Часть I

Перевод библии на русский язык имеет без сомнения чрезвычайно большую важность и высокое историческое значение. Он удовлетворил существенной потребности православного русского народа читать слово Божие на родном, понятном ему, языке и черпать в нем наставление и подкрепление в вере и руководство и утешение в жизни.

Русский народ, издревле расположенный к чтению книг духовно-учительного и священно-исторического содержания и, можно сказать, воспитавшийся на этой литературе, имел счастье, доставшееся в удел не всем христианским народам, получить священные книги на родном и понятном ему языке при самом обращении своем к христианству.

Церковно-славянский язык, на который переведены были книги священного писания, частью бывший может быть в ту пору письменным, литературным языком, был еще так близок к языку наших предков (древне-русскому) и вообще так был понятен всем славянским племенам, всему славянскому миру, что на него можно смотреть, как на церковный обще-славянский язык того времени, хотя еще до перевода библии, и может быть даже за несколько веков до этого события, общий славянский язык, родоначальный для в всех славянских наречий, уступил уже место говорам отдельных славянских народов. По той мере, как эти последние ветвились между разными славянскими племенами, слагавшимися в особые организмы, и принимали видоизменения, возникавшие из особенных условий, при которых развивалась историческая жизнь различных славянских народов, общий памятник веры и общее наследие всего славянского племени – славянская библия, сохранявшаяся долгое время неприкосновенною, мало-помалу так же потребовала приспособления к постепенно возрастающим и увеличивающимся разностям народных языков отдельных славянских народов.

Русский язык, следуя тем же законам развития, каким следовали языки и других славянских народов, в незапамятное время выделился из общей славянской речи и, развиваясь мало-помалу, принял те формы, какими пользуется в настоящее время русская мысль для своего выражения. В IX-м веке живым элементом вошел в него язык церковно-славянский в переводе библии. Русский язык без сомнения многое заимствовал из этого источника, но продолжал развиваться своим порядком.

Постоянное употребление церковно-славянского языка при богослужении делало на долгое время не особенно приметной разность между собственно русским и старым церковно-славянским языком. Некоторые, разновременно и исподволь делавшиеся исправления священного текста и приспособления его к возникающим новым формам речи, делали язык библии понятным, хотя в разной мере, для всех членов православной русской церкви. Но продолжающееся развитие русского языка уже в последней половине XVII столетия вызвало попытку к переводу наиболее употребительной священной книги – Псалтири – на русский язык¹; а сделавшись особенно быстрым с начала XVIII века, сделало, вместе с тем, настоятельно необходимым переложение библии на современный русский язык, понятный для всех.

Прежде нежели приступить к истории этого перевода мы считаем нелишним сказать несколько слов о судьбе священного текста в древней греческой и нашей отечественной церкви.

Оригинальный текст ветхого завета, за сравнительно немногими исключениями относительно книг, написанных на греческом языке или только сохранившихся в греческом переводе, есть еврейский текст. Но уже задолго до Р. X. священные книги ветхого завета переведены были на греческий язык. Перевод этот, известный под именем перевода LXX, вошел в христианскую церковь с первого века её существования и получил в ней исключительное употребление. Но еще до Р. X., при ограниченном употреблении этого перевода, в этот текст вкрались повреждения. Уже у Филона встречаются чтения из LXX, с признаками повреждения. В первые века после Р. X., при чрезвычайно большой распространенности этого текста, он подвергся большим изменениям, частью ненамеренным и случайным, частью намеренным, выходившим из побуждений, какими руководились еретики, желавшие оправдать свои заблуждения при помощи искажаемого ими священного писания.

Церковь, охраняя библию от еретиков и обличая вносимую ими порчу в священные книги, не могла однако же, при тогдашнем употреблении только рукописных книг, ни предотвратить, ни устранить всех изменений, каким естественно подвергался священный текст, ничем не огражденный от произвола переписчиков и непризнанных исправителей. Независимо от этого, иудеи укоряли христиан (напр. Трифон у Иустина, 68) в неточности греческого перевода, и относительно некоторых, приводимых из него, мест говорили, что этого нет в еврейской библии. Некоторые еретические секты, стоя на стороне иудеев, также поддерживали их против христиан.

Эти споры, эта борьба, были поводом к новым переводам библии, которых много появилось во II и III-м веках. Таковы были переводы Аквилы, Феодотиона, Симмаха и трех неизвестных переводчиков. Они сделаны были по различным побуждениям.

Аквила, по одним иудей, по другим язычник, обратившийся в иудейство, сделал свой перевод около 128 г. по Р. X. с еврейского текста, употреблявшегося в то время между иудеями, и для иудеев. Одни порицали его за этот перевод, как враждебный христианству; другие одобряли за буквально-точную передачу еврейского текста и высоко ставили его перевод. Иудеи приняли его с восторгом. Он вытеснил из александрийских синагог александрийский текст LXX и имел два издания.

В конце II-го века (около 180 г.) Феодотион, родом из Ефеса, ученик Маркиона, по некоторым евионит (Евсев. Ц. И. III, 8)², наконец обратившийся в иудейство, сделал свой перевод, в котором хотел по-видимому только исправить текст перевода LXX по еврейскому оригиналу, но значительно отступил от первого в тех местах, где перевод LXX отступает от еврейского подлинника.

Несколько позже Аквилы и Феодотиона, Симмах, родом самарянин, обратившийся сперва к иудейству, потом христианин, по мнению некоторых так же евионит, сделал еще новый перевод, в котором он не заботился о буквальной передаче текста, но довольно свободно передавал содержание текста (Non verbum е verbo, sed sensum ex sensu transtulit Hieronymus). Переводы Аквилы, Симмаха и Феодотиона, не во всем согласные с христианской истиной (Ирин. III, 21; Евсев. Ц. И. V, 8, VI, 17), не были в церковном употреблении (Евсев. Ц. И. VI, 16); но, по крайней мере, Феодотионов был в домашнем обращении у христиан. Впрочем одна книга из Феодотионова перевода, именно книга пророка Даниила, вошла в общее церковное употребление.

Знаменитый александрийский ученый, христианский писатель Ориген, предпринявши пересмотр греческого текста библии, нашел в употреблении, сверх поименованных, еще три перевода, сделанные неизвестными лицами (sine nominibus interpretum. Hieronymus. Comm, ad Tit. с. 3), по-видимому христианами из иудеев, которые он внес в свои Гекзаплы (свод параллельно помещенных шести переводов), под именем пятого, шестого и седьмого. Переводы эти всего ветхого завета, или только некоторых частей его, сделаны были с еврейского языка, или при пособии еврейского текста, и имели вид более парафраза, нежели собственно перевода. Итак уже во время Оригена были в обращении, сверх общего церковного текста LXX, еще шесть переводов ветхого завета: Аквилы, Симмаха, Феодотиона и трех неизвестных переводчиков. Но и списки перевода LXX представляли весьма большое разнообразие.

При обширной учености и глубоком филологическом образовании, Ориген († 254 г.), имея под руками, сверх еврейского подлинника, все эти переводы, приступил к исправлению перевода LXX и выяснению разностей, какие были между этим переводом и еврейским текстом.

Надо думать, что это был не первый опыт исправления церковного текста. Но предшествовавшие опыты ограничивались, вероятно, частными поправками, как можно судить, например, по некоторым местам у Иустина, отличным от общего текста. Ориген повел это дело в большом размере. То, чего не доставало в переводе LXX против подлинника, Ориген заимствовал всего чаще из Феодотионова перевода и присовокуплял в тексту LXX, обозначая (по примеру тогдашних грамматиков, рецензировавших и издававших классиков: Гомера, Платона и др.) звездочками (астерисками), а что находил в нем излишнего против подлинника и переводов, знаком – (обелом или обелиском). Редакция эта, в том виде, как она вышла от Оригена, имела вид более ученой редакции, нежели текста, приспособленного к церковному или народному употреблению. Астериски и обелы запутывали переписчиков и подавали новый повод к порче текста.

После Оригена, частью продолжая его исправления, частью очищая сводный текст его Гекзапл от повреждений, внесенных в него переписчиками после его смерти, занимался исправлением греческого текста св. Памфил, кесарийский пресвитер и мученик († 307 г.), слушавший, до посвящения в пресвитеры, в Александрии Пиэрия. Этот извлеченный из Гекзапл и исправленный текст – плод трудов и образованности Оригена и Памфила – был столько уважаем, что был в общем употреблении во всех церквях, находившихся между Александрией и Антиохией. С него снимали списки не для одной Палестины, но и для других церквей. В 303 году Константин просил кесарийского епископа Евсевия заготовить и прислать ему 50 лучших списков библии на пергаменте для новой столицы империи – Константинополя (Феодорит. Ц. И. 1, 16). Евсевий говорит (в жизни Константина кн. IV, гл. 37), что он послал ему роскошно приготовленные трех и четырех-листовые свитки, конечно, Памфиловой редакции.

В то же время, как св. Памфил занимался пересмотром и исправлением текста священного писания в кесарийской церкви, этим же делом занимался в антиохийской церкви тамошний пресвитер и потом мученик св. Лукиан († 312). „Лукиан, говорит блаж. Иероним (De viris illustr. 77), человек весьма образованный (vir disertissimus), столько трудился над писанием, что доселе некоторые экземпляры называются Лукиановыми“. Не вполне достоверно то, что он имел под руками различные списки греческого перевода и сличал их между собою; трудами Оригена, по-видимому, он также не пользовался; но несомненно, что он пользовался еврейским текстом, будучи знатоком в еврейском языке (Свида). Кроме того он пользовался древним, сирским переводом Пешито.

Таким образом в начале IV века, сверх названных выше шести переводов, известны были, и были в употреблении: текст Гекзапл, Памфилов и Лукианов, но кроме того сохранялся, конечно, и общий текст LXX, который был предметом исправлений.

К этим именам надлежит присоединить еще имя Исихия, египетского епископа и мученика, который также занимался исправлением греческой библии в конце III или в начале IV века. Вероятно это было дальнейшее исправление александрийского (Оригенова и Памфилова) текста.

О церквах, в которых употреблялись эти исправленные редакции церковного греческого текста, Иероним говорит следующее: Alexandria et Egyptus in LXX suis Hesychium laudant auctorem. Constantinopolis usque ad Antiochiam Luciani martyris exemplaria probant. Mediae inter has provinciae Palestinos codices legunt, quos, ab Origene elaboratos, Eusebius et Pamphilus evulgaverunt; totusque orbis inter se hac tripharia varietate compugnat. (Praefatio in Paralipom.).

Итак во время Иеронима были в употреблении три редакции перевода LXX: Александрийская – Исихиева, Константинопольская – Лукианова и Палестинская – Памфилова.

Но исправления продолжались или повторялись и после описанного времени; потому что естественно продолжалась или повторялась порча рукописей. С другой стороны, церковные писатели сличали чтения различных редакций и пользовались тою или другою, какая представлялась им точнее и исправнее.

От переводов Аквилы, Симмаха и Феодотиона сохранились только отрывки. Из трех переводов неизвестных – только некоторые части. Подлинник Оригеновых Гекзапл погиб в 653 году, при истреблении кесарийской библиотеки сарацинами. Уцелели только отрывки, изданные Монтфоконом, в Париже, в 1714 г.

Общий текст LXX сохранился в трех древнейших манускриптах: александрийском, ватиканском и синайском, которые имеют много разностей между собою.

Александрийский, вероятно и писанный в Александрии, в 1628 г. подарен был александрийским патриархом Кириллом Лукарисом английскому королю Карлу I и в настоящее время хранится в Британском музее в Лондоне. Он состоит из 4 томов и заключает в себе книги ветхого и нового завета и два послания Климента Римского, но многих листов в средине и на конце не достает. В книгах нового завета не достает почти целого Евангелия от Матфея, двух глав от Иоанна, и почти всего второго послания к Коринфянам. Писан унциальном письмом, без ударений и глав и относится, как полагают, к V веку. Ветхий Завет издан в 1816 – 28 гг. Бибером, в 4 т.; новый завет издан Вуадом в 1786 г. и Коутром в 1860 г.

Ватиканский хранится с древнего времени в Ватиканской библиотеке в Риме и носит все признаки глубокой древности. Он так же содержит, книги ветхого и нового заветов и так же со значительными пропусками. Из книг нового завета не достает четырех посланий – 2-х к Тимофею, к Титу и к Филимону и нескольких глав в послании к евреям и Апокалипсис. Порядок книг тот же, как в александрийском; но из книг нового завета послания ап. Павла изложены как одна книга. Писаны на Востоке и вероятно в Александрии же; написание исследователи относят к IV веку. Издание предпринято было в 1822 г. кардиналом Маи и окончено Верчеллоном в 1858 г. В 1868 г. при Пие IX, Верчеллоне и Коцца сделали новое издание ватиканского манускрипта в Риме.

Синайский манускрипт открыт профессором Лейпцигского университета Тишендорфом († 1874 г.) в монастыре св. Екатерины на Синае в 1859 г. Некоторые отрывки этого манускрипта (из книг ветх. зав.) сделались известными Тишендорфу еще прежде и изданы в 1846 г. (Codex Fredеrico – Augustanus, хранится в библиотеке Лейпцигского университета). За исключением этой части, синайский манускрипт состоит из 346¹/₂ листов и содержит большую часть ветхого завета, Евангелие, послания ап. Павла, деяния, соборные послания и апокалипсис, послание ап. Варнавы и части „Пастыря“ Ермы. Следовательно этот кодекс полнее александрийского и ватиканского, но он и древнее их: написание его относят к первой половине IV в.; печатное издание его, fac-simile сделано под наблюдением Тишендорфа в Спб. в 1862 г. в 310 экз. После было два издания в Лейпциге в 1863, 1864, 1865 гг.

Самый манускрипт хранится в Спб. Императорской Публичной Библиотеке.

Кроме этих манускриптов есть много других, сохранившихся от последующего времени. Печатные издания перевода LXX начались с Комплютенской полиглотты 1514 – 1517 гг.³; за нею следовало альдинское издание 1518 г. и др., полиглотта Вальтона 1657 г. (наиболее полная).

Какому же из названных переводов или какой из выше показанных редакций, Памфиловой, Лукиановой или Исихиевой, соответствуют эти манускрипты и издания? Точного, определенного и общепризнанного ответа на эти вопросы наука еще не дала⁴, частью потому, что сохранившиеся отрывки древних редакций – Оригеновой, Лукиановой и Исихиевой – очень скудны; сохранившиеся же более или менее полные манускрипты – александрийский, ватиканский и синайский – представляют собою текст смешанный, в котором соединены элементы Гекзапл и Памфиловой, и Лукиановой, и Исихиевской рецензий; частью же потому, что только александрийский список издан был с довольно большой точностью в 1786 году Уайдом; ватиканский же, при первом издании 1587 г., пополнен был в тех местах, где были в нем пропуски, по другим спискам; с этими переменами он вошел и в лондонскую полиглотту Вальтона (1657 г.); синайский открыт недавно и издан только в 1862 году; а многие манускрипты (например, нашей синодальной, бывшей патриаршей, библиотеки) еще не изданы.

Из всех этих данных открывается следующее:

В древней церкви, с первых веков её, перевод LXX употребляем был, и этим употреблением освящен, как текст церковный. Новые переводы, каких появилось несколько во II и III вв., не имели церковного употребления, за исключением одной книги пророка Даниила, которая, в переводе Феодотиона, вошла в церковное употребление, вероятно потому, что этот перевод более соответствовал еврейскому тексту, нежели перевод LXX⁵.

Подвергаясь, с продолжением времени, повреждениям и разнообразясь в отдельных списках по расположению книг, глав и стихов, и по чтениям, текст LXX от времени до времени был исправляем от повреждений и приводим к однообразию в расположении книг, глав и стихов, и в чтениях. Исправленные списки греческого перевода LXX не имели однако же полного однообразия и не было никакого Церковного постановления, которое бы признало и утвердило предпочтительное достоинство одного списка перед другими.

При этом всеобщем употреблении греческого перевода LXX, в древней церкви не было однако же какого либо враждебного отношения к еврейскому тексту; напротив, при чтении и при исправлениях греческого текста, к нему всегда обращались, как к пособию.

Употребление еврейского текста в этом отношении было разнообразное. Он употребляем был для восстановления подлинного смысла текста в тех случаях, когда греческий был неясен и еврейский не казался поврежденным. При множестве и разнообразии списков греческого перевода, в которых то чего-либо не доставало, то было что-нибудь излишнее, или перемешано было расположение частей, еврейский текст употребляем был для указания полноты или недостаточности того или другого списка и последовательности и порядка чтений. Но, при таком употреблении еврейского текста, он никогда не был принимаем за норму, определяющую правильность чтений, имеющих важность в догматическом отношении. Такой нормой служило установившееся в церкви известное понимание и толкование священного текста, или священное предание.

С какого списка переведена наша славянская библия, с одного или с нескольких по частям?

Первоначальный перевод библии, сделанный Кириллом и Мефодием, не сохранился до настоящего времени в полном виде; а потому нельзя судить о том, в переводе с какого греческого списка наши предки получили библию. Из переводов священных книг, сохранившихся до настоящего времени, наибольшую древность имеет перевод Пятокнижия, известный и бывший в употреблении в 1136 году, но сделанный, вероятно, раньше этого времени. – Следующий за этим переводом по времени, хотя так же древний, есть перевод книг Иисуса Навина, Судей и Руфь. Далее следуют Псалтирь и Притчи Соломона. Эти книги могут считаться остатками древнего славянского перевода библии. К глубокой так же древности принадлежат переводы книг, сохранившиеся по списку 1047 года, и книги Иова. Но особенность перевода этих последних книг заключается в том, что это был перевод не отдельно взятого библейского текста, но текста с отеческими толкованиями на Иова и пророков (за исключением последних четырех меньших пророков, переведенных без толкований). Все эти книги переведены с греческого: Пятокнижие и книги Иисуса Навина и Руфь – по списку не сходному исключительно ни с ватиканским, ни с александрийским. Есть сходство с тем и другим, но есть чтения, не встречающиеся ни в том, ни в другом, а находящиеся в других древних списках. Перевод Судей и Псалмов следует преимущественно александрийскому списку. Перевод Иова – преимущественно ватиканскому списку, Пророков – Исаии и Иеремии – преимущественно ватиканскому списку; Иезекииля – александрийскому, Даниила – тексту Феодотиона; книги малых пророков – смешанному тексту. Менее древний перевод четырех книг Царств преимущественно держится редакции ватиканского списка. За ним следует перевод Премудрости Иисуса сына Сирахова, следующий также преимущественно редакции ватиканского списка. Книги: первая и вторая Паралипоменон, первая Эздры, Неемии, вторая Эздры, Премудрости Соломоновой, третья Эздры, Товита, Иудифь, переведены с Вульгаты, вероятно при собрании библии в конце XV в. Первые десять глав книги Есфирь переведены с еврейского, с польскими идиотизмами; последние 6 глав – с Вульгаты. Книга Екклезиаста в переводе с греческого, чрезвычайно смешанной редакции. Перевод этот сделан позже перевода книги Притчей, но довольно древний. Книга Песнь Песней переведена, вместе с одним древним толкованием на нее, по греческому александрийскому списку. Маккавейские книги первая и вторая переведены с Вульгаты, вероятно в одно время с прочими вышеупомянутыми книгами, переведенными с Вульгаты, т.-е. в конце XV века. Третьей Маккавейской не было в переводе.

Таким образом, наша Славянская библия, не имея полного сходства и согласия ни с еврейской библией и ни с одним из древнейших и вообще известных списков греческого перевода LXX, по своему составу может быть поставлена в один разряд с так-называемыми смешанными списками перевода LXX.

Собрание полной библии в России сделано в самом конце XV века; причем как некоторые книги переведены с Вульгаты, так и расположение книг сделано по Вульгате же, потому конечно, что она была уже в печатном издании⁶.

Острожские издатели библии, имея под руками рукописную библию, собранную в последнем десятилетии XV века, поместили в печатном издании те книги, которые переведены были с греческого, в этих переводах, исправив их предварительно с греческого текста; но некоторые книги исправлены по Вульгате; равно и расположение глав в некоторых книгах сделано так же, согласно с еврейским текстом, по Вульгате. Так, например, многие главы Иеремии, не бывшие в переводе с греческого, переведены с Вульгаты, и расположение глав сделано по Вульгате же; книга Притчей на конце (XXIX, 26 – XXXI, 10) приведен в порядок, сообразный с текстом еврейским по Вульгате; в исправлениях книги пророка Иезекииля видны следы сличения с Вульгатой. Книга Песнь Песней, бывшая в рукописной московской библии в греческом переводе, помещена в другом, вновь сделанном, переводе с греческого же. Книги Паралипоменон, первая и вторая Эздры Неемии и Премудрости Соломоновой, бывшие в московской библии в переводе с латинского, переведены вновь с греческого. Книга Есфирь, первая и вторая Маккавейские, так же переведены вновь или исправлены с греческого. Книги Товита, Иудифь и третья Эздры оставлены в переводе с латинского. Как ни велико было желание издателей острожской библии исправить библию с греческого, однако же и там, где можно было сделать это, исправители пользовались Вульгатой и чешской библией, переведенной с Вульгаты⁷.

Острожское издание имеет то важное достоинство, что оно установило текст славянской библии и расположение глав и стихов. Но так как оно было до некоторой степени под влиянием латинской Вульгаты, переведенной с еврейского, то, отклонившись само, оно отклонило и последующие издания славянской библии, в расположении многих мест, от греческой библии.

Московская библия 1663 года перепечатана была с острожской, но не буквально. По свидетельству Добровског (Слав. грам. предисл. стр. LVIII) в московском издании 1663 г., по острожскому тексту, исправлены были только немногие и то легчайшие ошибки; гораздо многие и притом важнейшие остались, хотя бы легко могли быть исправлены при рассмотрении греческого текста. Кто занимался этими исправлениями, неизвестно; по крайней мере патриарх Никон был недоволен этим изданием.

Петровские исправители не держались определенной системы в исправлениях и пользовались безразлично еврейским текстом, изданиями греческой библии и Вульгатой. Для сличения текстов они имели перед глазами полиглотту Вальтона; по местам обращались и к отеческим толкованиям.

Елизаветинские исправители повели дело более методически. Они исправляли славянский текст по греческому; а книги Товит и Иудифь, помещенные в острожской и московской библиях в переводе с Вульгаты, перевели вновь с греческого текста. Желая установить систему в исправлениях славянской библии по греческому тексту, они в 1741 г. доносили Св. Синоду: „понеже старая русская библия, ради близкой силы с еврейскою, по-видимому больше с александрийской переведена: того ради и прежние исправители больше той придерживались; а чего в оной александрийской к дополнению силы еврейской библии не доставало, то дополняли из текстов комплютенской библии. Потому-ж и они, последуя прежним исправителям, представляемую Св. Синоду библию свидетельствовали, дабы не учинилось разорения старой русской библии текстам, которые близкую силу к еврейской библии имеют, с неуронением и тех текстов старой русской библии, которые токмо в ватиканской находятся. А буде бы по единому только ватиканской библии (которая под именем LXX переводчиков в полиглотте Вальтона положена) тексту, как прежними исправителями русская наша библия исправляема, так и ими же свидетельствована была: то много бы урону было из старой нашей русской библии; ибо кроме перемены и великой разности собственных имен во всех книгах оной ватиканской, наипаче в Иисусе Навине и в Судейских, и несходства с оригиналом еврейским, которому александрийский текст более близок, недостает много не только слов, но и целых стихов. Да и кроме сих показанных дефектов в означенных книгах по всей той мнимой LXX-ти ватиканской библии премножество урону и недостаточества в истине еврейской. Того ради как видно, что исстари русская библия больше последовала александрийской и в нужных местах дополнялась из комплютенской (не оставя некоторых мест и федотионовой библии, яко то в молитве трех отроков и в истории о Сусанне и проч.): так и прежние исправители той александрийской больше последовали, и они-ж по тому свидетельствовали, а которой библии, кроме александрийской, привнесен где в состав текст, тот означен на странице“. При дальнейшем сличении славянской библии с греческой оказалось, что некоторые места несходны ни с александрийской, ни с ватиканской библией. Св. Синод насчет таких мест постановил (18 ноября 1746 г.): „в случае разностей славянской библии с греческою в чтении и расположении стихов, сносить славянскую библию с греческими кодексами, и выписками, и ежели хотя в одном встретится то же чтение и расположение стихов, равно как прибавление и убавление и всякая другая перемена, то оставить так и в таком разуме, как и в каком разуме и в старой печатной“⁸. Если оказывались слова или стихи, несходные ни с одним греческим списком: то исправители, без особенной нужды, не исключали их из славянской библии в том предположении, что они находятся в других греческих кодексах, которых не было у них под руками.

История перевода библии на русский язык имеет несколько фазисов: первый составляет перевод библии, предпринятый и частью изданный Российским Библейским Обществом; второй – перевод, существующих на еврейском книг ветхого завета, протоиерея Г. П. Павского; третий – перевод алтайского миссионера архимандрита Макария, и четвертый – издание библии в русском переводе, предпринятое в 1857 году и издаваемое по благословению Св. Синода.

Предлагаемая история перевода библии на русский язык есть собственно исторический очерк, образовавшийся из материалов, доступных составителю, и обнимающий, главным образом, внешнюю сторону этого дела. Автор его сознается, что даже для этой внешней стороны дела он не имел всех нужных материалов; внутренней же, филологической, стороны, требующей особого плана, он почти не касался.

В 1812 году 6 декабря Высочайше был утвержден доклад главноуправляющего духовными делами иностранных исповеданий, князя А. Н. Голицына, об учреждении в С.-Петербурге библейского общества.

Первым примером такого учреждения было Великобританское и Иностранное библейское общество, образованное в Англии в 1804 году и поставившее целью – издание и распространение библии на разных языках и между членами всех христианских исповеданий и толков, без всяких на нее истолкований, примечаний и рассуждений. Вскоре учредились библейские общества, собрания и комитеты, в разных местах Великобритании, Германии, Швейцарии, в Калькутте, во многих городах Америки, из русских областей в Финляндии – в Або.

В 1812 году великобританское общество прислало в С.-Петербург члена своего, пастора Патерсона, возложив на него попечение об образовании в С.-Петербурге библейского общества, если последует на то Высочайшее соизволение. „Многие лица, – писал во всеподданнейшем докладе князь Голицын – не сомневаясь в значащей пользе, от такового учреждения проистекать имеющей, изъявили желание видеть в сей столице библейское общество и принять в оном деятельное участие. Оставляя неприкосновенным издание книг свящ. писания на славянском языке для исповедующих греко-российскую веру, принадлежащее в особенности и исключительно ведомству Святейшего Синода, я нахожу означенный проект действительно полезным, как для распространения в России чтения ветхого и нового завета на разных других языках, между обитателями иностранных исповеданий, так и потому, что недостаточные люди могут покупать сию книгу за дешевую цену, а бедные будут получать ее безденежно“.

Правила общества изложены в проекте, Высочайше утвержденном 6 декабря.

В 1813 году 11 января, в доме главноуправляющего духовными делами иностранных исповеданий (дом министра Двора на Фонтанке, между Симеоновским и Цепным мостами), было первое собрание общества. В нем приняли участие: митрополит Амвросий, архиепископ минский Серафим, духовник Его Величества протопресвитер П. В. Криницкий, ректор С.-Петербургской духовной академии архимандрит Филарет, римско-католический митрополит Сестренцевич-Богуш, английский пастор Питт, сарептского евангелического общества пастор Шейерль, голландский пастор Янсен; из светских, кроме князя Голицына, граф Кочубей; министры: народного просвещения граф Разумовский и внутренних дел Козодавлев; сенаторы: Донауров-Томара, Габлиц и З. Я. Карнеев; граф К. А. Ливен, гофмейстер князь А. Н. Голицын, князь П. С. Мещерский, С. С. Уваров, Н. Д. Жулковский, С. С. Джунковский, Я. Л. Лазарев и др., и члены великобританского общества – пастор Патерсон и Пинкертон¹⁰.

Из среды членов, по избранию, составился комитет С.-Петербургского библейского общества. Президентом избран князь А. Н. Голицын¹¹. Тогда же выбраны: вице-президенты, директоры, два секретаря – В. М. Попов и А. И. Тургенев, и казначей – Я. И. Шмит. Из духовных православных никто не был выбран ни в какое звание.

С первых же действий общества к первоначальной цели его присоединилось „облегчение способов к получению библии или книг ветхого и нового завета на славянском языке, издаваемых от Святейшего Синода“. Комитет предположил достигать этой цели приобретением покупкой библий на славянском языке от Святейшего Синода, распродажей оных библий за самую малую плату и снабжением оною бедных – бесплатно.

Государь принял на себя звание члена общества и пожаловал ему 25 тысяч рублей единовременно, а на будущее время по 10 тысяч рубл. ежегодно¹².

Общество имело, по уставу, генеральные и частные собрания. Все генеральные собрания общества происходили, с особого каждый раз Высочайшего разрешения, в таврическом дворце; частные – в помещении князя Голицына. В 1816 году Государь пожаловал обществу дом на берегу Екатерининского канала, к которому принадлежало еще место, составляющее в длину 47, а в ширину 35 саж.¹³ В доме этом помещались: типография, книгохранилище, книжная лавка и квартира для Патерсона.

В 1814 году, Высочайшим указом 4-го сентября, С.-Петербургскому библейскому обществу повелено именоваться Российским Библейским Обществом¹⁴; „прочим же, составившимся уже и имеющим составиться в России отделениям оного, именоваться по названиям тех губернских или уездных городов, в коих общества сии находиться будут“.

В составе общества произошла в этом году весьма важная перемена, состоявшая в том, что в члены комитета избрано несколько лиц из православного духовенства: митрополиты киевский Серапион (Александровский) и с.-петербургский Амвросий (Подобедов); архиепископы: черниговский Михаил (Десницкий), тверской – Серафим (Глаголевский), екатеринославский Иов (Потемкин)¹⁵, телавский и грузино-кавказский архиепископ Досифей¹⁶. Все эти духовные сановники избраны в вице-президенты общества. В то же время в директоры избраны: ректор С.-Петербургской духовной академии архимандрит Филарет (переименованный в 1816 году, по посвящении его в епископы, в вице-президенты) и придворный пресвитер Н. В. Музовский. Б концу 2-го отчетного года (1814 г.) вице-президентов считалось 18, директоров – 12.

В последующие годы в вице-президенты избраны были: грузинский митрополит Варлаам, из рода князей Эрнстовых, член Святейшего Синода, живший в Невском монастыре, и епископы: ярославский Симеон (Крылов) и тверской Иона (Павинский); в директоры в 1815 году: законоучитель 1-го кадетского корпуса соборный иеромонах Феофил (Фиников); священники: Г. П. Павский и Д. Малиновский; в 1816 году инспектор С.-Петербургской духовной академии архимандрит Григорий (Постников), инспектор С.-Петербургской духовной семинарии архимандрит Поликарп (Гойтанников); в 1817 году настоятель пекинской миссии архимандрит Петр; в 1818 году священник А. И. Малов. Одновременно с избранием православных архиереев, в вице-президенты общества в 1814 году избраны: римско-католический митрополит Сестренцевич-Богуш; армянский архиепископ Иоаннес; в 1818 году униатский митрополит Иосафат Булгак; в директоры в 1814 году аббат Мангень; в 1820 католический патер Госнер. Великие князья Николай и Михаил Павловичи, в 1814 году, приняли на себя звание членов Российского Библейского Общества. В вице-президенты общества из светских избраны: в 1815 г. 3. Я. Карнеев; в 1821 году М. М, Сперанский и граф М. А. Милорадович; в директоры в 1814 году конференц-секретарь (потом вице-президент) императорской академии художеств А. Ф. Лабзин; в 1819 году – Д. П. Рунич.

В 1817 году 2-го января президент Российского Библейского Общества князь А. Н. Голицын предложил комитету для печатных дел, что „Государь Император, приемля особенное участие в распространении повсюду спасительного чтения книг слова Божия, повелел ему (князю Голицыну) представлять Его Величеству все те известия и бумаги, читаемые в заседаниях комитета Российского Библейского Общества, кои содержат в себе наиболее примечания достойнейшего в отношении к успехам библейских обществ в России и во всем мире. Из представленных им, вследствие того, некоторых бумаг последнего заседания комитета, Его Императорское Величество с величайшим удовольствием заметил чрезвычайную охоту к чтению книг священного писания, усиливающуюся между обитателями Российского государства до того, что требования на сии божественные книги простираются до непомерного числа, которого Библейское Общество, при всех своих усилиях, ныне вдруг никак удовлетворить не может. Его Величество положил глубоко в сердце своем намерение, всеми зависящими от него способами содействовать к утолению сего духовного и толико вожделенного голода между вверенными от Всевышнего промысла скипетру его народами, и посему изволил изъявить Высочайшую волю свою, дабы комитет Российского Библейского Общества приступил немедленно к распоряжениям для усиления печатания книг священного писания в большей соразмерности с нуждою, в них ощущаемой. Государь Император не оставит, со своей стороны, оказать всякое вспомоществование Российскому Библейскому Обществу в благотворных для человечества и истинно-христианских подвигах его, на кои Его Величество взирает с особенным благоволением“.

Комитет Российского Библейского Общества, в 1814 году, для распространения в публике сведений о цели Библейского Общества, издал в большом количестве экземпляров брошюру под заглавием: „О цели Российского Библейского Общества и средствах к достижению оной“. Потом объявлял о своих действиях и распоряжениях, и вообще о ходе дел Общества, в годичных отчетах, которых с 1814 по 1823 год вышло десять. Броме того, после каждого заседания комитета Российского Библейского Общества, печатались и рассылались по комитетам отделений, для сведения их, выписки из журналов заседаний. Но эти способы объявления о делах Общества не казались ему достаточными. „Многие из участвующих в деле библейском не имеют однако случая воспользоваться чтением сих выписок, потому что они печатаются в недовольном числе экземпляров; а для тех, которые и получают их, оные не могут быть удовлетворительны, ибо заключают в себе одно лишь самое краткое извещение о текущем деле и весьма немногие из поступающих сведений; подробнейшие же описания, разные письма и прочие любопытные сведения печатаются при годовых токмо отчетах, которые, хотя и каждый год издаются, но когда доходят до комитетов отделений и частных людей, то сведения, в них заключающиеся, бывают уже довольна стары – около полутора лет, а иногда и более, чем теряется вся интересность их при чтении; при том же и отчеты сия печатаются так же в небольшом числе экземпляров. Итак, комитет печатных дел Российского Библейского Общества по соображению с одной стороны необходимой нужды в доставлении любителям слова Божия и вообще публике означенных сведений, для поддержания дела библейского, а с другой – существующих ныне неудобств к произведению того в действо, нашел возможным согласить то и другое издаванием всех таковых сведений постоянно каждый месяц“. Издание это предположено составлять из двух – трех печатных листов и выпускать даже и в те месяцы, когда бы по обстоятельствам не могло быть заседаний комитета. Название для издания избрано следующее: Известия о действиях и успехах библейских обществ в России и других государствах. В состав их должны были входить: сведения о действиях комитета Российского Библейского Общества, равно как комитетов отделений оного, и об успехах библейских обществ в других государствах; извлечение интереснейших мест из отчетов и писем библейских обществ; сведения о благотворных последствиях от чтения слова Божия, и тому подобное. Издание предположено на первый случай в 3000 экземпляров, с предположительным расчетом издержек в 4600 рубл. в год. Печатание при годовых отчетах прибавлений, в виду этой программы „Известий“, найдено излишним. Ежемесячные издания сии предположено печатать и на немецком языке в 500 экземплярах. По докладу президента, Государь утвердил эти предположения 25 ноября 1823 года.

В „Известиях“ напечатано, между прочим, весьма замечательное обозрение действий Российского Библейского Общества с учреждения его по 1823 год. Известия прекратились с ноября 1824 года; за две недоданные на этот год книги комитет возвратил подписчикам деньги.

Первой заботой комитета, в новом его составе, было издание славянской библии¹⁷. Вследствие больших требований на экземпляры этой библии и ограниченного числа экземпляров, найденных в готовности в запасах Святейшего Синода, Российское Библейское Общество решилось предпринять издание библии, и особо нового завета, в московской синодальной типографии на иждивении и попечении московского библейского комитета¹⁸. Предположенное издание библии вышло в 1816 году. Это было первое издание славянской библии, предпринятое и исполненное Российским Библейским Обществом и 23-е от первоначального печатания славянской библии¹⁹.

Между тем еще в 1814 г. Российское Библейское Общество предположило издание славянской библии стереотипом и заключило для этого условие с домом Рутт в Англии, который работал на Великобританское библейское общество. Рутт прислал в С.-Петербург своего сына, Томаса Рутта. В устройстве типографии помогал ему пастор Патерсон. Наблюдение за приличной и красивой вырезкой пунсонов для литер принял на себя директор комитета Российского Библейского Общества, архим. Филарет²⁰, а наблюдение за печатанием предоставлено Святейшему Синоду чрез особ, которых он для того назначит²¹. Святейший Синод назначил для сего ректоров – с.-петербургской академии архимандрита Филарета и семинарии – Иннокентия, а для главного надзора – члена св. синода, черниговского архиепископа Михаила²². Стереотипное издание нового завета вышло в начале 1816 г. „Исправностью сего издания – сказано в журнале комитета 14 декабря – комитет весьма много обязан преосвященному архиепископу Михаилу и достопочтенным гг. директорам комитета, оо. архимандритам Филарету и Иннокентию, имевшим надзор за исправностью корректуры оного“. Президент изъявил им благодарность в присутствии и от лица всего комитета.

В 1817 г. заготовлены были доски для стереотипного издания библии в 4 долю листа, и для нового завета в 12 долю листа²³. В отчете зa 1819 г. показаны уже 12 и 13-е издание полной библии в 8 долю листа и 4-е в 4-ю долю²⁴. В отчете за 1821 г. показано стереотипное 7-е издание библии в 4 долю листа²⁵. В журнале 1823 г. – 15-е издание библии в 8-ю долю.

По возвращении Государя из за-границы в конце 1815 года, Его Величеству поднесено было от имени комитета Российского Библейского Общества, президентом оного, по одному экземпляру каждого из напечатанных от комитета изданий книг священного писания на разных языках, равномерно также экземпляры отчетов за 1815 и 1814 годы и других изданных, о цели и успехах Российского Библейского Общества, книжек. Его Величество соизволил принять сии экземпляры с отличным благоволением и изъявить при сем случае особенное удовольствие в отношении к трудам и успехам Общества.

Вслед за тем Государю Императору благоугодно было, „по собственному движению сердца своего, всегда преисполненного благотворной попечительности об истинном благе любезных ему россиян и глубоко убежденного во всеобщей великой пользе, от чтения слова Божия приобретаемой, изустно повелеть президенту Российского Библейского Общества, дабы предложил Святейшему Синоду искреннее и точное желание Его Величества доставить и россиянам способ читать слово Божие на природном своем российском языке, яко вразумительнейшем для них славянского наречия, на коем книги свящ. писания у нас издаются“.

„Исполняя сие священное желание Его Императорского Величества, президент Российского Библейского Общества, в качестве своем обер-прокурора Св. Синода, предложил оному 28 февраля мысли и волю Государя, указав при этом на то, что в подобных изъясненных здесь обстоятельствах, в церкви греческой патриаршей грамотой одобрено народу чтение священного писания нового завета на новейшем греческом наречии, вместо древнего“²⁶. „Переложение священного текста на русский язык может быть издано для желающих от Российского Библейского Общества вместе с древним славянским текстом, подобно как издано уже, с дозволения Святейшего Синода, послание к Римлянам на славянском и российском наречии совокупно. Само собою разумеется, что церковное употребление славянского текста долженствует остаться неприкосновенным“.

Святейший Синод, по выслушании сего предложения, найдя со своей стороны, по прописанным в Высочайшем повелении Его Императорского Величества причинам, полезным преложение свящ. писания с древнего славянского на русское наречие, для чтения людям всякого звания, положил мнением: поручить Комиссии духовных училищ, дабы оная избрала в здешней духовной академии способных к сему важному труду и возложила на них таковое преложение; и когда кем что преложено будет, то вносить оное в Библейское Общество для рассмотрения находящимися в оном членами из духовных особ; а по таковом рассмотрении и одобрении, издавать от Российского Библейского Общества, вместе с древним славянским текстом²⁷.

Таким образом Святейший Синод отклонил от себя одобрение русского перевода к печатанию и издание его. Последующие подписи духовных особ под предисловиями были подписями только тех епископов, которые были членами (вице-президентами) комитета Российского Библейского Общества.

Князь А. Н. Голицын доложил Государю о мнении Святейшего Синода и 13 марта предложил Святейшему Синоду, что Государь утвердил это мнение.

Комиссия духовных училищ, выслушав именные Высочайшие повеления относительно преложения нового завета со славянского наречия на российское, 16 марта 1816 г. положила: „поручить дело сие ректору с.-петербургской духовной академии о. архимандриту Филарету с прочими членами академии, с соблюдением следующих правил: 1) для поспешности перевод разделить на несколько лиц, коих избрание предоставляется усмотрению его же о. архимандрита Филарета; 2) первые книги дать тем лицам, которые могут скорее окончить перевод оных; 3) переведенная книга читается сотрудниками, сколько их может собраться, как для усовершения перевода, так и для замечания некоторых слов и выражений, дабы перевод одних слов по возможности был один во всех книгах; 4) приготовленная таким образом книга представляется для окончательного рассмотрения при Библейском Обществе; 5) при переводе никогда не переносить слов из одного стиха в другой; 6) целых членов речи и в одном стихе не переставлять с места на место; 7) слова и выражения, принадлежащие к одному стиху, взаимно перемещать в одном и том же составе речи позволительно там, где сего потребует свойство российского языка и где перемещение способствовать будет к ясности; 8) одно слово переводить двумя, и обратно, позволительно в том только случае, где без сего нельзя обойтись по свойству языка; 9) по свойству языка и для ясности нужно допустить в переводе дополнение некоторых слов против подлинника; для верности же таковые должны быть означены в письме чертою, а в печати косыми буквами; 10) опускать позволительно токмо те частицы, которые не могут на российском быть выражены; 11) греческого текста, как первоначального, держаться в переводе преимущественно пред славенским; но слов, избыточествующих в славенском, не исключать из текста, а токмо отличать их знаками; 12) величие священного писания состоит в силе, а не в блеске слов; из сего следует, что не должно слишком привязываться к славенским словам и выражениям, ради мнимой их важности; 13) славенские слова употреблять необходимо, если недостает соответственных русских; 14) славенские выражения употреблять есть ли они ближе русских подходят к греческим, не производя в речи темноты или нестройности; 15) славенские слова удерживать, есть ли соответствующие им руские не принадлежат к чистому книжному языку; 16) когда еврейские или греческие слова, принятые и в переводах, встречаются в первый раз, тогда прилагать к ним руские изъяснения; 17) слова и вещи незнакомые объяснять краткими примечаниями под страницей или в кратком словаре при конце всего перевода; 18) тщательно наблюдать должно дух речи, дабы разговор перелагать слогом разговорным, повествование повествовательным, и так далее; 19) главные качества перевода соблюсти должно следующие и в следующем порядке: во-первых – точность; во-вторых – ясность; в-третьих – чистоту. Для исполнения сего определения Комиссии духовных училищ, препроводить к нему, о. ректору, с журнальной статьи сей список за надлежащею скрепою“²⁸.

13 апреля 1816 г. князь Голицын объявил в заседании комитета, что он представлял Государю образцы для напечатания славяно-русского нового завета и что Государь утвердил для сего тот, который в две колонны на странице и с разделением стихов. А в читанном в половине этого года отчете за 1815 год уже объявлено было, что „с.-петербургская духовная академия трудится над сим благословенным делом под надзором ректора оной, архимандрита Филарета; и потом внесется сие в комитет, составленный из духовных членов комитета Российского Библейского Общества, в числе коих суть и члены Святейшего Синода“²⁹. Последних слов не было в синодальном определении 28 февраля. Они поставлены или прибавлены здесь, конечно, не без намерения. Российское Библейское Общество, по-видимому, желало показать, что хотя перевод священного писания на русский язык предпринят не Св. Синодом, однако совершается не без участия, по крайней мере, некоторых членов Св. Синода.

Труд первоначального перевода разделен был между священником Г. П. Павским, „которого был первый опыт перевода Евангелия от Матфея“, – ректором с.-петербургской семинарии архимандритом Поликарпом, „который сделал первый опыт перевода Евангелия от Марка“, и бывшим бакалавром здешней академии, до назначения в ректоры киевской семинарии, архимандритом Моисеем, „сделавшим первый опыт перевода Евангелия от Луки“³⁰. Архимандрит Филарет взял на себя перевод Евангелия от Иоанна³¹. По совершении и пересмотре перевода в академии, он вносился по частям для окончательного рассмотрения в комитет, учрежденный при Библейском Обществе. По определению Святейшего Синода 28 февраля 1816 г. предположено было образовать его из находящихся в комитете Российского Библейского Общества духовных особ. А между тем из воспоминаний преосвященного Филарета, записанных двумя лицами, протоиереем А. В. Горским и Н. В. Сушковым, видно, что в комитете рассматривали этот перевод Михаил, Серафим, Филарет, Попов и Лабзин³².

„Перевод нового завета – сказано в отчете Российского Библейского общества за 1816 г. – продолжается в здешней духовной академии и большею частью уже совершен; просмотрение перевода производится особым комитетом, который занимается ныне третьим евангелистом. По окончательном просмотрении до половины нового завета, предполагается приступить к напечатанию – вместе со славянским текстом, дабы тем скорее можно было удовлетворить ожиданию многих. Впрочем как сие дело есть великой и особенной важности, то оно и производится с надлежащею осторожностью и всем вниманием, какого подобное дело по справедливости достойно“³³. В пятом отчете, за 1817 г.: „четыре евангелия, по совершившимся преложении их, окончательно пересмотрены уже и ныне же приступлено будет к напечатанию оных вместе со славянским текстом, между тем как прочие книги нового завета будут пересматриваемы и приготовляемы к печати“³⁴. В шестом отчете, за 1818 г.: „после Евангелий четырех евангелистов, которые уже и напечатаны, ныне также переведены и приготовлены к печати Деяния апостольские, а за ними приступлено к Посланиям апостолов“³⁵.

Князь Голицын докладывал Государю о всех подробностях в ходе этого дела. „Государю я сказывал – писал он в апреле 1819 г., вероятно к Патерсону – что печатается уже предисловие к четверо-евангелию русскому; но ему угодно, чтоб только ему представлен был сей экземпляр с предисловием, и покуда он не прочтет – прочие экземпляры не выпускать“. Вслед за тем: „Государь читал предисловие нового завета и доволен“.

„Цена русскому Евангелию – писал Филарет архиепископ тверской к Попову 9 апреля 1819 г. – пять рублей, по моему мнению, согласна с обстоятельствами и необременительна на сей раз. – Второе издание немедленно начать и нужно и нет никакого сомнения“. Первое и второе издания выпущены в 10 тысячах экземпляров каждое.

„Евангелие на российском языке – сказано в отчете за 1818 г. – ожиданное с нетерпением, принято с чрезвычайным удовольствием и умножило еще более желание читать слово Божие. По всему видно, необиновенно сказать можно не ложным образом, что мысль об издании священного писания на российском языке есть внушение Того, Которым и писание само даровано человекам“³⁶.

„Нельзя не упомянуть здесь – сказано в отчете – о той радости, с какою приемлются единоплеменниками нашими сии книги словес Господних на природном вразумительном для всякого языке, ни изъяснить той пользы, какой от того ожидать можно; таковая польза наиболее предвидится для юношества, которое снабжается сими книгами. Поистине можно сказать, что дело перевода сего есть величайшее благодеяние для российского народа, издревле наклонного к благочестию и всегда жаждущего просвещения духовного, божественного. Совершение труда сего пребудет навсегда перлом многоценным в венце благодетельного, благочестивого и возлюбленного Монарха нашего, которому Господь положил первому в сердце мысль и желание даровать народу своему сие облегчительное средство к чтению и уразумению глаголов Божиих“³⁷.

„Приступая к третьему изданию славяно-русского Евангелия, комитет чрез президента своего докладывал Государю о необходимости приступить немедленно к стереотипному оного изданию в малом формате и уже без текста славянского. В продолжение же изготовления для того стереотипных досок изготовится и перевод Деяний апостольских, которые могут быть присоединены к четырем Евангелиям и изданы вместе с оными стереотипом в одной книге, заключающей в себе всю историческую часть нового завета. Польза от такового издания будет весьма велика: экземпляры сии размножатся весьма скоро и в весьма большом числе, и могут быть продаваемы дешево; а таковая дешевая цена экземпляров сих и небольшой формат поставит общество в удобность снабжать оными учебные и богоугодные заведения и всех частных требователей“. 3 июля 1819 г. Государь Высочайше соизволил на сии предположения, „кроме того, что, и стереотипное издание, Ему угодно, чтоб всегда было с славянским текстом“.

В 1819 г. вышло третье издание Евангелий вместе с книгой Деяний апостольских и особо одной книги Деяний апостольских³⁸. – В отчете за 1820 г. сказано: „перевод на российский язык книг нового завета приводится в концу“³⁹. – В отчете за 1821 г. значатся издания на русском языке четырех Евангелий, вместе с книгой Деяний апостольских и первыми 10-ю посланиями, и – последних 11 посланий (начиная с послания к Галатам) и Откровения , св. Иоанна Богослова⁴⁰. В январе 1822 года предпринято второе издание 11-ти посланий, в 25000 экземпляров, обыкновенным набором, из которых 20 тысяч вошли в состав полного нового завета, с отпечатанными стереотипом начальными частями, и 5 тысяч были продаваемы отдельно.

В 1820 г. 13 февраля князь Голицын писал к митрополиту Михаилу: „Преложение святых Евангелий четырех Евангелистов на российский язык, изданное в прошедшем году для всеобщего употребления соотечественников наших, принято ими, как известно, с толикою радостью и признательностью и обещает толь благословенные успехи от сего облегчения в чтении слова Божия, что всякому, проникнутому истинами Евангелия и убежденному в неоцененной пользе, от такого душеспасительного чтения происходящей, остается токмо желать, дабы весь новый завет, а за ним и книги ветхого завета, не замедлили быть во всеобщем употреблении на нашем отечественном языке. – Желание таковое слышится теперь из всех концов России. Лица всяких состояний не перестают осведомляться об успехе в трудах преложения библии на российский язык; самые училища, снабжаемые ныне извлечениями из священного писания на русском языке⁴¹, имеют необходимую нужду в том, чтобы извлечения сии могли быть удобно сделаны из всех книг слова Божия, по сделанному на сие предположению. Наконец в сие примечательное время, когда священное писание прелагается спешно на природные языки и наречия всех, даже наименее просвещенных, в России народов, русские сами не могут еще пользоваться тем благополучием, чтобы слово жизни вечной читать на собственном своем языке, единственно вразумительном для целого народа российского, для столь многих миллионов душ соотечественников, ближних и братий наших. Государь Император, по глубокому убеждению в необходимости доставления средств каждому человеку читать слово Божие на понятном для него языке, положа начало для преложения оного и на российский, желает по тем же самым побуждениям, чтобы дело сего преложения ускорено было по всей возможности. По сему Его Императорское Величество возложить изволил на меня поручение войти в сношение о сем предмете с вашим высокопреосвященством, дабы приискан был способ дать скорый и удобный ход делу преложения книг священного писания на русский язык и приняты такие меры к постоянному производству оного, посредством коих можно было бы наверно предположить, во сколько времени сие дело успеет быть, с помощью Божией, совершено. О том же, что по сему придумано и предположено будет, донести Его Величеству“.

М. Михаил отвечал, что он „не преминул предложить о сем переводному комитету, который вследствие сего, дабы ускорить по возможности ход сего дела, полагал назначить двух или трех писцов, которые бы, переписывая то, что комитетом переведено будет, в шести экземплярах, предварительно представляли оные каждому из членов для поправления; а сверх сего – возложить преложение, из числа книг ветхого завета, Исхода на московскую⁴², а Левит – на киевскую духовные академии, каковым предметам и заниматься им, подобно с.-петербургской духовной академии, на точном основании правил, данных Комиссией духовных училищ, 16 марта 1816 года спб. духовной академии и с тем, чтобы по окончании сего дела, составя комитеты из нескольких лиц, как для усовершения перевода, так и для переверки в правильности оного, правления означенных академий доставили каждое свой перевод прямо в сей переводный комитет. Что касается до предписания помянутых духовных академий правлениям, то я ныне же сделал Комиссии духовных училищ надлежащее о том предложение. 13 июня 1820 года“.

В отчете за этот год в половине 1821 года сказано, что „преложение книг ветхого завета производится, между прочим, в московской и киевской духовных академиях, которые и занимаются делом сим на том же основании (как и с.-петербургская академия). Перевод сей, по мере изготовления, доставляется сюда же, для совокупного издания с прочими частями библии. По благодатному смотрению вседействующего Промысла, книга Псалмов переведена на русский язык, и на издание сей книги воспоследовало уже Высочайшее соизволение“⁴³.

Князь Голицын представил перевод Псалтири Государю Императору. Государь изволил изъявить согласие на напечатание Псалтири на одном российском языке, по сделанному на оный преложению, без присовокупления славянского текста. При том Его Величество изъявил свою волю, „чтобы на места в сем переводе, кои много разнятся со славянским, были помещены в печатном издании пояснения, свидетельствующие точность русского преложения с подлинного еврейского текста, с коего весь перевод сделан“. Дело это, с Высочайшего соизволения, предоставлено московскому архиепископу Филарету, как наиболее участвовавшему в трудах переводного комитета по преложению Псалтири.

