Вот мне бы так умереть!
Заветное желание владыки Стефана
Однажды владыка Стефан (Никитин) узнал, что архиепископ Мелхиседек (Паевский) умер в храме на горнем месте во время чтения Апостола. И он возжелал: «Вот мне бы так умереть!» А рассказывала мне о владыке Стефане Елена Владимировна Апушкина, исповедница Христова, приговоренная в 1932 году к трем годам ссылки в Казахстан. В Москве мы жили в соседних домах, и я навещала уже ослепшую Елену Владимировну, чтобы почитать ей что-нибудь вслух. Помню, читала я по-церковнославянски с ошибками, и Елена Владимировна терпеливо поправляла меня, понимая, что я новичок в Церкви и лишь недавно крестилась. А уровень моего невежества в ту пору был таков, что когда Елена Владимировна рассказывала мне про Оптинских старцев, то я наивно полагала: старцы — это старички, очень умные, добрые и любимые дедулечки. Про мудрых дедушек все было понятно, но что означает загадочное слово «Оптина»?
Будущее было неведомо, и я даже не догадывалась, что однажды куплю дом возле Оптиной пустыни и поселюсь там. Но будущее уже отбрасывало свою тень на настоящее, и рассказы Елены Владимировны исподволь вплетали мою жизнь в канву оптинских событий.
Вот рассказ о поездке будущего владыки, а тогда еще молодого врача Сергея Алексеевича Никитина к преподобному Оптинскому старцу Нектарию (†1928). После окончания университета Сергей Алексеевич работал в институте, занимавшемся проблемами умственно отсталых детей, был увлечен исследовательской работой и однажды встал перед выбором: посвятить ли свою жизнь науке или остаться практикующим врачом? С этим вопросом он и ехал к старцу. Поездка была долгой, трудной, опасной. После ареста и разгрома Оптиной в 1923 году старец жил под надзором в селе Холмищи, и ездили к нему тайно, под покровом ночи, иначе неприятностей не избежать.
Как и было велено, Сергей Алексеевич приехал в Холмищи уже в сумерках. В избе, где жил старец, заканчивали читать вечернее правило, а на отпуст из-за перегородки вышел отец Нектарий. Он доживал последние сроки земной жизни и ходил с трудом, шаркая ногами. Сергей Алексеевич был настолько ошеломлен, что даже счел нелепым задавать старцу свой вопрос. «К кому ты пришел? — подумал он. — Ведь этот скорченный старикашка, должно быть, выжил из ума. Смешно». Будь его воля, он бы тут же ушел. Но отец Никон, который и привез его сюда, уже уговорил старца принять молодого врача, поскольку на рассвете ему надо уехать, чтобы к сроку попасть на службу.
И началась беседа:
— Молодой человек, — спросил отец Нектарий, — вы читали про потоп?
— Читал, — ответил Сергей Алексеевич.
— Представьте себе, — продолжал старец, — ведь теперь совершенно необоснованно считают, что эпоха, пережитая родом человеческим в предпотопное время, была безотрадно дикой и невежественной. На самом деле культура тогда была весьма высокой. Люди много что умели делать, предельно остроумное по замыслу и благолепное по виду. Только на это рукотворное достояние они тратили все силы тела и души. Все способности своей первобытной молодой еще природы они сосредоточили в одном лишь направлении — всемерном удовлетворении телесных нужд. Беда их в том, что они «стали плотью». Вот Господь и решил исправить эту их однобокость. Он через Ноя объявил о потопе, и Ной сто лет звал людей к исправлению, проповедовал покаяние пред лицом гнева Божия, а в доказательство своих слов строил ковчег. И что же вы думаете? Людям того времени, привыкшим к изящной форме своей цивилизации, было очень странно видеть, как выживший из ума старикашка сколачивает в век великолепной культуры какой-то несуразный ящик громадных размеров да еще проповедует от имени Бога о грядущем потопе. Смешно.
