Сегодня с нами Виталий, который 10 лет был у баптистов. Был проповедником, занимался многими служениями, но решил вернуться в Православие. Хотите узнать, почему? Смотрите интервью до конца.
Расшифровка видео
Часть 1
В. Михайленко:
О себе коротко. Я был в прошлом членом общины евангельских христиан-баптистов Ставропольского края. Так получилось, что впервые задумываться о правильности протестантизма как веры, как течения я начал года через три, как пришёл к баптистам. Послужили этому несколько таких случаев в моей жизни, которые заставили меня задуматься о правильности, об истинности, хотя изначально, когда шёл в общину, у меня была такая железобетонная уверенность, что евангельские христиане-баптисты – это именно та Церковь, которую Господь на земле создал, чтобы она сохраняла истину и распространяла истину, и которую Он оберегает и хранит.
А. Волков:
Как ты попал к баптистам, когда это было, при каких обстоятельствах?
В. Михайленко:
Наш город был вообще без Церквей изначально, не было даже православной Церкви, потому что город создавался как город уранщиков, кто ядерное топливо добывал, и это был изначально закрытый город. Он был построен полностью при Советской власти, до 1947–1949 гг. не существовал. Соответственно, когда при Советской власти город строился, никакого храма, ни дома молитвы – ничего не было. О вопросах веры я начал задумываться в далёком детстве. Объясню причину, почему. Был момент в моём детстве, что на меня кинулась собака, и я получил испуг. Такой испуг, что ночью мог вставать, боялся темноты, боялся собак, плохо спал. И матушка моя через свою знакомую узнала, что есть женщина, которая может вычитать испуг – это тогда так называлось. Но это было не в нашем городе, приходилось ехать далеко, чтобы испуг был вычитан. Я впервые увидел, что у меня эти страхи уходят после того, как она молится, молитвы читает, после того как она занимается вычиткой испуга. Для меня это была загадкой, потому что у меня в семье никто о Боге не говорил. Мать коммунист, отец коммунист, причём они были очень порядочные люди, такими и остались. Не то, что они были вообще неверующие, но они были безразличны. А я наблюдал, когда женщина абсолютно, мне казалось безграмотная, у неё четыре класса образования, как она сама говорила, тётя Таня – она за 7 или 10 сеансов этой вычитки делала так, что у меня на долгое время все эти последствия испуга проходили. Потом они снова, правда, возвращались, от полугода до года, но они проходили реально. Я тогда маленький был, помню, класс, наверное, пятый-шестой, и задумался: как же так, наши невропатологи мне какие-то процедуры назначали свои, ванны какие-то йодобромные, они ничего сделать не могут, хотя маститые врачи. А тут женщина шёпотом что-то читает – и помогает! И это у меня была такая первая самая задумка, что видимо, что-то есть, Кто-то есть, Который мне помогает, пусть даже по молитвам этого неграмотного, как мне тогда казалось, человека. Хотя я сейчас понимаю, что тётя Таня была очень грамотная. Потом прошло время какое-то, и вот это последствие испуга уходит, а потом снова возвращается через какое-то время, и опять меня мама ведёт к женщине. Та женщина или уехала, или скончалась, я сейчас не помню. Мама привела меня к другому человеку, и вот та женщина, дай Бог, Господь Бог принял её там, где она сейчас есть, – она мне сказала такую вещь: «Внучек, я уже старенькая, и я молюсь Богу, езжу в храм в Пятигорск. Тебе надо и самому к Богу прийти. Потому что одно дело, когда я попрошу за тебя, а другое дело, когда ты сам будешь своими словами просить и своими ножками в церковь ходить, и Бог тебе обязательно поможет, потому что вычитка мне, уже восьмидесятилетней старухе, очень тяжела, попробуй сам». И вот тогда я начал ездить из нашего города в Пятигорск, где церковь. Это была Никольская церковь, я начал ездить тогда ещё мальчишкой, наверное, класс седьмой или восьмой, и сам пытался сначала первыми простыми молитвами, которые на слух воспринимал, потом я больше узнал молитв, учил сам, интересовался и начал молиться, исповедоваться и причащаться, хотя, как сейчас понимаю, многие вещи делал неправильно. Но, может быть, Господь смотрел на искренность сердца, на искренность поступков. У меня ушли страхи к классу, наверное, к восьмому-девятому. И как-то это всё в голове потерялось, я этот момент забыл. Но года три до армии я почти два раза в месяц старался ездить на службы в этот храм. Молился, исповедовался, причащался и даже посты пытался держать, насколько меня хватало. Я был, конечно, безграмотен, закона Божьего не читал, просто спрашивал людей как надо, иногда священник меня во время исповеди наставлял. А потом так получилось, что незадолго до армии меня мама послала в профилакторий под горой Бештау. Мне назначили йодобромные ванны. Женщина говорит: «Проходите в ванную, снимайте всё, и надо крестик снять». Я говорю: «Нет, я крестик снимать не буду, я верующий». И тут она мне говорит: «Я тоже верующая, но я вам хочу сказать, что крестик – это вообще-то орудие убийства нашего Господа». Я тогда удивился, думаю, странно, я такое никогда не слышал. Я говорю: «Ну да, орудие убийства Господа, но мы почитаем крест, поклоняемся». Она говорит: «А если бы нашего Господа убили из пистолета, а вы бы взяли, на шею повесили пистолет и потом ходили бы с пистолетом на шее?» Я задумался: ну, наверное, нехорошо, крестик положил рядышком на ванну, потом вышел, и она мне говорит: «Я бы хотела вам дать литературу, которая у нас есть, я сама верующая, христианка евангельская, правда, я не православная». И дала мне тогда Евангелие – помню, даже ещё не Гедеоновское, просто какое-то Евангелие от Луки, бумажный вариант. В следующий раз, когда я был на процедурах, спела мне пару песен под гитару, голос у неё великолепный. Сестру зовут Тамара, до сих пор поддерживаем с ней отношения, у неё такой голос, что и на кассетах и на дисках она распространяется, уровня эстрадного вполне. И меня это так затронуло. Я впервые увидел, как мне человек рассказал о вере Христовой ясно, понятно, и главное, что по Библии всё точно растолковал. От неё я узнал первые азы на тот момент евангельской веры, это было ещё до армии, где-то за полгода. Потом так получилось, что у меня ряд хороших знакомых начали ходить в образовавшийся библейский кружок. Вели его у нас в клубе «Феникс», и туда приезжали братья из Пятигорска, из Евангельской церкви и рассказывали о Боге, азы веры давали. Они меня пригласили, я говорю: «Ну, давайте, я посмотрю, послушаю». Я начал прислушиваться к тому, что они говорят, и Тамара связь не теряла со мной, и уже до армии я был наставлен, ездил и в православный храм, и в то же время я посещал эту евангельскую ячейку, и она тоже поддерживала меня, и молитвами поддерживала, но я ещё не молился с ней. В армию меня провожали не только моя мама, но и ребята, которые ходили на ячейку, несколько человек стояли около военкомата в Пятигорске и молились, чтобы Господь благословил мой путь. Получилась достаточно редкая вещь, что я из