Руководство для сельских пастырей
1860. Т. 1. № 1–18

Слушай, чадо, и внимай, и поступай так, как я сказал и как завещаю. Вот, чадо иерею, Господь поручил тебе через рукоположение моего смирения и в присутствии умных сил священное служение страшному таинству, в которое желают приникнуть сами Ангелы. Да будет же твоей обязанностью поучаться день и ночь закону Господню, заповедям прехвальных Апостолов и правилам седьми Вселенских и Поместных Соборов и святых Отцов. Ибо великая мудрость – служение пастырское; не читая часто (Святых Писаний) невозможно и себя спасти. Святый Бог на святых и почивает, и истинное знание обретается там, где глубины разума. Пророк говорит: «раб Твой есмь аз: вразуми мя, и увем свидения Твоя» (Пс.118:125), «возрадуюся аз о словесех Твоих, яко обретаяй корысть многу, паче тысящ злата и сребра» (Пс.118:162,72), и Бог говорит пророку: «се, дах словеса моя во уста твоя: Ты же препояши чресла твоя, и востани и глаголи к ним вся, елика заповедаю тебе» (Иер.1:9,17).

Ныне избрал тебя Бог от братии твоей и поставил тебя пророком для людей своих, ибо «никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога» (Евр.5:4). Ты, чадо, твори волю Пославшего тебя, проповедуй истинное слово евангелия Божия, как и обещался ты Богу перед нами, а не извращай его по похотению сердца своего для дел плотских, ища оправдания в божественных писаниях, дабы не быть тебе ложным свидетелем у Бога, (как бы) по воле Его, святая крадущим. Принял ты сие дарование от Вышнего Промысла с тем, чтобы через него производились плоды духовные не только в тебе, но и в ближних, ибо дела только и делают веру совершенной. Поэтому ты должен показывать добронравие, приличное священному сану, любовь, кротость, целомудрие, пощение, трезвенность и воздержание от всех сластей. Не будь кощуном, ни шутом, ни срамословом, ни буйным, ни гордым, ни наглым, ни бесстыдным, ни пьяницею. Не устрояй сходбищ, ни пиров сам и другим возбраняй. Не будь лихоимцем, не бери росту, не будь мятежником, ни любителем пиров, не поручайся ни за кого, не бей верного, согрешающего, ни неверного обидящего и своими руками никого не бей. Не занимайся охотой, не закалай животного, пищи и пития не принимай безвременно, но в приличное время, по закону и во славу Божию.

Если на браке или на пиру будут зрелища, уходи, прежде чем увидишь их. Не ходи на тот брак, в который вступают муж, оставивший без причины жену, или жена, оставившая мужа, или в который вступают состоящие в родстве, или в сватовстве, или в кумовстве. Не ходи также на пир и на обеды незванный.

Одежду носи долгую, до ступней, одноцветную, приличную священническому сану, а не пеструю, подобно одеждам мирским. Вообще не носи платья, не присвоенного лицам духовным.

Книг запрещенных не читай, и если до сего времени ты что-либо узнал из них теперь, то забудь чар или кобей², лечьбы и дивов не производи от игр, называемых ляки³ и шахматы, а также и метей⁴ отстань, на конские ристалища не смотри. Домашнюю прислугу голодом не томи, нищих без платы не принуждай к своей работе. Детей своих наставляй и поучай пути доброму, и сам веди жизнь незазорную, ибо «горе человеку тому, имже соблазн приходит» (Мф.18:7). Ходи путем заповедей Божиих, ибо они не тяжки, только воля наша лукава. Внимай учению (истинному), будь терпелив в молитве, пой разумно, от сердца, по силе.

Имей усердие к алтарю Божию без лености, входи в него сам с благоговением и с совестью чистой, а простым (непосвященным) возбраняй. Алтарь – только для священников и диаконов, а для чтецов и певцов – клирос. Тем только, которые, приняв рукоположение от епископа, имеют пострижение и право носить короткий фелонь, позволяй читать чтения и апостол, петь прокимны и «Бог Господь», простым же ни петь, ни читать. Пономарь, избранный доброго поведения, с благословения епископа носит только священное знамение (хоругвь), а к священным сосудам не прикасаются слуги и не кадят во святой церкви. В алтарь не вноси ни кутьи, ни хлеба и ничего другого из яств, кроме свечи и просфоры. Церковь, особенно же алтарь, храни в чистоте от пыли и паутины, ветхие книги и иконы поновляй. На трапезе не полагай ничего, кроме Евангелия и Святых Тайн.