Уведомляя об этом архиепископа Филарета, князь Голицын просил его сообразить удобнейшие средства по сему предмету (25 июня 1821 г.). Преосвященный Филарет отвечал, что „для достижения сей цели ему представились три способа. Первый способ может состоять в том, чтобы под каждым местом русского перевода, где есть значительная разность со славенским, сделано было краткое общее замечание, следующее или подобно следующему: сие место, не смотря на разность со славенским, изложено здесь по точной силе и разуму подлинного еврейского текста. Способ сей прост в исполнении, но не обещает желаемых последствий. В русском переводе немало найдется мест, разнящихся со славенским: читателю неприятно будет часто видеть повторяемое одно и то же замечание. При том замечание сие для многих не будет действительно потому, что оно только приглашает читателя верить точности перевода, не убеждая его никаким рассуждением. – Второй способ может состоять в том, чтобы к каждому месту русского преложения, разнящемуся со славенским, присовокупить обстоятельное изъяснение, почему именно сие место надлежало перевести так, а не иначе, и от чего произошла разность со славенским. Сей способ труден в исполнении, поскольку для изъяснения сего рода необходимо нужно войти в исследование еврейского и греческого текстов, чего в кратких словах сделать не можно, и, по множеству требующих такового изъяснения мест, оно составило бы значительную книгу. Сим способом не могут пользоваться не знающие древних языков, и следовательно для большей части читателей он будет бесплоден. Сей способ не сообразен и с правилами Библейского Общества, которое, предприняв издавать священные книги для назидательного употребления читателями всякого рода, сообразно с сею целию, не допускает в своих изданиях ученых примечаний и пояснений, – Третий способ может состоять в том, чтобы, вместо примечаний и пояснений в разных местах книги, в предисловии предложить рассуждения о всем преложении, и для примера – пояснения некоторых особенных мест, которые способствовали бы читателю удостовериться о точном согласии всего преложения с подлинным священным текстом, и предложить сии рассуждения и пояснения так, чтоб ими пользоваться могли и не знающие древних языков читатели, при руководстве общего здравого смысла. Сей способ, преимущественно пред двумя прочими, и в исполнении удобен, и с целию соответствен, и правилам Библейского Общества не противен. Посему и решился он составить проект предисловия к первому изданию русского преложения Псалтири“.

Препровождая его к князю Голицыну, преосвященный Филарет присовокупил, что „вышеизложенные соображения и самый проект подвергал он рассмотрению как прочих сотрудников в переводе, так особенно преосвященнейшего Симеона, архиепископа ярославского, а наконец и высокопреосвященнейшего митрополита новгородского, которые на все то изъявили свое согласие. 2 августа 1821 г.“

По докладе о сем Государю, в Царском Селе, 21 августа, князь Голицын объявил, что Его Величество Высочайше опробовал предисловие, которое следует подписать, подобно как подписано было прежнее – четырех Евангелистов, нынешнему митрополиту новгородскому, также московскому и ярославскому архиепископам.

Предисловие подписано было указанными лицами. Возвращая его, по сделании сей подписи, к князю Голицыну, преосвященный Филарет писал: „благодарение Богу, со дня на день пространнее отверзающему дверь своего слова для народа, не могущего входить в сие святилище чрез узкие и запутанные ходы ученого изыскания. 11 сентября 1821 г.“

При печатании делаемы были исправления. Князь Голицын обратил внимание м. Серафима на перевод 2-го стиха в псалме II-м: живущий на небесах, улыбается Господь смеется им, предлагая перевести его другим каким-либо образом, более приличествующим. М. Серафим отвечал, что он „предлагал о сем комитету, который соглашается перевесть стих сей так: живущий на небесах осклабляется и Господь посмеивается им. Слово: осклабляться – находится у Сираха в XXI-й главе, стихе 23-м и яко славянское более приличествует здесь, нежели улыбаться. Лучше сего перевесть не придумали. 22 окт. 1821 г.“

В январе 1822 г. Псалтирь уже вышла из типографии. „Приведение в концу приложения на наш отечественный российский язык нового завета и Псалтири – говорил президент Общества в генеральном собрании оного 26 июня 1822 года – есть уже само по себе событие, составляющее эпоху в истории Российского Библейского Общества“⁴⁴.

„Появление сих священных книг (нового завета и Псалтири на русском языке) – писал из Москвы преосвященный Филарет 7 мая 1822 года – произвело здесь между людьми всякого звания особенную радость. Требования на оные душеспасительные книги столь много, что в три дни по отпечатании нового завета продано до 350 экземпляров, и Псалтири 300 экземпляров. Желание иметь оные еще более возрастает. Сотоварищества и корреспонденты требуют их во множестве“. Вследствие этого московский комитет просит позволения напечатать в синодальной типографии новый славяно-русский завет вторым изданием в 5 тысяч экземпляров и переведенную Псалтирь первым изданием в Москве. В январе 1823 года было уже окончено в Москве первое издание Псалтири и вслед за ним предпринято другое.

В то же время в С.-Петербурге приступлено было к напечатанию Псалтири новым изданием, одновременно в двух типографиях. 5 июня 1822 г. Г. П. Павский препроводил к В. М. Попову несколько поправок, о которых писал: „преосвященнейшему митрополиту и другим членам переводного комитета угодно было, чтобы перевод Псалтири, яко сделан с еврейского подлинника, чисто соответствовал подлиннику, и чтобы не было делано отступлений от подлинника в угождение перевода седмидесяти и перевода славянского. По сему я выбрал те места из Псалтири, которые с нарушением смысла подлинника переделаны были сообразно с славянским, и представил комитету вместе с переводом, который сходен с еврейским подлинником. Комитет одобрил новый перевод сих мест и поручил мне препроводить к в. пр. для перепечатания во втором издании Псалтири (Исправления сделаны в Псалмах: XIII, 1. X, 7. XI, 9. ХVI, 3, 4, 11. XVIII, 14. XXI, 30, 31. XXIII, 6. XXVII, 19. XXXVIII, 5. LXXXIX, 6. На стр. 195 весь псалом, яко взятый не из еврейской библии, включить в прямые скобки)“. Но за напечатанием уже многих листов вторых изданий, поправки эти отложены до 3-го издания.

Июля 7-го Г. П. Павский писал к Попову же: „во вчерашнем собрании переводного комитета предлагал я те затруднения, которые встречаются в предисловии к Псалтири. Комитет согласен на то, чтоб слова: ибо настоящее первое издание есть опыт, выпустить, а вместо: при другом издании сего перевода поставить: при других изданиях сего перевода. Ибо комитет полагает, что при всех других изданиях, ежели представятся уважительные причины, можно и должно будет делать перемены, наипаче до тех пор, пока не будут сии издания печататься стереотипом. Подпись членов Синода положено оставить так, как была, пока еще нет причины уважительной, почему бы выкинуть ее надобно было. Кроме сего я не полагаю нужным в словах: христолюбивый христiанин, Христос печатать i, тем более, что в новом завете в предисловии слова сии напечатаны с и. Также вместо: славенский, мы говорим и пишем: славянский, что и напечатано в предисловии и в заглавном листе при новом завете. Для соблюдения единства следовало бы и здесь вместо славенский исправить славянский. Конечно, это мелочное замечание, однако нужно для соблюдения единства и постоянства“.

Третье издание Псалтири сделано стереотипом Томаса Рутта. 7 сентября преосвященный Филарет препроводил к В. М. Попову список замечаний (частью и тех, которые уже указаны Г. П. Павским), присовокупив, что „печатать надобно с первого издания: ибо третье во многом весьма неисправно“; и „что кроме сего поправлено в третьем издании, то отменяется“. 30 сентября он же писал: „возвращаю Псалтирь, пересмотрев ее вновь и испросив разрешение комитета еще на некоторые немногие поправки, которые и означены в сем экземпляре в своих местах... Умедлил я сим потому, что долго не было собраний комитета, и разрешение получено мною только третьего дня. Что принадлежит до погрешностей третьего издания, теперь не могу о них говорить обстоятельно, потому что экземпляра сего издания нет уже у меня в руках. И говорить о них теперь уже не послужит к улучшению сделанного; много опечаток и погрешностей против правописания; вместо знака исключительного [ ] повсюду почти вставлен – вместительный (), а. в. п. известно, что сии знаки употребляются, и в наших библейских изданиях употреблены, совсем в различных значениях“.

В журнале 15 марта 1823 года показано: „Псалтири на русском языке окончено 12-е издание. Итак, поныне отпечатано сей Псалтири со стереотипных досок 100000 экземпляров“.

М. Серафим писал 26 октября 1823 года к князю Голицыну: „два образца шрифтом Псалтири возвращаю при сем к вашему сиятельству с таковым мнением моим, что образец под № 2-м явственнее для слабых глаз, нежели образец под № 1-м, по причине весьма близкого литер расстановления“⁴⁵. В ноябре начато было печатание Псалтири крупным шрифром.

В заседании комитета 4 октября 1823 г. преосвященный Григорий, викарий с.-петербургский, заявил, что изготовление перевода Пятокнижия на российский язык достигло до 12-й главы 4-й книги, т.-е: Числ. Но комитет положил повременить предпринятием сего издания до тех пор, пока комитет переводный приступит к просмотрению книги Второзакония. В ноябре начато печатание Пятокнижия, форматом в 8 долю, в два столбца, с расстановкой стихов и тем же шрифтом, каким печатается новый завет на одном русском языке, в 10 т. экз. Надзор за окончательным исправлением корректур поручен был директору комитета, священнику казанского собора Г. П. Павскому.

В 1824 г. 8 июня, председательствовавший в комитете Р. Б. О, после князя А. Н. Голицына, митрополит Серафим, предложил комитету о Высочайшем соизволении чтобы „отпечатанные пять книг Моисеевых в переводе на русском языке особо от прочих книг не издавать, но продолжать издание перевода книг ветхозаветных так, чтобы оные вместе с новым заветом составили пять томов по примеру московского синодального издания Библии славянской; по сему первый том Библии и на русском языке окончится книгою Руфь“⁴⁶. В 1825 г. 7 ноября объявлено вновь Высочайшее повеление „чтобы оконченный печатанием первый том Библии в переводе на русский язык не приводить в употребление впредь до разрешения“.

В 1823 году 15 марта Комитету Р. Б. О. представлена записка об издании нового завета на одном русском языке⁴⁷. „Семь лет прошло уже тому, как отеческие попечения Государя Императора о духовном благе подданных его побудили Его Императорское Величество повелеть комитету Российского Библейского Общества составить, под надзором Святейшего Синода, перевод нового завета на русском языке и напечатать оный вместе со славянским текстом в параллельных столбцах. При содействии благодати Божией, сие важное предприятие произведено в действо и уже напечатано сего нового завета и отдельных частей оного не менее, как 111000 экземпляров, которые почти все и приведены в употребление. В сем числе полного нового завета отпечатано 50000 экземпляров, и как книга сия изготовлена уж вся стереотипом, то печатание оной и может производимо быть во всякое время, в соответствующем надобности числе экземпляров. Но по мере того, как книга сия приходит в употребление, многие начали изъявлять желание иметь оную на одном российском языке, без славянского текста. Побудительные причины такого желания суть следующие: первое, большая часть тех, кои покупают экземпляры славяно-русского нового завета, имеют уже или могут иметь, за весьма умеренную цену, экземпляры изданного от Российского Библейского Общества нового завета на одном славянском языке, а потому и находят славянский текст в издании русского перевода нового завета излишним. Второе. Печатание книги в двух текстах делает оную для многих не весьма удобною в употреблении. Третье. Цена сей книги с двумя текстами делает оную вдвое дороже, нежели как бы она была на одном языке. Р. Б. О. никак не может продавать оную ниже 4 рублей в переплете; между тем как на одном русском языке можно было продавать по 2 или по 2 рубля 25 копеек в переплете, и сие доставило бы возможность приобретать сию божественную книгу и тем, кои теперь не в состоянии платить 4 рубля за славяно-русский новый завет. Четвертое. Многие из военных, приходя в книгохранилище для покупки сего нового завета и, по-видимому, жаждущие сей воды текущей в живот вечный, весьма сожалеют, что формат и величина сей книги не позволяют им иметь оную во всякое время при себе в походах и в бытность их вне столицы. Пятое. Книга сия, в настоящем виде, по величине формата своего, сколько неудобна, столько же и дорога для того, чтобы оную можно было ввести во всеобщее употребление по училищам, как учебную книгу, от чего учащееся юношество по большей части и не имеет еще сей книги, которая учит бояться Бога, чтить царя и любить ближнего. Есть ли бы позволено было печатать один только русский перевод, то издание сие могло бы напечатано быть теми же литерами, которыми напечатался русский перевод книги псалмов, форматом как немецкий новый завет здешнего стереотипного издания, и экземпляры сего издания могли бы продаваемы быть по весьма умеренной цене, от 2 до 2 р. 25 к. за экземпляр. Те, кои предпочитать будут издание в двух текстах, могут всегда получить экземпляры оного от Общества по прежней цене, которая, судя по величине формата, также весьма умеренна“.

Предъявляя эту записку, князь Голицын заявил, что он докладывал ее Государю 10 марта и что Его Величество Высочайше соизволил на напечатание нового завета без славянского текста, на основании мнения, в сей записке изложенного. Комитет Российского Библейского Общества положил приступить немедленно в сему изданию и произвесть оное стереотипом, на первый случай в 20 т, экземпляров, в 12 д., сплошным набором, без отделения стихов, обозначая счет их на поле. Что же касается до исправности сего издания, то положено просить находившегося на чреде архимандрита Афанасия о принятии на себя надзора за оным под руководством преосвященного Филарета московского. Московскому комитету поручено произвесть издание русского нового завета особо от издания здешнего, в том же формате, в числе 5 тыс. экземпляров⁴⁸.

23-го августа князь Голицын писал к преосвященному Филарету, что „издание нового завета на одном российском языке почти уже окончено и приступлено к набору заглавных листов; что в прежних изданиях славяно-русского нового завета помещались обыкновенно в начале книги, кроме заглавного листа, означающего название книги, таковый же, присвоенный книгам славянским: во славу Святыя единосущныя, животворящия и нераздельныя Троицы и пр. и Возглашение к христолюбивым читателям, напечатанное при первом издании Евангелия на русском наречии; но он (князь Голицын) полагает, что заглавие славянское не приличествует для книги, напечатанной на одном русском языке, а возглашение несколько уже устарело для настоящего издания, да к тому же в оном говорится об издании на славянском и русском языке“. Князь Голицын просил мнения преосвященного Филарета по этим предметам. Преосвященный Филарет отвечал 16 октября, что „Возглашение“ печатать, по мнению его, и теперь нужно, во-первых потому, что в нем содержится такое предуведомление, которое относится не к одному Евангелию, но ко всему делу перевода священных книг; во-вторых потому, что под возглашением есть подпись свидетеля перевода, который уже не может подписать о нем свидетельство ныне, т.-е. преосвященнейшего митрополита Михаила. Заглавие славенское печатать при русском переводе нет настоятельной нужды; но если по образцу славенского напечатан будет русский выходный лист (как он, преосвященный Филарет, и исправил на славянском образце): то он думает, что сие будет приятно для любителей древних обрядов, а издержка невелика на доставление им сего удовольствия. Род предисловия к новому изданию сделать, по его мнению, не излишне, и притом так, чтобы сие предисловие напечатано было рядом с возглашением и служило продолжением и дополнением оного. Предложив опыт такового предисловия, преосвященный Филарет писал, что „есть ли сей или другой род предисловия положено будет напечатать, то, по мнению его, прилично положить под ним подписи подобно тому, как положены под возглашением“. Комитет одобрил как мнение преосвященного Филарета, так и остальное им предисловие. Под предисловием подписались: преосвященный м. Серафим, преосвященный Филарет архиепископ московский и Иона архиепископ тверской. Корректура этого издания, за назначением Афанасия епископом чигиринским, поручена была преосвященному Григорию, епископу ревельскому, который по этому поводу писал к Попову 7 ноября: „странно, что над заглавным листом, т.-е. вторым, нет никакого виньета, а над „возглашением к читателям“ есть, будто последняя вещь важнее первой. Прежде у нас всегда ставились виньеты над заглавным листом, т.-е. в славянских изданиях. Хорошо и теперь сделать то же. Прикажите над заглавным листом поставить виньет первый, а над возглашением первым второй, над вторым – ничего. Я предлагал о сем владыке; он требует. С другими членами я не говорил; но и говорить нечего. Вещь видна сама собою“⁴⁹.

Рассмотрение прочих действий Общества, издание библии на иностранных языках⁵⁰ и проч. не входит в нашу задачу.

Всеобщее выражение сочувствия делу Библейского Общества лицами всех сословий, состояний, общественных положений, степеней образования, отовсюду несшаяся благодарность за доставление способов читать слово Божие на понятном языке, восторженные отзывы о переводе библии на русский язык со стороны духовенства и мирян, показывали ясно, что Российское Библейское Общество удовлетворяло существеннейшим нуждам народа и приносило пользу ощутительную. Между тем с самого учреждения Российского Библейского Общества начали раздаваться голоса, выражавшие сомнение в приносимой им пользе и даже отрицавшие эту пользу. Такими же явлениями сопровождались учреждение и первые действия великобританского общества⁵¹. Но там, сверх общих с нашими, были другие, свои причины, возбуждавшие умы против Библейского Общества. Одной, и притом главной, из таких причин, было существующее в католической церкви запрещение народу читать библию и употреблять, в дозволенных случаях, другой текст библии, кроме латинского – Вульгаты. У нас этого не было. За исключением немногих случаев, возражения против Библейского Общества выходили не столько из опасения вреда от распространения библии и перевода её на русский язык, сколько из обстоятельств, сопровождавших это дело, хотя и посторонних для него.

1)       Против распространения библии и перевода её на русский язык говорили немногие, и говорили не потому, что находили это противным церковному учению или считали вредным; но потому, что не могли вдруг освоиться с мыслью о повсеместном чтении библии, и тем менее могли расстаться с привычкой читать священные речения по-славянски; а главным образом потому, что это дело велось не церковью, но обществом светских лиц, в котором притом весьма много было инославных – католиков, лютеран и проч. Неизвестный автор „Замечаний на ввод чтения библии в России“⁵², не отрицая ни пользы, ни нужды в переводе библии на русский язык, полагал только, что в этом деле нужна благоразумная осторожность. „Неоспоримо, – писал он, – что переложение библии на ясный русский язык требует благоразумной осторожности; в противном случае от некоторых невежд сочтется новым развратом веры. Но это такая невыгода, которой еще по истечении нескольких веков избегнуть невозможно и которую однако время и необходимость заставят когда-нибудь не уважить. Зато, с другой стороны, обширность пользы, имеющей проистечь для всех неученых, но здравомыслящих христиан, совершенно вознаградила бы сие зло“.

Всю силу привычки читать священное писание по-славянски испытал на себе и выразил М. М. Сперанский, которого трудно обвинить в обскурантизме. В 1819 г. он писал к дочери: „сегодня, во время обыкновенного моего утреннего чтения, вместо греческого моего завета, мне вздумалось читать Евангелие в новом русском переводе. Какая разность, какая слабость в сравнении с славянским! Может быть и тут действует привычка, но мне кажется – все не так и не на своем месте: и хотя внутренне я убежден, что это все одно и то же, но нет ни той силы, ни того услаждения. Вообще я никогда не смел бы одобрить сего уновления. Знаю, что оно сделано с наилучшими намерениями; может быть для тех, кои не привыкли к славянскому языку, это услуга. Но для чего бы, кажется, не оставить их привыкнуть? Это стоит труда. Никогда русский простонародный язык не сравнится с славянским, ни точностью, ни выразительностью форм, совершенно греческих. И рече Бог: да будет свет, и бысть свет. И сказал Бог, чтоб был свет, и был свет. Сравни сии два перевода: в одном есть нечто столь быстрое, столь точное; в другом все вяло, неопределенно, vulgaire. В языках, кои не имеют другого диалекта, разность сия не может быть чувствительна. Но у нас и для нас она весьма ощутительна, потому что, читая одно ум себе представляет, как бы могло сие быть выражено иначе“⁵³.

Но еще более было лиц, которые не могли освоиться с мыслью, что перевод библии издается не Св. Синодом, а Библейским Обществом, в котором председательствовало лицо светское и членами были многие из католиков, лютеран и пр. „Пусть – писал тот же автор „Замечаний на ввод чтения библии в России“ – благотворное и на правилах основанное усилие распространять чтение священного писания истекает единственно из господствующей в России власти духовной, и доброжелательные особы, вместо составления общества, ей передадут все свои пособия: тогда сия полезная новизна, сделав иные впечатления в простых сердцах, в подкрепляемая доверенностью, скорее увенчается счастливым успехом“⁵⁴. „Если библейские общества, – писал А. С. Шишков, – стараются только о распространении благочестия, как они говорят, то для чего не соединено с церковью нашей, но особо от неё действуют и не согласно с нею? Если намерение их состоит в преподавании христианских учений, то разве церковь наша не передает нам оных? Разве мы до библейских обществ не были христианами? И как же они учат нас тому? Призывают учителей-иноверцев и распускают книги, противные христианству!...⁵⁵. Не странны ли, даже смею сказать, не смешны ли в библейских обществах наши митрополиты и архиереи, заседающие, в противность апостольских постановлений, вместе с лютеранами, католиками, кальвинами, квакерами, словом, со всеми иноверцами? Они, с седою головою, в своих рясах и клобуках, сидят с мирянами всех наций, и им человек во фраке проповедует слово Божие (Божие по его названию, но в самом деле не такое)! Где же приличие, где важность священнослужения? Где церковь? Они собираются в домах, где часто на стенах висят картины языческих богов, или сладострастные изображения любовников, и сии собрания свои – без всякого богослужения, без чтения молитв и Евангелия, сидя как бы в театре, без малейшего благоговения – равняют с церковной службой, и дом беспрестольный, не священный, где в прочие дни пируют и пляшут, называют храмом Божиим! Не похоже ли это на Содом и Гомор“⁵⁶?

Духовенству менее, чем кому другому, нравилось это изъятие библейского дела из ведения Синода. В 1824 г., по низвержении князя А. Н. Голицына, м. Серафим говорил с торжеством: „библию станем печатать опять только в Синоде“⁵⁷.

2)       Устранив Синод и пригласив из него в свою среду только немногих избранных, Библейское Общество ввело в эту среду духовных и светских лиц всех исповеданий. Это давало вид, что цель общества как будто выше интересов одной, собственно русской, церкви, что оно развивает свои действия в интересах вообще целого христианства и всего христианского мира. Равным образом библию положено было издавать без всяких изъяснений, которые всегда имели бы конфессиональный характер, т. е. в России имели бы характер православный. К этой же цели, наконец, наклонялось и образование (в 1817 г.) так называемого „министерства духовных дел“, в котором ведались дела церкви и иностранных исповеданий, и совмещение в одном лице управления сим министерством, народного просвещения и президентства в библейском обществе. Этот индифферентный космополитизм в отношении к церкви, как бы проповедники его ни были чисты в своем идеальном простосердечии, был однако же несообразностью в то, как, впрочем, и во всякое время. Православие есть фактически существующая форма христианской веры восточной греко-русской церкви, вполне согласная с учением и установлениями древне-вселенской церкви. Поэтому христианство в правильно-церковном виде только и существует в православной церкви и не имеет над собой или выше себя еще какого-либо идеала, не существующего реально, но мыслимого только под общим понятием и названием христианства. Между тем Библейское Общество направлялось именно к такому идеалу и его отыскивало или предполагало. „Небесный союз веры и любви, – говорилось в отчете Российского Библейского Общества за 1818 г., – учрежденный посредством библейских обществ в великом христианском семействе, открывает прекрасную зарю брачного дня христиан, и то время, когда будет един пастырь и едино стадо, когда будет одна божественная христианская религия во всех, различного образования, христианских исповеданиях“.

„Взглянем на деяния библейских обществ – писал с другой точки зрения Шишков – посмотрим, в чем они состоят? В намерении составить, из всего рода человеческого одну какую-то общую республику и одну религию: мнение мечтательное, безрассудное, родившееся в головах или обманщиков или суемудрых людей“⁵⁸.

Члены великобританского библейского общества, не пускаясь в идеальные мечты об одной для всех христианской вере, надеялись на осуществление этого будущего союза всех христиан в вере под формой своего исповедания, протестантского. „Обнародование или распространение книг свящ. писания в российской церкви – говорил Ричард Ватсон в 13-м годичном собрании этого общества⁵⁹ – произвело наше достославное преобразование (реформацию) и даровало нам протестантство, а с ним и блаженство и благословение, от оного проистекающее. Ныне можем мы надеяться, что скоро греческая церковь насладится теми же выгодами... Свободное проповедование истины, открывая греческой церкви её собственные заблуждения, оживотворит веру и будет соблюдать союз верующих. Предполагаемая в сей империи реформация уподобится восходящему солнцу, озаряющему равным светом как хижину сибиряка, так и чертоги царей, где мудрейший и могущественнейший из государей земных помышляет ныне о сей великой и святой реформе“⁶⁰.

„И кто бы – писал автор Записки о крамолах врагов России – при русском простодушии мог подумать, что книги св. писания могут быть употреблены в орудие к испровержению в России древнего православия? Кто бы, при русской честности, мог подозревать, что негодные иноверцы тем самым будут разрушать истинную божественную веру в России, что составляет непоколебимое её основание“⁶¹?

3)       Наконец, против Библейского Общества вооружало то, что стоявший во главе управления духовных дел и министерства народного просвещения и в то же время президент Библейского Общества князь А. Н. Голицын был мистиком, масоном, членом татариновского общества и проч.; что он наполнил учреждения, в которых был главным начальником, и Библейское Общество масонами и различными сектантами; не только благоприятствовал развитию мистической и масонской литературы, но сам, стоя во главе управления, рассылал книги этого рода по всем местам и к лицам ведомства народного просвещения и Св. Синода. Вследствие этого, Библейское Общество сделалось сходбищем, сборным пунктом, для всех мистиков разных цветов и покроев, и имя его до того слилось с именем тайных обществ, что их не отделяли друг от друга. „Скорее и успешнее – говорит автор Записки о крамолах врагов России – нежели через умножение сект, враги России надеялись ввести и усилить в России развращение нравов народа через умножение и распространение в ней разных вредных книг. Эта сеть для веры и нравственности русских раскинута была очень широко. Враги замышляли опутать их со всех сторон. Недовольствуясь тем, чтобы распустить множество вредных книг между теми, которые читают книги (или для разогнания скуки, или по охоте, или по любознательности), они умыслили внести вредные мысли в те книги, которые употребляются в учебных заведениях, и заразить ими умы и сердца воспитывавшегося юношества. Цензоры Тимковский и Бирюков выпустили в свет в короткое время множество вредных книг разного содержания, и преимущественно таких, которые содержат в себе учение о духовной жизни, о христианской нравственности, или толкование свящ. писания, также книги учебные. Зловредные книги свободно выходили в свет, скоро раскупались, имели по два и по три издания в короткое время“⁶².

Указав на причины, возбуждавшие к протестам против Российского Библейского Общества, мы изложим теперь исторически развитие этих протестов, постепенный переход недовольства действиями Библейского Общества в открытую и ожесточенную борьбу против него.

Первым актом этой борьбы была известная история ректора С.-Петербургской семинарии, архимандрита Иннокентия (Смирнова).

Дело началось из-за Сионского Вестника, издававшегося А. Ф. Лабзиным. По воспоминаниям Филарета, Лабзин, сперва конференц-секретарь, потом вице-президент академии художеств (состоявшей в то время под высшим управлением министра народного просвещения, князя А. Н. Голицына), „много, потрудился на духовно-литературном поприще и был добрый человек, только с некоторыми особенностями в мнениях религиозных“. Особенности эти характеризуются тем, что он был последователем мистических учений Юнга Штиллинга, Эккартсгаузена и г-жи Гион и перевел многие сочинения их на русский язык. Не довольствуясь этим, он в 1806 г. предпринял издание духовно-литературного мистического журнала, который назвал Сионским Вестником. При его, по-видимому, добрых расположениях и при горячности к религиозным вопросам, у него однако же не было никакой системы в мыслях. От обедни в невском монастыре, от проповеди Филарета или беседы с Иннокентием, с которыми он был близок, он отправлялся на радения Татариновой и был не последним членом её секты. Понятно, что журнал, редактируемый таким лицом и издаваемый в духе Эккартсгаузена и Шведенборга, нравясь одним, сравнительно немногим любителям таинственности или чего-либо другого под покровом таинственности, не мог не оскорблять религиозного чувства других и конечно большинства читающей публики, которые не были настолько развиты, чтобы отделить в нем полезное от вредного. „Сколько прекрасных вещей, – говорили ему Филарет с Иннокентием, – которые бы можно было печатать с пользой для многих, не касаясь этих особенностей? “ Но он отвечал: „всякая птица своим голосом Бога хвалит“. В 1806 г., после выхода девяти книжек, Сионский Вестник был запрещен. Князь Голицын тогда еще не довольно вошел во вкус мистицизма. С прекращением журнала, Лабзин занялся переводом мистических сочинений, которые и издавал, не объявляя своего имени. Этой порой Голицын примыкал все больше и больше к кругу мистических учений и не мог не отдать справедливости тому постоянству, с которым Лабзин был их последователем и распространителем. В 1817 году Голицын выпросил ему у Государя орден св. Владимира 2-й степени и возобновление журнала. Не забудем также, что Лабзин, при самом учреждении Библейского Общества, избран был в директоры его, а при учреждении переводного комитета для окончательной редакции перевода библии на русский язык, членом и этого комитета, с митрополитами Михаилом и Серафимом, ректором академии Филаретом и В. М. Поповым. Уже состав этого комитета показывает, какое смешение понятий было тогда в обществе.

Иннокентий, бывший духовным цензором и по обязанности читавший статьи Сионского Вестника, „возревновал против этого журнала и написал к князю письмо, в котором говорил: „вы нанесли рану церкви, вы и уврачуйте ее“. Князь Голицын приехал к митрополиту Михаилу с письмом Иннокентия: „вот что пишет ваш архимандрит“. Митрополит призвал к себе Иннокентия. Тот отвечал, что действует по сознанию справедливости. Митрополит успел однако же уверить его, что нужно особенное призвание для такого решительного действования и заставил съездить к князю с извинением“⁶³. Но Иннокентий не изменил своих убеждений и своего образа действий.

Сионский Вестник продолжал выходить своим порядком. Между тем в 1818 году появился перевод мистической книги Юнга Штиллинга: „Победная Повесть“, заключающей толкование на Апокалипсис и по направлению сходной с Сионским Вестником. По поводу этих изданий, некто Евстафий Станевич написал книгу, под заглавием: Беседа на гробе младенца о бессмертии души. „Здесь и Фенелон был назван змием и против Божественной философии были нападения. Между тем эта книга (т.-е. Божественная философия) переводилась и печаталась на счет Государя, или князя Голицына“⁶⁴. Архимандрит Иннокентий, бывший, как мы сказали, духовным цензором, одобрил книгу Станевича (9 сентября 1818 года) к напечатанию. Она вышла из типографии перед святками 1818 года. Сильные лица, покровительствовавшие мистицизму, нашли ее опасной и подняли из-за нее тревогу. Голицын представил ее Государю и книга была запрещена. Иннокентию, в первых числах января 1819 г., сделали „строжайший выговор за его неосмотрительность, от него менее ожидаемую, по месту им занимаемому“, и порешили удалить его из С.-Петербурга под почетным предлогом назначения в епископы. Иннокентия назначили в Оренбург. Но еще до отъезда его из С.-Петербурга, открылась вакансия в Пензе. Митрополит стал говорить, чтобы, переместить Иннокентия сюда. Но князь Голицын, может быть по раздражению против Иннокентия, отвечал, что еще не бывало примера, чтобы епископа, еще не прибывшего в епархию, перемещали на другую. Но митрополит сам упросил Государя дать Иннокентию другое назначение. Митрополит действовал через Софью Мещерскую⁶⁵, . женщину благочестивую, которая была близка к Государю⁶⁶.

Иннокентия удалили из С.-Петербурга. В том же 1819 г. он и умер в Пензе. Но и Сионский Вестник так же был запрещен в 1818 г. и не выходил более. Запрещение это состоялось, без сомнения, по настоянию м. Михаила.

С удалением Иннокентия, м. Михаил остался одинок. Ближайший помощник его, викарный, преосвящ. Филарет, обязанный весьма многим Голицыну, действовал уклончиво, не одобряя заблуждений мистицизма, но и не напрашиваясь на борьбу, которая во всяком случае была бы не равносильна с той и другой стороны. Но, по некоторым чертам „Воспоминаний“ покойного м. Филарета, можно догадываться, что Михаилу не нравилась эта близость Филарета с Голицыным и что митрополит перенес на него некоторую долю своего нерасположения к Голицыну, который был опорой мистического движения и покровительствовал мистической литературе. „По вступлении на митрополию – говорил м. Филарет о Михаиле – он хотел меня послать в Каменец-Подольск. Я говорил, что еще нисколько не тягощусь своим положением (викария), готов послужить в этом звании еще; но если ваше высокопреосвященство имеете кого другого в виду и желаете меня отпустить от себя, для меня слишком много того, что назначаете меня на второклассную епархию: я буду доволен и третьеклассною. Так он дело это и оставил. Но я все не был уверен в нем“.

В марте 1819 г. Голицын устроил перевод Филарета в Тверь, а в августе того же года – назначение в члены Св. Синода. Но и за последующее время, касательно своих отношений к Михаилу, Филарет говорил: „в своих отношениях к нему я мало был уверен“.

В течение этого (1819) года к мистическому движению присоединились новые элементы. В подспорье в печатной литературе, в С.-Петербург вызван был из Германии католический пастор Линдль, приобретший себе известность своими экзальтированными проповедями в Мюнхене и в то же время своим направлением навлекший на себя преследования со стороны католических властей. Благосклонно принятый князем Голицыным и самим Государем, он получил дозволение говорить проповеди в мальтийской церкви (при Пажеском корпусе) и имел блестящий успех. Некоторые из его проповедей В. М. Поповым переведены были и на русский язык. Митрополит Михаил не мог смотреть на это равнодушно и – Линдля, под благовидным предлогом, вежливо выпроводили в Одессу⁶⁷. На смену ему, в 1820 г., вызвали из Германии другого ученого теолога и проповедника, из той же партии ново-католиков, к которой принадлежал и Линдль, – Госнера. „Прием, оказанный Госнеру, был еще благосклоннее, а красноречие его блистательнее; так что жители столицы всех вероисповеданий, не исключая и православного, толпами собирались по вечерам в католическую церковь (на Невском проспекте) слушать его проповеди⁶⁸. Госнер утвердился в С.-Петербурге надолго. В том же году он выбран был в директоры Библейского Общества.

Митрополит Михаил своими проповедями, которые говорил при каждом служении, привлекал так же массы народа; но он был один или, по крайней мере, таких проповедников, да и вообще проповедовавших православных пастырей было немного. Конечно в виду всеобщей потребности, искавшей себе удовлетворения из чуждых источников, и в связи с событиями, которые развертывались перед глазами, он предложил Св. Синоду единственное, что ему оставалось – принять меры к усилению проповедничества в русских православных церквах. Последствием этого предложения был циркулярный указ Св. Синода от 25 янв. 1821 года, в котором сказано было: „Святейший правительствующий Синод имел рассуждение, что общественное и частное наставление православного народа в вере и благонравии христианском, при возрастающем впрочем попечении духовного и содействии светского начальств, еще подвержено немаловажным недостаткам, как-то: великое число народа, в низших его классах, по безграмотности остается и детей своих оставляет без правильного домашнего наставления в истинах христианских; поучения, читаемые при богослужении из печатных книг, не всегда бывают вразумительны по языку и не всегда могут быть сообразны с потребностями слушателей по содержанию; собственные проповеди духовенством произносятся не довольно часто, большей частью без постоянного расположения времени и предметов и без достаточного применения к разумению и состоянию большей части слушателей, а по сему многие, особенно не имевшие случая наследовать расположение к благочестию через пример и предание от добрых родителей, имеют весьма недостаточные, а иногда и не правильные понятия о существенных обязанностях христианских; многие равнодушные к вере не возбуждаются, впавшие в грехи не чувствуют гибельности своего состояния, и не ищут исправления, слабые не предохраняются от совращения лжеучителями“... Св. Синод, „убеждаясь вверенным ему от пастыреначальника Господа Иисуса блюстительством православия и чистоты всех паств греко-российской церкви“, подтверждал посему вновь преосвященным епархиальным архиереям, „чтобы они употребили всевозможное пастырское попечение о усилении церковного наставления православного народа в вере и благонравии христианском“. Вместе с тем предлагались способы к исполнению этого требования, сообразно с обстоятельствами и духовными потребностями различных мест⁶⁹.

Это было одним из последних действий м. Михаила. Вскоре после этого (24 марта 1821 г.) он скончался. Говорят, будто он умер вследствие потрясения, причиненного огорчением от князя Голицына при какой-то размолвке. Покойный М. Д. Морошкин, сообщивший рассказ об этом, прибавляет, что „Михаил, не задолго до кончины, написал к Государю, бывшему в то время в Лайбахе, письмо, в котором, изобразив с откровенностью опасности, которым подвергается православная церковь от „слепотствующего министра“, в заключение говорил: „Государь, когда до Вас дойдет сие писание, меня уже не будет на свете. Ничего, кроме истины, не вещал я людям; наипаче же теперь, когда в деяниях своих готовлюсь дать отчет Высшему Судии“⁷⁰.

Через две недели после этого Государь получил известие о смерти митрополита Михаила.

На место Михаила переведен в С.-Петербург московский митрополит Серафим. На место Серафима в Москву переведен из Ярославля Филарет. Перед этим ходила молва о перемещении Филарета в Грузию экзархом на место скончавшегося в том (1821) году, в Грузии, митрополита Феофилакта Русанова⁷¹. Кто и чего хотел достигнуть этим, трудно сказать; можно догадываться однако же, что эта молва или даже и предположение выходили не от доброжелателей Филарета и, по-видимому, стояли в связи с действиями лиц, недовольных Библейским Обществом. Филарет не был равнодушен к этой молве, хотя и говорил, что „монах, как солдат, должен стоять на часах там, где его поставят“. Дело кончилось, однако, перемещением Филарета в Москву, а в Грузию назначен был астраханский архиепископ Иона (Васильевский). Возвращаемся к митрополиту Серафиму.

Есть предание, что в первом заседании Библейского Общества митрополит Серафим сидел мрачный и угрюмый и судорожно перебирал своими четками, когда секретарь Общества в самых красноречивых выражениях изливался о действиях Библейских Обществ; потом вдруг быстро встал и, сказавши громко, что так могут рассуждать только люди, не понимающие православия, быстро вышел из залы собрания. Поступок митрополита произвел чрезвычайное впечатление на всех присутствующих⁷². Со своей стороны, мы не имеем никаких сведений ни за, ни против достоверности этого рассказа. Может быть в связи с ним находится то обстоятельство, что в 1821 г. не было генерального собрания Р. Б. О. и что ежегодно издаваемый отчет Р. Б. О. за предшествующий (1820) год явился без обычной речи, которую прежде всегда читал в собрании президент Общества. В следующем уже 1822 году президент в своей речи объяснял это „стечением различных обстоятельств“, и между тем уже не мог более игнорировать движения, возбужденного против Общества. „Дело Библейское – говорил он – и не может ожидать себе ничего, кроме успехов и торжества, будучи несомненно делом Господним. Чистота и простота цели его служат поручительством в том, что оно таково. Один враг рода человеческого мог уверить некоторых в противном; но главное стремление в действиях его клонится всегда – поселять разделение между человеками и воцарять ложь вместо истины. Общество сие, не занимаясь ничем иным, кроме размножения между человеками чтения книг священного писания, размножает между ними только истину. И когда царство тьмы или, лучше сказать, тот же враг человеков ищет тонкими спорами и хитросплетенными истолкованиями затмить истину: Библейское Общество, по точному правилу устава своего, не делает и не издает никаких толкований на священное писание, приводя книги оного в употребление без примечаний и пояснений. Посему истина Божия в слове Господнем исходит из рук Общества сего во всей её чистоте. Итак токмо не знающие слова Божия и враждующие против него могут быть противниками Общества Библейского, которое, предлагая всем слово сие, творит явно дело Божие“⁷³. – „В оное время (в начале 1822 г.) – пишет Фотий в своих записках – митрополит Серафим был в великом несогласии с министром духовных дел... Не был в особенной милости у царя Серафим, но и князь Голицын был во время оно в немилости“⁷⁴.

Разобрать дальнейший ход падения Библейского Общества довольно трудно. В ту пору, когда происходили описываемые нами события, все, кто интересовался ими, были убеждены, что падение Общества было делом личной интриги А. А. Аракчеева против князя Голицына; Библейское же Общество заключало в себе много таких элементов, которые легко можно было употребить в орудие этой интриги. По характеру и образу действий Общества, вращавшегося в сфере религиозно-церковных предметов и интересов, всего удобнее было открыть нападение на него с этой стороны. Аракчеев и ударил именно на эту сторону. Главными пособниками его и открытыми деятелями в борьбе против Общества были: митрополит Серафим, адмирал Шишков, юрьевский архимандрит Фотий, М. Л. Магницкий и А. А. Павлов.

Серафим, как и предшественник его Михаил, получил высшее образование в филологической семинарии, учрежденной при Дружеском ученом обществе в Москве. По окончании курса в этой семинарии, в 1785 году, Михаил поступил в священники в Москву, а Серафим остался на ученой дороге и был определен, учителем в троицкую семинарию. По-видимому, он колебался в выборе звания. В 1786 г. он писал: „в какое состояние, духовное или светское, вступить намерен – теперь еще решиться не могу“⁷⁵. Платон перевел его в академию и, конечно, имел влияние на направление его выбора. В 1787 г. Серафим вступил в монашество и был префектом и ректором московской академии, а с 1799 г. епископом дмитровским, викарным у Платона. – При учреждении Библейского Общества, Михаил и Серафим одновременно, в числе немногих избранных из высшего духовенства, выбраны были в вице-президенты Общества⁷⁶. Будущее назначение их уже намечено было этим избранием. После митрополита Амвросия, Михаил и Серафим, один за другим, занимали кафедру с.-петербургской митрополии и первенствующее место в Св. Синоде. Отношения их к Библейскому Обществу, по крайней мере в первое время его действий, не были двусмысленны. С усердием, достойным образованных пастырей, они принимали участие в издании славянской библии и в переводе священного писания на русский язык; но ни тот, ни другой, ни по своему образованию, ни по своему званию, не могли оставаться равнодушными к тем действиям Общества и его председателя, которые шли в разрез с интересами православной церкви. Образ мыслей и действий м. Михаила недостаточно выяснился и обнаружился, по самой кратковременности его служения в звании первоприсутствующего в Святейшем Синоде; но можно думать, что товарищи с юности обменивались между собою мыслями на счет опасности, угрожающей церкви от „слепотствующего министра“.

М. Серафим вступил на кафедру с.-петербургской митрополии уже предубежденным против Библейского Общества. Собственной энергии его, которой вообще у него было довольно мало, может быть не достало бы на то, чтобы подвигнуться на борьбу с Обществом; но тут явилось возбуждение со вне, которое совпало с закравшимися уже в его душу подозрениями. Вступив в борьбу с Обществом и, с одной стороны, находясь под давлением внешней силы, с другой, не имея достаточно светлости в понятиях и силы воли, чтобы отделить вредные элементы от полезных и благотворных, м. Серафим развил эту борьбу до крайности, отказавшись и от того, что прежде сам находил полезным⁷⁷.

Это давящее влияние исходило от А. А. Аракчеева, который нашел ближайшего помощника себе в адмирале Шишкове.

А. С. Шишков (1754 – 1841), адмирал, с 1812 г. государственный секретарь, в 1816 г. назначен был президентом российской академии. Занимаясь с молодых лет литературой, он образовал свой вкус и язык на чтении славянской библии, четиих-миней и произведений духовного витийства прошлого века. В славянском языке он видел корень русского языка и в славянской библии – образцы для дальнейшего развития русского языка. Полемика его с Н. М. Карамзиным, которого он укорял в излишнем пристрастии к французскому языку и в переделке русского по несродным ему образцам, началась с 1802 г., с издания им Рассуждения о старом и новом слоге российского языка; после органом этой полемики сделались Известия российской академии. Это литературно-церковное направление Шишкова, при том положении, какое он занимал по званию президента российской академии, не оставляло места колебанию при выборе лица, которое можно было бы противопоставить Голицыну. Аракчеев и наметил „сего старца“⁷⁸ в преемники министру, употребив его сначала орудием для низвержения сильного соперника – временщика.

В то же время, по направлению мыслей Государя и многих из высшего общества, зная силу юрьевского архимандрита Фотия, Аракчеев ввел и его в свою интригу.

Фотий (Петр Никит. Спасский)⁷⁹, по окончании курса в новгородской семинарии, поступил студентом в С.-Петербургскую духовную академию в 1814 году, при начале 2 курса; но оставался в ней не долго. Вышедши по болезни из академии в сентябре 1815 г., он определен был учителем в александроневское училище. Вскоре, в 1817 г., он вступил в монашество и определен законоучителем во 2-й кадетский корпус. Всем известно, что в последней четверти прошлого и в первой текущего столетия законоучительские места в корпусах и других светских училищах столицы замещаемы были лицами монашествующего духовенства, пока, наконец, по Высочайшему повелению покойного Государя, запрещено было назначать лиц монашествующего духовенства законоучителями в корпуса. Фотий носил вериги, спал на голых досках; на окнах, дверях и стенах его квартиры начертаны были заповеди, для всегдашнего напоминания о долге христианина и монаха. Аскетической жизнью он привлек в себе внимание многих лиц из светского круга, даже из высшего общества. В 1820 г. Фотий произведен в игумена и назначен настоятелем новгородского деревяницкого монастыря⁸⁰; в 1822 г. посвящен в архимандрита, с перемещением настоятелем в сковородский и вслед за тем (21 августа) в юрьев монастырь⁸¹.

Фотий был очень известен Филарету еще по академии. Филарет много раз благодетельствовал ему⁸², но чем-то не угодил на этот самолюбивый характер и сделался для него ненавистным. Были ли у Фотия какие сношения с Голицыным, неизвестно. Голицын не предложил его в члены Библейского Общества, что могло оскорбить его, особенно в виду того, что предместник его по корпусу, иером. Феофил, избран был в директоры Общества. Вероятно так же на счет кн. Голицына относится неприятное воспоминание Фотия, что его „удалили из С.-Петербурга с бесславием“.

Весной 1822 года он сделался известным Государю. Его вызвали в С.-Петербург. Беседа за беседой шли то у графини А. А. Орловой-Чесменской, то у Дарьи Державиной, вдовы поэта; „но все слово и дело направляемо было к настоящей цели, как врагов одолеть и церкви святой сделать пособие“⁸³. В день Сошествия Св. Духа, при освящении в невском монастыре новой духовской церкви, Голицын и Фотий впервые увидели друг друга⁸⁴. Затем начались свидания между ними, продолжавшиеся до возвращения Государя из за границы. Государь пригласил его к себе (5 Июня 1822 г.). Князь Голицын дал ему наставление, „что говорить и делать, будучи у царя; но Фотий приметил в этом только опасения за себя, со стороны князя“. Идя по лестницам дворца, Фотий „крестил во все стороны дворец, проходы, помышляя, что тьмы здесь живут и действуют сил вражьих“. Разговор с Государем был о делах веры и церкви. Фотий хвалил ревность митрополита Серафима и любовь его в св. церкви и говорил об опасности, угрожающей церкви со стороны её врагов – явных и тайных. Фотий пробыл в Петербурге до половины августа. Государь пожаловал ему драгоценный наперсный крест. Князь Голицын наслаждался или давал вид, что наслаждается беседой этого „Златоуста“.

Конец 1822 и 1823-й год прошли без особенно выдающихся происшествий. Для последующего заметим только, что московский архиепископ Филарет, присутствовавший, по званию члена, в Святейшем Синоде и принимавший деятельное участие в Библейском Обществе, в 1823 г. выпросил себе увольнение в епархию на два года. На место его, по рекомендации лично известного князю Голицыну члена Библейского Общества, законоучителя ришельевского лицея архимандрита Феофила, вызван был из кишиневской епархии, в ведомстве которой состоял Феофил, тамошний архиерей Димитрий Сулима ⁸⁵ .

В каких отношениях был Фотий с Голицыным во все время сношений и переписки с ним, об этом трудно судить по запискам его, составленным уже после совершившегося падения Голицына. Видно только, что, отправившись в Новгород и живя там, он перешел на сторону Аракчеева.

Когда заговор против Голицына, душою которого был Аракчеев, достаточно созрел, Фотия опять вызвали в С.-Петербург. Это было в апреле 1824 года. – В это время, 20 апреля, он приглашен был Государем во дворец. 25 апреля он сделал известную странную сцену Голицыну, предавши его „анафеме“⁸⁶, и послал к Государю письмо с открытым доносом о зловредных действиях князя Голицына и Библейского Общества; а затем 29 апреля – письмо „как пособить, дабы остановить революцию“. В этом письме Фотий советовал: „министерство духовных дел уничтожить, а другие два (народного просвещения и главного управления почтовым ведомством) отнять от известной особы“. „Повеление Божие я возвестил“ – так заключил он свое письмо⁸⁷.

Когда невидимая пружина всех действий – Аракчеев – и темный Фотий поколебали сердце Государя, тогда настало время для открытых действий. „В то же время – говорит Шишков – подоспело Госнеровское дело“⁸⁸, которое и было ближайшим поводом к открытому восстанию против Голицына и деятелей Библейского Общества.

Вызванный в Россию, католический пастор Госнер, издал в 1823 – 1824 гг., на немецком языке, книгу под заглавием: „Geist des Lebens und der Lehre Jesu Christi“ (Дух жизни и учения Иисуса Христа). Директор департамента народного просвещения и секретарь комитета Библейского Общества В. М. Попов перевел ее на русский язык.

В это время вмешался в дела Библейского Общества, и притом самым жалким образом, М. Л.Магницкий.

Потомок Леонтия Магницкого, издавшего при Петре первую арифметику, Михаил Леонтьевич был сын Леонтия Ивановича Магницкого, начавшего службу при Елизавете в 1759 году сержантом гвардии, бывшего при Екатерине генерал адъютантом и прокурором в камер-коллегии, при Александре – с 1810 г., в чине действительного статского советника, прокурором московской синодальной конторы. М. Л. Магницкий был близким человеком к М. М. Сперанскому, пал вместе с ним, но в 1816 г. опять вступил на службу воронежским вице-губернатором, а с 1819 г. – в министерство А. Н. Голицына – был членом главного правления училищ и попечителем казанского учебного округа⁸⁹. Странное направление и столько же странные действия его в этот период времени довольно известны. Мы ограничимся только тем из них, что относится непосредственно к истории Библейского Общества.

Снедаемый честолюбием и предвидя близкое падение князя Голицына и могущество Аракчеева, Магницкий примкнул к партии враждебной Голицыну. Перевод книги Госнера, о котором мы упомянули выше, печатался в типографии Греча. Магницкий, еще до выхода книги, достал ее из типографии в корректурных листах и на них завязал узел интриги⁹⁰. Магницкий и его сообщники упросили и почти принудили митрополита Серафима ехать во дворец и лично представить Государю, какая опасность угрожает церкви от издания и распространения таких книг⁹¹. „Для этого нарочно было избрано необыкновенное время – шесть часов вечера, чтобы необычайностью самого посещения встревожить Императора. Митрополит упал к ногам его и требовал удаления князя Голицына, которого управление, по его словам, колеблет церковь православную. Такая сцена не могла не подействовать. Государь старался успокоить митрополита, сказал, что обратит внимание на его жалобу и, если найдет действия министра ошибочными, устранит от управления вверенными ему частями. Впрочем, подробности этого разговора, за кончиною всех действующих лиц, останутся навсегда неизвестными. Магницкий, вслед за митрополитом, отправился на адмиралтейский бульвар, а оттуда прошел к подъезду Государя – где уже столпилось довольно народу, привлеченного каретою митрополита – с тем, чтобы видеть, с каким лицом выйдет он из дворца, веселым или печальным? Удостоверившись же, по довольному выражению лица владыки, что дело идет хорошо, он поспешил в невский монастырь поздравить его с успехом“⁹². Рассказ этот, записанный со слухов, требует в подробностях подтверждения; но факт жалобы м. Серафима на кн. Голицына, лично принесенной Государю, не подлежит сомнению.

Рассмотрение книги Госнера поручено было президенту российской академии адмиралу Шишкову, а переводчик, цензор и содержатель типографии отданы под суд. Госнер выслан эа границу.

В мае 1824 г. Голицын, с соизволения Государя, сложил с себя звание президента Российского Библейского Общества, отказавшись в то же время от должности министра народного просвещения. Министром назначен (15-го мая) адмирал Шишков, а президентом Российского Библейского Общества – митрополит Серафим. Увольнение Голицына и назначение на место его м. Серафима объявлено в собрании Российского Библейского Общества 29 мая. По счету это было 79-е заседание комитета Российского Библейского Общества и последнее. Члены комитета, под председательством м. Серафима, собрались в доме Российского Библейского Общества. В собрании прочитана была копия с Высочайшего рескрипта, последовавшего 17 мая на имя действительного тайного советника князя Голицына, следующего содержания: „Князь Александр Николаевич! Вняв представленным вами причинам, изъявляю Я соизволение Мое на сложение вам с себя звания президента Российского Библейского Общества; почему считаю приличным старшему вице-президенту, преосвященному митрополиту новгородскому и с.-петербургскому Серафиму, на основании учреждения сего Общества, председательствовать в заседаниях комитета и в генеральном собрании. О сем повелеваю вам объявить для надлежащего сведения и исполнения комитету Р. Б. О., равно как и об увольнении действительного статского советника Попова от звания секретаря оного, по его о том желанию. Доклада же по делам сего Общества вносить ко Мне чрез посредство ваше. Пребываю вам благосклонный. Александр. Каменный остров, 17 мая 1824 года“.

