Как не зацикливаться на своих грехах?

Мы мно­го чита­ем и гово­рим про любовь к Богу и ближ­не­му, все зна­ют, что глав­ное — любить Бога и ближ­не­го, и так­же все зна­ют, что себя любить нель­зя. Поче­му? Пото­му что себя мы видим тоже иска­жен­но, ста­вим знак равен­ства меж­ду собой и наши­ми гре­ха­ми и стра­стя­ми. Мы смот­рим на себя сво­и­ми кри­вы­ми, гряз­ны­ми очка­ми, видим “помой­ку” сво­ей души и дума­ем: «Вот эта вся помой­ка и есть насто­я­щая я, какой кош­мар! Надо меня воз­не­на­ви­деть, поре­зать на кус­ки и куда-то ути­ли­зи­ро­вать». И на ближ­не­го мы смот­рим так же, а порой даже хуже: «Я, конеч­но, ужас­на, но он еще хуже». Это взгляд бли­зо­ру­кий, помраченный.

Если импли­цит­ная антро­по­ло­гия дан­ной цер­ков­ной тра­ди­ции, где ты – ничто, сово­куп­ность гре­ха, тогда верить себе, конеч­но, нель­зя. Чему верить? Это все стра­сти. Нет в тебе ниче­го свет­ло­го, оста­ет­ся одно – кай­ся в гре­хах, посы­пай голо­ву пеп­лом. Какое там дове­рие? Толь­ко «пока­я­ние», «сми­ре­ние», «послу­ша­ние». При этом это может быть игрой слов, ведь еще надо разо­брать­ся, что такое «сми­ре­ние», «послу­ша­ние». Если я никто, ничто и звать меня никак, и это есть точ­ка исти­ны, – точ­ка, не запя­тая, – то это может при­ве­сти к серьез­но­му лич­ност­но­му «застою», если не ска­зать – регрессу.

Напри­мер, у чело­ве­ка есть то, что назы­ва­ет­ся низ­кой само­оцен­кой, неуве­рен­но­стью в себе, ощу­ще­ни­ем низ­кой цен­но­сти себя, и в хра­ме неред­ко такой чело­век нахо­дит под­твер­жде­ние такой сво­ей само­оцен­ке, ему гово­рят: да, ты никто. И чело­ве­ку это очень ложит­ся, очень соот­вет­ству­ет его ощу­ще­нию, он утвер­жда­ет­ся в этой «истине».

Низ­кая само­оцен­ка при­рав­ни­ва­ет­ся к «сми­ре­нию». А мысль о том, что я что-то зна­чу, трак­ту­ет­ся как гор­дость, грех. Про­бле­ма в том, что доро­га эта тупи­ко­вая, здесь вме­ши­ва­ет­ся пси­хо­ло­ги­че­ская про­бле­ма нецен­но­сти себя, к кото­рой, как пра­ви­ло, при­хо­дит чело­век из-за дефи­ци­та без­услов­ной люб­ви в дет­стве. Хри­стос ска­зал: «Я уже не назы­ваю вас раба­ми… Я назы­ваю вас дру­зья­ми» (Ин, 15 гла­ва), но это и дру­гие места в Еван­ге­лии поче­му-то неред­ко игнорируются.

Увидеть себя в Свете Любви

Имен­но в све­те без­услов­ной люб­ви мы можем уви­деть себя насто­я­щи­ми, а не про­сто в нев­ро­ти­че­ском копа­нии в сво­их гре­хах по спис­ку, бро­шюр­ке с гре­ха­ми. Если мы можем пред­стать хотя бы на какую-то секун­ду, может быть, очень ред­ко, может, в каком-то осо­бен­ном молит­вен­ном пред­сто­я­нии, но пред­стать перед све­том люб­ви Бога, тогда у нас, как у еван­гель­ско­го сле­по­го, могут открыть­ся очи, и мы уви­дим себя по-насто­я­ще­му, таки­ми, какие мы есть, таки­ми, каки­ми нас видит Он. Вот это, может быть, самое глав­ное. Уви­деть не то, что я про себя думаю (я могу про себя думать слиш­ком хоро­шо или слиш­ком пло­хо, чаще слиш­ком пло­хо, а это тоже не луч­ший спо­соб), а уви­деть себя таким, каким меня видит Он.

Это под­лин­ное виде­ние себя очень силь­но нас осво­бож­да­ет. Тогда мы можем встре­тить­ся с тем, кем мы явля­ем­ся на самом деле. При­ме­ры есть и в Еван­ге­лии, напри­мер, прит­ча о мыта­ре и фари­сее. Что отли­ча­ет их? Мытарь видит себя, он зна­ет, кто он есть на самом деле, видит, как он гре­шен. Он видит эту прав­ду, при­зна­ет ее, бьет себя в грудь. Он пони­ма­ет какую-то важ­ную прав­ду о себе.

А фари­сей? Он не видит себя насто­я­ще­го, он в иллю­зии: «Я не такой как дру­гие, я хоро­ший». Самое страш­ное, что в этой под­мене он убеж­ден в сво­ей право­те. Дру­гое дело, если бы он пони­мал: я не очень люб­лю ближ­них, осуж­даю сосе­да. Так нет же, он убеж­ден в сво­ей правоте.

Самый для меня люби­мый, кра­си­вый при­мер прав­ды о себе и отно­ше­ни­ях Бога с чело­ве­ком — это прит­ча о блуд­ном сыне. Бог любит нас, как ни стран­но, имен­но так, как это пока­за­но в этой прит­че. Что про­изо­шло с блуд­ным сыном? Он “при­шел в себя”, он уви­дел себя, у него откры­лись гла­за, он понял, кто он есть. И после это­го он «встал и пошел». Пока он не видел, кто он (это важ­но), он не шел к Отцу. Когда он это уви­дел, когда у него откры­лись очи, он про­трез­вел, толь­ко тогда он «встал и пошел».

Очень инте­рес­но, что в Еван­ге­лии два­жды повто­ря­ют­ся эти сло­ва. Сна­ча­ла гово­рит­ся, что он «при­шел в себя» и ска­зал сам себе: «вста­ну и пой­ду», а потом повто­ря­ет­ся: «он встал и пошел». Мож­но ведь было ска­зать, что он про­сто пошел, но поче­му-то еван­ге­лист пишет два раза гла­гол «встал». Воз­мож­но, это тоже важ­но: чело­век как лич­ность может встать во весь рост тогда, когда он уви­дел себя. Он сна­ча­ла при­шел в себя, уви­дел себя, потом он встал и толь­ко потом пошел. Это некая важ­ная динамика.

А что отец? Для него ниче­го не важ­но. Ему не важ­ны гре­хи сына, ему не важ­но, что тот про­мо­тал часть име­ния, в каком-то смыс­ле, ему не важ­но, что с сыном было. Ему важ­но, что сын, кото­рый “сги­нул”, теперь нашел­ся, сын при­шел. Осталь­ное уже не важно.

Если у кого-то есть дети, пред­ставь­те, что ваш ребе­нок про­пал, а потом вдруг нашел­ся. Какие бы он гадо­сти ни делал до это­го, раз­ве вы буде­те вспо­ми­нать пло­хое? Глав­ное, будет радость, как была у Марии, когда они с Иоси­фом поте­ря­ли отро­ка Иису­са в Иеру­са­ли­ме и нашли через три дня в хра­ме: «Где же Ты был? Как же Ты нас оста­вил?» Это есте­ствен­ная потреб­ность роди­те­лей быть со сво­им ребенком.

Тогда поче­му мы дума­ем о Боге, что у Него нет такой потреб­но­сти быть со Сво­им ребен­ком, быть с каж­дым из нас в этой люб­ви, кото­рую мы видим в Еван­ге­лии? Отец выхо­дит Сам навстре­чу, бежит, обни­ма­ет и не дает дого­во­рить нам нашу пока­ян­ную речь. Он наших гре­хов, фак­ти­че­ски, может, и слы­шать не хочет. Ему не это важ­но. Важ­но, что ты при­шел. Это радость, лико­ва­ние сов­мест­но­сти, та самая встре­ча, те самые отношения.

