Шёл к Богу человек

• За Троицу
• Он тебя помилует!
• Кто может вернуть жизнь?
• Буду министром
• Чистая душа
• Сто первый километр
• Пожарная «гильдия»
• В поисках неведомого Бога
• Есть ли умные люди?
• Кто первый коммунист?
• Вечность. Слезы и совесть эпохи
• Если он — сын тракториста
• К сердцу России
• Возьми меня к Себе
• Военная свадьба с некрасивой невестой началась
• Я вас, семинаристов, знаю
• Открывай. Министр обороны!
• «Особая» история
• Дембельский аккорд
• Согласен на ассенизатора
• У нас плохому не научат
• Новые «подвальники»
• В Вечности хочу быть с ними
• Архиерей и «крокодил»
• Идите с Богом!
• «НУ! Братэ! Я тоби кажу!»
• Ну как тебе наша «система»?
• Пасхальные каникулы
• Экзамены
• «Печерские антики»
• Когда-нибудь помянешь
• То-то и плохо, что привык
• Кому мы нужны?
• Не стоит город без праведника
• Мамка, я живой
• Я сын Воанергеса
• Нечестивых и так полны улицы
• А мне теперь новую одежду дали
• Ананьинские чудеса
• Антихристу — не поклонюсь!
• Делай все наоборот, и ты здесь окажешься
• Господь не по силам не дает
• А все-таки...
• Можно ли смотреть телевизор
• А тильки православных христиан
• Скажи этому «другу Христа»
• Жизнь дороже денег
• Дух Святой найдет на тебя
• Тогда черепаха высунула голову
• За двоих хорошо трудишься
• Корова и-то не покатятся
• Возрождается ли вера во всей России?
• Мужик мужика родил
• Далеко заплыл
• И мать жалко, и Церковь жалко
• Я вам этот памятник восстановлю
• Крест тебе и воскресение
• На духовную свадьбу
• Заранее прощать
• Иди в мир, Платонушка
• Как же Господа не благодарить!?
• Вольному — воля, а спасенному — рай
• Я — «Иисус». Иоанн ждет меня
• Бывалые люди
• Только молиться
• Никто не отнимет
• А он смиренных любит
• А я безгрешная
• Конца и края не видно этому делу
• «Не та фи-гу-ра»
• За вас и дело Божие
• «Все ученые... и все слепые»
• О! Это чудно!
• Там и все мы — счастливые
• Но дивнее — в грешниках
• И в чем же эта разница?
• Вот и дело христианское сделаем
• Фавор или Голгофа?
• Он же наш «депутат»
• Встреча знаменательная
• Ну, как тебе сказать, радость через край!
• Вы верите в возрождение России?
• Нет, нет. Я просто выпиваю
• «Я там лежу у забора»
• Говорят, что чудес не бывает
• Бог знает наше будущее
• Бензин нюхать не хотим
• Я на всю жизнь запомнила
• Все полегче будет
• «Два чувства дивно близки нам...»
• Я меньшой и брат мой старшой
• Прощай, брат
• Вы дома, я — в гостях
• Будет царствовать Любовь

Идите с Богом!

Поступающих в первый класс питерской Семинарии было четыре группы, по тридцать человек в каждой. В первые классы необходимо было набрать две группы по тридцать и десять человек брали в резерв. В общем, конкурс был небольшой, два человека на одно место.

Вступительные испытания делились на несколько мероприятий. Изложение на евангельскую тему шло первым, далее — собеседование в профессор-ской по программе с «душеспасительной беседой», медицинская комиссия, и в конце вывешивался в коридорчике список «счастливчиков».

Перед самым началом устного экзамена группа зашла в профессорскую, где Ректор сказал небольшое вступительное слово перед общей совместной молитвой.

— Братия! Помолимся, чтобы Господь указал достойных среди вас, чтобы мы были Его учениками и сеятелями Слова Божия и светом миру.

Тридцать голосов с Украины грянули:

— Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником твоим славу Твою, якоже можаху; да возсияет и нам грешным свет Твой присносущный, молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе.

После чего все вышли в коридор. На экзамен явились румяные и бодрые, но через десять минут из профессорской выскочил первый, и все ринулись к нему.

— Ну що там? — загалдела публика.

— Зайшов. Перехрестывся, — начал объяснять вышедший, но его тут же перебили «парубкы»:

— На кого перехрестывся?