А в какой день тебе должно служить литургию, в тот ни с кем не заводи разговоров, ни с кем не вступай в споры, будь чист и не имей ни на кого вражды, да не удалишь от себя Духа Утешителя. Со страхом и трепетом предстой Алтарю Господню, не помышляя о земном, не озираясь по сторонам, но возведши очи к Единому предлежащему (в Таинстве Тела в крови) Царю и предстоящим Ему Небесным Силам, ибо от взора приходит в сердце помысл. Не сокращай молитв ради угождения человекам: а когда будешь из угождения людям спешно совершать Божию службу, то знай, что «яко Бог разсыпа кости человекоугодников», по словам Пророка (Пс.52:6). С отлученными не служи. Не стыдись и не бойся никакого человека на грех себе. Не давай причастия ни за дары, ни по пристрастию, ни по любви тем, кому правила воспрещают давать его. Помни заповедь Владыки и святых Апостол: «не дадите, говорит, святая псом, ни пометайте бисер ваших пред свиниями» (Мф.7:6). Блюдися псов, да не с ними осудишися. Со всею заботливостью наблюдай, чтобы по твоему небрежению мышь или иное что не прикоснулось к божественным тайнам, чтобы они не заплесневели, не были задымлены и чтобы не касались к ним руки непосвященных. В церкви не позволяй никому разговаривать или смеяться. Кто не послушает тебя, того вышли из церкви.

Не принимай приношений на жертвенник Божий от неверных, еретиков, блудников, прелюбодеев, воров, разбойников, жестоких властителей, корчемников, ни от лихоимцев, ни от клятвопреступника, ни от крамольника, ни от ложного доносчика, ни от клеветника, ни от ложного свидетеля, ни от волхва, ни от потворствующего ему, ни от кощуна, ни от злобного человека, ни от того, кто томит свою прислугу голодом и мучит побоями: от всякого из таковых, если он не покается, не принимай приношений. Принимай же приношение от своих детей духовных, ведая житие их. Духовных детей своих учи и исправляй, по мере грехов запрещай и налагай епитимии. Непокорного грешника от церкви отлучи и от себя отмени, доколе сам обратится к тебе и другим священником отлученного не принимай, а кто примет такового, возвести мне. Когда кто из убогих сирот болит, или родит, или умрет, поди к ним, и, незванный, подражая Сошедшему нас ради с небес, будь на страже день и ночь с таинствами покаяния и причащения и исполняй должное правило с любовью, тихо, неспешно. Младенец не разумеет, мертвый не чувствует, поэтому для живых наставление: младенца крести и всякому человеку причастие дай, только мертвому не давай его. А если кого погубишь по своей лености и нерадению, то мука его взыщется на тебе.

А к которой церкви ты приставлен, той не оставляй во все дни жизни своей, кроме особенной какой-нибудь нужды, и то по согласию своего епископа, когда он благословит тебя. В чужую область не отходи, не взявши отпускной грамоты у своего епископа. Пришедши же в чужую область, не служи, не взявши грамоты и благословения у тамошнего епископа или у его наместника и без воли его не делай ничего. Своего епископа имей главою для себя во всем и бойся его, как Бога, питая к нему любовь, как Апостолы ко Христу. Приходи на собор⁵ для принятия полезного наставления к исправному прохождению своего служения. Идучи же на собор, всегда приноси с собой к святителю свой ставленный лист, хиротонию и отчет, из которого бы можно было видеть, так ли ты исправляешь церковное служение, чтобы мог преподавать благодать на созидание послушающих тебя и являться всем и во всем достойным своего имени. Ибо многие и великие имена усвоены тебе Господом и святыми его: ты – иерей, служитель престола Господня, свет миру, соль земли, врач больных, вождь слепых, наставник и учитель блуждающих, светильник, око телу церковному, путь, дверник, строитель, гостинник, купец, страж, пастырь, судия, властитель, очиститель, жрец, высокий холм, дом тайны, столп премудрости, уста Божии, дающий мир миру, ангел Господень, труба Божия, отец братии своей, нудитель к Богу, молитвенник миру, подражатель Господень, подобник апостольский. Но не за названия, а за дела даются награды. Бог знает, сколько мы и немощные, сильны (благодатью), но, ленясь, не делаем своих дел. Отроковица, не сохранившая девства, оскверняет тело; душа же, не сохранившая завета с Богом, оскверняет дух и заслуживает ненависть, укоризны, раны и отлучение.

