Как я делала аборт

У меня уже под­рас­та­ли двое детей, и вдруг ока­за­лось, что я бере­мен­на в тре­тий раз. Но я долж­на была пре­рвать его жизнь. Дру­го­го выхо­да у меня не было. Поверь­те, такое бывает.
Ока­за­лось, что аборт — плат­ная услу­га. И сто­ит весь­ма при­лич­но. Конеч­но, мно­гие жен­щи­ны рас­суж­да­ют ина­че: опе­ра­ция избав­ля­ет их от про­блем, и за это дей­стви­тель­но мож­но запла­тить. Но мне это поче­му-то пока­за­лось парадоксальным.

Всё же я при­шла туда, в гине­ко­ло­ги­че­ское отде­ле­ние боль­ни­цы. Несколь­ко лет назад я лежа­ла здесь с пер­вой доч­кой, на сохра­не­нии. Я пом­ню, как с дру­ги­ми буду­щи­ми мамоч­ка­ми мы обсуж­да­ли «аборт­ниц». Мы гово­ри­ли, что неко­то­рым из нас слож­но даже забе­ре­ме­неть, кто-то не может выно­сить ребён­ка, но не теря­ет надеж­ды, а они… Да что­бы мы… Да нико­гда! И вот теперь это «нико­гда» слу­чи­лось со мной.

Обыч­но аборт­ни­цы ждут опе­ра­ции в осо­бой пала­те, отдель­но от «мамо­чек». Так спо­кой­нее для всех. И в этот раз нас, таких, было в пала­те четы­ре чело­ве­ка. И в сосед­ней — трое. Ито­го — семе­ро. Я тогда попы­та­лась посчи­тать: опе­ра­ции дела­ют­ся каж­дый рабо­чий день. Пред­по­ло­жим, в году две­сти таких дней. Сколь­ко же чело­век уби­ва­ют в одном этом отде­ле­нии? А сколь­ко по всей стране? Одно дело читать ста­ти­сти­ку, а дру­гое — понять на соб­ствен­ном опыте.

Мои­ми сосед­ка­ми по пала­те ока­за­лись жен­щи­на лет трид­ца­ти пяти, ещё одна чуть моло­же и совсем моло­день­кая, лет два­дца­ти, девуш­ка. Про­це­ду­ра откла­ды­ва­лась, и мы раз­го­во­ри­лись. Ока­за­лось, что у всех были свои, на их взгляд весь­ма вес­кие при­чи­ны прий­ти сюда. У пер­вой (назо­вем её Лари­са) уже был ребё­нок, маль­чик пяти лет. И она боль­ше не хоте­ла детей. «Как бы это­го ещё вырас­тить, выкор­мить», — гово­ри­ла она. Но поче­му-то она не пока­за­лась мне бед­ной, напро­тив, она была хоро­шо оде­та, на ней были доро­гие укра­ше­ния, и вооб­ще она выгля­де­ла весь­ма эле­гант­но. У вто­рой (пусть будет Све­та) пер­вый ребё­нок родил­ся совсем недав­но, мень­ше года назад, поэто­му вто­ро­го, по её сло­вам, пока «рожать рано­ва­то». Тре­тья, моло­день­кая (пус­кай Ната­ша), шла на аборт уже вто­рой раз. Детей у неё пока не было. Они с мужем совсем недав­но купи­ли себе квар­ти­ру, но не успе­ли ещё сде­лать в ней ремонт. И толь­ко из-за это­го она «пока» не хоте­ла рожать.

Мы сиде­ли на кро­ва­тях, раз­го­ва­ри­ва­ли, даже сме­я­лись. Но меня не поки­да­ло ощу­ще­ние дико­сти, абсурд­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го. Вот четы­ре моло­дые жен­щи­ны. У каж­дой свои при­чи­ны, на их взгляд, очень важ­ные. Но это не отме­ня­ет того, что мы наме­ре­ва­ем­ся совер­шить убий­ство. И мы можем при этом сме­ять­ся. Чело­век вооб­ще стран­ное суще­ство, пол­ное про­ти­во­ре­чий и контрастов.

При­шла врач, рас­ска­за­ла про опе­ра­цию, про то, какие лекар­ства пить после неё, и об ослож­не­ни­ях. Она была спо­кой­на и дело­ви­та. Для неё это был ещё один рабо­чий день. Потом вошла сани­тар­ка, пожи­лая жен­щи­на, про­стая и несколь­ко гру­бо­ва­тая. Она веле­ла нам запра­вить кро­ва­ти так, что­бы потом было удоб­нее пере­кла­ды­вать нас бес­чув­ствен­ных, не ото­шед­ших от нар­ко­за, с катал­ки, и рас­ска­за­ла, в каком виде мы долж­ны явить­ся в опе­ра­ци­он­ную. Было замет­но, что для неё это тоже дело при­выч­ное, вполне обык­но­вен­ное. Если она и осуж­да­ла нас, то толь­ко за «неосто­рож­ность», из-за кото­рой мы ока­за­лись в абор­та­рии. Её вол­но­ва­ла быто­вая сто­ро­на вопро­са, а не нравственная.

