23 декабря
Вчера после литургии ко мне подошла пожилая интеллигентного вида женщина в шляпке, в красивом пальто и, смутившись, спросила:
— Батюшка, не могли бы вы посетить мою больную сестру и крестить ее?
— Конечно.
— Можно это сделать сегодня?
— Далеко живет ваша сестра?
— Полчаса езды на автомобиле. Машина будет. Об этом не беспокойтесь. Когда бы вы смогли поехать?
— Через час.
В назначенное время я вышел из храма. Машины пока не было, но на некотором удалении у тротуара стояла черная «Волга» с «мигалкой» и антенной для радиотелефона.
«Так, так, так… — подумал я, — это уже интересно. Когда будут брать? Неужели сразу около храма?»
Из «Волги» вышел мужчина атлетического сложения с короткой стрижкой и направился ко мне.
— Приказано доставить вас до объекта, — по-военному отчеканил он.
— До какого объекта?
— Мне сказали, что вы в курсе.
«Конечно, в курсе, — подумал я, — о чем тут спрашивать? Ясно, до какого».
— Не проще бы было пешком пересечь площадь?
— Да, сюда было бы удобней, — ответил мужчина.
— Значит, нам в другое место?
— В другое.
— Ну, что ж, поехали.
К моему удивлению, мужчина оказался в единственном числе. Я почему-то думал, что арест обычно совершают несколько человек.
Водитель включил сирену, в чем, по-моему, не было никакой необходимости. Во-первых, улицы города были полупустые, а во-вторых, развить сколько-нибудь приличную скорость по дорожным колдобинам Сарска все равно было невозможно. Водитель молчал. И хотя любопытство мучало меня, вопросов я не задавал, полагая, что в данной ситуации это не принято.
Машина выехала на дорогу, ведущую к областному центру, а затем свернула с нее. Миновав охраняемые ворота, мы оказались в дачном поселке. Глядя на комфортабельные особняки, я невольно подумал: «Неплохо устроились и великолепно замаскировались!» Около одного из особняков машина остановилась. В сопровождении водителя я подошел к дверям дома, где нас встретила та самая женщина, которая приходила в храм и приглашала меня для совершения таинства крещения. В ее лице не было ни скованности, ни смущения, ни злорадного торжества человека, завлекшего жертву в западню. Она смотрела на меня доброжелательно и открыто. Я растерялся.
— Проходите, отец Иоанн, — почтительно произнесла женщина и, обратившись к водителю, добавила: — А вы, пожалуйста, обождите.
Я вошел в дом. В гостиной, в кресле, укрывшись пледом, сидела Сталина Дмитриевна, секретарь горкома партии по идеологии. При моем появлении она с усилием поднялась. Лицо ее было изможденным и бледным. Она была больна, тяжело больна.
— Здравствуйте, отец Иоанн. Не ожидали увидеть меня?
— Признаюсь, не ожидал.
— Маша, моя двоюродная сестра, пригласила вас сюда… пригласила по моей просьбе. Отец Иоанн, я хочу креститься. Вы удивлены?
— Нисколько. Это естественное человеческое желание. Неестественно другое — не принимать крещения и преследовать тех, кто желает стать христианином.
— Но ведь я была среди гонителей…
— «Была»! Среди гонителей был и апостол Павел.
— О, нет! Такое сравнение неуместно. В моей душе возник слабый росток веры. Я хочу сохранить его, не дать ему увянуть за две-три недели, которые мне осталось жить. У меня нет времени искупить свои грехи делами. У меня очень мало времени. Но вы верно подчеркнули — «была», ибо выбор уже сделан. Жаль только, что путь к нему был таким мучительным и долгим.
За время болезни я многое передумала. И главное, поняла, что по-настоящему еще не жила. Как лошадь с зашоренными глазами, я видела перед собой только узкую полосу дороги и шла туда, куда поворачивали мне голову. Эта узкая полоса дороги была для меня Вселенной, хотя порой у меня и возникали подозрения, что мир устроен гораздо сложнее и что однообразно прямой и утомительно занудный путь в светлое будущее есть, собственно говоря, путь в никуда.
Моя судьба была запрограммирована изначально. С детских лет я выступала в ореоле дочери героя-революционера, очень рано постигнув фальшь той роли, которую вынуждена была играть изо дня в день. Эту фальшь я видела всюду, но прежде всего она поражала меня в моем отце. Он был неподкупным и несгибаемым, справедливым и праведным, воплощением всех добродетелей. Я не помню его, однако из обрывков разговоров, случайных фраз, которыми неосторожно обменивались при мне моя бабушка и тети, возникал иной образ — омерзительный и страшный. Я стала догадываться, что преждевременная смерть моей матери не была случайной, и в конце концов узнала, что ее нашли мертвой после драматического выяснения отношений с моим отцом. Вот чьи гены я унаследовала! Потому, наверно, я не могла, инстинктивно не желала иметь семью и детей, каким-то внутренним чутьем постигнув, что мой род проклят, что лучше всего, если он оборвется на мне во избежание новых жутких трагедий и преступлений.
Вероятно, оптимальным решением для меня было бы принятие монашества и таким образом выход из цепи греховной наследственности. Но именно этой возможности для меня и не существовало. Я была обречена оставаться в миру с парализованной волей и деформированной психикой. Я что-то делала и что-то изрекала, подчиняясь заложенной в меня программе. Иногда бывали проблески сознания, но они тут же заглушались.
