Бале­ар­ские ост­ро­ва»? Зали­вы и пля­жи нахо­дят­ся лишь на южном берегу.

Три бес­ко­неч­ных дня мы плы­вем вдоль побе­ре­жья, не имея воз­мож­но­сти к нему при­стать. А меж­ду тем мы нахо­дим­ся совсем рядом! Я не выпус­каю из рук кино­ап­па­ра­та: если вне­зап­ный ветер отне­сет нас в сто­ро­ну, кино­плен­ка будет нашим свидетелем.

В поне­дель­ник мы посте­пен­но про­дви­га­ем­ся к севе­ро-запад­ной око­неч­но­сти ост­ро­ва. Мы настоль­ко при­бли­зи­лись к бере­гу, что я вижу, как по хол­му бежит кролик.

Муки голо­да окон­чи­лись: еже­днев­но я зани­ма­юсь под­вод­ной охо­той. Боже мой, какое бла­го­дат­ное место! Во вре­мя наше­го путе­ше­ствия вдоль бере­га и после­ду­ю­ще­го пре­бы­ва­ния на ост­ро­ве я почти еже­днев­но охо­тил­ся по часу и каж­дый раз при­но­сил не менее 6 кило­грам­мов рыбы.

Тем не менее мы спе­шим добрать­ся до пор­та. Даль­ней­шее пла­ва­ние по Сре­ди­зем­но­му морю кажет­ся нам бес­по­лез­ным: мы хотим поско­рей окон­чить этот пер­вый этап и пере­пра­вить­ся в Мала­гу или в Тан­жер, то есть непо­сред­ствен­но в рай­он Гибрал­тар­ско­го про­ли­ва. А отту­да мы смо­жем отпра­вить­ся через Атлан­ти­че­ский океан.

Во втор­ник 10 июня, на зака­те солн­ца, мы нахо­ди­лись в несколь­ких десят­ках мет­ров от севе­ро-запад­ной око­неч­но­сти ост­ро­ва. Сла­бый вете­рок посте­пен­но при­гнал нас сюда, но в тот момент, когда надо было обо­гнуть мыс Менор­ка, он нас поки­нул. Ни бух­ты, ни залив­чи­ка, где мож­но было бы бро­сить якорь. В довер­ше­ние все­го ветер с суши отбра­сы­вал нас в откры­тое море. О Менор­ка, зем­ля обе­то­ван­ная, неуже­ли ты опять исчез­нешь? Неуже­ли мы сно­ва будем совер­шать «кру­ги ада» по Вален­сий­ско­му заливу?

Мы еще раз попро­бо­ва­ли задер­жать откло­не­ние от кур­са с помо­щью пла­ву­че­го яко­ря. К несча­стью, тече­ние тоже нес­ло нас к севе­ру, и, проснув­шись в сре­ду 11 июня, на восем­на­дца­тый день путе­ше­ствия, мы с отча­я­ни­ем убе­ди­лись, что нахо­дим­ся по край­ней мере в 15 милях от столь желан­но­го берега.

Но вско­ре муже­ство к нам вер­ну­лось. Под­нял­ся лег­кий бриз, и мы сно­ва ста­ли при­бли­жать­ся к запад­ной око­неч­но­сти ост­ро­ва, все к тому же мысу Менор­ка. Мы зна­ем, что сто­ит толь­ко обо­гнуть этот мыс и при­мер­но в миле к югу нас ждет малень­кий порт Сью­да­де­ла, наше спа­си­тель­ное убе­жи­ще. С какой радо­стью часов в 10 утра мы уви­де­ли, нако­нец, у бере­га деся­ток направ­ляв­ших­ся в раз­ные сто­ро­ны рыба­чьих судов! Они нас не заме­ча­ли. Но одно из них напра­ви­лось выни­мать сети к севе­ро-восто­ку от нас. Невоз­мож­но, что­бы оно не встре­ти­лось с нами на обрат­ном пути. Мы реша­ем попро­сить, что­бы нас отбук­си­ро­ва­ли до само­го порта.

Нас все еще не заме­ча­ют! Неуже­ли нашу лод­ку опять отне­сет от желан­но­го мыса Менор­ка? Мы под­хо­ди­ли все бли­же к зем­ле, когда ветер сно­ва стих. Что ж, опять все сна­ча­ла? К сча­стью, нет! Когда мы были в два­дца­ти мет­рах от бере­га, к нам подо­шла рыба­чья лод­ка и взя­ла нас на бук­сир… Через десять минут, не веря соб­ствен­ным гла­зам, мы вхо­дим в малень­кий оча­ро­ва­тель­ный порт, кото­рый нас при­ютил и совер­шен­но обво­ро­жил. Впро­чем, это оча­ро­ва­ние было опас­ным для мое­го това­ри­ща, так как, несмот­ря на всю свою стой­кость, муже­ство и ров­ное настро­е­ние на море, он не умел про­ти­вить­ся соблаз­нам земли.

По слу­чаю наше­го при­бы­тия собра­лась боль­шая тол­па. Впе­ре­ди сто­ял пожи­лой испан­ский офи­цер, в гла­зах кото­ро­го све­тил­ся ум.

Взгля­нув на наш флаг, он обра­тил­ся ко мне. Я с тру­дом дер­жал­ся на ногах, под­дер­жи­ва­е­мый дву­мя любез­ны­ми доб­ро­воль­ца­ми. Завя­зал­ся быст­рый разговор:

— Вы француз?

— Да.

— Отку­да вы прибыли?

— Из Франции.

— Вот на этом? — он взгля­нул на «Ере­ти­ка».

— Да.

— Из како­го порта?

— Мон­те-Кар­ло.

— Мило­сти­вый госу­дарь, для того что­бы я вам поверил…

Я про­тя­нул ему вырез­ку из газе­ты, где сооб­ща­лось о нашем пред­сто­я­щем отплытии.

Тогда этот ста­рый испан­ский офи­цер отсту­пил на шаг, вытя­нул­ся перед нашим фла­гом и воскликнул:

— В таком слу­чае, гос­по­да, да здрав­ству­ет Франция!

Спра­вив­шись с охва­тив­шим меня вол­не­ни­ем, я попро­сил его засви­де­тель­ство­вать непри­кос­но­вен­ность наше­го ава­рий­но­го запаса.

Какой кон­траст по срав­не­нию с дву­мя преды­ду­щи­ми сут­ка­ми! Преж­де все­го поско­рей послать теле­грам­мы сво­им. Затем боль­шой ста­кан пива со льдом — насто­я­щее бла­го­сло­ве­ние Божье! Мы выпи­ли его в малень­ком кафе, хозяй­ка кото­ро­го по-мате­рин­ски уха­жи­ва­ла за нами все вре­мя наше­го пре­бы­ва­ния на острове.

И нача­ли дей­ство­вать чары вол­шеб­ной стра­ны. Про­вод­ни­ки, став­шие наши­ми дру­зья­ми, зна­ко­ми­ли нас с богат­ства­ми и соблаз­на­ми это­го счаст­ли­во­го городка.

Спа­си­бо тебе, Гильер­мо, за то, что ты ввел нас в жили­ща, где сохра­ни­лись вещи, напо­ми­на­ю­щие о раз­лич­ных заво­е­ва­те­лях-мав­рах, фран­цу­зах, англи­ча­нах, испан­цах, где мебель вре­мен коро­ле­вы Анны нахо­дит­ся рядом с испан­ским ору­жи­ем и вели­ко­леп­ны­ми фла­манд­ски­ми руко­пи­ся­ми. Спа­си­бо тебе за то, что ты ска­зал мне одна­жды: «Этот дом твой!» Ведь в устах чело­ве­ка тво­ей нации это не пустая фраза.

Спа­си­бо тебе, Авгу­стин. Ты уго­щал меня типич­ны­ми блю­да­ми Менор­ки и сре­ди них — зна­ме­ни­той «собра­за­дой», жгу­чее вос­по­ми­на­ние о кото­рой я сохра­нил до сих пор.

Спа­си­бо вам, Фер­нан­до и Гар­сиа! Вы пока­за­ли мне малень­кие уют­ные бух­точ­ки, где рез­ви­лись мор­ские оку­ни и мно­же­ство дру­гих рыб, все­ляв­ших надеж­ду в тако­го неза­дач­ли­во­го рыба­ка, как я.

Даже моя вто­рая страсть, любовь к музы­ке, полу­чи­ла пол­ное удо­вле­тво­ре­ние на этом чудес­ном ост­ро­ве. На сле­ду­ю­щее вос­кре­се­нье Гильер­мо позна­ко­мил меня с одним из мест­ных ком­по­зи­то­ров, в доме кото­ро­го я встре­тил­ся с пре­крас­ным пиа­ни­стом Мальор­ки доном Мас Пор­се­лем, уче­ни­ком Аль­фре­да Кор­то. И вот Бах, Фал­ла, Шуман и Дебюс­си вновь овла­де­ли мною. Как мне труд­но будет уехать!

И тем не менее в поне­дель­ник мы под апло­дис­мен­ты при­сут­ство­вав­ших поки­ну­ли пре­лест­ный малень­кий порт. Нам помо­га­ли дру­зья — моря­ки и тот сим­па­тич­ный офи­цер испан­ско­го фло­та, кото­рый так радуш­но нас встре­тил, — Ману­эль Дес­пу­холь. Рыба­чья лод­ка отбук­си­ро­ва­ла нас при­мер­но на пять миль от бере­га Менор­ки по направ­ле­нию к Алькудии.

Вто­рой раз про­изо­шло то, к чему мы долж­ны были посте­пен­но при­вык­нуть. Минут через десять бук­сир был отцеп­лен, и мы сно­ва оста­лись одни. На этот раз наш путь был коро­ток: мы хоте­ли достичь Мальор­ки, нахо­дя­щей­ся на рас­сто­я­нии соро­ка миль отсю­да. Мы мог­ли при­быть туда на рас­све­те сле­ду­ю­ще­го дня. Но для это­го надо было добить­ся, что­бы нас не отбро­си­ло к север­но­му бере­гу, — зада­ча доволь­но труд­ная, так как кили нашей лод­ки были пло­хо закреп­ле­ны и почти не дей­ство­ва­ли, а ветер дул с юго-востока.

Наи­бо­лее удоб­ным пунк­том высад­ки нам каза­лась Аль­ку­дия, порт на севе­ро-восточ­ном бере­гу. Все шло как буд­то бла­го­по­луч­но, и утро 17 июня мы встре­ти­ли на пра­виль­ном пути посе­ре­дине фар­ва­те­ра. Пока­за­лось несколь­ко рыба­чьих судов, кото­рые дру­же­ски нас приветствовали.

Пре­бы­ва­ние на зем­ле было не слиш­ком про­дол­жи­тель­ным, и мы быст­ро вер­ну­лись к при­выч­ной жиз­ни на «Ере­ти­ке». Впро­чем, мы взя­ли с собой неко­то­рые съест­ные при­па­сы, счи­тая, что на пути меж­ду дву­мя ост­ро­ва­ми опы­ты про­во­дить бес­смыс­лен­но. Ава­рий­ный запас оста­вал­ся по-преж­не­му в цело­сти для путе­ше­ствия по Атлан­ти­че­ско­му океану.

Нако­нец, око­ло 18 часов милый ост­ров Менор­ка, незна­чи­тель­но воз­вы­шав­ший­ся на линии гори­зон­та, исчез на восто­ке, а в лучах захо­дя­ще­го солн­ца появи­лась вели­че­ствен­ная и над­мен­ная Мальорка.

Все шло как нель­зя луч­ше. Огни Аль­ку­дии были уже ясно вид­ны. Мы нахо­ди­лись при­мер­но в пяти милях от порта.

Вдруг Джек, сидев­ший за рулем, сооб­щил мне со свой­ствен­ным ему спокойствием:

— Ален, мы чер­тов­ски откло­ня­ем­ся к севе­ру. Ветер дует теперь точ­но с юга. Мне это не нра­вит­ся: оба вет­ра — южный и север­ный — при­но­сят в этом про­ли­ве силь­ные бури. Впро­чем, попы­та­ем­ся добрать­ся до порта.

Увы, обры­ви­стые уте­сы Мальор­ки про­нес­лись мимо. Нас опять уно­сит в Вален­сий­ский залив! Един­ствен­ная надеж­да — пла­ву­чий якорь. Поис­ти­не, это море хоть кого при­ве­дет в отча­я­ние! Когда, нако­нец, мы его поки­нем и всту­пим в область регу­ляр­ных вет­ров? Я даю себе клят­ву нико­гда боль­ше не пла­вать по Сре­ди­зем­но­му морю без мотора.

Опять пред­сто­ит ночь без­дей­ствия и ожи­да­ния. Что-то при­не­сет зав­траш­ний день? Пра­во же, Сре­ди­зем­ное море начи­на­ет нам надоедать.

На рас­све­те 18 июня мы опас­ли­во ози­ра­ем­ся по сто­ро­нам. Ветер стих, но мы с отча­я­ни­ем кон­ста­ти­ру­ем, что наше поло­же­ние при­мер­но такое же, как во втор­ник 10 июня в тот же самый час. Мы нахо­дим­ся, может быть, чуть подаль­ше в откры­том море, милях в два­дца­ти к севе­ро-восто­ку от север­ной око­неч­но­сти Менор­ки! Перед нами сно­ва сто­ят те же про­бле­мы: нуж­но еще раз обо­гнуть мыс и пере­сечь пролив.

В довер­ше­ние несча­стья север­ный ветер креп­ча­ет, обе­щая бурю. Вда­ли от бере­га мы бы ниче­го не боя­лись, но здесь сре­ди скал опас­ность была очень вели­ка. Един­ствен­ное, что мы мог­ли сде­лать, это попы­тать­ся вер­нуть­ся в Сью­да­де­лу и там подо­ждать улуч­ше­ния пого­ды. Идти надо было как мож­но ско­рей, пото­му что ветер не ждал. Очень быст­ро, при­мер­но за четы­ре часа, то есть со сред­ней ско­ро­стью в пять узлов, мы при­бли­зи­лись к зем­ле. Но море бес­ну­ет­ся, и нет ника­кой воз­мож­но­сти обо­гнуть роко­вой мыс. В тот момент, когда мы уже реша­ем повер­нуть к восто­ку и вой­ти в одну из отно­си­тель­но спо­кой­ных бухт, к нам под­хо­дит рыба­чья лод­ка, кото­рая берет нас на буксир.

Но на сей раз дове­сти нас до пор­та гораз­до труд­нее: дви­же­ние волн то и дело ослаб­ля­ет бук­сир­ный канат, а затем натя­ги­ва­ет его силь­ным рыв­ком со зву­ком, подоб­ным «пич­чи­ка­то».

Все идет бла­го­по­луч­но, пока мы дви­жем­ся про­тив волн, но Джек не скры­ва­ет сво­е­го бес­по­кой­ства: «Что будет, когда мы повер­нем­ся боком к вол­нам, преж­де чем ветер ста­нет попутным?»

Вне­зап­но канат натя­ги­ва­ет­ся как раз в тот момент, когда мы нахо­дим­ся на самом гребне, и в ту же секун­ду вол­на обру­ши­ва­ет­ся вниз. «Ере­тик» пере­вер­ты­ва­ет­ся, мы в воде… Я быст­ро выплы­ваю и вдруг слы­шу голос Джека:

— Верев­ка, Ален, веревка!

Чрез­вы­чай­но удив­лен­ный, ищу верев­ку, что­бы бро­сить ему. Ведь он пре­крас­но пла­ва­ет. Но Джек объясняет:

— У меня ноги запу­та­лись в верев­ке, и я не могу плыть.

К сча­стью, бук­сир­ная лод­ка при­бли­жа­ет­ся, и мы вска­раб­ки­ва­ем­ся на борт. В этот момент, еще напо­ло­ви­ну в воде, я кричу:

— Ну что, Джек, опыт продолжается?

Он отве­ча­ет с обыч­ной бри­тан­ской флегмой:

— А кто в этом сомневался?

Милый Джек! Я же гово­рил, что в море он вели­ко­ле­пен! И зачем толь­ко пона­до­би­лись эти оста­нов­ки на суше?!

«Ере­тик» похож на чере­па­ху, пере­вер­нув­шу­ю­ся на спи­ну. Поне­мно­гу из тен­та начи­на­ют выплы­вать раз­лич­ные пред­ме­ты. Пре­зи­рая опас­ность быть выбро­шен­ным на берег, уве­ли­чи­ва­ю­щу­ю­ся с каж­дой мину­той, испан­ские рыба­ки вер­тят­ся вокруг места «кораб­ле­кру­ше­ния». Когда что-нибудь всплы­ва­ет, я ныряю, ста­ра­ясь спа­сти как мож­но боль­ше вещей. Преж­де все­го парус, затем непро­мо­ка­е­мые меш­ки (сла­ва богу, инте­рес­ные кино­плен­ки спа­се­ны!), несколь­ко кас­сет с плен­кой, вес­ла, спаль­ные меш­ки… Увы, мы не досчи­та­лись кино- и фото­ап­па­ра­тов, радио­ап­па­ра­ту­ры, ком­па­са, бинок­ля. Мач­та сло­ма­на, тент разорван.

Пове­сив нос, мы воз­вра­ща­ем­ся в порт Сью­да­де­лы, воло­ча за кор­мой «Ере­ти­ка».

Что же про­изо­шло? Нас бук­си­ро­ва­ли слиш­ком быст­ро, при под­ня­том пару­се и про­тив вет­ра. Соче­та­ние поры­ва вет­ра, рыв­ка бук­си­ра и неудач­но обру­шив­шей­ся вол­ны нас и опро­ки­ну­ло. Мораль: нико­гда не бук­си­ро­вать­ся даже при бла­го­при­ят­ном вет­ре без пла­ву­че­го яко­ря, что­бы встре­чать вол­ну толь­ко носом.

Но в кон­це кон­цов мы спа­се­ны, лод­ка цела, и наша воля не поко­леб­ле­на. А это глав­ное! И, кро­ме того, нам теперь будет что порассказать!

Битва за снаряжение. Танжер

Как толь­ко мы выса­ди­лись, я отпра­вил теле­грам­му с прось­бой выслать нам необ­хо­ди­мое сна­ря­же­ние вза­мен уте­рян­но­го. Ответ не заста­вил себя ждать: «Жан Фер­рэ выез­жа­ет в Паль­му». Итак, Жан может быть уже в Паль­ме. Нам ниче­го не оста­ва­лось делать, как спо­кой­но ждать пред­ста­ви­те­ля «оби­та­те­лей суши».

В чет­верг с ран­не­го утра я отпра­вил­ся к морю, что­бы вдо­воль поохо­тить­ся под водой. Вме­сте с Фер­нан­до, чем­пи­о­ном Менор­ки по под­вод­ной охо­те, мы спо­кой­но лови­ли рыбу, когда появил­ся запы­хав­ший­ся маль­чик и сооб­щил, что нас ждут какие-то два фран­цу­за, кото­рые при­вез­ли изве­стия от моей жены.

«Это Жан», — поду­мал я. Вско­чив на вело­си­пед, я нажи­мал на педа­ли все пять кило­мет­ров, несмот­ря на паля­щее солн­це, что­бы побыст­рей добрать­ся до пор­та и уви­деть… двух неиз­вест­ных, кото­рые, завла­дев судо­вым жур­на­лом Дже­ка, без стес­не­ния пере­пи­сы­ва­ли его. Слег­ка удив­лен­ный, я все же при­нял сво­их сооте­че­ствен­ни­ков насколь­ко мог любез­но и объ­яс­нил им цель нашей экс­пе­ди­ции. Они были уже осве­дом­ле­ны обо всем, так как успе­ли рас­спро­сить комен­дан­та пор­та и озна­ко­мить­ся с наши­ми путе­вы­ми запи­ся­ми. Все утро они надо­еда­ли мне рас­спро­са­ми, затем увя­за­лись за нами к дру­зьям, кото­рые при­гла­си­ли нас к себе на зав­трак, и фото­гра­фи­ро­ва­ли нас там с пора­зи­тель­ной бес­це­ре­мон­но­стью. И тут выяс­ни­лось, что они даже не зна­ют адре­са Жинет­ты. После это­го доволь­ные собой репор­те­ры уле­те­ли в Паль­му, оста­вив нас в пол­ней­шей рас­те­рян­но­сти. С меня было доста­точ­но. Мы реши­ли, что боль­ше и паль­цем не поше­вель­нем для таких нахалов.

На сле­ду­ю­щее утро в пят­ни­цу коме­дия повто­ри­лась. При­бы­ли еще какие-то два фран­цу­за. Они нас ждут. Мы тот­час же уле­ту­чи­ва­ем­ся, что­бы избе­жать встре­чи с ними. Часом поз­же в Сью­да­де­ле появи­лись взмы­лен­ные, запы­хав­ши­е­ся, взбе­шен­ные… Жан Фер­рэ и Сан­чес, фран­цуз­ский кон­сул в Маоне, глу­бо­ко убеж­ден­ные, что сре­ди­зем­но­мор­ское солн­це рас­то­пи­ло нам моз­ги и мы вполне созре­ли для сума­сшед­ше­го дома.

Ново­сти были не из весе­лых. Покро­ви­тель экс­пе­ди­ции отка­зы­вал нам в даль­ней­шей помощи.

В чем дело? Поче­му такое вне­зап­ное охла­жде­ние? Ока­за­лось, что почти все газе­ты, кото­рые не при­ни­ма­ли нас все­рьез, после встре­чи с «Сиди Фер­рук» объ­яви­ли, буд­то экс­пе­ди­ция Бом­ба­ра про­ва­ли­лась. Надо было выяс­нить все начистоту…

Оста­вив Дже­ка на Менор­ке, я решил отпра­вить­ся через Мальор­ку в Париж. На «Боль­шом ост­ро­ве»[37] нам во всем помог фран­цуз­ский кон­сул гос­по­дин Фре­мен­виль, и в поне­дель­ник 23 июня мы выеха­ли в Париж.

Я не ста­ну рас­ска­зы­вать подроб­но об этой поезд­ке на авто­мо­би­ле, кото­рая была может быть самым опас­ным эта­пом нашей экс­пе­ди­ции. Ска­жу толь­ко, что в 8 часов утра мы были в Вален­сии, в 12 часов 30 минут — в Мад­ри­де, в 19 часов — в Сан-Себастьяне, а в 6 часов утра при­бы­ли в Пуа­тье. В общем, тоже рекорд!

В Пари­же нам пред­сто­я­ла борь­ба. Я хотел толь­ко одно­го: полу­чить мате­ри­а­лы для обо­ру­до­ва­ния и ремон­та лод­ки, что­бы про­дол­жать пла­ва­ние. Но, по-види­мо­му, нас боль­ше не при­ни­ма­ли все­рьез. Повсю­ду гото­ви­лись к все­воз­мож­ным «экс­пе­ди­ци­ям», мно­гие из кото­рых были уж совсем фан­та­сти­че­ски­ми: напри­мер, пере­ход Кен­ту­ки — Сан-Себастьян — Дуб­лин на каноэ, или пере­ход через Па-де-Кале на мото­рол­ле­ре и т.п. И всех нас стриг­ли под одну гре­бен­ку! Над нами сме­я­лись. А кон­струк­то­ры, если еще и не разу­ве­ри­лись в нас пол­но­стью, то во вся­ком слу­чае коле­ба­лась, сле­ду­ет ли нам помо­гать. Что каса­ет­ся наше­го меце­на­та, то пере­убеж­ден­ный тор­же­ству­ю­щи­ми «спе­ци­а­ли­ста­ми», он отка­зал­ся нас финан­си­ро­вать под тем пред­ло­гом, что не жела­ет «помо­гать мое­му само­убий­ству». Он не отда­вал себе отче­та в том, что, дей­ствуя таким обра­зом, он сам ката­стро­фи­че­ски умень­ша­ет наши шан­сы на успех и дела­ет путе­ше­ствие более опас­ным. Но что же все-таки про­изо­шло? Поче­му теперь все пыта­лись сорвать нашу экспедицию?

Посте­пен­но я начи­нал дога­ды­вать­ся о при­чине тако­го рез­ко­го пово­ро­та. Кое-кто наде­ял­ся, что в пер­вые же дни мы будем выбро­ше­ны на ита­льян­ский берег. Когда же у нас появи­лись неко­то­рые шан­сы на успех, это вызва­ло раз­дра­же­ние. Но ведь я вовсе не соби­рал­ся дока­зы­вать, что спа­са­тель­ное обо­ру­до­ва­ние нико­му не нуж­но. Я лишь хотел дать надеж­ду на спа­се­ние тем, у кого при кораб­ле­кру­ше­нии это обо­ру­до­ва­ние ока­жет­ся непол­ным или будет совсем отсут­ство­вать. В игру всту­пи­ли инте­ре­сы, кото­рые мне были совер­шен­но чуж­ды. Поз­же, в Тан­же­ре, все эти махи­на­ции сде­ла­лись еще более явны­ми и мои подо­зре­ния под­твер­ди­лись. Экс­пе­ди­ция была в опасности.

Но вот в резуль­та­те отча­ян­ных спо­ров мне уда­лось добыть мате­ри­а­лы для ремон­та лод­ки. В вос­кре­се­нье 29 июня я воз­вра­тил­ся в Паль­му уста­лый и раз­би­тый. Джек и «Ере­тик» долж­ны были при­быть туда на паро­хо­де «Сью­да­де­ла». Отсю­да мы реши­ли про­плыть как мож­но даль­ше в сто­ро­ну про­ли­ва. Если при­дет­ся совер­шить вынуж­ден­ную оста­нов­ку, мы доплы­вем до Тан­же­ра на паро­хо­де. Пусть дума­ют, что хотят, но оста­но­вить нашу атлан­ти­че­скую экс­пе­ди­цию им не удаст­ся! Я толь­ко боял­ся, как бы путем вся­ких каверз у меня не ото­бра­ли нави­га­ци­он­ное сви­де­тель­ство. Тогда про­щай, путе­ше­ствие! И ведь никто не скажет:

— Ему не дали завер­шить опыт!

А будут говорить:

— Вот види­те, он не смог дове­сти свой опыт до кон­ца, пото­му что его тео­рия несостоятельна!

Воз­мож­но имен­но это и заста­ви­ло меня впо­след­ствии идти до кон­ца, несмот­ря ни на что.

Обо­ру­до­ва­ние вза­мен выбыв­ше­го из строя — мач­та, два киля, ком­пас и несколь­ко книг — при­бы­ло само­ле­том. Одно­му богу извест­но, сколь­ко труд­но­стей нам при­шлось пре­одо­леть в таможне из-за это­го несчаст­но­го обо­ру­до­ва­ния. И если бы не г‑н Фре­мен­виль, я и сей­час, веро­ят­но, сидел бы на Мальор­ке и спо­рил. В кон­це кон­цов все было достав­ле­но в яхт-клуб, кото­рый ока­зал нам радуш­ное госте­при­им­ство, и в вос­кре­се­нье утром все было гото­во. Но Джек решил отплыть лишь позд­но ночью, что­бы вос­поль­зо­вать­ся вет­ром с суши, кото­рый помог бы нам вый­ти из зали­ва. Нам хоте­лось попро­бо­вать вый­ти из пор­та без посто­рон­ней помо­щи. А затем мы напра­вим­ся либо к Афри­ке, либо к бере­гам Испании.

Отплы­ва­ли мы куда менее тор­же­ствен­но, чем в пер­вый раз. Мы с Дже­ком нето­роп­ли­во греб­ли. Нас про­во­жа­ла одна малень­кая лодоч­ка яхт-клу­ба. Нако­нец, под­нял­ся восточ­ный ветер. Про­щай, ост­ров Мальор­ка! Мы сно­ва ухо­дим в море.

На этот раз наше пла­ва­ние напо­ми­на­ло уве­се­ли­тель­ную про­гул­ку. В поне­дель­ник утром, еще непо­да­ле­ку от бере­га, я выта­щил несколь­ко пре­крас­ных рыб. Наше суще­ство­ва­ние было обес­пе­че­но. Какой это был чудес­ный день! Ветер гнал нас в нуж­ном направ­ле­нии. Джек наде­ял­ся, что так мы смо­жем добрать­ся до Али­кан­те на юго-восточ­ном побе­ре­жье Испа­нии. Отту­да мы поста­ра­ем­ся прой­ти вдоль бере­га как мож­но даль­ше в сто­ро­ну Мала­ги. Но мы зара­нее реши­ли, что в слу­чае, если ветер спа­дет, будем доби­рать­ся до Тан­же­ра пер­вым попав­шим­ся гру­зо­вым пароходом.

Сей­час самое глав­ное для нашей экс­пе­ди­ции было вый­ти в Атлан­ти­че­ский оке­ан через «Гер­ку­ле­со­вы стол­пы». Воис­ти­ну это одно из семи чудес све­та влек­ли нас к себе неудер­жи­мо. В тес­ном, закры­том Сре­ди­зем­ном море мы жаж­да­ли боль­шо­го пла­ва­ния, но эту жаж­ду мог пол­но­стью уто­лить лишь океан.

Солн­це при­пе­ка­ло не шутя. Я купал­ся все вре­мя; Джек пред­по­чи­тал воз­дер­жи­вать­ся. К вече­ру очер­та­ния Мальор­ки слег­ка заво­лок­ло. Мы ста­ра­лись уйти как мож­но даль­ше к югу от Иви­сы, кото­рую мы уви­де­ли во втор­ник утром. Ветер про­дол­жал нам бла­го­при­ят­ство­вать. Пита­лись мы непло­хо бла­го­да­ря удач­ной под­вод­ной охо­те. Вре­мя от вре­ме­ни нас наве­ща­ли дельфины.

Во втор­ник при­мер­но око­ло 16 часов мы с бес­по­кой­ством заме­ти­ли, что, несмот­ря на ветер, кото­рый дол­жен был нас гнать впе­ред, наша лод­ка совсем не дви­га­ет­ся. Тече­ние меша­ло нам плыть на запад. Если ветер пере­ме­нит­ся, нас отне­сет обрат­но к Мальор­ке. Тогда мы реши­ли идти воз­ле само­го бере­га. Послед­ний в этом месте изоби­ло­вал отме­ля­ми, на одну из кото­рых мы реши­ли выве­сти «Ере­ти­ка». Итак, за вес­ла! Раз-два! Раз-два! Берег казал­ся совсем рядом, но нам уда­лось добрать­ся до него лишь позд­ним вечером.

Подой­дя совсем близ­ко, мы не на шут­ку испу­га­лись, так как заме­ти­ли, что нас окру­жа­ют сот­ни рифов. Нако­нец, когда уже совсем стем­не­ло, мы наткну­лись на малень­кую бух­точ­ку, казав­шу­ю­ся вол­шеб­ной из-за необы­чай­ной про­зрач­но­сти воды. Ночь была теп­лой и звезд­ной. Какое бла­жен­ство спать на твер­дой земле!

Мы нахо­ди­лись при­мер­но в 15 милях от глав­но­го горо­да ост­ро­ва. Тем хуже для нас. Было реше­но добрать­ся до пор­та, как толь­ко поз­во­лят усло­вия, и, погру­зив­шись на паро­ход, пере­пра­вить­ся в Тан­жер. Кру­жить по Сре­ди­зем­но­му морю было бесполезно.

Какой-то любез­ный фер­мер при­гла­сил нас выпить вин­ца, кис­лень­ко­го и зело сла­бя­ще­го. Он ниче­го не знал о меж­ду­на­род­ных собы­ти­ях: даже име­на Трум­эна, Ста­ли­на, Эйзен­хау­э­ра ему ниче­го не гово­ри­ли. Поду­мать толь­ко, что есть еще люди на све­те, кото­рые ведут столь рас­ти­тель­ное суще­ство­ва­ние… Какую чудес­ную ночь про­ве­ли мы под звезд­ным небом на уют­ном ложе из сос­но­вой хвои! Нам каза­лось, что мы пере­се­ли­лись в иной мир.

На сле­ду­ю­щий день Джек попро­сил меня поохо­тить­ся. Я ныр­нул и почти тот­час же выта­щил вели­ко­леп­но­го мор­ско­го оку­ня. Чет­верг и пят­ни­цу мы так­же про­ве­ли в вынуж­ден­ном отды­хе посре­ди высо­ких крас­ных скал, навис­ших над мно­го­цвет­ным дном, подоб­ным дну у бере­гов корал­ло­вых атол­лов, на кото­ром вспы­хи­ва­ли сол­неч­ные зай­чи­ки от про­плы­ва­ю­щих рыб. И когда в суб­бо­ту в шесть часов утра под­нял­ся попут­ный ветер и «Ере­тик» смог дви­нуть­ся к Иви­се, мы даже рас­стро­и­лись. Мы поки­ну­ли эти оча­ро­ва­тель­ные места, едва осме­ли­ва­ясь тре­во­жить вес­ла­ми зер­каль­ную поверх­ность госте­при­им­ной бух­ты — послед­не­го мир­но­го виде­нья перед бушу­ю­щим океаном.

Как толь­ко мы вышли из сво­е­го убе­жи­ща, нам сра­зу же при­шлось при­на­лечь на вес­ла. Вско­ре ветер сно­ва упал; хоро­шо, что он хоть не дул нам навстре­чу! Увы, увы! Ста­рая шут­ка: к полу­дню он сно­ва подул, но на этот раз в обрат­ном направ­ле­нии, и мы были вынуж­де­ны укрыть­ся в бух­точ­ке вбли­зи ост­ров­ка Таго­ман­го, у пля­жа Эскана.

Нам все боль­ше нра­ви­лись такие импро­ви­зи­ро­ван­ные оста­нов­ки. Джек со свой­ствен­ной ему милой без­за­бот­но­стью спра­ши­вал: ну что нас тол­ка­ет сно­ва и сно­ва в это небла­го­дар­ное море?

Вече­ром 12 июля к нам подо­шли два пред­ста­ви­те­ля граж­дан­ской гвар­дии, и один из них, погла­жи­вая ружье, сказал:

— При­ста­вать к бере­гу раз­ре­ша­ет­ся толь­ко на тер­ри­то­рии пор­та. Немед­лен­но отчаливайте!

— Это невоз­мож­но: наваль­ный ветер.

— Нас это не каса­ет­ся, — отве­тил он, побаг­ро­вев от злости.

— Ну что ж, почтен­ней­шие гос­по­да, сади­тесь к нам в лод­ку, и попро­бу­ем отчалить.

Удар попал в цель, и два пред­ста­ви­те­ля меж­ду­на­род­ной воен­щи­ны при­шли в заме­ша­тель­ство. В кон­це кон­цов после сове­ща­ния «гене­раль­ный штаб» раз­ре­шил нам дождать­ся попут­но­го ветра.

На сле­ду­ю­щий день, надев мас­ку, я ныряю, что­бы раз­до­быть нам зав­трак. Вдруг две оча­ро­ва­тель­ные ступ­ни и еще более пре­лест­ные нож­ки совер­шен­но пре­об­ра­жа­ют мой под­вод­ный гори­зонт. Их обла­да­тель­ни­цу зва­ли Ману­э­ла, и она была стар­шей из трех сестер-чили­ек, нахо­див­ших­ся здесь же. Купа­нье закан­чи­ва­лось впя­те­ром: усев­шись в кру­жок пря­мо в море, мы едим арбуз.

У Ману­э­лы был с собой томик Мал­лар­ме. Я его листаю, и мой взгляд задер­жи­ва­ет­ся на сле­ду­ю­щих строках:

Про­щай­те все! Корабль под­ни­ма­ет якоря,
И парус повле­чет нас в даль­ние моря.
Как дань послед­няя душе моей в тоске,
Послед­ний раз мельк­нут пла­точ­ки вдалеке.
Ведь ско­ро, может быть, сры­вая паруса,
Ломая мач­ты, вихрь обру­шит небеса,
И будет нас носить сре­ди валов белёсых…
О серд­це, слу­шай же, о чем поют мат­ро­сы![38]

Пого­да меня­ет­ся, вер­хуш­ки дере­вьев кло­нят­ся к запа­ду. Вот и попут­ный ветер. Мы отплы­ва­ем. В тот же день мы вхо­дим в порт ост­ро­ва Иви­са. В яхт-клу­бе нас встре­ча­ют с под­лин­но испан­ским госте­при­им­ством. Решив поско­рей рас­про­стить­ся со Сре­ди­зем­ным морем, мы гру­зим­ся в пят­ни­цу на паро­ход «Сью­дад-де-Иви­са», кото­рый достав­ля­ет нас в Аликанте.

Вывер­нув кар­ма­ны, нам уда­лось набрать на билет, даю­щий пра­во про­ез­да из Али­кан­те в Сеуту в каче­стве палуб­ных пас­са­жи­ров без пита­ния. На паро­хо­де «Мон­те-Бис­кар­ги» вна­ча­ле на нас бро­са­ли косые взгля­ды, но вско­ре весь эки­паж про­ник­ся к нам сим­па­ти­ей. А пас­са­жи­ры даже обе­ща­ли сво­дить меня в Биль­бао на концерт.

На всех сто­ян­ках мы выхо­ди­ли на берег вме­сте со стар­шим меха­ни­ком. Радист тоже к нам бла­го­во­лил, хотя одна­жды, будучи «под мухой», при­знал­ся, что счи­та­ет нас «ун поко локос» — немно­го сумасшедшими.

Капи­тан дал мне свою рубаш­ку, так как моя была совер­шен­но порва­на вет­ром. Радист пода­рил Дже­ку туфли, а стю­ард под­карм­ли­вал нас всю дорогу.

Первые итоги

Какие же выво­ды мож­но сде­лать уже из пер­вой части наше­го эксперимента?

Питье. В пери­од с 25 по 28 мая я пил соле­ную воду три дня, а Джек — два. Все это вре­мя выде­ле­ния орга­низ­ма были в нор­ме, и жаж­ды мы не испы­ты­ва­ли. Зна­чит, мор­скую воду пить мож­но, не сле­ду­ет толь­ко дово­дить дело до обез­во­жи­ва­ния орга­низ­ма. Для того что­бы умень­шить жаж­ду, мы ино­гда закры­ва­ли себе лицо тряп­кой, смо­чен­ной в мор­ской воде, и под­став­ля­ли его солн­цу. Пой­ман­ный мор­ской окунь два дня снаб­жал нас и едой и питьем. В таких слу­ча­ях самое опас­ное — это слиш­ком поспеш­ное воз­вра­ще­ние к обыч­ным нор­мам пита­ния. Затем мы шесть дней сиде­ли на мор­ской воде, и это, пожа­луй, явля­ет­ся пре­де­лом. Потом два дня сно­ва пили рыбий сок. Ника­ко­го нару­ше­ния рабо­ты почек не заме­ча­лось. Коро­че гово­ря, из четыр­на­дца­ти дней три-четы­ре дня мы пили рыбий сок, а десять дней — мор­скую воду. Нам уда­лось без тру­да выдер­жать этот пери­од в десять дней, пото­му что он был раз­де­лен на две части.

Еда. Голод заяв­ля­ет о себе сле­ду­ю­щим обра­зом: в пер­вый и частич­но во вто­рой день схват­ко­об­раз­ные боли. На тре­тий день боли исче­за­ют и вме­сто них появ­ля­ет­ся сон­ли­вость и чув­ство посто­ян­ной уста­ло­сти. Что­бы умень­шить потреб­ность орга­низ­ма в пита­нии, необ­хо­ди­мо его «натре­ни­ро­вать» и вести в основ­ном веге­та­ри­ан­ский образ жизни.

Кро­вя­ное дав­ле­ние у нас почти не меня­лось, но в этом отно­ше­нии наша экс­пе­ди­ция была слиш­ком непро­дол­жи­тель­ной, что­бы мож­но было делать выводы.

Сле­ду­ет осте­ре­гать­ся конъ­юнк­ти­ви­та или вос­па­ле­ния глаз в свя­зи с силь­ным сол­неч­ным отра­же­ни­ем на бле­стя­щей поверх­но­сти моря.

Упо­треб­ле­ние мор­ской воды не вызва­ло у нас ни поно­са, ни рво­ты. Желу­док почти не рабо­тал в тече­ние две­на­дца­ти дней, но это не сопро­вож­да­лось боля­ми, нале­та­ми на язы­ке и сли­зи­стых, дур­ным запа­хом изо рта или чем-либо подоб­ным. Прав­да, газы выде­ля­лись в боль­шом количестве.

Склон­но­сти к обмо­ро­кам не было ни у Дже­ка, ни у меня.

Уже на тре­тий день кожа у нас ста­ла сухой, но ника­кой сыпи не пока­зы­ва­лось. Ноги не оте­ка­ли. У меня в тече­ние двух дней был отек лица, ясно вид­ный в кино­филь­ме. Раны зажи­ва­ли очень пло­хо, и заме­ча­лась склон­ность к нагноениям.

На пятый день у меня появил­ся флюс на пер­вом пра­вом ниж­нем корен­ном зубе. Он вско­ре назрел и про­рвал­ся, но затвер­де­ние и неболь­шая боль чув­ство­ва­лись еще дол­го. Сли­зи­стые, в част­но­сти губы, были сухи толь­ко вначале.

Я не хочу оста­нав­ли­вать­ся на подроб­но­стях, но ска­жу еще несколь­ко слов о сна­ря­же­нии и о моем спут­ни­ке. Сна­ря­же­ние не обма­ну­ло моих ожи­да­ний: оно выдер­жа­ло самые силь­ные вол­ны. Нуж­но было укре­пить толь­ко две вещи: мач­ту и кили.

Что же каса­ет­ся Дже­ка, то он ока­зал­ся пре­крас­ным моря­ком. Сумев про­де­лать путь от Мона­ко до испан­ских бере­гов, он сде­лал то, что мно­гие из опыт­ных моря­ков счи­та­ли невоз­мож­ным; спе­ци­а­ли­сты ожи­да­ли, что в луч­шем слу­чае мы добе­рем­ся до Кор­си­ки или до Сици­лии. Кро­ме того, он про­явил себя дея­тель­ным, муже­ствен­ным и бес­ко­рыст­ным това­ри­щем. Он все­гда стре­мил­ся занять самое неудоб­ное место в лод­ке и все­гда был наго­то­ве в труд­ные мину­ты. Нико­гда он не жало­вал­ся и нико­гда не был пес­си­ми­стом боль­ше, чем того тре­бо­ва­ли обсто­я­тель­ства. Он дока­зал, что мож­но опре­де­лить коор­ди­на­ты даже на таком про­стом суде­ныш­ке, как наше. Ни разу он не терял веры в успех. О таком спут­ни­ке мож­но было толь­ко мечтать!

Джек Паль­мер сопро­вож­дал бы меня до кон­ца. Боль­ше того, взду­май я отка­зать­ся от сво­ей затеи, он заста­вил бы меня про­дол­жать путь. Но… я не мог пред­ви­деть, что слиш­ком про­дол­жи­тель­ная оста­нов­ка лишит его муже­ства и заста­вит отка­зать­ся от даль­ней­ше­го пла­ва­ния. Джек при­вел нашу лод­ку в Тан­жер, к началь­но­му эта­пу моей боль­шой атлан­ти­че­ской экс­пе­ди­ции. Если бы не он, я бы нико­гда туда не добрался.

* * *

Нако­нец, вот и Сеута. День был празд­нич­ный, никто не рабо­тал, и капи­тан отка­зал­ся сле­до­вать даль­ше, что­бы выгру­зить нас в Тан­же­ре. Он даже не стал слу­шать наших дово­дов. Нако­нец, когда вме­шал­ся радист, капи­тан согла­сил­ся довез­ти нас до Тан­же­ра, если мы доста­нем трой­ное раз­ре­ше­ние: поли­ции, тамож­ни и началь­ни­ка пор­та. Было 10 часов 30 минут. Суд­но долж­но было отча­лить в 15 часов. Ухо­дя, мы слы­ша­ли голос капи­та­на: «Раз­ре­ше­ние из трех учре­жде­ний… и в празд­нич­ный день? Я совер­шен­но спо­ко­ен!..» Одна­ко в 12 часов 30 минут все было ула­же­но. Испан­ские вла­сти — поли­ция и тамож­ня — выпол­ни­ли все фор­маль­но­сти на осно­ве про­сто­го уст­но­го заяв­ле­ния, а началь­ник пор­та при­ка­зал вне­сти в судо­вой жур­нал «Мон­те-Бис­кар­ги» рас­по­ря­же­ние выгру­зить нас вбли­зи Танжера.

Вско­ре «Мон­те-Бис­кар­ги» поки­нул Сеуту. В 21 час 30 минут «Ере­тик», нака­чан­ный на палу­бе, был спу­щен на воду. Капи­тан, чрез­вы­чай­но скеп­ти­че­ски отно­сив­ший­ся к наше­му опы­ту, при­знал, одна­ко, что в такую пого­ду ни одну шлюп­ку спу­стить на воду невоз­мож­но, пото­му что, когда под­ни­ма­ет­ся ветер, вода в про­ли­ве бур­лит, как в котле.

«Мон­те-Бис­кар­ги» послал нам послед­ний при­вет сво­им гуд­ком… И вот мы идем сквозь тьму к огням меж­ду­на­род­но­го горо­да, где я най­ду дея­тель­ных и энер­гич­ных дру­зей и… опас­ных вра­гов, кото­рые раз­лу­чат меня с моим спутником.

В пол­ночь мы при­бы­ли в Тан­жер. При­ча­ли­ли к яхт-клу­бу. Сре­ди­зем­ное море было позади!

Тан­жер — боль­шой кра­си­вый город. Наци­о­наль­ные пред­рас­суд­ки не име­ют здесь ника­ко­го зна­че­ния. На сле­ду­ю­щее утро, когда я отпра­вил­ся в кон­суль­ство за поч­той, вице-кон­сул гос­по­дин Бер­жер пред­ло­жил мне свои услу­ги, что­бы достать билет на само­лет во Фран­цию, опла­чи­ва­е­мый в Пари­же. Боль­ше того, гос­по­дин Муж­но дал мне взай­мы денег на этот билет. Кон­суль­ство так­же одол­жи­ло мне опре­де­лен­ную сум­му, что­бы я мог при­об­ре­сти при­лич­ное пла­тье и запла­тить за гостиницу.

В поне­дель­ник 28 июля я поки­нул Дже­ка и отпра­вил­ся в Париж. Это было роко­вой ошиб­кой. Но я не мог не лететь: для того что­бы пустить­ся по Атлан­ти­че­ско­му оке­а­ну, необ­хо­ди­мо было сме­нить «Ере­ти­ка». Нель­зя было отправ­лять­ся впер­вые в такое пла­ва­ние, не обес­пе­чив зара­нее мак­си­мум шан­сов на успех. А это надув­ное суде­ныш­ко не толь­ко про­шло не одну сот­ню миль по Сре­ди­зем­но­му морю, но и до того пла­ва­ло уже три года. Наш меце­нат под­го­то­вил дру­гую такую же лод­ку. Надо было ее получить.

Бла­го­да­ря любез­но­сти руко­во­ди­те­лей ком­па­нии «Эр Франс» я в тот же день при­был в Париж.

Со вре­ме­ни моей послед­ней поезд­ки обста­нов­ка в Пари­же еще боль­ше ухуд­ши­лась. Денег ждать было неот­ку­да. Я пошел к наше­му меце­на­ту и рас­ска­зал ему о пер­вых ито­гах. Я объ­яс­нил ему при­чи­ны, по кото­рым счи­тал необ­хо­ди­мым про­дол­жать. К кон­цу раз­го­во­ра он обнял меня и ска­зал: «Буде­те вы про­дол­жать со мной или без меня, я все рав­но согла­сен вам помогать».

Он при­ка­зал пере­дать мне лод­ку. Экс­пе­ди­ция продолжалась.

Мы долж­ны были встре­тить­ся сно­ва за обе­дом. Что про­изо­шло в про­ме­жут­ке? Я не знаю, но факт оста­ет­ся фак­том: он сно­ва пере­ме­нил свое мне­ние и отка­зал­ся предо­ста­вить нам лод­ку. Он хотел во что бы то ни ста­ло поме­шать нам про­дол­жать путь.

Тогда я уго­во­рил его поехать со мной в Тан­жер, наде­ясь, что Джек суме­ет его убедить.

До отъ­ез­да мы раз­го­ва­ри­ва­ли с неко­то­ры­ми инже­не­ра­ми, и эти раз­го­во­ры мог­ли бы ему пока­зать зна­че­ние достиг­ну­тых нами резуль­та­тов. Но мне каза­лось, что в дей­стви­тель­но­сти его боль­ше все­го инте­ре­су­ет, могут ли потер­пев­шие кру­ше­ние поль­зо­вать­ся пуль­ве­ри­за­то­ром или рабо­та­ю­щим на бата­ре­ях аппа­ра­том для опрес­не­ния мор­ской воды и заве­дет­ся ли мотор с помо­щью шну­ра, обмо­тан­но­го вокруг лодки!

А я отплы­вал, что­бы дока­зать, что на море мож­но про­жить без пищи и патен­тов… Оче­вид­но, в нача­ле экс­пе­ди­ции нас вдох­нов­ля­ли одни и те же иде­а­лы, но теперь наши пути расходились!

Полу­чив пря­мо с фаб­ри­ки новую надув­ную лод­ку, я вер­нул­ся в Тан­жер с пред­ме­том моих меч­та­ний. Меце­нат при­е­хал вме­сте со мной. В этот день мы дол­го раз­го­ва­ри­ва­ли: Джек, он и я. Став сто­рон­ни­ком офи­ци­аль­ной тео­рии, наш меце­нат хотел убе­дить Дже­ка, что надув­ное суд­но не смо­жет про­дер­жать­ся на море боль­ше деся­ти дней. Но мы пре­крас­но зна­ли, что это не так, и Джек был про­сто воз­му­щен. Я думал тогда, что все в поряд­ке и мы полу­чим необ­хо­ди­мую помощь.

Наш покро­ви­тель пред­ло­жил мне купить радио­при­ем­ник, что­бы мы все­гда зна­ли точ­ное вре­мя и мог­ли опре­де­лить свои координаты.

— Это слиш­ком доро­го, — отве­тил я.

— Сколь­ко сто­ит приемник?

— Здесь, в Тан­же­ре, пять­де­сят-шесть­де­сят тысяч франков.

— А во Франции?

— При­мер­но в два раза дороже.

— Я вам его дарю.

Мы пошли к тор­гов­цу. Наш бла­го­де­тель запла­тил и офор­мил кви­тан­цию: «Д‑ру Бом­ба­ру, Оке­а­но­гра­фи­че­ский музей, Монако».

На сле­ду­ю­щий день он уехал… вме­сте с радиоприемником.

Атлантический океан

Отплытие из Танжера

Послед­нее вре­мя Дже­ка не узнать. Его энту­зи­азм посте­пен­но уга­са­ет. Позд­нее мне рас­ска­за­ли, что в те дни он при­зна­вал­ся одно­му из наших дру­зей: «Если Ален оста­вит меня здесь еще на неко­то­рое вре­мя, я уже не смо­гу отпра­вить­ся вме­сте с ним…»

Но зато в те же дни нам со всех сто­рон нача­ли помо­гать. Для нача­ла нас по-цар­ски при­ня­ли в Мор­ском клу­бе. Затем г‑н Кли­менс дал нам свои рыбо­лов­ные сна­сти, г‑н Муж­но свя­зал меня с быв­шим ради­стом Ле Ганом, что­бы тот помог нам достать радио­при­ем­ник, бума­го­тор­го­вец г‑н Тар­п­эн пода­рил мне бинокль и, нако­нец, в самый послед­ний момент г‑н Бер­жер ссу­дил меня деньгами.

Несмот­ря на это дру­же­ское содей­ствие, даль­ней­шее ожи­да­ние ста­но­вит­ся невы­но­си­мым. Каж­дый раз Джек подыс­ки­ва­ет новый пред­лог, что­бы отло­жить отплы­тие: меша­ет то ветер, то при­лив, то небла­го­при­ят­ное вре­мя года. Но ведь он моряк, и мне оста­ет­ся толь­ко согла­шать­ся. Нако­нец, одна­жды я узнаю от шофе­ра так­си новость, кото­рую в Тан­же­ре дав­но уже зна­ют абсо­лют­но все, кро­ме меня: Джек решил сде­лать все от него зави­ся­щее, что­бы я даль­ше не поплыл. Он уве­рен, что в оди­ноч­ку я ни за что не отправ­люсь в путь.

Совер­шен­но обес­ку­ра­жен­ный, я уже решил на все мах­нуть рукой, но тут поду­мал: «Ведь тогда обо мне ска­жут: види­те, он не может это­го сде­лать! Зна­чит, его тео­рия оши­боч­на!» Но я‑то знаю, что не оши­ба­юсь! И я это докажу.

