Слово и Дух: антология русской духовной поэзии (Х–ХХ вв.)

Слово и Дух: антология русской духовной поэзии (Х–ХХ вв.)

Сост. И. Чарота
(10 голосов: 4.9 из 5)
Содержание

Оригинал

Составление, подготовка текстов, вступительная статья и комментарии доктора филологических наук, профессора И. А. Чароты

По благословению Высокопреосвященнейшего Филарета, Митрополита Минского и Слуцкого, Патриаршего Экзарха всея Белоруси

Да ословесится жизнь наша

Ословеси живот мой, Премудрое
Слово Божие…

Епископ Николай Жичский
(Велимирович)

В связи с изданием любой книги неизбежен вопрос, кому и зачем она нужна. Впрочем, даже если издатель изначально уверен, что имеет на сей счет полное и верное представление, ему все равно предстоит быть подтвержденным или опровергнутым читателями, каждый из которых судит по своему разумению. Так вот, не столько ради оценки предлагаемой книги как результата, ибо он скромный, пробный, сколько ради желанного взаимопонимания, издатель и автор-составитель считают нужным уточнить хотя бы некоторые моменты, обусловившие появление данного сборника.
Объясняясь кратко, можно было бы ограничиться указанием на то, что подготовка этой книги — непосредственная реакция на часто слышанное от работников просвещения: «А где взять нужные книги?», «Как нам без пособий?», «Когда будут нам предложены…?» И все эти вопросы-жалобы нельзя было счесть праздными. Но дело не только в запросах школьной, просветительской среды. Потребность в таких изданиях предопределена общей ситуацией, в которой все мы оказались, приобретенными за последний век особенностями состояния ума, души, духа каждого из нас в отдельности и вместе взятых.
Чтобы конкретизировать это суждение и осмыслить все не в системе отвлеченных категорий, обратимся к вошедшему в наш сборник стихотворению Владимира Бенедиктова «Воскресная школа». Показательно — а мы выясняли это с помощью специального текста, — что нынешние читатели в массе, не исключая студентов и учителей-филологов воспринимают его как незатейливое, даже простоватое. Доводы следующие: оно, мол, написано сто сорок лет назад, адресовано людям с иным мировоззрением и конкретно — с иным интеллектуальным и эстетическими запросами. Собственно, такая аргументация смысла не лишена. Стоило бы лишь критерии, мягко говоря, уточнить. И тогда станет ясно, что оценка поверхностна, простоватость и устарелость — кажущиеся, точнее, являющиеся результатом искаженного восприятия. На самом же деле перед нами произведение не только содержательно глубокое, но и весьма актуальное, животрепещущие даже, можно сказать. В чем это выражается? Разумеется, не в апологии «всеграмотности» и «света науки», хотя она, что называется, на поверхности. А в том — для нас, увы, непривычном, более того, не искомом — что как темой, так и основой мировидения, миропонимания и мироотражения поэта является Свет духовный, Божий Свет… Это состояние души и ума — самое что ни есть природное, единственно приемлемое для самого. В. Бенедиктова, да и предполагаемое в читателе-собеседнике, с которым он делится своими чувствами и мыслями, при этом предупреждая всех, в том числе нам, далеких потомков:

И без этого сиянья
Тщетно б шел за веком век, —
Светом нравственного знанья
Человек есть «Человек».

Но мы, оказывается, перебрались в иные измерения, а потому воспринимаем лишь так называемые общие места прагматического плана, к тому же сквозь призму «нового опыта»: бесспорно, «Знания — сила», «Человек! Это — великолепно! Это звучит… гордо!», что, мол, мы понимаем и без В. Бенедиктова. Действительно, такое нам внушали, мы это усвоили и (воз)гордились — делами человеческими, светом полученных знаний — до той степени, что предпочли употребление прописной буквы в слове «человек» и решительно отменили ее в слове «Бог».
Вспоминая честно, что было с нами, признаем: едва ли не все мы — не только учившиеся, но и учившие — пренебрегали учением Христовым; не стремились к его сиянью в просвещении; как данное, да и как нормальное, стали принимать и распространять некую «новую» духовность; вообще, ориентируясь на сверху смотрящих или на молчаливо-безразличное большинство окружающих, массово делали вид, что не нуждаемся в Свете Божием, чистейшем, духовном — верховном! — т. е. в том, который воспевает В. Бенедиктов. Вот и утратили способность думать и чувствовать подобно ему, поэтому XIX века, ибо запамятовали то, что было для него опорным и незыблемым:

И Воскресшего глаголы —
Вечной жизни в нам залог.

Впрочем, «жизнь вечная» — понятие, чуть ли не полностью вытесненное из нашего обихода. Мы ведь как оправдываемся за происшедшее: таковы требования нашего времени (а не вечности), таковы установки и результаты воздействия среды уже на несколько поколений…
Да, к концу второго тысячелетия от Рождества Христова оказались мы во времени без памяти и Вечности, на земле без Неба, с просвещением без Света, образованием без Образа, духовностью без Духа Святаго…

Не просто печальный, а пугающий итог. Так не пришло ли время опамятоваться, осознать необходимость славимой В. Бенедиктовым «Воскресной школы», т. е. школы Воскресения нашего, преодоления духовной смерти, выхода из тьмы жизни без Слова?
Нередко слышаться, опять-таки, оправдания: мы-де не забывали и даже сами упоминали, что Слово в начале было… и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Но по большому счету, а иного здесь быть не может, на это следует лишь сказать, что даже если и так, то разве что в силу знаний бессодержательных, ума поверхностного; должного же значения не придавали. Иначе как бы позволили себе не замечать разрушительности безответственного обращения со словом художественным, не предупреждать об опасностях распространения словесного безобразия, потворствовать кощунствам по отношению в Слову-Логосу — причем такие позиции занимали не только согласно поступавшим директивам, но и добровольно…
Между прочим, и те из нас, кто относится к категории педагогов-словесников, как будто признали себя отчужденными бесповоротно от Слова Божия, неспособными к молитвословию, безразличными к тому, что славословие утратило первичный высокий смысл, и бессильными сдерживать, а тем паче предотвращать суесловие, сквернословие, грехопадение. Это о нас было некогда сказано: Ослепоша очеса их сердечнаго разума.

А также и о большинстве писателей, считавших — горделиво, опять-таки, — что «поэт в России больше, чем поэт», но служивших не больше, чем князю мира сего и духу времени, строивших «светлое будущее» на земле, при этом греша и явным словоблудием, и всевозможным трюкачеством. Как ни горько, а нужно признать, что чуть ли не весь ряд «хрестоматийных авторов» советского времени составлял одновременно ряд если не открыто хуливших Бога, то так или иначе отрицавших сакральную природу слова, равно как и соответствующие функции его. Богохульство и писательство стали считаться неотделимыми как бы по определению и, соответственно, по типичным идейно-творческим установкам. Кстати, чем иным, как не святотатством, является то, что сборнику — стихов религиозной тематики! — дают название «Евангелие от русских поэтов»? А разве не кощунственна, к примеру, похвальба стихотворца, на протяжении сорока лет являющегося «звездой» литэстрады и телеэкрана, что он пишет для Бога, тогда как перед этим упоенно повествовал о своих шумных успехах в «завоевании» (не больше, не меньше) публики, разглагольствовал о писательском ремесле как о спорте, потом сравнивал его со стрельбой «по летящей цели», а в заключение демонстрировал свою последнюю «творческую добычу», которая представляла собой результат безвкусицы, бессовестности и бессловесности? Да, именно бессловесности — в том смысле, что Слово (Логос) для этого стрелка из пера было и остается явно чуждым. Разумеется, такой писательствующий охотник и иже с ним никак не способствовал тому, чтобы ословеситься могли им внимавшие — как кумирам! — на протяжении десятилетий и, к сожалению, внимающие поныне.
Однако, пусть даже легион имя тем, кого мы упомянули, не оскудевала Русь талантами, которые служат Свету, Добру, Любви, Истине, Вечности, которые отвечают определению о. Павла Флоренского: «… Художник есть чистое простое око, взирающего на мир, чистое око человечества, которым оно созерцает реальность». Были и есть писатели с творческими устремлениями, основанными на убежденности, что получили они от Бога дар творческий, дар поэтический ради того, чтобы могли благословенно сами проявлять и в других пробуждать силу положительную, созидательную, очистительную, спасительную.
Именно такого свойства энергией вызванные произведениями нам представлялось важным собрать в предлагаемой книге, учитывая, конечно, что об истинности веры каждого из авторов судить Господу, а мы лишь в меру своего скромного разумения пытаемся выделить то, что представляется написанным во славу Его.
Понятно, выбор имен и произведений по такому принципу идет вразрез со сложившимися за последние десятилетия представлениями об истории отечественной литературы, с соответствующими курсами и для общеобразовательной школы, и для вузов. Хотя, кстати, у нас в связи с этим вовсе нет и не может быть претензий на альтернативный вариант — по отношению к существующим их хрестоматиям. Программы, спору нет, нуждаются в серьезнейших изменениях. Вместе с тем совершенно ясно, что вдруг, даже при самом большом и самом правильном желании, нужные изменения невозможно осуществить. А вот постепенно преодолевать по-прежнему свойственное современной школе всех уровней воинственное безбожничество — наш долг, если мы действительно заботится о просвещении, если чтим традиции.
Именно православная вероисповедательная традиция, отразившаяся в поэзии русской, я является содержанием предлагаемого сборника.
Во-первых, мы сочли представляет специфический жанр и соответственно своеобразные книги, так называемые «Богогласники» — печатные и рукописные сборники духовных песен, которые исполнялись народом в праздники, вне богослужений. Нужно ли убедительное свидетельство, что народ наш отнюдь не безбожный, как это привычным стало утверждать, и вовсе не такой темный, как идеологии-прогрессисты его характеризуют? Кто-то из читателей, может быть, возразит: мол, это всего лишь следы старины глубокой. Такое суждение нельзя принять как истинное по многим причинами. Во всяком случае, автор сих строк в конце 1950-х и начале 1960-х годов сам распевал такие именно стихи, когда вместе со своими сверстниками ходил «колядовать», т. е. поздравлять с Рождеством Христовым своих односельчан. А заучивать их доводилось по «устной редакции» матери и дедушки. Пожалуй, неумно да и неуместно говорить о вере своей в детском возрасте как об осознанной и последовательной, но нельзя не отметить, что она, передавшаяся традицией непосредственно, от родительницы и ее родителя, все-таки значила много и не могла быть полностью уничтоженной, хотя правительство Хрущева как раз тогда вело «последний и решительный бой» с Церковью: срезались еще сохранившиеся на везде и выезде в селения кресты, закрывались последние уцелевшие храмы.
И не случайно второй раздел нашей книги содержит стихотворные произведения священнослужителей, которые по праву заслуживают особого внимания. Как бы ни пытались их компрометировать сейчас, сколько бы грязи ни лили, надо отдать должное — это в подавляющем большинстве своем истинные подвижники веры, истинные просветители.
Между тем, если о духовно-словесном творчестве древности и средних веков мы знаем хоть что-то, новое время, особенно последнее, как правило, в этом плане представляется «чистой доской» А ведь в этой сфере, как ни в какой иной, непосредственная связь, преемственность.
Стоит отметить и еще один существенный момент. Писатели-священнослужители в буквальном смысле являют собою нераздельность Святой Руси: Кирилл, епископ Турова, древнего града Руси Белой — Златоуст (обще)Русский; святитель Дмитрий, родившийся не земле нынешней Украины, до своего архипастырства в Ростове подвизался в обителях украинских-южнорусских и литовских-белорусских. Причем это примеры вовсе не исключительные, а только наиболее известные.
Что же касается материала, так сказать, светско-литературного, то его мы сочли нужным дать тремя разделами. Первый из них отражает историю русской словесности в единстве с утверждением русской духовности, в русле древней традиции. Это уже вина-беда позднейших времен, что требовалось едва ли не во всех писателях прошлого открывать борцом против самодержавия, против «опиума народа» и против Бога, а все расходившееся с этими требованиями считалось либо незначительным, либо вредным — как для самих этих писателей, так и для нам. Многие из реальной истории отечественной литературы мы сейчас лишь открываем для себя, а многое начинаем осмысливать по-новому. Пришло время отдать должное таким, например, поэтам, как Е. Ростопчина, А. Хомякова, О. Чумина, К. Романов (Великий Князь Константин), С. Бехтеев, Н. Стефанович и др. Нужно, пусть и запоздало, усвоить, что «Псалтирь рифмотворная» — вовсе не причуда единственно Симеона Полоцкого, а полные переложения Псалтири подготовлены были также Г.А. Пакатским, И.П. Борозной, Ф. Глинкой; что не только до XVIII, но и в XIX веке выходили, отвечая запросам общества, книги поэзии, содержание которых составляли именно «Стихотворения духовные», — это отражено в названиях сборников как А. Сумарокова, так и Ф. Глинки, В. Кюхельбекера…
В связи с этим, конечно же, стоит обратить внимание на «незнакомых знакомцев». Взять, к примеру И. А. Крылова, для детворы многих поколений — «дедушку Крылова», рассказывавшего басни, занимательные и поучительные, потому любимые. Заслуженно любимые. Мы, однако, можно сказать, разведены были с этим дедушкой как хранителем веры, передающим опыт мудромыслия — богомыслия. А именно таким является Иван Андреевич, автор, скажем, «Оды шестой, выбранной из псалма 93-го». Не столь, как басни, занимательны, однако еще более поучительны его, поэта и богослова, строки, обращенные к колеблющемуся в вере ближнему:

Безумец! Где твой ум и слух?
Стряхни невежество глубоко;
Скажи, хоть раз взнесясь высоко:
Ужели слеп Создавший око,
И Сотворивший ухо — глух?

Скажи, оставя мудрость лживу,
Без света ли Творец светил?
Бессилен ли Создатель сил?
Безумен ли Кто ум в нас влил?
И мертв ли Давший душу живу?

Как бы непосредственно Крылова продолжает, развивая мысль о всемогуществе Бога и суемудрии человека, А.В. Кольцов своей думой «Человеческая мудрость»:

Все, что есть, — все это Божье,
И премудрость наша — Божья!

В Кольцове, который обычно считался этаким самоученым певцом природы и быта, мы открываем по-настоящему глубокого мыслителя, когда знакомимся с его думой на тему о «двух жизнях» — «жизни земного духа», что «долга… как Божья вечность», и «жизни земного праха», что «кратка… как блеск звезды падучей».
А взять Н.А. Некрасова. В представлениях, которые создавались под нажимом советской идеологии, с его именем связывались прежде всего настроения, выразившиеся в часто цитированных словах: «Буря бы грянула!..» Хотя этот писатель жил не только такими ожиданиями. В его поэзии весьма значимы также молитвы «тишины», душевного мира, покаяния, преодоления грехов, устремления к Храму Божию:

Войди»! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной…

Понятно, нельзя одно обобщение-упрощение заменять другим, столь же категоричным, и утверждать, что Некрасов — исключительно религиозный человек, истовый молитвенник, последовательный носитель благочестия. Еще более неосмотрительно давать такие характеристики литераторов эпохи после Некрасов — скажет, Валерию Брюсову, Зинаиде Гиппиус, Александру Блоку, Сергею Есенину, хотя их произведения соответствующей тематики и включены в наш сборник. Но как бы ни было, они все-таки если не жизнью в целом, то многим из проявившегося в их творчестве — пусть даже часто, как говорится, методом от противного — подтверждали, что «душа по природе своей христианка» (Тертуллиан). Да, к них и у вслед за ними шедших уже все реже встречается устойчиво-целостное христианское отражение мира. Нелегко уяснять, что было причиной, а что следствием. Очевидно одно: мир сей оказался во власти невероятно распространенной, многообразной в проявлениях идеи возмездия, которая и стала зловещим знаком разломной эпохи.
В связи с этим обычно вспоминают А.А. Блока, прежде всего одноименную поэму его. Но для нашего разговора еще большее значение имеет стихотворение Н.С. Гумилева, которое отразило суть разлома именно через взаимоотношения со Словом.

Было:

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города…

Есть:

Но забыли мы, что осиянно
Только Слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это — Бог.
Мы Ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

Расторгается связь времен, коренным образом меняется система ценностей и ориентаций, и словесному творчеству отводятся скудные пределы лозунго- и марше-творчества, а согласно официальным формулировкам, — восславления социалистической действительности в ее революционном развитии. Но и при всем этом не удалось окончательно уничтожить веру Православную, духовную традицию, а также ими обусловленную поэзию. Есть ли основания ставить в один ряд названное? Несомненно. Ибо, как справедливо заметил о. Иоанн Мейендорф, «Православие вообще является единственной религиозной сферой, где об искусстве спорили как о предмете веры», «культура и искусство являются проводниками веры».
Потому вовсе не случайно, что и Нины Карташевой, русской поэтессы конца нынешнего безумного века, появляются стихи, созвучные тем, которые мы особо отмечали у предшественников:

Есть Слово — Господь.
И над словом — Господь.
Поэзия — Господа дар и призванье.
И слово Его облекается в плоть.

Изложенным выше суждением, пожалуй, может быть спровоцирован упрек в идеализации состояния современной русской литературы и духовности. Конечно, если брать общую ситуацию, идеальной, даже удовлетворительной, ее назвать никак нельзя. Многие писатели просто пугают изорванностью мировоззрения, демонстративной беспринципностью и бесчувственностью по отношению ко всем и всему, безмерным самолюбованием и другими явными проявлениями грехов. Но мы об этом уже говорили. К тому же искренняя тревога и боль за состояние духа расхристианенного человека разнопланово отразились в произведениях большинства современных поэтов, которые представлены в этой книге — особенно Г. Горбовского, Л. Бородина, Ю. Кузнецова.
Дополнительно, правда, интересно еще сопоставить обсуждаемые нами явления в ситуациях переходов из XIX века в XX, и из XX — в XXI. Обычно сам напрашивается вывод, что аномальное сейчас — это результат проявившегося как коллизийное тогда; в обоих случаях опасные катаклизмы. Но есть ведь и существенные различия. Эпоха конца XIX — начала XX веков в искусстве ознаменована, вроде бы, поисками сугубо отличительного, индивидуального, что привело к взрыву коллективного. Конец же ХХ проходит под знаком поиска общего, объединяющего, но побеждает индивидуализм, эгоизм. Кроме того, в первом случае разрушение существующего государственного устройства повлекло за собой и разрушение существующего государственного устройства повлекло за собой и разрушение Церкви, хотя все-таки большинство народа не представляло себе жизни без Бога; во втором — разрушение прежнего строя и государства сопровождается возрождением Церкви, хотя большинство народа уже привыкло к жизни безбожной. И еще одно: тогда утверждался интернационализм в самых крайних вариантах, ныне утверждаются, не без крайностей, национальные начала… Хотя каждый из обозначенных нами моментов имеет значение и непосредственное отношение к предмету нашего разговора, остановимся на последнем.
С одной стороны, будто бы все просто: вероисповедание относится к существеннейшим признакам национально-государственной идентификации; не случайно в России традиционная формула патриотизма содержала как нераздельные «веру… и отечество». С другой стороны, сочетание вероисповедного и национального — вопрос, необычайно сложный исторически, особенно для наций, которые формировались в XIX и XX веках, в частности, возросших на общерусском корне. Не имея намерений, да и возможности, сейчас обсуждать все связанные с этим противоречия, отметим общеизвестное и однозначное: для белорусов исконно — как по самоопределению, так и по определениям извне — их православность означала русскость, и наоборот.
Именно поэтому при составлении сборника никак невозможно было обойти ряд имен, для россиян, пожалуй, и неизвестных, и не столь уж значимых по сравнению со знаменитыми сынами России. Но, осмелимся утверждать, без них все-таки неполными будут представления и о русскости, и об истории Православия на Руси.
Прежде всего сказанное относится к преподобному мученику Афанасию, игумену Брестскому, чей подвиг укреплял державшихся Веры Православной «русинов» Польши и Великого княжества Литовского не только в современную ему эпоху жесточайшего насаждения унии, но и во все последующие времена, и чье наследие как православного писателя-полемиста не теряет значения до сих пор тоже.
Скорее всего, нашим читателям ничего не говорят такие имена, как С. Ляпустин, Е. Ганецкий, М. Запольский, Н. Байков. К тому же нельзя не согласиться, и художественные достоинства их произведений особо значительными назвать трудно. Тем не менее, и они, авторы публикаций в провинциальной периодике — прежде всего «Епархиальных ведомостях», поддерживали на Белой Руси хранителей и носителей Православного сознания, когда его подавляли, а впоследствии разрушали. У всех упомянутых сложные судьбы, крепко сплетенные с нелегкой судьбой Белой Руси. К примеру, Николай Байков — сын священника из Тверской губернии, выпускник Московской Духовной Академии, преподавал в Минской Духовной Семинарии, а впоследствии стал признанным филологом, соавтором «Белорусско-русского словаря», одного из первых. Так что включение названных лиц, равно как и некоторых других, для россиян незнакомых, в ряд русских православных поэтов — не проявление специфического патриотизма составителя этой книги.
А вообще, конечно, составитель учитывал исходно и осознает сейчас, что взялся за дело, при выполнении которого любой результат может и должен вызывать дополнительно вопросы. Они, в свою очередь, тоже потребует разрешения.
А пока останемся в надежде на доброжелательность отношения к этому скромному труду и в ожидании замечаний, предложений и советов.

И.А. Чарота

Из «Богогласников» рода нашего

Небо и земля…

Небо и земля, небо и земля ныне торжествуют:
Ангелы людем, Ангелы людем весело спразднуют

Припев:

Христос родился, Бог воплотился!
Ангелы спивают, царие витают,
Поклоны отдают, пастыри играют,
Чудо, чудо повидают.
Во Вифлееме, во Вифлееме весела новина:
Чистая Дева, чистая Дева породила Сына.

(Припев)

Слово Отчее, Слово Отчее взяло на Ся тело:
В темностях земных, в темностях земных Солнце засветило.

(Припев)

Ангелы служат, Ангелы служат рожденному Царю:
И во вертепе, и во вертепе творят Его волю.

(Припев)

Трие царие, трие царие от восток приходят:
Смирну и ладан, смирну и ладан, и злато приносят.

(Припев)

Царю и Богу, Царю и Богу тое все даруют:
Пастыри людям, пастыри людям дивну весть сказуют.

(Припев)

И мы рожденному, и мы рожденному Богу поклон даймо:
Слава во вышних, слава во вышних Ему заспеваемо.

Скиния златая, ковчеже завета…

Скиния златая, ковчеже завета,
Видяще днесь Младенца Сына повита,
Радуйся, Марие, радуйся, Приснодево,
Во нетленном рождестве Твоем!
Пастырем со Ангелы тайна явися,
В Вифлееме, во вертепе Христос родися.
Радуйся, Марие…
Вол и осел, ту суще, Творца познают,
Рожденному днесь Младенцу хвалу воздают.
Радуйся, Марие…
О, Марие Богомати! Молися за нас,
Да возможем Тя хвалити мы на всякий час.
Радуйся, Марие…

Нова радость стала…

Нова радость стала, яка не бывала:
Над вертепом звезда ясна светом засияла (2).
Там Христос родися, От Девы воплотился,
Як человек, пеленами убого повися (2).
Ангели спивают, «Слава» восклицают,
На небеси и на земли мир провозглашают (2).
Давид днесь играет, в гусли ударяет,
Мелодично и предивно Бога выхваляет (2).
И мы тож спиваймо, Христа прославляймо,
Из Марии Рожденнаго смиренно благаймо (2).
Просимо Тя, Царю, Небесный Владарю,
Даруй лета счастливые сему господарю (2).
В мире проводити, Тебе угодити,
И с Тобою в Царстве Твоем во век веков жити (2).

Я умом ходила…

Я умом ходила
В город Вифлеем
И была в вертепе,
И видала в нем,
Что Христос Спаситель,
Царь, Творец и Бог,
Родился от Девы
И лежит, убог.
В яслях безсловесных,
Посреди ягнят,
А над ним Иосиф
С Матерью сидят.
Бог Младенец горько
Плакал и рыдал,
Многими слезами
Ясли обливал.
Жаль Христа мне стало,
Пала я пред Ним,
И рыдала вместе
С Господом моим.
А потом я Деве
Сделала вопрос:
Отчего так плачет
Маленький Христос?
Дева мне сказала:
Плачет Он о том,
Что Адам и Ева
Взяты в плен врагом,
И что образ Божий,
Данный их душам,
Предан поруганью
Злобнейшим бесам.
Плачет, что не любят
Дети их Творца
И сквернят грехами
Души и сердца.
Плачет, что прельстились
Люди суетой
И пренебрегают
Горней красотой.
Плачет, что на службу
К сатане идут,
А от службы Божьей
Стар и млад бегут.
Все о плоти мыслят,
А о духе — нет,
И мрачат на веки
Свой духовный свет.
О Христос! Дай чувство
Нам Твоей любви
И на подвиг крестный
Нас благослови!

Пречистая Дево, Мати нашего краю…

(Ко Пресвятой Богородице Холмской)

Пречистая Дево, Мати руськаго краю,
Як на небе, так на земле Тя величают:
Ты грешников с тяжкой муки
Через Свои спасаешь руки.
Не дай пропасти!
Тебе вси святии служат, Родице Божа!
И мы грешнии Тя славим все, яко можем:
Целым сердцем нехай широ
Тебе служат душа и тело,
Мати Чистая!
Кто не блажит Тя за дары? Зде на всех воззри,
Отовсюду в Холм идущих до Святой горы:
Хворых, темных, сомнящихся,
Исцеляешь молящихся,
Прошу ж и мене.
Призри милостивно на мя, вернаго слугу:
Не дай, Мати, упадати в великую тугу.
Скажи теперь: як бы знати,
Где мой путь, що душу спасати,
Благая Мати!
В Тебе той путь обретаем. Во всякой требе
Помогаешь и просящих вселеяешь в небе.
Не выпуская же на веки
С Твоей пресвятой опеки
Мене грешнаго.

Пречистая Дево, Мати Холмския Руси…

(Ко Пречистой Деве, Мати Холмския Руси)

Пречистая Дево, Мати Холмския Руси,
Мы, рабы Твои и дети, славим Тебя вси:
Ты Холм град наш возлюбила
И Свой образ там явила нам в защиту всем.
Когда нашу Русь Святую громил страшный враг
И под Холмом развевался нечестивых стяг,
На горе Святой Ты была
И страну всю оградила от грозных врагов.
И мы ныне с душой светлой во святый град спешим,
И Рождество Девы Чистой в песнях воспоим,
Руки вознесем в моленьи
О всех верных душ спасении на горе Святой.

Спевайте, люди, кто жие на свете…

(Ко Пресвятой Богородице Леснянской)

Спевайте, люди, кто жие на свете…
Дева Мария е в Бельском повете.
В Леснянску обитель там Ся объявилась,
Щоб вси христиане пред Нею молились.
Хто веру ма в Бога и зостал крещеный,
Нехай поспишае до той иконы.
Нех молится щиро дитина покорна,
Порадить, пригорне его Чудотворна.
Мати Всеблагая помилуе грешных,
Заступница перед Сыном, Господом Всевышним.
И Господь уважит и подаст надию,
Хто сердцем преклонит пред стопы Марии.
И як же счастлива та сторона Лесна:
Там древле явилась икона Небесна!
Своим Лицем ясным храм весь осветила
Нераз помощь людям смиренно явила.
Приидите, хрищени, в Леснянский храм Божий,
Царица Небесная всим поможе.
Приидите, вдовицы, приидите, хромые,
Приидите, калеки и дети малые!
Всех заспокоит Мати Всеблагая,
Все подаст людям икона Святая.
Дево Марие, Милосердна Мати!
Дай легку годину як будем вмирати.
Перед Сыном в небе за нас заступися,
А пока живемо, за нами молися,
К тебе припадаем, смиренно взываем:
От бед избавляй нас, на Тя уповаем.
Заступница Усердная и сирых, и вдов!
Избавь нас по смерти от тяжких оков!
На сем свете научи нас,
Як ся нам жити:
Тебе просим, преклонившись,
Мы, покорны дети.

В Лесной нам се объявила…

(Чудотворной иконе Божией Матери Леснянской)

В Лесной нам се объявила, о Марие!
Русский народ полюбила, аллилуя!

Припев:

Радость вам, Херувимы, спевайте, Серафимы:
Радуйся, радуйся, радуйся, Марие!
Место то о когом звали, о Марие!
Где пастушки скот пасали, аллилуя!

(Припев)

На грушковом стал дереви, о Марие!
Нашел Образ для нас явный, аллилуя!

(Припев)

Заблистала на той груше, о Марие!
Славим Тебе в целой души, аллилуя!

(Припев)

Чудотворна Дево в Лесне, о Марие!
Русский народ поет песни, аллилуя!

(Припев)

Мы Тебе вси величаем, о Марие!
Свои слезы проливаем, аллилуя!

(Припев)

Свята Небесна Царице, о Марие!
Упадем мы грешны на лице, аллилуя!

(Припев)

Нех Ти буде честь и слава, о Марие!
Що Ты для нас щитом стала, аллилуя!

(Припев)

Шведов, турков погромила, о Марие!
Всех ворогов покорила, аллилуя!

(Припев)

Нех цветов цела Краина, о Марие!
Отгоняй вороги злые, аллилуя!

(Припев)

Нехай завше покой буде, о Марие!
Просят Тебе руськи люди, аллилуя!

(Припев)

Бо Ты наша Заступница, о Марие!
Леснянска Чиста Девица, аллилуя!

(Припев)

Ту Себе место обрала, о Марие!
И в недоли ратовала, аллилуя!

(Припев)

Долги лета вже в той Лесной, о Марие!
Образ Твой святый небесный, аллилуя!

(Припев)

Зблизка, здаля народ горне, о Марие!
Поклон дают Ти покорно, аллилуя!

(Припев)

Ты як Мати всех приймаешь, о Марие!
Чисте сердце у всех знаешь, аллилуя!

(Припев)

Бо кто мае сердце чисте, о Марие!

«Отпусти грех, — скажешь, — Христе», аллилуя!

(Припев)

Твой Сын Милый, Твой Единый, о Марие!
Отпусти нам грехи, вины, аллилуя!

(Припев)

Бо не мало есть доводу, о Марие!
Чудес много дознало народу, аллилуя!

(Припев)

Темный, хромый и горбатый, о Марие!
Здоров ся вернул дохаты, аллилуя!

(Припев)

Вся признае Русь червонна, о Марие!
Же Ты наша оборона, аллилуя!

(Припев)

Вдова идет со слезами, о Марие!

«Мати, змилуйся над нами», аллилуя!

(Припев)

Сироты руки подносят, о Марие!
Милосердия у Тебя просят, аллилуя!

(Припев)

Глянь Ты на нас Своим оком, о Марие!
Пред Твоей святой иконой, аллилуя!

(Припев)

Люди зблизка и здалека, о Марие!
Под Твою пришли опеку, о Марие!

(Припев)

До Пречистой Девице, о Марие!
Поспешайте все грешницы, аллилуя!

(Припев)

Навет бесом зараженны, о Марие!
До той спешат иконы, аллилуя!

(Припев)

Богу Милосердна Мати, о Марие!
Только треба споведатись, о Марие!

(Припев)

Як очистишь свои грехи, о Марие!
Зараз зазнаешь потехи, аллилуя!

(Припев)

Отсюда вернул всем быв довольный, о Марие!
Веселый был, як пташек вольный, аллилуя!

(Припев)

Теперь всегда выславляе, о Марие!
Бо Твой образ вдома мае, аллилуя!

(Припев)

На Твое Лице спогляне, о Марие!
Зараз ему легче стане, аллилуя!

(Припев)

Ты всех утешаешь и ратуешь, о Марие!
И за нами орудуешь, аллилуя!

(Припев)

Ну же, братья, сестры — разом, о Марие!
Уклякниймо пред образом, аллилуя!

(Припев)

Заволаймо до Царицы, о Марие!
Упадемо все на лице, аллилуя!

(Припев)

Омофором всех окрый нас, о Марие!
Милосердна будь Ты для нас, аллилуя!

(Припев)

И як будем умирати, о Марие!
Будь же при нас, наша Мати, аллилуя!

(Припев)

Упроси Своего Сына Христа, о Марие!
Буди хвала векуиста, аллилуя!

(Припев)

Нехай Бога оглядаем, о Марие!
С Ангелами заспеваем, аллилуя!

(Припев)

Ой, зийшла зоря вечеровая…

(Ко Пресвятой Богородице Почаевской)

Ой, зийшла зоря вечеровая
Та по-над Почаевом.
Выступало турецкое войско
Як та чорная хмара.
Турки з татарами облягли
Монастырь завоювати.
Мати Божия Почаевская
Буде нас ратовати.
Отец Желизо з келии вышел
Та слезами умливае:
«Ой, ратуй-ратуй, Божия Мати,
Монастырь погибае!»

Ой выйшла, выйшла, Божия Мати,
На крест Она стала,
Кули вертала, турок убивала,
Монастырь уратовала.
А мы люди, все христиане,
До Бога вси ударяймо,
Матери Божией Почаевской
Поклон все воздаваймо!

О, хто, хто Миколая любит…

(Святителю Николаю)

О, хто, хто Миколая любит,
О, хто, хто Миколаю служит,
Тому святый Миколай
На всякий час помогае,
Миколае!
О, хто, хто живе в его двори, —
Помощник на земли и мори,
Измет его от напасти,
Не даст ему в грехи впасти,
Миколае!
О, хто, хто к нему прибегае,
На помощь его призывае,
Той не буде ошуканый
И греховной уйде раны,
Миколае!
Пастырю словесного стада,
Изми нас варварского ада,
Сохрани нас от левой,
Постави нас на правой,
Миколае!
Миколая имя знаменито:
Побеждай тезоименито,
Побеждай агаряны,
Сохраняй христианы,
Миколае!
Побеждай врагов наших всюды,
Помощник во скорбех нам буди:
Хотящих нас разорити,
Зволь их уста заградити,
Миколае!
Миколае, молися за нами! —
Просим тя вси тут со слезами,
Мы тя будем выхваляти,
Имя твое величати
На веки.

Гимн святым братьям Кириллу и Мефодию

Славим вам, братья, славян просветители,
Церкви Славянской Святые Отцы,
Слава вам, Правды Христовой Учители,
Слава вам, грамоты нашей творцы (2).
Будьте ж Славянству звеном единения,
Братья святые Мефодий, Кирилл!
Да осенит его дух примирения
Вашей молитвой пред Господом Сил (2)!

Братья! Двоицу святую…

(Святым Кириллу и Мефодию, Первоучителям Славянским)

Братья! Двоицу святую
В сей день радостно почтим —
Просветителей честную
Память светло совершим!
Песнью хвальною, велегласною
Да восхвалим их:
Радуйся, Кирилле! Радуйся, Мефодие!
Радуйтеся, радуйтесь,
Словенских стран Апостолы!
Светом Божиим, Просветители,
В тьме блуждающих озарили нас.
Из источника Православия
Души жаждущих напоили вы!
И словенскими письменами вы,
Богомудрые, умудрили нас.
В умилении благочестно все,
Торжествуя днесь, ублажаем вас.

Блажен ты, Отче, муж…

(Песнь преподобномученику Афанасию Брестскому)

Блажен ты, Отче, муж, что правоверно жил
И житием святым ты Богу угодил,
Желая со Христом по смерти в небе жить,
Бессмертия венец преславный получить.
А тем, Блаженнейший, что вере той учил,
Которую и сам в сей жизни ты хранил,
И братии своей прилежно ты внушал,
Что вера Православная есть истинна, вещал,
Которую Христос Спаситель возлюбил,
Апостолами всех Он тою просветил,
На правый веры путь желая привести,
От вечной гибели через людей спасти,
Чем самым более в сем мире ты сиял,
Как злато чистое, как бриллиант блистал.
За что тебя Христос Спаситель возлюбил,
Святое мужество духовное дарил.
Чрез Мать Свою тебя Он вестником избрал,
К сенату польскому тебя Он посылал,
Чтоб веры древней тот сенат не пременял,
На римску западную ее не изменял,
И тем не развращал людей всех православных,
Апостолам, Святым Отцам единоверных.
Что за измену ту лишится он спокойства,
Земного царствия всего благоустройства.
Такия ты слова сенату все изрек,
Упрямому ж ему казнь будущу прорек.
Как Матерь Божия велела объявить
И никаких Ея пред ним тех слов не скрыть,
Кой веру греческу на римску променял
И с королем тогда совет свой подавал,
Чтоб верных в Польше всех к той вере принуждать
Или унитскую им повелел принять:
И для того тебя Мать Божа посылала,
Восточной веры той не изменять внушала,
Которой предки всех с усердием держались,
В той Польше и Литве все одною спасались
До тысяча пятьсот деветьдесят шестого
Года от Рождества Спасителя Благого.
Хотя ж речей твоих сенат тот не принял
И кровь твою еще убийством излиял,
Усек пред всеми тя за весть ему худую,
Которую почел за ложную и злую,
Прельстившись пастырьми, отступшими, худыми,
Унитскими пятью, делами не благими,
При том же тот сенат и папе поблажая
И королю тогда своему потакая,
Ему, католику, желая угодить,
Чтоб в славе сей мирской чрез весь век с ним прожить,
По смерти он твоей ту веру пременил,
На римску западну унитску изменил
И многих отступить принудил он здесь верных,
Святою верою Отцам единоверных,
И не хотевших всех от веры отступить
На римскую или унитску пременить,
Чрез злых людей своих различно утеснял,
В Литве и Польше всей лукаво погублял.
Чрез то и потерял он царство до конца,
Лишившись в вечности небеснаго венца.
Что смело ты все то в сенате извещал,
Ему благой совет духовный подавал,
Кой, не желая внять совету твоему,
А поступить хотел по сердцу своему,
Тебя в темницу он велел тотчас отдать,
Потом же повелел главу тебе отнять.
Но ты истину и веру Православну,
Отцами, самими Апостолами избранну,
Которой научил Христос-Спаситель Бог,
Чрез верных в Польше всех и нам соблюсть помог
И также за твою святу кровь излиянну
И жизнь твою чрез то безвременно скончанну
Венцом безсмертия от Бога увенчан
И славнейший чертог тебе на небе дан.
Тем на земле и мы тя, Отче, ублажаем
И мученичую конину почитаем,
И помним все слова, какия ты изрек,
Гоненье, торжество для верных всех прорек,
За полтораста лет благую весть предвозвестил
Пред смертию тогда своею ты, открыв,
Что Церковь будет вся вельми гонима впредь,
Чем гибель сотворят себе и верным вред:
Но наконец она преславно возсияет,
Спокойствие везде, свобода возблистает,
Как крин и лилия здесь процветет прекрасно,
И будут православные жить в радости приятно,
И все слова твои исполнилися днесь.
И православные живут в отраде здесь,
В воскресшей Польше при правлении спокойном,
При свободном устройстве конституционном.
За то тебе зовем песнь: радуйся, прехвальне,
Провидче будущих, наш вестниче преславне,
Ты исповедникам подобен, Отче, был,
Что веру правую сенату объявил.
Став бодрственно един пред сонмом всех князей,
Приемших злый совет для пагубы людей,
Как Матерь Божия велела изъявить,
Чтоб не дерзал сенат ее переменить
На веру римскую, не бывшу здесь нигде,
Но греческа была Восточная везде,
За что и пострадал, как древний из отцов,
Премудре Отче наш, угодниче Христов.
И мы, тебя за то сердечно похваляя,
Тя, Афанасие, блаженне Отче, просим,
Мольбу свою к тебе в сем мире мы приносим:
О нас ко Господу, ты, Отче, помолися,
Молитвенник всегда теплейший сотворися,
Моля Его о нас, да свыше просветит
И духом мужества нас грешных укрепит:
В сей вере истинной до смерти пребывать
И с покаянием всем жизнь нашу скончать,
Дабы и мы могли на небе с Богом жить,
Блаженство вечное по смерти получить.

О вечности

Памятайте, христиане,
Что се з вами потом стане — на веки.
Всем по смерти идти треба —
Чи до пекла, чи до неба — на веки.
Есть то правда неотменна,
Что с тых една, а не инна — на веки.
Чекает всех нас дорога —
Така есть в том воля Бога — на веки.
Так в Святом Евангелии
Христос учит о житии — на веки.
Едных бо к Себе взывает,
Других в пекло отсылает — на веки.
Тут светови скажете люди,
Что то в одном пекле буде — на веки.
Якия там будут муки,
Нужны троски и докуки — на веки.
Темность страшна места того
Причиняет муку много — на веки.
О, як тяжка та казнь буде,
Если не видят света люди — на веки.
Душа жалость зранит многа,
Понеже стратила Бога — на веки.
И все ласки и все дары
Зрение Божия твари — на веки.
Там грызет червь сумления,
Что не достал спасения — на веки.
Для марности позабыл неба,
А так погибати треба — на веки.
Ужаснемся, христиане,
Бо и с нами тож се стане — на веки.
Если не будем се каяти,
Суда Божия се бояти — на веки.
Приказанья исполняти,
Наук церковных слухати — на веки.
Не допусти, Христе Боже,
Страсть Твоя нам да поможет — на веки.

О смерти

Восстани, о душе! Восстани, что спиши?
Грехми помрачена, почто не радиши?
Ах, не веси время, в неже с телом тебе
Разлучитись зело, зело со нуждою треба.
С каковым ответом приидеши пред Бога,
Страшного Судию, Судию, сотворивши зла многа?
Тогда всю жизнь твою будет истязати.
Горе тебе, бедна, бедна несть, что отвещати.
Кровавыми слезами рыдати будеши
И ни от кого же, кого же помощи приимеши.
Смерть грешников люта, кийждо винен знати,
Чисту душу взявши, взявши, чисту должен дати.
Но кто ю очистит, разве Бог единый.
Той кающемуся, кающемуся отпустит все вины.
Боже, каю Тис ся во исправлении,
Ты же сохрани мя, сохрани во исхождении.

Из «Загаровского сборника» (XVII в.)

Об отступных от Церкви

Врагови подобни церковнии врази
и его милыи и вернии друзи.
Иже Востока светлость ныне составляют
и до тмы Запада в прелесть отбегают.
От истины — до лжи, от веры — во ересь,
от святых сладости — во грешную горесть
Водимы бывают плотскими советы
и не сохранили ко Богу обеты,
Которых ко Нему сами учинили
и своими усты оных осудили.
К богатому папе отбегали на пашу,
абы за пенязе погубити душу.
Где все им по воле будет поблажати,
измышленный Христос, убийца, не мати,
Иже всю вселенную злостями осквернил
и духовный разум на плотский изменил.
Дух же Святый истинен, солгати не может,
и людем прегордым гордость не поможет.
Аще бы кто вержет камень на высоту,
мняще небесную збивати красоту
Всемирнаго солнца, яснаго светила,
на такого падется и оная сила.
И на свою главу восприймет болезни,
да к тому престанет творити соблазны.
И сии же Христовы Церкви не победят,
але сами себе во веки безчестят,
И срамоту приймут от Онаго славы,
крепость Его и суд сокрушит им главы.
Наверниться, бегуны, ко Церкви Всоточной,
приидите к Матери святой, непорочной,
Не шукайте Христа на Западе, в Риме,
и явился нам ог во Иерусалиме.
Уже бо не прийдет с земнаго вертепа,
але от Божия небеснаго света.
Папа бо панует на небе, в Риме,
и погребается во земле и яме.
Не як Бог владеет, человек бо тленный,
слава и век его вскоре отменный.
Але Царь Небесный сидит на столице,
и трепещут пред Ним Ангельстии лицы.
И все создание Ему ся кланяет,
от Него живот и духа мевает.
И самый Петр в Риме гды бы ныне возстал,
благочестия вже там бы не застал.
Его наместники им бы изгордели,
иже як царове по нем збогатели.
Мусил бы их снова нищеты учити,
але поистине не мог бы смирити.
Праведно ж бы папам Петра памятати,
возстанет бо потом он их обличати.
Сохранемо ж везде Петровы науки
и будем Христу и ему ученики.

О лжепастырех

Горе оным, иже Церковь изражают,
и за имения веру продавают,
Як жиды Иуде цену поставляют,
оставляют Восток и бегут на Запад
и многими вожами поспешными во ад.
Мимо права святаго людских наследуют
и Слова Божого ни мало приймут.
Славы бо и чести на земле шукают,
до всякои ереси ради ся злепити,
а святую веру хотят развратити.
Суди ж им, Господи, от мыслей отпасти,
и нас же избави от той прелести.
Вы же, православными, Господа любите,
матку духовную честию почтите,
Восточнои Церкви уставы храните
и за отступными пастырьми не идите.
Не дает Бог славы Своеи никому
и хочет служити нам Ему Самому.
И вы, от Сиона, Рима не шукайте,
и непобожнои едности бегайте.
Ни свет бо темности не поработает,
но всегда собою темность отгоняет.
Так святая вера светла есть и свята,
без змазы и ересей, яко дева чиста.
От Самого Христа до нас возсияла
и от апостолов людей осветила.
Всю бо вселенную они научили
и за неи крови свои пролили.
И на вся языки дали епископы,
Богу позыскавши як честныи снопы.

О латынской гордости

Але во остатний век гордыи римляне
почитают свое яко Божие создание.
Местца апостолов мнятся содержати,
а их обычаев не любят хранити.
И все противное делают Христови,
и не последуют святому Петрови.
И Божию славу мирскою покрыли,
и духовный разум плотским изменили.
Запремо ж ся таких апостолов новых,
да не отлучают нас любовей Христовых.
Святые папежи первые балженны,
иж муки за Христа были сподобленны,
И тыи истинно Христови служили
и для христианов души положили.
Яких тепер церков римская не мает,
и с жидами дружбу и любовь ховает.
Христови и Церкви зело есть противна,
и до Восточнои матки не покорна.
А вы, верныи, мачоху минайте,
святую отчизну зело заховайте.
И не последуйте гордому народу,
держите со Христом пресвятую згоду.
Не подобает нам слабоверным быти,
да не заведут нас от веры зблудити.
Кто преславной веры отступает,
такий со святыми жребия не мает.
Убог такий и наг, душа его мертва,
и сам есть гнусная греховная жертва.

Глагол и Духа благодать: стихи служителей Церкви Христовой

Иларион, митрополит Киевский

Слово о Законе и Благодати (отрывки)

Кто бо велик, яко Бог наш!
То един твори чудеса,
положи Закон на проуготование Истине и Благодати;
да в нем обыкнет человеческо естество,
от многобожства идольскаго уклоняяся,
в единого Бога веровати.
Да, яко сосуд сквернен, человечество, помовено водою,
Законом и обрезанием приимет млеко Благодати и Крещения.
Закон бо предтеча бе и слуга Благодати и Истине,
Истина же и Благодать — слуга будущему веку,
жизни нетленнеи.
Яко закон привожаше взаконеныя к благодатному Крещению,
крещение же сыны свои препущает на вечную жизнь.
Моисеи бо и пророци о Христове пришествии поведаху,
Христос же и апостоли Его — о Воскресении
и о будущем веце.

* * *

Ослеплени неведением, и тобою прозрехом на свет
Трисолнечнаго Божества.
Неми бехом, и тобою проглаголахом,
и ныне уже мали и велици славим
Единосущную Троицу.
Радуйся, учителю наш и наставниче благоверию!
Ты правдою бе облечен, крепостию препоясан,
истиною обут, смыслом венчан,
и милостынею, яко гривною,
и утварью златою красуяся.
Ты бе, о честная главо, нагим одеяние.
Ты бе алчным кормитель.
Ты бе жаждущем утробе ухлажение.
Ты бе вдовицам помощник.
Ты бе странным покоище.
Ты бе бескровным покров.
Ты бе обидимым заступник,
убогыим обогащение.
Им же благим делом и инем
возмездие приемля на небесех —
блага, яже уготова Бог вам, любящим Его.
И зрение сладкаго лица Его насыщаяся,
помолися о земли своеи и о людех,
в них же благоверно владычествова.
Да сохранит я в мире и благоверии
преданием тобою!
И да славится в нем правоверие,
и да клянется всяко еретичество!
И да соблюдет я Господь Бог
от всякое рати и пленения,
от града и всякое скорби и стужения…

Святитель Кирилл, епископ Туровский

Слово на Воскресение Христово

(Отрывок)

Ныне солнце красуяся к высоте восходит
и радуяся землю огревает, —
Взиде бо нам от гроба праведное Солнце-Христос
и вся верующая Ему спасает.
Ныне луна с вышняго соступивши степени
большему светилу честь подавает, —
Уже бо ветхий закон по Писанию с суботами преста
и пророки Христову закону честь подает.
Ныне зима греховная покаянием престала есть
и лед неверия богораздумием растаяся.
Зима убо язычьскаго кумирослужения
апостольским учением и Христовою верою престала есть,
Лед же Фомина неверия
показанием Христов ребр растаяся.
Днесь весна красуется оживляющи
земное естьство,
и бурнии ветри тихо повевающе плоды гобзуют,
И земля семена питающи зеленую траву ражает.
Весна убо красная есть вера Христова,
яже Крещением поражает человеческое
паки естьство;
бурнии же ветры — грехотворнии помыслы,
иже покаянием претворьшеся на добродетель
душеполезные плоды гобзуют;
Земля же естьства нашего, аки семя,
Слово Божие приемши
и страхом его болящи присно,
дух спасения ражает.

Похвала преподобной Еуфросинии, игуменьи Полоцкой

Ким убо языком достоить нам похвалити, братие,
светозарную память преблаженныя
невесты Христовы — Еуфросинии?!
Бяше бо помощьница обидемым,
скръбящим утешением,
нагим одеяние, больным посещение,
просторище всем.
Всяка бысть Еуфросиниа,
убо сердце свое напокаяще Божия премудрости.
Еуфросиниа — неуведающий цвет райского сада!
Еуфросиниа — небопарный орел,
Попаривши от Запада и до Востока,
яко луна солнечная,
просветивши всю землю Полоцкую!
Тем же, братие, хвалится Селун Дмитрием,
а Вышегород мученики.
А мы же хвалим, блажен еси ты граде Полоцкий,
таковую леторасль возрастивый, —
преподобную Еуфросинию!
Блажени людие, живущие в нем!
Блажени родители твои!
Блажена утроба,
от нея же изыде преподобная Еуфросиниа!
Балажен возраст твой, Еуфросиние достохвальная!
Блажен труд твой и подвизи к Богу!
Блажени люди, живущие в моностыре Святого Спаса
и Святыя Богородицы!
Блажени людие, живующие в тебе,
преблаженая невесто Христа, Бога нашего!
Молися Богу о стаде своем, иже вси
совокупила ко Господу,
Яко тому подобает всяка слава и честь,
и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу
и ныне и присно!

Преподобномученик Афанасий, игумен Брестский

«Даруй покой Церкви Своей, Христе Боже…»

Даруй покой Церкви Своей, Христе Боже,
терпети болш не вем, если хто з нас зможе.
Дай помощ от печали,
абыс мы вцели зостали.
В вери святой непорочной в милы лета,
гды ж приходят страшные дни в конец света.
Вылучаеш, хто з нас, Пане,
по правици Твоей стане.
Звитяжай же зрайцов первей униатов,
препозитов также и их номинатов.
Абы болш не колотили,
в покою лет конец жили.
Потлуми всех противников и их рады,
абы большей не чинили гневу и здрады,
межи греки и рымляны,
где ж то люд Твой ест выбраный.
Пришол той час розделеня з проклятыми.
Не зъест хлеба ошарпанец з везваными.
До темности каже втрутить,
звязаного в веки мучить.
Тут юж злости антихриста, униате,
клацмо и похлебцо, рожоной лжи брате,
памятай ся в своей злости,
зажий на собе литости.
Пекло на тя горящее зготовано.
Гордость твою и думы зле бы спаляно.
Стережися того огня,
не вер диаблу рукоимя.
Для тебе то церков грецка ляментует,
в многих местцах много утисков приймует,
престань же такой злости,
не чини юж прикрости.
Небарзо тебе Рым прагнет и Латина,
може, бовем обыйтися без Русина.
Навернися до Всходнеи
Церкви своеи святои.
Поможет в том Пречистая и святыи,
молитвы свои даючи приемныи
в славу Богу своему
в Троици Святой Единому.
Будь же сыном православным униате,
Ест покута живым людем, милый брате.
Христос по тебе взывает
и Пречистая чекает.
Просит за тя з плачем горким в трубе страшно
Матка Сына, в крижу мовячи, мне жалосной:
теперь человек ласку мает,
на потом болш не узнает.
Хвалим же вси Христа и Творца нашего,
же нам дал юж Матку. Неокрутно Его
речь святая и знаки
неомылны суть на веки.

Святитель Дмитрий, митрополит Ростовский

Воплю к Богу в беде моей

Воплю к Богу в беде моей, да мя Он услышит
И в велицей скорби моей весело утешит,
Обратит мой плач в веселье и в радость преложит,
Тяжкое ж ми злолученство во благо приводит.
Не вем, откуду ветр взвеет в сладостной охладе, —
Уже падаю отвсюду сущи на свободе.
Надежда мя утверждает, мысль ми направляет,
Указует тещи к Богу, Кий все устрояет.
Аще бы под землю скрылся, и там мя обрящет,
Аще б в камень заключился, и там мя досяжет.
Но аз, стоя издалеча, прикладом грешнаго
Реку: «Боже, почто мя оставил страстнаго?
Приспе время исправленья живота моего,
Из младых лет в жизни моей деях много злаго.
Помилуй мя Ты, грешнаго, о мой вечный Боже!
Во уши Твоя святы прийми мой вопль уже
И подаждь ми терпение всех страданий моих,
Управи мя, якож веси Духом Святым Твоим,
Аще волиши наказати, буди воля Твоя,
Токмо да спасется душа милостивно моя.
Весь день, всю нощь рыдаю, Господи мой, к Тебе:
Услыши молитву мою и прийми ю к Себе,
И подаждь же милость Свою, избави от муки,
Понеже весь аз отпадох чрез гнев Твоей руки».

Господи мой, ярость Твою не покажи надо мною…

Господи мой, ярость Твою не покажи надо мною:
Во жестоком гневе Твоем не суди мя в гресе моем.
Господи мой, стрелы Твоя поразиши сердце мое:
Всяк час на мне рука Твоя, обетшаша кости моя.
Несть бо мира в костех моих, от ярости очес Твоих:
Грех мой видех предо мною, превосходящ главу мою.
Отяготе на мне грех мой, яко видех, Боже, гнев Твой:
Озлоблен бых и смирихся, ко нищете преложихся.
Возлюблю сердце мое, на всякий час творя злое:
В нутре моем полно злаго, не видимо, что есть благо.
И сотворих многу злобу, Господи мой, пред Тобою:
Прости, Боже, грехи моя, что сотворих пред Тобою.
Не остави мене, Боже, но всегда буди со мною:
Господи мой и Спасе мой, Ты ми вонми в помощь мою.

Надежду мою в Бозе полагаю

Надежду мою в Бозе полагаю,
Промыслу Того весь себе отдаю.
Як Он восхощает, тако мне устроит,
А Его воли никто не престроит.
Судьбы Господня есть то бездна многа.
В тайных советах кто постигнет Бога?
Аще что кому Он восхощет дати,
Людская зависть не может препяти.
Кому бо в Него предуствленно,
То непременно будет исполненно.
Убо надежда моя буди к Богу:
Удивит на мне милость Свою многу.
Не надейся на князи и люди —
В тех уповая, постыжден есть всюды.
Часть моя еси Ты, Единый Боже,
Твоя десница во всем мне поможе.
Десница Твоя та сотворит силу:
Исцелит душу, даст здравие телу.
Та и вся блага, аще их есть требе,
Вскоре дать может и потом жить в небе.

О горе мне, грешнику сущу

О горе мне, грешнику сущу,
Горе благих дел неимущу!
Како пред Суд Божий явлюся,
Како со святыми возвеселюся?
Отступник от Бога злобою,
Грех возлюбих сам сы собою,
Темность паче света кохаю,
А о славе вечной не дбаю.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Временное предпочитаю,
А о славе вечной дбаю.
Что ж услышу? Стражду навеки.
Ах, беда мне, жаль превелики!
Восплачуся горько слезами,
Но не будет милости с нами.
Что имам, бедный, сотворити
Когда прийдет Госопдь судити?
Пойду прежде дне сего судна,
Явлю вся дела моя студна —
Пойду пред Отцем умилюся,
Да Его пищи не лишуся…

Грешник и Магдалина

Грешник

Дай мне место, Магдалина,
У Христовых ног,
Чтобы их омыть слезами
Бедный грешник мог.
Ты уж плакала довольно,
Ты уж плачем усладилась,
Ты очистилась от скверны,
Ты любовью просветилась.
Я ж, несчастный, и доселе
Прокажен грехом,
Опоясан поношеньем
И покрыт стыдом…
Близкий к смерти, прихожу я
К милосердью Божья Сына, —
Так у ног Его пречистых
Дай мне место, Магдалина!