По прочтении Высочайшего рескрипта, гг. члены комитета, встав с мест своих, приветствовали его высокопреосвященство, м. Серафима, как своего председателя, и его высокопреосвященство ответствовал на приветствие членов комитета желанием, „дабы Господь ниспослал божественное благословение Свое на общие труды их, к общей благой цели клонящиеся, и подкрепил бы труды сии всемогущим Своим содействием“. Затем помощник секретаря Н. И. Серов донес, что, по воле председательствующего, сносился он с действительным статским советником А. И. Тургеневым и спрашивал у него, примет ли он на себя управление секретарством Р. Б. О , за сложением с себя такового же звания д. с. с. В. М. Поповым⁹³, и что Тургенев ответствовал тогда, что, по теперешним обстоятельствам службы своей, не находит он удобным участвовать в делах комитета и слагает с себя звание секретаря. Избрание секретарей оставлено до будущего генерального собрания; а для соблюдения единства в делопроизводстве положено вместо двух избрать одного, „ибо и прежде сего должность сию исправлял вообще один только г. Попов, а г. Тургенев весьма мало участвовал в делах по секретарству“. – Исправление должности секретаря поручено Серову.

Собрание это замечательно еще тем, что в нем прочитано было письмо Магницкого к м. Серафиму, в котором он изъяснял, „что якобы два раза представлял он о богохульном выражении, поставленном в персидском новом завете, изданном от Российского Библейского Общества⁹⁴, чтобы сие важное дело исследовано было основательно и чтобы все оставшиеся экземпляры сего издания были сожжены; но что, будто бы, представления его о сем оставались без уважения и не смотря на сие экземпляры означенного перевода приводятся еще в употребление под ведомством вверенного ему казанского университета. Из сего г, Магницкий – сказано в журнале комитета – выводит некоторые неприятные и даже оскорбительные для комитета умозаключения⁹⁵ и, наконец, отрекаясь от всех, по словам его, богопротивных действий Р. Б. О., просит его высокопреосвященство об исходатайствовании ему совершенного от оного увольнения. По рассмотрении хода дела об ошибках, вкравшихся в издание нового завета на персидском языке, оказалось, что Магницкий в деле разбирательства этого дела не принимал и не мог принимать участия, что раздача экземпляров этого издания остановлена повсюду назад тому более года, и что если оная производится еще и поныне под ведомством казанского университета, то сие от собственного его небрежения. Комитет постановил: письмо г. Магницкого, как оскорбительное и поносительное по содержанию своему и выражениям для комитета и для всех участвующих в деле Российского Библейского Общества, представить Государю Императору, как августейшему покровителю Общества сего, а г. Магницкого исключить, из числа членов Общества“⁹⁶. По представлении о сем Государю Императору, последовал на имя м. Серафима Высочайший рескрипт: „прочитав представленное вами мне письмо к вам действ. ст. сов. Магницкого и сведения, до предмета оного письма касающиеся, я поручаю вам, призвав к себе его, сделать ему строгое замечание, что неприлично ему было поместить в письме к вам такие выражения, которые могли оскорбить членов комитета Российского Библейского Общества; равномерно объявить ему, что невыгодное его заключение о действиях сего Общества не у места, ибо оно составлено из особ, достойных уважения, и наконец, что он, не желая участвовать более в трудах сего Общества, мог сие изъявить просто и вежливо“. Красное Село, июля 16, 1824 года.

Наконец в том же заседании председательствующий изъяснил мнение свое, чтобы книги свящ. писания, изготовляемые переводами и изданиями для нехристиан, в России обитающих, были доставляемы им не иначе, как через посредство духовных особ греко-российской церкви⁹⁷.

В чувстве радости о низвержении князя Голицына, Фотий писал в Москву к архимандриту Герасиму⁹⁸: „возрадуйся – о брате любезный – в Дусе Святе! Православие торжествует. Знай, что ангел святый Божий есть царь наш: молись об нем усердно. Праведник наш царь: узнав правду, он любит и творит правду Христову... Порадуйся, старче преподобный. Несчастье пересеклось, армия богохульная диавола паде, ересей и расколов язык онемел; общества все богопротивные, якоже ад, сокрушились. Министр наш один – Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца, аминь. Р. S. Молись о А. А. Аракчееве. Он явился раб Божий за св. церковь и веру, яко Георгий победоносец. Спаси его Господь. Все сие про себя знай. Р. S. Поцелуй ты святым целованием всех тех, коих ты любишь за правоверие. Министр Просвещения А. С. Шишков как архангел подвизается, и ему все можно писать, что узнаешь. Ваша Москва матушка – святая, добрая и правоверная. Письмо твое у него, которое я поцеловал, читая твои слова, что по присяге об узнанном вреде доносить вам должен. Мир тебе“⁹⁹.

Архимандрит Герасим отвечал на это письмо 6 сентября. „Письма мои прежние о тарелках и прочих изделиях с изображениями лиц божественных и о некоторых книжках, противу познанной истины учащих, остались бы в забвении, но, по воле Божией, чрез вас они вынырнули из вод потопных. Я опасаюсь, чтоб письма оные не наделали мне новых прискорбий. О, как я много сорадуюсь вам, что, может быть, некоторые, не бессильные в мире, сознавшись, примирятся с Христовою церковию. Жаль, высовопреподобнейший отче, что новым проповедникам в книгах давано было времени много. Они, хотя не совсем, любезное отечество наше наводнили своим учением: но, к несчастию, многих нынешних юных христиан чтением книг своих расслабили; учившиеся же наши россияне чужеземным языкам, получая чрез чужестранцев вредные книги, также очень много из их мутных потоков напились. О вы, Батавия и Галлы, от вас произошли сии началы. Побереги от наветов письмо сие и меня, как старого человека, почти всего боящегося“.

В с.-Петербурге, как мы сказали выше, издавались Известия о действиях и успехах библейского общества. Комитеты отделений печатали свои отчеты и извлечения из своих журналов в местных изданиях: московский – в Московских Ведомостях и т. д. В последней половине 1824 года, московский комитет напечатал извлечения из своего журнала прежним порядком, объявив, в то же время, о продолжении издания Известий. Шишкова, который и без того был уже предубежден против Филарета, это раздражило до крайности. „Возможно-ли – писал он к Аракчееву – московскому архиепископу не знать о сих расположениях и без особого намерения допускать до подобного обнародования статей, прежний дух и прежнее стремление к потрясению общего спокойствия обнаруживающих?“¹⁰⁰.

Трудно допустить, чтобы это было непредусмотрительностью со стороны Филарета; но, во всяком случае, это обстоятельство обошлось ему очень дорого. Шишков давно уже был предубежден против Филарета близостью его к князю Голицыну, деятельным участием в Библейском Обществе и действиями его в главном управлении училищ, где с 1817 года он был членом. В 1821 году был даже, как выше мы видели, слух о перемещении его в Грузию. – 16 сентября 1824 года м. Серафим писал к Филарету по латыни, советуя ему ничего не печатать о делах Библейского Общества в газетах, как он сделал недавно, и в случае какой либо настоятельной необходимости, присылать статьи сюда для напечатания в Известиях¹⁰¹. – 19 сентября ректор академии, преосвященный Григорий, писал к Филарету: „сего дня преосвященный митрополит Серафим сказал мне, не выдавая за верное, что Шишков, слышал о том, что происходило в Москве по Библейскому Обществу, послал в университетскую типографию приказ, чтобы там не печатали, ежели что будет прислано из Библейского Общества“¹⁰². – В половине октября он же писал к преосвященному Филарету: „вчера он (м. Серафим) говорил мне, чтобы я написал к вашему высокопреосвященству, что он не хочет делать ни публичного, ни частного библейского собрания“. „Он (Филарет), что-то там делал, говорил он (Серафим), и о том писали в газетах: здесь не довольны тем. Перевода библии продолжать не велит; но мы, однако же, будем продолжать. У нас все еще идет брожение, и подозрения не перестают“.

В ноябре пошло дело о Катехизисе преосвященного Филарета. В пояснение этого дела заметим, что в первоначальном издании катехизиса (1823 г.) десять заповедей, символ веры и молитва Господня изложены были на русском языке и, кроме того, в начале помещена была статья о естественном богопознании¹⁰³. 4 ноября Аракчеев известил Шишкова, что Его Величеству угодно, чтоб они вместе съездили к митрополиту и с ним как о ежемесячном издании Известий о библейских обществах, так и о кратком катехизисе объяснились. Объяснение произошло того же числа вечером. По долгом прении, общее заключение было такое, что Библейское Общество должно прекратить, перевод священных книг на простое наречие не выпускать и краткий катехизис остановить¹⁰⁴. При докладе Шишкова о переводе священных книг, Государь сказал, что перевод библии с славянского на русский язык он сам приказал сделать, но что его намерение было только то, чтобы перевод печатали с текстом, а после того стали уже и без текста печатать оный¹⁰⁵. 7 ноября преосвященный Григорий уведомлял Филарета: „маленький катехизис ваш критикуют за то, что Верую напечатано по-русски, также Заповеди и Отче наш. В заповедях критикуют еще: пред лицем Твоим и не бери чужого. Я не слыхал еще о сем; мне сказывал владыка“¹⁰⁶.

16 ноября Шишков был с докладом у Государя и прочитал ему бумагу, в которой изъяснил, что несколько дней тому назад был у него митрополит и по многим разговорам просил представить Его Величеству о немедленном закрытии всех библейских обществ – под иным названием – масонских лож, о прекращении переводов священных писаний на простое наречие и уменьшении скромными мерами числа выпущенных книг; о необходимости дать ему – митрополиту – надежных помощников и советников, и, в связи с сим, об удалении из Святейшего Синода архиереев тверского и кишиневского „нечуждых по сему делу пристрастия“ и о замене их другими¹⁰⁷.

17 ноября состоялся Высочайший указ на имя Шишкова, в котором между прочим сказано, что из донесений его преосвященства усмотрено Государем Императором, что в противность существующим указам, к вере относящиеся книги, часто содержащие в себе ложные и соблазнительные о священном писании толкования, печатались в частных типографиях без всякого синодского рассмотрения. 5 декабря Шишков препроводил к митрополиту на „первый случай“ одну из таковых книг: Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова¹⁰⁸, с объяснением, что „она исполнена лжеучений противных гражданскому благоустройству, догматам и преданиям нашей церкви“. Получив от митрополита отзыв о сей книге, согласный с его мнением, министр „довел о том до сведения Государя“.

Со своей стороны м. Серафим 11 декабря писал к Государю, представляя о пагубном учении „секты духоносцев“, о вреде всеобщего обращения библии, о союзе библейских обществ с мистическими лжеучениями и необходимости закрытия их, о порче, проникшей не только в светские, но даже духовные училища, со времени введения в России библейских обществ и распространения книг, подобных „Воззванию к человекам“. Вместе с тем, указывая на слабость своего здоровья и на немощи преклонных лет, митрополит просил дать ему помощника и совещателя, для постановления духовных училищ на твердом и незыблемом основании православия и для принятия, совокупно с ним, нужных мер к прекращению распространения в народе новых ересей. Митрополит Серафим прямо указывал для сего на киевского митрополита Евгения (Болховитинова), как на человека, известного по правоверию, учености и благонамеренности. Митрополит писал, что он советовался об этом с министром народного просвещения и что министр не только одобрил его предположение, но и сам изъявил желание пользоваться его (Евгения) советами в важном деле народного воспитания¹⁰⁹.

Шишков возлагал на Евгения большие надежды. „Я уверен, писал он к Евгению 16 декабря 1824 года, – что важность предстоящего вам дела воспламенит ваше усердие и не остановит вас идти на подвиг, для сана и сердца вашего священный. Куда зовут Бог, Государь и отечество, туда поспешать должно. Нам предлежит общий и весьма тяжелый труд и борьба, но Бог поможет нам. Он подкрепит наши силы и не допустит мерзости и запустению стать на месте святе. Я ожидаю с нетерпением вашего прибытия“¹¹⁰.

28 декабря м. Серафим послал к Государю другое письмо, в котором писал: „благословенное Твое, Государь, принятие замечаний моих побудило меня войти в подробнейшее рассмотрение библейского дела, управление коего Ты мне Высочайше поручить соизволил. Чем более углублялся я в розыскания сего рода, тем более убеждался совестью в невозможности соединить в одном лице сан первенствующего члена Святейшего Синода с председательством в Библейском Обществе. Усмотрев, в сокрытом направлении всех действий сего последнего, нарушение самых священных обязанностей покорности церкви и преданности Государю, я был бы не пастырем её, не верноподданным Твоим, если бы оставался безмолвным перед Тобой. Благоволи, всемилостивейший Государь, снизойти благосклонным вниманием на приносимое к Тебе устами моими моление целой церкви. Повели ныне же прекратить действия библейских комитетов и закрыть их во всей империи. Воспрети указом собираться, так называемым духовным обществам, по домам, дабы священные обряды богослужения не совершались святотатственно мирянами вне церкви, как уже сие в некоторых местах открылось и Тебе не безызвестно. Соблаговоли, да сей, толико важный для православия, год¹¹¹ увенчается в исходе своем новым знаком Твоего отеческого о нас и вере отцев наших промышления“¹¹². На письма м. Серафима не последовало ответа. Государь берег князя Голицына и не мог усвоить мысли о вреде Библейского Общества, в виду заявления сочувствия к нему со всей России.

Между тем дело о катехизисах шло своим чередом. 21 ноября Шишков, формальным отношением к м. Серафиму, с Высочайшего соизволения, требовал синодского распоряжения, чтобы „вновь издаваемые христианские катехизисы полный и краткий, в которых молитвы (Верую во единого Бога и Отче наш) и заповеди Господни, переложенные на простонародное наречие, печатанием и рассылкою, как здесь, так и в Москве, приостановить, доколе воспоследует на то Высочайшее разрешение“.

Письма Филарета к м. Серафиму по этому поводу, от 8 и 13 декабря, известны и напечатаны¹¹³. „Непонятно, – писал он от 8 декабря, – кем и как и почему приведено ныне в сомнение дело столь чисто и совершенно утвержденное всем, что есть священного на земле. Не великая была бы забота, если бы сомнение сие угрожало только личности человека, бывшего орудием сего дела: но не угрожает ли оное иерархии, не угрожает ли церкви? Если сомнительно православие катехизиса, столь торжественно утвержденного Святейшим Синодом, то не сомнительно ли будет православие самого Святейшего Синода. Допущение сего сомнения не потрясет ли иерархии до основания? не возмутит ли мира церкви? не произведет ли тяжкого церковного соблазна? Суд, который над деянием Святейшего Синода произнесет священник (если то правда, что одному священнику поручено дать мнение о катехизисе синодально утвержденном), уверит ли всю церковь и не обнажит ли только разрушения иерархического порядка, чрез допущение такого суда?.. Теперь сделалось мне известным, что в отношении г. министра народного просвещения, которое прописано в указе Св. Синода типографской конторы, символ веры назван не символом, или исповеданием веры, но молитвою. Не знаю, кому приписать должно обнаруженное здесь столь сбивчивое понятие о делах церковных. И с таким понятием неизвестные действователи вземлют себе суд над Святейшим Синодом. Утверждение на Тя надеющихся, утверди Господи церковь“¹¹⁴.

Во время нападений на катехизисы Филарета одним из неугомонных клевретов Шишкова был некто Смирнов Степан – тот самый, который еще в 1816 г. подавал Государю донос „о богохульных книгах“. Послужив под начальством кн. Голицына, Смирнов вышел в отставку, переселился в Москву и стал смелее производить свои набеги на Библейское Общество. Один священник при храме Положение ризы Иисуса Христа, за Москвой рекой, сдружился с Смирновым и так же стал намекать в своих проповедях на мнимые ошибки и небывалые заблуждения своего архипастыря¹¹⁵. Эти два богослова нашли неправильности в одной из знаменитых проповедей Филарета – в день Благовещения и обратили на них внимание блюстителя православия в Русской церкви – Шишкова. Пошли и всюду распространились толки о запрещении этой проповеди. Огорченный и обиженный Филарет писал к м. Серафиму: „несбыточная молва о катехизисе, которая однако сбылась, делает сбыточною молву, которая теперь идет о проповеди моей в день Благовещения, что она будет запрещена. Не имея дерзости доверять самому себе в исправности своего дела, озаботился бы я, может быть, сим случаем: но не без промысла, думаю, Божия так устроилось, что спокойствие совести моей в сем случае подкрепляется и утверждается двояким свидетельством вашего высокопреосвященства: во-первых, сохранились у меня рукописи сей проповеди, на которой ваше высокопреосвященство собственною рукою исправили одно выражение – и не более.

Во-вторых, сохранилось у меня Ваше собственноручное письмо, в котором сделанный вами о сей проповеди отзыв столь благосклонен, что я в другом случае не отважился бы обнаружить оный, опасаясь тщеславия, но теперь принужден выписать. Вы пишете: „Проповедь вашу на Благовещение я читал; она, по моему мнению, есть самая лучшая из проповедей ваших“.

После сего, не мое маловажное дело, но важное свидетельство вашего высокопреосвященства защищать должно, если только нужно защищать в деле сего рода, суждение первенствующего члена Синода против возражения одного светского человека, который, по своему произволу, произвел себя не только в богослова, но и в судию веры и церкви. Повторяю то же, что писал в вашему высокопреосвященству по случаю катехизиса, т.-е. если сквозь дела хотят язвить лице – пускай. Но должно ли допускать, чтобы подкапывали твердость и достоверность Церковного правительства, чтоб возмущали мир Церкви?..“

М. Серафим отвечал на оба письма вместе, в декабре же. „До православия катехизисов ваших никто ни малейше не коснулся, а потому честь ваша, яко православного пастыря церкви, остается без всякого пятна, а равно достоинство или важность Св. Синода сим случаем не унижена... Будьте уверены, что я в вас принимаю дружеское участие и искренно желаю вам всякого добра... Я чувствую, что положение ваше тяжело и скорблю о сем от всего сердца, что не имею возможности облегчить вас от бремени. Итак потерпи, пастырь добрый; терпение не посрамит. Оно доставит вам опытность, которая впоследствии времени крайне полезна вам будет, что имел случай сам над собою дознать“. Филарет (Амфитеатров) епископ калужский, узнав о сем и утешая преосвященного Филарета, писал к нему от 12 декабря: не ведят что творят¹¹⁶. Есть известие, что в это время запрещены были также Филаретовы Записки на книгу Бытия, под тем же предлогом, что будто не должно излагать тексты на общеупотребительном языке¹¹⁷; но это требует подтверждения.

В начале 1825 года Шишков сделал еще новое нападение на Филарета по поводу изъятой из употребления в народных училищах в 1819 г., по его предложению, книги: О должностях человека и гражданина. Экземпляры этой книги, введенной в народные училища Екатериною и, как догадываются, ею и сочиненной, имевшей 11 изданий, отобраны были из училищ, и директору департамента Попову велено было продать их на бумажную фабрику. „Сим образом, – писал Шишков в докладной записке Государю, – книга, содержащая в себе самые чистые нравоучения, основанные на выписанных из Евангелия и тут же приложенных текстах, книга, наставляющая юношей в правилах обуздывать свои страсти, воздерживаться от всяких пороков, быть добрым в общежитии человеком, верным подданным Государю и полезным отечеству гражданином, книга, начертанная сердцем и рукою Великой Екатерины, предана истреблению на бумажную мельницу“... Шишков просил дозволения вновь ввести ее в народные училища¹¹⁸.

В начале этого же года, 17 января, м. Серафим писал к Аракчееву о награждении Фотия „за труды и подвиги его, понесенные им для блага святой нашей церкви, воюемой злоухищренными кознями врага Божия и возмущаемой косвенными нападениями исчадий ада, тем опаснейшими, что прикрыты личиною любви к ближним и усердия к пользам человечества“. „Вашему сиятельству, – писал м. Серафим, – как твердому заступнику православия и ходатаю о нем у престола, столько же, сколько и мне, известны все обстоятельства достославного в летописях нашей церкви 1824 года“¹¹⁹. По ходатайству м. Серафима и Аракчеева, Государь тогда же пожаловал Фотию панагию.

Между тем Шишков дал предложение членам главного правления училищ, чтобы они, если усмотрят в напечатанных без позволения духовной цензуры книгах духовно-нравственного содержания что-либо противное учению православной нашей веры и благонравию, представляли бы таковые книги оному с своими замечаниями. Не довольствуясь этим, он сделал по министерству народного просвещения распоряжение, чтобы и другие книги с подобным же направлением отобраны были из книгохранилищ всех подведомых ему учебных заведений, изъяты от всякого употребления и запечатанные хранились впредь до особого о них предписания.

25 апреля 1825 г. министр препроводил по одному экземпляру таковых книг к м. Серафиму, присовокупив краткие выписки и замечания на некоторые, содержащиеся в них, противные вере и благочестию учения, и просил митрополита предложить на уважение Св. Синода: не благоугодно ли и ему будет с своей стороны сделать предварительно такое же о сих книгах распоряжение по духовному ведомству, какое сделано по министерству народного просвещения, и приступить ныне же к подробному рассмотрению их, по точной силе Высочайшего указа, данного в 27 день июля 1787 года, подтвержденного в 9 день февраля 1802 и в 17 день ноября 1824 годов. „Вашему высокопреосвященству не безызвестно, – писал Шишков, – что подобные книги, в немалом количестве распространенные, успели уже послужить к порождению весьма вредных и заразительных умствований и толков, которые, разрушая священнейшие связи между церковью, престолом и отечеством, вводят в соблазны, развращают нравы и потрясают спокойствие, законы и благоденствие народное. В отвращение сих, воспрещаемых верой и правительством нововведений, вышеупомянутый Высочайший указ, обязуя ответственностью перед Богом и Государем, повелевает „употребить неусыпный за сим надзор, истребляя и обличая всякие, рассеянные в книгах, или иначе внушаемые лжеучения, и не допуская ни в каком виде вновь появляться оным“. Соображая все сии толико важные обстоятельства и силу Высочайшего повеления, поставляю я за непременный долг обратиться к Святейшему Синоду, яко верховному блюстителю веры и благонравия, на коих основано блаженство каждого и всех, да благословением его, богобоязненным попечением и мудрыми содействиями оградятся народная нравственность и воспитание от всяких ересей и лжеучений, помрачающих истинное просвещение, и тако да исполнится воля благочестивого Монарха нашего к общему спокойствию и счастью всех его верноподданных. 29 апр. 1825 г.“.

При отношении министра приложен реестр книг, с разными выписками и замечаниями. В реестре поименованы следующие книги: 1) Воззвание человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова. Спб. 1820. 2) Таинство креста Иисус – Христова и членов его. Спб. 1820. 3) Путь ко Христу Я. Бема. Спб. 1818. 4) Победная повесть или торжество веры христианской. Соч. Иоанна Генриха Юнга Штиллинга. 5) Письма к другу и завещание сыну об ордене свободных каменщиков. 6) Сионский Вестник, 1806, 1817 и 1818 гг. 7) Краткие рассуждения о важнейших предметах жизни христианской. Спб. 1821 г. Перевод с немецкого. ,8) Сочинения г-жи Гион: толкования на Деяния и Послания св. апостолов. М. 1820, 1821; – на Апокалипсис. М. 1821; – на Евангелие. М. 1822; – на Притчи, Екклезиаст, Песнь Песней и Премудрости царя Соломона и Иисуса сына Сирахова. 9) Краткий и легчайший способ молиться. Соч. г-жи Гион. Спб. 1822 г. 10) Божественная философия. Соч. Дю-Туа. М. 1818 – 1819.

М. Серафим предложил (30 апреля) отношение министра народного просвещения Св. Синоду, присовокупив, что приложенные при оном замечания он почитает, со своей стороны, совершенно основательными, и что в виду важности дела, требующего неукоснительных мер со стороны Св. Синода, он признает необходимым сделать относительно сих книг такие же распоряжения по всем учебным заведениям духовного ведомства, какие сделаны по министерству народного просвещения, и ныне же приступить к подробному рассмотрению содержания их.

В проекте синодского определения сказано: „отношение А. С. можно вместить в указы синодские и напечатать с реестром названия книг, но рецензию его не прибавлять к напечатанному реестру, а поручить рассмотрение оных преосвященному митрополиту чрез здешнее духовенство“¹²⁰.

Определение Св. Синода состоялось 1 мая, а указы разосланы были 14 мая 1825 года. Преосвященному митрополиту Серафиму поручено было рассмотрение вышеозначенных вредных книг, по усмотрению его, через здешнее духовенство. Епархиальным архиереям, ставропигиальным лаврам и монастырям предписывалось: 1) „чтобы для изъятия от всякого употребления означенных книг учинены были из дел справки, не было ли когда оных книг выписываемо ими или присылаемо к ним прямо от кого, и буде было, то сколько каких книг и от кого именно прислано, когда и кому оные по доставлении их розданы или поступили и, потом, отобрав оные книги неотменно от всех мест и лиц и запечатав казенными печатями, хранить впредь до особого о них предписания в надежнейших местах во всякой целости; 2) равномерно учинить справки, не было ли выписываемо книг, кроме вышеозначенных, таких, кои напечатаны в частных типографиях без дозволения Синода и духовных цензур, и буде окажутся, то, отобрав оные и так же рассмотрев их, и притом о содержании их донеся Св. Синоду, по запечатании, хранить с прочими; 3) наблюдать, дабы подобных, вышеозначенных книг, как от издателей, так и от других корреспондентов, отнюдь выписываемо, принимаемо и рассылаемо по духовным училищам и другим местам не было; и если до сведения дойдет, что подобные книги производятся в продажу или имеются у кого рукописные, не менее печатных вредные, и посредством коих хозяева их рассевают лжеучения, то, уведомляя местные гражданские правительства для отобрания тех книг, представлять оные с замечаниями Св. Синоду, под опасением ответственности в случае недонесения о таковых книгах, явно в народе обращающихся“.

3 августа 1825 года управляющий министерством внутренних дел испрашивал разрешения Св. Синода: должно-ли теперь же воспретить продажу и употребление в публике тех книг, кои поименованы в указе оного от 14 мая текущего года. Св. Синод поручил обер-прокурору ответить, что следует воспретить теперь же (24 августа). Управляющий министерством сообщил о сем к исполнению гг. военным генерал-губернаторам обеих столиц, в которых преимущественно производится торг книгами, и к 22 октября получил от них сведение, что „по сие время“ конфисковано у книгопродавцев 887 экземпляров разных изданий, показанных в помянутом указе Св. Синода, и что сии экземпляры, по надлежащем запечатании их, будут, впредь до дальнейшего о них распоряжения, хранимы при полиции. Управляющий министерством 22 октября сообщил о сем обер-прокурору Св. Синода, для доведения до сведения Св. Синода.

Номинальное существование Библейского Общества продолжалось до самой смерти Императора Александра I-го. Автор „Записки о крамолах врагов России“ говорит: „новый президент Библейских Обществ в России, митрополит Серафим, и новый министр народного просвещения адмирал Шишков, раскрыв пагубные намерения врагов церкви православной и отечества нашего, совершаемые чрез действия Библейских Обществ, два раза делали общие представления Государю Императору о закрытии оных; но отъезд его в Таганрог и последовавшая там кончина (19 ноября 1825 года) оставили без успеха сии представления.

Наконец, митрополиты Серафим и Евгений сделали общее представление новому Государю, которое увенчало старание их полным успехом. 12 апреля 1826 года состоялся Высочайший рескрипт на имя митрополита Серафима, в котором сказано было: „Приняв в уважение представления ваши, Мне сделанные обще с митрополитом Евгением, о трудностях встречающихся в движении дел Российского Библейского Общества и о тех пользе противных следствиях, для отвращения которых нужно иметь довольно свободного времени, чтобы зрело и благоразумно обозреть все соотношения, и признавая мысли ваши основательными, повелеваю вам, как президенту оного Общества, приостановиться во всех его действиях без исключения, впредь до Моего дальнейшего соизволения. Силу сего Моего повеления вы от себя распространите на все российской империи вам подведомые комитеты отделений и комитеты сотовариществ, и в то же время приведете в точную известность все наличное имущество сего Общества, движимое и недвижимое, в домах, землях, книгах, материалах, наличных капиталах денег, повсюду имеющееся, и Мне со всею возможною точностью и подробностью донесете. Книги священного писания, от Общества уже напечатанные на славянском и русском языке, равно и на прочих, жителями империи употребляемых, Я дозволяю продолжать продавать желающим по установленным на них ценам“.

15 июля состоялся другой Высочайший рескрипт на имя м. Серафима о передаче имущества Общества и всего, что касалось до Библейского Общества, в ведение Св. Синода: „Рассмотрев представленное от вас сведение о нынешнем наличном имуществе Российского Библейского Общества в денежных капиталах, в домах, в книгах и прочем, простирающемся по оценке до 2 миллионов рублей, и желая облегчить личное ваше попечение о нем, повелеваю ведение и распоряжение сим имуществом и вообще всем тем, что касалось до Российского Библейского Общества, возложить на Святейший Синод, в том точно виде и порядке, в котором все духовные дела принадлежат его ведению и распоряжению, на основании общих узаконений“.

Жалованье чиновникам Библейского Общества и выдача пособия лицам, трудившимся в переводах священных книг, прекращены 24 ноября 1826 г. По прошению одного из таких лиц, именно губ. секр. Татаурова, занимавшегося переводом Евангелия на монголо-бурятский язык, Св. Синод постановил выдать ему в пособие 1000 руб. По докладе о сем Государю 27 ноября 1826 г. последовало Высочайшее повеление: „если начатый им перевод не кончен, то пусть кончит, и до окончания продолжать выдачу жалованья по прежнему, между тем донести Его Величеству – есть-ли неоконченные другие переводы“? Из дел Библейского Общества собраны сведения о переводах книг священного писания конченных и изданных, и так же о неоконченных и неизданных. На докладе о сем князя Мещерского, 9 января 1827 года, Государь написал собственноручно: „недоконченное докончить“. Было-ли окончание неоконченных переводов и сочинений и каких именно, нам неизвестно.

Дальнейшие распоряжения касаются передачи имущества Российского Библейского Общества в разные ведомства и учреждения¹²¹.

Из исполнительных, по указу Св. Синода 14 мая 1825 г., донесений Комиссии духовных училищ и епархиальных преосвященных заслуживают упоминания следующие подробности.

Комиссия духовных училищ донесла Св. Синоду, что по журналам ее, состоявшимся вследствие словесных предложений князя А. Н. Голицына, разосланы в духовные академии и семинарии токмо следующие звания: „Сионский Вестник“ (согласно мнению покойного м. Амвросия), „Божественная философия“, „Возвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова“ и „О важнейших предметах жизни христианской“.

Епархиальные архиереи доносили, что все означенные в указе книги присланы были по распоряжению бывшего министра духовных дел и народного просвещения князя Голицына, через правителя дел Комиссии духовных училищ И. И. Ястребцова, в количестве от 50 до 2000 экземпляров на епархию. Но кроме этих книг, князем Голицыным разосланы были также к архиереям и губернаторам: Блаженство верующего, в сердце которого обитает Иисус Христос. Соч. Госнера. Спб. 1822 года. О последовании младенчеству И. Христа, образцу совершенства для всех состояний. Соч. Гион, Спб. 1823 г, Иисус на Голгофе. Соч. автора „Души, вознесенной в Богу“. Перев. с франц. Якова Уткина. Спб. 1823 г. Плод полюбившего истину. Соч. тайн, советн. Лопухина. Размышление о истине религии. Соч. Крылова, Выписки из писаний св. церковно-учителей о необходимости и пользе свящ. писания. Соч. Н. Серова. Благоговейные размышления о жизни и страданиях Христа Спасителя.

В 1817 – 1819 гг., по распоряжению князя Голицына, также разосланы были по епархиям книги, сочиненные некоторою благочестивою дамою: „Благочестие в хижине или пастух Солисбургской долины“. – О медлительности. – Обращение молодой крестьянки. – Три разговора священника с прихожанами о истинном пути ко спасению. – Историческое доказательство. – Конец времени. – Повествование о двух приятелях или следствие модного воспитания. – Дочь молочника, в 5 ч. Возрастающая власть греха. – Бодрствующий христианин, Иван слуга. – Советы наставника воспитаннику при вступлении его в свет. Увещательный глас. Учение о кресте. Се ныне день спасения. Бедный Иосиф. К читателям слова Божия. – Арап невольник. Жизнь английского полковника Якова Гардинера. – Лжеупование. – К страждущим. – Благодать. – Христианин или верующий нова тварь. – Об опасности отлагательства в обращении к истине. – Возрастающее действие благодати. – Воин царя земного во всеоружии царя небесного. – О божественности Иисуса Христа. – Приключение библии. – Грех не безделица. Разговор двух матросов после бури. – Се ныне время благоприятно. Спб. 1817 г. – Жизнь Вильгельма Колли или истинный христианин. – О возрождении. – Разговор матери с детьми. – Известие о распространении христианства между языческими народами и магометанами. – Беседа¹²².

Кроме книг, разосланных в епархии по распоряжениям князя Голицына, в донесениях преосвященных упоминаются еще многие другие книги духовного содержания, напечатанные в вольных типографиях без цензуры и заключающие, по мнениям их, мысли противные вере: Христианская философия, в 4 ч. Соч. Дютуа. – Тоска по отчизне, 2 ч. Соч. Юнга Штиллинга. – Приключения по смерти, в 3 ч., Штиллинга. – Угроз Световостоков (Der grace Mann) в 6 ч., его же. – Краткие правила на каждый день года, его же. – Ключ к таинствам натуры, в 4 ч. Соч. Эккартсгаузена. Перев. А. Лабзина. Важнейшие иероглифы для человеческого сердца, его же. Перев. Лабзина, – Облако над святилищем, или нечто такое у о чем гордая философия и грезить не смеет. Соч. его же. Перев. Лабзина. – Проповеди Игнатия Линдля. – Торжество Евангелия или записки светского человека, обратившегося от заблуждения новой философии – издано первоначально на испанском языке, переведено на французский, а с него А. Лабзиным на русский. Спб. 1821 г. Иоанна Масона – Рассуждение о познании самою себя. – Прославленная любовь или рассуждение о истинной премудрости и шстинном счастии. Перев. с французского Якова Бардовского. М. 1818. – История о животных бессловесных. Перев. с латинского. М. 1803 г. Ручная книжка для любителей благочестия, показующая легчайший способ опровергать лжеумствования деистов. Перев. с английского В. Воскресенским. Спб. 1814 г. (Посвящена князю А. Н. Голицыну). Священная история ветхого и нового завета, содержащая в себе 268 повествований. Перев. И. Виноградовым. – Скрижали завета в виде христианского календаря, изъясняющие существенную силу всего священного писания. Соч. священника Ивана Михайлова. М. 1801 г. – Казанское епархиальное начальство включило в разряд мистических книг – книжку: Россиянин при гробе патриарха Гермогена. Соч. Д. Бантыш-Каменского. М. 1806 г. Посвящена Императору Александру¹²³.

Епархиальные преосвященные, согласно с указом Святейшего Синода, поручали эти книги на рассмотрение образованнейшим лицам из местного духовенства. Некоторые из этих рецензий присланы были в Святейший Синод. По распоряжению смоленского епархиального начальства, ректор см. семинарии архимандрит Иннокентий рассматривал Блаженство верующего, в сердце которого обитает Иисус Христос и отозвался, что сочинитель сей книжки, по-видимому, вероисповедания римско-католического, как бы для подтверждения догмата своей церкви о происхождении Духа Святого и от Сына, усиливается во многих местах внушить, что Дух Святый есть Дух Иисуса Христа. Иисус Христос называется исключительно другом грешных, каковое наименование может иногда послужить не к пользе, но к расстройству немощных в вере читателей. – По распоряжению нижегородского епархиального начальства, ректор нижегородской семинарии, печерский архимандрит Гавриил Городков (впоследствии бывший архиепископом рязанским) представил пространный разбор книги: Некоторые черты о внутренней церкви, о едином пути истины и различных путях заблуждения и гибели. Спб. 1815 г. В отзыве своем рецензент, против ложного учения мистиков, раскрывает и доказывает мысли, что внутренний естественный свет недостаточен к познанию Иисуса Христа и к спасению нашему; что для сего необходимо историческое познание Иисуса Христа; что внутреннее поклонение Богу духом и истиною составляет только одну сторону богопочтения, другую же – обрядовое богослужение, которое не есть безжизненное изобретение плотского ума, но есть учреждение, имеющее божественное происхождение; и, наконец, что истинными пастырями и учителями церкви могут быть только законнопризванные и поставленные пастыри, и что одно внутреннее одушевление Духом Божиим еще не дает права на общественное учительство в церкви. Благовещенский архимандрит Иоаким рассмотрел книгу: Опыт деятельного учения о действии Святого Духа в душах, в заключение своего отзыва писал, что хотя в ней „много всеконечно полезного и назидательного, но весьма много погрешительного“; и потому эта книга не может быть позволительною для общего всем чтения. Предтеченсвий протоиерей Андрей, рассмотрев книгу: О последовании младенчеству Иисуса Христа, доносил, что сочинительница вооружается против наружного богопочитания и считает его излишним, а потому книга её несообразна с учением православной церкви. В слободско-украинской и харьковской епархии образован был комитет для рассмотрения мистических книг из ректора харьковского коллегиума архимандрита Тимофея (бывшего после епископом смоленским) и протоиереев – Якова Прокоповича, Николая Македонского и священников – Иоанна Зимина, Петра Рогальского и Павла Артюховского; но о действиях этого комитета ничего неизвестно. – Преосвященный Парфений, епископ Владимирский, рассмотрев книгу: Прославленная любовь, доносил Святейшему Синоду, что она заключает много мыслей и выражений противных православному учению. – По казанской епархии зилантовский архимандрит Гавриил и ректор семинарии, спасопреображенский архимандрит Стефан, рассмотрев книги (О последовании младенчеству Иисуса Христа, Опыт деятельного учения о действиях Св. Духа в душах верующих и Прославленная любовь) отозвались, что все они написаны сочинителями церквей неправославных; все они написаны неопределенно, без твердости в началах, умами поверхностными и рассеянными; все они не токмо бесполезны, но и вредны. О торжестве Евангелия также отозвались, что пышное название и успешное распространение сей книги легко может возбудить любопытство в читателе и вовлечь неопытного и не утвержденного в православной вере христианина, приемлющего Евангелие в простоте духа. Но прочтя сие с надлежащим вниманием всякий убедится, что она во многом не соответствует тому названию, которое она носит и далеко отстает от духа православного. Далее следует пространное рассмотрение повествовательного способа изложения книги, личного достоинства сочинителя оной и тех лиц, с коими в сношении он находился, того вероисповедания, в коему принадлежит сочинитель, и наконец цели сочинения. История о бессловесных животных, соч. виртембергского доктора Вольфанга Франция, по своим безобразиям подлежит запрещению и даже уничтожению. „Русский перевод всей книги самый дурной по всем отношениям. Если не каждый период, то каждая страница обличает в переводчике незнание как русского, так и латинского языков. Переводчик во многом отступил от подлинника и многое неблагоразумно написал от себя. Переводчику, говоря собственными его словами, заблагорассудилось сию историю несколько пространнее объяснить и везде привесть употребление, служащее к изведению полезных подобий, которых приятностию как ученые, так и простые люди пленяются. И вот, желая пленить своих читателей многими подобиями и сравнениями, изводимыми из разных свойств и действий животных, он извел большей частью такие, которые и странны и низки, и смешны и даже соблазнительны“. Далее приводятся примеры сравнений коровьих, воловьих, медвежьих, верблюжьих, свинячьих, лебединых с явлениями из истории христианства и христ. церкви. Мы не выписываем их: они действительно грязны и безобразны. – Архимандриту Стефану, с протоиереями Иаковом Семеновым и Александром Нечаевым, принадлежит рецензия на книгу Госнера: Блаженство верующего. Книга вся пропитана религиозным мистицизмом. А такой мистицизм, для читателей малообразованных, покажется совсем непонятным; а ученых или образованных в школах, но еще не утвержденных в догматах христианской веры и чистой христианской деятельности, может привести к религиозной мечтательности и духовному самообольщению. Университетский протоиерей Нечаев, рассмотрев книжку Бантыш-Каменского: Россиянин при гробе патриарха Гермогена, с некоторой впрочем натяжкой нашел в ней мысли ложные, противоречащие, укоризненные, и выражения неосновательные. В Ручной книжке, которая, по отзыву его, вообще не заключает противного слову Божию, также есть нечто „оскорбительное для благочестивого чувствия христианина“. Казанский богородицкий протоиерей Иаков Семенов рассматривал Скрижали завета и священную историю и нашел в первой ощутительные недостатки в определенности, основательности, даже истинности понятий; а в последней – отступления от исторической истины, мнения произвольные и погрешительные, перевод неправильный и безобразную корректуру.

При с.-петербугской духовной академии учрежден был комитет для рассмотрения вредных книг, присланных А. С. Шишковым. Председателем комитета назначен был преосвященный Григорий, епископ ревельский; членами: протоиереи Т. Вещезеров, И. С. Добронравин, И. С. Данков, С. Я. Платонов, И. С. Кочетов, Г. П. Павский, М. Малеин, Т. Ф. Никольский и А. Я. Рождественский. Четыре члена комитета, протоиереи: Платонов, Кочетов, Добронравин и Никольский представили свои замечания на порученные им книги; но поскольку замечания эти не соответствовали данной митрополитом инструкции, то возвращены были для поправки. Между тем состав комитета изменялся и уменьшался за смертью одних и перемещением по службе других членов. После Григория, выбывшего в Калугу, председателем назначен был преосвященный Никанор, епископ ревельский; после Никанора – Смарагд; после Смарагда, с 1833 г. Венедикт (Григорович). Рассмотрением книг не торопились.

В 1830 году 13 мая, обер-прокурор Св. Синода, князь Мещерский, предложил Святейшему Синоду отношение к нему с.-петербургского военного генерал-губернатора о неудобствах дальнейшего хранения книг, отобранных в 1829 году от книгопродавцев, в съезжих домах. Митрополит Серафим заявил, что он находит возможным, до окончания дела, переместить эти книги в здания, ведомству его принадлежащие. В этом смысле и состоялось определение Святейшего Синода 18 июня 1830 г.

Дело затихло было само собою, как его снова подняло одно случайное обстоятельство. В 1838 году командированный в Пензу обер-прокурором Св. Синода для освидетельствования тамошнего консисторского архива коллежский советник Кудрявцов донес между прочим, что отобранные по пензенской епархии книги стесняют книгохранилище, и предлагал сжечь их, по описи, при свидетелях. Вследствие этого, указами из Святейшего Синода 24 октября 1838 г., потребованы были от преосвященных сведения о положении этого дела в епархиях¹²⁴, а митрополиту Серафиму поручено было возбудить, кого следует, о немедленном рассмотрении сих книг в комитете.

Так как число членов в комитете, за смертью одних и перемещением по службе других, оставалось невелико, то, по распоряжению митрополита Серафима, назначены еще новые члены: экстраординарный профессор академии архимандрит Климент (Можаров), бакалавры: иеромонахи – Евсевий (Ильинский, впоследствии экзарх Грузии) Иоасаф (Покровский); протоиерей А. И. Райковский и священники: И. Д. Колоколов и А. И. Окунев.

Поименованные в указе Святейшего Синода книги распределены были между членами, которые и представили свои отзывы о них. Протоиерей И. С. Кочетов рассматривал „Воззвание к человекам“ и „Победную повесть“. Священник А. И. Райковский – „Таинство креста“. Архимандрит Климент – „Путь ко Христу, Бэма“. Протоиерей Симеон Платонов – „Письма к другу об ордене свободных каменщиков“. Священник И, Д. Колоколов, иеромонах Евсевий и протоиерей А. Я. Рождественский „Сионский Вестник“. Протоиерей М. Малеин – „Краткие рассуждения о важнейших предметах жизни христианской“. Священник А. И. Окунев – „Краткий и легчайший способ молиться“. Иеромонах Иоасаф – „Толкования Гион на Деяния и Послания св. апостолов“. Протоиерей И. Грацианский – на апокалипсис. Протоиерей Т. Ф. Никольский – на Евангелия. Протоиерей И. С. Добронравин – на Притчи, Екклезиаста, Песнь Песней и Премудрость Соломона и Иисуса сына Сирахова. Протоиерей Г. П. Павский – „Божественную философию“.

Сущность представленных ими отзывов заключается в следующем:

1) Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова. „Книга сия на французском языке в первый раз появилась в свет в 1727 году, без означения места, где напечатана; потом издана в Париже в 1790 году, т.-е. за два года до французской революции. Русский перевод её вторым изданием в 1820 году в С.-Петербурге напечатан с одобрения цензора Тимковского, в медицинской типографии. Имена автора и переводчика не означены, вероятно потому, что книга сия прямо направлена против всякого общественного, как церковного, так и гражданского порядка. Она исполнена натурализма, индифферентизма и вообще опасных начал нечестия, подрывающих основания алтарей и престолов“, и проч.

2) Таинство креста Иисус – Христова и членов его. „Книга сия, сочиненная в 1732 году, на французском языке издавалась неоднократно, и между прочим в 1786 году, без означения места напечатания и без имени автора. Русский перевод её напечатан в 1814 г., с дозволения цензора Тимковского, и в 1820 году. Под конец этой книги в её же духе присоединено стихотворение, под названием: „Священный вертоград“, а в оригинале на латинском языке: Hortulus sacer varii floris, coloris, odoris. Русский переводчик, скрывший свое имя под буквами У. М.¹²⁵, называет сочинителем сей книги какого-то Дузетана, одного из французских выходцев, который, по подозрению в покушении на жизнь Августа, короля польского, сидел около года в крепости Зонненштейн и который выдает себя за ученика креста Иисусова, писавшего сию книгу посреди, внутрь и вне креста, для того, чтобы облегчить свое (злое) сердце и позабавить свой (развращенный) разум. Но эта забава уже на первых страницах книги дышет клеветою на Бога. Писатель, розенкрейцер или химический каббалист, уверяет, что будто бы имеющие признак помазания мысли его всецело и всесовершенно проистекли от Иисуса Христа и помазующего духа благодати. Учение о Святой Троице, о кресте, о сотворении мира духовного и видимого, о человеке, об Иисусе Христе, об оправдании, изложено здесь мрачным, загадочным языком химической философии и каббалистики, и перепутано, извращено, удалено от истины до крайности; многократно обнаружены ядовитые поношения на церковь, на духовенство, на сильных века сего и на проповедников; признаны божественными разные сочинения XVII и XVIII века, писанные людьми всякого состояния, пола, возраста, секты, во всех землях и странах, на всех языках и разными образами изложения, составленные душами избранными и просвещенными от духа Иисусова, свидетельствующие о бедственном состоянии мира...; люди неизвестные в православной церкви названы святыми; восхвалено филадельфийское общество под именем филадельфийской церкви“ и проч.

3) Christosophia или путь ко Христу, соч. Якова Бэма, перев. с немецкого. „Книга сия издавалась в Германии в 1624 и 1628 гг. и после, совокупно с другими сочинениями Бэма, в Англии, Голландии, Франции, Италии, Польше и Литве. На русском языке она напечатана в 1818 г., с дозволения цензора Тимковского. Имя переводчика сокрыто под буквами У. М. В основании (этого сочинения) лежат мрачные, непонятные нам начала химической философии, магии, розенкрейцерства и пр.; а за ними древнейшее лжеучение Веды, известное еще за 4900 л. до Р. X., т.-е. система эманатизма, по которой все из Бога вытекает и все в него втекает. Говоря везде языком их и текстами или выражениями священного писания, перемешанными между собою, Бэм, к явному вреду христианства, по совершенно особенной своей лжемистике, мрачно, странно-нечестиво объясняет триединство Божие, творение мира, падение ангелов и человеков, последнюю судьбу мира, различную участь добродетельных и нечестивых и множество других духовных предметов“ и пр.

4) Победная повесть или торжество веры христианской, соч. Юнга Штиллинга. „Она напечатана на немецком в 1798 г., в следующем 1799 г. была уже в руках русского, которым и переделана на русский вместе с приобщенным к ней того же сочинителя прибавлением. Иоанн Генрих Юнг, вообще известный под именем Штиллинга, род. в 1740, ум. в 1818 г.; был хороший знаток медицины, гражданских прав, экономии, и автор многих сочинений, которые почти все переведены на русский язык. Победная повесть собственно есть толкование на Апокалипсис, но такое, в котором, неблагонамеренный сочинитель употребляет слово Божие только в орудие своих видов. Последуя ложным вычислениям Бенгеля, он определяет, в противность Евангелию, не только положительную близость времен, но и самый точный год (1836 г.) второго пришествия Христова. О тысячелетии говорит и пространно и решительно, как о вещи ему знакомой... Лютера и Бенгеля почитает за первых двух ангелов, упоминаемых в откровении Иоанна... Церковь восточная – греческая не есть святая и православная, но крайне поврежденная, ужасно развратившаяся и николаитская. Участь её на небе решена еще в VIII веке; светильник её сдвинут с места своего и угашен – она пала. Дух Христов сохраняется и сохранится до конца мира только в фиатирской, т.-е. богемо-моравской, гернгутерской братской церкви“.

5) Письма к другу и завещание об ордене свободных каменщиков. „Перевод с немецкого, изданного в Париже в 1783 г.; но первое издание было на французском. Сочинитель неизвестен; а русский переводчик, предлагающий сию книгу „на нашем языке нашим масонам“, скрыл опять свое имя под буквами У. М. Письма к другу, которых лучшая сторона есть философская история масонства, т.-е. тамплиерства, розенкрейцерства и духовидства или чернокнижия, как уклонений от сущих правил ордена, не содержащих будто бы ничего противного вере, правительству и добрым нравам, в роде сатиры на масонов, суть хитрая за них апология, лукавый им панегирик“.

6 – 13) Сионский Вестник. Восемь частей. „Русское периодическое издание, выходившее ежемесячно в 1806, 1817 и 1818 гг. Каждый месяц составляет книжку, а три книжки – часть. Всех книжек в три года вышло 24, а всех частей – восемь. Издатель во все годы один и тот же – покойный вице-президент императорской академии художеств, действ. ст. сов. А. Ф. Лабзин – в Сионском Вестнике 1806 г. постоянно именовал себя Феопемптом Мисаиловым, из коих первое имя греческое, значит посланного Богом, а второе еврейское – крепкого Божия или укрепленного Богом. Прекращенный „по обстоятельствам немаловажным и не от воли издателя зависевшим“ Сионский Вестник возобновлен был в 1817 г. с апреля месяца, с посвящением уже оного Господу Иисусу Христу, и в июне 1818 г. замолчал навсегда, на этот раз после 15-ти месячного непрерывного издания, „по обстоятельствам от издателя не зависящим и совсем неожиданным“. Члены комитета, в пространном отзыве, винят этот журнал в распространении разных лжеучений, в уничижении веры христианской и в нечестивом толковании слова Божия“.

14) Краткие рассуждения о важнейших предметах жизни христианской, пер. с немецкого. „Главные мысли в этой книге принадлежат к ересям XIII и XVII вв., а именно братьям и сестрам свободного духа, квакерам и квиетистам; а главная цель – желание отклонить христиан от всего наружного в церкви, не исключая из того никаких богослужений и даже писанного слова Божия, заставить внимать только внутреннему в себе голосу“.

15 – 24) Сочинения г-жи Гион. „Г-жа Гион, француженка, римско-католического вероисповедания, род. в 1648 г., умерла в 1717 г. во Франции 69 лет от рождения. Она вступила в супружество 18-ти, овдовела 25 лет и стала изнурять себя постом, бичеванием и другими умерщвлениями плоти. 30-ти лет, научившись квиетизму от савоярского варнавита Ла-Комба, одного из главных учителей сего заблуждения, сделалась жаркой проповедницей оного, изъясняя таинственно св. писавие. По случаю издания Легчайшего способа молиться, нашедшего поддержку и защиту даже в Фенелоне, Боссюэт, бывший тогда епископом в Шалоне, рассмотрев как писанную самою ею жизнь её, так и все другие её сочинения, отдал ее под надзор в женский монастырь Богоматери в Париже, где в знак покорности она подписала пункты, разрушавшие её учение; затем, с аббатами Тронсоном и Фенелоном, собравшись в Неси, он (Боссюэт) написал 34 пункта, которыми совершенно опровергалось все ложное учение г-жи Гион. Она подписалась под ними, обещаясь больше не учить и осуждая вредное свое учение устами и сердцем; но едва прошло несколько дней, как она снова начала стараться о собрании себе учеников. Посему двор, беспокоемый жалобами на нее, приказал заключить ее в Бастилию. Г-жа Гион освободилась оттуда в 1702 г. и после жила уже спокойно. В жизни своей, писанной ею самою, по свидетельству Боссюэта, она усвояет себе и дар внутренних сообщений другим в молчании, и знание будущего, и силу чудотворений, и апостольскую власть вязать и решить; называет себя супругой Христовой, апокалипсической женой, облеченной в солнце, вдохновенной, тростью книжника скорописца, о которой упоминает Псалмопевец; считает себя до такой степени святой, что не могла уже молиться ни святым, ни Божией Матери, и не хотела сказать по приказанию Боссюэта: Господи, прости мои прегрешения“, и проч.