В кон­це кон­цов после дол­гих спо­ров и уго­во­ров Джек нехо­тя начал соби­рать­ся в путь. Сна­ча­ла он пред­ло­жил отплыть сно­ва в Сре­ди­зем­ное море. Я твер­до сто­ял на сво­ем. Аме­ри­кан­ский воен­но-мор­ской атта­ше пытал­ся мне дока­зать со штур­ман­ски­ми[39] кар­та­ми в руках, что сей­час мы не добе­рем­ся до Каса­блан­ки, а до Канар­ских ост­ро­вов и подав­но. Это, мол, невоз­мож­но. Но я знаю, что это воз­мож­но! Неда­ром я целый год изу­чал в Оке­а­но­гра­фи­че­ском музее мор­ские тече­ния. С отплы­ти­ем мы еще не запоз­да­ли. Наобо­рот, я знаю, что если мы тро­нем­ся в путь через месяц, у нас будет мак­си­мум шан­сов на успех.

Джек про­дол­жа­ет тянуть, ссы­ла­ясь то на ветер, то на при­ли­вы, то на отсут­ствие карт. Нако­нец, в поне­дель­ник 11 авгу­ста он с неохо­той согла­ша­ет­ся попро­бо­вать. Но я чув­ствую, что мне не уда­лось его убе­дить, и в мою душу закра­ды­ва­ет­ся опа­се­ние: ведь сто­ит ему изме­нить курс, пока я сплю, и я проснусь уже в Сре­ди­зем­ном море. А с дру­гой сто­ро­ны, все вре­мя сле­дить друг за дру­гом — хоро­шень­кая перспектива!

Но вот и восточ­ный ветер. Теперь он, навер­ное, не утих­нет дня три. Нам предо­став­ля­лась пре­крас­ная воз­мож­ность выбрать­ся из Гибрал­тар­ско­го про­ли­ва, из этой гигант­ской реки, стре­ми­тель­но несу­щей свои воды в Сре­ди­зем­ное море.

Испан­ский бар­кас берет нас на бук­сир. Вне­зап­но вме­сто того что­бы ско­ман­до­вать курс на запад в сто­ро­ну Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на, Джек кричит:

— Дер­жать на Мала­бат­ский мыс!

Я удив­лен и встре­во­жен. Ведь это зна­чит идти на восток, в Сре­ди­зем­ное море! В свое оправ­да­ние Джек гово­рит, что нам нуж­но под при­кры­ти­ем мыса выждать, пока ветер немно­го поутихнет.

Море и в самом деле неспо­кой­ное, одна­ко если мы сей­час не вос­поль­зу­ем­ся попут­ным вет­ром, потом нам уже не удаст­ся вой­ти в «пасть чудо­ви­ща». Это выра­же­ние, отно­ся­ще­е­ся к Гибрал­тар­ско­му про­ли­ву, хоро­шо пере­да­ет мои чув­ства. В самом деле, мы поки­да­ем Сре­ди­зем­ное море, что­бы углу­бить­ся в нечто неиз­ме­ри­мо боль­шее, нечто чудо­вищ­но огром­ное. Атлан­ти­ка! Этот оке­ан погло­тил Атлан­ти­ду, целый мате­рик, кото­рый дал ему свое имя. Что для него сто­ит про­гло­тить нашу жал­кую скорлупку!

Испан­ский бар­кас бук­си­ру­ет нас все даль­ше к восто­ку. Нако­нец, при­ста­ем к малень­ко­му пля­жу, рас­по­ло­жен­но­му у дома гра­фа Фер­ре­то Фер­ре­ти, одно­го из наших дру­зей. Здесь в пол­ном без­де­лье мы про­во­дим втор­ник. Наут­ро в сре­ду ветер дер­жит­ся по-преж­не­му. Часов в девять Джек уез­жа­ет в Тан­жер, что­бы наве­стить кое-кого и сей­час же вер­нуть­ся, пото­му что бла­го­при­ят­ный ветер дер­жит­ся сего­дня послед­ний день и мы долж­ны отплыть не позд­нее восем­на­дца­ти часов. В восем­на­дцать часов Дже­ка все еще нет. Это уже слиш­ком! Чув­ствую, что если буду еще коле­бать­ся, все пой­дет прахом.

Остав­ляю тамо­жен­но­му досмотр­щи­ку Жану Сто­дель запис­ку для Джека:

«Беру ответ­ствен­ность на себя и отправ­ля­юсь в пла­ва­ние один. Что­бы добить­ся побе­ды, нуж­но в нее верить. Если даже меня постиг­нет неуда­ча, то пото­му, что я не спе­ци­а­лист. До сви­да­ния, брат!

Ален».

Затем с помо­щью Жана Сто­де­ля я отча­ли­ваю, пре­ис­пол­нен­ный яро­сти, често­лю­бия и веры в успех.

Один в океане

Преж­де все­го мне нуж­но было выбрать­ся из Гибрал­тар­ско­го про­ли­ва в откры­тый оке­ан, что­бы там меня под­хва­ти­ло Канар­ское тече­ние. Бли­зость бере­гов меня пуга­ла, и я ухо­дил от них все даль­ше. Как я был тогда наивен!

О сво­ем оди­но­че­стве я не думал: сей­час нуж­но было бороть­ся и побе­дить. Речь шла о пере­хо­де из одно­го мира в дру­гой — дело нешу­точ­ное! Вый­ти из Сре­ди­зем­но­го моря в Атлан­ти­че­ский оке­ан дале­ко не про­сто. Все­го несколь­ко миль раз­де­ля­ют эти два мира, но в каж­дом из них и вре­мя и про­стран­ство изме­ря­ют­ся по-ино­му. Все поня­тия сме­ща­ют­ся: в Атлан­ти­че­ском оке­ане дню соот­вет­ству­ет неде­ля, миле — сот­ня миль. Но преж­де чем достичь оке­а­на, нуж­но было еще, как гово­рит­ся в восточ­ных сказ­ках, выдер­жать выс­шее испы­та­ние, совер­шить почти неве­ро­ят­ное. Толь­ко тот, кто видел, как во вре­мя навод­не­ния поток мчит­ся со ско­ро­стью шести-семи узлов и сме­та­ет все на сво­ем пути, может себе пред­ста­вить силу тече­ния, с кото­рым мне при­шлось бороть­ся. Для того что­бы под­нять­ся вверх по реке с подоб­ным тече­ни­ем, даже могу­чим север­ным лосо­сям необ­хо­ди­ма та неис­то­щи­мая, буй­ная сила, какую вли­ва­ет в них Любовь. А мне, для того что­бы выбрать­ся из про­ли­ва, пона­до­би­лась вся сила, какую мог­ли дать жаж­да борь­бы, стрем­ле­ние к широ­ким про­сто­рам и вле­ку­щий зов Оке­а­на, все вре­мя уда­ля­ю­ще­го­ся от меня, слов­но для того, что­бы я не мог на этот зов отве­тить. К сча­стью, в этой борь­бе у меня был хоть и вре­мен­ный, но союз­ник — восточ­ный ветер. Тече­ние про­тив вет­ра — кто кого? Я ста­вил на ветер.

В первую ночь мне так и не уда­лось заснуть. Малей­шая ошиб­ка — и лод­ку мог­ло увлечь в сто­ро­ну Сре­ди­зем­но­го моря, отку­да мне уже не выбрать­ся. Одна­ко ветер дер­жал­ся всю ночь, и всю ночь, рас­пу­стив парус, я сколь­зил по поверх­но­сти пото­ка навстре­чу тече­нию. На тем­но­ту я не жало­вал­ся — мно­же­ство судов, свер­кая огня­ми, про­хо­ди­ло мимо меня во всех направ­ле­ни­ях. Мыс Эспар­тель исче­зал вда­ли и наут­ро совсем скрыл­ся в тумане к юго-восто­ку от меня. Неужто я его миновал?

Днем тече­ние, каза­лось, ста­ло еще силь­нее, а ветер, наобо­рот, начал выды­хать­ся. Я пыта­юсь плыть попе­рек пото­ка. Теперь я замет­но про­дви­га­юсь к югу, но, увы, зем­ля все бли­же и бли­же. У меня уже нет сил. А что делать? Я дол­жен «либо прой­ти, либо уме­реть». Я ведь знаю, что прой­ти можно!

Тем вре­ме­нем мыс Эспар­тель рас­тет на гла­зах. Бро­сив взгляд на ком­пас, с ужа­сом заме­чаю, что теперь этот мыс нахо­дит­ся уже к юго-запа­ду от меня. Так и есть, меня сно­ва отнес­ло в про­лив. Могу­чий поток Гибрал­та­ра сно­ва неумо­ли­мо вле­чет мою лод­ку, ныря­ю­щую в буру­нах и водоворотах.

В дет­стве я увле­кал­ся греб­лей на каноэ и теперь вспом­нил, что про­тив тече­ния лег­че все­го плыть вдоль само­го бере­га. Хуже не будет — попро­бу­ем! А мыс Эспар­тель все бли­же и бли­же. Но что это? Мне кажет­ся, что боль­шой белый город, кото­рый толь­ко что был напро­тив меня, теперь остал­ся немно­го поза­ди! Неуже­ли?.. Несколь­ко минут про­хо­дит в мучи­тель­ной неиз­вест­но­сти. Ну конеч­но же! Я мино­вал мыс Эспар­тель! В этот памят­ный для меня вечер, оза­рен­ный сия­ни­ем захо­дя­ще­го солн­ца, я, нако­нец, вышел на про­стор дол­го­ждан­но­го оке­а­на. Обрат­ное тече­ние, подоб­ное дру­же­ской струе во враж­деб­ной реке, вынес­ло меня навстре­чу вели­ко­му испытанию.

Когда я, нако­нец, ока­зал­ся в оке­ане и напря­же­ние спа­ло, я почув­ство­вал пер­вый при­ступ оди­но­че­ства. Оди­но­че­ство — мой ста­рый враг, не вдруг обру­ши­лось на меня: посте­пен­но, неумо­ли­мо оно запол­ни­ло все дни мое­го плавания.

Сей­час, пока я еще нахо­дил­ся вбли­зи бере­гов и все­воз­мож­ные вопро­сы оса­жда­ли меня, мешая сосре­до­то­чить­ся, оно выжи­да­ло. Лишь когда я очу­тил­ся по-насто­я­ще­му в оке­ане и все эти вопро­сы были раз­ре­ше­ны, оди­но­че­ство «взо­шло на борт», и я остал­ся лицом к лицу с этой послед­ней нераз­ре­шен­ной проблемой.

А пока что я дол­жен был решить, куда мне напра­вить­ся, к Каса­блан­ке или к Канар­ским ост­ро­вам? Разу­ме­ет­ся, я пред­по­чел бы оста­но­вить­ся в Каса­блан­ке. Одна­ко я не знал, какое впе­чат­ле­ние про­из­ве­ло мое отплы­тие в оди­ноч­ку, и тре­во­жил­ся. А что если меня при­мут за буй­но­по­ме­шан­но­го и в пер­вом же пор­ту отни­мут все мое сна­ря­же­ние? Не луч­ше ли во избе­жа­ние это­го вооб­ще нигде не оста­нав­ли­вать­ся? Но, с дру­гой сто­ро­ны, оста­нов­ка необ­хо­ди­ма: мои род­ные, зная, что я остал­ся совсем один, долж­но быть, уми­ра­ют от беспокойства…

Я пой­мал себя на еще смут­ной мыс­лиш­ке: «В кон­це-то кон­цов если меня и задер­жат, это уже не моя вина! Может так оно будет луч­ше?..» Я не отве­тил на этот вопрос утвер­ди­тель­но, но понял, что мною овла­де­ва­ет страх.

Одна­ко сей­час самое глав­ное было не это. Преж­де все­го надо избе­жать «вынуж­ден­ной посад­ки» на пер­вом попав­шем­ся пля­же. Ведь все «спе­ци­а­ли­сты» толь­ко это­го и жда­ли с пер­во­го дня мое­го пла­ва­ния в оди­ноч­ку! Исполь­зуя севе­ро-севе­ро-восточ­ный ветер, я беру курс на запа­до-юго-запад. Если мне удаст­ся про­дер­жать­ся на этом кур­се, мой путь, подоб­но тети­ве, соеди­нит кон­цы лука Тан­жер — Касабланка.

* * *

Для нача­ла надо постичь осно­вы кораб­ле­вож­де­ния. Я уже умею поль­зо­вать­ся ком­па­сом и управ­лять пару­сом. Оста­ет­ся осво­ить изме­ри­тель Кра­са, с помо­щью кото­ро­го про­кла­ды­ва­ют курс. После несколь­ких попы­ток мне это уда­ет­ся. Какая вос­хи­ти­тель­ная про­сто­та! Доста­точ­но поме­стить центр изме­ри­те­ля немно­го южнее мери­ди­а­на или парал­ле­ли, про­честь циф­ру, кото­рая ока­жет­ся пря­мо перед гла­за­ми, и таким обра­зом опре­де­лить свой курс тео­ре­ти­че­ски. Затем при­ба­вить или вычесть ука­зан­ную тут же поправ­ку и так узнать свой истин­ный курс.

На изу­че­ние этих пре­муд­ро­стей я потра­тил всю пят­ни­цу 15 авгу­ста. Встреч­ных кораб­лей было немно­го. К сча­стью, рыбо­лов­ные сна­сти гос­по­ди­на Кли­мен­са ока­за­лись пре­вос­ход­ны­ми, и я пой­мал несколь­ко круп­ных каста­ньо­лей или, как их еще назы­ва­ют, «бра­ма раи». У меня теперь есть вода и еда. И в изоби­лии. Жаль толь­ко, что нет со мной Дже­ка. Он утра­тил муже­ство как раз тогда, когда при­шел самый ответ­ствен­ный момент. Ведь теперь я насто­я­щий потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние! Ну что ж, отныне я каж­дый день буду изме­рять свое кро­вя­ное дав­ле­ние и под­счи­ты­вать уда­ры пульса.

В суб­бо­ту 16 авгу­ста ко мне подо­шло боль­шое суд­но, кото­рое ока­за­лось трау­ле­ром из Аль­хе­си­ра­са. Рыба­ки были пора­же­ны, когда уви­де­ли мой огром­ный улов. Лов­ля рыбы вооб­ще помо­га­ла мне коро­тать вре­мя, пото­му что ветер был такой, что мог кого угод­но при­ве­сти в отча­я­ние: он под­ни­мал­ся еже­днев­но око­ло полу­дня и еже­днев­но око­ло вось­ми часов вече­ра пропадал.

Начал осва­и­вать сек­стант. Опре­де­лить высо­ту солн­ца в пол­день не труд­но: для это­го доста­точ­но сов­ме­стить в зри­тель­ной труб­ке ниж­ний край сол­неч­но­го дис­ка с лини­ей гори­зон­та и най­ти на угло­мер­ном лим­бе вели­чи­ну иско­мо­го угла: солн­це — наблю­да­тель — гори­зонт. Но это еще не все. Как опре­де­лить с помо­щью тако­го про­стей­ше­го изме­ре­ния свою широту?

После несколь­ких попы­ток я научил­ся это делать доволь­но уве­рен­но. Мне не нуж­но было знать точ­ное вре­мя: доста­точ­но было опре­де­лить угло­вое рас­сто­я­ние солн­ца от линии гори­зон­та в тот момент, когда оно нахо­ди­лось в зени­те. Это изме­ре­ние дава­ло мне все, что нуж­но, так как прак­ти­че­ски я спус­кал­ся к югу по одно­му и тому же мери­ди­а­ну. Тан­жер рас­по­ло­жен при­мер­но на 6° запад­ной дол­го­ты, а Каса­блан­ка на 7°37′, ины­ми сло­ва­ми, раз­ни­ца состав­ля­ла все­го один гра­дус или чуть-чуть поболь­ше. Таким обра­зом, вычис­лять свою дол­го­ту у меня не было ника­кой нужды.

Каж­дый день я про­ве­ряю свои вычис­ле­ния по бере­го­вым ори­ен­ти­рам, что­бы убе­дить­ся в точ­но­сти, а для нача­ла в неточ­но­сти моих инстру­мен­таль­ных рас­че­тов. К сча­стью, оке­ан око­ло полу­дня обыч­но быва­ет наи­бо­лее спо­кой­ным, линия гори­зон­та не пля­шет, выде­ля­ет­ся чет­ко, и это облег­ча­ет дело.

В эту же суб­бо­ту 16 авгу­ста надо мною нача­ли про­ле­тать само­ле­ты авиа­ли­нии, про­хо­дя­щей через Каса­блан­ку. Сле­дя за направ­ле­ни­ем их поле­тов, я про­ве­ряю свой курс. Но все рав­но я себя чув­ствую ужас­но оди­но­ким и уже все­рьез начи­наю поду­мы­вать, плыть мне даль­ше или оста­но­вить­ся в Каса­блан­ке. Чест­но гово­ря, меня не поки­да­ет чув­ство стра­ха или во вся­ком слу­чае какой-то посто­ян­ной тос­ки. Пока я плы­ву вдоль бере­га, все будет хоро­шо, в этом я уве­рен. Ну, а потом? Я смот­рю на оке­ан и ужа­са­юсь его бес­пре­дель­но­сти. Ничто здесь даже не напо­ми­на­ет Сре­ди­зем­ное море, кото­рое я лишь недав­но покинул.

Вос­кре­се­нье 17 авгу­ста. Настро­е­ние пре­вос­ход­ное! И все пото­му, что утром я посме­ял­ся вво­лю. Когда я проснул­ся, было еще совсем тем­но, и вдруг высо­ко в небе, слов­но мол­ния, сверк­ну­ла, про­но­сясь надо мной, «лета­ю­щая тарел­ка»! Я схва­тил кино­ап­па­рат, что­бы заснять ее, и толь­ко тогда раз­гля­дел, что это была… пла­не­та Юпи­тер, кото­рая про­сто пере­сек­ла мое поле зре­ния, когда лод­ку кач­ну­ло вол­ной. Забав­ная ошиб­ка раз­ве­се­ли­ла меня, а вме­сте с хоро­шим настро­е­ни­ем ко мне вер­ну­лась и уве­рен­ность в успе­хе. Как мало иной раз нам нуж­но! В тече­ние после­ду­ю­щих меся­цев мой разум и вовсе стал игруш­кой в руках слу­чая: малей­ший пустяк застав­лял меня пере­хо­дить от радо­сти к отча­я­нию и от отча­я­ния к восторгу.

День про­хо­дит с при­выч­ной моно­тон­но­стью: несколь­ко судов, несколь­ко само­ле­тов — и все. Сего­дня я ни разу не видел бере­га, но я знаю, что он неда­ле­ко, и эта уве­рен­ность под­дер­жи­ва­ет меня. А вече­ром я полу­чаю три посла­ния от мая­ка, кото­рые под­твер­жда­ют мою уве­рен­ность. По моим рас­че­там, это долж­на быть Меде­хия, Порт-Лио­те. Засы­паю пол­ный надежд.

По ночам я спо­кой­но сплю, укре­пив с вече­ра парус и руль. Прав­да, вре­мя от вре­ме­ни, раза два-три за ночь, я про­сы­па­юсь, но толь­ко для того, что­бы взгля­нуть на ком­пас, на парус, на даль­ний берег, убе­дить­ся, что все в поряд­ке, и тут же сно­ва заснуть. Вокруг спо­кой­ствие пря­мо гне­ту­щее. Ни еди­но­го дуно­ве­ния. Кажет­ся, буд­то ветер про­сто боит­ся потре­во­жить мой мир­ный сон.

Како­во же было мое недо­уме­ние и огор­че­ние, когда, проснув­шись утром 18 авгу­ста, я уви­дел, что меня со всех сто­рон окру­жа­ет густой туман! В тот день я впер­вые по досто­ин­ству оце­нил зна­че­ние компаса.

Поль­зу­ясь тума­ном, про­бую опре­де­лить свое поло­же­ние по пра­ви­лам кораб­ле­вож­де­ния всле­пую. Не веч­но же мне зави­сеть от полу­ден­но­го солн­ца! К несча­стью, моя книж­ка напи­са­на по-англий­ски, а, самое глав­ное, авто­ры, как обыч­но, изощ­ря­ют­ся в объ­яс­не­нии вся­ких «поче­му» и «отче­го» вме­сто того, что­бы ясно ска­зать, что нуж­но делать и как. В резуль­та­те мои попыт­ки опре­де­лить­ся в тумане кон­чи­лись пла­чев­но, что, одна­ко, не испор­ти­ло мне настро­е­ния. Зато завы­ва­ние судо­вых сирен в туман­ной мгле бьет по нер­вам. Теперь это уже не одна сире­на, как было тогда, воз­ле ост­ро­вов Колум­бре­тес: эхо повто­ря­ет и мно­жит их вой без кон­ца. Кажет­ся, что вокруг бро­дят ста­да чудо­вищ, кото­рые пере­кли­ка­ют­ся меж­ду собой. Пер­вый раз за все дни я по-насто­я­ще­му чув­ствую, что зна­чит остать­ся в лод­ке одно­му. Я думаю о сво­ем това­ри­ще, о том, как мно­го зна­чи­ли для меня его сове­ты, его под­держ­ка, его спа­си­тель­ное при­сут­ствие. Как было бы хоро­шо, если бы он при­со­еди­нил­ся ко мне в Каса­блан­ке или на Канар­ских ост­ро­вах! А сей­час я один, совсем один! Все вокруг кажет­ся смут­ным, обман­чи­вым, враж­деб­ным. И нет нико­го, кто бы мог под­твер­дить или опро­верг­нуть мои впечатления…

В самом деле, мне кажет­ся, что я стал жерт­вой мира­жа и нико­гда уже не сумею отли­чить дей­стви­тель­ность от гал­лю­ци­на­ции. Нет, надо поско­рей добрать­ся до Каса­блан­ки и боль­ше не плыть нику­да! Мне не хва­та­ет при­сут­ствия чело­ве­ка. Сего­дня я еще не видел даже зем­ли. Удаст­ся ли мне раз­ли­чить бере­го­вые огни? Не знаю. Я один, совсем один. Зем­ля где-то пря­чет­ся, вда­ли ни огонька…

Я был уже на гра­ни отча­я­ния, когда меня нагнал тан­кер из Стан­ван­ге­ра. Что­бы узнать, пра­виль­но ли я плы­ву, спрашиваю:

— Где Касабланка?

— Дер­жись того же кур­са! — кри­чат мне с тан­ке­ра. — Счаст­ли­во­го плавания!

Втор­ник. Я про­сто в бешен­стве. Все­го восемь часов попут­но­го ветер­ка, а потом шест­на­дцать часов пол­но­го шти­ля — хоро­шень­кое рас­пи­са­ние! Когда же, нако­нец, я встре­чу этот зна­ме­ни­тый пас­сат? Хоро­шо еще, что хоть само­ле­ты ста­ли про­ле­тать надо мной поча­ще: зна­чит я иду пра­виль­ным кур­сом. Каса­блан­ка при­бли­жа­ет­ся — это уже несо­мнен­но. Если ветер про­дер­жит­ся, я добе­русь до пор­та сего­дня вече­ром или зав­тра утром. А пока я уже зара­нее высчи­ты­ваю свою сред­нюю ско­рость, что­бы опре­де­лить, сколь­ко дней мне пона­до­бит­ся на пере­ход от Канар­ских до Антиль­ских ост­ро­вов. Пожа­луй, дней пять­де­сят-шесть­де­сят. Настро­е­ние замет­но улучшается.

Вокруг меня по-преж­не­му пол­но рыбы. Здо­ро­вен­ная «бра­ма рай» сама шлеп­ну­лась в лод­ку. Пыта­ясь уйти из водо­во­ро­та за кор­мой, она прыг­ну­ла, но себе на беду не в ту сто­ро­ну. Одна­ко я уже начи­наю меч­тать о хоро­шем жарком.

В 14 часов 30 минут вда­ле­ке засвер­ка­ли на солн­це неф­тя­ные резер­ву­а­ры Феда­лы. Запи­сы­ваю в сво­ем днев­ни­ке: «Сего­дня вече­ром или зав­тра — прес­ная вода!»

20 часов 30 минут. Я нахо­жусь в ста мет­рах от мола Каса­блан­ки. Вой­ти в порт мне не уда­лось, а теперь зыбь меша­ет уви­деть сиг­наль­ные огни. Ниче­го не поде­ла­ешь — при­дет­ся про­ве­сти еще одну ночь в море. Гро­хот при­боя, раз­би­ва­ю­ще­го­ся о мол, не вну­ша­ет мне осо­бо­го дове­рия. Кое-как засы­паю. Все-таки в откры­том море спать куда луч­ше, чем близ бере­гов! Для море­пла­ва­те­ля зем­ля гораз­до опас­нее океана.

Когда я про­сы­па­юсь в сре­ду 20 авгу­ста, царит пол­ный штиль. Ярост­но гре­бу и вско­ре под­хо­жу к при­ча­лу яхт-клу­ба. Мое появ­ле­ние про­из­во­дит насто­я­щую сен­са­цию. Мне пока­зы­ва­ют утрен­нюю газе­ту, в кото­рой жир­ным шриф­том набра­но: «Гибель „Ере­ти­ка“ в Кадис­ском зали­ве». Не хва­та­ло толь­ко, что­бы я тоже при­нял­ся опла­ки­вать свою печаль­ную участь!

К сча­стью, комис­сар Ора­ду сам ула­дил все фор­маль­но­сти с поли­ци­ей и тамож­ней. Мне в каче­стве вос­крес­ше­го утоп­лен­ни­ка сде­лать это было бы нелег­ко! Затем док­тор Фюр­не­стэн, дирек­тор рыбо­лов­ной служ­бы Марок­ко, пода­рил мне осо­бую сеть для вылав­ли­ва­ния планк­то­на. Но о том вели­ко­леп­ном при­е­ме, кото­рый мне был ока­зан в Каса­блан­ке, я рас­ска­жу ниже. Пока что я решаю неза­ви­си­мо от обсто­я­тельств дви­нуть­ся даль­ше в вос­кре­се­нье 24 авгу­ста в 10 часов утра.

Касабланка — Лас-Пальмас

Сно­ва раз­го­ра­ют­ся все те же спо­ры. Нако­нец, два чело­ве­ка, изму­чив меня рас­спро­са­ми и убе­див­шись в моей непо­ко­ле­би­мо­сти, гово­рят мне:

— Плы­ви! Ты к это­му готов.

Эти двое — док­тор Фюр­не­стэн и гор­ный инже­нер Пьер Элис­саг. Все мои новые дру­зья собра­лись вокруг нас, встре­во­жен­ные, оза­бо­чен­ные, но мол­ча­ли­вые. Никто не пыта­ет­ся меня отго­ва­ри­вать. Лишь три чело­ве­ка реша­ют меня удер­жать и всту­па­ют в заго­вор: это пре­зи­дент яхт-клу­ба, капи­тан спа­са­тель­но­го суд­на и вла­де­лец кате­ра, кото­рый дол­жен отбук­си­ро­вать «Ере­ти­ка» в откры­тый океан.

Я сидел один в гости­ной яхт-клу­ба, когда до меня донес­лись сло­ва двух журналистов:

— Нам здесь делать нече­го — он нику­да не поплывет.

— То есть как это? — удив­ля­юсь я. — Наобо­рот! Я толь­ко жду, что­бы туман рас­се­ял­ся и подо­шел буксир.

— Вам не дадут буксира.

Ока­за­лось, что пре­зи­дент яхт-клу­ба пре­ду­пре­дил всех: если какое-нибудь суд­но согла­сит­ся меня отбук­си­ро­вать, оно долж­но будет спу­стить флаг клу­ба, что рав­но­силь­но исклю­че­нию. Тогда я отправ­ля­юсь к пре­зи­ден­ту и гово­рю ему:

— Про­шу меня изви­нить, но я все-таки пой­ду поищу бук­сир, пото­му что отплы­тие состо­ит­ся. Теперь вам бес­по­ко­ить­ся нече­го: если я даже уто­ну, вы все­гда суме­е­те дока­зать, что были про­тив мое­го плавания.

Затем я остав­ляю на сохра­не­ние все цен­ные и хруп­кие вещи и, сдер­жи­вая ярость, отправ­ля­юсь на поис­ки какой-нибудь посу­ди­ны, кото­рая мог­ла бы меня выве­сти из пор­та. На рей­де сто­ят две яхты. Одна из них «Маэ­ва». Ее хозя­ин Жан-Мишель Кроль­буа согла­ша­ет­ся мне помочь. Тогда я обра­ща­юсь к жур­на­ли­стам, кото­рые подо­спе­ли на сво­ей лодке:

— Пожа­луй­ста, захва­ти­те с бере­га мои карты!

Они согла­ша­ют­ся, и ско­ро чем­пи­он­ка по пла­ва­нию Жизель Вал­ле­ри при­во­зит мне кар­ты. Позд­нее газе­ты писа­ли про этот эпи­зод так: «Совер­шен­но ясно, что мы име­ем дело с мисти­фи­ка­то­ром. Он, види­те ли, едва не забыл свои карты!»

Мы мед­лен­но выплы­ва­ем из пор­та Каса­блан­ки. Мно­же­ство кате­ров про­во­жа­ет меня. Я про­ща­юсь с дру­зья­ми, и мы вхо­дим в густой туман.

С это­го момен­та я начи­наю вести днев­ник сво­е­го оди­но­ко­го плавания.

Вос­кре­се­нье 24 авгу­ста. Бук­сир оста­вил меня на рей­де Эль Хан­ка. Море спо­кой­но. Туман. Мой желу­док полон и даже мно­го­чис­лен­ные тун­цы, игра­ю­щие вокруг лод­ки, не напо­ми­на­ют мне о еде — я не испы­ты­ваю чув­ство голо­да. К ночи ветер спа­да­ет, а туман сгу­ща­ет­ся. Из тем­но­ты рав­но­душ­но с пра­виль­ны­ми про­ме­жут­ка­ми мне под­ми­ги­ва­ет глаз мая­ка Эль Ханка.

Поне­дель­ник 25 авгу­ста. Утро. Я все на том же месте. Под­ни­ма­ет­ся попут­ный севе­ро-севе­ро-восточ­ный ветер, но меня по-преж­не­му окру­жа­ет туман. И еще какой! Рас­сто­я­ние до бере­га опре­де­лить невозможно.

14 часов. Пря­мо на юге вид­на зем­ля. Но что это за место? Не знаю.

18 часов. Думаю, что это все-таки Азем­мур. Если я не ошиб­ся — пре­вос­ход­но! Рыба ловит­ся в таком изоби­лии, что я уже не знаю, что с ней делать. Мне надо про­плыть еще миль пят­на­дцать, и тогда я уви­жу огни мая­ка Сиди-Бу-Афи. Они долж­ны пока­зать­ся к юго-запа­ду от меня.

21 час. А вот и маяк! Блестяще!

Втор­ник 26 авгу­ста. Утро. Я на тра­вер­зе Маза­га­на. Пого­да тихая и ясная. Для меня это боль­шая уда­ча: я смо­гу обо­гнуть мыс Ханк с севе­ра. Если бы меня не сно­си­ло, мне при­шлось бы взять курс на мыс под углом в 240° по ком­па­су и так идти целую неде­лю. Не знаю, хва­ти­ло ли бы меня на это.

Все боль­ше осва­и­ва­юсь с моим сек­стан­том. Про­кла­ды­ваю курс на кар­те. Сего­дня к вече­ру дол­жен пока­зать­ся маяк на мысу Кан­тен. После это­го я уже не уви­жу зем­ли до самых Канар­ских островов.

Вечер. Кажет­ся, что берег при­бли­жа­ет­ся ко мне, хотя я дол­жен плыть парал­лель­но линии побе­ре­жья. Насту­па­ет ночь, а огней мыса Кан­тен все еще нет. Зна­чит, я еще дале­ко от него, так как свет мая­ка на мысу виден за трид­цать миль.

В сумер­ках клев поис­ти­не ска­зоч­ный! Выта­щил две круп­ные рыбы: бони­ту и «бра­ма-рай».

Час ночи. Маяк мыса Кан­тен к юго-юго-запа­ду от меня. Про­сто чудесно!

Сре­да 27 авгу­ста. Берег как на ладо­ни. Види­мость потря­са­ю­щая. По опи­са­ни­ям бере­гов в «Мор­ском спра­воч­ни­ке»[40] я узнаю каж­дый изгиб. Вон вид­не­ет­ся мыс Сафи! Это зна­чит, что я про­хо­жу в сред­нем по шесть­де­сят миль в день, если отбро­сить вос­кре­се­нье — день отплы­тия. Рыба ловит­ся в изобилии.

Ско­ро зем­ля скро­ет­ся из виду, и я возь­му курс на запад-юго-запад. Так мне при­дет­ся идти 6 дней. Ника­ких при­зна­ков сла­бо­сти пока нет.

Впе­ре­ди меня под­сте­ре­га­ет опас­ность, о кото­рой мне гово­рил док­тор Фюр­не­стэн: про­ход меж­ду мысом Джу­бии и ост­ро­вом Фуэр­те­вен­ту­ра. Я думаю, что луч­ше будет идти немно­го западнее.

Близ Мога­до­ра берег виден слиш­ком отчет­ли­во: кажет­ся, что он совсем рядом. К сча­стью, «Мор­ской спра­воч­ник» утвер­жда­ет, что здесь побе­ре­жье вид­но с моря на очень боль­шом рас­сто­я­нии, и это меня успо­ка­и­ва­ет. Поль­зо­вать­ся сек­стан­том ста­но­вит­ся труд­нее. Что каса­ет­ся опре­де­ле­ния дол­го­ты, то с этим у меня — гм, гм, — сла­бо­ва­то. Похо­же, что меня отно­сит к запа­ду. Но вот при­хо­дит ночь, и ветер сно­ва спа­да­ет. Все это отнюдь не облег­ча­ет мою зада­чу доплыть до наме­чен­но­го места.

До сих пор меня охва­ты­ва­ет дрожь, когда я пере­чи­ты­ваю сле­ду­ю­щую запись в моем путе­вом дневнике:

Чет­верг 28 авгу­ста. Послед­ний взгляд на чуть вид­ный вда­ли Мога­дор, и вот уже все исчез­ло. Ветер сла­бый. По види­мо­му, меня сно­сит к запа­ду. Будем надеяться.

Три часа. Под­ни­ма­ет­ся ветер с севе­ро-севе­ро-запа­да. Толь­ко бы меня не снес­ло на юг! Я бес­ко­неч­но оди­нок. Кру­гом — ниче­го и нико­го. В мор­ском деле я нови­чок, и даже не знаю, где я. Мне толь­ко кажет­ся, что я знаю, где нахо­жусь. Если я про­плы­ву мимо Канар­ских ост­ро­вов, меня увле­чет в южную часть Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на по тра­ги­че­ско­му пути пло­та с фре­га­та «Меду­за». Ветер пре­вос­ход­ный. Лишь бы он не утих!

Пят­ни­ца 29 авгу­ста. Ветер не утих. Наобо­рот, мне даже при­шлось «взять риф», то есть умень­шить пло­щадь мое­го паруса.

Девять часов утра. Мимо меня про­хо­дит круп­ный гру­зо­вой паро­ход. Он идет тем же кур­сом, толь­ко в обрат­ном направ­ле­нии, долж­но быть, с Канар­ских ост­ро­вов. Зна­чит, я плы­ву пра­виль­но. Но оста­ет­ся еще нелег­кая зада­ча — бла­го­по­луч­но при­стать к берегу…

Суб­бо­та 30 авгу­ста. Гос­по­ди! Какая страш­ная ночь! Я не сомкнул глаз и чув­ствую себя совер­шен­но раз­би­тым. Вче­ра око­ло 16 часов нале­тел шквал и еще какой. При­шлось бро­сить пла­ву­чий якорь. Но я до сих пор себя спра­ши­ваю: как выдер­жа­ла моя хруп­кая посу­ди­на подоб­ную треп­ку и как выдер­жа­ло мое серд­це ярость оке­а­на? Настро­е­ние у меня подав­лен­ное: думаю, что даль­ше Канар­ских ост­ро­вов я уже не поплы­ву. Хоро­шо бы хоть немно­го поспать в эту ночь и лишь бы не про­плыть меж­ду двух ост­ро­вов, не заме­тив ни того, ни другого!

Вос­кре­се­нье 31 авгу­ста. За ночь я про­дви­нул­ся на юг гораз­до даль­ше, чем рас­счи­ты­вал. В 15 часов мне уда­лось оста­но­вить пор­ту­галь­ское суд­но и уточ­нить свои коор­ди­на­ты. Мне пред­ла­га­ли воду и еду, но я отка­зал­ся: с этой точ­ки зре­ния у меня дей­стви­тель­но все бла­го­по­луч­но. Каж­дый день я вылав­ли­ваю пре­вос­ход­ных мак­ре­лей, и я уже начал при­вы­кать к сырой рыбе. Кро­ме того, вода Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на кажет­ся мне про­сто вос­хи­ти­тель­ной по срав­не­нию с водой Сре­ди­зем­но­го моря: она гораз­до менее соле­ная и пре­крас­но уто­ля­ет жаж­ду. Но что если мне при­дет­ся так жить в тече­ние дол­гих недель? Я не пору­чусь, что даль­ше все пой­дет так же хорошо.

Я иду пра­виль­ным кур­сом и нахо­жусь сей­час в семи­де­ся­ти милях к севе­ро-севе­ро-восто­ку от ост­ро­ва Але­гран­са. Еще 36 часов мне нуж­но быть наче­ку, а затем я вой­ду во внут­рен­ние воды Канар­ско­го архи­пе­ла­га. Толь­ко бы мне не про­ско­чить их насквозь. Не дай бог!

Каж­дый день ров­но в 4 часа ко мне при­ле­та­ют пре­лест­ные белые и чер­ные птич­ки, что­бы соста­вить мне компанию.

Поне­дель­ник 1 сен­тяб­ря. Оке­ан разо­шел­ся. Я про­вел одну из самых труд­ных ночей, начи­ная с отплы­тия из Мона­ко, но зато утром был воз­на­граж­ден за все пол­ной мерой. Вече­ром, когда я укла­ды­вал­ся спать, пола­га­ясь на милость божью (по вече­рам я намерт­во закреп­ляю руль и засы­паю), я ска­зал сам себе: «Если я шел пра­виль­ным кур­сом, на рас­све­те я уви­жу сле­ва по бор­ту ост­ров». И вот сего­дня, проснув­шись, я дей­стви­тель­но уви­дел милях в два­дца­ти к югу два ост­ро­ва с оча­ро­ва­тель­ны­ми назва­ни­я­ми — Але­гран­са и Грасьо­са[41]. Доб­рое пред­зна­ме­но­ва­ние! Теперь глав­ное — бла­го­по­луч­но при­стать к бере­гу. Я пре­ис­пол­нен уве­рен­но­сти. Если я выиг­рал пер­вый раз, выиг­раю и второй.

Втор­ник 2 сен­тяб­ря. Я при­хо­жу в ужас, когда вижу, какое огром­ное рас­сто­я­ние отде­ля­ет ост­ро­ва друг от дру­га, и когда думаю о бес­пре­дель­ной вод­ной пустыне, в кото­рую меня увле­чет, если мне не удаст­ся выса­дить­ся сей­час на берег. Потом я уже не смо­гу вер­нуть­ся — это мне сле­ду­ет пом­нить все вре­мя! Когда я отплы­ву от Канар­ских ост­ро­вов или когда меня про­не­сет мимо них, даже наде­ять­ся на воз­вра­ще­ние будет бес­смыс­лен­но. Тогда мне при­дет­ся плыть через оке­ан самое мень­шее шесть тысяч кило­мет­ров. Я, конеч­но, наде­юсь, что выдер­жу и это испы­та­ние, но сколь­ко бес­по­кой­ства я при­чи­ню моим близ­ким и сколь­ко радо­сти достав­лю тем, кто пред­ска­зы­вал, что я нико­гда не доплы­ву до Лас-Паль­ма­са! Нет, для того что­бы убе­дить людей в сво­ей право­те, я дол­жен ее дока­зать. Я ска­зал, что достиг­ну ост­ро­ва Гран-Кана­рия, зна­чит я дол­жен при­стать к бере­гу имен­но здесь, а не где-нибудь в дру­гом месте. Я мог бы без тру­да выса­дить­ся на пер­вый попав­ший­ся ост­ро­вок, но я дол­жен дока­зать, что могу плыть имен­но туда, куда хочу. Это име­ет пер­во­сте­пен­ное зна­че­ние для потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние: они долж­ны знать, что смо­гут так же, как и я, достичь имен­но того пунк­та, к кото­ро­му плывут.

После полу­дня. Моя спа­са­тель­ная лод­ка, за кото­рой никто не при­зна­вал море­ход­ных качеств, изум­ля­ет меня все боль­ше и боль­ше. Каж­дое утро око­ло 11 часов мне при­хо­дит­ся ее немно­го спус­кать, что­бы ее не разо­рва­ло, когда нагре­тый солн­цем воз­дух рас­ши­рит­ся. По вече­рам я ее сно­ва под­ка­чи­ваю. Вода не про­ни­ка­ет в лод­ку, и я сплю в ней спо­кой­но. Толь­ко пер­вые ночи дались мне нелег­ко. То и дело я вне­зап­но вска­ки­вал с таким ощу­ще­ни­ем, слов­но ката­стро­фа уже про­изо­шла. Но посте­пен­но я при­вык и успо­ко­ил­ся. Если лод­ка не пере­вер­ну­лась днем, с какой ста­ти ей пере­во­ра­чи­вать­ся ночью?

Круг­лые сут­ки сидеть за рулем было немыс­ли­мо. Но вот я заме­тил, что при попут­ном вет­ре моя посу­ди­на не сби­ва­ет­ся с пря­мо­го кур­са даже тогда, когда я закреп­ляю руль непо­движ­но, и вско­ре стал пол­но­стью пола­гать­ся на посто­ян­ство вет­ра. Вда­ли от бере­гов я мог спать спо­кой­но. Дру­гое дело, когда нуж­но при­стать к бере­гу. Ведь плыть про­тив вет­ра я не мог: «Ере­тик» спо­со­бен идти лишь при «боко­вом ветре».

Сре­да 3 сен­тяб­ря. Гос­по­ди, Боже мой, что же слу­чи­лось? Всю ночь я высмат­ри­вал маяк Лас-Паль­ма­са. Я дав­но уже дол­жен был вой­ти в порт, но до сих пор не вижу ниче­го. Что делать? Что теперь делать? Оста­но­вить­ся и ждать, пока не рас­се­ет­ся туман? Или по-преж­не­му плыть на юг?

Пол­день. Нако­нец-то хоть само­лет про­ле­тел где-то спра­ва от меня. Он летел низ­ко, еще не успев набрать высо­ту. Зна­чит, зем­ля неда­ле­ко и я до нее доплыву!

Три часа дня. Все кон­че­но, мне теперь нико­гда не достичь этих бере­гов! Я‑то думал, что само­лет под­нял­ся с север­ной части ост­ро­ва, а теперь, когда побе­ре­жье откры­лось пере­до мной, я вижу, что уже про­плыл вдоль него кило­мет­ров сорок и что впе­ре­ди оста­лось не боль­ше деся­ти кило­мет­ров бере­га, к кото­ро­му я мог бы при­стать. Ветер дует с севе­ра, стре­ми­тель­ное тече­ние увле­ка­ет меня к югу. Я смо­гу прой­ти милях в трех от зем­ли, но мне до нее уже не добраться.

Шесть часов. А вдруг? А вдруг сча­стье мне еще улыб­нет­ся? Встреч­ное тече­ние замед­ля­ет дрейф лод­ки. Южная око­неч­ность ост­ро­ва, устрем­лен­ная в бес­край­ность Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на, все еще нахо­дит­ся сле­ва от меня. А вдруг!

Я был прав, когда писал эти стро­ки, не теряя надеж­ды. Око­ло 20 часов «Ере­тик» нахо­дил­ся уже мет­рах в ста от побе­ре­жья. Но тут мне ста­ло так страш­но, что, при­знать­ся, я готов был бро­сить лод­ку и пустить­ся к бере­гу вплавь.

Сей­час самое глав­ное было не рас­по­роть лод­ку о под­вод­ные кам­ни. Меня заме­ти­ли рыба­ки, и целая тол­па мест­ных жите­лей при­ня­лась пока­зы­вать удоб­ное место, где я мог бы при­стать к пес­ча­но­му пля­жу, окайм­лен­но­му дву­мя высту­па­ю­щи­ми в море ост­ры­ми ска­ла­ми. Но вот опас­ность поза­ди: я бла­го­по­луч­но при­ча­ли­ваю. Впер­вые рези­но­вая надув­ная лод­ка дока­за­ла, что может в тече­ние 9 часов плыть почти про­тив вет­ра. Но мне было так страш­но, так непе­ре­да­ва­е­мо страш­но, что пона­до­би­лось нема­ло часов, преж­де чем я смог встать и дви­нуть­ся с места. Одна­ко в конеч­ном сче­те я все-таки доплыл до ост­ро­ва, до кото­ро­го хотел доплыть!

Я дока­зал не толь­ко то, что могу плыть в сво­ей лод­ке по оке­а­ну, но и то, что могу плыть быст­ро. На пере­ход от Каса­блан­ки до Канар­ских ост­ро­вов мне пона­до­би­лось ров­но 11 дней — с 24 авгу­ста до 3 сен­тяб­ря, — что явля­ет­ся пре­вос­ход­ным вре­ме­нем. В самом деле, что­бы покрыть такое же рас­сто­я­ние Жер­бо пона­до­би­лось 14 дней, Ле Туме­ле­ну — 12, а Энн Дэвид­сон — 29 дней!

Как я в сущ­но­сти плыл? Разу­ме­ет­ся, я опре­де­лял свой курс с помо­щью при­бо­ров, хотя делал это впер­вые в жизни.

Но в то же вре­мя, не дове­ряя сво­им аст­ро­но­ми­че­ским вычис­ле­ни­ям, я про­кла­ды­вал пред­по­ла­га­е­мый курс: еже­днев­но я отме­рял на кар­те чис­ло миль, кото­рые дол­жен был прой­ти, опре­де­ляя направ­ле­ние по ком­па­су. Так я вычер­чи­вал курс, явив­ший­ся бы иде­аль­ным, если бы меня не сно­си­ло тече­ни­ем. Поэто­му я нано­сил парал­лель­но основ­но­му кур­су «страху­ю­щую линию» с уче­том пред­по­ла­га­е­мо­го сно­са, зави­ся­ще­го от направ­ле­ния и силы тече­ний (све­де­ния о них я чер­пал в «Мор­ском спра­воч­ни­ке»). Мне при­хо­ди­лось все вре­мя пом­нить об этих стре­ми­тель­ных пото­ках, совер­шен­но неощу­ти­мо уно­сив­ших меня. Пре­да­тель­ское дви­же­ние вод оке­а­на испод­тиш­ка увле­ка­ло меня к югу; я рис­ко­вал про­плыть меж­ду Канар­ски­ми ост­ров­ка­ми и афри­кан­ским побе­ре­жьем и сам того не заме­тить. Таким обра­зом, я еже­днев­но отме­чал три поло­же­ния: то, кото­рое мне дава­ли вычис­ле­ния; то, кото­рое я вычер­чи­вал пред­по­ло­жи­тель­но, и, нако­нец, самое пес­си­ми­сти­че­ское: то, в кото­ром я мог ока­зать­ся, если бы все небла­го­при­ят­ные фак­то­ры подей­ство­ва­ли одно­вре­мен­но. Исхо­дя из все­го это­го, я ста­рал­ся не попасть в под­сте­ре­га­ю­щую меня ловушку.

Меня могут спро­сить: «Раз уж вы реши­ли пере­сечь Атлан­ти­че­ский оке­ан, какое зна­че­ние име­ли для вас Канар­ские ост­ро­ва? Не все ли вам было рав­но, достиг­не­те вы их или сра­зу нач­не­те боль­шое пла­ва­ние?» Три сооб­ра­же­ния не поз­во­ля­ли мне сра­зу пустить­ся в оке­ан. Преж­де все­го я думал о сво­их близ­ких. Ведь они пола­га­ли, что я отпра­вил­ся в пла­ва­ние, кото­рое про­длит­ся самое боль­шее дней 15, и мог­ли сой­ти с ума от бес­по­кой­ства. Во-вто­рых, я внут­ренне не был к это­му под­го­тов­лен. Если бы в самом нача­ле пути мне не уда­лось достичь цели, доплыть до зара­нее наме­чен­но­го пунк­та и при­стать к бере­гу, это было бы для меня слиш­ком страш­ным пред­зна­ме­но­ва­ни­ем. И нако­нец, в‑третьих, если бы через 15 дней я не дал о себе знать, воз­ник бы пере­по­лох в офи­ци­аль­ных кру­гах. Меня нача­ли бы искать и если бы нашли, то это было бы кон­цом мое­го опы­та. А если бы меня не нашли и я добрал­ся бы до Антиль­ских ост­ро­вов через 70–80 дней после отплы­тия из Каса­блан­ки, никто бы не пове­рил, что я совер­шил этот пере­ход ради опре­де­лен­ной цели и по доб­рой воле.

Про­ве­дя 11 дней в оке­ане, я сно­ва ока­зал­ся на зем­ле. В малень­кой дере­вуш­ке Касти­льо-дель-Роме­раль, рас­по­ло­жен­ной милях в деся­ти к югу от Лас-Паль­ма­са, меня встре­ти­ли по-цар­ски. Едва заме­тив мою лод­ку, все оби­та­те­ли дерев­ни сбе­жа­лись на берег, уве­рен­ные, что я и в самом деле жерт­ва кораб­ле­кру­ше­ния. Так что, когда я при­бли­зил­ся к пля­жу, меня встре­ти­ла насто­я­щая гене­раль­ная ассам­блея, состо­я­щая из про­стых и при­вет­ли­вых мест­ных жите­лей, обла­чен­ных в одеж­ды самых ярких расцветок.

Бере­га ост­ро­ва Гран-Кана­рия сплошь покры­ты уте­са­ми. Прав­да, мне уда­лось бла­го­по­луч­но при­ча­лить к малень­ко­му пес­ча­но­му пля­жи­ку, одна­ко высту­па­ю­щие в море вул­ка­ни­че­ские ска­лы про­дол­жа­ли спра­ва и сле­ва угро­жать мое­му рези­но­во­му поплав­ку, пры­га­ю­ще­му на вол­нах. Но тут моей мно­го­стра­даль­ной лод­ке, а так­же под­ня­то­му мною малень­ко­му трех­цвет­но­му фла­гу Фран­ции были ока­за­ны подо­ба­ю­щие поче­сти. В одну секун­ду два­дцать муж­чин под­ня­ли «Ере­ти­ка» вме­сте со всем его гру­зом и вынес­ли из воды на сво­их могу­чих пле­чах. Два любез­ных або­ри­ге­на с тру­дом поста­ви­ли меня на ноги. Ко мне при­бли­зил­ся «гла­ва» дерев­ни Ману­эль и задал тра­ди­ци­он­ный вопрос, отку­да я. Отве­чаю при­выч­ной испан­ской фразой:

— Из Фран­ции, из Ниц­цы, через Бале­ар­ские ост­ро­ва, Тан­жер, Каса­блан­ку. Один­на­дцать дней как отплыл из Касабланки.

По всей види­мо­сти это пре­вос­хо­дит его пони­ма­ние. Он огля­ды­ва­ет­ся вокруг, что­бы убе­дить­ся, слы­ша­ли ли осталь­ные столь неве­ро­ят­ный ответ. Но «не вся­кий име­ю­щий уши ура­зу­ме­ет». Несмот­ря на свою тра­ди­ци­он­ную веж­ли­вость по отно­ше­нию к гостю, жите­ли дерев­ни не могут скрыть недо­ве­рия. Пона­до­би­лось нема­ло дней, что­бы они мне пове­ри­ли. А пока меня уго­ща­ют в доме Ману­э­ля яич­ни­цей. Здесь собра­лись мест­ный свя­щен­ник, учи­тель и «прак­ти­кан­те», то есть попро­сту фельд­шер. Меня кло­нит ко сну, я уми­раю от уста­ло­сти, но все рав­но сижу с ними целый вечер и рас­ска­зы­ваю свою исто­рию на фан­та­сти­че­ском испан­ском язы­ке, состо­я­щем из фран­цуз­ских слов с испан­ски­ми окон­ча­ни­я­ми. Одна­ко в конеч­ном сче­те мои слу­ша­те­ли меня понимают.

