Следуй за Мною. Повествование о миллионере-монахе Иннокентии (Сибирякове)

Следуй за Мною. Повествование о миллионере-монахе Иннокентии (Сибирякове)

Шорохова Татьяна Сергеевна
(12 голосов: 4.1 из 5)
Содержание

Оригинал

И, подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережёт её. Ибо какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?

Мк.8:34–36

Книга «Следуй за Мною: Повествование о миллионере-монахе Иннокентии (Сибирякова)» — это историческое жизнеописание Иннокентия Михайловича Сибирякова (1860–1901), известного золотопромышленника-благотворителя. Вершиной сто жизни стал духовный подвиг па Святой Горе Афон в Русском Свято-Андреевском скиту. Рождённый в семье именитого иркутского купца-миллионера. И М. Сибиряков унаследовал в юности крупное состояние, с годами значительно преумноженное. Щедрый и совестливый человек, он посвятил жизнь служению своему народу, помогал многим людям в их нуждах, при этом постоянно находясь в напряженном поиске великих духовных смыслов. Известный общественный деятель России конца XIX века, он употребил свой капитал на развитие и процветание отечественной науки, литературы, культуры, церковное строительстве» и духовное просвещение.

Предпринимаемое издание значительно отличатся от предыдущих книг о Святогорском подвижнике Иннокентии (Сибирякове). Со страниц повой киши предстаёт перед читателями русский человек в его духовных борениях, всё оставивший миру ради Христа. Особое внимание в жизнеописании уделено университетскому периоду в биографии благотворителя, раскрыты обстоятельства жизни будущею схимника в детстве, отношения с членами семьи, его деловая деятельность. Колее широко представлены письма из переписки И М. Сибирякова с известными людьми его времени, расширен перечень лиц из окружения благотворителя. В научный оборот введены документы о негласном надзоре полиции за Иннокентием Михайловичем, увеличен список адресов благотворительности И. М. Сибирякова, текст книга дополнен уникальными фотографиями. Биография благотворителя рассматривается в контексте противостояния общественной мысли России второй половины XIX века.

В памяти современников Иннокентий Михайлович Сибиряков остался человеком, сотворившим множество добрых дел, а братия святогорской обители отмечали его неподдельное смирение, называя отца Иннокентия миллионером монахом. Уже современники схимонаха Иннокентия не сомневались в его святости. Не сомневаются в благочестии отца Иннокентия и многие его почитатели в паши дни. Книга о бессребренике-монахе под готовлена в год 125-летия со дня пострига Иннокентия Сибирякова в иноческий чин и 120-летия со дня его кончины.

От автора

Когда в окружающем мире иссякают сердечное тепло, сострадание, доброта, люди начинают искать примеры человечности в прошлом, И там, среди тьмы забвения, вдруг обнаруживаются такие щедрые натуры и светоносные души, что их свет достигает и наших дней, наполняя благостью нашу жизнь, оскудевшую на любовь к ближнему.

Без преувеличения можно отнести к таким светочам и русского миллионера-золотопромышленника, имевшего привилегию потомственного почётного гражданина[1], Иннокентия Михайловича Сибирякова (1860–1901), завершившего свой земной путь на Афоне схимонахом Иннокентием.

В каждом человеке заложен Творцом идеал святости. И поэтому нам дано узнавать праведность и святость в избранниках Божиих среди людей, живущих рядом с нами, или прежде живших на земле. Церковное сознание уловило в Иннокентии Сибирякове человека не от мира сего уже вскоре после его кончины.

Оглядываясь назад, погружаясь в то время, когда жил Иннокентий Сибиряков, всматриваясь в те или иные его поступки, не перестаёшь изумляться, как избирает Спаситель Себе друзей в Небесное Царство, как Он проводит их путём испытаний через полное отречение от всего земного, каким бы вожделенным это земное ни казалось для окружающих, Миллионер по наследству и бессребреник по духу, Иннокентий Михайлович Сибиряков распорядился своим земным достоянием по-евангельски, раздав более четырёх миллионов рублей на богоугодные дела[2]. Названная сумма условна, так как все благодеяния И.М. Сибирякова учёту не подлежат.

Иннокентий Михайлович Сибиряков не только оставил заметный след в благотворительной сфере жизни русского общества последней трети XIX века, но и поразил своих современников духовным подвигом, сравнимым лишь с деяниями святых. Достаточно перелистать русские газеты и журналы конца XIX — начала XX века, чтобы убедиться, какой след оставил Иннокентий Михайлович Сибиряков благотворитель, общественный деятель, подвижник в сердцах и памяти своих современников. «Цель всей его жизни заключалась в служении истине, добру, в стремлении к идеалу», — писал об Иннокентии Михайловиче Сибирякове журнал «Нива» в 1901 году.

Один из первых биографов Иннокентия Сибирякова А. Головачёв утверждал: «Иннокентий Михайлович Сибиряков имеет полное право на зачисление в разряд выдающихся людей, память» о которых должна сохраняться при смене поколений. Не будучи ни учёным, ни писателем или художником… а лишь просвещённым благотворителем. Сибиряков по своим личным качествам и целям, которые преследовала его благотворительность, представляет редкого человека, выдающегося над обычным ординаром людей его материального положения…» [20, с. 1, 2][3].

Главной целью, изначально побудившей меня к работе над биографией Иннокентия Сибирякова, было возвращение его доброго имени в историческую память России. Имени, преданного забвению на протяжении XX века в связи с господством в нашей стране атеистической идеологии.

В монастыри в России уходили люди разные — и представители царственных династий, и аристократы, и военные всех чинов, и лица духовного звания, и чиновники, и разночинцы, а уж о крестьянах и купцах говорить не приходится, Но чтобы монашеский постриг в расцвете лет принял миллионер-капиталист, да ещё предварительно раздав всё своё состояние на благотворения и церковные нужды, такой случай даже для нашего Отечества — редкостный! А с учётом того, что подвизался необычный инок смиренным схимником на Святой Горе Афон, становится очевидным, что здесь имеет место духовное явление особого порядка. Более того, сам этот факт — уход крупного золотопромышленника из мира — даёт исчерпывающее объяснение, почему имя выдающегося благотворителя России последней трети XIX века Иннокентия Михайловича Сибирякова было вычеркнуто из отечественной истории, хотя современники схимонаха Иннокентия не сомневались, что память о нём будет передаваться из рода в род.

И всё-таки удивительно, почему схимонах-святогорец Иннокентий (Сибиряков), уход которого в монастырь был ярким эпизодом общественной жизни России рубежа XIXXX веков и наделал много шума по всей стране, оказался забытым на целое столетие? Тем более что дела щедрого благодетеля живы и по сей день во многих адресах его благотворительности, в том числе учреждений образования и культуры и даже в стенах сохранившихся зданий не только церковного, но и светского назначения? Видно есть на то особый Промысел Божий, чтобы именно в наши дни вернулся в историческую память России миллионер-монах, как называли о. Иннокентия (Сибирякова) современники, и стал для нас, уважаемые соотечественники, образцом истинного благочестия наряду со многими другими замечательными примерами, явленными нам в последнее время.

Вся «сознательная жизнь Иннокентия Михайловича состояла, — по словам его учителя известного учёного-физиолога и педагога Петра Францевича Лесгафта, — …исключительно в искании истины и желании развить в себе человека» [53, с. 11–12].

Очевидно, что даже в своих благотворительных трудах Иннокентий Сибиряков предстаёт, прежде всего, как искатель истины, пользуясь возможностью делать добро людям в качестве инструмента на пути к её достижению. Эта благородная цель не уходила из поля сердечного зрения И.М. Сибирякова на протяжении десятилетий. Уже одно это обстоятельство могло бы побудить исследователя русской духовной традиции узнать о герое нашей книги как можно больше.

В своей работе мы учитывали важное указание А.С. Хомякова «историческому критику», обращать внимание при изучении народа на «народную веру», которая должна стать «первым и главным предметом» исследователя. «Выньте христианство из истории Европы… и вы уже не поймёте ничего… в Европе», — писал он [129, т. 5, с. 1311.

Так и с жизнью человека. Чтобы понять его поступки, следует в первую очередь знать, как и во что он верил. А потому по ходу нашего повествования мы будем касаться и некоторых вероучительных вопросов Православия, и исторических оценок прошлого, без чего будет трудно понять не только искания Иннокентия Сибирякова, но и Россию его времени. Добросовестный историк, по мысли А.С. Хомякова, «не отыскивает былого, но воссоздаёт его по некоторым данным, развивающимся перед его духовным взором в истинных законах его прошедшей жизни» [129, т. 5, с. 395]. Поэтому, работая над рукописью книги, мы старались подойти к имеющемуся у нас биографическому материалу таким образом, чтобы выработанная светским образованием привычка руководствоваться «сухими логическими формами» не лишила и нас. и читателей «способности сочувствовать простым человеческим истинам» 1129, т. 5, с. 511.

Здесь будет уместным вспомнить известный афоризм К.С. Аксакова: «Русская история имеет значение Всемирной Исповеди. Она может читаться, как жития Святых» [4, с. 625]. И данная книга о благотворителе Иннокентии Сибирякове — одна из попыток всмотреться в нашу отечественную историю через сложную, но в своём итоге благочестивую жизнь отдельного человека и последовать призыву русского философа: «Устремим же все силы наши на то, чтоб сперва разработать и понять наше прошедшее, и стать, наконец, на свои ноги, вопреки любителям ходить в помочах. …А это нелегко для нас, отвыкших жить своим умом и даже чувствовать своим чувством» [4, с. 1321. Заповедь узнавать людей по плодам (а не по словам и мыслям) остаётся и сегодня главной для каждого исследователя, который пытается не только описать внешнюю жизнь человека, но и проникнуть в мир его души.

В своих духовных поисках иркутянин, а с юных лет — петербуржец, будущий святогорец Иннокентий (Сибиряков), прошёл сложный путь от «прогрессивного» общественного деятеля, не чуждого и радикальным взглядам, до сознательного последователя идеям славянофилов с возвращением к традициям Православной духовности. Заметим, что в период жизни Иннокентия Сибирякова в нашем Отечестве уже завершался процесс «закисания Руси дрожжами нового времени», по меткому выражению священника Павла Флоренского.

Большим подспорьем в нашем труде стали свидетельства современников Иннокентия Михайловича Сибирякова, которые уже в то время с изумлением, если не сказать с восхищением, взирали на жизненный путь этого человека. Неудивительно, что в наши дни священноначалие Русской Православной Церкви на епархиальном и синодальном уровнях рассматривает возможность причисления бессребреника Иннокентия Михайловича Сибирякова к лику святых. О благотворительной деятельности Иннокентия Сибирякова напомнил на заседании Попечительского совета Русского географического общества Президент Российской Федерации В.В. Путин (6 августа 2012 года на Валааме): «Один из расположенных здесь скитов Воскресения Христова — возведён на рубеже XIX–XX веков на средства члена РГО Иннокентия Сибирякова, который вложил в исследовательские, научные проекты значительную часть своего состояния.

…Деятельность Сибирякова, других выдающихся благотворителей не только сохранила их имена в веках, но и стала образцом бескорыстного служения людям, своему Отечеству, стала образцом для последующих поколений, примером, на который мы опираемся и сегодня активно возрождая традиции меценатства. Он выдающийся был человек и действительно многое сделал»[4].

В наши дни можно встретить почитателей схимонаха Иннокентия (Сибирякова) в разных концах света. Это паломники Святой Горы, от которых не сокрыл Господь подвиг милосердия и монашеский подвиг боголюбивого схимника. Об отце и брате Иннокентии сегодня пишут почти все исследователи Русского Афона.

Предлагаемая вниманию читателей книга является переработанной и значительно дополненной версией научного исследования «Благотворитель Иннокентий Сибиряков»[5]. Степень обновления материала данного издания столь высока, что целесообразно говорить о новой книге, которая выходит под названием «Следуй за Мною: Повествование о миллионере-монахе Иннокентии (Сибирякове)».

Появление новой книги о схимонахе Иннокентии вызвано к жизни нарастающим интересом в современном обществе к личности, благотворительной деятельности и духовному подвигу этого замечательного сына России. Основным материалом для книги послужили реальные дела Иннокентия Михайловича Сибирякова, то есть, сама его жизнь, отражённая в документах и публикациях его времени, и известные нам, пока ещё немногочисленные, высказывания благотворителя, а также письма. В новой книге приводится целый ряд сведений, который не был доступен автору в 2005 году.

В новом издании опущены отдельные материалы общего характера, имевшие место в издании 2005 года и раскрывающие подробно противостояние и некоторые идеи западников и славянофилов, занимавшие общественное сознание России второй половины XIX века, когда пришлось жить и искать путь к духовному совершенствованию Иннокентию Михайловичу. Всё же во вступлении отметим, что особенно ярко проявилось различие славянофильского и западнического миропонимания в воззрении на народ и его исторический путь, а также на те принципы, на которых должна строиться жизнь народа. Славянофильская идея исторического развития России была по своей сути эволюционной и понималась самостоятельной русской мыслью как «идея органического, неразрывного соединения любви к отечеству небесному и отечеству земному» (А.Д. Каплин).

В книге «Следуй за Мною: Повествование о миллионере-монахе Иннокентии (Сибирякове)» расширен круг современников, имевших отношение к Иннокентию Михайловичу Сибирякову. текст книги дополнен новыми подробностями о членах семьи И.М. Сибирякова и родственных связях, о годах его детства и университетской юности, деятельности в общественных организациях. В книге введены в научный оборот документы, прежде не привлекавшиеся к биографическим трудам об И.М. Сибирякове (письма, отчеты полицейских чиновников и т. д.). Значительно увеличен список адресов его благотворительности.

Такое изменение содержания позволило сделать более доступным широкий биографический материал, подчеркнуть значение личности И.М. Сибирякова и его дел в духовном и культурном пространстве России и Афона. В предлагаемом читателям издании значительно расширен и справочный аппарат, что может помочь заинтересованному читателю пройти путём самостоятельного исследования к нужным первоисточникам и литературе.

Книга снабжена большим объёмом фотодокументов, текст сопровождается множеством уточнений, которые могут заинтересовать внимательного читателя. Одной из главных задач новой книги является необходимость очистить информационное поле биографии И.М. Сибирякова от ошибок, имевших место в исследовании «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» и в публикациях других авторов и составителей, а также ввести в научный оборот новые материалы, часть из которых публикуется впервые.

В отдельных местах исследования мы попытались осуществить историческую реконструкцию некоторых событип с помощью имеющихся в нашем распоряжении письменных свидетельств. По понятным причинам почти без изменений остался афонский период жизни схимонаха Иннокентия, хотя он и дополнен сведениями о современных почитателях-афонитах схимника Иннокентия (Сибирякова).

Наряду с биографическими повествованиями в данную книгу в качестве приложения вошли «Авторские заметки о том, как была написана книга “Благотворитель Иннокентий Сибиряков”». Они появились из-под пера в 2006 году (впервые опубликованы в 2019-м на сайте «Православие.ру») и уже положительно отмечены читателями. В заметках отражены многие неожиданные совпадения, происходившие в жизни автора при работе над научным изданием. Эти совпадения, хотя и содержат в себе события моей частной жизни, тем не менее являются свидетельством наличия обратной связи святогорца Иннокентия с миром верующих, обращающихся к нему в своих нуждах.

В разделе «Приложения» также помещены избранные страницы путевых заметок «Узелки на память»[6], связанные с неожиданными пересечениями автора с темой жизни Иннокентия Сибирякова во время паломничества в 2007 году по святым местам северо-западных и центральных областей России.

Важной частью книги «Следуй за Мною: Повествование о миллионере-монахе Иннокентии (Сибирякове)» является «Послесловие», написанное современным церковным писателем диаконом Петром Пахомовым.

Отдавая на суд читателей повествование о жизни Иннокентия Михайловича Сибирякова, надеюсь на востребованность данной темы в церковных и научных кругах и адресую издание всем, кто любит Россию и дорожит памятью сыновей и дочерей, её прославивших. Предварю книгу словами одного из почитателей о. Иннокентия, писавшего в начале XX века: «Бывают люди, вся жизнь которых устремляется на освобождение от самого себя, на отречение от “тленного образа смерти в живом человеке”. Такие люди не от мира сего, всеми силами своей души стремящиеся свергнуть с себя иго окружающей жизни с её суетой и мелочами, встречались во все века и, как это ни странно, встречаются и в наше время и в такой иной раз среде, из которой, казалось, могли бы выйти только великие жизнелюбцы.

Таким человеком не от мира сего, таким гонителем “ветхого человека” в самом себе был известный богач-благотворитель Иннокентий Михайлович Сибиряков… <...>

Вся его яркая жизнь была запечатлена одним порывом — к личному совершенству и к личной нестяжательности во имя блага своих ближних. Он был типичным и прекраснейшим образцом совестливого русского человека, не смогшего безмятежно радоваться и веселиться на пире жизни, когда вокруг него бедствовали сотни тысяч людей. И совестливость эта понудила сделать то, что не решился сделать евангельский богатый юноша, пришедший ко Христу: раздать своё имущество и отдаться исканию правды в самом себе» [61, с. 9606–960в].

Пусть же пример этого замечательного человека, русского благотворителя, миллионера-монаха Иннокентия (Сибирякова) позволит и нашим современникам употребить свои богатства на пользу Отечеству.

Глава 1. Из семей именитых

Отец и мать

Иннокентий Михайлович Сибиряков принадлежал к двум знатным купеческим родам Иркутска — Сибиряковых (по отцу) и Трапезниковых (по матери). Его дед по материнской линии Константин Петрович Трапезников (1790–1860) считается первооткрывателем золотодобычи в Средней тайге (район реки Хомолхо. 1846 год), а его отец Михаил Александрович Сибиряков (1815–1874) — первооткрывателем Золотой Лены: снаряжённая им поисковая партия нашла золото в Средней тайге (в бассейне реки Бодайбо, 1863 год).

Среди купцов этих династий, в том числе и в поколении Иннокентия Михайловича, много знатных имён. За каждым представителем этих именитых семей немало многотрудных дел, определявших экономическую жизнь (теперь историю) Восточной Сибири, Но главные их свершения, которые можно назвать славными, лежат в области духовно-нравственной и относятся к благотворению, о чём не раз мы будем вспоминать на страницах этой книги.

За шестнадцать лет до рождения Иннокентия Сибирякова, 15 мая 1844 года, «Иркутской 3-й гильдии купец»[7] Михаил Александрович Сибиряков, 29 лет. и дочь почётного гражданина иркутской 1-й гильдии купца Константина Петровича Трапезникова девица Варвара, 18 лет, создали семью[8]. Поручители по жениху во время заключения брака были коллежский советник Платон Петрович Сукачёв, иркутской 2-й гильдии купец Александр Ксенофонтович Сибиряков и иркутской 2-й гильдии купец Прокопий Мыльников, По невесте — почётный гражданин Александр Константинович Трапезников (старший брат невесты) и почётный гражданин Иннокентий Филиппович Трапезников. Таинство венчания совершил священник Василий Попов с диаконом Николаем Казанцевым и дьячком Григорием Преловским[9].

По архивным документам прослеживается, что у Михаила Александровича и Варвары Константиновны Сибиряковых родилось не менее девяти детей, из первых четырёх трое умерли во младенчестве: Екатерина (9 октября 1845 — 18 июня 1846), Мария (? — умерла после 1852 года), Константин (27 февраля 1851 — 18 апреля 1851). Удивительно, что именем «Константин» в семье называли двух сыновей, чтобы соблюсти традицию наименования в честь деда. Можно только представить себе горе молодых родителей, материнские слёзы и молитвы, обильную отцовскую милостыню в ожидании деток с крепким здоровьем!

Рождение и крещение

Иннокентий Михайлович Сибиряков родился 30 октября (по старому стилю) 1860 года в Иркутске. Родители дали ему имя первого епископа Иркутского святителя Иннокентия (Кульчицкого), почитание которого в земле Сибирской в русской среде было всеобщим.

В Государственном архиве Иркутской области, в метрической книге Воскресенской (Тихвинской) церкви Иркутска за 1860 год[10] имеется запись о том, что Сибиряков Иннокентий Михайлович был крещён 6 ноября 1860 года. Родители крещаемого: «потомственный почётный гражданин Иркутска, иркутской 2-й гильдии купец Михаил Александрович Сибиряков и законная жена его Варвара Константиновна. Оба православного вероисповедания».

В метрической записи указаны восприемники: «умершего почётного гражданина, иркутской 1-й гильдии купца Константина Петровича Трапезникова сын Сергей и иркутского мещанина Ивана Яковлевича Сумкина жена Ольга Константиновна». Крестили младенца Иннокентия священник Василий Карташёв, диакон Николай Копылов, дьячок Фёдор Кузнецов.

Современный исследователь, охватывая всю жизнь Иннокентия Сибирякова от начала его земного пути до завершения, невольно обращает внимание на такой факт: Иннокентий Сибиряков уйдёт из жизни ровно в годовщину своего крещения, 6 ноября 1901 года.

За полгода до рождения Иннокентия «в Архангельской церкви по окончании литургии и молебна был поднят колокол весом 263 пуд. 20 ф., вылитый в Иркутске.

Михаил Сибиряков и др. приложили особенное усердие в создании этого колокола»[11].

В том же году по заказу Михаила Сибирякова и компаньонов был заложен пароход «Святой Иннокентий», который стал ходить по Лене и Витиму с 1865 года. Вот такие дела отца предваряли рождение младшего сына с именем Иннокентий.

Иннокентий Михайлович Сибиряков был предпоследним ребёнком в семье [45, с. 50]. В тот год, когда он родился, его отцу Михаил}’ Александровичу Сибирякову было сорок пять лет[12], а матери Варваре Константиновне Сибиряковой (1825 — 1867) — тридцать четыре года.

Совершеннолетия достигли шестеро детей Михаила и Варвары Сибиряковых: Ольга (родилась 27 мая 1847 г.); Александр (родился 26 сентября 1849 г.); Константин (родился 30 августа 1854 г.); Антонина (25 февраля 1858 г.) Иннокентий (родился 30 октября 1860 г.): Анна (родилась 25 июля 1863 г,). Из этих дней рождения, а также дней Ангела (тезоименитства), составлялся в семье Сибиряковых годовой календарь семейных праздников. К нему надо добавить дни рождения: отца 28 мая и матери 30 ноября.

Итак, рядом с новорождённым Иннокентием подрастали тринадцатилетняя сестра Ольга, одиннадцатилетний брат Александр, шестилетний брат Константин, трёхлетняя сестра Антонина. Сестра Анна — самый близкий человек для Иннокентия Михайловича в течение его мирской жизни — родилась, когда ему было около трёх лет.

Современники отмечали глубокое уважение Иннокентия Сибирякова к родителям, к старшим по возрасту и званию, которое он вынес из родительского дома. Такое отношение к старшим было типичным для иркутянина XIX века. «Иркутские семейства, — писал И.Т. Калашников, — были крепки взаимною любовью и уважением своих членов. Отцы семейства пользовались глубокою покорностию. Молодое поколение смотрело на старших как на опытных руководителей…

Чистота и целомудрие в семействах были наследственны и чтились свято» [Цит. по: 114, С. 26].

Отец схимонаха Иннокентия М.А. Сибиряков был выдающимся представителем своего рода, он стал первым золотопромышленником в роду купцов Сибиряковых и купцом 1-й гильдии. Михаил Александрович создал крепкий капитал, который и унаследовали его дети. Остановимся на деловой жизни Сибирякова-отца подробнее, так как именно он обеспечил экономическую основу для благотворительности Иннокентия Сибирякова, его братьев и сестёр. Создал в то время, когда дети Михаила Александровича ещё были малолетними (о предках Иннокентия Сибирякова будет рассказано в следующей главе).

М.А. Сибиряков занимался добычей золота ещё с начала 40-х годов XIX века, с тех пор, как в 1838 году привилегированным сословиям России (дворянам, почётным гражданам и купцам I и II гильдии) было разрешено производить поиск, разведку и разработку золотых месторождений на казённых землях Восточной и Западной Сибири. Десятки партий, нанятых купцами, пошли за золотом в тайгу. В 1863 году, когда Иннокентию было около трёх лет, партия, снаряжённая М.А. Сибиряковым, находит золото в бассейне реки Бодайбо. На имя Михаила Александровича Сибирякова сразу были зарегистрированы прииски Благовещенский, Иннокентиевский, Александровский, Ивановский и Стефано-Афанасьевский… Последний регистрировался не для разработки, а под базу. Он положил начало городу Бодайбо, когда здесь в 1864 году была выстроена первая изба — зимовье для разведчиков купца Сибирякова.

Затем Бодайбо получил развитие как резиденция золотопромышленников и пристань. Посёлок за несколько десятков лет превратился в административный, культурный и хозяйственный центр Ленского золотопромышленного района и в 1903 году получил статус города, являясь и теперь важнейшим центром золотодобывающей отрасли России.

Найденное партией купца М.А. Сибирякова золото обеспечило не только благосостояние многих иркутских семей и окрестных жителей, но сказалось и на оживлении всей хозяйственной жизни Иркутского края. По размеру городского капитала Иркутск начинает занимать третье место в стране сразу после двух исторических столиц — Петербурга и Москвы,

В 1871 году В.И. Вагин писал: «Частная золотопромышленность, без сомнения, составляет одно из важнейших экономических явлений в Сибири. Она приводит в движение огромные капиталы; она соприкасается почти со всеми отраслями местной производительности, занимает большое число рук и служит одною из главных пружин наших торговых сношений с Европейской Россией»,

В 1865 году Михаил Сибиряков с компаньонами основал две золотопромышленные компании: «Прибрежно-Витимскую Компанию» и «Компанию Промышленности в разных местах Восточной Сибири».

Прииски Витимской системы оказались сказочно богатыми. но очень трудными для освоения, так как золото лежит на большой глубине (30–60 м) в сильно водоносных наносах. Поэтому добыча золота здесь оказалась посильной только богатым промышленникам и проходила с большим риском для здоровья и жизни приисковых рабочих. Огромные доходы иркутских купцов и христианское благочестие многих из них создали основу для широкой благотворительности.

Бодайбо стоит на правом крутом берегу р. Витим почти в 2000 км от Иркутска. Транспортная связь с ним осуществлялась по рекам Витим[13], Лена, Ангара. Почти все грузы для приисков доставлялись через Бодайбо, «30 марта 1864 г, иркутские купцы первой гильдии М.А. Сибиряков и И.И, Базанов составили первую пароходную компанию, действовавшую на Лене и Витиме. Было образовано пароходно-транспортное предприятие “Товарищество Ленско-Витимское пароходство компании Сибирякова и Базанова”»[14], Пароходы «Первенец» (переименованный позднее в «Гонец»), «Св. Иннокентий» и другие «были в железных корпусах и были грузо-пассажирскими». Лено-Витимское пароходство Сибирякова и Базанова — первая пароходно-транспортная компания Верхне-Ленского бассейна — просуществовало до 14 августа 1910 года2.

В своё время доли в этой компании имел и Иннокентий Михайлович Сибиряков. В 80-е — 90-е годы XIX века, когда золотопромышленник И.М. Сибиряков активно занимался предпринимательской деятельностью, в Бодайбо находились, кроме пристани, большие амбары, конторы крупных золотопромышленных компаний (их счёт шёл на десятки и они принадлежали разным владельцам), мастерские пароходства.

Ленским золотопромышленным районом считается та часть обширной Олёкмо-Витимской горной страны, в которой развиты породы, содержащие золото. Эта горная страна почти замкнута с четырёх сторон реками Леной, Витимом и Олёкмой. Одним из хребтов этот край делится на две речные системы: Витима и Олёкмы. Витимская система более доступна, так как возможно сообщение по рекам. В административном отношении Золотая Лена с 1852 по 1898 годы входила в состав Якутской области Иркутской губернии.

В Олёкминской системе было открыто 777 приисков, Витимской — 582. Отдельные прииски Бодайбинской системы оказались так богаты золотом, что дали за всю историю их разработки по несколько десятков тонн драгоценного металла. Золото Витимских приисков отличается своей крупностью, часто попадаются самородки и довольно правильные кристаллы золота. Среди лидирующих приисков в течении многих лет были Благовещенский, Успенский, Ивановский, то есть принадлежавшие Сибиряковым. За всю дореволюционную историю России Лена дала 24% от всей массы золота, добытого в стране с начала его открытия. В записке Горного департамента того времени говорилось: «Сибирь представляет такое золотое дно, которое поспорит со всеми рудниками Австралии и Калифорнии».

Пример на всю жизнь

Судя по делам Михаила Александровича Сибирякова, он был отмечен не только даром предприимчивости, но и истового боголюбия. Чета Сибиряковых славилась христианской благотворительностью. Современник отметил: «…У всех семи поколений семьи большая деловитость, изумительная настойчивость в достижении намеченной цели редкостным образом сочеталась со стремлением жить в Боге, жить для ближних». Большие средства М.А. Сибиряков перечислял на нужды Иркутского Вознесенского монастыря. в котором покоились мощи святителя Иннокентия Иркутского. В течение нескольких лет он был старостой Вознесенской монастырской церкви.

К этому следует добавить, что М.А. Сибиряков был одним из директоров губернского попечительства о тюрьмах.

Он тратил деньги на различные благотворительные начинания: в попечительство детских приютов, в комитет попечительства о раненых и больных воинах, оказавшихся в России немало после Крымской войны и Героической обороны Севастополя, в помощь пострадавшим от наводнения, в детский сад, на строительство первого (а потом и второго, тоже деревянного) здания Иркутского театра[15] [45, с. 50].

Одним из важнейших уроков семейного милосердия было устройство дома для престарелых и инвалидов. М.А. Сибиряков пожертвовал на богадельню 107 тысяч рублей. Она открылась в декабре 1872 года. Приют был устроен в доме на углу улиц Луговой и Мыльниковской, некогда принадлежавшем купцам Мыльниковым. Приют предназначался для иркутян «обоего пола, которые по болезни, старости и другим причинам были лишены средств к существованию собственным трудом». 19 января 1873 года Городской думой был утверждён Устав этого Дома призрения для бедных имени М.А. Сибирякова. Человеколюбие Михаила Александровича приняло на свои щедрые руки заботу’ о несчастных, воздавая им милости не только телесные, но и духовные.

В приюте был устроен храм в честь святого Михаила Клопского — небесного покровителя Михаила Александровича Сибирякова. Церковь во имя Новгородского святого Михаила Клопского освящена архиепископом Парфением 11 января 1873 года.

Это благое дело Михаила Александровича оказалось долговременным. Богадельня имени М.А. Сибирякова среди иркутских богаделен стояла под номером 1. На 1909 год она оставалась самой большой в городе, когда здесь имели кров, питание, лечение и духовное окормление семьдесят четыре человека (двадцать шесть мужчин и сорок восемь женщин). В доме для бедных М.А. Сибирякова уже после его кончины висел портрет Михаила Александровича по решению Городской думы.

М.А. Сибиряков оставил Иркутску не только дом призрения бедных, но и капитал, который в 1901 году составлял более 140 тыс. рублей. Капитал находился в ведении Иркутской городской исполнительной комиссии по заведыванию благотворительными капиталами. Как он расходовался, можно судить по одному из отчётов комиссии: на обучение «бедных мальчиков и девочек податного сословия наукам и ремёслам» — 50 руб., на покупку книг 25 руб., на обувь и одежду — 50 руб., больным и расслабленным — 50 руб., «на одежду бедным вообще» — 50 руб., на уплату податей за неимущих — 40 руб. 05 к., на выдачу пособий на похороны бедным — 25 руб.

Усвоенные в детстве и отрочестве уроки доброты остаются с человеком на всю жизнь. Иннокентий Сибиряков уроки своего отца усвоил настолько хорошо, что многие воспринимали Иннокентия Михайловича как человека редкой души 1119, с. 1039], особенно в прагматичном Петербурге. Жизнь Иннокентия Михайловича Сибирякова от «младых ногтей» и до кончины была отдана добродеятельному служению ближним.

Купцы Трапезниковы

Мать И.М. Сибирякова была из семьи богатого купца Константина Петровича Трапезникова. Иннокентий не знал деда по матери, умершего незадолго до его рождения, но несомненно, знал о славных его делах. Константином Петровичем Трапезниковым был устроен первый на Лене прииск Спасский (Вознесенский прииск принадлежал его компаньону) в верховьях реки Хомолхо, где его партия нашла золото на реке Ныгри. Фирма «Дело Трапезниковых» являлась самым старым предприятием Лены. К.П. Трапезников «входил в высший эшелон купеческой элиты, успешно торговал на Кяхте… Являлся иркутским гор, головою (1847–1850), “Был известен своими пожертвованиями”. Среди наиболее крупных: пожертвования на постройку и поправку тротуаров (1858): на украшения золотыми ризами икон Кафедрального собора и ремонт самого собора (1859): на украшение ризою в 25 ф. из чистого золота иконы Знамения Божией Матери, подаренной Иркутску из Абалацкого монастыря Тобольским митрополитом; передано на благотворительные нужды 10 тыс. руб. сер. (1859). “Из всех коренных местных жителей ближе всех был знаком с М.М. Сперанским» в бытность его в Иркутске. В доме купца бережно хранили письма генерал-губернатора… Был дважды женат. От первого брака с Екатериной Лаврентьевной (1796–1830) имел детей: Александра (р. 1821); Варвару, вышедшую замуж за М.А. Сибирякова; Ольгу, вышедшую замуж за Сумкина, От второго брака с Зинаидой Ивановной (у, 1877) имел детей: Сергея (1842–1893); Петра (1845–1846); Фёдора (р. 1846), который поступил в университет и начал изучать медицину, а после окончания учёбы стал лектором Медико-хирургической академии; Максима (у. 1892), который стал офицером-кавалергардом, но прожигал жизнь, сорил деньгами, “расстроил здоровье до психической ненормальности”; Андрея (1854–1916[16]), занявшегося живописью и уехавшего в Крым, где купил себе дом; Марию (1856–1859); Анну, вышедшую замуж за полковника Рейна; Екатерину, вышедшую замуж за генерала Тимрата. Дело отца продолжили лишь Александр и Сергей» [46, с. 6–12].

Дед Иннокентия Сибирякова оставил Иркутску капитал, на который по его завещанию была открыта в Иркутске в 1866 году Сиропитательно-ремесленная школа для мальчиков, носившая имя К.П, Трапезникова,

Крёстный отец Иннокентия Сибирякова Сергей Константинович Трапезников и крёстная мать Ольга Константиновна Сумкина — родные ему дядя и тётя по материнской линии, Сергей Константинович Трапезников — владелец Николаевского железоделательного завода — оказал большое влияние на формирование характера Иннокентия Сибирякова уже потому, что был известен своей общественной деятельностью и «отзывчивостью к нуждам города».

В разные годы он служил церковным старостой при Никольской церкви железоделательного завода, являлся членом епархиального комитета миссионерского общества, Сергей Константинович не один год был членом губернского комитета попечительства о тюрьмах, членом общества попечения о больных и раненых воинах, членом общества подаяния помощи при кораблекрушениях, являлся инициатором создания Иркутского пожарного общества.

Важное значение имеет и тот факт, что С.К. Трапезников был членом комитета по устройству в Иркутске часовни во имя Христа Спасителя (46, с. 10). Эта часовня сооружалась[17] по проекту петербургского архитектора Михаила Щурупова [136, с. 173] — в будущем создателя монастырского комплекса на родине Иоанна Кронштадтского В Суре [136, с. 214–2151, Впоследствии Михаил Щурупов разработал и проект собора во имя Апостола Андрея Первозванного, возведённого на средства Иннокентия Сибирякова на Афоне в Свято-Андреевском скиту [136, с. 215].

Вся семья видных купцов-золотопромышленников Трапезниковых внесла немалый вклад в развитие экономики и культуры Сибири [46, с. 6–12]. В Иркутске имелись Большая и Малая Трапезниковская улицы. Трапезниковская площадь.

Некоторых родственников и предков Иннокентия Сибирякова по материнской линии мы вспомним ещё не раз. Кстати сказать, первая жена Константина Петровича Трапезникова, Екатерина Лаврентьевна — родная бабушка Иннокентия по матери — умерла молодой, в возрасте тридцати четырёх лет, от чахотки. Эта болезнь оказалась роковой для потомков К.П. Трапезникова и семьи Сибиряковых. Непонятно по каким причинам Иркутск занимал в XIX веке одно из первых мест в стране по заболеванию туберкулёзом, опережая не только Москву, но и Петербург. И это при том, что вода в Ангаре по результатам исследования, проведённом уже в то время, была чистейшей.

Родственники

Метрические записи, имеющие отношение к семье Михаила и Варвары Сибиряковых, позволяют выявить близких родственников и приближённых к семье лиц. Многие из них — известные люди города Иркутска. Перечислим имена некоторых, ведь именно эти лица были тем кругом, в котором протекала жизнь семьи Иннокентия Михайловича Сибирякова. Это коллежский советник Платон Петрович Сукачёв и его сын Владимир Платонович Сукачёв — один из самых известных иркутян конца XIX — начала XX столетия.

Назовём также почётного гражданина Иннокентия Филипповича Трапезникова и почётного гражданина Константина Филипповича Трапезникова (родственники матери). жену коммерции советника почётного гражданина и иркутской 1-й гильдии купца Ивана Логиновича Медведникова Александру Ксенофонтовну (урождённую Сибирякову)[18], 1-й гильдии купца Ивана Яковлевича Сумкина (мужа сестры матери), уже упомянутого выше почётного гражданина Александра Константиновича Трапезникова (брата матери), и других.

Исследователь жизни и деятельности Александра Михайловича Сибирякова Г.П. Сныткова пишет: «Нам удалось систематизировать ряд имеющихся сведений по линиям родства и составить генеалогию родов Сибиряковых-Трапезниковых, Таблица позволила доказать близкое родство семей. Варвара Константиновна Сибирякова (в девичестве Трапезникова) — мать шестерых детей седьмого поколения. Она двоюродная сестра Аграфене Никоноровне Трапезниковой (Сукачевой) и родная сестра Александра Константиновича Трапезникова, коммерции советника, известного своей деятельностью в Московском биржевом обществе. Для нас же важно то, что через его контору «А. Трепезников и К0» в Москве осуществлялись финансовые операции, велась переписка…». Этой конторой пользовался в своё время и Иннокентий Сибиряков.

По всей видимости семья Михаила и Варвары Сибиряковых проживала в доме, принадлежавшем Варваре Константиновне, возможно, полученном ею от отца в качестве приданого. К усадьбе относились два строения на углу Луговой (современной Марата) и Пирожковской (современной Канадзавы) стоимостью 30 тысяч рублей[19]. Судя по стоимости, дом был каменный, добротный, если не сказать роскошный. Для сравнения можно привести такой факт: дом на Набережной, в котором жил крёстный отец Иннокентия Сибирякова Сергей Трапезников. оценивался в 4000 рублей. Дом деда Константина Петровича Трапезникова на улице Ивановской, в котором проживали его наследники, был оценён более чем в 41 тысячу рублей.

У матери Иннокентия Сибирякова был свой капитал, валовый доход составлял 3400 руб., а чистый — 2365 рублей. М.А. Сибиряков, будучи коммерции советником, владел имуществом на ул. Троицкой в Иркутске, которое было продано в 1874 году, возможно, уже после его смерти. Имел он и дом (видимо, дачный), находившийся на улице Лагерной, который оценивался в 4500 рублей.

В заключение этой главы, посвящённой, собственно, двум событиям в жизни Иннокентия Сибирякова — рождению и крещению, а также его родителям и ближайшим родственникам, — хочется привести библейскую мудрость: «Человек познаётся в детях своих» (Сир. 11, 28). Эта древняя истина всегда уводит к родителям. Проживи Михаил Александрович и Варвара Константиновна дольше, они, безусловно, были бы счастливы своими детьми, а особенно Иннокентием — этим светочем-схимником, вымолившим, несомненно, их перед Богом, если соотносить его жизнь с мыслью святоотеческой о монашеском предназначении и пользе иноческого подвига для всего рода.

Глава 2. Семейные традиции

Предки-северяне

И Сибиряковы, и Трапезниковы — крестьяне Архангелогородской губернии — пришли в Сибирь в то время, когда жизнь диктовала необходимость обживать этот необозримый край, развивая его торговлю, транспортное сообщение, разрабатывая недра. Пришли из Поморья — Устюга Великого, Яренска, Пинеги, Вологды, Тотьмы, других городов и сел Русского Севера — не только Сибиряковы и Трапезниковы, но и Саватеевы, и Баспипы, в будущем — торговые люди иркутские.

Фамилия «Сибиряковы» происходит, видимо, от поморской деревни с названием «Сибирь», выходцем из крестьян которой ещё в конце XVII века стал основатель купеческой династии Афанасий Сибиряков (1676–1754) [45, с. 46]. Афанасий пришёл в Сибирь из Яренгского уезда Архангелогородской губернии в обозе купца Осколкова. Сначала он обосновался в Посольском монастыре на Байкале. Владел несколькими парусными судами, перевозил людей и грузы, промышлял ловлей рыбы, а составив первоначальный капитал, переселился в Иркутск со своей большой семьёй. Купцы Сибиряковы ещё в начале XVIII века стали первыми в Иркутске составлять городские летописи, что отмечал известный иркутский летописец Н.С. Романов. Афанасий Сибиряков был старостой Крестовоздвиженской церкви. На его средства была построена колокольня первого (ещё деревянного) храма[20].

Сын Афанасия Сибирякова Михаил Афанасьевич (ок. 1726–1799) открыл и добывал серебро в Нерчинском округе, за что пожалован дворянином и начал забайкальскую ветвь рода Сибиряковых. Умер Михаил Афанасьевич в Санкт-Петербурге. Не исключено, что дворяне Сибиряковы, проживавшие и служившие в Санкт-Петербурге в XIX веке, тоже происходили от него. Этот вывод напрашивается из того факта, что в описании герба указывается получение Михаилом Афанасьевичем Сибиряковым потомственного дворянства, а не личного. Возможно, его потомки из дворян, жившие в Петербурге, в XIX веке знались с дальними родственниками купцов Сибиряковых из Иркутска[21].

Прадед и его семья

Внук Афанасия — известный на всю Сибирь купец Михаил (Михайло) Васильевич Сибиряков (1744–1814) — является прямым предком Иннокентия Михайловича Сибирякова. М.В. Сибиряков — первый глава Городской думы Иркутска, этого органа самоуправления города, который открылся в 1787 году. Михайло Васильевич был одним из наиболее видных деятелей городского самоуправления Иркутска. удостоен звания «именитого гражданина». Он входил в число акционеров Российско-Американской компании (владел пятьюдесятью акциями). Хороший хозяйственник, хотя и с крутым нравом, он успел принести городу много пользы.

Его считают одним из первых в Восточной Сибири собирателем предметов духовной и светской культуры. Не случайно именно Михаил Васильевич Сибиряков оставил Иркутску красивейшее здание города — так называемый Белый дом, построенный по проекту архитектора Дж, Кварнеги. Сегодня это одна из главных достопримечательностей исторической части Иркутска.

Известный путешественник А. Мартос, посетивший Иркутск в 1824 году так описывал «Сибиряковский дворец»: «Между всеми зданиями в Иркутске дом градского головы Сибирякова, на Набережной Ангары построенный, занимает первое место, фасад оного величественен, и средний портик коринфского ордена очень пропорционален, причём нужно заметить, что купец Сибиряков строил по чертежам, проектированным в Санкт-Петербурге. Внутренняя отделка богата, В высокой зале, которая лучшая во всём доме, есть прекрасная фламандская картина, тканная на императорской мануфактуре с оригинала Ван Дейка и некогда назначенная в числе подарков китайскому императору. У него в доме всё отвечает одно другому. Например, мебель работана в Петербурге лучшими мастерами, цельные двери из красного дерева, иностранные ковры, прочие украшения комнат. Словом сказать, всё заставляет вас забыть, что вы находитесь не в доме принца, а купца Сибирякова…»[22].

С именем М.В. Сибирякова связано и появление в Иркутске портрета знаменитого поэта Гавриила Романовича Державина кисти итальянского художника С. Тончи. Сановный поэт изображён на фоне сибирского пейзажа в роскошной, отороченной соболиным мехом, шубе и в медвежьей шапке, подаренных ему купцом Сибиряковым. Многие десятилетия портрет Державина украшал парадную лестницу дома Сибиряковых, словно встречая каждого посетителя первоначально купеческого, а затем губернаторского дворца[23].

От двух браков у Михаила Васильевича Сибирякова было десять сыновей и пять дочерей [45, с. 47]. М.В. Сибиряков вёл летопись Иркутска[24].

Анализируя предпринимательскую деятельность купцов Сибиряковых в XVII — первой половине XIX века, А.С. Дикуи пишет, что она «отвечала нуждам государства и соответствовала традиционному, докапиталистическому способу предпринимательской деятельности.

Сибиряковы основывали свою экономическую деятельность на выполнении государственных подрядов, монополизировав их выполнение в своих руках. В отсутствии конкуренции с другими купеческими фамилиями на протяжении долгих лет и выполнении одних и тех же подрядов состояла преемственность их фамильного дела вплоть до середины XIX в. Сибиряковы входят также в число основателей частной промышленности Восточной Сибири»[25].

«Внушительный вид, — по словам В.С. Манассеина, — имел некрополь купцов Сибиряковых, находившийся в ограде Крестовоздвиженской церкви, он представлял собой небольших размеров древний храм в дорическом стиле. К сожалению, историк не указывает, кто из Сибиряковых был похоронен в этой церкви, т, к, по данным Н.С. Романова многие из Сибиряковых были погребены на Иерусалимском кладбище»[26].

В роду Сибиряковых известна в Иркутске дочь М.В. Сибирякова Агриппина (в замужестве Мухина), которая постриглась в монахини с именем Августа. Она была игуменьей Иркутского Знаменского монастыря, благоукрашая храмы не только на средства жертвователей, но и собственноручно. Игуменья Августа вышила золотом и серебром ризу на икону Божией Матери, которая и сегодня находится в Преображенском приделе Знаменской церкви женского монастыря.

Ещё один представитель рода Сибиряковых Ксенофонт Михайлович Сибиряков (1772–1825) оставил по завещанию средства на постройку церкви Николы на Байкале [45, с. 48], сохранившуюся до наших дней, хотя и перемещённую в другое место, и перестроенную[27].

Эта семейная традиция — жертвовать на церковное строительство — началась при основателе рода Афанасии Сибирякове.

Архивные документы 1827–1829 годов содержат сведения, что после смерти Ксенофонта Михайловича Сибирякова в 1825 году дела купеческой династии Сибиряковых вели его жена Наталья Дмитриевна и брат Александр

Михайлович Сибиряков, который является родным дедом Иннокентия Сибирякова. Дед имел статус купца первой гильдии. Его сын Михаил Александрович Сибиряков и приёмный сын Ксенофонта Сибирякова Александр Ксенофонтович Сибиряков уже в новом поколении вели торговые и промышленные дела знаменитой иркутской династии.

Предки по матери

Основателем династии купцов Трапезниковых был Трофим Трапезников (1679–1745) из города Устюга, Двинской трети, Рановской волости. Принадлежал к государственным крестьянам. В иркутские посадские записался в 1723 году, незадолго до смерти перешёл в купечество. Внук Трофима Пётр Дмитриевич Трапезников (1747–1815) — прадед Иннокентия Сибирякова по матери — один из самых ярких представителей рода, вошёл в купечество 1-й гильдии, особенно славился торговлей пушниной. Был известен как «мощная духовная сила, человек, отличавшийся непреклонностью и очень сердечным отношением к явлениям жизни».

Сыновья Петра Дмитриевича получили привилегию потомственных почётных граждан. П.Д. Трапезников выстроил знаменитый Дом Трапезникова — двухэтажный каменный особняк с лавками и гостиным двором на первом этаже и семейными покоями на втором. Здесь проживали пятеро сыновей Петра Трапезникова с жёнами, детьми, прислугой — всего «32 души обоего пола».

После того, как в 1879 году дом пострадал в городском пожаре, его владельцем стал Владимир Сукачёв[28] — самый известный городской голова Иркутска. В.П. Сукачёв устраивает в здании после его ремонта роскошную гостиницу «Московское подворье» европейского уровня. В настоящее время в этом доме размещается Иркутский областной суд.

Никанор Петрович Трапезников — брат Константина Петровича Трапезникова, дядя Варвары Константиновны Сибиряковой, — избирался Городским Головой. Жена Никанора — Прасковья Степановна Трапезникова (1791–1871), которую знал в детстве и мог помнить Иннокентий Сибиряков, — завещала городу капитал для выдачи пособий при вступлении в брак молодым девицам.

Дочь Никанора и Прасковьи Александра Никаноровна Трапезникова (в замужестве Портнова) (1813–1890) двоюродная сестра Варвары Константиновны Сибиряковой — после смерти оставила Иркутску капитал более 2 миллионов рублей. В старости жила при Знаменском монастыре, где и похоронена. Её брат Иннокентий Никаноровим Трапезников (1832–1865) — компаньон по делам золотодобычи Михаила Александровича Сибирякова, двоюродный дядя Иннокентия Сибирякова — завещал Иркутску огромный капитал в пользу образовательных учреждений. Им было устроено в Иркутске Сиропитательно-ремесленное заведение для мальчиков имени его отца Н.П. Трапезникова.

Всего в распоряжении иркутского городского общества находилось шесть крупных сумм, пожертвованных представителями рода средства Трапезниковы содержали и несколько богаделен Трапезниковых. На свои при иркутских храмах.

Вот среди таких творцов русской экономической жизни, на конкретных делах христианской любви к ближнему и впитывал любовь к своему Отечеству и нуждающемуся человеку будущий благотворитель и святогорский схимник Иннокентий Сибиряков.

Благотворительность сибирских купцов

Если собрать все сведения о пожертвованиях на благотворительность семей Сибиряковых и Трапезниковых, то для их описания понадобится отдельная книга. «Для некоторых семей, — пишет исследователь истории благотворительности Иркутска Н.И. Гаврилова, — меценатство и благотворительность становились обязательными. Эта традиция передавалась от поколения к поколению. В Иркутске из таких семей можно выделить Сибиряковых и Трапезниковых»[29]. Их пожертвования на богоугодные дела историк связывает с «христианской этикой».

Далеко не последнее место в этом списке будут занимать адреса благотворительности, связанные с церковными нуждами, В сибирских купцах с большой силой проявилось то свойство человеческой природы, о котором наш мыслитель А.С. Хомяков высказался так: «Человек — создание благородное: он не может и не должен жить без веры».

Прежде чем перейти к повествованию о жизни Иннокентия Михайловича Сибирякова, надо более пространно сказать о таком явлении русской жизни, как благотворительность сибирских купцов, на примере их внимания к духовным нуждам народа. «Поэтому и дороги они так сердцу иркутян, что вещей и нетленной, доступной каждому памятью доносит нам время, дух и искусство наших предков, которые имеют в этих стенах живое выражение и которые вернее всяких философий говорят об устремлённости и вере человека в свою вечность», — писал наш современник, знаменитый писатель-иркутянин Валентин Распутин.

Щедрые предприниматели приобретали для церквей и обителей богослужебные принадлежности, утварь, церковную мебель, жертвовали средства на украшение церковных святынь, вносили немалые взносы на поддержку и содержание бедных приходов и семей церковнослужителей. До сих пор в архивах сохраняется множество документов, свидетельствующих о бескорыстной жертвенности наших состоятельных соотечественников — это и дары, и вклады, и завещания, делавшиеся искренне, по доброму порыву, с широтой русской души. Сибирские купцы и промышленники были движимы неличными амбициями, как порой представляют мотивы их благодеяний те, кто сам на благотворительность не способен, а неподдельной любовью к Богу, к своему родному краю. Купцы имели крепкую связь со своим народом, его нуждами, с родной землёй, а потому и не жалели средств на душеполезные дела.

Важная подробность из жизни Иркутска: сюда, начиная уже с XVIII века добирались сборщики от монастырей Святой Афонской горы, видимо, наслышанные о щедротах местного населения. Так, в Иркутской летописи отмечено, что в 1783 году «Ноября 18-го дня прибыл в Иркутск Афонския Горы архимандрит Анатолий, с Животворящим Древом Господним и с разными мощами для собирания милостыни, и по просьбе граждан ковчеге Животворящим Древом и мощами носил в домы и молебствовал, а из Иркутска отправился обратно декабря 5-го дня». Очевидцы свидетельствуют, что в Иркутских храмах и монастырях было много икон Афонского письма.

Конечно, купцы жертвовали не только на церковные нужды. «До революции основная часть детских и воспитательных домов и приютов, больниц и даже начальных школ и гимназий содержалась на средства городского купечества», — подчёркивают современные исследователи благотворительности в Сибири [44, с. 9]. И в списке сибирских купцов-благотворителей одно из первых мест по праву принадлежит роду золотопромышленников Сибиряковых. «Среди русского иркутского купечества не было равных прославленному роду Сибиряковых, вышедшему из крестьян Восточного Помория, по долголетию, промышленной, торговой и общественной деятельности, — пишет Ю, Душкин. — Им принадлежит выдающаяся роль в развитии среброплавильной, золотой, обрабатывающей промышленности Восточной Сибири и северным морям. Их знала Сибирь, Россия и Европа».

Заметим по ходу повествования, что сегодня сибирские историки проводят большую работу по определению той роли, которую во второй половине XIX века сыграло русское купечество не только в развитии благотворительных традиций нашего Отечества, но и в усилении экономической мощи России.

Философ Георгий Федотов в своё время писал: «В 8090-е годы — чеховские годы — единственным представителем русской силы и предприимчивости был русский купец. Это часто грубая, жестокая сила, но она спасала нацию на фоне дворянской агонии… Яркая талантливость окрашивает социальное восхождение новых людей. Они стоят художественных биографий, они ещё ждут своего Плутарха» [Цит. по: 98, с. 30].

Конечно, это замечание относится больше к купцам Европейской России, только вошедших в купеческое сословие после реформы 1861 года. Что же касается уже сложившихся династий, то представители купеческих семей этого ряда нередко уже были высоко образованными людьми, породнившимися порой с дворянскими аристократическими родами России. Без сомнения, особое место в развитии экономики России принадлежит сибирским купцам, среди которых, по общепринятому мнению, первенство принадлежит предпринимателям иркутским.

Неслучайно Иркутск, родину И.М. Сибирякова, называют столицей Восточной Сибири. Вот как писал об Иркутске рубежа XIX-XX веков современник его расцвета, скрывшийся за инициалами А.Х.: «Прошлое Иркутска полно красоты. Здесь счастливо соединились оба элемента: бюрократия и буржуазия. Выдающиеся генерал-губернаторы Сперанский и Муравьёв-Амурский, удачный подбор чиновников — всё это сильно действовало на богатое иркутское купечество. Прививалась внешняя культура, начинали интересоваться литературой, вопросами общественной государственной жизни…

Иркутск — умственный центр Сибири, до университета. Здесь первая частная газета “Амур”, первая в Сибири публичная библиотека: здесь крепнет общественное мнение; в хоре сибирских городских дум голос Иркутской думы самый энергичный. Общественное собрание чувствительно к своему достоинству. Власть здесь дисциплинирована общественным мнением. <...> В Иркутске замечательная буржуазия. Сибиряковы, Трапезниковы, Баснины, Пономарёвы, Белоголовые. Они не признают грошей: дают сотнями тысяч…» [Цит. по: 127, с. 126–127]. Эту традицию иркутского купечества унаследовал и Иннокентий Сибиряков.

В год рождения Иннокентия Сибирякова Иркутск стал в «середине Русской земли» в связи с выходом наших соотечественников к берегам Тихого океана. Непостижимая красота и мощь близкого к Иркутску Байкала (город стоит на Ангаре в 60 верстах от знаменитого озера), окружающей природы, необозримость Сибири, живое ощущение её могучей силы и огромного пространства тоже не могли не сказываться на формировании личности И.М. Сибирякова, развивая в нём качества, присущие коренному сибиряку: это и мужество, и выносливость, и терпение, и доброта, и отзывчивость, и чуткость, и готовность прийти па помощь, и щедрость, и простота в обращении, и скромность, и великодушие… Во многих сибиряках и сейчас ещё сохраняются, переданные от предков, эти прекрасные черты.

Иннокентию Сибирякову в его уже взрослой жизни не были чужды интересы Отечества, наоборот, вслед за передовой частью русского купечества, он вникал в разные стороны жизни России, причём не только хозяйственного направления. Он вырос истинно русским человеком, патриотом. Такими были тогда многие представители купеческого сословия. Достаточно вспомнить хотя бы Василия Александровича Кокорева, который в своей книге «Экономические провалы» открылся не только как предприниматель, но и как муж державный, когда писал: «Пора государственной мысли перестать блуждать вне своей земли, пора прекратить поиски экономических основ за пределами Отечества и засорять насильными пересадками на родную почву; пора, давно пора возвратиться домой и познать в своих ЛЮДЯХ СВОЮ силу» Щит. по: 98. с. 31].

Мы не будем пытаться объяснить, почему истинные патриоты в России всегда мыслят в общегосударственном масштабе, ведь «тонкие, невидимые струны, связывающие душу русского человека с его землёю и народом, не подлежат рассудочному анализу» [129, т. 1, с. 100]. Важно, что эти незримые струны связывали с родным Отечеством и Иннокентия Сибирякова, причём уже в ту пору, когда он только готовился вступить во взрослую жизнь.

Глава 3. Скоротечное детство в Иркутске

В кругу семьи

Итак, Иннокентий Михайлович Сибиряков родился в царствование Александра II, в бытность Сибирского генерал-губернатора Муравьёва Николая Николаевича, графа Амурского, в управление Иркутской епархией архиепископа Парфения (Попова), в годы служения Иркутского Городского Головы Хаминова Ивана Степановича. Все перечисленные персоны из служивших в Иркутске — личности выдающиеся. Представители центральной государственной и церковной ветвей власти находились в постоянном деловом соприкосновении с гильдейным иркутским купечеством, что, несомненно, оказывало большое влияние на воспитание молодой купеческой поросли.

У родителей, безусловно, была возможность обеспечить своим сыновьям и дочерям счастливое детство в представлениях того времени. Положение в обществе обязывало главу семьи воспитывать своих сыновей толковыми преемниками, а потому детские годы подрастающего поколения купцов Сибиряковых не были бездельными, расслабленными. Наоборот: детей сознательно готовили ко взрослой жизни, привлекая сыновей к делам сословным, приучая к напряжённому умственному и духовному труду. Начальное обучение и воспитание сыновья Михаила Александровича Сибирякова получали в домашней обстановке под руководством известного иркутского педагога Григория Петровича Сементовского (1809–1877).

Г.П. Сементовский, окончив Главный педагогический институт, преподавал физику и математику. Жил в Иркутске с 1838 года. В 1860 году получил потомственное дворянство. Коллежский советник, инспектор классов и член совета по учебной части Девичьего института, Григорий Петрович преподавал и в мужской гимназии, и в училище для детей канцелярских служащих. Он являлся членом Восточно-Сибирского отдела Императорского русского географического общества (ВСОИРГО) и Иркутского губернского статистического комитета. Награждён орденами Святой Анны II и III степени[30].

Сёстры Иннокентия Сибирякова Ольга, Антонина, Анна, каждая в своё время, учились в Девичьем институте, открытом в Иркутске в 1845 году для девочек высшего света (дворянок и дочерей богатых купцов), а также для одарённых дочерей разночинцев.

В институте учились и дочери декабристов. «Иркутск…, — отмечал П.А. Кропоткин, член ВСОИРГО, — столица, где лица высшего крута менее заражены свойственною им замкнутостью и что хотя и туда пробирается петербургский элемент, который не прочь образовать свой кружок, но столкновение с действительной жизнью, разъезды по голым степям имеют удивительно отрезвляющее влияние».

В первый младший класс принимали девочек в возрасте от 10 до 12 лет, во второй — девочек старше 12 лет. Они обучались в Институте на протяжении года, домой уезжали лишь на каникулах. Скорее всего младшие сёстры Сибиряковы учились в каменном здании института, построенном в 1861 году, тогда как Ольга застала ещё деревянное здание. На третьем этаже Девичьего института была устроена церковь. «При институте был большой, ухоженный парк, засаженный елями, в котором было три длинные аллеи, газоны с васильками, площадки для игры в крокет и волейбол… В парке находилась искусственная горка, на которой цвели летом цветы, зимой горку заливали льдом и устраивали катания…»[31].

Начальницей института в это время была Быкова Анна Петровна, выпускница Смольного института, управлявшая Иркутским институтом на протяжении девятнадцати лет (1858 –1877 гг.), и её руководство институтом называют «золотым временем»[32] этого учебного заведения для благородных девиц. Её сестра В.П. Быкова преподавала девочкам французский язык и музыку.

На страницах оставленных В.П. Быковой воспоминаний имя Ольги Сибиряковой встречается не раз. Причём, преподавательница отзывалась о воспитаннице Института из купеческой семьи с восторженным чувством. В 1859 г. она писала: «Дала с большим удовольствием первый урок музыки маленькой О.М. Сибиряковой. Она ничего не знает: стало быть, мне приходится начинать с самого начала. Девочка смышлёная, объяснения понимает легко, и я не заметила, как прошли 1 ч. 10 мин.»[33].

За три года обучения, к 16-ти годам Ольга Михайловна превратилась в прекрасную пианистку. «Сибирякова умеет передать Chopina как никто! Характер его музыки редко кто понимает»[34].

Кстати сказать, крёстный Иннокентия Михайловича Сергей Константинович Трапезников, был женат на Елизавете Константиновне (? — после 1893), бывшей классной даме Иркутского Девичьего института, «женщине всеми уважаемой за её солидные взгляды на жизнь и основательное образование, полученное ею чуть ли ни в иностранном семействе (была из рода Михельсон), Разделяла с мужем интерес к общественной жизни: значилась в числе членов Попечительного совета женской прогимназии, жертвовала в женское отделение губернского тюремного комитета»[35].

Известно, что старшая сестра Иннокентия Ольга Михайловна после окончания института вышла замуж за князя Владимира Васильевича Вяземского[36] (24.01.1829–23.01.1888) и переехала на жительство в Санкт-Петербург. Это произошло не ранее 1863 года, так как 13 июля указанного года «дочь девица Ольга» потомственного почётного гражданина М.А. Сибирякова стала крёстной матерью для новорождённой сестры Анны. Скорее обстоятельства складывались в другой последовательности: сначала Ольга

Сибирякова оказалась в Петербурге, а затем вышла замуж за В.В. Вяземского.

Какие-то чрезвычайные обстоятельства (возможно, болезнь матери и необходимость искать медицинских светил в столице), заставили Варвару Константиновну уехать в Санкт-Петербург не позднее 1866 года. Из Иркутска в Санкт-Петербург до постройки железной дороги через Сибирь добирались гужевым транспортом почти два месяца, и этот путь был многотрудным испытанием для взрослых, не говоря уже о детях. Складывается впечатление, что Михаил Александрович ещё какое-то время оставался в Иркутске (о чём свидетельствует приведённая в 1-й главе его фотография с компаньонами), а с матерью уехали трое старших детей (Ольга, Александр, Константин) в то время, как малолетние дети четы Сибиряковых Антонина. Иннокентий и Анна остались дома либо с отцом, либо на попечение кого-то из многочисленной родни.

Итак, Варвара Константиновна Сибирякова водворилась в Санкт-Петербурге в конце 1866 или в самом начале 1867 года, 17 февраля 1867 года Варвара Константиновна скончалась в столице и была похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Уточнённая дата смерти Варвары Константиновны говорите том, что Иннокентий Михайлович Сибиряков остался без матери, когда ему было всего шесть лет, а не семь, как считалось прежде.

Брат Александр

Есть сведения, что старший сын Сибиряковых Александр Михайлович проживал по адресу Невский проспект, 100 (факт требует уточнения). Он своим примером активного отношения к жизни оказал огромное влияние на своего младшего брата Иннокентия. Видимо, вскоре после кончины Варвары Константиновны, Александр Михайлович Сибиряков, поступил учиться (считается, что по аттестату об окончании классической гимназии в Иркутске) в Политехникум в Цюрихе — всемирно известный технический вуз Швейцарии (институт технологии и политехники[37]), Стоит упомянуть, что в 1901 году Политехникум в Цюрихе закончил Эйнштейн, вуз подарил миру 21 нобелевского лауреата. В этом учебном заведении во второй половине XIX века училось немало пытливых русских студентов, которых привлекали «высочайший уровень преподавания машиностроения, фабрично-заводской инженерии, в первую очередь химико-технологической».

В литературе, посвящённой Александру Сибирякову, встречается упоминание о том, что после Цюриха он продолжил учёбу в Германии, Франции и Швеции, «Вопрос о получении образования А.М. Сибиряковым, — пишет исследователь жизни и деятельности Александра Михайловича Г.П. Сныткова, — подтверждает недостаточную изученность основных моментов его биографии, В ряде статей приводятся различные даты окончания Иркутской гимназии, но все авторы, вторя журналу “Нива”, сообщают об обучении в Высшей политехнической школе города Цюриха. На наш запрос в данное учебное заведение ответил сотрудник архива доктор Р. Мументалер. который не смог обнаружить имя А.М. Сибирякова в списке обучавшихся. Считаем, что этому сообщению следует доверять, так как, во-первых, время проживания в Цюрихе и адрес, которые Сибиряков сообщил Норденшельду, идентичны со сведениями из “Списков семейных сводов и иностранных проверок” города Цюриха 1865–1880 гг., выписка из которых была получена в том же письме. Во-вторых, наиболее вероятная дата обучения — 1867 год (это год смерти матери. — Т.Ш.). Именно эта дата фигурирует в документах В.П. Сукачёва, который также после окончания гимназии в Иркутске едет в Киев, в университет. В.П. Сукачёв и А.М. Сибиряков — троюродные братья, и дата их рождения 1849 год, следовательно, они могли быть в одно и тоже время гимназистами. Но архива гимназии за этот период нет».

В 25 лет Александр Михайлович заочно познакомился с известным геологом и полярником Нильсом Норденшельдом, был адресатом его писем, и с этих пор много сил отдал изучению Северного морского пути.

Вклад А.М. Сибирякова в развитие водных и сухопутных путей Сибири и Крайнего Севера огромен. Совместно со шведским королём Оскаром П и предпринимателем Оскаром Диксоном Александр Сибиряков финансировал экспедицию А.Э. Норденшельда по освоению Северного морского пути [7, с. 15].

Известен в Печорском крае Сибиряковский тракт. А.М. Сибиряков выстроил несколько больших и малых церквей, часовен, в том числе и каменную церковь Казанской иконы Божией Матери в Ремесленной слободе в Иркутске[38], скит в Печорском крае, устроил несколько учебных заведений.

Ранее считалось, что Александр Михайлович, понимая важность Северного морского пути для развития экономики России, в 1914 году подарил своему Отечеству первый ледокольный теплоход, которому было дано имя «А. Сибиряков».

В настоящее время стало известно, что это судно куплено у британской компании российским правительством для зимних рейсов на Белом море в 1915 году. Тогда кораблю и присвоено имя полярника-золотопромышленника А.М. Сибирякова. С тех пор это название традиционно присваивается одному из транспортных кораблей России. В Карском море есть остров Сибирякова, названный в честь Александра Михайловича, в Москве — улица Сибиряковская.

Свою жизнь А.М. Сибиряков связал с Иркутском, Сибирью. В настоящее время Музей истории города Иркутска носит имя Александра Михайловича Сибирякова. Умер он в Ницце в 1933 году, пережив, возможно, всех своих братьев и сестёр (о датах кончины Ольги, Константина и Анны точных сведений пока не имеется).

Город детства

Возвращаясь к Иннокентию Сибирякову, остававшемуся в Иркутске до середины 1870-х годов, важно вспомнить, каким был город на Ангаре, в котором прошло детство Иннокентия Михайловича. На первый взгляд, Иркутск был типичным сибирским городом с деревянной жилой застройкой, над которой возвышались каменные стены храмов и колоколен, домов богатых горожан и общественных зданий (из почти 3000 жилых домов около 90 было каменных).

В 1870-х годах в городе насчитывалось около 130 улиц и переулков. Тротуары, там, где они были, устраивались из досок. В Иркутске в 1871 году проживало более 32 тысяч человек «обоего пола». В это число входили расквартированные в городе военные и арестанты в тюрьме.

Иркутск детства Иннокентия Сибирякова — город частых стихийных бедствий: землетрясений, наводнений, пожаров. На годы жизни Иннокентия Михайловича в Иркутске пришлось разрушительное землетрясение (в ночь с 30 на 31 декабря 1861 — 1 января 1862 года), которое он, конечно, по своему малолетству помнить не мог, но мог о нём слышать, так как следы разрушений этого землетрясения Иннокентий наблюдал и в отроческом возрасте. Напомню, что духовная жизнь семьи Сибиряковых протекала преимущественно в приходе Воскресенской (Тихвинской) церкви.

Во время землетрясения «почти во всех церквях образовались трещины на сводах», а в Воскресенской (Тихвинской) церкви, в которой за год с небольшим до этого крестили Иннокентия Сибирякова «у креста над главною церковию оборвались цепи, а самый крест обратился в изогнутом положении к югу на одну четверть круга: в такое же положение был поставлен крест над колокольней, крест над приделом был сильно наклонён к северо-востоку. Даже небольшой крест над вратами церковными погнулся дугообразно».

Весь город поразился тому чуду, что «очень старая церковь в Вознесенском монастыре, в коей почивают мощи св. Иннокентия», ранее признанная аварийной из-за своей ветхости, «сохранилась от разрушения, давно ей грозящего».

А вот землетрясение, которое случилось через десять лет, 20 февраля 1871 года, Иннокентий Михайлович мог запомнить хотя бы потому, что подземные удары сопровождались шумом, треском, звоном.

В период зимних оттепелей река Ангара нередко вырывалась из-подо льда, выходила и затапливала Иркутск. Мощное наводнение случилось на Рождество 1864 года, а через пять лет из-за проливных дождей Иркутск тоже был затоплен, люди бедствовали, в некоторые дома вода вступила вплоть до потолков. Два наводнения измотали иркутян и в 1870 году.

На глазах у Иннокентия Сибирякова строились новые и ремонтировались пострадавшие церкви Иркутска, в том числе и Тихвинская церковь, горевшая в 1863 году. Деньги на восстановление храма предоставил уже уехавший к тому времени в Петербург купец М.А. Сибиряков — отец Иннокентия Михайловича, бывший староста церкви. К 1868 году, к престольному празднику, Тихвинскую церковь благоукрасили новым иконостасом, были отремонтированы повреждённые огнём помещения.

Годом ранее освящались приделы в Крестовоздвиженском храме, а в 1872 году был освящён и новый храм Вознесения Господня в Иркутском мужском монастыре. В 1873 году в Иркутске был образован Комитет по постройке кафедрального собора Казанской иконы Божией Матери.

В состав его вошёл и крёстный Иннокентия Сибирякова С.К. Трапезников.

1874 году был открыт специальный книжный магазин (до этого книги продавались в лавках со смешанным товаром). и это событие в культурной жизни Иркутска было важным для тех, кто умел читать и имел возможность книги приобретать[39].

Городских жителей привлекали в Иркутске Спасский сад. Интендантский сад и Сад минеральных вод. Зимними праздничными развлечениями были не только санки и коньки, но и конные бега, а в тёплое время года — семейные пикники, запуск китайских змеев, и круглый год — балы с танцами.

При всей сходности с другими сибирскими городами в Иркутске было нечто такое, что побудило П. Равинского в 70-х годах XIX века написать следующее: «Иркутск — щёголь: ни в одном из сибирских городов нет таких магазинов с предметами роскоши и изящного вкуса, нигде нет таких проявлений более развитого вкуса к литературе, науке, изящным искусствам. Иркутск — первый город в Сибири, в нём вкус и интеллигенция». Бойкую торговлю в Иркутске обеспечивали десять Гостиных дворов (из них два каменных), множество лавок и базаров,

С 1864 года в Иркутске действовал телеграф (на Бодайбо и Успенский прииск Сибиряковых он придёт в 1896 году),

С 1873 года в Иркутске стали издавать газету «Сибирь», занимавшую главенствующее место среди периодических изданий города, вышел в свет и первый «Восточно-Сибирский календарь», что было важным событием в культурной жизни иркутян, В городе действовало Сибирское отделение

Русского географического общества, устраивались выставки для горожан, работали библиотеки, мужская гимназия, другие учебные заведения, в том числе Военная реальная гимназия, а с 1872 года и Учительская семинария, В бывшей усадьбе Марии Николаевны Волконской размещалась ремесленная школа для мальчиков-сирот имени Константина Петровича Трапезникова[40],

Учёба в прогимназии

Учился Иннокентий Сибиряков в Иркутской общественной реальной прогимназии, В прогимназию принимали детей уже подготовленных. Они должны были знать: «Из Закона Божия — важнейшие молитвы — Вероучение в размере начатков. Из Русского языка — Толковое чтение. Письмо под диктовку. Рассказ своими словами прочитанного, отличие частей речи. Из Арифметики — Первые 4 действия. Понятие об именных числах. Из Географии — Общие понятия из математической и физической географии. Краткий политический обзор частей Света».

