Письма 87–117

Апостол Павел в Послании к Коринфянам, наставляя юную Церковь в священных правилах, между прочими заповедями дал и следующую: жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его. Ибо неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим. Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы (1Кор. 7:13–14). Если, быть может, кому-либо доселе казалось, что узы дисциплины здесь крайне ослаблены и что учитель неумеренно снисходителен, то пусть он посмотрит на дом отца твоего, хотя мужа и знаменитейшего и ученейшего, но еще ходящего во тьме (язычества), и он увидит, что совет апостола направлен к тому, чтобы горечь корня вознаграждалась сладостью плодов и неблагородные лозы давали драгоценный бальзам. Ты родилась от брака неравного; от тебя и от моего Токсоция родилась Павла. Кто поверил бы, что у Понтифекса Альбина, вследствие материнского обета, родится внучка, которая, в присутствии обрадованного деда, еще лепечущим языком малютки будет петь Христово аллилуия? Кто поверил бы, что старик воспитает в своих недрах деву Божию? Но надежды наши были верны и счастливы. Святой и верный дом освящает мужа неверного. Тот уже заложник веры, кого окружает верная толпа сыновей и внуков. Я думаю даже, будь он еще юношей и имей такое родство, он мог бы уверовать во Христа. Пусть он оплюет и осмеет мое письмо, пусть прокричит, что я и глуп, и сумасброден; так делал и зять его, пока не уверовал. Христианами делаются, а не рождаются. Позолоченный Капитолий грязен. Все храмы в Риме закоптились сажей и покрылись паутиной. Рим сдвинулся со своих оснований, и народ, наводнявший прежде полуразрушенные капища, спешит к гробам мучеников. Если благоразумие не заставляет верить, – заставит, по крайней мере, совестливость.

Я сказал тебе это, Лета, благочестивейшая во Христе дочь, чтобы ты не отчаивалась во спасении отца; той самой верой, которой ты приобрела дочь, той же верой приобретешь и отца и насладишься блаженством целого семейства; помни известное обетование Господа: Невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18:27). Обращение никогда не может быть поздним. Разбойник вошел в рай со креста. Навуходоносор, царь вавилонский, обратившийся в зверя телом и душой и с зверьми живший в пустыне, опять приобрел смысл человеческий. Но оставлю примеры древние, чтобы они не показались неверующим слишком баснословными. За несколько лет перед этим ваш же родственник, Гракх, самым именем говорящий о благородстве и патрицианстве, будучи римским префектом, не разрушил ли, не разорил ли и не разбросал ли пещеру Митры со всеми чудовищными истуканами, посвященными Караксу, Нимфе, Геркулесу, Льву, Персею, Гелиосу, Дромосу, Патру и, этим представив как бы некоторое предварительное ручательство, не испросил ли крещения Христова? Для язычества и Рим становится пустыней. Боги, некогда боги народов, остаются с одними филинами и совами на кровлях. Знамение креста стало военным знамением. Багряницы и горящие драгоценными камнями диадемы царей украшаются изображением спасительного орудия казни. Уже египетский Серапис сделался христианином. Мерна, запертый в Газе, плачет и в ужасе ждет со дня на день разорение храма. Каждый день приходят к нам толпы монахов из Индии, Персии, Эфиопии. Армянин сложил с себя колчан. Гунны изучают Псалтирь, скифские морозы пылают огнем веры; рыжее и белокурое войско гетов носит всюду с собой шатры, служащие церквами, и, может быть, потому они сражаются против нас с равным нашему искусством, что равно исповедуют ту же религию.

Но я уклонился в сторону, и в ту пору, как на вертящемся колесе воображал я сделать кувшин, рука слепила ведро. Уступая просьбам святой Маркеллы и твоим, я предполагал обратить свою речь к матери, то есть к тебе, и поучить, каким образом ты должна воспитывать нашу Павлу, которая была посвящена Христу прежде, чем родилась, которую ты обрекла прежде, чем зачала в утробе. И на наших глазах бывает нечто из описанного в книгах пророческих: Анна изменила бесплодие чрева в плодородие (1Цар. 1) – ты несчастное плодородие переменила на счастливое, получила детей живучих. Говорю с полной уверенностью, что ты получишь сыновей за то, что первый плод своего чрева отдала Господу. Это-то и есть то перворожденное, которое приносилось в жертву по закону (Исх. 13). Так зачат был Самуил; так родился Самсон (Суд, 13); так Иоанн Креститель воспрянул и взыграл при входе Марии: потому что слышал слова Господа, возгремевшего устами Девы, и вспрыгивал, чтобы вырваться навстречу Ему из чрева матери. Итак, рожденное вследствие обета должно получить от родителей и воспитание, достойное своего происхождения. Самуил воспитывается в храме; Иоанн приготовляется в пустыне. Тот почтен священными волосами, не пьет вина и сикера; будучи еще малюткой, беседует с Богом. Этот бежит городов, опоясывается кожаным поясом, питается саранчой и диким медом, и для олицетворения покаяния, которое должен был проповедовать, одевается в кожи горбатейшего животного¹.

Душа, имеющая быть храмом Божиим, должна быть воспитываема следующим образом. Пусть учится она слушать и говорить только то, что относится к страху Божию. Постыдных слов пусть она не понимает, песен мирских – не знает; еще младенческий язык ее пусть научится сладким псалмам. Общество резвых мальчиков должно быть удалено от нее; самые девушки и горничные должны воздерживаться от мирских разговоров с ней, чтобы тому, что они худо поняли сами, не научили еще хуже. Для нее должны быть сделаны азбучные буквы из букового дерева или из слоновой кости и названы каждая своим именем. Пусть она забавляется ими, чтобы самая забава была для нее учением. И не только порядок букв должна помнить она и названия их обратить для себя в песни, но нужно азбуку часто приводить в беспорядок, смешивать последние буквы со средними и средние с первыми, чтобы она узнала их не только по звуку, но и по виду. А когда начнет она дрожащей рукой водить пером по бумаге, необходимо или кому-нибудь водить ее нежными пальчиками, или вырезать буквы на доске, чтобы проводимая по бороздкам черта тянулась в окраинах и не могла выходить за пределы их. Пусть она соединяет слоги для того, чтобы получить награду, и подарочки, служащие забавой для этого возраста, пусть будут побуждающим для нее средством. Пусть учится она вместе с подругами, которым она могла бы завидовать, похвалы которым могли бы подстрекать ее. Если она будет менее их понятлива, бранить ее не следует; но нужно возбуждать ее способности похвалами, чтобы она радовалась, когда одержит над ними верх, и жалела, когда они превзойдут ее. Больше всего должно остерегаться, чтобы она не возненавидела ученья, чтобы отвращение к нему, предзанятое в детстве, не перешло за молодые годы. Сами имена, над которыми понемногу будет приучаться она складывать слова, не должны быть какие-нибудь случайные, но известные и выбранные нарочито, как-то: имена пророков и апостолов и весь ряд имен патриархов начиная от Адама, как он приведен Матфеем и Лукой; это для того, чтобы, занимаясь одним, она подготовляла память свою к другому, будущему. Учителем должно выбрать человека зрелых лет, доброй жизни и с хорошими сведениями; я не думаю, чтобы ученый муж постыдился принять на себя по отношению к родственнице или благородной девице такие же точно обязанности, какие принял на себя Аристотель по отношению к сыну Филиппа, чтобы самому учить азбуке за такую же дешевую цену, какую получают писцы. Не следует презирать как маловажное то, без чего невозможно и великое. Самое произношение букв и первые начатки учения иначе преподаются ученым и иначе невеждой. Поэтому позаботься и ты, чтобы дочь твоя не усвоила нелепого обычая женщин коверкать из ласкательства слова, и чтобы не привыкла забавляться золотом и пурпуром; первое вредит языку, последнее – нравам; пусть не учится в детстве тому, от чего после нужно будет отвыкать.

Пишут, что красноречию Гракхов принесла великую пользу речь матери, которую слушали они с детства. Речь Гортензия привилась к нему еще в отцовских объятиях. С трудом истребляется то, что впечатлевается в молодые души. Кто возвратит прежнюю белизну шерсти, окрашенной в пурпур? Новый кувшин долго хранит вкус и запах того, чем впервые был налит. Греческая история рассказывает, что Александр, будучи могущественнейшим царем и победителем вселенной, долго не в силах был освободиться от недостатков в характере и в походке учителя своего Леонида, которыми заразился еще в детстве. Соревнование дурному очень легко, и если не в силах бываешь подражать добродетелям других, зато скоро усвояешь их пороки. Самая мамка должна быть не пьяница, не вертлявая, не болтушка; няньку должна она иметь скромную, воспитателя – степенного. Когда же увидит деда, пусть бросится на грудь его, повиснет на шее, и хоть бы не хотел он, пусть повторяет аллилуия. Бабка будет уносить ее силой; отца будет она приветствовать улыбками; все станут любить ее; и весь род ваш будет утешаться розой, от него родившейся. Но в то же время пусть она узнает, какую другую бабку и какую тетку имеет она; чтобы поняла, для какого императора, для какого войска воспитывается в лице ее маленький воин. К ним она должна стремиться, и отбытие ее к ним будет грозить тебе.

Сам наружный вид и одежда ее должны подготовлять ее к тому, к чему она предназначена. Не прокалывай, предостерегаю тебя, ее ушей; белилами и румянами не разрисовывай лица, посвященного Христу; не души ей шеи золотом и жемчугом; не отягощай головы драгоценными камнями; не подцвечивай волос в красный цвет и не напоминай ей чем бы то ни было огня геенны. Пусть она имеет другого рода жемчужины, продав которые она купит себе впоследствии драгоценнейшую жемчужину. Случилось некогда, что вельможная, из знатнейшей фамилии женщина, по приказанию мужа своего Гиметия, бывшего дядей девы Евстохии, переменила ей одежду и наряд и волосы, бывшие до того времени в пренебрежении, заплела по обычаю светскому, рассчитывая победить намерение дочери и желание матери. Но вот, в ту же самую ночь видит она во сне: пришел к ней Ангел, на страшном лице которого виделась угроза казнями, и прерывающимся от гнева голосом говорит ей: «как ты приказание мужа осмелилась предпочесть Христу? Ты осмелилась коснуться святотатственными руками своими главы девы Божией? Эти руки уже сохнут, чтобы страдания дали тебе почувствовать твой поступок; а пройдет пятый месяц, ты сойдешь в преисподнюю. Если же ты станешь упорствовать в преступлении, потеряешь вместе и мужа, и детей». Так все буквально и исполнилось, и быстрая смерть несчастной была признаком, что она запоздала покаянием. Так наказывает Христос осквернителей храма Своего; так предостерегает от дорогих камней и драгоценнейших украшений! Этот рассказ привел я не из желания издеваться над бедствиями, но с целью напомнить, с каким страхом и осмотрительностью должно выполнять торжественно данные Богу обеты.

Священник Илий подвергся гневу Божию за пороки детей своих (1Цар. 2–3). Епископом не может быть тот, кто имеет детей невоздержных и непокорных (1Тим. 3:4). И наоборот, о женщине пишется, что она спасется чадородия ради, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием (1Тим. 2:15). Если образ жизни детей совершенного возраста и вышедших из-под отцовской власти вменяется родителям: то не тем ли более на ответственности родителей лежит тот возраст их, младенческий и слабый, который, по словам Господа (Ин. 9:21), не знает руки правой и левой, т.е. различия между добром и злом? Если ты с заботливостью присматриваешь за дочерью, чтобы не ужалила ее ехидна: почему не присмотришь с такой же заботливостью, чтобы не поразил ее молот всей земли (Иер. 50:23), чтобы не пила она из золотой чаши Вавилона, чтобы не выходила вместе с Диной, ища знакомства с дочерьми страны чужой (Быт. 34:1), не кокетничала ножками, не тащила за собой туники? Яды даются не иначе, как в меду; и пороки обольщают не иначе, как под видом и предлогом добродетели! А каким же образом, спросишь ты, говорится, что дети не отвечают за пороки отцов и отцы за пороки детей, но душа согрешающая, та умрет (Иез. 18:20)? Говорится это о тех, которые сами могут понимать вещи, о тех, о которых сказано в Евангелии: сам в совершенных летах, сам о себе да глаголет (Ин. 9:21). А кто еще очень мал и смысл имеет малютки – все доброе и дурное его вменяется родителям, пока не войдет он в лета мудрости, и пока Пифагорова буква не приведет его на распутие². Уж не думаешь ли ты, что дети христиан, не получившие крещения, только сами виноваты в грехе, а тем и не вменяется это в преступление, которые не захотели дать его, – не захотели в такое особенно время, когда имеющие принять его и не могли противоречить: между тем как, наоборот, спасение детей приносит пользу и родителям? Принести ли дочь (в дар Богу) или нет, это было в твоей власти (так как положение твое было иное: ты обрекла ее прежде, чем зачала); но как скоро ты посвятила ее, нерадение о ней грозит тебе опасностью. Кто принесет в жертву хромое и изуродованное и запятнанное какой-нибудь нечистотой, тот виновен в святотатстве (Лев. 22): насколько же большее наказание понесет тот, кто приготовляет к объятиям Царя часть тела своего и чистоту целомудренной души, и будет делать это с небрежностью?

Когда же станет она подрастать и, по образу Жениха своего, укрепляться в премудрости, в летах и благодати у Бога и людей (Лк. 2:40 и след.), пусть ходит в храм истинного Отца с родителями своими; но из храма пусть не выходит вместе с ними. Пусть ищут ее на пути мира между толпами и многолюдством родных, и пусть никогда не находят ее нигде, кроме святилища Писаний, – поучающейся у пророков и апостолов о духовных браках. Пусть подражает она Марии, которую Гавриил нашел одинокой в ее спальне, и которая потому, быть может, пришла в великий ужас, что увидела мужчину, которых не привыкла видеть. Пусть подражает той, о которой говорится: вся слава дщере царевы внутрь (Пс. 44:14). Пусть и она, уязвленная любовью, говорит о Возлюбленном: введе я царь в ложницу свою (Песн. 1:3). Никогда да не выходит она вон, чтобы не встретили ее обходящие город, не били ее, не нанесли ей ран, не отняли покрывала скромности и не оставили ее нагой, покрытой кровью; пусть лучше она вместе с другими стучится в двери его (жениха), и говорит: я стена, и сосцы мои яко столпы. Умыла ноги мои, как оскверню их (Песн. 8:10, 5:3).

Она не должна обедать в обществе, т.е. на пирах у родителей, чтобы не видела кушаний, которых могла бы пожелать. Хотя некоторые и считают большой добродетелью – презирать действительные удовольствия; но я полагаю, что для воздержания безопаснее не знать того, к чему бы ты мог устремиться. Когда-то, мальчиком, я читал в школах: «с трудом будешь бороться с тем, к чему допустил в себе привычку». Скажет кто-нибудь: стало быть и вина в это время пить уже не следует, потому что в этом будет невоздержание? Слабым, прежде достижения зрелого возраста, воздержание и опасно, и трудно. До того времени, если бы потребовала необходимость, пусть она ходит и в бани, пусть употребляет в умеренном количестве и вино ради стомаха, пусть кушает и мясную пищу, чтобы ноги не ослабели прежде, чем придется бежать. Но я говорю это по снисхождению, а не как бы давал предписание,– говорю, опасаясь изнеможения, а не учу невоздержанной жизни. Напротив того, если суеверие побуждало иудеев воздерживаться, до некоторой степени, от употребления известных животных и яств, если и индийские брамины и египетские гимнософисты употребляли пищу только из ячменной муки, сарацинского пшена и овощей: то почему деве Христовой не быть воздержной во всем вообще? Если так ценилось стекло, почему бы не ценить гораздо выше жемчуг? Рожденная вследствие обета должна жить так, как жили те, которые были рождены по обету. Одинаковая благодать должна сопровождаться и одинаковым подвигом. К музыке пусть она будет глуха. Она не должна знать, для чего существует флейта, лира, арфа.

Каждый день она должна представить тебе свой урок, как пучок цветов, набранных из Писаний. Пусть учит греческие стихи. Но с этим вместе пусть изучает она и латинскую речь; если к ней не приучить нежного языка с самого начала, звуки иностранные испортят речь, и отечественный язык будет неприятно поражать слух ошибками, свойственными иностранцу. Ты будь ей учительницей; пусть тебе подражает молоденькое дитя. Ни в тебе, ни в отце своем не должна она видеть ничего такого, чему подражая, она могла бы согрешить. Помните, что вы родители девочки, и что вы можете учить ее более примерами, чем словом. Быстро вянут цветы; быстро губительный ветер сушит фиалки, лилии и шафран. В общественных местах она никогда не должна появляться без тебя. В базилики мучеников и в церкви пусть не входит без тебя. Никакой юноша, никакой кудрявый не должен улыбаться ей. Дни бдений и торжественные всенощные бдения наша девочка должна праздновать так, чтобы не отходила от матери ни на волос. Не желал бы я, чтобы она любила какую-либо из своих служанок столько, чтобы перешептывалась с ней втихомолку. Что говорит она с одной, то должны знать все. Пусть выберет себе в компаньонки не щеголиху и красавицу, которая плавным горлом приятно распевала бы песни, но женщину серьезную, бледную, одетую бедно, несколько печальную. К ней должна быть приставлена девица старая, испытанной веры и нравов, которая научила бы ее и приучила собственным примером вставать ночью для молитвы и псалмов, поутру петь гимны, в третьем, шестом и девятом часу становиться на подвиг, как следует подвижнице Христовой, и когда зажжется лампадка – принесть жертву вечернюю. Так пройдет день, так застанет ее трудящеюся ночь. За молитвой будет следовать чтение, за чтением – молитва. Коротким покажется время, занятое таким разнообразием деятельности.

Пусть она учится приготовлять лен, держать мычку, носить на поясе корзину, крутить веретено, вести пальцами нитку. Пусть учится разделять ткань шелковичного червя, шерсть Серов³, и золото – на гибкие нити. Пусть приготовляет одежды такие, которые защищают от холода, а не такие, которые обнажают одетое тело. Пищей ей должны служить овощи и тому подобное, и изредка рыба; и чтобы не вдаваться в изложение правил касательно употребления пищи, о которых в другом месте я говорил подробнее, замечу, что она должна так есть, чтобы всегда чувствовать некоторый голод, чтобы тотчас по принятии пищи могла читать и петь псалмы. Не нравятся мне долгие и неумеренные посты в очень молодые годы, – посты, которые тянутся на целые недели и в которые запрещается употребление в пищу и масла, и овощей. Из опыта научился я, что молодой осел, устав на пути, делает повороты с дороги. Так делают поклонники Изиды и Цибелы; в обжорливом воздержании жрут они фазанов и дымящихся горлиц, для того, видите ли, чтобы не осквернить даров Цереры⁴. Это должно быть всегдашним правилом для поста, чтобы, несмотря на долгий путь, силы постоянно оставались равными, и чтобы, пробежав первую упряжку, могли мы пробежать и другую. Впрочем, как и прежде писал я, в четыредесятницу паруса воздержания должны быть натянуты, и возница должен ослабить спешащим коням всякие вожжи. Впрочем, иное положение мирянина, иное девы и монаха. Мирской человек, в четыредесятницу, уменьшает обжорство чрева и подобно улитке, питаясь собственным соком, подготовляет брюшко к будущим пышным обедам и обжорству. Дева и монах должны в четыредесятницу гнать коней своих не забывая в то же время, что им придется ехать на них всегда. Труд, ограниченный сроком, должен быть больше; труд, не ограниченный определенным временем, – умереннее. В первом случае мы отдыхаем, в последнем – продолжаем путь безостановочно.

Если переезжаешь в загородный дом, не оставляй дочь дома; пусть она и не умеет, и не будет в состоянии жить без тебя; пусть она дрожит от страха, если останется одна. Она не должна вести разговоров с людьми светскими; с дурными девицами не должна иметь сообщества. На браках рабов она не должна присутствовать и в играх шумного характера не должна принимать участия. Знаю, что некоторые запрещали деве Христовой мыться с евнухами и с замужними женщинами: потому что первые не теряют мужских расположений, а последние, полнотой живота в беременности, знакомят с срамными вещами. А я, со своей стороны, вовсе не одобряю бани для молодой девицы; она должна стыдиться самой себя, и для нее должно быть невозможностью видеть себя нагой. Если она иссушает тело свое бдением и постом, и повергает его в рабство; если пламя похоти и все возбуждения кипучего возраста она хочет погасить холодом воздержания; если приучив себя к суровой простоте, она старается стереть естественную красоту: то зачем ей, напротив того, припарками в банях возбуждать уснувшие огни?

Вместо драгоценных камней и шелка она должна любить божественные Писания; не багряная ткань из золота и вавилонской шерсти, а внимательное и прилежное исследование относящегося к вере должно увлекать ее. Пусть прежде всего изучает Псалтирь, и песнями ее утешает себя; в Притчах Соломоновых пусть изучает науку жизни. Из Екклезиаста она приобретет навык презирать мирское. В Книге Иова найдет примеры добродетели и терпения. Когда перейдет к Евангелиям, пусть никогда не выпускает их более из рук. Деяния и послания апостольские она должна глубоко напечатлеть в своем сердце. А когда хранилище сердца своего обогатит этими сокровищами, пусть упражняет свою память над Пророками, Пятикнижием, над книгами Царств, Паралипоменон, также – Ездры и Есфири. Книгу же Песнь Песней пусть изучает, без опасения, уже в заключение всего; это для того, чтобы, читая ее сначала, она не повредила душе своей, не будучи в состоянии понять, что под чувственными образами – брачная песнь духовного супружества. Всяких апокрифов она должна остерегаться. А если бы когда-нибудь захотела она читать их не ради истинности учения, а ради уважения к их заглавиям, пусть знает, что это книги не тех лиц, кому они приписываются в заглавиях, что в них много допущено погрешностей и что нужно великое благоразумие уметь выбирать золото из грязи. Сочиненьица Киприана она должна иметь всегда под руками. Письма Афанасия и книги Илария пусть читает беспрепятственно. Увлекать ее должны суждения и одушевленная речь только тех писателей, в книгах которых нет следов колебания в вере. Остальных она должна читать так, чтобы более судить о них, чем усвоять их на веру.

Ты скажешь: каким образом успею я присмотреть за всем этим – я, женщина светская, в таком многолюдстве, какое в Риме? В таком случае не бери на себя бремени, превышающего твои силы; а отняв от груди, как отнимали Исаака, и облекши ее, как Самуила, отошли к бабке и тетке. Отдай драгоценнейший камень на ложе Марии, положи его в колыбель Иисуса, плачущего младенца⁵. Пусть она воспитывается в монастыре, вступит в лики дев, не знает, что такое клятва, считает ложь святотатством, не имеет понятия о мире, живет по-ангельски, будет в теле так, как бы без тела, весь род человеческий воображает похожим на нее и, чтобы не распространяться о прочем, пусть освободит тебя, по крайней мере, от трудности присмотра и опасности охранения. Для тебя лучше скучать в ее отсутствии, чем бояться при всяком случае – что-то будет говорить она, с кем будет говорить, кому она кивает, на кого посматривает с удовольствием. Отдай малютку Евстохии; каждый крик ее – мольба к тебе об этом. Отдай Евстохии спутницу в святой жизни, будущую наследницу. Пусть малютка увидит ее, полюбит ее, удивляется ей с первых лет – ей, чья речь, походка, одежда служат наукой добродетелей. Пусть перейдет она на ложе бабки, и бабка пусть повторит над внучкой то, что сделала для дочери; она долгим опытом научилась воспитывать, охранять и учить дев, и в стократный венец ее ежедневно вплетается целомудрие⁶. Счастливая дева, счастливая Павла Токсоциева! Через добродетели бабки и тетки, она благородна по святости еще больше, чем по происхождению. О, если бы случай привел тебя увидеть твою свекровь и родственницу, и обратить внимание на великие души в их маленьких телах! Я не сомневаюсь, что по врожденному тебе целомудрию, ты предупредила бы дочь и первому Божиему приговору предпочла бы второй евангельский закон⁷. Да, ты перестала бы желать более других детей; но скорее принесла бы в жертву Богу саму себя. Но поскольку есть время обнимать, и время уклоняться от объятий (Еккл. 3:5), и жена не властна над своим телом (1Кор. 7:4), и в каком [звании] кто призван бысть, в том да пребывает пред Господом (Там же, ст. 24), и тот, кто под ярмом, должен бежать так, чтобы впряженного вместе с ним не оставлять в грязи: то перенеси на детей все, что при других обстоятельствах ты выказала бы на себе. Анна, принесши в скинию сына, обещанного Богу, уже не брала его обратно: она находила непристойным, чтобы будущий пророк возрастал в доме ее, потому что желала иметь и других еще детей. Кроме того, зачав и родив, она не осмелилась прийти во храм и явиться перед лицом Божиим с пустыми руками прежде, чем воздаст должное: когда же принесла она такого рода жертву,– возвратившись домой, родила пять детей себе, потому что перворожденного родила Богу. Удивляешься счастью святой жены? – Подражай ее вере. Если пришлешь Павлу, даю торжественное обещание, что сам буду лично и учителем ее, и воспитателем. Я буду носить ее на руках; хоть и старик – буду лепетать по-детски; далеко превзойду философа светского: потому что буду учить не царя македонского, имеющего погибнуть от яда вавилонского, но рабу и невесту Христову, чтобы представить ее в небесные царства.

Если бы все члены моего тела обратились в языки и все составы стали издавать человеческие голоса, и тогда я не сказал бы ничего достойного добродетелей святой и досточтимой Павлы. Она была благородна по происхождению, но гораздо более благородна по святости; некогда располагала огромными богатствами, в последнее время стала более знаменита нищетой Христовою. Ветвь Гракхов, отрасль Сципионов, наследница Павла, от которого получила и самое имя, действительный и прямой потомок Марции Папирии, матери Африканского, она предпочла Риму Вифлеем, и блистающие золотом кровли променяла на безобразную глину. Мы не грустим, что потеряли таковую; но благодарим за то, что имели и даже не перестаем иметь. Ибо в Боге все живы, и что возвращается к Господу, – причисляется к семейству. Ибо земная храмина есть лишение онога небесного дома; и пока она была в теле, была переселенкою Господнею (2Кор. 5), и со слезами молилась всегда, говоря: увы мне, яко пришельствие мое продолжися, вселихся в селении кидарскими; много пришельствова душа моя (Пс. 119:5–6). И не удивительно, что плакала она о жизни «во мраке» (ибо это значит Кидар): потому что мир во зле лежит, и как тьма, так и свет (Пс. 138:12), и свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1:5). Почему и вспоминала она часто известные слова: странник я и пришелец, якоже все отцы мои (Пс. 38:13); и еще: имею желание разрешиться и со Христом быть (Флп. 1:23). Всякий раз, как мучила ее телесная болезнь, (которую получила она вследствие невероятного воздержания и удвоенного поста), она повторяла следующее: усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным (1Кор. 9:27), также: добро не есть мяса, не пить вина (Рим. 14:21), еще: изнурял постом душу мою (Пс. 34:13), еще: все ложе мое изменила я в болезни моей (Пс. 40:4), и еще: свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху (Пс. 31:4). И в острых страданиях болезни, которые переносила с удивительным терпением, видя небеса как бы открытыми для себя, она говорила: кто дал бы мне крылья, как у голубя? и улетел бы, и успокоился бы (Пс. 54:7).

Привожу в свидетели Иисуса и святых Его, и самого ангела ее, который был хранителем и спутником дивной женщины, что я не говорю ничего из вежливости, не говорю ничего из лести. Все, что ни скажу я, скажу на основании свидетельств; и все это будет ниже заслуги той, которую воспевает весь мир, которой священники дивятся, в которой лики дев находят предмет вожделенных стремлений, которую оплакивают сонмы монахов и бедных. Хочешь, читатель, знать вкратце о ее добродетелях? – Она оставила всех своих бедных, сама беднее их… И нет ничего удивительного, если она доказала это на людях близких и на маленькой своей семье, составленной из рабов и слуг обоего пола, обращенных ею в братьев и сестер, оставившую Евстохию деву и посвятившую себя Христу дочь, для утешения которой и пишется это сочиненьице, вдали от благородного родства, богатого только верой и благодатью!

Но начнем рассказ по порядку. Другие заводят речь о ней издалека, от ее младенчества и от самых, так сказать, детских игрушек ее, – распространяются о матери ее Блезилле и об отце Рогате: из которых мать происходит от Сципионов и Гракхов, а отец, говорят, по родословной, богатству и знатности (если изучать греческую историю от первых времен до настоящего), происходит от крови Агамемнона, разрушившего Трою после десятилетней осады. Но мы будем хвалить в только то, что принадлежит ей лично, и что истекает из чистейшего источника святой души. Господь и Спаситель, когда спрашивают Его апостолы, какое вознаграждение получат они за то, что оставили все ради имени Его, учит в Евангелии, что они получат сторицей ныне во время сие, и в будущем жизнь вечную (Мк. 10). Отсюда понятно, что похвально не владеть богатством, а презирать его ради Христа, не надмеваться почестями, а пренебрегать ими ради веры в Бога. Подлинно, воздал Господь и в настоящем, что обещал Он своим рабам и слугам. Она, которая пренебрегла известностью в одном Риме, сделалась славною по приговору всего мира; пока жила она в Риме, ее не знал никто за стенами Рима: но ей удивляется и варварская и римская земля, когда скрывается она в Вифлееме. Ибо из какой страны не приходят люди к святым местам? А в святых местах, кто найдет, после Павлы, что-либо достойное удивления в глазах людей? Как между множеством драгоценных камней сверкает драгоценный алмаз, и блеск солнца скрывает и затемняет маленькие огоньки звезд: так и она своим смирением превосходила добродетели и подвиги всех, будучи самой меньшею из всех, чтобы быть больше всех. И чем более она умаляла себя, тем более возвышал ее Христос. Она скрывалась, и не сокрылась. Убегая славы она заслужила славу: ибо слава эта следует за добродетелью как тень, убегая от ищущих ее и гонится за теми, кто ею пренебрег. Но что я делаю? Отступая от последовательности в рассказе и вдаваясь в частности, я нарушаю правила красноречия.

Итак, принадлежа по рождению к такой фамилии, она вступила в супружество с Токсоцием, в жилах которого текла знаменитейшая кровь Энея и Юлиев. Почему, и дочь ее Евстохия, дева Христова, называется Юлией; а сам

«Юлий наследовал имя великого Юла»

(Энеид. 1).

Говорим мы об этом не потому, чтобы оно составляло важность для владеющих им, но потому, что презрение, с каким отнеслись они ко всему этому, действительно достойно удивления. Светские люди преклоняются перед теми, которые пользуются подобными привилегиями. А мы хвалим презревших оные; и что удивительно, – ценящий эти привилегии уважаем мало, а отказавшийся от них превозносим похвалами. Павла, говорю, от таких предков, своим плодородием и вместе целомудрием, она приобрела уважение и со стороны мужа, и со стороны родственников, и во мнении всего Рима. Она родила пятерых детей: Блезиллу, по случаю смерти которой я посылал ей утешение в Рим, – Павлину, оставившую наследником своих обетов и имущества святого и достойного удивления мужа, Паммахия, к которому мы и писали небольшое сочинение касательно смерти ее, – Евстохию, которая представляет собой в настоящее время драгоценнейшее ожерелье девства и церкви в святых местах, – Руфину, раннею смертью растерзавшую благочестивое сердце матери, и Токсоция. После Токсоция она перестала рождать: из чего понятно, что она давно не желала выполнять супружеские обязанности, а только повиновалась мужу, который желал детей мужского пола.

Когда умер муж, она до такой степени плакала о нем, что едва не умерла, – до такой степени предалась служению Господу, что казалось, будто желала его смерти. Что скажу я об этих имуществах знаменитого, благородного и некогда богатейшего дома, которые все почти издержаны на бедных? Что скажу я об этой душе, милостивейшей ко всем, об этой доброте, простирающейся даже на тех, кого она никогда не видела? Какой умерший бедняк не был похоронен в ее одеждах? Какой больной не содержался на ее счет? Она разыскивала их по всему Риму, и считала потерей для себя, если кто-либо больной и голодный получал пропитание от другого. Она разоряла детей, и когда укоряли ее родственники, говорила, что оставляет им несравненно большее наследство в милосердии Христовом.

Не долго была она в силах сносить посещения и знакомства знаменитого, по мнению света, рода и благороднейшей фамилии. Почести, с какими относились к ней, огорчали ее; она спешила уклониться от похвал, и бежать. Когда императорские послания, по случаю некоторых разногласий между церквями, собрали в Риме епископов востока и запада, она увидела удивительных мужей и первосвященников Христовых, Павлина, епископа города Антиохии, и Епифания, епископа Саламины Кипрской, которая в настоящее время называется Констанцией; из них Епифаний жил у нее, а Павлина, хотя он жил и в чужом доме, принимала по человеколюбию, как родного. Увлеченная добродетелями их, она в одну минуту решилась оставить отечество. Забыв дом, родство, имения, все, что принадлежало миру, одинокая (если можно так сказать) и никем не сопутствуемая, она приготовилась лететь в пустыню Антониев и Павлов. А когда зима прошла, море стало судоходным и епископы начали возвращаться в свои церкви, отплыла и она вместе с ними, по обету своему и желанию. Но зачем я отдаляюсь? Вот она сходит к гавани; ее провожают брат, родные, свойственники, и что всего дороже – дети, желающие любовью своею победить милосерднейшую мать. Уже распущены паруса, и под веслами гребцов корабль выходит на глубину. Малютка Токсоций с берега протягивает умоляющие руки. Руфина, уже невеста, безмолвными слезами умоляет подождать ее замужества. И не смотря на то, она поднимала ясные глаза к небу, побеждая любовь к детям любовью к Богу. Она не признавала себя матерью, чтобы доказать, что она раба Христова. Переворачивались ее внутренности, и будто на части разрывалась она в борьбе со скорбью, но тем удивительнее была она для всех, что преодолевала великую любовь. Быть в руках врагов и терпеть суровые бедствия плена не так мучительно, как разлучаться родителям с детьми. Эту разлуку, противную законам природы, она не только переносила с полною верой, но и желала ее с радостною душою; и пренебрегая любовью к детям во имя большей любви к Богу, находила утешение в одной Евстохии, разделявшей и ее намерение, и ее путешествие. Корабль, между тем, бороздил море, и взоры всех, отъезжавших с нею, обращены были назад, на берег; а она смотрела в противоположную сторону, чтобы не видеть тех, на кого не могла смотреть без сердечной муки. Никто, признаться, не любил так детей, как любила она: до своего отъезда, она вся была предана им; лишая себя на земле всего, она все приобретала в небе.

Течение моря принесло ее к острову Понтии, получившего известность вследствие ссылки на наго, при императоре Домициана, за объявление себя христианкою, знаменитейшая некогда из женщин, Флавия Домицилла. Видя те маленькие хижины, в которых проводила она долгие дни страданий, Павла, подняв паруса веры, захотела посетить Иерусалим и святые места. Тихо дули ветры, и медленно плыл корабль, не смотря на кажущуюся быстроту. Пройдя между Сциллой и Харибдой, она вверилась Адриатическому морю и пришла в Мефон, как бы для стоянки. Подкрепив здесь немного свое слабое тело, и

«Солью проникшим членам на берегу дав отдых»

(Эн. 1),

она ниже Мелеи и Цетеры,

«И разбросанных в море Цикладов,

Густо обставленных, на заливах, скалами»,

(Эн. 3)

прибыла, наконец, после Родоса и Ликии, в Кипр. Здесь она припала к ногам святого и досточтимого Епифания, и была удержана им на десять дней. Не на отдохновение употребила она это время, как предполагал он, а на дело Божье, как это объяснилось само собой. Ибо во время посещения всех монастырей этой страны, она облегчила, на сколько могла, трудность содержания братий, привлеченных сюда со всего мира любовью святого мужа. Оттуда быстро приплыла она в Селевкию, а оттуда, достигнув Антиохию, на несколько времени была задержана любовью святого исповедника Павлина; и потом, среди зимы, согреваемая огнем веры, эта благородная женщина, которую прежде носили евнухи на руках, отправилась делее, сидя на осле.

Умалчиваю о пути ее по Келесирии и Финикии (я и не предполагал писать ее путевой дневник); но назову только те места, о которых упоминается в священных книгах. Оставив за собою римскую колонию Берит и древний город Сидон, на берегу Сарептском, бывшим убежищем Илии (3Цар. 17), она посетила башенку⁸; помолилась здесь Господу Спасителю, она через пески Тирские, на которых отпечатал свои колена Павел (Деян. 21:5), достигла Акки, которая в настоящее время называется Птолемаидой, и через поля Магеддонские, бывшие свидетелями убийства Иосии (4Цар. 23:29), вступила в землю Филистимскую. Дивилась развалинам Дора, некогда могущественнейшего города; и с удивлением противоположного свойства осматривала укрепления Стратона, названного иудейским царем Иродом Цезареею, в честь цезаря Августа: здесь она видела дом Корнелия, обращенный в церковь Христову, домик Филиппа и спальные комнаты четырех дев-пророчиц⁹. Затем посетила Антипатриду, полуразрушенный городок, названый так Иродом по имени своего отца Иродова, и Лидду, переименованную Диосполисом, знаменитую воскресением и исцелением Серны и Энея (Деян. 9:32 и след.). Недалеко отсюда видела она Аримафею, деревеньку Иосифа, который предал погребению Господа, и Номву, бывшую некогда священническим городом, а теперь – могилу убитых (1Цар. 22). Посетила также Иоппию – порт, откуда бежал Иона, и (замечу хоть нечто из басен поэтов) место, где прикована была к скале Андромеда. На обратном пути видела она Никополь, называемый прежде Еммаусом, где в преломлении хлеба дал узнать себя Господь (Лк. 24:13 и след.) и обратил таким образом, в церковь дом Клеопы. Отправившись отсюда, посетила Вефорон нижний и верхний (2Пар. 8:5), города, построенные Соломоном, но потом разрушенные случайной войной. Повернув направо, она увидела Аглон и Гаваон, где Иисус Навин, сражаясь с пятью царями, повелевал солнцем и луной, а самих гаваонитян осудил быть водоносами и дровосеками за союз, испрошенный хитростью и лукавством (Нав. 9–10). В Габае, городе, разрушенном до самого основания, она провела несколько времени в воспоминаниях о грехе города, о замужней женщине, рассеченной на части и о тридцати мужах колена Вениаминова, сохраненных ради апостола Павла¹⁰.

Но зачем я медлю? Оставив слева мавзолей Елены, которая будучи царицей Адиабенской, доставляла пропитание народу во время голода, она вступила в Иерусалим, город, носящий три имени – Иевус, Салим, Иерусалим, восстановленный потом из развалин и пепла Элием Адрианом, под именем Элии. Палестинский проконсул, знавший хорошо ее фамилию, велел было наперед посланным приставам приготовить преторию¹¹; но она выбрала бедную хижину. Здесь она обошла все места с таким жаром и любовью, что не в силах была бы оторваться от первых, если бы не поспешала к остальным. Повергшись перед крестом, молилась так, как бы видела Господа висящим на нем. Вступив в пещеру воскресения, она лобзала камень, отваленный ангелом от двери гроба; и к месту тела, на котором лежал Господь, припала верующими устами так, как жаждущий припадает к давно желанным водам. Сколько пролила она там слез, сколько излила стонов и скорби, свидетель весь Иерусалим, свидетель сам Господь, которому она молилась. Выйдя оттуда, она взошла на Сион, что значит в переводе «замок», или «подзорная башня». Некогда этот город завоевал и возобновил Давид. О завоевании его говорится: горе тебе, град Ариил, т.е. «лев Божий», и некогда весьма крепкий, нань же воева Давид (Ис. 29:1); а о возобновленном сказано: основание его на горах святых: любит Господь врата Сиона, паче всяких селений Иакова (Пс. 86:2). – Не те врата любит, которые мы видим ныне обращенными в прах и пепел, а те, которых ад не одолеет, которыми входит к Христу множество верующих. Ей показывали колонну, поддерживающую портик церковный, окрашенную кровью Господа, к которой, говорят, Он был привязан для бичевания. Показывали ей место, где сошел Дух Святой на сто двадцать верующих душ, во исполнение пророчество Иоиля (Иоил. 2:28–29; Деян. 2:17–18).

Затем, раздавши соразмерно, по своему маленькому состоянию, деньги бедным и сослужителям, она продолжила путь свой в Вифлеем. Свернув с дороги вправо, она остановилась у гроба Рахили, – на месте, где родился Вениамин, не Benoni, т.е. сын болезни моей (Быт. 35:18), как назвала его умирающая мать, но сын правой руки, как назвал пророческим духом отец. Отправившись отсюда, она вступила в пещеру Спасителя, и после того, как увидела священный приют Девы и стойло, в котором вол знает владетеля своего, и осел – ясли господина своего (Ис. 1:3) – во исполнение написанного у того же пророка: блаженны вы, сеющие при всех водах и посылающие туда вола и осла (Ис. 32:20), она клялась в слух мой, что видела очами веры младенца повитого пеленами, Господа плачущего в яслях, поклоняющихся волхвов, звезду, блистающую с высоты, матерь Деву, усердного воспитателя, пастырей, пришедших ночью видеть исполнение слова, сказанного им (Лк. 2:17), и в тоже время уже – начать проповедовать евангелиста Иоанна: в начале было Слово, и Слово стало плотию (Ин. 1:1, 14), – видела младенцев избиенных, свирепствующего Ирода, Иосифа и Марию, бежавших в Египет…И смешав с радостью слезы, она говорила: «радуйся, Вифлеем, дом хлеба, в котором родился хлеб, сходящий с небес (Ин. 6:33); радуйся Ефрафа, земля обильнейшая и плодоносная, плодом которой был Бог. – О тебе некогда пророчествовал Михей: и ты Вифлеем, дом Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого происхождение из начала, от дней вечных. Посему Он оставит их до времени, доколе не родит имеющая родить; тогда возвратятся к сынам Израиля и оставшиеся братья их (Мих. 5:2–3). И в тебе, действительно, родился Князь, рожденный прежде Денницы (Пс. 109:3), коего рождение от Отца восходит за пределы всякого времени. И корень рода Давидова сохранился в тебе до тех пор, пока не родила Дева, и пока остатки верующего во Христа народа не обратились к сынам Израилевым и смело не возвестили: вам первым надлежало быть проповедану слову Божию; но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам (Деян. 13:46). Ибо Господь сказал: послан только к погибшим овцам дома Израилева (Мф. 15:24). В то же самое время исполнились над ними и слова Иакова: не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов (Быт. 49:10). Хорошо клялся Давид, хорошо давал обеты, говоря: не войду в шатер дома моего, не взойду на ложе мое; не дам сна очам моим и веждам моим – дремания, доколе не найду места Господу, жилища – Сильному Иакова (Пс. 131:3–5); и тотчас же заявил, чего желал, и того, кто, как мы верим, уже пришел, он зрел пророческими очами еще имеющего прийти. Вот, мы слышали о нем в Ефрафе, нашли его на полях Иарима (Там же, ст. 6). Ибо еврейское слово «zo», как научил меня ты, означает не Марию, матерь Господа, но его. Почему и говорит он с дерзновением: пойдем к жилищу Его, поклонимся подножию ног Его (Там же, ст. 7). И я, недостойная и грешница, удостоена лобызать те ясли, в которых плакал Господь-младенец? – молиться в той пещере, где Дева отроковица родила дитя-Господа? Здесь покой мой, потому что это – отечество моего Господа. Здесь буду жить я, ибо это место избрал Спаситель. Я приготовила светильник Христу моему (Пс. 131:17). Для Него будет жить душа моя, и семя мое Ему послужит (Пс. 21:30–31). Оттуда она пошла недалеко к башне Гадер, т.е. «стыда» (Быт. 35:21): подле нее пас Иаков стада свои, и бодрствовавшие ночью пастухи удостоились слышать: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение (Лк. 2:14). В то время, как стерегли овец, они обрели Агнца, которого руно, светлое и чистое, было одождено небесною росой, при повсеместной засухе на земле (Суд. 6:37), коего кровь омыла грехи мира и намазанная на дверных косяках обратила в бегство губителя Египта (Исх. 12).

Не останавливаясь здесь, она пошла старой дорогой, которая ведет в Газу, в «силу», или «изобилию» Божию, и в молчании размышляла о том, каким образом евнух Ефиоплянин, предобразуя языческие народы, переменил свою кожу, и, перечитывая Ветхий Завет, открыл источник Евангельский (Деян. 8). Отсюда свернула направо. За Восора следует Есхол, который переводится словом «виноград» (Числ. 13:24–25). Отсюда, в доказательство плодородия земли и в образ Того, который сказал: Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною (Ис. 63:3), соглядатаи вынесли виноградную ветвь удивительной величины. Не в дальнем расстоянии оттуда, она посетила хижину Сарры, видела место рождения Исаака и следы дуба Авраамова, под которым он увидел день Христов, и возрадовался. Вышедши оттуда, отправилась в Хеврон, этот – Кариафарбе, т.е. город четырех мужей – Авраама, Исаака, Иакова и праотца Адама, которого евреи считают погребенным там, на основании книги Иисуса Навина¹², хотя многие считают четвертым Халева, о котором упоминается там мимоходом. Осмотрев эту местность, она не захотела идти далее в Кариаф Сефор, т.е. «оковы письмен» (Суд. 1): потому что, презирая мертвящую букву, искала духа животворящего. С большим удивлением осматривала она верхние и нижние воды, которые, получил во владение Гофониил, сын Иефонии Кеназа, вместо полуденной и сухой земли (Суд. 1), и проведши их, наполнил до тех пор страдавшие от засухи поля прежнего завета, чтобы в водах крещения обрести искупление древних грехов. На другой день, когда взошло солнце, она остановилась на вершине Кафар-Варуха, т.е. «села благословения»: до этого места провожал Авраам Господа. Осматривая оттуда внизу простирающуюся пустыню и бывшую некогда местность Содома, Гоморры, Адамы и Севоима, она созерцала бальзамные виноградники в Энгадди (Песн. 1:13) и Сигору, юницу трилетнюю (Ис. 15), который назывался сперва Балою, а потом, в переводе на сирский язык, Зоара, т.е. «малютка». Вспоминала она о пещере Лота, и со слезами обратившись, увещевала сопутствовавших ей дев остерегаться вина, в котором лежит невоздержание, плодом которого были моавитяне и аммонитяне (Быт. 19).

Но долго я медлю на юге, где Невеста нашла почивающим своего жениха (Песн. 1:6) и где Иосиф пиршествовал с братьями (Быт. 43:16–34). Возвращусь в Иерусалим, и через горы Текуа и Амос увижу блистающий золотом крест горы Елеонской, с которой Спаситель взошел к Отцу. На этой горе каждый год сожигалась рыжая юница в жертвоприношение Господу, и пепел ее искупал грехи народа израильского (Числ. 19); в ней переселившиеся из храма херувимы основали, по словам Иезекииля, церковь Господа (Иез. 10, сп. гл. 11:22–23). Посетив, затем, гроб Лазаря, видела она гостеприимный дом Марии и Марфы, и Виффагию, что священнических челюстей, и то место, на котором резвый детеныш язычества был взнуздан божественною рукой, и покрытый апостольскими одеждами, подставил для сидения мягкую спину (Лк. 19). Потом прямою дорогою сошла в Иерихон, размышляя, на основании Евангелии, об известном раненном и о милосердии, при жестокосердии мимопроходивших священников и левитов, самарянина, т.е. «стража», который, возложив полумертвого на свой скот, отвез его в гостиницу церкви (Лк. 10). Посетила она и место Адомим, что переводиться – «кровей», так как много крови проливалось там во время частых разбойничьих набегов, и смоковницу Закхееву, т.е. благих плодов покаяния, коими загладил он прежние кровавые и хищнические грехи, и с высоты добродетелей узрел всевышнего Господа, и места слепых, подле дороги (Мф. 20:30), которые получив прозрение, предуказали таинство обращения к вере в Господа обоих народов¹³. Вошедши в Иерихон, увидела город, который основал Ахил на Авироне, первородном своем, и врата которого поставил на Сегуве, младшем из своих сыновей (Нав. 6:25; сн. 3Цар. 16:34). Осмотрела она Галгалский лагерь и холм обрезания – таинственный прообраз второго обрезания (Нав. 5), и двенадцать камней, вынесенных туда из русла Иордана (Нав. 4) и положивших твердое основание для двенадцати апостолов; осмотрела она и тот источник закона, который приправил и обратил в сладость и плодородие своей мудростью истинный Елисей (4Цар. 2:19–22). Едва минула ночь, во время палящего зноя, пришла она к Иордану, остановилась на берегу реки, и когда взошло солнце, вспомнила о солнце правды, – вспомнила, как среди русла реки, священники стали на суше (Нав. 3:17), как по велению Илии и Елисея давала дорогу волна, а воды стояли сюду и сюду (4Цар. 2), как Господь своим крещением очистил воды, оскверненные потопом и запятнанные погублением всего человеческого рода.

Было бы долго рассказывать о долине Ахор, т.е. «тревоги» и «смятений», в которой осуждены воровство и жадность (Нав. 7), и Вефиле, доме Божием, где на голой земле нагой и убогий уснул Иаков, и, положив под голову камень, который у Захарии изображается имеющим семь очей (Зах. 3:9), а у Исайи называется камнем краеугольным (Ис. 28:16), увидал лестницу, восходящую до небес, на которой утверждался вверху Господь (Быт. 28), подающий руку помощи восходящим и низвергающий с высоты нерадивых. Поклонилась она также гробу Иисуса, сына Навина, на горе Ефраим, и лежащему насупротив гроба Елеазара, сына Аарона священника: один из них погребен в Фамнаф-Сараи, на северной стороне горы Гааша, другой в Гаваафе сына своего Финееса (Нав. 24); и много удивлялась она, что раздавший владения выбрал для себя местность нагорную и утесистую. Что скажу я о Силоме, в котором еще в настоящее время показывают развалины алтаря и где колено Вениаминово предупредило Ромулово похищение сабинянок (Суд. 21)? Она перешла Сихем (не Сихар, как читают многие по ошибке: этим именем в настоящее время называется Неаполь), и вступила в церковь, построенную подле горы Гаризин вокруг колодца Иакова; над ним сидел жаждущий и алчущий Господь и насытил верой самаритянку, которая, после пяти мужей – Моисеевых (пяти) книг, и шестого, которого не решалась объявить мужем, оставив заблуждение Досифея, познала истинного Мессию и истинного Спасителя. На обратном пути оттуда, видела она двенадцать гробниц патриархов, Севастию, т.е. Самарию, которую Ирод, переведши с греческого, назвал в честь Августа – Августою. Там погребены пророки: Елисей и Авдий, и Иоанн Креститель, более которого не было среди рожденных женами (Мф. 11:11). Там задрожала она, испуганная множеством чудного: ибо она видела демонов, рыкающих от различных мучений, а перед гробами святых людей воющих как волки, лающих как псы, ржущих как львы, вопящих как змеи, ревущих как быки. Были и такие, которые оборачивали кругом голову и через спину касались земли макушкою; а у женщин, висевших вниз головою, одежда не опускалась на лицо. Она сострадала всем, и пролив слезы за каждого, молила Христа о милосердии. Хотя была и больна, пешком взошла на гору, на которой в двух пещерах, во время гонения и голода, пророк Авдий кормил хлебом и водою сто пророков (3Цар. 18:4). Отсюда быстро пробежала она Назарет, кормилицу Господа, Кану и Капернаум, свидетелей чудес Его, озеро Тивериадское, освященное плаванием Господа, пустыню, в которой многие тысячи народа были насыщенны немногими хлебами, а остатками яств были наполнены корзины двенадцати колен Израиля. Всходила на гору Фавор, где преобразился Господь. Смотрела издали на горы Ермон и Ермоним, и на широко расстилающиеся поля Галилеи, на которых победитель Барак низложил Сисару и все войско (Суд. 4), – на поток Кисон, пересекающий середину равнины; а подле виделся город Наин, в котором воскрешен был сын вдовы. Но у меня скорее недостало бы жизни, чем слов, если бы я захотел слегка пересмотреть все те места, которые прошла достопочтенная Павла с неимоверной решимостью.

Перейду к Египету; остановлюсь на несколько времени в Сокхофе и у источника, который извел Самсон из коренного зуба челюсти (Суд. 15:19), и омою засохшие уста, чтобы, освежив свои силы, посетить на Морасфим – некогда гробницу пророка Михея, ныне – церковь. Оставлю в стороне Хорреос и Гефеос, Марезу, Идумею и Лахис, и через мягчайшие пески, скрывающие следы идущих, и широкое пространство пустыни, пойду к египетской реке Сиор, что в переводе значит «бурный»; перейду пять египетских городов, глаголющих языком ханаанским (Ис. 19:18), и землю Гесем, и поля Танеосовы, на которых сотворил Бог чудеса (Пс. 77:12). Перейду город Но, обращенный после в Александрию, и город Господень Нитрию, где чистейшею селитрою (nitro) добродетелей ежедневно омываются нечистоты многих. Когда увидела она этот город, увидела, что идут встречать ее святой и достопочтимый епископ Исидор-исповедник и бесчисленные сонмы монахов, из которых многие притом возвышались саном священническим и левитским, то хотя и радовалась славе Божьей, но признавала себя недостойной такой чести. Что скажу я о Макариях, Арсениях, Серапионах и прочих столпах Христовых? В чью келью не входила она? к чьим ногам не припадала? В каждом из святых она думала видеть Христа; и когда делала что-либо для них, радовалась, что делала для Господа. Удивительная пылкость и твердость, едва возможная в женщинах! Забыв пол и телесную немощь, она желала с своими молодыми девушками поселиться между столькими тысячами монахов. Может быть, она и достигла бы своего желания, так как все были согласны принять ее, если бы любовь к святым местам не влекла ее обратно с большой силою. Почему, проехав из Пелузы в Маиуму, по причине весьма сильной жары, водою, она возвратилась с такою быстротой, к какой способна птица. Скоро после того, намереваясь остаться навсегда в Вифлееме, она прожила три года в тесном странноприимном домике, пока не построила келий и монастырей, и не основала гостиниц для различных странников по той дороге, по которой Мария и Иосиф не нашли, где приклонить голову. Пусть этим окончится описание пути, по которому прошла она в сопутствии многих дев и дочери.

Теперь я приступлю к более пространному описанию той добродетели, которая была ее отличительным свойством. Предупреждаю, что в этом описании, судья и свидетель мне Бог, я ничего не прибавлю, ничего не преувеличиваю, как имеют обыкновение пишущие похвальные речи; но напротив, чтобы не переступить пределов вероятности, многое умалчиваю: пусть мои клеветники и люди, всегда меня злословящие, не подумают, будто я вымышляю и украшаю Езопову ворону чужими перьями. В отношении к первой из христианских добродетелей: до такой степени она уничижила себя, что не видевший ее и жаждавший, ради знаменитости имя ее, видеть, принимал ее не за нее, а за последнюю из служанок. А когда окружали ее многочисленные лики дев, по одежде, по голосу, виду и по приемам, она казалась самою меньшею из всех. После смерти мужа до дня своей кончины, не обедала она ни с каким мужчиной, хотя бы и знала, что он муж святой и поставленный на высоте первосвященнической. В бани входила она для того только, чтобы осмотреть их. Мягких перин не имела она на своей кровати даже во время жесточайшей лихорадки; но спала на самой жесткой земле, покрытой лишь власяницами, если только можно сказать, что спала та, которая дни соединила с ночами непрестанными молитвами, исполняя на деле сказанное в Псалтыри: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою (Пс. 6:7). Можно было подумать, что в глазах ее целые источники слез; можно было прийти к мысли, что она виновна в ужаснейших преступлениях: до такой степени легко начинала рыдать она о грехе. А когда мы, довольно часто, увещевали ее щадить глаза и беречь их для чтения Евангелия, она говорила: «следует обезобразить лицо, которое я, вопреки заповеди Божией, часто раскрашивала румянами и белилами. Нужно изнурять тело, которое слишком предавалось удовольствиям. Продолжительный смех должен быть вознагражден непрестанным плачем. Нежные ткани и драгоценные шелка должны быть заменены суровой власяницей. Угождавшая мужу и миру, я хочу теперь угождать Христу». Если бы между столькими и такими добродетелями я стал бы хвалить в ней целомудрие, мои слова были бы лишними: когда была она еще светской женщиной, была примером для всех благородных женщин Рима, и вела себя так, что даже злая сплетня никогда не осмеливалась коснуться ее в чем бы то ни было. Ничего не было снисходительнее ее сердца, ничего приветливее в отношении к простым людям. Не заискивала она сильных; но не отворачивалась с презрением и от гордых и тщеславных. Если видела бедного – помогала, богатого увещевала к благотворительности. Только щедрость в ней преступала всякие границы. Ссужая в долг, часто сама делала заем, чтобы никому из просящих не отказывать в помощи. Признаюсь в своем грехе: когда она бывала очень расточительною в раздачах, я осуждал ее, приводя известное место из Апостола: не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтоб была равномерность. Ныне ваш избыток в восполнение их недостатка; а после их избыток в восполнение вашего недостатка (2Кор. 8:13–14), и следующее место из Евангелия Спасителя: у кого две одежды, тот дай неимущему (Лк. 3:11); в то же время говорил я ей, что должно рассчитывать так, чтобы она всегда была в состоянии делать то, что делала охотно, и многое тому подобное. Эти возражения мои она решала с удивительной скромностью и сдержанностью: она призывала в свидетели Бога, что делает все ради Его имени, что таков был и обет ее – умереть самой нищею, не оставить дочери и одной копейки и лечь в свою могилу в чужом саване. В заключение говорила она: «если попрошу я, найдутся многие, которые дадут мне; а если этот нищий не получит от меня, которая могу дать ему даже из чужого, и умрет: с кого тогда взыщется его душа?». Я желал, чтобы она была более расчетливой в своем хозяйстве; но она, пламенея верою, прилипилась Спасителю всем сердцем, и нищая духом, по доброй воле, следовала ничего не имущему Господу, возвращая Ему все, что получала. Наконец она достигла чего желала, – оставила дочь свою в больших долгах, которые она, не выплатив еще и до сих пор, надеется покрыть не из собственных средств, но упованием на милосердие Христово.

Многие благородные женщины имеют обычай наделять подарками своих трубачей, и, будучи расточительны через меру по отношению к немногим, скупы по отношению к остальным: за ней совершенно не было такого порока; она делила свое достояние между всеми, чтобы каждый имел потребное ему не для роскоши, но на необходимые издержки. Ни один бедняк не возвратился от нее с пустыми руками. Что приобретала она, приобретала не для увеличения богатства, но для мудрого употребления; она всегда повторяла: блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5:7). И еще: вода угасит пламень огня, и милостыня очистит грехи (Сир. 3:30). Еще: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители (Лк. 16:9). И еще: подавайте лучше милостыню из того, что́ у вас есть, тогда всё будет у вас чисто (Лк. 11:41). Равно и слова Даниила, который увещевал царя Навуходоносора искупить милостынями свои грехи (Дан. 4:24). Она хотела издерживать деньги не на эти камни, которые потеряют ценность вместе с землею и веком, но на те живые камни, которые катятся по земле (Зах. 9:16), из которых в Апокалипсисе Иоанна (Откр. 21:10 и след.) строится град великого царя: Писание замечает, что они должны превратиться в сапфир, смарагд, яспис и другие драгоценные камни.

Впрочем, все это может быть у нее общим с немногими; и дьявол знает, что не в этом верх добродетелей. Поэтому, после того, как имущество Иова погибло, дом разрушен, дети убиты, он говорит Господу: кожа за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою, и коснись плоти его, – благословит ли он Тебя? (Иов. 2:4–5). Мы знаем, что многие давали милостыню, но себе ни в чем не отказывали, оказывали помощь нуждающимся, но побеждаемые похотью плоти, украшали то, что снаружи, а внутри оставались полны костей мертвых и всякой нечистоты (Мф. 23:27). Но Павла была не такова; воздержание ее было так велико, что переступало почти должные границы, и чрезмерные посты и подвиги расстроили ей здоровье. Исключая дни праздничные, она едва дозволяла себе употреблять в пищу масло, так что поэтому одному можно судить, как она смотрела на вино и бульон, на рыбу, молоко, мед, яйца, и прочее, приятное вкусу. Употребляя в пищу последнее, некоторые воображают себя самыми воздерживающими, и считают свое целомудрие в полной безопасности, если всем этим нагрузили брюхо.

Но добродетель всегда преследуется завистью, «и молнии поражают горы, превосходящие другие высотой» (Гораций). Нечему удивляться, если я говорю подобное о людях, когда даже Господь наш был распят по зависти фарисеев; все святые имели завистников, и в самом раю был змей, завистью коего смерть вошла в мир (Прем. 2:24). Воздвиг ей Господь Павлы Адера Идумеянина (3Цар. 11:14), который унижал ее, да не превознесется, и, будучи как бы неким бичом для ее плоти (2Кор. 12:7), часто напоминал ей, чтобы она не преувеличивала своих добродетелей, и, имея пред глазами пороки других женщин, не считала себя утвердившейся в своем превосходстве. Нужно уступить злобе, говорил я ей, нужно дать место гневу. Так поступал Иаков по отношению к своему брату Исаву, и Давид по отношению к заклятейшему из врагов своих – Саулу; первый из них бежал в Месопотамию, последний предался иноплеменникам, лучше желая быть подвластным врагам, чем завистникам. Но она отвечала мне на это: «сказанное тобою было бы совершенно справедливо, если бы дьявол вел войну против рабов и рабынь Божьих не повсеместно, и убегающие не встречали его впереди себя всюду, куда ни убегают; если бы, кроме того, меня не удерживала любовь к святым местам, и я могла найти свой Вифлеем в другой части света. Почему бы мне не победить злобы терпением? Почему бы не сокрушить гордости смирением, и ударившему в щеку не подставить другую? Говорит же Апостол Павел: побеждай зло добром (Рим. 12:21). Не хвалились ли апостолы, когда терпели поношение ради Господа? И сам Спаситель не смирил ли себя, приняв образ раба, и быв послушным Отцу даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:7–8), чтобы спасти нас своими страданиями? Если бы Иов не боролся и не победил в борьбе, он не был бы увенчан за свою праведность и не услышал бы от Господа: Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя? (Иов. 40:3). В Евангелии называются блаженными те, которые терпят гонение правды ради (Мф. 5:10). Чистая совесть знает, что терпим мы не за грехи наши, и что оскорбления в этом веке – предмет награды. Если враг бывало становился наглее и доходил до открытой брани, она повторяла известное место из Псалтыри: доколе нечестивый предо мною, я был нем и безгласен, и молчал даже о добром (Пс. 38:2–3); и еще: а я, как глухой, не слышу, и как немой, который не открывает уст своих; и стал я, как человек, который не слышит и не имеет в устах своих ответа (Пс. 37:14–15). В искушениях твердила она слова Второзакония: искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего, всем сердцем вашим и всей душой вашей (Втор. 13:3). В скорбях и бедствиях размышляла о словах Исайи: отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери? Ибо все заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило, правило на правило, тут немного и там немного. За то лепечущими устами и на чужом языке будут говорить к этому народу (Ис. 28:9–11). И свидетельство Писания было ей утешением: такова доля, затверживала она, отдоенных, т.е. достигших зрелого возраста, – терпеть печаль за печалью, чтобы удостоится получать надежду за надеждою: зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает (Рим. 5:3–5). И если внешний наш человек истлеет, то обновится внутренний: ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно (2Кор. 4:17–18). И время не будет продолжительным, если бы оно и казалось долгим для человеческого нетерпения; ибо скоро следует помощь от Бога, который говорит: во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе (Ис. 49:8). Не следует бояться ни лукавых губ, ни языков людей нечестивых, но радоваться о Господе помощнике и слушать Его, который увещевает через пророка: не бойтесь поношения от людей, и злословия их не страшитесь. Ибо, как одежду, съест их моль (Ис. 51:7–8). И еще: терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21:19). Еще: нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим. 8:18). И в другом месте: все, что ни приключится тебе, принимай охотно, и в превратностях твоего унижения будь долготерпелив (Сир. 2:4). – Ибо вспыльчивый может сделать глупость, мудрый же много терпит (Прит. 14:29).

Во время упадка сил и частых болезней, она говорила: когда я немощен, тогда силен (2Кор. 12:10). Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам (2Кор. 4:7); пока тленное сие не облечется в нетленное, и смертное сие не облечется в бессмертное (1Кор. 15:54). И еще: ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше (2Кор. 1:5). И еще: вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении (там же, ст. 7). Когда бывала печальна, пела: что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего (Пс. 41:12). Во время опасностей она говорила: если кто хочет идти за Мною, отвергни себя и возьми крест свой и следуй за Мною (Лк. 9:23); И еще: кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее (там же, ст. 24). Когда ее известили о потерях по хозяйству и о разорении всего оставшегося ей от отца имущества, она сказала: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? (Мф. 16:26). И еще: нага я вышла из чрева матери моей, нага и возвращаюсь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1:21); Также: не любите мира, ни того, что в мире: ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его (1Ин. 2:15–17). Мне известно, что ей писали о жестоких болезнях детей и особенно Токсоция, которого она любила больше всех. И хотя она с мужеством оправдала на себе известное: я потрясен и не могу говорить (Пс. 76:5), невольно высказалась в следующих словах: и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10:37). И молясь к Господу, говорила: «обладай, Господи, обреченных на смерть (Пс. 78:11), умертвляющих ради Тебя повседневно тела свои». Знал я одного наушника (род людей самый зловредный!), который, под личиной доброжелателя, донес ей, что некоторые считают ее безумной за чрезмерную горячность в добродетели и говорят, что у ней должно быть воспаление в мозгу. Она ответила ему: мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков (1Кор. 4:9); и еще: мы безумны Христа ради (там же, ст. 10): но немудрое Божие премудрее человеков (1Кор. 1:25). Почему и Спаситель говорит к Отцу: Ты знаешь безумие мое (Пс. 68:6); и еще: для многих я был как бы дивом, но Ты твердая моя надежда (Пс. 70:7), как скот был я пред Тобою (Пс. 72:22). Хотели же, по словам Евангелия, родственники связать Его, как бы не в полном уме находившегося (Мк. 3:21), а враги безславили же Его, говоря, что Он беса имеет, и самарянин есть (Ин. 8:48), и он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского (Мф. 12:24). Но мы слышим увещания апостола: похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире (2Кор. 1:12), слышим и Господа, говорящего апостолам: если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. 15:19). И обращалась она к самому Господу с такими словами: Все это пришло на нас; но мы не забыли Тебя, и не нарушили завета Твоего. Не отступило назад сердце наше (Пс. 43:18–19). Еще: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание (Рим. 8:36); но Господь помощник мой, и не убоюсь, что сотворит мне человек (Пс. 117:6). Ибо она читала: сын мой! Чти Господа, – и укрепишься: кроме же Его не бойся иного (Притч. 7:1). Такими и подобными мыслями Писаний, как бы неким Божьим оружием, вооружилась она как против всяких ругательств, так особенно против ожесточенной к ней ненависти, и укрощала неистовство бешенного сердца терпеливым перенесением оскорблений. Наконец, в день ее смерти, стали ясными для всех и терпение ее, и зависть других, зависть, которая грызла самого виновника своего, и упивалась только собственным внутренним бешенством в то время, как старалась нанести оскорбление тому, кого ненавидела.

Скажу и об устройстве ее монастырской жизни, – о том, как обратила она в свою пользу общежитие святых. Она сеяла телесное, чтобы пожать духовное (1Кор. 9, 11), давала земное, чтобы взять небесное, уступала преходящее, чтобы получит вместо него вечное. Основав мужской монастырь и передав его в управление мужчинам, она разделила на три общины и монастыря то множество дев как благородных, так и среднего и низшего состояния, которое собрала из разных стран, – разделила так, однако, что, будучи разделены в работах и пище, они соединялись в псалмопении и молитвах. Когда было пропето аллилуйя (это был знак, призывающий в собрание), никому не дозволялось оставаться дома. Пришедши сама первой, или в числе первых, она побуждала к приходу других, призывая к подвигу стыдом и примером, а не страхом. Поутру, в час третий, шестой, девятый, вечером и полночь они пели Псалтырь по уставу. Каждая из сестер должна была знать псалмы, и каждый день выучивать что-либо из священных Писаний. Только в день воскресный они приходили в церковь, вблизи которой жили. Каждое отделение их шло, в этом случае, за своей матерью, и возвратившись оттуда в том же порядке, они ревностно продолжали распределенные между ними работы, и приготовляли одежды себе или другим. Благородным по происхождению не дозволялось иметь сожительницею кого-либо из своего семейства, чтобы последняя, помня прежнюю жизнь, не вызывала в воображении давнишних заблуждений резвого детства, не возобновляла их в памяти частыми разговорами. Для всех была одна одежда. Полотно употребляли они только для вытирания рук. От мужчин было такое разлучение, что она удаляла их даже от евнухов, чтобы не подавать никакого повода злоречивому языку их, который привык в утешение их бессилия поносить святых. Если какая-либо из дев приходила позже других на пение псалмов, или был ленивее других в работах, она приступала к исправлению ее различными способами. Если та была гневлива, начинала ласкою, если терпелива – выговором, подражая известному правилу апостола: чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости? (1Кор. 4:21). Кроме пищи и одежды, не дозволялось иметь ничего другого, сообразно со словами апостола: имея пропитание и одежду, будем довольны тем (1Тим. 6:8); это для того, чтобы обычай иметь больше не дал места жадности, которая не удовлетворяется никакими богатствами, и чем больше имеешь, тем большего ищешь; и не изобилие, ни бедность у них не уменьшались. Ссорившихся между собой мирила полной кротости речью. Резвую плоть молоденьких девушек смиряла частыми и удвоенными постами, желая, чтобы лучше страдал их желудок, чем душа. Если видела кого-либо разряженной, с нахмуренными бровями и печальным видом, обличала заблуждающуюся, говоря, что чистота тела и одежды нечистота души. Слово срамное и сладострастное никогда не должно было исходить из уст девственных: ибо это служит знаком души сладострастной и обнаруживает через внешнего человека пороки человека внутреннего. Если замечала, что какая-либо из дев болтушка, щебетуха и любит ссоры, и не исправляется после частых увещаний; – такую становила она на молитву у дверей столовой, между самыми последними и вне общества сестер, и заставляла принимать пищу отдельно, чтобы исправить стыдом, если не исправляли выговоры. Воровство считала также гнусным, как и святотатство. Что между светскими людьми считается маловажным и ничтожным, то в монастырях она называла преступлением ужаснейшим. Нужно ли мне вспоминать об ее милосердии и внимательности к больным, за которыми ухаживала она с удивительной предупредительностью и услужливостью? Когда заболевали другие, она доставляла им в изобилии все, и даже кормила мясною пищей; но, когда сама заболевала, к себе не бывала снисходительною, и казалась не беспристрастной в том, что снисходительность в отношении к другим, она переменяла на жестокость в отношении к себе.

Ни одна из юных девушек с здоровым, крепким телом не предавалась такому воздержанию, какому предавалась она со своим истомленным, старческим, дряхлым маленьким телом. Признаюсь, что в этом отношении она была наиболее упряма, не щадила себя и не уступала ничьим увещаниям. Расскажу, что узнал я по собственному опыту. В июле месяце, во время страшной жары, заболела она горячкой; после совершенно безнадежного состояния, по милости Божьей, она стала поправляться и врачи, для укрепления тела, предписывали пить легкое, умеренной крепости вино, чтобы от употребления воды не случилась водяная болезнь. Я тайком попросил блаженного папу Епифания, чтобы он убедил и даже принудил ее пить вино; но она, будучи умна и проницательна, тотчас же поняла хитрость и с улыбкой объявила, что все, что ни говорил он, говорил мое. Чего больше? Когда блаженный первосвященник, после долгих увещаний, вышел из дверей, и я спросил его, что он успел сделать, – он ответил: я так успел, что меня, старого человека, она почти убедила не пить вина. Рассказываю об этом не потому, что одобрял труды, предпринимаемые безрассудно и сверх сил, имея в виду увещание Писания: тяжести на себя не убавляй; но потому, что этой твердостью ее я хотел доказать горячность ее сердца и желания верной души, поющей: Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя (Пс. 62:2). Трудно соблюдать меру во всем. А между тем совершенно справедливо, сообразно с мнением философов, считается µεσότης ὴ ἀρετὴ, ὐπερβολϓ χαχИα¹⁴; что мы можем выразить одним и кратким изречением: ничего через меру. Но высказывавшая такое упрямство в пренебрежении к пище, она была кротка в скорби и не могла без сокрушения переносить смерть родных, особенно детей. Смерть мужа и детей всегда лежала у нее на сердце. Когда знаменовала она лицо и живот, и печатью креста старалась облегчить материнскую скорбь, душевная мука пересиливала ее, и чувства матери колебали верующий ум: побеждая духом, она склонилась пред немощью тела. Один раз, скрывая печаль, она долго владела собой; но этим причинила она беспокойство нам и опасность себе. Отраду находила она в том, что ежеминутно вспоминала: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти (Рим. 7:24)? Благоразумный читатель скажет, что вместо похвалы, я пишу ей укоры. Свидетель Иисус, которому служила она и которому хочу и я служить, что ни в том, ни в другом отношении я не выдумываю ничего; но как христианин рассказываю о христианке сущую истину, т.е. пишу историю, а не панегирик, говорю и о недостатках ее, и о добродетелях других. Говорю о недостатках, как следуя собственному образу мыслей, так и желанию всех сестер и братьев, которые все любили ее и все жалеем об ее утрате.

Впрочем, она свое течение закончила, веру соблюла, и, получив теперь венец правды (2Тим. 4:7–8), следует за Агнцем, куда бы Он ни пошел (Апок. 14:4). Она насыщается теперь, потому что алкала, и поет в восторге: как слышали мы, так и увидели во граде Господа сил, во граде Бога нашего (Пс. 47:9). О блаженная перемена состояния! Она плакала, чтобы вечно смеяться; отвернулась от грязной лужи, чтобы открыть источник – Господа; одевалась власяницею, чтобы теперь облечься в светлые одежды, и сказать: снял с меня вретище и препоясал меня веселием (Пс. 29:12). Пепел как хлеб ела, и питье свое с плачем растворяла (Пс. 101:10), говоря: слезы мои были для меня хлебом день и ночь (Пс. 41:4); а теперь вечно питается она хлебом ангельским, и поет: вкусите и увидите, как благ Господь! (Пс. 33:9), и еще: излилось из сердца моего слово благое, я говорю: песня моя о Царе (Пс. 44:2). И увидела она, что исполнились на ней слова Исаи, или вернее – слова Господа через Исаю: рабы Мои будут есть, а вы будете голодать; рабы Мои будут пить, а вы будете томиться жаждою; рабы Мои будут веселиться, а вы будете в стыде, рабы Мои будут петь от сердечной радости, а вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа (Ис. 65:13–14). Я сказал, что она убегала всегда луж, чтобы найти источник Господа, чтобы петь с восторгом: как лань стремится к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Когда приду и явлюсь пред лице Божие (Пс. 41:2–3).

Сделаю мимоходом замечание о том, каким образом она убегала грязных луж еретиков и считала их наравне с лужами язычников. Один старый плут, считавший себя за человека ученого и знающего, стал без моего ведома задавать ей вопросы, и говорить: чем согрешило дитя, что должно попасть в руки демона? В каком возрасте мы воскреснем? Если в том же, в каком умираем, то по воскресении будут нужны кормилицы. Если в другом, будет не воскресение из мертвых, а превращение в других людей. Равным образом будет ли различие полов мужского и женского, или не будет? Если будет, то естественно будут и браки, и сожительство, и рождение детей. Если не будет, то с уничтожением разности пола, воскреснут не те же самые тела: ибо земное обиталище отяготительно для ума многомыслящего (Прем. 9:15), но тела тонкие, духовные, по слову апостола: сеется тело душевное, восстает тело духовное (1Кор. 15:44). Всем этим он хотел доказать, что разумные твари пали в тела за некоторые проступки и древние грехи; при этом, по различию и важности грехов они рождаются в таком или другом состоянии; и потому, или пользуются здоровьем телесным, богатством и знатностью родных, или, входя в тела болезненные и в дома бедняков, несут наказание за прежние преступления и заключаются, как в тюрьму, в настоящую жизнь и в тела. Когда она выслушала все это, то передала мне, назвавши говорившего человека. На меня легла необходимость противостоять негодной ехидне и смертоносному зверю, о которых вспоминает Псалмопевец, говоря: не предай зверям душу, исповедующуюся Тебе (Пс. 73:19) и укроти, Господи, зверя в тростнике (Пс. 67:31), которые пища неправду, говорят ложь на Господа и высоко поднимают свою голову. Я сошелся с этим человеком, и, так как он старался хитрить, остановил поток его речи коротким вопросом: верит ли он в будущее воскресение мертвых или нет? Когда он отвечал, что верит, я прибавил: те же ли тела воскреснут или другие? Когда он отвечал – те же, я спросил: того же пола или другого? Когда он не ответил на последний вопрос, а подобно змею, избегающего удара, поворачивал голову то в ту, то в другую сторону, я сказал: так как ты молчишь, я отвечу за тебя сам себе и подведу итоги. Если женщина не воскреснет женщиной, а мужчина мужчиной, то воскресения мертвых не будет, потому что пол отличается членами, а из членов слагается тело. Если же полов и членов не будет, что будет за воскресение тел, которое не мыслимо без полов и членов? Далее, если воскресения тел не будет, не будет, тем более, и воскресения мертвых. Что же касается твоего возражения относительно браков: если де будут те же члены, то должны заключаться браки, – оно решено словами Спасителя: заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией; ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах (Мф. 22:29–30). Словами – ни женятся, ни выходят замуж доказывается различие полов. О камне и бревне никто не скажет: ни женятся, ни выходят замуж, потому что не в природе их жениться; но так можно сказать о тех, которые могут жениться, а не женятся по благодати Христовой и ради добродетели. Но ты возразишь: каким образом будем мы подобны ангелам, когда между ангелами нет мужчин и женщин? Выслушай кратко: Господь обещает нам не естество ангелов, но их образ жизни и блаженство. В таком смысле назван ангелом и Иоанн Креститель еще прежде, чем был обезглавлен (Лк. 7:27); в таком смысле ведут жизнь ангельскую еще в этом веке все святые и девы Божие. Ибо, когда говорится: будете подобно ангелам, обещается подобие, а не перемены естества.

Вместе с этим, скажи мне, как объясняешь ты то обстоятельство, что Фома осязал руками воскресшего Господа и видел Его бок, прободенный копьем (Ин. 20)? Каким образом Петр видел Господа, стоящего на берегу и вкушавшего часть жаренной рыбы и сот меда (Лк. 24)? Тот, кто стоял, имел, без сомнения ноги. Кто показывал раненный бок, непременно имел и живот и грудь, без которых не было бы и боков, находящихся в связи с животом и грудью. Кто говорил, говорил с помощью языка, нёба и зубов. Как смычком по струнам, так ударяет язык о зубы, и дает членораздельный звук. Тот, чьи руки были осязаемы, имел уже поэтому и плечи. Итак, если говорится, что Он имел все члены, то необходимо должен был иметь тело в целом его виде, как оно слагается из членов, и непременно – не женское, а мужское, т.е. того же пола, в котором Он умер. Ты возразишь: стало быть, и мы по воскресении будем есть? Потом, каким образом Он вошел через закрытую дверь, когда это противно натуре тел грубых и твердых? Выслушай: из-за пищи не порицай веру в воскресение. И воскрешенной дочери архисинагога Он повелел дать ясти (Мк. 5:43); и о Лазаре, бывшем четыре дня в гробу, говорится в Писании, что возлежал с Ним на вечери (Ин. 12:2): это для того, чтобы воскресение их не показалось мечтою. Если же он прошел через запертые двери, и на основании этого ты стараешься доказать, что тело Его было духовное и воздушное: то можно будет с равной вероятностью заключить, что Он и прежде имел тело духовное, потому что ходить по морю противно натуре тяжелых тел. Да придется прийти к убеждению, что и апостол Петр имел тело духовное, потому что и он робкой поступью шел по водам; хотя в тех случаях, когда что-либо бывает вопреки законам природы, высказывается главным образом, могущество и сила Божия. И что именно во множестве чудес обнаруживается не изменение природы, а всемогущество Божие, обрати внимание на следующее: тот, кто ходил по вере, стал утопать по неверию; его спасла только рука Господа, который сказал: маловерный! Зачем ты усомнился (Мф. 14:31)? Удивляюсь я и тому бесстыдству, с каким выслушиваешь ты слова Господа: подай перст твой сюда и посмотри руки мои; подай руку твою и положи в ребра мои; и не будь неверующим, но верующим (Ин. 20:27). И в другом месте: посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня. И, сказав это, показал им руки и ноги (Лк. 24:39–40). Слышишь о костях, о плоти, ногах и руках, и выдумываешь шары стоиков и всякие воздушные бредни.