Земля. Искушение. Колебания

Когда я осве­до­мил­ся, каким обра­зом мне добрать­ся до Лас-Паль­ма­са, что­бы послать теле­грам­му род­ным и свя­зать­ся с фран­цуз­ски­ми и испан­ски­ми вла­стя­ми, меня заве­ри­ли, что зав­тра же я буду достав­лен в глав­ный город ост­ро­ва на машине с заме­ча­тель­ным назва­ни­ем «Пират­ка». Ману­эль не мень­ше меня хотел поско­рее свя­зать­ся с вла­стя­ми, спе­ша отде­лать­ся от бес­по­кой­но­го гостя, или хотя бы осве­до­мить о нем поли­цию и тамо­жен­ни­ков. С месяц назад здесь раз­би­лась яхта «Ден­ди», плыв­шая из Фин­лян­дии через Каса­блан­ку. Насколь­ко я понял, мест­ные жите­ли в про­сто­те душев­ной, свой­ствен­ной рыба­кам всех стран, подо­бра­ли все, что уце­ле­ло от кораб­ле­кру­ше­ния и было выбро­ше­но на берег. «Что в воду упа­ло, то про­па­ло». Исхо­дя из этой посло­ви­цы рыба­ки сочли воз­мож­ным оста­вить себе кое-что из добы­чи. В резуль­та­те у доб­ря­ка Ману­э­ля были круп­ные непри­ят­но­сти с бере­го­вой охра­ной (у него тоже!), и он вовсе не желал, что­бы эти непри­ят­но­сти повто­ри­лись из-за меня.

Пока маши­ны нет, я хочу выспать­ся. Где мне устро­ить­ся? В шко­ле. Но каким обра­зом? Кро­ва­тей там нет, при­дет­ся лечь на сто­ле. Пусть это не пру­жин­ный мяг­кий мат­рас — на самых луч­ших из них я не спал так слад­ко, как в ту ночь! Хуже дру­гое: зем­ля подо мной поче­му-то пока­чи­ва­ет­ся. Еще немно­го, и у меня нач­нет­ся мор­ская болезнь!

Утром 4 сен­тяб­ря подъ­е­ха­ла «Пират­ка». Я заик­нул­ся было о день­гах, но мой друг Ману­эль под­нял воз­му­щен­ный крик. Мы про­сти­лись, и «Пират­ка» рину­лась вперед.

Ост­ров пре­кра­сен. Этим утром он пред­ста­ет пере­до мной во всем сво­ем диком вели­ко­ле­пии. Обна­жен­ные гроз­ные уте­сы взды­ма­ют­ся над застыв­ши­ми пото­ка­ми лавы, меж­ду кото­ры­ми угнез­ди­лись пре­лест­ные малень­кие дере­вуш­ки: белые церк­ви и доми­ки с плос­ки­ми кры­ша­ми. Румя­ные девуш­ки идут по воду: на этих бла­го­сло­вен­ных ост­ро­вах не хва­та­ет воды. У всех гра­ци­оз­ный изгиб тела и бла­го­род­ная поступь. Без малей­ше­го напря­же­ния они несут на голо­вах самые раз­но­об­раз­ные сосу­ды, начи­ная с клас­си­че­ских гли­ня­ных ваз и кон­чая совре­мен­ны­ми канистрами.

Рав­ни­ны восточ­ной части ост­ро­ва покры­ты бана­но­вы­ми зарос­ля­ми. Я быст­ро при­вы­каю к этим зеле­ным кустам с плос­ки­ми листья­ми и горь­кой уча­стью: их пло­ды несут им смерть. Каж­дый куст живет один год и при­но­сит одну гроздь бана­нов. А затем — доро­гу моло­де­жи! Без­жа­лост­ный удар реза­ка обры­ва­ет его корот­кую жизнь, и на его месте начи­на­ет тянуть­ся вверх моло­дой отро­сток, до сих пор скры­вав­ший­ся под сенью мате­рин­ской лист­вы. Увы, он не зна­ет, что его дни тоже сочтены!

Вокруг почти не вид­но дере­вьев, пото­му что здесь мало воды. Лишь кое-где воз­вы­ша­ют­ся пре­крас­ные фини­ко­вые паль­мы, но для меня, при­вык­ше­го к пустын­но­му гори­зон­ту вод­ных рав­нин, и это зре­ли­ще кажет­ся феерическим.

Вда­ли воз­ни­ка­ют два шпи­ля собо­ра. Это Лас-Паль­мас. Сам собор виден с моря, и «Мор­ской спра­воч­ник» опи­сы­ва­ет его настоль­ко точ­но, что мои про­вод­ни­ки при­хо­дят к убеж­де­нию, буд­то я уже видел его раньше.

Лас-Паль­мас — сто­ли­ца Канар­ских ост­ро­вов. Порт Лас-Паль­ма­са, Пуэр­то-де-ла-Лус, отно­сит­ся к чис­лу круп­ных пор­тов Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на. Здесь я позна­ко­мил­ся с комен­дан­том пор­та, бра­том извест­но­го кар­дио­ло­га. Он уже дав­но меня ждал. Мои дру­зья из газе­ты «Пти Маро­к­эн» несколь­ко дней назад совер­ши­ли пере­лет Каса­блан­ка — Канар­ские ост­ро­ва на боль­шом пас­са­жир­ском само­ле­те «Арма­ньяк», кото­рый отправ­лял­ся в свой пер­вый рейс. Всю доро­гу они тщет­но пыта­лись меня обна­ру­жить, а когда при­бы­ли в Лас-Паль­мас, в первую оче­редь при­ня­лись рас­спра­ши­вать обо мне. Таким обра­зом, здесь все уже были в кур­се дела.

Преж­де чем пустить­ся в боль­шое пла­ва­ние, я решил про­ве­рить свой сек­стант, что­бы избе­жать неточ­но­стей при вычис­ле­ни­ях. С прось­бой помочь мне в этом деле обра­ща­юсь к комен­дан­ту порта.

— С пре­ве­ли­ким удо­воль­стви­ем! — отве­ча­ет он по-испански.

Одна­ко в сооб­ще­ни­ях неко­то­рых газет этот эпи­зод выгля­дел так: «Он попро­сил дать ему несколь­ко уро­ков по кораб­ле­вож­де­нию. Комен­дант пор­та отка­зал­ся, не желая спо­соб­ство­вать его самоубийству».

Про­чи­тав эту замет­ку, один инже­нер обра­тил­ся ко мне с пись­мом, в кото­ром пред­ла­гал обу­чить меня осно­вам кораб­ле­вож­де­ния, счи­тая, что имен­но таким спо­со­бом он вер­нее все­го спа­сет меня от само­убий­ства. К сожа­ле­нию, я зате­рял пись­мо и не смог побла­го­да­рить его авто­ра. Если эти стро­ки попа­дут­ся ему на гла­за, пусть он при­мет их как знак моей искрен­ней признательности.

Я еще нахо­дил­ся у комен­дан­та пор­та, когда за мной при­шел сек­ре­тарь фран­цуз­ско­го кон­суль­ства. Наша встре­ча ста­ла нача­лом чудес­ной друж­бы. Доста­точ­но ска­зать, что гос­по­дин Фар­ну стал для меня истин­ным вто­рым отцом, кото­рый при­ютил меня в кон­суль­стве и вме­сте со мною насла­ждал­ся кра­со­та­ми ост­ро­ва. Ведь он и сам лишь недав­но при­е­хал в Лас-Паль­мас! Когда я сидел в его каби­не­те, туда зашел гос­по­дин Бар­ши­льон, самый круп­ный ком­мер­сант фран­цуз­ской коло­нии Лас-Паль­ма­са, и мы тут же соста­ви­ли нераз­луч­ное трио. Г‑н Бар­ши­льон стал нашим настав­ни­ком. Бла­го­да­ря его брат­ско­му покро­ви­тель­ству пере­до мной откры­лись все две­ри и ост­ров пред­стал перед мои­ми гла­за­ми во всем сво­ем вол­шеб­ном очаровании.

К этим двум бра­тьям-фран­цу­зам вско­ре при­со­еди­ни­лись новые дру­зья, чудес­ные пар­ни из яхт-клу­ба. В отли­чие от боль­шин­ства подоб­ных клу­бов яхт-клуб Лас-Паль­ма­са состо­ял на три чет­вер­ти из насто­я­щих яхтс­ме­нов и лишь на чет­верть — из без­дель­ни­ков. Про­сти­те, «эрма­нос»[42], что я не могу пере­чис­лить вас всех. Но как не вспом­нить здесь тебя, Колья­чио, тебя, Кали­а­но, и тебя, Анхе­ли­то? Вы окру­жи­ли меня все­ми чара­ми зем­ли, слов­но для того, что­бы мне было еще труд­нее решить­ся на «боль­шое плавание».

Я не хотел воз­вра­щать­ся во Фран­цию. Разум­нее было пожить здесь дней восемь, все отре­пе­ти­ро­вать, при­ве­сти в поря­док и отпра­вить­ся в пла­ва­ние, неже­ли ехать во Фран­цию, что­бы там бороть­ся за воз­мож­ность про­дол­жать путе­ше­ствие в луч­ших усло­ви­ях. Наш кон­сул одоб­рил это реше­ние. Мои дру­зья, Бар­ши­льон, и осо­бен­но штур­ман Анхе­ли­то, умо­ля­ли меня подумать.

— Я знаю оке­ан! — гово­рил Анхе­ли­то, — то, что ты сде­лал, — вели­ко­леп­но, твоя тео­рия бле­стя­ще под­твер­ди­лась, но, поверь мне, посре­ди Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на ты не смо­жешь пой­мать ни одной рыбы!

Бед­ный Анхе­ли­то, если бы он толь­ко знал, что как раз это­го мне не сле­до­ва­ло гово­рить! Теперь если бы я отка­зал­ся от про­дол­же­ния мое­го опы­та, все моря­ки навер­ня­ка ста­ли бы повто­рять его довод:

— Все это пре­вос­ход­но, но вда­ли от мате­ри­ко­вых вод ты не пой­ма­ешь ни одной рыбы!

Теперь я был обя­зан дове­сти опыт до кон­ца. Я дока­зал, что чело­век может под­дер­жи­вать свое суще­ство­ва­ние с помо­щью сырой рыбы. Теперь я дол­жен был дока­зать, что рыбу воз­мож­но пой­мать даже там, где, по мне­нию зна­то­ков-орто­док­сов, она не ловит­ся совершенно.

Кон­сул и Бар­ши­льон поня­ли при­чи­ну мое­го упор­ства и взя­лись мне помочь: один — исполь­зуя свое офи­ци­аль­ное поло­же­ние, дру­гой — день­га­ми. Я ожи­дал лишь теле­грам­мы от Жинет­ты, что­бы ска­зать послед­нее «про­сти» и отплыть. Но теле­грам­ма запаз­ды­ва­ла. Я успел совер­шить про­гул­ку на яхте до ост­ро­ва Фуэр­те­вен­ту­ра и обрат­но, а ее все еще не было. Нако­нец, одна­жды утром в кон­суль­ство при­шла теле­грам­ма на мое имя:

«Поздрав­ля­ем „ере­ти­ка“ бла­го­по­луч­ным рож­де­ни­ем доче­ри Натали».

Моя дочь, опе­ре­див все сро­ки, реши­ла появить­ся на свет нака­нуне боль­шо­го пла­ва­ния! И вновь зем­ля иску­ша­ла меня: теперь я уже не мог отплыть в оке­ан, не пови­дав свою доч­ку. А для это­го мне нуж­но было сно­ва вер­нуть­ся во Францию.

Когда я объ­явил в яхт-клу­бе о сво­ем отъ­ез­де во Фран­цию, все те, кто из дру­же­ских побуж­де­ний были про­тив мое­го «боль­шо­го пла­ва­ния», реши­ли, что теперь побе­да за ними. Ману­эль из дере­вуш­ки Касти­льо-дель-Роме­раль как сума­сшед­ший при­мчал­ся в консульство:

— Ска­жи­те, прав­да, что Бом­бар даль­ше не поплывет?

Кон­сул отве­тил уклон­чи­во. В глу­бине души все без исклю­че­ния дума­ли оди­на­ко­во: «Конеч­но, он вполне искренне гово­рит о том, что поплы­вет через оке­ан, но я‑то знаю, что жена удер­жит его и не допу­стит это­го безум­ства! Бес­по­ко­ить­ся нечего!»

Бла­го­да­ря пору­чи­тель­ству кон­су­ла мне уда­лось достать билет на пря­мой само­лет Лас-Паль­мас — Париж, и 12 сен­тяб­ря я выле­тел во Фран­цию. В Каса­блан­ке целая тол­па дру­зей собра­лась на аэро­дро­ме, что­бы пови­дать­ся со мной.

Зато на аэро­дро­ме в Орли меня ожи­дал сюр­приз дру­го­го рода: два жур­на­ли­ста. Ока­зы­ва­ет­ся, неко­то­рые газе­ты уже нача­ли кри­чать, что мое пла­ва­ние окон­че­но в свя­зи с рож­де­ни­ем доче­ри. Но тут моя жена в пол­ной мере пока­за­ла свое муже­ство и несрав­нен­ную само­от­вер­жен­ность. Она верит в меня, она виде­ла меня за рабо­той, она зна­ет, что моя цель дости­жи­ма, и ей извест­но, к чему я стрем­люсь: я хочу спа­сти жизнь людей, мно­гих людей. Раду­ет ли ее отплы­тие? Конеч­но, нет! Но она пони­ма­ет, что это необ­хо­ди­мо: для того что­бы дока­зать свою право­ту, я дол­жен плыть даль­ше. И она даже не дума­ет меня удерживать.

Но тут разыг­рал­ся еще один акт пре­сло­ву­той «коми­че­ской интермедии».

На дру­гой день после мое­го при­ез­да кто-то сту­чит в дверь амьен­ско­го гос­пи­та­ля, где я оста­но­вил­ся. Вхо­дят два жан­дар­ма. Когда я к ним спус­ка­юсь, они говорят:

— Мы хоте­ли бы пого­во­рить с вами наедине.

— ?..

— Дело вот в чем: вы долж­ны были запла­тить восемь тысяч фран­ков штра­фа и не запла­ти­ли. Вам при­дет­ся отпра­вить­ся вме­сте с нами либо к сбор­щи­ку нало­гов, либо в тюрьму.

— Если в тюрь­му, то на сколь­ко дней?

— На двенадцать.

И жан­дар­мы предъ­яв­ля­ют мне ордер на арест.

Увы, на отсид­ку в тюрь­ме у меня не было времени!

При­шлось упла­тить эти восемь тысяч фран­ков, кото­рые мог­ли бы стать нема­лым под­спо­рьем для про­дол­же­ния моей экспедиции.

* * *

Теперь я сво­бо­ден. Десять дней про­хо­дят в раз­мяг­ча­ю­щем оча­ро­ва­тель­ном без­де­лье. Тем вре­ме­нем газе­ты про­дол­жа­ют твер­дить: «Даль­ше он не поплы­вет», а Паль­мер в Тан­же­ре заяв­ля­ет: «Плыть за Канар­ские ост­ро­ва в это вре­мя года — безу­мие, само­убий­ство!» Вокруг моей экс­пе­ди­ции создаст­ся атмо­сфе­ра почти бес­про­свет­но­го скеп­ти­циз­ма. Всех гораз­до боль­ше инте­ре­су­ет рож­де­ние моей доче­ри. Надо спе­шить. Я еще успе­ваю наве­стить боль­но­го дру­га, живу­ще­го в окрест­но­стях Пуа­тье, и выле­таю на Канар­ские ост­ро­ва с оста­нов­кой в Каса­блан­ке. Там мне при­дет­ся задер­жать­ся на несколь­ко дней, что­бы уточ­нить в Науч­но-иссле­до­ва­тель­ском рыбо­лов­ном бюро Марок­ко кое-какие дан­ные о планк­тоне. Кро­ме того, мне необ­хо­ди­мо изу­чить все, что каса­ет­ся рыб­ной лов­ли в тех рай­о­нах оке­а­на, кото­рые мне пред­сто­ит пере­сечь. И, нако­нец, я хочу раз­до­быть себе радиоприемник.

Я решил окон­ча­тель­но отка­зать­ся от при­ем­ни­ка-пере­дат­чи­ка, даже если мне будут его пред­ла­гать. Рас­суж­дал я сле­ду­ю­щим обра­зом: теперь я остал­ся один, так как Джек уже ко мне не при­со­еди­нит­ся, а искать ему заме­сти­те­ля я не соби­ра­юсь. Зна­чит, будет крайне труд­но, а то и вовсе невоз­мож­но одно­вре­мен­но вести пере­да­чу и кру­тить гене­ра­тор. Кро­ме того, я про­сто не сумею что-либо испра­вить при любой полом­ке: доста­точ­но будет отой­ти како­му-нибудь кон­так­ту, и весь мир сочтет меня погиб­шим! Пред­став­ля­е­те, какое это впе­чат­ле­ние про­из­ве­дет на мою семью! Сле­до­ва­тель­но, — ника­ко­го передатчика!

Дру­гое дело — при­ем­ник. Он мне весь­ма при­го­дит­ся. Взять хотя бы опре­де­ле­ние дол­го­ты. Она исчис­ля­ет­ся по раз­ни­це меж­ду сол­неч­ным вре­ме­нем дан­но­го места и соот­вет­ству­ю­щим вре­ме­нем на услов­ном нуле­вом мери­ди­ане. Таким услов­ным нуле­вым мери­ди­а­ном сей­час при­ня­то счи­тать грин­вич­ский. При отсче­те от грин­вич­ско­го мери­ди­а­на каж­дый гра­дус дол­го­ты дает раз­ни­цу в четы­ре мину­ты. При отсче­те к восто­ку сле­ду­ет на каж­дый гра­дус при­бав­лять по четы­ре мину­ты; при отсче­те к запа­ду — отни­мать. На каж­дые пят­на­дцать гра­ду­сов раз­ни­ца во вре­ме­ни дости­га­ет одно­го часа. И вот здесь радио­при­ем­ник мне помо­жет. С ним я уже не буду цели­ком зави­сеть от мое­го хро­но­мет­ра. Каж­дый день я смо­гу про­ве­рять свои часы по радио.

Одна­ко мне нужен хоро­ший, надеж­ный при­ем­ник. А денег у меня почти нет. Но… Я наде­юсь, что в Каса­блан­ке меня ссу­дят деньгами.

И все-таки я не пред­по­ла­гал, что мне будет устро­е­на такая встре­ча! Боль­ше ста чело­век собра­лось на аэро­дро­ме. Какая-то пре­лест­ная девуш­ка даже пре­под­нес­ла мне букет, подо­бран­ный под цве­та горо­да Пари­жа. Здесь же был и пред­ста­ви­тель сою­за быв­ших «синих ворот­ни­ков»[43]; тот самый зна­ток спа­са­тель­но­го дела, кото­рый реши­тель­но взял меня под защи­ту, когда кто-то заявил: «Ему надо взять с собой не мор­ской спра­воч­ник, а молит­вен­ник!» Он меня пора­до­вал ново­стью: газе­та «Пти Маро­к­эн», воз­му­щен­ная исто­ри­ей с дву­мя жан­дар­ма­ми, откры­ла под­пис­ку, что­бы собрать сум­му, рав­ную взя­то­му с меня штра­фу. Пер­вым под­пи­сал­ся коман­ду­ю­щий фло­том в марок­кан­ском сек­то­ре адми­рал Соль. Под­пис­ка продолжается.

Нако­нец-то я реа­би­ли­ти­ро­ван! Теперь у меня чистая анке­та. Коми­че­ская интер­ме­дия окончилась.

Итак, сно­ва в путь, ста­рый рецидивист!

* * *

На меня со всех сто­рон сып­лют­ся при­гла­ше­ния, по боль­шей части от быв­ших «синих ворот­ни­ков». Мой друг Пьер­ро (песен­ка про «мое­го друж­ка Пьер­ро» здесь ни при чем) усту­па­ет мне свою квар­ти­ру. Бюро рыбо­лов­ства при­ни­ма­ет меня луч­ше, чем отец блуд­но­го сына. Теперь я могу занять­ся поис­ка­ми радиоприемника.

Я тол­стею! Дру­зья при­гла­сив­шие меня на обед к 11 часам вече­ра, удив­ля­ют­ся моей воз­дер­жан­но­сти. Но они не зна­ют, что во избе­жа­ние обид мне уже при­шлось ото­бе­дать в 7 часов и я пере­бил себе аппе­тит. А что я могу поделать?!

Нако­нец-то, при­ем­ник на гори­зон­те! Мой друг Эли­зань и его вто­рое «я» Фрей­сине пода­ри­ли мне чудес­ный бата­рей­ный радио­при­ем­ни­чек, кото­рый и сей­час, когда я пишу эти стро­ки, сто­ит пере­до мной. Они зака­за­ли для него непро­мо­ка­е­мый чехол из ней­ло­на, закры­ва­ю­щий одно­вре­мен­но и теле­ско­пи­че­скую антен­ну. И сверх все­го это­го они вру­чи­ли мне «кое-какие аптеч­ные изде­лия из рези­ны», что­бы сохра­нять в них от сыро­сти крем­не­кис­лую соль: эта соль долж­на была мне при­го­дить­ся в том слу­чае, если внут­ри при­ем­ни­ка нач­нет кон­ден­си­ро­вать­ся вла­га[44].

И нако­нец, я был удо­сто­ен выс­шей чести: в одно пре­крас­ное утро мне вру­чи­ли при­гла­ше­ние из Адми­рал­тей­ства. Там меня при­нял малень­кий живой чело­век, оде­тый во все белое, и под видом дру­же­ской бесе­ды устро­ил мне насто­я­щий допрос с при­стра­сти­ем. Он инте­ре­со­вал­ся всем: моей целью, мои­ми сред­ства­ми, экза­ме­но­вал меня по мор­ско­му делу, в общем ста­рал­ся узнать как мож­но больше.

Если бы вы зна­ли, адми­рал, какую радость вы мне доста­ви­ли в этот день! Ведь уже столь­ко вре­ме­ни я меч­тал о том, что­бы хоть кто-нибудь, нако­нец, захо­тел узнать правду!

В заклю­че­ние этой дру­же­ской, хоть и нелег­кой для меня бесе­ды адми­рал сказал:

— Теперь мы поня­ли, чего вы хоти­те, и мы вам поможем.

До извест­ной сте­пе­ни бла­го­да­рен вам, адми­рал: когда я потом встре­чал в море суд­но под испан­ским, англий­ским, гол­ланд­ским или еще каким-нибудь фла­гом, я каж­дый раз ощу­щал себя части­цей фран­цуз­ско­го воен­но-мор­ско­го фло­та. Вы дали мне свою лич­ную штур­ман­скую кар­ту Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на, и вы были пер­вым моря­ком, кото­рый пред­ска­зал мне успех. «Напи­сан­ное оста­ет­ся»! Вы это зна­ли, адми­рал, когда напи­са­ли на моей кар­те: «Вы побе­ди­те»[45].

Но пора было отправ­лять­ся в путь. Каса­блан­ка с каж­дым днем ста­но­ви­лась мне все доро­же, и я боял­ся, что ско­ро уже не смо­гу ее поки­нуть без душев­ной боли. Пято­го октяб­ря я выле­тел в Лас-Паль­мас. До ско­ро­го сви­да­ния, Касабланка!

Само­лет доста­вил меня на ост­ров Тене­ри­фе, а отту­да я при­плыл в Лас-Паль­мас. Здесь мне при­шлось про­ждать пят­на­дцать нескон­ча­е­мых дней, во вре­мя кото­рых музы­ка, дру­зья, при­ро­да и спорт при­ла­га­ли все уси­лия, что­бы меня удержать.

Музы­ка — это были кон­цер­ты в театре.

Дру­зья — мои това­ри­щи из яхт-клу­ба, ста­рые зна­ко­мые с яхт «Маэ­ва» и «Блуж­да­ю­щая ним­фа», кото­рые при­плы­ли сюда, пока я отсут­ство­вал. Как чудес­на мор­ская друж­ба! Я вспо­ми­наю один вечер, когда на бор­ту «Блуж­да­ю­щей ним­фы» собра­лось десять яхтс­ме­нов, пред­став­ляв­ших восемь наций: три англи­ча­ни­на, аме­ри­ка­нец, ита­лья­нец, испа­нец, швей­ца­рец, дат­ча­нин, гол­лан­дец и француз.

При­ро­да — это были увле­ка­тель­ные зна­ком­ства с Крус-де-Техе­да и Ага­эте под руко­вод­ством двух вели­ко­леп­ных про­вод­ни­ков Каль­ма­но и Кольяччо.

Спорт — это были весе­лые сбо­ри­ща вокруг бас­сей­на. Здесь пре­лест­ная чем­пи­он­ка Испа­нии пока­зы­ва­ла свое несрав­нен­ное искус­ство, а стре­ми­тель­ный Буа­то-отец обго­нял меня в заплы­вах на две­сти мет­ров кролем.

«Бере­гись, Ален! — твер­дил я себе. — Если ты задер­жишь­ся еще немно­го, ты уже не поплы­вешь никуда!»

Сколь­ко раз эта мысль тер­за­ла меня по ночам, когда я лежал без сна. И в то же вре­мя я ниче­го не мог сде­лать: южный ветер не сти­хал. Пока он не изме­нит­ся, бес­по­лез­но было даже гово­рить об отплы­тии. Что-то при­не­сет мне новолуние?

Но вот, нако­нец, 18 октяб­ря ветер пере­ме­нил направ­ле­ние, и отплы­тие было назна­че­но на сле­ду­ю­щий день.

«Человек соленой воды»

В это вос­кре­се­нье 19 октяб­ря, кажет­ся, уста­но­вил­ся бла­го­при­ят­ный севе­ро-севе­ро-восточ­ный ветер. Это и есть пас­сат, кото­ро­го я ожи­дал с таким нетерпением.

Фран­цуз­ская яхта выво­дит меня из пор­та. Мое отплы­тие окру­же­но не толь­ко дру­же­ской забо­той, в кото­рой я сей­час так нуж­да­юсь, но и атмо­сфе­рой тако­го пони­ма­ния, что у меня ста­но­вит­ся теп­ло на сердце.

Г‑н Фар­ну, фран­цуз­ский кон­сул в Лас-Паль­ма­се, про­во­дил меня до яхт-клу­ба. Сна­ча­ла он хотел вый­ти в море на бук­си­ру­ю­щей яхте и попро­щать­ся со мной в послед­ний момент. Но мы оба слиш­ком взвол­но­ва­ны. И вот, оче­вид­но, боясь, что ему будет труд­но сдер­жать­ся, он вдруг гово­рит мне почти сердито:

— Послу­шай­те, я нику­да даль­ше не пой­ду! Дай­те я вас поце­лую. И… не сер­ди­тесь: я не буду вас провожать.

Как буд­то я мог на него сер­дить­ся! Целую его в свою оче­редь, и мы про­ща­ем­ся. Вме­сте с Буа­то-отцом идем к «Ере­ти­ку». Сна­ря­же­ние, непри­кос­но­вен­ный запас, осви­де­тель­ство­ван­ный зара­нее пред­ста­ви­те­лем кон­суль­ства, а так­же радио­при­ем­ник, кото­рый я недав­но полу­чил, уже погру­же­ны в лод­ку. Штур­ман Анхе­ли­то послед­ний раз осмат­ри­ва­ет все и про­ве­ря­ет точ­ность пока­за­ний мое­го сек­стан­та. Тем вре­ме­нем вокруг нас начи­на­ет соби­рать­ся целая тол­па про­во­жа­ю­щих. Мне пре­под­но­сят фла­жок яхт-клу­ба, про­сят рас­пи­сать­ся в кни­ге почет­ных гостей. При­шли все мои дру­зья и даже мно­гие незна­ко­мые со мной люди. А когда я вышел в море, я был про­сто пора­жен: сле­дом за мной из пор­та Лас-Паль­ма­са потя­ну­лась целая про­цес­сия все­воз­мож­ных судов. Все паро­хо­ды, сто­яв­шие у при­ча­лов, про­во­ди­ли меня ревом сво­их гуд­ков. Парус­ни­ки самых раз­но­об­раз­ных раз­ме­ров и видов слов­но чай­ки сколь­зи­ли вокруг моей лод­ки, рас­пу­стив бело­снеж­ные пару­са. Про­хо­дя мимо, моря­ки на парус­ни­ках осе­ня­ли меня крест­ным зна­ме­ни­ем, что­бы мне сопут­ство­ва­ла уда­ча. Мы все пони­ма­ли, что имен­но сей­час начи­на­ет­ся насто­я­щее испытание.

Слов­но для того, что­бы меня под­бод­рить, в том месте, где я решил оста­вить бук­сир, совер­шен­но слу­чай­но ока­за­лась боль­шая трех­мач­то­вая парус­ная шху­на — испан­ское учеб­ное суд­но воен­но-мор­ской офи­цер­ской шко­лы. Я поду­мал, что вид­но сама судь­ба поже­ла­ла, что­бы эта шху­на про­во­ди­ла меня в боль­шое пла­ва­ние; ведь она была, может быть, послед­ней пред­ста­ви­тель­ни­цей ста­ро­го фло­та кораб­лей-при­зра­ков, совре­мен­ни­цей несчаст­ных море­пла­ва­те­лей с фре­га­та «Меду­за», совре­мен­ни­цей цин­ги, суд­ном тех, кто не мог добыть себе пищи в море и был погло­щен этим морем-людоедом.

Не успел я бро­сить бук­сир­ный трос, как на шхуне в знак при­вет­ствия мед­лен­но при­спу­сти­ли флаг. Все кур­сан­ты выстро­и­лись на палу­бе и, когда я про­плы­вал мимо, обна­жи­ли голо­вы. Неволь­но я поду­мал, что во всех фло­тах мира так про­во­жа­ют покой­ни­ков. Но ведь я под­нял свой парус во имя жиз­ни! И вот он уже вле­чет мою лод­ку мимо этих быст­рых судов, лег­ко сколь­зя во всех направ­ле­ни­ях, они про­ща­лись со мною фла­га­ми или полот­ни­ща­ми парусов.

Вско­ре они исчез­ли все. Я уже видел толь­ко учеб­ное суд­но и думал, что остал­ся один в оке­ане, когда мне была ока­за­на послед­няя и выс­шая честь: на шхуне зари­фи­ли все три грот-мар­се­ля[47], а потом вновь рас­пу­сти­ли их, и ветер с шумом напол­нил гудя­щие полот­ни­ща. Это послед­нее при­вет­ствие под­хлест­ну­ло меня, как удар бича, слов­но ста­рая шху­на не про­ща­лась со мной, а уже поздрав­ля­ла меня с победой.

* * *

Вечер выдал­ся на ред­кость спо­кой­ный. По-преж­не­му дер­жал­ся севе­ро-севе­ро-восточ­ный ветер, и моя лод­ка ухо­ди­ла на юг от ост­ро­ва Гран-Кана­рия, делая в сред­нем по три с поло­ви­ной узла (6–7 км в час). Я наме­ре­вал­ся сна­ча­ла спу­стить­ся к юго-юго-восто­ку от Канар­ских ост­ро­вов и толь­ко потом взять курс пря­мо на запад. В этот момент я буду на 18° север­ной широ­ты, 15° запад­ной дол­го­ты. Мне нуж­но будет достичь при­мер­но 60° запад­ной дол­го­ты, где-то меж­ду 12 и 18° север­ной широ­ты. Я не решал­ся взять курс пря­мо на запад, что­бы не ока­зать­ся в Сар­гас­со­вом море, кото­рое, так же как и «зона бурь», пред­став­ля­ло собой одну из опас­ней­ших лову­шек на моем пути.

Север­нее того пути, кото­рый я избрал, север­ное эква­то­ри­аль­ное тече­ние и Гольф­ст­рим обра­зу­ют как бы гигант­ский водо­во­рот, соби­ра­ю­щий в окруж­но­сти при­мер­но пят­на­дца­ти тысяч кило­мет­ров огром­ные мас­сы водо­рос­лей, про­ис­хож­де­ние кото­рых до сих пор неиз­вест­но: это и есть Сар­гас­со­во море. Все живое избе­га­ет его. Насколь­ко мне извест­но, еще никто там ни разу не пой­мал ни одной съе­доб­ной рыбы. Кро­ме того, эта область чрез­вы­чай­но опас­на для судо­ход­ства: когда кораб­ли попа­да­ют в эту ловуш­ку, водо­рос­ли опу­ты­ва­ют и затя­ги­ва­ют их хуже, чем любые сети. Итак, север­ная часть оке­а­на была для меня опасна.

Но не мень­шая опас­ность жда­ла меня на юге, где бушу­ют вет­ры «зоны бурь». Два пас­сат­ных вет­ра почти рав­ной силы, один, иду­щий с восто­ка от Пор­ту­га­лии, а дру­гой — с юго-восто­ка от бере­гов Кон­го, стал­ки­ва­ют­ся здесь и начи­на­ют схват­ку тита­нов, ста­ра­ясь пере­бо­роть друг дру­га. В этой обла­сти страш­ные лив­ни пере­ме­жа­ют­ся вне­зап­ны­ми шква­ла­ми, на сме­ну кото­рым при­хо­дит еще более гроз­ное зати­шье. Это насто­я­щее буфер­ное госу­дар­ство меж­ду воз­душ­ны­ми про­стран­ства­ми севе­ра и юга. Бес­по­ря­доч­ное буй­ство вет­ров «зоны бурь» едва не погу­би­ло Мер­мо­ца[48], и я знал, что если я туда попа­ду, мне уже не выбрать­ся. На севе­ре меня под­сте­ре­гал кру­го­во­рот тече­ний, на юге — кру­го­во­рот ветров.

Увы! Попут­ный ветер, кото­рый увле­кал меня, про­дер­жал­ся недол­го: к вече­ру он утих. Гля­дя на обвис­ший парус, я спра­ши­вал себя, сколь­ко вре­ме­ни про­дол­жит­ся этот штиль? Пока что ничто не пред­ве­ща­ло пере­ме­ны. Мед­лен­но, но вер­но тече­ние нес­ло «Ере­ти­ка» на юг. Я зажег фонарь и при­кре­пил его к мачте, что­бы мно­го­чис­лен­ные суда, кур­си­ру­ю­щие меж­ду Гран-Кана­ри­ей и Фуэр­те­вен­ту­рой, мог­ли меня заме­тить в тем­но­те. Око­ло поло­ви­ны девя­то­го я закре­пил руль, натя­нул бре­зент до самой шеи вме­сто оде­я­ла и, под­су­нув под голо­ву спа­са­тель­ный пояс, заснул. При пол­ном без­вет­рии «Ере­тик» про­дол­жал мед­лен­но дрей­фо­вать. Ночь была уди­ви­тель­но свет­лой и доволь­но прохладной.

На вто­рой и на тре­тий день все то же без­вет­рие. Я нахо­дил­ся в точ­но таком же поло­же­нии, как в момент под­хо­да к Канар­ским ост­ро­вам, когда туман скры­вал от меня зем­лю. Я был совер­шен­но изо­ли­ро­ван и толь­ко знал, что где-то спра­ва от меня — один ост­ров, сле­ва — дру­гой и что я ниче­го не вижу. Мне не тер­пе­лось ока­зать­ся в откры­том оке­ане: там по край­ней мере не при­дет­ся по ночам зажи­гать фонарь, пото­му что уже ни одно суд­но не пере­се­чет мой путь.

Начи­ная с поне­дель­ни­ка вокруг лод­ки появи­лись пер­вые при­зна­ки жиз­ни. Но, к несча­стью, это были лишь малень­кие рыбеш­ки, кото­рые плы­ли впе­ре­ди меня, слов­но ука­зы­вая доро­гу. Ловить их было труд­но, и к тому же они все рав­но не смог­ли бы меня прокормить.

Я уже начи­нал серьез­но опа­сать­ся, что зати­шье уста­но­ви­лось надол­го, когда, нако­нец, после полу­дня под­нял­ся ветер и я смог взять курс на 21° по ком­па­су. Этим кур­сом я буду идти дней десять, что­бы ока­зать­ся милях в ста запад­нее ост­ро­вов Зеле­но­го мыса, а потом повер­нуть пря­мо к Антиль­ским ост­ро­вам. В этот день запи­сы­ваю в сво­ем дневнике:

«Настро­е­ние пре­вос­ход­ное, но солн­це печет. Меня мучит жаж­да, и я выпил немно­го мор­ской воды. Рыба каприз­ни­ча­ет: весь мой улов едва дости­га­ет полу­то­ра кило­грам­мов. Жид­ко­сти, кото­рую я из него извлек, мне явно не хва­та­ет. Но это не страш­но, обой­дет­ся. По срав­не­нию со сре­ди­зем­но­мор­ской водой оке­ан­ская кажет­ся мне менее соленой».

Этой ночью мой опыт пред­стал пере­до мной в сво­ем истин­ном и совер­шен­но новом све­те. Здесь не было ниче­го обще­го со Сре­ди­зем­ным морем, этим часто посе­ща­е­мым людь­ми циви­ли­зо­ван­ным озе­ром, воды кото­ро­го бороз­дят мно­го­чис­лен­ные суда. Поки­нув испы­та­тель­ную пло­щад­ку Сре­ди­зем­но­го моря, я плыл теперь по бес­край­но­му [так в кни­ге] оке­а­ну. Здесь нече­го было наде­ять­ся на слу­чай­ную встре­чу. Оке­ан дол­жен был дать истин­ную оцен­ку мое­му опы­ту. Кон­траст был рази­те­лен, и собы­тия, разыг­рав­ши­е­ся в самом нача­ле пла­ва­ния, под­черк­ну­ли его еще больше.

Пас­сат креп­ча­ет. Вско­ре он пре­вра­ща­ет­ся в насто­я­щий шторм. Вол­ны то воз­но­сят лод­ку на самый гре­бень, под­став­ляя меня поры­вам вет­ра, то низ­вер­га­ют вниз, где в лож­бине меж­ду дву­мя вол­на­ми мож­но отды­шать­ся. Вокруг меня обру­ши­ва­ют­ся водя­ные горы. Что будет, если такая мас­са воды сва­лит­ся на меня? Я бес­си­лен что-либо сде­лать, но верю в устой­чи­вость моей лод­ки и засы­паю, наде­ясь про­ве­сти эту ночь без сновидений.

Увы, это была ночь сплош­ных кош­ма­ров. Мне сни­лось, что вода под­ни­ма­ет­ся вокруг, что она уже зато­пи­ла все. Начи­наю отча­ян­но отби­вать­ся. Я не чув­ствую под собой ника­кой опо­ры. Где я — в лод­ке или уже за бор­том? Я плы­ву. Плы­ву из послед­них сил.

Нако­нец в ужа­се про­сы­па­юсь и вижу, что «Ере­ти­ка» нет — он весь под водой. Я пони­маю, что вол­на обру­ши­лась пря­мо на лод­ку. Нуж­но вычер­пать воду во что бы то ни ста­ло. Лишь могу­чие рези­но­вые поплав­ки еще вид­не­ют­ся на поверх­но­сти, я барах­та­юсь меж­ду ними, а вокруг оке­ан. «Ере­тик» плы­вет по нему как обло­мок кораб­ле­кру­ше­ния. Но я не имею ни пра­ва, ни вре­ме­ни отча­и­вать­ся. Почти инстинк­тив­но я начи­наю вычер­пы­вать воду, спер­ва рука­ми, потом сво­ей шля­пой. Труд­но при­ду­мать более неле­пое ору­дие для такой немыс­ли­мой рабо­ты! Вычер­пы­вать воду нуж­но было очень быст­ро, поль­зу­ясь интер­ва­ла­ми меж­ду наи­бо­лее круп­ны­ми вол­на­ми, что­бы «Ере­тик», осво­бо­див­шись от лиш­ней тяже­сти, успел всплыть. Будь у меня даже насто­я­щий чер­пак, мне бы все рав­но при­шлось рабо­тать в самом беше­ном тем­пе: каж­дая круп­ная вол­на, кото­рая нас дого­ня­ла, с силой раз­би­ва­лась о кор­мо­вую дос­ку, и оке­ан сно­ва обру­ши­вал­ся в лод­ку, сво­дя на нет все мои отча­ян­ные уси­лия. Десять-пят­на­дцать минут лихо­ра­доч­ной, напря­жен­ной рабо­ты, и все зря! До сих пор я сам не могу понять, как мне уда­лось, холо­дея от ужа­са, про­дер­жать­ся таким обра­зом два часа. Пото­му что мне при­шлось вычер­пы­вать воду целых два часа, преж­де чем лод­ка вновь ока­за­лась на пла­ву. Потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние, все­гда будь упря­мей, чем море, и ты победишь!

Я был спа­сен, но оке­ан­ская вода про­пи­та­ла абсо­лют­но все. Днем, когда она высох­нет под солн­цем, на лод­ке оста­нет­ся тон­кий соля­ной налет, а ночью эта соль будет вновь погло­щать вла­гу и мок­нуть. Мой «Ере­тик» пре­вра­тил­ся в насто­я­щий пла­ву­чий солончак.

К сча­стью, почти все мое сна­ря­же­ние нахо­ди­лось в водо­не­про­ни­ца­е­мых меш­ках. Радио­при­ем­ник, напри­мер, совсем не постра­дал. Зато спич­ки все про­мок­ли, и я раз­ло­жил их вокруг себя, что­бы под­су­шить на солн­це. Что из это­го вый­дет, не знаю, но в подоб­ных обсто­я­тель­ствах нуж­но испро­бо­вать все. Я захва­тил с собой око­ло сот­ни коро­бок, и очень это­му рад, так как сей­час при­хо­дит­ся тра­тить по целой короб­ке, преж­де чем удаст­ся зажечь одну спичку.

Я еще раз­ли­чаю вда­ли зем­лю. Думаю, что это в послед­ний раз. Зато теперь я знаю навер­ня­ка: пере­вер­нуть­ся «Ере­тик» не может. Как я и рас­счи­ты­вал, он дер­жит­ся на волне, слов­но аква­план или плат­фор­ма, кото­рая сколь­зит по поверх­но­сти, не ока­зы­вая сопро­тив­ле­ния. Будь у меня дру­гая лод­ка, она дав­но бы уже плы­ла вверх дном: под­хо­дя­щих для это­го слу­ча­ев было предостаточно.

На сле­ду­ю­щую ночь ветер уси­лил­ся. Боясь, как бы вче­раш­нее при­клю­че­ние не повто­ри­лось и вол­ны не захлест­ну­ли лод­ку, я спу­стил парус и бро­сил пла­ву­чий якорь. Теперь «Ере­тик» дрей­фо­вал носом к волне. Но как обид­но терять скорость!

До сих пор я еще не пой­мал ни одной рыбы, одна­ко кон­цен­три­че­ские кру­ги, воз­ни­ка­ю­щие на воде вокруг лод­ки, дока­зы­ва­ют, что оби­та­те­ли оке­а­на ста­но­вят­ся все мно­го­чис­лен­нее. Как я и пред­ви­дел, через пару дней рыбы у меня будет вдоволь.

В чет­верг 23 октяб­ря я ниче­го не смог запи­сать в днев­ни­ке, пото­му что весь день был занят шитьем. Ветер под­нял­ся попут­ный: это был севе­ро-восточ­ный пас­сат, кото­рый дол­жен помочь мне добрать­ся до самых Антиль­ских ост­ро­вов. Но судь­ба, как извест­но, любит под­шу­тить. Едва ветер уста­но­вил­ся, как мой парус лоп­нул попе­рек в самом широ­ком месте. Это был ста­рый вер­ный парус, под кото­рым я доплыл от Мона­ко до Канар­ских ост­ро­вов. Отправ­ля­ясь в боль­шое пла­ва­ние через оке­ан, я решил исполь­зо­вать его до кон­ца и лишь в край­нем слу­чае, когда он совсем не смо­жет мне слу­жить, под­нять новый, запас­ной парус. Но раз­ве я знал, что этот край­ний слу­чай при­дет так ско­ро! Тот­час же я бро­сил пла­ву­чий якорь, спу­стил разо­рван­ное полот­ни­ще и при­кре­пил к рее новый парус. Про­хо­дит пол­ча­са, и вдруг ярост­ный шквал сры­ва­ет его одним поры­вом и уно­сит, слов­но бумаж­ный змей. Я успе­ваю лишь заме­тить, как он взле­та­ет вверх, а затем исче­за­ет где-то вда­ли сре­ди волн. Вме­сте с ним уле­те­ли все кон­цы, кото­ры­ми он был при­креп­лен, не исклю­чая шко­та и фала.

При­хо­дит­ся сно­ва поль­зо­вать­ся ста­рым, рва­ным пару­сом. Делать нече­го, при­ни­ма­юсь его заши­вать. Все мои порт­няж­ные инстру­мен­ты состо­ят из одной катуш­ки чер­ных обык­но­вен­ных ниток и такой же обык­но­вен­ной игол­ки. Поэто­му я вынуж­ден сши­вать полот­ни­ща двой­ны­ми стеж­ка­ми, или, как гово­рят, машин­ной строч­кой. Ко все­му это­му я не могу даже раз­ло­жить как сле­ду­ет свою пару­си­ну: в лод­ке слиш­ком мало места. При­хо­дит­ся заши­вать раз­рыв посте­пен­но, пре­одо­ле­вая сан­ти­метр за сан­ти­мет­ром, точ­но так же, как я пре­одо­ле­вал вол­ну за вол­ной и как я одо­лею вре­мя — час за часом.

Лишь к вече­ру я с тру­дом окон­чил эту рабо­ту и, не желая сра­зу же лишить­ся ее пло­дов, улег­ся спать, оста­вив лод­ку на пла­ву­чем яко­ре. Как-никак, это мой послед­ний парус, и я мень­ше все­го хотел бы, что­бы его сорва­ло. Иной раз быва­ет выгод­нее поте­рять несколь­ко дра­го­цен­ных часов. Такие жерт­вы тоже необходимы.

До кон­ца пла­ва­ния я не мог без стра­ха смот­реть на мой парус, пере­се­чен­ный швом, похо­жим на све­жую рану, кото­рая вот-вот откро­ет­ся. Но еще более я боял­ся само­го стра­ха за парус, ибо я знал, что море, изма­ты­вая чело­ве­ка, дела­ет его суе­вер­ным, а суе­ве­рия пре­вра­ща­ют его в без­воль­но­го тру­са. С это­го момен­та мне при­шлось вести нескон­ча­е­мую борь­бу с самим собой, не менее жиз­нен­но важ­ную, чем борь­ба со сти­хи­я­ми океана.

Я заме­тил, что когда все идет из рук вон пло­хо, я даже не думаю о сво­ем пару­се. Но едва поло­же­ние улуч­ша­ет­ся, я вновь начи­наю за него боять­ся. Я начи­наю думать о всем моем сна­ря­же­нии. Выдер­жит ли оно до конца?

В ту ночь мне было осо­бен­но тре­вож­но, может быть отто­го, что я жесто­ко замерз. Весь про­мок­ший, про­со­лен­ный, я до утра не мог унять дрожь. Нико­гда еще я так не жаж­дал солн­ца! Я ждал его с нетер­пе­ни­ем, я молил его поспе­шить и верил от души, что солн­це меня спа­сет. Но я знал его слиш­ком пло­хо; я забыл, что нет ниче­го страш­нее дру­га-пре­да­те­ля. В этом я убе­дил­ся позднее.

Я очень мало про­дви­нул­ся впе­ред и — что гораз­до хуже — не знаю, сколь­ко миль уже прой­де­но. Из-за это­го в мои рас­че­ты вкра­лась ошиб­ка, кото­рая едва не ока­за­лась роко­вой: я непра­виль­но опре­де­лил свою дол­го­ту. Но об этом потом.

«Ере­тик» нахо­дил­ся в зоне силь­ных пас­сат­ных вет­ров. Здесь пас­сат зарож­дал­ся; здесь он был еще молод, могуч и полон необуз­дан­ной пер­во­здан­ной яро­сти. Лишь потом в про­сто­рах оке­а­на он ути­хо­ми­рит­ся и будет чем даль­ше, тем слабее.

А пока вол­ны взды­ма­ют свои греб­ни, увен­чан­ные белой пеной. Это море, свер­кая зуба­ми, хохо­чет, как жесто­кий ребе­нок. Но детям нель­зя пока­зы­вать, что ты боишь­ся, и вот я под­ни­маю мой зала­тан­ный парус.

Едва лод­ка набра­ла ско­рость, начал­ся клев. Вокруг появ­ля­ют­ся в воде зеле­ные и голу­бые пят­на. Это рыбы. Вна­ча­ле они дер­жат­ся на отда­ле­нии и ведут себя очень осто­рож­но. Сто­ит мне поше­вель­нуть­ся, как все они бро­са­ют­ся врас­сып­ную и мгно­вен­но исче­за­ют в глу­бине. Но я дол­жен нало­вить рыбы во что бы то ни стало!

Весь день 24 октяб­ря ушел на воз­ню с ножом. Поло­жив его на плос­кую часть вес­ла как на нако­валь­ню, я поти­хонь­ку заги­бал кон­чик лез­вия, ста­ра­ясь его не сло­мать. Когда мне это уда­лось, я при­кру­тил шпа­га­том руч­ку ножа к кон­цу вес­ла, что­бы попы­тать­ся загар­пу­нить этим ору­жи­ем первую же рыбу, кото­рая подой­дет доста­точ­но близ­ко. Вме­сто шпа­га­та я мог бы вос­поль­зо­вать­ся чем угод­но — гал­сту­ком, тесем­ка­ми, брюч­ным рем­нем, любой верев­кой. Потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние все­гда най­дет в сво­ей лод­ке что-нибудь под­хо­дя­щее. Я решил по воз­мож­но­сти не поль­зо­вать­ся рыбо­лов­ным набо­ром осо­бо­го назна­че­ния[49], зная, что у тех, кто тер­пит бед­ствие, зача­стую не быва­ет даже этих набо­ров. Зна­чит, и мне сле­до­ва­ло обхо­дить­ся под­руч­ны­ми средствами.

Пока я возил­ся с ножом, над моей голо­вой про­ле­те­ло несколь­ко птиц. Это меня изу­ми­ло: я был убеж­ден, что, когда зем­ля оста­нет­ся поза­ди, их боль­ше не будет. Еще один пред­рас­су­док сухо­пут­но­го чело­ве­ка! В дей­стви­тель­но­сти не про­хо­ди­ло ни одно­го дня без того, что­бы пти­цы не про­ле­та­ли близ «Ере­ти­ка». А одна из них, каза­лось, была ко мне осо­бен­но при­вя­за­на: на про­тя­же­нии все­го пла­ва­ния вплоть до послед­не­го дня она при­ле­та­ла в четы­ре часа и опи­сы­ва­ла надо мной несколь­ко кругов.

Одна­ко сей­час меня боль­ше инте­ре­со­ва­ли рыбы. Мно­гих мне уда­лось задеть или ранить сво­им импро­ви­зи­ро­ван­ным гар­пу­ном. В те мгно­ве­ния, когда они тре­пе­та­ли на кон­це ножа, во мне с новой силой вспы­хи­ва­ла надеж­да, что вот теперь-то я добу­ду себе про­пи­та­ние. Но лишь в суб­бо­ту 25 октяб­ря мне, нако­нец, уда­лось выта­щить из воды первую дора­ду. Я был спа­сен: теперь у меня были и пища, и питье, и нажив­ка, и даже крюч­ки, пото­му что у дора­ды поза­ди заост­рен­ной жабер­ной крыш­ки рас­тет вели­ко­леп­ный при­род­ный крю­чок, год­ный для лов­ли рыбы. Подоб­ные крюч­ки дав­но уже нахо­ди­ли в погре­бе­ни­ях дои­сто­ри­че­ских людей, а сей­час я сно­ва пустил их в ход.

Теперь, когда у меня была пол­но­стью сна­ря­жен­ная удоч­ка, я мог каж­дый день добы­вать себе пищу и питье в любых коли­че­ствах. Отныне и до кон­ца пла­ва­ния я уже не испы­ты­вал ни голо­да ни жаж­ды. В моем поло­же­нии потер­пев­ше­го кораб­ле­кру­ше­ние это было, конеч­но, вели­чай­шей ересью.

* * *

В пер­вые дни мое­го пла­ва­ния оке­ан не был без­лю­ден: боль­шие суда, оче­вид­но спе­шив­шие к Канар­ским ост­ро­вам, доволь­но часто про­хо­ди­ли непо­да­ле­ку. Но ни одно из них даже не поин­те­ре­со­ва­лось мною. Я до сих пор не знаю, виде­ли с них «Ере­ти­ка» или нет, но знаю навер­ня­ка, что потер­пев­ше­му кораб­ле­кру­ше­ние будет нелег­ко заста­вить себя заме­тить. Я в этом убеж­дал­ся не раз.