В прогимназии учащимся преподавали чистописание, геометрию, тригонометрию, черчение и начертательную геометрию, физику, механику и космографию, строительные искусства, химию и технологии, французский и немецкий языки, учащиеся занимались музыкой, танцами, рисованием, гимнастикой. Бессменным попечителем прогимназии, а затем и училища, являлся дядя по матери Иннокентия Сибирякова Фёдор Константинович Трапезников, в то время проживавший в Иркутске. В состав Попечительского совета входил также младший брат матери Трапезников Максим Константинович.

Позднее, как уже упоминалось, Ф.К. Трапезников получил в Санкт-Петербурге высшее медицинское образование, жил в столице России, где имел частную практику. Летнее время проводил на юге, занимаясь лечением своих пациентов в курортных местах, построил дачу в Сочи (теперь здесь размещается санаторий «Заполярье»).

Прогимназия была открыта в 1866 году, имела подготовительный класс. Обучение в прогимназии было платным. Иркутская реальная прогимназия располагала специализированным музеем с минералогической, палеонтологической и другими коллекциями, приобретёнными в Бонне и состоявшими из 2000 экспонатов со всего земного шара. Имелись и другие коллекции, в том числе из Алтайского края, Восточно-Сибирских местностей[41].

В 1873 году по настоятельным хлопотам иркутских купцов и властей прогимназия была преобразована в Техническое, а через несколько лет — в Промышленное училище [116, с. 92]. В Техническом училище стали преподавать такие специальные предметы, как геология, золотопромышленное дело, промышленное и торговое законодательство, бухгалтерия. Учащийся прогимназии Иннокентий Сибиряков застал эту трансформацию учебного заведения, которое было обставлено пышно, с сибирским размахом.

В тот день, 3 февраля 1874 года, преосвященный Вениамин отслужил молебен и произнёс проповедь. «Торжества завершились угощениями. Ученики первых пяти классов по распоряжению попечителя Фёдора Константиновича Трапезникова угощались чаем и конфетами в зале училища. А ученики старших классов и все присутствующие на открытии училища были приглашены к столам в доме попечителя, где был дан роскошный обед» (А.К. Чернигов). В это время Иннокентий Михайлович Сибиряков уже принадлежал к ученикам старших классов и, скорее всего, присутствовал и на торжественном акте открытия училища, и на обеде в доме дяди.

Крёстный Иннокентия Сергей Трапезников тоже не мог не участвовать в этом торжестве, ведь и он вносил пожертвования на прогимназию и Техническое училище. В период отрочества Иннокентия Сибирякова его крёстный в 18711875 годах был церковным старостой Кафедрального собора, вёл унаследованные от отца золотопромышленные дела в районе реки Олёкмы, с 1872 года являлся гласным Иркутской городской думы, развивал пассажирское пароходство на реке Лене. Он разводил лошадей и за них на выставке в Иркутске в 1869 году получил золотую медаль.

Кстати сказать, в 1869 году в Иркутске находилась старшая сестра Иннокентия Ольга Михайловна Вяземская. В.П. Быкова, учившая старшую дочь Сибиряковых в Иркутском Девичьем институте музыке, вспоминала: «Ольга… исполняла увлекательно Allegro… Какое богатство мыслей, сколько разнообразия в оттенках, сколько света, чувства, радости… сколько изящества, огня, стремительности — просто роскошь! …20 августа устроили концерт в пользу постройки дома для сестёр милосердия. Концерт удался. Оля за роялем — в своей среде, проста, без всякой натяжки, без принуждения… Восхитила всех своей жемчужной игрой!»[42].

Эти и другие события из жизни города Иркутска, родственников и знакомых отрока Иннокентия составляли канву его жизни, по которой мы можем опосредованно судить о детских годах Иннокентия Сибирякова, так как фактов, напрямую относящихся к нему в этот период его жизни, пока не найдено.

Здание прогимназии, в котором учился Иннокентий Сибиряков, не сохранилось. Для Технического (Промышленного) училища было построено новое здание, освящённое в 1884 году.

Прообразы будущего

Из ярких событий иркутских школьных лет Иннокентия Сибирякова, которые он мог запомнить, был визит в Иркутск великого князя Алексея Александровича Романова (четвёртого сына императора Александра Второго) 12–17 июня 1873 года во время его кругосветного путешествия.

Побывал высокий гость и в Реальной прогимназии Иркутска. 12 июня 1873 года Великий князь осмотрел в прогимназии музей и выставку образцов местного производства. устроенную здесь же к его приезду. Стекло, фаянс и фарфор, кожевенные изделия и сукна, графитовые тигли и другая различная продукция местных предприятий была представлена на этой выставке. Здесь можно было увидеть и художественные изделия: модель Якутского острога из мамонтовой кости, мозаичные изделия, фотоснимки.

Важная подробность: шестью годами раньше 16 июня 1867 года, находясь на Афоне, в Андреевском скиту, великий князь Алексей Александрович заложил Андреевский собор, который спустя тридцать лет будет достроен на средства Иннокентия Михайловича Сибирякова.

Узнать невозможно, но предположить смею, что в день освящения собора на Святой горе Афонской летом 1900 года схимник Иннокентий вспомнил и своё иркутское детство, и этот день в прогимназии, и молодого красавца-офицера царской фамилии, посетившего учебное заведение для привилегированных иркутских мальчиков. Ведь как бы ни сложились в Иркутске события тех дней, они не могли пройти мимо сознания юного Иннокентия в силу их важности для горожан в связи с приездом в город царственной особы.

Иннокентий Сибиряков в свои детские и отроческие годы имел возможность наблюдать архиепископа Иркутского и Нерчинского Парфения (Попова), нередко присутствовавшего в прогимназии на экзаменах по Закону Божьему, служившего в храмах, которые Иннокентий посещал. Приезд Его Высокопреосвященства в учебное заведение всегда было событием торжественным, тем более что Владыка Парфений имел в Иркутском крае высокий авторитет. Особенно он был известен своими миссионерскими подвигами: «…В первый год моей службы, — писал его современник М.Р. Древновский, — я был представлен покойному Преосвященному Парфению… Но кто опишет моё удивление, когда архипастырь-старец заговорил со мною на различных европейских языках, а затем сел на верховую бурятскую лошадь и отправился на своё дело в бурятские кочевья…

…Я видел, как Иркутские архиереи, гремевшие своею славою не в России только, но и в Европе (Парфений, Вениамин), после утомительной верховой езды, спали на голом полу бурятской юрты…»[43].

В 1868 году архиепископ Парфений (Попов) побывал в паломничестве на Святой Горе Афон и в то время, когда отроку Иннокентию Сибирякову было только восемь лет. Владыка из Сибири вместе с епископом Александром (в прошлом — Полтавским, тоже паломником на Святой Горе) убедили монахов Свято-Андреевского скита заложить больничную церковь в честь святителя Иннокентия Иркутского и осуществили вместе эту закладку.

Прошли годы и в 1885 году, когда Иннокентий Сибиряков ещё учился в Санкт-Петербургском университете, не помышляя о монашестве, событие закладки церкви Святителя Иннокентия Иркутского на Афоне было описано в из данной в Одессе книге «Происхождение и основание общежительного скита во имя Св. Апостола Андрея Первозванного.,.»: «Заложен храм за оградою скита, на северной его стороне в 1868 году преосвященнейшим Александром, бывшим Полтавским, во имя свт. Иннокентия Иркутского, по благословению и при содействии преосвященного Парфения, архиепископа Иркутского, при котором предположено построить больничный корпус и магазин для хлеба, леса и кладовые для прочих хоз. построек»[44].

Через десять лет после кончины схимонаха Иннокентия его собрат по монашескому подвигу Климент описал это удивительное в духовной биографии Иннокентия Сибирякова событие. Он напомнил читателям, что в 1868 году старцы скита попросили Владыку Александра заложить за оградой монастыря храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Но епископ Александр посоветовал братии выстроить такую церковь в другом месте, а на этом заложить храм во имя святого Иннокентия, первого епископа Иркутского. На возражения старцев он сказал, что «Бог пришлёт сюда из Сибири благодетеля, соименного сему Святителю, и что этот благодетель выстроит на сей закладке церковь и больницу».

Так, уже в детском возрасте Иннокентия Сибирякова, свершались судьбы Божии относительно этого избранного для высокого служения людям и Христу-Спасителю человека.

Архиепископ Парфений (Попов) управлял Иркутской епархией именно в те годы, когда в столице обширного Восточно-Сибирского края подрастал Иннокентий. Мало сказать, что Владыка был знаком с его отцом, да, наверное, и со всей семьёй купца М.А. Сибирякова. При его священноначалии Михаил Александрович Сибиряков являлся старостой Вознесенской церкви Вознесенского монастыря, в котором некогда жил святитель Иннокентий, и где покоились его мощи.

И кто знает, может, наблюдая за подрастающим Иннокентием из семьи золотопромышленников Сибиряковых, Владыка Парфений уже в те годы провидел духом, что именно этому отроку предстоит исполнить пророчество, данное архипастырями афонским инокам? Видно, сам святитель Иннокентий Иркутский прислал на Афон архиепископа Парфения для закладки церкви во имя Святителя, да явится в будущем слава Божия на ученике Христа схимонахе Иннокентии (Сибирякове). Иркутский архиепископ Парфений умер в 1873 году, когда Иннокентию Сибирякову было тринадцать лет.

А пока отрок учился в прогимназии, постигая точные науки и наблюдал за жизнью членов своей семьи, В свои тринадцать-четырнадцать лет, скорее всего, мальчик знал о том, что его брат Александр в 1873 году участвовал «в финансировании экспедиции английского капитана Виггинса (Уиггинса) из Англии по Северному морскому пути в устье Енисея, выделив на неё 1 т. ф. ст.[45] Виггинс впервые доставил на Енисей партию английских товаров и доказал, что морская торговля между Англией и Сибирью вполне возможна»[46]. Корабль мореплавателя сел на мель, команде во главе с капитаном пришлось добираться сухопутным путём, на проезд им пожертвовал средства тот же иркутянин Александр Михайлович Сибиряков.

В лето 1873 года, 29 августа, крёстный отец Иннокентия Сергей Константинович Трапезников получил от «Государыни Цесаревны Марии Фёдоровны (жены будущего императора Александра III — Т.Ш.) её портрет в знак милостивого внимания к нуждам Общества подаяния помощи спасения на водах, состоявшего под её покровительством». Наверное, это событие тоже не прошло мимо внимание крестника.

В 1872 году в Иркутске состоялось переименование нескольких улиц: 6-я Солдатская стала Сибиряковской, чему, естественно, был свидетель отрок Иннокентий. Были тогда в Иркутске и Сибиряковские острова, но они давно вычерпаны на гравий.

Из Иркутска в Петербург

Настал и для Иннокентия Сибирякова черёд покидать Иркутск. Время в пути от Иркутска до Санкт-Петербурга зависело от времени года и было разным из-за состояния дороги: добирались до столицы от 50 до 62 суток. А вот государственная почта от Санкт-Петербурга до Иркутска проезжала это расстояние за 29–35 дней. Состоятельные люди, как правило, путешествовали на личном экипаже, меняя на почтовых станциях лишь лошадей и отдыхая, сколько было надо для восстановления сил и здоровья.

Каким способом добирался Иннокентий Сибиряков до Санкт-Петербурга в связи с кончиной отца, можно только гадать. Дело в том, что в 1875 году на Московской дороге орудовала шайка разбойников во главе с неким Красильниковым и грабила всех подряд. Пришлось губернатору организовывать специальный отряд для поимки бандитов, которых удалось задержать только в 1876 году и заключить в тюрьму.

Поэтому не исключено, что младшие Сибиряковы уезжали из Иркутска более безопасным способом. Подробности такого пути из Иркутска в Европейскую часть России находим в книге известного геолога Владимира Обручева, «Жене с двумя детьми 11/2 и 41/2 лет было бы трудно ехать одной на лошадях. — пишет учёный, — Горное управление приняло её в качестве пассажира на караван, увозивший золото в С.-Петербург на Монетный двор. Золото, полученное с приисков в виде шлихового, т. е. мелких зёрен и самородков, сплавлялось в лаборатории Горного управления в слитки разной величины, которые упаковывались в простые деревянные ящики, пудов по 10 или 20 в каждом[47].

Эти ящики приковывались на дно коробки повозки с рогожным верхом, а поверх ящика могли ещё поместиться два человека. В караване ехало 12–15 таких повозок в сопровождении начальника и двух казаков в качестве охраны[48]. Но для большего многолюдства в эти караваны брали в качестве бесплатных пассажиров людей, не имевших средств на оплату прогон длинной дороги, до Томска, где можно было сесть на пароход. Такими пассажирами являлись студенты, ехавшие учиться за Урал, вдовы чиновников и т. п. лица. Их вместе с багажом распределяли по повозкам. Караван отправляли 4 раза в год из Иркутска 2 раза в конце лета и 2 раза во второй половине зимы».

Как бы там ни было, переезд Иннокентия Михайловича Сибирякова из Иркутска в Санкт-Петербург состоялся. Будущий благотворитель простился с детством и вступал в юношеский период своей жизни. Из Иркутска младших Сибиряковых увозил, скорее всего, их старший брат Александр Михайлович Сибиряков. Хотя не исключено, что сопровождал детей кто-то из родственников со стороны Трапезниковых.

Глава 4. Дела семейные Сибиряковых и Вяземских

Вступление в наследство

Отъезд Иннокентия Сибирякова из Иркутска в Санкт-Петербург был связан, несомненно, с кончиной отца, Михаил Александрович Сибиряков болел, видимо, долго и составил завещание заранее, в 1871 году. Он умер в Санкт-Петербурге 9 февраля 1874 года, в день памяти святителя Иннокентия Иркутского, которого глубоко почитал, в том числе и благодеяниями в пользу Иркутского Вознесенского монастыря. Умер Михаил Александрович Сибиряков «от размягчения мозга», как написал напутствовавший его «в путь всея земли» священник Исаакиевского кафедрального собора Тихомиров. Надо полагать, что Михаил Александрович Сибиряков жил неподалёку от Исаакиевского собора, раз его последний раз поисповедовал и причастил соборный священнослужитель,

Михаил Александрович был похоронен на Тихвинском кладбище при Александро-Невской лавре[49] 12 февраля.

На могиле М.А. Сибирякова его потомки установили памятник, могила отца была под присмотром. Так, 16 марта 1910 года казначей лавры архимандрит Гедеон получил от потомственной почётной гражданки Анны Михайловны Сибиряковой, младшей дочери Михаила Александровича, 300 рублей на очистку могилы на Тихвинском кладбище и памятника над могилой М.А. Сибирякова[50].

Есть одно обстоятельство, обращающее на себя внимание исследователей коллективной биографии семьи купцов Сибиряковых. В Историческом музее в Москве хранится «подносной», в драгоценном золотом окладе, альбом «Николаю Петровичу Синельникову от жителей Иркутска» 1874 года. Роскошно изданный, он включает более 300 фотографий, в большинстве своём персональных. Среди важных личностей мы встретим главных компаньонов Михаила Александровича Сибирякова Немчинова Якова Андреевича (1811–1894) и Базанова Ивана Ивановича (1813–1883) с их жёнами, его родственников со стороны жены Трапезниковых, но снимков ни М.А. Сибирякова, ни его старшего сына Александра в альбоме нет. Складывается впечатление, что произошло нечто из ряда вон выходящее, что заставило составителей альбома исключить Сибиряковых из представительского издания, подготовленного для генерал-губернатора Синельникова верхушкой города. Почему?

Или купцов Сибиряковых во время подготовки альбома просто ие оказалось в Иркутске?

Но вернёмся в Санкт-Петербург, где происходило вступление детей Михаила Александровича Сибирякова в наследство. В Российском государственном историческом архиве имеется фонд личных и имущественных документов М.А. Сибирякова и А.М. Сибиряковой, включающий бумаги, датированные 1864–1892 гг. из которых можно узнать, кто и когда опекал несовершеннолетних детей почившего Михаила Александровича. Уже 21 февраля 1874 года Санкт-Петербургский сиротский суд, по прошению князя Владимира Васильевича Вяземского, мужа Ольги Михайловны — старшей сестры Сибиряковых, постановил учредить его опеку над имением умершего потомственного почётного гражданина Михаила Сибирякова, по малолетству детей его Иннокентия и Анны, и попечительство над несовершеннолетними детьми Константином и Антониной. Из этого следует, что Иннокентий Сибиряков в Санкт-Петербурге первоначально жил в семье Вяземских, приехав в столицу в 1874 или 1875 году.

14 ноября 1875 года наследники М.А. Сибирякова составляют раздельный акт. Каждый из наследников по достижении совершеннолетия вёл свои дела самостоятельно, по паям, выевшая в компаниях равноправными компаньонами. Акт подписали: с одной стороны, княгиня Ольга Михайловна Вяземская, несовершеннолетняя потомственная почётная гражданка Антонина Михайловна Сибирякова, с согласия попечителя своего, князя Владимира Васильевича Вяземского и опекуны над малолетней Анной Михайловной Сибиряковой потомственный почётный гражданин Александр Михайлович Сибиряков и князь Владимир Васильевич Вяземский, а с другой стороны, потомственные почётные граждане Александр и Константин Михайловичи Сибиряковы и опекуны над малолетним Иннокентием Михайловичем Сибиряковым А.М. Сибиряков[51] и князь В.В. Вяземский.

Из официальной статистики более позднего времени известны следующие данные: «4 пая наследников М. Сибирякова делятся на 672 части, из которых принадлежат: Сибирякову Иннокентию Михайловичу, потомственному почётному гражданину 406. …Прииски: Андреевский, Благовещенский, Ивановский, Иннокентьевский. В 1894 г. добыто 184 п. 3 ф. 31 з.»[52].

В 14 лет Иннокентий Михайлович Сибиряков унаследовал свою долю отцовского капитала в размере 875 тысяч рублей. Следует отметить, что при интенсивной раздаче состояния на благотворительные цели, богатство Иннокентия Сибирякова не иссякало, а наоборот, за двадцать лет возросло более чем в 10 раз и в 1894 году составляло 10 миллионов рублей в единицах того времени.

Княгиня Ольга Вяземская от своей доли наследства отказалась. Антонина и Анна Сибиряковы согласно мировой записи наследников (1874 г.) получили по 525 тысяч рублей и участие (1/14 часть) в золотосодержащих приисках отца («Прибрежно-Витимской компании» и «К0 промышленности в разных местах Восточной Сибири») и «Ленско-Витимском пароходстве».

Вяземские

В течение нескольких лет опекуном Иннокентия Сибирякова был князь В.В. Вяземский, с 1884 года действительный статский советник[53], — муж старшей сестры. Ольга Михайловна была младше своего мужа на семнадцать лет. Вышла она замуж не позднее 1868 года, так как именно в тот год на имя князя Владимира Васильевича Вяземского (с подачи М.А. Сибирякова) был заявлен Марие-Магдалининский прииск. Он располагался по ключу, впадающему справа в реку Бодайбо[54].

По документам прослеживается, что Владимир Васильевич Вяземский имел поместье в Ярославской губернии. В Государственном архиве Ярославской области, в фонде Даниловского земского суда, хранится «Дело о вводе во владение имением, состоящим в Даниловском уезде, князя Владимира Васильевича Вяземского, доставшимся ему от отца — князя Василия Николаевича Вяземского по раздельному акту. Крайние даты документов: 15 нояб. 1849–18 дек. 1849»[55].

Василий Николаевич, отец В.В. Вяземского, упоминается в связи с селом Иванково Ярославского уезда: «…Вяземский князь Василий Николаевич, 10 апреля 1841, в 2 ч. по полудни, 57 л.» скончался. О селениях В.Н. Вяземского можно судить по церковным приходам[56].

Таким образом, в разветвлённом роде князей Вяземских[57], первоначально происходивших, как известно, от удельных князей Смоленских (Рюриковичей), линия опекуна Иннокентия Сибирякова князя В.В. Вяземского связана с Ярославской землёй. В Ярославской губернии имениями владели несколько семей князей Вяземских[58], которые, несомненно, состояли между собой в родственных отношениях, они поддерживали родственные связи, проживая и в Санкт-Петербурге,

По какому адресу проживали Вяземские и младшие Сибиряковы в Петербурге? Иркутский историк Н.И. Гаврилова предполагает, «что в середине 1870-х гг. Антонина, Иннокентий и Анна проживали в семье старшей сестры “по Нарвской части в здании сухопутной таможни”. Именно такой адрес был указан О.М. Вяземской на одном из официальных документов 1875 г. …Вероятно, имелась в виду так называемая “казенная квартира”, по чину и роду службы предоставленная её мужу. …Известно, что в середине 1870-х гг., уже будучи женатым на О.М. Сибиряковой, князь В.В. Вяземский состоял на службе в Министерстве финансов, а по некоторым данным во второй половине 1870-х гг. являлся управляющим Петербургской сухопутной таможней»[59].

В.В. Вяземскому после смерти М.А. Сибирякова «переходило в его “заведование имение, какое в Петербурге осталось после Сибирякова”, с требованием “составить оному опись”. По сути, В.В. Вяземский становился главой семьи»[60]. В краеведческих исследованиях встречается упоминание о том, что князь В.В. Вяземский пожертвовал 1000 руб. на открытие мужской гимназии.

В конце 1870-х годов Вяземские и Сибиряковы проводили время на даче, расположенной в пригороде. «В конце 1870-х гг. князь В.В. Вяземский приобрел её у графини Е.Н. Апраксиной[61]. Па огромном участке между современными ул. Разводной и Самсоньевой площадью находился деревянный дом в готическом стиле с многочисленными службами. Украшением дачи служили оранжерея и тенистый сад с прудом. Дача находилась через дорогу от центрального входа в верхний парк Большого Дворца Петергофа. Вяземские владели дачей около десяти лет. В конце 1880-х гг. она была продана барону П.П. фон Дервизу. Пруд же и сам сквер сохранились в Петергофе и поныне, нося имя Голицына»[62].

В течение нескольких лет Иннокентий Сибиряков жил под кровом дома Вяземских, соприкасаясь с новым для себя дворянским укладом жизни непосредственно, и мог судить об аристократическом сословии Санкт-Петербурга не со стороны.

Важные семейные события Сибиряковы и Вяземские отмечали вместе. Так, 3 ноября 1885 года все братья и сёстры Сибиряковы с князем В.В. Вяземским присутствовали на торжественном праздновании юбилея 25-летней коммерческой деятельности в Москве А.К. Трапезникова, их родного дяди по материнской линии[63].

Статус Ольги был высок не только по иркутским меркам. Так, «в августе 1883 г. вместе с генерал-адъютантом графом И.И. Воронцовым-Дашковым Ольга Михайловна выступила восприемницей при крещении Александра Васильевича Григорьева-Пожарского, представителя XXX колена знаменитой дворянской фамилии. Случайные лица в подобных ситуациях были исключены» [64].

Надо полагать, что, повзрослев, Иннокентий Сибиряков выразил желание уйти от В.В. Вяземского под опеку к тому времени уже совершеннолетнего брата Константина Сибирякова. Это предположение основывается на том факте, что такое желание в свой час высказала младшая сестра Анна. 28 августа 1880 года Санкт-Петербургский сиротский суд рассматривал прошение Анны Михайловны Сибиряковой о назначении её попечителем (по достижении ею семнадцати лет) брата ее потомственного почётного гражданина Константина Михайловича и удовлетворил её прошение. В качестве опекунов над имением упоминаются потомственные почётные граждане Александр и Константин Сибиряковы и надворный советник князь В.В. Вяземский.

Владимир Васильевич Вяземский умер в 1888 году. Удивительно, что при целенаправленном разорении старинных кладбищ в Санкт-Петербурге (да и всей России) в XX веке, могила князя В.В. Вяземского сохранилась, и на ней уцелела гранитная надгробная плита с надписью и рельефом (местонахождение: Александро-Невская лавра, Бетанкуровская дорожка, левая сторона). На граните — лаконичная надпись: «Князь Владимир Васильевич Вяземский Родился

24 Генваря 1829 года скончался 23 Генваря 1888 года».

По сведениям адресных книг Санкт-Петербурга княгиня Ольга Михайловна Вяземская в 1890-х годах проживала на одной из самых фешенебельных улиц столицы по адресу ул. Большая Морская, 36, Здание это в Петербурге известное, В 1760-х годах здесь жил архитектор Ж.-Б. Валлен-Деламот. 1873–1874 гг. — это доходный дом Д.Я. Риц-а-Порта (А.Ф. Паулуччи).

В эти же годы по данному адресу указан и князь Николай Владимирович Вяземский, — видимо, сын Владимира Васильевича и Ольги Михайловны, племянник представителей седьмого поколения купцов Сибиряковых. По адресным книгам Санкт-Петербурга можно установить, что с 1898 года князь Н.В. Вяземский — коллежский асессор, 2-й секретарь Министра Императорского Двора. Возможно, место его службы было определено родственными связями: в 1890 году начальником Главного управления уделов Министерства императорского Двора назначается Леонид Дмитриевич Вяземский. Николай Вяземский являлся членом Географического, Антропологического обществ, Общества ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III[65], Общества охранения народного здравия, Английского собрания (сугубо аристократическое клубное учреждение) и др.

В соседнем здании под № 38 обосновались художники. С 1870-х гг. дом перешёл во владение Императорского общества поощрения художников. Там разместились Рисовальная школа, художественно-промышленным музеи, художественный магазин и выставочные залы. В 1877–1878 гг. здание перестроили по проекту М.Е. Месмахера, а в 1890–1893 гг. оно было капитально перестроено архитектором И.С. Китнером и получило существующий до сегодняшнего дня облик. При этой перестройке здание стало четырёхэтажным, а на крыше была установлена аллегорическая фигура «Торжествующий гений». В 1932 году здание передали Союзу художников РСФСР. С 1978 года здесь работает Выставочный зал.

Нет сомнений, что Иннокентий Сибиряков бывал на Большой Морской у сестры Ольги, на его глазах происходили изменения, описанные выше, Ольга Михайловна проживала на Большой Морской до 1900 года включительно, после чего переехала на новую квартиру по адресу Кирпичный переулок. 1–4 (в районе Московского вокзала), а Николай Вяземский ещё год числился на Большой Морской, после чего адрес его нахождения в Петербурге по адресным книгам не определяется. Ольга Михайловна жила в Кирпичном переулке до 1904 года. Имя Ольги Михайловны появляется в адресных книгах Санкт-Петербурга после перерыва в 1910 году и прослеживается до 1913 года включительно, Причём, места жительства часто меняются: 1910 год — Царское Село, Бульварная, 35; 1911–1912 годы Б. Морская, 3; 1913 год — Мойка, 51 (61?),

По сведениям адресной книги П.О. Яблонского, князь Николай Владимирович Вяземский проживал вне Петербурга в 1897–1898 годах. Возможно, отсутствие в столице Ольги Михайловны как-то связано с отъездами сына, хотя, возможно, родственники Иннокентия Сибирякова не заявляли о своём местопребывании в издательства, готовившие к печати адресные книги Санкт-Петербурга, куда вносились сведения по желанию адресатов[66],

По сведениям Н.И. Гавриловой сын Ольги Михайловны Вяземской умер молодым. «В 1912 г. Ольга Михайловна в память о нём пожертвовала в Александро-Невскую Лавру предметы из прибора для евхаристии (потир, дискос, звездницу, две тарели). О других детях княгини известий нет»[67].

Ольга Михайловна Вяземская принимала участие в работе Православного братства во имя Святителя Иннокентия Иркутского, созданного при домовой церкви Святителя Иннокентия Иркутского в 1896 году в здании Первого реального училища на Васильевском острове. Она являлась членом Благотворительного общества последователей гомеопатии, состоявшее в основном не из врачей. Среди 96 членов-основателей Общества были графы и князья, генералы, высокопоставленные чиновники, архитекторы, железнодорожные инженеры и т. д.[68].

В этом обществе состояли и другие лица из князей Вяземских, такие как Мария Александровна и Александр Александрович Вяземские — дети князя Александра Егоровича Вяземского, сослуживца М.Ю. Лермонтова. Приведённые примеры говорят о связях между отдельными семействами рода Вяземских, что определяло, в том числе, и круг общения Ольги Михайловны и, в какой-то степени, её братьев и сестёр, опекавшихся мужем Владимиром Васильевичем Вяземским.

Княгиня Ольга Вяземская после 1917 года, предположительно, оказалась в эмиграции. «По отрывочным данным последние годы жизни она провела на Мальте в русской эмигрантской среде. В дневниках скульптора Б.В. Эдуардса есть упоминания о выполненных им на Мальте в 19201923 гг. ряде работ, в том числе мраморном медальоне княгини О. Вяземской и её же бюсте. Сохранились ли эти работы? Была ли изображённая на них уроженкой Иркутска или речь идёт всего лишь об ошибочном совпадении имён? — пока ответов нет»[69], — заключает Н.И. Гаврилова[70].

Брат Константин

Константин Михайлович — средний из братьев Сибиряковых стал опекуном Иннокентия Михайловича, будучи совсем молодым. Интересы Константина Сибирякова настолько плотно переплетались с интересами и объектами приложения сил Иннокентия, что можно смело говорить о наибольшем влиянии на младшего брата из всех членов семьи Сибиряковых именно Константина Михайловича. Средний и младший братья были рядом на протяжении нескольких лет, в то время как старший брат Александр Сибиряков почти всегда находился на удалении от основного семейства, сосредоточенного в Петербурге.

Константин Михайлович Сибиряков своими художественными способностями пошёл в дядю Андрея Трапезникова, учился в Академии художеств (класс скульптора Н.А. Лаверецкого[71]), был талантливым скульптором. Его учитель был известным скульптором, резцу которого принадлежит ряд выдающихся произведений. Он создатель надгробного памятника Ф.М. Достоевскому, скульптуры «Россия», выполненной в 1896 г., ряда удивительных по изяществу исполнения скульптур.

Известны сохранившиеся работы Константина Михайловича Сибирякова, в том числе и памятник на могиле учёного Н.М. Ядринцева в Барнауле.

Увлечение литературой подвигло Константина Михайловича к открытию в столице частной библиотеки. Он финансировал издание журналов «Слово» и «Русское богатство», собравших вокруг себя таких авторов, как Н.С. Кривенко, Н.Н. Златовратский, А.М. Скабичевский, Г.И. Успенский, Н.С. Русанов, Р.И. Наумов, П.В. Засодимский. В.М. Гаршин. А.И. Эртель и др. В своём доме Константин Сибиряков принимал Н.С. Тургенева, организовав встречу маститому писателю с литераторами-разночинцами. В это время Константин Сибиряков прослыл в Петербурге «человеком левых либеральных убеждений». К.М. Сибиряков был горячим поклонником и последователем Л.Н. Толстого, у которого бывал в гостях и состоял с писателем в переписке. Об этом ещё речь впереди.

Константин Сибиряков имел членство в нескольких благотворительных организациях. Его образ жизни усваивали Иннокентий и Анна: брат и сестра вместе впитывали идеи той среды, которая их окружала. На поприще благотворения Сибиряковы часто выступали совместно в течение нескольких лет, и. похоже, что в их семье царила атмосфера любви и взаимной поддержки.

На 1881 год Константин Михайлович Сибиряков коллежский секретарь, жил в Петербурге по адресу: Мойка, 93. Здесь мог жить (или бывать) Иннокентий Михайлович. Богата история этого дома, некогда принимавшего в своих стенах известных исторических личностей. В начале 1830-х годов в доме поселилась семья А.Н. Оленина, директора Публичной библиотеки, президента Академии художеств, члена Государственного совета. Хозяина особняка часто посещали В.А. Жуковский и П.А. Вяземский. В 1839 году здесь бывал М.Ю. Лермонтов. В 1850-х годах очередным владельцем дома стал сын министра просвещения А.С. Уваров, известный историк и археолог. Существующий сейчас облик здание приобрело в 1878–1880-х годах при перестройке по проекту’ архитекторов Н.В. Трусова и Н.А. Гаккеля.

Дом имеет два фасада, второй выходит на ул. Большая Морская, 48. Два фасада (второй на Мойку) имеет и дом на Б. Морской, в котором жила Ольга Вяземская. Таким образом, Константин Сибиряков и старшая сестра Ольга Михайловна жили по соседству, в нескольких минутах ходьбы друг от друга.

Удобное расположение дома на Мойке. 93 позволяет быстро дойти до таких мест, как: Исаакиевская площадь и Исаакиевский собор (5 минут пешком), Александровский сад (7 минут пешком). Конногвардейский бульвар (7 минут пешком). Невский проспект (11 минут пешком), Английская набережная (12 минут пешком), Дворцовая площадь (15 минут пешком).

Продолжительное время на Конногвардейском бульваре жил Иннокентий Сибиряков. Из этого следует, что в те годы, когда братья и сёстры Сибиряковы были ещё в молодых летах, они постарались поселиться в шаговой доступности друг от друга. На набережной Мойки снимала квартиру и Анна Сибирякова.

Известны и другие петербургские адреса Константина Сибирякова: ул. Кабинетская, дом № 4; Гагаринская, 28, ул. Сергиевская, 67. В 1901–1902 годах, уже будучи консулом Сербии и статским советником, Константин Михайлович Сибиряков жил в Петербурге по адресу Английский проспект, 23.

Сестра Антонина

Большим событием в семьях Сибиряковых и Вяземских в конце 1870-х годов стало замужество Антонины Сибиряковой. Она вышла замуж за дворянина Кладищева Дмитрия Петровича (26 февраля 1838–7 ноября 1903).

Д.М. Кладищев со временем — рязанский губернатор 27.02.1886–16.02.1893, генерал-лейтенант, сенатор. Дворяне Кладищевы[72] — соседи князьям Вяземским по Ярославским имениям, входившие, видимо, в круг общения семьи Ольги Михайловны.

К великому несчастью близких Антонина Михайловна Кладищева скоропостижно умерла в Лозанне (Швейцария) 12 сентября 1878 года. Она была похоронена в Санкт-Петербурге, на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Её муж Д.П. Кладищев прожил вдовцом, пережив Антонину Михайловну на двадцать пять лет. Он был похоронен рядом со своей юной женой (могилы четы Кладищевых утрачены).

Иннокентий Сибиряков хранил в своём сердце нежную память о сестре и оплачивал стипендию имени Антонины Михайловны Кладищевой, учреждённую им в Томском университете [116. с. 92]. Перед уходом в монастырь он 15 февраля 1896 года побывал в Александро-Невской лавре и передал «1000 рублей на вечное поминовение рабы Божией, умершей Антонины Михайловны Кладищевой (урожд. Сибиряковой) на проскомидии, панихиды и литии в день рождения 25.02., в день тезоименитства — 01.03. и в день кончины 12.09.». Квитанция на получение средств наместником Александро-Невской лавры архимандритом Исайей и правителем дел иеромонахом Макарием от Иннокентия Михайловича Сибирякова хранится в Российском государственном историческом архиве[73].

В печати встречаются сведения, что Александр, Константин. Иннокентий Сибиряковы по смерти сестры передали причитающееся им от неё наследство городу Иркутску. Известно, что на эти средства содержалось несколько учебных заведений, в том числе наиболее известное училище имени А.М. Кладищевой[74], для которого было построено специальное здание попечением Александра Сибирякова. В этом учебном заведении по решению городской думы висели портреты А.М. Сибирякова и А.М. Кладищевой. Теперь в этом здании размещается Музей истории города Иркутска.

Перечислим и другие учебные заведения, устроенные на средства Антонины Михайловны её старшим братом в Иркутске, пока строилось упомянутое здание: в доме Кладищевой на улице Мяснорядской были открыты Кладищевское мужское и Кладищевское женское училища: на Мыльниковской улице располагались Троицко-Кладищевское мужское училище и Троицко-Кладищевское одноклассное женское училище. Почётным попечителем Троицкого мужского училища был Иннокентий Михайлович Сибиряков[75].

Как видим, семейные традиции благотворительности и милосердия, неотъемлемые от Православной духовной культуры, Иннокентий Михайлович не только усвоил, но и старался осуществлять. И потому его благотворительная деятельность на протяжении всей жизни выражалась, как правило, в тех формах, которые сложились в естественной для Иннокентия Сибирякова купеческой среде. Эта социально-психологическая среда иркутского купечества определила, в конечном счёте, и традиционный для русского человека путь Богоискательства, по которому шёл благотворитель. И здесь нет ничего удивительного. «Все нравственные искания личности, связанные с тем или иным типом культуры, — пишет М.М. Дунаев, — все различия национального характера, жизни народной — определяются особенностями религиозной жизни, в которых развивалось историческое бытие нации. Даже когда человек рвёт видимую связь с Богом, и тогда коренящиеся в глубинах народной жизни религиозные устои незримо определяют жизненный путь, миропонимание и мировидение каждого» [29, с. 5].

Глава 5. Вхождение в юность

Итак, Иннокентий Михайлович Сибиряков в шесть лет и два месяца остался без матери, а в тринадцать лет и три месяца — без отца, получив огромное состояние при вступлении в юношеский возраст [96, с. 202], Прибывший в столицу Российской империи в середине 70-х годов XIX века, состоятельный юноша поступает в частную гимназию Ф.Ф. Бычкова[76],

В 1875 году, видимо, из-за трудного материального положения гимназии, И.М. Сибиряков становится владельцем дома, в котором располагается частная гимназия Ф.Ф. Бычкова, позднее Я.Г. Гуревича. Здание сразу было перестроено, его площадь значительно расширилась, Иннокентий Михайлович оставался его домовладельцем в течение почти двадцати лет. Нынешний адрес бывшего владения И.М. Сибирякова — Лиговский проспект, 1 (а также ул. Некрасова, 43 / Озерной пер., 14).

Юный капиталист Иннокентий Сибиряков учился в гимназии с интересом. Сохранились сведения. что в годы учёбы он проявлял склонность к занятиям музыкой, любил читать художественную литературу. В аттестате зрелости И.М. Сибирякова будет отмечено, что он «любознательность обнаруживал в занятиях историей и русской словесностью» [132].

Возможно, на формирование интереса к чтению художественных произведений повлиял поэт Иннокентий Анненский, с 1879 года преподававший в гимназии Бычкова словесность и древние языки.

В гимназии были и отдельные классы реального училища, форма учащихся отличалась.

Вторая половина 70-х годов для России была временем, когда русское общество характеризовалось современниками как «разрозненное и вялое» [80, с. 714], а сама эпоха как «пора застоя, засухи и слякоти» [80, с. 717]. Этому состоянию предшествовало повальное увлечение идеями утилитаризма. Идейный климат того периода «совпадал с полным замиранием в обществе и людей, и нравственных идеалов, и проявлений любви к России. Всё вокруг… перестало страдать, ибо перестало жить духовною русскою жизнью; деньги, чиновничество и космополитизм стали единственными двигателями времени» [80. с. 716–717].

Переменчивость моды на те или другие идеи в образованном слое русского общества XIX века говорит о том. что вера перестала быть основанием умственной жизни большинства его представителей, перестала быть «краеугольным камнем» и тем удерживающим началом, которое не только формирует в человеке его убеждения как «итог всей жизни» [35, с. 2271. но и не позволяет ему эти убеждения менять ни под каким внешним давлением.

Однако в годы юности Иннокентия Сибирякова в обществе снова начали распространяться идеалистические воззрения. Порой встречаются любопытные обзоры, передающие настроение людей того времени. «Крепнет сознание. — пишет С. Венгеров, — что одним разрушением старого и стремлением к материальной “пользе” не проживёшь. Возникает потребность в выработке идеалов положительных…» [14, с. 644].

Под влияние общих настроений, царивших в обществе, подпадают и купцы Сибиряковы.

Начало обучения Иннокентия Сибирякова в петербургской гимназии совпало с активной деятельностью его старшего брата по освоению Северного морского пути. В 1876 году в Германии велась подготовка экспедиции известных учёных О. Финша и А. Брема в Западную Сибирь[77], которой оказал поддержку Александр Сибиряков. Материалы об этом публикует периодическая печать. Нет сомнений, что братья и сёстры Сибиряковы хотя бы в общих чертах знали направление деятельности старшего брата и, вероятно, гордились тем, что его имя попало на страницы печати, а о его делах говорят в светском обществе.

В 1876 году при финансовой поддержке А.М. Сибирякова состоялось успешное плавание полярного исследователя Нильса Норденшельда к устью Енисея. В 1878–1879 годах Норденшельд на средства золотопромышленника впервые в истории Арктики прошёл весь Северный морской путь на корабле «Вега». Эта экспедиция была поддержана не только денежными средствами, но и специально построенным в Швеции по заказу Александра Сибирякова пароходом «Лена» и зафрахтованными кораблями «Фразер» и «Экспресс» (они сопровождали «Вегу», обеспечивая её углём и всем необходимым). Когда команда «Веги» вынуждена была зимовать в северных условиях, и о судьбе экспедиции ничего не было известно, Александр Сибиряков посылает в обход Евразии специально построенное судно «Норденшельд», чтобы разыскать команду и самого полярника. За помощь в организации этой экспедиции Александр Сибиряков был награждён шведским орденом Полярной Звезды.

Какие захватывающие события для юноши Иннокентия, брат которого совершает столь великие, известные всему миру дела! Имя Александра всё чаще гремит по всей России и Европе.

В 1878 году Александр жертвует 100 тыс. рублей на открытие первого в Сибири университета в г. Томске, что тоже имело резонанс в обществе и, конечно, в семье. Томскому университету Александр Михайлович подарил и специально выкупленную библиотеку поэта В.А. Жуковского, включавшую почти пять тысяч томов.

Гимназист старших классов Иннокентий Сибиряков, по всей видимости, жил у среднего брата. Константин Михайлович в 1878–1881 годах являлся издателем «Слова» (вместе с А.А. Жемчужниковым). Тяготение Константина к просветительским целям в юные годы Иннокентия Сибирякова сказывалось на формировании мировоззрения последнего. Как бы там ни было, но не освоение Арктики, не прокладка новых транспортных путей в Сибири и на Русском Севере стали выбором сердца Иннокентия Сибирякова, а распространение знаний, просвещения среди бедных слоёв населения, особенно в Сибири, под влиянием среднего брата Константина. Об этом подробно будет рассказано в главах, посвящённых благотворительной деятельности Иннокентия Сибирякова.

Летом 1879 года, когда Иннокентий перешёл уже в последний класс гимназии, в Иркутске случилась беда: Большой иркутский пожар, погубивший тысячи домов, много церквей, имущество горожан, уникальные собрания редких документов, книг, произведений церковного и светского искусства. Это одно из самых страшных бедствий столицы Восточной Сибири. Сгорели даже городские кладбища, а огонь в подвальных этажах иркутских домов таился ещё в течение нескольких месяцев вплоть до декабря, вспыхивая снова то в одном, то в другом месте.

Эта беда всколыхнула всех сибиряков, где бы они ни жили. Волна сочувствия к бедствию иркутян прокатилась по сердцам россиян. Все петербургские Сибиряковы и Вяземские переживали за своего старшего брата Александра, находившегося в Иркутске, душой болели за всю родню — и Сибиряковых, и Трапезниковых… Героями, отстоявшими целые улицы Иркутска от огня, стали дядья Иннокентия Михайловича Фёдор и Сергей Трапезниковы,

Во время этого пожара сгорело здание родного Технического училища, ещё столь памятное Иннокентию Сибирякову. Огнём истребились почти все места и уголки иркутского детства благотворителя. Он больше никогда не смог вернуться в город своего детства, хотя и бывал в Иркутске после своего отъезда из Сибири. Этот пожар для многих жертвователей-иркутян на несколько лет вперёд определил те направления попечений, те адреса благотворительности, вокруг которых будут вращаться мысли Иннокентия Сибирякова, его братьев и сестёр, куда будет направляться его усердие по оказанию помощи нуждающимся.

Сгорела Сибиряковская богадельня, устроенная его отцом. благотворительные заведения других родственников по отцу и матери. Братья Сибиряковы Александр. Константин и Иннокентий за два года полностью восстановили приют для престарелых и инвалидов, а И.М. Сибиряков долгое время оставался попечителем иркутской богадельни имени своего отца.

Из гимназии Иннокентий Михайлович вынес глубокое уважение к книге. Много лет он собирал библиотеку по Сибири, в которой были и редкие издания, помогал сибирским учёным и литераторам в публикации их трудов, был инициатором или участником создания библиотек во многих сибирских городах и на золотых приисках, о чём ещё будет рассказано подробно.

Именно в стенах частной гимназии, уже на школьной скамье, было положено Иннокентием Сибиряковым начало многолетней благотворительной деятельности. Здесь же, в гимназии, зародилась в нём и любовь к общественным наукам.

Глава 6. В годы «внешнего образования»: университет

Трудный выбор

В 1880 году Иннокентий Сибиряков оканчивает гимназию в Санкт-Петербурге и становится перед выбором жизненного пути.

Летом 1880 года Иннокентий Сибиряков выезжал за границу. В семье потомков Константина Сибирякова сохраняется фотоснимок Иннокентия Михайловича, выполненный в 1880 году в Германии (Франкфурт-Висбаден)[78].

Так сложилось, что у Иннокентия Сибирякова оказалось два средних образования. Он, как выпускник Иркутской прогимназии и Санкт-Петербургской классической гимназии, по законам Российской империи имел право на поступление и в технический вуз, и в университет. Хронология событий его жизни сразу после окончания частной гимназии в 1880 году отражает те метания, который пережил юноша в выборе своего дальнейшего жизненного пути в образовании. Вот последовательность событий жизни Иннокентия Михайловича летом и осенью 1880 года, которая является наглядной иллюстрацией переживаний, испытанных юношей в ответственный период своей жизни:

14 июня 1880 года — И.М. Сибиряков в частной гимназии Ф.Ф. Бычкова получил аттестат зрелости;

12 августа 1880 — получил там же копию «Метрического свидетельства»:

13 августа 1880 — написал прошение в Императорский Санкт-Петербургский университет о принятии его «в число студентов физико-математического факультета по естественному отделению»;

19 августа 1880 — получил в университете документы обратно и подал их в Горный институт (23 августа 1880 года из Горного института в гимназию Ф.Ф. Бычкова был направлен запрос с прошением сообщить сведения об успеваемости и поведении Иннокентия Сибирякова, и 28 августа из частной гимназии Ф.Ф. Бычкова было отправлено в Горный институт письмо с копией аттестата зрелости И.М. Сибирякова и уведомлением о добропорядочности его поведения).

31 августа 1880 — Иннокентий Михайлович Сибиряков поступил в число студентов Санкт-Петербургского университета на естественное отделение физико-математического факультета.

«Физико-математический факультет, — пишут современные исследователи истории вуза, — являлся, самым представительным по научным степеням, превосходя все другие факультеты как в абсолютных цифрах, так и в процентом отношении к общей численности преподавательского состава. Это единственный факультет, в котором “доктора» составляли уверенное большинство преподавательского состава… К моменту введения нового устава и штатов 1884 г. физико-математический факультет состоял из 15 профессоров и 14 младших преподавателей (доцентов и приват-доцентов)… В 1885 г. на одного профессора факультета в среднем приходилось — 64 студента… Факультет оказался самым представительным с точки зрения “вклада в науку” по формальным показателям, отражённым как в признании современниками (учёные степени и академические регалии), так и потомками (лидирующее число работ в библиографии, посвящённой истории университета), В какой-то мере мы можем говорить о том, что физмат представлял собой своеобразную “корпорацию в корпорации” с собственными правилами и стандартами академической жизни»[79].

Все кафедры естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета занимали выдающиеся профессора, Деканом факультета и заведующим кафедрой ботаники был А.Н. Бекетов (18251902). Физиологию растений читал академик А.С. Фаминцыи (1835–1918) — крупнейший специалист в этой области, одним из первых изучавший фотосинтез. Кафедрой физики заведовал ученый-энциклопедист Ф.Ф. Петрушевский (1828–1904) — один из главных редакторов энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона. Чрезвычайно сильным был коллектив преподавателей химических дисциплин. В него входили А.М. Бутлеров (1828–1886), Д.И. Менделеев (1834–1907), Н.А. Меншуткин (1842–1907). Кафедра физиологии была достойно представлена академиком Ф.В. Овсянниковым — первооткрывателем сосудодвигательного центра в продолговатом мозге[80].

Отмечу, что в 1877 году по инициативе профессора И.М. Сеченова физико-математический факультет регламентировал для естественного отделения следующие самостоятельные специальности: химия, биология, физиология и агрономия. Студенты естественного отделения изучали географию и этнографию, минералогию и геологию, астрономию и геодезию, технологию и техническую химию, ботанику, химию, зоологию и другие предметы.

По сведениям И.М. Сеченова в 1880-е годы в ботанических лабораториях физмата занималось по физиологии растений 80 человек, по анатомии растений 100 человек, в зоологической лаборатории 30–40 человек, по гистологии и микроскопии — около 80 человек. Студенты Петербургского университета имели возможность работать с материалом, полученным на Соловецкой (затем — Мурманской) биологической станции. Начиная с 3-го курса, студенты имели возможность специализироваться в выбранной отрасли естествознания, а практические занятия по основным наукам, необходимым для студента-естественника, начинались со 2-го курса.

В 1881 году в Петербургском университете физико-математический факультет испытывал огромные проблемы в связи с нехваткой помещений для занятий студентов и предлагал отменить обязательное посещение лекций и практических занятий и предоставлять рабочие места только тем, кто изъявит желание заниматься. Но положение изменилось в связи с новым уставом 1884 года.

«Устав 1884 года, в отличие от своих предшественников, закреплял обязательность практических занятий, уже давно вошедших в учебный процесс. Статья 96 устава гласила: “При историко-филологическом, физико-математическом и юридическом факультетах устраиваются практические упражнения студентов под руководством профессоров (семинарии), с необходимыми при том учебными пособиями”»[81].

В университете

В Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга хранится «Дело Императорского Санкт-Петербургского университета студента Иннокентия Михайловича Сибирякова», начатое 13 августа 1880 года и оконченное 5 ноября 1885 года. Архивные документы позволяют проследить студенческий период жизни Иннокентия Сибирякова, что называется, день за днём. Итак, 28 октября 1880 года студент Сибиряков внёс 25 рублей за слушание лекций университета за 2-ю половину 1880 года (то есть, за первый семестр). Напряжение первых месяцев уже взрослой жизни сказалось на состоянии здоровья Иннокентия Михайловича, и он 20 марта 1881 года написал прошение на имя ректора университета о невозможности продолжения учёбы по болезни с просьбой выдать ему документы, 24 марта 1881 года И.М. Сибиряков внёс в Правление университета 25 рублей за лекции в первой половине 1881 года.

Ещё осенью 1880 года в канцелярии Санкт-Петербургского университета Иннокентий Сибиряков получил свидетельство на жительство в Санкт-Петербурге (до 19 октября 1880 года). Весной выяснилось, что он потерял его и 7 апреля Иннокентий написал прошение на имя Градоначальника Санкт-Петербурга на предмет утраты им этого документа.

Правление Санкт-Петербургского университета рассматривало заявление Иннокентия Сибирякова о выдаче ему документов в течение месяца и 23 апреля 1881 года приняло решение об увольнении Иннокентия Михайловича из университета по его прошению. Через неделю, 30 апреля 1881 года, И.М. Сибиряков написал доверенность на получение его документов из канцелярии университета Богдановым Александром Васильевичем[82] (возможно, в связи со срочным отъездом с целью лечения). Так завершился первый студенческий год молодого золотопромышленника.

В студенческий период Иннокентий Сибиряков начинает жить в Петербурге самостоятельно. Известны адреса его проживания: Невский проспект, 43, кв. 16: ул. Большая Конюшенная — «студент Ин. Сибиряков жительство имеет в Гостин. Домуте кв. 66»: Гагаринская Набережная, дом 30, кв. 9; Конногвардейский бульвар, 3, кв. 4; ул. Большая Морская, 54 (в 2 минутах ходьбы от Исаакиевского собора); Васильевский остров, 2 линия, 11; Биржевой переулок, 1–2 и др.; перед принятием монашества — ул. Рождественская, 5, 33–14 (Санкт-Петербургское подворье Русского на Афоне Свято-Андреевского скита).

Адреса Анны Михайловны Сибиряковой в Петербурге тоже известны из адресных книг российской столицы: Царицынская, д. 7, кв. 20 (Мойка, 1–7–8); Екатерининский канал, 89. Брат и сестра часто жили в одной квартире, хотя по адресным книгам прослеживается, что снимали разные в одни и те же годы.

События следующего полугодия 1881 года отражены в лаконичных датах университетских документов:

1 октября 1881 года И.М. Сибиряков написал прошение на имя ректора университета о зачислении его в число студентов физико-математического факультета по естественному разряду;

21 октября 1881 — он внёс 25 рублей в Правление университета за обучение во 2-й половине 1881 года;

12 ноября 1881 — Иннокентию Михайловичу выдано университетом свидетельство для свободного проживания в Санкт-Петербурге до 1 марта 1882 года;

16 ноября 1881 — в связи с воинской повинностью ему выдано свидетельство о том, что он состоит в числе студентов Санкт-Петербургского университета. За две недели до этого Иннокентий Михайлович Сибиряков достиг возраста совершеннолетия, установленного в Российской империи для мужчин (21 год).

В этот важный для Иннокентия Михайловича год в Иркутске, как уже упоминалось, усилиями братьев Александра, Константина и Иннокентия Сибиряковых была восстановлена богадельня, построенная их отцом и сгоревшая в 1879 году во время Большого иркутского пожара. Иннокентий Сибиряков становится её постоянным попечителем на долгий период. Это событие можно считать началом общественной деятельности Иннокентия Михайловича Сибирякова[83]. 18 сентября 1883 года при восстановленной богадельне имени М.А. Сибирякова в Иркутске[84] освятили церковь Преподобного Михаила Клопского — небесного покровителя М.А. Сибирякова, отца Иннокентия Михайловича.

В условиях сырого климата Санкт-Петербурга здоровье Иннокентия Сибирякова продолжало давать сбои. По причине болезни в начале 1882 года он снова был вынужден прервать учебный процесс. 7 января Иннокентий Михайлович пишет прошение в Санкт-Петербургский университет о выдаче ему документов в связи с необходимостью оставить вуз по болезни и уже 8 января ему из университета выдаются документы.

Студенчество: цели и устремления

Когда Иннокентий Сибиряков перешёл на второй курс, осенью 1881 года на то же естественное отделение поступил в университет Владимир Вернадский — в будущем учёный с мировой славой. Опубликованы воспоминания В.И. Вернадского о студенческой поре, которые многое могут рассказать об идеях и настроениях, занимавших в то время умы преподавателей и студентов, в том числе и молодого золотопромышленника, как покажут дела Иннокентия Сибирякова в скором будущем. Приведём важные для нашей темы выдержки из воспоминаний В.И. Вернадского, а через несколько страниц читатель сможет соотнести высказанные им идеи с той деятельностью, которую развернёт Иннокентий Сибиряков в свои молодые годы на просторах России.

«Университет имел для нас всех огромное значение, — пишет Владимир Вернадский. — Он впервые дал свободный выход той огромной внутренней жизни, какая кипела в нас и не могла проявляться в затхлых рамках гимназии. Выход в университет был для нас действительно духовным освобождением.

Петербургский университет того времени в физико-математическом факультете, на его естественном отделении, был блестящим. Менделеев, Меншуткин, Бекетов, Докучаев, Фаминцын, М. Богданов, Вагнер, Сеченов, Овсянников, Костычев, Иностранцев, Воейков, Петрушевский, Бутлеров, Коновалов оставили глубокий след в истории естествознания в России. На лекциях многих из них — на первом курсе на лекциях Менделеева, Бекетова. Докучаева — открылся перед нами новый мир, и мы все бросились страстно и энергично в научную работу, к которой мы были так несистематично и неполно подготовлены прошлой жизнью» (записки «Что было»).

О Дмитрии Ивановиче Менделееве Вернадский вспоминал: «Ярко и красиво, образно и сильно рисовал он перед нами бесконечную область точного знания, его значение в жизни и в развитии человечества, ничтожность, ненужность и вред того гимназического образования, которое душило нас в течение долгих лет нашего детства и юности. На его лекциях мы как бы освобождались от тисков, входили в новый, чудный мир, и в переполненной 7-й аудитории Дмитрий Иванович, подымая нас и возбуждая глубочайшие стремления человеческой личности к знанию и к его активному приложению, в очень многих возбуждал такие логические выводы и настроения, которые были далеки от него самого».

Влияние В.В. Докучаева и А.Н. Бекетова на студентов естественно-научного отделения тоже было велико. «Шедшая в это время при Петербургском университете творческая работа в области изучения почв и создания нового направления в почвоведении, исследования живой природы в тесной связи с историей Земли, с характером её почвенного покрова, определили уклад… научных исканий» целого ряда студентов, ставших известными учёными.

В своём дневнике 12 мая 1884 года студент Вернадский сделал запись, позволяющую понять, какими нравственными поисками был занятой сам и, несомненно, большинство студентов университета: «Ставя целью развитие человечества, мы видим, что оно достигается разными средствами и одно из них — наука. Наука доставляет сама такое обширное удовольствие, она приносит такую большую пользу, что можно было бы, казалось, остаться деятелем одной чистой науки. Это было бы приятнее. Но так оно было бы, если бы можно было заставить себя не вдумываться за пределы узкого круга специальности. Когда теряется мировоззрение, с ним теряется высшее, осмысленное удовольствие, доставляемое наукой, и остаются отдельные микроскопические радости. Чувство долга и стремление к идеалу завладевают человеком, смотрящим на науку обширным взглядом, а не взглядом специалиста, не видящего ничего за пределами своей специальности и мнящего себя учёным»,

В годы учёбы И.М. Сибирякова в университете В.И. Вернадский был избран председателем объединённых землячеств университета, а это значит, что они были знакомы и общались, так как Иннокентий Михайлович входил в состав Сибирского землячества, В 1884 году в университете «возник особый студенческий кружок, члены которого стремились к распространению просвещения среди народа», поставив во главу угла «два коренных вопроса народной жизни» — экономическое и духовное развитие народа. Помимо Владимира Вернадского рядом с Иннокентием Сибиряковым учились члены этого своеобразного студенческого братства: Александр Корнилов. Иван Греве, Андрей Краснов, Николай Ушинский, князь Дмитрий Шаховской, братья Сергей и Фёдор Ольденбурги, нравственные идеалы которых складывались под воздействием произведений Л.Н. Толстого, «Важнейшими принципами своей жизни юноши считали усиленный труд, скромность в потребностях, внимание к чужим бедам»[85] (О.Л. Бильвина).

Идейная программа этого кружка была сформулирована Вернадским так: «Общей идеей нашей должно быть то, что народ должен понимать свои силы и права, должно быть то, чтобы приводить народ к сознанию, что надо ему самому управлять собой. Стараться доставить народу ряд практически необходимых и важных сведений, пытаться направить его мысли и убедить его в его силах. <...> Стараться распространить в народе научное мировоззрение; дать ему верное представление о том, в каком положении он находится в государстве и чем он должен быть; доставить ему сведения, необходимые как в обыденных делах, так и в жизни».

«Кружок ставил перед собой следующие задачи: изучение состояния народного просвещения в России и Западной Европе и знание правительственных мер в этой сфере; распространение народного образования: организация народных библиотек, куда бы могли входить книги по всем вопросам, волнующим народ и имеющим практическое значение, в том числе по землевладению, географии, отечественной истории, книги, содержащие разъяснение народных прав, изложение разных вероучений, книги о природе. Вернадский тогда высказывал убеждение в том. что школа вообще должна “приготовлять человека к вполне гражданской жизни”»[86].

Многие из вышеперечисленных идей молодого Вернадского Иннокентий Сибиряков реализовал в своей общественной деятельности. И нетрудно предположить, чем могло закончиться пребывание Иннокентия Сибирякова в университете, если бы ни его слабое здоровье, не дававшее ему погрузиться в студенческую жизнь, так сказать, с головой.

Тем не менее, он с готовностью протягивал руку помощи тем, кто в ней нуждался. Чуткость Иннокентия Сибирякова к человеческой нужде становилась всё более известной его окружению. «Ещё будучи студентом, — пишет Б.П. Никонов, — …Иннокентий Михайлович проявлял сердечную отзывчивость к своим товарищам и много помогал ИМ» [61, с. 960б–960в].

Вынужденный перерыв

До осени 1884 года действительный студент Иннокентий Сибиряков — вне стен университета. Но 2 октября молодой промышленник пишет прошение о зачислении его в число студентов Санкт-Петербургского университета уже по юридическому факультету. В октябре 1884 года в связи с учёбой в университете он получил свидетельство на свободное проживание в Санкт-Петербурге до 1 марта 1885 года и внёс 25 рублей в Правление университета за учёбу во втором полугодии 1884 года. На юридическом факультете Иннокентий Сибиряков учится весь 1884/1885 учебный год.

В это время в России был принят новый Устав университетов. направленный на ужесточение мер по сдерживанию студенческих политических движений, что выразилось во введении государственных экзаменов. Профессура выслушала против нововведений, так как новая система привела к падению уровня образования. «Для всех сделалось очевидным сильное падение образования, приобретаемого студентами в университете, и быстрое усиление среди них беспечного отношения к учебным занятиям. В виду этого было признано необходимым уступить настояниям университетов и ввести полукурсовые экзамены, которые постепенно все более и более расширялись, а государственные экзамены по составу предметов испытания в значительной степени приблизились к тем. которые до 1884 г. производились на старшем курсе. После этого жалобы на падение университетского образования несколько уменьшились, хотя ещё не совсем исчезли»[87].

Видимо, из-за внедрения новой системы образования, а также из-за слабого здоровья, возникли у Иннокентия Сибирякова трудности по освоению материала в полном объёме по ряду дисциплин. С 3 июня по 20 августа 1885 года Иннокентий Михайлович берёт увольнительный билет на отпуск в Самарскую губернию и на Кавказ, где у среднего брата К.М. Сибирякова имелись богатые поместья.

Капиталист И.М. Сибиряков в молодые годы много путешествовал. Так, в июле 1885 года он плыл по Волге на пароходе «Цесаревна Мария», что известно из его письма, отправленного из района Казани в город Минусинск Енисейской губернии,

А в южных поместьях своих родственников в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа Иннокентий Сибиряков бывал не раз. Его пребывание там в 1884 году подтверждается документально.

Напомню, что один из братьев матери, Андрей Константинович Трапезников, стал художником и поселился на Южном берегу

Крыма в живописном поместье Ай-Юри (Ай-Йори Святой Георгий) близ Фороса, в котором, видимо, и бывал Иннокентий Сибиряков, когда приезжал в Крым. Тогда же он останавливался на даче А.К. Трапезникова в Байдарской долине, осматривал Севастополь. Андрей Трапезников крёстный отец находившейся до недавнего времени на покое в Иоанновском монастыре в Санкт-Петербурге монахини Игнатии (Капрановой-Данилевской). В рождении Татьяна Ивановна Данилевская — внучка известного русского мыслителя Николая Яковлевича Данилевского, праправнучка святителя Игнатия Брянчанинова по родословной липни его племянницы[88].

Инокиня Игнатия преставилась ко Господу 4 октября 2005 года, когда уже я завершала работу над книгой «Благотворитель Иннокентий Сибиряков». За несколько дней до её кончины мне довелось поговорить с келейницей матушки Игнатии монахиней Тавифой, ухаживавшей за монахиней Игнатией, и узнать многое из жизни родственницы русского философа, которая в детские годы, в силу своего дворянского происхождения, была причислена к «лишним людям» и до последних своих дней жила с опаской (так, уже в 1990-х и нулевых годах она не могла поверить, что об убиенной Царской Семье можно говорить открыто).

Меня интересовало, приходилось ли Т.И. Данилевской-Капрановой слышать в детстве от своего крёстного отца об Иннокентии Сибирякове? К сожалению, ответ на этот вопрос уже получить было невозможно.

Тем не менее можно предположить, что в Крыму, в первой половине 1880-х годов, состоялось знакомство Иннокентия Сибирякова с Н.Я. Данилевским — автором «настольной книги всех русских» «Россия и Европа», так как имение Ай-Юри, принадлежавшее Трапезниковым, соседствовало с имением Данилевского Мшатка. В студенческие годы Иннокентий Сибиряков приезжал в Крым, бывая здесь подолгу, а, значит, возможность такого знакомства вполне вероятна, учитывая, что между Данилевскими и Трапезниковыми были добрососедские отношения: Андрей Трапезников был знаком с детьми Данилевского, а с Иваном Николаевичем был дружен[89].

Что касается кавказского местопребывания Иннокентия Сибирякова, то, вне сомнения, он гостил и в поместье своего среднего брата Константина,

Имение Константина Сибирякова располагалось на самом берегу моря, в 22 верстах от Туапсе, между речкой Нежданной и Аше. В своих путевых заметках графиня Прасковья Сергеевна Уварова, супруга и сотрудница известного археолога А.С. Уварова, побывавшая летом 1886 года в имении Константина Сибирякова. отмечала: «Ещё две версты и мы останавливаемся у пристани роскошной и совершенно крымской (по обстановке и расположению) дачи Сибирякова, Дача эта весьма роскошна, и красиво расположена на высоком горном откосе, имеет значительное хозяйство, множество скота и может быть со временем будет, по желанию хозяина, обращена в сельскохозяйственную школу».

Поместье Константина Сибирякова было классической экономией в понятиях конца XIX века. Здесь выращивались сельскохозяйственные культуры, виноград и производили креплённые красные вина, которые «нашли массу ценителей и постепенно приобрели репутацию прекрасных умеренно-крепких столовых вин».

Сельскохозяйственное училище Константин Сибиряков создал. Называлось оно Варваринское училище садоводства, виноградарства и виноделия. Со временем было переведено в Туапсе. Варваринское училище часто изображалось на открытках. Варвара — так звали мать и так звали дочь Константина Сибирякова. Видимо, именно в их память училище Сибирякова получило своё название. После смерти юной дочери Константина Михайловича Варвары, которую не спас от болезни южный климат кавказского побережья Чёрного моря, Константин Михайлович в 1890-х годах продаёт имение инженеру промышленнику В.Ф. Голубеву[90].

После продажи туапсинского имения Константин Сибиряков переезжает в Кутаисскую губернию, купив дачу близ Батуми, в двух километрах к северу от станции Махинджаури. Впоследствии там расположился дом отдыха «Наринджи». Здесь, в Батуми, Константин Сибиряков проживал со второй женой Юлией Ивановной Сибиряковой (в девичестве Лазович). Сохранились открытки начала XX столетия с изображением фонтана «Эрос и Психея» на даче Сибирякова.

Долгую и достойную жизнь прожил сын Константина Михайловича и Юлии Ивановны Игорь (1914–1995), Он участник Великой Отечественной войны, служил начальником разведки. Был ранен, стал инвалидом. Три раза был награжден орденом Отечественном воины, имел другие награды. Его дети, внуки и правнуки, живущие не только в России, но и в Австралии — потомки иркутских купцов Сибиряковых,

Кстати сказать, есть сведения, что в Батуми и у старшего брата Александра Михайловича Сибирякова была дача «Ангара», но подтверждения этому факту пока не найдены. На даче среднего брата Константина Иннокентий Сибиряков, видимо, не бывал, гостил только под Туапсе.

А вот в Самарской губернии он приезжал в имение брата К.М. Сибирякова. Располагалось поместье в 50 верстах от Самары в селах Сколково и Алакаевка. Об этом владении Константина Михаиловича можно судить по воспоминаниям Управляющего делами среднего из братьев Сибиряковых Матвея Николаевича Чистякова: «Замысел грандиозный. Приобрёл несколько десятков тысяч десятин земли, воздвиг целый поселок и несколько отдельных хуторов. Строения все великолепные, всё камень, кирпич и железо.

Главный посёлок был целым городом. Одно здание для школы стоило миллион. Земледельческие орудия выписывались все из Англии, стоили они двести тысяч, а может быть, и более. Кругом строились хутора — все здания каменные, железом крытые. Дома для рабочих удобные, всё на широкую ногу. И всем этим я заведовал. Архитекторы, инженеры. техники все были под моим ведомством».

Константин Сибиряков осуществлял в своих поместьях попытку устройства «толстовских колонии», но при огромных затратах дела почему-то не ладились[91].

В Самаре Константин Михайлович в 1878–1888 годах владел домом по современному адресу улица Красноармейская, дом 5, в котором, несомненно, бывал и Иннокентий Сибиряков.

Переход в вольнослушатели

После летних путешествий 1885 года Иннокентий Сибиряков вернулся в Санкт-Петербург уже с новым решением, 31 октября 1885 года он пишет прошение на имя ректора Санкт-Петербургского императорского университета о переходе в разряд вольнослушателей с указанием курсов, которые хотел бы прослушать: «При этом имею честь сообщить, что я желаю слушать следующие лекции: по юридическому факультету, I курса — по Политической Экономии, Русскому Праву, Энциклопедии и философии права: по юридическому факультет}’ II курса — полицейскому праву (полиция безопасности) и Государственному праву. И по Историко-Философскому факультету лекции по русской истории приват-доцента Семевского и по новой истории приват-доцента Хартьева (?). Необходимые документы для поступления находятся в моём деле в университете» [131].

Таким образом. Иннокентий Сибиряков проучился 9 месяцев на естественном отделении физико-математического факультета и окончил первый курс юридического факультета Санкт-Петербургского университета, а затем перешёл в разряд вольнослушателей.

Здесь следует отметить, что решение о переходе в разряд вольнослушателей Иннокентий Михайлович принимал, уже имея довольно громкую известность человека, воспринимающего общественные интересы, как свои собственные, и не жалеющего средств на поддержку научных, образовательных и просветительских проектов. Известный учёный и публицист Н.М. Ядринцев прочил И.М. Сибирякову блестящее будущее на поприще общественной и благотворительной деятельности, характеризуя его как прекрасного и искреннего юношу, которому, по выражению учёного-сибиряка, «много надо блеснуть».

В университете Иннокентий Михайлович не только проходит школу христианского милосердия, но начинает, с одной стороны, испытывать всю тяжесть золотого креста, а с другой — постигать трудные уроки христианского смирения. По свидетельству современницы Иннокентия Михайловича С. Познер, главной причиной ухода И.М. Сибирякова из университета было следующее: «Чувствуя себя плохо подготовленным, И.М. Сибиряков хотел поработать серьёзно и обратился к некоторым профессорам университета с просьбой приватно помочь ему. Но гонорар, назначенный профессорами, достигал колоссальных размеров, что… сразу оттолкнуло Сибирякова; выполнить их требования ему было не трудно, но корысть, разгоревшаяся в представителях науки, которая была так противна его. душе, оттолкнула его и от профессоров и от науки».

Введённое автором цитаты обобщение «профессорами» даёт повод считать, что в данных сведениях кроется преувеличение. и всё же с окончательными выводами С. Познер нельзя не согласиться: «Все встречи, все сношения с людьми и даже с наукой были для него отравлены деньгами; деньги везде, всегда и во всём; деньги положили грань между ним и всеми людьми от товарищей по университету до профессоров включительно» [85, с. 257].

Эти слова, сказанные об Иннокентии Михайловиче более ста лет назад, ярко передают трагедию богатого человека любой эпохи, которого окружающие воспринимают не столько как личность, сколько как «золотой мешок». Уход благотворителя из университета тем не менее не истребил в нём тягу к знаниям, В стремлении к истинному познанию «он не удовлетворялся книгою и словом, — пишет о капиталисте учёный-анатом П.Ф. Лесгафт. — Он ушёл от описательного, схоластического изучения окружающего его мира и чиновного преподавания естественных наук… он искал живую струю, которая содействовала бы его совершенствованию» [53, с. 10].

В 1885 году императором Александром III была утверждена университетская форма. Имеются сведения, что И.М. Сибиряков её носил и после ухода из университета.

Глава 7. И.М. Сибиряков — капиталист

В 1882 году иркутский летописец Н.С. Романов констатирует изменение купеческого состава Иркутска: «Прекратились купеческие фамилии Сизых. Мыльниковы, Дудоровские, Шелиховы. Остались в Иркутске Сибиряковы, Трапезниковы…». Таким образом, в начале 1880-х годов братья и сестры Сибиряковы и представители семьи Трапезниковых приобретают в Иркутске особый вес.

Подробное раскрытие предпринимательской деятельности Иннокентия Михайловича Сибирякова не является главной задачей нашего исследования, тем не менее на до хотя бы вкратце коснуться деловой стороны жизни И.М. Сибирякова в качестве золотопромышленника и пароходовладельца в его студенческие и постуниверситетские годы.

Золотопромышленные компании, созданные ещё М.А, Сибиряковым с компаньонами — «Прибрежно-Витимская Компания» и «Компания Промышленности в разных местах Восточной Сибири» — в 1885 году слились в «Компанию промышленности».

За 14 лет (с 1880 по 1894 год, то есть, в самый активный период деловой жизни и благотворительной деятельности Иннокентия Сибирякова) эти компании получили 58% чистой прибыли. Им принадлежали 177 отводов участков, «Компания промышленности» платила государству самый высокий налог из всех сибирских компаний — до 40% от прибыли. Компаньоны отца продолжали оставаться и компаньонами наследников М.А. Сибирякова (И, Базанов — до 1883 г„ Я, Немчинов — до 1894-го, затем их наследники).

И.М. Сибиряков, несмотря на свой молодой возраст, вникает в дела, связанные с его капиталом (пароходство и золотодобыча), так как только экономическая деятельность могла обеспечить благотворителя средствами для выполнения задач, которые ставил перед собой молодой капиталист в общественной жизни.