Фокусировка на своей греховности или христоцентричность?

Чело­ве­ку быва­ет труд­но вырвать­ся в реаль­ное духов­ное про­стран­ство, в эти живые отно­ше­ния с Богом, пото­му что ему надо суметь на Него посмот­реть, к Нему обра­тить­ся. А как он это может сде­лать, если смот­реть надо все вре­мя вниз, очи долу, повто­ряя, что я – ничто? Ведь очень важ­но, куда чело­век смот­рит – на себя, на свои гре­хи, или он смот­рит на Бога. Он идет от тьмы или он идет к Све­ту? Огром­ная раз­ни­ца! Митр. Анто­ний Сурож­ский мно­го об этом говорит.

В этом отно­ше­нии все Пре­да­ние мож­но услов­но раз­де­лить на две линии, и соот­вет­ствен­но отсю­да рож­да­ют­ся две цер­ков­ные тра­ди­ции: одна с фоку­си­ров­кой на себе, на гре­хах, на том, какой я пло­хой, а дру­гая – боль­ше хри­сто­цен­трич­ная, со взгля­дом на Свет, на Хри­ста, когда не так важ­но, какой ты. В какой-то момент я поду­ма­ла, что, может быть, это про­яв­ле­ние гор­до­сти – копа­ние в сво­их гре­хах? Там слиш­ком мно­го «я»: я хоть и пло­хой, но все рав­но Я в цен­тре. При всей сво­ей пло­хо­сти, ужас­но­сти, гре­хов­но­сти, я толь­ко и делаю, что думаю о себе, какой Я пло­хой, я не думаю о Боге в этот момент, я не смот­рю на Свет в этот момент.

– Может быть, это про­ис­хо­дит, когда чело­век не ощу­ща­ет Образ Божий в себе?

– Попро­буй его ощу­ти, если тебе с дет­ства гово­рят, что ты никто! Если ребе­нок не полу­чил ощу­ще­ние без­услов­ной люб­ви, когда ты ценен сам по себе, про­сто пото­му, что ты при­шел в мир, когда ты не дол­жен зара­ба­ты­вать любовь, дока­зы­вать, что ты ее досто­ин сво­им толь­ко хоро­шим пове­де­ни­ем – в шко­ле пятер­ка­ми, а в Церк­ви «послу­ша­ни­ем» – раз­ни­цы осо­бой нет – ты ста­но­вишь­ся порой уже не спо­со­бен уви­деть в себе Образ Божий.

Комплекс вины

Ты оста­ешь­ся спо­со­бен толь­ко испы­ты­вать болез­нен­ный ком­плекс вины за свою нехо­ро­шесть, непра­виль­ность, гре­хов­ность, за свои про­ступ­ки. А как важ­но боль­ше смот­реть впе­ред, не пла­кать непре­стан­но о том, что было. Как в том эпи­зо­де еван­гель­ском про Пет­ра, когда он, пора­жен­ный чудом, осо­зна­ни­ем, что перед ним Бог, умо­ля­ет Его отой­ти от него, пото­му что он чело­век грешный.

Каза­лось бы, насту­па­ет момент исти­ны, и он пони­ма­ет, что он чело­век греш­ный. Даль­ше собы­тия мог­ли бы раз­ви­вать­ся по сце­на­рию ком­плек­са вины. Но что это дает? Дви­га­ет ли это куда-нибудь? Петр мог бы стра­дать, какой он ужас­ный, застрять в этом стра­да­нии. Но Гос­подь даже не обсуж­да­ет его гре­хов, вооб­ще не инте­ре­су­ет­ся ими. Он не гово­рит ему: покай­ся, или вот тебе епи­ти­мья, иди поплачь 40 дней, потом при­дешь, посмот­рим. Вооб­ще это­го нет.

Он не отве­ча­ет ниче­го на сло­ва Пет­ра о его гре­хов­но­сти. Вме­сто отве­та Он гово­рит: «Иди за мной, будешь лов­цом чело­ве­ков». Богу не так важ­ны наши гре­хи, сколь­ко Ему важ­но, хотим ли мы быть с Ним. Если даже взять чело­ве­ка, кото­рый нас любит, и мы перед ним про­ви­ни­лись, что-то пло­хое сде­ла­ли, но попро­си­ли про­ще­ния, что он, каж­дый раз будет к это­му воз­вра­щать­ся? Его вол­ну­ет, как сей­час ты со мной.

Как с детьми. Ребе­нок сде­лал что-то пло­хое, он изви­нил­ся, вы позли­лись, но потом все это отсту­па­ет, про­хо­дит, даль­ше вы с ним хоти­те погу­лять, поиг­рать, не застре­ва­е­те на том, что он сде­лал, не сажа­е­те его в угол, при­ка­зы­вая пла­кать день и ночь. Если вы люби­те ребен­ка, то у вас нет этой интен­ции – ждать от него посто­ян­ной памя­ти о соде­ян­ном. Не так важ­но это застре­ва­ние на наших ошиб­ках, нашей, может быть, объ­ек­тив­ной вине, наших гре­хах, сколь­ко важ­но даль­ней­шее дви­же­ние впе­ред. Не закры­вать гла­за на свои ошиб­ки, да, осо­знать, но не застре­вать. Может быть, и было пло­хо, не надо закры­вать гла­за, но дви­же­ние впе­ред важ­нее. Вста­вай – иди дальше.

– Об этом есть исто­рия в Пате­ри­ке, когда два мона­ха ушли из мона­сты­ря, согре­ши­ли в горо­де блу­дом. А на обрат­ном пути один шел и пла­кал о сво­ем страш­ном гре­хе, повто­ряя «нет мне про­ще­ния», а дру­гой шел и про­слав­лял Бога за то, что Он дал ему познать свою меру. В резуль­та­те пер­вый, побеж­ден­ный отча­я­ни­ем, вер­нул­ся в город, что­бы про­дол­жить жить в гре­хе, а вто­рой остал­ся в мона­сты­ре сла­вить Бога.

Принятие себя

– Я думаю, одна из при­чин того, что мы сосре­до­та­чи­ва­ем­ся на себе, это дефи­цит при­я­тия себя. Бог нас про­ща­ет, но мы себя не про­ща­ем. Мы не можем себе поз­во­лить при­нять себя. Есть несколь­ко пси­хо­ло­ги­че­ских момен­тов, сто­я­щих за этим явле­ни­ем, – непри­я­ти­ем себя, нев­ро­ти­че­ским чув­ством вины.

За этим все­гда сто­ит убеж­де­ние, что я мог бы и дол­жен был посту­пить ина­че, что надо было бы… Может, и надо было бы, может быть, и долж­ны были посту­пить по-дру­го­му, но если коп­нуть все­рьез, то обыч­но выяс­ня­ет­ся, что по-дру­го­му в тот момент было невоз­мож­но. И это очень важ­но. Если уда­ет­ся до кон­ца про­чув­ство­вать, что я не мог ина­че, то боль­шая часть лож­но­го чув­ства вины ухо­дит. Важ­но при­я­тие сво­ей неиде­аль­но­сти, сво­ей кри­виз­ны, иска­жен­но­сти в чем-то.

– Т.е. пад­ше­сти, собственно?

– Мож­но и так ска­зать. А то мы всё хотим быть сра­зу свя­ты­ми, а то нас Бог нака­жет и прочее.

Так вот очень важ­но, на Ком или чем я цен­три­ру­юсь в сво­ей рели­ги­оз­ной прак­ти­ке. Я не хочу ска­зать, что не надо думать о гре­хах. Но с года­ми мне бли­же ста­но­вит­ся пози­ция взгля­да на Свет, пото­му что все-таки пре­об­ра­жа­ем­ся мы под вли­я­ни­ем встре­чи с Любо­вью, под вме­ша­тель­ством Бла­го­да­ти в наше суще­ство. А если я все вре­мя смот­рю на то, какой я ужас­ный, в душе у меня мрак бес­про­свет­ный. Хри­сто­цен­трич­ность, акцент на Све­те, Люб­ви, на Нем, а не на себе, я думаю, пси­хо­ло­ги­че­ски более здо­ро­вое явление.