военкомата был послан в свой город, где жил, и остался служить при части недалеко от города, что вообще было диво, потому в те годы за это платили деньги, и немалые. А здесь я считаю, что это определённое было тоже Божие водительство, что ничего не заплатив, без особых каких-то связей у военкома, я попадаю служить в часть недалеко от города. Знакомлюсь там со старослужащим. Сижу на территории части, смотрю, паренёк рядом сидит, вытаскивает из нагрудного кармана Библию небольшую и читает. Я говорю: привет: «А откуда у тебя эта книга?» – «Я верующий». Я говорю: «А как верующий?» – «Я сам христианин, евангельский баптист. У меня папа пресвитер, пресвитер Церкви баптистов города Кисловодска». Это отделённые баптисты, как я потом узнал. Звали его Виктор, и он мне тоже многие вещи о Боге рассказал, научил, мы с ним начали вместе читать Евангелие изучать его, Библию, я задавал вопросы, и он меня наставил, если брать по евангельским меркам, на очень достойном уровне. Без всяких образований, без ничего, он мне всё это рассказал, как есть, подвёл меня к моменту покаяния, именно было такое научение, пригласил меня домой к себе. Семья была большая, десять детей, он был самый старший. Я с ними несколько дней просто пожил. Конечно, я сам никогда не был в полной семье, потому что у меня родители в детстве моём развелись. Я посмотрел на эти отношения в семье, на любовь, на то, как дети молятся. Они с утра вставали, молились – не для меня, они сами молились кружком с отцом, с мамой. Я наблюдал, как они за столом, как трудятся в огороде, даже как ссорятся и конфликты решают, и мне так захотелось где-то такую семью даже, потому что для меня это большой пример. Я не скажу, что у меня была плохая семья, но я такого отношения друг к другу, к ближним не видел. Они даже соседям в те голодные годы помогали. В одно из увольнений я пошёл на собрание баптистов, которое уже проходило в Доме культуры в нашем городе. Приехал какой-то брат с Америки русскоязычный, проповедовал. Я вышел и покаялся, и покаялся тоже достаточно искренне, полностью. Я мог выругаться, материться, а после этого как отрезало, я реально убрал это из своей жизни. Я начал регулярно Евангелие читать сам. Витя ещё не ушёл на дембель, меня наставляла Тамара, начала приходить в воинскую часть, благо город один и тот же. Если было увольнение, в воскресенье я ходил на собрание в Дом молитвы. И после армии я уже был готов к крещению, когда проводили беседы с крещаемыми, мне нечего было узнавать, я настолько был глубоко и хорошо наставлен, Евангелие знал, и основы веры у евангельских христиан. То, что я до этого ходил к православным, меня уже убедили, что это совсем не библейская вера, это вера людей, которые однажды отступили от Бога, и Церковь пришла к этому мирскому обмирщённому состоянию. Я уже не воспринимал тот свой путь до армии как христианский, почему я и пошёл к евангельским христианам и как бы вжился. Как раз очень много было молодёжи тогда в девяностые годы в общине, много друзей, знакомых. Как обычно, разборы по понедельникам, часы молитвы по четвергам, разборы по средам тоже, много времени отдавалось на служение, на проповедь. И как-то оно шло, шло, и первые несколько лет я был уверен, что я именно в Церкви Христовой. Мама, смотря на меня, тоже пришла, но она пошла не к баптистам. Расскажу, как у меня начались первые сомнения в том, что учение баптистов истинное. У нас было такое поветрие – не только у нас на КавМинВодах, течение «Живой поток». Это был год 1997, когда они с первыми проповедями приезжали. Так получилось, что один из субботников, из адвентистов в нашем городе в это течение пришёл, отказался от адвентизма полностью, начал проповедовать и учить как вочманист. И поскольку моя мама его знала, она говорит: «Виталик, вот какой-то человек мне рассказывал о Боге, но он не как вы говорит, он горит, он настолько свободно рассказывает!» Ну, этот мужичок умел рассказать, у него дар был определённый вот этого слова, что из него изливалось, хотя из него разное изливалось, но тогда изливалось вочманистское учение. И мама увлеклась тем, что он рассказывал. Для меня это было несколько удивительно. Я не воспринимал свою маму у баптистов, почему-то я её не видел баптисткой. Она несколько раз была у нас на служении и говорит: «Знаешь, Виталий, мне чем-то напоминает ваша община нашу коммунистическую партию. У вас есть члены общины, и у нас были члены партии; у вас собрания и у нас собрания были у коммунистов, у вас есть членские взносы – и там». И она чисто по такой структуре организационной нашу общину баптистов не восприняла как полноценную христианскую общину. Вроде бы проповеди, а она говорит: «Ну, вот у нас тоже были докладчики, лекторы». Мы пели – и они пели коммунистические гимны. А у «Живого потока» было свободно тогда, у вочманистов, и её это течение увлекло. Я не воспринял, что она пошла в какое-то заблуждение, думаю, ну, может быть, ей Господь так открыл, как многие протестанты и сейчас думают: ну может быть это так Господь открыл, что Он ему духом открыл туда пойти, а мне Духом открыл сюда пойти. Говорю: «Мам, ну походи, если тебе Господь так открылся, то значит это было Богу угодно». Она точно также: покаяние, крещение, приезжали братья по вере, крестили её в ванной. Она тоже стала петь, у них же эти книжечки с их толкованием, проповеди в том числе. Ладно, мы два верующих в одной семье, ну, немножко разного направления. И у меня тогда впервые появились какие-то такие моменты. Думаю: значит, Господу было угодно её привести. Потом следующий момент. В нашем дворе жила пятидесятница Светлана, как-то к ней прихожу, она про Бога рассказывает, у меня аж сердце горит, думаю, какой дух у человека! У меня сердце горит, настолько она этим живёт. Побывал несколько раз на служении у пятидесятников – тоже понравилось. так получилось, что когда у пятидесятников некому было ездить к нам в город на молитвенную группу, какое-то время их не было, они предложили мне, баптисту, вести их молитвенную ячейку. И я месяца три вёл в тайне от нашего пресвитера, потому что был бы нагоняй. Они там за меня молились, чтобы я Духом Святым крестился. И у меня до какого-то момента вообще не было сомнений, была такая подпитка благодаря «Живому потоку», что здесь Бог открыл вот так, там Бог открыл вот так, этим Бог открывает вот так, но все мы в Духе едины. Мы собирались временами: несколько человек с «Живого потока», Светлана пятидесятница, бывший субботник, я, мы вместе молились за какую-то нужду, друг за друга, как принято. И у меня возникало ощущение что в принципе это точно христианство, мы-то разные, с разных общин, но Духом-то мы едины. А потом у меня момент такой возник. Меня пригласили на конференцию «Живого потока» в Москву. Пастор каким-то образом узнал (то ли чутьё, то ли кто-то из доброжелателей сдал меня) и сказал: «Поедешь – я тебя поставлю на замечание». Но поскольку билет уже был куплен, думаю, ну что делать, люди-то нравились. Я поехал к ним на конференцию, вернулся, но я в «Живой поток» не