Не исключено, что Иннокентий Михайлович бывал на принадлежавших ему приисках, так как он не раз приезжал в Иркутск, что подтверждается письмами и телеграммами, которые купец отправлял из родного города. Так, в Минусинск ушли почтовые послания И.М. Сибирякова 24 июля 1888 года и 28 сентября 1889 года (то есть, ещё до прихода в Иркутск железной дороги из Европейской части России).

Во время освоения золота на Лене в годы последнего поколения Сибиряковых в качестве золотопромышленников общие сведения с упоминанием их знаменитой фамилии были опубликованы в известной «Энциклопедии Брокгауза и Эфрона»: «Золотых приисков в системах Олёкминско-Витимской, составляющих в административном отношении Ленский горный округ, разрабатывалось в 1894 г. 95, с участием 14665 рабочих… Здешняя золотопромышленность за время с 1850 по 1895 годы дала золота 20160 пудов. Рабочие на прииски нанимаются главным образом в Иркутске; там же и на главных хлебных ярмарках Верхоленского округа производится закупка необходимых запасов. Извоз даёт населению немалый заработок, как от перевозки клади на прииски, так и от почтовой и обывательской гоньбы по Иркутско-Якутскому тракту. Торговля производится на 2 ярмарках, О[лёкминской] и Кыллахской… Главнейшими пунктами потребления, как привозных товаров, так и местного сырья являются золотые прииски. Единственная колёсная экипажная дорога от Бодайбинской резиденции до Ныгринских приисков, на протяжении 165 верст. Ныне взамен её устраивается узкоколейная железная паровая дорога. Главным путём летом служат реки Лена и Витим, на которых ходят правильными рейсами пароходы компании Ленско-Витимского пароходства Сибирякова, в числе 4-х, и почтово-пассажирского пароходства купца Глотова (получающего ныне правительственную субсидию), в числе пяти небольших пароходов; кроме того, имеются еще 8 пароходов разных лиц. Все эти пароходы плавают с баржами, частью железными, частью деревянными и перевозят пассажиров, а главное разного рода грузы. Кроме пароходов, по Лене плавают каяки, паузки и лодки» (Н. Латкин).

Ленско-Витимское пароходство Сибирякова и Базанова, доли в котором принадлежали И.М. Сибпрякову, навигацию по реке Лене и её притокам осуществляло на пароходах «Св. Иннокентий», «Св. Тихон», «Генерал Синельников» и «Гонец». В «Сибирском торгово-промышленном календаре», издававшемся на каждый год, помещались цены на билеты пароходства «Сибиряков и К0».

В зоне коммерческих интересов Сибиряковых «Компанией Промышленности» строилась первая в Сибири железная дорога длиной 85 километров. Она имела электрифицированный участок — первый опыт в российской инженерии. Железная дорога связала главные прииски с городом и пристанью Бодайбо.

Газета «Сибирь» регулярно освещала положение дел в Ленском золотоносном районе. В тот год, когда Иннокентий Сибиряков перешёл в университете в разряд вольнослушателей, дела «Компании Промышленности» шли с напряжением, о чём газета писала: «…На Витиме, этом центре золотопромышленности, некоторые фирмы в этом году торговали весьма удачно. Ныне же они были разочарованы, по той причине, что в нынешний год не приезжали доверенные лица для закупки товаров на прииска, вследствие закрытия там некоторых торговых магазинов, ибо упадающие с каждым годом золотопромышленные дела и в нынешний год не обещали ничего лучшего, но напротив падение этих дел рельефнее всех других годов выразилось в этот год, когда даже у Сибиряковских в таком как-бы волшебном деле случилась как-бы недомывка золота по смете и если бы не помог им Благовещенский прииск, купленный у города и в котором ныне намыли золота много больше против сметного назначения (во время-же владения городом прииск этот ничего, кроме убытков не обещал), то недомывка золота у Сибиряковских была бы весьма значительная»[92].

В период, вошедший в историю золотодобычи под названием «Золотой Лены», в этом районе действовали десятки частных компаний. Большинство имело управление непосредственно на приисках, «Компания Промышленности» содержала Правление в Иркутске, Постановка дела и отношение к приисковым рабочим в каждой компании были разными. На прииски, принадлежавшие Сибиряковым, рабочие старались попасть. Они обеспечивались здесь хорошей заработной платой и питанием. Самая первая школа в зоне Ленской золотодобычи появилась на средства Иннокентия Сибирякова. Это была церковно-приходская школа на Успенском прииске по речке Накатами Ленского золотоносного района. Школа открылась в 1881 году, в год совершеннолетия благотворителя.

Иннокентий Михайлович заботился не только о быте, но и о культурном досуге рабочих, добывавших России золото. Известно, что его хлопотами и на его пожертвования была основана и содержалась библиотека на Успенском золотом прииске, она открылась в начале 1880-х годов. Немалое значение придавал золотопромышленник и духовной жизни рабочих: на Успенском прииске действовала благолепно украшенная церковь. Успенский прииск был главным станом «Компании Промышленности».

Так Иннокентий Михайлович поддерживал семейные традиции, переданные своим детям Михаилом Александровичем Сибиряковым. Известно, что в Бодайбо на средства М.А. Сибирякова и его компаньонов были построены дома для жилья, кухня, баня, магазин, речная пристань, конный двор, амбары и подвалы под склады для привозимых грузов, другие постройки. В тот год. когда молодые Сибиряковы вступили в наследство, была сооружена, а в апреле 1876 года освящена бодайбинская Христо-Рождественская церковь — с замечательным убранством. Через год здесь появилось отделение промысловой больницы.

Многое для общего дела золотодобычи сделал старший брат Александр, внедряя новшества в развивающуюся отрасль. Так, в 1876 году на Успенском прииске в шахтах для водоотлива были установлены насосы, приводимые в действие локомобилями. В 1880 году там же была построена конно-железная дорога с деревянными вагонами, для доставки песков на промывку и для перевозки валунов и гальки. В 1883 году впервые в районе в шахтах начали применяться вентиляторы. Вскоре для водоотлива из шахт пульсометрами и насосами и для работы станков в механических мастерских стали применяться паровые машины[93].

Золотодобыча являлась не только источником богатства, но и тяжёлым испытанием для всех золотопромышленников Лены, так как была сопряжена с огромными рисками, связанными с сохранением жизни и здоровья наёмных приисковых рабочих, которые на тяжёлых работах нередко калечились, а то и погибали. Кроме того, положение на приисках усугубляли криминальные элементы, притягивавшиеся в золотоносный край за лёгкой добычей и создававшие сети спиртоносов, менявших спирт на сокрытое приисковыми рабочими золото, а то и собиравшие банды с целью разбоя.

Преступники порой охотились, в буквальном смысле этого слова, за рабочими, получившими расчёт и по каким-то причинам в одиночку добиравшимися до крупных населённых пунктов по таёжным дорогам (обычно приисковые рабочие после расчёта уходили с приисков крупными партиями под прикрытием казаков). Было на приисках и много другого, откровенно безнравственного, что, безусловно, отягощало души идеалистически настроенных золотопромышленников Сибиряковых, проживавших в Санкт-Петербурге. Несомненно, они хорошо знали о реальном положении дел на Золотой Лене и, как показали обстоятельства жизни Иннокентия Михайловича, тяготились этим.

Глава 8. «Друг науки и литературы»

Надомные курсы П.Ф. Лесгафта

В пору накопления знаний Иннокентий Сибиряков следовал высказыванию своего старшего брата Александра, утверждавшего, что никакое образование и никакая инструкция не заменят способности мыслить. Такое отношение к светскому образованию было традиционным в среде сибирского купечества: в Сибири с её огромными расстояниями, суровой природой, редким и разнородным населением, ссыльными и каторжниками всегда ценились не столько образование, сколько личные качества людей.

Став вольнослушателем Санкт-Петербургского университета. Иннокентий Сибиряков продолжал прилагать усилия в получении светского образования хорошего уровня. В 1880-е годы золотопромышленник начинает посещать надомные кружки известного историка Василия Ивановича Семевского и выдающегося физиолога и педагога П.Ф. Лесгафта. В.И. Семевский в 1882–1886 годах преподавал в Санкт-Петербургском университете и был уволен, на что петербургское студенчество ответило демонстрацией в поддержку опального профессора. Иннокентий Михайлович настолько проникся умозрением и мировидением учёного, что познакомился с ним поближе и задумал проект, который в своё время историк В.И. Семевский и осуществил. Об этом проекте будет рассказано ниже.

В продолжение трёх лет, не пропустив ни одной лекции и практических занятий, Иннокентий Сибиряков окончил курс анатомии человека на домашних анатомических курсах П.Ф. Лесгафта. Они сыграли важную роль в жизни Иннокентия Михайловича, так как помогли ему глубоко изучить физическую природу человека, что в дальнейшем дало И.М. Сибирякову возможность с необходимым багажом естественнонаучных знаний взойти от материалистического понимания человека «как высокоорганизованного животного» к постижению его как существа духовного, а потому считаем необходимым остановить внимание читателей на этой необычной школе.

«Об этих курсах шла слава по всему Петербургу и за его пределами, — писал исследователь жизни П.Ф. Лесгафта А.В. Шабунин. — На них спешили ранним утром, чтобы успеть занять место в комнате, превращённой в класс. А когда комната наполнялась до предела, толпились в прихожей, на лестнице, сидели на подоконниках, вслушиваясь в быструю эмоциональную речь профессора. Среди слушателей не могло быть равнодушных, инертных, безучастных. Лесгафт поминутно вовлекал всех в работу, будил и направлял их мысль, требовал активного участия в занятиях»[94]. Позднее Иннокентий Михайлович прослушал у П.Ф. Лесгафта и курс истории педагогики.

Итак, в 1880-х годах И.М. Сибиряков на некоторое время увлекается материалистическими настроениями и другими новомодными веяниями. Учитель Иннокентия Михайловича П.Ф. Лесгафт, прилагавший материальные понятия и к области духовной, был, например, убеждён, что «матерьялом для разработки нашей мысли и её проверки может служить… непосредственное наблюдение над жизнью и выработанный таким путём жизненный опыт» [53, с. 11]. Вера — этот источник познания сверхчувственного бытия, воспринятый в семье, живой религиозный опыт материалистами в расчёт уже не брались, а потому и ушли на время из сферы активного внимания благотворителя Сибирякова, увлечённого изучением естественных наук. Тем более, что П.Ф. Лесгафт был не только одарённым учёным, но и прекрасным педагогом, умевшим увлечь своими идеями и научными разработками учеников.

Полагаем, что-то глубокое уважение, которое хранил И.М. Сибиряков к П.Ф. Лесгафту в течение всей своей жизни, вызвано не только особой одарённостью Лесгафта-педагога, но и присущим учёному чувством патриотизма. Особенно подчёркивая эту сторону личности П.Ф. Лесгафта, исследователь его жизни А.В. Шабунин приводит некоторые мысли учёного о его взглядах на русскую школу. П.Ф. Лесгафт считал, что школа в России должна отличаться от любой европейской, должна быть именно русской, основанной на традициях своей страны, В одном из интервью, данном корреспонденту «Петербургской газеты», учёный, досконально изучивший западноевропейские школьные системы, даёт меткую характеристику зарубежным школам: «Германская школа — узкопатриотическая, цель её — искоренять всё, что не немецкое, французская школа имеет целью внешний лоск и поверхностное образование, в Англии идея школы — приготовление “джентльмена”, полного самоуважения к таким же “джентльменам»-англичанам…».

Задачи и направления русской школы П.Ф. Лесгафт видел в том, чтобы «приучить ребёнка относиться с уважением к тому, что он русский. Исторически, под влиянием немецких и французских педагогов, русский образованный человек стыдился своего русского происхождения…». Поэтому нужно отбросить этот ложный стыд и вернуть воспитанникам чувство достоинства русского человека. Говоря о влиянии образовательных прогулок и поездок на самосознание ребёнка, П.Ф. Лесгафт утверждает, что «то и другое» должно осуществляться «под руководством русских учителей, добрых, образованных людей, любящих свою родину и умеющих показать своим воспитанникам все. то хорошее, что есть в России, а этого хорошего в ней много…». «Я не против знакомства и с заграницей, — говорил Лесгафт, — но уже после того, как молодой человек узнает свое Отечество»[95].

Такой настрой любимого учителя влиял и на формирование убеждений учеников его домашних курсов, поддерживая и развивая в Иннокентии Сибирякове патриотические настроения, заложенные в нём ещё в детстве. Всегда, а в молодости особенно, Иннокентий Сибиряков старался употреблять текущее время жизни на то, что считал самым важным в деле своего образования и нравственного совершенствования. Со всем жаром юности он постигал окружающую жизнь, расширял знакомства и активно включался в деятельность, которую считал необходимой для решения общественных проблем. И здесь, конечно, молодой человек не избежал блужданий и ошибок. Не о таких ли ситуациях писал апостол Павел, когда обращался к своим единомышленникам: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлёк вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, а не по Христу» (Кол. 2, 8)?

В ногу со временем

80-е годы XIX века — особое время для России. В 1881 году был убит Император Александр II и взошёл на русский престол Александр III — натура яркая, сильная, самобытная. Новый царь был глубоко верующим православным христианином, понимал значение для России Православия и Самодержавия, укреплял основы русской державности. Общеизвестно его крылатое выражение: «Пока русский царь удит рыбу, Европа может подождать». Но Европа такого отношения к себе не прощала, и в лице «русских иностранцев», объявляла правление Александра III «противодействием духу эпохи великих реформ».

Александр Ш был любим народом, который почувствовал в царе Государя, единосущного себе, а потому и переживал прилив верноподданнических чувств в то время, как «прогрессивное» общество взирало на Императора прохладно,

В годы царствования Александра III Иннокентий Сибиряков с головой ушёл в служение общественным интересам, понимание первостепенности которых формировалось у него под влиянием демократической мысли того времени, когда он вместе со всем «прогрессивным» обществом увлёкся активной деятельностью по просвещению России, продолжавшуюся десять лет.

Тем не менее, надо отметить. что усилия благотворителя этого периода его жизни, наряду с трудами многих других людей, заложили фундамент превращения России в крупную научную державу в будущем. Особенно много сделал Иннокентий Сибиряков для становления женского образования в нашем Отечестве и распространения знаний в тех слоях населения, которым в XIX веке образование было малодоступным.

Как уже было отмечено, Иннокентий Михайлович Сибиряков включился в общественную жизнь Санкт-Петербурга и Сибири ещё в университете. В двадцать три года он становится пожизненным членом Общества доставления средств Высшим женским курсам [62, с. 5]. Вопрос о женском образовании в России встал остро в пореформенный период, когда в России оказались без средств к существованию десятки тысяч молодых девушек с ярко выраженной тягой к знаниям.

Высшим женским (Бестужевским) курсам — первому в России высшему учебному заведению для женщин [62, с. 5] — Иннокентий Михайлович оказывал неоценимую помощь. Женским курсам в Санкт-Петербурге благотворитель И.М. Сибиряков пожертвовал 10 тыс. рублей на строительство учебного здания [62, с. 7]. На торжественном открытии собственного учебного корпуса Высших женских курсов (Васильевский остров. 10-я линия, дом 33) профессор А.Н. Бекетов первым среди жертвователей назвал Иннокентия Михайловича Сибирякова [116, с. 92].

На средства Иннокентия Михайловича и его младшей сестры Анны Высшие женские курсы смогли не только осуществлять полнокровный учебный процесс, но и построить общежитие для слушательниц, а дом под второе общежитие приобрести. На эти цели купцы Сибиряковы потратили 74 тыс. рублей 164, с. 41–42]. В благодарность благотворителям в здании Высших Бестужевских курсов висели поргреты Иннокентия и Анны Сибиряковых. Совместно с Иннокентием и Анной в учреждении десяти именных стипендий на Бестужевских курсах участвовали Александр и Константин Сибиряковы. Анна, Иннокентий и Константин за значительные пожертвования этому учебному заведению были избраны почётными и пожизненными членами Общества для доставления средств Санкт-Петербургским Высшим женским курсам.

Позднее Бестужевские курсы вошли в состав Петроградского университета (ныне Санкт-Петербургский государственный университет).

Немалую сумму — 50 тыс. рублей — пожертвовал Иннокентий Сибиряков и на создание Женского медицинского института (к основному вкладу С.П. Боткина в это начинание) — первого в России медицинского вуза для женщин. Теперь это Медицинский университет им. И.П. Павлова [118, с. 6].

С молодых лет Иннокентий Михайлович был пожизненным членом Санкт-Петербургского Общества попечения о бедных и больных детях [67, с. 43], имел членство и в ряде других общественных организаций и учреждений России, например, в «Обществе содействия физическому развитию», зародившемуся в 1893 году благодаря П.Ф. Лесгафту. За этим перечислением стоят крупные пожертвования И.М. Сибирякова на многие общественно полезные дела и проекты.

В 1889 году Иннокентий Михайлович Сибиряков был избран членом Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества (ВСОИРГО). И.М. Сибиряков часто поддерживал материально деятельность Восточно-Сибирского Отдела Географического общества [40, с. 1571. Он выделил 10 тыс. рублей на экспедицию Г.Н. Потанина в западную окраину Сы-Чуаньской провинции Китая [90, с. 2]. В «Истории полувековой деятельности Императорского Русского Географического общества. 1845–1895» П.П. Семёнов-Тянь-Шанский отметил этот благотворительный взнос как крупнейший за последнее десятилетие деятельности Императорского Русского Географического общества. В 1891 году Иннокентий Сибиряков был принят в ИРГО в качестве члена-соревнователя [116, с. 92].

Издательская деятельность И.М. Сибирякова

Известен Иннокентий Михайлович Сибиряков и как издатель. Немалые средства золотопромышленник потратил на издание научных трудов и литературных произведений, так или иначе связанных с Сибирью. В 1886 году он издаёт «Историческое обозрение Сибири» П.А. Словцова. в 2-х томах (2-е издание, Санкт-Петербург). В том же году на пожертвования Иннокентия Михайловича был издан сборник стихотворений «Сибирские мотивы» в пользу семьи почившего поэта-сибиряка И.В. Омулевского (Фёдорова).

По этому поводу газета «Сибирь» в № 9 за 1886 год поместила сообщение: «Мы получили книжку “Сибирские мотивы” изданную И.М. Сибиряковым в пользу семьи покойного И.Ф. Омулевского. Цена книжки более чем умеренная — всего с пересылкой 25 копеек. Оставляя наш отзыв до ближайшего №-ра, мы скажем только, что “Сибирские мотивы” могут служить прекрасным подарком для детей в видах воспитания в них чувства любви к родине, — чувства, столь ненавистного нашим культурреггерам из навозных и ссыльных». В № 18 газеты появился материал «Сибирь и поэзия. Рецензия на книгу И.Ф. Омулевского “Сиб. мотивы”».

Через два года Иннокентий Сибиряков издал книги, содержание которых отражало положение дел на золотых приисках Сибири: «Очерки золотопромышленности в Енисейской тайге» А.А. Уманьского, «Паутина. Рассказ из жизни приискового люда в Сибири» Н.И, Наумова, сборник «Сибирские рассказы из жизни приискового люда» [105].

В 1890 году И.М. Сибиряков жертвует на издание книг: «Верхоянский сборник. Якутские сказки, песни, загадки…» — составитель И.А. Худяков (Иркутск): «Библиографический указатель… по вопросу о золотопромышленности Сибири» — труд Д.М. Головачёва (Санкт-Петербург). Особенно широко разворачивается издательская деятельность Иннокентия Михайловича Сибирякова в 18911892 годах.

В это время на его средства выходят в свет важнейшие труды, посвящённые Сибири. Это «Сибирская библиография, за весь период книгопечатания» В.И. Межова[96], в 3-х томах (СПб., 18911892), «Сибирские инородцы, их быт и современное положение» Н.М. Ядринцева (СПб., 1891), его же «Сибирь как колония…» (2-е издание, СПб., 1892). В 1891 году в Санкт-Петербурге вышел сборник работ первого бурятского учёного Д. Банзарова «Чёрная вера», в издании которого участвовал и И.М. Сибиряков. Позднее, в 1899 году, попечением Иннокентия Михайловича был издан «Словарь якутского языка» Э.К. Пекарского (Якутск), а также ряд других книг [95].

В предисловии к «Сибирской библиографии» Межова говорилось: «С изданием в свет настоящего труда русская история будет иметь полные библиографические указатели всего печатного материала, заключающегося в русских периодических изданиях, с появлением в 1702 г. первого из них, почти до последнего времени», «Большую услугу, — отметили современники выдающегося благотворителя, оказал Иннокентий Михайлович русскому обществу, давши покойному библиографу В.И. Межову материальные средства для окончания капитальнейшего его труда «Русская историческая библиография за 1810–1858 гг.”» [115, с. 1038].

Наряду с перечисленными изданиями, посвящёнными Сибири, И.М. Сибиряков способствовал выходу в свет книг по доступной для народа цене известных и малоизвестных литераторов Г.И. Успенского, Ф.М. Решетникова, И.С. Тургенева, Н. Златовратского [99] и др., ради чего он нередко приобретал права на издание произведений некоторых авторов. Перед уходом в монастырь Иннокентий Михайлович отказался от этих прав в пользу родственников к тому времени уже умерших писателей Г.И. Успенского и Ф.М. Решетникова, а права на издание стихотворений И.С. Тургенева он продал издателю А.Ф. Марксу.

Известно, что Сибиряков потратил более 600 тыс. рублей в исчислении того времени «на поддержку тех, не приносящих дохода, изданий, которые имеют крупное научное или общественное значение, но не могут рассчитывать на широкое распространение в публике, только благодаря ему увидели свет многие весьма известные и ценные сочинения Межова, Семевского, Потанина и мн. др.» [60, с. 724].

Некоторые писатели и учёные отправлялись даже в творческие командировки за счёт миллионера-золотопромышленника. Неслучайно в среде учёных и литераторов мецената Сибирякова нередко называли «другом науки и литературы», «другом образования», «просвещённым благотворителем» [20, с. 1].

Характерным для «благотворительного почерка» Иннокентия Михайловича Сибирякова было то, что он часто сам инициировал научные и исследовательские проекты, которые и финансировал [116, с. 94]. Так он неоднократно обращался к Петру Францевичу Лесгафту с предложением издать его труды как в России, так и за границей [57].

В Санкт-Петербурге Иннокентий Сибиряков оказался в атмосфере, существенно отличавшейся от иркутского мироустроения. Здесь он подпал под «гипноз среды» российской столицы, всё более отдалявшейся в своих устремлениях от духовных идеалов русской цивилизации. В столице в стремлении к светскому образованию, которым во что бы то ни стало спешит овладеть жаждущий знаний ум, полученный в родной семье опыт веры затенялся, отодвигался на второй план, оказавшись востребованным только внешним образом. В этом, едва наметившемся отстранении от церковной жизни, Иннокентий Михайлович был не одинок: под влиянием обмирщённого духа столицы многие юноши и девушки отпадали от веры, воспитанной в родительском доме. А «опасность отпадения от веры» появляется тогда, когда человек, внешне ещё не отвращаясь от Бога, начинает всё же «видеть смысл своей жизни в обустройстве на земле, предпочитая доступное и понятное идеальному и требующему духовных усилий» [29, с. 90–91].

И всё же в годы своей юности, находясь под негативным воздействием уже во многом бездуховной среды, Иннокентий Сибиряков всё же смог понять разницу познания внешнего и внутреннего. Столичная среда, в которой оказался И.М. Сибиряков, не поколебала в нём главного — христианской любви-жалости к нуждающемуся человеку. Газеты пестрели сообщениями о его пожертвованиях: «Вновь поступило в пользу семьи убитого смотрителя Фёдорова от И. Сибирякова 16 руб.» (1885 г.); «В редакцию газеты “Сибирь» поступило от И.М. Сибирякова 200 рублей серебром в пользу пострадавших от наводнения ленских жителей» (1886 г.); и так далее.

Судя по делам, в молодости благотворитель искренне считал вслед за своими учителями, что настойчивая и систематическая умственная работа может сформировать высоконравственного человека. Безусловно, на деятельность благотворителя в этот период его жизни оказывало влияние царившее в русском образованном обществе почти всеобщее умонастроение, когда вера в Бога повсеместно подменялась верой в прогресс. Характеризуя дух того времени, Константин Леонтьев обозначил его как «односторонний», «сухой», и «социально-реформаторский» [50. с. 179].

Но личностные качества Иннокентия Сибирякова, особенности его характера, вносили в этот «сухой» дух эпохи живое чувство; напряжённая жизнь души, сердобольное внимание к нуждам ближнего в более поздний период — пору духовной зрелости Иннокентия Михайловича — дала ему возможность убедиться, что не высшее образование является основой нравственности в человеке, а жизнь по вере. В наше время эта очевидность уже не требует доказательств. Ведь и «самая умственная жизнь получает всё своё достоинство от жизни нравственной», а «вопросы нравственные», по мнению А.С. Хомякова, «должны присутствовать при разрешении почти всех умственных вопросов» [128, с. 251].

Глава 9. Сыновний долг родной земле

Сибирское землячество

Когда начинаешь анализировать благотворительную деятельность Иннокентия Сибирякова, то складывается впечатление, что он учитывал указание святителя Иоанна Златоуста: «Из добрых дел те обыкновенно ценятся выше, которые служат на пользу другим». Современники Иннокентия Сибирякова неоднократно отмечали, в том числе и в печати, особое внимание, которое уделял золотопромышленник проектам, способствовавшим просвещению его родного края — Сибири. «Всей своей пламенно любящей душой,.. всем своим имуществом и положением и, наконец, даже самой своей фамилией он был связан неразрывно с Сибирью, которую он так любил и для которой он столько сделал добра, что память о нём останется… у миллионов сибиряков, — писал в 1910 г. журнал «Приходское чтение». — Сибирь в своём процветании обязана ему… Он не жалел средств, но широко и щедро уделял нуждающимся, а также жертвовал крупные суммы на поощрение научных работ по исследованию своей родины и её населения…» [120, с. 91].

И в таком утверждении не было преувеличения. «Заслуга Иннокентия Сибирякова перед обществом была в том, — пишет современный исследователь Л. Бердников, — что он первым из местных толстосумов стал бескорыстно вкладывать свои капиталы в строительство школ, музеев и библиотек. Он хотел видеть каждого сибиряка грамотным, работящим, совестливым» [11].

С 1883 года молодой капиталист начинает посещать в Петербурге «ядринцевские четверги», которые устраивал у себя дома Николай Михайлович Ядринцев — этнограф, археолог, писатель, известный общественный деятель Сибири, глава Сибирского землячества в столице Российской империи, В свое время он был судим за «сибирский сепаратизм», являлся западником по своим убеждениям, но при этом называл себя «последователем Достоевского в литературе и области исследования», ему — писателю — «собратом по духу и по судьбе»[97].

Сибиряки, жившие в Петербурге, всегда стремились держаться вместе. Они не забывали о нуждах своей родины, старались принести ей пользу. Первое землячество в Петербурге возникло среди студентов высших учебных заведений ещё в конце 1850-х годов: с 1860 года его возглавил Г.Н. Потанин, также имевший судимость за «сибирский сепаратизм», (Н.М. Ядринцев стал первым лицом в землячестве позднее).

Учёный и литератор Ядринцев был редактором и издателем еженедельной газеты «Восточное обозрение», первый номер которой вышел в Петербурге 1 апреля 1882 года. В нем учёный писал: «…Мы предприняли издание, знакомящее Европейскую Россию с Азией и Сибирью, как и обратно — жителей окраин с жизнью и развитием России. <...> Искренним намерением нашим будет — соединить мнения лиц, знающих жизнь Сибири и Востока, любящих свой край и желающих добра ему». Издание существовало на пожертвования, в том числе и И.М. Сибирякова. Сохранились некоторые деловые письма Н.М. Ядринцева к И.М. Сибирякову[98].

«Четверги» Ядринцев устраивал на своей квартире в день выхода газеты. Собиралось до тридцати и более человек, в большинстве — сибирская молодежь. Бывали здесь также литераторы, учёные, путешественники, общественные деятели. Среди земляков — Иннокентий Михайлович и Анна Михайловна Сибиряковы. По словам В.И. Семевского, эти встречи «по своей задушевности и непринужденности заставляли вспоминать о лучшем времени шестидесятых годов, когда общество жило более полной жизнью».

Поначалу в землячество входили Н.М. Ядринцев, А.С. Пирожков, И.В. Фёдоров-Омулевский, Н.М. Павлинов. С.С. Шашков и другие. На собраниях землячества в то время говорили о необходимости университета в Сибири, важности изучения родного края, необходимости печатных органов для сибиряков. Среди задач этого сообщества «была материальная взаимопомощь и культурная работа среди членов землячества». Иннокентий Михайлович, посещая «ядринцевские четверги», расширяет знакомства с сибиряками, вникает в их нужды.

Чтобы понять, каким был настрой в Сибирском землячестве, какой идейный дух там царил, как высказанные там идеи могли влиять на ищущего свой путь в жизни Иннокентия Сибирякова, приведём обширную цитату из статьи Н.М. Ядринцева «30-летие Сибирского землячества»: «Затем в этом же кружке постоянно высказывалась и зрела идея о возвращении в Сибирь и служении ей. Эта мысль также овладела сердцами и была принята с восхищением. Вооружиться знанием и возвратиться — ехать служить своей родине! — являлось в глазах публики высоким гражданским подвигом, который не мог не найти отклика в благородных сердцах, в идеальных стремлениях юношей. Ведь их мать была покинутая, бедная, обиженная, оскорблённая, попираемая — разве сын забудет её, разве он не должен возвратиться к ней! Гражданские идеалы, задачи, стремления теперь уже яснее выступали и начертывались; и в юношеских грёзах, в юношеской пылкой фантазии появилась целая будущность, будущность богатой страны пустынной и заселённой, снабжённой промышленностью, наделённой просвещением, создавшей университеты, технические школы, соединившей реки каналами, степи железными дорогами подобно Америке, выдвинувшей могучих деятелей, представителей своего гения, страны цивилизации и свободы. Эта могучая природа, эти синеющие красивые вершины гор, эти леса бесконечные, как волны моря, этот простор полей, где могут селиться мильоны народа обделённого и обиженного в других местах, эта ширь рек и бесконечное их протяжение, их потоки, несущиеся в моря, это побережье, за которым океанический простор открывает берега Америки, Японии, Китая, суля с ними сношение, разве всё это мало, чтобы развернуть силы, мощь, создать будущность, славу этой земле. И вот это будущее, поднимая дух, заставляло чувствовать гордость, искриться глаза, биться сердца и замирать дух от сладкого предчувствия. В это время мы полюбили её, но уже не убогую, не забитую, а гордую, царственную и прекрасную, какою она представлялась нам в грядущем. Мы полюбили её за всё и за её прожитые несчастия, потому что первые поняли, как она была несчастна, и полюбили её. в будущем поклявшись всё сделать, чтобы она была счастлива. Наши восторги, благословения и молитвы были первыми молитвами детей возвращённых своей родине. По мере сознательного пробуждения идей о нашей родине, по мере сознания наших гражданских обязанностей, выяснения

идеала будущего, связь наша стала крепче. Мы теперь не стыдились, а произносили уже с достоинством слово “сибиряк”, мы хотели именоваться везде и всюду «сибиряками”, потому что это послужило нашим лозунгом. Мы не обижались теперь насмешек над нашею страною, потому что носили скрытую гордость и решимость сделать её лучшею.

Страна ссылки, изгнанья, позора, страна отверженная, она стала теперь для нас дорогою страною. В первый раз в этом земляческо<м> кружке это слово Сибир<ь> было произнесено с нежностью; с трепе<т>ною сыновнею любовью.

Таким образом пробуждение любви к родине было результатом первого сближения. Эта любовь цементировала нашу связь».

Неудивительно, что после столь горячо высказанных мыслей авторитетным для молодых сибиряков человеком, благотворитель Иннокентий Сибиряков с душевным жаром откликался на всё для него важное, что происходило в Сибири в области культурного строительства и просвещения, что было связано с сибиряками, проживавшими в Петербурге. Юноша-сибиряк естественно проникался сочувствием не только к идее преображения Сибири, но и к народническим идеям, ведь такие настроения царили в Сибирском землячестве. Тем более что в землячество входило немало ярких, талантливых, энергичных учёных и литераторов, захваченных мечтой о преобразовании всей России и способных зажечь своими устремлениями других.

Любовь к родному краю у Иннокентия Сибирякова была деятельной с самого начала, проявлялась в участии его в больших и малых событиях «петербургских сибиряков». Так, в последних числах декабря 1883 года золотопромышленник был на похоронах писателя-сибиряка И.В. Фёдорова-Омулевского. На средства Иннокентия Михайловича поставлен памятник на могиле писателя.

Помощь студентам-сибирякам

26 октября 1881 года в столице России широко праздновался юбилей начала освоения Сибири. На этом юбилее Борис Алексеевич Милютин, статский советник, чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе, председатель педсовета и соединённого с ним Правления Иркутской прогимназии в бытность учёбы там Иннокентия Сибирякова, высказал и аргументировал мысль о необходимости создания Общества для содействия учащимся в Санкт-Петербурге сибирякам. Ровно через три года, 26 октября 1884 года, такое общество в столице России основывается. Почему был избран именно этот день? Потому что он является днём памяти святителя Иннокентия Иркутского, небесного покровителя сибиряков. Иннокентий Михайлович становится казначеем Общества, членом Распорядительного Комитета [74, с. 17]. Он пожертвовал 1110 рублей для выдачи пособий студентам.

Издававшаяся в Иркутске газета «Сибирь» в № 3 за 1885 год сообщала: «Из Петербурга пишут, что И.М. Сибиряков пожертвовал в Общество содействия учащимся сибирякам 1100 р., с тем, чтобы только 100 р. было отчислено в основной капитал, а 1000 р. были выданы нуждающимся в текущем году; сестра его Анна Михайловна — передала в общество и на тургеневскую стипендию 900 р.». Уже через год общество насчитывало около 300 членов из 36 городов, из них более 100 человек — в Петербурге. Обеспечивали решения задач Общества все Сибиряковы. в том числе и княгиня Ольга Вяземская. В 1890 году Иннокентий и Анна были избраны в почётные члены Общества «за неустанную поддержку и помощь».

Общество устраивало в разных местах России благотворительные вечера, спектакли и концерты, целью проведения которых был сбор средств для поддержки учёбы студентов-сибиряков. Сведений о таких вечерах в печати тех лет встречается немало. Так, в 1886 году в одной из сибирских газет был напечатан и такой материал: «26 октября праздновалось, как и повсюду сибиряками, живущими в Петербурге. Общество сод.<ействия> учащимся сибирякам имело в это утро собрание, где был прочитан отчёт и были произведены выборы взамен уехавшего председателя П.П. Бирка. Председателем был избран служивший долгое время в Сибири полковник Кононович. Вечером же в залах благородного собрания был устроен музыкально-танцевальный вечер в пользу общества содействия уч,<ащимся> сиб-м. В концерте участвовало много лиц из выдающихся артистических знаменитостей (П.А. Афанасьев, М.П. Корсаков, В.Л. Древинг, М.Д. Каменской, С.Н. Палечек). На концерте и вечере было более 600 человек. Сибиряки обоих столиц обменялись чувствами и пожеланиями, которые привыкли выражать в тот памятный день 26 октября. Сибирские общества городов Томска и Иркутска обменялись такими же приветствиями с земляками, живущими в Москве и Петербурге и так видно, что 26 октября празднуется сибиряками повсюду и начинает освещаться традицией».

Будет кстати упомянуть, что в письме редактору газеты «Сибирь» М.В. Загоскину (писателю, который был преподавателем русского языка в Иркутской прогимназии, когда там учился Иннокентий Сибиряков), благотворитель предлагал «на улучшение газеты ежегодно помощь в три тысячи рублей»[99]. Нет сомнений, что эти средства газете «Сибирь», а также пожертвования Александра Сибирякова в объёме 12 тысяч рублей, тратились на закупку бумаги и оборудования[100].

Из средств Иннокентия Сибирякова, которые он жертвовал Обществу содействия учащимся в Санкт-Петербурге сибирякам, а также непосредственно в учебные заведения, вносилась плата за обучение студентов, приобретались учебные пособия, экипировка (студент должен был одеваться в форму установленного образца), обеспечивалось годовое содержание или оказывалась единовременная помощь, оплачивались прогоны и дорожные издержки. По отчётам проходят такие вузы, как (пример за один год): Санкт-Петербургский университет (3 человека). Московский (1), Киевский (2), Томский (10), Санкт-Петербургский технологический институт (3), Санкт-Петербургский археологический (1), Академия художеств (1), Учительский институт (1), Высшие женские курсы (1), Казанская духовная академия (1), Казанский ветеринарный институт (1).

И.М. Сибиряков не жалел денег на оплату’ высшего образования как в России, так и в Европе многим своим соотечественникам. Известно, что в возрасте двадцати шести лет Иннокентий Михайлович имел более 70 личных стипендиатов, и поток опекаемых студентов с годами не иссякал [20, с. 1]. И.М. Сибиряков помогал своим землякам не только получить образование, но, нередко, и обустроить свою жизнь. «На средства Сибирякова воспитывались дети некоторых литераторов, — пишет о нём А. Головачёв. — Бывшие стипендиаты и стипендиатки его, получившие образование в России и за границей, рассеяны сотнями по Сибири и Европейской России. Таким образом. Сибиряков дал возможность очень многим молодым людям получить образование и встать в ряды интеллигентных работников, чем оказал большую услугу не только лично им, но и всему русскому обществу» [20, с. 1]. Из капитала Иннокентия Сибирякова, пожертвованного на пособия студентам Томского университета в 1892 году, было выдано 330 рублей.

Родному краю

В поле внимания благотворителя были и средние учебные заведения Иркутска и других городов. Приведём пример оказанной помощи по количеству учащихся на основании одного из отчётов: Иркутская губернская гимназия (8 человек). Иркутское промышленное училище (19), Иркутская духовная семинария (5), Иркутская женская гимназия (33), Красноярская губернская гимназия (1).

Родной Иркутск получил от благотворителя в дар библиотеку С.С. Шашкова — историка, публициста и общественного деятеля Сибири, которому И.М. Сибиряков был дальним родственником [106, с. 1511, «Она состоит гл. образом из сочинений по истории литературы, цивилизации, общей истории и русской, а также по отделу юридических наук. Больше всего книг на русском языке (95 назв. в 180 т.)», — сообщала в 1886 году газета «Сибирь». Всего собрание включало 298 томов (160 названий) на русском, английском, немецком и французском языках. Это были книги по истории литературы, общей и русской истории, истории цивилизации, по юридическим вопросам [117, г. 1831, Библиотеку С.С. Шашкова известный меценат выкупил у его вдовы. Пожертвования в Иркутскую библиотеку делал и старший брат А.М. Сибиряков[101].

Иннокентий Михайлович уже в 1880-х годах был постоянным членом Иркутского благотворительного общества (согласно Уставу 1882 г.). История общества началась при генерал-губернаторе Восточной Сибири Муравьёве-Амурском, когда был создан особый Благотворительный комитет, преобразованный в 1874 году в Благотворительное общество, в свою очередь создавшее «приходские попечительства для более широкого развития благотворительности». У истоков этого общества стоял и отец Иннокентия Михайловича М.А. Сибиряков.

Покровителями Благотворительного общества в 1889 году были Высокопреосвященный Вениамин, архиепископ Иркутский и Нерчинский, иркутский генерал-губернатор, генерал-лейтенант А.Д. Горемыкин, иркутский губернатор, генерал-майор К.Н. Светлицкий. Председателем Распорядительного комитета являлся Преосвященный Агафангел, епископ Киренский, возглавляли приходские попечительства священнослужители, В этом обществе состоял и Александр Михайлович Сибиряков. Братья были и членами Иркутского благотворительного общества «Утоли моя печали»: Иннокентий — почётным, Александр — постоянным. Это общество имело дешёвую столовую, богадельню и детский приют.

Глава 10. Содействие просвещению в Сибири

Отдельная большая тема — поддержка И.М. Сибиряковым начального образования в Сибири. В 1880-х годах в крупных городах Сибири создавались местными просветителями общества попечения о начальном образовании, часто в комплексе с библиотекой и музеем.

Барнаул

Насколько существовала нужда в открытии школ на местах, можно судить по обращению к сибирякам помощника председателя Общества попечения о начальном образовании в Барнауле Василия Константиновича Штильке. Оно было опубликовано в газете «Сибирь» (1885, № 33): «…Мы, сибиряки, по отношению к образованию, находимся особенно в невыгодном положении. В России о начальном образовании заботиться земство, но Сибирь в скором времени, судя по газетным сведениям, не может надеяться на введение этой реформы, а следовательно улучшение и распространение народного образования будет зависеть от деятельности в этом направлении образованной части сибирского общества… Последнее должно взять на себя инициативу по организации нач.<льной> школы, первой ступени, ведущей к знанию и хорошей постановкой школьного дела доказать всем неверующим, что сибирское общество далеко не так грубо и невежественно, как думают некоторые, что оно не так узко эгоистично и своекорыстно. В Барнауле на 16 тысяч населения приходится только одна начальная школа, которая не может вместить всех желающих поступить в неё. Предместья же города, населённые беднейшим классом, совершенно не имеют школ и несчастные дети бедняков, при всём желании учиться, обречены коснеть в невежестве, вырастая исключительно под влиянием грубой невежественной среды. Средства же города так незначительны, что он совершенно не может удовлетворять потребности в образовании пропорционально растущему на него спросу…

Совет общества, обращаясь ко всем лицам, сочувствующим этому полезному и святому делу вполне уверен, что и в сердце сибиряков, искренне любящих свою родину, он найдёт отголосок любви к блуждающим в духовной темноте детям Барнаула и они своей материальной поддержкой, по мере сил, помогут обществу вывести из мрака к свету; помогут достичь того, чтоб с течением времени сделать грамотным всё подрастающее население Барнаула. Поэтому и у нас каждый гражданин, заботящийся о благосостоянии и величии своего отечества, не должен стеснятся затратой энергии и средств на народное образование, памятуя, что всё это сторицей возвратиться».

Ещё до выхода в свет этого призывного текста, Иннокентий Михайлович Сибиряков внёс в это общество, созданное 7 октября 1884 года, .500 рублей. К двадцати пяти годам он становится почётным жертвователем Общества попечения о начальном образовании в Барнауле [76, с. 31][102].

Нередко школа в сибирских городах и посёлках создавалась в одном ряду с библиотекой, а то и музеем, так как без учебных и наглядных пособий обучение даже в начальной школе было бы делом затруднительным. В 1885 году в Барнауле была открыта бесплатная народно-школьная библиотека, созданная преимущественно на средства благотворителя. Через три года в этом городе была учреждена городская общественная библиотека, которой И.М. Сибиряков пожертвовал 300 рублей на оборудование и 1500 рублей на покупку книг [48, с. 5].

Современные исследователи истории культуры Барнаула сообщают об этом важные подробности: «Благодаря подвижнической деятельности В.К. Штильке, являвшимся фактическим руководителем Общества, и других членов благотворительной организации, в городе 15 сентября 1885 г. была открыта Нагорная школа, а в 1895 г. — Зайчанская. В этих школах обучалась треть барнаульских школьников, в основном дети малоимущих слоёв населения. Это были первые в городе бесплатные начальные школы для девочек и мальчиков. В них бесплатными были не только обучение, но и учебники; наиболее нуждающиеся дети обеспечивались обувью, одеждой, горячими завтраками. Следует отметить, что на заседаниях Совета Общества В.К. Штильке “…стал проводить мысль о необходимости создать при Обществе библиотеку, которая могла бы удовлетворять потребности не только детей школьного возраста, но и взрослых, посещающих воскресные школы”… Несомненно, для открытия библиотеки требовались значительные средства. Поэтому Штильке обратился с просьбой о помощи в этом начинании к проживавшему в Петербурге известному благотворителю И.М. Сибирякову, который пожертвовал 5 тысяч рублей. Штильке был составлен список необходимых книг, отправленный затем в Петербург.

23 октября 1885 г. Советом Общества с разрешения томского губернатора при школе была открыта бесплатная народно-школьная библиотека. Библиотека первоначально помещалась в доме В. Штильке. который безвозмездно выполнял обязанности библиотекаря. При открытии библиотека имела 475 томов…

В марте 1887 г. В.К. Штильке обратился в Совет Общества с предложением об открытии в Барнауле городской библиотеки с кабинетом для чтения для общего пользования под ведением Общества.

В мае этого же года городская Дума рассмотрела это предложение. 14 февраля 1888 г. томским губернатором было разрешено Обществу попечения о начальном образовании в Барнауле открыть общественную городскую библиотеку. Эта дата считается днем основания Алтайской краевой универсальной научной библиотеки им. В.Я. Шишкова. Основные средства, необходимые на обустройство библиотеки, поступили в качестве пожертвований от частных лиц: от мецената И.М. Сибиряков — 1800 рублей, от купца В.Н. Сухова — 400 рублей»[103].

Томск

19 августа 1884 года, последовало правительственное разрешение на открытие народной бесплатной библиотеки Общества о начальном образовании в Томске. Иннокентий Сибиряков, узнав об этом, выслал книг на 200 рублей, 30 сентября 1884 года народная библиотека в Томске была открыта. Благотворитель снова высылает книги на 30 рублей, затем ещё на 213 рублей и волшебный фонарь с картинами на 150 рублей. С этих пор он высылал в течение нескольких лет сотни рублей и на само Общество попечения о начальном образовании в Томске, которое возглавлял Пётр Иванович Макушин, известный просветитель и общественный деятель Сибири. Благотворитель был избран членом-ревнителем Общества попечения о начальном образовании в Томске [66, с. 7].

В 1886 году промышленник пожертвовал 4 тыс. рублей на строительство здания для библиотеки в Томске [66, с. 7]. Председатель Общества попечения о начальном образовании в Томске П.И. Макушин, тронутый нежданной щедростью И.М. Сибирякова, в своей речи в собрании членов Общества 3 марта 1884 года сказал: «Добрые люди не разбирают своих и чужих: они радуются всякому светочу, где бы и кем бы он ни был зажжён, и шлют ему свою посильную лепту на поддержание священного, дорогого для них света знания» [66, с. 13], «Кто просил Иннокентия Михайловича Сибирякова, — вопрошает П.И. Макушин, — слать из Ялты сотни рублей и в Общество, и на библиотеку?» [66, с. 13].

Ачинск

Библиотека в Ачинске была открыта 8 сентября 1887 года на средства, пожертвованные И.М. Сибиряковым. Сохранился документ, который позволяет нам почувствовать «живой пульс» благотворительности капиталиста Сибирякова. Это копия протокола заседания Ачинской городской Думы от 22 марта 1887 года по вопросу открытия городской библиотеки, текст которого целесообразно привести полностью.

«Слушали: поданное 20 марта на имя Ачинского городского головы Михайлова заявление учителя Ачинского уездного училища Дмитрия Семеновича Каргополова[104], при котором приложена телеграмма из Петербурга от Иннокентия Михайловича Сибирякова, адресованная на имя господина Каргаполова, следующего содержания: «Если Дума согласится учредить библиотеку, могу пожертвовать на неё одну тысячу рублей”.

По выслушивании этого городская Дума сочувственно приняла предложение Сибирякова, со своей стороны, при участии его, признать необходимым учредить здесь такое благое заведение, как библиотека. В виду этого единогласно постановили:

  1. Предложить городскому голове ходатайствовать по принадлежности о разрешении открыть в г, Ачинске общественную библиотеку, на которую с текущего 1887 года производить отпуск из городских средств по 200 рублей ежегодно, кроме того, на городские же средства должна быть для библиотеки готова и квартира с отоплением и освещением» [43].

Важная подробность: общественный деятель Ачинска Д.С. Каргаполов ходатайство о пожертвовании направлял не Иннокентию Михайловичу, а его брату Александру Михайловичу Сибирякову, Видимо, между братьями была договорённость, кто в какую сферу русской жизни вкладывает свои прибыли, и поэтому о прошение Каргаполова Александр Сибиряков сообщил младшему брату.

В «Отчёте Ачинской библиотеки за 1901 год» сообщаются сведения, которые обычно теряются в череде событий. Оказывается, что Иннокентий Михайлович Сибиряков прислал на открытие библиотеки 1000 рублей, но ещё «пожертвовал и обещал выслать 2000 руб. на постройку здания для библиотеки, но деньги эти не были получены, так как к постройке здания не приступали. 27 сентября мин<увшего> года городской голова Г.П. Андронов письмом хотя и обратился на Афон, через Петербург, к И.М. Сибирякову о высылке пожертвованных им денег на постройку, но письмо это, надо полагать, было уже запоздалым и едва ли застало жертвователя в живых. Теперь библиотека, лишившись своего благодетеля в лице Иннокентия Михайловича Сибирякова, осталась без своего собственного здания и ещё пожалуй. при отсутствии у города средств, многие годы будет помещаться вместе с музеем в одной из комнат городского управления, каковое помещение в недалёком будущем окажется тесным для библиотеки при её заметном увеличении»[105],

Нерчинск

Иннокентий Михайлович в свои 25–26 лет настойчиво добивался от местной власти сибирских городов открытия бесплатных библиотек. Пример с Ачинском — не единственный. Газета «Сибирь» сохранила для нас информацию о попытке Иннокентия Михайловича учредить бесплатную библиотеку в Нерчинске.

«Из Нерчинска. Недавно здесь было заседание думы, в котором между прочим, было рассмотрено и предложение И.М. Сибирякова. Читателям сибирских газет уже известно, что И.М. Сибиряков выразил желание пожертвовать на покупку книг для нашей библиотеки 1500 рублей с тем, однако-ж условием, чтобы библиотека была объявлена навсегда бесплатною. Целью почтенного И.М.. вероятно. было дать неимущим классам нашего города возможность удовлетворять свои духовные потребности. В это заседание, кроме г.г.<оспод> гласных, были приглашены лица, много способствовавшие устройству библиотеки, которые, как значилось на повестке, могут дать полезные советы при вырешении этого вопроса. По прочтении гор.<одским> головой доклада по устройству библиотеки г. К. доказывал, что как ни прекрасна цель объявления библиотеки бесплатной, но при тех обстоятельствах, в которых сейчас находится библиотека, она не принесёт никакой пользы, а скорее убьёт это неокрепшее учреждение, потому что библиотека наша стоит на такой зыбкой почве, что делать её бесплатной по меньшей мере рискованно. Библиотека наша не имеет никаких средств, кроме подписной платы и ежегодной субсидии от города в 200 рублей; рассчитывать же на частную благотворительность в виду индеферентизма имущих классов к библиотеке совершенно нельзя. На любительские спектакли иметь прочную надежду тоже нельзя. Следовательно, если при таких более чем скудных средствах, объявить библиотеку навсегда бесплатной, то придётся обречь её на медленное умирание. Ежегодный же расход по библиотеке простирается за 1000 рублей, поэтому г.г.<оспода> гласные единогласно решили просить г. Сибирякова о том, не согласиться ли он пожертвовать эти книги без всяких с его стороны условий, дума же со своей стороны готова допустить, чтобы беднейшие из читателей пользовались книгами бесплатно с разрешения гор. головы» (1886. № 4).

Минусинск

С 1884 года благотворитель начал оказывать регулярную помощь Минусинскому музею и библиотеке. В 1885–1889 годах библиотека в Минусинске благодаря поддержке И.М. Сибирякова была бесплатной. «Минусинская библиотека стала бесплатною! — восклицает журналист газеты “Сибирь” в 1885 году. — …Мы слышали, что благодаря содействию И.М. Сибирякова библиотека пополнится весьма ценными изданиями. Нельзя не сказать ему великое за это спасибо: народные школы и биб-ки — это самые необходимые вещи для Сибири…».

Сегодня выяснено, что без материальной помощи Иннокентия Михайловича Сибирякова в городах Енисейской губернии в то время не была бы открыта ни одна публичная библиотека, ни один краеведческий музей [11]. «Если Вам случится узнать, что какая-нибудь сельская школа нуждается в учебных пособиях и книгах для чтения вне школы, то имейте в виду, что я могу прийти на помощь в этом случае и выслать желаемые книги», — писал Иннокентий Михайлович в 1884 году известному общественному деятелю Енисейского края, основателю Минусинского музея и библиотеки Н.М. Мартьянову [11].

В наше время особенно поражает та сердечная забота, какую проявлял Иннокентий Михайлович Сибиряков о нуждах просвещения и образования, то неравнодушие, которое проступает между строк каждого его письма в Сибирь. В 1885 году он пишет Мартьянову: «Принимая во внимание, что многие народные учителя, желающие приобрести какую-нибудь книгу для чтения или выписать журналы, не могут исполнить своего желания, прежде всего, вследствие дороговизны книг и журналов, я предложил бы Вам, если Вы сочувствуете удовлетворению этой потребности, следующее: я буду высылать за половинную цену книги, подписываться на все газеты и журналы всем народным учителям, снабжённым Вашей рекомендацией» [11]. «Такой щедрости к просвещению ни до, ни после Сибирякова Енисейская земля не знала», — отмечает Л. Бердников [11],

Иннокентий Михайлович присылал в Минусинскую библиотеку обширные подборки книг для народного чтения. В свою очередь, музей иногда по частям, а иногда и целиком, в зависимости от аккуратности возвращения книг руководителями сельских училищ и школ, высылал на 2–3 месяца подаренные купцом Сибиряковым библиотечки местному населению.

В 1902 году Ф.Я. Кон издал «Исторический очерк Минусинского местного музея за 25 лет (1877–1902 г.)» (вышел в Казани в типографии Императорского университета). На страницах многократно упоминается имя Иннокентия Михайловича Сибирякова. Пройдёмся по некоторым страницам этого редкого в наши дни издания. «Совсем другой характер [в отличие от ссыльнопоселенцев — Т.Ш.] носит участие в Музее никогда не бывавшего в Минусинске И.М. Сибирякова. По архиву мы не можем проследить, что именно обратило его внимание на Минусинский музей… но, как бы там ни было, а 20 апреля 1884 г. И.М. Сибиряков совершенно неожиданно для комитета, прислал 500 руб. “для улучшения Музея новыми приобретениями”. Эти средства дали возможность Музею, не говоря уже о давно ощущаемой потребности — пополнения мебели, приобрести для кабинета учебных пособий складную анатомическую модель человека, типы народов земного шара, учебные коллекции насекомых, чучела некоторых птиц, модели некоторых животных и др,, а для археологической и этнографической коллекции многие недостающие предметы. 12 ноября того же года И.М. вновь обращается к заведующему Музеем с запросом, что ещё нужно сделать для полного улучшения Минусинского Музея. В ответном письме г. Мартьянова мы находим очень ценные сведения для характеристики не только коллекций Музея, но и его нужд… “Недостаток средств коллекторов и сотрудников заставлял и заставляет до сих пор ограничиваться только случайными способами пополнения наших коллекций… Я позволю себе говорить с Вами не о полном улучшении Музея, а только о его настоятельнейших, необходимейших нуждах; о том, как дополнить коллекции и пособия до такой степени, чтобы они из случайно собранных, разрозненных материалов превратились в нечто цельное, систематическое и могли впоследствии правильно и равномерно увеличиваться сообразно требованиям, которым должен удовлетворять местный Музей — быть картиною своей местности и жизни ея обитателей в настоящем и прошлом”…

Ответ И.М. Сибирякова на это письмо превзошёл ожидания комитета. 21 января 1885 г. И.М. высылает в распоряжение комитета 900 руб. и на 600 покупает инструменты, пособия и книги для Музея и библиотеки. Ниже нам не раз придётся упоминать о щедрости в отношении Музея И.М., всегда сердечно откликавшегося на все нужды этого учреждения, но из всех пожертвований это имело, пожалуй, самое большое значение. Музей получил совершенно неожиданно извне материальную поддержку, давшую возможность подобрать случайно очутившиеся в нём предметы в систематически подобранные коллекции… В 1885 году положение дел. сразу меняется и эту перемену вызывают пожертвованные именно И.М. Сибиряковым средства. Этому помогли не только пожертвованные суммы, но и то участие, какое проявил к Музею просвещённый жертвователь, вникавший во всякую мелочь и дававший не раз очень дельные советы… Хотя и написал, — пишет И.М. 8 февраля 1885 г., — что согласен выслать в Ваш Музей физические приборы, всё таки, приняв во внимание, что эти инструменты составляют принадлежность скорее физического кабинета, чем Музея, и взяв в расчёт, что для Музея гораздо лучше иметь вполне приспособленный микроскоп, барометр, пластинки для микроскопа, хорошую коллекцию минералов. я решился послать Вам именно эти инструменты в лучшем виде… вместо же физических приборов пока посылаю в том виде, как Вы наметили, коллекцию вышеназванных приборов». Подобные указания то и дело попадаются в письмах И.М. к заведывающему Музеем, причём, характер отношения к делу виден, напр., из следующего: И.М. настаивает на том, что вход в Музей должен быть даровой и что об этом должно быть постоянно вывешено объявление на дверях». Желая оттенить именно эту сторону участия И.М. Сибирякова в Музее, Городская дума 16 апреля 1885 г. постановила: предложить ему звание почётного члена Комитета Минусинского Публичного Местного Музея и библиотеки. Для обрисовки значения И.М. для Музея остановимся (на отчёте 1885 г. — Т.Ш.)… “Более всего увеличилась коллекция археологических предметов, купленных на средства И.М. Сибирякова. обогатилась коллекция по этнографии местных инородцев, приобретены различные предметы для естественно-исторического отдела, а также пособия для экскурсии и научного определения материала Музея…”

…Одним из первых, откликнувшихся на призыв к пожертвованиям на постройку здания для Музея, был И.М. Сибиряков. внёсший 3000 руб. 29 июля 1886 года И.М. сообщает, что “нашёл возможность увеличить размер взноса т. е. вместо трёх дать шесть тысяч”, но желал бы, чтобы часть этих денег пошла на увеличение залы для народных чтений, которая по проекту показалась ему очень небольшой… Музей обязан И.М. собств, зданием, многими коллекциями и пособиями, а библиотека дорогими и многочисленными книгами, альбомами и картинами Добровольского и Байкал ночью».

Иннокентий Сибиряков выделил городу на строительство специальных зданий для музея и библиотеки 9 тысяч рублей [41, с. 77, 86–87, 188, 246].

В Минусинском краеведческом музее хранятся письма и телеграммы Иннокентия Михайловича Сибирякова в адрес Н.М. Мартьянова — эти вестники прошлого, хранящие сведения о делах и заботах благотворителя в 1880-х годах.

Вот несколько выдержек из них.

«Милостивый Государь, Николай Михайлович!

Я бы попросил Вас сообщить мне, что ещё нужно сделать по Вашему мнению для полного улучшения Минусинского музея и библиотеки» (12 ноября 1884 г.).

«Милостивый Государь, Николай Михайлович!

Я подписался для Вас (библиотеки) на “Родник”, О получении покорнейше прошу Вас меня уведомить» (30 января 1885 г,).

«Милостивый Государь, Николай Михайлович!

Из моих прежних писем Вам уже известно, что я готов содействовать устройству народных чтений с туманными картинами при Минусинском музее. Из Вашего письма от 20 января видно, что фонарь у Вас уже есть, не достаёт только картин. Чтения, выбранные Вами, мне не особенно нравятся, я бы желал послать другие…» (22 февраля 1885 г.).

«Милостивый Государь,

Николай Михайлович!

Вчера выслал Вам по почте через книжный магазин… для Минусинской бесплатной библиотеки всего по поданному им счёту на сумму 1057 р. 30 коп… Я сегодня писал Вам отсюда от 21 января, что я даю книги на том условии, чтобы библиотека называлась “бесплатной” (28 февраля 1885 г,).

«Милостивый Государь.

Николай Михайлович!

В прошлом году я пожертвовал в С. Петербургский Комитет грамотности, состоящий при Императорском Вольном Экономическом Обществе 3.000 [книжек? — Т.Ш.] произведения Л.Н. Толстого “Чем люди живы” для бесплатной рассылки по сельским школам Сибири» (28 февраля 1885 г.).

«Я выписал для библиотеки на будущий 1886 год “Будильник” и Всемирную иллюстрацию» (5 ноября 1885 г.).

Иннокентий Сибиряков целенаправленно присылал в Минусинскую библиотеку книги, подборки которых составлялись им по материалам книги X. Алчевской «Что читать народу»[106]. «В 1885 году И.М. Сибиряков буквально наводняет Минусинский уезд книгами». — пишет современный исследователь. «Всего Мартьяновым к 20 сентября 1885 года было получено 6780 экземпляров книг этой фирмы. В основном это были произведения Л.Н. Толстого — “Чем люди живы”, “Бог правду видит, да не скоро скажет”, “Где любовь, там и Бог”, “Первый винокур” и многие другие. Продавались эти книги в сибирских деревнях по одной-две копейки. Некоторые были бесплатно высланы в сельские училища. Например, в сёла Новосёловское — 21 экз., Идринское — 35 экз., Аскизское — 35 экз. В Абаканской волости крестьянам было продано 650 экз., в Тесинской — 660 экз., в Курагино — 330 экз., в Каратузе — 330 экз. Н. Мартьянов сообщал И.М. Сибирякову, что городским жителям «я продал немного, ссылаясь на обстоятельства, что они могут пользоваться этими книжками в библиотеке”». [11].

За приведёнными фактами о пожертвованиях И.М. Сибирякова на нужды своей родины стоит не только великая жертвенность миллионера на благо общества, не только огромный личный труд Иннокентия Михайловича, его детальная осведомлённость в области светско-просветительской, но и горячее желание быть полезным Сибирскому краю.

Известно, что Иннокентий Михайлович пожертвовал средства на устройство библиотек также в Ишиме и Красноярске, Кургане и Таре, Горячинске и Усть-Удинске (возможно, выдающийся писатель-сибиряк Валентин Распутин, родом из Усть-Удинска, в своём детстве читал книги, приобретённые на средства Иннокентия Сибирякова),

Благотворитель снабжал книгами народные школы, обеспечивал Клепиковское приходское училище, жертвовал для Киреиской женской гимназии… Даже в богатый в то время город Енисейск — центр Енисейской губернии (нынешний Красноярский край) в 1886 году для Общества попечительства о начальном образовании от И.М. Сибирякова поступило 100 рублей.

Складывается впечатление, что газета «Сибирь» отслеживала благотворительную деятельность Иннокентия Михайловича шаг за шагом. Так, в № 10 за 1885 год сообщалось: «Нам пишут из Петербурга, что И.М. Сибиряков намерен послать книг для распространения по сибирским сёлам и школам, он желает также пожертвовать хороший волшебный фонарь с картинками в одну из лучших школ Иркутской губернии или Забайкальской области».

Иннокентий Михайлович был истинным сыном Сибири, всем своим радением о нуждах родной земли подтвердившим наблюдение И.Т. Калашникова: «Сибиряк… страстно привязан к своей почве, и тоска по отчизне никогда не замолкнет в его сердце» [Цит. по: 114, с. 36], Не лишним будет отметить, что золотопромышленник И.М. Сибиряков, заботившийся о культурном и научном развитии своей родины, вёл огромную переписку почти со всеми наиболее яркими учёными и просветителями Сибири.

«Иннокентий Михайлович Сибиряков принадлежит к той группе Сибирских буржуа, — писал его современник, — чьи имена произносятся и долго будут произносится с особым уважением сибиряками всех социально-экономических положений и различнейших группировок по политическим идеалам».

Глава 11. Время исканий

Сибиряковы и писатель Л.Н. Толстой

Большинство книг, распространявшихся Иннокентием Сибиряковым, были выпущены в свет издательством «Посредник» (действовало с 1884-го по 1934 год). Деятельность издательства на протяжении нескольких лет поддерживалась пожертвованиями Константина Сибирякова, ставшего поклонником Льва Николаевича Толстого в 1880-х годах, Константин Михайлович пытался усвоить мировоззрение писателя и оказывал всяческое содействие его, как бы сейчас сказали, проектам. Какое же место отводилось золотопромышленникам Сибиряковым в созданной Л.Н. Толстым и его окружением системе просвещения народа?

«Бытующее утверждение о том, что “Посредник” — издательство В.Г. Черткова [единомышленник и сотрудник Л.Н. Толстого], — в этом смысле не совсем корректно, — пишет Г.В. Жирков[107]. — …Совместные редакторы взаимно дополняли друг друга…

Но за всем этим стоял Толстой — такой соредактор, который имел ведущее значение в общем деле. Он объединял усилия всех совместных редакторов “Посредника”. Редакционная переписка, организация предприятия, выработка его программы, определение типа издательства, особенностей его репертуара и самой продукции, аудитории, на которую рассчитывали авторы “Посредника”, то есть все стороны функционирования этого предприятия во многом были заботой и обязанностью Толстого»[108].

«В середине 1880-х гг. задача выпуска общедоступных книг для народа, отличающихся высоким нравственным содержанием, стала одной из главных задач в общественной деятельности Л.Н. Толстого, — дополняет предыдущего исследователя Е.П. Гриценко в статье “Толстые — издатели книг для народа”, — Издательство сыграло важную роль в формировании читательского вкуса и распространении в народе знаний по различным отраслям науки и искусства. Впервые простые читатели смогли познакомиться с произведения выдающихся российских писателей: Г.И. Успенского, В.М. Гаршина, Д.В. Григоровича, А.Н. Островского, Н.С. Лескова, А.П. Чехова, А.И. Эртеля, К.М. Станюковича, В.Г. Короленко, В.А. Слепцова, П.В. Засодимского. Н.Н. Златовратского, А.М. Горького, Н.А. Рубакина, Н.Д. Телешова и др.»[109].

Это оценка заслуг «Посредника» современными исследователями. Отмечу, что произведения далеко не всех писателей издавал «Посредник». За пределами его интересов остались сочинения Фёдора Михайловича Достоевского, а это говорит о многом.

Константин Михайлович Сибиряков обратился к Толстому с письмом о сотрудничестве сам (видимо, в первой половине 1885 года — в его письме дата не указана): «Милостивый Государь Лев Николаевич! Простите, что так бесцеремонно обращаюсь к Вам, но чувство глубокого уважения, как к человеку высокой нравственности и честности, даёт мне смелость просить у Вас совета и нравственной поддержки, В статье “Так что ж нам делать?” настолько рельефно представлена необходимость и целесообразность пособия бедным, не имеющим средств для более или менее сносного существования, что у меня явилась мысль предложить Вам принять на себя труд раздавать известную сумму, которую я буду присылать каждый месяц — пока, хотя рублей сто: причём право выбора безусловно предоставляю Вам. Вы можете спросить — почему я беспокою Вас подобной просьбой? Отвечая на этот вопрос, позволяю себе выразить ещё раз, что чувство уважения к Вашим нравственным качествам даёт мне право предполагать, что Вы лучше меня сумеете распределить предлагаемые деньги Наш крестьянин так ещё мало грамотен и неразвит, что каждый шаг к улучшению образования в этой среде должен принести пользу. Раздумывая об этом, я пришёл к мысли о возможности предпринять издание журнала (иллюстрированного), доступного пониманию простолюдина; в нём могли бы помещаться статьи, касающиеся его общественной жизни и правительственные распоряжения; статьи общеобразовательные с целью поднять нравственный уровень его развития; исторические рассказы и повести; статьи о сельском хозяйстве и ремёслах. Стоимость журнала должна быть самая незначительная, — напр., один рубль в год. Не желая никаких выгод, я стремлюсь только прийти на помощь развитию народного образования, возбудить интерес к чтению и привлечь народ к более разумной жизни…. Прежде чем начинать это дело, я решился просить у Вас совета, узнать Ваше мнение о моём проекте и спросить можно ли надеяться принести пользу народу этим путём и, если существование подобного журнала Вы допускаете в России, не откажитесь высказать, какого он должен держаться направления и программы. Если пожелаете ответить на письмо, мой адрес следующий: Петербург, Кабинетская улица, дом № 4. Константину Михайловичу Сибирякову».

16 апреля 1885 года Толстой не замедлил ответить К.М. Сибирякову:

«Милостивый Государь. Константин Михайлович.

Письмо Ваше мне было очень радостно. Но желание Ваше я едва ли буду в состоянии исполнить, редко встречал я случай, где бы, по моему убеждению, деньгами можно бы было помочь человеку. И для этих случаев всегда найдутся деньги. Если же нет. то, если позволите, я буду обращаться к Вам.

Кроме того, Вы говорите об издании народнаго журнала. Писать теперь мои планы было бы длинно, но, к счастью, есть в Петербурге] очень мне близкий человек Чертков, мы с ним-то и толковали о таком журнале. Я напишу ему, и он, вероятно, побывает у Вас. Адрес его 32, Миллионная (Владимир Григорьевич). Я вперёд подписываю всё то, что он Вам скажет о нашей мысли журнала. Мы с ним совершенно одних убеждений и взглядов.

Если Вы, как я надеюсь, судя по Вашему письму, сойдётесь с нами, то с Божьей помощью выйдет хорошее и полезное дело.

С искренним уважением и благодарностью за Ваше обращение ко мне остаюсь Ваш

Лев Толстой».

И фрагмент ещё одного письма Константина Сибирякова Толстому уместно здесь привести: «Редактором народной газеты приглашён мною Павел Иванович Бирюков, обратиться к которому Вы мне рекомендовали, об этом я уведомил также и В.Г. Черткова; так же представил им необходимость свидания между мною, Вами, В.Г. Чертковым и П.И. Бирюковым для обсуждения дальнейшего ведения дел… В издании будут участвовать три лица — я, брат мой Иннокентий Михайлович и, вероятно, моя сестра Анна Михайловна; подписываться же в качестве редактора-издателя предложено П,И, Бирюкову. Если правительство разрешит журнал и дело осуществится, позвольте выразить надежду, что Вы будете содействовать его развитию и считать своим»[110].

В письмах Л,И. Толстого того времени встречаются характеристики, которые давал писатель Константину Михайловичу. Вот выдержки из некоторых: «Он преоригинальный человек; так степенно, не торопясь, но упорно ведёт своё дело. На Кавказе у него идёт школа, а в Самаре теперь есть пять человек живущих, и, по рассказам, очень хорошо»; «Он очень хороший человек, мягкий, добрый, истинно тронутый духом Христовым и только одного желающий — послужить своими богатствами для добра людям. Моё мнение, как было, так и есть, что богатством нельзя служить добру. Нужно только освобождаться и помогать другим освобождаться от него; но он в моих глазах не богатый человек, а человек, которому, если я могу и вы можете, мы обязаны помочь братски. Если он ищет общения с нами».

Увлечение Константина Сибирякова идеями Толстого привело к тому, что на его средства в 1891 году вышло первое издание «Соединения, перевода и исследования 4-х Евангелий» (изд. Элпидина, Женева). Анна Сибирякова пыталась ввозить эти книги из Европы в Россию в своём багаже, но при пересечении границы книги на таможне были изъяты.

Иннокентий Сибиряков и толстовство

Что касается увлечения Иннокентия Сибирякова «толстовскими идеями» 120, с. 1], то оно было, сравнительно, непродолжительным и, так сказать, больше функциональным, чем идеологическим, Иннокентий Михайлович общался с помощниками Толстого, неоднократно обращавшимися к нему, но с самим писателем не сблизился.

Чтобы согласиться с таким выводом, достаточно посмотреть письма, а также примечания к Полному собранию сочинений Л.Н. Толстого[111], из которых ясно, кто из семьи Сибиряковых, и в каких отношениях, был со знаменитым писателем. Имя Константина Михайловича Сибирякова в 90-томном издании упоминается десятки раз, двадцать раз, как минимум, упоминается имя Анны, имя Иннокентия Сибирякова — всего четыре раза.

И вызывает сожаление, что некоторые авторы (в том числе и современные) путали и путают факты биографии двух братьев (Иннокентия и Константина), и то, что относится к Константину Сибирякову, по ошибке приписали и приписывают Иннокентию Михайловичу. Так, например, слова «Помогите мне! Я страшно богат…», которые Б. Никонов в 1911 году отнёс к Иннокентию Сибирякову, на деле относятся к Константину. Несмотря на это в наши дни даже снят фильм о И.М. Сибирякове с названием «Помогите мне! Я страшно богат», уже в самом заголовке содержащий неверную информацию.

Сохранилась частично переписка И.М. Сибирякова и В.Г. Черткова. Из ответов Иннокентия Михайловича на предложения Черткова помочь финансово постановке пьесы Л.Н. Толстого «Первый винокур» видно, что Иннокентий Сибиряков умел отказывать даже Толстому и подходил к предлагаемым ему проектам не огульно, а критически, предпочитая поддерживать те из них, которые соответствовали его духу[112].

Активно поддерживая издательство «Посредник», устраивая «толстовские колонии» в своих поместьях, брат будущего схимника Константин Сибиряков свято верил в то, что делает благое дело для России и её народа. Но в конце 1890-х годов, потеряв жену и дочь, Константин Михайлович Сибиряков отходит от толстовского течения русской общественной мысли, всё более отдавая свои средства и время конкретному ближнему с его реальной нуждой. На рубеже веков Константин Михайлович становится консулом Сербии в Санкт-Петербурге, а вскоре окончательно перебирается на юг, в Батуми, где его и застаёт революция 1917 года. Время и место кончины Константина Михайловича Сибирякова неизвестны. Как уже сообщалось, в Батами у Константина Михайловича во втором браке родился сын Игорь, ветеран Великой Отечественной войны, который послевоенное время жил во Львове. Его дети и внуки потомки и наследники исторической памяти иркутского купеческого рода Сибиряковых.

