Образ. Рассказ первый
Рассказывают, что отец Иоанн Кронштадтский, служа утреню, неизменно сам читал праздничные каноны. Дорожил святой человек такой возможностью, не только разумом, но и духом прочувствовать житие христианских подвижников, святителей, мучеников, соприкоснуться их подвигу и войти в общую с ними радость.
Завтра нам служить образу Божией Матери Иверскому. Подражая праведному отцу Иоанну, открываю минею и перечитываю житие иконы. Вроде хорошо известная история, каждый год вспоминаем, читаем, а, всё одно, что-то да забывается. Начало девятого века, в столице православной империи новый всплеск гонений на иконопочитание, образы изымаются из храмов и частных домов, их сбрасывают в кучи и сжигают на площадях. Люди пытаются спасать святыни, тайком приносят в свои дома, но воины идут следом, врываются в человеческие жилища, и снова горят костры.
Наверно, это очень похоже на то, что показывали в немой хронике тридцатых годов прошлого века, когда большевики точно так же жгли иконы. История повторяется, горько смотреть на старые кадры, хотя понимаешь, к власти пришёл антихрист, и по-другому быть не может. А в те далёкие годы, в девятом-то веке, как могло такое случиться? Вот и недоумеваешь.
Читаешь, словно в первый раз, и снова встают перед глазами улочки древнего Константинополя, интересно, какими они тогда были, наверно, узкими и тёмными. Шутка ли, почитай, двенадцать столетий прошло с того дня, когда воин недрогнувшей рукой нанёс удар копьём по лику Пречистой. Ударил, увидел стекающую по образу кровь и упал на колени. Представляешь себе ту горницу, где находилась икона, и того воина, стоящего на коленях. Всё могу представить, поставив себя на его место, и как увидел, и как заплакал, а вот наносящим удар по светлому лику представить никак не могу.
Вижу ту вдову вместе с юношей сыном, несущих святыню к морю. Они спешат по мостовой, наверно, выложенной известняковыми плитами: нужно до рассвета отправить икону в плавание по морским волнам. Почему вдова решила поступить так, а не иначе? Можно же было икону просто где-нибудь спрятать, ну, закопать, в конце концов, как когда-то поступили с образом Казанским. Нет, здесь явно не обошлось без воли Божией. Почему именно эта икона отправилась в плавание по морским водам сроком в два века, и где она всё это время находилась? Вода, а тем более морская, не лучший способ сохранить икону, значит, целых двести лет её снова кто-то где-то хранил? Тогда кто и где? Увы, мы этого никогда не узнаем. Хотя бывает, что вот так чудесно, как в те далёкие времена, иконы приходят и сегодня.
Пару лет назад слышал рассказ одного весьма почтенного протоиерея. Батюшка служит в сане с начала шестидесятых. Докладывал он об этом случае архиерею, а я просто в тот момент оказался рядом, вот и услышал. Их храм в честь святителя Николая Чудотворца стоит на берегу известной русской реки.
— Представляете, служили мы литургию в честь образа Божией Матери Иверской, вдруг в церковь спешно входит рыбак, вызывает моего алтарника и просит передать батюшке, был он только что на реке и видел, как к берегу подплыла икона. Сам взять её в руки он не решается и просит послать на реку святого человека, чтобы принести образ в храм. Попросил я тогда одного нашего чтеца с клироса сходить с рыбаком. Тот вскоре возвращается с ликующим лицом и несёт икону на высоко поднятых руках. Я присмотрелся и ахнул: Иверская! Вот с нею мы на крестный ход и пошли, хотя и не престол был, а пошли, как-то всё само собой вышло.
Кстати, этот же батюшка ещё застал в живых и даже служил с человеком, который в наши дни был прославлен в сонме исповедников. Тогда же он рассказал ещё одну удивительную историю, которую, как говорит, слышал от самого исповедника.
События происходили, как понимаю, в начале двадцатых годов прошлого века, по стране прокатилась первая волна гонений на веру. Тогда большевики верующих не только расстреливали, кололи штыками, но ещё и топили. Несчастных загоняли на баржи, и топили баржи вместе с людьми. А иногда мучеников вывозили на середину реки и поодиночке бросали в воду.