пришёл, так и остался у баптистов. Но пастор меня на замечание поставил, такое негласное, как бы боялся, что я это всё принесу в общину. И я тогда понял, что мы всё-таки, если брать с точки зрения моего пресвитера, не совсем едины, потому что на замечание-таки я встал. Он такой был жёсткий баптист, таким и остался, он сейчас старший пресвитер нашего края. Я отстоял на замечании месяца три-четыре, но как-то легко это воспринял. Но я понял, что мы не совсем едины. Потом он узнаёт, что я, оказывается, и к пятидесятникам неровно дышу, по крайней мере, посещаю. Опять меня пропесочил. Я его уважал на тот момент, думаю, ну, наверное, что-то не совсем то происходит, что мы не можем с такими золотыми людьми, которые тоже молятся, Библию читают, объединиться. Значит, всё-таки баптизм где-то не прав. У меня такая мысль возникла, наверное, в 1998 году. Потом происходит следующая вещь, которая меня тоже заставила задуматься. Появились «Свидетели Иеговы», их всё больше и больше становится, начали ходить по дворам, и с каким-то из их старейшин я случайно зацепился у нас во дворе. Они меня пригласили: «Вы Библию читаете». – «Ну, читаю». И он меня так размотал по Библии здорово, я тогда не знал, как противостоять этим вещам. Не то чтобы он меня совсем смутил, но где-то засеял сомнения, думаю: значит, где-то я что-то или не понимаю, или может быть, надо мне в своё учение вникнуть поглубже. Спасибо, кстати им за то, что заставляют где-то задуматься. Я пошёл же к пресвитеру, сказал, что учение поглубже наше хочу знать. И он же говорит: «У меня есть ссылка, есть такой у нас в Петербурге Центр Апологетических Исследований, залезь туда, закажи оттуда блокноты, брошюры и книги». Я заказал, и мне, во-первых, очень понравились материалы, их можно было там заказать – и по свидетелям Иеговы, и по разным сектам, культам. Я впервые начал выписывать, подчёркивать, уже знал, как к ним относиться, начал заказывать литературу, и благодаря этому центру у меня появилось желание познакомиться с историей христианства поглубже. Я вообще любил в школе историю, без ложной скромности, знал историю больше школьной программы, поскольку моя мама была библиотечным работником, я приходил к ней в библиотеку брал тоже исторические книги. Думаю: ну как же так, я историю знаю, историю христианства так слабо знаю, а тут такие ссылки даются у них здоровские. Я начал смотреть их материалы по компьютеру, чтобы было лучше, а у них чуть ниже материалов на их сайте были ссылки на сайты других апологетических центров, и там среди них было два православных: один центр Иринея Лионского, а один не помню, какой. Я сильно не знаю историю христианства, и начал смотреть соборные решения, соборные постановления, причины созыва Соборов Вселенских, ереси, какие были. И у меня закрались тогда реальные сомнения, что решения Соборов на чём-то основывались. Если у нас – у протестантов, у баптистов они основывались, как мы считали, на слове Божием чисто, то там тоже собирались люди, которые со словом Божиим были знакомы не понаслышке, а епископы, и они мыслили не так, как мы, у них мысли отличались от наших. Есть такая толстая книга «История евангельских христиан-баптистов». Пастору не понравилось моё такое желание её прочитать, говорит: «Зачем тебе?» – «Ну, хочу глубже знать историю своего братства». Он мне дал эту книгу, и я когда читал, многие вещи мне казались тогда нормальными, поскольку я внутренне ещё был баптист. Мы даже какое-то время при коммунистах были с пятидесятниками в одном союзе. Я спрашиваю пастора: «А почему мы не в союзе с пятидесятниками?» – «Ну, вот после развала Союза мы решили, что они пусть будут отдельно, мы отдельно, то есть дух у нас всё-таки был не один и тот же». Тогда я ощутил, что в православии есть ряд моментов, с которыми я согласился и которых я у баптистов не наблюдал на тот момент. В 1996 году, когда я только пришёл к баптистам, мне повстречался знакомый мой, певчим был в православном храме. Он принёс книгу Андрея Кураева «Протестантам о православии». Я её прочёл. В 1996 ещё она мне не зашла, мне показалось, что какие-то вещи там он такие писал заумные. Может, у меня мозги так не работали, я её прочёл, но несколько моментов мне в голову запали из неё, и я запомнил эту книгу. Заказать мне её пришлось в 2002 году у другого своего знакомого, никакой не было литературы, он аж из Москвы мне её привёз. Потому что меня начали ставить на служение, я уже на проповедь выходил, воскресная школа у меня была – детки, вёл с женщинами малую группу по разбору учения. И я начал разносить Причастие после хлебопреломления. Мы разносили по больным, по недужным Причастие. И недалеко от нас на моём участке была такая женщина, она из молокан сама, видимо, но у неё был то ли Альцгеймер, то ли какая-то болезнь, что она потеряла память. Бывало, придёшь к ней, она улыбается тебе как ребёнок, рада, что ты пришёл. Спрашиваешь: «Ну, вот мы сегодня с хлебопреломлением, вы рады?» – «Да».– «А вы знаете, что это такое?» –«А я не помню, расскажите, детки». И каждый раз ей рассказываешь, она тебе улыбается, кивает, но она всё забывает. Тут ещё сын её неприятный, видно, что алкоголик, стоит в дверях, смотрит на тебя таким мутноватым взором, ощущение неприятное. И мне всегда это ощущение не давало спокойствия. Я думаю: ну зачем мы занимаемся вот этим, хлеб разносим, мы же должны верующими быть и разумно воспринимать веру. Баптисты – рационалисты, они считают, что разумно воспринимают. А человек не понимает, что он делает, не понимает, что это мы приносим, разумом не воспринимает наши действия. Может, мы напрасную работу делаем? А вот если наши хлеб и вино бы были бы в помощь, в исцеление души и тела, если бы можно было её за счёт этого хоть как-то физически укрепить, или, может быть, она бы по-другому воспринимала, это не было бы такое бесполезное занятие? Я решил этот вопрос задать на Братском, у нас собирались братские служители, раз в квартал, наверное, в одном из Домов молитв. Как раз тогда наш пастор уехал, он учился на очно-заочном где-то в институте библейском в Москве. Я тогда встал и говорю: если человек болен, не воспринимает уже разумно то, что я прихожу с хлебом и вином, не воспринимает верой разумной само Евангелие, многие вещи забывает, надо ли приходить к нему и заставлять его понуждать участвовать в Вечере, будет ли это ему во спасение? Как-то так я вопрос задал, и такая минута молчания. «Братья, вопрос понятен, кто-то может что-то ответить?»
Часть 2
В. Михайленко
Наверное, минута молчания такая. А потом начали говорить пресвитеры и пришли к выводу, что да, наверное, не стоит этого делать – заниматься разносом Вечери, потому что спасение по вере, вера от слышания слова Божия, предполагается, что от разумного восприятия этого слова Божия. А поскольку человек уже разумно не воспринимает, веры у него как таковой нет, то действие это бесполезное, можно его и убрать. Меня это несколько насторожило. С книгой Кураева я пришёл на братское, и сделал там подчёркивания, то, что с чем я согласился.