Зато рыбы заин­те­ре­со­ва­лись моей лод­кой: они при­плы­ва­ют со всех сто­рон, что­бы уже не поки­дать меня до само­го кон­ца. Рыба­ки и «спе­ци­а­ли­сты» тор­же­ствен­но объ­яви­ли мне нака­нуне отплы­тия: «Вда­ли от бере­гов вы не смо­же­те пой­мать ниче­го!» Но вот голу­бые и зеле­но­ва­тые пят­на при­бли­зи­лись и пре­вра­ти­лись в силу­эты круп­ных рыб, кото­рые без вся­кой опас­ки пле­щут­ся вокруг моей лод­ки. За вре­мя пла­ва­ния я так при­вык к их раз­но­цвет­ным спи­нам, что высмат­ри­ваю их по утрам, слов­но это мои при­я­те­ли. Вре­мя от вре­ме­ни слы­шит­ся всплеск, похо­жий на выстрел; быст­ро обер­нув­шись, я успе­ваю заме­тить сереб­ри­стую мол­нию, ныря­ю­щую в волны.

Ветер дул теперь посто­ян­но. Ост­ро­ва оста­лись поза­ди, пере­до мной был откры­тый оке­ан, и я шел под пару­сом днем и ночью, вве­рив­шись попут­но­му вет­ру. Лод­ка сколь­зи­ла по мед­лен­но катив­шим­ся вол­нам. Ско­рость при­да­ет устой­чи­вость вело­си­пе­ду. А для меня ско­рость была зало­гом без­опас­но­сти. Если бы я оста­но­вил­ся, вол­на с силой уда­ри­ла бы в кор­мо­вую дос­ку, раз­би­лась и захлест­ну­ла лод­ку. Вот тогда-то и воз­ник­ло у меня чув­ство, кото­рое мож­но назвать «тре­во­гой за сна­ря­же­ние». Я бес­по­ко­ил­ся за лод­ку, я боял­ся, что мое сна­ря­же­ние, осо­бен­но зала­тан­ный парус, не выдер­жит. В днев­ни­ке появ­ля­ет­ся запись:

«Перед отплы­ти­ем я думал, что самое труд­ное — это голод и жаж­да. Теперь я знаю: самое труд­ное — это „тре­во­га за сна­ря­же­ние“ и веч­ная сырость, кото­рая при­чи­ня­ет мне не мень­ше стра­да­ний. В то же вре­мя я не могу снять про­мок­шую одеж­ду, пото­му что тогда я погиб­ну от холода».

И в виде заклю­че­ния я запи­сы­ваю в тот же день:

«Потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние не дол­жен сни­мать одеж­ду, даже если она промокла».

Уже на вто­рой день после отплы­тия, про­мок­нув насквозь, я обна­ру­жил, что даже влаж­ная одеж­да сохра­ня­ет теп­ло тела. А одет я был так же, как обыч­ный чело­век, потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние: на мне были брю­ки, рубаш­ка, сви­тер и куртка.

Научен­ный горь­ким опы­том, я уже не сме­ял­ся, вспо­ми­ная наряд булон­ских жен­щин, отправ­ля­ю­щих­ся на лов­лю кре­ве­ток или на сбор съе­доб­ных раку­шек: в таких слу­ча­ях они наде­ва­ют самое теп­лое пла­тье, шер­стя­ные чул­ки потол­ще, непро­мо­ка­е­мую обувь и так вхо­дят в воду.

* * *

Уже в вос­кре­се­нье 26 октяб­ря в моем днев­ни­ке появ­ля­ет­ся запись. «Я не могу опре­де­лить свою дол­го­ту. А ведь для это­го доста­точ­но заме­тить по часам вре­мя, когда солн­це будет в зените!»

Но мне очень важ­но знать свое место­по­ло­же­ние. Прин­цип опре­де­ле­ния коор­ди­нат несло­жен: высо­та солн­ца над гори­зон­том в пол­день дает мне широ­ту, а раз­ни­ца меж­ду сол­неч­ным пол­днем и мои­ми часа­ми — дол­го­ту. В момент отплы­тия я нахо­дил­ся на 15° запад­ной дол­го­ты. Теперь по моим рас­че­там солн­це долж­но было дости­гать зени­та в час попо­лу­дни по моим часам. Но в дей­стви­тель­но­сти солн­це сто­я­ло в зени­те, кода мои часы пока­зы­ва­ли все­го 12 часов 15 минут. Поэто­му я решил, что в мои рас­че­ты по опре­де­ле­нию дол­го­ты необ­хо­ди­мо вно­сить поправ­ку поряд­ка 45′. Толь­ко потом ста­нет ясно, к чему при­ве­ла эта ошиб­ка в вычислениях.

В этот день я обна­ру­жил у себя в кар­мане запис­ку от мое­го дру­га Джо­на Стэни­л­эн­да, капи­та­на яхты «Блуж­да­ю­щая ним­фа», кото­рая долж­на была отплыть от Канар­ских ост­ро­вов неде­ли через три. Вру­чая мне перед отплы­ти­ем эту запис­ку, Стэни­л­энд про­сил, что­бы я тот­час же по при­бы­тии на один из ост­ро­вов Антиль­ско­го архи­пе­ла­га послал ему теле­грам­му. Под сво­им адре­сом — «Бар­ба­дос, Бри­джта­ун, масте­ру Коро­лев­ской гава­ни Джо­ну Стэни­л­эн­ду» — он сде­лал при­пис­ку: «Жди при­бы­тия бри­тан­ской яхты!» Это озна­ча­ло: «Ты доплы­вешь рань­ше нас». Разу­ме­ет­ся, он знал, что при­плы­вет мно­го рань­ше меня, но хотел все­лить в меня уве­рен­ность, что я могу пере­плыть оке­ан быст­рее его.

Запи­сы­ваю в сво­ем дневнике:

«Если я пра­виль­но опре­де­лил свои коор­ди­на­ты, в сре­ду я достиг 21° север­ной широ­ты и, сме­нив в чет­верг курс на более запад­ный, за десять дней прой­ду семь­сот миль. Оста­нет­ся еще тыся­ча восемь­сот миль. Если я буду плыть с преж­ней ско­ро­стью, на них уйдет дней два­дцать пять. Одна­ко не сле­ду­ет быть опти­ми­стом свы­ше меры».

Несмот­ря на послед­нюю фра­зу, я был имен­но таким опти­ми­стом сверх вся­кой меры. Но ведь наде­ять­ся нико­му не запре­ще­но, и я наде­ял­ся. Я не утра­тил этой надеж­ды до само­го кон­ца плавания.

Мне каза­лось, что я отплыл лишь вче­ра, но на самом деле я нахо­дил­ся в оке­ане уже восемь дней. Меня потом часто спра­ши­ва­ли, не ску­чал ли я. В оке­ане не может быть скуч­но. Это пла­ва­ние как бы совер­шен­но выпа­да­ло из при­выч­но­го пла­на моей жиз­ни. Дни тяну­лись бес­ко­неч­но, одна­ко вре­мя для меня тогда не суще­ство­ва­ло: я поте­рял о нем вся­кое поня­тие. Не было боль­ше ни назна­чен­ных на опре­де­лен­ный час встреч, ни сроч­ных дел, и дни тек­ли один за дру­гим так непри­мет­но, что я даже это­го не осо­зна­вал. Лишь позд­нее, когда подоб­ная жизнь ста­ла для меня при­выч­ной, вре­мя вновь обре­ло смысл, ста­ло ощу­ти­мым и нача­ло меня тяго­тить, пото­му что я уже мог срав­нить каж­дый день с десят­ка­ми точ­но таких же дней, во всем похо­жих на этот.

* * *

Вто­рая неде­ля пла­ва­ния нача­лась празд­ни­ком, кото­рый чуть не нагнал на меня тос­ку. Это был день мое­го рож­де­ния. Уже после при­бы­тия на ост­ров Бар­ба­дос, когда меня спра­ши­ва­ли, сколь­ко мне лет, я обыч­но отвечал:

— Мне испол­ни­лось два­дцать восемь лет посре­ди океана.

Но судь­ба все же улыб­ну­лась мне в этот день и посла­ла празд­нич­ный пода­рок. За лод­кой воло­чил­ся при­креп­лен­ный к шну­ру крю­чок с поса­жен­ной на него лету­чей рыбой без голо­вы. Вне­зап­но боль­шая пти­ца, кото­рую англи­чане назы­ва­ют «водя­ной стриж» (фран­цуз­ско­го назва­ния этой пти­цы я так и не знаю до сих пор), бро­си­лась вниз и схва­ти­ла при­ман­ку. Хоть я и поба­и­вал­ся, как бы она не дол­ба­ну­ла клю­вом по рези­но­во­му поплав­ку, все-таки я ее под­та­щил к само­му бор­ту. К сча­стью, едва пти­ца ока­за­лась в лод­ке, у нее нача­лись силь­ней­шие спаз­мы: она изрыг­ну­ла на мое суде­ныш­ко все содер­жи­мое сво­е­го желуд­ка и совер­шен­но обес­си­ле­ла. Пре­одо­лев отвра­ще­ние, я тут же свер­нул ей шею.

Впер­вые в жиз­ни мне пред­сто­я­ло попро­бо­вать сырую пти­цу. Но ведь едят же сырое руб­ле­ное мясо. А чем хуже сырая пти­ца? Толь­ко я сове­тую всем, кто пой­ма­ет мор­скую пти­цу, не ощи­пы­вать перья, а сра­зу содрать с нее кожу, пото­му что кожа водо­пла­ва­ю­щих птиц — это сплош­ной жир.

Свою добы­чу я раз­де­лил на две части: одну я решил съесть сего­дня, а вто­рую поло­жил на солн­це, что­бы она слег­ка про­вя­ли­лась и сохра­ни­лась до зав­тра. Мне так надо­е­ла рыба, что я зара­нее лико­вал: нако­нец-то у меня будет какая-то еда, име­ю­щая дру­гой вкус! Но увы, я лико­вал преж­де­вре­мен­но: меня постиг­ло жесто­кое разо­ча­ро­ва­ние. Пти­ца ока­за­лась пре­вос­ход­ной, одна­ко име­ла силь­ней­ший при­вкус и запах, свой­ствен­ные всем «дарам моря».

Ночью мне при­шлось пере­жить несколь­ко непри­ят­ных минут. Над бре­зен­то­вым тен­том вдруг раз­лил­ся какой-то таин­ствен­ный свет. Я поду­мал, что лод­ка горит. На деле же ока­за­лось, что это све­тит­ся поло­ви­на моей пти­цы: фос­фо­ри­че­ское сия­ние, исхо­див­шее от нее, было настоль­ко ярким, что этот стран­ный свет оза­рял сни­зу парус, созда­вая жут­кое при­зрач­ное зрелище.

28 октяб­ря про­изо­шло одно собы­тие, чре­ва­тое самы­ми серьез­ны­ми послед­стви­я­ми. Но в пер­вый момент я это­го про­сто не понял. У меня сло­мал­ся брас­лет часов, кото­рые заво­ди­лись авто­ма­ти­че­ски от дви­же­ния руки; тогда я при­кре­пил их булав­кой к мое­му сви­те­ру на гру­ди, пола­гая, что они будут заво­дить­ся и так. Одна­ко в моей лод­чон­ке я сидел почти без дви­же­ния, и вско­ре часы оста­но­ви­лись. Когда я их стал заво­дить, было позд­но: вре­мя ушло. Теперь я уже не мог с уве­рен­но­стью опре­де­лить, в каком поло­же­нии я нахо­жусь по отно­ше­нию к запа­ду, како­ва моя дол­го­та, или, ины­ми сло­ва­ми дале­ко ли еще до ост­ро­вов, к кото­рым я плыл. А ведь это для меня было важ­нее всего!

После это­го слу­чая я вдруг почув­ство­вал, что зна­чит жить, пола­га­ясь на волю слу­чая, делая лишь то, что захо­чет­ся, и не имея ника­ко­го пла­на заня­тий. Такая жизнь нача­ла меня тяго­тить. Я решил немед­лен­но соста­вить себе рас­пи­са­ние. Чело­век дол­жен сам рас­по­ря­жать­ся сво­и­ми поступ­ка­ми, а не под­чи­нять­ся обсто­я­тель­ствам. Я счи­таю, что это крайне важно.

Преж­де все­го, что­бы как-то изба­вить­ся от впе­чат­ле­ния, что вокруг меня все­гда оке­ан и толь­ко оке­ан, я решил вести «сель­ский образ жиз­ни», то есть вста­вать с солн­цем и ложить­ся с солнцем.

На рас­све­те я про­сы­па­юсь и соби­раю лету­чих рыб: ночью они наты­ка­ют­ся в тем­но­те на мой парус и пада­ют на тент. Начи­ная с тре­тье­го дня после отплы­тия и до само­го кон­ца пла­ва­ния я каж­дое утро нахо­дил в лод­ке от пяти до пят­на­дца­ти лету­чих рыб. Двух самых луч­ших я откла­ды­ваю себе на зав­трак. Потом я при­ни­ма­юсь за рыб­ную лов­лю. При­бли­зи­тель­но часа доста­точ­но, что­бы обес­пе­чить себя пищей на весь день. Свой улов я делю на две части — одна пой­дет на вто­рой зав­трак, дру­гая — на обед.

Могут спро­сить, поче­му я при­дер­жи­вал­ся обще­при­ня­тых часов еды? Зачем нуж­но было дожи­дать­ся для зав­тра­ка пол­дня, слов­но дело про­ис­хо­ди­ло на зем­ле? Да про­сто пото­му, что, изме­нив харак­тер пищи, я не хотел вно­сить еще каких-то допол­ни­тель­ных нов­шеств в свой режим и менять при­выч­ные для желуд­ка часы рабо­ты. Такое ново­вве­де­ние было бы совер­шен­но излиш­ним. Желу­док при­вык выде­лять желу­доч­ный сок в совер­шен­но опре­де­лен­ные часы при­е­ма пищи, что­бы тут же начать ее пере­ва­ри­вать. Для чего же зада­вать ему допол­ни­тель­ную работу?

После лов­ли рыбы я при­сту­паю к систе­ма­ти­че­ско­му осмот­ру лод­ки. Любая потер­тость может ока­зал­ся для нее роко­вой: доста­точ­но, что­бы пере­плет кни­ги, какая-нибудь дощеч­ка или хотя бы мой при­ем­ни­чек в тече­ние несколь­ких дней оста­вал­ся на одном и том же месте, что­бы рези­на здесь про­тер­лась до дыр­ки. Те, кому при­ве­дет­ся уви­деть мое­го «Ере­ти­ка» в париж­ском мор­ском музее, заме­тят, что, несмот­ря на все мои предо­сто­рож­но­сти, на пра­вом поплав­ке изнут­ри рези­на стер­та: в этом месте я опи­рал­ся на него спиной.

Обна­ру­жив к кон­цу вто­рых суток пла­ва­ния, что крас­ка с поверх­но­сти поплав­ка слез­ла в том месте, где я опи­рал­ся на него, я при­шел в ужас. Зна­чит, нуж­но было что-то про­кла­ды­вать меж­ду моей спи­ной и рези­ной, что­бы предот­вра­тить вся­кое тре­ние. Ведь вслед за крас­кой про­трет­ся слой мате­рии, и тогда — про­щай водо- и воз­ду­хо­не­про­ни­ца­е­мость! С это­го момен­та я стал выслу­ши­вать мою лод­ку, при­жи­ма­ясь ухом к поплав­кам на всем их про­тя­же­нии, что­бы опре­де­лить, в каком месте про­ис­хо­дит тре­ние. Так врач выслу­ши­ва­ет серд­це боль­но­го, пыта­ясь уло­вить подо­зри­тель­ные «шумы». Да, я тоже ста­рал­ся обна­ру­жить «шумы» моей лод­ки, что­бы знать, отку­да ей может гро­зить смер­тель­ная опас­ность. Туго нака­чан­ные поплав­ки, слов­но лег­кие, отчет­ли­во пере­да­ва­ли малей­ший шорох: самое сла­бое шипе­ние сра­зу же пока­за­ло бы мне, что где-то про­ис­хо­дит утеч­ка воз­ду­ха. Кро­ме тако­го выслу­ши­ва­ния, я при­бе­гал еще к одной мере предо­сто­рож­но­сти. Что бы ни слу­чи­лось, моя лод­ка не мог­ла спу­стить воз­дух сра­зу из всех отсе­ков. Поэто­му на ночь я закры­вал кла­па­ны меж­ду отсе­ка­ми, а по утрам я их сно­ва откры­вал. Если бы дав­ле­ние воз­ду­ха в одном из отсе­ков поче­му-либо умень­ши­лось, я бы услы­шал шипе­ние в тот момент, когда воз­дух нач­нет рав­но­мер­но рас­пре­де­лять­ся по всей лод­ке. Но, сла­ва богу, это­го не слу­чи­лось ни разу!

Еже­днев­ный осмотр, ощу­пы­ва­ние и выслу­ши­ва­ние лод­ки не раз помо­га­ли мне предот­вра­тить ката­стро­фу. Подоб­ная бди­тель­ность совер­шен­но необ­хо­ди­ма всем, тер­пя­щим бед­ствие на море.

После осмот­ра лод­ки насту­па­ло вре­мя заряд­ки: пол­ча­са я зани­ма­юсь гим­на­сти­кой, что­бы сохра­нить силу мышц и гиб­кость дви­же­ний. И, нако­нец, десять-два­дцать минут я тра­чу на сбор двух чай­ных ложек планк­то­на, необ­хо­ди­мых для предот­вра­ще­ния цин­ги. Посколь­ку любая спу­щен­ная за борт сеть явля­ет­ся тор­мо­зом, я очу­тил­ся перед дилем­мой: либо соби­рать немно­го планк­то­на и плыть быст­ро, либо вылав­ли­вать планк­тон в таком коли­че­стве, что­бы его хва­ти­ло для еды, и сто­ять на месте. Я решил, что до тех пор, пока у меня будет рыба, планк­тон мне будет слу­жить лишь в каче­стве лекар­ства (как вита­мин C).

При­бли­жа­ет­ся пол­день — вре­мя опре­де­ле­ния коор­ди­нат. Лод­ка пля­шет на вол­нах, и поэто­му, что­бы добить­ся наи­боль­шей точ­но­сти, я за пол­ча­са начи­наю про­из­во­дить проб­ные изме­ре­ния. Солн­це посте­пен­но под­ни­ма­ет­ся и вот оно уже в зени­те: это пол­день. Несмот­ря на мно­же­ство затруд­не­ний, вызван­ных тем, что я почти не воз­вы­шал­ся над поверх­но­стью воды, мне доволь­но ско­ро уда­лось достичь нема­лых успе­хов в этом виде спор­та — в опре­де­ле­нии сво­е­го место­на­хож­де­ния. Самое слож­ное заклю­ча­лось в том, что­бы не при­нять по ошиб­ке гре­бень вол­ны за линию гори­зон­та. Вол­ны были огром­ные, но дви­га­лись они рав­но­мер­но, так как побли­зо­сти не было бере­гов. Я изу­чил зако­ны их дви­же­ния и знал зара­нее, что шестая или седь­мая вол­на под­ни­мет меня на такую высо­ту, отку­да пере­до мной откро­ет­ся линия гори­зон­та. Поэто­му я про­сто счи­тал вол­ны, не отры­ва­ясь от зри­тель­ной труб­ки сек­стан­та, и, когда меня под­хва­ты­вал седь­мой вал, бро­сал взгляд на гори­зонт. В этот момент нуж­но было успеть сов­ме­стить ниж­ний край сол­неч­но­го дис­ка с лини­ей гори­зон­та, опи­сы­вая сек­стан­том кру­го­вое дви­же­ние, что­бы удер­жать солн­це на этой каса­тель­ной. Инте­рес­но, что если в нача­ле пла­ва­ния я оши­бал­ся при опре­де­ле­нии широ­ты на десять и более миль, то при­мер­но через неде­лю я уже научил­ся делать рас­че­ты с точ­но­стью до одной мили.

После полу­дня насту­па­ет самое труд­ное вре­мя: часы тянут­ся бес­ко­неч­но, солн­це бес­по­щад­но печет, и нет ника­кой воз­мож­но­сти от него укрыть­ся. Эти тяж­кие часы я посвя­щаю меди­цин­ским наблю­де­ни­ям и умствен­ной рабо­те. В два часа — пол­ное меди­цин­ское само­осви­де­тель­ство­ва­ние: кро­вя­ное дав­ле­ние, тем­пе­ра­ту­ра, состо­я­ние кож­ных покро­вов, воло­ся­ных покро­вов, ног­тей, сли­зи­стой. Затем — метео­ро­ло­ги­че­ские наблю­де­ния: я отме­чаю тем­пе­ра­ту­ру воз­ду­ха, тем­пе­ра­ту­ру воды, состо­я­ние атмо­сфе­ры. Потом при­сту­паю к «субъ­ек­тив­но­му иссле­до­ва­нию» моей пси­хи­ки и умствен­ных спо­соб­но­стей. Делаю упраж­не­ния для тре­ни­ров­ки памя­ти. И лишь после все­го это­го насту­па­ет оче­редь раз­вле­че­ний: музы­ки, чте­ния и переводов.

Когда солн­це ухо­дит за парус, я исполь­зую пере­дыш­ку для вечер­не­го мед­осмот­ра: изме­ряю мускуль­ную силу, отме­чаю коли­че­ство мочи, стул и т.д. Затем под­во­жу итог сво­им наблю­де­ни­ям за день: как кле­ва­ло, сколь­ко и какой рыбы я выло­вил, как я исполь­зо­вал улов, сколь­ко собрал планк­то­на, каков был его вкус и состав, каких птиц я видел.

Насту­па­ю­щая ночь при­но­сит желан­ный отдых, и после ужи­на я, нако­нец, поз­во­ляю себе послу­шать часок-дру­гой радио.

Днем все вре­мя при­хо­дит­ся думать об одном и том же: как бы мне устро­ить­ся поудоб­нее? Сидя­чее поло­же­ние ста­но­вит­ся для меня уже мучи­тель­ным. Я могу сидеть на бор­то­вом поплав­ке, све­сив ноги внутрь, но так они зате­ка­ют и вспу­ха­ют у лоды­жек. Тогда я уса­жи­ва­юсь на дно, поло­жив ноги на попла­вок. Но очень ско­ро боль в чрез­мер­но под­ня­тых ногах, кото­рые к тому же уда­ря­ют­ся о вес­ла, застав­ля­ет меня изме­нять позу. Нако­нец, я укла­ды­ва­юсь на дно. Одна­ко я силь­но поху­дел и чув­ствую каж­дой костью дере­вян­ный настил, поэто­му и такое поло­же­ние быст­ро ста­но­вит­ся невы­но­си­мым. Сто­ять в лод­ке прак­ти­че­ски невоз­мож­но. Оста­ет­ся един­ствен­ная поза, наи­бо­лее близ­кая к вер­ти­каль­но­му поло­же­нию: подо­гнув ноги в коле­нях, нава­лить­ся гру­дью на попла­вок и так полу­ле­жать, ниче­го не видя, кро­ме бес­ко­неч­ных волн. Для вер­но­сти я в таких слу­ча­ях при­вя­зы­вал к сво­е­му поя­су 25-мет­ро­вую верев­ку, при­креп­лен­ную дру­гим кон­цом к осно­ва­нию мач­ты. Конеч­но, лод­ка очень устой­чи­ва, но доста­точ­но мне шевель­нуть­ся, как она начи­на­ет коле­бать­ся, и, что­бы сохра­нить рав­но­ве­сие, мне при­хо­дит­ся хва­тать­ся за что попа­ло. К сча­стью, я не испы­ты­вал ни киле­вой, ни бор­то­вой кач­ки. И тем не менее я не могу отде­лать­ся от жут­ко­го чув­ства, что доста­точ­но одной вол­ны и все будет кон­че­но. Гигант­ские валы с гро­хо­том обру­ши­ва­ют­ся вокруг меня, когда вздыб­лен­ные мас­сы воды теря­ют рав­но­ве­сие от соб­ствен­ной тяже­сти. Если один такой вал рух­нет на «Ере­ти­ка», это может стать кон­цом мое­го опы­та и моей жизни.

28 октяб­ря я запи­сы­ваю в днев­ни­ке: «Доб­рый знак: у меня нет „гастро­но­ми­че­ских гал­лю­ци­на­ций“. Это луч­шее дока­за­тель­ство того, что я не голо­ден, ибо голод выра­жа­ет­ся преж­де все­го в посто­ян­ном жела­нии есть. А я, пра­во же, ниче­го не желаю».

29 октяб­ря я впер­вые ощу­тил весь тра­гизм сво­е­го поло­же­ния. Это «боль­шое пла­ва­ние» отли­ча­ет­ся от преды­ду­щих эта­пов даже не столь­ко сво­ей дли­тель­но­стью, сколь­ко роко­вой неот­вра­ти­мо­стью: я уже не могу оста­но­вить­ся, не могу вер­нуть­ся, не могу обра­тить­ся к кому-либо за помо­щью. Я все­го лишь пылин­ка, зате­рян­ная в про­сто­рах оке­а­на, где теря­ют смысл все при­выч­ные чело­ве­ку поня­тия о рас­сто­я­ни­ях. От этих мыс­лей меня про­би­ра­ет мороз по коже. Вот уже несколь­ко дней я не видел ни одно­го кораб­ля. Зато вче­ра я уви­дел первую после Канар­ских ост­ро­вов аку­лу: она быст­ро про­мча­лась мимо лод­ки. Что каса­ет­ся дорад, то к ним я уже при­вык; о них мне при­дет­ся упо­ми­нать не раз, пото­му что это мои един­ствен­ные дру­зья. Про­сы­па­ясь по ночам, я любу­юсь кра­со­той этих рыб: они плы­вут рядом с лод­кой, остав­ляя поза­ди себя фос­фо­рес­ци­ру­ю­щие бороз­ды — сия­ю­щий след в ноч­ном океане.

Одна­жды меня одо­ле­ло любо­пыт­ство: я решил посмот­реть, как будут реа­ги­ро­вать рыбы на элек­три­че­ский свет. Зажи­гаю фонарь и направ­ляю его луч в глу­би­ну. Рыбы тот­час же соби­ра­ют­ся вокруг ярко­го сно­па све­та. Я залю­бо­вал­ся их гиб­ки­ми дви­же­ни­я­ми, кото­рые я направ­ляю куда хочу. Вне­зап­но силь­ный тол­чок застав­ля­ет меня схва­тить­ся за борт лод­ки, и пря­мо подо мной появ­ля­ет­ся аку­ла. Она огром­на, верх­няя часть ее хво­сто­во­го плав­ни­ка мно­го боль­ше ниж­ней, и она уже пере­во­ра­чи­ва­ет­ся на спи­ну, что­бы бро­сить­ся на меня. Все ее зубы свер­ка­ют в луче элек­три­че­ско­го фона­ря. Живот у нее белый. Раз за разом она тычет­ся мор­дой в дно лод­ки. Может быть, она хоте­ла ее уку­сить? Не знаю. Я толь­ко слы­шал, что когда аку­ла бро­са­ет­ся на свою жерт­ву, она все­гда пере­во­ра­чи­ва­ет­ся на спи­ну. Един­ствен­ное, в чем я совер­шен­но уве­рен, так это в том, что я пере­пу­гал­ся неимо­вер­но: к подоб­но­му обхож­де­нию я еще не при­вык. До сих пор мне дове­лось видеть на пути от Каса­блан­ки к Канар­ским ост­ро­вам лишь одну аку­лу, кото­рая про­сто плы­ла за мной на почти­тель­ном рас­сто­я­нии. Но эта! Долж­но быть, она роди­лась вда­ли от всех бере­гов и пото­му вела себя так невоспитанно.

Я сей­час же пога­сил фонарь, наде­ясь, что аку­ла оста­вит меня в покое. Но еще дол­го вокруг лод­ки слы­шат­ся всплес­ки ее хво­ста, напо­ми­на­ю­щие щел­ка­нье кну­та; каж­дый такой удар обда­ет меня брыз­га­ми с голо­вы до ног. Вре­мя от вре­ме­ни я сно­ва заме­чаю ее живот — белое пят­но сре­ди фос­фо­рес­ци­ру­ю­щих струй. Нако­нец, аку­ла, кото­рой надо­е­ла моя непо­движ­ность, уплы­ва­ет. По-види­мо­му, она все-таки хоте­ла вце­пить­ся в лод­ку. Но попро­буй­те-ка уку­сить фут­боль­ный мяч! Я знаю, что это совер­шен­но немыс­ли­мо, и мало-пома­лу успо­ка­и­ва­юсь. Тем не менее я желаю от всей души, что­бы подоб­ные гости изба­ви­ли меня от сво­их визи­тов. А себе я даю клят­ву, что боль­ше нико­гда не ста­ну осве­щать оке­ан­ские волны.

Начи­ная с это­го дня я пере­стал зажи­гать по ночам даже сиг­наль­ный фона­рик на мачте: паро­хо­ды боль­ше не встре­ча­лись, и к тому же мне хоте­лось сбе­речь керосин.

Настро­е­ние у меня все еще непло­хое, хоть я и стра­даю от ноч­но­го холо­да, непо­движ­но­сти и поис­ти­не мучи­тель­ной посто­ян­ной сыро­сти. Все это начи­на­ет ска­зы­вать­ся на здо­ро­вье. В днев­ни­ке появ­ля­ет­ся запись: «У меня выпал ноготь на мизин­це пра­вой ноги, а на внеш­ней сто­роне кистей появи­лось стран­ное раз­дра­же­ние, оче­вид­но вызван­ное соле­ной водой. Пани­че­ски боюсь, как бы у меня не начал­ся фурун­ку­лез; я знаю, какая это будет адская боль! Но все же я зара­нее решил не лечить его, пока хва­тит тер­пе­ния, что­бы сде­лать как мож­но боль­ше наблю­де­ний, необ­хо­ди­мых для мое­го опы­та. У меня, конеч­но, есть с собой анти­био­ти­ки, но если я ими вос­поль­зу­юсь, те, кто в буду­щем может ока­зать­ся жерт­вой кораб­ле­кру­ше­ния, спра­вед­ли­во воз­ра­зят мне, что у них-то этих меди­ка­мен­тов не будет! Поэто­му я и решил при­бег­нуть к лекар­ствам лишь в слу­чае самой край­ней необходимости».

Под вли­я­ни­ем гне­ту­ще­го оди­но­че­ства и уста­ло­сти в днев­ни­ке начи­на­ют появ­лять­ся запи­си, в кото­рых я срав­ни­ваю свое тепе­реш­нее поло­же­ние с преж­ней нор­маль­ной жизнью:

«Нет, это поис­ти­не слиш­ком доро­гая пла­та за пре­крас­ные дни, про­жи­тые на земле!»

Но я все еще полон опти­миз­ма и рас­счи­ты­ваю, что мне оста­ет­ся плыть от два­дца­ти пяти до соро­ка дней.

Забав­но наблю­дать (в те дни это было ско­рее печаль­но), как путь, отме­чен­ный на кар­те, все боль­ше при­об­ре­та­ет харак­тер сухо­пут­ной доро­ги. Вот, напри­мер, еще одна запись из мое­го дневника:

«Когда я добе­русь до 21° север­ной широ­ты, я свер­ну напра­во и пой­ду по 255° ком­па­са вме­сто 230°».

Здесь даже циф­ры выгля­дят так, слов­но это про­се­лоч­ные доро­ги. У меня дей­стви­тель­но было ощу­ще­ние, что на пер­вом же пере­крест­ке я про­сто повер­ну напра­во. Без­гра­нич­ный оке­ан для меня стал полон при­мет, как какой-нибудь город, пото­му что я иду через него по опре­де­лен­но­му адресу.

«Я увлек­ся запи­ся­ми в днев­ни­ке и про­пу­стил час опре­де­ле­ния широ­ты. Ну что ж, подо­жду до зав­тра, вре­ме­ни у меня хватает.

На подоб­ный же пере­ход Колумб, плыв­ший в это же вре­мя года, затра­тил два­дцать два дня. Я пола­гаю, что у меня уйдет дней трид­цать пять — сорок. Одна­ко нуж­но научить­ся жить созер­ца­тель­ной рас­ти­тель­ной жиз­нью, пото­му что с тех пор, как я начал мно­го думать, вре­мя тянет­ся гораз­до медленнее».

Спра­ши­ваю себя:

— А что если бы я был не один? Было бы мне лег­че? Думаю, что да. О Джек, ну поче­му тебя здесь нет?! Но сожа­ле­ния теперь не помо­гут. Гос­по­ди, как ярит­ся этот пас­сат! Пусть, лишь бы парус выдер­жал — ско­рее доплы­ву. Но я про­мок насквозь.

В чет­верг 30 октяб­ря мною овла­дел насто­я­щий при­ступ необуз­дан­но­го опти­миз­ма. Запи­сы­ваю дослов­но следующее:

«Оста­лось еще 23 дня!» Это озна­ча­ло, что я доплы­ву до зем­ли 23 нояб­ря. Хоро­шо еще, что ниже я при­пи­сал: «Если толь­ко ниче­го не случится».

Мно­гих уди­вит такой опти­мизм, а кое-кто даже ска­жет, что подоб­ные запи­си появи­лись в моем днев­ни­ке уже после путе­ше­ствия. При этом мало­ве­ры будут ссы­лать­ся на то, что я сам преду­смот­рел зна­чи­тель­но боль­шие сро­ки сво­е­го пла­ва­ния. Да, я назна­чил самые боль­шие сро­ки, но сде­лал это для того, что­бы мои близ­кие вол­но­ва­лись как мож­но мень­ше. Ведь если бы я ска­зал, что доплы­ву за 35 дней, все мои род­ствен­ни­ки и дру­зья пере­по­ло­ши­лись бы уже на 20‑й день. Но я назна­чил срок в 60 дней и мог наде­ять­ся, что хотя бы дней 30–40 никто вол­но­вать­ся не будет.

«Какой чудес­ный выдал­ся денек: спо­кой­ный, без вся­ких непри­ят­но­стей. Впро­чем, и ночь была такой же. Я раз­меч­тал­ся о сво­ей кол­лек­ции грам­мо­фон­ных пла­сти­нок, когда пря­мо надо мной про­ле­тел само­лет. Меня, конеч­но, не заме­ти­ли. Я по-преж­не­му стра­шусь даже само­го лег­ко­го трения».

Послед­няя фра­за вызва­на про­ис­ше­стви­ем с моей малень­кой спа­са­тель­ной лод­кой-оди­ноч­кой, кото­рую я уло­жил на носу «Ере­ти­ка», что­бы в слу­чае ката­стро­фы успеть ее быст­ро нака­чать и спу­стить в воду. Ниж­ний край пару­са слег­ка заде­вал за нее, и при­кос­но­ве­ния мате­рии за одну ночь про­тер­ли в резине здо­ро­вен­ную круг­лую дыру. Это озна­ча­ло, что даже самый лег­кий пред­мет может за одну ночь про­те­реть насквозь про­ре­зи­нен­ную ткань моей посу­ди­ны. Я полу­чил хоро­ший урок. И выво­ды из него были самые неуте­ши­тель­ные. Преж­де все­го, теперь в слу­чае несча­стья с «Ере­ти­ком» мне уже не на что было рассчитывать.

Прав­да, моя спа­са­тель­ная лод­чон­ка была так мала, что в ней мне вряд ли уда­лось бы спа­стись. Это была обык­но­вен­ная, рас­счи­тан­ная на одно­го чело­ве­ка, надув­ная лодоч­ка, какие упо­треб­ля­ют­ся для ока­за­ния помо­щи уто­па­ю­щим в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от бере­га. Я не думаю, что­бы мне уда­лось на ней пере­сечь Атлан­ти­че­ский оке­ан. Но рань­ше я хотя бы мог спу­стить ее на воду и, пла­вая на бук­си­ре за «Ере­ти­ком», фото­гра­фи­ро­вать мое­го кра­сав­ца, иду­ще­го под пару­сом посре­ди Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на. А теперь я был лишен это­го удо­воль­ствия. Силой обсто­я­тельств мое поло­же­ние ста­но­ви­лось все более сход­ным с поло­же­ни­ем потер­пев­ше­го кораб­ле­кру­ше­ние. Как и он, теперь я мог рас­счи­ты­вать лишь на свою посу­ди­ну: это была моя послед­няя и един­ствен­ная надеж­да, послед­ний шанс на жизнь.

«Бере­гись, Ален! Ты слиш­ком часто счи­та­ешь дни, а они от это­го тянут­ся еще мед­лен­нее. Надо быть осторожней!»

Поклев­ки ста­ли замет­но реже, но зато рыба круп­нее. Теперь я могу каж­дый день про­сто делать в рыбе над­ре­зы и пить ее сок. А рань­ше мне при­хо­ди­лось резать мой улов на мел­кие кусоч­ки, класть их в руба­ху и отжи­мать из них жидкость.

Чет­верг 30 октяб­ря. Пого­да сто­ит пре­вос­ход­ная. Моло­дой пас­сат начи­на­ет успо­ка­и­вать­ся, ста­реть: теперь это про­сто хоро­ший попут­ный ветер, кото­рый гонит лод­ку в нуж­ном направ­ле­нии. Я нахо­жусь на 21° север­ной широ­ты и 28° запад­ной дол­го­ты. Все идет при­мер­но так, как я рассчитывал.

Лишь мно­го поз­же я узнал, что в тот день я нахо­дил­ся все­го лишь на 18 или 19° запад­ной дол­го­ты. Я тогда думал, что уже про­плыл чет­верть пути и что мне оста­лось прой­ти все­го 35° на запад и 4° на юг, то есть при­мер­но 1800–1900 миль. К чему это при­ве­ло — будет вид­но позднее.

В пят­ни­цу 31 октяб­ря запи­сы­ваю в днев­ник: «За ночь ветер, к сча­стью, немно­го окреп, и сей­час лод­ка сно­ва дви­жет­ся. Надо мной про­ле­тел вели­ко­леп­ный „водя­ной стриж“. С вожде­ле­ни­ем вспо­ми­ная о его собра­те, кото­рый попал­ся на крю­чок в день мое­го рож­де­ния, я пытал­ся пой­мать и это­го, но, увы, без вся­ко­го успеха».

Вче­ра я про­вел вос­хи­ти­тель­ный вечер: по радио пере­да­ва­ли Седь­мую сим­фо­нию Шубер­та. Уди­ви­тель­ное дело — все мое пла­ва­ние про­хо­дит под зна­ком этой сим­фо­нии! Как пра­ви­ло, ее испол­ня­ют доволь­но ред­ко, но за 65 дней, про­ве­ден­ных мною в оке­ане, я слы­шал ее шесть раз.

Все-таки я неис­пра­ви­мый опти­мист! В этот же день в днев­ни­ке появ­ля­ет­ся запись: «Начи­ная с суб­бо­ты 22 нояб­ря я уже могу уви­деть землю».

В дей­стви­тель­но­сти я уви­дел зем­лю и выса­дил­ся на нее толь­ко 23 декаб­ря, то есть на месяц поз­же. Но уже тогда я начал сомне­вать­ся в сво­их штур­ман­ских спо­соб­но­стях. В четы­ре часа попо­лу­дни записываю:

«Нави­га­ция совсем не такое про­стое дело. Нуж­но все вре­мя учи­ты­вать это чер­то­во скло­не­ние и вно­сить поправ­ки, а на моей штур­ман­ской кар­те Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на скло­не­ние не ука­за­но. Все дело в том, что я не знаю, пра­виль­но ли я дер­жу курс по ком­па­су, дей­стви­тель­но ли я плы­ву, откло­ня­ясь к запа­ду, или про­сто уве­ли­чи­лось откло­не­ние стрел­ки ком­па­са. В послед­нем слу­чае я ока­жусь гораз­до южнее, чем нуж­но. Точ­ное опре­де­ле­ние широ­ты мог­ло бы раз­ре­шить мои сомне­ния, но ско­рость лод­ки так труд­но изме­рить, что я прак­ти­че­ски не могу про­кла­ды­вать пред­по­ло­жи­тель­ный курс. Я исхо­жу из того, что „Ере­тик“ про­хо­дит по восемь­де­сят миль в день (позд­нее я узнал, что это было совер­шен­но бре­до­вое пред­по­ло­же­ние), но, долж­но быть, я плы­ву быст­рее (а это был уже абсо­лют­ней­ший бред), так что самое глав­ное — дер­жать­ся меж­ду 17 и 18° север­ной широ­ты. Если я иду пра­виль­ным кур­сом, зав­тра я достиг­ну 20°20′ север­ной широ­ты. Какой чуд­ный пас­сат! Я оче­вид­но нахо­жусь на 26°40′ запад­ной дол­го­ты (в дей­стви­тель­но­сти это было не так: я нахо­дил­ся на 18° запад­ной дол­го­ты). Зна­чит, мне оста­ет­ся прой­ти на запад еще 33°, или око­ло 1700 миль. 1700–1800 миль, делен­ные на восемь­де­сят миль, кото­рые я про­хо­жу в день, дают два­дцать два или два­дцать три дня».

И ниже я при­бав­ляю: «Если ветер про­дер­жит­ся, так оно и будет. В сущ­но­сти, как море­пла­ва­тель, я ничем не хуже Хри­сто­фо­ра Колумба».

Оди­но­че­ство! В тот день, когда я сде­лал эту харак­тер­ную запись, ты нача­ло меня тре­во­жить не на шут­ку. Я пре­крас­но пони­маю раз­ни­цу меж­ду оди­но­че­ством и изо­ли­ро­ван­но­стью. В нор­маль­ных усло­ви­ях я все­гда могу покон­чить с изо­ли­ро­ван­но­стью самым про­стым спо­со­бом: доста­точ­но вый­ти на ули­цу или позво­нить по теле­фо­ну, что­бы услы­шать голос дру­га. Изо­ли­ро­ван­ность суще­ству­ет лишь до тех пор, пока ты это­го хочешь. Но оди­но­че­ство! Пол­ное оди­но­че­ство невы­но­си­мо. Горе тому, кто оди­нок! Мне кажет­ся, что оди­но­че­ство нава­ли­ва­ет­ся на меня со всех сто­рон непо­мер­ное, бес­край­ное [так в кни­ге], как оке­ан, слов­но серд­це мое вдруг ста­ло цен­тром при­тя­же­ния для это­го «ничто», кото­рое тогда каза­лось мне «всем». Оди­но­че­ство… В день отплы­тия из Лас-Паль­ма­са я думал, что могу с тобой спра­вить­ся, что мне нуж­но толь­ко при­вык­нуть к тво­е­му при­сут­ствию в лод­ке. Но я был слиш­ком само­на­де­ян! В дей­стви­тель­но­сти не я при­нес тебя с собой в оке­ан — раз­ве я или моя лод­ка мог­ли тебя вме­стить?! Ты при­шло само и овла­де­ло мной. Ничто не в силах разо­рвать коль­цо оди­но­че­ства; сде­лать это труд­нее, чем при­бли­зить­ся к гори­зон­ту. Вре­мя от вре­ме­ни я начи­наю гром­ко гово­рить, что­бы услы­шать хотя бы свой голос, но от это­го толь­ко чув­ствую себя еще более оди­но­ким, тер­пя­щим бед­ствие в оке­ане молчания.

«Сего­дня 1 нояб­ря. Я достиг 20° север­ной широ­ты и повер­нул напра­во. Теперь я иду на запад с неболь­шим откло­не­ни­ем к югу. Но откло­не­ние все же есть. Поста­ра­юсь под­нять­ся на несколь­ко гра­ду­сов вверх. Я сме­нил галс: это озна­ча­ет, что парус пере­ме­стил­ся с пра­во­го бор­та на левый. Если ниче­го не слу­чит­ся, он оста­нет­ся в этом поло­же­нии до кон­ца плавания».

Дол­жен ска­зать, что я дей­стви­тель­но боль­ше к пару­су не при­тро­нул­ся и вооб­ще пере­стал управ­лять лод­кой; я укре­пил руль так, что­бы мой курс соот­вет­ство­вал пока­за­ни­ям ком­па­са, и уже не при­ка­сал­ся к нему ни днем, ни ночью. Лишь вре­мя от вре­ме­ни, при­мер­но каж­дые два часа, нуж­но слег­ка выправ­лять лод­ку, кото­рая начи­на­ет посте­пен­но откло­нять­ся от курса.

Мне при­хо­дит­ся спать в веч­ной сыро­сти: даже если днем сто­я­ла сол­неч­ная пого­да, ночью от это­го не ста­но­ви­лось суше. Но все рав­но я сплю по две­на­дцать часов в сут­ки. Как мне уда­ва­лось столь­ко спать в таких усло­ви­ях? Это было воз­мож­но преж­де все­го пото­му, что я дове­рял сво­ей лод­ке: я знал, что она усто­ит перед оса­жда­ю­щи­ми ее вол­на­ми, я знал, что даже если какой-нибудь страш­ный вал обру­шит­ся на нее, опас­ность будет, конеч­но, нема­лая, но «Ере­тик» не пере­вер­нет­ся. Я исхо­дил из при­ми­тив­ной, но зато уте­ши­тель­ной логи­ки: если со мной ниче­го не слу­чи­лось днем, поче­му я дол­жен боять­ся, что со мной что-то слу­чит­ся ночью?

Голо­ву я по ночам нико­гда не закры­вал. Натя­нув до само­го под­бо­род­ка бре­зент вме­сто оде­я­ла и выста­вив лицо нару­жу, я засы­пал под бес­чис­лен­ны­ми звез­да­ми. Тако­го звезд­но­го неба, как в оке­ане, я боль­ше нико­гда не видел. Вре­мя от вре­ме­ни мне све­тил небес­ный ноч­ник — луна.

Пас­сат дует спо­кой­но и ров­но. Я не реша­юсь дол­го читать, боясь, что мои бата­реи отка­жут и тогда мне вооб­ще нече­го будет делать. А они замет­но сла­бе­ют. При­хо­дит­ся себя ограничивать.

Каж­дый день в сво­бод­ные часы я зано­во про­из­во­жу все те же рас­че­ты и каж­дый раз полу­чаю самые радуж­ные резуль­та­ты, кото­рые мне гово­рят: чис­ла 23-го ты достиг­нешь зем­ли, чис­ла 23-го ты достиг­нешь зем­ли, чис­ла 23-го ты достиг­нешь зем­ли. По моим пред­по­ло­же­ни­ям, я нахо­жусь уже на 27°30′ запад­ной дол­го­ты. Коли­че­ство птиц замет­но умень­ша­ет­ся, рыбы тоже попа­да­ют­ся немно­го реже. При­хо­дит­ся тра­тить на лов­лю рыбы боль­ше вре­ме­ни: от двух до двух с поло­ви­ной часов в день. До сих пор я еще не встре­чал сар­гас­со­вых водо­рос­лей. Впро­чем, это понят­но: ведь я для того и спу­стил­ся южнее, что­бы с ними не встре­чать­ся. Моя широ­та замет­но меня­ет­ся: теперь я луч­ше все­го слы­шу фран­цуз­скую радио­стан­цию Дака­ра. Дол­го­та тоже: нача­ли про­слу­ши­вать­ся аме­ри­кан­ские радио­стан­ции. Но вооб­ще-то в эфи­ре над Атлан­ти­че­ским оке­а­ном гос­под­ству­ют две нации — англи­чане (Би-Би-Си) и русские.

Вос­кре­се­нье 2 нояб­ря. Вряд ли я когда-нибудь поза­бу­ду это вос­кре­се­нье! Я толь­ко что совер­шил непро­сти­тель­ную неосто­рож­ность. «Мог ли я посту­пить по-дру­го­му?» — спра­ши­ваю я в днев­ни­ке. Вне вся­ко­го сомнения.

За послед­ние дни здо­ро­вье мое ухуд­ши­лось. Непри­выч­ная пища и веч­ная сырость при­ве­ли к тому, что у меня на коже появи­лись мел­кие и крайне болез­нен­ные пры­щи. Что­бы не бере­дить их, я ста­рал­ся все­гда опи­рать­ся на мою един­ствен­ную надув­ную подуш­ку. И вот из-за како­го-то неосто­рож­но­го дви­же­ния эта подуш­ка упа­ла за борт, и я это заме­тил лишь тогда, когда она ока­за­лась уже в несколь­ких сот­нях мет­ров поза­ди. Тот­час же, спу­стив парус и бро­сив пла­ву­чий якорь, я ныр­нул и поплыл к ней. Пла­ваю я хоро­шо, так что через несколь­ко минут подуш­ка была у меня в руках. Но како­во же было мое изум­ле­ние и ужас, когда я поплыл обрат­но: лод­ка убе­га­ла от меня и мне не уда­ва­лось к ней при­бли­зить­ся. Пла­ву­чий якорь, этот водя­ной пара­шют, поче­му-то не рас­крыл­ся и бол­тал­ся на вол­нах, как мок­рый фла­жок. Ничто не удер­жи­ва­ло лод­ку, и ветер уно­сил ее все даль­ше. Догнать бег­лян­ку я уже не мог, у меня не хва­та­ло на это сил. Еще немно­го, и «Ере­тик» про­дол­жал бы свой путь без меня…

В 1951 г., когда я тре­ни­ро­вал­ся перед заплы­вом через Ла-Манш и был в хоро­шей фор­ме, я мог плыть без отды­ха два­дцать один час, но теперь, осла­бев после столь­ких лише­ний и столь­ких дней почти пол­ной непо­движ­но­сти, я бы не смог дол­го про­дер­жать­ся на воде. Поэто­му, бро­сив свою надув­ную подуш­ку, я пошел кро­лем, напря­гая все силы. Даже во вре­мя состя­за­ний в Лас-Паль­ма­се с Буа­то-отцом я навер­ня­ка не пока­зы­вал такой ско­ро­сти! Вна­ча­ле мне уда­лось сокра­тить рас­сто­я­ние меж­ду мной и лод­кой, но даль­ше у меня хва­ти­ло сил лишь на то, что­бы не отста­вать. Догнать ее я был не в состоянии…

И вдруг «Ере­тик» замед­лил ход. Я доплыл до него и с тру­дом пере­ва­лил­ся через борт. Ока­за­лось, что стро­пы пла­ву­че­го яко­ря каким-то чудом рас­пу­та­лись и мой водя­ной пара­шют сра­бо­тал. Я был настоль­ко изму­чен физи­че­ски и мораль­но, что тут же поклял­ся боль­ше не пла­вать до кон­ца путешествия.

Отно­ше­ния с мои­ми мор­ски­ми сосе­дя­ми посте­пен­но нала­жи­ва­ют­ся. Меня сопро­вож­да­ет доволь­но сим­па­тич­ная семей­ка, состо­я­щая из пяти-шести дорад и одной кочур­ки-буре­вест­ни­ка, кото­рая нена­дол­го при­ле­та­ет ко мне каж­дый день в четы­ре часа. Это малень­кая, вели­чи­ной с обык­но­вен­но­го воро­бья чер­ная птич­ка с белы­ми пят­на­ми на хво­сте. При виде ее я каж­дый раз себя спра­ши­ваю, как ухит­ря­ет­ся эта пичуж­ка пре­одо­ле­вать такие рас­сто­я­ния, что­бы где-то посре­ди оке­а­на добы­вать себе пищу. Она все­гда при­бли­жа­ет­ся к лод­ке со сто­ро­ны кор­мы и начи­на­ет бегать по вол­нам — эта птич­ка уме­ет ходить по воде. А когда солн­це садит­ся, она улетает.

Что каса­ет­ся дорад, то они про­яв­ля­ют гораз­до боль­ше посто­ян­ства и не поки­да­ют меня круг­лые сут­ки. Я их всех лег­ко узнаю: в пер­вый день, пыта­ясь их загар­пу­нить, я нанес им раны, кото­рые все еще не затя­ну­лись. Любо­пыт­но, кста­ти, отме­тить, что в мор­ской воде раны зажи­ва­ют оди­на­ко­во пло­хо как у людей, так и у рыб. У одной дора­ды оста­лась на спине бли­же к хво­сту откры­тая оваль­ная язва вели­чи­ной с моне­ту в сто су, у дру­гой — рана под боко­вым плав­ни­ком. Так я раз­ли­чаю пять или шесть рыб, каж­дой из кото­рых я дал имя. Самую круп­ную зовут Дора. Она все вре­мя плы­вет рядом с лод­кой, но дер­жит­ся насто­ро­же, что­бы я не заце­пил ее вто­рой раз. Вре­мя от вре­ме­ни Дора заплы­ва­ет под лод­ку или, пере­во­ра­чи­ва­ясь на бок, смот­рит вверх; при этом она все­гда погля­ды­ва­ет и на меня.