Тут Сергей Алексеевич покраснел от стыда, понимая, что старец прочел его мысли о «старикашке». От изумления он даже забыл задать свой вопрос и уже не помнил о нем. Впрочем, беседа закончилась мирно:
— Небось устали с дороги, а я вам про потоп, — сказал батюшка и предложил Сергею Алексеевичу прилечь на диване.
Усталый врач мгновенно уснул, а к концу ночи его разбудили: пора уезжать. Старец благословил Сергея Алексеевича в дорогу и, просияв по-детски чистой улыбкой, ответил на так и не заданный вопрос: «Врач-практик, врач-практик».
Это было больше, чем ответ на вопрос, потому что специальность врача-практика облегчила пребывание владыки в заточении. В 1931 году его арестовали в группе маросеевских прихожан и приговорили к трем годам заключения. Из Бутырской тюрьмы врача Никитина привезли в лагерь на Северном Урале и там назначили лагерным фельдшером. Теперь доктор проводил медосмотры заключенных и при тяжелых заболеваниях рекомендовал назначать на легкие работы. Сергей Алексеевич старался облегчить участь заключенных, но в первые месяцы, рассказывала Елена Владимировна, ему пришлось нелегко. И здесь к рассказу Елены Владимировны добавлю фрагмент из воспоминаний покойного протоиерея Василия Евдокимова, дважды отбывавшего срок в лагерях.
— Самое тяжелое в лагере, — рассказывал мне батюшка, — это тоска от одиночества среди неверующих людей. Но как найти единомышленников? Как опознать их, если все обриты наголо и в одинаковых тюремных робах? И Сергей Алексеевич вымолил у Господа дар — распознавать Божиих людей. Был такой случай: в лагерь пригнали новый этап, и в колонне зэков был архиепископ Казанский — к сожалению, запамятовал его имя. И вот идет он, оборванный, обритый, оболганный, и вдруг слышит шепот Сергея Алексеевича: «Благословите, владыко». У владыки даже слезы из глаз брызнули: «Я думал, что попал в ад, а слышу ангельский голос».
Вскоре, рассказывала Елена Владимировна, врача Сергея Никитина назначили заведующим туберкулезным отделением в лагерной больнице, и ему дали отдельную комнату. В этой комнате хранились Святые Дары и Евангелие, а по ночам тайно совершались богослужения. Срок трехлетнего заключения Сергея Алексеевича уже подходил к концу, когда на врача написали донос. Медсестра подслушала, как начальник лагеря докладывал кому-то, что на Никитина заведено новое дело, теперь трехлетним сроком он не отделается и дадут ему не меньше десяти лет. Сергей Алексеевич расстроился, а медсестра говорит ему: «Доктор, в наших краях живет блаженная Матренушка. Попросите ее помочь, она всем помогает». — «Да, но как из лагеря добраться до блаженной?» — «А вы покличьте ее, — посоветовала медсестра, — она и услышит». В тот же день Сергей Алексеевич вышел на берег реки и трижды прокричал: «Матренушка, помоги! Я в беде!» А дальше было вот что: начальника лагеря перевели служить в другое место, следственное дело куда-то исчезло, и вскоре доктор вышел на волю.
Сразу после освобождения Сергей Алексеевич поехал к блаженной Матренушке. Кто она такая, Елена Владимировна не знала. Но данные из архива ФСБ позволяют утверждать: это — блаженная Матрона Анемнясевская, канонизированная в 2000 году Архиерейским Собором. Вот что рассказывал Сергей Алексеевич о той поездке. Отыскал он указанную ему избу — дверь открыта, а в доме никого. «Проходите, владыко», — услышал он голос из глубины комнаты. Там в коробе лежала женщина-инвалид ростом с семилетнего ребенка. Из-за болезни и побоев ее развитие остановилось в детском возрасте. Присматривать за лежачей больной было некому, и на весь день девочку относили в церковь. Так определилось главное дело ее жизни — молитва.