Потом нас сно­ва оста­ви­ли одних. Ждать было очень тяже­ло. И дело даже не в том, что из-за пред­сто­я­ще­го нар­ко­за мы с утра ниче­го не ели, а в том, что хоте­лось уже поско­рее раз­де­лать­ся со всем этим. Что­бы занять вре­мя, я раз­го­во­ри­лась с Ната­шей, моло­день­кой. Ока­за­лось, что на самом деле ей бы, пожа­луй, и хоте­лось иметь ребён­ка. Они с мужем жена­ты уже пол­го­да, но вто­рой раз откла­ды­ва­ют, пото­му что пока ещё всё не вре­мя, пока ещё есть дру­гие дела. Роди­те­лям сво­им она даже не рас­ска­за­ла ни о чём, пото­му что они заста­ви­ли бы её сохра­нить бере­мен­ность. Но уж раз они с мужем реши­ли, то реши­ли. И ещё она мно­го гово­ри­ла, как буд­то себя уго­ва­ри­ва­ла. Я попы­та­лась объ­яс­нить ей, что ремонт — это не та при­чи­на, что­бы делать аборт, но я пони­ма­ла, что не имею мораль­но­го пра­ва пере­убеж­дать её: чем я была луч­ше? А ведь про­яви я тогда немно­го настой­чи­во­сти, и одна жизнь была бы сохранена.

Но вот нача­лось. Сна­ча­ла опе­ри­ро­ва­ли жен­щин из дру­гой пала­ты. Мы толь­ко слы­ша­ли, как ездит по кори­до­ру катал­ка. И тут я пора­зи­лась ещё раз. Всё про­ис­хо­ди­ло очень быст­ро. Звук колёс по кафе­лю раз­да­вал­ся через каж­дые пять минут, если не чаще. То есть полу­ча­лось, что на саму про­це­ду­ру тре­бу­ет­ся все­го две-три мину­ты. Что это по срав­не­нию с целой жиз­нью, кото­рую мог бы про­жить этот нерож­дён­ный человек.

Вот ста­ли вызы­вать из нашей пала­ты. Я виде­ла, как ухо­ди­ли жен­щи­ны и как их при­во­зи­ли обрат­но, как их пере­кла­ды­ва­ли на кро­вать, кла­ли им на живот пакет со льдом, накры­ва­ли оде­я­лом, и во мне под­ни­мал­ся ужас. Нет, это был не страх боли или чего-то дру­го­го, а имен­но ужас, от того, что совер­ша­лось на моих глазах.

Позва­ли меня. Я пере­шла кори­дор, зашла в опе­ра­ци­он­ную, лег­ла на стол. Врач отвер­ну­лась, она гото­ви­ла инстру­мент. Мед­сест­ра подо­шла, что­бы сде­лать мне нар­коз. И тут меня затряс­ло, я задро­жа­ла всем телом, так, что это ста­ло замет­но. Мед­сест­ра спро­си­ла, что со мной. Ей было неко­гда дол­го раз­го­ва­ри­вать, но не спро­сить она не мог­ла. И тут я поня­ла, я всё поня­ла. Я поня­ла, что нико­гда, ни за что, ни при каких обсто­я­тель­ствах, как бы пло­хи они не были, не смо­гу убить сво­е­го ребён­ка. Это выше моих сил. Это невоз­мож­но. «Я не хочу», — вот и всё, что я смог­ла ска­зать. Я зна­ла: ещё мгно­ве­ние, мне сде­ла­ют нар­коз, и я уже ниче­го не смо­гу изме­нить. Но я успе­ла, я его спасла.

Я вер­ну­лась в пала­ту и раз­ры­да­лась. Пла­ка­ла от сча­стья, что мой ребё­нок со мной, он тут, я знаю, что он во мне и что он мне бла­го­да­рен. И я пла­ка­ла обо всех тех, кто не смог спа­сти сво­е­го. О тех жен­щи­нах, что были вме­сте со мной и тех, что были рань­ше меня и будут здесь, на этой кро­ва­ти, потом.

И тут закри­ча­ла Ната­ша. Нар­коз про­хо­дил, и она уже была в созна­нии, но пока ещё не пол­но­стью. И про­рва­лось то, что она пыта­лась скрыть от самой себя. Она умо­ля­ла вер­нуть ей её ребен­ка, она мета­лась по кро­ва­ти, поры­ва­лась встать и идти за ним. И это, навер­ное, было самое страш­ное, что я виде­ла в сво­ей жиз­ни. Плач мате­ри по уби­то­му ею ребён­ку. Он был нужен ей, но, под­чи­нив­шись лож­ным пред­став­ле­ни­ям о том, что пра­виль­но, а что непра­виль­но в этой жиз­ни, что важ­но, а что может подо­ждать, она лиши­лась его. И не мог­ла себе это­го простить.

А мое­му малы­шу уже четы­ре меся­ца. Он уме­ет пере­во­ра­чи­вать­ся со спи­ны на живот и тянет­ся садить­ся. Если это кажет­ся вам слиш­ком про­стым, то долж­на вас уве­рить, для тако­го малы­ша это серьёз­ные дости­же­ния. И, навер­ное, я люб­лю его немно­го боль­ше осталь­ных моих детей, пото­му что он — выстраданный.

Автор: Лиза Дымова

Источ­ник: Интер­нет-жур­нал Татья­нин День