Шёл к Богу человек

• За Троицу
• Он тебя помилует!
• Кто может вернуть жизнь?
• Буду министром
• Чистая душа
• Сто первый километр
• Пожарная «гильдия»
• В поисках неведомого Бога
• Есть ли умные люди?
• Кто первый коммунист?
• Вечность. Слезы и совесть эпохи
• Если он — сын тракториста
• К сердцу России
• Возьми меня к Себе
• Военная свадьба с некрасивой невестой началась
• Я вас, семинаристов, знаю
• Открывай. Министр обороны!
• «Особая» история
• Дембельский аккорд
• Согласен на ассенизатора
• У нас плохому не научат
• Новые «подвальники»
• В Вечности хочу быть с ними
• Архиерей и «крокодил»
• Идите с Богом!
• «НУ! Братэ! Я тоби кажу!»
• Ну как тебе наша «система»?
• Пасхальные каникулы
• Экзамены
• «Печерские антики»
• Когда-нибудь помянешь
• То-то и плохо, что привык
• Кому мы нужны?
• Не стоит город без праведника
• Мамка, я живой
• Я сын Воанергеса
• Нечестивых и так полны улицы
• А мне теперь новую одежду дали
• Ананьинские чудеса
• Антихристу — не поклонюсь!
• Делай все наоборот, и ты здесь окажешься
• Господь не по силам не дает
• А все-таки...
• Можно ли смотреть телевизор
• А тильки православных христиан
• Скажи этому «другу Христа»
• Жизнь дороже денег
• Дух Святой найдет на тебя
• Тогда черепаха высунула голову
• За двоих хорошо трудишься
• Корова и-то не покатятся
• Возрождается ли вера во всей России?
• Мужик мужика родил
• Далеко заплыл
• И мать жалко, и Церковь жалко
• Я вам этот памятник восстановлю
• Крест тебе и воскресение
• На духовную свадьбу
• Заранее прощать
• Иди в мир, Платонушка
• Как же Господа не благодарить!?
• Вольному — воля, а спасенному — рай
• Я — «Иисус». Иоанн ждет меня
• Бывалые люди
• Только молиться
• Никто не отнимет
• А он смиренных любит
• А я безгрешная
• Конца и края не видно этому делу
• «Не та фи-гу-ра»
• За вас и дело Божие
• «Все ученые... и все слепые»
• О! Это чудно!
• Там и все мы — счастливые
• Но дивнее — в грешниках
• И в чем же эта разница?
• Вот и дело христианское сделаем
• Фавор или Голгофа?
• Он же наш «депутат»
• Встреча знаменательная
• Ну, как тебе сказать, радость через край!
• Вы верите в возрождение России?
• Нет, нет. Я просто выпиваю
• «Я там лежу у забора»
• Говорят, что чудес не бывает
• Бог знает наше будущее
• Бензин нюхать не хотим
• Я на всю жизнь запомнила
• Все полегче будет
• «Два чувства дивно близки нам...»
• Я меньшой и брат мой старшой
• Прощай, брат
• Вы дома, я — в гостях
• Будет царствовать Любовь

Новые «подвальники»

Родные подвальники, у которых вновь остановился, с большим вдохновением отнеслись к идее поступления в Семинарию.

Радушный Павлин предложил жить в его комнате во время подготовки к экзаменам, так как он уезжал в отпуск на юг.

Надо заметить, что подвал в начале девяностых годов представлял собою другую психологическую атмосферу. Если до армии это, в основном, были «богемные» разговоры о поэзии, живописи, спасении России, патриотах — пассионариях, то застольные беседы в новый период больше напоминали что-то вроде христианских «агап» у первых христиан. Появились новые жильцы и новые гости. В соседней с моей комнатке жили Николай-киношник и Володя — рыжий, которые вместе ходили в Никольский собор на чтения акафиста святителю Николаю.

Было много и ребят, и девушек, часто забегавших на чаек к Павлину.