25 – 30) Божественная философия, перев. с французского, 6 частей. „Сочинитель сей книги, вышедшей в первый раз под заглавием: „О происхождении, употреблении и злоупотреблении разума и веры (De l’origine, des usages et des abus de la raison et de la foi)“, потом, в 1793 г., в 3-х частях, под заглавием: „Божественная философия“, есть швейцарский пастор Дю-Туа, живший в конце прошедшего столетия, державшийся сначала заблуждений, оставивший пасторство, чтобы их не проповедовать, удалившийся в Лозанну, покушавшийся на жизнь свою, от сильного присутствия в себе внутреннего света находивший развлечение в картах, прочитавший всех мистических писателей без разбора, при увлечений учением г-жи Гион – издавший вновь с великими трудами все её сочинения, выдававший себя за вдохновенного, посланника Божия, под конец жизни чувствовавший в себе неодолимую потребность сообщить другим то, что в необычайном обилии получил будто бы от Бога. Книгу свою написал за два года до своей смерти“ и проч.

В 1843 году 10 февраля, комитет, председателем которого был в это время преосвященный Афанасий (Дроздов), епископ винницкий, ректор академии (впоследствии архиепископ астраханский), препроводил (за смертью м. Серафима) к обер-прокурору Св. Синода, графу Н. А. Пратacoвy замечания, представленные членами комитета, с общим заключением, в котором все, поименованные в указе Св. Синода (14 мая 1825 г.), книги разделены на два разряда: к первому отнесены книги вредные и опасные: Воззвание к человекам, Таинство креста, Путь ко Христу, Победная повесть, Письма к другу и Сионский Вестник; только в двух из них нет прямой хулы на церковь и правительство, но зато одна из них (Письма к другу) проповедует масонство, магию, а другая (Путь ко Христу) – мрачные начала розенкрейцеров или химических философов, у которых все духовное идет по физическим законам стихий, а не по слову Божию, не по закону благодати. Ко второму разряду отнесены остальные книги: в них, по заключению комитета, не видно злой политической цели, но они все вообще исполнены заблуждений квиетизма, эманатизма, излишней свободы ума в рассуждении веры, и весьма ясно проповедуют то, что противно свящ. писанию и вообще православному учению веры. По общему заключению комитета, „самая строгая истина оправдывает те мудрые, давно принятые духовным и гражданским правительствами, меры к изъятию оных от всякого употребления; и потому комитет полагал бы привести в исполнение в отношении их такую меру, чтобы они вовсе были уничтожены как плевелы, которых ни под каким видом нельзя оставить растущими до жатвы на благодатной ниве единой, святой, соборной, апостольской, православно-католической всероссийской церкви“.

Святейший Синод (22 апреля 1843 года) поручил это донесение на предварительное рассмотрение митрополиту Антонию, который (8 июня 1843 г.) представил, что мнение комитета, относительно сих книг, он признает основательным, а потому полагает истребить их посредством сожжения.

1-го сентября 1843 года состоялось синодское определение: рапорт сей доложить Святейшему Синоду впредь, когда будет назначено. – В другой раз дело Доложено было 20 декабря 1844 г. и снова состоялось определение: дело сие доложить в будущем 1845 году. – В декабре 1846 г. составлен был проект определения Святейшего Синода, чтобы все книги, значащиеся в реестре, вытребовать из епархий в Святейший Синод, с приложением описи оных; но состоялось ли такое определение, нам неизвестно.

Российское Библейское Общество было прекрасным учреждением по той задаче, которую оно себе предначертало. Возбуждение во всех классах общества склонности к чтению слова Божия и удовлетворение этой склонности распространением священных книг в изданиях, доступных даже беднейшим классам, и переводом их на живые языки и наречия, особенно на русский язык, сами по себе составляют предмет достойный всякого уважения. Переводы священного писания на живые языки повсюду были признаком обновляющейся духовной жизни народов. Не говоря уже о достоинстве, сделавшегося всем доступным изучения веры в самом её источнике, литература обогащалась новым весьма значительным вкладом, богословская наука облегчалась в своих исследованиях и самый язык обогащался новыми формами, оборотами, словами. Но к этому присоединялось еще, весьма важное во всех отношениях, духовное общение между членами различных христианских исповеданий, которое могло открыть путь к их взаимному сближению, к ознакомлению членов сих исповеданий с православной церковью и к сближению их с ней. Весьма многие лица светского общества, посвящая свои духовные дарования и свои труды религиозным предметам, мало-помалу начали выходить из того участия, которое было господствующим тоном в отношениях светских людей к религии в последней половине прошлого и в начале нынешнего столетия. По тесной связи прямой задачей Общества начала оживляться духовная литература, в которой также приняли живое участие лица всех сословий и общественных положений. Но, начавшись так блестяще и при таких светлых предзнаменованиях, Библейское Общество просуществовало не долго – всего только 14 лет и рушилось самым плачевным образом.

Нет никакого повода думать, что Библейское Общество и все то, что являлось и даже скрывалось под защитой Общества, направлялось намеренно к поколебанию православной веры и церкви. Ни президент и никто из членов Общества ни при одном случае не выразил враждебного отношения к православной церкви, не обнаружил стремления поколебать её устройство и установления, унизить достоинство и значение православной иерархии и поколебать доверие к ней народа. Президент Общества был типическим лицом своего времени, и характеристика его всего лучше объяснит нам отношение членов Б. О. к православной церкви.

Князь А. Н. Голицын, по природному расположению, очень мягкий и восприимчивый человек, сблизившись с мистиками своего времени, и сам сделался мистиком. Это не был мистицизм теории, но нравственного чувства и сердца. Евангелие с божественной заповедью любви ко всем людям сделалось его постоянным спутником и руководителем. Но, как область нравственного чувства и благожелательности сближает всех людей между собою, так Евангелие, в известном отношении, сближает всех христиан без различия исповеданий. В этих двух сферах вращалась жизнь и деятельность Голицына. Православие и всякое другое христианское исповедание, со всеми выродившимися из них духовными обществами, расколами и сектами, казались ему образованиями, по составу более сложными и по времени более поздними, нежели собственно христианство, или христианство Евангелия, первоначальная основа всех исповеданий, первообраз нашей веры и жизни. Разности, разделяющие между собою различные исповедания и их членов, были ли они догматические, канонические или обрядовые, имели в его глазах только второстепенное и подчиненное значение, значение вероисповедной формы, сквозь которую дух верующего в каждом исповедании должен пробиваться к духу Евангелия и к свету заповедуемой им любви ко всем, как братьям во Христе, членам одного тела Христова.

Устройство и состав Библейского Общества вполне соответствовали этому взгляду на христианство. Это было общество библии, ближайшим образом Евангелия, в отношении в которому нет ни православного, ни католика, ни протестанта, но существуют только христиане, последователи евангельской заповеди. За учреждением Библейского Общества последовало соединение в одном лице главного управления духовных дел православного и иностранных исповеданий.

Выходя из этих понятий, князь Голицын относился одинаково к православной церкви, как и к неправославным церквям и исповеданиям, принял под свое покровительство все секты и религиозные общества, не исключая „людей Божиих“ и даже скопцов. Все это было для него явлением одного и того же Духа Христова, заслуживающим внимания и уважения. Чем непосредственнее и живее казалось ему отношение к этому Христову Духу в том или другом религиозном пункте, чем менее, по его взгляду, в нем было преград, отделяющих человека от Бога, внешних форм, обрядов и проч., тем более он привлекал к себе внимание князя А. Н. Голицына и одинаково с ним настроенных лиц. Ничто не было более противно ему, как фанатизм, религиозная нетерпимость и мертвое благочестие обряда и внешней формы. Стремления князя Голицына склонялись к тому, чтобы вывести русский народ из того усыпления и равнодушия в деле веры, какое казалось ему почти повсюдным, пробудить в нем высшие духовные инстинкты и через распространение священных книг ввести в него живую струю внутреннего понимания христианства, между тем как русское общество, по его мнению, довольствовалось одним внешним исполнением обрядов и одной внешней набожностью. То, что мы сказали о кн. Голицыне, применимо в разной мере и к другим мистикам этого времени, исключая, разумеется, тех, для которых мистицизм и принадлежность к тому или другому обществу были только средством обратить на себя внимание влиятельных лиц. Но, отдавая справедливость просветительным тенденциям общества, нужно сказать, что они одной своей стороной глубоко оскорбляли православное чувство. Христианство – одно, церковь первоначально и в продолжение многих веков была одна, точно так, как истина, хранимая и проповедуемая ею, была одна для всех; но потом западная церковь, отделившись от восточной и от единства с вселенской церковью, к этой одной и для всех общей истине церкви, привнесла свои учения дотоле неизвестные церкви; наконец порожденное злоупотреблениями западной церкви протестантство отвергло её авторитет, отделилось от неё и распалось на множество частных вероисповедных форм, какие видим в западной Европе и в Америке. Таким образом, по взгляду православных, нет и не может быть равноправности между христианскими исповеданиями в отношении к истине. Истина существует только в одной истинной церкви, которая потому и называется православной и составляет правило (критерий) истины для всех христианских исповеданий. И потому приравнивать православную церковь к различным исповеданиям и обществам – значит унижать и оскорблять ее в противность истории и самого существа веры. Князь Голицын не действовал намеренно против православной церкви: но, ставя ее в один ряд со всеми другими исповеданиями, он унижал её достоинство. Как министр духовных дел, он не понимал своего положения, превращая веротерпимость в признание равного внутреннего достоинства всех исповеданий; не более понимал он свое положение и как сын православной церкви, являясь принадлежащим ко всем исповеданиям.

Но за всем тем у него нельзя отнять заслуги, на которую мы выше указали – пробуждения в высшем обществе интереса в делам веры и церкви, обращения его от внешней обрядности к духу религиозности. Не забудем, что рядом с библейскими обществами шло, выходя из тех же побуждений, на которые мы указали выше, у главных руководителей этого дела стремление распространить христианское просвещение между массами народа, ввести луч света туда, куда до сих пор правительство, можно сказать, еще не простирало своего взора и своего попечения. Издание книг для народа в доступной для него форме, написанных понятным языком и о предметах насущной важности, было у нас явлением новым. Какого бы достоинства ни были эти книги, но они расходились в сотнях тысяч экземпляров, читались с жадностью и долго питали народ, даже после того, как Библейское Общество было закрыто. Мы разумеем не мистические книги Юнга Штиллинга, Эккартсгаузена, Бема и др., которые доступны были немногим и привлекали к себе немногих, а брошюры и книжки, изданные собственно для народа, в составлении и переводе которых трудилась особенно княгиня Мещерская.

Рядом также с Библейским Обществом шло устроение различных благотворительных учреждений и обществ для народа. Почти повсюду, где открывалось местное отделение Библейского Общества, учреждались и благотворительные общества.

Смотря с этих точек зрения на явления нашей общественной жизни в первой четверти нынешнего столетия, мы не можем не отнестись в ним сочувственно, хотя, нужно признаться, они еще более возбудили бы наше сочувствие, если бы вышли из духа нашей церкви и развились в полном согласии с ним. Православие не менее, напротив гораздо более просветительно, чем протестантство; оно заключается не в одних обрядах и внешней набожности. Если та духовно-народная литература, о которой мы упомянули выше и которая назначена была прямо для просвещения народных масс, образовалась главным образом из переводных сочинений, появившихся первоначально в протестантских странах и написанных в духе протестантства, то это зависело, конечно, не от недостатка просветительных начал в нашей церкви, а от того, что почин в этом деле и ведение его взяли на себя лица, желавшие сделать добро, но не имевшие образовательных средств, соответствующих этому желанию. Наше духовенство и та консервативная часть общества, которая заявила свое неудовольствие против непризнанных учителей, имели, конечно, право протестовать против направления этого учительства, хотя, с другой стороны, сами справедливо подвергались укору в том, что неправильному действию противопоставляли одно только порицание, не делая сами ничего или делая очень мало для удовлетворения насущным потребностям народа. Русские люди жаждали живой проповеди, и, не находя ее в своих храмах, увлекались в иностранные церкви, где проповедовали проповедники, выписанные из заграницы. Русский народ жаждал духовнонравственного чтения и читал – что ему давали – „арапа невольника“; „разговор двух матросов после бури“, и под. Нужно было бы противопоставить иностранной проповеди свою, иностранным сочинениям для народа – свои: но их не было. Кого же винить? – Далее ничего нет странного в том, что это Общество учреждено у нас по настоянию англичан. Это отнюдь не означало того, что „неправославные учат православных“ (Преосв. Филарета, Обзор, ч. 2, стр. 238, Чернигов), потому что таким общечеловеческим и всенародным учителем было слово Божие, печатаемое притом с изданий Св. Синода в Москве, в синодальной типографии. Притом же оно издаваемо было на славянском и русском языках, без всяких объяснений и примечаний, которые еще могли бы быть проводниками инославных исповеданий и их воззрений. Наконец то обстоятельство, что „библия и новый завет валялись в кабаках и других подобных местах“ (Преосв. Филарет, там же), не служит укором для действий Общества, потому что в противном случае пришлось бы отказать народу вообще в домашнем назидании словом Божиим; между тем как цель общества именно и состояла в том, чтобы внести слово Божие повсюду, не минуя и тех мест, которые не имеют благолепия, соответствующего святыне, как и сам И. Христос не гнушался входить в дом прокаженного и беседовать с мытарями и грешниками.

Но были другие стороны в Библейском Обществе, которые трудно защитить.

Библейское Общество винили в предвосхищении права, принадлежащего церкви, духовному правительству, сословию пастырей – издавать библию для народного употребления. В этом есть часть правды. Авторизация священных книг для народного употребления на том или другом языке, в том или другом издании, естественно и исключительно принадлежит высшей церковной власти, и у нас – Св. Синоду. Библейское Общество, присвоив себе издание даже славянской библии, предприняв издать перевод библии на русский язык, тем самым как-бы устраняло Св. Синод от дела, прямо ему принадлежащего, и умаляло его церковное значение. Присутствие нескольких духовных особ в Обществе, ближайшее наблюдение их за изданием славянской и за русским переводом библии, не ослабляли силы этого нарекания; потому что духовных лиц в Б. Обществе было сравнительно очень не много, а в переводном комитете, состоявшем всего из 5 – 6 человек, членами были, и конечно не для счета, а для дела, и Попов и Лабзин. Если присовокупить к этому, что переводы Евангелий и даже всей библии на различные местные языки делались и издавались не под непосредственным наблюдением Св. Синода, а под наблюдением Библейского Общества, что недосмотры и даже догматические погрешности, которые могли быть и действительно оказались, возникли именно из этой постановки дела, то ненормальность этой постановки окажется еще яснее и очевиднее. Таким образом вот одна сторона Библейского Общества, которая подпала укорам по справедливости.

Другая сторона, которая также подвергалась нареканиям, заключается в том, что наше библейское общество выступило как-бы отделом Великобританского Общества, между тем как оно должно было быть вполне самостоятельным и независимым от иностранных протестантских обществ. Русская церковь в своей христианской миссии имеет другие цели, нежели протестантство. Сообразно с этим и Русское Библейское Общество должно было иметь другой состав лиц и другую организацию. К чему в составе Русского Библейского Общества, наряду с православными пастырями и мирянами, католики и протестанты различных исповеданий? В каких других целях и в каких интересах они могли действовать, кроме своих вероисповедных? Какая находка от этого могла быть для церкви православной?

Но даже, если бы Российское Библейское Общество образовалось из лиц нашей церкви светских и с участием духовных, то, как частное учреждение, должно было ограничиться только содействием церковному правительству, предоставляя ему окончательное утверждение дел и предприятий, входящих в его задачу. Предположив же само окончательно решать и утверждать церковные дела, принадлежащие церковному правительству, оно приняло на себя дело и предвосхитило право, ему не принадлежащее.

Нельзя отвергать, что наше духовное правительство, действовало косно для христианского просвещения народа и что светское общество имело повод войти с участием в столь дорогие для него интересы, недостаточно уваженные сословием, которое имело естественную и прямую обязанность духовного просвещения народа. Но тем не менее просвещение русского народа посредством изданий и проповедей протестантских нельзя признать соответствующим целям воспитания народа в духе народной православной церкви.

Но то, что было самого честного и безукоризненного в действиях Общества, это – самое исполнение перевода библии на русский язык. Даже когда найдено было нужным закрыть Общество, не было не только никакой необходимости, но даже никакого повода останавливать продолжение этого перевода и издание в народ переведенных частей. Если справедливо найдено было неудобным авторизовать этот перевод именем Библейского Общества: то можно было и надлежало возвратить это дело на прямой его путь, т.-е. продолжать перевод ученым порядком при академиях издавать его тем же порядком, или же и от лица Св. Синода. Но негодование против Общества простерлось и на самое дело перевода, которое если не в определении, то в системе действий оглашено было как вредное для православной церкви.

Перевод библии на русский язык после закрытия Российского Библейского Общества официально был остановлен, но не был запрещен. Мы видели, что в 1826 году, 12 апреля, в рескрипте на имя митрополита Серафима, объявлена высочайшая воля: „книги священного писания, от Общества уже напечатанные на славянском и русском языке, равно и на прочих, жителями империи употребляемых, Я дозволяю продолжать продавать желающим по установленным на них ценам“. В официальной записке, составленной при возобновлении перевода священного писания в 1856 году, сказано: „Святейший Синод, в 1813 году, с высочайшего соизволения, разрешил приступить к переводу священного писания на русское наречие; и в следовавшие потом годы сделан перевод нового завета под смотрением и с участием приснопамятных первенствующих членов Святейшего Синода, митрополитов новгородских: Амвросия, Михаила и Серафима. В следующие далее годы дело перевода священного писания на русское наречие и издания оного, не по рассуждению Святейшего Синода, но по причинам, официально не объясненным, приостановлено; впрочем напечатанные экземпляры оного продолжали поступать в общее употребление, между прочим, через общество попечительное о тюрьмах, дотоле, пока запас их в недавние уже годы истощился“. Таким образом ни высочайшего повеления, ни определения Св. Синода о запрещении изданного Библейским Обществом перевода некоторых частей библии на русский язык не было. Между тем, фанатическое негодование против Библейского Общества противников его распространено ими и на этот перевод и увлекло их в мере против одной части этого перевода сколько жестокой, столько же несправедливой и незаконной. Шишков¹²⁶ и разделявшие образ его мыслей боялись, как бы под влиянием издания в русском переводе одного пятокнижия Моисеева отдельно от пророческих книг ветхого завета не развилась ересь молокан и не последовали совращения простого народа в иудейство. Мало этого. Переводчиков и издателей винили в этом, как в преднамеренно поставленной ими цели. О недостоинстве этой клеветы и крайнем преувеличении этих опасений, конечно, и говорить не стоит. Но заявление не ограничилось одним протестом, а перешло в дело, легшее темным пятном на памяти тех, кто совершил его. Отдельные издания Пятокнижия Моисеева в русском переводе были сожигаемы (в последней половине 1824 или в первой 1825 года). „Я не могу, – писал покойный митрополит киевский, преосв. Филарет, в 1857 г., – без глубокой скорби вспомнить, что верховное духовное начальство нашло необходимым предать огню на.... кирпичных заводах несколько тысяч экземпляров пяти книг св. пророка Моисея, переведенных на русское наречие в с.-петербургской духовной академии и напечатанных Библейским Обществом“ (5 января 1857 г.). Преосвященный Филарет говорил об этой мере, как ужасной, но вынужденной крайностью, и, вероятно, не имея случая близко узнать это дело и доверив какому-либо неточному известию, полагал, что эта мера предпринята по решению духовного правительства. Другой архипастырь, ближайшим образом знавший положение дел, приписывает эту меру неизвестным частным лицам, безусловно отрицая участие в ней духовного правительства. „Что касается, – писал покойный преосвящ. Филарет, митрополит московский, в том же 1857 г., – до упоминаемого киевским владыкою сожжения нескольких тысяч экземпляров перевода пяти книг Моисеевых, напечатанного Библейским Обществом, соглашаюсь с ним в том, что нельзя сего вспомнить без глубокой скорби. Это темное пятно на том, кто выдумал сию меру, и своей необдуманной ревностью увлек других. Но пятно сие не падает на верховное духовное начальство. Св. Синод не составлял определения о сем. В переводе Пятокнижия не было ничего такого, что заслуживало бы такую строгую меру. Он пострадал мученически. В переводе псалтири критика могла найти более неудовлетворительного, нежели в переводе Пятокнижия Моисеева: но Псалтирь тогда оставлена от суда свободною, а Пятокнижие осуждено. Сия несообразность показывает, что дело произведено не по зрелому рассмотрению духовного начальства, а по случайному возбуждению кого-нибудь из тех, на которых владыка киевский указывал в 1825 году, как на людей, не призванных ни Богом, ни начальством¹²⁷“. (18 августа 1857 года).

Разномыслие, возникшее, по случаю закрытия Российского Библейского Общества, между митрополитом Серафимом и митрополитом Филаретом, продолжалось между ними до самой смерти митрополита Серафима и было поводом в возобновлявшимся несколько раз жгучим объяснениям между ними. Ставши раз на эту дорогу, под влиянием возбуждений со стороны, м. Серафим уже не сходил с неё до конца жизни, относясь враждебно ко всем попыткам восстановления этого дела.

Первое объяснение между митрополитом Серафимом и митрополитом Филаретом было в Москве в 1826 г., при случае коронации Государя Николая Павловича. „Преосвященный Серафим – говорил Филарет в своих воспоминаниях – прежде был ко мне расположен, а тут неудовольствие вышло из-за катехизиса“. Но, судя по последующему, надо полагать, что объяснение их касалось и перевода библии. Горячие объяснения Филарета усилили это неудовольствие. Митрополит Евгений принял, естественно, сторону Серафима. „Была речь и о том, чтобы вновь написать катехизис; однако же дело ограничилось тем, что решили только поправить написанный и поручили это ему же, преосв. Филарету“¹²⁸.

„Когда после того – продолжает преосвященный Филарет – приехал я в Петербург, преосвященный Серафим встретил меня такими словами: „если вы будете настаивать на продолжение перевода священного писания, я выйду в отставку“. Я отвечал, что перевод был бы полезен для церкви, потому что наши духовные не столько еще образованы, чтобы могли в нужных случаях обращаться к самим подлинникам, но должны обращаться или к латинским или к протестантским переводам, составленным под влиянием своих догматических мнений; что можно было бы это дело производить не так поспешно, как доселе делалось, но с большею осмотрительностью; что сделанный перевод подписали такие-то и такие-то пастыри, которых нельзя подозревать в неправомыслии; впрочем, прибавил я, не дошел я до такого безумия, чтобы считать служение вашего высокопреосвященства излишним для церкви“¹²⁹.

Вскоре после этого случилось обстоятельство, которое снова, официально, подало повод к рассуждению о переводе. В 1827 г. Государю представлен был проект об улучшении духовного управления¹³⁰. „Здесь сказано было много невыгодного о тогдашнем состоянии дел русской церкви, например, что Синод сам не знает положения церкви, что никаких ревизий в епархиях не производится, а Синод только рассматривает поступающие в него дела. И много было говорено об упущениях на различных частях управления церковного, между прочим и в училищах“. В проекте предполагалось учредить над Синодом что-то вроде протестантской консистории из духовных и светских лиц, под тем предлогом, что настоящие члены Синода обременены делами епархиального управления. Проект коснулся и вопроса о переводе библии. Государь приказал рассмотреть этот проект в Св. Синоде. „При докладе о нем, преосвященный Серафим сказал: знаю я, кто его писал. Я – говорит преосвященный Филарет – имея в виду неудовольствия, полагал, что не будут со мною искренни, и потому не спросил, кто же именно писал. Только перед этим вышел из Синода Павлов, так что первую бумагу при мне докладывал Ханыков об увольнении Павлова“¹³¹. „Докладчик предложил, что, так как проект весьма обширен и требует рассмотрения многих предметов, то не угодно ли будет членам предварительно прочесть его с тем, чтобы при общем слушании предложить свои замечания... Знал я, что Государь был характера сильного и имел желание превратить разные злоупотребления, вкравшиеся в последние годы царствования Александра, когда управлял делами Аракчеев, и потому опасался, что, если Синод не сделает основательного ответа на проект и не изберет своих мер к улучшению церковного состояния, то будут приняты предложенные: проект мог понравиться. Вот я и решился написать свою записку о проекте, для предложения прочим членам“... „Здесь, между прочим, нужно было коснуться и перевода священного писания. Я изложил то же, что говорил преосвященному Серафиму. Записка была прочтена. О переводе снова изъявил несогласие преосв. Серафим. Несмотря на то, положено было представить ее Государю, как мнение одного из членов Синода. Если бы Государь и не одобрил, Синод не потерпел бы поражения, представляя только частное мнение. Государь прочитал и написал: справедливо. После говорил мне А. Н. Голицын: что же вы не настояли на свое мнение о переводе священного писания? Я отвечал, что не хочу производить раскола в церкви“¹³².

Дело перевода библии затихло. Первый голос в пользу его возобновления, но неофициально, подал алтайский архимандрит Макарий. В 1834 г. он прислал к московскому митрополиту Филарету письмо о потребности для российской церкви переложения всей библии с оригинальных языков на современный русский язык. Преосвященный Филарет не нашел удобным дать в то время этому заявлению гласность и официальный ход, конечно потому, что не рассчитывал на успех¹³³. Наступившее затем, особенно с 1836 г., положение дел благоприятствовало еще менее возобновлению этого дела официальным порядком. Мы укажем только: 1) на некоторые черты духовного управления этого времени – от закрытия Библейских Обществ до возобновления перевода библии на русский язык в 1856 г.; 2) на важную перемену в организации управления духовными училищами, и 3) на те перемены, которые, в связи с этой системой или под влиянием её, произошли в самом направлении богословской учености этого времени в России.

1) О лицах, бывших главными деятелями в церковном правлении за это время, скажем коротко. – Митрополит Серафим стоял во главе духовного управления до самой смерти своей, последовавшей в 1843 г. Важнейшие кафедры – киевскую и московскую занимали почти во все это время преосвященные Филарет Амфитеатров и Филарет Дроздов. До 1842 г. они были постоянно присутствующими членами Святейшего Синода¹³⁴; а с этого года не присутствовали в Синоде. Об отношениях их Н. В. Сушков написал, вероятно со слов московского митр. Филарета: „соименные митрополиты взаимно уважали друг друга и остались в единении духа. При суждениях об особенно важных предметах и случаях, они постоянно сходились в мнениях. Пользуясь, однако, крутостью нрава, упорством и угловатостью простодушного и доверчивого Филарета киевского, иные пытались поставить его против Филарета московского, чтоб не сказать, старались поссорить его с ним. Но последний, помня постоянно и на всех путях своей жизни завет Христа апостолам: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, всегда обезоруживал первого мирным и разумным объяснением обстоятельств спорного дела, недоразумения ли, возникшего между ними, и т. п.“ (Записки о жизни Филарета, стр. 141). Но для нашей цели нужно знать только одно, что киевский Филарет всегда был против перевода библии и в этом стоял всегда на стороне митрополита Серафима.

Обер-прокурорами Святейшего Синода, после Голицына, были – князь П. С. Мещерский, Нечаев и граф Н. А. Пратасов. Граф Н. А. Пратасов вступил в управление в 1836 г., за шесть лет до смерти митрополита Серафима, и занимал должность обер-прокурора Святейшего Синода до смерти своей, последовавшей в 1855 г.

Трудно, и может быть преждевременно, было бы входить в рассмотрение общей системы духовного управления в это время, хотя она, за исключением того, что в ней есть основного, канонического, сделалась уже прошлым, вошла в историю. Система эта направлена была к охранению существующего положения дел, к устранению всяких нововведений и всяких вопросов, возбуждающих мысль, к развитию дисциплины в иерархических отношениях и однообразия в формах жизни и даже мысли. Иерархическая жизнь проходила через ступени переходов с одного места на другое¹³⁵, возвышений из класса в класс, естественно соединенных с перспективой самой высокой ступени, если склад мыслей, характера, действий возвышающегося лица укладывался в формы этой консервативно-дисциплинарной системы.

2) Весьма важным событием, в области духовного управления в конце 30-х годов, было закрытие Комиссии духовных училищ и передача управления духовными учебными заведениями обер-прокурору Святейшего Синода.

Комиссия духовных училищ образована была в 1808 г.г.¹³⁶ из комитета, занимавшегося преобразованием духовных академий, семинарий и училищ, и состояла из тех же самых членов, как и комитет. В состав её, при первом образовании, вошли все члены Св. Синода и присутствовавшие в оном два обер-священника; из светских лиц – князь А. Н. Голицын, М. М. Сперанский и с 1824 г. А. А. Павлов. В последствии времени состав её изменялся только вследствие перемен, происходивших в личном составе Св. Синода. из присутствовавших в Синоде архиереев, назначались в Комиссию только некоторые по избранию. Но постоянным членом был обер-прокурор Св. Синода и из посторонних – в первое время – ректор здешней духовной академии Филарет, и после него – Григорий. Следовавшие за ними ректоры академии не были членами Комиссии. Обер-прокурор Святейшего Синода не имел к духовным училищам непосредственного отношения. Со своей же стороны и Св. Синод не имел к учебной части непосредственного отношения. „Комиссия духовных училищ всегда составляла отдельную от Синода власть“.

Сводя все ветви духовного управления к одному общему и высшему средоточию власти и освобождая эту власть от забот управления по предметам меньшей важности, отвлекавшим ее от прямых её обязанностей и требующим движения быстрого, обер-прокурор Св. Синода, граф Н. А. Пратасов, вскоре после вступления своего в эту должность, организовал особое Хозяйственное Управление при Св. Синоде, в котором сосредоточены дела по экономическому управлению Святейшего Синода, и перенес в Св. Синод высшее управление духовно-учебною частью; с чем вместе обер-прокурору предоставлен был „надзор за повсеместным исполнением существующих по оной (духовно-учебной части) законов“. „Для исполнительного производства учебных дел и заведования учебным хозяйством и капиталами Комиссии (коим с тех пор велено именоваться духовно-учебными и быть по прежнему отдельными от прочих сумм духовного ведомства) учреждено особое присутственное место под названием Духовно-учебного Управления“. Высочайшее повеление об этом состоялось 1 марта 1839 г.¹³⁷ Таким образом, с закрытием Комиссии духовных училищ, духовные академии, семинарии и училища перешли в ближайшее и непосредственное ведение обер-прокурора Св. Синода, при посредстве Духовно-учебного Управления, которое имела вид как-бы особого департамента при Святейшем Синоде, с полной администрацией – директора, вице-директора, отделений, экзекуторских дел¹³⁸. При Духовно-учебном Управлении было также и присутствие, состоявшее из нескольких членов: но оно существовало только номинально, наполняясь чиновниками, занимавшими эти места безмездно, для преимуществ класса службы.

3) Это – внешняя сторона духовно-учебных реформ в рассматриваемое время. Между тем и во внутренней стороне, в самом направлении духовного образования, в это время произошла весьма значительная перемена. Перемена эта выразилась во многих мероприятиях духовного правительства, особенно по учебной части, между которыми особенно видное место занимают: издание Патриарших грамот, введение в учебное употребление Православного Катехизиса Петра Могилы, пересмотр учебников и составление программ семинарского курса.

„Граф Н. А. Протасов, вскоре по вступлении в управление, отыскал в Синоде, так называемые, Патриаршие грамоты и поручил московскому митрополиту Филарету перевести и исправить их. Преосвященный Филарет читал исправленное членам Св. Синода. Предложено было напечатать. Все были на то согласны, исключая м. Ионы, который говорил, что лучше бы не печатать¹³⁹. Грамоты были напечатаны¹⁴⁰, разосланы во все духовно-учебные заведения и раздавались обязательно всем воспитанникам семинарий при окончании ими курса. В Патриарших грамотах о чтении священного писания сказано следующее: „всякому благочестивому позволяется слушать писание, дабы веровать сердцем в правду и устами исповедовать во спасение; но не всякому позволяется без руководства читать некоторые части писания, особливо ветхого завета. Без разбору позволять неискусным чтение свящ. писания то же значит, что и младенцам предложить употребление крепкой пищи“¹⁴¹.

Другим весьма важным явлением этого времени было введение Православного исповедания веры – Петра Могилы, переведенного с греческого на русский язык свящ. И. Д. Колоколовым, в академии и семинарии, в руководство по части богословия. Распоряжение Святейшего Синода об этом последовало в 1838 г.¹⁴². В Православном исповедании, кроме заповедей Господних, есть еще заповеди церковные, которых православное богословие не вводило в свой круг и которых, потому же, не было и в Катехизисе преосвященного Филарета, изданном с одобрения и разрешения Св. Синода. „Граф Пратасов – будем говорить словами Н. В. Сушкова – по усердным внушениям одного доверенного чиновника из унитов и потому сочувствовавшего более латинскому согласию, чем православной церкви, настаивал, чтоб в Катехизисе (преосв. Филарета) было упомянуто о предопределении и о церковных заповедях. Митрополит объяснил, что учение о предопределении составляет предмет богословский; а церковные заповеди, как заповеди человеческие, излишни и некстати при заповедях Божиих. Но Пратасов, как не богослов и не догматист, убеждал Синод поручить митрополиту не только ввести в катехизис указанные им дополнения, а еще и откинуть начало о естественном познании Бога из видимой природы. Итак, начало выкинуто, добавления внесены“¹⁴³.

Можно упомянуть также об издании в 1839 г. Книги правил (так называемой Кормчей, или собственно только одной первой части её) в новом переводе с греческого языка на славянский. Издание Книги правил последовало вместо свода или сборника Высочайших узаконений, постановлений и распоряжений Св. Синода, над составлением которого несколько лет перед этим трудился известный юрист, профессор Куницын¹⁴⁴.

Одновременно с этим, в 1837 г., предпринят был пересмотр классических и вспомогательных книг по богословским наукам, употреблявшихся в духовных академиях и семинариях, в видах ближайшего приспособления их не только к догматам, но и к преданиям и чиноположениям православно-католической восточной церкви. Последствием этого рассмотрения было, между прочим, введение в учебный курс семинарии Патристики или учения об отцах церкви, из которой академии и за ними семинарии сделали науку, но которая введена была собственно в видах практического ознакомления духовных воспитанников с отеческой письменностью или – церковной начитанности¹⁴⁵.

В 1840 г. составлен был комитет для пересмотра программ семинарского курса, в котором, между прочим, программа для догматического богословия составлена была одним из наших известнейших ученых по сочинениям св. Димитрия ростовского. Не утвержденная однако же для учебного руководства, она напечатана была в издаваемом при с.-петербургской духовной академии журнале – Христианское Чтение (1842 г.).

Членом-участником и потом, с званием председателя, главным деятелем в этих комитетах и сотрудником графа Пратасова в преобразовании учебной части, в этом направлении её к церковному преданию, был архимандрит Афанасий Дроздов, назначенный в 1841 г. ректором с.-петербургской духовной академии и вскоре за тем посвященный в епископа винницкого, с оставлением в академии при одной ректорской должности и с увольнением от должности профессора.

Имея в своем ближайшем распоряжении академический журнал – Христианское чтение, новый ректор и редактор, в духе выступившего нового направления понятий, с 1842 г. заменил прежний эпиграф, печатавшийся, обыкновенно, на заглавном листе каждой книжки: наздани на основании апостол и пророк сущу краеугольну самому Иисусу Христу, другим: да увеси, како подобает в дому Божии жити яже есть церковь Бога жива, столп и утверждение истины. – В 1843 г. в Христианском Чтении напечатано Воззвание (Адриана, патриарха всероссийского, † 1700) к православным христианам по случаю издания в свет в славянском переводе книги: Православное исповедание веры кафолической апостольской церкви восточной (Петра Могилы), а в 1844 г. – „О книге, называемой Православное исповедание веры“.

Как на характеристическую черту направления этого времени, можно указать на слова московского митрополита Филарета, из письма его к Гавриилу, архиепископу рязанскому, в июне 1842 г., по поводу бывшей тогда на рассмотрении Святейшего Синода „Священной Герменевтики“. „По стечению обстоятельств мне довелось рассматривать сие сочинение в тесноте времени, пред моим отбытием из Петербурга. Несколько замечаний с поспешностью положено мною на бумагу. Совещаться не было времени; а дела, по моему мнению, требуют совета. Примите труд прочитать прилагаемые при сем замечания. Если найдете их правильными, споспешествуйте охранению учения от уклонений, благонамеренных по цели охранить предание, но небезопасных по мыслям, унижающим достоинство священного писания“¹⁴⁶.

Мы не будем рассматривать, чем отозвалось это направление на богословской науке. Но должны были сделать эти замечания, чтобы, по возможности, объяснить положение дел и направление понятий в то время, когда появились переводы книг свящ. писания на русский язык Г. П. Павского и алтайского миссионера, архимандрита Макария. Напряжение усилий, в этом направлении, представителей его, которых впрочем было немного, простиралось до того, что, за преданием и обрядностью, библия отодвигалась далее, нежели на второй план. В духе этой системы распространяема была мысль, будто у православной церкви есть правило не всем христианам дозволять чтение слова Божия. Эта мысль, подготовленная несколько изданием Патриарших грамот, приводила в содрогание наших православных пастырей. „Одна мысль – писал в это время тверской архиепископ Григорий к м. Филарету – о запрещении чтения свящ. писания простым христианам приводит меня в страх. Не могу постигнуть, откуда происходит такое мнение. Не есть ли оно изобретение всегда скрытно действующих агентов латинства? Или это мнение есть порождение умножающегося в наше время вольнодумства, дабы потом, как оно прежде поступало с духовенством западной церкви, смеяться над нами? Да помилует нас Всемилостивый... Нет ни одной – говорит он далее – особенно духовной истины, которой бы нельзя было употребить во зло, или против которой нельзя было бы сделать возражения. Для сего нужно только то, чтобы был человек со страстями, а особливо с самолюбием“¹⁴⁷.

Наконец, даже предполагаемо было утвердить исключительное, церковное и учебное, общественное и домашнее, употребление славянской библии церковным авторитетом, как это сделано в римско-католической церкви относительно Вульгаты. Но, по счастью, этого сделано не было. „Святейший Синод – писал преосв. Филарет м. московский – по трудам исправления славянской библии, не провозгласил текста славянского исключительно самостоятельным и тем прозорливо преградил путь тем затруднениям и запутанностям, которые в сем случае были бы те же, или еще большие, нежели какие в римской церкви произошли от провозглашения самостоятельным текста Вульгаты“¹⁴⁸.

Слова эти написаны в 1845 г., именно в виду того движения, на которое мы указали. Некоторые подробности этого дела изложены в письме преосвященного м. Филарета, писанном в 1857 году. – „Покойный граф Пратасов, который при благонамеренности, по действию воспитания, иногда под именем православия принимал мнения латинские, подал в Бозе почившему Государю Императору мысль объявить славенский перевод Библии самодостоверным, подобно латинской Вульгате. По сему требовано мнение трех митрополитов и, вероятно, рассчитываемо было на согласие митрополита киевского. Не глядя, что сие предположение не в духе восточной православной церкви и что оно повело бы к запутанностям, подобно как и тридентское определение о Вульгате, я решился дать мнение в смысле отклонения оного предположения. В прежние времена в подобных случаях я совещался с митрополитом Серафимом; но в сие время уже не мог по слабости его здоровья. Итак, я сообщил мое мнение митрополиту киевскому и нынешнему новгородскому¹⁴⁹; воспользовался их замечаниями, получил их согласие, и тогда уже представил мое мнение Св. Синоду. Последствий не было; а это значило, что никто на мое мнение не возражал и что предположение графа Пратасова оставлено без действия“¹⁵⁰.

Услужливые люди, пользуясь минутой, предлагали для сего сделать новый перевод библии с греческого на славянский язык, который бы, устраняя собой и делая излишним русский перевод, мог получить исключительное употребление в русской церкви. „Я полагал бы, – писал м. Филарет к рязанскому архиепископу Гавриилу 9 мая 1846 г., – согласно с вами приостановиться благословением на предположение архимандрита Поликарпа сделать новый перевод текста LXX толковников. И на что было бы делать новый перевод на один и тот же язык во всем согласный с прежним. Нередкая в наше время черта, что некоторые люди мнят знать дело, ревновать о пользе, службу приносити Богу, а в самом деле угадывают (и то не всегда удачно) мысль, которая теперь в моде и покровительствуется сильными, и служат ей, в надежде, что и она им послужит“¹⁵¹.

Об источнике этого предположения, равно как и другого, стоящего с ним в связи, о запрещении народу читать слово Божие, не двусмысленно, хотя, впрочем, только предположительно, писал преосв. Григорий к митр. Филарету: „не могу постигнуть, откуда происходит такое мнение? Не есть ли оно изобретение всегда скрытно действующих агентов латинства?“¹⁵².

После того, как не состоялось дело о провозглашении славянской библии в исключительном достоинстве, предположения обратились, в том же направлении, к исключительному употреблению славянского текста и греческого перевода LXX в духовных училищах при изъяснении священного писания, с устранением от сего текста еврейского, как испорченного. Косвенно через это подвергались запрещению все попытки перевода целых священных книг или только отдельных мест с еврейского и всякое обращение к еврейскому тексту. Преосв, Филарет, м. московский, и в этот раз отстоял равночестное достоинство еврейского и греческого текстов, представив в 1845 г. в Св. Синод пространную записку „о догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского перевода священного писания“. Записка эта еще при жизни митр. Филарета, но уже только в 1858 г., напечатана была в „Прибавлениях к творениям св. отцов“. Сущность её заключается в следующих главных положениях.

1) „В православном учении о священном писании тексту седмидесяти толковников надлежит усвоять догматическое достоинство, в некоторых случаях равняющее оный подлиннику и даже возвышающее над тем видом еврейского текста, какой представляется общепринятым в изданиях новейшего времени.

2) Впрочем уважение к тексту седмидесяти толковников не должно быть такое исключительное, чтобы текст еврейский надлежало оставить совсем без внимания. Справедливость, польза и необходимость требуют, чтобы и еврейский текст также в догматическом достоинстве принимаем был в соображение при истолковании священного писания.

3) Но, дабы при употреблении еврейского текста в пособие к изъяснению священного писания не дать места произволу, поставить в сем деле преграду против уклонения от точности православных догматов и охранить священную важность текста седмидесяти толковников в древней его чистоте, – для сего в учении о священном писании или в священной герменевтике должны быть предлагаемы охранительные правила, извлеченные из существа дела, и из примеров церковных и отеческих. – Между такими законными поводами к пользованию еврейским текстом указываются в частных случаях: приведение из него мест в священных книгах нового завета; толкования какого-либо места древними святыми отцами по еврейскому тексту и вообще какие-либо важные причины, понуждающие предпочесть еврейский текст греческому.

При употреблении текстов греческого перевода седмидесяти толковников и еврейского в пособие славянскому переводу книг ветхого завета, охранительным руководством должны служить, с приличным применением, те охранительные правила, которые ограничивают употребление текста еврейского в пособие греческому седмидесяти толковников“.

Легко видеть, что появившиеся вслед за сим переводы (Г. П. Павского и архим. Макария) священных книг ветхого завета на русский язык, и притом не с греческого текста, а с еврейского оригинала, шли в разрез с господствовавшими в то время понятиями.

После закрытия Библейского Общества перевод библии продолжали частные лица, убежденные в пользе этого дела и тем положившие основание для последующего, предпринятого снова уже в царствование Александра II, издания библии на русском языке. Мы разумеем переводы книг священного писания ветхого завета, с еврейского языка на русский, прот. Г. П. Павского и архим. Макария Глухарева. Г. П. Павский¹⁵³ продолжал переводить библию на русский язык, с студентами, в качестве профессора, и, переводя книгу за книгой, довел свой перевод до конца пророческих книг. Списки перевода передавались из курса в курс, пока наконец, уже по выходе Г. П. Павского из академии, студенты XIII курса (выпущенные в 1839 году), для облегчения себя в списывании классических уроков выпросивши, в 1838 году, у академического начальства позволения литографировать уроки, не увидели возможности осуществить свое желание отлитографировать находившиеся у них списки перевода книг священного писания с еврейского языка на русский. Разнообразие и неверность списков требовали выбора из них лучшего, и это дело, равно и сношение с литографщиком пажеского корпуса Мейером, единодушным желанием студентов поручено было Гошкевичу (бывшему потом членом пекинской миссии и русским консулом в Японии). Он собирал списки, сверял их и лучшие готовил к литографированию. По его распоряжению и при пособии его товарищей Хергозерского (наставника вологодской семинарии) и Захарова (бывшего потом также в пекинской миссии и генеральным консулом в Кульдже) – отлитографировано в 1838 – 1839 годах около 150 экземпляров следующих книг ветхого завета: Иова, Экклезиаста, Песни Песней, Притчей Соломоновых, Пророков больших и меньших. Цена каждого экземпляра обходилась около 15 руб. ассигнациями. Оттиски производимы были, под видом литографирования академических лекций, весьма осторожно.

Примеру студентов XIII курса последовали и студенты XIV курса, вышедшие в 1841 году, с большей ревностью и предприимчивостью. Для успешнейшего хода дела приглашены были студенты московской и киевской духовных академий. Главным распорядителем был студент XIV курса Жемчужин: он отбирал подписки от студентов, сколько кому из них нужно экземпляров, договаривал писцов, вел расчет с литографией и заботился об исправлении ошибок первого выпуска перевода. Жемчужин брал подписку от студентов с условием, чтобы получаемых экземпляров не давать и не посылать никому из лиц светских, а отсылать их только к одним духовным, и то собственно к профессорам и учителям семинарий; литографирование библии содержать в тайне. Из литографии Мейра в 1841 году выпущено около 300 экземпляров учительных и пророческих книг ветхого завета. Цена каждого экземпляра обходилась около 10 рублей.

Литографирование в обоих курсах предпринято было с целью облегчить, по возможности, разумение священных книг ветхого завета при домашнем их чтении и при переводе в классе с еврейского языка на русский, и в той уверенности, что греческий перевод LXX толковников, следовательно и славянский, в некоторых местах далек от еврейского и что, для уразумения сих мест, не излишне обращаться к самому подлиннику. Так как каждый из студентов желал иметь под рукою такое пособие и затруднялся списыванием: то, по этому убеждению, и обратились к литографированию, как средству дешевому и сберегающему много времени. – Подлинник для первого и второго литографирования библии выбран был, как сказано выше, из списков перевода, известного с давнего времени в здешней духовной академии под названием перевода придворного протоиерея Г. П. Павского. – Литографированные экземпляры студенты хранили у себя и пользовались ими на классе чтения священного писания и еврейского языка.

Делу этому суждено было принять большой и, можно сказать, громадный оборот из каких-то смутных опасений чего-то страшного и вредного, чего на самом деле не оказалось.

В конце 1841 года, член Святейшего Синода, киевский митрополит Филарет получил в С.-Петербурге письмо, присланное из Владимира, без подписи имени писавшего¹⁵⁴, следующего содержания:

„Св. апостол Иуда умоляет христиан подвизаться за веру, однажды преданную святым. Апостол Павел заповедует обличать дела тьмы. Сам Господь повелевает объявлять церкви о том, кто вводит в соблазн других. Слыша сии уроки, верующий христианин не может оставаться спокойным, когда пред его очами превращают истину Божию во лжу, вечную премудрость в буйство человеческое“.

„Недавно вышел в Петербурге литографированный русский перевод учительных и пророческих книг ветхо-заветного канона (исключая псалмов). Перевод показывает, что над ним трудился человек, сведущий в еврейском языке и способный владеть русским словом. Для христианина слово Божие есть семя духовной жизни, хлеб питающий и укрепляющий его на утомительном пути сей жизни, вода утоляющая жажду его в пустыни сего мира. Он ищет того же в переводе и с плачем отходит, находя в нем не глаголы Бога живого и истинного, но злоречие древнего змия, извратившего первую заповедь Божию и низвергшего все человечество в бездну вечного отчуждения от лица Божия. Можно бы почесть не важным сие дело, если бы оно произошло от неопытности и ошибочного выбора иностранных пособий; но, когда переводчик, не раз, не два, пересматривал свой перевод, когда при каждом пересмотре вводил новые лжесловия и когда авторитет его учености и слава многоведения грозят обширным распространением переводу: то ни молчание неуместно, ни терпение не спасительно“.

„Высокопреосвященнейший Владыко! Мысль, что Господь поставил вас стражем своей церкви, дает смелость мне, последнему служителю Его, обратиться к вашему высокопреосвященству и представить вашему вниманию некоторые из отступлений перевода от истины. 1) Читателя прежде всего поражают заблуждения касательно пророчеств, относящихся к Иисусу Христу и Его церкви. Читая перевод, не видишь ни одного предсказания о Его божественном Лице. Если же где и захотели бы видеть по причине ясного описания свойств и действий Спасителя, с совершенной точностью повторяемого евангелистами, то переводчик предлагает к таким местам замечания, давая совершенно другой смысл речам пророков. (В пример приведены перевод и изложение содержания пророчеств, заключающихся в книге пророка Исаии VII гл. ст. 11 – 16; XL – XLI глав; пророка Даниила о 70 седьминах). Сим духом неверия и лжи проникнут перевод и в других евангельских местах пророков. Странно противление, направленное против очевидной истины Духа Божия! Если переводчик не имеет сыновней веры в учение православной церкви и восхищается ветром лжеучения, навеваемым из-за пределов её: то и там он мог бы найти, если бы захотел, людей благомыслящих, которые, будучи даже последователями Лютера, строго однако же обличают превратное разумение пророчеств о Христе в своих собратьях и твердо защищают истинный смысл оных. В пример можно указать на Генгстенберга, который в трех книгах изобразил ветхозаветную христологию. 2) В переводе встречаются многие места, в которых переводчик усвояет св. писаниям мысли и слова недостойные богодухновенных мужей и противные намерению их. (В пример указано на замечание о книге Песнь Песней, на оглавление книги Иова и на деревенские фразы перевода начала 58 главы Исаии: „кричи во все горло, не умолкай“, что можно бы перевести так: восклицай, провозглашай от всей гортани, не умолкай). 3) Наконец переводчик не уверен в подлинности и достоверности многих частей“. (Последние 6 глав книги пр. Захарии, написанной после плена вавилонского, он приписывает современному пророку Исаии, упоминаемому в VIII гл. Исаии; книгу пророка Ионы называет повестью; неопределенно выражается касательно пророчеств Исаии).

„Высокопреосвященнейший Владыко! Змий начал уже искушать простоту чад св. православной церкви и конечно станет продолжать свое дело, если не будет уничтожен блюстителями православия, которым Господь вручил водительство своей церкви. Ужели допустить, чтобы враг сеял более и более свои плевелы посреди пшеницы, чтобы яд его беспрепятственно распространялся между верующими!“

Указав на неверности перевода, безымянный доноситель предлагает далее советы, как поступить с переводчиком, охранить церковь от угрожающей ей опасности и удовлетворить потребностям сынов церкви, жаждущих чтения слова Божия. „Нет нужды, говорит он, подвергать переводчика осуждению церкви и отлучению. Игнатий Богоносец заповедует молиться о еретиках. Ему нужно напротив, преподать пастырское наставление, нужно возложить на него временную епитимью, да дух его спасется в день Господа нашего Иисуса Христа. Нет нужды также отбирать экземпляры русского перевода; сей мерой можно только вооружить христиан против власти церковной. Распространению перевода способствует не желание читателей разделять мысли переводчика, но общее чувство нужды в переводе. Каждый христианин, для которого дорого спасение, тщится познать истину Божию сколько можно совершеннее, видя образцы и прямые заповеди о сем в самом св. писании. Но он не может удовлетворить себя славянским переводом, которого темнота и неверность по местам закрывают от него истину. У него нет другого перевода; он по необходимости обращается к мутным водам, чтобы чем-нибудь утолить свою жажду. Люди, получившие светское образование, давно уже не читают славянского перевода ветхого завета и прибегают к иностранным переводам. В купечестве некоторые желают, чтобы труд перевода взяли на себя по крайней мере светские. В учебных заведениях наставники и воспитанники для объяснения текстов должны также обращаться к подлиннику, и если он неизвестен, то к иностранным переводам. Священное достоинство славянского перевода неотъемлемо; его церковное употребление должно остаться неприкосновенным до времени. Но он не может доставлять полного назидания при домашнем чтении, ясного научения при школьных занятиях; его темнота так велика, что читатель не только не видит в тексте отношения к предмету речи, но и мысли, тогда как общее направление нынешнего времени ищет именно ясности понятий и не довольствуется темными представлениями об истине. Сии-то причины заставляют христиан приобретать русский перевод. И по сим-то причинам он распространился и продолжает распространяться в великом множестве, как в литографированных экземплярах, так и в рукописях“.

„Самое действительное средство воспрепятствовать распространению перевода состоит в том, чтобы удовлетворить общему чувству нужды верным переводом, обнаружить в полном свете самую истину, которая имеет довольно силы состязаться с ложью и одержать над нею победу. Справедливо, что при сем деле невозможно избегать роптания со стороны людей суеверных или упорствующих в темноте невежества. Но чем же виновны души, ищущие истины, чтобы из опасения возмутить покой суеверия и грубости, отказывать им в пище?.. Ни в какое время истина Божия не была скрываема от людей, преданных ей. Мы можем указать даже на многие отечественные примеры в доказательство того, как всегда заботились пастыри приблизить разумение слова Божия к понятиям и языку современному“.