Магдалина

Милосердьем беспредельным
Наш Господь богат:
Всех Он любит, всех зовет Он,
Всех принять Он будет рад.
Пусть все люди соберутся, —
У Него не будет тесно, —
Так любовь Его обильна,
Дом велик Его Небесный!
Станем плакать лучше вместе
При его ногах:
Есть всегдашняя услада
В плаче о грехах.

Иеромонах Епифаний Славинецкий

Радуйся, радость Твою воспеваю!

Радуйся, радость Твою воспеваю! —
Так горких смуток моих познаваю!
Радуйся, Дево, радуйся! — взываю.
Сладкого Христа дражайшая Мати,
Даждь помощь Твою всем нам познати,
Своего людем Сына даждь познати!
Неплодство Твое Ты Отцу разрешила,
Егда плодная лоза отродила —
Живот миров Рождеством явила.
Даждь ми сего плода, благодати Ева,
Благословен есть от Твоего чрева,
Егоже рождиши, пребыла есть Дева.
Но яко горесть Твое сердце знает,
Егда на кресте сей цвет увядает,
В Твое оружие сквозие збодает.

Святии святителие, к вас прибегаем

Святии святителие, к вам прибегаем,
Вашими молитвами спастися желаем.
Вознесите молитвы ваша к Господу:
Сохранитися вашему неврежденну стаду,
Вы бо на земли Богу угодили есте
И, яко солнце, в мире светло возсияете,
Петре, Алексие и оно пребогатии
Пастыри российскии, отцы преславнии.

<…>

Архиепископ Новгородский Феофан (Прокопович)

«Кто крепко на Бога уповает…»

Кто крепко на Бога уповает,
Той недвижим смотрит на вся злая.
Ему ни в народе мятеж бедный,
Не страшен мучитель зверовидный;
Не страшен из облак гром парящий,
Ниже от южных стран ветр шумящий;
Тогда он, смертнаго страха полный,
Адриатийския движет волны.
Аще мир сокрушен распадеся,
Сей муж никогда не содрогнеся:
Прах тела разбиет падеж лютый,
А духа не может изнурити.
О Боже, крепкая наша сило,
Тебе Единаго сие дело:
Без Тебе и втуне мы ужасны,
При Тебе и самый страх не страшный.

Архиепископ Георгий (Конисский)

[Себе самому надгробная надпись]

Колыбель Нежин. Киев мой учитель,
Я в тридцать восемь лет сделался святитель.
Семнадцать лет боролся я с волками.
А двадцать два, как Пастырь, отдохнул с овцами.
За претерпенные труды и непогоду,
Архиепископом и Членом стал Синоду.
Георгий именем, я из Конисских дому,
Коню подобен бывал почтовому.
Сего тут падла закрыл грешны кости.
Год семисотый пятый девяностый.

Священник Стефан Горчак

Виршевый домострой

1

Наказание некоего отца к своему сыну,
дабы он подвизался о добрых делех выну.

Возлюбленному моему чаду,
аки цветущему винограду,
от меня, отца крепкое наказание.
Наказую ти, чадо, после своего живота:
да будет тебе душевная и телесная чистота.
И не ходити бы тебе под чужим забралом,
и помышляти бы тебе душевным своим ралом,
и доволну бы тебе быти своими оброки,
да не будеши слыти никоторыми пороки.
Всегда бы тебе к Церкви Господни притекати
и Божественная словеса благоумне внимати,
и во время того святаго пения молчати,
и Царство Небесное во уме своем помышляти,
и до конца церковнаго пения не исходити,
и во уме своем тверду и непоколебиму быти.
И никогда же бы тебе пустошных словес не говорити,
и уст своих и языка таковым глаголанием не сквернити,
и пред добрыми людми вежливо говорити.
А слепа и хрома не укорити.
Того Господь наш и Бог, Иисус Христос, отнюд не любит.
И всякаго досадителя рог да вострубит,
тот таковое деяние не умолчит,
занеже такова аггел Господень не ополчит.
И со злыми бы и лукавыми человеки не знатися.
А на Божественная словеса простиратися.
И, на беседе, сидячи, словом напредь не дерзати,
И, не трапезе будучи, такожде руки своея не предваряти.
Ожидати бы тебе честных и выше тебе седящих
и друг друга болши себе честию творящих.
И тако будеши велми честен и хвалим от всех,
и да будет ти лютый посмех.
И паки всегда держатися добрых людей совета,
да явишися сын света.

<…>

Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский

Жизнь

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал;
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум —
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум!

«Когда креста нести нет мочи…»

Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть,
Мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи,
Чтобы помиловал Господь.
Но если вслед за огорченьем
Нам улыбнется счастье вновь,
Благодарим ли с умиленьем,
От всей души, всем помышленьем
Мы Божью милость и любовь?

На день Преображения Господня

Преобразился днесь Ты на горе, Христе,
И славу там Твои ученики узрели,
Дабы, когда Тебя увидят на кресте,
Страданье вольное Твое уразумели
И проповедовали вселенной до конца,
Что Ты — сияние Отца.

Святитель Игнатий (Брянчанинов), епископ Кавказский и Черноморский

Жалоба

Для страждущей души моей
Искал я на земле врачей,
Искал я помощи, отрады:
Моим болезням были рады.
Надежда тщетна на друзей
Моих минувших счастья дней:
Они со мною пировали —
И одаль встали в дни печали.
Не утушит тоску вино!
Напрасно сердцу утешенье
Искать среди самозабвенья:
Грустней пробудится оно.
И в развлеченьи нет отрады!
Нет прочной в нем тоске преграды:
Еще веселья слышен шум.
А грусть, как ночь, туманит ум.
Испытан я судьбой, врагами,
Изранен многими стрелами:
Пытали клеветой меня,
Предательством был мучен я.
И долго, долго я томился…
Но наконец сквозь толщу туч,
Сквозь мрак суждений мира луч,
Луч света радостный пробился.
Прозрел я, ожил. Оживленный,
Святою верой просвещенный,
Спокойно совершаю путь,
Которым к вечности идут.

Совет душе моей

Какой подам душе совет,
Когда Христос, от Света Свет,
Советует скорбей терпенье,
Чтоб в горнее достичь селенье!
Плотская сласть, земная честь
И тленного богатства лесть,
Пленяющие человека,
Пребудут ли при нем в век века?
Приходит смерть: ее коса
Лицеприятия не знает;
Равно под нею упадет
Власть, сила, гений и краса.
Бедняк забвенный — вот лежит
Близ богача или героя,
И червь, во тьме могильной роя,
Главу надменного смирит!
Душа, душа! Прими совет!
Вне стезь Его спасенья нет!
Укрась себя постом, слезами,
Молитвой, многими скорбями.
В святых Божественный Чертог,
В светлейшую обитель Рая
Ты вступишь, радуясь, играя!
Там ждет тебя с наградой — Бог!

К земному страннику

О путешественник земной! проснись от сна:
Твоя грехов сума полна;
Ты погружен, как в сон глубокий, в нераденье.
Престань напрасно жизнь — бесценный дар — мотать!
Не то придет к тебе внезапно смерть — как тать…
А в вечности вратах — ужасно пробужденье!

Игуменья Таисия (Леушинская)

Пред чудотворною иконою Богоматери в Казанском соборе

Как хорошо в Твоем храме, Владычица!
Как сладко душе и светло!
Свободно, спокойно в нем каждому дышится,
На сердце легко и тепло!
Словно Сама Ты, о, Мати Всепетая,
Сама Ты здесь с нами стоишь;
Любовию Матерней к людям согретая
На всех с состраданьем глядишь!
И лик Твой, Божественной славой сияющий,
Безмолвно вещает сердцам:
«Придите, молитеся Мне, вам внимающей,
Я всем вам отраду подам!
Молитесь, убогие, бедные, сирые,
Ведь Я для вас Мать и Покров!
Молитесь и вы, сего мира счастливые,
Познайте в сем счастье любовь!
Молитесь и вы, грехом отягченные,
Давно Я молитв ваших жду;
И, покаянья слезой орошенные,
Услышу Я их и приму!
Молись и ты, старчество дряхлое, хилое!
Молись и ты, юности цвет,
Молитесь и вы, малюточки милые,
Я всех вас покрою от бед!..»

О, Милосердная Мати Пречистая!
Безмерна Твоя к нам любовь;
Ты нам Заступница в скорбех пребыстрая,
Ты наша Мать и Покров!
О! не оставь же нас, Мати любимая,
Молиться Тебе — вразуми;
И с верою теплой Тебе возносимые
Моления грешных прими!

«Житейское море, воздвизаемое зря… к тихому пристанищу притек, вопию Ти…»

Как Петр, я в море утопаю,
В волнах житейской суеты;
Как он, и я к Тебе взываю:
«Наставниче, спаси, спаси!»
Ты всемогущ! Тебе возможно
И бури словом укрощать,
И по водам ходить невлажно,
Громам и ветрам запрещать.
Ступи ж Божественной стопою
На волны сердца моего, –
Оно умолкнет пред Тобою.
И вкусит мира Твоего!
Простри мне руку, дай мне веру
И, как Петру, скажи и мне:
«Почто сумнишься, маловере?!
Мужайся и иди ко Мне!..»

Праведник

Посвящается о. Иоанну Кронштадтскому

Я видела его, его речам внимала,
Как древо от плодов его я познавала:
Любовью блещет взор, любовью дышит слово,
И, полная любви, на помощь всем готова
Его благословенная и чистая душа, –
В ней виден Божий свет, и мир, и тишина.
Не пышностью речей то слово золотое,
Не мудростью пустой гремит оно, простое,
Но чем-то неземным беседа та полна.
Трепещет радостью, внимая ей, душа!
И словно видит он раскрытой хартию́
Всех помыслов твоих; и исповедь твою
Из недр души твоей он сам тебе износит
И в сердце скорбное мир благодатный вносит.
Молитвою своей он небо преклоняет;
Кто внял молитве той, тот ведает и знает,
Что есть молитвы дар, дар чудный и священный,
Доступный лишь душам он чистым и смиренным.
Есть люди на земле, но — люди неземные;
Не Ангелы они, а братья нам родные,
На помощь беднякам нам посланы они,
Избранники небес и Божии слуги́.
И если бы они меж нами не являлись
И нашей темноты собой не просвещали,
Что сталось бы с людьми?!
Среди сует земных — погибли бы они!..

Молитва грешницы у подножия Креста

Приди ты, грешная душа,
Приди в сознании и страхе,
Пади к подножию Креста,
Смирись, во вретище и прахе!
Лобзай подножие Христово,
Его слезами орошай,
Как грешница — стопы Святого
Главы власами отирай!
Воскликни с нею со слезами:
«О, мой Спаситель Дорогой!
Ты пощади Твое созданье,
И обнови в нем образ Твой!
О, не отвергни покаянья
И слезы грешницы прими
Не как Иудино лобзанье,
А как стенания души,
Души, грехом обремененной,
Души, измученной борьбой,
Души униженной, смиренной,
Но не отвергнутой Тобой!
Сам даждь мне образ покаянья
Пред вечной правдою Твоей!
Я — Твое падшее созданье,
Раба греха и злых страстей!
Ответа нет в моем созданье,
Мои безмолвствуют уста,
Одно, одно мне оправданье —
Лишь у подножия Креста!
Распятого на нем Тебя,
Христе мой, слезно умоляю:
Дай мне прощенье со Креста.
О, Свете тихий и пресветлый,
Я на Тебя лишь уповаю.
Воззри на мрачную, воззри!
И зрак греха ее нелепый
Своим воззреньем озари!..
О, Благость, Благость пресвятая,
Услышь вопль грешныя души!
Утешь скорбящую, вещая:
«Прощаются тебе грехи!»

Вера

О, вера чистая, святая,
Ты — чудотворная струя,
Ты — жизни будущей заря!
Гори во мне, светильник веры,
Гори ясней, не угасай,
Будь мне повсюду спутник верный
И жизни путь мне просвещай!

Священник В. Забрудный

Братский гимн в годину войны

В прежнее время порой надвигались
Злые тевтоны на нас,
Тайно и явно они добивались
Русь уничтожить не раз.
Послано Богом нам вновь испытанье,
Тяжкое бремя невзгод,
В этом суровом горниле страданья
Должен окрепнуть народ…
Должен он Церковь и Родину смело
Грудью своей защитить,
Ради великого русского дела
Жизни своей не щадить.
Время под братской хоругвью сплотиться,
Выступить против врага
Всем, в чьей душе вера в Бога хранится,
Всем, кому Русь дорога.
В братской любви и святом единеньи
Наших успехов залог,
С ними не страшны врагов ухищренья,
В правде поможет нам Бог!

Мать Мария (Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна)

«Не помню я часа Завета…»

Не помню я часа Завета,
Не помню Божественной Торы.
Но дал Ты мне зиму и лето,
И небо, и реки, и горы.
Не научил Ты молиться
По правилам и по законам, —
Поёт моё сердце, как птица,
Нерукотворным иконам,
Росе, и заре, и дороге,
Камням, человеку и зверю.
Прими, Справедливый и Строгий,
Одно моё слово: я верю.

«Пусть отдам мою душу я каждому…

Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет есть,
Наг — одет, и напьется пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть.
От небесного грома до шепота,
Учит все — до копейки отдай.
Грузом тяжким священного опыта
Переполнен мой дух через край.
И забыла я, — есть ли средь множества
То, что всем именуется — я.
Только крылья, любовь и убожество,
И биение всебытия.

«Искала я таинственное племя…»

Искала я таинственное племя,
Тех, что средь но́чи остаются зрячи,
Что в жизни отменили срок и время,
Умеют радоваться в плаче.
Искала я мечтателей, пророков,
Всегда стоящих у небесных лестниц,
И зрящих знаки недоступных сроков,
Поющих недоступные нам песни.
И находила нищих, буйных, сирых,
Упившихся, унылых, непотребных,
Заблудившихся на всех дорогах мира,
Бездомных, голых и бесхлебных.
О, племя роковое, нет пророчеств,
Лишь наша жизнь пророчит неустанно.
И сроки близятся, и дни короче, —
Приявший рабий зрак, осанна.

Покаяние

Я верю, Господи, что если Ты зажег
Огонь в душе моей, то не погаснет пламя.
Что Ты не только там, но что и здесь Ты с нами,
В любви и в творчестве наш христианский Бог.
И верую: придет неизреченный свет
С востока в этот мир — воистину неложно —
И то, что кажется сегодня невозможно,
Раскроется в труде несовершенных лет.
Тогда настанет день: на широту миров —
Во всем преодолев стихию разрушенья —
Творца мы прославлять восстанем из гробов,
Исполнив заповедь любви и воскрешенья.
И будет новый мир, и в мире — Новый Град,
Где каждый светлый дом и в доме каждый камень
Тобою, Отче наш, преображенный лад,
Воздвигнутый из тьмы сыновними руками.

«Сразу даль обнажена…»

Сразу даль обнажена,
В льды душа моя уводится.
О, крылатая Жена,
Дева, Матерь, Богородица,
Вижу зорче зорких снов,
Птиц неведомых крылатее —
Хаос — и над ним Покров,
Распростертый Девой Матерью.
Тайна, хаос — это я,
И Покровом жизнь исчислена.
Нет иного бытия —
Только мрак и Мать Пречистая.

Священник Павел Флоренский

У окна

— Гляди-тко, родимый. Гляди-тко: в цвету
За окнами вишни белеют,
И ветром весенним — смотри! — налету
Несет лепестки их и веет!
— «Ах нет, ты ошиблась, — то ветер свистит
Метельный и мертвенно-белый,
Прохожий замерзший — вон видишь? — спешит
И дышит на ус индевелый».
— Мой Брат! О, мой милый! пахнуло теплом.
Послушай: …гудят колокольни.
В истоме все в сладкой за этим стеклом.
Пойдем же к истоме безбольной!
— «Там нет лепестков: так куда ж я пойду?
По савану? В снежные хлопья?
Там ветви стенают в холодном бреду
И тянутся к небу, как копья».
— Не саван! Нет, это — венчальный убор,
Дрожит мое сердце: Он близко…
Спешит Он… мелькает сквозь серый забор.
Вон, снова мелькнул, — ты вглядись-ка.
— «Я вижу наш скучный, гнилой частокол.
Он в дали беззвучной кривится».
— Во двор входит!.. Вот, уж во двор Он вошел.
Я чую шаги… Он стучится!..

Белый камень

(Отрывок)

Смотри! Вон яркая звезда
скользит по грани небосвода:
она катится вниз; туда
придет когда-то вся природа.
Смотри! Еще летят, скользят, —
последний вздох, прощальный взгляд
на мать бросают, обрываясь,
златыми смоквами ссыпаясь.
Звезда катится за звездой:
бесшумно их сползает рой.
Сапфирный меркнет небосвод,
застывшей, будто лоно вод.
Еще один последний миг,
и явит мир нам новый лик, —
лик обновленный, просветленный.
Конец уж близок, наступил.
Спаси, Грядый, от вражьих сил
И мир яви преображенный!..

1904

Монах Тихон (Черных)

Великому пастырю отцу Иоанну Кронштадтскому

О, мой отец любвеобильный,
Не обвиняй меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С его страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоя струя;
За то, что в заблужденьи бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто в звуках дивных песен
К тебе, отец мой, я стремлюсь…
Не угаси свой чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрази мне сердце в камень
И утоли голодный взор…
От суемудрого стремленья
Освободи меня, отец,
И укажи мне путь спасенья,
Как указал тебе Творец…

Старец Серафим Вырицкий

«Пройдет гроза над русскою землею…»

Пройдет гроза над русскою землею,
Народу русскому Господь грехи простит,
И Крест святой Божественной красою
На Божьих храмах снова заблестит.
Утихнут грозные невзгоды,
Своих врагов Россия победит,
И имя русского великого народа,
Как гром, по всей вселенной прогремит.

Священник Василий Михайловский

Пюхтица

Недавно было место пусто
Заброшенное в сей стране,
А ныне девы, вдовы густо
Живут здесь мирно, все одне.
Горой я въехал в ночну пору,
В обитель бедную на ней,
Узрел я чудную ту гору,
Объяту массою огней.
Я видел гору там высоку
В тиши, в сторонке от людей,
А тут над ней большой свет в окнах
Встречал приветливо гостей.
Гора была здесь нелюдима, —
Она стояла пустырем;
Теперь жилье на ней любимо
И названо монастырем.
Да, та гора — Гора Святая,
Эстонец «Пюхтицей» назвал.
Сюда Царица Преблагая
Жить позвала, и Спас послал —
Вдовиц и дев от мест различных,
Со многих русских областей,
От градов древних и столичных,
С народных давних волостей.

<…>
Царица Неба пожелала
Всю оживить сию страну:
Толпа эстонцев здесь видала
Ее на сей горе одну.
Ея Сын, Бог и наш Спаситель,
С любовью внял Ея мольбе —
Устроил здесь одну обитель,
Отдал ее на жизнь в борьбе.
А вместе с ней приют и детям
Благоустроил в стороне,
Чтобы всегда на этом месте
Бедняжки жили, как в родне.
Без средств, как птицы, здесь слетелись
На первый раз до сотни дев.
В церковном пеньи скоро спелись
На свой, родной душе, напев.
И пение у них прекрасно:
Не длинно, ясно, в простоте.
Но задушевно, сладкогласно, —
И храм их в редкой чистоте.
Да слышит люд наш глас в пустыне —
Отрадный сердцу благовест;
И бедной Пюхтице отныне
Помогут люди с разных мест.

Протоиерей Николай Гурьянов

Сеятель

Было весеннее раннее время,
В трудную пору, забывши покой,
Сеятель сеял здоровое семя,
Мерно бросая умелой рукой.
Полный работы, любви и тревоги,
Жатвы он ждал от труда своего:
Первое семя легло при дороге,
Стаи пернатых склевали его.
Семя другое на камень упало,
Быстро из семени вышли ростки.
В пору же летнюю солнышко встало
И засушило листки.
Третие семя упало средь терний,
Тернии силой могучей своей
В час неожиданный, грустный, вечерний
Семя от солнечных скрыли лучей.
На землю добрую семя иное
Пало и, выросши, вызрело в плод.
Так и Господнее Слово Святое
В почве сердечной живет и растет.
С семенем зрелым чад Церкви Христовой
В Страшный День Судный Господь призовет
В Вечные кровы Обители райской,
Где Невечерний день в Боге живет.

Путь Божий

К Горе Святой, ко Граду Божью
Различных множество дорог:
Но всех начало у Подножья
Креста, на Коем распят Бог!
И без венца из острых терний,
Без ран, и оцта, и гвоздей,
Без мук сердечных и томлений
До Райских не дойти Дверей.
Все ж бремя легкое Христово
Не тяжко будет нам нести,
Если сумеем Его Слово
Себе на память привести.
Что скорби праведников многи,
Но Он от всех избавит сих,
И что тернистые дороги
Введут в Покой и Радость их.
Что Царство Божие открыто
Для тех, кто узким шел путем,
И что для нас теперь сокрыто,
Тому разгадку там найдем…
Что там, где вечное сияет
Светило Божией Любви,
Блаженство Рая ожидает
Страдальца — путника Земли.

Иеромонах Арсений

«О Боже Сил и вечной славы…»

Не полагайся на свои силы,
но проси у Бога помощи.

О Боже Сил и вечной славы!
Мой дух угасший оживи,
Чтоб я сказал врагам лукавым
Заветы мира и любви!
Да будут все мои страданья
Угодной жертвой пред Тобой:
И дай мне с пламенной мольбой
Всегда лишь слезы покаяния!
Дай мне младенцев простоту,
Дай Магдалины жар священный,
Дай Иоанна чистоту!
Дай мне донесть венец мой тленный
И знамя светлого креста
К престолу Господа — Христа!

Странник (архиепископ Иоанн (Шаховской))

Преодоление пыли

Я поднимаю пыль. И с каждым шагом
Я поднимаюсь над землей, как пыль.
Пылятся незабудки по оврагам,
Пылится память, как сухой ковыль.
В глубинах пыли тлеют мира сваи.
Я пылью покрываюсь и грешу.
Пылится все во мне. Я пыль смываю
И снова поднимаю и ношу.
Но эта пыль уйдет в одно мгновенье,
Настанет чистоты великий час,
И воссияет новое творенье,
И воскресит Господь из пыли нас.
Чудесное от вечности восстанет
И будет вечно близким и живым.
И пыль чудесна — ведь ее не станет,
Она преобразится в звездный дым…

«Я, как свечу, поставил жизнь мою…»

Я, как свечу, поставил жизнь мою
Пред образом Преображенья Тела,
Чтоб, не чадя, свеча моя горела.
За тело мира я сейчас в бою,
И тело мира я сейчас пою.
Вся жизнь есть выхожденье из пределов.
Мы начинаемся как эмбрион,
А после отплываем на Афон.
Как эмбрион встает из электронов,
Встает из эмбриона человек,
Бездонность глаз прикрыв морщинкой век,
Своим умом небесный купол тронув.
Мы занимаемся уже в наш век
Духовным воспитаньем хлябей сонных.
Нас не смущает высота заданья,
Вся наша жизнь есть только воспитанье.
Поэзия познала смысл вещей.
Поэтов надо приглашать к решенью
Всех дел земли… Бессмертен не Кащей,
Бессмертно человека вдохновенье.
Поэтов и мыслителей виденье
В мир надо пригласить. Тогда ловчей
Народы мира смогут сговориться,
Их примирит поэзии Жар-Птица.
Она уже нас тайно собирала
И привела к себе на новоселье —
К Поэзии… И новое веселье
Я слышу в трепете ее крыла.
Так терпеливо свет она несла,
Пасхальный свет среди Страстной недели.
И хорошо лететь здесь было нам
К России, к вдохновенью и слезам.

Давид

Звезда входила в звездное теченье,
Не понимая, что велит ей Бог.
И вдруг запел земле Давид-пророк
О безначальном Божьем дуновеньи.
И все поет в веках сердцам простым,
Что никому из них не одиноко —
Над каждым человеком звездный дым,
Над звездами Недремлющее Око.

Святитель Дмитрий

Стихи, нездешних слов иконы,
Творя молитвой и постом,
Святитель Дмитрий тихим звоном
Колеблет Северный Ростов.
И оставляет Русь молчанье,
И Слова голос всесвятой
Творит над Русью начинанье
Стихов поэзии простой.

Архиепископ Нафанаил (Львов)

«Мы — дети племени, венчанного избраньем…»

Мы — дети племени, венчанного избраньем,
постигшего умение страдать.
В минуты страшные безмерных испытаний
умеем мы, смиряясь, не роптать.
Пусть суждены другим иные назначенья:
безпламенный, холодный, тихий рок.
Но мы не захотим сменить свои мученья
на их спокойный жизненный поток.
Над нами солнца свет. Мы слышим неба звоны,
неся в груди мучительную кладь.
Пусть мы рукой судьбы жестоко поражены,
мы будем ждать, молчать и уповать.

Антоний, архиепископ Западно-Американский и Сан-Францисский

Из Пастернака

— Авва! — молвил старцу ученик, —
Ныне праздник Пасхи, День Велик.
Надо праздновать, вкуси хоть хлеба…
— Пасха!.. — Старец поднял руку к небу,
Радостно преобразился лик…
Он стоял…
И длился этот миг
День, второй и третий…
Мы молились,
Воспевали, пищей укрепились…
Но три дня, к Владыке своему
Устремляясь, мимо всех, — к Нему
Простирая руки в высоту,
Старец праздновал Воскресшему Христу.

Молитва

Так нас учит преподобный старец:
Каждый раз, когда из клети сердца
Ты вздохнешь: помилуй, Иисусе,
Сыне Божий, грешнаго меня, —
Каждый раз там, в глубине сердечной,
Голос Божий тихо отвечает:
Все грехи твои прощаю, чадо!

Монахиня Антония (Берг)

Подвиг старца Серафима

Ночка безмолвная, зрители —
Звездочки смотрят с небес.
Тихо вокруг. От обители
Тянется Саровский лес.
Келия там одинокая,
В ней Серафим обитал.
Знала пустыня широкая
Подвиг, что он совершал.
Там, при дорожке под соснами,
Камень тяжелый лежал,
Старец ночами бессонными
Здесь на коленях стоял.
Лето и зиму холодную
Он, не смыкая очей,
Выстоял с волей Господнею
Тысячу дней и ночей.
Весь без вниманья ко внешнему
В сердце молитву слагал.
«Боже, будь милостив грешному», —
Старец смиренно шептал.
Хлеб и вода ключевая,
Каторжный труд среди гор…
«Скоро кончина святая», —
Слышится ангельский хор.
Тихо лампада мерцает,
В келье священной покой.
Радостно жизнь покидает
Старец-подвижник святой.

Священник-исповедник[1]

«Цинготные, изъеденные вшами…»

Цинготные, изъеденные вшами,
Сухарь изглоданный в руке…
Встаете вы суровыми рядами
И в русских святцах, и в моей тоске.
В бараках душных, на дорогах Коми,
На пристанях, под снегом и дождем,
Как люди, плакали о детях вы, о доме,
И падали, как люди, под крестом.
Вас хоронили запросто, без гроба,
В убогих рясах, так, как шли…
Вас хоронили наши страх и злоба
Да льдистый ветер северной земли.
Без имени, без чуда в смертной дрожи,
Оставлены в последний час…
Но палит сердце ваша смерть, как пламень Божий,
И осуждает нас…
И когда в ночи молниевидной
Вспыхнет и настанет день,
Станет нестерпимо стыдно
За себя, за страх, за стыд, за лень.
И тогда поднимем в оправданье
Медный, мукой мира стертый крест,
Крест погибших в ссылках и изгнаньях,
Крест для Бога брошенных невест.
Крест детей без хлеба и без крова.
Нашей повседневной нищеты,
И того, кто светоч мира — Слово —
Нес в года великой немоты.
И того, кто в час последней муки,
Убиваемый врагом,
Покаянно сложит руки
На груди крестом.

Игумен Филимон Валаамец

«Света неземного блеском озаренные…»

Света неземного блеском озаренные,
мы земным зарницам воли не даем
и мечтой нездешней тайно вдохновленные,
от людских расчетов ничего не ждем.
Именем Христовым сильные и властные,
в Нем спасенье мира ищем и найдем!
веруем глубоко — минут дни ненасытные,
просветленье близко! К свету мы идем!

1919

Епископ Рязанский Иустин

Лампада

Гори ясней, моя лампада,
Молись теплей, душа моя,
Я раб страстей, стяжанье ада,
И вечных мук достоин я.
Смотрю в жизнь прошлую с боязнью,
В ней тщетно добрых дел ищу.
И, как преступник перед казнью,
Молюсь, страдаю, трепещу.
Хочу я пламенно молиться,
Хочу я плакать и рыдать,
Но сердце к миру лишь стремится,
И нет слезы в моих очах.
Душа моя охолодела —
Не внемлет истине святой,
Живая вера оскудела,
И с ней сокрылся мой покой.
Чертог Твой вижу обновленный —
Обитель дивную Твою.
И нет одежды драгоценней,
И я в преддверии стою.
Но Ты Всеблаг, перед Тобою
Спешу, колени преклоня,
Предстать, Спаситель мой, с мольбою:
Услышь, наставь, спаси меня!
О, утоли мои страданья,
Нечистоту грехов омой;
И дай мне слезы покаянья:
Они людей мирят с Тобой.

Схиархимандрит Варсонофий (Плиханков)

Величие Богоматери

(Отрывок)

… И над этим царством света,
Царством мира и привета,
Царством чудных сил,
Бог вознес Отроковицу
И навеки, как Царице,
Царство то вручил.
И облек Ее в порфиру,
Превознес превыше мира
Ангельских умов.
И нам, грешным и гонимым,
От мятежных сил боримым,
Даровал в покров!
О, Заступница Благая!
Зришь Ты, Дева Пресвятая,
Скорбь моей души.
Даруй слезы умиленья,
Сердцу — чувство сокрушенья
И страстей моих волненье,
Бурю утиши…

Святитель Феодосий

«В часы тревожного и смутного волненья…»

Преудобрен во архиереех, святителю Феодосие,
был еси светило своему стаду…
(Тропарь святителю Феодосию,
Черниговскому чудотворцу)

В часы тревожного и смутного волненья
Встает в моей душе по временам,
Как дивный звук святого песнопенья,
Блаженное и чудное виденье.
Я вижу город и старинный храм,
И тополи вокруг него густые,
Сияющий алтарь, лампады золотые,
Ряды святых икон, молящийся народ,
Святителя с слезами умиленья,
Свершающего дивное служенье,
И купола, над ними звездный свод,
И чувств молитвенных исполненные лица…
Торжественно там высится гробница;
Духовный исполин и воин Божьей рати,
Исполненный даров небесной благодати,
Почиет Феодосий в ней святой —
Безмездный врач и немощных целитель,
Скорбящих плачущих духовный утешитель,
Могучий страж страны своей родной, —
И хор певцов гремит ему хвалой!..

На богомолье

(Ко дню открытия мощей преподобного Серафима,
Саровского чудотворца, 19 июля 1903 года)

Как в древности жезлом пророка Моисея
Господь творил в Египте чудеса,
И чрез святые кости Елисея
Воздвигнул к жизни мертвеца,
И воду источил из камени в пустыне, —
Так благодатию Всевышнего Творца
Его избранников святые телеса
И кости их чудотворят доныне,
Во всем величии их силы и святыни.
Да смолкнут же безумных голоса
Глаголющих на истину гордыню,
Отвергшихся от Господа Христа, —
Да заградятся их уста.

Памяти в Бозе почившего старца Оптиной пустыни иеросхимонаха о. Амвросия

Блажени раби тии, ихже пришед
Господь обрящет бдящих (Лк. 12:37)

Блажен, кто путь свершая тесный,
Кумирам тленным не служил,
В чьем чистом сердце Царь Небесный
Себе обитель сотворил.
Блажен, кто страсти победил
И чужд был суетных стремлений,
Кто средь житейских треволнений
Свой крест безропотно носил,
И был утешитель скорбящим,
И перед миром, в зле лежащим,
Как раб колен не преклонил!
Кто чужд был злобы и гордыни,
Смиренномудрие стяжал,
И Вечной Жизни, и святыни,
И высших подвигов искал,
Как светоносной благостыни;
Кто всей душой своей сознал
Тщету и ложь плотской отрады,
И, невзирая на преграды
И обольщенья темных сил,
Как странник и пришелец жил
Средь слепотствующего мира,
Чуждался жизненного пира
И тучных брашен не вкусил.
Блажен, кто с юности презрел
Сей мир и суетный, и ложный,
С его гордынею тревожной
И всей пустыней его дел;
Кто к Богу ревностью горел
И жаждал вечного спасенья,
Не ведал злобы и сомненья
И под покровом вышних сил,
И, полный светлых упований,
Без малодушных колебаний
В обитель иноком вступил…
Блажен, кто веру сохранил
В свое высокое призванье!
Кому за подвиг в воздаянье
Всевышний быть определил
Начатком будущих созданий,
И как наследнику небес,
Послал дар веденья высокий
Своей премудрости глубокой,
Своих таинственных чудес!
Блажен, кто среди бед и зол
Соблюл евангельский глагол,
И плоть распял с ее страстями,
И свергнул беззаконий гнет,
И к свету вечному идет
Непреткновенными ногами.
И, чуждый дольней суеты,
Стремится в Вечную Обитель —
Обитель Вечной Красоты,
Где в славе царствует Спаситель
С Отцом и Духом, и пред Ними
Поют немолчно Херувимы,
И с ними лики горних сил
Невечереющих светил!

Монах Серафим Святогорец

Святая гора Афон

Гора Афон, Гора Святая,
Не знаю я твоих красот,
И твоего земного рая,
И под тобой шумящих вод.
Я не видал твоей вершины,
Как шпиль твой впился в облака,
Какие на тебе картины,
Каков твой вид из далека.
Я не видал, Гора Святая,
Твоих стремнин, отвесных скал,
И как прекрасна даль морская,
Когда луч солнца догорал.
Я рисовать тебя не смею,
Об этих чудных красотах
Сложить я песню не умею:
Она замрет в моих устах.
Одно, одно лишь знаю верно
Я о тебе, Гора чудес,
Что ты таинственна, безмерна
И недалеко от Небес.
Я знаю, Кто тобой владеет,
Кому в удел досталась ты:
Тебя хранит, тебя лелеет
Царица горней высоты.
Царица дивная, Царица
Народов всех и всех племен;
Она, Царя Христа денница,
Разрушила твой темный плен.
Сквозь сумрак древности глубокой
Я вижу, грешный, как теперь:
Корабль несется одинокий, —
На нем Царя-пророка Дщерь.
Несется он из Палестины,
На остров Кипр его полет;
Вдруг ветр, волнуются пучины,
Корабль к Афону пристает.
На вопль кумиров Аполлона
Спешат Марию все встречать,
И узнают толпы Афона
В Ней Бога Истинного Мать.

«Сия гора, — рекла Царица, —
Да будет жребием Моим.
Отсель прострет Моя десница
Всегдашний кров над местом сим.
Здесь благодать польется чудно
И милость Сына Моего.
Для жизни сей найдут нетрудно
Достаток нужного всего.
А там тебе, Афонский житель,
Слуга мой верный, раб Христов,
Готова райская обитель,
Награда веры и трудов.
Сего Я места не забуду,
Всегда Заступница ему —
О нём ходатайствовать буду
Вовеки к Сыну Моему».
Обет Царицы сладкозвучный
Сбылся и зрится в чудесах:
Она с Афоном неразлучна,
Афон всегда в Ея очах.
И лик Свой там Она являет,
Беседует к рабам Своим,
Сама судьбы их управляет
И бдит над бытом их земным.

Епископ Гермоген

Скорбь мужа на могиле жены

Стонет сердце, замирает,
Слезы просятся из глаз;
Скука душу раздирает
Каждый день и каждый час!..
Не поверишь, друг мой милый,
Что за крест лежит на мне!
Днем как тень брожу, унылый;
Нет отрады и во сне…

Утешение из могилы

Что ты стонешь так ужасно,
Что вздыхаешь каждый час?
Твои слезы, верь, напрасно
Льются здесь из твоих глаз
Можно ль плакать, что я скоро
В горный перешла чертог,
Что, преплыв житейско море,
Я пристала там, где Бог…
Так молись же, друг, и помни,
Что есть Бог, есть мир другой,
Где ты завтра иль сегодня
Можешь встретиться со мной.

Митрополит Владимир (Сабодан)

Рождество

В яслях лежит Ребенок.
Матери нежен Лик.
Слышат волы спросонок
Слабенький детский крик.
А где-то в белых Афинах
Философы среди колонн
Спорят о первопричинах,
Обсуждают новый закон.
И толпы в театрах Рима,
Стеснившись по ступеням,
Рукоплещут неутомимо
Гладиаторам и слонам.
Придет Он не в блеске грома,
Не в славе побед земных,
Он трости не переломит
И голосом будет тих.
Не царей назовет друзьями,
Не князей призовет в совет —
С галилейскими рыбарями
Образует Новый Завет.
Никого не отдаст на муки,
В оковы не закует,
Но Сам, распростерши руки,
В смертельной муке умрет.
И могучим победным звоном
Легионов не дрогнет строй.
К мироносицам, тихим женам,
Победитель придет зарей.
Со властию непостижимой
Протянет руку, один,
И рухнет гордыня Рима,
Растает мудрость Афин.
В яслях лежит Ребенок.
Матери кроток лик.
Слышат волы спросонок
Слабенький детский крик.

Молитва

К Тебе, Пречистая, подъемлю руки
С надеждою и трепетной мольбой,
К Твоим стопам несу я сердца муки,
Я истомлен житейскою борьбой.
Ты мрак души моей, о Матерь Света,
Своим святым сияньем озари;
Плащом грехов она всегда одета.
Грехи мои увидеть умудри!
Тобой Любовь сошла с Небес на землю,
Пусть на меня сойдут ее лучи,
Пусть благость их мой дух больной объемлет,
И недуг мой греховный облегчит.

Подорожники

Днем, пылясь все лето у дороги,
В долгие и знойные деньки,
Подстилает людям он под ноги
Мягкие зеленые листки.
Это ими, в детстве нашем раннем,
Бабушки, шепча: «Господь с тобой»,
Приложив листок прохладный к ране,
Нам, бывало, облегчали боль.
Подорожник — неприметный вроде
Спутник всех проселочных дорог,
Скольким он, коль посчитать, в народе
За века бесхитростно помог!
Он не блещет красотой победно,
Внешность неказиста и проста.
Как она скромна и неприметна —
Подлинная в мире доброта!

Монах Петр (Михайлов)

О, дивный остров Валаам!

О дивный остров Валаам!
Рука Божественной судьбы
Воздвигла здесь Обитель рая,
Обитель высшей чистоты,
Обитель чудную, святую,
Жилище избранных людей,
Обитель, сердцу дорогую,
Обитель мира от страстей.
Богоизбранная обитель!
Пречудный остров Валаам!
Тебя дерзнул воспеть твой житель,
Прими его ничтожный дар!
Не знаю, как воспеть сумею
Твои долины и поля,
Твои леса, твои заливы,
Твои священные места.
Я о тебе сказать не смею:
Ты так величием полна!
Сложить я песни не умею:
Перед тобой она бледна.
Одно скажу лишь я: без меры
Ты в жертву Богу принесла
Всю чистоту Святыя Веры
И плод священного труда.
Какое место ты избра́ла!
Какой воздвигнула Алтарь!
И как прилежно воспевала
В нем Бога Истинного тварь!
Но было здесь иное время;
Стояло капище богов,
И жизнь греховная кипела
Под оком бдительных жрецов.
Не знаю я, как долго длилась
Та служба мерзостным богам;
Но милость Божия явилась
На сей гранитный Валаам:
Андрей апостол — есть преданье —
Крестом рассеял мрак грехов,
Предрекши Веры процветанье,
Поста, молитвы и трудов.
Сбылося Божье слово верно:
Тот крест прогнал врагов Христа;
И ныне зрим, как ты священна,
Обитель Вышняго Царя.
Тебя Подвижники Святыя
Сергий и Герман основали;
Здесь же и мощи их честныя
Своим нетленьем просияли;
А души их там — в Небесах,
В чертогах Божиих витают.
На всех нас грешных — в чудесах
Щедроты Божии являют.
Хвала тебе, Обитель славы!
Ты блещешь в юной чистоте,
Храня все строгие уставы
В своём монашеском житье.
Мне перечесть не хватит силы
Святых подвижников твоих,
Но их поросшия могилы
Легко напомнить могут стих.
Одно, одно, лишь знаю верно:
Ты много вынесла скорбей.
Терпела много искушений
От злых, завистливых людей.
Тебя не раз опустошала
Толпа неистовых врагов;
Но ты лишь мужество являла
Средь всех лишений и тревог,
И после долгих испытаний,
Опустошений и борьбы,
Как властелин своих желаний,
Во всей красе явилась ты! —
Смиренных иноков Обитель!
Приют трудящихся рабов,
В духовный мир путеводитель,
От силы вражией покров!
Могу ли я узреть твердыню,
На коей выстроилась ты?
Могу ль воспеть твою Святыню
И понести твои труды?!.
Своё безсилье сознавая,
Чтоб величать тебя в стихах,
Я дальше продолжать не стану:
Сама обитель на глазах!..
Одной желаю лишь отрады, —
О сем с надеждой я молюсь, —
Прожить в стенах твоей ограды
Пока за гроб переселюсь!..
Взыграйте, горы Валаама,
Под сенью милости Творца,
От нас хвала Ему и слава
Да будет вечно без конца!

Схиигумен Савва

Псково-Печерский монастырь

Обитель Святая — Печеры,
Предмет моей сладкой мечты,
Где Храмы, пещеры и горы —
Все дивной святой красоты!
Кресты в небе золотом блещут,
А главы, как стражи, стоят;
И чья здесь душа не трепещет?
И чьи здесь сердца не горят?
Стоишь ты, как остров средь моря,
И светишь, как в бурю маяк:
Звезда ты в небесном просторе,
Ты — радость, надежда моя!
Пред Матерью Чудной, Небесной,
В молитве Корнилий Святой
Всем просит нам жизни безгрешной,
Нам просит душевный покой.
Как мать, нас встречаешь, родная,
Как друг, провожаешь домой,
Невзгоды с тобой забываем,
Душой воскресаем с тобой!
Красуйся ж, Обитель Святая,
Под солнцем вечернего дня;
Пусть вера в нас вечно живая
Тобою спасет и меня!

Монахиня Анастасия (Шерешевская)

У подножья Твоей иконы

На водах Свислочи явилася еси,
Пренепорочная Отроковице,
От Царьграда и Киева,
Богоспасаемому граду Минску
Милость показав…

(Из Тропаря Минской Чудотворной
иконе Божьей Матери)

У подножья Твоей Иконы
Я кладу, что сердцу сказали
Колокольни Церковной звоны,
Все, что голуби надышали.
Не поэт я и не искала
Стихотворных модных созвучий.
Не на дне ли греховном слыхала
Твой, Царица, голос певучий?
И блаженною дымкою стало
Покрываться во мне все былое,
Годы, дни, что считать уставала
Без Тебя той глухою порою.
Я так часто Тебя огорчаю,
Милосердная Минская Матерь,
И к Тебе подходить дерзаю,
Чувства все в суете истратив.
Мы бездумно Тебя забываем,
Наша Радость и наша Надежда,
И тогда лишь, когда страдаем,
В покаяньи к Тебе притекаем.
Как Ты щедро Любовь источаешь
Всем скорбящим, убогим и нищим.
Павших, немощных исцеляешь
И питаешь духовной пищей.
И живет Твоей милостью город,
Пятьсотлетие скоро минет.
И в грядущие, верим, годы
Чудный Лик Твой нас не покинет.

…Не поэт я и не искала
Тут стихов вековые законы.
О, прости мне! Я так алкала
У подножья Твоей Иконы
Пресвятая Богородице, помогай нам!

«Я забыла стихи ваши, Анна…»

Я забыла стихи ваши, Анна,
И поэзию вашу, Марина.
Слава Богу! — пою «Осанну»,
Недостойная, Божию Сыну.
И если в памяти покопаться,
Я Ахматовой вспомню лишь фразу:
«Нам бы только до взморья добраться…»
Мне б до Храма, — возникает сразу.
В ту последнюю ночь пред кончиной
Вы Евангелие вспоминали. —
То поведала друг ваш Нина.
Что еще вы в тот миг пожелали?
Одному лишь Богу известно.
Знаю только, что лучшим местом
На земле вы Лавру считали
И в Святых местах вы бывали.
Вот и все, что во мне осталось
От стихов моих бывши кумиров.
Просто в День Крещенский попались
Книги их. Боже, дай мне мира.

Архимандрит Макарий (Глухарев)

Песнь благодарения

Сердце мое
Ищет Тебя,
Благо свое
Алчно любя.
Совесть во мне
Днем и во сне
Шепчет, гласит:
Бог тебя зрит.
Хвалит вся тварь,
Вечный мой Царь,
Славу Твою,
Радость мою.
Благословен
В вышних мой Бог.
Кто быть блажен
Вне Тебя мог?
Благодарим
Даром Твоим.
Свят, Свят, Пресвят,
Призри на чад.
О, исцели,
Чтобы мы шли
Правой стезей
Воли Твоей.

Священник Павел Покровский

Молитва «Господи, помилуй!»

Из всех молитв, какие знаю,
Пою в душе иль вслух читаю,
Какою дышит дивной силой
Молитва «Господи, помилуй!»

Одно прошенье в ней — не много!
Прошу лишь милости у Бога,
Чтоб спас меня Своею силой,
Взываю: «Господи, помилуй!»

И горе таяло, и радость
Мне приносила вдвое сладость,
И все то было дивной силой
Молитвы «Господи, помилуй!»

Когда лились от горя слезы
Иль страстные смущали грезы,
Тогда с особой сердца силой
Твердил я: «Господи, помилуй!»

Уж близок я к последней грани,
Но все ж горячими слезами,
Хотя с увядшей тела силой
Молюсь я: «Господи, помилуй!»

Душа! Окончив жизнь земную,
Молитву эту, не иную,
Тверди и там ты, за могилой,
С надеждой: «Господи, помилуй!»

Священник Владимир Введенский

«Душа моя ты грешная…»

Душа моя ты грешная,
Погрязшая в грехах,
Несчастная и бедная,
Смирись пред Богом в прах!
Ты чистою и светлою
Была сотворена,
Но жизнью греховною
Теперь омрачена.
Какой ответ ты Господу
Отдашь в своих делах?
Ты жизнь вела безпечную,
Не каялась в грехах.
Ты добрых дел не делала,
И в лености жила,
И в зависти, и в гордости
Всю жизнь свою вела.
Проснись же, душа грешная,
От лености и сна,
Пока еще ты Господом
На суд не позвана.
И слезы покаяния
Ты Богу принеси,
Омой грехи рыданием,
Прощенья испроси.

Священник Анатолий Жураковский

«Россия, моя Россия…»

Россия, моя Россия,
Страна несказанных мук,
Целую язвы страстны́е
Твоих пригвожденных рук.
Ведь в эти руки когда-то
Ты приняла Христа,
А теперь сама распята
На высоте того Креста.
Я с тобой, на руках моих — раны,
И из них сочится кровь,
Но в сердце звучит «Осанна»,
И сильнее смерти любовь.
Впереди я вижу своды
Все тех же тюремных стен,
Одиночку, разлуки годы
И суровый лагерный плен.
Но я все, я все принимаю
И святыням твоим отдаю,
До конца, до самого края
Всю жизнь и всю душу мою.
Много нас, подними свои взоры,
Погляди, родная, окрест:
Мы идем от твоих просторов,
Поднимаем твой тяжкий крест.
Мы пришли с тобой на распятье
Разделить твой последний час.
О, раскрой же свои объятья
И прости, и прими всех нас.

1932

Священник Дмитрий Дудко

Великая ектения

Молимся, Боже, мы, странники горькие,
По своим землям жестоко гонимые.
Слишком у нас дни скитания долгие,
Слишком страдания неутолимые.
Господи, Боже, помилуй ны!
Молимся, Боже, о семьях оставленных,
Как они плачут, тоскуют, родимые.
Молимся, Боже, о всех обесславленных,
Что нам сочувствуют, неустрашимые.
Господи, Боже, помилуй их!
Молимся, Боже, Тебе о расстрелянных,
О всех на тяжких работах замученных:
В шахтах, болтах, каналах рассеянных,
Верных Тебе или верить наученных.
Господи, Ты упокой их!
Молимся, Боже, Тебе о гонителях,
Все им прости, ведь они ослепленные.
Дай лишь, чтобы не было больше мучителей
И отдохнули давно утомленные.
Господи, Боже, помилуй ны!
Яко десница Твоя всеблагая,
Яко держава Твоя всемогущая,
Дай, чтоб воскресла Россия Святая,
Жизнь наступила для странников лучшая.
Слава и ныне и присно. Аминь.

Моя вера

Я верю в Бога. Да и почему
Не верить мне? Что посмеется кто-то,
Кто доверяется блудливому уму
И у кого житейская забота
Все вырвала святое из груди,
Толкнула на большие преступленья?
Я не согласен вместе с ним брести
По пропастям, средь пустоты сомненья.
Пусть современный мир и возмутил
Умы людей, кидая грязь в святыню.
А я спокоен, он совсем без сил
И не столкнет предвечную твердыню.
И верю я не модной верой тех,
Кто убеждения легко меняет.
Верю, как церковный человек,
Всему, чему лишь Церковь научает.
Не может веры возмутить моей
Ни лицемерие людей, ни развращенье.
Я верить должен тем еще сильней,
Ведь это вражеские искушенья.
Божественная Истина всегда
Хранится в Ней, Она — столп утвержденья.
Я верю несомненно во Христа —
Мое из мертвых воскресенье.
Я верю в Бога, Он в моей груди,
Кто опровергнет это утвержденье?
Он на тенистом жизненном пути
Мне явно посылает подкрепленье.
И в этом сомневаться я ль могу?
Ведь это значит в жизни сомневаться!
Я эту веру свято берегу,
И никогда мне с нею не расстаться.
И с верою на все идти готов,
Меня не устрашить ничем безбожью.
И все я почитаю страшной ложью,
И правду там ищу, где ум Христов.
Я верю в Бога и благодарю
Его за этот дар, мое спасенье.
За это в тьме смертельной просветленье,
За эту жизни ясную зарю.
Я верю в Бога — торжество небес
Сначала здесь и после там… Меж нами
Ведь Он светил небесными лучами,
Когда из мертвых в третий день воскрес.
Вознесся, одесную сел Отца
И нам готовит место для блаженства.
Я верю в Бога — наше Совершенство,
Я верю в Бога — Радость без конца.

«Не на Вечери я, а как пес у окна…»

Не на Вечери я, а как пес у окна
Вою, горницу охраняя.
Чтоб никто не прошел. Чтоб в душе тишина
Была тайной спасительной рая.
Днесь на Вечерю Бог собирая людей,
Завещает любить нам друг друга.
Но лежит злоба, скорчившись, все ж у дверей —
Недугующих сердцем услуга.
Путь из горницы крестный. Как пес, потянусь
Я облизывать раны Господни.
И, упав пред Крестом, обо всех помолюсь,
Кто страдает от злобы сегодня.
Совершается тайна спасения днесь,
Воссияет она с Воскресеньем.
Слава Богу за все — все, что было и есть!
За все горе, тоску, за мученья.

1980, Лефортово

«Молитва — не слов биенье…»

Молитва — не слов биенье
В глухую стену судьбы.
Молитва вскрывает гробы
Заступом Воскресенья.
И где бы ты ни был — молись,
Молитва неудержима.
Все пробегает мимо,
Одна остается высь.
И с выси той смотришь на землю,
И видишь, что гроб здесь пуст.
Вонми из запекшихся уст,
Господь, моему моленью.

1980, Лефортово

«Не тюрьма здесь, а монастырь…»

— Не тюрьма здесь, а монастырь, —
Мне с улыбкой понятной сказали.
Посадили молиться за мир,
За обиды его и печали…
— Келья — камера. Разве не так?
— Да, все так. Остается молиться.
Слезы сами, вскипая в очах,
Заставляют пред Богом склониться:
«Пощади и друзей, и врагов,
Пощади и помилуй нас, грешных…»
А за мной всё глядят из глазков:
— А за нас не забыл, друг сердечный?
Помолюсь и за вас, и за тех,
Кто над вами пред вами, под вами.
Не молиться в тюрьме — страшный грех.
Облегчается сердце слезами.

1980, Лефортово

«День прибавляется, ночь убавляется…»

День прибавляется, ночь убавляется,
Что-то приходит, что-то уходит.
Свет прибавляется иль убавляется,
Или по-прежнему сумерки бродят.
Стало все в жизни невероятно,
И ничего разглядеть невозможно.
Были на солнце когда-то лишь пятна,
Ныне само оно что-то тревожно.
То ли не светит, то ли не греет,
То ли погаснуть совсем собирается.
День прибавляется, ночь убавляется,
Но уж значенья ничто не имеет.
Кто объяснит нам, что это все значит,
Никто не решается, лишь кто-то судачит
Все о реформах, а что они значат,
Если природа в бессилии плачет.

1998 (?)

Священник Николай Уваров

Свете тихий

«Свете тихий святыя славы,
Безначальнаго Бога Отца…»

Обнови во утробе дух правый,
Благодать ниспошли нам в сердца.
Мы живем среди мира и терний
И встречаем с зарею восход,
Видим с радостью свет Твой вечерний
И на западе солнца заход.
Только милостью Бога Живого
Благодать нам, убогим, дана,
Отца, Сына и Духа Святого
Мы восхвалим во все времена.
Пред Всевышнего Троичным Ликом,
Вечной жизни не зная конца,
Горний мир в славословье великом
Величает вселенной Творца.
Всюду зреет Господнее семя,
Торжествует творения цвет…
Мы споем с преподобными всеми
И прославим Христа Тихий Свет.

Пречистой Девы Рождество

В святом и незабвенном граде,
Где неземная красота,
Крест поношенья Бога ради
Несла бездетная чета.
Семье несчастие досталось:
В их доме не было детей —
Позором горе то считалось
Для мнимо праведных людей.
Супруги, веря Божией силе,
Молились часто день и ночь,
С надеждой пламенной просили
Творца Всевышнего помочь.
По благодати, свыше данной,
Немного времени спустя,
Послал Бог Иоакиму с Анной
Благословенное Дитя.
Не только радостью семейной —
Всемирным стало торжество,
И славится во всей вселенной
Пречистой Девы Рождество.

Священник Владимир Сидоров

«Когда, на волю Провиденья…»

Когда, на волю Провиденья
Покинув бренный свой оплот,
Душа тропою сновиденья —
Тропою тайною — пойдет,
Тотчас же путницу обстанут
Толпы загадочных теней:
То в бездну жадную потянут,
То вместо с нею к небу прянут…
О, как в ту пору трудно ей!
Внезапным светом озарится —
И снова морока полна:
И радуется, и томится,
И негодует, и боится…
Подруга нежная — одна
Ты — и одною лишь любовью —
Покой ей можешь возвратить:
Поправить тихо изголовье
И спящего благословить.

1993

Иеромонах Роман

«Земля от света повернет во тьму…»

Земля от света повернет во тьму,
И ветер северный меняется на южный.
Я ничего с собою не возьму,
И потому мне ничего не нужно.
Что было прежде, будет и потом,
Что было сотворенным, сотворится.
Сегодня смех, веселья полон дом,
А завтра всплачет тот, кто веселится.
Моря из рек, текут потоки вод,
Чтоб облаками возвратиться в реки.
Проходит род, и вновь проходит род,
И только Ты господствуешь во веки.
Заходит солнце и взойдет опять,
Чтоб воссиять по-новому над тьмою.
Мне ничего не страшно потерять,
Будь только Ты, Царю Царей, со мною.
Всему под небесами свой черед,
Своя пора и время всякой вещи.
Блажен, кто эту истину поймет,
Но преблаженнее обретший вечность.
Людская память — вешняя вода,
Она умрет, как город осажденный.
Блажен, кто никого не осуждал,
Но преблаженее за правду осужденный.
Безумию под солнцем нет конца,
И мир на Бога возвеличил слово.
Восстала тварь на своего Творца,
И это тоже на земле не ново.
Нечестию живущих нет границ,
И люди жить и умирать устали.
О, семя любодеев и блудниц,
Когда б вы знали на Кого восстали.
Не возноситесь, Судия воздаст.
И это будет бедствие из бедствий.
Святы твои слова, Екклесиаст,
Все, что без Бога — суета суетствий.
Но верю я, что Истина Сама
Во век восторжествует над землею.
И будет свет, и посрамится тьма,
И сокрушится всяк, творящий злое.