Тот батюшка-исповедник тоже должен был быть казнён именно таким способом. Он находился среди других обречённых, молился и готовился к смерти. Вдруг поднимает глаза и видит прямо перед собой молодого человека. Тот стоял и молча смотрел на молодого священника. Потом всё так же молча сделал знак — следуй за мной. И повёл его по палубе. Ни один из красноармейцев не сказал им ни слова и даже не попытался как-то воспрепятствовать. Юноша уверенно, не оборачиваясь, шёл впереди, а потом стал спускаться по лесенке в трюм.
Нужно сказать, что баржа была самоходная, то есть у неё была своя машина, позволяющая судну передвигаться без сторонней помощи. Машина работала на угле. Вот к топке с горящим в ней углём они и подошли. Провожатый всё так же молча открыл дверцу печи и показал батюшке на огонь: — Иди. — В первый момент, — рассказывал старый исповедник, — мне стало страшно, но потом я почему-то успокоился, и, полностью доверившись юноше, решительно полез в топку.
Когда изучаешь те годы, то удивляешься, как обстоятельно тогда казнили. Людей убивали очень организованно, тщательно справляясь с именами, что значились в списке. После того, как, согласно списку, утопили всех, обнаружилось исчезновение этого самого молодого батюшки. Чекисты облазили баржу, заглянули во все уголки, где только мог спрятаться человек, но никому и в голову не пришло заглянуть в жарко пылавшую топку.
Потом уже, когда баржа причалила к берегу и палачи ушли, всё тот же молодой человек открыл дверку печи и вывел батюшку на берег. В будущем рассказчику предстояло ещё побывать на Соловках, пройти через множество других тюрем и лагерей, в которых общим сроком он проведёт долгих пятнадцать лет, но останется жить и будет снова служить в храме. Но в это день на собственном примере человек убедился в истинности ветхозаветного чуда о трёх юношах, не сгоревших в раскалённой печи. А своего спасителя батюшка потом встретит изображённым на старинной фреске в одном из храмов.
Я специально не называю имени святого исповедника, недавно прославленного Церковью, потому что нигде в его житии не читал об этом чуде. С другой стороны, нет оснований не доверять и тому старенькому уже протоиерею, имевшему счастье жить и служить рядом с подлинным чудотворцем, от которого он услышал эту загадочную историю.
Множество известных икон пришли к нам необычным образом, или, как мы говорим, они «были явлены». Особо это касается образов Пресвятой Богородицы. Казанский — благодаря сонному видению девочки Матроны был найден в земле, Державной — обрели на чердаке, Жировический — явлен в ветвях груши, Тихвинский — парящим в столпе света над Ладожским озером. Вспомним ту же Иверскую, Табынскую, Толгскую, и это только то, что лежит на поверхности памяти. Вовсе не значит, что иконы были созданы каким-то волшебным образом, нет. Кто-то их писал или резал из камня, но людям для почитания они явились именно чудесно.
Порой приходишь к выводу, что икона чем-то очень напоминает человека. Она точно так же имеет материальное начало из левкаса, красок и досок. Правда, у нас есть душа, у верующего — она не только мыслит и управляет телом, но ещё и несёт в себе духовное начало, соединяющее нас с Небом. У иконы души нет, зато ни у кого язык не повернётся сказать, что она не принадлежит духовному миру. Ведь наша связь через икону с личностью того, кто изображён на ней, очевидна.
Как происходит эта связь, непонятно, но по опыту знаю, подойдёшь к иконе, и, словно в окно, заглядываешь через неё в тот мир. А он, тот самый мир, в свою очередь, ещё пристальнее всматриваться в тебя. Икона таинственна, порой изображённые на ней святые способны являться в реальном мире, и как в случае с тем святым исповедником, исполнять относительно нас промысл Божий. История святости изобилует множеством таких примеров, вспомним хотя бы чудесные явления в наш мир святителя Николая Чудотворца, которого спасённые им люди потом узнавали на иконах.
Помню, ещё студентами второго курса института мы с товарищем, будучи на практике в деревне, рискнули зайти в сельскую церквушку. Зашли, стоим у порога и боимся сделать что-нибудь не так. А в храме никого нет, никто не спешит нам навстречу, но никто и не прогоняет. Огляделись мы с ним, вокруг всё так интересно и загадочно. Мой приятель, Костик Шуранов, как раз тем летом решил осваивать фотодело, и потому постоянно таскал с собой фотоаппарат «Зенит» в большом кожаном футляре. Короче, мы поступили с ним точно так же, как поступают и сегодняшние туристы. Костик достал фотоаппарат, окна благо, были большие, свету вполне хватало, и давай щёлкать всё подряд, и сам иконостас, и отдельные иконы. Всю плёнку перевели, и нам никто ничего не сказал, может, просто, не видели?