А. Волков:
Получается, возникает некое противоречие в том, что есть же люди душевно больные, есть люди, допустим, синдромом с Дауна. И как с ними? Они же не могут поверить своим мозгом. То есть по принципу детей, что ли, идут с точки зрения спасения? Есть люди душевно больные, у кого-то раздвоение личности, шизофрения – ну как человек такой может в богословие, в вероучение, в принципы этих баптистов поверить? Мне кажется, это невозможно. Каким образом он там спасается?
В. Михайленко:
Меня это тоже на тот момент несколько удивило. То есть если человек разумен, он может спастись, и все у него для этого инструменты есть, у него может быть разумная вера, он может исповедовать, он может креститься разумно. А если он потерял разум или не имел его? Вот у меня, к несчастью, у второй дочки аутизм, ряд сопутствующих заболеваний – как с такими быть? Они же не воспримут научение, у нас этого нет, чтобы таких научить людей, они этого не воспримут, и могут ли они спастись, войти в Царствие Божие? Я так понимаю, что у протестантов это такой вопрос, который каждая община решает, наверно, по-своему. По их теории таких людей надо воспринимать как детей. Они как бы без греха, поскольку не воспринимают это разумно, что они делают грех, но на самом деле-то они тоже грешат. Они могут злиться, могут ругаться, могут ударить, уколоть, то есть у них тоже есть проявление греховной природы. У баптистов такая получается лакуна, которая в этом отношении абсолютно аморфна, и они не знают, что с этим делать. И вот тогда после этого служения я хотел с Николаем Игнатовичем поговорить. Говорю: «Николай Игнатович, есть такая точка зрения православная на Причастие, я с ней во многом согласен, но я хочу, чтобы вы прочли, ознакомились. Я вам книгу дам лично из рук в руки, посмотрите, почитайте её, а я потом недельки через две заскочу, возьму, может быть, вы где-то мне что-то подскажете, может, я где-то что-то не так понял». Я дал ему книгу Кураева «Протестантам о Православии» и уехал. Он эту книгу передал нашему пастору, потом пастор объявляет братское закрытое по общине, вызывает меня, ряд братьев вызвал, и книга моя у него на столе. Думаю, сейчас что-то будет. Я уже знал, что он не любит иных точек зрения, по крайней мере, если у него нет на них опровержения особого. И он мне начинает устраивать разнос за книгу Кураева, за моё подчёркивание, за моё поклонение перед Кураевым, хотя я просто подчёркивал ряд моментов, с которыми я согласился, были, кстати, моменты, где я не согласился, тоже подчёркнуты, но с тем, с чем я согласился, на тот момент было больше. Ставит меня на замечание, что меня несколько вздёрнуло. Причина была не столько в книге Кураева. Года за полтора до этого случая к нам общину вернулся мой товарищ Максим. На тот момент его отправляли учиться в Курскую библейскую школу, помогли общиной деньгами, потому что он из бедной семьи и не мог заработать, они на дорогу и на проживание помогали. Когда он год отучился в Курске с женой, он вернулся, и в личной беседе говорит: «Знаешь, я несколько пересмотрел свои протестантские взгляды. Я считаю, что протестантизм заблуждается в основах своих, сейчас объясню. Ты веришь в один из наших принципов, что мы основываем всё на слове Божием?» – «Ну, конечно, верю, и Церковь первая так основывалась. Но я не уверен, что первая Церковь была как мы, потому что я уже сталкивался до этого с центром апологетических исследований, а благодаря ему я сталкивался с православными апологетическими центрами, и я понимал, что первая Церковь не стояла, как протестанты стоят чисто на сола скриптура. Я ещё не понимал принципов её устройства до конца, но я понимал, что однозначно они не были протестантами. Какие твои мнения?» – «Во-первых, я тебе скажу простую вещь, которую я понял». Он достаёт мне Брюса Мецгера, он его привёз оттуда из Курска и его прочёл: «Я тебе скажу. что Библия не упала готовой сверху на полку никому — ни Лютеру, она была собрана из массы документов, определённые были канонические книги были, неканонические книги, которые Церковь не приняла. Она собиралась не один десяток и даже не одно столетие утверждалось. И вообще в ранней Церкви такого принципа не было, сола скриптура – это позднейшая задумка, даже не Лютера». То есть Макса реально научили. Я не знаю, как его учили там, но он вернулся грамотнее, чем был, и стал больше православным, благодаря библейской школе. Он привёз тогда перепечатку, ксерокопию –до сих пор у баптистов преподаёт в Московской библейской семинарии ЕХБ преподаёт Корнилов Николай Александрович, он профессор богословия и истории, он сделал перепечатку журнала за 1997 год «Путь богопознания», статья «К вопросу об авторитете в христианской жизни». Там профессор очень чётко разложил – правда, он не встал на православную точку зрения, иначе бы он сейчас до сих пор не профессорствовал там, но он объяснил, почему принцип сола скриптура никогда не мог быть изначально в первой Церкви, и настолько он это красиво сделал. Просто эта статья кому-то попалась на глаза, кому-то не попалась. «Путь богопознания» –это узкий журнал для служителей, возможно, даже для старших пресвитеров. В этой статье очень чётко описал Николай Александрович, что изначальный авторитет слово Божие как сейчас у протестантов не имело, и объяснил, почему. Точно так же, что оно было не готовым сборником, оно никак не упало, что его состав и последовательность книг не написала рука ангела на стене, что вообще его собрание в единый сборник было собрано не в библейской основе, нигде в Библии не было указано, в Ветхом Завете какие книги должны, и вообще должны ли они входить. И он в этой же статье указал на ещё важнейшие авторитеты в истории Церкви. Он назвал прямым текстом в статье один прикровенно, но я его понял, прочтя несколько раз. Первый авторитет — это авторитет служителей, это апостольский авторитет, а в дальнейшем авторитет епископский и пресвитерский, увязал это с апостолами, не назвал прямо апостольскую преемственность. Он сказал прямо, что во многом первый авторитет в ранней Церкви и в дальнейшем был именно авторитет служителей, епископов, это он там чётко указал. Я с ним согласился полностью, потому уже читал апологетическую литературу. И там же он указал ещё на один источник авторитета, не назвав его прямо, но я с ним тоже согласился, потому что он указал, что одним из важнейших авторитетов в ранней Церкви был собор, соборный авторитет, и даже кое-какой там пример привёл. Я говорю: «Макс, кто ты сейчас, вот ты всё это узнал?» – «Знаешь, я приехал и надел на себя крест». Надо же, у нас все поснимали, а он надел. «А как ты теперь будешь проповедовать?» Он говорит: «Ну, я постараюсь не проповедовать, во-первых, и я хочу начать ходить в православную Церковь параллельно тому, как хожу к баптистам». Я думаю: «Ну ладно, пускай, если ему Господь так открывает, значит, наверное, его Господь тоже поведёт». А храм у нас строился долго, строился не один год. Я взял у него почитать Брюса Мецгера библеистику, и взял у него эту статью. Следующий момент. В 2002 году из ДХУ (Донецкого христианского университета) возвращается, недоучившись, Олег из нашей общины. Его тоже поддерживала община деньгами, насколько я понял, за него платили. Я говорю: «Олег, а что ты приехал?» – «Да я что-то разочаровался в учёбе, я тоже пересмотрел несколько протестантские взгляды». Я беседовал с ними абсолютно по отдельности, один на один, стараясь не раскрывать