Здесь я могу сослать­ся на тра­ди­цию Диа­ло­га в пси­хо­ло­гии, пси­хо­те­ра­пии, когда ряд авто­ров гово­рят, что при­ро­да чело­ве­че­ская диа­ло­гич­на. Чело­век не может быть замкнут сам на себя. Дет­ская пси­хо­ло­гия это пол­но­стью под­твер­жда­ет: ребе­нок не может раз­ви­вать­ся, если рядом нет другого.

Доста­точ­но вспом­нить детей-мауг­ли, когда пси­хи­че­ские функ­ции не раз­ви­ва­лись в усло­ви­ях изо­ля­ции от мира людей. Я бы ска­за­ла, что воз­мож­ность вый­ти за пре­де­лы себя и встре­тить­ся с Дру­гим, не замы­ка­ясь на себе, – это один из кри­те­ри­ев пси­хо­ло­ги­че­ско­го здо­ро­вья даже вне рели­ги­оз­но­сти. И в духов­ном изме­ре­нии это тоже прин­ци­пи­аль­но важ­но. Конеч­но, чело­век будет видеть свое несо­вер­шен­ство, когда он созер­ца­ет Свет, видит Любовь. Он будет пони­мать, насколь­ко он не соот­вет­ству­ет, не дотягивается.

– Пер­вый от греш­ни­ков, вот это ощу­ще­ние, да?

– Ну, может быть, да. Но пони­ма­е­те, когда это не ста­но­вит­ся пара­ли­зу­ю­щим, цен­траль­ным пере­жи­ва­ни­ем: о, ужас! я кош­мар­ный! нет мне про­ще­ния, нет мне спа­се­ния! я хуже всех! Это тоже может быть при­чи­ной кри­зи­са, ухо­да из Церк­ви. Пото­му что это тоже под­мен­ная моти­ва­ция, я ведь не встре­ча­юсь со Хри­стом в сво­ей жиз­ни, не пыта­юсь Его най­ти, узнать. И, меж­ду про­чим, нуж­на осо­бая сме­лость, что­бы чест­но при­зна­вать­ся себе в том, что сей­час с тобой происходит.

Дале­ко не луч­ший вари­ант, когда чело­век все­го это­го не видит, дума­ет, что у него все пре­крас­но, бла­го­че­сти­во. Вот это фари­сей­ство в худ­шем вари­ан­те, когда я все соблю­даю, дру­гих осуж­даю, думаю, я такой пре­крас­ный, все делаю, а они все – пад­шие греш­ни­ки. А отку­да я о них знаю, что они греш­ни­ки? А это про­ис­хо­дит в том чис­ле, когда я и о себе так думаю, как ни стран­но. Ведь как я отно­шусь к себе, так я отно­шусь и к дру­гим. Если я ничто, прах, когда мое само­уни­чи­же­ние нездо­ро­вое, то поч­вы для осуж­де­ния дру­гих тоже может быть очень мно­го. И в неко­то­ром смыс­ле это даже про­еци­ру­ет­ся на отно­ше­ния с Богом.

Самоидентичность. Дети Царя

– Что может быть аль­тер­на­ти­вой тако­му самоощущению?

– Я каса­лась уже ощу­ще­ния нецен­но­сти себя. Дело в том, что когда про­по­ве­ду­ет­ся идея утри­ро­ван­но­го уни­чи­же­ния лич­но­сти чело­ве­ка, за этим теря­ет­ся такой очень важ­ный еван­гель­ский дух, о чем, соб­ствен­но, вся Биб­лия. Мы молим­ся «Отче наш», мы зна­ем, что Бог – наш Отец, но мало кто заду­мы­ва­ет­ся, а кто тогда я? Если Он – Отец, то я – ребе­нок Бога, я – сын или дочь. Сын или дочь Царя.

Это очень важ­ная иден­тич­ность, ответ на вопрос, кто я. Если я – сово­куп­ность гре­ха, это одна ситу­а­ция, и опре­де­лен­ные след­ствия, а если я все-таки люби­мей­ший, дра­го­цен­ней­ший ребе­нок Бога, да, ребе­нок, кото­рый мно­го чего пло­хо­го дела­ет, но все рав­но любим, то совсем дру­гая кар­ти­на мира выстра­и­ва­ет­ся. Вооб­ще, наша иден­тич­ность силь­но вли­я­ет на наше мыш­ле­ние. И лож­ная само­оцен­ка, и лож­ное пока­я­ние, и нев­ро­ти­че­ское само­уни­чи­же­ние – все это свя­за­но с само­иден­тич­но­стью. Поэто­му вопрос «кто я?» такой важ­ный. Как важ­но, на чем я фоку­си­ру­юсь – на гре­хах или на Хри­сте, так и здесь – я люби­мый ребе­нок Бога или сово­куп­ность стра­стей, и меня надо на помойку?

Смирение

– А как это ощу­ще­ние, что я сын или дочь Царя, соче­та­ет­ся с ощу­ще­ни­ем себя пер­вым из греш­ни­ков, сми­ре­ни­ем? Пото­му что кажет­ся наобо­рот – осо­зна­ние себя сово­куп­но­стью гре­ха это-то и есть смирение.

– Это под­ме­на хит­рая такая. Ведь одно дело, надо счи­тать себя пер­вым из греш­ни­ков, а дру­гое дело, когда это рож­да­ет­ся изнут­ри. Мне слож­но до кон­ца это вер­но опи­сы­вать, но сно­ва мож­но вспом­нить ап. Пет­ра, когда в момент яркой встре­чи со Хри­стом, встре­чи-узна­ва­ния, Петр гово­рит: «Отой­ди от меня, я чело­век греш­ный». В этот момент про­ис­хо­дит какое-то откры­тие для него. Дело не в рыбе, а в том, что в этом чуде ему откры­лось Боже­ство, и он пони­ма­ет, что он не досто­ин быть рядом и даже гово­рит: «Отой­ди от меня».

Думаю, со мно­ги­ми людь­ми так и про­ис­хо­дит: если слу­ча­ет­ся опыт­ная встре­ча с Любо­вью в жиз­ни чело­ве­ка, когда уда­ет­ся всем суще­ством про­чув­ство­вать, како­ва мера Люб­ви, как она бес­ко­неч­на, вели­ка, в этот момент для чело­ве­ка это может ока­зать­ся невы­но­си­мо, как для Пет­ра, как буд­то от это­го хочет­ся сбе­жать. Есть такая ана­ло­гия это­му явле­нию: мы при­вык­ли жить в гряз­ном воз­ду­хе и если нас поме­стить в очень чистый воз­дух, то даже в лег­ких наших будет про­ис­хо­дить что-то не то, мы настоль­ко при­вык­ли к чему-то ненор­маль­но­му, что когда мы попа­да­ем в нор­му, мы не можем эту нор­му вынести.

Мы при­вык­ли, что­бы к нам отно­си­лись оце­ноч­но: сде­лал хоро­шо – моло­дец, сде­лал пло­хо – пошел вон, полу­чил пятер­ку – люб­лю тебя, при­нес двой­ку – не хочу с тобой раз­го­ва­ри­вать. Во всем оце­ноч­ность и услов­ность. Мы не при­вык­ли дышать чистым воз­ду­хом без­услов­ной люб­ви. И тогда, если вдруг мы встре­ча­ем­ся с этой Без­услов­ной Любо­вью, это может ока­зать­ся пря­мо невы­но­си­мым. В момент встре­чи с Любо­вью чело­век может пони­мать, насколь­ко он не соот­вет­ству­ет, не досто­ин этой Люб­ви: я не такой. Если меня так любят, то я дол­жен быть как бы выше ростом, дол­жен быть дру­гим – более откры­тым, свет­лым, живым, любя­щим. Не соот­вет­ство­вать каким-то нор­мам и пра­ви­лам, а онто­ло­ги­че­ски быть дру­гим. Петр сму­тил­ся не от того, что он что-то не соблю­дал, а от того, что он почув­ство­вал сущ­ност­ное свое недо­сто­ин­ство. Это и есть момент истины.