Есть и другая версия этого рассказа. «Проходи, Сереженька, проходи», — сказала блаженная Сергею Алексеевичу, сразу же назвав незнакомца по имени. Разночтения понятны, если учесть монашеское устроение великого пастыря, считавшего нескромным сообщать, что блаженная назвала его владыкой. И это в ту пору, когда до хиротонии во епископа Можайского было еще долгих двадцать шесть лет.
Здесь следовало бы перечислить, в какие годы и в каких епархиях служил владыка Стефан. Но сама Елена Владимировна мне об этом не рассказывала. Узнавалось все позже — из книг. Вот почему отсылаю читателя к книгам и особенно к публикациям Александры Никифоровой, собравшей интереснейшие воспоминания о владыке Стефане. Мне же представляется более существенным рассказать о последней встрече с Еленой Владимировной. Была она уже в преклонных годах, и позже, в Оптиной пустыни, я узнала: раба Божия Елена скончалась в девяносто восемь лет 7 февраля 1999 года, в день памяти новомучеников и исповедников Российских. Вот и говорили мы в ту последнюю встрече о таинстве смерти и о кончине владыки Стефана.
* * *
9 апреля 1962 года у владыки Стефана случился инсульт, и он по болезни ушел на покой. И все же 19 июля 1962 года его назначили временно управляющим Калужской епархией. Это было время хрущевских гонений, менее кровавых, чем прежние, но не менее жестоких. Закрывали и разрушали храмы и под разными предлогами сокращали число священнослужителей. Когда владыка Стефан узнал, что настоятель одного калужского храма в угоду властям написал в докладной, что ему не нужен второй священник, он пригрозил запретить его в служении. А вот неслыханный по тем временам факт: за годы хрущевских гонений было закрыто и разрушено шесть тысяч церквей, а владыка Стефан открывает в Калужской епархии два новых храма. 28 апреля 1963 года. Причастился владыка в алтаре и вышел с проповедью на амвон. Он говорил о той великой любви, что преодолевает страх, о том, что Жены Мироносицы бесстрашно шли за Христом во времена лютых гонений. Произнес он проповедь целиком, не договорил лишь последние два слога. Вдруг покачнулся, умирая, и иподиакон успел подхватить его. Так сбылось заветное желание владыки—умереть в церкви Христовой и близ Христа.
Похоронили владыку Стефана в Подмосковье — возле алтаря Покровской церкви в селе Акулове.
Среди сопровождавших гроб был зять Елены Владимировны инженер Валериан Кречетов, а ныне протоиерей и настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в селе Акулове. Когда-то, выйдя замуж за священника Константина Апушкина, матушка Елена молила Господа о даровании ей благочестивого потомства. И разросся ее род, яко древо плодовитое при исходищах вод. У отца Валериана тридцать четыре внука, а среди его сыновей есть уже священники. Милость Божия на претерпевших гонения и следовавших за Христом в тяжелые времена.
* * *
С днем памяти владыки Стефана связано одно мое личное событие. 28 апреля я должна была приехать в Оптинские края для оформления сделки на покупку дома. Наследников было четверо, жили они в разных городах, а потому сговорились съехаться вместе в точно назначенный день. Надо ехать, а у сына температура сорок. Ладно, думаю, днем оформлю сделку, а к ночи домой вернусь. Где там! Игумен Марк, а в ту пору инженер Миша Бойчук, сразу же разъяснил мне, что он мучается уже полгода с оформлением дома, а справку о приусадебном участке никак не достать. То есть сначала должна приехать комиссия из Калуги, перемерить землю, а потом уже сельсовет выпишет справку. Господи, помилуй! Что же делать? Вдруг вспоминаю: 28 апреля — день памяти Калужского владыки Стефана. Я на калужской земле, и он хозяин здесь. Ничтоже сумняшеся звоню в акуловский храм и прошу: пусть отец Валериан помолится на могилке владыки Стефана, чтобы он вступился за мое дело. И отец Валериан помолился.
