- К читателю
- Часть I
- Арест не по правилам
- «Дела» и люди
- «Диверсант» Каштанов
- «Шпиён» Микита
- «А как насчет Маркса и Энгельса?»
- «Vive Vita!»
- Покушение на Тольятти
- «Академия перепихнизма»
- Следствие. Следователи. Свидетели
- Часть II
- «Этапы большого пути»
- «Столыпин»
- Пересылка
- «Эта аудитория — тоже ведь история»
- Вот мы и «дома» — в Каргопольлаге МВД СССР строгого режима
- В карантине
- Обряд моего «крещения» в «ЗК»
- Член-марионетка
- «Лососина» небывалой свежести
- Любовница Николая II и прочая, и прочая…
- Вступаю в строй работяг
- Неожиданная встреча
- Это страшное слово — «лесоповал»
- Небываемое бывает
- Развод, или «Раньше был у нас режим…»
- Голый индеец на крыше, или Театр одного актера
- Сверхъеврей и бандеровцы
- Бандеровцы решили заговорить на английской мове
- Очень платоническое свидание
- Чье-то третье дыхание
- Кобыла легкого поведения
- Профессор Штейнберг и актриса Окуневская
- Воровской суд
- Русский характер
- Смерть Сталина. Прелюдия
- Предпоследнее известие
- Свершилось
- Запахло свободой
- Амнистия
- Искусство принадлежит «врагам народа»!
- Небывалый доклад о международном положении
- «Обыкновенный» концерт
- Театр под конвоем
- Наш клуб
- Концерты на женском лагпункте
- Новый год — пятьдесят пятый
- Пора домой и мне!
- Постфактум
- Наконец-то я дождался суда и оказался «в законе»
- Приложения
- Стихи и песни про беду
- 3К
- Злые кандалы
- Упреки разума
- Мираж
- Студент-заочник
- Сидор Карпыч похудел…
- Две баллады
- Мать Ивана Грозного
- Прощание
- Стихи, сочиненные и посланные домой малышу-сыну
- Зайка-капризайка
- Фролка-Балаболка
- Мишка-певец
- Песни на мои слова, разрешенные к исполнению на сцене лагерного клуба
- Твоя улыбка
- Машка бесконвойная
- Нелегальный почтальон
- Марш «Пройденный путь»
- На освобождение доктора Брусенцева
- Письмо от заключенных нашего лагпункта, провожавших меня на свободу
Неожиданная встреча
С момента своего поселения в четвертом бараке, я размещался на верхней полке так называемой вагонки.
Как-то раз утром моего выходного дня, я начал перебираться со своей верхней полки на нижнюю. Занимавший ее до этого дня заключенный был отправлен на этап. Тот факт, что я теперь буду жить внизу был для меня приятным подарком судьбы. И дело, конечно, не только в том, что теперь не придется каждый раз забираться вверх и спускаться вниз по любой надобности. Главное в том, что жители нижних полок были как бы хозяевами каждого данного «купе». Обитатели верхних должны были постоянно одалживаться у них. И когда надо было покушать на приоконном столике или что-нибудь написать. Было совсем неудобно садиться на нижнюю полку с зашедшим к тебе поговорить товарищем. Тем более, если хозяин на ней спал или даже просто лежал. Словом, я слез с верхней полки и переложил на нижнюю свой «сидор», то есть вещмешок. В этот момент в барак из сеней вошел незнакомый человек. Это был явно какой-то вновь поступивший из лагерной пересылки заключенный.
В этот момент в бараке было пусто. Дневальный Максим куда-то отлучился. Вошедший подошел к пустой полке, с которой я только что слез, и закинул на нее свой вещмешок.
На мой тридцатилетний взгляд, это был старый человек, с небритой седой щетиной на лице, одетый в лагерное «обмундирование» второго срока. На локтях его ватника были заплаты синего цвета.
Мы поздоровались. Мне стало жаль пожилого новичка, безусловно, измученного этапами и пересылками.
— Знаете что, — сказал я ему, — я только что слез с этой верхней полки. Я к ней привык, могу на ней и дальше жить. А вам будет трудновато туда забираться. Занимайте нижнее место.
— Спасибо, — ответил он. И переложил свой вещмешок вниз.
— Что ж, будем знакомиться, — сказал я и протянул руку.
По заведенному в лагере обычаю заключенные называли при знакомствах, кроме имени, свою прежнюю доарестную работу или свою прежнюю должность.
Назвав свое имя, я, сознаюсь, не без некоторого самодовольства добавил:
— Кандидат исторических наук.
— Ворожейкин Григорий, — отвечал мой новый знакомый. — Маршал авиации. Начальник штаба и замкомандующего Военно-воздушными силами Красной Армии.
Следует заметить, что «старику» Ворожейкину, как оказалось, было в тот момент пятьдесят пять лет.
С маршалом Ворожейкиным мы прожили вместе всего несколько дней. Его вскоре отправили на этап.
Дело в том, что он прибыл в Каргопольлаг одним этапом со своей женой, также заключенной. Ее перевели из женской зоны пересылки на наш лагпункт за несколько дней до него и уже устроили на работу медсестрой в амбулатории. А по гулаговским порядкам содержать жену и мужа в одном лагере не разрешалось. Начальство, вероятно, из уважения к прежним званиям Ворожейкина, предложило супругам самим решить — кому из них отправляться на этап. Он попросил, чтобы жену оставили на нашем лагпункте, а этапировали его.
Маршала Ворожейкина я больше не встречал. А его жена — очень милая, всегда доброжелательная к пациентам, приходившим в амбулаторию, женщина, оставалась на нашем лагпункте до реабилитации мужа, и соответственно, своей тоже.
Нас, вышедших из карантина через двадцать два дня пребывания там, отправили к нарядчику для назначения на работу. Нарядчик при этом учитывал и потребность в тех или иных специалистах или рабочих руках, учитывал иногда и прежние, «вольные» профессии прибывших на лагпункт заключенных, прикидывая при этом, кто на что может пригодиться. Так, например, рабочих, имевших специальность токаря или слесаря, он направлял в РММ — ремонтно-механические мастерские, шофёров — в автопарк, электриков — в бригаду электриков. Некоторых интеллигентов, способных хорошо считать, посылали на конторскую работу. Прибывший с нами из ленинградской «Шпалерки» инженер-лесопромышленник Грудинин был, естественно, назначен на какую-то лесную специальность. Женька Михайлов — мошенник-рецидивист по бухгалтерским махинациям, был определен счетоводом в какую-то службу. Весьма пожилого, по моим тогдашним представлениям, пятидесятилетнего юриста Лупанова нарядчик почему-то нарядил на работу в конпарк, то есть на конюшню, в бригаду возчиков и грузчиков. Видимо, посчитал его слишком старым для тяжелых работ, а для работ бухгалтерских непригодным. Забегая вперед, скажу, что позднее Лупанов получил какую-то юридическую работу — составление бумаг, требовавших юридического обоснования.
Что касается меня, не имевшего никакой практически полезной специальности, не умеющего к тому же хорошо считать, а тем более писать сносным почерком, то ни на какую «придурочную» работу я вообще не годился. Мое ученое звание кандидата наук в те годы, кстати сказать, в отличие от сегодняшнего положения, крайне редкое, и на воле в те времена весьма престижное, здесь, в лагере, было совершенно недостаточным основанием для того, чтобы занять должность «придурка».
Комментировать