Далее ты спрашиваешь: почему дитя, не согрешившее, должно впасть в руки демона; или, в каком возрасте воскреснем мы, умирающие в различном возрасте? Выслушай, хоть и с неохотой: судьбы Божьи бездна великая (Пс. 35:7). И еще: о, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его. Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему (Рим. 11:33–34)? Равным образом различие возрастов не изменяет существа тела. Тела наши изменяются ежедневно, и – то растут, то умаляются; неужели же, поэтому, будет из нас столько людей, сколько ежедневных перемен? Неужели я был одним, когда имел десять лет, другим, когда – сорок, и иным, когда вся голова моя стала седой? Итак, сообразно с преданием церквей и апостолом Павлом, следует отвечать, что мы имеем воскреснуть в мужа совершенного и, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4:13): в таком возрасте, думают, погребен Адам; в таком возрасте, как читаем мы, воскрес и Господь Спаситель; к подтверждению того же служит и многое другое, что приводил я из обоих заветов в поражение еретиков.

С тех пор они стала до такой степени гнушаться этим человеком и всеми, разделявшими его учение, что открыто провозгласила их врагами Господа. Все это сказал я не с целью, кратким образом, опровергнуть ересь, для ответа на которую нужно много книг; но я целью показать веру женщины, – женщины такой, которая решилась лучше подвергнуться всегдашней вражде людской, чем вредной дружбой оскорбить Бога.

Итак, продолжу начатое. Ничего не было восприимчивее к учению ее ума. Косная глаголати, она была скора услышати (Иак. 1:19), помня известную заповедь: внимай и слушай, Израиль (Втор. 27:9). Священные Писания она знала наизусть. Хотя она и любила историю и называла ее основанием истины, однако понимала ее более в духовном смысле, и в этом полагала верх своего образования. Наконец она пригласила меня, чтобы, пользуясь моими разъяснениями, перечитать вместе с дочерью ветхий и новый завет. По скромности, я отказывался; но уступая настойчивости и постоянным ее просьбам, я должен был согласиться, имея в виду и самому учится тому же, чему хотел учить, – учиться не у себя, т.е. не из предзанятого, что было самым худшим родом учения, но у знаменитейших отцов церкви. В тех случаях, где я колебался и откровенно сознавался в своем неведении, она ни коим образом не хотела оставлять меня в покое; но постоянными вопросами вынуждала указать между многими и различными мнениями такое, которое казалось мне более вероятным. Скажу и нечто другое, что людям завистливым может показаться невероятным. Тот язык еврейский, который я изучил, отчасти, с юных лет с великим трудом и потом, и над которым, чтобы не забыть, неутомимо упражняется моя мысль, они решила изучать и изучила, – изучила так, что пела по-еврейски псалмы, и выговаривала без всякого оттенка латинского выговора. Все это мы видим в настоящее время и в святой дочери ее, Евстохии (последняя до такой степени всегда была привязана к своей матери и до такой степени послушна была ее воле, что без нее никогда не ложилась, никогда не выходила, никогда не принимала пищи, чтобы не иметь в своем распоряжении ни одной монеты; и радовалась, когда мать раздавала бедным отцовское и материнское состояние, и почтение к родительнице считала самым большим наследством и богатством). Не могу пройти молчанием и того восторга, с каким услышала она, что ее внучка Павла, рожденная от Леты и Токсоция и зачатая по обету посвятить ее в будущем девственной жизни, – в пеленках и с погремушками, лепечущем языком поет аллилуйя, и ломаной речью полувыговаривает имена бабки и тетки. Одного желала она, вспоминая о родине: услышит ли она, наконец, что ее сын, невестка, внучка отреклись от мира и служат Христу? Желания ее исполнились отчасти. Ибо внучка ее готовилась стать невестою Христовой; а невестка верой и милостынями подражала делам свекрови, и старалась в Риме вести такую же жизнь, какую последняя вела в Иерусалиме.

Но что с тобою, душа? Отчего ты страшишься перейти к ее смерти? Книга становится уже довольно растянутой, а мы еще боимся подвинуться к концу, как будто, если бы мы молчали о нем и распространялись в похвалах ей, смерть могла быть отсрочена! До сих пор мы плыли под счастливыми ветрами, и корабль быстро бороздил кудрявые равнины моря. Теперь речь набежала на скалы, вздымаются горы волн и неизбежное кораблекрушение грозит нам со всех сторон так, что мы вынуждены воззвать: Господи! спаси нас, погибаем! (Мф. 8:25 и Мк. 4:39); и восстань, что спишь, Господи (Пс. 43:24)? Ибо кто может без слез рассказывать о смерти Павлы? Она впала в такую жесточайшую болезнь, что достигла наконец, чего желала; а желала оставить нас и соединиться теснее с Господом. Во время этой болезни, испытанная всегдашняя привязанность к матери дочери Евстохии еще больше подтвердилась в глазах всех. Она сама сидела у постели, держа опахало, поддерживая голову, подкладывала подушечку, терла ноги, согревала рукой желудок, охлаждала горячую воду, прикладывала салфетку, предупреждала услуги всех служанок, и что успевала сделать другая, то считала потерянным из следующего ей вознаграждения. С какими молитвами, с каким плачем и стоном перебегала она от ложа матери к вертепу Господа, чтобы не лишиться ее сожительства, не жить в ее отсутствии, – чтобы быть вынесенной на тех же самых носилках! Но увы, бренное и телесное естество человеческое! Не превознеси его до неба вера Христова, не будь обетования о вечности души, телесные условия наши были бы одинаковы со зверями и скотами. Тот же конец праведному и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертвы и не приносящему жертвы. В этом отношении равны добрый и грешник, клянущийся и тот, кто боится клятвы. И люди, и скоты одинаково обращаются в дым и пепел.

Но зачем я слишком медлю, и, стараясь развлечь скорбь свою, делаю ее более продолжительной? Мудрейшая из женщин почувствовала приближение смерти, и, когда оконечности тела и членов стали охладевать и только в святой груди трепетал огонек жизни, она, будто переходя к своим и оставляя чужих, шептала известные стихи: Господи! Возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей (Пс. 25:8); и, как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни (Пс. 83:2–3); и еще: желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия (Там же, ст. 11). А когда я спросил, отчего она молчит, отчего не хочет отвечать на вопросы, не скорбит ли она о чем: она отвечала по-гречески, что нисколько не печалится, но на все смотрит мирно и спокойно. После этого она умолкла, и закрыв глаза, как бы уже мертвые, до самого исхода души повторяла те же стихи, так тихо, что когда говорила, еле могли мы слышать; и, положив палец на уста, чертила на губах крестное знамение. Дыхание прекращалось и она испускала последние вздохи; но душа, с восторгом улетавшая, обращала в хвалу Господа самое хрипение, которым оканчивается жизнь смертных. При этом присутствовали епископы Иерусалима и других городов, и бесчисленное множество пресвитеров низшей ступени и левитов. Весь монастырь наполнился ликами дев и монахов. Тотчас же, как услышала она зов Жениха: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот зима уже прошла; дождь миновал, перестал (Песн. 2:10–11), – с радостью отвечала: цветы показались на земле; время пения настало (Там же, ст. 12); и но я верую, что увижу благость Господа на земле живых (Пс. 26, 13).

После этого, вместо вопля, вместо рыдания, как это бывает у светских людей, загремели на разных языках псалмы. Ее несли на руках своих епископы, склонив шеи под носилки; другие первосвященники несли впереди лампады и свечи, или заправляли хорами псалмопевцев: она была поставлена по середине церкви пещеры Спасителя. На погребение ее сошлось множество народа из палестинских городов. Ни одного из монахов, скрывающихся в пустыне, не задержала его келья. Всякий считал святотатством не отдать последнего долга такой женщине. Вдовицы и бедные показывали полученные от нее, как некогда от Серны, одежды (Деян. 9:39). Неисчислимое множество бедных взывало, что потеряло в лице ее мать и кормилицу. И что удивительно, бледность нисколько не изменила ее наружного вида; но напротив лицо ее было исполнено некоторого достоинства и важности до такой степени, что она казалась не мертвой, а спящей. Псалмы пелись попеременно на греческом, латинском и сирском языках; не только в продолжении трех дней, пока она не была похоронена под церковью, возле пещеры Господней, но и целую неделю все приходившие считали обязанностью почтить ее своими погребальными молитвами и своими слезами. Достопочтенная дева, – дочь ее Евстохия, как отнятая от груди малютка от своей матери, не могла оторваться от своей родительницы: она целовала ей глаза, припадала к лицу, обнимала все тело, и хотела быть похороненной вместе с ее матерью.

Иисус мне свидетель, что не оставила она дочери ни одной монеты, а оставила только, как уже сказал я прежде, большие долги; и что еще труднее долгов – оставила бесчисленное множество братьев и сестер, которых содержать было невозможно, а прогнать нечестиво. Что может быть удивительнее такой добродетели, когда женщина, благороднейшей фамилии и некогда богатейшая, расточила все с такой верой, что дошла почти до крайней бедности? Правда, и другие расточают богатства, кладут в корвану Божию скопленные трудом деньги, приносят дары, висящие на золотых цепочках. Но никто не дал бедным больше той, которая не оставила себе ничего. Теперь она наслаждается теми богатствами и теми благами, их же не видел глаз, и не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку (1Кор 2:9). Мы скорбим о собственной участи, и если бы захотели оплакивать еще долее ту, которая теперь царствует, скорее показались бы завидующими ее славе.

Утешься же, Евстохия: тебе завещано великое наследие. Часть твоя – Господь. И тем более радуйся, что мать твоя получила венец после долгого мученичества. Ибо не одно пролитие крови считается за исповедничество, но и непорочное служение благочестивой души есть ежедневное мученичество. Тот венец плетется из роз и фиалок, этот из лилий. Почему и пишется в Песни Песней: возлюбленный мой бел и румян (Песн. 5:10) – и во время мира, и во время войны побеждающим даст одинаковые награды. Твоя мать, говорю, услышала вместе с Авраамом: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, и иди в землю, которую Я укажу тебе (Быт. 12:1), и повеление Господнее через Иеремию: бегите из среды Вавилона, и спасайте каждый душу свою (Иер. 48:6), – и до дня своей смерти не возвратилась в Халдею; не пожалела ни о котлах, ни о мясных бульонах египетских (Исх. 16:3), но, сопутствуемая ликами дев, получила гражданство Спасителя, и взошедши из маленького Вифлеема в небесные царства, говорит истинной Ноеммини: народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом (Руф. 1:16).

Эту книгу я продиктовал тебе в два ночных присеста, полный той же скорби, какую переносишь ты. Сколько ни принимался я чертить стилем, писать обещанное письмо, – каждый раз окостеневали пальцы, отнималась рука, изнемогало чувство. Отсюда и эта необработанная речь, доказывающая, что пишущий исполнял обещание, нисколько не заботясь об изяществе и красоте выражений.

Прощай, Павла, и помогай молитвами дряхлой старости твоего почитателя! Твоя вера и твои дела соединяют тебя со Христом; находясь пред лицом Его, ты легче испросишь то, о чем помолишься. Поставил я памятник прочнее меди¹⁵, который не в состоянии разрушить никакая давность. Вырезал я на гробе твоем надпись, которую и привожу в конце этой книги, чтобы каждый читатель, до которого дойдут эти строки, знал, что тебя благословляли, что ты похоронена в Вифлееме.

Вот надпись на гробе:

Рожденная Сципионом, происшедшая от родителей Павла,

Потомок Гракхов, знаменитая отрасль Агамемнона

Лежит в этом гробе. Предки звали ее Павлою.

Родительница Евстохии, знатнейшая из римских сенаторш,

Предпочла она бедность Христову и Вифлеемскую деревню.

На лицевой стороне пещеры:

Видишь ли тесный гроб, в обрывистой скале?

Это – гостиница Павлы, царствующей на небесах.

Оставив брата, родных, Рим и отчизну с богатсвом, потомством,

Она похоронила себя в Вифлеемском вертепе.

Здесь Твои ясли, Христе, и здесь волхвы поднесли таинственные дары Тебе, человеку и Богу.

Упокоилась святая и блаженная Павла в седьмой день февральских календ, в субботу, в третьем часу по заходу солнца. Погребена в пятый день тех же календ, в шестое консульство Гонория Августа и Аристенета. Жила в святом обете в Риме пять лет, в Вифлееме двадцать лет. Всей жизни ее было пятьдесят шесть лет восемь месяцев двадцать один день.

Получить от тебя в первый раз письмо и не отвечать, было бы признаком гордости, а отвечать – признаком безрассудства. Ибо ты спрашиваешь о таких предметах, о которых и распространяться, и слушать – святотатство. Ты говоришь, что Вигилянций, названный этим именем χατ ἀντίϕρασιν¹⁶, (ибо вернее ему следовало бы назваться Дормитанций), снова раскрыл смрадный рот и распространяет скверное зловоние против останков святых мучеников, а нас, принимающих их, называет пепельниками¹⁷ и идолопоклонниками, обожающими кости мертвых. Несчастный он человек и достойный слез во всех отношениях! Он не понимает, что, говоря так, оказывается самарянином и иудеем, которые, следуя убивающей букве, а не духу животворящему, считали тела мертвых за нечистые, и смотрели, как на оскверненные, на все сосуды, находившиеся в одном с умершем доме. Мы не обижаем, не говорю уже об останках мучеников, ни солнца и луны, ни ангелов, ни архангелов, ни херувимов, ни серафимов, ни всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем (Еф. 1:21), – не почитаем твари более, чем Творца, благословенного во веки. Но мы воздаем честь останкам мучеников, чтобы этим самым почтить Того, чьи мученики. Мы воздаем честь рабам, чтобы эту честь распространить на Господа, который говорит: кто принимает вас, принимает Меня (Мф. 10:40). Неужели, в самом деле, нечисты останки Петра и Павла? Неужели будет нечисто тело Моисея, которое, по еврейскому подлиннику, погребено самим Господом (Втор. 34:6)? И всякий раз, как входим мы в базилики апостолов, пророков и всякого рода мучеников, всякий раз мы воздаем поклонение храмам идолов? А зажжённые пред гробами их свечи – символы идолопоклонства? Скажу нечто более: пусть только это обратится на голову виновника, и либо вылечит наконец сумасбродный мозг, либо уничтожит его совершенно, чтобы подобным святотатством не совращал души простых людей… – Неужели и тело Господа, положенное во гроб, было нечисто? И ангелы, облеченные в светлые одежды, стояли на страже у мертвого и нечистого трупа, в ожидании, что спустя несколько веков начнет бредить и изрыгать гнуснейшие последствия пьянства Дормитанций, и вместе с гонителем Юлианом станет или разрушать, или обращать в капища базилики святых?

Удивляюсь, как святой епископ, в области которого он состоит, говорят, пресвитером, терпит его неистовство, а не сокрушит жезлом апостольским, жезлом железным бесполезный сосуд, и не предаст во измождение плоти, чтобы дух был спасен (1Кор. 5:5)! Пусть бы он вспомнил известное изречение: когда видишь вора, сходишься с ним, и с прелюбодеями сообщаешься (Пс. 49:18). И в другом месте: с раннего утра буду истреблять всех нечестивцев земли, дабы искоренить из града Господня всех делающих беззаконие (Пс. 100:8). И еще: мне ли не возненавидеть ненавидящих Тебя, Господи, и не возгнушаться восстающими на Тебя? Полною ненавистью ненавижу их (Пс. 138:21). Если останки мучеников не должны быть почитаемы, то каким же образом читаем мы: дорогá в очах Господних смерть святых Его (Пс. 115:6)? Если кости мертвых оскверняют прикасающихся к ним, то каким образом мертвый Елисей воскресил мертвого, и тело, презираемое, по Вигилянцию, как нечистое, дало жизнь (4Цар. 13:21)? После этого, были нечистыми и все станы войска израильского и народа Божия, потому что евреи несли с собой по пустыне тела Иосифа и патриархов, и донесли нечистый прах до святой земли? И сам Иосиф, прообразовавший Господа Спасителя, был нечестив, потому что с такой пышностью перенес в Хеврон кости отца, чтобы присоединить его к деду и прадеду и прибавить к мертвым мертвого? Да, этот язык следовало бы медикам урезать, да полечить эту сумасбродную голову, чтобы не умеющий говорить, научился наконец молчать! Некогда я видел это чудовище, и хотел свидетельствами Писаний, как бы иппократовскими кандалами, связать бешенного; но он уклонился, ускользнул, убежал, вырвался, и, вооружаясь против нас, завопил между Адриатическим морем и Коттскими Альпами. Ибо что ни говорит мой доброжелатель, все то следует назвать криком и воплем.

Может быть, в глубине души своей, ты осуждаешь меня за то, что нападаю на отсутствующего. Открою тебе недуг свой. Я не могу слышать равнодушно подобного святотатства. Читал я о копье Финееса (Чис. 25), о суровости Илии (3Цар. 18), ревности Симона Хананея, строгости Петра, умерщвляющего Ананию и Сапфиру (Деян. 5), твердости Павла, осудившего на вечную слепоту волхва Елима, противившегося путям Господним (Деян. 13). Любовь к Богу не есть жесткость. Поэтому и в законе говорится: если брат твой, или друг твой, или жена, даже на лоне твоем, захотят совратить тебя, да будет рука твоя на них, да прольешь кровь их и да изымешь злое от Израиля (Втор. 13 и 17). Повторю еще раз: неужели останки мучеников нечисты? Зачем же допустили апостолы погребсти с такой честью нечистое тело Стефана и творить над ним плач великий, чтобы этот плач их обратился к нашей радости? Ты говоришь еще, что он гнушается бдений. И на этот раз он опровергает данное ему имя; Вигилянций хочет спать, и не слушает слов Спасителя: тáк ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26:40–41). И в другом месте воспевает пророк: в полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои (Пс. 118:62). В Евангелии мы читаем, что и Господь проводил ночи без сна (Мф. 14:23 и след.); и апостолы, заключенные в темнице, проводили всю ночь в бдении, так что вследствие псалмопения их, потряслась земля, уверовал страж темничный, ужаснулись правители и граждане города (Деян. 16). Павел говорит: будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением (Кол. 4:2); и в другом месте: часто в бдении (2Кор. 11:27). Итак, пусть спит Вигилянций, и ждет во сне погибели вместе с египтянами от руки погубляющей Египет (Исх. 12). Мы же будем говорить с Давидом: не дремлет и не спит хранящий Израиля (Пс. 120:4); да не сойдет к нам Святый и air, что переводится – «бодрый» (Дан. 4:10). И если когда-нибудь, по грехам нашим, уснет, скажем Ему: восстань, что спишь, Господи! (Пс. 43:24) и разбудим Его; и когда волны станут топить ладью нашу, воскликнем: Господи! спаси нас, погибаем (Мф. 8:25 и Мк. 4:39).

Диктовал бы я еще больше, если бы ограниченные пределы письма не обязывали к умеренности в речи, и, если бы ты потрудился прислать нам сами выдержки из его книг, чтобы мы могли знать, на что отвечать. А теперь мы били воздух, и не столько заявили о его неверии, ясном для всех, сколько о собственной нашей вере. Впрочем, если захочешь, чтобы мы написали против него книгу пообширнее, пошли к нам его сказки и нелепости; тогда он услышит проповедь Иоанна Крестителя: уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь (Мф. 3:10).

Господину истинно святому и блаженному папе Августину Иероним желает во Христе здравия.

Через диакона Киприана получил я разом три послания или лучше три кратких книжки твоего достоинства, содержащие различные – как ты называешь – вопросы и, как я понимаю, – опровержения моих сочинений. В ответ на них нужно было бы писать книгу, но я по возможности постараюсь не выходить из пределов довольно длинного письма и не задерживать брата, который спешит. Он спросил у меня писем за три дня до своего отправления, так что я вынужден был наскоро набросать эти мысли, каковы бы они ни были, и отвечать второпях не с обдуманностью человека сочиняющего, но с поспешностью диктующего, что большей частью служит не в пользу, а к ущербу письма, подобно тому как нападение врасплох приводит в замешательство и самых храбрых воинов и они обращаются в бегство прежде, чем успеют взяться за оружие.

Впрочем, оружие наше – Христос; апостол Павел в послании к Ефсеям учит: приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой (Еф. 6:13), и еще: станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие (там же, ст. 14–17). Сим-то облекшись оружием, царь Давид выходил некогда на единоборство, и, взяв из потока пять гладких камней, испив от потока на пути¹⁸, показывал, что в его расположении нет ничего грубого и нечистого из треволнений мира сего, и посему вознес главу и прегордого Голиафа умертвил более своих собственным мечем, поразив богохульника в лоб, нанесши удар в ту часть тела, в которую поражен был проказой и незаконно восхитивший священство Озия (2Пар. 26), тогда как святой хвалится о Господе говоря: яви нам свет лица Твоего, Господи (Пс. 4:7). Поэтому и я скажу: готово сердце мое, Боже, готово сердце мое: буду петь и славить. Воспрянь, псалтирь и гусли! Я встану рано (Пс. 56:8–9, 107:2–3), чтобы и на мне могло исполниться сказанное: открой уста твои, и Я наполню их (Пс. 80:11) и: Господь даст слово: провозвестниц великое множество (Пс. 67:12). Не сомневаюсь, что и ты желаешь того же самого, чтобы в нашем споре восторжествовала истина; ибо ты ищешь не своей славы, а Христовой. И если ты победишь, то восторжествую и я, потому что сознаю свое заблуждение; и наоборот при моей победе побеждаешь ты, потому что не дети для родителей, а родители для детей собирают имения. И в книге Паралипоменон читаем, что сыны Израилевы выступили на сражение с расположением мирных, и среди оружия кровопролития и трупов убитых помышляя не о своей победе, но о победе мира. Итак, буду отвечать на все пункты и на многосложные вопросы, если Христос благоизволит, буду давать краткие решения. Опускаю благожелательные приветствия, которыми ты гладишь мою голову, умалчиваю о любезностях, которыми стараешься утешить меня при порицании; перейду к самым обвинениям.

Ты говоришь, что от некоего брата получил ты книгу мою, не имевшую заглавия, в которой я перечислял как греческих, так и латинских церковных писателей, и что, когда ты спросил у него – говоря твоими словами – «почему заглавная страница не надписана, или как называется эта книга», то он отвечал, что она называется Эпитафия; против этого ты доказываешь, что она правильно могла бы носить такое название, если бы ты видел в ней биографии или сочинения только тех писателей, которые уже умерли; но так как в ней упоминаются произведения многих, кои были живы и во время составления книги и живы теперь, то ты удивляешься, почему я дал ей такое заглавие. Полагаю, что мудрость твоя понимает, что из самого сочинения ты мог бы узнать его заглавие. Ты знаешь, что и греки, и латиняне, писавшие биографии знаменитых людей, никогда не давали подобным сочинениям заглавия «эпитафия», но называли их: «о знаменитых людях», напр. полководцах, философах, ораторах, историках, поэтах, эпиках, трагиках, комиках; а эпитафией назывались сочинения о людях умерших, как и я когда-то сделал по успению блаженной памяти пресвитера Непоциана. Итак, эта книга должна называться: «о знаменитых мужах» или собственно «о церковных писателях», хотя многими неискусными исправителями она выдается под заглавием: «о авторах».

В другом месте ты спрашиваешь, почему в толковании на послание к Галатам я сказал, что Павел не мог порицать в Петре того, что он сам делал и обвинять другого в притворстве, в котором сам был виновен, – и говоришь, что порицание апостольское было не рассчитанное, а истинное, и что я не должен проповедовать лжи, но что все написанное должно иметь тот смысл, как написано. – На это прежде всего отвечу, что твоя мудрость должна была помнить краткое предисловие к моим толкованиям, которое от моего лица говорит: «итак, что же, я глуп или неразумен, что обещаю то, чего не мог сделать он? Нимало, а скорее неразумен в том, как мне кажется, что, чувствуя слабость своих сил, будучи слишком осторожен и боязлив, я следовал комментариям Оригена. Этот муж собственно на послание Павла к Галатам написал пять книг, кратким объяснением этого послания дополнил десятую книгу своих Стромат и кроме того составил различные трактаты и извлечения, которых одних было бы достаточно. Не говорю о прозорливце моем Дидиме, Лаодикиянине, недавно вышедшем из церкви, давнем еретике Александре, Евсевие Есизенском и Федоре Гераклейском, которые также оставили некоторые небольшие комментарии об этом предмете. Если бы я даже немногое извлек из них, то составилось бы нечто не совсем достойное пренебрежения. Итак, – искренно сознаюсь, – я прочитал все это, и очень многое собравши в уме своем, позвавши писца, диктовал ему то свое, то чужое, не помня ни порядка, ни слов, а иногда даже мыслей. От моего неискусства да не погибнет, по милости Господа, доброе слово других и да не будет в презрении у внешних то, что хорошо для своих». – Поэтому, если в моем объяснении ты нашел что-нибудь достойным порицания, то при своей учености ты должен был спросить: есть ли у греческих толкователей то, что я написал, чтобы только в том случае, если бы они не писали этого, осуждать собственно мое мнение, – тем более, когда я в предисловии откровенно сознался, что я следовал комментариям Оригена и диктовал то свое, то чужое, и в конце того отделения, которое ты опровергаешь, писал: «если кто не хочет принять объяснения, по которому оказывается, что ни Петр не согрешил, ни Павел не смело обличил старейшего апостола, тот должен объяснить: каким образом Павел в другом порицает то, что допустил сам». Этим я показал, что я не защищаю безусловно того, что читал у греческих толкователей, а только излагаю, что читал, предоставляя произволу читателя соглашаться с этим или не соглашаться.

Ты, чтобы не сделать того, о чем я просил, нашел новое решение вопроса, доказывая, что язычники, уверовавшие во Христа, свободны от ига закона, а уверовавшие из иудеев подчинены закону, так что по личному отношению тех и других и Павел, как учитель языков, справедливо упрекал соблюдавших закон, и Петр получил справедливый упрек за то, что он, глава обрезанных, внушал язычникам то, что должны были соблюдать одни происходившие от иудеев. Эту мысль – что верующие из иудеев обязаны исполнять закон – если тебе она нравится или даже потому, что она тебе нравиться, ты, как известнейший во всем мире епископ, можешь распространять и привлекать всех епископов к единомыслию с собой; а я в маленькой келейке с монахами, т.е. согрешниками своими не осмеливаюсь постановлять решения о предметах высоких, а могу только раз откровенно сознаться, что я читаю писания бывших прежде меня и в комментариях, по обычаю всех излагаю различные толкования, чтобы каждый из многих объяснений следовал, чему хочет. Думаю, что и ты читал и одобрял подобное и в светской литературе, и в книгах духовных.

А это толкование, которому следовал прежде всего Ориген в десятой книге Стромат, где он объясняет послание Павла к Галатам, а затем и прочие толкователи – приводят преимущественно с той целью, чтобы опровергнуть богохульника Порфирия, который обличает Павла в дерзости, что тот главу апостолов – Петра осмелился упрекать и порицать в глаза и утверждать, что он поступил дурно, то есть заблуждался, тогда как в этом заблуждении был сам обличавший поступок другого. Что сказать об Иоанне, управлявшем некогда в сане первосвященническом Константинопольскою церковью, который собственно на эту главу написал очень большую книгу, в которой следовал мнению Оригена и древних? Итак, если ты меня обличаешь в заблуждении, то прошу обратить внимание на то, что я заблуждаюсь со столь великими мужами; и увидевши, что я имею многих сторонников своего заблуждения, ты должен будешь представить хоть одного единомысленника своей истины. – Это об изъяснении одной главы из послания к Галатам.

Но чтобы не показалось, что я против твоего доказательства опираюсь только на множество свидетелей и за знаменитыми мужами увертываюсь от истины и не смею состязаться тобой, – я представлю вкратце доказательства из Писания. В Деяниях Апостольских говорится: был голос к Петру, говорящий: встань, Петр, заколи и ешь (Деян. 10:13), т.е. всех животных из четвероногих и гадов земли и птиц небесных. Этими словами показывается, что ни один человек нечист по природе, но что все равно призываются к благодати Христовой. На это Петр отвечал: нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого. Тогда в другой раз был глас к нему: что Бог очистил, того ты не почитай нечистым. Петр пошел в Кесарию и, вошедши к Корнилию, отверз уста и сказал: истинно познаю́, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему. Наконец – Дух Святый сошел на всех, слушавших слово. И верующие из обрезанных, пришедшие с Петром, изумились, что дар Святаго Духа излился и на язычников, ибо слышали их говорящих языками и величающих Бога. Тогда Петр сказал: кто может запретить креститься водою тем, которые, как и мы, получили Святаго Духа? И велел им креститься во имя Иисуса Христа. Услышали Апостолы и братия, бывшие в Иудее, что и язычники приняли слово Божие. И когда Петр пришел в Иерусалим, обрезанные упрекали его, говоря: ты ходил к людям необрезанным и ел с ними. (Деян. 10:14–18, 11:1–3). Изложив им все обстоятельства дела, Петр наконец заключает свою речь такими словами: Итак, если Бог дал им такой же дар, как и нам, уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу? Выслушав это, они успокоились и прославили Бога, говоря: видно, и язычникам дал Бог покаяние в жизнь (ст. 17–18). Также, когда спустя долгое время Павел и Варнава пришли в Антиохию и, собрав церковь, поведали, всё, что сотворил Бог с ними и как Он отверз дверь веры язычникам (Деян. 14:27–28), то некоторые, пришедшие из Иудеи, учили братьев: если не обрежетесь по обряду Моисееву, не можете спастись. Когда же произошло разногласие и немалое состязание у Павла и Варнавы с ними, то положили Павлу и Варнаве и некоторым другим и обвиняемым и обвинявшим из них отправиться по сему делу к Апостолам и пресвитерам в Иерусалим. И когда пришли в Иерусалим восстали некоторые из фарисейской ереси уверовавшие во Христа и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедовать соблюдать закон Моисеев. По долгом рассуждении об этом вопросе, Петр с обычной свободой речи сказал: мужи братия! вы знаете, что Бог от дней первых избрал из нас меня, чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали; и Сердцеведец Бог дал им свидетельство, даровав им Духа Святаго, как и нам; и не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их. Что же вы ныне искушаете Бога, желая возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они. Тогда умолкло все собрание и к мнению его (Петра) перешли апостол Иаков и с ним все пресвитеры (гл. 15).

Это не должно казаться скучным читателю, но полезно и мне и ему, для доказательства того, что апостол Павел уже прежде знал, что Петр был главой того мнения, что закон после Евангелия соблюдать не должно. Наконец Петр имел такой авторитет, что Павел в послании своем писал: потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать (Гал. 1:18). И ниже еще говорит: потом, через четырнадцать лет, опять ходил я в Иерусалим с Варнавою, взяв с собою и Тита. Ходил же по откровению, и предложил там благовествование, проповедуемое мною язычникам (Гал. 2:1). Показывая, что без одобрительного отзыва Петра и других апостолов, бывших с ним, он не умел уверенности в своей проповеди Евангелия. И затем тотчас следует: и предложил особо знаменитейшим, не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался. Для чего особо, наедине, а не публично? Может быть для того, чтобы верующие из числа иудеев, которые думали, что веруя во Христа Спасителя должно соблюдать и закон, не произошло от этого соблазна для веры. Поэтому и в то время, когда Петр пришел в Антиохию (хотя в Деяниях Апостольских об этом не говорится, но должно верить свидетельству Павла), то Павел – как пишет он – лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию: ибо до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками, а когда те пришли, стал таится и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, говорит он, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски? Итак, несомненно, что апостол Петр первый высказал то убеждение, в измене которому он теперь обвиняется. А причина измены – боязнь иудеев, потому что Писание говорит, что сначала он ел вместе с язычниками, а когда пришли некоторые от Иакова, таился и устранялся, боясь обрезанных. А боялся иудеев потому, что был их апостолом, опасался, чтобы они из-за язычников не отступили от веры Христовой и чтобы ему, подражателю Пастыря доброго, не потерять вверенного ему стада.

Итак, я показал, что Петр, хотя право мыслил об отмене закона Моисеева, но по страху был вынужден к лицемерному соблюдению его; посмотрим же, не делал ли чего-нибудь подобного сам Павел, обличивший другого. В той же книге читаем: проходил Павел Сирию и Киликию, утверждая церкви (Деян. 15:41). Дошел он до Дервии и Листры. И вот, там был некоторый ученик, именем Тимофей, которого мать была Иудеянка уверовавшая, а отец Еллин, и о котором свидетельствовали братия, находившиеся в Листре и Иконии. Его пожелал Павел взять с собою; и, взяв, обрезал его ради Иудеев, находившихся в тех местах; ибо все знали об отце его, что он был Еллин (Деян. 16:1–3). О блаженный апостол Павел, – ты, который обличил Петра в лицемерии за то, что он устранился от язычников страха ради иудеев, пришедших от Иакова: – почему ты вопреки своему убеждению принудил обрезаться Тимофея – сына язычника и бывшего язычником, так как он, не будучи обрезанным, не был иудеем? Ты ответишь мне, что из-за иудеев, которые были в тех местах. Извиняя таким образом себя в обрезании ученика, пришедшего из язычников, извини и предшественника своего Петра, что он что-нибудь сделал из-за страха уверовавших иудеев. Опять написано: Павел, пробыв еще довольно дней, простился с братиями и отплыл в Сирию, – и с ним Акила и Прискилла, – остригши голову в Кенхреях, по обету (Деян. 18:18). Пусть там из-за страха иудеев он был вынужден сделать противное своему желанию: но зачем он по обету отрастил волосы и потом в Кенхреях остриг их, что обыкновенно делали назореи, посвящавшие себя Богу – по закону Моисееву (Числ. 6:18)?

Но это незначительно в сравнении со следующим. Лука, писатель священной истории, повествует: «когда мы пришли в Иерусалим, любезно приняли нас братья, и на следующий день Иаков и все старцы, бывшие с ним, одобрив его благовестие, сказали ему¹⁹: видишь, брат, сколько тысяч уверовавших Иудеев, и все они ревнители закона. А о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. Итак что же? Верно соберется народ; ибо услышат, что ты пришел. Сделай же, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имеющие на себе обет. Взяв их, очистись с ними, и возьми на себя издержки на жертву за них, чтобы остригли себе голову, и узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать закон. А об уверовавших язычниках мы писали, положив, чтобы они ничего такого не наблюдали, а только хранили себя от идоложертвенного, от крови, от удавленины и от блуда. Тогда Павел, взяв тех мужей и очистившись с ними, в следующий день вошел в храм и объявил окончание дней очищения, когда должно быть принесено за каждого из них приношение». (Деян. 21:17–26). Относительно этого опять спрашиваю тебя, Павел: зачем ты позволил убедить себя остричься, затем совершил очищения по обрядам иудеев, зачем принес жертвоприношения и за тебя закланы были жертвы по закону? Конечно, ты скажешь: для того, чтобы не соблазнялись уверовавшие из иудеев. Итак ты лицемерно выдавал себя за иудея, чтобы приобрести иудеев, и этому самому лицемерию научили тебя Иаков и прочие пресвитеры. Однако ты не мог укрыться, потому что, при возмущении, когда тебя хотели убить, ты был взят тысяченачальником и им послан был в Кесарию под бдительной военной стражей (Деян. 23, 23), чтобы тебя не убили иудеи, как лицемера и нарушителя закона; и оттуда, прибывши в Рим, в гостинице, которую ты нанял себе, ты проповедовал Христа и иудеям, и язычникам и мнение твое утверждено мечем Нерона.

Я доказал, что из-за боязни иудеев и Петр и Павел равно притворно показывали, что они соблюдают заповеди закона. С какой же совестью, с какой дерзостью Павел стал бы упрекать в другом то, что делал сам? Я и даже другие раньше меня изложили причину, которую они признавали, защищая не официальную ложь, как ты пишешь, но показывая честную предусмотрительность, чтобы показать и мудрость апостолов и обуздать бесстыдство богохульника Порфирия, который говорит, что Павел и Петр вступили между собой в ребяческую ссору и что Павел даже возненавидел доблести Петра и с тщеславием описывал то, чего или он вовсе не делал, или если и сделал, то сделал нагло, упрекая другого за то, что допускал сам. Они истолковали, как могли: как же будешь ты толковать это место? Конечно, отвергая мнение древних, ты скажешь что-нибудь лучше.

Ты пишешь ко мне в своем письме: «мне не учить тебя, как нужно понимать сказанное тем же апостолом: для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев (1Кор. 9:20) и прочее, – что говорится там в смысле лживого притворства. Ибо ухаживающий за больным бывает как больной не в том случае, если он представляется страдающим лихорадкой, а в том, если в чувстве сострадания он думает, каких бы услуг он хотел сам, если бы сам был болен. Конечно, Павел был иудей; сделавшись же христианином, не оставил иудейских обрядов, какие этот народ совершал по закону и в законное время, в какое следовало; и поэтому, и сделавшись уже апостолом Христа, стал проповедывать соблюдение этих обрядов, так что учил, что они не вредят тем, кои хотят сохранять оные так, как приняли от отцов по закону – не вредят даже и по обращении их ко Христу, хотя они должны уже в этих обрядах утверждать надежду спасения, ибо через Господа Иисуса пришло само то спасение, которое обозначалось этими обрядами». Смысл всей твоей речи, которую ты растянул в слишком длинном словопрении, – такой: Петр не заблуждается в том, что признавал необходимость соблюдения закона уверовавшими из иудеев, но уклонился от прямого пути в том, что принуждал язычников иудействовать, а принуждал не по власти учителя, а по примеру сообщения с иудеями. И Павел в своих словах не высказывал противоречия тому, что он сам делал, а упрекал Петра за то, что он побуждал иудействовать тех, кои были из язычников.

Таким образом сущность вопроса или мнения твоего в том, что после Евангелия Христова верующие иудеи хорошо делают, если исполняют предписания закона, т.е. если приносят жертвы, какие принес Павел, если обрезают сыновей, если соблюдают субботу, как соблюдал Павел в лице Тимофея и все иудеи. Если это так, то мы впадаем в ересь Керинфа и Евиона, которые за то только были анафематствованы отцами, что, веруя во Христа, примешивали к Евангелию Христову обряды закона и так исповедовали новое, что не оставляли древнего. Что сказать об евионитах, которые притворно выдают себя за христиан? До сего дня во всех синагогах востока между иудеями есть ересь, которая называется ересью Минеев²⁰, и которая фарисеями осуждается даже теперь. В простонародье их называют назореями; они веруют во Христа Сына Божия, рожденного от Девы Марии, и говорят, что Он тот, который пострадал при Понтии Пилате и воскрес, – в которого и мы веруем; но, желая быть и иудеями и христианами, они – ни иудеи, ни христиане. Итак, если ты считаешь нужным врачевать наше маленькую рану, то я прошу тебя уврачевать рану этого мнения, рану просверленную, проколотую острым оружием, нанесенную копьем и, так сказать, тяжестью фаларики²¹; ибо представлять при изъяснении писания различные мнения предков и снова вводить в церковь нечестивийшую ересь – преступления одинаковые. А если нам настоит необходимость принять иудеев с их законными обрядами и им дозволено будет в церкви Христовой соблюдать то, что они исполняли в синагогах сатаны: то – я скажу, что думаю – не они сделаются христианами, а нас сделают иудеями.

Кто из христиан может благосклонно выслушать содержащееся в твоем письме: «Павел был иудей, а сделавшись христианином, не оставил иудейских обрядов, какие этот народ совершал по закону и в законное время, в какое следовало; и поэтому и сделавшись уже апостолом Христа стал проповедовать исполнение этих обрядов и учил, что они не вредны тем, кои хотят сохранить оные так, как приняли от отцов по закону». Опять, умоляю тебя, выслушай скорбь мою со свойственным тебе миролюбием: Павел соблюдал иудейские обряды, уже быв апостолом Христа, и ты говоришь, что они не вредны тем, кои хотели соблюдать их так, как они приняли от отцов. Я, напротив, буду говорить и во всеуслышание буду провозглашать, хотя бы против меня был весь мир, – что обряды иудейские для христиан и вредны и смертоносны и что всякий, соблюдающий их из иудеев ли или из язычников, низвержен в бездну дьявола. Потому что конец закона – Христос, к праведности всякого верующего (Рим. 10:4), т.е. иудею и язычнику, ибо закон не будет концом к праведности всякому верующему, если иудей исключается. В Евангелии читаем: закон и пророки до Иоанна Крестителя (Мф. 11:12) и в другом месте: и еще более искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцем Своим называл Бога, делая Себя равным Богу (Ин. 5:18) и еще: и от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать, ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа (Ин. 1:16–17). Вместо преходящей благодати закона мы получили во веки пребывающую благодать Евангелия, и вместо сеней и образов ветхого завета через Иисуса Христа дана истина. И Иеремия от лица Божия пророчествует: вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской (Иер. 31:31). Заметь, что говорит Бог, – что Он обещает новый завет Евангелия не народу языческому, который до того времени не получал завета, но народу иудейскому, которому дал закон через Моисея, чтобы они жили не в ветхости письмен, но во обновлении духа. А Павел, из-за имени которого поднимается этот вопрос, часто представляет такого рода мнения (из них для краткости я укажу немногие): вот, я, Павел, говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа (Гал. 5:2) и еще: вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати (ст. 4) и ниже: если же вы духом водитесь, то вы не под законом (ст. 18). Этим апостол не по расчету, как хотели наши предки, а уже истинно, как ты понимаешь, показывает, что кто состоит под законом, тот не имеет Духа Святого. И посмотрим, каковы заповеди законные, по учению Господа: Я дал им, говорит Он, заповеди не благие и оправдания, в которых они не имеют жить. Это я говорю не для того, чтобы подобно Манесу и Маркиопу разрушать закон, который, по апостолу, мы признаем святым и духовным, а потому, что с пришествием веры и исполнения времен послал Бог Сына своего, который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление чад и живем не под пестуном, а как совершеннолетние и наследники Божии (Гал. 4).

В письме твоем говорится далее: «поэтому он (Павел) не одобрил Петра за то, что он соблюдал отеческие предания; и если он это захотел сделать, то делал не лживо и не незаконно». Опять говорю тебе: ты епископ и учитель церквей Христовых; для доказательства истины своих убеждений допусти, чтобы какой-нибудь иудей, сделавшись христианином, обрезал родившегося у него сына, соблюдал субботу, воздерживался от яств, которые Бог создал для употребления с благодарением, – в четырнадцатый день первого месяца к вечеру заколол агнца: допусти это, и, когда ты это сделаешь, или лучше не сделаешь (потому что я знаю, что ты христианин и не сделаешь святотатства), то волей неволею отречешься т своего убеждения и тогда узнаешь на деле, что труднее подтверждать свое, чем опровергать чужое. И чтобы мы почему-нибудь тебе не не поверили или не не помнили твоих слов (ибо слишком растянутая речь часто неудобопонятна и когда ее не понимают, то менее и опровергают), ты прибавляешь и даешь оговорку, что «Павел оставил то, что иудеи имели нехорошего». Что это за нехорошее иудейское, которое Павел оставил? Без сомнения то, что они не разумея праведности Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией (Рим. 10:3); «потом то, что после страдания и воскресения Христа, когда была дана и явлена тайна благодати по чину Мельхиседекову, они полагали нужным соблюдать древние обряды и соблюдать не по формальному обычаю, а по необходимости этих обрядов для спасения, которые однако, если бы никогда не были необходимыми, то напрасно и тщетно сделались бы за них мучениками Маккавеи»; – наконец то, «что христианских проповедников благодати иудеи преследовали, как врагов закона. Эти и подобного рода заблуждения и пороки он почитает, как говорит он, тщетою и сором чтобы приобрести Христа» (Флп. 3, 8).

Мы узнали от тебя, что Павел оставил из того, что было у иудеев нехорошего; теперь узнаем из твоего учения, что он удержал из их добрых обычаев. (Ты говоришь «о предписаниях закона, которые исполняют они по отеческом обычаю, так как они исполняемы были самим Павлом без всякой необходимости их для спасения»). Я не совсем понимаю, что хочешь ты сказать словами: «без всякой необходимости для спасения»; потому что если они не приносят спасения, то для чего же соблюдаются? а если должны соблюдаться, то без сомнения приносят спасение, в особенности те, кои соблюдающих оные делают мучениками, так как они не соблюдались бы, если бы не давали спасения. Они не безразличны между добром и злом, как рассуждают философы. Воздержание – добро, роскошь – зло. Безразлично между тем и другим – прохаживаться, производить желудочные отравления, выбрасывать носом головные нечистоты, плевать. Это – ни добро, ни зло, потому что сделаешь ли это, или не сделаешь, не будешь ни прав, ни виноват. А соблюдение обрядов закона не может быть безразлично, но есть или доброе, или не доброе дело. Ты говоришь, что доброе; я утверждаю, что не доброе и дурное для уверовавших не только из язычников, но и из народа иудейского. В этом месте, если не ошибаюсь, ты, избегая одного, запутываешь другое: боясь богохульника Порфирия, натыкаешься на сети Евиона, доказывая, что верующим из иудеев должно соблюдать закон. И так-как ты понимаешь опасность того, что говоришь, то и стараешься ограничить свою мысль излишними словами: «без всякой необходимости для спасения: не так как требует исполнения их иудеи, или по ложному притворству, за что Павел упрекал Петра».

Итак, Петр притворно соблюдал закон, а тот порицатель Петра смело исполнил предписания закона, так как далее в письме твоем говорится: «ибо если Павел исполнял эти обряды по тому, что выдавал себя за иудея, чтобы приобрести иудеев: то почему он и с язычниками не приносил жертвы, поскольку и для чуждых закона он был как чуждый закона, чтобы приобрести и их (1Кор. 9:21)? Почему, если не потому, что и первое он делал как иудей по природе и сказал все последнее не в том смысле, как будто он выдавал себя тем, чем он не был, а в том, что он сознавал необходимым так снисходительно относится к ним, как будто он сам страдал тем же заблуждением, – т.е. не с хитростью притворяющегося, а с любовью сострадающего». – Хорошо защищаешь ты Павла, что он не притворялся в заблуждении иудейском; но в таком случае он действительно окажется заблуждающимся. Он не хотел подражать притворству Петра, чтобы выдавать себя тем, чем он не был, но с полной свободой говорил, что он иудей. Новая снисходительность апостола: желая сделать иудеев христианами, он сам сделался иудеем: ибо он не мог иначе привести сластолюбивых к воздержанию, как доказавши, что он сам сластолюбив и в чувстве сострадания иначе помочь несчастным, как чувствуя самого себя несчастным. Поистине несчастны и достойны сострадательного сожаления те, кои в жару спора и по любви своей к упраздненному закону апостола Христова сделали иудеем. И небольшое различие между моим и твоим мнением, по которому я говорю, что и Петр и Павел притворно соблюдали предписания закона из-за страха верных иудеев, а ты утверждаешь, что они делали это по милосердию, не по лживой хитрости, а по сострадательной любви, – небольшое различие, если только несомненно, что по страху ли или по милосердию они выдавали себя тем, чем они не были. А то доказательство, которое те употребляешь против меня – что он должен бы был и для язычников быть язычником, если для иудеев стал иудеем – более служит в мою пользу; ибо как он не был в сущности иудеем, так и не был в сущности и язычником, и как не был в действительности язычником, так и не был действительно и иудеем. А подражает он язычникам в том, что в вере Христовой он снова принимает необрезание и безразлично позволяет питаться яствами, которыми запрещают иудеи, но – не почитать идолов, как думаешь ты. Ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание (Гал. 5:6, 6:15), но исполнение заповедей Божьих.

Прошу тебя и еще и еще умоляю: прости меня за противоречие и себя вини за то, что я вышел из своих границ: ты вынудил меня отвечать и как у Стезихора отнял у меня глаза. Не считай меня учителем лжи: я следую Христу, Который говорил: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин. 14:6), и не может быть, чтобы я, почитатель истины, склонился перед ложью. Не возбуждай против меня толпу невежд, которая тебя почитает, как епископа и по уважению к священному сану благовеет при твоей проповеди в церкви, а меня в преклонных летах и почти старика, живущего в уединении монастыря и деревни, мало уважает. Ищи для себя, кого учить или обличать, потому что до нас, разделенных от тебя таким пространством моря и суши, едва достигает звук твоего голоса, и если когда-нибудь напишешь письмо, то Италия и Рим получат его прежде, чем оно доставлено будет мне, которому должно быть послано.

А что в других письмах ты спрашиваешь: почему в первом моем переводе канонических книгах есть звездочки и отметки черточками, тогда как после я издал другой перевод без этих знаков: то я с твоего позволения сказал бы тебе, что мне кажется ты не понимаешь, о чем ты спросил меня. Первый перевод есть перевод Семидесяти Толковников, и везде, где есть черточки, указываются места, где Семьдесят сказали более, чем сколько есть в еврейском, а где звездочки, – там Оригеном прибавлено из издания Феодотиона. Там я переводил греческое, здесь изложил, что понимал, с самого еврейского, иногда сохраняя более истину мыслей, чем расположение слов. И я удивляюсь, как ты читаешь книги Семидесяти Толковников не в чистом их виде, как они были изданы ими, а исправленные Оригеном или испорченные черточками и звездочками; и не следуй переводу христианина, в особенности, когда прибавленное в нем он перенес из издания иудея и богохульника после страдания Христова. Хочешь быть истинным почитателем Семидесяти Толковников? – Не читай того, что отмечено звездочками, даже изгладь из списков, чтобы доказать свою любовь к древнему. И если ты это сделаешь, то заставишь попортить все церковные библиотеки, потому что едва найдется одна или две книги, в которых не было бы этих вставок.

Далее ты говоришь – что я после древних не должен был заниматься переводами и употребляешь для этого новый силлогизм: «переведенное Семидесятью было или не понятно или понятно; если не понятно, то нужно полагать, что и ты в переводе мог ошибаться; если понятно, то очевидно они не могли ошибаться при переводе». Отвечаю тебе твоими же словами. Все древние учители, которые предварили нас о Господе и которые объясняли свящ. Писание, объясняли или не понятное или понятное. Если не понятное, то каким образом ты осмелился рассуждать о том, чего не могли объяснить они? Если понятное, то излишнее с твоей стороны желание рассуждать о том, что не могло утаится от них – в особенности относительно объяснения псалмов, которые у греков изъяснялись во многих сочинениях: во-первых, Ориген, во-вторых, Евсевий Кесарийский, в-третьих, Феодор Ираклийский, в-четвертых, Астерий Скифопольский, в-пятых, Аполлинарий Лаодикийский, в-шестых, Дидим Александрийский. Известны небольшие сочинения не некоторые псалмы и других лиц. А у латинян епископы: Иларий Пиктавийский и Евсевий Верчельский перевели Оригена и Евсевия, из коих первому в некоторых местах следовал и наш Амвросий. Пусть ответит мне мудрость твоя – зачем ты после столь великих и столь многих толкователей в изъяснении псалмов мыслишь иначе? Ибо если псалмы непонятны, то нужно полагать, что и ты ошибался при изъяснении их, а если понятны, то, думается, и они могли ошибаться при изъяснении; и посему и в том и другом случае объяснение твое будет излишне, и по этому закону после первых никто не посмеет говорить, и, как скоро один предвосхитил, другому чрез него не дозволено будет писать. И твоя снисходительность тем более должна позволять и другим то, что ты позволяешь себе. Ибо я, переводя в неисправленном виде для людей моего языка с греческого на латинский, заботился не столько о том, чтобы изменить прежние переводы, сколько о том, чтобы восстановить те свидетельства, которые или опущены или искажены иудеями, чтобы наши знали, что содержалось в еврейском подлиннике. Кому не угодно читать, того никто насильно и не принуждает: пусть он пьет с наслаждением старое вино и презирает мои новизны, находящиеся (впрочем) в толковании древних, и имеющие целью, чтобы места, непонятные в еврейском, более уяснить из моего перевода. А какому способу должно следовать при переводе св. Писания – это показывают написанная мною книга «О лучшем способе перевода»²² и все краткие предисловия к св. книгам, предпосланные моему изданию, и к ним прошу обратится благоразумного читателя. И если ты, как говоришь, одобряешь меня в исправлении Нового Завета и излагаешь причину, почему одобряешь: то поскольку очень многие знающие греческий язык могли бы судить о моем деле, то ты должен был поверить, что и в Ветхом Завете у меня та же не испорченность, что я не свое измыслил, а перевел божественное (Писание) так, как нашел у евреев. Если в чем сомневаешься, то спроси у евреев.

Но ты может быть скажешь: что если евреи или не захотят отвечать, или захотят сказать неправду? – Неужели вся масса иудеев будет молчать относительно моего перевода? И неужели не найдется ни одного знающего еврейский язык, или все будут подражать тем иудеям африканского городка, которые все, по твоим словам, сговорились ругать меня? Ты в письме своем сплетаешь такого рода басню: «один брат наш епископ, установив в подведомой ему церкви читать твой перевод, открыл, что в книге пророка Ионы у тебя нечто поставлено совершенно отличное от того, что утверждено было в уме и памяти каждого и проповедано в преданиях стольких веков. В народе возникло такое сметение, – особенно когда греки стали обличать ложь и кричать против нее, – что епископ (это было в городе) вынужден был просить решения вопроса у иудеев. Но они по невежеству ли или злоумышленно отвечали, что и в еврейских кодексах стоит также, как было в греческих и латинских. Что же дальше? Епископ, после этого великого смятения, не желая остаться без народа, принужден был исправить это место как ложное. Поэтому и мне кажется, что кое в чем иногда и ты мог ошибаться».

Ты говоришь, что я кое-что дурно перевел в книге пророка Ионы и что из-за неверности одного слова при волнении, возникшем в народе, епископ едва не потерял священный сан; а что такое я дурно перевел, об этом ты умалчиваешь, отнимая у меня возможность защиты, чтобы я своим ответом не опроверг все, что бы ты ни сказал. Может быть и теперь, как несколько лет назад, дело идет о тыкве, – что я неправильно вместо «тыква» перевел «плющ», – как доказывал Корнелий и Азиний Поллион²³ того времени. Об этом предмете я очень подробно отвечал в толковании на пророка Иону. Теперь я нахожу достаточным сказать только то, что в этом месте, где Семьдесят Толковников перевели «тыква», а Аквила с прочими «плющ», т.е. χισσόν, в еврейском поставлено ciceion, что сирияне в простонаречье называют ciceiam. Это – род кустарника с широкими листьями наподобие виноградных. Когда его посадят, это растение быстро развивается в деревце, держась только на своем пне без всякой опоры твердого ствола и твердых ветвей, которых не имеют и тыква и плющ. Если бы я это растение, переводя слово в слово, назвал ciceion, – то никто не понял бы; если бы – «тыквою», то сказал бы не то, что поставлено в еврейском; поэтому, согласно с другими переводчиками, я поставил «плющ». А если ваши иудеи, как ты сам уверяешь, с злым умыслом или по невежеству сказали, что и в еврейских списках стоит то же, что и в греческих и латинских, то очевидно, что они или не знают еврейских букв, или захотели солгать, чтобы посмеяться над тыквенниками. В заключении письма прошу тебя: не вынуждай воевать и снова подвергаться жизненным бурям старика, живущего на покое и давно уже отслужившего свой срок. Ты, как человек молодой и поставленный на первосвященнической высоте, должен учить народ и обогащать римские кровли плодами Африки, а для меня достаточно в маленьком углу монастыря шепотом переговариваться со слушателем и читателем.

Блаженнейшему папе Феофилу Иероним.

Слишком поздно послал я твоему блаженству книгу твою в переводе на латинский язык. Многое препятствовало мне в этом деле: – внезапное вторжение исаврян, опустошение Финикии и Галилеи, ужас, объявший Палестину и особенно Иерусалим и забота о созидании стен, а не книг, к этому – жестокая зима, голод, особенно невыносимый для меня, которому вверено попечение о многих братьях. Среди этих затруднений перевод подвигался насильственным и так сказать воровскими трудами по ночам и уже вчерне было написано и во дни св. четыредесятницы переписано набело и только оставалось перечитать его, как я был поражен весьма тяжким недугом и, уже вступая в преддверие смерти, милосердием Господа и твоими молитвами был сохранен – может быть, для того, чтобы исполнить твое приказание и красноречивейшую книгу, которую соткал ты из цветов Писаний, перевести с такой же красотою, с какой она тобой написана, хотя слабость тела и печаль духа и притупляли остроту ума, и плавно льющуюся речь как бы запирали какими-то плотинами.

В сочинении твоем я с уважением признал пользу его для всех церквей, – чтобы невежды, вразумленные свидетельством Писаний, научились, с каким благоговением должны они почитать святыню и совершать служение при алтаре Христовом, – научились, что священные сосуды и святые покровы и прочее, принадлежащее к богослужению страдания Господня, не есть нечто не имеющее священного значения, как пустое и не имеющее смысла, но, по соприкосновению (consortio) с телом и кровью Господа, должно быть почитаемо таким же величием, как тело и кровь Его.

Итак, прими книгу твою или мою или, вернее сказать, нашу. Если ты одобришь меня, то одобришь себя, потому, что для тебя работал мой ум, и я хотел только греческое богатство уравновесить бедностью латинского языка. Я не слово в слово перевел, как делают красноречивые переводчики, и не прибавил денег, которые ты давал мне по частям, а отвесил в равной мере, чтобы не было никакого ущерба в мыслях, хотя бы кое-чего и не доставало в словах. А письмо твое я перевел на латинский и приложил в начале этой книги для того, чтобы все, кто будет читать, знали, что я предпринял этот труд, превышающий мои силы, не по дерзости или тщеславию, а по приказаниям твоего блаженства. Достиг ли я этого – представляю судить тебе. Во всяком случае если ты и будешь недоволен недостатками труда, то найдешь извинительным мое намерение.

Господину истинно святому и блаженнейшему папе Августину Иероним желает о Христе здравия.

Спросив с заботливостью у брата нашего Фирма о твоем состоянии, я с удовольствием услышал, что ты здоров; и так как я не скажу надеялся, а домогался получить от тебя письмо, то он сказал, что он отправился из Африки без твоего ведома. Итак, обнимая тебя с искренней любовью, я посылаю тебе через него благожелательные приветствия и молю простить своей совестливости, – что я не мог отказать, когда ты давно просил меня ответить. Не я отвечал тебе, а обвинение отвечало на обвинение. И если есть вина в том, что я ответил, то – прошу терпеливо выслушать – гораздо больше вины в том, что ты вызвал меня на ответ. Но да не будет подобных препирательств, пусть будет между нами истинное братство и затем будем посылать друг другу письма любви, а не словопрений. Святые братья, служащие со мной Господу, много приветствуют тебя. Прошу приветствовать почтением моим святых, несущих с тобой легкое иго Христово и в особенности святого и достопочитаемого папу Алипия. Христос Бог наш всемогущий здравым и меня не забывающим да сохранит тебя, господин истинно святой и блаженнейший папа. Если ты прочитал книгу объяснений на Иону, то полагаю не поднимешь снова смешного вопроса о тыкве. А если тот друг, который первый напал не меня с мечем, отражен стилем²⁵, то пусть любовь и справедливость твоя признает виновным обвинителя, а не ответчика. Если угодно, будем подвизаться на поприще Писаний, не оскорбляя друг друга.

Предисловие

Один брат из Галии рассказал мне, что у него есть сестра девица и мать вдова, которые в одном и том же городе живут в отдаленных домах и по гостеприимству ли, или для сбережения своих маленьких средств приняли к себе распорядителями каких-то клириков, – чтобы, отделившись одна от другой, еще с большим бесчестием жить с людьми чужими. Когда я жалел об этом и выражал гораздо больше молчанием, чем словами, то он сказал: прошу тебя, обличи их письмом своим и призови к согласию, чтобы мать простила дочь и дочь простила мать. – Прекрасное, – говорю ему я, – поручение возлагаешь на меня: – чтобы я, человек чужой, примирил тех, кого не мог примирить сын и брат. Как будто я занимаю епископскую кафедру, а не плачу о прежних грехах и не стараюсь избегать настоящих, заключившись в келейке и удалившись от бурь житейских; да и несообразно скрываться телом, а языком бродить по всему свету. – Слишком робок ты, – сказал он мне; где же та сила, с какой ты, осмеивая весь мир, кое в чем напоминал Люцилиана? – Это-то, говорю я, и пугает меня и не позволяет раскрыть уста: потому что после того, как обличая пороки, я сам стал порочен, и, по истертой в народной речи пословице, когда меня ругают и отрекаются все, я думаю, что у меня нет ни ушей, ни осязания, – после того как самые стены стали давать отзвуки брани против меня и о мне поют в песнях пьющие вино (Пс. 68:13): я поневоле выучился молчать при виде зла, считая более справедливым полагать охрану устам моим, и огради двери уст моих, чем уклонять сердце мое к словам лукавым (Пс. 140:3–4) и, обличая пороки, впадать в порок порицания. – Когда я сказал это, он возразил: говорить правду не значит злословить и частное обличение не есть наставление для всех, так как или редко кто или никого не найдется, кто бы мог подлежать обвинению в таком преступлении. Прошу же тебя, не допусти, чтобы я, истомившись в такой дальней дороге, напрасно приходил к тебе: видит Бог, что после посещения святых мест особенно важной целью моего путешествия было помочь сестре и матери письмом твоим. – Тогда я сказал ему: хорошо, сделаю, чего ты желаешь, потому что письмо пойдет за море и слово, примененное к частному случаю, найдет немногих, кого может задеть. А тебя прошу хранить это письмо в тайне. И когда ты вместо подорожной от меня донесешь его, то я буду рад, если послушаются моего голоса, а если оставят без внимания, как я более предполагаю, то я потерял слова, а ты – дальнюю дорогу.

Мать и дочь! Прежде всего я хочу известить вас, что я пишу не потому, что подозреваю относительно вас что-нибудь недостойное, но что прошу вашего примирения для того, чтобы не подозревали другие. В противном случае (чего да не будет), если бы я думал, что вы опутаны греховными узами, то никогда не стал бы писать: я знал бы тогда, что рассказываю сказку глухим. Затем прошу вас, что если я напишу что-нибудь слишком колкое, то считайте это следствием не столько моей строгости, сколько моего огорчения. Загнившие части тела излечиваются вырезанием и прижиганием, яды выгоняются змеиным противоядием; небольшая болезнь изгоняется большим страданием. Наконец скажу и то, что если этот ваш порок и не имеет раны, то молва разносит нехорошие слухи. Мать и дочь – это имена любви, слова нежных отношений, узы природы, второй союз после Бога. Нет похвалы в том, если вы любите друг друга; но есть преступление в том, что вы друг друга ненавидите. Господь Иисус повиновался родителям своим (Лк. 2), почитал мать, для которой сам был отцом, чтил воспитателя, которого сам питал: помнил Он, что Его носило чрево одной и руки другого. Поэтому, и вися на кресте, Он поручает ученику родительницу (Ин. 19), которую никогда не оставлял до креста.

А ты, дочь (я уже перестаю обращаться к матери, которую может быть извиняют и лета, и слабость, и любовь к уединению) – ты, говорю, дочь, разве считаешь тесным для себя дом той, чрево которой было для тебя не тесно? Десять месяцев жила ты заключенная во чреве, а теперь и одного дня не можешь побыть с матерю в одной комнате? Или ты не можешь сносить ее взгляда и избегаешь иметь в доме свидетельницу в той, которая очень легко понимает все твои расположения, т.е. в той, которая родила, воспитала и вырастила тебя до этого возраста? Если ты девственница, то зачем боишься бдительного надзора? Если пала, то почему открыто не вступаешь в брак? Исправить дурное начало по крайней мере этим средством – это спасительная доска после кораблекрушения. И я говорю этим не то, что я отрицаю покаяние после греха, чтобы дурно начатое ты могла и продолжать дурно, но то, что я не надеюсь на расторжение этой связи. В противном же случае, если после падения ты переселишься к матери, то с ней удобнее можешь оплакивать то, что потеряла чрез ее отсутствие. А если ты еще невинна и не потеряла (девства), то сохраняй его, чтобы не потерять. Какая тебе необходимость жить в доме, где ты по необходимости ежедневно имеешь или погибнуть или победить? Кто из смертных беззаботно спит около ехидны, которая если и не поражает, то во всяком случае внушает опасение. Безопаснее не иметь возможности погибнуть, чем не погибнуть около опасности. В первом случае спокойствие, во втором – умение действовать; там спокойно наслаждаемся, здесь избегаем опасности.

Но, может быть, скажешь на это: мать моя не добрых нравов, желает предметов мирских, любит богатство, не знает поста, натирает белилами лицо, хочет ходить разодетая, вредит обету моему; я не могу жить с такой. Прежде всего, если она и такова, как ты говоришь, то тем большую награду ты получишь, если не оставишь такой. Она долго носила тебя во чреве, долго воспитывала, и детские капризы переносила с нежной любовью. Мыла грязное белье и часто сама была запачкана нечистотами, сидела при тебе во время болезни и преодолевавшая из-за тебя свою брезгливость должна преодолеть и твою. Она вырастила тебя от таких лет; научила любить Христа. Тебе не должно быть неприятно сожительство с той, которая девственницей посвятила тебя жениху твоему. Если ты не можешь сносить этого и избегаешь ее наслаждений, если (как обыкновенно говорят в народе) мать – женщина светская, то ты имеешь других девиц, имеешь святой лик целомудрия. Зачем, оставляя мать, ты выбираешь того, который также, может быть, оставил сестру и мать? Та несносна, этот приятен; та бранчива, этот ласков. Скажи мне: пошла ли ты от матери к этому человеку или после нашла его? Если ты пошла к нему, то очевидно ты оставила мать. Если нашла его после, это этим ты показываешь, чего ты не могла найти в доме матери. Тяжела скорбь моя и направляет против меня мое же оружие. «Кто ходит просто, говорить Премудрый, тот ходит смело» (Притч. 10:9). Я молчал бы, если бы меня угрызала совесть, если бы в других я обличал свое собственное преступление и через бревно своего глаза видел сучек в глазу другого. А теперь, так как я, живя вдали среди братьев и пользуясь сообществом их честно, при свидетелях редко и вижу кого и сам показываюсь: то тебе очень стыдно не подражать скромности того, чьему примеру ты, как видно, следуешь. Если ты скажешь на это: и для меня довольно моей совести; Бог мне судья – свидетель моей совести; я не забочусь о том, что говорят люди: – но послушай, что пишет апостол: пекитесь о добром не только перед Богом, но и перед всеми человеками (Рим. 12:17). Если кто порицает тебя за то, что ты христианка, что ты девственница, то не беспокойся, что ты оставила мать для того, чтобы жить в монастыре среди девственниц: такое порицание для тебя похвала. Когда в отроковице Божьей порицают не сладострастие, а суровость; тогда такая жестокость есть любовь. Ибо ты предпочитаешь матери Того, Кого повелевается тебе почитать даже душе своей, и если бы предпочла Его и сама мать твоя, то видела бы в тебе и дочь и сестру.

Итак что же, преступно иметь общение с святым человеком? Ты за шею тащишь меня к суду, чтобы я или говорил то, чего не хочу, или навлек на себя ненависть многих. Святой человек никогда не разлучает дочери от матери: он берет к себе ту и другую, и ту и другую почитает. Как бы ни была свята дочь, мать вдова есть выражение целомудрия. Если этот твой – не знаю кто – одних лет с тобой, должен почитать ее как свою мать; если он старше тебя, должен любить тебя как дочь и подчиняться руководству родительницы. Не делает чести обоим вам, что он любит больше тебя, чем мать: может казаться, что в тебе он предпочитает не привязанность, а только возраст. И это я мог бы сказать, если бы у тебя не было брата монаха, если бы ты не имела домашней охраны. А теперь, о несчастье! Зачем поселяется чужой между матерью и братом и между матерью-вдовой и братом-монахом? Хорошо было бы, если бы ты знала себя и дочерью и сестрой; а если не можешь быть и той и другой, то если отвергаешь мать, как суровую женщину, пусть будет приятен тебе по крайней мере брат; а если жесток брат, пусть же будет нежна для тебя та, которая родила тебя. Что бледнеешь? что волнуешься? что краснеешь и трясущимися губами выдаешь сердечную тревогу? Ничто не превышает любви к матери и брату – кроме любви к мужу.

Кроме того, я слышал, что ты с родственниками и знакомыми и людьми подобного рода ездишь по подгородным деревням и прекрасным вилам. Я не сомневаюсь, что в удовольствиях нового рода тебя сопровождает родственница или сестра; я не подозреваю также, чтобы ты искала общества мужчин, хотя бы они были и близкие знакомы или родственники твои. Прошу же тебя, девица, скажи мне: одна ходишь ты, в сопровождении родственников, или со своим возлюбленным? Как бы ты ни была бесстыдна, ты не осмеливаешься выдавать его пред глазами светских людей, потому что если ты это сделаешь, то о тебе и о нем запоет все общество, все будут указывать на вас пальцами, и даже ты самая сестра, родственница или знакомая, те, которые в угоду тебе, называют его при тебе святым и монахом, чуть отвернувшись от тебя, будут смеяться над ним, как над незаконным супругом твоим. Если же ты будешь ходить одна (что я более и предполагаю), то, конечно, ты – девица в черном платье – будешь гулять среди раболепных мальчиков, среди женщин замужних или имеющих выйти замуж, среди бойких девиц и завитых и приглашенных юношей. Кто-нибудь с маленькой бородкой подаст тебе руку, будешь поддерживать, когда ты устанешь, и пожав пальцы, или соблазнится или соблазнит. Случится тебе обедать среди мужей и замужних женщин: ты увидишь чужие поцелуи, вкусные блюда, и не без соблазна для себя будешь удивляться шелковым и позолоченным платьям. И на самом обеде, чтобы ты ела мясное, тебя будут принуждать к этому как бы против твоей воли; чтобы пила вино, будут хвалить создание Божие; чтобы мылась в бане, будут упрекать в нечистоте; и когда ты после отговорок сделаешь что-нибудь из того, к чему тебя побуждают, то все будут превозносить тебя чистой, невинной, женщиной с самообладанием и истинно благородной. Между тем за столом запоет какой-нибудь певец и среди льющих сладкой гармонией песней, не смея смотреть на чужих жен, слишком часто будет бросать взгляды на тебя, не имеющую сторожа. Минами он будет разговаривать с тобой и то, что боится высказать словами, выразить страстными движениями. Среди таких сладострастных сетей и железные души порабощает похоть; а она особенно голодна в девицах, считая очень приятным все, чего не знает. Языческие сказки рассказывают, что заслушавшись песней сирен корабельщики наталкиваются на острые подводные камни, и лирой Орфея смягчаются деревья, звери и твердые кремни. Среди пиршеств трудно сохранить целомудрие. Заботящийся о наружности выказывает грязную душу.

Мальчиками в школе мы читали и ловили носившиеся на улице слухи, что кто-то, едва имея одни кости, сгорал преступной любовью и прежде умер, чем оставил свою болезнь. Как ты, – девица здоровая, нежная, полная, цветущая, пылкая, – как ты будешь вести себя среди мясных яств, вин и бань в обществе людей женатых и юношей? Если ты и не позволишь себе чего-нибудь, о чем тебя будут просить, то все же будешь относить к своей красоте, если тебя будут просить. Сладострастно настроенный ум с большим увлечением предается бесчестному и в недозволенном подозревает больше удовольствия. Самое платье простое и темное – есть вывеска скромности, – если нет на нем складок, если не волочиться оно по земле, чтобы казаться тебе выше, если не расшито оно нарочито, чтобы кое-что показывать, закрывать неприличное и открывать благообразное. И черненькие лакированные полусапожки скрипом своим, когда ты ходишь, зовут к себе юношей. Груди стягиваются перевязками и извивающимся поясом туго сжимается стан; волоса спадают то на лоб, то на уши; иногда спускается мантилья, чтобы обнажить белые плечи, и кокетка, как бы не желая, чтобы видели, поспешно закрывает то, что открыла с намерением; и при посторонних закрывая лицо как бы по скромности, она по приемам публичных женщин открывает только то, что в открытом виде может более нравиться.

Ты скажешь: как ты знаешь меня и каким образом ты видишь меня из такой дали? – Рассказали мне это слезы и тяжелые ежеминутные стоны брата твоего. И о если бы он лгал и говорил более с опасением этого, чем с уверенностью в этом. Но поверь мне: никто не плачет, говоря неправду. Он сетует на то, что ему предпочтен юноша – хоть не завитой, не в шелковой одежде, а грубый и в рубище, который сам завязывает мешки, занимается ткацким станком, раздает жалование, распоряжается прислугой, покупает на рынке все нужное. Его, распорядителя и господина, исполняющего обязанности работников, грызут все слуги и что бы ни подарила ему госпожа, кричат, что он украл. Недовольный народ – эти слуги, и им всегда очень мало, сколько бы ты ни давала. Они рассуждают не о том, за сколько, а о том, сколько дается, и свое недовольство вымещают, сколько можно, ругательствами. Один называет его нахлебником, другой обманщиком, тот домогающимся наследства, этот каким-нибудь новым прозвищем. Разглашают, что во время болезни он сидит около твоей постели, принимает акушерок, выносит судно, нагревает простыни, делает перевязки. Люди очень легко верят дурному и выдуманное дома очень скоро разносится в обществе. И не удивляйся, если служанки и рабы говорят об вас это, когда и мать и брат жалуются на то же самое.

Сделай же то, к чему я убеждаю, умоляю тебя: примирись прежде всего с матерью, а потом, если этого нельзя, то по крайней мере с братом. Или, если ты не хочешь враждебно разделять этих столь дорогих имен, то отдели их от того, кого ты, как говорят, предпочла матери и брату. А если этого не можешь сделать, если не можешь оставить своего приятеля, то почти достойно своих кровных и установи более честные отношения к своему другу. Пусть будут у вас отдельные дома и особый стол, чтобы злые люди не говорили, что, живя под одной кровлеей, вы имеете и общую постель. Для своих нужд ты можешь иметь в нем какого угодно помощника, и хоть отчасти не иметь всеобщего бесславия. Нужно бояться того пятна, которого, по Иеремии, нельзя смыть никакой селитрой, никаким составом суконщиков. Когда захочешь, чтобы он виделся с тобой и навестил тебя, пригласи свидетелей, друзей, детей, прислугу. Чистая совесть не боится ничьих глаз. Пусть входит он без страха и выходит без опасения. Скромные глаза, тихая речь и положение всего тела выражают или беспокойство, или уверенность в безопасности. Прошу тебя: открой уши свои и послушай, что кричит целый город. Вы потеряли уже свои имена и получили прозвища друг от друга: ты называешься его, а он твоим. Брат и мать слышат это, и готовы, умоляют вас, чтобы вы разделили себя между ними и падающее на вас одних бесчестие из-за вашей связи обратили к общей чести. Ты будь с матерью, а он пусть будет с братом. Ты можешь смелее любить друга твоего брата, для матери будет честнее любить друга сына, чем дочери своей. Если ты не захочешь исполнить этого, если наморщив лоб, оставишь в пренебрежении мои убеждения, то письмо это прямо скажет тебе: зачем владеешь ты чужим рабом? Зачем делаешь слугой себе служителя Божия? Посмотри на народ, взгляни в лицо каждому. Он читает в церкви, – на тебя смотрят все – не иначе как потому, что своим развратом ты похваляешься почти как супружеским правом. Наглость ты называешь свободой; у тебя был лоб блудницы, ты отбросила стыд (Иер. 3:3).

Ты опять называешь меня злобным, подозрительным и сплетником. Я ли подозрителен, я ли зол, который в начале письма сказал наперед, что я писал потому, что не подозревал? А не ты ли распутна, развратна, преступна, – не ты ли, которая будучи двадцати пяти лет, своими объятиями как сетями опутала юношу, еще не обросшего бородой – подлинно превосходного педагога, который бы мог тебя удерживать, внушать страх своей суровостью! И хотя преступная связь не обеспечена ни в каком возрасте, но при седых уже волосах она безопасна по крайней мере от открытого позора: придет, придет время (наступит оно нечаянно), когда твой красавчик – так как женщины скоро стареют, особенно те, которые находятся около мужчин – найдет или более богатую или более молодую. Тогда раскаешься ты в поведении своем и пожалеешь об упорстве своем, – когда потеряешь и наслаждение и добрую славу, когда дурная связь получит хороший разрыв. Или ты безопасна от этого и при укреплении связи в течение столь долгого времени не боишься разрыва?

И ты, мать, если ты не боишься нареканий по своей старости, не мсти дочери грехом. Пусть лучше она отдаляется от тебя, а не ты от нее. У тебя есть сын и дочь и зять, или лучше сожитель дочери твоей. Зачем ищешь ты чужого общества и раздуваешь уже потухший огонь? Для тебя более чести терпеть по крайней мере вину дочери, чем искать случая быть самой виновной. Пусть будет с тобой сын-монах в охрану благочестия и вдовства твоего. Зачем ищешь чужого человека особенно в том доме, который не мог принять сына и дочь? Ты уже в таком возрасте, что могла бы иметь внуков от дочери. Прими к себе и того и другую. Та, которая вышла от тебя одинокой, пусть возвратится с мужчиной. Мужчиной, говорю, а не с мужем, и пусть никто не обижается: я хотел указать пол, а не супружескую связь. Или, если она стыдится, отказывается и считает тесным тот дом, в котором родилась, то вы переселитесь в ее домик; хотя бы он был и тесен, он удобнее может вместить мать и брата, чем человека чужого, с которым живя в одном доме и в одной комнате, верно она не могла остаться чистой. Пусть будут в одном доме две женщины и два мужчины. А если и тот третий ϒηροβόσχος²⁶ твой не хочет жить с вами и поднимает ссоры и распри, то пусть будет двое (мужчин); а если двое будут, то брат ваш или сын твой даст ему и сестру и мать. Пусть другие называют его отчимом и зятем, он будет звать его попечителем и братом.

Наскоро, в короткий присест продиктовал я это, желая удовлетворить просьбе требовавшего письма и как бы делая упражнение на школьную тему, потому что он приходил ко мне в тот день, в который имел отправляться. Вместе с тем и своим порицателям я хотел показать, что и я могу говорить все, что взбредет на ум. Поэтому мало приводил я и из Писаний и цветами их не пересыпал речи своей как обыкновенно делал в других книгах. Поспешно и с такой быстротой диктовал я при свете свечи, что язык упреждал руки писцов и при скорости речи употреблялось много знаков и сокращений слов. Это высказал я для того, чтобы кто не прощает уму, простил бы по крайней мере времени.