А Иннокентий Михайлович Сибиряков уже в конце 1880-х — начале 1890-х годов пришёл к переоценке ценностей, и на это могли повлиять отрезвляющие слова его современника философа-публициста Константина Леонтьева. которые, казалось, были обращены к нему напрямую (в чём трудно усомниться, читая их). По крайней мере, Иннокентий Сибиряков мог услышать нечто подобное от кого-то из авторитетных для него людей:

«Готовьте, готовьте, честные граждане, готовьте будущее!..

Рассылайте поскорей по народным школам анатомические атласы, чтобы крестьянские дети, эти граждане прекрасного грядущего, узнали бы скорей, что души у человека нет нигде, а всё одни нервы и нервы… (а если всё — нервы, то зачем идти на исповедь и слушаться станового?).,. Беспокойтесь прежде всего о том, чтобы простолюдин не думал, что “земля на трёх китах стоит”… Это ведь такое преступление, такое несчастье, что мужик на вас ещё не совсем похож!.. Спешите, спешите скорее снять его яркую и живописную рубашку и наденьте на него траурную, мрачную блузу, или серую жакетку европейского “уврие”[113]…

Литераторы! Пишите, пишите, пишите больше… и всё в том же духе! Продолжайте, русские граждане, ваш труд «легального, постепенного и мирного разрушения»…

И что вам за дело до будущего?.. На наш век, быть может, хватит ещё одного либерализма, чтобы не впасть в те резкие крайности прогресса и реакции, которых вы так боитесь…

Тонкий, медленный, неотразимый яд страшнее железа и огня!»[114].

Пройдёт ещё несколько лет, и в 1891 году в журнале «Гражданин» мыслитель Константин Леонтьев заклеймит своим словом и Толстого, и его дело: «И старый безумец Лев Толстой продолжает безнаказанно и беспрепятственно проповедовать, что Бога нет, что всякое государство есть зло, и, наконец, что пора прекратить существование самого рода человеческого на земле,

И он не только жив и свободен, но и мы сами все, враги его бредней, увеличиваем его преступную славу, возражая ему!..

Как же быть? Что делать? Чему верить? На что нам надеяться?

Разные течения жизни и мысли русской теперь так противоположны и так сильны.

Начнёшь думать, начнёшь вспоминать то, что видел, что слышал, что читал за последние пять лет… и не знаешь — какому чувству дать волю: радости или скорби за родину? — надежде или унынию? — стыду или гордости? Правильные здравые, целительные русские чувства и понятия, правда, растут, растут с давно неслыханною силой; но и силы разрушительные, идеалы космополитической пошлости ничуть ещё не хотят сдаваться… А в соседней и, к несчастью, уже столь близкой нам по духу Европе, всё чаще и чаще слышны глухие удары подземного огня.

Медленно, но верно растёт вглубь и вширь сила последней революции, неслыханной до нашего века в истории попытки всё сравнять в однообразии “среднего” рабочего человека»[115].

Эти пророческие слова говорят о накале разноречивой общественной мысли России на рубеже 1880-х — 1890-х годов, когда Иннокентий Сибиряков мучительно искал для себя тот идеал, который был наиболее близок его душе. И, возможно, слова Леонтьева и других сродных ему авторов были прочитаны Иннокентием Сибиряковым — человеком, в котором уже освобождалась от всего наносного его исконная, впитанная с молоком матери, правда о Боге и человеке, хранившаяся незамутнённой многими поколениями его предков. «Православие спасает не человека, а человечество», — утверждал поэт, мыслитель-славянофил А.С. Хомяков. В приложении к Иннокентию Сибирякову эта мысль может быть видоизменена: «Православие спасает и человека, и человечество».

Миллионеры Сибиряковы под надзором полиции

Негласный полицейский надзор за жизнью Иннокентия Михайловича Сибирякова в его молодые годы осуществлялся в 1880-х — первой половине 1890-х годов. Его контакты в студенческой среде, в Сибирском землячестве, его деятельность оседали в отчётах лиц, такой надзор выполнявших. Иннокентий Сибиряков и его сестра Анна стали поначалу объектами сыска, скорее всего, из-за их брата Константина Сибирякова, который был их опекуном. А потом уже полиция заинтересовалась и их взглядами, делами, общением с «неблагонадёжными лицами».

Ещё в то время, когда Иннокентий Сибиряков учился в гимназии, а Константин Сибиряков помогал изданию «Слово», в типографии «Слова» печатались листовки революционного содержания. Устройство поместья в Самарской губернии и переезд семьи Константина Михайловича из Петербурга в Самару на несколько лет наводит на мысль, что он был движим идеей, связанной с революционной деятельностью в России. «В силу отсутствия… источников подтвердить реальность намерений К.М. Сибирякова относительно революционной пропаганды»[116], утверждать это с полной уверенностью нельзя. «…Однако известно, что среди приказчиков и управляющих самарским имением Константина Михайловича в 1870-х гг. значились Константин Иванович Сумкин, принимавший участие в 1874 г. в самарском революционном кружке, Александр Константинович Соловьёв (1846–1879), 2 апреля 1879 г. совершивший неудачное покушение на императора Александра И, А.А. Александровский, проходивший по «Процессу 193-х», но оправданный.

К.М. Сибиряковым оказывалась финансовая помощь «привлекавшимся по государственным преступлениям» В.Ст. Минаеву, Н.Ст. Долгову[117]. В его имении в селе Сколково проживали «политически неблагонадёжные лица» Глеб Успенский, П. Григорьев и другие. Личность Константина Сибирякова настораживала надзорные органы «в виду его сношений и денежной помощи лицам» революционных взглядов. Константин Михайлович по распоряжению начальника Самарского жандармского управления был подчинён негласному наблюдению в 1879 году, и с этого момента находился под надзором полиции и в других местах, где бы он ни проживал.

В университетском деле студента Иннокентия Сибирякова имеются два документа. Один из них прислан на адрес университета в 1884 году с Черноморского побережья Кавказа (от 6 октября), второй в том же году — из Таврической губернии (от 11 декабря). В них содержатся сведения о том, что во время пребывания на юге И.М. Сибиряков «под следствием и судом не находился», «ни в чём предосудительном замешан не был», а «поведения был благопристойного». Из этого можно заключить, что, во-первых, наблюдение за Иннокентием Михайловичем уже осуществлялось в его студенческие годы, и, во-вторых, к революционной деятельности лично он отношения не имел.

В Государственном архиве Российской Федерации, в фонде 102. собраны многочисленные материалы Департамента полиции. В документах этого фонда имена Константина, Иннокентия и Анны Сибиряковых встречаются неоднократно. Учитывая всю серьёзность вопроса о негласном жандармском наблюдении за Сибиряковыми в целом, и за Иннокентием Михайловичем в частности, приведём выписки из архивных документов по обстоятельствам наблюдений. Эти материалы помогают глубже понять искания самого благотворителя, и вновь удивиться Промыслу Божию о будущем иноке, попустившему ему соприкоснуться в своей благотворительной деятельности с революционно настроенными ровесниками. Пережив глубокое разочарование в их идеях и методах, И.М. Сибиряков в своё время порвал с кругом этих людей раз и навсегда.

Для удобства чтения имеющиеся в документах сокращения будут раскрыты, а подчёркивания сохранены. В сопутствующих выпискам пояснениях будут даны сведения о некоторых лицах, упоминавшихся рядом с Сибиряковыми.

  1. В фонде 102 Департамента полиции, в деле «По розыску членов Санкт-Петербургских кружков» за 1885 год (237 листов) читаем: «…Отсюда Велижинский[118] отправился в дом № 3 по Конногвардейскому бульвару, где был, по всей вероятности, у студента Санкт-Петербургского Университета Иннокентия Михайловича Сибирякова, 23 лет, проживающего в квартире № 4 вместе с сестрою, дочерью потомственного почётного гражданина Анною Михайловною Сибиряковою. 22 лет. Сибиряковы люди очень богатые, уроженцы Сибири, оказывают нуждающейся учащейся молодёжи материальную поддержку, и есть некоторые предположения, что Сибиряковы не чужды революционного настроения и имеют близкое знакомство с известными Департаменту Полиции дочерью Полковника Сибирского казачьего полка Раисою Павловною Ивановою[119] и издателем журнала “Восточное обозрение” отставным чиновником Николаем Михайловичем Ядринцевым, а также и другими лицами, группирующимися вокруг редакции этого журнала…

Подполковник Секеринский (?)»[120].

  1. Есть в фонде Департамента полиции и дело «О земляческих кружках в среде воспитанников высших учебных заведений. 1881–1886». Это записка статского советника Грифцова (221 лист). На листе 147 приводится такая запись: «Агентурные сведения, доставленные при записке полковника Секеринского от 26-го января 1886 г,

К кружку Ядринцева принадлежат между прочим: …3) сын потомственного почётного гражданина, бывший студент Санкт-Петербургского Университета Иннокентий Сибиряков, 23-х лет и сестра его Анна, 22-х лет. Сибиряковы очень богатые люди, оказывают большие денежные вспомоществования учащимся сибирякам; по образу мыслей неблагонадёжны»[121].

  1. Вот ещё один любопытный документ из того же фонда под названием «По розыске в Санкт-Петербурге» за 1886 год (205 листов). В нём под пунктом 6 приводится «Список лиц, упоминаемых в донесениях о наблюдении за студентом Санкт-Петербургского Университета Генрихом Юлиановым Велижинским. 26 марта 1886 года».

Далее приводится таблица, в которую вписаны имена 30 человек. Под № 1 значится уроженец г. Каменец, сын мещан, окончивший курс Кишинёвской гимназии, «студент Университета» Велижинский Генрих Юлианов, а под номерами 4 и 5 записаны соответственно Сибиряков Иннокентий Михайлович и Сибирякова Анна Михайловна. В последней колонке, обозначенной названием «Степень виновности, выраженная в цифрах», Велижинскому присвоена цифра 1, Сибиряковым — 2.

Генрих Велижинский. согласно этому документу, посещал Иннокентия и Анну Сибиряковых ещё и 30 ноября по тому же адресу — дом 3, кв, 4, по Конногвардейскому бульвару.

Статус Иннокентия Сибирякова в этом документе «бывший студент Санкт-Петербургского Университета»[122].

  1. 23 мая 1889 года из канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника (Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в столице) в Департамент полиции ушёл документ под № 5011 с пометкой «Секретно». В нём говорится:

«Вследствие отношения от 10 сего Мая… имею честь сообщить Департаменту полиции следующее:

  1. в доме № 1, 7, 8, выходящем на Мойку и Царицын Луг, квартиру 20 занимает потомственный почётный гражданин Иннокентий Михайлович Сибиряков и сестра его Анна, в качестве же компаньонки последней в квартире их проживает Санкт-Петербургская мещанка Надежда Петровна Крашенинникова, 32 лет.

Не подлежит сомнению, что денежный пакет, посланный в Швейцарию на имя Веры Казакевич[123], отправлен по поручению Сибиряковых, которые вообще не отказывают в материальной поддержке учащейся молодёжи. Характеристика семейств Сибиряковых сообщена Департаменту в отношении моём от 12 декабря 1888 года за № 11594; кроме того, они упоминаются в записке Охранного Отделения от 27 января 1886 года за № 20 по делу о сибирских революционных группах.

Иннокентий Сибиряков, 16 числа текущего месяца, выбыл за границу, куда также собирается вскоре выехать и сестра его Анна, вместе с Крашенинниковою.

Генерал-лейтенант [подпись неразборчиво]»1.

  1. Следующее дело называется «Обзор деятельности Санкт-Петербургского отделения по охранению порядка и обществе нной безопасности 1885–1893 гг.». Рассматриваемый документ — «Записка об имеющихся в Управлении Санкт-Петербургского Градоначальника сведениях о деятельности противоправительственных кружков и некоторых отдельных личностей в Санкт-Петербурге». Целый раздел составляют «Земляческие кружки». «Организуемые в видах оказания материальной помощи учащимся в Петербурге землякам, кружки эти большей частью переступают в своей деятельности указанную выше цель. Таковы:
  2. Сибирское землячество, являющееся самым старым землячеством, получившим до некоторой степени официальное признание, благодаря стоящему во главе его и существующему с разрешения Правительства “Обществу для содействия учащимся в Петербурге сибирякам”, главные руководители которого литератор Николай Ядринцев и семья богатых золотопромышленников Сибиряковых, издавна известны полиции по своим либеральным воззрениям. Своевременно установленным за ними наблюдением выяснены постоянные их сношения с литераторами Михайловским[124], Кривенко[125] и другими, известными своей неблагонадёжностью лицами, так и с наиболее выдающимися, по своему противоправительственному направлению, представителями землячества. <...>

…Члены этого землячества не только участвуют в демонстрациях (в 1886 году на Волховом кладбище в годовщину смерти писателя Добролюбова, и в 1891 году во время похорон литератора Шелгунова), но и обнаруживают попытки к революционным организациям. <…>

Из числа членов этого землячества, в большинстве политически неблагонадёжных, обращает на себя внимание Всеволод Крутовский[126]… <…> Михайловский является центром, около которого сосредотачиваются старые деятели партии «народной воли” и многие лица из учащейся молодёжи, разделяющие принципы этой партии…

Список лиц этой категории при сём приложен.

№ 2846. 25 марта 1893 г. Начальник Отделения, Полковник [подпись]»[127].

Далее в «Записке» помещена таблица, в которую занесены имена 41 члена Сибирского землячества и среди них Сибиряков Константин, надворный советник, Сибиряков Иннокентий, потомственный почётный гражданин, Сибирякова Анна, потомственная почётная гражданка. Напротив их имён в таблице есть приписка: «Заметны в сношениях с лицами, неблагонадёжными в политическом отношении».

Этот документ 26 марта 1893 года внимательно читал, оставив свои пометки, губернатор Санкт-Петербурга фон Валь, что сыграло определённую роль в судебном процессе против Иннокентия Сибирякова в 1894 году. Суду над благотворителем будет уделено внимание в отдельной главе книги.

  1. В фонде 102 имеется дело (46 и 46 ч. I), в котором указывается, что адрес Иннокентия Михайловича Сибирякова (Царицын Луг, д. 7, кв. 20) был найден при обыске у Сергея Тютчева. Сергеи Николаевич Тютчев (1820–1898), действительный статский советник, двоюродный брат известного поэта и дипломата Фёдора Ивановича Тютчева, к революционной деятельности отношения не имел, а вот его сын Николай Сергеевич Тютчев (18561924)[128] — революционер-народник, политкаторжанин, Николай Тютчев был осуждён ещё в те годы, когда Иннокентий Сибиряков учился в гимназии.

Сергей Николаевич Тютчев тяжело переживал о случившемся с сыном и пытался облегчить его участь, искал поддержки у влиятельных лиц. Он безуспешно обращался к министру внутренних дел графу М.Т. Лорис-Меликову и генерал-губернатору Восточной Сибири Д.Г. Анучину. Не исключено, что обращался он и к Иннокентию Михайловичу Сибирякову, предположительно, за материальной помощью, а, возможно, пытался через него выйти на влиятельных людей в Сибири, отсюда и адрес золотопромышленника, найденный при обыске у С.Н. Тютчева.

Конечно, невольно задаёшься вопросом, догадывались ли золотопромышленники Сибиряковы, что за ними ведётся слежка, и что их имена фигурируют в бумагах Департамента полиции? Скорее всего, нет. По крайней мере, Иннокентий Сибиряков лишь в 1893–1894 годах столкнулся с явными провокаторами, когда над ним готовилось судилище с целью лишить его капиталов, о чём речь ещё впереди.

В документах Департамента полиции, так или иначе имеющих отношение к Иннокентию Сибирякову, встречается немало лиц из окружения Иннокентия Михайловича и среди них (кроме уже названных) Глеб Успенский и Флорентий Павленков, Василий Семевский и Елизавета Семевская. Константин Станюкович и Владимир Короленко, Владимир Вернадский и Сергей Зарудный… К последнему из перечисленных обращалась за юридической помощью Анна Сибирякова уже после кончины Иннокентия Михайловиче! в связи с пожертвованием братом крупной суммы детскому приюту в Райволо (Рощино) перед уходом Иннокентия Михайловича в монастырь.

Какими были отношения у литераторов и учёных с благотворителем И.М. Сибиряковым видно из его биографии, из жизнеописаний вышеперечисленных персон. Приведём один пример, раскрывающий характер этих отношений, ничего общего с революционной деятельностью не имеющих.

Помощь голодающим

В начале 1890-х годов в Иннокентии Сибирякове сострадание к людям особенно ярко проявилось к переселенцам в Сибирь, претерпевавшим тяжелейшие бедствия в пути и трудности обустройства на новых землях. Он становится одним из учредителей Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам [126, с. 1–7], начало деятельности которого совпало с голодом, постигшим Россию в начале 1890-х годов. Под давлением голода поток переселенцев в Сибирь «взломал» организованные рамки и приобрёл стихийный характер. На перевалочных пунктах, по всему пути следования переселенцев, не хватало самого необходимого, даже бараков. Тысячи людей с детьми и скарбом оказались под открытым небом. Начались эпидемии.

На Тюменском переселенческом пункте на деньги Иннокентия Сибирякова и его сестры Анны Михайловны ремонтируются старые и достраиваются новые бараки, строятся столовая и больница [49, с. 178].

Иннокентий Михайлович выделяет средства и для организации санитарного отряда из студентов-медиков во главе с Ядринцевым, который отправляется в Тобольскую губернию [22, т. 5, с. 360–361]. Созданный за счёт Сибирякова отряд медиков начинает работу и в Казанской губернии. Охваченный сочувствием к народному горю, он и сам выезжает в Курган и на месте знакомится с обстановкой, принимая необходимые меры для облегчения положения страдающих от голода и болезней людей [49, с. 178].

Отчаянное положение сложилось в связи с голодом в Нижегородской губернии, где на средства Иннокентия Михайловича при посредничестве писателя В.Г. Короленко открываются столовые для пропитания голодающих. В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге хранится несколько писем Иннокентия Михайловича Сибирякова, адресованных писателю В.Г. Короленко в Нижегородскую губернию в связи с постигшим Россию голодом 1891–1892 годов. Письма представляют собой деловые сообщения о посылке денег в помощь голодающим и являются примером того, как просто и даже буднично, без красивых фраз, творятся дела милосердия теми, кто живёт с Богом в душе, исполняя заповедь Спасителя о любви к ближнему.

1 мая 1892 года Иннокентий Сибиряков сообщал писателю: «Милостивый государь Владимир Галактионович. Посылаю при сём триста руб. …за май месяц на устройство столовой в Лукояновском уезде…

Затем вышлю в июне 200 р.. в июле и августе по 100 р.».

В своих воспоминаниях об этом трудном для Нижегородской губернии времени В.Г. Короленко писал: «Вернувшись в Лукоянов, я узнал, между прочим, что в моё распоряжение предоставлено губернской земской управой полторы тысячи пудов хлеба, купленного на средства И.М.

Сибирякова. Это обстоятельство оказало нам громадную услугу и окончательно определило дальнейший способ действия. Можно сказать даже, что теперь образ действий зависел уже не от меня: я очутился как бы в упряжке, — эта масса хлеба требовала скорейшего и наиболее целесообразного распределения.

Вот почему 15 марта я сидел в санях… по дороге в дальнюю Шатиловскую волость».

Подводя итог написанному в этой главе, следует отметить, что Иннокентий Михайлович Сибиряков, сталкиваясь в жизни с нищетой и несправедливостью, искренне желал для народа улучшения жизни, поэтому в молодости оказался рядом с теми, кто сочувствовал идеям социального переустройства России. Но судя по его действиям, он шёл по пути улучшения жизни простых людей через просветительство, как он его понимал, и конкретную помощь страдающим людям, а не через желание революционного бунта. Иннокентий Михайлович продолжал оставаться человеком с неподдельными верноподданническими чувствами по отношению к правящей династии Романовых. Так, для поступающих в Томский университет благотворитель учредил стипендию имени «Его Императорскаго Высоч.<ества> Наследника Цесаревича Николая Александровича». Он, конечно, был наслышан о том торжественном и роскошном приёме, который в 1891 году в Иркутске его земляки устроили Цесаревичу Николаю Александровичу Романову, будущему последнему императору России, когда он во время своего кругосветного путешествия возвращался в Санкт-Петербург через Сибирь.

В 1897 году, уже находясь в постриге, инок Иннокентий пожертвовал средства на создание храма во имя Святителя Николая, небесного покровителя императора Николая Александровича, в 7-й гимназии Санкт-Петербурга, По предложению благотворителя церковь в 7-й гимназии создавалась в память коронования Императора Николая 11 и Императрицы Александры Феодоровны: согласие императорской четы на такое посвящение подтверждается текстом царской телеграммы [133, с. 7]. Очевидно, что Иннокентий Михайлович Сибиряков оказался верным семейной традиции и по отношению к русскому Самодержавию.

Глава 12. Выбор сердца

Переоценка ценностей

К тридцати годам у Иннокентия Сибирякова наступает разочарование в научном методе познания мира, образе жизни европейских народов, в идеях достижения народами России материального благополучия путём внешнего переустройства жизни. Это произошло в конце 80-х годов XIX века, когда Иннокентий Михайлович предпринял образовательное путешествие по Европе и посетил все крупные центры западного мира [119, с. 1038]. Из заграницы золотопромышленник вернулся разочарованным [120, с, 91].

Иннокентий Сибиряков говорил близким людям: «Как человек пуст в своей жизни, как ничтожны все его потребности, обусловленные одной наживой. Как жадно всё человечество в своём стремлении к богатству… Ио что оно нам приносит?.. Одно грустное разочарование. Вот я — миллионер, моё “счастье” должно быть вполне закончено. Но счастлив ли я? Нет. Всё моё богатство в сравнении с тем, чего жаждет душа моя, есть ничто, пыль, прах… А между тем всё человечество стремится именно к достижению богатства.

При помощи своих денег я видел мир Божий… — но что из всего этого прибавило к моему собственному счастью жизни? Ровно ничего. Та же пустота в сердце, то же сознание неудовлетворенности, то же томление духа» [19, с. 167].

Путешествие по иноземным странам дало И.М. Сибирякову возможность увидеть, что «наша жизнь не перекипела, и наши духовные силы ещё бодры и свежи» [129, т. 1. с. 43]. Россия с живой верой народа, с православным укладом жизни, тяготением к правде и любви во Христе стала понятнее, ближе и дороже. Миллионеру открылась в Европе «та глубокая историческая порча, которой подверглось западное христианство, восприняв в себя зародыши теперь уже развившегося и гордо поднимающего голову беспокойного, скептического, беспринципного рационализма» [80, с. 722]. А истинно русский человек и в конце XIX века «больше золотой парчи придворного уважал лохмотья юродивого» [35, с. 232]. Объясняя традиционное для Руси отношение к богатству, И.В. Киреевский писал: «Роскошь проникала в Россию, но как зараза от соседей. В ней извинялись, ей поддавались, как пороку, всегда чувствуя её незаконность, не только религиозную, но и нравственную, но и общественную» [35. с. 232].

Разочарование, подобное тому, которое пережил Иннокентий Сибиряков при встрече с Западом, испытали многие. Даже Тургенев не избежал прозрения при наблюдении за жизнью европейцев. «Я должен сознаться, — писал он, — что всё это крайне мелко, прозаично, пусто и бесталанно. Какая-то безжизненная суетливость, вычурность или плоскость бессилия, …отсутствие всякой веры, всякого убеждения, даже художественного убеждения — вот что встречается Вам, куда ни оглянитесь. …Общий уровень нравственности понижается с каждым днём — и жажда золота томит всех и каждого…» [Цит. по: 28, с. 54],

Своё впечатление от встречи с Европой оставил и Достоевский, посетивший Швейцарию: «О, если б Вы знали, как глупо, тупо, ничтожно и дико это племя! …В управлении и во всей Швейцарии — партии и грызня беспрерывная, пауперизм и страшная посредственность во всём… Нравы дикие: о если б Вы знали, что они считают хорошим и что дурным. Низость развития: какое пьянство, какое воровство, какое мелкое мошенничество, вошедшее в закон В торговле» [Цит. по: 28, с. 55].

В своё время признавался и Герцен: «Начавши с крика радости при переезде через границу, я окончил моим духовным возвращением на родину. Вера в Россию спасла меня на краю нравственной погибели… За эту’ веру в неё, за это исцеление ею — благодарю я мою родину» [Цит. по: 28, с. 55].

Западная цивилизация, охваченная неудержимым стремлением к богатству любым путём, оттолкнула Иннокентия Сибирякова своей бездуховностью. Заблуждения молодости развеялись, и Иннокентий Михайлович как бы заново открыл для себя не только уникальность призвания России и её места в исторических судьбах человечества, но и духовный опыт Православия. Участие в богослужениях больше по обычаю, чем по потребности души, теперь сменяется в нём сознательной усердной работой по освоению православной духовной традиции.

Об этой перемене в Иннокентии Михайловиче Сибирякове писал монах Климент: «Какой поразительный контраст! Сотни богатых людей едут за границу для удовольствия, привозят домой массу багажа, нахватавшись модных мыслей, начинают сеять у себя на родине смуты, безбожие, анархизм, или стараются умножить и без того многие капиталы, эксплуатируя чужой труд. Сибиряков, путешествуя по свету, учится христианской философии, открывает суету жизни, видит страдания честных, любящих Бога людей, решается идти навстречу тем, кто обездолен судьбой и, как в этом деле, так и в общении с Богом, в молитве, думает найти утешение своему скорбящему духу» [39, с. 513].

Их было не так много в России, «беглецов своей родины», которых «сознание русской самобытности» привело «опять в свою родную землю» [2, с. 40]. Это И.В. Киреевский, К.Н. Леонтьев, Л.А. Тихомиров… В данном ряду по праву может быть назван и И.М. Сибиряков, но не как теоретик независимой от иноземных заимствований русской мысли, а как практик, воплотивший достижения этой мысли в жизнь. Вслед за своими великими соотечественниками Иннокентию Михайловичу удалось совершить почти невозможное: «подчинить», выражаясь словами И.В. Киреевского, «раздвоенную образованность Запада цельному сознанию верующего разума» [37, т. 1, с. 264]. И.В. Киреевский считал, что вера в образованном слое, преодолевая «внешнюю образованность», способна «произвести» «свою философию», которая придаст «внешней образованности»… другой смысл, проникнув её «господством другого начала» [34, с. 265], Как это происходит на деле, прекрасно иллюстрирует пример жизни Иннокентия Михайловича Сибирякова.

После встречи с европейской цивилизацией, представшей пред Иннокентием Михайловичем без прикрас, ему, вслед за многими предшественниками, «стало очевидно, что мир славяно-русский и мир романо-германский — два совершенно особенные мира» [Цит. по: 14, с. 635].

Теперь Иннокентию Сибирякову стало близким и понятным утверждение русских мыслителей, что у нас и дело, и задача, и цель, и предназначение иные, а потому у России иная, отличная от Запада, «особенная дорога». И «дело наше — возрождение жизненных начал в самих себе, искреннею переменою нашего внутреннего существования» [129, т. 1, с. 931. На этой «своей особенной дороге» для Иннокентия Сибирякова уже не оставалось места никаким иноземным идейным увлечениям, в том числе и в доморощенной упаковке.

Призыв славянофилов «беспристрастно отыскать и узнать своё» и обратиться к русской истории «без иностранных очков» [5, т. 2, ч. 1, с. 4111 был услышан и исполнен Иннокентием Сибиряковым в жизни. Вслед за славянофилами сознание будущего подвижника «проникало вглубь начал, составляющих духовную сущность русской народности» [1, с. 2521] — в православную духовную традицию, что давало ему возможность образовываться по заветам, оставленным русскому человеку его предками.

В «переразвращённой среде, какова наша образованная» [110, т. 6, с. 382], требовались уже не теоретическая полемика, а подвиг духа. Становилась ясной и цель на последующие годы: подвиг внутреннего преображения, нравственного обновления, перевоспитания самого себя, преодоление, пусть и в единичном варианте, того помрачения, которым были охвачены в России в конце XIX — начале XX веков многие общественные деятели, люди науки и искусства.

«Когда мы примемся разбирать всё то множество разного рода мировоззренческих систем, что составляют идеологический хаос, в каком осуществлялась русская общественная мысль XIX столетия — да и вплоть до наших дней, — пишет М.М. Дунаев. — нам не избежать вывода, что в этой видимости хаоса обозначены два вполне, определённых направления, два пути, между которыми должна была выбирать Россия, и как государство, и как нация. Хаос же возни кал оттого, что определённый выбор так и не был осуществлён, и совершалось метание, а то и вовсе попытка следовать сразу по двум путям одновременно: бестолковая и изнуряющая народный дух трата сил. Ориентирами на предлагаемых России путях служили два комплекса стройных идейных систем, полущивших весьма неудачные названия при своём возникновении: славянофильст в о и западничество. Все прочие идейные направления так или иначе сопутствовали этим двум, имели в них свой исток, от них отталкивались, но к ним и притягивались, хотя внешне создавали порою видимость, будто совершенно порвали с причиною. давшей им начало» [27, с. 242].

Рассматривая интересующую нас эпоху в её идейном противоборстве, М.М. Дунаев уточняет: «Различия между славянофилами и западниками — религиозные по смыслу и по самому духу своему. В двух этих направлениях сказалось перенесённое на социально-политическую, идеологическую почву противостояние Православия и западных конфессий» [27, с. 249]. Но «противостояние» не только «сказалось», как считает современный исследователь религиозной мысли России А.Д. Кинлин, а определило эти два направления, так как шло «именно и прежде всего на духовном уровне и лишь затем на мировоззренческом, идеологическом, историческом, социально-политическом,..» [34, с. 303–3041.

Сравнение России и Европы

В одном из своих писем из Европы в 1893 году И.М. Сибиряков писал: «Здесь далеко не так заметны «праздники” (Пасха), поздравлений никаких нет вовсе. Театры открыты всю Страстную, исключая Великой Пятницы, когда допускаются только серьёзные концерты. Иностранцы подсмеиваются над нашим обычаем целоваться или, что называется, христосоваться на Пасхе… Этот, в сущности, прекрасный обычай теперь превратился в какую-то формальность и, пожалуй, действительно не соответствует современным условиям жизни “интеллигентного” общества» [82].

В приведённом отрывке из письма к В.И. Межову И.М. Сибиряков подчёркивает формализм «просвещённого» общества в отношении к церковной традиции: в образованной среде, ещё соблюдавшей внешний обряд, он становится пустой оболочкой, лишённой живого чувства, так как не пронизан духом веры.

То доброе зерно веры, которое с детства было в душе, и которое получило своё дальнейшее благодатное развитие в практике благотворения, вошло в явное противоречие с внешней образованностью, постулаты которой всё больше выдавали свою духовную несостоятельность. Применив к И.М. Сибирякову слова И.В. Киреевского, отнесённые им к России, и слегка их перефразировав, можно сказать, что «русская особенность» в Иннокентии Михайловиче спаслась от возможности «быть задушена западным просвещением», «прежде чем ложное направление Запада» взяло над ней верх [37, т. 2, с. 288]. Возвращение «домой» оказалось для Иннокентия Сибирякова одновременно и обретением Истины, которую он столько лет искал и которую обрёл в Православии,

Евангелие, которое становится с этих пор главной книгой для Иннокентия Сибирякова, побуждало задуматься, помогало заглянуть в собственную душу, позволяло понять, что бороться со злом во внешнем мире можно не иначе, как только начиная со своей души, «К истинной философии, — утверждает святитель Игнатий Брянчанинов, — приводит одно христианство; только при посредстве его можно быть непогрешительным психологом и метафизиком». Ответ на вопрос, как победить зло в мире, теперь получал для И.М. Сибирякова полное разрешение (как бывает в подобных случаях всегда): чтобы зло было уничтожено в мире, его нужно прежде всего побороть и уничтожить в самом себе. Борьба с мировым злом «должна совершаться прежде всего в душах человечества, во внутреннем, а не во внешнем мире. Внешнее переустройство, совершённое путём физического устранения носителей греха, не даст результата, ибо таким образом зло неуничтожимо».

Из потребности постижения духовных основ Православия и усвоения живого опыта церковной жизни естественно вытекала потребность паломничества по монастырям и святым местам Руси, которые и начинает совершать Иннокентий Сибиряков. В 1890 году, когда он приехал из-за границы и поселился в квартире на Гороховой улице, его часто стали видеть в столичных храмах и паломником местных и окрестных монастырей [19, с. 167]. Это было время, когда по Руси ещё бродили от монастыря к монастырю многочисленные богомольцы, «калики перехожие» — слепые певцы духовных стихов, странствующие искатели Бога, которыми на протяжении многих веков была полна Святая Русь, столь талантливо изображённая в книгах Ивана Шмелёва, Василия Никифорова-Волгина, Бориса Зайцева и других православных писателей.

Монастыри продолжали оставаться «духовным сердцем России» (И.В. Киреевский), за что в «прогрессивной» печати их подвергали неистовым по накалу злобы нападкам. В «святых зародышах несбывшихся университетов», как называл монастыри Иван Васильевич Киреевский, получал образование простой русский народ. Православные обители находились в постоянном, живом и благодатном общении с народом. Ходили странники по лицу земли — правду в монастырях искать, сердце своё утешить, сомнения свои развеять. Так было сотни лет.

С пренебрежением смотрело «культурное» общество на это движение Руси ко Христу, уже не понимая, что не просто к Сергию Радонежскому или Варлааму Хутынскому. а в горний Иерусалим — Град Небесный — идёт народ; к Отцу, без единения с Которым в духе любви не мыслил оправдания своему существованию на земле русский человек на протяжении многих веков.

Вместе с народом стал находить в монастырях разгадки своим сомнениям и Иннокентий Михайлович Сибиряков. Вера во Христа Спасителя открывалась ему в тайне сердца, известной только Богу, а потому словесному описанию или анализу подлежать не может. Но всеобщим для воцерковляющегося сознания всегда в таких случаях является понимание, что христианство существует только в своей законченной целостности, которая передана нам от древних времён, и которую нельзя расчленять на отдельные части, приспосабливая их под свои понятия, а остальное объявлять якобы устаревшим. Как отмечает М.М. Дунаев, вычленение хотя бы одной из частей (религиозно-мистической, философской, этической) неизбежно разрушает целостность, обессмысливая и обесценивая и то, что было «оставлено» как необходимое.

Время поиска истины для Иннокентия Сибирякова подходило к концу. Как и все верующие, он обретал Истину в Евангелии, важнейшим событием которого является «непостижимое умом человеческим само-жертвоприношение Бога, призванное таинственным неисповедимым образом изменить судьбы человечества, судьбы мира» [29, с. 159]. Во время своих паломничеств И.М. Сибиряков начинает пристально всматриваться в монашескую жизнь. Иноческий подвиг вызывает в нём не просто сочувствие. Монашество на Руси для многих искателей истины стало последним и убедительным ответом на вопрос о смысле жизни. Оно звало человека задуматься над своей собственной правдой, светило душе неотмирной духовной тишиной, молитвенным самоуглублением и покоем, удивляло неподдельной лаской кроткого, смиренного, любящего сердца. Человека, ищущего личного совершенства, это не могло не трогать. Монах во все времена — человек не от мира сего. Он неуязвим никакой суетой, сосредоточен в себе, и ко всему в жизни подходит только с мерой Евангельской. А потому истинный подвижник уже в преображённом состоянии своей души не может не поражать и не притягивать сердца ищущих «Царства Божия и правды его» (Мф. 6, 33). Но ведь именно к этому царству и стремился теперь Иннокентий Сибиряков.

Чужой среди своих

«Отсутствие счастия в жизни, — говорил он близким людям, — гнетёт моё сознание безотчётным чувством скорби, горести и отчаяния. Так чувствую я себя теперь, по возвращении в Россию. Здесь, как и везде на свете, я вижу только одни страдания людей, одни муки человеческие, одну суету мирскую. Как будто вся наша жизнь только в одном этом и состоит, как будто Господь Бог всех нас создал для одних страданий на свете и нет для человека никакой отрады, кроме печального конца — смерти… И я думаю, что все эти пытки, все мучения, все страдания суть лишь вещи благоприобретённые человеком, но не наследие Божие для нас на земле. Ведь Царствие Божие внутри нас, а мы всем этим пренебрегли и впали в отчаяние, в тоску, в ад жизни. Да, слаб, ничтожен и малодушен человек в выборе своего земного блага, личного счастья» [19, с. 167],

Пора возвращения «домой» совпала у Иннокентия Сибирякова с празднованием в 1892 году 500-летия со дня кончины преподобного Сергия Радонежского, который, по слову В.О. Ключевского, «примером своей жизни, высотой своего духа, поднял упавший дух русского народа, пробудил в нём доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в будущее…» Щит. по: 29, с. 178].

Слияние с духовной жизнью народа, прикосновение к его святыням, погружение в одухотворённую и трезвенную среду православного мироощущения животворно действовало и на Иннокентия Михайловича. Он стал почитать святых, которых любил его народ, чтить обычаи, которые чтил простой люд. Иннокентий Михайлович сделал последний и бесповоротный выбор в своей жизни. Его мировоззренческой доминантой стала Православная вера.

К сожалению, после ухода Иннокентия Михайловича Сибирякова в монастырь, каких только небылиц о нём не написали, примеряя к благотворителю расхожий стереотип развращённых богатством толстосумов. Эти измышления бульварных сочинителей попали однажды в церковную книгу, и с тех пор вымысел, не соответствующий действительности, нет-нет да и перепечатывается в православной литературе (см. книгу о. Марка (Лозинского) «Отечник проповедника»). Но ведь существуют достоверные свидетельства людей, начиная от его светских учителей и заканчивая священноначалием, хорошо знавших схимонаха Иннокентия (Сибирякова) как в миру, так и в монастыре! Достаточно вспомнить, что К.П. Победоносцев характеризовал Иннокентия Михайловича Сибирякова как честного человека, надёжно верующего, простого, ревнителя, которому можно верить [б, с. 30]. «Кротким сыном Церкви» называл его и митрополит Палладий [б, с. 311. Причиной возведённой на Иннокентия Сибирякова напраслины было его богатство. не дававшее покоя многим его современникам, а также решительный отказ от своего многомиллионного имения по соображениям высшего порядка.

Иннокентий Михайлович был очень богат и по меркам того времени. Но богатство не отягощало душу Иннокентия Михайловича гордостью. Его отношение к собственности было словно списанным со святоотеческих книг. Все, знавшие И.М. Сибирякова, отмечали его поразительную скромность, желание сидеть «на последних местах» (Лк. 14, 10), естественное побуждение вести себя так. словно другие лучше него. За эти христианские качества души люди «другого покроя» нередко характеризовали Иннокентия Михайловича как человека робкого и застенчивого, порой вкладывая в такую оценку отрицательный смысл.

Незаметно для окружающих Иннокентий Михайлович всё ближе подходил к воплощению в жизнь христоподражательного жития. Иннокентий Сибиряков был человеком-практиком, потому он и Евангелие воспринимал не как сумму отвлечённых идей, а как руководство к деятельному христианству. Очевидец, наблюдавший быт Иннокентия Михайловича после его обращения к Богу, рассказывает о великодушии благотворителя следующее: «Кто только из столичных бедняков не был у него в доме на Гороховой улице, кто не пользовался его щедрым подаянием, денежной помощью, превосходящей всякие ожидания! Дом его обратился в место, куда шли алчущие и жаждущие. Не было человека, которого он выпустил бы без щедрого подаяния. Были люди, которые на моих глазах получали от Сибирякова сотни рублей единовременной помощи… Сколько, например, студентов, благодаря Сибирякову, окончило в Петербурге своё высшее образование! Сколько бедных девушек, выходивших замуж, получили здесь приданое! Сколько людей, благодаря поддержке Сибирякова, взялось за честный труд!» [19, с. 167].

Благотворитель кипами получал письма с просьбой о материальной помощи. Очень многие из этих просьб удовлетворялись без проверки. «У Иннокентия Михайловича был период, — пишет ещё один его современник, — когда он рассуждал так: “Если просят, значит нужно: если можно дать, то есть, если имеются средства, то и нужно дать, не производя розыска”» [20, с. 1]. Он не интересовался, отчего несчастен просящий помощи ближний, почему он оказался в нужде, что довело его до бедственного состояния. Не пускался в исследования побудительных причин, если с просьбой приходили К нему люди, живущие в достатке. Он спешил на помощь, и «монетка» не запотевала в его руке. С детства наученный семейным примером, Иннокентий Михайлович крепко усвоил христианскую науку: истинная благотворительность должна обнимать всех и каждого.

Бывали дни, когда Иннокентий Михайлович Сибиряков принимал до четырёхсот человек, и никто «не отходил от него тощ». У него почти не оставалось личного времени, и тогда он решил организовать особое бюро для оказания денежной помощи, через которое раздал нуждающимся миллионы рублей [20, с. 1]. Мягкое и доброе сердце Иннокентия Михайловича сочувствовало и сострадало всякой нужде и беде, с которой он соприкасался. «Жизнь наша красна бывает лишь тогда, — говорил он, — когда всё нам улыбается вокруг… Но если вы чувствуете подле себя нищету, будучи сами богаты, то вам как-то становится не по себе» [19, с. 167].

И.М. Сибиряков научился не только давать всем просящим (за очень редким исключением, на что были серьёзные основания), но и давать охотно. Усердие христианина выражалось в нём и богатством сердечного расположения. Сердце нуждающегося и просящего человека зорко. Ему не всё равно, кто и как протянет кружку воды или кусок хлеба. Никому не хочется, даже при великой жажде, пить из мутного источника. Потому и тянулись люди непрерывной вереницей к Иннокентию Михайловичу, что чувствовали в нём присутствие евангельского духа, неподдельную искренность милующего сердца, которые были дороже даже самой милостыни.

Как христианин, Иннокентий Сибиряков уже понимал, что дела милосердия оцениваются Богом не по видимой значительности, не по количеству даяний, а по тому расположению сердца, с каким они делаются, по чистоте побуждений, по достоинству жертвуемых средств, В эти годы Иннокентий Сибиряков поступал подобно Иоанну Милостивому, беспрепятственно допускавшему к себе всех, приходящих к нему, как святитель Ефрем Переяславский, украсивший Переяславль храмами, благотворительными учреждениями и больницами, как, наконец, живущий совсем рядом брат во Христе Всероссийский пастырь Иоанн Кронштадтский.

Многие современники, наблюдая размах и всеохватность благотворительной деятельности Иннокентия Сибирякова, не могли его понять, считая, что он не ценит полученное по наследству состояние, что он не разборчив в подаянии милостыни, откликаясь на просьбу всякого просящего, порой и притворную. Так считали люди, уже утратившие связь с живой христианской традицией, не понимавшие духовного значения поступков Иннокентия Михайловича. Но он сам-то знал, что делал, и сознательно жил так, как жил, не боясь обеднеть, ведь «в понятиях православного человека ни один акт житейский не изъят от начала нравственного, хотя бы в минимальной степени» [130, с. 53]. Конечно, со временем раздача материальной помощи стала осуществляться через специально нанятых для этой цели работников, что сути дела не меняло.

Напряжение, работа, дальние поездки отразились на здоровье Иннокентия Михайловича. Оно снова пошатнулось, и благотворитель отправляется на лечение в Ниццу, где у Сибиряковых был дом. Из Европы он возвращается летом 1893 года, судя по предпринятым действиям, уже с выношенным решением о решительной перемене жизни, и, по выражению Ядринцева, «ликвидирует всё». Благотворитель начинает подготовку частично к передаче, частично к продаже своих паев в золотодобывающих компаниях и пароходствах брату Константину и сестре Анне [101, с. 1], Иннокентий Михайлович ещё продолжает вести многие проекты, но уже становится заметным, что он сворачивает свою публичную деятельность. Удивляет, насколько благородно подводит черту под старой жизнью щедрый благотворитель, оставляя в кассах общественных организаций немалые капиталы (63, с. 22], делая последние крупные вклады в различные светские учреждения, с которыми сотрудничал в течение нескольких лет.

Хотя в свои молодые годы Иннокентий Михайлович Сибиряков тратил средства, в основном, на образовательные, культурные и научные цели, нельзя не сказать и о том, что он выделил значительную сумму на строительство в родном Иркутске храма Казанской иконы Божией Матери, который сооружался попечением его старшего брата Александра.

Современники тех событий рассказывают, что Александр занял у Иннокентия на постройку этого храма несколько сотен тысяч рублей [это преувеличение: на самом деле И.М. Сибиряков внёс 30 тыс. рублей, что тоже сумма немалая. — Т.Ш.]. Когда же Александр Михайлович стал отдавать ему позаимствованные деньги, то природная доброта не позволила Иннокентию Сибирякову взять у брата долг. И Иннокентий Михайлович сказал: “Я — брат тебе. Пусть и моя лепта будет с твоей в святом деле”» [120. с. 91].

Надо отметить, что Иннокентий Сибиряков побуждался к благотворительным деяниям не только состраданием и милосердием к людям, столь присущими ему, но и глубоким чувством любви к родине, любви, которая помогала ему жить в мире русской цивилизации — её образа, мысли, чувства, действия. Ведь патриотизм есть «естественная, как телесное здоровье, добродетель, благодатию Христова учения освящаемая и возвышаемая до степени величайшего подвига: больше сея любви никто же имать!..» [80, с, 699]. Присутствие такой любви в человеке даёт ему шанс на возвращение к нашим духовным началам, независимо оттого, в какую эпоху такой поворот во внутреннем мире людей совершается. На протяжении многих лет для Иннокентия Михайловича Сибирякова эта кровная связь со своим Отечеством была главной побудительной силой его благотворительности и служения общественному благу.

Перемены в мировосприятии Иннокентия Сибирякова были непонятны его современникам. Внешняя жизнь «просвещённого» общества 90-х годов продолжала быть наполненной идеями служения общественному благу, но уже далеко не эти идеальные устремления набирали силу. В это время «вырастает пустоцвет декадентского равнодушия к истине и презрения к самопожертвованию… В сфере теоретической мысли наибольший интерес возбуждает Ницше, с его желанием “стать по ту сторону добра и зла” и создать религию обожающей себя личности. Проникают к нам и. французское декадентство и символизм, с их аффектированным презрением к нравственным задачам искусства и поклонением извращённости во всех её видах. Всё это ослабляет альтруистическое течение… <...> В середине 90-х годов возникает новое умственное течение, получающее название “марксизм” или “неомарксизм” и вступающее в борьбу с народниками 70-х годов и вообще со старым демократизмом. Русский марксизм… идёт рука об руку с теорией экономического материализма», по «которому важнейшим фактором истории являются исключительно экономические причины, борьба классов и интересов» [14, с. 649].

Обилие самых разнообразных течений в общественном сознании (по сути, его распад) не могло не тревожить людей совестливых. Одних это приводило к глубокому разочарованию и личному краху, других с головой уводило в научные труды или филантропическую деятельность, бурно развившуюся в России именно в эти годы, третьих поток «новых идей» уносит за собой. И только единицы, воспринимающие мир через библейское слово, уходят к вершинам духа,

В 80–90-х годах рассматриваемого столетия в высших кругах российского общества прозревали единицы, и то не сразу, а пройдя через огромный внутренний труд души в преодолении заблуждений и ошибок. К счастью, среди прозревших оказался и Иннокентий Сибиряков в то время, когда радикально настроенная часть русского общества бесповоротно выходила на революционный путь ради «счастья» людей, как тогда многие мечтали. Рядовым членам этого движения нельзя отказать в горячей любви к народу, который, правда, уже через пару десятков лет, расплатился миллионами жизней «за крепкие объятия» революционеров-демократов и либералов всех мастей. Любопытно, что в наше время «прорабы перестройки» в своём преобразовательном запале обошлись уже без подобной любви или хотя бы её видимости, так как понятие о любви к ближнему к концу XX века осталось только частным делом человека и обитало в его совести, а официальной категорией общественной жизни быть уже перестало — таков итог духовного оскудения.

Когда И.М. Сибиряков определялся в своих главных нравственных ориентирах, внутреннее миропонимание и внешнее существование народа и «просвещённого» слоя в России и их целеположения были настолько разными, что этот, постоянно углублявшийся, конфликт не только сказывался во всех сферах государственного и народного бытия, но и побуждал людей с ясным восприятием происходящего к активному поиску преодоления сложившегося раздора. В таких условиях людям с чуткой совестью истину невозможно было не искать. Тем более, что время от времени в русском обществе раздавались голоса, предупреждавшие своих соотечественников об опасности приближения революционной катастрофы.

По высказыванию А.И. Герцена, славянофилы «заставили призадуматься всех серьёзных людей» [18, т. 15, с. 9]. Среди тех серьезных людей, кто «призадумался» над вопросами об истинной духовности русского народа, о сущностной принадлежности к нему, о личном выражении и осуществлении этой принадлежности был и Иннокентий Михайлович Сибиряков. Идеи славянофилов, их самобытная русская философия и выведенная ею на свет Божий неопровержимая правда, не могли не затронуть глубин души Иннокентия Михайловича, который сам, хотя и был богат, и имел привилегию потомственного почётного гражданства, принадлежал всё же по своему родовому происхождению к простому народу, причём в той части России — в Сибири, — которая не знала крепостного права, а потому отличалась свободолюбием и непоказным достоинством.

Но прежде со всей российской неизбежностью того времени Иннокентию Михайловичу пришлось приобщиться к прозападному течению общественной жизни России, прослыть «просвещённым благотворителем», разочароваться в ценностях европейской цивилизации и, наконец, вернуться на свою духовную родину — в Православие.

Глава 13. Исход из мира

Личная жизнь

Некогда в родительском доме Иннокентий Сибиряков получил главное знание — знание «о едином на потребу» (Лк. 10,42). Приумножение этого знания и стало делом его жизни, В начале 1890-х годов жизнь благотворителя уже отличалась определённым аскетизмом, что никак не вязалось с его богатством. Адресные книги Санкт-Петербурга свидетельствуют, что Иннокентий Сибиряков снимал квартиры, предназначенные для людей среднего достатка, не соответствующие его званию миллионера-золотопромышленника. Он даже не завёл личного экипажа и пользовался извозчиками.

Склонность к жизни строгой и воздержанной проявилась в будущем иноке уже в юные годы. П.Ф. Лесгафт писал о своём ученике: «Точно также он не хотел проводить эгоистическую жизнь, окружаясь всеми земными удобствами и удовлетворениями; он жил при самых скромных условиях и по мере его знакомства с жизненными формами… он становился строже к себе и всё более избегал всякие телесные развлечения и прихоти. Чуткий ко всему окружающему, он стал верить человеческим нуждам и страданиям и помогать всем к нему обращающимся» [53, с. 10–11].

И всё же по молодости лет, богатый сибиряк не избежал нередких в его возрасте и положении искушений. Речь идёт о женщине, которая стала его содержанкой. Имя её Мария Михайловна Иотцат (Iотцат), по рождению — прусская подданная.

Перед постригом в монашество Иннокентий Михайлович Сибиряков предлагал ей руку и сердце, ведь от связи с этой женщиной родились двое детей. Удивительно, что эта женщина отказалась выйти замуж за золотопромышленника, но как только он встал на путь монашества, была возмущена и предприняла шаги, чтобы воспрепятствовать пребыванию Иннокентия Сибирякова в монастыре.

Её письма обнаружил на Святой Афонской Горе исследователь Афона, писатель, диакон Пётр Пахомов (литературный псевдоним — Павел Троицкий). Приведу большую цитату из статьи о, Петра, чтобы не исказить текст исследователя вольным пересказом в такой деликатной теме. Вот что он сообщает: «После обращения к Богу Иннокентий Михайлович, возможно под влиянием отца Давида, предложил ей руку и сердце. Из переписки видно, что он готов был помогать средствами не только М.М. но и её сестре. И как всегда и везде открыто и нелицемерно предлагал помощь, но брак так и не состоялся и, вероятнее всего, по причине несогласия его бывшей любовницы. 3 июня 1894 года он пишет ей письмо и просит простить его за всё то зло, которое он. по его мнению, причинил женщине. Он был готов заботиться о дочери и жене (предлагает купить или снять для неё дом в Петербурге, отправить её сестру на юг для лечения) и вообще и дальше помогать Марии Михайловне. В конце письма он пишет проникновенные слова истинного христианина: “Плохо, когда живёшь без Бога, ходишь, как в темноте, и творишь самые безобразные поступки и даже считаешь их при этом за хорошие. Искренно Вам преданный и желающий Вам здоровья и всего хорошего И. Сибиряков”,

Настолько сильно было его раскаяние, что в этот же день он пишет ещё одно письмо, в котором говорит: «Диавол был в моей душе и заслонял от меня истину. Слава Богу, я очень рад, теперь я могу сообщить Вам, что я с радостью желаю исправить свой грех относительно Вас вполне, именно, позвольте мне просить Вас быть моей законной женой». И приглашает её тотчас приехать в Петербург и обвенчаться. Но. брачный союз так и не был заключён. Когда же Иннокентий Михайлович встаёт на монашеский путь, это вызывает бурную реакцию у означенной особы: она подаёт в суд и просит привлечь к ответственности Сибирякова, якобы бежавшего по совету о. Давида на Афон. Читая это письмо, представляешь, насколько люди подобные о. Иннокентию беззащитны от аферисток. “Несколько лет тому назад совратил он меня от трудолюбивой жизни и, клятвенно обещав на мне жениться, прижил со мною сначала сына, который умер, а потом дочь. Теперь же бросил нас, не обеспечив как следует по его состоянию. Такой бесчестный поступок Сибирякова вынудил меня, в защиту попранных прав наших, обратиться к Санкт-Петербургскому Судебному следователю, который производит по этому делу следствие, остановившееся теперь за побегом Сибирякова в Вашу честную Афонскую Гору. Неужели вы потерпите, в посрамление Святого Афона, пребывание среди себя такого безнравственного человека, который не исполняет своих прямых человеческих обязанностей, а между тем, разными денежными пожертвованиями старается приобрести славу благотворителя. И подумать, что всё это Иннокентий Сибиряков делает с благословения также вызываемого Судом по этому делу монаха Давида, который неотступно за ним следует и содействовал вероятно ему советами своими постыдно бежать из России…”.

Как только Сибиряков отказывается от греховной жизни, становится на путь спасения — это вызывает бессильную злобу диавола и человека, оставившего греховную жизнь, обвиняют в безнравственности. Поэтому звучит и клевета на Сибирякова, что он бросил её и ребёнка и бежал от суда, и что он будто бы только претворяется благотворителем. Неизвестно перед кем и для чего. И даже на человека высокой духовной жизни архимандрита Давида (Мухранова) возводится клевета. Заметим, что именно этот шаг — принятие монашества — оказался настолько страшен для врага нашего спасения…»[129].

Следы Марии Михайловны затерялись в истории, и лишь крупицы сведений, относящиеся к ней самой и её семье, можно встретить в архивных делах. Так, в Адресной книге Яблонского за 1896 год фамилия Марии Михайловны Иотцат указана, как Готцат, и адрес проживания её в Петербурге обозначен на улице Теряева, 17. Этот же дом порой обозначался адресом Гесслеровский пер., 4 — из-за расположения на перекрёстке. Существующее предположение, что этот дом Марии Михайловне купил Иннокентий Сибиряков побудило автора этих строк обратиться к имеющимся документам и выяснить следующее.

По сведениям 1896 года Мария Михайловна была домовладелицей участка по указанному адресу с домовым строением на нём. Видимо, она получила участок с домом по наследству, так как известно, что «с 1878 г, участком и стоявшим на нём деревянным домом владел крестьянин Ярославской губернии С.В. Васильев. От него дом перешёл к прусскому подданному Иотсу. В 1901 году участок купил О.К. Буркгардт. При постройке здания в него был включен существовавший на этом месте дом»[130].

В архивном фонде под названием «Департамент общих дел МВД» Российского государственного исторического архива имеется дело, из которого следует, что в феврале 1879 года этот Департамент рассматривал вопрос о принятии в подданство России прусских подданных, среди которых значится и г-н Иос[131] (Иоте), видимо, отец Марии Михайловны. Скорее всего, она жила в доме отца по вышеуказанному адресу и со временем стала его хозяйкой.

Не исключено, что в этом доме бывал Иннокентий Сибиряков. Сохранилось описание усадьбы, которая стала принадлежать с 1901 года новому владельцу — фабриканту, потомственному почётному гражданину, купцу 2-й гильдии О.Ф. Буркгардту, но оно относится уже к тому периоду, когда на участке был выстроен новый дом с сохранением ряда прежних строений. Современный адрес — угол Чкаловского проспекта и ул. Всеволода Вишневского.

Таким образом, можно утверждать, что в 1896–1901 годах М.М. Иотцат, содержанка И.М. Сибирякова, владела участком на Петроградской стороне, который в год смерти схимонаха Иннокентия (Сибирякова) был ею продан. Могу предположить, что строение находилось в ветхом состоянии. поэтому в письмах фигурирует желание Иннокентия Сибирякова купить Марии Михайловне дом для её проживания с дочерью.

Закончим эту тему выводом, который делает в своей статье о. Пётр Пахомов: «История любовной связи с Марией Михайловной, покаяние и принятие монашества, делает пример золотопромышленника особенно важным для нас. Без этого завершения жизнь Иннокентия Михайловича была бы каким-то парадоксом мира, поклоняющегося мамоне, происшедшем то ли из-за безумия, то ли из-за филантропии, свойственной и для западного мира. Путь же, которым прошёл схимонах Иннокентий, — это жизнь православного человека. И жизнь его закончилась в тот момент. когда он совершил всё. что должен был совершить. Покаялся, раздал богатство, разорвал греховные узы и принял монашество, и, приняв великую схиму, по афонской традиции, решил навсегда пребывать на Святой Горе. И такой пример покаяния для нас неизмеримо более ценен, чем планомерная благотворительность преуспевающего человека.

Мы не знаем, как Сибиряков урегулировал это дело, но вскоре он с о. Давидом вновь поехал на Святую Гору, где… успел на Афоне совершить немало добрых дел»[132].

На пути к монашеству

Перемены в духовной жизни Иннокентия Сибирякова в начале 1890-х годов почти совпали по времени с прибытием в Санкт-Петербург с Афона чудотворной иконы Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение» главной святыни Русского Свято-Андреевского общежительного скита. Образ Богородицы «В скорбех и печалех Утешение» прославился своими чудотворениями ещё в 60-х годах XIX века, когда афонские монахи привозили икону в Россию и совершали с нею миссионерское путешествие по городам [134, с. 1109]. После этого чудотворная икона была возвращена на Афон.

Но в связи с открытием Санкт-Петербургского подворья Старо-Афонского Свято-Андреевского скита, братия принимает решение доставить чудотворный образ Божией Матери в столицу Российской империи, оставив в Свято-Андреевском скиту список с иконы. Именно этот, прибывший в Россию, чудотворный образ Богородицы впоследствии будет иметь решающее значение в главном выборе жизни Иннокентия Михайловича Сибирякова, о чём ещё будет сказано. В настоящее время икона хранится в ризнице Николо-Богоявленского собора в Санкт-Петербурге и раз в году в день её празднования 2 декабря по-новому стилю выносится к молящимся на вечерней службе. После первой утренней службы образ Пресвятой Богородицы «В скорбех и печалех Утешение» уносится в ризницу собора.

В 1890-х годах в Петербургском подворье Свято-Андреевского скита служил иеромонах Давид (Мухранов). Он и стал духовным отцом Иннокентия Михайловича Сибирякова [39, с. 514]. Мы пока не располагаем сведениями, проливающими свет на подробности знакомства золотопромышленника Сибирякова с отцом Давидом, но по косвенным фактам можно предположить, что оно состоялось в самом начале 90-х годов XIX в. и имело для Иннокентия Михайловича судьбоносное значение.

По свидетельству самого архимандрита Давида и братии, Иннокентий Сибиряков разновременно передал отцу Давиду 2 млн. 400 тыс. рублей, предоставив ему раздавать эти деньги по своему усмотрению. Отец Давид раздал пол овину на благотворительные дела и бедные монастыри России. На эти средства были возведены также братские корпуса и хозяйственные постройки Санкт-Петербургского подворья Свято-Андреевского скита, а на вторую половину развернулось грандиозное строительство в самом скиту на Афоне [94, С. 229–3001.

«В текущей печати, — пишет монах Климент, — не раз сообщалось тогда о крупных жертвах на богоугодные учреждения от неизвестного или от иеромонаха Давида, то были жертвы И.М. Сибирякова» [39, с. 514]. Все пожертвования Иннокентия Михайловича учёту не поддаются, так как он был склонен к тайной милостыне и творил множество благодеяний анонимно.

«Человек необыкновенной доброты, он никому не отказывал в поддержке, а вследствие его исключительной скромности, многие из облагодетельствованных им не знали, кто пришёл к ним на помощь», — свидетельствуют о благотворителе те, кто трудился рядом с ним [79, с. XXXII],

Будучи человеком действия, Иннокентий Михайлович Сибиряков призыв к подвигу духовному начинает осуществлять незамедлительно. С принятием бесповоротного решения новая движущая сила, получившая в душе простор для своего действия, подвигает всё его существо к преобразованию не только внутреннего мира, но и внешнего порядка личной жизни, которая начинает обустраиваться по канонам Православной веры и Устава Церковного, Слово «подвиг» предполагает движение, восхождение. Верующему сознанию известно, что истину нельзя получить даром, необходимо предпринять подвиг движения к ней, причём этот подвиг движения всегда совершается совместно с подвигом крестоношения (по меткому святоотеческому выражению — «в раю нераспятых нет»),

В начале 90-х годов активная благотворительная деятельность И.М. Сибирякова выходит на новый уровень, значимость его пожертвований в отечественные науку и культуру ещё более возрастает. Он стремится достойно завершить проекты в миру, те из них, которые по личным причинам были наиболее важными для благотворителя. В эти годы на средства Иннокентия Михайловича был пристроен один из залов музея Восточно-Сибирского отдела Русского Географического общества, который получил название Сибиряковский [106, с. 24–27].

Один из самых крупных вкладов (30 тысяч рублей) внёс И.М. Сибиряков на строительство нового театра в Иркутске, (прежний сгорел в начале 90-х годов XIX века) [77, с. 2].

Барнаулу в 1894 году Иннокентий Михайлович пожертвовал 5 тыс. рублей на возведение Народного дома и т. д.

Иннокентий Сибиряков не мог не позаботиться и о своих учителях, которых глубоко уважал. В 1893 году он жертвует П.Ф. Лесгафту 200 тыс. рублей и свой дом в Санкт-Петербурге стоимостью 150 тысяч для устройства учебного заведения, естественнонаучного музея и печатного органа [52, с. 10–11]. Автор книги «Лесгафт в Петербурге» А.В. Шабунин так воссоздаёт это необычное в жизни П.Ф. Лесгафта событие: «Предвидя возможные резкие возражения Лесгафта, Иннокентий Михайлович с внутренним волнением, но твёрдо, как о деле необходимом и давно решённом, заявил:

— Петр Францевич! Единственное, чем я могу отплатить за счастье быть вашим учеником, это, простите, деньги… Считайте, что я даю их не вам, а науке.

Не терявшийся ни в какой обстановке Лесгафт, умевший отчитать и одёрнуть любого, был застигнут врасплох. С минуту он молча смотрел на своего ученика, не зная, что сказать, а потом шагнул к нему и порывисто обнял. Это была такая удача, такой неожиданный сюрприз, о котором он не смел и мечтать».

Биологическая лаборатория Лесгафта стала впоследствии крупным научным и образовательным центром. «К августу 1905 года, — сообщает А.В. Шабунин, — был построен вместительный четырёхэтажный корпус, выходящий фасадом на Английский проспект. Первый этаж отвели под канцелярию, комнаты ассистентов и служителей, столовую, кухню, ванную, комнаты отдыха. Второй этаж заняли музейные помещения, зоологический кабинет, чучельная мастерская. На третьем этаже разместились рабочие кабинеты для занятий по анатомии, физиологии, ботанике, геологии, физике. Здесь же находились две аудитории — “аналитическая” и “физиологическая”. Четвёртый этаж включал большую аудиторию на 500 человек, вторую аудиторию поменьше, актовый зал, химическую лабораторию, библиотеку и кабинет Лесгафта. Постройка нового здания позволила увеличить число принимаемых на курсы, разместить коллекции, которым давно уже было тесно в старых помещениях»[133].

Это здание впоследствии выросло ещё на два этажа. Достаточное число помещений Биологической лаборатории позволило П.Ф. Лесгафту открыть курсы по подготовке руководительниц и воспитательниц физического образования, которые позднее были преобразованы в институт (ныне Академия физической культуры им. П.Ф. Лесгафта). Сама Биологическая лаборатория, трансформировавшаяся с годами в научно-исследовательский институт, в течение нескольких десятков лет работала по направлениям биологического профиля.

В 1891–1892 годах на средства И.М. Сибирякова изданы научные труды Н.М. Ядринцева, который в 1893 году на полгода выезжал в Америку на Колумбову выставку на пожертвования нескольких благотворителей, в том числе и Иннокентия Сибирякова [70, т. 5, с. 320].

Под названием Сибиряковской вошла в историю и этнографическая экспедиция в Якутию — последняя из организованных на пожертвования благотворителя [13, с. 661]. В настоящее время её история находится в поле зрения ряда современных исследователей, к трудам которых я и отсылаю читателей.

Параллельно с пожертвованиями на светские нужды развернулась обширная работа Иннокентия Михайловича и во благо Церкви. «Хотя и всякий род благотворительности был ему по сердцу, — пишет монах Климент, — но едва ли не всего отраднее было для него в эту пору подать руку помощи тем, кто стремился работать Богу в смиренном иноческом чине, вдали от мирских соблазнов, <..> Скоро после поездки на Запад Иннокентий Михайлович направляет свою благотворительность главным образом в сторону Православия и Церкви — на нужды монастырей, на благолепие храмов, на всё то, что так или иначе способствует людям в достижении вечного блаженства» [39, с. 514, 513].

Об идеалах Иннокентия Сибирякова этого периода его жизни можно сказать словами, отнесёнными в своё время к Ю.Ф. Самарину: «В его сознании ясно предносился светлый идеал России, достойно представляющей собою живую, великую часть Православной Вселенской Церкви, самостоятельно соединившей свободу, искренность и цельность веры с глубоким и всесторонним образованием, от нижних до верхних слоёв народа, как было в старину, проникнутой одними началами и убеждениями, ясным сознанием своего исторического призвания» [80, с. 690].

Попечение о рабочих золотых приисков

По инициативе Иннокентия Михайловича Сибирякова было проведено первое в России крупное исследование положения рабочих на золотых приисках [116, С. 94]. Оно достойно того, чтобы остановиться на этом проекте подробнее.

В 1885 году ещё будучи студентом университета, Иннокентий Михайлович обратился к своему учителю, известному историку Василию Ивановичу Семевскому, и предложил ему осуществить исследование сибирских золотых промыслов.

Учёный согласился взяться за него, но с условием отсрочки. С 1888 года В.И. Семевский начал собирать поданной теме библиографический, а с 1889 года — архивный материал. В 1891 году учёный предпринял поездку в Сибирь для изучения местных архивов и посещения золотых промыслов.

Как свидетельствует сам историк, «И.М. Сибиряков вполне обеспечил материальную возможность такой поездки» [97, с. IV). Результатом этой многолетней работы стал серьёзный научный труд, изданный на средства Иннокентия Михайловича и удостоенный Самаринской премии.

Это был двухтомник Семевского «Рабочие на сибирских золотых промыслах: историческое исследование», увидевший свет уже в 1898 году в Санкт-Петербурге.

Душевное расположение к простому труженику, к людям труда золотопромышленник Иннокентий Михайлович Сибиряков питал с молодости, «Характеризуя душевный склад Сибирякова, — пишет Г.Н. Потанин, — Семевский отмечал его совестливое отношение к той части народной массы, труду которой Сибиряков считал себя обязанным своим благосостоянием. То же самое замечал и я в своих сношениях с И.М. Сибиряковым. Он охотнее, чем на какие-либо другие цели, жертвовал деньги на дела, которые имели какое-нибудь отношение к рабочему классу на Ленских золотых промыслах. Когда Семевский слышал сожаления, что сибирский меценат не имеет собственной инициативы в своей благотворительной деятельности. а руководствуется чужими внушениями, Василий Иванович всегда энергично защищал Сибирякова от этих обвинений, и я думаю, что имел к этому большое основание» [89, с. 224–225].

Перед уходом в монастырь Иннокентий Михайлович Сибиряков учреждает капитал имени своего отца в размере 420 тыс. рублей для выдачи пенсий и пособий рабочим золотых приисков [87, с. 1–3]. Голос его совести, усиленный дыханием искренней веры, побуждал Иннокентия Сибирякова к раздумьям такого рода: «Я обладаю богатством. Как это случилось, думал я, что в моих руках скопились такие средства, которыми могли бы прокормиться тысячи людей? Не есть ли это средства, случайно попавшие ко мне, достояние других людей, искусственно перешедшее в мои руки? И я нашёл, что это именно так, что мои миллионы — это результат труда других лиц, и чувствую себя неправым, завладев их трудами» [19, с. 167].

Огромную работу по подготовке документов к учреждению капитала провёл историк В.И. Семевский [89, с. 224–225]. О капитале в пользу рабочих современник события писал: «… Всех удивит весть о небывалом до того времени пожертвовании. Пожертвование было до такой степени необычно, что дало повод к неблаговидным инсинуациям на жертвователя…»[134].

В московском Архиве Российской академии наук (АРАН) хранятся письма В.И. Семевского и И.М. Сибирякова, помогающие прояснить последовательность разработки и учреждения капитала им. Михаила Александровича Сибирякова.

Впервые переписку ввёл в научный оборот, видимо, А,А. Свирса[135] в своём исследовании «Сибиряковский капитал: судьба благотворителя и благотворительности (к 150-летию со дня рождения И.М. Сибирякова)». По сведениям учёного во время этой переписки с лета 1893 года по 1895 год историк В.И. Семевский и капиталист И.М. Сибиряков жили «по одному и тому же петербургскому адресу: Васильевский остров, 2-я линия, дом 11. Среди домовладельцев он был известен как дом Шрейдера-Богданова[136]. В квартире № 28 этого дома Семевский прожил порядка 30 лет… Услуги почтового ведомства при этом, естественно, зачастую были не нужны: ответы доставлялись и без того надёжно и быстро»[137].

Позволю себе ввести в повествование обширный фрагмент статьи Александра Аркадьевича, посвящённой переписке «Сибиряков-Семевский», Эти эпистолярные свидетельства И.М. Сибирякова и В.И. Семевского рассказывают о благотворителе больше, чем любое описание его биографов. Для необходимых уточнений сохранены и авторские комментарии к письмам[138].

«№ 1. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (17 сентября 1893 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Василий Иванович.

Сердечное отношение Ваше к помощи приисковым рабочим и готовность Ваша взяться за организацию этого дела даёт мне возможность и побуждает меня увеличить размер жертвуемого капитала. Я прошу Вас составить положение о помощи рабочим на капитал в 200.000 рублей…” <…>

№ 2. Из письма В.И. Семевского — И.М. Сибирякову (18 сентября 1893 года. С.-Петербург):

“Глубокоуважаемый и дорогой Иннокентий Михайлович, вчерашнее письмо Ваше бесконечно тронуло меня: только что, изъявив готовность сделать огромное пожертвование. Вы увеличиваете его вдвое и ещё при этом готовы увеличить жертвуемые Вами суммы. <...> Я очень хорошо знаю, что я тут ни при чём, что Вы мысль о помощи приисковым рабочим выстрадали, для меня же поработать ради этого благого дела — величайшее наслаждение. <…> И Салтыков, и Тургенев ничего не сделали для Литературного фонда. Вы же уже на университетской скамье, почти 10 лет тому назад, задумывались над тем, как бы улучшить долю рабочих, как это видно и из Вашей готовности содействовать организации общества вспомоществования жизни рабочих, и предложили мне заняться историею их быта. Ваше дело само по себе прекрасно, но оно прекрасно и как пример, и как громкое признание общественной обязанности…” <…>

Спустя некоторое время планы Сибирякова относительно суммы капитала обрели ещё более рельефные очертания в связи с некими “подходящими обстоятельствами”, о которых жертвователь в деловой переписке не распространялся:

№ 3. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (24 октября 1893 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Василий Иванович.

Я желаю увеличить капитал ещё на 200 тысяч в 4 % государственных бумагах, считая по их номинальной стоимости, так что всего будет пожертвовано 410 тысяч рублей в 4 % государственных бумагах по номинальной их стоимости. Дело это меня занимало всю жизнь, и поэтому Вы не удивитесь, что я пользуюсь подходящими обстоятельствами, благодаря Вашему содействию, чтобы осуществить желанную цель…» <...>

А меньше чем через две недели Сибиряков определился принципиально и ещё по одной позиции: анонимность пожертвования в данном случае не логична, хотя до этого он зачастую был вынужден заниматься благотворительностью именно таким способом:

№ 4. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (6 ноября 1893 года. С.-Петербург):

«Многоуважаемый Василий Иванович.