– Навер­ное, это и есть сми­ре­ние. Пото­му что сми­ре­ние от сло­ва «мера». Сми­ре­ние – это осо­зна­ние сво­ей меры.

– Да? Все­гда дума­ла, что сми­ре­ние – от сло­ва «мир».

– Это народ­ная эти­мо­ло­гия сло­ва «сми­ре­ние», хотя, как и вся­кая народ­ная эти­мо­ло­гия, отра­жа­ю­щая доволь­но вер­ный взгляд на явле­ние. Но мир – это, ско­рее, след­ствие. А корень – «мера», там исто­ри­че­ски была бук­ва «ять», кото­рая в неко­то­рых огла­сов­ках дала «и», в неко­то­рых «е», как в сло­вах «хлеб», «грех».

– Очень инте­рес­но. Но вот здесь очень важ­ный момент тако­го здо­ро­во­го осо­зна­ва­ния этой меры. Не нев­ро­ти­че­ско­го все­по­гло­ща­ю­ще­го чув­ства «какой я ужас­ный», а здо­ро­во­го пони­ма­ния. И тогда сми­ре­ние будет искрен­ним, нели­це­мер­ным, пси­хо­ло­ги­че­ски здоровым.

– И не уве­дет в отчаяние…

Ненависть и благодарность

– Да. Это будет спо­кой­ное осо­зна­ние сво­е­го места, сво­ей меры, как Вы гово­ри­те. И вот что еще очень важ­но: если от нев­ро­ти­че­ско­го само­уни­чи­же­ния рож­да­ет­ся нена­висть к себе, то в сми­ре­нии рож­да­ет­ся бла­го­дар­ность. Бла­го­дар­ность от осо­зна­ния такой люб­ви Бога ко мне, кото­рой я не заслу­жил. И чем более пра­виль­ное виде­ние себя, тем боль­ше бла­го­дар­но­сти. Поэто­му для меня все схо­дит­ся к этой встре­че с Любо­вью, к лич­ным отно­ше­ни­ям с Богом.

– Весь вопрос, как к это­му прий­ти. Если чело­век вос­пи­тан в услов­ной люб­ви, если им дви­жет нездо­ро­вое само­уни­чи­же­ние в духов­ной жиз­ни, то как из это­го кру­га замкну­то­го вый­ти? Дове­рять себе? Но ведь дей­стви­тель­но, доб­ро в нас сме­ша­но со злом. Раз­ве пра­виль­но дове­рять себе?

– Как знать? Это может быть здо­ро­вым про­цес­сом. Сно­ва повто­рюсь, мы забы­ва­ем, что в чело­ве­ке есть свет. Не толь­ко тьма, не толь­ко грех, не толь­ко страсть. Когда я учи­лась на пси­хо­ло­ги­че­ском факуль­те­те, то очень сму­ща­лась эти­ми пси­хо­те­ра­пев­ти­че­ски­ми иде­я­ми дове­рия себе, слы­ша­ния себя, но вот я уже 9 лет пси­хо­те­ра­пи­ей зани­ма­юсь, и с года­ми я вижу, преж­де все­го по кли­ен­там, но и во мно­гом по себе, что кон­гру­энт­ность или аутен­тич­ность, тож­де­ствен­ность само­му себе, когда чело­век дей­стви­тель­но себя слы­шит, если это про­ис­хо­дит по-насто­я­ще­му, при­но­сит хоро­шие плоды.

На самом деле, это не так про­сто для мно­гих в нашей куль­ту­ре, а в Цер­ковь мы при­хо­дим с эти­ми же пси­хо­ло­ги­че­ски­ми про­бле­ма­ми. Что зна­чит слы­шать себя с точ­ки зре­ния пси­хо­ло­гии? Это осо­зна­вать свои чув­ства, свои жела­ния, слы­шать свои интен­ции, моти­ва­ции. Когда чело­век себя не слы­шит, тол­ком не зна­ет, чего хочет, воз­ни­ка­ет фено­мен соза­ви­си­мых отно­ше­ний, а часто имен­но они раз­ви­ва­ют­ся в моде­ли псевдопослушания.

Послушание здоровое и невротическое

– Что такое здо­ро­вое послу­ша­ние с точ­ки зре­ния пси­хо­ло­гии? Что лежит в осно­ве, напри­мер, мона­ше­ско­го послу­ша­ния, как явле­ния, явно здо­ро­во­го, веду­ще­го к смирению?

– Да, мона­ше­ство осно­ва­но на отсе­че­нии сво­ей воли, когда своя воля отда­ет­ся духов­ни­ку. «Авва Доси­фей при­шел к авве Доро­фею…» Пре­крас­ная эта кни­га. Я дол­гое вре­мя не обра­ща­ла вни­ма­ния на то, какие отно­ше­ния меж­ду ними. Это отно­ше­ния люб­ви в нор­ме, это доб­ро­воль­ные отно­ше­ния люб­ви. Труд­но гово­рить о люб­ви, когда чело­век себя не слы­шит, когда он не в люб­ви, а в созависимости.

Очень часто соза­ви­си­мые отно­ше­ния при­ни­ма­ют­ся за любов­ные. Яркий при­мер – жена алко­го­ли­ка, когда она, несмот­ря на побои, на невы­но­си­мость жиз­ни, не может его бро­сить, пото­му что быть одна не может, и вро­де как любит. Боль­шой вопрос: любовь ли это? Ско­рее все­го, соза­ви­си­мость. А в осно­ве здо­ро­во­го послу­ша­ния лежит доб­ро­воль­ное отсе­че­ние сво­ей воли. Но что­бы отда­вать волю, надо, что­бы было, что отда­вать. И это прин­ци­пи­аль­ный момент.

Когда мы гово­рим про фено­мен нездо­ро­во­го послу­ша­ния, инфан­тиль­ность, пере­кла­ды­ва­ние ответ­ствен­но­сти и про­чее, мож­но гово­рить о том, что у чело­ве­ка еще нет сво­ей воли. Если я не знаю, чего я хочу, если я не очень-то могу делать то, что я хочу, то я уже не сво­бо­ден. И что я пошел отдавать?

Для нача­ла надо эту волю иметь. То есть надо быть очень внут­ренне сво­бод­ным, что­бы потом прий­ти в послу­ша­ние. В каком-то смыс­ле надо быть очень зре­лым, очень взрос­лым, повто­рюсь, внут­ренне сво­бод­ным: у меня есть моя воля, и я знаю, что я могу делать и то и это. Могу. Могу купить юбку и крас­ную, и зеле­ную, и корот­кую, и длин­ную, без сму­ще­ния, без нев­ро­за, без стра­ха нару­шить что-то, внут­ренне сво­бод­но. А сле­ду­ю­щий шаг: но, по сво­им цен­ност­ным убеж­де­ни­ям, по люб­ви и дове­рию к сво­е­му духов­ни­ку, я иду и спра­ши­ваю, какую юбку мне купить.