Сын мой, брат твой Авзоний уже в самую минуту отъезда, поздно подарив меня сво­им посещением и скоро отняв его и в одно и то же время сказав мне и здравствуй и прощай, заявил, что он возвратится ни с чем, если не принесет тебе чего-нибудь из наскоро набросанных мной пустячков. Уже с полученным паспортом седлался общественный конь, и благородного юношу, одетого в алую тунику, обтягивал пояс, однако же он, приставив писца, принуждал меня говорить, чтобы наскоро сказанное хватала быстрая рука и поспешную речь ловили письменные знаки. Итак, исполняя простой долг вежливости, прерываю долгое молчание не с рачением пишущего, а с необдуманностью диктующего. Письмо поспешное, без порядка в мыслях, без изысканности и искусства в выражениях – чтобы ты все находил в нем делом друга и ничего делом оратора. Считай его высказанным на ходу, данным в напутствие отправляющемуся. Священное Писание говорит: не вовремя рассказ то же, что музыка во время печали (Сир. 22:6); поэтому и я, пренебрегая красотами риторического искусства и украшениями ребячески-ласкающей речи, обращаюсь к силе Священных Писаний, в которых находится истинное врачевство ран, в которых верные средства против скорбей. Там мать снова приобретает единственного сына на смертном одре, там настигшему горю говорится: девица не умерла, но спит (Мк. 5:39), там и четырехдневный мертвец выходит спеленутый на голос зовущего Господа (Ин. 11).

Я слышал, что ты в короткое время, почти в одно погребение, похоронил двух дочерей своих, девушек, и что скоропостижная смерть похитила у тебя и целомудреннейшую и вернейшую супругу или, лучше, по силе веры, сестру твою Фавстину, в которой одной ты находил утешение после потери детей. Это похоже на то, что потерпевший кораблекрушение на берегу встречает разбойников и что по изречениям пророков убегающий от медведя наталкивается на льва и простирающий руку к стене уязвляется змеей. Не говорю о последовавшем затем ущербе в хозяйстве; умалчиваю об опустошении варварским неприятелем всей провинции и о разорении во время общего опустошения твоих собственных имений; не говорю о захваченном вьючном и рогатом скоте, о взятых в плен и убитых рабах; – и от единственной дочери, которая стала для тебя еще дороже от столь частых потерь и для которой избрал ты благороднейшего зятя, – и от единственной дочери ты получил больше печали, чем радости. Вот перечень испытаний твоих, вот борьба исконного врага с Юлианом, страдальцем Христовым. Испытания эти велики, если ты применяешь их к себе; но если применить их к самому сильному воителю, то это игра и тень борьбы. Блаженному Иову после испытаний бедствиями была оставлена худшая из жен, чтобы научить его богохульству; у тебя взята лучшая, чтобы ты не имел утешения в бедствиях. Иное дело – терпеть ненавистную и иное желать любимой жены. Он столь многих сыновей похоронил в одном гробе – в развалинах дома своего, – и, растерзав ризы в выражение родительской любви, простершись на землю, поклонился (Господу) и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1:21). Ты, говоря очень умеренно, при погребении своих близких шел за гробом в сопровождении многих родственников и утешающих друзей. Он вместе с этим потерял все богатство, и когда один за другим приходили вестники бедствий, он твердо переносил удары при каждом поражении, выполняя на себе сказанное о мудреце: «если сокрушенный разрушается мир, бестрепетно падает он под его развалинами» (Horat. lib 3, ed 2). Тебе оставлена большая часть имения, чтобы искусить тебя настолько, сколько ты можешь снести, потому что ты не достиг еще той степени, чтобы можно было направить против тебя все средства испытания.

Прежде богатый владетель и еще более богатый отец вдруг стал нищ и наг. И так как во всем приключившемся ему он не согрешил перед Богом и не сказал ничего безумного, то Господь, радуясь о победе раба Своего и терпение его считая торжеством для Себя, сказал диаволу: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? Ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла, и доселе тверд в своей непорочности (Иов. 2:3). Хорошо присовокупил: доселе тверд в своей непорочности, потому что трудно не сожалеть о невинности, угнетенной несчастиями, и не поколебаться в вере при сознании невинности страданий. В ответ на это диавол говорит Господу: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою, и коснись кости его и плоти его, – благословит ли он Тебя? (Иов. 2:4–5). Хитрый и заматеревший в днях злобы враг знает, что есть вещи внешние, которые философами мира называются αδιαφορα, т.е. безразличными, и в потере или презрении которых нет полной добродетели; но есть и другие вещи – внутренние, которые, как любимые, составляют предмет сожаления для мудрого. Поэтому он смело отрицает похвалу Божию и говорит, что нисколько не достоин похвалы тот, кто ничего не дал от себя, а все от вне себя, который за кожу свою дал кожу детей и лишился имения, чтобы пользоваться здравием тела. Из этого пусть усмотрит мудрость твоя, что твои искушения достигли только до этого предела, что ты дал кожу за кожу, плоть за плоть и что все, что имеешь ты, готов отдать за душу свою; но что не простерлась еще на тебя рука Божия, не тронута плоть твоя и не сокрушены кости, при боли которых трудно не стонать и трудно в лице благословлять Бога, вместо того чтобы хулить. Поэтому и о Навуфее в Книге Царств говорится, что он не благословил Бога и царя и потому народом побит был камнями (3Цар. 21). А Господь, зная подвижника Своего, зная, что этот сильный муж не может быть побежден и в самой опасной и упорной борьбе, сказал диаволу: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги (Иов. 2:6). Тело святого мужа предается во власть диавола и сохраняется неприкосновенность души, чтобы вина падала на грешника, а не на того, кто, поразив ум и чувства, извратил душевное состояние.

Итак, пусть другие хвалят тебя и превозносят панегириками победы твои над диаволом, пусть хвалят за то, что благодушно перенес ты смерть дочерей, что благочестивейшую супругу свою ты проводил не как покойницу, а как временно разлучающуюся с тобой, что в сороковой день по успении их ты переменил траурную одежду и освящение мощей мученика возвратило тебе белую одежду, чтобы ты не скорбел о потере своей, о которой скорбел весь город, но радовался при торжестве мученика. Я никоим образом не буду обманывать тебя лестью и ласкать опасной похвалой. Скажу лучше то, что тебе полезно услышать: Сын мой! Если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению (Сир. 2:1). Когда исполнишь все заповеданное тебе, говори: я раб, ничего не стоящий, потому что сделал, что должен был сделать (Лк. 17:10). Взял Ты у меня (Господи) детей, которых Ты сам дал мне; отъял помощницу, которую дал мне в непродолжительное утешение. Не сетую за то, что отъял, но воссылаю благодарение за то, что дал. Богатый юноша некогда хвалился, что он исполнил все предписанное в законе; но Господь сказал ему в Евангелии: одного ты не докончил: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим и приходи, и следуй за Мною (Мф. 19:21). Говоривший, что он все сделал, при первой борьбе не мог победить богатство. Поэтому-то и с трудом богатые входят в Царство Небесное, которое требует обитателей свободных, на легких крыльях воспаряющих к небу. Иди, говорит, и продай не часть имения, а все, чем владеешь, и раздай нищим – не друзьям, не сродникам, не ближним, не жене, не детям, – скажу нечто более: ничего не оставляя для себя из-за опасения собствен­ной бедности, чтобы не подвергнуться осуждению с Ананией и Сапфирой (Деян. 5), но все дай нищим и сотвори себе друзей от мамоны неправды, чтобы они приняли тебя в вечные кровы (Лк. 16), чтобы следовать за Мной и стяжанием своим иметь Господа мира; чтобы ты мог воспевать с Давидом: часть моя Господь (Пс. 15:5, 72:26) и чтобы, как истинный левит, ничем ты не владел из земного наследства. И еще присовокупляю: продай и отдай имение, если хочешь быть совершенным, если желаешь достигнуть вершины апостольской славы, если хочешь, подъяв крест, следовать Христу, взявшись за рало, не оглядываться назад; если, будучи поставлен на высокой кровле, ты презираешь прежние одежды и если, чтобы убежать от госпожи египтянки, ты оставляешь верхнюю одежду мира (Быт. 39). Поэтому и Илия, поспешая в Царство Небесное, не может войти туда с милотью, но одежду мира оставляет в мире (4Цар. 2). Но это, скажешь ты, дело апостольского величия и того, кто хочет быть совершенным. А почему же и ты не хочешь быть совершенным? Почему и тебе, первому в мире, не быть первым и в дому Христовом? Разве потому, что ты имел жену? Но ее имел и Петр, и однако оставил ее с сетями и лодками. Промыслительный Господь, желающий спасения всех и хотящий более покаяния, чем смерти грешника, отнял у тебя это оправдание, чтобы не жена тебя притягивала к семье, а чтобы ты следовал за ней, когда она влечет тебя в райские обители. Для детей, предваривших тебя о Господе, стяжи блага так, чтобы части их служили не к обогащению сестры, а к искуплению души твоей и на пропитание бедным. Этих-то уборов просят у тебя твои дочери; этими-то драгоценностями хотят они украсить свои головы. То, что имело погибнуть в шелковых одеждах, пусть сохранится в дешевых туниках бедных. Они просят у тебя частей своих; соединившись с женихом, они не хотят быть бедными и незнатными и требуют принадлежащих им украшений.

И нечем защитить тебе знатности и богатства. Посмотри на святого мужа Паммахия и пламенного в вере Павлина пресвитера, которые не только богатства, а и самих себя принесли Богу. Против козней диавола они посвятили Богу не кожу за кожу, а плоть и кости и души свои. Они могут руководить тебя к высшему и примером, и наставлением, то есть и делом, и словом. И ты благороден, и они; но они во Христе благороднее. И ты богат и почетен, и они; они даже из богатых и почетных бедны и бесславны – и потому более богаты и более знамениты, что ради Христа бедны и бесславны. И ты благотворишь, потому что, говорят, служишь потребностям святых, призираешь монахов, очень много жертвуешь церквам. Но это – первые только опыты твоего воинствования. Ты презираешь золото: прези­рали его и философы мира. Один из них – не говорю о других – бросил в море деньги, вырученные за продажу многих имений, говоря: идите от меня в глубину, злые склонности; я топлю вас, чтобы самому не быть потоплену вами²⁷. Философ – это животное, жаждущее славы, и презренный раб народной молвы – разом бросил всю свою казну; а ты думаешь, что уже стал на верху добродетели, если пожертвовал часть из целого? Самого тебя хочет Господь в жертву живую, благоугодную Богу. Тебя, говорю, а не твоего, и увещевает к этому различными испытаниями, потому что Израиль вразумляется многими наказаниями и скорбями и потому что Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает (Притч. 3:12). Бедная вдова две лепты бросила в сокровищницу, и так как она пожертвовала все, что имела, то о ней говорится, что она всех богатых превзошла своей жертвой Богу (Мк. 12; Лк. 21), которая ценится не по качеству своему, а по расположению приносящих. Хотя многим раздавал ты деньги свои и хотя некоторые облагодетельствованы твоей щедростью, но гораздо больше таких, которым ты ничего не дал, ибо и сокровища Дария, и богатство Креза не могут удовлетворить бедных всего мира. И если ты себя самого отдашь Господу и, будучи совершенным в апостольской добродетели, начнешь идти вослед Спасителю, то тогда поймешь, где ты был и какое последнее место занимал в воинстве Христовом. Ты не оплакивал умерших дочерей, и слезы отца на щеках твоих были осушены страхом Христовым. Но насколько выше Авраам, который добровольно заколол единородного сына (Быт. 22) и не усомнился, что будущий наследник мира будет жить и после смерти. Иеффай принес в жертву дочь-девицу (Суд. 11) и потому-то упоминается апостолом в перечне святых. Не то только приноси Богу, что может похитить вор, ограбить неприятель, отнять конфискация, что может и прийти и отойти, что поступает во владение господам, сменяющимся, как волны, и что – объединяя все одним словом – волей неволей ты должен будешь оставить при смерти; – а приноси то, что у тебя не может отнять никакой враг, похитить никакой тиран, то, что с тобой пойдет в ад или в Царство Небесное и в обители райские. Ты строишь монастыри, и по островам Далмации получает от тебя содержание большое число святых, но ты лучше сделал бы, если бы и сам жил святым между святыми. Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш (Лев. 19:2, 20:7). Апостолы хвалятся, что они оставили все и последовали за Спасителем; читаем, что они ничего не оставили, кроме сетей и корабля, и однако они увенчиваются на будущем Суде. Это потому, что, принеся самих себя, они оставили все, что имели.

Это говорю я не в порицание дел твоих и не для того, чтобы умалить благотворительность и милостыни твои, но потому, что я не хотел бы, чтобы ты был монахом среди мирских людей или мирским среди монахов. Слыша, что душа твоя предана божественному служению, я ожидаю от тебя всего. Если этому совету моему противится или друг, или приятель, или родственник твой и отзывает тебя к наслаждениям роскошного стола, то знай, что он помышляет не о душе твоей, а о своем чреве и что все богатые и роскошные пиры оканчиваются скоропостижной смертью. В течение двадцати дней ты потерял двух дочерей восьми и шести лет, и неужели думаешь, что может долго жить старик? Послушай у Давида, как продолжителен век его: дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь (Пс. 89:10). Счастлив и достоублажаем тот, кого старость застигнет работающим Христу, кого последний день застанет подвизающимся ради Спасителя, кто не постыдится, когда будет говорить с врагами во вратах (Пс. 126:5), кому в преддверии рая будет сказано: «ты восприял все злое в жизни своей, теперь же здесь утешайся» (Лк. 16:25). Бог не мстит дважды за одно и то же. Богатого, облекавшегося в порфиру, поглотило пламя геенны, а бедный и покрытый струпьями Лазарь, гнойное тело которого лизали псы и который едва питал бедную душу свою от крупин стола богатого, принимается на лоно Авраамово и утешается, имея отцом столь великого патриарха. Трудно, даже невозможно, чтобы кто-нибудь наслаждался и настоящими и будущими благами, чтобы и здесь питал чрево, и там питал дух, от одних удовольствий переходил к другим, был первым в том и другом веке и являлся во славе и на небе и на земле.

Если тайное помышление возбудит в тебе сомнение – почему я сам, увещатель, не таков, каким желаю, чтобы был ты, и что ты знаешь многих, которые пали и на пути более легком, в ответ на это я кратко скажу, что слова мои – не мои, а Господа Спасителя, что я увещеваю тебя не к тому, что мог бы сделать я сам, а к тому, что должен хотеть или делать тот, кто имеет быть рабом Христовым. Борцы сильнее тех, которые возбуждают их, и однако же слабейший возбуждает в борьбе сильнейшего. Смотри не на Иуду отрицающегося, а на Павла исповедывающего (Христа). Иаков, сын весьма богатого отца, один и без всего, только с посохом идет в Месопотамию; утомившись в пути, ложится на земле и, в неге воспитанный матерью своей Ревеккой, вместо подушки кладет под голову камень. Во сне видел он лестницу от земли до неба и восходящих и нисходящих по ней Ангелов и Господа, утверждавшегося на верху ее, чтобы простирать руку падшим, чтобы взором Своим укреплять в подвиге восходящих. Поэтому и место то называется Вефиль, т.е. «дом Божий», в котором ежедневно восходят и нисходят, ибо и святые падают, если будут небрежны, и грешники снова получают потерянную степень, если скверны свои омоют слезами. Это я сказал для того, чтобы тебя не нисходящие устрашали, а восходящие ободряли. С худого никогда не берут примера; далее и в делах мирских возбуждения к доброму берутся от лучшей стороны. – Забыв об обещании и краткости письма, я хотел диктовать больше; по важности предмета и достоинству твоей личности незначительно все, что говорится здесь; но вот наш Авзоний стал требовать письма тебе, понуждать писцов и при ржании горячего коня, торопясь, стал укорять слабый ум мой в медленности. Не говоря о других примерах, следуй домашнему образцу святой Веры²⁸, которая, истинно (vere) последовав Христу, терпеливо переносит скорби странствования, и пусть будет тебе «женщина руководительницей в столь ве­ликом деле» (Aeneid. 1 l).

Уже в самую минуту отъезда св. брата нашего Сисиния, доставившего мне ваши письма, я вынужден продиктовать что бы то ни было: не могу я не ответить на вопросы вашей мудрости; только прошу не считать этого слова за лесть, и тем более за долг приличия, потому что я говорю вам так, как самому себе. Он (Сисиний) доставил мне много вопросов св. братий и сестер из вашей провинции, вопросов, на которые я думал изготовить самый пространный ответ только ко дню Богоявления. Но когда, занимаясь урывками по ночам, на большую часть вопросов я составил уже ответы, и, удовлетворив других, берег свои силы для ответа на ваш вопрос, как наиболее трудный, – неожиданно приходит ко мне Сисиний, говоря, что он сейчас отправляется, и когда я просил его отложить отъезд, то он стал представлять мне голод в Ливии, нужды монастырей египетских, маловодие Нила, беспомощное положение многих, так что удерживать его здесь долее было бы почти грехом перед Богом. Итак то, что я приготовил на подкладку для вашей туники – основу, уток и стан, только это и посылаю вам в неотделанном виде, чтобы вашей мудростью было соткано то, чего не достает у меня. Вы благоразумны, вы образованы и от собачьего, как говорит Аппий, велеречия перешли уже к Христовой красоте слова. Мне нет нужды много трудится для вас, подобно тому как, по рассказам басней, испытал один философ, уча простеца. «Едва только, говорил он, я скажу бывало, половину, он остальное уже понимал». Точно также и я, при недостатке времени, представил вам только мнения каждого из оставивших толкование на св. Писание, и большую часть этих мнений перевел слово в слово, чтобы и самому мне избавиться от возражений, и вам самим предоставить авторитет древних писателей, чтобы, читая и одобряя мнение того или другого, вы делали это не по моему желанию, а по своей воле.

Вы спрашиваете, в каком смысле сказано, и как нужно читать в первом послании апостола Павла к Коринфянам 15 гл. 51 ст. – так ли: все мы умрем, но не все изменимся, или, по другим спискам, не все мы умрем, но все изменимся: ибо то и другое чтение встречается в греческих кодексах. Феодор из города Ираклеи, называвшегося прежде Перинфеном, в кратких толкованиях на апостола (Павла) говорил так. «Хотя не все мы умрем, но все изменимся». Ибо Енох и Илия, победив законы смерти, от земного общества восхищены в небесное царствие так, как были в телах (Быт. 5:24; 4Цар. 2). Отсюда и те святые, которых день погибели и суда застанет в телах, восхищены будут на облаках в сретение Христу вместе с другими святыми, воскресшими из мертвых, не вкусят смерти и всегда будут с Господом, поправ тяжкий закон смерти. Поэтому апостол и говорит: не все мы умрем, но все изменимся; ибо и воскрешение из мертвых и живые, восхищенные на облаках, перейдут в нетление и от смертности изменятся в бессмертие, – изменятся не во время какое-либо, ни даже в краткое протяжение времени, но в атом, точку времени, в мгновение, в какое веко глазное может моргнуть при последней трубе. И воскресение мертвых совершиться так быстро, что живые, которых последнее время застанет в их телах, не успеют предварить мертвых, восстающих из гробов. Очевидно, подтверждая это, апостол Павел говорит: вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие (1Кор. 15:52–53), чтобы могло оно жить вечно в том и другом случае – в муках, или в царствии небесном».

Диодор, епископ Тарсийский, опустив это отделение, в дальнейшем объяснении сделал краткое замечание на слова: и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. «Если, говорит он, мертвые восстанут нетленными и, без сомнения, и они будут изменившимися к лучшему: то зачем нужно было говорить – и мы изменимся? Не хотел ли он этим дать разуметь, что нетление обще всем, а изменение только праведным, так как они наследуют не только нетление и бессмертие, но и славу?».

Апполинарий, хотя и другими словами, сказал то же, что и Феодор, именно, что некоторые не умрут и от настоящей восхищены будут в будущую жизнь, чтобы по изменении и прославлении тел навсегда быть со Христом, что, веруем, и теперь совершается с Енохом и Илиею.

Дидим не стопами, а словами переходя на сторону мнения Оригена, идет противоположным путем. О словах: говорю вам тайну: все мы умрем, но не все изменимся, он рассуждал так. «Если бы воскресение не нуждалось в толковании, и не имело никакой темноты для разумения, то Павел после того многого, что он сказал о воскресении, никогда бы не прибавил: говорю вам тайну: хотя все уснем, т.е. умрем, но не все, а только одни святые, изменимся. Знаю, что в некоторых кодексах написано: не все мы умрем, но все изменимся; но нужно обратить внимание на то, – предшествующему: все изменимся может ли соответствовать последующее: мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо если все изменятся и это обще всем, то излишне было бы говорить, и мы изменимся. Поэтому должно читать так: все мы умрем, но не все изменимся. Ибо если в Адаме все умирают, и смерть есть не что иное, как сон, то следовательно все уснем, или, все умрем. Засыпает же, по свойству Писаний, тот, кто умрет с надеждой будущего воскресения. И всякий, кто засыпает, конечно, пробуждается, если только не поразит его внезапная смерть и смерть не соединится со сном. Если же, таким образом, все уснут по закону природы, то изменятся к лучшему и по телу и по душе только одни святые: так что нетление будет принадлежать всем воскресшим, слава же и изменение только святым».

Тот же Дидим дальнейшие слова по греческому тексту: έν ἀτόμψ, έν ριπή, или έν ρόπή όϕθαλμού (потому что читается и так и иначе), – слова, которые наши перевели in momento et in ictu или in motu oculi – изъяснил так: «по совместному воскресении всех восхищены будут во сретение Христу, – но те, коих разрешит смерть, что означают предшествующие слова. Ибо когда говорит, что воскресение всех будет в самое краткое время, в мгновение ока, в момент, то этим исключается всякий вымысел о первом и втором воскресении, т.е. будто одни воскреснут первыми, другими последними. Атом есть такая частица времени, которая не может разделяться и дробиться. Потому-то и Епикур из своих атомов строит мир и все производит. Миг же или мгновение ока, что по-гречески читается ρόπή, пробегает так быстро, что почти ускользает от сознания наблюдающего. Поскольку же в большей части кодексов вместо ρόπή, т.е. миг или мгновение, читается ρίπή²⁹, то это мы должны понимать в том смысле, что как легкий пух или соломинка, или тонкий и сухой лист легко поднимаются ветром и бурей, то также в мгновение ока по мановению Божию воздвигнуты будут и тела всех мертвых, уготовляясь к пришествию Судьи. А что далее присовокупляет апостол, говоря: при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие, – это имеет двоякий смысл, или тот, что звук трубы или голоса обозначает торжественность, как сказано: возвысь голос твой, подобно трубе (Ис. 58:1); или открытое воскресение всех, соответственно словам Евангелия: когда творишь милостыню, не труби перед собою (Мф. 6:2), т.е. твори дела милосердия тайно, скрытно, дабы не показалось, что ты тщеславишься чрез несчастие другого. Но спрашиваю: почему апостол написал, что мертвые восстанут по последней трубе? Потому что, если упоминается последняя, то, конечно, ей будут предшествовать и другие. В Апокалипсисе Иоанна изображаются семь ангелов с трубами, и показывается, что совершается при трубном звуке каждого, т.е. первого, второго, третьего, четвертого, пятого и шестого (Апок. 8–9 гл.), по трубному же громогласному звуку последнего восстают мертвые, воспринимая нетленные тела, бывшие прежде тленными. Потому-то апостол то, что последует за последней трубой, изображает так: вострубит (труба), и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Когда говорит мы, показывает, что он и те, которые с ним, будут иными, – кроме умерших. При объяснении этого места, одни говорят, что мертвые, которые восстанут нетленными, суть тела мертвых; под теми же, о которых говорится, что они изменятся, нужно разуметь души, поскольку они изменятся для большей славы и достигнут в мужа совершенного, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4:13). Другие же утверждают, что под мертвыми нужно разуметь грешников, которые восстанут нетленными для того, чтобы могли терпеть вечные мучения; те же, которые изменятся, суть святые, которые переходят от силы в силу, от славы в славу. Потому-то к нетлению мертвых присовокупляется: тленному сему надлежит облечься в нетление; а к словам, – мы изменимся, присоединяет: и смертному сему облечься в бессмертие. Ибо не одно и тоже бессмертие и нетление, точно также как иное смертное и иное тленное: все смертное есть в тоже время и тленное; но не все тленное есть уже и смертное. Тленны тела, в которых нет души, и однако они не суть смертны; поскольку они никогда не имели жизни, которая свойственна собственно одушевленным существам. Потому-то апостол так ясно сопоставил тление с нетлением и смертность с бессмертием, имеющим последовать во время воскресения».

Акакий, после Евсевия Памфила епископа Кесарии, называвшейся прежде башней Стратона, в четвертой книге συμμίχτων ζητημάτων, задавшись этим же вопросом, очень подробно рассуждает о нем, и принимая то и другое чтение, по-видимому, противоположные между собой, после введения, которое я опускаю, говорит так: «скажем прежде о том, что встречается в большей части кодексов: «говорю вам тайну: хотя все мы умрем, но не все изменимся». Намереваясь подробно говорить о воскресении, апостол назвал его тайной, желая возбудить внимание слушателей. Так как успение, усыпление, означает самую смерть, которая общий удел всех: то апостол весьма справедливо сказал, что все уснем, т.е. умрем, подобно тому как выше он сказал: как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут. А тогда как, таким образом, все должны умереть, внемлите тайнам, которые возвещаю вам: хотя все умрем, т.е. уснем, но не все изменимся. Вострубит (труба), без сомнения седьмой ангел, и мертвые воскреснут нетленными. Если же мертвые будут нетленными, то каким образом они не изменятся, когда уже самое нетление есть изменение? Но изменение, каким изменится Павел и святые, нужно понимать здесь в смысле прославления; а нетление будет уделом всех потому, что и грешники через оное будут еще несчастнее, чтобы мучится во веки и не уничтожаться смертным и тленным телом. В том же послании апостола, когда он рассуждает о тайнах, мы читаем, что воскресшие будут различаться не по свойству тел, а по различию славы, так как одни воскреснут для вечного мучения, другие же для вечной славы; ибо иная плоть у птиц, иная у рыб, иная у скотов; есть тела небесные, и тела земные: так, говорит, и при воскресении мертвых (1Кор. 15:39–40, 42). Церковь преимущественно согласуется с этим мнением, что все умираем по общему закону смерти, но не все изменимся в славу, по слову Даниила: и многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление (Дан. 12:2). Ибо те, которые восстанут в поношение и вечный позор, конечно, не восстанут в вечную славу, в которую изменится Павел и сущие с ним. Если же это так и в таком смысле должно быть понимаемо, то нужно принимать изменение только относительно грешников и неверных, которые называются мертвыми и воскреснут нетленными, должно признать не изменение, а вечные мучения».

Переходим ко второму чтению, которое в большей части кодексов читается так: не все мы умрем, но все изменимся. На основании такого чтения некоторые утверждают, что многие живыми останутся в телах, потому что если не все уснут, то не все и умрут; если же не все умрут, то не все и воскреснут, потому что воскресение относится к прежде умершим. Подтверждение этому они хотят видеть в первом послании Павла к солунянам: мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем (1Сол. 4:15–17). На основании этих слов стараются доказать, что апостол Павел и писавшие с ним послание думали, что они не умрут, но в день суда будут застигнуты в теле. Если так, то Павел, полагая, что в этот день он будет в теле, погрешил и был введен в заблуждение человеческим мнением, так как последствия показали несправедливость этого мнения. Это же разумели и сами солуняне, не зная тайн мистических слов, волновались различными догадками и говорили: если Павел будет застигнут в теле, то значит очень близок день суда. Поэтому Павел, писав второе послание, исправлял их взгляд, говоря: молим вас, братия, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему, не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов. Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога. Не помните ли, что я, еще находясь у вас, говорил вам это (2Сол. 2:1–5). Этими словами апостол старается отклонить их от заблуждения, чтобы они не думали, будто близок день суда, – и внушить им, чтобы написанное им прежде: – мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, понимали иначе, в том смысле, какой соединял с ними сам писавший. Ибо не может быть, чтобы тот, который писал к Тимофею: ибо я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настало (2Тим. 4:6), думал, будто он всегда останется во плоти и никогда не умрет и что он из земной жизни непосредственно перейдет в царство небесное, в особенности, когда в послании к Римлянам он сказал тоже самое: кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:24), и к Коринфянам: водворяясь в теле, мы устранены от Господа: то мы благодушествуем и желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа (2Кор. 5:6, 8). Говоривший это, конечно, знал, что он умрет. Итак лучше понимать написанное в духовном смысле и успение в настоящем месте признавать не в значении смерти, которой душа отдаляется от тела, но в значении греха и оскорбления Бога после принятия веры, в значении успения после крещения, о котором апостол говорил к Коринфянам: оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает (1Кор. 11:30), и в другом места: поэтому и усопшие во Христе погибли (1Кор. 15:18), т.е. они хотя умерли, но не погибнут вечной смертью, поскольку связаны не смертным, а легким и незначительным грехом. Желая избежать этого, и другой святой говорил: да не когда усну в смерть (Пс. 12:4). Ибо есть усыпление греховное, которое ведет к смерти, и есть усыпление незначительного проступка, которое не сопровождается смертью. Следовательно, кто будет жить той жизнью, которая говорит, (Ин. 14:6) (ибо жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3:3)), и никогда не будет отделяться от нее, не согрешит к смерти, тот причисляется к тем живым и вечно живым, о которых Спаситель в Евангелии Иоанна сказал таинственным образом: верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин. 11:25–26). Отсюда и апостол последуя словам своего Господа, учил учеников тому, чему сам научился от Учителя. Итак все не уснем. Кто со всей тщательностью охраняет свое сердце, блюдет повеления Христовы и памятует заповедь Его, которая говорит: бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет (Мф. 24:42), и в другом месте: не давай сна глазам твоим и дремания веждам твоим (Притч. 6:4), чтобы спастись, как серна от тенет и как птица от сетей, – тот не уснет. Если же таким образом некоторые – те, которые всегда живут во Христе и бодрствуют, – не уснут, то следует, что все не уснут, но, напротив, все изменятся не изменением славы, которая принадлежит только святым, но тем изменением, что это тленное станет нетленным, чтобы каждый получил или вечное наказание или вечную награду. Уснувший во Христе, заснувший сном нерадения, пусть обратит внимание на слова: он слег; не встать ему более (Пс. 40:9); а не спящий и бодрствующий, всегда живой во Христе перейдет от жизни к жизни, или восхищен будет на облаках, чтобы всегда быть с Господом. Одним из спящих таким образом был Лазарь, о котором Господь сказал: Лазарь, друг наш, уснул, и о сне которого говорит Марии: верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин. 11:25–26). Ибо кто всем сердцем предается Христу, тот если, как человек падший, и умрет во грехе, то верой своею живет во веки. В другом значении общая смерть одинаково есть удел и верующих и неверующих, и все одинаково воскреснут – одни для вечного мучения, другие, по силе веры своей, для вечной жизни. Итак можно стоять на том мнении, что верующий во Христе не умрет, и хотя и умрет, но будет жить во веки, чего, очевидно, относительно смерти телесной не испытал никто, кроме Еноха и Илии (Быт. 5:24; 4Цар. 2). Те, которые с твердой верой живут во Христе, не уснут и не умрут; но будут подражателями жизни апостолов, которые жили в законе правды и без всякого греха, обратившись к вере в Господа, веруя в Того, Кто называется жизнью и воскресением, никогда не уснули, никогда не умерли. Душа согрешающая, та умрет (Иез. 18:4). Таким образом, как душа грешная уже и при жизни тела мертва и усыпает в смерть в тот самый день, в который согрешил, по словам Екклезиаста: «кто согрешил, оттоле умер» (8, 12); так душа, сохранившая заповеди Христовы, будет жить во веки, хотя тело и умрет. Должно полагать, вернее читать так: все уснем, не все же изменимся особенно потому, что дальше говорится: мертвые восстанут нетленными, и мы изменимся. Ибо если, по другому чтению, все должны измениться, то каким образом после прибавлено: и мы изменимся, как что-то особенное, частное и относящееся только к апостолам? Когда, говорит – мы, то под этим разумеет всех святых.

Вы спрашиваете, как нужно понимать слова первого послания к Солунянам 4 гл. 15 и сл. стих.: ибо сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем. Хотя вышеизложенное рассуждение Акакия очень полно раскрыло смысл этого места, тем не менее нужно сказать и о том, что представляется другим, т.е. Феодору, Апполинарию и Диодору, которые все держатся одного мнения. Из них Диодор писал следующее. «Апостол Павел говорит – оставшиеся в живых не в том смысле, будто он и другие останутся в телах в день воскрешения: но он говорит мы вместо того, чтобы сказать праведные, в числе коих нахожусь и я; ибо только праведные будут восхищены в сретение Христу, а не грешники вместе с ними. Под живущими же мы не разумеем по тропологическому смыслу святых, которые не умерли в грехе, но разумеем всех, которых пришествие Христово застанет в теле. Последующие слова – не предупредим умерших также никак не должно относить к грешникам; ибо грешники не будут вместе с праведными восхищены в сретение Христу, но будут восхищены только праведные, разрешившиеся от уз смерти. Но зачем я разъясняю это и как бы не доверяю словам апостола, когда он сам весьма ясно говорит: мы оставшиеся до пришествия Господня? А кто – эти оставшиеся, мы узнаем из слов Спасителя: как было во дни Ноя женились, выходили замуж: и пришел потоп и погубил всех: так будет и во дни Сына Человеческого (Мф. 24; Лк. 17). Этими словами утверждается, что при конце мира останется много живых и в телах. Далее: при возвещении, при гласе Архангела мертвые воскреснут прежде. И об этом Спаситель говорит в Евангелии: но в полночь раздался крик: вот, жених идет (Мф. 25:6). Жених, конечно, найдет живых в теле, так как двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится (Лк. 17:34–35). Из этих слов видно, что конец мира настанет в полночь, при всеобщей беспечности».

Ориген в третьей книге έξηγητιχών (толкований) на первое послание апостола Павла к Фессалоникийцам к многим разнообразным, мудрым объяснениям, прибавил еще следующее, из которого, без сомнения, многим воспользовался и Акакий. «Что означают слова Петра, Силуана и Тимофея, писанные им к Фессалоникийцам: мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших? Кто эти живущие, которые так говорят это? – Без сомнения Павел – не от людей и чрез людей апостол (Гал. 1), возлюбленный сын его по вере Тимофей и Силуан, связанный с ними и любовью и доблестью. И эти слова – мы живущие могут сказать не только они, но все, кто подобен Павлу по мысли и деятельности, коих тело мертво греха ради, а дух живет правды ради и коих уды на земле умерщвлены; а если же они умерщвлены, то никогда не похотствуют на дух, поскольку при своем умерщвлении потеряли подобные похоти. Таким образом, как разрешившиеся от настоящей жизни и перешедшие к лучшей, – тогда-то преимущественно и живут, когда освободятся от смертного тела и всех прочих пожеланий; так и те, которые носят в теле своем мертвенность Иисуса, не живут по плоти, и в них живет Христос, о Котором сказано: слово Божие живо и действенно (Евр. 4:12) и Который есть Божия сила и Божия премудрость. Ибо живы те, кои совлеклись всякой человеческой немощи, в которых живет Божья сила, в которых живет премудрость, сокровенная в Боге, и в которых живет и действует правда. Ибо Христос сделался для нас не только правдой от Бога, но премудростью и всем, что составляет силу (1Кор. 1:30). И так как в настоящем месте пишущие это послание отделяли себя от усопших и умерших во Христе, то это объяснение кажется излишним, и свидетельство, основанное на одном месте, не имело бы силы. А теперь в том же смысле, поскольку и в том же духе, говорится и в первом послании к Коринфянам: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся (1Кор. 15:51–55). Сказанное в объясняемом нами месте (в послании к Солунянам) – по трубе Божией сойдет с неба, сравни с тем, что говорится в послании к Коринфянам: при последней трубе; ибо вострубит (1Кор. 15:52); а со словами в послании к Солунянам – мертвые во Христе воскреснут прежде (1Сол. 4:15) сличи написанное в послании к Коринфянам – и мертвые воскреснут нетленными. Дальнейшему же: потом мы, оставшиеся в живых соответствуют слова: и мы изменимся. То и другое место можно понимать так: мы – живые, оставшиеся до пришествия Господа, мы изменимся; мы не принадлежим к числу тех, которые называются мертвым, но мы – живые: потому мы ожидаем пришествия Господа не в смерти, но в жизни, потому что мы из рода израильского и от нас избран останок, о котором Господь некогда говорил: Я оставил между Израильтянами семь тысяч [мужей]; всех сих колени не преклонялись пред Ваалом (3Цар. 19:18), как и в Евангелии Иоанна изображаются два разряда – живых и не живых: верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин. 11:25–26). Если мы понимаем живых в том смысле, как было сказано нами, то под усопшими и умершими во Христе мы должны признать тех, кои, хотя и хотели жить во Христе, но умерли грехом. Если же под живыми разумеется останок Израиля и избранные по благодати, то усопшими и мертвыми во Христе должны быть признаны те, кое не право веруют и не происходят от избранного израильского племени.

Есть еще объясняющие это место таким образом. Живыми называются те, которые никогда не умирали грехом; а те, которые согрешили и умерли, потому что согрешили, и потом обратившись к покаянию, заглаживают прежние преступления, – эти, как согрешившие, называются мертвыми, но мертвыми во Христе, поскольку всецело обратились к Богу. Далее, живые и имеющие свидетельство веры, но еще не получившие обетования Господа, предусмотревшего относительно их нечто лучшее, дабы они достигли совершенства не без праведных (Евр. 11:40), находят блаженство в том, что имеют добрую совесть, живут и оставлены в пришествие Господа Спасителя. Но поскольку Бог милостив и хочет спасти даже усопших и умерших во Христе, то живые не предварят этих мертвых, и не одни будут восхищены на облаках, но, по слову евангельской притчи, получат один динарий, одинаковую награду спасения и работавшие в винограднике с одиннадцатого только часа и работавшие с первого (Мф. 20). И это не должно казаться кому-нибудь несправедливым, что не одинаковый труд награждается одинаково: ибо великое различие между теми, которые исцелены после ран, и теми, которые никогда не видели страха смерти. Об этих последних, думаю, сказано: кто из людей жил – и не видел смерти, избавил душу свою от руки преисподней? (Пс. 88:49). Ибо «кто» здесь сказано не в смысле «никто», но как бы так: «кто, ты думаешь», точно также как в этом же смысле сказано: кто мудр, чтобы разуметь это? (Ос. 14:10). И в другом месте: Господи! кто может пребывать в жилище Твоем? (Пс. 14:1) и еще: ибо кто познал ум Господень? (Рим. 11:34). Итак немногие из оставшихся верующих увидят пришествие Господа, и увидят не в уничижении плоти воплотившегося Бога-Слова, но в славе победителя. Еще нужно обратить внимание на то, почему апостол тех, которые живых не могут предварить, назвал сначала усопшими, а потом мертвыми во Христе. Кто не сохранит написанного: не давай сна глазам твоим и дремания веждам твоим; спасайся, как серна из руки и как птица из руки птицелова (Притч. 6:4–5), тот заснет и оцепенеет в греховном сне, и когда заснет, то перейдет к смерти, потому что как бодрствующий находится в движении, так спящий лежит неподвижно и без чувств как мертвый. А что действительно смерть следует за сном, это видно из первого послания к Коринфянам, в котором говорится: Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых (1Кор. 15:20–21); и немного после: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся (там же, 51–52). Следовательно, когда так говорится о сне и смерти, и притом мы читаем у апостола: встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос (Еф. 5:14), то поклянемся Господу и дадим каждый в сердце своем обет Богу Иакова: не взойду на ложе мое; не дам сна очам моим и веждам моим – дремания, доколе не найду места Господу, без сомнения в душе своей жилища – Сильному Иакова (Пс. 131:3–5), – чтобы в этом селении Бог сотворил вечный престол Себе. Далее следует: ибо Сам Господь в повелении и проч. Ибо сойдет с неба посланный от Отца, Слово Божие и премудрость, и истина, и правда, сойдет не с силой различных чудес, но с властью судьи, и сойдет к тем, которые находятся в земле. И хотя удостаиваемые Его сошествия умерли, но тем не менее они не чужды Ему, потому что называются мертвыми во Христе. Живые же имеют то преимущество, что они составляют избранную часть между весьма многими. При всем том те и другие, и мертвые во Христе и живые, равно будут восхищены на облаках в сретение Христу, дабы не ожидать Его, пока Он будет сходить в земные юдоли, но наслаждаться лицезрением Его и общением с Ним в горных обителях. И сколь милостив Христос, что для нашего спасения не только стал плотью, но и сошел даже к мертвым и в самой смерти водрузил знамя жизни! Ибо из ребра Его истекли вода и кровь (Ин. 19:34). Итак Слово Божие сходит предшествуемое гласом архангела, который предуготовляет Ему путь в тех, которые могут вынести Его присутствие. Чтобы приблизить это к нашему разумению, рассмотрим тайну первого пришествия. Об Иоанне, который был Предтечей Господа, написано, что он говорил в пустыне: я глас вопиющего в пустыне и проч. Что же провозглашает этот голос в пустыне? Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему (Мф. 3:3; Лк. 3:4; Мк. 1:3; Ин. 1:23). Для какого возмездия и для какой награды? – всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и явится слава Господня, и узрит всякая плоть [спасение Божие] (Ис. 40:4–5); это потому, что и Слово стало плотию, и обитало с нами (Ин. 1:14). Но теперь будет уготовлять путь не голос пророка в пустыне, но голос архангела, который уготовит путь идущему не в уничижении плоти, но Тому, Который у Отца Бог Слово. Тогда некоторые выходили в пустыню, чтобы слышать предтечу вочеловечившегося и видеть трость колеблемую ветром (Лк. 7:25), из которой были сделаны флейты и звонкая свирель, издающая приятную гармонию в устах отроков, поющих на улицах и говорящих: играли вам на свирели, и вы не плясали (Мф. 11:17; Лк. 7:32). Теперь же гласом архангела, предыдущего Господу, сходящему с небес, громогласнейшей трубой каждый из верующих призывается или на борьбу, или для священнического служения. В книге Чисел читаем (Числ. 10:3), что пред дверями скинии трубили священные трубы. И если силен глас ангела и трубы архангельской, то насколько сильнее будет глас трубы Божьей, которая уготовит пути сначала усопших и умерших во Христе, и потом оставшихся живых и ожидающих призывного гласа Божия? Может быть, звук простой трубы требуется для спящих и мертвых во Христе; голос же архангела и трубы Божьей нужен для тех, которые живут и сохраняются присутствию Господа. Рассмотрим, как можно понимать и последующие слова: вместе с ними восхищены будем. Думаю, что этим словом апостол хотел показать мгновенный переход к лучшему, хотел назвать себя восхищенным потому, что быстрота этого перехода превышала самое ощущение и мысль о нем. И в другом месте апостол обозначил это действие особенным смыслом того же слова: знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2Кор. 12:2 и след.). Ибо иные преуспевая и, так сказать, постепенно восходя к большему, возрастали, пока не сделались, по писанию, великими зело, и некоторые, как читаем, взяты были на небо. Но Павел, этот сосуд избранный, восхищенный восходит на третье небо, и потому слышит неизреченные глаголы. А что восхищаемые на облаках восхищаются в сретение Христу, это нужно рассмотреть со всей тщательностью. Известно, что облака означают пророков, которым Бог повелел не дождить над Израилем, когда он исполнил меру отцов своих, а так как закон и пророки были до Иоанна Крестителя (Мф. 11:13) и поскольку Бог поставил в церкви Своей, во-первых, апостолов, во-вторых, пророков (Еф. 4:11), то под облаками нужно разуметь не только пророков, но и апостолов. Итак если кто восхищается ко Христу, то он восходит на облака закона и Евангелия, на пророков и апостолов и, взяв крылья голубя, учением их поднятый к горнему, идет в сретение Господу не долу, но в выспренних сферах и в духовном разумении Писаний. А сретая Господа в мире духовном и оставив земное, усопший ли, или мертвый во Христе, или живой и оставшийся до пришествия Его, всегда будет с Господом и вечно будет наслаждаться словом Божьим, мудростью, истинной и правдой.

Это мнения ученых мужей относительно того и другого места, и их доказательства в пользу своих мнений я наскоро продиктовал, предлагая вашей мудрости. Авторитет моего недостоинства, так как я ничто и только открыт для ругательств завистников, – далеко не токов, как авторитет предваривших меня о Господе. Но я не хочу, подобно ученикам Пифагора, и безусловно предпочитать мнения учителя, но думаю, что должно взвешивать самые основания учения. Если же кто-нибудь со стороны противной будет нашептывать, зачем я читаю изъяснения тех, с догматическими мнениями которых не соглашаюсь, – тот пусть знает, что я охотно следую словам апостола: все испытывайте, хорошего держитесь (1Сол. 5:21), и словам Спасителя: будьте искусными меновщиками, чтобы фальшивой монеты, не имеющей изображения кесаря и потому не признанной за государственную монету, не приниматься; а ту, которая в ясном свете представляет лик Христа, слагать в сокровищницу сердца нашего. Ибо если я хочу ознакомиться с диалектикой, или с философскими мнениями, если я хочу, – обращаюсь к своему предмету, – видеть знание Писаний, то, конечно, я должен спрашивать об этом не мужей церкви из простецов, которые имеют другие дары; и всякий богат в своем роде (особенно когда в великом доме Отца нашего находятся большое разнообразие сосудов (2Тим. 2:20)); но должен спрашивать тех, которые научились искусству от мужей искусных и поучались в законе Господнем день и ночь. Как во время юности, так и теперь, в старости, я убежден, что Ориген и Евсевий Кесарийский – ученейшие мужи, но что они заблуждались в догматических истинах. Это же могу я сказать и о Феодоре, Акакии и Аполлинарии, и однако все они оставили нам память трудов своих в изъяснении Писаний. В земле находят золото и со дна реки достают блестящий песок, и Паткол³⁰ гораздо богаче грязью, чем водой. За что грызут меня друзья мои, и хрюкают эти жирные свиньи, когда я ничего не говорю им? Вся забота их и даже верх их знаний состоит в том, чтобы ругать знания других; они так доказывают неверие древних, что теряют свою собственную веру; а у меня принято за правило – читать древних учителей, одобрять каждого, держаться доброго и не отступать от веры католической церкви.

Я хотел было теперь же продиктовать что-нибудь из своего, или из чужого в ответ на другие небольшие вопросы; но брат Сисиний убедил меня вам и прочим святым братьям, удостаивающим меня своею любовью, написать особое письмо. Итак покончу на этом, – и, если буду жив, поберегу себя для будущего труда, чтобы по частям выполнить наложенное вами послушание и чтобы мое созревшее и старческое тело могло вынести умеренный труд. В заключение кратко замечу, что находящегося в латинских кодексах: «хотя все воскреснем, но не все изменимся», в греческих нет, но стоит или – все уснем, но не все изменимся, или: все бо не уснем, все же изменимся. Какой смысл этих слов, я сказал выше.

Предисловие

Будучи незнакома мне по наружности, ты весьма знакома мне по пламенной вере. С крайних пределов Галлии ты вызываешь укрывшегося в Вифлеемской деревне к ответу на вопросы относительно св. Писания и через человека Божия, сына моего Аподемия, просишь у меня комментария, как будто не имеешь в своей провинции ученых и совершенных в законе Божьем мужей, или, быть может, желая больше испытать меня, чем получить от меня назидание и хочешь знать, как и я думаю о том, о чем ты слышала от других. Предки твои Патера и Делфидий, из которых один преподавал риторику в Риме еще до моего рождения, а другой, когда я уже был юношей, блистал умом своим в прозе и стихах во всех Галлиях, – они уже усопшие и безмолвные справедливо упрекают меня, что я осмеливаюсь что-нибудь говорить потомкам их рода; хотя, уступая им в силе красноречия и в учености светской, я справедливо умаляю в них знание закона Божия, которого никто не может приобрести, если не будет дано ему от Отца светов (Иак. 1:17), который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин. 1:9) и пребывает среди верующих, которые соберутся во имя Его (Мф. 18:20). Поэтому я открыто говорю (и не боюсь, что говорю высокомерно), что я пишу тебе не в научных словесах человеческой премудрости, которую Бог погубит, но в словесах веры, соображая духовное с духовным (1Кор. 2:13), чтобы бездна ветхого завета призывала бездну евангельскую (Пс. 41), во гласе вод многих, т.е. пророков и апостолов, и чтобы истина Господня достигла до облаков, коим заповедано не дождить на неверующего Израиля, но орошать нивы язычников и услаждать мертвое море. Итак молись, чтобы истинный Елисей оживотворил во мне бесплодные и мертвые воды и яство предлагаемое мною приправил солью апостолов, которым говорил: вы есть соль земли (Мф. 5:13), потому что никакая жертва не приносится Господу без соли. И не увлекайся блеском мирского красноречия, которое Иисус видел как молнию с небес спадшую (Лк. 10:18), но взирай лучше на Того, Который не имеет вида, который привлекал бы нас к Нему: муж скорбей и изведавший болезни (Ис. 53:2–3), и знай, что в ответах своих я говорю не по дерзновенности человеческого слова, но по вере Того, Который обещал: открой уста твои, и Я наполню их (Пс. 80:11).

Глава I

Ты спрашиваешь: как кто-нибудь может быть совершенен и как должна жить вдова, оставшаяся без детей. Об этом же и в Евангелии спрашивает учитель закона: Учитель, что сделать мне, чтобы иметь жизнь вечную? Господь отвечает ему: соблюди заповеди. Он говорит: какие? Иисус сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя. И когда тот сказал: всё это сохранил я, Иисус присовокупил: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19:16–21). Поэтому и я отвечу тебе словами Господа нашего: если хочешь быть совершенной и поднять крест своей и следовать Господу Спасителю и подражать Петру, который говорит: вот, мы оставили всё и последовали за Тобою (Мф. 19:27): – иди и продай все, что имеешь, и дай бедным и иди вслед Спасителя. Не сказал Христос: дай детям, дай братьям, дай родственникам, которых если бы имела ты, то и тогда справедливо должно было бы предпочесть им Господа, но сказал: дай нищим, еще более дай Христу, Который питается в лице нищих, Который, быв богат ради нас, сделался нищим и Который говорит в тридцать девятом псалме: Я же беден и нищ, но Господь печется о мне (Пс. 39:18). О Нем же и начало тотчас следующего сорокового псалма: блажен, кто помышляет о бедном [и нищем] (Пс. 40:1). Потребно разумение, чтобы после блаженства разумения познать, кто есть нищий и убогий. Без сомнения не тот, кто живет в бедности и нечистоте, и однако не удаляется пороков, но те нищи и убоги, о которых апостол говорит: только чтобы мы помнили нищих (Гал. 2:10), для облегчения которых Павел и Варнава трудились в церквях язычников, чтобы были сборы в первый день по субботе и приношение это спешили не чрез других переслать, а сами передавали тем, кои оставили свои имения Христа ради, которые потерпели гонения и сказали своему отцу и матери, женам и детям: «не знаем вас» (Втор. 33:9). Они исполнили волю Отца и послушали Господа Спасителя, который говорит: ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь (Мф. 12:49–50), и это я говорю не в том смысле, как бы я запрещал творить милостыню бедным иудеям или язычникам или нищим какого бы то ни было народа, но в том, что мы должны неверным предпочитать бедных из христиан и верующих, и между самими христианами есть большое различие, грешник ли бедный или святой. Поэтому и апостол, одобряя милостыню всем вообще, прибавляет: наипаче своим по вере (Гал. 6:10). Свой по вере, кто соединен с тобой единством веры и кого не отделяют грехи от братского общения с тобой. И если и в отношении к врагам нам заповедуется питать их, если они алчут, и поить, если жаждут, чтобы, творя это, собирать угли огненные на голову их (Рим. 12:20): то не тем ли более относительно тех, кои не враги, а христиане и святые? А что говорится: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья – это должно понимать не в дурную, а в хорошую сторону. Ибо когда врагам своим мы оказываем благодеяния, то своею добротой побеждаем злобу их, смягчаем жестокость их и гневное расположение их склоняем к мягкости и благорасположенности, и таким образом на голову их собираем горячие угли, о которых написано: изощренные стрелы сильного, с горящими углями дроковыми (Пс. 119:4), чтобы, подобно тому как уголь, взятый серафимом с алтаря, очистил уста пророка (Ис. 6:6–7), очистились и грехи наших врагов, чтобы мы побеждали благим злое (Рим. 12:21) и благословили проклинающих нас и подражали Отцу нашему, который солнце свое сияет на добрых и злых и дождит на праведных и неправедных (Мф. 5:45). Итак и ты, так как нет у тебя немногих детей, сотвори себе весьма многих друзей от мамоны неправедной, чтобы они приняли тебя в вечные обители (Лк. 16:9). Прекрасно сказал: от неправедной; ибо всякое богатство исходит от неправды, и если один не потеряет, другой не может приобрести. Отсюда и известное народное мнение мне кажется весьма справедливым. Богатый или сам неправеден, или наследник неправедного. Когда учитель закона услышал слова Господа и не мог снести их, то Господь, обратившись к ученикам, сказал: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие (Мк. 10:23; Мф. 19:23; Лк. 18:24). Не сказал невозможно, но трудно, хотя употребил сравнение невозможности: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие (Мф. 19:24). Это не столь трудно, сколько невозможно; потому что никогда не может быть, чтобы верблюд прошел сквозь игольное ушко. Итак богатый никогда не может войти в царствие небесное. Верблюд тяжел, горбат и обременен ношей: и мы, поэтому, когда идем по стезям лукавым и оставляем правый путь Господа и обременяемся богатством мира и тяжестью грехов, не можем войти в царствие Божие. Если же слагаем тяжелую ношу и берем себе крылья голубя: то полетим и успокоимся и будет сказано нам: расположившись в уделах [своих], вы стали, как голубица, которой крылья покрыты серебром, а перья чистым золотом (Пс. 67:14). Хребет наш, который прежде был безобразен и подавлен тяжкой ношей, должен иметь блеск золота, что объясняется в таинственном смысле, – и посеребрённые крылья, под коими разумеются изречения писаний, чтобы мы могли войти в царствие Божие. Апостолы говорят, что они оставили свое и за этот подвиг дерзновенно требуют награды. Господь отвечал им: и всякий, кто оставит дóмы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или зе́мли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную (Мф. 19:29). О сколько великое блаженство восприять за малое великое, за скоропреходящее вечное, за смертное всегда живущее и иметь должником Господа! А если какая вдова имеет детей, и особенно если она благородной фамилии, то она не должна оставлять детей своих в бедности, но должна одинаково любить их; но памятуя прежде всего о душе своей и зная, что она ответствует и за детей, вместо того, чтобы все оставить детям, путь она лучше разделит с ними свою благотворительность и Христа сделает сонаследником своих детей. Это трудно, тяжко, противоестественно, – скажешь ты. Но послушай, что отвечает тебе Господь: кто может вместить, да вместит (Мф. 19:12). Если хочешь быть совершенной, на тебя не налагает Он ига необходимости, но оставляет свободный произвол твоим силам. Хочешь быть совершенной и стать на первой ступени славы, сделай, что сделали апостолы, продай все, что имеешь, и дай нищим; следуй за Спасителем, за бедным и одиноким крестом иди бедной и одинокой. Не хочешь быть совершенной, но хочешь удержать вторую степень добродетели, – оставь все, что имеешь, отдай детям, родственникам. Никто не упрекает тебя, если следуешь менее высокому, когда знаешь, что тебе по справедливости предпочтена та, которая избрала первое. Ты скажешь: это подвиг апостолов и мужей, а женщина благородная, которая нуждается во многих средствах для этой жизни, не может продать всего: послушай же увещания апостола: не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть: но чтоб была равномерность. Ныне ваш избыток в основании их недостатка, а после их избыток в основании вашего недостатка (2Кор. 8:13–14). Поэтому Господь говорит: у кого две одежды, тот дай (другую) неимущему (Лк. 3:11). А что, если бывают скифские морозы и альпийские снега, которые устраняются не двумя или тремя туниками, а едва только кожами животных? Под имением одной одежды нужно разуметь все, что может удовлетворить нашему телу и служить пособием для слабости людей, которых природа производит нагими; точно так же как и пищей одного дня называется все, что необходимо для питания в настоящее время. Поэтому заповедано: не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф. 6:34), т.е. о будущем времени; и апостол говорит: имея пропитание и одежду, будем довольны тем (1Тим. 6:8). Если имеешь более, чем сколько тебе необходимо для пищи и одеяния, то раздай это лишнее и считай себя должною в этом лишнем. Анания и Сапфира заслужили приговор апостолов за робкое сохранение своего имения (Деян. 5). Неужели же, поэтому, не раздавший своего имения достоин наказания? Нимало. Они наказаны за то, что хотели солгать Духу Святому и как бы сохраняя только необходимое для жизни, как совершенно отрекшиеся от мира, искали суетной славы. В других обстоятельствах можно по произволу давать или не давать, хотя для того, кто хочет быть совершенным, бедность настоящая будет вознаграждена богатством будущих. А как должна жить вдова – это апостол выражает в коротких словах: вдова, сластолюбивая заживо умерла (1Тим. 5:6), и об этом и я думаю, очень подробно говорил в двух книгах, написанных мною к Фурии и Сальвине.

Глава II

Как нужно понимать слова Спасителя у Матфея: сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего (Мф. 26:29)?

Из этого места некоторые строят басню о тысячи лет, в продолжении коих, утверждают, Христос будет царствовать телесно и пить вино, которого с того времени не имеет пить до кончины мира. А мы обратим внимание на то, что хлеб, который преломил Господь и дал ученикам своим, есть тело Господа Спаса, как Он сам говорил им: приимите, ядите: сие есть Тело Мое, и чаша есть та, о которой также сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов³¹ (Мф. 26:26–28; Мк. 14:22–24). Это та чаша, о которой у пророка читаем: чашу спасения прииму (Пс. 115:4) и в другом месте: чаша моя преисполнена (Пс. 22:5). Итак если хлеб, который сходит с неба, есть тело Господа и вино, которое Он дал ученикам, есть кровь Его нового завета, которая пролита за многих во оставление грехов: то отвергнем иудейские басни и взойдем с Господом в горницу великую, устланную и чистую и примем от Него горе чашу нового завета, и там, празднуя с Ним пасху, упьемся от Него вином трезвенности: ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14:17). Не Моисей дал нам хлеб истинный, но Господь Иисус – сам и сотрапезник и трапеза, сам и ядущий и ядомый. Пьем мы кровь Его, и без Него не можем пить, и в жертвах Его (in cacrificiis Ejus) от плода истинной лозы и винограда Сорек (Sorec), что значит избранная, ежедневно топчем красные гроздья и из них пьем новое вино от царствия Отца не в ветхости письмени, но во обновлении духа, воспевая песнь нову, которую никто не может петь, разве только в царстве Церкви (Апок. 14:3), которое есть царство Отца. Вкушать сего хлеба желает и патриарх Иаков, говоря: если [Господь] Бог будет со мною, и даст мне хлеб есть и одежду одеться (Быт. 28:20). Ибо поскольку во Христа крестимся, во Христа облекаемся (Гал. 3:27) и едим хлеб ангельский и внимаем Господу, Который говорит: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его (Ин. 4:34). Итак будем творить волю Того, Кто послал нас – Отца и совершать дело Его, и Христос будет пить с нами кровь свою в царстве Церкви.

Глава III

Почему евангелисты о воскресении и явлении Господа повествовали различно?

Здесь прежде всего ты спрашиваешь: почему Матфей сказал, что Господь воскрес в вечер субботний на рассвете первого дня по субботе (Мф. 28:1), а Марк замечает, что воскресенье произошло утром, говоря так: «когда же воскрес (Иисус), в первый день недели, рано (mane) явился Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов: и она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим. И они услышав, что Он жив и что она видела Его, не поверили» (Мк. 16:9–11)³². Вопрос этот разрешился давно: или так, что не принимаем свидетельства Марка, которое сообщается в редких Евангелиях, тогда как почти все греческие экземпляры этого отделения в конце не имеют³³, в особенности, когда оно повествует по-видимому отличное и противоречащее прочим евангелистам; – или должно отвечать так, что тот и другой евангелист говорили истину – Матфей сказал, когда Христос воскрес, – в вечер субботний, а Марк – когда видела Его Мария Магдалина, т.е. утром в первый день недели. Ибо так нужно разделять это место: «когда же воскрес» (Иисус), и немного переведши дух, продолжать: «в первый день недели, рано явился Марии Магдалине», – чтобы выходил тот смысл, что воскресший в вечер субботний (по Матфею) рано в первый день по субботе (по Марку) явился Марии Магдалине; что замечает и евангелист Иоанн (гл. 20), свидетельствуя, что Его видели утром второго дня.

Глава IV

Каким образом по Матфею в вечер субботний Мария Магдалина видела воскресшего Господа, а евангелист Иоанн говорит, что она утром в первый день по субботе плакала около гроба (Ин. 20:11)?

Под именем первого дня по субботе должно разуметь воскресенье, потому что вся неделя разделяется на субботу, и первый, второй, третий, четвертый, пятый и шестой день по субботе, каковые дни язычники называют именами идолов и стихий³⁴. И апостол сбор денег, назначенных для бедных, повелел производить в первый день по субботе (1Кор. 16:2). Не должно думать, что Матфей и Иоанн разногласили; они только называли различными именами одно и то же время, т.е. полночь и пение петухов. Ибо Матфей пишет в вечер субботний, то есть поздно, не в начале ночи, а в глубокую ночь, по прошествии большой части ночи явился Господь Марии Магдалине и явился в вечер субботы, светающей на первый день по субботе, сам себя объясняя, что сказал он словами: в вечер субботний, то есть когда уже был близок рассвет следующего дня. И Иоанн не безусловно сказал: во едину же от субботы Мария Магдалина прииде заутра на гроб, но присовокупил: еще сущей тьма. Таким образом один указал конец, а другой начало одного и того же времени, т.е. полуночи и времени пения петухов. И мне кажется, что евангелист Матфей, писавший Евангелие на еврейском языке, не столько сказал вечером, сколько поздно, и что переводивший Евангелие, будучи введен в заблуждение обоюдностью слова, перевел не поздно, а вечером, хотя по общему употреблению поздно обозначает не вечер, а запоздание, потому что обыкновенно говорим: поздно пришел, т.е. запоздал, также: сделал поздно, т.е. впоследствии, нескоро, то, что ты должен был сделать прежде. А если спрашивают: каким образом также Мария, которая прежде видела Господа воскресшего, после этого представляется плачущей при гробе Его; то на это должно отвечать то, что Мария и одна и с другой Марией или с другими женами, памятуя благодеяния, оказанные ею Господом, часто притекала ко гробу Его, и в одном случае поклонилась, увидевши Его, в другом плакала, ища Его, когда Его не было. Другие же утверждают, что было две Марии Магдалины, происходивших из одного и того же селения Магдала, и что видевшая воскресшего, по Матфею, была одна, а искавшая отсутствующего Господа по Иоанну, была другая Мария Магдалина. В Евангелиях же мы читаем, что было четыре Марии: одна – матерь Господа Спасителя, другая – сестра матери Его, которая называлась Марией Клеоповной, третья Мария – мать Иакова и Иосии, четвертая – Мария Магдалина; хотя некоторые утверждают, что Мария, мать Иакова и Иосии, была сестра матери Спасителя. Некоторые (чтобы освободится от вопроса) хотят видеть в Евангелии Марка одну из Марий, но без прибавления прозвания Магдалина, которое излишне прибавлено по ошибке переписчиков, а прежде не было поставлено у евангелиста. А мне представляется простой и ясный ответ: что святые жены, не перенося отсутствия Христа, всю ночь не однажды, и не дважды, а часто прибегали ко гробу Господа, в особенности когда и землетрясение, и распадение камней, и затмение солнца, и смятение природы, и (что важнее этого) любовь к Спасителю прерывали сон жен.

Глава V

Каким образом, по Матфею, Мария Магдалина вечером в субботу с другой Марией припадала к ногам Спасителя, когда по Иоанну рано в субботу (mane sabbati) она слышала от Господа: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему (Ин. 20:17)?

Та, которая прежде с другой Марией видела воскресшего Господа и припадала к ногам Его, после, возвратившись в течение ночи (ибо по любви к Господу она не могла оставаться дома), припала ко гробу и увидев, что камень, которым закрыт был гроб, отвален, прибежала к Симону Петру и другому ученику, которого наиболее любил Иисус, и сказала им: унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его (Ин. 20:2). Заблуждение жены было соединено с благочестием. Благочестие было в том, что она любила Того, о величии Коего знала; заблуждение – в том, что она говорила унесли Господа из гроба и проч. Потом, когда Петр и Иоанн, вошедши во гроб, увидели одни пелены и плат, которым повита была глава Господа, особо лежащий, и уверовали, что Тот, тела Которого они не нашли в гробе, воскрес: тогда Мария стояла при гробе вне и плакала. И когда наклонилась, увидела двух ангелов, в белом сидящих на месте гроба, у главы и ног, где лежало тело Иисуса, – чтобы при таком величии стражи не думала они, что мог быть украден людьми охраняемый стражами-ангелами. Ангелы, на которых смотрела она, говорят ей: жено, что плачешь – подобно тому, как Господь говорил матери: что Мне и Тебе, Же́но? еще не пришел час Мой – чтобы, называя женою, обличить ее в напрасном сетовании и сказать: зачем плачешь. Но Мария Магдалина в изумлении оцепенела, и пораженная чудесами как бы помрачилась в вере своей, так что не размышляла при виде находившихся пред ней ангелов, но по-женски отвечала и сказала: плачу потому, что взяли Господа моего и не знаю, где положили Его. О Мария! Если ты веруешь в Господа и Бога твоего, то как же ты думаешь, что Его взяли люди? Не вем, говорит, где положили Его. Как не знаешь ты о Том, Которому незадолго перед тем поклонялась? И когда, увидевши ангелов, она не узнавала, на него смотрела, и в изумлении обращала взоры туда и сюда, желая увидеть только Господа, то обратившись назад, увидела Иисуса стоящего и не знала, что это был Иисус. Не узнала она Его не потому, как говорят манихеи и другие еретики, что Господь изменил свой вид и лице, так что по произволению мог казаться иным и в различных видах, но потому, что Мария, пораженная чудом, лишилась сознания и считала садовником Того, Кого с таким тщанием искала. И Господь теми же словами как и ангелы говорит ей: жено, что плачешь? С присовокуплением от Себя: кого ищешь? Она отвечала: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. Здесь Спасителя она называем Господом не в исповедании истинной веры, но со смирением и страхом выражает этим почтение пред садовником. И посмотри, какое неведение. Она думает, что Тот, Кого стерег отряд воинов и при гробе Которого сидели ангелы, – был унесен одним садовником, и не рассуждая о женской слабости, представляет и считает себя столь сильной, что думает, что она, робкая женщина, одна может снести тело мужа и притом зрелого возраста, тело, которое (не говоря о прочем) было помазано сто литрами смирны. И когда Иисус назвал ее по имени и сказал Мария, – чтобы она по голосу узнала Того, Кого не узнала по лицу, она, продолжая свое заблуждение, называет Его не Господом, но раввуни, то есть учителем. И посмотри, какой беспорядок в мыслях: Кого прежде признавая садовником назвала Господом, теперь, признавая Сыном Божьим воскресшим, называет учителем. Поэтому к ней, искавшей живого с мертвыми, с женским неразумением и легкомыслием бросавшейся туда и сюда и разыскивавшей тело как убитого Того, ног Которого уже живого касалась, – к ней обращается Господь и говорит: не прикасайся Мне, ибо для тебя Я еще не восшел к Отцу Моему. Смысл этого такой: не достойна ты касаться живого Того, Кого ищешь мертвым: если ты думаешь, что Я еще не восшел к Отцу, но украден людской хитростью, то ты не достойна прикосновения ко Мне. Говорил же это не для того, чтобы порицать рвение искавшей, но для того, чтобы она знала, что истощание восприятой плоти преображено в славу божества, и чтобы она не желала быть с Господом телесно, относительно Которого должна была веровать, что Он духовно царствует со Отцом. Поэтому апостолы имели больше веры, так как они, не видев ангелов, не лицезрев самого Спасителя, уверовали, что Он воскрес от мертвых, после того, как не нашли тела Его во гробе. – Другие думают, что начало было то, что рассказано у Иоанна: – что Мария Магдалина пришла к гробу и увидела камень отваленный от гроба, и после пришедши опять с Петром и Иоанном, одна осталась при гробе, и еще не веруя в воскресение, была обличена Господом; возвратившись домой, опять пришла ко гробу с Марией, и получив уверение от ангела, вышедши из гроба, поклонилась Господу и припала к ногам Его, услышав от Него равным образом: радуйтесь! И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему. Они настолько преуспели в вере, что посылаются к апостолам и слышат первое: не бойтесь, и затем: пойдите, возвестите братьям Моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня (Мф. 28:9–10).

Глава VI

Каким образом, при охранении гроба отрядом воинов, Петр и Иоанн свободно вошли в гроб без всякого препятствия со стороны кого-либо из стражей (Мф. 28; Ин. 20)?

Конечно, по той причине, что По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб. И вот, сделалось великое землетрясение, ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег; устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали, как мертвые. Таким образом те, которые были так перепуганы, что казались мертвыми и, должно полагать, или оставили гроб и бежали, или оцепенели и духом и телом, – не осмеливались препятствовать не только мужчинам, но и женщинам, желавшим войти в гроб. Ибо поразил их великий ужас, когда они увидели, что камень отвален, когда сделалось землетрясение – не обыкновенное, но столь сильное, что грозило разрушением земли до основания, и когда сошел с неба ангел со столь блистательным видом, что был подобен не светильнику или свету, зажженному искусством человеческим, но всеосвещающей молнии, так что они могли видеть и в темноте. Поэтому-то (Петр и Иоанн) входят свободно и даже Мария Магдалина, возвестившая им, видела, что камень отвален и тело Господа взято из гроба. Ангел же, должно думать, сошел не для того, чтобы при воскресении Господа отворить гроб Ему и отвалил камень, но чтобы после того как Господь воскрес – в час, в который Сам восхотел и который никому из смертных неизвестен, – возвестить происшедшее и показать опустение гроба отвалением камня и своим присутствием, так как все это было видимо, когда сияние лица его светом молнии прогоняло и самый густой мрак.

Глава VII

Каким образом Матфей и Марк пишут, что апостолам чрез жен повелено было идти в Галилею, чтобы там видеть Господа (Мф. 26 и 28; Мк. 16), тогда как Лука и Иоанн говорят, что они видели его в Иерусалиме (Лк. 24; Ин. 20:21)?

Иное дело явиться одиннадцати ученикам, скрывавшимся из-за страха иудеев, когда Он вошел к ним при запертых дверях и когда в то время как они думали, что Он является им в духе, показал им руки и ребра, прободенные гвоздями и копьем, – и иное дело, когда, по свидетельству Луки, Он являл Себя им со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием. И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима (Деян. 1:3–4). В одном случае Он являлся для утешения боящихся, и являлся на короткое время и снова восхищался из глаз, а в другом так был близок к ним и так долго был с ними, что даже и вкушал пищу с ними. Поэтому и апостол Павел говорит, что Он явился вместе пятистам ученикам, и у Иоанна читаем, что когда апостолы ловили рыбу, Он стоял на берегу и ел часть печеной рыбы и сот, – что служит свидетельствами истинного воскресения; тогда как не говорится, чтобы что-нибудь подобное Он сделал в Иерусалиме.

Глава VIII

Что значит повествуемое в Евангелии от Матфея Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим (Мф. 27:50–53)?

Об этом месте я рассуждал в тех же толкованиях на Матфея. Прежде всего должно сказать, что это свидетельство божественной силы – положить душу, когда восхочет и снова принять ее. Поэтому и сотник, слышавший, что Он сказал к Отцу: в руки Твои предаю дух Мой (Лк. 23:46), и видевший, что тотчас Он волею испустил дух, пораженный величием знамения, сказал: воистину Он был Сын Божий. И завеса храма раздралась надвое, чтобы исполнилось то, что, как повествует Иосиф, сказали присущие храму силы: выйдем из этого места. В Евангелии же, написанном по-еврейски³⁵, читаем, что не завеса храма раздралась, но что обрушился громадной величины косяк над дверьми храма. Земля, говорит Писание, потряслась, будучи не в силах сдержать висящего Господа своего; и камни распались, в укор ожесточению иудеев, не захотевших уразуметь присутствие Сына Божия; и гробы отверзлись, в знак будущего воскресения; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов, вошли во святый град и явились многим. Под святым градом мы должны разуметь Иерусалим, в отличие от всех других городов, которые тогда служили идолам. Ибо в нем одном был храм и почитание единого Бога, и истинная религия; и не всем явились, но многим, принявшим воскресшего Господа.

Затем, в таинственном смысле это место должно изъяснять так: когда возопил Иисус и испустил дух, – разодралась завеса храма на две половины с вышнего края до нижнего, и открылись все таинства закона, чтобы сделать известным всем народам хранившееся прежде в тайне. Две же половины, это – ветхий и новый завет; а с вышнего края до нижнего, это – от начала мира, когда создан был человек, чрез всю средину событий, о которых повествует священная история, до скончания мира. Но спрашивается: какая из завес храма раздралась, внешняя или внутренняя? Мне кажется, что во время страданий Господа раздралась та завеса, которая в скинии и в храме висела снаружи, и называлась внешней: ибо ныне отчасти видим, ибо мы отчасти знаем; когда же настанет совершенное (1Кор. 13:9–10), тогда должна раздратья и внутренняя завеса, чтобы увидели мы все таинства дома Божия, ныне сокровенные для нас. Увидим тогда, что значат два херувима, что – прорицалище, что – сосуд золотой, в котором скрыта была манна. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (там же, ст. 12); и хотя завеса истории разодралась для нас, чтобы открыть нам вход в притвор Божий, но тайники Его и все вообще таинства, которые хранятся заключенными в Иерусалиме небесном, мы знать не можем. Итак во время страданий Господа потряслась земля соответственно тому, что писано у Аггея: еще раз, и Я потрясу небо и землю; и придёт Желанный всеми языками (Агг. 2:7–8), да с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном (Мф. 8:11). И камни распадутся, т.е. загрубелые сердца язычников; или камни, это – все вообще предсказания пророков (которые и сами вместе с апостолами от камня – Христа получили названия камней); и заключавшееся в них под густым покровом закона, прорвавшись, открылось народам. И гробы, о которых писано: вы есте гроби, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты (Мф. 23:27), открылись для того, чтобы вышли из них бывшие прежде мертвыми в неверии, чтобы ожили со Христом воскресшим и живым, вошли в Иерусалим небесный, имели житие отнюдь не на земле, но на небе, и умирая с Адамом перстным, воскресли бы с Адамом пренебесным. Далее, при буквальном понимании места, никому не должно казаться несообразным, что Иерусалим по смерти Спасителя называется святым градом; ибо до разрушения его апостолы всегда входили в храм, и исполняли обряды закона, чтобы не подавать соблазна уверовавшим из иудеев. А Господь так любил Иерусалим, что плакал о нем и рыдал (Лк. 19:41), и вися на кресте, говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23:34). И испросил Он, о чем молил: на первых же порах уверовало много тысяч из иудеев, и на покаяние ему дано было времени до сорока двух лет. По истечении же этих лет, так как иудеи упорствовали в злобе, вышли из лесов народов римских два медведя, Веспасиан и Тит, и умертвили, и растерзали детей, богохульствовавших и целым хором издевавшихся над истинным Елисеем, восходившим в дом Божий (ибо так переводится слово – Вефиль 4Цар. 2). С тех пор Иерусалим не называется уже святым городом; но, потеряв святость и прежнее имя, зовется в духовном смысле Содомом и Египтом. Ибо вместо него созидается новый град, который речные потоки веселят (Пс. 45:5), из которого течет источник, услаждающий горечи всего мира; а жалкий Израиль плачет обезоруженный над развалинами храма, – между тем как многолюдство верующих во Христа видит ежедневно встающими новые кровли церкви, – и говорит Сиону: тесно для меня место (Ис. 49:20). Таким образом исполняется писанное у Исаи: и покой его будет слава (Ис. 11:10).

Каким образом Спаситель, по Иоанну, – вдунул Святого Духа в святых апостолов, а по Луке, – обещал, что пошлет Его по вознесении (Ин. 20:22; сн. Лк. 24:49)?

Решение этого вопроса весьма легко, как скоро нам известно из учения апостола Павла, что есть различные дарования Духа Святого. В первом послании е Коринфянам он писал: Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу. Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно (1Кор. 12:4–11). Господь по Евангелию Луки, говорил по воскресении своем: и Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше (Лк. 24:49), и по словам Луки же, в Деяниях апостольских: повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали, говорил Он, от Меня, ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым (Деян. 1:4–5); а в конце Евангелия от Иоанна повествуется, что в самый день воскресения своего, т.е. в день недельный, Он вошел к апостолам дверьми запертыми и сказал им два раза: мир вам, прибавив: как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святаго: кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин. 20:21–23). Это значит, что в первый день воскресения апостолы получили благодать Духа Святого, которою оставляются грехи, крестили, делали сынами Божьими и раздавали верующим права усыновления, как говорит сам Спаситель: кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся. В день же пятидесятницы им обещано было более, именно: что примут они крещение от Духа Святого; облекутся силой свыше, которой будут проповедовать Евангелие Христово всем народам, соответственно тому, что читаем в шестьдесят седьмом псалме: Господь даст слово: провозвестниц великое множество (Пс. 67:12); будут иметь действие сил и дарования исцелений, и когда пойдут на проповедь ко многим народам, получат роди языков, так что в то время уже будет известно, кто из апостолов должен благовестить каким народам. Впоследствии апостол Павел, прошедший с проповедью от Иерусалима до Иллирика и предполагавший оттуда направиться через Рим в Испанию (Рим. 15:19, 24), благодарил Бога, что паче всех апостолов языки глаголет (1Кор. 14:18). Тот, кто имел проповедовать многим народам, получил дарование и многих языков. Это обетование Святого Духа исполнилось в десятый день по вознесении Спасителя, по свидетельству Луки, который писал: При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать (Деян. 2:1–4). Тогда исполнилось то, что читается у Иоиля: и будет после того, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения (Иоил. 2:28; сн. Деян. 2:17). Слово излияние означает изобилие благодати, и выражает то самое, что обетовал Господь: вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым (Деян. 1:5).Ибо так обильно крестил их Дух Святой, что наполнил весь дом, где они сидели; а огонь Духа Святого нашел в них желанное пристанище, разделил языки, и, как Исаии, который говорил, что имел нечистые уста, очистил им уста, чтобы непорочнее проповедовали Евангелие Христово. И у Исаии говорится, что поколебались верхи храма, но весь дом наполнился курениями (Ис. 6:4), т.е. заблуждения, мрака, непонимания истины. В начале же Евангелия церковь исполняется Духом Святым для того, чтобы Его благодатью и распаляющей силой очистить грехи всех верующих, чтобы огнем Духа Святого, которого обетовал ниспослать Господь, исцелял язык, имеющий проповедовать Христа. Итак Иоанн и Лука не разногласят, когда тот изображает данным в первый день воскресения, что этот представляет случившимся в день пятидесятый. Такова постепенность в приятии апостольства: получившие сперва благодать отпущения грехов, получили затем действия силы и все роды дарований, которых описание мы приводили из апостола, и что особенно необходимо – разнообразие языков всех народов, чтобы не нуждались ни в каком переводчике, когда станут благовестить Христа. От того, когда в Ликаонии услышали, что Павел и Варнава говорят местным языком, их приняли за богов, обратившихся в людей (Деян. 14:11). Благодать Духа Святого есть действительно облечение в силу: владея ею, они не боялись ни трибуналов судей, ни порфир царей. Ибо еще прежде страданиями обетовал им Господь, говоря: когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас (Мф. 10:19–20). Я же, с своей стороны, говорю смело и с полной свободой, что с тех пор, как апостолы уверовали в Господа, они всегда имели Духа Святого: без благости Духа Святого они не могли творить знамений; но имели Его в определенной мере. Поэтому и Спаситель взывал в храме, говоря: кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него (Ин. 7:37–39). В том же месте прибавляется: ибо еще не было на них Духа Святаго, потому что Иисус еще не был прославлен: но это не в том смысле, чтобы Духа Святого не было, так как Господь Спаситель говорит: если же Я Духом Божиим изгоняю бесов (Мф. 12:28), а в том, что, пребывая в Господе, Он не почил еще всецело на апостолах. Поэтому-то они приходят в ужас во время страданий Его, уверяются и клянутся, что не знают Христа. А после того, как крестились Духом Святым и благодать Духа Святого излилась на них, они уже свободно говорят первосвященникам иудейским: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам (Деян. 5:29); воскрешают тогда мертвых; радуются под бичами; проливают кровь за Христа, и в муках находят венец для себя. Итак, не у бы Дух на апостолах, не истекали от чрева их духовные дарования, ибо Господь еще не был прославлен. А какая то была слава, он говорил сам в Евангелии: ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира (Ин. 17:5). Слава Спасителя, это – виселица, на которой Он торжествует. Распинается Он как человек, но прославляется как Бог. Солнце скрывается, луна изменяется в кровь, земля дрожит необычным трясением, открываются гробы, ходят мертвые, распадаются камни. Это та слава, о которой говорится в псалме: воспрянь, слава моя, воспрянь, псалтирь и гусли (Пс. 56:9). И сама слава, и плоть, нашедшая заступничество для своего исцеления, отвечают за себя: восстану рано; и оправдывается таким образом надписание двадцать первого псалма – о заступлении утреннем. Так говорим мы не потому, чтобы верили, что иной есть Бог, и иной человек, и в едином Сыне Божьем различали два лица, как ложно утверждает новая ересь. Один и тот же есть и Сын Божий, и Сын человеческий, и из того, что говорится, одно относим мы к божественной Его славе, другое – к нашему спасению. Почему Он не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:6–8). И Слово стало плотию, и обитало с нами (Ин. 1:14). Удивляюсь я Монтану и его безумным женщинам, этим пророкам-недоноскам! Господь дает обетование, и говорит: иду и иного Утешителя пошлю вам (Ин. 14); по сказанию евангелиста Луки (Деян. 1–2), апостолы и получили, что было обещано: а они, спустя долгое время, утверждают, что это исполнилось на них. Апостолам было обещано: Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше (Лк. 24:49); и воскресший на апостолов дунул, а не на Монтана, Прискиллу и Максимиллу, и им, т.е. апостолам, говорит: кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся. Апостолам, говорю, Он повелел не выходить из Иерусалима, но ждать обетования Отца. И после этого мы читаем об исполнении обещанного: исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать (Деян. 2:4). Ибо Дух Святой, Дух дышит, где хочет (Ин. 3:8). И когда Господь говорит: иного Утешителя пошлю вам, этим показывает, что и сам Он Утешитель (Параклет значит Утешитель). И Бог Отец, в молитве к Нему, называется этим же именем: Бог соболезнования и всякие утехи (2Кор. 1:3). Если же и Отец Утешитель, и Сын Утешитель, и Дух Святой Утешитель, а верующие крещаются во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, под которым именем разумеется Бог: то имеющие одно имя Божества и Утешителя имеют одно и естество. Сей Дух Святой был не только на апостолах, но и на пророках: о нем молился Давид, говоря: Духа Твоего Святого не отыми от мене (Пс. 50:13). О Данииле говорится, что он имел Духа Святого; и Давид по внушению Духа говорил, что сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих (Пс. 109:1). Пророки не без Духа Святого пророчествовали; и Словом Господним небеса утвердились и Духом уст Его вся сила их; и что свойственно Отцу и Сыну, то свойственно также и Духу Святому. Сам Дух Святой, когда посылается, посылается от Отца и Сына; то в одном, то в другом месте он называется Духом Отца и Духом Сына. Почему и в Деяниях апостольских говорится, что крестившиеся крещением Иоанновым и веровавшие в Бога Отца и Христа, поскольку о Духе Святом не знали, были крещены в другой раз; и уже тогда получили истинное крещение. Ибо без Духа Святого таинство Троицы не совершенно. В той же книге приводятся слова Петра Анании и Сапфире, что солгавшие Духу Святому солгали не людям, но Богу (Деян. 5:4).