Когда ветер сти­ха­ет и «Ере­тик» замед­ля­ет ход, мои дора­ды устрем­ля­ют­ся под лод­ку и начи­на­ют шле­пать хво­ста­ми по рези­но­вым поплав­кам, слов­но спра­ши­вая, что это я так тащусь. К моим ста­рым зна­ко­мым каж­дый день при­со­еди­ня­ют­ся новые рыбы; их-то я и лов­лю. Для это­го доста­точ­но наце­пить на трой­ник одну из лету­чих рыб, подо­бран­ных утром в лод­ке, и спу­стить ее в воду на тон­ком шну­ре. Я тяну за собой нажив­ку так, что­бы она пры­га­ла по самой поверх­но­сти, слов­но живая лету­чая рыба, кото­рая вот-вот ныр­нет. Дора­ды тот­час же наки­ды­ва­ют­ся на нее, «как нище­та на бед­ня­ков», и — гоп! — одна уже бьет­ся на крюч­ке. Все нович­ки попа­да­ют­ся на мою удоч­ку, но зато ста­рые зна­ко­мые даже вни­ма­ния не обра­ща­ют на мои улов­ки: они меня зна­ют слиш­ком хорошо!

В ночь на 3 нояб­ря в чер­ной воде вспы­хи­ва­ет целый фей­ер­верк, и я вытас­ки­ваю из глу­би­ны насто­я­щее чудо­ви­ще: рыбу-змею со страш­ны­ми клы­ка­ми, с кото­рых в тем­но­те сочит­ся беле­сый яд. Любо­пыт­но, что она отча­ян­но билась, пока была в воде, но едва я ее извлек из род­ной сти­хии, сра­зу замер­ла, слов­но мерт­вая. Обыч­но пой­ман­ные рыбы дол­го еще бьют­ся и пры­га­ют в лод­ке, а у этой — ни одной кон­вуль­сии! Навер­ное, это объ­яс­ня­ет­ся тем, что вылов­лен­ное мною стра­ши­ли­ще — оби­та­тель боль­ших глу­бин. У него огром­ные по срав­не­нию с голо­вою гла­за и неве­ро­ят­но длин­ные зубы. Что это за рыби­на, я не знаю. До сих пор я про­сто не видел ниче­го похо­же­го. У нее тело с мед­ным отли­вом, она вце­пи­лась в мой спаль­ный мешок и пере­ма­за­ла его лип­кой и, по-види­мо­му, ядо­ви­той слю­ной. Все это не вну­ша­ет мне дове­рия. Осто­рож­но при­под­ни­маю страш­ную добы­чу за хвост и выбра­сы­ваю обрат­но в море.

Лишь позд­нее я узнал, что в ту ночь мне попа­лась так назы­ва­е­мая змее­вид­ная мак­рель, или гем­пи­лус. Точ­но такое же стра­ши­ли­ще прыг­ну­ло пря­мо в спаль­ный мешок к одно­му из чле­нов эки­па­жа «Кон-Тики». Долж­но быть, спаль­ные меш­ки чем-то при­вле­ка­ют рыб этой поро­ды, ведь моя тоже вце­пи­лась в спаль­ный мешок! С этой ночи я стал им поль­зо­вать­ся с вели­чай­шей осто­рож­но­стью. Сто­и­ло мне вспом­нить об орга­ни­че­ских ядах, кото­ры­ми индей­цы Южной Аме­ри­ки отрав­ля­ют свои стре­лы, как при одном взгля­де на мешок меня охва­ты­вал ужас.

В этот же день око­ло один­на­дца­ти часов милях в деся­ти от меня про­шло суд­но. Никто меня не заметил.

«Потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние! Помни, бед­ня­га, если хочешь спа­стись, рас­счи­ты­вай толь­ко на себя! Я ока­зал­ся меж­ду суд­ном и солн­цем, и вот меня не заме­ти­ли. Какая оби­да! Ведь суд­но оста­но­ви­лось для опре­де­ле­ния коор­ди­нат и сто­я­ло минут десять, не мень­ше! Я мог бы успо­ко­ить род­ных, послать им весточ­ку. Этот паро­хо­дик дер­жит курс на севе­ро-восток, долж­но быть, идет из Аме­ри­ки к Азор­ским ост­ро­вам»[50].

Если бы я знал в тот момент, что гото­вит мне будущее!

В мои рас­че­ты вкра­лась еще одна ошиб­ка. В мор­ском спра­воч­ни­ке ука­зы­ва­ет­ся час захо­да солн­ца для дан­ной широ­ты при нуле­вой дол­го­те. Нор­маль­но меня долж­но сно­сить на 4′ на каж­дый гра­дус. Это отно­сит­ся так­же и ко вре­ме­ни вос­хо­да и захо­да луны. Но вот беда! Моя пред­по­ла­га­е­мая дол­го­та, совер­шен­но не сов­па­да­ю­щая с дол­го­той, кото­рую мне дает сол­неч­ный пол­день и вре­мя захо­да солн­ца, в то же вре­мя абсо­лют­но точ­но соот­вет­ству­ет дол­го­те, кото­рую мне дает заход луны. Лишь позд­нее я узнал, в чем дело: один офи­цер воен­но-мор­ско­го фло­та объ­яс­нил мне, что это явле­ние было вызва­но рефрак­ци­ей, непра­виль­ным пре­лом­ле­ни­ем лучей в воз­душ­ных сло­ях раз­лич­ной плотности.

Что­бы убить вре­мя, я теперь раз­вле­ка­юсь голо­во­лом­ка­ми, напри­мер делаю упраж­не­ния для укреп­ле­ния памя­ти. Рань­ше я был совер­шен­но рав­но­ду­шен к мате­ма­ти­ке, зато теперь целы­ми дня­ми про­из­во­жу в уме тща­тель­ные вычис­ле­ния сво­ей сред­ней ско­ро­сти, затем так­же в уме делю две тыся­чи семь­сот миль, кото­рые мне нуж­но прой­ти, на сред­нее чис­ло миль, про­хо­ди­мых за сут­ки, что­бы узнать, сколь­ко дней мне еще пред­сто­ит про­ве­сти в оке­ане. Варьи­руя сред­нюю ско­рость, я делаю эти рас­че­ты: седь­мой, вось­мой, девя­тый раз.

В довер­ше­ние все­го мною посте­пен­но овла­де­ва­ют суе­ве­рия — обыч­ные спут­ни­ки оди­но­че­ства. Если я не нахо­жу свою труб­ку сра­зу же, когда хочу заку­рить, — это дур­ная при­ме­та. Малень­кая кукол­ка, кото­рую мне пода­ри­ли дру­зья перед отплы­ти­ем с Канар­ских ост­ро­вов, пре­вра­ти­лась для меня почти в живое суще­ство. Я смот­рю на нее и уже заго­ва­ри­ваю с ней, сна­ча­ла одно­слож­но, а потом во весь голос, рас­ска­зы­вая ей обо всем, что соби­ра­юсь делать. Отве­та я не жду: пока еще это не диа­лог. Отве­чать она нач­нет мне позд­нее. А сей­час я про­сто испы­ты­ваю необ­хо­ди­мость гово­рить, что­бы знать, что я дей­стви­тель­но суще­ствую. Не менее заба­вен дру­гой пред­рас­су­док — со спич­ка­ми. У меня еще есть несколь­ко сига­рет, и вре­мя от вре­ме­ни я курю. И вот я решил, что каж­дая спич­ка — это один день: сколь­ко лиш­них спи­чек я истра­чу для того, что­бы при­ку­рить, столь­ко дней мне и при­дет­ся плыть сверх назна­чен­но­го сро­ка. Я исхо­дил из того, что в луч­шем слу­чае достиг­ну зем­ли 23 нояб­ря. А даль­ше шел такой под­счет: если я при­ку­рю с пер­вой спич­ки, зна­чит, доплы­ву до зем­ли 23-го, если со вто­рой — 24-го, и так далее. Лег­ко пред­ста­вить, куда это мог­ло меня завести!

Но в дей­стви­тель­но­сти ничто не мог­ло заве­сти меня слиш­ком дале­ко, пото­му что я не терял надеж­ды. Дур­ные при­ме­ты я про­сто забы­вал, зато хоро­шие все­гда пом­нил. В моем поло­же­нии это было самое лучшее.

Я совсем осво­ил­ся с лод­кой и теперь пре­крас­но чув­ствую ее ход. Когда ветер не слиш­ком силен, я опре­де­ляю ско­рость по сте­пе­ни натя­же­ния шко­та. Два дня ветер был сла­бый, но теперь подул с новой силой. Сей­час иду со сред­ней ско­ро­стью в четы­ре узла. Это пре­вос­ход­но! Если бы и даль­ше так, то уже через два­дцать дней…

Втор­ник 4 нояб­ря. Опре­де­лил дол­го­ту по луне. От моей пред­по­ла­га­е­мой дол­го­ты она отли­ча­ет­ся на 3°, а от того, что пока­зы­ва­ет солн­це, — на целых девять! Я уже боль­ше ниче­го не пони­маю. Мой при­ем­ник «садит­ся»: теперь я могу кое-что разо­брать лишь вече­ром, в часы наи­луч­шей слы­ши­мо­сти. Буду ори­ен­ти­ро­вать­ся на пред­по­ла­га­е­мые коор­ди­на­ты, вно­ся мак­си­маль­ную поправ­ку по луне. Дер­жу курс пря­мо на запад.

Вче­ра я нахо­дил­ся на 18°58′ север­ной широ­ты. А пять меся­цев назад мы плы­ли в виду бере­гов Менор­ки и соби­ра­лись сде­лать первую оста­нов­ку. Сколь­ко прой­де­но с того дня!

Уже 18 часов, а я еще не пой­мал ниче­го. Это раз­дра­жа­ет меня тем более, что вокруг лод­ки бук­валь­но кишат рыбы-лоц­ма­ны. В 19 часов я, нако­нец, выудил свой обед. Укла­ды­вать­ся нато­щак мне не при­дет­ся. Рядом с лод­кой ныря­ют в вол­нах дель­фи­ны и вели­ко­леп­ная белая чай­ка. Небо чистое, вол­ны без греб­ня, ветер сред­ний. Как раз такой, какой нуж­но: «Ере­тик» идет пол­ным ходом. Если бы так было подольше!

Моя моча в пол­ной норме.

Я срав­ни­ваю свое тепе­реш­нее поло­же­ние с послед­ней неде­лей, про­ве­ден­ной на зем­ле. Какой горь­кий кон­траст! Но если бы я толь­ко знал, что наста­нет вре­мя, когда я точ­но так же буду сожа­леть вот об этом дне!

Все ока­за­лось гораз­до труд­нее, а глав­ное, гораз­до дли­тель­нее, чем я думал. Что поде­ла­ешь! Все же через две­на­дцать дней, если ниче­го не слу­чит­ся, я вме­сто тепе­реш­ней кар­ты раз­вер­ну подроб­ную кар­ту Кариб­ско­го моря. Тогда мне оста­нет­ся про­плыть лишь шесть­сот миль, как от Каса­блан­ки до Лас-Паль­ма­са. Пустяк!

Я уже дав­но не зажи­гал по ночам сиг­наль­ный фонарь и сей­час начи­наю об этом жалеть: а что если я из-за это­го упу­стил воз­мож­ность послать весточ­ку род­ным? К тому же мне нече­го боль­ше читать. Перед отплы­ти­ем я столк­нул­ся со ста­рой про­бле­мой: какие кни­ги взять с собой, учи­ты­вая, что дру­гих уже не уви­дишь в тече­ние дол­гих меся­цев? Что­бы у меня были все жан­ры, я взял том Молье­ра, пол­ное изда­ние Раб­ле в одном томе, Сер­ван­те­са, том Ниц­ше, дра­мы Эсхи­ла на двух язы­ках, Спи­но­зу, избран­ные про­из­ве­де­ния Мон­те­ня, а из музы­каль­ных пар­ти­тур — «Стра­сти» Баха и квар­те­ты Бетховена.

«Я уже не верю, что смо­гу встре­тить какое-либо суд­но. Оке­ан пуст, без­лю­ден, я совсем один. Нач­ну зажи­гать сиг­наль­ный фонарь на 50° запад­ной дол­го­ты, то есть дней через десять (!), если толь­ко кораб­ли не нач­нут появ­лять­ся раньше».

* * *

Сре­да 5 нояб­ря. Еще одна при­ме­та! Я начи­наю серьез­но раз­ду­мы­вать над все­ми сре­да­ми мое­го плавания.

Восем­на­дца­тый день. Про­сто уди­ви­тель­но, какое зна­че­ние при­об­ре­та­ют эти сре­ды! Думаю, что это неспро­ста. Теперь я совер­шен­но уве­рен, что достиг­ну зем­ли тоже в сре­ду. Суди­те сами!

Сре­да 11 июня — пер­вая оста­нов­ка в Сьюдаделе.

Сре­да 18 июня — «кораб­ле­кру­ше­ние» и воз­вра­ще­ние в Сьюдаделу.

Сре­да 9 июля — высад­ка на ост­ро­ве Ивиса.

Сре­да 16 июля — при­бы­тие в порт Ивиса.

Сре­да 23 июля — при­бы­тие в порт Мотриль.

Сре­да 13 авгу­ста — отплы­тие из Тан­же­ра. Я оста­юсь один.

Сре­да 20 авгу­ста — при­бы­тие в Касабланку.

Сре­да 3 сен­тяб­ря — при­бы­тие на Канар­ские острова.

Сре­да 10 сен­тяб­ря — изве­стие о рож­де­нии Натали.

Сре­да 24 сен­тяб­ря — при­бы­тие в Каса­блан­ку из Парижа.

Сре­да 1 октяб­ря — мне дарят радиоприемник.

И, нако­нец, в сре­ду 5 нояб­ря — я на пол­пу­ти от Каса­блан­ки к Антиль­ским островам.

Доволь­но часто меня наве­ща­ют аку­лы, но к подоб­ным визи­там я при­вык и отно­шусь к этим хищ­ни­кам с вели­чай­шим пре­не­бре­же­ни­ем. Жал­кие тру­сы! Доста­точ­но щелк­нуть их по носу, и они обра­ща­ют­ся в бег­ство. Обыч­но это про­ис­хо­дит так: аку­ла при­бли­жа­ет­ся и начи­на­ет тыкать­ся мор­дой в лод­ку; я хва­таю вес­ло и с раз­ма­ху бью ее по голо­ве; пере­пу­ган­ная аку­ла ныря­ет и поспеш­но скры­ва­ет­ся в глу­бине. Мои дора­ды, навер­ное, поте­ша­ют­ся, наблю­дая подоб­ные сце­ны. Все же, заме­тив огром­ную хищ­ни­цу, они пред­по­чи­та­ют осто­рож­но дер­жать­ся в сто­рон­ке. Во вся­ком слу­чае дора­ды, види­мо, про­ник­лись ко мне искрен­ним почте­ни­ем, пото­му что их ста­но­вит­ся вокруг «Ере­ти­ка» все боль­ше и больше.

Нуж­но ска­зать, что дора­ды оста­лись мне вер­ны до кон­ца. И, наобо­рот, все рыбы-лоц­ма­ны бро­си­ли меня, когда я встре­тил­ся с «Ара­ка­кой». В сущ­но­сти, они ока­за­лись тру­са­ми, под­лы­ми оппор­ту­ни­ста­ми, кото­рые идут за тем, кого счи­та­ют более сильным.

В ту же сре­ду 5 нояб­ря я стал сви­де­те­лем поис­ти­не фее­ри­че­ско­го спек­так­ля. Мне уже не раз попа­да­лись стаи лету­чих рыб. Обыч­но они про­сто про­но­сят­ся над вол­на­ми, слов­но малень­кие пла­не­ры. Но когда на них устрем­ля­ют­ся мои дора­ды, лету­чие рыбы начи­на­ют пере­ле­тать с греб­ня на гре­бень, и тогда они одно­вре­мен­но оттал­ки­ва­ют­ся хво­ста­ми от воды и бьют плав­ни­ка­ми, как насто­я­щи­ми кры­лыш­ка­ми, что­бы взмыть про­тив вет­ра и уйти от преследования.

Но дора­ды очень лов­ки! Выста­вив нару­жу спин­ные плав­ни­ки, они мчат­ся за сво­и­ми жерт­ва­ми и почти все­гда насти­га­ют их в тот момент, когда те каса­ют­ся воды. Лету­чие рыбы дума­ют, что погру­жа­ют­ся в море, а в дей­стви­тель­но­сти они попа­да­ют в широ­ко откры­тые пасти золо­тых макрелей.

Одна­ко сего­дня я уви­дел совер­шен­но фан­та­сти­че­ское зре­ли­ще: огром­ный косяк лету­чих рыб спа­сал­ся от пре­сле­до­ва­ния целой стаи «водя­ных стри­жей». Я не пони­маю, отку­да в откры­том море взя­лись эти пти­цы, один­на­дцать штук сра­зу (в тот день я нахо­дил­ся совсем близ­ко от ост­ро­вов Зеле­но­го Мыса, но не знал этого).

* * *

Все хоро­шо, если бы не мои яго­ди­цы! Неуже­ли начи­на­ет­ся фурун­ку­лез? Кро­ме того, у меня уве­ли­чи­лись глан­ды. Но, впро­чем, я полон надежд: через четы­ре дня я уже смо­гу записать:

«Воз­мож­но, на буду­щей неде­ле… Да, что гам гово­рить: я еще лег­ко отде­лал­ся! Все же меня начи­на­ют пре­сле­до­вать мыс­ли о еде. Когда добе­русь до суши, устрою себе насто­я­щий фрук­то­вый пир. Хва­тит с меня рыбы и птицы!»

Кста­ти, о пти­цах. Обыч­но тер­пя­щим бед­ствие гово­рят: «Если ты видишь мно­же­ство птиц, это зна­чит, что зем­ля близ­ко». В дан­ном слу­чае это вполне соот­вет­ство­ва­ло истине: зем­ля была в каких-нибудь 60 милях от меня, толь­ко тече­ние и ветер меша­ли мне достиг­нуть ее. Но, кро­ме того, гово­рят: «Зем­ля нахо­дит­ся в той сто­роне, куда летят пти­цы». Так вот, пти­цы летят на запад по направ­ле­нию к зем­ле, до кото­рой не менее 1500 миль, и ни одна из них не свер­ну­ла к юго-восто­ку, где совсем побли­зо­сти нахо­дят­ся ост­ро­ва Зеле­но­го мыса. Зачем же вну­шать несчаст­ным жерт­вам кораб­ле­кру­ше­ний обман­чи­вые надеж­ды, исче­за­ю­щие, как мираж? Ведь это лишь уско­рит их гибель!

В днев­ни­ке появ­ля­ет­ся новая запись: «Ну и жара! Вот бы сей­час круж­ку доб­ро­го пива! Боль­ше все­го я стра­даю от отсут­ствия прес­ной воды. Мне надо­е­ло есть рыбу, но еще боль­ше — ее пить. Подай­те что-нибудь дру­гое да поско­рей! Если бы пошел дождь! Солн­це часто скры­ва­ет­ся за обла­ка­ми, оке­ан по-преж­не­му неспо­ко­ен, но дождя нет и не было еще ни разу. Когда же он, нако­нец, пойдет?»

Я не испы­ты­ваю жаж­ды, мне про­сто хочет­ся чего-нибудь вкус­но­го, слов­но чело­ве­ку, кото­рый досы­та наел­ся мака­рон и теперь не отка­зал­ся бы от цып­лен­ка. Я не хочу пить, но мысль о прес­ной воде пре­сле­ду­ет меня неотступно.

* * *

В ночь на 6 нояб­ря на меня опять напа­ла аку­ла, на сей раз какая-то необыч­ная. Долж­но быть, эта хищ­ни­ца уже попро­бо­ва­ла одна­жды чело­ве­чи­ны и поэто­му ниче­го не боит­ся. Раз за разом она ярост­но бьет мор­дой в дни­ще лод­ки. Я при­вя­зал нож к кон­цу вес­ла и при­го­то­вил­ся к защи­те. Аку­ла сно­ва пере­во­ра­чи­ва­ет­ся, что­бы бро­сить­ся на меня сбо­ку, но в этот момент я нано­шу удар и рас­па­ры­ваю ей брю­хо от хво­ста почти до самой голо­вы. Вода вокруг сра­зу чер­не­ет, киш­ки аку­лы выва­ли­ва­ют­ся, и я вижу, как мои дора­ды устрем­ля­ют­ся к смер­тель­но ранен­ной хищ­ни­це и рвут ее внут­рен­но­сти. Эти милые созда­ния доволь­но кро­во­жад­ны. Но в конеч­ном сче­те спра­вед­ли­вость тор­же­ству­ет: на сей раз дичь сожра­ла охотника.

Долж­но быть моя лод­ка пред­став­ля­ет­ся рыбам инте­рес­ной и полез­ной попут­чи­цей: они окру­жа­ют меня со всех сто­рон. Столь­ко рыбы зараз я не видел еще нико­гда, даже в боль­шом аква­ри­уме Оке­а­но­гра­фи­че­ско­го музея Мона­ко. Пока­зать бы ее тем, кто пред­ска­зы­вал, что я ниче­го не пой­маю, — хоро­шень­кие бы у них были лица! К несча­стью, рыб­ная дие­та начи­на­ет отра­жать­ся на моем желуд­ке: стул ста­но­вит­ся частым и жид­ким. Но мор­ская вода здесь не при чем. Вот уже мно­го дней я не пью ее совершенно.

Немно­го позд­нее, когда я что-то запи­сы­вал, вне­зап­но появи­лась еще одна аку­ла, поболь­ше преды­ду­щей: в этой было мет­ров пять. Наде­ясь, что мне удаст­ся, нако­нец, кое-что заснять, хва­таю кино­ап­па­рат[51]. Ну и стра­ши­ли­ще идет на меня! Мор­да плос­кая, пасть огром­ная, вид поис­ти­не устра­ша­ю­щий! На вся­кий слу­чай поспеш­но закры­ваю все кла­па­ны меж­ду отсе­ка­ми поплав­ков. Такая предо­сто­рож­ность необ­хо­ди­ма: если аку­ла про­рвет один отсек, у меня все же оста­нет­ся еще четыре.

Но эти хищ­ни­ки вооб­ще трус­ли­вы, а днем и подав­но. Аку­ла, обню­хав руле­вое вес­ло, сво­ра­чи­ва­ет и лишь опи­сы­ва­ет кру­ги вокруг лод­ки: напасть она не реша­ет­ся. Гля­дя на нее, я вспо­ми­наю свое недав­нее купа­ние. Какая глу­пость! Я бук­валь­но готов отхле­стать себя по щекам! Ну что, если бы такая вот аку­ла бро­си­лась на меня в тот день?

По ночам я еще слу­шаю радио, но звук доно­сит­ся все сла­бее и сла­бее, пере­хо­дя в чуть слыш­ный шепот. Что­бы уло­вить его, при­хо­дит­ся при­жи­мать­ся к при­ем­ни­ку ухом. Теперь я поте­рял послед­нюю воз­мож­ность вычис­лять коор­ди­на­ты по точ­но­му вре­ме­ни. Опре­де­лять свое место­на­хож­де­ние по Поляр­ной звез­де я не умею, к тому же зер­ка­ла мое­го сек­стан­та потуск­не­ли от мор­ской воды, и я не могу им поль­зо­вать­ся по ночам. Я поте­рял послед­нюю связь с зем­лей, до меня уже не дохо­дят ника­кие изве­стия, и я посте­пен­но начи­наю терять даже пред­став­ле­ние о чело­ве­че­ском голо­се. Отныне я буду слы­шать лишь один голос — свой соб­ствен­ный, я оста­нусь наедине с самим собой и пере­ста­ну чем-либо отли­чать­ся от моих спут­ни­ков, жите­лей моря. Я начи­наю чув­ство­вать и реа­ги­ро­вать на окру­жа­ю­щее так же, как они, и чем даль­ше, тем это сход­ство силь­нее. Мы едим оди­на­ко­вую пищу, мы оди­на­ко­во охо­тим­ся за лету­чи­ми рыба­ми. Как все­гда, в четы­ре часа при­ле­та­ет моя кочур­ка-буре­вест­ник. Дора­ды — это мои под­опеч­ные. Мы с ними оди­на­ко­во стра­да­ем от солн­ца. Они пря­чут­ся от него под лод­кой точ­но так же, как я пря­чусь во вто­рой поло­вине дня в тени пару­са. И точ­но так же, как для рыб, вол­ны ста­ли для меня при­выч­ной сре­дой, такой же при­выч­ной, слов­но аллея дере­вьев или пере­ход на ули­це для нор­маль­но­го сухо­пут­но­го человека.

Когда я думаю о том, что есть люди, при­да­ю­щие какое-то зна­че­ние сво­е­му костю­му… Или о том, что есть люди, веду­щие пра­виль­ный образ жиз­ни… Неужто это воз­мож­но?! Я живу теперь одним днем, встаю с солн­цем и ложусь с солн­цем, я вер­нул­ся к пер­во­быт­но­му существованию.

До сих пор мне труд­но без вол­не­ния пере­чи­ты­вать запи­си этих дней, когда я начал терять силы. Сам почерк замет­но меня­ет­ся. В нем ска­зы­ва­ет­ся горечь оди­но­че­ства, глу­хая тос­ка. Днев­ник ста­но­вит­ся моим един­ствен­ным собе­сед­ни­ком. В пер­вое вре­мя я испи­сы­вал за день стра­ни­цу, от силы пол­то­ры, а теперь покры­ваю кара­ку­ля­ми от двух до трех с поло­ви­ной стра­ниц еже­днев­но. Я пишу пома­лу, но часто. Боюсь, что мне не хва­тит бума­ги[52].

* * *

Пят­ни­ца 7 нояб­ря. Два­дца­тый день. Канар­ские спич­ки нику­да не годят­ся. Сча­стье еще, что у меня оста­лось несколь­ко коро­бок с хоро­ши­ми марок­кан­ски­ми спич­ка­ми — их мож­но даже замо­чить в мор­ской воде и все рав­но под­сох­нув они будут зажи­гать­ся. Но при­хо­дит­ся их экономить.

Ночь про­шла спо­кой­но, при ров­ном вет­ре, и я выспал­ся как следует.

Ожи­даю вос­хо­да луны. Оке­ан кажет­ся мне каким-то стран­ным чудо­ви­щем. Впе­чат­ле­ние такое, слов­но вокруг меня рас­ки­нул­ся мир, совер­шен­но непо­хо­жий на наш, мир дви­жу­щий­ся, живой и поис­ти­не непо­сти­жи­мый, как буд­то я нахо­жусь на дру­гой планете.

То там, то тут в глу­бине зажи­га­ют­ся огонь­ки. Под водой идет своя бур­ная жизнь, о кото­рой мы можем толь­ко дога­ды­вать­ся. Похо­же, что там, слов­но в гро­зо­вых тучах, сколь­зят длин­ные мол­нии. Из воды начи­на­ют выпры­ги­вать рыбы — немые акте­ры таин­ствен­ной дра­мы. Мы не видим ее пери­пе­тий, пото­му что тон­чай­шая плен­ка поверх­но­сти отде­ля­ет нас от совер­шен­но иной, чуж­дой нам, непо­сти­жи­мой жизни.

Два­дцать пер­вый день. Утром, смо­чив попла­вок водой, я обна­ру­жил сла­бую утеч­ку воз­ду­ха: обра­зо­ва­лась малень­кая дыроч­ка. У меня есть запла­ты, но клей не схва­ты­ва­ет. При­шлось вос­поль­зо­вать­ся физио­ло­ги­че­ским кле­ем — о подроб­но­стях умол­чу. Впро­чем, напле­вать на подроб­но­сти, лишь бы запла­та держалась!

С утра пре­крас­ный клев. Теперь по утрам и с наступ­ле­ни­ем суме­рек я лов­лю столь­ко рыбы, сколь­ко хочу. Где же вы, спе­ци­а­ли­сты? Кста­ти, я до сих пор себя спра­ши­ваю, как мож­но быть спе­ци­а­ли­стом в совер­шен­но неис­сле­до­ван­ной обла­сти? По наи­тию, что ли?

Нако­нец-то, появи­лись обла­ка! Как хоро­шо! Мож­но раз­деть­ся дого­ла и поси­жи­вать в тени. Поль­зу­ясь слу­ча­ем, рас­смат­ри­ваю места с накож­ным раз­дра­же­ни­ем, вызван­ным, по-види­мо­му, потом. К сча­стью, конеч­но­сти не затро­ну­ты и все физио­ло­ги­че­ские функ­ции орга­низ­ма в нор­ме. У меня жут­кая боро­ди­ща. «Жинет­та, милая, как я хочу, что­бы все это поско­рей окон­чи­лось! На гори­зон­те по-преж­не­му ни одно­го корабля».

Сего­дня про­чел в «Малой энцик­ло­пе­дии рыб» ста­тью о рыбе-меч.

«Рыба-меч — неумо­ли­мый враг кито­об­раз­ных, наво­дя­щий на них ужас. Она бьет сво­им ору­жи­ем наот­маш, а не колю­щим уда­ром, как при­ня­то думать. Лишь когда ею овла­де­ва­ет сле­пая и зача­стую необъ­яс­ни­мая ярость и она набра­сы­ва­ет­ся на суда, рыба-меч устрем­ля­ет­ся впе­ред, слов­но тор­пе­да, и прон­за­ет все сво­им бивнем».

Справ­ка не слиш­ком уте­ши­тель­ная! Будем, одна­ко, наде­ять­ся, что подоб­ной встре­чи не произойдет.

Я думаю, что мой ком­пас врет: я дер­жу курс меж­ду 290 и 280°, а он пока­зы­ва­ет немно­го менее 260. Это воз­мож­но лишь в том слу­чае, если я про­шел боль­ше, чем пред­по­ла­гаю, одна­ко на это нече­го и рас­счи­ты­вать. Так я буду плыть до 17° север­ной широ­ты (сей­час я нахо­жусь на 17°30′), а потом поста­ра­юсь дер­жать­ся этой парал­ле­ли. Мне совсем не улы­ба­ет­ся окон­чить пла­ва­ние в «зоне бурь», где-нибудь милях в ста от берегов!

Стран­ная шту­ка этот оке­ан! Обыч­но он мед­лен­но в еди­ном рит­ме катит свои мощ­ные валы, похо­жие один на дру­гой. Потом вдруг без вся­кой види­мой при­чи­ны, без замет­но­го уси­ле­ния вет­ра вол­ны раз­би­ва­ет бес­по­ря­доч­ная жесто­кая зыбь. Все это любо­пыт­но, но не очень при­ят­но. Мои дора­ды по-преж­не­му сле­ду­ют за лод­кой, и я не жалу­юсь на улов.

Одно толь­ко пло­хо: вре­мя тянет­ся слиш­ком мед­лен­но. Окон­ча­тель­но и бес­по­во­рот­но, отбро­сив все коле­ба­ния, уста­нав­ли­ваю край­ний срок: я дол­жен добрать­ся до зем­ли в тече­ние неде­ли меж­ду 23 и 30 нояб­ря. О том, что мне при­дет­ся про­ве­сти в оке­ане хотя бы один день декаб­ря, я не желаю и думать.

* * *

В суб­бо­ту 8 нояб­ря, проснув­шись утром, запи­сы­ваю в днев­ни­ке: «Целая стая птиц!» А ведь я нахо­жусь в тыся­че миль от бере­га! Мно­же­ство лету­чих рыб вели­чи­ной с сар­дин­ку при­зем­ля­ют­ся пря­мо в мою лод­ку. Какая бы это была рос­кошь, если бы их под­жа­рить! Но в общем-то они и в сыром виде непло­хи. По вку­су насто­я­щие анчо­усы. Мои милые дора­ды не отхо­дят от лод­ки, осо­бен­но Дора. Она огром­на и ни за что не поз­во­ля­ет пой­мать себя.

Слиш­ком мно­го солн­ца! Зато по ночам све­жо, и я насла­жда­юсь про­хла­дой. Я все еще слы­шу, хоть и пло­хо, радио минут по десять в ночь: за эти мину­ты едва успе­ваю узнать, что в Було­ни и Дюн­кер­ке был шторм. Бед­ная моя Жинет­та! Как она, долж­но быть, вол­ну­ет­ся! И как я хочу, что­бы все это поско­рее кон­чи­лось, преж­де все­го ради нее. Я достиг нуж­ной мне широ­ты и не хотел бы спус­кать­ся южнее.

Увы, в ту ночь я слы­шал радио в послед­ний раз: оно окон­ча­тель­но умолк­ло. В этот момент я нахо­дил­ся на 17°14′ север­ной широ­ты, то есть на парал­ле­ли, про­хо­дя­щей север­нее Гва­де­лу­пы, где-то меж­ду Анти­гуа и Барбудой.

«Я все­гда с нетер­пе­ни­ем жду при­хо­да ночи. Во-пер­вых, пото­му, что она завер­ша­ет еще один день; во вто­рых, пото­му, что я засы­паю и пол­но­стью вве­ря­юсь судь­бе, и, нако­нец, в‑третьих, пото­му, что ночью я не вижу ниче­го и, сле­до­ва­тель­но, ни о чем не беспокоюсь».

Подоб­ная пас­сив­ность харак­тер­на для всех, кто слиш­ком дол­го оста­вал­ся один. Посте­пен­но чело­век пере­ста­ет управ­лять собы­ти­я­ми; он толь­ко скло­ня­ет­ся перед ними и спра­ши­ва­ет. «Что же со мной будет даль­ше?» Поэто­му каж­дый день, кото­рый про­хо­дит без про­ис­ше­ствий, для меня ста­но­вит­ся хоро­шим днем.

Сего­дня за мной плы­ла какая-то зеле­ная кол­ба­са дли­ной мет­ра в два-три и тол­щи­ной сан­ти­мет­ров в два­дцать. Это не водо­рос­ли, пото­му что кол­ба­са изви­ва­ет­ся и сокра­ща­ет­ся. Купать­ся мне что-то совсем не хочется.

* * *

9 нояб­ря ветер, кото­рый и без того был доволь­но силен, пере­шел в штор­мо­вой. Пре­крас­но! «Ере­тик» дела­ет теперь по пять узлов. Лишь бы мой зала­тан­ный парус выдержал!

Ночью я про­мок насквозь, но раз­ве это име­ет зна­че­ние? Идя с такой ско­ро­стью, я рискую гораз­до боль­шим: если парус сорвет, мне гро­зит пол­ная поте­ря хода. Сего­дня, счи­тая день отъ­ез­да, я встре­чаю в оке­ане чет­вер­тое вос­кре­се­нье. Наде­юсь, что мне при­дет­ся празд­но­вать этот день в лод­ке еще не боль­ше двух раз. Ведь начи­ная с поне­дель­ни­ка я уже смо­гу гово­рить: «На сле­ду­ю­щей неде­ле…» Лету­чих рыб боль­ше не ем. Во-пер­вых, это вели­ко­леп­ная при­ман­ка для дорад, кото­рых вокруг пол­но, а во-вто­рых, они мне надо­е­ли до смерти.

В ночь с 9‑го и весь день 10 нояб­ря ветер все уси­ли­ва­ет­ся. Ско­рость лод­ки воз­рос­ла, но я дро­жу за парус. Сего­дня пошел вось­мой день, как я видел послед­нее суд­но. Нако­нец-то, мне попа­лась круп­ная лету­чая рыба — она вели­чи­ной с мак­рель и вос­хи­ти­тель­на на вкус. «Зав­тра мне будет труд­но опре­де­лить широ­ту: все небо затя­ну­то облаками».

И тут вновь про­изо­шло то, чего я опа­са­юсь каж­дое мгно­ве­ние: боль­шая вол­на напо­ло­ви­ну захлест­ну­ла лод­ку, едва ее не пере­вер­нув. Если бы лод­ка пере­вер­ну­лась, это была бы вер­ная смерть. Теперь я могу при­знать­ся: на слу­чай подоб­ной ката­стро­фы я дер­жал в кар­мане рубаш­ки хоро­шую дозу яда. Если слу­чит­ся непо­пра­ви­мое, к чему выби­вать­ся из сил и бес­цель­но барах­тать­ся в тече­ние страш­ных трид­ца­ти часов? Ведь все рав­но ни малей­шей надеж­ды на спа­се­ние у меня не было. Так не луч­ше ли сра­зу погру­зить­ся в сон?!

Могут поду­мать, что со вре­ме­нем я при­вык к подоб­ным про­ис­ше­стви­ям. Увы, на деле я их боял­ся все боль­ше. Пусть я бла­го­по­луч­но плыл два­дцать дней, что от это­го изме­ни­лось? В любой момент доста­точ­но одной вол­ны — все­го лишь одной! — что­бы все было кон­че­но. Моя жизнь все вре­мя зави­сит от этой един­ствен­ной вол­ны, кото­рая может обру­шить­ся на меня в самый послед­ний день пла­ва­ния. Если что про­изой­дет дней через десять, меня, может быть, под­бе­рет какое-нибудь суд­но. Но сей­час мне наде­ять­ся не на что.

Вода снизу и сверху

Когда потер­пев­ший кру­ше­ние, нако­нец, заме­ча­ет вда­ли полос­ку бере­га, он кри­чит из послед­них сил: «Зем­ля! Зем­ля!» Так, долж­но быть, и я днем 11 нояб­ря кри­чал: «Дождь! Дождь!»

Я уже дав­но заме­тил, что поверх­ность моря как-то стран­но успо­ка­и­ва­ет­ся: так быва­ет, когда на греб­ни волн льют мас­ло. Но вне­зап­но я понял. «Дождь! Ведь это же дождь! И он приближается!»

Я зара­нее раз­дел­ся, что­бы смыть всю соль, въев­шу­ю­ся в тело, потом сел на борт и стал ждать, разо­стлав на коле­нях бре­зент, что­бы вода сте­ка­ла по нему в под­став­лен­ный рези­но­вый мешок, вме­ща­ю­щий семь­де­сят лит­ров. Сна­ча­ла я услы­шал нарас­та­ю­щий харак­тер­ный шум, очень похо­жий на потрес­ки­ва­ние: звук воды, пада­ю­щей на воду. Не менее два­дца­ти минут я сле­дил за при­бли­же­ни­ем этой ман­ны небес­ной и ждал. Дождь обру­шил­ся свер­ху и при­да­вил вол­ны. Ветер подул с неве­ро­ят­ной силой в момент, когда обла­ко про­хо­ди­ло надо мной, под­го­ня­е­мое цик­ло­ном. И, нако­нец, хлы­нул насто­я­щий тро­пи­че­ский ливень.

Очень ско­ро бре­зент стал про­ги­бать­ся под тяже­стью напол­ня­ю­щей его воды. Я тут же захо­тел напить­ся. О ужас! При­шлось тот­час же вылить все в море: вода рас­тво­ри­ла соль, осев­шую на бре­зен­те. Но после того как тент отмыл­ся, собран­ная в нем вода, несмот­ря на силь­ней­ший запах рези­ны, пока­за­лась мне бла­го­сло­ве­ни­ем божьим. А какое насла­жде­ние я испы­ты­вал, моясь под пото­ка­ми прес­ной воды! Дождь был корот­кий, но чрез­вы­чай­но обиль­ный. Я не толь­ко напил­ся, но и собрал в рези­но­вый мешок доб­рых пят­на­дцать лит­ров прес­ной воды. Теперь у меня есть гово­ря­щая подуш­ка. По ночам она будет буль­кать у меня под ухом, нашеп­ты­вая о том, что жизнь на сле­ду­ю­щий день обес­пе­че­на. Если даже я не пой­маю рыбы и мне нече­го будет есть, у меня будет что пить.

В тече­ние трех недель у меня не было ни кап­ли прес­ной воды, не счи­тая того, что мне уда­ва­лось выжать из рыб. И что же? Я себя чув­ство­вал вполне нор­маль­но. Про­сто мне был очень при­я­тен вкус прес­ной воды. Состо­я­ние моей кожи было вели­ко­леп­но, хотя соль и вызва­ла неко­то­рое раз­дра­же­ние. Сли­зи­стые все вре­мя оста­ва­лись влаж­ны­ми, моча в нор­ме и по коли­че­ству, и по запа­ху и цве­ту. Таким обра­зом, мож­но совер­шен­но уве­рен­но ска­зать, что тер­пя­щие бед­ствие спо­соб­ны про­жить без прес­ной воды в тече­ние трех недель. И даже боль­ше, так как я вполне мог бы и даль­ше при­дер­жи­вать­ся тако­го же режи­ма. К сча­стью, про­ви­де­ние изба­ви­ло меня в даль­ней­шем от сока, выжа­то­го из рыбы — пить его было, конеч­но, нелег­ким испы­та­ни­ем. Начи­ная с это­го дня и до кон­ца пла­ва­ния у меня не было недо­стат­ка в дож­де­вой воде. Несколь­ко раз заме­чая, что ее запа­сы исто­ща­ют­ся, я начи­нал уже вол­но­вать­ся, но дождь слов­но знал, когда нуж­но было их пополнять.

Тщет­но я пытал­ся несколь­ко раз отмыть от соли свою одеж­ду и постель… Увы! До тех пор, пока я не выбрал­ся на сушу, мне суж­де­но было оста­вать­ся «чело­ве­ком соле­ной воды», как гово­рят поли­не­зий­цы. Соль, все та же вез­де­су­щая соль пре­сле­до­ва­ла меня все вре­мя, пока я нахо­дил­ся в океане.

В этот день мне было суж­де­но испы­тать и радость и ужас.

Радость мне при­нес­ла кра­си­вая пти­ца. Это был до сих пор еще не встре­чав­ший­ся мне вид. Англи­чане ее назы­ва­ют “white tailet Tropic bird”, что бук­валь­но озна­ча­ет «тро­пи­че­ский бело­хвост», у нас, во Фран­ции, ее зовут «хвост солом­кой». Пред­ставь­те себе белую голуб­ку с чер­ным клю­вом и хохол­ком на кон­це хво­ста. С самым неза­ви­си­мым видом она поль­зу­ет­ся этим хохол­ком как рулем глу­би­ны. Я схва­тил “Raft book” — кни­гу, пред­на­зна­чен­ную для тер­пя­щих бед­ствие, и про­чи­тал, что встре­ча с этой пти­цей еще не гово­рит о непре­мен­ной бли­зо­сти зем­ли; но так как она мог­ла при­ле­теть лишь с аме­ри­кан­ско­го бере­га — в Ста­ром Све­те она совер­шен­но неиз­вест­на, — то это был уже доб­рый знак. Впер­вые я был уве­рен, что встре­тил пти­цу, при­ле­тев­шую с кон­ти­нен­та, к кото­ро­му направлялся.

А в два часа после полу­дня мне при­шлось пере­жить неопи­су­е­мый ужас. Я спо­кой­но почи­ты­вал сво­е­го Эсхи­ла, как вдруг руле­вое вес­ло под­прыг­ну­ло от силь­но­го толч­ка. «Опять аку­ла», поду­мал я и обер­нул­ся: за кор­мой шла огром­ная рыба-меч дли­ною мет­ров шесть. Вид у нее был сви­ре­пый. Опи­сы­вая кру­ги вокруг лод­ки, она заде­ла за руль и ее спин­ной плав­ник встал дыбом. Труд­но было недо­оце­нить тако­го гроз­но­го про­тив­ни­ка! Я пре­крас­но пони­мал, что если я ее толь­ко раню, она уйдет, а затем раз­вер­нет­ся и… про­щай, «Ере­тик». Судо­рож­но хва­таю стре­лу, про­бую заря­дить под­вод­ное ружье, но делаю нелов­кое дви­же­ние и роняю стре­лу за борт. Это послед­няя. Теперь я без­ору­жен. Тогда я быст­ро при­вя­зы­ваю к под­вод­но­му ружью перо­чин­ный нож — «штык» готов. Если она напа­дет, я хоть про­дам свою жизнь подороже.

Я про­вел 12 часов в невы­но­си­мом напря­же­нии. С наступ­ле­ни­ем тем­но­ты я сле­дил за рыбой по искря­ще­му­ся сле­ду и по плес­ку воды, раз­ре­за­е­мой спин­ным плав­ни­ком. Несколь­ко раз она заде­ва­ла спи­ной дно лод­ки, но, каза­лось, она сама чего-то поба­и­ва­ет­ся. Ни разу рыба меч не осме­ли­лась подой­ти спе­ре­ди. Ино­гда, наби­рая ско­рость, она совсем уже при­бли­жа­лась, но в послед­ний момент быст­ро сво­ра­чи­ва­ла. Да, она меня боя­лась… и может быть не мень­ше, чем я ее.

Вся­кое живое суще­ство обла­да­ет теми или ины­ми сред­ства­ми обо­ро­ны, и если напа­да­ю­щий их не зна­ет, это его пуга­ет боль­ше всего.

К полу­но­чи искря­щий­ся след рыбы-меч исчез. Одна­ко эту ночь я про­вел без сна.

В тот же день у меня была еще одна встре­ча, кото­рая слов­но при­нес­ла мне весточ­ку с дале­кой зем­ли. Я уви­дел стек­лян­ный шарик, каки­ми поль­зу­ют­ся рыба­ки при уста­нов­ке сетей. Он был весь покрыт мел­ки­ми рач­ка­ми и ракуш­ка­ми. Несо­мнен­но, он уже дав­но носил­ся по вол­нам, преж­де чем встре­тить­ся со мной, но все же это был посла­нец от людей.

Вечер 11 нояб­ря. Я стра­даю невы­но­си­мой ханд­рой, навер­ное, в резуль­та­те вол­не­ний и уста­ло­сти. К ночи дождь уси­ли­ва­ет­ся. Не слиш­ком ли мно­го прес­ной воды после столь­ких стра­да­ний? В днев­ни­ке появ­ля­ет­ся запись:

«Уто­нуть в прес­ной воде посре­ди оке­а­на пара­док­саль­но! Но имен­но так со мной и слу­чит­ся, если дождь будет лить с преж­ней силой. У меня запас воды уже по край­ней мере на месяц. Как льет, вели­кий боже! Да и оке­ан слов­но взбе­сил­ся! Утром — блед­ное солн­це, но дождь еще продолжается».

Попа­лась пер­вая «сар­гас­со­вая водо­росль». По край­ней мере я так думал. На самом же деле ока­за­лось, что это вели­ко­леп­ная меду­за с сини­ми и фио­ле­то­вы­ми раз­во­да­ми, так назы­ва­е­мый «пор­ту­галь­ский воин»[53]. Ее пре­да­тель­ские щупаль­цы могут вызвать дли­тель­ное и чрез­вы­чай­но опас­ное раз­дра­же­ние вплоть до язв.

После несколь­ких бес­сон­ных ночей я при­хо­жу к выво­ду, что самое глав­ное в жиз­ни — это хоро­шо выспать­ся! «Двое суток без сна и у меня ханд­ра; любая непри­ят­ность начи­на­ет меня раз­дра­жать всерьез».

Этот рай­он пря­мо кишит тун­ца­ми и рыба­ми-меч. Они выпры­ги­ва­ют из воды со всех сто­рон. Пти­цы и тун­цы — еще куда ни шло, но рыба-меч… Избавь меня, боже! Лод­ка дви­жет­ся хоро­шо, но я охот­но согла­сил­ся бы достиг­нуть цели пятью-шестью дня­ми поз­же, лишь бы иметь воз­мож­ность немно­го отдох­нуть, ни о чем не бес­по­ко­ясь. Ничто так силь­но не дей­ству­ет на нер­вы, как это бушу­ю­щее свин­цо­вое море. Поис­ти­не оке­ан вокруг меня слов­но одел­ся в тра­ур, совер­шен­но чер­ный, как тушь; лишь места­ми вид­не­ют­ся белые бараш­ки, све­тя­щи­е­ся ночью от фос­фо­рес­ци­ру­ю­ще­го планк­то­на. Насто­я­щее вечер­нее пла­тье с белы­ми цве­та­ми — япон­ский тра­ур. Ни звез­доч­ки, ни клоч­ка чисто­го неба. Тяже­лые низ­кие обла­ка давят на меня… О, как я теперь пони­маю это выражение.

В 17 часов 12 нояб­ря пишу:

«Дождь, без кон­ца дождь. Хва­тит, нако­нец, — довольно!»

Я начи­наю сомне­вать­ся, не бли­же ли я нахо­жусь к бере­гу, чем это гово­рят мои рас­че­ты. Чис­ло птиц уве­ли­чи­ва­ет­ся; я их вижу по цело­му десят­ку зараз, а в моей кни­ге о пти­цах гово­рит­ся, что если их более шести, то до бере­га оста­ет­ся от 100 до 200 миль.

Я и не подо­зре­вал, что на самом деле едва уда­лил­ся на какую-нибудь сот­ню миль от ост­ро­вов Зеле­но­го Мыса.

* * *

В ночь с 12 на 13 нояб­ря меня сно­ва наве­ща­ет аку­ла. Во вся­ком слу­чае, я думаю, что это аку­ла. В самом деле, отку­да мне знать — аку­ла это или рыба-меч? Каж­дый раз, когда аку­ла под­хо­дит ко мне днем, я спо­ко­ен: я награж­даю ее тра­ди­ци­он­ным уда­ром вес­ла по носу и она удирает.

Но ночью, стра­шась, как бы одна из этих дья­воль­ских рыб не про­ткну­ла мне лод­ку сво­им мечом, я не реша­юсь что-либо пред­при­нять; цепе­нея от напря­же­ния, я ста­ра­юсь опре­де­лить, кто мой незва­ный гость, и жду, когда он уда­лит­ся. Про­щай, мой ноч­ной покой! Часто аку­лы и дру­гие мор­ские жите­ли раз­вле­ка­ют­ся, под­тал­ки­вая мою лод­ку, слов­но мячик, и я не смею им мешать.

Про­лив­ной дождь не пре­кра­ща­ет­ся. Спа­са­ясь от это­го пото­па, пол­но­стью рас­тя­ги­ваю бре­зент над голо­вой. Вода скап­ли­ва­ет­ся и про­ни­ка­ет через остав­лен­ные для дыха­ния отвер­стия. Если ее набе­рет­ся слиш­ком мно­го, тент у завя­зок может лоп­нуть, поэто­му мне при­хо­дит­ся вре­мя от вре­ме­ни выплес­ки­вать воду через борт. Мало кто может пред­ста­вить, как раз­ры­ва­ет­ся серд­це у потер­пев­ше­го кораб­ле­кру­ше­ние, когда он выли­ва­ет за борт запа­сы прес­ной воды. Теперь даже без аку­лы и рыбы-меч спать прак­ти­че­ски невоз­мож­но. Ливень не пре­кра­ща­ет­ся ни на мину­ту. Каж­дые чет­верть часа при­хо­дит­ся вычер­пы­вать воду. Труд­но вооб­ра­зить, до какой сте­пе­ни вода уме­ет про­са­чи­вать­ся через любую, даже самую малень­кую дырочку.

Мало-пома­лу я начи­наю верить во враж­деб­ность неко­то­рых пред­ме­тов. Напри­мер, хочу занять­ся опре­де­ле­ни­ем коор­ди­нат, изме­ряю иско­мый угол и про­из­во­жу вычис­ле­ния. Каран­даш кла­ду рядом с собой. Через десять секунд хочу его взять, но он уже ухит­рил­ся исчез­нуть[54].

У меня опре­де­лен­но начи­на­ет­ся мания пре­сле­до­ва­ния. Рань­ше я в таких слу­ча­ях про­сто сме­ял­ся и вспо­ми­нал что-нибудь вро­де извест­ной исто­рии с вере­воч­кой или слу­чай с чай­ни­ком из «Трое в одной лодке».

* * *

«14 нояб­ря, пят­ни­ца. За послед­ние двое суток я изму­чил­ся боль­ше, чем за все вре­мя путе­ше­ствия. Моя кожа покры­лась мел­ки­ми пры­ща­ми, язык обло­жен; все это мне очень не нра­вит­ся. Буря была непро­дол­жи­тель­ной, но силь­ной. На несколь­ко часов мне при­шлось бро­сить пла­ву­чий якорь, но в поло­вине деся­то­го я уже сно­ва поста­вил парус. Ливень про­дол­жа­ет­ся, и у меня все про­мок­ло насквозь. Состо­я­ние духа бод­рое, одна­ко из-за посто­ян­ной сыро­сти у меня появ­ля­ет­ся физи­че­ская уста­лость. Солн­ца нет и ничто не про­сы­ха­ет. Един­ствен­ное уте­ше­ние в том, что я не сто­ял на месте. Жаль, что невоз­мож­но опре­де­лить широ­ту; не вид­но ни солн­ца, ни звезд. А на гори­зон­те мая­чит оче­ред­ной про­кля­ту­щий дождь.