«Сон мне приснился…»

Сон мне приснился,
Очень странный сон.
Будто я слышу
Погребальный звон.
Тихо иду
В белой рубахе по полю,
И журавли —
Словно кресты колоколен.
Ноги босые
За плечом сума.
Люди косятся:
Мол, сошел с ума.
Тело устало
Ноет от вериг.
Где-то под сердцем
Шевели́тся крик.
Виделась в черном
Моя Родина.
Виделось диво —
Я юродивый.
Тихо иду
В белой рубахе по полю,
И журавли —
Словно кресты колоколен.

1978

«Вся Россия стала полем Куликовым…»

Вся Россия стала полем Куликовым.
Ополчился ворог. Быть нам иль не быть?
Но не слышно клича Дмитрия Донского,
Некому Отчизну нашу защитить.
И зовут к покаянью перед вражьим мечом словоблуды,
И в князья норовят, кто в холопах седины стяжах.
Да разыдется тьма! Умолчите, иуды!
Бог не в силе, а в правде, правда в верных сердцах.

На земле родимой — Родина в опале.
Разгулялась погань — и просвета нет.
Где ты, Старче Божий, Сергие Всехвальне?
Под твоей десницей каждый — Пересвет.
Так подымем хоругви, помолясь крепко Богу.
И за Веру, за Русь станем все, как один.
Нет ни Сергия ныне, ни князя Донского,
Только образ Пречистой, да Спас впереди.

28 июня 1994

«Нас куда-то несет в непроглядную темь…»

Нас куда-то несет в непроглядную темь,
И погибельным вехам не видно конца.
Ложь и Смута окрест. Обратитесь в детей!
Обратитесь в детей, и услышите голос Отца.
И зовут купола к неземной красоте,
Но толпе по нутру больше злато тельца.
И коснётся ль кого? Обратитесь в детей,
Обратитесь в детей, и услышите голос Отца.
Так доколе себя хоронить в суете?
Пусть несут мертвецы своего мертвеца.
Заклинаю живых: обратитесь в детей,
Обратитесь в детей, и услышите голос Отца.

6 июля 1994

«Блажен, кто, наполняясь тишиной…»

Блажен, кто, наполняясь тишиной
И внемля ей благоговейным слухом,
В обыденном постигнет мир иной —
Дыханье Созидающего Духа.
В любой букашке и любом листе,
В мерцанье звезд и на земле унылой,
Куда ни глянь — повсюду и везде
Таится Оживляющая Сила.
Царю Небесный, Душе Всеблагий!
Тобой живится всякое творенье!
Пошли, да не похвалятся враги,
Лицу России Воду Обновленья.

22 декабря 1994, Скит Ветрово

«Кто хвалится, что бесов изгоняет…»

Кто хвалится, что бесов изгоняет
И обладает даром исцелений,
Тот ничего об Истине не знает,
И явно не к добру его теченье.
Пусть лучше добродетель собирает,
Последует подвижничеству брата,
Быть вписанным на Небесах желает,
Вот это — нержавеющее злато.
Вы помните, как некие гласили:
— О, Господи, Тобою бесов гнали,
Твоим Пречистым Именем целили…
И что же чудотворцы услыхали?
— Не знаю вас! Вы не Меня искали!
Подите, беззаконные, далече…
Душа моя! Те бесов изгоняли!
А нам и вовсе оправдаться нечем.

2004

«Не верь, что нынче подвигам не место…»

Не верь, что нынче подвигам не место,
Не угашай благие устремленья.
Душа осталась прежнею невестой,
Какая свадьба без приготовленья?
Самой природе тошно от желанья
Короновать нечистоту фатою.
Земля и та пред белым одеяньем
Осенней омывается водою.

2004

Священник Андрей Логвинов

«Людям, разуверившимся прежде…»

Людям, разуверившимся прежде,
Сколько б ни исполнилось им лет,
Я преподаю предмет «Надежда» —
В школе жизни есть такой предмет.
Но и сам беру уроки веры:
У меня здесь далеко не «пять»,
Я решаю вновь и вновь примеры,
Горы верой как переставлять.
Перемолот жизни жерновами,
Сдам ее экзамен, может быть,
Если за красивыми словами
Научусь действительно любить.

2001

«Благодать Божия…»

Благодать Божия
И на меня положена.
Миром помазан —
Богу обязан.
Церковь стоит —
Молиться велит:
И я тоже
Раб Божий.

«Истлеет прах…»

Истлеет прах.
Но не исчезнет дух.
Он, облеченный,
Как в твердыню,
В слово, —
Свечою трепетною
Вспыхнет снова
Из вечности
Поверх земных разрух.

2002

«Без Христа…»

Без Христа —
закончится Европа,
И звездой
погаснет Новый Свет.
И беды
геенского потопа
Без Христа —
альтернативы нет…

2003

Инок Всеволод (Филипьев)

Славяне

В наших венах — тихие реки,
а в очах — бескрайние степи,
а на сердце — псалом Давида,
а в руках — свеча да кадило.
Мы — славяне, мы славим Бога.
Как луч солнца, наша дорога.

Песнь утешения

Нам бы свое сохранить
и от Креста не отречься,
а отступившихся судить
будем беречься.
Нам бы средь бурь устоять,
нам бы Христа не предать,
а если врагов Он спросит, —
нам ли судить?
Нам бы в любви Его жить,
ближним и дальним служить.
А если Бог мир обновит, —
нам ли тужить?
Не стоит, братья, печалиться.
Мы ведь — Божьи рабы.
Его радостью будем радоваться,
не прося наград за труды.
Суды Твои благи, Господи,
И правы Твои пути.

1997

К Фридриху Ницше

Ты сказал,
что любишь читать только то,
что написано собственной кровью.
Что могу предложить тебе я?
Что кровь моя? —
Грязная жижа, не более…
Ты напрасно отверг Христианство:
в нем тайна спасения
явно
открывается каждой душе,
изучавшей Книгу Святую,
написанную
Богочеловеческой Кровию
Спасителя.

1997

Русские иноки

Монашеский подвиг — тайна,
но тайну ведают дети.
По первой траве, на рассвете,
проходят иноки-воины.
Молитва — оружие воинов,
любовь — их святая скрижаль.
Вы смеетесь над ними, но
не знаете, что от жала
диавола мир закрывают
кроткие черноризцы.
Костры сатанинской тризны
слезами они угашают.
Идут они к высшей отчизне,
их поступь воздушно-легка.
Спасает тысячи жизней
подвиг русского инока,
возлюбившего скорбь Креста.

1998

Диакон Анатолий Трохин

«Глаза закрою — чувствует рука…»

Глаза закрою — чувствует рука
Горячую шероховатость края:
Тысячелетий два материка
Качаются, друг друга задевая.
Один из них уходит из-под ног,
И, связан силой с ним нерасторжимой,
Как дерево, упавшее в поток,
Я новый берег трогаю вершиной.
Там светится уже иная Русь,
И новый век доносится до слуха,
Но, как и прежде, верен остаюсь
Домам отцов и брошенным старухам.
Земля моя, — недолго до тепла,
Возьмем терпенья из сумы мытарской,
Я знаю, что опять звезда взошла,
И есть Спаситель в темноте январской.

«Шум народа радостней и ближе…»

Шум народа радостней и ближе,
Господи, мне страшно оттого,
Что смотрю и ничего не вижу,
Слушаю — не слышу ничего.
Ты идешь средь грешников и нищих
По земле Российской в смутный час.
Сам для нас и истина, и пища,
Жизнь непреходящая для нас.
Острием изъязвленные ноги
По ветвям ступают и камням…
Боже Правый, вот я, — при дороге,
Если хочешь — исцели меня!
Утруди изнеженное тело,
Покаяньем развяжи уста,
Сердце, что во мне окаменело,
Размягчи Любовию Креста.

1995

Диакон Владимир Нежданов

Монолог звонаря

Среди неба,
Среди великого,
Чистым звонам Твоим поклонюсь,
С колокольни Ивана Великого
Вижу всю в Православную Русь!
Там, где небо, — ей мало простора,
Там, где бездна, — и бездны ей нет…
Продолжение Божьего взора —
Свет единственный,
Солнечный свет!
И под сводами этого звона,
Будто в храме небесном, стою.
Вместо солнца
Сияет икона
И на Родину смотрит мою.

Святая Сербия

Святая Сербия,
Святая Русь…
За вас, родные, помолюсь,
Родные сестры —
Не было родней…
И воздух молитвы
Тише и больней.
И может быть,
Меня услышит Бог —
И не молитву даже,
Только вздох…

Тебе поем, Тебе благословим: христианская традиция в русской словесности

Неизвестный автор XVII века

Нагробок отцу Афанасию Филиповичу, игумену Берестейскому, в року 1648 зешлому

О Матко моя, Церкви Православна,
В которой правдиве мешкает Бог здавна.
Тебе помогал речью и словами
Я, Афанасий, и всеми сила́ми.
А найвенцей в том своего стараня
З Бозскогом власне чинил росказаня
Абы не была унея проклята́я
Тут, только ты одна, Церкви Святая.
Теперь мусилем юж так уступити
О кривду твою, будучи забитый
От рук шляхетских под час козаччи́зни
В Берестю Литовском, на своей отчизни.
Пред се ты, Церкви, туши добре со́бе,
Бог еще будет Сам помочен тобе:
Найзрит в Своеи святои столици
До тебе, бедной скажоной винници.
Хто в сердцу имя Христово мети буде,
Того Он в Царствии Своем не забуде.
Он ми дал, жем стал в Вилни законником,
Тут игуменом, а впрод священником.
Тот ми козал и теперь знать давати,
Же юж пришол час Сион ратовати.

Симеон Полоцкий

Будете яко бози

Враг человека в раи лукаво прелщаше:
— «Будете яко бози», — Еве глаголаше.
Ругася он в то время, но сам есть прелщенный,

ибо человек по том Бог есть сотворенный.
Не по существу убо, но по благодати,

и возможе демона ногами попрати.
И тако в нем же хоте род наш посрамити,

тем же делом заслужи сам посмеян быти.

Гонение

Кремень, аще железом ударен бывает,

светлыя огня искры из себе пущает.
Христиан гонения всегда егда припирают,

огнь любве ко Господу тогда проявляют:
ибо вся скорби терпят, богатства вергают

и главы си радостно под мечы ставляют.
Воляще от телес си разлучен быти,

нежели неверствием от Бога отити.

Надежда и страх

На двою крюку небо все ся обращает,

двема добродетелма жизнь наша бывает

твердостна: надеждою и страхом спасенным,

истинныя мудрости в сердцах изводственным.
Надежда ум возносит, да ся не отчаем.
Страх же смиряет, да не в себе уповаем.

Прилог к преподобной матери Ефросинии

Ты паки мати, о Ефросиние,
Жителей града всих удобрение,
Яже потщася икону святую
Внести из далны в страну Полотскую.
Из Царяграда, камо из Ефесе
Царь благоверный всечестно принесе.
Твоего ради много прошения,
Российских деля стран украшения.
Припади к стопам Небесного Царя,
Да не лишай нас толикого дара.
Умоли паки возвращенной быти,
Иконе святей Полотск украсити.
Отчинный град твой, в нем же ты трудися.
Христу Жениху ты уневестися.
Ибо толико град наш украшает
Девы образ и везде вславляет,
Елико небо солнцем украшенно,
Светлыми звезды дивно упещренно.
Полотску граду бе утверждение,
Столп, стена, помощь и ограждение.
Ныне без него како нам прибыти,
Аки без солнца не удобно жити.
Убо, о мати, припади за нами
К Господу Богу твоими рабами,
Да возвратит нам икону святую,
Просвети землю белороссийскую.
Моли прилежно и Деву Марию,
Да проявит нам милость Свою сию,
Да не небрежет отчинна ти града
И не оставит правоверна стада.
Удобно тебе мощно умолити,
Изволи токмо ходатайца быти.
Моли за нами, о святая мати,
Храни ны в твоей выну благодати,
Ея же аще ты ны не лишиши,
Вся на похвалу твою обратиши.
По вся дни тебе будем величати,
Венец похвалы песней соплетати.

Стихи на Рождество Христово

1

Слава во вышних Богу, же человеком станет.
На земли мир всим людем, иж Богом бывает.
Человек, чого Адам през овощ набыти
Хотел, теды смертию мусел заплатити.
Смерть през Адама в свете, а жытие маем
През Бога-человека, Которого знаем,
Без матеры прежде веки от Отца рожденна,
З Матьки дивне без отца в часе воплощенна.
Он ные плачет, абы мы се вселили,
Алчет абы насыщени, жаждет абы пили
От источника жизни, в пеленах повиты
Невинности шатаю бы не смогл открыти.
В подлом лежит вертепе, бы были на небе.
Всим Себя оферует, бы привлекл до Себе.
Тому до ног с поклоном смеренно падаймы,
Слава во вышних Богу з аггелы спеваймы.

4

Весела радость, вдячная новина:
Царица неба породила Сына,
Которы взял плоть человека к воли,
Бы высвободил з египетской неволи,
Як Моисей правый, и в обетованну
В землю впровадил, и дал з неба манну.
З пустыни грехов, з фараона власти
Подземна вывел от лютых напасти.
Престо ся слушне веселити маем,
Втора Мойсея, кгды их оглядаем.
Бо близко время, же Египет скарает
Для Израйля, кторого трымает
В неволи тяжкой и затопит в моры
Чермном крови Своей всих врагов воскори.

5

Потоп греховный весь свет заливает,
Корабль церковный тылко нас спасает.
Над всеми гори волнуются валы,
Немаш той скалы, где б ся разбивалы.
Страх и в кораблю, бо немаш погоды, —
Без конца грехов прибывают воды.
Аж се ужалил Сам Бог Милостивы,
Зрячы на упад Свых людей плачливы,
Выводит слонце правды як з облоку
Христа з Марией пречистого боку,
Абы усушило незмерные воды
Лучами свыми без корабля шкоды.
Положил облок Марию Девицу,
На Ню спозревшы, бы встрымал правицу
От такой казни, з чого се радуйте,
В кораблю Церкви часто се знайдуйте.

12

Архиерею новонарожденный,
Никон от тебе нам есть поставленный,
Найвышы пастырь, блюди ж честна, здрава
На лета многа да ти будет слава
Им возсылана; и Калиста блюди,
Пастыра по ним, и милостив буди.
Дажд свышше силу пасти твое стада
Честно Полоцка и Витебска града,
Прочие при тым по ним всему клеру
Дажд всегда зрети безкровну оферу.
Княжей, боляров всю палату, вси
Блюди, да спаси и вся христианы.
Подажд им враги в крепость и поганы,
Нехай тя славят правоверны люде,
Поки свет солнце окружати буде.

Михаил Ломоносов

Утреннее размышление о Божием величестве

Уже прекрасное светило
Простерло блеск свой по земли
И Божие дела открыло.
Мой дух, с веселием внемли,
Чудяся ясным столь лучам,
Представь, каков Зиждитель Сам!
Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к солнцу бренно наше око
Могло, приблизившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан.
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов;
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.
Сия ужасная громада —
Как искра пред Тобой одна.
О коль пресветлая лампада
Тобою, Боже, возжжена
Для наших повседневных дел,
Что Ты творить нам повелел!
От мрачной ночи свободились
Поля, бугры, моря и лес
И взору нашему открылись,
Исполненны Твоих чудес.
Там всякая взывает плоть:
«Велик Зиждитель наш, Господь!»
Светило дневное блистает
Лишь только на поверхность тел;
Но взор твой в бездну проницает,
Не зная никаких предел.
От светлости Твоих очей
Лиется радость твари всей.
Творец! Покрытому мне тьмою
Простри премудрости лучи
И что угодно пред Тобою
Всегда творити научи
И, на Твою взирая тварь,
Хвалить Тебя, Бессмертный Царь.

1743 (?)

Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния

Лице свое скрывает день;
Поля покрыла влажна ночь;
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне — дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкой прах,
В свирепом как перо огне, —
Так я, в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!
Уста премудрых нам гласят:
Там разных множество светов;
Несчетны солнца там горят,
Народы там и круг веков:
Для общей славы Божества
Там равна сила естества.
Но где ж, натура, твой закон?
С полночных стран встает заря!
Не солнце ль ставит там свой трон?
Не льдисты ль мещут огнь моря?
Се хладный пламень нас покрыл!
Се в ночь на землю день вступил!
О вы, которых быстрый зрак
Пронзает в книгу вечных прав,
Которым малый вещи знак
Являет естества устав!
Вам путь известен всех планет;
Скажите, что нас так мятет?
Что зыблет ясный ночью луч?
Что тонкий пламень в твердь разит?
Как молния без грозных туч
Стремится от земли в зенит?
Как может быть, чтоб мерзлый пар
Среди зимы рождал пожар?
Там спорит жирна мгла с водой;
Иль солнечны лучи блестят,
Склонясь сквозь воздух к нам густой;
Иль тучных гор верхи горят;
Иль в море дуть престал зефир,
И гладки волны бьют в эфир.
Сомнений полон ваш ответ
О том, что окрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших далей звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик Творец?

1743

Преложение псалма 1

Блажен, кто к злым в совет не ходит,
Не хочет грешным вслед ступать
И с тем, кто в пагубу приводит,
В согласных мыслях заседать,
Но волю токмо подвергает
Закону Божию во всем
И сердцем оный наблюдает
Во всем течении своем.
Как древо, он распространится,
Что близ текущих вод растет,
Плодом своим обогатится,
И лист его не отпадет.
Он узрит следствия поспешны
В незлобивых своих делах;
Но пагубой смятутся грешны,
Как вихрем восхищенный прах.
И так злодеи не восстанут
Пред вышнего Творца на суд,
И праведны не воспомянут
В своем соборе их отнюд.
Господь на праведных взирает
И их в пути Своем хранит;
От грешных взор свой отвращает
И злобный путь их погубит.

Между 1743 и 1751

Преложение псалма 26

Господь Спаситель мне и свет:
Кого я убоюся?
Господь Сам жизнь мою блюдет,
Кого я устрашуся?
Во злобе плоть мою пожрать
Противны устремились;
Но, злой совет хотя начать,
Упадши сокрушились.
Хоть полк против меня восстань,
Но я не ужасаюсь.
Пускай враги воздвигнут брань,
На Бога полагаюсь.
Я только от Творца прошу,
Чтоб в Храм Его вселиться;
И больше в свете не ищу,
Как в оном веселиться.
В Селении Своем покрыл
Меня Он в день печали,
И неподвижно укрепил,
Как злые окружали.
Возвысил Он мою главу
Над всех врагов ужасных.
Я, жертву принося, зову
Ему в псалмах согласных.
Услыши, Господи, мой глас,
Когда к Тебе взываю,
И сохрани на всякий час:
К Тебе я прибегаю.
Ко свету Твоего Лица
Вперяю взор душевный
И от Всещедрого Творца
Приемлю луч вседневный.
От грешного меня, раба,
Творец, не отвратися;
Да взыдет пред тебя мольба,
И в гневе укротися.
Меня оставил мой отец
И мать еще в младенстве;
Но восприял меня Творец
И дал жить в благоденстве.
Настави, Господи, на путь
Святым твоим законом,
Чтоб враг не мог поколебнуть
Крепящегося в оном.
Меня в сей жизни не отдай
Душам людей безбожных,
Твоей десницей покрывай
От клеветаний ложных.
Я чаю видеть на земли
Всевышнего щедроты
И не лишиться николи
Владычния доброты.
Ты, сердце, Духом укрепись,
О Господе мужайся,
И бедствием не колеблись,
На Бога полагайся.

Между 1743 и 1751

Преложение псалма 103

Да хвалит дух мой и язык
Всесильного Творца державу,
Великолепие и славу.
О Боже мой, коль Ты велик!
Одеян чудной красотой,
Зарей божественного света,
Ты звезды распростер без счета
Шатру подобно пред Собой.
Покрыв водами высоты,
На легких облаках восходишь,
Крылами ветров шум наводишь,
Когда на них летаешь Ты.
И воли Твоея послы,
Как устремления воздушны,
Всесильным маниям послушны,
Текут, горят, не зная мглы.
Ты землю твердо основал,
И для надежные окрепы
Недвижны положил заклепы
И вечну непреклонность дал.
Ты бездною ее облек,
Ты повелел водам парами
Всходить, сгущаяся над нами,
Где дождь рождается и снег.
Их воля — Твой единый взгляд,
От запрещения мутятся,
И в тучи, устрашась, теснятся;
Лишь грянет гром Твой, вниз шумят.
Восходят горы в высоту;
Крутые ставишь Ты стремнины
И стелешь злачные долины,
Угрюмством множа красоту.
Предел верхам их положил,
Чтоб землю скрыть не обратились,
Ничем бы вниз не преклонились,
Опричь Твоих безмерных сил.
Из гор в долины льешь ключи
И прохлаждаешь тем от зноя;
Журчат для сладкого покоя,
Между горами текучи.
И напояют всех зверей,
Что окрест сел себя питают;
Онагры ждут, как в жажде тают,
Отрады от руки Твоей.
Слетаясь, тамо птицы в тень
Возносят пение и свисты,
Живят вертепы каменисты
И тем проводят жаркой день.
Ты свыше влагу льешь горам,
Плодами землю насаждаешь,
И все народы насыщаешь,
Свидетелей Твоим делам.
Растишь в полях траву для стад;
Нам разны зелия в потребу
Обильно прилагаешь к хлебу,
Щедротою ко всем богат.
Хлеб силой нашу грудь крепит,
Нам масло члены умягчает;
Вино в печали утешает
И сердце радостью живит.
Древам даешь обильный тук;
Поля венчаешь ими, Щедрый!
Насаждены в Ливане кедры
Могуществом всесильных рук.

1749

Александр Сумароков

Из 3 главы Сираха

Колико будешь вознесен,
Толико буди ты смирен;
Бог души горды ненавидит.
И, зря с небесной высоты
На нашу жизнь и суеты,
Все действо здешне ясно видит.
Хотя б ты выше всех восшел,
И судиею мира сел,
Всея вселенной на престоле,
Не помня жизни сей конца,
И щедра б разгневил Творца,
Тебя Бог свержет и оттоле.
То помни, что твой краток век,
Что ты и славясь, человек,
Что, наг пришедший из утробы
И насыщаясь здешних благ,
Опять отсель отъидешь наг;
Богатства не берут во гробы.
Тогда погибнет та хвала,
Котору грубо лесть плела,
И плоть червям отдастся в пищу,
Взносися; только не забудь,
Что всем необходим сей путь,
Царю, рабу, богату, нищу.

1755

На суету человека

Суетен будешь
Ты, человек,
Если забудешь
Краткий свой век.
Время проходит,
Время летит,
Время проводит
Все, что ни льстит.
Счастье, забава,
Светлость корон,
Пышность и слава —
Все только сон.
Как ударяет
Колокол час,
Он повторяет
Звоном сей глас:
«Смертный, будь ниже
В жизни ты сей!
Стал ты поближе
К смерти своей!»

1759

Михаил Херасков

[Из премудростей Соломоновых]

Глава 1

Любите истину, любите,
О вы, земные Судии!
Коль Господа взыскать хотите,
Смиряйте вы сердца свои.
Кто Бога искушати чает,
Или не верит кто Ему,
Себя от света отлучает,
Безумства погружен во тьму.
Не внидет мудрость в душу злую,
Ни в грешном теле не живет:
Строптиву мужу, льстиву, бую,
Не вразумится Божий свет.
Святыня убегает лести,
Уходит помышлений злых:
Кто правде враг и недруг чести,
Не озаряет таковых.
Всем сердцем любит человека,
Премудрости Господний Дух,
И к смертным от начала века
Склоняет взор, лице и слух.
Он всю вселенную объемлет,
Свидетель наших мыслей есть;
Слова из уст летящи внемлет
И тайну сокровенну весть.
Неправду в сердце кто помыслит
И злое сердце изречет:
Господь глаголы те исчислит
И беззакония сочтет.
Языкам воли не давайте,
Не преклоняйтесь к клеветам,
Неправдой душ не убивайте:
Господь Судьею будет нам.
Погибель телу навлекает
Развратным духом человек;
И к горькой смерти приступает,
Пороком оскверняя век.
Не создал смерти Бог во свете,
Ниже погибели живым;
Спасенье положил в завете
И муки не назначил им.
Неправда в мире умирает,
А правда, царствуя, живет:
Но грешник вечность презирает,
Устами смерть к себе зовет.
Своим пороком ослепленны
Заветы положили с ней;
Сдружилися — и стали тленны,
Достойны страшной доли сей.

1779

Коль славен

Коль славен наш Господь в Сионе,
Не может изъяснить язык.
Велик Он в небесах на троне,
В былинках на земле велик,
Везде Господь, везде, Ты, славен,
Во дни, в ночи сиянием равен!
Тебя Твой Агнец златорунный
В Себе изображает нам;
Псалтырью мы десятиструнной
Тебе приносим фимиам…
Прими от нас благодаренье,
Как благовонное куренье.
Ты солнцем смертных озаряешь,
И любишь, Боже, нас, как чад,
Ты нас трапезой насыщаешь,
И зиждешь нам в Сионе град.
Ты грешных, Боже, посещаешь
И Плотию Своей питаешь.
О Боже, во Твое селенье
Да внидут наши голоса,
Да взыдет наше умиленье
К Тебе, как утрення роса.
Тебе в сердцах Алтарь мы ставим,
Тебя, Господь, поем и славим.

Гавриил Державин

Властителям и судиям

Восстал Всевышний Бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
Не внемлют! видят — и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един Царем земли!

Бог

О Ты, пространством Бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени Превечный,
Без лиц, в Трех Лицах Божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все Собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет,
Хотя числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света Твоего рожденны,
Исследовать судеб Твоих:
Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает,
В Твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
Хао́са бытность довременну
Из бездн Ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В Себе Самом Ты основал:
Себя Собою составляя,
Собою из Себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый все единым Словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!
Ты цепь существ в Себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся.
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют, —
Так звезды в безднах под Тобой.
Светил возжженных миллионы
В неизмеримости текут.
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед Тобой — как нощь пред днем.
Как капля в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед Тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, — и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед Тобой — ничто.
Ничто! Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебе душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есть и Ты!
Ты есть! — природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я Бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколь я происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ Податель,
Душа души моей и Царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие Твое.
Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображения бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.

1784

Величество Божие

Благослови, душа моя,
Всесильного Творца и Бога!
Коль Он велик! коль мудрость многа
В твореньях, Господи, Твоя!
Ты светом, славой, красотой,
Как будто ризой, облачился
И, как шатром, Ты осенился
Небес лазурной высотой.
Ты звездну твердь из вод сложил
И по зарям ее ступаешь:
На крыльях ветряных летаешь
Во сонме светоносных сил.
Послами Ангелов творишь,
Повелеваешь Ты духами;
Послушными Себе слугами
Огню и бурям быть велишь.
Поставил землю на зыбях:
Вовек тверда она собою;
Объяты бездной, как пленою,
Стоят в ней воды на горах.
Среди хранилища сего
Оне грозы Твоей боятся;
Речешь — ревут, бегут, стремятся
От гласа грома Твоего;
Как горы всходят к облакам;
Как долы, вниз клонясь, ложатся;
Как степи, разлиясь, струятся
К показанным Тобой местам.
Предел Ты начертал им Твой,
И из него оне не выдут,
Не обратятся и не придут
Покрыть лице земли волной;
Велишь внутрь гор ключом им бить,
Из дебрей реки проливаешь,
Зверям, онаграм посылаешь
Повсюду жажду утолить.
А там, по синеве небес
Виясь, пернатые летают,
Из облак гласы испускают
И свищут на ветвях древес.
Ты дождь с превыспренних стремишь;
Как перла, росы рассыпаешь,
Туманом холмы осребряешь
И плодоносными творишь.
Из недр земных траву скотам
Произрастаешь в насыщенье,
На разное употребленье
Различный злак изводишь нам:
На хлеб, чтоб укреплять сердца,
И на вино, чтоб ободряться,
И на елей, чтоб услаждаться
И умащать красу лица.
Твоя рука повсюду льет
Древам питательные соки;
Ливанских кедров сад высокий,
Тобою насажден, цветет.
Ты мелких птичек умудрил
Свои вить сокровенно гнезды,
Эродий же свое под звезды
Чтобы на соснах возносил.
По высотам крутых холмов
Ты прядать научил еленей,
А зайцам средь кустов и теней
Ты дал защиту и покров.
И бледная луна Тобой
Своею чередой сияет,
И лучезарно солнце знает
Во благо время запад свой.
Как день ты удалишь, и нощь
Покров свой расстилает черный, —
Лесные звери и дубровны
И скимн выходит яр и тощ.
Выходят, рыщут и рычат,
И от Тебя все пищи просят;
Что Ты даруешь им — уносят,
И свой тем утоляют глад.
Но лишь прострет свой солнце взгляд,
Они сбираются стадами
И идут врозь между лесами,
И в мрачных логовищах спят.
Поутру человек встает,
Идет на труд, на земледелье.
И солнечное захожденье
Ему спокойствие дает.
Но коль дела Твои, Творец,
Бесчисленны и неизмерны!
Премудрости Твоей суть бездны,
Полна земля Твоих чудес!
Сии моря, сей водный сонм,
Обширны хляби и бездонны,
Больших и малых тварей полны
И чуд, бесчисленных числом.
Там кит, там челн стремят свой бег
И насмехаются над бездной;
И все сие, о Царь вселенной,
Себе Ты создал для утех!
К Тебе всех смертных очи зрят,
И на Тебя все уповают,
К Тебе все руки простирают
И милостей Твоих хотят.
Даруешь им — и соберут;
Разверзешь длань — и рассыпаешь
Щедроту всем; Ты всех питаешь
И все они Тобой живут.
Но если отвратишь Свой зрак —
Их всюду ужасы смущают;
Отымешь душу — исчезают
И превращаются во прах.
А если дух пошлешь Ты свой —
Мгновенно вновь все сотворится,
Лицо земное обновится,
Из тьмы восстанет свет другой.
И будет слава средь небес
Твоя, Создатель, продолжаться,
Ты вечно будешь утешаться
Творением Твоих чудес!
О Ты, трясет Чей землю взгляд,
Коснешься ли горам — дымятся;
Дохнешь ли на моря — холмятся,
В руке держащий твердь и ад!
Тебя, всесильный мой Творец,
Я вечно славословить стану,
И петь Тебя не перестану
По самый дней моих конец.
Моя беседа пред Тобой
И песнь угодны да явятся;
Тобой я буду восхищаться,
Дышать и жить, о Боже мой!
Но грешных племя и язык
Да истребит десница строга! —
Хвали, душа моя, ты Бога:
Сколь Он премудр и сколь велик!

Помощь Божия

(Псалом 120)

Возвел я мысленные взоры
В небесны, лучезарны горы, —
И помощь мне оттоль пришла.
Я помощь сильную приемлю
От Сотворившего всю землю
И в небе звезды без числа.
Ноги моей в поползновенье,
Ниже в малейшее смятенье,
Он не допустит и хранит,
Хранит меня и не воздремлет,
И всем моим Он нуждам внемлет,
И свыше на меня глядит.
Господь, Господь — мой покровитель,
Помощник, жезл и подкрепитель,
И щит Он на груди моей:
Ни солнце в день не опаляет,
Ни лунный свет не ужасает
Меня в тьме бледностью своей.
Везде со мною пребывает,
Сопутствует, остерегает
От всякого меня Он зла,
Блюдет мой вход и исхожденье,
Предупреждает искушенье,
Чтоб злость вредить мне не могла.

Псалом 127

Блажен, кто Господа боится
И по путям Его идет!
Своим достатком насладится
И в благоденстве поживет.
В дому его нет ссор, разврата,
Но мир, покой и тишина:
Как маслина плодом богата,
Красой и нравами жена.
Как розы, кисти винограда
Румянцем веселят своим,
Его благословенны чада
Так милы вкруг трапезы с ним.
Так счастлив, так благополучен
И так блажен тот человек,
Кто с честью, правдой неразлучен
И в Божьем страхе вел свой век.
Благословится от Сиона,
Благая снидут вся тому,
Кто слез виновником и стона
В сей жизни не был никому.
Кто не вредит и не обидит,
И злом не воздает за зло:
Сыны сынов своих увидит
И в жизни всякое добро.
Мир в жизни сей и мир в дни оны,
В обители избранных душ,
Тебе, чувствительный, незлобный,
Благочестивый, добрый муж!

Ипполит Богданович

Псалом 45

О Боже! Наше Ты прибежище и сила,
Защита крепкая и помощь нам в бедах;
Когда бы нас Твоя десница не хранила,
Давно бы зрели нас враги в своих сетях.
От гласа Вышняго вселенна потрясется.
Смутятся и падут противные пред Ним;
Но имя праведных тем паче вознесется,
И не прикоснется никакая злоба им.
Величество и власть Творца все твари славят,
Хвалу Ему гласят земля и небеса;
Когда б забыли мы, то горы нам представят
Бесчисленны Его преславны чудеса.
Он луки и щиты злодейски сокрушает,
Свергает в ярости взнесенный гордых рог;
Но праведных всегда щедротой утешает;
О злость! Сомкни уста, защита правым — Бог.

Псалом 148

Хвалите Господа небес,
Хвалите все Небесны Силы;
Хвалите, все Его светилы,
Исполнены Его чудес.
Да хвалят свет Его и день;
Земля и воздух, огнь и воды;
Да хвалят рыб различны роды,
Пучины, бездны, мрак и тень.
Да хвалят холмы и древа,
Да хвалят звери, гады, птицы,
Цари, владыки, сильных лицы
И всяка плоть, что Им жива.
Да хвалят своего Творца;
Да хвалит всякое дыханье;
Он милует Свое созданье,
И нет щедрот Его конца.

Иван Дмитриев

Размышление по случаю грома

Гремит! Благоговей, сын персти!
Се Ветхий деньми с небеси
Из кроткой, благотворной длани
Перуны сеет по земли!
Всесильный! С трепетом младенца
Целую я священный край
Твоей молниеносной ризы,
И — исчезаю пред Тобой!
Что человек? Парит ли к солнцу,
Смиренно ль идет по земли:
Увы! Там ум его блуждает,
А здесь стопы его скользят.
Под мраком, в океане жизни,
Пловец на утлой ладии,
Отдавши руль слепому року,
Он спит и мчится на скалу.
Ты дыхнешь — двигнешь океаны!
Речешь — и вспять они текут!
А мы!.. одной волной подъяты,
Одной волной поглощены!
Вся наша жизнь, о Безначальный!
Пред тайной вечностью Твоей
Едва минутное мечтанье,
Луч бледный утренней зари!

Подражание 136 псалму

На чуждых берегах, где властвует тиран,
В плену мы слезы проливали
И, глядя на Евфрат, тебя воспоминали,
Родимый Иордан!
На лозах бледных ив, склонившихся к реке,
Качались томно наши лиры;
Увы, а мы от них, безмолвные и сиры,
Сидели вдалеке!

«Рабы! — вкруг нас ревел свирепой стражи глас, —
В неволе пользы нет от стона;
Воспряньте духом вы и песнию Сиона
Пролейте радость в нас!»

Ах! Нам ли песни петь среди своих врагов?
Они с отчизной разлучили,
Где наша колыбель, где сладость жизни пили,
Где наших персть отцов!
Прилипни навсегда язык к устам моим,
Замри, рука моя, на лире,
Когда забуду я тебя, древнейший в мире,
Святой Иерусалим!
Напомни, Господи, Эдомовым сынам
Ужасный день, когда их злоба
Вопила: «Смерть им, смерть и пламень вместо гроба;
Рушь все: престол и храм!»

Но горе, горе злым: наш Мститель в небесах,
Содрогнись, чадо Вавилона!
Он близок, Он гремит, низвергнися со трона,
Пади пред Ним во прах.

Николай Карамзин

Песнь Божеству

(сочиненная на тот случай, как безумец Дюмон
сказал во французском Конвенте: «Нет Бога!»)

Господь Природы — бесконечный,
Миров бесчисленных Творец,
Источник бытия всевечный,
Отец чувствительных сердец —
Всего, что жизнь в себе питает,
Что видит славу, блеск небес,
Улыбкой радость изъявляет
И в скорби льет потоки слез!
От века Сам в Себе живущий,
Держащий все в руках Своих;
Нигде не зримый, всюду Сущий —
В странах эфирных и земных!
Блаженство, свет, душа вселенной,
Святый, премудрый, дивный Бог!
Кто — сердцем, чувством одаренный —
Тебя назвать мечтою мог?
Тебя?.. И страшным громом неба
Сей изверг в прах не обращен?
Огнем пылающего Феба
Сей злобный смертный не сожжен?
Но Ты велик! Но Ты не знаешь,
Как мстить, наказывать врагов:
Они ничто — Ты их прощаешь;
Ты зришь в врагах — Своих сынов
И льешь на них дары благие;
Щадишь безумцев жалких кровь.
Исчезнет тьма в умах, и злые
Твою почувствуют любовь.
Любовь!.. И с кротким удивленьем —
В минуту славы, торжества, —
С живым сердечным восхищеньем
Падут пред троном божества;
Обнимут руку всеблагую,
Отцем простертую к сынам;
Восхвалят Милость Пресвятую —
Рекут: «Есть бог! Мир — Божий храм!»

1793

(… Мысли, выбранные из Екклесиаста)

<…>
К чему нам служит власть, когда, ее имея,
Не властны мы себя счастливыми творить,
И, сердца своего покоить не умея,
Возможем ли другим спокойствие дарить?
В чертогах кедровых, среди садов прекрасных,
В объятиях сирен, ко мне любовью страстных,
Томился и скучал я жизнию своей;
Нет счастья для души, когда оно не в ней.
Уныние мое казалось непонятно
Наперсникам, рабам: я вкус свой притупил,
Излишней негою все чувства изнурил —
Не нужное для нас бывает ли приятно?

<…>
Нам всё употреблять для счастия возможно,
Во зло употреблять не должно ничего;
Спокойно разбирай, что истинно, что ложно:
Спокойствие души зависит от сего.
Сам Бог тебе велит приятным наслаждаться,
Но помнить своего великого Творца:
Он нежный вам Отец, о нежные сердца!
Как сладостно Ему во всем повиноваться!
Как сладостно пред Ним и плакать и вздыхать!
Он любит в горести несчастных утешать
И солнечным лучом их слезы осушает,
Прохладным ветерком их сердце освежает.

1796

Иван Крылов

Ода шестая, выбранная из псалма 93-го

Бог, отмщений Господь.

Снесись на вихрях, мщений Царь!
Воссядь на громах — тучах черных,
Судить строптивых и упорных;
Ступи на выи непокорных
И в гордых молнией ударь.
Доколь вздымать им грудь надменну
И подпирать пороков трон,
Правдивых гнать из света вон?
Доколь Твой презирать закон
И осквернять собой вселенну?
Куда ни обращусь, внемля,
Везде их меч, везде угрозы.
Там на невинности железы,
Там льются сирых кровь и слезы;
Злодейством их грузна земля.
Так, проливая крови реки,
Заграбя мир себе в удел,
Твердят они на грудах тел:
Господь не видит наших дел
И не познает их вовеки.
Безумец! где твой ум и слух?
Стряхни невежество глубоко;
Скажи, хоть раз взнесясь высоко:
Ужели слеп Создавший око,
И Сотворивший ухо — глух?
Скажи, оставя мудрость лживу,
Без света ли Творец светил?
Бессилен ли Создатель сил?
Безумен ли Кто ум в нас влил?
И мертв ли Давший душу живу?
Блажен, о Боже, в ком Твой свет:
Он соблюдется цел Тобою,
Тогда как, окруженный мглою,
В изрытый ров своей рукою
Злодей со скрежетом падет.
Кто? Кто с мечом? Со мною рядом
Кто мне поборник на убийц?
Кто на гонителей вдовиц?
Никто — всех взоры пали ниц,
И всех сердца страх облил хладом.
Никто — но Бог, Сам Бог со мной;
Сам Бог приемлет грозны стрелы,
Вселенной двигнет Он пределы,
Разрушит замыслы их смелы
И с широты сметет земной.

1794–1795

Ода восьмая, выбранная из псалма 87-го

Господи Боже спасения моего.

О боже! Царь щедрот, спасений,
Внемли! — К Тебе моих молений
Свидетель — нощи все и дни.
Я в нощь свой одр мочу слезами,
И в день иссякшими глазами
Встречаю мраки лишь одни.
Да пройдет вопль мой пред Тобою
Шумящей, пламенной рекою:
Воззри — и слух ко мне склони.
В груди моей все скорби люты;
Нет дня отрадна; нет минуты;
Теснится в сердце мук собор.
Уже, к веселью не способен,
Я бледен, мертвецам подобен;
Уже ко гробу шаг мой скор;
Уже в моих я равен силах
С забвенными давно в могилах,
От коих отвратил Ты взор.
Все гнева Твоего удары,
Как моря гневна волны яры,
Навел Ты на мою главу.
Тесним от ближних, обесславлен,
Друзьями презрен и оставлен,
Средь кровных чуждым я живу.
В одре, как в гробе, истлеваю;
Но руки к небу воздеваю:
К Тебе и день и ночь зову.
Увы! иль стон живых беспрочен?
Или для мертвых столь Ты мочен?
Они ль певцы Твоих чудес?
Но кто воспел Тебя во гробе?
Кто возгласил в земной утробе
Твой суд иль блеск Твоих небес?
Кто имя Божье славословил?
И кто в стране забвенья пролил
Хоть каплю благодарных слез?
А я, едва заря настанет,
Едва светило дня проглянет,
Огнем живым к Тебе дышу —
И вместе с хором оперенным
Под сводом неба озаренным
Твое величие глашу.
Куда ни двинуся ногою,
Как сердце я свое, с собою
Хвалу чудес Твоих ношу.
Почто же, Бог мой, презираешь,
Не внемлешь Ты и отреваешь
Вопль страждущей души моей?
Средь нужды, нищеты и горя,
Как средь бунтующего моря,
Я взрос от самых юных дней —
И днесь от бедства не избавлен,
Как лист иссохший, я оставлен
Среди ярящихся огней.

1794–1795

Иван Козлов

Моя молитва

О ты, кого хвалить не смею,
Творец всего, Создатель мой;
Но Ты, к Кому я пламенею
Моим всем сердцем, всей душой!
Кто по Своей небесной воле
Грехи любовью превозмог,
Приник к страдальцев бедной доле,
Кто друг и брат, Отец и Бог;
Кто солнца яркими лучами
Сияет мне в красе денной
И огнезвездными зарями
Всегда горит в тиши ночной;
Крушитель зла, Судья верховный,
Кто нас спасает от сетей
И ставит против тьмы греховной
Всю бездну благости Своей!
Услышь, Христос, мое моленье,
Мой дух Собою озари
И сердца бурного волненье,
Как зыбь морскую, усмири;
Прими меня в Свою обитель, —
Я блудный сын, — Ты Отче мой;
И, как над Лазарем, Спаситель,
О, прослезися надо мной!
Меня не крест мой ужасает, —
Страданье верою цветет,
Сам Бог кресты нам посылает,
А крест наш Бога нам дает;
Тебе вослед идти готовый,
Молю, чтоб дух мой подкрепил,
Хочу носить венец терновый, —
Ты Сам, Христос, его носил.
Но в мрачном, горестном уделе,
Хоть я без ног и без очей, —
Еще горит в убитом теле
Пожар бунтующих страстей;
В Тебе одном моя надежда,
Ты радость, свет и тишина;
Да будет брачная одежда
Рабу строптивому дана.
Тревожной совести угрозы,
О Милосердый, успокой;
Ты видишь покаянья слезы, —
Молю, не вниди в суд со мной.
Ты всемогущ, а я бессильный,
Ты Царь миров, а я убог,
Бессмертен Ты — я прах могильный,
Я быстрый миг — Ты вечный Бог!
О, дай, чтоб верою святою
Рассеял я туман страстей
И чтоб безоблачной душою
Прощал врагам, любил друзей;
Чтоб луч отрадный упованья
Всегда мне в сердце проникал,
Чтоб помнил я благодеянья,
Чтоб оскорбленья забывал!
И на тебя я уповаю;
Как сладко мне любить Тебя!
Твоей я благости вверяю
Жену, детей, всего себя!
О, искупя невинной Кровью
Виновный, грешный мир земной, —
Пребудь Божественной любовью
Везде, всегда — во мне, со мной!

1833

Молитва

Прости мне, Боже, прегрешенья
И дух мой томный обнови!
Дай мне терпеть мои мученья
В надежде, вере и любви!
Не страшны мне мои страданья:
Они — залог любви святой;
Но дай, чтоб пламенной душой
Я мог лить слезы покаянья!
Взгляни на сердца нищету:
Дай Магдалины жар священный,
Дай Иоанна чистоту;
Дай мне донесть венец мой тленный,
Под игом тяжкого креста,
К ногам Спасителя Христа!

1839

Вечерний звон

Т.С. Вдмрв-ой

Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!

1827

Василий Жуковский

Всемогущество Божие

Господь, Господь! В беде моей жестокой
На небеса Твои с надеждой, с верой,
В тоске, в слезах я душу посылаю!
Всесилен Ты — тончайшей паутине
Тебе легко дать крепость твердой стали;
Всесилен Ты — тройным железным узам
Тебе легко дать бренность паутины;
Ты дивный Бог, с Тобой слепец Сампсон
И в слабости могущество низринул;
Тебя призвав, он столп переломил —
И на врага упали своды храма.

Савл на дороге в Дамаск

На ланитах рдеет краска,
Грозный взор, суровый вид…
Савл разгневанный спешит
К стенам ближнего Дамаска.
Всем живущим о Христе —
Всем готовит он гоненье,
Бичеванье, поношенье,
Ужас смерти на кресте…
Но, лелея неустанно
В сердце гибель христиан,
На пути он был нежданно
Дивным светом осиян!
И упал он, ослепленный,
И послышался над ним
Глас Господень: «Савле, Савле!
Я за что тобой гоним?»
Трепет чувствуя чудесный,
Отвечал он: «Кто же Ты?»
«Иисус — Кого ты гонишь!» —
Прозвучало с высоты.
«Что мне делать?» — вопросил он,
Вещим ужасом объят.
И ответ раздался свыше:
«Встань! Гряди в ближайший град!
Там получишь ты прозренье,
Там познаешь ты Христа,
Изрекут Ему моленья
Богохульные уста…»
И свершилось! И гонитель
Неустанный христиан
Стал ревнителем Христовым
Светом правды осиян.
Умер Савл: Апостол Павел
Появился меж людей
И Всевышнего прославил
Всею жизнею своей.

Stabat Mater[2]

Горько плача и рыдая,
Предстояла в сокрушенье
Матерь Сыну на Кресте;
Душу, полную любови,
Сожаленья, состраданья,
Растерзал Ей острый меч.
Как печально, как прискорбно
Ты смотрела, Пресвятая
Богоматерь, на Христа!
Как молилась, как рыдала,
Как терзалась, видя муки
Сына — Бога твоего!
Кто из нас не возрыдает,
Зря Святую Матерь Бога
В сокрушении таком?
Кто души в слезах не выльет,
Видя, как над Богом-сыном
Безотрадно плачет Мать;
Видя, как за нас Спаситель
Отдает себя на муку,
На позор, на казнь, на смерть;
Видя, как в тоске последней
Он, хладея, умирая,
Дух Свой Богу предает?
О святая! Мать Любови!
Влей мне в душу силу скорби,
Чтоб с Тобой я плакать мог!
Дай, чтоб я горел любовью —
Весь проникнут верой сладкой —
К Искупившему меня;
Дай, чтоб в сердце смерть Христову,
И позор Его, и муки
Неизменно я носил;
Чтоб, во дни земной печали,
Под крестом моим утешен
Был любовью ко Христу;
Чтоб кончину мирно встретил,
Чтоб душе моей Спаситель
Славу рая отворил!

Полночь

Полночь било. В добрый час!
Спите, Бог не спит за нас!
Пускай темно на высоте;
Сияют звезды в темноте —
То свет родимой стороны,
Про нас они там зажжены.
Полночь било. В добрый час!
Спите, Бог не спит за нас!
Сияют звезды с вышины —
То свет родимой стороны;
Туда через могилу путь —
В могиле ж только отдохнуть.
Полночь било. В добрый час!
Спите, Бог не спит за нас!
Еще лежит на небе тень,
Еще далеко светлый день;
Но жив Господь: Он знает срок,
Он вышлет утро на восток.

Песня бедняка

Куда мне голову склонить?
Покинут я и сир!
Хотел бы весело хоть раз
Взглянуть на Божий мир.
И я в семье моих родных
Когда-то счастлив был!
Но горе спутник мой с тех пор,
Как я их схоронил.
Сады веселых богачей
И нивы их кругом…
Моя ж дорога мимо их
С заботой и трудом.
Но я счастливых не дичусь;
Моя печаль в тиши;
Я всем веселым рад сказать

«Бог помочь!» от души.
О Щедрый Бог! Не вовсе ж я
Тобою позабыт!
Источник милости Твоей
Для всех равно открыт.
В селенье каждом есть Твой храм
С сияющим крестом,
С молитвой сладкой и с Твоим
Доступным алтарем.
Мне светит солнце и луна;
Любуюсь на зарю;
И, слыша благовест, с Тобой,
Создатель, говорю.
И знаю: будет добрым пир
В небесной стороне, —
Там буду праздновать и я!
Там место есть и мне!

Федор Глинка

Вера

Когда кипят морей раскаты,
И под грозой сгорают небеса,
И вихри с кораблей сдирают паруса,
И треснули могучие канаты,
Ты в челноке будь Верой тверд!
И Бог, увидя без сомненья,
Тебя чрез грозное волненье
На тонкой нитке проведет…

1826

Венец времен

(Из пророка Исаии)

Пророк! Внимай Моим словам
И воструби их в слух народам:
Да слышат небо и земля
Мои священные глаголы
О таинстве Моих судеб.
Пройдут, пройдут печальны веки,
Исчезнет плен Моих людей;
Я сокрушу пороков силу
И смерть, и тленье изгоню!
Я Сам созижду град вам новый
И освещу его Собой…
Там будет день, не вечеря,
Как жизнь бессмертная, гореть!
Не будет там ни звездной ночи,
Не вашей бледныя луны;
И ваше солнце не посмеет
Там показать свое лицо:
Оно темно пред светом славы,
Которой вечные лучи
Оденут пышно град покоя…

Канун перед св. Причастием

Завтра, завтра, в дом Закхея,
Гость таинственный придет,
И, бледнея и немея,
Перед Ним Закхей падет.
Мытарь смутен, беспокоен,
Вскликнет в сретенье Его:
«Недостоин, недостоин
Посещенья Твоего!..
Гость чудесный, Гость Небесный!
Ты так светел и лучист!
А сердечный лом мой тесный
И не прибран, и не чист!
Где же Гостя посажу я?
Тут и там сидел порок:
Тут и там, где ни гляжу я,
Вижу все себе упрек!
Чем же Гостя угощу я?
Добрых дел в прошедших днях
Все ищу и не сыщу я:
Весь я в ранах и грехах!»

Был ответ: «Не угощенья,
Не здоровых я ищу:
Завтра к Чаше исцеленья
Я болящих допущу.
Завтра Собственною Кровью,
Благодатию Отца,
Духом мира и любовью
Весь войду Я к вам в сердца!
И душа, хоть вся б истлела
В знойном воздухе грехов,
Моего вкусивши Тела,
Возродится к жизни вновь!»

Так, — надеждой в душу вея, —
Кто-то будто говорит:
«Завтра, завтра Гость Закхея
И тебя же посетит!»

О, приди ж, наш Гость Священный,
С Чашей жизненной Своей:
Ждет грехами отягченный,
Новый ждет Тебя Закхей!

Агнец Божий

И было то, было в Вифаре —
Креститель под пальмой стоял.
И желтый поток Иордана
Кипел, и шумел, и сиял.
Сбиралося много народу:
И отрок, и старец седой
Стремились, из жажды спасенья,
Живою креститься водой.
Из дальних пустынь на верблюде,
Из ближних на статном коне
И раб, и свободные люди
Спешат к Иорданской волне.
Поспешно снимая одежды,
Всяк сердце хотел обнажать,
А голос Крестителя громко
Сердцам возвещал благодать.
Как многое тут пробудилось!
Все тайны раскрылись сердец:
То мытарь бледнел и молился,
То в латах смирялся боец.
И слезы текли по ланитам,
И вздохи кипели в устах!
И все торопились омыться
В святых Иорданских волнах.
Но вдруг вдохновенный Креститель
Вскричал громогласно ври всех:
«Глядите! Се Агнец Господень,
От мира взимающий грех!»

И взоры всех ищут Кого-то,
Как будто видения снов;
Глядят, вопрошают с заботой:
«Где ж дивный Взиматель грехов?»

И путник вдали показался —
Величествен, тих, сановит.
И шел Он, как Божия дума,
Высокою тайной покрыт!
Так ходят алмазные звезды,
По синим своим высотам,
Сияньем земных обливая,
Не данствуя их суетам.
И вспыхнули разные чувства
На лицах людей и в очах:
То вера боролась с неверьем,
То с робкой надеждою — страх,
Пытливость лукаво глядела,
И кротость смиренно ждала,
Что скажет Неведомый Путник,
Какие приявит дела?
От Путника веяло жизнью,
Зане Он — и Жизнь и Любовь.
И будет так веять — доколе
Погаснет лампада миров.

Порыв и замедление

«Пойду, Учитель, за Тобой! —
Сказал Святому путник встречный, —
Я с жизнью выдержал уж бой,
Хочу найти покой сердечный…
Ты так учил, — в словах Твоих
Так много было неба… сладость
Лилась из уст Твоих святых.
А я в пустынях жизни младость
Растратил в суете земных…
И вот, ища вознагражденья
За дни житейских зол и бед,
Я жажду, жажду возрожденья,
Хочу идти Тебе вослед…
Но ворочусь я ненадолго,
Чтоб уж всегда с Тобой ходить,
Домашним я обязан долгом:
Хочу отца похоронить». —

«Оставь! — сказал ему Великий, —
Оставь им, мертвым, мертвеца;
Оставь их возгласы и клики,
И плач, смущающий сердца…
У Бога смерти нет! — В том свете
Все жизнь и вечной жизни свет:
В любвеобильном, теплом лете
Ни хлада, ни растленья нет.
Итак, обряд свой погребальный
Пусть справит за тебя иной,
А Я сниму покров буквальный
С загадки жизни сей земной
Для тех, кто вслед пойдет за Мной:
Я дам им жизненного хлеба,
Бессмертья покажу зарю,
И расскажу про тайны неба,
И смертных с смертью помирю!..»

Христос тя упокоит

Христос тя да упокоит,
Отверзет райские врата
И жить в том Царстве удостоит,
Где жизнь и вечна, и свята!
Он всепрощеньем покроет
Грехи земного живота,
Тебя поставит одесную
За то, что в жизнь свою земную
Любил ты Господа Христа.

Константин Батюшков

Надежда

Мой дух! Доверенность к Творцу!
Мужайся; будь в терпеньи камень.
Не Он ли к лучшему концу
Меня провел сквозь бранный пламень?
На поле смерти, Чья рука
Меня таинственно спасала,
И жадный крови меч врага,
И град свинцовый отражала?
Кто, Кто мне силу дал сносить
Труды и глад, и непогоду,
И силу — в бедстве сохранить
Души возвышенной свободу?
Кто вел меня от юных дней
К добру стезею потаенной
И в буре пламенных страстей
Мой был Вожатый неизменный?
Он! Он! Его все дар благой!
Он нам источник чувств высоких,
Любви к изящному прямой
И мыслей чистых и глубоких!
Все дар Его, и краше всех
Даров — надежда лучшей жизни!
Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную Отчизны?
Когда струей небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу брошу в прах
И обновлю существованье?

1815

Петр Вяземский

Палестина

(Отрывок)

Эпопеи священной
Древний мир здесь разверст:
Свиток сей неизменный
Начертал Божий перст.
На Израиль с Заветом
Здесь сошла Божья сень;
Воссиял здесь рассветом
Человечества день.
Край святой Палестины,
Край чудес искони!
Горы, дебри, равнины,
Дни и ночи твои,
Внешний мир, мир подспудный,
Все, что было, что есть —
Все поэзии чудной
Благодатная весть.
И, в ответ на призванье,
Жизнь, горé возлетев,
Жизнь — одно созерцанье
И молитвы напев.
Отблеск светлых видений
На душе не угас;
Дни святых впечатлений,
Позабуду ли вас?