Что значит известное рассуждение апостола Павла, который пишет к Римлянам: чтó же скажем? Неужели неправда у Бога? Никак (Рим. 9, 14), до того места, где он говорит: если бы Господь Саваоф не оставил нам семени, то мы сделались бы, как Содом, и были бы подобны Гоморре (ст. 29)?

Все вообще послание к Римлянам нуждается в толковании, и до того темно, что для понимания его нам необходима помощь Духа Святого, изрекавшего это самое чрез апостола. Но особенно темно указанное место, которое, желая оградить правду Божью от упрека, некоторые понимают так, что «на основании предшествовавших данных» (ex praecedentibus causis) избран от чрева Ревекки Иаков и отвержен Исав, – также точно как избираются от чрева Иеремия и Иоанн Креститель, и сам апостол Павел предназначается на проповедь Евангелия еще до рождения своего. Мы же не держимся других мнений, кроме церковных, и таких, заявить которые мы не боимся публично пред церковью. Поэтому и не последуем Пифагору и Платону и ученикам их, вводящим под христианским именем догматы языческие, – не скажем, что души ниспали с неба, и, по различию заслуг, наказываются за древние грехи в тех или других телах. Гораздо лучше откровенно сознаться в невежестве, и между другим, чего не знаем, уклониться от темноты и этого места, чем, думая доказать правду Божью, защищать ересь Василида и Манихея, и увлекаться сказками иберийскими и диковинками египетскими. Итак скажем, как можем, и следуя за ходом мысли апостола, не отступим, как говорится, ни на точку и ни на волос от прямого смысла его речи. Выше он плакал, и призывал Духа Святого в свидетели своей совести и своей скорби о том, что братья его и сродницы по плоти, т.е. израильтяне, не приняли Сына Божия, – израильтяне, которым принадлежат усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования; их и отцы, и от них Христос по плоти, родившийся от Девы Марии; и не перестающая болезнь сердца столько терзала его, что он сам желал отлучен быть от Христа, т.е. погибнуть один, лишь бы не погибло все племя израильское (Рим. 9:1–5). Но, высказав это, апостол предвидел неизбежное возражение со стороны: что говоришь ты? Будто уже все сыны Израиля погибнут? Каким же образом ты сам, и другие апостолы, и бесчисленное множество лиц из народа иудейского приняли Христа Сына Божия? Возражение это он решает так: Израиль в священном Писании представляется в двух видах и разделяется на двух сыновей, на сына по плоти, и на сына по обетованию и духу. Авраам имел двух сыновей, Измаила и Исаака. Измаил, рожденный по плоти, не получил отцовского наследия. Исаак, рожденные от Сарры по обетованию, называется семенем Божьим. Ибо писано: Исаак наречется тебе семя, т.е. не те сыны Божьи, кои суть сыны плоти, но чада обетования, эти причитаются в семя. И нам известно это не только по отношению к Измаилу и Исааку, но и по отношению к двум сыновьям Ревекки, Исаву и Иакову, из коих один был отвержен, а другой избран. Все это, по словам апостола, означает, что в лице двух первых братьев, Измаила и Исава, народ иудейский был отвержен; а в лице последних, т.е. Исаака и Иакова, изображается народ избранный из язычников, равно как и имевшие уверовать во Христа из иудеев. Но так как, для доказательства этого, он сослался на сказание о рождении близнецов Исава и Иакова, о которых писано: больший будет служить меньшему (Быт. 25:23), и у Малахии читаем: Иакова возлюбил, Исава же возненавидел (Мал. 1:2): то по обыкновению своему предлагает возражение со стороны, и разбирает его; и решив это возражение, возвращается к тому, с чего начал речь. Если Исав и Иаков еще не родились, и не сделали ничего ни доброго, ни злого, чем могли бы умилостивить Бога или оскорбить; и если избрание и отвержение их было делом не заслуг каждого из них, а воли избирающего или отвергающего: то что мы скажем? Не несправедлив ли Бог, судя по тому, что говорит он Моисею: кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею? Если допустим, говорит апостол, что Бог делает что ни захочет, и без заслуг и дел или избирает кого бы то ни было или осуждает: то не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего; особенно, когда тоже Писание, т.е. тот же Бог, говорит Фараону: для того самого Я и поставил тебя, чтобы показать над тобою силу Мою и чтобы проповедано было имя Мое по всей земле. Если это так, и если Он по воле своей милует Израиля и ожесточает Фараона: то напрасно жаловаться на нас, напрасно судить нас за то, что мы не делали доброго или делали злое; ибо в Его собственной власти и воле, и без добрых и злых дел, избрать или отвергнуть кого бы то ни было, особенно, если Его воле не может противится человеческая слабость. Это сильное возражение, выведенное из смысла Писания и почти неразрешимое, апостол решил коротко, словами: а ты кто, человек, что споришь с Богом? Смысл таков: тем самым, что ты отвечаешь Богу, что ложно обвиняешь Его, отыскиваешь в Писании такое, что можешь привести против Него и обвиняешь справедливость воли Его, – тем самым показываешь, что ты имеешь полную свободу и делать, что хочешь, и молчать, и говорить. Если же ты думаешь, что Бог сотворил тебя на подобие глиняного сосуда, и противится Его воли ты не можешь: то прими в соображение, что глиняный сосуд не скажет горшечнику: зачем ты меня так сделал? Горшечник имеет власть из одной и той же глины, из одной и той же массы сделать один сосуд в честь, другой в поношение. Но Бог создал всех с одинаковым назначением, и дал каждому свободную волю делать, что хочет, как доброе, так и злое. Дал же Он всем волю до такой степени, что язык нечестивый спорит против Творца своего и подвергает обследованию побуждения, которыми руководится воля Его. Что же, если Бог, желая показать гнев и явить могущество Свое, с великим долготерпением щадил сосуды гнева, готовые к погибели, дабы вместе явить богатство славы Своей над сосудами милосердия, которые Он приготовил к славе, над нами, которых Он призвал не только из Иудеев, но и из язычников? Как и у Осии говорит: не Мой народ назову Моим народом, и не возлюбленную – возлюбленною. И на том месте, где сказано им: вы не Мой народ, там названы будут сынами Бога живаго (Рим. 9:22–26), и так далее. Если, говорит апостол, терпение Божие ожесточало Фараона, и если Бог откладывал на долгое время наказание израильтянам, чтобы с большею справедливостью осудить тех, к кому столько времени был снисходителен: то следует винить не терпение и бесконечное милосердие Божие, а ожесточение тех, кои злоупотребляли благостью Божьей на свою погибель. Иначе: теплота солнечная одна, но смотря по свойству предметов, на которые действует, одно она растопляет, другое делает твердым, иное разлагает, иное скрепляет. Так, воск растопляется, глина становится твердой: но природа теплоты от этого не различна. Так точно благость и милосердие Божии сосуды гнева, уготованные на погибель, т.е. народ иудейский, ожесточает: а сосуды милосердия, предуготовленные к славе, призванные, т.е. нас, которые не только из иудеев, но и из язычников, спасает, не слепо и с нарушением справедливости, но на основании предшествовавших данных: потому что те не приняли Сына Божия, а эти возжелали принять Его сами собою. Сосудами милосердия являются не только множество язычников, но и восхотевшие уверовать из иудеев; и таким образом составился один народ верующих. Из этого видно, что избираются не народы, а расположения людей; и сделалось так во исполнение сказанного у Осии: не Мой народ назову Моим народом, т.е. народ язычников; и кому прежде говорилось: вы не Мой народ, там названы будут сынами Бога живаго. Чтобы не казалось, будто это говорится только о язычниках, апостол называет сосудами милосердия и избранных и тех, которые уверовали из народа иудейского. Исаия вопиет об Израиле: хотя бы сыны Израилевы были числом, как песок морской, только остаток спасется, т.е. если большинство и останется в неверии, немногие уверуют. Ибо Бог взвесил на весах своей правды слово решительное и короткое – уничтожением и воплощением Христа спасти тех, которые пожелали уверовать в Него. Тоже самое и в другом месте сказал Исаия: если бы Господь Саваоф не оставил нам семени, то мы сделались бы, как Содом, и были бы подобны Гоморре. Приведши свидетельства, которыми предсказывается двоякое призывание, язычников и народа иудейского, апостол переходит к предмету соприкосновенному, и говорит, что язычники, не искавшие праведности, получили праведность, потому что не превозносились, но уверовали во Христа; а большинство израильтян потому упало, что споткнулось о камень претыкания, камень соблазна, не познало правды Божьей, но, усиливаясь поставить собственную правду, не восхотело покориться правде Божьей, которая есть Христос. Я читал в толкованиях одного писателя, что апостол отвечал так для того, чтобы более затруднить, чем решить вопрос. Он говорит на предложенный вопрос: чтó же скажем? Неужели неправда у Бога? И: не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего; и: кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает; и: кто противостанет воле Его, апостол отвечает так: о, человек! Ты, который земля и пепел, ты смеешь задавать вопрос Богу? Будучи хрупким и глиняным сосудом, ты смеешь возставать против своего горшечника? Разве слепок из глины может сказать слепившему его: зачем ты меня так сделал? Или не властен горшечник над глиной, чтобы из одной и той же глыбы сделать один сосуд в честь, другой в поношение? Итак, умолкни вечным молчанием, помни свою бренность, и не беспокой Бога вопросом: Он сделал так, как хотел, когда по отношению к один является милостивым, а по отношению к другим – суровым.

Что значат слова апостола во втором послании к Коринфянам: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь. И кто способен к сему (2Кор. 2:16)?

Изложим это место в целом его виде, чтобы понять его в той связи, в какой оно стоит с предыдущим и последующим. Придя в Троаду, говорит апостол, для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел там брата моего Тита; но, простившись с ними, я пошел в Македонию. Но благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте. Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь. И кто способен к сему? Ибо мы не повреждаем как многие, продающие слово Божие, но проповедуем искренно, как от Бога, пред Богом, во Христе.

Апостол рассказывает Коринфянам, что он сделал, что вытерпел, и как за все благодарит Бога, чтобы собственным примером побудить их к подвигу. Пришел я, говорит он, в Троаду, которая прежде называлась Троей, чтобы проповедовать Евангелие Христово в Азии. Хотя мне и была отверста дверь о Господе, т.е. или уверовали очень многие, или, ради знамений и силы, каким действовал во мне Бог, была надежда на рождение веры и на возрастание ее о Господе, но я не имел покоя духу моему, т.е. не мог найти утешения, которого надеялся: я не нашел брата моего Тита, которого или думал там встретить, или о котором слышал, что живет там, или который говорил, что придет туда. Что же было за утешение такое, и что за покой духа в присутствии Тита, не нашедши которого апостол распрощался с троадянами и отправился в Македонию? Мы несколько раз говорили, что апостол Павел был муж ученейший и получил образование у ног Гамалиила (Деян. 22:3), который, по Деяниям Апостольским, говорит в синедрионе: и ныне, что хочете сотворить с людьми этими? Если это от Бога, оно устоит; если от людей – разорится (Деян. 5:35–39). Но хотя он знал священное Писание и владел даром слова и даром различных языков, почему и хвалится о Господе и говорит: благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками (1Кор. 14:18): однако не мог изъясняться на греческом языке достойно величия божественных мыслей. Поэтому он имел переводчиком Тита: так точно, как и блаженный Петр имел Марка. Евангелие последнего составлено так: Петр повествовал, а этот писал. И что два послания, приписываемые Петру, разнятся между собой по слогу, характеру и строю речи, объясняется для нас тем, что он вынужден был обстоятельствами пользоваться различными переводчиками. Итак апостол Павел скорбит: потому что не нашел в наличности свирели для своей проповеди и органа для своей песни Христу. И пошел он в Македонию: потому что явился ему муж македонянин, говоря: приди в Македонию и помоги нам (Деян. 16:9), – пошел, чтобы найти там Тита и посетить братию, или чтобы испытать себя в гонениях: ибо таков смысл слов его: но благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте. – Дает торжествовать победу нам, потому что торжествует ее нами или устрояется победное торжество чрез нас, которые, как сказал апостол в другом месте: сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков (1Кор. 4:9). Впоследствии апостол рассказывает: ибо, когда пришли мы в Македонию, плоть наша не имела никакого покоя, но мы были стеснены отовсюду: отвне – нападения, внутри – страхи. Но Бог, утешающий смиренных, утешил нас прибытием Тита, и не только прибытием его, но и утешением (2Кор. 7:5–7). Итак апостол, простившись с троянами или троадянами, отправился в Македонию, чтобы найти там Тита, и иметь утешение в переводчике и в проповеди Евангелия; но как видим, он не застал его там, а Тит явился неожиданно уже после беды и гонений, которые претерпел апостол. Итак до прихода еще Титова, претерпев многое, апостол благодарит Бога о Христе Иисусе, которого проповедовал язычникам, что избрал в нем достойное лицо для того, чтобы устроить в нем победное торжество Сына своего. Победное торжество Божие, это – страдание мучеников, пролитие крови за имя Христово и радость во время самых истязаний. Ибо, как скоро кто видел, с каким мужеством подвизались и подвергались терзаниям мученики, и хвалились самыми страданиями своими, – благоухание познания Божия распространялось на язычников, и невольно приходило на мысль, что если бы Евангелие не было истинно, никогда не защищали бы его кровью. Религия эта не обещала ни утешений, ни богатств, ни безопасности, а только темницы, раны, преследования, голод, наготу и жажду. Таково торжество Божие и победа апостолов. Но слушающий апостола мог возразить: каким же образом не все уверовали? Поэтому прежде чем его спрашивают, он решает άνϧυποϕοράν³⁶; и по обыкновению своему разбирает возражение, которое мог кто-либо сделать, прежде чем оно сделано. Смысл речи его таков: доброе благоухание имени Христова есмы Богови во всяком месте, и благовоние проповеди нашей распространяется повсюду. Но так как люди предоставлены собственному произволу, потому что делают добро не по принуждению, а по свободной решимости получить венец за веру или подпасть наказанию за неверие: то благоухание наше, доброе само по себе, обращается в жизнь или смерть, смотря по добродетели или порочности принимающих его или не принимающих; так что уверовавшие спасутся, не уверовавшие же погибнут. Этому не должно удивляться по отношению к апостолу, когда о самом Господе мы читали: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий (Лк. 2:34). Лучи солнечные падают как на места чистые, так и нечистые, и также блестят на цветах, как и на навозе: однако они не оскверняются. Так и доброе благоухание Христово, всегда неизменное и не теряющее свойства своего, для верующих составляет жизнь, для неверующих – смерть. Смерть эта не смерть обыкновенная, которою мы умираем вместе с зверьми и скотом, но та о которой писано: душа согрешающая, та умрет (Иез. 18:4). Почему и под жизнью должно понимать не ту, которая проявляется дыханием, беганием туда и сюда, но ту, о которой говорит Давид: но я верую, что увижу благость Господа на земле живых (Пс. 26:13). Ибо Бог есть Бог живых, а не мертвых (Мф. 22:32); и жизнь наша сокрыта со Христом в Боге. Когда же явится Христос, жизнь наша, тогда и мы явимся с Ним во славе (Кол. 3:3–4). Не считайте же, о коринфяне, маловажным, говорит апостол, если нашей проповеди об истине одни верят, другие не верят: одни умрут истинной смертью, а другие будут жить той жизнью, которая говорит: Аз есмь живот. Если бы мы не говорили, то как неверующих не постигла бы смерть, так и верующие не наследовали бы жизни: потому что с трудом может найтись достойный провозвестник добродетелей Христовых, который в провозглашении их искал бы не собственной славы, но славы того, кого проповедует. Говоря же, что он не как многие, продающие слово Божие, апостол показывает этим, что есть очень много таких, которые благочестие обращают в промысел и делают все ради прибытка, – таких, которые поедают дóмы вдов (Лк. 20:47); но он сам говорит чистосердечно, как посланный от Бога и в присутствии пославшего его, – говорит все во Христе и за Христа, чтобы дело проповеди Божьей, победное торжество Христа, было Его же и славой. Нужно заметить также, что в конце этой главы указывается на таинство Троицы: потому что апостол говорит от Бога, Духом Святым, пред Богом, Отцом, во Христе. В доказательство же того, что апостол из Троады прошел в Македонию, я приведу свидетельство из Деяний Апостольских. Миновав же Мисию, сошли они в Троаду. И было ночью видение Павлу: предстал некий муж, Македонянин, прося его и говоря: приди в Македонию и помоги нам. После сего видения, тотчас мы положили отправиться в Македонию, заключая, что призывал нас Господь благовествовать там (Деян. 16:8–10).

Что значит сказанное апостолом в первом послании к Солунянам: сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа (1Сол. 5, 23)?

Вопрос весьма ходячий, но решение его очень коротко. Апостол говорил выше: духа не угашайте (ст. 19); если слова эти будут уяснены для нас, мы поймем тотчас же, что это за дух, который должно сохранять вместе с душой и телом на день пришествия Господня. Ибо кто может поверить, чтобы Дух Святый погасал подобно пламени, которое, будучи потушено, перестает быть тем, чем было, и станет утверждать, что Он уничтожается, – Он, который был некогда в народе израильском и мог изрекать через Исаию, Иеремию и каждого из пророков: так говорит Господь, и в настоящее время говорит в церкви устами Агава: так говорит Дух Святый (Деян. 21:11)? Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу. Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков.Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно (1Кор. 12:4–11). Об этом-то Духе молился Давид, чтобы Он не удалился от него, говоря: Духа твоего Святаго не отыми от мене (Пс. 50:13). Когда Он отнимается, – Он не угасает в существе своем, но угасает для того, от кого отнимается. Думаю, что одно и то же имеют значение и слова: духа не угашайте (1Сол. 5:19), и сказанное в другом месте: духом пламенейте (Рим. 12:11). Ибо в ком пламень духовный не ослабевает от умножения несправедливости и холодности любви, в том дух нисколько не угасает. Бог же мира да освятит вас всем, или во всем, или преисполненных и всесовершенных, ибо слово δλότεύς имеет более последнее значение. Бог называется Богом мира, потому что мы примирены с Ним Христом, который есть мир наш, соделавший из обоих одно (Еф. 2:14), и который, в другом месте, называется миром Божьим, превосходящем всяк ум и соблюдающим сердца и помышления святых (Флп. 4:7). А кто освящается, или усовершился во всем, в том сохраняется и дух и душа и тело на день Господень. Тело сохраняется, если каждый из членов имеет должное отправление, рука, например, действует, нога ходит, глаз видит, ухо слышит, зубы мелют пищу, желудок варит, чрево распределяет; или если никакая часть членов не изуродована. Но кто может поверить, будто апостол молится за верующих о том, чтобы Христос в день суда нашел невредимыми тела всех их, когда тела всех, разрушатся ли они по смерти или (как некоторые хотят) и останутся до того времени живыми, во всяком случае имеют свои недостатки, а особенно – тела мучеников и тех, у которых за имя Христово или выколоты глаза, или оторваны ноздри, или обрублены руки? Итак сохранится невредимым то тело, о котором мы говорили, отвечая на другой вопрос, которое имеет главу, из которого все тело, составляемое и совокупляемое, получает приращение тела Христова для созидания (Еф. 4:16). Это тело есть церковь. Всяк, кто удержал главу этого тела и сохранил остальные члены, будет иметь тело невредимым, насколько это возможно для человеческой природы. Таким же путем должно сохранять и целостность души, которой можно сказать: благослови, душа моя, Господа, исцеляет все недуги твои (Пс. 102:1, 3), и о которой говорит Писание: послал слово Свое и исцелил их (Пс. 106:20). Дух же в нем сохранится невредимым, если мы не будем погрешать в делах духовных, но будем жить в духе, будем утверждаться в духе, умерщвлять духом дела плоти и приносить все плоды его, любовь, радость, мир и прочее. Иначе: устами Соломона нам предписывается: не писал ли я тебе трижды в советах и наставлении, дабы ты мог передавать слова истины посылающим тебя (Притч. 22:21). Соответственно этому троякому написанию на сердце нашем, в отношении к писаниям наблюдается и троякое правило. Мы должны понимать их, во-первых, исторически, во-вторых – в смысле иносказательном, и в третьих – в смысле духовном. В истории мы следим за связью вещей, как они описываются. В иносказательной речи мы возвышаемся над буквой, толкуем в нравственную сторону и обращаем в пользу для души своей. В духовной ϧεωρία мы восходим к высочайшему, покидаем земное, рассуждаем о будущем блаженстве и предметах небесных: так что размышление наше в жизни настоящей имеет вид будущего блаженства. Кого найдет Христос сохранившими в целости и тело, и душу, и дух, и имеющим в себе троякое знание совершенной истины, тех освятит Он своим миром и сделает всесовершенным. Многие – эти слова, что дух, и душа, и тело сохранятся невредимыми в пришествие Господне, понимают просто – о воскресении. Другие на основании этого места утверждают, что в человеке три субстанции: дух, который мыслит, душа, которою живем, и тело, которым движемся. Есть и такие, которые, полагая, что человек состоит только из души и тела, под третьим в нем – духом разумеют не субстанцию, а действие, которое дает нам различать в себе ум, чувство, мысль, дух; что все не столько субстанции, сколько различные названия. Когда же им противопоставляют известное изречение: благословите, духи и души праведных, Господа (Дан. 3:86), они отклоняются от этого свидетельства Писания, говоря, что его нет в еврейском. А мы, в рассматриваемом месте Писания, под сохраняющимся в целостности вместе с душой и телом разумеем, как сказали выше, не субстанцию Духа Святого, которая может уничтожаться, а благодать и дарования Его, которые, смотря по нашей добродетели или порокам, то увеличиваются в нас, то угасают.

Предисловие

Сын мой Аподемий (значение своего имени³⁷ он объяснил, когда предпринял долгое морское путешествие к нам, и с берегов океана и самых отдаленных границ Галии, миновав Рим, достиг Вифлеема, чтобы найти в нем хлеб небесный³⁸, и, насытившись, отрыгнуть о Господе, и сказать: излилось из сердца моего слово благое; я говорю: песнь моя о Царе (Пс. 44:2) доставил мне в маленьком письме весьма важные вопросы, о которых говорил, что они даны тобою для передачи мне. Читая их, я пришел к мысли, что ты исполнилась ревностью царицы Савы, которая приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой (Мф. 12:42; 3Цар. 10:1). Я-то не Соломон: потому что он своею премудростью превосходил всех людей, как бывших до него, так и после него. Но тебя следует назвать царицей Савской, – тебя, в смертном теле которой не царствует грех, и которая, обратившись всей душой к Господу, слышит от него: оглянись, оглянись, Суламита (Песн. 6:12): потому что Сава на нашем языке значит «обращение». Вместе с этим я заметил, что вопросы твои, занятые исключительно из Евангелия и апостола, доказывают, что ты или мало читаешь, или мало понимаешь Писание ветхозаветное. Оно прикрыто таким мраком и такими прообразами будущего, что нуждается в толковании всякого рода: врата восточные, со стороны которых восходит истинный свет и чрез которые входит и исходит первосвященник, всегда будут затворены (Иез. 43:1–2, 44:1), и отворятся только Христу, который имеет ключ Давидов, Который отворяет – и никто не затворит, затворяет – и никто не отворит (Апок. 3:7). Когда отворит он, ты войдешь в его ложницу, и скажешь: царь ввел меня в чертоги свои (Песн. 1:3). Кроме того, я очень удивился, по каким побуждениям ты, бросив соседний чистейший источник, ищешь воли такого далекого потока нашего, и оставив воды Силоама, текущие тихо (Ис. 8:6), жаждешь вод Сигора, грязнящихся бурными потоками этого века? Есть же там святой муж Алетий пресвитер, который живым словом, мудрой и красноречивой речью мог бы, как говорят, разрешить твои вопросы? Или ты желаешь, быть может, заграничных товаров, и, ради перемены пищи, тебе нравится и чесночная приправа наших кушаний? Одним нравится сладкое, а некоторые находят удовольствие в горьковатом; те восстанавливают силы желудка своего кислым, а эти поддерживают его соленым. Я видел сам, что тошнота и головокружение часто излечиваются противоядием, называемым – πιχρά, и по Гиппократу, противоположности излечиваются противоположностями же. В таком случае, подсласти нашу горечь его медом; опусти в Мерру (Исх. 15) древо креста; дряблость старика подкрепи бодростью юноши, и можешь тогда с радостью воспеть: как сладки гортани моей слова Твои! лучше меда устам моим (Пс. 118:103).

Глава I

Зачем Иоанн посылал учеников своих к Господу с вопросом: Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого? (Мф. 11:3; Лк. 7:20), кода прежде сам говорил о Нем: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1:29)?

Об этом предмете я довольно пространно сказал в толкованиях на Матфея. Из того, что ты об этом спрашиваешь, видно, что ты не имеешь под руками этой книги. Впрочем, чтобы отвечать что-нибудь, я нахожу нужным изложить коротко там сказанное. Будучи заключенным в темницу, Иоанн посылал своих учеников для того, чтобы, спрашивая от своего лица, вразумить их: чтобы научить их – когда будет он обезглавлен – следовать тому, кого своим вопросом объявил общим для всех учителем. Он не мог не знать того, кого прежде указывал незнающим, – о ком говорил: имеющий невесту есть жених (Ин. 3:29), и – я не достоин понести обувь Его (Мф. 3:11), и – Ему должно расти, а мне умаляться (Ин. 3:30), и о ком слышал возгремевшего Бога: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение (Мф. 3:17). Слова же его: Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого? (Мф. 11:3), могут иметь такой смысл: «знаю я, что Ты Тот Самый, Который пришел взять на Себя грехи мира; но так как я имею низойти в преисподняя, то и спрашиваю, Сам ли Ты сойдешь и туда, или верить так о Сыне Божьем нечестиво, и Ты пошлешь кого-нибудь другого? Желаю же я знать об этом для того, чтобы, возвестив о Тебе людям на земле, я возвестил и в преисподних, если Ты только имеешь прийти туда. Ибо Ты Тот, Который пришел извести из плена и освободить заключенных в узах». Господь, понимая вопрос его, отвечал более делами, чем словами, и велел сказать Иоанну, что слепые видят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые восстают, и что (важнее еще) нищим благовествуется (Мф. 11:5; Лк. 7:22). Под нищими же разумеются нищие или по духу, или по имуществу: потому что в отношении к спасению нет никакой разности между бедным и богатым, но все равно призываются. А когда Он прибавляет: блажен, кто не соблазнится о Мне (Мф. 11:6), – укоряет не Иоанна, но учеников его, которые приходили пред тем к Нему, говоря: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся? (Мф. 9:14; Лк. 5:33), а к Иоанну обращались с такими словами: равви́! Тот, Который был с тобою при Иордане и о Котором ты свидетельствовал, вот Он крестит, и все идут к Нему (Ин. 3:26). Говоря так, они выразили, по поводу величия чудес, свое недоброжелательство; их грызла зависть: как-де крещенный Иоанном осмеливается крестить сам, и к нему стекается гораздо большая толпа, чем прежде шла к Иоанну. Но чтобы невежественная чернь не вздумала бесславить за этот вопрос Иоанна, Он заканчивает свою речь похвалами ему; Он начал говорить к окружающей Его толпе об Иоанне: чтó смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую? Чтó же смотреть ходили вы? человека ли, одетого в мягкие одежды? (Мф. 11:7–8; Лк. 7:24–25) и т.д. Смысл слов этих таков: не затем ли вы вышли в пустыню, чтобы видеть человека, который наклоняется то в ту, то в другую сторону, как тростник по дуновению ветров, – который сомневался бы теперь в том, кого прежде хвалил, спрашивал бы: он ли или другой тот, который пришел или имеет прийти, о ком прежде говорил: вот Агнец Божий? Так как всякая ложная проповедь преследует корыстные цели, и ищет славы человеческой, потому что чрез славу получаются выгоды: то Господь утверждает, что имеющий одежду из верблюжьих волос не может льстить кому бы то ни было, что питающийся саранчой и диким медом (Мф. 3:4) не может искать ни богатства, ни других земных наслаждений; что строгая и суровая жизнь избегает дворцов царских, которых ищут облекающиеся в багряницу, виссон, шелк и мягкие одежды. И говорит Он, что Иоанн не только пророк, который обыкновенно предсказывал будущее, но что он более, чем пророк: потому что пророки говорили, что Он придет, а этот указал пришедшего, говоря: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1:29); особенно же потому, что с достоинством пророческим в нем соединилось преимущество крестителя, так что сказавши: мне надобно креститься от Тебя (Мф. 3:14), он крестил Его не по сознанию старшинства, но из повиновения, свойственному ученику, из страха, приличного рабу. А когда он утверждает, что из рожденных женами не восставал больший Иоанна (Мф. 11:11), то напоминает, что сам Он, рожденный от Девы, более Его есть, или – что самый меньший из всех ангелов на небесах превосходит всех людей на земле. Ибо мы преобразовываемся в ангелов, а не ангелы в нас, как бредят некоторые, погруженные в весьма тяжкий сон³⁹. Не послужило бы это к похвале Иоанна, если бы сам он, проповедуя крещение покаяния, не говорил прежде, по свидетельству Писания: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Матф. 3:2). Почему со дня проповеди его Царство Небесное силою берется (Мф. 11:12), чтобы рожденный человеком возжелал быть ангелом, и земное животное искало жилища небесного. Все пророки и закон прорекли до Иоанна (там же, ст. 13), – не в том смысле, чтобы в Иоанне был конец пророков и закона, но конец этот в том, о ком свидетельствовал в своей проповеди Иоанн. Сам же Иоанн, по таинственному изречению Писания у Малахии (Мал. 4:5), есть Илия, которому должно прийти (Мф. 11:14), – не в том смысле, чтобы и у Илии, и у Иоанна была одна и та же душа (как предполагают еретики), но в том, что он имел ту же благодать Св. Духа, носил пояс как Илия, жил в пустыне как Илия, терпел преследование от Иродиады, как тот переносил его от Иезавели; так что, как первый Илия явился предтечей второго, так и Иоанн приветствовал имеющего прийти во плоти Господа Спасителя, не только в пустыне, но и во чреве матери, и возвестил о нем радостным движением своего тела.

Глава II

Что значит написанное у Матфея: трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит (Мф. 12:20)?

Для изъяснения этого места следует изложить целое свидетельство, приводимое Матфеем из пророка Исаии, слова самого Исаии (Ис. 42), по переводу Семидесяти и по еврейскому подлиннику, с которым согласны Феодотион, Акила и Симмах. Итак из четырех евангелистов один Матфей рассказывает: но Иисус, узнав, удалился оттуда. И последовало за Ним множество народа, и Он исцелил их всех и запретил им объявлять о Нем, да сбудется реченное через пророка Исаию (гл. 42, ст. 1 и след.), который говорит: Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы; и на имя Его будут уповать народы (Мф. 12:14–21). Вместо этого, у Исаии, по переводу Семидесяти, пишется так: вот, Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к Которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не сотрет, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине; не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда, и на имя Его будут уповать народы (Ис. 42:1–4). А с еврейского мы переводим это так: «вот отрок (по некоторым – «раб») мой, восприиму его; избранный мой, благоволит в нем душа моя. Я дал дух мой на него: суд народам возвестит. Не возопиет, не примет личины, и не услышится вне глас его. Трости сокрушенные не сотрет, и льна курящегося не угасит. Во истине изведет суд. Не будет ни печален, ни пасмурнен, пока не положит на земли суд. И закона его будут ожидать острова». Из этого видно, что евангелист Матфей не стеснялся авторитетом древнего перевода, не отказывался от еврейского подлинника, но, как еврей из евреев и ученейший в законе Господнем, распространял между язычниками то, что читал по-еврейски. Ибо, если это место читать так, как перевели его Семдесят толковников: Иаков Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к Которому благоволит душа Моя, – то каким образом найдем мы, что на Иисусе исполнилось то, что писано об Иакове и Израиле? Блаженный Матфей делал это, как читаем, не только в приведенном свидетельстве, но и в другом месте: из Египта воззвал Я Сына Моего (Мф. 2:15; Ос. 11:1), переведенном Семьюдесятью: из Египта воззвал сынов моих. И это место, очевидно, не относится к Господу Спасителю, если читать его не по еврейскому подлиннику. Ибо за ним следует: приносили жертву Ваалам (Ос. 11:1–2). А что в приведенном в Евангелии свидетельстве недостает слов: не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда (Ис. 42:4), это случилось, мне кажется, по ошибке первого переписчика, который, читая предыдущую мысль, окончившуюся на слове суд, принял это слово – суд за конец последующей мысли, и несколько слов промежуточных, т.е. между суд и суд, пропустил. Что же касается слов в еврейском: «и на закон его будут надеяться острова», то Матфей, обращая внимание на смысл, чем на слова, вместо слов – закон и острова, поставил – имя и языки. И это необходимо иметь в виду не только по отношению к настоящему месту, но и во всех тех случаях, когда евангелисты и апостол приводят свидетельства из ветхого завета: они следовали не букве, а смыслу, и там, где Семьдесят расходятся с еврейским, удерживали в своей речи смысл еврейский. Итак Спаситель назван отроком Бога всемогущего по домостроительству воплощения, с которым соединялось ниспослание Его к нам. К Нему говорит Отец и в другом месте: мало того, что Ты будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых (Ис. 49:6). Он есть виноградная лоза Sorec, что переводится – «избранная». Он есть Сын возлюбленный, в нем же благоволи душа Божия (Мф. 3:17): не в том это смысле, чтобы Бог имел душу, но словом душа выражается полнота любви Божьей. И не удивительно, что Богу усвояется душа, если по правилам иносказательной речи и для раздельности представлений говорится, что он имеет все члены человеческого тела. И положил дух свой на Него, Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, Дух ве́дения и благочестия, и страха Господня (Ис. 11:2–3), сошедший на Него в виде голубя, о котором, как рассказывает о себе, слышал и Иоанн Креститель от Бога Отца: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть (Ин. 1:33). И суд языком возвестит. Об этом говорится и в псалмах: Боже! даруй царю Твой суд и сыну царя Твою правду (Пс. 71:1). И сам Он говорит в Евангелии: ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5:22). Не воспрекословит: как агнец ведется Он на заклание; не преречет в опровержение тех, с кем говорит. Не возопиет, соответственно тому, что пишет апостол Павел: всяк клич, и гнев, и горесть да будут удалены от вас (Еф. 4:31). Не возопиет: ибо Израиль не суд производит, а только вопит. Никто не услышит на улицах голоса Его. Ибо вся слава дщери Царя внутри (Пс. 44:14); и узкий и тесный путь, ведущий в жизнь (Мф. 7:14). Поэтому голоса его не слышно на распутьях, по которым смело идет Он, руководимый премудростью, не уклоняясь на путь широкий и пространный, но порицая этот путь и осуждая его. Поэтому же и бывшим вне Он говорил не открыто, но притчами. Трости надломленной не переломит, говорит евангелист; или (как перевели Семьдесят) трости надломленной не сотрет. Тростью надломленной, бывшей прежде звучной свирелью и воспевающей хвалы Господу, должен быть назван Израиль: ибо он споткнулся о камень краеугольный, упал на него и разбился на нем. Почему и говорится о нем: укроти, Господи, зверя в тростнике (Пс. 67:31). И в книге Иисуса (Навина) один поток называется водотечью Канны (Нав. 16:8), т.е. «тростника». Поток этот имеет бурливые воды, и эти воды избрал Израиль, пренебрегший чистейшими струями Иордана. Обращенный душою к Египту и мечтающий о грязной и болотистой стране, о дынях, луке и прочем, об огурцах и горшках с египетским мясом (Числ 11:5), он весьма справедливо называется у Исаии тростью надломленной, которая прокалывает руку желающему опереться на нее. Ибо все действия того, кто после пришествия Господа Спасителя продолжает держаться мертвой буквы иудейской, оставляя дух толкования ее в Евангелии, носят на себе язвы. И льна курящегося не угасит, т.е. народа, собранного из язычников, который, погасив пламень закона естественного, охвачен заблуждениями, как весьма едким и вредным для глаз дымом и непроницаемым мраком. Не только не погасил он его и не обратил в пепел, но напротив, из небольшой и почти угасшей искры раздул величайший пожар, так что весь мир пламенеет огнем Господа Спасителя, который он пришел низвести на землю с желанием, чтобы возгорелся во всех (Лк. 12:49). Что находим мы в этом месте иносказательного, то заметили коротко в толкованиях на Матфея. Он же, который трости надломленной не преломит и льна курящегося не угасит, Он же и во истине изведет суд, – Он, коего суды истина, все праведны сами в себе (Пс. 18:10), да оправдится во словесех своих и победит, когда судит (Пс. 50:6); и свет проповеди его, ничьим коварством не уничтожаемый и не помрачаемый, будет сиять в мире так долго, доколе на земле не утвердит суда, и исполнится писанное: да будет воля твоя, яко не небеси, и на земли (Мф. 6:10). И на имя Его будут уповать народы, или на закон его будут уповать острова. Ибо как острова, хотя и страдают от водоворотов, бурь и частых непогод, но не разрушаются, как и евангельская храмина, лежащая крепким фундаментом своим на камне (Мф. 7:24–25; Лк. 6:48): так и церкви, уповающие на закон и на имя Господа Спасителя, говорят устами Исаии: áз грáд кре́пкiй, грáд не вою́емый (Ис. 27:3).

Глава III

Какой смысл имеет сказанное у евангелиста Матфея: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя (Мф. 16:24)? Что такое это самоотвержение? Или, каким образом тот, кто следует за Спасителем, отвергается себя?

В третьей книге толкований своих на Матфея я коротко сказал об этом так: кто отлагает ветхого человека с делами его, тот отвергает самого себя, говоря: и уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2:20), – несет крест свой и распинается миру. Для кого же мир распят, тот следует распятому Господу. К сказанному тогда мы можем прибавить теперь следующее. После того, как объявил Иисус ученикам своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, Петр, ухватившись за Него, стал оспаривать Его и говорить: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою! Обратившись, Он говорит Петру: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, чтó Божие, но чтó человеческое (Мф. 16:21–23). Приведенный в естественный человеку ужас, он страшится страданий Господа. А между тем, сколько устрашился он слыша слова – много пострадать и быть убиту, столько же должен был бы возрадоваться, слыша другие – и в третий день воскреснуть, и печаль о страданиях смягчить радостью о воскресении. Почему, укорив его за страх, Господь обратил речь ко всем ученикам, или, как описывает Марк, призвал народ со учениками своими, или, по сказанию Луки, сказал ко всем: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (сн. Мф. 16:24; Мк. 8:34; Лк. 9:23). Смысл увещания этого таков: исповедание веры в Бога не обещает ни утешений, ни безопасности. Кто верует в Меня, тот должен пролить кровь свою. Ибо кто погубит душу свою в мире сем, в живот будущий сохранит ее (Мф. 16:25; сн. Ин. 12:25). Кто верует во Христа, тот ежедневно несет крест свой и отвергается себя. Бывший распутным, обратившись к целомудрию, отрицает умеренностью невоздержание. Робкий и боязливый, укрепившись мужеством, не узнает в себе прежнего. Криводушный, если следует правде, отрицает несправедливость. Глупый отрицает глупость, если исповедует Христа, Божью силу и Божью премудрость! Зная это, не только во время гонений и при неизбежности мученичества, но и во всех случайностях жизни, в делах, в помышлениях, в словах, отвергнемся себя таких, какими мы были прежде, и покажем такими, какими возрождены во Христе. Ибо для того Господь распялся на кресте, чтобы и мы, уверовавшие в Него и умершие для греха, распялись вместе с Ним, и сказали, как учил апостол: я сораспялся Христу (Гал. 2:19) и я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира (Гал. 6:14). Сораспявшийся Христу совлекает начала и власти, и торжествует победу над ними на древе (Кол. 2:15). Почему в Евангелии от Матфея, во образ имеющих уверовать в Господа и распяться с Ним, и представляется Симон Киринейский несущим крест его, – крест, который по сказанию других евангелистов прежде нес Он сам.

Глава IV

Какое значение имеют слова, приводимые у того же Матфея: горе же беременным и питающим сосцами в те дни. И – моли́тесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу (Мф. 24:19–20)?

Слова эти, очевидно, стоят в связи с предыдущими. Когда Евангелие Христово будет проповедано всем народам, и настанет кончина, и увидят мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте: тогда, повелевается сущим во Иудеи, да бегут в горы; и кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего; и кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои (подробнее об этом мы говорили в толкованиях на того же Матфея). Вслед за этим прибавляется: горе же беременным и питающим сосцами в те дни. В какие это дни? – В те, когда мерзость запустения будет стоять на месте святом. Нет никакого сомнения, что здесь буквально предсказывается пришествие антихриста, когда жестокость гонения заставит бежать, а бег беременных и кормящих грудью детей очень медленен. Некоторые, впрочем, думают видеть здесь указание на войну Тита и Веспасиана против иудеев и особенно – на осаду Иерусалима. Зиму же и субботу объясняют в том смысле, чтобы не встретилась необходимость бежать в такое время, когда укрыться бегущим не позволяет жестокость стужи в полях и местах пустынных, а постановление о субботе или делает их нарушителями закона, если они бегут, или подвергает мечам врагов, если соблюдают покой субботы и заповеди. Мы же, слыша слова Господа Спасителя: находящиеся в Иудее да бегут в горы, поднимем взоры свои к тем горам, о которых писано: возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя (Пс. 120:1); и в другом месте: основание его на горах святых (Пс. 86:2); и еще: горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего (Пс. 124:2); и – не может укрыться город, стоящий на верху горы (Мф. 5:14), и сбросив с ног своих кожурину буквы, и всходя с Моисеем босым на гору, скажем: пойду и посмотрю на сие великое явление (Исх. 3:3). Тогда мы поймем, что беременные, это – души, зачавшие от семени учения и слова Божия начатки веры, и говорящие с Исаием: от стрáха рáди твоегó, Гóсподи, во чрéве прия́хом и поболе́хом, и роди́хом дýх спасéния твоегó, егóже сотворил ты на земли́ (Ис. 26:18). Ибо, как семя во чреве принимает образ мало по малу, и до тех пор не почитается за человека, пока смешанные стихии не получат известные формы и не образуют члены: так и чувство, зачатое душой, если не проявится в делах, носится еще во чреве, и быстро погибает от преждевременных родов, когда увидит мерзость запустения, стоящую в церкви, и сатану, преобразующегося во ангела света (2Кор. 11:14). Об этих плодах чрева говорит апостол: дети мои, для которых я снова в мýках рождения, доколе не изобразится в вас Христос (Гал. 4:19). Понимая в смысле таинственном, я полагаю, что такие же и те жены, о которых писал тот же апостол: жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием (1Тим. 2:14–15). Если же которая-нибудь родила в известное время от семени слова Божия: то необходимо, чтобы рожденное возрастало, и прежде всего питалось млеком младенчества (1Кор. 3:2), пока станет способно к твердой пище и достигнет зрелого возраста исполнения Христова (Еф. 4:13). Ибо всяк, питающийся молоком, не сведущ в делах правды: потому что еще младенец. Поэтому души, еще не родившие или еще не могшие воспитать рожденное, когда видят появление в церкви еретической проповеди, тотчас соблазняются и погибают; а во время бед и гонений устоять бывают не в силах, особенно, если не упражнялись в добрых делах и не ходили по пути, который есть Христос (Ин. 14:6). Апостол говорит об этой мерзости еретического и нечестивого учения, что человек неправды и противник будет превозносится выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога (2Сол. 2:4). Пришествие его, по действию сатаны (Там же, ст. 9); и зачатое он погубит преждевременными родами. И рожденное не в состоянии будет достигнуть до отрочества и совершенного возраста. Почему должно молить Господа, чтобы в ту пору, когда вера только в зачатке и возраст еще продолжается, не наступила зима, о которой писано: зима уже прошла; дождь миновал (Песн. 2:11), – молить, чтобы мы не оцепенели в бездействии, но когда станет угрожать кораблекрушение, возбудили спящего Господа, и сказали Ему: учителю, спаси нас, погибаем (Мф. 8:25).

Глава V

Что значит сказанное в Евангелии от Луки: но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим (Лк. 9:53)?

Спеша в Иерусалим, чтобы наступило наконец время взятия его (от мира), чтобы праздновать пасху, о которой сказал: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания (Лк. 22:15), чтобы пить чашу, о которой говорит: неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец (Ин. 18:11), и все учение свое подтвердить крестом, сообразно написанному: когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе (Ин. 12:32), – Господь утвердил лице свое идти в Иерусалим. Ибо тому, кто спешит добровольно на страдания, необходима твердость и мужество. Почему и Иезекиилю, сказавши: сын человеческий, и ты будешь жить у скорпионов; не бойся их (Иез. 2:6), Бог говорит: «Я утвердил лице твое, дал лице твое медное, и чело твое железное» (Иез. 3:8); так что если бы поднялся на него млат всея земли, он противостоял бы как твердейшая наковальня, и стер бы этот млат, о котором писано: как разбит и сокрушен молот всей земли (Иер. 50:23)? И послал вестников, т.е. ангелов⁴⁰ пред лицем Своим (Лк. 9:52). Ибо справедливо было, чтобы Сыну Божию служили ангелы. Или ангелами называются здесь апостолы: потому что и предтеча Господень Иоанн называется ангелом (Мал. 3:1; Мф. 11:10). Когда вошли они в село самарийское, чтобы приготовить ему (где остановиться), его не приняли там: потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Самаряне и иудеи находились между собой в заклятой вражде, и питая ненависть ко всем народам, с особенным бешенством восставали друг против друга, потому что оспаривали друг у друга обладание законом; они до такой степени преследовали себя взаимно, что, по возвращении иудеев из Вавилонии, самаряне всегда мешали им в постройке храма. А когда сами они захотели принять участие в постройке храма вместе с иудеями, последние отвечали: не строить вам вместе с нами дом нашему Богу (1Ездр. 4:3). И фарисеи, с целью глубоко оскорбить Господа, укоряли Его: не бес ли в Тебе и самарянин Ты (Ин. 8:48)? Затем, в притче о путешественнике из Иерусалима в Иерихон, самарянин выставляется за нечто чрезвычайное и за чудо, что, будучи злым, сделал доброе (Лк. 10:30–35); и у колодца самарянке приписываются слова: не прикасаются самаряне к иудеям (Ин. 4:9). Итак самаряне, видя, что Господь идет в Иерусалим, т.е. к их врагам (о чем услышали они от Его учеников, пришедших приготовить ему ночлег), узнали, что Он иудей; и потому, как иудея и человека чужого им, притом – идущего к врагам их, не захотели принять Его. Впрочем, нам представляется возможность понимать это и в другом смысле, именно: Господу угодно было, чтобы не приняли Его самаряне. Потому что он спешил идти в Иерусалим, пострадать там и пролить кровь; а приятие Его самарянами и учение этого народа, заняв Его, побудило бы Его отложить день страданий, принять которые Он шел. Почему Он и в другом местe говорит: Я пришел только к погибшим овцам дома Израилева (Мф. 15:24). И апостолам Он заповедал: в город Самарянский не входите (Мф. 10:5): потому что хотел отнять у иудеев всякий предлог к преследованию Его, – чтобы не сказали они: распнем Его, ибо Он в связи с недругами и врагами нашими. Итак, Он имел вид путешествующего в Иерусалим. По толкованию другого рода, самаряне потому и не приняли Его, что Он спешил войти в Иерусалим. На то, чтобы не приняли Его, была воля Господа. Но апостолы, жившие в законе, знали из него только о таком правосудии, по которому требовалось око за око, зуб за зуб; они намереваются отмстить за оскорбление, последовать примеру Илии, по голосу которого огонь пожрал двух военных пятидесятников; и потому говорят Господу: хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал (Лк. 9:54)? Они хорошо говорят: хочешь ли, мы скажем; потому что и Илия говорил: если я человек Божий, то пусть сойдет огонь с неба на вас (4Цар. 1:10). Итак, чтобы слова апостолов имели силу, на то должна быть воля Господа. Без повеления Его апостолы напрасно говорили бы, чтобы сошел на них огонь. Другими словами, апостолы как бы так говорили: если за оскорбление раба, Илии, сошел огонь с неба, и пламя пожрало не самарян, а даже иудеев: то не тем ли более пламя должно было устремиться на нечестивых самарян за презрение, оказанное Сыну Божию? Но Господь, пришедший не для того, чтобы судить, но чтобы спасти, и не со властью, а со смирением, не в славе Отчей, а в уничижении человеческом, напротив того упрекнул их, что они забыли учение Его и благость евангельскую, о которой Он говорил: кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую (Мф. 5:39); и – люби́те врагов ваших (Лк. 6:27).

Глава VI

Ты предложила мне еще другой вопрос из Евангелия Луки: кто этот строитель неправедный, который получил похвалу из уст Господа (Лк. 16:1 и дал.)?

Пожелав узнать причину вопроса и место, подавшее к нему повод, я раскрыл книгу евангельскую и между прочим нашел, что когда к Спасителю приближались мытари и грешники слушать Его, на это роптали фарисеи и книжники, говоря: зачем Он принимает грешников и ест с ними? (Лк. 15:2). Он отвечал им притчей о сотне овец и пропаже одной из них, которую, нашедши, пастырь нес на плечах своих. С какой мыслью была предложена притча, Он указал тотчас же: сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк. 15:7). Предложив затем притчу о десяти драхмах и потере одной из них, Он закончил и эту подобным же образом. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся (Лк. 15:10). Потом Он предложил и третью притчу о человеке, имевшем двух сыновей и разделившим между ними имущество. Когда младший из них, растратив имущество, стал терпеть нужду и питаться мякиною, кормом свиней: то, по возращении к отцу своему, был принят им. Когда старший брат позавидовал этому, отец поставил ему на вид, что он должен бы радоваться и веселиться: потому что брат его был мертв и ожил, пропадал и нашелся. Эти три притчи Он сказал против фарисеев и книжников, которые не хотели допустить покаяния для грешников и спасения душ мытарей. Сказал же, говорит затем евангелист, и к ученикам Своим, и говорил, без всякого сомнения, притчу, так же как и прежде книжникам и фарисеям. Этой притчею Он увещал учеников к милосердию, и говорил, только другими словами: прощайте, и прощены будете (Лк. 6:37), чтобы вы с чистой совестью просили в молитве Господней: остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим (Мф. 6:12). Что же это за притча, убеждающая учеников к милосердию? Один человек был богат и имел приставника(Лк. 16:1), или управителя: ибо такое значение имеет όιχονόμος. Приставник же (villicus) есть собственно правитель деревни; почему от villa (деревня) и называется villicus. А όιχονόμος распоряжается как деньгами, так и произведениями деревенскими, и всем чем владеет господин. Почему и прекрасная книга Ксенофонта называется όιχονόμιχός, так как (по толкованию Туллия) учит не деревенскому хозяйству, но управлению целым домом. Итак вышесказанный управитель был обвинен пред своим господином, будто расточает его имущество. Призвав его, этот сказал: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять. Управитель сказал сам про себя: что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят. И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде. И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители. Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше? Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне. Слышали всё это и фарисеи, которые были сребролюбивы, и они смеялись над Ним. Я привел целиком текст притчи, чтобы не искать смысла ее где-либо на стороне и не усиливаться указывать в притче какие-либо известные лица, но толковать ее именно как притчу (parabolam), т.е. подобие, которая потому и называется так, что παραβαλλεται, т.е. служит подобием другому, и как тень предшествует истине. Итак, если управитель неправедной мамоны заслужил похвалу от самого господина за то, что из неправедного стяжания извлек для себя правду, и если господин, понесши убытки, хвалит благоразумие управителя, который, хотя и обманул господина, но по отношению к самому себе поступил умно: то не тем естественнее ли Христу, который не может потерпеть никакого урона и расположен к милосердию, хвалить учеников своих, если они будут милосердны к тем, которые имеют уверовать в него? Сказавши притчу, Он прибавил: приобретайте себе друзей богатством неправедным. Мамоной, не на еврейском, а на сирском языке, называется богатство, поскольку собирается неправдой. Итак, если неправда хорошо употребленная обращается в правду: то не тем ли более слово божественное, в котором нет неправды и которое вверено апостолам, тех, кто правит им, возведет на небо, если будет употреблено как следует? Почему он и продолжает: верный в малом, т.е. в плотском, и во многом верен будет, т.е. в духовном. Неправедный же в малом, так что не дает братьям пользоваться тем, что Бог сотворил для всех, будет неправеден и в разделе сокровища духовного – будет распределять учение Господа, сообразуясь не с нуждами лиц, но по пристрастию к тем или другим. Если, говорит, вы плотскими богатствами, богатствами гибнущими дурно управляете: то кто вверит вам богатства учения Божия, богатства истинные и вечные? И если вы в чужом (а чужое для нас все, что принадлежит этому веку) не были верны, кто поверит вам ваше же, собственно человеку предназначенное? Этим Он делает укор сребролюбию, и говорит, что любящий деньги не может любить Бога. Итак и апостолам следует презирать деньги, если они хотят любить Бога. Поэтому книжники и фарисеи, бывшие сребролюбивыми, поняв, что притча говорилась на их счет, смеялись над ним: потому что плотское, как верное и настоящее, предпочитали духовному, как будущему и как бы сомнительному. Феофил, после апостола Петра седьмой епископ Антиохийской церкви, оставивший нам памятник ума сведением в одно творение изречений всех четверых евангелистов, так говорил об этой притче в своих толкованиях. «Богатый человек, имевший приставника или управителя, есть всемогущий Бог, не имеющий никакого превосходящего его по богатству. Управитель его, это – Павел, изучивший священное писание у ног Гамалиила (Деян. 22:3) и принявший в свое заведывание закон Божий. Когда он стал преследовать, заключать в оковы, убивать верующих во Христа и расточать все имущество Господа своего, – Господь напомнил ему его обязанности: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна (Деян. 9:4–5). И сказал он в сердце своем: что мне делать? Из учителя и приставника я должен обратиться в ученика и работника. Копать не могу. Ибо я вижу, что все заповеди закона, оплодотворявшие землю, потеряли свою силу; и закон и пророки покончились с Иоанном Крестителем. Просить стыжусь. Как мне, бывшему учителю иудеев, стать просить, как милостыни, учения спасения и веры у язычников и ученика Анании! Поступлю же так, как нахожу полезным для себя, чтобы после того, как отставлен я от управления своего, меня приняли в свои дома христиане. И вот он тех, которые прежде жили в законе и уверовали во Христа так, что думали, будто имеют оправдаться в законе же, стал учить, что закон отменен, пророки прешли, и что прежде считалось полезным, следует считать теперь за сор (Флп. 3:8). Итак призвал он двух из своих многих должников. Сперва призвал он должного сто мер масла, т.е. тех, которые были собраны из язычников и по преимуществу нуждались в милосердии Божьем. Вместо числа сто (полного и совершенного) он заставил их написать пятьдесят, – число собственно приличное покаянию, соответствующее юбилею и известной евангельской притче, в которой прощается одному пятьсот, а другому пятьдесят динариев. Другим же призвал он народ иудейский, который питался пшеницей заповедей Божьих и был должен ему сотенное число. Этого заставил он из ста сделать восемьдесят, т.е. уверовать в воскресение Господа, которое разумеется под восьмым днем, а в совершенстве выражается восемью десятками, и от субботы законной перейти к единой от суббот. За то Господь и хвалит его, что он хорошо поступил, и ради спасения своего, изменил в себе суровость закона в милосердие евангельское. Ты спросишь: почему называется строителем неправедным, действовавший на основанием закона, данного Богом? – Тот был неправедным строителем, кто отдавал все, но каждому не отдавал, что следовало, – кто веровал в Отца, но преследовал Сына, знал Бога всемогущего, но отрицал Духа Святого. Итак апостол Павел, нарушив закон, поступил благоразумнее тех, некогда сыновей света, которые соблюдением закона потеряли Христа, истинный свет Бога Отца. Как понимал это место Амвросий Медиоланский, можешь прочитать в его толкованиях. Объяснения же этой притчи Оригенова и Дидимова я не мог найти; и не знаю наверное, погибло ли оно от времени, или они вовсе об этом не писали. Мне, соответственно с предыдущим толкованием, кажется, что мы должны от мамоны неправедной приобретать себе дружбы, но не бедных, а таких, которые могли бы принять нас в свои дома и в вечные кровы: чтобы, доставляя им малое, от них получили обратно многое, давая чужое, получили свое, и посеяли бы о благословении, чтобы пожать благословение: ибо кто сеет скупо, тот скупо и пожнет (2Кор. 9:6).

Глава VII

В каком смысле следует понимать читаемое в послании к Римлянам: ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть (Рим. 5:7)?

По поводу этого свидетельства, которого не понимают, богохульствуют две ереси с одинаковым нечестием, хотя и с различием в заблуждении. Маркион, представляющий Бога и Творца закона и пророков праведным, а Бога Евангелия и апостолов благим, Сыном которого он считает Христа, вводит двух богов – одного праведного, а другого благого, и утверждает, что за праведного или никто не захотел бы умереть, или решились бы очень немногие, а за благого, т.е. за Христа, явилось бесчисленное множество мучеников. Но Арий название праведного усвояет Христу, о Котором сказано: Боже! даруй царю Твой суд и сыну царя Твою правду (Пс. 71:1); и сам Он говорит о Себе в Евангелии: ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5:22), как слышу, так и сужу (Там же, ст. 30). А название благого он относит к Отцу, о Котором сам Сын заявляет: никто не благ, как только один Бог (Лк. 18:19). Но хотя он и мог доселе отыскивать окольные тропинки для своей хулы, – на дальнейших выводах споткнулся и упал. Ибо каким образом говорилось бы: за Отца кто дерзнет умереть и едва кто умрет за Сына, когда за имя Христово было пролито столько мученической крови? Изъясняющий это место просто может сказать, что в ветхом законе, в котором царствует правда, нашлись очень немногие пролившие свою кровь; а в новом завете, в котором царствует благость и милость, явилось бесчисленное множество мучеников. Но тем самым, что апостол говорит: может быть кто и решится умереть, и с нерешительностью выражает мысль, чтобы мог найтись кто-либо, кто дерзнул бы умереть за Евангелие, – тем самым он показывает, что место должно понимать не так, но что смысл его следует выяснить из предыдущего и последующего. Павел, говоря, что он радуется в скорбях, потому что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, так как считает обетование несомненным на том основании, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5:3–5), сообразно с тем, что говорил Бог через пророка: излию от Духа Моего на всякую плоть (Иоил. 2:28), – Павел, говоря так, удивляется благости Христа, Который пожелал умереть за нечестивых, и немощных, и грешников, и умереть во время благоприятное, о котором сам говорит: во время благоприятное Я услышал Тебя, и в день спасения помог Тебе (Ис. 49:8), и еще: вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения (2Кор. 6:2). Это было время, когда все согрешили, равно стали суетны, не было творящего благое, не было до единого (Пс. 13, 3). Итак умереть за нечестивых – благость невероятная и милость неслыханная: ибо за праведного и за благого, при общем ужасе к смерти, едва кое-кто проливает кровь свою. По временам может случаться, что кто-нибудь осмеливается умереть за дело правое и доброе. Любовь же Божия, которую Он имел к нам, тем особенно доказывается, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5:8), и взялся от земли живых, и за преступления народа Моего претерпел казнь, и понес грехи наши, и предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был (Ис. 53); и это для того, чтобы нас нечестивых, и немощных, и грешников сделал благочестивыми, твердыми и праведными. Некоторые же толкуют так: если Он умер за нас нечестивых и грешных, – то не тем ли более мы без всякого колебания должны умирать за Христа, праведного и благого? Мы не думаем также, чтобы под праведными разумелось одно, под благим другое, и чтобы этими именами обозначалось собственно какое-либо лицо; но ими обозначается дело вполне справедливое и благое, за которое, хотя и с трудом, может находится по временам человек, проливающий свою кровь.

Глава VIII

Что хочет сказать апостол, пиша к римлянам: но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание (Рим. 7:8)?

Изложим место в целом его виде, и, разбирая при помощи Христовой его частности, покажем просто, как представляется оно нам, не навязывая тебе такого или другого понимания, но коротко изъясняя собственное мнение. Что же скажем? Неужели от закона грех? Никак. Но я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай. Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв. Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти, потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею. Посему закон свят, и заповедь свята и праведна и добра. Итак, неужели доброе сделалось мне смертоносным? Никак; но грех, оказывающийся грехом потому, что посредством доброго причиняет мне смерть, так что грех становится крайне грешен посредством заповеди. Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю тó, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим (Рим. 7:7–25). – Медицина не есть причина смерти, если указывает смертоносные яды, хотя злые люди и пользуются этими ядами, как орудием смерти, когда убивают сами себя или злоумышляют на жизнь врагов; так и закон. Он дан для указания яда грехов, и в тех видах, чтобы худо пользующегося своей свободой человека, который до того времени мчался неосмотрительно и скользил по утесам, попридержать уздой закона и научить стройному шествию. Это для того, чтобы служили мы в обновлении духа, а не в ветхости буквы, т.е. жили под заповедью, а не говорили как прежде, по подобию животных неразумных: станем есть и пить, ибо завтра умрем (1Кор. 15:32). Если же при существовании закона (который учит нас, что должны мы делать и чего не делать), по своей порочности и невоздержанию, действуем мы вопреки утвержденному закону, – кажется, будто закон служит причиной греха: потому что, когда запрещает пожелание, представляется, будто закон служит причиной греха: потому что, когда запрещает пожелание, представляется, будто некоторым образом возбуждает его. У греков есть поговорка: позволительное не так желательно. Стало быть и наоборот, запрещение чего-нибудь подстрекает желание. Почему и Туллий утверждает, что Солон не положил наказаний отцеубийцам у афинян для того, чтобы не казалось, будто он не столько запрещает, сколько напоминает о нем. Итак у презирающих и попирающих предписания закона, закон является поводом к преступлениям: запрещая делать, что не должно делать, он налагает на них узы заповедей, между тем как греша в отсутствие закона, они не подлежали осуждению в преступлениях. Говоря это, мы разумеем закон, данный Моисеем. Но так как далее сказано: закон Божий, и закон плоти, и сущий во удех, противу воюющ закону ума нашего и пленяющий нас законом греховным, и таким образом Писание говорит мне в одно и тоже время о четырех законах, взаимно спорящих между собой: то я нахожу не лишним исследовать те роды закона, которые упоминаются в священном Писании. Законом называется закон данный через Моисея, как это писано в послании к Галатам: а все, утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою. Ибо написано: проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона (Гал. 3:10); и еще, в том же послании: закон дан после по причине преступлений, до времени пришествия семени, к которому относится обетование, и преподан через Ангелов, рукою посредника (Гал. 3:19); и опять итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса (там же, ст. 24–26). Законом также называет апостол историю, которая заповедей не содержит, но повествует о том, что было сделано. Скажите мне вы, говорит он, желающие быть под законом: разве вы не слушаете закона? Ибо написано: Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной. Но который от рабы, тот рожден по плоти; а который от свободной, тот по обетованию (Гал. 4:21–23). Законом называются и псалмы: но да сбудется слово, написанное в законе их: возненавидели Меня напрасно (Ин. 15:25; сн. Пс. 68:5). Апостол называет также законом пророчество Исаии: в законе написано: иными языками и иными устами буду говорить народу сему; но и тогда не послушают Меня, говорит Господь (1Кор. 14:21; сн. Ис. 28:11–12). Так я нашел написанным у Исаии по еврейскому подлиннику и по переводу Акилы. Называется законом даже таинственный смысл писаний: ибо мы знаем, что закон духовен (Рим. 7:14). Но кроме всего этого тот же апостол учит, что в наших сердцах написан закон естественный. Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их (Рим. 2:14–15). Тот закон, что написан на сердце, обязателен для всех народов, и нет человека, который бы не знал этого закона. Потому весь мир под грехом, и все люди суть преступники закона; а следовательно и праведен суд Бога, Который пишет на сердце человеческого рода: чего себе не желаешь, не делай другому. Ибо кому неизвестно, что убийство, прелюбодеяние и всякая похоть есть зло по тому самому, что этого никто не желает для себя? Если бы кто не знал, что это зло, не скорбел бы, когда оно угрожало бы ему самому. Посредством этого естественного закона сознал грех свой и Каин, говоря: наказание мое больше, нежели снести можно (Быт. 4:13). И Адам и Ева сознали грех свой, и по этой причине скрылись под древом жизни. Равным образом и Фараон, еще прежде чем дан закон чрез Моисея, побуждаемый естественным законом исповедует свои преступления и говорит: Господь праведен, а я и народ мой виновны (Исх. 9:27). Закона этого не знает отрочество, не знает детство, и греша без заповеди, не имеет обличителя в грехе со стороны закона. Бранит дитя отца и матерь, бьет своих родителей: но так как закон мудрости не дан ему, грех в нем мертв. А пришла ему заповедь, т.е. настало время разумения, требующего доброе и побуждающего удаляться от злого – станет оживать грех, а оно умирать и быть ответственным за грех. Таким образом и бывает, что время разумения, в которое мы познаем заповеди Божьи, ведущие к жизни, производит в нас смерть, как скоро действуем мы с небрежением; и самая мудрость подает нам случай к прельщению и падению, и ведет к смерти. Не потому это, чтобы разумение было грехом (закон разума свят, праведен и благ), но потому, что разумение грехов и добродетелей рождает во мне грех; так что пока не понимал я, я не знал о существовании греха. Таким образом и случилось, что данное мне как доброе изменилось по моей вине в зло; и (говоря гиперболически и пользуясь для выражения своей мысли новым словом) грех, который – пока я не имел еще смысла – был безгрешен, чрез нарушение заповеди стал во мне грешен. Рассмотрим прежде всего, что это за похоть, о которой говорит закон: не пожелай. Другие думают, что здесь разумеется известная заповедь, изложенная в десятисловии: не желай… всего, что есть у ближнего твоего (Втор. 5:21). А мы думаем, что пожеланием обозначаются всякие движения души, – скорбим ли мы или радуемся, боимся ли, или страстно чего желаем. И апостол, сосуд избранный, коего тело было храмом Духа Святого и который говорил: ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне? (2Кор. 13:3). И в другом месте: Христос искупил нас (Гал. 3:13), и еще: уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал 2:20), – и апостол говорит (в рассматриваемом месте) не о себе, но о том, кто хочет покаяться после грехов; и под видом себя описывает слабость естества человеческого, которое терпит непрерывную борьбу между собой двух человек, внутреннего и внешнего. Человек внутренний сочувствует закону писанному и естественному: потому что закон этот благ, и свят, и праведен, и духовен. А человек внешний говорит: я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю (Рим. 7:14–15). Если же внешний человек делает то, чего не хочет, и творит то, что ненавидит, этим он показывает, что заповедь блага, и что зло делает не он, но живущий в похоти его грех, т.е. телесные слабости и те движения похоти, которые врождены телом человеческим ради детей и потомства, но обращаются во грех, как скоро уклоняются от своей цели. Пусть каждый всмотрится в себя, и как беспристрастный судья, взвесит свои порочные возбуждения: он увидит, как в речи своей говорит, в мыслях думает, в движениях тела ощущает то, чего не хочет. Не говорю – делает (чего не хочет), чтобы не показалось, будто я порицаю и святых мужей, о которых писано: был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла (Иов. 1:1). И о Захарии и Елисавете сказано: оба они были праведны пред Богом, поступая по всем заповедям и уставам Господним беспорочно (Лк. 1:6). Есть заповедь и апостолам: итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48). Никогда этого не заповедал бы Господь апостолам, если бы не знал, что человек может быть совершенным. Разве поймем это так, что уклоняющийся от всего злого показывает этим свое исправление и переход от заблуждений детства и пороков сластолюбивого возраста к лучшей жизни и к добродетелям; и что праведность, которую хвалит Писание в Захарии и Елисавете, есть нечто внешнее, а похоть, о которой говорится, что она обитает ныне в членах наших, действует внутри нас. Да и апостолам, не как детям, но как людям уже зрелого возраста, повелевается достигать совершенства, которое и по нашему убеждению есть принадлежность совершенного возраста. Говоря так, мы не порокам льстим, но следуем писаниям, которые свидетельствуют, что нет человека без греха, но Бог всех заключил под грехом (Гал. 3:22), чтобы всех помиловать, кроме Того единого, Который не сделал греха, и не было лжи в устах Его (Ис. 53:9). Почему и устами Соломона говорит Писание, что нельзя отыскать следов пути змея на скале (Притч. 30:19). И сам о Себе говорит Господь: вот идет князь мира сего, и во Мне не найдет ничего (Ин. 14:30), т.е. не найдет дела рук своих и следа своего. Поэтому и повелевается нам, чтобы мы не укоряли человека, обращающегося от грехов своих и не гнушались египтянином: потому что и сами некогда были в Египте, и из глины и кирпичей строили города Фараону (Втор. 23:7); и сами были ведены в Вавилон, плененные законом греховным, живущим в членах наших. И вот в минуты отчаяния и чистосердечного признания, что всякий человек уловлен сетями дьявола, апостол, а равно и человек, от лица которого говорит апостол, обратив взоры на себя, благодарит Спасителя за то, что искупил его Своею кровью, омыл нечистоты крещением, облек новой одеждой Христовой, и умертвив ветхого человека, родил его человеком новым, который говорит: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим (Рим. 7:24–25), Который освободил меня от тела смерти. Кто не соглашается, что апостол в своем лице говорит о других, тот пусть объяснит, каким образом Даниил, известный нам за человека праведного, как бы о себе говорит, когда молится за других: согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих и от постановлений Твоих; и не слушали рабов Твоих, пророков, которые Твоим именем говорили царям нашим, и вельможам нашим, и отцам нашим, и всему народу страны. У Тебя, Господи, правда, а у нас на лицах стыд (Дан. 9:5–7). Равным образом и известные слова тридцать первого псалма: но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «исповедаю Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего. За то помолится Тебе каждый праведник во время благопотребное (Пс. 31:5–6), приличны не Давиду мужу праведному и (сказать просто) пророку, а грешнику. Когда же праведник излил от лица своего такую покаянную молитву, он удостоился услышать от Бога: вразумлю тебя, наставлю тебя на путь, по которому тебе идти; буду руководить тебя, око Мое над тобою (там же, ст. 8). Точно также и в псалме тридцать седьмом, который надписывается – в воспоминание, так как учит, что мы должны всегда помнить о грехах своих и приносить покаяние, мы читаем слова такого рода: нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих, ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне, смердят, гноятся раны мои от безумия моего. Я согбен и совсем поник (Пс. 37:4–7). Все это место апостола, в связи с предыдущим и последующим, также как и целое послание его к Римлянам, покрыто чрезвычайной темнотой; и если бы я захотел изъяснить все, мне потребовалось бы написать не одну, но множество книг.

Глава IX

Зачем апостол Павел пишет в том же послании к Римлянам: желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян, которым принадлежат усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования; их и отцы, и от них Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословенный во веки, аминь (Рим. 9:3–5)?

Действительно, вопрос естественный – каким образом апостол, говоривший прежде: кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? и еще: ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8:35, 38–39), утверждает теперь под клятвою, и говорит: истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, и т. д.? Если любовь его к Богу такова, что ни страх смерти, ни надежда жизни, ни гонение, ни голод, ни нагота, ни опасность, ни меч не могут отлучить его от любви, – и если бы ангелы, и начала, и настоящее, или будущее, и все силы небесные, равно как высота, и глубина и все творения вместе восстали на него (что ни в каком случае не может быть), все же не отлучили бы его от любви Божьей, которую питает он Иисусу Христу: то что это за перемена такая, что за неслыханный расчет – из-за любви к Христу не желать иметь Христа? И на случай нашего неверия ему, он клянется, утверждает именем Христа и призывает в свидетели совести своей Духа Святого, что он имеет печаль не легкую и случайную, но великую и невероятную, – иметь на сердце скорбь не такую, что поражает на час и проходит, но – лежит на сердце непрерывно. От чего зависит эта печаль? Из-за чего эта скорбь? Желает он отлученным быть от Христа и погибнуть, лишь бы другие были спасены. Если мы обратим внимание на слова Моисея, который молил Бога за народ иудейский и говорит: прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал (Исх. 32:32), – увидим, что и у Моисея, и у Павла одна и та же любовь к вверенному им стаду. Ибо пастырь добрый душу свою полагает за своих овец. А наемник, когда видит волка грядуща, убегает, потому что овцы не его (Ин. 10:11–12). Слова: желал бы сам быть отлученным от Христа то же самое выражают, что и изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал. Ибо те, которые изглаживаются из книги живых и не вписываются вместе с праведными, те отлучаются и от Господа. Вместе с этим обрати внимание и на то, как велика любовь апостола к Христу, если он желает умереть за Него, и погибнуть один, лишь бы уверовал в Него весь род человеческий. Ибо кто погубит душу свою за Христа, спасет ее (Мф. 10:39). Берет он пример для себя из сорок третьего псалма: но за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание (Пс. 43:23). Итак апостол желает погибнуть плотью, чтобы другие спаслись духом; желает пролить кровь свою, чтобы сохранить души многих. А что отлучение имеет иногда значение равносильное заколению, это можно доказать множеством свидетельств из ветхого завета. И чтобы мы не считали печаль его легкой и причину скорби маловажной, он прибавляет, и говорит: за братьев моих, родных мне по плоти. Как скоро он называет их сродниками и братьями по плоти, этим показывает, что они чужие ему по духу. Которым, говорит он, принадлежит усыновление. Выразительно это называется по-гречески словом – ύιοϧεσία («сыноположение»). О них некогда говорил Господь: Израиль есть сын Мой, первенец Мой (Исх. 4:22), и Я воспитал и возвысил сыновей (Ис. 1:2), а ныне говорит иноплеменники ласкательствуют предо мною (Пс. 17:46). Которым слава, так как из всех народов они были избраны в особенный народ Божий; и их заветы – один в букве, другой в духе, чтобы послужив прежде плотью, соблюдением обрядов закона отмененного, они послужили потом в духе, исполнением заповедей Евангелия, имеющего значение для всех времен. И законоположение; – это относится к обоим, и ветхому и новому заветам. И богослужение, т.е. истинная религия. И обетования: так как обещанное отцам исполнилось на сыновьях. И (что важнее всего) от них Христос, рожденный от Девы Марии. А чтобы мы знали, кто этот Христос, он объединяет причины своей скорби в одном слове: сущий над всем Бог, благословенный во веки, аминь. И Он-то, таковой и столь великий, не был принят теми, от племени которых рожден! Тем не менее он хвалил справедливость суда, чтобы не показалось, будто он недоволен приговором Божьим над его сродниками и братьями, и находит его строгим или чрезмерным. Итак он скорбит, зачем ныне столько зла в тех, в которых прежде было столько доброго.

Глава X

В каком смысле требуется понимать написанное тем же апостолом к Колоссянам: никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов⁴¹, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом и не держась главы, от которой все тело, составами и связями будучи соединяемо и скрепляемо, растет возрастом Божиим (Кол. 2:18–19) и пр.?