А если я внут­ренне не поз­во­ляю себе надеть корот­кую юбку, по каким-то сво­им при­чи­нам, пото­му что стес­ня­юсь сво­их ног или по дру­гим при­чи­нам, то, наде­вая длин­ную юбку, я не отсе­каю свою волю, ведь по-дру­го­му я не могу, у меня нет внут­рен­ней сво­бо­ды сде­лать по-дру­го­му. Еще раз под­черк­ну – что­бы что-то отда­вать, надо это иметь. Нуж­на эта сво­бод­ная воля. Когда мы гово­рим о послу­ша­нии, речь все-таки идет о сво­бо­де, а не о зави­си­мо­сти, не о при­нуж­де­нии. Очень пока­за­тель­на исто­рия, когда авва Доро­фей учит авву Доси­фея воздержанию:

«Когда при­шло вре­мя вку­шать пищу, авва Доро­фей ска­зал ему: “Ешь до сыто­сти, толь­ко ска­жи мне, сколь­ко ты съешь”. Он при­шёл и ска­зал ему: “Я съел пол­то­ра хле­ба, а в хле­бе было четы­ре лит­ры”. Авва Доро­фей спро­сил его: “Доволь­но ли тебе сего, Доси­фей?” Тот отве­чал: “Да, гос­по­дине мой, мне доволь­но сего”. Авва спро­сил его: “Не голо­ден ты, Доси­фей?” Он отве­чал ему: “Нет, вла­ды­ко, не голо­ден”. Тогда авва Доро­фей ска­зал ему: “В дру­гой раз съешь один хлеб, а дру­гую поло­ви­ну хле­ба раз­де­ли попо­лам, съешь одну чет­верть, дру­гую же чет­верть раз­де­ли надвое, съешь одну поло­ви­ну”. Доси­фей испол­нил так.

Когда же авва Доро­фей спро­сил его: “Голо­ден ли ты, Доси­фей?” Он отве­чал: “Да, гос­по­дине, немно­го голо­ден”. Чрез несколь­ко дней опять гово­рил ему: “Како­во тебе, Доси­фей? Про­дол­жа­ешь ли ты чув­ство­вать себя голод­ным?” Он отве­чал ему: “Нет, гос­по­дине, молит­ва­ми тво­и­ми мне хоро­шо”. Гово­рит ему Авва: “Итак, отло­жи и дру­гую поло­ви­ну чет­вер­ти”. И он испол­нил сие. Опять через несколь­ко дней авва Доро­фей спра­ши­ва­ет у него: “Како­во тебе теперь, Доси­фей, не голо­ден ли ты?” Он отве­чал: “Мне хоро­шо, гос­по­дине”. Гово­рит ему Авва: “Раз­де­ли и дру­гую чет­верть надвое и съешь поло­ви­ну, а поло­ви­ну оставь”. Он испол­нил сие.

И так с Божи­ею помо­щию, мало-пома­лу, от шести литр, а лит­ра име­ет две­на­дцать унций, он оста­но­вил­ся на вось­ми унци­ях, то есть шести­де­ся­ти четы­рёх драх­мах. Ибо и упо­треб­ле­ние пищи зави­сит от привычки».

На этом при­ме­ре вид­но, как духов­ник очень береж­но отно­сит­ся к сво­е­му чаду, забот­ли­во, с ува­же­ни­ем. Он не гово­рит ему сра­зу: «Голо­дай!» Он очень посте­пен­но, акку­рат­но дей­ству­ет. Это отно­ше­ния люб­ви, сво­бо­ды и доб­ро­воль­но­го отсе­че­ния сво­ей воли.

А в тех тра­ди­ци­ях цер­ков­ных, где про­по­ве­ду­ет­ся послу­ша­ние как выс­шая цен­ность, при­сут­ству­ет фено­мен инфан­тиль­но­сти. Одна моя кли­ент­ка мучи­лась про­бле­мой про­сто­го быто­во­го выбо­ра, не зна­ла, ехать ли ей в такой-то город. С этой про­бле­мой она обо­шла несколь­ких свя­щен­ни­ков, кото­рые ей не дава­ли жест­ких сове­тов – и сла­ва Богу! – они изла­га­ли ей свои житей­ские сооб­ра­же­ния. Она их выслу­ша­ла, а потом при­шла и ко мне все с той же про­бле­мой. Вот это и есть неслы­ша­ние себя. Эта жен­щи­на не спо­соб­на к послу­ша­нию, пото­му что у нее нет сво­ей воли, не онто­ло­ги­че­ски, конеч­но, а психологически.

Такие люди при­хо­дят в Цер­ковь. Мы такие люди. И когда мы, такие соза­ви­си­мые, не слы­ша­щие себя при­хо­дим, очень удоб­но прий­ти к дирек­тив­но­му духов­ни­ку, кото­рый за меня реша­ет все, и отдать­ся в «послу­ша­ние».

– Вы гово­ри­ли выше, что слу­шать­ся Еван­ге­лия труд­но. При каких усло­ви­ях это возможно?

Послу­ша­ние от сло­ва «слы­шать». Слу­шать­ся мы можем, когда слы­шим. Часто сло­ва Еван­ге­лия оста­ют­ся внеш­ни­ми, не про­ни­ка­ют в серд­це. Что тогда делать?

Мне нра­вят­ся сло­ва мит­ро­по­ли­та Анто­ния Сурож­ско­го о том, что когда ты чита­ешь Еван­ге­лие, то, может быть, из все­го Еван­ге­лия тебе одна или две фра­зы отзы­ва­ют­ся, и ты чув­ству­ешь, что это истин­но так, я так могу, я так хочу делать, мне это созвуч­но, мне это откли­ка­ет­ся. Вот под­черк­ни эти две фра­зы и ста­рай­ся жить по ним. И тогда, если в какой-то момент ты по ним не живешь, то кай­ся имен­но в этом гре­хе, в том, что этим двум фра­зам ты не соот­вет­ству­ешь, не все­му Еван­ге­лию, а толь­ко этим местам. Это ведь тоже какая-то гор­дость думать, что я сей­час пой­ду и испол­ню все. Да мы за всю жизнь все­го не исполним!

– Да, мит­ро­по­лит Анто­ний, гово­ря о том, что для испол­не­ния пове­ле­ний Божи­их необ­хо­ди­мо научить­ся мыс­лить так, как мыс­лит Гос­подь, при­во­дит об этом сло­ва Мар­ка Подвиж­ни­ка: если Гос­подь тебе дает запо­ведь, а ты не можешь серд­цем отве­тить «Аминь», то ты ее не испол­нил, даже если на самом деле совер­шил. Это зву­чит чем-то про­ти­во­по­лож­ным послу­ша­нию в том клю­че, в кото­ром мы при­вык­ли пони­мать это.

Это зна­е­те о чем? Это про: «Мило­сти хочу, а не жерт­вы». Это сло­ва, до сих пор еще остав­ши­е­ся для меня загад­кой, но мне кажет­ся, что это о мило­сти. Это о доб­ро­воль­но­сти послу­ша­ния, а не выму­чи­ва­нии его из себя. Не так: ну, раз уж так надо, то пой­ду и сде­лаю, отсе­ку свою волю, а о мило­сти, о том, что мило, что мне аутен­тич­но, органично.

Искажение образа Бога

– Мари­на, вто­рую воз­мож­ную при­чи­ну кри­зи­са веры Вы обо­зна­чи­ли как про­бле­му иска­же­ния обра­за Бога. Мы еще не пого­во­ри­ли об этом.

– Про­бле­ма иска­же­ния обра­за Бога лежит в корне очень мно­гих про­блем, и пси­хо­ло­ги­че­ских и духовных.

1) Пер­вое и весь­ма рас­про­стра­нен­ное: «Бог» – рав­но­душ­ный пра­вед­ник (здесь и далее назва­ния услов­ные, мож­но и как-то ина­че назвать обра­зы, о кото­рых мы будем гово­рить). Чело­век с таким обра­зом Бога дума­ет: «Богу нет до меня дела», «нет смыс­ла к Нему обра­щать­ся, нет смыс­ла молить­ся, пото­му что я греш­ный». Одна кли­ент­ка мне гово­ри­ла: «Я даже не молюсь Богу. Про­сто нет смыс­ла. Ему точ­но до меня нет дела». К мое­му сча­стью, мы нащу­па­ли, что она может молить­ся, то ли Бого­ро­ди­це, то ли кому-то из свя­тых. Я гово­рю: «Вы убеж­де­ны, что дей­стви­тель­но до вас Богу нет дела?» Она гово­рит: «Да, конечно».