— Не может быть! — воскликнул отец Марк, узнав, что я за полдня оформила сделку.
Все шло как по маслу, с необыкновенной легкостью. «Да ну, — сказали в сельсовете, — эту комиссию из Калуги до морковкина заговенья надо ждать!» И оформили справку по прежним замерам. Служивый народ уже гулял в преддверии праздников, и нас везде приглашали к столу: «Что вы стоите как неродные? Вот картошка горячая, грибы, огурчики. Посевная скоро, набирайтесь сил». И была радостная весна.
Когда владыку Стефана перевели в Калугу, он обрадовался: рядом Оптина. Он не раз приезжал в разоренную Оптину, где все порушено, искорежено, а в храмах стояли еще трактора. Здесь он молился на могилках Оптинских старцев, плакал и радовался: «Святая земля!» Ему дано было пронести через всю жизнь ту великую любовь к Церкви и ее святыням, которую ничто не могло омрачить. А очернителей Церкви хватает. В акафисте иконе Божией Матери «Всех скорбящих Радость» есть такие слова: «Беды от врагов, беды от сродник, беды от лжебратии терпяще». Беды от врагов — это понятно. Беды от сродник — больно, но привычно. А беды от лжебратии — это нож в спину и предательство вместо любви. Тут и сильные, бывает, ломаются. Вот и владыка Стефан пишет в одном письме: «Меня и предупреждал епископ, что буду терпеть от “лжебратии”, которая является главной язвой современного церковного общества». А претерпел он немало. Однажды против владыки взбунтовался хор и забастовал псаломщик, требуя, чтобы службы были коротенькими, но владыка не позволил их сокращать. В другой раз предшественником владыки по храму был сребролюбец, забросивший все церковные дела и взимавший дань с населения за исцеления какими-то «ковриками». А чего стоит история закрытия Тихвинского женского монастыря в Днепропетровской епархии! О времени служения духовником в этом монастыре владыка говорил «как о золотом яблочке, которое Господь посылает каждому человеку». Это была родная ему монашеская жизнь, где жили по Уставу, а не по указаниям невежественной и властной церковной двадцатки. Благодатные были дни. А потом на Днепропетровскую кафедру пришел епископ Иоасаф (Лелюхин) — «волк в овечьей шкуре», как называли его верующие. Он не только не защитил монастырь от гонителей, ломавших и выбрасывавших иконы из храма, но даже весело сказал советским властям: «Давно надо было ликвидировать это кодло».
Как можно любить Церковь с такими лжебратиями? А владыка любил. В Курган-Тюбе, где с 1950 года служил владыка (в ту пору еще отец Сергий), православных было мало, а однажды в церковь никто не пришел. Он, как всегда, служил благоговейно, а в конце службы произнес проповедь. «Батюшка, кому вы проповедь-то говорили?» — спросил его мальчик-прислужник. И услышал в ответ: «Вот когда в храме нет людей, присутствуют Ангелы».
Владыка любил эту Церковь, где служат Ангелы. Разве могут клеветники и лжебратия разрушить то, что создал Христос? Владыка чувствовал неземную небесную природу Церкви и всю жизнь спешил в храм. Там — Глава нашей Церкви Христос. Там Пречистая Богородица со святыми угодниками молят Бога о нас.
Однажды больной владыка Стефан пошел в церковь, а келейница тетя Катя пыталась остановить его: «Владыко, вам отлежаться надо. Вы же умрете!» «Лучше умереть стоя, чем жить лежа», — ответил он.
Эти слова владыки я часто вспоминала в ту пору, когда пришла неожиданно долгая болезнь и привела ко мне свою любимую подружку — саможаление. Жалко стало себя. И как мне, немощной, куда-то идти? Мне отлежаться надо! Сто причин, чтоб не ходить в церковь. Но владыка ходил, и я пойду.