И здесь я повторяю тоже, что часто говорил – что Павел сказал: аще невежды словом, но не разумом – не по смирению, а по истинному убеждению. Ибо чувствований глубоких и сокровенных язык не выражает; и хотя (апостол) сам сознает, что должен говорить, но не может передать это чужому слуху соответственной речью, и несмотря на то, что на природном языке он был красноречивейший (как еврей из евреев, получивший образование у ног Гамалиила, мужа ученейшего в законе), – несмотря на это желая высказаться, он является неудобопонятным. А если это встречается у него самого в писаниях на греческом языке, который он усвоил с малолетства, будучи воспитан в Тарсе Килийском: то что сказать о латинянах, которые, усиливаясь передать мысли его слово в слово, делают их еще более темными, и как бы разросшейся травой заглушают обильную ниву? Итак, я постараюсь раскрыть мысли его παραϕραστιχϖς (перифразом) и нитями переплетенной речи дать надлежащий порядок и связь, чтобы при простой расстановке распутались нити слов и ткань апостольской речи закрепилась соответственным утоком. Никто вас да не побеждает (nemo vos superet), т.е. пусть никто против вас не получает награды: ибо словом χαταδραδευέτω по-гречески выражается то, когда кто-нибудь во время состязания на играх, по злобе ли распорядителя игр или по интригам надзирателей, теряет следующую ему награду (δραδείον) и победу. Есть много слов, которые просто выражавшийся апостол употребляет применительно к словоупотреблению своего города и провинции. Из них (для примера) можно указать на некоторые: для меня очень мало значит, кáк судите обо мне вы или кáк судят другие люди (1Кор. 4:3), т.е. ἀπό ἀνϧρωπἀνης ήμέρας говорю по рассуждению человеческому (Рим. 6:19), т.е. ἀνϧρωπινον λέϒω; – οὐ χατενἀρχσα ἠμᾶς, т.е. не обременял вас (2Кор. 12:16), а также и то, что здесь говорится: μηδείς υμα χαταδραδευέτω, т.е. пусть никто не получает против вас победы. Эти и многие другие слова и доселе употребляют киликияне. И не будем удивляться у апостола, что он пользуется словоупотреблением того наречия, в котором родился и воспитался, если и Виргилий, второй Гомер у нас, по обычаю своего отечества говорит: sceleratum frigus (Georg. 2). Итак никто вас не превосходит или побеждает, произвольно следуя смиренномудрию письменности и религии и служению ангелов, чтобы вы служили не духовному разумению, а образом будущего, которых и сам желающий превзойти вас не видел или не видит (ибо на греческом есть и то и другое), – в особенности, когда он ходит надменно и выступает с гордостью и надмение ума выражает в телесной осанке (ибо такое значение имеет слово έμδατέυων). Гордится же он и надмевается умом плоти своей всуе: он все понимает плотски, исследует басни иудейских преданий и не держится главы всех писаний, – той, о которой написано: глава мужу Христос (1Кор. 11:3; Еф. 4:15; Кол. 1) – глава и начало всего тела и верующих и всякого духовного разумения. От этой Главы тело церкви чрез свои составы и соединения воспринимает жизненную силу небесного учения, так что один за другим оживотворяются все члены и по сокровенным извивам вен льется очищенная кровь от пищи и сохраняется, поддерживается и возрастает сила тела, так что орошаемые от источника главы члены возрастают в совершенство Божие и исполняется молитва Спасителя: да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин. 17:21), чтобы, после того как Христос предал нас Отцу, был Бог всяческая во всех (1Кор. 15:28). Подобное этому и в словах и в мыслях и в способе выражения весьма прикровенно пишет к Ефесянам: но истинною любовью все возращали в Того, Который есть глава Христос, из Которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви (Еф. 4:15–16). Об этом я очень подробно говорил и в комментариях на это послание. Апостол направляет все против тех, кои, из иудеев обратившись к вере в Господа Спасителя, хотели соблюдать иудейские обряды, о чем и в Деяниях апостольских (гл. 15) возбужден был не малый спор. Поэтому и выше Павел говорит о тех, кои выставляют себя учителями закона: никто да не осуждает вас за пищу, или питие (Кол. 2:16), как будто одно чисто, а другое не чисто, – или за какой-нибудь праздник, – что одни считают праздничными, другие не праздничными; ибо для нас, верующим во Христа воскресшего, – непрерывное и вечное празднество. Или новомесячие, т.е. календах и новолунии, когда луна, после ущерба, бывает невидима и покрывается ночной темнотой – ибо свет христиан вечен и всегда святится лучами солнца правды. Или субботу, чтобы не делать служебного дела и не носить тяжестей – ибо мы облагодатствованы свободой Христовой и престали носить бремя греховное. Все это, говорит апостол, тень будущего и образы будущего блаженства, – чтобы относительно того, в чем иудеи привязаны к букве и держаться на земле, – мы по духу переходили ко Христу, Который, в отличие от тени, здесь называется телом. Ибо подобно тому как истина в теле, а в тени от тела – ложь, так и в духовном разумении чиста всякая пища и питье, и должно ожидать непрерывного празднества, постоянных календ и вечного покоя. Спрашиваю: что хотел апостол сказать словами: смиренномудрием и служением ангелов, или какой они имеют смысл? Из слов Господа к ученикам: встаньте, пойдем отсюда (Ин. 14:31), се, оставляется вам дом ваш пуст (Мф. 23:38), и из того, что место где Господь наш распят, духовно называется Содом и Египет (Апок. 11:8), видно, что упразднено всякое иудейски-обрядовое служение, и все жертвы, какие приносят иудеи, приносят не Богу, а падшим ангелам и нечистым духам. И неудивительно, если они делают это после страдания Господа, когда и чрез пророка Амоса говорится к ним: приносили ли вы Мне жертвы и хлебные дары в пустыне в течение сорока лет, дом Израилев? Вы носили скинию Молохову и звезду бога вашего Ремфана, изображения, которые вы сделали для себя (Ам. 5:25–26). Мученик Стефан, излагая это подробнее в проповеди к иудеям и раскрывая древнюю историю, говорил так: и сделали в те дни тельца, и принесли жертву идолу, и веселились перед делом рук своих. Бог же отвратился и оставил их служить воинству небесному, как написано в книге пророков (Деян. 7:41–42). А воинством небесным называется не только солнце и луна и святящие звезды, но и вся совокупность ангелов и их воинства, которые по-еврейски называются sabaoth, т.е. силы или воинства, почему и в Евангелии от Луки читаем: и внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение (Лк. 2:13–14): ибо Бог творит ангелов своих духами и служителей своих пламенеющим огнем (Пс. 103). И чтобы мы знали, что те, кои почитали идолов, хотя по-видимому и приносили в храм жертвы, всегда приносили эти жертвы не Богу, а ангелам, – об этом подробнее учит Иезекииль: и попустил им учреждения недобрые и постановления, от которых они не могли быть живы (Иез. 20:25): ибо не крови козлов или волов требует Бог, но жертва Богу дух сокрушенный, и сердце сокрушенное и смиренное Бог не презирает (Пс. 50). Таким образом сотворившие тельца в Хориве и почитавшие звезду бога Ремфана, о котором подробнее я рассуждал в толковании на книгу пророка Амоса, покланялись образам, которые сами сделали себе: и предал их Бог, чтобы служили они воинству небесному, которое теперь апостол называет служением (религией) ангелом. Вместо humilitate (уничижением) в греческом читается ταπεινοϕροσύνη, т.е. уничижением ума или чувства: ибо веровать, что Бог услаждается кровью козлов и волов и запахом фимиама, от которого часто убегаем мы, люди, – поистине есть унижение ума и жалкое суеверие. А что далее следует: итак, если вы со Христом умерли для стихий мира, то для чего вы, как живущие в мире, держитесь постановлений: «не прикасайся», «не вкушай», «не дотрагивайся» (что все истлевает от употребления), по заповедям и учению человеческому? Это имеет только вид мудрости в самовольном служении, смиренномудрии и изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти (Кол. 2:20 и след.), мне кажется, имеет такой смысл. Проследим каждое выражение, и при помощи Христовой поясним темноту мыслей. Если вы крещены во Христе и погреблись со Христом в крещении; то умершие от стихий (вместо стихиями) мира почему вы не говорите со мною; а я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира (Гал. 6:14)? Почему не внемлете словам Господа к Отцу: не от мира, как и Я не от мира, и мир ненавидит их, потому что они не от мира, как и Я не от мира (Ин. 17:16, 15:19), а напротив, как бы живущие в мире, заботитесь, чтобы не коснуться телу умершего, одежды и скамьи, на которой сидела нечистая женщина, чтобы не есть мяса свиного, зайцев, сепий, угря и вьюна и всех рыб, которые не имеют чешуи и перьев, – что все по самому употреблению своему истребляется и погибает, перевариваясь в желудке? Ибо пища для чрева, и чрево для пищи. Не тó, чтó входит в уста, оскверняет человека, но тó, чтó выходит из уст (Мф. 15:11; Мк. 7:15). – По заповедям и учению человеческим – тем, о которых говорит Исаия: народ приближается ко Мне устами своими, и языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня, и благоговение их предо Мною есть изучение заповедей человеческих (Ис. 29:13; Мф. 15:8–9). Поэтому и Господь упрекает фарисеев, говоря: вы преступаете заповедь Божью ради предания вашего? Ибо Бог заповедал: почитай отца и мать; и: злословящий отца или мать смертью да умрет. А вы говорите: если кто скажет отцу или матери: дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался, тот может и не почтить отца своего или мать свою и пр. и прибавляет к этому: устранили заповедь Божию преданием вашим (Мф. 15:3–6). Каковы эти предания фарисеев, которые они теперь называют δευτερώσεις (повторение, второй закон), какие это нелепые басни – я не могу высказать: этого не позволяет и размер книги, да очень многие из них так безобразны, что я стыжусь говорить. Скажу однако об одном в посрамление этих ненавистных людей. В синагогах у них есть некие мудреные старейшины, которым поручена поносная обязанность – испытывать кровь девицы или женщины очищающейся чистая это кровь или нечистая, – и если они не могут различить это по виду крови, то – пробовать ее на вкус. Кроме того, поскольку заповедано, чтобы в дни субботние каждый сидел в доме своем и не выходил (Исх. 16:29) и не сходил с места, в котором живет: то когда начнем их стеснять в букве закона, чтобы они не лежали, не стояли, не ходили, а только сидели, если хотят исполнять заповеди, то в ответ на это они обыкновенно говорят: Барахиба, Симеон и Гиллель, учители наши, заповедали нам в субботу делать две тысячи шагов, – и прочее подобного рода, учения человеческие предпочитая учению Божию. Я говорю не то, что в субботу должно постоянно сидеть и совершенно не сходить с места, на котором застал этот день, но то, что неисполнимое в законе, нарушаемое по условиям плоти, должно быть исполняемо духовным соблюдением закона.

Далее следует: это имеет только вид мудрости. В этом месте убо (quidem) – частица излишняя, – что у апостола встречаем во многих местах по незнанию грамматических правил (propser imperitiam artis grammaticae), – так как за нею не следует но (sed) или другой союз, который обыкновенно соответствует предложению, в котором поставлено quidem. Итак: иудейские постановления для неопытных и невежественного народа по-видимому имеют признаки основательности и человеческой мудрости, почему и учители их называются σοϕοί, т.е. мудрецы, и когда они в известные дни излагают свои предания, то ученикам своим обыкновенно говорят: οί σοϕοί δευτερώσιν, т.е. мудрецы учат преданиям. Вместо суеверие в греческом поставлено εϧελοϧρησχεία, т.е. ложная религия, и вместо унижение ταπεινεϕροσύνη, что обыкновенно более означает добродетель, нежели порок; но здесь ταπεινεϕροσύνη должно понимать в том смысле, что они мыслят о низком и земном. А ἀϕειδία σώματος, чему нет в латинском языке соответствующего имени, – у нас переводится: ad non parcendum corpori (непощадение тела). Иудеи не щадят тел своих в употреблении пищи, пренебрегая иногда тем, что имеют, и ища того, чего не имеют, от которого стеснения возникают иногда недуги и болезни; и не берегут самих себя, когда для чистых все чисто (Тит. 1:15) и ничто не может быть скверным, что принимается с благодарением, и для того и сотворено Господом, чтобы, насыщая и восполняя плоть, оживлять и поддерживать человеческие члены. А под стихиями мира, от которых или которыми мы умерли, должно разуметь закон Моисеев и весь ветхий завет, по которому мы познаем Бога как бы по элементам или первоначальным понятиям о вере. Ибо как элементами называются буквы, посредством которых мы составляем слоги и слова, и затем после долгого умственного развития переходим к составлению речи, – как музыка имеет свои элементы, как геометрия начинает с элементарных понятий о линиях, и диалектика и медицина имеют свои введения (ἐισϒωϒά): так и детство святого мужа воспитывается элементами (стихиями) ветхого завета, чтобы затем перейти к полноте евангельской. Поэтому-то сто-восемнадцатый и все другие псалмы, обозначаемые буквами, от нравственности ведут нас к умозрению⁴², и от стихий буквы убивающей возводят к духу животворящему. Итак мы, умершие миру и стихиям его, не должны исполнять того, что принадлежит миру, ибо в одном начало, в другом совершенство.

Глава XI

Что значит написанное тем же апостолом к Фессалоникийцам: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели (2Сол. 2:3)?

В первом послании к Фессалоникийцам апостол писал: о временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут (1Сол. 5:1 и след.). Ибо выше он писал им: ибо сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем. Итак утешайте друг друга сими словами (1Сол. 4:14 и след.). Македоняне, слыша это, не понимали, кого апостол вместе с собой называет живущими и кто это оставшиеся, которые вместе с ним восхищены будут не облаках в сретение Господу, но думали, что Христос придет во славе своей, когда они еще будут в телах и прежде чем они вкусят смерти. Услышав об этом, апостол просит и умоляет их о пришествии Господа нашего Иисуса Христа не спешит колебаться умом ни от духа, ни от слова, ни от послания как бы им написанного, будто уже наступает день Господень. Все книги пророков и евангельская истина учат о двух пришествиях Господа Спасителя, – что прежде Он придет в уничижении, а после в славе, и сам господь свидетельствует, что произойдет пред кончиной мира и когда придет антихрист, – говоря: итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, – читающий да разумеет, – тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего (Мф. 24:15–17), и еще: тогда, если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, – не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне», – не выходи́те; «вот, Он в потаенных комнатах», – не верьте; ибо, как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого (ст. 23–27), и потом: тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою; и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их (ст. 30–32). Также об антихристе говорит иудеям: Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете (Ин. 5:43). Итак непонимание ли послания, или измышленное откровение, в омрачении ума обольстившее спящих, или догадка некоторых толкователей, относивших к тому времени пророчественные слова Исаии, Даниила и евангелий об антихристе, колебала и смущала умы Фессалоникийцев, так что они надеялись, что Христос в то время придет во славе своей. Это заблуждение исправляет апостол и говорит, чего должно ожидать пред пришествием Христовым, – чтобы они только уидивши эти явления убеждались, что придет антихрист, то есть человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святыней, так что он сядет во храме Божьем. День Христов, говорит, не придет, пока не придет прежде отступление, что по-гречески называется ἀποστασία, так что все народы, подчиненные римской империи, отпадут от римлян и откроется, т.е. явится предвозвещенный всеми пророками человек греха, в котором источник всех грехов и сын погибели, т.е. диавола; ибо он есть погибель всех, противник Христа, почему и называется антихристом, и превозносится выше всего называемого Богом, так что попирает своей ногою богов всех народов или всякую признанную, даже истинную религию, и сядет в храме Божьем, в Иерусалиме (как некоторые думают) или в церкви (как по моему мнению более справедливо), выдавая себя за Христа или Сына Божия. Христос не придет, говорит, пока не будет разрушена римская империя и не придет антихрист, и Христос для того придет в такое время, чтобы низложить антихриста. Вы помните, говорит, что это самое, что теперь пишу в послании, я прежде устно передавал вам, когда был у вас, и говорил, что Христом не придет, пока пред Ним не явится антихрист. И ныне вы знаете, чтó не допускает открыться ему в свое время, т.е. вы очень хорошо знаете, какая причина того, что антихрист не приходит в настоящее время. Он не хочет прямо сказать, что римская империя будет разрушена, – та империя, которую правители ее считали вечной. Поэтому-то по Апокалипсису Иоанна на челе облеченной в порфиру блудницы написано имя богохульное, т.е. вечного Рима. Ибо если бы он прямо и смело сказал, что антихрист не придет, пока прежде не сокрушится римская империя, то в этом увидели бы справедливую причину для гонения на рождающуюся тогда церковь.

Дальнейшее же: ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник – имеет такой смысл: многими злодеяниями и беззакониями, которыми нечестивейший Нерон гнет мир цезарей, предуготовляет пришествие антихриста и в Нероне отчасти исполняется то, что впоследствии сделает антихрист; пусть только уничтожится, взята будет от среды римская империя, которая держит теперь все народы, и тогда придет антихрист, источник беззакония, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих, т.е. божественным могуществом, силой своего величия, для коей повелеть значит сделать; убьет не множеством рати, не силой воинов, не помощью ангелов, но антихрист будет убит тотчас, как только придет Христос. И как тьма прогоняется проявлением солнца, так и Господь уничтожит и сокрушит его явлением (illustratione) пришествия Своего. Дела антихриста суть дела сатаны, и как во Христе была полнота божества телесно, так и в антихристе будут все силы и знамения и чудеса, но все – ложное. Ибо как божественным знамениям, производимым Моисеем, волхвы противопоставляли свои ложные знамения, и как жезл Моисея пожрал жезлы их (Исх. 7); так и истина Христова пожрет ложь антихристову. Но его ложью будут обольщены предопределенные к погибели. И так как мог возникнуть тайный вопрос: для чего Бог попустил ему иметь силу, знамения и чудеса, посредством которых он мог бы обольщать, если возможно, даже избранных Божьих; то апостол своим разрешением предваряет вопрос и решает возражение, прежде чем оно могло быть предложено. Все это, говорит он, антихрист сделает не своей силой, но попущением Божьим в отношении к иудеям, так как они не хотели принять любви истины, то есть Духа Божия чрез Христа, ибо любовь Божья излилась в сердца верующих (Рим. 5:3), и сам Христос говорит: Я есть истина (Ин. 14:6), о Котором в псалмах написано: истина возникнет из земли (Пс. 84:12). Итак тем, кто не приняли любви и истины, чтобы принять Спасителя, получить спасение, Бог пошлет не деятеля, а самое действие, то есть источник заблуждения, так что они будут верить лжи, поскольку антихрист сам лжец и отец лжи. И если бы антихрист родился от девы и прежде Христа пришел бы в мир, то иудеи могли бы иметь оправдание и говорить, что они стремились к истине и поэтому приняли ложь вместо истины; а теперь они за это будут судимы и без сомнения осуждены, поскольку, презрев истину Христову, впоследствии примут ложь, то есть антихриста.

О покаянии

Что я, не знакомый тебе, осмеливаюсь писать к незнакомому – причиной этого просьба святой рабы Христовой Гебидии и дочери моей, супруги твоей или, лучше, из супруги – сестры и сослужительницы, Артемии. Она, не довольствуясь спасением себя самой, искала и твоего спасения, искала и прежде в отечестве, и теперь ищет во святых местах, желая подражать любви апостолов Андрея и Филиппа, которые, будучи обретены Христом, желали обрести брата Симона и друга Нафанаила, из которых первый удостоился услышать: ты – Симон, сын Ионин: ты наречешься Кифа, что значит Петр, а другой – дар Божий (ибо это означает на нашем языке слово Нафанаил) – утешается свидетельством Христа, Который говорит ему: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства (Ин. 1:48). И Лот с дочерями своими желал некогда спасти жену свою и, почти полусожженный, хотел вывести ее из пожарища Содома и Гоморры – жену, которая была одержима прежними пороками; но она, в ужасе отчаяния оглянувшись назад, осуждается вечным приговором за неверие. Но пламенная вера, безуспешно потерянная в отношении к одной женщине, спасает целый город Сигор. После того как Лот, оставив содомские равнины и мрак, взошел на нагорную местность, то взошло ему солнце в Сигоре, что значит «малая», – чтобы малая вера Лота, не могшая сделать большего, сохранила по крайней мере меньшее, так как Лот, житель Гоморры и заблуждения, не мог тотчас перейти на полдень, где друг Господень Авраам принял Бога с Ангелами. И Иосиф питает братьев своих в Египте, и жених слышит от невесты: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? (Песн. 1:6). Самуил некогда оплакивал Саула (1Цар. 15), так как он раны гордости не врачевал цельбой покаяния. И Павел плакал о Коринфянах, не хотевших омыть слезами скверны блудодеяния (1Кор. 5:2; 2Кор. 2:1). Поэтому же и Иезекииль снедает свиток книжный, снаружи и внутри исписанный стихами (carmine), плачем и горем, – стихами в похвалу праведных, плачем для кающихся, горем – в отношении к тем, о которых написано: с приходом нечестивого приходит и презрение (Притч. 18:3), на которых указывает Исаия, говоря: Господь Саваоф, призывает вас в этот день плакать и сетовать, и остричь волоса, и препоясаться вретищем. Но вот, веселье и радость! Убивают волов, и режут овец; едят мясо, и пьют вино: «будем есть и пить, ибо завтра умрем!» (Ис. 22:12–13), – о которых и Иезекииль говорит: и ты, сын человеческий, скажи дому Израилеву: вы говорите так: «преступления наши и грехи наши на нас, и мы истаеваем в них: как же можем мы жить?» Скажи им: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был; и далее: обратитесь, обратитесь от злых путей ваших; для чего умирать вам, дом Израилев? (Иез. 33:10–11). Ничто так не оскорбляет Бога, как коснение в худшем из-за отчаяния в лучшем, хотя самое отчаяние есть признак неверия. Ибо кто отчаивается во спасении, тот не думает, что будет суд, потому что если бы отчаивающийся боялся этого суда, то, конечно, приготовил бы себя к судии добрыми делами. Послушаем, что говорит Бог через Иеремию: не давай ногам твоим истаптывать обувь, и гортани твоей – томиться жаждою (Иер. 2:25) и через Исаию: оставаясь на месте и в покое, вы спаслись бы (Ис. 30:15). Тяжесть болезни мы можем узнать только по восстановлении здоровья; пороки показывают нам, сколько блага имеет в себе добродетель; свет делается яснее при сравнении со тьмой. Иезекииль теми же словами и в том же смысле говорит: покайтесь и обратитесь от всех преступлений ваших, чтобы нечестие не было вам преткновением. Отвергните от себя все грехи ваши, которыми согрешали вы, и сотворите себе новое сердце и новый дух; и зачем вам умирать, дом Израилев? Ибо Я не хочу смерти умирающего, говорит Господь Бог (Иез. 18:30–32, 33:11). И далее говорит: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез. 33:11), чтобы неверующий ум не отчаивался в обетовании благ, и дух, однажды предназначивший себя к погибели, не оставлял попечения о ране, которую он считает неизлечимой. Поэтому говорит, что он клянется, чтобы если мы не веруем обетованию Божию, то поверили бы, по крайней мере, клятве Божией о нашем спасении. Поэтому праведник молится, говоря: возврати нас, Боже спасений наших, и отврати ярость Твою от нас (Пс. 84:5), и еще: Господи, волею Твоею подаждь доброте моей силу, отвратил же еси лице Твое и бых смущен (Пс. 29:8). Ибо когда я мерзость грехов своих заменил красотой добродетелей, Ты укрепил немощь мою Своей благодатью. Вот я слышу обетование: пожену враги моя, и постигну я, и не возвращуся, дóндеже скончаются (Пс. 17:38), чтобы я, прежде избегавший Тебя и бывший врагом Твоим, был уловлен рукой Твоей. Не преставай преследовать меня, пока не отступлю я от пути моего нечестивейшего и не возвращусь к мужу моему прежнему, который даст мне мои одежды, и масло, и муку, и напитает меня тучнейшими яствами, – который таким образом заградит и заключит пути мои нечестивые, чтобы обрести мне тот путь, который говорит в Евангелии: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин. 14:6). Внемли слову пророка: сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои (Пс. 125:5–6), и говори с ним: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою (Пс. 6:7), и еще: как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие! Слезы мои были для меня хлебом день и ночь (Пс. 41:1–4), и в другом месте: Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной, чтобы видеть силу Твою и славу Твою (Пс. 62:2–3). Ибо хотя жаждала Тебя душа моя, но гораздо более я искал Тебя трудом плоти своей и не мог явиться Тебе во святом, разве только после пребывания в земле пустой от пороков, непроходимой для противных сил и свободной от влаги и нечистоты всякой похоти. Плакал и Господь о городе Иерусалиме, что он не принес покаяния (Лк. 19:41), и Петр горькими слезами омыл троекратное отречение (Мф. 26:75) и исполнил пророческое предречение: из глаз моих текут потоки вод (Пс. 118:136). Плакал и Иеремия о народе нераскаянном, говоря: о, кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез! Я плакал бы день и ночь о народе сем (Иер. 9:1). А о чем он плачет и проливает слезы – это показывает он следующими словами: «не плачьте о мертвом и не оплакивайте его: плачьте о том, который выходит, потому что он не возвратится более». Итак, нужно оплакивать не язычника и иудея, которые не были в Церкви и однажды навсегда умерли, о которых Спаситель говорит: предоставь мертвым погребать своих мертвецов (Мф. 8:22), а оплакивай тех, кто через грехи и беззакония выходят из церкви и не хотят более возвратиться к ней раскаянием во грехах. Отсюда к церковным мужам, которые называются стенами и столпами церкви, слово пророческое говорит: стена дщери Сиона! Лей ручьем слезы день и ночь (Плач. 2:18), исполняя оное слово апостола: радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими (Рим. 12:15), чтобы своими слезами вам подвигнуть их на плач, да упорствуя в злобе, не услышат они: Я насадил тебя [как] благородную лозу, – самое чистое семя; как же ты превратилась у Меня в дикую отрасль чужой лозы? (Иер. 2:21); и еще: говоря дереву: «ты мой отец», и камню: «ты родил меня»; ибо они оборотили ко Мне спину, а не лице (Иер. 2:27). Смысл этого такой: не хотел обратиться ко Мне, чтобы покаяться, но по жестокосердию своему в оскорбление Мне обратили ко Мне хребты свои. Потому-то Господь и говорит Иеремии: видел ли ты, что делала отступница, дочь Израиля? Она ходила на всякую высокую гору и под всякое ветвистое дерево и там блудодействовала. И после того, как она все это делала, Я говорил: «возвратись ко Мне»; но она не возвратилась (Иер. 3:6–7; Ис. 57).

О милосердие Божие, о жестокосердие наше! И после столь великих преступлений Он призывает нас ко спасению. И если и тогда не хотим обратиться к лучшему, Он говорит: «если оставит жена мужа своего и выйдет за другого и после захочет возвратиться к нему: неужели он примет ее и не возгнушается». Вместо этого по еврейскому тексту (чего нет в греческих и латинских кодексах) значится: «и ты оставил Меня, но возвратись, и приму тебя, глаголет Господь». И Исаия ту же мысль высказывает почти теми же словами: обратитесь к Тому, от Которого вы столько отпали, сыны Израиля! (Ис. 31:6). Не Я ли, Господь? и нет иного Бога кроме Меня, Бога праведного и спасающего нет кроме Меня. Ко Мне обратитесь, и будете спасены, все концы земли, ибо я Бог, и нет иного (Ис. 45:21–22). Вспомните прежде бывшее, от [начала] века, ибо Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне (Ис. 46:9). Иоиль пишет: обратитесь ко Мне всем сердцем своим в посте, плаче и рыдании. Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши, и обратитесь к Господу Богу вашему; ибо Он благ и милосерд, долготерпелив и многомилостив и сожалеет о бедствии (Иоил. 2:12–13). Как велико милосердие и как (так сказать) чрезмерно, неизреченно благоутробие, – этому поучает нас пророк Осия, через которого Бог говорит: как поступлю с тобою, Ефрем? Как предам тебя, Израиль? Поступлю ли с тобою, как с Адамою, сделаю ли тебе, что Севоиму? Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя! Не сделаю по ярости гнева Моего (Ос. 11:8). Поэтому и Давид говорит в псалме: в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя? (Пс. 6:6), и в другом месте: я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «исповедаю Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего. За то помолится Тебе каждый праведник во время благопотребное, и тогда разлитие многих вод не достигнет его (Пс. 31:5–6).

Смотри, какое множество слез: оно сравнивается с разливом вод. Кто будет иметь такие слезы и скажет с Иеремией: не спускай зениц очей твоих (Плач. 2:18), в том тотчас исполнится оное: милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася (Пс. 84:11), так что если устрашат тебя истина и правда, то милость и мир воззовут ко спасению. Всецелое покаяние представляет псалом пятидесятый. Когда Давид вошел к Вирсавии (Bethsabee), жене Урия Хеттеянина (Ethaci), и, быв обличен пророком Нафаном, сказал согреших, он тотчас удостоился услышать: и Господь снял [с тебя] грех твой (2Цар. 12:13). К прелюбодеянию Давид присоединил убийство, и, однако, проливая слезы, сказал: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое (Пс. 50:1). Великий грех требовал и великого милосердия. Поэтому Давид присовокупляет: наипаче (multum) омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя. Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну. Тебе единому согреших (ибо я был царь, никого другого не боялся) и лукавое пред Тобою сотворих, яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши внегда судити Ти; ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать (Рим. 11:32). И столько успел, что недавно бывший грешником и кающимся, он возвысился до учителя и говорил: научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся (Пс. 50:15). Ибо кто исповедует грехи свои перед Богом и скажет: возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего (Пс. 37:6), у того это исповедание и исправление заменяет зловоние ран красотой здравия. Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха (Притч. 28:13). Ахав, нечестивейший царь, посредством кровавого преступления овладел виноградником Навуфея; и когда Иезавель, соединенная с ним не столько супружеством, сколько жестокостью, была поражена обличением Илии: так говорит Господь: на том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь… и о Иезавели сказал Господь: псы съедят Иезавель за стеною Изрееля, то Ахав, услышав это, раздрал ризы свои, возложил вретище на тело свое, постился и спал во власянице; и было слово Господне к Илии, говорящее: за то, что он смирился предо Мною, Я не наведу бед в его дни (3Цар. 21:19, 23, 29). Преступление Ахава и Иезавели одинаково, но, когда Ахав обратился к покаянию, наказание отсрочивается на потомков, а Иезавель, упорствовавшая в преступлении, осуждается состоявшимся приговором. И Господь говорит в Евангелии: ниневитяне восстанут на суд с родом сим, и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной (Мф. 12:41), и еще: Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9:13). Драхма теряется и, однако, находится в уметах; девяносто девять овец оставляются в пустыне, и одна заблудившаяся приносится на плечах пастыря (Лк. 15); и радость бывает у ангелов об одном грешнике кающемся. Какое блаженство, если небеса радуются о спасении нас, которым говорится: покайтесь, приблизилось Царствие Небесное. Нет никакой середины: смерть и жизнь противоположны; и однако они соединяются покаянием. Блудный сын расточил все имение и вдали от отца едва удовлетворял голод пищей свиней, но возвращается он к отцу, и ему закалается телец упитанный, он получает одежду первую и перстень (Лк. 15), – получает одежду Христа, которую некогда осквернил, и удостаивается услышать: да будут во всякое время одежды твои светлы (Еккл. 9:8), и, восприяв печать Божию, восклицает ко Господу: Отче, согреших на небо и пред тобою и, примиренный лобзанием, говорит Ему: знаменася на нас свет лица Твоего, Господи (Пс. 4:7). Праведность праведника не спасет в день преступления его, и беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения от беззакония своего (Иез. 33:12). Всякого Бог судит так, как найдет, и смотрит не на прошедшее, а на настоящее, если, однако, прежние преступления заглаживаются последним обращением. Семь раз упадет праведник, и встанет (Притч. 24:16). Если падает, то каким образом он праведник; если праведник, то каким образом падает? Но кто всегда восстает через покаяние, тот не теряет имени праведника. И согрешающему не только семь, но и семьдесят семь раз отпускаются грехи, если он обращается к покаянию (Мф. 18). Кому больше оставляется, тот больше любит. Блудница омывает слезами и отирает волосами ноги Спасителя, – и во образ Церкви, собранной от язычников, удостаивается услышать: прощаются тебе грехи твои (Лк. 7:48). Праведность фарисея погибает от гордости, и смирение мытаря спасается исповеданием (Лк. 18). Через Иеремию Бог свидетельствует: иногда Я скажу о каком-либо народе и царстве, что искореню, сокрушу и погублю его; но если народ этот, на который Я это изрек, обратится от своих злых дел, Я отлагаю то зло, которое помыслил сделать ему. А иногда скажу о каком-либо народе и царстве, что устрою и утвержу его; но если он будет делать злое пред очами Моими и не слушаться гласа Моего, Я отменю то добро, которым хотел облагодетельствовать его (Иер. 18:7–10). И затем присовокупляет: Я готовлю вам зло и замышляю против вас; итак обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте пути ваши и поступки ваши. Но они говорят: «не надейся; мы будем жить по своим помыслам, и будем поступать каждый по упорству злого своего сердца» (Иер. 18:11–12). В Евангелии Симеон праведный говорит: се, лежит Сей на падение и на восстание многих (Лк. 2:34), то есть на падение грешников и на восстание кающихся. К коринфянам апостол пишет: есть верный слух, что у вас [появилось] блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников, что некто [вместо жены] имеет жену отца своего. И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело (1Кор. 5:1–2). И к ним же во Втором послании, выражая опасение: дабы он не был поглощен чрезмерною печалью (2Кор. 2:7), ободряет его и умоляет Коринфян усугубить любовь к нему, чтобы погибший через кровосмешение, через покаяние получил спасение. Кто бо чист будет от скверны? Никтоже, аще и един день житие его на земли (Иов. 14:4, 25:4), а годы жизни грешника изочтены. Звезды нечисты пред очами Его (Иов. 25:5); и в Ангелах Своих усматривает недостатки (Иов. 4:18). Если на небе грех, то кольми паче на земле? Если согрешают те, кто не имеет телесного искушения, то насколько больше – мы, облеченные бренной плотью, говорящие с апостолом: бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:24). Ибо не живет в плоти нашей доброе и делаем не то, что хотим, но то, чего не хотим, так что дух желает делать одно, а плоть возбуждается к другому. Если некоторые называются праведными, и не только праведными, но и праведными перед очами Божиими, то называются так в смысле той праведности, о которой выше сказано: семь раз упадет праведник, и встанет (Притч. 24:16), и еще: беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения от беззакония своего (Иез. 33:12). Наконец и Захария, отец Иоанна, называемый праведным, согрешил неверием и тотчас же был наказан немотой (Лк. 1:20). И Иов, изображаемый в начале книги его праведным, чистым и беспорочным, впоследствии и в речи Господа, и в своей исповеди представляется грешником. Если Авраам, Исаак и Иаков, также пророки и апостолы не были свободны от греха, – если к чистейшей пшенице примешивались плевелы, то что можно сказать о нас, о которых написано: что общего у мякины с чистым зерном? говорит Господь (Иер. 23:28). И однако мякина соблюдается для огня будущего и в этой жизни плевелы смешиваются с пшеницей, пока не придет Тот, Который имеет лопату в руке Своей и очистит гумно, чтобы собрать пшеницу в житницы и плевелы сжечь в огне гееннском.

Все это, как бы обойдя прекраснейшие луга писаний, я хотел совокупить в одно и из красивейших цветов сплести тебе венок покаяния, чтобы ты возложил его на главу свою, «взял крылья голубя, и полетел, и успокоился» (Пс. 54:7), и примирился со всемилосердным Отцом. Жена твоя некогда, а теперь сестра и сослужительница, рассказывала мне, что, по заповеди апостола, вы по взаимному соглашению воздержались от брачного сожития, чтобы предаться молитве; рассказывала также, что ты, как бы стоя на зыбком месте, поколебался, даже (сказать прямее) пал; а она с Моисеем вняла словам Господа: «ты же стань здесь предо Мною» (Исх. 33:21) и сказала о Господе: «Он утвердил на камне ноги мои» (Пс. 39:3), – что твой дом, который не имел твердых оснований веры, пал впоследствии от вихря диавола; – что ее дом стоит о Господе и не отказывает тебе в своем гостеприимстве, чтобы теперь ты соединился духовно с той, с которой прежде был соединен телесно: соединяющийся с Господом есть один дух с Господом (1Кор. 6:17). Она рассказывала также, что когда вас разделило вторжение варваров и опасность пленения, то ты дал клятвенный обет тотчас или впоследствии отправиться за ней ко святым местам и спасти свою душу, которую, казалось, ты погубил по нерадению. Исполни же, что ты обещал перед Богом. Жизнь смертных неизвестна; поэтому, чтобы не умереть прежде исполнения своего обещания, подражай той, которую ты должен был учить. О, стыд! Слабейший пол побеждает мир, а сильнейший побеждается миром. «Женщина является предводительницею столь великого дела» (Вергилий): и неужели не последуешь той, которой ты должен быть преемником в деле спасения? Если тебя удерживает оставшееся имение, тем более что перед твоими глазами совершается и убийство друзей и сограждан, и разрушение городов и деревень, то, по крайней мере среди бедствий пленения и опустошения, ввиду свирепых неприятелей и бесчисленных несчастий своей провинции, ухватись за доску покаяния и вспомни о своей сослужительнице, которая постоянно желает твоего спасения, никогда не отчаяваясь в нем. Ты скитаешься в своем отечестве, даже не в отечестве – потому что ты потерял отечество; а она вместо тебя в тех достопоклоняемых местах воскресения, страдания и рождества Господа Спасителя, где Он плакал во дни Своего младенчества, вспоминает твое имя и молитвами привлекает тебя к себе, чтобы ты получил спасение, если не по своей заслуге, то, по крайней мере, по ее вере. Некогда расслабленный лежал на одре, и все члены его были так разбиты параличом, что он не мог ни ногами двигать, чтобы ходить, ни руками, чтобы молиться; и однако он приносится чужими руками и получает прежнее здоровье, так что несет одр носимый некогда на одре (Мк. 2:12; и Ин. 5:9). И тебя, отсутствующего здесь телом, присутствующего верой, твоя сослужительница приносит к Господу Спасителю и говорит с женой хананеянкой: дочь моя жестоко беснуется (Мф. 15:22). И я справедливо назову душу твою дочерью ее души; душа не знает различия полов, – но сущность сравнения в том, что жена твоя тебя, как малолетнего, как грудного младенца и еще не могущего принимать твердой пищи, хочет питать молоком и указывает тебе пищу у кормилицы, чтобы ты мог сказать с пророком: я заблудился, как овца потерянная: взыщи раба Твоего, ибо я заповедей Твоих не забыл (Пс. 118:176).

О единобрачии

На прежнем пути я отыскиваю новую тропинку и для старой, избитой материи придумываю новую изящную форму, чтобы это было и то же и не то же. Один путь, но много побуждений достигнуть цели этого пути. Часто писал я ко вдовам и, для увещания их повторяя много доказательств из священного Писания, сплетал различные цветы свидетельств в один венок целомудрия. Теперь моя речь к Агерухии, которая получила имя по некоторому предречению будущего и при помощи вседержавного Бога⁴³. Ее окружает славный сонм женщин, испытанный во Христе, – бабки, матери и тетки по отцу. Из них бабка Метрония, сохраняя вдовство в продолжении сорока лет, напомнила мне из Евангелия Анну, дочь Фануилеву (Лк. 2:36). Бенигна, мать, живя вдовою четырнадцатый год, окружена ликом ста дев. Сестра Целерипа, отца Агерухии, воспитавшего малютку и принявшего ее при рождении на свои руки, в течение двадцати лет лишившаяся радости замужества, воспитала внучку, научая ее тому, чему сама училась от матери.

Я мимоходом заметил об этом, желая показать, что моя единобрачная отроковица не превосходит этим свой род, но подражает ему, и не столько достойна похвалы за соблюдение единобрачия, сколько достойна была бы общего порицания, если бы решилась вторично выйти замуж, особенно, когда родившийся по смерти отца Симплиций восстановляет отеческое имя и уже не дает возможности говорить, что прекратится фамилия и дом останется без наследников. Под этим предлогом нередко укрывается похоть, так что допускаемое по невоздержанности представляется следствием желания иметь детей. Но что я говорю так, как будто Агерухия колеблется, когда слышу, что она под защитой церкви избегает многих женихов придворных, которых диавол ревностно воспламеняет искушать целомудрие нашей вдовы, заманчивой для всех и своей знатностью, и наружностью, и возрастом, и богатством? – В конце концов последует только то, что победительница тем больше получает венцов, чем больше искушений для ее целомудрия.

По выходе из пристани, мне встречается как бы некоторая подводная скала, чтобы я на море не мог чувствовать себя безопасным; именно представляется авторитет апостола Павла, который в послании к Тимофею, рассуждая о вдовах, говорит: итак я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей, управляли домом и не подавали противнику никакого повода к злоречию; ибо некоторые уже совратились вслед сатаны (1Тим. 5:14–15). – Поэтому нужно сначала протолковать смысл наставления и разъяснить все содержание этого места (контекст, или связь речи), и таким образом, следуя стопам апостольским, ни на палец, как обыкновенно говорят, не уклониться в противную сторону. Выше апостол изобразил какова должна быть вдова: женою одного мужа, известная по добрым делам, если она воспитала детей, помогала бедствующим (там же, 9 и 10), которой надежда – Бог и которая пребывает в молитвах и молениях день и ночь (там же, 5); после этого он присоединяет и противоположное: а сластолюбивая заживо умерла; и, чтобы укрепить ученика своего всяким родом учения, тотчас прибавляет: молодых же вдовиц не принимай, ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак. Они подлежат осуждению, потому что отвергли прежнюю веру (там же, 11 и 12). Итак для тех, которые любодействуют в оскорбление мужа своего Христа (ибо это означает греческое слово χαταςρηνιάσωσι), апостол разрешает второй брак, предпочитая двоеженство любодеянию, но только по снисхождению, а не по заповеди.

Вместе с этим нужно объяснить каждое слово свидетельства. Желаю, говорит, чтобы молодые вдовы вступали в брак. Почему? – Спрашиваю. – Потому что не хочу, чтобы юные вдовицы любодействовали. Детей рождали: зачем? – Чтобы опасаясь родить от прелюбодеяния, не вздумали умерщвлять детей. Управляли домом: почему? повторяю. – Потому что гораздо извинительнее быть двоебрачною, чем любодейцею, и иметь второго мужа, чем многих прелюбодеев, ибо в первом случае утешение в бедствиях, во втором наказание за грех. Далее следует: не подавали противнику никакого повода к злоречию. В этом кратком наставлении соединяется много увещаний – чтобы изысканное убранство не бесславило обета вдовы; чтобы движением глаз и веселостью лица она не увлекала за собой толпу юношей; чтобы не обещала того словами, другого телодвижениями, дабы не приложился к ней этот народный стих:

«Усмехнулась и лукавым глазом что-то обещала»,

(Ovid. In Elegiis amatoriis lib 3, Eleg. 22)

Чтобы высказать в немногих словах все причины, по которым апостол допускает замужество, он говорит: не подавали противнику никакого повода к злоречию. Итак для невоздержанных он допускает второй и, если нужно, третий брак для того, чтобы отвлечь их от сатаны, чтобы жену привязать лучше хоть к какому-нибудь мужу, чем к диаволу. И к Коринфянам он говорил нечто подобное: безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться (1Кор. 7:8–9). Почему так, апостол? Потому, – тотчас же отвечает он, – что разжигаться хуже.

С другой стороны безусловное добро, несравнимое ни с чем худшим, состоит в том, чтобы быть тем, чем был апостол, т.е. разрешенным, а не связанным, не рабом, но свободным, помышляющим о том, яже суть Божия, а не о том, что относится до жены. В последующих за тем словах апостол прибавляет: жена связана законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, свободна выйти, за кого хочет, только в Господе. Но она блаженнее, если останется так, по моему совету; а думаю, и я имею Духа Божия (там же, ст. 39–40). И здесь тот же смысл, потому что тот же дух; различны послания, но один автор посланий. При жизни мужа жена связана, а по смерти его свободна. Следовательно брак есть узы, а вдовство – разрешение. Жена с мужем и муж с женой так связаны, что не имеют власти над собственным телом и обязаны воздавать должное в отношении друг друга; и те, которые повинуются власти брака, не могут иметь свободы относительно целомудрия. А присовокупляя: – только в Господе, апостол исключает супружества с язычниками, о чем он в другом месте сказал: не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами? (2Кор. 6:14 и след.). Тo есть: мы не должны пахать на воле и осле вместе (Втор. 22:10); одежду брачную не должны ткать различным утком. И за тем тотчас устраняет то, что допустил и, как бы раскаявшись в своей мысли, повторяет предыдущее: блаженнее, если останется так; и это высказывает как свой совет. Дабы этот совет не остался в пренебрежении как совет человека, апостол утверждает его авторитетом Святого Духа, чтобы в этих словах мы внимали не человеку, поблажающему слабости человеческой плоти, но внимали вразумляющему апостола Духу Святому. И вдова молодых лет не должна находить себе оправдание в том, что он предписывает избирать вдову не менее шестидесяти лет (1Тим. 5:9), ибо тот, который о брачных говорит: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие (1Кор. 7:29), тем более даже безбрачных или молодых девиц не принуждает вступать в брак; рассуждая о вдовицах, апостол имеет в виду тех, которые имеют пропитание от своих, которые находятся на попечении детей и внуков. Этим вдовам он повелевает, чтобы они учились управлять своим домой, оказывали благодарность родителям и надлежащее почтение им, дабы церковь не обременялась и могла помогать вдовам истинным, о которых написано: вдовиц почитай, истинных вдовиц (1Тим. 5:3), то есть таких, которые лишены всякой помощи со стороны своих родственников, которые не могут трудится своими руками, которых тяготит беспомощность и старость, для которых надежда – Бог и весь труд – молитва. Этим дается понять, что молодые вдовицы, за исключением тех, которых извиняет слабость, предоставляются или своему труду или поручаются попечению своих детей и родственников. Почтение же в этом месте понимается или как милостыня, или как дар, как и в следующих словах: пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении (1Тим. 5:17). И в Евангелии, Господь – заповедь закона, в коей говорится: чти отца своего и матерь свою (Исх. 20:12), объясняет так, что почтение это должно состоять не в звуке слов, который пустой лаской может обманывать бедность родителей, но в обеспечении их жизненных потребностей. Тогда как Господь повелевает, чтобы дети питали бедных родителей и во время их старости воздавали им за благодеяния, полученные в детстве, – книжники и фарисеи напротив учили детей так отвечать родителям: корван, т.е. «дар», который я обещал алтарю и назначил в дар храму, хотя бы ты не получил от меня пищи, обратится в твое утешение. И так делалось с той целью, чтобы дети, не смотря на нищету отца и матери, приносили жертву, которую потребляли священники и книжники. Итак если апостол принуждает бедных вдов (впрочем таких, которые молоды и не удручены никакой болезнью) трудится своими руками, чтобы церковь не обременялась и могла поддерживать престарелых вдовиц: то какое извинение принесет та, которая утопает в богатствах мира, которая может даже помогать другим и от мамоны неправды приобретать себе друзей, чтобы при помощи их войти в вечные кровы? Вместе с этим рассуди и о том, что вдова не избирается, если она не жена одного мужа, и не должно думать, что для священников только обязательно правило, чтобы допускался к алтарю только тот, кто имеет одну жену. Ибо двоеженство не только лишает служения священнического, но и милостыни церковной, так как вступившая во второй брак считается недостойной пособия. Этим законом, хотя священническим, пусть ограничивается и простой мирянин, который должен вести себя так, чтобы мог быть избран к священничеству: ибо двоебрачный не избирается, хотя священники из простых мирян часто избираются. Итак и для мирян обязательна та заповедь, которой достигается священство.

Одного апостол желает, а другого вынуждается желать. Он допускает второе супружество, вследствие моей невоздержанности, а не по своему желанию. Он хочет, чтобы все были такими же, как и он сам, помышляли яже суть Божия, и освободившись, более не связывались. Но так как он видел, что слабые по невоздержанности впадают в бездну разврата, то он подает руку двоеженству, чтобы уже лучше они имели сообщение с одной, чем со многими. Вступающий во второй брак пусть выслушает это не как горький упрек, высказанный вопреки заповеди апостола. Желание апостола двояко: одно повелевает: безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я; другое же только дозволяет: но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться. – Сначала он высказывает то, чего желает, потом – то, что вынужден допустить. Он желает, чтобы мы оставались после брака такими же, как и он сам, и представляет апостольский пример совершенства; но так как он видел, что мы не желаем того, что он сам желает, то оказывает снисхождение нашему невоздержанию. Что же мы изберем, – то ли, чего он наиболее хочет и что само в себе есть добро, или то, что по сравнению со злом, извинительнее и некоторым образом уже не есть добро, так как только предпочитается злу? Если мы избираем то, чего апостол не желает, а только вынужден желать, даже позволяет тем, кои желают худшего, то мы исполняем волю не апостола, но свою. В ветхом завете (Лев. 22; Иез. 44) читаем, что единобрачные дочери священников, если овдовеют, должны питаться от содержания священников, и по смерти их должно совершать такое же поминовение по ним, как по отцу и матери их; а если они поймут других мужей, то отчуждаются и от отца и от жертвенных даров и должны считаться между внешними.

К стыду и осуждению нашему, даже язычество соблюдает это, и истина не представляет Христу того, что заблуждение представляет диаволу, который и целомудрие обращает на погибель. Иерофант⁴⁴ в Афинах убивает в себе мужские пожелания и при постоянном истощении делается целомудренным. Жрец допускается к священничеству только при одной жене. В жрицы избирается только жена одного мужа. Для богослужения при египетском быке избирается единобрачный. Не говоря о девах Весты, Аполона, Юноны Ахейской, Дианы и Минервы, которые увядают в постоянном девстве священного обета, и упомяну вкоротке о царице Карфагенской, которая решилась лучше сжечь себя, чем выйти за царя Гиарба, – о жене Газдрубала, которая, чтобы не потерпеть оскорбления целомудрию, схвативши в обе руки детей, бросилась в пламя нарочито зажжённого ею пожара, и наконец о Лукреции, которая, потеряв славу невинности, не хотела пережить своего позора. Не распространяясь о многом, что ты можешь заимствовать для своего назидания из первой книги против Иовиниана, – повторю только об одном обстоятельстве, случившемся в твоем отечестве, чтобы ты знала, что целомудрие уважается даже у варваров и у диких и кровожадных народов. Тевтонское племя, вышедшее с отдаленных берегов океана и из Германии, наводнило всю Галлию и, несмотря на частые победы над римскими войсками, в битве с Марием при секстийских водах потерпело поражение. Тридцать благородных женщин этого племени, когда узнали, что они в качестве военнопленных имеют быть отданы другим мужьям, сначала умоляли консула отдать их на служение при храме Цереры и Венеры; но не получив согласия на эту просьбу и прогнанные лектором, они умертвили маленьких детей, и утром найдены были мертвыми, с петлями на шее и в объятиях друг друга.

Неужели благородная женщина позволит себе то, к чему целомудрие варварское не могло быть вынуждено пленом, – и потерявшая первого хорошего мужа, или испытавшая худого, неужели станет пытаться преступить определение Божие? Если скоро потеряет второго, ужели выйдет за третьего? А если и этот умрет, неужели выйдет в четвертый и пятый раз, чтобы ничем не различаться от блудницы? – Вдове всеми мерами нужно заботится о том, чтобы не переступать первых пределов целомудрия. Если она переступит эти пределы и нарушит скромность благородной матроны, то предастся всякой нечестивой похоти, так что к ней могут быть отнесены слова пророка: у тебя был лоб блудницы, ты отбросила стыд (Иер. 3:3). Итак что же? Я осуждаю второй брак? Нисколько; я хвалю первый. Отлучаю от церкви двоебрачных? Нет; но призываю однобрачных к воздержанию. В ковчеге Ноевом были не только чистые, но и нечистые животные. Были в нем люди, были и змеи. В большом доме также находятся различные сосуды; в одних честь, другие не в честь (2Тим. 2:20). Есть сосуд для питья, и есть судно для скрываемых естественных отправлений. В Евангелии говорится, что на доброй земле произрастает плод во сто, шестьдесят и тридцать раз (Мф. 13:23), – сотый должен занимать первое место, как венец девства; плод в шестьдесят раз – за подвиг вдовства, должен стоять на втором месте; плод же в тридцать раз, по самому соединению пальцев⁴⁵, должен указывать на союз брачный; – каким же числом определится плод двоеженства – для этого даже нет числа. Должно быть двоеженство на доброй земле не рождается, а только на местах тернистых и пустых, составляющих убежище для тех, которые сравниваются с нечестивейшим Иродом. Двоеженство может поставить себе в заслугу только то, что вступившая во второй брак лучше блудницы, что она стоит выше жертвы публичного разврата, что она любодействует с одним, а не со многими.

Я хочу рассказать об одном невероятном, но подтверждаемом многими случае. Очень давно, когда в церковной переписке я помогал Дамасу епископу Римскому и отвечал на соборные совещания востока и запада, я видел чету двоих, стоящих один другого людей из самой низкой черни, из которых один похоронил двадцать жен, а другая имела двадцать два мужа; эти-то люди вступили между собой, как они думали в последний брак. Все мужчины и женщины, с одинаковым нетерпением ожидали узнать, кто кого дольше выдержит после стольких перемен. Победил муж и, при стечении народа со всего города, украшенный венцом, держа пальму, при всенародных восклицаниях шел впереди погребальных носилок своей многомужной жены. Но что сказать такой женщине? Без сомнения то же, что сказал Господь самарянке: ты имела двадцать два мужа, и тот, который теперь погребает тебя, не есть тебе муж (Ин. 4).

Итак прошу тебя, благочестивейшая во Христе дочь, не обращая внимания на те доводы, которыми пользуются невоздержанные, жалкие люди; но лучше читай то, чем украшается целомудрие. Довольно с тебя, что ты потеряла первую ступень девства и чрез третью достигла второй, т.е. чрез супружеские обязанности достигла воздержания во вдовстве. Не помышляй о дальнейшем, уже оставленном, и не ищи чужих и далеких примеров. У тебя есть бабка, мать и тетка; многостороннее подражание им, их наставления и правила жизни – вот для тебя норма добродетелей. Ибо если многие в супружестве, и еще при жизни мужей, понимают слова апостола: все мне позволительно, но не все полезно (1Кор. 6:12) и царствия ради небесного оскопляют себя, или по взаимному согласию, со времени второго рождения после крещения, или по ревности к вере, возбудившейся после брака; то почему вдова, по определению Божию лишившаяся мужа, не воскликнет с радостью: Господь дал, Господь отнял (Иов. 1:21); и зачем она будет отстранять представившийся случай к освобождению, чтобы иметь власть над своим телом и не быть более рабой мужчины? Отсюда и девство легче в том отношении, что не знало возбуждений плоти, а вдовство труднее потому, что вызывает в душе прежние похоти, – особенно, если вдова думает, что она мужа потеряла, а не переменила на другого (т.е. лучшего, небесного). В первом случае она может скорбеть, а в последнем радоваться.

Творение первого человека должно научить нас избегать многобрачия. Один Адам и одна Ева, даже одно ребро отделяется от Адама в жену ему. Далее – посредством брака производится совокупление во едино того, что было разделено, как говорит Писание: и будут два одна плоть – не в две и не в три. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей (Быт. 2:24) – очевидно не к женам. Изъясняя это место, Павел относит его ко Христу и к церкви (1Кор. 6:16 и след.), давая разуметь, что единобрачны как первый Адам по плоти, так второй – по духу. Как одна Ева должна быть матерью всех живущих, так и одна церковь должна быть матерью всех христиан. Как первую злочестивый Ламех разделил на две жены, так и последнюю еретики разделяют на многие церкви, которые, по Апокалипсису Иоанна, вернее должны быть называемы синагогами диавола (Апок. 2:9), чем церквами Христа. В книге Песней читаем: есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа, но единственная – она, голубица моя, чистая моя; единственная она у матери своей, отличенная у родительницы своей (Песн. 6:8–9). К ней-то пишет послание тот же Иоанн: старец – избранной госпоже и детям ее (2Ин. 1:1). Но и в ковчег, который апостол Петр представляет образом церкви (1Пет. 3), Ной ввел с тремя сыновьями по одной, а не по две жены каждого из них (Быт. 6). Даже из нечистых животных берутся только пара – самец и самка, чтобы двоебрачие не имело места даже у зверей, змей, крокодилов и ящериц. А если из чистых берется по семи пар, т.е. нечет, то и в этом показывается первенство девства и целомудрия. Ибо, вышедши из ковчега, Ной принес Богу жертвы не из числа взятых четом, а из числа взятых нечетом, потому что первые назначались для продолжения рода и сожительства, а последняя для жертвоприношения.

Но патриархи не только имели не по одной жене, но даже имели многих наложниц. И, мало этого, Давид имел их много, а Соломон бесчисленное множество. Иуда входит к Фамари как к блуднице. И, по убивающей букве, Осия пророк соединятся не только с блудницею, но и прелюбодейцею (Ос. 1). Но если и нам действительно предоставляется неистовствовать в похоти со всеми женщинами и, подобно Содому и Гоморе, быть застигнутыми в последний день продающими и покупающими, женящимися и выдающими замуж (Мф. 24:38), чтобы брачная жизнь прекратилась лишь с концом жизни, – и если и после потопа и до потопа было в силе оное определение: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю (Быт. 1:28), то что до этого нам, коих достигли концы веков, которым говорится: время уже коротко (1Кор. 7:29) и: уже секира при корне дерев лежит (Мф. 3:10; Лк. 3:9), которая евангельской чистотой посекает лес закона и многобрачия? Время обнимать, и время уклоняться от объятий (Еккл. 3:5). Иеремии перед пленом запрещается поять жену. Иезекииль в Вавилоне сказал: «жена моя умерла и уста мои отверсты» (Иез. 24:18). Ни намеревающийся жениться, ни женившийся в брачном состоянии не могут свободно пророчествовать. В древности было славой слышать стихи: сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей; и: увидишь сыновей у сыновей твоих (Пс. 127). Ныне о воздерживающихся от брака говорится: соединяющийся с Господом есть один дух с Господом (1Кор. 6:17) и: к Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня (Пс. 62:9). Тогда око за око; теперь ударяющему в щеку подставляем другую. В то время говорилось воителям: препояшь Себя по бедру мечом Твоим, Сильный (Пс. 44:4), а Петр слышит: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26:52). Я говорю это, не разделяя закон и Евангелие, как лжемудрствует Маркион, но принимая одного и того же Бога, Который по различию времен определяет и начало вещей и конец; сеет, чтобы пожать; насаждает, чтобы было что посечь; полагает основание, чтобы завершить здание при кончине века. С другой стороны, если мы перейдем к тайнам и проникнем – не по своему произволу, а по изъяснению апостола – к созерцанию прообразов: то узнаем, что Агарь и Сарра, или гора Синай и гора Сионская, означают два завета. Лия с больными глазами и Рахиль, которую Иаков любил больше (Быт. 29), означают синагогу и церковь. Отсюда и неплодная сначала Анна – детородием обильнее Феннаны (1Цар. 1). – Впрочем и единобрачие было прежде нас – у Исаака и Ревекки, которая одна родила по откровению Господа (Быт. 25:23). И никакая другая женщина не определила сама собой воли Божьей⁴⁶. Что сказать о Фамари, которая родила двух близнецов Зару и Фареса? В их рождении разделение преграды разделило два народа, а перевязь червленой нитью уже тогда запятнала совесть иудеев страданием Христовым. А пророческая блудница означает или церковь, собранную из язычников, или (что более соответствует самому контексту) синагогу, первоначально собранную Авраамом и Моисеем из язычников, потом после любодеяния и отвержения Спасителя сидящую долгое время без алтаря, священников и пророков и домогающуюся общения с прежним мужем, чтобы после того как войдет полное число язычников, получил спасение и весь Израиль.

Я как бы хотел показать огромные пространства земель на меленькой дощечке, чтобы перейти к другим вопросам. Первый из них о совете Анны:

Ужель в одиночестве скучно влачишь ты вечную юность свою?

Ужель не узнала ты счастья детей и сладких Венеры даров?

И думаешь, будто об этом заботятся души иль кости умерших?

На это коротко отвечает ей сама страдавшая:

Сестра! Мои слезы тебя поражают. В отчаяние я,

А ты бедствия мне накликаешь, врагу ты меня предаешь.

Мне стыдно вне брака чистую жизнь

По-светски вести и слушать такие советы.

Где же будет та верность, что я обещала милому праху Зихея?

(Aeneid. 4).

Ты предлагаешь мне радость брака; я тебе предложу костер, меч и пожар. В браке не столько добра, которого мы ожидаем, сколько зла, которое может случится и которого должно страшиться. Удовлетворенная похоть всегда оставляет после себя раскаяние, никогда не насыщается и, угасши, снова разжигается. От удовлетворения она усиливается, но не ослабевает, и, руководясь инстинктом, не повинуется рассудку. Ты скажешь: большие имения и распоряжение хозяйством требуют авторитета мужа, т.е. вдовьи дома расстраивались. И если бы ты сама не занималась делами вместе со своими служанками, то не могла бы управлять своим хозяйством. Бабка твоя, мать и тетка неужели не имеют прежнего авторитета и не пользуются большим, чем ты, почетом, когда их уважают и вся провинция и глава церкви? Разве воины и путешествующие не ведут своих хозяйств без жен, разве они не приглашают и не приглашаются на обеды? Как будто ты не можешь иметь слуг испытанной честности, или отпущенников, на руках которых ты воспитана, которые бы распоряжались в доме, несли общественные повинности, платили подати, которые почитали тебя как госпожу, любили как воспитанницу, уважали как святую. Ищи прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6:33). Если ты заботишься об одежде, то в Евангелии предлагают в назидание тебе лилии; если о пище, посмотри на птиц, которые ни сеют, ни жнут, и Отец твой небесный питает их. Сколько девиц и вдов без всякого бесславия со стороны молвы управляли своим хозяйством!

Опасайся сообщества с молодыми девицами, не прилепляйся к таким, для которых апостол дозволяет второй брак, и разбитый корабль держи в спокойном месте. Если Тимофею говорится: молодых же вдовиц не принимай (1Тим. 5:11) и еще: люби стариц, как матерей; молодых, как сестер, со всякою чистотою (там же, 5:2), то почему ты не слушаешь моих увещаний? Избегай лиц, которые могут быть подозреваемы в дурном поведении, и пусть не будет у тебя на языке уличная поговорка: «для меня довольно моей совести; не забочусь, что говорят обо мне люди». И апостол промышлял доброе не только пред Богом, но и пред людьми (Рим. 12), чтобы чрез него имя Божие не хулилось у язычников (там же, 2:24). Он, конечно, имел власть сестру-жену водить, но не хотел быть судим неверною совестью; и хотя мог жить от благовестия, однако трудился дни и ночи руками своими, чтобы не отяготить кого-либо из верующих. Если, говорит он, пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек (1Кор. 8:13). Скажем же и мы: если сестра или брат соблазняет не одного или другого, но всю церковь, то не буду видеть ни брата, ни сестры. Лучше потерпеть ущерб в хозяйстве, чем потерять спасение души. Лучше потерять то, что – хотим или не хотим – должно погибнуть. Лучше оставить добровольно, чем потерять то, вместо чего должно быть оставлено все. Кто из нас, не говорю, локоть – это очень много, – а хотя десятую часть унции может прибавить к росту своему? И после этого мы заботимся о том, что есть, или во что одеться? Не будем же думать о завтрашнем: довольно для каждого дня своей заботы (Мф. 6:34). Иаков, убегая от брата, оставивши большие богатства в доме отца, нагой удаляется в Месопотамию, и представляя нам пример своего мужества, кладет под голову камень, видит лестницу, достигающую до небес и Господа, утверждающегося вверху ее, по которой восходили и нисходили ангелы (Быт. 28:5) – чтобы и грешник не отчаивался в своем спасении, и праведный в своей добродетели не был беспечен. И не упоминая о многом (потому что не время объяснять все в приведенном свидетельстве), – тот, который некогда с палкой переходил Иордан, чрез двадцать лет возвращается в отечество богатым господином и очень богатым отцом, возвращается с тремя большими стадами. Апостолы, странствуя по всему миру, не имели ни меди в поясе, ни посоха в руке, ни сапог на ногах, однако могли сказать: ничего не имеем, но всем обладаем (2Кор. 6:10). И золота и серебра нет у нас, но, что имеем, даем тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи (Деян. 3:6). Они не были обременены тяжестью богатства, и поэтому-то, стоя с Илиею в расселине горы, могли пройти чрез иглиные уши и созерцать задняя Господа (3Цар. 19). А мы снедаемся сребролюбием и, разглагольствуя против денег, набиваем пазуху золотом, и ничем не довольствуемся. То, что говорится о мегарянах, по справедливости можно отнести к нам жалким людям: «строят, как будто намереваются вечно жить, и живут, как бы на другой день собираются умереть». И это делаем потому, что не веруем словам Господа и потому, что думаем, что вожделенная для всех жизнь не граничит со смертью, которой подлежат все смертные по закону природы, но обольщаем себя надеждой, что жизнь сулит нам еще долгие лета. Нет никого, кто бы был так слаб силами и так стар, чтобы не думал, что он приживет еще хоть один год. Поэтому, забыв о своем назначении, он пресмыкается как земное животное и, вот-вот имеющий умереть, надмевается гордостью и в душе владеет небом.

Но что я делаю? Рассуждаю о товарах после крушения корабля. Удержавший берется от среды⁴⁷, а мы не разумеем, что приближается антихрист, Которого Господь Иисус убьет духом уст Своих (2Сол. 2:8). Горе беременным и питающим сосцами в те дни (Мк. 13:17 и Лк. 21:23); а то и другое есть следствие брака. Из настоящих бедствий упомяну о немногом. Если мы немногие еще до сих пор остаемся, то это не по нашей заслуге, а по милосердию Божию. Бесчисленные и свирепейшие народы заняли все Галлии. О достойная слез республика! Все, лежащее между Альпами и Пиринеями, все, заключающееся между океаном и Рейном, опустошили враги – Квады, Вандалы, Сарматы, Аланы, Гепиды, Герулы, Саксы, Бургундцы, Алеманы, и Паннонцы. И Ассур пристал к ним (Пс. 82:9). Когда-то знаменитый город Могуитиак взят и разрушен, и в церкви убито много тысяч людей. После продолжительной осады истреблены Вингионы. Главный город Ремов, Амбиан, Аттребиты и стоящий на крайних пределах человеческого обитания город⁴⁸ Морины, Торнак, Неметы, Аргенторат перенесены в Германию. В Аквитании и в провинциях: девяти народов, лионской и нарбонской, кроме немногих городов, разрушено все. Извне опустошает эти провинции меч, внутри – голод. Не могу без слез вспоминать о Тулузе, которая, благодаря доблестям святого епископа Екзуперия, доселе не пала. Испания вот-вот погибнет, постоянно трепещет, вспоминая нашествие кимвров, и то, что другие вытерпели однажды, она постоянно переживает в страхе.

Не говорю о прочем, чтобы не показаться отчаявшимся в милосердии Божьем. Некогда то, что теперь наше, от моря Понтийского до Юлийских Альп, не было нашим. После того как неприятели перешли дунайскую границу, в продолжении тридцати лет шла война в пределах римской империи. От давности высохли слезы. Так как, кроме немногих стариков, все родились в рабстве, то никто и не желал свободы, которой не знал. Кто поверит этому? Какая история передаст достойным словом, что Рим среди своих владений ведет войну не из славы, а ради спасения, и даже не ведет войны, а покупает жизнь золотом и всем своим имением? Произошло это не по нерадению благочестивых императоров⁴⁹, а по злоумышлению полуварварского изменника, который на наши же деньги вооружил против нас врагов⁵⁰. Некогда вечным позором покрыла себя римская империя, когда, во время галльского опустошительного нашествия, Бренн, разбив войско при Аллие, вступил в Рим. Рим не мог смыть прежнего бесславия до тех пор, пока не покорил своей властью и Галлию, природную страну галлов, и Галло-Грецию, в которой засели победители востока и запада. Аннибал – эта буря, восставшая от пределов Испании – опустошив Италию, увидел город⁵¹, но не осмелился осаждать его. Столь великая слава римского имени удержала Пирра, так что, истребив все, он отступил, быв уже недалеко от Рима, и победитель не осмеливался посмотреть на город, известный ему как город царей. Однако за такую несправедливость (не скажу гордость), которая кончилась благополучно, один⁵² из обоих воителей будучи изгнанником в целом мире, наконец умер от яда в Вифинии, другой⁵³, по возвращении в отечество, умер в своем царстве, и народы, живущие в областях того и другого, платят дань римлянам. Теперь, чтобы все кончилось справедливо, кроме своего потерянного, нам нечего отнять у побежденных врагов. Вдохновленный поэт, описывая могущество города Рима, восклицает: «что довольно, если Рима мало?»⁵⁴ (Lucan. в V Pharsal.). Я заметил бы это другими словами: «что спасется, если погибнет Рим?»

Если бы имел я сотню языков и сотню уст,

Железный голос, то и тогда не мог бы я исчислить

Все муки пленных, все имена убитых.

(Virg. Aeneid. 6).

И это самое, о чем говорил я, (т.е. падение Рима) грозит как говорящим, так и слушающим, так что несвободно даже наше сетование, так как мы не хотим, даже не смеем плакать о своих страданиях.

Скажи мне, возлюбленная о Христе дочь, неужели ты хочешь выйти замуж среди таких обстоятельств? За какого выйдешь ты мужа? – За такого ли, который убежит, или за такого, который будет сражаться? Что следует за тем или другим – ты знаешь. Вместо фесценнинской⁵⁵ песни будет рычать тебе грубый звук военной трубы, так что свахи, провожающие тебя, может быть, будут плакать. Или какими будешь наслаждаться удовольствиями, потерявши доходы со своих имений, и видя, как угнетенное неприятельским вторжением семейство твое страдает от болезни и голода? Но нет, я не хочу думать этого о тебе и подозревать что-нибудь дурное относительно той, которая душу свою посвятила Господу. Я говорил не столько тебе, сколько под твоим именем другим, праздным болтуньям и сплетницам, привитающим около домов матрон, их бог – чрево, и слава их – в сраме (Флп. 3:19), которые из Писания ничего другого не знают, кроме заповеди двоебрачия, которые на чужой коже тешат свои прихоти, чтобы других видеть делающими то же, что они сами сделали, и наслаждаться в обществе дурных женщин. Когда бесстыдство и внушения их ты уничтожишь изъяснением апостольских мнений, то в назидание как тебе должно жить во вдовстве, прочитай книгу к Евстохии о хранении девства⁵⁶ и другие книги – к Фурие⁵⁷ и Сальвине⁵⁸, из коих одна сноха бывшего некогда консулом Проба, а другая дочь Гильдона, владевшего Африкой. Эта книга, надписанная к тебе, будет носить заглавие – о единобрачии.

О том, чего должно остерегаться в книге περί ἀρχών

Глава I

Около десяти лет назад, святой муж Паммахий прислал мне чьи-то тетради, в которых заключались переведенные, но попорченные сочинения Оригена περί ἀρχών, – усердно прося, чтобы в латинском переводе удержан был смысл греческого подлинника, и хорошо ли, худо ли говорил автор, в том и другом случае все было переведено на латинский язык без пределок влияния переводчика. Я сделал как он хотел, и послал ему книги; он ужаснулся, когда прочитал их, и запер в ящике, чтобы не соблазнили многих, если бы были пущены в обращение. Когда один брат, ревновавший о Боге, а не о знании, просил его дать ему почитать эти книги, обещая скоро возвратить их, то (Паммахий), давая книги на короткий срок, не мог заподозрить хитрости. Но получив книги для прочтения этот брат, призвав переписчиков, списал все сочинение, и возвратил книги гораздо скорее, чем обещал, и с таким же безрассудством и (сказать умереннее) неразумением то, что так нехорошо похитил, он еще хуже поверил другим. Так как большие книги, трактующие о предметах таинственных, с трудом могут выдержать сокращения знаками, особенно когда такие книги диктуются урывками и постепенно, то и в этих книгах все перемешано, так что во многих местах нет ни порядка, ни смысла. Поэтому ты, возлюбленный Авит, просишь, чтобы я прислал тебе экземпляр, давно переведенный мною и никому другому не переданный, который в извращенном виде был издан в свет вышеупомянутым братом.

Прими же, что ты просил, но знай, что в этих книгах ты должен очень многого отвращаться и, по слову Господа, ходить между скорпионами и змеями (Лк. 10:19). Так в первой же книге написано: что Христос Сын Божий не рожден, но сотворен; что Бог Отец, по невидимой природе, не может быть видим даже Сыном; что не истина то, что Сын, который есть образ невидимого Отца, равен Отцу; что нами, которые не можем воспринимать истину от всемогущего Бога, созерцается истина образная, так что слава и величие большего (Отца) ощущаются в Сыне как бы только в очертаниях, что Бог Отец есть свет непостижимый; что Христос, по сравнению с Отцом, есть очень малый (parvulum) свет, который для нас, по нашей немощи, кажется великим. Он (Ориген) представляет пример двух статуй – большой и сравнительно маленькой, – одна наполняет мир и, по величию своему, как бы невидима, другая же доступна взору; первой уподобляется Отец, последней Сын. Бога Отца называет всемогущим благом и Богом совершенной благости; а Сын (по его мнению) не есть благо, а неких отблеск и образ благости, так что не называется безусловно благим, но с прибавлением – пастырь добрый (Ин. 10:11, 14) и проч. Утверждает, что Дух Святый по достоинству и чести есть третий после Отца и Сына. Сказавши, что не знает, сотворен ли Он Дух Святый, или не сотворен, в последствии автор высказал свои мысли о Духе Святом, утверждая, что кроме одного Бога Отца нет ничего несотворенного: говорит также, что Сын меньше Отца потому, что существует от Него вторым, и что Дух Святый, низший Сына, пребывает в некоторых святых, и что, при таком порядке, могущество Отца больше могущества Сына и Духа Святаго, и что также могущество Сына больше, чем Духа Святаго, и вместе с тем сила самого Духа Святаго больше всего остального, что называется святым.

И перешедши к разумным тварям и сказавши, что они за их нерадение были низвергнуты в земные тела, автор прибавил и следующее: «в следствие великого нерадения и беспечности каждый настолько упадает и теряет своего достоинства, что, впадая в преступление, может соединятся с грубым телом неразумных животных». И далее говорит: «на основании этих соображений мы думаем, что одни по своей воле пребывают в числе святых и в служении Богу, а другие, ниспадая из состояния святости по своей вине, доходят до такого нерадения, что обращаются даже в силы противления». Также (говорит), что начало происходит из конца и конец из начала и все так переменяется, что как тот, что теперь человек, в другом мире может сделаться демоном, так и демон, если будет жить нерадиво, может быть послан в грубейшие тела, то есть сделается человеком. И он так все перемешивает, что из архангела дает возможность сделаться диаволу, и диаволу обратиться в ангела. «А те, которые поколебались, но при колебании не пали, для управления руководства и направления к лучшему будут подчинены началам, властям, престолам, господствам, и может быть из них в одном из миров возникнет род людей, когда, по Исаии, будет новое небо и новая земля (Ис. 65:17). А те, которые будут недостойны чрез поколение людей возвратится в прежнее состояние, сделаются диаволом и ангелами его и злейшими демонами, и, по различию заслуг в каждом мире, получат различные обязанности». И самые демоны и властители тьмы в каком-нибудь мире, или мирах, если захотят обратиться к лучшему, делаются людьми и таким образом возвращаются к прежнему началу, но достигают ангельского достоинства только чрез наказание и муку, которые в продолжительное или недолгое время они вытерпят в телах людей. Далее доказывается, что все разумные твари могут происходить из людей, и – не однажды или мгновенно, но неоднократно, и что мы и ангелы, если будем жить нерадиво, сделаемся демонами, и наоборот демоны, если захотят стяжать добродетель, достигают ангельского достоинства.

Также (говорит), что телесные существа совершенно уничтожатся, и без сомнения в конце всего тела всех будут или тем, что теперь эфир и небо, или чем-нибудь таким, что можно представить еще более тонкого и чистого. Если так, то ясно, что он думает о воскресении. Он говорит также, что солнце, луна и звезды суть существа одушевленные, даже – что как мы, люди, за свои грехи облечены в сии грубые и дебелые тела, так и небесные светила получили такие или иные тела, чтобы светить более или менее, и что демоны за большие грехи облечены воздушным телом, что всякое творение, по слову апостола, подчинено суете и будет освобождено в откровение сынов Божьих (Рим. 8:19–20). А чтобы кто не подумал, что я выдумываю от себя, приведу его собственные слова: «когда при конце и погибели мира, как бы из некоторых затворов и темниц будут выпущены Господом души и разумные твари, то одни из них по беспечности выйдут позднее, а другие по своей равности полетят с быстротой. Итак как все имеют свободную волю и добровольно могут предаваться или добродетелям или порокам; то первые будут в гораздо худшем состоянии, чем теперь, а последние перейдут в лучшее состояние, поскольку различия движения и расположения воли в ту или другую сторону получат различные состояния, т.е. так что будут ангелами, людьми или демонами, и наоборот из демонов людьми или ангелами». И после разнообразных рассуждение о всем этом, доказывая, что диавол не способен к добродетели, но еще не хочет следовать добродетели, в заключение он очень пространно рассуждает о том, что ангел, или душа, или демон, которые, по его мнению, имеют одну природу, но различные воли, за великое нерадение и неразумение могут сделаться скотами и вместо терпения мук и пламени огненного могут пожелать сделаться неразумными животными, жить в водах и морях и принять тело того или другого скота, – так что мы должны бояться тел не только четвероногих, но и рыб. И наконец, чтобы не быть обвиненным в учении Пифагора, который доказывает μετερψύχωσις (переселение душ), после столь гнусного рассуждения, которым возмутил ум читателя, он говорит: «это, сообразно с нашим мнением, пусть считается не догматами, а вопросами только и предположениями – чтобы не показалось это совершенно диким».

Глава II

А во второй книге утверждает, что миров бесчисленное множество, что вопреки Епикуру не одновременно существуют эти весьма многие миры и что они не сходны между собой, но что, по окончанию одного мира, получает начало другой, – что прежде этого нашего мира был некий мир; после его будет другой, а после этого еще иной, – и так далее новые миры один за другим. Он (Ориген) сомневается – будет ли один мир во всех частях так похож на другой, что, по-видимому, они ни в чем не будут между собой различаться, – или никогда один мир не будет совершенно походить на другой до полного безразличия. И скоро после этого (как требует самый порядок рассуждения) говорит: «если все будет жить без тела, если вся телесная природа упразднится и сотворенная некогда из ничего обратится в ничто, то будет время, когда опять будет необходимо ее употребление». И вслед за тем говорит: «а если, как доказано разумом и авторитетом писаний, тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие (1Кор. 15), и если поглощена будет смерть победой и тление нетлением: то может быть будет взята от среды всякая телесная природа, в которой может действовать одна смерть». И немного после: «если это не противно вере, то может быть мы будет жить некогда без тела. Если совершенное покорение Христу разумеется вне тела, а все должны быть покорены Христу, то и мы будем без тел, когда будем покорены Ему совершенно». И в том же месте: «если все покорены будут Богу, то все отложат тела, и тогда вся природа телесных вещей разрешится в ничто. Если же того потребует необходимость, то она (телесная природа) по причине падения разумных тварей снова будет существовать. Бог предал души на борьбу и подвиг, чтобы они уразумели, что достигли полной и совершенной победы не собственной силой, но благодатью Божьей. И поэтому я думаю, что по различию виновности миры бывают различны, и что этим опровергаются заблуждения тех, которые доказывают, что миры подобны один другому». И еще: «итак представляется нам три предположения о конце мира: – которое из них истинно и которое лучше, пусть исследует читатель. Или: мы будем жить без тела, так как будучи покорены Христу, будем покорены Богу, и Бог будет всяческая во всех; или: так как покоренное Христу с самим Христом будет покорено Богу и соединится в один союз, то сообразно с этим всякая субстанция обращена будет в лучшее качество и разрешится в эфир, который есть свойство природы наиболее чистой и простой; или, наконец: та сфера, которую мы выше назвали ἀπλανη⁵⁹ и все, что объемлется ею кругом обратится в ничто; а та сфера, которою объемлется ἀιτιζώνη⁶⁰, назовется землею доброю, а другая сфера, которая вращается около самой нашей земли и называется небом, будет назначена в жилище святых».