2) Дру­гое иска­же­ние: «Бог» – нака­зу­ю­щий пре­сле­до­ва­тель, мсти­тель. Очень часто быва­ет, что чело­век не видит Бога-Любовь, а видит кара­ю­щую, нака­зу­ю­щую инстан­цию, кото­рая тре­бу­ет, что­бы ты был хоро­шим и соблю­дал все. Обыч­но зву­чит сле­ду­ю­щий текст: «Бог сле­дит за мной и нака­зы­ва­ет», «Он все видит и отсле­жи­ва­ет». Это очень рас­про­стра­нен­ное иска­же­ние. Люди с таким иска­же­ни­ем одер­жи­мы иде­ей «искуп­ле­ния вины». Они свя­то верят в то, что, если они не испол­нят «волю Божию» о себе, то Бог пока­ра­ет их.

В каче­стве при­ме­ра при­ве­ду тра­ги­че­скую исто­рию одно­го кли­ен­та. До бра­ка он был послуш­ни­ком в мона­сты­ре, ему про­ро­чи­ли свя­щен­ни­че­ское буду­щее, а потом он все-таки выбрал семью. Было вен­ча­ние, пере­езд в дру­гой город, где уже было слож­но стать свя­щен­ни­ком, потом роди­лись дети. И вот, он тяже­ло забо­ле­ва­ет раком и уми­ра­ет. Один из цен­траль­ных вопро­сов пере­жи­ва­ний это­го чело­ве­ка при жиз­ни (и его жены) был клас­си­че­ский: «За что?» Кан­ди­да­том на ответ для них обо­их было: «Пото­му что он не стал мона­хом и священником».

Как дви­жет­ся мысль веру­ю­ще­го чело­ве­ка? Он дума­ет: «За то, что я не испол­нил волю Божию, – я же не знаю, вдруг воля Божия была в том, что­бы я стал свя­щен­ни­ком? – за это Он мне посы­ла­ет смерть». Когда я это слу­ша­ла, я чуть не пла­ка­ла и гово­ри­ла: «Вы серьез­но так дума­е­те о Боге? Вы дей­стви­тель­но счи­та­е­те, что Он дей­ству­ет таки­ми мето­да­ми? Да, прав­да, что ли?..»

Полу­ча­ет­ся, что Бог – это про­сто Цер­бер: «Ты не сде­лал по-Мое­му – не жить тебе!» Да, грех есть смерть, но тут важ­но пони­мать, что есть грех. Грех – это когда я отво­ра­чи­ва­юсь от Бога, не в смыс­ле “нару­ше­ния пра­вил” (съел кури­цу в пост – буду нака­зан Богом), а в том смыс­ле, что есть нечто для меня очень важ­ное, что вста­ет для меня на пер­вое место, что вста­ет меж­ду мной и Богом. Грех раз­лу­ча­ет с Богом. Это и есть духов­ная смерть. Речь не идет о физи­че­ском истреб­ле­нии грешника.

К сожа­ле­нию, у нас в куль­ту­ре такие мифы о Боге очень частое явление.

3) Еще одно иска­же­ние: «Бог» – это фигу­ра вла­сти. Конеч­но, Бог все может. Он Все­мо­гу­щий, Все­дер­жи­тель. Вро­де бы, это и озна­ча­ет “фигу­ра вла­сти”. Но тут сно­ва вспо­ми­на­ет­ся Верб­ное Вос­кре­се­нье, “Осан­на!”, а потом Рас­пя­тие. Поче­му все это про­изо­шло? Пото­му что Хри­стос не ока­зал­ся Тем вла­сти­те­лем, кото­ро­го жда­ли люди.

Так слу­ча­ет­ся и сей­час, не толь­ко во вре­ме­на жиз­ни Спа­си­те­ля. Часто чело­век вос­при­ни­ма­ет Бога как фигу­ру вла­сти, он всту­па­ет с Ним в такие отно­ше­ния: «Реши за меня мою про­бле­му и вооб­ще исправь мир! Мир неспра­вед­лив, куда Ты смот­ришь?» Такой образ Бога рож­да­ет все эти веч­ные упре­ки: «Где ваш Бог? Поче­му Он до сих пор ниче­го не испра­вил? Куда Он смот­рит?» В осно­ве тако­го иска­же­ния неред­ко лежит инфан­ти­лизм: «Я, бед­ный-несчаст­ный, стра­даю в этом злом мире, где все пло­хие и всё пло­хо. Исправь же эту несправедливость!»

4) Товар­но-денеж­ные отно­ше­ния – очень частый при­мер отно­ше­ний с Богом. «Ты мне – я Тебе». Оби­да на Бога: «Я‑то свеч­ки став­лю, 40 ака­фи­стов про­чи­тал, а до сих пор ниче­го не меня­ет­ся. Бог не дает мне того, что я прошу».

– Сей­час что ни фильм, то корон­ная фра­за о молит­ве, об обра­ще­нии к Богу с прось­бой: «Я про­бо­вал (молить­ся) – дох­лый номер». Ска­жи­те, а поче­му про­ис­хо­дит иска­же­ние обра­за Бога?

– Все выше­пе­ре­чис­лен­ные иска­же­ния, как пра­ви­ло, родом из дет­ства, из дет­ско-роди­тель­ских отно­ше­ний. Когда чело­век дума­ет, что Богу нет до него дела, не нуж­но быть ясно­ви­дя­щей, что­бы понять, что имен­но такие отно­ше­ния были у ребен­ка в дет­стве с роди­те­ля­ми, ско­рее все­го, с мамой. Он при­вык, что на него не обра­ща­ют вни­ма­ния, и такой ста­ла «нор­ма» его отно­ше­ний, как модель, паттерн.

То же – с обра­зом Бога как власт­ной авто­ри­тет­ной фигу­рой. И то, что авто­ри­те­ту нет до меня дела, это нор­маль­но. Труд­но осво­бо­дить­ся от той моде­ли семьи, в кото­рой ребе­нок вырос, это вхо­дит очень глу­бо­ко. Здесь мы стал­ки­ва­ем­ся с таким явле­ни­ем, кото­рое в пси­хо­ло­гии назы­ва­ет­ся фено­ме­на­ми про­ек­ции или пере­но­са, когда чело­век про­еци­ру­ет име­ю­щий­ся у него образ (чаще все­го, образ роди­те­ля) на Бога. Роди­тель был какой? Холод­ный, отвер­га­ю­щий, ему не было до меня дела. Бог какой? Такой же, Ему тоже нет до меня дела. Или если, напри­мер, чело­век часто гово­рит: “Бог меня нака­жет”, – зна­чит, ско­рее все­го, нака­за­ние было основ­ным вос­пи­та­тель­ным сред­ством в семье.

– Отку­да иска­же­ния про­ис­те­ка­ют, теперь понят­но. Но что даль­ше с ними делать? Вот чело­век осо­знал, что вос­при­ни­ма­ет Бога иска­жен­но, и?

– Если чело­век пони­ма­ет, что про­еци­ру­ет на Бога то, как мама отно­си­лась к нему в дет­стве, и вос­при­ни­ма­ет это кри­ти­че­ски (в пси­хо­ло­гии это назы­ва­ет­ся рефлек­си­ей) – это одно дело. Совсем дру­гое дело, когда есть пол­но­та убеж­ден­но­сти в истин­но­сти сво­их пред­став­ле­ний (фено­мен под­ме­ны). Имен­но тогда воз­ни­ка­ет серьез­ная про­бле­ма. Ска­жем, я абсо­лют­но убеж­ден и точ­но знаю, что Бог все может. А поче­му Он это­го не дела­ет? Или: я, конеч­но, точ­но знаю, что за вину мою меня надо нака­зать. Поэто­му то, что я сей­час болею, — это нака­за­ние за то, что я сде­лал вче­ра и позавчера.

Тоталь­ная убеж­ден­ность в том, что это исти­на, что так есть на самом деле, рож­да­ет серьез­ную про­бле­му под­мен. Если есть такая убеж­ден­ность, то смею пред­по­ло­жить, что (акку­рат­но выра­жа­юсь) Богу надо при­ло­жить очень мно­го уси­лий, что­бы про­ло­мить­ся сквозь этот образ, сквозь эти очки и досту­чать­ся, и встре­тить­ся, и ска­зать: “Посмот­ри на Меня! Я не такой. Я не то, что ты обо Мне дума­ешь! Я совсем по-дру­го­му к тебе отно­шусь. Ты для меня не то, как ты сам себя ощущаешь”.