„Конечно справедливо и то, что яркий свет священных книг может ослепить многих, знакомых с одним славянским переводом. Но ужели нельзя удержать и в русском переводе те славянские слова, обороты и словосочинения, которые отличаются ясностью, силой и выразительностью? Ужели нельзя соображаться в переводе с греческим текстом, также как с еврейским, чтобы отступления русского перевода от славянского не были слишком поразительны и чтобы не вошли в перевод ошибки, происшедшие от рук мазоретов и раввинов? Можно также помещать при каждой книге вступление в нее и под самым текстом краткие объяснения, чтобы неудобовразумительные места не дали повода к ложным толкованиям; можно в нескольких экземплярах поместить русский текст между еврейским и греческим, чтобы знающий сии языки видел подлинность перевода. Можно издавать священные книги не все вдруг, но по одной или по две в год, чтобы разнообразие откровения всегда содержало умы в благоговейной любви в нему. Можно сделать много другого, чтобы только не заграждать источника воды, текущей в живот вечный“.

Возвращаясь опять к литографированному переводу, неизвестный автор обращает внимание на те последствия, которые могут произойти от распространения „произведения сего нового Маркиона“, и заключает свое письмо так: „на русском языке едва-ли когда являлось такое богохульство, как в литографированном переводе“. В конце письма объяснено, что по такому же экземпляру сего письма послано к преосвященным митрополитам с.-петербургскому Серафиму и московскому Филарету.

Киевский митрополит Филарет, препровождая письмо это к обер-прокурору Святейшего Синода графу И. А. Пратасову (19 января 1842 г.), уведомлял, что, по поручению его, отыскан и доставлен ему один экземпляр этого перевода¹⁵⁵. „При самом поверхностном обозрении сего нечестивого творения – писал он – нельзя не видеть с глубоким прискорбием, какое важное зло для православной церкви и отечества нашего может произойти от распространения его в духовных учебных заведениях и в народе. Благочестивые предки наши по особенному промыслу Всевышнего о любезном отечестве нашем, принявши благочестивую христианскую веру во всей чистоте её, богодухновенные книги св. писания, на котором она основывается доселе, с благоговением хранили от всякого нововведения, как Драгоценнейшее наследие, как неоцененный дар Божий и залог временного благоденствия и вечного блаженства. Великая и священная обязанность наша, возложенная на нас Богом, сохранить сей закон и передать потомству нашему во всей его чистоте, дабы не постыдно явиться пред лице Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа в день откровения славы Его“. Поспешая, по долгу звания, препроводить к его сиятельству вышеозначенный экземпляр для принятия мер к открытию виновных в сем дерзком злоупотреблении и к прекращению распространения сей вредной книги в учебных заведениях и в народе, преосвященный просил обер-прокурора предложить о сем Святейшему Синоду для соборного рассмотрения этого важного дела.

Прежде чем внести это дело на обсуждение Св. Синода, обер-прокурор граф Н. А. Пратасов поручил директору Духовно-учебного Управления А. И. Карасевскому произвести об означенном переводе предварительное дознание.

А. И. Карасевский представил свой рапорт 10 февраля. В заключение собранных им сведений о литографировании библии студентами с.-петербургской духовной академии, он доносил, что бывший ректор академии (архим. Николай Доброхотов, впоследствии епископ тамбовский), инспектор и многие из наставников академии знали о литографировании перевода и имели у себя экземпляры оного; а потому и можно заключить, что литографирование производилось секретным образом не столько из опасения студентов на счет академического начальства, сколько по другим побуждениям. Опасались только высшего духовно-училищного начальства, так как в академии вообще принимали за достоверное, что об означенном переводе Святейший Синод имеет невыгодное мнение и будто бы этот перевод был напечатан в двадцатых годах и найден неправильным, а потому отобран у всех, получивших оный, и возвращен в канцелярию Св. Синода.

Вслед за тем, 11 февраля, московский митрополит Филарет донес Св. Синоду: „Получив в одном из трех экземпляров известный Св. Синоду из Владимира не подписанный донос о существовании литографированного неправильного перевода некоторых книг ветхого завета, с примечаниями, далеко уклоняющимися от истинного разума слова Божия и толкований св. отец, при уверенности, что по двум прочим экземплярам происходит надлежащее рассмотрение, немедленно почувствовал себя озабоченным в отношении ко вверенной ему епархии, чтобы не насеялись плевелы. Первую заботливость обращала на себя академия, в которой, при особенном расположении к любознательности, особенно надлежало опасаться, чтобы некоторые не были привлечены любопытством к неблагополучной новости... Почему предложил он, преосвященный, академическому правлению: 1) самым скромным и неформальным, но, по возможности, точным образом дознать: не находится ли экземпляров сего перевода у кого-либо в академии. 2) При сем изъяснить тем, у кого может он оказаться, что, представив его начальству теперь же добровольно, сим докажут они, что приобрели его только по любознательности, а не по участию в незаконном предприятии, и что они не разделяют тех неправославных мнений о пророческих книгах и пророчествах, которых выражением сделано сие издание. 3) Если экземпляры будут открыты и доставлены, положить их под печатью в надежное хранилище, а ему донести обстоятельно, не простираясь ни в какие дальнейшие действия и не допуская никакой гласности“.

По соображении, всех этих сведений, Св. Синод, „определением ¹³/₁₈ февраля, постановил: 1) Составив вернейший список лицам, получившим экземпляры перевода св. писания ветхого завета первого и второго литографирования, препроводить ко всем преосвященным епархиальным архиереям, с строжайшим предписанием – отобрать от тех лиц означенные экземпляры и представить в самоскорейшем времени в Св. Синод, поступив таким же образом и с рукописями, если бы оные у кого-либо, по тщательном разведании, оказались. 2) Им же преосвященным поручить: а) распорядиться, независимо от содержащихся в препровожденном списке указаний, к открытию чрез благонадежнейших духовных сановников у подведомственных им преосвященным лиц подобных литографированных или рукописных экземпляров и, если бы оные нашлись, поступить и с ними, как выше предписано, и б) обратить особенное внимание на понятие, какое имеют об означенных переводах воспитанники семинарий и училищ, и ежели обнаружится, что мнение их направлено в пользу сего нечестивого творения, вредного православию, стараться благоразумными мерами искоренять это пагубное мнение и доносить Св. Синоду о последствиях, по истечении каждой трети года, а между тем всемерно охранять неприкосновенность св. писания от самомалейших нововведений и все действия свои содержать в строжайшей тайне, не оглашая даже в консисториях и правлениях семинарий ни настоящего поручения, ни донесений, какие в исполнение оного будут посылаемы; 3) распоряжение об отборе экземпляров русского перевода от светских, ныне известных лиц, и надлежащее дознание об относящемся до литографии пажеского корпуса и содержателя её Мейера, предоставить г. обер-прокурору Св. Синода; 4) для дальнейшего дознания дела, сделать здесь, в С.-Петербурге, строжайшее исследование о том, кто именно и с чьего позволения переводил книги священного писания на русский язык; кто составлял замечания к сим переводам; кто и с чьего позволения передавал оные студентам в виде уроков; с какою, точно целью предпринято все сие и самое литографирование переводов; почему академическое начальство не воспрепятствовало сему, или, по крайней мере, не донесло о том высшему начальству в свое время, тогда как одно единомыслие воспитанников в предмете, не составляющем училищных занятий их, и действование в тайне, а наиболее – самопроизвольные сношения воспитанников не одной, а трех академий между собою, долженствовали обратить на себя внимание начальства, обязанного долгом своим не терпеть такого образа поведения в духовных воспитанниках; и наконец действительно ли то самое количество экземпляров было отлитографировано, какое ныне сделалось известным, или более, куда разосланы остальные экземпляры и не имеет ли все сие других каких-либо последствий. Производство сего исследования, с сохранением возможной тайны, поручить преосвященному епископу ревельскому Венедикту¹⁵⁶, с директором духовно-учебного управления и ректором курской семинарии, архимандритом Варлаамом¹⁵⁷; 5) о прикосновенности к настоящему делу студентов московской академии производить на месте особые расследования, собственно в Москве через преосвященного викария тамошней епархии¹⁵⁸, а в академии и вифанской семинарии через преосвященного епископа Агапита и члена синодальной конторы донского архимандрита Феофана... А как носятся здесь слухи, что издание библии было повторено в Москве в большем количестве экземпляров, то и на сие обстоятельство обратить внимание, для зависящих соображений при допросах и дальнейших, по имеющим открыться сведениям, действий; 7) производство следствия об участии в сем деле студентов киевской академии поручить викарию тамошней епархии Чигиринскому епископу Иеремии, с настоятелем киевского николаевского монастыря, архимандритом Авксентием; 8) о ходе дела следователи имеют уведомлять г. обер-прокурора Св. Синода ежемесячно, а в случае особенных открытий – в то же самое время; 9) от преосвященного тамбовского Николая потребовать, чтобы он представил в Св. Синод с первой почтой подробное объяснение по сему делу сообразно с открывшимися обстоятельствами..., поступив таким же образом и в отношении тамошнего ректора архимандрита Иоасафа. – Как в деле есть показание на протоиерея Павского и на других в составлении означенных вредных для церкви перевода и примечаний, то предоставить членам Св. Синода – митрополитам киевскому и московскому, в присутствии обер-прокурора Св. Синода, призвать кого будет следовать, для истребования нужных объяснений“.

Митрополита Серафима не было в Синоде при рассуждении об этом деле; но, прочитав синодский протокол, он писал к обер-прокурору 1 марта 1842 г.: „По болезни моей, я не мог принять личного участия в рассмотрении поступившего в Святейший Синод дела об оказавшемся здесь искаженном и нечестивом переложении учительных и пророческих книг ветхого завета, изданном в тайне и распространенном посредством литографирования; но, по особенной важности случая, вменяю себе в обязанность, собрав на одре болезни остаток сил, сообщить вашему сиятельству соображения и мысли, какие внушают мне долг моего звания, святость присяги, сыновняя преданность к нашей древней отечественной православной вере и опыты долголетнего служения святой церкви. При известии об упомянутом переложении, я исполнился душевного прискорбия, как потому, что такое злоупотребление святыней очевидно угрожает той чистоте, в которой учение веры преподавалось в отечестве нашем, ограждаемом от пагубных иноземных суемудрий помощью Божией и попечением благочестивейшего Государя Императора, так и потому, что такое злокачественное посягательство явилось от имени и посреди духовного юношества, от которого мы ожидаем верных и усердных пастырей и служителей церкви, воспитывающей их своими трудами и пожертвованиями. Рассматривая сей случай со всех сторон, я, к великому прискорбию, усматриваю в нем горестное последствие тех ложных на счет употребления слова Божия понятий, которые, быв некогда занесены к нам иноверцами и увлекши умы некоторых у нас, угрожали иерархии – подрывом во власти, народу – воспитанием в нем обольстительного, но вместе и гибельного, чувства независимости от церкви, православию – испровержением коренных начал его; ибо, по учению православной церкви, священное писание предано Богом не народу, а сословию пастырей и учителей, и уже через них народу. Зловредные мнения, пресечение коих требовало великих усилий от истинного усердия к церкви¹⁵⁹, возродившись ныне и явившись во всем своем безобразии, на самом опыте показали, как глубоко вкореняются и с каким трудом врачуются подобные недуги. Нечестивое преложение священного писания тем больше возбуждает негодование и скорбь, что оно явилось тогда, когда православная церковь наша так недавно еще одними истинами своего неповрежденного учения возвратила к себе миллионы отпадших чад¹⁶⁰, когда начинают вразумляться и другие, погрештельно укоряющие нас в допущении перемен, и когда церковь наша с утешением видит возрастающим благочестивое чувство в народе, возбужденное примером благочестия в Государе“. В этих мыслях митрополит Серафим предлагал: 1) дознать с полной достоверностью, кто именно тот или те, которые возбудили студентов приступить к такому делу: ибо не может он допустить, чтобы студенты приступили к тому сами, без руководства, без опыта, без связи с прежним воспрещенным образом мыслей; и затем виновным пресечь всякую возможность посягать на подобные действия, испытав совесть и тех, которые почему-либо знали о существовании зла и оказывали греховное равнодушие, не поспешив обнаружить того, как требовали и присяга, и польза церкви, и 2) усилить меры, которые уже приняты г. обер-прокурором и на которые он, преосвященный митрополит, всегда взирал с истинной признательностью, призывая на них благословение Божие, чтобы на будущее время все воспитание духовного юношества направлено было к сохранению во всей неприкосновенности прямого православного учения веры и ограждено от всякого колебания мыслями иноверных, и чтобы никто ни под каким видом и предлогом не отваживался посягать на переложение священного писания, долженствующего оставаться в том виде, в каком оно принято нами от наших благочестивых предков и до ныне служило залогом нашего благоденствия. „Глубоко убежденный в сей истине, – писал преосвященный митрополит, – я старался ограждать ее, по мере сил моих, во все продолжение моей службы, готов изойти и теперь с тем же усердием, а если Господу Богу угодно будет оставить меня на одре болезни, то передаю ее вашему сиятельству, как мое последнее желание, как завещание архиерея, служившего до глубокой старости церкви и Государю в истинной к ним любви и преданности. Зная вполне образ мыслей вашего сиятельства, совершенно православный, и ваше усердие к службе Его Императорского Величества, я остаюсь покойным и утешаюсь мыслью, что вы примете все нужные меры в сем столь важном случае, прося вас, милостивый государь, передать мои мысли и Святейшему Синоду, если я не возмогу в скором времени присутствовать в оном“.

Преосвященные митрополиты московский и киевский не знали еще об этом отношении митрополита Серафима к обер-прокурору Святейшего Синода.

Вероятно всязи с делом о переводе Г. П. Павсвого, „как-то в частной дружеской беседе двух митрополитов, (киевского и московского) зашла речь о неясности и неверности в разных местах славянского перевода библии. Рассуждая, как бы поправить важнейшие ошибки и неточности, не ожидая нового переложения, они пришли к такому заключению, что можно – где присовокупить истолкование, где заменить непонятное слово и неправильное выражение иным словом и выражением, где пояснить смысл в кратком перечневом содержании в оглавлении той или другой книги, песни, послания и т. д. Но, по слову Божию (Луки XII, 2, 3): „Нет ничего сокровенного, чтобы не открылось, ни тайного, чего бы не узнали“. Узнал об этом разговоре и обер-прокурор. Деятельный, восприимчивый, пламенный, граф Николай Александрович является к Филарету московскому и, с обычной ему прямотою, спрашивает его: справедлив ли дошедший до него слух? М. Филарет, со свойственною ему искренностью, передал случившийся разговор слово в слово. Тогда обер-прокурор спросил: не решится ли он дать ему записку о таком важном вопросе, чтобы самому в него вдуматься и оценить мнение двух старших членов Синода? „Охотно, сказано в ответ; я не отрекусь от своих слов и, что говорил вашему сиятельству, то же скажу и на письме“¹⁶¹.

Вследствие этого разговора, московский митрополит Филарет изложил свои мысли в записке и 28-го февраля препроводил ее к графу Н. А. Пратасову. Записка была следующего содержания: „Ложное, несообразное с достоинством священного писания и вредное понятие о пророчествах и некоторых книгах ветхого завета, которое выразилось и более или менее распространилось посредством литографированного перевода, требует врачебного средства. Одни запретительные средства не довольно надежны тогда, когда любознательность, со дня на день распространяющаяся, для своего удовлетворения бросается во все стороны и тем сильнее порывается на пути незаконные, где не довольно устроены законные. Посему нужно позаботиться о доставлении правильного и удобного пособия к разумению священного писания. Для сего представляются испытанию и выбору следующие предложения: I) издавать постепенно истолкования священных книг, начиная с пророческих, на которые особенно сделано нападение и которых истолкование основательное особенно важно по отношению содержания их к новому завету. В основание истолкования должны быть положены: а) греческий текст семидесяти толковников; б) где нужно, по выражению блаженного Иеронима, истина еврейская, то есть, текст еврейский¹⁶²; в) самоистолкование священного писания ветхого завета в новом; г) толкования святых отец. Толкования не должны быть обременительны пространством и тяжелой ученостью; но кратки, просты, направлены к утверждению веры и к назиданию жизни. II) Сделать издание всей славенской библии, приспособленное к удобнейшему употреблению и разумению. Чтобы оно не было слишком огромно, надобно исключить из него прибавочные статьи, как то: обширный отчет в прежних поправках текста и обремененный ненужными словами каталог собственных имен. Вместо того над каждой главой славенского библейского текста, долженствующего в составе своем остаться неприкосновенным, кратко, но достаточно, изложить её содержание и напечатать отличительными мелкими буквами. Такое указание содержания вообще будет полезным направлением внимания и размышления читающего, особенно же в главах пророческих и трудных руководствовать будет к правильному разумению текста. Затем под конец главы, где нужно, также отличительными мелкими буквами, напечатать краткие примечания, в которых: а) объяснить темные слова и выражения текста; б) для текстов более темных указать на другие места священного писания, более ясные и служащие к объяснению оных; в) в пророчествах кратко указать на главнейшие события; г) на некоторые тексты, особенно вредным образом злоупотребляемые лжеучителями, сделать краткие предохранительные истолкования. Например, текст: суть скопцы, иже скопиша себе царствия ради небеснаго, истолковать так, чтобы скопец, раскрыв библию для защищения своего учения, нашел тотчас опровержение¹⁶³. III. Издать славенскую библию, с означением над каждой главой её содержания; а на конце приложить словарь невразумительных слов с истолкованием оных, который впрочем, надобно признаться, трудно сделать удовлетворительным – потому, что темнота не всегда состоит в слове, а часто в составе слов, которые порознь вразумительны, и потому, что читателю утомительно часто перекидываться от текста к словарю“.

Получив записку и проверив, разумеется, рассказ одного митрополита рассказом другого (киевского), граф Н. А. Пратасов должен был поговорить о ней и первоприсутствующему Серафиму, который, с закрытия библейского общества, постоянно был против перевода библии. Граф, с его конечно слов – мы буквально передаем рассказ Н. В. Сушкова – велел, для соблюдения канцелярской тайны, в своей канцелярии написать от него к себе отношение в том смысле, что нельзя допустить никаких толкований на священное писание¹⁶⁴. Отношение митрополита Серафима к графу Пратасову подписано 4 числом марта.

„Рассмотрев – писал митрополит Серафим – присланную мне записку московского митрополита Филарета, составленную им по случаю появления литографированной библии, нахожу изложенные в ней предположения: 1) излишними. В православной церкви сохранение и распространение спасительных истин веры обеспечивается сословием пастырей, которым, с сей именно целью, и преподается дар учительства и которые нарочито к тому приготовляются в духовных заведениях. Сей путь наставления народа, как единый законный, сохранялся и сохраняется в нашей православной церкви во всей силе. Если явившийся перевод есть плод одной любознательности, надобно дать ей другое направление, более соответствующее пользам церкви; 2) опасными. Постепенное издание толкований святых отцов, как было, так и будет самым полезным подвигом для святой церкви. Но толкования священного писания; основанные или на собственном суждении толкователя, или на сравнении отеческих толкований одного с другим, равно как и текста еврейского с греческим, могут ослабить благоговение, питаемое православными к св. отцам, и предметы веры сделать предметами одного холодного исследования. Издать же библию со внесением в нее каких бы то ни было оглавлений и замечаний, по самой краткости своей, неудовлетворительных, значило бы умам праздным подать повод к спорам, разномыслию и многим заблуждениям. Такое издание не только не уничтожит соблазна, произведенного нечестивыми примечаниями к тексту литографированного перевода, но еще произведет новый соблазн, заронив в умы мысль, что как будто святое слово Божие имеет нужду в человеческом оправдании и что народ может быть судьей в делах веры. По сим причинам, согласно с тем, как я уже писал к вашему сиятельству по получении известия о появлении литографированного перевода, полагаю: оставив священный текст библии в том точно виде, в каком он теперь, обратить все внимание на предметы учения в семинариях, строжайше воспретить наставникам в учении богословском выходить за пределы, православной нашей церковью положенные, а равно и самую организацию учебной части в духовных заведениях подвергнуть строгому рассмотрению. Мысли сии прошу вас, милостивый государь, передать и Св. Синоду“.

Граф Н. А. Пратасов предложил о содержании всех трех бумаг Святейшему Синоду. При этом никаких рассуждений не было. Московский митрополит полагал, что за несогласием первоприсутствующего с мыслями двоих из членов Синода, предположение их само собою уничтожилось. Между тем обер-прокурор доложил об этом Государю, как о разногласии, происшедшем между членами Синода.

16 марта он объявил Святейшему Синоду, что бумаги эти, вместе с отношением преосвященного митрополита киевского и вышеизложенным определением Святейшего Синода ¹³/₁₈ февраля, представлял он на Высочайшее благоусмотрение Государя Императора, и что Его Императорское Величество Высочайше соизволил утвердить сказанное определение и вполне одобрить мнение митрополита Серафима; с прискорбием же усматривая из настоящего случая виновность духовных начальств – в недосмотре или в допущении столь пагубного направления, вместе с сим Высочайше повелеть соизволил, чтобы со всей строгостью дознано было и донесено Его Величеству, кто именно между начальствующими и вообще из духовенства виновен в соучастии по сему делу, и в какой степени, и чтобы Святейший Синод, согласно с упомянутым мнением митрополита Серафима и по прямому долгу своему, усилил меры к охранению книг священного писания в настоящем их виде неприкосновенно и к утверждению всего воспитания духовного юношества на истинных началах нашего древнего православия, посредством скорейшего преподавания правильных к тому руководств.

„При подписании протокола о выслушании Высочайшего отзыва, Филарет киевский настаивал, чтобы в протокол была введена справка о том, что в Синоде не было суждения об исправлении славянской библии, – что разговор об этом был в частной беседе двух товарищей на дому, – что если затевать дело, так надобно прежде предложить возбужденный вопрос присутствию, отобрать мнения всех членов и тогда уже пойти с докладом к Императору. Филарет московский мало-помалу успокоил и убедил его не заводить тяжбы, в сущности не с канцелярией прокурорской, а с первоприсутствующим, на великий соблазн церкви; он смиренно присоветовал не воздавать оскорблением за оскорбление, не гневаться, покориться“. „Не менее того, отпрашиваясь на лето в свою епархию, он кротко, но твердо высказал всю свою правду обер-прокурору, т. е., что лучше было бы провести это дело через Синод. „Что ж, вы разве не вернетесь в Синод“? – „Прикажет Государь – не могу ослушаться. А сам по себе не вернулся бы“. – „Почему“? „Потому что так дело вести нельзя и опасно“¹⁶⁵.

В исполнение Высочайшего повеления и утвержденного оным определения Святейшего Синода, 31 марта посланы указы ко всем епархиальным архиереям с приложением реестров лиц, получивших экземпляры русского перевода библии. Для дальнейших же распоряжений относительно производства здесь, а также в Киеве и Москве, предположенных упомянутым определением исследований и составления по Высочайшему повелению учебных руководств для воспитания духовного юношества – передана надлежащая из синодского определения выписка в Духовно-учебное Управление при Святейшем Синоде.

Вслед за тем вступила в свое действие Комиссия, учрежденная для истребования объяснений от протоиерея Г. П. Павского. Комиссию составляли митрополиты киевский и московский и граф Пратасов.

Для пояснения дела в самом существе его, мы должны сказать, что 1) перевод Г. П. Павского сделан был исключительно с еврейского текста. Г. П. до конца жизни сохранил некоторое предубеждение против смешанного перевода библии с еврейского и греческого текстов. „Это – говаривал он – ни то, ни сё, ни еврейская, ни греческая библия“. 2) Перевод его, вполне соответствуя еврейской библии по тексту, весьма часто отступает от неё, как и от славянской, в расположении отделов (глав и стихов) той или другой книги; например, он отделял то, что считал древним источником или поздней вставкой в книге, от того, что, по его мнению, прямо принадлежит её писателю; соединял главы и стихи, размещенные уже известным и общепринятым порядком в еврейской библии, в одно место по однородности содержания, или располагал их по хронологическому порядку. 3) Перед отдельными книгами и некоторыми частями книг он сделал более или менее пространные надписи, в которых излагал содержание этих отделов и указывал предметы, к которым относятся эти части. Надписи эти играют весьма значительную роль в деле о его переводе.

Комиссия, пригласив 20 марта протоиерея Г. П. Павского в свое собрание, предложила ему следующие вопросные пункты: 1) Во время нахождения вашего профессором еврейского языка в с.-петербургской академии, переводили ли вы на русский язык пророческие и учительные книги ветхого завета, и какие именно? 2) Если это действительно было вами сделано, то когда именно и в каком виде, т.-е. в виде ли классических лекций, или особенным домашним переводом, и имеете ли вы у себя ныне экземпляр сего перевода? 3) Вами ли составлены к разным частям сего перевода оглавления, введения и примечания, ныне вам предъявляемые из литографированного экземпляра, и когда? 4) С вашего ли согласия литографирован был этот перевод студентами здешней духовной академии XIII и XIV курсов, кому из них дано такое согласие и с какой целью?

На эти вопросы протоиерей Г. П. Павский отвечал письменно.

На первый: „Во время преподавания уроков в академии я перевел все указанные здесь книги, кроме Песни Песней. Сию книгу я перевел для себя собственно, и как она дошла до учеников, я не знаю. Я из товарищей своих, священников, помню, давал ее священнику К-го с. Ф. С-му и другим, которых не помню. Из числа пророков, книга Иезекииля переведена мною по увольнении меня от академии, когда я был уже на покое; но, как перевод перешел в руки студентов, совершенно не знаю“.

На второй: „Я переводил сии книги постепенно, начиная с первых курсов. И, помнится, начал с книги Иова; потом перевел Псалтирь, которая, будучи пересмотрена в особом комитете, напечатана; после того – прочие вышеуказанные книги. Я делал перевод в классе и потом переведенное отдавал ученикам на бумаге в виде лекций. Некоторые из таких бумаг я имею и ныне“.

На третий: „Мною составлены и оглавления и введения и примечания. Только над книгой Екклезиаста надписание не похоже на мое. И большая надпись глав Исайиных от XL и далее не моя. Только первые два отделеньица, в которых говорится вообще о содержании сих глав, мои“.

На четвертый: „Перевод мой литографирован совершенно без моего согласия и ведения. Я никому не давал сего согласия. И даже, услышав о литографированных экземплярах, не хотел иметь у себя ни одного из них“.

Прочитав эти ответы, Комиссия нашла нужным предварить протоиерея Г. Павского, что „Святейший Синод, в исполнение особого Высочайшего повеления, требует от него точных ответов и надеется, что он даст таковые со всей искренностью. Протоиерей Г. П. Павский отвечал, также письменно: „Я показания сии делал совершенно искренно. Да мне и нет нужды таить что-нибудь; потому что перевод мой делан был не тайно и уроки мои ученикам преподаваемые были открыто в глазах начальства“.

В тот же день (20 марта) даны были протоиерею Павскому дополнительные вопросы: 1) Слова пророка Исаии в VII главе: Се Дева во чреве приимет и проч., признаете ли вы пророчеством о рождении Иисуса Христа от Девы Марии – в истинном и буквальном смысле, и если признаете, то для чего не надписали сего в признанном вами заглавии той главы? 2) Пророчество Исаии XI гл. признаете ли вы истинно и буквально относящимся к Иисусу Христу, и если признаете, то почему ясно не означили сего в признанном вами надписании сей главы? 3) Пророчества Исаии, начиная от XL-й главы и далее, признаете ли вы, истинно и буквально относящимися к Предтече Господню, к страданию, смерти, воскресению и прославлению Иисуса Христа и к христианской церкви, и если признаете, то почему в признанном вами общем заглавии сих пророчеств не указали сих важных истин, а назвали оные только утешительным посланием к пленным иудеям? 4) Пророчества Даниила о семидесяти седминах признаете ли вы истинно и буквально относящимися ко времени пришествия Иисуса Христа, и если признаете, то почему не объяснили сего в примечании, а написали совсем другое? 5) Пророчество Иоиля II-й главы 28 стиха, и далее признаете ли вы относящимся к сошествию Святого Духа на апостолов, и ежели признаете, то почему не объяснили сего в примечании, а написали совсем другое?

Протоиерей Павский отвечал:

На первый вопрос¹⁶⁶. „Слова пророка Исаии: Се Дева и проч., признаю точно о рождении Мессии от Девы в буквальном смысле. Пророк Исаия ожидает очень скорого избавления посредством Искупителя. Он полагает, что в это именно время совершится сие избавление. Точно так и скорое наступление царствия Божия изображается у пророка Михея. И там сказано, что страдания народа кончатся скоро, когда имеющая родить родит сына. В заглавии сей главы я не объяснил этого потому, что положил себе за правило не вносить в заглавия ничего догматического, а только писать ход речи и содержание“.

На второй вопрос¹⁶⁷: „И это пророчество признаю относящимся в Иисусу Христу, яко царю. А в заглавии не надписал опять потому, что здесь ясно описаны характеры его царственного достоинства, а я указываю в заглавиях один ход речи и не делаю никаких толкований“.

На третий вопрос¹⁶⁸: „Пророчества я разделяю на три рода: 1) инде прямо и буквально говорится о жизни и о действиях Спасителя; 2) инде молится пророк или представляет другое современное лицо молящимся и действующим, но вдруг по сходству действий переносится мыслию в будущее. 3) Пророчества Исаии о страдании, смерти и воскресении, и прославлении я отношу к первому роду; а пророчество о Иоанне Крестителе – ко второму. Как тогда пророк велел очищать путь шествующему Господу, так Иоанн Предтеча очищал путь перед Иисусом. Пророчество, содержащееся в 21-м псалме, тоже относится ко второму роду. Там пророк описывает страдания лица исторического и вдруг переносится в духе своем к будущему великому страдальцу, говоря о нем: „ископаша руце мои и нозе мои; разделиша ризы моя и о одежди моей меташа жребий“.

На четвертый вопрос¹⁶⁹: „Сказанное у Даниила о семидесяти седьминах мною объяснено в примечании к сем месту. Я это отношу ко временам, предшествовавшим явлению Мессии. В других же местах Даниила часто говорится и о царстве Мессии“.

На пятый вопрос¹⁷⁰: „Пророчество сие без всякого сомнения относится в излиянию Святаго Духа на апостолов и прочих уверовавших в Иисуса. В примечании я то же самое сказал, только собственными словами пророка Иоиля“.

„В заключение всего объясняю, что в моих надписаниях над пророческими речами я постоянно держался правила, что догматические объяснения не должны относиться к моему предмету. Я, как переводчик, и не должен был это делать. Догматические объяснения относятся к догматическому богословию“.

„Все священное писание я признаю богодухновенным по слову апостола: всякое писание богодухновенно. Если в составе писания есть изречения по-видимому небогодухновенных лиц, то сии изречения потому сделались священными и богодухновенными, что приняты пророками в состав священных книг“.

Между тем один из членов Комиссии, киевский митрополит Филарет, подал прошение об увольнении его в епархию. 16 апреля граф Пратасов предложил Святейшему Синоду о Высочайшем соизволении на увольнение преосвященного Филарета в Киев к исполнению лежащих на нем по епархиальному управлению обязанностей. Филарет выехал из С.-Петербурга 3 мая; но с 16 апреля уже не принимал участия в Комиссии¹⁷¹. Обязанности его возложены были на вызванного в С.-Петербург к присутствованию в Св. Синоде рязанского архиепископа Гавриила (товарища Г. П. Павского по академии).

В том же апреле, во исполнение особого Высочайшего повеления, протоиерею Павскому сделаны были увещания о чистосердечном открытии истины по настоящему делу. Последствием этого увещания было то, что Г. П. Павский представил московскому митрополиту новые объяснения, одно 24-го, другое 30 числа.

1) „При первых ответах моих, данных Святейшему Синоду, – писал Г. П. в первом из этих донесений, – я, написав собственноручно, что не сомневаюсь в рождении Спасителя от Девы, тут же в объяснение следующих 15 и 16 стихов VII главы Исаии присовокупил, что пророк ожидает этого события очень скоро. По достаточном размышлении и соображении, я нахожу теперь слова мои необдуманными. Они произошли тогда от нечаянности вопроса, предложенного мне, и от того, что, делая перевод, я думал единственно о точном выражении смысла речи, а о связи стихов между собою и о герменевтических средствах объяснить связь их, вовсе не помышлял. Прежние слова свои нахожу необдуманными, потому что они предполагают в пророке слишком малое знание будущего. Конечно, пророки во многих случаях не так ясно и открыто видели будущего Спасителя, как евангелисты – настоящего. Они, по уверению апостола Петра (1Петр. I, 11), исследовали, на которое и на какое время указывал бывший в них Дух Христов, когда Он предвозвещал Христовы страдания и последующую за ними славу; но их исследования не были так догадочны, как представлено в моих необдуманных словах. И потому я отрекаюсь от слов моих, считая их неуместными“.

2) „В первом объяснении моем я сказал, что слова: глас вопиющего в пустыни и проч., могут относиться к Предтече только сравнительно, т.-е., как древние пророки передавали радостную весть народу об освобождении его из плена вавилонского, так Иоанн Креститель указывал на грядущего Мессию, который будет искупителем всего рода человеческого. Теперь, по многократном перечитывании всей пророческой речи (Исаии XL – LXVI), я удостоверился, что 3-й стих XL главы буквально можно отнести к Иоанну Крестителю, как предвестнику великого избавлении. Вся утешительная речь, касаясь отчасти времен вавилонского плена и освобождения из него, преимущественно относится к дальнейшим временам прославления народа Божия и искупления всего рода человеческого. Следовательно и благовестники иерусалимские, к которым в начале речи (XL, 1 – 10) и после (LII, 7, 8. LXII, 6, 7) обращается пророк Исаия, советуя им проповедовать о шествии Бога Спасителя и Искупителя, могут принадлежать разным временам. Одни жили во времена вавилонского плена и предвещали освобождение из него; другие жили в последующие затем времена. К числу сих последних принадлежит Предтеча Иоанн, удостоившийся в пустыне приготовлять путь шествующему в мир Спасителю и видеть Его собственными глазами“.

3) „Когда шла речь о таких пророчествах, в которых пророк, изображая современное историческое лицо, служащее прообразованием Искупителя, вдруг переносится духом к первообразу и несколькими чертами изображает его самого: тогда я неосторожно привел в пример такого пророчества 21-й псалом. Мне надлежало бы привести 71-й псалом, в котором пророк сначала говорит о Соломоне и вслед за тем несколькими чертами изображает Царя славы Христа; а 21-й псалом весь от начала до конца описывает страждущего Мессию“.

4) „В моих замечаниях на книгу пророка Даниила я предложил мнение, что 70 седьмин оканчиваются вместе с кончиной Антиоха Епифана, ужаснейшего врага народа Божия, и что последняя полседмина суть те три года с половиной, в которые он ужасно теснил и губил иудеев и, усиливаясь отменить еврейский закон и богослужение, осквернил жертвенник идольскими жертвами и выставил при храме мерзость запустения. Это мнение не мое, но оно показалось мне вероятнейшим по многим соображениям, и потому я выставил его в своих замечаниях, предоставляя каждому на волю, принять его, или не принять. Поскольку расчисление 70 седьмин есть чисто хронологический вопрос, ни мало не касающийся догматов какой-либо церкви, то решение его предоставляемо было воле каждого. И потому касательно решения сего вопроса составилось у богословов не менее 50 мнений, к числу которых принадлежит и мое. Вот доказательства в защиту принятого мною мнения. Пророк Даниил, живший в то время, когда пророчество Иеремиино о 70-ти-летнем страдании иудеев должно было исполниться, обращается в молитве в Богу, чтобы Он помиловал наконец, по обещанию Своему, народ свой, снял с него беззакония и водворил на земле правду, восстановил святый град Иерусалим и святый дом Свой во Иерусалиме. Бог через ангела Своего отвечает Даниилу, что точно приидет время, когда сделан будет конец беззакониям, сняты будут грехи, загладятся преступления и введена будет вечная правда и положится печать на пророково (Иеремии) видение и освятится святое святых. Но перед этим блаженнейшим временем вот что будет с иудейским народом и со святым домом Божиим: ему назначено ждать не 70 лет, а 70 седмиц лет до того, как сделан будет конец беззакониям. Седмь седмиц лет (49 лет) произойдет с того времени, как вышло слово (Иеремии) до знаменитого помазанника (Кира). В это время город будет в запустении и храм в развалинах. Потом в течение 62 седмиц вновь обстроятся улицы и стены, посреди тесных обстоятельств. Из истории известно, что после Кира строители города и храма встречали множество препятствий. После всего этого, при конце 62 седмиц, низложен будет некий помазанник (предшественник Антиоха Епифана, Селевк Филопатор и оставит престол не своему. Войско наступившего по нем государя разорит город и святилище, и конец от него, как от наводнения, и до скончания войны опустошительное истребление. В течение одной седмицы он вступит в тесную связь с многими и в течение полседмицы прекратит жертвы и приношения и на крыле храма будет ужасная мерзость (мерзость запустения), и наконец окончательная гибель прольется и на самого опустошителя. Кто со вниманием читал всю книгу пророка Даниила и сличал в ней параллельные места, тот не может не узнать в последнем, здесь описанном, государе Антиоха Епифана, гонителя иудеев. И прежде и после IX главы он описывается так: от одного из них (от царства сирийского) вышел один рог не меньше, который крайне величался на юге, на востоке и на крае земель (Иудее). И возрос до небесного воинства и низринул на землю часть сего воинства и звезд и попирал их. И на вождя воинства восстал, и у него отнята всегдашняя жертва, а место святилища его оставлено в небрежении. И воинская стража поставлена близ жертвенника всегдашней жертвы с беззаконным намерением, VIII, 9 – 12. В другом месте (XI, 30 и 31) еще яснее: возвратившись (из похода в Египет, где успехи Антиоха Епифана остановлены были римским сенатом), он рассвирепеет на святый завет и обратит внимание на оставивших святый завет. И войско от него поставлено будет, которое осквернит святилище укрепленное, остановит всегдашнюю жертву и поставит ужасную мерзость (мерзость запустения). Седмица и полседмица лет тоже – не раз упоминается в видениях Даниила. Седмица, в которую страдали иудеи от Антиоха, точнее определяется в 2300 вечеров и утр, т.-е. суток. Полседмица на пророческом языке неоднократно делится так: время (год), времена (два года) и полвремени (полгода). VII, 25 и XII, 7. О мерзости запустения, поставленной Антиохом близ храма, сказано в книге Даниила дважды, но и еще не раз говорится и в исторических Маккавейских книгах. И посла царь (Антиох) книги рукою вестников в Иерусалим, и во грады Иудины, да пойдут вслед законов чуждых земли, и возбранят всесожжения и жертву, и возлияние от святыни, и омерзят суботы и праздники и осквернят святыню и святых... И создаша мерзость запустения на олтаре Божии (1Мак. I, 44 – 46, 54). Во второй книге Маккавейской о том же происшествии сказано так: посла царь... осквернити же и во Иерусалиме храм, и нарещи Диа Олимпийского (VI, 1 – 2). Когда Иуда Маккавей с поборниками закона снова овладел храмом и очистил его от осквернения, тогда опять сказано: и разориша мерзость, юже созда (Антиох) на олтари во Иерусалиме. Время осквернения храма, по сказанию Иосифа Флавия, продолжалось около трех лет с половиной (Войн. Иуд. I, 1). Взяв, таким образом, во внимание параллельные места одного и того же писателя и сличив сказанное в них с историей, я, кажется, не без причины полагаю, что 26 и 27 ст. IX главы Даниила изображают жестокости Антиоха Епифана, отменившего жертвы при храме иерусалимском, а не искупительные страдания Спасителя, как представлялось древним толковникам, положившие конец жертвам и обрядовому закону. Правда, и в IX главе говорится о пришествии Спасителя, который загладит грехи и введет вечную правду и своим явлением в храм освятит его, но это не в 26 и 27 стихах. Вот тот стих IX главы, в котором предрекается наступление царства Мессии: народу твоему и святому городу твоему назначено ждать семьдесят седмиц до того, как сделан будет конец беззакониям, сняты будут грехи, загладятся преступления и введена будет вечная правда и положится печать на пророково видение и освятится святое святых (IX, 24). А следующие за ним стихи 25, 26 и 27, как я сказал, описывают времена, предшествующие царству Божию. Древние толковники, без сомнения, построили свое толкование на основании неверного греческого перевода и особенно на имени Хριστος – помазанник, прилагая его к Искупителю рода человеческого. Но кто ныне не знает, что имя сие относится и вообще к царям? И именно у пророка Исаии сим именем назван Кир, царь персидский, – XLV, 1. Если последние два стиха IX главы отнести к Антиоху Епифану, поставившему при храме мерзость запустения; то не будет ли это противоречить словам Спасителя, когда он, говоря о предстоящем разорении Иерусалима, сказал егда узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком, стоящую на месте святе: иже чтет да разумеет? – Нет. Спаситель говорит здесь только, что мерзость запустения, о которой говорит Даниил и которая совершилась во Иерусалиме во дни Антиоха, снова повторится в подобном виде при будущем взятии и опустошении Иерусалима. Точно так же евангелист Матфей приводит слова из ветхого завета, когда они должны относиться как к прежнему происшествию, так и к новому, случившемуся пред его глазами. Например, когда он говорит, что младенец Иисус оставался в Египте до смерти Иродовой и что возвратился из Египта уже после, тогда приводит слова Осии: от Египта воззвах сына моего XI, 1. Известно, что слова пророка первоначально относятся к возвращению израильтян, детей Божиих, из Египта; но они же очень удобно могли быть повторены и тогда, когда возвратится из Египта Иисус, Сын Божий. Подобное объяснение прилагается и к словам, взятым из пророка Иеремии (XXXI, 15): Рахиль плачущися чад своих и не хотяше утешитися, яко не суть. Первоначально они относятся к временам плена, когда, по изображению пророка, Рахиль, праматерь израильского народа, плакала о детях своих, уведенных в плен; а вторично легко могли быть приложены и к тому времени, когда по рождении Иисуса избиты младенцы, тоже дети Рахилины. В обоих сих местах евангелист, приводя их из пророков, употребляет выражения: „да сбудется реченное от Господа пророком“; „тогда сбыстся реченное Иеремием пророком“. Следовательно и Спаситель, когда употребляет выражение: „егда узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком“, не исключает сими словами того, что мерзость запустения уже была в Иерусалиме. Она была; но повторится и еще, при взятии Иерусалима римлянами. Да и слова, приложенные евангелистом к речи Иисусовой: иже чтет, да разумеет, поставлены не без причины. – В принятом мною мнении есть тот недостаток, что от пророчества Иеремиина до гонения и кончины Антиоховой не выходит ровно 70 седмиц лет (т.-е. 490 лет). Пророчество Иеремиино произнесено в лето четвертое Иокима, сына Осиина, царя Иудина (т.-е. в 1-й год преобладания Навуходоносора). Иерем. XXV, 1. Это было за 606 лет до Рождества Христова. Но пророк, начав считать загадочно седмицами, и не имел в виду слишком точного хронологического расчисления. Так 2300 суток он называет седмицею лет. А известно, что 2300 суток составляют только шесть лет и три месяца с 20 днями. Что пророк называет полседмицею, т.-е. тремя годами с половиной, то, по точному историческому сказанию Иосифа Флавия, состояло из трех лет (Древн. XII, 7, 5), или только было близко к трем годам с половиной (О войне Иуд. I, 1). Если в расчислении малых периодов времени пророк не соблюдал слишком большой точности, то в большом периоде времени, протекшем от Кира до Антиоха Епифана, легко он мог опустить из виду несколько лет“.

„Знаю, что в принятом мною мнении есть недостаток; но в других мнениях, касающихся до расчисления 70 седмиц, недостатков и всякого рода несообразностей гораздо более. Впрочем опять повторяю, что разные расчисления седмиц суть мнения, ни мало не касающиеся догматов какой-либо церкви. И потому я считал себя в праве открыто предложить то мнение, которое, по многократном исследовании и соображении, показалось мне вероятнейшим. Частные мнения не нарушают единства церкви, скрепленной единством догматов, и не должны нарушать единства душ и любви христианской. „Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания тем же Духом. Иному разные языки, а иному истолкования языков. Все сие производит один и тот же Дух, раздавая в особенности каждому, как Ему угодно“.

5) „Из вопросов, предложенных мне, я догадываюсь, что Святейший Синод находит перевод священного писания, сделанный мною, неправославным. Основанием сему подозрению послужило то, что в надписях и оглавлениях пророчеств я не указывал именно того лица, или происшествия, о котором идет речь. Например, почему в надписи над VII главой Исаии я не сказал прямо, что здесь идет речь о рождении Иисуса Христа от Девы Марии; почему тоже в надписи над XI главой не поставлено, что под именем жезла от корене Иессеева разумеется Иисус Христос, и т. п. Для отвращения от себя всякого подозрения в неправоверии, я считаю обязанностью подробно изложить теперь, как составлялся мой перевод, с какою целью и для каких слушателей“.

„Известно, что в круге академических богословских наук есть особенный класс для чтения священного писания, особенный класс для герменевтики и тоже особенный класс для догматики. Для всякой из сих наук поставлен особенный преподаватель. Все касающееся до толкования св. писания и все догматические положения церкви мои ученики слышали в тех других классах; а в моем классе и не должно было касаться до догматов и до герменевтических соображений. Это не то значит, что я не знал и не признавал каких-либо догматов своей церкви, а то, что строго отличал одну науку от другой и твердо помнил что из круга своей науки я не должен выходить. Как профессор еврейского языка и филологии, я должен был научить своих учеников еврейскому языку, и посредством наилучшего знания и посредством разных филологических соображений довести их до возможно ясного разумения библии. Поставив себя в таких границах, как и следовало, я, при составлении своих лекций, имел пред глазами только наилучшие нынешние словари еврейского языка, наилучшие археологические книги, в которых объясняется жизнь народа Божия в разных отношениях. Из сих-то лекций, составленных по чисто-филологическим руководствам, вышел мой перевод пророческих и других библейских книг. Как перевод филологический, он не мог и не должен был касаться ни до чего не филологического. Потому-то, когда я, для указания связи, и хода речи, делал над некоторыми речами надписи, тогда делал сии надписи точно теми словами, которые находятся в речи. В речи пророческой идет речь о царе, – не прибавляя, о каком именно царе, – идет речь о пророке: я и надписываю тоже, что в такой-то речи говорится о пророке, не указывая, как ему имя. Если бы я стал к филологическим надписям и соображениям прибавлять и догматические, то из этого вышло бы смешение наук, и я пошел бы далее назначенного мне круга. Догматика в мой филологический перевод входила только отрицательно, т.-е. я не позволял себе вносить в свой перевод ничего противного ясным положениям православной церкви; а вводить в него догматические указания прямо и положительно я не имел права и обязанности. Я привык ясно отличать одну науку от другой и одно дело от другого. Притом же, не внося в свой перевод догматических указаний и соображений, я шел по следам предшествующих издателей библии. У нас нет надписей, с догматическими указаниями ни в славянской библии, ни в русском переводе Псалтыри. А из этого можно ли заключать, что издатели Псалтыри не признавали пророческого смысла во многих псалмах, и что псалма (напр. 21-го) не относили к страждущему Мессии“?

„Когда бы я в уроках догматического учения превращал догматы церкви, или даже проходил их без внимания, – когда бы, например, в главе о пророчествах и прообразованиях, пропустил пророчество о рождении Иисуса Христа от Девы и не выставил о тех пророчествах, которые указывали на страдания Мессии: тогда бы это было явным признаком моего неправоверия. Там и молчание было бы подозрительно и даже законопреступно. Но я уверен, что ни один из моих учеников, которым я преподавал библейское и церковное учение (а их было не мало), не скажет обо мне, что я научил его чему-то неправославному, что я не говорил о рождении Спасителя от Девы; не приводил пророчеств о жизни и деяниях, и страданиях Его. Напротив, сравнивать ветхий завет с новым, новый выяснять из ветхого и вообще пробуждать в ученике любовь к слову Божию, как ветхого, так и нового завета, всегда было моею целью и любимейшим занятием. Пробуждая любовь в слову Божию, я никогда не терял из виду и церковных догматов, старался подкреплять их доводами из св. писания, видел и другим указывал в них единодушный голос отцов церкви, мужей благочестивых, просвещенных и облагодатствованных. Правда, люблю ясность и доказательность и хочу верить и следовать только тому, что твердо стоит на своих началах; но в этом мне никто не полагает препоны. Благодарю Бога, что церковь, в которой я рожден и воспитан, не принуждает меня верить чему-либо без доказательств. Она позволяет мне углубляться в чистое и святое слово Божие, и если что предписывает, всегда указывает основание своему предписанию в слове Божием и в общем голосе просвещенных учителей церкви. И потому я чтил и чту ее, как путеводительницу и матерь, и никто из знающих меня не скажет, чтоб я осуждал и отвергал какие-либо её постановления и догматы. Неужели я ложью, лицемерием, неправоверием, вольнодумством приобрел то уважение, которым пользуюсь у людей просвещенных, почтенных и по своему благочестию и по своим глубоким знаниям?“

„Я надеюсь, что Святейший Синод примет в уважение сии показания мои и перевод мой не найдет противным православию. Правда, в таком виде, какой ему дан в ученом месте, он не может пойти в общенародие. Будучи составлен для людей ученых, приобретающих дополнительные сведения от других наставников и из других источников, он получил вовсе не общенародную форму и, для получения полного знания слова Божия, недостаточен. Он – чисто филологический перевод. Потому-то в нем целые книги и главы переставлены с одного места на другое, стихи поставлены параллельно, чтоб одно полустишие поясняло другое. Переводы библии, издаваемые для всенародного употребления, такого вида принять не могут. Для народа издают библии или вовсе без пояснений, или с пояснениями всякого рода – и историческими, и догматическими, и археологическими, и отчасти филологическими“.

„Не отвергаю того, что перевод мой недостаточен. Он составлялся для одних учеников священной филологии и притом составлялся повременно. Иные книги переведены лет за двадцать перед сим и после того не раз были поправляемы мною в моих тетрадях, когда я приобретал новые сведения в языке и замечал шероховатость перевода или неточность. Переведенные в последние годы, конечно, по самому ходу человеческих дел, должны быть вернее и глаже. Но и сии, как человеческое произведение, не могут назваться отлично верными. Стараясь о точнейшем выражении смысла подлинника и о верности перевода, я иногда терял из вида чистоту русского языка. В этом отношении перевод мой не удовлетворит взыскательным блюстителям чистоты русского языка и правильности русского словосочинения. Всякие переводчиковы недостатки могут находить заботливые изыскатели людских погрешностей; но подозревать во мне злонамеренность нет ни малейшей причины. Злоумышленники действуют тайно; а я преподавал уроки не тайно, давал тетради ученикам всем вообще, а не каким-либо соумышленникам, отдавал отчет начальству о филологических своих занятиях со студентами не раз в году. И все это продолжалось более пятнадцати лет, и за все это я получал и добрые отзывы и награды. Виноват ли я, что людские мнения изменяются и что считавшееся законным прежде, признается теперь незаконным“?

„В заключение всего, я нахожу необходимым объясниться, что все, доселе сказанное в защиту перевода св. писания, должно относиться к переводу собственно моему, а не к той безобразной редакции моего перевода, которая находится в литографированном экземпляре, дошедшем до Синода. В этой редакции бездна ошибок, происходящих от дурных писцов, множество неуместных прибавок, множество пропусков. Все это никак не должно падать на мою ответственность; потому что литографированный оттиск сделан без моего позволения и ведома, и следовательно без всякого моего надзора“.

6) „Во время преподавания уроков в академии я перевел не все священные книги, внесенные в литографированный экземпляр. Перевод книги пророка Иезекииля был плодом моих домашних занятий, когда я жил на покое, в тот самый год, как оставил академию. По любви к чистому слову Божию я хотел иметь у себя полный перевод пророков. И Песнь Песней переведена мною тоже про себя, лет за десять или более пред сим. Но как обе сии книги перешли в руки студентов и откуда попали в литографированный экземпляр – совершенно не знаю. Редактор сего экземпляра верно знает, из чьих рук он получил их“.

В „беседе“ 24 апреля московский м. Филарет предложил Г. П. Павскому еще сомнения: 1) касательно хронологии пророческих речей Исаии; 2) касательно замечания к трем первым стихам XII главы Даниила и 3) касательно разделения книги Даниила на XII отделений. Г. П. Павский представил свои объяснения по этим предметам 30 апреля.