Говоря это, не следует ли он очевиднейшим образом заблуждениям язычников, и не вносит ли в христианскую простоту бредни философов? Да и в той же книге: и, «следовательно, Бог невидим; а если Он невидим по природе, то не будет видим и для Спасителя». И ниже: «никакая другая душа, сходящая в человеческое тело, не отображает в себе чистого и сродного подобия прежней печати, кроме той, о которой говорит Спаситель: никто не отнимает душу мою у Меня, но Я Сам отдаю ее (Ин. 10:18)». И в другом месте: «поэтому с величайшею строгостью должно обсудить: души не перестанут ли быть душами, когда получат спасение и достигнут блаженной жизни. Ибо, так как Господь и Спаситель пришел взыскать и спасти погибшее (Лк. 19:10), чтобы оно перестало быть погибшим: то и душа, когда погибла и для спасения коей пришел Господь, когда будет спасена, то перестанет быть душою. Равным образом нужно обсудить и следующую мысль: как погибшее некогда не было погибшим, и будет время, когда оно не будет погибшим: так и душа хотя некогда была душою, но не настанет ли, может быть, время, когда она никаким образом не будет душою?» И после многих рассуждений о душе присовокупил: «νούς т.е. ум вследствие падения делается душою, и наоборот душа, научившись добродетелям, сделается умом. При исследовании этого мы можем найти подтверждение в душе Исава, – что за прежние грехи он осужден был на худшую жизнь. И о небесных телах должно полагать, что душа (или как бы мы ее ни назвали) солнца получила не в то время, когда сотворен был мир, но прежде чем она вошла в это светящее и горящее тело. Подобным же образом мы должны думать и о луне и о звездах – что они принуждены были подчиниться суете за предшествующие вины, подчинится не добровольно, не по своей воле, а по воле Творца, Которым указаны им их чины».

Также огонь геенский и муки, которыми св. Писание угрожает грешникам, он полагает «не в мучениях, но в совести грешников, когда силой и могуществом Божьим пред нашими глазами предстанет полное воспоминание грехов. Как бы из некоторых семян, оставленных в душе, вырастает целая нива пороков, так что пред нашим взором рисуется картина всего того, что мы сделали в жизни гнусного или нечестного, и ум, представляя прежние похоти, казнится огнем совести и пронзается стрелами раскаяния». И еще: «дебелое и земное тело сие подлинно должно быть названо мраком и тьмой; почему, по разрушению сего мира, когда нужно будет перейти в другой мир, оно опять получит задатки к возрождению». Говоря это, он, очевидно, защищает μετερψύχωσις (переселение душ) Протагора и Платона. И в конце второй книги, рассуждая о нашем совершенстве, прибавил: «и когда мы усовершенствуемся настолько, что сделаемся не плотью и телами, даже, может быть, и не душами, но умом и чувством, постоянно усовершающимися и не омрачаемыми никаким облаком треволнений, тогда будем созерцать умные и разумные субстанции лицом к лицу».

Глава III

В третьей книге содержатся следующие заблуждения: «если однажды мы приняли, что за прежние дела один сосуд творится в честь, другой не в честь, то почему же нам не проникнуть в сокровенные тайны души и не вывести заключения, что она со временем отдаленных проявляла деятельность, за которую в одном была возлюблена, в другом возненавидима (Мал. 1:2), так что прежде чем в теле Иакова преодолела брата, уже придержалась за пяту Исава» (Быт. 25:26). И еще: «что одни души бывают в честь, другие не в честь, то это следствие предшествующих заслуг или преступлений их». И в том же месте: «по нашему мнению, сообразно с предшествующими заслугами, сосуд, сотворенный в честь, если сделаем дело недостойное своего имени, в другом веке будет сосудом бесчестия; и наоборот тот сосуд, который за прежние преступления получил назначение низкое, если в настоящей жизни захочет исправится, в новом творении будет сосудом освященным, благоугодным Господу и уготованным на всякое дело благое». За тем присовокупляет: «я думаю, что некоторые люди, начиная с малых пороков, могут дойти до такого нечестия (если только не захотят обратится к лучшему и раскаянием загладить грехи), что сделаются даже противными силами; и наоборот из враждебных и противных сил некоторые в продолжении долгого времени настолько успевают уврачевать свои раны и обуздывают порабощавшие их похоти, что переходят в место избранных. Мы очень часто говорили, что в бесконечных и непрерывно продолжающихся мирах, в которых душа существует и живет, некоторые из них (душ) так низко падают, что доходят до крайней степени нечестия, и некоторые так успевают, что с последней ступени нечестия достигают полной и совершенной добродетели». Этими словами он усиливается доказать, что «люди, т.е. души, могут сделаться демонами, и наоборот демоны могут возвратиться в ангельское достоинство». И в той же книге: «но и о том нужно размыслить, почему душа человеческая то от тех, то от других добродетелей уклоняется в противоположную сторону». Он думает, что заслуги некоторых людей предшествовали их соединению с телами, как показывает это пример Иоанна, взыгравшего во чреве матери своей, тогда как Елисавета в ответ на приветствие Марии, признает себя недостойною собеседования с Нею. За тем прибавляет: «напротив, даже дети, и почти грудные младенцы, бывают исполнены злых духов и от них получают вдохновения предсказателей и гадателей, так что Пифийский демон овладевает некоторыми с детства; но что они оставлены промыслом Божьим, когда ничего такого не сделали, за что бы могли терпеть такую несправедливость, – так думать не свойственно тому, кто верит, что ничто не совершается без воли Божьей, и все управляется Его правдой».

И снова о мире говорит: «нам кажется, что и прежде этого мира был другой мир, а после этого будет иной. Хочешь ли убедиться, что после разрушения сего мира будет другой? – слушай Исаию, который говорит: новое небо и новая земля, которые Я сотворю, всегда будут пред лицем Моим (Ис. 66:22). Хочешь ли знать, что прежде образования этого мира, существовали другие миры? – Послушай Екклесиаста: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас (Еккл. 1:9–10). Это свидетельство показывает, что миры не только были, но и будут, что не вместе будут существовать и не все одинаково, но один после другого»; и за тем прибавляет: «я думаю, что жилище божества и истинный покой должно признавать на небесах; здесь в Боге разумные твари наслаждались некогда блаженством, прежде чем сошли на низшие ступени, из области невидимого перешли в область видимого, и, ниспавши на землю, облеклись грубыми телами. Поэтому-то Творец Бог сотворил им тела, сообразные с их низшими местами, и устроил этот видимый мир; и для спасения и исправления падших, послал в мир служителей с тем, чтобы одни из них постоянно занимали известные места и служили потребностям мира, а другие вмененные им обязанности рачительным умом исполняли в некоторые особые времена, о коих ведает Создатель Бог. Из числа первых высшие места мира заняли солнце, луна и звезды, которые апостол называет тварью. Эта тварь подчинена суете (Рим. 8:20) тем, что облечена грубыми телами и подлежит зрению. Однако ж недобровольно она подчинена суете, но по воле того, который подчинил ее в надежде». Равным образом: «а другие (служители) назначены для управления миром в особых местах и в особые времена, которые ведает один Создатель; мы веруем, что они ангелы». И немного после: «этим порядком дело всего мира управляет провидение: одни силы ниспадают с высших степеней, другие мало по малу падают на земли; одни ниспадают добровольно, а другие ниспадают насильно; одни добровольно принимают назначения, чтобы подавать помощь падающим, другие против воли принуждаются оставаться очень долгое время в принятом служении». И еще: «из этого следует, что в следствие различных движений воли творятся и различные миры, и после этого мира, в котором мы живем, будет другой во многом похожий на этот. При различных падениях и преуспеяниях, никто другой не может определять награды за добродетели, или наказания за пороки, ни распределять возмездие в настоящее и в будущее, и во все прежние и последующие времена, и направлять все к одному концу, – кроме Одного Творца всех Бога, который ведает причины, по которым позволяет одним руководиться собственной волей и мало по малу от высших степеней ниспадать до низших, других начинает охранять и постепенно, как бы простерши руку, возводить в прежнее состояние и поставлять на высоких степенях».

Начавши же рассуждать о конце (мира), говорил: «поскольку (как мы уже часто говорили) из конца опять происходит начало, то спрашивается, – будут ли тела и тогда, или некогда нужно будет жить без тела, когда они будут обращены в ничто, – и должно ли верить, что жизнь бесплотных бесплотна, как жизнь Божия? Нет сомнения; поскольку, если все тела, которые апостол называет видимыми, принадлежат этому чувственному миру, то жизнь бесплотных будет бесплотна». И немного ниже: «и то, что говорил тот же апостол: сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих (Рим. 8:21) мы понимаем так, что первая тварь есть тварь существ разумных и бесплотных, которая не рабствует тлению, потому что не облечена телами, а везде, где тела, тотчас следует истление. Впоследствии же она освободится от рабства истлению, когда сыны Божии воспримут славу и Бог будет всяческая во всех». И в том же месте: «а чтобы мы верили, что конец всех вещей невещественный, в этом убеждает нас та речь Спасителя, в которой Он говорит: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин. 17:21). Мы должны определить, что есть Бог и что есть имеющий прийти в последок Спаситель, и каким образом обетовано для святых уподобление Отцу и Сыну, так что как сии (Отец и Сын) в себе едино суть, так и те в них едино суть. Должно принять или то, что Бог облекается телом всего сущаго, и как мы телами, так и Он облечен какою-либо материей, – принять, чтобы при конце (мира) могло быть применено ко святым уподобление жизни Божьей; или, если это несообразно, в особенности в глазах тех, которые хотят (в таком случае) ощущать величие Божие даже в бесконечно малой части (мира) и признают в мире силу естественной и все производящей природы: то остается принять одно из двух: – или не надеяться на уподобление Богу, если всегда мы будем иметь те же тела, – или, если обещается нам блаженство в одинаковой с Богом жизни, признать, что будем жить в тех же условиях, в коих живет Бог».

Из всего этого ясно открывается, что он думает о воскресении, – видно, что он утверждает, что все тела уничтожаются, так что мы будем без тел, как были прежде до облечения грубыми телами. И опять рассуждая о различии миров и утверждая, что или из ангелов будут демоны, или из демонов ангелы, или люди, и наоборот – из людей демоны и все из всех, – мнение свое заключает так: «нет сомнения, что по истечении нескольких периодов времени опять будет существовать материя, будут тела и будет устроено разнообразие мира по причине различия расположений воли разумных тварей, которые после совершенного блаженства, к концу всех вещей мало по малу ниспадши на низшие ступени, дойдут до такого нечестия, что обратятся в противные силы поскольку не захотят сохранить достоинство и обладать ненарушаемым блаженством. Нельзя отрицать и того, что многие разумные твари сохранят достоинство при втором, третьем и четвертом мире, и не изменятся; другие так мало потеряют от прежнего своего состояния, что будут казаться ничего не потерявшими, а некоторые с великим падением низринуты будут в последнюю бездну. Владыка всего Бог в устроении миров умеет давать каждому по заслугам, и Ему видимы пути и начала, коими поддерживается и устрояется управление мира, – так что нечестием превзошедший всех и почти сравнявшийся с землею, в другом мире, который будет образован в последствии, будет диаволом, началом противления Господу, так что посмеются ему ангелы, не сохранившие прежнего достоинства». Этими словами что другое усиливается доказать, как не то, что грешники сего мира в другом мире могут быть диаволом и демонами, и что наоборот теперешние демоны в другом мире могут сделаться ангелами, или людьми? И после этого длинного рассуждения, в котором говорит, что всякая телесная тварь изменится в духовные и легкие тела, и все существующее обратится в одно чистейшее тело, яснейшее всякого света, и такое, какое только теперь ум человеческий может представить, наконец говорит: и будет Бог всяческая во всех (1Кор. 15:28), так что всякая телесная природа обратится в ту субстанцию, которая лучше всех, т.е. в божественную, лучше которой нет никакой».

Глава IV

И в четвертой книге – последней книге его сочинения – он между прочим высказывает следующее, что должно быть осуждено церковью Христовой: «и может быть, как те, которые умирают, при разлучении души и тела в этом мире, по различию дел получают в аду различные места, так и те, которые умирают (так сказать) в области небесного Иерусалима, ниспадают в ад нашего мира, так что по качеству заслуг получают на земле различные места». И еще: «и поскольку души, сходящие в ад из этого мира, мы сравнили с теми душами, которые как бы умирают, ниспадая с высшего неба в наши юдоли; то нужно тщательно исследовать: – можем ли мы сказать это же самое и о происхождении душ, – что как души, родившиеся на этой нашей земле, или, совершенствуясь, восходят на высшие ступени из ада и принимают человеческое тело, или из мест лучших ниспадают даже до нас, так и превыспрения места на тверди занимают одни души, – те, которые из наших жилищ достигли лучших; другие же души, – те, которые от небесных областей ниспали до тверди, – не настолько согрешили, чтобы быть осужденными в места занимаемые нами». Этими словами он усиливается доказать, что и твердь, т.е. небо, по сравнению с высшим небом есть ад, и что эта земля, на которой мы живем, по сравнению с твердостию, может быть названа адом, и опять, по сравнению с адом, который под нами, места, занимаемые нами, могут быть названы небом, так что то, что для одних ад, для других небо. И не довольствуясь таким рассуждением, говорит: «при конце всех вещей, когда мы возвратимся в небесный Иерусалим, противные силы восстанут войною против народа Божия, чтобы сила людей Божьих не осталась в бездействии, но развивалась в борьбе и чтобы для этой силы была цель, которой они не могли бы достигнуть, если бы прежде этого мужественно не противостали своим врагам», о коих в книге Чисел мы читаем, что они побеждены и численностью, и стройностью и искусством в отражении (Числ. 10:26–33).

И сказавши, по апокалипсису Иоанна (Апок. 4:6), что вечное, т.е. имеющее быть на небесах, Евангелие настолько превосходит это наше Евангелие, настолько проповедь Христова священнодействия ветхого завета, наконец прибавил (о чем и помыслить святотатственно), что для спасения демонов Христос пострадает и в воздухе (т.е. тверди) и в превыспренных областях. И хотя он не высказал, но понятно вытекающее из этого: как для людей Он сделался человеком, чтобы освободить людей, так и для спасения демонов Бог сделается тем, что и те, для освобождения которых Он придет. А чтобы не подумали, что я говорю это от себя, нужно привести слова его самого: «ибо как сению Евангелия Он восполнил сень закона, так поскольку всякий закон есть образ и сень священнодействий небесных (coeremoniarum coelestium), то должно наиболее тщательно размыслить, справедливо ли мы признаем, что и небесный закон и священнодействия высшей религии не имеют совершенной полноты⁶¹; но нужна еще истина Евангелия, называемого в апокалипсисе Иоанна Евангелием вечным, то есть по сравнению с сим нашим Евангелием, которое временно, и проповедано в этом преходящем мире и веке. И если мы захотим приложить исследование к страданию Господа Спасителя, то хотя дерзко и безрассудно признать, что и на небе Он страдал, но если на небесах есть духовные выражения нечестия, и если мы ради разрешения от того, что Господь уничтожил своим страданием, не стыдимся исповедовать крест Его: то почему бы нам бояться предположить нечто подобное в конце веков и в высших местах, – чтобы обитатели всех мест были спасены Его страданием?»

И снова богохульствуя, так сказал о Сыне: «если Сын знает Отца, то в том, что Он знает Отца, по-видимому заключается мысль, что он может обнимать его, так как бы мы сказали, что дух художника знает достоинство художественного произведения. И нет сомнения, что если Отец в Сыне, то и обнимается тем, в котором существует. Если же мы обниманием называем такое отношение, когда кто обнимает не только умом и мудростью, но содержит и своей волей и силой: то не можем сказать, что Сын обнимает Отца; а Отец обнимает все, и так как в понятии всего находится и Сын, то следовательно обнимает и Сына». И чтобы мы знали причины, по коим Отец обнимает Сына, а Сын не может обнять Отца, прибавляет следующие слова: «любознательный читатель пусть размыслит, так ли Отец знает самого себя, как познается Сыном; помня написанное: Отец Мой более Меня (Ин. 14:28), он должен согласиться, что справедливо сказать, что Отец и в познании больше Сына, так как самим собой он познается совершеннее и чище, чем познается Сыном».

Это опять приводит его к мысли о переселении душ и уничтожении тел. «Если бы кто-нибудь (говорит он) мог доказать, что бестелесная и разумная природа, когда сбросит с себя тело, живет сама собой, и когда облекается телами, то находится в худшем состоянии, а когда оныя сбрасывает, то в лучшем: то никто не сомневался бы, что тела не от начала существуют, а возникают впоследствии времени и по причине различных переворотов в разумных тварях, так что облекаются ими (телами) те, которые должны облечься ими, и снова когда от унижения и падения они исправятся к лучшему, то тела превращаются в ничто, и таким образом изменяются в постоянном превращении». А чтобы все вышеизложенное мы не считали маловажным заблуждением, в конце той же книжки он прибавляет, что все разумные твари, т.е. Отец, Сын и Дух Святой, ангелы, начала, господства и прочие силы и самый человек по достоинству души – одной природы (substantie). «Умную и разумную природу, говорит он, ощущает Бог, и Единородный Сын Его и Дух Святой, ощущают ангелы и начала и прочие силы, ощущает и внутренний человек, который сотворен по образу и подобию Божию. Из этого следует, что Бог и сии (разумные твари) суть как бы одной природы (substantie)». Он прибавляет одно слово «как бы», чтобы избежать обвинения в столь великом богохульстве, и он, который в другом месте не хочет признать Сына и Духа Святого от существа Отчего (de Patris esse substantia), чтобы не показать рассекающим божество на части, усвояет природу Всемогущего Бога ангелам и людям.

Если так, то какое безумие, изменивши немногое о Сыне и Духе Святом, что содержит явное богохульство, все прочее обнародовать в том виде, как написано, и восхваляет нечестивыми устами, – когда и то и другое, без сомнения, вышло из одного источника нечестия! Писать против всего этого теперь не время, и всех писавших против Ария, Евпомия, манихеев и различных ересей должно признавать обличителями и этих нечестивых мнений. Итак, кто пожелает читать эти книги и с обутыми ногами идти в землю обетования, чтобы где-нибудь не быть уязвленным змеями и не получить острой раны от скорпиона, пусть сначала прочтет эту книгу, и прежде чем отправится в путь, узнает, чего ему должно остерегаться.

Нет ничего счастливее христианина, потому что ему обещано царствие небесное; нет ничего многострадальнее, потому что он ежедневно сокрушается о жизни своей, нет ничего сильнее, потому что он побеждает диавола, и нет ничего слабее, потому что он побеждается плотью. На все это есть множество примеров. Разбойник на кресте верует, и тотчас удостаивается услышать: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23:43). Иуда из апостольского служения низвергается в ад погибели, и ни дружественным обращением, ни предуказанием куска хлеба, ни ласкою лобзания не удерживается от предания, как человека, того, которого он знал за Сына Божия. Что презреннее самарянки? Однако ж она не только сама уверовала и после шести мужей обрела одного – Господа и у источника признала Мессиею, которого народ не узнавал в храме иудейском, но и была виновницей спасения многих и, в то время как апостолы покупают пищу, она насыщает алчущего и покоит усталого (Ин. 4). Кто мудрее Соломона? И однако ж в любострастии с женщинами он теряет разум (3Цар. 11:1). Добро соль, и никакая жертва не приносится без окропления ею (Лев. 2). Поэтому и апостол повелевает: слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью (Кол. 4:6). Если она обуяет, то выбрасывается вон (Мф. 5:13) и теряет свою силу настолько, что становится бесполезно даже в уметах, которыми верующие обыкновенно удобряют поля и утучняют бесплодную почву душ. Я сказал это, сын мой Рустик, для того, чтобы с самого начала научить тебя предпринимать великое и стремиться к высшему и, попирая влечение юности и незрелого возраста, восходит в меру совершенного возраста, но вместе с тем – чтобы показать, что путь, на который ты вступаешь, скользок, и что здесь получается не столько славы после победы, сколько бесславия после падения.

Мне не нужно теперь проводить поток чрез поля добродетелей, не нужно трудиться, чтобы показывать тебе красоту различных цветов: – сколько лилий имеют в себе чистоты, какою роза обладает стыдливостью, сколько обещает в царствии небесном пурпур фиалки, какие обетования заключает живописный вид красноватых распускающихся почек. Ты, по милости Господа, уже держишься за рукоять плуга. Ты уже взошел с апостолом Петром на кровлю и в горницу, – с Петром, который не находя пищи в иудеях, насыщается верой Корнилия и голод неверия их (иудеев) утоляет обращением язычников, и в четырехугольном сосуде Евангелий, сошедшим с неба на землю, получает вразумление и научается, что все люди могут спастись. Виденное снова возносится в горняя в образ белейшего полотна, и потому верующих восхищает от земли на небо, во исполнение обетования Господня: блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5:8). Все, что я, взяв тебя за руку, желаю внушить тебе, все, чем стараюсь при твоей неопытности, как опытный после многих кораблекрушений кормчий, сделать тебя победителем – это то, чтобы ты знал, на каком берегу находятся пираты целомудрия; где Харибда и корень всех зол сребролюбие; где лают собаки Сциллы, о которых говорит апостол: аще друг друга угрызаете и снедаете, блюдитеся да не друг от друга истреблены будете (Гал. 5:15); каким образом мы иногда, находясь в безопасности, среди тишины обуреваемся ливийскими и сирийскими песками пороков; каких ядовитых животных питает пустыня сего мира.

Плавающие по Чермному морю (нам должно желать, чтобы утопал в нем истинный Фараон со всем воинством) с величайшими затруднениями и опасностями достигают города Авксумы⁶². По обоим берегам моря обитают кочевые народы – самые дикие звери. Всегда беспокойные, всегда вооруженные, они возят с собой съестные припасы на целый год. Везде так много опасных подводных камней и мелей, что и опытный кормчий должен сидеть на высокой перекладине мачты и оттуда давать приказание, как нужно направлять и проводить корабль. То счастливый переезд, если через шесть месяцев достигают пристани вышеупомянутого города, от которого начинает открываться океан, по которому едва в течение года постоянного плавания достигают Индии и реки Ганга (упоминаемого в св. Писании под именем Пизона), которая обтекает всю землю Епила и из райского источника, говорят, несет краски различных родов. Там родится алмаз и смарагд, блестящие жемчужины и перлы, которыми разжигается честолюбие знатных женщин; там и золотые горы. Чтобы показать, каких стражей имеет богатство, говорят, что к этим горам невозможно приступить по причине грифов, драконов и чудовищ огромных размеров.

Что же из этого? Очевидно, если купцы века сего переносят все это, чтобы достигнуть неверного и гибнущего богатства и чтобы с опасностью для души сохранить приобретенное со многими опасностями; то что должен делать куплю деющий о Христе, – тот, который продавши все, ищет драгоценнейшей жемчужины, который всем имением существа своего покупает поле, чтобы найти в нем сокровище, которого бы ни вор не мог подкопать, ни разбойник украсть?

Я знаю, что оскорблю очень многих, которые общее рассуждение о пороках принимают за личный упрек; но, гневаясь на меня, они раскрывают свою совесть и гораздо хуже думают о себе, чем обо мне. Я не назову никого, не выставлю и не буду бранить известных лиц, как это дозволялось в древней комедии. Благоразумный муж и благоразумные женщины должны скрывать и даже исправлять то, что замечают в себе (худого), негодовать больше на себя, чем на меня, и не осыпать бранью наставника, который хотя бы и был заражен теми же пороками, но, конечно, лучше уже тем, что ему не нравятся его пороки.

Мне известно, что у тебя есть благочестивейшая мать, вдовствующая много лет, которая воспитала, которая обучила тебя в детстве, и после образования в Галлиях науками, которые здесь весьма процветают (при чем она старалась не побуждать, а удерживать тебя в занятиях), не щадя издержек, и не скучая об отсутствии сына, в надежде на будущее, отослала в Рим, чтобы богатство и блеск языка галльского приправить римской строгостью, что читаем и о красноречивейших мужах Греции, которые азиатскую величавость слога солили аттическою солью, и роскошные ветви виноградных кустов обрезывали сернами, чтобы тиски красноречия были богаты не листвой слов, виноградными выжимками мыслей. Ты уважай ее как мать, люби как воспитательницу, почитай как святую. Не подражай примеру других, которые, оставляя своих, привязываются к другим (женщинам), бесчестие коих явно, которые под предлогом благочестивой любви (pietatis) ищут подозрительных сообществ⁶³. Я знаю, что некоторые уже зрелого возраста и весьма многие из отпущенниц находят удовольствие в юношах и ищут духовных сыновей, и потом, поправши стыд, от мнимо материнских отношений переходят к супружеским удовольствиям. Другие оставляют сестер девиц и связываются с посторонними. Есть и такие, которые ненавидят своих родственников и не находят удовольствия в их любви; необузданность – отличительный признак их души – не допускает никакого извинения, и бесполезные покровы целомудрия разрывает как ткань паутины. Посмотри – некоторые с опоясанными чреслами, темной туникой, длинной бородой отойти не могут от женщин, живут с ними под одной кровлей, вместе с ними ходят в собрания, держат в услужении молодых служанок и, исключая слова брака, допускают все брачное. И это не поношение для христианского имени, если мнимый последователь религии живет во грехе: напротив даже просрамление язычников, если они видят, что и церкви не одобряют того, что не нравится всем добродетельным людям.

А ты, если хочешь быть, а не казаться монахом, позаботься не о хозяйственных и семейных делах, с отречения от которых ты начал монашество, а о душе своей. Грязная одежда – признак чистой души, бедная туника показывает презрение к миру; только при этом и дух не должен надмеваться, – чтобы одежда и речь не разногласили между собой. Не должен заботится о парении в банях тот, кто жар тела хочет потушить холодом постов. И самые посты должны быть умерены, чтобы чрезмерные посты не ослабили желудка и, требуя большего отдохновения, не доводили тела до осырения, от которого происходят похоти. Не в большом количестве и умеренная пища полезна и для тела и для души. С матерью видайся так, чтобы чрез нее ты не был принужден видеть других, лица которых могли бы прильнут к твоему сердцу и «жила в груди безмолвная рана» (Aeneid. 4). Знай, что служанки, которые у ней в услужении, для тебя ковы, потому что чем ниже положение их, тем легче падение. И Иоанн Креститель имел святую мать и был сыном первосвященника (pontificis), однако ни любовью матери, ни богатством отца не был склонен к тому, чтобы жить в доме родителей с опасностью для целомудрия. Он жил в пустыне (Лк. 1), и очами, устремленными ко Христу, ничего иного не удостаивал видеть. Грубая одежда, кожаный пояс, пища – акриды и дикий мед – все приурочено к добродетели и воздержанию. Сыны пророческие (из ветхого завета мы знаем, что они были монахи) строили себе хижины при струях Иордана и, оставивши шум городов, питались яичной крупой и дикими травами (4Цар. 6). Пока ты в своем отечестве, считай келью раем, срывай различные плоды Писаний, и их-то удовольствиями пользуйся, их-то любовью наслаждайся. Если соблазняет тебя глаз, нога, рука, вырви их (Мф. 5). Не щади ничего, чтобы пощадить одну душу. всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5:28). Кто может сказать: «я очистил мое сердце?» (Прит. 20:9). Звезды не чисты пред очами Господа: кольми паче люди (Иов. 25:5–6), жизнь которых искушение? Горе нам, которые столько раз воспохотствуем, столько и любодействуем. Ибо упился, говорит, меч Мой на небесах (Ис. 34:5): тем более на земле, которая рождает терния и волчцы. Сосуд избранный, в устах которого был отзвук Христа, умерщвляет тело свое и порабощает (1Кор. 9:27), и однако видим, что естественное разжение плоти противувоюет уму его, так что он побуждается делать то, чего не хочет, и как бы терпя насилие, восклицает и говорит: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти (Рим. 7:24)? А ты неужели думаешь, что можешь пройти без падения и раны, если всяким хранением не соблюдешь сердце свое и не скажешь с Спасителем: матерь Моя и братья Мои есть те, кто исполняет волю Отца Моего (Мф. 12:50 и Мк. 3:35)? Эта жестокость есть любовь, даже что в такой степени любвеобильно, как сохранение сына святым для святой матери? И она желает тебе жить и не видеть тебя до времени, чтобы всегда видеть со Христом. Анна родила Самуила не для себя, но для скинии (1Цар. 2). О сынах Ионадавовых, которые не пили вина и сикера, которые жили в палатках и имели жилища необходимые для ночи, – в Псалме пишется (Пс. 70), что они первые были взяты в плен, когда во время опустошения Иудеи халдейским войском принуждены были появиться в городах.

Пусть другие рассуждают, как хотят, ибо каждый руководится своим умом. А для меня город – темница, а пустыня – рай. Зачем нам, которые считаемся одиночниками (монахами), желать многолюдства городов? Моисей, чтобы предводительствовать народом иудейским, воспитывается в пустыне сорок лет (Исх. 3): пастырь овец, он сделался добрым пастырем людей. Апостолы от ловли рыбы на озере геннисаретском перешли к уловлению людей (Лк. 5:10). Имевшие в то время отца, сеть, лодку, они, последовавши за Господом, оставили совершенно все, нося крест и не имея даже посоха в руке. Это говорю для того, чтобы ты, если притом подстрекает тебя и желание духовного чина, научился тому, чему бы ты мог учить, и приносил бы Христу разумную жертву; – чтобы ты не был воином, не бывши новобранцем, чтобы не был учителем, не бывши учеником. Моему смирению и моей мирности не свойственно судить о клириках и говорить что-нибудь дурное о служителях церквей. Пусть имеют они свой устав и свой чин, и если ты его получишь, то, как тебе должно жить в этом чине, этому может научить тебя книга, написанная к Непоциану. Я теперь рассуждаю о первоначальных правилах и образе жизни монаха, – и такого монаха, который, изучивши в юности свободные науки, возложил на выю свою иго Христово.

И прежде всего должно сказать о том, один ли или с другими ты должен жить в монастыре. Мне кажется лучше, чтобы ты имел общение со святыми⁶⁴, для того, чтобы тебе не учить самому себя, не идти без руководителя по пути, по которому никогда не ходил, чтобы тебе не сбиться скоро в противную сторону, не быть открытым для греха, не ходить более или менее должного, чтобы или не устать при скором беге, или не заснуть во время отдыха. При одиночестве скоро подкрадывается гордость; и если монах немного попостился и не видал человека, то думает, что он нечто важное, и забывши о себе, – откуда и куда он идет, – блуждает внутри сердцем и вне языком. Он судит, вопреки воле апостола, чужих рабов; протягивает руку к тому, чего захочет горло; спит, сколько хочет; ничего не опасается; делает, что хочет; считает всех низшими себя и чаще находится в городах, чем в келье, и, толкающийся среди уличной толпы, между братий представляется скромником. Итак что же? Я не одобряю отшельнической жизни? Нисколько; я ее весьма часто хвалил. Но я хочу, чтобы из школы монастырей выходили такие воины, которых не страшили бы суровые правила пустыни, которые бы в течение долгого времени были испытаны в жизни общежительной, которые были бы меньшими всех, чтобы быть первыми, которых бы никогда не побеждал ни голод, ни пресыщение, которых радует нищета, которых внешний вид, речь, лице, походка представляют урок добродетелей, которые не умеют, подобно некоторым негодным людям, выдумывать страшилища восстающих против них демонов, чтобы у невежд и простого народа сделать из себя чудо и получать от этого выгоды.

Недавно я видел и скорбел, что Крезовы богатства похищены смертью одного человека и городские доходы, собиравшиеся будто бы в пользу бедных, оставлены наследникам и потомству. Тогда-то железо, скрывавшееся в глубине, всплыло на поверхность воды, и среди пальм оказалась горечь Мерры. И неудивительно: у него (богача) был такой приятель и наставник, который голод бедных делал своим богатством, и предоставляемое нищим сохранял в свое обнищание. Вопль их (нищих) наконец дошел до неба и преклонил долготерпеливый слух Божий: послан был злой ангел сказать Навалу Кармильскому⁶⁵: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12:20).

Итак я не хочу, чтобы ты жил с матерью, и по причинам, какие я выше изложил, и потому особенно, чтобы или не оскорблять ее отказом, когда она будет предлагать тебе изысканные яства, или чтобы не подливать масла в огонь, если будешь принимать их, и чтобы при множестве служанок не видел днем того, о чем бы мог думать ночью. Пусть никогда не выходит из рук и глаз твоих книга; псалтырь учи слово в слово, молись неопустительно, бодрствуй умом и не открывай его суетным помыслам. Тело, так же как и дух, пусть стремится к Господу. Гнев побеждай терпением: возлюби знание Писаний, и ты не будешь любить плотских пороков. Ум твой пусть не будет празден и занят разными пустяками, которые, овладев сердцем, возобладают над тобой и доведут тебя до великого греха⁶⁶. Занимайся каким-нибудь делом, чтобы диавол всегда находил тебя занятым. Если апостолы, имевшие право жить от благовестия, трудились своими руками, чтобы не быть в тягость кому-либо, и даже другим оказывали вспомоществование, хотя должны были жать их плотское за свое духовное (1Кор. 9:11); то почему же тебе не приготовлять нужного для своих потребностей? Или плети корзинку из тростника, или из гибкого ракитника делай кошницу; поли засаженную землю; разделывай на ровном расстоянии грядки и, когда они будут засеяны овощами или рядами засажены растениями, проводи ирригацию, чтобы тебе видеть пред глазами то, о чем говорят эти прекрасные стихи:

Вот с высокого места по холмистой тропинке выводит струю.

Та, упадая, сердитым журчанием будит гладкие камни

И потоками сухие поля увлажняет (Georg. lib. 3).

Прививай неплодовые деревца или почками или отпрысками, чтобы чрез непродолжительное время вкушать сладкие плоды своего труда. Делай ульи для пчел, к которым посылаю тебя Притчи Соломона (Притч. 6:8, по LXX), и в их маленьких обществах изучай и монастырский устав и царскую дисциплину. Плети рыболовные сети, переплетай книги, чтобы и руки зарабатывали пищу и дух насыщался чтением. Душа ленивого желает, но тщетно (Прит. 13:4). Монастыри египетские соблюдают такой обычай, что не держат никого без рабочего труда и не столько по нужде в содержании, сколько для спасения души. Да не блуждает твой ум в погибельных помыслах, и подобно прелюбодействующему Иерусалиму да не разлагает полена свои всякому мимоходящему (Иер. 17:23).

В лета юности, и среди пустынного уединения я не мог превозмочь греховных возбуждений и страстности природы; хотя последнюю я преодолевал частыми постами, но ум разжигался помыслами. Для укрощения его я отдал себя в обучение некоему брату, обратившемуся в христианство из евреев, чтобы после остроумия Квинтиллиана, плавности Цицерона, важности Фронтона и легкости Плиния поучиться азбуке и потрудиться над трещащими и захватывающими дух словами (т.е. еврейскими). Сколько я положил там труда, сколько перенес затруднений, сколько раз отчаивался, и сколько раз бросал и снова начинал учиться – знаю об этом я, страдавший, знают и жившие со мной. И благодарю Господа: от горького семени учения я собираю сладкие плоды.

Скажу и о другом обстоятельстве, виденном в Египте. Был в киновии юноша грек, который никаким воздержанием, никаким трудным занятием не мог погасить огонь похоти. При этом несчастии, авва монастыря спас его такой хитростью. Он приказал одному строгому мужу, чтобы он преследовал юношу клеветами и бранью, и, вызвавши с его стороны оскорбление, первый принес на него жалобу. Призванные свидетели говорят в пользу оскорблявшего; юноша при такой клевете плачет, видя, что никто не верит истине; один авва искусно возражает в его защиту, чтобы не сокрушить брата чрезмерной печалью. Что же далее? Так прошел год; по окончании его, когда юношу спросили о прежних его помыслах – не терпит ли он еще мучения от них, – он сказал: отцы, жизнь мне не мила: можно ли думать о любодеянии? Если бы этот юноша был один, то кто помог бы ему одержать победу?

Мудрецы мира⁶⁷ обыкновенно выгоняют старую любовь новой, как клин клином. Так сделали семь персидских князей с царем Артаксерксом, чтобы страсть его к царице Астини охладить любовью к другим девицам. Они врачуют порок пороком и грех грехом, а мы должны побеждать пороки любовью к добродетелям. Уклоняйся, говорит, от зла и делай добро; ищи мира и следуй за ним (Пс. 33:15). Если мы не имеем ненависти ко злу, то не можем любить добра: тем более должно делать добро, чтобы уклониться от зла. Должно искать мира, чтобы избежать войны; и недостаточно искать его, – нужно всеми силами преследовать, когда найден и убегает от нас этот мир, который превосходит всякий ум и в котором обитает Бог, по слову пророка: и бысть в мире место его (Пс. 75:2). Прекрасно выражается здесь искание мира преследованием, подобно тому, как и апостол говорит: ревнуйте о странноприимстве⁶⁸ (Рим. 12:13), – чтобы странников мы не приглашали к себе только вежливой и обычной просьбой и, как говорится, верхними губами, но удерживали их со всей горячностью сердца, как будто они уносят с собой часть нашего имущества и стяжания.

Никакая наука не изучается без учителя. Даже бессловесные животные и стада диких зверей следуют своим вожакам. У пчел есть матки, журавли летят за одним в порядке буквы⁶⁹. Император один, судья провинции один. Только что основанный Рим не мог иметь царями двоих братьев вместе, и осквернился братоубийством. Во чреве Ревекки Исав и Иаков враждовали (Быт. 25, 22). В церквах по одному епископу, по одному архипресвитеру, по одному архидиакону, и всякий чин церковный поддерживается своими правителями. На корабле один кормчий; в доме один господин; в войске, хотя бы и весьма большом, дожидаются сигнала одного. Всем этим (чтобы не наскучить читателю дальнейшим распространением) речь моя склоняет тебя к тому, чтобы научить, что не должно оставлять себя на свой произвол, а что ты должен жить в монастыре под надзором одного аввы и в обществе многих, чтобы у одного научиться смирению, у другого терпению; тот научит тебя молчанию, а этот кротости, – чтобы не делал ты, что хочешь, ел, что дозволят, носил, что дадут, в трудах своих выполнял урок, чтобы подчинялся, кому не хочешь, ложился в постель усталым, не спал, хотя и вставал не выспавшись. Пой псалом в свою очередь⁷⁰; при чем требуется не приятность голоса, но молитвенное расположение ума, по слову апостола: буду петь духом, буду петь и умом (1Кор. 14:15). И еще: поюще в сердцах ваших Госповеди, ибо они читали, что заповедано: пойте разумно. Услуживай братии, омывай ноги странникам; терпя обиду молчи, настоятеля (praepositum) монастыря бойся как господина, люби как отца. Верь, что для тебя спасительно все, что он прикажет, и не суди о мнении старших: – твое дело повиноваться и исполнять что приказано, по слову Моисея: внимай и слушай, Израиль (Втор. 27:9, по LXX). При таких занятиях ты будешь свободен от всяких помыслов, и, переходя от одного к другому и одно сменяя другим, ты в уме будешь держать только то, что тебе нужно будет делать.

Я видел некоторых, которые, отрекшись от мира, то есть по одежде и обещанию на словах, а не на деле, ничего не переменили из прежней жизни. Имение у них более увеличилось, чем уменьшилось; та же прислуга из рабов, тот же затейливый стол. На стекле и расписанной посуде съедается золото, и, окруженные толпами различных служителей, эти монахи усвояют себе имя отшельников. А те, которые бедны и с небольшим состоянием, считают себя мудрецами; в публичных местах они выступают подобно триумфальным носилкам⁷¹, чтобы упражняться в собачьем красноречии. Другие, поднявши плечи к верху и не знать что бормоча про себя, уставивши в землю глаза, отвешивают напыщенные фразы, так что если бы прибавить к этому прекона (общественного глашатая), то можно бы подумать, что вошел в префектуру. Есть такие, которые от сырости келий, неумеренных постов, от скуки одиночества и чрезмерного чтения, дни и ночи слыша только звуки собственного голоса, впадают в меланхолию и нуждаются более в рецептах Иппократа, чем в моих увещаниях. Многие не могут оставить прежних торговых занятий и, заменивши только свои купеческие имена, упражняются в той же коммерции, заботясь не о пище и одежде, по заповеди апостола (1Тим. 6:8), а гоняясь даже за большими барышами, чем люди мира. Прежде по крайней мере едили, которых греки называют ἀϒορανόμους⁷², обуздывали хищничество продавцов, и грех не оставался безнаказанным; а теперь беззаконные сделки производятся под покровом религии, и честь христианского имени более производит, чем терпит обман. Хотя стыдно, но нужно сказать, чтобы по крайней мере мы краснели за свое безобразие, мы (монахи), публично протягивая руки (за милостынею), рубищем покрываем золото, и, вопреки общему мнению, мы, жившие как будто в нищете, умираем богачами, с набитыми кошельками. Тебе, когда будешь в монастыре, не следует делать этого, – и мало по малу привыкши к тому, что сначала делал по принуждению и неволе, ты будешь находить удовольствие в своем подвиге, и забыв прежнее, постоянно будешь достигать высшего; не смотри только, что другие делают худого, думая о том, что тебе нужно делать доброго.

Но не обманывайся многочисленностью согрешающих и не смущайся множеством погибающих; не подумай по себя: что же, разве все погибнут живущие в городах? Вот они занимаются своим хозяйством, управляют церквями, ходят в бани, не презирают благовонных мазей, и однако пользуются общим уважением. На это и прежде отвечал я и теперь коротко скажу, что в настоящем письме я рассуждаю не о клириках, а делаю наставления монаху. Клирики святы, и жизнь всех их достойна похвалы. Поэтому ты поступай и живи в монастыре так, чтобы удостоится быть клириком, чтобы никаким пороком не запятнать своей юности, чтобы приступить к алтарю Христову так, как непорочная девица приступает к брачному ложу, и иметь доброе свидетельство от внешних, чтобы женщины знали твое имя и не знали твоего лица. Достигши, если доживешь, совершенного возраста, если тогда или народ или епископ города изберет тебя в клирики, поступай как прилично клирику, и между клириками подражай лучшим, ибо во всяком звании и чине очень хорошее смешано с очень дурным.

Не перескакивай скоро к писательству, и не обольщайся легкостью неграмотности. Долго учись тому, чему хочешь учить. Не верь своим панегиристам, или, лучше сказать, не развешивай с удовольствием ушей пред своими насмешниками: если после их любезностей, от которых ты сделаешься как бы помешанным, ты вдруг оглянешься назад, то, заставши их врасплох, увидишь, что они позади тебя или сгибают аистовы шеи, или представляют руками ослиные уши, или высовывают язык, как разгоряченная собака. Никого не осуждай и не считай себя святым, если упрекаешь других. Мы часто обличаем то, что сами делаем, и, расточая красноречие против самих себя, нападаем на свои же пороки, оказываясь из красноречивых немыми судьями себя самих. Грунний черепашьим шагом шел к кафедре и через несколько пауз едва выжимал несколько слов, так что можно было бы подумать, что он икает, а не говорит. И однако, когда, поставивши стол, раскладывал кучу книг, то, нахмуривши брови, раздувши ноздри и наморщивши лоб, стучал двумя пальцами, призывая этим знаком учеников ко вниманию; затем он извергал чистые бредни и кричал против всех и каждого: ты мог бы подумать, что это критик Лонгин – цензор римского красноречия, что он над кем хочет, произносит приговор, и кого хочет, исключает из сената ученых. Будучи очень богат, он более славился обедами. И неудивительно, что этот в душе Нерон, по виду Катон, обыкновенно кормивший многих, являлся в публичных местах окруженный батальоном жужжащих около него болтунов. Он весь двоедушие, так что можно сказать, что это единичное чудовище и новое животное, составленное из противоположных и различных натур, как говорится в стихах:

Спереди лев, сзади дракон, а в средине сама химера.

Не смотря же никогда на таковых, не сообщайся с людьми подобного рода и не уклоняй сердца своего в словеса лукавства. Внемли написанному: «сидя говорил против брата своего и против сына матери своей показал соблазн». И еще: среди сынов человеческих, у которых зубы – копья и стрелы (Пс. 56:5). И в другом месте: слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи (Пс. 54:22). И яснее у Екклезиаста: «как змей угрызает втайне: так и тот, кто на брата своего клевещет тайно» (Еккл. 10:11). Но ты скажешь: я сам не клевещу, что же могу сделать, когда говорят другие? Мы говорим так чтобы оправдать свои собственные грехи (Пс. 140). Христа нельзя обмануть хитростью. Не я говорю, а апостол: не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает (Гал. 6:7). Мы видим на лице, а он видит в сердце. Соломон в притчах говорил: «северный ветер разгоняет облака, а печальное лице язык клеветников» (Притч. 25:23): ибо как стрела, если пускается в твердое тело, иногда обращается в метающего и ранит того, кто хотел ранить, и исполняется написанное: обращались назад, как неверный лук (Пс. 77:57), и в другом месте: кто бросает камень вверх, бросает его на свою голову (Сир. 27:28); так и клеветник, когда видит печальное лице слушающего, или лучше не слушающего, а затыкающего уши свои, чтобы не слышать суда крови, тотчас умолкает, у него бледнеет лице, смыкаются уста, сохнет во рту. Поэтому тот же премудрый говорит: «с клеветниками не сообщайся, поскольку скоро придет погибель их, и падение того и другого кто знает» (Притч. 24:19, 22), т.е. как того, кто говорит, так и того, кто слушает клеветника. Истина не любит тайны и не ищет наушников. Тимофею говорится: обвинение на пресвитера не принимай, согрешающих обличай перед всеми, чтобы и прочие страх имели (1Тим. 5:19–20). Не должно быть легковерным в отношении к старцу, которого защищает и прежняя жизнь и достоинство звания. Но так как мы все люди и иногда вопреки зрелому возрасту впадаем в пороки детей, то если хочешь исправить меня во грехе, обличи открыто, только не грызи в тайне. Пусть наказывает меня праведник: это милость; пусть обличает меня: это лучший елей, который не повредит голове моей (Пс. 140:5). Ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему (Притч. 3:12). И Господь восклицает чрез Исаию: народ Мой, вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили (Ис. 3:12). Какая мне польза, если о недостатках моих ты рассказываешь другим? А что, если оставляя меня в неведении, моими грехами или, лучше, своими клеветами ты язвишь другого? Что, если ревностно рассказывая всем о моих пороках, ты каждому говоришь так, как будто ты не говорил об этом никому другому? Это значит не меня исправлять, а удовлетворять своей греховности. Господь заповедует, что согрешающих должно обличать наедине, или при свидетеле, а если не послушают – поведать церкви, и упорных во грехе считать за язычников и мытарей (Мф. 18:15–17).

Говорю об этом настойчиво, чтобы юношу моего избавить от зуда языка и ушей; чтобы возрожденного во Христе представить без пятна и порока, как деву чистую, непорочную и умом и телом, чтобы он не одним именем славился, и с погаснувшим от елея добрых дел светильником не был отлучен от жениха. Там у тебя есть святой и ученейший епископ Прокул; живым и близким словом своим пусть направляет он путь твой, пусть не попустит он тебе, уклонившись в другую сторону, оставить царский путь, идя по которому Израиль обещает перейти в землю обетованную. О, если бы услышан был голос церкви молящейся: «Господи дай нам мир: ибо ты не дал нам» (Ис. 16): о, если бы мы отрекались от мира добровольно, а не по необходимости, и нищета, нами самими приемлемая, давала славу, а не мучение, какое дает она налагаемая насильно! Впрочем при бедствиях настоящего времени и повсюдных опустошениях войны, довольно богат и тот, кто не нуждается в хлебе, и весьма могуществен тот, кто не отведен в рабство. Святой Екзуперий, епископ Тулузы, подражая вдове сарептской, пасет других алкая сам, и с лицом, истощенным постами, мучится иным голодом и все имение роздал утробам Христовым. Нет никого богаче того, который тело Господа носит в плетенной корзинке (canistro vimineo), кровь – в стеклянном сосуде (vitro), который изгнал из храма сребролюбие, который без вервия и укоризн ниспроверг стойки продающих голубей, т.е. дары Святого Духа, и столы мамоны, и рассыпал деньги меновщиков, чтобы дом Божий назывался домом молитвы, а не вертепом разбойников. Следуй по соседству стопам его и прочих, подобных ему по добродетелям, которых священство делает и смиренными и бедными. Или, если желаешь совершенства, выйди с Авраамом из отечества и из рода своего, и иди куда не знаешь. Если есть у тебя богатство, продай и раздай нищим; если нет, то ты освобожден от большой тяжести. За неимущим Христом иди неимущим. Тяжелое, великое, трудное дело; но за то велики и награды.

Господам истинно святым и всяким приветствием любви достопочитаемым чадам, Маркеллину и Анапсихии, Иероним желает во Христе здравия.

Наконец я получил из Африки письмо вашего единомыслия, и не жалею о нескромности, с какою при вашем молчании, я часто забрасывал вас своими письмами, чтобы удостоится ответа и узнать о вашем здравии не из уст чужих рассказов, а из ваших собственно слов. Я помню ваши, или даже преимущественно церковные, вопросы о состоянии души: ниспала ли она с неба, как думают Пифагор философ, все платоники и Ориген; или она произошла от существа Божия, как предполагают стоики, манихеи и испанская ересь Прискиллиана; или души существуют в сокровищнице Божьей, были созданы от начала, как неразумно веруют некоторые из церковных учителей; или каждый раз творятся Богом и посылаются в тела, сообразно с написанным в Евангелии: Отец мой досели делает и Я делаю (Ин. 5:17); или происходят по преимуществу, как думают Тертуллиан, Аполлинарий и большая часть западных, так что душа рождается от души, как тело от тела, и возникает под одинаковыми условиями с неразумными животными. Свое мнение об этом, помню, я писал в книгах против Руфина, против его книги, которую он посвятил блаженной памяти епископу римской церкви Анастасию, и в которой, стараясь обманчивыми и хитрыми, или лучше, глупыми доказательствами посмеяться над простотой слушателей, выставляет в посмеяние свою собственную веру, или лучше, неверие. Я думаю, что эти книги есть у святого родителя вашего Океана, ибо они изданы давно, в ответ на клеветы Руфина против многих книг его. Также ты, Маркеллин, имеешь там святого и ученого мужа, Августина епископа, который живым, как говорят, голосом может наставить тебя и сообщить и свое, и даже своими устами и мое мнение об этом предмете.

Когда-то хотел я приступить в книге Иезекеиля и исполнить свое многократное обещание любознательным читателям, но в самом начале писания книги дух мой так был смущен опустошением западных провинций и в особенности города Рима, что, по народной поговорке, я позабыл даже собственное имя и долгое время молчал, зная, что теперь время слез. А в этом году, когда я написал три книги, внезапное нападение варваров, о которых твой Виргилий сказал: «повсюду скитающиеся Барцеи» (Aeneid. 4), и святое Писание о Измаиле: жить будет он пред лицем всех братьев своих (Быт. 16:12), – подобно всеувлекающему потоку прошло чрез весь Египет, Палестину, Финикию, Сирию, так что мы едва милостью Христовой могли избежать их рук. И если, по словам знаменитого оратора, «среди войны молчат законы» (Cicero pro Milone), то не тем ли более занятия науками, которые и по множеству книг, и для спокойствия при исследованиях, и для тщательности переписки, естественно требуют безопасности и покоя писателей. Две книги я послал дочери моей Фабиоле, экземпляры которых, если хочешь, можешь взять у ней. По причине тяжких современных обстоятельств не мог написать других книг; когда прочитаешь те книги и увидишь преддверие, легко поймешь, каков будет самый дом. Но я верую в милость Господа, вспомоществовавшего мне в особенно трудном начале помянутого труда, и уповаю, что Его помощь не оставит меня и в дальнейших частях пророка, где повествуется о войнах Гога и Магога, и в последних, где описываются строение, разнообразие и размеры священнейшего и неизъяснимого храма.

Святой брат наш Океан, которому вы желаете быть рекомендованы, столь высок и так научен в законе Господнем, что, без моей просьбы, может научить вас и, сообразно с общим пониманием, объяснить и мое мнение относительно всех вопросов по части св. Писания. Христос Бог наш всемогущий да сохранит вас, истинно святые господа, в здравии и благоденствии на многие лета.

Часто и много, дева Христова Принципия, просила ты меня предать письменам воспоминание о святой жене Маркелле, и описать в научение и подражание другим то сокровище, которым мы долго пользовались. Весьма сожалею, что ты убеждаешь меня к этому, когда я сам сильно желаю этого, и думаешь, что меня нужно просить, тогда как я не уступлю тебе в любви к ней, и от воспоминания столь великих добродетелей гораздо больше получу сам, чем сколько окажу тебе благодеяния. Что я доселе молчал и полгода не отвечал, – то это произошло не вследствие пренебрежения к твоей просьбе, как ты несправедливо думаешь, а вследствие чрезмерной печали, которая до того гнела мою душу, что я считал за лучшее пока молчать, чем не сказать ничего недостойного ее славы. Маркеллу, твою и мою, или, справедливее сказать, нашу и всех святых, – Маркеллу, это славное украшение всего города Рима, я не буду превозносить похвалами на подобие риторов, не буду говорить о ее знаменитой фамилии, о славе ее древнего рода и генеалогии, идущей чрез ряд консулов и префектов претория. Ничего не буду хвалить в ней кроме того, что принадлежит ей самой и что тем благороднее, что она, презревши богатства и благородство (происхождения), сделалась самой благороднейшей чрез нищету и уничижение.

Осиротевши после смерти отца, она чрез семь месяцев после брака лишилась и мужа. Когда Цереал (имя которого знаменито между консулами), по ее молодости, древности рода, чрезвычайной красоте тела (что обыкновенно особенно нравится мужчинам), а также по прекрасному характеру, усиленно домогался ее, когда он, уже старик, обещал ей свои богатства, желая как бы перевести на нее свое имение не как на жену, а как на дочь, и когда ее мать Альбина сильно желала такой славной поддержки для своего вдовьего дома; то она отвечала: если б я желала выйти замуж и не захотела обречь себя на вечный позор, то я, конечно, искала бы мужа, а не наследства. И когда Цереал возразил, что и старики могут долго жить и юноши могут скоро умирать, то она превосходно извернулась: хотя юноша может скоро умереть (сказала она), но старик долго жить не может. Отраженный таким ответом, он и другим дал урок, чтобы не надеялись на ее руку. В Евангелии Луки читаем: тут была также Анна пророчица, дочь Фануилова, от колена Асирова, достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет, вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь (Лк. 2:36–37). И не удивительно, что она удостоилась видеть Спасителя, которого чаяла в таком подвиге. Сопоставим семь лет с семью месяцами: одна чает Христа, другая носит Его; одна исповедует родившегося, другая верует в распятого; одна не отрицается младенца, другая славословит царствующего мужа. Между святыми женами не делаю никакого различия (какое некоторые обыкновенно неразумно делают между святыми мужами и епископами церквей); но моя речь клонится к тому, что для них, одинаково подвизавшихся, должна быть и награда одинаковая.

В развратном обществе и городе, в который иногда стекался народ со всего света, за которым была пальма пороков, где позорили честное, порочили чистое и светлое, – в таком городе трудно не навлечь на себя какую-нибудь сплетню дурной молвы. Поэтому пророк желает этой неопороченности, или лучше мечтает о ней, как о чем-то весьма трудном, почти невозможном, когда говорит: блаженны непорочные в пути⁷³, ходящие в законе Господнем (Пс. 118:1). Но кто когда-либо об этой женщине слышал что-нибудь дурное и мог поверить? Кто когда-нибудь поверил, не осуждая этим более себя самого в нечестии и порочности? Ею первой посрамлено язычество, когда она показала всем, что такое христианское вдовство, которое хранила она и в совести и в одежде. Вдовы (языческие) обыкновенно раскрашивают лица румянами и белянами, блестят в шелковых платьях, сияют драгоценными камнями, носят золото на шеях, и, проткнувши уши, привешивают к ним дорогие перлы из Красного моря, щеголяют в черепаховых уборах, о мужьях так сокрушаются, что радуются об окончании их господства над ними и ищут других, не таких, которым бы служить, по заповеди Божьей, а таких, над которыми бы властвовать. Потому они выбирают (в мужья) бедных, чтобы они только по имени казались мужьями, терпеливо допускали совместников, и могли быть тотчас же прогнаны, как скоро заропщут. Наша вдовица употребляла такую одежду, какой только требовал холод и которая только не обнажала членов; золота не допускала даже на перстне для печати, скрывая оное более в утробах бедных, чем в кошельках. Никуда не ходила без матери; из клириков и монахов (к коим иногда необходимость заставляла прибегать при широком хозяйстве) никого не видала без свидетелей. Всегда сопровождали ее девственницы и вдовы, столь же серьезные женщины: ибо она знала, что по легкому поведению служанок часто судят о поведении господ и смеются над такой свитой, заключая, какова и сама госпожа.

Любовь к священному Писанию у нее была невероятная, и она всегда воспевала: в сердце моем сокрыл я слово Твое, чтобы не грешить пред Тобою (Пс. 118:11), и сказанное о совершенном муже: но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь (Пс. 1:2). Поучение в законе она понимала не в разъяснении написанного, как думают иудейские фарисеи, а в исполнении оного, по слову апостола: едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию (1Кор. 10:32), и по слову пророка: от заповедей твоих разумех (Пс. 118:104), чтобы считать себя удостоившеюся разумения писаний только по исполнении заповедей, о чем и в другом месте читаем: что Иисус делал и чему учил от начала (Деян. 1:1). Ибо даже достославного учения стыдится тот, кто в своей совести нарушает оное, и всуе проповедует нищету и получает милостыни язык того, кто надмевается богатствами Креза, и на словах воюет против шелковых одежд, облекшись в презренную мантию. Она умеренно постилась, воздерживалась от мяса, вино больше ненавидела, чем вкушала стомаха ради и частых недугов (1Тим. 5:23). Редко показывалась в публике и особенно избегала домов благородных матрон, чтобы не быть принужденной видеть то, что презирала. В базиликах апостолов и мучеников она присутствовала при молитвословиях уединенных, при которых не было стечения народа. Матери своей повиновалась так, что делала иногда то, чего не хотела. Ибо когда мать, презрев свое богатство и не имя сыновей и внуков, хотела перевести все на детей своего брата, то она хотя предпочитала бедных, однако ж не могла противоречить матери: ожерелья и всю домашнюю рухлядь, все это гибнущее, она уступила богатым, и предпочла потерять деньги, чем опечалить душу матери.

В то время в Риме ни одна из благородных женщин не знала обета монашества и не осмеливалась, по новизне этого дела, принять бесславное, как тогда думали, и презренное у людей имя. От александрийских священников, папы Афанасия и потом от Петра, которые, избегая гонения еретиков-ариан, прибегали в Рим, как в безопаснейшую пристань своего единомыслия, она узнала о жизни блаженного Антония, тогда еще бывшего в живых, об уставе монастырей фиваидских, Пахомиевых, о правилах девственниц и вдовиц, – узнала и не устыдилась принять то, что, как убедилась она, угодно Христу. Чрез несколько лет ее примеру последовала Софрония и другие, к которым весьма справедливо можно приложить этот стих из Енния: «о если бы не в лесу пелейском»⁷⁴. Ее любовью пользовалась достопочтенная Павла; на ее ложе была воспитана краса девства – Евстохия, чтобы легко было судить, какова учительница, когда таковы ученицы. Коварный читатель, может быть, посмеется, что я распространяюсь в похвале женщинам; но если он припомнит святых жен, сопутниц Господа Спасителя, которые служили Ему от своих стяжаний, трех Марий, стоящих пред крестом, и Марию в собственном смысле – Магдалину, которая по твердости и пламенности веры получила имя окруженной башнями⁷⁵ и первая прежде апостолов удостоилась видеть Христа воскресшего, – то он скорее себя обвинит в дерзости, чем меня в безнравственности. Я сужу о добродетелях не по полу, а по духу, и за презрение знатности и богатства воздаю большую славу. Поэтому-то и Иисус в особенности любил Иоанна, который по знатности рода был знаком первосвященнику⁷⁶, и не боялся ков иудеев, так что ввел в притвор Петра и один из апостолов стоял при кресте, принял в себе матерь Спасителя, и в наследство от девственника Господа девственный сын получил девственницу матерь.

Таким образом прожила она (Маркелла) очень много лет, так что видела пред собой старушкой ту, которую помнила девочкой (Евстохию), – прожила, одобряя мысль Платона, что философия есть размышление о смерти. Поэтому и наш апостол сказал: я каждый день умираю для вашего спасения (1Кор. 15:31), и Господь (по древним спискам): «кто не будет носить ежедневно креста своего и не последует за Мною, тот не может быть моим учеником» (Лк. 14:27), и гораздо ранее чрез пророка Дух Святой: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание (Рим. 8:36), а также, спустя много веков – это изречение: помни о конце твоем, и вовек не согрешишь (Сир. 7:39), а равно как и наставление красноречивейшего сатирика:

«Живи помня о смерти: время бежит; то, что я говорю, есть уже последующее»⁷⁷.

Итак (как я начал было говорить) она проводила дни и жила с постоянной мыслью о смерти; одевалась так, что помнила гроб, принося себя в жертву разумную, живую, благоугодную Богу.

Наконец, когда нужда церковная⁷⁸ и меня привела в Рим вместе с святыми епископами Павлином и Епифанием (из которых один управлял Антиохийской церковью в Сирии, а другой Саламинской в Кипре), и я робко опускал глаза пред знатными женщинами, она так действовала, по слову апостола, во время и не во время (2Тим. 4:2), что своим усердием превозмогла мою робость. Так как я тогда несколько славился знанием священного Писания, то никогда не случалось, чтобы она не спросила чего-нибудь по части священного Писания; и не удовлетворялась тотчас ответами, но поднимала возражения, – и это не для словопрений, а для того, чтобы возражая научиться разрешать те вопросы, какие, думала она, можно противопоставить решению. Сколько я нашел в ней добродетелей, сколько ума, сколько святости, сколько чистоты – опасаюсь говорить, чтобы не внушить подозрения в легковерии и не причинить тебе большей скорби от воспоминания, какого счастья ты лишилась. Скажу только, что всего, что мною собрано продолжительным трудом и от долговременного размышления обратилось в природу, всего этого она отведала, все изучила, все усвоила, так что после моего отъезда, если заходил спор о каком-нибудь свидетельстве из Писаний, то обращались к ее суду. И так как она была весьма благоразумна и знала то, что философы называют τό πρέπον, т.е. приличием в поступках, то на вопросы отвечала так, что и свое говорила как бы не от себя, а от меня или кого-нибудь другого, чтобы и в том, чему учила сама, признавать себя только ученицею. Ибо она знала слова апостола: учить жене не позволяю (1Тим. 2:12), чтобы не подавать повода к оскорблению мужчинам, а иногда и священникам, обратившимся к ней с вопросами по предметам темным и сомнительным.

На наше место, как я услышал, к ее обществу прилепилась ты и никогда не отходила от нее, как говорится, ни на палец. Живя в одном с нею доме и в одной комнате, как всем в городе стало очень хорошо известно, ты нашла мать, а она дочь. Подгородное поместье стало для вас монастырем и селение, выбранное вами, – пустынею. Так жили вы долгое время, и по жизни многих женщин, начавших подражать вам, я радовался, что Рим превратился в Иерусалим. Много возникло монастырей девственниц, монахов стало бесчисленное множество, так что по множеству посвятивших себя Богу то, что прежде считалось бесчестным, впоследствии стало почетным. Между тем разлуку свою мы облегчали взаимными сношениями, и чего не могли делать телесно, то исполняли духовно: часто обменивались письмами, соревновали в услугах, предупреждали друг друга приветствиями – и не много вредила разлука, соединенная с неразлучными с ней письмами.

Среди этой тишины и служения господу поднявшаяся в здешних краях еретическая буря возмутила все и рассвирепела до такого неистовства, что не щадила ни себя, и никого из благочестивых. И не довольствуясь тем, что здесь возмутила все, она и в римскую пристань ввела корабль, исполненный богохульства. Горшок скоро нашел себе покрышку, и нечистые ноги замутили грязью чистейший поток римской веры. Неудивительно, что в Риме для потехи зрителей на улицах и на торговой площади изобретательный паяц бил глупцов веревкой по заду, и когда они кусались, колотил их в зубы⁷⁹, – неудивительно, когда тлетворное и постыдное учение нашло, кого соблазнить в Риме. Нелепо толковали тогда книги περί ἀρχῶν, и был тогда ученик по истине, сообразно с своим именем ο͛λῤιος⁸⁰, если бы не наткнулся на такого учителя. Тогда-то явилось διαλυτος⁸¹ противоречие наших и возмутилась школа фарисеев. Тогда святая Маркелла, – которая долгое время сдерживала себя, чтобы не показаться действующей по пристрастию, – видя, что одобренная апостольскими устами вера многими нарушается, так что лжеучение привлекает в единомыслие с собою даже священников и некоторых монахов и в особенности мирских людей, и посмеивается над простотой епископа⁸², который судил о других по собственному пониманию истины, – видя это, она публично противостала этому лжеучению, лучше желая угодить Богу, чем людям.

Спаситель в Евангелии одобряет управителя неправедного за то, что он поступил хотя несправедливо в отношении к господину, но благоприятно по отношению к себе (Лк. 16:10). Еретики, видя, что от малой искры разгораются очень большие пожары, и что когда-то подложенный ими огонь достиг вершин, и нельзя скрыть того, что соблазнило многих, – просят и получают церковные послания, чтобы, имея общение с церковью, казаться отступившими от ереси. Чрез несколько времени вступает на епископство знаменитый муж Анастасий, которого Рим не удостоился иметь долго, чтобы глава мира не была усечена при таком епископе⁸³. Даже потому он и восхищен и преложен был, чтобы не потщился своими молитвами отклонить однажды произнесенный словами Господа к Иеремии приговор: не молись о народе сем во благо ему. Если они будут поститься, Я не услышу вопля их; и если вознесут всесожжение и дар, не приму их; но мечом и голодом, и моровою язвою истреблю их (Иер. 14:11–12). Но ты скажешь: что же здесь служит в похвалу Маркелле? Она положила начало осуждению еретиков: она представила свидетелей, которые, быв сначала наставлены ими⁸⁴, впоследствии заразились еретическим учением; она доказала множество соблазненных; она представила книги περί ἀρχῶν, которые оказывались исправленными рукой скорпиона. Еретики, которых призывали к защите многократными посланиями, не осмеливались явиться: так велика была сила совести, что они предпочли быть осужденными заочно, чем быть обличенными в глаза. Начало этой, столь славной победе положила Маркелла, – и ты, стоявшая во главе этого дела и бывшая причиной этого блага, знаешь, что я говорю правду; ты знаешь, что из многого я говорю лишь о немногом, чтобы неприятным распространением не наскучить читателю и чтобы неблагонамеренным не показалось, что я, под предлогом похвалы другим, тешу свое чрево. Перейду к дальнейшему.

Буря, перенесшись от стран запада на восток, очень многим грозила большими крушениями. Тогда исполнилось сказанное: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18:8). Когда охладела любовь многих, немногие, любившие истину веры, присоединились к нашей стороне, хотя публично направлялся удар против главы этих немногих и хотя против них употреблялись все средства, так что и Варнава⁸⁵ был увлечен в этот соблазн, или – лучше – явное, совершенное не насилием, а намерением, отцеубийство. И вот повеял Господь – и вся буря рассеялась и исполнилось предречение пророческое: отнимешь дух их – умирают и в персть свою возвращаются (Пс. 103:29), в тот день исчезают [все] помышления его (Пс. 145:4), и иное евангельское: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12:20).

Во время этих событий в Иерусалиме, с запада приходят страшные вести, что Рим в осаде, что спасение граждан покупается золотом, что ограбленные они осаждаются снова, чтобы за имением потерять и жизнь⁸⁶. Немеет язык и рыдания прерывают слова диктующего. Берут город, который взял весь мир; мало того, прежде чем погибнуть от меча, он погибает от голода, и лишь немногие остаются, чтобы быть взятыми в плен. В мучительном голоде бросаются на мерзкую пищу, рвут члены друг у друга, мать не щадит грудного ребенка, и снова принимает в утробу недавно изведенного оттуда. «Ночью пленен Моав, ночью пала стена его» (Пс. 51:1). Боже! язычники пришли в наследие Твое, осквернили святый храм Твой, Иерусалим превратили в развалины; трупы рабов Твоих отдали на съедение птицам небесным, тела святых Твоих – зверям земным; пролили кровь их, как воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить их (Пс. 78:1–3).

Кто словом выразит разгром и ужасы той ночи,

Для горя кто найдет довольно слез?

Пал древний град, царивший много лет,

По улицам, в домах во множестве разбросаны бездушные тела,

И всюду страшный образ смерти.

(Virg. I. II. Aeneid.)

Среди этого разгрома кровожадный победитель вторгается и в дом Маркеллы. «Да позволено мне будет рассказать слышанное» (Ex Virgil, Aeneid. C. VI), или лучше, рассказать виденное бывшими при этом святыми мужьями, которые говорят, что ты была неразлучна с нею и во время несчастия. Бесстрашно, говорят, встретила она вошедших; у ней потребовали денег, и хотя убогая одежда устраняла подозрение в зарытых сокровищах, однако не поверили добровольной нищете. Избитая палками и бичами, она, говорят, не чувствовала боли; но валяясь в ногах у врагов, она слезами достигла того, чтобы тебя не разлучали с ней, – чтобы тебе, молодой девице, не потерпеть того, чего не могла устрашиться ее старость. Христос смягчил жестокосердных, и среди окровавленного оружия нашлось место состраданию. Когда и ее и тебя варвары отвели в базилику апостола Павла, чтобы указать вам или место спасения или гроб, то она говорят, пришла в такую радость, что благодарила Бога, что Он сохранил ей тебя невредимой, что взятие города нашло, а не сделало ее бедной, что она не имела насущного хлеба, что насыщенная Христом, не чувствовала голода, что и словом и делом говорила: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1:21).

Чрез несколько дней, при здравом, безболезненном цветущем теле, почила о Господе, оставив наследницею тебя, свою бедненькую, или лучше чрез тебя оставив наследниками бедных. Закрывая глаза на руках твоих, испуская дух при поцелуях твоих, – среди рыданий твоих она улыбалась в сознании добродетельной жизни и предчувствии будущих наград. Вот что для тебя, достопочитаемая Маркелла, и для тебя, дочь Принципия, я продиктовал за один короткий прием, желая угодить и Богу и читателям не красотою слова, а добрым расположением преданной вам души.

О воспитании маленькой Пакатулы

Нелегкое дело писать девочке, которая не понимает, что ей говорят, – душевных качеств которой не знаешь и о наклонностях которой неверно предполагаешь, так что, по заключению знаменитого оратора, можно хвалить в ней скорее обещающие задатки, чем действительные качества. Как ей проповедать воздержание, когда она просит пирожков; когда на руках матери она лепечет без умолку; когда ей приятнее медовые пряники, чем слова? Разве будет слушать тайны апостола та, которую занимают более ребяческие сказки? Разве почувствует загадки пророков та, которую печалит грустное лицо няни? Поймет ли она величие Евангелия, от молнии которого помрачается всякий ум смертных? Как увещевать к повиновению родителям ту, которая нежной ручкой бьет смеющуюся мать? Итак, пусть наша Пакатула получит это письмо, чтобы когда‑нибудь прочитать его. Тем же временем, как только изучит начатки азбуки, пусть складывает слоги, учит имена и связывает слова и пусть предлагаются ей в награду пирожные, сладости и все, что приятно на вкус, чтобы она больше читала своим тоненьким голоском. Она будет усердствовать в этом, чтобы получить или какие-нибудь цветы, или безделушки, или любимые куклы. Между прочим, пусть учится нежными пальчиками и прясть, пусть часто рвет нити, чтобы после не обрывать; после работы пусть развлекается играми, виснет на шее у матери, на бегу целует домашних; пусть и псалмы поет из‑за награды, пусть полюбит учиться тому, чему должна учиться, так чтобы это было не необходимостью, а развлечением, делом не нужды, а желания.

Некоторые имеют обыкновение, обрекая девушку на вечное девство, надевать на нее траурные платья, закрывать ее темным покрывалом, не позволять носить золота ни на голове, ни на шее, – конечно, с тем добрым намерением, чтоб она и в юном возрасте не приучалась к тому, что ей будут запрещать позднее. А другим это кажется иначе. Ибо, говорят, если она сама и не будет иметь этого, то разве не будет видеть других, которые имеют это? Любит украшения род женский. И мы знаем многих, даже особенно целомудренных, которые с удовольствием наряжаются – не для кого‑либо из мужчин, а сами для себя. Пусть уж лучше пресытится тем, что имеет, а не смотрит, как другие хвалятся тем, чего она не имеет. И лучше, если удовлетворившись, станет пренебрегать этим, чем не имея, будет стремиться иметь. Так поступил Господь с народом израильским, послав желавшим египетских мяс множество перепелов, до тошноты и рвоты; подобным образом и многие, бывшие прежде людьми мира, легче оставляют испытанные удовольствия плоти, чем те, кои от детства не знают похоти. Ибо первые отвращаются испытанного, последние желают неизведанного; одни в раскаянии избегают ков удовольствия, от которых они освободились, другие, лаская плотские похоти приятным щекотанием тела, думая вкушать в этих наслаждениях мед, находят в них смертоносный яд. Мед источают уста чужой жены (Прит. 5:3), – мед, который до времени услаждает уста вкушающих, а после кажется горче желчи. Поэтому и в жертвоприношениях не приносят Господу меда, и вместо воска, который составляет вместилище меда, в храме Божьем возжигается масло (Лев. 2), которое выжимается из горьких маслин. И пасха вкушается с горькими травами (Исх. 12) в опресноках чистоты и истины (1Кор. 5:8), имеющий которые устоит против гонения в мире сем. Поэтому и пророк в таинственном смысле воспевает: я сидел одиноко, ибо Ты исполнил меня негодования (Иер. 15:17).

Итак что же? Нужно ли в юношестве предаваться удовольствиям жизни, чтобы впоследствии тем мужественные презирать удовольствия? Нет, говорят, потому что каждый оставайся в том звании, в котором призван (1Кор. 7:20). Кто обрезан, т.е. призван к девству, тот пусть не возбуждает своей плоти, т.е. не ищет кожаных покровов брака, в которые облекся Адам, изгнанный из рая девства. Призван ли кто необрезанным, т.е. имеющий жену и облеченный в кожаные ризы супружества, путь не ищет девства и обнажения вечного целомудрия, которое он однажды оставил, но пусть пользуется сосудом своим в святости и чести (1Сол. 4:4) и пьет из источников своих, а не ищет расточенных водоемов блудниц, которые не могут содержать чистейших вод целомудрия (Прит. 5). Поэтому и Павел, рассуждая в той же главе о девстве и браке, называет находящихся в супружестве рабами плоти, а тех, которые служат Господу всею свободой без ярма брачного, свободными. То, что я говорю, говорю не вообще, а в частности, говорю не о всех, но только о некоторых. Ибо моя речь относится к обоим полам, а не к одному слабому сосуду. Ты девственник: – что же привлекает тебя в союзе с женой? Зачем слабую и утлую ладью вверяешь ты великим волнам и беззаботно идешь на опасность неизвестного плавания? Не знаешь, чего желаешь, а между тем соединяешься с нею (женой) так, как будто давно желал, или (забавно сказать) пожелал бы впоследствии. Но тот пол более способен к услужению? Так выбери безобразную старуху, выбери женщину известного целомудрия о Господе: зачем прельщает тебя молоденькая, красивая, страстная? Ты моешься в банях, у тебя белая кожа, розовые щеки, ты ешь мясо, утопаешь в богатстве, одеваешься в драгоценные одежды, – и неужели думаешь, что можно спать спокойно подле смертоносной змеи? Но ты не живешь с нею в одной комнате? Только ночью; но за то целые дни проводишь в разговорах с ней. Почему ты сидишь с ней один на один, а не с свидетелями, так что если ты и не грешишь, то другим кажешься согрешающим и подаешь пример тем несчастным, которые грешат по подражанию твоему авторитету? А тебя, девица или вдова, зачем задерживает продолжительная беседа мужчины? Зачем ты не боишься оставаться с ним наедине? Хоть потребность желудка или мочевого пузыря пусть побудит тебя выйти вон и оставить по этому случаю того, с кем повела ты себя гораздо вольнее, чем с братом, и гораздо менее скромно, чем с мужем. Но ты спрашиваешь его о чем-нибудь из св. Писания? Спрашивай же публично; пусть слышат служанки, пусть слышат твои подруги. Все, делающееся явным, свет есть (Еф. 5:13). Добрая беседа не ищет тайны; она даже находит удовольствие, когда ее многие слушают и одобряют. А тот славный учитель оставляет мужчин, пренебрегает братьями и трудится в секретном наставлении одной женщины!

От предмета своего рассуждения я несколько уклонился, по поводу посторонних предметов, и, наставляя и воспитывая маленькую Пакатулу, нечаянно начал войну со многими своими ненавистниками. Возвращаюсь к предмету. Женский пол пусть соединяется с своим полом: пусть не знает, даже боится играть с мальчиками. Пусть она не знает никакого нескромного слова, и если среди пустословия прислуги случайно услышит что-нибудь непристойное, пусть не понимает. Жест матери пусть будет для нее вместо слов и увещаний и вместо приказания. Пусть любит ее, как родительницу, подчиняется как госпоже, боится как наставницы. Когда же молоденькой девочке с выпавшим зубом пойдет седьмой год, и она начнет краснеть, будет знать, о чем нужно молчать, сомневаться, о чем говорить: тогда пусть учит на память Псалтырь и до зрелого возраста – книги Соломона; Евангелия, апостолов и пророков пусть делает сокровищем своего сердца. Пусть не ходит слишком свободно в публичных местах и пусть не всегда стремится в большие собрания в церквах. Все удовольствия ее пусть будут в ее комнате. Пусть никогда не видит она завитых молодых людей; пусть будут удалены от нее сладкие речи, которые чрез слух уязвляют душу, и забавы девушек, которых тем труднее удалить, чем свободнее они держат себя и которые секретно научают тому, чему научились сами, и грубыми речами оскорбляют заключенную Данаю. Сопутницей ее пусть будет учительница и стражем воспитательница, – не преданная много вину, но апостолу, не ленивая и болтливая, но трезвенная, строгая, трудолюбивая и говорящая только то, что душу девическую располагает к добродетелям. Ибо как вода на ровной площади следует за пальцем, который впереди ведет ее, так и мягкий нежный возраст удобно склоняется и на ту и на другую сторону, и влечется туда, куда его поведешь. Сладострастные разряженные юноши обыкновенно ищут знакомства чрез кормилиц или приживалок ласками, приветливостью, подарками, и, скромно вступивши в дом, из искорки зажигают пожары, мало по малу доходят до бесстыдства, и никоим образом их нельзя обуздать, так как про них сложен этот стишок: «трудно сердиться на то, чему позволил обратиться в привычку». Стыдно сказать, а сказать нужно: благородные женщины, пренебрегши еще более благородными женихами, вступают в связь с людьми самого низкого звания и рабами, и под предлогом благочестия, под видом целомудрия, иногда оставляют своих мужей; Елены следуют за Александрами, и не боятся Менелаев. Все это видят, бранят и не наказывают, потому что множество согрешающих подставляет для греха извинение.

О позор! Рушится мир, а грехи наши не рушатся. Город прославленный и глава римской империи истреблен одним пожаром. Нет ни одной страны, в которой не было бы римских изгнанников. В прах и пепел обращены священные некогда церкви, а мы предаемся жадности. Живем как будто собираемся на другой день умереть, и строим как будто вечно будем жить в этом мире. Золотом блещут стены, золотом потолки, золотом капители колонн, а нагой и алчущий Христос в образе нищего умирает пред нашими дверями. Мы читаем, что первосвященник Аарон вышел навстречу свирепеющему пламени и, зажегши кадильницу, удержал гнев Божий (Чис. 16). Великий священник стал между смертью и жизнью, и огонь не дерзнул идти дальше ног его. Господь говорит Моисею: оставь Меня, и истреблю их (Исх. 32:10). Когда говорит: оставь Меня, показывает, что Он может быть смягчен и может не исполнить угрозы, потому что молитвы раба противостоят могуществу Божию. Как ты думаешь, кто в подсолнечной мог бы теперь противостать гневу Божию, – кто мог бы выйти навстречу пламени и сказать с апостолом: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих (Рим. 9:3)? С пастырями гибнут и паствы, поскольку каков народ, таков и священник. Моисей в порыве сострадания говорил: прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей (Исх. 32:32). Он хочет погибнуть с погибающими и не довольствуется своим собственным спасением, поскольку во множестве народа – величие царя (Прит. 14:28). В такие-то времена родилась наша Пакатула. Среди таких-то забав она проводит детство, имея узнать слезы прежде, чем смех, имея услышать вопль прежде, чем радость, не зная входа, узнать уже выход. Пусть думает она, что мир всегда был таков. Пусть не знает прошедшего, избегает настоящего, ждет будущего. Твоя любовь, брат Гавденций, побудила меня продиктовать это в несвязной речи, и после убийства друзей и постоянного сетования вынудила меня, старика, написать дитяти для ее далекого будущего. И я счел лучшим дать просящему немного, чем не дать ничего: потому что в первом случае обнаруживается доброе расположение, угнетенное печалью, в последнем – оскорбление дружбы.