Чело­век с таки­ми иска­же­ни­я­ми очень муча­ет­ся – ведь труд­но быть счаст­ли­вым, когда зна­ешь, что Бог — это Тот, Кто меня пре­сле­ду­ет и нака­зы­ва­ет. При “товар­но-денеж­ных” отно­ше­ни­ях тоже осо­бен­но не рас­сла­бишь­ся, ведь надо все вре­мя думать: сколь­ко я дол­жен “отстег­нуть”. “Вот, я 100 руб­лей забыл поло­жить в цер­ков­ную сокро­вищ­ни­цу, поэто­му у меня на рабо­те в этом меся­це все так сквер­но. Пой­ду поло­жу – и будет мне сча­стье!” Но где тут я и где тут Бог?

Про­бле­ма иска­же­ний обра­за Бога свя­за­на с дефи­ци­том или отсут­стви­ем опы­та без­услов­ной люб­ви в дет­стве. Бог есть Любовь, а мы не можем помыс­лить, что такое бес­пре­дель­ная Любовь, у нас это­го нет в опы­те, мы судим по себе, услов­но: вот этот хоро­шо себя ведет, его возь­мем в рай, а этот пло­хо себя ведет, его в ад отпра­вим. Это не логи­ка пре­дель­ной абсо­лют­ной люб­ви, это логи­ка, в кото­рой мы с вами вырос­ли с дет­ско­го сада: пло­хо себя ведешь, пошел вон, съел кашу – на кон­фе­ту. Это любовь услов­ная, а без­услов­ную мы неред­ко не можем вме­стить, не можем помыс­лить, прочувствовать.

На самом деле, любить без­услов­но труд­но. Ребе­нок дела­ет порой какие-то гадо­сти, за что же его любить? Но это очень важ­ный опыт, опыт без­услов­но­го при­ня­тия, неза­ви­си­мо от усло­вий, неза­ви­си­мо от того, что ты дела­ешь или не дела­ешь, ты все рав­но ценен, важен, любим, дорог.

Речь не идет о люб­ви сахар­но-погла­жи­ва­ю­щей, кото­рая все бла­го­душ­но при­ни­ма­ет, даже когда вам на шею садят­ся. Нет! Очень важ­но раз­де­лять чело­ве­ка и поступ­ки. Я тебя люб­лю даже тогда, когда ты садишь­ся мне на шею, но я не хочу, что­бы ты садил­ся ко мне на шею, пото­му что мне боль­но и тяже­ло. Я тебя люб­лю таким, какой ты есть, про­сто пото­му, что ты есть, про­сто пото­му, что ты при­шел в этот мир, про­сто пото­му что ты родил­ся, но когда ты идешь и дуба­сишь сво­е­го бра­та, у меня серд­це кро­вью обли­ва­ет­ся, и я счи­таю, что это плохо.

Так мы раз­во­дим чело­ве­ка и поступ­ки. Это очень важ­но. Тогда ребе­нок чув­ству­ет, что он любим таким, какой он есть, но если он дела­ет пло­хие вещи — это пло­хо и делать их не нужно.

– Полу­ча­ет­ся, что все упи­ра­ет­ся в детство?

– Точ­нее в любовь, опыт кото­рой мы впер­вые полу­ча­ем (или не полу­ча­ем или недо­по­лу­ча­ем) в дет­стве. Тема люб­ви, невоз­мож­но­сти встре­чи с любо­вью, явля­ет­ся одной из цен­траль­ных. Все­воз­мож­ные под­ме­ны, иска­же­ния, убеж­ден­ность в искрен­но­сти каких-то наших “кри­вых” пред­став­ле­ний меша­ют нам встре­тить­ся с любо­вью. И может быть, глав­ное, что нам меша­ет встре­тить­ся с любо­вью, — это тоже отсут­ствие у нас это­го опы­та в нашем дет­стве, в нашей жизни.

Одно дело — это гово­рить на сло­вах, что Бог каж­до­го чело­ве­ка любит. Все это зна­ют и каж­дый под­пи­шет­ся сей­час под этой фра­зой, но знаю ли я опыт­но, знаю ли я это кожей, знаю ли серд­цем, сво­им нут­ром, суще­ством? Может, не каж­дый день, но был ли у меня хоть раз в жиз­ни такой момент, когда я по-насто­я­ще­му про­чув­ство­вал, что, как ни пара­док­саль­но, имен­но меня — не кого-то, не свя­то­го отца, не сосе­да, не бла­го­че­сти­во­го при­хо­жа­ни­на, а меня, тако­го, какой я есть, со все­ми мои­ми самы­ми раз­ны­ми гадо­стя­ми и пло­хо­стя­ми Бог любит?

Не кто-то там, не мама род­ная, а Бог, Кото­рый так вели­че­стве­нен, так пре­кра­сен, Кото­рый сотво­рил это все, Кото­рый меня сотво­рил. Он… меня… любит! Любит во всей пол­но­те. Любит меня даже тогда, когда я делаю какие-то гадо­сти. Даже когда я гре­шу и когда я делаю что-то хоро­шее, когда я хожу в храм и когда не хожу, когда я пою пас­халь­ные тро­па­ри, когда я стою око­ло Его Кре­ста или когда не стою, — все рав­но, уди­ви­тель­ным обра­зом Он меня про­дол­жа­ет любить. Это очень важ­ный опыт, без кото­ро­го, как мне кажет­ся, нель­зя жить пол­но, нель­зя быть под­лин­но счастливым.

Духов­ный путь начи­на­ет­ся с опыт­ной встре­чи с этой любо­вью Бога к тебе кон­крет­но. Толь­ко после это­го, может быть, мы смо­жем про­дви­нуть­ся даль­ше. Если этот опыт у меня есть, если я смог­ла почув­ство­вать хотя бы на какую-то секун­ду, что я – люби­мей­шее чадо Бога, то тогда, может быть, у меня в ответ родит­ся любовь к Богу. И она будет насто­я­щей, не лице­мер­ной, не сла­ща­вой, не умо­зри­тель­ной. Она будет под­лин­ной, пото­му что если Он меня любит, мне очень труд­но на это не отве­тить, очень труд­но остать­ся без­от­вет­ным и невзаимным.

Может родить­ся какой-то ответ, напри­мер: «Гос­по­ди, бла­го­да­рю Тебя. Бла­го­да­рю Тебя за то, что Ты меня любишь. Сла­ва Тебе, Гос­по­ди, за этот уди­ви­тель­ный дар!» И из этой бла­го­дар­но­сти в нашем серд­це, может быть, родит­ся ответ­ная любовь уже и к Богу и даже к ближ­не­му, пото­му что, ока­зы­ва­ет­ся, Бог его тоже любит. Конеч­но, мне с этим ближ­ним тяже­ло ужас­но, но если Бог меня любит и его – тоже, то, навер­ное, мы как-то смо­жем ужить­ся вме­сте. Может, Он нам как-то поможет.

– Спа­си­бо! Очень мно­го инфор­ма­ции для раз­мыш­ле­ния и для пошат­нув­ших­ся и для тех, кто серд­цем пре­бы­ва­ет в Церк­ви. Оста­ет­ся два вопро­са: как быть близ­ким того, для кото­ро­го насту­пил труд­ный пери­од пере­осмыс­ле­ния, кри­зи­са? И что Вы обыч­но сове­ту­е­те сво­им кли­ен­там, кото­рые обра­ща­ют­ся к Вам с подоб­ны­ми проблемами?