Вы знаете, отец Иоанн, когда живешь и работаешь в запрограммированных структурах, не замечаешь всего ужаса и греховности своего существования в них. Там все настолько обыденно, что и мысли об этом не возникает. Я проработала в таких структурах много лет и никого не убивала, не истязала, наоборот, стремилась принести людям хоть какую-то пользу. Не хочу хвалить себя, но это я не допустила закрытия вашего храма, несмотря на все усилия небезызвестного Валентина Кузьмича — на какие только хитрости он не пускался! Так вот, вроде бы и винить меня не в чем… Ан нет! Когда оказалась у порога вечности, все предстало передо мной в ином свете. Оказывается, можно убивать, не убивая, истязать, не будучи по призванию палачом и полагая, что делаешь доброе дело.
Посмотрите, что я читаю в последнее время: отец Сергий Булгаков, протоиерей Георгий Флоровский, отец Александр Шмеман, ваши работы… Все это из спецхрана! Да, да, ваши труды тоже среди запрещенных книг! Не могу сказать, что мне все понятно. Приемлю и верю в первичность духовного начала, в существование Бога-Творца. Но вот богочеловечество Христа… Не проще, не естественнее было бы — простите меня, если говорю что-то не то, — признать Его божественным пророком, человеком, наделенным исключительными нравственными достоинствами и прозорливостью? Сложно понятие Троицы. Смущают меня и некоторые жития святых. Ну, в самом деле, как можно поверить? Человеку отрубают голову, а она тут же прирастает, его бросают в кипящую смолу — а он выходит из нее как ни в чем не бывало!
— Вы правы, в это трудно поверить. Средневековые жития святых не лишены фольклорных элементов. Хотя… разве не большее чудо — сотворение мира? Понятие Троицы действительно является сложным, и не то что сложным — умонепостигаемым, парадоксальным, абсурдным! Как единица может быть равна трем? В нашем Евклидовом мире такое невозможно. Но в данном случае речь идет об Инобытии, где аксиомы Евклида не действуют. Это же касается и сущности Христа. Божественное Слово, Предвечный Разум и в то же время смертный человек, испытывающий голод и жажду, физические муки и духовные страдания! Совместимо ли это? Разумеется, естественнее и проще признать Христа пророком, человеком, наделенным высокими нравственными достоинствами и прозорливостью, как вы сказали. Но это суждение еретиков, ведь всякая еретическая мысль отличается удивительной односторонностью, прямолинейностью, плоскостью. Любая ересь, какую бы мы ни взяли, есть попытка втиснуть Божественное Инобытие в прокрустово ложе элементарной логики. Отрицать богочеловечество Христа — значит искоренять всю суть христианского учения. В этом случае разом утрачивается все — и смысл нашей жизни, и прорыв к вечности, и торжество над смертью, и блаженство соединения с Богом. Остается несколько благих, но абстрактных, потерявших глубину и жизнеспособность нравственных постулатов. Божественные заповеди Христа превращаются в худосочную стоическую мораль.
— Охотно соглашаюсь, отец Иоанн. Простите меня за мои рассуждения. Они свидетельствуют лишь о том, как мало я смыслю в христианском учении. Конечно же мне нужно еще многому поучиться. Но времени осталось очень мало. И в многознании ли дело? Ведь главное — я верю; не разбираясь в богословских тонкостях, верю каждой частицей души и своей страждущей плоти. Я жажду покаяния, духовного исцеления. Хочу прожить последние дни свои в чистоте, со спокойной совестью. Помогите мне.
По возможности кратко, чтобы не утомлять больную, я рассказал ей о таинстве крещения, а затем совершил его. Купелью послужила простая деревянная бочка. Поскольку событие это происходило в день зачатия святой родительницы Богоматери, крещаемая получила благопристойное имя Анна. Восприемницей стала ее двоюродная сестра Мария.
Пока Анна сидела в кресле, накрытая пледом, я не осознавал до конца, в каком тяжелом состоянии она находится. Стоило ей, однако, подняться, как стало ясно, что дни ее действительно сочтены. Без посторонней помощи она уже не могла передвигаться. Тело ее высохло. Она была легкой, как ребенок.
— Видите, отец Иоанн, что со мной стало. Работают только мозг и сердце. Господь оставил их мне, чтобы я все обдумала, покаялась и сделала выбор. Слава Богу, теперь он сделан! Сегодня у меня легкий и светлый день. Невыносимые боли оставили меня. Говорят, перед смертью человеку становится легче. Значит, мне недолго жить. Но я не боюсь смерти, всю жизнь боялась, а теперь не боюсь. Знаю, смерть не есть уход в небытие, а лишь переход к новой, высшей жизни.
Отец Иоанн, я обращаюсь к Вам с последней просьбой. Хочу, чтобы меня похоронили по православному обряду, не на «Новодевичьевке», где уже заготовлено место, а рядом, среди крестов, и чтобы на моей могиле был крест и написано было на нем не «Сталина Дмитриевна Овчарова», но просто: «Раба Божия Анна». Маше я дам все необходимые распоряжения. Она все выполнит точно. На нее можно положиться.
Комментировать