1) Касательно хронологии пророческих речей Исаии. „Зная, что читатель пророческих речей гораздо яснее будет понимать их, когда укажешь время, в которое пророк произнес или написал свою речь, или, по крайней мере, время, на которое падал его пророческий взгляд первоначально и с которого он простирался вдаль, расставляя речи пророка Исаии в хронологическом порядке, я употребил оба средства, как бы навести читателя на ту точку времени, на которой стоял пророк. В речах пророка, касающихся до современных ему происшествий, я ставил прямо тот год, в который произнесено пророчество, если год означен в надписи Самой пророческой речи, напр. при главах VII, XIV, XXXVI – XXXIX; если же не означен в надписи год, в который произнесено пророчество, то я ставил тот год, на который указывала сама пророческая речь. Например, если пророк в речи угрожает нашествием ассириян, или описывает опустошения, производимые ассириянами, то я при такой речи ставлю те годы, в которые ассирийские цари производили опустошения в израильском и иудейском царствах. Три царя ассирийские беспокоили народ Божий во времена пророка Исаии. Первый Тиглит-Фелассар, призванный на помощь Ахазом против царства израильского и дамасского около 743 года пред Р. X. Он увел в плен заиорданскую часть израильского народа в 741 г. и разорил Дамаск в 740 г. Потому я и поставил при пророческих речах, касающихся до сих времен, годы: 743,741,740 до Р. X. Это не то значит, что пророк написал свои речи в эти года. Он написал не современную историю, а предречения, которые обыкновенно пишутся прежде событий. Словом сказать: приписанные мною годы здесь означают не время написания пророчества, а время, на которое падает взгляд пророческий. То же отнести должно и ко всем прочим указаниям годов. Второй ассирийский царь Салманассар производил опустошения в израильской земле и в соседственных ей землях и царствах около 720 года; потому и при пророческих речах, относящихся к сему году, у меня приписан 720 год или около 720 года. Третий царь Сеннахирим держал в осаде Иерусалим в 714 году; потому и при речах пророческих, сказанных в сие время или относящихся к сему времени, приписан 714 год. Таким же образом я отмечал годы и при тех пророчествах, которые касаются отдаленных времен, до которых не дожил Исаия, но которые видел в духе. Я здесь отмечаю тот год, на который преимущественно устремлен был взор пророка Так в Египте происходили мятежи от того, что он разделен был на несколько уделов и во многих уделах был в свои цари. Мятежам положил конец Псаммитих, победивший других царей и сделавшийся единовластителем. Пророк Исаия, изображая сии времена, предрекает о Псаммитихе, воцарившемся в 696 году до Р. X. Потому я и ставлю 696 год и говорю, что речь о Египте относится к 696 году. Это опять не то значит, что она написана в 696 году или около 696 года (в это время пророк Исаия едва-ли мог находиться в живых), а то, что содержание её метит на 696 год и около того. После речи о Египте у меня поставлены речи о Вавилоне. Они в книге пророка Исаии расставлены в разных местах. Я собрал их воедино по той причине, что во всех их пророческий взгляд устремлен; первоначально на одно происшествие – на падение Вавилона от руки мидиян и еламитян, предводительствуемых Киром, и освобождение народа Божия из плена вавилонского. С сей точки зрения пророк простирает взор вдаль и, в утешение народа своего, представляет ему во многих чертах будущее блаженство Иерусалима и распространение царства Божия во всей земле. Пророчеств о падении Вавилона от руки Кира в книге пророка Исаии пять (1-е XIII и XIV; 2-е XXI, 1 – 10; 3-е XXXIV – XXXV; 4-е XXIV – XXVII; 5-е XL – LXVI). При всех их, по обыкновению своему, я поставил тот год или то время, на которое преимущественно падал взор пророка, т.-е. год завоевания Вавилона или около того. Это было около 540 года. Уже из прежних моих указаний понять можно, что 540 год означает здесь не то время, в которое написал пророк речи свои, а то, к которому относились его речи и на котором должен поставить себя читатель, если он хочет прочитать речи пророка c понятием. Если-бы поставленный здесь 540 год означал время написания речей, то в надписи нельзя бы было поставить имя Исаии. Он дожил не далее, как до 700 года пред Р. X. А у меня прямо над первою речью надписано: пророческая речь о Вавилоне, которую изрек Исаия, сын Амоцов, и с боку приписано: относится к 540 г. до Р. Х.“.

2) „Второй вопрос вашего высокопреосвященства относился к последней (XII) главе пророка Даниила. Там в первых трех стихах, ангел, объяснивший пророку судьбу царств и описавший жестокие страдания народа Божия от Антиоха Епифана и падение сего притеснителя, говорит: 1. В сие время возьмет силу великий вождь Михаил, заступник сынов народа твоего. И будет время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют народы, до сего времени. Но в сие время из народа твоего все, которые найдутся написанными в книге, останутся целы. 2. И многие из спящих в земле воскресну, одни на вечную жизнь, другие на вечное поругание и посрамление. 3. Здравомыслящие тогда будут светлы, как светло небо, и научившие многих правде будут как звезды во веки и веки. В примечании к сим трем стихам у меня сказано короче: „с падением Антиоха начнется страшное время для нечестивых, а для здравомыслящих евреев наступит блаженное, давно ожиданное, время, когда они будут сиять, как небо и звезды“. Если-бы у меня было принято за правило вносить в текст какие-либо толкования, кроме филологических и археологических, то я конечно сказал бы: „Ангел, после подробного описания судьбы царств, теснивших более или менее народ Божий, и после изображения жесточайшего врага иудеев, Антиоха Епифана, одною только чертою касается времен последующих за кончиной Антиоха, и однако же обнимает все последующие времена и даже говорит о последних днях воскресения мертвых и переносится в вечное царство Божие, где нечестивые вечно будут страдать, а праведницы просветятся яко солнце в царствии Отца их“. Но как в мой филологический перевод нигде не были вносимы подобные толкования по указанной мною причине, так и здесь. Как везде в надписях я употреблял те самые слова, которые находил в речи пророческой, так и здесь. В пророческой речи сказано: „здравомыслящие (из народа твоего) тогда будут как звезды“; и у меня в надписи сказано: „для здравомыслящих евреев наступит блаженное время, когда они будут сиять, как небо и звезды“. В моих словах нет ни малого изъяснения на пророческие слова; но я и написал их не для объяснения пророчества, а просто, по своим филологическим началам и правам, для указания хода пророческой речи“.

3) „Третий вопрос касается разделения моего книги Даниила на IX отделений. Ваше высокопреосвященство спросили меня, не держусь ли я того мнения, что книгу Даниила написали девять писателей. Нет, я этого мнения даже и не слыхал доселе и считаю его крайне нелепым. Я нахожу во всех IX отделениях или в XII главах книги Даниила тесную связь речи и мыслей и большое сходство выражений. Что сказано в одном отделении загадочно и темно, то поясняется и досказывается в следующем. А я разделяю книгу пророка Даниила на IX отделений потому, что в ней изложено девять предметов. В первых пяти отделениях описывается жизнь пророка и чудесное истолкование снов; в последних четырех – его видения. Я вообще в своих надписаниях не держусь обыкновенного разделения на главы. Разделение на главы и стихи есть разделение произвольное. Оно полезно только для того, чтобы уметь приискать в св. писании указанное из него место. Филолог, желающий вполне представить какую-либо пророческую речь, должен смотреть только на предмет речи и оканчивать ее там, где она оканчивается, хоть бы то было не в конце главы и даже на половине стиха“.

„В заключение всего снова повторяю вашему высокопреосвященству, что в переводе св. писания я не думал помещать что-либо противное учению православной церкви. Я твердо знаю её догматы, и от них отступать сам и других отводить никогда не помышлял. В этом никто не обличит меня. Если подозрение на меня пало от того, что догматическое церковное учение не было вносимо в надписи пророческих речей: то я уже объяснился, по какой причине это делано. Я обделывал свою филологическую часть и делал перевод для знающих догматы. Я никогда не ожидал, что перевод мой выйдет из ученого круга. Вышедши из ученого круга, он показался и мог показаться подозрительным по своей неполноте. Не знающий разграничения богословских академических наук легко может заключить, из моего перевода и надписей над пророческими речами, что в академии только тому и учат, что в надписях содержится, что в академии не сближают пророчеств с событиями нового завета и что, при чтении пророчества, не указывают, как, когда и где оно сбылось, Может ли читатель, не обучавшийся наукам богословским, знать, что в круге академических наук есть и археология, и герменевтическое чтение св. писания и догматика, что все сии науки составляют одно целое, и однако же каждая имеет свое назначение и свои границы?“.

„Впрочем, когда уже перевод мой, по неблагоразумию учеников, не умеющих различать, что где хорошо, где худо, вышел из ученого круга, и своей неполнотой и ученой пытливостью переводчика произвел подозрения и может произвести другие соблазны, то часть вины в этом приемлю на себя. Виновен я в том, что, делая перевод для ученых, не предусмотрел, что он может попасть и в руки неученых. И потому прошу ваше высокопреосвященство мою неосмотрительность прикрыть своим благоразумием, и если впредь произойдут от перевода моего какие-либо соблазны, как произошли ныне, прошу укрощать их пастырскими своими наставлениями“.

Московский митрополит Филарет и рязанский архиепископ Гавриил, рассмотрев вышеизъясненные ответы протоиерея Г. П. Павского, нашли: 1, что в составлении перевода, оглавлений, введений и примечаний протоиерей Павский признался, кроме надписания над книгою Екклезиаста и большой, после двух начальных отделений, надписи над последними главами книги Исаии; 2, что перевод Песни Песней давал он священнику С-му, который по сему и подлежит дальнейшему вопрошению; 3, что участвовавшим в литографировании и бывшим в согласии на сие протоиерей себя не признает и дальнейшее о сем дознание обращает на редактора литографированного перевода; 4, что в показаниях 20 марта обнаружил он важные неправильности против православного разумения некоторых пророчеств, но в объяснении 24 апреля оные признал и исправил; 5, что показания и объяснения его касательно православия перевода, введений и примечаний, недостаточны и неудовлетворительны; 6, что впрочем все священное писание признает он богодухновенным и что от православных догматов отступать и других отводить, по его объяснению, он никогда не помышлял; 7, что часть вины в произведенных переводом соблазнах приемлет он на себя и просит неосмотрительность его прикрыть благоразумием, происшедшие и могущие произойти от перевода соблазны укрощать пастырским наставлением. Посему они, преосвященные, журналом 12 мая, положили: 1, поручение Святейшего Синода (содержащееся в 10 пункте определения ¹³/₁₈ февраля) признать по возможности исполненным; 2, ответы протоиерея Павского вместе с самым журналом представить на дальнейшее усмотрение Святейшего Синода.

Вслед за этим преосвященный Филарет отправился в Москву, получив, согласно поданному им прошению, еще 6 мая Высочайшее соизволение на отправление к исполнению лежащих на нем по епархиальному управлению обязанностей. Преосв. Филарет прибыл в Москву 18 мая и – уже более не был вызываем в С.-Петербург.

Комитеты с.-петербургский, московский и киевский собирали сведения о литографированном переводе библии по академиям; а епархиальные преосвященные – о распространенности его в ведомствах их управления.

С особенной настойчивостью вел дело с.-петербургский комитет, учрежденный под председательством здешнего викарного преосвященного Венедикта (Григоровича), товарища Г. П. Павского по академии, бывшего впоследствии архиепископом олонецким. В помощь ему назначен был один из чередных архимандритов, ректор курской семинарии Варлаам (Успенский). Действия этого комитета памятны многим и составляют до сих пор предмет интересных рассказов.

С.-петербургский комитет представил свои журналы 26 февраля 1843 г. Вот существенные пункты его донесений. По показаниям наставников и воспитанников с.-петербургской духовной академии перевод составлялся не вдруг, а постепенно, из лекций бывшего в этой академии профессором еврейского языка, протоиерея Герасима Павского, которые переходили между воспитанниками в списках более или менее полных из одного курса в другой до 1837 г., т.-е. до того времени, когда, под руководством воспитанника XIII курса Гошкевича, предпринято было и впоследствии совершилось первое литографирование перевода, примечательное означенными на нем – фамилией Гошкевича и 1839 годом. О подробностях первоначального литографирования надлежало получить более или менее верное сведение от бывших воспитанников академии и главных распорядителей дела – Гошкевича и Захарова; но как они, по нахождению в пекинской миссии, не спрошены, то вопрос об этом в отношении первого литографирования не мог быть решен точно и удовлетворительно. Цель же второго литографирования, произведенного под главным распоряжением воспитанников Ж-на и Г-ва, по подтвердительным показаниям сих воспитанников заключалась в тех самых причинах, какие объявлены ими при первоначальном дознании А. И. Карасевского, т.-е. в желании воспитанников облегчить себя при чтении библии и при переводах в классе с еврейского языка, а также в любознательности и особенном желании иметь священное писание на отечественном языке. Иных и особенно зловредных целей никто из спрошенных лиц не указал ни малейшим намеком. О цели третьего литографирования, произведенного в литографии с.-петербургского военного генерал-губернатора и открытого исследованием вышесказанного комитета, нельзя постановить определительного заключения; так как священник В-в, из рук коего распространилось сие новое издание, все касающееся до литографирования приписывает студенту Петрову, уже умершему, отзываясь сам совершенным незнанием сего дела. На вопрос комитета, почему академическое начальство не воспрепятствовало намерению делать неправильные переводы и литографированию оных, или, по крайней мере, не донесло о том высшему начальству в свое время, правление с.-петербургской академии отвечало, что в делах оного нет сведения ни о том, что студентами были литографированы переводы священного писания, с употреблением оных при занятиях в классах и раздачей в руки посторонних лиц, ни о том, чтобы кто нибудь из наставников, помощников инспектора, или членов конференции и правления, доносил о сем.

Бывший же ректор академии, впоследствии тамбовский епископ Николай (в донесении Св. Синоду) объяснил, что литографирование студентами XIII и XIV курсов неправильного перевода священных книг было от него скрыто; что ни первого, ни второго литографирования экземпляров он ни от кого из студентов не получал и у себя не имеет и что, по таковому сокрытию от него сего дела, он не предпринимал и не мог предпринять против него никаких мер; в противном случае он не упустил бы употребить все усилия свои к тому, чтобы остановить литографирование; ибо тогда нельзя было бы ему не видеть незаконности и опасности распространения такого перевода. Что ж касается до составления перевода, то возможность исполнить это заключается уже в существовании кафедры еврейского языка. Перевод сей, ходивший по академии до XIII курса в рукописи и студентами налитографированный, легко мог, в течение времени, составиться из классических переводов, с классическими же, быть может, и примечаниями, сперва по частям, потом с приведением частей к своим книгам и собранием их в одно целое. Любознательность, пожелавшая сохранить перевод на будущее время, для постоянного чтения слова Божия, или в некоторое пособие при объяснении темных мест славянского перевода, могла привести студентов к мысли иметь перевод в рукописи, а удобство налитографировать, взамен затруднительной переписки, и к самому литографированию. Но откуда родилась у воспитанников мысль распространить перевод, он, преосвященный, решительно не понимает и, ничего об этом не зная, не мог даже и подозревать. Почти то же показал и бывший инспектор академии, архимандрит Ф. Но некоторые из бывших тогда студентов показали напротив, что на литографирование перевода студенты не испрашивали дозволения от академического начальства, но и не старались хранить сего дела в тайне, имея экземпляры перевода в комнатных шкафах своих и нося оные нередко в аудиторию на классы еврейского языка; причем им не было и надобности скрываться от училищных начальников, ибо они не могли не знать о сем, имея и у себя экземпляры перевода. Поэтому комитет заключил, что дело литографирования известно было академическому начальству и всем наставникам академии и семинарии и что все они виновны в безрассудном предприятии студентов литографировать переводы, а также в допущении самого литографирования и оставлении оного без должного внимания.

Действительное число всех отлитографированных экземпляров перевода библейских книг первого выпуска исследованием не открыто. Из некоторых показаний видно, впрочем, что экземпляры налитографированы были по числу воспитанников академии XIII курса, от 120 до 125. При втором издании налитографировано было до 310 экземпляров. О третьем же литографировании, производившемся в литографии с.-петербургского военного генерал-губернатора, смотритель этой литографии Оводов показал, что всех экземпляров налитографировано было там 30. Литографирование произведено в обеих литографиях (пажеского корпуса и генерал-губернаторской) не только без пропуска цензуры, но и без всякого на то дозволения.

Все экземпляры первого выпуска разобраны были студентами собственно XIII курса. Из налитографированных при втором выпуске экземпляров разобрано воспитанниками с.-петербургской духовной академии XIV и XV курсов 235, да отослано для наставников и воспитанников московской академии 75. Из третьего (вновь открытого) издания отобраны те только экземпляры, которые розданы священником В-м разным духовным лицам с.-петербургского епархиального ведомства. Вообще же экземпляры получаемы были самими воспитанниками; но потом они передавали их не только родственникам, но и разным другим лицам, живущим как в С.-Петербурге, так и в других местах империи.

При отобрании литографированных и рукописных экземпляров перевода, большеохтенский протоиерей Смирнов, представив рукопись в лист, заключающую в себе перевод книги Иова, с особым вступлением на пяти листах и с разными примечаниями к тексту, писанными на полях тетради, объяснил, что эта рукопись дана ему в 1840 году, бывшим ректором с.-петербургской семинарии, архимандритом Афанасием (Соколовым, впоследствии архиепископом казанским), а кем писана – не знает. В конце этой рукописи есть приписка, сделанная той же рукой, какой писана рукопись. Оригинал был под цензурой профессора еврейской словесности, доктора богословия и кавалера, священника Г. П. Павского и имеет следующую его надпись: „прочитал и с удовольствием нахожу, что сказанное в классе перенято верно и перевод книги сделан довольно чистый; небольшие недостатки в переводе и замечаниях я исправил“.

Протоиерей Училища Правоведения, М. И. Богословский, при требовании от него, по указанию священника Ш-ва, рукописного русского перевода библии, отказался представить оный преосвященному Венедикту, сказав, что „это его собственность и что он обязан читать слово Божие“.

Спасосенновский протоиерей Иванов, у которого оказался литографированный перевод и рукописный экземпляр книги Руфь в шести особенных переплетах, объяснил, что последний из сих переводов, как известно ему по слуху, был сделан комитетом, существовавшим для перевода на русское наречие всех ветхозаветных книг, и он, Иванов, имел его у себя для сличения и поверки представляемых в академическую конференцию рукописей, а потому желал бы, чтобы для сей же цели представляемые им переводы возвращены были ему. Но преосвященный Венедикт, находя удовлетворение такового желания протоиерея Иванова неудобным, предоставил решение сего обстоятельства Святейшему Синоду.

Священник Ф. Ф. Сидонский, получивший два экземпляра литографированного перевода от студента здешней академии Морева, при требовании оных от него, отозвался, что оба сии перевода отданы им для переплета выкресту из евреев Григорию Лихтфрейнду, или Лихтфейнду, который впоследствии неизвестно где девался, унеся с собою и те переводы.

Воспитанник Жемчужин показал и некоторые другие подтвердили, что „причина, почему в академии, при всем том, что знали несогласие перевода с переводом славянским, а между тем решились литографировать первый, заключалась в мысли, что перевод греческий, следовательно и славянский, в некоторых местах далек от еврейского, и что в этих местах не излишне обращаться в самому еврейскому подлиннику“. К сему Жемчужин присовокупил, что эта мысль была всеобщей в здешней академии в XIII и XIV курсах. –

Особые поручения возложены были Святейшим Синодом на комитеты московский и киевский. Первому из этих комитетов предписано было дознать: кто из тамошних студентов или духовных лиц входил в переписку о высылке отсюда экземпляров и для какой именно цели; не имеется ли там так называемого московского списка, и не было-ли повторено в Москве литографирования библии и в каком количестве экземпляров. Произведенное сим комитетом исследование показало, что 1) в переписку о высылке экземпляров входил преимущественно бывший воспитанник московской академии, ныне наставник симбирской семинарии X., и в этом случае цель была та же, какая обнаружена здесь; 2) что так называемого московского списка не открылось. По показаниям же профессора московской академии Ф. А. Голубинского и других, название это приписано спискам с рукописных переводов, имевшихся у бакалавра той академии иеромонаха А-ла, которые давал он, как сам сознался, означенному Голубинскому и некоторым другим наставникам и воспитанникам академии, а сии оставляли у себя с них такие же списки. При сем иеромонах А-л объяснил, что означенные переводы получил он от покойного бакалавра Пчелинского, воспитывавшегося в с.-петербургской академии, который приписывал их протоиерею Павскому, и что одну часть сих переводов, заключающую в себе книгу Иеремии, Притчи и меньших Пророков, представил он ректору академии, а другая, и именно книги Экклезиаста, Исаии, Иова, Даниила, Аввакума и последние главы Захарии и Малахии, сожжена им. Впрочем из показаний профессора Ф. А. Голубинского и профессора А. В. Горского видно, что списки некоторых книг священного писания ходили по рукам наставников академии с 1824 г.; но чьего перевода, последний из них не знает, первый же представил и самый список, содержащий в себе 20 глав Второзакония и книгу Неемии, утверждая, что этот список сделан с перевода, составленного комитетом, учрежденным в 1823 г. в Москве под председательством бывшего ректора академии, впоследствии архиепископа каменец-подольского, Кирилла. Литографирования перевода в Москве вовсе произведено не было. При сем усматривается, что показания наставника Х-ва по всем вопросам, какие были ему предложены разновременно комитетом, не могут быть признаны вполне искренними; ибо в письме своем к священнику тверской епархии Постникову от 6 октября 1842 года, он, при требовании не полученного от него литографированного экземпляра, между прочим писал следующее: „остается мне уверить тебя, что ты получил действительно 2 экземпляра. Из письма твоего между прочим видно, для какой цели ты один из полученных тобой экземпляров держал доселе, именно для того, чтобы списать с него новый экземпляр. Не бойся, я доказчиком не буду; хоть и литографированный у себя оставь, мне дела нет“.

Поручение киевскому комитету заключалось в открытии участия в этом деле студентов тамошней академии, имевших будто бы переписку с бывшим студентом с.-петербургской академии Рязановым. Но произведенное сим комитетом исследование показало, что там получены были два только экземпляра перевода, и то не от Рязанова, а от бакалавра здешней академии, впоследствии умершего, Кречетова, которым доставлены были те экземпляры в подарок профессору Макарову и бакалавру соборному иеромонаху Серафиму. Особой же переписки о высылке экземпляров перевода между студентами киевской и с.-петербургской академии вовсе не было.

Сверх литографированных списков, у разных лиц духовно-учебного ведомства и епархиальных оказалось весьма много и рукописей с литографированных переводов, полных и неполных.

Касательно исполнения по указам Святейшего Синода в епархиях, епархиальные преосвященные доносили, что они приняли надлежащие меры, чтобы означенный „нечестивый“ перевод не имел пагубного действия на понятия воспитанников духовно-учебных заведений.

Киевский митрополит Филарет донес, что воспитанники тамошней академии и семинарии „о священном писании имеют чисто православное понятие; нечестивые же мысли, рассеянные в литографированном переводе, не проникли, благодарение Господу Богу, в киевскую паству, и священное писание охраняется от всяких нововведений“; архиепископы литовский и подольский: „не замечено, чтобы из перевода вкрались между юношеством вверенных им семинарий вредные понятия по изъяснению священного писания“; – могилевский, херсонский, рязанский, олонецкий, кишиневский, смоленский, костромской, владимирский, калужский, курский, воронежский, орловский и волынский, – что „воспитанники семинарий и училищ о литографированном переводе не имеют никаких понятий, и неприкосновенность священного писания охраняется всемерно“; – тверский, что „состояние купеческое и низшие в тверской епархии не имеют никакого понятия о сем переводе; из дворян наибольшая часть, кажется, тоже ничего не знает. Из всего множества бывших у преосвященного дворян упомянул о сем только один, и тот знает о сем только по слуху. Духовные, именно священники, знают о сем переводе только живущие в городах и недавно вышедшие на сельские места, из которых ни в ком не замечено желания приобрести его, а иные, которым случалось видеть и несколько читать сей перевод, смотрели на него с неудовольствием; ученики семинарий, по частным перепискам со своими родными или знакомыми в разных академиях, друг от друга знают о сем переводе все, впрочем о таком, который по своим несовершенствам еще не может быть напечатан, и в пользу которого посему особенного расположения не видно. Наконец, изложенный литографированный перевод не нашел благорасположения к себе даже и тех, которые приобрели его, что частью видно из того, что целая половина препровожденных от него в Св. Синод экземпляров оставалась у них в листах, которые даже не разрезаны; а все переплетенные экземпляры так новы, что явно не были в употреблении“. От преосвященных астраханского, минского, екатеринославского, нижегородского, томского, пензенского, полтавского и камчатского никаких донесений не поступило; прочие же за сим преосвященные, и именно: новгородский, московский, казанский, псковский, черниговский, новочеркасский, иркутский, полоцкий, вологодский, тульский, вятский, архангельский, тамбовский, пермский, саратовский, харьковский, оренбургский и симбирский, в донесениях своих Святейшему Синоду относительно понятия, какое имеют воспитанники тамошних семинарий и училищ о литографированном переводе, вовсе ничего не упомянули.

Из этих же донесений видно, что литографированный перевод в большей мере распространился в епархиях с.-петербургской и московской. В первой у разных лиц, большей частью духовного звания, находилось свыше 100 экземпляров этого перевода; а во второй около 80. В прочих же епархиях от 1 до 25 экземпляров. „Как ни значительно такое распространение означенного перевода; но особенных последствий от этого не замечено по всем тем местам, из которых получены сведения“. По одинаковости предмета, комитет заключал таким же образом и о тех епархиях, из коих не было донесений. Только председатель местного с.-петербургского комитета преосвящ. Венедикт находил, что последствий осталось немало, как видно из доставленных от преосвященных могилевского и олонецкого рукописей, которые найдены неправильными и с принятым церковью переводом 70 толковников существенно несходными и которые, обращаясь в руках разных лиц не менее 17 лет, могли быть письменно или устно передаваемы воспитанникам духовно-учебных заведений. „Если бы из множества последних хотя у нескольких остались мысли сомнительные на счет господствующего в православном учении текста, то и это для попечительности церкви должно быть немаловажно“.

Экземпляры литографированного перевода имели у себя преосвященные: литовский архиепископ Иосиф, могилевский архиепископ и епископы: курский Илиодор, тульский Дамаскин, саратовский Иаков, харьковский Иннокентий и викарий волынской епархии Анатолий. Из них преосвященные могилевский, курский, саратовский и волынский представили свои экземпляры в Св. Синод, по получении о том особых предписаний; преосвящ. Иннокентий доставил одну только часть, сказав в своем донесении, что другая затерялась; а у преосвященных Иосифа и Дамаскина экземпляры оставались, потому что о представлении оных не было еще им особых предписаний.

Учитель вологодской семинарии Димитрий Селецкий, имея у себя один экземпляр перевода, представил было оный, как изъяснил преосвященный вологодский, ректору семинарии архимандриту Афанасию; но потом, выпросив сей экземпляр обратно, будто бы для изглажения сделанных на нем замечаний, объявил, что он уничтожил его, и в то же время изъявлял сожаление, что представлял его и первоначально.

Учитель смоленской семинарии Саульский, имевший у себя четыре экземпляра литографированного перевода, при требовании оных от него, объявил только три; четвертый же представил тогда уже, когда получение им оного открылось по делу. В подобной неискренности замечены еще наставники семинарий: могилевской – иеромонах Аристион, тамбовской – иеромонах Макарий и пермской – иеромонах Гурий. –

Говор, возбужденный особенно в С.-Петербурге действиями комитета при исследовании этого дела, и незначительность добытых следствием результатов, в которых все сводилось к ученому исследованию текста библии и не виделось никакой противуцерковной цели, был поводом к тому, что и власти, возбудившие это дело, клонились к тому, чтобы скорее окончить его и вместе положить конец возбужденным толкам.

Обер-прокурор Св. Синода граф Н. А. Пратасов предлагал двум высокопоставленным лицам из белого духовенства взять на себя окончательное рассмотрение этого дела; но они не решились принять на себя ответственность в деле, из-за которого потерпели неприятность более их гарантированные, синодальные члены, митрополиты московский и киевский.

Между тем в это время вызван был в С.-Петербург, для присутствования в Св. Синоде, волынский архиепископ Никанор (Клементьевский), бывший потом с.-петербургским митрополитом. На него указано было как на лицо, во всех отношениях соответствовавшее предположенной задаче – окончить возбужденное дело справедливым образом.

С прибытием его, и под его председательством, образован был в 1842 г. 19 октября комитет для общего рассмотрения этого дела, для приведения в ясность и связь всех показаний и донесений, и для составления общего по ним отчета и заключения, до внесения дела в Св. Синод. В состав комитета назначены были: ректор с.-петербургской духовной академии Афанасий (Дроздов), епископ винницкий, – Варлаам епископ Чигиринский, придворный протоиерей В. Б. Бажанов, кафедральный протоиерей И. С. Кочетов и два старших гражданских чиновника от подведомственных Святейшему Синоду управлений – А. И. Карасевский и А. И. Войцехович.

В январе 1843 г. скончался м. Серафим. Новгородским и с.-петербургским митрополитом и первенствующим в Св. Синоде назначен варшавский архиепископ Антоний (Рафальский); а в Варшаву на его место переведен волынский архиепископ Никанор. Комитет, учрежденный под председательством преосвященного Никанора, приступил к своим занятиям лишь в мае месяце 1843 г. и имел свои заседания мая 11, 12, 13, 14, 15, 17, 18, 20, 24, 27, 30 и июня 1 и 2 числ. 5 июня 1843 года комитет представил Св. Синоду журнал своих заседаний, с особым на некоторые пункты заключения мнением преосвященного Варлаама (Успенского).

Последовавшим на имя преосвящ. архиепископа Никанора указом, учрежденному под председательством его комитету поставлено было в обязанность: 1) по поступившим от преосвященных донесениям сообразить, в точности ли исполнено прежнее определение Св. Синода (13 – 18 февраля 1842 г.) по всем предметам, обратившим на себя внимание оного, и особенно 2) в какой мере налитографированный русский перевод книг свящ. писания распространился в епархиях между духовными и светскими лицами и, главнее, между воспитанниками духовно-учебных заведений и какие усмотрены последствия от сего распространения; 3) все ли экземпляры, бывшие в виду Св. Синода и открывшиеся впоследствии, отобраны, и нельзя ли предполагать нового какого-либо (еще неизвестного) издания и распространения; 4) следует ли продолжать предписанное исследование, или же в настоящем положении дела не следует ли признать произведенное доныне исследование достаточным, и в сем случае, вникнув в причины, какие могли побудить к составлению и распространению означенного перевода, сообразить средства к отвращению подобного посягательства на будущее время; 5) рассмотреть подробно объяснения протоиерея Павского, данные им и по особым вопросам и дополнительные, и 6) по всем предметам внести в Св. Синод свое заключение. Сверх того, по особым распоряжениям Св. Синода, переданы в этот комитет, для рассмотрения и соображения, разные бумаги, поступившие в Св. Синод после состояния указа от октября, и подлинные исследования, произведенные по здешнему епархиальному ведомству и по комитетам, здешнему же, который учрежден был под председательством преосвящ. Венедикта, московскому и киевскому.

Заключения комитета, бывшего под председательством преосвящ. варшавского архиепископа Никанора, состояли в следующем.

Протоиерей Павский сам сознался, что он составлял переводы с еврейского языка с оглавлениями, введениями и замечаниями; выдавая же их студентам постепенно в виде уроков, имел в виду не учение догматическое, или герменевтическое, а единственно знание еврейского языка. Но, по неразумению студентов, переводы сии явились в литографированных экземплярах с именем книг свящ. писания без согласия и ведома его, и таким образом, под именем некоторых книг свящ. писания, распространились не только его, Павского, ошибки, догадки и мнения, в которых сам он признается, но и вставки студентов, заведовавших редакцией сего дела, исказившие самый перевод до того, что перевод сей, в том виде, как оный налитографирован, Павский не может признать весь за собственный. По таковым объяснениям Павского, которые вполне подтверждаются и самым исследованием, нельзя признать его ни руководителем, ни участником в том, а следовательно должно освободить его и от всякой за это ответственности.

Все воспитанники здешней академии отозвались, что литографирование было предпринято и исполнено ими для облегчения при чтении библии и при переводе в классе с еврейского, а также по любознательности и особенному желанию иметь свящ. писание на отечественном языке; иных же целей, и особенно зловредных, никто из спрошенных по делу лиц не указал. За всем тем, как дело сие начато и совершилось без дозволения начальства, и посредством литографирования содержащиеся в переводе ложные и вредные мысли сделались известными не только между духовными, но и между светскими лицами в самых даже отдаленных местах, то такой безрассудный и могущий быть вредным по последствиям поступок, по крайней мере, главнейших участников в сем деле, нельзя оставить без особенного в свое время рассмотрения.

При таком суждении о воспитанниках, на начальников здешней академии упадает, двойная ответственность за допущение студентов исполнить свое безрассудное предприятие; ибо действования студентов, заключающиеся, как обнаружено следствием, в собирании подписок и денег на литографию, в ежедневных почти сношениях с литографом и в переписке с воспитанником московской академии Х-м и другими лицами, которым рассылали они литографированные экземпляры, показывают, если не совершенное знание о литографировании, то по крайней мере явное нерадение о надзоре за воспитанниками, руководству и попечению их вверенными, и по предмету такой важности. Прочие за сим наставники академии, равно как и члены академического правления, имевшие экземпляры, но не доносившие о том, хотя и менее виновны, не могут остаться однако же без замечания.

Вместе с тем комитет доносил, что определение Св. Синода от 13 – 18-го февраля 1842 года по вышеизъясненным и всем прочим предметам, обратившим на себя внимание оного, исполнено в главнейших отношениях, сколько то представлялось возможным; и как доселе, по благословению Божию, не открылось никакого повода к заключению, чтобы от налитографированных переводов и распространения оных в епархиях произошел какой-либо вред, а притом ни в наставниках, ни в воспитанниках духовно-учебных заведений не замечено исключительного доверия к тем переводам, то комитет полагал бы дальнейшее производство исследования в прежде предписанном пространстве, в предотвращение дальнейшей огласки, прекратить. Затем собранные доныне экземпляры, как литографированные, так и рукописные¹⁷², уничтожить, оставив по одному от всех трех противузаконных выпусков в синодальном архиве за печатью.

Как по делу видно, что много еще литографированных экземпляров осталось не отобранными у разных духовных и светских лиц, то комитет полагал бы предписать преосвященным – отобрать от первых таковые экземпляры немедленно и представить в Св. Синод, поступив таким же образом и с рукописями, если-бы они и за сим у кого-либо оказались. Поскольку многие из духовных лиц, при требовании у них начальством литографированных экземпляров и рукописей, по указаниям некоторых из воспитанников с.-петербургской и московской духовных академий, отозвались, что первых они не получили за неуплатою денег и по другим причинам, а последних у себя вовсе не имеют; иные же показали, что те и другие или сожжены, или иным образом утрачены, на что однако же не представили никаких доказательств, то за всеми таковыми лицами учредить негласный надзор, и если бы впоследствии оказалось что-либо противное показаниям их, подвергать их ответу за то по законам, а могущие оказаться затем экземпляры и рукописи, отбирая, представлять в Св. Синод с подробным описанием всех открывшихся обстоятельств.

Отобрание экземпляров и рукописей от лиц светского звания и доставление оных в Св. Синод предоставить распоряжению обер-прокурора Св. Синода.

В предотвращение подобного поползновения на будущее время комитет полагал постановить: а) что всякий перевод свящ. писания, кроме существующего славянского, почитается противозаконным; б) что посему всякие подобные переводы, представляемые в типографии, или литографии, без дозволения Св. Синода, должны быть конфискованы и препровождены к духовному начальству, а предъявители оных немедленно предаваемы суду, как нарушители законов; в) в предосторожность же, чтобы и в духовно-учебных заведениях, под видом изучения еврейского языка и. преподавания лекций, не могли впредь образоваться какие-либо подобные переводы, принять к наблюдению следующее правило: инспекторам академий и семинарий и помощникам их, в точное исполнение 70 и 71 §§ устава духовных академий, иметь неослабное наблюдение за внешними и домашними упражнениями воспитанников; при этом внушить первым, что если от недосмотра их окажутся у последних какие-либо неодобренные правительством книги, или списки с оных, то они будут подвержены за сие строгой ответственности по законам.

Поступки лиц, отказавшихся представить требованные у них экземпляры перевода, представлены на усмотрение Св. Синода.

Преосвященный Варлаам, епископ чигиринский, не согласился с заключением комитета и представил особое мнение.

„Частное мнение свое – писал он – долгом поставляю представить: а) на причины, которые могли побудить переводчика к составлению перевода; б) на причины, которые могли побудить распространять тот перевод; в) на средства, которые можно предпринять к предотвращению подобного посягательства частных лиц на перевод библии в будущее время; г) на первоначальные ответы протоиерея Панского, данные им на предложенные от Св. Синода вопросы; д) на дополнительные к оным объяснения, которые вменено в обязанность комитету рассмотреть подробно и которые, по моему соображению, всего более объясняют сущность рассматриваемого комитетом дела, и е) вместе с рассмотрением всех тех пунктов, на степень виновности о. протоиерея Павского в деле.

а) Истинные причины, предрасположившие о. протоиерея к переводу учительных и пророческих книг ветхого завета, можно было узнать только от него самого. Но он на это не много сказал – и в ответах и в объяснениях своих. По сему судящим о деле его остается из соображений выводить свое заключение. По соображению моему, причинами к переводу могли быть: 1) ошибочная мысль переводчика. Он, переводя книги священного писания одну за другой и выдавая свой перевод, по его собственному показанию, в виде лекций воспитанникам академии не менее как десяти курсов, вероятно думал, что ему и можно и дозволительно было это делать, и без прямого указания в училищном уставе, и без особенного распоряжения правительства на это великое дело. 2) Излишнее доверие и привязанность к тексту еврейскому, и особенно к лексикографам и филологам новейшей еврейской словесности (как отец протоиерей и сам в этом сознается). Такое доверие, при коем, с намерением ли то или без намерения, как-бы совсем упущено у переводчика из виду, что настоящий текст еврейский, прошед цензуру мазоретов, и притом в довольно позднее после распространения религии христианской время, мог потерять нечто от своего канонического достоинства, и через подведение под оный настоящих гласных, и другим образом. Святый отец церкви Иустин Философ, конечно, не без основания еще в свое время, в самом начале христианства, указывал уже на таковую его порчу от евреев (смотр. Разговор его с Трифоном иудеянином). А лексикографы и филологи нынешней еврейской словесности, коими особенно руководился переводчик, кроме других причин, не должны были увлекать его за собою, как члена православной церкви, и по одному малорелигиозному направлению своего духа. 3) При излишнем доверии в тексту еврейскому, ослабленное и даже малоуважительное доверие к тексту, принятому и содержимому своею церковью, а вместе и к тексту 70-ти толковников греческому. Это видно и из многих показаний воспитанников академии по предмету литографирования книг священного писания, от них отобранных, и особенно из объяснений самого отца протоиерея. Из показаний воспитанников: так один из них (ныне бакалавр той же с.-петербургской академии), Иван Лобовиков, в показании своем, между прочим, написал: „перевод русский предполагалось отлитографировать за недостатком православного перевода“. Другой, помощник инспектора с.-петербургской семинарии, Павел Дашкевич, показал: „литографированы книги священного писания потому, что все воспитанники академии сознавали неточность перевода 70-ти толковников во многих местах“. Сам протоиерей Павский, в дополнительном объяснении своем от 24-го апреля, стараясь защитить свое мнение касательно верного разумения пророчества Даниилова о 70-ти седьминах, прямо говорит, что греческий перевод есть неверен.

б) Причины к распространению литографированного перевода могли быть и изложенные во мнении комитета, особенно если дело считать за дело одних воспитанников академии; но могли быть и другие более внутренние, и именно как последствия или видоизменения тех же самых причин, которые предрасположили переводчика перевести книги писания. Это можно видеть из следующего: 1) распространяли и рассылали в разные места литографированный перевод, как видно из дела, не одни воспитанники академии, но и гг. бакалавры с.-петербургской академии и наставники семинарии. Делая это, они, значит, думали, что литографированный перевод безвредно для учения православной церкви можно иметь и посторонним лицам и духовным и светским. 2) Само академическое начальство, как показало произведенное исследование, знало о незаконном литографировании библейского перевода в виде лекций студентами и однако же не остановило сего дела через целые три или четыре года. Допускало это дело, значит, по тем же причинам, которые предрасполагали и гг. наставников рассылать перевод. 3) Белое духовенство с.-петербургское, принимавшее также довольно деятельное участие в распространении налитографированного перевода – приобретением оного для себя, бессознательно делать сего не могло, как особенно образованное духовенство. Все эти причины, в совокупности взятые, указуют на какое-то внутреннее побуждение – допустить обращение литографированного перевода в отечестве. Как чисто это побуждение, узнать невозможно. Сущая в человецех знает только дух, живущий в них (1Кор. II, 11)!

в) Соответственно причинам вышеприведенным, побудившим, как должно думать, переводчика сделать перевод библии с еврейского языка, и средства к предотвращению подобного перевода, на будущее время, могут быть предприняты следующие: 1) Строго внушить всем гг. наставникам еврейского языка, и в академиях, и в семинариях, что перевод слова Божия форменный есть и может быть только делом всея церкви и правительства, но никак не частного какого бы то ни было человека, и что посему все они, переводя еврейскую библию, или христоматию, на классах еврейского языка, перевода своего, или чужого, в виде лекций выдавать не должны под строгой ответственностью. 2) Строго так же внушить им, перевод библии с еврейского, сколько можно, соглашать с переводом греческим 70-ти толковников и славянским. Если же сего в некоторых местах невозможно будет достигнуть, ни через варианты чтения библии еврейской, выставленные в самой же библии, ни через другие возможные объяснения, то о таковых местах можно сказать ученикам, что они могли быть и изменены или мазоретами, или другими случаями, и что излишне доверять сим местам было бы ошибочно. В. семинариях, если-бы встретились таковые в изданной хрестоматии места, и совсем можно оставлять без перевода, предоставляя изъяснение оных наставнику богословия. 3) Переводу 70-ти толковников греческому и вместе славянской библии отдавать всю важность потому: а) что перевод греческий, будучи переложен, как известно из истории, с вернейшего кодекса, а не какого-либо мазоретского, мог удержать и каноническое достоинство того кодекса; б) переложен был еще до пришествия на землю Насадителя христианской религии, и следовательно переводчикам не было никаких причин и побуждений к какому-либо отступлению от подлинника, каковые, напротив, могли быть у мазоретов, пересматривавших кодекс еврейский уже тогда, когда религия христианская распространилась во все концы земли, но сами они не вошли в недра её; в) перевод сей утвержден самим Иисусом Христом в Евангелии, апостолами, также и отцами церкви; г) учение вселенской церкви, непрерывно продолжаемое с самых первых веков, перейдя в богослужебные книги и будучи согласно с переводом 70-ти толковников, решительно утверждает достоинство его. По всем сим причинам, переводчик еврейской словесности, переводя, например, слова апостола об Искупителе человеков: тем же входя в мир глаголет: жертвы и приношения не восхотел еси, тело же свершил ми ecu, и проч. (Евр. X, 5. Сн. Псал. 39, 7), как не сознает, что этот перевод 70-ти толковников вернее, нежели перевод настоящей мазоретской библии, где вместо слов: тело свершил ми еси, стоит: ухо провертел ми еси! 4) После сих внутренних средств, разуверяющих, так сказать, душу наставников еврейского языка, для обуздания всякого самопроизвольного покушения на перевод библии, необходимы средства, указанные и в общем мнении комитета. 5) Наконец в разрешение недоумений, встречающихся при чтении и сличении текста еврейского с греческим, необходимо, с одной стороны, обращение к тому переводу с еврейского текста, который сделан до времени подведения под текст гласных, или, что то же, до пересмотра еврейской библии мазоретами, а с другой, по отношению к переводу отечественному славянскому, сличение его с вернейшими списками, или рукописными, или и печатными изданиями, перевода 70-ти толковников александрийского издания. Впрочем сим последним правом могут пользоваться только изъясняющие священное писание, и притом самые опытные наставники; для всех же прочих достаточно руководствоваться всегда и везде тем текстом, который одобрен церковью и хранится в оной как святыня.

г) 1) Ответы о. протоиерея Павского на 1-й и 2-й пункты (в коих сознается, что его есть перевод учительных и пророческих книг ветхого завета, отлитографированный воспитанниками с.-петербургской академии, и что перевод сей он выдавал ученикам в виде лекций, кроме книги Песни Песней и книги пророка Иезекииля, которые он перевел для себя, но, как вышли от него, якобы не знает) в главном и существенном, как нельзя сомневаться, суть искренни и неприкровенны. Следовало бы только, с одинаковой же искренностью, сказать и о том, как вышел от него в руки студентов перевод на книгу Песнь Песней и пророка Иезекииля. 2) Ответ на 3-й пункт (в коем сознается, что и оглавления, и введения, и примечания к переводу им же составлены, кроме надписания над книгой Екклезиаста, якобы не похожего на его надписание, и большой надписи глав Исайиных от XL главы и далее, которая не его же), как можно полагать, есть так же искренен. Одно только, и притом немаловажное, обстоятельство умолчано в ответе. Св. Синод, в предложенном вопросе, спрашивал его еще и о том, когда он составил оглавления и введения, и примечания к переводу? А он, неизвестно почему, на это обстоятельство ничего не отвечал. 3) Ответы его на последующие два пункта, „что перевод отлитографирован без его согласия и что уроки свои он преподавал якобы в глазах начальства открыто“, – после того, как не дано ответа на то обстоятельство, когда составлены им оглавления, введения и примечания на перевод, – могут быть только правдоподобны, и даже должны подлежать доследованию по нижеследующим причинам. α) На прямую или посредствующую соприкосновенность о. протоиерея к делу литографии не неясно, первее всего, указуют его же ответы. В ответе своем на 1-й пункт он написал, что книгу Песнь Песней он перевел для себя собственно, а книгу пророка Иезекииля перевел уже по увольнении его от академии; однако же обе эти книги явились в литографированном переводе, а каким образом, он ничего положительно на это не сказал. Правда, по отношению к книге Песнь Песней сказал, что он давал ее своим товарищам-священникам, которых не помнит, помнит только одного священника казанского собора С – го, но священник С – ий, которого по журналу от 12 мая 1842 года, составленному высокопреосвященным митрополитом московским Филаретом и архиепископом рязанским Гавриилом, отбиравшими показания от протоиерея Павского, следовало допросить по сему предмету, не был допрашиваем в комитете, и потому то обстоятельство, как и от кого передан перевод книги Песнь Песней в руки студентов, осталось неразрешимым. О переводе же пророка Иезекииля, перешедшем также в руки студентов, о. протоиерей не говорит даже и того, что сказал о книге Песнь Песней; ибо сказал только: как перевод сей перешел в руки студентов, он не знает. β) Показания некоторых воспитанников академии (в какой степени верные, дознать трудно было) указуют также на близкую или не близкую соприкосновенность о. протоиерея к делу литографии в выдаче перевода в руки студентов с оглавлениями, введениями и примечаниями, уже по увольнении его от должности. Так помощник инспектора с.-петербургской семинарии в показании своем, между прочим, говорит: „что за подлинником перевода обращались в протоиерею Павскому и священнику С – му, и что верный экземпляр у Жемчужина был и притом с примечаниями к тексту“. Воспитанник Ал. Любенский, между прочим, говорит: студенты брали перевод у протоиерея Павского, переведенный им еще когда он был при академии, но после дополненный им же, Павским, введениями и примечаниями. Посему перевод о. протоиерея в таком виде, в каком явился он по отлитографировании, т.-е. с таковыми оглавлениями, введениями и примечаниями, не мог быть известен начальству, бывшему во время служения его при академии. Это довольно доказательно и из сказанного уже выше, и из самого существа дела. Из самого существа дела. Если бы перевод в означенном виде когда-либо и как-либо был предлагаем рассмотрению начальства открыто, на экзаменах ли то, или другим способом, то трудно и совершенно невозможно объяснить, каким образом пять ректоров академии (из коих один ныне уже митрополитом, осудивший дело это), двое высокопреосвященных и двое епископов¹⁷³ не могли усмотреть в деле того, что усмотрено ныне начальством и что во всякое время не могло быть не усмотрено даже и малообразованными, имеющими здравый смысл и чистую христианскую совесть? Каким образом в продолжение 20-ти летнего служения при академии не могли познать сущности дела члены конференции, члены цензурного комитета, не без образования также занимавшие сии должности? Наконец, каким образом и три высокопреосвященнейших митрополита С.-Петербургские¹⁷⁴, служившие престолу и отечеству верно во время занятия о. протоиереем кафедры при академии, и имевшие в главном заведовании своем академию, не усмотрели также, подобно прочему академическому начальству, в деле о. протоиерея того, что увидело в оном правительство? Один из них, более двух первых начальствовавший над академией, письменно осудил содержимое в литографированном переводе и в таких мыслях отошел в мир нескончаемый. Но, убеждаясь в том, что начальство, бывшее во время занятия о. протоиереем кафедры еврейской при академии, не видело дела его в таком виде, в каком явилось оно в литографированном переводе, я никак не могу думать, чтобы не знало о сем деле то начальство академии, при котором отлитографирован перевод. Исследование дела в двух комитетах, учрежденных один за другим на месте литографирования, т.-е. в С.-Петербурге, покарало всю виновность сего последнего начальства в незаконном деле литографирования книг священного писания.

д) 1., Ответы отца протоиерея Павского дополнительные, – на три первые предложенные ему пункта: а., о рождении д) 1., Ответы отца протоиерея Павского ные, – на три первые предложенные ему пункта: а., о рождении Еммануила от Девы (Ис. VII), б., о Нем же, как имеющем родиться по плоти от корене Иессеева (Ис. XI), в., о всех речах того же пророка Исаии, начиная от XL-й главы и далее, относящихся к Предтече Господню, к страданию, смерти, воскресению, прославлению Иисуса Христа и ко всей христианской церкви, – столько новы в прибавлениях к ним, что он и сам, в дальнейшем своем объяснении, поданном его высокопреосвященству митрополиту Московскому, называет оные и необдуманными и неуместными, и совершенно от них отказывается. Подробный разбор сих ответов, если бы только о. протоиерей от них не отказался, открыл бы не малое, в душе его таящееся, по отношению к православию. 2., Ответ на 4-й пункт, о седьминах пророка Даниила, опять столько нов и неожидан, что, не прочитав оный на бумаге, и притом как написанный собственной рукой ответчика, трудно было бы и поверить, что так отвечает, и притом Святейшему Синоду, священник православной греко-российской церкви! „О пришествии Мессии на землю в пророчестве Даниила о 70-ти седьминах, говорит он, ничего не сказано“! Истинно невероятный ответ! И если бы о. протоиерей сам не осудил своего ответа, по крайней мере по отношению к содержимому в 24-м стихе, тогда суд церкви не оправдал бы его за истолкование и одного этого пророчества. Все отцы церкви, три евангелиста, повторившие слова самого Спасителя (Матф. XXIV, 15. Марк. XIII, 14. Лук. XXI, 20) о том, что пророчество Даниилово, начав исполняться последней седьминой ныне, окончательно исполнится после распространения проповеди евангельской во всей вселенной и при совершенном разрушении града Иерусалима (ст. 27), всеконечно, лучше понимали смысл пророчества, нежели какие-либо плотяные толкователи, восстающие, по апостолу, на разум Божий и глаголющие от своего чрева! 3., Ответ на 5-й пункт, об излиянии Духа Святого на апостолов (Иоил. II, 28.), в главном верен. Только примечание на пророчество, сделанное в общем оглавлении в книге пророка Иоиля, на которое, как кажется, в ответе своем ссылается о. протоиерей, есть прикровенно и темно как нельзя больше!.. В примечании том о. протоиерей, между прочим, говорит: „после бедствий, постигших народ иудейский, настанут для него времена лучшие, когда вся Иудея сделается землею пророков“. И на это-то примечание ссылаясь, о. протоиерей отвечал Св. Синоду, что якобы он в сем примечании сказал то же, о чем спрашиваем был. Спрашиваем же он был о том: если он признает пророчество Иоиля относящимся к сошествию Св. Духа на апостолов, то почему не объяснил сего в примечании, а написал совсем другое? После сего остается обсудить: члены ли Святейшего Синода, отбиравшие от него показания, не поняли смысла его примечания и потому предложили ему означенный вопрос, или он, о. протоиерей, в ответе своем хочет защитить себя тем, что не может принести ему защиты? О заключении о. протоиерея к дополнительным ответам, в коем он не престает повторять, что догматические объяснения в надписания свои к главам писания он, яко переводчик, будто бы не обязан и не должен был вносить, должно сказать то же, что сказано и на некоторые его ответы. Всякий, знающий дело его, может спросить его: каким, например, образом в оглавлении на IX-ю главу Исаии не должно высказать того, что имеющее родиться Отроча для мира есть и будет Бог крепкий и Отец будущего мира (ст. 6-й)? Эти эпитеты составителю оглавлений в библии уже никак нельзя было предоставить догматике, или герменевтике, по его же образу мыслей, прежде высказанных; так как они буквально выражены в слове Божием и потому первее всего и ближе должны быть высказаны переводчиком слова Божия, ибо догматика и герменевтика основывают свои суждения уже на тексте слова Божия, оригинальном ли то, или на переводе с оного, стоящем доверия и внимания, но никак не вносят в текст слова Божия того, чего в нем нет. Таковы большей частью и все пророчества, подведенные самим же о. протоиереем под 1-й класс пророчеств, как буквально говорящие об Искупителе рода человеческого. Однако же, сколько ни многочисленны сии пророчества у пророков, переводчиком пророков ясно и определенно они не приложены к Искупителю мира!