Я решил сделать маленькое изменение в проекте, а именно, я думаю сделать заявление о пожертвовании прямо от своего имени, а не от неизвестного лица. Будьте добры ввести эту поправку. Конечно, при отдавании в переписку проекта можно и не обозначать фамилии, которую можно представить после…” <… Между тем Сибиряков по своему опыту убеждён, что широкая огласка его пожертвования может только повредить ходу дела. Сомнения мучают его, он нуждается в моральной поддержке и, безусловно, её получит: № 5. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (12 ноября 1893 года, С.-Петербург): “Многоуважаемый Василий Иванович. Я думаю, что лучше не рассылать проекта о пенсионном капитале и сделать так, как Вы предполагали ранее, то есть прочитать его. Я боюсь, что слишком широкое распространение известий об этом деле может повредить ему в глазах официальных лиц. Если Вы думаете иначе, то будьте добры написать мне или я могу зайти к Вам, чтобы обсудить этот вопрос сообща…” <…>

Кроме Семевского, у Сибирякова есть ещё один надёжный советник — его родной дядя по матери Александр Константинович Трапезников (1821–1895). В Москве он как глава фирмы “Трапезников и К0” имеет большой вес и огромное влияние. <… По сложившейся семейной традиции, все Сибиряковы в любом начинании прежде всего ищут его поддержку и благословение: № 6. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (27 ноября 1893 года. С.-Петербург): “Многоуважаемый Василий Иванович, Я получил уже из Москвы ожидаемые мною замечания. В понедельник я их перешлю Вам, <…> в среду я бы желал ещё раз прочесть проект.

Преданный Вам Сибиряков И. М.

P.S, В среду, я думаю, лучше всего, часов в 8 вечера у меня…” <…>

Московским замечаниям Сибиряков уделил массу времени, пытаясь тщательно проанализировать их в целом и каждое по отдельности. Только после того как у него сложилось своё устойчивое мнение, он адресует архиважную корреспонденцию Семевскому, ожидая от него, как всегда, веских критических замечаний:

№ 7. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (30 ноября 1893 года. С.-Петербург):

“Прилагаю замечания на проект, присланные из Москвы. В среду буду Вас ожидать…” <...>

Когда все замечания учтены и проект “Положения о капитале” поправлен ещё раз жертвователем окончательно, тот выдаёт Семевскому доверенность от его имени продвигать это дело по инстанциям Министерства земледелия и государственных имуществ. полагаясь на его профессиональный опыт ходатая:

№ 8. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (4 декабря 1893 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Василий Иванович.

Прилагаю доверенность. Я немножко изменил для большей ясности отдельные… места проекта…” <…>

Отдавая себе отчёт в том, что организация такого мероприятия, как пожертвование большого капитала, процедура достаточно длительная, Сибиряков, тем не менее, проявляет свойственное ему в последнее время, нетерпение:

№ 9. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (11 февраля 1894 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Василий Иванович.

Не откажите сообщить, в каком положении находится теперь дело о фонде рабочих?” <...>

Уже 19 января 1894 года министр государственных имуществ А. Ермолов представил на согласование в Комитет министров записку об учреждении капитала имени М.А. Сибирякова, согласно которой жертвуемые И.М. Сибиряковым в процентных бумагах по номинальной стоимости 420 тысяч рублей будут отнесены к специальным средствам горного департамента министерства. Местом их постоянного хранения определено Иркутское отделение Государственного банка. Проценты с капитала будут находиться на текущем счету того же отделения банка. Кроме того, в случае учреждения в Иркутске Общества вспомоществования приисковым рабочим Восточной Сибири, капитал, по воле жертвователя, может быть передан весь или частью в это Общество <...> Когда Сибирякову стало ясно, что дело на месте не стоит, он искренне благодарит своего поверенного в столь важном для него деле:

№ 10. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (7 марта 1894 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Василий Иванович.

Хотел зайти к Вам, чтобы поблагодарить Вас за новую Вашу справку в Горный департамент относительно фонда рабочих, но так как это не успел сделать, то и приношу Вам свою благодарность в письме…” <…>

Дело фонда Сибирякова, между тем, вполне закономерно приобретает соответствующий резонанс как “хорошее дело”, положение о котором утверждено министром государственных имуществ с Высочайшего соизволения 15 марта 1894 года…

№ 11. Из письма В.И. Семевского — И.М. Сибирякову (30 марта 1894 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Иннокентий Михайлович, Горный департамент уже написал в Банк и скоро получите ответ.

Кроме того, по просьбе директора департамента я заходил сегодня туда. Оказалось, что они хотят сделать особый доклад о Вашем пожертвовании Государю[139], очевидно, на него воспоследует Высочайшая благодарность. Меня просили предупредить Вас об этом и спросить, не имеете ли Вы чего-либо против этого. Отказываться, мне кажется, нет ни малейших оснований, тем более что это сделает более известным то хорошее дело, которое Вы сделали…” <…>

И Сибиряков, который поначалу явно не желал широкой огласки дела, мягко уступил, доверившись доводам своего прозорливого наставника:

№ 12. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (31 марта 1894 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Василий Иванович.

Очень благодарен Вам за Ваше сообщение относительно доклада о моём пожертвовании Государю. Не откажитесь сообщить, что, конечно, я ничего против этого не имею…” <...>

Вот здесь вновь потребовались возможности В.И. Семевского уже как опытного публициста, который смог бы донести до сведения широкой общественности в кратчайшие сроки исчерпывающую информацию об основных принципах “Положения о капитале им. М.А. Сибирякова”. Выручат “Русские ведомости”, которые в своём пятничном номере поместят большую статью Семевского под названием “Крупное пожертвование в пользу рабочих”. <...> Сибиряков полностью удовлетворен её содержанием и, окрылённый общественной значимостью создаваемого им фонда, предпринимает требуемые от него активные практические шаги:

№ 13. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (11 апреля 1894 года. С.-Петербург):

«Многоуважаемый Василий Иванович.

Газету «Русские ведомости» с Вашей статьей и бумагу Горного департамента получил. <...> По этому делу я был в Государственном банке…» <...>

Сибиряковский капитал, доведённый в конечном счёте до 420 тысяч, состоял из следующих гарантированных правительством процентных бумаг:

а) 84 листа 4% облигаций Московско-Казанской железной дороги с 1396 купонами, на 100 тысяч рублей;

б) 450 листов 4% облигаций Тамбовско-Козловской железной дороги с 14.400 купонами. 45 тысяч рублей;

в) 59 листов 4% облигаций Ли ба во-Ромейской железной дороги с 2124 купонами, на 65 тысяч рублей;

г) 161 листа 4 % облигаций Рязанско-Уральской железной дороги с 2576 купонами, на 209 тысяч рублей;

д) один 5% закладной лист Харьковского Земельного банка с 14 купонами, на 1000 рублей <...>

Для управления указанным капиталом был образован Особый комитет, в состав которого были избраны: от Министерства внутренних дел губернский секретарь В.В. Мартин; от Общества врачей Восточной Сибири — доктор П.П. Асгашевский; от золотопромышленников Витимской системы Якутской области — уполномоченный “К Промышленности” — коллежский советник А.А. Шамарин; представитель жертвователя — потомственный почётный гражданин Н.Н. Стрижев. Кроме того, в работе комитета принимал участие иркутский губернский прокурор Харизоменов. а в его отсутствие — товарищ иркутского губернского прокурора. надворный советник Токарев. Возглавил комитет начальник Иркутского горного управления, горный инженер, действительный статский советник И.С. Боголюбский. <...>

№ 14. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (18 апреля 1894 года. С.-Петербург):

“Многоуважаемый Василий Иванович.

Очень радуюсь назначению господина Боголюбского и очень благодарен Вам за сообщение об этом. Это назначение даёт надежду, что дело фонда рабочих будет находиться в руках расположенного к нему человека. Поздравляю Вас с праздником и желаю Вам всего хорошего…” <...>

Иннокентий Семенович Боголюбский родился в семье протоиерея Иркутской губернии. После окончания Горного института в 1861 году он начал службу в Нерчинском горном округе и в дальнейшем занимался геологическим изучением Амурского края и Приморской области, а также археологией Сибири. Он был автором солидных сочинений по горноведению Сибири, в особенности по отделу золотопромышленности. В частности, его перу принадлежит непревзойдённый труд “Золото и его запасы”. Это был настоящий труженик и специалист по изучению специальной горной статистики. <…> И в этом отношении можно было понять радость И.М. Сибирякова относительно назначения Боголюбского главой Комитета по заведованию пожертвованным капиталом в пользу рабочих родной Сибири, которую они оба так горячо любили…

И.С. Боголюбский скончался 14 июня 1897 года на своём посту, в Нижнеудинске, неожиданно для многих. <…> Но тогда, в 1894 году, об этом никто и думать не мог, нужно было заниматься неотложными делами:

№ 15. Из письма И.М. Сибирякова — В.И. Семевскому (13 мая 1894 года. С.-Петербург):

«Многоуважаемый Василий Иванович.

Очень благодарен Вам за Ваше письмо, которое получил по Вашему отъезду. С первой половиной своего пожертвования я уже покончил и внёс 210 тысяч в Государственный банк для отправки их в Иркутск. Министерство государственного имущества на этот счёт уведомил. Я думаю напечатать отдельно известие о фонде рабочих. Было бы очень хорошо, если бы можно было Вам послать для просмотра корректуру, если это только Вас не затруднит и не потревожит Вашего отдыха. В Сенате я справлюсь. Позвольте пожелать Вам здоровья и всего хорошего. Елизавете Николаевне свидетельствую своё почтение…” <...>»[140].

Учреждение пенсионного капитала для поддержки рабочих было в России событием, безусловно, незаурядным, а то и единственным в своём роде по сумме пожертвования, Иннокентий Михайлович не на словах только, а на деле, выразил благодарность трудовому человеку и проявил заботу о тех тысячах тружеников, которым был обязан своим положением капиталиста-миллионера. У благотворителя был явно свой чёткий план по обустройству своих земных дел перед уходом в монастырь.

Так шаг за шагом продвигался Иннокентий Сибиряков к цели, достижения которой возжаждала его душа. «Истина, — утверждает А.С. Хомяков, — даётся только тому, кто её ищет добросовестно, а всякая истина служит Богу». На пути к Истине Иннокентий Сибиряков смог преодолеть все преграды.

Христианское понимание благотворительности

Следует сказать, что в конце XIX века в русском обществе широко распространился взгляд на благотворительность как на явление гуманности. Духовную основу человеческой доброты часто в расчёт уже не брали. Иннокентий Михайлович Сибиряков был одним из немногих, если не сказать, одним из последних, кто явил в России во второй половине XIX столетия древнерусский тип милостивца, радеющего не только об общественном благоустройстве, что публичным мнением всячески поощрялось, но, в первую очередь, о славе Божией и трудах во спасение.

Разумеется, это замечание относится к тому времени, когда Иннокентий Михайлович стал жить глубоко церковной жизнью. На нём в полной мере исполнилось апостольское слово — кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет (2 Кор. 9, 6). Щедро сея милостыню и благотворя, мало-помалу очищалась от грехов его душа, всё более и более привлекая к себе благодать Спасителя, Всей жизнью своей и делами подтвердил Иннокентий Михайлович Сибиряков непреложность древнего церковного знания, что милостыня очищает сердце верующего человека и приводит его к благочестию. «Как семя даёт росток, когда пойдёт дождь, — пишет преподобный Ефрем Сирин, — так расцветает сердце при добрых делах» Щит. по: 84, с. 36]. «Если душа совершает добрые дела, то Дух Святой обитает в ней» Щит. по: 84, с. 36]. — учит авва Исаия. Так милосердием и благотворениями, привлекающими к человеку благодать Божию, воспитывалось сердце Иннокентия Сибирякова, приуготавливаясь к высокому служению в ангельском образе.

Настало время, когда и благотворительная деятельность в миру перестала приносить И.М. Сибирякову духовное удовлетворение. В связи с развитием газетно-журнальной отрасли стало почти невозможным исполнять заповедь Христа о творении милостыни в тайне, а потому предпринимаемый благодетелем христианский труд по спасению души обесценивался. Об этом ненасытном любопытстве к чужим тайнам писал примерно в то время и епископ Михаил (Грибановский): «Так… и с благотворениями. Кто приносит ими жертву Богу, тот знает, что много ли. мало ли он принёс, — для Бога это равно ничтожно: Ему принадлежит и небо, и земля, и все богатства вселенной. И потому такой благотворитель никогда не станет останавливаться на мысли о важности сделанного им и только поблагодарит Бога, что в данный миг удалось посильно выразить Ему свою любовь и прославить Его… И в следующий миг он уже заботится о новом прославлении Бога и не думает о прежнем, которое уже прошло, как благоухание кадила, о котором долго размышлять нет никакого смысла.

Кто своему благотворению придаёт только человеческий, личный или общественный характер, кто пускает свои добрые дела в оборот людских отношений, рекламируя себя, ища благодарности, домогаясь славы, хвалясь пользой, — тот должен знать, что делает он дело человеческое, а не Божье, что он поступает, не как христианин, что плоды его дел не оставят никакого следа в вечности и погибнут вместе со всем шумом и со всей суетой этого мира, что до Бога они не доходят и с исполнением заповеди Христа не имеют ничего общего… Различные толки газет и сообщения о благотворениях так же в существе дела уместны, как отчёт о том, насколько кто усердно молится Богу в церкви, как вздохнул и когда перекрестился. Всё это дело чисто внутреннее, сокровенное, — дело, которому подобает быть вдали от посторонних взоров, и кто лезет сюда с непрошенным любопытством, тот совершает нравственное преступление» [55, с. 26–27].

Надо вспомнить столичное общество тех лет — расцерковляющееся не по дням, а по часам, увлекающееся новомодными учениями, суетящееся в желании блеснуть перед другими неестественной роскошью и освобождением от нравственного долга, — чтобы понять, насколько Иннокентию Сибирякову, с его почтительностью и воспитанной в нём скромностью, было не просто следовать избранным идеалам. Кроме того, с юности Иннокентий Сибиряков находился под постоянным воздействием демократически настроенной среды русской интеллигенции: учёных и литераторов, преданно любящих сибирский край, горячо и искренне отдающихся своему делу, одарённых не только талантом, но и прекрасными личностными качествами, но, при стремлении к переменам во внешней жизни России, всё дальше отходивших от духовных основ русской жизни.

И.М. Сибиряков поддерживал материально их научные и литературные проекты, многим из них обеспечил жизнь, заботился об их семьях и детях, следуя заповеди «всякому просящему у тебе дай» (Лк. 6, 30) и искренне любя тех, кого Господь дал ему в попутчики на дороге земной жизни. И поразительно, что находясь в таком окружении двадцать (!) лет Иннокентий Сибиряков не прекращал поиска главного идеала, неуклонно шёл к постижению высшей — богоподобной — сути человека.

Иннокентия Михайловича Сибирякова от бездуховности спасали и семейные основания, и нацеленность его души на поиск жизненного идеала, и горячее желание личного совершенства, что, в конечном итоге, дало ему возможность найти искомое. Он получил то, что искал, потому что «сила духа даётся лишь свободе». «А где эта свобода? Где стремление, где любовь к ней? — спрашивал в конце XIX века своих современников епископ Михаил (Грибановский) и разъяснял, — …мы всё более подпадаем под обаяние ума и открытых им непреложных законов внутреннего и внешнего мира! (Имеются в виду открытия в области естествознания — Т.Ш.). Свобода — это для нас ересь, бунт, целая революция. Только лишь у тех, у кого эти законы высосали всю кровь и разбили всю жизнь, только у тех есть жажда подвига свободы, па которую и откликается Дух Христов» [55, с. 79]. В этих словах приоткрывается внутренняя тайна полного обращения к Богу многих, кто приходит ко Христу в зрелом возрасте, в том числе и тайна обращения Иннокентия Сибирякова.

«Предоставленный своему внутреннему чувству, писал в начале XX века Д.А. Хомяков, подчёркивая ценность

внутреннего побудительного мотива и для «самостоянья человека”, и для парода, — человек будет непременно проявлять свою индивидуальность, сообразно её природной силе или в меру её культурной обработки. То же и народ. Он всегда себя проявит таким, каков он есть, если будет действовать по внушению своего внутреннего голоса, а не во исполнение какой-нибудь заимствованной программы. И только такая его деятельность имеет цепу и для пего и для человечества, обогащая оное новым человеческим типом» [130, с. 2031.

Ядро личности Иннокентия Сибирякова устояло не только перед разрушительным воздействием революционных идей того времени, но и очаровавшей многих мечтой всеобщего благоденствия, а также возвышенной иллюзией созидательной деятельности па пользу обществу, и даже человечеству, но уже без духовного основания такого порыва.

Открывшийся как бы заново мир православного монашества, пронизывая сердце чистотой духа и искренним братолюбием, помогал Иннокентию Сибирякову окончательно освободиться от мировоззренческих заблуждений прежних лет. Но именно в это время, когда Иннокентий Михайлович только начинал учиться основам созерцательной жизни, светлый и одухотворённый мир русского неба на земле всё с большей неприязнью отметался «передовой» русской интеллигенцией, влекущейся к своей гибели вслед за разоблачёнными в наши дни вождями.

В те годы гонения на Церковь пока ещё на словесном уровне под общую с нею критику подпал и Иннокентий Сибиряков. Будь он рядовым купцом, на его желание уйти в монастырь никто бы не обратил внимание. Но Иннокентий Михайлович был человеком известным, а потому общественное мнение вынесло ему однозначный приговор и подвергло гонению. Почему именно так общество отреагировало на желание Иннокентия Сибирякова уйти в монастырь? Да потому, что в его душе уже воссияла правда Христова, и мир это видел и принять его таким, с этой правдой в душе, уже не смог.

«Если мир вас ненавидит, — предупреждает Господь, — знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы своё: а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира; потому ненавидит вас мир… Если Меня гнали; будут гнать и вас: если Моё слово соблюдали; будут соблюдать и ваше» (Ин. 15, 18–20).

И стоит только удивляться тому, насколько единодушными оказались в своём неприятии выбора Иннокентия Сибирякова как «высшее» общество в лице градоначальника Санкт-Петербурга Валя с имеющимися у него карательными полномочиями, так и преследуемая им «прогрессивная» интеллигенция, прошедшая каторгу и ссылку за антиправительственные действия.

Глава 14. «Иннокентий» — значит «безвинный»

«Приготовься к искушениям»

Среди современников, наблюдавших жизнь Иннокентия Михайловича Сибирякова, встречались люди, уже не способные на подаяние милостыни в духе Евангелия. Они считали щедрого благотворителя в некотором роде чудаком. Человеческая зависть, опечаленная чужим благополучием, распространяла о нём измышления, слухи, кривотолки, клевету, попадавшие порой в печать, к сожалению, даже в церковную [123, с. 93], о чём уже упоминалось. Но пока мир судил да рядил о жизни золотопромышленника в новом качестве, в самом Иннокентии Михайловиче продолжали происходить благодатные перемены.

Монах Климент пишет: «Усиленная благотворительность и усердная молитва дали Иннокентию Михайловичу спокойствие духа, но он ещё часто вспоминал евангельского богача, которому сказал Господь Иисус Христос: “Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь» сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною” (Мф. 19, 21). Этот призыв он относил всецело к себе и не мог успокоиться до тех пор, пока не будет нести свой крест за Христом, как один от неимущих. Наконец, бесповоротно он решил последовать Евангельскому призыву и начал с такой поспешностию расточать имение чрез… иеромонаха Давида, как будто старался сбросить с себя тяжёлую ношу, как можно скорее.

Но как ни щедро расточал Сибиряков свои именья, их оставалось ещё много. Последнему способствовало его крупное золотопромышленное дело и то, что он расточал имущество разумно — давал деньги лишь туда, куда их должно было дать: притом же и иеромонах Давид способствовал его благоразумной раздаче и к деньгам отнюдь не был пристрастен, что и заставило Иннокентия Михайловича полюбить его. И он полюбил его от всей души и избрал себе в духовника и духовного вождя на жизненной стезе» [39, с. 514–515].

И как рядом с этим свидетельством монаха о внутренних побудительных причинах щедрой благотворительности Иннокентия Сибирякова тускло выглядит заявление «прогрессивного» интеллигента А. Головачева: «Он не мог не видеть, что эти щедрые пожертвования его — малая капля и ничуть не содействуют хотя частичному разрешению великого вопроса об имущественном неравенстве. Есть основание думать, что вопрос этот сильно беспокоил Иннокентия Михайловича и он не мог найти выхода из тяжёлого положения» [20, с, 1].

Пока окружающие с недоумением обсуждали поступки Иннокентия Михайловича, он жил по Евангелию, а потому укреплялся духом и восходил «от силы в силу» (Пс. 83, 8), созревая для наивысшего служения — всецелого предания себя воле Божией. И на этом пути было попущено ему суровое испытание. Когда Иннокентий Сибиряков уже перестал скрывать свою любовь к монашескому житию, стал часто разговаривать с монахами и монахинями о духовной жизни и сам уже открыто высказывал желание стать монахом, некоторые близкие люди при поддержке Санкт-Петербургского градоначальника обвинили его в безумстве с желанием не допустить к монашеству и взять его капиталы под опеку.

Христианская благотворительность Иннокентия Михайловича Сибирякова была объявлена «безрассудной расточительностью» и вменялась ему в вину. «Просвещённое» общество, оставленное без щедрых попечений благотворителя, не могло ему этого простить. Порой это чувствуется даже в некрологах и посмертных статьях, опубликованных после кончины схимонаха Иннокентия. «В это время мучительного раздумья (“об имущественном неравенстве», как считает автор цитируемой статьи — Т.Ш.) Сибирякова начинают окружать монахи и монахини и вести с ним беседы о житейской суете, о ничтожности человеческой личности. И.М. как мягкая натура, — пытается объяснить А. Головачёв, — быстро поддаётся новому, умело направленному влиянию, начинает задумываться над религиозными вечными вопросами и по желанию “новых друзей” удаляется от старых, уклоняется от общения с ними, и только некоторые из них ещё приходят в соприкосновение с ним» [20, с. 1].

Грустно читать подобные свидетельства, не столько приоткрывающие действительное положение вещей, сколько выдающие скромные размеры той внутренней мерки, с которой подходили к оценке поступков Иннокентия Михайловича некоторые биографы и свидетели, мировоззрение которых уже было ограничено лишь рамками материального мира. Вызывает сожаление тот факт, что огромный материк русской духовной культуры прошёл мимо сознания этих «русских» интеллигентов.

Прошла через века и подтвердилась в судьбе Иннокентия Сибирякова истина древнего христианского мыслителя Исаака Сирина: «Когда хочешь положить начало доброму деланию, приготовься сперва к искушениям и не сомневайся в истине».

Исследование М.К. Соколовского

Итак, в столице вокруг имени Иннокентия Сибирякова начинает складываться определённое общественное мнение, Столичным толстосумам поведение Иннокентия Михайловича не давало покоя по той причине, что через щедрые благотворения И.М. Сибирякова обнаруживалась их личная неспособность к подобным поступкам, к настоящей, идущей от сердца, жертве ради Христа, Недаром историк М.К. Соколовский (1867–1941)[141], знакомившийся с делом Сибирякова «по Канцелярии Санкт-Петербургского Градоначальства», вынужден был начать его описание с такого отступления: «Миллионы… Золотой кумир был от века царём общества. Всё и вся приносилось в жертву золотому тельцу. Около золота плелась интрига, слагались сплетни, змея зависти готова была высунуть своё жало, порою в реторте шипел яд и даже точилось лезвие кинжала. Золотой дождь мог всё купить, заставляя молчать стыд и совесть, забывать доброе имя, честь, семью, родину…» [68, с. 16].

Михаил Константинович Соколовский в 1916 году был избран Председателем Петроградской Губернской Учёной Архивной Комиссии. В 1924 году он писал: «Вскоре я получил. старые дела Сыскной Полиции, которые были предназначены к уничтожению. Этому дару следует придать особое значение, т. к. весь остальной архив Сыскной Полиции был сожжён в первые дни революции и, значит, погиб окончательно для науки.

Полученные мною дела, достигавшие нескольких тысяч, я тщательно пересмотрел. Огромное большинство их, действительно представляло то. что можно назвать макулатурой. …Но несколько сот дел являются высокоинтересным архивным источником…» [68, с. 12].

Надо отдать должное исследователю и поблагодарить его за то, что он сохранил для потомков подробное описание судебного освидетельствования Иннокентия Михайловича Сибирякова, на котором благотворитель был полностью оправдан. Так как обвинение Иннокентия Сибирякова в безумии занимает одно из ключевых мест в его биографии, попробуем по имеющимся в нашем распоряжении источникам восстановить картину глумления, которому подвергся известный на всю Россию золотопромышленник и общественный деятель,

«Своеобразное дело касательно миллионов имеется в делах Сыскной Полиции, — пишет М.К, Соколовский, дело, вызванное миллионами известного золотопромышленника Иннокентия Михайловича Сибирякова. Щедрою рукою, полными пригоршнями сыпал он золото на помощь просителям, на культурные цели, и тем родил сомнение в нормальности своих умственных способностей. Находился он еще в полном расцвете сил — ему было 33 года, окружён он был миллионами, можно сказать, купался в них и… познал всю тщету денег. Отказывая лично себе, он поселился в маленькой квартирке и стал раздавать крупными кушами деньги направо и налево. Конечно, это было своеобразно. Общество не удивлялось бы, если бы он преподносил жемчуг и бриллианты сомнительным певичкам, если бы он строил себе дворцы во вкусе альгамбры, накупал картин, гобелены, севр и сакс или в пьяном виде разбивал зеркала, чтобы вызвать хриплый хохот арфянок, — всё это было бы обычно. Но Сибиряков отошёл от этого и, побуждаемый душевными склонностями, проводил в жизнь правило — “просящему дай!”» [68, с. 16–17].

Поводом для обвинения Иннокентия Михайловича Сибирякова в «невменяемости» послужил такой случай. «Входя однажды в Знаменскую церковь, в Петербурге (теперь на этом месте находится станция метро площадь Восстания. — Т.Ш.), он положил на книжку стоявшей на паперти монахини серебряный рубль, — сообщает Б. Никонов. — Монахиня, должно быть, привыкла получать только самые мелкие подаяния; она так была поражена этим рублём, что тут же, на глазах Сибирякова, упала на колени пред образом и стала громко благодарить Бога за такой щедрый дар. Сибиряков был растроган и спросил у монахини её адрес и из какой она обители. И на следующий же день он явился по её адресу в одно из столичных подворий и передал монахине все свои свободные деньги… (исследование данного вопроса позволило выяснить, что сумма пожертвования составляла 147 тысяч рублей. — Т.Ш.).

Монахиня пришла в ужас от такой огромной суммы. Она заподозрила тут что-то неладное и по уходе своего необыкновенного посетителя заявила о нём полиции. Возникло упомянутое нами судебное дело… Суд, однако признал его (Сибирякова) действовавшим в состоянии полного разумения и утвердил за бедной угличской женской обителью пожертвованную ей громадную сумму» [61, с. 960в].

Итак, после пожертвования 147 тыс. рублей в пользу Угличского Богоявленского женского монастыря, в 1894 г. имущество И.М. Сибирякова было опечатано, и ему пришлось проходить через унизительную процедуру освидетельствований, результаты которых предавались широкой огласке [135, с. 76]. Иннокентий Михайлович оказался чуть ли не под домашним арестом, а у родственников требовали давать за него расписки. Надо отдать должное братьям и сёстрам Иннокентия Сибирякова, что они всячески поддерживали его в этот трудный период жизни, хотя и не одобряли его желания уйти в монастырь.

Участие иеромонаха Алексия (Осколкова) в судьбе благотворителя

В это тяжёлое для благотворителя время, когда ещё шёл сбор компрометирующих Иннокентия Сибирякова материалов, посетил Иннокентия Михайловича незнакомый ему до той поры иеромонах Алексий (Осколков), задумавший строить монастырь на Дальнем Востоке России, в Приморском крае.

Вот как описывает почтенный старец свою первую встречу с Иннокентием Михайловичем, «Приехал, вхожу на двор, показывают входную дверь каменного в 5 этажей дома; подымаюсь по тёмной лестнице в третий этаж — звоню! Отворяется дверь, спрашиваю — здесь ли живёт И.М. Сибиряков? Здесь! Пожалуйте. Вхожу — тесная передняя, передо мной маленький, аккуратный человек! Спрашиваю. Дома Иннокентий Михайлович? Дома — пожалуйте-с — и отворяет, оказывается, кабинет, посредине большой письменный стол; в правой стене, при окне — дверь, на ручке замка которой вижу висит сургучная печать, шнурок от которой сургучною же печатью прилеплен к другой половине двери. Не видя никого в кабинете, опять спрашиваю: где же сам то Инк. Михайлович? Тогда уж он говорит — это я! И просит сесть на стул при столе, а сам сел против меня» [6, с. 29].

Иннокентий Михайлович признался ревнителю иноческого подвига: «Люблю монашество и сам желаю быть монахом». Увидев в посетителе сочувствующего ему брата по вере. Сибиряков откровенно рассказал отцу Алексию о своём бедственном положении. «Начав повествование о посещении его докторами, экспертами и полицией, — вспоминает иеромонах Алексий, — и как стараются его смутить, расстроить, вызвать на неприятный спор, доказать во всём его неправость, ошибочность, ума не здравость, со слезами говорил: “Что сделал я им? Разве это не моя собственность? Ведь я не разбойникам раздаю и ко славе Божией жертвую!»» [б, с. 29].

Отец Алексий взял на себя хлопоты по оказанию помощи Иннокентию Михайловичу, объяснив ему главный духовный смысл происходящего с ним. Он сыграл важную роль в жизни схимонаха Иннокентия и вселил в него надежду: «Очень рад, что милость Бога доставила мне утешение познакомиться с вами, ибо в вас я вижу Богом любимого — желающего, но не умеющего любить Его, — раба смиренного и кроткого…

Веруйте, что получите полную свободу. Бог да благословит вас» [6, с. 30].

За время пребывания о. Алексия в Александро-Невской Лавре, где будущий основатель приморской обители останавливался, у него скопилось три письма Иннокентия Сибирякова. «Прочитал письмо и возблагодарил Бога, — сообщает скупые, но важные сведения о. Алексий, — письмо написано красивым, твёрдым почерком, на хорошей бумаге, аккуратно сложенное, вложено в конверт не смятый, с адресом — тоже спокойно-методически твёрдым, красиво-написанным. Где же, думаю, с ума сошедший… И случилось в короткое время, что собралось у меня три его письма, одинаково чисто, отличным твёрдым почерком написанных, с содержанием не праздной болтовни, а с сообщениями делового человека. Эти письма, свидетельствуя о здравости, спокойствии его ума, как бы побуждали меня явиться деятельным энергичным ходатаем его, Сибирякова, об избавлении его от преследований Валя (градоначальника). В уповании на Бога я решил имеющиеся у меня три письма представить владыке — митрополиту Палладию и просить его энергичного содействия ко избавлению Сибирякова от преследований Валя. Митрополит, рассмотрев письма и найдя, что писавший вполне умно здоровый — направил меня прямо к Обер-Прокурору (К, Победоносцеву — Т.Ш.). Обер-Прокурор, прочитав их с некою радостию, сказал — вполне здоровый, оставьте эти письма мне. Дней через восемь, увидев меня в Синоде, — ещё издали говорит: А! о. Алексий, здравствуйте, поздравляю вас — ваш питомец свободен! И, отойдя со мною к окну, — говорит: вечером, мы: Министр Юстиции, Министр Внутренних дел и я рассуждали о деле Сибирякова и решили вполне освободить его, и запретили Градоначальнику вмешиваться в его дела. Поздравляю вас и поезжайте обрадовать его и поздравить» [6, 32].

Встреча о. Алексия с Константином Победоносцевым происходила уже после 13 июня 1894 г., когда И.М. Сибирякова свидетельствовало губернское правление и большинством голосов признало его здоровым. «Такое решение не удовлетворило градоначальника, — сообщает М.К. Соколовский, — и он 30 июня вошёл с представлением к министру внутренних дел. где указывал, что “расточительность Сибирякова при отсутствии всякой осторожности может повести к передаче больших сумм в руки лиц, преследующих политические цели, несогласные с интересами правительства” и просил о новом освидетельствовании Сибирякова, которое произошло 30 января 1895 года» [68, с. 17].

В библиотеке Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне хранится дневник иеросхимонаха Владимира, современника И.М. Сибирякова. Есть в этом дневнике любопытная запись о том, что слух о деле миллионера Сибирякова дошёл до царя, и Александр Ш пожелал встретиться с Иннокентием Михайловичем, Во время этой встречи И.М. Сибиряков «умно поговорил» с царём, и тот повелел его отпустить и больше не трогать [24]. Пока это свидетельство не подтверждено специальным исследованием. Но если такая встреча и имела место, то покровительство Александра III над Иннокентием Михайловичем не было продолжительным: осенью 1894 г. Император скончался. Похоже, что этим обстоятельством и воспользовались гонители Иннокентия Сибирякова, так как уже в начале 1895 г. его подвергли новому освидетельствованию.

Позиция сенатора

«Большинством голосов и тут Сибиряков признан был здоровым», — пишет М.К. Соколовский [68, с. 17]. «Особое мнение» высказал на этом заседании «член присутствия, сенатор Лихачёв[142]». «Логическая стройность, изящество изложения, гуманная мягкость — вот качества этого мнения», — констатирует исследователь [68, с. 17]. «Тонко, последовательно и без суеты разбирает Лихачёв доводы, которые могли бы поселить мнение о якобы “беспредельной расточительности” Сибирякова, — сообщает М.К. Соколовский, — “Раз у него 220 тыс. ежегодного дохода и 10 млн состояния, — говорил Лихачёв в своём защитном слове, — то к его расходам нельзя применять обыкновенную мерку. Для его необычных доходов — и расходы необычные. Он пожертвовал крупный капитал в фонд сибирских рабочих, так как именно их труду обязан своим огромным состоянием; он пожертвовал монахине 147 тыс. на церкви, так как считал эту сумм}’ потерянной и ему возвращённой случайно и сверх ожидания; он подарил художнику 28 тыс., так как тот желал устроить фотогалерею и не имел никаких денег. Все выдачи Сибирякова, — замечает Лихачёв, — относительно говоря, более или менее соразмерны с потребностями и нуждами лиц, кому были назначены”. Не упускает Лихачёв отметить, что Сибиряков не выдал ни одного обязательства, не подписал ни одного векселя. Разбитие же бюста Мефистофеля, изображавшего торжествующего дьявола (копия статуи М. Антокольского — Т.Ш.), вполне объяснимо со стороны глубоко убеждённого христианина.

Своё мнение заканчивает Лихачёв общим очерком жизни Сибирякова; “Выросши в богатой купеческой семье, где редко встречал отказ в исполнении своих желаний, он рано начал самостоятельную, вполне свободную, независимую жизнь обеспеченного человека. Окончив образование, Сибиряков, свободный от обязательного, ради средств к жизни, труда, увлекается химией и занимается ею со страстью. Потом он бросает химию и принимается с таким же жаром изучать анатомию. Но скоро он бросает и занятия анатомией, перестаёт читать что-либо, кроме Евангелия, зачитывается и увлекается им, с увлечением и страстью старается проводить» в жизнь христианские чувства любви и помощи ближнему. Может быть, и полоса религиозности минует. Но он — здоров…”» [68. с. 18].

«Итак, — подводит итог М.К. Соколовский, — Сибиряков дважды был признан здоровым. Однако и тут не успокоился градоначальник и запрашивал министра внутренних дел: выдавать ли Сибирякову капиталы, на которые наложено запрещение, указывая, что “есть основание предполагать, что часть раздаваемых Сибиряковым денег может быть направлена на противоправительственные предприятия”. Однако голосу градоначальника и его неуловимому намёку на неблагонадежность Сибирякова не внял министр, предписавший тотчас сдать все капиталы Сибирякова ему по принадлежности» — подытоживает М.К, Соколовский [68, с. 18],

Великая вера проверяется и великим испытанием — этот духовный закон осуществился в жизни Иннокентия Сибирякова в полной мере. Сенатор Лихачёв ошибся: «полоса религиозности» для Иннокентия Михайловича Сибирякова «не минула», вера в Бога стала смыслом жизни этого человека, идеалом, которого неотступно искала его душа и которому этот праведник, утвердившись в зрелые годы в вере предков, оказался предан до последнего своего часа. Бесчестие, которое устроил мир сердобольным деяниям Иннокентия Сибирякова. оказалось во благо и окончательно укрепило в нём решимость уйти в монастырь, последовав примерам таких святых, как Григорий Двоеслов, Арсений Тверской и многие другие, которые тоже раздали своё имущество ради спасения души.

Как уже упоминалось, в библиотеке Русского на Афоне Свято-Пантелеймонова монастыря недавно обнаружена дневниковая запись времени кончины схимонаха Иннокентия (Сибирякова), Есть там и очень важное свидетельство о том, что монашеский путь не являлся только выбором сердца благотворителя, но это было небесное избранничество: «В то время, — записано в дневнике иеросхимонаха-святогорца Владимира, — явился к Сибирякову отец Давид Андреевский, с чудотворною иконою и открыл ему видение, что он должен быть монахом у них в скиту. Сибиряков ответил, что и у него есть уже стремление к этому. Вот с того момента он и поступил к ним, сначала на подворье в Санкт-Петербурге, а потом и сюда на Афон и вполне предал свою волю отцу Давиду, даже и с многомиллионным капиталом» [24].

Противление окружающих

Считаем необходимым отметить, что ряд учёных и литераторов признали Иннокентия Михайловича Сибирякова «ненормальным человеком» только потому, что он стал «много» говорить «о религии, о Боге, о спасении души» [88, с. 191 –1921. В конце XIX в. сторонники материалистических идей и не могли иначе воспринимать искренний духовный порыв человека к Богу, Окружающему Иннокентия Михайловича обществу легко было понять подгулявшего в ресторане купчика, но человека, жертвующего своему лакею 25 тыс. рублей, оно понять уже не могло [135, с.77].

Обретение истины в Православной вере было воспринято рядом знакомых Иннокентия Сибирякова как «безумие», Перемену в их недавнем соратнике они стали определять крикливыми и хлёсткими терминами: «религиозный экстаз», «религиозная экзальтация» и т. п. Но рано или поздно, всему определяется своё место — и временному, и преходящему, И случай с Иннокентием Сибиряковым — не единственный под солнцем, а потому оставлено гонимым в утешение и такое слово: «Тогда праведник с великим дерзновением станет пред лицем тех, которые оскорбляли его: они же, увидев, смутятся великим страхом и изумятся неожиданности спасения его и, раскаиваясь… будут говорить сами в себе: «это тот самый, который был у нас некогда в посмеянии и притчею поругания. Безумные, мы почитали жизнь его сумасшествием и кончину его бесчестною! Как же он причислен к сынам Божиим, и жребий его — со святыми? Итак, мы заблудились от пути истины, и свет правды не светил нам. и солнце не озаряло нас. Мы преисполнились делами беззакония и погибели и ходим по непроходимым пустыням, а пути Господня не. познали”» (Прем. 5, 1–7).

Нельзя без сожаления писать о том непонимании, которое проявил по отношению к И.М. Сибирякову Н.М. Ядринцев. Он наделял благотворителя в своих характеристиках незаслуженными чертами, не стеснялся и оскорбительных высказываний. После поездки в Америку на Колумбову выставку в 1893 году Н.М. Ядринцев вернулся в Россию крайне разочарованным. «Вся эта заатлантическая сутолока жизни с погоней за наживой и борьбой за существование, — писал в своих воспоминаниях В. Острогорский. — всё это могучее царство доллара оттолкнули от себя стареющего идеалиста шестидесятых годов. С горьким юмором рассказывал он об американцах и их комфорте, науке и искусствах, думая описать свою поездку в ряде писем…» [70. с. 320]. Из своей депрессии учёный уже не вышел и в тот год, когда Иннокентий Сибиряков стал монастырским послушником, Николай Михайлович без связи с этим событием по собственному желанию ушёл из жизни. Столь разные итоги жизни этих двух людей, стали как бы прообразами двух путей не только русской интеллигенции, но и всей России: один вёл к самоистреблению, другой — к обновлению в духе, к святости. Эти два пути остаются перед Россией и сегодня.

В 1894 году Иннокентий Сибиряков жертвует о. Алексию (Осколкову) 25 тыс. рублей на основание Свято-Троицкого Николо-Уссурийского монастыря и переходит жить на Санкт-Петербургское подворье Старо-Афонского Свято-Андреевского скита.

Перед уходом из мира в письме П.Ф. Лесгафту, как свидетельствует сам учёный, Иннокентий Михайлович написал, «что жизнь человека должна состоять только в стремлении к личному его совершенствованию и образованию; …и поэтому он избирает путь веры и надеется найти удовлетворение в религии» [53, с. 11]. Иннокентий Михайлович Сибиряков унёс своё духовное начало в безмолвие монашеской кельи, туда, где ещё жила Святая Русь, не предавшая своего Бога.

А Россия — она оставалась разной: одна её часть пребывала в духовной спячке, другая — клокотала смертельной злобой на всё святое и жила в предвкушении разрушения уже не только духовных, но и государственных основ, третья — металась между первой и второй в погоне за террористами, и лишь малая часть её праведников, без которых не могут устоять города, молилась и пророчествовала, но внимать этим пророчествам в «образованном обществе» пишущих и говорящих людей было некому,

В 1896 году Анна Михайловна и Константин Михайлович Сибиряковы получили от их брата Иннокентия Михайловича перед его уходом в монастырь доли его участия в золотопромышленных компаниях. К 1912 год)’ купцы Сибиряковы перестали быть владельцами унаследованных ими золотых приисков на реке Лене. Новые хозяева золотоносных месторождений в погоне за прибылью осуществляли нещадную эксплуатацию рабочих, спровоцировав тем самым восстание на Андреевском прииске, вошедшее в историю под названием «Ленский расстрел». Это событие, гневным эхом прокатившееся по всей России, стало предвестником кровавой революции и братоубийственной Гражданской войны.

На фоне жестокого, с многомиллионными жертвами, XX века боголюбивые и щедрые русские купцы из другой эпохи, сердечная теплота их побуждений и дела милосердия согревают нас своим примером, который не могут выхолодить ни прошедшие годы, ни безразличие многих наших современников.

Глава 15. За монастырскими стенами

Духовный отец

Итак, Иннокентий Михайлович Сибиряков положился во всём на Бога, поручив своё прохождение по пути монашеского подвига духовному отцу, настоятелю Санкт-Петербургского подворья Свято-Андреевского скита иеромонаху Давиду. Отец Давид был человеком незаурядным, являлся одним из строителей подворья, вёл сосредоточенную созерцательную жизнь. Иннокентия Сибирякова. своего духовного сына, иеромонах Давид любил отеческой любовью, что уже само по себе великий дар Божий: «Сын мой! Веди дела твои с кротостью и будешь любим богоугодным человеком» (Сир. 3, 17).

Сведения об архимандрите Давиде (Мухранове) имеются в архиве священника Павла Флоренского: «Архимандрит Давид [умер] 5.6.1931, Дмитрий Иванович Мухранов) происходил из крестьян Симбирской губ., Курмышского уезда, Ждановской волости, села Жданова. Был на военной службе. Ушёл в монахи в зрелые годы. 18881898 гг. заведовал СПб. подворьем Андреевского скита, фактически построил его. На деньги миллионера Сибирякова построил в СПб. несколько благотворительных учреждений. В 1896 г. возведён в сан архимандрита греческим митрополитом Филофеем. В 1903–1908 гг. — настоятель Кобьевского монастыря Грузинской Епархии, возобновил его. С 1908 — на Афоне… В начале 20-х годов о. Давид сослужил с Св. Патриархом Тихоном… Благословил о. Павла Флоренского заниматься философско-богословской разработкой имяславия. Был духовным отцом Д.Ф. Егорова, А.Ф. и В.М. Лосевых…» [81, с. 94].

Мы умышленно упустили сведения об участии архимандрита Давида в движении имяславия, так как все события, связанные с этим богословским спором, произошли уже через двенадцать лет после кончины отца Иннокентия (Сибирякова).

Тогда, в 1894 году, иеромонах Давид взвешенно подошёл к желанию Иннокентия Михайловича стать монахом и, прежде чем совершить над ним постриг, сделал всё возможное, чтобы показать своему духовному сыну трудности монашеской жизни — тот молитвенный подвиг афонских иноков, в котором преимущественно и состоит их жизнь. С этой целью иеромонах Давид и Иннокентий Сибиряков уезжают на Афон. И сразу встаёт вопрос, почему Иннокентий Михайлович выбрал Афон? На эту тему и в светской, и в церковной печати можно найти разные объяснения вплоть до самых нелепых. Но мотивы этого выбора, на наш взгляд, лежат в особенностях души И.М. Сибирякова — в его неуклонном желании во всём стремиться к совершенству. А в те годы в Санкт-Петербурге считалось, что Богослужения на столичном подворье Старо-Афонского Свято-Андреевского скита по их благолепию, молитвенности и строгости исполнения церковного устава — одни из самых душеспасительных, а само афонское монашество являлось вершиной христианской аскезы.

Афонское иночество

Особый дух христианских традиций, присущий Афону, тысячелетний опыт невидимой брани со грехом, всегда привлекал к себе склонные к иноческой жизни натуры. Русское афонское монашество заметно отличалось от православных подвижников России. Это подмечали и сами иноки-паломники на Святую Гору: «За продолжительное время существования афонского монашества, поставленного природою и всею обстановкою в особые условия, сложился особенный, оригинальный тип афонского монаха. Насколько мы успели с ним познакомиться за время пребывания на Афоне, этот тип можно характеризовать следующими чертами. Прежде всего, всем афонским монахам присуща какая-то необыкновенная жизнерадостность, соединённая с радушием и любезностью. Быть может в этой жизнерадостности сказывается влияние вечно-юной, вечно-зеленеющей, красивой южной природы; может быть она объясняется глубоким проникновением христианским настроением (так в оригинале. — Т.Ш.), которое жизнерадостно по самой своей природе. Во всяком случае, трудно встретить на Афоне монаха, живущего в монастыре, скиту, келии, каливе, или даже под открытым небом, и недовольного судьбою и жизнью. …Афонских иноков отличает от простых русских монахов сравнительная интеллигентность. Необходимость конкурировать с греками заставляет их быть всегда на стороже и ни в чём не отставать от них. Поэтому, хотя учёных и немного на Афоне, а среди русских, кажется, нет никого, серьёзно занимающихся наукою, тем не менее большинство русских афонских иноков говорит или по-гречески, или по-турецки; дорожат книжными сокровищами своих библиотек, сами издают душеспасительные и относящиеся к истории Афона сочинения» [17, с. 158–159].

Именно таких людей, в подвиге духовном очистивших свои души, увидел на Святой горе Иннокентий Михайлович. Они были воистину счастливы чистотой и высотой своих преображённых душ, и это счастье (часть со Христом) щедро дарили другим. Это счастье — то Царство Небесное «внутрь», о котором говорил Спаситель, и которое образуется в человеке благодатью Божией, но по желанию человека и его усилию. Оно разительно отличалось от представления о счастье, бытующем в миру. Стоит ли удивляться, что Иннокентий Сибиряков, так много лет искавший ответа на главные вопросы о смысле жизни, выбрал монашеский подвиг, встретившись на Афоне в лице святогорских иноков с действительно образованным (во образ Божий) человеком, который и открылся ему как реально достижимый христианский идеал? И как же этот идеал контрастировал с миром идейных строителей «лучшей» жизни, его «старых друзей», позволивших себе согласиться с необходимостью переустройства внешнего мира. а. значит, физического уничтожения ближнего ради земного благополучия!

Афон всегда был светочем в православном мире. Об афонских аскетах современник Иннокентия Сибирякова, побывавший на Святой Горе паломником, писал так: «Чуждые мелочным интересам жизни, они (афонские аскеты) так закаляют свою волю, что готовы в каждую минуту жизни положить свой живот за дорогую для них идею, за идею Православия. В этом значение Афона, где ни одна церковь не была обращена в мечеть, и где нет ни одного не православного монастыря. Поэтому Афон вполне справедливо называют училищем благочестия и оплотом Православия» [17, с. 158].

Чтобы понять Афон, как выбор Иннокентия Сибирякова для места своего духовного подвига и последних в жизни благодеяний, необходимо узнать об этой стране аскетов самое важное, что отличало Святую Гору от других местностей православного монашества в конце XIX века. До начала XX столетия, (а точнее до 1912 года), территория Афона принадлежала Турции, но духовно эта страна православного монашества никогда не была пленена. Во всех невзгодах, выпавших на её долю, она сохранила преданность Православной вере, нередко оплачивая защиту святынь кровью, что известно из житий многих афонских подвижников. В 1899 году, когда отец Иннокентий уже постоянно жил на Афоне, русский паломник священник Александр Анисимов в своих путевых записках воспел настоящий гимн Святой Горе и её насельникам.

«Афон — …многосветлая лампада Православия и высокого христианского подвижничества, которую в течение многих веков не могли угасить ни разлив смуты европейской, ни злобный дух фанатизма мусульманского, хотя она горит на рубеже Европы и как бы в самой пасти Оттоманской империи, Афон — драгоценный ковчег среди мук, угроз, кровопролитий и варварства сохранивший множество важных достопамятностей в преданиях и писаниях христианской древности, которых в других местах Востока давно уже нет и следа! Афон — дивная гора, святая, растящая все виды иноческой жизни…» [10, с. 4441. На Афоне подвизаются «те, которых весь мир не был достоин», а они «скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущелиям земли» (Евр. 11, 38).

Путь паломника на Святую Гору

Путь паломников на Афон из Санкт-Петербурга обычно лежал по железной дороге до Одессы, где находилось подворье Свято-Андреевского скита, бескорыстно дававшее путникам хлеб и кров. Дальше следовал переход морем на корабле до Стамбула (Константинополя Византии), и там, на подворье Свято-Андреевского скита, паломники получали кратковременный отдых перед плаванием к Святой Горе, осматривали святыни Византийского Константинополя, чудом сохранявшиеся в турецкой столице. Как только судно с паломниками уходило в плавание дальше к Афону, по мере приближения к нему богомольцев охватывал святой трепет, что описывается в многочисленных путевых заметках, сохранившихся от разных эпох.

Мы попробуем, по имеющимся в нашем распоряжении путевым запискам конца XIX века, восстановить хотя бы в общих чертах впечатления, которые испытывали паломники при встрече с Афоном в годы пребывания схимонаха Иннокентия на Святой Горе. Они видели своими глазами всё то, что видел и Иннокентий Сибиряков в 1894 году, а потому их сведения об Афоне и форма подачи представляют несомненную ценность, так как позволяют представить, что мог пережить при встрече с Афоном человек, уже осознавший необходимость личного молитвенно-аскетического подвига.

«…Каково же было наше удивление, какой общий торжественный восторг, когда кто-то вбежавший в нашу каюту возвестил, что скоро будем возле желаемого места, — писал о. Александр Анисимов в 1897 году. — Лишь только стало светать, мы вышли на палубу, и нам, указывая на виднеющуюся вдали чёрную точку, твердили: это Афон, Афон!! … Утренние туманы носились над Святою Горою и скрывали её от нас совершенно; но только выкатилось солнце, и мы, обогнувши с востока оконечность горы, где виднелись Лавра св. Афанасия, молдавский скит и Иверская обитель, — принеслись к ней с южной стороны, — на которой попеременно являлись нашему взору Афонские скиты и монастыри… Картина чудесная раскрылась перед нами и развернулась всеми умилительными видами своего невыразимого изящества. Теряясь в облаках, облегавших Св. Гору, её высь священная виднелась из-за них и рельефно обрисовывалась в прозрачном воздухе. Долго мы в немом восторге смотрели на чудо природы Святогорской и дивились, как облака длинной цепью тянулись ниже высей гор священных, и от благоговения, умиления и восторга воспели:

Гора Афон, гора святая!
Не знаю я твоих красот,
И твоего земного рая,
И под тобой шумящих вод…» [8, с. 229].

Первая встреча с Афоном чаще всего происходила на пристани, «При благоприятной… погоде мы прибыли к Афону на русском пароходе “Корнилов”, — вспоминает безымянный богомолец, посетивший Афон в 1895 году, — и благополучно вступили на берег Святой Горы, где приветливо меня встретили иноки русского Андреевского скита, и мы, напившись чаю на прибрежной пристани и несколько отдохнув, отправились на мулах по горной извилистой дороге в означенный Андреевский скит, чудный вид которого открылся перед нами почти с середины пути, с его красивыми постройками» [58, с. 660].

Святой Афон в описании современников Иннокентия Сибирякова

Паломников на Афоне поражали красоты афонской природы и красота духовного подвига святогорских подвижников. о чём оставлены очевидцами превосходные свидетельства. «…Всё пространство Святой Горы покрыто бесчисленными горными кряжами, оврагами, страшными пропастями, осенёнными в большинстве роскошными рощами и вековыми лесами, что представляет великое удобство для подвигов безмолвия, уединённой пламенной молитвы и выспренней духовной созерцательной жизни. Вот и ключ для разгадки, почему Афон заселился одними аскетами! <…> Воды пресной, родниковой весьма достаточно, — она в разных направлениях струится и по горным скатам, и по оврагам, и по разным низменным юдолиям; словом, нет монастыря, скита или кельи, которая лишена была бы этой насущной потребности. Кроме разновидных гор и холмов красоту Афона усугубляют нежные кустарники и девственные плантации дубовых, платановых, каштановых, лавровых, масляных, еловых и сосновых лесов: а смоковничные, ореховые, лимонные, апельсиновые и другие плодовые деревья и виноградные лозы дают лишнее блюдо на трапезы афонских аскетов и тем подслащают и разнообразят обычное седьмичное сухоядение их. Кипарисы же, требующие особого ухода за ними, виднеются только около жилых мест… Из породы ископаемых, кроме глыб мрамора разных оттенков, нам попадались и куски цветных камней, вымытых из глуби земной коры быстрыми потоками…» [10, С. 440].

В то время Афон процветал. Здесь насчитывалось 15 общежительных монастырей, включая и Свято-Андреевский скит, 8 штатных и до 800 келий и калив [10, с. 442]. Количество монахов составляло тогда до 10 тысяч [10, с. 442]. Для Иннокентия Сибирякова было важным увидеть не красоты Афона, а открыть для себя дух афонского подвижничества, вникнуть в то устроение жизни обителей, в котором этот дух проявляется.

Будущий схимник, как и любой другой паломник на Афон, нашёл, что на Святой Горе общежительные монастыри «по правилам своим ближе стоят к древним образцам иноческой жизни; в них примерный порядок, редкое истинное благочестие, апостольская простота и любовное общение первобытных христиан: нет отличий, нет и частной собственности. Игумены в них в полном уважении и почёте; монахи кормятся трудами рук своих, но принимают с благодарностью и всякую приносимую поклонниками жертву, и сами в свою очередь помогают другим, чем Бог послал» [10, с. 442].

Призвание Афона состоит в молитве за весь мир, а потому паломники, или, как их называют на Святой Горе, поклонники, во все времена добирались туда за тем, чтобы увидеть духоносных старцев, в общении с ними очистить свои души, укрепиться возле них духовно. Все. кто побывал на Афоне в 90-х годах XIX века, видели, что «между келлиотами-отшельниками встречаются мудрые старцы и великие подвижники, у которых многому можно поучиться в деле созидания своего спасения: бескорыстной любви, нестяжательности, Богоугодному посту, смирению, целомудрию, умной молитве, сокрушению и плачу о своих грехах и смертной памяти. Некоторые же насельники Святой Горы удаляются от всех, и живут одиноко — или в расселинах гор, или под нависшими глыбами камней, или на неприступных скалах, — и таковых немало, — питаясь каштанами, кореньями и травами…» [10. с. 442]. И как свидетельствовали сами афонские монахи, на Святой Горе есть «места столь благодатные, что подвижники могли так прожить целый век» [9, с. 396].

Строгость духовного подвига афонских подвижников поражала даже иеизнеженных суровой русской природой и уставной жизнью монастырей монахов из России, один из которых, иеромонах Серафим (Кузнецов), писал: «Иноки на Афоне покоя телесного почти не имеют, строго во всём ограничивают свои пожелания… Незнакомым с внутренней монашеской борьбой с телесными силами, быть может, покажутся странными такие строгости и лишения, но они должны быть всегдашним достоянием инока, ибо инок должен действовать усиленно вопреки побуждениям страстной природы и во что бы то ни стало — покорить свою плоть духу. Спать братии, по уставу, положено в подряснике и не снимая пояса. Для всегдашней готовности к молитве, трудам, или на Страшный суд» [113. с. 134–135].

Обычно у человека, далёкого от понятия личного подвига, возникает вопрос, а зачем брать на себя такие труды, что это даёт обществу? На этот вопрос уже ответила вся история Святой Руси, когда пред простым монахом в латаной рясе преклоняли свои главы русские князья и получали благословения на брань и одерживали великие победы в битвах с врагом, казавшимся непобедимым. Побывавший на Афоне в 1900 году епископ Арсений (Стадницкий) значение монашества для верующего человека и для общественной пользы высказал таким образом: «Не облечённые внешней властью, занимая самое скромное общественное положение, а то — и никакого, не обладая тленным богатством, истинные подвижники, облечённые внутреннею силою и богатством духовных дарований и добродетелей, часто оказывают великое влияние на людей. Целые тысячи людей, по их указаниям, устрояли добрую жизнь свою, а другие тысячи хотя несколько обуздывали греховные порывы свои. Сильные мира, даже цари, по их советам оставляли без исполнения одни предначертания свои и приводили в действия другие» 117, с. 95].

Настоятель Свято-Андреевского скита

Это благотворное влияние русского монашества испытал на себе и Иннокентий Сибиряков, и уже не только в России, но и на Афоне, Но особое место в его жизни заняли о. Давид (Мухранов) и иеромонах, впоследствии схиархимандрит, Иосиф (Беляев), с 1892 года настоятель Свято-Андреевского скита, в игуменство которого Иннокентий Михайлович принял постриг, переселился в скит, жил, трудился во спасение души и упокоился в селениях праведных. Именно этому настоятелю выпал жребий на пожертвования И.М. Сибирякова предпринять сложнейшие строительные работы, превратив за несколько лет скит в удивительный уголок не только Святой Горы, но и всего православного мира.

Отец Иосиф обладал «выдающимися способностями в зодчестве, и Божие благословение явно почивало на всех его трудах, так что при всех производившихся в его время постройках капитальных не было почти ни одного какого-либо несчастного случая или неприятной задержки или остановки в деле; Господь невидимо посылал ему в это время для святой обители и средства: так весьма помог… своим капиталом богатый сибирский золотопромышленник Иннокентий Михайлович Сибиряков» [42, с. 400].

При о. Иосифе был выстроен Андреевский собор, о чём ещё подробно пойдёт речь, а также построено 8 других меньших церквей-параклисов и 3 грандиозных корпуса с братскими кельями и другими хозяйственными помещениями, так что за его правление более чем вдвое увеличилась обитель как своими зданиями, так и числом насельников [113, с. 145], Отец Иосиф имел особенную любовь к церковной археологии, он не жалея средств, приобретал древние иконы, древние рукописи и книги [113, с. 145],

«Я ужасно трепещу и боюсь за своё настоятельство; как я дам ответ Богу за всех вручённых моему попечению, — говорил о. Иосиф. — Но, так верно Богу угодно; я ни за что не хотел принять на себя сей тяжкий крест настоятельства и решительно отказывался, но было такое замечательное совпадение, которое устрашило меня и я уже боялся более отказываться и согласился с великим страхом и трепетом принять кормило правления обителью…

Я ещё никому не говорил о сём, но ныне есть расположение души поведать тебе сие: когда были выборы в настоятели и мне было предложение, то я в душе решил окончательно отказаться, но вот вижу покойного настоятеля. он свой игуменский жезл перебросил чрез меня, ничего не говоря, а строго посмотрел на меня и исчез…» [113, с. 1421.

Каким был Свято-Андреевский скит в самом начале игуменства о. Иосифа, об этом пишет профессор А.Ф. Брандт, посетивший Афон в 1892 году: «Порядок, трудолюбие и достаток во всём проглядывают в русском Андреевском ските. Здания здесь беленькие и чистенькие как с иголочки, построены в русском вкусе. В прошлом лишь столетии на этом месте возникла келья во имя …Андрея Первозванного. Русскими келья приобретена всего только в сороковых годах текущего столетия и затем преобразована в скит, который, однако, и по обширности зданий, и по численности братии… ничем не отличается от монастыря. Земли у андреевцев что-то очень мало, но тем тщательнее утилизирован ими всякий клочок. Фруктовые сады, древесные питомники, огороды показались мне образцовыми…» [12, с. 777].

«Андреевский скит, — дополняет А.Ф. Брандта безымянный богомолец. — расположен на восточной стороне в центре Св. Горы, на красивом месте и носит название “Серай”, то есть царский дворец, за свою сравнительную среди прочих святогорских обителей красоту. Постройки скита очень красивы, а местность, занимаемая скитом, отличается здоровым воздухом и умеренным климатом, вследствие значительного возвышения над уровнем моря. Братии в скиту 340 человек, и все иноки исключительно великороссы. Устав скита общежительный, по которому каждый инок всё нужное получает от обители» [58. с. 662]. Многие считали, что «блестящее будущее ожидает эту святую обитель» [58, с. 662].

Богослужения

Для человека, стоящего перед окончательным принятием решения о вступлении на монашеский путь, каким и был во время своего паломничества на Афон Иннокентий Сибиряков, очень важной была Богослужебная жизнь святогорских обителей, так как именно Богослужениям посвящается основная часть жизни иноков. Паломники, писавшие о Святой Горе свои путевые записки, оставили нам немало ценных свидетельств о службах в монастырях и скитах святой Горы.

О Богослужениях в скиту того времени протоиерей Ф. Знаменский сообщает, что «богослужение… отличается особой продолжительностью, зависящей от точного выполнения устава, от отсутствия торопливости при чтении и пении, от пения с канонархом[143], от неоднократного чтения поминаний, поучений и житий святых» [32, С. 1749].

«Каждое Богослужение, согласно уставу общежития, непременно посещается всею братией, — сообщает богомолец, скрывший своё имя, — от первого до последнего, и терпеливо выстаиваются продолжительные службы, обычно начинающиеся с полуночного времени и продолжающиеся без роздыха до 6 часов утра. Весьма приятно было видеть и слышать усердное поминовение в сей обители всех её ктиторов и благодетелей. Чин поминовения здесь выполняется весьма хорошо и аккуратно, под строгим наблюдением скитского начальства» [58, с. 662].

Сохранилось подробное описание Богослужения того времени, которое совершалось в Свято-Пантелеимоновом монастыре в день Преполовения Пасхи в 1897 г. В нём принимали участие настоятель и братия Андреевского скита. «…Литургию совершал гость, архимандрит и настоятель русского Андреевского скита, соборне, с 10 священниками… — пишет о. Александр Анисимов. — Нужно заметить. что настоятели двух русских Афонских монастырей, Свято-Пантелеимоновского и Св. Андреевского, в сане архимандритов, при служении пользуются архиерейскими привилегиями[144]… Представительность сонма благоговейно священнодействующих, их благолепные, томные постнические лица, ангельское спокойствие и непорочность взора, их строго церковная изящная манера в действиях и отчётливая мерная дикция при чтении, присутствие редких святынь, наполняющих храм, торжественная и искусная обстановка, — и, наконец, в высшей степени мелодическое пение двух сточисленных хоров, по напевам афонскому, киевскому, симоновскому и придворному, — всё это и восторгало наши сердца до разделения мозгов и членов, и умиляло нас до слёз. Да если и при таком служении не расплавится стальное человеческое чувство, то где искать того священного горна, который мог бы умягчить и растопить его? Один англичанин-лорд, турист, бывший за обедней, на вопрос, как показалось ему православное Богослужение, ответил, что он ничего подобного не видел до сего дня и не испытывал — Богослужение привлекательно, пение виртуозно; я всё время стоял в глубоком безмолвии, в тайном трепете тихой радости, чуть переводя дыхание, в порывах ликующего сердца своего…» [9, с. 394]. Вот в такой духовной обстановке оказался на Афоне во время своего паломничества Иннокентий Сибиряков. Продолжительные молитвословия, предпраздничные всенощные бдения, продолжающиеся порой по 10–14 часов, безмолвная жизнь иноков Святой Горы пришлись Иннокентию Михайловичу по сердцу, и он надеялся достичь здесь того, чего с детства искала его душа.

Через тридцать лет побывавший на Афоне соотечественник И.М. Сибирякова Борис Зайцев, так сравнил святогорский чин жизни с мирским порядком нашего существования: «Всё это может показаться странным и далёким человеку нашей пёстрой культуры.

Что делать. Священнодейственность очень важная, яркая черта монашеской жизни. Входя к вам, монах всегда крестится на икону и кланяется ей. Встречая другого, если он сам иеромонах, то благословляет. Если встретил иеромонаха простой монах — подходит под благословение. Встречаясь с игуменом, — земной поклон. Садясь за стол, непременно читает молитву. Иеромонах, кроме того, благословляет “яства и пития”.

Это непривычно для мирянина. Но в монастыре вообще всё непривычно, всё особенное. Монастырь не мир. Можно разно относиться к монастырям, но нельзя отрицать их “внушительности”. Нравится ли оно вам или нет, но здесь люди делают то, что считают первостепенным. Монах как бы живёт в Боге, “ходит в Нём”. Естественно его желание приобщить к Богу каждый шаг своей жизни, каждое как будто будничное её проявление. Поняв это. став на иную, высшую чем наша, ступень отношения к миру, мы не удивимся необычному для светского человека количеству крестных знамений, благословений, молитв, каждений монашеского обихода. Здесь самую жизнь обращают в священную поэму» [31, с. 144–145].

Очень трогательными были и проводы всех паломников из Андреевской обители. С глубокой благодарностью пишет об этом один из посетителей Афонской горы: «Неохотно я расставался со святой обителью — Андреевским скитом, с которым я в малое время успел духовно сродниться и подружиться с добрыми её старцами, которые за всё время моего у них пребывания оказали мне примерное внимание, радушие и приветливость. По заведённому здесь обычаю провожать гостей с колокольным звоном, я был удостоен таких же торжественных проводов за монастырские врата, где мы сели на мулов и, при искренних сердечных благопожеланиях от добрых старцев, отправились на пароходную пристань.

Чувствуешь себя после посещения Афона как бы обновлённым душою, исполненным сил духовных и готовым со спокойным духом переносить все тяготы и треволнения, сопряжённые с нашею жизнью» [58, с. 664].

Русские на Афоне

Афон ещё сильнее укрепил намерение Иннокентия Сибирякова посвятить себя монашескому подвигу [39. с. 515]. Наверное, и у него во время пребывания на Афоне рождались мысли, которые высказал русский богомолец, поклонившийся святыням дивного монашеского края, «Что ещё сказать о милом сердцу — Афоне? …О, как ты преподаёшь много уроков — и истинному христианину, и колеблющемуся маловеру, и ни во что святое неверующему нигилисту’ и социалисту. Вот куда следовало бы посылать каждого, вдающегося ветром всякого учения, для наглядного религиозного обучения, — и нам кажется, что если не все, то многие из них обратно выехали бы совершенно иными со словами: “Верую, Господи, и исповедаю, что Ты есть, был и будешь вечно — Сущим”…» 110, с. 444],

Паломничество русских на Афон началось ещё в глубокой древности. Совершали его и представители правящих династий. Мы уже упоминали о том. что в июне 1867 года посетил Святую Гору великий князь Алексей Александрович. В Свято-Андреевском скиту он заложил собор Апостола Андрея Первозванного, который спустя тридцать лет был отстроен на пожертвования иркутянина Иннокентия Михайловича Сибирякова. К этой истории мы вернёмся ещё раз.

Немаловажным событием нашего времени является посещение Афона Президентом России В.В. Путиным, состоявшееся 9 сентября 2005 года. Оно восстановило историческую для Руси традицию паломничества на Афон представителей высшей российской власти. Важно отметить те главные мысли, которые высказал В.В. Путин на Афоне: «Мы с глубоким уважением относимся и к Греции в целом, и к Афону в частности. И если Россия — самая большая православная держава, то Греция и Афон — это её истоки. Мы помним об этом и очень этим дорожим»[145]; «В России со 145-миллионным населением подавляющее большинство — это христиане, поэтому для нас возрождение России

неразрывно связано прежде всего с духовным возрождением»[146].

Касаясь древних связей между Россией и Афоном, Президент особо подчеркнул, что «мы готовы возрождать их в том объёме и качестве, в котором вы (святогорские монахи. — Т.Ш.) будете готовы. Это должны быть гармоничные отношения, основанные на абсолютном доверии и общих идеалах»[147].

Плоды паломничества

После паломнической поездки на Афон Иннокентий Сибиряков, убедившись в правильности избранного пути, возвращается в столицу России с бесповоротным решением об окончательном разрыве с миром и уходе в монастырь.

При вступлении на монашеский путь, прежде чем совершится постриг, послушник проходит искус (испытание) не менее двух лет. Как и полагается, Иннокентий Сибиряков, готовясь к постригу, изучал монашескую жизнь «изнутри» ровно два года — с 1894-го по 1896 год. Судя по тому, что он продолжал принимать активное участие в благотворительной и общественной жизни церковных приходов и благотворительных заведений Санкт-Петербурга, его духовный отец не ограничивал свободу послушника, а часто сопутствовал Иннокентию Сибирякову во многих полезных делах служения ближнему.

В это время Иннокентий Михайлович наряду с другими выходцами из Сибири участвует в устройстве придела в честь своего небесного покровителя Святителя Иннокентия Иркутского в храме святого Александра Невского при Первом реальном училище Александра III [75, с. 3].

Через полтора года хлопотами Иннокентия Михайловича здесь будет основано Братство во имя Иннокентия Иркутского, которому Иннокентий Михайлович пожертвует более 30 тыс. рублей [75, с. 6–7]. Он будет и одним из разработчиков проекта Устава Братства.

Первым среди учредителей Братства значится священник Кронштадтского Андреевского собора отец Иоанн Ильич Сергиев [75. с. 4]. Отец Иоанн Кронштадтский 24 апреля 1896 года в день торжественного открытия Братства совершил Божественную Литургию в приделе Иннокентия Иркутского [75, С. 6].

В тот же день на заседании учредителей были избраны два первых почётных члена Братства отец Иоанн Кронштадтский и Иннокентий Михайлович Сибиряков 175. с. 2]. В дальнейшем в отчётах Братства их имена всегда будут стоять рядом. Исследователям жизни святого праведного Иоанна Кронштадтского ещё предстоит изучение его доброго знакомства с Иннокентием Михайловичем Сибиряковым, которое, возможно, было духовной дружбой[148].

Сегодня известно, что отец Иоанн уже после пострига Иннокентия Михайловича и его переселения на Афон хлопотал по ряду дел. связанных с благотворительными дарами И.М. Сибирякова.

Хотя Иннокентий Михайлович уже был послушником в монастыре, некоторые прежние адреса благотворительности продолжали поддерживаться его попечением. Так, на средства купца-благотворителя в середине 90-х годов XIX века в библиотеки церковно-приходских школ и бедных училищ Сибири продолжают поступать книги по списку, утверждённому для таких учреждений Священным Синодом [86, с. 163].

Родственники Иннокентия Михайловича отговаривали брата от монашеского пути и предпринимали всё возможное, чтобы удержать его хотя бы в одном из монастырей России, Сестра Иннокентия Сибирякова Анна Михайловна в одном из своих писем того времени признавалась: «Я старалась отговорить брата от поступления в монастырь» [101, с. 6]. Но И.М. Сибиряков всё же получил полную свободу [39, с. 517]. В это время Иннокентий Михайлович порвал почти все отношения с прежним кругом своих мирских знакомых [20, с. 1], за что получил от них немало упрёков, язвительных характеристик, злоречивых оценок, обвинений в скупости, в расточительности и многое другое. Но, по слову Евангелия, возложивший руку свою на плуг, он уже не озирался назад (см. Лк. 9, 62).

В 1896 году Иннокентий Михайлович Сибиряков наконец-то избавляется от своего капитала. Все наличные средства он передаёт иеромонаху Давиду [39, с. 5151. Незадолго до пострига в первый ангельский чин И.М. Сибиряков дарит Линтульской женской общине, позднее преобразованной в монастырь, свою дачу, расположенную в местечке Каук-Ярви Выборгского уезда [104]. О её обустройстве для жизни монахинь хлопотал святой праведный Иоанн Кронштадтский перед священноначалием.

В этом же, 1896 году, побывал Иннокентий Михайлович на Валааме, пожертвовав монастырю начальный капитал в размере 10 тыс. рублей для устройства в Никоновой бухте Воскресенского скита и церкви в честь апостола Андрея Первозванного. Позднее валаамские иноки выстроят на указанном месте Воскресенский скит, нижний храм которого и будет освящён в честь апостола Андрея [16, с. 9–12].

В том же году пожертвование в 10 тыс, рублей было подано и в Ко невский монастырь «лицом, пожелавшим остаться неизвестным» [ЮЗ]. Не исключено, что это было пожертвование Иннокентия Сибирякова, склонного к милостыне втайне.