Все сие, сын мой и брат, я написал тебе от святых писаний и правил св. Апостолов и богоносных Отцов, изложивших церковные порядки по горнему образу. Если все сие сохранишь и исполнишь, будешь блажен; если же преступишь и не исполнишь или в небрежении оставишь, я за это не отвечаю, но сам ты в день суда будешь испытан и дашь ответ, и получишь достойное возмездие. Вот мое к тебе слово, которое ты должен сохранить⁶.

Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим.

Вот и крест, напоминающий нам о кресте Христовом, которому мы теперь поклоняемся. На особом столе перед святым иконостасом лежит он, под ним – священное блюдо, покровец и васильки. Кто был сего дня на утрени, тот видел, как я, взяв этот крест с престола и возложив на недостойную главу мою, вынес его на средину церкви и положил на приготовленном месте. Видел и я, с каким усердием молились вы в то время, когда троекратно воспета была песнь: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим». Видел, как преклоняли вы колена ваши вместе со мной, и слышал, как вслед за мной повторяли: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим». О, если бы я мог слышать еще благоговейный трепет ваш, если бы мог видеть слезы, которые втайне падали на место святое сие, какой радостью возрадовалось бы тогда за вас, сердце мое! Благословение Божие пребудет на душах благоговейных и богобоязненных. Так, возлюбленные!

Но еще шесть дней будет лежать честный крест сей на сем же месте, и кто из вас придет сюда помолиться со мной, тот не раз еще облобызает его и благоговейно поклонится ему. Так было у нас прежде, и не у нас одних, но у всех православных христиан. Так будет и после, доколе христианский род существовать будет. От поклонения Кресту Господню, и самая неделя эта называется по церковному крестопоклонною.

Не одним, однако же, целованием и поклонением должны мы чествовать Крест Христов. Чтобы сие чествование было Богу угодно и для нас благоплодно, для сего нужно чаще думать о Кресте и о том, что совершил для нас на Кресте Господь, Иисус Христос. Нужно это, особенно теперь, во время св. поста, нужно и во всякое другое время.

Пост – нелегкое дело, великий подвиг. Вот вы едите теперь постную пищу вместо скоромной, но не в этом только состоит пост. Вы ходите в церковь чаще обыкновенного, стоите в ней долее, чем в другие дни года, молитесь Богу, каетесь во грехах и со слезами просите у Бога прощения: для многих все это составляет уже труд, но и сего мало для поста. Что же нужно еще для поста? Раскаялся ты во грехах, так и должен удерживаться от новых грехов; мало того, должен делать добро ближним, которого прежде не делал. Все это уже великий труд, такой труд, которого сами по себе мы часто и понести не можем. Хочешь ли увериться в этом – наблюди за собою. Попробуй идти в церковь, когда у тебя работы много, или лень напала, или просто хочется отдохнуть, попытайся не сердиться, когда кто-нибудь оскорбил тебя, не пить, когда заохочивают к тому приятели твои, не браниться, когда вызывают тебя на брань, помочь бедному в нужде, когда у самого нужда горькая; не плакать и не роптать, когда горе тяжкое сдавило тебя. Тогда только ты увидишь, как трудно держать истинный пост. А если бы мы пожелали жить сколько-нибудь подобно тому, как жили св. угодники Божии, тогда вполне познали бы, как трудно удержаться от греха, как нелегко быть добрым и Богу угодным. В другое время сделаешь недоброе дело, и горя будто мало, и совесть мало упрекает за грех. Теперь, когда мы хотим поститься, не то: теперь и за малый грех болим мы душою и мучимся совестью, когда упустили случай сделать доброе дело. А между тем грех соблазняет нас, как прежде, и как прежде, трудно для нас сделать что-нибудь доброе. Как же быть нам? Как удержаться от греха, хотя на время св. поста как подвигнуть себя к добру, Богу угодить, спасение души получить? Смотри чаще на Крест Господень и думай о нем, для того он и предлагается тебе в церкви с особенным торжеством. А будешь думать о нем, удержишься, хотя на малое время, от греха.

