20 ноября
Мы с Вадимом давно вынашивали мысль о поездке по северным монастырям. Это, правда, были мечты и грезы. И вдруг действительно такая возможность представилась нам. Отец Вадима подарил ему старый расхлябанный «Москвич», но для нас это был царский подарок! Тут же было решено воплотить в жизнь наше заветное желание.
Получив благословение семинарского начальства, ранним августовским утром мы выехали из Загорска. Переславль-Залесский, Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Ярославль, Вологда, Кирилло-Белозерский монастырь — таков был наш маршрут. Мы посещали храмы и монастыри, приходили в восторг от сохранившихся в них фресок, любовались русской природой, спокойной, уравновешенной, навевающей умиротворение, и удивлялись тому, как органически вписывались в нее милые сердцу церквушки и монастырские строения. Конечно, все это звучит банально, но сколько раз в жизни я убеждался, что самые сильные чувства в сущности банальны. Бурлившая в нас молодая энергия усиливала и обостряла наши впечатления. Наконец, нас пьянила свобода. Как бы ни относиться к внутреннему распорядку в семинарии, но сравнения с казармой не избежать. Мы вырвались на свободу, и автомобиль, каким бы убогим он ни был, доводил до сладостного и соблазнительного предела ощущение независимости. Нам не хотелось сковывать себя строгим расписанием и определенными маршрутами, нравилось неожиданно менять решения и ехать совсем не туда, куда мы только что предполагали направиться. В конце концов мы на все махнули рукой и поехали наугад, не глядя на карту и не обращая внимания на указатели. Нетрудно догадаться, к чему все это должно было привести.
Следуя своему мимолетному капризу, мы съехали на грунтовую дорогу. Стояли очень теплые и сухие дни. Дорога была ровной и гладкой — ехать по ней было приятнее, чем по асфальту. Она петляла под кронами деревьев, вплетаясь в запутанный лабиринт сумрачных лесных коридоров. Через несколько часов стало очевидно, что мы безнадежно заблудились. Бензин был на исходе. Заправиться было негде и не к кому было обратиться за помощью. Хотя дорога и выглядела хорошо наезженной, мы не встретили на ней ни одной машины.
Вот тут-то и начались чудеса, о которых не решился поведать Вадим в своей пьесе. Указатель уровня бензина упал до нуля, а машина продолжала ехать. Прошло не меньше часа. Какая-то неведомая сила тащила машину. Вадим даже не нажимал на газ, он лишь рулил, поворачивал направо или налево. Но и тут я не уверен: сам ли он принимал решение о том, куда ехать?
Стемнело. Мне показалось, что от нашей машины исходит необычное голубоватое свечение.
Мы выехали на открытую местность.
— Смотри, смотри! — воскликнул Вадим. — Смотри на небо! Прямо перед собой!
Небо было усыпано яркими звездами, но среди них выделялась одна. Подобно нам, петлявшим по лабиринту дорог, она двигалась впереди нас, постоянно меняя траекторию и скорость, выписывая на небе загадочные узоры. Это не мог быть ни искусственный спутник Земли, ни самолет. Так что же это такое? Вдруг звезда стремительно полетела вниз. В тот же миг машина стала, и никакими усилиями завести мотор мы уже не могли.
Я не склонен мистифицировать этот эпизод, готов допустить, что с указателем уровня бензина произошла неполадка — автомобиль был старенький и никудышный. Кстати говоря, и все другие стрелки на табло дергались и скакали. Я готов был бы согласиться и с тем, что неопознанный летающий объект, тащивший нас целый час по лесной дороге, привиделся мне (и Вадиму тоже!), если бы не все последующие события.
Когда мы убедились в том, что наша машина стала, и стала окончательно, нам ничего не оставалось, как выйти из нее. И тогда нашим глазам предстало удивительное зрелище. Звезды перед нами мерцали и пульсировали. В их сиянии проявлялись разноцветные отблески, они искрились всеми цветами радуги. Вадим достал бинокль, и, глядя в него, мы убедились, что это не обман зрения — в сиянии звезд отчетливо различались красные, голубые, синие, зеленые огоньки. С небольшими интервалами перед нами пролетали звезды, причудливо менявшие свою траекторию подобно тому неопознанному объекту, который следовал перед нашей машиной, а возможно, и завлек нас в это загадочное место. Иногда такие звезды появлялись стайками, и они словно резвились или исполняли в небе фантастические танцы. Порой они садились на землю. Однажды из того места, куда опустилась звезда, нас осветил яркий голубоватый луч, но он тут же погас. Сначала мы решили, что это свет фары автомобиля или скорее мотоцикла, поскольку луч был один, и несколько воспрянули духом — есть возможность раздобыть, если не сегодня, так завтра утром, бензин. Однако потом, уже на следующий день, мы убедились, что никакого автомобиля или мотоцикла в этом месте не было и быть не могло.
Ночью заснуть нам так и не удалось — невозможно было отвести глаз от таинственного, играющего, живого неба. А как только стало светать, мы обнаружили, что находимся рядом с большим озером, посередине которого виднелся зеленый остров. Судя по всему, именно на него и опускались «неопознанные летающие объекты».
Утомленные дорогой и слишком необычными впечатлениями, мы решили отложить обследование местности, разбить палатку и немного поспать.
Я заснул сразу же, как только положил голову на подушку. Сон был глубоким, без сновидений и, казалось, продолжался одно мгновение. Проснулись мы с Вадимом одновременно. Нас разбудил женский смех, визг и плеск воды. Выглянув из палатки, мы увидели двух девушек, купающихся в озере. Это было столь неожиданно и столь несовместимо с ночными видениями, что воспринималось как нечто ирреальное. Я бы скорее согласился поверить в то, что вижу перед собой обнаженных нимф или русалок. Вадим был поражен, по-моему, не меньше, чем я. Он машинально схватился за лежавший рядом бинокль, который через некоторое время передал мне. И я, приняв бинокль, без всякого стыда и смущения поднес его к глазам. И вот тут я испытал шок. Озноб пробежал по позвоночнику. Голова закружилась. Я почувствовал, что теряю над собой власть. Первобытные звериные инстинкты проснулись во мне, и сладостное неукротимое влечение овладело мной. Это было безумие, но я не мог и не хотел сопротивляться ему. Казалось, величайшая тайна находилась совсем рядом. Она была вне абстрактной умозрительности, имела живую плоть и кровь, ослепительную золотистую кожу с легким пушком, на котором искрились перламутровые капельки воды, — все эти волнующие подробности хорошо были видны в бинокль.
Да, да, величайшая тайна (и она же величайшее блаженство) заключалась в этой живой плоти, в ее упоительных округлых формах и соблазнительной ложбинке между ними. И как все было просто! Тайны можно было коснуться, ее можно было крепко-крепко прижать к себе, замирая в экстазе, проникнуть, войти в нее и полностью слиться с ней.
— Одна из них очень даже ничего! — произнес Вадим.