никому, и он достаёт мне ксерокопию книги Кобзаря. Я отснял, к себе положил, у меня потихонечку начала скапливаться литература. Денег не хватало, тяжко было даже с основной работой, я устроился сторожем в детскую библиотеку, где когда-то работала моя мама. Я там залез в отдел атеистической литературы, ещё с советских времён остался отдел атеизма и религии, но там уже было много литературы христианской. Баптистской там литературы не было, а была одна маленькая книжка Максима Исповедника, речения Максима Исповедника, был «Отечник» Игнатия Брянчанинова, и был сборник из трёх книжек по православной вере, очень жалею, что не запомнил автора, но это была очень глубокая книга по тому, как она раскладывала полностью православное вероучение со всеми тонкостями, чего я вообще тогда даже и помыслить не мог. Я тогда еще проповедовал. Буду честен: временами я проповедовал не так сильно, готовясь к проповеди, я компилировал, делал выписки, кое-что додумывал сам и проповедовал. Хорошо получалось. И за счёт того, что память хорошая, я мог особо даже не трудясь, скомпилировать с нескольких источников, что-то своё додумать и хорошую проповедь сказать. Мне так понравился Максим Исповедник, мне над каждым его высказыванием приходилось думать: ты посмотри, как глубоко! Я раз прочту, не въеду, ещё раз прочту, три-четыре раза я перечитываю. То есть оно в меня не заходит, я понимаю, что это глубина, понимаю, что это широта, высота – оно в меня не заходит. Эти его высказывания я захотел вставить в проповедь. И что интересно: если любую книжку из литературы баптистов я мог взять, запомнить, разложить и рассказать, то как я ни пытался впихнуть Максима Исповедника или Игнатия Брянчанинова в проповедь, у меня ничего не получалось. То есть я могу их прочесть, но я не могу их сказать нормально, у меня нет объёма, я тогда это впервые понял глубоко, чтобы они во мне стали жить и я мог это донести людям. У меня была хорошая библиотека, потом я раздал, часть вернул в Дом молитвы после выхода. Любая книга баптистов – да запросто, всё сразу воспринял, рассказал, прошло. Любая книга из деятельного богословия православных – так не пройдёт, если ты сам это не воспринял. Во-первых, у меня нет системы, я не мог это увязать в систему. Во-вторых, я не мог даже нормально рассказать их. И тогда только я понял слова Христа, что могу сказать вам, но вы не можете вместить. И я понял потом слова апостола Павла, что мудрость мира сего мы проповедуем среди совершенных. Я ощутил, что есть люди совершенные, которые могут вместить эту мудрость и дать её, мудрость, излученная от Духа Святого, и что любая из книжек протестантов из моей библиотеки, из Дома молитвы никакая с ними рядом не стоит. Меня это тогда несколько задело. Я понял, что есть какой-то уровень, до которого ни одно из баптистских произведений, даже самое высокое, не дотягивает. Так получилось, что Максим Гринько, который приехал из Курска, тоже решил сказать пастору, что он ходит в православную Церковь. И Тимофею это сильно не понравилось, потому что у нас пошло поветрие, причём какое поветрие – православием начали интересоваться братья! Ладно бы там, когда вочманисты, пятидесятники, а тут вообще такой ветер в голове. И он решил устроить членское собрание, на котором Максим был пристыжен, осуждён. Сначала речи, видимо, об отлучении не было, но он так повёл собрание, что вся толпа возбудилась – как это так, в православие, чуть ли не в язычество! И на моих глазах Максима отлучили. Я на этом членском решил за Макса заступиться, все же против, хотя часть молодежи, которая Макса знала хорошо, были не против, он был хорошим человеком, проповедником неплохим. Я вышел за кафедру и говорю: «Братья и сёстры, мы так вот осуждаем, а вы знаете, вот мы же и Библию взяли у православных, и праздники празднуем, тоже их нет в Библии». И наш пастор говорит: «Так, всё, Максима на отлучение, Виталия на замечание». Община охнула, потому что мы были молодыми служителями, нас любили, Максим вёл с детьми очень много, детский лагерь полностью провёл, на нём лежали организационные многие моменты. Его уважали, и меня в общине уважали, и факт такой, что мы начали – он скрыто сначала о православии, я попробовал заступиться за него, меня поставили на замечание. И тогда он меня начал песочить за Кураева на этом закрытом братском. Я думаю, может быть, Кураев ошибся где-то, может, действительно, что-то я не то подчеркнул. Я взял книгу Кураева по ссылкам и начал проверять всё ,что он написал по интернету. Оказывается, Кураев нигде не ошибся, ссылки действительно хоть по причастию, хоть по крещению детскому соответствовали. А сказать пресвитер ничего не мог по этому поводу, хотя я сейчас расцениваю книгу Кураева как одну из слабейших апологетических работ, но на уровне тогда 2003 года мне она казалась какой-то вышкой в области апологетики – он ему ничего не смог противопоставить. Он мне тогда говорит: ты не хочешь из общины уйти? – «Да нет, меня пока всё устраивает». То есть даже от него было такое предложение, он боялся, что я что-то принесу. Я тогда остался ещё на полгода, о чём сильно жалею до сих пор. Я начал еще глубже интересоваться. Макса уже отлучили. Я начал ездить в Пятигорск, там при хладокомбинате есть большой храм, а при нём очень хорошая библиотека, и я начал интересоваться историей Церкви гораздо глубже. Я поднял что можно было литературу. Я обнаружил все места по апостольскому преемству, по библеистике ряд вещей нашёл о том, что были детские крещения. Мне жаль было десяти лет, проведённых в общине, я не хотел уходить долгое время, девушка там очень нравилась одна. Но я понимал, что баптизм как евангельское христианство не соответствует той церкви исторической, даже первым столетия, какие я находил в книгах. Для меня это было неприятно, я очень хотел долгое время сблизить православие и баптизм, я даже с кафедры пытался проповедовать цитатами святоотеческими. Но я понимал, что одно другое не вмещает. Причём, как оказалось по отлучению Максима, по моему замечанию, что не православие не вмещает баптизм, а баптизм не вмещает православие, оно реально начинает его разрушать. Тимофей это хорошо понял, почему он Макса на отлучение и поставил, и почему меня снял с проповеди. Он тоже уловил эти нотки православные, видимо, в проповедях. Хотя я пытаюсь всунуть, а у меня не выходит потому, что оно в меня войти не может православная святоотеческая мудрость, у меня нет той ёмкости. Поехал в Ставрополь у меня отец там живёт, по дороге заскочил в Центральный храм Андреевский, смотрю, книжка только недавно появилась «Из протестантизма в православие. Возвращение домой» Питера Гилквиста. Думаю, надо почитать, почитал, понравилось. У меня накопился ряд Кобзаря ксерокопий, тогда это очень слабая работа была, это не то, что сейчас книга «Протестантизм или Православие», которую только в сети можно найти, а тогда это была очень слабая апологетическая работа. Кураева книга у меня была, потом Корнилова Николая Александровича нашего профессора богословия работа, и вот эту книгу я купил. Внимательно всё это прочтя, я понял для себя чётко ряд вещей. Во-первых, то, с чего начинал Макс и то, о чём упомянул сам Николай Александрович что Библия никогда изначально не была в том виде, как мы, баптисты, её держим, она собиралась столетиями, утверждалась на соборах уже в IV веке, изначально никогда она не была авторитетом. Я начал тоже со свидетелей Иеговы с диспута с ними, нашёл