В праздник Покрова Пресвятой Богородицы 1 октября 1896 года отец Давид, к этому времени уже архимандрит, достаточно испытав усердие Иннокентия к иноческой жизни, постриг его в рясофор, «Как было умилительно смотреть на него, — сообщает монах Климент, — когда, скинув мирской костюм, примеряя, надел он на себя монашеский подрясник и сказал: “Как хорошо в этой одежде!.. Слава Богу! Как я рад, что в неё оделся!”. Но об удобстве ли одежды радовался он? Этими словами не высказал ли он своей духовной радости, которою наполнилась его душа в предчувствии ангельского образа?» [39, с. 517].

Сразу после пострига инок Иннокентий (Сибиряков) уехал на Афон, в то время как отец Давид оставался в Санкт-Петербурге, неся своё послушание. В Свято-Андреевском скиту инок Иннокентий пробыл менее года и вернулся на подворье в Санкт-Петербург, чтобы уже больше никогда не расставаться со своим духовным руководителем [39, с. 517], 1897 год прошёл для брата Иннокентия не только в иноческих, но и в благотворительных трудах. Он жертвует Литейно-Таврическому кружку Общества для пособия бедным женщинам свою дачу в Райволо (ныне Рощино) для устройства сиротского приюта для девочек от четырёх до десяти лет [65, с. 15]. Райволо — дачная местность близ Петербурга, входившая в то время в состав Финляндии.

Выделяется приюту и капитал в размере 50 тыс. рублей. Этот приют уже после смерти схимонаха Иннокентия стал носить имя И.М. Сибирякова [73, с. 4].

Глава 16. По афонскому времени

Постриг в схиму

Иноку Иннокентию пришлось приезжать со своим духовным отцом в Санкт-Петербург дважды, пока, наконец, они не обосновались на Святой Афонской Горе [39, с. 518]. Там, недалеко от стен Свято-Андреевского скита, был устроен небольшой, но уютный каменный ските церковью во имя Великомученицы Варвары и Преподобного Михаила Клопского — небесных покровителей родителей схимонаха Иннокентия, В этом месте и поселился брат Иннокентий со своим духовным отцом — для жизни в строгом монашеском подвиге [54, с. 412]. «Как полный энергии и сил, — сообщает о возвращении Иннокентия (Сибирякова) из Петербурга на Святую Гору монах Климент, — он спешил не на покой, но для иноческих подвигов, кои усугубил…» [39, с. 518].

28 ноября 1898 года архимандрит Давид постриг инока Иннокентия в мантию с новым именем Иоанн в честь Пророка и Предтечи Иоанна — Крестителя Господня. По свидетельству о. Серафима, «с принятием ангельского образа инок Иоанн душевно оплакивал, что много времени потратил на суету и изучение мудрости века сего» [ИЗ, с. 149]. А менее чем через год, 14 августа 1899 года, монах Иоанн (Сибиряков) принял постриг в великий ангельский чин — святую схиму — с именем Иннокентий в честь святителя Иннокентия Иркутского 1113, с. 148–149],

Сведения о монашеском подвиге схимонаха Иннокентия приходится собирать по крупицам, но, хотя и немногочисленные, они убедительно раскрывают нам истинный образ избранника Божия, раз и навсегда умершего для мира ради Христа. Паломник, побывавший в Свято-Андреевском скиту в 1900 году и озадаченный вопросом, есть ли на современном ему Афоне выдающиеся подвижники, пишет: «Здесь же, в одной из келий, принадлежащих Андреевскому скиту, живёт отец Иннокентий (бывший миллионер. крупный сибирский золотопромышленник И.М. Сибиряков), ведущий замечательно подвижнический образ жизни. В этой келпи пять дней в неделю не полагается есть никакой горячей пищи, а масло и вино употребляются только по субботам и воскресеньям» [17, с. 159–160].

Приоткрывает тайну духовного подвига о. Иннокентия (Сибирякова) и монах Климент. «Приняв великий постриг, — пишет он, — отец Иннокентий проводил строго постническую и глубоко безмолвную аскетическую жизнь. Нельзя не удивляться, как он, с детства привыкший к изысканным блюдам, питался грубой монастырской пищей без вреда для желудка и, проводивший время также с детства в весёлом светском обществе, теперь оставался всё время в келии один, беседуя лишь с Богом в молитвенных подвигах и наслаждаясь чтением душеполезных книг» [39, с. 518].

По слову монаха Климента, молодой схимник явил святогорским аскетам «образец совершенной нестяжательности и подвижнической жизни» [39, с. 518]. «В братии доселе вспоминаются, — напишет отец Климент через десять лет после кончины схимонаха Иннокентия, — и, вероятно, долго будут вспоминаться его братская любовь и неподдельное смирение, кои проявлялись у него во всех его поступках» [39, с. 518].

Ещё одно свидетельство об отце Иннокентии составлено паломником иеромонахом Серафимом со слов настоятеля скита архимандрита Иосифа и братии в 1908 году — уже через семь лет после смерти схимника: «Дни своей иноческой жизни он проводил, пользуясь малым отдыхом, в строгом посте и горячей слёзной молитве. Он в полной мере выполнил в иночестве заповедь нестяжания и послушания беспрекословного и вполне с дерзновением мог сказать с апостолом: “Се, мы оставихом вся и в след Тебе идохом”… С принятием святой схимы отец Иннокентий усугубил свои подвиги; он непрестанно был в богомыслии, творя. Иисусову молитву, а память смертная не оставляла его, но всегда с ним пребывала, и он нередко проливал потоки благодатных слёз умиления в своей пламенной молитве» [113, с. 149].

К этому, видимо, следует прибавить, что на Афоне самое тяжёлое келейное правило существует для схимонахов, которые ежедневно должны положить 1200 поясных и 100 земных поклонов, и это не считая церковных служб. Неоднократно предлагали о. Иннокентию принять сан священства, но смиренный инок не согласился, считая себя недостойным такого великого и ответственного сана [113, с. 149].

Сбывшиеся пророчества

Стоит ли удивляться, что именно на схимонахе Иннокентии (Сибирякове) исполнилось одно из афонских пророчеств? Мы уже упоминали об этом событии в главе о детстве Иннокентия Михайловича, но оно столь значимо в духовной биографии схимника, что напомним о нём ещё раз. В 1868 году Афон посетил преосвященный Александр, бывший епископ Полтавский, известный защитник Соловецкого монастыря во время Крымской войны[149]. Паломничая по Святой Горе Афон, он побывал и в Свято-Андреевском скиту. Старцы скита попросили Владыку заложить за оградой монастыря храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Но епископ Александр посоветовал братии выстроить такую церковь в другом месте, а на этом заложить храм во имя святого Иннокентия, первого епископа Иркутского. На возражения старцев он сказал, что «Бог пришлёт сюда из Сибири благодетеля, соименного сему Святителю, и что этот благодетель выстроит на сей закладке церковь и больницу» [39, с. 516]. Пройдут годы. Владыка Александр скончается 8 ноября в день Архистратига Михаила. 27 лет спустя имение в этот день будет отпет и погребён в Свято-Андреевском скиту строитель заложенной им Иннокентиевской церкви схимонах Иннокентий (Сибиряков). Совпадение ли это?

Несколько лет назад удалось обнаружить содержание записи, оставленной преосвященным Александром перед его отъездом с Афона. В ней мы встречаем глубокие благоговейные чувства, которые он испытал при расставании с афонскими иноками: «И если время всё уносит, то дела живут вечно. Благословение и истинное благодарение с метанием приношу настоятелю… за молитвы, гостеприимство в течение двух с половиной месяцев, благожелания и дары, искренно преискренно благодарю, благодарю и не забуду… Отцы и братия! Прошу принять искренний мой архипастырский привет и любовь. Простите и благословите, дети Божией Матери!.. 1868 г. 27 июля. Суббота. Русский монастырь. Епископ Александр (бывший Полтавский)»[150] [10, с. 449–450]. Слова — «и если время всё уносит, то дела живут вечно», — сказанные прозорливым архипастырем, можно было бы поставить эпиграфом ко всей этой книге.

Далее рассказ об Андреевском соборе — венце земной жизни схимонаха Иннокентия (Сибирякова),

К моменту появления Иннокентия Сибирякова на Афоне, в Свято-Андреевском скиту были, строившийся в течение двадцати пяти лет да так и оставшийся едва поднятым над уровнем земли, собор во имя Андрея Первозванного и заложенный больничный корпус с церковью во имя Святителя Иннокентия Иркутского,

Попечением Иннокентия Михайловича Святая Гора получила дивной мощи и красоты Андреевский собор, самый крупный (до недавнего времени) на Афоне, в Греции и на Балканах, рассчитанный на пять тысяч молящихся [78. с. 32]. Строительство этого храма обошлось Свято-Андреевскому скиту почти в 2 млн. рублей в исчислении того времени [17, с. 146].

Через три месяца после кончины о. Иннокентия, когда торжественно праздновалось десятилетие настоятельства архимандрита Иосифа, в поздравительной речи, обращённой к настоятелю, иеромонах Владимир сказал: «Пред началом постройки собора, вы не раз говаривали: «Только надо с помощью Божиею начать дело, а Матерь Божия поможет нам”, И действительно, Пречистая Помощница беспомощных помогла вам, послав человека (блаженной памяти схимонаха Иннокентия Сибирякова), который дал нам необходимые на это богоугодное дело средства» [23, с. 16].

Сооружение собора Андрея Первозванного занимает важнейшее место в ряду земных благодеяний выдающегося благотворителя, а потому расскажем об этом подробнее, тем более, что храм сохранился до нашего времени почти в первозданном виде. Собор был заложен в скиту при настоятельстве архимандрита Феодорита в 1867 году, как уже упоминалось, великим князем Алексеем Александровичем во время его кругосветного путешествия. Первоначально денег хватило только на то. чтобы вывести фундамент.

В апреле 1891 года архитектор Михаил Щурупов согласился на предложение «доверенных» с Афона иеромонахов Иосифа и Давида, управлявших Санкт-Петербургским подворьем Свято-Андреевского скита, поехать в «Афонскую обитель… и составить там применительно к существующему уже основанию план соборного каменного храма, с колокольней, фасады и разрезы, а также и рисунок иконостаса» [136, с. 216].

Был подписан договор, и престарелый архитектор отправился на Святую Гору,

Сведения о разработанном проекте изложены исследователем творческого наследия архитектора М.А. Щурупова, Н.А. Яковлевым в его книге «Михаил Щурупов»: «Осмотрев заброшенную стройку, Щурупов составил пояснительную записку, в которой признал кладку фундаментов “правильнои и весьма тщательной”, подвальный же этаж сделанным “спешно и без соблюдения основных правил строительного искусства”… Он предложил разобрать старую кладку до пят сводов и выложить её заново но из правильно отесанного камня. Архитектор настоятельно рекомендовал использовать не местный камень, слоистый и выветривающийся, “не годный для таких монументальных зданий”, а кирпич — “сравнительно лёгкий материал, прекрасно соединяющийся с известью и всегда готовый в дело”. Применение же более прочных пород привело бы к задержке строительства на долгие годы — “примерно как при Исаакиевском соборе в Петербурге”» [136, с. 217].

Издававшийся Свято-Андреевским скитом журнал «Утешения и наставления св. веры христианской» на своих страницах отражал все этапы предпринимаемых работ. Возобновилось строительство 3 мая 1893 года и шло быстрым ходом. Храм был возведён за три года. Отделочные работы совершались в 1897–1899 годах, когда о. Иннокентий (Сибиряков) уже жил на Афоне. За это время собор был оштукатурен изнутри и снаружи, покрыты кровля и купола, водружены кресты, осуществлена настилка паркетных полов из дорогого кипарисового дерева, а также был установлен и монументальный иконостас, привезённый из Петербурга, где по чертежам М.А. Шурупова его изготовил мастер В.Е. Кондратьев[151]. Иконостас для Андреевского собора после доставки его по морю братья скита перенесли на руках в условиях горной местности, что было очень тяжёлым трудом.

За всеми производимыми в скиту строительными работами наблюдал настоятель о. Иосиф, который вникал в малейшие подробности грандиозной стройки. Константинопольский архитектор Я.Г. Гкочо непосредственно руководил возведением столь капитального сооружения. Летом 1899 года строительство собора в основном было завершено, и приступили к его благоукрашению.

Храм представляет собой трёхнефную базилику, увенчанную группой гранёных куполов ближе к алтарю храма и колокольней над западным входом [136, с. 217]. Над собором красуется восемь куполов, «обложенных медью и выкрашенных масляною зелёною краскою; главы, яблоки и кресты вызолочены. В связи с храмом возвышается колокольня, на которой около 20-ти больших и малых колоколов. Первое место среди них занимает колокол в 300 пудов, пожертвованный в скит покойною Императрицею Мариею Александровною. На колокольне-же устроены превосходные башенные часы, которые выбивают, с помощью колоколов, часы, получасы и четверти» [17, с. 146].

«Воздвигнутый… на массивных многометровых подпорных стенах, предохраняющих сползание горных пород», собор даже в полуподвальных помещениях «смотрится как огромное пространственное целое» [15, с. 67], Говоря об архитектурных достоинствах Андреевского собора, Н.А. Яковлев пишет: «Язык художественных средств, которые использовал Щурупов. лаконичен. Собор почти лишён декора, во всяком случае, в понимании архитектора-эклектика конца XIX века. Впечатления монументальности и великолепия зодчему удалось достичь не столько благодаря большим размерам храма, сколько благодаря выразительности и лапидарности форм, четкости горизонтальных членений, “огранённости” объёмов…

Щурупов уловил самую яркую черту в архитектуре афонских монастырей: их компактную и свободную “южную” застройку, разновременную и разностилевую. В то же время эти тесные “сгустки” домов и храмов, больших и малых куполов, суровых монолитных стен, звонниц, башен сливаются в органически целостные образования, созвучные окружающей природе. Андреевский собор с его сложной композицией, разновеликими куполами и разнообъёмностью архитектурных масс не диссонирует в этом многоголосом хоре, И если, сузив известное выражение, сказать, что архитектура Афона — это застывшая музыка акафиста Богородице, Покровительнице Афона, то Андреевский собор — мощнейший аккорд этого песнопения» [136, с. 221–222].

«Андреевский собор решён в традиции, характерной для западного церковного зодчества, — уточняет тот же исследователь. — Это подчёркивается и завершением колокольни, напоминающим барочные формы. <...>

Большая часть наружных стен облицована крупными блоками местного камня, похожего на мрамор. Вместе с целым рядом архитектурных деталей — открытой галереей вдоль второго яруса, редко расставленными двойными флорентийскими окнами, балюстрадами, элементами ордера, — это делает собор похожим на некоторые светские постройки Италии эпохи Возрождения. В скромной декорировке фасадов Щурупов практически отказался не только от “русского”, но и от излюбленного им романского стиля, предпочтя мотивы ренессанса» [136, с, 219–220].

На наш взгляд, подобная стилизация архитектуры Андреевского собора под итальянские образцы не случайна. Кто знаком с таким явлением в церковной архитектуре Сибири, как «иркутское барокко», элементы которого нередко заимствовались состоятельными иркутянами и при строительстве жилых домов, не может не согласиться, что именно храмовые постройки создают особую и уж очень неожиданную для Сибири красоту этого города, которую трудно позабыть даже гостям. Вряд ли забыл её и Иннокентий Сибиряков. При составлении проекта Андреевского собора М.А. Щурупов вполне могучесть и личные пожелания Иннокентия Михайловича относительно внешнего вида будущего храма, если допустить, что Иннокентий Сибиряков был прихожанином Старо-Афонского подворья уже в 1891 году и благотворитель в это время уже общался с известным архитектором.

И дело даже не в том, что собор мог бы напоминать И.М. Сибирякову о родине. Важно, что средствами архитектурного языка создавалась символическая связь с городом. где жил и служил Богу небесный покровитель о. Иннокентия (Сибирякова) святитель Иннокентий Иркутский, который управлял сибирской паствой в ту эпоху, когда и привносилась в Иркутск из русской столицы мода на образцы итальянского зодчества.

«При кажущихся сравнительно небольшими линейных размерах (длина 62,5 м, ширина 32 м, высота центрального купола внутри собора 32 м), — пишет Н.А. Яковлев, — собор внутри огромен. За массивными бронзовыми дверьми открывается залитый светом зал. Иначе и не назвать прекрасно освещённое громадное помещение храма» [136, с. 219].

«Когда… через массивную бронзовую дверь входишь в основную церковь, залитую светом через просторные окна купола и стен, не можешь удержаться от восхищения красотою и размахом архитектурной композиции и ещё более — монументальностью иконостаса, исполненного лучшими петербургскими мастерами в конце XIX века, — пишут современные паломники, посетившие Афон. — Серебро, золото и золочение, цветные камни и бриллианты, резьба по дереву. драгоценное шитье и утварь наполняли Свято-Андреевскую церковь. Мы говорим “наполняли”, так как храм опустошён в годы безвременья, когда русских здесь уже не было, а греки ещё не взяли его в управление Ватопеда» [15, с. 67].

Запустение храма началось более пятидесяти лет назад и продолжалось двадцать лет, но ещё в 1926 г. всё его великолепие видел афонский паломник писатель-эмигрант Борис Зайцев, восхищённо вспоминавший о «могучей внутренности храма, золоте иконостаса, величии колонн и сводов» [31, с. 120].

Собор освещался десятью паникадилами, «из которых одно — самое большое на 176 свечей изящно по своему виду», — описывает афонский паломник на страницах журнала, издававшегося братией Свято-Андреевского скита. К этому следует добавить, что в интерьере храма — резной золочёный иконостас, витражи в апсиде, царское место с вензелем Александра И, росписи в «васнецовском» стиле, серебро работы Ф, Овчинникова [121, с. 358]. Святогорский паломник, посетивший Свято-Андреевский скит в 1900 г. писал, что Андреевский собор «несомненно по величине и благолепию в настоящее время занимает первое место на всём Афоне, где насчитывается несколько сот церквей… Стены и иконостас написаны художниками-иконописцами А. Трениным и Кортневым и производят очень приятное впечатление» [107, с. 862]. Иконописец Тронин расписал внутри собора главный и алтарный купола. Среди шести икон местного ряда иконостаса был и образ святителя Иннокентия Иркутского.

Не исключено, что на строительстве Андреевского собора мог трудиться в свою чреду и схимонах Иннокентий (Сибиряков), так как известно, что постройка храма производилась не только нанятыми в Константинополе мастерами, но и «всей монашествующей братией, кроме болящих и престарелых» [17, с. 146].

Торжество освящения Андреевского собора

По афонской традиции посвящение собора Апостола Андрея Первозванного было многосложным. Наряду с посвящением приделов и нижнего храма святому Александру Невскому, святой Марии Магдалине и святителю Алексию Московскому, храм посвящался также святителю Иннокентию Иркутскому, преподобному Давиду Солуискому и Алексию человеку Божию.

Отец Иннокентий был свидетелем и участником 16 июня 1900 года освящения достроенного собора Андрея Первозванного — «Кремля Востока», как называют этот храм на Афоне, Это было великое торжество, на котором присутствовало четыре тысячи человек. На церемонию прибыли важные официальные и церковные лица: представителем великого князя Алексея Александровича был начальник отдельного отряда военных судов на Средиземном море контрадмирал А.А. Бирюлёв (впоследствии «Морской министр», как называли его в просторечье), чрезвычайный посол России в Константинополе И.А, Зиновьев с персоналом посольства, генеральный консул в Македонии Н.А, Иларионов [69, с. 862].

Освящение храма совершали в то время находившийся на покое на Святой Горе бывший Патриарх Константинопольский Иоаким Ш и епископ Волоколамский Арсений (Стадницкий). ректор Московской Духовной Академии, который прибыл на Афон с группой преподавателей и студентов Московской Духовной Академии,

Сохранилось несколько описаний этого торжества со многими подробностями, из которых известно, что среди прибывших на освящение священнослужителей были и десять антипросопов Священного Протата — монашеского правительства Афона. Освящение началось с Крестного хода от Богородичной церкви, бывшей до этого времени соборной. Зрелище по свидетельству очевидцев было величественным. «Впереди всех шли хоругвеносцы из братии, нёсшие 8 пар хоругвей, сообщает один из участников торжества, — за ними несены были св. иконы и кресты; потом следовали священнослужители по два в ряд числом до 120 человек, в белых блестящих облачениях; ряды их замыкали два Архипастыря. Три раза было совершено обхождение вокруг новосозданного храма…» [17. с. 149].

В церемонии освящения Андреевского собора участвовали и русские офицеры, одетые в парадную форму, а пять российских военных кораблей стояли на рейде пристани «Дафна» — ближайшей к Свято-Андреевскому скиту.

Величественность собора Андрея Первозванного, посвящённого Небесному Покровителю России, возвещала пе только о появлении на Афоне ещё одного храма Божия для соборных молитв святогорской братии. Его потрясающие для Афона, да и всех Балкан, размеры возвещали па Востоке, в то время ещё находившемся под турецким владычеством, величие и мощь православной Российской державы — надежду православных стран, угнетённых иноземным игом. В этом соборе выразилась и великая любовь русских афонских монахов к своей родине. Собор Апостола Андрея явился и плодом любви схимонаха Иннокентия (Сибирякова) — любви к Богу и Его Церкви, к вере Православной, к России, к святым во Христе Спасителе, к земле Афонской, то есть, ко всему святому, что хранилось в сокровищнице сердца удивительного инока-сибиряка.

После освящения Андреевского собора адмирал Бирюлёв с воодушевлением сказал: «Я получил здесь… полное удовлетворение, как христианин и как гражданин. Как христианин я удовлетворён великолепием и благолепием

церковного служения: как гражданин, я удовлетворён тем, что куда бы судьба не забросила русского человека, он всюду остаётся русским: всюду приносит с собою свойственную ему энергию и жизнедеятельность; об этом свидетельствует колоссальное здание нового храма, воздвигнутое небольшою кучкою людей, находящихся далеко от родины под властью чужеземного правительства» [17, с, 149].

Об этом событии много писали газеты и журналы, были изданы отдельные брошюры и даже книги. Но в этих публикациях не найти упоминания об одном человеке — о схимонахе Иннокентии (Сибирякове) [124, с. 141] за крайне редким исключением, да и то не более одной-двух строк. И только уже после смерти схимонаха, братия часто на своих торжествах в Свято-Андреевском скиту будет вспоминать и отца Иннокентия, и его неоценимый вклад в созидание обители. И даже спустя семь лет в России будут помнить о великом даре благотворителя Иннокентия Сибирякова этой афонской обители. «Теперь скит вполне украшен и обеспечен, благодаря миллионным пожертвованиям покойного богача Сибирякова, умершего на Афоне в монашеском чине», — напишет журнал «Монастырь» в 1908 году [108, с. 68].

В соборе Апостола Андрея Первозванного в положенные по уставу дни совершалась ежедневно поздняя Литургия. В обители было 13 действующих храмов, и ещё три строились. В скитских церквах ежедневно служили четыре Литургии [47, с. 40].

Кроме Андреевского собора на пожертвования схимонаха Иннокентия был выстроен новый больничный трёхэтажный корпус с церковью Иннокентия Иркутского и малая церковь при больнице в честь Благовещения Пресвятой Богородицы с двумя кельями — для схимонаха Иннокентия и отца Давида. Завершение строительства и больничного комплекса с храмами придало Свято-Андреевской обители законченный вид и особую красоту, которую отмечали все паломники.

Вот что отец Иннокентий видел своими глазами, когда жил на Афоне: «Все корпуса иноческих келий высоки, в 56 этажей, с небольшими выступами и живописно висящими балконами; расположены в виде правильного четвероугольника и ограждены каменною стеною. Кругом обители виднеются гряды виноградных лоз и русских огородных овощей — огурцов, капусты, картофеля и других: по разным направлениям тянутся длинными рядами маслины, смоковницы, яблони, груши, персиковые и ореховые деревья и кусты смороды, крыжовника и малины; по горным скатам журчат струи холодной ключевой воды, ниспадающие в большие цистерны. По склону, в зелени среди дерев, расположено до 10 принадлежащих скиту калив, населённых пустынниками» [32, С. 1749].

На средства схимника Иннокентия (Сибирякова) была выстроена на обрывистом склоне Карули и келья с церковью во имя Иннокентия

Иркутского и Давида Солунского[152] — ещё один дар схимонаха Иннокентия афонским аскетам. Подробнее о восстановлении этой святыни в наши дни ещё будет рассказано.

«Все постройки скита, — возвращает нас в Свято-Андреевскую обитель ещё один богомолец, — …выстроены очень прочно, в виду повторяющихся здесь время от времени землетрясений. Кроме 13-ти храмов, здесь много корпусов для братии и для посетителей, большие мастерские и другие хозяйственные постройки. Строится также теперь и громадное здание для новой больницы, где найдут приют больные со всего Афона» [17, с. 139]. Вот ведь как — не только для братий-андреевцев, но и для больных всего Афона строилась больница! Как узнаются в этом свидетельстве присущие благотворителю И.М. Сибирякову размах, великодушие и любовь, которая и здесь, в местах сурового иноческого подвига, покрывала всех страждущих.

Исход в путь всея земли

В день освящения Благовещенской церкви 26 сентября 1901 года отец Иннокентий заболел и слёг. С этого времени, тяжко страдая, он начинает заметно слабеть. Жить ему оставалось полтора месяца. За три дня до смерти пришёл к схимонаху Иннокентию настоятель скита отец Иосиф. Схимник, лёжа на одре болезненном, с глубоким смирением сказал: «Батюшка, простите меня, не могу я вас встретить, как следует; ничего не мост сказать кроме грехов». После этого он был исповедан и особорован маслом [113, с. 149].

Один из первых биографов схимонаха Иннокентия (Сибирякова) монах Климент, насельник Афонского Свято-Андреевского скита, написал о своём брате-подвижнике проникновенные строки: «Ещё в детстве, читая Четьи-Минеи, я восхищался богатырями христианского духа, кои, расточив предварительно на добрые дела свою собственность, бежали потом из мира в дикие пустыни и проводили в них жестокую, полную лишений, болезней и скорбей жизнь. Меня удивляло, поражало то равнодушие, то презрение, с каким они относились ко всяким вещественным благам земли, ко всему, что привлекает взор и пленяет сердце людей временного века. И хотелось мне тогда в наивной простоте видеть и даже осязать таких богатырей. Это желание моё со временем и сбылось: я увидел, даже счастье имел наблюдать жизнь одного из таких редкостных людей и чем больше наблюдал, тем более возрастал мой к нему интерес. Теперь, когда прошло уже 10 лет с того дня, как этот богатырь духа переселился в лучший мир, он, при всяком моём воспоминании о нём, встаёт предо мною, как живой, И я им не могу не восхищаться теперь так же, как восхищался некогда. во время его жизни, как когда-то, в детские свои годы, восхищался я героями Четий-Миней» [39, с. 515].

6 ноября 1901 года после Литургии в Андреевском соборе схимонах Иннокентий был приобщён Святых Христовых Таин, «а в 3 часа пополудни тихо кончил земное своё житие блаженной кончиной праведника. Так угас великий и чудный последователь Христов», — сообщает его современник [113, с. 149]. Умер схимонах Иннокентий в возрасте сорока одного года, по предположению братии, от скоротемной чахотки. От этой же болезни умерла и его мама Варвара Константиновна, которой было сорок лет от роду. «Очевидно он… уже созрел для житницы небесной», — сказал о духовной причине столь раннего ухода схимонаха Иннокентия о. Климент [39, с. 5181,

После преставления отец Иннокентий был тотчас одет в схимнические одежды и перенесён из кельи при Благовещенской церкви в церковь своего небесного покровителя Святителя Иннокентия Иркутского. Здесь была отслужена панихида, а потом тело схимонаха Иннокентия (Сибирякова) перенесли в собор. 8 ноября в день Архистратига Михаила торжественный обряд отпевания смиренного схимника совершил греческий архиерей Неофит в сослужении 60 священников [113, с. 149]. Храм Святителя Иннокентия Иркутского был освящён через двадцать дней после кончины незабвенного отца Иннокентия.

Не скрылась от глаз андреевской братии ни пламенная любовь схимника ко Христу, ни его глубокое сострадание к ближнему, потому отдали они схимонаху Иннокентию (Сибирякову) честь, которой по афонскому обычаю удостаивались только отпрыски византийского императорского дома и основатели обителей [122, с. 97|: его похоронили не на монастырском кладбище, за оградой скита, а у древней стены Серая рядом с могилой основателя Свято-Андреевской обители иеромонаха Виссариона [113, с. 145],

По достоинству оказанных почестей при похоронах, братией была оказана схимонаху Иннокентию и честь через три года, когда подняли из земли его янтарного цвета главу. Честные мощи отца Иннокентия окончательно убедили насельников Скита, что схимонах был святой жизни. Его кости приобрели характерный медово-жёлтый цвет, что по афонскому преданию указывает на действие благодати не только на душу, но и на плоть подвижника, и свидетельствует о том. что он много угодил Богу, Из полутора тысяч глав, собранных в настоящее время в костнице Свято-Андреевского Скита, большинство имеют белый цвет, и только несколько из них — главы медово-жёлтых оттенков. Среди них три выделены особо: основателей скита иеросхимонахов Виссариона и Варсонофия и ктитора-схимонаха Иннокентия (Сибирякова).

Здесь необходимо сделать отступление и объяснить незнакомым с афонскими правилами питателям, что на Святой Горе Афон строго соблюдается древний обычай извлечения (через три года после захоронения) костных останков умерших монахов. Это делается для удостоверения живущей братии в качестве жизни почившего и в той славе (либо бесславии), которую он заслужил у Бога. Так, если глава (череп) усопшего подвижника имеет белый цвет, то это свидетельство того, что душа его спасена. Если же глава характерного янтарно-медового цвета (кость при этом имеет особую плотность), то это является, но афонскому преданию, несомненным признаком святости. Главы белые и янтарно-медовые с нанесёнными на чело именами подвижников помещаются на полках в монастырской костнице в знак соборности, единения Церкви небесной и земной: братия всех времён, живые и почившие, находятся вместе.

«Нужно заметить, — пишет иеромонах Серафим (Кузнецов), — что на Афоне соблюдается от древних времён обычай откапывать кости умерших после смерти. Те усопшие, которых кости оказываются жёлтыми и светлыми как воск белый или жёлтый, смрадного запаха не издают, а иногда испускают благоухание — признаются за людей, угодивших Богу — праведников; кости сии тлению не предаются во все грядущие роды и поколения. Те же, которых кости оказываются белыми, трухлявыми, истлевающими, находятся, по мнению верующих, в милости Божией и получили прощение грехов. Бывают и такие случаи, что кости усопших обретают черными и смердящими; такие останки признаются принадлежащими людям грешным и не получившим от Бога прощения грехов. О таковых усугубляют молитвы и просят от Бога милости к их недостаткам и нередко умоляют правосудие Божие, Иногда же находят тела усопших совершенно не истлевшими, чёрными и смрадными, издающими страшное невыносимое зловоние, каковые признаются принадлежащими людям, связанным родителями или духовными отцами, т. е, находящимися под клятвою. Над таковыми читаются разрешительные молитвы и усугубляются моления, потом их вновь зарывают в землю и по прошествии сорока и более дней вновь вырывают и находят уже кости белыми, что означает милость Божию и прощение, грехов, а также разрешение, от клятвы. Читают же разрешительную молитву духовные отцы, и если после сего тело не предаётся тлению, то просят читать разрешительную молитву архиерея или в крайности патриарха» [113, с. 123–124].

Как правило, в афонских костницах на стене имеется надпись: «Мы были такие, как вы, а вы станете такими, как мы». Такая обстановка помогает восхождению здравствующих монахов к одной из важнейших христианских добродетелей — памятованию о смерти, что заповедано с глубокой древности: «Во всех делах твоих помни о конце твоём, и вовек не согрешишь» (Сир. 7, 39). Данный обычай Святой Афонской Горы основан на Священном Писании и святоотеческом учении о спасении. «Уподобление Богу как цель человеческого бытия рассматривалось всегда в Православии лишь неотрывно от преображения человеческого естества, производимого действием Святого Духа», — пишет М.М. Дунаев [29, с. 53]. Подобная традиция погребения и обретения останков иноков существовала прежде и в некоторых монастырях России, например, в Инкерманском Свято Климентовском мужском монастыре под Севастополем.

Надпись, нанесённая на главу нашего схимника, гласит: «Схимонах Иннокентий Сибиряков. Ктитор Р.А.О.С. Скончался 6-го ноября 1901 г.» (Р. А. О. С. — Русский Андреевский Общежительный Скит). Глава схимонаха Иннокентия в знак особого почитания была помещена в отдельном роскошном деревянном киоте [122, с. 100].

Важно отметить особое почитание схимонахом Иннокентием своего небесного покровителя — святителя Иннокентия, первого епископа Иркутского. Достаточно перечислить хотя бы известные храмы и приделы, устроенные благотворителем в честь своего тезоименитого святого. Это и церковь при больничном корпусе в Свято-Андреевском скита, и придел в соборе апостола Андрея Первозванного на Афоне, и придел в храме Александра Невского при Первом реальном училище Санкт-Петербурга, и церковь Святителя Иннокентия в селе Омолой на реке Лене, и храм во имя Иннокентия Иркутского в Свято-Троицком Николо-Уссурийском монастыре, и кладбищенский храм Святителя Иннокентия в Угличском Богоявленском монастыре. Свою дачу в Каук-Ярве и денежное пожертвование в размере 10 тыс, рублей оставлял И.М. Сибиряков Линтульской женской общине с условием, что сёстры тоже выстроят церковь во имя Иннокентия Иркутского [104]. Как уже отмечалось, была построена церковь Иннокентия Иркутского и на Каруле — самом трудном для подвига и проживания месте Афона.

В памяти соотечественников

Без преувеличения можно сказать, что весть о смерти отца Иннокентия (Сибирякова) всколыхнула всю Россию. Некрологи и посвящения выдающемуся благотворителю были помещены более чем в двадцати печатных периодических изданиях страны. Многие светские организации заказали об Иннокентии Михайловиче панихиды, оповестив о месте и времени их служения широкий круг людей. Это был момент, когда Иннокентий Сибиряков объединил в единодушном порыве людей разных убеждений, не только отдавших ему дань памяти, но и публично признавших благотворителя незаурядным человеком.

Из многих прекрасных благодарных слов, сказанных и написанных об И.М. Сибирякове в дни памяти о. Иннокентия, приведём слова его земляков по Санкт-Петербургу и Сибири. «Иннокентий Михайлович являлся товарищем и другом молодёжи; она всегда находила у него необходимую помощь, — читаем в некрологе Общества содействия учащимся в Санкт-Петербурге сибирякам. — …Покойный был одним из тех убеждённых людей, которые признавали за долг свои знания, средства и силы употреблять на пользу вскормившей и воспитавшей их родине… Вполне бескорыстное… отношение Иннокентия Михайловича к делу помощи учащимся, которое он любил, для которого отдавал свои силы в течение пяти лет, навсегда будет памятно Об-ву, и все, кто знал покойного, искренно скажут вечную память Иннокентию Михайловичу, вся жизнь которого была стремлением к пользе своей родины, к правде и душевному покою»[153].

Схимонах Иннокентий (Сибиряков) скончался, прожив недолгую, но яркую жизнь и осветив ею земной путь многим людям. Скончавася вмале, исполни лета долга (Прем. 4,13) этими библейскими словами отметили в своём некрологе главный итог жизни о. Иннокентия почитавшие его [59, с. 148], 36 лет светской жизни Иннокентия Михайловича Сибирякова оказались приуготовительными для высоко духовного, хотя и короткого — всего пять лет — монашеского подвига, Вслед за Иоанном Милостивым, этот бессребреник мог бы сказать: «Благодарю Тебя, Господи Боже мой. что Ты сподобил меня принести Тебе Твоё…» [30. с. 302].

Не пожертвованными миллионами и не грандиозными зданиями оценивает Господь благотворительность человека. «Христос взвешивает только ту силу любви к Нему и пламенной ревности по Боге, которая двигает твоею благотворящею рукою и которая ведома только Ему одному, смотрящему прямо в твоё сердце», — писал епископ Михаил (Грибановский) [55, с. 29–30].

Иеромонах Серафим (Кузнецов), человек в церковных кругах известный, в 1908 г. побывавший в Свято-Андреевском скиту, вспоминает: «Посетил я здесь могилку близ нового собора, современного подвижника ктитора скита молодого схимонаха Иннокентия,., прах которого по просьбе его сестры, не взят из земли, а почивает в могиле. Помолившись на могиле этого великого современного благотворителя и смиренного подвижника, я почувствовал на душе своей какую-то лёгкость и отраду. Как бы лёгким и приятным ветерком прохладило моё сердце. Я подумал: поистине здесь пред моими глазами могила скрыла прах великого человека, который по заповеди Христа всё своё многомиллионное состояние передал в небесные сокровищницы и получил нетленный венец в горних обителях рая» [113, с. 145].

Отец Серафим (Кузнецов) — первый человек, письменно засвидетельствовавший святость схимонаха Иннокентия (Сибирякова). Это он, иеромонах Серафим, написал в своих путевых заметках, что о. Иннокентий «ради любви к Богу с радостью всё перенёс, за что и Господь прославит его и на небе, и на земле вечной славой!.. Пока будет существовать мир, всё христианское население его будет удивляться его высокому примеру самоотверженной любви к Богу, и память о нём будет незабвенной в род и род» [113, с. 149].

Может многим покажется, что отец Серафим допустил преувеличение в оценке подвига схимонаха Иннокентия на основе своего личного духовного переживания, на которое не следует другим обращать никакого внимания. Но игумен Серафим не был человеком легковесным, что доказывает его дальнейшая судьба, а потому к нему нужно прислушаться. Именно ему — настоятелю Алексеевского скита Пермской епархии — в 1918 г. доверит Господь сопровождать тела алапаевских мучениц Великой княгини Елизаветы Федоровны и её келейницы Варвары, извлечённые из шахты после их мученической кончины. Именно ему выпал жребий препроводить святые останки подвижниц в Иерусалим, где и мечтала быть похоронена Великая княгиня, благоверная преподобномученица Елисавета.

На склонах Елеонской горы есть место, называемое Малая Галилея: там расположена резиденция Патриарха Иерусалимского. В саду резиденции находятся две святыни: основание дома, в котором Господь явился ученикам после Своего Воскресения и часовня, построенная на том месте, где Архангел Гавриил явился Божией Матери и предсказал скорое Её Успение. По соседству с этой часовней, по благословению Патриарха Дамиана, игумен Серафим построил себе хибарку и жил в ней до самой своей кончины, последовавшей на 85 году жизни. Погребён он около своей келии [111, с. 46].

А в 1908 году, пережив духовное прикосновение к своей душе мира небесного, иеромонах Серафим размышлял в своих записках о судьбе схимонаха Иннокентия (Сибирякова), утверждая так: «Пример сей поистине в наше слабое время, пример чудный и изумительный» [113, с. 149]. Поэтому и неудивительно, что и через десять лет после кончины Иннокентия Сибирякова о нём в России не забыли, посвятив благотворителю памятные статьи, вспомнив о нём добрым словом. Но лучшим памятником Иннокентию Сибирякову на земле являются не столько благодарные строки его современников, сколько зримые и сегодня плоды его благодеяний.

Много полезных дел совершил схимонах Иннокентий (Сибиряков) и в миру, и в монастыре, много оставил он после себя адресов своей благотворительности. Одни из них развились в крупные культурные, научные и образовательные центры, другие сохраняются в зданиях, построенных на пожертвования И.М. Сибирякова, в третьих и сегодня служат Богу… Но, вне сомнения, лучшим памятником Иннокентию Сибирякову является Свято-Андреевский скит и собор Апостола Андрея Первозванного. Восторженные слова оставили и оставляют паломники об этой удивительной по красоте монашеской крепости. Одухотворённая любовью сердца к Богу и ближнему красота Свято-Андреевского скита создавалась в течение всей его русской истории, насчитывавшей в 1900 г. пятьдесят лет. Но особенно ярко и пышно расцвёл скит при настоятельстве архимандрита Иосифа на пожертвования многих безымянных дарителей, среди которых особое место принадлежит, конечно, Иннокентию Михайловичу Сибирякову.

И, может быть, поэтому нелегко читать описания современного запустения скита (хотя к его возрождению уже и приступили), «Осенью 1997 года, — пишут очевидцы, — мы вошли на территорию Свято-Андреевского скита не с парадного хода, а со стороны служебных корпусов западной части монастыря, давно предоставленных разрушительной силе времени. Зрелище было столь же живописным, сколько и устрашающим. Мощные лианы сплошным ковром устилали ворота, стены, лестницы и решётки, добираясь до четвёртого и пятого этажей великолепных, выстроенных на века монастырских зданий. Купола на параклисах накренились, зияющие пустоты оконных проёмов являли запустение, умирание и смерть» [15, с. 67–68].

Побывал паломником на Афоне и выдающийся русский писатель нашего времени, земляк Иннокентия Сибирякова, Валентин Григорьевич Распутин, написавший глубокий, светлый и немного грустный очерк о Святой Горе[154], опубликованный в журнале «Сибирь» (2005, № 1). Взглянем и его глазами на афонский островок Святой Руси, воздавая нашим богоносным предкам добрую память: «Перед крепостной оградой, нисколько не уступавшей по прочности стен старинным сооружениям, спешились, выйдя из машины, помешкали, подготавливаясь к встрече и оглядывая бесконечное снежное царство, и уж затем прошли в скитский двор. И сразу встал справа во всю свою красу и мощь величественный собор, поставленный в честь апостола Андрея Первозванного, богато украшенный, принявший святыни и торжественное облачение всего-то сто лет назад. Даже и здесь видно, что Россия входила в XX век, несмотря на революционную “кость в горле”, богатырскими шагами (тот же Транссиб к Тихому океану за десять тысяч километров, то же переселение миллионов и миллионов с западных на восточные земли и так далее), А на Афоне — вот он. Андреевский собор, “столп и утверждение истины”, непоколебимая ступень к Богу…

А собор, оживлённый новыми насельниками, не потерял ни русскости, ни богатырской стати и сановитости. И в стенах его наверняка осталась память о тех. кто его строил, освящал, искал спасения и благодати. Главная святыня в храме — благоухающая лобная кость апостола Андрея Первозванного. Золото царских врат, устремлённые в земные и небесные глубины глаза с иконных образов старого письма, высокий поднебесный купол, могучие колонны. И финн, старательно выговаривающий русские слова, угощающий нас вином с виноградника, разбитого когда-то русскими монахами»[155].

А пока на Афон возвращаются паломники из России, чтобы увидеть своими глазами угодников Божиих, среди которых и схимонах Иннокентий (Сибиряков). Теперь на территории Свято-Андреевского скита спасаются в подвиге духовном греческие монахи. Они уже начали восстановительные работы, а там. возможно, недалеко и до полного возрождения скита.

В соборе апостола Андрея Первозванного — пусть всего лишь несколько раз в году, — но Богослужения совершаются. Хранится там и великая святыня — лобная часть главы апостола Андрея Первозванного в серебряном, с позолотой, ковчеге, изготовленном как раз к освящению Андреевского собора на пожертвования схимонаха Иннокентия. И не за эту ли бескорыстную и самозабвенную щедрость благотворителя и желание всё лучшее принести Богу время не стёрло со страниц человеческой истории имя Иннокентия Михайловича Сибирякова, как не изгладило и его дела из памяти многих людей?

И как не отметить, что сегодня, благодаря и отцу Иннокентию (Сибирякову), «русские, позабывшие свою Русь, начинают её вспоминать» [4. с. 49]. И то, что эта память обретается не только в современной России, но и приходит к нам с Афона, из Греции, — факт немаловажный: в основе русского духовного возрождения традиционным и плодотворным для нас всегда было влияние Юга, а не Запада. Это подчеркнул недавно и Президент России В.В. Путин перед своим паломничеством на Афон: «Сколько я себя помню, у нас в стране всегда был повышенный интерес к Греции, и он всегда был очень позитивный. Не в последнюю очередь так сложилось в силу наших духовных связей»[156].

И хотя жизнь и пример схимонаха Иннокентия — только частный случай в нашей отечественной истории, он, всё же, позволяет взглянуть на исторический путь России не в трёхсотлетием, а в тысячелетнем его охвате, и заметить в нашей современной действительности поворот внутренних установок многих людей к традиционным для нашего Отечества духовным ценностям. Вертикальная духовная ось север-юг (а не запад-восток) с каждым днём укрепляется, и на историческом пути «из варяг в греки» становится оживлённее не только в переносном смысле. И даже киевский новейший исторический зигзаг (хотя и неправомерный) тоже подтверждает это.

Об Афоне в России всегда писали много и хорошо. О Свято-Андреевской обители последних лет — и восхищённо, и пронзительно, и с горчинкой… «Недалеко от центрального входа, — делится своими впечатлениями ещё один наш соотечественник, — мы обнаружили в стене небольшой арочный проём с рассевшимися в разные стороны полусгнившими деревянными створками ворот, В сумраке под аркой мой взгляд случайно упал в затянутое паутиной окно сторожки, и я буквально остолбенел от увиденного. Луч солнца из другого окна, выходящего на улицу, вдруг ясно высветил тёмную каморку привратника, неожиданно отбросив меня на 70 лет назад,

Я словно оказался в другом измерении, в другой эпохе. Там, за стеклом, в мире, давно ушедшем в небытие, стоял у окна стол. Бронзовый подсвечник с оплывшим огарком возвышался над потрёпанной псалтирью. Из-под закопчённой балки перекрытия свисала старинная керосиновая лампа; в углу на табурете примостился маленький медный самовар с трубой, на подносе — треснутая чашечка. Латунный умывальник начала прошлого века тускло поблёскивал гальваническим покрытием, а с ржавого гвоздя свисало ветхое льняное полотенце. Напротив стола, около когда-то белой стены, располагался огромный кованый сундук с откинутой крышкой, а рядом на полу — пара стоптанных сапог. Зрелище производило жуткое впечатление — казалось, будто привратник только что, всего лишь минуту тому назад, покинул свою привратницкую. Тем временем прошли многие десятилетия. Землю потрясли страшные катаклизмы; рождались и умирали люди; сгнили ворота и оконные рамы в привратницкой, и всё в ней покрылось толстым серым слоем пыли, но ничего не ведающий об этом привратник должен вот-вот вернуться, чтобы допить свой чай из остывшего самовара, который он раздул перед уходом…» [33, с. 47–48].

Эта возможности возвращения афонского инока из прошлого в настоящее осуществляется в наши дни в лице схимонаха-святогорца Иннокентия (Сибирякова). Неслучайно именно его являет сегодня Господь России. Не ему — благотворителю и схимнику, — а нам нужна сейчас памяти об этом замечателнном человеке, нужен уникалиный опыт его жизни, чтобы, обращаясь к нему, наполнялась высоким смыслом и содержанием и наша жизнь — как людей состоятельных, так и нуждающихся. Жизнь Иннокентия Михайловича Сибирякова и её венец вселяет в нас, мирян, великую надежду на спасение в миру через дела благотворения, ведь вне сомнения именно таковыми делами угодил Богу этот добрый русский человек, прежде чем стал схимником.

Сегодня на средства современных благотворителей по молитвам и подвижническим трудам почитателей схимонаха Иннокентия (Сибирякова) на Каруле восстановлена келия, построенная на средства иркутского благодетеля в честь своего небесного покровителя Иннокентия Иркутского и в память Давида Солунского. Сгоревшая два десятилетия назад, она не обратилась в пепел, а восстала из руин на добрую память о русском благотворителе. Его восстановлением занимается Братство памяти схимонаха Иннокентия (Сибирякова) Афонского, созданное в 2014 году по благословению епископа Пантелеймона (Шатова) Орехово-Зуевского и архиепископа Михаила (Донскова) Женевского и Западно-Европейского (РПЦЗ), «Главным своим делом, — пишут на своём сайте братчики, — Братство считает достижение личной аскезы или исихии и восстановление на Афоне (Карули) сгоревших в 2000-м году исихастириона и храма святителя Иннокентия Иркутского»[157].

Братство видит свою задачу в том, чтобы схимонах Иннокентий (Сибиряков) был причислен к лику святых, так как о чудесной помощи которого знают не понаслышке. Деятельность Братства сопровождается зримыми духовными знаками. Так, «особое благословение самого святителя Иннокентия Иркутского на восстановление исихастириона и храма его имения на Каруля было получено членами Братства при посещении Знаменского монастыря в г. Иркутске, Иеромонах Феофан после молебна с благоговением передаёт чётки, которые были в деснице святителя Иннокентия Иркутского в течение 20 лет до переоблачения его святых мощей. Ныне чётки находятся на Святой горе Афон в возрожденном исихастирионе»[158].

Решение о восстановлении святыни в историческом виде было принято на собрании старцев Великой Лавры. К настоящему времени «на собранные пожертвования воссоздано историческое здание исихастириона. а 9 декабря 2014 г. на «золотой русской маковке» (ныне единственной на побережье всего Афона) водружён крест»[159].

Первая Божественная Литургия была совершена здесь в праздник святителя Иннокентия Иркутского. «В этот день на Каруле молились Братья и прихожане московского храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами вместе с настоятелем протоиереем Константином Татаринцевым, а также православные России, Швейцарии, Германии, Польши, Греции и монахи Святой Горы… Восстановительные работы продолжаются: обустраивается алтарь, ведётся внутренняя отделка. Необходимы иконы, многое другое, чтобы паломник мог склониться у святыни и помолиться в этом труднодоступном и святом месте, связанном с нашей русской историей»[160].

Возглавил работу по восстановлению святыни игумен Алексий (в миру Просвирнин Владимир Евгеньевич). «В самом начале восстановления кельи и храма Святителя Иннокентия Иркутского, — свидетельствует игумен Алексий, я находился в Москве, наш бригадир Виссарион, который работал на Афоне, звонил мне и говорил, что нужна такая-то сумма. Я отвечал: “Виссарион, у меня сейчас таких денег нет. Будем молиться и просить схимонаха Иннокентия поспособствовать”.

Два раза точно помню, тотчас же вдруг подходили люди и давали требуемую сумму. Я только с бригадиром поговорил, полчаса не прошло, и деньги нашлись. И ещё несколько раз было, когда требуемые на строительство суммы обретались в течение суток.

При восстановлении сгоревшего исихастирия святителя Иннокентия Иркутского наше участие в плане сбора денег было минимальным, потому что приходили люди и по своей инициативе давали средства. Конечно же. я думаю, что требуемая сумма была обретена предстательством Иннокентия Сибирякова во славу Божию.

На сегодняшний день келия-исихастирион и храм свт. Иннокентия Иркутского на Каруле в целом восстановлены».

Более чем через сто лет после завершения земного пути схимонаха Иннокентия (Сибирякова) его почитатели-соотечественники отмечают: «Деятельность Иннокентия Сибирякова стала частью русской и афонской истории святости. образцом бескорыстного служения людям, своему Отечеству. Он был незаслуженно забыт на сто лет, но сегодня его память восстанавливается, и он является примером, на который мы опираемся, возрождая традиции меценатства и благотворительности в России»[161],

Послесловие к главе

С каждым годом не только на Афоне, но и в разных концах света, становится всё больше почитателей благотворителя-схимника Иннокентия (Сибирякова) среди тех, кому довелось познакомиться с делами его милосердия и духовным подвигом, а также увидеть честные останки схимонаха.

В начале июня 2013 года Святейший Патриарх Кирилл посетил Андреевский скит во время своего визита на Афон. Говоря об истории этого святого места. Предстоятель Русской Церкви особо выделил роль схимонаха Иннокентия, пожертвовавшего своё состояние на создание величественного собора.

Благотворителю Иннокентию Михайловичу Сибирякову посвящаются не только книги и статьи (на сегодняшний день уже целого ряда авторов), но и снимаются фильмы, разрабатываются маршруты паломничеств по местам его пребывания, устраиваются выставки, создаются памятные знаки от мелкой пластики (общественные награды) до малых архитектурных форм, пишутся иконописные портреты…

Вот уж воистину «будет Бог твой славою твоею» (Ис. 60, 19). Многое свидетельствует о том, что схимонах Иннокентий уже прославлен у Бога, а это, как известно, не зависит от того, помнят на земле люди его дела или нет. Современные почитатели монаха-бессребреника поминают схимника в своих молитвах, молятся ему. И обращения к этому праведнику за помощью не остаются без ответа. На эту тему можно было бы автору данного исследования написать ещё одну главу, но лучше вынести её в приложение к этим биографическим повествованиям.

На примере жизни Иннокентия Сибирякова можно сделать вывод, что человек не отделим от своей эпохи: она влияет на него, а он, в свою очередь, влияет на неё, но особые люди влияют нередко не только на настоящее, но и на будущее время. К таковым относится и наш праведник. Соборная душа народа восчувствовала истинное благочестие Иннокентия Михайловича Сибирякова спустя сто лет после его кончины. Такой отклик народного почитания возможен лишь на мощный зов Свыше. И всё говорит о том, что пришло время звучать во всеуслышание и повсеместно доброй вести о благих делах миллионера бессребреника, соборно и молитвенно радоваться в дни его памяти.

На примере Иннокентия Сибирякова мы видим, как непреложно. по тайному духовному закону, действующему в нас, преображается душа человека, когда он приходит на помощь тем, кто страждет и нуждается. Благотворительность, деятельное милосердие всегда ведут к благотворным изменениям в самом жертвователе. Сердце его умягчается, добрые чувства начинают жить в нём, крепнет и мужает дух. руководимый совестью, и человек открывается духовному Небу, а Небо касается его души.

Вместо заключения

Он жил не в душу живу, которая есть эгоизм, а в дух животворящ, который есть любовь.

А.С. Хомяков

Самым главным отличием России от других держав мира является то. что она располагает не только материальным богатством, но и духовным,

Ф.М. Достоевский

Сегодня всё больше людей в России хочет жить в обществе, состоящем из нравственных людей, совершающих нравственные поступки по своим внутренним побуждениям, а не только под давлением внешнего закона, из страха суда и наказания, так как «внутренний закон поддерживает нравственное достоинство человека, беспрестанно обращаясь к его совести, в ней одной находя опору и ручательство его дел» [4, с. 52].

И на этом пути уже не обойтись без бесценного церковного опыта — опыта нашей древней родины, о которой с такой духовной силой напомнил нам схимонах-святогорец Иннокентий (Сибиряков), а потому приложим и к нему слова, некогда сказанные о другом его замечательном современнике: «Он был тем, чем желательно видеть всех русских просвещённых людей, — он был человек с древнею любовью к своей вере и Церкви, со старинною ревностью о благе своего Отечества и с богатством нового образования, И то и другое так сложилось, примирилось и объединилось в его духе, что его личность может быть образцом практического решения трудной задачи, от правильного решения которой зависит всё благо, вся будущность нашего

Отечества, именно сохранения в современных русских людях древнего русского религиозного и патриотического настроения и совмещения с истинными сокровищами нового образования» [80, с, 686].

И через сто лет прямо и просто, не словом, а делом, говорит с нами схимонах Иннокентий о самом важном: как остаться в этом мире человеком и не усвоить образ зверя? Чем наполнить пустоту души в постоянно меняющемся мире, в котором все меньше человеческой теплоты и всё больше одиночества? Как жить, чтобы святу быть?

Да, и об Иннокентии Сибирякове можно сказать, что он добывал правду «кровию сердца, алчущего истины». И добытая русским святогорцем правда оказывается необходимой не только Иннокентию Сибирякову, но и каждому из нас. Ведь эта правда — о нас самих, о том. кто мы, и зачем приходим в этот мир: эта правда о смысле нашей жизни, смысле, который ничем заменить нельзя…

Иннокентий Сибиряков зовёт нас не только заглянуть в собственную душу, но и задуматься над судьбой народа, оглянуться на нашу историю и всмотреться в настоящее в нашу жизнь, в её сущность, в её образ, в её дух. И от горькой правды, которая откроется нам в сравнении, станет не по себе, неуютно станет, потому что правда — самый короткий путь к сердцу, а ещё — она колет глаза. Но на то она и правда, чтобы нас будить, чтобы помогать нам познавать самих себя в нашей истинной сущности, чтобы дать нам шанс понять самое необходимое, и проявить волю — его осуществить, хотя бы в пределах мира своей собственной души.

Но для этого надо вернуться «домой». Как вернулся Иннокентий Сибиряков, как возвращались в XIX веке русские мыслители — совесть образованной России, — как возвращаются и сегодня делатели Божией правды на земле (кто в известности, а кто и сокровенно) — живая совесть уже нашего времени. Та совесть, которую не хотят слушать, но которая всегда оказывается права. Потому что за непослушание ей человек расплачивается дорогой ценой: вместо образа Божия получает внутреннее уродство, замаскировать которое не удаётся никому.

По нашему мнению, жизнь и подвиг Иннокентия Михайловича Сибирякова — это добрые, хотя и безмолвные, советы: юному — неотступно искать в этой жизни великий смысл и в своём поиске не отступать до конца — до старости и кончины; богатому — не бояться своего богатства, потому что хотя и трудно войти богатому в Царство Небесное, но — не невозможно, если распоряжаться им так, как повелевает Бог: жертвовать, одаривать, благотворить; бедному — не завидовать богатству, потому что не оно приносит счастье, а скрывается счастье в нашем сердце, если душа у нас чистая, добрая, жалостливая; образованному — помнить, что даже гении, если они безнравственные, — всего лишь умные рабы своих страстей, а потому великое и ответственное дело — образовывать (ваять свой собственный образ и образ вручённого вашему попечению ближнего) — надо совершать не по своим схемам, а по меркам небесным; верующим — не останавливаться только на внешнем благочестии, а постоянно возгревать свой дух и нести свет Православия в мир, в быт, в жизнь; мироправителям — осознать, что единственным оправданием их существования в этом качестве является жизнь для своего народа — до полного самопожертвования.

И главный совет Иннокентия Сибирякова как благотворителя всем своим соотечественникам — сострадать, милосердствовать, благотворить — помогать ближнему. Ведь, по мнению мыслителей-славянофилов, «куда бы нас судьба ни завела и как бы обстоятельства нас ни разрознили, у нас всё будет общая цель: благо Отечества…» [37, т. 1, с. 10].

Ради процветания России написана и эта книга, новое издание жизнеописания Иннокентия Михайловича Сибирякова. Открытия и находки помогают представить Иннокентия Сибирякова не только как известного благотворителя, но и как общественного деятеля, патриота своего Отечества, верного сына Православной Церкви, афонского подвижника и — просто человека в мирской период его жизни.

Но многое еще предстоит найти и теперь, потому что трогательная жизнь и духовный подвиг Иннокентия Михайловича Сибирякова ещё не исследованы во всей своей обширности и глубине. Изучение документов, дневников, воспоминаний, писем остаётся и теперь, после написания новой книги, задачей на будущее,

Несомненно, жизнь Иннокентия Сибирякова будет и дальше привлекать внимание церковных деятелей, учёных, современных благотворителей, писателей, журналистов, потому что «вся она состоит из огромной цепи актов его материальной щедрости и проявлений его мягкой отзывчивой души. Этот человек, отдавший всё другим и сделавший массу реального добра, прожил альтруистом и в этом отношении представляет яркий светоч на фоне современной будничной жизни», — так писал современник Иннокентия Михайловича сто двадцать лет назад [20, с. 2],

Как тогда, так и сейчас, наука, образование, духовная и светская культура России нуждаются в благосклонном внимании не только государства, но и частных предпринимателей, важнейшим делом которых является следование традициям благотворительности, выработанным многовековыми усилиями русского купечества. Примеров в прошлом можно найти множество: Кокорев, Чижов, Рукавишников, Мамонтов, Третьяков. Морозов… И среди них — Иннокентий Михайлович Сибиряков.

Эти люди остаются в исторической памяти России не потому, что были крупными откупщиками, а исключительно благодаря своей благотворительной деятельности. За щедрость и доброту, жертвенность и отзывчивость остаются они в памяти благодарных потомков. Их преемникам в сфере хозяйственной деятельности — современным предпринимателям — предстоит исполнить завет, прозвучавший век назад в словах, обращённых к схимонаху Иннокентию (Сибирякову) в дни его памяти: «Твоя широкая благотворительность, любвеобильный благодетель, да послужит образцом для всех капиталистов жить на благо обездоленных судьбой и просвещение России»,

Величие личности, значение примера Иннокентия Сибирякова заключается, в первую очередь, в том, что он своей жизнью являет нам известную на Руси вот уже тысячу лет истину и указывает её точный адрес — Вера, Православная Вера, Там. в сокровищнице Духа, которую оставил на земле людям Христос Спаситель, хранятся ответы на самые главные вопросы человека и человечества.

Послесловие к книге отца Петра Пахомова

В России в предреволюционные десятилетия было много благотворителей подобных Сибиряковым. Многие и многие богатые люди помогали бедным, строили общественные заведения, становились меценатами для бедной молодежи: Морозов, Мамонтов, Третьяков, Солдатенков. Солодовников (автор самого крупного в истории России пожертвования в 20 млн рублей (9 миллиардов долларов по современному курсу). Сибиряковы также жертвовали много и много сил прикладывали для созидания России. Но вряд ли кто-то сможет найти такого человека в истории России, который бы прошел путем Иннокентия Сибирякова от богатого наследника до смиренного монаха. Почувствовав всю иллюзорность земного богатства, он как евангельский юноша, услышал призыв Господа, но в отличие от него, не раздумывая принял его и последовал за Христом. Как писал его первый биограф — монах Климент: «И я не могу не восхищаться теперь так же, как восхищался некогда, во время его жизни, как когда-то, в детские свои годы, восхищался героями Четий-миней». Сравнение со святыми, конечно, появилось не случайно. Очевидно, что уже через 10 лет после кончины схимонаха Иннокентия принимали как святого.

Жизнь о. Иннокентия протекала так же, как у всякого богатого русского купца: хорошее образование, поездки за границу, любовь и внебрачные связи. Тут бы ему образумиться и сконцентрироваться на деле, стать» наследником своих предков, приумножать богатство Сибири и России, организовывать экспедиции, расширять разработку и добычу золота и помогать бедным, строить церкви и богадельни, помогать нуждающимся, но истинная жертва Богу, выше которой ничего нет — дух сокрушен. Вроде не творил он особых бесчинств, лишь немного отходя от христианской морали, имел детей вне брака. Но в христианской вере нет понятия «немного». В конце жизни нам всем будет поставлен либо плюс, либо минус. Нуль в качестве оценки не получит никто. И Иннокентий Михайлович, приняв всей душой, всем сердцем православную веру, повернул руль своего жизненного корабля и резко направил его христианским руслом. Несомненно, на его выбор повлиял духовник, афонский подвижник, архимандрит Давид (Мухранов), сыгравший впоследствии немалую роль и в жизни Афона, и в духовной жизни России.

Очевидно, не без помощи духовника русскому миллионеру пришлось пройти удивительный короткий и прямой путь. Братия монастыря отмечала, что на Афоне о. Иннокентий проводил строго постническую и аскетическую жизнь. Нельзя не удивляться, как человек, с детства приученный к изысканным блюдам, питался грубой монастырской пищей наравне со всеми монахами, в большинстве своём выходцами из крестьянской среды. Человек, окружённый с детства шумным светским обществом, едва ли когда-либо знавший одиночество, практически всё своё время проводил один в своей келье, отдавая всё своё время молитвам и чтению душеполезных книг. Это была не игра в монашество, а самое настоящее монашество в его высшем выражении. Это было не подражание древним, а древний патерик, прочитанный в наше время. Никогда и нигде не позволил себе выделиться среди остальной братии строитель одного из самых больших соборов в православном мире, вмещавшего 5000 человек. В 1900 году совершается освящение собора, слышится множество благодарственных речей. Только не слышим мы ни одной похвалы в адрес главного ктитора — схимонаха Иннокентия. Этот человек умер для мира, и похвала чужда для его слуха. Если раньше газеты распространяли о нем всевозможные слухи, например: «в окружении дурных друзей, он встал на путь разврата и пьянства. В чаду распутных увлечений на него напала неизъяснимая смертельная тоска, которая стала настолько невыносимой, что он решил застрелиться…», то теперь даже о его кончине сообщали скупые телеграфные строки. Даже путались в его звании, ошибочно возводя его в сан иеромонаха. Настолько он стал далек от петербургской жизни, что, очевидно, газеты давно его потеряли из виду, И только в десятилетие кончины его воспел афонский инок, которому довелось знать этого человека.

В последние, афонские годы о, Иннокентия, ждало еще одно, последнее искушение, тянувшее его обратно в мир, из которого он ушел навсегда. Если ранее за помощь бедным и обездоленным Иннокентия Михайловича хотели объявить ненормальным и отдать его под опеку, то когда о, Иннокентий обратился к монашескому пути и уехал на Афон, против него возбудила дело женщина, которой еще совсем недавно Сибиряков предлагал руку и сердце. Читая обвинения, выдвинутые прусской подданной Марией Иотцат против о. Иннокентия видно, что устами этой женщины говорит диавол в бессильной злобе на человека, оставившего мир, пожертвовавшего все свое состояние на помощь бедным, на возведение храмов Божиих. Как только Сибиряков отказывается от греховной жизни, становится на путь спасения — человека, покаявшегося и оставившего греховную жизнь, обвиняют в безнравственности. Поэтому звучит и клевета на Сибирякова, что он бросил ее и ребенка и бежал от суда и что он будто бы только претворяется благотворителем. Заметим, что именно этот шаг принятие монашества — оказался настолько страшен для врага нашего спасения. Об этом стоит задуматься всем интересующимся жизненным путём о. Иннокентия. Из всех его многомиллионных пожертвований, многочисленных добрых дел самой важной жертвой, самым важным делом в глазах Господа стало покаяние и принятие ангельского образа.