«Какая же?» — подумал я и только тогда осознал, что «величайшая тайна» присутствует передо мной в двух воплощениях, что таких воплощений может быть бесчисленное множество, а если так, то, возможно, и тайны здесь никакой нет, и «величайшего блаженства» тоже. Такое заключение несколько отрезвило меня, но шок, который я испытал, столь быстро пройти, конечно, не мог.
И тут Вадим произнес вещую фразу:
— Да, скучать нам здесь, видно, не придется.
Поэты — народ своеобразный и, как я смог убедиться, обладают часто незаурядной практической сметкой. Это блестяще подтвердил Вадим второй фразой, достойной быть увековеченной в сборнике афоризмов:
— Здесь должно быть все, что необходимо на потребу: еда, девушки и бензин.
Еда в несложной системе приоритетов поэта оказалась на первом месте, а бензин все-таки на третьем. Девушки завершили свое омовение и, так и не обнаружив нашего присутствия, удалились, а мы, наскоро перекусив, направились обследовать загадочное место, в котором неожиданно для себя оказались. При дневном свете ничего загадочного в нем как будто и не было: озеро как озеро, остров как остров, обычный смешанный лес, только не загаженный пока цивилизацией. Мы побрели вдоль берега и вскоре подошли к лодочной пристани. Смешно, конечно, было называть ее пристанью, ибо представляла она собой три доски на деревянных сваях. И тем не менее к ней цепью была привязана лодка — значит, все-таки пристань.
В лодке сидел мужчина неопределенного возраста, одетый, несмотря на теплый день, в телогрейку. Вряд ли это был местный житель, внешностью он походил на цыгана — густая черная борода, лохматые кудрявые волосы, нос с горбинкой, в ухе серьга, колючий, пронизывающий взгляд.
— Добрый день, — сказали мы с Вадимом, подойдя к пристани.
— Добрый день, — сверкнув золотыми зубами, с усмешкой ответил лодочник. — Долго спите.
— А вы откуда знаете о нашем приезде? — спросил Вадим.
— Еще бы не знать! Такого шума наделали своей колымагой!
— Колымага у нас старенькая, да удаленькая! Полсотни километров проехали без бензина.
— При чем тут колымага? Не иначе — тащил ее кто-то.
— Кто?
— Тот, кому нужно. Откуда мне знать? Я человек маленький.
— Вы местный житель?
— Как тебе сказать… Свободный я человек. Нынче здесь, завтра там.
— Служите тут?
— Служу. Перевозчиком. Работенка несложная, но ответственная. На остров перевожу…
— Кого?
— Кого следует.
— А кого следует?
— Ну, это не нашего ума дело.
— А почему вы свою работу ответственной назвали?
— Потому что ответственная она. Мало ли что может случиться…
— Любопытный остров.
— Любопытный…
— У него и название есть?
— Как же без названия? Ариерон.
— Странное название.
— Чего в нем странного? Название как название.
— Интересно, из какого языка оно пришло… Цыган-перевозчик усмехнулся.
— Понятия не имею. Я человек темный. Но Константин наверняка знает.
— Кто такой Константин?
— Археолог. Он здесь раскопки ведет. Ученый человек! Все знает. Его, правда, сейчас нет. Уехал на конференцию. Здесь только две его ассистентки: Наташка и Лада. Вон их лагерь.
Лодочник кивнул в направлении стоявших невдалеке вагончиков — а мы-то с Вадимом и не заметили их — и хитро подмигнул нам.
— Как бы нам на остров перебраться? — спросил Вадим.
— Нет проблем, — ответил перевозчик, — для того и сижу здесь. Такая у меня служба.
— Можно садиться?
— Погоди, не сейчас. В шесть часов пополудни приходите.
— Почему в шесть?
— Все должно идти по расписанию.
— Какое тут расписание! Все равно без дела сидите. А так отвезли бы нас. Десять минут туда, десять обратно. Ничего за это время не случится.
— Нельзя, братец. Все должно идти своим чередом.
— Даже здесь бюрократические порядки!
— Это ты напрасно. Порядок есть порядок. Отступи от него в каком-нибудь пустяке, и все пойдет кувырком. Так что приходите в шесть часов.
— Как звать-то вас?
— Арием.
— Как-как?
— Арием Михайловичем.
— Это в честь какого же Ария? — переглянулся со мной Вадим.
.— В честь деда.
— А деда в честь кого так прозвали?
— Его деда. Это у нас семейная традиция.
— Стойте! Вы знаете, как Ариерон переводится? Святилище Ария!
— Может быть… Об этом Константина надо спрашивать. Константин все знает.
— Хорошо, Арий Михайлович, в шесть часов мы будем здесь.
— В шесть ровно. Не жду ни минуты. Нетрудно догадаться, куда мы направили свои стопы, простившись со странным лодочником, — конечно же в лагерь археологов или, вернее, археологинь, а еще вернее, очаровательных, соблазнительных нимф. Лагерь состоял из нескольких вагончиков, разрисованных, нужно полагать, студентами. На одном из них был изображен костер, а над ним — огромный котел. Вокруг костра прыгали черти. Сверху было написано:«КУХНЯ».На соседнем вагончике с надписью «КЛУБ» доморощенные художники нарисовали танцующих обнаженных девиц в стиле Матисса. Был тут и вагончик-музей; украшенный изображениями архаических каменных болванов, и административный вагон. На последнем в позе «Мыслителя» Родена был представлен мужчина средних лет с мощным сократовским лбом. Надпись над ним гласила: «КОНСТАНТИН». Два-три вагончика использовались, судя по всему, в качестве спален.
Около кухни мы увидели пленивших наши сердца нимф. И вновь я испытал шок. И вновь холодная молния пронзила мой позвоночник. И жаром пахнуло на меня, как будто бы от костра, на котором черти грели свое адское варево.
Мы подошли к хозяйкам лагеря.
— Здравствуйте, девочки! — непринужденно и весело воскликнул Вадим, а вслед за ним и я с трудом выдавил из себя приветствие.
Девушки удивились нашему появлению, но ничуть не смутились, хотя одеты они были более чем свободно — узкие полоски материи на груди и бедрах с трудом можно было принять за купальники. Тут же состоялось знакомство. Девушек, как уже сообщил нам Арий Михайлович, звали Наташей и Ладой.
Вадим начал с увлечением рассказывать о путешествии на нашем «Пегасе» — оказывается, старая развалина, на которой мы приехали сюда, называлась «Пегас». Слова, произносимые Вадимом, доносились до меня откуда-то издалека и с трудом пробивались в мое сознание. Оглушенный, я не совсем понимал, что происходит. В смущении я сначала боялся поднять глаза, но потом уже не мог оторвать их от очаровательных фей, пока не понял, что смотрю, собственно говоря, лишь на одну из них и, чем дольше смотрю, тем больше пьянею. Она была умопомрачительно красива. Темные волосы и голубые глаза, классически правильные черты лица — выражение того удивительного совершенства, которое дает смешение славянского типа с восточным, греческим и армянским. Для ее облика и манеры держаться была характерна мягкость и деликатность, особая изысканная утонченность, за которой скрывалось, однако, нечто неподвластное рассудку, дразнящее, вакхическое. Конечно же Наташа не могла не заметить тех восторженных взглядов, которые я бросал на нее, и, видимо, чтобы не травмировать меня, избегала обращаться ко мне и разговаривала в основном с Вадимом, что и явилось главной причиной сразу же возникших роковых недоразумений в отношениях между нами троими.