в православной библиотеке маленькую такую книжицу Олега Стеняева «Диспут со свидетелями Иеговы». И там, в короткой беседе по Преданию он настолько хорошо этот момент раскрыл, что такое Предание. Благодаря ему я для себя полностью пересмотрел, что есть Предание православной Церкви и благодаря книге Питера Гилквиста «Из протестантизма в Православие. Возвращение домой». Этот момент с Библии я для себя чётко уяснил. Потом однозначно я понял, что изначальный авторитет был не столько даже у Писания, которого ещё не было, надо было собрать, сколько владели ими сначала апостолы, потом апостольские ученики. Они являлись изначально хранителями Предания, истинного апостольского учения. И потом только часть их учения апостольского была письменно кодифицирована в то, что мы называем Священным Писанием. Даже не мы, Церковь им присвоило название Священное Писание. Для меня однозначный авторитет был всё-таки апостольский, во что баптисты стараются не верить, ну и протестанты в принципе. Хотя, наверное, первые протестанты – лютеране, англикане, ещё как-то пытаются изобразить то, что у них это преемство есть, а последующие этим вообще не заморачивались неопротестанты. Затем однозначный авторитет, и об этом упоминает Николай Александрович Корнилов и история Церкви, это был соборный авторитет. В Деян.15 об этом чётко сказано, когда вопрос стоял перед апостолами обрезываться и соблюдать закон. Ведь фарисействующие уверовавшие тоже христиане были, и они вполне себе по Библии говорили, по Писанию, что надо обрезываться, соблюдать закон, и ряд апостолов были с ними согласны, как было сказано, и Пётр лицемерил, с необрезанными уже старался вместе не есть. И принято было решение Церковью на I Соборе в Книге Деяний, которое не проходило в известных им на тот момент Священных Писаниях, то есть в писаниях Ветхого Завета для евреев это и до сих пор Завет, как он есть. И этот прецедент, когда было сказано в Церкви решение «угодно Духу Святому и нам», он пошёл и дальше. То есть Церковь по Писанию столп и утверждение истины, и точно также в каждом соборном решении в дальнейшем на Вселенских Соборах Церковь утверждала истину, утверждала учение, подтверждала то, что было ей дано. Это однозначный был авторитет, который превалировал над авторитетом слова, кодифицированного впоследствии в Священных Писаниях. Ещё есть такая интересная точка зрения. Церковь же не сразу слово собрала в единый сборник, она потом его утвердила. И пастор Тимофей мне такую вещь говорит: «Ну, вот как только она его утвердила слово Божье, как авторитет Священных Писаний, как канон, она должна была ему подчиняться, подчинить себя слову». Я задумался, может, действительно так оно должно было быть? Ведь в Ветхом Завете был момент, когда во времена Ездры нашли список закона или воссоздали список закона, и люди каялись, плакали и старались этот закон соблюдать после того, как они снова его прочли, огласили перед народом. Может быть, надо было уже после того, как собрали канон Священных Писаний, одобрили, утвердили в правиле Святителя Афанасия, может, тоже надо было Церкви так поступить. Но дело в том, что Церковь так никогда не мыслила. Она не отталкивались от созданного ею уже, от собранного ею уже, от одобренного ею уже Писания. Этого не было. Отличие от Ветхого Завета однозначное, потому что если в Ветхом Завете, как Сам Господь дал десять заповедей Моисею на скрижалях, как Он ему полностью рассказал, постановления, правила, законы, проклятия, благословения были даны все, то в Новом Завете Церковь сама утверждала как канон Священного Писания, так и другие каноны, молитвенные каноны, литургические какие-то вещи. То есть источником авторитета было не записанное и переданное, а было именно учение Церкви, то, которое передавалось из уст в уста, из поколения в поколение. На тот момент я для себя это чётко понял. Уже, наверно, к середине 2003 года я ощутил, что я не баптист. По уровню знания и понимания я понимал, что протестантизм заблуждается не в каких-то отдельных вещах, а в самых основах. Ещё я считаю, что Бог миловал нас тем, что в Бештаугорском монастыре на тот момент подвизался иеромонах Гай. Он был священник и монах, но он был грамотным, он учился, потому что был монашествующим. Я, честно говоря, настолько прикипел к общине, она настолько была близка и девушка нравилась, что я очень не хотел оттуда уходить, меня буквально Господь, как я уже понимаю, за волосы вытаскивал, потому что я выходил последним. Это было как часть меня самого, всё-таки десять лет. И это ещё при том, что я не женился там, детей у меня там не было, не было отца и матери. Я считаю это где-то даже определённым героизмом, когда человек смог, зная заблуждения протестантизма, переступить не просто через порог Дома молитвы и пойти в православие, но сделать это при наличии якоря – при наличии жены, детей, родственников. У меня не было такого сдерживающего фактора, а вера моя уже к 2003 году по моим знаниям была однозначно не протестантская, ещё не была до конца православная, но то, что она не была баптистская, это точно. Потом вышел в православие директор Библейского института Вячеслав Малохатко. Я его не знал, может, на конференции пару раз видел. Говорю Костику, который вышел до меня: «Поехали, хоть с человеком познакомимся, директор Библейского института как-никак, не каждый раз выходит в православие». Приезжаю, а он пирожки печёт, бедняга, потому что денег нет в доме. Однако вера такая, что помогла переступить и смотреть всё-таки не на это временное, не на помощь, не на поддержку в те тяжёлые годы, а на вечное, на будущность, на жизнь вечную. Для меня тоже это был тогда определённый пример. Конечно, в православие мы вживались тяжело, кое-кто не смог вжиться.
Часть 3
В. Михайленко:
Конечно, в православие мы вжились тяжело, кое-кто не смог вжиться. Тимофей понял, ощутил в какой-то момент, что я начинаю исчезать. Я, бывало, на служение прихожу в православный храм, бывало, на служение прихожу к баптистам, но уже не участвую толком с ними, но я ещё прихожу. И он ощутил в какой-то момент, что я ухожу, где-то внутренне он это почувствовал. Он меня вызвал и говорит: «Скажи честно, ты в православие пошёл?» Я говорю: «Да, я хочу пойти в православие». Он собрал опять закрытое братское по этому поводу, по мне. Было несколько человек, говорил в основном он. Он мне там сказал ряд таких неприятных вещей, всё-таки не хочу его в невыгодном свете показывать. Но когда он меня начал, как он считает, обличать: «Ты тоже считаешь, что Дева Мария – это Царица Небесная, Богородица!» Говорю: «Ну да, считаю». Меня вызвали на закрытое братское, я пришёл, думаю, может быть, с миром отпустят. Говорю: «Давайте вы сделайте членское, я объясню на членском, объясню членам Церкви причины своего выхода». Говорит: «Нет, членское мы по твоему поводу собирать не будем, у тебя язык подвешен». – «Братья, я пойду, я двумя руками за отлучение, вы всё без меня сделайте грамотно». Я развернулся и вышел, это был октябрь или начало ноября 2004 года. Он сначала объявил, что братья наши перестали ходить и хотят уйти в православие, Константин и Виталий, община плакала, кто меня знал, определённое уважение какое-то было, и долго не хотели нас чисто физически отлучать, до мая 2005 года мы ещё были в членах общины, только потом всё-таки отлучили. Знаю, что до сих пор молятся, до сих пор я у них в молитвенных нуждах об отступивших, отпавших, до сих пор приветы передают.