— А кто этот молодой человек? — спросил я Павлина про могучего тело-сложения парня с черной бородой.

— Это Коля — великий. Он пьяный на меня напал на улице, говорит: «Убью». Ну я ему и отвечаю: «Убивай, если есть за что, дай только Богу за тебя помолиться». Он кулак, занесенный, опустил и удивленно говорит: «А ты мне нравишься, пойдем поговорим по душам ко мне домой». Пришли к нему, соседка — бабулька от страха, как мышь, скользит по квартире. Проговорили часа три о смысле жизни, о Боге, о Его чудесах. В конце Николай заулыбался и говорит:

— Ну ты и чудотворец! А вот может тебе твой Бог вон ту мою тридцати-двухкилограммовую гирю поднять?

Отвечаю:

— Бог все сможет, если для твоей веры это нужно.

— Ну так для моей веры в Бога и подними, — буквально надавил на меня голосом Коля-великий.

Я подошёл к этой гире. «Мама родная! Так я отродясь такие гири не тягал. Господи! Не дай погибнуть душе Николая, подними за меня эту гирю в честь святых Твоих апостолов двенадцать раз». Перекрестился и стал поднимать. Гирю кто-то тянул сверху, только на двенадцатый раз почувствовал, что сейчас тяжко, больше не подниму.

— Да ты с ума сошел! Остановись! — кричит мне Николай, а я:

— Господи, спаси Николая ради святых Твоих апостолов!

Николай после того случая в церковь пошел, пить на время бросил, даже в Духовную Академию сторожем устроился. Я думаю: он резко взял в гору. Втемяшилось ему дьяконом стать, потому и Академию сторожил год.

Пришел к нему на пост какой-то посетитель, агитировал книгу купить Флавия «Иудейская война». Коля и говорит: «Я таких умных книг не пойму, иди в Академию к ребятам».

Книгу посетитель очень удачно продал и давай Николая благодарить. Выяснилось, что он, как и Коля, морская душа. После разговора так далеко «за-плыли», что Коля в два ночи пошел к студентам-эфиопам заварку к чаю доставать. Стал так кулачищем садить в дверь, пьяный, что бедные эфиопы скатали простыни и выбрались за окно. Утром от Колиных услуг руководство Академии отказалось. В обиде он сейчас на Церковь, говорит, к братьям-баптистам уйду. Да ты с ним поговори, он ведь добрый, сиротливый и неприкаянный.

Павлин ушел за «дежурной» ватрушкой и рогаликами к чаю в булочную, а мы с пришедшим Колей-великим завели душевные беседы. Говорили на разные темы, коснулись мучеников за веру и исповедников веры.

— А какая же в них разница? — говорит Николай. — По мне все они святые, без разницы.

Выяснив, что разница все же есть, Николай о чем-то сильно задумался.

— Ты о чем это, Николай, так закручинился? — спрашиваю.

— Да вот, думаю, кто я? Мученик или исповедник? Все-таки решил, что исповедник, раз не до конца замучили! — утвердительно проговорил Николай.

— И в чем твое исповедничество? — полюбопытствовал я.

— Да, понимаешь, сидим как-то на днях с одним летчиком в ресторане, выпили, я ему и говорю: «Если будешь верить в Бога, то тебе ничего не будет страшно никогда».

А он мне, значит, так: «Не видел, — говорит, — таких еще людей, все равно чего-нибудь да боятся». «Вот он перед тобой, — говорю, — сидит и тебя слушает». «Не верю никому, и тебе не верю. Врешь, как и все, блефуешь!» Ну, меня зло и взяло. «Бей, — говорю, — мне по голове шампанским, ничего не боюсь, и ничего не будет». А он: »Да ты что? Да ты что?!» Говорю: «Сдрейфил, трус воздушный! Бей, как надо!» Ну он, значит, двумя руками с размаху по моей голове и заехал. Я — под стол, а он — за дверь.