Умер от голода
К сожалению, я так и не выполнила просьбу Елены Владимировны Апушкиной — записать и подготовить к печати ее воспоминания об известном московском диаконе Михаиле Астрове, служившем в храме Сошествия Святого Духа у Пречистенских ворот. Вскоре после революции храм закрыли и разрушили. Теперь на этом месте станция метро «Кропоткинская», названная так в честь анархиста князя Кропоткина. Осквернили богоборцы Москву, а следом начался голод.
Помню голос Елены Владимировны, ласково называвшей диакона Мишенькой:
— Голод был страшный. А Мишенька все пожертвованные ему продукты отдавал голодающим или нес передачи в тюрьму.
В ту пору сразу после крещения мы с подружкой-неофиткой так ревностно соблюдали посты, что с подозрением относились даже к хлебу: вдруг там есть яйца или, не дай Бог, молоко? Вот почему задаю Елене Владимировне актуальнейший для меня вопрос: постился ли уважаемый диакон в среду и пятницу и вообще соблюдал ли пост? Оказывается, не соблюдал. С разочарованием откладываю блокнот в сторону. Не буду записывать. Знаем мы «подвижников» такого рода, насмотрелись.
— При чем здесь пост? — не понимает меня Елена Владимировна. — Ведь Мишенька голодал. Ел совсем редко, когда угостят добрые люди. Но вот положат ему в гостях на тарелку котлету. Он отрежет от котлеты для себя малую крохотку. Остальное завернет и унесет с собой. «Простите, — говорит, — там семья с детишками, деткам нечего есть».
Туберкулез — болезнь голода. И в лагеря (их было несколько) диакон Михаил Астров попал уже больной туберкулезом в тяжелой форме. В Темниковском лагере больного диакона посылали на тяжелые работы. Осилить дневную норму он от слабости не мог, а потому получал лишь урезанную пайку, исхудав до состояния дистрофика. А потом был лагерь на Северном Урале, где туберкулезным отделением лагерной больницы заведовал будущий владыка Стефан, а тогда находившийся в заключении врач Сергей Алексеевич Никитин. Как же он старался помочь больному диакону! Однажды доктор Никитин выписал отцу Михаилу килограмм сала, а тот отдал сало больным. «Я с таким трудом достал это сало для вас, — рассердился Сергей Алексеевич, — а вам что ни дай, вы все раздаете!» «Простите, Сережа, — каялся отец Михаил. — Только вы лучше для меня еду не доставайте. Я не могу не раздавать, когда рядом голодают».
— Мишенька был из образованной именитой семьи, дядя — градоначальник Москвы, — рассказывала Елена Владимировна. — А сам он был простой, как ребенок, и так восторженно любил Христа, что жил, как велел Христос, — по Евангелию.
Умер диакон Михаил Астров от туберкулеза. А честнее сказать, от голода, потому что он не мог не отдавать свою еду голодающим. Так Христос заповедал, и он исполнил заповедь: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя».
А что сказать о нас, строго постящихся, но от избытка «праведности» осуждающих тех, кто нарушает пост? В общем, оцеживаем комара, поглощая верблюда, в немилосердном поношении людям. Стыдно за прошлое, но прошлого не вернешь и уже не расспросишь Елену Владимировну о диаконе-исповеднике Михаиле Астрове. Сохранились лишь скупые сведения о нем. Но в мартирологе новомучеников и исповедников Российских, составленном протопресвитером Михаилом Польским, есть такие примечательные строки: «Диакон Михаил Астров. Умер от туберкулеза в ссылке в Каркаралинске Карагандинской области в 1936 году. Монахиня Серафима (Наумова) ухаживала за ним последние полтора года и видела Ангела при его смерти».
Комментировать