1) Объяснения о. протоиерея Павского на данные им от 20-го марта ответы, против первых трех предложенных ему вопросов, не неясно указывают на то, что о. протоиерей, доведенный беседой высокопреосвященнейшего митрополита московского, бывшей 8-го числа апреля, до сознания в неправильном разумении самояснейших пророческих мест, сознался наконец в ошибках своих, по долгу совести, за что и благодарение Господу! Остается только соболезновать о том, что до времени сознания его в важных ошибках, породившегося не более как в две недели после беседы с высокопреосвященнейшим, т.-е. от 8 до 24 числа апреля, в предшествующее время, т.-е. в продолжение двадцатилетней службы при академии и семилетней при служении храму Божию, он, протоиерей, верно держался тех мыслей касательно главных и ясных пророческих мест, какие высказал в первоначальных ответах своих на оные. Рукописные переводы разных годов и другие акты, рассмотренные С.-Петербургским комитетом, учрежденным от 18-го (18-го) февраля 1842 года, и указанные в окончательном журнале сего комитета от 17-го февраля 1843 года, в статье о последствиях перевода и самого литографирования оного, – не мало представляют подтвердительных уверений на то, что у переводчика учительных и пророческих книг особенный и свой взгляд на пророчества не нов. А когда это так, то сколь много было вреда для православия, когда воспитанникам академии так или иначе, теми или другими образами, делался известным образ мыслей старейшего и многоуважаемого ими наставника! Число же воспитанников его, рассеявшихся во всей империи для занятия должностей по разным частям государственной службы, в продолжение 20-тилетней службы при академии, как и дело говорит и сам он сознается, было не малое! Какие после сего потребны меры для уврачевания всех, хотя и сколько-нибудь уязвленных новыми взглядами о. протоиерея на пророков и их пророчества, сердец?!

2) В 4-м пункте объяснения своего, на 4-й же предложенный ему вопрос о том, как он разумеет пророчество Даниила о 70-ти седьминах, о. протоиерей сознает свою ошибку только отчасти, т.-е. что только 24-й ст. г. IX-ой пророка Даниила можно относить к лицу Мессии; прочие же стихи 25, 26, 27, говорит он, описывают времена, предшествующие царству Божию. Доказывает это пространнейшим рассуждением, в котором дает себе полное и открытое право осуждать древних толковников (след. и отцов церкви), не щадя и самого пророка Даниила за неточность в счислении лет! Вот его единственные в сем деле выходки: а) против древних толковников: „древние толковники, говорит он, без сомнения построили свое толкование на основании неверного греческого перевода, и особенно на имени Хριστὸς – Помазанник, прилагая его к Искупителю рода человеческого. Но кто ныне не знает, что имя сие вообще относится к царям?“ б) против пророка: желая доказать, что седьмины Данииловы должны окончиться кончиной Антиоха Епифана, гонителя иудеев, и не насчитывая до сей кончины 490 лет даже и от пророчества (не говорю уже Даниилова, как бы следовало), он, о. прот. Павский, так объясняется: „пророк, начав считать загадочно седмицами, и не имел в виду слишком точного хронологического рассчисления“. И еще, приведя пример на неверность счисления пророка, он продолжает: „если в рассчислении малых периодов времени пророк не соблюдал слишком большой точности, то в большем периоде времени, протекшем от Кира до Антиоха Епифана, легко он мог опустить из виду несколько лет“. Таков суд о. протоиерея о пророках и их пророчествах! Слова первоверховного апостола: ни бо волею бысть когда человеком пророчество, но от Святаго Духа просвещаеми глаголаша святии Божии человецы (2Петр. 1. 21), верно, имеют для него свой особенный смысл! Дальнейшее объяснение о. протоиерея на тот же пункт: „частные мнения не нарушают единства церкви, скрепленной единством догматов, и проч.“, неточно и неверно, и не с одной стороны. Перевод пророческих и учительных книг ветхого завета, перешедший от о. протоиерея в руки студентов форменно, в виде лекций (хотя и без дозволения правительства и без всякого указания в училищном уставе), от студентов после отлитографированный и разошедшийся по всем странам обширной российской империи, перешедший, как показали акты, и в Американские Штаты, получил употребление повсюдное и как нельзя больше общее. Все мнения, заключенные в переводе, в оглавлениях и примечаниях на оный, были частными только тогда, когда они были еще в голове у переводчика. Но когда перешли они на бумагу, с нею вместе в руки студентов разных курсов, а после явились и в литографировании в составе библии под её именем, то стали уже не частными мнениями, но, как сказано, совершенно общими для всех, желавших разделять оные!.. Таковые мнения нарушают ли единство церкви, или не нарушают, как думает о. протоиерей, уразуметь не трудно, и потому нет нужды более и говорить о сем!

3) Дополнительное объяснение о. протоиерея на 5-й предложенный ему от Святейшего Синода вопрос, подобно другим такого же рода объяснениям, неоткровенно. Коль скоро переводчик слова Божия не хотел вносить в оглавления на оное и того, что в нем буквально заключается, каковы например все пророчества об Искупителе, причисленные им самим к 1-му разряду, то для чего инде в оглавления, а инде в примечания к тексту, следовало ему вносить такие имена и целые рассуждения, на кои даже нет и намека в слове Божием! Так, например, где сказано, что пророчество Ионы есть повесть? Но у о. протоиерея в оглавлении оно названо повестью: мысль сей повести, говорит он, и проч. У пророка Даниила, в главе IX-й, где говорится об Антиохе Епифане, – о. протоиерей в разбираемом объяснении едва не полной гражданской историей сего царя доказывает, что в пророчестве говорится об нем, а не о Мессии, хотя имя Мессии буквально стоит в пророчестве и хотя пророчество сие, как единственнейшее в писании для определения времени сошествия на землю Искупителя человеков, имеет в себе все черты на то, чтобы быть отнесенным именно к Искупителю человечества, а не губителю оного, какому-либо Антиоху Епифану.

1) Объяснение о. протоиерея на то, что он якобы в указании речей пророка Исаии, в хронологии своей к оным, выставлял, как тот год до Р. X., в который произнес пророк то или другое пророчество, так и тот, на рый пал самый взор пророка или исполнение пророчества, не подлежало бы сомнению, если-бы он в самой хронологической таблице ясно означил таковой неодинаковый свой счет. Но он этого не сделал. А еще более наводит он сомнение на рассматривающих его хронологическую таблицу тем, что в ней же самой относительно всех тех глав, которые собрал из всей пророческой книги Исаии под один разряд, как-то: XIII и XIV; XXI, ст. 1 – 10; XXXIV и XXXV; XXIV – XXVII и XL до LXVII главы, сказал в своей таблице только следующее: „остальные в книге Исаии пророческие речи“ и проч., а не сказал „остальные пророка Исаии речи“. Правда, в рассматриваемом объяснении от 30-го апреля он истинность вышепоказанного двоякого счета защищает тем, что над 1-й пророческой речью о Вавилоне (глав. XIII) он надписал так: „пророческая речь о Вавилоне, которую изрек Исаия сын Амосов“, и к которой надписи сбоку приписано: около 540 года до Р. X.“. Но сия-то припись к оглавлению „около 540 года“ и вводит читателя в заблуждение. Речь произнес пророк Исаия, но около 540 года, до которого он не дожил. Чтобы отстранить всякое сомнение в таковом счете, следовало бы тут же в примечании сказать, что о сих пророческих речах идет счет другой, т.-е. те годы назначаются, когда они исполнились, а не когда произнесены. Что и уклончиво и неверно вышерассмотренное объяснение о. протоиерея на то, что он якобы в хронологии своей хотел указывать и тот год, на который падал самый взор пророка, это видно из его же сознания. Во 2-м пункте 1-го своего объяснения, поданного высокопреосвященному митрополиту московскому от 24-го апреля, он сам сознается, что пророческие речи Исаии, начиная от XL й главы и далее (отнесенные по хронологической таблице к 540 году до Р. Хр.), по содержанию своему относятся по преимуществу ко временам Иоанна Крестителя и вместе ко временам искупления рода человеческого; а следовательно, если бы о. протоиерей хотел указывать в хронологии своей те годы, на которые падал взор пророка, самым исполнением пророчества, то ему следовало бы выставить годы благодатного царства Иисуса Христа на земле уже по сошествии Его на землю, к чему и устремлены были взоры всех пророков, а не 540-й год по Р. Хр. О. протоиерей Павский своими объяснениями, поданными одно после другого только чрез шесть дней, путает только самого себя, допуская самые резкие противоречия. 2) Относительно 2-го пункта 2-го дополнительного объяснения должно повторить вышезамеченное, и уже не в одном месте, т.-е. что в оглавления на главы писания – содержащегося в тех главах, и притом самого существенного, нельзя было не вносить, если только надобно было вносить в оные не внешнюю какую-либо кору, но внутреннее зерно и, так сказать, ядро. 3) Объяснение на 3-й пункт самонадеянно и несмиренно, Разделение пророчества Даниилова на 9 отделений уже потому не хорошо, что оно произвольно. Мнение о. протоиерея дальнейшее, что изменение разделения писания на главы и стихи мало или ничего не значит, еще более не смиренно. Как ничего не значит разделение писания на главы и стихи, когда оно принято церковью и содержимо уже несколько столетий? Если всякий член церкви даст себе такую же вольность судить о содержимом и хранимом в церкви, то тогда что будет? Церковь ли будет учительницей и наставницей всего (какова она и есть на самом деле, по слову апостола, как столп и утверждение истины – Тим. III, 15), или и всякий член её, учащий по-своему?..

Не мало допущено о. протоиерем Павским неправильных мыслей, суждений и разных оборотов речи, и в ответах на предложенные ему от Св. Синода пункты, и в двух приложенных к оным объяснениях. Но все те неправильности, отчасти уже им самим сознанные впоследствии, или если и не сознанные, по разным уклонениям речи, то не так еще резки, как помещенные в заключении его при настоящем втором объяснении. Здесь он, например, говорит: а) „если же подозрение в неправославии пало на меня от того, что догматическое церковное учение не было вносимо в надписи пророческих речей и проч.“. Что здесь оправдывающийся хочет сказать? Конечно, не другое что, как то, что учение, относящееся до Искупителя рода человеческого и всего благодатного Его царства, которое, по указанию Св. Синода, сделанному переводчику слова Божия в предложенных пунктах, ему следовало бы внести в оглавления перевода, есть догматическое церковное только учение, а не библейское. А если это так, то значит, что и некоторые из членов греко-российской православной церкви, с мнимо-мудрыми неологами Европы, разделяют ту мысль, что соборы и отцы церкви переиначили веру! б) В том же заключении говорит: „он не надеялся, чтобы перевод его вышел из ученого круга, и проч.“. После такого объяснения опять следует спросить объяснившегося, как о том, каким бы образом можно было полагать, что перевод его не мог выйти из рук воспитанников, когда он даваем был им форменно и на бумаге в виде лекций? – так и о том, разве можно делать наставнику академии в классе что-либо такое, чего воспитанникам нельзя бы было выпустить в свет? Что за раскол в таком образе учения!.. Самая цель образования воспитанников духовных заведений, по преимуществу, есть та, чтобы они были образованными и достойными пастырями церкви, и следовательно, чтобы не секретно и не с утайкой какой-либо намеренной, но открыто, благовременне и безвременне, как учит апостол (2. Тим. IV, 2.), говорили пасомым чрез них все то, что сами стяжали от образования своего и что пасомые могут понять и принять.

е) В последнем пункте объяснения своего о. протоиерей Павский говорит, что „он часть вины учеников принимает на себя, и проч.“... Винить учеников за то, что делано было их опытным и мудрым наставником в продолжение каких-либо 20-ти лет, если только не более, делано было (как самое продолжительное время такого делания показует) не необдуманно, но обдуманно, – делано было с новыми взглядами на предмет, всегда увлекательными для молодых людей, – винить, говорю, за такое дело их – только и можно отчасти. Им начальство дозволило литографировать лекции; но перевод слова Божия выдан был в свое время в виде лекций, как это объяснил и сам переводчик; следовательно для них близкое было, хотя и недальновидное, основание к тому, чтобы наряду с другими лекциями отлитографировать в виде лекций же выданный и перевод священного писания. Но не такова вина переводчика и составителя оглавлений, примечаний и введений к переводу, как ясно указуют все доселе сделанные на ответы и объяснения его замечания. Переводчик слова Божия и своего вида изъяснитель оного, если не искупит вины своей искренним и совершенным признанием главной своей виновности в существе дела, – если не откажется от своих мнений, явно несогласных с учением церкви, и если наконец сам не осудит своего незаконного дела (так как и не по указанию училищного устава, и без распоряжения правительства сделанного): то, как указуют канонические постановления, вселенской церкви, 19-е правило VI вселенского собора, карфагенского собора правила 10 и 11, и первого вселенского собора правило 2-е, должен быть судим за свое дело судом церкви“.

Св. Синод, по рассмотрении рапорта преосвященного Никанора, с приложенным к нему особым мнением преосв. Варлаама, 7-го и 10-го марта 1844 года постановил: дело о первых двух литографированных изданиях неправильного перевода с еврейского на русский язык некоторых книг св. писания ветхого завета дальнейшим производством прекратить. От бывших воспитанников здешней академии истребовать, для нужных впредь соображений, объяснения о всем том, что известно им касательно цели первого издания и самого распространения оного; и от священника С – го – каким образом книги перевода св. писания, сообщенные собственно ему о. протоиереем Павским, явились потом отлитографированными. О третьем издании перевода поручено преосвященному епископу ревельскому Иустину, викарию с.-петербургской епархии, произвести точнейшее исследование, которое должно обнаружить цель этого издания, действительное число литографированных по оному экземпляров и виновных в сем противозаконном предприятии; по окончании исследования представить оное через преосвященного митрополита в Св. Синод с надлежащим заключением. Дальнейшее определение Св. Синода касается епархиальных преосвященных, которые имели у себя литографированные переводы, но не приняли мер противу распространения их во вверенных им епархиях и не донесли об оных Св. Синоду, – бывших ректора и инспектора академии, допустивших воспитанников до совершения противозаконного дела¹⁷⁵, и проч. О всех духовных лицах, у которых были переводы и которые не представили о том своему начальству, дано знать местным епархиальным преосвященным, о каждом по принадлежности, причем поручено преосвященным вразумить их о долге духовных лиц преграждать распространение всяких неправославных толкований, и затем обратить на сии лица особенное внимание, и если усмотрят в образе их мыслей что-либо погрешительное, то немедленно донести о том Св. Синоду. О. протоиерей Павский в налитографировании неправильного перевода и участии в распространении оного, по имеющимся в деле уважениям, признан не подлежащим ответственности. Но как в переводе сем и особенно в введениях, оглавлениях и примечаниях, есть места, противные учению православной церкви, а это не может быть терпимо в совершителе тайн божественных: то Св. Синод поручил присутствующему в Св. Синоде преосвященному епископу полтавскому Гедеону испытать келейно искренность раскаяния Павского в сем отношении и о последующем донесть Св. Синоду со своим заключением и с приложением собственноручного исповедания Павского и подписки о неуклонном исполнении обязанностей звания своего до конца жизни. Мера взыскания с воспитанников академии, участвовавших в налитографировавии и распространении перевода, ограничена строгим наблюдением со стороны духовно-училищного и епархиального начальства за образом их мыслей и действий. Всем наставникам здешней академии, и в особенности членам конференции оной, имевшим у себя литографированные экземпляры и не представившим их в свое время начальству, сделан выговор. На наставников прочих духовно-учебных заведений, прикосновенных по чему-либо к настоящему делу, обращено особенное внимание местных епархиальных архиереев, с тем, что если усмотрят они что-либо неправильное в их преподавании, или образе мыслей, то донесли бы о сем Св. Синоду. О нарушении литографиями пажеского корпуса и генерал-губернаторской 246 ст. XIV т. св. зак. литографированием перевода без цензурного дозволения и выпуском оного без позволительного свидетельства от академического начальства, предоставлено обер-прокурору Св. Синода сообщить начальствам тех литографий по принадлежности. Все собранные доселе экземпляры, как литографированные, так и рукописные, положено было уничтожить по особому распоряжению господина обер-прокурора, оставив по одному от каждого из трех изданий в синодальном архиве за печатью.

Разрешив таким образом все частные обстоятельства сего дела, Св. Синод входил в рассуждение о способах к предупреждению всяких подобных посягательств на будущее время и, сообразив случаи, которые могут подавать к тому повод, заключил, что, кроме общих и необходимых мер к соблюдению во всей неприкосновенности принятого православной церковью священного текста 70-ти толковников и существующего в России славянского перевода, надлежит располагать в разуме оного все воспитание духовного юношества так, чтобы воспитанники, будущие служители алтаря Господня на различных степенях иерархии, одушевлялись еще в школах усердием к соблюдению правил и учения православной церкви в святой её чистоте, и оттуда исходили со всеми способами к обличению суемудрий и превратных толкований, имеющих нередко самую обольстительную внешность; посему, и дабы вообще будущие меры соответствовали действительным потребностям, поручено преосвященным митрополитам с.-петербургскому, московскому и киевскому и архиепископу казанскому, как начальствующим над духовными академиями, предварительно войти в соображения о средствах к приведению сего в точное исполнение и заключения свои представить Св. Синоду, который затем приступит к окончательному устройству сего важного дела.

По докладу о сем Государю Императору, 12-го марта 1844 г., последовало Высочайшее повеление о приведении определения Св. Синода в исполнение.

Как ни печально кончилось дело о переводе библии протоиерея Г. П. Павского; но во всяком случае этому переводу нельзя отказать в большом значении. Не говоря о принципе, самый факт перевода заслуживает полного внимания, потому что имеет за собою историческое значение. Это был первый опыт перевода священных книг ветхого завета на русский язык, сделанный ученым, владевшим в превосходной степени знанием еврейского и русского языков. Ни до него, ни после него не было ученого, профессора, так счастливо и в такой мере соединявшего знание еврейского языка с знанием языка отечественного. Последующие переводчики, так или иначе, больше или меньше, опирались на его труд, и мы не знаем, чтобы кто-нибудь из них отказал ему в существенных достоинствах. С возобновлением перевода библии в настоящее царствование, дело это в духовных академиях пошло довольно быстро. Мы не желаем умалить заслуг почтенных ученых, потрудившихся на этом поприще; но, кажется, не сделаем несправедливости, если скажем, что помощь, оказанная им существовавшим уже переводом Павского, была не незначительна. Они повели дело дальше, исправляли то, что находили у него неточного или неверного: но во всяком случае имели уже перед глазами перевод, облегчавший для них ход дела. Таким образом перевод Г. П. Павского имеет, как мы сказали, историческое значение.

Можно пожалеть только о том, что он не был издан вполне. Тогда он весь был бы перед глазами ученой критики и удобнее было бы судить о его достоинствах и недостатках. Мы думаем даже, что издание его не будет излишним даже после того, как сделаны новые переводы некоторых священных книг в духовных академиях и издан или издается перевод библии по благословению Св. Синода. Это – исторический памятник, который для науки никогда не потеряет своей цены, как произведение русского ученого, приобретшего знаменитое имя, и как первый опыт перевода ветхо-заветных книг с еврейского языка на русский.

Другим, после Г. П. Павского переводчиком ветхозаветных книг священного писания с еврейского на русский язык был алтайский миссионер архимандрит Макарий.

Светское имя его было Михаил Яковлевич Глухарев. По окончании курса в смоленской семинарии¹⁷⁶ М. Я. Глухарев проходил должность учителя в первоначальном классе той же семинарии по латинскому языку в продолжение года; в 1814 году поступил в с.-петербургскую духовную академию и в 1817 году окончил курс с степенью магистра. Ректором академии, во время его учения, был архимандрит Филарет, впоследствии московский митрополит, сохранивший к нему приязнь до конца его жизни; наставниками были большей частью молодые люди из окончивших курс студентов 1-го академического курса, и между ними – преподавателем еврейского языка Г. П. Павский. Глухарев был одним из самых даровитых и блестящих студентов 2-го курса и кроме того, при крайней живости и некоторой восторженности, выдавался в кругу товарищей чрезвычайным изяществом, приемами и манерами светского, благовоспитанного юноши. Какие-то предубеждения против него, возникшие еще до окончания им академического курса, были причиной, что он не был оставлен при академии. Глухарев начал службу в Екатеринославе, куда назначен был профессором церковной истории, инспектором семинарии и ректором низших училищ. Екатеринославским епископом был в то время преосв. Иов Потемкин, из дворян, служивший до монашества в военном звании и удержавший по вступлении в монашество и даже в архиерейском сане многие привычки своего прежнего звания. Иов склонил Глухарева к поступлению в монашество. В 1821 г. Макарий переведен в Кострому ректором семинарии, с возведением в сан архимандрита. Из числа учеников его по костромской семинарии, известен покойный преосв. Афанасий (Соколов), бывший архиепископ казанский, сохранивший на всю жизнь благодарное воспоминание о своем наставнике. Уже после кончины о. Макария он писал к Александру Скарлатовичу Стурдзе о Макарие: „славлю и величаю благодать Божию, которая осязательно для меня проявилась в скудельном сосуде его; лобызаю жезл и палицу моего наставника, ибо та мя настависта; чту благовестнический посох его; пою песнь упования и бессмертия на могиле человека Божия“¹⁷⁷. В 1824 г., по возникшим неприятностям, Макарий оставил учебную службу и, выражаясь словами его служебного списка „пользовался упокоением “ сначала в киево-печерской лавре и в Китаевской пустыни (Киевской губернии), а потом в Глинской пустыни (Курской губернии). В 1829 году, при образовании миссий в Тобольской и Казанской губерниях, для обращения инородцев-язычников к христианству, Макарий перемещен в тобольскую епархию, с поручением местному архиепископу (Евгению Казанцеву) „обратить его на дело проповедования, где сие представится нужнее, в виде опыта на первый случай, дабы по первым действиям его можно было судить, способен ли он к приемлемому на себя делу и в состоянии ли будет отправлять оное с желаемою пользою“. Макарий избрал в содействие себе в деле миссионерства двух учеников тобольской семинарии, с их на то согласия, В. Попова 22 и А. Волкова 17 лет и составил с ними правила, по коим они должны поступать при проповеди¹⁷⁸.

Преосвященный Евгений предложил самому архимандриту Макарию избрать для миссионерского опыта один из инородческих народов, обитающих в его епархии – татар, остяков, вогул, калмыков и киргизов. Макарий избрал киргизов, живущих по ту сторону петропавловской линии, так как они весьма удалены от наблюдения приходских священников и потому требуют особых миссионеров; притом же и климат страны, киргизами населяемой, принадлежит к числу умеренных в Сибири, а он и старший из двух семинаристов не крепки в силах и сложении тела. В стране киргизов правительством устроены два селения, составленные из военных людей православного христианского исповедания. Одно из них, называемое Кончатовским, с немалыми затруднениями сносится с петропавловскими священниками в исправлении христианских треб; а они, миссионеры, имеют и нужду в способах к безопасности жития и служения между людьми иноплеменными и нужду в удобности к упражнению самих себя в церковном богослужении и в постепенном к новому для них служению иноверцам приготовлении посредством обыкновенного служения верным. Такой удобности они не могли бы иметь в стране народов северных. С Кончатовским военным поселением киргизы имеют различные сношения, которые могут и им (миссионерам) открывать пути в сношениям с киргизами и доставлять благополучные способы к изучению языка, нравов, обычаев, мнений сего народа. На основании этих соображений архимандрит Макарий выбрал для своей миссионерской деятельности, на первый раз, Кончатовский округ. Но, по сношении епархиального начальства с гражданским, план этот не получил утверждения. Генерал-губернатор западной Сибири отозвался, что он, на основании Высочайшего повеления, объявленного ему сибирским комитетом от 24 февраля 1828 г. и по прочим в отношении его изъясненным причинам на отбытие архимандрита Макария в Кончатовский округ согласиться не может без Высочайшего соизволения.

Макарий должен был выбрать другое место для проповеди евангелия, и изъявил желание отправиться в Бийский округ Томской губернии (состоявшей под одним епархиальным управлением с Тобольской) для миссионерской службы среди кочующего там калмыцкого народа. Епархиальное начальство выдало ему походную церковь, а для руководства в деле проповеди снабдило инструкцией, изданной Св. Синодом в 1769 г. Отслужив 30 августа 1830 г. божественную литургию и после оной молебное пение, архиепископ отпустил проповедников на предлежавшее им дело. Доставляемые ими по третям года записи о действиях миссии печатаемы были в извлечениях в „Христианском Чтении“. С отделением в 1835 г. томской епархии от тобольской, архимандрит Макарий с сотрудниками перечислен в ведение томского епархиального начальства.

В 1836 году томский епископ Агапит, по поручению Св. Синода, сделал архимандриту Макарию приглашение, не согласится ли он с настоящего места проповеди своей переместиться в иркутскую епархию и заняться там обращением бурят, где более предвидится пользы и успеха от его трудов, нежели в настоящем месте. Архимандрит Макарий отвечал, что это приглашение открыло в душе его борьбу различных мыслей и чувствований. „Обретаю в себе – писал он – и желание согласиться на приглашение Св. Синода к проповедованию христианской веры бурятам, и желание сойти в уединение и безмолвие, и желание продолжать служение при здешней миссии до совершенного изнеможения, и желание, не сходя с пути миссионерской службы посвятить остаток сил своих приготовлению двух юношей, имеющих весьма благонадежные способности, нравы и желания, моих сотрудников при миссии в бийском округе, к плодоноснейшему служению в распространении царствия Божия между евреями, магометанами и язычниками, находящимися в державе российской“. Эти молодые люди были: уволенный по слабости здоровья из томского уездного училища ученик Михаил Нигрицкий, 15 лет, и уволенный в томскую епархию, с назначением, на диаконское место, ученик нижегородской семинарии Степан Ландышев. Оба они, в 1836 году, изъявили желание поступить в миссию, в сотрудники к архим. Макарию. „Приметным образом – писал далее архим. Макарий в своем отзыве – мои телесные силы ослабевают и в особенности слабеет орган зрения. Между тем, как братия Ландышев и Нигрицкий вкупе со мною собирали бы благопотребные для службы миссионерской знания и искусства¹⁷⁹, может быть я поправился бы при помощи Божией в состоянии своем по телу, особенно вооружился бы хорошими очками и воспользовался бы советами и пособиями врачей московских. Все сии предположения предаю воле Всевышнего и соизволению Св. Прав. Синода. Всякому указанию Св. Синода искренно и спокойно желаю последовать, как откровению воли Божией“. „Но, чтобы со мной ни случилось и какое бы распоряжение в рассуждении меня ни было сделано, умоляю правительство церкви не закрывать миссии здешней, но утвердить навсегда её существование на правилах иноческой общины, продолжать начатое сей миссией в округах Бийском и Кузнецком, сколь ни слабо сие начало, и сохранить то, что при служении её приобретено церковью, сколько ни малы сии приобретения. Хранение паче делания – провозглашают богомудрые руководители на пути ко спасению. Это истинно и в отношении к собиранию язычников во единую святую церковь Христову“.

Св. Синод оставил Макария на прежнем месте его служения, но не нашел удобным исполнить его предположения относительно приготовления его сотрудников к успешнейшему служению в деле миссии¹⁸⁰.

Средства миссии до 1836 г. ограничивались 1000 р., а с 1836 г. увеличены до 2000 р. Из них миссия содержала церковь и дом; значительную часть употребляла на пособие и подарки новокрещенным. Для себя лично Макарий довольствовался магистерским окладом. „Архимандрит Макарий – писал о нем А. С. Стурдза – не только не вкушал от млека стада своего, ни от плода насажденного им виноградника духовного, но еще обрекал себя на частые и трудные поездки из Сибири в Москву для сбора подаяния в отраду и помощь бедной пастве своей. Макарий ни на минуту не отставал от вверенного ему апостольского служения, но – то пробирался через сугробы в глушь сибирских лесов со своими сподвижниками, то утешал и учил худородных мира сего, то опять отправлялся на одноконной телеге или открытых санях за милостыней в златоглавную, древнюю столицу. Не все равно узнавали человека Божия в умаленном и усталом страннике“.

По делу миссионерства, имея постоянную нужду обращаться к пособию и руководству слова Божия, архимандрит Макарий живо чувствовал все неудобство обращения к славянскому тексту, часто мало понятному или не точно передающему смысл подлинника. Еще проповедническая ревность его смущалась тем, что обращаемые и новообращенные из обитающих в русском государстве язычников, магометан и иудеев, не зная славянского языка и не понимая славянской речи, не в состоянии почерпать наставлений в христианском учении и в христианской жизни из самого священнейшего источника веры – слова Божия. – С одной стороны, чтобы устранить эти неудобства, с другой в видах общенародной пользы от чтения слова Божия на родном языке, архим. Макарий в 1834 г. прислал к московскому митрополиту Филарету письмо „о потребности для российской церкви преложения всей библии с оригинальных текстов на современный русский язык“. Но м. Филарет не дал этому письму в ту пору ни хода, ни известности, потому что высшая духовная администрация того времени враждебно относилась ко всем попыткам подобного рода. В 1836 г. 16 сентября преосв. м. Филарет писал к своему соименнику, ректору московской академии (бывшему впоследствии черниговским архиепископом): „предубеждение против новых переводов священных книг вообще сильно“¹⁸¹. Но это не остановило Макария. Среди трудов евангельской проповеди язычникам, он предпринял перевод священных книг ветхого завета с еврейского на русский и в 1837 году прислал в Комиссию Духовных Училищ начало своего труда – перевод книги Иова. Макарий начал с этой книги вероятно потому, что Библейское Общество довело свой перевод до этой книги. Следовательно Макарий как-бы продолжал дело Библейского Общества. Отправляя свой перевод в Комиссию Духовных Училищ через епархиальное начальство, Макарий послал в то же время прошение, или, как он называет его, письмо на Высочайшее имя, прося Высочайшего повеления о рассмотрении перевода его в Комиссии Духовных Училищ и об издании его на суммы Комиссии для употребления в духовных училищах. Представляя свой перевод в „священнейшее благоволение и покровительство“ Государя, Макарий писал:

„Бог, пекущийся о всяком черве, о всякой травке, и всякое создание свое наделяющий всем благопотребным, по роду и назначению каждого, не мог, по своей очевидно преимущественной любви к человеку, оставить его при одном, столь сомнительном и неверном, руководстве разума, который у различных мыслителей, и часто у одного и того же, странным образом противоречит себе самому и разрушает собственные свои построения“.

„Но в значительном разнообразии тех народных писаний, которым усвояется слава божественного происхождения, нет такого предания древности, которое по беспристрастному свидетельству самого разума, основанному на неподвижных началах здравого суждения, при всем повреждении природы человеческой, уцелевших, было бы столь достойно премудрости, благости, всемогущества и святости Божией, столь достойно величия бессмертной души человеческой, столь соответственна вопиющим нуждам грешного и страждущего человечества, как христианская библия. Посему она есть самое чистое, полное, истинное откровение, слово Божие к человекам; посему она есть дражайший дар Божий, и самим Богом устроенный орган, посредством которого премудрость Его разливает животворный свет истины и добродетели в человечестве; по сему она есть педагогическая книга, по которой Творец и Правитель мира воспитывает, возводит народы к истинному просвещению; посему она есть святейшее собрание законов и прав царствия Божия“.

„Всемилостивейший Государь! Великим благодеянием, которое Ваше Императорское Величество сотворили многим народам, составляющим российское государство, даровав им законы, приведенные в изящный порядок и в вожделенную ясность, Ваше Величество открыли восхитительные виды надежды, что российская церковь получит от благословенной десницы монарха святую библию на живом российском наречии, в переводе с оригинальных языков еврейского и еллинского, в той полноте, в той общей для всех вразумительности, в какой было благоугодно Господу Богу даровать ее человекам, бесчисленно-разнообразными путями благостью Его обращаемым от заблуждений, спасаемым“.

„Владимир Великий, просветивший русскую землю святым крещением, и достойные преемники его сделали для торжества истинной веры над суеверием и невежеством все, что содержалось в возможности века их, и наши предки получили полную библию в таком переводе славянском, какого яснее и удобнее к употреблению в то время быть не могло. Ныне совсем другое время; язык славянский сделался мертвым; на нем никто у нас не говорит и не пишет; число людей, разумеющих его в священном писании, мало пред миллионами частью не разумеющих, частью мало разумеющих, между которыми большое количество служителей церкви. С другой стороны, новый завет, первая книга Моисеева и Псалтирь на российском наречии свидетельствуют, что российское слово уже достигло того возраста зрелости, в котором время супружескому союзу его с Божиим словом исполниться и совершиться окончательным образом, что российская церковь, будучи утверждена на основании апостолов и пророков, и самого Иисуса Христа имея краеугольным камнем, когда уже получила писания апостолов нового завета, может, а потому и должна иметь все писания пророков ветхого на российском наречии, и что российский народ достоин иметь полную российскую библию“.

„Всемилостивейший Государь! Нет возможности воспроизвести в России римскую церковь св. Петра; но Ваше Величество можете из чистейших, дражайших веществ российского слова создать словесный храм премудрости Божией в такой прочности, правильности и точности, в таком вкусе, в таком великолепии и изяществе, что он будет выше всего великого и прекрасного в мире, будет истинной славой православия нашей церкви пред лицом всех церквей, будет вечной, неувядаемой, любезной Богу и человечеству славой Вашего царствования и веселием неба. Ваше Величество можете совершить сие святое здание, столь торжественно начатое и столь высоко возведенное в царствование Александра Благословенного. Токмо слово царское изречете, и российская библия явится во всей полноте и красоте своей; и после божественного оригинала, который может только один быть, российская библия будет первой и превосходнейшей в христианстве, потому что само провидение Божие дарует нам как бы в добычу опыты, успехи, немощи древних и новейших веков в испытании святых писаний; и сие есть знамение особенного благоволения Божия к российской церкви, венец чести, который ей предназначен и принадлежит, и который впрочем легко может предвосхитить другая церковь, например великобританская, когда ускорит, для успехов царствия Божия в человеческом роде, подарить России полную библию на чистом российском наречии. „Поспешайте делать добро“, говаривал нам бессмертный Суворов“.

„Когда у евреев начало ослабевать разумение еврейского языка, а между тем приближалось время чистому богопознанию распространиться во всех народах; тогда провидению Божию было благоугодно, чтобы еврейскую библию перевели на еллинский язык, который был тогда во всеобщем употреблении; а когда в новом завете Дух Святый в огненных языках сошел на божественных учеников Иисуса Христа, тогда он освятил все живые языки и все наречия, чтобы все оне были живыми проводниками слова Божия, слова жизни и истины в человеческом роде“.

„Всемилостивейший Государь! Когда российская церковь будет иметь полную российскую библию, тогда Господь избавит нас от нарекания между народами, которые уже не будут говорить, что русские ненавидят свет и сами боятся полного света своей религии, хотя должны передавать его и другим столь многим народам, сидящим во тьме и в тени смерти, и хотя провидение Божие для того и покорило им сии многоразличные племена, чтобы они просветили их светом истинного откровения Божия, – что русские равнодушно остаются без полной российской библии, между тем как имеют полный алкоран на российском наречии, и те из русских магометан, которые не понимают его на арабском, оригинальном, могут читать его в русском переводе, который довольно ясен“.

„Когда российская церковь получит полную библию на российском наречии в переводе с оригинальных языков, тогда Ваше Величество откроете все божественные источники христианского просвещения, чтобы чистые и животворные воды слова Божия самыми удобнейшими путями разливались по всем сословиям народа, водительству Вашему вверенного. В особенности же сотворите великое благодеяние для церковных училищ, облегчите для церковного юношества изучение библии, подвинете далеко вперед к усовершенствованию богословские науки в академиях и семинариях наших, распространите употребление и разумение библии в полноте её между приходскими священниками и их сослужителями и положите Божие основание к Возвышению и очищению нравственности в церковном клире. Потом успехи образованности христианской, и вообще в народе русском, и особенно в церковном чине, будут иметь спасительные действия на суеверные племена, содержащиеся в составе государства российского; и полная русская библия, приготовляя для сей жатвы достойных делателей, будет служить самым способным орудием к деланию, будет поддерживать, питать и усиливать в них способность и усердие к деланию. Нам указывают на английских и германских миссионеров и пасторов; но они уже давно имеют полную библию на живых отечественных языках“.

„Всемилостивейший Государь! В обширной державе Вашего Императорского Величества столько магометан и евреев. Если мы должны любить ближних своих, как самих себя, делом и истиною; если мы христиане и чувствуем цену дара Божия человекам во Христе Иисусе: то, как сами должны возрастать в живом и плодоносном познании Иисуса Христа распятаго, так должны желать и стараться, чтобы и ослепленные магометане и евреи с покрывалом на сердце приняли в Иисусе Христе Спасителя грешников, и чрез Него сделались чадами Божиими и причастниками жизни вечной. Когда российская церковь будет иметь полную российскую библию, тогда не только клирики, но и прихожане их грамотные, хотя с дальней ученостью и незнакомые, еврееям, знающим русский язык, будут читать пророческие книги ветхого завета в переводе российском, совершенно согласном с их еврейской библией, и показывать им Иисуса Христа в ветхом завете, а тем магометанам, которые говорят по-русски, будут показывать в исторических книгах ветхого завета, как безрассудно Магомет исказил в алкоране свидетельства истины, и что, как отец лжи-диавол, то Магомет не есть посланник Бога истинного, который есть отец истины“.

„С премудрым и великим намерением Ваше Императорское Величество изволите возводить магометан и евреев на ту точку образованности и сближения с русскими христианами, на которой они могли бы, хотели бы, любили бы, привыкали бы читать русские книги. И ныне если Ваше Императорское Величество соизволите положить пред ними полную библию на русском языке, то те из них, которых знает Бог, сами начнут читать ее, уразумеют истину, и истина освободит их от заблуждения. Когда мы можем им послужить полной библией на российском языке, то не можем думать, что довольно для них одного нового завета и двух из книг ветхозаветных. Господь хочет спасать их полной библией. Магометанские татары и евреи совсем не то, что остяки или тунгусы“.

„Всемилостивейший Государь! Священные книги ветхого завета на российском языке в исправном переводе с еврейского необходимо нужны, как и новый завет, для священников и клириков при церквах приходских и для миссионеров, в обращении, в приготовлении магометан и евреев к просвещению св. крещением, и при дальнейшем утверждении новокрещенных из сих племен в христианской вере. Новый Завет основан на ветхом; и вообще библия есть то прекрасное творение премудрости Божией, в котором божественное разнообразие приведено в божественное единство, в котором всякая часть необходима для целого. Св. Павел во втором послании к ученику своему Тимофею, сказав о писаниях ветхого завета, что они могут умудрить его во спасение верою во Христа Иисуса, говорит потом, что все писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности; чтобы совершен был человек Божий, ко всякому доброму делу приуготовлен (2Тим. III. 16, 17)“.

„Некоторые места священных книг ветхого и нового завета требуют ограждения от превратных толков и злоупотреблений самыми краткими примечаниями. Безрассудного ропота людей легкомысленных можно избегать безмолвием и спокойствием действования. Можно распространять священные книги ветхого завета на русском языке с видом некоторого равнодушия, без напряженного стремления; и на время ограничиваться кругом ученых. Впрочем нет таких священных и благотворных учреждений в человеческом роде, которых бы человек не мог во зло употребить. Предусматривают сии злоупотребления; предотвращают их, как умеют и могут; имеют в готовности все к мужественному принятию сих неприятелей, которых появление неизбежно; и в то же время идут вперед с Богом в созидании общего блага. Одни и те же дороги железные послужат и врагам и друзьям человечества к ускорению и умножению оборотов в их предприятиях. Апостол Петр свидетельствует, что невежды, в собственной своей погибели превращали смысл посланий св. Павла, подобно как и прочие писания. Но это не воспрепятствовало св. Павлу проповедовать слово о кресте Господа нашего Иисуса Христа, которое для одних казалось безумием, а для других было соблазном, между тем, как верующие находили в нем силу Божию и божественную премудрость (2Пет. III, 16, 1Кор. I, 18. 24)“.

„Всемилостивейший Государь! Переведенная мною книга Иова есть одна из самых трудных к разумению в славянской библии. По мнению моему, она такою не будет казаться на российском наречии. Но, не имея способов обратить сей труд мой в общую пользу церкви, всепокорнейше молю Ваше Императорское Величество повелеть Комиссии Духовных училищ, да предадут переведенную мною книгу Иова печати иждивением сумм, находящихся в их распоряжении, для употребления между учащими и учащимися в церковных училищах, о чем ныне же, посредством епархиального начальства, прошу сие сословие попечителей церковного юношества“.

В то же время он писал в Комиссию Духовных Училищ: „Вам известно, какие затруднения претерпевают духовные училища по классам богословских наук от того, что не имеют полной библии на российском наречии в исправном переводе с оригинальных языков. Вам известно, что в народе русском многие миссионеры, и в том числе знатная часть служителей церкви, не могут хорошо разуметь ветхого завета на славянском, уже мертвом у нас, наречии. Вам известно, что новый завет на российском наречии не доказывает того, чтобы книги ветхого завета на российском наречии были бы уже излишними, но что явление нового завета на российском наречии неотступно требует и ветхого, столько же вразумительного для всех по заповеди Спасителя: испытайте писание: они свидетельствуют о Мне. Явление нового завета на российском наречии есть торжественное перед всем христианским миром свидетельство, что если российский язык уже столько созрел, что мог быть органом истин нового завета, то может, а потому и должен уже российский народ иметь полную библию на российском наречии. Долгом своим по службе моей почитаю наипаче о том упомянуть, что толикие тысячи евреев и толикие тьмы татар магометанского суеверия, находящихся в недре России, требуют полной библии на российском наречии в исправном переводе с оригинальных языков; ибо такая библия необходимо нужна для миссионеров, для священников и клириков при церквях приходских и вообще для российской церкви, при обращении, оглашении, приготовлении магометан и евреев к просвещению св. крещением и при дальнейшем утверждении новокрещенных из сих племен в спасительной вере Христовой; но и сие объяснять и доказывать претит мне чувство благоговейного почтения к высокому сословию вашему. При переводе книги Иова я пользовался записками одного из новейших ориенталистов германских, именно Розенмюллера“.

Комиссия Духовных Училищ поручила рассмотрение перевода книги Иова профессору еврейского языка в с.-петербургской духовной академии (после Г. П. Павского) протоиерею Иванову. Протоиерей Иванов отозвался, что „перевод, исключая немногих мест, довольно правилен, но не везде чист и ясен, иногда слишком буквален, часто весьма растянут, а потому без значительного усовершенствования не может быть полезно употреблен в духовных училищах“¹⁸².

В 1839 году арх. Макарий таким же порядком представил Государю перевод другой ветхозаветной книги – пророка Исаии, также с прошением на имя Государя. Полагая, что первое письмо его на Высочайшее имя по обстоятельствам затерялось, или что множество дел не оставляло Его Величеству досуга на то, чтобы прочитать его, Макарий, „счел за нужное, по важности истин, изображенных в том письме, и по связи их с делом служения его при слове Божием“, снова представить список с него Государю.

Мы уже знакомы с этим письмом. А потому здесь изложим другое его письмо, при котором препровожден перевод книги пророка Исаии.

„В числе пророков ветхого завета Исаия блистает особенною ясностью предсказаний о Христе Спасителе и потому называется пророчествующим евангелистом. Все сии предсказания исполнились во Иисусе и сделались торжественнейшим свидетельством, что Иисус есть Мессия, что Он есть Бог и человек, что Ему надлежало, восприняв на Себя грехи человечества, искупить и спасти его своими страданиями и смертью, и что церковь Иисуса Христа есть благодатное царствие Божие, которому подобает распространиться по всей земле“.

„Чтобы все употребляющие русский язык могли удобнее разуметь божественную книгу пророка Исаии, она, при помощи Божией, переведена мною с еврейского языка на отечественный. С благоговейнейшим усердием приношу ее Вашему Императорскому Величеству; ныне же, посредством епархиального начальства, представляя ее Комиссии Духовных Училищ, я всепокорнейше молю Ваше Императорское Величество повелеть сему сословию попечителей церковного юношества, да предадут переведенную мною книгу пророка Исаии печати иждивением сумм, находящихся в их распоряжении, потому что сам не имею способов обратить сей труд мой в общее благо церкви и особенно в пользу миссии для обращения неверующих иудеев к Иисусу Христу. Таким же образом приносил я Вашему Императорскому Величеству в 1837 году священную книгу Иова: но как могло случиться, что письмо, сопровождавшее сию книгу, посланную к Вашему Императорскому Величеству, по обстоятельствам потерялось, когда еще множество дел не оставляло Вашему Императорскому Величеству досуга на то, чтобы читать его; то и признал я за нужное, по важности истин, изображенных в оном письме, и по связи их с настоящим делом служения при слове Божием, список его представить Вашему Императорскому Величеству вместе с книгой пророка Исаии на российском языке“.

„Всемилостивейший Государь! Когда новый завет, Псалтирь, и книга Бытия в переводе с оригиналов, явились на российском языке: тогда все увидели, что российское слово уже достигло зрелости, какая потребна для органа полной гармонии истин, свыше от Отца светов человечеству откровенных. Но вдруг произведение библии на российском языке, сие великое дело, на которое с восхищением взирали все чада света на земле и на небе, остановилось в России; прекратились Известия, замолкли и разглагольствия о действиях того сословия, которое с благословенным успехом трудилось в переводе священных книг на российское наречие; а вместо того трубы общественного мнения трубили славу очаровательного стихотворца, овладевшего удивлением чрезвычайно многих умов; но российское слово было предано под пером его служению уже совсем не тому, какому было посвящаемо переводившими библию с оригинальных языков на русский. Создавший ухо слышал сии всенародные гласы и гремел со стороны Своей изречениями печальных событий. Смысл сих изречений не изъясняется ли между прочим и словами богодухновенного апостола Христова Иакова: „ведущему добро творити, и ни Творящему, грех ему есть, – кто разумеет делать добро, и не делает, тот грешит“ (Иак. IV, 17)? Ключ к разумению сих говорящих громов провидения Божия не обретается ли между прочим и в одной из священно-библейских историй, в которой представлена участь сынов Иехонии, не порадовавшихся вместе с гражданами Вефсамиса о пришествии кивота Господня в пределы их, – сие достойно благоговейного и беспристрастного размышления в присутствии Божием. „И не порадовавшася, – написано, – сынове Иехониины в мужех Вефсамских, яко видеша кивот Господень: и уби в них пятьдесят тысяч и седмьдесят мужей, и плакашася людие, яко порази Господь людей язвою великою 3ело (1Цар. 6, 19). Се, и священный кивот премудрости и слова Божия, библия вошла в пределы русского слова, – Господь наказует, но любит сынов России; Он посылает несчастия, и радует нас милостями и щедротами; показывает, что чем более дарует, тем более может и взять от нас; терпит и ожидает, да познаем и почтим дар Божий всеусердным, благодарным и радостным принятием: ибо в даре Божием все есть дар Божий; все писание, как неумолчно провозглашает св. апостол Павел, все писание богодухновенно и полезно, для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности. И таким образом происхождение и явление полной библии на российском языке было бы для всех, разумно почитающих слово Божие, уважающих слово русское и любящих церковь и державу российскую, радостнейшим событием“.

„Но может быть некоторые не довольны тем переводом, в каком теперь новый завет, Псалтирь и книга Бытия находятся на российском языке. Кажется, что не должно ни презирать, ни страшиться сих неудовольствий; но как апостол Павел был всем для всех, чтобы всех каким нибудь образом приобресть Христу, так и священное сословие пастырей российской церкви возмогло бы, при помощи Божией и при монаршем соизволении Вашего Императорского Величества, без оскорбления истины, угождать разнообразным и даже детским вкусам и требованиям верующих, чтобы все были довольны, чтобы никто не имел права объявлять себя недовольным, но чтобы те из одного, другие из другого сосуда, а все пили ту же чистую и живую воду божественного откровения. Впрочем, вдруг сделать все было бы невозможно; прежде всего надлежало бы совершить то, что начато, таким же, для многих и ныне благоугодным образом, каким перевод библии на чистый русский язык производили в царствование блаженной памяти Александра I-го. Когда же российская церковь получила бы полную библию на живом и простом, но благородном и чистом русском языке, в переводе с оригиналов: тогда уже легко было бы произвести перевод полной библии с оригиналов на такой же славянской язык, на каком получили мы библию от наших предков, переведенную с греческого. После того может быть некоторые пожелали бы читать библию на славянском языке, но в совершеннейшем переводе с греческого; надлежало бы и таким угодить. Может быть некоторые пожелали бы читать библию в верном переводе с греческого, но на российском наречии; надлежало бы и сих желание исполнить... Между тем употребление славянской библии, какую ныне имеем, в церковном богослужении не прекращалось бы; распространение её и других церковных книг на славянском языке между верными, для домашнего чтения, продолжалось бы, и таким образом русская библия в переводе с оригиналов только способствовала бы разумению славянского языка в библии и других книгах, употребляемых в богослужении“.

„Великобританская церковь – продолжает архим. Макарий – как уверяют известия современные, изобрела способ напечатать библию для слепых, чтоб и слепые могли читать слово Божие осязанием, и разуметь его. Петр Великий призвал было язык голландского народа на помощь к славянскому, чтобы русские, входя в связи с голландцами и знакомясь с языком их, пользовались сим знакомством не только ради успехов в гражданской образованности, но и для лучшего разумения слова Божия, ради успехов духовного просвещения“¹⁸³.

„Тогда русский язык еще был в немощном возрасте, а ныне, когда мы слышим святых апостолов, проповедующих Иисуса Христа распятого языком матерей наших, русскому языку стыд, что многие, для удобнейшего разумения пророков ветхого завета, предвозвещавших Иисуса Христа распятого, должны читать библию на инородных языках“.

„Всемилостивейший Государь! Божественную книгу пророка Исаии принося Вашему Императорскому Величеству, просто как духовную хлеб-соль, питаю в душе моей исполненную усердия уверенность в том, что подвиг достойнейший священного и величественного сана Вашего совершился бы, если бы отец русского народа и наследник Владимира и великого и святого соизволил посвятить народу своему полную, в переводе с оригиналов, российскую библию с самым текстом оригиналов еврейского и греческого, с благопотребными примечаниями по местам и параллелями; и что сей дар Божий был бы принят в таком виде российским народом от Государя не только без всякого пререкания, но и с восторгом благодарения. Сие издание было бы во всех отношениях царское, великолепнейшее, украшенное самыми лучшими произведениями священной живописи; и на первом листе, после заглавного, где было бы напечатано: Святая Библия и проч. и проч., весь христианский мир, во все времена, читал бы: Император Николай I-й российскому народу. Сей святой памятник монаршей к Богу и народу любви по-истине был бы предметом вечного благоволения Божия, хвалы всего сиона небесного, любви россиян и удивления всех народов“.

„С чувством глубочайшего благоговения – писал в заключение архимандрит Макарий – предаю священнейшей воле Вашего Императорского Величества, вместе с книгою пророка Исаии, мысли мои о способах к успешнейшему распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в российской державе, которые ныне же представляю, посредством епархиального начальства, Святейшему Синоду, исполняя требования службы моей и поминая слова приснопамятного героя Суворова: „мы кратки, мы вечны“.

„Бог да возглаголет в царском сердце Вашем о святом слове своем, во благо церкви своей“. 20 января 1839 года.

„При переводе книги Исаии пророка – писал он в тоже время в донесении Комиссии Духовных Училищ – пользуясь ученостью Розенмюллера, я не последовал его жалкой неверности. – Для кого нужно введение в сию книгу, тот может пользоваться руководством к чтению священного писания, изданным блаженной памяти митрополитом с.-петербургским Амвросием, имея право ожидать совершеннейшего в сем роде от наших академий церковных“.

Комиссия Духовных Училищ 31 января 1839 г. препроводила представленный архимандритом Макарием перевод книги пророка Исаии к митрополиту Серафиму с тем, чтобы его преосвященство поручил конференции с.-петербургской духовной академии рассмотреть перевод¹⁸⁴. Конференция поручила рассмотрение этого перевода члену своему, преподавателю еврейского языка в академии, протоиерею Иванову¹⁸⁵.

Летом того же 1839 года архимандрит Макарий, с разрешения Св. Синода, сам был в С.-Петербурге, испросив себе отпуск из миссии, чтобы воспользоваться советами искусных врачей столицы к поправлению зрения и представить Св. Синоду мысли о способах к успешнейшему распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в российской державе. Здесь архимандрит Макарий имел случай узнать, что представленная им в Комиссию Духовных Училищ рукописная книга пророка Исаии, в переводе с оригинала, отдана цензору на рассмотрение.

„В то же время – писал он в донесении Св. Синоду, 26 декабря 1840 г. – я, имел радость приобрести на российском наречии все канонические книги ветхого завета пророческие и поучительные, переведенные с оригинала протопресвитером Герасимом Петровичем Павским. Но как сии подаренные мне библейские рукописи были писаны поспешно и при том молодыми людьми, то я тогда же предложил сверять их с оригиналом еврейским и рукопись книги Иова сверял, находясь, на возвратном пути сюда, в Москве и в Казани, а рукопись пророка Исаии, по возвращении к церковной алтайской миссии“. Эти черты важны для определения отношения между переводом архимандрита Макария и Г. П. Павского.

Исправив, в виду перевода Г. П. Павского, свой перевод книг Иова и пророка Исаии, Макарий снова представил их в 1840 году Св. Синоду, заявляя с прежней настойчивостью, что уверенность его в необходимой благопотребности для церковных миссий и вообще для российского народа полной библии на российском наречии, в переводе с оригиналов, теперь еще более укрепилась; что он желает и надеется сохранить сию уверенность во всю жизнь свою; что он изъявил сию уверенность пред священнейшим старцем, благоговейно им почитаемым от дней отрочества и открывшим для него возвратный путь в церковную алтайскую миссию исполненными благословений изречениями. Полагаем, что это относится в митрополиту Филарету. Архимандрит Макарий тогда же сказал ему: ,;мне кажется, что Библейское Общество действовало иногда неумеренно; но я совершенно убежден в том, что полная библия на русском языке, в переводе с оригиналов, для церковных миссий весьма благопотребна: ибо видел, что письма мои о сем к Государю находятся в горнице великого нашего старца, и слышал из священнейших уст его похвалу оным письмам, которые Св. Синоду известны и, может быть, ныне в синодальном архиве находятся“.