1850

Иерусалим

Куда ни обращаешь взоры,
Повсюду грустные места:
Нагая степь, нагие горы
И диких дебрей простота.
И посреди сей мертвой нивы
И скорбью освященных мест
Печально город молчаливый
Стоит, как на кладбище крест.
Но эта бедная картина
Превыше кисти и пера:
Здесь Гефсиманская долина,
Там Элеонская гора!

1850

Церковная молитва

Вот мирная семья смиренных поселян
На благовест любви, сзывающий мирян,
Толпой сберется в день воскресный,
И молятся они, чтобы Отец Небесный
Послал им свышний мир, чтобы за их труды
Им принесла земля обильные плоды;
Чтоб день был совершен, свят, мирен и безгрешен;
Чтоб исцелел больной, чтоб скорбный был утешен;
Живущим верою, хранящим Божий страх,
Трудящимся в молитве и слезах,
Всем странствующим, всем далече в море сущим
Господь послал свой мир, любовь и благодать;
Чтоб в покаянье им дни прочие скончать,
Чтоб Ангел мирный, душ их и телес хранитель,
Берег и стадо их, и поле, и обитель, —
Чтоб помянул Господь во Царствии Своем
Отцов и братию, почивших смертным сном.

Молитва Ангелу Хранителю

Научи меня молиться,
Добрый Ангел, научи!
Уст твоих благоуханьем
Чувства черствые смягчи!
Да во глубь души проникнут
Солнца вечного лучи,
Да в груди моей забьются
Благодатных слез ключи!
Дай моей молитве крылья,
Дай полет мне в высоту;
Дай мне веры безусловной
Высоту и теплоту!
Неповинных, безответных
Дай младенцев простоту
И высокую, святую
Нищих духом чистоту!
Дай стряхнуть земные узы
С прахом страннических ног,
Дай во мне угаснуть шуму
Битв житейских и тревог!
Да откроется тобою
Мне молитвенный чертог,
Да в одну сольются думу
Смерть, бессмертие и Бог.

Чертог Твой

Чертог Твой вижу, Спасе мой,
Он блещет славою Твоею, —
Но я войти в него не смею,
Но я одежды не имею,
Дабы предстать мне пред Тобой.
О, Светодавче, просвети
Ты рубище души убогой,
Я нищим шел земной дорогой:
Любовью и щедротой многой
Меня к слугам Своим притчи.

Утешение

Пред Господом Богом я грешен.
И кто же не грешен пред Ним?
Но тем я хоть мало утешен,
Что брат я всем братьям моим,
Что слезы мне все симпатичны,
Что с плачущим плачу и я,
Что в сердце есть отзыв привычный
На каждую скорбь бытия,
Что дух мой окреп под ненастьем,
Что в язвах созрела душа,
Что жизнь мне не блеском, не счастьем,
А тайной тоской хороша;
Что в мир и его обаянья
Не долго вдаваться я мог,
Но все его понял страданья
И чувства для них уберег;
Что тайная есть мне отрада
Внезапно войти в Божий дом —
И там, где мерцает лампада,
С молитвой поникнуть челом;
Что дня не проходит и часу,
Чтоб внутренним слухом не внял
Я смерти призывному гласу
И слух от него уклонял;
Что в самой житейской тревоге
Сей голос не чужд для меня,
И с мыслью стою на пороге
Последнего страшного дня.

Вильгельм Кюхельбекер

Надгробие

Сажень земли мое стяжанье,
Мне отведен смиренный дом:
Здесь спят надежда и желанье,
Окован страх железным сном,
Заснули горесть и веселье —
Безмолвно все в подземной келье.
И я когда-то знал печали,
И я был счастлив и скорбел,
Любовью перси трепетали,
Уста смеялись, взор светлел;
Но взор и сердце охладели:
Растут над мертвым пеплом ели.
И уж никто моей гробницы
Из милых мне не посетит;
Их не разбудит блеск денницы:
Их прах в сырой земле зарыт;
А разве путник утружденный
Взор бросит на мой гроб забвенный.
А разве сладостной весною,
Гонясь за пестрым мотыльком,
Дитя бессильною рукою
Столкнет мой каменный шелом,
Покатит, взглянет и оставит
И в даль беспечный бег направит.

1815

К Богу

Воздвигся на мою главу
Злодеев сонм ожесточенный:
Их жадным воплем оглушенный,
К Тебе, о Боже, воззову!
Во гласе чистых песнопений
Прославив в радостях Тебя,
Тебя прославлю средь гонений:
Вручаю Господу себя.
Какой вместился мир чудесный
В мою растерзанную грудь!
Незапно светлостью небесной
Оделся мой житейский путь…
Восстал Господь! Бог мещет громы
На нечестивые толпы.
На вихрях яростных несомый,
Грозой подъялся Царь судьбы.
Летят пред Ним Его рабы,
Летят, облачены в перуны,
Повиты молнией и мглой:
Одни златые движут струны,
Другие мощною рукой
Из облак, бурей окрыленных,
Погибель мещут на надменных.
Нет! не покинет Он меня:
Исчезнет скорбь, промчится горе;
Благой десницей осеня,
Бог зрит меня в кипящем море.
Теките ж, гневные валы,
Разите, хляби, отовсюду:
Вы встретите отпор скалы;
К Нему взываю; тверд пребуду!

1824

Брату

Повсюду вижу Бога моего:
Он чад Своих Отец и не покинет,
Нет! Не отвергнет никогда того,
В ком вера в Милосердого не стынет.
Господь — мой Бог на суше и водах,
И в шумном множестве, в мирском волненьи,
И в хижине, и в пышных теремах,
И в пристани души — в уединении.
Нет места, коего лучом Своим
Не озарял бы Он, Повсюдусущий;
Нет мрака, нет затменья перед Ним:
Всем близок Благостный и Всемогущий.
Он близок: я уже Его узнал
И здесь, в глухих стенах моей темницы,
И здесь, среди седых, угрюмых скал,
Меня покрыла сень Его десницы.
Он близок, близок и тебе, мой друг!
К Нему лети на крыльях упованья;
Его услышишь в самом гласе вьюг
И узришь в льдинах твоего изгнанья!

1831

Новый год

(Отрывок)
Господи, прибежище был еси
нам в род и род… (Пс. 89)

<…>
Пред Богом тысяча веков
Не боле срока часового,
Что среди сумрака немого
Стоит на страже у шатров.
И что же? Каждый день и час
Непостижимый Вседержитель,
Защитник наш, Покров, Спаситель,
Блюдет и зрит, и слышит нас.
О Дивный в благости Своей!
О милостью Повсюдусущий!
Будь близок нам и в день грядущий!
Отец, храни Своих детей!
Все молча примем, что бы нам
Судьбы твои ни даровали:
Твое ж посланье и печали;
Ты жизни силу дал слезам.
Избавь нас только от грехов
И влей нам в перси дух смиренья, —
И громким гласом песнопенья
Тебя прославим, Бог богов!

1 января 1832

Молитва воина

Бог — мой Хранитель и Вождь!
Блещут в туманах ревущие жерла;
Брань надо мной свои тучи простерла,
В воющем мраке, сквозь огненный дождь
Бог — мой Хранитель и Вождь!
Грозен волнуется бой:
Что мне готовится в рдеющем поле?
Боже, Твоей отдаю себя воле!
К славе ли? К гробу ли? Смело с Тобой!
Твой, о мой Отче! я — Твой!
Вождь мой! Взываю к Тебе!
Ангел ли смерти пожнет мои силы,
Кровью ли днесь изойдут мои жилы,
Вождь мой, веди: я в последней борьбе
Глас мой воздвигну к Тебе!

Александр Пушкин

Пророк

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

1826

Ангел

В дверях Эдема Ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.

«Прости, — он рек, — тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не все я в небе ненавидел,
Не все я в мире презирал».

1827

«Отцы пустынники и жены непорочны…»

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

1836

(Подражание итальянскому)

Как с древа сорвался предатель-ученик,
Диявол прилетел, к лицу его приник,
Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной
И бросил труп живой в гортань геенны гладной…
Там бесы, радуясь и плеща, на рога
Прияли с хохотом всемирного врага
И шумно понесли к проклятому владыке,
И сатана, привстав, с веселием на лике
Лобзанием своим насквозь прожег уста,
В предательскую ночь лобзавшие Христа.

1836

«Напрасно я бегу к Сионским высотам…»

Напрасно я бегу к Сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам…
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.

1836

Михаил Погодин

«Оставим нам долги наша…»

О наш всеобщий Примиритель!
Спаси, прости моих врагов;
И мне будь грешному Спаситель,
Не помяни моих долгов.
Никто со мной в грехах не ровен —
Безмерно, Боже, я виновен!

Николай Языков

Молитва

Молю святое провиденье:
Оставь мне тягостные дни,
Но дай железное терпенье,
Но сердце мне окамени.
Пусть, неизменен, жизни новой
Приду к таинственным вратам,
Как Волги вал белоголовый
Доходит целый к берегам.

[Велик Господь]

Хор, петый в Московском благородном собрании
по случаю прекращения холеры в Москве.

Велик Господь! Земля и неба своды —
Свершители судеб Его святых!
Благословен, когда казнит народы,
Благословен, когда спасает их.
Пославший нам годину искушенья
Не до конца рабов Своих карал —
Нам воссиял желанный день спасенья,
День Милости Господней воссиял.
Велик Господь! К Нему сердца и руки!
Ему хвалу гласи тимпана звон!
Ему хвалу играйте песен звуки!
Велик Господь! И свят Его закон!

1830

Федор Тютчев

Наш век

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит.
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! — Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

1851

В храме

Сумерки, тени, лампады мерцание,
Запах горящих свечей,
Лики святые ласкает сияние
Их быстрокрылых лучей.
Слово молитвы, церковное пение,
Дым в алтаре голубой.
В сердце смущение, в сердце волнение,
Очи покрыты слезой.
В храме я вижу молитву народную;
Крепнет здесь вера моя.
Жизни осмысленной цель благородную
Здесь обретаю вновь я.

«О вещая душа моя!»

О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Так ты — жилица двух миров,
Твой день — болезненный и страстный,
Твой сон — пророчески-неясный,
Как откровение духов…
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые —
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.

1855

«Над этой темною толпой…»

Над этой темною толпой
Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, Свобода,
Блеснет ли луч твой золотой?..
Блеснет твой луч и оживит,
И сон разгонит и туманы…
Но старые, гнилые раны,
Рубцы насилий и обид,
Растленье душ и пустота
Что гложет ум и в сердце ноет, —
Кто их излечит, кто прикроет?..
Ты, риза чистая Христа…

1857

Два единства

Из переполненной Господним гневом чаши
Кровь льется через край, и Запад тонет в ней.
Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши! —
Славянский мир, сомкнись тесней…
«Единство, — возвестил оракул наших дней, —
Быть может спаяно железом лишь и кровью…»
Но мы попробуем спаять его любовью —
А там увидим, что прочней…

Сентябрь 1870

«День Православного Востока…»

День Православного Востока,
Святись, святись, Великий день,
Разлей свой благовест широко
И всю Россию им одень!
Но и Святой Руси пределом
Его призыва не стесняй:
Пусть слышен будет в мире целом,
Пускай он льется через край,
Своею дальнею волною
И ту долину захватя,
Где бьется с немощию злою
Мое родимое дитя, —
Тот светлый край, куда в изгнанье
Она судьбой увлечена,
Где неба южного дыханье
Как врачество лишь пьет она…
О, дай болящей исцеленье,
Отрадой в душу ей повей,
Чтобы в Христово Воскресенье
Всецело жизнь воскресла в ней…

16 апреля 1872

Алексей Хомяков

В эту ночь

В эту ночь Земля была в волненьи:
Блеск большой диковинной звезды
Ослепил вдруг горы и селенья,
Города, пустыни и сады.
А в пустыне наблюдали львицы,
Как, дарами дивны и полны,
Двигались бесшумно колесницы,
Важно шли верблюды и слоны.
И в челе большого каравана,
Устремивши взоры в небосклон,
Три царя в затейливых тюрбанах
Ехали к кому-то на поклон.
А в пещере, где всю ночь не гасли
Факелы, мигая и чадя,
Там ягнята увидали в яслях
Спящее прекрасное Дитя.
В эту ночь вся тварь была в волненьи,
Пели птицы в полуночной мгле,
Возвещая всем благоволенье,
Наступленье мира на земле.

России

(Отрывок)

<…>
Твое все то, чем дух святится,
В чем сердцу слышен глас небес,
В чем жизнь грядущих дней таится,
Начало славы и чудес!..
О, вспомни свой удел высокой,
Былое в сердце воскреси
И в нем сокрытого глубоко
Ты Духа жизни допроси!
Внимай Ему — и, все народы
Обняв любовию своей,
Скажи им таинство свободы,
Сиянье веры им пролей!
И станешь в славе ты чудесной
Превыше всех земных сынов,
Как этот синий свод небесный —
Прозрачный Вышнего покров!

1839

«Мы род избранный…»

«Мы род избра́нный, — говорили
Сиона дети в старину. —
Нам Божьи громы осушили
Морей волнистых глубину.
Для нас Синай оделся в пламя,
Дрожала гор кремнистых грудь,
И дым, и огнь, как Божье знамя,
В пустынях нам казали путь.
Нам камень лил воды потоки,
Дождили манной небеса,
Для нас закон, у нас пророки,
В нас Божьей силы чудеса!»

Не терпит Бог людской гордыни,
Не с теми Он, кто говорит:
«Мы соль земли, мы столп святыни,
Мы Божий меч, мы Божий щит!»

Не с теми Он, кто звуки слова
Лепечет рабским языком,
И, мертвенный сосуд живого,
Душою мертв, и спит умом.
Но с теми Бог, в ком Божья сила,
Животворящая струя,
Живую душу пробудила
Во всех изгибах бытия.
Он с тем, кто гордости лукавой
В слова смиренья не рядил,
Людскою не хвалился славой,
Себя кумиром не творил.
Он с тем, кто духа и свободы
Ему возносит фимиам;
Он с тем, кто все зовет народы
В духовный мир, в Господень храм!

1851

«Подвиг есть и в сраженьи…»

Подвиг есть и в сраженьи,
Подвиг есть и в борьбе;
Высший подвиг в терпеньи
Любви и мольбе.
Если сердце заныло
Перед злобой людской,
Иль насилье схватило
Тебя цепью стальной;
Если скорби земные
Жалом в душу впились, —
С верой бодрой и смелой
Ты за подвиг берись.
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них,
Без труда, без усилья,
Выше мраков земных,
Выше крыши темницы,
Выше злобы слепой,
Выше воплей и криков,
Гордой черни людской.

1859

Кремлевская заутреня на Пасху

В безмолвии, под ризою ночною,
Москва ждала; и час святой настал:
И мощный звон промчался над землею,
И воздух весь, гудя, затрепетал.
Певучие, серебряные громы
Сказали весть святого торжества;
И, слыша глас, ее душе знакомый,
Подвиглася великая Москва.
Все тот же Он: ни нашего волненья,
Ни мелочно-торжественных забот
Не знает Он, и, вестник искупленья,
Он с высоты нам песнь одну поет, —
Победы песнь, песнь конченного плена.
Мы слушаем; но как внимаем мы?
Сгибаются ль упрямые колена?
Смиряются ль кичливые умы?
Откроем ли радушные объятья
Для страждущих, для меньшей братьи всей?
Хоть вспомним ли, что это слово — братья —
Всех слов земных дороже и святей?

1850

Александр Полежаев

Атеисту

Не оглушайте вы меня
Ни вашим карканьем, ни свистом
Против начала бытия!
Смотря внимательно на вас,
Я не могу быть атеистом:
Вы без души, ума и глаз!

1834

Божий суд

Есть духи зла — неистовые чада
Благословенного Отца;
Удел их — грусть, отчаянье — отрада,
А жизнь — мученье без конца!
В великий час рождения вселенной,
Когда извлек Всевышний перст
Из тьмы веков эфир одушевленный
Для хора солнцев, лун и звезд;
Когда Творец торжественное слово,
В премудрой благости, изрек:
«Да будет прах величия основой!» —
И встал из праха человек, —
Тогда ему, светлы, необразимы
Хвалу воспели небеса,
И юный мир, как сын Его любимый,
Был весь — волшебная краса…
И ярче звезд и солнце золотого,
Как Иорданские струи,
Вокруг Его, Властителя Святого,
Вились архангелов рои!
И пышный сонм небесных легионов
Был ясен, свят перед Творцом,
И на скрижаль Божественных законов
Взирал с потупленным челом.
Но чистый огнь невинности покорной
В сынах бессмертия потух —
И грозно пал, с гордынею упорной,
Высокий ум, высокий дух.
Свершился суд!.. Могучая десница
Подъяла молнию и гром —
И пожрала подземная темница
Богоотверженный Содом!..
И плач, и стон, и вопль ожесточенья
Убили прелесть бытия,
И оказал в надежде примиренья
Ему Правдивый Судия.
С тех пор враги прекрасного созданья
Таятся горестно во мгле, —
И мучит их, и жжет без состраданья
Печать проклятья на челе.
Напрасно ждут преступные свободы:
Они противны небесам,
Не долетит в объятия природы
Их недостойный фимиам!

1834

Валтасар

Подражание V главе пророка Даниила

Царь на троне сидит;
Перед ним и за ним
С раболепством немым
Ряд сатрапов стоит.
Драгоценный чертог
И блестит и горит;
И земной полубог
Пир устроить велит.
Золотая волна
Дорогого вина
Нежит чувства и кровь;
Звуки лир, юных дев
Сладострастный напев
Возжигает любовь.
Упоен, восхищен,
Царь на троне сидит —
И торжественный трон
И блестит и горит…
Вдруг неведомый страх
У царя на челе
И унынье в очах,
Обращенных к стене.
Умолкает звук лир
И веселых речей,
И расстроенный пир
Видит (ужас очей!):
Огневая рука
Исполинским перстом
На стене пред царем
Начертала слова!..
И никто из мужей,
И царевых гостей,
И искусных волхвов
Силы огненных слов
Изъяснить не возмог.
И земной полубог
Омрачился тоской…
И еврей молодой
К Валтасару предстал
И слова прочитал:
«Мани, фекел, фарес! —
Вот слова на стене:
Волю Бога небес
Возвещают оне.

Мани значит: Монарх,
Кончил царствовать ты!
Град у персов в руках —
Смысл середней черты;

Фарес — третье — гласит:
Ныне будешь убит!..»

Рек — исчез… Изумлен,
Царь не верит мечте;
Но чертог окружен,
И… он мертв на щите!..

1826–1828

Владимир Бенедиктов

Благовещение

(К картине Боровиковского)

Кто сей юный? — В ризе света
Он небесно возблистал
И сияющий предстал
Кроткой Деве Назарета;
Дышит радостью чело;
Веют благостию речи;
Кудри сыплются на плечи,
За плечом дрожит крыло.
Кто Сия? — Покров лилейный
Осеняет ясный лик,
Долу взор благоговейный
Под ресницами поник;
Скрещены на персях руки;
В сердце сдержан тихий вздох,
Робкий слух приемлет звуки:
«Дева, Сын Твой будет Бог!»

Этот юноша крылатый, —
Искупления глашатай,
Ангел, вестник торжества,
Вестник тайны воплощенья;
А пред ним — полна смиренья —
Дева — Матерь Божества!

1842–1850

Верю

Верю я и верить буду,
Что от сих до оных мест
Божество разлито всюду —
От былинки вплоть до звезд.
Не Оно ль горит звездами,
И у солнца из очей
С неба падает снопами
Ослепительных лучей?
В бездне тихой, черной ночи,
В беспредельной глубине
Не Оно ли перед очи
Ставит прямо вечность мне?
Не Его ль необычайный
Духу, сердцу внятный зов
Обаятельною тайной
Веет в сумраке лесов?
Не Оно ль в стихийном споре
Блещет пламенем грозы,
Отражая лик Свой в море
И в жемчужине слезы?
Сквозь миры, сквозь неба крышу
Углубляюсь в естество,
И сдается — вижу, слышу,
Чую сердцем Божество.

1857

Возмутитель

Они себе спокойно жили.
И в теплоте грехов своих,
Тучнея телом, не тужили,
Что духа правды мало в них.
Они средь общего недуга
И развращенья своего
Взаимно берегли друг друга,
Не выдавая никого.
И мнилось — счастья дождь перловый
Там всех во мраке орошал,
Но к ним собрат явился новый
И мирно жить им помешал.
Душою честной, сердцем правым
Он, возлюбив не мрак, но свет,
Не шел на сборище к лукавым
И к нечестивым на совет.
Он против зла восстал с уликой,
Вступясь за правду и закон,
Восстал — и тем соблазн великой
Распространил повсюду он, —
И отшатнулся каждый житель
Тех мест нечистых от него,
И все кричат: «Он — возмутитель!
Схватить! Связать! Изгнать его!»

А помните — народом чтима,
Средь Богом избранных земель,
На торжище Ерусалима
Была заветная купель;
И с каждой срочною денницей
То место некто посещал,
И чудотворною десницей
В купели воду возмущал;
И тот, кто первый погружался
В те возмущенные струи, —
От злых недугов исцелялся
И силы обновлял свои.
Тот благодатный посетитель…
Скажите, люди: кто он был?
И он был также возмутитель, —
Он воду грешников мутил.
И были дни тогда иные,
И на целителя того
Там не кричали те больные:
«Схватить! Связать! Изгнать его!»

1859 или 1860

И ныне

Над нами те ж, как древле, небеса,
И так же льют нам благ своих потоки,
И в наши дни творятся чудеса,
И в наши дни являются пророки.
Бог не устал, — Бог шествует вперед;
Мир борется с враждебной силой змия.
Там — зрит слепой, там — мертвый восстает;
Исайя жив, и жив Иеремия.
Не истощил Господь Своих даров,
Не оскудел духовной благодатью, —
Он все творит — и Библия миров
Не замкнута последнею печатью.
Кто духом жив, в ком вера не мертва
Кто сознает всю животворность Слова,
Тот всюду зрит наитье Божества.
И слышит все, что скажет Егова.
И, разогнав кудесничества чад,
В природе он усмотрит святость чуда,
И не распнет он Слово, как Пилат,
И не предаст он Слово, как Иуда,
И брата он, как Каин не сразит,
Гонимого с радушной лаской примет,
Смирением надменных пристыдит,
И слабого и падшего подымет.
Не унывай, о малодушный род!
Не падайте, о племена земные!
Бог не устал, — Бог шествует вперед;
Мир борется с враждебной силой змия.

1859 или январь 1860

Воскресная школа

«Свет да будет!» — Божья сила
Изрекла — и мрак исчез.
И для всех зажглись светила
В беспредельности небес.
И с тех пор, нас одевая
Дня блестящего в парчу,
Ровно светит вековая
Солнца лампа огневая
Бедняку и богачу.
Ни пред кем тот свет не скрытен,
Всем доступен горний луч —
Тем, кто слаб и беззащитен,
И тому, кто так могуч.
А потом, как мгла ночная
Упадет на грешный мир, —
Пусть иной летит на пир,
Где сверкает пыль земная,
Где поддельный блеск велик,
А иной — зажжет лучину,
Осветит тоску-кручину
Иль затеплит свой ночник!
Но еще есть Свет верховный,
Свет не солнца и планет,
Но чистейший Свет духовный,
Свет науки, Божий Свет,
И без этого сиянья
Тщетно б шел за веком век, —
Светом нравственного знанья
Человек есть «Человек».
Кто не хочет, чтоб доступен
Свет тот был для всех людей,
Тот — недобрый муж, преступен
Он пред совестью своей,
И, с ночным злодеем схожий,
Встав на брата своего,
Он срывает образ Божий
Святотатственно с него.
Сам Христос — Учитель братства —
Тот, Кем наша жизнь крепка,
От духовного богатства
Не отторгнул бедняка.
Не лишил его ученья
И святых Своих чудес —
Он, что умер средь мученья
И на третий день воскрес.
Воскресеньем Он прославил
Свой всецарственный престол,
Он воскрес, а нам оставил
Слово, грамоту, глагол,
И воскресшего глаголы —
Вечной жизни в нас залог,
Он — глава воскресной школы,
Он — всеграмотности Бог!
Будь же грамотность родная
Делом Веры и Любви!
Восклицаем, начиная:
«Царь Небес! Благослови!»

Январь 1861

Алексей Кольцов

Божий мир

Отец света — вечность;
Сын вечности — сила;
Дух силы — есть жизнь;
Мир жизнью кипит.
Везде Триединый,
Воззвавший все к жизни!
Нет века Ему,
Нет места Ему!
С величества трона,
С престола чудес
Божий образ — солнце
К нам с неба глядит
И днем поверяет
Всемирную жизнь.
В другом месте неба
Оно отразилось, —
И месяцем землю
Всю ночь сторожит.
Тьма, на лоне ночи
И живой прохлады,
Все стихии мира
Сном благословляет.
Свет дает им силу,
Возрождает душу.
В Царстве Божьей воли,
В переливах жизни,
Нет бессильной смерти,
Нет бездушной жизни!

1837

Человеческая мудрость

Что ты значишь в этом мире,
Дух премудрый человека?
Как ты можешь кликнуть солнцу:
«Слушай, солнце! Стань, ни с места!
Чтоб ты в небе не ходило!
Чтоб на землю не светило!»

Выдь на берег, глянь на море —
Что ты можешь сделать морю,
Чтоб вода в нем охладела,
Чтобы камнем затвердела?
Чем, какою тайной силой
Шар вселенной остановишь,
Чтоб не шел он, не кружился?..
Перестрой же всю природу!
Мир прекрасен… Ты не хочешь…
Нет, премудрый, ты не можешь!
Да, не можешь, раб пространства,
Лет и времени невольник.
Будь ты бездна сил, идей,
Сам собой наполни небо,
Будь ты все, один и всюду,
Будь ты Бог — и слово-дело!..
Но когда уж это все,
Бесконечно и одно,
Есть пред нами в ризе света, —
То другой уж власти нет…
Все, что есть, — все это Божье;
И премудрость наша — Божья.

1837

Две жизни

(Дума)

Две жизни в мире есть.
Одна светла, горит она, как солнце;
В ее очах небесный тихий день;
В сиянии — святая мысль и чувство;
Ее живая сила так роскошно
Звучит свободной и разумной речью.
И это — жизнь земного духа;
Долга она, как Божья вечность…
Другая жизнь темна;
В ее очах — земная грусть и ночь;
И спит она сном крепким и мятежным,
Таится мысль в ее цветистых формах,
Но не звучит свободной речью;
Наклоннее во тьме она к молчанью.
И это — жизнь земного праха;
Кратка она, как блеск звезды падучей…

1837

Перед образом Спасителя

Пред Тобою, мой Бог,
Я свечу погасил,
Премудрую книгу —
Пред тобою закрыл.
Твой небесный огонь
Негасимо горит;
Бесконечный Твой мир
Пред очами раскрыт;
Я с любовью к Тебе
Погружаюся в нем;
Со слезами стою
Перед светлым Лицом.
И напрасно весь мир
На Тебя восставал,
И напрасно на смерть
Он Тебя осуждал:
На кресте, под венцом,
И спокоен, и тих,
До конца Ты молил
За злодеев Своих!

1839

Евдокия Ростопчина

Возглас

«De profundis clamavi ad te, Domine!..»[3]

Учитель! Ты скорбел Божественной душой,
Предвидя муки час, на Вечери святой…
Учитель! Ты страдал в истоме ожиданья,
И Элеонский холм внимал Твои стенанья…
Но, покоряясь Отцу, уста не отвратил
От чаши горькой Ты, — до дна ее испил,
И смертью совершил вселенной покаянье,
И Крест Твой не слыхал ни пеней, не роптанья, —
О! Выучи меня страдать!..
Учитель! Милостив и кроток до конца,
Ты за мучителей Своих молил Отца…
Учитель! Ты простил врагам ожесточенным,
И лжесвидетелям, и палачам презренным…

«Не знают, что творят они, — остави им!» —
Ты говорил Отцу с смиреньем неземным,
Ты грех их выкупил Своей священной Кровью,
Проклятьям и хулам ответствовал любовью…
О! Выучи меня прощать!..

Москва, 30-го сентября 1849

Монастырь

Обитель древняя, убежище святыни,
Как стало мне легко в стенах твоих!
Как живо чувствую я ныне
Всю суетность надежд и радостей земных!
Здесь, здесь меня отрада ожидала,
Здесь утешение спустилось свыше мне;
Моленье теплое на время оторвало
Печаль, таимую в сердечной глубине:
На Лик Святой Небесной Девы
Я в умилении гляжу
И с чистой верою твержу
Ей приносимые напевы.
Ее глубоко-ясный взор
Мне льет кручины злой забвенье;
Покой чела Ее — укор
Мне за безумное волненье.
Свеча горит перед Святой
И свет неяркий проливает,
Но свет сей сердце озаряет
И тушит в нем огонь земной.

Молитвы дар

Молитвы дар — дар чудный, дар безценный,
Замена всех непрочных благ земных;
Блажен, кому дано душою умиленной
Изведать таинство святых отрад твоих!
Блажен, кто молится в минуту счастья,
Кто с Богом сердце так сумел сдружить,
Что Божья мысль святит в нем радости и страсти
И может их порыв безумный укротить.
Блажен, кто молится в тоске и муке,
Под ношею тяжелого креста,
Кто, горем посещен, возносит к небу руки,
Твердя: «Ты Свят, Господь, и власть Твоя свята!»

Блажен, кто битвой жизни испытуем,
Смиренно верует, смиренно ждет,
И вышний Промысел хвалебным аллилуем,
Как отроки в пещи, все славит и поет.

В Страстную пятницу

Я был в твоих стенах, о древний храм!
В торжественные дни, когда святой владыка
Чин совершал Литургии великой;
И был ты весь — сияние… величье… фимиам.
И видел я тебя, когда перед небесной
Земная власть склонялась в прах и пепел:
Тот праздник был так радостен, так светел,
Что мира лучшего, казалось, он прообраз был чудесный!
Но нынче… Я вхожу — и траур алтарей,
И запрестольный крест, в креп черный облеченный,
И храм, торжественно в потемки погруженный,
Без пенья, без кадил, без таинств, без огней —
Молчанье, ужас, мрак… Все о борьбе Христовой,
Все о Распятом здесь так сильно говорит,
Что дух трепещет мой, душа моя скорбит:
Во гроб заключено — Источник жизни всей —
Божественное Слово.

Михаил Лермонтов

Молитва («Не обвиняй меня, Всесильный…»)

Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далёко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор.
От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.

1829

Ангел

По небу полуночи Ангел летел,
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов;
О Боге Великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез.
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.

1831

Молитва («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»)

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред Твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием.
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного, —
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой Заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную,
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную —
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего Ангела душу прекрасную.

1837

Ветка Палестины

Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела?
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?
Молитву ль тихую читали,
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны?
И пальма та жива ль поныне?
Все так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?
Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?..
Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ты след горючих слез?
Иль, Божьей рати лучший воин,
Он был с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и Божеством?..
Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой,
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Всё полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.

1837

Молитва («В минуту жизни трудную…»)

В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…

1839

Алексей К. Толстой

Христос

Любовью к ближним пламенея,
Народ смиренью Он учил.
Он все законы Моисея
Любви закону подчинил.
Не терпит гнева Он, ни мщенья,
Он проповедует прощенье,
Велит за зло платить добром,
Есть неземная сила в Нем:
Слепым Он возвращает зренье,
Дарит и крепость и движенье
Тому, кто был и слаб, и хром.
Ему признания не надо:
Сердец мышленье отперто,
Его пытующего взгляда
Еще не выдержал никто.
Целя недуг, врачуя муку,
Везде Спасителем Он был,
И всем простер благую руку,
И никого не осудил.

Благовест

Среди дубравы
Блестит крестами
Храм пятиглавый
С колоколами.
Их звон призывный
Через могилы
Гудит так дивно
И так уныло!
К себе он тянет
Неодолимо,
Зовет и манит
Он в край родимый,
В край благодатный,
Забытый мною, —
И, непонятной
Томим тоскою,
Молюсь, и каюсь я,
И плачу снова,
И отрекаюсь я
От дела злого;
Далеко странствуя
Мечтой чудесною,
Через пространства я
Лечу небесные,
И сердце радостно
Дрожит и тает,
Пока звон благостный
Не замирает…

1840-е

«Господь, меня готовя к бою…»

Господь, меня готовя к бою,
Любовь и гнев вложил мне в грудь,
И мне десницею святою
Он указал правдивый путь;
Одушевил могучим словом,
Вдоxнул мне в сердце много сил,
Но непреклонным и суровым
Меня Господь не сотворил.
И гнев я свой истратил даром,
Любовь не выдержал свою,
Удар напрасно за ударом
Я, отбивая, устаю.
Навстречу иx враждебной вьюги
Я вышел в поле без кольчуги
И гибну, раненный в бою.

1857

«Я вас узнал, святые убежденья…»

Я вас узнал, святые убежденья,
Вы спутники моих минувших дней,
Когда, за беглой не гоняясь тенью,
И думал я, и чувствовал верней,
И юною душою ясно видел
Всё, что любил, и всё, что ненавидел!
Средь мира лжи, средь мира мне чужого,
Не навсегда моя остыла кровь;
Пришла пора — и вы воскресли снова,
Мой прежний гнев и прежняя любовь!
Рассеялся туман, и, слава Богу,
Я выхожу на старую дорогу!
По-прежнему сияет правды сила,
Ее сомненья боле не затмят;
Неровный круг планета совершила
И к солнцу снова катится назад,
Зима прошла, природа зеленеет,
Луга цветут, весной душистой веет!

1858

«Горним тихо летела душа небесами…»

Горними тихо летела душа небесами,
Грустные долу она опускала ресницы;
Слезы, в пространстве от них упадая звездами,
Светлой и длинной вилися за ней вереницей.
Встречные тихо ее вопрошали светила:
«Что так грустна? И о чем эти слезы во взоре?»

Им отвечала она: «Я земли не забыла,
Много оставила там я страданья и горя.
Здесь я лишь ликам блаженства и радости внемлю,
Праведных души не знают ни скорби, ни злобы —
О, отпусти меня снова, Создатель, на землю,
Было б о ком пожалеть и утешить кого бы!»

1858

«Меня, во мраке и в пыли…»

Меня, во мраке и в пыли
Земли влачившего оковы,
Порывы духа вознесли
В отчизну пламени и Слова.
И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.
И с горней выси я сошел,
Проникнут весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Взираю новыми очами.
И слышу я, как разговор
Немолчный всюду раздается,
Как сердце каменное гор
С любовью в темных недрах бьется,
С любовью в тверди голубой
Клубятся медленные тучи,
И под древесною корой,
Весною свежей и пахучей,
С любовью в листья сок живой
Струей подъемлется певучей.
И вещим духом понял я,
Что все рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К Нему вернуться жаждет снова;
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к Божью лону;
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно Начало,
И ничего на свете нет,
Что бы любовью не дышало…

1852 (?)

Иван Тургенев

«Грустно мне, но не приходят слезы…»

Грустно мне, но не приходят слезы,
Молча я поникнул головой;
Смутные в душе проходят грезы,
Силы нет владеть больной душой.
Смотрит месяц в окна, как виденье,
Долгие бегут от окон тени;
Грустно мне — в тоске немого мленья
Пал я на дрожащие колени.
Бог мой, Бог! Коснись перстом творящим
До груди разрозненной моей,
Каплю влаги дай глазам палящим,
Удели мне тишины Твоей.
И, Тобой, Творец, благословенный,
Бледное чело я подыму —
Всей душой, душой освобожденной,
Набожно и радостно вздохну.
Первый звук из уст моих дрожащих,
Первый зов души моей молящей
Будет песнь, какая б ни была, —
Песнь души, веселый гимн творенья,
Полный звук — как звуки соловья.

1838

«Христос Воскрес! А если бы не так…»

Христос Воскрес! А если бы не так,
Все светлое давно б окутал мрак,
И солнца Правды не узнали б мы,
И не было бы выхода из тьмы.
И если б Он из гроба не восстал,
Нам чужд бы был высокий идеал.
И даже мыслью мы бы не могли
Подняться над растлением земли.
Христос живет! А если б Он не жил,
То мир давно б уже похоронил
Живое все, что есть в душе у нас, —
Пытался сделать это он не раз.
Весть о Христе прошла чрез грань веков,
Через границы всех материков.
Ни варварство, как видим, ни прогресс
Не заглушили весть —
Христос Воскрес!

Христос

Я видел себя юношей, почти мальчиком в низкой деревенской церкви. Красными пятнышками теплились перед старинными образами восковые тонкие свечи.
Радужный венчик окружал каждое маленькое пламя. Темно и тускло было в церкви… Но народу стояло передо мною много.
Все русые крестьянские головы. От времени до времени они начинали колыхаться, падать, подниматься снова, словно зрелые колосья, когда по ним медленной волной пробегает летний ветер.
Вдруг какой-то человек подошел сзади и стал со мною рядом.
Я не обернулся к нему — но тотчас почувствовал, что этот человек — Христос.
Умиление, любопытство, страх разом овладели мною. Я сделал над собою усилие… и посмотрел на своего соседа.
Лицо, как у всех, — лицо, похожее на все человеческие лица. Глаза глядят немного ввысь, внимательно и тихо. Губы закрыты, но не сжаты: верхняя губа как бы покоится на нижней. Небольшая борода раздвоена. Руки сложены и не шевелятся. И одежда на Нем как на всех.
«Какой же это Христос! — подумалось мне. — Такой простой, простой человек! Быть не может!»
Я отвернулся прочь. Но не успел я отвести взор от Того простого человека, как мне опять почудилось, что это именно Христос стоит со мной рядом.
Я опять сделал над собою усилие… И опять увидел то же лицо, похожее на все человеческие лица, те же обычные, хоть и незнакомые черты.
И мне вдруг стало жутко — и я пришел в себя. Только тогда я понял, что именно такое лицо — лицо, похожее на все человеческие лица, — оно и есть лицо Христа.

Декабрь, 1878

Яков Полонский

Молитва

Отче наш! Сына моленью внемли!
Все проникающую,
Все созидающую
Братскую дай нам любовь на земли!
Сыне! Распятый во имя любви!
Ожесточаемое,
Оскудеваемое
Сердце Ты в нас освежи, обнови!
Дух Святый! Правды Источник живой!
Силу дай страждущему:
Разуму жаждущему
Ты вожделенные тайны открой!
Боже! Спаси Ты от всяких цепей
Душу проснувшуюся
И ужаснувшуюся
Мрака, и зла, и неправды людей!
Вставших на глас Твой услыши молитву,
И цепенеющую,
В лени коснеющую
Жизнь разбуди на святую борьбу!

На могиле

Сто лет пройдёт, сто лет; забытая могила,
Вчера зарытая, травою порастет,
И плуг пройдет по ней, и прах, давно остылый,
Могущественный дуб корнями обовьет —
Он гордо зашумит вершиною густою;
Под тень его любовники придут
И сядут отдыхать вечернею порою,
Посмотрят вдаль, поникнув головою,
И темных листьев шум, задумавшись, поймут.

1842

О, подними свое чело!

О, подними свое чело!
Не верь тяжелым сновиденьям;
Не предавайся сожаленьям
О том, что было и прошло,
О том, что спит в сырых могилах,
Чего мы воротить не в силах.
Зачем так рано погребать
Невозмужалые надежды
И, с простодушием невежды,
Во всеуслышанье роптать?
Чтоб жизнь была тебе понятна —
Иди вперед и невозвратно.
Не бойся душу предавать
Потоку чувств и мыслей новых,
Своим стремлением готовых
Тебя невольно увлекать
Туда, где впереди так много
Сокровищ спрятано у Бога!
Для созерцающих очей
И для внимающего слуха
Доступен тайный образ Духа
И внятен смысл Его речей —
Глагол, в пустыне вопиющий,
Неумолкаемо зовущий.

Михаил Розенгейм

6-го апреля 885–1885 г.

Сегодня, братья, день великой годовщины,
Тысячелетия апостолов славян,
День преподобного Мефодия кончины,
День приснопамятный для всех славянских стран.
Когда средь западных славян, во время оно,
Христовым именем прикрыв насилья гнет,
Тяжелая рука враждебного Тевтона
Духовно придушить пыталась там народ, —
Тогда в страну славян, по изволенью Божью,
Явилися они, апостолы Креста,
И им поведали, еще латинской ложью
Не искаженное, учение Христа,
И не чужой язык, а наш глагол славянский
Служил апостолам для проповеди той,
И, чтобы тот хранился между нами
И в той же чистоте прошел сквозь тьму времен,
Он был славянскими начертан письменами,
На связь духовную для наших всех племен.
Но не сумел народ сберечь свое единство:
В среду славянскую, как тать ночной порой,
Ворвался гордый Рим. Лукавое латинство
Внесло в нее разлад с духовною враждой, —
И разделилося славянство на два стана,
И на век Рим сковал отпавших племена!..
И с верой их отцов, не устыдясь обмана,
Он подменил язык и выкрал имена,
И огласилися славянские амвоны
Тем Словом Божии на языке чужом,
И в храмах раздались латинские каноны,
И вторить пенью стал органов зычный гром.
И вот в день памяти Мефодья и Кирилла,
Им нечем помянуть учителей своих;
Как сгибла между них Мефодия могила,
Так и заветы все апостолов святых.
Явленье скорбное! На праздник примиренья,
На светлый праздник наш легла разлада тень…
Печалит нас она, но камень осужденья
Мы в братьев западных не бросим в этот день.
У них история, у нас была — другая;
Там церковь бранная, воинствующий клир, —
Для власти ни пред чем они, не отступая,
Стремятся покорить под эту власть весь мир;
У нас же Церковь — мать, твердыня Православья,
Христовой правдою и кротостью сильна,
Не знает похотей земного суесловья
И властолюбия не ведает она.
У нас святители, душою безгранично
С народом слитые, печальники о нем,
Смиренные в своем величии владычном, —
Великие в святом смирении своем, —
Они и самый сан свой в подвиг обращали
Служенья страдного земле своей родной, —
В годины грозные, в дни скорби и печали
Ей путеводною являлися звездой.
Мы, чада Церкви той, мы, Сербы и Болгары,
Как любящую мать, ее мы берегли,
Ни сила мусульман, ни папства злые чары
Нас с нею разлучить доныне не смогли.
И Церковь та средь нас спасла и сохранила,
Во все невзгодные былые времена,
Наследие святых Мефодья и Кирилла:
Их веру правую, язык и письмена.
Та Церковь наш народ могучий воспитала,
Который все за Русь и вынес, и стерпел,
Та Церковь в нем жила, та Церковь с ним страдала.
И с нею только он в семье славян сумел
Держать славянский стяг и честно, и высоко,
Повсюду и всегда, под шумом бурь и гроз,
И имя и язык славянские далеко
По свету Божьему победами разнес —
От моря льдистого до грани Гималая,
И от Карпатских гор до тех далеких стран,
Где берег, бурными волнами омывая,
Широко охватил Восточный океан.
И вот, сегодня, в день великой годовщины,
Тысячелетия апостолов славян,
В день преподобного Мефодия кончины,
В день приснопамятный для всех славянских стран, —
Вся эта даль и ширь громадного пространства,
Где только русский есть, где речь его слышна,
Повсюду чествуют апостолов славянства
И славословят их святые имена.
Зачем же в этот день не все славянство в сборе?
Здесь Серб, Болгарин, Чех… Зачем же нет других,
Чтоб в мире и любви, в едином братском хоре,
Достойно помянуть учителей своих?..
Мы нетерпимости не знаем исповедной, —
И в этот светлый день, на наш духовный пир
Зовем мы всех славян с любовью беззаветной.
Да будет он, наш пир, на весь славянский мир!

Не осуждай

Не осуждай… Чтоб ближних быть судьею,
Спроси у совести: ты сам-то лучше ль их?
О брат, кто точно чист душою,
Тот благ к погрешностям других!
Не осуждай… Ведь слову нет возврата!
Смотри, чтоб — как сказал Спаситель — неравно
Увидишь спицу в глазе брата,
А проглядеть в своем бревно.
Не осуждай — затем, чтоб обличеньем
Не пал бы на тебя тот камень с высоты,
Тяжелый камень осужденья,
Который в брата бросил ты.
Не осуждай!.. Не люди злы душою,
А жизнь людей бывает часто зла;
Сперва узнай, какою их стезею
Она к погибели вела.
Не осуждай! Дерзнешь ли поручиться,
Что ты пристрастием не будешь увлечен?
Не осуждай! Ты можешь ошибиться.
Не осуждай! Не будешь осужден!

Не унывай

Когда придет пора невзгоды и страданья,
И над твоей главой обрушится гроза, —
Не унывай, мой друг. В минуту испытанья
Пускай пред Господом падет твоя слеза.
Не горьким ропотом, а теплою мольбою;
Строптивой жалобы порывы воздержи,
Но, сердцем веруя, что бдит Он над тобою,
С надеждой на Него печали возложи.
И, в трудный час борьбы твоей житейской,
Он вовремя придет тебя спасти.
И будет Сам тебе Он Симон Киринейский
И тяжкий жизни крест поможет донести.

Вечерней свежестью пахнуло

Вечерней свежестью пахнуло, знойный день
Зарей багряною на небе догорает,
Прозрачным сумраком нисходит ночи тень
И словно дымкою мир Божий покрывает.
Несносный шум дневной умолкнул. Тишина
В природе и в душе. Как будто все заснуло,
Чем жизнь тревожная обеих так полна,
Как будто все в волнах забвенья потонуло,
Что сердце мучило, что раздражало ум, —
Печали прошлого, грядущего заботы,
Желаний смутных рой и гнет тяжелых дум,
Все с жизнью и с людьми вопросы и расчеты.
Душа становится светла, как Божий храм,
Храм примирения на месте прежней битвы;
Сменил дым пороха — кадильный фимиам,
И клики бранные — напев святой молитвы.

Афанасий Фет

«Не тем, Господь, могуч, непостижим…»

Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день Твой светлый Серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем
И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти Твои законы,
Все пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный Серафим,
Огонь, сильней и ярче всей вселенной.
Меж тем как я — добыча суеты,
Игралище ее непостоянства, —
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.

1879

«Чем доле я живу, чем больше пережил…»

Чем доле я живу, чем больше пережил,
Чем повелительней стесняю сердца пыл, —
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш Отец, Который в небесах,
Да свято Имя мы Твое блюдем в сердцах,
Да приидет Царствие Твое, да будет воля
Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб насущный от трудов,
Прости нам долг, — и мы прощаем должников,
И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.

1874–1886

«Ночь тиха… По тверди зыбкой…»

Ночь тиха… По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.
Ни ушей, ни взоров лишних,
Вот пропели петухи,
И за Ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.
Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии Лик…
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник.
И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари востока
Злато, смирну и ливан.

1874–1886

«Когда Божественный бежал людских речей…»

Когда Божественный бежал людских речей
И празднословной их гордыни,
И голод забывал и жажду многих дней,
Внимая голосу пустыни,
Его, взалкавшего, на темя серых скал
Князь мира вынес величавый.

«Вот здесь, у ног Твоих, все царство, — он сказал, —
С их обаянием и славой.
Признай лишь явное, пади к моим ногам,
Сдержи на миг порыв духовный —
И эту всю красу, всю власть Тебе отдам
И покорюсь в борьбе неровной».
Но Он ответствовал: «Писанию внемли,
Пред Богом Господом лишь преклоняй колени!»
И сатана исчез, и Ангелы пришли
В пустыне ждать Его велений.

1876

1 марта 1881 года

День искупительного чуда,
Час освящения Креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.
Но Сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.
Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.
Она сияет правдой новой, —
Благословив ее зарю,
Он Крест и Свой венец терновый
Земному передал царю.
Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства —
Святыней вековечной нам.

1881

Николай Некрасов

Ангел смерти

Придет пора преображенья,
Конец житейского пути,
Предсмертной муки приближенье
Заслышу в ноющей груди,
И снидет Ангел к изголовью,
Крестом трикраты осеня,
С неизъяснимою любовью
И грустью взглянет на меня;
Опустит очи и чуть внятно,
Тоскливо скажет: «Решено!
Под солнцем жизнь не беззакатна,
Чрез час ты — мира не звено.
Молись!» — и буду я молиться,
И горько плакать буду я,
И сам со мною прослезится
Он, состраданья не тая.
Меня учить он будет звукам
Доступных господу молитв,
И сердце, преданное мукам,
В груди их глухо повторит.
Назначит смертную минуту
Он, грустно голову склоня,
И робко спрашивать я буду:
«Господь простит ли там меня?»

Вдруг хлад по жилам заструится,
Он скажет шепотом: сейчас!
Святое таинство свершится,
Воскликнут ближние: угас!
Вдруг… он с мольбой закроет очи,
Слезой зажжет пустую грудь
И в вечный свет иль к вечной ночи
Душе укажет тайный путь…

1839

Тишина

(Отрывок)

Храм Божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!
Храм воздыханья, храм печали —
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил —
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной…
Я внял… Я детски умилился…
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом.
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, Бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!

1856–1857

Рыцарь на час

(Отрывок)

В эту ночь я хотел бы рыдать
На могиле далекой,
Где лежит моя бедная мать…
В стороне от больших городов,
Посреди бесконечных лугов,
За селом, на горе невысокой,
Вся бела, вся видна при луне,
Церковь старая чудится мне,
И на белой церковной стене
Отражается крест одинокий.
Да! я вижу тебя, Божий дом!
Вижу надписи вдоль по карнизу
И апостола Павла с мечом,
Облаченного в светлую ризу.
Поднимается сторож-старик
На свою колокольню-руину,
На тени он громадно велик:
Пополам пересек всю равнину.
Поднимись! — и медлительно бей,
Чтобы слышалось долго гуденье!
В тишине деревенских ночей
Этих звуков властительно пенье:
Если есть в околотке больной,
Он при них встрепенется душой
И, считая внимательно звуки,
Позабудет на миг свои муки;
Одинокий ли путник ночной
Их заслышит — бодрее шагает;
Их заботливый пахарь считает
И, крестом осенясь в полусне,
Просит Бога о ведреном дне.

1862

Пророк

Не говори: «Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!..»
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!»
Так мыслит он — и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна…
Его еще покамест не распяли,
Но час придет — он будет на кресте;
Его послал Бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе.

1874

Час молитвы

Когда взойдет денница золотая
На небосвод
И, красотой торжественно сияя,
Мрак разнесет,
Когда звонят, к молитве созывая,
И в храм идут,
И в нем стоят, моленье совершая,
И гимн поют, —
Тогда и я, с душою умиленной,
Меж всех стою
И Богу гимн, коленопреклоненный,
Тогда пою.
Когда царь дня, в волнах купаясь чистых,
Течет к концу
И запоет хор птичек голосистых
Хвалу Творцу, —
И я пою, и я Ему молюся,
И в час мольбы
Спокоен я душой и не боюся
Угроз судьбы.
Мольба всегда усладу мне приносит,
Мой дух свежа,
Но никогда молитвы так не просит
Моя душа,
Как в грозный час кипучей непогоды:
Слова мои
Тогда солью я с голосом природы
И, чужд земли,
Пошлю к Творцу усердную молитву,
И — внемля ей,
Он усмирит враждующую битву
Моих страстей…

1839

Аполлон Майков

Ангел и демон

Подъемлют спор за человека
Два духа мощные: один —
Эдемской двери властелин
И вечный страж ее от века;
Другой — во всем величьи зла,
Владыка сумрачного мира:
Над огненной его порфирой
Горят два огненных крыла.
Но торжество кому ж уступит
В пыли рожденный человек?
Венец ли вечных пальм он купит
Иль чашу временную нег?
Господень Ангел тих и ясен:
Его живит смиренья луч;
Но гордый демон так прекрасен,
Так лучезарен и могуч!

1841

В храме

Дорог мне, перед иконой
В светлой ризе золотой,
Этот ярый воск, возжженный
Чьей неведомо рукой.
Знаю я: свеча пылает,
Клир торжественно поет —
Чье-то горе утихает,
Кто-то слезы тихо льет;
Светлый Ангел упованья
Пролетает над толпой…
Этих свеч знаменованье
Чую трепетной душой:
Это — медный грош вдовицы,
Это — лепта бедняка,
Это… может быть… убийцы
Покаянная тоска…
Это — светлое мгновенье
В диком мраке и глуши,
Память слез и умиленья
В вечность глянувшей души…

Христос Воскрес!

Повсюду благовест гудит,
Из всех церквей народ валит.
Заря глядит уже с небес…
Христос воскрес! Христос Воскрес!
С полей уж снят покров снегов,
И реки рвутся из оков,
И зеленеет ближний лес…
Христос воскрес! Христос Воскрес!
Вот просыпается земля,
И одеваются поля,
Весна идет, полна чудес!
Христос воскрес! Христос Воскрес!

Ангел

У ног Спасителя вселенной
Его Святая Мать стоит,
И Ангел, светом озаренный,
На Искупителя глядит.
Всех херувимов он прекрасней
И всех Архангелов светлей;
Венец его блестит всех ярче
Сияньем солнечных лучей.
Но он безмолвен… Песнь святую
В небесном хоре он поет,
И Богу трепетной рукою
Златую чашу подает.
В той чаше слезы покаянья
Всех согрешивших на земле,
Но сохранивших упованье
В измученной душе своей.
«Прощенье» — имя Серафима,
Он слезы грешников хранит
И с чашей той у ног Христовых
Безмолвно день и ночь стоит.

«Дух века — ваш кумир…»

Дух века ваш кумир: а век ваш — краткий миг.
Кумиры валятся в забвенье, в бесконечность…
Безумные! ужель ваш разум не постиг,
Что выше всех веков — есть Вечность!…

1877

Пустынник

И ангел мне сказал: «Иди, оставь их грады;
В пустыню скройся ты, чтоб там огонь лампады,
Тебе поверенный, до срока уберечь,
Дабы, когда тщету сует они познают,
Возжаждут истины и света пожелают,
Им было б чем свои светильники возжечь».

1883

Алексей Жемчужников

Восторгом святым пламенея…

Восторгом святым пламенея,
На все, что свершается в мире,
Порой я взираю яснее,
Я мыслю свободней и шире;
Я брат на земле всем живущим
И в жизнь отошедшим иную,
И, полон мгновеньем бегущим,
Присутствие вечности чую;
И слышны мне Ангелов хоры,
И стону людскому я внемлю,
И к небу возносятся взоры,
И падают слезы на землю…

1857

На кладбище

Сквозь деревья освещаются гробницы,
По плитам скользит узорчатая тень,
В знойном воздухе поют и реют птицы,
Над усопшими ликует день.
Разрослись деревья, преизбытком силы
Дышит в каждой жилке влажного листка,
И кругом, куда не взглянешь на могилы,
И цветы нарядны, и трава густа.
И сидел я долго на плите гробницы…
От ветвей узором колебалась тень,
Воздух знойный пеньем оглашали птицы,
Над могилами сиял веселый день.
И, мгновенной жизнью пользуясь беспечно,
Проходили люди шумною толпой;
А во храме пели радость жизни вечной,
Грустно пели: «Со святыми упокой».

У всенощной на Страстной неделе

На улице шумной — вечерняя служба во храме.
Вхожу в этот тихий, манящий к раздумью приют,
Лампады и свечи мерцают в седом фимиаме,
И певчие в сумраке грустным напевом поют:
«Чертог Твой я вижу в лучах красоты и сиянья,
Одежды же нет у меня, чтобы в оный войти…
Убогое, темное грешной души одеянье,
О Ты, Светодатель, молюсь я Тебе: просвети!»

Николай Щербина

Истина молитвы

Когда, обольщенный земными соблазнами,
Волнением крови, желаньями праздными,
К Тебе возношусь я в мольбе, —
Не внемли ей… Слава Тебе!
Когда на тернистом пути испытания
Я крест свой тяжелый несу без роптания
И чужд я корыстной мольбе, —
Услышь меня… Слава Тебе!

1847

Человеку

Как высоко твое, о человек, призванье —
От Лика Божия на землю павший свет!
Есть всё в твоей душе, чем полно мирозданье,
В ней всё нашло себе созвучье и ответ.
В гармонию миров прозрел ты мысли оком,
И всё согрел своим ты внутренним огнем,
Исполненный, как мир, ничтожным и высоким,
Ты гордо примирил их в существе своем.
И собираешь ты разбросанные знанья,
И мудро связь даешь законам естества,
И все твои могучие созданья
Просветлены участьем Божества…
Но отчего, скажи, семье твоих собратий
Чужда гармония, объемлющая мир?
Средь разногласия желаний и проклятий
Свой жизненный вы празднуете пир…
И прочных нет у вас законов и свободы,
И вы враждуете, смиряя океан,
И, целость находя в безбрежии природы,
Свой разбиваете общественный орган.
За мысль незрелую или за призрак счастья
Вы расточительно пролить готовы кровь,
Твердя, что ко всему исполнены сострастья
И что произвела всё сущее Любовь…
Смотри, как на небе течет порядок вечный,
Неизменяемо идет за веком век,
Единство царствует в природе бесконечной, —
В одной твоей семье смятенье, человек!