— Як на ко-го? На икону! — ответил возбужденный абитуриент.

— Ну i що дальше? — загудело в воздухе.

— Тропарь своiму святому спросылы, — вновь гаркнул на всех хлопчик.

— Ну, а ты? — не унималась толпа.

— Забув, — кратко рявкнул парень.

— Ну, а воны? — любопытствовала публика, уже спрашивая все в один голос.

— Мовчать, — ответил он.

— А ты? — в ответ грянула толпа.

— Забув, — опять рявкнул парень.

— А воны? — еще сильнее крикнули хором «хлопчыкы».

— Воны говорять — свободен. И всэ, — обреченно отрубил абитуриент.

— У-У-У, — завыла и загудела возбужденными голосами публика до выхода нового «дебютанта».

Не меньшая часть, а может быть, и большая, абитуриентов сновала взад и вперед, туда-сюда по коридору, закатывая по временам глаза под потолок, то ли вспоминая тексты молитв, то ли в немом вопле к небу.

Многие что-то бубнили под нос невнятное, кто-то пытался запеть, но на него тут же набросилась чуть ли не целая толпа ожидавших своего захода «братьев по вере».

В такой нервозной обстановке невозможно было здраво рассуждать, словно в какой-то восточной толпе гудящих и жужжащих дервишей, уже сжевавших горячительные «волшебные снадобья».

Со своей стороны, подпав под эту прямо-таки «магическую» волну, пытался вспомнить некоторые молитвы из программы и с ужасом обнаружил, что, только начав одну молитву, уже заканчивал ее словами следующей. Это было какое-то вольное творчество «запьяневшего гимнографа».

— Вот это да, так можно и за полоумного сойти, прямиком с экзамена в «дурку» угодить.

Поняв всю бессмысленность зубрежки, ушел в конец коридора, в левую сторону от профессорской, положил голову на ладони и, уткнувшись в подоконник, стал молиться.

Вдруг та же Сила, что и во время моего удушения у столба в армии, снизошла в сердце, стало весело и бесстрашно.

Как только подошел к двери, высокий священник, с золотым крестом, вы-крикнул мою фамилию.

В профессорской стоял стол буквой «П», и за ним сидело человек двадцать преподавателей, все в черном. В центре — ректор владыка Кирилл, который проговорил:

— Почитайте нам что-нибудь из псалтыри.

На высоком постаменте — аналое — лежала огромных размеров псалтырь, буквы в ней были, наверное, для слабовидящих.

Выбрав не спеша текст более знакомый, прочитал громко несколько строк.

— Достаточно, — услышал откуда-то спереди.

Голос слева промолвил требовательно:

— От сна восстав…

Я подхватил начатую молитву: «Приидите, поклонимся… Что, приидите, поклонимся?» — переспросил я.

Голос, помолчав, повторил упрямо ту же фразу, и я догадался, что это трехстишье надо закончить.

— Помилуй мя, Боже, — опять потребовал тот же знакомый голос, называя 50-й псалом Давида.

— Помилуй мя, Боже, — почти взмолился этими священными словами святого пророка.

— Достаточно. Довольно, — сказал председательствующий, и все стихло.

— Просмотрев Ваши бумаги, я никак не могу себе объяснить, что привело Вас, интеллигентного молодого человека, в Церковь? Ведь Вы не сын священника, не работаете в Церкви. Как Вы можете объяснить причину своего пришествия к нам? — спросил владыка Ректор.

— Дело в том, — начал я свою общественную исповедь, — что мне с детства хотелось знать, зачем живет человек, если он умрет рано или поздно. Отчасти под влиянием разных, и тяжелых в том числе, обстоятельств, эта потребность не убывала, а возрастала.

После одного несчастного случая, происшедшего на работе, я ехал в электричке и впервые в душе своей спросил: «Господи! Если Ты только есть, покажи мне, в чем Твоя Истина?» После этого обстоятельства в жизни многое ¬изменилось: прочитал Евангелие, на многое открылись глаза по-другому. Я бы хотел продолжить свои познания в Семинарии.

— Господи! Если Ты только есть, покажи мне, в чем Твоя Истина! — задумчиво произнес владыка Ректор.

— А скажите, отец Дмитрий оказал в этом плане на Вас какое-либо влияние? — спросил председательствующий.

— Да. Конечно, да. Он мне много помогал, — заверил спрашивающего.