Список условных сокращений

АРАН — Архив Российской академии наук

БСЭ — Большая советская энциклопедия

ВСОИРГО — Восточно-Сибирское отделение Русского Географического общества

ГАИО — Государственный архив Иркутской области

ГАКК — Государственный архив Красноярского края ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации ИРГС) — Императорское Русское Географическое общество

МКМ — Минусинский краеведческий музей

РГАЛИ — Российский Государственный архив литературы и искусства

РГИА — Российский Государственный исторический архив

РО ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы

ЦГИА СПб — Центральный Государственный исторический архив Санкт-Петербурга

Список основных источников и литературы

  1. Аксаков И.С. Письмо к издателю по поводу предыдущей статьи // Русский архив, 1873, № 12.
  2. Аксаков К.С. О современном человеке // Русь. 1883. № 8.
  3. Аксаков К.С. О современном человеке // Русь. 1883. № 13.
  4. Аксаков К.С. Поли. собр. соч.: В 3 т. — М., 1861. Т. 1: Сочинения исторические.
  5. Аксаков К.С. Поли. собр. соч.: В 3 т. — М., 1875.
  6. Дексии, схиигумен. Воспоминания старца-основателя и первого строителя Свято-Троицкого Никольского Уссурийского монастыря, что на крайнем востоке Сибири в Приморской области, — Пг„ 1915.
  7. А.М. Сибиряков. Некролог // Бюллетень Арктического института. 1934. № 1.
  8. Анисимов А., священник. Из путевых записок поклонника святым местам священного Востока… // Душеполезное чтение, 1897. Июнь.
  9. Анисимов А., священник. Из путевых записок поклонника святым местам священного Востока. // Душеполезное чтение, 1897. Июль.
  10. Анисимов А., священник. Из путевых записок поклонника святым местам священного Востока. // Душеполезное чтение, 1899. Март.
  11. Бердников Л. Из истории городских библиотек Енисейской губернии, Интернет-публикация, http: // region, krasn. ru / culture / library / history, 9 сентября 2004.
  12. Брандт А.Ф. На Афоне. Из путевых заметок // Вестник Европы. 1892. № 2.
  13. БСЭ. 2-е изд. Т. 38. — М., 1955.
  14. Венгеров С. История русской литературы // Россия. Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон, — СПб., 1898,
  15. Вздорнов Г., Тарасов О. Святая Гора и русские древности // Наше наследие. 2000. № 52.
  16. Воскресенский скит на Валааме. — СПб.. 1911.
  17. В стране священных воспоминаний. Описание путешествия в Св, Землю, совершённого летом 1900 года преосвященным Арсением, епископом Волоколамским, Ректором Московской Духовной Академии, в сопровождении некоторых профессоров и студентов. Издано под редакцией епископа Арсения. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Собственная типография. 1902.
  18. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. — М„ 1954–1964.
  19. Глебов С. Благодетели (из воспоминаний) // Русский паломник. 1908. № 11.
  20. Головачёв А. Иннокентий Михайлович Сибиряков // Сибирская жизнь. № 115.1903. Иллюстрированное приложение.
  21. Головачёв А. Ядринцевские четверги //Литературное наследие Сибири. Новосибирск, 1980.
  22. Головачёв Д. И.М. Ядринцев и переселенцы 1891 г, // Литературное наследие Сибири. — Новосибирск. 1980.
  23. Десятилетие настоятельства в Русском на Афоне Св. Андреевском Общежительном Ските о. Архимандрита Иосифа. — Одесса, 1902.
  24. Дневник иеросхимонаха Владимира, насельника Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне, Выписки из дневника включены в письмо, присланное в адрес Благотворительного фонда имени Иннокентия Сибирякова, за подписью игумена Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря священноархимандрита Иеремии от 9 (22) февраля 2005 г. Исх, без №. В журнале регистрации входящей корреспонденции Фонда письмо зарегистрировано под № 24 от 09. 03. 2005 г.
  25. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. — Л., 1970.
  26. Достоевский Ф.М. Одна из современных фальшей (1873) // Дневник писателя, Поли, собр, соч. Т. 21, — Л„ 1980.
  27. Дунаев М.М. Православие и русская литература. Ч. П. — М., 1996.
  28. Дунаев М.М. Православие и русская литература. Ч. Ш. — М., 1997.
  29. Дунаев М.М. Своеобразие русской религиозной живописи. Очерки русской культуры. ХП-ХХ вв. — М„ 1997.
  30. Житие Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского // Жития святых, на русском языке изложенные по руководству Четьих-Миней святого Димитрия Ростовского. Издание Синодальной типографии. — М., 1905. Книга 3 (ноябрь).
  31. Зайцев Б. Афон // Избранное. — М„ 1998.
  32. Знаменский Ф.. протоиерей. Русский Свято-Андреевский скит на Афоне // Прибавление к «Церковным ведомостям». 1899. № 43.
  33. Игумен N. Сокровенный Афон. — М., 2003.
  34. Каплин А.Д. Из истории русской религиозной мысли XIX в.: Славянофильская идея исторического развития России. — Харьков, 2000.
  35. Киреевский И.В. Избранные статьи. — М„ 1984.
  36. Киреевский И.В. Индифферентизм // Домашняя беседа для народного чтения. 1861. Вып. 46.
  37. Киреевский И.В. Поли. собр. соч.: В 2 т. — М., 1911.
  38. Киреевский Г1.В. Письма // Русский архив. 1905. № 5. Т. 2.
  39. Климент, монах. Бессребреник нашего времени // Наставления и утешения св. веры христианской. 1911. Кн. 11.
  40. Ковалёва А.С. Издательская деятельность ВСОРГО // Вторые Романовские чтения. Материалы научной конференции 8–9 октября 1998 г. — Иркутск, 2000.
  41. Кон Ф.Я. Исторический очерк Минусинского музея за 25 лет (1877–1902). — Казань, 1902.
  42. Кончина и погребение настоятеля Русского СвятоАндреевского Скита на Афоне Архимандрита Иосифа // Наставление и утешение св. веры христианской. 1908. № 9.
  43. ГАККА. Ф. 595. Оп.1. Д. 2417. Л. 1–5.
  44. Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Т. 1. Кн. 1. — Новосибирск, 1994.
  45. Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Т. 4. Кн. 1. — Новосибирск,1997.
  46. Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Т. 4. Кн. 2. — Новосибирск. 1997.
  47. Краткий исторический очерк Русского на Афоне Свято-Андреевского общежительного скита. Изд-е 4-е. — Одесса, 1901.
  48. Краткий очерк деятельности Общества попечения о начальном образовании в Барнауле за 6 лет его существования (1884–1890 гг.). — Барнаул, 1891.
  49. Лемке М. Николай Михайлович Ядринцев. Биографический очерк. — СПб., 1904.
  50. Леонтьев К.Н. К. Леонтьев, наш современник: [Сборник / Сост. Б. Адрианов. Н. Мальчевский; Вступ. ст. Б. Адрианова]. — СПб.: Чернышёв, 1993.
  51. Леонтьев К.Н. О всемирной любви (1880) // Наш современник, 1990, № 7.
  52. Лесгафт П. (Заметка без заголовка) // Известия Санкт-Петербургской Биологической лаборатории. — СПб.. 1896. Т.1. Вып. 1.
  53. Лесгафт П. Иннокентий Михайлович Сибиряков. Некролог // Известия Санкт-Петербургской Биологической лаборатории. — СПб., 1901. Т. 5. Вып. 3.
  54. Летопись Русского Св. Андреевского скита на Афоне. С.-Петербург. Издание Афонского Св.-Андреевского скита. 1911. — (Printed in Canada. 1983. Издательство преп. Сергия Радонежского).
  55. Михаил (Грибановский), епископ. Над Евангелием. СПб., 1994.
  56. Михайлов А. Святитель Игнатий Брянчанинов — делатель и учитель покаяния // Москва. 1993. № 7.
  57. Музей Академии физической культуры им. П.Ф. Лесгафта. Письма И.М. Сибирякова П.Ф. Лесгафту (Париж. 5/17 декабря 1892. № 453; Монако. 19/31 декабря 1892. № 454).
  58. На Афоне (страничка из записной книжки богомольца) // Наставление и утешение св. веры христианской. 1895. № 7.
  59. Некролог // Душеполезный собеседник. 1902. Вып. 5.
  60. Некролог. И.М. Сибиряков // Вестник книгопродавцев. 1901. № 46.
  61. Никонов Б. Миллионер-бессребренник // Нива. 1911. № 51.
  62. Общество для доставления средств Высшим Женским курсам. Отчёт за 1884–1885г. — СПб., 1886.
  63. Общество для доставления средств Высшим Женским курсам. Отчёт за 1894–1895 г, — СПб., 1896,
  64. Общество для доставления средств Высшим Женским курсам. Отчёт за 1892–1893 г. — СПб., 1894.
  65. Общество для пособия бедным женщинам в Санкт-Петербурге. Отчёт Общества о состоящих в ведении его учреждений. 1897. — СПб., 1898,
  66. Общество попечения о начальном образовании в Томске за 1884. Отчёт. Год третий. — Томск, 1885.
  67. Общество попечения о бедных и больных детях. Сведения исправлены на июнв 1887 года. Составил Н.А. Вейтцел ь. — СПб., 1887,
  68. Около миллионов / Из материалов Петербургской Сыскной Полиции // Прошлое и настоящее / Общество ревнителей истории. Сборник под ред. Председателя Общества М.К. Соколовского. Вып. I. — Л., 1924.
  69. Освящение соборного храма во имя святого апостола Андрея Первозванного в русском на Афоне Свято-Андреевском общежительном ските. — Одесса, 1900.
  70. Острогорский В. Памяти Н.М. Ядринцева //Литературное наследие Сибири. — Новосибирск, 1980.
  71. От Св.-Андреевского Общежительного на Афоне Скита извещение // Наставления и утешения св. веры христианской. 1898. Кн. 1.
  72. От Св.-Андреевского Общежительного на Афоне Скита извещение // Наставления и утешения св. веры христианской. 1907. Кн. 3.
  73. Отчёт Литейно-Таврического кружка Общества пособия бедным женщинам, состоящего под Высочайшим Покровительством Её Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны за 1904 г. — СПб., 1905.
  74. Отчёт Общества содействия учащимся в Санкт-Петербурге сибирякам за 1884–1885 год. — СПб., 1885.
  75. Отчёт о деятельности Православного Братства Святителя Иннокентия. Первого Епископа Иркутского Чудотворца, при церкви С.-Петербургского Первого Реального Училища. (1896–1897 г.). — СПб., 1998.
  76. Очерк десятилетней деятельности Общества попечения о начальном образовании в г. Барнауле. — Барнаул, 1894.
  77. Очерк постройки Иркутского городского театра. 1890–1897. — Иркутск, 1897. ‘
  78. Павловский А.А. Всеобщий иллюстрированный путеводитель по монастырям и святым местам Российской Империи и Афону. — Н.Новгород, 1907.
  79. Памяти И.М. Сибирякова // Общество для доставления средств Высшим Женским курсам. Отчёт за 19011902 г, — СПб., 1903.
  80. Памяти Юрия Федоровича Самарина // Православное обозрение. 1876. Т. 1.
  81. Переписка священника Павла Александровича Флоренского и Михаила Александровича Новосёлова. — Томск, 1998.
  82. Письмо И.М. Сибирякова к В.И. Межову от 11 апреля и. с. 1893 г. из Ниццы. Институт русской литературы РАН. Рукописный отдел. Ф. 219. № 40 (архив Межова В.И.).
  83. Письма К.С. Аксакова к Гоголю // Русский архив, 1905. № 5.
  84. Подвиг в миру. Размышления подвижников благочестия и советы святых отцов о благоустроении жизни христианской по спасительным заповедям Божиим. — СПб.; М„ 2002.
  85. Познер С. Из воспоминаний о Петре Францевиче Лесгафте // Памяти Петра Францевича Лесгафта. — СПб., 1912,
  86. Полищук Ф.М. Библиотеки в уездных городах и сёлах Иркутской губернии (вторая половина XIX — начало XX вв.) // Вторые Романовские чтения. Материалы научной конференции 8–9 октября 1998 г. — Иркутск, 2000.
  87. Положение о капитале имени потомственного почётного гражданина Михаила Александровича Сибирякова для выдачи пособий приисковым рабочим Якутской области, — СПб., 1895.
  88. Понов И. И. Забытые иркутские страницы. Записки редактора. — Иркутск, 1989.
  89. Потанин Г. Памяти Василия Ивановича Семевского // Голос минувшего. 1917. № 1.
  90. Потанин Г.Н. Очерк путешествия в Сы-Чуань и на восточную окраину Тибета в 1892–1893 г. — СПб., 1899.
  91. Потанин Г.Н. Сибирские города //Сибирь, её современное состояние и нужды. — СПб., 1908.
  92. Прибрежно-Витимская компания // Список главнейших русских золотопромышленных компаний и фирм. Составитель М. Бисарнов. — СПб., 1896.
  93. Происхождение и основание общежительного скита во имя св. Апостола Андрея Первозванного… — Одесса, 1885.
  94. Прошение иноков-изгнанников афонских во Всероссийский съезд духовенства и мирян о прекращении церковного на них гонения и о восстановлении их иноческих прав от 23 мая 1917 года //Забытые страницы русского имяславия. Сборник документов и публикаций по афонским событиям 1910–1913 гг. и движению имяславия в 1910–1918 гг. — М„ 2001.
  95. «Путь-дорога»: Науч.-лит. Сб. в пользу О-ва для вспомоществования нуждающимся переселенцам. — СПб., 1893.
  96. Рабинович ГХ. Малоизученные источники по истории буржуазии в России // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 7–8. — Томск, 1972.
  97. Рабочие на сибирских золотых промыслах. Историческое исследование В.И. Семевского. Т. 1-П. Изд-е И.М. Сибирякова. — СПб., тип. М. Стасюлевича. 1898.
  98. Ради благоденствия России. От Волжске-Камского банка до акционерного общества «Промышленно-строительный банк», 1870–1995. — СПб., 1996.
  99. РГАЛИ. Ф. 202 Златовратский. On. 1. Ед. хр. 192. Письма И.М. Сибирякова к Н.Н. Златовратскому.
  100. РГАЛИ. Ф. 552 Чертков. Оп.1. Ед хр. 2530. Письма И.М. Сибирякова к В.Г. Черткову от 26 марта 1886 г. и 27 марта 1886 г.
  101. РГИА. Ф. 857. On. 1. Д. 762. Письмо Сибиряковой Анны Михайловны Зарудному Александру Сергеевичу от 2 июля 1911 г.
  102. РГИА. Ф. 796. Оп. 173. Д. 3. Л. 1.
  103. РГИА. Ф, 796. Канцелярия Синода. Оп. 442. 1896. Ед. хр. 1649. Отчёт о состоянии Финляндской епархии. Л. 8 (оборот.).
  104. РГИА. Ф. 796. Оп. 177. Ед. хр. 2288. Об укреплении за Линтульскою женскою общиною недвижимого имения, жертвуемого Иннокентием Сибиряковым. Начато 30 ноября 1896 г. Кончено 10 марта 1897 г. На 9 л.
  105. РО ИРЛИ. Ф. 313. Оп. 3. Д. 289.
  106. Романов Н.С. Летопись города Иркутска за 18811901 гг. — Иркутск, 1993.
  107. Румянцев Н.В. С Горы Афон // Церковный вестник. 1900. № 27.
  108. С Афона (от собственного корреспондента) // Монастырь. 1908. № 7.
  109. Самарин Д. Ф. Поборник вселенской правды. — СПб.. 1890.
  110. Самарин Ю.Ф. Сочинения: В 12 т. — М., 1877–1911.
  111. Святая преподобномученица великая княгиня Елизавета. Житие. — М., б. г.
  112. Святитель Феофан Затворник. Письма о духовной жизни. — М., 1996.
  113. Серафим, иеромонах. Путевые впечатления. Поездка в Иерусалим и на Афон в 1908 году. — СПб., 1910.
  114. Сибирский портрет XVIII — начала XX века в собраниях Иркутска, Красноярска, Кяхты, Новосибирска, Томска, Тюмени, Читы. — СПб.: Издательство АРС. 1994.
  115. Сибиряков И.М. // Исторический вестник. 1901. Т. 86.
  116. Соловьева Б.А. Иннокентий Михайлович Сибиряков // Природа. 2001. № 10.
  117. Соловьева Б.А. Род Сибиряковых и книга // Книжное дело в России в XIX — начале XX века. Сборник научных трудов, Вып, 12. — СПб., 2004,
  118. Страшун И.Д. Основные этапы развития института за полвека // 50 лет Первого Ленинградского медицинского института им. Академика И.П, Павлова. — Л., 1947,
  119. Схимонах Иннокентий. Некролог // Странник. 1901, Т. 2. Ч. 2, Декабрь.
  120. Схимонах Иннокентий // Приходское чтение, 1910. № 4.
  121. Талалай М.Г. Постройка М.А. Щурупова на Афоне // Петербургские чтеиия–96. — СПб., 1996.
  122. Талалай М. Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках. — М„ 2003,
  123. Троицкие листки с луга духовного. Рассказы о явлениях силы Божией, собранные в обители преподобного Сергия. Издание Сретенского монастыря. — М., 1996.
  124. Троицкий П. Свято-Андреевский скит и русские кельи на Афоне. — М., 2002.
  125. Тургенев И.С. Поли. собр. соч. и писем. Письма. Т. 1. — М„ 1982.
  126. Устав Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам // Отчёт Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам с 20 января 1891 по 4 апреля 1893. Вып. 1. — СПб., 1893.
  127. Фатьянов П.Д. Владимир Сукачёв. — Иркутск, 1990.
  128. Хомяков А.С. О старом и новом: Статьи и очерки. М„ 1988.
  129. Хомяков А.С. Поли, собр. соч.: В 8 т, — М., 1900.
  130. Хомяков ДА. Православие, самодержавие, народность, — Минск, 1997.
  131. ЦГИА СПб. Ф. 14, Оп. 3. Т, 5. Д, 21433,
  132. ЦГИА СПб. Ф. 171. On. 1. Д. 5.
  133. Церковь во имя Святителя и Чудотворца Николая при С.-Петербургской седьмой гимназии. Торжество освящения этого храма 4 декабря 1897 года, — СПб., 1898.
  134. Чудотворная икона Божией Матери, именуемая «В скорбех и печалех Утешение» // Наставления и утешения св. веры христианской. 1898. № 12.
  135. Шорохова Т. Ангел милосердия // Православный летописец Санкт-Петербурга. 2004. № 20.
  136. Яковлев НА. Михаил Щурупов. — СПб., 2001.

Дополнительный список литературы

  1. Адресная книга города С.-Петербурга на 1896 г, / сост. при содействии Гор. обществ, упр. под ред. П.О. Яблонского. — СПб.: Лештуковская паровая скоропечатня П.О. Яблонского, 1896.
  2. Алчевская X. «Что читать народу». Т. 1. — СПб., 1884,
  3. Арутюнов Г.Б. Зарождение и развитие пароходного движения в Верхне-Ленском бассейне (60-е гг. XIX в. — 1917 г.) // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Спецвыпуск. — 2007.
  4. Банзаров Д. Чёрная вера. — СПб., 1891,
  5. Белов С.В. Энциклопедический словарь «Ф.М. Достоевский и его окружение», Т. II. — СПб., 2001,
  6. Бильвина О.Л. «Университет имел для нас всех огромное значение…»: В.И. Вернадский и университетское образование в России // Журнал «Санкт-Петербургский университет». 29 марта 2013. № 5 (3863).
  7. Быкова В.П. Записки старой смолянки. Ч. 2. — СПб., 1899.
  8. Весь Петербург на 1894–1917 гг. — адресная и справочная книга г. С.-Петербурга, издаваемая А.С. Сувориным (в 1915–1917 гг. — «Весь Петроград»).
  9. Восточное обозрение. 1895. № 34.
  10. Гаврилова Н.И. Благотворительность иркутского купечества во второй половине XIX века // Сибирский город XV1II-XX веков (межвузовский сборник). Выпуск 1. — Иркутск. 1998.
  11. Гаврилова Н. Конгресс, посвящённый И. М. Сибирякову // Земля Иркутская, 2006, № 1 (29).
  12. Гаврилова Н.И. Константин Михайлович Сибиряков: материалы к биографии // Известия Иркутского государственного университета. Серия «История». 2012. № 2 (1).
  13. Гаврилова Н.И. Купеческий род Сибиряковых: страницы истории. — Иркутск, 2017.
  14. Гаврилова Н.И. Ольга Михайловна Сибирякова: штрихи к биографии (к вопросу об адаптационных стратегиях купеческого рода конца XIX — начала XX века) // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2018.
  15. ГАИО. Ф. 50, оп. 3, д. 827.
  16. ГАИО. Ф. 70, оп. 2, д. 330 (?) «Окладная книга за 1876 г.».
  17. ГАИО. Ф. 272, on. 1, д. 2а. «Метрические книги Воскресенской церкви за 1844–1852 гг.».
  18. ГАИО. Ф. 480. On. 1. Д. 478.
  19. ГАРФ. Ф. 102. 3 дел-во. Оп. 1884. Ед. хр. 776.
  20. ГАРФ. Ф. 102. 3 дел-во. 1885. Ед. хр. 800.
  21. ГАРФ. Ф. 102. 3 дел-во. 1886. Ед. хр. 100.
  22. ГАРФ. Ф. 102. 3 дел-во. 1889. Ед. хр. 204.
  23. ГАРФ. Ф. 102. 3 дел-во. 1889. Ед. хр. 555.
  24. Геращенко А. «Мир праху твоему, иркутянин» // «Земля Иркутская», 1996, № 5.
  25. Городова М. Власть денег. Как спастись от миллионов / М. Городова // Российская газета. 2014. 20 ноября. № 265 (6537).
  26. Дикун А.С. Вклад иркутской купеческой династии Сибиряковых в экономическое развитие края / А.С. Дикун // Вести. Иркут, гос. техн, ун-та. 2012. № 2.
  27. Головачёв Д.М., составитель. Библиографический указатель статей, корреспонденций и заметок в сибирской периодической печати по вопросу о золотопромышленности Сибири. — СПб., 1890.
  28. Древновский М.Р. Прощание с Иркутскою духовною миссиею // Иркутские епархиальные ведомости. Прибавления, 1892, № 19; № 20.
  29. Жарова Е.Ю. Практические занятия на естественных отделениях физико-математических факультетов университетов Российской империи // Социология науки и технологий. 2016. Том 7. № 2.
  30. Жарова Е.Ю. Эволюция выпускного экзамена на естественных отделениях физико-математических факультетов университетов Российской империи (Часть 2. При действии устава 1884 года) // Исторический журнал: научные исследования. 2017. № 2.
  31. «Иркутские губернские ведомости», 1860, № 20. 14 мая.
  32. Каленова Т., Заплавный С. «Сибирская Россия»; по страницам альманаха «Тобольск и вся Сибирь». — Тобольск, 2011.
  33. Кокорев В.А. Экономические провалы. — М.: Общество купцов и промышленников России. 2005.
  34. Леонтьев К. Над могилой Пазухина. Гражданин. 1891.
  35. Марк (Лозинский), игумен. Отечник проповедника: 1221 пример из пролога и патериков. — Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996.
  36. Материалы Толстовских чтений 2014 г. в Государственном музее Л.Н. Толстого / отв. ред. Л.В. Гладкова; сост. Л.Г. Гладких, Ю.В. Прокопчук. — М.; Оригинал-макет. 2015.
  37. Межов В.И., составитель. Русская историческая библиография. Указатель книг и статей по русской и всеобщей истории и вспомогательным наукам: в 1800–1854 вкл., в 3 тт. — СПб.: Изд. И.М. Сибиряков, 1892.
  38. Межов В.И., составитель. Сибирская библиография: Указ. кн. и ст. о Сибири на рус. яз. и одних только ки. на иностр, яз. за весь период книгопечатания / Т. 1–3. — СПб.: И.М. Сибиряков. 1891–1892.
  39. Наумов Н.П. Паутина: Рассказ из жизни приискового люда в Сибири. — СПб., 1888.
  40. Никулина И., Потупчик М. Роль библиотек Общества попечения о начальном образовании в культурном развитии Барнаула (80-е гг. XIX — начало XX вв.) // Вестник Кемеровского государственного университета. 2017. № 2.
  41. Омулевский (Фёдоров) И.В. Сибирские мотивы: [Сб. стихотворений]. — СПб.: Изд. И.М. Сибирякова, 1886.
  42. Отчёт Общества содействия учащимся в Санкт-Петербурге сибирякам за 1900–1901 г. — СПб., 1902 г,
  43. Пахомов П., диакон. «Как хорошо в этой одежде!»: Один момент из жизни известного схимонаха Иннокентия (Сибирякова), бывшего миллионера. Дата публикации на интернет-ресурсе РНЛ. 24.02.2015.
  44. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. — Якутск, 1899.
  45. Пихтина Л.С. Педагоги Иркутского Девичьего Института: судьбы, вклад в образование города и формирование женской интеллигенции // История и археология : материалы I Междунар, науч. конф. (г. Санкт-Петербург, ноябрь 2012 г.), — СПб.: Реноме, 2012.
  46. Позднякова М. Всё раздал! Как жил «неправильный» олигарх // Аргументы и факты. 2012. 20–26 июля. № 25 (1650).
  47. Привалов В. Улицы Петроградской стороны. Дома и люди. — СПб., Центрполиграф, 2015.
  48. Путин В.В. Выступление на заседании Попечительского совета Русского географического общества 6 августа 2012 года на Валааме.
  49. Разумов О.Н. Александр Михайлович Сибиряков — предприниматель, меценат, исследователь (к 150-летию со дня рождения) // Вестник Томского государственного университета. Т. № 268, 1999, ноябрь.
  50. Распутин В.Г. На Афоне // Сибирь (Иркутск). 2005. № 1.
  51. РГАЛИ. Ф. 552 Чертков. Оп.1. Ед хр. 2530.
  52. РГАЛИ. Ф. 580. Ядринцев Н.М. On. 1. Ед. хр. 24. Папка 79.
  53. РГИА, Ф. 815, Оп. 14, д. 561.
  54. РГИА. Ф. 1284. Оп. 110 Д. 17.
  55. РГИА, Ф. 1411, On. 1, Д. 91, Л. 9.
  56. Ростовцев Е.А.Г Баринов Д.А. Физико-математический факультет Императорского Петербургского университета (1819–1917): Опыт коллективной биографии // Международные отношения и диалог культур. Сборник научных статей. № 4 (2015). — СПб., 2016.
  57. Свирса А.А. «Сибиряковский капитал: судьба благотворителя и благотворительности (к 150-летию со дня рождения И.М. Сибирякова)» // Теория и практика сервиса: экономика, социальная сфера, технологии. 2010, № 2 (4).
  58. Святая гора Афон. Жизнеописание схимонаха Иннокентия (Сибирякова). Православный календарь с чтением на каждый день 2016. — Москва-Святая Гора Афон: Православное братство имени Иннокентия (Сибирякова) Афонского, 2015.
  59. Семевский В.И. Рабочие на сибирских золотых промыслах: Историческое исследование / [соч.] В.И. Семевского. — СПб.: И.М. Сибиряков, 1898.
  60. Сергеев А.В. Княжеское землевладение в Ярославском уезде во второй половине XVI — начале XVII вв.
  61. Семёнов-Тянь-Шанский П.П. История полувековой деятельности Императорского Русского Географического общества. 1845–1895. — СПб., 1896.
  62. Сибирские рассказы из жизни приискового люда. СПб., 1888.
  63. «Сибирь», 1886, № 11.
  64. «Сибирь», 1886, № 12,
  65. «Сибирь», 1886, № 23.
  66. «Сибирь», 1886, № 49.
  67. Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири, в 2-х томах, 2-е изд, — СПб., 1886.
  68. Сныткова Г.П. «К вопросу о личном фонде купцов Сибиряковых» / Романовские чтения, третьи: материалы науч. конф., посвящ. 130-летию со дня рождения Н. С. Романова и 340-летию основания Иркут, острога [г. Иркутск, окт. 2001 г.] / Иркут, гос. ун-т, Науч, б-ка; редкол.: А.В. Дулов (науч. ред.) [и др.]. — Иркутск: [б. и.], 2001.
  69. Соловьева Б.А. И.М. Сибиряков — родной Сибири // Тальцы: науч.-попул. ил. жури. 2006. N 1.
  70. Список главнейших русских золотопромышленных компаний и фирм. — СПб., 1896,
  71. Справочная и адресная книжка г. Иркутска на 1899 год. — Иркутск, 1899.
  72. Терновая И.И. Иркутянка: портрет на рубеже веков: (конец XIX — начало XX в.). — Иркутск, 2007.
  73. Толстой Л.Н. Письма и примечания / Поли. собр. соч. / в 90 т. — М„ 1928–1958.
  74. Ульянов О., Свешникова М. Президент России на Святой Горе Афон // Церковный вестник. № 18 (319). Сентябрь, 2005.
  75. Уманьский А. Очерки золотопромышленности в Енисейской тайге. — СПб., 1888.
  76. Худяков И.А., составитель. Верхоянский сборник: Якутские сказки, песни, загадки и пословицы, а также рус. сказки и песни, запис. в Верхоян. окр. И.А. Худяковым. — Иркутск: изд. на средства И.М. Сибирякова, 1890,
  77. Чернигов А.К. Иркутские повествования. Тт. I-II. Иркутск, 2003.
  78. Шабунин А.В. Лесгафт в Петербурге. — Л., 1989.
  79. Шевченко Н. Роль купцов Сибиряковых в храмоздательстве Иркутской епархии // Тальцы. Ноябрь 2008.
  80. Шорохова Т.С. Благотворитель Иннокентий Сибиряков. — СПб.: Изд-во С.-Петербургского государственного ун-та, 2005.
  81. Шорохова Т. Золотопромышленник Иннокентий Сибиряков как издатель // Невский библиофил. Выпуск тринадцатый. Альманах Санкт-Петербургского добровольного общества любителей книги и Общества книголюбов Ленинградской области. 2008.
  82. Шорохова Т.С. Из истории имений Сибиряковых и Трапезниковых на юге России [Доклад] // Материалы шестых Всероссийских Сибиряковских чтений. — Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2017.
  83. Шорохова Т. Издатель и благотворитель Иннокентий Сибиряков // Библиография и книговедение. Информационное телеграфное агентство России (ИТАР-ТАСС[162]), Российская книжная палата — филиал ИТАР-ТАСС. 2015. № 4.
  84. Шорохова Т. Иннокентий — значит невинный. Исследование // Тобольск и вся Сибирь: Иркутск. Тобольск: Общественный благотворительный фонд «Возрождение Тобольска». Номер девятый. — Тобольск, 2007.
  85. Шорохова Т.С. Иркутянин-святогорец Иннокентий (Сибиряков). — Иркутск: Издание Братства Святителя Иннокентия Иркутского, 2014.
  86. Шорохова Т. Ктитор Афонского Свято-Андреевского скита схимонах Иннокентий (Сибиряков) — выдающийся представитель русского купечества [Доклад] / Возрождение православных монастырей и будущее России: материалы III Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России» (Сергиев Посад — Саров — Дивеево. 28 июня — 1 июля 2006 года) / Отв. ред. Т.А. Воронина, О.В. Кириченко. — Нижний Новгород: «Глагол», 2007.
  87. Шорохова Т.С. Миллионер, благотворитель, схимник. — Симферополь: Издание Симферопольской и Крымской епархии. 2010.
  88. Шорохова Т. Узелки на память: Заметки участницы Леушинского стояния 2007 года. — СПб., 2008.
  89. Ядринцев Н.М. Сибирские инородцы, их быт и современное положение. — СПб., 1891.
  90. Ядринцев Н.М. Сибирь, как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении, — СПб.: И.М. Сибиряков, 1892.

Приложения

Авторские заметки о том, как была написана книга. «Благотворитель Иннокентий Сибиряков»

Не нам, не нам, но имени Твоему, Господи, дождь славу!

Данные заметки написаны в 2006 году по совета многих людей и по благословению нескольких священников, выслушавших мои рассказы о промыслительных совпадениях и событиях, происходивших в моей жизни по мере сбора материала и работы над научным исследованием «Благотворитель Иннокентий Сибиряков»,

Если бы не ко славе Божией предпринимался труд над заметками, то не стоило бы за него и браться. Тем не менее простите, дорогие читатели, что формально здесь в каждой строчке я буду писать о себе и о событиях, со мной происходивших. Иногда по ходу повествования мне придётся сообщать сведения и о других людях — сведения, которые мне известны достоверно с собственных слов участников событий. Я буду стараться излагать только факты, а выводы делайте сами.

В начале пути

Впервые об Иннокентии Михайловиче Сибирякове я прочла зимой 2002 года. Это была статья Б. Никонова «Незабвенный благотворитель», написанная автором через десять лет после кончины схимника. Перемена, которая произошла с Иннокентием Сибиряковым на пути Богоискательства, так поразила меня, что несколько дней я ходила под впечатлением от прочитанного. И когда появлялась такая возможность, я старалась рассказывать о благотворителе знакомым. А примерно через год мне пришлось подбирать название создаваемому в Петербурге благотворительному фонду, который с тех пор и носит имя миллионера-благотворителя Иннокентия Сибирякова.

Логика предназначения Фонда как организации, призванной к социальному служению, требовала определения основного направления его деятельности. Идей было много, но остановились мы, поначалу, на одной: оказание материальной помощи семьям церковнослужителей, оставшимся без кормильца, а также нуждающимся священникам, вышедшим за штат по возрасту или болезни. С рассказом об Иннокентии Сибирякове и его делах, а также с идеей организации помощи сиротам и вдовам и лицам духовного звания, оказавшимся в стеснённых материальных обстоятельствах, я вышла в эфир на «Православном радио Санкт-Петербурга». Передача, прозвучавшая в Великом посту 2004 года, получила отклик.

Событийно это произошло так: фрагмент передачи с необходимой информацией (суть идеи, контактный телефон) услышал в дороге за рулём православный предприниматель Борис. Он сам позвонил в Фонд, сам приехал к нам познакомиться. Это был первый человек, которого Господь привёл в Фонд «со стороны», без предварительного знакомства. Каково же было наше изумление, когда мы узнали, что основная предпринимательская деятельность раба Божия Бориса связана с золотом. Так впервые я отметила участие Иннокентия Сибирякова в наших делах. И вот уже не первый год через сострадательное сердце доброхота, старающегося творить милостыню в духе Евангелия втайне, Господь помогает жить сиротам, вдовам, а также престарелым батюшкам, прибавляя к их средствам посильную помощь жертвователя. Вторая передача об Иннокентии Сибирякове завершилась тем, что Фонду было пожертвовано радиослушателем украшение из золота, вырученные средства от продажи которого пошли на издание книги «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» (издательство Санкт-Петербургского государственного университета, 2005).

К исследовательской работе над темой «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» Фонд приступал поначалу как бы нехотя, под давлением постоянно возникавшего у людей вопроса — «а кто он — этот Иннокентий Сибиряков?». Университетский диплом об окончании исторического факультета, практический опыт по составлению исторических справок для храмов, а также членство в Союзе писателей России позволили автору этих заметок согласиться с очевидной неизбежностью и приступить к научным изысканиям по заданной теме, ставя для себя очень достижимую цель: вернуть имя Иннокентия Михайловича Сибирякова в историческую память России. А задача моя сводилась к тому, чтобы как можно полнее ответить на вопрос, что же сделал Иннокентий Михайлович Сибиряков как благотворитель?

На этом этапе работы состоялось моё знакомство с Беллой Анатольевной Соловьёвой, работавшей над темой «Род купцов Сибиряковых». Она согласилась поделиться с Фондом имеющимися у неё материалами о жизни И.М. Сибирякова, что позволило мне начать поисковую работу не с нуля. Со временем я стала замечать, что моему поиску явно сопутствует помощь Божия. Самые неожиданные находки там, где они не предвиделись, и тому подобные вещи происходили довольно часто. Кроме того, удивительные совпадения стали проявляться и в моей частной жизни. Опуская многие из этих совпадений, остановлюсь на самых главных эпизодах.

На родине схимонаха Иннокентия

В октябре 2004 года петербургским паломникам из Благотворительного фонда им. И.М. Сибирякова на Афоне была передана частица останков (мощей) от главы схимонаха Иннокентия, имеющей янтарно-медовый цвет (о передаче частицы читайте публикации с участием президента Фонда Валентина Ивановича Боцвина),

Тогда передо мной и были поставлены новые задачи поисковой работы, возникла необходимость найти в Иркутске человека, который мог бы помочь в сборе материалов на родине Иннокентия Михайловича для будущей книги о благотворителе. Таким человеком стала аспирантка Наталья Шевченко (теперь — Фогель). Ей помогали иркутянки Т.А. Крючкова. И.С. Пономарёва, О.А. Акулич, Н.Г. Торшина. Были собраны важные сведения об иркутском периоде жизни И.М. Сибирякова и членов его семьи. Но вскоре обстоятельства сложились так, что эта работа по объективным причинам оказалась приостановленной, связь с Н. Шевченко прервалась, и я стала думать, что делать дальше.

Моя командировка на родину Иннокентия Сибирякова в мае-июне 2005 года стала важным этапом в сборе информации об отце Иннокентии, поэтому остановлюсь на этом событии подробнее. Прежде всего, я попыталась заранее найти в Иркутске человека, который бы мог оказать поддержку нашему делу на месте. От моего духовного отца протоиерея Валерия Бояринцева, настоятеля храма Архистратига Михаила в Алупке, я получила адрес знакомой ему жительницы Иркутска Светланы Владимировны Апанасик и написала ей письмо. Светлана Владимировна отнеслась к моей просьбе со всей добросовестностью, но не знала с чего начать, так как никогда прежде к историческим исследованиям отношения не имела. Да и по своей основной работе была очень занятым человеком.

Проходя по набережной реки Ангары и обдумывая поставленную перед нею в моём письме задачу, она решила зайти в Научную библиотеку Иркутского государственного университета. Почему именно туда, объяснить потом она не могла. Войдя в здание. Светлана Владимировна обратилась к сидящем на вахте женщине с вопросом, не подскажет ли она, где в Иркутске можно найти материалы об Иннокентии Сибирякове для фонда его имени, работающего в Петербурге? Оказалось, что заговорила она не с вахтером, как думала, а с заведующей отделом информации Научной библиотеки ИГУ Инешиной Натальей Викторовной, которая спустилась вниз только на двадцать минут, чтобы дать возможность вахтёру пообедать. Она сообщила Светлане Владимировне, что дом, в котором они находятся — родовой особняк купцов Сибиряковых, а она сама интересовалась этой семьёй и собирала о Сибиряковых материалы и готова оказать помощь. Когда обо всём этом Светлана Владимировна сообщила мне по телефону, стало ясно, что в Иркутск надо ехать мне самой. Дело оставалось за малым — найти деньги на такую командировку. А к кому за такой помощью обращаться, как не к отцу Иннокентию? Вскоре средства на командировку, става Богу, нашлись.

Признаюсь, не без искушений, из-за которых я чуть не отложила поездку, я вылетела в Иркутск в конце мая. в день Николая Угодника. Светлана Владимировна позаботилась о моей встрече и проживании в Иркутске со всем сибирским гостеприимством: жила я в удобной квартире, каждый день в моём распоряжении в нужные моменты была машина, компьютер, и всё, что мне надо. В тот день, когда самолёт приземлился в аэропорту Иркутска, я сразу поехала в Знаменский монастырь к мощам святителя Иннокентия Иркутского, чтобы отслужить молебен и получить благословение на труды на родине отца Иннокентия. Была середина дня, в храме народа не было, и свечница сообщила мне, что сегодня молебен отслужить уже не придётся, а лишь завтра после Литургии. Испросив разрешение, я стала тихо читать акафист у мощей святителя Иннокентия, и, уже завершая моление, увидела, как к раке с мощами Чудотворца подходит священник, устанавливает аналой и готовится служить молебен для нескольких мужчин, подошедших вместе с ним.

Конечно, я тут же испросила у батюшки благословение написать записочку о здравии, он благословил, и молебен начался. Не чудо ли то, чего никто не ожидал? Я укрепилась духом и поняла, что мой приезд в Иркутск не будет бесплодным. С этого дня и до моего отъезда из Иркутска всё в родном городе отца Иннокентия складывалось наилучшим образом. И хотя я приехала вроде бы не в благоприятный момент, так как архив был закрыт на реставрацию, а редкий фонд Краеведческого музея тоже находился в связках, из Иркутска я увезла намного больше материалов, чем рассчитывала.

А через несколько дней открылось, что же за люди тогда, в день моего приезда, пришли молиться к мощам Иннокентия Иркутского. Оказалось, что это были спонсоры из города на Неве, построившие в Иркутске храм в честь блаженной Ксении Петербургской, Их сопровождал иркутский иконописец Михаил Лутаенко, который мне сообщил об этом, когда через несколько дней мы с ним пересеклись в администрации Этнографического музея «Тальцы».

Одним из неординарных событий в Иркутске было следующее. Есть в Иркутске театр, на постройку которого Иннокентий Сибиряков пожертвовал 30 тыс. рублей. Здание театра и теперь одно из красивейших в городе. Естественным было моё желание посмотреть и внутренний интерьер театра. Но оказалось, что тот день, когда мы в театр собрались, был последним перед закрытием театра на летний период, а билеты уже все были распроданы. Обычные в таких случаях попытки Светланы Владимировны — заядлой иркутской театралки — достать билеты успехом не увенчались. И тогда, в желании показать мне театр во что бы то ни стало, она стала звонить наобум по всем телефонам театрального справочника. После каждого звонка надежд становилось всё меньше, как вдруг в её кабинете раздался звонок, и незнакомый человек, не представляясь, обратился к ней по имени-отчеству, предложил перезвонить по такому-то телефону такой-то и назвать себя, сообщив такой-то, сколько билетов надо. В полном недоумении, Светлана Владимировна всё сделала согласно этого инструктажа. Ей назвали имя человека, которого надо найти в театре перед самым концертом (а был вечер русского романса), назвать себя, и он предоставит места.

Обо всём этом я узнала позже. А в тот вечер, как мы со Светланой Владимировной и договорились, после работы в библиотеке я подошла к театру. К нам в фойе вышла обходительная женщина, которая привела нас прямо в роскошную ложу с маленькой гостиной перед нею. На попытку заплатить за места, она отреагировала так: «Что вы, что вы! Вы — приглашенные!». Оставляя нам ключ на тот случай, если мы захотим закрыть дверь изнутри, она прибавила «Губернаторская ложа крайне редко открывается». Во время концерта напротив себя мы видели обычную ложу, в которой никто не сидел, куда вполне могли бы посадить нас. но почему-то мы оказались в ложе для самых высоких гостей. Раньше её называли царской. Светлана Владимировна так была потрясена, что много раз повторила: «Ты понимаешь, что это тебя Иннокентий Михайлович в царскую ложу посадил?!». На это я ответила: «Это он тебя посадил, чтобы ты поняла, как близок к нам мир святых».

Ещё в самолёте, продумывая в очередной раз примерный план распределения командировочного времени, я вдруг чётко поняла, что ничего планировать не надо, а на предложения о той или иной встрече в рамках моего дела следует отвечать «да», не сомневаясь. По этой причине и приняла предложение директора Центра историко-культурного наследия Иркутской области Надежды Натановны Красной провести для телекомпаний Иркутска и корреспондентов местных газет пресс-конференцию по теме моего визита в Иркутск. Понимая, что на пресс-конференции мне могут быть заданы вопросы, не только касающиеся жизни И.М. Сибирякова, но и более общего характера, я пригласила участвовать в пресс-конференции священника Иркутской епархии о. Александра Абидуева и сотрудницу Музея города Иркутска, к. ист. н„ Наталью Игоревну Гаврилову. И хотя журналисты, как нередко бывает, попытались сделать из полученной информации сенсацию, тем не менее тысячи иркутян благодаря этой пресс-конференции узнали о человеческом и духовном подвиге своего незаслуженно забытого земляка.

Не без Промысла Божия состоялось в Иркутске и моё знакомство с известным русским писателем-сибиряком Валентином Григорьевичем Распутиным, незадолго до этого побывавшим в Свято-Андреевском скиту на Афоне. Он сам назначил мне встречу в Доме литераторов и во время беседы искренне сожалел, что только сейчас узнал о схимонахе Иннокентии (Сибирякове), так как к тому времени уже был опубликован его очерк о пребывании на Афоне. «Знай я этот факт, как он мог бы обогатить мой очерк!», — с сожалением признался Валентин Григорьевич. Позднее с его подачи моя статья о схимнике Иннокентии была опубликована в альманахе «Тобольск и вся Сибирь: Иркутск».

В день моего отъезда из Иркутска, уже перед самым отправлением поезда, мне принесли на вокзал епархиальную газету. Развернув её в поезде, я нашла там статью об операциях святителя Луки (Войно-Ясенецкого) в иркутских госпиталях во время Великой Отечественной войны. Так в Иркутске я неожиданно встретилась с Крымом. Через восемь лет, в 2013 году, митрополит Симферопольский и Крымский Лазарь поручил мне работу над двухтомным альбомом о святителе Луке (Войно-Ясенецком). С целью сбора материалов для альбома я побывала в Иркутске, Красноярске, Енисейске, Большой Мурте. Туруханске — местах ссылки епископа Ташкентского, в будущем святого исповедника Луки. В результате этих поездок в 2015 и 2018

годах в Симферополе увидели свет два тома «Да светит всем!: Альбом о земной жизни и небесной славе Святителя Луки Крымского» (автор проекта митрополит Лазарь, автор комментариев и создатель справочного аппарата — Т.С. Шорохова).

Так, Иркутск 2005 года подарил мне опыт духовного единения Церкви небесной и земной, для которой нет времени и расстояний.

Рождение книги

По возвращении в Петербург мне предстояло завершить работу над брошюрой «Благотворитель Иннокентий Сибиряков», которая планировалась в пакет документов XIII международного Конгресса по благотворительности. К этой конференции Фонд готовился совместно с Санкт-Петербургским государственным университетом уже несколько месяцев. Особую важность работе придавал тот факт, что Конгресс был посвящён 145-летию со дня рождения Иннокентия Михайловича Сибирякова.

Главной темой представленного мною на рассмотрение редактору издательства очерка о жизни И.М. Сибирякова была его благотворительность. Мне тогда казалось, что для первого знакомства читателей с Иннокентием Сибиряковым этого будет достаточно, ведь брошюра готовилась для узкого круга людей — участников конференции, да и носила не популяризаторский, а научный характер. Материал в ней походил больше на статистический отчёт о делах благотворительности отца Иннокентия, духовного аспекта личности Иннокентия Михайловича я касалась очень осторожно и в малом объёме. И хотя главная задача темы — ответить на вопрос, что сделал Иннокентий Сибиряков как благотворитель, — была решена, тем не менее редактор Вера Сергеевна Сдобникова вернула мне рукопись на переработку. Основное требование — раскрыть личность И.М. Сибирякова через призму его эпохи. По существу, надо было написать новую книгу, а времени на это не оставалось: сдача нового варианта рукописи была назначена через неделю. За это время надо было найти «ключ» к теме, то есть определиться, через какую призму рассматривать эпоху русской истории конца XIX века и личность Иннокентия Сибирякова в ней: надо было изучить и «призму», и эпоху, и увидеть в ней место схимонаха Иннокентия. Нужно было время на изучение необходимой литературы, но как раз-то этого времени на изучение и не было!

В эти дни я по-особому испытала на себе действие духовного закона, что сила Божия в немощи человеческой совершается. Сначала пришла ясность, что жизнь Иннокентия Сибирякова надо рассмотреть с учётом его поиска Истины, устремлённости к духовному совершенству, что составляло главный стержень его личности. А коль такой поиск происходит в идейном пространстве, то и рассматривать эпоху надо с этой стороны: через противостояние основных направлений русской общественной мысли того времени — западников и славянофилов. Так в моей руке оказался новый «ключ» к написанию исследования об Иннокентии Сибирякове.

После этого стоило ли удивляться, что необходимые книги оказались у меня дома на книжной полке. Необходимость ехать в библиотеки на первом этапе работы отпала, и лишь в завершение работы над книгой я обратилась к дореволюционным изданиям, чтобы по первоисточникам проверить цитаты и пополнить работу высказываниями мыслителей, необходимыми мне для расстановки акцентов. Господь по Своей милости продлил мне сроки сдачи рукописи: сначала редактор по своим обстоятельствам перенесла мне встречу на неделю вперед, а потом Вера Сергеевна согласилась дать мне ещё несколько дней для завершения работы.

Таким образом, новая книга вчерне появилась за три недели. 30 предполагаемых страниц брошюры превратились в 140 страниц исследования с мелким шрифтом. Откуда-то при слабом здоровье брались силы трудиться по 18–20 часов в сутки: четыре-пять часов сна, а остальное время — молитва и работа, причём большая часть времени за компьютером, так как на рукописные черновики времени не оставалось, текст приходилось набирать сразу по ходу работы над книгой. Основной молитвой этого времени было прошение: «Господи! Даждь ми мысль благу!». И решение приходило, выстраивалась логика построения глав, открывались на нужных страницах книги, сопутствующие работе… Конечно, было очень трудно, но книга уже родилась. Дальше началась работа по «дошлифовке» рукописи.

В конце лета приехала ко мне моя Светлана из Иркутска. Но прежде с группой московских паломников Светлана Владимировна побывала на Валааме в день освящения Преображенского собора Валаамского монастыря. Как она сама потом рассказывала, после Литургии, когда Патриарх Алексий II направился к выходу, благословляя монахов, стоящих по обе стороны прохода, почему-то так само собой получилось, что монах, который только что перед нею стоял, отступил в сторону, и Патриарх, благословив Светлану, подал ей руку — приложиться. Паломники удивлялись, не говоря уже о ней самой, как это получилось, что Патриарх Светлану благословил, хотя стена иноков была довольно плотной? Говорили, что это — неспроста, что это — редкость. «За что же мне такая милость?», — думала Светлана Владимировна. Недоумевала она недолго. Как раз сразу после Литургии их группа отправлялась на теплоходе в Воскресенский скит Валаамского монастыря, и первой фразой экскурсовода в скиту было сообщение о том, что скит построен на пожертвования благотворителя Иннокентия Михайловича Сибирякова. Теперь Светлана Владимировна поняла, по чьим молитвам подарил ей Господь такую радость получить благословение от Патриарха. Для москвичей в таком событии, возможно, и нет ничего особенного, а для жителей русской глубинки — это настоящий дар.

Внучка Н.Я. Данилевского

Одним из неожиданных событий при работе над книгой стало прикосновение к судьбе внучки выдающегося русского мыслителя Николая Яковлевича Данилевского Татьяны Ивановны Данилевской — в постриге мантийной монахини Игнатии. В начале 2005 года мне сообщили из Крыма, что в окрестностях Алупки жил Андрей Константинович Трапезников — родной дядя по материнской линии схимонаха Иннокентия (Сибирякова). А.К. Трапезников доводился монахине Игнатии крёстным отцом. Семьи Трапезниковых и Данилевских дружили, так как их имения располагались по соседству: Мшатка принадлежала Данилевским. а поместье Ай-Юри (Святой Георгий) — Трапезниковым. В начале XX века Мшаткой владел сын Н.Я. Данилевского Иван Николаевич.

Мне было известно, что Иннокентий Михайлович Сибиряков бывал в Крыму, в Ялте, а, значит, скорее всего, и в имении Трапезниковых, или, по крайней мере, наведывался туда гостем. Мысль о том, что Татьяна Ивановна Данилевская, 1914-го года рождения, в пору своего детства могла слышать от крёстного отца Андрея Константиновича рассказы о его племяннике — афонском схимнике Иннокентии — побудила меня отправиться в Иоанновский монастырь, где в то время находилась матушка Игнатия. Но оказалось, что доступ к ней (по просьбе родственников) ограничен в силу почтенного возраста монахини. Оставив в монастыре вопросник к матушке в расчёте на то, что. может быть, её келейница услышит от неё нечто для меня ценное, я периодически прозванивала в монастырь, но информации для меня не имелось. И уже в сентябре, когда редактор Вера Сергеевна стала настаивать на чёткой сноске на источник о связях Трапезниковых и Данилевских, я снова отправилась на набережную реки Карповки. В этот раз хотя я с матушкой Игнатией так и не встретилась, но многое узнала о ней от её келейницы матушки Тавифы, увидела фотографии матушки Игнатии и узнала, где можно прочесть о её жизни. Выяснилось, что дочь матушки Игнатии Инна Михайловна Рау публикует статьи о своих знаменитых родственниках в журнале «История Петербурга», Помню, матушка Тавифа со значением подчеркнула: «Если бы вы пришли вчера, я бы не смогла вам уделить ни минуты внимания, так как матушке было плохо, а сегодня она чувствует себя хорошо», А несколько дней спустя матушка Тавифа позвонила мне сообщить, что монахиня Игнатия скончалась на 92-м году жизни вечером 4 октября. Я была приглашена на похороны инокини. Там, под сводами Иоан невского монастыря, я смотрела на внучку матушки Игнатии, Татьяну Алексеевну Маковкину — праправнучку Николая Яковлевича Данилевского, которая пришла на похороны бабушки со своим сыном-подростком, чертами лица напоминающими И.Я. Данилевского в молодости. — и почему-то приходили мысли о судьбах России…

Мне не пришлось побывать в Иоанновском монастыре на панихиде по матушке Игнатии в девятый день, но на сороковой день после её кончины я в обитель святого Иоанна Кронштадтского поехала. Да и как же иначе? Ведь сороковой день со дня преставления матушки пришёлся как раз на следующий день после дня 145-летия схимонаха Иннокентия (Сибирякова). После службы в монастыре, с матушкой Тавифой и узким кругом людей, мы отправились в Вартемяги, где за алтарём церкви святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, находится маленькое монастырское кладбище. Здесь и нашла свой последний приют матушка Игнатия, так дивно связавшая две эпохи русской жизни и приблизившая к нам то время, когда ещё в расцвете лет были люди, знавшие Иннокентия Сибирякова лично. Матушка Тавифа, зная, что я собираюсь в Крым, набрала с могилки матушки Игнатии землю с тем, чтобы я рассыпала её в Кипарисовом зале бывшего имения Данилевских на могилы деда и матери почившей монахини. Такова была воля упокоившейся в селениях праведных инокини Игнатии.

Я смогла выбраться на юг, когда упали сильные крещенские морозы в январе 2006 года. В тот год в Крыму они достигали –27°. В Алупку к отцу Валерию я добралась в последних числах января. На Южном берегу Крыма было морозно, –8°. Гололёд заставил водителей одеть на колеса машин цепи. Но по мере того, как я приближалась на маршрутке к Алупке, погода стала меняться буквально на глазах: выглянуло солнце, дул южный ветер, и дороги на солнечной стороне стали оттаивать. На следующий день, когда мы отправились в бывшее имение Данилевских, кладбище которого территориально располагается значительно ниже современной трассы Ялта-Севастополь, дороги раскисли настолько, что батюшке пришлось даже остановиться и снять с колёс цепи. Добравшись по крутым спускам сначала на машине, а потом пешком, к цели, постояли немного в тишине у скромной могилы русского мыслителя с простым деревянным крестом бирюзового цвета, а потом отец Валерий отслужил литию об упокоении раб Божиих Николая, новопреставленной монахини Игнатии, и всех здесь погребенных, воспев им «Вечную память».

После этого рассыпала я северную землю с могилки монахини Игнатии возле могильного креста её деда (теперь здесь установлен памятник), а комочек мёрзлой крымской земли с родового кладбища Данилевских взяла с собой, чтобы попали эти частицы — знаки земного и духовного родства трёх поколений семьи Данилевских — на могилку матушки Игнатии. Уже к вечеру этого дня похолодало, а через день в Крым снова вернулись сильные морозы. При первой же возможности по возвращении в Санкт-Петербург, я передала землю матушке Тавифе для могилки новопреставленной монахини Игнатии — отрасли из рода Данилевских.

Память праведного

Как уже отмечалось, книга «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» готовилась к ХШ Международному Конгрессу «Проблемы благотворительности в современном мире», проходившем в Санкт-Петербурге 22–24 ноября 2005 года. В те дни исполнилось ровно сто двадцать лет, как Иннокентий Михайлович Сибиряков — студент Императорского Санкт-Петербургского университета — перешёл в разряд вольнослушателей, а, по сути, из университета ушёл. Потому-то особым содержанием наполнялась и сама конференция по благотворительности, осенённая именем И.М. Сибирякова, и панихида по схимонаху Иннокентию, отслуженная в университетской церкви Апостолов Петра и Павла.

О том, как проходил Конгресс по благотворительности, опубликовано достаточно много информации, поэтому я не буду на нём останавливаться подробно, а лишь отмечу некоторые особенности этого события, связанные с темой этих заметок.

В Петербург для участия в работе Конгресса по благотворительности прилетал из Торонто (Канада) протоиерей Владимир Мальченко, давний почитатель схимонаха Иннокентия. Он — настоятель Троицкого прихода Русской Православной Зарубежной Церкви, а это самый большой приход за рубежом. Отец Владимир увёз в Канаду несколько экземпляров книги «Благотворитель Иннокентий Сибиряков», успевшей выйти как раз к Конгрессу.

Несомненно, имя схимонаха Иннокентия сегодня вполне может стать одним из символов укрепления братолюбивых связей русских людей, разбросанных лихолетьем по всему миру.

Мой Афон

В сентябре 2005 года, глава Фонда Валентин Боцвин снова оказался на Афоне. У него была с собой распечатка рабочей версии текста книги «Благотворитель Иннокентий Сибиряков». С нею Валентин Иванович и отправился в Свято-Андреевский скит. Сложилось так, что в Андреевском соборе Свято-Андреевского скита греческий монах по имени Ангелос приложил эту рукопись к мощам апостола Андрея Первозванного, хранящимся в драгоценном ковчеге (лобная кость апостола Андрея). Теперь освящённая на мощах апостола Андрея рукопись и фотография, этот момент запечатлевшая, хранятся в моём архиве.

А 13 октября 2005 года Господь сподобил меня подняться и на символическую гору Афон, но не в Греции, а в Макарьевой пустыне — месте подвига преподобного Макария Римлянина, Новгородского Чудотворца. Накануне здесь освещался престол только что срубленной деревянной церкви Успения Божией Матери. Макарьевская пустынь была полностью разрушена во время Великой Отечественной войны, но паломники посещали это заброшенное место, где сохранился от монастырских времён небольшой холм, теперь увенчанный новым поклонным крестом. Ещё не зная о том, что это уменьшенная модель Святой Горы Афон, устроенная монахами в конце XIX века, я поднялась на горушку и приложилась ко Кресту. Буквально через несколько минут в глухом лесу, уже безлюдной к тому времени пустыни, мне в руки попала газета с материалом о пребывании Президента В.В. Путина на Афоне 9 сентября 2005 года. Сведения об этом пребывании Президента России на Святой Горе я как раз искала. Моё паломничество в монастырь состоялось ровно за неделю до завершения работы над примечаниями к книге «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» и сдачи книги в вёрстку.

Уже после выхода книги, связался со мной в конце марта 2006 года афонский иеросхимонах Ефрем, выходец из семьи русских эмигрантов, проживавших в США, который, по его словам, в течение шести лет подвизался на Каруле в келье Святителя Иннокентия Иркутского и Преподобного Давида Солунского, выстроенной схимонахом Иннокентием и архимандритом Давидом. Почитатель о, Иннокентия (Сибирякова), о. Ефрем собирает материалы о русских подвижниках Афона, подвизавшихся на Святой горе с царских времён и доживших почти до наших дней. Отец Ефрем рассказал, что последним русским схимником, который жил в келье схимонаха Иннокентия на Каруле, был схимонах Никодим, пришедший на Афон ещё в годы Первой мировой войны и скончавшийся в 1984 году.

На память о нашей встрече в Петербурге афонский инок подарил мне маленький камушек со Святой горы, формой своей напоминающий рельеф Афона. На следующий день после нашей встречи я села и записала эти заметки, к которым никак не могла приступить, хотя и имела благословение. Пусть драгоценные свидетельства Промысла Божия, так явственно проявившегося в моей жизни, послужат к восстановлению в России доброй памяти о схимонахе Иннокентии (Сибирякове) — да принесёт сей избранник Христов великую пользу народу Божию и России.

Щедрый дар

Весь период работы над книгой «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» (июль-октябрь 2005 г.) совпал у меня с непростой семейной ситуацией. Не стоило бы о ней и писать, если бы не завершилось для меня решение возникшей проблемы явным чудом Божиим по молитвам к благотворителю-схимнику, возлюбленному о Господе отцу Иннокентию. Вопрос касался квартиры, в которой я жила после маминой кончины, но которая принадлежала не только мне, но и моей сестре Галине Сергеевне. Первый год после смерти мамы Матрёны Николаевны Шороховой истёк 14 июля 2005 года, и семья сестры поставила передо мной вопрос о продаже квартиры и разделе денег по долям. Я просила сестру отложить продажу квартиры на декабрь, когда завершится моя работа над книгой, но у неё были свои причины на это не согласиться.

Работа над книгой о благотворителе, меня занимала полностью, а продажа квартиры и подыскание себе жилья, в свою очередь, требовали огромного времени, которого не оставалось. Между общественным вопросом и бытовым я выбрала первый, надеясь, что последний уладиться как-то сам собою. Передо мной открывалась перспектива уходить жить в коммунальную квартиру, так как на причитавшуюся мне от продажи маминой квартиры сумму я могла купить только комнату. О долгах и речи быть не могло, потому что отдавать их было нечем. Оставлять начатую тему о схимонахе Иннокентии незаконченной и уходить на две работы, чтобы перекрывать долги за квартиру, мне не благословили — с креста, как известно, не сходят, с него снимают.

Родственники продолжали настаивать на моём активном участии в решении квартирной проблемы. Но, переложив всё упование на Бога, продолжала я заниматься основным делом — писала книгу. Время от времени житейское море штормило, и я впадала в малодушие, но всегда Господь кого-то мне посылал с добрым, укрепляющим словом. Самое главное, наверное, было в том, что я смирилась с мыслью об уходе в коммуналку. «Там живут сотни тысяч людей, а чем я лучше их?», — задавала я себе вопрос, когда периодически начинала паниковать. Это меня и успокаивало.

Удивительно то, что мои добрые знакомые как раз именно с этой мыслью не смирились. «Современная коммуналка, — убеждали меня. — сегодня социальное дно». А один богобоязненный человек укорил меня: «У тебя есть хотя бы капелька веры? Ты пишешь книгу о святом благотворителе, и сомневаешься в том, что он тебе поможет?!».

Как бы там ни было, но недостающая сумма на покупку отдельной однокомнатной квартиры, составлявшая четвёртую часть стоимости квартиры, нашлась. И она была мне пожертвована. Три человека, в общем-то, со мной знакомые от полугода до двух лет, передали мне разными путями недостающую сумму. Активно я искала квартиру только пару дней. И остановилась в выборе на первом более-менее подходящем варианте.

Завершение моей работы над книгой «Благотворители Иннокентий Сибиряков» пришлось на двадцатые числа октября, и… 21 октября состоялась сделка о купле-продаже квартиры. Вот уж действительно уповающий на Господа не постыдится! Но перед этим — «узкий путь и тесные врата» и… молитва с верой к схимонаху Иннокентию. И для меня далеко немаловажно, что часть денег я получила из Иркутска, часть от человека, занимающегося производством ювелирных изделий, и часть от брата во Христе, часто бывавшего на Афоне. Видно для того, чтобы в маловерии своём не усомнилась, по чьим молитвам пришла мне помощь от Господа.

После выхода книги

Книга «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» вышла в издательстве Санкт-Петербургского университета в ноябре 2005 года маленьким тиражом и быстро разошлась. Вскоре Фонд стал получать заявки на её приобретение, но приходилось отказывать из-за отсутствия таковой. Иногда читатели книги связываются со мной, делятся о ней своими впечатлениями. Об одном таком разговоре я и хочу поведать в завершении этих заметок как о примере того, насколько всё-таки ещё близко то время, когда жил схимонах Иннокентий, и духовные связи, соединяющие Русь разорённую и Россию сегодняшнюю, несмотря ни на что, не только продолжают существовать, но и ткут незримую ткань Святой Руси, неистребимую временем.

Протоиерея Алексия Бабурина я впервые увидела на Международной конференции, посвящённой духовному наследию святителя Луки (Войно-Ясенецкого), которая проходила в Крыму в начале сентября 2004 года и была организована Крымской епархией и Крымским медицинским университетом. А познакомились мы с батюшкой через несколько дней в Алупке, будучи гостями отца Валерия Бояринцева. Прошло полтора года, и Господь снова нас соединил через отца Валерия, хотя и по телефону. Отец Алексий, находившийся в Крыму на очередной духовно-медицинской конференции, приехал к батюшке Валерию поздравить его с днём Ангела, а я как раз позвонила о. Валерию по телефону с той же целью. В доме у именинника отец Алексий увидел книгу «Благотворитель Иннокентий Сибиряков».

Оказалось, что отец Алексий, мирским делом которого является медицина, был лечащим врачом выдающегося русского мыслителя Алексея Фёдоровича Лосева (в последние годы жизни учёного). Философ много рассказывал доктору, будущему священнику, о своём духовном отце архимандрите Давиде (Мухранове). Отец Алексий мне сообщил. что он составил по воспоминаниям Алексея Фёдоровича Лосева, с его слов, записки об о. Давиде, которые были опубликованы в журнале «Москва». «Я не хочу выпускать эту книгу из рук, — говорил мне по телефону о. Алексий о книге «Благотворитель Иннокентий Сибиряков». — Только представьте, Татьяна Сергеевна, — отец Давид был духовником таких выдающихся людей, как Иннокентий Михайлович Сибиряков и Алексей Фёдорович Лосев!»

Летом 2006 года я приняла участие в работе конференции в городе Сарове с докладом об отце Иннокентии. С тех пор эта тема — жизнь, благодеяния и подвиг Иннокентия Михайловича Сибирякова — меня не отпускает. В 2007-м году я приняла участие в паломничестве к затопленным святыням в бассейне рек Вол™ и Шексны, на месте которых, в том числе и Леушинского женского монастыря, плещутся воды Рыбинского водохранилища. Казалось бы. как далеко от Афона отстоят города и веси Вологодской. Ярославской, Тверской губерний, но и здесь я встретилась конечно, в переносном смысле, с незабвенными подвижниками Свято-Андреевского скита, отцами Иннокентием и Иосифом. Этим драгоценным свидетельствам присутствия о. Иннокентия (Сибирякова) в моей жизни посвящены отдельные страницы путевых заметок «Узелки на память» (книга издана в Петербурге в 2008 г,).

Авторские заметки, которые вы читаете в данный момент, были написаны в 2006 году, а дополнены в январе 2019 года в связи с доброй вестью: подготовлены документы по канонизации схимонаха Иннокентия (Сибирякова), которые предполагались к рассмотрению соответствующей Комиссией Русской Православной Церкви. Видимо, политические события на Украине последних лет, в том числе связанные с церковными отношениями, стали причиной, из-за которой заявленное в средствах массовой информации рассмотрение пока не состоялось. Но эта ситуация — дело временное, и не может умалить значимость высокого примера жизни бессребренника Иннокентия (Сибирякова).

Служение схимнику

За истёкшие годы после выхода моей первой книги о благотворителе И.М. Сибирякове мною было опубликовано в различных изданиях около 30 статей и докладов.

посвящённых Иннокентию Михайловичу, Изданы брошюры об о. Иннокентии: в Свято-Успенской Почаевской лавре в 2007 году и в городе Тосно Ленинградской области в 2008-м,

Увидела свет книга «Миллионер, благотворитель, схимник» (Вступительное слово — митрополит Симферопольский и Крымский Лазарь, Симферополь, 2010). В 2013 году я вновь побывала в Иркутске с целью сбора материалов уже к альбому о Святителе Луке (Войно-Ясенецком) и с надеждой найти заинтересованных людей для издания книги о схимнике Иннокентии на его родине. В этот приезд я познакомилась с Сергеем Афанасьевичем Снарским, находящимся у руководства Братством Святителя Иннокентия Иркутского. От Сергея Афанасьевича я узнала, что через неделю с Афона в Иркутск приезжает делегация греков с намерением поклониться земле, которая взрастила схимника Иннокентия (Сибирякова).

Так как у меня уже были куплены билеты по маршруту сбора материалов о Святителе Луке, я решила свой отъезд из Иркутска не откладывать, а подписала настоятелю Андреевского скита схиархимандриту Ефрему книгу «Миллионер, благотворитель, схимник» с надеждой, что она окажется на Афоне у дорогих мне останков схимника Иннокентия.

В 2014 году в Иркутске попечением Братства Святителя Иннокентия Иркутского вышла моя книга «Иркутянин-святогорец Иннокентий (Сибиряков)». Я была приглашена на её презентацию, которая состоялась в Иркутской областной библиотеке 24 июля 2014 года. Презентацию возглавил Владыка Братский Максимилиан (в настоящее время Иркутский и Ангарский) — большой почитатель схимонаха Иннокентия (Сибирякова). Осенью того же года по приглашению Владыки Максимилиана я побывала и в Братске на конференции. В этом городе у железнодорожного вокзала осмотрела возведённую попечением Владыки часовню в честь четырёх Иннокентиев, средн которых — и схимник Иннокентий (Сибиряков).

Начиная с 2013 года, я принимаю участие в работе Сибиряковских чтений, которые проходят в Музее истории города Иркутска им. А.М. Сибирякова. Александр Михайлович Сибиряков — старший брат схимника Иннокентия, а занимаемое музеем здание тоже связано с Сибиряковыми: оно было построено как учебное заведение и носило имя Антонины Михайловны Кладищевой (в девичестве Сибиряковой) — скоропостижно скончавшейся сестры Иннокентия и Александра. Отрадно, что тема жизни, благотворительной деятельности и духовного подвига отца Иннокентия была подхвачена людьми, которые тоже увидели в нём святого человека. Сегодня Иннокентию Сибирякову посвящены не только статьи, но и фильмы, созданные разными авторами как в Сибири, так и в Европейской России.

Считаю своим долгом упомянуть и ещё об одном свидетельстве. Есть в Крыму священник о. Алексий, в приходе которого в 2010 году состоялась презентация моей книги «Миллионер, благотворитель, схимник». К момент}» презентации батюшка уже прочёл эту книгу. Помню, он сказал, мне тогда, что личность Иннокентия Сибирякова его так поразила, что он полностью поменял своё отношение к деньгам, В то время у прихода церкви в честь Феодора Ушакова было небольшое помещение в типовой пятиэтажке. А через несколько лет встал в небольшом посёлке Новофёдоровка белокаменный храм, который, берусь утверждать — ещё одно благое деяние схимника Иннокентия, с такой духовной пользой повлиявшего на сердце крымского священнослужителя.

Завершая свои заметки и вынося их на суд читателей, отмечу, что подробное знакомство с жизнью и духовным подвигом благотворителя, подвижника, праведника о. Иннокентия (Сибирякова), а также обстоятельства моей частной жизни и события в жизни ряда людей, убеждают меня в том, что Господь являет России ещё одного Своего заступника. посвятившего любви к Богу и человеку всю свою жизнь — и земную, и небесную. Поминать схимонаха Иннокентия в своих молитвах или не поминать, заказывать о нём панихиды или не заказывать, обращаться к нему за помощью или не обращаться, решать вам самим, В делах сердечных не человек советчик, а Господь. Но если кто-то из вас обратиться к отцу Иннокентию и получит от Бога помощь, не утаите это событие от Церкви.

«…И на обломках вселенной только христианская любовь будет сиять в мире вечности».

Избранные страницы книги «Узелки на память» (написана по событиям 2007 года)

Сборы в дорогу

Получив в июне 2007 года приглашение от отца Геннадия, настоятеля храма Иоанна Богослова Санкт-Петербургского подворья Леушинского монастыря, принять участие в Девятом Леушииском стоянии и критически оценив состояние своего здоровья и загрузку по основной работе, ехать отказалась. Но недели через две приглашение повторилось. Стало ясно, что есть воля Божия на данное паломничество. Собиралась наскоро, не имея возможности ознакомиться с необходимой для паломничества информацией, поверхностно представляя себе маршрут и события, с которыми связан Крестный ход вокруг Рыбинского моря. Но о традиции Леушинских стояний — брать с собой наиболее чтимую икону Божией Матери — мне стало известно, слава Богу, ещё до отъезда. Решаюсь взять с собой икону Царицы Небесной «В скорбех и печалех Утешение» — святыню Русского на Афоне Свято-Андреевского скита. Этот образ Богородицы прославился особенными чудотворениями в России в середине и второй половине XIX века, что довольно широко освещалось в печатных публикациях того времени.

В моей жизни образ Пресвятой Богородицы «В скорбех и печалех Утешение» особенно значим по нескольким причинам. Эта икона, находившаяся в Благовещенском соборе Санкт-Петербургского подворья Русского на Афоне Свято-Андреевского скита до разорения подворья, благоговейно почиталась схимонахом Иннокентием (Сибиряковым: 1860–1901) — известным миллионером-благотворителем, в расцвете лет оставившим мир и подвизавшимся на Святой Афонской Горе. Во время работы над книгой «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» (СПб., 2005) мне посчастливилось узнать, что духовный отец будущего схимника архимандрит Давид (Мухранов) именно от этой иконы получил откровение об избрании свыше капиталиста-золотопромышленника И.М. Сибирякова для иноческого подвига.

С этой иконой Божией Матери связано и одно важное событие в моей творческой жизни: в 2004 году, в день празднования этого образа 2 декабря по гражданскому календарю, я получила известие о выходе в свет книги моих сказок «Дедовский сундук» (СПб., Изд-во «Царское Дело», 2004).

Икона Пресвятой Богородицы «В скорбех и печалех Утешение» в настоящее время хранится в Николо-Богоявленском соборе Санкт-Петербурга и выносится на поклонение верующим только раз в году, в день её празднования, вечером 1 декабря и утром 2-го, и потому знакома далеко не всем петербуржцам. Может быть, желание напомнить об этом чудотворном образе повлияло на моё решение взять его маленькую копию на Леушинское стояние. И забегая вперед, скажу, что не раз и не два Царица Небесная «В скорбех и печалех Утешение» обрадовала меня во время паломничества.

Этот образ Богородицы ценен ещё и тем, что он представляет собой целый иконостас: на левой руке Матерь Божия держит Младенца-Христа, над Ними распростёрли крылья Ангелы; Пресвятой Деве и Спасителю предстоят Иоанн Предтеча и Иоанн Богослов, что связано с Леушинским монастырём, основной праздник которого как раз приходится на Рождество Иоанна Крестителя, а главный храм Петербургского подворья Леушинекой женской обители освящён в честь Апостола Иоанна Богослова. По обе стороны иконы расположены образы святителей — Николая Чудотворца и Спиридона Тримифунтского. Под ними — изображения великомучеников Георгия Победоносца и Димитрия Солунского. Непосредственно под образом Божией Матери находятся изображения преподобных отец: Антония Великого, Евфимия, Онуфрия и Саввы — древних святых Православной Церкви, На образе этом помещён текст тропаря, в словах которого узнаю тропарь иконе Божией Матери «Утоли моя печали»: «Утоли болезни / многовоздыхающия души моея, / утолившая всяку слезу от лица земли: / Ты бо человеком болезни отгониши / и грешных скорби разрушаеши, / Тебе бо вси стяжахом надежду и утверждение, / Пресвятая Мати Дево». С таким упованием на помощь Божию и Царицы Небесной и отправляюсь в путь.

Никольский храм в Никольском

В село Никольское близ города Углича Ярославской области въезжаем глубокой ночью, останавливаемся у старинного храма внушительных размеров и, разобравшись с сумками, входим через калитку в высокой ограде во двор. Корабль спасения… Широкая лестница ведёт в церковь второго этажа — летнюю. Здесь нам предстоит ночевать — прямо на церковном полу. В просторном храме полумрак, идёт ночная служба, что в это время года в других местах явление редкое. В Никольском же. как оказалось, это норма — службы не только дневные, но и ночные.

Каждый из паломников устраивается, как может. У меня уже нет сил внимать происходящему, кажется, засну на ходу. Как говорится, месту рада: за всю жизнь так и не научилась спать в транспорте, в лучшем случае лишь дремлю. Выбираю место поблизости от свечного ящика на левой половине, погружаюсь в спальный мешок и сразу засыпаю

под звуки молитвы. Вдруг кто-то расталкивает меня, громко шепчет: «Идите на помазание». Поднимаюсь и иду в сторону алтаря. В середине храма вижу худенького, небольшого роста, уже немолодого батюшку энергично помазывающего елеем стоящих впереди меня. Это и есть схиигумен Иоанн Никольский — старец, о котором приходилось слышать не раз. Подставив чело под кисточку с елеем и получив начертание крестного знамения, неожиданно прошу — толчком из сердца:

— Батюшка, помолитесь о грешнице Татиане.

В ответ отец Иоанн живо спрашивает:

— Ты Татиана?

— Да!

Батюшка быстрым движением перекрещивает меня своим наперсным крестом, даёт приложиться и говорит:

— Здесь мощи мученицы Татианы.

Спаси Господи, добрую душу, разбудившую меня! Замечаю, что грань креста толще обычного. Далеко не всегда есть возможность встретиться с мощами своей небесной покровительницы. Никольский храм сразу начинаю воспринимать как-то по-особому, по-родственному. что ли. На сердце появляется чувство, что здесь я оказалась неспроста, что должно произойти нечто значительное, а пока снова иду спать.

Проснувшись ранним утром на полу храма, чувствую бодрость и прилив сил. Храм наполнен ярким солнцем. Смотрю на церковный свод. Прямо надо мной в таблетке изображение Нестора Летописца. «Благослови, отче», прошу мысленно, вглядываясь в благолепный лик древнего книжного инока. На сердце неизъяснимая радость.

До отправления в путь есть время, подаю записочки в свечной лавке и начинаю осматривать иконы храма. Удивляюсь, что здесь так много старины. Как потом выразился отец Геннадий, «заповедник старой России, в которой ничего не тронуто. Такой сохранности нет нигде». Обходя храм, замечаю среди обилия икон только несколько новодельных, да и те встроены в старинные киоты. Стены предалтарной части храма сплошь покрыты росписями на темы Священной истории. Каждый сюжет обрамлён и отмечен надписанием, какому месту Священного Писания он соответствует. Справа, недалеко от солеи, обращаю внимание на икону огромных размеров. Начинаю рассматривать сложное по композиции изображение: Ангелы, написанные во весь рост, держат в руках небольшую икону Божией Матери, в которой с изумлением узнаю образ Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение». Вот так радость! В нижней части иконы — собор святых: целитель Пантелеймон, апостол Андрей Первозванный и преподобный Иосиф Песнопевец. В верхней части образа — благословляющий всех Господь Саваоф, На нижнем полотне рамы замечаю табличку с надписью на церковно-славянском языке: «Дар и благословение св. Афонской Горы, от настоятеля Русского Андреевского скита Архимандрита Иосифа с братнею. В приход Святителя Николая имянуемого Мокраго, в Слободищах Ярославской губернии Углицкого уезда. 1896 г.».

Не могу передать чувств, охвативших меня в этот миг, словно я встретилась с человеком, очень дорогим сердцу, увидеться с которым не чаяла. Архимандрит Иосиф (Беляев)… Он вписан в мой помянник вот уже несколько лет. Да и только что я подала свечнице записки об упокоении, приготовленные ещё дома, куда рядом с именем схимонаха Иннокентия (Сибирякова), было вписано и его имя — схиархимандрита Иосифа!

Почитаемый мной святогорец — настоятель Русского на Афоне Свято-Андреевского скита в то время, когда миллионер-золотопромышленник Иннокентий Михайлович Сибиряков оставлял мир. Именно в 1896 г. бывший богач, передав скиту своё состояние, принимает в Петербурге на подворье постриг и уезжает на Афон. Там постригается в мантию, а затем и в схиму. На его деньги отец Иосиф сооружает самый большой на Балканах храм — собор Апостола Андрея Первозванного на пять тысяч молящихся; он и теперь — украшение Афона. Сооружается на пожертвование о. Иннокентия и четырёхэтажный больничный корпус с тремя храмами, а также многое другое. И это всё — трудами отца Иосифа!

Рассматриваю икону, и понимаю, что её мог видеть схимонах Иннокентий. Более того, образ этот мог отправляться в дальний русский приход на средства Иннокентия Михайловича. Схимник Иннокентий мог знать тех, кто икону эту писал… Благодарю Бога, открывшего мне эту святыню и приводящего к значительному даже неосознанные наши действия и поступки. Прикладываю к Никольской иконе свой образок Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение», и начинаю размышлять, что неспроста этот дар находится здесь. А когда увидела придел в честь Владимирской иконы Божией Матери и мученицы Агриппины, то поняла, что у этого храма есть прочная связь с Афоном — многосложное посвящение храмов и приделов — это Святогорская традиция. Да, теперь стало понятно, почему в этом сельском храме служат службы Богу по ночам, как на Афоне.