Появи­лось солн­це! Ветер ослаб. Оке­ан почти успо­ко­ил­ся. Но что тво­ри­лось вче­ра! Гово­рят: „После дождя — хоро­шая пого­да“. С каким нетер­пе­ни­ем я ее жду».

Ночью гигант­ская вол­на под­хва­ти­ла лод­ку с кор­мы, про­та­щи­ла с чудо­вищ­ной ско­ро­стью за собой и напол­ни­ла водою. Руле­вое вес­ло сло­ма­лось, слов­но спич­ка. Лод­ка тот­час же вста­ет попе­рек, парус поло­щет­ся и зло­ве­ще хло­па­ет, дер­гая нало­жен­ные мною швы, кото­рые вот-вот лоп­нут. Я бро­са­юсь впе­ред, что­бы спу­стить полот­ни­ще, с раз­ма­ху падаю всем телом на тент, и он лопа­ет­ся воз­ле завя­зок. Непо­пра­ви­мый раз­рыв. И это в тот момент, когда мне пред­сто­ит выдер­жать насто­я­щий при­ступ волн. Я спу­стил в море оба пла­ву­чих яко­ря. «Ере­тик» послуш­но раз­во­ра­чи­ва­ет­ся и гру­дью встре­ча­ет непре­кра­ща­ю­щи­е­ся ата­ки вра­га. Я совер­шен­но изне­мо­гаю от уста­ло­сти. Для меня сей­час самое глав­ное — отдых. Будь, что будет! Плот­но затя­ги­ваю бре­зент и решаю про­спать 24 часа, како­ва бы ни была пого­да, каков бы ни был ход событий.

Ветер буше­вал око­ло деся­ти часов. Моя скор­луп­ка вела себя вос­хи­ти­тель­но, но самая боль­шая опас­ность еще не мино­ва­ла. Когда ветер про­нес­ся даль­ше, оста­лось бушу­ю­щее море. При силь­ном вет­ре вол­на, как бы под­дер­жи­ва­е­мая твер­дой рукой, не пада­ет. Но как толь­ко эта опо­ра исче­за­ет, разъ­ярен­ные валы начи­на­ют бес­по­ря­доч­но обру­ши­вать­ся от соб­ствен­ной тяже­сти, раз­би­вая все на сво­ем пути.

* * *

«Суб­бо­та 15 нояб­ря. 13 часов 30 минут. Дождь. Что­бы не терять вре­мя, пишу. У меня оста­лось толь­ко два руле­вых вес­ла. Будем наде­ять­ся, что они выдер­жат. Про­лив­ной дождь идет с 10 часов вче­раш­не­го вече­ра. Солн­це даже не про­гля­ды­ва­ет. Я весь про­мок. Все мокрое и ниче­го нель­зя про­су­шить. Спаль­ный мешок пре­вра­тил­ся в ком­пресс. О том, что­бы опре­де­лить коор­ди­на­ты, не может быть и речи. Ночью была такая пого­да, что у меня ста­ли закра­ды­вать­ся сомне­ния: уж не занес­ло ли меня в „зону бурь“? К сча­стью, дую­щий сей­час ветер — все тот же пас­сат. „Ере­тик“ идет очень быст­ро, вре­ме­на­ми даже слиш­ком быст­ро: бес­по­ко­юсь, не опас­но ли это для мое­го пару­са. Когда же, нако­нец, про­яс­нит­ся? Сего­дня на запа­де про­явил­ся было голу­бой кусо­чек неба, но… ветер дует с восто­ка. Будем наде­ять­ся на зав­тра. А пока в пер­спек­ти­ве еще одна весе­лень­кая ноч­ка. Око­ло семи часов утра надо мной доволь­но низ­ко про­ле­тел само­лет. Я попы­тал­ся при­влечь его вни­ма­ние, но тщет­но: мой фона­рик не рабо­та­ет. С 3 нояб­ря это был пер­вый при­знак бли­зо­сти бере­га. Будем наде­ять­ся, что за ним после­ду­ют и дру­гие. Как это ни стран­но, но небо на запа­де совсем очистилось».

В тот день завя­за­лась насто­я­щая кос­ми­че­ская борь­ба меж­ду доб­ры­ми и злы­ми сила­ми при­ро­ды. Наблю­дая за про­ис­хо­дя­щим, я назвал это «бит­вой меж­ду Синим и Чер­ным». Она нача­лась с того, что на запа­де появил­ся синий кру­жок раз­ме­ром с жан­дарм­скую фураж­ку. Я никак не мог пред­по­ло­жить, что из это­го может вый­ти что-нибудь серьез­ное. Сплош­ные чер­ные, как густая тушь, обла­ка со всех сто­рон надви­га­лись на это несчаст­ное синее пят­ныш­ко. Пол­ные созна­ния соб­ствен­ной силы, они шли на при­ступ. Но синее рас­ши­ри­ло флан­ги, и через несколь­ко часов малень­кие синие про­све­ты появи­лись на юге и на севе­ре, то есть спра­ва и сле­ва от меня. Каза­лось, они будут тот­час же погло­ще­ны этим гигант­ским чер­ным пят­ном, кото­рое про­дол­жа­ло реши­тель­но насту­пать. Но если чер­ное дей­ство­ва­ло мас­си­ро­ван­ны­ми уда­ра­ми, то синее при­дер­жи­ва­лось так­ти­ки про­са­чи­ва­ния и чер­но­го ста­но­ви­лось все мень­ше и мень­ше. Доб­рые силы тор­же­ство­ва­ли. И, нако­нец, к четы­рем часам попо­лу­дни синее окон­ча­тель­но победило.

«Боже мой, что может быть луч­ше солн­ца! Я весь покрыт пры­ща­ми. Но солн­це сия­ет, и это главное».

На самом же деле это было нача­лом наи­бо­лее труд­но­го эта­па мое­го плавания.

Я ниче­го не знаю о сво­ем место­на­хож­де­нии. Солн­ца не было три дня, и сей­час я в пол­ном неве­де­нии. Поэто­му, когда 16 нояб­ря, в вос­кре­се­нье, я взял в руки сек­стант, мною овла­де­ло вол­не­ние. Чудо! Я совсем не спу­стил­ся и нахо­жусь на той же широ­те, про­хо­дя­щей север­нее Гва­де­лу­пы, а имен­но на 16°59′. Это самое важ­ное. Что каса­ет­ся лод­ки, то она напо­ми­на­ла поле боя. Во вре­мя бури у меня сорва­ло шля­пу и унес­ло; теперь мне при­дет­ся укры­вать­ся от тро­пи­че­ско­го солн­ца тонень­ким кле­ен­ча­тым кол­пач­ком, совсем не под­хо­дя­щим для тако­го кли­ма­та. Тент разо­рван в двух местах. Сама лод­ка не постра­да­ла, но внут­ри ее абсо­лют­но все про­пи­та­лось соле­ной водой. Даже после дол­гих сол­неч­ных дней я чув­ство­вал по ночам, что все мои теп­лые вещи и постель­ные при­над­леж­но­сти влаж­ны. Пока я не выса­дил­ся на берег, мне суж­де­но было про­во­дить все ночи в сырой постели.

Одно непри­ят­ное собы­тие пока­за­ло, что я дол­жен быть бди­те­лен как никогда.

Во вре­мя бури я решил закрыть кор­мо­вую часть «Ере­ти­ка» от волн, кото­рые каж­дую мину­ту мог­ли залить мое утлое суде­ныш­ко. Я взял боль­шой кусок про­ре­зи­нен­ной тка­ни, креп­ко при­вя­зал его к кон­цам поплав­ков лод­ки и туго натя­нул. Это при­спо­соб­ле­ние не дава­ло под­ни­мать­ся греб­ням волн воз­ле самой кор­мо­вой дос­ки. Когда буря кон­чи­лась, я решил, что будет не лиш­ним его оста­вить. На сле­ду­ю­щую ночь я проснут­ся от неве­ро­ят­но­го шума и тот­час же выско­чил из сво­е­го спаль­но­го меш­ка. Моей кор­мо­вой защи­ты не было: она была сорва­на. Я про­ве­рил поплав­ки — они совер­шен­но не постра­да­ли и были все так­же туго нака­ча­ны. Живот­ное, кото­рое я так нико­гда и не уви­дел, веро­ят­но было при­вле­че­но ярко-жел­тым цве­том про­ре­зи­нен­ной тка­ни, све­ши­вав­шей­ся меж­ду поплав­ка­ми. Выпрыг­нув из воды, оно схва­ти­ло ее и ото­рва­ло. Рабо­та была настоль­ко чистой, что я нигде не мог обна­ру­жить ни малей­ше­го сле­да этой операции.

Я постра­дал не мень­ше сво­е­го суд­на: силь­но поху­дел и очень ослаб. Каж­дое дви­же­ние, как после голо­да в Сре­ди­зем­ном море, меня чрез­вы­чай­но утом­ля­ет. Но самым серьез­ным было состо­я­ние моей кожи. Тело покры­лось мел­ки­ми пры­щи­ка­ми, кото­рые в тече­ние несколь­ких дней про­дол­жа­ли рас­про­стра­нять­ся и уве­ли­чи­вать­ся, пере­хо­дя из одной ста­дии в дру­гую. Я жил в посто­ян­ном стра­хе перед фурун­ку­ле­зом, кото­рый, при­ни­мая во вни­ма­ние мои осо­бые усло­вия жиз­ни, был бы для меня насто­я­щей ката­стро­фой. При­чи­ня­е­мая им боль мог­ла меня окон­ча­тель­но исто­щить. Кро­ме того, я не смог бы ни сесть, ни лечь. Для борь­бы про­тив это­го бед­ствия я рас­по­ла­гал лишь ртут­но-хро­мо­вой мазью, кото­рая при­да­ва­ла мне вид кро­ва­вый и тра­ги­че­ский. Ночью боль обостря­лась и от сопри­кос­но­ве­ния с бельем ста­но­ви­лась невы­но­си­мой. Малей­шая ран­ка не зажи­ва­ла и начи­на­ла гно­ить­ся, поэто­му я тща­тель­но дез­ин­фи­ци­ро­вал каж­дую цара­пи­ну. Ног­ти рук совер­шен­но врос­ли в мясо и под мно­ги­ми из них обра­зо­ва­лись мел­кие гной­ни­ки, при­чи­няв­шие мне невы­но­си­мые муки; я вынуж­ден был вскры­вать их без вся­кой ане­сте­зии. Конеч­но, я мог бы вос­поль­зо­вать­ся имев­шим­ся у меня пени­цил­ли­ном, но в инте­ре­сах мое­го опы­та я стре­мил­ся обхо­дить­ся без при­ме­не­ния меди­ка­мен­тов, пока хва­тит сил. Кожа на ногах нача­ла схо­дить кло­чья­ми, за три дня у меня выпа­ли ног­ти на четы­рех паль­цах ног. Без дере­вян­но­го насти­ла я бы про­сто не мог сто­ять. Поэто­му я счи­таю, что такой пол дол­жен быть в каж­дом спа­са­тель­ном судне. Без него у меня мог­ла бы начать­ся ган­гре­на, или во вся­ком слу­чае арте­ри­аль­ные рас­строй­ства. А так я отде­лал­ся лишь мест­ны­ми рас­строй­ства­ми. Дав­ле­ние оста­ва­лось нор­маль­ным, выде­ле­ние пота то же. И все же, когда 16 нояб­ря появи­лось все­мо­гу­щее солн­це, я встре­тил его вос­тор­жен­но и с бла­го­дар­но­стью, как изба­ви­те­ля от всех тягот, при­чи­ня­е­мых мне посто­ян­ной сыро­стью. Я не знал тогда, что имен­но оно под­верг­нет меня самым тяж­ким испы­та­ни­ям в тече­ние сле­ду­ю­щих жесто­чай­ших 27 дней.

Видишь, тер­пя­щий бед­ствие, нико­гда не нуж­но при­хо­дить в отча­я­ние! Ты дол­жен знать, что когда тебе кажет­ся, буд­то ты уже нахо­дишь­ся в самой без­дне чело­ве­че­ских стра­да­ний, обсто­я­тель­ства могут изме­нить­ся и все пре­об­ра­зить. Одна­ко не спе­ши и не питай слиш­ком боль­шие надеж­ды. Не забы­вай, что если неко­то­рые испы­та­ния кажут­ся нам невы­но­си­мы­ми, на сме­ну им могут прид­ти дру­гие, кото­рые сотрут вос­по­ми­на­ние о пер­вых. Когда болят зубы, это кажет­ся ужас­ным, и мы гово­рим: пусть бы уж луч­ше боле­ли уши. Но когда начи­на­ют болеть уши, зуб­ная боль кажет­ся при­ят­ным вос­по­ми­на­ни­ем. Я могу дать лишь один совет: в любых обсто­я­тель­ствах сохра­няй спокойствие!

Несо­мнен­но, муки, вызван­ные нена­стьем, были ужас­ны. Одна­ко буду­щее, то самое буду­щее, кото­рое, когда я уви­дел солн­це, пред­ста­ло пере­до мной в розо­вом све­те, ока­за­лось куда тяжелее.

16 нояб­ря, после 29 дней пла­ва­ния, я имел все осно­ва­ния быть настро­ен­ным опти­ми­сти­че­ски. Без­услов­но, мое здо­ро­вье было в худ­шем состо­я­нии, чем при отплы­тии, но зато, с точ­ки зре­ния само­го пла­ва­ния, я про­шел наи­бо­лее труд­ную часть пути. До сих пор мне при­хо­ди­лось идти под углом к вет­ру, а теперь мой курс лежал точ­но по вет­ру. Прес­ной воды мне долж­но было хва­тить по край­ней мере на месяц. Рыба, коли­че­ство кото­рой со вре­ме­ни отплы­тия все уве­ли­чи­ва­лось, про­яв­ля­ла ко мне уди­ви­тель­ную при­вя­зан­ность. Вете­ра­ны, ранен­ные мною еще в пер­вые дни и научен­ные горь­ким опы­том, осто­рож­но дер­жа­лись в сто­роне. По утрам они под­ни­ма­лись на поверх­ность, затем, бро­сив на меня недо­вер­чи­вый взгляд, сно­ва ныря­ли, появ­ля­лись в неко­то­ром отда­ле­нии и плы­ли парал­лель­но мое­му кур­су. Их при­сут­ствие ста­но­ви­лось для меня все более и более доро­гим. Преж­де все­го это были мои зна­ко­мые, но глав­ное, гля­дя на них, под­хо­ди­ли и дру­гие. Успо­ко­ен­ные видом сво­их лука­вых собра­тьев, при­шель­цы рез­ви­лись вокруг меня целы­ми кося­ка­ми, и я выужи­вал их столь­ко, сколь­ко хотел.

«Спе­ци­а­ли­сты» сове­то­ва­ли мне обо­ру­до­вать на дне лод­ки садок для рыбы. Теперь ясно, сколь «прак­ти­чен» был такой совет! Ведь садок мне был совер­шен­но не нужен, так как моя «кла­до­вая» сама сле­до­ва­ла за мной. И это еще не все. Окру­жа­ю­щие меня вер­ные спут­ни­ки заго­ня­ли пря­мо ко мне в лод­ку лета­ю­щих рыб. Ока­зав­шись сре­ди дорад, лета­ю­щие рыбы в ужа­се выпры­ги­ва­ли из воды и, уда­рив­шись о парус, пада­ли в лод­ку. Каж­дое утро я соби­рал их от пяти до деся­ти штук.

Днем, конеч­но, это­го не слу­ча­лось, так как они меня виде­ли. Но каж­дые пять минут целая эскад­ри­лья лету­чих рыб, а то и две взмы­ва­ли над вол­на­ми оке­а­на. Изу­ми­тель­ное зре­ли­ще пред­став­ля­ют дора­ды, пре­сле­ду­ю­щие свою добы­чу над вол­на­ми оке­а­на. Какая сно­ров­ка и лов­кость! Про­сле­див за поле­том лету­чих рыб, они появ­ля­ют­ся с широ­ко рас­кры­тым ртом как раз в месте их паде­ния. Прав­да, неко­то­рым, наи­бо­лее опыт­ным, уда­ет­ся изме­нить кри­вую поле­та, пере­пры­ги­вая с вол­ны на вол­ну, и таким обра­зом обма­нуть сво­их преследователей.

* * *

Когда буря кон­чи­лась, я, обвя­зав­шись верев­кой, спу­стил­ся в воду и осмот­рел под­вод­ную часть сво­е­го суд­на. Почти все, чти я почи­нил в Лас-Паль­ма­се, было вновь раз­ру­ше­но вол­на­ми. Клей кое-где сдал и рези­но­вые запла­ты обвис­ли жал­ки­ми кло­чья­ми. В швах лод­ки угнез­ди­лось мно­же­ство мел­ких рачков.

Из всех инже­не­ров ком­па­нии «Раб­бер Лайф Бот», с кото­ры­ми я имел дело, толь­ко один — спе­ци­а­лист по дири­жаб­лям и веду­щий кон­струк­тор моей надув­ной лод­ки г‑н Дебру­тель — пре­ду­пре­дил меня, что мел­кие мор­ские жите­ли посе­лят­ся на «Ере­ти­ке». Поэто­му меня боль­ше все­го бес­по­ко­и­ли швы в пере­го­род­ках надув­ных камер. Сами каме­ры не долж­ны были про­те­кать, но в швы, хоть и про­кле­ен­ные доба­воч­ной поло­сой рези­ны, мог­ли про­ник­нуть малень­кие рач­ки и ракуш­ки, кото­рые, вырас­тая, откле­и­ли бы эти защит­ные поло­сы дав­ле­ни­ем сво­е­го тела.

Еще в Тан­же­ре я убе­дил­ся, что, даже когда суд­но нахо­дит­ся на сто­ян­ке в глу­бо­кой бух­те, его дно покры­ва­ют мел­кие ракуш­ки и что зна­ме­ни­тые швы — их излюб­лен­ное место. А эти швы скреп­ля­ли кор­мо­вую дос­ку с рези­но­вым полом и рези­но­вый пол с боко­вы­ми камерами.

На пути от Каса­блан­ки до Канар­ских ост­ро­вов боль­шая глу­би­на и ско­рость тече­ния меша­ли появ­ле­нию пара­зи­тов. Но за вре­мя мое­го пре­бы­ва­ния в Лас-Паль­ма­се водо­рос­ли и ракуш­ки покры­ли дно лод­ки тол­стым сло­ем. Отчи­стив этот слой, я с тре­во­гой уви­дел, что защит­ные поло­сы взду­лись в неко­то­рых местах. Эти взду­тия гро­зи­ли раз­рас­тись вдоль все­го шва. В них проч­но угнез­ди­лись ракуш­ки. Тогда я велел вто­рич­но про­кле­ить швы.

Осмотр под­вод­ной части, сде­лан­ный после бури, пока­зал, что имен­но эти вто­рич­ные про­клей­ки не усто­я­ли перед бурей. Но посколь­ку я не мог почи­нить в воде дно лод­ки, мне оста­ва­лось лишь поло­жить­ся на опыт и зна­ния г‑на Дебрутеля.

Какая долгота?

Вос­кре­се­нье 16 нояб­ря. Вот уже четы­ре неде­ли, как я плы­ву. Целый месяц… В пер­вый раз за четы­ре дня я смог опре­де­лить свою широ­ту. При­зна­юсь, мне было немно­го страш­но, но ока­за­лось, что я остал­ся на 17‑й парал­ле­ли (точ­нее на 16°59′). Это заме­ча­тель­но. Зна­чит, я достиг­ну бере­га где-то меж­ду Гва­де­лу­пой, Монт­сер­ра­том и Анти­гуа. Что же каса­ет­ся даты при­бы­тия, то я рас­счи­ты­ваю добрать­ся до суши меж­ду дву­мя суб­бо­та­ми: 22 и 29 нояб­ря. Если, конеч­но, не про­изой­дет ниче­го неожиданного.

Этой ночью лод­ка опять испы­та­ла силь­ный тол­чок. Не знаю, что это было, но кус­ки рези­ны, кото­рые я при­вя­зы­вал к лод­ке, что­бы брыз­ги мень­ше попа­да­ли внутрь, ока­за­лись сорван­ны­ми. Ну и гости меня наве­ща­ют! Яркое солн­це, очень теп­ло, брыз­ги летят со всех сторон.

16 часов. Вни­ма­ние! Еще одна рыба-меч! На этот раз мень­ших раз­ме­ров. Она лишь немно­го покру­жи­ла воз­ле лод­ки и ушла, но мне это все рав­но не нравится.

Поне­дель­ник 17 нояб­ря. Я очень уди­вил­ся, что про­шлой ночью море было таким неспо­кой­ным, несмот­ря на сла­бый ветер. Утром, увы, все ста­ло ясно: надви­гал­ся ливень. Небо на восто­ке уже затя­ну­ло обла­ка­ми. Хоро­шень­кая пер­спек­ти­ва меня ожи­да­ет! Видел мно­го птиц.

16 часов. Мне кое-как уда­лось опре­де­лить свое место­на­хож­де­ние. Это была адская рабо­та, пото­му что солн­це все вре­мя исчезало.

Дует силь­ный ветер, моя лод­ка бой­ко бежит впе­ред. Для меня наста­ют труд­ные дни: я не знаю, пра­виль­ны ли мои рас­че­ты. Если бы мне встре­ти­лось какое-нибудь суд­но, что­бы мож­но было узнать точ­ные коор­ди­на­ты! В общем, мне оста­ет­ся прой­ти при­мер­но 500 миль. Было бы слиш­ком глу­по теперь потер­петь неуда­чу! Мне хочет­ся, чтоб эта неде­ля ско­рей про­шла, и в то же вре­мя я это­го боюсь.

Небо все еще подо­зри­тель­ное. Но в кон­це кон­цов самое глав­ное идти впе­ред. Тео­ре­ти­че­ски я дол­жен уви­деть зем­лю через шесть дней. Я устал и боль­ше все­го меч­таю о горя­чей ванне, непро­мо­ка­е­мой обу­ви, сухой посте­ли, жаре­ном цып­лен­ке и лит­ре пива.

Какое сча­стье, что суще­ству­ют лету­чие рыбы: я не смею зани­мать­ся рыб­ной лов­лей, пото­му что боюсь наско­чить на рыбу-меч. По той же при­чине ста­ра­юсь по вече­рам как мож­но доль­ше не зажи­гать фона­ря: рыба-меч кажет­ся мне опас­нее столк­но­ве­ния с судном!

Оке­ан спо­ко­ен. Мне страш­нее, чем было вна­ча­ле. Любо­пыт­ный факт: бур­ное море не осо­бен­но опас­но, гораз­до опас­нее море тогда, когда ветер не управ­ля­ет его дви­же­ни­ем. Чув­ствую, что меня ожи­да­ет еще одна сквер­ная ночь.

Втор­ник 18 нояб­ря. Настро­е­ние сего­дня луч­ше, но все это тянет­ся слиш­ком дол­го. Я уже начи­наю думать о том, где мне удаст­ся при­ча­лить. Если я оста­нусь на той же широ­те, я подой­ду к бере­гу либо в Порт-Луи, либо в Пуэнт-а-Питр (Гва­де­лу­па). Все пор­ты защи­ще­ны от вет­ра, и, зна­чит, мне будет труд­но вой­ти в любой из них. Если я не попа­ду в Пуэнт-а-Питр, то попро­бую при­стать либо к север­но­му побе­ре­жью Гва­де­лу­пы, либо к ост­ро­вам Дези­рад или Мари-Галант. Хуже все­го, если со мной что-нибудь слу­чит­ся в самый послед­ний момент, когда я ста­ну при­ста­вать к бере­гу! Это было бы настоль­ко глу­по, что мне про­сто не верит­ся. Одна­ко нече­го делить шку­ру неуби­то­го медведя!

Сего­дня попро­бую отпра­вить пись­мо, посмот­рим, что из это­го выйдет.

Сре­да 19 нояб­ря. Сего­дня опре­де­лил свою широ­ту и встре­во­жил­ся: по срав­не­нию со вче­раш­ним днем меня отнес­ло более чем на 20 миль к югу. После про­вер­ки ока­за­лось, что я про­сто ошиб­ся. Уф, гора с плеч!

В пол­день я опре­де­лил свое место­на­хож­де­ние. Делать мне боль­ше нече­го, и часы тянут­ся. Обыч­но я налав­ли­ваю с утра столь­ко рыбы, сколь­ко нуж­но, и потом целый день не знаю, чем мне занять­ся. Оста­ет­ся толь­ко гадать, когда я при­еду. А дни такие длинные!

Солн­це яркое, но пого­да нена­деж­ная. Хоро­шо, что я могу читать и зани­мать­ся меди­цин­ски­ми наблю­де­ни­я­ми. Утром опять был дождь.

Чет­верг 20 нояб­ря. Я иду точ­но на запад по 16°48′ север­ной широ­ты, то есть дол­жен при­стать к бере­гу как раз меж­ду Гва­де­лу­пой и Анти­гуа. Если так пой­дет и даль­ше, я попы­та­юсь при­ча­лить у Гва­де­лу­пы, пото­му что это фран­цуз­ская территория.

Про­шед­шая ночь была одной из самых спо­кой­ных за все пла­ва­ние. С утра уви­дел мно­же­ство птиц. Еще один факт застав­ля­ет меня думать, что я при­бли­жа­юсь к зем­ле: пере­ме­на вет­ра. Ветер под­ни­ма­ет­ся в 8 часов, дует до поло­ви­ны две­на­дца­то­го, сти­ха­ет и сно­ва под­ни­ма­ет­ся в 15 часов. Это очень похо­же на режим бере­го­вых вет­ров. «Дер­жись, Ален!» — повто­ряю я посто­ян­но. Может быть при­дет­ся ждать еще восемь труд­ных дней. Кля­нусь, что до это­го я не впа­ду в отчаяние.

Бед­ная Жинет­та, как она долж­на вол­но­вать­ся! Еще и поэто­му я хотел бы как мож­но ско­рее достиг­нуть берега.

Пят­ни­ца 21 нояб­ря. Чем бли­же я под­хо­жу к зем­ле, тем боль­ше сомне­ва­юсь в пра­виль­но­сти сво­их рас­че­тов. И все же я не дол­жен был ошибиться!

По-преж­не­му ни одно­го суд­на. Прав­да, на пути к Канар­ским ост­ро­вам я тоже встре­тил толь­ко два кораб­ля и оба — лишь в несколь­ких милях от берега.

Любо­пыт­но, что птиц я вижу толь­ко утром, когда они летят на восток, и вече­ром, когда они воз­вра­ща­ют­ся на запад. Оче­вид­но, их поле­ты свя­за­ны с зем­лей. Это хоро­ший признак.

Пого­да пере­мен­чи­вая, но не пло­хая. Ветер неров­ный. Хочет­ся поско­рей при­е­хать. Ночью зажи­гаю сиг­наль­ный огонь, и лету­чие рыбы сып­лют­ся в мою лод­ку дождем. Я дол­жен при­е­хать меж­ду дву­мя суб­бо­та­ми — 22 и 29 нояб­ря. Ско­рее все­го, в поне­дель­ник, втор­ник или сре­ду. Широ­та преж­няя: 16°48′.

Суб­бо­та 22 нояб­ря. Ветер очень сла­бый, пол­зу, как чере­па­ха. При такой ско­ро­сти мне пона­до­бит­ся еще дней восемь. Как я и думал, для меня наста­ли тяже­лые дни. Поми­мо сво­ей воли, впи­ва­юсь взгля­дом в гори­зонт. Мож­но сой­ти с ума, до чего обла­ка быва­ют похо­жи на зем­лю! И ведь я знаю, что не могу уви­деть зем­ли рань­ше поне­дель­ни­ка. Толь­ко бы ее уви­деть, толь­ко бы уви­деть, пусть даже мне при­дет­ся целую неде­лю про­сто­ять на месте, не имея воз­мож­но­сти причалить.

Чис­ло птиц рас­тет очень быст­ро. Если бы это что-нибудь озна­ча­ло! По-преж­не­му ни одно­го суд­на. Ради бога, хоть немно­го ветра!

13 часов. Зной паля­щий. Я думаю о моей бед­ной Жинет­те, кото­рая живет в посто­ян­ном ужа­се. «Милая моя, еще четы­ре или пять бес­по­кой­ных дней и все будет кончено».

Толь­ко бы подул пассат!

17 часов 30 минут. Если ветер будет таким сла­бым, я не уви­жу зем­лю рань­ше, чем дней через десять.

Вос­кре­се­нье 23 нояб­ря. Шестое вос­кре­се­нье в оке­ане. Наде­юсь, что послед­нее. Сно­ва под­нял­ся ветер и на этот раз посто­ян­ный. Если так будет про­дол­жать­ся, я при­еду во втор­ник или сре­ду, но куда — не знаю: меня отно­сит к северу.

Видел инте­рес­ных рыб, похо­жих на балист, но с дву­мя плав­ни­ка­ми, как у аку­лы[55]. Тщет­но ста­рал­ся пой­мать хоть одну, так как лету­чие рыбы мне поряд­ком надоели.

17 часов. На юго-восто­ке назре­ва­ет оче­ред­ная корот­кая гро­за. Инте­рес­ная здесь пого­да: то сия­ю­щее солн­це и на небе ни облач­ка, то, наобо­рот, про­лив­ной дождь. Из одной край­но­сти в другую!

Чер­то­вы рыбы, поедая рач­ков и раку­шек, обле­пив­ших лод­ку, бес­пре­стан­но ее тол­ка­ют. Это крайне неприятно.

При­бли­жа­ет­ся гро­за. Что со мной будет? Но в общем я осо­бен­но не вол­ну­юсь. Если даже будет и буря — я ведь не очень дале­ко от бере­га! Сего­дня утром видел сра­зу трех бело­хво­стов, а в моей кни­ге для потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние ска­за­но: «Три бело­хво­ста рядом озна­ча­ют, что зем­ля не даль­ше чем в 80 милях». Боль­ше того, как раз в тот момент, когда начи­на­лась гро­за, я уви­дел пти­цу фре­гат. В той же кни­ге гово­рит­ся: «Фре­гат нико­гда не про­во­дит ночь в море и не встре­ча­ет­ся даль­ше ста миль от бере­га. В виде исклю­че­ния фре­га­та виде­ли одна­жды на рас­сто­я­нии 300 миль от бли­жай­ше­го ост­ро­ва». А в два часа попо­лу­дни совсем близ­ко от меня про­ле­те­ла пти­ца из той поро­ды, кото­рая не уда­ля­ет­ся от зем­ли боль­ше, чем на 90 миль. Все это под­твер­жда­ет, что я неда­ле­ко от цели.

Задол­го до того, как вда­ле­ке появи­лись пер­вые при­зна­ки надви­га­ю­щей­ся гро­зы, я почув­ство­вал какое-то бес­по­кой­ство. Впро­чем, бес­по­кой­ство — это не то сло­во. Это было ско­рее пани­че­ское жела­ние спря­тать­ся, спа­стись, убе­жать — куда, я и сам не знал, — лишь бы убе­жать, и как мож­но скорее!

В те дни я вел жизнь, настоль­ко сход­ную с жиз­нью птиц и рыб, что обла­дал почти таким же раз­ви­тым инстинк­том. Поэто­му, рас­крыв мор­ской спра­воч­ник, я стал пере­чи­ты­вать раз­дел о тай­фу­нах. Небо было розо­ва­тое, в золо­тых блест­ках, и лишь на самом гори­зон­те вид­не­лось несколь­ко чер­ных пятен. Сколь­ко я ни вгля­ды­вал­ся, я не мог обна­ру­жить ниче­го осо­бен­но тре­вож­но­го, и тем не менее чув­ство, что вот-вот что-то про­изой­дет, не поки­да­ло меня. Как мне хоте­лось куда-нибудь спря­тать­ся от надви­га­ю­щей­ся катастрофы!

Позд­нее, уже на ост­ро­ве Бар­ба­дос, я узнал, что неко­то­рые суда, нахо­див­ши­е­ся в несколь­ких сот­нях миль к севе­ру от меня, тоже попа­ли в зону тай­фу­на, и что моря­ки на них испы­ты­ва­ли точ­но такое же чув­ство, как я. По-види­мо­му, меж­ду людь­ми моря суще­ству­ет хоть и незри­мая, но проч­ная связь.

Весь гори­зонт поза­ди меня пере­черк­нут сле­ва напра­во ров­ной чер­ной поло­сой, за кото­рой исчез­ло солн­це. Посте­пен­но ста­но­вит­ся холод­нее. Чер­ная туча надви­га­ет­ся, как желез­ный заслон, и похо­же, что она ско­ро закро­ет все небо. Это нача­лось в 6 часов утра, а к 7 вече­ра так оно и случилось.

До появ­ле­ния туч ветер дул с преж­ней силой, оке­ан был спо­ко­ен, и я наде­ял­ся, что смо­гу под пару­сом уйти от гро­зы. Но вско­ре послы­шал­ся уже зна­ко­мый мне харак­тер­ный шум, похо­жий на потрес­ки­ва­ние или на отда­лен­ную пуле­мет­ную стрель­бу: туча нес­ла про­лив­ной дождь. Каза­лось, что тыся­чи ело­вых шишек тре­щат в огне лес­но­го пожа­ра. И тогда ура­ган обру­шил­ся на меня.

Я уже отме­чал одно любо­пыт­ное явле­ние: гро­за при­но­сит с собой ветер, совер­шен­но от нее не зави­ся­щий. Когда такой ветер под­нял­ся, я решил вос­поль­зо­вать­ся им во что бы то ни ста­ло и не спус­кать парус до послед­не­го мгно­ве­ния. Для это­го я намо­тал шкот на руку, что­бы сра­зу же его отпу­стить, если нале­тит шквал.

Вне­зап­но насту­пи­ла ночь сре­ди бела дня. В свер­ка­нии пада­ю­щих струй мой парус взду­ва­ет­ся до пре­де­ла, гро­зя лоп­нуть каж­дое мгно­ве­ние. Это про­дол­жа­лось недол­го, но было ужас­но. В тече­ние часа, удер­жи­вая шкот рукой, я мчал­ся впе­ред сре­ди раз­бу­ше­вав­ших­ся сти­хий, делая по пять узлов. Через час гро­за меня обо­гна­ла, но за этот час верев­ка все же успе­ла нате­реть мне руку до крови.

Как толь­ко гро­зо­вая туча ушла, ветер без вся­ко­го пере­хо­да совер­шен­но стих, и в пер­вый раз после мое­го отплы­тия от Канар­ских ост­ро­вов парус смор­щил­ся, захло­пал и, нако­нец, без­жиз­нен­но обвис. До сих пор мне каза­лось, что я пере­нес самый труд­ный этап пути: длин­ный пери­од пло­хой пого­ды, бес­ко­неч­ный месяц силь­ных вет­ров и дождей. Но меня под­жи­дал еще один извеч­ный враг парус­ных судов: уны­лый нескон­ча­е­мый штиль.

Думаю, что мой днев­ник луч­ше вся­ких ком­мен­та­ри­ев отра­жа­ет состо­я­ние без­на­деж­ной тос­ки, в кото­рую я посте­пен­но погружался.

Поне­дель­ник 24 нояб­ря. Да, нико­гда не сле­ду­ет делить шку­ру неуби­то­го мед­ве­дя. В резуль­та­те гро­зы ветер пере­ме­нил­ся на южный и с помо­щью киля я с огром­ным тру­дом дер­жусь 320° по ком­па­су, то есть зна­чи­тель­но откло­ня­юсь к севе­ру. Очень боюсь попасть в Гольф­ст­рим; тогда меня совсем уне­сет на север. (В тот момент я счи­тал, что нахо­жусь у соеди­не­ния север­но­го эква­то­ри­аль­но­го тече­ния и Гольф­ст­ри­ма.) В этом слу­чае мне при­дет­ся плыть еще не мень­ше меся­ца. От одной этой мыс­ли мне ста­но­вит­ся тош­но. Если меня отне­сет к севе­ру, к 23–24°, то я в довер­ше­ние все­го буду еще и мерз­нуть, так как ста­но­вит­ся холод­но. Зима! Если бы мне встре­ти­лось какое-нибудь суд­но! Хоть бы ветер пере­ме­нил­ся. И поду­мать толь­ко, что я нахо­жусь все­го милях в 90 от Дези­рад! Такое может слу­чить­ся лишь со мной. Вот и пас­сат не дует там, где он дол­жен дуть… Я боюсь, ужас­но боюсь, что это будет про­дол­жать­ся день за днем, бес­ко­неч­но. А ведь я был так бли­зок к цели!

15 часов. Ветер все тот же, но настро­е­ние улуч­ши­лось. Не зря же в «Мор­ском спра­воч­ни­ке» гово­рит­ся, что пас­са­ты пре­кра­ща­ют­ся лишь слу­чай­но и нена­дол­го. Но все рав­но, это силь­но задер­жит меня, так как теперь Гва­де­лу­па нахо­дит­ся в 100 милях. Рас­счи­ты­вать на нее уже не при­хо­дит­ся. Теперь для меня про­ще достиг­нуть Бар­бу­ды (120 миль) или Пуэр­то-Рико (400 миль). В общем мне пона­до­бит­ся еще доб­рая неде­ля, если ветер уста­но­вит­ся. А если нет, то пол­го­да. Я под­нял­ся на 19′ к севе­ру и нахо­жусь на широ­те, про­хо­дя­щей меж­ду Бар­бу­дой и Анти­гуа. Ско­рей бы пого­да пере­ме­ни­лась. Надо же, как не повез­ло, и, глав­ное, в самом кон­це! Хоть бы суд­но встре­ти­лось! Но вокруг ниче­го, ничего.

Втор­ник 25 нояб­ря. Под­нял­ся не силь­ный, зато почти попут­ный ветер с восто­ко-юго-восто­ка. Мне уда­лось спу­стить­ся на 11 миль к югу до 17°5′. Все это хоро­шо, но про­кля­тая гро­за изму­чи­ла меня. Начи­на­ют­ся труд­ные изну­ря­ю­щие дни. Пра­виль­но ли я опре­де­лил дол­го­ту? Дей­стви­тель­но ли бли­жай­шая зем­ля нахо­дит­ся от меня в 60 милях? Зав­тра я обя­за­тель­но уви­жу зем­лю. Ина­че я уже не смо­гу ска­зать, где я, как заблу­див­ший­ся пут­ник, кото­ро­му извест­но направ­ле­ние, но неиз­вест­но, сколь­ко ему еще идти. По самым пес­си­ми­сти­че­ским рас­че­там я могу быть на 7° восточ­нее, то есть при­бли­зи­тель­но в 406 милях от бере­га. Шесть дней пути при этой ско­ро­сти. Не надо впа­дать в отча­я­ние до втор­ни­ка 2 декаб­ря. Но если я и тогда не достиг­ну зем­ли, я про­сто пере­ста­ну что-либо понимать.

Как тянут­ся дни! Исчез­ла даже моя кочур­ка-буре­вест­ник, кото­рая все­гда наве­ща­ла меня в 4 часа. Она еще при­ле­та­ла поза­вче­ра, но вче­ра ее уже не было. А до сих пор я видел ее еже­днев­но. Что это зна­чит? Может быть теперь она оста­ет­ся на бере­гу или зале­та­ет даль­ше в море? Ника­ких сле­дов чело­ве­ка. По-мое­му, из моря изъ­яли все суда, а из неба самолеты.

Сре­да 26 нояб­ря. Сего­дня на рас­све­те опять видел двух фре­га­тов, тех самых, что обыч­но не встре­ча­ют­ся даль­ше 100 миль от бере­га… Еще одно подтверждение.

Как и близ Канар­ских ост­ро­вов, види­мость очень пло­хая, не боль­ше 15 миль. А ост­ро­ва отсто­ят друг от дру­га на 30 миль. Толь­ко бы не повто­ри­лась исто­рия с Канар­ски­ми ост­ро­ва­ми: ведь я чуть было не про­шел меж­ду ними, не заме­тив ни одно­го. Если бы знать зара­нее, я бы свер­нул на севе­ро-запад к Пуэр­то-Рико. А вдруг я прой­ду мимо это­го ост­ро­ва, не обна­ру­жив его? Про­сто тра­ге­дия! Поду­мать толь­ко, что поза­вче­ра я видел по мень­шей мере на 40 миль вокруг! Про­кля­тая буря!

Про­бую спу­стить­ся на парал­лель Гва­де­лу­пы и дер­жать­ся меж­ду 16° и 16°30′…

15 часов. Пол­зу, как чере­па­ха. Нахо­жусь не даль­ше, как в 60 милях от Анти­гуа, но почти не про­дви­га­юсь впе­ред. Если я делаю по 30 миль в день, зна­чит берег вооб­ще где-то на краю све­та: ина­че я уже дав­но про­шел бы эти остав­ши­е­ся две­сти миль. В кон­це кон­цов это вопрос часов: сорок восемь или семь­де­сят два. Как дол­го! Осо­бен­но теперь, когда я думаю, что зем­ля совсем близ­ко! Я не могу себе пред­ста­вить, что воз­мож­но и даже почти обя­за­тель­но буду на твер­дой зем­ле в бли­жай­ший втор­ник в тот же самый час. Это для меня совер­шен­но непостижимо.

Чет­верг 27 нояб­ря. Как мед­лен­но! С вос­кре­се­нья я сде­лал мак­си­мум 20 миль. Если так будет про­дол­жать­ся, я при­еду в сле­ду­ю­щий втор­ник или в сре­ду: десять мучи­тель­ных дней! Из-за пло­хой види­мо­сти я все вре­мя боюсь прой­ти мимо ост­ро­вов. Очень уто­ми­тель­но непре­рыв­но всмат­ри­вать­ся в гори­зонт. Целый день я напря­гаю зре­ние, а тем­ных очков у меня боль­ше нет.

Судов нет, само­ле­тов нет, птиц нет. Надо­е­ло (в днев­ни­ке под­черк­ну­то). Сорок дней — это боль­ше, чем достаточно.

18 часов. Доб­рый знак: муха в лод­ке. Все-таки зем­ля приближается.

Пят­ни­ца 28 нояб­ря. 9 часов. Сего­дня утром опять ниче­го не вид­но, и я начи­наю серьез­но бес­по­ко­ить­ся. Бед­ная моя Жинет­та! Сего­дня сорок пер­вый день… Одна­ко дол­го­та, исчис­лен­ная по захо­ду луны, под­твер­жда­ет мне, что зем­ля близ­ка, может быть, в 60 милях. Я нахо­жусь на пра­виль­ной широ­те, но едва про­дви­га­юсь вперед.

Видел плы­ву­щую элек­три­че­скую лам­поч­ку… Чего толь­ко не встре­тишь в море! Но я сыт всем этим по горло.

19 часов. Под­ни­ма­ет­ся при­ят­ный вете­рок. Тако­го не было уже дней восемь. Если он про­дер­жит­ся, я уви­жу зем­лю через 18 часов. С поне­дель­ни­ка 3 нояб­ря не встре­тил ни одно­го судна.

Суб­бо­та 29 нояб­ря. Ветер дул точ­не­хонь­ко 10 минут. Сно­ва невы­но­си­мое солн­це, под бре­зен­том у меня 38–39°. Вет­ра нет, зем­ли нет, судов нет, само­ле­тов нет, птиц нет — одно отчаяние.

Я совсем не дви­га­юсь. Делаю пол­ми­ли в час, не боль­ше. Так мне при­дет­ся плыть еще дней десять, если не две­на­дцать. А ведь гово­ри­ли, что пас­сат дохо­дит до само­го бере­га! Я боюсь даже думать о семье: там, навер­ное, все схо­дят с ума. Если бы какое-нибудь суд­но мог­ло их изве­стить обо мне. Но вокруг ниче­го, ниче­го, ничего!

При­вя­зав нож к вес­лу, загар­пу­нил сего­дня бали­сту и не знаю, что с ней делать. В одной кни­ге гово­рит­ся, что она съе­доб­на, а в дру­гой — ядо­ви­та. Пред­по­чи­таю воз­дер­жать­ся. Хоро­шо бы все-таки, что­бы спе­ци­а­ли­сты сошлись на чем-нибудь одном!

19 часов. Как и вче­ра под­нял­ся ветер. Хоть бы на этот раз он про­дер­жал­ся! Сно­ва бро­сил бутыл­ку с запиской.

К лод­ке под­плы­ва­ет какая-то совсем новая рыба, зна­чит зем­ля неда­ле­ко. Да это боль­шая бар­ра­ку­да! Она идет совсем рядом и посмат­ри­ва­ет на меня стран­ны­ми гла­за­ми. Мне очень хочет­ся пой­мать ее, но и она, по-види­мо­му, сама не прочь отве­дать мое­го мяса.

Вос­кре­се­нье 30 нояб­ря. Вот уже целая неде­ля, как я совер­шен­но не дви­га­юсь. Будь про­кля­ты те, кто уве­рял, что пас­сат дохо­дит до самой зем­ли! Восемь дней мерт­во­го шти­ля. И ника­ких надежд на перемену.

Я очень стра­даю от поно­са. При­хо­дит­ся уса­жи­вать­ся на край лод­ки не мень­ше два­дца­ти раз в день.

Пас­сат про­сто обман­щик: он завле­ка­ет вас, помо­га­ет про­де­лать три чет­вер­ти пути, а потом бро­са­ет. И это еще в самое бла­го­при­ят­ное вре­мя года! Что делать? Поко­рим­ся. Если я про­хо­жу при­мер­но по 30 миль в день, что дает в сред­нем 55 миль в день за все вре­мя пла­ва­ния, я подой­ду к бере­гу в вос­кре­се­нье 7 декаб­ря. Тер­пе­ние. Еще одна неде­ля. Но после этой неде­ли я сдаюсь.

Поне­дель­ник 1 декаб­ря. Вот и зима! Ноябрь про­шел, а я так и не уви­дел зем­ли. Про­бую опре­де­лить свою дол­го­ту: вос­ход луны дает мне 50°, а заход — 60. Ниче­го не пони­маю. Сего­дня будет пол­ная луна. Посмотрим.

Под­нял­ся несиль­ный попут­ный ветер, и я немно­го про­дви­нул­ся впе­ред. Зато ночью был пол­ный штиль. Где же я нахо­жусь? В 40 или в 1200 милях от земли?

Паля­щий зной. Гори­зонт пуст и подер­нут дымкой.

О, если бы я смог опре­де­лить свою точ­ную дол­го­ту, если бы у меня были бата­рея для радио­при­ем­ни­ка и хронометр!

Толь­ко что состо­ял­ся утрен­ний визит тро­пи­че­ско­го бело­хво­ста. Он чуть было не сел мне на рею. Я сфо­то­гра­фи­ро­вал его, но едва взял­ся за кино­ка­ме­ру, как пти­ца испу­га­лась и уле­те­ла пря­мо к солнцу.

11 часов. Я слиш­ком хоро­шо знаю Жинет­ту и безум­но вол­ну­юсь за нее. Она, навер­ное, в отча­я­нии. А ведь это может про­дол­жать­ся еще дней десять. Я устал, изму­чил­ся, понос меня совер­шен­но выма­ты­ва­ет. Бес­по­ко­юсь все боль­ше, пото­му что начи­на­ет появ­лять­ся кровь.

15 часов. Широ­та по-преж­не­му пра­виль­ная. Дер­жит­ся неболь­шой ветер. Слов­но для того что­бы под­бод­рить меня, при­ле­те­ла пти­ца фре­гат, чет­вер­тая за эти пять дней. Посколь­ку их встре­ча­ют самое боль­шее за 300 миль от бере­га, а я видел первую пять дней назад, мож­но счи­тать, что мне оста­ет­ся про­плыть сто миль. Не терять надежды!

18 часов. Я сде­лал непро­сти­тель­ную ошиб­ку, пере­смот­рев свои фото­гра­фии… Фран­ция, Каса­блан­ка, Лас-Паль­мас… Это испор­ти­ло мне настро­е­ние. Испы­та­ние в самом деле слиш­ком затя­ну­лось, и самое страш­ное, что я не знаю точ­но, где я нахо­жусь. Я счи­таю, что мне оста­лось при­мер­но миль 200, но когда я доплы­ву — после­зав­тра, через десять или два­дцать дней, или через месяц, это мне не извест­но. Ино­гда мне кажет­ся, что луч­ше бы я оста­но­вил­ся на Канар­ских ост­ро­вах. Но тогда меня заму­чи­ла бы про­кля­тая гордость.

Появись на гори­зон­те хоть одно суд­но или будь у меня радио, я бы не чув­ство­вал себя так оди­но­ко. Боже, как я зол на тех, кто уве­рял меня, что ветер все вре­мя будет или восточ­ным или севе­ро-восточ­ным. На самом же деле, со вре­ме­ни про­шлой гро­зы, вет­ра или совсем нет, или он дует с юго-востока.

Втор­ник 2 декаб­ря. (Настро­е­ние в то вре­мя у меня было крайне подав­лен­ное, и запи­си, отно­ся­щи­е­ся к это­му пери­о­ду, чита­ют­ся с боль­шим тру­дом.) На гори­зон­те по-преж­не­му ниче­го. Сего­дня утром видел еще один, до сих пор не встре­чав­ший­ся мне вид пти­цы, о кото­ром так же гово­рит­ся, что он не уда­ля­ет­ся от суши далее чем на сто миль.

Близ­ка или дале­ка от меня зем­ля? Попро­бу­ем поды­то­жить все «за» и все «про­тив».

«Про­тив»: вос­ход солн­ца, закат солн­ца, час полу­ден­но­го солн­це­сто­я­ния и час вос­хо­да луны. Но три пер­вых мне уже дава­ли ошиб­ку на один час при отправ­ле­нии, когда я точ­но знал дол­го­ту. Что же каса­ет­ся вос­хо­да луны, ука­зы­ва­ю­ще­го, что я нахо­жусь на 50° запад­ной дол­го­ты, то он ком­пен­си­ру­ет­ся закатом.

«За»: вре­мя зака­та луны, ука­зы­ва­ю­щее, что я нахо­жусь на 60°2′; неров­ность вет­ра, пада­ю­ще­го к ночи; пти­ца фре­гат, вооб­ще малое чис­ло птиц, одна­ко, птиц, до сих пор еще не встре­чав­ших­ся, и сре­ди них ни одно­го аль­ба­тро­са. И, нако­нец, я плы­ву от Канар­ских ост­ро­вов со сред­ней ско­ро­стью 50–60 миль в день. Зна­чит, если я про­плыл 2320–2520 миль, мне еще оста­ет­ся про­плыть не более 180–380 миль.

В луч­шем слу­чае я нахо­жусь на 59 или 60° запад­ной дол­го­ты, в худ­шем на 50°.

Если бы ветер был таким же, как в нача­ле пла­ва­ния, я бы достиг бере­га еще неде­лю назад; но ветер дер­жит­ся лишь 5–6 часов в сут­ки, мень­ше, чем под Каса­блан­кой. Что же я так нико­гда и не одо­лею эти 200–300 миль? Обид­но! Прой­ти за месяц 2500 миль и столь­ко же потра­тить на 300 остав­ших­ся! И опять ни малей­ше­го дуно­ве­ния. Мож­но прий­ти в отча­я­ние! Я во вся­ком слу­чае посте­пен­но ста­нов­люсь пессимистом.

Ведь надо же слу­чить­ся такой глу­по­сти! Сорок четы­ре дня мой опыт про­хо­дил как сле­ду­ет, слов­но для того, что­бы окон­чить­ся про­ва­лом имен­но сей­час, перед самым завершением.

Хоть бы я мог дать весточ­ку о себе! Но вокруг все пусто. Ни само­ле­та, ни кораб­ля! Ну и маку­ла­ту­ра же эта “Raft Book”, какую чушь она пре­под­но­сит о пти­цах. Если верить все­му в ней напи­сан­но­му, мож­но дей­стви­тель­но свихнуться.

15 часов. Не пони­маю еще одной вещи! Мне бы сей­час сле­до­ва­ло бороть­ся про­тив откло­не­ния к югу, но даже тот несчаст­ный вете­рок, кото­рый ино­гда под­ни­ма­ет­ся, и тот дует точ­не­хонь­ко с юга. В чем дело? Где же севе­ро-восточ­ный пас­сат? Он упря­мо дует с юго-востока.

Сего­дня 45‑й день; ров­но пол­то­ра меся­ца бед­няж­ка Жинет­та обо мне ниче­го не зна­ет. Еще один поте­рян­ный день. К, сча­стью, таких абсо­лют­но без­об­лач­ных дней все же немно­го, а то у меня, навер­ное, дав­но рас­пла­ви­лись бы моз­ги. На гори­зон­те соби­ра­ет­ся вну­ши­тель­ная гроза.