Сейчас в храмах фотографировать не разрешают, и мы не разрешаем ни снимать у нас в храме, ни фотографироваться, во всяком случае, без спросу, а если люди попросят, то, пожалуйста, снимайте, нам не жалко. Правда, всегда опасаемся людей, тех, кто входит и, не перекрестясь, сразу же идут рассматривать иконы. Однажды заходят двое, чувствуется, серьёзные люди, я сразу понял, зачем они пришли, и сам к ним подошёл. Поздоровался и говорю: — Вы нас простите, но в храме нет ничего ценного, а всё что было, уже украдено, нас шесть раз грабили. То, что вы видите, это новодел и серьёзных денег не стоит. Век деловых людей, не теряя ни минуты, без лишних слов, они развернулись и вышли из храма.
А один раз, помню, на вечерне, вызывают меня из алтаря: — Батюшка, посмотри, странный какой-то человек… ходит с прибором по храму и всё что-то про себя бормочет. Выхожу, действительно, мужичок, неприметный такой, держит в руке камеру и направляет её последовательно на каждую нашу икону, а в ухе у него торчит наушник с маленькой антенной. Я догадался, что кто-то далекий через камеру рассматривает наши образа и командует этим неприметным дядечкой на что ещё сфокусировать фотоглаз. Точно так же, как и в предыдущем случае, объяснил ему, что всё ценное у нас уже разворовано, так что, извините, загляните как-нибудь в другой раз.
Знакомый москвич завёз к нам в храм своего друга, высокопоставленного офицера из таможенной службы. И тот поведал, как много икон они в те годы спасли от вывоза заграницу. Я слушал его рассказ и вспоминал историю о том, как до войны ещё в Суздале построили свинарник, где полы и клетки для животных сколачивали из образов пятнадцатого — семнадцатого веков. Другого материала не нашлось. Немногие тогда решались спасать и хранить до лучших времён иконы, книги, мощевики. Пришло время, и потомки тех, кто, рискуя жизнью, сохранил то, что смог, понесли старинные образы во вновь открывшиеся храмы. А следом за ними пришли грабители.
— Так что, батюшка, — продолжил гость, — если хотите, приезжайте к нам с ходатайством, мы вам в храм что-нибудь и передадим. Древних икон не обещаем, но век на 18‑й можете рассчитывать. И очень он удивился тогда моему ответу, и даже наверно, обиделся, когда я на его такое искреннее предложение ответил: — Что вы, что вы, ни в коем случае! Конечно, спасибо вам огромное, но мы лучше новые напишем, а, в крайнем случае, бумажные повесим.
Просто он не знает, каково это — входить в ограбленный храм. Ты приходишь на службу рано утром и понимаешь, что ночью влезли. Или решётки спилили, или двери металлические срезали. Стоишь перед входом, а войти не можешь, сердце бешено колотится, ноги будто наливаются свинцом — невозможно оторвать от земли.
Входишь в церковь, и каждый твой шаг через силу, потому что сейчас ты посмотришь вот на это место на стене или на колонне, где привычно висели и перед которыми годами молились, образа святых, а там тёмный контур по периметру от нагара — и всё.
После очередного налёта, от бессилия вывесил, помню, на дверях храма такое объявление: «Уважаемые воры, просим вас больше не беспокоить. В храме не осталось ничего из того, что можно было бы продать. Всё уже украдено». И решил: всё, больше никаких старых икон не выставлять, только новое, а всё старое снова спрятать до лучших времён.
А когда они наступят, эти лучшие времена? Даже сегодня, когда, казалось бы, практически во всех храмах налажена надёжная охрана, стараемся их не вывешивать. Вон, у соседей прямо белым днём вошли в церковь ребята в масках, повалили бабушек на пол, вырвали из киота нашу древнюю святыню, мощевик с частицею Креста Господня, мощами апостолов, святых первых христианских веков. И сгинули. Мне тогда кто-то позвонил и рассказал об этой беде, а я машину веду. Так и не смог дальше ехать, на обочине остановился, слёзы сами текут, дороги не вижу. Прав был покойный отец Павел, что держал мощевик в алтаре и выносил только на самые большие праздники… Слишком уж мы доверились мiру, нельзя так.