— Маловерный какой-то народ пошел, ничему не верят, — сокрушенно закончил свою историю Коля-великий.

Пришел Павлин с ватрушкой, попили чайку вместе, и Коля заторопился домой к маме, в Лугу.

Коля ушел, Павлин, прихлебывая чай, дополнил Колину историю.

— Мама у него — баптистка, уговаривает его к ним ходить. Он уперся, говорит, что Россия всегда была православной, но, похоже, обиды на Церковь у Коли перевешивают в последнее время.

— Скажи, пожалуйста, Павлин, — спросил я, — вчера были барышни Фаина и Наталия. Как они в подвал попали?

— Фаину мы увидели зимой сидящей на снегу возле дерева. Здесь, у нас, в саду Академии Художеств. Она сидела, опустив голову на колени, и замерзала; была уже ночь глубокая. Оказалось: обиделась на друзей и решила замерзнуть. Мы ее в подвальчик завели, заставили водки выпить, так она со страху перед «бородатыми дядями» выпила, отогрелась и спаслась. Много у нас о вере потом выспрашивала. Сначала озиралась — сам посуди: глубокая ночь, много мужиков страшенных, да еще водку пить заставляют. Я рад за нее, в храм начала ходить без наших нажимов, хорошо ведь, что добрая душа спасается.

Наталия — немного другая история. Она — молодец большой. Помнишь, у часовни Ксении Блаженной огромный забор, весь увешанный записками с просьбами о помощи. Так вот, не погляди, что она маленькая и хрупкая. Собрала людей вокруг этой святыни и к властям пошла правды добиваться, чтобы открыли часовню. Ведь там до сих пор «идола Вила» клепают скульпторы.

— Кто это — идол Вил? — удивился я.

— Да это по созвучию с библейским «идолом Вилом», наш российский, В. И. Ленин, сокращенно «Вил», — рассмеялся Павлин.

За несколько дней до отпуска Павлина заходили его молодые друзья поговорить, пообщаться. Возникали разные смешные истории с Колей-великим и девушками. Ребятам было радостно сознавать, что есть место и люди в городе, с которыми можно было, не боясь, поговорить обо всем, и о сокровенном тоже.

Целый месяц зубрил программу поступления в Семинарию. Особенно туго давалось чтение на славянском языке. Букв многих не знал. Неизвестные записывал на листочек, кое о чём сам догадывался. По ночам читал нараспев, как в Церкви, утром рано ходил на службу в Никольский собор. Чудное и благословенное было то время.

Как-то возвращаюсь в родные «подвальные катакомбы», открываю дверь и обмираю: вся комната наполнена живым, дышащим благоуханием. От не-ожиданности даже присел на краешек стула и стал вдыхать расширяющий грудь аромат. Ладана, свечей и лампад не было в доме, да и запах этот был совсем-совсем другой, нематериальный.

Без стука открылась дверь, и широко встал на пороге Коля-великий. Вдохнув полной грудью, он произнес:

— Что это здесь? Во, благодать какая! Павлин свалится, когда зайдет! Чем надушил?

— Не душил ничем. Вот тоже только с улицы зашел, сам не знаю, что это такое.

Мы с Колей сидели и молча дышали благодатным, неземным, ароматным воздухом.

Оставаясь один в комнате Павлина, я частенько вспоминал завещание отца: «Сынок, держись братьев. Все свои, не оставят».

Почти три месяца прошло, а я так ничего и не могу о себе сообщить. Может, хоть к братьям съезжу, узнаю, как они живут, о родителях расскажу, потом письмо об этом напишу, все успокоение дома будет. Мама, наверное, опять плачет: «Неустроенный он у меня, неустроенный, Владычица, помоги!»

Ночью во сне какое-то наваждение с «козлиными ногами» пыталось пугать меня, так что утром раненько отправился в Никольский собор на службу, а оттуда – электричкой – собирался к брату Александру.