„Благотворно, продолжает архимандрит Макарий, и достохвально издание, творений святых отцов на чистом русском языке. Но святые отцы посылают нас к священному писанию, которое все богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, чтобы совершен был человек Божий, ко всякому доброму делу приуготовлен (2Тим. III. 15 – 17). Святые отцы посылают нас к здравым словесам Господа нашего Иисуса Христа (1Тим. VI. 3), к апостолам Его. Святые отцы и апостолы посылают нас к слову пророческому, которое не было произносимо по произволу человеческому и которое изрекали святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым. Отчего же такая недоверчивость к пророкам, что им воспрещается говорить к нам на том языке, на котором позволяется говорить святым отцам и на котором апостолы столь прекрасно возблаговествовали нам истины нового завета, высшие, нежели учение ветхого? И рабы невидимого Сеннахирима, прельщающие народ и отклоняющие от послушания Господу и Христу Его, и они говорят к народу живым языком его; а стражам Сиона и защитникам Иерусалима предоставлено говорить к согражданам не иначе, как на языке умершем и словами для многих невразумительными? Но возьмем в рассуждение состояния женщин в простом народе, военных людей, служителей правосудия, земледельцев, даже миссионеров и многих приходских священников; как часто у них бывает мало времени для многого чтения! Творений святых отцов так много, а библия одна, одна для всех, и в ней одной все, и все могли бы находить время по крайней мере для русской библии, по которой было бы удобнее, нежели по славянской, умудриться во спасение верою во Христа Иисуса“.

„Служители церкви и слова Божия суть соработники у Бога, и не имеют права сокращать десницу Божию в спасении душ человеческих; но стараются верно соразмеряться и подражать премудрости Всевышнего, управляющей временами, и для каждого времени имеющей особенное число, меру и вес, всегда единой и всегда многоразличной, как в царстве природы, так и в царстве благодати и болезням человечества, которых многоразличие её одной взором объемлется, уготовившей многоразличные врачевства в священной библии, которой полнота не человеческой волей исполнена и произведена. Кто знает, на какой точке в пространстве библии достигнет человека Иисус Христос (Филип. III, 13)! Если Господь в наше время не одной мерой разливает свет единой истинной веры посредством библии, то и рабам Его надлежит, соображаясь Ему, действовать так же в раздаянии слова Его, угождая и служа всякому, какою бы мерою и в каком бы кто сосуде ни хотел принимать чистую воду божественного откровения“ (Прем. XI, 21).

„Не там ли обыкновенно боятся, где темно; не из мрака ли происходят все чудовища заблуждений; не мрак ли покрывает замыслы гибельные; не во мраке ли ищет убежища злодеяние? Итак, нет причины опасаться полной библии русской, в переводе с оригиналов, светлой и ясной. Всякий делающий худые дела, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его; а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны (Иоан. III, 19 – 21). Религия Иисуса Христа есть свет сама, и не боится света; церковь Иисуса Христа любит, чтобы рассматривали незыблемые основания её на горах святых, на вечных законах и изречениях истины и верности, правды и благости, силы и премудрости Божией. Доколе с такой заботливостью будут содержать библию ветхого завета в неудобопроницаемой для многих мрачности по многим местам, дотоле сеятелям плевел легко будет, ухватываясь за некоторые изречения, беззаконно вырванные, беззаконно приложенные ими к любимым мнениям лживым, уверять легкомысленных, будто правители церкви отчасти нарочно укрывают от народа свидетельства истины, отчасти сами не видят их, и будто последуют тем законникам, которые, взявши ключ разумения, и сами не входили, и не пустили желавших войти“.

„Если мы веруем в Духа Святаго, глаголавшего чрез пророков, то будем уверены в том, что пророки и на русском языке будут изрекать нам глаголы Духа Святаго, и что Духу Святому приятен живой язык народа, как удобнейший проводник благодатного слова Божия в умы и сердца человеков. При сошествии своем на апостолов, Он торжественно объявил сие, согласно с повелением Господа Иисуса Христа ученикам своим – идти и учить все народы, без сомнения, на живом языке всякого. Когда мы говорим: верую в Духа Святаго, глаголавшего пророки – на живом языке пророков и народа еврейского, а сами не хотим, чтобы русский язык был языком пророков и Духа пророчества, то одни из нас, не желая противиться Духу Святому, не сами ли себе противоречат; а другие, не противореча самим себе, не упорствуют ли против Святого Духа“?

„Всему свету известно, что великое наказание и великое избавление, которое Господь послал людям своим, и, как один отечественный писатель выразился, людям 12-го года, – сия животворящая сила креста возбудила и в царе и в народе благоговение пред Вседержителем, и в российскую церковь Бог послал евангелистов и апостолов, царя Давида и Моисея, проповедующих слово Божие на живом народном, понятном для всех, наречии. Все пророки готовы были явиться и освятить русское слово, чтобы оно было великолепным храмом полного слова Христова, апостольского и пророческого. Но шум браней утих, и гром побед умолк, и кровь россиян уже не проливалась за отечество и народы. Мы успокоились, мы воздремали на лаврах, и под песнями очаровательного стихотворца погрузились в сон, и наши юноши, в бреду усыпления и беспечности, наизусть произносили стихи очаровательного певца, – слова часто гнилые, но для ветхого человека чрезвычайно сладостные, – как им прилично было бы утверждать в памяти изречения Духа Святаго! О, горе! Мы стали тылом к истине, а лицом ко всякой лжи; мы отвратились от святых евангелистов, апостолов и пророков, и обратились к духам обольстителям, которые приятностями порабощенного суете слова народного у многих испортили вкус, так что многие не хотели уже и не могли наслаждаться словом Божиим; и все они от малого до великого преклонили колена удивления очаровательному гению мира... О, горе! затворились царские двери, которыми из святилища исходили к нам евангелисты один за другим, и церковь российскую благословляли от лица Иисуса Христа, каждый своим евангелием на российском языке; затворились царские двери, которыми апостолы от престола Божия исходили друг после друга, и Россию благословляли каждый своим посланием на российском языке; затворились царские двери, которыми исходили к нам из чертога небесного и царь Давид, и пророк Моисей, и первый благословлял российскую церковь книгою богодухновенных псалмов на российском языке, а последний, рукою одного избранного из тысячей израилевых служителя слова, благословил царя и народ первой книгой божественного откровения на российском языке. Боговидец хотел и другими всеми писаниями, начертанными им по внушению Духа Святаго, благословить и царя и народ; они были уже преложены с оригинала священного на российский язык; они были уже печати преданы, как затворились царские двери... И все сокрылось, и стало темно“.

Мы не выписываем из донесения архимандрита Макария того, что он говорит о гневе Божием на русский народ за прекращение перевода и издания русской библии. Почтенный защитник перевода слишком произвольно ставит в связь с этим делом народные бедствия, постигшие С.-Петербург и всю Россию (наводнение 1824 г., смерть Александра I-го, события 1825 г., холеру 1830 г., пожар зимнего дворца и проч.). „Сколько лет, продолжает архимандрит Макарий, как все пророчества ветхозаветные на российском языке ходят между немногими в рукописях, вероятно, ошибочных; и сколь часто греху работающим типографиям воспрещается послужить пророкам Божьим верными и скорыми способами к распространению спасительных писаний их во всех сословиях общества на российском языке, в переводе с оригинала; сколько лет, как мы слышим, будто все пятокнижие Моисеево, действительно переведенное на чистый русский язык с еврейского, в премногих особях лежит в простом складочном месте, – та святая и страшная книга закона Божия, которая лежала при ковчеге завета Иеговы, во святом святых, и которую читали перед всем Израилем, вслух всего народа, не исключая жен, детей и пришельцев. Неужели слово Божие в облачениях славянской буквы перестает быть словом Божиим в одеянии российского наречия“? Архимандрит Макарий просил предать печати сии священные книги, которые теперь он представил на российском языке в исправленном переводе с еврейского; прежде же представленные им книги в рукописях предать огню. В случае одобрения книг его к печатанию, он просил, чтобы не показывали его имени и не означали алтайской церковной миссии на заглавных листах: „ибо хотя я за учителем моим по еврейской библии следовал как ученик, не как невольник, и не все мнения его принял за самые верные, но в некоторых местах удержался на других; и хотя при священном тексте сих книг находятся у меня прежние объяснительные примечания, которые также пересмотрены и исправлены: однако поправок в тексте было так много, что перевод, сделанный мною, стал уже не моим: усердно желаю, чтобы он сделался нашим. 26 дек. 1840 г.“¹⁸⁶.

Относительно этих вновь исправленных переводов, 11 апреля 1841 г. состоялось определение: 1) что архимандрит Макарий, употребляя пред Святейшим Синодом настояние о продолжении перевода священного писания на русское наречие, преступает пределы своего звания и своих обязанностей, и тем более, что входит в суждения, несогласные с решением уже принятым по сему предмету высшей властью; 2) что неосмотрительная ревность его основывается на погрешительном мнении, будто церковь российская не имеет своего священного писания на природном наречии российского народа, тогда как она имеет оное на природном славяно-русском языке, который употребляется и в церковном богослужении, и на котором и простолюдины священное писание читают и разумеют, и некоторые даже охотнее читают, нежели в переводе на ново-русское наречие; 3) что рассуждения архимандрита Макария, в которых он разные бедствия представляет как-бы наказанием за неисполнение его мысли – преложить все священное писание на новое русское наречие, сколько неосновательны и нелепы, столько же несообразны и с должным повиновением к постановленной от Бога власти и с духом смирения, в противность которому он поставил себя непризванным истолкователем судеб Божиих; и потому преосвященному томскому поручено было вызвать архимандрита Макария в архиерейский дом и, вразумив его о вышесказанном, внушить ему, что он за свой дерзновенный и нетерпимый поступок подлежал бы строгой ответственности по силе 55 правила святых апостол, если бы Св. Синод не взирал на него с снисхождением, по уважению к людям, которым он приносит и еще может принести пользу миссионерским своим служением. Для такового вразумления удержать его в архиерейском доме от трех до шести недель, смотря по надобности; и для очищения совести его от поступка несообразного с смирением и с долгом подчиненности, назначить ему молитвенную эпитимию с поклонами по силе и усмотрению преосвященного¹⁸⁷. Затем отпустить его к месту служения с подтверждением, чтобы данные Богом способности и время употреблял на то служение, к которому Богом же через власть церковную призван, и которого верное прохождение должно оправдать его перед Богом и начальством. Сие служение призывает его к переводу священного писания не на русское наречие, а на язык инородцев, которым он проповедует.

Занимаясь переводом библии на русский язык, архим. Макарий сделал в то же время извлечение из книг свящ. писания ветхого и нового завета на русском языке для чтения новообращенным и назвал это извлечение Алфавитом Библии. В ноябре 1841 г. он отправил эту рукопись к московскому военному генерал-губернатору, князю Голицыну, прося содействия его к изданию её в свет.

„Возвращаясь в Сибирь к алтайской церковной миссии, – писал он к князю Голицыну – был я напутствован, сверх чаяния моего, излившимся из вашего сердца благословением, которым ваше сиятельство изволили усерднейше соизволить о том, чтоб я писал к вам о нуждах миссии. Сие соизволение вашего сиятельства дало мне смелость послать к вам 21 ноября 1841 г. рукописную книжку под названием: Алфавит Библии, которая, при помощи Божией, составлена мною по требованию должности и предана покровительству и попечению вашего сиятельства и всех сословий царствующего града Москвы, как по долгу и чувству искренней благодарности, так и потому, что не имею собственных способов для напечатания сей книжки, а надеюсь найти их в христолюбивом усердии вашего сиятельства и всей благоверной столицы к распространению евангелия между народами, неозаренными животворящим светом Иисуса Христа и преданными российской державе провидением Вседержителя. О сих побуждениях было сказано ясно и в открытом для всех письме моем к вашему сиятельству, находящемся при самой книжке. Но как по обстоятельствам имею право думать, что книжка, и при ней письмо посвятительное в виде предисловия, могла быть и не доставлена вашему сиятельству почтой, то осмелюсь сим письмом всепокорнейше просить вас о благовременном доставлении мне посредством Ивана Петровича Карепина, или Степана Алексеевича Маслова, известия в рассуждении оной рукописи, в самом-ли деле она не получена вашим сиятельством. Если же получена, то ради Бога и святого слова Его всем сердцем молю вас приложить настоятельнейшее старание к тому, чтобы сия книжка как можно скорее была послана в цензуру церковную, – вышедши оттуда, была напечатана иждивением вашего сиятельства и всех сословий царствующего града и во множестве экземпляров была прислана в Бийск на мое имя для здешней миссии. К составлению сей книжки был понужден явной нуждой и моей, и моих сотрудников, и возрастных людей между новокрещенными: ибо для малолетных составлена мною азбука, в которой помещен краткий катехизис, состоящий также из одних текстов, краткий молитвослов; и сия азбука предана мною покровительству и попечению высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита московского, и всех сословий царствующего града Москвы, с тем же открытым намерением и желанием, с каким послан и Алфавит Библии к вашему сиятельству. Если к сим книжицам присоединить недавно вновь изданные в Москве: „Избранные места из исторических книг ветхого и нового завета“, в двух книжках, которые в немалом числе прислать к нам уже просил я одну из московских госпож, то мы на русском языке представим новокрещенным уже весьма довольно всего такого из богодуховной библии, что грамотные из них должны читать, безграмотные слушать и все разуметь и помнить, и в жизни своей осуществлять при Божием благословении. Впрочем я не одних инородцев новокрещенных имел в виду при составлении сей книжки, но и сотрудников моих по службе при здешней миссии, каких ныне имею и какие могут быть после, чтобы имели в сей книжке пред глазами основания учения о вере и жизни христианина, которое призваны проповедовать, чтобы видели и удобно изучали сии спасительные истины в той связи, в которой они одна другую подтверждают и объясняют и всею совокупностью и гармонией своей благотворно действуют на умы и сердца человеков, как слова Божии. Но вкупе с ними и я имею нужду обозревать сии изречения Духа Святаго, собранные в таком порядке; и это может приносить мне самому приятнейшее и полезнейшее утешение. Но кто-нибудь может сказать: „у нас есть уже краткое обозрение качеств и обязанностей истинного христианина – книжка, изданная в Москве 1838 г.“. Недавно в первый раз увидел я объявление об этой книжке в 20 № Московских Ведомостей нынешнего года, а прежде сего и не знал о том, что она есть, следственно не читал её и не имел её у себя, когда составлял Алфавит Библии. Может быть, и другие подобные ей книжки на русском языке есть уже; но я не имел случая ими руководствоваться в труде, которым занимался в течение прошедшего года, и Господу известно, что говорю справедливо. Может быть также, что соображения, по которым сии книжки составлены, показались бы нам неудовлетворительными для требований службы моей при инородцах первокрещенных и при моих сотрудниках. Впрочем не будет для издателей их никакой неприятности, если и Алфавит Библии напечатается; потому что я охотно согласен на то, чтобы ни в каких ведомостях, ни в журналах не было объявлено о напечатании его, чтобы все экземпляры были присланы миссии здешней, чтобы миссия, получив его даром, даром и раздавала, но чтобы сословия царствующего града Москвы имели право возобновлять издание сей книжки по предварительному соглашению их агента со мною, или с другим миссионером, который после меня будет настоятельствовать при здешней миссии, и чтобы, в случае закрытия сей миссии, сословия древней столицы русского царства без всякого ограничения имели право печатать книжку в пособие вообще благотворительным учреждениям, как и когда будет им благоугодно. Предаю сии предположения рассуждению и воле вашего сиятельства и доношу, что некоторые из числа новокрещенных инородцев говорят по русски, как русские, что некоторые из них выучились, а другие учатся читать и писать по русски, что вместе с новокрещенными детьми учатся русской грамоте дети русских людей, и что многие новокрещенные инородцы живут в одних селениях с русскими, что миссия необходимо должна действовать и на русских людей, дабы они своими образами содействовали и миссии в распространении евангелия между иноплеменными, и что мы, если Господь благословит, получивши от Москвы благотворительной печатный Алфавит Библии, немедленно начнем приготовлять его к печатанию на телгутском наречии, имея намерение представить его в сем виде начальству церковному. Давно собираюсь донести вашему сиятельству о состоянии миссии; но испрашиваю великодушного прощения и позволения писать об этом в другое время, свободнейшее, а теперь только о том успею объявить пред вашим сиятельством, что избранные места из исторических книг ветхого и нового завета в двух книжках, прежнего издания, имеет миссия, но не более двух экземпляров, что это прекрасное собрание было в виду у меня при составлении Алфавита Библии, что я ограничился избранием из библии текстов, составляющих догматическое богословие, учение о жизни и должностях истинного христианина и важнейшие пророчества христианской религии, именно для того, чтобы не делать того в другой раз, что уже сделано, и весьма хорошо сделано, но чтобы Алфавит Библии был продолжением и окончанием исторических чтений и составил с ними одно полное целое“.

Московский военный генерал-губернатор препроводил доставленную к нему рукопись: Алфавит Библии, вместе с письмом архим. Макария, к обер-прокурору Св. Синода, графу Н, А. Пратасову, испрашивая отзыва его, может-ли она быть одобрена к напечатанию. Граф Пратасов препроводил ее к ректору с.-петербургской духовной академии, преосв. Афанасию (Дроздову), епископу винницкому, прося его доставить заключение о сей рукописи. Преосвященный Афанасий дал о ней следующий отзыв¹⁸⁸.

„В рукописи: Алфавит Библии 1) нет истин православной веры, основанных на священном предании. Хотя сии истины не вошли в план сочинителя потому только, что он ограничил свое сочинение одними истинами, содержащимися в священном писании; но читатель легко может быть введен в заблуждение на счет важности истин, основанных на священном предании, тем более, что сам сочинитель смотрит на свое сочинение, как на целый состав животворящих истин христианского откровения (письмо к князю Д. В. Голицыну ноября 1841 года), и полагает, что избранные им тексты составляют догматическое богословие (письмо от 6 мая 1842 г.), тогда как догматическое богословие составляют не тексты и не изложение текстов, а изложение догматов и не только тех догматов, которые содержатся в св. писании, но всех, возвещаемых церковью.

2) Многие места св. писания ветхого завета сочинитель приводит по такому тексту, который православной российской церкви вовсе неизвестен. Исключая Псалтири, изданной на русском языке иждивением российского Библейского Общества, все прочие книги ветхого завета в церкви существуют на языке славянском; между тем сочинитель и из прочих ветхозаветных книг приводит тексты на русском языке. Заимствовал ли он их из готового перевода, или переводил сам, и с какого именно языка: с еврейского ли, или с французского, немецкого и проч., неизвестно. Кроме сего предлагаемый в Алфавите самодельный перевод мест священного писания несогласен ни с славянским текстом, ни с теми переводами, которые по местам встречаются в сочинениях уже изданных. Примером может служить Даниилово пророчество о седьминах, гл. 9, ст. 24, которое в сем сочинении приводится иначе, нежели в славянском, и иначе, нежели в двух русских сочинениях, уже напечатанных, т.-е. догматическом богословии Терновского (стр. 124) и в книге: первые четыре века христианства (стр. 48), которые впрочем и между собою несогласны; именно: Даниила, гл. 9, ст. 26 в славянском читается: и потребится помазание (Евр. Мессия) и суд не будет в нем; в Алфавите Библии под числом 2162: – истреблен будет помазанник и не станет его у них; в догматическом богословии Терновского: истребится помазанник и не будет у него (власти над народом); в книге: первые четыре века христианства: убиен будет Христос и не за себя. Той же главы 27 ст. читается на славянском: и во святилище мерзость запустения будет, и повторяется в св. евангелии, где сам Господь говорит: егда узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком, и проч. Между тем в Алфавите Библии под числом 2163 сие место переведено так: и на крыле оскверненном опустошитель, в догматическом богословии Терновского: и близ крыльев (Серафимов осеняющих престол) будут поставлены мерзости; в книге: Первые четыре века христианства: и за птицею мерзости придет опустошение.

3) Некоторые из приведенных в сочинении мест священного писания, будучи предложены без изъяснения, могут читающего ввести в заблуждение; например под числом 99: Бог не живет в созданных руками храмах; под числом 472: вы имеете помазание от святаго и знаете все: самое сие помазание учит вас всему (Срав. послание восточных патриарх. о православной вере, чл. 12); под числом 695 а неделающему, но верующему в того, кто оправдывает нечестивого, вменяется вера его в праведность (Срав. Того же послания, чл. 13, где сказано: признаем совершенно нечестивою мысль, будто вера, заменяя дела, приобретает оправдание о Христе); под числом 876: Бог производит в нас и хотение и действие по своему благоволению (Срав. того же послан, чл. 3); под числом 1191: Я знаю и уверен Христом Иисусом, что нет ничего в самом себе нечистого, но нечистым бывает что-либо только для того, кто почитает нечистым.

Таким образом, слово Божие вместо того, чтобы быть вонею животною в живот, каким оно и бывает, когда сообщается людям путем, указанным от Господа: слушаяй вас, Мене слушает, и от святых апостолов: повинуйтеся наставником вашим и покоряйтеся, – будучи предложено в таком виде, в каком оно содержится в Алфавите Библии, для многих может соделаться вонею смертною в смерть, поселив в них мысли противные православному учению. Афанасий, епископ винницкий, академии ректор“. Сент. 30, 1842 г.

В 1842 году 13 ноября обер-прокурор Св. Синода, граф Н. А. Пратасов, внес в Св. Синод, при своем предложении, рукопись архим. Макария, вместе с отзывом о ней преосв. Афанасия.

Святейший Синод, усматривая, что составленная архимандритом Макарием рукопись, под названием: Алфавит Библии, не может быть в настоящем виде издана в свет потому, что многие места священного писания приводит он по произвольному переводу, неизвестному православной церкви, ²/₃₁ декабря 1842 г. определил: оставив сию рукопись без всякого употребления, сдать для хранения в синодальный архив; но в то же время, принимая в уважение, что уже в прошлом году архимандриту Макарию, по поводу представленного им перевода на русский язык книг пророка Исаии и Иова, сделано было замечание, что он время и способности свои должен употреблять на то служение, к какому призван Богом чрез церковную власть, Св. Синод признает и в настоящем случае необходимым вновь подтвердить ему о том чрез преосвященного томского, с строгим внушением, что если он и впредь будет преступать долг смирения пред церковной властью, с произвольным объяснением священного писания и по таковым совершенно духовным предметам обращаться мимо духовного начальства к посторонним властям, то за сие подвергнется неминуемо законному взысканию. О чем и послать указ преосвященному, чтобы он для такового внушения вызвал его в архиерейский дом и вообще принял надежные меры к наблюдению за его действиями и к отклонению его впредь от неправильных действований.

По увольнении от алтайской миссии в 1843 г., архим. Макарий назначен был настоятелем в болховской оптин монастырь, орловской губернии. Мысль о переводе библии не оставляла его. В 1846 г. он выпросил себе у Св. Синода позволение отправиться в Иерусалим и думал в вифлеемской пещере блаженного Иеронима, или в другом каком-нибудь иерусалимском месте, заняться на свободе пересмотром перевода ветхого завета с еврейского языка на русский; но – уже держа в руке посох паломника, он занемог и вскоре после того – 18 мая 1847 года – скончался.

После смерти о. Макария, в Православном Обозрении 1860 – 1867 гг. напечатан перевод его с еврейского языка на русский больших и малых пророков, книг: Иова, Песни Песней, Экклезиаста Притчей Соломоновых и Пятокнижия Моисеева, Судей Израилевых, четырех книг Царств, книги Руфь, первой и второй Паралипоменон, второй книги Эздры, книги Неемии, Есфири, первой и второй книг Маккавейских.

Введение. В Англии, где протестантство породило тысячу чудовищных сект¹⁸⁹, учреждено в 1804 году первое библейское общество под именем Великобританского и Иностранного; и с сего времени агенты его начали образовывать таковые общества по всему свету. Главное лицо во всех сих предприятиях представляли методисты и масоны; самые собрания общества в Лондоне происходили в ложе сих последних¹⁹⁰. Распространяя повсюду библию и поставляя за правило всем и каждому читать ее без истолкований, примечаний и рассуждений¹⁹¹, оно достигало постоянной цели своей вселить в людей равнодушие во всякой вообще религии.

Вскоре возникли библейские общества в разных частях Европы, Азии и Америки¹⁹². Имея непосредственную связь, частые между собою сношения, и руководствуясь одним и тем же духом, они представляли какое-то всемирное сословие, вовсе не зависящее от различия наций, вероисповеданий их, правления, обычаев и нравов, какое-то странное и неслыханное явление в политическом отношении.

В том же году, когда учреждено библейское общество в Англии, многие помещики России пожелали поселить у себя колонистов и по сему случаю испрошены им разные выгоды, подробно означенные в высочайшем указе 12 апреля 1804 года. Вслед за сим еще большие преимущества исходатайствованы шотландским колонистам в кавказской губернии. Указом 1806 года декабря 29-го им предоставлено право не только принимать в свое вероисповедание кабардинцев, черкес, татар и язычников но даже и покупать от городских народов невольников. Такое же позволение испрошено 1808 г. мая 23 сарептскому обществу и другим подобным относительно покупки и вымена киргизских детей по близости оренбургской и по всей сибирской линии.

Сии благотворные меры правительства в населению многих безлюдных провинций, конечно, не упустили иметь в виду главные распорядители Английского и Иностранного Библейского Общества в предположениях своих на Россию. Они, при умножающихся иноверных населениях, надеялись открыть надежные источники распространения мнений своих, ослабить в народе преданность к православию и установить более постоянные сношения с агентами своими. Сие последнее обстоятельство доказывается событиями. После письма лорда Теймута к преосвященному Платону, в котором не только выхвалял цель и превозносил успехи Великобританского и Иностранного Библейского Общества, но даже на счет его предлагаемо было напечатать новое издание русской библии, после сего письма, которое не удостоено было ответом, общество сие сделало первый приступ к учреждениям своим в России заведением сношения с сарептским братским Обществом¹⁹³. Потом таковое же сношение установлено с шотландскими миссионерами на Кавказе; и на корреспондентов возложены были разные предварительные распоряжения¹⁹⁴. С другой стороны, чтобы произвести некоторое смешение в понятиях о вере, переводились на русский язык разные масонские книги о духовных предметах. Такова, например, книга – „Наставление ищущим премудрости“ изданная в 1806 году, в которой между прочими хулениями Иисус Христос называется: „наш брат мастер, наш Урим и Туммим“¹⁹⁵.

Шотландский миссионер Пинкертон, находившийся с 1805 г. в Карассе (на Кавказе) для проповеди слова Божия, переселился в 1809 г. в Москву. Зимою 1811 г. он успел склонить некоторых особ из знатнейшего дворянства к принятию деятельного участия в учреждении Библейского Общества в Москве; весной 1812 г. уже предприятию сего рода составлен был план на русском языке¹⁹⁶. Намерения Пинкертона относительно к Москве оказались на сей раз неудобоисполнительными за нашествием неприятелей; а потому он обратил все виды свои на Петербург и присоединился в сем деле к Патерсону¹⁹⁷. Сей последний учредил весной 1812 г. Библейское Общество в Або и уже был в Петербурге под предлогом заказа литер для финской библии. Он имел свидание с главноуправляющим тогда делами иностранных исповеданий в России и изведал расположение его к покровительству намерений Английского Библейского Общества в отношении к протестантам российской империи¹⁹⁸. После столь благоприятного начинания Патерсон отправился к Пинкертону в Москву, где даже во время приближения неприятеля не оставлял совещаться о мерах, какие употребить должно для дальнейшего успеха библейского дела в России, и оба отправились в Петербург не ранее как со вшествием французов в Москву.

Таким образом мало-помалу открывался вход библейским обществам в самую Россию. Но из всех сих предварительных мер можно ли было подумать, что библейские общества так далеко распространятся в нашем отечестве, что они произведут столько зловредных последствий в политическом и нравственном отношениях? Конечно нет; и, судя только по началу действий Великобританского и Иностранного Библейского Общества, даже нельзя было чаять, чтобы когда-либо могли существовать в России другие сего рода общества как только для иноверцев.

Учреждение Библейского Общества в С.-Петербурге 1812 года. – Наконец Великобританское и Иностранное библейское общество прислало к нам проповедника библейского дела в пасторе Патерсоне, и в какое время?¹⁹⁹ – когда внешние враги, как новые азиатские орды, находясь в сердце отечества нашего, владычествовали огнем и мечом, посекали россиян без различия возраста, пола и сана, поедали домы наши и попирали святость алтарей Господних. Надобно было воспользоваться сей страшной годиной, когда всеобщее внимание, от монарха до последнего подданного, обращено было к спасению России, чтобы успеть в таком предприятии; и ревнители библейского дела не ошиблись в своем рассчете. По предложению Патерсона, сделан был доклад главноуправляющим делами иностранных исповеданий, и существование Санктпетербургского Библейского Общества утверждено²⁰⁰. При сем случае постановлено однако весьма важное в пользу церкви правило, чтобы общество сие имело единственным предметом издание книг ветхого и нового завета для иноверцев на языках иностранных; издание книг священного писания на славянском языке, как принадлежащее в особенности и исключительно ведомству Синода, оставлено неприкосновенным²⁰¹.

Вскоре составилось в России несколько комитетов и в том числе в Москве, которые действовали как отделения С.-Петербургского Библейского Общества. В числе членов сих комитетов уже усматриваем архиереев и с ними известнейшее духовенство наше, вопреки постановлениям церковным²⁰². В правилах св. апостол сказано: „епископ, пресвитер, или диакон, аще помолится токмо с еретики, да отлучится“²⁰³. В то же время вместо продажи славянской библии при Св. Синоде, все наличные экземпяры оной откуплены вдруг Библейским Обществом, и поручены для продажи Патерсону и Шмиту в доме сарептского общества²⁰⁴.

Сколь ни новым показалось внезапное появление в отечестве нашем библейских обществ, обстоятельства самого дела достаточно показывают, что сии общества были не совсем новые, по крайней мере, в намерении людей восстававших в разное время против церкви. Из примеров, которые бы можно было привести в подкрепление сей истины, довольно здесь показать только один. Известный распорядитель масонских лож в России Новиков, человек, от которого не были сокрыты самые нечестивые таинства всех христо-ненавистных братств, предлагал печатать на свой счет библию, и в случае позволения правительства, готов был продавать экземпляры оной по одному только рублю²⁰⁵. Спрашивается: какое другое мог он иметь намерение, принимаясь с такой ревностью за дело, совершенно для него чуждое, как не потрясение православия в самом основании?

Но обратимся к видимой цели библейских обществ. Рассеиваемые повсюду в великом множестве библии и отдельные книги св. писания, без толкователей и проповедников, какое могут произвести действие? При сем необузданном и, можно сказать, всеобщем наводнении книгами св. писания, где найдут место правила апостольские, творения св. отцов, деяния св. соборов, предания, установления и обычаи церковные, одним словом – все, что доселе служило оплотом православию? Все сие будет смято, попрано и ниспровержено. Всякий сделается сам себе толкователем библии, и, образовав веру свою по собственным понятиям и страстям, отторгнется от союза с церковью. Сначала породятся расколы и ереси, а когда они до чрезвычайности размножатся, то место их заступит совершенное равнодушие ко всему тому, что 18-ть веков признавалось священным.

Но что простираться вдаль? Библейские общества не заменяют ли уже некоторым образом видимую церковь? Что значит проповедь слова Божия в их собраниях, молитвенные воззвания, торжественное пение песней церковных²⁰⁶, всенародное объявление, что они сходятся во имя Св. Духа, как не святотатственные покушения на права, дарованные церкви её божественным Основателем? Трудно ли уразуметь, что смешение в собраниях их всех вероисповеданий христианских есть только образец той всеобщей религии, которую они затевают? И сего ли ожидает наша православная церковь, когда при всяком своем служении воссылает молитвы о соединении святых Божиих цервей? Ужели кто-либо помыслит, что она может разуметь под сим что-либо другое, как не единомыслие и единодушие церквей в православии?

1814. – Наконец намерения Английского и Иностранного библейского общества относительно к России совершились вполне. С.-Петербургское Библейское Общество наименовано Российским Библейским Обществом²⁰⁷, и с сего времени начало смело пускать отрасли свои по всей России. В сем же году появилась на русском языке ужаснейшая по своему содержанию книга: „Таинство Креста“ в которой синоды и вселенские соборы духовенства названы „зверем, порождением великого Вавилона, напояющим всех людей от чаши любодеяний своих и мерзостей“, и что через них-то змий или дух антихристов и распространяет владычество свое с неограниченною властью и заставляет всех поклоняться себе²⁰⁸. Сочинение сие принадлежит к тем поновленным в наши времена книгам, которые старался распространять Новиков и его сообщники. В доказательство сего предлагается оригинальное сочинение Mystere de la croix, напечатанное 1786 г. в Москве, в типографии Лопухина, без означения на ней позволения цензуры²⁰⁹. Известно, что в сей же типографии, без рассмотрения цензуры, издаваемы были Новиковым многие другие книги в духе совершенно противоположном учению нашей церкви, – книги по случаю коих императрица Екатерина нашлась в необходимости дать 1787 г. строгий указ Св. Синоду, – книги, которые тогда же запрещены и отобраны правительством и сочинители коих подвержены были ответственности, а сам Новиков за издание их заключен в крепость²¹⁰. Необходимость вести рядом оба сии обстоятельства, т. е. распространение библии и обращение в народе так называемых в превратном смысле духовно-нравственных книг, еще яснее выказалась в нынешних действиях главных распорядителей библейских обществ. Одна и та же цель, одни и те же способы. Правительство хотя и прекратило тогда злонамеренные действия Новикова, но рассеянное им лжеучение хранилось между его агентами, и даже распространялось.

1815. – Напечатана на русском языке „Победная повесть веры христианской или толкование апокалипсиса“, книга, исполненная хульными о нашей церкви выражениями и возмутительными воззваниями. Сочинитель говорит что „светильник греческой церкви сдвинут с места за крайнее её повреждение, что все христиане из меннонитов, сепаратистов, пиетистов, методистов, квакеров“ и проч. соберутся в один союз, в одно общество, в церковь филадельфийскую, т. е. братолюбскую²¹¹.

Обе сии книги были употреблены, как орудие, к установлению какой-то всеобщей религии, и с нею всеобщего гражданства, согласно с предначертанием Библейского Общества. Сие последнее намерение, как отдаленную цель, имели в виду как все вообще масоны, так и общество карбонариев.

1816. – Английские и другие иностранные миссионеры и корреспонденты беспрепятственно разъезжали по России и, учреждая в разных местах новые библейские отделения и сотоварищества, передавали им дух свой и настоящую цель библейских обществ. Кто может поручиться, что они не служили вместе и к приведению в исполнение видов чужеземных правительств, посредством тайных с ними сношений, к которым существование библейских обществ подает столь благовидный способ? Имея рекомендательные письма от известнейших в России лиц, и нередко от духовных, они свободны были от всякого подозрения²¹². В доказательство того, сколь превратно начинали разуметь некоторые места св. писания, отделяясь в сем деле от церкви, которой одной дано спасительное разумие слова Божия, довольно здесь будет одного примера. Президент Российского Библейского Общества, в речи своей 15 июня 1816 г., не поколебался назвать сие общество апокалипсическим ангелом, имеющим евангелие вечно благовестить живущим на земли и всякому племени, и языку, и колену и людям²¹³.

1817. – Учреждено министерство духовных дел и соединено с министерством народного просвещения. Одно лицо вместе с сими важными частями приобрело и главное управление почтами. Все сии звания, соединенные в президенте Российского Библейского Общества, доставили оному обширнейший круг действия, большие к распространению способы и надежнейшее покровительство. В сие же время появился вновь, запрещенный (1816) прежде, Сионский Вестник, имевший косвенное направление к уничтожению святости постановлений и преданий нашей церкви. Автор между прочими нелепостями упоминает, что в колониях Саратовской губернии Дух Божий явился на 86-ти детях, молившихся в поле; что однажды отец застал свою дочь молящуюся в конюшне и сказал ей, что она могла бы в комнате молиться. „О, конечно, отвечала она, но и конюшня не святое ли место? Ведь Спаситель родился в яслях!“²¹⁴. Нечему впрочем удивляться, что человек, глубоко вдавшийся в масонские таинства, составлял подобные басни ко вреду нашей православной церкви, и при всем том о нем представляемо было на Высочайшее воззрение, как о человеке, заслуживающем монаршее благоволение за распространение благочестивых сочинений.

Около сего времени чужеземные ревнители библейского дела, в жару восторгов своих об успехах предприятий их в России, не могли удержаться, чтобы не обнаружить отчасти дальнейших намерений своих. В 13-е годичное собрание Великобританского и Иностранного библейского общества в Лондоне, 7 мая 1817 г., вот как между прочим всенародно и торжественно объяснялся о России глава секты методистов Рихард Ватсон²¹⁵. „Мы можем быть уверены, что скоро в сем пространном государстве религия восстановится во всей её чистоте, и единственно от размножения книг св. писания, переведенных на разные употребительные там языки“. – И далее: „только обращение во всем народе библии может восстановить греческую церковь и исторгнуть ее из состояния упадка, в котором она ныне находится“. Вот самая малая часть благотворных намерений главных распорядителей библейских обществ относительно к России.

Ватсон продолжает: „своды храма существуют, библия не замедлит возжечь огнь на алтарях“. Кто не увидит в сих выражениях связи библейского дела с ложами известных тайных обществ! „В стране сей (т. е. в России) есть более, нежели думают, праведных священнослужителей, которые хотя ныне и почитаются мертвыми, подобно свидетелям апокалипсиса, но восстанут и будут пророчествовать, коль скоро вселится в них дух истины“. Следовательно, по мнению библейских сообщников, даже и праведные священнослужители нашей церкви не имеют в себе духа истины, и он не может вселиться в них иначе, как посредством библейских обществ!

За сим, упоминая, что протестантство родилось от обнародования книг Св. писания и было источником благоденствия и благословения, оратор Английского библейского общества присовокупляет: „ныне можем надеяться, что скоро греческая церковь насладится теми же выгодами“. И далее: „свободное проповедование истины, открывая греческой церкви её собственные заблуждения, оживотворит веру и будет соблюдать союз верующих. Предполагаемая в российской империи реформа уподобится восходящему солнцу“.

Итак, в самом гнезде библейских обществ, откуда по всему свету рассылаются агенты, предположена явно реформа для России, и, судя по времени, конечно не малою частью приведена уже в исполнение.

1818. – К сожалению должно здесь заметить, что в самой России под конец уже вовсе не старались прикрывать цель библейских обществ, но, по мере распространения их, выставляли ее во всеобщее сведение. В печатном прибавлении к отчету Российского Библейского Общества, вот что между прочим сказано: „небесный союз веры и любви, учрежденный посредством библейских обществ в великом христианском семействе, открывает прекрасную зарю брачного дня христиан и то время, когда будет одна божественная христианская религия во всех различно образованных христианских исповеданиях, которые в начале различествовали между собою в нестроении, но ныне в сем духе и могут и будут оставаться при своих различиях“²¹⁶. Спрашивается: при каком духе греко-российская церковь с лютеранской, например, могут оставаться при своих различиях единым стадом и под единым пастырем? По крайней мере, достоверно поручиться можно, что сей дух уже не тот самый, которым одушевлялись святые мученики, пострадавшие за православие, и отцы церкви, не щадившие за него живота своего!

Продолжение 1818 г. При деятельном участии министерства духовных дел и народного просвещения, библейские общества введены но всей России²¹⁷. Не было губернии, где бы не находилось отделений и сотовариществ их; не только в городах, в самых даже селениях появились сотрудники и корреспонденты их; брожение умов начинало делаться всеобщим. Прибывшие из Германии колонисты, напитавшись духом библейских обществ и чтением написанных в том же духе сочинений, изъявили желание поселиться в Грузии, чтобы приблизиться к Иерусалиму и ожидать появления в 1836 г. Мессии! Они были туда отправлены, но главный начальник того края вынужден был официально уведомить министра внутренних дел, сколь бесполезны повсюду люди сии, занимающиеся одним только толкованием апокалипсиса; а паче, сколько вредны в Грузии и присовокупляя, что из них мало таких, коих нравственность не представляла бы самого вредного разврата, просил довести о сем до сведения комитета гг. министров.

1819. – Книги св. писания, переводимые на простонародное русское наречие и издававшиеся сначала со славянским текстом, впоследствии стали быть печатаемы отдельно. Сие подало повод к искажению во многих местах смысла и к превратным толкованиям. Таким образом Псалтирь на простонародном языке, напечатанный отдельно, в некоторых псалмах совершенно не согласен со славянским текстом.

1820. – Удивительные успехи библейских обществ, с которыми, как надобно полагать, имели связь и масонская ложи; поскольку члены последних большей частью были и членами первых!

Вскоре по запрещении и отобрании (1819 г.) книги г. Станевича „Беседа на гробе младенца“, издана г. Ястребцовым книга „Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова“. Возмутительные начала против христианской религии и гражданского благоустройства составляют сущность её содержания. Сочинение сие, предшествовавшее первым своим изданием (1727) появлению методистов, а вторым (1790) французской революции, напечатано у нас в то время, когда на юге Европы готовилось скопищами карбонариев торжественное отречение от повиновения законным властям²¹⁸. Зловредной книги сей (которая ныне рассматривается) менее нежели в шесть месяцев напечатано два полных издания. Замечательно, что сочинение сие, пропущенное без рассмотрения духовной цензуры, в противность изданных узаконений 1787 и 1802 гг., разослано было по духовным училищам. Издателю испрошены в разное время весьма важные награды!

1821 и 1823. – Превратные толкования св. писания самозванцами учителями и учительницами, от времени до времени издаваемые, переведены на русский язык и рассеяны в народе. Мистическое учение о каком-то внутреннем христианстве, упраздняющем необходимость видимой церкви, распространено по всей России. Библейские общества заведены даже между юношеством²¹⁹. Мистики, духовидцы, пророки появились во множестве. Проповедники, по вере своей не принадлежащие ни к какому существующему исповеданию, разглашали повсюду свои толки, пребывая в тесном союзе с библейскими обществами. Криднерши, Татариновы, Фесслеры, Линдели и проч. явным образом употребляли во зло слово Божие. Отдельные от церкви общества в народе, под предлогом чтения библии, сделались известными на Дону, в Саратове, Тамбове и многих других губерниях, под названиями духоносцев, молоканов, духовных христиан, духоборцев, скопцов, субботников и проч. Они позволяли себе литургисовать по домам и почитали себя в праве совершать без священников и прочие таинства. Духовным, гражданским чиновникам и прочим особам, участвовавшим в деле библейских обществ, испрашивались значительные награды.

1824. – Богохульное толкование Евангелия Госнером (имеющее цель к возмущению народа против православия и престолов), приноровленное к духу библейских обществ, и сообщниками их явно покровительствуемое, печаталось²²⁰. В то же время множество слушателей стекалось в дом к сему лжеучителю на публичные проповеди. Директор департамента народного просвещения и секретарь Российского Библейского Общества, возвратясь из Англии, осмелились исправлять своеручно рукопись перевода книги, в которой заключается неслыханная хула на Божию Матерь, и упорствовать, называя даже письменно автора оной человеком благочестивым, похваляя самое сочинение уже по высылке сочинителя за границу. Библейские общества столько утвердились в России, что комитетов их, вместе с сотовариществами, уже в конце 1823 г. считалось около 800, не упоминая о значительном числе корреспондентов²²¹.

Из сего, впрочем, краткого обозрения цели и действий библейских обществ уже весьма ясно видно опасное для правительства направление их: что же открыло бы обстоятельное рассмотрение дела сего? Мы увидели бы дерзновенное покушение на веру и царей гораздо опаснейшее всех прежних замыслов масонских и карбонарских лож, поскольку оно прикрыто самою благовидною личиной любви к ближним и усердия к распространению слова Божия; мы увидели бы зияющую под престолами Бога и царей ужасную пропасть, готовую пожрать алтари Господни и чертоги владык земных.

А потому, дабы уничтожить вдруг все нечестивые на Россию намерения чужеземных распорядителей библейского дела и предупредить пагубные последствия от дальнейшего существования в России библейских обществ, необходимо ныне же без отлагательства закрыть библейские комитеты по всей империи, и для принятия мер к отвращению произведенного уже ими в народе зла, составить особый комитет (из известных духовных и гражданских особ), на обязанность коего возложить изыскание благоразумных способов к обращению немалого числа соотечественников наших, и в особенности поселян, которые были уловлены в хитрые сети библейских нововводителей и через это отделились от православной нашей церкви. В противном же случае люди сии будут не сынами её, а отступниками и врагами, не верными подданными царю, но злоумышленными на законную власть посягателями, и могут соделаться весьма страшными правительству“.

„Библейское общество в системе у методистов-иллюминатов (ибо есть методисты простые и методисты иллюминаты) есть то же, что масонские ложи в системе иллюминатства Вейсгаупта, то есть, низшая степень, в которую принимаются без разбора всякого рода лица, дабы потом избирать из них орудия двух родов: 1-е, людей с отличными способностями; 2-е, слепых фанатиков.

Все главные методисты-иллюминаты, как и президент их в Англии Лорд Теймут, суть члены Библейского Общества.

В России произошли уже от сего общества следующие последствия:

1) Преобладавшее министерство духовных дел устроило все выгоды честолюбия на пропаганду сего общества и на его начало.

2) Начальники областей и губерний, равно как все по**овое начальство, уверены были, что они исполняют дело самое угодное правительству. Сверх сей уловки употреблялись скрытно многие другие средства, и именно: Воззвание о содействии Библейскому Обществу, в отсутствие Его Императорского Величества из России, в нескольких тысячах экземплярах разосланное.

3) В отсутствие же Государя были посланы славный методист Патерсон и помощник Попова Серов для истребования на местах во всех губерниях строгого отчета в медленности действий библейских обществ. Они объехали многие губернии, и когда в С.-Петербурге услышали, что Его Величество возвращается из Тропау или Лейбаха (не помню), то Патерсону велено проехать к границе Персии в виде путешествия, а Серову, не доделав своего поручения, скорее возвращаться. Вся переписка о сем должна быть в канцелярии Библейского Общества.

Вред, Библейским Обществом России причиненный, состоит в следующем:

1) Раскольники обрадовались Библейскому Обществу, что учредилось, и будто под предлогом крестьянских сотовариществ (как то видно из многих печатных отчетов Библейского Общества) уже со смелостью открыли свои секты, собрания и скопища раскольнические и учению своему дали ход, презирая св. церкви, собираются явно в избах для своих толков, что прежде тайно у них было. Библейское Общество с ними переписывалось. Письма их хвалило и печатало, называя благочестивыми крестьянами тех, которые опаснее самых духоборцев.

2) Библейское Общество и поспешно и дурно перевело новый завет, и с такою между прочим ошибкою, что стихи псалмов, в Евангелии приводимые, переведены иначе, как те же самые стихи в Псалтири. И сие неудивительно: ибо перевод сих книг священных, который прежде со страхом и трепетом совершали мужи святые и вдохновенные (Кирилл и Мефодий), был брошен нескольким студентам академии, с приказанием сделать оный как можно скорее²²².

3) Когда главные вводители Библейского Общества, яко комиссионеры тайных обществ, увидели, что дозволено им священный-церковный язык, один не оскверненный общественным употреблением, заменить общенародным, на который ныне священное писание переводится, тогда испросили они дозволение, отняв славянский текст, издать весь новый завет на одном русском языке. Сей поступок слишком смел, важен и на будущее время опасен, страшное негодование во всех класах людей произошло от того.

Прежде расколы от перемены и поправки книг старых сделались, которые рукописями были перепорчены, а ныне книги священные, никакой нужды не имевшие по чистоте и правильности своей, более или менее искажены; и вместо священного языка на площадной дурной переложены: то чего-ж можно ожидать впредь от библейских обществ, когда и старым расколам, и вновь хотящим быть дверь явно растворена.

Важность перевода состоит в том: 1) тогда уже переводился священником Павским ветхий завет с еврейского, который один он знает, так искаженный, что должен был непременно показать славянский текст совсем обезображенным, уронить уважение и к св. прелагателям его и к церкви, произвести, вероятно, новые разодрания с расколами и приблизить наш перевод к лютеранскому.

Примечание: Внимательное рассмотрение сих переводов докажет истину моих обличений.

2) Под ложным и тщетным предлогом всеобщего требования (которого не было), издать Пятокнижие Моисеево на русском языке отдельно от пророческих книг ветхого завета и сделать тем ересь молоканов (субботников) и обращение в иудейство; ибо простой народ, видя книгу заключающую закон Божий и не зная ничего далее, легко мог бы ею прельститься по неведению. Иначе какая причина так спешить изданием сего отрывка библии, отпечатать его в нескольких тысячах экземплярах, кои вероятно в библейской типографии уже готовы (во многих тысячах).

3) Библейская печать служит надежнейшим покровом для пересылки денег и переписок методистов и разъездов членов Библейского Общества, закрытием для путешествия и личных сношений их агентов во все концы в России, в Константинополь, Германию и Швецию, что также можно видеть из бумаг библейской канцелярии“.

4) В четвертом пункте говорится о богохульстве, допущенном будто бы в персидском переводе Евангелия. „Хуление сие двукратно публично повторено при 60 человеках секретарем Общества, с изъяснением что перевод сей распространен в Персии и поднесен Шаху английским послом“. Ежели на сем языке восточном выделанном могли произойти подобные ужасы, то чего нет на тех 30-ти, или более, диких наречиях, у коих нет ни письмян, ни выражений не только для предметов духовных, но ниже для самых обыкновенных в жизни: как-то стул, шляпа и проч. По неимению письмян на сих языках, употреблены русские и от того переводы сии вышли столь соблазнительны, что, читая несколько листов в библейском комитете, члены оного, кроме тех, которые готовы были плакать, смеялись над чтением мордовских и чувашских евангелий. – Не простое ли было обучить дикарей сих славянской грамоте ежели, бы Библейское Общество не имело других вредных целей?

5) Для римских католиков сделан Обществом подлог весьма коварный. Под видом итальянской библии продавался перевод Лютеровой библии на сей язык. Таковые действия Библейского Общества на память и без всякой возможности видеть его бумаги в продолжении нескольких лет собранные. Они капля в море перед теми, кои иметь можно, поручив рассмотрение бумаг сих надежному комитету.

Истребить опасное и злое действие тайных обществ чрез Библейское Общество, представляется одно средство.

В начале учреждено было Библейское Общество единственно для раздачи св. писания иноверцам, в России обитающим: то весьма легко и справедливо обратить его к сему началу, предложив вместе с сим на собранные с русских деньги печатать для раздачи даром и дешевой продажи православное исповедание и церковные книги. Англичане поймут сию перемену и сами от Общества отступят, иноверцы иностранные и русские последуют, за ними: собственность Общества останется той самой церкви, которую разрушить стремились тайные общества чрез Библейское Общество.

Содрогается вся душа моя, провидя, какой вред церкви и государству готовится в России от тайных обществ чрез Библейское Общество.

Блюдите да никто же не иде вас прельстит под видом Библейского Общества.

Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых методистов и на пути грешных, прикрывающихся библией, не ста и на седалищи губителей, посланных от тайных обществ, в Библейском Обществе не седе: но в законе Господни поучится день и нощь, якоже чрез 1824 от Р. X. учит св. церковь православная“.

Приложения эти „найдены в числе бумаг, оставшихся после покойного киевского митрополита Евгения, вызванного в 1824 г. в Святейший Синод особенно для содействия новгородскому митрополиту Серафиму в закрытии библейских обществ, в остановлении перевода священного писания на русское наречие и для рассмотрения появившихся тогда многих неправославных книг на русском языке“. Первое из сих приложений по всей вероятности то самое „извлеченное из печатных актов описание ежегодного хода библейских обществ“, которое А. С. Шишков в 1824 г. представлял Государю, чтобы показать, „как связь их (библейских обществ) с английскими методистами, так и то же самое намерение о распространении книг, содержащих в себе умствования, совершенно противные всякой (sic) христианской вере и всякому правительству“. (Записки адмирала А. С. Шишкова в Чтениях Общ. Ист. и Древн. Росс. 1868 г. кн., 3, стр. 75).

Второе приложение – о злых действиях тайных обществ – относится к тому же времени, и хотя в рукописи приписано Шишкову, но принадлежит вероятно перу Магницкого, как можно заключать по буквальному почти сходству 4-го пункта этого приложения с заявлением Магницкого относительно погрешности в переводе нового завета на персидский язык, и по тону, что сочинитель статьи говорит о бывших в Р. Б. Обществе разговорах по поводу этой неправильности, как лично слышавший их или присутствовавший при них. Шишков не был членом Библейского Общества, а Магницкий присутствовал в собраниях Общества и принимал участие в рассуждениях о персидском переводе нового завета.

Чтобы оценить достоинство этих приложений и достоверность того, что в них содержится, приведем слова из одного письма покойного моск. митр. Филарета, от 18 авг. 1857 года: „думаю, известно, что в 1824 году восстание против министра духовных дел и против Библейского Общества и перевода священных книг образовали люди, водимые личными видами, которые, чтобы увлечь за собою других благонамеренных, употребляли не только изысканные и преувеличенные подозрения, но и выдумки и клеветы“.