— Вот в тех документах, которые к нам на Вас пришли, сказано, что Вы были комсомольцем?! Как Вы это объясните нам? — задал свой новый вопрос владыка.

— Когда в армии узнали, что я христианин, то работники политотдела попросили: «Если кто-нибудь и где-нибудь тебя спросит, был ли ты комсомольцем, говори всегда, что им никогда не был,» — ответил я ректору.

После этого многие заулыбались, и владыка подытожил наше общение:

— Ну что, отцы? Я думаю, здесь всё всем ясно. Идите с Богом!

Подвальная братия каждый вечер с нетерпением ожидала новых рассказов о прохождении вступительных экзаменов.

Наконец объявили, что через два дня будут вывешены списки зачисленных в Семинарию.

Часов в шесть вечера двадцать шестого августа вошел в митрополичий садик и направился к зданию Духовной Семинарии и Академии. Навстречу двигались небольшими группами парубки-абитуриенты с чемоданами в руках.

«Ну что, сын тракториста, — подумал я, — сейчас и ты, наверное, побредешь назад с пустыми руками».

Нехотя, с большим усилием открыл тяжелую дверь в здание Семинарии. Странно! В фойе не было ни души, даже грозного вахтера! Подошел к стенду. Думаю: надо хоть заголовок сверху прочитать, а то, может быть, это список не зачисленных, и можно на время обрадоваться. А потом? Заголовок гласил: «Список лиц, зачисленных в Ленинградскую Духовную Семинарию». Пробежал глазами, взгляд упал на знакомую фамилию.

В душе стало тихо, словно кто-то уже давно это благословил. Постоял минут десять, так и не дождавшись, кому бы сообщить эту новость, уехал к отцу Дмитрию.

— Был. Весь день был дома, — заверяла меня матушка, — но вот к вечеру с Лешей уехали на машине в какую-то деревню за картошкой. — Да Вы посидите, может, скоро подъедет. Можно в доме, а то темнеет уже.

— Нет, нет, я на крылечке. Здесь тепло, хорошо, да и батюшку быстрее увижу, — убеждал я матушку.

Стало совсем темно. Изредка пролетали рядом с домом электрички в Ленинград. Вспомнилось, как в такой же электричке, напротив этого дома, ¬просил Бога открыть Истину. Теперь новый путь к Ней начнется через Семинарию. «Что там впереди, может, отче опять наставит?»

Открылась вдалеке сада широкая калитка, и машина, посвечивая фарами, подъехала к дому. Захлопали дверцы, и вышли две высокие фигуры. Раздался напряженный голос отца Дмитрия:

— Ну, что?

— Зачислили, — сказал я.

— Слава Богу! — выдохнул отче и, посмотрев на темно-синее небо, перекрестился. Мы зашли в дом.

— Эх, и годы были интересные, — вспоминал батюшка. — Все с Украины у нас учились в Семинарии. А как они любили нашего владыку Мелитона! Бывало, уважительно — восхитительно между собой отзывались: «Вiн хорошый! Вiн двieк не ставе».

Как-то раз владыка, будучи ректором, пришел на экзамены. Студенты, конечно, списывали вовсю со шпаргалок, но отвечали блестяще. Владыка все изумлялся и говорил:

— Ну, нет! В наше время таких развитых не было. Как все-таки вперед ушло общее образование. А память, память-то какая, все наизусть помнят из Библии?!

— Скажи, пожалуйста, отец Дмитрий, — спросил я о своей предстоящей задаче, — как мне себя вести, что ожидать, к чему быть готовым?

— Во-первых, не надо идти в Семинарию искать личных друзей — это учреждение тоже претерпело со временем свои изменения, особенно в советскую эпоху. Недавно один москвич пошутил по этому поводу весьма оригинально. Он сказал, что даже чих нашего Патриарха Пимена слышится во всех углах спецкабинетов КГБ. Семинарию, наверняка, курируют такие «с о г л я д а т а и», но тебе в этом плане бояться нечего, ведь ты прежде всего идешь за духовной пользой, а не за политикой, а откуда «ветерок» подует, если что, то душа твоя тебе подскажет. Почаще молись Милосердному Богу, Его Духу Святому, Он тебя наставит на всякую Истину. В том числе и на то, как тебе надо учиться. Область познания безгранична, а область существенно-необходимых знаний ограничена. Конечно, «Путь отцов», которые шли к Богу, надо знать, ведь Господь в ответ на их поиск являл им и через них свои чудесные милости любви. Но думаю, что все же больше надо обращать внимание и держаться отцов, живших в близкую нам эпоху. Посмотри на Иоанна Кронштадтского, это же светильник Божией любви от земли до неба. Целая почта с телеграфом не успевала принимать различные прошения со всех концов света. Два часа ночи, стук в дверь, телеграмма: «Помолитесь! Ребенок задыхается от скарлатины!» Ответная телеграмма: «Помолился. Будет жить. Иоанн Сергиев». И ребенок выживал.