1847

Лев Мей

Сотворение человека

И сотворил Бог человека:
По Божью образу его Он сотворил.
И сотворил их — мужа и жену.
Благословил их Бог, глаголя:
«Растите, множитесь и наполняйте землю;
Господствуйте над всей землею
И обладайте рыбами морскими
И птицами небесными, зверями,
Скотами, всей землей и гадами земли».
И рек Господь: «Даю вам всякую траву,
Поверх земли растущую, и семя,
И древо всякое с плодами семенными —
И будут вам они во снедь.
И всем зверям земным, и птицам всем небесным,
И гадам всем, ползущим по земле,
И всем, имеющим в себе дух жизни,
Во снедь трава». И было так.
И видел Бог все созданное Им —
И было все великое добро.
И вечер был и утро, день шестый.
Созиждились и небо, и земля,
И все их украшение создалось.
И, в день шестый дела Свои свершивши,
В седьмый день Бог от дел Своих почил.

Не верю, Господи, чтоб Ты меня забыл…

Не верю, Господи, чтоб Ты меня забыл,
Не верю, Господи, чтоб Ты меня отринул:
Я Твой талант в душе лукаво не зарыл,
И хищный тать его из недр моих не вынул.
Нет! В лоне у Тебя, Художника-Творца,
Почиет Красота и ныне и от века,
И Ты простишь грехи раба и человека
За песни Красоте свободного певца.

1857

Над гробом

Не может быть, чтоб этот труп
Был всё… Не может быть: иначе
Юдольный рок наш был бы груб
И жизнь не стоила задачи…
Пусть все не вечно на земле;
Но это все, что духом жило, —
К нему у трупа на челе
Печать бессмертья приложило.
Усопший! Я твой бренный лоб
Лобзаю с верой, что когда-то,
Как брат, ты сам мне вскроешь гроб
И воскресишь лобзаньем брата!

1859

Отроковица

…И собрались к Нему все власти града вскоре,
И говорил Он им и всем ученикам
С святою кротостью, но с пламенем во взоре:
«Аминь, аминь, глаголю вам:
Kтo верует — с зерно горчичное, тот сам
Речет горе: «восстань и кинься прямо в море!»
И будет так!..»
Еще Он говорил…
К начальнику поместной синагоги
Приходит некто со словами: «Ты
Не утруждай Учителя! Тревоги
Не возбуждай в беседе… Но… ведь — вот
Дочь у тебя скончалась… У ворот
Столпился уж испуганный народ…
Ступай скорей домой!»
Но Иисус: «Постойте:
Во имя Божие, в ваш дом Мне дверь откройте…
Не бойся, Иаир!.. Верь: дочь твоя жива!..»
Вошли; глядят…
В фиалках голова;
Весь стройный стан под пеленою белой…
Бесценный плод любви, хотя и не поспелый:
Не опускалася еще до пят коса;
Не переглядывались с ней ни полночь, ни денница,
Ни молния, ни вешняя зарница,
И в очи страстно ей не брызгала роса…
«Спит!» — Он вещал… Кругом все улыбнулись,
Шепча: «Не слыхано, чтоб мертвые проснулись!»
Но над покойною простер тогда Он длань,
Взял за руку и рек:
«Отроковица, встань!..»
И встала…
С ужасом народ весь разбежался,
Крича: «Не слыхано, чтоб мертвый просыпался!..»
Тысячелетняя моя отроковица!
На севере своем ты так же обмерла,
Да, Божьей волею, тебя уж подняла
Благословенно мощная десница…

1861

Иван Аксаков

[Всенощная в деревне]

Приди ты, немощный,
Приди ты, радостный!
Звонят ко всенощной,
К молитве благостной.
И звон смиряющий
Всем в душу просится,
Окрeст сзывающий,
В полях разносится!
В Холмах, селе большом
Есть церковь новая;
Воздвигла Божий дом
Сума торговая;
И службы Божии
Богато справлены,
Икон подножия
Свечьми уставлены.
И стар и млад войдет —
Сперва помолится,
Поклон земной кладет,
Кругом поклонится;
И стройно клирное
Поется пение,
И дьякон мирное
Твердит глашение:
О благодарственном
Труде молящихся,
О граде царственном,
О всех трудящихся,
О тех, кому в удел
Страданье задано…
А в церкви дым висел
Густой от ладана,
И заходящими
Лучами сильными,
И вкось блестящими
Столбами пыльными —
От солнца — Божий Храм
Горит и светится…

……………………….
Звонят ко всенощной,
К молитве благостной…

Иван Никитин

«Присутствие непостижимой силы…»

Присутствие непостижимой силы
Таинственно скрывается во всем:
Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,
И в блеске дня, и в тишине могилы,
В движении бесчисленных миров,
В торжественном покое океана,
И в сумраке задумчивых лесов,
И в ужасе степного урагана,
В дыхании прохладном ветерка,
И в шелесте листов перед зарею,
И в красоте пустынного цветка,
И в ручейке, текущем под горою.

1849

Против сомненья

Я чужд бесплодного сомненья.
Я верю истине святой,
Святым глаголам откровенья
О нашей жизни неземной.
И сладко мне в часы страданья
Припоминать порой в тиши
Загробное существованье
Неумирающей души.

Молитва дитяти

Молись, дитя: сомненья камень
Твоей груди не тяготит;
Твоей молитвы чистый пламень
Святой любовию горит.
Молись, дитя: тебе внимает
Творец бесчисленных миров,
И капли слез твоих считает,
И отвечать тебе готов.
Быть может, Ангел, твой хранитель,
Все эти слезы соберет
И их в надзвездную обитель
К престолу Бога отнесет.
Молись, дитя, мужай с летами!
И дай Бог в пору поздних лет
Такими ж светлыми очами
Тебе глядеть на Божий свет!
Но если жизнь тебя измучит
И ум и сердце возмутит,
Но если жизнь роптать научит,
Любовь и веру погасит —
Приникни с жаркими слезами,
Креста подножье обойми:
Ты примиришься с небесами,
С самим собою и с людьми.
И вновь тогда из райской сени
Хранитель — ангел твой — сойдет
И за тебя, склонив колени,
Молитву к Богу вознесет.

1853

Новый Завет

Измученный жизнью суровой,
Не раз я в себе находил
В глаголах Предвечного слова
Источник покоя и сил.
Как дышат святые их звуки
Божественным светом любви,
И сердца тревожного муки
Как скоро смиряют они!..
Здесь все в чудно сжатой картине
Представлено Духом Святым:
И мир, существующий ныне,
И Бог, управляющий им,
И сущего в мире значенье,
Причина, и цель, и конец,
И Вечного Сына рожденье,
И Крест, и терновый венец.
Как сладко читать эти строки,
Читая, молиться в тиши,
И плакать, и черпать уроки
Из них для ума и души!

1853

Сладость молитвы

Бывают минуты, — тоскою убитый,
На ложе до утра без сна я сижу,
И нет на устах моих теплой молитвы,
И с грустью на образ святой я гляжу.
Вокруг меня в комнате тихо, безмолвно…
Лампада в углу одиноко горит,
И кажется мне, что святая икона
Мне в очи с укором и строго глядит.
И дума за думой на ум мне приходит,
И жар непонятный по жилам течет,
И сердце отрады ни в чем не находит,
И волос от тайного страха встает.
И вспомню тогда я тревогу желаний,
И жгучие слезы тяжелых утрат,
Неверность надежды и горечь страданий,
И скрытый под маской глубокий разврат,
Всю бедность и суетность нашего века,
Все мелочи жалких, ничтожных забот,
Все зло в этом мире, всю скорбь человека,
И грозную вечность, и с жизнью расчет;
И вспомню я Крест на Голгофе позорной,
Облитого кровью Страдальца на нем,
При шуме и кликах насмешки народной
Поникшего тихо покорным челом…
И страшно мне станет от этих видений,
И с ложа невольно тогда я сойду,
Склоню пред иконой святою колени
И с жаркой молитвою ниц упаду.
И мнится мне, слышу я шепот невнятный,
И кто-то со мной в полумраке стоит:
Быть может, незримо, в тот миг благодатный,
Мой Ангел Хранитель молитву творят.
И в душу прольется мне светлая радость,
И смело на образ тогда я взгляну,
И, чувствуя в сердце какую-то сладость.
На ложе я лягу и крепко засну.

Юлия Жадовская

Мира Заступница, Матерь Всепетая!

Мира Заступница, Матерь Всепетая!
Я пред Тобою с мольбой:
Бедную грешницу, мраком одетую,
Ты благодатью прикрой!
Если постигнут меня испытания,
Скорби, утраты, враги,
В трудный час жизни, в минуту страдания,
Ты мне, молю, помоги!
Радость духовную, жажду спасения
В сердце мое положи;
В Царство Небесное, в мир утешения
Путь мне прямой укажи!

Посев

Сеятель вышел с кошницею в поле,
Семя бросает направо, налево —
Тучная пашня его принимает;
Падают зерна куда ни попало:
Много их пало на добрую землю,
Много в глубокие борозды пало,
Многие ветер отнес на дорогу,
Много под глыбы заброшено было.
Сеятель, труд свой окончив, оставил
Поле, и ждал изобильной он жатвы.
Зерна почуяли жизнь и стремленье;
Быстро явились зелёные всходы,
К солнцу тянулися гибкие стебли
И достигали назначенной цели —
Плод принести и обильный, и зрелый.
Те же, что в борозды, иль на дорогу,
Или под глыбы заброшены были,
Тщетно стремятся к назначенной цели,
Сгибли, завяли в борьбе безысходной…
Солнце и влага им были не в пользу!
Жатва меж тем налилась и созрела;
Жатели вышли веселой толпою,
Сноп за снопом набирают ретиво;
Радостно смотрит хозяин на ниву,
Видит созревшие в меру колосья
И золотистые, полные зерна;
Тех же, что пали в бесплодную землю,
Тех, что увяли в тяжёлой истоме,
Он и не ведает, он и не помнит!..

Алексей Плещеев

Молитва

О Боже мой, восстанови
Мой падший дух, мой дух унылый:
Я жажду веры и любви,
Для новых битв я жажду силы.
Запуган мраком ночи я,
И в нем я ощупью блуждаю;
Ищу в светильник свой огня,
Но где обресть его, не знаю.
В изнеможенья скорбный час
Простри спасительные руки,
Да упадет завеса с глаз,
Да прочь идут сомненья муки.
Внезапным светом озарен,
От лжи мой ум да отрешится
И вместе с сердцем да стремится
Постигнуть истины закон.
Услышь, о Боже, голос мой!
Да возлюбив всем сердцем брата,
Во тьме затерянной тропой
Пойду я вновь — и без возврата!

1857

[Учитель]

Он шел безропотно тернистою дорогой,
Он встретил радостно и гибель, и позор;
Уста, вещавшие ученье правды строгой,
Не изрекли толпе глумящейся укор.
Он шел безропотно и, на Кресте распятый,
Народам завещал и братство, и любовь;
За этот грешный мир, порока тьмой объятый,
За ближнего лилась Его святая Кровь.
О, дети слабые скептического века!
Иль вам не говорит могучий Образ Тот
О назначении великом человека
И волю спящую на подвиг не зовет?
О, нет! Не верю я. Не вовсе заглушили
В нас голос истины корысть и суета;
Еще настанет день… Вдохнет и жизнь, и силу
В наш обветшалый мир учение Христа!

1858

Мольба

И к небу взор поднявши свой,
Они — исполнены печали —
Из глубины души больной,
Души измученной взывали:
«У нас на подвиг нету сил!
Исходит сердце наше кровью,
Неравный бой нас истомил,
Взгляни, взгляни на нас с любовью!»

С глаголом мира на устах
Мы шли навстречу наших братии;
Откуда ж их внезапный страх,
Откуда этот вопль проклятий?
Услышав нашу речь, они
Мечи хватали и каменья
И судьям в диком озлобленьи
Кричали бешено: «Распни!»

Ужель вражду и злобу мы
В сердцах людей воспламенили
Лишь тем, что больше зла и тьмы
Добро и свет мы возлюбили?
Что призывали богачей,
И сильных мира, и свободных
Не гнать от трапезы своей
Нагих, и сирых, и голодных?
И вот, отвержены людьми,
Изнемогли мы в долгой битве.
О Боже истины! Вонми
Гонимых чад Твоих молитве!
Сердца озлобленных смягчи,
Открой слепым и спящим очи,
И пусть хоть бледные лучи
Блеснут в глубоком мраке ночи!

1861

Лжеучителям

Жрецы греха, пророки тьмы!
Напрасно вы постыдной ложью
Затмить хотите правду Божью,
Сердца опутать и умы!
Бессильны злобы ухищренья,
Бессильно жало клеветы:
Свободы пылкие мечты,
Ко благу честные стремленья
Вам не убить! Года пройдут,
И лжи замрет бесследно голос;
Зерно добра даст пышный колос,
А ваши плевелы сгниют!
Иль ослепленным вашим взорам
Заря иная не ясна?
Вам дела нет, что племена,
Покончив с вековым раздором,
Друг другу руки подают;
Что столько свергнуто кумиров
И что сильней всех сильных мира
Стал мысли животворный труд!
Вам дела нет! Но час настанет,
Жрецы греха, пророки тьмы,
И человек, как от чумы,
От вас с проклятием отпрянет!
И вы, с позором на челе,
Пойдете, ужасом объяты,
Как древле брат, убивший брата,
Искать приюта на земле!

1862

Константин Случевский

Две молитвы

Молитва ариев древней других. Она,
Тончайшей плотью слов облечена,
Дошла до нас. В ней просит человек,
Чтоб солнце в засуху не выпивало рек,
Чтоб умножалися приплодами стада,
Чтоб червь не подточил созревшего плода,
Чтобы огонь не пожирал жилищ,
Чтоб не был человек болезнен, слаб и нищ!
Какая детская в молитве простота!
Когда сравнишь ее с молитвою Христа,
Поймешь: как много зла на жизненном пути
По человечеству должно было взрасти,
Чтобы оно могло понять и оценить —
Божественную мысль, мысль новую… простить!

«В чудесный день высь неба голубая…»

В чудесный день высь неба голубая
Была светла;
Звучали с церкви, башню потрясая,
Колокола…
И что ни звук, то новые виденья
Бесплотных сил…
Они свершали на землю схожденье
Поверх перил.
Они, к земле спустившись, отдыхали
Вблизи, вдали…
И незаметно, тихо погасали
В тенях земли…
И я не знал под обаяньем звона:
Что звук, что свет?
Для многих чувств нет меры, нет закона
И прозвищ нет!..

«Животворящий блеск весны…»

Животворящий блеск весны
Взглянул на землю с вышины;
Из-под разрыхленных снегов
Зеленый тронулся покров.
Сквозь голубые полыньи
Вздохнули волны и струи,
И день намного стал длинней,
И небо дальнее синей…
И первый виден мотылек,
И первый беленький цветок,
И полон первых песен лес,
И солнце… и «Христос воскрес!»

Алексей Апухтин

Моление о чаше

В саду Гефсиманском стоял Он один,
Предсмертною мукой томимый.
Отцу Всеблагому в тоске нестерпимой
Молился страдающий Сын.

«Когда то возможно,
Пусть, Отче, минует Мя чаша сия,
Однако да сбудется воля Твоя…»

И шел Он к апостолам с думой тревожной,
Но, скованы тяжкой дремой,
Апостолы спали под тенью оливы,
И тихо сказал Он им: «Как не могли вы
Единого часа побдети со Мной?
Молитесь! Плоть немощна ваша!..»

И шел Он молиться опять:
«Но если не может Меня миновать —
Не пить чтоб ее — эта чаша,
Пусть будет, как хочешь Ты, Отче!» И вновь
Объял Его ужас смертельный,
И пот Его падал на землю как кровь,
И ждал Он в тоске беспредельной.
И снова к апостолам Он подходил,
Но спали апостолы сном непробудным,
И те же слова Он Отцу говорил,
И пал на лицо, и скорбел, и тужил,
Смущаясь в борении трудном!..
О, если б я мог
В саду Гефсиманском явиться с мольбами,
И видеть следы от Божественных ног,
И жгучими плакать слезами!
О, если б я мог
Упасть на холодный песок
И землю лобзать ту святую,
Где так одиноко страдала Любовь,
Где пот от лица Его падал как кровь,
Где чашу Он ждал роковую!
О, если б в ту ночь кто-нибудь,
В ту страшную ночь искупленья,
Страдальцу в изнывшую грудь
Влил слово одно утешенья!
Но было все тихо во мраке ночном,
Но спали апостолы тягостным сном,
Забыв, что грозит им невзгода;
И в сад Гефсиманский с дрекольем, с мечом,
Влекомы Иудой, входили тайком
Несметные сонмы народа!

1868

Голгофа

Распятый на Кресте нечистыми руками,
Меж двух разбойников Сын Божий умирал.
Кругом мучители нестройными толпами,
У ног рыдала Мать; девятый час настал:
Он предал дух Отцу. И тьма объяла землю.
И гром гремел, и, гласу гнева внемля,
Евреи в страхе пали ниц…
И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц,
И мертвые, восстав, явилися живыми…
А между тем в далеком Риме
Надменный временщик безумно пировал,
Стяжанием неправедным богатый,
И у ворот его палаты
Голодный нищий умирал.
А между тем софист, на догматы ученья
Все доводы ума напрасно истощив,
Под бременем неправд, под игом заблужденья,
Являлся в сонмищах уныл и молчалив.
Народ блуждал во тьме порока,
Неслись стенания с земли.
Все ждало истины…
И скоро от Востока
Пришельцы новое ученье принесли.
И, старцы разумом и юные душою,
С молитвой пламенной, с крестом на раменах,
Они пришли — и пали в прах
Слепые мудрецы пред речию святою.
И нищий жизнь благословил,
И в запустении богатого обитель,
И в прахе идолы, а в храмах Бога Сил
Сияет на Кресте Голгофский Искупитель!

17 апреля 1855

Год в монастыре

(Отрывок)

О, наконец! Из вражеского стана
Я убежал, израненный боец…
Из мира лжи, измены и обмана
Полуживой я спасся наконец!
В моей душе ни злобы нет, ни мщенья,
На подвиги и жертвы я готов…
Обитель мира, смерти и забвенья,
Прими меня под твой смиренный кров!

<…>

Аполлон Коринфский

«Искал я Бога Истины Святой…»

Искал я Бога Истины Святой,
Искал я Бога истины святой,
Искал — не находил… Мне близко до заката,
А Истины все нет, все нет передо мной,
И до сих пор открыт, как прежде, роковой:
«А что есть Истина?» — вопрос Христу Пилата.
Я Бога-Судию искал в путях земных
По пажитям борьбы, огнем страстей палимым,
Искал — возмездия за хмель безумств своих
И слышу лишь один на вопли дум моих
Ответ: «Не осуждай — не будешь сам судимым!»
Искал я Бога сердца моего
И вот — Его нашел: весь — Кротость, весь — Смиренье,
Весь — Чистая Любовь, весь — Правды Торжество;
Он мне отозвался: «Я — Жизнь, Я — Свет всего,
Я — Всепрощенье!..»

«Вражда… Кругом кипит и бьет в набат вражда…»

Вражда… Кругом кипит и бьет в набат вражда;
Брат — брату уступить ни в чем, нигде не хочет;
Как будто бы зверей несытые стада
Сорвались с привязи и ринулись туда,
Где право сильного добычу им пророчит!..
Ложь — всюду сеет рознь; свои — своих познать
В безумье не хотят; не гаснет злобы пламень,
А все растет, растет ее слепая рать;

«Пророки» и вожди стремятся подавать
Всем хлеба ищущим — не хлеб, а мертвый камень…
Глухая ненависть повсюду разлита;
Богоискателей — сменяют богоборцы;
Друг другу все — враги… А Тот, Чья мысль свята,
Глядит на мир вражды с Голгофского креста
И снова говорит:
Блаженны миротворцы!..

«Два духа борются во мне…»

Два духа борются во мне, —
И наяву, как в смутном сне,
Тревогой тайною объят,
Я слышу их слепой разлад.
Идет борьба, кипит борьба —
Бой разрешит моя судьба
В тот мин, когда ко мне и к ним
Предстанет с словом роковым.
Два духа борются: один —
Чист, словно горных снег вершин,
Темнее темных туч — другой;
На жизнь и смерть — их грозный бой…
Один — дух правды, дух добра,
Моя мечта — ему сестра;
Другой — весь ложь, весь — злобы яд,
Ему мой опыт — младший брат.
Два духа борются… В ответ
Борьбе их — гаснет сердца свет,
И — полн тревогой и тоской —
Молю я: «Боже! Боже мой!
О помоги же, помоги, —
Пусть кончат свой разлад враги!
Дай верить, что — придет пора —
Их примирит мечта-сестра!..»

Христославы

Под покровом ночи звездной
Дремлет русское село;
Всю дорогу, все тропинки
Белым снегом замело…
Кое-где огни по окнам,
Словно звездочки, горят;
На огонь бежит сугробом
«Со звездой» толпа ребят…
Под оконцами стучатся,
«Рождество Твое» поют.
— Христославы! Христославы! —
Раздается там и тут…
И в нестройном детском хоре
Так таинственно чиста,
Так отрадна весть святая
О рождении Христа, —
Словно Сам Новорожденный
Входит с ней под каждый кров
Хмурых пасынков отчизны —
Горемычных бедняков…

Владимир Соловьев

Ночь на Рождество

Пусть все поругано веками преступлений,
Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,
Но совести укор сильнее всех сомнений,
И не погаснет то, что раз в душе зажглось.
Великое не тщетно совершилось;
Недаром средь людей явился Бог;
К земле недаром небо приклонилось,
И распахнулся вечности чертог.
В незримой глубине сознанья мирового
Источник истины живет не заглушен,
И над руинами позора векового
Глагол ее звучит, как похоронный звон.
Родился в мире свет, и свет отвергнут тьмою,
Но светит он во тьме, где грань добра и зла.
Не властью внешнею, а правдою самою
Князь века осужден и все его дела.

1894

«О всесвятая, благословенная…»

…О всесвятая, благословенная,
Лествица чудная, к Небу ведущая!
С Неба ко мне приклони Свои очи!
Воду живую, в вечность текущую,
Ты нам дала, Голубица смиренная,
Ты солнце правды во мрак нашей ночи
Вновь возвела, Мать, Невеста и Дочерь,
Дева Всеславная,
Миродержавная
И Таинница Божьих советов!
Проведи ты меня сквозь земные туманы
В горние страны,
В отчизну светов!

Имману-Эль

Во тьму веков та ночь уж отступила,
Когда, устав от злобы и тревог,
Земля в объятьях неба опочила
И в тишине родился С-нами-Бог.
И многое уж невозможно ныне:
Цари на небо больше не глядят,
И пастыри не слушают в пустыне,
Как Ангелы про Бога говорят.
Но вечное, что в эту ночь открылось,
Несокрушимо временем оно.
И Слово вновь в душе твоей родилось,
Рожденное под яслями давно.
Да! С нами Бог, — не там в шатре лазурном,
Не за пределами бесчисленных миров,
Не в злом огне и не в дыханье бурном,
И не в уснувшей памяти веков.
Он здесь, теперь — средь суеты случайной
В потоке мутном жизненных тревог.
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог.

1892

К. Р. (Великий Князь Константин Романов)

Псалмопевец Давид

О, царь, скорбит душа твоя,
Томится и тоскует!
Я буду петь; пусть песнь моя
Твою печаль врачует.
Пусть звуков арфы золотой
Святое песнопенье
Утешит дух унылый твой
И облегчит мученье.
Их человек создать не мог,
Не от себя пою я:
Те песни мне внушает Бог,
Не петь их — не могу я!
О, царь, ни звучный лязг мечей,
Ни юных дев лобзанья,
Не заглушат тоски твоей
И жгучего страданья!
Но лишь души твоей больной
Святая песнь коснется —
Мгновенно скорбь от песни той
Слезами изольется.
И вспрянет дух унылый твой,
О, царь! И, торжествуя,
У ног твоих, властитель мой,
Пусть за тебя умру я!

1881

Царь Саул

Душа изнывает моя и тоскует, —
О, пой же мне, отрок мой, песню твою:
Пусть звуки ее мою скорбь уврачуют,
Я так твои песни святые люблю!
Гнетут меня злобного духа объятья,
Опять овладело уныние мной,
И страшные вновь изрыгают проклятья
Уста мои вместо молитвы святой.
Томлюся я, гневом пылая, и стражду;
Недугом палимая мучится плоть,
И злоба в душе моей… Крови я жажду,
И тщетны усилия зло побороть.
Не раз, жалом немощи той уязвленный,
Тебя мог убить я в безумном бреду.
О, пой же! быть может, тобой исцеленный,
Рыдая, к тебе я на грудь упаду!..

1884

«Когда, предвидя близкую разлуку…»

Когда, провидя близкую разлуку,
Душа болит уныньем и тоской,
Я говорю, тебе сжимая руку:
Христос с тобой!
Когда в избытке счастья неземного
Забьется сердце радостью порой,
Тогда тебе я повторяю снова:
Христос с тобой!
А если грусть, печаль и огорченье
Твоей владеют робкою душой,
Тогда тебе твержу я в утешенье:
Христос с тобой!
Любя, надеясь, кротко и смиренно
Свершай, о друг, ты этот путь земной
И веруй, что всегда и неизменно
Христос с тобой!

1886

На Страстной неделе

Жених в полуночи грядет!
Но где же раб Его блаженный,
Кого Он бдящего найдет,
И кто с лампадою возжженной
На брачный пир войдет за Ним?
В ком света тьма не поглотила?
О, да исправится, как дым
Благоуханного кадила,
Моя молитва пред Тобой!
Я с безутешною тоской
В слезах взираю издалека
И своего не смею ока
Вознесть к чертогу Твоему.
Где одеяние возьму?
О, Боже, просвети одежду
Души истерзанной моей,
Дай на спасенье мне надежду
Во дни святых Твоих Страстей!
Услышь, Господь, мои моленья
И Тайной Вечери Твоей,
И всечестного омовенья
Прими причастника меня!
Врагам не выдам тайны я,
Воспомянуть не дам Иуду
Тебе в лобзании моем,
Но за разбойником я буду
Перед Святым Твоим Крестом
Взывать коленопреклоненный:
О, помяни, Творец вселенной,
Меня во Царствии Твоем!

Мраморный Дворец
Страстная Среда 1887

Научи меня, Боже

Научи меня, Боже, скорбеть
О моих пред Тобой согрешеньях,
И в молитвах святых, песнопеньях,
О несчастных душою болеть.
Научи меня, Сильный, идти
Лишь стезею святого ученья;
Одного лишь искать мне спасенья,
Правды вечной заветы блюсти.
Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.
Научи меня верить, Святой,
Что возможно души обновленье,
Что доступно грехов искупленье
И что милостив гнев правый Твой.
Научи меня, Отче, обнять
Всех лишь чистою братской любовью,
А за Церковь — родную мне Мать —
Научи пострадать даже кровью.
Научи меня, Щедрый, отдать
Свои силы добру на служенье,
Чтоб страдальцам нести утешенье,
С ними славить Твою благодать.
Подкрепи, научи врачевать
Моих братьев душевные муки,
Чтобы горя замолкнули звуки
И чтоб некому было стонать!..

4 сентября 1886, Павловск

«Когда креста нести нет мочи…»

Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть,
Мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи,
Чтобы помиловал Господь.
Но если вслед за огорченьем
Нам улыбнется счастье вновь,
Благодарим ли с умиленьем
От всей души, всем помышленьем
Мы Божью милость и любовь?

10 июня 1899, Красное Село

«О, если б совесть уберечь…»

О, если б совесть уберечь,
Как небо утреннее, ясной,
Чтоб непорочностью бесстрастной
Дышали дело, мысль и речь!
Но силы мрачные не дремлют,
И тучи — дети гроз и бурь —
Небес приветную лазурь
Тьмой непроглядною объемлют.
Как пламень солнечных лучей
На небе тучи заслоняют —
В нас образ Божий затемняют
Зло дел, ложь мыслей и речей.
Но смолкнут грозы, стихнут бури,
И — всепрощения привет —
Опять заблещет солнца свет
Среди безоблачной лазури.
Мы свято совесть соблюдем,
Как небо утреннее, чистой
И радостно тропой тернистой
К последней пристани придем.

1907

Константин Фофанов

Из библейских мотивов

(Второзаконие, кн. 5, гл. 4)

Сосуд с целебною водою Иордана
Я, братья, вам принес. Напейтесь из него, —
И кроткая душа, восторгом обуянна,
Забудет черный день злосчастья своего.
Напейтесь из него и исцелитесь, братья.
Замолкнет стон в груди, замрут в устах проклятья:
Я вечный мир принес!
С Сионской высоты принес я ветвь оливы;
Коснитеся ее, — Бог чудо совершит.
Вы, просветленные, спокойно-горделивы,
Стряхнете с ваших ног прах мщенья и обид;
И будет на земле одно святое братство, —
Без гибельных измен, без злого святотатства:
Я истину принес!
Я камень вам принес от древнего Содома, —
Пусть он напомнит вам погибель злых людей;
Пускай та весть пройдет от дома и до дома,
Что я пришел карать неправедных судей.
Иное я хочу устроить в мире царство, —
Без лжи смеющейся, без низкого коварства:
Я правду вам принес!
Пред голосом моим преступник побледнеет;
И в страхе убежит, безумствуя, тиран;
И ветер след его с проклятием завеет.
Рассеется в умах бессмысленный туман;
Слепцы увидят свет, сияющий повсюду;
И станет жизнь тепла ликующему люду:
Я волю вам принес!

1880

Две жизни

Две жизни есть; одна, как океан безбрежный,
Широко разлилась, шумя вокруг меня.
Другая, как родник задумчивый и нежный,
Течет в душе моей, струяся и звеня.
И в первой суета и зарево сражений,
Базаров пестрый шум; печальный человек
В ней ищет мудрости, забот и наслаждений
И раболепствует пред ней из века в век.
Но, гордая, она рабам своим не внемлет,
Сияя красотой божественных лучей,
Ничтожные дары с улыбкою приемлет
И смертного стремит в загробный мир теней.
Иная жизнь во мне: незримая для ока —
Она цветет, полна задумчивой мечты;
И отразились в ней, как в зеркале потока,
И небо, и земля, и звезды, и цветы.
И эта жизнь растет в уединенье праздном,
И музыка ее в тиши слышна звучней,
Когда я не смущен кошмаром безобразным, —
Ни жертвами борьбы, ни злобою людей.

1891

Отче наш

Отче наш! Бог, в небесах обитающий,
Оку незримый, но зримый сердцами,
Всё созидающий, всё разрушающий,
Греющий землю живыми лучами.
Мы принесли Тебе в жертву бескровную
Нашу молитву в часы покаяния, —
Дай же, о Боже, нам пищу духовную,
Дай нам источник святого желания.
В годы сомнения, в годы ненастные
Нам изменили мечты неизменные;
Мы загасили светильники ясные,
Мы расплескали елеи священные.
Отче наш, Бог безутешно страдающих,
Солнце вселенной! К Тебе мы с молитвою —
Всех сохрани за любовь погибающих,
Всех угнетенных мучительной битвою!
Отче наш! Дай нам пути благодатные
И отстрани от соблазна лукавого…
Да воссияют лучи незакатные
Правды небесной и помысла правого!

1889

Князь Вл. Гр. Яшвиль

«Под влияньем впечатленья…»

[Из исторического рассказа в стихах
«Создание и освящение Храма Христа Спасителя.
Новый кафедральный собор в Москве
и его деятели», изданного в Москве в 1884 году]

…Под влияньем впечатленья
Дивного сооруженья
В Храм со всех концов Москвы
Едут и идут толпы —
И Собор обозревают,
Все там надписи читают,
Что снаружи и внутри,
На стенах его видны.
Все с вниманьем созерцают —
И друг другу сообщают
О величии святом
В этом Храме вековом;
Русь былое вспоминает
Все прошедшее Москвы —
Годы бедствий и войны,
Дни врагов в нее вторжений,
Все дни плена и мучений
И дни славы трех годов[4],
Подвиг многих городов,
Тех, с Москвою что страдали,
Учесть плена разделяли, —
Вновь двенадцатый все год
Вспоминает здесь народ.
На него так Храм влияет,
Дух, сознанье пробуждает,
Уважение к стране
И любовь к родной Москве;
Церкви, царства устроенье
И хозяйства улучшенье
Ей судил Бог продолжать
И позднее достигать
Мирового уж значенья,
Греков и Славян Спасенья…

Исправи слово наше: христианские мотивы в поэзии разломной эпохи

Семен Надсон

Иуда

1

Христос молился… Пот кровавый
С чела поникшего бежал…
За род людской, за род лукавый
Христос моленья воссылал;
Огонь святого вдохновенья
Сверкал в чертах Его лица,
И Он с улыбкой сожаленья
Сносил последние мученья
И боль тернового венца.
Вокруг Креста толпа стояла,
И грубый смех звучал порой…
Слепая чернь не понимала,
Кого насмешливо пятнала
Своей бессильною враждой.
Что сделал Он? За что на муку
Он осужден, как раб, как тать,
И кто дерзнул безумно руку
На Бога своего поднять?
Он в мир вошел с святой любовью,
Учил, молился и страдал —
И мир Его невинной Кровью
Себя навеки запятнал!..
Свершилось!..

2

Полночь голубая
Горела кротко над землей;
В лазури ласково сияя,
Поднялся месяц золотой.
Он то задумчивым мерцаньем
За дымкой облака сверкал,
То снова трепетным сияньем
Голгофу ярко озарял.
Внизу, окутанный туманом,
Виднелся город с высоты.
Над ним, подобно великанам,
Чернели грозные кресты.
На двух из них еще висели
Казненные; лучи луны
В их лица бледные глядели
С своей безбрежной вышины.
Но третий Крест был пуст. Друзьями
Христос был снят и погребен,
И их прощальными слезами
Гранит надгробный орошен.

3

Чье затаенное рыданье
Звучит у среднего креста?
Кто этот человек? Страданье
Горит в чертах его лица.
Быть может, с жаждой исцеленья
Он из далеких стран спешил,
Чтоб Иисус его мученья
Всесильным словом облегчил?
Уж он готовился с мольбою
Упасть к ногам Христа — и вот
Вдруг отовсюду узнает,
Что Тот, Кого народ толпою
Недавно как царя встречал,
Что Тот, Кто свет зажег над миром,
Кто не кадил земным кумирам
И зло открыто обличал, —
Погиб, забросанный презреньем,
Измятый пыткой и мученьем!..
Быть может, тайный ученик,
Склонясь усталой головою,
К Кресту Учителя приник
С тоской и страстною мольбою?
Быть может, грешник непрощенный
Сюда, измученный, спешил
И здесь, коленопреклоненный,
Свое раскаянье излил? —
Нет, то Иуда!.. Не с мольбой
Пришел он — он не смел молиться
Своей порочною душой;
Не с телом Господа проститься
Хотел он — он и сам не знал,
Зачем и как сюда попал.

4

Когда на муку обреченный,
Толпой народа окруженный
На место казни шел Христос
И крест, изнемогая, нес,
Иуда, притаившись, видел
Его страданья и сознал,
Кого безумно ненавидел,
Чью жизнь на деньги променял.
Он понял, что ему прощенья
Нет в беспристрастных небесах, —
И страх, бессильный рабский страх,
Угрюмый спутник преступленья,
Вселился в грудь его. Всю ночь
В его больном воображеньи
Вставал Христос. Напрасно прочь
Он гнал докучное виденье,
Напрасно думал он уснуть,
Чтоб все забыть и отдохнуть
Под кровом молчаливой ночи:
Пред ним, едва сомкнет он очи,
Всё тот же призрак роковой
Встает во мраке, как живой!

5

Вот Он, истерзанный мученьем,
Апостол истины святой,
Измятый пыткой и презреньем,
Распятый буйною толпой;
Бог, осужденный приговором
Слепых, подкупленных судей!
Вот Он!.. Горит немым укором
Небесный взор его очей.
Венец любви, венец терновый
Чело Спасителя язвит,
И, мнится, приговор суровый
В устах разгневанных звучит…

«Прочь, непорочное виденье,
Уйди, не мучь больную грудь!..
Дай хоть на час, хоть на мгновенье
Не жить… не помнить… отдохнуть…
Смотри: предатель Твой рыдает
У ног Твоих… О, пощади!
Твой взор мне душу разрывает…
Уйди… исчезни… не гляди!..
Ты видишь: я готов слезами
Мой поцелуй коварный смыть…
О, дай минувшее забыть,
Дай душу облегчить мольбами…
Ты Бог… Ты можешь все простить!

. . . . . . . . . . . . . . . .
А я? Я знал ли сожаленье?
Мне нет пощады, нет прощенья!»

6

Куда уйти от черных дум?
Куда бежать от наказанья?
Устала грудь, истерзан ум,
В душе — мятежные страданья.
Безмолвно в тишине ночной,
Как изваянье, без движенья,
Всё тот же призрак роковой,
Стоит залогом осужденья…
А здесь, вокруг, горя луной,
Дыша весенним обаяньем,
Ночь разметалась над землей
Своим задумчивым сияньем,
И спит серебряный Кедрон,
В туман прозрачный погружен…

7

Беги, предатель, от людей
И знай: нигде душе твоей
Ты не найдешь успокоенья:
Где б ни был ты, везде с тобой
Пойдет твой призрак роковой
Залогом мук и осужденья.
Беги от этого Креста,
Не оскверняй его лобзаньем:
Он свят, он освящен страданьем
На нем распятого Христа!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И он бежал!..

8

Полнебосклона
Заря пожаром обняла,
И горы дальнего Кедрона
Волнами блеска залила.
Проснулось солнце за холмами
В венце сверкающих лучей.
Все ожило… шумит ветвями
Лес, гордый великан полей,
И в глубине его струями
Гремит серебряный ручей…
В лесу, где вечно мгла царит,
Куда заря не проникает,
Качаясь, мрачный труп висит;
Над ним безмолвно расстилает
Осина свой покров живой
И изумрудного листвой
Его, как друга, обнимает.
Погиб Иуда… Он не снес
Огня глухих своих страданий,
Погиб без примиренных слез,
Без сожалений и желаний.
Но до последнего мгновенья
Все тот же призрак роковой
Живым упреком преступленья
Пред ним вставал во тьме ночной;
Все тот же приговор суровый,
Казалось, с уст Его звучал,
И на челе венец терновый,
Венец страдания лежал!

1879

Святитель

(Отрывок)

<…>
Есть обитель: давно над рекою
Золотыми крестами сияет она
И белеет зубчатой стеною.
По заре на молитву сзывая,
И далеко удар за ударом летит
Над лесными вершинами края…
В старину, — говорят те сказанья, —
Сам Угодник нашел в ней приют от скорбей
И покой от мирского скитанья;
Сам своими руками на церковь принес
Первый камень блаженный Святитель,
И сподобил его за смиренье Христос
Чудесами прославить обитель.
Если ты обездолен людьми и судьбой,
Если горе к тебе залетело,
Если тяжкий недуг, присосавшись змеей,
Как огнем, иссушил твое тело,
Если нет от тоски тебе сна по ночам,
Если труд твой в руках не спорится, —
Приходи в монастырь приложиться к мощам,
Приходи в монастырь помолиться.
Любит Божий Угодник рабочий народ,
И видна наша немочь Святому:
Как рукой, с тебя снимет он бремя забот,
Как туман, с тебя снимет истому;
Словно камень, свалит с облегченной груди,
И следа нет кручины постылой…

«Темно грядущее… Пытливый ум людской…»

Темно грядущее… Пытливый ум людской
Пред тайною его бессильно замирает:
Кто скажет — день ли там мерцает золотой
Иль новая гроза зарницами играет?
Напрасно человек в смятенье и тоске
Грядущие века пытливо вопрошает.
Кто понял этот свет, блеснувший вдалеке, —
Заря ли там зажглась, зарница ли мерцает?

1882

Федор Сологуб

«Всё хочет петь и славить Бога…»

Всё хочет петь и славить Бога:
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль.
Они зовут за словом слово,
И песню их из века в век
В иных созвучьях слышит снова
И повторяет человек.

Пилигрим

В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идет,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперед.
И, чередуясь мерно, дали
Встают все новые пред ним,
Неистощимы, как печали, —
И все далек Ерусалим…
В путях томительной печали
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали
К какой-то цели роковой.
И создает неутомимо
Судьба преграды пред ним,
И все далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.

1896

Ангел благого молчания

Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг, —
Только бы ты был со мною,
Сладкий и радостный друг.
Ангел благого молчанья,
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья
Над головою твоей.
Кротко потуплены очи,
Стан твой окутала мгла,
Тонкою влагою ночи
Веют два легких крыла.
Реешь над дольным пределом
Ты без меча, без луча, —
Только на поясе белом
Два золотые ключа.
Друг неизменный и нежный,
Тенью прохладною крыл
Век мой безумно-мятежный
Ты от толпы заслонил.
В тяжкие дни утомленья,
В ночи бессильных тревог,
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.

1900

«Зелень тусклая олив…»

Зелень тусклая олив,
Успокоенность желания.
Безнадежно молчалив
Скорбный сон твой, Гефсимания.
В утомленье и в бреду,
В час, как ночь безумно стынула,
Как молился Он в саду,
Чтобы эта чаша минула!
Было темно, как в гробу.
Мать великая ответила
На смиренную мольбу
Только резким криком петела.
Ну, так что ж! Как хочет Бог,
В жизни нашей так и сбудется,
А мечтательный чертог
Только изредка почудится.
Всякий буйственный порыв
Гасит холодом вселенная.
Я иду в тени олив,
И душа моя — смиренная.
Нет в душе надежд и сил,
Умирают все желания.
Я спокоен — я вкусил
Прелесть скорбной Гефсимании.

26 октября 1911

[Погром обители]

Пылают смрадно адовы
Разверстые врата.
Святая в кольца гадовы
Обитель обвита.
Над тихою лампадою
Померкла синева.
Под старою оградою
Огнем сожглась трава.
Но чую дуновение
Прохладных райских рос
И знаю — в дни гонения
Придет к земле Христос.
Свершатся упования,
Крестом мы победим,
И вражьи беснования
Развеются, как дым.

26 января 1918

«Полуисточенное смертью тело…»

Полуисточенное смертью тело, —
И это — ты, любимая моя.
Душа от ужаса оледенела,
Но все же, смерть, победа не твоя.
Да, наша плоть земная — жертва тленья,
Обезображенный и смрадный прах,
И вот, смотри, мы бьемся в исступленьи,
И тонет скорбь в пустынных небесах.
Все так, — земного не отдаст могила,
И самые тончайшие мечты,
Как сладкий дым из зыбкого кадила,
Растают, с воздухом земным слиты.
Но если здесь стремительною волей
Душа свершила пламенный полет,
Поникни, смерть! — среди иных раздолий
Она венец бессмертия найдет.

1922

Ольга Чумина

Лепта вдовицы

Исчезли волны фимиама,
Во храме кончился обряд,
И вот в сокровищницу храма,
В казну его, посильный вклад
Спешит внести и стар и млад:
С вельможами и богачами —
Простой рабочий наравне.
Христос, сидевший в стороне,
Следил задумчиво очами
За их толпою, окружен
Учениками. Видел Он
Сиявшие довольством лица
И бледность грустного чела.
Но, вот, Он видит: подошла
С другими бедная вдовица;
Две лепты тихо опустив
И робко голову склонив,
Как бы стыдяся подаянья,
Она поспешно отошла.
И Он сказал: «Она дала
Всех более: все пропитанье
Свое на добрые дела.
Те, не страшась себе убытка,
Кичатся щедростью пред ней:
Они давали от избытка,
Она — от скудости своей».

Кесарево — кесарю

Коснея во лжи, коварстве и обмане,
Задумали Христа иродиане
И фарисеи уловить в словах
И молвили: «Тебе неведом страх
Пред кем-либо; не искушаясь ложью,
Ты всем в лицо глаголешь правду Божью, —
Подай же нам по совести совет:
Платить ли кесарю нам подати иль нет?»

И Он сказал: «Хитры вы свыше меры,
Что искушаете Меня, о лицемеры!
Подайте Мне одну из сих монет!
Чья надпись тут и чье изображенье?»

— «То надпись кесаря», — ответили в смущенье.

— «Отдайте ж кесарю, что надлежит ему,
А Божье — Господу отдайте своему!»

И посрамилися враги Его ответом,
И втайне смерть Его решили все при этом.

Крещение Руси

В Киеве стольном
Народ, собираясь с утра,
Толпился в волненье и страхе невольном
У вод темно-синих Днепра…
Сияли хоругви парчой золотою,
Дымились кадила окрест,
Сиял, вознесенный над всею толпою,
В руках архипастыря крест.
Под стройное пенье церковного клира
Свершался крещенья обряд,
И кротким сияньем душевного мира
Светился Владимира взгляд…
И долго глядел он на город с холмами,
На веры святой колыбель,
На Днепр, заалевший под солнца лучами,
Руси вековую купель.

Дмитрий Мережковский

«Христос Воскрес — поют во храме…»

«Христос воскрес», — поют во храме;
Но грустно мне… Душа молчит:
Мир полон кровью и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит.
Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век:
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем храме
«Христос Воскрес!» Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал!

1887

«Пусть на земле не будет, братья…»

Пусть на земле не будет, братья,
Ни властелинов, ни рабов,
Умолкнут стоны и проклятья,
И стук мечей, и звон оков, —
О, лишь тогда, как гимн свободы,
Пусть загремит: «Христос Воскрес!» —
И нам ответят все народы:
«Христос воистину Воскрес!»

«О если бы душа была полна любовью…»

О, если бы душа полна была любовью,
Как Бог мой на Кресте, — я умер бы любя.
Но ближних не люблю, как не люблю себя,
И все-таки порой исходит сердце кровью.
О, мой Отец, о, мой Господь!
Жалею всех живых в их слабости и силе,
В блаженстве и скорбях, в рожденье и могиле.
Жалею всякую страдающую плоть.
И кажется порой — у всех одна душа,
Она зовет Тебя, зовет и умирает,
И бредит в шелесте ночного камыша,
В глазах больных детей, в огнях зарниц сияет.
Душа моя и Ты — с Тобою мы одни,
И смертною тоской и ужасом объятый,
Как некогда с Креста Твой Первенец Распятый,
Мир вопиет: Ламма! Ламма! Савахфани![5]
Душа моя и Ты — с Тобой одни мы оба,
Всегда лицом к лицу, о, мой последний Враг.
К Тебе мой каждый вздох, к Тебе мой каждый шаг
В мгновенном блеске дня и в вечной тайне гроба.
И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня,
Я все же знаю: Ты и Я — одно и то же,
И вопию к Тебе, как сын твой: Боже, Боже,
За что оставил Ты меня?

2-я половина 1890-х

Старость

Чем больше я живу — тем глубже тайна жизни,
Тем призрачнее мир, страшней себе я сам,
Тем больше я стремлюсь к покинутой отчизне,
К моим безмолвным небесам.
Чем больше я живу — тем скорбь моя сильнее
И неотзывчивей на голос дольних бурь,
И смерть моей душе все ближе и яснее,
Как вечная лазурь.
Мне юности не жаль: прекрасней солнца мая,
Мой золотой сентябрь, твой блеск и тишина,
Я не боюсь тебя, приди ко мне, святая,
О, Старость, лучшая весна!
Тобой обвеянный, я снова буду молод
Под светлым инеем безгрешной седины,
Как только укротит во мне твой мудрый холод
И боль, и бред, и жар весны!

Вячеслав Иванов

«Я посох мой доверил Богу…»

Я посох мой доверил Богу
И не гадаю ни о чем.
Пусть выбирает Сам дорогу,
Какой меня ведет в Свой дом.
А где тот дом — от всех сокрыто;
Далече ль он — утаено.
Что в нем оставил я — забыто,
Но будет вновь обретено,
Когда, от чар земных излечен,
Я повернусь туда лицом,
Где — знает сердце — буду встречен
Меня дождавшимся Отцом.

1944

«И снова ты пред взором видящим…»

И снова ты пред взором видящим,
О Вифлеемская звезда,
Встаешь над станом ненавидящим
И мир пророчишь, как тогда.
А мы рукою окровавленной
Земле куем железный мир:
Стоит окуренный, восславленный,
На месте скинии кумир.
Но твой маяк с высот не сдвинется,
Не досягнет их океан,
Когда на приступ неба вскинется,
Из бездн морских Левиафан.
Равниной мертвых вод уляжется
Изнеможенный легион,
И человечеству покажется,
Что все былое — смутный сон.
И бесноватый успокоится
От судорог небытия,
Когда навек очам откроется
Одна действительность — твоя.

1944

Константин Бальмонт

Пройдут века веков

Пройдут века веков, толпы тысячелетий,
Как туча саранчи, с собой несущей смерть,
И в быстром ропоте испуганных столетий
До горького конца пребудет та же твердь, —
Немая, мертвая, отвергнутая Богом,
Живущим далеко в беззвездных небесах,
В дыханьи вечности, за гранью, за порогом
Всего понятного, горящего в словах.
Всегда холодная, пустыня звезд над нами
Останется чужой до горького конца,
Когда она падет кометными огнями,
Как брызги слез немых с печального лица.

1896

Мост

Между Временем и Вечностью,
Как над брызнувшей водой,
К нам заброшен бесконечностью
Мост воздушно-золотой, —
Разноцветностью играющий,
Видный только для того,
Кто душою ожидающей
Любит Бога своего, —
Кто, забыв свое порочное,
Победил громаду зол
И, как радуга непрочная,
Воссиял — и отошел.

1899

Война

История людей —
История войны,
Разнузданность страстей
В театре сатаны.
Страна теснит страну,
И взгляд встречает взгляд.
За краткую весну —
Несчетный ряд расплат.
У бешенства мечты
И бешеный язык,
Личина доброты
Спадает в быстрый миг.
Что правдою зовут —
Мучительная ложь.
Смеются ль, — тут как тут
За пазухою нож.
И снова льется кровь
Из темной глубины.
И вот мы вновь, мы вновь —
Актеры сатаны.

1905

Молитва вечерняя

Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном Я.
Тот, в Чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Тот, Кому они — покровы
Для сокрытого ума, —
Тот, Кто близко и далеко,
Перед Кем вся жизнь твоя
Точно радуга потока, —
Только Тот есть вечно — Я.
Все закаты, все рассветы
В Нем возникли и умрут,
Все сердечные приметы
Там зажглись, блистая — тут.
Все лучи в росе горящей
Повторяют тот же лик,
Солнца лик животворящий,
В солнце каждый луч возник.
Все, что здесь, проходит мимо,
Словно тень от облаков.
Но очам незримым — зрима
Неподвижность вечных снов.
Он живет, пред Кем проводит
Этот мир всю роскошь сил,
Он, Единый, не уходит,
В час захода всех светил!

Благовещенье в Москве

Благовещенье и свет,
Вербы забелели.
Или точно горя нет,
Право, в самом деле?
Благовестие и смех,
Закраснелись почки.
И на улицах — у всех
Синие цветочки.
Сколько синеньких цветков,
Отнятых у снега.
Снова мир и свеж, и нов,
И повсюду нега.
Вижу старую Москву
В молодом уборе.
Я смеюсь и я живу —
Солнце в каждом взоре.
От старинного Кремля
Звон плывет волною.
А во рвах живет земля
Молодой травою.
В чуть пробившейся траве
Сон весны и лета.
Благовещенье в Москве —
Это праздник света!

Зинаида Гиппиус

Христу

Мы не жили — и умираем
Среди тьмы.
Ты вернешься… Но как узнаем
Тебя — мы?
Всё дрожим и Тебя стыдимся,
Тяжел мрак.
Мы молчаний Твоих боимся…
О, дай знак!
Если нет на земле надежды —
То всё прах.
Дай коснуться Твоей одежды,
Забыть страх.
Ты во дни, когда был меж нами,
Сказал Сам:
«Не оставлю вас сиротами,
Приду к вам».
Нет Тебя. Душа не готова,
Не бил час.
Но мы верим, — Ты будешь снова
Среди нас.

1901

Сообщники

В. Брюсову

Ты думаешь, Голгофа миновала,
При Понтии Пилате пробил час,
И жизнь уже с тех пор не повторяла
Того, что быть могло — единый раз?
Иль ты забыл? Недавно мы с тобою
По площади бежали второпях,
К судилищу, где двое пред толпою
Стояли на высоких ступенях.
И спрашивал один, и сомневался,
Другой молчал, — как и в былые дни.
Ты все вперед, к ступеням порывался…
Кричали мы: распни Его, распни!
Шел в гору Он — ты помнишь? — без сандалий…
И ждал Его народ из ближних мест.
С Молчавшего мы там одежды сняли
И на веревках подняли на Крест.
Ты, помню, был на лестнице, направо…
К ладони узкой я приставил гвоздь.
Ты стукнул молотком по шляпке ржавой, —
И вникло остриё, не тронув кость.
Мы о хитоне спорили с тобою,
В сторонке сидя, у костра, вдвоем…
Не на тебя ль попала кровь с водою,
Когда ударил я Его копьем?
И не с тобою ли у двери гроба
Мы тело сторожили по ночам?

…………………………………
Вчера, и завтра, и до века, оба —
Мы повторяем казнь — Ему и нам.

1902

Грех

И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело — воздаянье
Само в себе, таясь, таит.
И путь наш чист, и долг наш прост:
Не надо мстить. Не нам отмщенье.
Змея сама, свернувши звенья,
В свой собственный вопьется хвост.
Простим и мы, и Бог простит,
Но грех прощения не знает,
Он для себя — себя хранит,
Своею кровью кровь смывает,
Себя вовеки не прощает —
Хоть мы простим и Бог простит.

1937

Иван Бунин

Ангел

В вечерний час, над степью мирной,
Когда закат над ней сиял,
Среди небес, стезей эфирной,
Вечерний Ангел пролетал.
Он видел сумрак предзакатный, —
Уже синел вдали восток, —
И вдруг услышал он невнятный
Во ржах ребенка голосок.
Он шел, колосья собирая,
Сплетал венок и пел в тиши,
И были в песне звуки рая —
Невинной, неземной души.
«Благослови меньшого брата, —
Сказал Господь. — Благослови
Младенца в тихий час заката
На путь и правды и любви!»
И Ангел светлою улыбкой
Ребенка тихо осенил
И на закат лучисто-зыбкий
Поднялся в блеске нежных крыл.
И, точно крылья золотые,
Заря пылала в вышине.
И долго очи молодые
За ней следили в тишине!

1891

Надпись на могильной плите

Несть, Господи, грехов и злодеяний
Превыше милосердья Твоего!
Рабу земли и суетных желаний
Прости грехи за горести его.
Завет любви хранил я в жизни свято:
Во дни тоски, наперекор уму,
Я не питал змею вражды на брата,
Я все простил, по слову Твоему.
Я, тишину познавший гробовую,
Я, воспринявший скорби темноты,
Из недр земных земле благовествую
Глаголы Незакатной Красоты!

1901

Сын Человеческий

Апокалипсис, 1

Я, Иоанн, ваш брат и соучастник
В скорбях и Царстве Господа, был изгнан
На Патмос за свидетельство Христа.
Я осенен был Духом в день воскресный
И слышал над собою как бы трубный
Могучий глас: «Я Альфа и Омега».
И обратился, дабы видеть очи
Того, кто говорит, и обратившись,
Увидел семь светильников златых.
И посреди их пламенников — Мужа,
Подиром облеченного по стану
И в поясе из золота — по персям.
Глава Его и волосы сияли,
Как горный снег, как белая ярина,
И точно пламень огненный — глаза.
Стопы Его — халколиван горящий,
Как будто раскаленные в горниле,
И глас Его был шумом многих вод.
Семь звезд в Его деснице, меч струился
Из уст Его, и лик Его — как солнце,
Блистающее в славе сил своих.
И, увидав, я пал пред Ним, как мертвый.

1903–1906

Новый храм

По алтарям, пустым и белым,
Весенний ветер дул на нас,
И кто-то сверху капал мелом
На золотой иконостас.
И звучный гул бродил в колоннах,
Среди лесов. И по лесам
Мы шли в широких балахонах,
С кистями, в купол, к небесам.
И часто, вместе с малярами,
Там пели песни. И Христа,
Что слушал нас в веселом храме,
Мы написали неспроста.
Нам все казалось, что под эти
Простые песни вспомнит Он
Порог на солнце в Назарете,
Верстак и кубовый хитон.