Девушки усадили нас за длинный деревянный стол и напоили чаем из самовара. Вадим начал читать свои стихи. Он был в ударе. Голос его звучал то бархатисто-мелодично, то с хрипотцой, выражавшей высшую степень возбуждения. Девушки, как и следовало ожидать, были очарованы им.
Время между тем приближалось к шести часам. Наташа и Лада охотно согласились сопровождать нас на остров, предупредив, что опаздывать ни в коем случае нельзя, поскольку Арий Михайлович очень капризен.
Вадим возмутился:
Это, что же, и вся его работа — раз в неделю перевезти кого-нибудь на остров?
.— Да, — ответила Наташа.
— Но деньги кто-то ему платит?
— У нас он оформлен на полставки. Говорят, служит еще в каком-то секретном ведомстве. А может быть, это просто пустые разговоры.
— Вам-то он зачем нужен?
— Как же! Мы ведь ведем раскопки на острове.
— Ну, так приобрели бы лодку и ездили бы сами на остров когда вздумается, без всякого расписания.
— Константин считает, что удобнее пользоваться услугами Ария Михайловича.
— Ерунда какая-то. И что за секретное ведомство может иметь тут свои интересы? Хотя… Постойте! Неопознанные летающие объекты! Может быть, это военные их запускают?
— Военные тут ни при чем, — ответила Наташа, но развивать свою мысль дальше не стала.
Мы подошли к пристани. Арий Михайлович сидел в лодке и уже потирал ладони.
— Все в сборе, — заявил он, — вот и хорошо. Можно отправляться.
Как-то так само собой получилось, что мы сели с Наташей рядом на заднее сиденье. А поскольку это сиденье было самым узким, наши бедра оказались тесно прижатыми друг к другу, однако теснее, чем к этому побуждала нас узость пространства. Вадим и Лада сидели напротив нас. Наташа разговаривала с ними, как ни в чем не бывало, а у меня все плыло перед глазами. Я почти не вникал в разговор, впервые в жизни полностью погрузившись в мир физических ощущений. Прикосновение упругого тела Наташи вызывало у меня целую гамму сладостных чувств. В какой-то момент лодка неожиданно резко покачнулась — мне показалось, что Арий Михайлович сделал это умышленно, — и тогда Наташа инстинктивно обняла меня, прикоснувшись своей грудью, а моя рука, оказавшаяся у нее на бедре, ощутила его упоительную упругость. Сквозь тонкую ткань платья я почувствовал волнующее тепло ее безукоризненно гладкого тела. И приступ острого блаженства испытал я в этот миг.
Нет сомнений, что Арий Михайлович качнул лодку умышленно. Он видел меня насквозь. Ему словно доставляло удовольствие наблюдать, как омут искушения все глубже и глубже засасывает меня. А Наташа? Когда качнулась лодка, она лишь вскрикнула: «Ой!», а затем весело рассмеялась и продолжала невозмутимо беседовать с Ладой и Вадимом, как будто бы меня и не было рядом.
Но вот мы причалили к острову. Там была такая же пристань, как и на «материке»: три доски на деревянных сваях. Вадим первым взобрался на пристань. Он протянул руки нашим спутницам, и тут вновь меня ждало испытание — Наташа, пытаясь выбраться из лодки, высоко подняла ногу, платье взбилось вверх, и моим взорам во всей красе предстали ее ослепительные округлости. Арий Михайлович взглянул на меня и только крякнул.
Когда мы все оказались на берегу, перевозчик махнул нам рукой и тоном, не терпящим возражений, отчеканил:
— В восемь тридцать быть на пристани! Без опозданий!
Остров, на который мы вступили, производил загадочное впечатление. Фантастическое зрелище представляли растущие на берегу березы — изогнутые, перекрученные. В принципе здесь не должно было быть сильных ветров, которые могли бы таким образом искорежить их. Видимо, это было связано с внутренней энергетикой острова. На корявых ветвях берез размещалось бесчисленное множество огромных черных гнезд. Воронье тучами носилось над островом, и немолчное карканье раздавалось над ним.
— Необычный остров, — сказала Наташа. — Его растительный мир уникален. Вон, посмотрите, гигантский папоротник! Где вы еще увидите такое в наших широтах! Некоторые растения здесь обладают удивительными целебными свойствами.
По узкой, чуть заметной тропинке мы поднялись на вершину невысокой плоской горы, которая, однако, возвышалась над всем островом. Имевший форму вытянутой подковы, он полностью просматривался отсюда. С вершины горы были видны на «материке» вагончики археологического лагеря и пристань Ария Михайловича.
— Вот мы и пришли на святилище, — сказала Наташа.
Я недоуменно оглянулся вокруг: лысая вершина горы и груды хаотически разбросанных камней.
— Ни за что не догадаться, да? — спросила Наташа и звонко рассмеялась. — Это святилище было обнаружено во время съемок со спутника.
Наташа вынула из своей сумки фотографии и показала нам.
— Вот так все это выглядит из космоса!
На снимках были видны озеро, остров в форме подковы, вершина горы, на которой мы находились. То, что нам представлялось хаотическим нагромождением камней, на фотографиях приобретало четкие очертания спиралевидного лабиринта.
— Ариерон, — сказал Вадим, — ведь это святилище Ария?
— Совершенно верно, — подтвердила Наташа. — Одна из ветвей арийского племени пришла сюда с Южного Урала и основала здесь удивительную цивилизацию. Она принесла с собой и культ своего предка Ария. Константин полагает, что ему удалось расшифровать найденные здесь надписи на керамике.
— О чем же повествуется в них?
— Так же как и микенские, они в основном хозяйственного содержания. Но есть одна поразительная особенность — найдены надписи с астрономическими наблюдениями. Константин убежден в том, что это городище было не только святилищем, но и древней астрономической обсерваторией. Видите гору на «материке»? На ней также навалена груда камней. Если отсюда провести туда прямую линию и продолжить ее, то она окажется строго ориентированной на центр Галактики. Вряд ли это случайное совпадение, потому что и другие ориентиры на острове и «материке», как доказал Константин, связаны с астрономическими наблюдениями. Кстати говоря, место, где мы сейчас находимся, есть не что иное, как «омфалос», «пуп», центр Земли.
— Такие «пупы», — заметил Вадим, — согласно древним поверьям, существовали и в других местах, например в Дельфах.
— Верно. Ариеронская цивилизация имеет сходство с микенской. Прямые аналогии можно найти в керамике, каменных статуэтках, изделиях из бронзы. Вот, глядите!
Наташа подняла с земли керамический осколок.