Конечно, любая школа не выпускает «гениев» или «святых». Не каждый институт Репина выпускает «репиных», надеюсь, это объяснять уже не надо. Не каждая консерватория готовит «моцартов». Естественно, из дореволюционных и «тем паче» послереволюционных стен духовных учебных заведений нечасто выходили такие светочи и столпы веры и благочестия, как отец Иоанн.

Дореволюционная система духовного образования была трехступенчатая: духовное училище, семинария и академия. Не забывай, что в духовное училище юное дарование уже поступало с домашней подготовкой по Закону Божию. В 12–13 лет он держал вступительный экзамен, зная наизусть имена израиль-ских царей, пророков и т. д., что сейчас проходят в третьем классе семинарии в 23, а то и в 26 лет.

После провинциальных семинарий поступали в четыре Академии. Можешь представить этот конкурс? Почти что как в твои худвузы сегодня.

Экзамен включал в себя большую языковую подготовку. Одним из испытаний было написание сочинения на философско-богословскую тему на греческом или латинском языке. Это юноше-то в восемнадцать лет?»

Сравни с нашими нынешними абитуриентами, и тебе кое на что откроются глаза.

В двадцать два или двадцать три защищали магистерскую диссертацию.

Трудно поверить, глядя на моих детей, что они получат такое образование, хотя и учатся усердно.

Рассуждай дальше. Четыре Духовные Академии имели каждая свою специфику: одни готовили миссионеров, такие, как Киевская или Казанская. Другие, как Питерская или Московская, переводили и издавали святых отцов Церкви. Священник, окончивший такое учреждение, был учителем, и врачом, и утешителем своих прихожан, и, конечно, духовным отцом.

— Отче, Вас послушаешь, так это просто все «гении и святые». А откуда же Белинский с Чернышевским взялись? Не из бурсы ли? Я читал «Очерки бурсы» Помяловского, так это просто советская «психушка» для малолетних преступников. Если же все так священно — благолепно было, то почему же атеисты полстраны выкосили, их что, из Африки к нам прислали? Не наши ли мужики церкви тракторами растаскивали, ведь они же учились в церковно-приходских школах? Значит, не все так хорошо было с духовным образованием, если до такой трагедии страну довели. Может, доля вины все же была и духовенства? — задал я свой вопрос.

— Если бы духовное образование было так плохо, то не явила бы Церковь в 20–30-е годы столько свидетелей веры и мучеников, ведь все-таки почти всех заставляли отрекаться. Пятилетка безбожия не дала своего результата в стране. По первой переписи населения большинство в графе «Вероисповедание» подписалось «православный». Семьдесят лет душат атеисты то, что построили за тысячу лет верующие, значит, хороший фундамент был? Не зря отцы трудились. Помяловского я тоже читал. Если он правду писал, то, стало быть, должен хорошо кончить свою жизнь, как ты считаешь?

— Если правду писал, то за правду должен пострадать? — уклончиво предположил я.

— Так праведники не кончают. Повесился он в городе Шлиссельбурге, а висельников, ты же знаешь, даже в Церкви не отпевают, закопали, как животное. Жаль, что талант, данный ему от Бога, на службу разрушителя, а не созидателя поставил, — сообщил неизвестный и малоутешительный факт отец Дмитрий.

— А о нашей школе я тебе так скажу. Учись всему доброму и полезному, и Господь не оставит тебя без своих утешений. Наши духовные школы вырастили владыку Мелитона, митрополита Алексия, и я от них ничего плохого не слышал. Духовность в духовной школе созидают общие молитвы всех, кто там трудится, от уборщицы до архиерея, ты в этом скоро убедишься, — утешил под конец нашей беседы батюшка.

— Ну, с Богом! Пусть Господь тебя благословит Своей «десницей», — и мы с отцом Дмитрием расстались на время.