Сре­да 3 декаб­ря. Все надо­е­ло. Ветер, нако­нец, сно­ва севе­ро-восточ­ный, но доволь­но сла­бый. Зато перед этим он неко­то­рое вре­мя дул вооб­ще с запа­да, это было уже совсем мило!

11 часов. Ветер вдруг под­нял­ся и креп­ча­ет. Тако­го ни разу не было за послед­нюю неде­лю. Толь­ко бы он не утих.

15 часов. Запа­сы прес­ной воды зна­чи­тель­но сокра­ти­лись. Хоть бы пошел дождь. Толь­ко не очень большой!

18 часов. Еще одна пти­ца фре­гат; за послед­нюю неде­лю я уже поте­рял им счет, а “Raft Book” гово­рит, что фре­гат не встре­ча­ет­ся даль­ше 100 миль от бере­га. Будем наде­ять­ся, что это отно­сит­ся имен­но к дан­ной пти­це, пото­му что если бы это каса­лось и дру­гих, то я дав­но бы уже был на суше. У меня ужа­са­ю­щее рас­строй­ство желуд­ка, и пить я хочу как тыся­ча чер­тей. О! Сей­час бы выпить зал­пом литр холод­но­го молока!

Чет­верг 4 декаб­ря. На гори­зон­те ниче­го ново­го; все еще ниче­го… У меня начи­на­ет­ся исто­ще­ние организма.

Сего­дня ко мне зале­те­ла бабоч­ка. Утром я видел про­ле­тав­шую пау­тин­ку. В кон­це кон­цов, при­ни­мая все это во вни­ма­ние, зем­ля никак не может быть дале­ко. Но нет ни кораб­лей, ни самолетов.

Пят­ни­ца 5 декаб­ря. Зем­ля может быть в несколь­ких десят­ках миль, а я не могу ее достичь — нет вет­ра. Я изму­чен и обес­си­лен кро­ва­вым поно­сом настоль­ко, что боюсь даже есть. Если так будет про­дол­жать­ся, лод­ка, конеч­но, доплы­вет до бере­га, но доста­вит туда мой труп. Солн­це печет, на небе ни облач­ка. Я боль­ше ниче­го не пони­маю и не знаю, где я нахо­жусь. Моя послед­няя прось­ба: если лод­ка при­ве­зет мой труп, пусть все-таки кто-нибудь нада­ет от мое­го име­ни поще­чин авто­ру кни­ги для потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние. Она созда­на толь­ко для того, что­бы неудач­ник, имев­ший несча­стье ее при­об­ре­сти, поте­рял послед­нюю надеж­ду на спа­се­ние. Напри­мер, в этой кни­ге напи­са­но: «Зна­чи­тель­ное чис­ло птиц фре­га­тов сви­де­тель­ству­ет о том, что зем­ля нахо­дит­ся при­мер­но в 100 милях». Еще с неде­лю назад я их видел нема­ло и с тех пор про­шел миль три­ста. Сле­до­ва­тель­но, автор бес­чест­ный чело­век, так как либо он пишет заве­до­мую ложь, зная, что это ложь, либо пишет о том, чего сам не зна­ет, и о чем бы ему луч­ше совсем не писать. Про­шу отхле­стать по щекам и тех, кто дает опи­са­ние пас­са­тов. Вид­но, сами они нико­гда здесь не пла­ва­ли, раз­ве что с мото­ром. Пере­дай­те им заод­но, что в рай­оне Антиль­ских ост­ро­вов в нояб­ре — декаб­ре два дня ветер, а десять дней пол­ный штиль.

Зада­ча: лод­ка дви­жет­ся со сред­ней ско­ро­стью 100 мет­ров в час. Сколь­ко вре­ме­ни потре­бу­ет­ся, что­бы прой­ти 150 км, отде­ля­ю­щие меня от зем­ли, если тако­вая вооб­ще существует?

Во вся­ком слу­чае я рань­ше умру, сго­рю на солн­це, исстра­дав­шись от жары и голо­да. Все сго­во­ри­лось про­тив меня. С утра под ужа­са­ю­щим солн­цем я бук­валь­но варюсь в соб­ствен­ном соку. Надо мною ни облач­ка, а в каких-нибудь 800 мет­рах небо покры­то густы­ми туча­ми. Про­сто пора­зи­тель­но, до какой сте­пе­ни нами овла­де­ва­ет на море мания пре­сле­до­ва­ния! Кажет­ся, что все про­тив нас и ниче­го не ладит­ся. Мел­кие обла­ка едва дви­га­ют­ся, вле­ко­мые лег­ким вет­ром; у меня такое впе­чат­ле­ние, что они нароч­но обхо­дят солн­це вме­сто того, что­бы прой­ти перед ним, заго­ро­див меня хоть на мгно­ве­ние от это­го горнила.

Нет боль­ше сил! Если я и погиб­ну, это слу­чит­ся толь­ко пото­му, что про­тив меня опол­чи­лись и без­вет­рие и бес­по­щад­ное солн­це. Вче­ра вокруг меня буше­вал ливень, но на меня не упа­ло ни одной кап­ли. Это жесто­ко! Парус лени­во поло­щет­ся. Несо­мнен­но, это пас­сат. Что такое зона пас­са­тов? Рай­он, где прак­ти­че­ски нико­гда нет вет­ра. Подоб­ное без­вет­рие невоз­мож­но объ­яс­нить даже пред­по­ло­же­ни­ем, что меня занес­ло в «зону бурь», так как в это вре­мя года она пере­дви­га­ет­ся на 5° север­ной широ­ты, а если бы я нахо­дил­ся на этой парал­ле­ли, я бы уже был на суше. А тут еще этот кош­мар­ный понос… Теперь, если будет буря, я ни за что не бро­шу пла­ву­чий якорь. Будь что будет! Что я наде­лал! И поче­му я не оста­но­вил­ся тогда на Канар­ских островах?

Жан-Люк, если я умру, так и не доплыв до зем­ли, издай пожа­луй­ста, кни­гу с мои­ми запи­ся­ми; пусть она напо­ми­на­ет обо мне Жинет­те. Неда­ром я гово­рил: «Если моря­ки утвер­жда­ют, что мне удаст­ся пере­плыть оке­ан, это пло­хая при­ме­та». Сре­ди­зем­ное море, Каса­блан­ка, Канар­ские ост­ро­ва — все счи­та­ли, что это невоз­мож­но, а я все плыл да плыл. А теперь я поги­баю самым пла­чев­ным обра­зом. Ах, как неко­то­рые будут торжествовать!

Бес­по­лез­ное полос­ка­ние пару­са перед самым носом… Сего­дня, пожа­луй, самый отвра­ти­тель­ный день за все пла­ва­ние, уж луч­ше буря! Я бро­сил за борт све­то­вую шаш­ку, мне хоте­лось про­ве­рить, сколь­ко вре­ме­ни я буду ее видеть. Меня очень тре­во­жит, что если до сих пор даже в совер­шен­но без­вет­рен­ную пого­ду где-то ввер­ху был ветер, то сего­дня его уже нет нигде. Неуже­ли так будет еще восемь дней? Вот уже 32 дня как я не видел ни одно­го кораб­ля и 21 день — ни одно­го само­ле­та. Я в пол­ном отча­я­нии. Джек гово­рил: «Нас погу­бят вет­ры, бури, тай­фу­ны!» А я поги­баю из-за пол­но­го шти­ля. Если бы я мог сей­час послать сиг­нал SOS!

Увы! Какая насмеш­ка! Ни одно облач­ко не закры­ва­ет солн­ца, а ведь их нема­ло. Ниче­го не пони­маю: в небе появи­лись мел­кие обла­ка, кото­рые несут­ся быст­ро и низ­ко, а у меня ни дуно­ве­ния. Так быва­ло ред­ко даже в Сре­ди­зем­ном море. Как я хотел бы сей­час при­нять ванну!

Суб­бо­та 6 декаб­ря. С севе­ра подул доволь­но креп­кий ветер. Это луч­ше, чем ниче­го. Сего­дня утром еще раз видел трех тро­пи­че­ских бело­хво­стов одно­вре­мен­но: «До бере­га 60–80 миль». В кон­це кон­цов не может быть, что­бы автор кни­ги для тер­пя­щих бед­ствие оши­бал­ся абсо­лют­но во всем. Итак, зав­тра или после­зав­тра я, может быть, уви­жу зем­лю. Тем не менее, я хочу выра­зить свою послед­нюю волю, пото­му что не уве­рен, добе­русь ли до суши живым:

1. Я хочу, что­бы эти запис­ки послу­жи­ли осно­вой для кни­ги, все автор­ские пра­ва на кото­рую заве­щаю моей жене Жинет­те Бом­бар. За справ­ка­ми об исто­рии воз­ник­но­ве­ния дан­но­го пла­ва­ния про­шу обра­тить­ся к… (несколь­ко имен).

2. Рас­по­ря­же­ния, отно­ся­щи­е­ся к жене и дочери.

3. Я счи­таю сво­им дол­гом заявить, что нель­зя допус­кать, что­бы авто­ры книг для потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние мораль­но уби­ва­ли тех, для кого пред­на­зна­че­на их писа­ни­на. Пере­чис­ля­е­мые ими при­зна­ки бли­зо­сти зем­ли — сплош­ная ложь, губя­щая людей. За свою смерть я счи­таю так­же ответ­ствен­ны­ми и тех, по чьей вине у меня нет радиопередатчика.

В заклю­че­ние я хочу ска­зать: то, что я погиб, вовсе не лиша­ет надеж­ды всех потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние. Моя тео­рия вер­на и под­твер­жда­ет­ся пяти­де­ся­ти­днев­ным опы­том: на боль­шее чело­ве­че­ских сил не хва­та­ет. И послед­нее, жела­тель­но, что­бы в про­грам­мы по аст­ро­но­мии для лице­ев и школ был вклю­чен так­же курс прак­ти­че­ско­го мореплавания.

Вос­кре­се­нье 7 декаб­ря. На гори­зон­те все еще ниче­го не появи­лось. Но я не думаю, что до бере­га очень дале­ко. (Пошел более чет­кий почерк). Я дол­жен добрать­ся! Хотя бы ради Жинет­ты, Ната­ли, Рено и Анны. Как это трудно!

Солн­це без­жа­лост­но. Хочу пить. Вода кон­ча­ет­ся. Оста­ет­ся еще лит­ров пять. А сколь­ко лит­ров мне при­шлось тогда вылить за борт! Рыбы лов­лю немно­го, но все же мне хва­та­ет. Неуже­ли сно­ва при­дет­ся пить мор­скую воду и рыбий сок, да еще при таком поно­се? Это поис­ти­не ужас­но. Вче­раш­ний силь­ный ветер отнес меня на 18 миль к югу, уда­ляя меня таким обра­зом от Дези­ра­ды, от само­го близ­ко­го бере­га. Теперь ветер сно­ва очень сла­бый. Неиз­вест­но что будет!

Одна­ко в «Мор­ском спра­воч­ни­ке» гово­рит­ся: «Наи­бо­лее силь­ным и регу­ляр­ным пас­сат быва­ет с декаб­ря по март или апрель. В этот пери­од он дует в наи­бо­лее север­ном направ­ле­нии, то есть с восто­ко-севе­ро-восто­ка на севе­ро-восток со сред­ней ско­ро­стью око­ло 4 по Бофор­ту» (Антиль­ские ост­ро­ва, том 2, стр. 8).

Чего толь­ко не печа­та­ют типо­гра­фии! Поис­ти­не, «бума­га все стер­пит». Если зав­тра или после­зав­тра зем­ля не пока­жет­ся, я окон­ча­тель­но пере­ста­ну что-либо пони­мать и на все мах­ну рукой. При отплы­тии при­мер­но на 15°20′ я опре­де­лял коор­ди­на­ты в 12 часов 10 минут. Сего­дня я про­из­во­дил вычис­ле­ния в 15 часов 10 минут; три часа раз­ни­цы, зна­чит я дол­жен нахо­дить­ся на 60°20′ запад­ной дол­го­ты. Дези­рад нахо­дит­ся на 61°, то есть на 38 миль запад­нее… Доми­ни­ка и ост­ров Мари-Галант на 61°20′ и 61°12′, то есть на рас­сто­я­нии 56 и 49 миль. В чем же дело? Даже при ско­ро­сти все­го лишь в 30 миль в день зав­тра я дол­жен быть от них в 28 и 19 милях. А поэто­му, если зем­ля не пока­жет­ся на гори­зон­те и после­зав­тра… подаю в отстав­ку. Хва­тит! Мне это уже надо­е­ло. Бед­ная моя Жинет­та! Она, веро­ят­но, сго­ра­ет на мед­лен­ном огне.

16 часов 30 минут. Поло­жи­тель­но все сго­во­ри­лось про­тив меня. Сно­ва под­нял­ся ветер, но он гонит меня к югу. Ну поче­му мне так не везет? Что поде­ла­ешь, на юг так на юг. Тут у меня чистое поле вплоть до ост­ро­ва Гре­на­ды, до кото­ро­го 240 миль. Жаль, что дрейф так задер­жи­ва­ет движение.

Все гово­рит о бли­зо­сти зем­ли… кро­ме появ­ле­ния самой зем­ли. То там, то тут пла­ва­ют кусоч­ки дере­ва, косяк рыбы, очень похо­жей на лету­чую сельдь, идет за мной по пятам — все это не встре­ча­ет­ся на боль­шом рас­сто­я­нии от бере­гов. Но я‑то хотел бы уви­деть сам берег!

Поне­дель­ник 8 декаб­ря. Зем­ля еще не пока­за­лась, зато сно­ва насту­пи­ло без­вет­рие. Я не могу без горе­чи думать, что такой тип, как автор кни­ги для потер­пев­ших бед­ствие, пишет бро­шю­ру для аме­ри­кан­ско­го фло­та и в ней тоже оши­ба­ет­ся на каж­дом шагу. Автор заяв­ля­ет, что лишь одна­жды пти­цу фре­гат виде­ли за 300 миль от бере­га: послед­нюю из этих птиц я видел в сре­ду, но с тех пор я уже про­шел более 300 миль.

В суб­бо­ту утром я сно­ва видел сра­зу трех тро­пи­че­ских птиц. В дан­ном слу­чае автор кате­го­ри­чен: три пти­цы вме­сте — до бере­га 60–80 миль. Пусть даже 100! Пред­по­ло­жим, что с суб­бо­ты до вос­кре­се­нья я про­шел 40 миль и с вос­кре­се­нья до поне­дель­ни­ка — еще 40, это мини­мум. В таком слу­чае мне оста­ет­ся 20 миль. Но… на гори­зон­те ниче­го, и день сно­ва обе­ща­ет быть бес­по­щад­но жар­ким. Сего­дня 50‑й день пла­ва­ния. Моя сред­няя ско­рость состав­ля­ет 54 мили в сут­ки. Вна­ча­ле я плыл быст­рее, послед­нее же вре­мя, за исклю­че­ни­ем одно­го дня, я про­хо­жу в сред­нем по 30 миль в сут­ки. Сно­ва штиль.

Что­бы про­плыть 550 миль до Канар­ских ост­ро­вов, мне потре­бо­ва­лось один­на­дцать дней. Теперь мне нуж­но пре­одо­леть рас­сто­я­ние в пять раз боль­ше. Зна­чит, на это надо поло­жить 55 дней. В таком слу­чае я дол­жен буду при­ча­лить в субботу.

У меня оста­лось мало прес­ной воды, а мор­скую воду я пить не могу из-за силь­но­го рас­строй­ства желуд­ка. Рыбы лов­лю очень мало: она меня боит­ся. В кон­це кон­цов пусть себе, мне хва­та­ет пада­ю­щей пря­мо в лод­ку лету­чей рыбы. В край­нем слу­чае цел непри­кос­но­вен­ный запас, съем его и умру. Тот, кто, осно­вы­ва­ясь на моем опы­те, будет писать кни­гу для тер­пя­щих бед­ствие, дол­жен осо­бо отме­тить, что сме­на раз­лич­ных видов птиц ука­зы­ва­ет на при­бли­же­ние зем­ли, одна­ко зем­ля при этом может нахо­дить­ся еще за сот­ни миль.

Если бы я мог точ­но опре­де­лить свои коор­ди­на­ты! Мне кажет­ся, что если бы я был уве­рен, что точ­но знаю, где нахо­жусь — пусть это даже дале­ко от зем­ли, — мне было бы лег­че. По мое­му, все паро­ход­ные и авиа­ци­он­ные линии про­хо­дят запад­нее ост­ро­вов, по Кариб­ско­му морю; в таком слу­чае ни на само­ле­ты, ни на суда наде­ять­ся нечего!

Как стран­но сей­час вспо­ми­нать, что одна­жды был такой силь­ный ветер, что я даже бро­сил пла­ву­чий якорь. Теперь парус под­нят, и я его не спу­щу ни за что. Зато вет­ра боль­ше нет. Что делать? Что делать, что­бы вый­ти из этой про­кля­той неуверенности?

День обе­ща­ет быть невы­но­си­мо жар­ким. Ни одно облач­ко не хочет закрыть солн­це. Что за неве­зе­нье! Вокруг меня дождь, а на меня не пада­ет ни одной кап­ли; вокруг тучи, а надо мной без­жа­лост­ное солн­це; сей­час пери­од регу­ляр­ных пас­са­тов, а у меня один день — ветер, дру­гой день — вете­рок, а затем два-три дня пол­но­го шти­ля. Я почти не про­дви­га­юсь впе­ред. Вот уже трое суток, как я вижу сза­ди себя зеле­ное пят­но от бро­шен­ной мною све­то­вой шаш­ки. И так с суб­бо­ты 22 нояб­ря: две с лиш­ним неде­ли почти пол­ной непо­движ­но­сти. О, я это запом­ню! И какой же я иди­от, что дове­рил­ся кни­ге, напи­сан­ной спе­ци­а­ли­ста­ми! Как жаль, что я погиб­ну, так и не ска­зав им лич­но все, что я о них думаю. Где же этот пас­сат «регу­ляр­ный и наи­бо­лее силь­ный»?! При такой пого­де живым мне, конеч­но, не добрать­ся до зем­ли, хоть она, долж­но быть, и недалеко.

Мне то и дело встре­ча­ют­ся кусоч­ки коры проб­ко­во­го дере­ва. Но парус поло­щет. И это когда мне оста­лось какие-нибудь 30 миль! Или 1500…

14 часов 30 минут. Ну вот, все как вче­ра: пол­ный штиль и обвис­ший парус. Даешь пас­сат! Может мне кто-нибудь ска­жет: ниче­го, зато это при­знак того, что зем­ля близ­ка. Так пока­жи­те мне ее! Но я и зав­тра не наде­юсь ее уви­деть, так как вряд ли сдви­нусь с места.

Про­шло уже двое суток с тех пор, как я видел эти пре­сло­ву­тые стаи птиц. Думаю, что восемь­де­сят-то миль после это­го я про­шел. Где же земля?

16 часов. Хочет­ся иску­пать­ся и заод­но осмот­реть дни­ще лод­ки. Она-то долж­на добрать­ся до бере­га, пусть даже через месяц, если толь­ко не поме­ша­ет какая-нибудь рыба-меч!

16 часов 30 минут. Море взвол­но­ва­лось, зна­чит где-то есть ветер, но здесь у меня пока лишь сла­бое дуно­ве­ние. Жара и жаж­да. Гос­по­ди, про­дли мне жизнь хотя бы для того, что­бы я мог выпить зал­пом два лит­ра молока.

Мне вспо­ми­на­ет­ся, как я при­ни­мал ван­ны вме­сто того, что­бы их выпи­вать. Мир все-таки пло­хо устро­ен. Там я мог спо­кой­но по рас­се­ян­но­сти не закрыть кран. Здесь моя жизнь зави­сит от десят­ка лит­ров воды.

17 часов. До Доми­ни­ки мень­ше 40 миль, но мне ее нико­гда не достиг­нуть: нет вет­ра. (Даль­ше совер­шен­но бес­по­ря­доч­ным почер­ком, како­го у меня не было нико­гда, напи­са­но: «какой ужас­ный день впереди!»).

Сно­ва про­из­во­жу длин­ный под­счет, начи­ная со вре­ме­ни пер­во­го опре­де­ле­ния координат.

19 октяб­ря — 15°, вре­мя — 12 часов 15 минут.

14 нояб­ря, вре­мя — 14 часов 00 минут: раз­ни­ца 1 час 45 минут, 41°, зна­чит прой­де­но 1568 миль со ско­ро­стью 59 миль в сутки.

8 декаб­ря, вре­мя — 15 часов 10 минут, сле­до­ва­тель­но, я нахо­жусь на 59°, и прой­де­но с 14 нояб­ря еще 1044 мили со ско­ро­стью 43,5 мили в сут­ки. Зна­чит, теперь мне оста­ет­ся 116 миль. Кста­ти, такое рас­сто­я­ние «устро­и­ло» бы и моих зна­ме­ни­тых птиц, тех, что долж­ны появ­лять­ся не далее 200–300 миль от бере­гов. В таком слу­чае, судя по кар­те, зем­ля долж­на пока­зать­ся в сре­ду, в чет­верг или в пят­ни­цу… если будет ветер. Пока что он едва ощутим.

Втор­ник 9 декаб­ря. 15 часов. Со вче­раш­не­го вече­ра, с 7 часов, подул вете­рок. Хоть бы он не утих! Солн­це все так же без­жа­лост­но печет. Всю ночь меня пре­сле­до­ва­ли кош­ма­ры. Бере­га не вид­но, и было бы чудо, если бы он появил­ся, так как я про­шел за это вре­мя слиш­ком малое рас­сто­я­ние. Сего­дня утром видел еще трех тро­пи­че­ских бело­хво­стов, и они кри­ча­ли. Если не оши­ба­юсь, пти­цы не долж­ны кри­чать, когда они нахо­дят­ся дале­ко от зем­ли. При­ду­мал меню обе­да, кото­рый я зака­жу за счет одно­го мое­го зна­ко­мо­го, дер­жав­ше­го пари, что мне не доплыть. На вся­кий слу­чай преду­смот­рел даже три вари­ан­та: либо гуси­ная печен­ка с трю­фе­ля­ми, суф­ле из кре­ве­ток, утка с кро­вью, кар­тош­ка «пай», раз­лич­ные сыры, омлет с ромом и варе­ньем и охла­жден­ные фрук­ты в шам­пан­ском; либо омар «тер­ми­дор», куро­пат­ка с трю­фе­ля­ми, зеле­ный горо­шек, раз­лич­ные сыры, бли­ны «Сюзетт» (дюжи­ну) и охла­жден­ные фрук­ты в шам­пан­ском; либо, нако­нец, салат из раков, дюжи­на ули­ток, заяц по-коро­лев­ски, паро­вая кар­тош­ка или козий бок, раз­лич­ные сыры, омлет с ромом и варе­ньем и ана­нас в кре­ме из кир­ша. А вина я выбрал такие: муска­тель, пом­мар 28, вон-романе 1930 года, мутон-рот­шильд 1947 года, шато-икем 1929 года, ста­рый кюр и в заклю­че­ние сигару.

«Аракака». Прибытие

Чудо про­изо­шло опять в сре­ду! В то утро, пом­ню, мне было очень труд­но встать. Я про­сы­пал­ся обыч­но с вос­хо­дом солн­ца, но послед­нее вре­мя уже не спе­шил оки­нуть взгля­дом гори­зонт, так как был уве­рен, что он пуст, как все­гда. Поэто­му я выжи­дал лежа, слов­но ночь еще не кон­чи­лась, пока солн­це не под­ни­мет­ся выше и его лучи не нач­нут жечь мне лицо. И на этот раз, часов в 10, я начал нето­роп­ли­во осмат­ри­вать­ся, как вдруг под­ско­чил, слов­но меня уда­ри­ло током, и воскликнул:

— Корабль!

Дей­стви­тель­но, спра­ва по бор­ту в двух с поло­ви­ной милях от меня, пере­се­кая мой курс, шел корабль. Это было круп­ное гру­зо­вое суд­но водо­из­ме­ще­ни­ем при­мер­но в 7000 тонн. Оно дви­га­лось на неболь­шой ско­ро­сти. Меня, по-види­мо­му, не заме­ти­ли. Я бро­сил­ся к гелио­гра­фу, что­бы обра­тить на себя вни­ма­ние отра­жен­ным лучом солн­ца, как дети, пус­ка­ю­щие зай­чи­ки в гла­за прохожим.

Через неко­то­рое вре­мя, кото­рое мне пока­за­лось веч­но­стью, меня заме­ти­ли, и суд­но, изме­нив курс, напра­ви­лось в мою сторону.

Настро­е­ние мое мгно­вен­но улуч­ши­лось. Я поче­му-то сра­зу поду­мал, что это суд­но идет в один из пор­тов Антиль­ских ост­ро­вов и что зем­ля, сле­до­ва­тель­но, близ­ко. Быст­ро под­ни­маю мой малень­кий трех­цвет­ный флаг, укреп­лен­ный на кон­це вес­ла. Како­ва же была моя гор­дость, когда я уви­дел, как на при­бли­жа­ю­щем­ся судне три­жды при­под­нял­ся и при­спу­стил­ся флаг «Юни­он Джек»: так при­вет­ству­ют толь­ко воен­ные суда, встре­чен­ные в откры­том море. Отве­чаю, раз­ма­хи­вая сво­им флаж­ком. Но вот суд­но порав­ня­лось со мной, и капи­тан под­ни­ма­ет рупор.

— Нуж­на помощь? — спра­ши­ва­ет он по-английски.

Я отве­чаю:

— Ска­жи­те, пожа­луй­ста, точ­ное вре­мя и точ­ную долготу.

— 49°50′.

Раз­ни­ца по срав­не­нию с мои­ми рас­че­та­ми состав­ля­ла ров­но 10°, ина­че гово­ря 600 миль.

Оглу­шен­ный этим изве­сти­ем, слов­но уда­ром моло­та по голо­ве, в пол­ней­шем отча­я­нии, я схва­тил­ся за вес­ла и начал под­гре­бать к бор­ту суд­на, лихо­ра­доч­но твер­дя: «Тем хуже! Я вынес 53 дня! Хватит!»

Капи­тан спросил:

— Хоти­те под­нять­ся на борт?

Я поду­мал: «Тем хуже, пусть берут на борт, опыт окон­чен. В кон­це кон­цов 53 дня в оке­ане — пре­крас­ное доказательство».

Под­ни­ма­юсь на борт «Ара­ка­ки», боль­шо­го гру­зо-пас­са­жир­ско­го суд­на, сле­ду­ю­ще­го из Ливер­пу­ля. Меня встре­ча­ет доволь­но пол­ный и очень живой чело­век неболь­шо­го роста. На вид ему лет пять­де­сят. Это капи­тан Кар­тер из Ливер­пу­ля. Он тот­час же предлагает:

— Мы вас доста­вим вме­сте с вашей лод­кой в Бри­тан­скую Гви­а­ну, в Джорджтаун.

Сна­ча­ла я согла­ша­юсь, но тут же вспо­ми­наю о слу­чае с «Сиди Фер­рук». Одно­вре­мен­но я пред­став­ляю себе, как мои дру­зья, булон­ские моря­ки, ска­жут мне:

— Эге! Ты все-таки не пере­плыл Атлан­ти­че­ский океан!

И тогда 53 дня жесто­ких испы­та­ний поте­ря­ют вся­кую цену. Несмот­ря на то что моя тео­рия полу­чи­ла доста­точ­ное под­твер­жде­ние, для про­стых людей и осо­бен­но для море­пла­ва­те­лей сам факт, что я добрал­ся до бере­га не на лод­ке, озна­чал бы, что опыт не удал­ся. Для того что­бы мой опыт мог спа­сать жизнь людей, нуж­но было обя­за­тель­но с честью дове­сти его до кон­ца. Какую надеж­ду поро­ди­ло бы сре­ди моря­ков его успеш­ное завер­ше­ние! Поэто­му я тот­час же взял себя в руки и попро­сил у капи­та­на неко­то­рое вре­мя для раз­мыш­ле­ний. Он пред­ло­жил мне пока при­нять душ; я после­до­вал его сове­ту с бла­го­дар­но­стью. Из душе­вой кабин­ки я совер­шен­но слу­чай­но услы­шал раз­го­вор двух офи­це­ров: «От этих фран­цу­зов нико­гда не зна­ешь, чего ждать!»

Итак, реше­ние при­ня­то: буду про­дол­жать пла­ва­ние. Мыс­лен­но при­ки­ды­ваю — при той же ско­ро­сти мне потре­бу­ет­ся еще неде­ли три. Сего­дня 10 декаб­ря, зна­чит я буду на твер­дой зем­ле чис­ла 3 янва­ря; в таком слу­чае для опре­де­ле­ния коор­ди­нат мне нуж­но кни­гу «Мор­ские эфе­ме­ри­ды»[56] на 1953 год.

Я еще моюсь под душем, когда ко мне при­хо­дит капи­тан и спрашивает:

— Вы согла­си­тесь немнож­ко перекусить?

Сна­ча­ла отка­зы­ва­юсь, но он настаивает:

— Вы не може­те отка­зать­ся от горя­че­го завтрака.

Пер­вый зав­трак за 53 дня! О, я его хоро­шо запом­нил: яйцо, совсем кро­хот­ный кусо­чек говя­жьей печен­ки, лож­ка капу­сты[57] и немно­го фрук­тов. Этот более чем скром­ный зав­трак, кото­рый впо­след­ствии кое-кто ста­вил мне в вину, при­чи­нил мое­му желуд­ку самые жесто­кие муче­ния за все вре­мя плавания.

После того как я позав­тра­кал и отпра­вил теле­грам­му жене, мне пред­ло­жи­ли осмот­реть корабль. Навсе­гда запом­ни­лась мне осле­пи­тель­ная офи­цер­ская кают-ком­па­ния с кожа­ны­ми крес­ла­ми. Стол был накрыт для зав­тра­ка. Пас­са­жи­ры поль­зо­ва­лись под­лин­но бри­тан­ским ком­фор­том. Гля­дя на все это, я повто­рял про себя: «Еще три неде­ли, еще три неде­ли!» Капи­тан про­вел меня в поме­ще­ние, где нахо­ди­лись кар­ты. Здесь он пока­зал мне точ­ное место­на­хож­де­ние и ука­зал на откло­не­ния, кото­рые необ­хо­ди­мо будет учесть при при­бли­же­нии к суше. Он дал мне мор­ской аль­ма­нах со все­ми необ­хо­ди­мы­ми дан­ны­ми на 1953 год и, кро­ме того, пода­рил изу­ми­тель­ное изда­ние Бри­тан­ско­го адми­рал­тей­ства со сво­им посвящением.

И вот, слег­ка пока­чи­ва­ясь, но все же еще доволь­но твер­до сту­пая, я напра­вил­ся к пери­лам. С бор­та уже све­ши­ва­лась лест­ни­ца, по кото­рой я дол­жен был спу­стить­ся на «Ере­тик». Капи­тан был взвол­но­ван. Весь эки­паж обод­рял меня и назна­чал мне сви­да­ние на суше. Когда я уже спус­кал­ся по вере­воч­ной лест­ни­це, капи­тан спросил:

— Что я могу для вас сде­лать? Мне это про­сто необ­хо­ди­мо! Что бы вам доста­ви­ло удо­воль­ствие, какие у вас желания?

Я вспом­нил, что с само­го нача­ла пути не слы­шал Баха, и отве­тил, что мне очень хоте­лось бы в рож­де­ствен­скую ночь послу­шать VI Бран­ден­бург­ский концерт.

— Если пона­до­бит­ся, я пере­вер­ну весь мир, но даю вам сло­во, что в ночь под рож­де­ство вы услы­ши­те этот концерт.

Бук­сир­ная верев­ка бро­ше­на. «Ара­ка­ка» ждет, что­бы я отплыл от ее страш­но­го вин­та, кото­рый может затя­нуть мою лодку.

За это вре­мя под­нял­ся неболь­шой ветер, и я поспе­шил им вос­поль­зо­вать­ся. Под­ни­маю парус и иду на запад.

Все это про­дол­жа­лось часа пол­то­ра. «Ара­ка­ка» сно­ва пус­ка­ет в ход маши­ны и под оглу­ша­ю­щий вой гуд­ка мед­лен­но уда­ля­ет­ся, три­жды послав мне при­вет­ствие сво­им флагом.

Милая «Ара­ка­ка», я знаю, что буду жалеть о тебе и гово­рить: «Поче­му я не вос­поль­зо­вал­ся этим слу­ча­ем, оче­вид­но послед­ним?..» Но для успе­ха мое­го опы­та было совер­шен­но необ­хо­ди­мо, что­бы я шел впе­ред, что­бы я про­дол­жал путь. По прав­де гово­ря, это было един­ствен­ное, чем я впо­след­ствии мог гордиться.

Воз­вра­ща­юсь к сво­е­му судо­во­му журналу:

«Сре­да 10 декаб­ря. В сре­ду со мной почти все­гда что-нибудь слу­ча­ет­ся. Я толь­ко что был на кораб­ле, немно­го поел и плы­ву даль­ше. Но увы, я нахо­жусь все­го лишь на 50° и мне оста­ет­ся еще 600 миль, то есть при моей ско­ро­сти 15–20 дней пути. Боль­ше муже­ства! Настро­е­ние улуч­ши­лось, но спе­ци­а­ли­стам я ниче­го не прощу!

Теперь я могу пра­виль­но опре­де­лить свою дол­го­ту. Как я ухит­рил­ся оши­бить­ся и поме­тить вре­мя отъ­ез­да 12 часа­ми 15 мину­та­ми, когда было не мень­ше 13.

Жинет­та зна­ет, что я жив, путе­ше­ствие продолжается.

Гос­подь Бог пре­ис­пол­нен доброты.

Это был гру­зо­вой паро­ход “Ара­ка­ка”, сле­ду­ю­щий из Ливер­пу­ля в Гви­а­ну. Дол­жен при­знать­ся, что я едва не остал­ся на борту».

В самом деле, уви­деть корабль в этой части оке­а­на — слу­чай исклю­чи­тель­ный, все гово­ри­ло за то, что я мог бы плыть до самой зем­ли, не повстре­чав­шись ни с кем. Если б так слу­чи­лось, я, оче­вид­но, ско­ро сошел бы с ума. Убеж­ден­ный, что зем­ля совсем близ­ко, я бы все боль­ше вре­ме­ни про­во­дил, всмат­ри­ва­ясь в гори­зонт, утом­ляя мозг и гла­за, и с каж­дым днем все боль­ше падал духом. «Ара­ка­ка», ты спас­ла меня не толь­ко тем, что успо­ко­и­ла мою семью, ты спас­ла меня мораль­но!.. Я знаю теперь, где нахо­жусь. Боль­ше того, я могу теперь опре­де­лять свою дол­го­ту. Дело в том, что капи­тан пока­зал мне сре­ди мор­ских таб­лиц малень­кую таб­лич­ку, назы­ва­е­мую урав­не­ни­ем вре­ме­ни. Она дава­ла еже­днев­ную поправ­ку, кото­рую надо было отни­мать от вре­ме­ни про­хож­де­ния солн­ца через мери­ди­ан. Сле­до­ва­тель­но, мне было доста­точ­но знать при­бли­зи­тель­но час про­хож­де­ния солн­ца через мери­ди­ан, что­бы опре­де­лить с точ­но­стью до 60 миль свое место­на­хож­де­ние. Теперь я мог, нако­нец, плыть как пола­га­ет­ся: часы мои были про­ве­ре­ны и «Ара­ка­ка» пода­ри­ла мне новую бата­рею для радиоприемника.

Откро­вен­но гово­ря, ни в этот день, ни в после­ду­ю­щие мне не хоте­лось рыбы. А кро­ме рыбы, у меня ниче­го не было. Вот пер­вые послед­ствия зав­тра­ка, кото­рый я съел на «Ара­ка­ке»…

Позд­нее, в Пари­же, один из круп­ных спе­ци­а­ли­стов-дие­то­ло­гов ска­зал мне: «Если бы мы зна­ли, что вы что-то поели на этом кораб­ле, мы бы и гро­ша не дали за вашу жизнь!»

Со мной про­изо­шло совер­шен­но то же самое, что про­ис­хо­дит с поли­ти­че­ски­ми ссыль­ны­ми и воен­но­плен­ны­ми после осво­бож­де­ния. Я пере­нес два режи­ма пита­ния. До это­го зав­тра­ка на 53‑й день пути я питал­ся ненор­маль­но. А затем я про­сто недо­едал, питал­ся недо­ста­точ­но, пото­му что рыба ста­ла мне про­тив­на. Это есте­ствен­но: орга­низм посте­пен­но при­вы­ка­ет доволь­ство­вать­ся гораз­до мень­шим коли­че­ством пищи, чем ему поло­же­но. Но как толь­ко ему сно­ва дают нор­маль­ное пита­ние, как толь­ко он вспо­ми­на­ет, что это нор­маль­ное пита­ние суще­ству­ет, он сда­ет­ся, как буд­то гово­ря: «Я вер­нул­ся в нор­маль­ные усло­вия и теперь могу немно­го рас­пу­стить­ся». Он подо­бен спортс­ме­ну, кото­рый оста­но­вил­ся на пол­пу­ти и не в состо­я­нии бежать даль­ше. И вот тут желу­док при­хо­дит в отча­я­ние… Фото­гра­фии дока­зы­ва­ют, что за послед­ние 12 дней мое­го пла­ва­ния после встре­чи с «Ара­ка­кой» я поху­дел гораз­до боль­ше, чем за преды­ду­щие 53.

Я теперь точ­но знаю, что надо думать о кни­гах для потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние, о сове­тах по нави­га­ции, о при­зна­ках при­бли­же­ния зем­ли — обо всех этих плы­ву­щих щеп­ках, бабоч­ках, пау­тин­ках, мухах и пти­цах. Не про­гне­вай­тесь, авто­ры выше­упо­мя­ну­тых книг, но пти­ца фре­гат, кото­рая, воз­мож­но, и не про­во­дит ночи в море, во вся­ком слу­чае встре­ча­ет­ся за 1500 миль от зем­ли. В ваших кни­гах так­же ска­за­но, что фре­гат не ловит рыбу для соб­ствен­но­го про­пи­та­ния, а я сво­и­ми гла­за­ми видел, как он хва­тал в воз­ду­хе лету­чих рыб, кото­рых золо­тые мак­ре­ли выго­ня­ли из моря.

Поче­му про­изо­шла ошиб­ка в моих нави­га­ци­он­ных рас­че­тах? В пер­вый раз я опре­де­лил свое место­на­хож­де­ние, отъ­ез­жая от Канар­ских ост­ро­вов. Море было очень неспо­кой­но, и я при­нял гре­бень вол­ны за линию гори­зон­та. По счаст­ли­вой слу­чай­но­сти я пра­виль­но нашел широ­ту, но ошиб­ся вре­ме­нем. Поэто­му я решил, что нахо­жусь на 15° запад­ной дол­го­ты в 12 часов 15 минут, а на самом деле я был там в час дня. Отсю­да ошиб­ка в поправ­ке на 45 минут, то есть на 10°. Отныне я отправ­люсь в сво­их рас­че­тах не от 60° запад­ной дол­го­ты, а от 50, где я нахо­жусь в дей­стви­тель­но­сти. Таким обра­зом, мне оста­ет­ся прой­ти еще 700–800 километров.

Я хотел достичь фран­цуз­ской зем­ли, тем более, что имен­но на запад­ном побе­ре­жье фран­цуз­ских Антиль­ских ост­ро­вов рас­по­ло­жен един­ствен­ный защи­щен­ный порт. Сле­до­ва­тель­но, я дол­жен был дер­жать­ся широ­ты Мар­ти­ни­ки и толь­ко в край­нем слу­чае, если под­ни­мет­ся север­ный ветер, откло­нить­ся до Бар­ба­до­са. Я, конеч­но, все-таки рис­ко­вал, что меня отне­сет южнее это­го англий­ско­го ост­ро­ва и что при­дет­ся плыть еще 500 кило­мет­ров до само­го континента.

Через три дня после встре­чи с «Ара­ка­кой» уста­но­ви­лась какая-то неле­пая пого­да, самая неле­пая со вре­ме­ни отплы­тия. С утра опять был пол­ный штиль, хотя мох­на­тые обла­ка нес­лись почти над самой моей голо­вой. Одна­ко мое суде­ныш­ко не дви­га­лось, и я целый день бесил­ся, гля­дя, как быст­ро они летят к бере­гам земли.

К сча­стью, в тот день я не был оди­нок: у меня появил­ся спут­ник, несколь­ко стес­ни­тель­ный, но все же спут­ник. Нача­лось с того, что я услы­шал сле­ва от лод­ки гром­кое сопе­ние. Пово­ра­чи­ваю голо­ву, и вижу, что ко мне плы­вет круп­ный кит. Вна­ча­ле я боял­ся, что этот слав­ный гигант подой­дет слиш­ком близ­ко и, при­лас­кав мою лод­ку хво­стом, вызо­вет опас­ную ава­рию. Но кит ока­зал­ся умни­цей и не под­хо­дил бли­же, чем на 3–4 мет­ра, хотя и манев­ри­ро­вал око­ло меня целый день. Вече­ром он тор­же­ствен­но уда­лил­ся, и боль­ше я его не видел.

Тем вре­ме­нем при­бли­жа­лась буря. В час ночи пер­вые боль­шие вол­ны нача­ли играть моей скор­луп­кой. Оке­ан не щадил меня в послед­ние дни пути. До сих пор я пере­нес в общей слож­но­сти два­дцать штор­мо­вых дней, но за это вре­мя вода лишь два­жды напол­ня­ла мою лод­ку. А за остав­ши­е­ся две­на­дцать дней мне при­шлось «при­нять ван­ну» четы­ре раза. Хоро­шо еще, что я сумел улуч­шить тех­ни­ку осу­ши­тель­ных работ: как толь­ко лод­ка напол­ня­лась, я начи­нал вычер­пы­вать воду шля­пой, в кото­рую вхо­ди­ло 2–3 лит­ра, а затем уже завер­шал рабо­ту туф­лей. Как извест­но, чаще все­го имен­но самые про­стые сред­ства ока­зы­ва­ют­ся наи­бо­лее дей­ствен­ны­ми в борь­бе со стихиями…

С какой радо­стью я уви­дел, что парус, нако­нец, надул­ся так, слов­но хотел лоп­нуть! Как при­ят­но было вновь услы­шать харак­тер­ный шум, гово­ря­щий, что лод­ка идет с мак­си­маль­ной ско­ро­стью при­бли­зи­тель­но в три узла. Лага у меня не было, и ско­рость хода я опре­де­лял по шуму воды за кормой.

Чем боль­ше миль оста­ва­лось поза­ди, тем боль­ше я боял­ся, что какая-нибудь глу­пость слу­чит­ся со мной у самой цели. Я посто­ян­но пом­нил, что доста­точ­но лишь одной вол­ны, что­бы меня погу­бить. Это было невы­но­си­мо! К чему тогда все пере­не­сен­ные стра­да­ния! На море нико­гда нель­зя быть совер­шен­но спо­кой­ным. И тем не менее, в моих ушах до сих пор зву­чит радост­ный клич, кото­рый я испу­стил, когда засви­стел ветер!

Я спал счаст­ли­вым сном, как вдруг проснул­ся с ощу­ще­ни­ем, что вокруг тво­рит­ся что-то нелад­ное. Вска­ки­ваю и вижу: око­ло самой лод­ки поверх­ность моря бороз­дят свер­ка­ю­щие сле­ды огром­ной рыбы. Кто это, рыба-меч или аку­ла? Не знаю. Чудо­ви­ще ведет себя на этот раз необыч­но: оно бро­са­ет­ся на меня и про­хо­дит под самой лод­кой, заде­вая за нее спи­ной. Такая игра про­дол­жа­лась 6 часов. В отча­я­нии я уже хотел ата­ко­вать непро­ше­но­го гостя, но он вдруг исчез, так же вне­зап­но, как и появился.

На сле­ду­ю­щее утро, хотя в лод­ку за ночь не попа­ло ни одной вол­ны, я проснул­ся про­мок­шим. Ста­ло оче­вид­но, что лод­ка нача­ла про­те­кать. По-види­мо­му ноч­ной гость исца­ра­пал рези­но­вое дно сво­ей гру­бой, как наждач­ная бума­га, кожей. Нуж­но было как мож­но ско­рее кон­чать пла­ва­ние: поло­же­ние мое ста­но­ви­лось все­рьез неза­вид­ным! Разу­ме­ет­ся, бор­то­вые поплав­ки оста­лись нетро­ну­ты­ми и воз­дух в них дер­жал­ся вели­ко­леп­но, но устра­нить про­са­чи­ва­ние воды сквозь мель­чай­шие цара­пи­ны в дне было совер­шен­но невоз­мож­но. Я пред­по­чел бы насто­я­щую дыру. Через каж­дые 5 часов, когда вода дости­га­ла уров­ня дере­вян­но­го насти­ла, мне при­хо­ди­лось ее вычер­пы­вать. Так про­дол­жа­лось деся­ток дней — послед­ние дни пути.

Птиц ста­но­вит­ся все боль­ше, их поро­ды все раз­но­об­раз­нее. Нако­нец, 13 декаб­ря, пока­за­лась пер­вая чай­ка. Я почув­ство­вал себя как дома.

В тот же день мне пред­ста­вил­ся слу­чай уви­деть и заснять на кино­плен­ку фан­та­сти­че­скую сце­ну. Мно­го дней око­ло меня лета­ла одна из самых кра­си­вых мор­ских птиц — пти­ца фре­гат. Ино­гда она бро­са­лась вниз, что­бы схва­тить в воз­ду­хе лету­чую рыбу. Я часто спра­ши­вал себя, каким обра­зом фре­гат уга­ды­ва­ет место, отку­да его добы­ча долж­на взле­теть в воз­дух? В тот день меня слов­но осе­ни­ло: фре­гат ловил лету­чих рыб вме­сте с дора­да­ми. В опре­де­лен­ный момент дора­ды бро­са­лись в самую гущу стаи. Лету­чие рыбы в испу­ге выска­ки­ва­ли из воды, а дора­ды про­дол­жа­ли их пре­сле­до­вать, высо­ко под­пры­ги­вая над вол­на­ми. Как толь­ко фре­гат видел, что охо­та нача­лась, он падал вниз и вся­кий раз, взмы­вая в небо, дер­жал в клю­ве рыбу. Под­няв­шись на боль­шую высо­ту, он вдруг ронял свою добы­чу, затем стре­ми­тель­но пики­ро­вал, что­бы очу­тить­ся под ней, и сно­ва под­хва­ты­вал рыбу пря­мо в широ­ко рас­кры­тый клюв. Так пти­ца фре­гат ест свою добы­чу налету.

Но еще инте­рес­нее было наблю­дать, как лету­чие рыбы и пти­цы мчат­ся в воз­ду­хе парал­лель­ным кур­сом. С помо­щью кино­ап­па­ра­та я попы­тал­ся запе­чат­леть эту уди­ви­тель­ную сцену.

* * *

Лег­кий зав­трак, съе­ден­ный мною на бор­ту «Ара­ка­ки», вызвал самые неожи­дан­ные послед­ствия. На сле­ду­ю­щий день ужас­ное рас­строй­ство желуд­ка, от кото­ро­го я очень стра­дал, почти пре­кра­ти­лось, хотя сле­до­ва­ло бы ожи­дать обрат­но­го, пото­му что и фрук­ты, и капу­ста сла­бят. Но дру­гой резуль­тат был еще уди­ви­тель­нее и глав­ное чув­стви­тель­нее: толь­ко после 10 декаб­ря, когда я съел этот пре­сло­ву­тый зав­трак, я понял, что такое насто­я­щий голод! Схват­ки в живо­те не пре­кра­ща­ют­ся! Я съе­даю в день столь­ко же, как и до встре­чи с кораб­лем, но меня одо­ле­ва­ет голод­ная зево­та, чего рань­ше, в преды­ду­щие 50 дней, нико­гда не было. По ночам меня пре­сле­ду­ют «гастро­но­ми­че­ские» кош­ма­ры. Чаще все­го повто­ря­ет­ся один и тот же сон — кури­ца с рисом. Поче­му?! Поня­тия не имею!

20 декаб­ря я про­вел в вос­по­ми­на­ни­ях обо всех пируш­ках, в кото­рых я участ­во­вал после вой­ны, и осо­бен­но о тех, что были непо­сред­ствен­но перед отъ­ез­дом. Я рас­счи­тал, что мне оста­лось про­ве­сти в море, если ниче­го осо­бен­но­го не слу­чит­ся, при­бли­зи­тель­но столь­ко же дней, сколь­ко я про­вел в Каса­блан­ке, и теперь, при­ни­ма­ясь за свой планк­тон или рыбу, вся­кий раз вспо­ми­наю о том, что я ел в соот­вет­ству­ю­щий день на суше. Полу­ча­ет­ся при­мер­но сле­ду­ю­щее: «Сего­дня я зав­тра­каю в Адми­рал­тей­стве: пода­ют жар­кое из зай­ца. Обе­даю у вра­чей Каса­блан­ки: поч­ки под белым вином»…

* * *

Нако­нец-то, я пере­брал­ся на новую кар­ту! Свер­нув общую кар­ту Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на, я обо­зна­чил свое место­по­ло­же­ние на спе­ци­аль­ной кар­те Кариб­ско­го моря. Пора­зи­тель­но, до какой сте­пе­ни более круп­ный мас­штаб созда­ет впе­чат­ле­ние, что прой­де­но боль­шее расстояние.

В честь пере­ме­ны кар­ты я бро­сил в море послед­нюю запис­ку в бутыл­ке для планк­то­на. В ней гово­ри­лось: «Опыт удал­ся, зада­ча прак­ти­че­ски реше­на. Нашед­ше­го запис­ку про­сят ото­слать ее… и т.д…»

Любо­пыт­но, попа­дет ли к адре­са­ту хотя бы одна запис­ка, дове­рен­ная мною океану?

Я счи­тал, что уже при­е­хал. 21 декаб­ря, к кон­цу дня, за кор­мой появи­лась рыба мет­ра в пол­то­ра дли­ной с заост­рен­ной мор­дой и пастью, воору­жен­ной вну­ши­тель­ны­ми зуба­ми. Это бар­ра­ку­да. Она посмат­ри­ва­ла на меня так, как смот­рит лаком­ка на вкус­ное блю­до. Сна­ча­ла я швыр­нул в нее мули­не­том[58], удер­жи­вая его за верев­ку. Таким спо­со­бом я обыч­но пугал акул, кото­рые в подоб­ных слу­ча­ях немед­лен­но уди­ра­ли. Но эта «рыб­ка» даже не дрог­ну­ла и про­дол­жа­ла пре­сле­до­вать меня с видом, не пред­ве­щав­шим ниче­го доб­ро­го. Тогда я при­вя­зал свой нож-гар­пун к под­вод­но­му ружью и после двух-трех попы­ток глу­бо­ко вон­зил его в тело рыбы. Так закон­чи­лось еди­но­бор­ство с бар­ра­ку­дой, храб­ро­сти кото­рой я отдаю долж­ное, но чье жест­кое мясо я так и не сумел оценить.

22 декаб­ря я проснул­ся перед самым вос­хо­дом солн­ца и был крайне удив­лен, когда уви­дел, что меня толь­ко что обо­гна­ло боль­шое гру­зо­вое суд­но. Я нахо­дил­ся как раз на его пути и было невоз­мож­но меня не заме­тить. Решив послать весточ­ку сво­им, я зажег бен­галь­ский огонь, что­бы вер­нуть суд­но и выяс­нить, поче­му оно про­шло мимо. Но корабль мед­лен­но ухо­дил все даль­ше. Я поду­мал, что никто не видит бен­галь­ских огней. Схва­тив послед­ний, я бро­сил его высо­ко в воз­дух… Он опи­сал длин­ную бле­стя­щую дугу… Корабль повер­нул и пошел обрат­но. При­бли­зить­ся к нему ока­за­лось гораз­до труд­нее, чем к «Ара­ка­ке», так как море было более неспо­кой­ным. Это ока­зал­ся гол­ланд­ский паро­ход, направ­ляв­ший­ся в Порт-оф-Спейн на англий­ском ост­ро­ве Три­ни­дад, самом южном из Антиль­ских ост­ро­вов. Я хотел попро­сить сооб­щить на ост­ро­ва Мар­ти­ни­ку и Бар­ба­дос о моем ско­ром при­бы­тии. И, кро­ме того, взять какое-нибудь куша­нье, при­го­тов­лен­ное не из рыбы, что­бы достой­но отме­тить рож­де­ствен­скую ночь, если я не выса­жусь до тех пор на землю.