— Видите изображение свастики? Знак племени ариев. Свастика нередко встречается и на микенской керамике, и в греческой архаике. И дело тут не только во внешнем сходстве. Между двумя цивилизациями существовали прямые связи. Вы, конечно, слышали о гипербореях. Так вот, гипербореи жили здесь. Да, да, именно здесь родился белокурый Аполлон. Здесь укрывалась от гнева Геры его мать Латона. Отсюда священные процессии с дарами направлялись на остров Делос, в храм Аполлона. В Дельфах, в другом святилище Аполлона, действительно находился «пуп» Земли, но его происхождение вторично. И вот что интересно. Возникновение религиозных центров в том или ином месте никогда не бывает случайным. Это связано с энергетикой Космоса и Земли. По мнению Константина, такие центры появляются в местах выхода энергетических каналов, то есть в шамбалах. Однако в силу непонятных для нас причин шамбалы могут угасать. Тогда приходят в запустение святилища и умирают цивилизации. Это случилось в Дельфах, когда оракул объявил о смерти Пана, вселенского бога Природы. Энергетический источник там иссяк, а здесь, как видите, бьет через край.
— Но ведь святилище и здесь разрушено, — заметил я.
— Разрушено, но не умерло.
— Наташа, — сказал Вадим, — сегодня ночью мы были свидетелями странных явлений…
Наташа рассмеялась.
— Это по части Лады.
— Почему только моей, Ариадна?
— Ариадна?! — одновременно воскликнули мы с Вадимом.
— Да, у меня есть второе имя.
— Какое же из них настоящее?
— И то, и другое. ?!!
— По паспорту я Наталия.
— А второе имя?
— Это уже из другого измерения.
— Непонятно.
— Не ломайте голову, Вадим. Зовите меня Наташей.
Время летело быстро. Вадим украдкой поглядывал на часы. Я тоже. Приближался час, назначенный Арием Михайловичем. Ни у меня, ни у Вадима не было ни малейшего желания покидать остров. Наши спутницы, видимо понадеявшись на нас, на часы не смотрели. Когда же мы вспомнили о договоренности с лодочником, Ария Михайловича на пристани не оказалось. Наташа-Ариадна и Лада для приличия поохали и поахали, а потом согласились вместе с нами в справедливости древней сентенции: «Что Бог ни делает, все к лучшему».
Мы тут же сотворили импровизированный ужин. Провизия оказалась не только в сумке у предусмотрительного Вадима, но и у наших спутниц. Оставалось только найти место для ночлега, но мы об этом не думали.
Сгущались сумерки. Не только мы с Вадимом, но и Наташа с Ладой все чаще поглядывали на небо. Мы ждали встречи с загадочными блуждающими звездами, разумными и свободными, произвольно меняющими свою траекторию, не считаясь с законами трехмерного пространства, живущими своей, непонятной для нас жизнью. Конечно, что-то во всем этом смущало и тревожило меня. Какова природа этих явлений? Какие силы проявляют себя в них: света или тьмы, добра или зла? В Евангелии говорится о звезде, приведшей магов в Вифлеем для поклонения божественному Младенцу. Ее траектория, несомненно, была такой же свободной, как и той звезды, которая привела нас, а скорее даже притащила в Ариерон. Притащила! В том-то вся и разница! Вифлеемская звезда лишь указывала путь, и маги по собственной воле следовали за ней. А нас ариеронская звезда тащила, игнорируя нашу волю! Но может быть, она вовсе и не тащила нас? В таком случае какая существует связь между происходящими здесь аномальными явлениями и языческим капищем? Да при чем тут разрушенное языческое капище?! Стоит ли всерьез воспринимать своеобразное мнение очаровательной Наташи и мифического Константина? А что бы сказал в отношении всего этого мой духовник из лавры отец Кирилл? Бесовщина! От такой мысли мне сразу же стало нехорошо. Тревога моя не проходила, и все-таки сильнее всего было любопытство к происходящим здесь странным фантастическим явлениям и в не меньшей степени к находящимся рядом двум существам, созданным, как и я, из плоти и крови, но казавшимся столь же загадочными, как и блуждающие звезды.
Между тем отблески вечерней зари погасли на западе. В сгустившейся темноте безлунного неба ярко горели звезды. Но вот одна из них стала пульсировать, затем вторая, третья… Вскоре уже множество звезд искрилось разноцветными огнями.
— Мне никогда еще не приходилось видеть подобного зрелища, — сказал я.
_— Пульсации звезд? — переспросила Лада. — Да, она впечатляет. Звезды разговаривают между собой. Это их язык. Как там у Лермонтова?.. «И звезда с звездою говорит». Но они разговаривают не только между собой. Они передают информацию своим контактерам в Космосе и на Земле.
— Контактерам?
— Всем, кто готов к общению с ними. Выберите какую-нибудь немерцающую звезду.
— Какую?
— Любую. Под каким созвездием вы родились?
— Рака.
— Отлично. Вот оно, видите? Оно не пульсирует. Глядите теперь на него. Внимательно. Призывно. Можете воздеть к нему руки. Видите?!
К моему изумлению, созвездие Рака запульсировало.
— Оно отреагировало на призыв, — пояснила Лада, — и посылает вам информацию.
— Какую?
— Не знаю. Информацию, адресованную мне, я понимаю. А сейчас это созвездие говорит с вами.
— Но как понять его язык?
— Это придет. Не сразу, но придет. Это будет как откровение! Главное, есть контакт. Звезды реагируют на ваш призыв.
— Такой контакт возможен только здесь?
— Где угодно. Но здесь для него наиболее благоприятные условия. Естественный энергетический поток как генератор усиливает сигналы.
— Объясните мне тогда другое. Световые волны от этих звезд идут до Земли тысячи или даже миллионы лет. Реальное расположение звезд на небе совсем иное. Часть из них скрыта от нас за горизонтом, а некоторые светила и вовсе уже не существуют.
— Те, что не существуют, фантомы и не будут реагировать на ваши сигналы. Но существующих звезд энергетические импульсы в отличие от световых волн достигают мгновенно. И не имеет значения, где сейчас находится звезда, в пределах видимости или нет. Вы видите образ звезды, и по нему ваш сигнал найдет ее в любой точке пространства.
— Выходит, если звезда не пульсирует, она не существует?
— Отнюдь. Она может находиться в нерабочем режиме. И потом, у вас с ней должна быть совместимость.
Объяснения Лады казались вполне логичными. В самом деле, почему не может быть особой энергии, способной моментально достигать любой точки Вселенной? Тут я был готов с ней согласиться. Но вот ответная реакция! Она меняла все мои представления о мире. А что, если Лада, обладая сильным гипнотическим даром, внушила нам все это и на самом деле никакой ответной реакции нет? Тогда я сам, ни слова не говоря, выбрал наугад одну из непульсирующих звезд и мысленно обратился к ней. Через несколько секунд она запульсировала. Потрясенный, я решил не делать поспешных выводов, понаблюдать за тем, что будет дальше, а потом все тщательно обдумать.
Пульсация звезд была для Наташи и Лады нормальным, обычным явлением. Напряженно вглядываясь в небо, они ждали чего-то иного.
— Вот он! — наконец воскликнула Лада. — Это Орион.
По небосводу быстро двигалась звезда. Ее полет походил на движение искусственного спутника Земли. Но вдруг звезда сделала резкий вираж, не мыслимый ни для естественных, ни для рукотворных небесных тел.