Так предстоит ли тебе сделать что-либо не доброе. Хочется, например, посмеяться над другим, осудить или оклеветать кого-нибудь, или завладеть чужим добром, вспомни о кресте Господнем и о том, что было на кресте, и если ты вспомнишь благоговейно и с рассуждением, не повернется у тебя язык на осуждение или клевету против ближнего, не протянешь ты руки к его добру. И старый, и малый знает, что на кресте распят за грехи наши Господь – Иисус Христос. Тяжкие муки претерпел Он на кресте за нас, грешных. Видишь, возлюбленный, чего стоило Сыну Божию избавить нас от осуждения за грех и погибели вечной! А св. Ап. Павел говорит, что кто грешит, тот второе распинает Сына Божия. (Евр.6:6). Вспоминай же чаще о кресте, чтобы удержаться от греха, иначе не избежать тебе гнева и суда Божия.

Постигнет ли тебя горе тяжкое: умрет ли отец или мать, сын или дочь, сгорит дом и хозяйство, морозы лютые или зной солнечный истребят посев твой, скот твой погибнет от язвы губительной или человек лукавый украдет последнее добро твое. Не спеши роптать на Бога, прежде чем скажешь: «чем я согрешил пред Господом, что наказывает Он меня, как никого в свете», вспомни о Кресте и крестных муках Христовых, и слова сии замрут на устах твоих. «Отче! не моя воля, но Твоя да будет» (Лк.22:42), – говорит Сын Божий, идя на вольную муку. А мы не только дети, но и твари Божии. Говори же и ты: «да будет воля Божия на мне, грешном,» и терпи хотя сколько-нибудь, подобно тому, как терпел за нас на кресте Спаситель наш.

Приходит ли тебе случай сделать доброе дело, но не хочется сделать, вспомни о кресте и Распятом на нем, чтобы подвигнуть себя на дело доброе. Вот, например, ты был целый день на работе и пришел домой к вечеру, а тут звонят к вечерне. Или ты воротился еще позже и заснул крепким сном, а там к рассвету зовут тебя к заутрене. Не говори: я устал, полежу, отдохну. Вспомни, как молился Спаситель в саду Гефсиманском, когда готовился пострадать за нас. И если у тебя сердце не камень, ты мигом встанешь и пойдешь в церковь, и будешь там молиться. Помолишься, по крайней мере, дома, долее и с большим усердием, чем в другое время. Поленишься на молитве класть поклоны. Не говори: болят ноги или руки, но вспомни, как повергался на землю Спаситель, как пот кровавый выступал у Него на лице, когда Он молился в саду. Вот нищий пришел к тебе, и ты скупишься подать ему милостыню. Встретился на пути чужой человек, ты видишь его в беде, а не хочешь помочь ему. Не хочешь, например, вытащить воз его из болота или помочь ему с тяжелым грузом взобраться на гору. Или обратился к тебе в нужде сосед, приятель, а ты не хочешь ссудить его на время деньгами или хлебом и заставляешь его продавать за бесценок последнее имущество, чтобы не умереть с голоду. Не говори при этом: а они что сделали для меня или чем они отблагодарят меня? но вспомни то, что сделал для нас Господь на кресте, сделал в то время, когда нас вовсе не было на свете и когда мы не могли ничем угодить Ему и заслужить Его любовь. Не так ли и мы должны любить других, как Он возлюбил всех нас? «Благо творите, – говорит Он нам, – взаим дайте, ничесоже чающе». (Лк.6:35).