1907

«Плакала ночью вдова…»

Плакала ночью вдова:
Нежно любила ребенка, но умер ребенок.
Плакал и старец-сосед, прижимая к глазам рукава.
Звезды светили, и плакал в закуте козленок.
Плакала мать по ночам.
Плачущий ночью к слезам побуждает другого:
Звезды слезами текут с небосклона ночного,
Плачет Господь, рукава прижимая к очам.

1914

Белый цвет

Пустынник нам сказал: «Благословен господь!
Когда я изнурял бунтующую плоть,
Когда я жил в бору над Малым Танаисом,
Я так скорбел порой, что жаловался крысам,
Сбегавшимся из нор на скудный мой обед,
Да спас меня Господь от вражеских побед.
И знаете ли чем, какой утехой сладкой?
Я забавлял себя своею сирой хаткой,
Я мел в горах нашел — и за год раза три
Белил ее, друзья, снаружи и внутри.
Ах, темен, темен мир, и чувствуют лишь дети,
Какая тишина и радость в белом цвете!»

1915

Святитель

Твой гроб, дубовая колода,
Стоял открытый, и к нему
Все шли и шли толпы народа
В душистом голубом дыму.
А на доске, тяжелой, черной,
Был смуглый золотой оклад,
Блистал твой образ чудотворный
В огнях малиновых лампад.
И, осеняя мир десницей
И в шуйцу взяв завет Христа,
Как горько ты, о темнолицый,
Иссохшие смыкал уста!

1915

Псалтирь

Бледно-синий загадочный лик
На увядшие розы поник,
И светильники гроб золотят,
И прозрачно струится их чад.
— Дни мои отошли, отцвели,
Я бездомный и чуждый земли:
Да возрадует дух мой Господь,
В свет и жизнь облечет мою плоть!
Если крылья, как птица, возьму,
И низринусь в подземную тьму,
Если горних достигну глубин, —
Всюду Ты, и всегда, и Един:
Укажи мне прямые пути
И в какую мне тварь низойти.

1916

«Возьмет Господь у вас…»

Возьмет Господь у вас
Всю вашу мощь, — отнимет трость и посох,
Питье и хлеб, пророка и судью,
Вельможу и советника. Возьмет
Господь у вас ученых и мудрейших,
Художников и искушенных в слове,
В начальники над городом поставит
Он отроков, и дети ваши будут
Главенствовать над вами. И народы
Восстанут друг на друга, дабы каждый
Был нищ и угнетаем. И над старцем
Глумиться будет юноша, а смерд —
Над прежним царедворцем. И падет
Сион во прах, зане язык его
И всякое деянье — срам и мерзость
Пред Господом, и выраженье лиц
Свидетельствует против них, и смело,
Как некогда в Содоме, величают
Они свой грех. — Народ мой! На погибель
Вели тебя твои поводыри!

Вход в Иерусалим

«Осанна! Осанна! Гряди
Во имя Господне!»
И с яростным хрипом в груди,
С огнем преисподней
В сверкающих гнойных глазах,
Вздувая все жилы на шее,
Вопя все грознее,
Калека кидается в прах
На колени,
Пробившись сквозь шумный народ,
Ощеривши рот,
Щербатый и в пене,
И руки раскинув с мольбой —
О мщенье, о мщенье,
О пире кровавом для всех обойденных судьбой —
И Ты, Всеблагой,
Свете Тихий вечерний,
Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
Преклоняя Свой горестный взор,
Ты вступаешь на кротком осляти
В роковые врата — на позор,
На проклятье!

29 августа 1922

В Гефсиманском саду

…И в этот час, гласит преданье,
Когда, сомнением томим,
Изнемогал Он от страданья,
Все преклонилось перед Ним.
Затихла ночь в благоговенье,
И слышал Он: «Моих ветвей
Колючий терн — венцом мученья —
Возложат на главе Твоей;
Но терн короною зеленой
Чело святое обовьет —
В мир под страдальческой короной,
Как Царь царей, Господь войдет!»
И кипарис, над Ним шумящий,
Ему шептал во тьме ночной:
«Благословен господь скорбящий, —
Велик и славен подвиг Твой!
Я вознесу над всей вселенной
Мой тяжкий крест, и на кресте
Весь мир узрит Тебя, Смиренный,
В неизреченной красоте!»
Но снова Он в тоске склонялся,
Но снова Он скорбел душой —
И ветер ласковой струей
Его чела в тиши касался:
«О, подними Свой грустный взор!
В час скорби, в темный час страданья
Прохлады свежее дыханье
Я принесу с долин и гор,
Я нежной лаской аромата
Твои мученья облегчу,
Я от востока до заката
Твои глаголы возвещу!»

Максимилиан Волошин

Мир

С Россией кончено… На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях.
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи:
Германцев с запада, монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!

1917

Хвала Богоматери

Тайна тайн непостижимая,
Глубь глубин необозримая,
Высота невосходимая,
Радость радости земной,
Торжество непобедимое.
Ангельски дориносимая
Над родимою землей
Купина Неопалимая.
Херувимов всех Честнейшая,
Без сравнения славнейшая
Огнезрачных Серафим,
Очистилище чистейшее.
Госпожа Всенепорочная
Без истленья Бога рождшая,
Незакатная звезда.
Радуйся, о Благодатная,
Ты молитвы влага росная
Живоносная вода.
Ангелами охраняемый,
Цвет земли Неувядаемый,
Персть, сияньем растворенная,
Глина, девством прокаленная —
Плоть, рожденная сиять,
Тварь, до Бога вознесенная,
Диском солнца облаченная
На серпе луны взнесенная,
Приснодевственная Мать.
Ты покров природы тварной,
Свет во мраке, пламень зарный
Путеводного столба.
В грозный час, когда над нами,
Над забытыми гробами
Протрубит труба,
В час великий, в час возмездья,
В горький час, когда созвездья
С неба упадут,
И земля между мирами,
Извергаясь пламенами
Предстанет на Суд,
В час, когда вся плоть проснется,
Чрево смерти содрогнется
(Солнце мраком обернется)
И как книга развернется
Небо надвое,
И разверзнется пучина,
И раздастся голос Сына:
— «О, племя упрямое!
Я стучал — вы не открыли,
Жаждал — вы не напоили,
Я алкал — не накормили,
Я был наг — вы не одели…»
И тогда ответишь Ты:
— «Я одела, Я кормила,
Чресла Богу растворила,
Плотью нищий дух покрыла,
Солнце мира приютила,
В чреве темноты…»
В час последний в тьме кромешной
Над Своей землею грешной
Ты расстелешь плат:
Надо всеми, кто ошую,
Кто во славе одесную,
Агнцу предстоят.
Чтоб не сгинул ни единый
Ком пронзенной духом глины,
Без изъятья — навсегда,
И удержишь руку Сына
От последнего проклятья
Безвозвратного Суда

1919

Русь глухонемая

Был к Иисусу приведен
Родными отрок бесноватый:
Со скрежетом и в пене он
Валялся, корчами объятый.
«Изыди, дух глухонемой!» —
Сказал Господь. И демон злой
Сотряс его и с криком вышел —
И отрок понимал и слышал.
Был спор учеников о том,
Что не был им тот бес покорен,
А Он сказал: «Сей род упорен:
Молитвой только и постом
Его природа одолима».
Не тем же ль духом одержима
Ты, Русь глухонемая! Бес,
Украв твой разум и свободу,
Тебя кидает в огнь и в воду,
О камни бьет и гонит в лес.
И вот взываем мы: «Прииди!..»
А избранный вдали от битв
Кует постами меч молитв
И скоро скажет: «Бес, изыди!»

1918

Заклинание

(От усобиц)

Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращенных и прах,
Из мук казненных поколений,
Из душ, крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, исступлений —
Возникнет праведная Русь.
Я за нее за всю молюсь
И верю замыслам предвечным:
Ее куют ударом мечным,
Она мостится на костях,
Она святится в ярых битвах,
На жгучих строится мощах,
В безумных плавится молитвах.

1920

Валерий Брюсов

«Облегчи нам страдания, Боже!»

Облегчи нам страдания, Боже!
Мы, как звери, вгнездились в пещеры —
Жестко наше гранитное ложе,
Душно нам без лучей и без веры.
Самоцветные камни блистают,
Вдаль уходят колонн вереницы,
Из холодных щелей выползают
Саламандры, ужи и мокрицы.
Наши язвы наполнены гноем,
Наше тело на падаль похоже…
О, простри над могильным покоем
Покрывало последнее, Боже!

1894

Ангел благого молчания

(Молитва)

Ангел благого молчания,
Властно уста загради
В час, когда силой страдания
Сердце трепещет в груди!
Ангел благого молчания,
Радостным быть помоги
В час, когда шум ликования
К небу возносят враги!
Ангел благого молчания,
Гордость в душе оживи
В час, когда пламя желания
Быстро струится в крови!
Ангел благого молчания,
Смолкнуть устам повели
В час, когда льнет обаяние
Вечно любимой земли!
Ангел благого молчания,
Душу себе покори
В час, когда брезжит сияние
Долго желанной зари!
В тихих глубинах сознания
Светят святые огни!
Ангел благого молчания,
Душу от слов охрани!

1908

Библия

О, Книга книг! Кто не изведал,
В своей изменчивой судьбе,
Как ты целишь того, кто предал
Свой утомленный дух — тебе!
В чреде видений неизменных,
Как совершенна и чиста —
Твоих страниц проникновенных
Младенческая простота!
Не меркнут образы святые,
Однажды вызваны тобой:
Пред Евой — искушенье змия,
С голубкой возвращенной — Ной!
Вот, в страшный час, в горах, застыли
Отец и сын, костер сложив;
Жив облик женственной Рахили,
Израиль-Богоборец — жив!
И кто, житейское отбросив,
Не плакал, в детстве, прочитав,
Как братьев обнимал Иосиф
На высоте честей и слав!
Кто проникал, не пламенея,
Веков таинственную даль,
Познав сиянье Моисея,
С горы несущего скрижаль!
Резец, и карандаш, и кисти,
И струны, и певучий стих —
Еще светлей, еще лучистей
Творят ряд образов твоих!
Какой поэт, какой художник
К тебе не приходил, любя:
Еврей, христианин, безбожник,
Все, все учились у тебя!
И сколько мыслей гениальных
С тобой невидимо слиты:
Сквозь блеск твоих страниц кристальных
Нам светят гениев мечты.
Ты вечно новой, век за веком,
За годом год, за мигом миг,
Встаешь — алтарь пред человеком,
О Библия! О Книга книг!
Ты — правда тайны сокровенной,
Ты — откровенье, ты — завет,
Всевышним данный всей вселенной
Для прошлых и грядущих лет!

1918

Александр Блок

«Ныне, полный блаженства…»

Ныне, полный блаженства,
Перед Божьим чертогом
Жду прекрасного Ангела
С благовестным мечом.
Ныне сжалься, о Боже,
Над блаженным рабом!
Вышли Ангела, Боже,
С нежно-белым крылом!
Боже! Боже!
О, поверь моей молитве,
В ней душа моя горит!
Извлеки из жалкой битвы
Истомленного раба!

1901

«О легендах, о сказках, о тайнах…»

О легендах, о сказках, о тайнах.
Был один Всепобедный Христос.
На пустынях, на думах случайных
Начертался и вихри пронес.
Мы терзались, стирались веками,
Закаляли железом сердца,
Утомленные, вновь вспоминали
Непостижную тайну Отца.
И пред ним распростертые долу
Замираем на тонкой черте:
Не понять Золотого Глагола
Изнуренной железом мечте.

1902

«Верю в Солнце Завета…»

И Дух и невеста говорят: прииди!
(Апокалипсис)

Верю в Солнце Завета,
Вижу зори вдали.
Жду вселенского света
От весенней земли.
Все дышавшее ложью
Отшатнулось, дрожа.
Предо мной — к бездорожью
Золотая межа.
Заповеданных лилий
Прохожу я леса.
Полны ангельских крылий
Надо мной небеса.
Непостижного света
Задрожали струи.
Верю в Солнце Завета,
Вижу очи Твои.

22 февраля 1902

«Я, отрок, зажигаю свечи…»

Имеющий невесту есть жених;
а друг жениха, стоящий
и внимающий ему, радостью
радуется, слыша голос жениха.
Ин. 3:29

Я, отрок, зажигаю свечи,
Огонь кадильный берегу.
Она без мысли и без речи
На том смеется берегу.
Люблю вечернее моленье
У белой церкви над рекой,
Передзакатное селенье
И сумрак мутно-голубой.
Покорный ласковому взгляду,
Любуюсь тайной красоты,
И за церковную ограду
Бросаю белые цветы.
Падет туманная завеса.
Жених сойдет из алтаря.
И от вершин зубчатых леса
Забрезжит брачная заря.

7 июля 1902

«Девушка пела в церковном хоре…»

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

1905

«Рожденные в года глухие…»

З.Н. Гиппиус

Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, —
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят Царствие Твое!

8 сентября 1914

Николай Клюев

«Я был в духе в день воскресный…»

Я был в духе в день воскресный…
Откр. 1:10

Я был в духе в день воскресный,
Осененной высотой,
Просветленно-бестелесный
И младенчески простой.
Видел ратей колесницы,
Судный жертвенник и крест,
Указующей десницы
Путеводно-млечный перст.
Источая кровь и пламень,
Шестикрыл и многолик,
С начертаньем белый камень
Мне вручил Архистратиг
И сказал: «Венчайся белым
Твердокаменным венцом,
Будь убог и темен телом,
Светел духом и лицом.
И другому талисману
Не вверяйся никогда —
Я пасти не перестану
С высоты свои стада.
На крылах кроваво-дымных
Облечу подлунный храм
И из пепла тел невинных
Жизнь лазурную создам».
Верен Ангела глаголу,
Вдохновившему меня,
Я сошел к земному долу,
Полон звуков и огня.

1908

«Помню я обедню раннюю…»

Помню я обедню раннюю,
Вереницы клобуков,
Над толпою покаянною
Тяжкий гул колоколов.
Опьяненный перезвонами,
Гулом каменно-глухим.
Дал обет я пред иконами
Стать блаженным и святым.
И в ответ мольбе медлительной,
Покрывая медный вой,
Голос ясно-повелительный
Мне ответил: «Ты не Мой».
С той поры я перепутьями
Невидимкою блуждал,
Под валежником и прутьями
Вместе с ветром ночевал.
Истекли грехопадения,
И посланец горних Сил
Безглагольного хваления
Путь заблудшему открыл.
Знаки замысла предвечного —
Зодиака и Креста,
И на плате солнца млечного
Лик прощающий Христа.

1908–1911

«Не жди зари…»

«Не жди зари — она погасла,
Как в мавзолейной тишине
Лампада чадная без масла…» —
Могильный демон шепчет мне.
Душа смежает робко крылья,
Недоуменно смущена,
Пред духом мрака и насилья
Мятется трепетно она.
И демон сумрака кровавый
Трубит победу в смертный рог.
Смутился кубок брачной славы,
И пуст украшенный чертог.
Рассвета луч не обагрянит
Вино в бокалах круговых,
Пока из мертвых не восстанет
Гробнице преданный Жених.
Пока же камень не отвален,
И стража тело стережет, —
Душа безмолвие развалин
Чертога брачного поет.

1910, 1912

На Кресте

I

Лестница златая
Прянула с небес,
Вижу, умирая,
Райских кринов лес.
В кущах духов клиры, —
Светел лик, крыло…
Хмель вина и мирры
Ветром донесло.
Лоскуты рубахи
Треплются у ног…
Камни шепчут в страхе:
«Да воскреснет Бог».
Гвоздяные ноют раны,
Жалят тернии чело.
Чу! Развеяло туманы
Серафимское крыло.
К моему ли, Горний, древу
Перервать томленья нить, —
Иль нечающую деву
Благовестьем озарить?

Сергей Городецкий

У Казанской Божьей Матери

У Казанской Божьей Матери
Тихо теплятся огни.
Жены, дочери и матери
К Ней приходят в эти дни.
И цветы к Ее подножию
Ставят с жаркою мольбой:
«Матерь-Дева, силой Божией
Охрани ушедших в бой.
Над врагом победу правую
Дай защитникам Руси,
Дай сразиться им со славою
И от смерти их спаси.
На Кресте Твой Сын Единственный
За любовь Свою страдал,
И Его глагол таинственный
К этим битвам Русь позвал.
Мы воюем за спасение
Братьев, страждущих славян.
Мы свершим освобождение
Подъяремных русских стран.
С кем враждует Русь лучистая —
Враг и Сына Твоего.
Дай же, Дева, дай, Пречистая,
Нашей силе торжество!»
У Казанской Божьей Матери
Дивно светел вечный взгляд.
Жены, дочери и матери
Перед Ней с мольбой стоят.

Странник

Молвил дождику закапать,
Завернулась пыль.
Подвязал дорожный лапоть,
Прицепил костыль.
И по этой по дороге
Закатился вдаль,
Окрестив худые ноги,
Схоронив печаль.

1906

Николай Гумилев

Выбор

Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.
Не избегнешь ты доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право
Самому выбирать свою смерть.

Ворота рая

Не семью печатями алмазными
В Божий рай замкнулся вечный вход,
Он не манит блеском и соблазнами,
И его не ведает народ.
Это дверь в стене, давно заброшенной,
Камни, мох и больше ничего,
Возле нищий, словно гость непрошеный,
И ключи у пояса его.
Мимо едут рыцари и латники,
Трубный вой, бряцанье серебра,
И никто не взглянет на привратника,
Светлого апостола Петра.
Все мечтают: «Там, у Гроба Божия,
Двери рая вскроются для нас,
На горе Фаворе, у подножия,
Прозвенит обетованный час».
Так проходит медленное чудище,
Завывая, трубит звонкий рог,
И апостол Петр в дырявом рубище,
Словно нищий, бледен и убог.

Христос

Он идет путем жемчужным
По садам береговым,
Люди заняты ненужным,
Люди заняты земным.
«Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!
Вас зову Я навсегда,
Чтоб блюсти иную паству
И иные невода.
Лучше ль рыбы или овцы
Человеческой души?
Вы, небесные торговцы,
Не считайте барыши.
Ведь не домик в Галилее
Вам награда за труды —
Светлый рай, что розовее
Самой розовой звезды.
Солнце близится к притину,
Слышно веянье конца,
Но отрадно будет Сыну
В Доме Нежного Отца».
Не томит, не мучит выбор,
Что пленительней чудес?!
И идут пастух и рыбарь
За искателем небес.

1910

«Одиноко-незряче солнце смотрело на страны…»

Одиноко-незрячее солнце смотрело на страны,
Где безумье и ужас от века застыли на всем,
Где гора в отдаленьи казалась взъерошенным псом,
Где клокочущей черною медью дышали вулканы.
Были сумерки мира.
Но на небе внезапно качнулась широкая тень,
И кометы, что мчались, как волки свирепы и грубы,
И сшибались друг с другом, оскалив железные зубы,
Закружились, встревоженным воем приветствуя день.
Был испуг ожиданья.
И в терновом венке, под которым сочилася кровь,
Вышла тонкая девушка, нежная в синем сияньи,
И серебряным плугом упорную взрезала новь,
Сочетанья планет ей назначили имя: Страданье.
Это было спасенье.

Слово

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял Лицо Свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только Слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это — Бог.
Мы Ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

Георгий Победоносец

Идущие с песней в бой,
Без страха — в свинцовый дождь.
Вас Георгий ведет святой —
Крылатый и мудрый вождь.
Пылающий меч разит
Средь ужаса и огня.
И звонок топот копыт
Его снегового коня…
Он тоже песню поет —
В ней слава и торжество.
И те, кто в битве падет,
Услышат песню его.
Услышат в последний час
Громовый голос побед.
Зрачками тускнеющих глаз
Блеснет немеркнущий свет!

Владислав Ходасевич

Пилат

М.

Заслышав голос прорицанья,
Я Сына Божия казнил.
Хвалите Бога за избранье!
Меня покой не соблазнил.
О, вынул тот жестокий жребий,
Кто над Царем взнесет удар!
Но разве не был в дальнем небе
На землю сброшенный Икар?
Омыты руки пред толпою,
Но перед Небом, я — судья, —
Кровавых пятен с них не смою! —
Я ими свят. Несись, ладья!
Тому, кто верен Вечной Воле,
Дорогой торной не идти.
Отныне я — единый в поле,
На непродолженном пути.
Стучался я у тайной двери.
За ней — спасенье или смерть.
И мне в неколебимой вере
Предстала вскрывшаяся твердь.
И ныне знаю: в час желанный —
За миг мученья — вознесусь.
Последней Правдой осиянный,
Меня обнимет Иисус!

15–16 июля 1905

Диалог

Дьявол, Вечный Изменник,
Меня возводил на башни.
Говорил: «Мой Высокий Пленник,
Позабудем наш спор вчерашний.
Я не прав был. Прошу прощенья.
Мила мне твоя дорога.
Во мне говорило мщенье —
Странная злость на Бога.
Мне дорог твой гнев вчерашний
И верность святому обету…
Обнявшись, бросимся с башни
Навстречу вечернему свету».
Умолк Небесный Изгнанник,
А я в ответ улыбаюсь.
«Я отныне Твой вечный данник,
Во всем Тебе покоряюсь.
Сегодня я — вольный Изменник,
Мне незачем падать с башни.
Я — твой добровольный пленник.
Отвергнут мой Бог — вчерашний».

15 мая 1906, Лидино

Путем зерна

Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.

23 декабря 1917

«Мечта моя! Из Вифлеемской дали…»

Мечта моя! Из Вифлеемской дали
Мне донеси дыханье тех минут,
Когда еще и пастухи не знали,
Какую весть им Ангелы несут.
Всё было там убого, скудно, просто:
Ночь; душный хлев; тяжелый храп быка,
В углу осел, замученный коростой,
Чесал о ясли впалые бока.
А в яслях… Нет, мечта моя, довольно:
Не искушай кощунственный язык!
Подумаю — и стыдно мне, и больно:
О чем, о чем он говорить привык!
Не мне сказать…

Январь 1920, ноябрь 1922

Сергей Ляпустин

Пасхальный привет воинам

Христос Воскресе, воины,
Защитники, хранители!
Привет вам посылают с Родины
Друзья все и родители.
За вас несут мольбы Творцу.
Владычице, Угодникам, —
Скорее, чтоб приблизился
Победы час сородникам.
В Святую Ночь Пасхальную
Все мысленно с любовию,
Ушли в сторонку дальнюю,
Где жертвует брат кровию.
Христос Воскресе, воины.
Борцы за Русь могучую!
Лобзанья шлем вам с Родины
И благодарность жгучую!

Молитва в храме

Как хорошо с душой открытой,
С душою искренней, простой,
Без мысли злобной и сокрытой
Придти молиться в храм святой,
И там внимать словам священным,
На Лик Спасителя взирать,
И с сердцем кротким и смиренным
Пред Ним колена преклонять.
Богатым, бедным открывает
Покой и радость Божий храм,
И пенье дивное ласкает
Собой молящихся всех там.
Иди же, брат, с душой открытой,
С душою искренней, простой,
Без мысли злобной и сокрытой —
Иди молиться в храм святой.

Е. Ганецкий

Пасхальная ночь

Святая ночь! Плеяды звезд, мерцая,
Плывут в эфире голубом.
Бледнеет диск высот… Чу! Ангел рая
Лучистым шевельнул крылом.
И от святынь обители нетленной
Спешит к земле посол небес…
И он гласит во все концы вселенной:
«Христос Воскрес! Христос Воскрес!»
Но дольний мир заглох в борьбе бесправной:
Ответа нет на горний зов…
Лишь на Руси великой, Православной —
Пасхальный зов колоколов.
Здесь ждут его… Душе простой, смиренной
Так внятен смысл его словес!
И он гласит во все концы вселенной:
«Христос Воскрес! Христос Воскрес!»
Страна родная! Бег войны кровавой
И на тебе оставил след…
Но духом ты крепка. С бессмертной славой
Да зреет лавр твоих побед!
Восстанешь ты, в лучах весны бессмертной,
Для возрождения чудес.
И он гласит во все концы вселенной:
«Христос Воскрес! Христос Воскрес!»

Николай Байков

На мотив 6 песни канона

Житейское море
Кипит и шумит;
Бездонное горе
Пред взором стоит.
Буря напастей
Так страшно ревет,
И вихорь злосчастный
Мой парус уж рвет.
Но к пристани тихой
Я челн устремил
И душу молитвой
К Творцу укрепил.
Взываю с надеждой:
«Спаси, заступи
И в край безмятежный
От тли возведи».
И верю, что будет
Спасения день, —
Скорбь жизни минует,
Промчится, как тень…

1917

Михаил Запольский

Песни деревни

<…>
Каждый должен чтить
Память ближнего,
Вспоминать о нем
Пред иконою.
Только в той семье
Лад и радости,
Где живет Господь,
Матерь Божия;
Где идут ко сну
С крестным знаменем
И встают от сна
Лишь с молитвою.

Неизвестный автор

«Легкой жизни я просил у Бога…»

Легкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно все кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты Меня попросишь о другом.
Вот уже кончится дорога,
С каждым годом тоньше жизни нить…
Легкой жизни я просил у Бога,
Легкой смерти надо бы просить.

Сергей Бехтеев

Молитва[6]

Посвящается Их Императорским
Высочествам Великим Княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне

Пошли нам, Господи, терпенье,
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже Правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленья,
Христос, Спаситель, помоги!
Владыка мира, Бог вселенной!
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной,
В невыносимый, смертный час.
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молится кротко за врагов.

Светлая ночь

Слава в Вышних Богу, и на земли мир,
во человецех благоволение!
Лк. 2:14

Ночь и мороз на дворе;
Ярко созвездья горят;
В зимнем седом серебре
Молча деревья стоят.
Дивен их снежный убор:
Искр переливчатый рой
Радует трепетный взор
Дивной стоцветной игрой.
Блещут в Тобольске огни,
В мраке сверкая, дрожат;
Здесь в заточеньи Они
Скорбью Монаршей скорбят.
Здесь, далеко от людей,
Лживых и рабских сердец,
В страхе за милых Детей,
Спит их Державный Отец.
Искрятся звезды, горя,
К окнам изгнанников льнут,
Смотрят на ложе Царя,
Смотрят и тихо поют:
«Спи, Страстотерпец Святой,
С кротким Семейством Своим;
Ярким венцом над Тобой
Мы величаво горим.
Спи, покоряясь судьбе,
Царь побежденной страны;
Ночь да откроет Тебе
Вещие, светлые сны.
Спи без тревог на челе
В тихую ночь Рождества:
Мы возвещает земле
Дни Твоего торжества.
Светочи ангельских слез
Льются, о правде скорбя;
Кроткий Младенец Христос
Сам охраняет Тебя!»

24 декабря 1917

У креста

Шумит народ, тупой и дикий,
Бунтует чернь. Как в оны дни,
Несутся яростные крики:
«Распни Его, Пилат, распни!
Распни за то, что Он смиренный,
За то, что кроток Лик Его.
За то, что в благости презренной
Он не обидел никого.
Взгляни — Ему ли править нами,
Ему ли, жалкому, карать!
Ему ли кроткими устами
Своим рабам повелевать!
Бессилен Он пред общей ложью,
Пред злобой, близкой нам всегда,
И ни за что к Его подножью
Мы не склонимся никогда!»

И зло свершилось! Им в угоду
Пилат оправдан и омыт,
И на посмешище народу
Царь оклеветан… и… убит!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нависла мгла. Клубятся тени.
Молчат державные уста.
Склонись, Россия на колени
К подножью Царского Креста!

Королевство С.Х.С., 1921

Немногим

Блажени изгнании правды ради:
яко тех есть Царство Небесное.
Мф. 5:10

Блажен, кто в дни борьбы мятежной,
В дни общей мерзости людской,
Остался с чистой, белоснежной,
Неопороченной душой.
Блажен, кто в годы преступлений,
Храня священный идеал,
От повседневных искушений
Умом и сердцем устоял.
Блажен, кто, вписывая повесть
В скрижали четкие веков,
Сберег, как девственница, совесть
И веру дедов-стариков.
Блажен, кто Родину не предал,
Кто на Царя не восставал,
Кто чашу мук и слез изведал,
Но малодушно не роптал.

Май 1921

Моя вера

Не должен, не может
Народ мой великий
Бесовское рабство влачить,
Он все одолеет, он все превозможет,
Сумеет себя воскресить.
Он встанет из праха,
Воскреснет из тленья,
С очищенной скорбью душой,
Познавший обиды и ужас паденья
В пучине крамолы людской.
Ведомый ко благу Господней десницей,
Сквозь дебри житейских невзгод,
Он встанет как Лазарь,
Из смрадной гробницы,
И к Божьим стопам припадет.

1 мая 1931

Наше Царство

В мире скорбны будете, но дерзайте!
(Слова Спасителя)

Наше Царство теперь
Не от мира сего.
У нас отнято все,
У нас нет ничего.
Нет ни пяди земли,
Нет роскошных палат,
Нет богатств родовых,
Услаждавших наш взгляд,
Все повержено в прах,
Все затоптано в грязь,
И порва́лась на век
С жизнью прошлою связь.
Разлетелись, как дым,
Идеалов мечты,
Нет стремлений былых,
Нет былой красоты.
По насмешке шальной
Беспощадной судьбы —
Мы невольники бед,
Лиходеев рабы.
И в изгнаньи томясь,
Под жестоким крестом,
В край нездешний идём
Мы во след за Христом.

1946

Игорь Северянин

Пасхальный гимн

Христос воскресе! Христос воскресе!
Сон смерти — глуше, чем спит скала…
Поют победу в огне экспрессий,
Поют Бессмертье колокола.
Светло целуйте уста друг другу,
Последний нищий — сегодня Крез…
Дорогу сердцу к святому Югу! —
Христос воскресе! Христос воскрес!

Февраль 1910

Пасха в Петербурге

Гиацинтами пахло в столовой,
Ветчиной, куличом и мадерой,
Пахло вешнею Пасхой Христовой,
Православною русскою верой.
Пахло солнцем, оконною краской
И лимоном от женского тела,
Вдохновенно-веселою Пасхой,
Что вокруг колокольно гудела.
И у памятника Николая
Перед самой Большою Морскою,
Где была из торцов мостовая,
Просмоленною пахло доскою.
Из-за вымытых к празднику стекол,
Из-за рам без песка и без ваты
Город топал, трезвонил и цокал,
Целовался, восторгом объятый.
Было сладко для чрева и духа.
Юность мчалась, цветы приколовши.
А у старцев, хотя было сухо,
Шубы, вата в ушах и галоши…
Поэтичность религии, где ты?
Где поэзии религиозность?
Все «бездельные» песни пропеты,
«Деловая» отныне серьезность…
Пусть нелепо, смешно, глуповато
Было в годы мои молодые,
Но зато было сердце объято
Тем, что свойственно только России!

1926

Анна Ахматова

Молитва

Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар —
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

1915

«О, есть неповторимые слова…»

О, есть неповторимые слова,
Кто их сказал — истратил слишком много.
Неистощима только синева
Небесная и милосердье Бога.

1916

Распятие

(Из поэмы «Реквием»)
Не рыдай Мене, Мати, во гробу сущу.

I

Хор Ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»,
А матери: «О, не рыдай Мене…»

II

Магдалина билась и рыдала.
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

1940–43

«В каждом дереве распятый Господь…»

В каждом дереве распятый Господь,
В каждом колосе Тело Христово,
И молитвы пречистое слово
Исцеляет болящую плоть.

1946

Борис Пастернак

Рождественская звезда

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
…Все злей и свирепей дул ветер из степи…
…Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько Ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести Вам Обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

1947

Гефсиманский сад

Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный Путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной».
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом Он молил Отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни Мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников Себя предаст».
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди — Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы Мне сюда?
И, волоска тогда на Мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».

1949

Магдалина

I

Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата,
Когда, раба мужских причуд,
Была я дурой бесноватой
И улицей был мой приют.
Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но, раньше чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Как алавастровый сосуд,
Перед тобою разбиваю.
О, где бы я теперь была,
Учитель мой и мой Спаситель,
Когда б ночами у стола
Меня бы вечность не ждала,
Как новый, в сети ремесла
Мной завлеченный посетитель.
Но объясни, что значит грех,
И смерть, и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С Тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Когда Твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью.

1949

II

У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые Твои.
Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос.
Ноги я Твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус.
Будущее вижу так подробно,
Словно Ты его остановил.
Я сейчас предсказывать способна
Вещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест.
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до воскресенья дорасту.

1949

Дурные дни

Когда на последней неделе
Входил Он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за Ним.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец,
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всею
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед Ним, как лиса.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
И полз шепоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет, и детство
Уже вспоминались, как сон.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как посуху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал…

1949

Осип Мандельштам

«Неумолимые слова…»

Неумолимые слова…
Окаменела Иудея,
И, с каждым мигом тяжелея,
Его поникла голова.
Стояли воины кругом
На страже стынущего тела;
Как венчик, голова висела
На стебле тонком и чужом.
И царствовал, и никнул Он,
Как лилия в родимый омут,
И глубина, где стебли тонут,
Торжествовала свой закон.

1910

«Среди священников левитом молодым…»

А.В. Карташеву

Среди священников левитом молодым
На страже утренней он долго оставался.
Ночь иудейская сгущалася над ним,
И храм разрушенный угрюмо созидался.
Он говорил: небес тревожна желтизна!
Уж над Евфратом ночь: бегите, иереи!
А старцы думали: не наша в том вина —
Се черно-желтый свет, се радость Иудеи!
Он с нами был, когда на берегу ручья
Мы в драгоценный лен Субботу пеленали
И семисвечником тяжелым освещали
Ерусалима ночь и чад небытия.

1917

Рюрик Ивнев

За чужим гробом

Гроб несут. Кто был на панихиде,
Тот, должно быть, боль переживал.
Жизнь ушла, а я ее не видел,
Я ее не чувствовал, не знал.
Может быть, она прекрасна,
Как морская, теплая волна,
Вся чиста, и с правдою согласна,
И высокой мудрости полна.
Я невольно слушаю рыданья
Близких для усопшего людей
И склоняюсь пред чужим страданьем
Ниже, чем пред горестью своей.

1915

Древний храм

Он подобен небесным видениям,
Что внезапно окаменев,
Предвосхитили чей-то гений,
Древних зодчих найти не сумев.
Впрочем, мало ль здесь рук намозоленных,
Мало ль ног, пропотевших дотла,
В стан убогих и обездоленных
Беспокойная жизнь привела.
Но как ветер гудит несмолкаемо
Над знававшей пожары страной,
Это стон осужденного Каина
В страстных поисках правды самой.
Разве можем назвать мы камнями
Эти стены и грудь площадей?
Это мысль, это — буря и пламя,
Это — вера живая в людей.
Я готов зарыдать от бессилья,
Не объять никогда мне века,
Что живым этот храм сохранили,
А не мертвою грудой песка.

1966

Печаль

Печаль бывает хороша,
Когда сменяется надеждой,
Когда воскресшая душа
С любовью открывает вежды.
Когда вокруг свежо, светло,
Когда за тучею угрюмой,
Как отмирающее зло,
Уходят горестные думы.
Печаль бывает хороша,
Когда она совсем исчезнет,
Когда воскресшая душа
Лишь приобщится к темной бездне,
Чтоб снова вспыхнуть от огня,
Чтоб вновь и вновь нестись в лазури,
Как жемчуг, в памяти храня
Воспоминание о буре.

1974

Марина Цветаева

Молитва

Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты Мудрый, Ты не скажешь строго:
«Терпи, еще не кончен срок».
Ты Сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
и амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа — мгновений след…
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!

1909

Распятие

Ты помнишь? Розовый закат
Ласкал дрожащие листы,
Кидая луч на темный скат
И темные кресты.
Лилось заката торжество,
Смывая боль и тайный грех,
На тельце нежное Того,
Кто распят был за всех.
Закат погас; в последний раз
Блеснуло золото кудрей,
И так светло взглянул на нас
Малютка Назарей.
Мой друг, незнанием томим,
Ты вдаль шагов не устреми:
Там правды нет! Будь вечно с Ним
И с нежными детьми.
И, если сны тебе велят
Идти к «безвестной красоте»,
Ты вспомни безответный взгляд
Ребенка на Кресте.

1910–1911

«В день Благовещенья…»

В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, —
Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!
Летите — куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,
Распростившись с друзьями пернатыми.
— Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!

1916

«Над церковкой — голубые облака…»

Над церковкой — голубые облака,
Крик вороний…
И проходят — цвета пепла и песка —
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!
Нету лиц у них и нет имен, —
Песен нету!
Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!

Москва, 2 марта 1917

«За Отрока — за Голубя — за Сына…»

За Отрока — за Голубя — за Сына,
За царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!
Очи ангельские вытри,
Вспомяни, как пал на плиты
Голубь углицкий — Димитрий.
Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него — любовной благодати?
Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка — Алексия!

4 апреля 1917, третий день Пасхи

Весть

Необычайная она! Сверх сил!
Не обвиняй меня пока! Забыл!
Благословенна ты! Велел сказать —
Благословенна ты! А дальше гладь
Такая ровная… Постой: меж жен
Благословенна ты… А дальше звон
Такой ликующий… Дитя, услышь:
Благословенна ты! А дальше тишь —
Такая…

18 декабря 1921

Арсений Несмелов

Нищие духом

Он же сказал: «Иди», — и вышел из лодки. Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу.

Мудрость наша — липкость книжной пыли,
Без живого запаха флакон.
Никогда узлов мы не рубили,
Не шагали через Рубикон.
Хитрый, робкий, осторожный табор,
Трёх идей томительная нудь, —
Никогда нам, никогда нам за борт
К светлому виденью не шагнуть!
Ящички без всякого секрета,
Всякой мысли куцые концы, —
Мы не рыбари из Назарета
И не мудрецы, а хитрецы.
Руку другу мы не подавали,
Страшным словом насмерть не клялись,
Наши лица в рамочном овале
Кажутся мне мордочками лис.
Нам, как в панцирь, заточенным в муку, —
Краткий день отжевывать в беде,
И не нам протягивает руку
Светлый Бог, идущий по воде!

1938

Москва пасхальная

В тихих звонах отошла Страстная,
Истекает и субботний день,
На Москву нисходит голубая,
Как бы ускользающая тень.
Но алеет и темнеет запад,
Рдеют, рдеют вечера цвета,
И уже медвежьей теплой лапой
Заползает в город темнота.
Взмахи ветра влажны и упруги,
Так весенне-ласковы, легки.
Гаснет вечер, и трамваев дуги
Быстрые роняют огоньки.
Суета повсюду. В магазинах
Говорливый, суетливый люд.
Важные посыльные в корзинах
Туберозы нежные несут.
Чтоб они над белоснежной пасхой
И над коренастым куличом
Засияли бы вечерней лаской,
Засветились розовым огнём.
Все готово, чтобы встретить праздник,
Ухитрились всюду мы поспеть, —
В каждом доме обонянье дразнит
Вкусная кокетливая снедь.
Яйца блещут яркими цветами,
Золотится всюду «Х» и «В», —
Хорошо предпраздничными днями
Было в белокаменной Москве!
Ночь нисходит, но Москва не дремлет,
Лишь больные в эту ночь уснут,
И не ухо, даже сердце внемлет
Трепету мелькающих минут!
Чуть, чуть, чуть — и канет день вчерашний,
Как секунды трепетно бегут!..
И уже в Кремле, с Тайницкой башни
Рявкает в честь Праздника салют.
И взлетят ракеты. И все сорок
Сороков ответно загудят,
И становится похожим город
На какой-то дедовский посад!
На осколок Руси стародавней,
Вновь воскресший через триста лет…
Этот домик, хлопающий ставней —
Ведь таких давно нигде уж нет!
Тишина арбатских переулков,
Сивцев Вражек, Балчуг, — и опять
Перед прошлым, воскрешенным гулко,
Век покорно должен отступать.
Две эпохи ночь бесстрастно весит,
Ясен ток двух неслиянных струй.
И повсюду, под «Христос Воскресе!»,
Слышен троекратный поцелуй.
Ночь спешит в сияющем потоке,
Величайшей радостью горя,
И уже сияет на востоке
Кроткая Воскресная заря.

1940

Великим постом

Как говорит внимательный анализ, —
За четверть века беженской судьбы
(Не без печали и не без борьбы)
От многого мы всё же отказались.
Но веру нашу свято мы храним,
Мы прадедовский бережем обычай,
И мы потерь не сделали добычей
То, что считаем русским и святым.
Хотя бы взять начальные недели
Вот этого Великого поста:
Мы снова у подножия Креста.
Постимся мы… говеем, отговели.
Чем нам трудней, тем крепче вера в нас.
И в этом, думается, наша сила:
Как древних предков, нас благословила
Твоя рука, Нерукотворный Спас!
С какою бы гримасою суровой
Грядущий день ни выходил из тьмы,
Но русской вере не изменим мы
И не забудем языка родного!

1944

Александр Солодовников

«Пророчески сбылись библейские слова…»

Пророчески сбылись библейские слова,
И ни одно из них не прозвучало праздно.
Открылось, что во всех подробностях права
Была история великого соблазна.
Какую слышал речь от змия человек?
— Как Боги будете, вкусив плоды познанья!
Не то ли слышим мы в космический наш век,
Хозяйски заглянув в глубины мирозданья
И тайну атома уразумев вполне?
А что затем? — Гибель в огне?
Не захотели мы припасть к Кресту Голгофы
И мчимся к рубежам всемирной катастрофы.

Святители

Они лежат в своих гробницах
Под сводом вековых громад,
В кругу погашенных лампад,
А мимо них бездумно мчится
Маршрутом храмов и палат
Экскурсий торопливый ряд.
Бегут толпой слепые дети,
На что укажут — поглядят.
Им не обещано в билете
Явленье таинства столетий.
Лежат святители в гробницах,
А мимо них толпа влачится.
Толпа живых — лишь призрак тут,
А погребенные живут,
И обвевает эти стены
Дух непреклонный Гермогена,
Петра, Филиппа и Ионы,
Огонь молитвы их бессонной.
Не спят святители, не спят
В кругу погашенных лампад.
Они целители святые
Души смутившейся России,
Они — завет, они — залог,
Что наш народ не изнемог.
И если хочешь укрепиться
У родника духовных сил,
Приди, чтоб тайно помолиться
Перед святыней их могил.

Люди

1

Я не устану славить Бога
За чудеса прожитых дней,
Что так была моя дорога
Полна светящихся людей.
За то, что ими был обласкан,
Общался с ними, говорил
Без опасения, без маски
И радость сердцу находил.

2

Мы в огненном кольце… Людей терзает пламя,
Но праведники в нем не разлучились с нами,
И, словно отроков при вавилонском чуде,
Росою нас кропят светящиеся люди.
Дар Божий — видеть их, узнать, что есть они,
Святые новые в языческие дни.

Преподобный Сергий

Нас излечит не подъем энергии,
А молитвенно-глубокий взлет.
В чудотворце Радонежском Сергии
Положил я свой оплот.
Черпать воду чашей берестовою,
Сытым быть от малого ломтя,
Чтоб открылась пред душою новою
Глубина и высота.
Как с живыми говорить с березками,
И с лесным медведем, как с ручным.
Сделать руки грубыми и жесткими,
Сердце — нежным и большим.

1920

Сентябрь 1939 года

В святилище времени доступ
Открылся… Душа зажжена.
Истории тяжкая поступь
В осеннем затишье слышна.
При вещем молчанье природы,
Под грустные вскрики синиц,
Как листья, кружатся народы,
Взлетают и падают ниц.
И белые крылья молитвы
Взволнованный дух понесли,
Чтоб слушать грядущие битвы
И пенье летящей земли.

Риза Господня

И в старину, и вчера, и сегодня
Наша земля — это риза Господня.
Благословенна земная плоть —
В тело земное облекся Господь.
Благословенно реки теченье —
В ней совершилось Господне крещенье.
Радуйся, поле зерна золотого —
Хлебом является Тело Христово.
Радуйся, сок виноградной кисти —
Вином изливается Кровь Евхаристии.
Благословен синеокий лен —
Соткан из льна был Господень хитон.
Благословенны земные цветы —
В них видел Христос венец красоты.
Благословенны малые дети —
Им первым обещано Царство в Завете.
Радуйтесь, птиц пернатые стаи —
Сам Дух Святой голубкой витает.
Благословенны земные дороги —
По ним проходили Господни ноги…
И в мысли, что Дух проникает материю —
Нет ни язычества, ни суеверия.
Недаром Господь, исцеляя слепого —
Использовал брение праха земного.
И тяжко больных посылал не к врачам —
А только умыться водой в Силоам.
Доныне в тоске по целительной силе —
Старушка песочек берет на могиле.
И глядя на лик чудотворной иконы —
Кладет с воздыханьем земные поклоны.
И мы припадаем к священным мощам —
От них как-то ближе к бессмертию нам.
Так будь же свята и блаженна Земля —
Долины и горы, моря и поля!
И в старину, и вчера, и сегодня
Земля наша — светлая риза Господня!

«Решетка ржавая, спасибо…»

Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Все затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу все томленье духа
С Екклесиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жесткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но чую близость тайн чудесных,
И только верю и люблю.

Георгий Адамович

«Но смерть была смертью…»

Но смерть была смертью. А ночь над холмом
Светилась каким-то нездешним огнем,
И разбежавшиеся ученики
Дышать не могли от стыда и тоски.
А после… Прозрачную тень увидал
Один. Будто имя свое услыхал
Другой… И почти уж две тысячи лет
Стоит над землею немеркнущий свет.

«Если дни мои, милостью Бога…»

Если дни мои, милостью Бога,
На земле могут быть продлены,
Мне прожить бы хотелось немного,
Хоть бы только до этой весны.
Я хочу написать завещанье.
Срок исполнился, все свершено:
Прах — искусство. Есть только страданье,
И дается в награду оно.
От всего отрекаюсь. Ни звука
О другом не скажу я вовек.
Все постыло. Все мерзость и скука.
Нищ и темен душой человек.
И когда бы не это сиянье,
Как могли б не сойти мы с ума?
Брат мой, друг мой, не бойся страданья,
Как боялся всю жизнь его я…

Сергей Есенин

Молитва матери

На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка.
Молится старушка, сына поминает,
Сын в краю далеком родину спасает.
Молится старушка, утирает слезы,
А в глазах усталых расцветают грезы.
Видит она поле, поле перед боем,
Где лежит убитым сын ее героем.
На груди широкой брызжет кровь, что пламя,
А в руках застывших вражеское знамя.
И от счастья с горем вся она застыла,
Голову седую на руки склонила.
И закрыли брови редкие сединки,
А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.

1914

«Занеслися залетной пташкой…»

Занеслися залетной пташкой
Панихидные вести к нам.
Родина, черная монашка,
Читает псалмы по сынам.
Красные нити часослова
Кровью окропили слова.
Я знаю — ты умереть готова,
Но смерть твоя будет жива.
В церквушке за тихой обедней
Выну за тебя просфору,
Помолюся за вздох последний
И слезу со щеки утру.
А ты из светлого рая,
В ризах белее дня,
Покрестися, как умирая,
За то, что не любила меня

1915

«Я странник убогий…»

Я странник убогий.
С вечерней звездой
Пою я о Боге
Касаткой степной.
На шелковом блюде
Опада осин,
Послушайте, люди,
Ухлюпы трясин.
Ширком в луговины,
Целуя сосну,
Поют быстровины
Про рай и весну.
Я, странник убогий,
Молюсь в синеву.
На палой дороге
Ложуся в траву.
Покоюся сладко
Меж росновых бус;
На сердце лампадка,
А в сердце Исус.

1916

«За горами, за железными долами…»

За горами, за желтыми долами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.
Там с утра над церковными главами
Голубеет небесный песок,
И звенит придорожными травами
От озер водяной ветерок.
Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь —
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь.
Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться Любви и Кресту.
Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед Ликом Спасителя
За погибшую душу мою.

1916

Сельский часослов

Вл. Чернявскому

О солнце, солнце,
Золотое, опущенное в мир ведро,
Зачерпни мою душу!
Вынь из кладезя мук
Страны моей.
Каждый день,
Ухватившись за цепь лучей твоих,
Карабкаюсь я в небо.
Каждый вечер
Срываюсь и падаю в пасть заката.
Тяжко и горько мне…
Кровью поют уста…
Снеги, белые снеги —
Покров моей родины —
Рвут на части.
На кресте висит
Его тело,
Голени дорог и холмов
Перебиты…
Волком воет от запада
Ветер…
Ночь, как ворон,
Точит клюв на глаза-озера.
И доскою надкрестною
Прибита к горе заря:
Исус Назарянин
Царь
Иудейский <…>

1918

Владимир Набоков

Власти

Чу! Крыльев шум… и слуги сатаны
рассеялись пред Ангелами Власти.
И в нас самих, как бурей, сметены
виденья зла, виденья темной страсти.
Шум крыльев, клик… Летят они, трубя,
могучие, багряно-огневые.
Стремясь, гремят их песни грозовые.
Летят они, все грешное губя.
Спускаются, неправых строго судят,
и перед ними падаем мы ниц.
Они блестят, как множество зарниц,
они трубят и души сонных будят.
Открыло им закон Свой Божество,
Царь над царями грозно-величавый,
и в отблеске Его безмерной славы,
шумя, кружатся Ангелы Его.

1918

«Садом шел Христос с учениками…»

На годовщину смерти Достоевского

Садом шел Христос с учениками…
Меж кустов, на солнечном песке,
вытканном павлиньими глазками,
песий труп лежал невдалеке.
И резцы белели из-под черной
складки, и зловонным торжеством
смерти заглушен был ладан сладкий
теплых миртов, млеющих кругом.
Труп гниющий, трескаясь, раздулся,
полный склизких, слипшихся червей…
Иоанн, как дева, отвернулся,
сгорбленный поморщился Матфей…
Говорил апостолу апостол:
«Злой был пес, и смерть его нага,
мерзостна…» Христос же молвил просто:
«Зубы у него — как жемчуга…»

Мать

Смеркается. Казнен. С Голгофы отвалив,
спускается толпа, виясь между олив,
подобно медленному змию;
и матери глядят, как под гору, в туман
увещевающий уводит Иоанн
седую, страшную Марию.
Уложит спать Ее и сам приляжет он,
и будет до утра подслушивать сквозь сон
Ее рыданья и томленье.
Что, если у нее остался бы Христос
и плотничал, и пел? Что, если этих слез
не стоит наше искупленье?
Воскреснет Божий Сын, сияньем окружен;
у гроба, в третий день, виденье встретит жен,
вотще купивших ароматы;
светящуюся плоть ощупает Фома;
от веянья чудес земля сойдет с ума,
и будут многие распяты.
Мария, что Тебе до бреда рыбарей!
Неосязаемо над горестью Твоей
дни проплывают, и ни в третий,
ни в сотый, никогда не вспрянет Он на зов,
Твой смуглый Первенец, лепивший воробьев
на солнцепеке, в Назарете.

1925, Берлин

Иван Савин

Россия

Вся ты нынче грязная, дикая и темная.
Грудь твоя заплевана, сорван крест в толпе.
Почему ж упорно так жизнь наша бездомная
Рвется к тебе, мечется, бредит о тебе?!
Бич безумья красного иглами железными
Выколол глаза твои, одурманил ум.
И поешь ты и пляшешь ты,
И кружишь над безднами,
Заметая косами вихри пьяных дум.
Каждый шаг твой к пропасти на чужбине слышен нам,
Смех твой святотатственный — как пощечин град.
В душу нашу, ждущую в трепете обиженном,
Смотрит твой невидящий, твой плюющий взгляд…
Почему ж мы молимся о тебе, к подножию,
Трупами покрытому, горестно склонясь?
Как невесту белую, как невесту Божию
Ждем тебя и верим мы в кровь твою и грязь?!

1922

Возмездие

Войти тихонько в Божий терем
и, на минуту став нездешним,
позвать светло и просто: Боже!
Но мы ведь, мудрые, не верим
святому чуду. К тайнам вешним
прильнуть, осенние, не можем.
Дурман заученного смеха
и отрицанья бред багровый
над нами властвовали строго
В нас никогда не пело эхо
Господних труб. Слепые совы
в нас рано выклевали Бога.
И вот он, час возмездья черный,
за жизнь без подвига, без дрожи,
за верность гиблому безверью
перед иконой чудотворной,
за то, что долго терем Божий
стоял с оплеванною дверью!

1923

«Оттого высоки наши плечи…»

Оттого высоки́ наши плечи,
А в котомках акриды и мед,
Что мы, грозной дружины предтечи,
Славословим крестовый поход.
Оттого мы в служеньи суровом
К Иордану святому зовем,
Что за нами, крестящими словом,
Будет воин, крестящий мечом.
Да взлетят белокрылые латы!
Да сверкнёт золотое копье!
Я, немеркнущей славы глашатай,
Отдал Господу сердце своё…
Да приидет!.. Высокие плечи
Преклоняя на белом лугу,
Я походные песни, как свечи,
Перед ликом России зажгу.

1923

«Законы тьмы неумолимы…»

Законы тьмы неумолимы.
Непререкаем хор судеб.
Все та же гарь, все те же дымы,
Все тот же выплаканный хлеб.
Рука протянутая молит
О капле солнца. Но сосуд
Небесной милостыни пролит.
Но близок нелукавый суд.
Рука дающего скудеет:
Полмира по миру пошло…
И снова гарь, и вновь тускнеет
Когда-то светлое чело.
Мне недруг стал единоверцем:
Мы все, кто мог и кто не мог,
Маячим выветренным сердцем
На перекрестках всех дорог.
Сегодня лед дорожный ломок,
Назавтра злая встанет пыль,
Но так же жгуч ремень котомок
И тяжек нищенский костыль.
А были буйные услады
И гордой молодости лёт…
Подайте жизни, Христа ради,
Рыдающему у ворот!

1924

Петр Евграфов

«Пойду опять один степями…»

Пойду опять один степями,
В сияньи солнечных лучей,
И буду славить тропарями
Красу Творцом зажженных дней!
И буду жить, как тихий инок,
Простором выси голубой,
Внимая лепету былинок
Над изумрудною межой!
И буду знать, что трепет внешний
Разлитой всюду полноты
Есть отражение нездешней,
Святой, нетленной красоты!

Илья Голенищев-Кутузов

«Шестикрылая мучит душа…»

Шестикрылая мучит душа
Безнадежно двурукое тело.
Дальнозоркое сердце, спеша,
Покидает родные пределы.
Разум мерит вседневный обман;
Прорастает сознание глухо.
Только знаю — придет Иоанн,
Переставит светильники духа.

Варлам Шаламов

«Потухнут свечи восковые…»

Потухнут свечи восковые
В еще не сломанных церквах,
Когда я в них войду впервые
Со смертной пеной на губах.
Меня несут, как плащаницу,
Как легкий шелковый ковер.
И от врачей и от больницы
Я отвращу свой мутный взор.
И тихо я дышу на ладан,
Едва колебля дым кадил.
И больше думать мне не надо
О всемогуществе могил.

Вера Бобринская

Пасха в лагере, 1931 год

Ветер тучи сорвал и развеял их прочь,
И пахнуло теплом от земли,
Когда встали они и в Пасхальную ночь
Из бараков на поле пришли.
В исхудалых руках — ни свечей, ни креста,
В телогрейках — не в ризах — стоят…
Облачением стала для них темнота,
А их души, как свечи, горят.
Но того торжества на всем лике земли
Ни один ни услышал собор,
Когда десять епископов службу вели
И гремел из священников хор.
Когда снова и снова на страстный призыв
Им поля отвечали окрест:
«Он воистину с нами! Воистину — жив!»
И сверкал искупительный Крест!

Июль 1988 года

Нет, недаром гроза бушевала,
Над Москвой черной тучей прошла,
Грязь и нечисть с асфальта смывала,
Жестким градом по окнам секла.
И казалось, навек позабытый,
В вихре вздорных желаний и дел,
Над Россией, грозою омытой,
Снова «Верую» гром прогремел.
И, очнувшись, страна задрожала,
Тянет руку, чтоб крест положить.
Слишком долго томилась, молчала;
Трудно будет молиться и жить.

1988

Александр Прокофьев

Кижи

М.К. Малышеву

На заветном острове,
На высоком месте
Церковь эту выстроил
Мастер Нестер.
Двадцатидвуглавое
Он поставил чудо,
И видать его дано
Всем и отовсюду.
И, когда последний купол
Мастер вынес в небо, —
Он забросил свой топор
В бурную Онегу.
И взлетели, как стрижи,
Огненные зори.
Вот и все.
Стоят Кижи
На Онежском море!