— Орион приветствует вас! — торжественно объявила Лада. — Он говорит, что прибытие на Ариерон — поворотное событие в вашей жизни. Отсюда ваши пути разойдутся. Ориончик, а что ты обо мне скажешь? Куда ведет мой путь?.. Смеется! Ну, хорошо, хорошо, возвращайся! Гедеону привет!.. Сказал, что через три минуты вернется вместе с Гедеоном и Дориком. Они должны будут появиться вон там, на западе.
С изумлением мы с Вадимом молча наблюдали за этой сценой, не зная, как на нее реагировать. Что это, глупый фарс, розыгрыш? Или шизофренический бред?
Прошло три минуты, и на западе, там, куда указывала Лада, показались три звездочки. Они приблизились к нам и стали исполнять замысловатые пируэты прямо над нами.
Лада захлопала в ладоши.
— Браво! Браво! Ариадна, да это они ради тебя стараются. Гедеон и Норик явно к тебе неравнодушны! Смотри, смотри, что делают! Браво, Норик! Хорошо, хорошо, я все поняла. Ровно в двенадцать буду ждать Альфу.
Наши спутницы замахали руками улетающим звездам. Но в этот миг появилась еще одна.
— Гляди, Лада, — сказала Наташа, — какая-то новая девица прилетела. Серьезная! На нас внимания не обращает.
— Нет, она уже была здесь.
— Не помню что-то.
— Не отвлекай ее. Она работает.
— О чем вы говорите?! — не выдержал я. — Какие девицы? Какие ориончики и гедеоны?
— Вы не видите их? — искренне удивилась Лада. — Это операторы кораблей.
— Операторы? Кораблей?
— Ну да.
— Так, значит, там живые люди?
— Ну как вам сказать… Живые… Разумные… Имеющие облик людей… Это высшие существа, умеющие управлять собой. Они могут существовать в полевой форме и моментально переноситься в любую точку пространства, но могут проявлять себя и в биологических структурах.
— Зачем им тогда корабли?
— Корабли для них не столько транспортное средство, сколько энергетическая капсула. А летать в конце концов можно на чем угодно, даже на метле. Я шучу, конечно.
От этой шутки, правда, мне стало не по себе.
— Что, однако, эти высшие существа, — спросил я, — делают здесь? Ведь они прилетают сюда, наверно, не только для того, чтобы покрасоваться перед Наташей и пошутить с вами?
— Разумеется. Хотя пошутить они любят, а Гедеон и Норик действительно неравнодушны к Наташе. Но вы правы — прилетают они сюда с другой целью, очень серьезной. Земля — невралгический узел Вселенной. В центре планеты находится живое, мыслящее, энергетическое ядро — недаром древние обожествляли Землю! От этого ядра энергетические каналы идут к земной поверхности, где расположены сверхчувствительные зоны — шамбалы. На Ариероне находится одна из них. Отсюда осуществляется информационный и энергетический обмен с Космосом. Здесь каждая точка строго ориентирована на тот или иной сектор космического пространства. Нарушение механизма энергоинформационного обмена чревато катастрофическими последствиями не только для Земли, но и для всей Вселенной. Вот почему здесь находятся Орион, Гедеон и Норик.
— Позвольте, Лада, — сказал я, — быть предельно откровенным. Как вы знаете, я православный христианин, и мне хотелось бы знать, какое место в ваших воззрениях занимает Бог и кто такие Гедеон и Норик, божественные ангелы или демонические духи.
Лада улыбнулась.
— Я ждала такого вопроса и столь же откровенно отвечу. Я верю в Бога, но не хочу ограничивать себя какой-либо одной религией или конфессией. Бог един, хотя у Него много имен: Саваоф, Иегова, Зевс, Перун. Догматические системы и мифы отражают лишь нашу меру познания Его Сущности. Что касается христианства, то я не отрицаю воплощения, распятия и воскресения Богочеловека. На одном из таких кораблей, которые летают здесь, Он был вознесен на Небо и реанимирован. Образно выражаясь, можно сказать, что сейчас Он сидит «одесную Отца», но только образно выражаясь, потому что Бог — это мыслящая Себя безобразная энергия, что, по-моему, не противоречит и вашей вере.
— Противоречит. Бог — не только энергия.
— Все понятно. Вы выносите Бога за рамки мира. Но Он весь в мире. Да, да, не возражайте. Вам пока еще не все открыто. Скоро вы убедитесь в моей правоте.
Спорить с нею было бессмысленно.
Время от времени по одной или стайками на небе появлялись летающие звезды и, словно красуясь перед нами, выписывали замысловатые узоры.
— А ведь это не просто танцы, — сказала Лада. — Они посылают нам знамения. Каждая фигура — круг, восьмерка, эллипс — имеет свой сокровенный смысл. Очень важно их сочетание. Они предвещают нам радость, боль, встречу и расставание. А если вы вдруг увидите, — при этом Лада почему-то обратилась ко мне, — как летящие рядом четыре звезды резко разойдутся в разные стороны, образуя крест, знайте, это к Голгофе.
Ровно в двенадцать часов на небе появилась Альфа. Она быстро скользила по небосводу и вдруг замерла у нас над головой. От звезды упал на землю луч. Светлое пятно скользнуло по острову, осветило нас и тут же пропало. Звезда устремилась вниз. У самой поверхности земли ее движение замедлилось, и она плавно приземлилась приблизительно в километре от нас. Вновь вспыхнул устремленный на нас луч и, словно убедившись, что мы на месте, погас.
Лада, впавшая в сомнамбулизм, с закрытыми глазами стояла перед нами, как каменное изваяние. Руки ее были обращены к приземлившейся звезде. Эта немая сцена продолжалась минуты три. Но вот Лада опустила руки и сказала:
— На рассвете в четыре часа я должна совершить коррекцию оси Земли.
— Коррекцию чего? — спросил я, не веря своим ушам.
— Оси Земли.
— Да как же вы будете делать это?
— Увидите. Коррекция будет совершена у вас на глазах. А теперь мы должны покинуть святилище. Альфа просит нас удалиться. Мы мешаем ей работать. Ее излучение для нас опасно.
Мы направились вниз и, пробираясь сквозь заросли берез, спугнули колонию ворон. Сначала вскрикнула одна из них, а затем тысячи летающих тварей почти одновременно поднялись в воздух. Их отвратительный крик, шум крыльев, треск ломающихся сучьев — все это взорвало ночную темноту и буквально оглушило нас, оказавшихся словно в кромешном аду.
Колония угомонилась не скоро, когда мы уже были на почтительном расстоянии от вороньих гнездилищ. И тогда наступила какая-то неземная, абсолютная, космическая тишина. Она вызывала жуть, и в то же время ее страшно было нарушить не только голосом, но и неосторожным движением. За горой, где опустилась звезда, временами вспыхивали сполохи холодного голубоватого света.