– Конеч­но, чело­ве­ка не может не тре­во­жить мысль о спа­се­нии близ­ких, в пре­де­ле – об их уча­сти в веч­но­сти, ведь тяже­ло и страш­но видеть, как доро­гой тебе чело­век пере­жи­ва­ет кри­зис веры и, может быть, даже ухо­дит из Церк­ви. Зна­е­те, есть такая шут­ка цер­ков­ная: спа­сут­ся толь­ко неко­то­рые пра­во­слав­ные, а точ­нее, при­хо­жане наше­го хра­ма, а точ­нее, чада это­го вот свя­щен­ни­ка, и то не все, а толь­ко благочестивые.

Вооб­ще, мысль о том, кто спа­сет­ся, кто нет, непра­во­мер­на по отно­ше­нию к Богу. Здесь есть несколь­ко момен­тов. Спа­се­ние – это сфе­ра лич­ных отно­ше­ний чело­ве­ка с Богом, даже если этот чело­век не зна­ет, что Бог есть. Бог-то о нем все рав­но забо­тит­ся, все рав­но любит его. Вот тот ере­тик – он такой же люби­мый ребе­нок Бога, как и я. Но поче­му я спа­сусь, а он нет? Поче­му я за Бога решаю, кого Он хочет при­ве­сти к Себе и как? Он же хочет при­ве­сти к Себе каж­до­го чело­ве­ка, даже из афри­кан­ско­го пле­ме­ни Тум­ба Юмба, кото­рый вооб­ще ниче­го не зна­ет. Может быть, он бли­же к Богу, чем мы, гро­бы беле­ные, пол­ные зави­сти и про­чей гадости.

А на Бога мы про­еци­ру­ем мно­го чего. Мы берем­ся за Бога решать веч­ную судь­бу чело­ве­ка, даже сво­им стра­хом. Понят­но, что мы хотим спа­се­ния нашим ближ­ним, но в нашем стра­хе за ближ­не­го опять же очень мно­го меня, в отли­чие от хри­сто­цен­трич­но­сти. Мы внед­ря­ем­ся в эту интим­ней­шую тай­ну отно­ше­ний Бога с чело­ве­ком. Ты со сво­и­ми отно­ше­ни­я­ми с Богом раз­бе­рись хоть немно­го, побудь в них, вой­ди в свою меру! О дру­гом чело­ве­ке Бог поза­бо­тит­ся и без тебя.

Когда уми­рал мой папа, я с ума схо­ди­ла от мыс­ли, что он не кре­ще­ный, и тогда мне мой одно­курс­ник, кото­рый стал потом свя­щен­ни­ком, ска­зал: «Не забы­вай, что Бог его любит боль­ше, чем ты». И это очень важ­но. Мы дума­ем, что от нас мно­го что зави­сит. Но Бог-то точ­но любит наше­го ближ­не­го боль­ше, чем мы. И насколь­ко же мы Ему не верим, насколь­ко же мы Ему не дове­ря­ем, уни­жа­ем, уни­чи­жа­ем, ума­ля­ем Его, когда берем на себя реше­ние уча­сти ближнего.

Страх, что наши ближ­ние не спа­сут­ся, может быть как источ­ни­ком наших пере­жи­ва­ний, так и источ­ни­ком дав­ле­ния на наших ближ­них. «Как я могу оста­вить эту ситу­а­цию, как я могу без­дей­ство­вать? Надо же сроч­но спа­сать ближ­не­го!» Но кто спа­са­ет? Хри­стос, а не я. Я что ли Спаситель?

– То есть такую ситу­а­цию надо отпустить?

– Отпус­ка­ние вооб­ще вещь чрез­вы­чай­но полез­ная, и это не озна­ча­ет рав­но­ду­шие, как неко­то­рым ино­гда кажет­ся. Что­бы что-то полу­чить, ино­гда надо пере­стать это хотеть. Это уди­ви­тель­ный диа­лек­ти­че­ский закон, пото­му что, с одной сто­ро­ны, надо уметь себя слу­шать, знать, чего ты хочешь, а с дру­гой сто­ро­ны, тут есть место под­лин­но­му послу­ша­нию. Мож­но выде­лить здесь три сту­пе­ни: 1‑я – я не знаю, чего хочу, и тогда нет и речи о под­лин­ном послу­ша­нии, 2‑я – я знаю, чего я хочу, подай­те мне это, и 3‑я – я знаю, чего я хочу, но я буду обхо­дить­ся без это­го, без это­го быть счаст­ли­вым. И тогда жела­е­мое, на кото­ром мы не наста­и­ва­ем, как пра­ви­ло, нако­нец, приходит.

– Когда мы дове­ря­ем Богу?

– Да, и это не обя­за­тель­но в рели­ги­оз­ном опы­те, это частая прак­ти­ка пси­хо­те­ра­пев­ти­че­ская. А в цер­ков­ной тра­ди­ции, да, мож­но гово­рить о дове­рии Богу.

– А что вы сове­ту­е­те сво­им кли­ен­там, пре­бы­ва­ю­щим в кри­зи­се веры?

– Мне лич­но кажет­ся очень важ­ным рас­слы­шать, жив ли у чело­ве­ка поиск Бога или, может быть, и кри­зи­са веры ника­ко­го нет, пото­му что веры не было – напри­мер, было толь­ко соблю­де­ние тра­ди­ции, пото­му что «так надо» и про­чее. И если есть хоть какие-то нот­ки поис­ка, жела­ния Бога и про­чее, если есть духов­ные потреб­но­сти в дан­ный момент, то порой я могу пред­ло­жить чело­ве­ку про­сто пой­ти на «пря­мой раз­го­вор с Богом».

То есть речь идет о пре­дель­но чест­ной молит­ве, мак­си­маль­но искрен­ней, с про­го­ва­ри­ва­ни­ем все­го, что у чело­ве­ка на серд­це. Быва­ет, что мож­но пред­ло­жить чело­ве­ку прий­ти и ска­зать Богу пря­мо всё, как есть, напри­мер, даже так: «Гос­по­ди, я бес­ко­неч­но устал, я на Тебя оби­жен, мне кажет­ся, что Тебе нет до меня дела, я хочу, что­бы Ты испра­вил мою ситу­а­цию, а Ты это­го не дела­ешь, поэто­му я злюсь на Тебя… Я порой не верю, что Ты суще­ству­ешь, я не слы­шу Тебя, ска­жи же уже что-нибудь», – и т.п.

Конеч­но, хоро­шо, когда есть бла­го­дар­ность, жела­ние сла­во­сло­вить и дру­гие доб­рые чув­ства, но это не все­гда так, а в кри­зи­се, чаще все­го, это не так. Я уве­ре­на, что искрен­ность куда важ­нее выучен­ных слов из молит­во­сло­ва, когда они про­из­но­сят­ся меха­ни­че­ски, формально.

Я знаю при­ме­ры, когда такой «скан­дал» с Богом имел мощ­ные пло­ды – и про­рыв чело­ве­ка к Богу и явные отве­ты от Него чело­ве­ку, напри­мер, явное вме­ша­тель­ство в кон­крет­ную жиз­нен­ную ситу­а­цию. В кри­зи­се неред­ко у чело­ве­ка есть над­рыв, над­лом, отча­я­ние и мно­го дру­гих силь­ных пере­жи­ва­ний. Если это так, то, мне кажет­ся, шанс про­рвать­ся в искрен­нюю молит­ву очень велик. Хуже когда уже все выго­ре­ло и есть рав­но­ду­шие, теп­лохлад­ность, без­раз­ли­чие. Но в без­раз­ли­чии люди обыч­но на тера­пию не приходят.

Еще для нача­ла очень важ­на чест­ность с сами собой, осо­зна­ние того, что со мной про­ис­хо­дит, что я чув­ствую, чего хочу и про­чее. И после это­го уже мож­но это нести Богу. А то, если я сам себя не слы­шу, не знаю, что со мной и что мне надо, то и не понят­но, о чем и как молить­ся – все в тумане. Хотя и этот туман мож­но отда­вать Богу, думаю.

«Ищи­те и обрящете».

Пра­во­слав­ный пси­хо­лог Мари­на Филоник

Бесе­до­ва­ла Татья­на Вигилянская

Источ­ник: сайт “Пра­во­сла­вие и мир”