Николай Заболоцкий

Весна в Мисхоре

Иудино дерево

Когда, страдая от простуды,
Ай-Петри высится в снегу,
Кривое деревце Иуды
Цветет на южном берегу.
Весна блуждает где-то рядом,
А из долин уже глядят
Цветы, напитанные ядом
Коварства, горя и утрат.

Бегство в Египет

Ангел, дней моих хранитель,
С лампой в комнате сидел.
Он хранил мою обитель,
Где лежал я и болел.
Обессиленный недугом,
От товарищей вдали,
Я дремал. И друг за другом
Предо мной виденья шли.
Снилось мне, что я младенцем
В тонкой капсуле пелен
Иудейским поселенцем
В край далекий привезен.
Перед Иродовой бандой
Трепетали мы. Но тут
В белом домике с верандой
Обрели себе приют.
Ослик пасся близ оливы,
Я резвился на песке.
Мать с Иосифом, счастливы,
Хлопотали вдалеке.
Часто я в тени у сфинкса
Отдыхал, и светлый Нил,
Словно выпуклая линза,
Отражал лучи светил.
И в неясном этом свете,
В этом радужном огне
Духи, Ангелы и дети
На свирелях пели мне.
Но когда пришла идея
Возвратиться нам домой
И простерла Иудея
Перед нами образ свой —
Нищету свою и злобу,
Нетерпимость, рабский страх,
Где ложилась на трущобу
Тень Распятого в горах, —
Вскрикнул я и пробудился…
И у лампы близ огня
Взор твой ангельский светился,
Устремленный на меня.

1955

«Во многом знании — немалая печаль…»

Во многом знании — немалая печаль,
Так говорил творец Экклезиаста.
Я вовсе не мудрец, но почему так часто
Мне жаль весь мир и человека жаль?
Природа хочет жить, и потому она
Миллионы зерен скармливает птицам,
Но из миллиона птиц к светилам и зарницам
Едва ли вырывается одна.
Вселенная шумит и просит красоты,
Кричат моря, обрызганные пеной,
Но на холмах земли, на кладбищах вселенной
Лишь избранные светятся цветы.
Я разве только я? Я — только краткий миг
Чужих существований. Боже Правый,
Зачем Ты создал мир, и милый и кровавый,
И дал мне ум, чтоб я его постиг!

1957

Даниил Андреев

Каменный старец

Когда ковчегом старинной веры
Сиял над столицею Храм Христа,
Весна у стен его, в тихих скверах,
Была мечтательна и чиста.
Привычкой радостною влекомый,
Обычай отроческий храня,
К узорным клумбам, скамье знакомой
Я приходил на исходе дня.
В кустах жасмина звенели птицы,
Чертя полет к золотым крестам,
И жизни следующую страницу
Я перелистывал тихо там.
Я полюбил этот час крылатый,
Открытый солнечному стиху,
И мудрость тихую белых статуй
Над гордым цоколем, наверху.
Меж горельефов, едва заметен,
Затерян в блещущей вышине,
Один святитель, блажен и светел,
Стал дорог, мил и понятен мне.
На беломраморных закомарах,
С простым движеньем воздетых рук,
Он бдил над волнами улиц старых,
Как покровитель, как тайный друг.
Мой белый старец! наставник добрый!
Я и на смертной своей заре
Не позабуду твой мирный образ
И руки, поднятые горе.

1933

«Из обездоленности…»

Из обездоленности,
Сирой оставленности,
Силою веры стяжав ореол,
Полон намоленности,
В волны прославленности,
Белым ковчегом Собор отошел.
Вся вековая моя
Русь просветляемая
Столько столетий в несчетных сердцах, —
Молит о крае моем,
Плачет о крае моем
И не утешится в райских венцах!
Выйди на кровлю свою,
Встань надо всхолмиями,
Грады и веси очами измерь —
Все это — кровью вспою,
Все это молниями
Испепелю — говорит этот Зверь.
Стань над разводинами
Иль на откос пойди,
Землю целуй в тишине гробовой:
Час бьет над Родиною!
Смилуйся, Господи!
Срок ее мук сократи роковой!

Дмитрий Кедрин

Колокола

Видно, вправду скоро сбудется
То, чего душа ждала:
Мне весь день сегодня чудится,
Что звонят в колокола.
Только двери в храме заперты,
Кто б там стал трезвонить зря?
Не видать дьячка на паперти
И на вышке звонаря.
Знать, служение воскресное
Не у нас в земном краю:
То звонят чины небесные
По душе моей в раю.

1941

Арсений Тарковский

«Просыпается тело…»

Просыпается тело,
Напрягается слух.
Ночь дошла до предела,
Крикнул третий петух.
Сел старик на кровати,
Заскрипела кровать.
Было так при Пилате,
Что теперь вспоминать.
И какая досада
Сердце точит с утра?
И на что это надо —
Горевать за Петра?
Кто всего мне дороже,
Всех желаннее мне?
В эту ночь — от кого же
Я отрекся во сне?
Крик идет петушиный
В первой утренней мгле
Через горы-долины
По широкой земле.

Николай Рыленков

«Душа стремится вглубь, к первоосновам…»

Душа стремиться вглубь, к первоосновам
Всех радостей земных и всех забот,
Туда, где хлеб насущный наш растет
И бродят сказки по борам сосновым.
Туда, где стыдно жить на всем готовым,
Где совесть отпущенья не дает,
Коль промолчишь, воды набравши в рот,
Пред ложью, что святым прикрылась словом.
Зато припавши к струям родниковым
В свой лучший час там силу обретет
Нежданный не боится непогод,
Быть до конца и добрым и суровым.
Душа стремиться в глубь, к первоосновам
Всех радостей и всех забот.

1965

Андрей Рублев

Возможно ль высказать без слов,
Как мир прекрасен за оградой?
И кисть берет Андрей Рублев,
Разводит краски под лампадой.
Он ангельский напишет лик,
Запечатлеет в нем навеки
Все, что узрел, душой велик,
Возвышенного в человеке.
Свершить обет пришла пора,
Любовь превыше хитрых правил…
Чему учили мастера,
А в этом сам народ наставил.
Он твердо верит: человек
Явился в мир не для печали.
И пьет из тех чистейших рек,
Что в сердце с детских лет журчали.
Суров монашеский приют,
И тишина душе желанна,
А краски дивные поют
Всему живущему: «Осанна!»

1958

Николай Стефанович

«Господь! Начало всех начал…»

Господь! Начало всех начал!
Мгновенье было ли такое,
Когда б Тебе не докучал
Я без конца своей тоскою?
Лишь раз был вечер — полный сил,
Такой прозрачный и хороший,
И я Тебя благодарил,
Смеясь и хлопая в ладоши…
Чтоб снять тяжелую вину
Моих грехов, обманов, бредней —
Я прямо с этого начну,
Когда явлюсь на Суд последний.

«Если в мир возвратятся усопшие…»

Если в мир возвратятся усопшие,
А могилы растают, как дым, —
Воскресение это всеобщее
Нам покажется очень простым.
Ни Архангелов белых, ни ладана,
Только встреча, и то второпях,
В переулке, нежданно-негаданно,
С тем, кого схоронили на днях…
Все свершится совсем не торжественно,
Словно тут ни к чему торжество, —
Будет скромным Второе Пришествие,
Мы не сразу заметим его.

Александр Яшин

Душа

Странно:
Дышим — идет парок.
Говорят: душа показалась.
Как я этому верить мог —
Неужели ж только парок?
Не такой душа представлялась.
Улетучилась,
Не уберег —
Ничего в груди не осталось.
Пустота,
Хоть шаром покати,
Только ребра торчат, как стропила.
Отчего же не легче в груди?
Что в ней все-таки раньше было?…

1966

Алексей Недогонов

Храм Святого Николая

На самом центральном куполе русские зодчие установили крест, который возвышается над турецким полумесяцем как символ победы христианства.

Над шипкинскими облаками,
Где воздух, словно лед, лилов,
звонарь играет языками
шестнадцати колоколов.
Неуловимые рыданья
под сводом старых изразцов —
глухие отзвуки преданья —
плач над могилой мертвецов.
Нет, не рыданья, а воскресший
бессмертный реквием солдат,
чьи имена,
как грани флешей,
на белом мраморе лежат.
И мне казалось, мне казалось,
что звуков медная волна
глубин моей души касалась —
ее невидимого дна.
Она,
как горный гул обвала,
над пылью трав,
над сном орла
то плакала,
то ликовала,
то замирала,
то росла…
Стоял великий храм
в багрянец
сентябрьских зорь и звезд зажат.
— Сними пилотку, сталинградец,
здесь наши прадеды лежат!..
Сквозь звуки лет
мы слышим, внуки,
и бой,
и бегство янычар,
и русских труб литые звуки,
и ликование болгар.
Здесь все с нечеловечьей жаждой
хранит следы былых легенд:
и кость картечника, и каждый
травой поросший ложемент,
и скал
отвесные
отсеки,
что будто срезаны
ножом,
и крест, поставленный навеки,
на полумесяце чужом…
Я к храму шел боями славы —
сквозь Сталинград,
сквозь огнь и дым, —
и я оружьем добыл право
стать на колени перед ним.

Шипка — София, 1944

Виктор Боков

«Осенила крестом и себя и дорогу…»

Осенила крестом и себя и дорогу,
И пошла, и пошла, и пошла понемногу.
Через мост, через речку, сквозь заросли ивы,
Через космы сухой прошлогодней крапивы.
Одиноко стоял ее старый домочек,
На дверях сиротливо светился замочек,
Потихоньку метелька следы заметала.
Через месяц в поселке бабульки не стало.
Схоронили рабу, больше нет ее с нами,
Ни на почте не видно, ни в клубе, ни в храме.
Я поставлю свечу, помяну эту душу,
У могилы ее тишины не нарушу.

1991

Николай Тряпкин

Песнь о российском храме

Вон в сторонке Божий храм
Виден одинокий.
В.А. Жуковский

Он стоял здесь давно, золотясь в поднебесной прохладе,
Посредине села, да у тех ли базарных рядов,
Он стоял здесь не хуже, чем главный собор в Цареграде,
И держал бы осанку на стогнах любых городов.
Он стоял величаво, ухоженный лептой народной,
И, как белый Архангел, вздымался над грешной землей,
И зимою и летом, мерцая во мгле непогодной,
Он держал свою вахту, как верный собрат-часовой.
А во дни торжества он, как птица, и гордый и вольный,
И царил, и парил, не жалея воскрылий своих,
И гремел голосами, и грохал жезлом колокольным,
И вовсю распускался хвостом перезвонов цветных.
И стоял он, бессменный, у каждой незримой печали,
И любые восторги он гласом своим освящал.
И под знаком его здесь рождались, любили, хворали,
И под знаком его покидали сей грустный причал.
Но пришли времена — и замолкли здесь медные гулы,
И поднялся над ним растревоженный галочий хор.
И свернули ему динамитом кирпичные скулы,
И сорвали с него золотой поднебесный убор.
А потом, в сенокос, когда сохли болотные кочки,
Подогнали к нему, как волов, тягачей поутру,
И вкатили туда — под него — громоносные бочки,
И под стены его грозовую пустили искру.
И закончился век той пресветлой земной эпопеи,
И навеки ушла та лебяжья пречистая стать.
И лежал он в пыли, как виденье погибшей Помпеи,
И тот горестный прах чернобыльником стал зарастать.
А потом сюда вновь подвели гусеничную тягу —
И убрали тот прах в самый дальний болотный карьер.
И теперь здесь горят, услужая всеобщему благу,
Вымпела на шестах да рекламы из ярких фанер.
Только снятся порою удары вечернего звона,
И над сердцем моим золотой проплывает хорал.
И храню я, как память, те притчи царя Соломона,
Что когда-то я там, среди мертвых камней, раскопал.
И пускай моя песня воскурится славой свободной
И восходит, как миф, на высокой волне ветровой…
Он стоял там, как свечка, пред ликом земли непогодной
И держал свою вахту, как верный собрат-часовой.

1982

«Не ведут пути окольные…»

Не ведут пути окольные
К жизни праведно-святой.
Снова — звоны колокольные
Над безверною землей.
И в конце пути извечного
Люди грешные стоят.
А над ними — своды Млечные,
Свечи жаркие горят.
И гремят, плывут под сводами
Гласы Павла и Петра,
Над погрязшими народами
Снова плачет детвора.
А пред огненными дверями —
Только звездные венцы.
И предстали вдруг потерянно
Перед ними гордецы.
То — больные иль целители?
То — палач иль жертвы тут?
И пускай нет горних жителей,
А кого-то все ж зовут.
А над ними — колокольные
Гласы Павла и Петра.
И восходят кручи вольные
Иль Голгофская гора.

1971

Гласом царя Давида…

2

Уж если Ты, Господь, безбрежен
Пред ликом неба и земли,
Уж если Дух Твой неизбежен
Для тех, кто ползает в пыли;
И если я в земном кружале
Давно утратил облик свой —
И растоптал твои скрижали,
И надругался над Тобой, —
Прости, Владыка, — хлеб мой скуден,
А воздух смертно почернел,
И столько всяческих паскудин
Уже рванулось в Твой предел!
И столько смрадных испарений
Испакощало кровь мою!
И после стольких погребений
Я вновь из праха восстаю!
И если я в земном кружале,
В звериной свалке изнемог, —
Уважь, Господь, мои печали,
Не проклинай моих дорог!
Не весь мой дух испепелился,
Не весь я смрадом изошел.
Не Ты ли в дол ко мне спустился
И словом песенным расцвел?

1982

Обращение неофита к народу у дверей первого Христианского храма

Древним проповедникам

Это — скиния такая, это — горница святая,
Это — Господа Исуса Дом, Воскресшего Царя.
Посмотрите, посмотрите: это — скиния такая!
Это — храмина святая! Это — Новая Заря!
Это — хижина совета, церковь Нового Завета,
Ибо Старого Завета закрывается Ковчег!
Посмотрите, посмотрите: сколько ласки и привета!
Сколько радости и света, несказанного навек!
И гласится в этой вере: будьте люди, а не звери!
Это нам в небесной сфере золотой сияет Крест!
Это я вам — Неизвестный — говорю у этой Двери:
Заходите, заходите! Не гнушайтесь этих мест!
Эти гулкие хоралы! Эти свечи, эти Лики!
Эти своды и порталы, что восходят над толпой!
И склоняются пред ними в прахе римские владыки,
Простираются, рыдают и стучатся головой.
И пускай там запустела и сгорела Самария
И под цезарской стопою издымился Рушлаим.
Заходите, заходите, истомленные, глухие,
Воздохните за вратами, пред которыми стоим.
Заходите, заходите, будьте люди, а не звери.
Эй, вы, отроки и дщери у погасших алтарей!
Это я вас призываю: заходите в эти Двери!
Ибо стал я христианин, а вчера был фарисей.
Посмотрите, посмотрите: сколько ласки и привета!
Сколько радости и света, несказанного навек!
Это — храм земли грядущей, церковь Нового Завета,
Ибо Старого Завета закрывается Ковчег!

1982

Мать

Когда Он был, распятый и оплеванный,
Уже воздет
И над крестом горел исполосованный
Закатный свет —
Народ притих и шел к своим привалищам —
За клином клин,
А Он кричал с высокого распялища —
Почти один.
Никто не знал, что у того Подножия,
В грязи, в пыли,
Склонилась Мать, Родительница Божия —
Свеча земли.
Кому повем тот полустон таинственный,
Кому повем?
«Прощаю всем, о Сыне Мой единственный,
Прощаю всем».
А Он кричал, взывая к небу звездному —
К судьбе Своей,
И только Мать глотала кровь железную
С Его гвоздей…
Промчались дни, прошли тысячелетия,
В грязи, в пыли…
О Русь моя! Нетленное соцветие!
Свеча земли!
И тот же крест – поруганный, оплеванный.
И столько лет!
А над крестом горит исполосованный
Закатный свет.
Все тот же крест… А ветерок порхающий —
Сюда, ко мне:
«Прости же всем, о Сыне Мой страдающий:
Они во тьме!»
Гляжу на крест… Да сгинь ты, тьма проклятая!
Умри, змея!..
О Русь моя! Не ты ли там — распятая?
О Русь моя!..
Она молчит, воззревши к небу звездному
В страде своей.
И только сын глотает кровь железную
С ее гвоздей.

1993

Алексей Марков

«Господи, помилуй,
Господи, прости!
Господи, дай силы
Крест свой донести…» —
Он шептал невнятно,
Корчась на полу,
Где расплылись пятна
Ржавчины в углу…
Помертвели губы:
Бить умеют там! —
Выплюнул он зубы
С кровью пополам…
Нет, не мог он зверем
Умереть сейчас!
…А ведь жил, не веря,
Жил и не крестясь…
Но в кого… В кого же
Верить на земле?
«Милосердный Боже,
Ты приди ко мне…
Господи, помилуй,
Господи, прости,
Господи, дай силы
Крест свой донести…»

Николай Викулин

На Мамаевом кургане

На Мамаевом кургане тишина,
Тихо плещется у берега волна.
Колокольный звон разбудит тишину
И поднимет в сердце памяти волну…
Вспомним всех, кто за Россию воевал
И родную землю грудью закрывал,
Вспомним горе, слезы наших матерей
И войною обездоленных детей.
Вспомним тех, кто больше жизни нас любил,
Кто за Русь Святую души положил,
И, скорбя, с любовью к Господу взовем:
«Помяни их, Боже, в Царствие Твоем!»
На кургане в светлом храме Всех Святых
И в молитвах, песнопениях своих
Всем героям, всем защитникам страны
Сотворить мы память вечную должны.

Бронислав Спринчан

Рождество

Все ли к празднику

готово?
Открывая Святки,
Славят Рождество Христово
Древние колядки.
«Сею,
вею,
посеваю!..» —
Зычно, в полный голос, —
Чтоб налился к урожаю
Полновесный колос.
Чтоб у вас —
всего в достатке,
Чтоб жилось вам дружно…
А в награду за колядки
Ничего не нужно.
В эту зиму все припасы
Оскудели рано…
Только помню, как колбасы
В детстве пахли пряно.
Пост и в праздник
Нынче кстати,
Если —
так совпало —
Много Божьей благодати,
Вкусной пищи мало.
Луч звезды из Вифлеема
Сквозь наплыв печали
Притупляет все проблемы,
Острые вначале…
Хоть на Рождество Христово
Нечем разговеться,
Но любовью Божье слово
Нежно греет сердце.

Звезда Вифлеемская

Звезда над запрудой,
Над вёской полесской
Горит изумрудной
Звездой Вифлеемской.
И в праздник наш главный —
Христово Рождение —
Весь мир Православный
В торжественном бдении.
Сквозь времени замять,
Сквозь годы суровые
Несет меня память
В заветное, кровное…
Мерцает на кровле
Небес полыханье,
Из хлева — коровье
Парное дыхание.
И всплыло виденье:
Не тронутый стужей,
Спит в яслях Младенец
В пещере пастушьей.
Парок из коровьих
Ноздрей наплывает
И мягко
здоровьем
Дитя овевает…
С душою открытой
В Рождественской стыни
С далекой поры той
Иду и поныне.
Дорожкою ровной
В тиши деревенской
Иду, озаренный
Звездой Вифлеемской.

Свет Рождественский

Тенькают синичек бубенцы
Весело на Рождество Христово.
В полдень солнце светится медово,
Вечером — созвездий леденцы.
И хоть наша жизнь не для утех, —
Навалились всяческие беды, —
Но я помню: говорили деды,
Что впадать в печаль — великий грех.
Строго осуждает тех Господь,
Кто в годину смутную пасует,
В ком не дух высокий торжествует,
А превозмогает душу плоть.
Клен. Родник.
На камне — блестки льда
В сини над скворечицей пустою
Вифлеемской вспыхнула звездою
Самая лучистая звезда.
Я смотрю, и слезы на глазах —
То ль от красоты, то ль от мороза.
Отступает дней обычных проза…
Тихо на земле и в небесах.
Словно грезить в этакую ночь:
В черный день не опустить бы руки…
Ведь Христос и не такие муки
Смог во имя жизни превозмочь.

Вербная Неделя

Хоть медвежьей силы нет,
Все же — не ущербный:
Нежно греет душу свет
Той Недели Вербной.
Пальмы нету… Неспроста
Порешили предки:
Пусть украсят путь Христа
Вербовые ветки…
Воедино слил Господь
Путь земной и горний,
А весенней вербы плоть
Стала животворной.
Зелень и пупышек пух —
Как святое зелье.
Чуть горчащий свежий дух.
Вербная Неделя.
Чтоб меня не тронул черт,
Не нанес ущерба,
В руку добрую берет
Мама ветку вербы.
По ногам и по спине, —
В хате — смех, веселье, —
Как приятно было мне! —
Помните доселе.
Бьет меня любовно ветвь:
С доброй силой знайся —
Будь здоровым, как медведь,
Будь быстрее зайца!

«Слышу Пасхальный звон…»

Слышу Пасхальный звон.
Гулки,
как храм Господень,
В этот праздничный полдень
Звонницы стройных крон.
Свод голубых небес,
Сизых далей оправа…
— Здравствуйте! —
слышу справа,
Слева:
— Христос Воскрес!
К голосу бытия
Льну обостренным слухом,
И, просветленный духом,
Сам воскрешаюсь я.

Мамин крест

Тихо просветляется душа
Звонким переливом соловья.
Луговой тропинкой, не спеша,
На рассвете вышел в поле я.
Взгляд ласкает льна голубизна,
А к тому же новая на мне
Вышиванка белая из льна,
Вышитая красным мулине.
С молодости ранней до сих пор
Озаряет все мои лета
Красно-белый трепетный узор —
Вещие славянские цвета.
Белый в Белоруси искони —
Чистота,
а красный колер —
жизнь.
Как сошлись, как весело они
На рубахе праздничной слились!
Свой узор на полотне простом,
На льняном беленом полотне
Мама тонко вышила крестом
И на счастье подарила мне.
Не ужалит ни одна змея:
От вселенской нечисти храня,
На крутых изломах бытия
Осеняет мамин крест меня.

Сергей Аверинцев

Молитва о словах

Боже, слова отбегают
от утлого жилья человека,
к чувству нашему плотскому
неразгаданно безучастны,
отбившись от руки, блуждают,
как псы одичалые, воют:
лучше им к Тебе возвратиться,
Тебе послужить напоследок.
Ты видишь, мы стоим пред Тобою,
последние меж песнопевцев, —
и окрест простерлась пустыня,
мороки нежити витают;
Отче, как в немощи детской,
у самого истока глагола,
да будут слова наши тяжки,
до краев безмолвием налиты.
Мы молимся к Тебе, Слово,
от начала сущее у Бога,
выговаривающее без речи
молчания Его глубины:
низложи силою Твоею
беса глухого и немого,
подай несмутимую внятность,
благую членораздельность.
Мы действо призываем Духа,
огонь, что скверну попаляет:
да будут слова наши взяты
от сладкого тлена земного,
обособлены от гула и шума
несмысленной плоти и крови —
ибо вся огнем осолится,
и всякая жертва осолится.
Боже, Чье Имя заповедно,
дай каждому слову явиться
на чернети смерти нашей,
на злате Твоего бессмертья,
ограненным гранями света,
словно камень твердый и прозрачный,
со всех сторон огражденным
сторожевою тишиною.

1990

Четырнадцатое декабря 1989

Боже, благословивший
сердце, что лукавству чужды,
возжегший в тонкой скудели
совести святой светильник,
поставивший на Твоих башнях
стражей, что не спят и не дремлют,
устроивший пути прямые
для воли, что правды взыскует, —
дай душе, отлетевшей от персти,
земное поприще скончавшей,
в путь незнаемый идущей,
в место, где уму непостижно,
полноту Твоего мира,
милости Твоей богатство;
дай алканию и жажде правды
утоление без предела.

Федор Сухов

«Отходил, отступался от Бога…»

Отходил, отступался от Бога,
Ну а после прощенья просил, —
Верю истинно, верю глубоко
В торжество неразгаданных сил.
В тайну зримого мира и в тайну
Отдаленных, незримых миров …
Я по небу ночному витаю,
Да поможет мне Бог Саваоф!
Укрепит меня и не оставит,
Будет, будет все время со мной!
Возглаголет своими устами,
Возгремит над печалью земной.
Над моими земными грехами
Благодатный расщедрится дождь,
И никто никого не охает
В эту тихую-тихую ночь.
И никто никого не обидит,
В мире мир утвердится … Тогда
Прибодрится земная обитель,
Возликуют ее города.
Явят радость свою все-то веси,
Запоют веселей петухи,
Еле зримое млеко созвездий
Утолит — не мои ли? — стихи.
Не мои ли скорбящие строки
Небо звездное обвеселит,
Васильками незримой дороги
Просветленный утешится лик.

Алексей Прасолов

Дивьи монахи

Ночью с Дона — страхи
Клонят свечку веры.
С Киева монахи
Роют там пещеры.
Как монах заходит
С черной бородою,
А другой выходит
С белой головою.
Каково, монаше,
Житие-то ваше?
Белая — от мела
Или поседела
Твоя голова?
Солнце тяжко село,
Свечка догорела.
На губах монашьих
Запеклись навеки
Кровь или слова?..
Руки их в бессилье
Непокорны стали;
На груди скрестили —
Разошлись, упали
Дланями на глыбу.
Что весь день тесали.

1971

«Белый храм Двенадцати апостолов…»

Белый храм Двенадцати апостолов,
Вьюга — по крестам,
А внизу скользят ладони по столу —
Медь считают там.
Вот рука моя с незвонкой лептою,
Сердце, оглядись:
В этом храме — не великолепие
Освещенных риз.
Что за кровь в иконописце-пращуре,
Что за кровь текла,
Говорят глаза — глаза, сквозящие
Из того угла.
Суждено нам суетное творчество,
Но приходит час —
Что-то вдруг под чьим-то взглядом скорчится,
Выгорая в нас.
Но мечта живая не поругана,
Хоть и был пожар,
И зовет, чтоб я ночною вьюгою
Подышал.

1970

Глеб Горбовский

«Рябило в глазах от мелькавшего хлама…»

Рябило в глазах от мелькавшего хлама:
то вспыхнет вершина, то явится яма,
то венчик победы, то холмик утраты.
Людовики, Карлы, а вслед им — Мараты.
Все было, все было… И вдруг осенило:
есть высшая доля,
есть высшая сила!
Знобило, коверкало, гнуло, ломало.
По праздникам мысль о тщете донимала.
Писались прощальные письма и песни.
Два слова под черепом ныли: «А если…»
Кукожилась воля… И вдруг отпустило:
есть высшая доля,
есть высшая сила!
Любовь оставляла. И в ночь воровато
сквозь щели событий тащилась куда-то.
Но вера под звезды карабкалась все же,
миры недоклеванным сердцем тревожа!
И жизнь возвращалась, и свечи гасила.
Есть высшая доля,
есть высшая сила!
Вот так и толкуем о жизни, о гробе.
Сдаем свое тело, как плащ в гардеробе.
Но все ж и тогда — перед дальней дорогой —
душе, по краям запотевшей тревогой,
является птичка, что в будни гласила:
есть высшая доля,
есть высшая сила!

Русские кресты

Церквушка сельская. Погост.
Еще недавно — повсеместно —
от пирамид и ржавых звезд
крестам в России было тесно.
Побесновались у черты,
теперь — назад! —
от тьмы и вздора.
Опять на кладбищах кресты
доступны памяти и взору.
Кто тяжкий жребий нам явил:
путь возвращенья в стан спасенных
начать отсчитывать… с могил
безверьем века осененных?

Безглагольное

Россия. Вольница. Тюрьма.
Храм на бассейне. Вера в слово.
И нет могильного холма
у Гумилева.
Загадка. Горе от ума.
Тюрьма народов, наций драма.
И нет могильного холма
у Мандельштама.
Терпенье. Длинная зима,
Длинней, чем в возрожденье вера.
Но нет могильного холма
и… у Гомера.

Тьма внешняя

Как бы во сне — на дне развалин храма,
разбитого войной или страной,
лежали мы во власти тьмы и хама,
покрытые кровавой пеленой,
сплетенные корнями сухожилий,
проклеенные вытечкой мозгов, —
развратники, последыши рептилий,
лжецы и воры низких берегов.
И дьявол нас вычерпывал бадьею,
как сточные отбросы сплывших лет…
Но и меж сих, отвергнутых Судьею,
нет-нет и брезжил покаянный свет!

Владимир Костров

Морозным вздохом белого пиона…

Морозным вздохом белого пиона
Душа уйдет в томительный эфир…
Молитвою отца Серапиона
Я был допущен в этот горький мир.
Был храм забит — меня крестили в бане,
От бдительного ока хороня.
Теленок пегий теплыми губами
В предбаннике поцеловал меня.
И стал я жить, беспечен и доверчив,
Любил, кутил и плакал на износ.
Но треснул мир, и обнажилась вечность.
Я вздрогнул и сказал: «Спаси, Христос!»
«Спаси, Христос!» Кругом одна измена,
Пустых словес густые вороха.
Свеченье молока и запах сена
Смешались с третьим криком петуха.
Ликует зверь… Спаситель безутешен,
Но верю, что не отвернется Он,
Все знающий: кто праведен, кто грешен.
Он воронье отгонит от скворешен…
Тяжел твой крест, отец Серапион.

Станислав Куняев

«Церковь около обкома…»

Церковь около обкома
приютилась незаконно,
словно каменный скелет,
кладка выложена крепко
ладною рукою предка,
простоит немало лет.
Переделали под клуб —
ничего не получилось,
то ли там не веселилось,
то ли был завклубом глуп.
Перестроили под склад —
кто-то вдруг проворовался,
на процессе объяснялся:
дети… трудности… оклад…
Выход вроде бы нашли —
сделали спортзал, но было
в зале холодно и сыро —
результаты не росли.
Плюнули. И с этих пор
камни выстроились в позу
атеистам не на пользу,
верующим не в укор.
Только древняя старуха,
глядя на гробницу духа,
шепчет чьи-то имена,
помнит, как сияло злато,
как с Причастья шла когда-то
красной девицей она.

1964

«Реставрировать церкви не надо…»

Реставрировать церкви не надо —
пусть стоят как свидетели дней,
как вместилища тары и смрада
в наготе и в разрухе своей.
Пусть ветшают…
Недаром с веками
в средиземноморской стороне
белый мрамор — античные камни —
что ни век возрастает в цене.
Штукатурка. Покраска. Побелка.
Подмалевка ободранных стен.
Совершилась житейская сделка
между взглядами разных систем.
Для чего? Чтоб заезжим туристам
не смущал любознательный взор
в стольном граде иль во поле чистом
обезглавленный темный собор?
Все равно на просторах раздольных
ни единый из них не поймет,
что за песню в пустых колокольнях
Русский ветер угрюмо поет!

1975

«Подымешь глаза к небесам…»

Подымешь глаза к небесам,
припомнишь людские печали,
и сердце откроешь словам,
что в древности вдруг прозвучали
как гром:
— Возлюбите врагов!
Живите, как вольные птицы! —
Прекрасен полет облаков
и звездных огней вереницы…
Но вспомнишь, как черные дни
ползли по любимой отчизне,
и все, что вершилось людьми
во имя возмездья и жизни!
Земля и черна, и влажна,
а синее небо высоко…
И вдруг выплывает со дна
бессмертное:
— Око за око!

1975

Евгений Чеканов

Возвращенный храм

Анатолию Грешневикову

Кирпичи и доски по углам,
Купола и кровля ждут замены.
Фрески обвалились… Божий храм,
От тебя остались только стены.
Но уже иной струится дух:
Ходит попик в будничной одежде
И поет нестройный хор старух
«Господи, помилуй!», как и прежде.
И к сердцам раскрывшимся, как встарь,
Подступает сладкая истома…
И мрачнеет первый секретарь
За окошком местного райкома.
Неужели тени Октября
Не сожгло мучительное пламя?
…Говорят, что дочь секретаря
Чудеса творит с колоколами,
Что летит веселый перезвон
Над монастырем и над райкомом,
Над галдящей бандою ворон,
Над простором, вечным и знакомым…

Василий Казанцев

Исаакиевский собор

Пройду сквозь гулкие колонны —
И весь, плечами и спиной,
Почую, как они огромны,
Как небесплотны надо мной.
И внутрь войду. В нетленном блеске
Над клетками истертых плит,
Как хор согласный, грянут фрески,
И золото, и малахит.
И свет бездонный, как из окон,
Прольётся, древностью дыша…
И неожиданно высоко
Взлетит смущенная душа.

Пророк

Когда божественный глагол,
Как гром внезапный, разразится,
И смертно потрясенный дол
Взликует и преобразится,
И свет произойдет из тьмы
И возблестит, на землю рушась,
И, словно холодок зимы,
Проникнет внутрь священный ужас, —
Взойдя, возвысясь над людьми,
В соседство радостное Бога
Почти вступивший, не возьми
Ты на себя излишне много.
Ты не сочти из простоты
Мгновенною гордыней болен,
Что волен слышать голос ты
И голоса не слышать волен.

Валентин Сорокин

Стоят соборы

А мне напоминают, право,
Соборов наших бескрестовья
Тот век, когда земля и травы
Захлебывались густо кровью.
Когда детишки и пичуги,
Дрожащие, таились немо.
И только цвенькали кольчуги
И падали на камни шлемы.
И на дыбы коней бросала
Та сила, что крестцы ломила.
И пьяная орда плясала
На русских сгорбленных могилах.
Одни стоят в полях соборы
Над шорохом болотных лилий…
Они — как воины, которым
Гирейцы головы срубили.

Станислав Золотцев

Над вечным покоем

(Глядя на полотна Левитана)

…А холст — из того же
рязанского льна,
который идет
на любую холстину:
крестильной рубахою
станет она
и саваном ляжет
с тобой в домовину.
И разве картиной
становится лен,
Когда он слезами веков
загрунтован? —
Нет, в каторжный тракт
обращается он.
И вечный покой
не тебе уготован.
Как с Ветхим Заветом —
Евангельский свет,
как русская боль —
с иудейской тоскою,
так с музыкой
перекликается цвет
под кистью твоею
над вечным покоем.
Так вот она —
эта волшебная нить:
два мира, казалось,
издревле враждебных,
единственной участью
соединить
в созвездьях мольберта,
как в звуках молебна.
И каждый из этих миров
на разрыв
испытан, и оба в тебе
не пропали,
оставшись туманом
и золотом нив,
ржаными стогами,
льняными снопами…
И храм у обрыва,
на самом краю,
погиб — но остался
святыней обоим
народам,
взлелеявшим душу твою
над вечным покоем,
над вечным покоем…

Прощеное воскресение

С детских лет по натуре
и по сердцу мне
больше всех наших
праздников разных
воскресенье,
которым в родной стороне
завершается
масленый праздник.
В этот день и враги,
и друзья, и родня
говорят за блинами
и чаем:
Я прощаю тебя.
Ты прощаешь меня.
Мы с тобою
друг друга прощаем…
Сколько за год печалей
случилось у нас,
сколько всяких обид
накопилось! —
Так давай мы забудем
их тяжкий запас,
совершая прощенье
как милость.
Будем жить,
хрупких наших сердец не губя,
как бы ни было горько и туго.
Ты прощаешь меня.
Я прощаю тебя.
Мы с тобою прощаем
друг друга.
Посмотри — как земля
истомилась в зиме,
как душа в озлобленье устала.
Неужели не ясно,
что жить на земле
нам досталось немыслимо мало.
Пусть спадает с сердец
ледяная броня.
Пусть весна хлынет
синим прибоем.
Я прощаю тебя.
Ты прощаешь меня.
Мы друг друга
прощаем с тобою.

1990

Николай Рубцов

Над вечным покоем

Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины…
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те —
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен
В такой же белой горестной рубашке…

Душа хранит

Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела,
Пронзает водное стекло.
О, вид, смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, Божий храм.
О, Русь — великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,
Как будто древний этот вид
Раз навсегда запечатлен
В душе, которая хранит
Всю красоту былых времен…

<1966>

Ферапонтово

В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникли из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, не бывалой досель…
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле…

Леонид Бородин

«Узел бессмыслиц умом не расплесть…»

Узел бессмыслиц умом не расплесть.
В тайне бессмыслицы мысль не убита.
Верую, Господи, в то, что Ты есть!
Верю в святую запутанность быта.
Верю: однажды в назначенный срок
Вспомнятся болью прошедшие весны.
Верую в мудрость забытых дорог,
Верую в щедрость дорог перекрестных.
Робостью шага заслужена месть —
Высушат душу тоской изуверы!
Верую, Господи, в то, что Ты есть!
Как бы я, Господи, выжил без веры!
Топчут и топчут, и камнями вслед…
Памятник Зверю из этих камений!
Господи! Сколько растоптанных лет!
Господи! Сколько затоптанных мнений!
Миг немоты непроснувшихся глаз
Выстучит горестно ливень осенний.
Верую, Господи, вспомнишь о нас
В радужный, радостный День Воскресенья!

Олег Хабаров

«Воскрешение — чудо-пение…»

Князю Владимиру посвящается

Воскрешенье — чудо-пение,
Воскрешайтесь вы, люди добрые,
И в глазах своих затемнения
Оставляйте вы злому ворону.
Не идет в полях небылица.
Не идут в полях полки лютые,
Не летит в полях кобылица,
Красно солнышко необутое.
Босичком по полям оно катится.
То кудрями, то ликом румянится.
Поспешайте вы с ним повстречаться —
Все простится вас, не помянется.

Юрий Кузнецов

Вина

Мы пришли в этот храм не венчаться,
Мы пришли этот храм не взрывать,
Мы пришли в этот храм попрощаться,
Мы пришли в этот храм зарыдать.
Потускнели скорбящие лики
И уже ни о ком не скорбят.
Отсырели разящие пики
И уже никого не разят.
Полон воздух забытой отравы,
Не известной ни миру, ни нам.
Через купол ползучие травы,
Словно слезы, бегут по стенам.
Наплывают бугристым потоком,
Обвиваются выше колен.
Мы забыли о самом высоком
После стольких утрат и измен.
Мы забыли, что полон угрозы
Этот мир, как заброшенный храм.
И текут наши детские слёзы,
И взбегает трава по ногам.
Да! Текут наши чистые слезы.
Глухо вторит заброшенный храм.
И взбегают ползучие лозы,
Словно пламя, по нашим ногам.

1979

«Занесли на Бога серп и молот…»

Занесли на Бога серп и молот,
Повернули реки не в ту степь.
В тесной клетке под названьем «город»
Посадили дурака на цепь.
И на сон грядущих упований
Он поет, не замечая стен:
— Почивай, проснешься в океане,
В океане места хватит всем.

1987

Число

Троица смотрит прямо.
Но сатана лукав.
«Нет! — говорит близ храма. —
Троица — змей треглав!»
Змей этот смотрит косо,
Древнюю копит месть.
В профиль подряд три носа —
666.

1988

Видение

Как родился Господь при сиянье огромном,
Пуповину зарыли на Севере темном.
На том месте высокое древо взошло,
Во все стороны Севера стало светло.
И Господь возлюбил непонятной любовью
Русь Святую, политую Божеской кровью.
Запах крови учуял противник любви
И на землю погнал легионы свои.
Я увидел: все древо усеяли бесы
И, кривляясь, галдели про черные мессы.
На ветвях ликовало вселенское зло:
— Наше царство пришло! Наше царство пришло!
Одна тяжкая ветвь обломилась и с криком
Полетела по ветру в просторе великом,
В стольный город на площадь ее принесло:
— Наше царство пришло! Наше царство пришло!

1988

Ложные святыни

Вокруг индустриальные пустыни,
Ловушки быта расставляет век.
Легко ты принял ложные святыни,
Рассеянный и гордый человек.
От двух из них заходит ум за разум.
Вот ты стоишь у вечного огня,
Как перс-язычник пред горящим газом
Стоял когда-то, голову склоня.
Огонь! Сей символ мнится бесконечным,
Но бесконечность шире, чем твой круг.
Горящий газ ты называешь вечным.
При чём тут вечность? Это дело рук.
Гляди, чего на свете не бывает!
Огонь потух: подвёл газопровод.
Сухой снежок горелку заметает,
И по домам расходится народ.
Увы, ничто не вечно под луной!
И твой огонь, и твой огонь земной
От случая и времени зависим,
И дух его в трубу выходит вон.
Знай истину и возмущенных писем
Не посылай на этот счёт в ООН…
А вот другой обман перед глазами,
С почетным караулом и цветами.
Могила Неизвестного солдата —
К нему приходят люди на поклон.
Его покой велик и место свято.
Но почему он имени лишен?
Кому он неизвестен? Близким людям?
Сиротам? Овдовевшим матерям?
О Боге всуе говорить не будем.
Уж Он-то знает всех по именам.
Тут сатана, его расчет холодный:
Заставить нас по нашей простоте
Стирать черты из памяти народной
И кланяться безликой пустоте.

1988

Полет

По небу полуночи Ангел летел…
М.Ю. Лермонтов

Он пролетал над Черной Былью,
Над Страхолесьем вековым.
В него невидимые крылья
Смертельный набивался дым.
Там, где душа его рыдала,
Шумит народная молва.
Там, где слеза его упала,
Растет спасения трава.

1989

Портрет учителя

Он истину мира сего
Принес на ладони тебе:
«Не мысли другому того,
Чего не желаешь себе».

Он светло-рус, и мягко бьет о плечи
Его волос струящийся потоп,
И чист Его широкий светлый лоб,
И нет на нем морщин противоречий;
Темней волос Его прямые брови,
Его глаза невыразимы в слове,
Как будто небеса глядят на вас,
Чуть подняты обочья синих глаз,
И глубину ресницы оттеняют;
Едва заметно скулы проступают,
А плавный нос ни мягок и ни груб,
Усы не закрывают полных губ,
Густая борода невелика,
Слегка раздвоена на подбородке.
Высок и прям. Его издалека
Народы узнавали по походке.
Он исходил и Запад, и Восток,
И Юг, и Север вдоль и поперек.
Две бездны разом видел Он во мраке:
И солнце и луну. И на песке
Порой чертил пространственные знаки
И после их сметал в глухой тоске.
Ученики, предавшие Его,
Такое действо посчитали странным
И, потаясь, спросили: — Отчего
Не пишешь ты на чем-то постоянном?
И слово указательным перстом
Он начертал на воздухе пустом.
И вспыхнуло, и засияло слово,
Как молния… И молвил Он сурово:
— Вот ваше постоянное. Вот то,
Чего не может вынести никто.
Покоя нет: вы грезите покоем,
А силы тьмы вокруг теснятся роем.
Три битвы, три войны идут от века.
Одна идет, сокрыта тишиной,
Между свободной волей человека
И первородно-личною виной.
Вторая битва меж добром и злом,
Она шумит по всем земным дорогам.
А третья между дьяволом и Богом,
Она гремит на небе голубом.
В душе и рядом бьется тьма со светом,
И первый крик младенца — он об этом.
Раскаты грома слышатся в крови,
Но говорю вам: истина в любви.
Не ждите чуда, не просите хлеба.
Ваш путь туда! — Он указал на небо.
Ученики ему сказали: — Отче,
Уныние в крови, а Ты горишь
И коротко, и просто говоришь,
Но можешь Ты сказать еще короче?

— Могу! — и на ладони написал
Он истину и миру показал. —
В двух первых битвах победите с нею.
О третьей битве говорить не смею.
Направит вас туда, преобразив,
Иного мира воля и порыв.

1987

Игорь Ляпин

Баллада о сорока мучениках

Трагическое событие это
произошло в 1936 году.

Новый всплеск российской драмы.
Дикий клич: — Губи и рушь!
На краю могильной ямы
Застывают сорок душ.
На плевки и на ухмылки
Новоявленных жрецов,
Как с иконы, смотрят лики
Сорока святых отцов.
И в движениях порывист,
Бойко выступив вперед,
В куртке кожаной антихрист:
— Отрекайтесь! — им орет.
— Плюй на крест! Коммуну строим!
— Рясы — наземь, и топчи!
А не то — живьем зароем… —
Палачи есть палачи.
Вновь врагов народа ищет
Молодой окрепший строй.
Город Ленина. Кладбище.
Церковь Ксении святой.
Сколько скорби и печали
На земле Твоей, Творец!
Слово было лишь вначале,
А за ним летел свинец.
Но и дуло револьвера,
И земли разверстой вид
Не всегда сильней, чем вера,
Жизнь на этом и стоит.
Вот и помнится поныне,
Оттеняя наши дни,
Как, скользя по мокрой глине,
В яму двинулись они.
В яму мерзостей и горя
С ясной верою своей.
И земли могильной комья
На живых летят людей.
И, уже в предсмертной дрожи,
С горькой тяжестью в груди
Все взывал угодник Божий:
— Образумь их, Гос-по-ди!..
И, выдергивая ногу
Из тугих могильных пут,
Всё сказать пытался Богу:
— Что творят — не ве-да-ют…
Но и явно видел в муках,
Что, какого ни возьми,
Люди в кожаных тужурках
Перестали быть людьми.
Что им крест и что им ризы?
У бугра земли сырой
От всего святого в жизни
Очищался новый строй.
Очищался зло и дико,
Правил свой неверный суд.
Из могилы сорок ликов
Вопрошали тех иуд.
Вопрошало их смиренье:
— Где свободы ваши? Где?!
Что за жертвоприношенье
Вашим флагу и звезде?
Только грех и только смуты,
Стяг — и тот кроваво-ал… —
И молчали те иуды,
И народный строй молчал.
Он взирал на эти страсти,
Оставаясь глух и нем.
Двадцать лет советской власти…
Кто советовался? С кем?
Слева домна, справа стройка,
Широки страны шаги.
А врагов народа столько,
Чуть ни весь народ — враги.
Люди помнят, мать держава,
Как, несчастья нам суля,
Две недели все дышала
На могиле той земля.
И казалось все, казалось,
Что над той землёй живой
Каждым камнем содрогалась
Церковь Ксении Святой.

Юрий Лощиц

Афон

Из храма иноки идут на галерею,
где предрассветный, ласковый, как пес,
оближет ветер руки, грудь и шею,
лоб и плечо, и бороду, и нос.
За это море вместе мы молились,
за ночи изнемогшей тень и прах,
за небо в ало-пепельных холстах,
за все творенье, данное нам в милость,
за благоусмиренные ветры,
за то, чтоб в ризе заревого дыма
над нами ты синела нерушимо,
о, Мати, о, всепетая Гора.

«О чем шумите, инородные витии…»

О чем шумите, инородные витии?
Как прежде, о погибели России?
О красной нашей бешеной чуме?
Или о старой нищенской суме?
На пьяни пьянь у нас, на воре вор,
не так ли?
Все родники славянские иссякли,
И желтая ползет на нас орда?
Истощены повсюду реки, нивы,
Суды неправы, планы наши кривы,
И ждет нас неминучая беда?
Да, господа, вы стопроцентно правы
И, копошась в загривке у державы,
Кусаете и жалите впопад.
Но радуется, кто последний рад.
А вам последними невкусно быти.
Кого ж кусать тогда,
чью кровку пити?
Змея подавится своей пятой.
А мы? Нам рано петь за упокой.
О Феникс северный, тебе ль впервой
Вставать из праха? Новых крыл размаха
Никто на свете смерить не горазд.
Со стоном разорвав воздушный пласт,
Почуешь светоносные струи.
И подтвердят угрюмые мессии,
Замкнув скрижали ветхие свои:
Жизнь невообразима без России,
Без покоряющей ее любви.

«Он видел великую кровь…»

Он видел великую кровь.
Тяжелая, липкая, в пене.
И Божия Матерь покров
несла, погрузясь по колени
в тот хлывень,
в тот жаркий поток,
и горько, родная, рыдала.
Но было все мало им, мало.

«Восстанет пламенная туча…»

Восстанет пламенная туча —
две тысячи Христовых лет.
Во всех заулки хлынет свет:
Земля,
ответь,
ты стала лучше?
— Нет, кто был наг, все так же гол, —
Земля прошепчет пристыженно.
И вопль вздыбит стадионы:
— Го-о-о-о-ол!

1999

Валаам

Под белыми сводами нижнего храма
свивается мгла.
Читают псалмы.
Алеют лампады.
Свечи сквозят.
Мощи под спудом превечно молчат.
Мы входим под полог нетленного неба —
в поющую мглу.
Зовут ектеньи.
Взлетают поклоны.
Ладан вздохнул.
Многоуголен Апостола гул.
Все лики столетий — предстатели в этой
сияющей мгле:
рабы и цари,
монахи, юроды,
очи, персты, —
все вопрошает: «А ты-то, а ты?
Ты радости нашей расслышал дыханье
средь Божия мглы?
Ты долго ли шел?
Легко ль тебе с нами?
Ждем тебя, ждем.
Радость да будет вошедшему в дом».

2000

Виктор Мамонтов

Записи (Нил и Иосиф)

Вклад по усопшему

Для перворусской набожности вклады,
Пошедшие в строение души,
И помещались по соседству, рядом
С заупокойным целым: не дыши,
Но успокоить рядовую совесть
Без покаянья, глядь, — и удалось,
Пока от нанятой молитвы голос
Довоплотился, лишь бы не спалось.
Бессонно бедственные мастерские
Молитвенных угольев. Разреши
В слепых ладонях покатать своими,
Пусть для спасения худой души,
Но русскому себя увидеть в ямке —
С намоленного места не сойти
В безместный ужас, как дитю без мамки
С кривого, робкого крыльца сползти.
Зато туземная родная почва
Не поколеблется, пока на ней
Видны в разменной собственности Божьей
Богатство нищих — хлебы из камней
В последованьи бедности до края,
Надписанного слабому себе,
Благая честь сурового покроя,
Наколенное место, пособит
Смиренная энергия в жестоком
Изглаживаньи личности, а нет —
Податливое утесненье сроков
На безначальном окончаньи лет,
В какие не имеют расточиться
Имущества на нищих, Боже мой,
И эта мысль не развита, сочится
Из слова в слово, из дому домой…

Подмены

Не уличенный местом полу-денным
И -нощным, нележалая хвоя —
Их робкой жизни пошлая подмена
Потрясена, явилась не своя,
Надвое сказанная, вместо первой,
Одной из двух, и не жила сама,
А вторила, заслуживала верой
И правдой — буквой посреди письма.
Но обнаружить монотонность в много-

Народной речи, — в третий заменить
Для беса: выдать Бога за иного —
В подметной мысли некого винить.

1988

К Блаженной Ксении

Юроды

Тем боле, вызубрила — как ни бьют:
— За мужа примерла. И не имея
На Ксению откликнуться, сумела
Склонить приход апостола Матфея
В худых домках весь деревянный люд,
Мало-помалу видеть в ней свои
Чудные помыслы небесной мерки,
Не жалкой побирушки, но жалейки:
«Царь на коне» — зеленую копейку
Возьмет — отдаст, но голосок двоит.
В подобной юбке с кофтой как могла
В пронизанном ненастье, в лет морозом
Подколота — прениже птицы ростом
И на земле постылой (в теле) родом —
Душой в общеньи высших пребыла.
В соленой воле, взятой по слезам
Вослед холодным розовым жилищам,
С молитвой перекладывая рухлядь,
Дверь привязать веревочкою рыхлой,

— На совесть, душечко, — еще сказать…
Воздушной рыбой, птицей — ощути
Хоть кем себя — земной, а непостижно
Отделена от нас в особой жизни:
Как ест, как молится? Чуть сук насижен…
До исступления на площади. <…>

1990

Татьяна Глушкова

Воздвиженье

Все так же своды безмятежно-сини.
Сентябрь. Креста Господня торжество.
Но были весь мир провинцией России,
Теперь она — провинция его…

31 октября 1993

«Просохнет кровь. Отступят злые беды…»

Г. К.

Просохнет кровь. Отступят злые беды.
Как лес, взлетят фанфары, золотясь.
По Лучшей Площади пройдет Парад Победы —
как в прежний раз. Как в незабвенный раз.
То будет день Пасхальный, Красной Горки
иль Троицы… Поутру… По весне…
Как маршал Жуков, сам Святой Георгий
проскачет на танцующем коне.
И у Кремля заплещутся сирени,
смывая прах поверженных знамен.
А мы, — не плачь, — мы будем только тени,
из Смутных залетевшие времен…

23 ноября 1994

Памяти Георгия Свиридова

III

А все же, скульптор, сочини
ему такое изваянье,
чтоб снега белые огни,
звезды Рождественской сиянье
полузатмили облик тот,
ушедший в луч, плывущий звуком
туда, где ангельский народ
стоит крылатым полукругом
и скорбно озирает нас,
осиротевших, безутешных,
едва живых в различный час —
беспесенных да бессловесных…

10–11 января 1998

Валерий Черкашин

«Иноверцы, инородцы…»

Иноверцы, инородцы,
прежде и теперь
в нас Господь с нечистым бьется,
с Человеком — зверь.
В злости, в зависти, в погроме,
в Центре и в глуши
хищник ищет нашей крови,
сатана — души.
И в боренье вечном этом,
в истине самой
Отче полнит души светом,
а нечистый — тьмой.
Не на сече, а на вече
нам сойтись черед:
не осилит человече —
зверь свое возьмет.

«Бегут…»

Бегут…
Бегут —
дороги не хватает.
А логика трагедии проста:
их за пределы
взрывы выметают,
крушившие обители Христа.

Вячеслав Куприянов

Подражание псалму

Блажен, кто не внимает нечестивым,
На подлый не сворачивает путь,
Не следует безропотно призывам
К творящим злодеяния примкнуть.
Но кто живет законом справедливым,
Развертывая праведную суть,
Как древо, что плодом несуетливым
Дарит, не силясь время обмануть.
Не тако нечестивые, не тако,
Как ниву оскверняющий сорняк,
Их вырвут в жатву и швырнут во мрак,
И этим не умножат бездну мрака.
Для нечестивых перспективы нет,
Лишь свет растет и продлевает свет.

Заброшенные храмы

Много их,
заброшенных в небо, на зеленых высотах,
их купола вписаны в голубую
нетускнеющую эмаль, как знак
рукотворности духа. Камень их
держится стойко, как земля. Воздух
хранит в них запас славянских глаголов,
с позолотой смешана пыль, каждый
случайный голос усилен голосами
вымерших певчих, роспись темна, или это
навертываются на глаза
невыплаканные слезы
изверившихся странников.
Возле них на погостах
есть у многих родня, но не многие
помнят ее. И не многие
входят в сорванные двери храмов, не столь
знаменитых, засыпанных известью, прелой
листвой, тарой из-под съеденной снеди,
дровами для снесенных русских печей,
хаосом, из которого за шесть дней
реставраторы могут воздвигнуть хранилище мира.
В храмах заброшенных нет прихожан,
кроме редко на землю сходящего Бога.

Валентин Рысков

Введение во храм

На Рождество, едва заголубел
внезапный снег
в Москве, осиротевшей
без Храма,
что Спаситель возводил
для врачеванья душ, Ему любезных, —
в Москве вне праздных
«праздников» помпезных, —
под Знаком благосклонности светил,
которым льстит
земное притяженье,
в Москве, где продолжается Сраженье
рабов-отцов
и страждущих детей…
На Рождество — введение во Храм
Народа Русского,
я верю,
состоится…

7 января 1988

Рабы греха

За все, за все нас ожидает плата!
И тем грозней, чем совесть нечиста.
Мы не страшней ли Понтия Пилата,
Когда в грехах мы предаем Христа?
Рабы греха, в притворности гордыни,
Мы за собой не чувствуем святыни
И даже поруганием святыни
В прозренья миг едва уязвлены!
Бог мой, вконец дичающие чада
Твои — пусть страх приимут хоть подчас:
За все, за все их ожидает плата…
Но нет Тебя в пустотах душ и глаз!
В них четырех безумных поколений
От плоти плоть. Все яростней для них
На струнах зла играет черный гений,
Пася овец безрадостных своих…
Твоих, о Бог мой, чад, вкусивших блуда,
В неволе, ставшей тягостней для всех…
Я не могу их не любить, покуда
Я знаю, что Тобой искуплен грех.

23 июня 1991

Александр Неволин

Храм

От стен Кремля всего за полверсты,
Там, где давно живут мои мечты,
С печальной думой день-деньской
Гуляю по Кропоткинской,
Высматривая древности черты.
Здесь домики плечо в плечо сошлись.
У них своя невидимая жизнь.
Волхонка и Остоженка,
Ленивка где-то тоже там
В затейливый узор сплелись.
В Москве почти не видно куполов:
Остались все церквушки без голов.
Да, было время страшное,
Лихое, бесшабашное —
Решетки лили из колоколов.
Здесь сотни лет старались мужики,
Чтоб не погасли свечек огоньки…
Исчезли храмы, росписи,
Согласно черной подписи
Безжалостной прокуренной руки.