Взяв свой рюкзачок, Лада удалилась от нас. Вернулась она не скоро, уже на рассвете, одетая в длинный белый хитон. Сначала я решил, что это просто ночная рубашка, однако, приглядевшись, увидел, что она расшита звездами, свастикой и какими-то непонятными знаками, возможно древними гиперборейскими письменами. Лада молча и торжественно прошествовала мимо нас. Наташа поклонилась ей. Вадим тоже слегка наклонил голову, и этот чуть заметный жест привел меня в оцепенение, ибо я понял его настоящий скрытый смысл — то не был куртуазный жест вежливости, но истинный акт отступничества.
Лада поднялась на вершину горы, не потревожив колонию ворон. Она стояла на фоне красновато-золотистой зари с воздетыми к небу руками. Так же, наверно, три или четыре тысячи лет назад на эту же самую гору поднимались жрицы исчезнувшего арийского племени, приветствуя восхождение солнца, а может быть и опускавшуюся сюда летающую звезду. Была ли это искусная имитация древнего обряда, спектакль, в котором ведущая актриса настолько вошла в роль, что для нее стерлась грань между реальным и нереальным, или действительно на моих глазах совершалось мистическое языческое действо? В последнем случае Лада должна была ясно осознавать, что подвижка оси Земли осуществляется мистерически, что это элемент религиозной драмы, в которой она сама выступает в роли могущественной языческой богини. Либо… либо перед нами просто сумасшедшая.
Понимая всю абсурдность ситуации, я тем не менее время от времени поглядывал на часы. Но вот и четыре ровно. Микроскопическая фигурка в белом жреческом одеянии, стоящая на вершине горы, опускает руки. Ничего не произошло. Я не почувствовал никакого толчка, не услышал никакого звука, и мне стало стыдно, что вопреки рассудку я еще смотрел на часы и как будто ждал чего-то.
— Да, — сказал Вадим, — как плавно совершилась коррекция!
— Боже мой! — воскликнул я. — Что ты говоришь! Опомнись! Какая коррекция?!
— Вы ничего не почувствовали? — спокойно спросила Наташа и пожала плечами.
В этот момент с невообразимым шумом и криком в воздух поднялась туча ворон, а над нею пронеслась огромная звезда.
— А вот вороны отреагировали на коррекцию, — заметил Вадим, — умные птицы! Лада сошла с вершины горы. Она выглядела настолько уставшей, что еле держалась на ногах.
— Альфа подтвердила, что коррекция совершена с абсолютной точностью, — сообщила она и тихо улыбнулась.
— Ты должна отдохнуть, — сказала Наташа.
— Мы все должны отдохнуть, — ответила Лада и, обратившись к нам с Вадимом, поведала, что на острове должны находиться стога сена, которое Арий Михайлович заготавливает для своих коз, и что там можно поспать. Стога оказались совсем рядом. Мы проделали в них норки и забрались в них.
Я заснул моментально, но сон был тяжелым и тревожным. Снились кошмары: огромные черные птицы с острыми когтями и человеческими глазами.
Проснулся я уже после полудня. Где-то рядом раздавались голоса Вадима, Наташи и Лады. Они уже встали и готовили завтрак.
— А мы уже собирались будить вас, — весело воскликнула Лада, отдохнувшая и бодрая, вновь превратившаяся из языческой жрицы и даже скорее богини в обычную девушку в современном, весьма откровенном купальнике.
За завтраком мы шутили и смеялись. О ночных событиях никто не обмолвился ни словом, но мы не забывали о них ни на миг. Поэтому, наверно, наше веселье было каким-то экстатически-нервозным.
После завтрака мы отправились на экскурсию по острову и прежде всего посетили место посадки Альфы, оставившей четкий круглый след в виде полегшей и обожженной травы. Потом наши спутницы повели нас к пещере, которая, по их словам, представляла собой провал в бездну Земли. Вход в пещеру был еле различим среди каменных глыб. Я хотел протиснуться в него, но Наташа меня остановила:
— Это рискованно. Там глубокий колодец и очень легко потерять равновесие. Нисходящий энергетический поток засасывает, как в воронку. И в то же время из недр Земли поднимаются дурманящие испарения. На глубине пятнадцати метров мы обнаружили человеческие скелеты, в основном женские. Вероятно, здесь совершались жертвоприношения. Нельзя исключать, что в этом месте жрицы, возбужденные испарениями, подобно дельфийским пифиям, изрекали волю богов.
Из пещеры веяло холодом и сыростью. Откуда-то из глубины доносилось журчание источника и неприятный гул, похожий на стоны жертв. Не здесь ли вход в преисподнюю, в подземное царство Аида? Не отсюда ли берет начало река забвения?
Мы еще долго бродили по острову. Новые впечатления наслаивались на ночные события, заволакивая их и возвращая нас к обыденной, земной и привычной жизни с запутанными сплетениями человеческих отношений. В образовавшемся треугольнике — Наташа, Вадим и я — ситуация становилась все более непонятной и драматической. Мне казалось, что именно я пользуюсь наибольшей благосклонностью Наташи, но она хочет сохранить это в тайне и потому так демонстративно проявляет внимание к Вадиму. Тот, с самого начала ложно оценив эти знаки внимания, стал претендовать на большее. С другой стороны, и у меня в какой-то момент стали возникать подозрения: а не ведет ли Наташа двойную игру? Обмениваясь шутками и беседуя с Вадимом, она в то же время ни на миг не выпускала меня из виду и, когда я начинал приходить в уныние, взглядом, улыбкой или легким неожиданным прикосновением давала понять, что оснований для этого нет. Такое положение все больше и больше нервировало меня. Состояние блаженства с жесткой периодичностью сменялось отчаянием, и наоборот. Я как будто оказался на гигантских качелях, амплитуда колебаний которых угрожающе возрастала. Не выдержав этих жутких перепадов, я решился и, собрав в комок всю свою волю, перестал реагировать на Наташины взгляды, жесты, телодвижения, чувственный голос и дразнящие прикосновения. Недоуменно понаблюдав за мной некоторое время, Наташа изменила тактику. Она также перестала обращать на меня внимание. К огромному удовлетворению Вадима, мы разделились на две пары. Он с Наташей шествовал впереди и, судя по его жестам, с упоением читал ей стихи. Мы с Ладой на почтительном расстоянии шли следом, порой совсем теряя их из виду.
От Лады не укрылись все эти драматические коллизии, но она уклонялась от разговоров на эту тему и вообще о Наташе, из чего я заключил, что их отношения тоже непросты. Но одно загадочное замечание она все-таки сделала.
— Наташа живет одним днем, — сказала Лада, — но этот день так мимолетен! Если бы она знала, что ждет ее завтра!
— А вы знаете это?
— К сожалению.
— И уверены, что это (я не спрашиваю что) произойдет неизбежно, неумолимо и никто, даже Бог, не в состоянии предотвратить то, что должно произойти?
Лада ответила не сразу, но твердо и не колеблясь:
— То, что должно произойти завтра, произойдет. Это отвечает и Божественному Промыслу, который вас ведет, Иоанне.
— Как? Как вы меня назвали?
— В Книге Бога ваше имя Иоанн.
— А ваше имя?
— Лада, Лато, богиня Лато.
— Простите, богиня, сколько же вам лет?
— Если говорить о моей нынешней биологической оболочке, то двадцать два года. Вы, конечно, не верите в перевоплощение душ?