Кстати, мы потом с Костиком у него дома проявили ту плёнку, что отщёлкали в маленьком деревенском храме, что находится в старинном белорусском селе. Из всех тридцати шести кадров получилась только одна единственная фотография — иконы Пресвятой Богородицы. Сделали мы себе по снимку на память, засунул я его куда-то в книжку и благополучно забыл. После того, как к вере пришёл, вспоминал о ней, хотелось посмотреть, что это был за образ, да найти никак не мог. А тут приехал домой к родителям и стал перебирать свои книжки. Открываю одну, а из неё внезапно выпадает та старая чёрно-белая фотография. Я обрадовался, с интересом рассматриваю, и тут же упрекаю себя, мог бы и раньше догадаться: конечно же, Тихвинская. А какая же ещё? Если мы с матушкой уже без малого двадцать лет сперва восстанавливали, а теперь и служим в нашем храме Тихвинской иконы Божией Матери?
Помню, заехал в гости к одному знакомому батюшке, за столом разговорились, тот сам с Урала, и матушка у него оттуда же. Работали ребята в Москве, успешно занимались бизнесом, потом одновременно пришли к вере и, продав доходное предприятие, переселились в старинный русский город.
— Эта мысль — оставить большой шумный мегаполис и уехать навсегда в провинцию — постоянно жила где-то в подсознании. Долго думали куда, — вспоминает мой товарищ, — а потом, путешествуя по «Золотому кольцу», попали в этот городок. Как увидели красоту его многочисленных храмов, походили по старинным ухоженным улочкам — так и решили, что если переезжать, то только сюда. Так и сделали, продав квартиру в столице, купили ветхий домик с участком земли и на этом месте построили добротный дом.
Со временем, приняв священный сан, глава семейства получил благословение возрождать один из переданных нам в этом городе храмов, а матушка во всём стала помогать мужу. Наконец, в маленькой, наспех обустроенной церквушке прошла их первая литургия. И всё было неплохо, даже для первой службы, если бы не досадное происшествие: на литургии во время чтения Евангелия у матушки неожиданно подкосились коленки, и она без чувств рухнула на пол. Тогда подумали, что ж, бывает, женщины вообще существа ранимые, а здесь такое волнение: её батюшка служит, да ещё и первая служба.
Короче говоря, списали всё это дело на усталость, а через неделю ситуация повторилась. По городу поползли нехорошие слухи. Матушка, мол, порченая. Ребята и сами испугались, что такое с матушкой происходит, в чём причина? Ведь и причащалась раньше, и на службах постоянно присутствовала, и ничего подобного никогда не случалось, а как стала женой священника, тут всё и началось. Только с матушкой такого происходить никак не может, матушка, как и английская королева, должна быть вне подозрений!
Батюшка не стал откладывать дело в долгий ящик, посадил жену в машину и повёз к одному знакомому старцу. Старчик долго о чём-то беседовал с молодой женщиной, и, наконец, поставил диагноз — виноваты во всём иконы. А дело обстояло так: в то время, когда матушка была ещё совсем молоденькой студенткой, к ним в дом постучались два человека, мужчина и женщина. Улыбающиеся и говорливые, они сразу поинтересовались, знают ли хозяева, что у «бога» есть собственное имя, и зовут его «Иегова». Если в жизни молодой девчонки спустя несколько месяцев ничего существенно не изменилось, то в судьбе родителей произошли серьёзные преобразования. Став сектантами, те решились по требованию надзирателя уничтожить отеческие иконы, доставшиеся им ещё от деда с бабкой.
Уничтожить — дело нехитрое, благо возле дома свой огород, пошёл себе на участок, разложил костерок, чиркнул спичкой — и готово. Только вот «чиркнуть» рука не поднимается, боязно как-то. Вот и вложили мудрые родители коробок со спичками в руки любимой дочки, ей-то всё одно, комсомолка-активистка, грехом больше, грехом меньше. И только много лет спустя, когда несмышлёная девочка превратилась в матушку, гарь того костра стала догонять, мутить её разум и валить на пол при чтении стихов из Священного Писания. После разговора со старцем осталась матушка в монастыре на недельку, поговела, покаялась и вернулась в храм уже обновлённым человеком.
Удивительная это стихия — огонь, через неё одни люди порывают с верой, другие её обретают. Какой страх оказаться на пути огненной лавины, если попал, то всё, никуда уже не спрячешься. Безжалостная и всё пожирающая, ей без разницы, что уничтожать, леса ли, дома, посевы. Кто-кто, а пожарные знают об этом очень хорошо.
