Скобелев - XXV

• Вместо введения
• I
• II
• III
• IV
• V
• VI
• VII
• VIII
• IX
• X
• XI
• XII
• XIII
• XVI
• XVII
• XVIII
• XIX
• XX
• XXI
• XXII
• XXIII
• XXIV
• XXV
• XXVI
• XXVII
• XXVIII
• XXIX
• XXX
• XXXI
• XXXII
• XXXIII
• XXXIV
• XXXV
• XXXVI
• XXXVII
• Из писем М.Д. Скобелева

XXV

Приготовления к походу за Балканы[15] шли безостановочно. Со дня занятия Плевно до дня выступления дивизия не отдыхала. Приготовляли и чистили оружие, скупили все деревянное масло в городе для этого… Ружья Крнка никуда не годились, Скобелеву пришла в голову блестящая мысль вооружить хоть один батальон превосходными Пибоди – Мартини, во множестве находившимися в арсенале Плевны.

Я помню, какой гвалт подняло это в некоторых кружках.

– Это позор! – кричали там. – Русскую армию вооружать турецкими ружьями.

Скобелев слушал их и совершенно спокойно перевооружил стрелков Углицкого полка.

– Если бы было достаточно артиллерийских снарядов, так я и артиллерию свою снабдил бы турецкими орудиями. Я не считаю позором отнять у неприятеля то, что у него лучшее… Весь вопрос в том, чтобы сделать ему побольше вреда.

– Этак вы и под турецкими знаменами пойдете? – замечали ему.

– Нечего сказать, хорошо сравнение!.. Разве знаменами дерутся, разве знамена оружие?..

– В истории не было примера…

– Ну, это вы врете, – и он сейчас же выставил целый ряд доказательств того, что величайшие полководцы прибегали к этому средству… – У себя нет – возьмем у неприятеля. Если у нас, положим, не хватит своего хлеба – так постыдно пользоваться складами турецкими, потому что это не наше, а неприятельское?.. Я и ранцы уничтожу.

– Совсем по-турецки, значит.

– Да, хорошему учиться не мешает… Если бы я не с турками, а с китайцами воевал, да подметил бы у них что-нибудь порядочное, сейчас же перенял бы… Сделайте одолжение!

И действительно, страшно отягощающие солдата ранцы были уничтожены и заменены холщовыми мешками, что вышло и легче, и удобнее… Закупка сапог, полушубков, фуфаек шла повсюду. За три недели в Габрове были заказаны вьюки и вьючные седла, заготовлялся неприкосновенный запас сухарей, крупы, наливался в бочонки спирт… И главное, заслуга Скобелева была в том, что все это было сделано помимо интендантства… У интендантства требовали того, другого…

– У нас ничего нет! – откровенно ответили эти господа Скобелеву.

Предусмотрительность генерала дошла до того, что заранее было куплено на каждый полк по 60 голов рогатого скота. До гор они должны были везти запасы, а в горах служить пищей… Остальные дивизионные командиры, приходя в какую-нибудь местность, требовали продовольствия и подвод. Население, совсем реквизированное, уже оказывалось несостоятельным. Движение войск замедлялось, начиналось истребление неприкосновенного запаса сухарей… Здесь же подводы и корм являлись в одном и том же. Корм шел на ногах и вез войсковые грузы. Заботливость Скобелева о солдате дошла даже до того, что весь запас уксуса и кислоты, бывший у плевненских торговцев, все сапоги, всю кожу, все бараньи шкуры были куплены… По всему пути Скобелев сам лично наблюдал, чтобы солдаты отнюдь не оставались без горячей пищи. В метель, на вершинах Балкан, где у других вымораживались целые полки, у Скобелева солдаты имели похлебку в вдоволь мяса! Сделано было еще и другое распоряжение, над которым на первых порах смеялись ужасно. Солдатам приказано было нести на себе по полену сухих дров.

– Чего он еще не придумает! – говорили о генерале.

– Уж если Скобелев приказал, значит у него есть что-нибудь ввиду! – заметил на это главнокомандующий.

И действительно! Когда дошли до балканских вершин, то из этих сухих поленьев солдаты сразу устроили великолепные костры. У других отрядов рубили росший на горах лес. Сырой, только чадивший и курившийся, не дававший углей. У нас сразу получались массы угля. Солдаты приваливались к нему и до утра засыпали в сравнительном тепле. Замороженных поэтому не было вовсе!

– Новые сапоги берите!.. – предупреждал солдат генерал, проезжая мимо них, когда они выступили уже из Плевно за Балканы.