Обидит ли тебя человек богатый и захватит твое добро, обидит словом или жестоко накажет начальник твой или равный тебе, и даже низший тебя человек возведет на тебя напраслину, насмеется над тобою, обзовет тебя словом худым. Не давай себе ни слова, ни клятвы отплатить злом за зло. Но вспомни и тогда крест Христов и муки Господни. Когда Спасителя судили во дворе Каиафы и Пилата, чего не делали с Ним враги: били Его руками по лицу и палкой по голове, клали на голову венок из терна, взвалили, наконец, и крест тяжелый, чтобы нес Он его на гору Голгофу, а там распяли между двумя разбойниками, железными гвоздями прибили руки и ноги ко кресту, давали пить уксус с желчью смешанный, ругались всячески. Что же Христос? Ничего не отвечал, поднял лишь глаза к небу и так молился Богу Отцу: «Отче! отпусти им: не ведят бо что творят» (Лк.23:34). Вспомни все это, и если ты хочешь быть другом Христовым и подобным Ему, рука твоя не поднимется на ближнего, чтобы отмстить ему за обиду. Ты скажешь: «пусть судит его Господь», а в другое время и помолишься еще за врагов твоих, говоря: «ненавидящих нас, прости, Господи, Человеколюбче».

Так, возлюбленные, чаще смотрите на крест Христов и чаще думайте о нем. Думайте, особенно тогда, когда не хочется сделать что-нибудь доброе и хочется, напротив, сделать худое.

А вспоминая о кресте Христовом, осеняйте себя и знамением крестным. Велика сила сего знамения, и кто полагает на себе крест с верою и молитвою, кто вспоминает при сем муки Господни, тот удержится всегда от мысли нечистой, от дела худого, того хранит и милует Господь, того благословляет Он на всяком месте тому помогает, во всяком деле. Итак, возлюбленный, пробудишься ли ты от сна перекрестись первее, да благословит Господь для тебя начало нового дня. Принимаешься ли ты за домашнюю работу или вышел на ниву твою и начинаешь первую борозду, первый покос, перекрестись и скажи: Господи, благослови труд мой! Кончил работу, перекрестись снова и скажи: Благодарю Тебя, Господи, что помог Ты мне в труде моем! Входишь в дом чужой, обратись прежде к образам и перекрестись, а потом уже приветствуй хозяев. Идешь мимо церкви, остановись на время, перекрестись трижды и скажи: Помилуй меня, Господи! помоги мне, Мати Божия! Едешь ли или идешь куда-нибудь и встретишь на пути крест⁷, перекрестись и сам и помолись так: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного! Взойдешь ли на перекресток, перекрестись и там подумай только, что на перекрестке нечистые духи живут⁸. Начинаешь есть или пить – перекрестись прежде с мыслию о Боге и тогда уже ешь и пей во славу Божию. Отходишь ко сну, осени крестом жену и детей твоих, если они заснули прежде тебя, и окна, и двери, и место, на котором ложишься спать, перекрестись, наконец и сам, и тогда засыпай с Богом. А Бог сохранит тебя. Он пошлет ангела своего в убогую хижину твою, и Ангел Господень будет блюсти тебя, жену и детей твоих, и не коснется вас сила вражия. Случится ли тебе сделать доброе дело, подать, например, нищему, выручить кого из беды, поставить свечку перед образом, подать на молитву. Твори каждый раз на себе крестное знамение и благодари Господа, что наставил Он тебя на дело, Ему угодное. А взойдет в голову нечистая мысль, сорвется с языка слово худое, думаешь или начинаешь бранить кого во гневе, поспеши осенить себя крестом, и поверь, не возвратится к тебе помысл лукавый, не повторишь ты слова скверного, и гнев твой пройдет, как проходят тучи на небе, когда появится солнце. Хочешь ли еще видеть силу креста? Перекрестись, но только непременно с мыслию о Боге, в то время, когда ты, обезумев от гнева, начинаешь бить жену, дитя или неразумную скотину. И поверь, рука твоя не поднимется, чтобы нанести новый удар. Помни же, что то дело худое и Богу противное, которого ты не можешь продолжать, перекрестившись, а если к тому ты и начать его не можешь, положив на себя крест, то тем более это худое дело. Не делай худого, когда крестишься, и не крестись, чтобы сделать худое тем и другим, поругаешься над крестом и тяжко согрешишь перед Богом.