О земле обетованной

Ты, благороднейший из христиан и христианнейший из благородных, Дардан, спрашиваешь: обетованная ли та земля, которую заняли иудеи, возвратившись из Египта, так как уже прежде она была во владении их предков и потому не есть земля обетованная, но возвращенная, – ибо эти слова употребляешь ты в конце своего письма. Спрашивая об этом, кажется, ты думаешь то же, что одобряют многие из наших, именно, что нужно искать другой земли обетованной, о которой и Давид в псалме говорит: верую, что увижу благость Господа на земле живых (Пс. 26:13), и Господь в Евангелии: блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5:5). Без сомнения, когда Давид пел это духом, он находился в земле обетованной, и не только жил в пределах Иудеи, но и был властителем многих сопредельных народов, занимавших пространство от потока египетского, находящегося в Ринокоруре, до реки Евфрат, как говорит в другом месте: на Идумéю прострý сапóг мóй: мне́ иноплемéнницы покори́шася (Пс. 59:10). Каким же образом он надеялся получить то, чем уже владел по праву завоевания? Может быть, для того, чтобы не оставить сомнения читающим иудеям, – какая это земля, которую он желал видеть, – он объясняет это в той же самой речи, говоря: верую, что увижу благость Господа на земле живых. Итак земля иудейская, которая была в его владении, не есть земля живых, т.е. Авраама, Исаака и Иакова, о которых Господь при вопросе о воскресении говорит: Бог не есть Бог мертвых, но живых (Мф. 22:32). О земле же и стране мертвых Иезекииль говорит: душа согрешающая, та умрет (Иез. 18:4), и еще: ни мертвые восхвалят Господа, но мы [живые] (Пс. 113:25–26), которые и при воскресении встретят Господа Спасителя, по словам апостола: сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших (1Сол. 4:15), о которых и Иеремия говорит: отступающие от Меня будут написаны на прахе (Иер. 17:13). То, что обещает Давид словами: верую, что увижу благость Господа, ясно возводит нас к духовному созерцанию. Ибо каких других благ искал, или в чем нуждался царь, который был столь богат, что сын его Соломон (богаче которого не было никого в мире) был бы доволен частью оставленного им богатства? Но в земле живых он искал тех благ, которых око не видело и ухо не слышало и которые на сердце человеку не пришли, – благ, которые уготовал Бог любящим Его (1Кор. 2:9). А сказанное в Евангелии: блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5:5), в буквальном смысле, кажется, содержит внутреннее противоречие. Ибо наследование земли свойственно не кротким и смиренным, которые часто по своей кротости теряют и оставленное родителями, но мужам храбрым и смелым, наиболее способным к войне. Наконец и в псалме сорок четвертом, который относится под именем Соломона к таинству Христа и Его церкви, пишется: препояшь Себя по бедру мечом Твоим, Сильный, славою Твоею и красотою Твоею, и в сем украшении Твоем поспеши, воссядь на колесницу ради истины и кротости и правды, и десница Твоя покажет Тебе дивные дела (Пс. 44:4–5). Это тот, который и в другом псалме говорит: помяни́, Гóсподи, Дави́да и всю́ крóтость егó (Пс. 131:1), и еще: смиренных возвышает Господь (Пс. 146:6), и яснее в Евангелии: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф. 11:29), – тот, в прообраз которого и Моисей изображается кротчайшим из всех людей, бывших на земле (Чис. 12:3).

Земля живущих, как я сказал, это та земля, в которой святым и кротким мужам уготовляются благая Господня, – та, которой до пришествия во плоти Господа Спасителя не могли наследовать ни Авраам, ни Исаак, ни Иаков, ни пророки, ни другие праведные мужи. И Авраам, хотя в различных местах представляется с Лазарем в аду (Лк. 16), и Иаков, муж праведный, говорит: с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю (Быт. 37:35). Ключ к раю есть кровь Христа, который говорит к разбойнику: ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23:43). Это-то и есть, как я сказал, земля живых, земля богатства и благ Божьих, которую первый Адам потерял, а второй Адам обрел, или лучше, возвратил потерянную первым, по слову апостола: смерть царствовала от Адама до Моисея (под лицом которого разумеется закон) и над несогрешившими подобно преступлению Адама, который есть образ будущего (Рим. 5:14). Хотим ли знать определённее, что это за земля, – прочитаем у Малахии: и блаженными называть будут вас все народы, потому что вы будете землею вожделенною, говорит Господь Саваоф (Мал. 3:12), земля, которая на греческом выразительнее называется ϧελητη, которой или святые желают, или которая угодна Господу. И Исаия соответствует сим словам, говоря: и бýдетъ челове́к сокрывáяй словесá своя́, и яви́тся на земле сионской я́ко рекá текýщая слáвная в земли́ жáждущей (Ис. 32:2). Что это за земля сионская, в которой явится река славная? Очевидно – та, о которой Давид поет в другом псалме: славное возвещается о тебе, град Божий, и еще: Господь любит врата Сиона более всех селений Иакова (Пс. 86:2–3). Неужели те врата любит Бог, которые мы видим обращенными в прах и пепел? В этом нельзя убедить, не говоря о мудрых, даже и неразумных людей. Мне приходит на ум также и то, что с этим пониманием согласуется и написанное в шестьдесят четвертом псалме: Ты посещаешь землю и утоляешь жажду ее, обильно обогащаешь ее: поток Божий полон воды; Ты приготовляешь хлеб, ибо так устроил ее; напояешь борозды ее, уравниваешь глыбы ее, размягчаешь ее каплями дождя, благословляешь произрастания ее (Пс. 64:10–11). Ибо эта земля постоянно посещается Богом, и уповается, и наполняется всеми богатствами. Из ней вытекает река Божия, о которой написано: речные потоки веселят град Божий (Пс. 45:5), о которой в таинственной речи говорит и Иезекииль при описании храма (Иез. 47); на берегах которой растут деревья, которые на той и другой стороне (реки) производят каждый месяц новые плоды в великом изобилии. Об этой земле в Притчах премудрый муж написал: кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом (Прит. 12:11). Если же кто-нибудь подумает, что это должно понимать в отношении к этой земле, которую видим, которою владеют большей частью грешники, и о которых написано: проклята земля за тебя (Быт. 3:17), то пусть ответит, как может быть оправдана мысль: кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом. Ибо сколько людей возделывают землю и заставляют ее давать плоды, и однако, по многим препятствующим этому обстоятельствам, угнетаются нуждой и голодом? Но должно обратить внимание на то, что говорит Писание словами: возделывай земля свою. Земля – собственность человека и с нее никогда нельзя его сбросить, почему и написано: богатством своим человек выкупает жизнь свою (Прит. 13:8). Этого однако же нельзя понимать буквально. Ибо сколь многие избавляются чужими деньгами или деньгами друзей? Возделыватели и пахари этой земли суть апостолы, которым говорится: вы есть соль земли (Мф. 5:13), и в другом месте: терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21:19), из которых один, сосуд избранный, весьма дерзновенно говорит: мы соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение (1Кор. 3:9), и многое другое, о чем я не распространяюсь, чтобы не показалось, что я утомляю ум и не доверяю памяти читателя.

Внимательным умом и при руководстве авторитета Писаний мы должны рассудить также и о том, что святые той земли, которую иудеи называют землей обетованной, суть не постоянные жители ее, а странники и пришельцы. От лица мужа праведного мы читаем: странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои (Пс. 38:13). Он, долго поживши во тьме этой земли, с воплем воздыхает и говорит: горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских. Долго жила душа моя с ненавидящими мир (Пс. 119:5–6). А если мы исследуем все места, где только упоминается о жителях земли – в начале, средине и в конце Писания – тогда ясно можно будет доказать то правило Писания, что жителями земли всегда называются грешники, как вот, например, в Апокалипсисе Иоанна: горе живущим на земле (Апок. 8:13). Об Аврааме, который первый получил обетование, по слову Господа: тебе и потомству твоему отдам Я землю сию (Быт. 12:7), в проповеди первого во Христе мученика Стефана говорится, что он не получил этой земли не на стопу ноги. Ибо так написано: тогда он вышел из земли Халдейской и поселился в Харране; а оттуда, по смерти отца его, переселил его Бог в сию землю, в которой вы ныне живете. И не дал ему на ней наследства ни на стопу ноги, а обещал дать ее во владение ему и потомству его по нем (Деян. 7:4–5). И чтобы тайная мысль читателя не повлекла его к такому пониманию, что недарованное родоначальнику было возвращено потомкам, сосуд избранный говорит в послании к евреям: верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. Верою обитал он на земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования; ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог (Евр. 11:8–10). И потом, сказавши об Авеле, Енохе, Ное и Сарре, прибавил: все сии умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному (там же, ст. 13–16), и упомянувши за тем о многих святых, наконец сказал: и все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства (там же, ст. 39–40). Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живаго, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах (Евр. 12:22–23). Я знаю, что неверие иудеев не принимает этих свидетельств, которые несомненно утверждены авторитетом Ветхого Завета. Нашим нужно сказать то, что это послание, которое надписывается к евреям, не только церквями востока, но и за ними всеми церковными писателями греческими принимается как послание апостола Павла, хотя многие и думают, что они или Варнавы или Климента, – и что нет нужды чье оно, когда оно есть произведение мужа принадлежащего к церкви (ecclesiastici viri) и когда оно ежедневно прославляется чтением церквей. И если обычай латинян не принимает оного в числе писаний канонических, как и церкви греческие, по той же свободе не принимают Апокалипсиса Иоанна: то мы однако же принимаем и ту и другую книгу, следуя вовсе не обычаям настоящего времени, но авторитету древних писателей, которые по большей части пользуются свидетельством той и другой книги, – не так, как иногда это делают относительно апокрифов (так как изредка они пользуются и местами из языческих писаний), но как книгами каноническими и церковными.

Те, которые думают, что этой именно землею (которая страданием и воскресением Христа для нас теперь сделалась землей обетованной) владел народ иудейский по возвращении из Египта, пусть скажут мне – каким количеством земли владел он. Без сомнения – от Дана до Вирсавии, что равняется лишь сто шестидесяти милям в длину. Ибо Писание свидетельствует, что и Давид и Соломон, самые могущественные из царей, не владели большим пространством (2Цар. 17:11), если не считать владения побежденных ими племен, которые жили в союзе с ними. Говорю это, чтобы не упоминать о пять городах палестинских: Газе, Аскалоне, Гете, Аккароне и Азоте, равно как об идумеях, обитавшим к югу едва на расстоянии семидесяти пяти миль от Иеруалима, об арабах и агарянах, которых теперь называют сарацинами, живших в соседстве с городом Иерусалимом. О широте земли обетованной стыдно говорить, чтобы не показалось, что я подаю язычникам повод к богохульству. От Иопии до нашей маленькой деревни Вифлеема сорок пять миль; а за ним идет огромная пустыня, населенная дикими варварами, о которых говорится: жить будет он пред лицем всех братьев своих (Быт. 16:12) и которых упоминает красноречивейший поэт в словах: «широко кочующие барцеи» – от лежащего в пустыне города Барка, – которых теперь африканцы называют искаженным словом барициане. По особенностям местностей они называются различными именами, и от Мавритании чрез Африку и Египет, Палестину и Финикию, Келесирию и Осроэну, Месопотамию и Персию простираются до Индии. Такова-то, иудей, долгота и широта твоих земель; ими-то ты хвалишься; ими-то ты хвастаешься пред невеждами по разным провинциям.

«Ты хвалишься пред толпою, а я знаю тебя насквозь».

(Pers. Satyr. 3).

Ты возразишь, пожалуй, что землей обетованной называется та, о которой говорится в книге Числ (гл. 34), – страна, которая простирается с юга от моря Соленого чрез Син и Кадис-Варни до потока египетского, впадающего около Ринокоруры⁸⁷ в великое море; – которая с запада граничит с этим морем, омывающим Палестину, Финикию, Келесирию и Киликию; с севера простирается от горы Тавра и Зефрона до Емафа, который теперь называется Сирией Епифановой; а к востоку от Антиохии и озера Хенериф, которое теперь называется Тивериадским, до Иордана, впадающего в Соленое море, называемое теперь Мертвым; за Иорданом же находятся владения двух с половиной колен: Рувимова и Гадова и половины колена Манассиина. И я сознаюсь, что это тебе было обещано, но не дано: – обещано, если бы ты хранил заповеди Божьи и в путях Его ходил, если б вместо всемогущего Бога не покланялся Веельфегору и Ваалу, Веельзевулу и Хамосу; а так как ты предпочел их Богу, то потерял все, что было тебе обещано. И мне в Евангелии обещается царство небесное, о котором совершенно не упоминает Ветхий Завет. Но если я не исполню того, что заповедано, то вина будет не на обещающем, а на мне, не заслужившем получить обещанное. Ибо когда при выборе предполагается свободная деятельность, то ты, не желающий трудится, напрасно и надеешься получить обещанное. Читай книгу Иисуса и Судей и ты узнаешь, какими тесными пределами ты ограничен в своих владениях. Зачем упоминать об инородцах, которые жили в разных городах, и которых народ иудейский не мог выгнать из своих городов и поселений, – когда самая столица твоя, сначала Иевус, затем Салим, потом Иерусалим и наконец Элия, не могла выгнать иевусеев, и жила вместе с ними в соблазн и пример для соседей; так что и храм твой построен был там, где было гумно Орны Иевусея, да и самый храм, по множеству живущих с тобой необрезанных был выстроен язычниками – семьюдесятью тысячами каменосечцев и восьмьюдесятью тысячами носильщиков⁸⁸, т.е. сто пятьюдесятью тысячами, не считая надзирателей за работами.

Я говорю это не в поношение земли иудейской, как думает еретический клеветник, и не для того, чтобы отвергнуть истинность истории, составляющей основу духовного понимания, но чтобы подорвать высокомерие иудеев, предпочитающих широте церкви тесные пределы синагоги. Ибо если они следуют только букве убивающей, а не духу животворящему, то пусть покажут мне землю обетованную, кипящую млеком и медом. А если они думают, что это сказано тропологически, вместо изобилия во всем, то и мы предпочтем земле терний землю исповедания и землю живых, по слову Господа Моисею об отвержении израиля и о призвании язычников: оставь Меня, и истреблю их, и произведу многочисленный народ от тебя (Исх. 32:10); и по слову того же Отца Сыну: проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе (Пс. 2:8); и яснее чрез Исаию: не много для тебя⁸⁹, Ты будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля, но Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли (Ис. 49:6). Этим ясно показывается, что все случившееся с народом тем совершилось преобразовательно, в сени и образ, а написано для нас, достигшим последних веков.

Много, иудей, совершил ты преступлений; всем поработал ты окружавшим тебя народам. За что? Конечно, за идолопоклонство. И во время твоих частых страданий под игом рабства, Господь был милосерд к тебе и посылал судей и избавителей, которые освобождали тебя от рабства моавитян и аммонитян, филистимлян и других народов. Впоследствии под властью царей ты прогневал Бога, и вся твоя область была опустошена разгромом народа вавилонского. Семьдесят лет продолжалось запустение храма. Киром царем персидским ты был возвращен из плена. Ездра и Неемия весьма ясно говорят об этом. При Дарии, царе персидском и мидийском, храм построен Зоровавелем, сыном Салафииля и Иисусом, сыном Иоседека первосвященника. Не перечисляю, что вы выстрадали от мидян, египтян и македонян, не буду говорить об Антиохе Епифане, жесточайшем из всех тиранов, не буду вспоминать о Помпее, Габиние, Скавре, Варе, Кассие и Созие, которые нападали на города твои и особенно на Иерусалим. Наконец при Веспасиане и Тите город был взят и храм разрушен. Потом в течение пятидесяти лет, до императора Адриана существовали лишь остатки города и вот теперь, почти через четыреста лет после разрушения храма, остаются только развалины города и храма. За какое это столь великое преступление? Ведь ты не почитаешь идолов; даже под владычеством персов и римлян, под гнетом рабского ига ты не знал чужих богов. Каким образом Бог, некогда всемилосердый, никогда не забывавший тебя, теперь так долго не умилосердится над твоими бедствиями, чтобы освободить тебя от рабства и – вернее сказать – чтобы послать тебе чаемого антихриста? За какое, говорю, преступление, за какое столь страшное злодеяние отвратил Он очи Свои от тебя? Не знаешь? Вспомни голоса твоих предков: кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27:25); пойдем, убьем его и завладеем наследством его (Мф. 21:38); и еще: нет у нас царя, кроме кесаря (Ин. 19:15). Дано тебе то, что сам избрал: до конца мира ты будешь служить кесарю, пока не войдет полнота народов, и тогда весь Израиль спасается, так что некогда стоявший во главе ставится в хвосте.

Тебе, муж красноречивейший, почтенный в двукратном исполнении должности префекта, а ныне еще более почтенный во Христе, продиктовал я это в поспешный и короткий прием, чтобы не показаться вовсе не отвечающим. Потому что в одно время, даже в один день я и твое письмо получил и свое должен был отправить, так что нужно было или не отвечать тебе, или отвечать неискусною речью: стыдясь первого, я избрал последнее, надеясь на твою любовь.

О хранении девства

Из всех предметов, о которых я с юности и до сих пор писал своей рукой или рукой писцов, нет труднее настоящего. Ибо если я, думая писать первой в римской мире и по благородству и по богатству деве Христовой Деметриаде, выскажу все соответственно ее добродетелям, то меня сочтут льстецом; а если умолчу о чем-нибудь, чтоб сказанное не показалось невероятным, то моя скромность будет в ущерб ее славе. Итак что же делать? Не смею отказываться от того, чего не могу выполнить: с таким авторитетом приказывают, с такой верой просят, с такой настойчивостью домогаются (письма) знатные женщины – ее бабка и мать. И от меня, часто упражнявшегося в подобных материях, они не требуют чего-нибудь нового и особенного, а желают только, чтобы с мужской стороны не было недостатка и в моем свидетельстве в восхвалении добродетелей той, в которой, говоря словами знаменитого оратора, следует больше хвалить подающие надежду зачатки, чем действительные качества, хотя теплотой веры она превзошла детские годы – начала с того, чем другие оканчивают, и достигла полной и совершенной добродетели.

Пусть удалится злословие, пусть умолкнет ненависть; пусть не упрекают меня в честолюбивых видах. Незнакомец, я пишу к незнакомой, но только по телесному виду. Не то внутренний человек, хорошо знакомый внутреннему человеку по тому признаку по которому и апостол Павел знал колоссян и многих верующих, которых прежде не видал. Как высоко я уважаю заслугу нашей девы, и как удивляюсь ей, можно видеть из того, что занятый изъяснением храма Иезекииля, – этим труднейшим вопросом из всего священного Писания, – и именно той части храма, в которой описывается святое святых и алтарь кадильный, я захотел немного воспользоваться этим развлечением, чтобы от алтаря перейти к алтарю и посвятить вечному целомудрию жертву живую, благоугодную Богу, без всякого порока. Знаю, что по заклинанию первосвященника девственный покров уже покрыл освященную главу и прославлено оное великое слово апостола: хочу же вас всех представить Христу чистою девою (2Кор. 11:2). Тогда предстала царица одесную ее, одетая в ризу позлащенную и облеченная одеждами из разных тканей. Этой разнотканною одеждой, составленной из разнообразия многих добродетелей, облечен был и Иосиф, и ее носили некогда царские дочери. Поэтому и сама невеста радуется и говорит: царь ввел меня в чертоги свои (Песн. 1:3), и хор подруг отвечает: вся слава дщери Царя внутри (Пс. 44:14). Но и моя речь принесет некоторую пользу. Бег коней от возбуждения делается быстрее; мужество борцов возбуждается криками; речь императора воспламеняет приготовленные к сражению пехотные полки и сомкнутую конницу. Итак и в настоящем деле хотя бабка и мать насадили, но и я полью, а Господь возрастит.

У риторов правило – превозносить восхваляемое лицо, начиная с дедов и прадедов, чтобы бесплодие ветвей восполнить плодовитостью корня и в дереве удивляться тому, чему нет в плоде. Поэтому и мне теперь нужно перечислить славные имена Пробов и Олибриев и знаменитый род поколения Аникия, в котором или всякий заслуживал или редко кто не заслужил консульства. Но пред всеми должен быть предпочтен Олибрий, отец нашей девственницы, преждевременную смерть которого оплакал весь Рим. Остерегаюсь говорить много, чтобы не растравить рану святой матери и не возобновить скорби ее воспоминанием о его добродетелях. Нежный сын, любящий муж, добрый господин, приветливый гражданин, консул еще в юности, и по доброй нравственности знаменитый сенатор, он был счастлив своей смертью – что умер не видевши гибели отечества; но еще более счастлив потомством, возвысивши благородство прабабки своей Деметриады всегдашним целомудрием Деметриады-дочери.

Но что я делаю? Забывши о своем намерении, удивляясь молодой девице, я похвалил нечто из благ мирских, тогда как моя дева достойна хвалы преимущественно за то, что все это презрела, что думала о себе не как о благородной, не как о богатой, а как о человеке. Среди драгоценностей и роскоши она сохраняла невероятную силу духа; среди множества евнухов и служанок, среди изысканных пиршеств, которые доставляло богатое большое хозяйство, она искала подвига постов, грубой одежды, строгого образа жизни. Ибо она читала слова Господа, говорящего: носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских (Мф. 11:8). Она благоговела пред жизнью Илии и Иоанна Крестителя, которые оба опоясывались кожаным поясом и умерщвляли чресла свои, а о последнем говорится, что он пришел в духе и силе Илии, был предтечею Господа, пророчествовал в утробе матери, и прежде дня суда был восхвален словом судии. Удивлялась она силе веры Анны, дочери Фануиловой, которая в молитве и постах служила Господу до самой глубокой старости. Она стремилась присоединится к хору четырех девственниц, дочерей Филиппа, и желала быть одной из этих дочерей, которые девственным целомудрием достигли благодати пророчества. Такими и подобного рода мыслями питала она душу свою, ничего так не страшась, как оскорбить бабку и мать. Возбуждая ее своим примером, они устрашали ее своим намерением и внушением не потому, что не нравилось им святое стремление ее, а потому, что по величию подвига они не осмеливались желать и стремиться к нему. Пламенела молодая ученица Христа. Возненавидела она украшение свое и с Есфирью говорила ко Господу: ты знаешь, что я гнушаюсь знака гордости моей (т.е. диадемы, которую носила как царица), гнушаюсь его, как одежды, оскверненной кровью (Есф. 4:17). Видевшие и знавшие ее святые и благородные жены, которых жестокая буря врагов с берегов Галлии чрез Африку пригнала к поселению на святых местах, говорят, что тайно, с ведома только девственниц Божьих, состоявших в обществе ее матери и бабки, она по ночам никогда не употребляла полотна и мягких пуховиков, а вместо постели полагала на голой земле власяницу, орошала лице обильными слезами, припадая умом к ногам Спасителя, чтобы Он принял ее намерение, исполнил ее желание, преклонил волю бабки и матери.

Но зачем долго распространятся? Говорят, что она секретно и под покровом ночи вооружилась такими намерениями и тогда, когда уже наступил день свадьбы и приготовлялась спальня для будущего брака. Что ты делаешь Деметра? Зачем с такой робостью защищаешь целомудрие? Действуй свободно и смело. Если ты так боязлива среди мира, то что будешь делать, когда нужно будет претерпеть мученичество? Если ты не можешь выносить вида своих родных, то как выдержишь себя пред трибуналами гонителей? Если тебя не возбуждают примеры мужей, то пусть убедит и укрепить блаженная мученица Агнеса, победившая и возраст и тирана, и храм целомудрия посвятившая мученичеству. Не знаешь ты, несчастная, не знаешь, кому ты обязана своим девством. Когда-то ты трепетала в варварских руках и на груди бабки и матери пряталась под их мантии. Ты видела, что ты в плену, что целомудрие твое не в твоей власти. С ужасом видела ты свирепые тела врагов и с безмолвным воплем смотрела на похищение девственниц Божьих. Город твой, бывший некогда главой вселенной, стал гробницей народа римского. И между тем на ливийском берегу, ты, сама изгнанница, хочешь взять изгнанника мужа? Какая будет у тебя сваха? Кто будут твои провожатые? На грубом карфагенском языке будут петь тебе фесуеннинские песни. Не медли же. Совершенная любовь изгоняет страх (1Ин. 4:18). Восприими щит веры, бронь правды, шлем спасения, и выходи на брань. И хранение целомудрия имеет свое мученичество. Зачем боишься бабки, зачем страшишься матери? Может быть они и сами пожелали бы, если бы были уверены в твоем желании. Возбужденная такими и многими другими побуждениями, она отбросила все телесные украшения и светскую одежду как помехи своему намерению. Дорогие ожерелья, многоценные жемчуги и блестящие драгоценные камни возвращаются в сундуки; она надевает дешевую тунику, накрывается еще более простой мантией, и вдруг неожиданно повергается к ногам бабки и только плачем и рыданиями выказывает, какова она. Изумилась святая и знатная женщина, увидевши на внучке чуждую одежду. Мать стояла в радостном оцепенении. Ни та, ни другая не верили тому, чему хотели верить. Прильнул язык к гортани; то краснея, то бледнея, то в страхе, то в радости, они колеблются разными мыслями.

Здесь нужно остановиться, и я не буду продолжать рассказа о том, что от рассказа делается малозначительнее. При выражении величия неимоверной радости иссякли бы и реки красноречия Цицерона, и глубокие и блестящие мысля Демосфена текли бы слишком медленно и вяло. В это время совершилось все, что только может помыслить ум, что только может выразить слово. Внучка и дочь, мать и бабка наперерыв бросаются друг к другу в объятия, от радости проливают обильные слезы, поднимают повергшуюся и осыпают поцелуями трепещущую. В намерении ее они признают свое желание и радуются, что дева своим девством еще более облагородила благородную фамилию. Она обрела то, что могло возвысить род, украшающий гробницы Рима. Иисусе благий, что за восторг был во всем доме! Как бы от плодовитого корня пустили ростки зараз многие девы, и примеру матроны и госпожи последовало множество клиенток и служанок. Всеми домами овладело пламенное стремление к девству. И хотя неодинаково было по плоти состояние девственниц, но одинакова была награда целомудрия. Мало этого. Все африканские церкви воодушевились каким-то восторгом. Славная молва не только прошла по городам, по селениям и деревням, но проникла даже в африканские хижины. Все острова между Африкой и Италией были объяты этой молвой, и радостная весть беспрепятственной стезею бежала дальше. Италия сбросила тогда траурные одежды, и полуразрушенные стены города Рима отчасти получили прежний блеск, видя милость к себе Божию в обращении своей питомицы. Можно было бы подумать, что сокрушено владычество готфов и сброд кочевников и рабов истреблен молнией возгремевшего с небес Господа. Не так радовались в то время, когда после Требия, Тразимена и Канн, где были положены тысячи римских войск, – в первый раз римский народ торжествовал победу Маркелла при Ноле. Меньше радовались прежде поражению галльских полчищ, денежному выкупу аристократии, сохранению в крепости рассадника римского племени. Молва об этом достигла востока, и в средиземных городах было слышно о торжестве христианской славы. Кто из девственниц Христовых не хвалился ее обществом? Какая мать не назвала блаженным чрево твое, Иулиана? Пусть для неверных неизвестны будущие награды. Ты, дева, получила больше, чем сколько дала. Какую невесту человека знала хоть одна только провинция, а о девственнице Христовой услышал весь мир. Бедные родители и не полной веры христиане имеют обыкновение некрасивых дочерей и имеющих недостатки в каком-нибудь члене обрекать девству, поскольку не находят достойных зятьев. Куда, как говорится, жемчужина, туда же и стеклянная блестка. Именно считающие себя очень благочестивыми, давши девственницам небольшую часть, едва достаточную на пропитание, все имение отдают мирским детям обоего пола. Так поступил недавно в этом городе пресвитер, двух дочерей девственниц оставив бедными и позаботившись о всяком изобилии роскоши и удовольствий для других детей. К прискорбию, так делают многие женщины нашего обета, и о если бы были редки такие примеры; но чем чаще они, тем счастливее те, которые не последовали примеру большинства.

Говорят и превозносят общею похвалой христианской, – что все, приготовленное к свадьбе, святой Христовой двоицею⁹⁰ отдано было девственнице, дабы не оскорбить Жениха, дабы она пришла к Жениху со всем прежним богатством, и гибнущими предметами мира оказала помощь нищете служителей Божьих. Кто бы этому поверил? Проба, окруженная всеми почестями, это имя знаменитейшее в аристократии всего римского мира, которую за святость и изливаемые на всех благодеяния почитали даже варвары, которая не тяготилась ординарным консульством троих сыновей Пробина, Олибрия и Проба – теперь после взятия сожженного и ограбленного города (Рима), говорят, продает родовые имения, творит себе друзей от мамоны неправды, чтобы они ввели ее в вечные кровы, продает, чтобы церковные чины всякой степени и монахи по имени стыдились покупать имения, когда такая знаменитость продает их. Едва избежала она рук варварских и оплакала вырванных из ее объятий девственниц, как вдруг ее поражает невыносимая, – потому что она никогда не опасалась этого, – потеря самого любимого сына; но как бы имея в виду сделаться бабкой девственницы Христовой, в уповании на будущее, она вырвала смертоносную рану, показывая в себе исполнение того, что говорится в лирическом стихе в похвалу праведного:

«Если бы сокрушенный рушился мир,

Он бесстрашно падет под развалинами».

(Горац. lib. 3, Carm. oda 3).

В книге Иова читаем: еще он говорил, как приходит другой (Иов. 1), и в той же книге: не искушéние ли (или, как лучше в еврейском, не злоба ли) житié челове́ку на земли́ (Там же, 7:1).Ибо для того и труждаемся и бедствуем в злобе мира сего, чтобы быть увенчанными в будущем. И не удивительно думать это о людях, когда сам Господь был искушаем (Мф. 4). И об Аврааме Писание свидетельствует, что Бог искушал его (Быт. 22), почему и апостол говорит: хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает (Рим. 5:3–5). И в другом месте: кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание (Рим. 8:35–36). И Исаия увещевает таких людей говоря: отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери? Ибо всё заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило (Ис. 28:9–10 ). Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в них (Рим. 8:18). Почему я привел эти места, покажет дальнейшая речь. Посмотревши с моря на дымившееся отечество и вверив спасение свое и своих близких зыбкой ладье, она находит берега Африки еще более недружелюбными. Она попадается в руки тому, о котором трудно сказать, был ли он более жаден или более жесток, – тому, для которого не было никаких удовольствий кроме вина и денег⁹¹, который управляя провинцией милостивейшего императора⁹², был жесточайшим из всех тиранов и у которого (скажу нечто из басней поэтов), как у Плутона в аду, был не трехглавый, а многоглавый Цербер, который тащил и грыз все⁹³. «Здесь отрывали приросших к груди матерей», продавали благородных девиц в замужество купцам и самым жадным из смертных сирийцам, не щадили беспомощности ни сирот, ни вдовы, ни девственниц Христовых, и смотрели более на руки просивших, чем на лица.

Матрона, бежавшая от варваров, вытерпела эту страшную Харибду и Сциллу, окруженную множеством собак, которые не склонялись к состраданию ни понесенными несчастиями, ни рабством. Бесчеловечный, последуй по крайней мере примеру врага римской империи. Бренн нашего времени⁹⁴ взял только то, что нашел: ты требуешь того, чего не находишь. И удивляются завистники (ибо добродетель всегда открыта для зависти), зачем она тайным бегством вместе с собой искупила целомудрие столь многих, – удивляются, тогда как тот, кто мог отнять все, конечно, счел бы себя в праве получить и в этом свою часть, и она, бывшая во власти его как частная женщина, не смела бы отказать ему в этом как губернатору. Знаю, что открываю себя для нападения врагов, что кажусь расточающим лесть пред знаменитою и благороднейшею женщиной. Но враги мои будут не в состоянии обвинить меня, если узнают, что я до сих пор молчал. Ибо я никогда не восхвалял ее за древность рода, за множество богатства и величие власти при жизни и по смерти мужа, за что другие превозносили ее быть может с продажным витийством. Цель моя – церковным языком воздать хвалу бабке моей девственницы и возблагодарить ее за то, что своей волею она поддержала ее намерение. С другой стороны монастырская келья, простая пища, убогая одежда, возраст близкий уже к смерти и оставшееся краткое жизненное поприще освобождают меня от всякого нарекания в лести. Наконец в остальных частях письма вся моя речь будет обращена к девственнице, и девственнице благородной не менее святостью, чем родом, для которой тем опаснее падение, чем выше восхождение.

«Одно я тебе, для Бога рожденная, то одно прежде всего,

Проповедь буду и, повторяя, снова и снова я буду внушать»,

чтобы ты занимала ум свой любовью к священному чтению, дабы на доброй земле сердца твоего не принять тебе семени куколя и волчцев, дабы по усыплении домовладыки (который есть νούς, т.е. дух, всегда прилепляющийся Богу) враг человека не насеял плевел; но чтобы ты всегда говорила: ночью искала я того, которого любит душа моя (Песн. 3:1), где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? (там же, 1:6), и еще: к Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня (Пс. 62:9), и также оное Иеремии: не утрудихся тебе последуя, ибо нет утомления в Иакове, ни труда во Израиле (Иер. 17:16). Когда ты была в мире, любила что от мира; любила натирать лицо белилами и раскрашивать щеки румянами, подкрашивать волосы и строить на маковке башню из чужих волос; не говорю уже о дорогих серьгах, белом жемчуге, свидетельствующем о глубинах Красного моря, о зеленых изумрудах, о пламенных керавниях, о яхонтах морского цвета, – что до безумия любят матроны. А теперь, поскольку ты оставила мир и на второй ступени после крещения заключила с противником своим договор, говоря ему: «отрекаюсь от тебя, диавол, и от мира твоего, и от гордыни твоей и от дел твоих» – храни условие, которое заключила, согласуйся с ним, и пока находишься на пути сего мира, будь верна договору с противником своим, чтобы он не предал тебя судии и не уличил в каком-нибудь нарушении условия с ним, чтобы тебе не быть преданною слуге, который есть он сам и враг и мститель твой, – и не быть вверженной в темницу (Мф. 5) и во тьму кромешную, которая чем больше удалена от истинного света – Христа, тем больше внушает нам ужаса и из которой не выйдешь пока не отдашь последнего квадранта, т.е. пока не воздашь даже за самый малейший проступок, ибо и за праздное слово мы имеем отдать отчет в день суда (Мф. 12:36).

Пусть это будет сказано не в смысле недоброго предсказания тебе, а по обязанности опасливого и предостерегающего советника, который боится в тебе даже за то, что обезопаснено. Если гнев начальника вспыхнет на тебя, то не оставляй места твоего (Еккл. 10:4). Мы всегда стоим как бы в строю, как бы приготовившись к битве. Враг хочет сбит нас с места, попятить назад; но должно укреплять стопы свои и говорить: поставил на камне ноги мои (Пс. 39:3), и: каменные утесы – убежище зайцам (Пс. 103:18). Вместо этого некоторые читают «ежам». Еж животное маленькое скоробегающее и покрыто колючками. Но Иисус подъял венец из колючих терний, понес грехи наши и поболел за нас для того, чтобы от терний и волчцев женщин, которым говорится: в болезни, жена, будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою (Быт. 3:16), – рождались розы девства и лилии целомудрия. Поэтому и жених покоится между лилий и среди тех, которые не осквернили одежд своих, ибо пребыли девственницами, и которые внимали заповеди: да будут во всякое время одежды твои светлы (Еккл. 9:8) и, как основатель и глава девства, говорили с верою: Я нарцисс Саронский, лилия долин (Песн. 2:1). Итак камень – прибежище зайцев, которые при гонениях бегают из города в город и не боятся оного пророческого изречения: не стало для меня убежища (Пс. 141:5); – высокие же горы – сернам, питающимся змеями, которых малое дитя будет выводить из пещер, когда будут вместе пастись рысь и козел, и вол и лев будут есть мякину, – не для того, чтобы вол научился свирепости, но для того, чтобы лев научился кротости. Возвратимся к указанному свидетельству. Если гнев начальника вспыхнет на тебя, то не оставляй места твоего. За тем следует: потому что кротость покрывает и большие проступки. Этот стих имеет такой смысл: Если в помыслы твои проникнет змей, то всяким хранением блюди свое сердце и пой с Давидом: от тайных моих очисти меня и от умышленных удержи раба Твоего (Пс. 18:13–14); тогда ты не дойдешь до величайшего греха осуществленного не деле, но тотчас поработишь в уме греховные возбуждения и вавилонских младенцев разобьешь о камень, на котором не видны следы змея, и дашь Господу смиренное обещание: чтобы не возобладали мною. Тогда я буду непорочен и чист от великого развращения (Пс. 18:14). То же самое Писание свидетельствует в другом месте: наказывающий беззаконие отцов в детях до третьего и четвертого рода (Чис. 14:18), то есть: Бог не наказывает нас непосредственно за самые помыслы и расположения духа, но воздает за них в потомстве их, т.е. в злых делах и в греховном упорстве, как говорит через Амоса: за три преступления Дамаска и за четыре не пощажу его (Ам. 1:3, 2:4).

Для твоего убеждения достаточно, так сказать, бегло сорвать эти немногие цветы с прекрасного луга Писаний, – чтобы ты заперла ложницу сердца и ограждала чело свое частым знамением креста, дабы истребитель Египта не нашел в тебе места, но дабы первенцы, погибшие у египтян, в душе твоей спаслись, и ты сказала с пророком: готово сердце мое, Боже, [готово сердце мое]; буду петь и воспевать во славе моей. Воспрянь, псалтирь и гусли (Пс. 107:2–3). Взять эти гусли повелевается и Тиру, проникнутому многими греховными ранами, чтобы он покаялся и скверны прежней греховности омыл с Петром горькими слезами. А мы не должны знать покаяния, чтобы не поддаваться легко греху. Пусть покаяние будет, так сказать, второю доской для нечестивых после кораблекрушения, но в девственнице пусть остается целым сам корабль. Иное дело искать потерянного, и иное дело обладать тем, чего никогда не теряла. Поэтому и апостол умерщвлял тело свое и порабощал, чтобы проповедуя другим, не быть самому неключимым, и от лица рода человеческого, горя плотскими пожеланиями, говорит: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти (Рим. 7:24)? И еще: ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (ст. 18–19). И после этого: посему живущие по плоти Богу угодить не могут. Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас (Рим. 8:8–9).

После тщательного наблюдения за помыслами, ты должна вооружится постом и петь с Давидом: постясь душею моею (Пс. 68:11); ем пепел, как хлеб (Пс. 101:10); и еще: во время болезни их одевался во вретище (Пс. 34:13). Ева чрез ядение изгнана была из рая. Илия, укрепившись сорокодневным постом, на огненной колеснице восхищается на небо (3Цар. 19). Моисей в течение сорока дней и ночей питается общением и беседой с Богом (Исх. 24:18), воистину подтверждая сказанное: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4:4). Спаситель рода человеческого, оставивший нам образ добродетелей и жизни своей, тотчас после крещения возводится Духом, для борьбы с диаволом, дабы, поразив и сокрушив его, передать ученикам на попрание. Поэтому и апостол говорит: Бог же мира сокрушит сатану под ногами вашими вскоре (Рим. 16:20). Однако исконный враг после сорокодневного поста замышляет искушение пищей и говорит: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами (Мф. 4:3). По закону, в месяц седьмой после звука труб, в десятый день месяца, назначается пост для всего народа еврейского, и потребляется та душа от народа своего, которая пресыщение предпочтет воздержанию. У Иова написано о драконе: «сила его в чреслах его, и крепость его среди чрева его» (Иов. 38). Против юношей и девиц враг наш пользуется огнем юношеского возраста и воспламеняет колесницу природы нашей во исполнение слова Осии: все они пылают прелюбодейством, как печь (Ос. 7:4), – которые потушаются благодатью Божией и суровостью поста. Таковы-то разженные стрелы диавола, которые вместе и уязвляют и воспламеняют, и приготовляются для трех отроков царем вавилонским, который разжигает печь в сорок девять локтей, имея и сам на погибель семь седмиц, которые Господь повелел соблюдать во спасение. И как там четвертый, имеющий вид как бы сына человеческого, охладил величайший жар и среди раскаленной печи отнял у пламени его жгучесть, так что для осязания оно давало не то, чем угрожало для зрения: так в девственной душе небесной росою и суровостью поста потушается юношеская страстность, и в человеческом теле достигается житие ангельское. Поэтому и сосуд избранный говорит, что о небрачных он не имеет повеления Господня, поскольку не выполнять того, для чего ты рождена, убивать в себе свой корень, вкушать только плоды девства, не знать брачного ложа, бояться всякого прикосновения к мужчинам и в теле жить без тела – противно природе и выше природы.

Я не предписываю тебе чрезмерных постов и непосильного воздержания в пище, быстро ослабляющего нежные натуры и скорее расстраивающих здоровье, чем полагающих основу святой жизни. И у философов есть сентенция: μεσότητας ἀρετάς ὐπερβολάς χαχίας ε̎ιναι – которую можно перевести так: «умеренность – добродетель, а излишнее и чрез меру считается пороком». Поэтому и один из мудрецов⁹⁵ говорит: «ничего чрез меру». Это изречение так прославилось, что изложено и в комическом произведении. Ты не должна постится до того, чтобы дрожать, чтобы едва переводит дух, или до того, чтобы тебя носили или таскали твои спутницы, но должна поститься так, чтобы уничтожая вожделения плоти, быть в состоянии нисколько не сокращать против обыкновенного ни чтения, ни псалмов, ни бдений. Пост не есть сам по себе добродетель, а только основа других добродетелей; равно как невинность и чистота, без которой никто не узрит Бога, составляет ступень для ищущих высших добродетелей, но если она будет только одна, то не может еще дать девственнице венец. Припомним в Евангелии о мудрых и юродивых девах, из которых одни вводятся в покой жениха, а другие, не имея елея добрых дел, с угасшими светильниками изгоняются (Мф. 25). Выше постов лежит поле, в которое и я часто забегал, относительно которого написано многими нарочитые книги, к чтению которых я отсылаю тебя, чтоб научится тебе, сколько блага в воздержании, и сколько напротив зла в пресыщении.

Подражай жениху своему: слушайся бабки и матери. Не видайся ни с кем из мужчин, в особенности юношей, иначе как только с ними. Не знай никого, кого они не знают. И мирская пословица говорит: «та только дружба крепка, когда одного и того же желают и одного и того же не желают». Стремиться к девству, познать заповеди Христа, уразуметь что тебе полезно и что ты должна любить – всему этому научили тебя примеры их, – всему этому наставила тебя святая жизнь дома. Не считай же того, что ты имеешь, только своим, а приписывай это тем, которые передали тебе свое целомудрие и возрастили в тебе благоуханный цветок честного брака и ложа нескверного, цветок, который принесет совершеннейшие плоды, если смиришься под крепкую руку Божью и будешь всегда помнить написанное: Господь гордым противится, смиренным же дает благодать (Иак. 4:6). А где благодать, там не воздаяние за дела, а только милость дающего, во исполнение слова апостола: не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим. 9:16). Однако же хотеть и не хотеть в нашей власти; но и то самое, что наше, без милосердия Божия не есть наше.

Пусть перед глазами у тебя будут больше нравы евнухов, отроковиц и рабов, а не красивые лица; во всяком поле и возрасте, даже в насильственном целомудрии евнухов с усеченными членами, должно обращать внимание на душу, которая может быть обуздана только страхом Христовым. Шутки и вольности пусть не имеют места в твоем присутствии. Никогда не слушай неприличного слова, а если услышишь, не понимай. Люди развращенного ума одним часто и легким словом разрывают покровы целомудрия; осмеивать и подвергаться осмеяниям предоставь людям мира. Твоей особе прилична строгость. Люцилий пишет, что Катон (говорю про Катона Цензора) и когда-то начальник нашего города, который и в цензорском достоинстве не постыдился и в старческом возрасте не отчаялся выучиться греческому языку, и М. Красс только однажды в жизни смеялись. То была ненужная важность, ищущая славы и молвы народной, а мы можем умерять страсти и возбуждения и управлять ими, хотя и не можем отсечь их, пока живем в храмине тела сего и облечены бренною плотью. Поэтому и псалмопевец говорит: гневаясь, не согрешайте (Пс. 4:5). Извиняя это, апостол так говорит: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф. 4:26); поскольку если человеку свойственно гневаться, то христианину свойственно укрощать гнев.

Думаю, что излишне говорить тебе наставления против скупости, когда и отличительным свойством твоего рода было иметь и попирать богатство, и когда и апостол поучает, что сребролюбие есть идолослужение (Еф. 5:5), и Господь отвечает вопрошающему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? – если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19:16, 21). Продать все и раздать нищим и таким образом легко и беспрепятственно воспарить со Христом к небесам – дело апостольского величия и совершенной добродетели. Нам или лучше тебе предлагается серьезно размыслить, так как в этом всякому возрасту и всякому лицу предоставлена свобода воли. Если хочешь, говорит, быть совершенным. Не принуждаю, не приказываю, но предлагаю пальму, показываю награды: от тебя зависит выбор, если в борьбе и подвиге хочешь получить венец. Обратим внимание на то, как мудро сказала мудрость: продай имение твое. Кому это предписывается? Конечно, тому, кому сказано: если хочешь быть совершенным. Продай не часть твоего имения, а все. И когда продашь, что дальше? И раздай нищим. Не богатым, не родственникам, не на роскошь, но на нужду. Священник ли он, знакомый или родственник, принимай во внимание не это, а только бедность. Пусть восхваляют тебя утробы алчущих, а не роскошные застолицы пресыщенных. По Деяниям апостольским, когда еще теплилась кровь Господа нашего и когда горела еще новая вера верующих, они продавали все имения свои и вырученные деньги слагали к ногам апостольским, чтобы показать, что должно попирать деньги; и давалось всякому, сколько кому нужно было. Анания и Сапфира были жертвователи боязливые или, лучше, двоедушные и за то были осуждены, поскольку после обета принесли как бы свое, а не Тому принадлежащее, Кому однажды посвятили оное, и удержали у себя часть чужого имения, опасаясь голода, которого не боится истинная вера. Они заслужили свое наказание не по жестокосердию своему, а для примера наказания. И апостол Петр не просит им смерти, как клевещет неразумный Порфирий, но в духе пророческом возвещает суд Божий, чтобы наказание двоих человек послужило уроком для многих. С того времени как ты посвятила себя всегдашнему девству, твое, что при жизни бабки или матери должно быть роздано по их воле, стало уже не твоим, потому что стало Христовым. А когда они умрут и почиют сном святым (потому что я знаю, что и они желают, чтобы ты пережила их), когда настанет более зрелый возраст, когда серьезнее будет характер и тверже мысль; тогда сделай то, что заблагорассудишь, или лучше – что повелит Господь, сделай в том убеждении, что ты ничего не будешь иметь, кроме того только, что издержишь на добрые дела. Пусть другие строят храмы, украшают стены мрамором, подвозят глыбы для колонн, золотят их капители, не чувствующие драгоценного украшения, пусть разукрашивают двери слоновой костью и серебром, а раззолоченные алтари драгоценными камнями. Не упрекаю, не запрещаю. Пусть всякий избыточествует по своему чувству. Лучше делать это, чем лежать на сложенных сокровищах. Но тебе предназначено другое: одевать Христа в лице бедных, посещать – в больных, питать – в алчущих, принимать Его в неимеющих крова и особенно в присных по вере, питать монастыри девственниц и служителей Божьих, пекись о нищих духом, которые дни и ночи служат Господу твоему, которые, живя на земле, подражают житию ангельскому и не говорят ничего иного, кроме славословий Богу, которые, имея пищу и одежду, радуются этому богатству, не хотят иметь ничего больше, если только исполняют обет свой; в противном же случае, если желают большего, то оказываются недостойными и самого необходимого. Вот что сказал я девственнице богатой и девственнице знатной.

Теперь я буду говорить только к девственнице, т.е. имея в виду не внешнее твое, а только твое внутреннее.

Кроме чинопоследований псалмов и молитв, которые тебе всегда должно исполнять в час третий, шестой и девятый, в вечерню, полунощницу и утреню, назначь себе – сколько часов заниматься изучением священного Писания, сколько времени читать – не для труда, но для услаждения и назидания души. По окончании этих уроков и после неоднократных коленопреклонений во спасение души, всегда бери в руки шерсть, или выводи пальцем нити для основы, или перебрасывай в челноке нити утока; напряденное другими или мотай в клубок, или спуй для тканья. Рассматривай что соткано, поправляй что сделано нехорошо, распоряжайся что нужно делать. Если ты будешь занята столь различными делами, то дни никогда не покажутся тебе долгими, и даже в летнее время будут казаться короткими, в течение которых сделано какое-нибудь опущение в работе. Поступая так, ты и сама спасешься, и других спасешь, и будешь наставницею святой жизни, и целомудрие многих будет твоим служением. Писание говорит: в похотях всякая душа праздная (Притч. 13:4). Не должно тебе удаляться от работы потому, что, по милости Божьей, ни в чем не нуждаешься, но тебе должно трудиться со всеми для того, чтобы при работе ни о чем другом не думать, кроме того, что относится к служению Господу. Скажу просто: хотя бы ты все имение раздала на бедных, у Христа ничто не будет так дорого, как то, что ты сама собственными руками сделаешь или на собственные нужды, или в пример другим девственницам, или что принесешь бабке и матери в надежде получить от них большие пособия в пользу бедных.

Но особенно важное я почти пропустил. Когда ты была еще девочкой и когда римской церковью управлял святой и блаженной памяти епископ Анастасий, поднявшаяся с востока жестокая буря еретиков пыталась осквернить и ослабить простоту веры, засвидетельствованной словом апостольским. Но муж пребогатой нищеты и апостольской ревности тотчас же поразил вредоносную главу и заградил шипящие уста гидры. И поскольку и опасаюсь, и даже знаю по слухам, что в некоторых еще доселе живут и разрастаются ядовитые отпрыски, то я, как бы ты не казалась благоразумною и опытною, считаю нужным во имя святой любви предупредить тебя, чтобы ты держалась веры святого Иннокентия, преемника на апостольской кафедре и сына вышеупомянутого мужа, и чтобы не принимала занесенного учения. Ибо еретики, как бы ища правды Божьей, обыкновенно нашептывают за углами такого рода мысли: «почему та душа родилась в той стране? Почему одни родятся от христианских родителей, а другие среди диких и самых свирепых народов, где нет никакого понятия о Боге?» Поразивши этим простецов как бы жалом скорпиона, и, чтобы проложить себе дорогу, открывши рану, вливают яд. Неужели ты думаешь (говорят они), что младенец, который смехом и радостью на лице едва только показывает, что он узнает мать, который не сделал ничего доброго и не испорчен демоном зла, – что этот младенец невинно подвергается желтухе, и терпит то, чего, как мы видим, не терпят нечестивые, а терпят рабы Божьи? Если же, говорят, суды Божьи истинны, правы сами в себе (Пс. 18:10), и нет ничего несправедливого у Бога, то, естественно, мы должны признать, что души были на небесах и в телах человеческих осуждены, или, так сказать, погребены за какие-нибудь прежние грехи, и что мы в юдоли плача несем наказания за прежние преступления. Поэтому и пророк говорит: прежде страдания моего я заблуждался (Пс. 118:67), и еще: выведи из темницы душу мою (Пс. 141:8), и также: кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? (Ин. 9:2), и прочее тому подобное. – Это нечестивое и тлетворное учение некогда было в ходу в Египте и странах восточных и теперь живет между многими тайно, как бы в пещерах ехидн, оскверняет чистоту тех стран, и, подобно заразительной болезни, прокрадывается к немногим, чтобы потом перейти на очень многих. Я уверен, что ты, если услышишь, не примешь этого учения. Ибо у тебя есть наставницы в Боге, вера которых представляет образец учения. Ты понимаешь, о чем я говорю, потому что Бог дал тебе разум во всем. Против дикой ереси и против еще более непотребного, чем то, о чем я говорил, ты не проси тотчас же ответа от оного мужа, чтобы не показалось, что я не столько предостерегаю тебя от ереси, сколько вовлекаю в нее, так как цель настоящего произведения – наставить девственницу, а не отвечать еретикам. Впрочем, все лжеумствования их и подкопы, какими усиливаются они извратить истину, я с помощью Божьей опроверг в другом сочинении, которое, если хочешь, скоро и охотно пришлю, так как непрошенные подарки, говорят, неприятны, и награды, получаемые легко, теряют свою цену, и напротив более ценятся, если делаются редко.

Многие обыкновенно спорят – отшельническая ли жизнь лучше или общежительная, и первую предпочитают второй. Но если отшельническая жизнь для мужчин представляет ту опасность, что, отделившись от общения с людьми, они могут быть доступны гнусным и нечестивым помыслам и, исполнившись надменности и гордости, могут всех презирать и изощрять свои языки, осуждая или клириков или других монахов, о чем весьма справедливо говорится: сыны человеческие, у которых зубы – копья и стрелы, и у которых язык – острый меч (Пс. 56:5); – то не тем ли более одиночная жизнь опасна для женщин, изменчивый и непостоянный ум которых, если представляется своему произволу, скоро впадает в самое худшее? Я знаю некоторых из того и другого пола, у которых от излишнего воздержания, в особенности у тех, которые жили в сырых и холодных кельях, до того расстроен был мозг, что они не знали, что делать и куда поворотится, не знали, что нужно говорить и чего не говорить. Если эти невежды в светских науках читали что-нибудь из трактатов ученых, то заучивали только одни слова без понимания написанного и, по старой пословице, не умея говорить, не умели и молчать. Они учат Писанию, которого не понимают, и, наставляя других, принимают на себя высокомерие ученых – эти более учители невежд, чем ученики ученых. Итак доброе дело повиноваться старшим, слушаться начальников и после правил Писания учится пути жизни у других, и не руководиться самым худшим учителем, т.е. гордостью. О таковых женах и апостол говорит: колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения (Еф. 4:14); всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины (2Тим. 3:7).

Уклоняйся от сообщества с мужами матрон и живущих в мире, чтобы не смущаться духом и не слышать того, что говорит муж жене, или жена мужу. Такие сообщества вредны. Осуждая оные, апостол, приводя светских стих, делает его церковным; худые сообщества развращают добрые нравы (1Кор. 15:33). Латинский перевод не выражает вполне метра этого ямбического стиха, если передать его слово в слово. Выбирай в спутницы строгих жен и в особенности вдов и девственниц, жизнь которых безукоризненна, речь скромна, целомудрие свято. Избегай вольности девиц, которые украшают головы, распускают волосы, лоснят кожу, румянятся, носят тесные перчатки, платье без складок и башмаки со скрипом, чтобы с именем дев удобнее погибнуть. Ибо о нравах и склонностях госпож судят большей частью по нравам служанок и спутниц. Твоей хорошей, твоей любимой, твоей подругой должна считаться та, которая не считает себя красивой, которая не заботится о красоте лица и в публичных местах не обнажает груди и шеи, и спустивши мантию не открывает верхней части спины, но закрывает свою наружность и ходит чуть открывши один глаз, чтобы видеть дорогу.

Сомневаюсь говорить ли, но хочу ли не хочу ли, а нужно сказать, потому что это часто случается; – не потому, впрочем, что я опасаюсь этого в тебе, которая может быть этого и не знаешь и никогда не слышала, а для того, чтобы по поводу тебя предостеречь прочих. Пусть удаляется девственница, как некоторой язвы и яда для целомудрия, завитых и раздушенных юношей, о которых говорит Арбитр: «не хорошо пахнет тот, который хорошо пахнет». Не говорю о прочих, коих неблаговременное посещение бесславит и ее и других, так что хотя бы и не было в этом ничего дурного, но уже то величайшее зло, что язычникам напрасно открывается повод к злословию и глумлению. Я говорю это не о всех, а только о тех, которых порицает сама церковь и иногда извергает, на которых часто падает обличение епископов и пресвитеров, так что девицам легкого поведения почти опаснее ходить в места богослужения, чем в места публичные. Живущие в монастыре и живущие вместе в большом числе пусть никогда не выходят одни, никогда без матери. Из стаи голубей ястреб часто отделяет одну, на которую тотчас нападает и растерзывает, насыщаясь ее плотью и кровью. Хилые овцы отстают от своего стада и пожираются челюстями волков. Я знаю святых девственниц, которые в праздничные дни, по причине множества народа, не переступают порога своего дома и не выходят и тогда, когда нужно соблюдать наибольшую осторожность и почти избегать публики. Почти тридцать лет назад я издал книгу о хранении девства, в которой мне было необходимо выпустить против пороков и раскрыть ковы диавола для вразумления девственницы, которой я писал. Это оскорбило многих, так как всякий, относя к себе сказанное, неохотно слушал меня как наставника, но отвращался как обличителя своих беззаконий. Однако какая была польза в том, что я вооружил против себя крикунов своим сетованием и раскрыл рану совести? Книги остались, а люди умерли. Я писал ко многим девственницам и ко вдовам σπουδασμάτια⁹⁶, и что только могло быть высказано в тех книжечках, все было расписано, так что или излишне повторять одно и тоже, или опускаемое мною теперь принесло бы больше вреда. И блаженный Киприян издал прекрасную книгу о девстве и многие другие как на латинском, так и на греческом языках; жизнь ἀϒνή⁹⁷ восхвалена в писаниях и на языках всех народов и преимущественно в церквах. Но все это относится к тем, которые еще не избрали девства и нуждаются в наставлении, чтобы знать, как высоко то, что они должны избрать. А нам нужно сохранить избранное и ходить как бы среди скорпионов и змей, чтобы, препоясав чресла, обувши ноги и взявши в руку посохи, идти среди ков и соблазнов мира сего, чтобы достигнуть до сладких вод Иордана, вступить в землю обетования, взойти в дом Божий и сказать с пророком: Господи! возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей (Пс. 25:8) и еще: одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей (Пс. 26:4). Счастлива та совесть и блаженна та девица, в сердце коей, кроме любви Христовой, которая есть мудрость, чистота, терпение и правда и прочие добродетели, не жило никакой другой любви, которая никогда не вздыхала при воспоминании о человеке и не желала видеть того, увидевши которого не захотела бы оставить. Имея некоторых, нехорошо себя ведущих, бесславить святой обет девственниц и славу небесного и ангельского жития. Им прямо должно сказать, чтобы или посягали, если не могут удержаться, или удерживались, если не хотят посягать. Достойно смеха или лучше слез, что когда идут госпожи, девица-служанка идет наряднее, так что, по общему обыкновению, очень часто признаешь госпожу в той, которую видишь хуже одетою. Некоторые хотят жить в отдельных помещениях, без посторонних людей, чтобы жить свободнее, мыться в банях, делать все, что хотят, и соблазнять совесть многих. Это мы видим и терпим, и если блестит при этом золото, считаем добрыми делами.

Связываю конец с началом и не довольствуюсь однократным увещеванием. Люби священное Писание и возлюбит тебя мудрость, приими ее и сохранит тебя, почти ее и объемлет тебя. Эти-то украшения пусть будут на груди и в устах твоих, язык твой пусть не знает ничего, кроме Христа; пусть ничего не может говорить, кроме того, что свято. В устах твоих пусть всегда будет сладость твоей бабки и матери, подражание коим составляет образец добродетели.

Ты поступил не дерзко, как ложно представляешь себе, а по-дружески и осмотрительно, когда посылал мне новый вопрос по старому предмету. Еще до твоего письма вопрос этот на востоке ввел в заблуждение очень многих, заставив их под личиной смирения учить гордости, и говорить вместе с диаволом: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и буду подобен Всевышнему (Ис. 14:13–14). Ибо какое безрассудство может быть более того, как усвоят себе не говорю – подобие, а равенство Богу, и в кратком положении схватывать все, что есть отравляющего у еретиков, что заимствовано стоиками у философов и особенно у Пифагора и Зенона? Они полагают, что можно истребить в душе то, что греки называют πἀϧη, а мы можем назвать душевным волнениями (perturbationes), т.е. печаль и радость, надежду и страх, из коих два относятся к настоящему, а два к имеющему быть; и что при размышлении и постоянном упражнении в добродетели, в человеке может не остаться решительно никакого следа и корня пороков. Против них весьма сильно говорят и перипатетики, ведущие свое начало от Аристотеля, и новые академики, которым следует Туллий; и опровергают – не говорю их опыты, которых нет, но мечты и предположения. Ибо это значит истребить в человеке человека, и в образе человека жить без тела; скорее можно этого желать, чем об этом учить, как говорит апостол: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:24). Но так как письмо не может вместить всего, я укажу тебе коротко, чего следует избегать. Есть вот стих и у Виргилия:

От того-то у них и страх и желание, скорбь и радость; не видят

И света они, заключенные в душной и мрачной темнице.

(Енеид. кн. 9).

Ибо кто может не восхищаться от радости, не огорчаться в печали, не ободряться надеждой, не задрожать от страха? Почему и самый строгий из поэтов, Флакк, написал в сатире:

Никто не родиться без пороков: лучший тот,

У кого их меньше.

(Горация сатир. 3)

Прекрасно говорит один из наших⁹⁸: философы – патриархи еретиков. Превратным учением они пятнают чистоту церкви; как будто не знают известного изречение: что гордится земля и пепел? (Сир. 10:9). Особенно, когда тоже говорит апостол: в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником (Рим. 7:23), и еще: которого хочу, не делаю, а которого не хочу, делаю (там же, ст. 19). Если он делает то, чего не хочет, то как может статься, что говорят, будто человек может быть без греха, если захочет? Каким образом может он быть тем, чем хочет, когда апостол утверждает, что он не может исполнить того, что желает? А когда мы спрашиваем у них, кто эти люди, которых они считают безгрешными, – хотят увернутся от истины посредством новой уловки: мы-де говорим не о тех, которые есть ли были, а о тех, которые могут быть. Отличнейшие учители, говорят они, доказывают, что может быть и то, чего никогда не было, хотя и говорит Писание: то и будет, но это было уже в веках, бывших прежде нас (Еккл. 1:9–10). Мне нет необходимости в настоящем случае перебирать каждого из святых и как бы на прекраснейшем теле указывать некоторые морщинки и пятна. Так по простосердечию делают очень многие из наших, хотя могли бы опровергнуть доводы еретиков, а чрез них и философов, несколькими изреченьицами Писаний. Ибо что говорит сосуд избранный? Ибо всех заключил Бог в грехе, чтобы всех помиловать (Рим. 11:32), и в другом месте: потому что все согрешили и лишены славы Божией (там же, 3:23). Равно и Екклезиаст, устами которого говорила сама мудрость, заявляет откровенно, и говорит: нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы (Еккл. 7:21). И опять: если согрешит народ твой, ибо нет человека, который не грешил бы (3Цар. 8:46) И еще: кто может сказать: «я очистил мое сердце?» (Притч. 20:9). И – никтоже чист от скверны, áще и еди́н дéнь житié егó на земли́ (Иов. 14:4–5). Потому и Давид говорит: вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя (Пс. 50:7). И в другом псалме: не оправдается пред Тобой ни один из живущих (Пс. 142:2). Над последним свидетельством они подшучивают, под видом благочестия, нового рода умствования. Говорят, что никто не совершенен по сравнению с Богом. Как будто Писание в таком смысле выразилось? Ведь оно не говорит: не оправдается по сравнению с тобой ни один из живущих; а – не оправдается пред Тобой ни один из живущих. Ибо, когда говорят: пред Тобой, дает этим понять, что даже те, которые людям кажутся святыми, вовсе не святы по тому познанию и пониманию, какое имеет Бог. Человек смотрит на лицо, Бог же на сердце. Если же нет никого праведного, когда всматривается и все созерцает Бог, которого не обманывают тайны сердечные: то этим ясно показывается, что еретики не человека возносят до небес, а отрицают могущество Божие, и так далее (потому что если бы я решился все приводить, что есть в священном Писании, то преступил бы границы не только письма, но и книги).

Ничего нового не прибавляют те, которые в самохвальном вероломстве этого рода, хотя и увлекают в заблуждение простых и неученых, но служителей церкви, день и ночь поучающихся в законе Божьем, увлечь не в силах. Да будет им стыдно за их вождей и союзников, говорящих, что может человек, если захочет, быть без греха, что греки называют ἀναμἀρτητον. Так как церкви восточные не могут слышать последнего слова, то они притворяются, что хотя-де и говорят – без греха, но сказать ἀναμἀρτητον не имеют; как будто – без греха – одно, а ἀναμἀρτητον – другое, и будто латинская речь двумя словами выразит не греческое слово, у них образовавшееся! Если говоришь: без греха, а сказать ἀναμἀρτητον отказываешься, то произнеси осуждение тем, которые проповедуют ἀναμἀρτητον. Но ты этого не делаешь. Ты знаешь, чему тайком учил своих учеников. Одно говоришь ты языком, а другое хранишь в секрете; и нам, людям чужим и не ученым, говоришь притчами, а своих посвящаешь в таинство, и хвастаешь, что делаешь так по Писанию; потому что сказано: Иисус говорил народу притчами (Мф. 13:34), а ученикам в доме говорит: вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано (там же, ст. 11). Но для начала я вкратце выставлю на позор имена твоих вождей и союзников, чтобы ты видел, чьим сообществом хвалишься. Манихей говорит, что его избранные, которых он помещает в небесах между ἀψίδας⁹⁹ Платона, вовсе не имеют греха и не могут грешить, если бы и захотели, потому что достигли такой высокой степени добродетели, что смеются над делами плотскими. Сообщник Манихея Прискиллиан в Испании (за беспутство которого тебя особенно любят ученики, безрассудно приписывая тебе совершенство и мудрость в учении) запирается наедине с бабенками, и в промежутках между совокуплением и объятиями, напевает им известную песню:

Тогда отец всемогущий эфир плодотворным дождем

Нисходит на лоно счастливой супруги: и все

Плоды питает великий, с великим смешавшись телом

(Вирг. Георг. 2).

У них есть доля и гностической ереси, перешедшая к ним от нечестия Василида. Оттуда же и вы утверждаете, что не знающие закона греха избежать не могут. Но зачем говорю я о Прискиллиане, которому произнесли приговор и меч гражданский, и власть вселенская?¹⁰⁰ Евагрий Понтик ибериец, писавший к девам, писавший к монахам, писавший к той, о темном вероломстве которой свидетельствует ее имя черноты¹⁰¹, издал книгу и мысли περί ἀπαϧείας, что мы можем перевести словом «бесстрастие» или «невозмутимость», когда душа ни в каком случае не возмущается никаким волнением, и сказать попросту – представляет собой или камень, или Бога. Его книги, на востоке на греческом языке, а на западе на латинском, в переводе его же ученика Руфина, почитывают очень многие. Этот последний написал также книгу якобы о монахах; но в ней перечислил много таких, которых никогда не бывало, а из бывших описывает оригенистов, и таких, о которых известно несомненно, что они осуждены епископами, то есть: Аммония, Евсевия, Евфемия, самого Евагрия, равно как Исидора, и многих других, которых перечитывать скучно. В тоже время, по Лукрецию:

Как врачи, когда думают детям дать горький полынь,

Наперед обмажут стакан по краям влагой

Золотистого, сладкого меда.

(Лукрец о природе вещей, кн. 4)

Так он в начале своей книги поставил одного Иоанна, о котором известно несомненно, что он был и православный и святой, чтобы под прикрытием его включить в число членов церкви остальных, выставленных им, еретиков. А кто в состоянии выяснить вполне то безрассудство и глупость его, что он под ложным именем Сикста, мученика и епископа римской церкви, написал книгу Сикста пифагорейца, человека не имевшего понятия о Христе и язычника? Надписал так книгу, в которой много говорится о совершенстве по учению пифагорейцев, равняющих человека Богу и приписывающих ему божественное естество; и это для того, чтобы незнающие книги философа пили от имени мученика из золотой чаши вавилонской. Наконец, в самой книге нет никакого упоминания ни о пророках, ни о патриархах, ни об апостолах, ни о Христе, чтобы провести мысль, будто епископ и мученик не имел веры во Христа. Из этой книги и вы приводите множество свидетельств против церкви. То же сделал он и с именем святого мученика Памфила: первую из шести книг, в защиту Оригена, Евсевия Кесарийского, о котором всякому известно, что был арианин, он подписал именем Памфила мученика с целью, разумеется, познакомить латинян с известными превосходными четырьмя книгам Оригена περί Аρχῶν. Хочешь знать и еще одного из виновников своих заблуждений? Твое учение есть отросток Оригенова. По поводу псалма, в котором пишется (о прочих уже молчу): ещé же и до нóщи наказáша (научили) мя́ утрóбы моя́ (Пс. 15:7), он утверждает, что святой муж, к числу которых принадлежишь конечно и ты, когда достигнет верха добродетелей, даже и во время ночи не испытывает свойственного человеку, даже и в помыслах не ощущает никакого порочного щекотания. Не краснеешь ли за сообщество с такими лицами, которых назвать не смеешь, но в богохульстве которых участвуешь? Второй вопрос Иовиана¹⁰² занимает и твою голову. Что служит ответом ему, то, верно, служит ответом и тебе. Не может быть, чтобы те, у кого одна мысль, пришли к решению различному.

Как скоро это так, то чего хотят эти жалкие бабенки, обремененные грехами, влающиеся всяким ветром учения, всегда учащиеся и никогда до познания истины не достигающие (2Тим. 3:7)? Чего хотят и те бабьи сообщники, чувствующие зуд в ушах и не понимающие, что слышат, что говорят, – которые весьма давнюю грязь принимают за вновь сделанный состав, – мажут, по Иезекиилю, стену в непогоду, и разбегаются, когда нахлынет дождь истины? Симон Маг сочинил ересь при помощи блудницы Елены. Николай Антиохийский, изобретатель всяких нечистот, вел за собою женские хороводы. Апеллес имел сообщницей в своем учении Филумену. Монтан, проповедник нечистого духа, чрез Приску и Максимиллу, благородных и богатых женщин, сперва обольстил золотом, а потом осквернил ересью многие церкви. Оставлю примеры древние, перейду к ближним. Арий, рассчитывая вовлечь мир в заблуждение, увлек сперва сестру императора. Донат в Африке воспользовался богатствами Люциллы, чтобы некоторых несчастных осквернить болотной водой. В Испании Агапия – женщина Елпидия – мужчину, слепая слепого, завела в яму; этот имел преемником Прискилиана, бывшего ревностейшим учеником мага Зороастра и из мага – епископом; а сообщница последнего Галла оставила по себе всюду бродящею наследницею той и другой ереси женщину, родную ей не по происхождению, а по имени¹⁰³. И вот совершается теперь тайна нечестия. Оба пола подставляют друг другу ногу, и поневоле приходишь к , известному пророческому изречению: куропатка садится на яйца, которых не несла; таков приобретающий богатство неправдою: он оставит его на половине дней своих, и глупцом останется при конце своем (Иер. 17:11).

А то, что после присоединили они к этой мысли для обольщения всякого рода людей, хотя с первого взгляда и завлекает, но если рассмотреть и внимательно разобрать – увлечь не может. Ибо они благодать Божию представляют не так, чтобы при всяком в частности деле мы укреплялись и управлялись ее помощью; но полагают ее в свободном произволе и в предписаниях закона, ссылаясь на известное изречение Исаии: закóн бо Бог в пóмощь дадé (Ис. 8:20); так что следует благодарить Бога за то, что Он такими нас создал, что мы можем по своей доброй воле избирать доброе и избегать злого. И говоря так, они не понимают, что устами их доселе шипит, нестерпимо богохульствуя, диавол. Ибо, если благодать Божия состоит в том только, что создал Он нас с личною волей, и мы сохраняем за собой свободный произвол; и если мы даже не нуждаемся в Его помощи, так как подобная нужда уничтожала бы свободный произвол: то после этого мы ни в каком случае не должны молиться, не должны обращаться к Его милосердию с молитвами, чтобы Он давал нам ежедневно то, что раз навсегда предоставлено нашей власти. Люди этого вида отрицают молитву, и, говоря о свободном произволе, выставляют себя созданными не с волею, свойственною людям, а с могуществом свойственным Богу, который не нуждается ни в чьей помощи. Отрицают они и посты и всякое воздержание. Ибо какая мне необходимость трудиться, чтобы усилиями добиваться того, что раз и навсегда предоставлено моей власти? Это я говорю не свой довод: так философствует и рассуждает один из его учеников, а вернее – учитель и вожатый всей толпы, сосуд погибели, восстающий против апостола с жалким оружием не силлогизмов (как они хвалятся), а солецизмов. «Если я не делаю ничего без помощи Божьей, и если, потому, за всякое действие, которое бы я ни совершил, слава будет принадлежать не мне, а помощи Божьей во мне: то напрасно Бог и дал мне свободу, которою я не могу пользоваться, если Он же сам не будет всегда помогать мне. То произволение ничтожно, которое нуждается в чужой помощи. Но Бог дал свободное произволение, которое иначе не будет свободным, если я не буду делать того, что ни захочу. И поэтому, говорит он, или я всегда пользуюсь той властью, которая мне дана, и тогда свободное произволение сохраняется; или я нуждаюсь в помощи другого, и в таком случае свобода произволения во мне уничтожается».

Неужели говорящий так не впадает в крайнее богохульство, не превосходит еретиков в причиняемом ими вреде? Утверждают, что при свободном произволе, они уже не имеют никакой необходимости в Боге; а не знают написанного: что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил? (1Кор. 4:7). Большую благодарность высказывает Богу тот, кто, пользуясь свободой произвола, восстает против Бога?! И мы признаем охотно свободу, но так однако же, что всегда благодарим щедрого подателя ее, и знаем, что мы ничто, если давший сам же не сохранит в нас данного, по слову апостола: не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим. 9:16). Хотеть и течь – мое дело; но и то, что мое, не будет моим без постоянной помощи Божьей. Ибо тот же апостол говорит: Бог производит в нас и хотение и действие по Своему благоволению (Фил. 2:13). Всегда Он – щедрый податель, всегда даритель. Раз данное Им недостаточно для меня, если Он не будет всегда дарить. Прошу, чтобы получить; и получив, снова прошу. Я алчен на получение благодеяний Бога; и как Он не устанет давая, так и я не насыщусь принимая. Чем более буду пить, тем более жажду. Ибо читал я песнь псалмопевца: вкусите, и увидите, как благ Господь (Пс. 33:9). Все, что имеем мы доброго, вкушаем от Господа. Когда думаю о себе, что достиг уже верха добродетелей, окажусь только в начале пути. Ибо начало мудрости – страх Господень (Пс. 110:10), который изгоняется и уничтожается любовью. Единственное совершенство для людей в том, если они сознают себя несовершенными. И вы, говорит, когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, чтó должны были сделать (Лк. 17:10). Если неключим (бесполезен) тот, кто все сделал, – что сказать о том, кто исполнить всего не мог? Почему и апостол говорит о себе, что он отчасти получил, и отчасти уразумел, и далеко еще не совершенен, – задняя забывает, и в предняя простирается (1Кор. 13:9; сн. Флп. 3:13). Кто всегда забывает прошедшее и желает будущего, тот дает видеть, что настоящим он недоволен. Что же касается тех, которые со всех сторон кричат, будто мы уничтожаем свободный произвол, то пусть узнают, что напротив, они уничтожают свободу произвола, пользуясь ею худо, вопреки благодеяниям давшего ее. Кто уничтожает свободу: тот ли, кто всегда благодарит Бога и все, что течет в ручье его, относит к источнику, или тот, кто говорит: отиди́ от менé, я́ко чи́ст éсмь (Ис. 65:5), не имею я в тебе нужды? Дал-де мне раз свободную волю делать что захочу: зачем же вмешиваешься снова, чтобы я не мог делать ничего, пока ты не пополнишь своих даров мне?.. Ложно представляешь ты благодать Божию, когда принимаешь ее за свойство человеческое и на каждое дело не просишь помощи Божией; не потеряй вследствие этого свободной воли, и презирая помощь Божию, не попроси пособия человеческого.

Послушайте, прошу вас, послушайте святотатца. «Если, говорит он, я захочу согнуть палец, двинуть рукой, сесть, стать, пройтись, пробежать, плюнуть, высморкаться посредством двух пальцев, испражниться, освободиться от урины, – неужели мне всегда будет необходима помощь Божия»? Послушай, неблагодарный, послушай, святотатец, что проповедует апостол: едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию (1Кор. 10:31); равно и известно изречение Иакова: теперь послушайте вы, говорящие: «сегодня или завтра отправимся в такой-то город, и проживем там один год, и будем торговать и получать прибыль»; вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? Дуновение ветра, или пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий. Вместо того, чтобы вам говорить: «если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое», – вы, по своей надменности, тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло (Иак. 4:13–16). Ты думаешь, что для тебя обидно, и свобода произвола уничтожается, если Бог творец всегда остается опорою твоею, если ты зависишь от Его воли, и говоришь: очи мои всегда к Господу, ибо Он извлекает из сети ноги мои (Пс. 24:15)? От того и осмеливаешься ты дерзко утверждать, что каждый управляется по своему произволу, а если каждый управляется по своему произволу, то на что помощь Божия? – Если нет нужды в Христе правителе, то каким образом пишет Иеремия: не в воле человека путь его (Иер. 10:23), и Господом утверждаются стопы человека (Пс. 36:23)? Ты говоришь, что заповеди Божии легки; однако же не укажешь никого, кто исполнил бы все. Отвечай мне, легки они или трудны? Если легки, скажи, кто их исполнил, и зачем Давид поет в псалме: умышляющих насилие вопреки закону (Пс. 93:20); и еще: по слову уст Твоих, я охранял себя от путей притеснителя (Пс. 16:4); и Господь говорит в Евангелии: входите тесными вратами (Мф. 7:13), и люби́те врагов ваших и молитесь за обижающих вас (Мф. 5:44)? Если же они трудны, то как смеешь ты говорить, что заповеди Божии легки, когда никто их не исполнил? Не понимаешь, как твои мысли противоречат между собою? Или они легки, и в таком случае есть бесчисленное множество людей, исполнивших их; или они трудны, и тогда ты бессудно назвал легким то, что трудно.

Имеете вы обыкновение говорить и так? «Заповеди или возможны для исполнения, и в таком случае справедливо даны Богом; или невозможны, и тогда виноваты не те, которые получили заповеди, но тот, кто дал невозможное». Неужели Бог заповедал мне, чтобы я был как Бог, чтобы не было различия между мною и Господом Творцом, чтобы я превзошел величием ангелов, чтобы имел чего не имеют ангелы? О Нем писано, как и свойственно Ему: потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его (Ис. 53:9). Но неужели это обще и мне со Христом, которому было свойственно? – Ведь иначе твое мнение уничтожается само собою. Утверждаешь, что человек может быть без греха, если захочет; и очнувшись от бреда, стараешься напрасно, для обмана невежественных умов, прибавить: не без благодати Божией. Если уже человек сам собою может быть без греха, то какая необходимость благодати Божией? Если же без Божией благодати он ничего не может делать, – какая была необходимость говорить, что может, когда не может? Может, говорит он, быть без греха, может быть совершенным, если захочет. – Кто же из христиан не хочет быть безгрешным, или кто отказывается от совершенства; и неужели тотчас следует возможность, если предшествует желание? Так как из христиан нет никого, кто не захотел бы быть безгрешным: то следовательно все будут без греха, потому что все непременно желают быть безгрешными. И ты поневоле остановишься на том, что признаешь возможность всем быть безгрешными, хотя не можешь указать безгрешного никого или только немногих. Бог, говорит он, дал заповеди возможные к исполнению. – Кто это и отрицает? Но как следует понимать это положение, весьма ясно учит сосуд избранный; потому что он говорит: как закон, ослабленный плотию, был бессилен, то Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной в жертву за грех и осудил грех во плоти (Рим. 8:3); и еще: делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть (Рим. 3:20). А чтобы не подумал ты, будто это сказано только о законе Моисеевом, а не о всех заповедях, которые разумеются под одним именем закона, тот же апостол пишет: ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим (Рим. 7:22–25). А в каком смысле сказал он это, поясняет в другом месте. Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю тó, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Там же, ст. 14–20 ).