Переход этот был настолько превосходно организован, что по всему пути, хотя отряд останавливался в маленьких деревушках, от их населения не поступило ни одной жалобы…

– Смотрите, братцы, не обижайте болгар и турок… Они – мирные жители… За первых вы деретесь, свободу им своей кровью завоевываете, следовательно, они вам друзья и братья; а вторые, если остались на своих местах, не ушли от вас, значит, они верят доброте и чести русского солдата… А обманывать такую веру и грешно, и стыдно…

Картины нашего перехода до Габрова я оставляю в стороне. О них было уже сказано мной, и я описал их достаточно во втором томе «Года войны». Расскажу только некоторые эпизоды, не вошедшие туда. В Сельви заболел тифом один из лучших скобелевцев – доктор Студитский, который потом был убит под Геок-Тепе.

– Что мне делать, как мне его оставить здесь… – волновался Скобелев, очень любивший покойного.

– Прикажите начальнику округа позаботиться о нем…

– Начальник округа здесь хам… Он ничего не сделают… Послушайте, это ваша обязанность, подумайте, как устроить это?.. Вы и он носите черный сюртук, вам ближе всего… Мне некогда: весь отряд на моих руках ведь…

Я отправляюсь к начальнику округа. Это был жандармский капитан, служивший по гражданскому управлению и зависевший от кн. Черкасского. Рассказываю ему о болезни Студитского.

– А мне что за дело? Поместите его, где хотите… У меня на руках свое дело.

Я начинаю красноречиво излагать ему заслуги больного, работавшего в Черногории, в Сербии, у нас на Зеленых горах, под Плевно.

– Он и заболел-то от любви к человечеству. Он заразился, подавая помощь туркам на плевненском боевом поле…

– Все это прекрасно… А только мне нет никакого дела… У меня нет времени на это… Я не брат милосердия!..

Ну, погоди же, думаю… Ты у меня зашевелишься.

– Жаль, очень жаль, капитан!.. Как будет огорчен князь Черкасский, когда узнает о болезни Студитского.

– А что?.. При чем тут князь… – навострил уши начальник округа.

– Да я не знаю, могу ли я… Это семейная тайна…

– О, мне можете… – заволновался тот… – Я умею хранить тайны…

– Знаете… Студитский ведь жених… У Черкасского есть племянница…

– Я сейчас… Сейчас… Велю его перенести к себе… Сию минуту… Назначу надежнейших болгарок ходить за ним… Бедный, бедный молодой человек!.. Как жаль… как жаль… Скажите генералу, чтобы он был спокоен… Я сделаю все… Все сделаю… Как родного сына!..

По ревностной энергии, вдруг охватившей моего капитана, я убедился, что все дело устроено и Студитского будут беречь как зеницу ока.

Вернулся к Скобелеву. За обедом, когда все собрались, рассказал это. Громкий хохот встретил великодушную готовность капитана…

После уже, под Константинополем, когда Студитский был совершенно здоров, Скобелев говорит мне.

– А вы знаете финал этой истории?

– Нет…

– Князь Черкасский встречается со мною и спрашивает меня: у вас есть доктор Студитский?.. – Есть, говорю. – Ну так поздравляю вас с таким подчиненным. – А что?.. – Да то, что он самозванец. – Я изумился: как же, помилуйте. – Приезжаю я в Сельви… Встречает меня капитан, начальник округа, и с первого слова: ваше сиятельство, здесь жених вашей племянницы доктор Студитский, долгое время болен у меня… Я со своей стороны.., – И давай живописать свое усердие… Помилуйте, говорю, у меня никакой племянницы!.. Тот даже ошалел…

Разумеется, Скобелев объяснил князю в чем дело.

– Знаете, – говорил потом по этому поводу Скобелев, – надо всегда уметь пользоваться не только способностями, доблестями и достоинствами людей, но и их пороками… Разумеется, ради честного дела. Не для себя и не в свою пользу… Это в военном деле – необходимость…

– Следовательно, рыцарь Баярд был не на высоте требований боевых… – возразил кто-то.

– Рыцарь Баярд действовал за свой счет только, армией он не командовал. Я бы посмотрел теперь на рыцаря Баярда!

И сейчас же – целый арсенал исторических указаний, фактов, примеров.

Память у него была необычайная… Это позволяло ему при каждом случае обращаться к прошлому. История была для него школой, исторические события – уроками. Он находил в них подтверждения своих предприятий… Ошибки прежних полководцев являлись для него предупреждениями…

– Послушайте, да это какой-то профессор! – изумился Лигниц после первого знакомства со Скобелевым.

– Трудно сказать, чего в нем больше, ума или знаний! – резюмировал свои впечатления военный агент Северо-Американских Соединенных штатов Грант.

Все это завоевывало Скобелеву симпатии одних и, напротив, раздражало против молодого генерала других. Для меня Скобелев был отличным мерилом для определения ума и бездарности. Как только начинают бывало ругать его, отрицать его талант, так и знаешь, что дурак или завидущая душа! Все же молодое, умное, способное – относилось к ному с понятным уважением и даже обожанием.

---

[15] Я не рассказываю здесь всех эпизодов этого достопамятного перехода – им посвящено двадцать пять глав второго тома «Года войны».