Тогда, в Никольской церкви, я пыталась припомнить, что-то очень важное, но, кроме того, что отец Иосиф был из мещан и родом откуда-то из-под Ярославля, так ничего и не вспомнила. И уже теперь, набело набирая путевые заметки, могу добавить в повествование следующее.

Имя отца Иосифа навсегда останется в истории Русского Афона, так как благолепие и красота Свято-Андреевского скита во многом плод его духовных и телесных усилий. Родился отец Иосиф, в миру Иван Иванович Беляев, в селе Никольском на Слободищах близ Углича. Именно в этом селе, где нам выпало ночевать. Икону с Афона он прислал в дар родному храму, в котором началась его духовная жизнь, когда будущего отца Иосифа крестили.

С детских лет он имел влечение к иноческой жизни, В Свято-Андреевский скит на Афоне поступил в возрасте 20 лет в 1867 г, и провел здесь 41 год, из которых более 16 лет был настоятелем. Это отец Иосиф привёз в Россию на постоянное пребывание подлинник иконы Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение», когда стал строителем Петербургского подворья Русского на Афоне Свято-Андреевсого скита. Он имел удивительно красивый голос, был собирателем церковных древностей, мудрым наставником братии, насчитывавшей более 500 человек, талантливым и неутомимым хозяйственником, истинным верноподданным Русского Царя: нижний храм Андреевского собора на Афоне был освящён в честь небесного покровителя Цесаревича Алексия Святителя Алексия Московского в память о рождении Наследника,

Последнюю свою литургию отец Иосиф отслужил в Духов День. 7 июля по старому стилю 1908 года после короткой, но лютой болезни он скончался, оплакиваемый горячо любимой братией. В настоящее время его глава цвета воска хранится в костнице Свято-Андреевского скита рядом с главой, жёлтой как воск, схимника Иннокентия (Сибирякова). Такой цвет костей, по афонскому преданию, говорит о святости тех, кому они принадлежат. Поэтому и неудивительно, что Никольский храм сохранился до наших дней в своём имперском убранстве, и что здесь по ночам, как на Афоне, возносится к Богу молитва схиигуменом Иоанном и иже с ним. Вот в какой храм Промысл Божий привёл служить отца Иоанна, подвиг которого теперь открылся для меня с новой стороны, когда обнаружились духовные связи этой церкви с Афоном.

В то время, когда мещанский сын Иван Беляев проживал в Никольском, к храму, построенному в 1791 году, было приписано «49 селений, 470 домов, душ 1350 мужских и 1747 женских». От крещенской купели и до гробовой доски жизнь большинства этих людей была связана с Никольским храмом. Скорее всего, здесь венчались и были отпеты в свой срок родители отца Иосифа.

Само название храма — в просторечье Николы Мокрого — связано с тем, что церковь построена на роднике, куда трижды возвращалась икона, утверждаемая жителями этой местности на возвышенности, где они выбрали место под храм. Родник под алтарём семи престольного храма есть и по сей день, только теперь он требует расчистки. Никольский храм делится на летний и зимний (нижний). В зимнем престолы в честь Святителя Николая, с чудотворной иконой (которая перемещалась), с приделами Сергия Радонежского и Василия Блаженного. В летнем храме престолы в честь Рождества Пресвятой Богородицы, Пророка Илии, Владимирской иконы Божией Матери и мученицы Агриппины.

К сожалению, совсем недавно во время пожара, когда церковный домик подожгли бутылкой с зажигательной смесью, сгорели все документы, связанные с историей храма, но кое-что можно найти в архивах и дореволюционных изданиях. В Ярославских епархиальных ведомостях удалось собрать некоторые сведения. Так в Никольской церкви на Слободищах на 1896–1898 годы был утверждён епархиальным начальством старостой временный Московский купец Василий Курдюков. В 1894 году по «Указу Его Императорского Величества Самодержца Всероссийскаго и Святейшаго Правительственнаго Синода» были награждены грамотами за заслуги по духовному ведомству «московские временные купцы Иван, Алексей и Николай Шашкины — за пожертвование на приобретение в церковь села Никольского в Слободищах, Угличского уезда, колокола 8000 рублей».

В Никольском храме служила священническая династия Чистосердовых. В 1891 году место отца занял известный на всю округу своим благочестием и горячим сердцем священнослужитель Сергей Константинович Чистосердов. Ему Господь дал такие благодатные дары, что уже в юные годы он собрал при приходе в Братство трезвости более 150 человек, куда приезжали даже из Углича, «Как пастырь, — писала об о, Сергии церковная газета. — о. Сергий отличался прежде всего ревностию к достойному совершению службы Божией. Часто сравнивая последнюю с ангельским служением, о. Сергий так тщательно к ней приготовлялся всегда, что удивлял своим “долгим правилом” домашних и всех, знавших это».

Благодатный батюшка Сергий Чистосердов умер, не дожив и до тридцати лет, сгорел свечой, зажжённой Господу, оставив по себе добрую память. На его погребении было столько народу, что свечи в храме гасли от недостатка воздуха, хотя, несмотря на декабрьский день, окна в храме были открыты. Вечная ему память!

В Никольском храме служил Патриарх Тихон. Когда в советское время церковь, которую так и хочется назвать собором, закрыли, хранительницей ключей была Вера Круглова. Умерла она не так давно уже глубокой старухой. О ней земляки говорили на похоронах: «Мудрая была бабка. К каждой власти нашла подход, но храм так никому и не открыла». Вот кому, после Бога Спасающего, мы обязаны такой сохранностью внутреннего убранства Никольской церкви, которое, вне сомнения, имеет значение для всей России! Помяни, Господи, душу рабы Твоея Веры во Царствии Твоем.

Теперь храм открыт уже более сорока лет. Местные жители не очень торопятся сюда, всё больше приезжие. Вот и сторожку сожгли в 90-х годах, в которой сгорел удивительный образ «Спас Живой». Может быть, это отголоски того времени, когда в 33 дворах в с. Никольском в конце XIX века проживали раскольники? Хотя вряд ли. Скорее это дело рук отъявленных безбожников.

…Отец Геннадий фотографирует святогорскую икону, и мы начинаем готовиться в путь. Покупаю здесь — специально именно в Никольском храме села Никольского — книгу «Записки игуменьи Таисии», свечи. Жаль, что нет книги, рассказывающей об истории этой драгоценной для Русской Церкви, жемчужины. Такая книга принесла бы многим духовную пользу. <...>

А пребывание в Никольском — это ли не чудо для меня? Уезжая на Леушииское стояние, я надеялась что как бы оторвусь от самой себя, войду в другие реалии, в новый срез жизни, а оказалось, что новое качественно расширило мой прежний опыт, обогатило меня, плотнее пригоняя нить к нити ткущейся во времени жизненной ткани. Никольский храм на Слободищах стал для меня одним из самых больших узелков на память на всём маршруте Крестного хода. Да, не без Промысла Божия взяла я на Девятое Леушинское стояние икону Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение».

Углич

Мы направляемся в Угличский Алексеевский женский монастырь, где сегодня, наряду с праздником Владимирской иконы Божией Матери — покровительницы всея Руси — празднуется и день единственной в своём роде иконы, находящейся лишь в Алексеевской обители. Это образ Пресвятой Богородицы с дивным названием «Неугасимая Свеча Огня Невещественнаго»…

Во время Смуты город был разорён поляками. Сохранился памятник русской литературы допетровского времени «Плач угличан». Уже дома решила ознакомиться с «о разорении града Углича сладкоумиленной и жалостнейшей повестью»… Речь в ней идёт о поругании поляками святых мощей благоверного князя Романа, которого «мощи из серебряной раки вой Божиим попущением опровергоша и сожгоша»… На полях этой повести имелась приписка «до двенадцати обителей Углических прекрасных разорено от Литвы».

Въезжаем в Углич, сладкозвучно оплаканный любящим и сострадательным сердцем. Впереди, слева, трёхшатровый белоснежный старинный храм, вошедший в историю города под названием Дивная церковь. Это уже территория Алексеевского женского монастыря. Основана обитель сестрой святителя Алексия Московского — духовного отца и воспитателя Димитрия Донского. Поднимаемся на высокое крыльцо Дивной церкви и входим в просторный притвор. Как вошли — тут и поклонились. Слева от входа на стене большая — почти от пола и до свода — икона Божией Матери, украшенная гирляндой из белых и розовых цветов и зелени. Это и есть праздничная икона «Свеча Неугасимая». Пресвятая Дева изображена во весь рост, по афонскому образцу в игуменском облачении, с посохом в левой руке и горящей свечой — в деснице. У её ног — Угличская Алексеевская обитель. Смысл иконы прочитывается легко… Поём величание Божией Матери, и готовимся к службе.

А пока есть немного времени, осматриваюсь. Справа от входа — свечной ящик. На правой же от входа стене — ещё один образ Пресвятой Богородицы с известным названием «Умягчение злых сердец». Само изображение, несмотря на древность иконы, для меня новое: Богомладенец распростёрт на коленях Божией Матери с безжизненно опущенной рукой… На иконе — богатая риза. Икона притягивает к себе внимание, отпускает не сразу.

Покупаю свечи, маленькие иконки местночтимых образов Божией Матери, прикладываю их к подлинным иконам. Уже после службы разговаривая с местными краеведами, настоятельницей монастыря матушкой Магдалиной, прихожанами, выяснила, что образ Божией Матери «Неугасимая Свеча» был явлен здесь таким образом. Икона была написана в монастыре в 1872 году. Может быть, потому написан этот образ, что в плаче угличан сказано «днесь убо Углечская свеща угасе», кто знает? Находился образ до поры до времени в запасниках обители.

Через долгих двадцать два года после своего написания икона «Неугасимая Свеча» прославилась дивным образом. В 1894 году больному купцу в Санкт-Петербурге явилась Божия Матерь и повелела ему отправиться в Углич, в Алексеевский мужской монастырь, и отслужить молебен перед иконой Божией Матери «Свеча Неугасимая». За это Божия Матерь обещала купцу исцеление, что и исполнилось по прибытии купца в Углич и молебна у чудотворного образа.

Невольно обращаю внимание на дату этого события 1894 год. Дело в том, что в конце 1893 года миллионер Иннокентий Сибиряков пожертвовал в Углич огромную сумму 147 тыс. рублей Богоявленскому женскому монастырю, располагающемуся в непосредственной близости от Алексеевского монастыря. За это в Санкт-Петербурге объявили благотворителя душевнобольным и весь 1894 год устраивали дознание о его здоровье. В это время капиталы И.М. Сибирякова находились под арестом. Он был оправдан, и ложное обвинение было с благочестивого человека снято. Тогда же за Угличским Богоявленским монастырем была закреплена и сумма, пожертвованная Иннокентием Сибиряковым. Конечно, у меня возник вопрос, не мог ли именно он приезжать в Углич к иконе Божией Матери «Неугасимая Свеча»? Но Виктор Иванович Ерохин, замечательный угличский краевед, сказал, что у исцелившегося купца фамилия была другая. Как бы там ни было, но в Ярославских епархиальных ведомостях мне не раз встречалось имя И.М. Сибирякова в связи с его пожертвованием в город Углич огромной суммы. Приведу хотя бы одно упоминание: «29 сентября текущего года в г. Углич, при Богоявленском женском монастыре, освящено новое помещение для монастырской женской церковно-приходской школы.

В 1895 году Иркутский потомственный почетный гражданин И.М. Сибиряков пожертвовал в пользу Угличского

Богоявленского женского монастыря значительный капитал. По удовлетворении всех монастырских нужд явилась возможность, с согласия г. Сибирякова, отчислить из его жертвы 6500 рублей на строительство при монастыре церковно-приходской школы».

В настоящее время в двух церквах бывшего Богоявленского монастыря уже начались службы. Эти храмы освящены в честь Смоленской и Феодоровской икон Божией Матери. Стоит вопрос о возвращении Богоявленского собора. Сохранились и другие здания обители, но используются они пока не по назначению. Давно разорён Богоявленский монастырь. Не сохранился и храм во имя Святителя Иннокентия Иркутского, который был построен на монастырском подворье по просьбе Иннокентия Сибирякова в честь его небесного покровителя. Чёрные ветры революций, войн и народного бедствия пронеслись над Угличем, над всей Русской землёй… А нам, живущим на рубеже XX и XXI веков, Милосердный Господь дал застать пору духовного возрождения Руси.

Смотрю на девочек подросткового возраста, вошедших в притвор. Оказывается, при Алексеевском женском монастыре действует приют для девочек, которые сейчас рядом с нами ждут своей очереди к исповеди. Одеты девочки нарядно, хотя и скромно. Ведут себя сдержанно, соответственно обстановке. И на сердце властно приходит чувство надежды на восстановление в России благочестивой жизни.

Снова и снова взглядываю на икону Божией Матери «Свеча Неугасимая». Конечно, она напоминает образ Игуменьи Горы Афонской, но как печален образ Угличской Богоматери! Более того, Царица Небесная кажется мне не только по-особому кроткой, но и заплаканной. Эта икона вызвала во мне чувства сострадания и жаления, и с таким восприятием образа я вернулась в Петербург. Знакомясь с историей Углича, поняла причину, из-за которой иконописец изобразил лик Божией Матери именно таким.

В уже упомянутом плаче о разорении Углича на полях рукописи значилось и такое свидетельство: «В оном же 1611 году при четвёртом разорении города Углича, когда разорены быша собор и дворец, разграблен и опустошён малый Богоявленский девический женский монастырь… Сия содеяся в 20 день месяца марта в великую среду. Игумения Анастасия собра в монастырския церкви Богоявления Господня и Смоленския Богородицы всех сестёр обители числом тридесять пять и с ними сошедшееся два ста чистых дев градских и шестьдесят дев чистых; вси бо моляху Господа и Его Пречистую Матерь о спасении своём: иереи же с церковными совершающе Божественную утреню. По разрушению крепостных врат, зазжена бысть стена и келлии и храмы загорешася. Нечестивии же имаху монастырская имения, и чистых дев и чистых жен и инокинь постниц оскверняху и побиваху; иереи Божии умроша лютою смертию. бяху пытаемы и посечены мечем, тако скончахуся. . Тако вси блаженнии страдальцы умроша и обитель сгоре…».

Не знаю, как в Угличе молятся в поминальные дни в настоящее время, а во времена Православного Царства после панихиды подавался в храмах угличских такой поминальный возглас: «Угличским убиенным и сожженным, повешенным и потопленным, гладом же и жаждою подавленным православным христианам, от Литвы посеченным же и избиенным, от Батыя замученным, от Бориса Годунова и от инех ненавистников в различный времена напрасно уморенным, всем православным отшедшим христианским душам вечная память, вечная память, вечная память!»…

После службы начинается перед иконой Божией Матери «Свеча Неугасимая» единственный в России чин освящения свечей. Обычай освящения свечей на Сретение Господне распространён в Православной Церкви довольно широко и совершается почти повсеместно. А вот в таком церковном обычае мне посчастливилось принять участие впервые.

В Дивной церкви г. Углича, в том месте, где подаётся запивка после причастия, увидела я копию с иконы Божией Матери Скорбящей, недавно обновившейся в Крыму. Теперь эта икона является главной святыней Свято-Троицкого женского монастыря и размещается в Симферопольском Троицком соборе над царскими вратами (по типу Почаевской иконы Божией Матери в Почаевской Лавре), Скорбящая Божия Матерь хранится в том соборе, где находятся мощи исповедника Крымского святителя Луки (Войно-Ясенецкого). В таком удалении от Крыма располагается Углич, а я словно дома побывала. Вот что такое Церковь Христова — присутствие её святых ощущаешь повсеместно.

Уже после возвращения домой, просматривая дореволюционные газеты, натолкнулась в одной из них на такое известие: «По донесению настоятеля Угличского Алексеевского монастыря архимандрита Феофана, в подведомственный ему монастырь поступила от неизвестного лица серебряная вызолоченная риза на икону Божией Матери, весом 15 ф. 61 золотник, искусственной изящной работы». Дарение это состоялось в 1895 году, когда капиталист Иннокентий Сибиряков, готовясь к монашескому постригу, старался избавиться от своего капитала, как можно быстрее и много одаривал русские монастыри, особенно провинциальные, В это время он вносил пожертвования либо через своего духовного отца архимандрита Давида (Мухранова), либо «от неизвестного лица», о чём сообщили в прессе после смерти схимника его афонские собратья. Достоверно известно, что Иннокентий Михайлович Сибиряков пожертвовал в 1895—–1896 годах 1000 рублей Ярославскому Епархиальному женскому училищу. Теперь только Господь знает, кто стоит за драгоценным даром в Алексеевский монастырь. Кто бы он ни был, помяни, Господи, этого щедродателя во Царствии Твоем! <…>

Богоспасаемая Ярославская земля, которую мы покидали 7 июля, была всегда связана с Петербургом многими нитями, в том числе и духовными. Гуще, плотнее были они в дореволюционные годы, чем сейчас, в чём убеждаешься, стоит только перелистать церковные газеты и журналы России Царственной.

Например, петербуржцы нередко поддерживали женское духовное образование в этом крае, не раз и не два одаривая Ярославское духовное женское училище, о чём уже упоминалось в связи с Иннокентием Михайловичем Сибиряковым. Но были и другие жертвователи,

«Справедливость и чувство глубочайшей признательности побуждает упомянуть и ещё об одной весьма ценной, приятной и дорогой для училища жертве, — писали в Ярославле в 1895 году, — Священник С.-Петербургской градской Борисо-Глебской церкви, о Павел Потапович Космодемьянский, пожертвовал в училищную церковь св. икону Божией Матери, именуемую “Всех скорбящих Радосте”, — точную копию с чудотворной иконы, находящейся в часовне на стеклянных заводах, в ценном орехового дерева киоте». Где-то он теперь, доброхотный дар юным девам, готовившимся к учительскому служению в Церкви? Какова судьба и самих этих дев, молившихся перед иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радосте»? Какова доля и участь тех, кого учили они до 1917 года, да и после?

Нет ответов на эти вопросы, и, наверное, не будет. Остаётся лишь молитвенное прошение: «Ты веси их имена. Господи! Помяни всех безвинно пострадавших на земле Ярославской во Царствии Твоем! Святые новомученики Российские, в земле Ярославской пострадавшие, молите Бога о нас!»

Бежецк

Цель нашего посещения старинного русского городка с характерным названием Бежецк — это Благовещенский женский монастырь. Город Бежецк и его окрестности связаны с рядом деятелей русской культуры, в том числе Николаем Гумилёвым и Анной Ахматовой. Располагается город в так называемом Верхневолжье, в удобном месте между Петербургом и Москвой.

Находим обитель не сразу, изрядно попетляв по городу и натолкнувшись на кафе с непривычным для русского слуха названием «Тамерлан». На улицах много людей с иноземными лицами,

С Божией помощью, обитель отыскали. Укрыт монастырь от мира высокой, глухой деревянной оградой, выкрашенной в зелёный цвет. Храм в монастыре Крестовоздвиженский, постройки XIX века. Освежён снаружи побелкой, но нуждается в реставрации. На территории скромные цветники, дом в вагонке белого цвета, заготовленные стройматериалы… Слева от входа достраивается двухэтажное деревянное здание — трапезная с кельями для сестёр.

Настоятельница монастыря — игумения Александра, хранительница наперсного креста Иоанна Кронштадтского. Тёплые приветствия, искреннее радушие…

Сначала матушка благословляет в храм на вечернюю службу. Служба совершается по полному монастырскому чину, слова молитв произносятся внятно священнодействующим батюшкой и чтицами. Сразу чувствуется монастырский дух. Обращаю внимание, что здесь можно заказать за усопшего поминальную лампаду, которая будет гореть на кануне.

Смотрю на прежде нигде мной невиданный благолепный иконостас, перегораживающий храм поперёк от стены до стены. Иконы в нём пока разные от бумажных репродукций до образов хорошего письма синодального периода. Но иконостас этот — не предалтарная преграда. Та — с Царскими вратами — находится в глубине храма на возвышении, к которому ведут ступени. Солея просторная, на ней помещается благозвучно поющий сестринский хор.

Среди икон замечаю образ Божией Матери, изображённой во весь рост. Пресвятая Дева с Младенцем на руках, распахнувшим Свои объятия идущим к Нему… Одежда на Богородице синего цвета. Младенца держит Дева Мария на левой руке, придерживая правой за грудь. Очень похож образ этот на икону «Азъ есмь с вами и никтоже на вы», но немного другой — по положению рук Богородицы… Эта икона называется «Объятия Отча».

По приезде домой, ещё раз перечитываю книгу «Леушинская икона Божией Матери Азъ есмь с вами, и никтоже на вы. История и современное прославление» (СПб., 2007). На двенадцатой странице нахожу маленький абзац, который открыл для меня многое. Вот он: «В монастыре образ имел ещё одно название — «Объятия Отча» (под этим названием подобный образ почитается на Дальнем Востоке, получив там название Уссурийской Божией Матери)».

Дальний Восток… В 1894 году приехал с Приморского края в Санкт-Петербург основатель Свято-Троицкого Николо-Уссурийского монастыря иеромонах, впоследствии игумен, постриженик Афона Алексий (Осколков). Цель приезда — сбор средств на основание обители. Господь приводит его к миллионеру Иннокентию Михайловичу Сибирякову как раз в ту трудную пору, когда благотворителя обвиняли в безрассудных тратах на монастыри. Пообщавшись с золотопромышленником и увидев в нём искреннюю ревность о делах Божиих и желание самому стать монахом, отец Алексий смог привлечь внимание митрополита Палладия и К.П. Победоносцева к сложному положению Иннокентия Михайловича. Они вмешались в процесс, и с будущего схимонаха-святогорца были сняты все обвинения, а капитал его освобождён из-под ареста. Тут же Иннокентий Сибиряков жертвует 25 тыс. рублей на основание иноческой обители на Дальнем Востоке.

Эту подробную справку я помещаю здесь потому, что именно в Свято-Троицком Ни коло-Уссурийском монастыре до революции находился образ Божией Матери «Объятия Отча», известный под названием Уссурийской Божией Матери. Более того, эта икона была написана самим о. Алексием (Осколковым) после его возвращения на Афон и прислана в дар основанной им обители. Отец Алексий (в миру Григорий Афанасьевич Осколков) — человек незаурядный. Царский офицер, участник нескольких военных кампаний, в отставке — крупный железнодорожный подрядчик, путешественник (недолго жил в США), в 1877 году приезжает на Афон и в Свято-Пантелеимоновом монастыре принимает постриг. Здесь он сближается с известным настоятелем Русского Свято-Пантелеймонова монастыря архимандритом Макарием (Сушкиным) и начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным).

На Афоне отец Алексий подвизался (до Дальнего Востока) 16 лет, причём не только в братском общежитии, но и совершая подвиг отшельничества. Господь принял подвиги усердного инока, одарив его талантом иконописца редкой силы. По приглашению о. Антонина иеромонах Алексий в 1892 году расписывает собор Апостола Петра в Яффе. В возрасте 58 лет Священный Синод направляет отца Алексия на Дальний Восток для основания монастыря с миссионерскими задачами. Отец Алексий после долгих поисков места под монастырь находит таковое в Южно-Уссурийском крае близ станции Шмаковка Уссурийской железной дороги. Определившись с местом, едет в столицу Российской Империи за сбором средств, где и происходит его встреча с И.М. Сибиряковым,

Получив материальную основу для создания обители и помощников для этого непростого дела — иноков Валаамского монастыря Сергия и Германа — отец Алексий потрудился над основанием обители в Приамурье. Состояние

здоровья побудило игумена к возвращению на Афон, где он жил в Благовещенской келье, не порывая связи с основанной им обителью. Первоустроитель монастыря на Дальнем Востоке выслал обители в дар икону Святой Троицы, писанную на доске Мамврийского дуба. Ценным подарком отца Алексея была лично им написанная икона Божией Матери «Объятия Отча», присланная игуменом в благословение основанному им монастырю в период между 1903 и 1913 годом.

В настоящее время икона Божией Матери «Объятия Отча» находится в Покровском храме г. Никольска-Уссурийского. Её празднование совершается два раза в год 21 июля и 4 ноября вместе с празднованием Казанской иконы Божией Матери. В эти дни устраивается Крестный ход, во время которого икона «Объятия Отча» износится из храма. Вот таким открытием был ознаменован для меня город Бежецк и Благовещенский монастырь. <…>

После Бежецка пытаюсь осмыслить духовные приобретения от участия в Рыбинском Крестном ходе и Девятом Леушинском стоянии. Перебираю в памяти и находки, связанные с темой исследования жизни благотворителя-схимника Иннокентия Сибирякова, над которой по мере сил продолжаю трудиться. Вот ведь как бывает! Отправлялась в паломничество, а получила большее, о чём четыре дня назад и предположить не могла. Встретилась со Святой Русью. Русским Афоном, и, как вживую, с теми, о ком не раз писала, кому Господь благословил послужить — схимонахом Иннокентием (Сибиряковым), схиархимандритом Иосифом (Беляевым), схиигуменом Алексием (Осколковым)…

Современники святого праведного Иоанна Кронштадтского и игуменьи Таисии, они могли пересекаться с ними в жизни, молиться, общаться. По крайней мере, достоверно известно, что батюшка Иоанн Кронштадтский и Иннокентий Михайлович Сибиряков были учредителями Братства во имя Святителя Иннокентия Иркутского при Первом реальном училище Санкт-Петербурга (Большой проспект Васильевского острова и угол 12-й линии), где при храме Александра Невского выходцы из Сибири (схимонах Иннокентий родом из Иркутска) устроили придел в честь Святителя Иннокентия Иркутского. В 90-х годах XIX века отец Иоанн неоднократно служил там, говорил проповеди, участвовал в заседаниях Православного Братства, Батюшка Иоанн и Иннокентий Сибиряков стали первыми почётными членами Братства Иннокентия Иркутского. После пострига Иннокентия Михайловича и отъезда его на Афон, отец Иоанн хлопотал о подаренной бывшим миллионером своей трёхэтажной дачи Линтульской общине. куда батюшка намеревался перевести женскую обитель.

Возможно, И.М. Сибиряков был знаком и с игуменьей Таисией. Дом, владельцем которого был Иннокентий Михайлович, находится по соседству с Петербургским подворьем Леушинского монастыря — угол Некрасова и Лиговского проспекта (современный адрес Лиговский, 1). Именно это трёхэтажное здание, в котором размещалась частная гимназия Ф. Бычкова, а затем Я. Гуревича, принадлежало в течение 20 лет И.М. Сибирякову, и было подарено им перед постригом учителю своему, известному учёному П.Ф. Лесгафту’. А Леушинское подворье находилось совсем рядом на улице Некрасова как раз в то время — с 1893 года. В этот период игуменья Таисия нередко сопутствовала батюшке Иоанну Кронштадтскому в его проповеднических и благотворительных трудах и могла знать И.М. Сибирякова и по этой причине.

Ещё предстоит многое выяснить о тех духовных связях, которые складывались между Санкт-Петербургским подворьем Леушинского монастыря и интересующими меня лицами. Одно достоверно, что среди людей, знакомых и с отцом Иоанном, и с игуменьей Таисией, и с Иннокентием Сибиряковым, и с архимандритом Иосифом был архитектор Михаил Щурупов, Этот замечательный зодчий проектировал собор Похвалы Пресвятой Богородицы в Леушино, монастырский комплекс на родине Иоанна Кронштадтского в Суре и собор Апостола Андрея Первозванного в Свято-Андреевском скиту на Афоне, построенный архимандритом Иосифом на пожертвования Иннокентия Сибирякова, Этому собору — одному из немногих творений Михаила Щурупова — посчастливилось сохраниться, и сегодня Андреевский собор пленяет своей величественной красотой всех, кто посещает Святую Гору Афон,

Так в ходе паломничества по святыням окрестностей Рыбинского водохранилища открылось новое направление поиска материалов о выдающемся русском благотворителе, смиренном афонском схимнике Иннокентии (Сибирякове) и его окружении. Благослови, Господи, и помоги!

[1] Данная привилегия присваивалась купцам с крупным капиталом.

[2] Размер этого пожертвования можно себе представить, соотнеся с ценами того времени, когда закупочная стоимость пуда пшеницы составляла 9 рублей, а лошадь стоила 40 рублей.

[3] Здесь и далее в квадратных скобках первая цифра обозначает порядковый номер в «Списке основных источников и литературы», а вторая или третья — номер страницы используемой книги, статьи.

[4] В.В. Путин. Выступление на заседании Попечительского совета Русского географического общества 6 августа 2012 года на Валааме [Электронный ресурс]. Источник: http://kremlin.ru/events/president/ news/16152

[5] Первое издание: Т.С. Шорохова. Благотворитель Иннокентий Сибиряков. — СПб.: Изд-во С.-Петербургского государственного ун-та, 2005. — 140 с. За прошедшие годы мною по данной теме изданы книги: Миллионер, благотворитель, схимник. — Симферополь: Издание Симферопольской и Крымской епархии, 2010: Иркутянин святогорец Иннокентий (Сибиряков). — Иркутск; Издание Братства Святителя Иннокентия Иркутского, 2014.

Книга «Благотворитель Иннокентий Сибиряков» (в полном или частичном объёме) была использована другими лицами при подготовке ими своих изданий, в том числе: «Схимонах Иннокентий (Сибиряков)» — СПб., 2010, составитель С. Никонова; «Святая гора Афон. Каруля: Жизнеописание схимонаха Иннокентия (Сибирякова)» — 2015-й и другие годы, составитель Т. Никитина; «Иннокентий Сибиряков — миллионер, благотворитель, монах» — М., 2019, составитель Т. Никитина.

[6] Т. Шорохова. Узелки на память: Заметки участницы Леушинского стояния 2007 года. — СПб., 2008.

[7] До 1837 г. числился в мещанах.

[8] ГАИО. Ф. 272, on. 1, д. 2а «Метрические книги Воскресенской церкви за 1844–1852 гг.», л. 22 об.

[9] ГАИО. Ф. 272, on. 1, д. 2а «Метрические книги Воскресенской церкви за 1844–1852 гг.», л. 27.

[10]ГАИО. Ф. 50, оп. 3, д. 827, л, 65 об., 66. Этот важный документ и другие метрические записи выявила в Государственном архиве Иркутской области Н.Ю. Фогель (Н. Шевченко).

[11] «Иркутские губернские ведомости», 1860, № 20, 14 мая.

[12] Отец М.А. Сибирякова — Александр Михайлович, мать — Мария Ефимовна (до замужества — Сухих), дед и бабушка Иннокентия Михайловича по отцовской линии.

[13] Витим — правый приток Лены, одна из крупных и своенравных рек Восточной Сибири, протяженностью 1978 км. Русское название Витима — Угрюм-река.

[14] Г.Б. Арутюнов. Зарождение и развитие пароходного движения в Верхне-Ленском бассейне (60-е гг. XIX в. — 1917 г.) // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Спецвыпуск. 2007.

2 Там же.

[15] Когда первое здание театра сгорело, возвели новое в 1886 г. Газета «Сибирь» по этому поводу писала: «Генерал-губернатор Синельников. построив театр “с целью доставления полезного развлечения жителям и помощи бедным» на деньги, для сего безусловно в его распоряжение пожертвованные Базановым, Немчиновым, Сибиряковым… Устав удержал прежнее отношение театра к обществу, а именно в § 7 выражено так: “согласно желанию кол. сов. Базанова, коммерции советника Немчинова и почётного гражданина Сибирякова. на пожертвования которых построен театр в Иркутске, остаток театрального сбора, за удовлетворение всех потребностей театра, по окончании года, присоединяется к суммам Благотворительного общества”» («Сибирь», 1886, № 12).

[16] Дата кончины Андрея Константиновича Трапезникова уточнена — 1923 г. См. статью: Шорохова Т. Из истории имений Сибиряковых и Трапезниковых на юге России [Доклад] // Сибиряковские чтения. Материалы шестых Всероссийских Сибиряковских чтений 2017 г. — Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2017.

[17] На этом месте осталась лишь небольшая площадка, где вместо часовни Спасителя — бюст Ленина. Рядом на стене, обращённой к ул. Пролетарской, выложен текст «Интернационала» в технике мозаики.

[18] ГАНО. Ф. 272. on. 1, д. 2а. «Метрические книги Воскресенской церкви за 1844–1852 гг.», л. 57 об. — 58 и др. метрические записи.

[19] ГАИО. Ф. 70, оп. 2, д. 330 (?) «Окладная книга за 1876 г.».

[20] По сведениям «Иркутских епархиальных ведомостей» за 1875 г.

[21] На Никольском кладбище при Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге сохранился беломраморный обелиск (крест сломан) с надписью: «Сибирякова Наталия Илиодоровна 31.08.1880 19.08.1901 г.». Находится он с южной стороны Никольского храма (от входа по центральной дорожке до церкви, обогнуть её справа, напротив южной стены алтаря, на расчищенной полянке). Сведения предоставила исследователь из Санкт-Петербурга Татьяна Иннокентьевна Ганф.

[22] Наследники М.В. Сибирякова вынуждены были продать дом казне. С 1838 г. в нём помещалась резиденция генерал-губернатора Восточной Сибири, в 1871 г. в здании была освящена домовая церковь в честь Святителя Николая Мирликийского.

[23] Уже в 1870 г. на портрете С.Е. Вронским был дорисован пейзаж с видом Иркутска.

[24] «Истопники называют нам строителя первой в Иркутске каменной церкви это Михаил Васильевич Сибиряков, внук Афанасия Сибирякова… После учреждения “градской» думы Михаил Васильевич становится первым городским головой. В ведении думы находились дела по благоустройству города: мощение улиц, постройка и содержание общественных заведений. Поэтому, когда до Иркутска дошёл “Указ сената об учреждении во всех городах кладбищ” от 23 мая 1772 года, Михаил Сибиряков как глава городского самоуправления, начал постройку церкви и кладбища недалеко от Крестовоздвиженской церкви за жилой чертой города. Церковь была построена на деньги “доброхотных дателей”. первым из которых был сам Михаил Васильевич» (Н. Шевченко. Роль купцов Сибиряковых в храмоздательстве Иркутской епархии // Тальцы. ноябрь 2008).

[25] А.С. Дикун. Вклад иркутской купеческой династии Сибиряковых в экономическое развитие края / А.С. Дикун // Вести. Иркут, гос. техн, ун-та. — 2012. № 2. С. 192–196.

[26] А. Геращенко. «Мир праху твоему, иркутянин» // «Земля Иркутская», 1996. № 5.

[27] Находится в Листвянке.

[28] Владимир Платонович Сукачёв (1849 –1920) из семьи потомственного дворянина, чиновника Славного управления Восточной Сибири, коллежского советника Платона Петровича Сукачёва (1801–1878) и Аграфены Никаноровны, урождённой Трапезниковой (1820–1850). В 1867 г. окончил Иркутскую классическую мужскую гимназию: учился в Киевском университете Святого Владимира, стал биологом. Подарил Иркутску картинную галерею, ставшую основой Иркутского художественного музея. В зрелые годы жил с семьёй в Петрограде. Гражданская война заставила уехать на юг, в Бахчисарай. Там, на семьдесят первом году жизни, 21 декабря 1919 г. (по старому стилю) Владимир Платонович скончался на руках жены и дочери. Он похоронен на православном кладбище Бахчисарая. Могила утрачена.

Источник: https://carter38.livejournal.com/168624.html

[29] Н.И. Гаврилова. Благотворительность иркутского купечества во второй половине XIX века // Сибирский город XVI1I-XX веков (межвузовский сборник). Выпуск 1. — Иркутск, 1998. С. 107.

[30] Источник: http://irkipedia.ru/content/sementovskiy_gngoriy petrovich

[31] И.И. Терновая. Иркутянка: портрет на рубеже веков; (конец XIX — начало XX в.). — Иркутск, 2007, с. 53.

[32] Л.С. Пихтина. Педагоги Иркутского Девичьего Института: судьбы, вклад в образование города и формирование женской интеллигенции // История и археология: материалы I Междунар. науч. конф. (г, Санкт-Петербург, ноябрь 2012 г.). — СПб.: Реноме, 2012. С. 48–52.

[33] В.П. Быкова. Записки старой смолянки. Ч. 2,- СПб., 1899. С. 37.

[34] Там же, с. 94.

[35] Источник: http://irkipedia.ru/content/trapeznikov_sergey_ konstantinovich

[36] Род князей Вяземских происходит от князя Ростислава-Михаила Смоленского, внука Владимира Мономаха (то есть идёт от Рюриковичей). Правнук его получил в удел Вязьму и был родоначальником князей Вяземских. Описание герба князей Вяземских хранится: РГИА. Ф. 1411, оп. 1,д. 91, л. 9.

[37] Во второй половине XIX в, от абитуриентов из России аттестат зрелости не требовался. Достаточно было свидетельства о примерном поведении в гимназии или прогимназии и устного заявления «ректору об обязательстве добровольно следовать установленным академическим распорядкам в годы своего учения».

[38] А.М. Сибиряков намеревался принять участие в строительстве нового храма на Иерусалимской горе в Иркутске, который наметили к строительству в конце XIX в. Но, видимо, в это время дела Александра Михайловича пошатнулись, о чём свидетельствовал священник Дмитрий Гагарин 20 июля 1910 г.: «…В построении храма хотел принять участие… известный всей Сибири благотворитель и храмоздатель А.М. Сибиряков. Но как непостижимы судьбы Божии, и неиследимы пути Его!.. Построение храма, бывшее по видимому на полном ходу остановилось на… целых 13 лет… Здесь воочию оправдались слова народной мудрости, что “человек предполагает, а Бог располагает»».

[39] Современный исследователь истории Иркутска сообщает, что в городе от основания его и до середины XIX в. крайне редкими событиями были разбои с убийствами. И потому зверское групповое убийство в 1873 г. в доме купчихи А. Чуриной повергло в ужас всех добропорядочных горожан и могло запомниться Иннокентию Сибирякову. Вокруг этого происшествия шло много разговоров, тем более что преступников поймали не всех сразу, а ловили по одному. После суда над убийцами состоялась первая в Иркутске публичная казнь через повешение. Рядом с такими нестроениями лучшая часть горожан продолжала заниматься в городе культурным строительством.

[40] В 25 учебных заведениях Иркутска в 1875 г. обучалось около 2300 учеников и учениц.

[41] А.К. Чернигов. Иркутские повествования. Т. II. — Иркутск, 2003, с. 242.

[42] В.П. Быкова. Записки старой смолянки. Ч. 2. — СПб., 1899, с. 237, 273.

[43] М.Р. Древновский. Прощание с Иркутскою духовною миссиею. // Иркутские епархиальные ведомости. Прибавления. 1892, № 19, с. 1–7; № 20, с. 1–5.

[44] Происхождение и основание общежительного скита во имя святого апостола Андрея Первозванного…». — Одесса, 1885, с. 86–87.

[45] В это время ещё был жив отец братьев Сибиряковых, но, видимо, по состоянию его здоровья многие дела семьи вёл старший сын, имевший возможность ещё до получения наследства распоряжаться капиталами семьи.

[46] О.Н. Разумов. Александр Михайлович Сибиряков — предприниматель, меценат, исследователь (к 150-летию со дня рождения) // Вестник Томского государственного университета. Т. № 268, 1999, ноябрь.

[47] Ящики с золотом опоясывались железной лентой, опечатывались, обеспечивались поплавком на случай сложностей на водных переправах.

[48] По другим источникам казаков было больше — один на два возка. В отдельном экипаже ехал начальник каравана и его помощник.

[49] В 1935–1937 гг. при советской власти осуществлена перепланировка кладбища (архитекторы Е.Н. Сандлер и Е.К. Реймерс), в связи с организацией так называемого «Некрополя мастеров искусств». В этот вновь созданный «мемориальный парк» с других кладбищ города (Фарфоровского, Митрофаниевского (уничтожены вместе с храмами). Малоохтинского православного, Выборгского римско-католического (уничтожено), Смоленских православного, лютеранского и армянского, Волковских православного и лютеранского, Новодевичьего и Никольского) были свезены около 60 надгробий и памятников, объявленных историческими и художественными ценностями. В то же время на самом Тихвинском кладбище были уничтожены многие могилы, которые, по мнению тогдашних властей, «не представляли никакой ценности». Источник: hHps://ru.Wikipedia.org/wiki/Тихвинское кладбищ с_ (Санкт-Петербург)

[50] РГИА. Ф. 815, оп. 14, д. 561, л. 38.

[51] А.М. Сибиряков сразу приобрёл Александро-Невский стекольный завод в Петербурге и писчебумажную фабрику для получения средств, по предположению историка Н.И. Гавриловой, на содержание и учёбу несовершеннолетних братьев и сестёр.

[52] Список главнейших русских золотопромышленных компаний и фирм. — СПб., 1896, с. 114.

[53] Действительный статский советник — гражданский чин 4-го класса Табели о рангах (1724–1917, Российская империя), давал право на потомственное дворянство. Соответствовал чинам генерал-майора в армии и контр-адмирала во флоте. Титуловался «Ваше превосходительство».

[54] Прииск отмечен точкой маршрута от Читы на Баргузин: (указаны остановки и расстояния между ними) «Верх. Чита 25 Подволочная 25 Витимское зимовье 120 Индангиндинское 35 Вереинское зимовье 45 Амалатское 35 Марихтинское 30 Ауник с приисками 25 пр. Марие-Магдалииский 10 Усой с пр.Задорный 32 Талой с пр. 25 Ципикан с пр. 35 Ципиканское зимовье 35 Каменское 28, Зверевское 12 Чипинское 35 Витимкан с пр. Варваринским 15 пр. Рождественский 15 Новое зимовье 45 Верх-Икатское 26 Под-Икатское 16 Гаргинские воды 30 Под-Улукское 10 Кармандун или Кашкал 30 Баргузинский дацан 30 Баргузииская степная дума 30 Баргузин».

[55] Отец В.В. Вяземского, свёкор Ольги Михайловны, князь Василий Николаевич Вяземский упоминается в делах архива и в связи с населёнными пунктами Иоркино (Юркино) — «Дело о возвращении крестьянской вдовы с-ца Иоркино (Юркино) Ярославского уезда Авдотьи Михайловой в вотчину князя Василия Николаевича Вяземского, судимой за побег…». Владельцем с-ца Иоркино майор Василий Николаевич Вяземский стал в 1822 году — «Дело о вводе во владение имением по с-цу Юркино Ярославского уезда майора князя Василия Николаевича Вяземского. Крайние даты документов: 27.09.1822-11.10.1822».

[56] Иоркино было, наряду с двенадцатью селениями, приписано к церкви в селе Печелок, приход насчитывал «всего домов 174; душ; муж. 514, жен. 727»; церковь села Иванкова сооружена в 1749 году, приход состоял из 7 селений: «Спасское (Иванково) при р. Волге, Ротковцыно и Овинишки (при прудах), Зманово, Очапки, Павловское при р. Волге, Браги но при пруде. Всего домов 129; душ: муж. 386, жен. 188».

[57] Из князей Вяземских был и афонский схимонах Ксенофонт (1852–1903), в миру Константин Александрович Вяземский, ровесник И.М. Сибирякова, подвизавшийся в Свято-Пантелеимоновом монастыре с 1897 года, то есть прибывший на Святую гору через год после схимонаха Иннокентия.

[58] А.В. Сергеев. Княжеское землевладение в Ярославском уезде во второй половине XVI — начале XVII вв. Источник; http;//www.vipstd. ru/index.php/серия-гуманитарные-науки/серия-гуманитарные-науки 2018, Туманитарные-науки–2018-январь/2298 hum 2018-01-7

[59] Н.И. Гаврилова. Ольга Михайловна Сибирякова: штрихи к биографии (к вопросу об адаптационных стратегиях купеческого рода конца XIX — начала XX века) // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2018, с. 515.

[60] Там же, с. 516.

[61] Графиня Евдокия Николаевна Апраксина, урожд. Небольсина (1821–1886), дочь Николая Андреевича Небольсина (1785–1846), государственного деятеля, московского гражданского губернатора, губернского предводителя дворянства, сенатора, и его первой жены Евдокии Дмитриевны, урожд. княжны Львовой (1796–1825), троюродная сестра князя ЕЕ. Львова (премьер-министра Временного правительства). Замужем (1842) за шталмейстером Двора графом Иваном Александровичем Апраксиным (1819–1892). Их дети: Мария, в замужестве графиня Чернышева-Кругликова (1843-1923); Евдокия, в замужестве графиня Стенбок-Фермор (1847–1896).

[62] Н.И. Гаврилова. Ольга Михайловна Сибирякова; штрихи к биографии (к вопросу об адаптационных стратегиях купеческого рода конца XIX — начала XX века) // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2018, с. 518.

[63] Там же, с. 517.

[64] Граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков (1837, Санкт-Петербург — 1916, Алупка) — государственный и военный деятель Российской империи из рода Воронцовых-Дашковых: министр императорского двора и уделов (1881–1897), председатель Красного Креста (1904–1905), наместник на Кавказе (1905–1916), Один из крупнейших землевладельцев России, владелец большого числа промышленных предприятий, а также Шуваловского парка в Парголово и Воронцов ского дворца в Алупке.

[65] Основано в Санкт-Петербурге в 1895 году по инициативе К.Н. Бестужева-Рюмина, графа А.А. Годенищева Кутузова, Л.Н. Майкова, князя Д.П. Голицына, Д.С. Сипягина. графа С.Д. Шереметева (председатель общества) и других с целью «умножения и распространения знаний по отечественной истории в духе русских начал». Устав утверждён 14 (26) октября 1895 г.

[66] Всего отражалось в адресных книгах Санкт-Петербурга не более 7–10% населения столицы.

[67] Н.И. Гаврилова. Ольга Михайловна Сибирякова: штрихи к биографии (к вопросу об адаптационных стратегиях купеческого рода конца XIX — начала XX века) // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2018, с. 517.

[68] Председателем стал Д.И. Журавский (1821–1891) — известный инженер и учёный в области сопротивления материалов, автор проектов и строитель ряда крупных мостов.

[69] Н.И. Гаврилова. Ольга Михайловна Сибирякова: штрихи к биографии (к вопросу об адаптационных стратегиях купеческого рода конца XIX — начала XX века) // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2018, с. 518.

[70] Подробнее о судьбе братьев и сестёр Иннокентия Михайловича Сибирякова читайте в книге Н.И. Гавриловой «Купеческий род Сибиряковых: страницы истории». — Иркутск, 2017.

[71] Николай Акимович Лаверецкий (1839–1907). Учился в Санкт-Петербургской рисовальной школе для приходящих (ныне Общества поощрения художеств) и в Академии Художеств, под руководством Н.С. Пименова.

[72] Родоначальник рода Пётр Кладищев, в службу вступил в 1802 г., был в разных походах и сражениях, 30 августа 1823 г. произведён в генерал-майоры. а 10 августа 1834 г. пожалован ему с потомством диплом на дворянское достоинство. Также известны его сыновья, губернатор Рязани генерал-лейтенант Дмитрий Петрович Кладищев (1838–1903) и генерал-майор Николай Петрович Кладищев. Описание герба внесено в 11 часть Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи.

Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki/Y4acTник%3AOants%2FЧерновик

[73] РГИА. Ф. 815, он. 14, д. 561, л. 37.

[74] Наследство Антонины Кладищевой делилось на четыре части: трёх братьев — Александра, Константина и Иннокентия Михайловичей — и мужа Антонины, Д.П. Кладищева.

2 Здание школы было построено в 1885 г. «с этого времени оно считается поступившим в распоряжение города». 11 мая 1892 г. почётными попечителями школы были утверждены Александр Михайлович Сибиряков и его сестра Анна Михайловна Сибирякова.

[75] Справочная и адресная книжка г. Иркутска на 1899 год. — Иркутск, 1899.

[76] В Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга имеется фонд 171 «Гимназия и реальное училище Я. Гуревича, Петроград, 1869–1918», в описании которого говорится: «В 1869 году преподавателем Пажеского корпуса Ф.Ф. Бычковым было от крыто учебное заведение для мальчиков с семилетним курсом обучения. В 1871 году преобразовано в частную классическую гимназию. В 1878 году она получила права правительственных гимназий. В 1881 году Ф.Ф. Бычковым было открыто реальное училище. С 1883 года содержателем и директором Гимназии и Реального училища становится статский советник Я.Г. Гуревич… Документы по личному составу учащихся — прошения о приёме на учёбу, экзаменационные, четвертные ведомости, ведомости об успехах и поведении, классные журналы, экзаменационные работы, аттестаты, личные дела (1872–1919 гг.)».

Источник: https://spbarchives.rU/infres/-/archive/cgia/171

[77] См. статью Г.П. Снытковой «К вопросу о личном фонде купцов Сибиряковых», в которой находим и такие сведения: «А.М. Сибиряков устанавливает контакт с Обществом в самый сложный момент: после длительных сборов средств по всей Германии было собрано меньше 50% требуемой суммы. Благодаря финансовой поддержке сибирского предпринимателя, экспедиция успешно совершилась. При заключении договора о предоставлении средств, А.М. Сибиряков оговорил как обязательное условие исследование устья Оби. Немецкие путешественники побывали в Салехарде и представили необходимые сведения, которые доказывали возможность судоходства в летние месяцы. Сотрудничество с Бременским обществом полярников положило начало научным исследованиям, которые были продолжены А. Норденшель дом и А.М. Сибиряковым в 1876–1900 гг.».

[78] Н.И. Гаврилова. Купеческий род Сибиряковых; страницы истории. — Иркутск; Изд-во «Оттиск», 2017, с. 50.

[79] Е.А. Ростовцев. Д.А. Баринов. Физико-математический факультет Императорского Петербургского университета (1819–1917): Опыт коллективной биографии // Международные отношения и диалог культур. Сборник научных статей. № 4 (2015). — СПб., 2016, сс. 177 –216.

Источник: https://history.museums.spbu.ru/iinages/Fis-mat_18191917.pdf

[80] Источник: http://www.ras.ru/pavlov/339dbd6c–1545–4855- Ьс928tdfbf’108a65.aspx?hidetoc=0

[81] Е.Ю. Жарова. Практические занятия на естественных отделениях физико-математических факультетов университетов Российской империи // Социология науки и технологий. 2016. Том 7, № 2, с. 92–110.

[82] Можно предположить, что Богданов Александр Васильевич — это А.В. Богданов (1854–1906), русский учёный, врач терапевт, доктор медицины (1886), профессор (1896), который в 1881 г. закончил Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию. В 1882–1884 гг. он работал в клинике С.П. Боткина, был военным врачом, преподавал в фельдшерской школе. Это предположение требует отдельного исследования.

[83] Несколько лет смотрителем Сибиряковской богадельни был Борис Иванович Красин — отец известного революционера. Ледокол его имени «Красин» в настоящее время является музеем и стоит на приколе в Петербурге напротив Горного института.

[84] Богадельня имени М.А. Сибирякова просуществовав почти сорок лет и в период Русско-японской войны «закрылась 1 февраля 1904 г., а помещение её было отдано под постой воинских чинов и их управлений. На заседании Городской думы 11 января 1906 г. было решено: помещения бывшей Сибиряковской богадельни передать под размещение дополнительного штата городовых» (Иркутские повествования. 1661–1917 гг. В 2 т. / Автор-составитель А.К. Чернигов. — Иркутск: «Оттиск», 2003. Т. 2). В календаре-справочнике по городу Иркутску и Иркутской губернии на 1914 г. сообщается, что Дом призрения бедных имени М.А. Сибирякова (Луговая улица, собственный дом) действует, но делами его ведали уже не Сибиряковы, а другие лица (почётный попечитель К.П. Ларин, смотритель дома — П.А. Дмитриев).

[85] О.Л. Бильвина. «Университет имел для нас всех огромное значение…»: В.И. Вернадский и университетское образование в России // Журнал «Санкт-Петербургский университет». № 5 (3863) 29 марта 2013. Источник: http://journal.spbu.ru/?p=9916

[86] О.Л. Бильвина. «Университет имел для нас всех огромное значение…»: В.И. Вернадский и университетское образование в России // Журнал «Санкт-Петербургский университет». № 5 (3863) 29 марта 2013. Источник: http://journal.spbu.ru/?p=9916

[87] Е.Ю. Жарова. Эволюция выпускного экзамена на естественных отделениях физико-математических факультетов университетов Российской империи (Часть 2. При действии устава 1884 года) // Исторический журнал: научные исследования. — 2017, № 2, с. 89–101.

[88] Подробнее о родственных связях монахини Игнатии см. статьи сё дочери Инны Рау в журнале «История Петербурга»: 2002, № 6; 2003, № 2; 2004, № 1.

[89] Подробнее об окружении А.К. Трапезникова в Крыму можно прочесть в моем докладе: Южные дачи Сибиряковых и Трапезниковых в Российской империи [Доклад] // Сибиряковские чтения. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 2017 г. — Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2018.

[90] Дача Сибирякова стала называться дачей Голубева. После революции Голубева дача была переименована в посёлок Совет-Квадже. 31 марта 1931 г. он стал административным центром Шапсугского национального района. В 1943 г. в Голубевой даче располагалось Политическое управление Черноморского флота. А потом Голубева дача стала санаторием для детей, больных костным туберкулёзом. Теперь санаторий заброшен.

[91] Позднее К.М. Сибиряков распродаст участками своё поместье, один из которых приобретёт М.И. Ульянова — мать В.И. Ульянова-Ленина.

[92] Газета «Сибирь», 1886, № 49.

[93] Источник: https://ok.ru/prirodavbo/topic/64769466289011

[94] Подробнее см. в книге: А.В. Шабунин. Лесгафт в Петербурге. — Л., 1989, с. 117–119.

[95] См. А.В. Шабунин. Лесгафт в Петербурге. — Л., 1989, с. 240.

[96] Межов Владимир Измаилович (1831–1894) — библиограф-каталогист. Литературную деятельность Межов начал публикацией «Библиографических листков» (приложение к «Отечественным запискам», 1856–1857), давших самый полный указатель всех печатных изданий, вышедших в России за эти годы. В дальнейшем до конца жизни занимался составлением многочисленных указателей как общих, так и специальных.

[97] С.В. Белов. Энциклопедический словарь «Ф.М. Достоевский и его окружение». Т. II. — СПБ., 2001, с. 454.

[98] РГАЛИ. Ф. 580. Ядринцев Н.М., on. 1, ед. хр. 24, папка 79.

[99] ГАИО. Ф. 480, on. 1, д. 478.

[100] Типография имела 2 скоропечатные типографические машины, ручной типографский станок, одну скоропечатную литографическую машину и 3 литографических станка. Типография газеты «Сибирь» располагалась в Иркутске на Харлампиевской улице в доме Синицы ной, в 1888 г. при типографии был заведён книжный магазин.

[101] См. газета «Сибирь», 1886, № 11.

[102] Из отчета Общества попечения о начальном образовании в Барнауле видно, что в 1886 г. в его составе было 9 почётных членов (пожертвование не менее 50 руб.) н 387 действительных. «К 1 января 1886 года капитал О-ва состоял из 5377 р. 15 к. В течение года открыта одна бесплатная школа с 96 учащимися и имеется ввиду построить для неё особое помещение. Кроме того, открыта народно-школьная библиотека, первый вклад в которую сделан И.М. Сибиряковым» (см. «Сибирь», 1886, № 23).

[103] Ирина Никулина, Маргарита Потупчик. Роль библиотек Общества попечения о начальном образовании в культурном развитии Барнаула (80-е гг. XIX — начало XX вв.) // Вестник Кемеровского государственного университета. — 2017, № 2, с. 63.

[104] Д.С. Каргополов — основатель городской библиотеки и краеведческого музея в Ачинске, а также краеведческого музея в Канске. Ачинский краеведческий музей носит его имя.

[105] В том же отчёте сообщается, как в Ачинске почтили память благотворителя: «2 декабря 1901 года в помещении библиотеки отслужена панихида по скончавшемся на Афоне основателе библиотеки И.М. Сибирякове. На панихиде присутствовали представители города, весь учебный персонал и многие граждане».

[106] Т. 1, СПб., 1884.

[107] В статье «“Посредник» — издательство нового типа; союз “совместных» редакторов».

[108] Материалы Толстовских чтений 2014 г. в Государственном музее Л.Н. Толстого / отв. ред. Л.В. Гладкова: сост. Л.Г. Гладких, Ю.В. Прокопчук. — М.: Оригинал-макет, 2015.

[109] Там же.

[110] Письма приводятся по материалам 90-томного издания, посвящённого творчеству, жизни и деятельности Л.Н. Толстого — т. 63.

[111] В 90 т. М„ 1928–1958.

[112] РГАЛИ. Ф. 552. Чертков, оп. 1, ед хр. 2530. Письма И.М. Сибирякова к В.Г. Черткову от 26 марта 1886 г. и 27 марта 1886 г.

[113] Рабочего (фр.).

[114] Из передовых статей «Варшавского дневника» 1880 г. (с пометкой К. Леонтьева, сделанной в 1885 г.: «Эти статьи принадлежали другому автору, которого я назвать по имени без его разрешения не имею права!).

[115] Константин Леонтьев. Над могилой Пазухина // Гражданин. 1891.

[116] Н.И. Гаврилова. Константин Михайлович Сибиряков: материалы к биографии // Известия Иркутского государственного университета. Серия «История». — 2012, № 2 (1), сс. 244–253.

Источник: http://irkipedia.ru/content/sibiryakov_konstantin mihaylovich

[117] Н.И. Гаврилова. Константин Михайлович Сибиряков: материалы к биографии // Известия Иркутского государственного университета. Серия «История». — 2012, № 2 (1), сс. 244–253.

Источник: http://irkipedia.ru/content/sibiryakov_konstantin mihaylovich

[118] О Велижинском Генрихе Юлиановиче удалось узнать, что в 1886 г. он был студентом Технологического института в Петербурге. В конце января 1886 г. в числе других подписал адрес В.П. Семевскому по поводу увольнения последнего из Петербургского университета. За участие в Добролюбовской демонстрации 17 ноября 1886 г. по распоряжению Министра народного просвещения исключён из института с «воспрещением педагогической деятельности». Источник: https:// www.glossword.info

[119] О Раисе Павловне Ивановой сведения не найдены.

[120] ГАРФ. Ф. 102, 3 дел-во, 1884, ед. хр. 776, л. 67–72.

[121] ГАРФ. Ф. 102, 3 дел-во, 1884, ед. хр. 776, л. 147.

[122] ГАРФ. Ф. 102, 3 дел-во, 1886, ед. хр. 100, л. 8.

[123] Сведения о Вере Казакевич и Н.П. Крашенинниковой не найдены.

1 ГАРФ. Ф. 102. 3 дел-во, 1889. Ед. хр. 204. Лл. 4–5.

[124] Николай Константинович Михайловский (1.842–1904) — известный публицист народнического направления. В 1869–1884 гг. он главный сотрудник и соредактор «Отечественных записок», редактор журнала «Русское богатство». Участвовал в органе «Народная воля», но в число членов партии не входил, хотя был близок со многими видными народовольцами. Не раз высылался из Петербурга, в том числе и в 1891 году за участие в демонстрации на похоронах Н.В. Шелгунова. Обосновывая народничество, боролся с марксистами. Эсеры считают его основоположником своей партии. «Михайловский, — пишет исследователь его биографии и литературного наследия, — был убежденным социалистом, но также горячим сторонником политической свободы и противником бунтарства».

[125] Сергей Николаевич Кривенко (1847–1906) — русский публицист народнического направления, из дворян Тамбовской губернии. Образование получил в Воронежской военной гимназии и Павловском военном училище, проучился два года в Санкт-Петербургском практическом технологическом институте. Был сотрудником «Санкт-Петербургских ведомостей», «Отечественных записок» (с 1881 г. вёл внутреннее обозрение под рубрикой «По поводу внутренних вопросов»), В 1885 г, выслан в Западную Сибирь. В 1890-х вернулся в Петербург и в конце 1891-го вместе с К.М. Станюковичем редактировал «Русское богатство», позднее работал в журнале «Новое слово». Известна его работа «Физический труд как необходимый элемент воспитания» (СПб., 1879).

[126] Всеволод Михайлович Крутовский (1864–1945) родился на прииске Успенском Енисейского района Красноярского края в семье золотопромышленника Михаила Андреевича и его жены Елены Ивановны Крутовских. В 1875 г. Всеволод поступает в Красноярскую классическую гимназию, которую окончил в 1884 г., затем он посте пил на естественный факультет Петербургского университета. Его дважды исключали за политическую неблагонадежность. Обучаясь в университете, Всеволод Михайлович принимал участие в распространении антиправительственных листовок. 8 июля 1887 г. он был исключен из университета, так как оказался причастен к покушению на Александра III. Ему был предложен выбор: ссылка в Сибирь на три года или бессрочный выезд за границу. Он уехал в Италию, где пробыл до 1889 г., затем переселился в Париж, где занимался в лаборатории профессора Пуше по опытной биологии. В 1893 г. переехал в Лондон для занятий и работал по найму в Лондонском народном университете лектором по биологии до 1904 г. После возвращения в Россию — основатель первого сибирского коллекционного сада близ Красноярска. В годы репрессий подвергался политическим преследованиям, но был оправдан.

Источи и к: https://memorial. krsk.ru/Work/Konkurs/05/Kulagina.htin

[127] ГАРФ. Ф. 102, 3 дел-во, 1889, ед. хр. 555, лл. 4–26.

[128] Н.С. Тютчев закончил частную гимназию Мая (1868–1874), учился в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии (18741877) и на юридическом факультете Санкт- Петербургского университета (1877–1878). В 1875 г. арестован по делу И.И. Кибальчича. С конца 1876 г. — член «Земли и воли», вёл пропаганду среди рабочих в Петербурге. Причастен к ликвидации агентов полиции. Арестован 2 марта 1878 г. и выслан в Восточную Сибирь. Ошибочно обвинялся в причастности к убийству Александра II в 1881 г. По возвращении из ссылки в 1891 г. участвовал в создании партии «Народного права». В апреле 1894 г. вновь арестован и выслан в Восточную Сибирь. В 1906–1914 гг. в эмиграции. С 1918 г. работал в историко-революционном архиве в Петрограде, возглавлял Комиссию по раскрытию секретных агентов охранки. Член Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, сотрудничал в журнале «Каторга и ссылка».

[129] Пётр Пахомов, диакон. «Как хорошо в этой одежде!»: Один момент из жизни известного схимонаха Иннокентия (Сибирякова), бывшего миллионера. Дата публикации 24.02.2015 г.

[130] В. Привалов. Улицы Петроградской стороны. Дома и люди. — СПб., Центрполиграф, 2015. Источник: https://profilib.org/ chtenie/100762/valentin-privakw-ulitsy-petrogradskoy-storony-doina-i-lydi-146.php

[131] РГИА. Ф. 1284. оп. 110, д. 17.

[132] Пётр Пахомов, диакон. «Как хорошо в этой одежде!»: Один момент из жизни известного схимонаха Иннокентия (Сибирякова), быв шего миллионера. Дата публикации 24,02.2015 г.

Источник: https://ruskline.ru/analitika/2015/02/24/kak_ horoshov etojodezhde

[133] См. А.В. Шабунин. Лесгафт в Петербурге. — Л., 1989, с. 192–193.

[134] Восточное обозрение, 1895, № 34, с. 1–2.

[135] Свирса Александр Аркадьевич, канд. педагогич. наук, доцент. Санкт Петербургский торгово-экономический институт.

[136] 2-я линия — улица на Васильевском острове. 2-я линия — нечётная сторона, расположена ближе к Стрелке. 3-я линия — чётная сторона улицы. Это одна из старейших улиц в городе. Название 2-й и 3-й линий существует с 1718 г. Улица проходит от Большой до Малой Невы. Первые каменные дома появились примерно в середине XIX в. Нынешний вид улица приобрела в конце XIX — начале XX в.

Источни к: https: //prawdom. г u/nsk. р hp ?ns е=2 -j а % 201 in ija% 20 VO%20spb

[137] А.А. Свирса. Сибиряковский капитал: судьба благотворителя и благотворительности (к 150-летию со дня рождения И.М. Сибирякова) //Теория и практика сервиса: экономика, социальная сфера, технологии. — 2010, № 2 (4), се. 147–159. Источник: https://cyberleninka. ru/article/n/sibiryakovskiy-kapital-sudba-blagotvoritelya-iblagotvoritelnosti-k–150-letiyu-so-dnya-rozhdeniya-i-m-sibiryakova/viewer

[138] В этой статье исследователем даны подробные ссылки на архив ные источники, которые опущены автором книги.

[139] Император Александр III.

[140] А.А. Свирса. Сибиряковский капитал: судьба благотворителя и благотворительности (к 150-летию со дня рождения И.М. Сибирякова) //Теория и практика сервиса: экономика, социальная сфера, технологии. — 2010, № 2 (4), с. 147–159. Источник: https://cyberleninka. ru/article/n/sibiryakovskiy-kapital-sudba-blagotvoritelya-iblagotvoritelnosti-k- 150-letiyu-so-dnya-rozhdeniya-i-m-sibiryakova/ viewer

[141] М.К. Соколовский — историк, библиограф, член-сотрудник Санкт Петербургского археологического института, а также видный специалист военно-музейного дела. Еще до революции Михаил Константинович занимал должность секретаря Императорского Русского Военно-исторического общества, игравшего основную роль в развитии военных музеев.

[142] Владимир Иванович Лихачёв (1837–1906) — русский юрист и общественный деятель. Действительный тайный советник (1898). Сенатор.

[143] Канонарх — распорядитель церковного пения в монастырях.

[144] По свидетельству многочисленных очевидцев, архимандриты «облачаются в цветную мантию, в скрижалях которой изображаются, между прочим, у первого — Вч. Пантелеимон, а у второго — Св. Ап. Андрей, — осеняют народ напрестольным крестом, и при священнодействии их употребляют рипиды» (металлические на длинных рукоятях круги с изображением на них шестикрылых серафимов).

[145] См. статью О. Ульянова и М. Свешниковой «Президент России на Святой Горе Афон» // Церковный вестник. 2005, № 18 (319), сентябрь, с. 4, 5.

[146] См. статью О. Ульянова и М. Свешниковой «Президент России на Святой Горе Афон» // Церковный вестник. 2005, № 18 (319), сентябрь, с. 4. 5.

[147] Там же.

[148] Подробнее см. материал: Т. Шорохова. Создание Братства Святителя Иннокентия Иркутского в Санкт-Петербурге [Доклад] //Сибиряковские чтения. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 2013–2014 гг. — Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2014, с. 25–31.

[149] Александр, епископ Полтавский и Переяславский (Павлович Андроник Иванович) родился «17 мая 1799 г. в селе Кобриновой Гребле Уманского уезда Киевской губернии в семье священника. Начальное образование получил в сельской школе. 17 июля 1817 г. окончил Киевскую духовную академию и был рукоположен во диакона в местечко Бородянку Киевского уезда с оставлением учителем латинского языка при митрополичьем хоре в Киеве. 15 июня 1820 г. рукоположен во священника и назначен в Полоцкий пехотный полк. С 1827 по 1832 гг. был священником в местечке Рыжановке Звенигородского уезда Киевской епархии. В 1832 г., по его просьбе, он снова был назначен священником в Алексопольский полк, в котором служил в течение 15 лет (до 1847 г.). За этот период времени он был возведен в сан протоиерея (12 декабря 1841 г.). С 1847 по 1853 гг. протоиерей Андроник был настоятелем Соломбальского Преображенского Морского собора Архангельской епархии. Здесь он зарекомендовал себя с самой наилучшей стороны, как ревностный пастырь примерной жизни, как надёжный помощник вдовам и сиротам армейского духовенства. 20 июня 1853 г. епископом Христофором Андроник был пострижен в монашество в Александро-Нев ской лавре: 21 июня 1853 г. возведён в сан архимандрита, а 25 июля 1853 г. назначен настоятелем Соловецкого монастыря. В 1854 г. на Соловецкую обитель напали англичане с целью захвата Соловецких островов. Здесь проявился характер архимандрита Александра как настоящего патриота, истинного сына России. Он организовал оборону островов, на предложение неприятеля сдать обитель ответил отказом и призвал всех к усиленной молитве. Его действия увенчались успехом. Англичане прекратили бомбардировку и отступили от обители. За эту победу настоятелю монастыря архимандриту’ Александру свою признательность выразили духовные и гражданские власти. Он получил ряд наград, в том числе от императора Николая 1. 17 ноября 1857 г. архимандрит Александр был хиротонисан во епископа Архангельского и Холмогорского в Казанском соборе столицы России митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским Григорием. На Архангельской кафедре он служил в течение трёх лет. Помимо трудов по епархии, он с 1858 г. нёс еще нагрузку как вице-президент Архангельского попечительного тюремного комитета. 13 сентября 1860 г., согласно прошению, преосвященный Александр назначен епископом Полтавским и Переяславским. 17 ноября 1862 г. уволен на покой по собственному прошению. Преосвященный Александр всю свою жизнь посвятил делу служения Церкви, поэтому ему трудно было находиться в бездействии. На покое на него напала скука, доходившая до отчаяния. 17 июня 1864 г. он обратился в Святейший Синод с просьбой назначить ему в управление Киево-Выдубицкий Георгиевский монастырь. На эту просьбу он получил положительный ответ, но в монастырь не переселился, а продолжал жить в Киеве при кафедральном соборе. В 1867 г. преосвященный Александр изъявил желание посетить Иерусалим и другие святые места. Получив увольнение на 6 месяцев, он в январе 1868 г. выехал из России, В Иерусалиме он был принят с любовью и вниманием. Посетив Иерусалим н все святые места Палестины, епископ Александр побывал и на Святой Горе Афонской. За время своего путешествия он посвящал во диаконы, священники и архимандриты, освящал храмы н антиминсы как епархиальный архиерей, В сентябре 1868 г, епископ Александр возвратился в Киев. Теперь он уже не подвергался прежней скуке и унынию, но усилились в нём болезни телесные. Однако в 1869 г. он участвовал в богослужении в Зимнем Дворце в честь столетнего юбилея учреждения ордена святого великомученика Георгия Победоносца. Чувствуя приближение кончины, епископ Александр усилил свои молитвенные подвиги, часто посещал Киево-Печерскую лавру, раздавал милостыню бедным. Почти до самой кончины он принимал в своей келье всех приходящих к нему за советом и помощью и каждому уделял внимание независимо от сословия. 17 октября 1874 г. преосвященный Александр последний раз участвовал в богослужении. С усердной молитвой в этот день он обошёл все пещеры Киево- Печерской лавры. А на следующий день (18 октября) он почувствовал себя совсем плохо и с этого дня уже не выходил из своей кельи. 7 ноября после приобщения Святых Таин он попросил усадить себя в кресло и весь день пробыл бодрствующим. На следующий день, когда ударили ко всенощной в честь праздника Архистратига Михаила, он взял в руки горящую свечу и стал вслух молиться. Во время этой молитвы лицо епископа Александра светилось необычайной радостью и оживлением, глаза сияли, на бледных щеках появился румянец. После молитвы он заснул глубоким, спокойным сном, так что окружающие думали, что он скончался. Но в девять часов вечера он проснулся и сказал сыновьям своим: «Думал я умереть во вторник, а умираю в пятницу». Затем он стал тяжело дышать и в три часа ночи 8 ноября скончался. Тело его было погребено 10 ноября в Дальних пещерах Киево Печерской лавры». Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные иерархи, 9921892 гг. Том 1.

Источник: https://azbyka.ru/otechnik/Manuil_Lemeshevskij/russkiepravoslavnye-ierarhi–992- 1892-gg-tom–1/27

[150] Небезынтересно сравнить эту запись с той, которую оставил в книге почётных гостей Священного Кинота на Афоне Президент Владимир Путин: «Всем подвижникам, слугам Господа, всем христианам православной веры и хранителям православных святынь с уважением» (См. статью О. Ульянова и М. Свешниковой «Президент России на Святой Горе Афон» // Церковный вестник. 2005, № 18 (319), сентябрь, с. 4, 5.).

[151] Среди известных работ В.Е. Кондратьева в столице Российской Империи был новый, но по старому образцу изготовленный, главный иконостас церкви Праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы.

[152] Подробнее об истории карульской кельи читайте в книгах и статьях Павла Троицкого (диакона Петра Пахомова).

[153] Некролог помещён в отчёте Общества содействия учащимся в Санкт-Петербурге сибирякам за 1900–1901 гг., изданный в столице в 1902 г.

[154] Писатель В.Г. Распутин в личной беседе высказал автору данного исследования сожаление, что на момент написания очерка он не знал, что Андреевский собор отстроен и украшен на средства его земляка Иннокентия Михайловича Сибирякова.

[155] По завещанию основателя скита схииеромонаха Виссариона Свято-Андреевская иноческая обитель основывалась исключительно для великороссов. По афонским правилам, завещания основателей обителей стараются не нарушать. И, может быть, снова всё в Свято-Андреевском скиту вернётся «на круги своя».

[156] См. статью О. Ульянова и М. Свешниковой «Президент России на Святой Горе Афон» // Церковный вестник. 2005, № 18 (319), сентябрь, сс. 4, 5.

[157] Источник: http://agion-oros.ru

[158] Источник: http://agion-oros.ru

[159] Там же.

[160] Там же.

[161] Источник: http://agion-oros.ru

[162] Сегодня это центральное государственное информационное агентство России.

К оглавлению

Жанры и темы

Проза, Жизнеописания

Другие книги автора

Рекомендуем

Комментировать

 

Пожертвовать