Заспоришь и скажешь, что мы следуем учению манихеев и тех, которые ведут войну с церковью за противоположность естеств, утверждая, что то естество злое, которое никоим образом не может быть изменено. И это не мне вменяй, но апостолу, который знал, что иное есть Бог, иное человек, – иное немощь плоти, иное крепость духовная. Ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы (Гал. 5:17). От меня никогда не услышишь ты, чтобы плоть была зла. Но как следует рассуждать о немощи плоти, поучимся у того самого, кто писал об этом, поучая нас. Спроси его, для чего он сказал: которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю? Что это за необходимость, сковывающая его волю, что за сила такая, побуждающая делать ненавистное, так что он принужден делать не то, что хочет, а что ненавидит и чего не хочет? От отвечает тебе: человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого (Рим. 9:20–21)? Еще сильнее можешь порицать Бога по тому поводу, что Он сказал, когда Исав и Иаков были еще во чреве: возлюбил Иакова, а Исава возненавидел (Мал. 1:2). Обвиняй его в несправедливости и по тому случаю, что Ахар сын Харемии украл нечто из добычи иерихонян, а столько тысяч людей было убито из-за его преступления (Нав. 7). Согрешили сыновья Илия; а зачем же весь почти народ истреблен и ковчег пленен? Согрешил Давид, потому что исчислял народ; за что же в целом народе израильском поражено столько тысяч людей? И наконец (что обыкновенно противопоставляет нам ваш товарищ Порфирий), по какой причине Бог, благий и милосердный, допустил, чтобы от Адама до Моисея и от Моисея до пришествия Христова все народы погибли в неведении закона и заповедей Божьих? Ибо и Британия, плодоносная провинция тиранов, и жители Шотландии, и все окруженные народы до самого океана не знали Моисея и пророков. Зачем необходимо было Ему (Христу) прийти в последнее время, а не прежде чем погибло такое бесчисленное множество людей? Пиша по этому вопросу к римлянам, блаженный апостол весьма благоразумно заявляет, что не знает этого и предоставляет ведению божественному. Откажись снисходительно и ты от знания того, о чем спрашиваешь. Уступи Богу Его могущество, чтобы не нуждаться Ему в твоей защите. Я бедный, ждущий от тебя поношения, читающий всегда известное изречение: благодатью вы спасены через веру (Еф. 2:8) и блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты (Пс. 31:1), – я (чтобы сказать о своей немощи) знал, что хочу многое такое, что должен делать, и однако исполнить не могу. Ибо сила духа направляет меня к жизни, но немощь плоти ведет к смерти. И слышу я увещание Господа: бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26:41).

Напрасно ты злословишь и набиваешь в уши невеждам, будто мы осуждаем свободный произвол. Тот сам осудится, кто осуждает. Впрочем, мы не тем разнимся от животных, что созданы с свободным произволом; но тем, как мы сказали, что самый свободный произвол опирается на помощь Божию и на каждый частный случай нуждается в содействии ее. Вы так не думаете; но полагаете, что раз получивший свободный произвол в Боге помощнике нужды не имеет. Свободный произвол служит основанием свободному намерению; но не тотчас действует человек по свободному произволу, но при помощи Господа, который не нуждается ни в чьем пособии. Ты сам, разглашающий о совершенной и равняющейся с божественною правдой в людях, и в тоже время сознающий себя грешником, отвечай мне: хочешь или не хочешь оставить грех? Если хочешь, то почему сообразно с намерением своим не исполняешь того, чего желаешь? Если же не хочешь, – доказываешь, что ты презритель Божьих заповедей. Если презритель, – непременно и грешник. Если грешник, – послушай, что говорит тебе Писание: грешнику же говорит Бог: «что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои, а сам ненавидишь наставление Мое и слова Мои бросаешь за себя? (Пс. 49:16–17). Не хочешь исполнять слова Божьи, значит – отбрасываешь их за спину. И новый апостол, ты предписываешь, что должна и чего не должна делать вселенная. Но не так это, как говоришь ты: иное у тебя на уме. Когда говоришь, что ты грешник и что человек может быть без греха, если хочет: ты хочешь дать понять, что ты-то человек святой и не имеешь никакого греха; но по смирению называешь себя грешником, так как лучшим-де считаешь хвалить других, а себя уничижать.

А кто в состоянии понять ваше следующее доказательство? – Вы говорите так: «Одно – быть, другое – мочь быть. Быть – не в нашей власти; мочь же быть, говоря общим образом, – в нашей: почему, хотя бы кто-нибудь и не был, однако мог бы быть тот, кто захотел бы быть». Спрашиваю, что за доказательство: может быть, чего никогда не было? Может сделаться, чего, по свидетельству твоему, никто не делал? Приписывать это кому-то, о ком не знаешь – будет ли он, и неизвестно кому придавать то, существование чего ты не можешь доказать ни в патриархах, ни в пророках, ни в апостолах? Обрати внимание на простоту, или грубость и невежество, как это кажется вам, учения церковного. Говори, как веришь: проповедуй открыто, что говоришь ученикам своим наедине. Говоришь, что имеешь свободный произвол: почему же не говоришь свободно, что чувствуешь? Одно слышат стены твоей спальни, другое слышит народ с публичной кафедры. Неученый-де народ не в состоянии понять таинственного в твоем учении и не может принять твердой пищи; почему-де и довольствуется детским молоком?! Ты еще не писал, а грозишь уже мне громами своих писаний, чтобы я, т.е., испугавшись их, не осмелился открыть рта; а не замечаешь, что мы для того и пишем, чтобы принудить вас отвечать и высказать наконец открыто то, что вы, смотря по лицам и месту, или высказываете или умалчиваете. Не хочу, чтобы вы пользовались свободой отказываться от того, что раз напишете. Победа церкви несомненна, как скоро вы открыто выскажете, что чувствуете. Потому что вы или ответите то же, что говорим мы, и тогда окажетесь не врагами, а друзьями; или если выскажете противное нашему учению, победим уже тем самым, что всем церквам сделаются известны ваши мысли. Выставить на свет ваши мнения, значит победить. С первого разу выступает на вид богохульство. Нет необходимости опровергать то, что богохульно при самом заявлении своем. Угрожаете нам ответом, которого избежать не может никто, кроме разве того, кто ничего не пишет. Откуда знаете вы, о чем намерены мы говорить, что готовите ответ? Может случиться, что мы будем говорить по-вашему, и в таком разе напрасно пропадут остроты, над которыми ломаете свою голову. Евномиане, ариане, македониане, различные по имени, но единодушные по нечестию, не затрудняют нас. Они говорят, что думают. Одна эта ересь краснеет говорить открыто то, чему не боится учить тайком. Тайны учителей обнаруживает бешенство учеников. Что слышат внутри дома, то проповедают они с кровель; это для того, чтобы сказанное ими, если понравиться слушателям, было отнесено к славе учителей, а если не понравиться, вменено было в ошибку ученику, а не учителю. Потому и разрослась ваша ересь, и увлекли вы в заблуждение очень многих, особенно тех, которые льнут к женщинам и знают, что грешить они не могут, – что вы всегда учите и всегда отказываетесь; и заслуживаете слышать известное пророческое изречение: славу от порождéнiй и родовых боле́зней… Дай им, Господи: что Ты дашь им? дай им утробу нерождающую и сухие сосцы (Ос. 9:11, 14). Кипит сердце, и не иогу быть сдержанным в выражениях. Краткость письма не дозволяет слишком распространяться. В этом сочиненьице ничье собственно имя не затронуто. Мы говорили против учителя превратного догмата. Если кто рассердится или напишет в ответ, так, как мышь, выдаст сам себя, рискуя в настоящем бою получить более глубокие раны.

В продолжении многих лет, от юности до теперешнего возраста, я написал разные сочиненьица, и всегда старался говорить слушателям то, чему всенародно учил в церкви; и не гонялся я за приемами в доказательствах философскими, а старался довольствоваться апостольскою простотой, зная написанное: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну (1Кор. 1:19), – и немудрое Божие премудрее человеков (1Кор. 1:25). Имея это в виду, я приглашаю противников, пусть разберут беспристрастно заброшенные бумажки, и если откроют что-нибудь в моих рассужденьицах погрешительное, пусть выведут на свет. Или эти рассужденьица окажутся добрыми, и я опровергну их клеветы, или достойными порицания, и я сознаюсь в ошибке, желая лучше исправить погрешность в образе мыслей, чем упорствовать в ней. Так и ты, превосходнейший учитель, или защищай что сказал, и тонкость своих мнений подтверди, изложив их в сочинении, чтобы не мог отказаться, когда бы ни захотелось тебе, от того что сказал; или, если ты действительно впал в заблуждение, как свойственно человеку, – сознайся откровенно, и возврати мир находящимся между собой в раздоре. Прими к сведению, что хитон Спасителя был раздран не воинами только. Видишь споры между собой братьев, и смеешься и радуешься, что одни называют себя твоим именем, другие Христовым? Подражай Ионе и скажи: если ради меня постигла вас эта великая буря, возьмите меня и бросьте меня в море (Ион. 1:12). Он в уничижении ввержен был в глубину, чтобы восстать во славе в образе Господа; а ты возносишься гордостью до звезд, чтобы Иисус сказал о тебе: видел сатану, спадшего с неба, как молнию (Лк. 10:18).

Касательно же того, что в священном Писании многие называются праведными, как то: Захария и Елисавета, Иов, Иосафат, Иосия и другие, которых имена внесены в священное Писание: то хотя я и буду говорить об этом полнее (если даст благодать Божия) в обещанном сочинении, но и в настоящем письме считаю достаточным сказать коротко следующее. Называются они праведными не потому, чтобы вовсе не имели порока, но потому, что заявили себя большею частью добродетелей. И Захария напоследок осуждается на молчание, и Иов перерывается во время речи, и Иосафат с Иосией, хотя названы праведными несомненно, – сделали, как повествуется, не угодное Господу. Один из них оказал помощь нечестивому (3Цар. 22), и получил упрек от пророка; другой, вопреки заповеди Господа из уст Иеремии, вышел навстречу египетскому царю Нехао, и был убит (4Цар. 23 и 2Пар. 35): тем не менее каждый из них называется праведным. Более писать теперь не время. Да ты и требовал от меня письма, а не книги, которая должна быть диктована на досуге, и с помощью Христовой должна опровергнуть все их возражения; в последнем мы должны быть уверены, имея свидетельства святых Писаний, в которых ежедневно говорит верующим Бог. И я прошу и увещеваю чрез тебя оный соборик святого и знаменитого дома, из-за одного, много – трех ничтожных людей не принимать поддонков или (говоря снисходительно) бесславия этих ересей, чтобы там, где прежде восхвалялась добродетель и святость, не нашло себе места безобразие дьявольской надменности и гнусного общества. И доставляющие помощь людям этого рода пусть знают, что они собирают толпу еретиков, умножают врагов Христу и вскармливают противников Ему; и напрасно стараются они уверить языком в одном, когда есть ясные доказательства на то, что в душе они чувствуют другое.

Господину истинно святому, и от всего сердца уважаемому мною папе – Августину Иероним желает во Христе здравия.

Почтенного мужа, брата моего, сына твоей чести, пресвитера Орозия я принял по его заслугам и то твоему повелению. Но время выпало слишком трудное, когда мне лучше было молчать, чем говорить; так что занятия наши прекратились и оставалось, по Аппию, упражняться в собачьем красноречии¹⁰⁴. Поэтому я не мог в надлежащее время отвечать на две твои книжки, полные учености и блистающие всеми цветами красноречия, которые ты посвятил моему имени. Я вовсе не думаю, чтобы в них было что-либо достойное порицания; но, по апостолу, всяк богат своим рассудком: один так, другой иначе (1Кор. 7:7). Все, что можно было сказать, и все, что при возвышенном уме можно было почерпнуть из святых писаний, – все то ты изложил и изъяснил. Но я прошу твою честь дозволить мне высказать хоть малую похвалу твоему уму. Наши завистники, а особенно еретики, когда находили между нами различие во мнениях, клеветали, будто оно вытекает из давней неприязни. А между тем мне суждено любить тебя, уважать, почитать, удивляться тебе и защищать сказанное тобой, как свое собственное. Так и в «Диалоге», недавно изданном мной, я, как и достойно было, вспомнил о твоем блаженстве. Постараемся же еще более, чтобы пагубнейшая ересь¹⁰⁵ была исторгнута из Церкви – ересь, всегда относящаяся лицемерно к покаянию, чтобы иметь возможность учить в церкви; потому что если бы она высказалась открыто, исчезла бы, будучи изгнана из церкви.

Святые и достопочтенные дочери твои, Евстохия и Павла (младшая), ведут жизнь достойную своего рода и твоих наставлений и свидетельствуют твоему блаженству свое особенное почтение (равно как и все братство, подвизающееся с нами в служении Господу Спасителю). В прошлом году мы отправили по делу их святого пресвитера Фирма в Равенну, а оттуда в Африку и Сицилию. Думаем, что он находится уже в областях Африки. Прошу поклониться от меня святым, близким твоим. Если до тебя дойдут письма мои, посланные мной к святому пресвитеру Фирму, не потяготись отправить к нему. Христос Господь да сохранит твое здоровье, господин истинно святой и блаженнейший папа, и твою память обо мне.

Приписка

Мы терпим в здешней области великий недостаток в переписчиках для латинских книг. Поэтому мы не могли исполнить твоих приказаний, особенно касательно издания Семидесяти, которое испещрено звездочками и черточками. Ибо по недобросовестности одного переписчика мы очень многое упустили в пре­дыдущем своем труде.

Из твоих писем и из рассказов очень многих людей я узнал, что ты ведешь войны с врагами православной веры, что ветры неблагоприятны и неотвратимо должны содействовать общей гибели защитников века. Знай, однако же, что в здешней области, без всякого содействия человеческого, но единственно судом Христовым, Катилина¹⁰⁶ изгнан не только из города, но и из Палестины и пределов ее; и мы скорбим очень, что с Лентулом осталось много сообщников заговора, которые проживают в Иоппии. Нам же кажется лучшим переменить место, чем истину веры, и потерять приятное здание и местопребывание, чем скверниться сообществом тех, в присутствии которых следовало бы или уступить, или уже каждый день сражаться не языком, а мечем. А сколько мы вытерпели, и как грозно за нас вооружилась против врага высокая рука Христова, – думаю, что ты узнал по молве. Итак прошу тебя, кончай мужественно начатое дело; не допусти, чтобы в твоем присутствии церковь не имела защитника. Всякому хорошо известно (чем владеешь и ты по мере сил), что должно бороться не силами телесными, а любовью, которая не может быть побеждена. Святые братья, живущие с нашим смирением, свидетельствуют тебе глубочайшее почтение. Думаю, что твоей чести расскажет верно все и святой брат диакон Алентий. Христос, всемогущий Господь наш, да сохранит твое здоровье и память обо мне, господин истинно святой и брат достойный всякого уважения.

Не знаю, по какому диавольскому наваждению случилось, что и твой труд, и старания святого пресвитера Иннокентия, и наше желание в настоящем случае, очевидно, ни к чему не послужили. Но, благодарение Богу, узнал я, что среди самых искушений диавольских ты остался невредим и сохранил пламень веры. Это моя радость, когда я слышу, что дети мои сражаются о Христе; и Тот, коему мы веруем, укрепляет нас самих в такой ревности, что мы охотно прольем кровь за Его веру. Скорблю, что благородная фамилия разорена до основания, и однако, какая была тому причина, узнать не мог. Ибо и сам податель писем отозвался, что не знает этого. Поэтому мы можем скорбеть за общих друзей и молить милосердие Христа, который один всемогущий и Господь, – хотя и навлекли на себя отчасти немилость Божию, покровительствуя врагам Господа. Ты сделаешь прекрасно, если, бросив все, отправишься на восток, особенно – в святые места. Здесь все покойно; и хотя не выбросили зла из сердца, – уст нечестивых открывать не смеют, но как аспиды глухи и затыкают уши свои (Пс. 57:5). Приветствуй святых братьев. Наше же семейство по отношению к плотским благам совершенно разоренное преследованиями еретиков, по милости Христовой полно богатств духовных. Лучше жевать сухой хлеб, чем потерять веру.

Прежде я знал только по письмам, что ты, ревностнейший из пресвитеров Киприан, принадлежишь к числу тех, о которых сказано Моисею: избери пресвитеров, которых ты знаешь, что они пресвитеры (Числ. 11:16), и наследовал имя блаженного мужа, который поучается в законе Божьем день и ночь (Пс. 1). Теперь же мы узнали друг друга и по внешнему человеку; и после приветствий и сладких объятий, которыми скрепляется взаимная дружба, ты тотчас, чтобы увериться в истине того, о чем слышал, просишь меня объяснить один из трудных псалмов, который у греков и латинян надписывается восемьдесят девятым, – объяснить не тем красноречивейшим и вызывающим рукоплескания толпы языком, который обольщает и ласкает слух невежд, но речью простой и точным церковным языком, – так то есть, чтобы толкование наше не нуждалось в другом толкователе: потому что со многими слишком красноречивыми случается обыкновенно, что их объяснения понимать гораздо труднее, чем то самое, что они стараются объяснить. Итак начну дело весьма трудное, и поддержанный святыми молитвами твоими припомню известный стих: Господь даст слово: провозвестниц великое множество (Пс. 67:12).

И во первых, должно знать, что псалом этот в еврейском имеет такое надписание: молитва Моисея мужа Божия, а у семидесяти: молитва Моисея человека Божия. Какое различие между выражениями «человек» и «муж», учит нас священное Писание. Пятидесятник говорит Илии: человече Божий, царь зовет тя. Этот отвечает ему: если я человек Божий, то пусть сойдет огонь с неба и попалит тебя и пятидесяток (мужей) твой (4Цар. 1:9–10). И к Тимофею апостол пишет: ты же, человек Божий, убегай сего (1Тим. 6:11). Затем о муже Божьем тот же апостол учит: хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог (1Кор. 11:3). Муж тот, кто не должен покрывать главы: потому что есть образ и глава Божия и ежедневно говорит в молитве: мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа (2Кор. 3:18). И в другом месте: доколе все … в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Еф. 4:13). Итак, как название мужа, так и название человека прилично мужу святому, и такому, который видел Бога лицом к лицу и жива была душа его; из уст которого мы узнали о творении мира, о творении того, что видимо, о состоянии человека, – узнали истину всей прошлой истории; который оставил нам не только пять книг, Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие, но и одиннадцать псалмов, от восемьдесят девятого, начинающегося словами: Господи! Ты нам прибежище, до девяносто девятого, который надписывается: псалом во исповедании. Что же касается надписания: псалом Давида, которое в очень многих кодексах имеет псалом девяносто восьмой, то его нет в еврейском. В священном Писании так делается обыкновенно, что все псалмы, которые не надписаны, чьи они, почитаются принадлежащим тем, чьи имена содержаться в псалмах предыдущих.

Есть четыре псалма, надписывающиеся – молитва (oratio): шестнадцатый, который надписывается: молитва Давида, и начинается: Услыши, Господи, правду мою, восемьдесят пятый: приклони, Господи; восемьдесят девятый, который теперь у нас под руками: Господи, прибежище был еси нам; и сто первый, который имеет надписание: молитва страждущего, когда он унывает и изливает пред Господом печаль свою. Давид и нищий, бывший богатым, но ради нас обнищавший, это – относится ко Христу, который, по словам Захарии (Зах. 9:9), воссел на жребя ослицы, бедняк и кроткий. Моисей же, чрез которого Господь дал закон, из уст которого мы слышали слова Божии: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему (Быт. 1:26), и тотчас же упоминается: и сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их (ст. 27), – Моисей подробно раскрывает состояние человека от происхождения его до смерти и воскресения, – каким он сотворен, сколько времени живет, что делает в мире, какими пользуется наслаждениями в жизни, из-за чего трудится, к чему стремится. И так как писавший это сам человек же, то он изображает состояние всего рода человеческого под видом самого себя. Есть впрочем толкователи, которые этот псалом или молитву относят к народу израильскому, – к тому (обстоятельству), как он оскорбил Бога в пустыне и вымер и не удостоился войти в землю обетованную; а вместо отцов вошли дети, и надеются снова умилостивить Бога: что исполняется в пришествие Христово.

Oratio (молитва), по словам грамматиков, означает всякую речь говорящих; этимологию этого слова они объясняют так: oratio est oris ratio. Но в священном Писании трудно встретить слово oratio с таким смыслом; оно применяется здесь к молитвам и прошениям. Евреи говорят, что в одной книге псалмов содержится пять книг: от первого псалма до сорокового; от сорок первого до семьдесят первого; от семьдесят второго до восемьдесят восьмого; от восемьдесят девятого, которым начинается четвертая книга и который мы теперь разбираем, до сто пятого (в конце всех их поставлено двойное аминь, которое семьдесят толковников переводят буди, буди); и за тем от сто шестого до конца. Это по примеру двенадцати пророков, которые, хотя и издали каждый особенную книгу, входят в состав одной книги. Нашему мнению, по-видимому, противоречит только сказанное нами, когда мы к одиннадцати Моисеевым псалмам причислили и девяносто восьмой, в котором говорится: превозносите Господа, Бога нашего, и поклоняйтесь подножию Его: свято оно! Моисей и Аарон между священниками и Самуил между призывающими имя Его (Пс. 98:5–6); каким образом может принадлежать Моисею псалом, называющий Самуила, о котором известно, что он жил спустя долгое время? Но решение этого вопроса не представляет трудности: имя Самуила названо пророчески, потому что заслуги его так велики, что у Иеремии он сопоставляется с Моисеем: аще станут Моисей и Самуил (Иер. 15:1). Это точно также, как человек Божий говорит в Самарии: жертвенник, жертвенник! так говорит Господь: вот, родится сын дому Давидову, имя ему Иосия (3Цар. 13:2). Знаем также, что погрешают те, которые все псалмы считают Давидовыми, а не тех, чьими именами они надписаны. Почему и этот псалом считают написанным Давидом от лица Моисея, т.е. как бы законодатель священными устами изображал заблуждения и бедствия человеческого рода, а затем и чаяние им спасения.

Господи, обиталище был еси нам в род и род. Семьдесят: Господи, прибежище был еси нам в род и род. Вместо обиталище и прибежище в еврейском стоит maon слово, которое более значит обиталище, чем прибежище. Предполагая весть рассказ о печальном и оплакивать человеческий род, составитель псалма начинает похвалами Богу, чтобы все, что после случится несчастного с человеком, казалось случившимся не по жесткости Творца, но по вине сотворенного. Кого застает ненастье, тот ищет убежища под скалою или под кровлею. Кого преследует враг, тот прячется за городские стены. Утомленный путник от солнца и пыли ищет отдых в тени. Если свирепейший зверь жаждет крови человека, последний старается и употребляет всевозможные усилия избежать предстоящей опасности. Так и человек с первых дней существования своего пользуется помощью Божию; и как творением своим обязан его благодати, и существует и живет благодаря Его милосердию, так и ничего доброго не может делать без того, кто дал ему свободный произвол в таком виде, чтобы последний не отрицал его благодати для каждого действия в частности. Это для того, чтобы свобода произвола не перешла в оскорбление Создателя, и не надмила гордостью того, кто для того и создан свободным, чтобы без Бога сознавал себя ничем. Выражением же: в род и род обозначаются все времена, и до закона, и под законом, и под евангельскою благодатью. Почему и апостол говорит: ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, но по Божьему дару (Еф. 2:8). И во всех его посланиях, в начале приветствия, не прежде стоит мир, а потом – благодать, но прежде благодать, а затем уже мир; это потому, что по отпущении уже нам грехов наших наследуем мы мир Господень.

Прежде чем горы родились и произошла земля и вселенная, от века и до века ты еси Бог. Семьдесят: прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная, от века и до века ты еси Бог. Некоторые извращают смысл этого места злонамеренною расстановкой слов, особенно делают это те, которые утверждают, что души существовали прежде, чем создан был, в шестой по числу день, человек. Они так читают и разделяют это место: Господи, прибежище был еси нам в род и род, прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная; так т.е. что выражение от века и до века ты еси Бог следует после. Толкуют они так. Если Господь был прибежищем для людей прежде, чем утвердились горы и образовалась земля и вселенная: то следовательно души существовали на небесах прежде, чем образовались тела человеческие. Но мы, как упомянули уже, должны читать с такой расстановкой: прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная, от века и до века ты еси Бог: не так, чтобы Бог был прибежищем нашим до сотворения мира: потому что мы еще не существовали, но так, что Бог от вечности и до вечности всегда Бог. Ибо там, где латинский переводчик поставил: от века и до века, и где по-еврейски говорится olam, мы переведем точнее: «от вечности и до вечности». Так точно и в притчах от лица премудрости, которая есть Христос, говорится: Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов (Притч. 8:22–25). А межу тем нет слова, которое наводило бы на мысль о творении, потому что в еврейском нет творения, которое называется bara, но стяжание. Ибо так пишется: Adonai canani bresith dercho, что на нашем языке выражается Господь стяжа мя в начало путей своих. Между стяжанием же и творением большое различие. Словом стяжание выражается, что Сын всегда был в Отце и Отец в Сыне. Творение же означает начало существования того, кого прежде не было. По законам иносказательной речи, выражение: прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная, может означать, что прежде чем в душе нашей утвердились возвышенные догматы, и прежде чем образовалась и укрепилась от Бога земля тела нашего и утвердилась или укрепилась вселенная, которая по-еврейски называется thebel, по-гречески называется выразительнее ὀιχουμένη, что мы можем перевести «обитаемая», – прежде всего этого Бог был всегда нам прибежищем. Душа же обитаема, а не в запустении, тогда, когда удостаивается иметь гостем Бога, по слову Спасителя: Я и Отец придем и обитель у него сотворим (Ин. 14:23). А выражение, находящееся в еврейском и у всех других переводчиков: прежде чем горы родились и произошла¹⁰⁷ земля, очевидно побуждает нас видеть смысл иносказательный. Ибо горы и земля не рождены и притом – с муками родовыми, но созданы. Этим с очевидностью указывается, что как святые, так и возвышенные добродетели всегда рождаются по милосердию Божию.

Обрати человека к сердечному сокрушению, и скажи, возвратитеся, сынове Адама. Семьдесят: не отврати человека во смирение, и рекл еси: обратитеся, сынове человеческии. То, что говорится в еврейском, значит следующее: «о Боже, Ты, который создал человека и служишь ему изначала прибежищем и обиталищем, обрати его к сердечному сокрушению; ты создатель и образовал его, чтобы стал он добычею смерти, и, твой сосуд, сокрушился в последние дни своей жизни; ему, которому угрожает судьба, что родившись он умрет, и как бы долго ни жил, в конце концов уничтожится, говори ему ежедневно чрез пророков: обратитеся, сынове Адама, оскорбившие своим преступлением Бога и сделавшиеся из бессмертных смертными. Ибо вы не захотели слушать повеления Того, который предписывал: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2:16–17)». Затем, перевод семидесяти: не отврати человека во смирение, и рекл еси: обратитеся, сынове человеческие, имеет смысл такой: «молю тебя о человеке, которого Ты создатель по образу своему и по подобию и удостоил его такой части, что вместо раба назвал сыном, – молю, не уничижи его навсегда во грехе, да не имеет над ним силы древний приговор: земля еси и в землю отъидеши (Быт. 3:19). Ибо Ты обещал нам покаяние, говоря: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез. 33:11). Ты сказал устами всех святых своих: обратитеся, или возвратитеся, сыны человеческие, к милосердию Отца; Он идет навстречу приходящим к Нему, кладет печать на них, которую они потеряли по своей вине, и облекает в древнюю одежду нетления».

Ибо тысяча лет пред очами твоими, как день вчерашний, который шел мимо, или прошел, и как стража ночная, или как стража в ночи. «Тебя, который всегда призываешь нас чрез пророков к покаянию, говоря: возвратитеся, сынове человеческие, Тебя просим (как я уже сказал прежде), не дай человеку пребывать во всегдашнем уничижении. Когда Обещаешь Ты дать нам спасение спустя многое время, мы не думаем, чтобы это был срок отдаленный. Ибо, сравнительно с вечностью, коротко все продолжение времен. Пред взором Твоим тысяча лет будто день один». И тотчас останавливает сам себя. «Я дурно сказал: день один, и сопоставил долготу тысячи лет пред тобою с продолжением одного дня; я скорее должен бы сказать, что продолжение одной стражи равняется пространству тысячи лет. Ночь разделяется на четыре стражи, из коих в каждой считается по три часа. Так и Господь пришел к плавающим апостолам в четвертую стражу (Мф. 14; Мк. 6). Итак, как быстро проходит одна ночная стража, особенно для утомленных трудом стражников, так и продолжение тысячи лет представляется кратчайшим временем для Тебя, который всегда есть и будешь, и был». А когда прибавляет: как день вчерашний, который мимо шел, думаем, делает также, как апостол, когда писал к евреям: Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13:8). Итак, на основании этого места и послания, которое надписывается именем апостола Петра¹⁰⁸, я полагаю, что одним днем называется тысяча обыкновенных лет; и потому, как мир создан в шесть дней, так вероятно и существовать будет только шесть тысяч лет, а затем наступит число седмичное, когда настанет истинное субботствование и восстановится чистота обрезания. Почему и блаженствах обещается восемь наград за добрые дела. Апостол же Петр пишет таким образом: одно тó не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением (2Пет. 3:8–9 ).

Когда поражаешь ты их, будут сном, как бы травою утром проходящею. Утром расцвела и отошла, к вечеру истерлась и засохла. Семьдесят: как ничто их лета будут: утро яко трава мимоидет, утром процветет и прейдет, на вечер отпадет, ожестеет и иссохнет. По-еврейски смысл такой: много содействует нашему обращению и спасению то, что вся жизнь смертных, будто сон, так сокращена скоро наступающею смертью: как цветы и сено, она в тот же почти срок времени засыхает и пропадает. Когда поражаешь ты, говорит, их, т.е. людей, исполняется известное изречение: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12:20). Вся жизнь человека похожа на сон. Как трава, которая утром зеленеет и распускает цветы свои, составляет удовольствие глазам любующихся ею, а скоро затем увядая, теряет красоту и обращается в сено, чтобы быть истертою в этом виде: так всякая красота человеческая распускается в детях, цветет в юношах, находится в силе в мужах зрелого возраста, и вдруг, незаметно, седеет голова, покрывается морщинами лицо, кожа, прежде тягучая, сжимается, а напоследок, что здесь называется в вечеру, т.е. в старости, едва уже в состоянии двигаться; так что прежде бывшего человека не узнаешь, а он почти переменяется в другого. Но зачем говорим мы о летах от детства до глубокой и дряхлой старости? – Наводит тоску и теряется аппетит, когда представишь, что лицо, которое прежде было прекраснее женского, делается таким безобразным, что любовь сменяется ненавистью. Об этой судьбе смертных говорит и Исаия: всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет (Ис. 40:6–7). Подобным же образом должно объяснять это место и следуя семидесяти. Все, что кажется в мире долгим, пред Тобою, Боже кратко. Ибо дни и годы, которыми ограничена жизнь человеческая, если сравнить их с вечностью, окажутся ничтожными. Как трава, что утром выросла, отцвела и стала сохнуть, а к вечеру сделалась жесткою и пропала: так и всякая красота человеческая.

Ибо при ярости твоей мы погибли, и при гневе твоем мы приведены в смятения. Семьдесят: ибо мы пришли в изнеможение при гневе твоем, и при ярости твоей смутились. Вместо сказанного нами, смутились, Симмах и Аквила перевели – поспешили. Этим обозначается скоротечность человеческой жизни. А вноска: при гневе твоем и при ярости твоей, указывает непреложность приговора Божия, коему все мы люди подлежим, т.е. известного – земля еси и в землю отыдешь. Прекрасно сказано (не у семидесяти, где стоит – смутились, но по еврейскому подлиннику) поспешили; ибо хотя век людской и кажется долгим, но в сравнении с вечностью короток. Это свидетельствует и знаменитый поэт, когда говорит:

Но бежит между тем, бежит невозвратное время.

(Вирг. Георг., кн. 3).

И еще:

Долго мы жили, Феб (если есть что-нибудь для смертных долгое).

(Энеид., 10).

Положил еси беззакония наши пред тобою, нерадение наше в свет лица твоего. Семьдесят: положил еси беззакония наши пред тобою, век наш в просвещение лица твоего. Там, где мы, следуя еврейскому и Симмаху, поставили нерадение наше, а семьдесят вместо этого перевели век наш, в еврейском стоит alomenu; пятое издание переводит это словом – юность; Аквила – παροράσεις, а мы на наш язык можем перевести – «заблуждения» или «неведение». Почему в другом месте сказано: грехи юности моея и неведение мое не помяни (Пс. 24:7). И еще: грехопадения кто разумеет? И от тайных моих очисти мя, и от чуждых пощади раба твоего (Пс. 18:13–14). Те грехи для нас чужие, которые часто делаем мы хотя и по доброй воле, но по невежеству и заблуждению: и однако же, при ненамеренности преступления, в вину вменяется самое заблуждение. Но удивляюсь, по каким побуждениям Семьдесят вместо «юность, нерадение» и «заблуждение» или «неведение», говорят «век»; разве те потому ли, что век и время этой жизни проводятся в грехах. Но прибавление: в просвещение или во свет лица твоего имеет смысл следующий. «Никакой грех наш не укрывается от тебя; твое око назирает самые тайны наши, соответственно писанному: тьма не помрачится от тебе (Пс. 138:12); и испытуешь сердца и утробы, праведный Боже (Пс. 7:10); и еще: как тьма, так и свет (Пс. 138:12)». Ибо человек видит лицо, а Бог сердце.

Ибо все наши дни прошли, и во гневе твоем мы расточили свои годы как говорящий речь. Семьдесят: яко все дни наши оскудеши, и гневом твоим исчезохом. Лета наши, когда расмысшишь о них, как паутина. Краткость жизни, которая до сих пор еще подлежит приговору Божию, и которую в предыдущем стихе сравнил со сном, говоря: когда поражаешь ты их, будут сном, в настоящем разе сравнивает он с речью говорящих; т.е. как речь, что обращается на устах, когда произносится, прерывается и перестает существовать, так и вся жизнь наша проходит и прекращается. И это – под гневом и яростью Божию, коим по справедливости мы подвержены; ибо живет еще для нас, как мы выше сказали приговор Божий. А что гнев и ярость Божия означает не то, чтобы Бог, разгневавшись мстил, но что Он кажется гневным тем, которые терпят наказание, – об этом мы часто говорили. Ибо что у нас бывает следствием волнения душевного, то в Боге бывает делом правосудия. Вместо – речь говорящего Семьдесят перевели паутина для размышляющего. Ибо как улетает речь говорящего, так попусту работается и ткань паутинная. Почему об еретиках и написано у Исаии: ткут паутину (Ис. 59:5). – Животных маленьких и легких, как мух, комаров и т.п., ловить она может, но более сильные ее разрывают. Так точно и в церкви заблуждениями еретиков увлекаются легкомысленные и простоватые, между тем как мужей твердых в истинах веры они уловить не в состоянии.

Дни лет наших в нихже семьдесят лет: а буде много, осемьдесят лет; и множае их труд и болезнь. Семьдесят: Дни лет наших в нихже семьдесят лет. Аще же в силах, осемьдесят лет: и множае их труд и болезнь. Вместо поставленного нами в нихже и имеющегося в еврейском baem, Симмах перевел выразительнее – ὀλόχληροι, что придерживаясь более смысла, чем буквы, мы можем перевести словом вообще. Итак, насколько живем мы действительно жизнью и насколько жизнь смертных имеет свою приятность, – ограничивается пространством семидесяти лет. «А буде много», и как перевел Симмах – «вопреки мнению», то восемьдесят лет; а что сверх того, – проводится с болезнями и дряхлостью, спутницею старости: причем темнеют глаза, болят или выпадают прежде весьма крепкие зубы, как с большею полнотой описывается это божественными словами у Екклезиаста: пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых речем: "нет нам удовольствия в них!». Когда да померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения; и высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; – доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его. Суета сует, сказал Екклесиаст, всё – суета! (Еккл. 12:1–8). Все это относится к бедствиям человеческой жизни и особенно старости, а какой имеет смысл, покажем в своем месте¹⁰⁹. Некоторые, толкуя это место аллегорически, относят его к таинству субботы и обрезания: так как сперва мы успокаиваемся на законе, а потом утверждаемся в таинствах истинного евангельского обрезания; припоминают и известное выражение: дай часть седьмую, и дай часть восьмую, и те семьдесят тысяч и восемьдесят тысяч народа, которые строили храм при Соломоне. Но зачем это по отношению к настоящему месту, для которого достаточно объяснение простое и прямое, расчитанное не на тщеславное показание учености многоречием, а на понимание читающего?

Ибо прошли мы быстро и улетели. Семьдесят: яко прииде кротость на ны, и накажемся. Вместо этого по-гречески стоит: παιδευζησόμεζα, слово двусмысленное, означающее как «исправление», так и «учение и наставление». Ибо егоже любит Господь, наказует (исправляет), или научает, и бьет всякого сына, егоже приемлет. Место это Симмах перевел так: падаем мы внезапно, и улетаем; пятое издание следующим образом: ибо проходим скоро, и разрушаемся. Смысл такой. После семидесяти, а много восьмидесяти лет, проживаемых человеком, когда душа отделится от тела, мы улетаем подобно ветру или, как выше он сравнил человека с зеленью травы и красотою цветов и с засыханием их к вечеру; так и теперь вместо вечернего усыхания указывает на отпадание цветов. И когда пройдет, говорит он, наша жизнь, неожиданная смерть разрушает нас. А что говорится у семидесяти: яко прииде кротость на ны и накажемся, имеет смысл следующий. Когда, после семидесяти и восьмидесяти лет, придет кротость Господня и наступит день смерти для нас, – будем судимы не по заслугам, а с милосердием; и то, что почитается за наказание, есть только научение и вразумление. Но я не мало удивляюсь, почему Семьдесят, Феодотион и шестое издание решились перевести еврейское слово ais – «кротость», когда Аквила, Симмах и пятое издание перевели его словом «поспешность, внезапно и быстро».

Кто весть твердость гнева твоего, и после страха твоего, негодование твое? Семьдесят: кто весть державу гнева твоего, и от страха твоего ярость твою исчести? Различие между еврейским и Семидесятью в разделении стихов. Семьдесят слово исчести присоединяют к словам «страх и ярость Господня». А в еврейском оно относится к следующему стишку, который будет читаться так: как исчислятся дни наши, то покажи; и прийдем с мудрым сердцем. В коротких словах мы можем изъяснить это так. Кто может знать, как долго продлится гнев твой, наводящий страх на род человеческий, если не вразумишь ты, который еси Бог? Итак молю тебя, покажи нам срок нашей жизни, чтобы мы могли мудрым сердцем приготовить себя к суду твоему. А слова: кто весть твердость или державу гнева твоего, негодование твое – указывается, что трудно знать тайну и причину гнева, страха и негодования Божия. Почему и пророк умоляет со слезами: Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня (Пс. 6:2). Ибо не тогда наказывает (исправляет) когда убивает и разрушает, но когда исправляет и вразумляет. Почему у Осии (Ос. 4:14) он говорит народу иудейскому, на который сильно разгневался, что он отнюдь не разгневается и не посетит невесток его, когда они соблудят. И чрез Иезекииля он говорит Иерусалиму: уже не разгневаюсь на тебя, и отступит от тебя негодование Мое (Иез. 16:42). То же говорит и в Паралипоменоне, когда Израиль идет на сражение против врагов с сердцем миролюбивым.

Как исчисляться дни наши, то покажи, и придем с мудрым сердцем. Семьдесят: десницу твою тако покажи, и наученных сердцем в мудрости. Аквила, Симмах и пятое издание перевели это так: дни наши так покажи, чтобы мы пришли с мудрым сердцем. Ошибка, вследствие которой Семьдесят вместо дни употребили слово «десница» очевидна: потому что jamenu слово сложное, означающее «дни наши». Если это слово употребляется в единственном числе, то последняя буква, которая называется nun, означает «десница»; так это в имени Beniamin, которое переводится «сын десницы». Если же имеет mem, то значит «день» или «дни». Смысл же места следующий. Покажи нам число лет и дней наших, которые определил ты прожить нам в этом мире, чтобы мы приготовили себя к пришествию твоему; презрев заблуждение смертных, мы поспешим прийти к Тебе, возжелаем присутствия Твоего, и восхотим к Тебе сердцем мудрым. Ибо ничто не обольщает до такой степени род человеческий, как то, что, по неизвестности продолжения своей жизни, он обещает себе долгое обладание благами этого века. Превосходно известное изречение¹¹⁰: никто не считает себя таким стариком и в таком дряхлом возрасте, чтобы не надеялся прожить еще один год. К тому же относится и известное изречение: поминай смерть свою, и во веки не согрешишь (Сир. 7:39). Ибо кто помнит постоянно, что он имеет умереть, тот презирает настоящее и заботится о будущем. Об этом молится Давид в другом месте, говоря: не восхити меня в половине дней моих, прежде нежели отойду и не будет меня (Пс. 101:25, 38:14). Это так объясняется: не дай мне умереть в такое время, когда я еще надеюсь жить, чтобы мог я загладить грехи покаянием. Ибо если ты сделаешь это, то захваченный во грехах, я перестану существовать. Говоря так, он не отрицает надежды воскресения: но говорит, что не может устоять пред тем, пред которым все, упорствующие во грехах, вменяются в ничто. Где мы перевели наученные сердцем в мудрости (вернее – мудрым), другие, введенные в заблуждение двусмыслием слова, перевели «окованные». Ибо, если читать πεπεδημένους, то будет значить «окованные».

Обратися, Господи, доколе? И умолен буди на рабы твоя. Семьдесят перевели также. Так как мы раскаиваемся, и, зная краткость своей жизни, желаем прийти к тебе сердцем мудрым: то и ты, Господи, обратись к нам. Из-за грехов наших ты далеко отступал, и оставлял нас ходить по произволу и по мыслям нашим. Вставка же, доколе, имеет тот же смысл, с каким употребляется в двадцатом псалме: доколе, Господи, будешь забывать меня вконец? (Пс. 12:2). Ибо кто находится в бедственном положении, и помощь Божия представляется ему позднею, тот с особенным усердием молится, чтобы тотчас же ощутил помощь Бога, и Бога не гневного судии, а милосердого.

Исполни нас утреннею милостью твоею, и восхвалим и возрадуемся во вся дни наша. Семьдесят: исполнихомся заутра милости твоея, и возрадовахомся и возвеселихомся во вся дни наши. Что у евреев ставится в будущем времени, Семьдесят почти всюду имеют обыкновение переводить так, как бы то было уже сделано и прошло. И здесь евреи не говорят, как хотят Семьдесят, что они исполнялись утреннею милостью Божьею и возрадовались; иначе, если бы это уже случилось, незачем было бы после молится и говорить: призри на рабы твоя и на дела твоя. Но все, чего они требуют, о чем и молятся, – это удостоится утренней милости его. А когда получат ее, восхвалят Бога и возрадуются во все дни жизни своей. А мне кажется, что словами: исполни нас утреннею милостью твоею они молятся о наградах вечной жизни в надежде воскресения. На это указывает и надписание двадцать первого псалма, который, относясь к страданиям Господа и к воскресению Его, надписывается о заступлении утреннем.

Возрадуй нас за дни, которыми нас удручил, и лета, в няже видихом злая. Семьдесят: возвеселихомся за дни, в няже смирил ны еси, лета же в няже видехом злая. И Лазарь, приявший злая в своей жизни, успокоился в вечной радости на лоне Авраама (Лк. 16). Злом же здесь наказывается не то, что противоположно добру, но он употребляет его вместо огорчения и бедствий. Таким злом удручила и Сара свою рабу Агарь, и в Евангелии писано о нем: довлеет дневи злоба его (Мф. 6:34). И так, чем более в этой жизни мы страдаем от преследований, бедности, силы врагов, или болезней: тем больше наследуем награды в жизни будущей, после воскресения. Прекрасно он сделал, что не сказал: «терпим злая», но – видим. Ибо кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти? (Пс. 88:49). Последнее следует относить не столько к разрушению тела, сколько ко множеству грехов, по сказанному: душа согрешившая, та умрет (Иез. 18:20).

Да явится в рабах твоих дело твое, и слава твоя на сынах сынов их. Семьдесят: призри на рабы твоя и на дела твоя, и настави сыны их. И так сам Господь творит дело свое в рабах своих. И псалмопевец не удовлетворяется собственным только спасением, которого требует, но просит славы сынов, т.е. рабов Божьих. Под сынами же мы должны разуметь не столько сынов по плотскому происхождению, сколько учеников, о которых и Павел говорил: дети мои, для которых я снова в мýках рождения (Гал. 4:19). Почему и апостол Иоанн, сообразно с заслугами своих сынов и преуспеянием в делах каждого из них, писал к малюткам, писал к юношам, писал к отцам.

И да будет красота Господа Бога нашего на нас, и дело рук наших упрочь на нас, и дела рук наших утверди. Семьдесят: и буди светлость Господа Бога нашего на нас и дела рук наших исправи на нас, и дело рук наших исправи. Где те, которые, тщеславясь властью свободного произвола, в том полагают для себя благодать Божию, что имеют власть делать и не делать доброе или злое? Блаженный Моисей вот чего требует по воскресении, говоря: исполни нас утреннею милостью твоею, и восхвалим и возрадуемся во вся дни наша. Не доволен он тем, что воскреснет и наследует награды вечной жизни, но требует, чтобы красота Господа Бога его была на тех, которые воскреснут, и блистала в душах и сердцах святых; и чтобы сам он управлял делами рук их и сделал эти дела неразрушимыми, – сам утвердил, что есть в святых доброго. Как смирение молящегося заслуживает наград, так гордость дерзновенного отклоняет Божью помощь.

Господину святому и блаженнейшему папе Августину Иероним.

Всегда я воздавал твоему блаженству приличную честь и любил обитающего в тебе Господа Спасителя. Но теперь, если то возможно, я прибавил еще нечто к прежнему и преисполнил его, так что не пропускаю и одного часа, чтобы не вспомнил о тебе, который пламенем веры твердо противустал противным ветрам. Ты лучше пожелал, сколько это от тебя зависело, выйти один из Содома, чем остаться там с погибающими. Твоя мудрость знает, что говорю я. Ты торжествуешь в мире победу добродетели. Православные почитают и с удивлением видят в тебе восстановителя древней веры; а все еретики, что служит признаком большой славы, клянут. Преследуют они и меня такою же ненавистью: кого не могут убить мечем, – убивают зложеланием. Милость Христа Господа да сохранит тебя невредимым и помнящим меня, господин досточтимый и блаженнейший папа.

Господину святому и блаженнейшему папе Августину Иероним.

Многие хромают на обе ноги, и не преклоняют сокрушенной выи, сохраняя пристрастие к прежнему заблуждению, хотя и не имеют прежней свободы проповедовать его. Святые братья, живущие с нашим смирением, а особенно святые и достопочтимые дочери твои, нижайше приветствуют тебя. Прошу твою честь приветствовать от моего имени братьев твоих, господина моего Алипия и господина моего Еводия. Плененный Иерусалим остается во власти Навуходоносора, и не хочет слушать увещаний Иеремии; а еще более желает в Египет, чтобы жить в Тафнесе и погибнуть в вечном рабстве.

Господам поистине святым, глубоко и по праву досточтимым, епископам Алипию и Августину, Иероним во Христе желает здравия.

Податель сего письма, святой пресвитер Иннокентий, в прошлом году не взял для доставления вашей чести моих писем, так как не думал возвращаться в Африку. Но благодарение Богу, случилось так, что вы победили наше молчание. Всякий случай писать к вашей чести доставляет величайшее удовольствие. Свидетель Бог, если бы было то возможно, воспользовался бы крыльями голубиными, чтобы броситься в ваши объятия. Так всегда из уважения к добродетелям вашим; но теперь особенно. Благодаря вашему содействию и вашей помощи, подавлена ересь целестианская, – ересь, до такой степени заразившая сердца многих, что хотя они и чувствуют себя побежденными и осужденными, удерживают яд в умах, и, что единственно могут, ненавидят нас, из-за которых считают себя лишившимися свободы учить ереси.

Что касается вашего вопроса: писал ли я ответ на книги Анниана, псевдодиакона целеденского, который всячески подкармливал себя, чтобы подслужиться чужому богохульству ни к чему негодными словами: то вас известно, что самые книги, присланные мне на клочках бумаги святым братом нашим Евсевием пресвитером, я получил не так давно, а потом, то наступившие болезни, то смерть святой и досточтимой дочери нашей Евстохии причинили мне такую скорбь, что я решился почти пренебречь их. Ибо он вязнет в той же грязи, и кроме слов звонких и собранных нищенски, не говорит ничего. Впрочем мы сделали довольно; потому что, усиливаясь ответить на наше письмо, он высказал себя открытие и пред всеми заявил свои богохульства. От чего он отказывался прежде, как сказанного им на известном, достойном сожаления синоде дисполитанском, в том сознается в этом произведении; и не велика уже вещь отвечать на нелепейшие детские сказки. Если продолжит Господь жизнь и будет излишек в писцах, ответим маленькими вечерними заметками, – ответим не с целью победить мертвую уже ересь; но чтобы пристыдить нашим ответом его невежество и богохульство. Но было бы лучше, если бы сделала это ваша святость, чтобы нам не сказали, что мы хвалим против еретика свое собственное. Общие святые дети, Альбина, Пиниан и Мелания, усерднейше приветствуют вас. Это письмо из святого Вифлеема я вручил для доставления святому пресвитеру Иннокентию. Племянница ваша Павла усерднейше просит вас не забывать ее, и искренно вас приветствует. Милость Господа нашего Иисуса Христа да сохранит вас здравым и помнящим меня, господа истинно святые и глубоко чтимые отцы.

Из всего, что принесла мне дружба святого брата Квинтилиана, самое важное то, что сблизила душевно нас с тобою, не знакомых телесно. Да и кто не полюбит того, кто под военным плащом и наружностью делает дело пророческое, и человека внешнего, обещающего иное, побеждает человеком внутренним, созданным по образу Творца? Почему я прежде всего и приглашаю тебя поддерживать переписку, и прошу давать мне случай почаще тебе отписывать; по крайней мере я буду писать тогда смелее. Твоей мудрости достаточно краткого намека, чтобы ты вспомнил апостольское изречение: соединен ли ты с женой? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены (1Кор. 1:27), т.е. не ищи связи, которая противоположна разрешению. Кто несет обязанности супружеские, тот связан; кто связан, тот раб; а кто разрешен, тот человек свободный. Итак если ты радуешься свободе Христовой, одно делаешь, другое предпринимаешь, и поставлен почти на крове: не следует уже сходить с кровли, чтобы взять тунику (Лк. 17:31), – нечего озираться вспять и отнимать от рала раз положенную на него руку (Лк. 9:62). Но если можно, подражай Иосифу и оставь египетской госпоже епанчу, чтобы нагим последовать Господу Спасителю, который говорит в Евангелии: кто не оставит всего, и не несет креста своего и идёт за Мною, не может быть Моим учеником (Лк. 14:27). Отбрось всякую мирскую котомку; не ищи богатств, которые сравниваются с верблюжьей неуклюжестью (Мф. 19:24). Улетай к небу нагим и легким, чтобы тяжесть золота не тянула к земле крыльев твоих добродетелей. Говорю это не потому, что хотел бы дать тебе, как скупцу, наставление; но подразумеваю, что ты продолжаешь военную службу, с целью наполнить кошелек, который Господь заповедал опорожнять. Если владеющим имениями и богатствами повелено все продать и отдать бедным и так последовать Спасителю: то твоя честь, если богат, должен поступить как заповедано; а если беден – не должен и заботится о приобретении того, что подлежит раздаче. Христос, поистине, записывает все в приход, сообразуясь с благорасположением душевным. Никого не было беднее апостолов; а никто не отказывался от так многого для Господа. В Евангелии известная бедная вдова, вбросившая в сокровищехранительницу две мелкие монеты, предпочитается всем богачам: потому что отдала все, что имела (Лк. 21:2–4). Итак, не старайся и ты собирать то, что должно быть роздано, а собранное уже раздай. Тогда Христос признает в тебе своего храбрейшего воина; Отец с радостью встретит твое возвращение из страны далекой, облечет тебя в одежду первую, даст перстень, заколет для тебя тельца упитанного (Лк. 15), даст тебе скоро приплыть по морю к нам, вместе с святым братом Квинтилианом. Я толкнулся в двери дружбы: отворишь их, будешь иметь нас часто своим гостем.

Читаем у Исаии: невежда говорит глупое (Ис. 32:6). Слышу я, что некто дошел до такого сумасбродства, что отдает диаконам преимущество пред пресвитерами, т.е. пред епископами. Если апостол ясно учит, что пресвитеры суть те же епископы, то можно ли сносить равнодушно, когда служитель трапез и вдовиц надмевается перед теми, по молитве коих совершается тело и кровь Христова? Ищешь доказательства? Выслушай свидетельство: Павел и Тимофей, рабы Иисуса Христа, всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах, с епископами и диаконами (Флп. 1:1). Хочешь и другого примера? В Деяниях апостольских Павел так говорит к священникам одной церкви: внимáйте ýбо себе́ и всемý стáду, в нéмже вáс Дýх святы́й постáви епи́скопы, пасти́ цéрковь Гóспода и Бóга, ю́же стяжá крóвiю Своéю (Деян. 20:28). А чтобы кто-нибудь не заспорил, утверждая, что в одной церкви было много епископов, выслушай и еще свидетельство, в котором очевиднейшим образом утверждается, что епископ и пресвитер одно и тоже. Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров, как я тебе приказывал: если кто непорочен, муж одной жены, детей имеет верных, не укоряемых в распутстве или непокорности. Ибо епископ должен быть непорочен, как Божий домостроитель (Тит. 1:5–7). И к Тимофею: не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства (Тим. 4:14). И Петр говорит в первом послании: пресвитеры (стáрцы) и́же в вáс молю́, я́ко сопресвитер (стáрец) сы́й и свиде́тель Христóвым стрáстéм, и́же и хотя́щей слáве яви́тися óбщник: паси́те éже в вáс стáдо Бóжие, посещáюще не нýждею, но вóлею и по Бóзе (1Пет. 5:1–2). В греческом это (посещающе) выражено яснее – έπισχοποῦντες, т.е. «надзирая»; откуда заимствовано и имя епископа. Мало тебе кажется свидетельств стольких мужей? Звучит труба евангельская, сын грома, которого Иисус любил преимущественно, который лил потоки учения от персей Спасителя: пресвитер (старец) – избранной госпоже и детям ее, которых я люблю по истине (2Ин. 1:1). И в другом послании: пресвитер (старец) – возлюбленному Гаию, которого я люблю по истине (3Ин. 1:1). А что в последствии избран один и поставлен начальником над остальными, – это сделано для устранения раскола, чтобы, всякий к себе привлекая, не разрывал Христовой церкви. Ибо в Александрии со времени евангелиста Марка даже до епископов Геракла и Дионисия, пресвитеры всегда выбирали одного из среды своей, и, возведши его на высочайшую степень, называли епископом (так точно, как войско делает императором); а диаконы из своей среды выбирают такого, который известен им за человека рачительного, и называют архидиаконом. Ибо что делает епископ, исключая рукоположения, чего не делал бы пресвитер? Не следует думать, что иная церковь в Риме, а иная во вселенной. И Галлия, и Британия, и Африка, и Персия, и Восток, и Индия, и все варварские народы одному поклоняются Христу, одно соблюдают правило истины. Где бы епископ ни был, в Риме ли, в Евгубии, или в Константинополе, или в Регии, Александрии, или Танисе, всюду имеет одинаковое достоинство, одинаковое и священничество. Могущество богатства и смирение бедности не делает епископа ни высшим, ни низшим. Все они равно преемники апостолов.

Скажешь: каким же образом в Риме пресвитер рукополагается на основании свидетельства (о нем) диакона? Но зачем выставляешь ты мне обычай одного города? Зачем из-за малости, подавшей повод к превозношению, ослаблять силу законов церковных? Все редкое желательно. Полий¹¹² у индейцев ценится дороже перцу. Диаконов делает почтенными их малочисленность – пресвитеров принижает их множество. Впрочем, и в римской церкви пресвитеры сидят, а диаконы стоят; хотя, при возрастающем развращении, мне случалось видеть, что в отсутствии епископа диаконы сидят между пресвитерами, а на пирах в домах частных благословляют пресвитеров¹¹³. Пусть делающие это научатся, что они делают неправильно, и пусть выслушают апостолов: неприлично нам, оставив слово Божие, пещись о столах (Деян. 6:2). Пусть знают, чего ради установлены диаконы. Пусть читают Деяния апостольские и помнят свое положение. Пресвитер и епископ, это имена – одно возраста, другое сана. В посланиях к Титу и Тимофею говорится о рукоположении епископа и диакона (Тит. 1:1; Тим. 3) о пресвитерах же совершенно умалчивается, потому что под епископом разумеется и пресвитер. Кто производится, производится из низшего в высшие. Итак, пусть диакон рукополагается из пресвитеров, чтобы пресвитер считался ниже диакона, до которого он должен возвысится; а если пресвитер рукополагается из диаконов, то хоть бы пользовался он и меньшими выгодами, должен считать себя высшим по священничеству. Да будет известно нам и то, что предания апостольские заимствованы из ветхого завета; чем были Аарон, сыны его и левиты в храмах, то усвоили себе епископы, пресвитеры и диаконы в церкви.

Плакал некогда Самуил о Сауле, потому что раскаялся Господь, что помазал его в цари над Израилем (1Цар. 15:35); и Павел к коринфянам, слыша о любодеяниях между ними, и таком любодеянии, какого не было и между язычниками, обратился с трогательным увещанием, говоря: чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали (2Кор. 12:21). Если пророк и апостол, сами ничем не запятнанные, делали это по снисходительности сердечной ко всем: то не тем ли более я, сам грешник, должен делать это в отношении к тебе грешнику, который не хочешь вставать после падения, не поднимаешь и глаза к небу, но, промотав имение Отца, находишь удовольствие в свинных рожцах (Лк. 15:16), и, всходя на крутизну гордости, стремительно низвергаешься в бездну? Вместо Христа ты хочешь иметь богом своим чрево. Раб похоти, ты тщеславишься своей плотию и стыдом, откармиваешь себя как тучную жертву на смерть, и подражаешь жизни тех, чьи мучения не страшат тебя; ты не знаешь, что благость Божия призывает тебя к покаянию. Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева (Рим. 2:5). Или потому ожесточается сердце твое, как у Фараона, что поражение следует не тотчас, и наказание долго откладывается? И для него была отсрочка, и он вытерпел десять ударов как бы не от Бога, который разгневался, а от отца, который увещевал, пока, отвергая всякое раскаяние, не последовал в пустыню за народом, который отпустил, и не осмелился вступить в море. Уже одно море могло научить его, что должно бояться того, кому служат самыя стихии. И он говорил: я не знаю Господа, и Израиля не отпущу (Исх. 5:2). А ты подражая ему говоришь: пророческое видение, которое видел он, сбудется после многих дней, и он пророчествует об отдаленных временах (Иез. 12:27). Почему тот же пророк говорит: так говорит Господь Бог: ни одно из слов Моих уже не будет отсрочено, но слово, которое Я скажу, сбудется (там же, ст. 28). Святый Давид говорит о нечестивых и беззаконных (между которыми ты вовсе не из последних, а из первых), что они пользуются благами века и говорят: как узнает Бог? и есть ли ведение у Вышнего? И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают богатство (Пс. 72:11–12): но чуть не оступившись и не поскользнувшись, он оправдывается говоря: так не напрасно ли я очищал сердце мое и омывал в невинности руки мои (там же, ст. 13). Потому что выше он говорил: я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо им нет страданий до смерти их, и крепки силы их; на работе человеческой нет их, и с прочими людьми не подвергаются ударам. Оттого гордость, как ожерелье, обложила их, и дерзость, как наряд, одевает их; выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце; над всем издеваются, злобно разглашают клевету, говорят свысока; поднимают к небесам уста свои, и язык их расхаживает по земле (там же, ст. 3–9).

Не кажется ли тебе, что весь этот псалом о тебе составлен? Здоров ты телом, и новый апостол антихриста, сделавшись известным в одном городе, переходишь в другой. Не нуждаешься в деньгах на издержки; не терпишь сильных ударов, и с людьми, которые, как ты, не похожи на безсловесных животных, нужды не несешь. От того и надмен ты гордостью; одежда твоя сделалана с роскошью, и как из свиного сала жир и некоторый тук, изрыгая слова смертоносные, ты не заботишься о том, что имеешь умереть, и, насытив похоть, никогда не знаешь угрызений раскаяния. Перешел ты в страсть сердечную, и вместо того, чтобы видеть заблуждающим только себя одного, притворно взводишь мерзости на рабов Божьих, не ведая, что говоришь неправду в высоту и полагаешь на небо уста свои. Не удивительно, что каких-нибудь рабов Божьих хулишь ты, когда отцы твои называли Вельзевулом самого Начальника рода. Ученик не больше учителя, и раб не больше господина своего. Если отцы твои поступали так с деревом зеленым, то чего ты не сделаешь с деревом сухим (Лк. 23:31)? Нечто подобное и у Малахии говорит устами твоими пошатнувшийся в вере народ: сказали: тщетно служение Богу, и что пользы, что мы соблюдали постановления Его и ходили в печальной одежде пред лицем Господа Саваофа? И ныне мы считаем надменных счастливыми: лучше устраивают себя делающие беззакония, и хотя искушают Бога, но остаются целы (Мал. 3:14–15). Потом Господь угрожает им днем суда, и, предвещая задолго то, что имеет быть между праведным и не праведным, говорит: и тогда снова увидите различие между праведником и нечестивым, между служащим Богу и не служащим Ему (там же, ст. 18).

Может быть, все это покажется тебе смешным, – тебе который услаждаешься комедиями, писателями лирическими и мимами Лентула; хотя я и не допускаю, чтобы, при крайней отупленности твоего сердца, оно было для тебя непонятным. Изречения пророков ты пренебрежешь; но Амос ответит тебе: за три и за четыре нечестия не отвращуся ли его, говорит Господь (Ам. 1:3)? Так как Дамаск, Газа, Тир, Идумея, аммониты и моавиты, равно иудеи и Израиль часто не хотели слушать предвещания Божия, направленныя к ним, чтобы возбудить их к покаянию; то Господь приводит справедливейшие причины своего гнева, которым имеет разразится, говоря: за три и за четыре нечестия не отвращуся ли его? Нечестиво, говорит он, мыслить злое: я снисходил. Непотребнее принять намерение привести в исполнение зло задуманное; и это я благосклонно прощал по своему милосердию. Неужели грех должен быть исполнен на деле, и милосердие мое должно быть попрано с гордостью? Однако и после того, как грех совершен, желая лучше покаяния грешника, чем смерти его, ибо не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Лк. 5:31), я простираю руку падшему и увещеваю забрызгавшегося своею кровию обмыться собственными слезами. Но если он не хочет и покаяться, и после того как корабль разбит не держится за доску, которая одна может спасти его: то я вынужден сказать: после трех и четырех преступления не отвращуся ли его, говорит Господь? Отвращение Он считает наказанием: так как грешник тогда предоставляется собственной воле. Поэтому-то Он взыскивает грехи отцов на третьем и четвертом роде (Исх. 20:5), когда не хочет наказывать грешников тотчас же, но прощая первых, осуждает последние. В противном случае, если бы Он тотчас же являлся мстителем за беззакония, – церковь не имела бы как многих других, так во всяком уже случае – апостола Павла. Пророк Иезекииль, о котором мы упомянули выше, повествуя о бывшем к нему слове Божьем, говорит: открой уста твои и съешь, что Я дам тебе. И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: «плач, и песнь, и горе" (Иез. 2:8–10). Первое, что написано, касается тебя, если впрочем захочешь после греха принести покаяние. Второе относится к святым, которые приглашаются воспевать Бога. Третье – к подобным тебе, которые с отчаянием предали самих себя нечистотам, любодеянию, чреву, и тому, что ниже чрева, – которые думают, что смертью все оканчивается, что после смерти нет ничего, и говорят: бýря носи́ма áще мимои́дет, не прии́дет на нáс (Ис. 28:15). Книга, которую пожирает пророк, это – весь ряд Писаний. В них и плач о кающемся, и песнь о праведном, и проклятие отчаянному. Ничто не противно так Богу, как сердце нераскаянное. Есть одно преступление, которое не может получить прощения. Если прощается тому, кто после греха перестал грешить, и тот преклоняет судью к милосердию, кто просит; а всякий нераскаянный возбуждает гнев в судье: то только преступление отчаяния не может уврачеваться. А что Бога, ежедневно призывающего грешников к покаянию, из милосердного делают строгим и грозным те, которые остаются упорными, выслушай слова Исаии, который говорит: и Господь, Господь Саваоф, призывает вас в этот день плакать и сетовать, и остричь волоса и препоясаться вретищем. Но вот, веселье и радость! Убивают волов, и режут овец; едят мясо, и пьют вино: «будем есть и пить, ибо завтра умрем!» (Ис. 22:12–13). После этих возгласов и этой дерзости развращенного ума, Писание замечает: и открыл мне в уши Господь Саваоф: не будет прощено вам это нечестие, доколе не умрете (там же, ст. 14). Если бы они умерли для греха, грех тогда оставился бы им. Но пока будут жить во грехе, не оставится он.

Прошу тебя, пощади душу свою. Верь, будет суд Божий. Вспомни, какой епископ рукоположил тебя в диакона. Не удивительно, что он, хоть и святой человек, мог ошибиться в выборе человека, когда и Бог раскаялся, что помазал Саула на царство (1Цар. 15:35), и в числе двенадцати апостолов Иуда оказался предателем. Повествуют, что и из людей твоего звания Николай Антиохийский явился некогда виновником всяких нечистот и николаитской ереси. В настоящее время не ставлю я на вид, что ты, как рассказывают, растлил многих девиц; что оскверненные тобой благородные супружества разорваны общественным судом; что бегал ты, оскверненный и развратный, по публичным домам. Как ни тяжко все это само по себе, оно легко еще в сравнении с тем, что я сказать намерен. Спрашивая, как велико преступление, когда блуд и прелюбодеяние (в сравнении с ним) малое? Несчастнейший из смертных, в ту пещеру, в которой родился Сын Божий, и истина возсияла от земли, и земля дала плод свой, ты вошел, чтобы условиться на счет любодеяния! И не боишься ты, что заплачет Младенец в яслях, что увидит тебя родительница Дева, усмотрит Матерь Божия? Ангелы восклицают, пастыри текут, звезда блистает вверху, волхвы покланяются, Ирод ужасается, Иерусалим приходит во смятение, а ты прокрадываешься в ложницу Девы, чтобы обольстить девственницу? Боюсь, бедный, и душою и телом прихожу в ужас, намереваясь выставить пред глазами твоими поступок твой. Во время ночного бдения вся церковь громко воспевала имя Господа Христа, и в хвалах Богу, которые пела она на разных языках, слушался один дух. А ты у входа некогда яслей, а ныне алтаря Господня, подбрасываешь любовные письма, которые она, бедняжка, становясь на колена будто для молитвы, поднимала и читала; ты же стоял потом с ликом певцов и разговаривал с нею бесстыдными минами.

О непотребство! Продолжать далее я не в силах. Прежде слов вырываются стоны, и гнев со скорбью захватывает дух в самой гортани. Где это море Цицероновкого красноречия? где стремительная река Демосфенова?

Оба вы теперь совершенно немы, и язык ваш оцепенел. Обнаружилось то, чего не в состоянии выразить никакое красноречие. Открылось деяние, которого не в силах изобразить мина, осмеять шут, пересказать комедиант. Есть обычай в монастырях Египта и Сирии, по которому как девица, так и вдова, посвятившая себя Богу и поправшая все утехи мира, от которого отказались, дают обрезывать свои волосы матерям монастырей, хотя потом хотят не с открытою, вопреки воле апостола, головою, но с повязанною и покрытою, как и прежде. И этого не знает никто, кроме обрезавших волосы, и тех, кому они обрезаны; только потому, что это бывает со всеми, всем почти и известно. Обычай этот обратился в естественную необходимость по двум причинам: частию потому, что они не ходят в баню, частию потому, что не употребляют масла ни для головы, ни для пищи. Маленькие животные, которые обыкновенно заводятся между кожею и волосами, и сгустившаяся грязь были бы, иначе, большим стеснением для них.

Посмотрим же, что делал между тем ты, муж добрый? В одной достопокланяемой пещере, как бы в некоторое ручательство за будущий брак, ты берешь волосы, платки несчастной, и взаимно даешь ей кольцо, брачный залог, уверяя ее с клятвою, что никогда более не полюбишь так. Бежишь потом к месту пастырей, и между тем как свыше слышится песнь ангельская, продолжаешь уверять ее в том же. Не говорю, сверх того, что дошел ты до поцелуев, что заключал ее в объятия. Всему можно верить на твой счет; но из благоговения к пещере и месту, я позволю себе верить только тому, что ты пал произволением и мыслью. Бедный, и у тебя не потемнели глаза, не оцепенел язык, не опустились руки, не затрещала грудь, не подкосились ноги, когда стал ты вместе с девою? После базилики апостола Петра, в который освящена она фатою Христовой; после торжественных обетов жить в монастыре, повторенных ею в храме креста, Воскресения и Вознесения Господня, ты осмеливаешься брать волосы с обещанием спать с тобою ночи, – волосы, которые она пожала для Христа в пещере? За тем с вечера до утра ты сидишь у ней под окном, и так как, по причине высоты, вам было нельзя прильнуть друг к другу, то посредством веревочки ты или принимаешь от нее, или передаешь ей что-нибудь. А каков был надзор госпожи¹¹⁴: только в церкви ты и видал деву, и как ни велико было желание каждого из вас, вы имели возможность разговаривать только ночью чрез окно. Солнце всходило для тебя, как я после узнал, на неволю. Без кровинки в лице, изнуренный, бледный, чтобы избежать всякого подозрения, ты как диакон читал Евангелие Христово. А мы бледность объясняли постом, и удивлялись отсутствию крови в лице, полагая это следствием непривычных и необычных для тебя бдений. Уже была приготовлена у тебя и лестница, по которой ты хотел спустить бедняжку; уже был расположен путь, договорено судно, условлен день, обмануто в душе бегство… И вот тот самый ангел, который был придверником у чертога Марии, страж Господней колыбели и служитель (носитель) Христа младенца, в виду которого ты все это делал, сам же предал тебя.

О глаза мои несчастные! О день, достойнейший всяких проклятий, в который с растерянным умом читал я твои письма, еще доселе хранящиеся у меня! Какое там бесстыдство, какая лесть, какой восторг по поводу условленного любодеяния! Мог ли диакон, не скажу – говорить, но и знать это? Где ты несчастный научился этому, – ты, который хвалишься, что воспитан в церкви? Разве, как клянешься в тех же письмах, ты никогда не был целомудренным, никогда не был диаконом? Если бы захотел ты отказаться, тебя уличит в том рука твоя; самыя ударения надстрочныя возопиют о том. Пользуйся, однако, выгодою злодейства: я не могу сделать для тебя выписок из того, что ты писал.

Итак лежишь ты, припавши к моим коленам и, говоря твоими же словами умоляешь о гемине¹¹⁵ крови, и, о несчастный, презирая суд Божий, страшишься только меня, как мстителя! Признаюсь, я простил, ибо что другое мог бы я, христианин, сделать тебе? Я убеждал тебя нести покаяние, повергшись во вретище и пепел, – искать уединения, жить в монастыре, непрестанными слезами умолять милосердие Божие. А ты, на которого возлагал я благие надежды, – ты, воспламененный возбуждениями выдры, обратился в лук, против меня же направленный, и бросаешь в меня стрелами злословия. По правде говоря, я сделался для тебя врагом. Не скорблю о злословии; ибо кому не известно, что твои уста хвалят только разврат? Не плачу: потому что ты сам не плачешь; потому что не чувствуешь, что умрешь, но, как гладиатор, приготовляющий сражаться на похоронах, украшаешь себя на собственное погребение. Одеваешься в ткани, обременяешь пальцы кольцами, чистишь порошком зубы, расчесываешь редкие на просвечивающейся лысине волосы; воловья шея, вздутая жиром, не сгибается и после тех ударов, какие получила за распутство. Издаешь ты, сверх того, благовония, меняешь бани, и ведешь войну с отрастающими волосами; выглаженным и вышлифованным любовником ходишь ты по площадям и улицам. Ты не краснеешь, что наружность твоя сделалась наружностью блудницы. Обратись несчастный к Господу, чтобы Господь обратился к тебе. Раскайся, чтобы раскаялся и Он во всех тех бедствиях, о которых сказал, что пошлет на тебя.

Зачем, пренебрегши собственную рану, ты усиливаешься бесславить других? За что меня, дающего тебе добрые и искренние советы, рвешь на куски, как сумасшедший? Пусть я человек развратный, каким выставляешь ты меня перед всеми, – по крайней мере неси со мною покаяние; пусть я злодей, как изображаешь ты, – подражай слезам злодея. Разве грехи мои суть твои добродетели? Или в своих бедствиях ты утешаешься тем, что есть много похожих на тебя? Пусть текут понемногу из глаз слезы между тканями и шелком, в которых ты кажешься себе таким блестящим и прекрасным; пойми, что ты наг, истерзан, грязен, нищ. Покаяние всегда не поздно. Хоть и вышел ты из Иерусалима и изранен на пути, – Самарянин, возложивши тебя на свой скот, перенесет оттуда для излечения в гостиницу. Даже если и мертвый лежишь ты в гробе, и тогда, и смердящего восставит тебя Господь. Подражай по крайней мере тем слепцам, ради которых Спаситель, оставив дом Свой и наследие Свое, пришел в Иерихон. Из седящих во тьме и сени смертной, свет возсиял тем, которые, узнав проходящего мимо Господа, стали вопиять, говоря: Сыне Давидов, помилуй нас. Можешь и ты прозреть, если будешь вопиять, если по призыву Его сбросишь грязные одежды. Егдá возврати́вся воздóхнеши, тогдá спасéшися и уразуме́еши, где́ еси́ бы́л (Ис. 30:15). Он прикоснется только к язвам твоим, дотронется только до следов бывших некогда зрачков в глазах твоих. Хоть ты и от чрева так рожден, и мать твоя зачала тебя в беззакониях, – Он окропит тебя иссопом, и очистит; омыет тебя, и паче снега убелишься. Зачем скорчившись прильнул к земле, и лежишь весь в грязи? Та, которую сатана связал на восемнадцать лет, получив исцеление от Спасителя, воззрела выпрямившись на небо. Сказанное Каину считай сказанным тебе: согрешил, успокойся (Быт. 4:13)¹¹⁶. Зачем продолжаешьубегать от лица Божия, и живешь в земле Наид? Зачем носишься в волнах морских, и не ставишь на камень ногу свою? Берегись, чтобы не пронзил тебя сулицею Финеес, во время блуда твоего с мадианитянкою (Числ. 25). Зачем осквернивши деву Фамарь, которой ты брат и единокровный, обратился в Авесалома, и хочешь убить того, кто оплакивает твое возмущение и смерть? Вопиет против тебя кровь Навуфея; и виноградник Иезраэля, т.е. семени Божия, который ты обратил в сад похотей и в огород сладострастия (3Цар. 21), требует справедливого тебе мщения. Посылается к тебе Илия, возвещающий муки и погибель. Смирись, облекись поскорее во вретище; и Бог может сказать о тебе: видишь, как устрашился предо Мною Ахав? За то, что он смирился предо Мною, Я не наведу бед в его дни (там же, ст. 29).

Но может быть льстишь себе тем, что рукоположен епископом? Я уже выше сказал, что не наказывается ни сын за отца, ни отец за сына. Душа согрешающая, та умрет (Иез. 18:4). И Самуил имел таких сыновей, которые забыли страх Божий и предались корыстолюбию и неправдам. И священник Илий сам был человек святой, но сыновей имел таких, которые, как читаем мы в еврейских книгах, прелюбодействовали с женщинами в скинии Божьей и, подобно тебе, бесстыдно обращали в свою пользу служение Божие (1Цар. 2). От чего и самая скиния была ниспровергнута; и ковчег, за пороки священников Божьих, пленен; да и Илий оскорбил Бога тем, что был слишком снисходителен к сыновьям. Столь же мало может помочь тебе праведность твоего епископа. Можно опасаться даже, чтобы, упав с своего седалища, он не погиб из-за тебя от неизлечимого ушиба шеи (ὀπιοϧοτόνψ). Если левит Оза, которого обязаностью было носить ковчег завета, был поражен за то, что хотел поддержать его, когда он казался падающим: то чего ты ждешь себе, – ты, который старался опрокинуть стоящий ковчег Господень? Чем более достоин одобрения рукоположивший тебя епископ, тем более заслуживаешь омерзения ты, который обманул такого человека. Обыкновенно мы последними узнаем дурное о своем семействе, и о пороках детей и супругов не знаем, когда поют о них соседи. Тебя знала вся Испания. Все были огорчены, что ты стал пред алтарем Христовым. И ты не был так искусен, чтобы благоразумно скрывать свои пороки. Ты так пылал страстью, до такой степени похоть увлекала тебя то в том, то в другом случае к блуду и сладострастию, что удовлетворение любострастию ты выставлял как бы некоторый триумф, как бы некоторый знак своей порочной победы.

Наконец, пламень распутства охватил тебя, когда был ты под мечами варвара и под надзором варвара – супруга, и супруга могущественного. Ты не испугался совершить прелюбодеяние в таком доме, в котором оскорбленный муж мог отмстить за себя без суда. Уводишь в сады, завлекаешь в загородные дома: действуешь так свободно и нагло, как будто в отсутствие мужа ты имеешь ее женою, а не прелюбодействуешь с нею. Когда же она попалась в некоторую ловушку, ты успел убежать. Тайно ты пробираешься в Рим, скрываешься между самнитскими разбойниками, и при первой вести о муже, который будто новый Аннибал сошел к тебе с Альп, ты ищешь безопасности на корабле. Ты бежал с такой поспешностью, что считал бурю безопаснее земли. Кое-как пробираешься в Сирию, оттуда хочешь пройти в Иерусалим, и обещаешься служить Господу. Кто не принял бы того, кто обещался быть монахом; особенно – не зная твоих трагедий и читая рекомендательные письма от твоего епископа к прочим священникам? А ты, несчастный, преобразился в ангела света, и служитель сатаны принял вид служителя правды. Под одеждою овчей ты скрывал в себе волка, и после прелюбодеяния в отношении к человеку, желал быть прелюбодеем в отношении ко Христу.

Я рассказал это для того, чтобы в маленькой картине обрисовать все сцену твоих действий, и представить глазам твоим знаменитые дела твои, чтобы ты милосердие и чрезмерную снисходительность Господа не обращал в повод к преступлениям, снова распиная и выставляя на позор в себе самом Сына Божия, и не читая нижеследующего: земля, пившая многократно сходящий на нее дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; а производящая терния и волчцы негодна и близка к проклятию, которого конец – сожжение (Евр. 6:7–8).