Прошлым летом в наших местах творилось что-то невообразимое: кругом полыхали пожары, горел лес на огромных территориях, а вместе с ним выгорали целые деревни. Все, кто был в состоянии, выходили тогда помогать пожарным,. И общими усилиями, с помощью Божией, справились с бедой. В память о тех событиях в областном управлении МЧС построили часовню в честь образа Пресвятой Богородицы Неопалимая Купина. Осенью на собранные добровольные пожертвования заложили фундамент, а в начале этого года часовню уже освящали.
Потом в частном разговоре командир спасателей признался священникам: — Знаете, я ведь раньше, до этих событий не очень-то поддерживал идею строительства часовни, но после того, что мне пришлось собственными глазами увидеть на месте прошлогодних пожаров, моё мнение поменялось полностью.
— Представьте себе картину: идёт верховой пожар, сильный ветер гонит огонь прямо на село. Думаю, всё, дома уже не спасти, людей бы не загубить. А эти люди, местные деревенские жители, взяли в руки иконы и пошли навстречу огненной лавине. Сколько их там было, бабушки, маленькая горстка, но идут бесстрашно и поют что-то божественное. И хотите, верьте, хотите — нет, только я всему этому свидетель, огонь вдруг резко меняет направление и обходит селение стороной. Явно было видно, что кто-то вдруг обуздал его, словно зарвавшуюся собаку, и отогнал от жертвы. После того случая я и надумал строить часовню.
Что тогда было, страшно вспомнить, обстановка менялась ежечасно. Всё зависело от направления ветра, куда подует, туда огонь и ринется. Вокруг во множестве леса и торфяные болота, есть чему гореть. Вдруг приходит известие: огонь повернул в сторону крупного районного центра и идёт точно на город. Что делать? Владыка звонит отцу благочинному:
— Созывай людей, и идите крестным ходом вокруг города.
— Владыка, святый, уже не успеваем. Но я договорился со спасателями, дают вертолёт. Благословите облететь по периметру всего райцентра с Неопалимой Купиной.
Вот такой крестный ход и совершили. Священники с народом оставались молиться в храмах, а благочинный полетел крестных ходом. В своё время мне довелось летать на вертолётах, потому и могу представить, как среди шума работающих двигателей батюшка служил тот молебен. Как прижимал к груди образ Пресвятой, и кричал Богу о помощи.
Мы тогда постоянно просили о дожде. Молебен проведём, в ответ с неба слегка покапает — и вновь сушь. А здесь вдруг на подступах к городу пошёл такой ливень, что полностью загасил пожар. После этого случая владыка и благословил нам всем с иконами и молитвой обойти вокруг своих сёл и городов.
В соседнем с нами районе, в храме Святителя Николая, тоже совсем недавно произошёл интересный случай. Уже после службы, когда батюшка собирался уходить, к церкви подъехала машина. Какие-то люди попросили освятить им автомобиль. Хорошо, священник отказывать не стал, взял святую воду, кропило и помолился о «благословении колесницы». Народ тоже молился, и потом вместе с батюшкой зашли в храм. Пока тот ходил в алтарь чашу с водой относить, возвращается, а людей тех уже и нет. Глянул он мельком на аналой, а там, где обычно лежал образ преподобного Серафима, пусто. Сперва священник даже не понял, что произошло, а потом его точно током ударило: пропал всеми почитаемый образ! Бросился вдогонку, да куда там, разбойников уже и след простыл.
Как же он тогда молился, как Богу жаловался, и что вы думаете, услышали его молитву. Не прошло и нескольких дней, как приезжают в храм эти люди и несут в руках ту самую икону, только почему-то обёрнутую в толстое махровое полотенце.
— Простите нас, люди добрые, бес попутал. Вот, назад принесли. Её невозможно взять в руки, обжигает, — и положили Серафимушку назад на пустующий аналой.
Узнал я об этом случае от тамошних священников, домой возвращаюсь, хожу возбуждённо по комнате и матушке рассказываю:
— Представляешь, — восклицаю, — украденная икона жгла ворам руки! Реально, по-настоящему жгла.
А она спокойно меня так выслушала: — Что ж тут удивительного, так и должно быть.
И потом в ответ на моё недоумение поясняет:
— Ты, батюшка, в святцы — то загляни, «серафим» и означает — «пламенный».
Комментировать