А. Волков:
А когда тебя отлучили на членском, сообщили же об этом людям, которые тебя знали в общине, они разве не поинтересовались, что произошло, что случилось, каким-то образом попытались тебя вернуть обратно?
В. Михайленко:
Во-первых, им было запрещено общение со мной. Большая часть этому совету, рекомендации последовали. Мне потом давали его проповеди на кассетах проповеди, одна за другой против православия, шпильки хорошие вставлялись чуть не на каждом собрании. Потом ещё как раз Вячеслав Малохатко вышел, они провели конференцию тоже по православию. Люди-то глубоко не вникают, им что старшие пресвитеры говорят, то чаще всего в то они и верят, всё-таки авторитет определённый. Кое-кто со мной и потом сохранял общение, несмотря на все запреты и сейчас общается. После нас вышла в 2008 году ещё одна семья. Но после баптистов нам было очень долго и тяжело вживаться обратно в православие. Не воспринимал я там целование руки священнику, не воспринимал долгое время ряд вещей таких богослужебных. Хотя мне было где-то легче, чем многим, кто вообще с нуля, без православного опыта пришёл в православие из протестантов. Ещё одну вещь такую расскажу, это как личное свидетельство, что меня натолкнуло, это помимо чтения, помимо святоотеческой литературы. 2000 год паренёк меня учил впоследствии водить машину, Алексей. Он такой был человек шатающийся, ходил к баптистам, тоже ходил к православным. Но он не был членом Церкви баптистов, поэтому он мог себе позволить, что угодно. Я в отношении протестантов был экуменистом, а в отношении православия на уровень 2000 года я был вполне себе таким закоренелым протестантом. Приходит ко мне этот Лёша как-то вечером и говорит: «Я был у православных в храме, что ты скажешь насчёт православия?» А я возьми и ляпни, вот реально ляпнул, мозгов не хватает: «Да Лёша, всё это язычество, ты же понимаешь, с Библией не совпадает, оккультизм» – и такие вещи начал говорить за православие. Я сказал это вечером, а ночью сплю, и мне снится сон. Я вижу женщину в такой княжеской, богатой одежде в окружении людей в свете таком, и даже ангелов. Сон такой был, что впоследствии, когда очнулся, у меня подушка была мокрая. По натуре я не чувственный человек, не эмоциональный, я снов почти не вижу. А тут редчайшая вещь, я вижу сон и мне эта женщина говорит: «Когда ты молился об избавлении от испуга, мы помогли тебе. Почему ты называешь такими вещами называешь веру и Церковь? Покайся». Я очнулся, до утра не заснул, меня тряхнуло со страшной силой. Я дождался утра, будучи баптистом, нашёл православный храм, прибежал к священнику – не помню, как его звали, они у нас менялись тогда часто. Я говорю: «Батюшка, я ляпнул такую нехорошую вещь в отношении православия». Я не сказал, что я баптист, говорю: «Я такую глупость сказал, можно ли мне исповедоваться, чтобы мне этот грех отпустился?» Он говорит: «Если вы видите, что это грех, да, исповедуйтесь в этом». Я от души исповедовался, но я не сказал, что я баптист. И кстати, после этого до 2003 года ч продолжал ходить к баптистам. Этот случай я запомнил, потому что меня предупредили в ночном видении: за такие вещи, за кощунство, бывает, спрашивается. И это милость Божия, что меня предупредили, потому что многих-то не предупреждают, видимо, у Господа какая-то была в отношении меня милость определённая, потому что спросилось бы потом в вечности. Ещё один момент. Я какое-то время благодаря сестричке пятидесятнице Светлане увлекался пятидесятничеством. Да, у меня были их книги, я бывал у их служителей часто. У меня была одна семья из моего детства, из моей школы, мы служили с этим парнем вместе, он был командиром моего отделения. Звали его Фёдор, а мама его тётя Лена была такой, знаете, гуру в юбке. У нас город маленький, но как какой-нибудь йог, кудесник какой-нибудь, эзотерик приезжал в наш город, они были у них в гостях почти всегда. И тётя Лена многим вещам от них научилась от этих гуру, от оккультистов. И не просто научилась, у неё пошли эти дары, которые дары исцеления, только не Божьи дары, она открывала «третий глаз», чистила чакры. Я понимал, откуда это, будучи баптистом. Говорю: «Федя, ты балуешься нехорошей вещью, ты с бесами заигрываешь, тебе бы покаяться надо». – «Ха-ха-ха, в чём покаяться то?» А потом Фёдора один момент заставил задуматься о том, в чём каяться. Они вызвали, как он называл ментала воды, он прибегает ко мне, говорит: «Помогай! Мы вызвали ментала воды, град видел какой был четыре дня назад? (а крупные градины были, кучу теплиц, машин побило) так это мы баловались!» – «Ну как?» Говорит: «Понимаешь, заклинание в книжке есть как его вызвать, а загнать нет заклинания, не написали в этой книжке! Так эта штука меня сейчас преследует, я его чувствую рядом с собой!» Я говорю: «Федь, у нас есть книга Модерзона «В оковах сатаны», я сейчас попробую найти в библиотеке книгу, ты прочти молитву отречения от сатаны, чтобы ты больше с этим не баловался, не связывался». Он, скорее всего, прислушался я к совету, прочёл, и он начал ко мне так прислушиваться. А так до этого как-то всё хи-хи да ха-ха, у них дары, у них такие откровения, они лечат людей, а тут я пристаю. Я рассказывал его маме: «Тётя Лена, вы знаете, у вас есть дары, давайте я вам приглашу из общины, есть христиане веры евангельской пятидесятников, и вы посмотрите, где настоящие дары на тот момент, как Господь действует». А сам так думаю: «Сейчас они приедут и духа этого изгонят из их семьи и проповедают им Христа». Будучи баптистом, я пригласил пятидесятников, думаю, сейчас они им скажут, и они им часа два проповедовали о Христе, приехали домой. Тётя Лена говорит: «Давайте теперь помолимся, мы хотим получить крещение Духом Святым». Они помолились, и те заговорили на языках. Думаю, всё, Духа Святого получили. Оказалось, что они колдовства, оккультизма и эзотерики не бросили, они заговорили на языках, а вот этого всего не бросили и продолжили этим заниматься. Меня тоже этот момент очень сильно смутил. Как же так, вроде бы духовные приехали, проповедовали, те покаялись, призвали духа, получили его, и как у них всё это совмещается, святое и несвятое. Это потом я уже понял, что это не сильно святое. Но тогда для меня это был отрезвляющий момент. У меня было такое желание увидеть эти «пророческие сосуды», я приехал к ним, а там был их пресвитер и несколько женщин-пророчиц приехало. А у меня был на сердце один вопрос такой, который я нашему пастору боялся задать, я и сейчас его не хочу озвучивать, но он лежал на сердце, я знаю, что Бог Сердцеведец обязательно сосуду пророческому откроет, что у меня на сердце, и даст ответ. Эти три женщины что-то говорят, и никто