— Нет, не верю.
— И я не верила. Вернее, не думала об этом и не знала, что это такое. Но три года назад я попала в автомобильную катастрофу и сорок дней находилась без сознания. Наступила клиническая смерть. И вот тогда произошло чудо. Мне приснился сон, необычный и настолько яркий, что я запомнила его до мельчайших подробностей. Мне приснилось, что я плыву на лодке к острову. Удивительная лодка! Резная корма, украшенная архаическими деревянными статуями богов. Я стою на корме с воздетыми к небу руками, с распущенными волосами, в длинном белом одеянии. А остров — все ближе, ближе… И кажется он мне таким знакомым! На причале стоит мужчина с аккуратно подстриженной русой бородой, длинными волосами, перевязанными надлобной лентой, в коротком хитоне. Он опирается на посох и ласково смотрит на меня. И каждая черточка на его лице близка мне. Лодка подплывает к причалу. Мужчина протягивает ко мне руки, легко поднимает меня и ставит с собою рядом. От прикосновения его рук я прихожу в экстаз. Я узнаю эти руки, сильные и ласковые.
— Тебе тяжело? — спрашивает он.
— Нет, мне хорошо, — ответила я.
— Ты узнала меня? -Да.
— Ты вспомнишь все. К тебе вернется память. Ты исцелишься. И снова будешь со мной.
В этот момент я проснулась, проснулась на каталке, на которой меня везли в морг. Врачи были в шоке. Но главное испытание их ждало на следующий день, когда они обнаружили, что у меня полностью срослись, причем идеальным образом, во многих местах переломанные кости, треснувший позвоночник и зажили, не оставив рубцов, раны на теле.
Смерть и воскресение, однако, не прошли для меня бесследно. Я стала слышать какие-то голоса и странные, непонятные звуки. Но постепенно я научилась различать их и угадывать их смысл, стала видеть сквозь стены то, что происходит за сотни километров от нас, видеть внутренние органы людей.
— Вы видите и мои?
— И ваши, — улыбнулась Лада.
— Но это же, наверно, ужасно.
— Почему же? Внутренние органы людей тоже по-своему красивы. У вас, например, очаровательная селезенка. Это очень интересный орган. Человек без него может жить и быть здоровым как бык, но при этом являясь полнейшим дебилом. Состояние селезенки свидетельствует об интеллекте человека. Так что интеллектом вас Бог не обидел.
— Очень польщен столь оригинальным комплиментом.
— У вас и другие органы очень красивы. Если бережно к ним относиться, можно прожить двести лет. Но увы! Вам дан короткий срок жизни.
— Я не верю в судьбу. Конечно, у каждого человека свой генетический код и свои биологические часы. Но нам дана от Бога свобода выбора, и, главное, есть Божественная благодать, которая выше закона и которая все может изменить, даже в самый последний момент.
— Все, что происходит, предопределено предвечно. В этом и заключается Божественная мудрость, которая не нуждается в корректировке. Если бы Божественный Разум менял свои волеизъявления, Он был бы несовершенен. Но воля Бога неизменна, и Он есть судьба.
— Значит, Вседержитель есть судьба?
— Я говорю о Высшем Разуме.
— А это не одно и то же?
— Нет. Вседержитель — первый среди богов. Я говорила уже, что у него много имен, и среди них есть одно, сокровенное, которое он открыл только мне. Когда я произношу это имя, он приходит ко мне. В нынешней жизни я не имею права видеть его лицо. Он приближается сзади и кладет руки мне на плечи. И я впадаю в транс. Иногда он является ночью. Теперь я все вспомнила — и свою предыдущую жизнь, и свои будущие воплощения. В облике Зевса-Ария он любил меня здесь, на этом острове. Здесь я родила ему двоих детей-близнецов, мальчика и девочку, Аполлона и Артемиду.
Лицо Лады напряглось, превратившись в безжизненную маску, за которой могло скрываться что угодно, взгляд стал отсутствующим, непроницаемым. Господи! Да она же просто одержима! Спорить с нею было бессмысленно. Мне стало не по себе. Это не просто шизофрения, а именно одержимость бесовской силой! Сам же остров не что иное, как исчадие ада! Я попал в западню.
Как только мы нагнали Вадима и Наташу, я предложил отправиться к причалу. Лада и Наташа переглянулись, Вадим пожал плечами. Они тут же согласились с моим предложением, однако по всему было видно, что всерьез его не восприняли. У причала Ария Михайловича, конечно, не оказалось. Мы без особой надежды на успех покричали ему, но наши крики потонули в карканье ворон.
Сгустились сумерки. На сей раз звезд на небе не было видно — ветер нагнал облака, что весьма опечалило моих спутников. Я же был рад этому обстоятельству. Встречаться с Гедеоном и Нориком мне не хотелось. Любопытство уже не мучало меня. Все было ясно.
Мы направились на ночлег к стогам Ария Михайловича. Пожелав всем спокойной ночи, я забрался в свою норку. Лада, по-видимому, последовала моему примеру. Вадим и Наташа продолжали вполголоса беседовать, затем послышалась возня и, как мне показалось, звук пощечины. Потом Вадим, как ни в чем не бывало, стал читать свои стихи. Я не различал слов, но по ритмике и мелодике догадывался какие. Все это мне изрядно надоело. Утомленный, я быстро заснул.
Не знаю, сколько прошло времени — судя по всему, часа два. Я проснулся от прикосновения чьей-то руки. Она гладила меня по щеке. Это казалось непостижимым и невероятным. Я сразу понял, кто рядом со мной. Тонкие, нежные пальцы… У Лады они, вероятно, должны быть другими: сухими, нервными, обжигающими. И потом, Лада, находящая противоестественное самоудовлетворение в общении с призрачным бесплотным духом, вряд ли впала бы в подобное искушение. Впрочем, мысли о Ладе у меня тогда даже и не возникло.
Пальцы Наташи коснулись моих губ, и я прильнул к ним с упоением, позабыв о своих обидах, о Вадиме и обо всем на свете. Наташа накрыла ладонью мой рот, как бы заговорщически призывая меня хранить молчание, а затем проскользнула ко мне в норку.
Впервые в жизни я лежал рядом с девушкой, робко обнимал ее и прикасался к ней руками. В моих новых ощущениях Наташа предстала совсем другой. Она была более миниатюрной и хрупкой, чем казалась. Особенно меня поразила ее тонкая талия. Но неожиданно пышными оказались бедра. И вся она была нежнее и мягче, чем я мог себе представить. Я как будто плавно погружался в нее, и она обволакивала меня своей плотью, как сладостным дурманом.
