Скобелев

Скобелев - XXXIV

Немирович-Данченко Василий И.
(6 голосов4.8 из 5)

XXXIV

После войны я долго не видал Скобелева… Он в это время уж совсем определился, и наши убеждения далеко разошлись.

В письмах, очень редких, он так же резко и бесповоротно ставил вопросы и так же удачно очерчивал людей и события, как и прежде… Корпусом своим он был доволен, но обстановка мирной и спокойной деятельности оказывалась ему не по душе. По возвращении из Болгарии он писал: «Теперь я могу с чистою совестью отдохнуть, да и пора. Силы разбились несколько. Съезжу в Париж, отведу душу…» А через два месяца: «Эта будничная жизнь тяготит. Сегодня как вчера, завтра как сегодня. Совсем нет ощущений… У нас все замерло… Опять мы начинаем переливать из пустого в порожнее. Угасло недавнее возбуждение, да и как его требовать от людей, переживших позор берлинского конгресса. Теперь пока нам лучше всего молчать – осрамились вконец!..» Тем не менее, он крайне интересовался всем, читал и работал, стал изучать Пруссию и, съездив туда на маневры, успел настолько ознакомиться с германскою армией, что наши добрые соседи уже и тогда были сим несколько обеспокоены. Из своих бесед с берлинскими генералами, из знакомства с прусскою армией Скобелев вынес глубокое убеждение, что там – серьезно готовятся к войне с нами…

– Мы опять разыграем роль глупой евангельской девы… Опять война застанет нас врасплох!

И он начал самым деятельным образом готовиться к ней. Едва ли была хоть одна брошюра по военным вопросам Германии, которая бы не прочитывалась им, их военные журналы тоже… Он изучал страну вдоль и поперек, объехал всю границу и, не отдыхая на лаврах, продолжал упорно работать, работать и работать…

– Теперь такое время – на часах надо стоять… Недаром меня солдаты кочетом называли; сторожить приходится, чуть опасность – крикнуть в пору!

Он тогда же подметил то, что пруссаки хотели скрыть новую роль кавалерии, подготовленную ими для будущей войны. Скобелев с быстротой, поистине гениальной, схватил это и целиком перенес к себе, развив и видоизменив многое по собственному соображению. Немцев он понимал как никто. Дружбе их он и прежде не верил, на благодарность их не рассчитывал вовсе. Царство Польское со всеми его боевыми позициями было изучено им с такою подробностью, что записки его по этому предмету должны быть необходимым материалом для будущих наших генералов при случае. Он разрабатывал тогда уже план войны с честными маклерами и добрыми нашими союзниками. Я здесь, разумеется, не вправе говорить об этом плане… По остроумному выражению М.Е. Салтыкова (Щедрина), через двадцать лет мы прочтем о нем в «Русской старине» у г. Семевского. Встретившись с ним наконец, я застал его таким же возбужденным, полным энергии, каким привык видеть и прежде… Он приехал в Петербург, похоронив отца.

– Я к крайнему своему удивлению оказался богатым человеком!.. И рад этому.

– Еще бы!

– И не за себя. Теперь моим боевым товарищам помогать стану… Я думаю отставных солдат селить у себя. Дам им какие-нибудь занятия, чтобы они не думали, что едят хлеб даром… А умру – село Спасское по завещанию обращу в инвалидный дом…

– Что так рано умереть собираетесь?

– Да ведь вот отец… За день до смерти с вами спорил… все под Богом ходим… В одном я убежден, что умру не сам… Не вследствие естественных причин…

– Ну, вот.

– Есть не одни предчувствия на это!.. Ну, да что толковать…

Немного спустя начались переговоры с ним о назначении его в Ахал-Теке.

Он сам хотел и добивался этого. Во-первых, боевая жизнь была ему по вкусу, а во-вторых, по тому высказывавшемуся им глубокому убеждению, что в степях Теке отчасти решался восточный вопрос…

– Тут связь большая. Чем больше у нас будет обаяния на востоке – тем лучше. Трудно только поправлять дела после всех этих гениев. Притом вы не знаете кавказской администрации…

– Нет.

– А я ее знаю, она с женской ревностью относится ко всему… Скорей мешать будет мне, чем поможет…

Приготовления к этой экспедиции шли у него с лихорадочной быстротою. Только что приехав из военного совета, он садился, писал записки по разным деталям этого предприятия, входил в сношения с целою массой лиц, которым поручалось то или другое дело, обдумывал и предупреждал разные подготовлявшиеся ему «дружские услуги» разных благоприятелей. Близкие к нему люди в это время с ног сбились. На Моховой, в доме Дивова, образовалась маленькая главная квартира. Тогда еще полковник Гродеков, главнейший сотрудник Скобелева, а также Баранок и другие его адъютанты ходили какие-то ошалелые, бледные, истощенные.

– Отдыхать некогда… Некогда, господа. За дело!..

– Когда он спит – Бог его знает… У нас руки отваливаются… – говорили они.

С утра до ночи в приемной у него толпились военные, или ожидавшие назначения, или уже получившие его… Ближайшие его сотрудники съехались уже… Остальных, как, например, капитана Маслова, он сам звал к себе.

– Трудное дело, страшно трудное! – то и дело повторял он. – Много войск взять нельзя, и без того эти разбойники дорого стоят России, а если не покончить с ними, сейчас же все наши туркестанские владения на волоске будут… Сверх того, мы уже и предварительно истратили пропасть!.. А там еще интендантство это. Если я получу назначение, я сейчас же начну с того, что всю хозяйственную часть армии передам людям, которых я знаю, а интендантов отправлю обратно на кавказский берег… Там у них, знаете, на каждый казенный ремешок по пяти чиновников приставлено. Войска превосходные, но их не умели вести!

Нужно сказать правду, что и кавказская администрация особенно нежных чувств к Скобелеву не питала. Нам рассказывали, что некоторые даже у себя панихиды служить отклонились по покойнику. Помилуйте, в эту тишь да гладь вдруг ворвался такой беспокойный и деятельный человек…

– Ну, ему там тоже приготовляют встречу… – говорили мне.

– Ничего не поделают…

– Ну, как сказать… У нас там такие свистуны есть!..

Скобелев прекрасно знал это и готовился ко всякой случайности…

– Они из Ахал-Теке хотели себе маленький Дагестан сделать!

– Как это?

– Так, на десятки лет раскладут это дело. Все, кому нужны чины, ордена, отправлялись бы туда, делали набеги и опять уходили. Армяне-подрядчики крали бы себе в карманы казенные миллионы. К услугам всех этих людей являлись бы и стихии, и тифы всякие!.. А графа государственного расхода из года в год все росла бы и росла. Ведь на Кавказе, знаете ли, все они, эти чиновники, голодные. И плодущие же. У них семьи не по кошельку. Детьми их Господь благословляет, ну, все это и выкармливается на казенных харчах. Ну, а я уже слуга покорный, я солдата грабить не позволю… Этого у меня не будет…

– Найдут средства и при новых порядках красть.

– Посмотрим… Я ведь церемониться не стану. Беспощадно расстреливать начну за это. Тут доброта – хуже жестокости. Будешь добр к этим отцам семейства – у тебя войско от тифа вымрет да десятки миллионов народных денег без толку уйдут… А это, знаете, просто: сегодня судил военно-полевым судом, а завтра расстрелял… Ан другим-то и неповадно!..

Комментировать