Уже выходя из собора, обратил внимание на невесть откуда взявшуюся собачонку. Небольшая и рыжая, какая-то приниженно-услужливая, она все время крутилась у меня возле ног и мешала идти. Когда попытался проделать обманный трюк — перейти на другую сторону улицы, услужливо-рыжее существо недовольно затявкало, потом залаяло и снова, виляя хвостом, завертелось под ногами. Тогда пустился бежать от нее изо всех сил, пересекая трамвайные рельсы. На счастье, прогремел и прозвенел большой трамвай, скрывший меня от рыжей, как я успел ее уже назвать, Жучки.

Неприятный какой-то осадок оставался в моей душе после этой сценки с Жучкой. Что-то внутри говорило: ехать не надо.

Чем ближе подходил к дому брата, тем более усиливалось чувство внутренней тревоги. На крыльце парадного подъезда стояла средних лет хозяйка и ожидала, когда ее породистая немецкая овчарка «докушает» еду в большущей миске. Вдруг, неожиданно для самой хозяйки, овчарка, оставив еду, сделала отчаянный прыжок, оскалив зубы, прямо к моему горлу. «Господи! Помилуй меня!» — успел я произнести и увильнул в сторону. Собака, сделав разворот, попыталась еще раз в прыжке перехватить моё горло широко открытой пастью.

На этот раз пришлось ударить ее ребром ладони сбоку и быстро прыгнуть в подъезд, захлопнув за собою дверь.

— Хозяюшка, — кричал я, прорываясь через лай овчарки, — отведи свою собаку как можно дальше от двери!

Поднявшись на третий этаж, позвонил в квартиру. Дома никого не было.

Вечером рассказал эту странную историю «подвальникам».

— Что тут гадать много, — авторитетно прогудел Коля-великий. — Господь не благословляет тебя туда. Учи свои экзамены, чего мотаться по гостям, вот поступишь, тогда другое дело.

— Дело вовсе не в псах и не в братьях, — рассуждал Николай-киношник. Сказано в Библии: «Берущийся за орало пахать, да не обратится вспять, чтобы криво борозду не вилять». Вот и вся недолга в этой истории.

Пришли Фаина и Наталия, по старой памяти, к Павлину пообщаться, на чаек. Речь зашла о деревне, и я рассказал несколько смешных историй, очень похожих на шукшинские. Фаина и Наталия давились от смеха и с той поры зачастили проведывать абитуриента Духовной Семинарии.

Недели за полторы до подачи документов приснился необычный сон: какой-то огромный котлован, на дне которого тяжко трудились два оранжевых большущих трактора, освещенные яркими лучами заходящего солнца.

— Интересно, что это они так дружно роют? Наверное, красиво здесь будет, — восхитился я величиной котлована.

— Водоем будет, и красиво будет, — сказал подошедший мужчина. — Только вот красота — до первого покойника. А Вас приглашаем на беседу.

И мы прошли с незнакомцем в голубого цвета вагончик на колесах.

Вагончик был наполнен сидящими за одним длинным столом мужчинами.

— Здравствуй, Василий, — обратился ко мне председательствующий, — нам стало известно, что ты задумал поступать в семинарию, и тебе жениться сейчас никак нельзя.

— Да я вроде и не собираюсь, — подумалось мне. — Что он имеет в виду?

— Я имею в виду, — назидательно продолжал мужчина, — девушку Наталию, которая хочет выйти за тебя замуж.

— Но я ничего об этом не знаю! — удивленно ответствовал я.

— Нам известно, что ты ничего об этом не знаешь, поэтому и решили заранее предупредить. Так вот, близко не дружи с ней. У нее были попытки самоубийства на этой почве, — предостерег мужчина.

— Помни об этом, — уже как бы издалека прозвучал голос председательствующего, и я проснулся.

Только успел после сна разогреть чайник, как в дверь постучались. Открыл. На пороге стояла Наталия.