Мысль о монашестве никогда не приходила мне в голову. Я хотел стать женатым священником и ждал встречи с моей избранницей. В воображении я видел ее в храме, поющей в церковном хоре, или дома, с детьми, но мне трудно было представить сцены интимной жизни. Нельзя сказать, что эта сторона супружеских отношений не занимала меня — наоборот, она манила своей почти космической тайной и обещаниями необыкновенного, полузапретного, сверхзаконного блаженства, но на каком-то иррациональном уровне вызывала и неприятие. И дело тут было не в умозрительном восприятии христианской концепции первородного греха. Помню, в детстве, когда уличные приятели популярно объяснили мне, что такое половой акт, я не поверил им. В моей голове просто не укладывалось, что взрослые люди, матери и отцы семейств, могут предаваться таким «несерьезным», постыдным занятиям. Трудно было допустить, что причиной загадочного возникновения новой жизни является столь примитивный акт. Позднее, однако, у меня возникла потребность в его идеализации и даже мистификации — сознание искало примирения с проснувшимся зовом плоти. В сновидениях меня преследовали соблазнительные женские образы, порой очень неясные, но иногда имевшие облик знакомых мне людей, интимную близость с которыми я посчитал бы смертным грехом. Случалось, что приснившееся мне очаровательное создание оказывалось вдруг гермафродитом, что оставляло чувство ужаса и отвращения. Болезненную брезгливость к самому себе вызывало ощущение нечистоты, связанное с ночными поллюциями.
Таким неоднозначным, мучительно раздвоенным было мое отношение к физической близости с женщиной, близости, которой я одновременно жаждал и страшился. И вот этот момент настал. Рядом со мной был не иллюзорный, ускользающий из рук, расплывающийся женский образ, а живая плоть, жаркая и пульсирующая. Но странное дело! Я не воспринимал происходящее как реальность. Находясь в экстатическом состоянии, я почти не ощущал своего тела, а соприкасающаяся со мной иная плоть казалась мне более иллюзорной, чем фантастические ночные видения. Моя душа, словно отделившаяся от тела, потеряла над ним всякий контроль, и оно существовало теперь как бы само по себе, подчиняясь лишь инстинктам и импульсам, которые исходили от Наташи. Это, вероятно, давало ей ощущение полноты власти, пьянило и возбуждало ее. Судорожными движениями она обнажала мое тело и покрывала его поцелуями.
Неужели это и есть высший, кульминационный момент в жизни человека? Я испытал острое разочарование. И даже самый миг оргазма не вызвал у меня особого трепета и восторга, оставив впечатление чего-то эфемерного и какого-то коварного обмана. А Наташа пришла в исступление. Ее пальцы острыми ногтями впивались в мое тело, словно пытаясь разорвать его. Она застонала, и теперь уже я вынужден был закрывать ее рот ладонью.
Когда все кончилось, Наташа не хотела меня отпускать, физически расслабленного и духовно сломленного. Ее руки и ноги, как сильные, упругие змеи, обвивали меня, и вырваться из их плена не было сил.
* * *
И тут мне внезапно открылся иной облик любви — трагический и устрашающий. Пленившее меня эльфическое создание неожиданно предстало в своей плотоядной, звероподобной сущности. Я понял, что за акт, ведущий к возникновению новой жизни, нужно платить жизнью. Цена жизни — жизнь. Чувство опустошенности и тоски охватило меня. Возникло непреодолимое желание омыться, смыть с себя греховную нечистоту.
Освободившись от объятий Наташи, я покинул свою нору, свое звериное логово.
Уже рассветало. Над озером стелился легкий туман. Воздух был прохладный, и раздеваться не хотелось, но я без колебаний сбросил с себя одежду и вошел в воду. Боже мой, что может быть прекраснее чистой свежей воды! Она очистила, укрепила и воскресила меня. Я выходил из нее другим человеком.
И тут я услышал плеск воды — к пристани приближалась лодка.
— Ну что, поехали? — спросил меня Арий Михайлович.
— Поехали! — не задумываясь, ответил я, и голова закружилась от сладостного чувства освобождения.
Арий Михайлович не задавал мне вопросов. Он был лишь исполнителем, как тот, другой, мифический лодочник, равнодушно перевозящий в страну без возврата тени умерших. Но ведь путь мой сейчас лежал в обратном направлении! Я возвращался! И потому Арий Михайлович порой не без любопытства поглядывал на меня. Вопросы задавать, однако, было не в его компетенции.
А я ликовал, не чувствуя ни малейших угрызений совести ни по отношению к Вадиму, оставленному мною в весьма щекотливом положении, ни по отношению к Наташе-Ариадне, ждущей меня, как в другом тысячелетии — только теперь это сравнение пришло мне в голову — на другом острове другая Ариадна ждала покинувшего ее возлюбленного. Мы причалили к пристани.
— Сейчас подойдет машина, — деловым тоном сообщил мне Арий Михайлович. — На ней только что приехал в лагерь Константин. Она подбросит тебя до станции. Будь здоров.
* * *
На следующий день по прибытии в лавру я отправился на исповедь к отцу Кириллу. По обыкновению он исповедовал в Серафимовском приделе Трапезного храма. Выслушав начало моего рассказа, старец прервал меня:
— Э-э-э… разговор у нас с тобой будет длинный. После службы приходи ко мне в келью.
И в самом деле, исповедь моя затянулась до полуночи.
— Да… — сказал наконец старец, — один, значит, Бог… Саваоф, Зевс, Перун — все едино. Православные и язычники, все скопом… Это почище экуменизма Отдела внешних церковных сношений. А ведь будет так, брат мой. Соорудят в Москве храм единому Богу, только Богу ли… Вот они, новые козни диавола! Не получается открыто против Бога — именами прикроемся — и вроде бы и сатаны уже нет. Великая опасность тут кроется. Многие соблазнятся, особенно ученые люди…
И «контактерство» очень опасно. Нового тут ничего нет. Отцы-пустынники все это на себе испытали. Но у них был опыт духовный, сила молитвы, трезвение ума. Не просто было бесам к ним подступиться, и то искушали. А здесь что? Младенческий ум, никакой духовной опоры и любопытство. Обращаться к могущественным силам, не зная их природы, не значит ли играть с огнем? От этого легко свихнуться или впасть в одержимость. Та несчастная, о которой ты говорил, — одержимая! Ишь чего захотела — ось земную сдвинуть! Мало ли бед мы уже натворили? Ядерную энергию на свободу выпустили. А тут сила помогущественнее! И страшно то, что по команде все делается. Сказали ей: «Сдвигай ось», и сдвинула бы, если бы силенки хватило. А кто сказал? И нужно ли сдвигать-то? Многое уже надвигали…
А ты тоже хорош. Вырвался на свободу! Для свободы духовно созреть нужно. Вот теперь замаливай свои грехи! И не оправдывайся! Сам попустил соблазну войти в свое сердце. А что теперь с девицей той будет? Об этом ты подумал? Так вот, выход я вижу только один: каждый день ты за нее молиться должен, каждый день! Это крест твой, и всю жизнь отныне тебе его нести! Знай, от молитвы твоей теперь ее спасение зависит, о твоем спасении я уж не говорю.
Ну а теперь о главном. Принимай, брат мой, пострижение. Семейная стезя не для тебя. Иные в монахи идут для карьеры, ты же монах по призванию. Никогда ты не станешь епископом, но хороший монах из тебя получится.
* * *
Через несколько дней состоялся мой постриг. С волнением я ждал, какое же имя мне нарекут. И вздрогнул, когда прозвучало имя любимого ученика Христа, святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова.
Комментировать