из этих троих по моему сердцу, по откровению ничего не сказал. Сказали такой библейский стих, к делу не относящийся. Я думаю: понятно, совсем не то, я тоже могу такое пророчество библейский стих сказать. А я уже, читая православную литературу в библиотеке, массу наблюдал моментов из деятельного богословия, когда к монахам, к аскетам, к отцам Церкви приходили люди с вопросом, и те им открывали, что у них на сердце. Я понял, что с пророчествами совсем не так, как должно быть. Посмотрев на всё это, уже понимал, что в протестантизме не всё по Библии, а всё по толкованию Библии, принятом в этой конкретном течении или секте. Что когда люди говорят, так говорит Библия – это абсолютная глупость. Так говорит тот, кто сказал это до нас, а тому сказали ещё до нас. Но если уж он заявляет, что это мне открыл Дух Святой, то тут надо быть вообще аккуратным, потому что я таких тоже «духовных» видел, которые с Библией в руках говорили такое, от чего потом бежать надо, и с пророчествами такими ложными сталкивался, в том в отношении числе себя. Благодаря этому исследованию за несколько лет с 1999 по 2003 год я утвердился в том, что православие как Церковь, как вера оно истинное. У меня ещё были какие-то вопросы сразу после выхода. Но я пошёл, Вячеслава Рубского распечатал «Православие – протестантизм. Штрихи полемики», такое глубокое произведение мне тогда казалось. Прочёл ещё толковых книг по сравнительному богословию. Я понял для себя, что ни я, ни дети мои, я надеюсь, никто с протестантизмом как с течением, как с лжеучением – я хочу эту вещь озвучить и назвать своими именами, – он не столкнётся. По крайней мере, я получил такую прививку от протестантизма, находясь у протестантов, что не пожелаю ни себе, ни домашним ничего подобного.
А. Волков:
За десять лет, находясь в протестантизме, ты же отвык там от крестного знамения, от целования, как ты потом к этому всему опять привыкал?
В.Михайленко:
Привыкал не сразу ко всему. Мне очень тяжело давалось молитва Богородице, очень тяжело давалось целовать целование руки. Ну, до этого ты жал руку пресвитерам старшим, а тут руку целовать… Такая милость была, что тогда в Бештаугорском Успенском Второафонском монастыре подвизался иеромонах Гай. Сейчас он настоятель храма в Алагире. Я от него узнал, что оказывается, по закону осетин (он сам осетин) младший сын в семье, кто бы он ни был, он должен доходить больных родителей. И даже монашествующие его отпустили, благословили, чтобы он, будучи настоятелем храма, дохаживал свою больную маму, ему разрешили в качестве исключения. Но на тот момент он нас наставил, говорил: «Братья, вы не мне, не священнику руку целуете, а представьте, что это рука Христа». Мы воздаём честь Христу. Кто-то через себя переступил, кому-то было тяжело. Мне было легче, чем многим, потому что трёхгодичный опыт до протестантизма мне помог. Более того, я на слух очень хорошо воспринимал молитвы. Я начал молиться по молитвослову, ещё находясь у баптистов. Я молился баптистскими молитвами, а потом мне пришла мысль попробовать молиться по молитвослову православному. Молюсь, и я понимаю, что у меня ум успокаивается от внешних каких-то воздействий, церковнославянский язык, молитвы одна за другой, последовательность, и у меня происходит настройка на молитву нормальная. Я ощущаю, что я как бы как в реку какую-то вступаю, отходит всё внешнее, ты входишь в определённое состояние, стояние в молитве. Я до этого по молитвослову как-то не воспринимал долгое время, молился своими молитвами, а что там своими молитвами фактически: благодарю за прошлый день, прости, где согрешил, наставь, научи… Я, ещё будучи у баптистов, начинаю молиться по молитвослову, ощутил его богатство, я понял его огромную помощь. Находясь ещё у баптистов, надел на себя крест. Саша Шатимов работал какое-то время со мной на предприятии, я переодеваюсь, он смотрит на меня, у меня крестик висит, а мы ещё оба в общине. «Откуда у тебя крестик?» Я говорю: «А что, разве плохо, я верующий, нигде не сказано, что креста носить нельзя, я его решил надеть». И надел крест где-то за год до выхода из баптистов. Многие вещи я на своей шкуре проходил. Пытаюсь вставить православные какие-то святоотеческие цитаты в проповедь и не могу, потому что нет ёмкости для их восприятия. Начинаю молиться по молитвослову – мне это помогает в молитве. Плюс мне помогли эти теоретические базовые вещи, которые Максим привёз из Курска, я сам тогда искал по интернету благодаря Центру Апологетических Исследований в Санкт-Петербурге. Когда я уже выходил, где-то у меня ещё какие-то сомнения по определённым вещам в православии оставались, буду честен. Но я однозначно понимал, что протестантизм не то в корнях, именно в корнях, в основании. Я это могу доказать даже с Библией в руках. Наш телеграм-канал «Возвращение домой», где много бывших протестантов, где много людей, которые пострадали от деятельности сект, он это делает достаточно грамотно. Я описываю свои личные ощущения, причины своего выхода, свой путь. Для себя я однозначно определил сначала где-то в душе, что всё, что было построено протестантами, это лучше отвергнуть на уровне основ протестантизма. Это было внутреннее ощущение, то есть вся их «соло скриптура, только Писание, только верой, только по благодати» – все эти вещи лучше даже бывшим протестантам забыть и не вникать. Потому что если уж брать личность Мартина Лютера, то это был человек с чёрной душой. Когда впервые столкнулся с его цитатами ещё в книге Андрея Кураева, где он благословлял на уничтожение крестьян в крестьянской войне, благословлял убийство анабаптистов, своих оппонентов, которые от его же гореучения произошли. Впоследствии столкнулся с его советами своему другу Веллеру поспать с женщиной, побаловаться. Я понимал, что это был человек глубоко грешный и глубоко страстный, и ничего доброго от горького корня никогда не произойдёт. Если я не ошибаюсь, этот человек закончил жизнь самоубийством. Более того, его друзья протестанты очень хотели, чтобы никто об этом не узнал, поскольку это было бы великое кораблекрушение для нарождающейся веры. От такого человека никакого доброго, никакого полезного учения не могло произойти. Человек сделал как Иуда, и видимо по жизни своей получил, тот, кому он послужил, тот его и забрал. Если протестанты хотят это опровергнуть, пусть они покопаются в исторической литературе по поводу его высказываний, призывам к убийству, антисемитским высказываниям, по поводу самоубийства тоже.
А. Волков:
Спасибо тебе, что ты уделил время, очень было интересно. Думаю, что будет всем познавательно послушать твоё свидетельство, как ты перешёл в православие.
Комментировать