Капи­тан встре­тил меня очень любез­но и пред­ло­жил мне чаш­ку кофе. Коор­ди­на­ты мои под­твер­ди­лись: я дей­стви­тель­но нахо­дил­ся на 13°50′ север­ной широ­ты и 58°20′ запад­ной долготы.

У нас с капи­та­ном про­изо­шел сле­ду­ю­щий разговор:

— Как это вы ухит­ри­лись прой­ти мимо и не заме­тить моей лодки?

— Мы ее заме­ти­ли. Мы подо­шли совсем близ­ко и обо­шли вокруг, но, не видя ника­ких при­зна­ков жиз­ни, поду­ма­ли, что это бро­шен­ная спор­тив­ная лод­ка, и про­дол­жа­ли путь. Толь­ко ваши сиг­на­лы заста­ви­ли нас вернуться.

— Вы гово­ри­те: ника­ких при­зна­ков жиз­ни!.. А под­ня­тый парус, спу­щен­ный в воду руль, радио­ан­тен­на — раз­ве это не при­зна­ки жиз­ни? Вы не обна­ру­жи­ли меня, пока я вам сам не пред­ста­вил­ся. А если бы я дей­стви­тель­но потер­пел кораб­ле­кру­ше­ние, лежал там полу­мерт­вый и не мог даже позвать на помощь? Неуже­ли вы бы оста­ви­ли меня погибать?

Оче­вид­но, капи­тан об этом про­сто не поду­мал. Неве­ро­ят­но, но ему даже не при­шло в голо­ву дать гудок, что­бы посмот­реть, не отклик­нет­ся ли кто-нибудь.

И пусть чита­тель не дума­ет, что это исклю­чи­тель­ный слу­чай! Мы еще в Сре­ди­зем­ном море заме­ти­ли, что для пас­са­жир­ских судов рас­пи­са­ние — важ­нее все­го, важ­нее даже жиз­ни потер­пев­ших кораб­ле­кру­ше­ние. Это не кораб­ли, это мор­ские трам­ваи. Они оста­нав­ли­ва­ют­ся лишь в том слу­чае, если пас­са­жир заме­тит что-нибудь подо­зри­тель­ное, а ина­че трам­вай прой­дет сво­им путем.

Я сно­ва сел в лод­ку и, отме­тив на кар­те свое место­на­хож­де­ние, убе­дил­ся, что насту­пил послед­ний этап. Мне оста­ва­лось прой­ти при­бли­зи­тель­но 70 миль на юго-запад, что­бы достиг­нуть север­но­го побе­ре­жья ост­ро­ва Бар­ба­дос. Дул силь­ный ветер, и, рас­счи­тав свою при­мер­ную ско­рость, я наде­ял­ся заме­тить сиг­нал мая­ка на север­ной око­неч­но­сти ост­ро­ва меж­ду пол­но­чью и дву­мя часа­ми ночи по Грин­ви­чу. Белый с двой­ны­ми про­блес­ка­ми свет это­го мая­ка виден на 20 миль.

За день я очень устал. Пре­крас­но пони­мая, что берег еще слиш­ком далек, я, слов­но в надеж­де на чудо, никак не мог ото­рвать глаз от горизонта.

Первую поло­ви­ну ночи я спал доволь­но хоро­шо, затем проснул­ся и встал на послед­нюю вах­ту. В поло­вине пер­во­го вне­зап­ная све­то­вая вспыш­ка разо­рва­ла небо. Почти тот­час же за ней после­до­ва­ла вто­рая. Я бро­сил­ся к хро­но­мет­ру. Не про­шло и деся­ти секунд, как новая вспыш­ка осве­ти­ла обла­ка. Впер­вые за послед­ние 65 дней я вновь обрел связь с зем­лей. Это были отра­жен­ные обла­ка­ми лучи маяка.

В это вре­мя я дол­жен был нахо­дить­ся при­мер­но в 16 милях от север­ной око­неч­но­сти ост­ро­ва Бар­ба­дос, и для того что­бы решать вопрос, как луч­ше под­ве­сти лод­ку к бере­гу, в моем рас­по­ря­же­нии было еще по мень­шей мере пол­су­ток. Сле­до­ва­тель­но, я имел воз­мож­ность поспать, но, взвол­но­ван­ный бли­зо­стью того, во что уже пере­стал верить, я про­дол­жал сидеть на бор­ту лод­ки и с глу­пей­шим видом взи­рать на регу­ляр­ные вспыш­ки, маши­наль­но отсчи­ты­вая секун­ды. Каж­дый раз они про­из­во­ди­ли на меня впе­чат­ле­ние чуда. Не так ли это было и в самом деле? Про­шло не менее двух часов, пока я сумел окон­ча­тель­но убе­дить себя, что все это мне не снится.

Для тех, кто впер­вые под­плы­ва­ет к Бар­ба­до­су, его восточ­ной берег совер­шен­но непри­сту­пен. В самом деле, север­ная часть это­го бере­га пред­став­ля­ет собой ска­лы, о кото­рые бес­пре­стан­но раз­би­ва­ют­ся вол­ны. Южнее, парал­лель­но бере­гу, тянет­ся цепь рифов про­тя­жен­но­стью око­ло мили, отде­лен­ная от ост­ро­ва узким фар­ва­те­ром. Эта цепь пре­ры­ва­ет­ся мно­го­чис­лен­ны­ми про­хо­да­ми, но вос­поль­зо­вать­ся ими может толь­ко тот, кто с ними хоро­шо знаком.

Имен­но здесь, в нача­ле XVIII века зна­ме­ни­тый Сэм Лорд, мест­ный сеньор, устро­ил запад­ню. Он поса­дил два парал­лель­ных ряда коко­со­вых пальм, на кото­рых пове­сил крас­ные и белые фона­ри. Кораб­ли, при­ни­мав­шие эту деко­ра­цию за вход в порт, раз­би­ва­лись о рифы. В тот же момент Сэм Лорд пода­вал коман­ду, и его чер­ные рабы выре­за­ли весь эки­паж, не остав­ляя в живых ни одно­го сви­де­те­ля. Если кто-либо из рабов воз­вра­щал­ся, не при­не­ся ни одной голо­вы, его тут же уби­ва­ли. Таким обра­зом, в их бес­по­щад­но­сти Лорд был уве­рен. Груз кораб­лей про­дол­жал уве­ли­чи­вать его богат­ства, кото­рые со вре­ме­нем достиг­ли ска­зоч­ных размеров.

Итак, этот берег для меня был закрыт. Мне оста­ва­лось два вари­ан­та: попы­тать­ся при­ча­лить у неболь­шо­го, дли­ною в 7 кило­мет­ров участ­ка север­но­го бере­га, или, обой­дя ост­ров, бро­сить якорь с запад­ной сто­ро­ны и с помо­щью гелио­гра­фа вызвать лоц­ма­на из пор­та Спейгтауна.

Ста­ло све­тать, и я с удив­ле­ни­ем заме­тил, что нахо­жусь гораз­до бли­же к бере­гу, чем пред­по­ла­гал. Ост­ров был от меня уже в каких-нибудь 4–5 милях. Мною овла­де­ло вол­не­ние, весь­ма отлич­ное от того, что я испы­ты­вал при под­хо­де к Канар­ским ост­ро­вам. В самом деле, шан­сы на то, что мне удаст­ся обо­гнуть север­ную око­неч­ность ост­ро­ва, избе­жав смер­тель­ной опас­но­сти восточ­но­го бере­га, были настоль­ко же про­бле­ма­тич­ны, как и мои шан­сы 3 сен­тяб­ря, когда мне было, наобо­рот, необ­хо­ди­мо, что­бы мою лод­ку вынес­ло на берег.

Впер­вые за все это пла­ва­ние я спу­стил в воду кили, что­бы встав к вет­ру бор­том, успеть обой­ти самую север­ную груп­пу скры­тых за брыз­га­ми скал.

Адми­рал Соль пре­ду­пре­ждал меня, что мне сле­ду­ет быть осо­бен­но осто­рож­ным в момент под­хо­да к зем­ле. В свою оче­редь я хотел бы, что­бы мой опыт в этом отно­ше­нии так­же пошел на поль­зу потер­пев­шим кораблекрушение.

Друг мой, тер­пя­щий бед­ствие! Когда ты, нако­нец, уви­дишь зем­лю, тебе пока­жет­ся, что все твои несча­стья окон­че­ны. Было бы на самом деле слиш­ком глу­по, что­бы зем­ля, в кото­рой все твое спа­се­ние, тебя погу­би­ла. Но не торо­пись! Нетер­пе­ние может все испор­тить. Оста­но­ви лод­ку, вни­ма­тель­но осмот­рись и выби­рай. Помни, что «90% несчаст­ных слу­ча­ев про­ис­хо­дит в момент высад­ки на зем­лю». Необ­хо­ди­мо, что­бы ты нашел место, где море наи­бо­лее спо­кой­но и где берег пес­ча­ный, а не ска­ли­стый. Ска­лы — твоя смерть. Поэто­му обра­ти вни­ма­ние на цвет моря: белые бараш­ки, при­зна­ки силь­но­го при­боя, долж­ны вызвать у тебя опа­се­ния — за ними скры­ва­ет­ся риф. Дове­ряй толь­ко сво­бод­ным про­стран­ствам без под­вод­ных скал и водоворотов.

Обо­гнув север­ную око­неч­ность ост­ро­ва, я стал пода­вать гелио­гра­фом сиг­на­лы фер­мам и сахар­ным заво­дам, выстро­ив­шим­ся здесь вдоль побе­ре­жья. В этом месте вол­ны не раз­би­ва­лись, но кати­лись вну­ши­тель­ным валом. И вдруг мне ста­ло очень страш­но: я шел вдоль бере­га на рас­сто­я­нии при­мер­но в пол­ми­ли, когда заме­тил у самой зем­ли бар­кас с пятью муж­чи­на­ми, делав­ший бес­плод­ные попыт­ки вый­ти в море. Может быть, меня уви­де­ли и спе­ши­ли ко мне на помощь по бушу­ю­щим вол­нам? Какой ужас! Пада­ю­щая вол­на обру­ши­лась на бар­кас, и, когда вода с него схлы­ну­ла, людей в нем не было. Я чуть не сошел с ума. Веро­ят­но, эти люди счи­та­ли меня в опас­но­сти и теперь я буду при­чи­ной их смер­ти! Я поплыл к ним так быст­ро, как мог. Подой­дя побли­же, я уви­дел, что это были негры, рыба­ки, кото­рые меня совсем не виде­ли и кото­рые еже­днев­но, рискуя жиз­нью, выхо­дят сра­жать­ся с бур­ным морем. Блуж­дая сре­ди про­зрач­ных волн, они высмат­ри­ва­ли мор­ских ежей и ныря­ли за ними, не обра­щая вни­ма­ния на вол­ны, хотя их мог­ло выбро­сить на пес­ча­ный пляж за 200 мет­ров отсюда.

Я нахо­дил­ся в 300 мет­рах от это­го пля­жа и хотел под­ве­сти к нему лод­ку. Мне пона­до­би­лось на это боль­ше 3 часов.

Теперь, когда я обна­ру­жил пес­ча­ный берег, опас­ность для жиз­ни мино­ва­ла: я бла­го­по­луч­но при­вел к цели свое суде­ныш­ко и все, что на нем име­лось. В осо­бен­но­сти я обе­ре­гал свои дра­го­цен­ные запи­си, кото­рые может быть спа­сут сот­ни жизней.

Я был очень исто­щен и поэто­му зада­ча моя была осо­бен­но труд­на. Как на всех пес­ча­ных отме­лях афри­кан­ско­го побе­ре­жья и Антиль­ских ост­ро­вов сила волн здесь пери­о­ди­че­ски то уве­ли­чи­ва­ет­ся, то умень­ша­ет­ся; этот пери­од раз­ли­чен в зави­си­мо­сти от типа отме­ли. Наи­бо­лее опас­ны­ми явля­ют­ся либо седь­мая, либо шест­на­дца­тая вол­на — их надо избе­гать во что бы то ни ста­ло. В дан­ном слу­чае самой силь­ной была седь­мая волна.

Ветер дул сбо­ку, и я повер­нул лод­ку кор­мой к зем­ле. С тре­тьей вол­ной я взял курс на берег. Когда подо­шла пятая, я сно­ва раз­вер­нул лод­ку и поста­вил ее носом, так, что­бы она луч­ше при­ня­ла гроз­но подви­га­ю­щий­ся седь­мой вал. Так мало-пома­лу я сбли­зил­ся с зем­лей, каж­дый раз раз­во­ра­чи­ва­ясь перед седь­мым греб­нем, кото­рый ста­но­вил­ся все более опас­ным. Рыба­ки заме­ти­ли меня, но еще не осо­зна­ли стран­но­сти мое­го появ­ле­ния — они не дога­ды­ва­лись, что с этой сто­ро­ны моя лод­ка мог­ла при­плыть толь­ко от дале­ких бере­гов их пред­ков. Вско­ре меня окру­жи­ли три лод­ки, и нача­лась бесе­да на фан­та­сти­че­ском англий­ском язы­ке. Три негри­тен­ка влез­ли на борт «Ере­ти­ка». Впер­вые за все вре­мя пла­ва­ния по Атлан­ти­че­ско­му оке­а­ну у меня появил­ся эки­паж! Одна­ко они мне доста­ви­ли нема­ло бес­по­кой­ства, всю­ду лазая, шаря и загля­ды­вая то туда, то сюда. Один из них потре­бо­вал мои часы, но обна­ру­жив, что их тика­нье еле слыш­но, скор­чил пре­зри­тель­ную физио­но­мию. Дру­гой заин­те­ре­со­вал­ся кус­ком мыла, кото­рый он, каза­лось, соби­рал­ся съесть. Тре­тий схва­тил бинокль, и, при­став­ляя его к гла­зам обрат­ной сто­ро­ной, пытал­ся обо­зреть гори­зонт. Я ему объ­яс­нил, что бинокль полон воды. Тогда он при­нял­ся его тря­сти, как это дела­ют, когда хотят опу­сто­шить бутыл­ку до послед­ней капли.

Как ни вели­ка была моя радость, я все же начи­нал серьез­но бес­по­ко­ить­ся за две вещи: за удоч­ки и осо­бен­но за про­дук­ты, кото­рые мне хоте­лось доста­вить нетро­ну­ты­ми до пер­во­го поли­цей­ско­го участ­ка. Но я был слиш­ком уста­лым, а поэто­му решил про­сто най­ти двух-трех сви­де­те­лей, спо­соб­ных под­твер­дить целость упа­ков­ки мое­го непри­кос­но­вен­но­го запаса.

«Ере­тик» все еще нахо­дил­ся мет­рах в два­дца­ти от пля­жа, кото­рый из жел­то­го сде­лал­ся чер­ным от любо­пыт­ных. Рыба­ки сове­то­ва­ли мне дождать­ся отли­ва, уве­ряя, что тогда вол­на будет зна­чи­тель­но мень­ше. В дей­стви­тель­но­сти же им хоте­лось успеть как сле­ду­ет обша­рить мою лод­ку до того, как она попа­дет в руки тол­пы, ожи­да­ю­щей на бере­гу. Но жела­ние всту­пить на твер­дую зем­лю, вдох­нуть ее запах, почув­ство­вать горя­чий песок ока­за­лось силь­нее все­го. За свое суд­но я не бес­по­ко­ил­ся, а непо­слуш­ный эки­паж изму­чил меня вко­нец. Поэто­му я схва­тил пла­ву­чий якорь, прыг­нул в воду и напра­вил­ся к бере­гу вплавь. Сот­ни собрав­ших­ся бро­си­лись навстре­чу и вытя­ну­ли меня на сушу. Как толь­ко я встал на ноги, зем­ля подо мной зака­ча­лась, но все же это была зем­ля, и моя радость была так вели­ка, что я на неко­то­рое вре­мя забыл о муках, при­чи­ня­е­мых мне голодом.

На одно обсто­я­тель­ство я хочу обра­тить осо­бое вни­ма­ние потер­пев­ших бед­ствие. Необ­хо­ди­мо, что­бы пер­вая тра­пе­за ни в коем слу­чае не была ни слиш­ком поспеш­ной, ни слиш­ком обиль­ной, ина­че она может ока­зать­ся смер­тель­ной. Ты можешь при­нять все, что тебе пред­ло­жат из жид­ко­го, но, брат мой, осте­ре­гай­ся твер­до­го: это бес­по­щад­ный враг тво­е­го сла­бо­го кишеч­ни­ка. Ты вырвал свою жизнь у моря, не отдай же ее так про­сто на земле.

Узнай, как и я, что тяже­лая борь­ба с голо­дом сме­ня­ет­ся тот­час, как ты сту­пишь на берег, борь­бой про­тив переедания.

Земля

Итак, я всту­пил на зем­лю Бар­ба­до­са. Зем­ля ока­за­лась весь­ма непроч­ной, так как это был зыбу­чий пес­ча­ный пляж. Как я удер­жал­ся на ногах, до сих пор не знаю, но я даже шел по нему, и он мне казал­ся зем­лей обетованной.

Нелег­ко мне было усле­дить за сво­и­ми веща­ми: тузем­цы смот­ре­ли на каж­дую мелочь, слов­но это был божий дар и про­яв­ля­ли пре­не­при­ят­ное стрем­ле­ние счи­тать сво­им все, что им уда­ва­лось схва­тить. Порт­си­гар, пода­рен­ный мне женой капи­та­на Кар­те­ра, был опу­сто­шен в одно мгно­ве­ние. Кто-то из «встре­ча­ю­щих» завла­дел моим под­вод­ным ружьем, кото­рое, кста­ти, было теперь без стрел, и ста­рал­ся сооб­ра­зить, на что мож­но упо­тре­бить эту вещь. Когда я ска­зал, что дарю ему ружье, он был крайне польщен. Дру­гой схва­тил ста­рую рубаш­ку, а тре­тий объ­яс­нил мне зна­ка­ми, что мои часы ему очень нра­вят­ся. А когда я стал объ­яс­нять, что они у меня одни, он пока­зал на руч­ной ком­пас и сказал:

— Но вот же у вас вторые!

Какая-то жен­щи­на завла­де­ла мылом для мор­ской воды, уве­рен­но отку­си­ла, но тут же скор­чи­ла такую гри­ма­су, что сра­зу ста­ло вид­но: это мыло не так вкус­но, как обыч­ное. Меж­ду тем я мало-пома­лу доста­вал из лод­ки раз­ные пред­ме­ты, скла­ды­вая отдель­но те, что наи­бо­лее постра­да­ли от воды: когда я пере­би­рал­ся через пес­ча­ную отмель, мое суде­ныш­ко напол­ни­лось водой до кра­ев. Когда с помо­щью «доб­ро­воль­цев» была выта­ще­на запе­ча­тан­ная бан­ка, на кото­рой тузем­цы уви­де­ли сло­во «про­дук­ты», каза­лось все вокруг заголосило:

«Фуд! Фуд!»[59].

Тут я с ужа­сом понял, что за всем усле­дить у меня не хва­тит глаз. Каж­дую мину­ту я ожи­дал, что бан­ка с про­дук­та­ми будет взло­ма­на. Если даже внут­ри все оста­нет­ся нетро­ну­тым, все рав­но для дока­за­тель­ства моей тео­рии это будет ката­стро­фой. Подо­шел поли­цей­ский и сооб­щил мне, что до бли­жай­ше­го участ­ка три кило­мет­ра. Я дол­жен был при­ло­жить нече­ло­ве­че­ские уси­лия, что­бы про­де­лать весь этот путь пеш­ком. До сих пор не могу понять, как я дошел. Но все же у меня хва­ти­ло рас­суд­ка и сил немед­лен­но засви­де­тель­ство­вать целость мое­го непри­кос­но­вен­но­го запа­са. Посколь­ку для это­го нуж­ны были люди с опре­де­лен­ным уров­нем интел­лек­ту­аль­но­го раз­ви­тия, сви­де­те­ля­ми ста­ли школь­ная учи­тель­ни­ца (она же по сов­ме­сти­тель­ству мест­ный пас­тор) и поли­цей­ский. Затем я роз­дал аме­ри­кан­ские кон­сер­вы, снис­кав этим бла­го­дар­ность желуд­ков мест­ных жителей.

Позд­нее меня упре­ка­ли за то, что я не опе­ча­тал немед­лен­но свой судо­вой жур­нал, что­бы дока­зать, что я не под­де­лал впо­след­ствии свои рас­че­ты. По-види­мо­му те, кто обра­ща­ет­ся ко мне с подоб­ны­ми упре­ка­ми, совер­шен­но не пред­став­ля­ют, как чув­ству­ет себя чело­век, всту­пив­ший на берег после 65 дней, про­ве­ден­ных в пол­ном оди­но­че­стве и почти без дви­же­ний. Пред­ста­вить это, сидя дома в пижа­ме, конеч­но, нелегко.

Мед­лен­но, под­тал­ки­ва­е­мый со всех сто­рон тузем­ца­ми, оста­нав­ли­ва­ясь на каж­дом пово­ро­те, что­бы выпить ста­кан воды (до такой сте­пе­ни я был обес­си­лен и так потел), я дви­гал­ся к поли­цей­ско­му участ­ку. Было совер­шен­но ясно, что началь­ник участ­ка, гля­дя на меня, заду­мал­ся, с кем он име­ет дело: с круп­ным пре­ступ­ни­ком или с каким-то бес­страш­ным море­пла­ва­те­лем? На вся­кий слу­чай, с вели­ко­леп­ной кор­рект­но­стью бри­тан­ско­го полис­ме­на — отца вся­ко­го дове­рен­но­го ему чело­ве­ка — он пред­ло­жил мне чаш­ку чая и хлеб с мас­лом. Нача­лась борь­ба про­тив «изли­шеств» пита­ния; я доволь­ство­вал­ся чаем, в кото­рый поло­жил поболь­ше сахара.

Ули­ца пред­став­ля­ла живо­пис­ное зре­ли­ще: зда­ние поли­ции было окру­же­но мно­ги­ми сот­ня­ми людей в ярких оде­я­ни­ях, столь попу­ляр­ных сре­ди жите­лей этих островов.

Нако­нец, в 11 часов меня вызвал по теле­фо­ну сам пол­ков­ник Реджи Миче­лин, вер­хов­ный поли­цей­ский комис­сар всей англий­ской части Антиль­ских ост­ро­вов. Это, види­мо, про­из­ве­ло на началь­ни­ка участ­ка бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние и он пред­ло­жил мне душ.

Вер­хов­ный комис­сар поли­ции сооб­щил, что за мной заедет маши­на, кото­рая отве­зет меня в Бриджтаун.

Око­ло двух часов попо­лу­дни я уже был в сто­ли­це ост­ро­ва. Преж­де все­го спрашиваю:

— «Блуж­да­ю­щая ним­фа» здесь?

— Она при­бы­ла еще 1 декаб­ря, то есть 23 дня назад, и, по-мое­му, уже отплы­ла. Она долж­на заехать за Энн Дэвид­сон, кото­рую ждут на ост­ро­ве Антигуа.

Мне ста­ло ясно, что во вре­мя раз­го­во­ра с капи­та­ном «Ара­ка­ки» про­изо­шло малень­кое недо­ра­зу­ме­ние. Когда он меня спро­сил, где я рас­счи­ты­ваю выса­дить­ся; я отве­тил: «На Анти­лах». Англи­чане же назы­ва­ют Антиль­ские ост­ро­ва Вест-Инди­ей. Поэто­му он поду­мал, буд­то я хотел ска­зать «Анти­гуа», и решил, что я соби­ра­юсь выса­дить­ся имен­но на этом ост­ро­ве. Зна­чит, меня жда­ли там; мои дру­зья Стэни­лен­ды оче­вид­но реши­ли, что на Анти­гуа они встре­тят и меня и Энн Дэвид­сон. Одна­ко кто-то из при­сут­ству­ю­щих ска­зал: «А мне кажет­ся, что эта яхта все еще здесь».

Нако­нец, меня при­нял пол­ков­ник, типич­ный англи­ча­нин, моло­жа­вый и энер­гич­ный. Здесь же был и фран­цуз­ский кон­сул г‑н Кол­линс. Не успел я объ­яс­нить, что через несколь­ко дней, немно­го отдох­нув, соби­ра­юсь воз­вра­тить­ся во Фран­цию, как подъ­е­ха­ла маши­на, а в ней трое моих дру­зей: Джон, Бон­ни и Вин­ни. Зави­дев меня, они испус­ка­ют радост­ные вопли и тут же объ­яв­ля­ют, что, если я согла­шусь, то смо­гу жить на их яхте. Весь­ма доволь­ный, я при­ни­маю это приглашение.

Вме­сте с ними при­е­хал город­ской врач, док­тор Дэвид Пэйн, кото­ро­го я попро­сил под­верг­нуть меня немед­лен­но­му меди­цин­ско­му осмот­ру. Пусть резуль­та­ты мое­го путе­ше­ствия будут всем извест­ны. Тогда я еще дер­жал­ся молод­цом: мог сто­ять, даже немно­го ходить и под­ни­мать­ся по лест­ни­це. Но через несколь­ко дней нача­ли серьез­но ска­зы­вать­ся послед­ствия непо­движ­но­сти, дли­тель­но­го оди­но­че­ства и ненор­маль­но­го обра­за жиз­ни, кото­рый я вел послед­ние месяцы.

Нако­нец, со все­ми тамо­жен­ны­ми фор­маль­но­стя­ми покон­че­но. С помо­щью наше­го мило­го кон­су­ла отправ­ляю несколь­ко теле­грамм во Фран­цию. А к 6 часам вече­ра я уже на «Блуж­да­ю­щей ним­фе». Труд­нее все­го бороть­ся про­тив «изли­шеств» пита­ния. В тече­ние по край­ней мере неде­ли я могу поз­во­лить себе лишь жид­кую пищу. Я уда­ля­юсь в свою каю­ту в крайне нерв­ном состо­я­нии: совер­шен­но не могу спать. Начи­наю возить­ся с радио: сни­маю ней­ло­но­вый чехол, предо­хра­няв­ший его от брызг, тща­тель­но про­ти­раю мой при­ем­ни­чек, что­бы он при­был во Фран­цию в пол­ном порядке.

Око­ло 10 часов вече­ра я сижу и мед­лен­но вра­щаю руч­ку настрой­ки, ста­ра­ясь пой­мать Би-Би-Си, и вдруг к вели­чай­ше­му удив­ле­нию моих дру­зей, голос дик­то­ра Би-Би-Си объ­яв­ля­ет по-французски:

«Док­тор Бом­бар, мы полу­чи­ли теле­грам­му капи­та­на „Ара­ка­ки“. Бла­го­да­рим вас за подвиг, кото­рый вы совер­ша­е­те ради спа­се­ния всех тер­пя­щих бед­ствие. Мы зна­ем, что сей­час на сво­ем „Ере­ти­ке“ вы плы­ве­те в откры­том оке­ане. Слу­шай­те зака­зан­ный вами Бран­ден­бург­ский кон­церт зав­тра вече­ром в это же вре­мя на таких-то и таких-то волнах».

На сле­ду­ю­щее утро радио Би-Би-Си, пре­ду­пре­жден­ное о моем при­бы­тии на Бар­ба­дос, еще раз под­твер­ди­ло, что зака­зан­ный мною кон­церт будет пере­да­вать­ся этим вече­ром. Одно­вре­мен­но я полу­чил еще два изве­стия, кото­рые были для меня самы­ми при­ят­ны­ми после теле­грам­мы от жены:

1. Коро­лев­ский яхт-клуб Бар­ба­до­са сооб­щал, что счи­та­ет меня сво­им чле­ном на все вре­мя мое­го пре­бы­ва­ния в Бриджтауне.

2. При­шла теле­грам­ма от капи­та­на Картера:

«Поздрав­ляю истин­но­го джентль­ме­на, кото­рый нашел в себе муже­ство и силы про­дол­жать свой нелег­кий путь, когда к его услу­гам были Ком­форт и Безопасность».

Это посла­ние уте­ша­ло меня, когда неко­то­рое вре­мя спу­стя нача­лись выпа­ды по мое­му адре­су. Чело­век, кото­ро­го я встре­тил в оке­ане, насто­я­щий моряк послал мне знак сво­е­го ува­же­ния, вос­хи­ще­ния и дружбы.

После­до­вав­шая затем неде­ля на Бар­ба­до­се про­шла для меня как в сказ­ке, несмот­ря на утом­ле­ние, ска­зы­вав­ше­е­ся все боль­ше и боль­ше. Сна­ча­ла я вынуж­ден был при­об­ре­сти трость, затем почти совсем пере­стал ходить. Я осмат­ри­вал этот оча­ро­ва­тель­ный ост­ров, пере­дви­га­ясь на авто­мо­би­ле. Осто­чер­тев­шая мне сине­ва моря сме­ни­лась зеле­нью при­ро­ды и какой зеле­нью! Это было вре­мя рож­де­ства, то есть самый раз­гар вес­ны на Антиль­ских островах.

Губер­на­тор ока­зал мне очень теп­лый при­ем. Неко­гда ему при­шлось побы­вать в пле­ну у япон­цев, и он мог, как никто, оце­нить мораль­ное зна­че­ние мое­го экс­пе­ри­мен­та. Из Фран­ции я полу­чил обод­ря­ю­щие теле­грам­мы. На ули­це тузем­цы с дру­же­ской фами­льяр­но­стью кри­ча­ли мне: «Хэл­ло, Док!»

Это было при­ят­но! На ули­цах Бри­джта­у­на моя боро­да ста­но­ви­лась леген­дар­ной. Чле­ны фран­цуз­ской коло­нии встре­ти­ли меня очень мило, осо­бен­но г‑н Пом­марэ и часов­щик Баль­ди­ни, кото­ро­му я отдал почи­нить свои часы.

Одна­ко пора было кон­чать с раз­вле­че­ни­я­ми и воз­вра­щать­ся во Фран­цию, где меня и так зажда­лись Жинет­та — это чув­ство­ва­лось по ее теле­грам­ме — и мои дру­зья. 31 декаб­ря днем я сел в самолет.

Само­лет Бри­тан­ской Вест-Индской авиа­ком­па­нии дол­жен был доста­вить меня до Пуэр­то-Рико. На Анти­гуа меня жда­ла еще одна при­ят­ная новость: во вре­мя пере­сад­ки я узнал, что Энн Дэвид­сон, отплыв­шая от Канар­ских ост­ро­вов мно­го поз­же меня, нака­нуне достиг­ла малень­ко­го пор­та Инглиш Харбур.

Я тот­час послал весточ­ку сво­им дру­зьям Стэни­лен­дам, что­бы они не бес­по­ко­и­лись о судь­бе сво­ей знакомой.

По при­бы­тии в Пуэр­то-Рико я отпра­вил­ся к имми­гра­ци­он­ным вла­стям. Здесь меня ожи­дал сюр­приз дру­го­го сор­та: у меня не было визы и, узнав об этом, аме­ри­кан­ский инспек­тор в ужа­се воз­дел руки к небу. Тщет­но я его уве­рял, что я здесь толь­ко про­ез­дом. За вре­мя мое­го пре­бы­ва­ния в оке­ане имми­гра­ци­он­ный закон изме­нил­ся, и теперь даже для того, что­бы толь­ко про­ехать через тер­ри­то­рию Соеди­нен­ных Шта­тов, необ­хо­ди­мо было иметь тран­зит­ную визу. Поэто­му я вынуж­ден был на неко­то­рое вре­мя пре­рвать свое путешествие.

В ожи­да­нии визы, кото­рая, как гово­ри­ли, будет выда­на очень ско­ро, чле­ны эки­па­жа англий­ско­го само­ле­та устро­и­ли меня в шикар­ной город­ской гости­ни­це. Без визы я вынуж­ден был бы воз­вра­тить­ся к англи­ча­нам на Антиль­ские ост­ро­ва или в Фор-де-Франс, отку­да мож­но лететь пря­мо во Францию.

Труд­но было полу­чить визу в Новый год, так как есте­ствен­но на рабо­те нико­го не было. Одна­ко чинов­ни­ки имми­гра­ци­он­но­го отде­ла ока­за­лись крайне любез­ны, и, что­бы помочь мне, при­ло­жи­ли мак­си­мум уси­лий. Через сут­ки, про­ве­ден­ные мною в ска­зоч­но кра­си­вом город­ке Сан-Хуан, было полу­че­но раз­ре­ше­ние на про­дол­же­ние путе­ше­ствия и виза сро­ком на месяц.

Оза­ря­е­мый луча­ми ярко­го весен­не­го солн­ца само­лет взмыл в воз­дух. Я уле­тал в Нью-Йорк, где меня ждал мой друг Пер­си Кнаут.

В Нью-Йор­ке меня встре­ти­ла насто­я­щая снеж­ная буря. Здесь сто­я­ли ужа­са­ю­щие моро­зы. Вот уже год, как я не испы­ты­вал тако­го холо­да: мои путь через Атлан­ти­че­ский оке­ан про­хо­дил почти цели­ком по тро­пи­че­ско­му поя­су. Ночь перед рож­де­ством я еще про­во­дил рас­тя­нув­шись на пля­же, зали­том све­том звезд совер­шен­но ясно­го теп­ло­го неба.

Этот пере­лет меня настоль­ко уто­мил, что я вынуж­ден был отло­жить свое воз­вра­ще­ние в Евро­пу и немно­го отдох­нуть, несмот­ря на то что знал, с каким нетер­пе­ни­ем меня там ждут все мои дру­зья. Боль­шую часть вре­ме­ни я про­во­дил в гости­ни­це, лежа в посте­ли, или в малень­ком пор­ту Сэг-Хар­бур, где жили мои дру­зья в доме под оча­ро­ва­тель­ной вывес­кой «Белый кит».

Одна­ко меня с нетер­пе­ни­ем жда­ли во Фран­ции и надо было тро­гать­ся в путь. 6 янва­ря вече­ром я сно­ва сел в самолет.

Марш­рут был такой: Нью-Йорк — Мон­ре­аль — Ган­дер — Париж. На аэро­дро­ме в Мон­ре­а­ле меня узна­ли мно­гие моло­дые канад­цы фран­цуз­ско­го про­ис­хож­де­ния. Они поздра­ви­ли меня с бла­го­по­луч­ным завер­ше­ни­ем путе­ше­ствия через Атлан­ти­че­ский оке­ан и нача­ли фото­гра­фи­ро­вать меня под вспыш­ки маг­ния. Это вызва­ло нема­лое удив­ле­ние одной актри­сы, кото­рая в тот момент под­ни­ма­лась по тра­пу в само­лет. Ука­зав на меня, она спросила:

— Кто это?

Ей отве­ти­ли:

— Док­тор Бомбар.

— Док­тор Бомбар?

— Ну да, тот, что недав­но пере­пра­вил­ся через Атлан­ти­че­ский океан.

— Но ведь я тоже, — воз­ра­зи­ла певи­ца, — соби­ра­юсь пере­сечь Атлан­ти­че­ский океан!

Воз­му­щен­ная стю­ар­дес­са мол­ча ото­шла от несчаст­ной артист­ки, даже не объ­яс­нив ей, что я пере­пра­вил­ся через оке­ан в «несколь­ко осо­бых условиях».

Ночью эки­паж при­шел в заме­ша­тель­ство: нару­ши­лась регу­ли­ров­ка отоп­ле­ния и тем­пе­ра­ту­ра в само­ле­те нача­ла быст­ро под­ни­мать­ся. Созда­лось впе­чат­ле­ние, что само­лет заго­рел­ся. Стю­ар­дес­са с вели­ко­леп­ным хлад­но­кро­ви­ем, при­су­щим всем чле­нам воз­душ­ных эки­па­жей, скры­ва­ла свою тре­во­гу. И может ли быть более при­ят­ная похва­ла, чем та, что заклю­ча­лась в ее сло­вах: «Если мне суж­де­но упасть в оке­ан, то пусть это слу­чит­ся сего­дня, когда вы здесь». В этих сло­вах уже ска­зал­ся мораль­ный эффект мое­го опыта.

Таким обра­зом, моя цель хотя бы в какой-то сте­пе­ни была достигнута.

Но вот и Париж. Мне ука­зы­ва­ют на тол­пу встре­ча­ю­щих. Я вол­ну­юсь, как перед экза­ме­ном. Зами­ра­ют мото­ры. Само­лет при­зем­ля­ет­ся, дверь откры­ва­ет­ся, и я ока­зы­ва­юсь перед при­вет­ли­во шумя­щим морем дру­зей, собрав­ших­ся здесь, что­бы при­сут­ство­вать при моем вступ­ле­нии на зем­лю Фран­ции. Я воз­вра­тил­ся туда, отку­да начал. Круг замкнулся.

Заключение

Путе­ше­ствие «Ере­ти­ка» окон­че­но. Теперь я буду бороть­ся за то, что­бы моя «ересь» была поня­та и ста­ла хри­сти­ан­ской верой для всех, кто в буду­щем может потер­петь кораблекрушение.

Вся­кий бед­ству­ю­щий в море может достиг­нуть зем­ли, при­чем не в худ­шем состо­я­нии, чем я. Я был такой же тер­пя­щий бед­ствие, как и дру­гие. Мое здо­ро­вье не пред­став­ля­ет ниче­го исклю­чи­тель­но­го. До вой­ны я три­жды болел жел­ту­хой, а в после­во­ен­ный пери­од пере­нес тяже­лые забо­ле­ва­ния, свя­зан­ные с дли­тель­ным недо­еда­ни­ем. Сле­до­ва­тель­но, у меня не было ника­ких пре­иму­ществ перед дру­ги­ми, совер­ша­ю­щи­ми такое же пла­ва­ние. Конеч­но, за вре­мя пла­ва­ния я силь­но поху­дел, но все же достиг бере­га. Повто­ряю, речь идет не о хоро­шей жиз­ни, а о том, что­бы выжить в тече­ние вре­ме­ни, нуж­но­го для того, что­бы достичь зем­ли или встре­тить пароход.

Теперь я уве­рен­но заяв­ляю, что море «снаб­жа­ет» питьем и едой в доста­точ­ном коли­че­стве, что­бы сме­ло дви­нуть­ся в путь к сво­е­му спасению.

Нель­зя ска­зать, что во вре­мя мое­го шести­де­ся­ти­пя­ти­днев­но­го пути от Канар­ских к Малым Антиль­ским ост­ро­вам мне как-то осо­бен­но вез­ло. Ни в коем слу­чае нель­зя так­же рас­смат­ри­вать мое путе­ше­ствие как подвиг, как нечто исключительное.

Я поху­дел на 25 кило­грам­мов, и мне при­шлось пере­не­сти нема­ло тяже­лых недо­мо­га­ний и болез­ней. Я достиг бере­га с серьез­ной ане­ми­ей (5 млн. крас­ных кро­вя­ных шари­ков перед нача­лом путе­ше­ствия и 2,5 млн. — по воз­вра­ще­нии) и с общим коли­че­ством гемо­гло­би­на, гра­ни­ча­щим со смертельным.

Пери­од, после­до­вав­ший за лег­ким зав­тра­ком на «Ара­ка­ке», едва не ока­зал­ся для меня роковым.

Ужа­са­ю­щий понос с нема­лы­ми кро­вя­ны­ми выде­ле­ни­я­ми мучил меня в тече­ние двух недель (с 26 нояб­ря по 10 декаб­ря). Два­жды я едва не терял созна­ние: 23 нояб­ря, когда появи­лись пер­вые при­зна­ки надви­га­ю­щей­ся бури, и 6 декаб­ря, в день, когда я напи­сал заве­ща­ние. Моя кожа вся покры­лась сыпью и мел­ки­ми пры­ща­ми. Ног­ти на паль­цах ног выпа­ли. Я пре­тер­пел серьез­ное рас­строй­ство зре­ния, очень замет­ную поте­рю мускуль­ной силы и голод. Но я достиг берега!

В тече­ние 65 дней я питал­ся исклю­чи­тель­но тем, что мог взять у моря. Полу­ча­е­мо­го раци­о­на бел­ков и жиров мне хва­та­ло. Недо­ста­ток саха­ра вызвал зна­чи­тель­ное исто­ще­ние орга­низ­ма, но все же не настоль­ко силь­ное, что­бы оно угро­жа­ло моей жиз­ни. То, что перед отъ­ез­дом я утвер­ждал тео­ре­ти­че­ски, теперь под­твер­ди­лось на опыте.

Еще одно дока­за­тель­ство пре­об­ла­да­ния пси­хи­ки над физио­ло­ги­ей: «пси­хи­че­ский» голод после встре­чи с «Ара­ка­кой» ока­зал гораз­до более вред­ное дей­ствие на мое здо­ро­вье, чем голод физи­че­ский, кото­рый мы пере­но­си­ли с Паль­ме­ром в тече­ние доволь­но дли­тель­но­го пери­о­да в Сре­ди­зем­ном море. Пер­вый это, конеч­но, не насто­я­щий голод, это ско­рее жела­ние чего-то дру­го­го, но очень опас­но желать и не полу­чать. Вто­рой осо­бен­но мучи­те­лен во вре­мя пер­вых двух суток, когда он сопро­вож­да­ет­ся боля­ми, похо­жи­ми на судо­ро­ги, кото­рые затем успо­ка­и­ва­ют­ся и усту­па­ют место сон­ли­во­сти и зна­чи­тель­но­му ослаб­ле­нию организма.

В пер­вом слу­чае орга­низм сам себя сжи­га­ет, во вто­ром он тле­ет подоб­но угольку.

Меди­цин­ский осмотр по при­бы­тии на Бар­ба­дос пока­зал, что у меня не было ника­ко­го забо­ле­ва­ния, свя­зан­но­го с недо­стат­ком вита­ми­нов. Сле­до­ва­тель­но, планк­тон все же дал мне необ­хо­ди­мый для орга­низ­ма вита­мин C.

Дож­де­вую воду я полу­чил толь­ко через 23 дня. Таким обра­зом, в тече­ние этих 23 дней я дока­зал, что рыбы вполне доста­точ­но, что­бы уто­лять жаж­ду, что питье тоже мож­но добы­вать из моря.

Если счи­тать со вре­ме­ни отплы­тия из Мона­ко, то в тече­ние 14 дней я уто­лял жаж­ду мор­ской водой и в тече­ние 43 дней — соком, выжа­тым из рыбы. Так я побе­дил жаж­ду в океане.

Мне гово­ри­ли, что мор­ская вода дей­ству­ет как сла­би­тель­ное, но в пери­од дли­тель­ной сре­ди­зем­но­мор­ской голо­дов­ки ни у Паль­ме­ра, ни у меня не было сту­ла в тече­ние 11 дней. Ника­ко­го при­зна­ка пред­ска­зы­ва­е­мой инток­си­ка­ции не обна­ру­жи­лось. Сли­зи­стые нико­гда не пересыхали.

Мои меди­цин­ские выво­ды будут подроб­но изло­же­ны в дис­сер­та­ции. Кро­ме того, вме­сте с коман­до­ва­ни­ем воен­но-мор­ско­го фло­та я при­му уча­стие в выпус­ке кни­ги для тер­пя­щих бед­ствие, в кото­рой будут зафик­си­ро­ва­ны выво­ды из мое­го опыта.

Здесь же я хочу лишь заявить сле­ду­ю­щее: спа­са­тель­ное суд­но может про­дер­жать­ся в море зна­чи­тель­но более деся­ти дней. Оно обла­да­ет доста­точ­ны­ми нави­га­ци­он­ны­ми каче­ства­ми, что­бы сохра­нить жизнь потер­пев­ше­му кораб­ле­кру­ше­ние. Мой «Ере­тик» пред­став­ля­ет собой один из образ­цов таких спа­са­тель­ных лодок. Я хочу так­же напи­сать для тер­пя­щих бед­ствие пра­ви­ла жиз­ни, подроб­ный рас­по­ря­док дня, кото­рый помог бы дея­тель­но и с поль­зой про­во­дить вре­мя и сохра­нять волю к дости­же­нию цели.

Чело­век, кото­рый, при­дя в отча­я­ние, дума­ет, что все кон­че­но, все­гда может при­обод­рить­ся и полу­чить вто­рое дыха­ние. Это ему помо­жет про­дол­жать борь­бу, как Антею, кото­рый каж­дый раз обре­тал новые силы, едва касал­ся земли.

На дне спа­са­тель­ных судов долж­на быть уло­же­на кар­та вет­ров и тече­ний всех морей зем­но­го шара. Если кораб­ле­кру­ше­ние про­изо­шло даже невда­ле­ке от афри­кан­ско­го бере­га, все рав­но бед­ству­ю­щие долж­ны, не колеб­лясь, взять курс на Аме­ри­ку, како­во бы ни было расстояние.

Что­бы все­лить надеж­ду и веру в то, что в кон­це путе­ше­ствия их ждет спа­се­ние, я бы хотел, что­бы в лод­ке было напи­са­но: «Помни­те, что один чело­век уже про­шел этот путь в 1952 году».

Но мой опыт под­твер­жда­ет так­же, что никто не может и не дол­жен рис­ко­вать жиз­нью ина­че, как для обще­ствен­ной пользы.

Наде­ять­ся — это зна­чит стре­мить­ся к луч­ше­му. Потер­пев­ший кораб­ле­кру­ше­ние, лишен­ный все­го после ката­стро­фы, может и дол­жен сохра­нять надеж­ду. Вне­зап­но он постав­лен перед дилем­мой: жить или уме­реть, и он дол­жен собрать все свои силы, всю волю к жиз­ни, все муже­ство для борь­бы про­тив отчаяния.

Моло­дежь, дети, все, кто дума­ет, что мож­но про­сла­вить­ся или про­сто бес­плат­но про­ка­тить­ся на пло­ту в Аме­ри­ку или еще куда-нибудь, закли­наю вас, поду­май­те получ­ше или обра­ти­тесь ко мне за сове­том. Обма­ну­тые мира­жом, увле­чен­ные заман­чи­вой иде­ей, пред­став­ляя себе такое пла­ва­ние как уве­се­ли­тель­ную про­гул­ку, вы пой­ме­те всю серьез­ность борь­бы за жизнь лишь тогда, когда будет уже слиш­ком позд­но, для того что­бы успеть собрать все свое муже­ство. Ваше смя­те­ние будет тем боль­шим, что вы под­верг­ли свою жизнь опас­но­сти без вся­кой поль­зы. А ведь в мире суще­ству­ет столь­ко пре­крас­ных и бла­го­род­ных целей, ради кото­рых мож­но рис­ко­вать жизнью!

Но ты, тер­пя­щий бед­ствие брат мой, если ты будешь верить и наде­ять­ся, ты уви­дишь, что твои богат­ства нач­нут уве­ли­чи­вать­ся изо дня в день, как на ост­ро­ве у Робин­зо­на Кру­зо, и у тебя не будет осно­ва­ния не верить в спасение.

Приложение

Поль Бюд­ке, заме­сти­тель дирек­то­ра Наци­о­наль­но­го музея есте­ствен­ной исто­рии и дирек­тор Лабо­ра­то­рии рыб­но­го про­мыс­ла в коло­ни­аль­ных водах, был настоль­ко любе­зен, что согла­сил­ся дать науч­ную справ­ку о неко­то­рых живот­ных, кото­рые мне встре­ти­лись и фото­гра­фии кото­рых он видел.

Белый кит

Ско­рее все­го это был спи­но­пе­рый кит, Balaenoptera physalus, или голо­вач обык­но­вен­ный, кото­ро­го кито­ло­вы назы­ва­ют «фин», или «фин­бак». Эти живот­ные неред­ко встре­ча­ют­ся в Сре­ди­зем­ном море. Как извест­но, спи­но­пе­рые киты отли­ча­ют­ся от обык­но­вен­ных тем, что у них есть спин­ной плав­ник, кото­рый ясно раз­ли­чим в тот момент, когда кит ныря­ет. Фор­ма и рас­по­ло­же­ние плав­ни­ка, а так­же харак­тер­ные дви­же­ния ухо­дя­ще­го в глу­би­ну кита на фото­гра­фии гово­рят о том, что в дан­ном слу­чае мы име­ем дело имен­но с голо­ва­чом обык­но­вен­ным. Но точ­но опре­де­лить вид кита мож­но толь­ко после более пол­но­го осмотра.

Что каса­ет­ся его белой окрас­ки, то она дей­стви­тель­но необыч­на: тело бело­ва­тое, плав­ник белый с чер­ной кай­мой на зад­ней части, хво­сто­вая часть серо­ва­тая. Рез­ко выра­жен­ная неров­ная пиг­мен­та­ция у спи­но­пе­рых китов обыч­ное явле­ние, но экзем­пля­ры совер­шен­но белых китов-аль­би­но­сов чрез­вы­чай­но ред­ки. До сих пор о них не упо­ми­на­лось ни в одной из опуб­ли­ко­ван­ных работ. Одна­ко мой кол­ле­га, пред­се­да­тель иссле­до­ва­тель­ско­го коми­те­та Н.А. Макин­тош, рас­ска­зы­вал мне в мар­те 1953 года, что один из его инспек­то­ров-кито­ло­вов видел, как на пла­ву­чем заво­де в Антарк­ти­ке сре­ди про­чих китов раз­де­лы­ва­ли одно­го бело­го голо­ва­ча. Инспек­тор не счел нуж­ным вме­ши­вать­ся, и кит-аль­би­нос был без вся­ких цере­мо­ний раз­де­лан, точ­но так же как и его пиг­мен­ти­ро­ван­ные собратья.

Кро­ме это­го, изве­стен еще лишь один слу­чай аль­би­низ­ма у кито­об­раз­ных: в 1951 году кито­бои «Англо-Нор­са» загар­пу­ни­ли у бере­гов Перу бело­го кашалота.

Аку­ла

Очень длин­ные груд­ные плав­ни­ки с белы­ми кон­ца­ми, округ­лен­ный спин­ной плав­ник тоже с белым кон­цом, харак­тер­ная мор­да — все это ука­зы­ва­ет на то, что эта аку­ла при­над­ле­жит к Carcharhinus longimanus, или white-tipped shark. Кусто и Тайе пере­сла­ли мне фото­гра­фию подоб­ной же аку­лы, сде­лан­ную под водой во вре­мя погру­же­ния в рай­оне ост­ро­вов Зеле­но­го Мыса.

Это пела­ги­че­ская аку­ла, более «оке­ан­ская», чем ее при­бреж­ные соро­ди­чи из того же вида Carcharhinus. Она встре­ча­ет­ся и в Сре­ди­зем­ном море, но гораз­до чаще в южной части Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на и обыч­но дале­ко от бере­гов. Таких акул не виде­ли ни у бере­гов Соеди­нен­ных Шта­тов, ни у афри­кан­ско­го побе­ре­жья. Гово­рят, что эта аку­ла напа­да­ет на людей, но это все еще не дока­за­но. Наи­бо­лее круп­ный из точ­но изме­рен­ных экзем­пля­ров дости­гал трех с поло­ви­ной мет­ров в дли­ну, одна­ко встре­ча­ют­ся аку­лы четы­рех мет­ров и более. При­над­ле­жит к виду живо­ро­дя­щих. Посколь­ку эти аку­лы живут в откры­том оке­ане, они менее извест­ны, чем дру­гие виды, оби­та­ю­щие вбли­зи берегов.

Бали­ста

Бали­сты — рыбы, обыч­но живу­щие вбли­зи бере­гов. Их ред­ко упо­треб­ля­ют в пищу, так как они счи­та­ют­ся ядо­ви­ты­ми и даже смер­тель­но ядо­ви­ты­ми. Бали­сту назы­ва­ют Triggerfish, «рыба-замок», так как ее пер­вый спин­ной позво­нок как бы запи­ра­ет­ся вто­рым, более коротким.

В кни­ге Джор­да­на и Эвер­мен­на «Рыбы Север­ной и Цен­траль­ной Аме­ри­ки», часть II, на стра­ни­це 1698 о бали­стах ска­за­но: «Упо­треб­ле­ние этих рыб в пищу вызы­ва­ет симп­то­мы само­го остро­го отрав­ле­ния. Док­тор Менье счи­та­ет, что ядо­ви­тое мясо балист дей­ству­ет сна­ча­ла на нерв­ные тка­ни желуд­ка, вызы­вая жесто­кие спаз­мы муску­ла­ту­ры это­го орга­на, а затем на спаз­мы все­го тела. Все тело охва­ты­ва­ют судо­ро­ги, язык рас­пу­ха­ет, гла­за стек­ле­не­ют, дыха­ние ста­но­вит­ся затруд­нен­ным и постра­дав­ший уми­ра­ет от страш­но­го боле­во­го шока».

Поль Бюд­ке

Примечания