«Пречистенка где?» — спрашивал полдня.
Недоуменье, смех услышал я.
Старушка с белой головой
Сказала только: «Бог с тобой…»,
Заплакав тихо, обняла меня.
Эй, люди! Или нет на вас креста!
Здесь Храм стоял Спасителя Христа…
Молчат, не откликаются,
В беспамятстве купаются
У Каменного серого моста.
Простите нам, грешных, Матушка Москва!
Да доля твоя, видно, такова:
И жгли тебя, и грабили,
И всю перелопатили,
Но ты назло всем ворогам жива!

1989

Александр Макаров

Митрополит Илларион

1

Рим чтит и хвалит Павла, Индия — Фому.
Похвалим же и мы по малой нашей силе
родителей своих, и, думая о сыне,
хранимом Господом, поклонимся ему.
Чудесна наша жизнь, поскольку нет другой.
И славен город наш, а в граде вашем не был.
Тут русский пляшет дождь под свадебной дугой,
и солнце по дуге по-царски сходит с неба.
Украшен город наш величьем, как венцом.
Ограды и мосты с искусною резьбою.
Народ здоров, но увлекается винцом,
а кое-кто и рэкетом, сиречь разбоем.
Великая страна! Проснись, стряхни свой сон,
возрадуйся и восхвали талант в народе…
Такие вот слова и что-то в этом роде
мне говорил митрополит Иларион.

2

… Ты не умер,
но спишь до общего всем вставания!..
Митрополит Иларион,
забыв науку расставанья,
мы спим до общего вставания, —
от Казахстана до Литвы,
от Енисея и до Мурома
поля черны, леса нахмурены,
и кажется, что мы мертвы.
Что никогда мы не поднимемся,
друг с другом крепко не обнимемся,
не встанем в нерушимый ряд.
Забыв науку расставания,
мы спим до общего вставания,
друг другу — друг, сестра и брат.

Геннадий Фролов

В храме

Купола ободраны на крыши
Полувека белее назад.
И пылает огненный и рыжий
Меж стропил синеющий закат.
Но внутри, где пасмурно и тихо,
В ясном блеске острого луча
Всё видны рука Его и Книга
На покрытых гарью кирпичах.

Моление

О, слияние молнии с громом,
Ожидание яви без снов! —
Это небо — не Отчего ль дома
Изукрашенный звездами кров.
Где планет голубые стропила
Исчезают в сиянье из глаз!
Укрепи ж нас, Господняя сила,
Не оставь обессилевших нас.
Путь наш долог, непрям и тревожен,
Мы идем год за годом туда,
Где вздымается Сад — огорожен
Золотою стеною стыда.
Но, как пенье
в Рождественский вечер
Сердцу светлый дарует покой,
Ты даруй нам надежду на встречу
После тяжкой дороги земной.
Да! За все за мои прегрешенья,
За разврат и сумятицу дней,
Со слезами прошу я прощенья! —
Но суди меня волей Своей!
Обреки меня каре жестокой,
Над душою сыновней скорбя! —
Но позволь мне — хотя б издалека,
Хоть вполглаза — увидеть Тебя!
Ибо мертвая тяжесть забвенья
Мне страшней очистительных мук,
Что готов я принять со смиреньем
Из Твоих из Отеческих рук!..

Виктор Федотов

Старик и Библия

Я, отрок, зажигаю свечи.
А. Блок

В забытой всеми деревне
живет одинокий старик,
нашел утешенье он в древней
и самой мудрейшей из книг.
Читает он Книгу ночами,
читает в стотысячный раз.
с божницы святыми очами
глядит нестареющий Спас.
В мерцающем свете лампады
виденье желанно придет:
высокость церковной ограды,
родного селенья приход.
И снова он отрок, и свечи
своею рукою зажег,
с ним рядом матери плечи,
ей голову скрывший платок.
Красивы церковные своды…
А церкви той нету давно,
живет она в сердце все годы,
жить в людях ей вечно дано.
И нет одиночества старцу,
и старости нету ему,
Небесному светлому Царству
доверился он одному.

Валентин Суховский

Богородица

От красоты Божественного Лика
В нежной ласке солнечных лучей
Я не в силах отвести очей…
Кто же был художник тот великий?
Богородицы пресветлый Лик
Душу спас премногим миллионам.
Поклоняясь дедовским иконам,
Станешь и разумен, и велик.
Моды помешательство пройдет,
Бесы рока сгинут чумовые
И пожары стихнут мировые,
Если целомудрие спасет!

Геннадий Ступин

«Мне снился всемирный потоп…»

Мне снился всемирный потоп.
Мне страшно и холодно было.
Средь водной пустыни один
Под небом пустым я рыдал,
Погибнуть готов. Но потом
Меня красота поразила,
Восторг леденящий в груди
Над ужасом возобладал.
Блистали холодные воды
По всей широте небесной
И солнца холодного пыл
Стократ отражали, слепя.
Забыв, что под ними — народы,
Красой околдован чудесной,
Воочью я в вечности был,
Не помня земного себя.
Простите, о люди родные,
Погибшие в хладной пучине,
Сокрывшей сады и дома,
Всю жизнь вашу, души, тела —
Я чувства изведал иные
В прекрасной бесстрастной пустыне,
Где не было зла и добра,
Одна красота лишь была,
Сильней человеческой боли
И разуму непостижима.
Так в детстве я видел разлив
Родимой моей Аткары:
От света, простора и воли
Безмолвна и недвижима,
Душа, обо всем позабыв,
В иные гляделась миры…
Я помню: не весь я вернулся
В дом нищенский, к играм немудрым,
И к детской влюбленности тайной,
И в скучную школу потом…
И не до конца я проснулся
Сегодня обыденным утром —
Пусть даже во сне, пусть случайно
Всемирный видавший потоп.

Сергей Хомутов

«Сказали: «Жить в безверии»…

Сказали: «Жить в безверии».
И жили-поживали.
Взвопили: «Веру продали!»
Прошибла всех слеза.
Мы столько лет иконами
Кастрюли закрывали,
Теперь на них молиться бы,
Да стерлись образа.

«Незатейливая церквушка…»

Незатейливая церквушка
Затерялась в глухой сторонке.
Возле двери сидит старушка,
Предлагает купить иконки.
Мало святости в этом зданьи,
А святыни и вовсе нету,
Непосильной сломало данью
Вековую обитель эту.
Безнадежную жизнь прихода
Видно взглядом и непредвзятым.
А Христа как врага народа
Расстреляли еще в тридцатом.

Молитва

В праздник престольный опять
Мать собирается в церковь.
Как мне ее не понять —
Слабой надежды бесценность.
Что ей осталось теперь?
Грустная дань перед нею:
Тягостный список потерь
С каждым годочком длиннее.
Близких,
Родимых таких,
Коим уж не воротиться…
Не за себя,
За других
Мать моя будет молиться.
Ведаю, и за мою
Душу печальную тоже:
«В горе, в безверье, в бою,
Дай ему силушки, Боже!»

Может быть, и одарит
Боль ее
Милость святая…
Пусть надо мною горит,
Веру мою согревая,
В яростном дне и ночи,
В трудной дороге неблизкой
Пламя церковной свечи,
Пламя любви материнской.

Храм

А храм надо строить,
Лепить, как сказанье,
Сквозь вымысел в небо глядеть,
И взглядом влюбленным,
И каждым касаньем
Каменья холодные греть.
Единственный,
Неповторимый на свете,
Как неповторима судьба,
Пусть в помощь придут вам
И солнце,
И ветер,
И строгая вера в себя.
А храм надо строить
Работою грубой
И тонким душевным трудом,
И не убояться,
Что руки отрубят
Иль выколют очи потом.

Эдуард Балашов

К Спасу Ярое Око

Не карай меня, Спасе Ярое Око!
Ты высоко во мне и далеко.
За нуждою к Тебе припадаю.
Ни за что ни про что пропадаю.
Не карай меня, Спасе Ярое Око!
Накатилась Твоих супостатов эпоха.
Ведь случаются бури на солнце
недаром.
И недаром земля полыхает
пожаром.
Отведи же десницу ослепшего рока,
Не карай меня, Спасе Ярое Око!
Не утихла еще заповедная битва.
Не иссякла моя о России молитва.

Молитва матери

Господи, Ты помнишь человека?
Ты его еще не позабыл?
Если не иссякло в реках млеко,
Коим Ты ребенка напоил,
Если зреет плод в земном посаде,
Если птица вывела птенца,
Господи, молю я о пощаде:
Не забудь, не отврати Лица,
Господи, Отца и Сына ради
И во имя Сына и Отца!

Юрий Кублановский

«Соловки от крови заржавели…»

Соловки от крови заржавели,
и Фавор на Анзаре погас.
Что бы ветры белые ни пели,
страшен будет их рассказ.
Но не то — в обители Кирилла:
серебрится каждая стена.
Чудотворца зиждущая сила
тут не так осквернена.
Потому надвратная икона
оживает в утреннем луче,
и берез величественных крона
на небесной выткана парче.
Что остановило комсомольца
сделать склад для красных овощей,
из свиных ноздрей пуская кольца,
у святоотеческих мощей?

1976

Олеся Николаева

Пелагия

(По мотивам византийской легенды)

Ты юна и прекрасна, о Тарса надменная дочь!
Пред тобою сегодня расступится хищная ночь,
по которой идешь ты, покуда девицы другие
в глубине своей спальни мечтают о новых балах,
женихах и нарядах, а ты, как раба в кандалах,
в черных скалах бредешь потайною тропой, Пелагия!
Как созвездье меж звезд или розовый куст меж кустов,
знатен славный твой род, с императорским домом готов
породниться, поскольку наследник тобой очарован.
То-то было бы дело: знай, царствую на славу и всласть,
только идолов помни, твою охраняющих власть!
…Что же ты отвернулась и скрылась под черным покровом?
Ты в видении сонном все это увидела днесь:
сам епископ, гонимый языческим городом, здесь
укрывается, выйдет тебе он навстречу, суровый, —
по молитвам его из-под камня источник забьет,
и откроется небо, и голос тебе запоет:
возвращайся домой, ты вернешься невестой Христовой!
Да, ты завтра вернешься, и завтра тебя предадут,
поведут мимо капищ, притянут к ответу, на суд.
Императорский сын, уязвленный напрасной мечтою,
на себя от отчаянья руки наложит, глупец!
Что же делать с тобой, раз сам император-отец
позовет тебя в жены, пленяясь твоей красотою?
Завтра этот безумец, не зная владенья твои,
горсти пыли и праха, сокровища, полные тли,
пред тобою разложит и глянет с улыбкою змия.
Ты с великим презреньем швырнешь ему славу, и власть,
и земные богатства, и всякую похоть и страсть,
чтоб сгореть, как свеча
и восстать в третий день, Пелагия!
…Так пойдем же средь тьмы,
средь неведомых поприщ и скал
там, где ухает филин и рыщет голодный шакал,
и летучие мыши так близко шуршат о напрасном,
и срывается камень, и долго летит он до дна,
чтобы мы не забыли, как пропасть под нами страшна,
и чтоб день наступающий нам не вился соблазном!

1986

Гимн

Слава Зажигающему солнце и Усмиряющему океан!
Слава Рассыпающему первую зелень на черных ветках,
Дунувшему —– и стал ветер,
Дохнувшему — и стал туман,
И в родовом колодце мы все отразились в предках.
Слава Согревающему зимнее детство,
Просветляющему юную кровь,
Защищающему нас от ночного страха Своею дланью!
Слава Тому, Кто женщинам дарит любовь,
А мужчинам жалует вожделенное знанье!
Слава Украшающему юнцов и юниц,
Укрепляющему стариц со стариками,
Вскармливающему младенцев,
Выпускающему на волю птиц,
Покрывающему наши низости высокими облаками!
Слава Посылающему на запад снег и зной на восток,
Ударяющему в тимпаны средь камней и пыли,
Избавляющему нас от черного дня,
чтоб не копили впрок,
Но странствовали налегке и царственно жили!
Слава Благословляющему пчелу и Одевающему змею,
Слышащему любую цикаду в ночном чертоге!
Слава, слава Тому, с Кем поем мы радость свою,
А страданье и сами мы пели раньше, глядя под ноги!

1986

Татьяна Смертина

Пасхальное

Над полями — звон и волнение.
Светлое Христово
Воскресение!
Веселая Пасха —
Вылетела, как птаха,
Взнеслась, обратилась
И вновь воротилась,
Яйцом к нам скатилась.
Мы тоже кому-то
Будем утратой
Когда-то…
Но звон колокольный
Еще возродится!
Он эхом родным
Будет в мире носиться,
Слетая со круга
Невидимых звонниц!
И всякий замрет
У дверей и оконец.
И в этом великом
И дивном звучанье
Все будут едины
И слиты молчаньем.
…И светлость берез,
И церквей купола,
И мертвых
Помянет живая земля.

«Вера есть путь…»

Вера есть путь
Из мрака на свет.
Тем, кто во мраке, —
Спасенья нет.
В мраке —
Дела темны.
Слепой и зрячий —
Равны.
От белого черное
Не отличишь,
Обрыва не углядишь!

Владимир Богатырев

Молитва

Люди Божьи. Господня земля.
Слава Вышнему,
что ни случилось.
Только сердце и пелось
и билось:
Божьи люди. Господня земля.

Еще молитва

Слава Тебе,
Владычица моя, Богородице!..
Стар я стал и изогнут дугой;
И комарик утром
Господу Богу молится:
— Хвала Тебе, Создателю,
что я — не другой.

Не воскреснуть…

Не душой воскреснуть,
Не устроиться,
Не свершить
скудельные дела, —
Без Спасителя
С Его Крестом,
Без Троицы,
С деревом,
Растущим из крыла!

Блаженны миротворцы

…Яко тии сынове Божии нарекутся.
(7-е из Блаженств Евангельских)

Негоже скверно речь,
Позорно рваться в сечу…
Пречистая — навстречу —
Христос нам обустречь.
Да не осиль меча,
Но Правды щит подъемли;
Слепа и горяча
Ложь, попаляя земли.
А сей сквозящий Щит
Господней мышцы быстрой
Спасет и защити
От зол братоубийства.
Сотри змеину речь,
Отринь кроваву сечу…
И — Спас нам обустречь.
Пречистая навстречу.
И воссияет Град,
И МИР светлее солнца,
Где Божий виноград
Пожинут миротворцы.

Сергей Кузнецов

Джорданвилльские колокола

Над Голгофой зардеет небо.
Птицы только начнут щебетать.
И над всею Америкой смело
Колокольная слышится рать.
Перезвоны малиновых трелей
И набатный, уверенный бас —
Звон проносится мимо елей.
Мимо фермы в предутренний час.
И проезжий вдруг ахнет громко
Из машины выйдя, дивясь…
Вон, смотри, как ветер поземкой
Раскрутил колокольную вязь.
Над собором, над братским приютом.
Умножаясь, церковный звон,
Устремляется в светлое утро.
Отражаясь в величье икон,
И за многие-многие мили.
На пригорках, в оврагах, в лугах
Слышен звон золотой Джорданвилля —
Он разгонит тоску и страх.
Птицы в небе кричали имя —
Я сейчас этот крик услыхал:
Колокольный звон Джорданвилля
Нам Господь преподносит в дар.

2000

Надежда Веселовская

Инициалы

В тот день
была жара и духота,
И мог под солнцем
выстоять не каждый,
Когда Спаситель,
свесившись с Креста,
Сказал в толпу,
что Он томится жаждой.
Был старший стражник
слишком зол и груб,
Чтоб дать воды
из глиняного кубка, —
Ползет на трости
до Христовых губ
Злым уксусом
напитанная губка.
Так шли часы,
мучения полны,
И пот тяжелый
смешивался с кровью.
Вверху Креста крепилась
к изголовью
Доска-таблица
с надписью вины.
Читались буквы
крупные на ней
По-римски, гречески
и арамейски:
«И» — значит Иисус,
«Н» — Назорей,
В насмешку «Ц» и «И» —
Царь Иудейский.
Над площадью,
над скопищем голов
Все взоры
эта надпись призывала.
«И», «Н», «Ц», «И» —
и сокращенье слов
С тех пор зовут —
инициалы.

1990

«Идут года, теряют люди близких…»

Идут года, теряют люди близких,
Старухи в церкви слабою рукой
Выводят поминальные записки,
Где значится вверху: «За упокой».
За все они пред памятью в ответе!
Начнут с отца и матери своих,
А дальше — муж, невыжившие дети,
В войну пропавший без вести жених…
Все имена спешат соединиться,
Сплестись в одну незыблемую суть, —
Растущий список длинной вереницей
Среди листа прокладывает путь…
За ним лежат бескрайние просторы,
Туманной дымкой скрытые вдали…
А сам он служит точкою опоры
Общения умерших и земли.

Георгий Победоносец

Чудовище — чешуйчатый дракон,
Прищурившись, как будто сам лукавый,
Встал на дыбы — но есть такой закон,
Что в страшной схватке побеждает правый.
Глаза дракона словно жгут дотла,
А тело вьется, будто в вихре оргий;
И тут не меч, копье или стрела
Страшны ему — а только сам Георгий.
Ничто не дрогнет в воине святом!
Он безупречной Истиной проникнут.
И бьет дракон поверженный хвостом,
И два огня в очах бесовских никнут.

1995

Виктор Верстаков

Век любви

Душа моя, не привыкай к разладу.
Погасла новогодняя звезда,
и в темноте времен открылся взгляду
век покаяния, терпения, труда.
Грехов своих я не преуменьшаю.
Душа моя, смиряйся и грусти.
Но и гордись, стихами воскрешая
Святую память Русского пути.
Душа моя, я знаю: ты устала.
И все-таки хоть строчкой доживи,
когда на Русь придет, как ты мечтала,
век утешения, прощения, любви.

Случай в Вифании

Опять о Марфе и Марии
я вспоминаю и грущу.
В другой земле, в года другие
следы их вечные ищу.
В их доме около подножья
скалистой Масличной горы
неоднократно с Сыном Божьим
трапезничали две сестры.
Точнее, Марфа хлопотала,
Мария же у ног Христа
сидела и Ему внимала.
Чья совесть более чиста?
Сестры, которая кормила,
прислуживала у стола,
иль той, которая забыла
про неотложные дела?
Однажды Марфа возмутилась,
спросив у Гостя, почему
Он оказал Марии милость
в безделии внимать Ему.
Ответ Господень был суровый:
что, мол, сестра ее права,
что нужно слушать Божье слово,
а остальное трын-трава.
Пусть я повольничал с цитатой,
но речь Христа была жестка,
что подтвердил в главе десятой
евангелист и врач Лука.
Марии ж дела было мало:
устала Марфа или нет.
Она сестры не понимала.
И не поймет сто тысяч лет.

Наталия Варлей

«Уже по всей Руси…»

Уже по всей Руси
Звонят колокола.
Уже огонь беды
Озера отразили…
Но тихо спит земля,
Как будто обессилев
От ядовитых чар
Невидимого зла…
А коршуны кружат
Над телом распростертым
И гибелью кричат
Над ней, еще живой.
И над ее прекрасной
Русой головой
Занес свой острый меч
Посланник воли черной!..
Ну что же ты молчишь,
Таинственная Русь?!
Смиренье или сон?
Тоска иль равнодушье?!
В богоотступный час
Судьбой богопослушной
Внезапно обожгусь —
Навеки озарюсь!..
Уже по всей Руси
Кровавая роса…
И на траву могил
Стекают слезы вдовьи…
И матери не спят…
И следом за любовью
Шагает смерть —
Ее наточена коса!
И вороны кружат
Над мертвыми телами —
Там, где хлеба давно
Не убраны с полей…
И вьется черный дым
Над светлыми крестами
И по-над куполами
Спасительных церквей…
Таинственная Русь —
Единственная Русь!
Восстань! Воспрянь! Очнись!!!
Стряхни с себя проклятье!
Озерные глаза
И луговое платье —
Прекрасной и святой
Пред миром всем
Явись!

1996

Вадим Спринчан

На рубеже земных тысячелетий

Имея сей звезде полынь, и третья часть
вод сделалась полынью, и многие из людей
умерли от вод, потому что они стали горьки.
(Откровение Иоанна Богослова)

Из адской бездны мировое зло
На рубеже земных тысячелетий
Извергнулось и лавой по планете,
Само себя сжигая, поползло.
Дымит под небом смрадное жерло.
И, перед совестью своей в ответе,
Читаю Апокалипсис при свете
Чернобыля — про зверя и число…
Звезда полынь! Страдают Божья дети,
И воды многие горчат зело,
И горьких строк прибавилось в сонете.
Как никогда на сердце тяжело.
Но Вечности оно дало обет,
И служит Ей, — не суете сует,
И, несмотря на лики мира злого,
Все глубже верит в Невечерний Свет,
И в музыку Немеркнущего Слова,
И в Триединый Творческий Завет.

1991

Троица

Еще о нас печалуется Троица,
Еще не все мы веру потеряли,
Еще Россия на Земле устроится
И люди утолят свои печали.
И сердцу сокровенное откроется:
В грядущее струится свет былого.
Тьму победила Сергиева Троица —
И просияла «Троица» Рублева.
И сердце верующее настроится
На дивное творение Шмелева —
На «Богомолье»… Да святится Троица
В конце тысячелетия второго.

1997

Путь

Где нет ни Еллина, ни Иудея…
(Послание к Колоссянам 3:11)

И вот, сокровищем владея
Иду на Православный свет,
Ко Царству Божьему, где нет
Ни Еллина, ни Иудея,
К Собору, в коем смерти нет.
Но, — не идя на поводу
У розни мировой, — иду
По жертвенной земле… Так есть.
И крест нему. И буду несть.
И к жизни сей не охладею.
Всечеловечностью горжусь
Стоявших за Святую Русь.
Ее прекрасная идея —
Свет миру и Благая Весть.

1992

Признание

Вы мне одинаково родные
Перед грозным ликом Бытия:
Украина,
Белоруссия,
Россия, —
Троица славянская моя.
Милосердны и прекрасны ваши Лица.
В грозовом круговороте дней
В храме сердца буду я молиться
Триединой Родине моей.

1988

Владислав Артемов

Оптина пустынь

(Отрывок)

7

Мир дается правдой, а не силой,
Я в руках пересыпаю прах…
Как же долго, Господи помилуй,
Довелось нам мыкаться впотьмах.
Кто же, кто же,
кто тут победитель?!
Смерть пророчат нам, а я смеюсь —
Возроди хотя б одну обитель,
Встанет из руин — Святая Русь!
Родина, из пустоты, из праха
Воскресая в правде и в любви,
Ты рукою кроткого монаха
В трудный путь меня благослови!
Знаю я, прощаться будет туго,
Каждого с поклоном обниму,
Что же делать — выйду я из круга
И шагну во внешнюю, во тьму.
Визг кругом, бушует жизнь, как море,
Взбаламучен человечий век.
Помолись о мне, отец Григорий!
Помолись, отец Мельхиседек!

8

Мы терпели гибель не случайно,
Испытанья не даются зря —
В муках зреет радостная тайна,
Чтобы в мир ворваться, как заря.
Не один святой из дали древней
Видел и пророчил наперед:
«В неурочный час,
Пройдя страданья,
Русь Святая — Пасху запоет!»

«Стою ли среди бездорожья…»

Стою ли среди бездорожья,
В родимой глухой стороне, —
Березы, как Ангелы Божьи,
Неслышно подходят ко мне.
И здесь, на окраине света,
Где лишних свидетелей нет,
Они ожидают ответа, —
А что мне сказать им в ответ?
Стою я и так говорю им,
Что жизнь наша очень проста…
«Живем, — говорю, — не горюем,
Воюем с врагами Христа!»

1993

Странник

Как по той,
По той ли по дороге,
По дороге
Светлой, полевой
Шел старик,
Шел странничек убогий,
Весь убогий, вот как,
Весь седой.
По земле,
По той земле, по русской,
На восход,
На ясную зарю,
По дороге тесной той,
По узкой, вот как,
Он идёт
К Небесному Царю.
Спросит, спросит,
Спросит Царь Небесный,
Хоть ответ и знает наперед —
Много ли по той,
По той дороге
Тесной, вот как,
Да по узкой
Путников идет…
Снег в лицо,
Пустыня ледяная,
Как ни прячься —
Весь ты на виду.
Широка,
Ох широка, да,
Страна моя родная, вот как,
Отдышусь,
И дальше побреду…

1996

Николай Коняев

«Разрушены храмы. Затоптаны свечи…»

Разрушены храмы. Затоптаны свечи.
И тихо проходит Христос
Колючей землей человечьей —
Свободен. Прекрасен. И бос.
И выше, где своды сырые,
Надменно живет голубьё.
И хлопают гулкие крылья.
И некому верить в Любовь.
Свой посох сжимая рукою,
Пора бы, пора бы шагнуть
Со словом о правде, о Боге
В российскую жуткую муть.
Здесь высшая истина веры
Давно прогорела в золу.
И ветер врывается в двери,
И битый кирпич на полу…
Идет Он, Безмолвный и Строгий.
И гаснет среди темноты,
Где мальчик, незнающий Бога,
На корточки сел у стены.

1995

Антон Васильев

Собор

Иеромонаху Спиридону

Но как же верою гореть,
Когда в душе — разврат,
Когда души осталось треть
И нет пути назад?
Когда над Лаврою восход,
И падает роса,
И покаянья зреет плод,
Творящий чудеса,
Когда ни жить, ни умереть
Не требует душа,
Уже сгоревшая на треть,
На ладан не дыша,
И легкий лет и тонкий писк
Над синью куполов
Благословенных Божьих птиц
Как образ чистых слов,
А верных строгие глаза
И их одежды речь
Плетутся цепью, как лоза,
Что вьется сердцу встречь,
И вознесенные кресты
Выносят в небеса,
И раскрываются цветы
И восстает Роса…
Но как же верой не гореть,
Когда души возврат,
Когда не страх и умереть
Свечой у Царских врат!

1986, Сергиев Посад

Если

Если есть Господь на свете,
Я хочу с Ним говорить,
Как во сне безгрешном дети,
Я хочу с Ним со-творить.
Если есть за небом Небо,
За землю есть Земля,
Не с Бориса и не с Глеба, —
Начинаю все с нуля.
Если есть за волей Воля,
За любовью есть Любовь,
Суетливо не глаголя,
Помолюсь в душе я вновь.
Есть наследник ли у сына,
За Россией есть ли Русь?
Не могу я верить сильно
И не верить я боюсь.
Если есть за утром Завтра,
Так же, как за ночью день,
Я хочу — и это правда, —
Чтоб остался я как тень.
Никому не помешают
Тем, что буду лишь любить,
У дверей у райских с краю
И с тобою, может быть.

1993

Цветы

На могиле Хомякова
Появилися цветы,
И в душе славянской снова
Пробудилися мечты:
Может быть, еще не будет
Очевидного конца…
И надежда веру будит
В обретение венца…
Закачалися ромашки,
Зашептались висильки,
Бело-розовые кашки —
Возгорелись угольки
И затеплилась лампада
Благодати луговой.
Может быть, еще не надо,
Братья, никнуть головой?
Над гранитною плитою,
Над порушенным крестом
Летний ветер с простотою
Разговаривал с листом
И беседовал с былинкой
И с травиною сухой —
Об ушедшей, о былинной,
О великой и святой…
Проходили экскурсанты
Ротозейною толпой,
Монастырские куранты
Доносили слабый бой,
Тень от милиционера
Упадала иногда,
Но росла незримо вера,
Хоть и таяла вода.
Чьей-то верною десницей
Здесь поставленный сосуд
Говорит нам, что не снится
Ни Эдем, ни Страшный Суд.

1996

Михаил Шелехов

Заповедь

Когда собираетесь в церковь, а церкви поблизости нет,
Идите ко русскому граду — исполнить последний обет!
Вас старые камни обнимут, даря утешение вам,
И дряхлое рубище снимут —
с печалью земли пополам.
Когда собираетесь в церковь, а русского города нет,
Идите во чистое поле — исполнить последний обет!
Вас поле цветами обнимет, даря умиление вам,
И рваное рубище снимет —
с печалью земли пополам.
Когда собираетесь в церковь, а чистого полюшка нет,
Идите к реке обмелевшей — исполнить последний обет!
Вас чистые воды обнимут, даря просветление вам,
И ветхое рубище снимут —
с печалью земли пополам.
Когда собираетесь в церковь, а церкви поблизости нет,
Идите к душе уцелевшей, к любой христианской душе!
И будь он старик иль младенец, он даст отпущение вам
И сирое рубище сменит —
с печалью земли пополам.
Когда собираетесь в церковь, а вкруг ни единой души,
Молитесь на спящие зерна посеянной Господом ржи!
На клочья любви убиенной, на слезы угасших детей,
На Крест среди темной вселенной —
со ржавчиной старых гвоздей.
Когда собираетесь в церковь, а небо не помнит Креста,
Молитесь! И вам отзовется незримое жито Христа.
Молитесь, чтоб вспыхнули зерна! И в смерти даруется вам.
И снова возникнет мир горний —
с печалью земли пополам.

1988

Крещение

До крещенья детей доведи Твоих,
Боже мой, Боже!
Не дай превратиться в русалок
и в капли тумана.
Мы придем к Тебе тихо,
не ведая чувственной дрожи,
Мы придем к Тебе светом —
к далекой воде Иордана.
На пути к Тебе русское поле
легло под колеса.
И леса полегли, и Байкал!
И в кровавом распиле
Много жизней легло,
не избавив сердца от вопроса…
Но за то, что мы тут,
мы Тебя и в распиле — любили!
Мы к Тебе прибредем,
каждый шаг ощущая — босые,
Помавающей силе небес
благодарствуя словом…
Сохрани до крещения, Боже,
в пространствах России!
Дай пролиться воде
и душе зазвучать под покровом.
И когда под покров куполов
прибредут Твои дети,
Ты прости мне грехи мои, Боже,
хоть каплю их ныне!
Что не спас я ни этих,
ни тех в моем смутном столетье
И колодца не вырыл среди
вопиющей пустыни.
Коли милость Твоя —
дай мне силы упиться слезами —
На пути, на железном обрывке
предвечной дороги!
Отпусти Твоим детям грехи
и воздай небесами
За несчастные их и босые
несильные ноги.
Слышишь, дети Твои
сиротливо взыскуют покрова?
Ниспошли же несчастным
в крещенские наши морозы
Умиленья и веры в простое
и тихое слово
И вплети в их сердца
Свои вечные тайные розы…

1990

Дети

В белом тернии снега безмолвен Великий Иван,
Золотую главу преклоняя, лишь розово днесь
Начинает читать Херувим — и лазурный сафьян
Так печально блестит, как ударят заутрени шесть.
И, как первые люди, еще не узнавши бича,
Умиленные храмы наивно стоят над Москвой.
Ничего не моля и еще ничему не уча…
И как дети они! И как дети они — пред Тобой.
Но когда отчитают — и чтение гулом пройдет,
Обнимая сердца и пути несладимые тут,
Начинается день — и антоновский падает плод!
И антонов огонь сумасшедшие всюду зажгут.
И, состарившись вмиг в звездопаде рокочущих слов,
Наши храмы, как старцы,
склоняются к детям своим…
И, прощая, проходит в зерцале златых куполов
В белом тернии снега, как мальчик,
седой Херувим.

1990

Ангел на востоке

Близ Ангела с крутящимся мечом
Стою я в ослепительном молчанье.
А за мечом — блистает вечный дом.
И ветер смерти шевелит сознанье.
В день Воскресенья ангельским путем
Тут вел Господь из ада соблазненных —
Близ Ангела с крутящимся мечом…
И этот путь остался для бездомных.

1993

Лампада

Жизнь прожита. Лампада догорает.
И поздно уж елея наливать.
А свет смиренный напечатлевает
Скудеющую на чело печать.
В потемках мира мало чем отличен
От темноты я. Но негромкий свет
Еще горит, среди живых привычен,
И где меня уже почти что нет.
Но страшно думать, что за кругом здешним
Не жгу лампады перед Божеством.
И с каждым днем видением кромешным
Все четче я рисуюсь в мире том.
В последний раз я жгу свою лампаду
Под этим небом, где меня уж нет.
И лестницу дрожащую — ко Граду
Лампады бедной простирает свет.

1995

Андрей Ребров

Вестники

Ещё открыты в церкви двери,
И, как маяк, зовет людей
Свет Невечерний русской веры,
Тропинкой теплясь на воде.
Но ближе, ближе огнь огромный,
И все зловещей рыки волн,
И край земли моей греховной
Уже звериной пеной полн.
Мой дух ожгло дыханье зверя,
А в сердце холод — быть беде…
Огонь подсвечивает перья
Взлетевших в небо лебедей.
Своим тревожным устремленьем
Направив взоры к небесам,
Они, как вестники спасенья,
Путь указали в Божий храм,
Еще отверсты двери храма,
Но там, где прежде на воде
Светилась тропка в темноте —
Меж волн высоких — ямы, ямы…

1995

День избранный

На миг кромешным для меня
Свет белый стал от воронья…
Но в вороненой стали дня
Я вижу, вечный свет храня,
Накалы звездного огня
Ночных молитвенных небес…
И расточает, яко перст,
Днесь вражьи стаи звездный Крест.

1995

«Облачился зарей скальный город…»

Охватила заря скальный город.
И возжглись над варяжской Невой
Леденистые главы собора —
Светоч русской любви огневой.
В этот каменный огненный вечер
К мостовой пристывает мой взор,
Но в душе, яко Божии свечи,
Многоглаво пылает собор.
В эту лютую, зарную стужу,
Петрограда славянскую душу
В ледяную варяжскую плоть
Облече Милосердный Господь.
Отчего ж мне замерзший прохожий
Вдруг тепло улыбнулся на миг?
Прояснел, Петроград, твой погожий,
Прикровенный молитвенный лик!

1995

Константин Мозгалов

Отречение

Отрекаюсь от пиров,
от расхристанных голов,
от двусмысленности действий,
от замызганности шествий,
что ведут в тартарары
до положенной поры.
Отрекаюсь от зеркал,
от прокрустовых лекал,
от раздувшихся двухвосток,
от засахаренных блесток,
отразивших черный свет,
безнадежный на просвет.
Отрекаюсь от золы,
от разодранной полы,
от безрадостных георгик,
от вальпургиевых оргий,
где безумствовал, губя
малолетнего себя.
Отрекаюсь, Отче, каюсь!

2001

«Закончились игрища разом…»

Закончились игрища разом
в слепом, суррогатном раю,
и все, что берег пуще глаза,
я даром теперь отдаю.
Берите же, добрые люди!
Но страх не сочтите за труд,
когда на расплавленном блюде
расплату и вам подадут.
Считай, ничего-то не понял
на этой молчащей земле,
где белая тень колоколен
на треть утопает в золе.
Да сбудется воля Господня
на свет и смеркание дня!
Быть может, давно преисподняя,
дрожа, ожидает меня.
Туда не сойдет озаренье,
но все же, покамест живой,
еще остается мгновенье
покаяться перед травой.

2001

«Когда не исполняются…»

Когда не исполняются
земные законы,
в мир подвигаются иконы;
если лики молчат,
строгие от постов и молитв,
наступает эра битв
Превечного Духа
с безмозглою тьмою,
обвитой траурной тесьмою…

2001

Нина Карташева

«Я подхожу к сияющему трону…»

Я подхожу к сияющему трону
Природы, где задуман образ наш,
Я прикасаюсь к чистому картону,
Макая кисти в розовый пейзаж.
А небо! Господи, какое небо!
Убей меня, но только не отринь!
Не надо ни покоя мне, ни хлеба —
Останься, небо! Золото и синь!
Стекают в реки пламенные зори,
Стоят закаты до плечей в воде,
Белеют паруса в небесном море,
О Боге говорит звезда звезде!
И я пишу небесные портреты,
И я прошу чудесные цвета
Запечатлеть нетленные приметы
Души одной, чье имя — Красота!

«Саровской пустыни святыня и солнце…»

Саровской пустыни святыня и солнце!
Вот голубем диким душа моя ждет.
В икону смотрю, как в простое оконце
Избы деревенской, где радость живет.
Мне, страннице бедной печального мира,
Там будет приют, и любовь, и покой.
Стою у окошка усталой и сирой.
А Старец меня подзывает рукой.
Войду! Обогреет, напоит, накормит,
Поплачет со мной, посмеется со мной.
И сердце оттает, рассеется горе,
И сотами пахнет, целебной травой…
Прильну я всем сердцем к приюту родному,
И, силы набравшись, бесстрашно гляжу
На путь, предстоящий мне к Вечному Дому.
Поклон положу. И легко ухожу.

«Есть Слово — Господь…»

Есть Слово — Господь. И над словом — Господь.
Поэзия — Господа дар и призванье.
Содержится Словом Его мирозданье,
И Слово Его облекается в плоть.
И есть Красота выше прочих красот —
Пречистая Дева и Божия Матерь.
Ее постигает художник, ваятель —
И зримо нам образ прекрасный дает.
Есть музыка — Ангелов сферы и светы,
И слух нам лелеют, и звук нам несут.
Все в мире гармонии ими напеты.
И счастливы мы, если нас призовут:
Да будут уста наши мудростью святы,
Да будут глаза наши светом ясны,
И руки чисты, и одежды не смяты,
Творенья да будут честны.

Ангелина Шенина

Рождество

Ах, какой милосердный снег
Город наш изможденный лечит,
Свет фонарный скупой поблек,
А в церквах нынче свечи, свечи…
А Всенощная будит ночь,
Ото сна поднимая спящих.
И опять мне уснуть невмочь
Этим вечером говорящим.
Говорящим: «Гляди в снега,
В непроглядность январских далей».
Пусть всю ночь шелестит пурга
Над умытыми куполами.

Крещение

Январь. Крещенье. Благодать.
Морозом свергнутые дали.
И хочется весь день молчать,
И чтобы все кругом молчали.
Священность этой тишины
Нарушить свято лишь молитвой,
Церковных песнопений сны
Со звоном колокольным слиты.
А в полдень солнечный прорыв
Наступит в снежном пированье
И, верность Богу сохранив,
Зазолотится куполами.
И в этом вечном торжестве
Перед Всевышним замирая,
Ребенок и старик к земле
Склонятся, «Отче…» повторяя.

Пасха

Вербы серебрящиеся свечи.
Светлое Христово Воскресенье.
Новое и древнее Спасенье.
Праведный, щемящее-теплый вечер.
По церквам уставшим, просветленным
Ладаном насыщен воздух пряный.
И в устройстве мира нет изъяна,
Места нет грехам неискупленным.

Алексей Мельников

«Ищу Тебя, Господь моей души…»

Ищу Тебя, Господь моей души,
в числе и слове.
(— Не затвори и не уничижи
врата любви!)
Ищу в кипенье трепетных громов,
моленье молний.
(— Не умолчи, Господь моих стихов,
в стихах любви!)
Мечтаю обрести и дух, и плоть
в Твоем улове.
(— Благой надеждой осени, Господь,
мечты любви!)

Александр Ананичев

Новая Голгофа

Зацвели тополя за Дунаем.
Только выкрашен копотью цвет…
Это Запад славян распинает
На Балканах гвоздями ракет.
Хриплый крик над Голгофой несется
К небесам из славянской груди —
Упованье на русское солнце,
Что должно на Востоке взойти.
Но молитва в снегах цепенеет.
Солнце катится нынче назад…
И покуда Москва на коленях,
На кресте остается Белград.
Умереть нам завещано вместе.
И — воскреснуть. Дорога одна…
Чтобы спеть недопетые песни
И налить за победу вина!

Апрель 1999, Москва

Спас на Крови

Он горит и не сгорает
В ярком олове зари.
Достает крестом до рая
Храм, стоящий на крови.
А вокруг земля дымится
От крыльца до алтаря,
Где однажды, как водица,
Расплескалась кровь Царя.
…Кони. Камни. Гул колесный.
Полыхнуло. Обожгло…
И страдалец венценосный
Только выдохнул: «За что?..»
Храм горит. Он тоже страждет.
Смотрит жадно на восток
Бывший склад и бывший даже
Городской просторный морг.
Помнит купол оскверненный
Грозовой блокадный ад
И застрявший восьмитонный
В ребрах апсиды снаряд.
Загудели, дрогнув, стены,
И под куполом тогда
Проступил благословенный
Лик распятого Христа.
Храм теперь — музей публичный.
В шапках топчется народ.
И о фресках мозаичных
Бойко врет экскурсовод.
Нет молитвы покаянной.
Лишь, вздыхая тяжело,
Незалеченные камни
Шепчут: «Господи! За что?..»
Петербург. Зима. Светает.
У луны тускнеет медь.
Храм горит и не сгорает.
Только некого согреть.

Январь 2001, Петербург

Русская словесность и христианство (Начальная библиография)

Богогласник. Песни благоговейныя Праздником Господским, Богородничным и Нарочных святых чрез весь год приключающымся. — Почаев, 1790.
Богогласник, или Сборник набожных песнопений праздником Господским, Богородничным, нарочитых святых и чудотворным иконам, а также других благоговейных, молитвенных, покаянных и умилительных песней. — Варшава, 1924.
Богогласник с нотами. — Варшава, 1935.
Сборник русских духовных стихов / П. Варенцов. — СПб., 1860.
Калики перехожие. Сборник стихов и исследование П. Бессонова. Вып. 1–6. — М., 1861–1864.
Библейская поэзия. Ч. 1–2. [Составитель Ф.А. Иванов] — СПб., 1874.
Библейские мотивы. — СПб., 1896, 1897, 1898.
Сионский песнопевец. Священные псалмы в устах поэтов / Собрал игумен Антоний. — Изд. 2. — Репр. изд. 1902 г. (М.: Типо-литография И. Ефремова) — М.: Свято-Введенский монастырь Оптиной пустыни, 2000.
Сборник религиозно-нравственных стихотворений. — М.: Синодальная типография, 1905.
Сионский песнопевец / Собрал игумен Антоний. — М., 1908.
Христос в мировой поэзии. — М., 1912.
Волны вечности в русской художественной литературе. — Киев: Изд. Киевский религиозного общества, 1914.
Жемчужины духовной поэзии. — Петроград: Изд. Н.Н. Сергиевского, 1916.
Русская религиозная поэзия: Избранные стихотворения / Собраны и изданы профессором С.С. Груздевым. — Прага, 1928.
Духовные посевы. Сборник духовной поэзии / Составитель О. Хабаров / Вступ. Ст. митр. Волоколамского и Юрьевского Питирима. — М.: Объединение «Ноосфера», Изд. отдел Московского Патриархата, 1989.
Духовная поэзия. Сборник духовной поэзии. — Воронеж, 1990.
Златоструй. Древняя Русь. X–XIII вв.
Сост., авторский текст, коммент. А.Г. Кузьмина, А.Ю. Карпова. — М.: Молодая гвардия, 1990.
Стихи духовные / Составление, вступительная статья, подготовка текстов и комментарии Ф.М. Селиванова. — М.: Советская Россия, 1991.
Сборник духовных народных песнопений / Собрал и Сборник составил Епископ Афанасий. — Пермь: Изд. Пермской Епархии, 1991.
Голубиная книга: Русские народные духовные стихи. — М., 1991.
Библейские мотивы: Ветхий Завет. Выпуск I–II. — М.: Манускрипт, 1991, 1992.
Сборник духовных стихотворений в честь Спасителя / Сост. Д. Платонов. — По изд. 1909 г. — Новосибирск: Вознесенский каф. собор, 1994.
Евангелие от русских поэтов. Составитель и издатель Лев Тимофеев. — М., 1994.
Архимандрит Феодор. О духовных потребностях жизни [Русские духовные писатели]. — М.: Столица, 1991.
Слово жизни в духовных стихах, избранных для любителей духовного песнопения / Собрал и составил митрофорный протоиерей Николай (Гурьянов). — Остров Залит, 1994.
Слово жизни. Духовные стихи и песнопения [С нотами] / Собрал и составил митрофорный протоиерей Николай (Гурьянов). — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996.
Светлое Воскресение: Произведения русских писателей / Сост., примеч. С.Ф. Дмитриенко. — М.: Русская книга, 1994.
Псалтирь в русской поэзии XVII–XX веков / Составление, подготовка текста, вступительная статья и примечания Б.Н. Романова. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра: Ключ, 1995.
Ветхий Завет в русской поэзии XVII–XX веков / Составление, подготовка текста, вступительная статья и примечания Б.Н. Романова. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра: Ключ, 1996.
Христос в русской поэзии XVII–XX веков / Составление, подготовка текста, вступительная статья и примечания Б.Н. Романова. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра: Ключ, 1996.
Русская духовная поэзия. — М.: Православное братство «Споручницы грешных», 1996.
Бог и человек в русской классической поэзии XVIII–XX веков / Составитель Д.Д. Галютин. — СПб.: Библия для всех, 1997.
Серебряный Кедрон: Отраженья Евангелия. Стихи / Составил Павел Войнович. — М.: Присцельс, 1997.
Стихи духовные для детей и взрослых. — М.: Лествица, 1997.
Русские духовные сказки и стихи. — М.: Свято-Троицкая Церковь в Киевце, 1997.
Духовная нива. Сборник назидательных рассказов. — М.–СПб.: Лествица, Центр «Диоптра», 1998.
Слово жизни: Духовные стихи и песнопения / Прот. Николай (Гурьянов) — СПб.: Изд-во церкви Рождества Иоанна Предтечи, 1998.
Столп огненный. Библейские стихи / Составил Павел Войнович. — М.: Присцельс, 1998.
Духовные стихи. Канты. Сборник духовных стихов Нижегородской области. — М.: Наследие, 1999.
С нами Бог! Рождество в русской поэзии XVIII–XX веков. — М.: Изд-во Московской Патриархии, 1999.
Жития святых в русской поэзии. — М.: Лодья, 1999.
Поэзия небес. Бог и человек в русской классической поэзии XVIII–XX веков / Составитель Д.Д. Галютин. СПб.: Библия для всех, 2002.
Слово и Дух: Антология русской духовной поэзии (Х–ХХ вв.) / Сост., подгот. Текста, вступит. ст. и коммент. И.А. Чароты. — Мн.: Свято-Елисаветинский монастырь, 2003.
Духовные стихи Туровщины / Составители Г.А. Кодолич, Н.А. Саскевич. — Оздамичи-Погост-Туров-Минск: РУП «РУПИС», 2004.

* * *

Библия и русская литература. Сборник-хрестоматия / Автор предисловий и составитель М.Г. Качурин. — СПб.: Каравелла, 1995.
Первое словечко / Составитель Клавдия Лукашевич. — М.: Свято-Серафимовская Лавра, 2003.
Первое словечко / Составитель Клавдия Лукашевич. — М.: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2004.
Чудесная нива. Детям о Христе. — М.: Papor, 1998.
Праздник Рождества Христова. Сборник материалов для организации праздника. Часть 1. — М.: Изд-во Моск. Патриархии, 1998.
И Ангел занавес раздвинул. Три пьесы для православного детского театра. / С.В. Молчанова — Клин: Фонд «Христианская жизнь», 2000.
Пасхальные рассказы / Сост., примеч. М.А. Кучерской. — М.: Храм свв. Безсеребреников Косьмы и Дамиана, 1998.

* * *

Бахтин В.А. Духовные стихи славянских народов (сравнительные аспекты поэтики сюжетов и жанров) / Славянские литературы. Культура и фольклер славянских народов. XII Международный съезд славистов (Краков, 1998): Доклады российской делегации. — М., 1998. С. 465–481.
Буслаев Ф. Русские духовные стихи // Буслаев Ф. Русская народная поэзия. — СПб., 1887.
Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха: В 6 вып. сборников Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. — СПб., 1880–1888.
Демьянович М.М. О духовных стихах, употребительных в Брашевском приходе Кобринского уезда. — Вильна: Губ. тип., 1892.
Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. «Пойте Господеви вся земля…» (Русские духовные стихи) // Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. — СПб., 1994. С. 60–69.
Костюковец Л.Ф. Кантовая культура Белоруссии. — Мн., 1975.
Максимов С. Бродячая Русь. — СПб., 1877.
Пономарев А. Русское народно-религиозное мировоззрение в школьной характеристике академического богослова-магистранта // Странник. Т. 1. 1884.
Прохоров С.М. Традиции русского духовного стиха и Богородичные мотивы у Сергея Есенина // Филологические чтения: 1998. Сборник памяти М.С. Бодрова. — Даугавпилс, 2000. С 53–60.
Народно-христианская поэзия / Стихи духовные / Сост., вступ. Ст., подгот. текстов и коммент. Ф.М. Селиванова. — М., 1991.
Русская христоматия / Ф. Буслаев. — Изд. 3. — М., 1881.
Селиванов Ф.М. Народно-христианская поэзия // Сб. Стихи духовные. — М.: Сов. Россия, 1991.
Сирот И.М. Русские пословицы библейского происхождения. — Брюссель: Жизнь с Богом, 1985.
Сперанский М. Духовные стихи из Курской губернии // Этнографическое обозрение. — М., 1901. — № 3.
Срезневский И. Русские калики древнего времени // Записки Императорской Академии наук. — СПб., 1862, 1, кн. 2.
Сумцов Н. Очерк истории южнорусских апокрифических сказаний и песен. — Киев, 1888.
Федотов Г. П. Стихи духовные. — Париж: Ymca Press, 1935.
Федотов Г.П. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. — М.: Прогресс, Гнозис, 1991.
Федотов Г.П. Мать-земля (К религиозной космологии русского народа) // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Т. 2. — СПб: София, 1992. С. 66–82.
Федотов Н.Ф. О церковно-народном творчестве, а «по-ученому» о местных выдумках // Сочинения. — М.: Раритет, 1994.
Щеглова С.А. «Богогласник»: Историко-литературное исследование. — Киев, 1918.
Щурат В. Iз студiй над почаïвським «Богогласником». — Львiв, 1908.
Яцимирский А.И. Духовные стихи // Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 1. М.: БРЭ, 1993. С. 507–509.

* * *

Андреев И.М. Русские писатели XIX века. — М. Российское отделение Валаамского общества Америки, 1999.
Антоний (Храповицкий), митрополит. Ф.М. Достоевский как проповедник возрождения. — Монреаль: Изд. Сев.-Американской и Канадской епархии, 1965.
Антоний (Храповицкий), митрополит. Критика учения графа Л.Н. Толстого // Нравственное учение Православной Церкви. — Нью-Йорк, 1967. С. 13–268.
Архимандрит Иоанн (Шаховской). Толстой и Церковь. — Берлин, 1939.
Архимандрит Феодор. О духовных потребностях жизни [Русские духовные писатели]. — М.: Столица, 1991.
А.С. Пушкин: путь к Православию / Сборник. Изд. 2. — М., 1999.
Бердяев Н. Константин Леонтьев. Париж: Ymca Press, 1926.
Буслаев Ф.И. Древнерусская литература и православное искусство. — СПб.: Лига Плюс, 2001.
Давыдова Н.В. Евангелие и древнерусская литература. — М., 1992.
Диакон Андрей Кураев. Библия в школьной хрестоматии. — М., 1995.
Дунаев М.М. Православие и русская литература. Ч. I–V. М.: Христианская литература, 1996–1997 (Изд. 2. — М.: Христианская литература, 2001).
Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в XVII–XX вв. — М.: Изд. совет РПЦ, 2003.
Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в XVII–XX вв. (Фрагменты) — Мн.: ЗАО «Православная инициатива», 2005.
Евангельский текст в русской литературе XVIII–XX вв. — Петрозаводск, 1994.
Завитневич В.З. Религиозно-нравственное состояние Н.В. Гоголя в последние годы жизни. — Киев, 1902.
Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. — М.: Аспект-Пресс. 1996.
Концевич И. Истоки душевной катастрофы Л. Н. Толстого. — Джорданвилль: Свято-Троицкий монастырь, 1960.
Лепахин В. Икона в изящной словесности (Икона, иконопись, иконописцы, иконопочитание и иконные лавки в русской художественной литературе XI-начала XX века). — Сегед: JATEPress, 1999.
Лепахин В. Икона русской поэзии ХХ века. — Сегед: JATEPress, 1999.
Лепахин В. Функции иконы. — Сомбатхей, 2001.
Лосский Н. Достоевский и его христианское миропонимание. — Нью-Йорк, 1953.
Маевский В. Трагедия богоискательства Льва Толстого. — Буэнос-Айрес: Салгуэро, 1952.
Митрополит Анастасий (Грибановский). Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви. — Мюнхен, 1999.
Мочульский К. Духовный путь Гоголя. — Париж: Ymca Press, 1934.
Одиноков В.Г. Литературный процесс и духовная культура в России: Ф. Достоевский, Л. Толстой, И. Тургенев. — Новосибирск, 1995.
Одиноков В.Г. Литературный процесс и духовная культура в России: А. Пушкин, М. Лермонтов, Н. Гоголь. — Новосибирск, 1996.
О религии Льва Толстого. Сборник статей. — Репр. изд. 1912 г. (Москва) — Париж: Ymca Press, 1978.
Отец Иоанн Кронштадтский и граф Лев Толстой. — Джорданвилль: Свято-Троицкий монастырь, 1960.
Турилов А.А. Духовная литература и письменность. X–XV вв. // Православная Энциклопедия. Русская Православная Церковь. — М.: ПЭ, 2000. С. 372–406.
Филарет (Гумилевский), архиепископ Черниговский. Обзор русской духовной литературы. Изд. 3. — СПб., 1884.
Ф.М. Достоевский и Православие / Сборник. — М., 1997.
Христианская культура: Пушкинская эпоха / Редактор-составитель Э. С. Лебедева. Вып. I–XVII. — СПб., 1993–1998.
Христианская и русская литература. — СПб., 1903.
Христианство и русская литература. Сборник статей / Отв. ред. В.А. Котельников. — СПб., 1994.
Христианство и новая русская литература XVIII–XX веков: библ. указ. 1800–2000 / Сост. А.П. Дмитриев, Л. В. Дмитриева. Под ред. В.А. Котельникова. — СПб: Наука, 2002

Юрьева И.Ю. Пушкин и Христианство / Сборник произведений А.С. Пушкина с параллельными текстами из Священного Писания и комментарием. — М., 1998.
Ющенко А. Пророческий дао русской литературы. — Ниса, 1926.

* * *

Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского. — Париж: Ymca Press, 1968.
Викторич В. Бунинские «жития» // Сретенский альманах: История и культура. — М., 2001. — С. 23–27.
Воропаев В. О причинах смерти Николая Гоголя; Еще об одном мифе о Гоголе // Сретенский альманах: История и культура. — М., 2001. — С. 7–23.
Долгополова С., Лаевская Э. Религиозно ли творчество Пушкина? // Страницы. — 1996. № 1. — С. 94–100.
Ичин Корнелия. Богоборческий сюжет в русской литературе ХХ века: Хлебников, обэриуты, Соснора // Београдски универзитет. Анали Филолошког факултета. Књ. ХХ, 2000. — С. 223–232.
Левицкий С. Идея бессмертия у Достоевского // Образ (Москва). 1996. № 3 (7). — С. 60–75.
Лобанов С. Федор Тютчев: «русский империалист» // Сретенский альманах: История и культура. — М., 2001. — С. 3–7.
Лосский Н. Достоевский и его христианское миропонимание. — Нью-Йорк: Изд. им. Чехова, 1953.
Маркова Е. Пахомий Серб и русская агиографическая традиция // Славистика (Београд). Књ IV (2000). — С. 90–95.
Мельник В.И. Роман И. А. Гончарова «Обломов» в православном контексте // Славистика (Београд). Књ IV (2000). — С. 232–243.
Чурич Бобан. Библейские мотивы в рассказе «Родина» Льва Лунца // Филолошки преглед. Часопис за страну филологиjу (Београд). XXV. 1998, 1. — С. 151–164.

[1] Имя его не названо, указано лишь, что он томился в ссылке еще в 1942 г. См.: Архиепископ Нафанаил. Беседы… 1992. С. 54–55.

[2] Стояла мать (лат.).

[3] «Из глубины я воззвал к Тебе, Господи!..»

[4] 1812, 1813, 1814 гг.

[5] Слова, произнесенные Иисусом Христом на арамейском языке, смысл которых: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф.27:46)

[6] Авторство этого текста приписывалось также Великой Княгине Ольге Романовой, поскольку он был найден в ее бумагах после злодейской казни Царской Семьи.

К оглавлению

Жанры и темы

Сборники духовной поэзии

Рекомендуем

Комментировать

 

1 Комментарий

  • Sergey Goldberg, 26.01.2020

    Жалко что нет в фб2 формате.

    Ответить »