При сем приходит мне на мысль, что когда вы входите в дом, где торгуют хмельным зелием, не творите на себе креста; когда же начинаете пить, креститесь за каждой рюмкой по нескольку раз. Так в одно время и боитесь вы креста, чтобы не отойти от худаго места, и творите крест за худым делом. Не доброе это дело! Хорошо, когда вы в праздник или в иной день, приступая к обеду и испивая понемногу, вспоминаете при сем живых родных и знакомых и просите Бога, чтобы Он даровал им и вам доброе здоровье и всякое благополучие. Вспоминаете и умерших и просите им от Бога Царства Небесного. Но когда пьяными устами произносите имя Божие и дрожащей от пьянства рукой творите на себе крест Христов, опасайтесь, чтобы этим вместо угоды не прогневать Бога, вместо славы Распятому не наругаться над крестом Его. Случалось мне видеть, как иной, напившись не в меру, едва держит рюмку в левой руке, а правую подымает к голове, чтобы перекреститься. Но рука его ослабеет, креста он не сделает, а одуряющее питье все-таки выпьет. Не годится так обращаться с крестным знамением. Его надобно творить с благоговением, с твердой памятью о Распятом на кресте и с полной готовностью отстать от всякого греха и невоздержания. Господь страдал и умер на кресте не ради того, чтоб мы предавались невоздержанию, но для того, чтобы избавиться нам от всякого греха.

Крестная сила да будет с вами и да сохранит вас от всякого греха! Аминь.

Ф. Л.

Влияние женщины на нравственное усовершенствование общества в настоящее время сильно заняло умы лучших деятелей на поприще общественного образования. Люди самых различных взглядов и направлений спорят только о характере и условиях воспитания женщины. Но все согласны в том, что воспитание женщины – необходимое условие совершенствования всякого общества. В последнее время у нас значительно усовершенствованы программы некоторых женских училищ, отчасти снята с них мишура и ослаблено затворничество, которые в жизни воспитанниц отзывались всегда мечтательностью и недостатком положительности, а иногда значительным запасом фарисейства. Даже в невысоких слоях общества женщина начинает сознавать свое общественное значение, получая воспитание, равное, по крайней мере, тому кругу, в котором суждено ей вращаться. Во многих даже деревнях найдем училища, из которых крестьянские девицы выносят полезные сведения.

Только женщина духовного сословия до сих пор кроется от всего, что интересует общество, колеблется и не определит своего значения в нем. Соединенная неразрывной связью с учителями и представителями религии, назначенная быть в обществе примером супруги и матери-христианки, представительницей религиозного вкуса, она, однако же, как будто боится этого высокого призвания, боится даже приписать его себе и нередко ставит заветной мечтой своей жизни пустую внешность, рабски и не всегда удачно исполняя мелкие предписания светской жизни. А общество более и более косится на нее, говорит с нею двусмысленно, зевает при ней и продолжает называть ее попадьею.

Это отсутствие самостоятельности в женщине духовного сословия, этот недостаток в ней сознания своих обязанностей в отношении к обществу оказываются особенно вредными в селах, где в семейной жизни священника прихожане стараются видеть образец лучшей жизни во всех отношениях и где поэтому жена священника могла бы иметь важное значение. При наступающем улучшении быта крестьян, когда по деревням станут умножаться, например, училища для девиц, кому ближе всего в приходе принять на себя заботы о таком училище, как не жене священника? Кому удобнее, как не жене священника, дать совет матери касательно домашнего воспитания детей, действовать на кроткое обращение мужей с женами, позаботиться о сироте, калеке, утешить несчастную вдову и пр.? Сколько услуг она может оказать своему супругу в христианском воспитании прихода! Она могла бы быть истинной матушкой прихода, сердцем религиозно-семейных отношений его.

Но кто даст нам такую женщину, которая передала бы приходу тихость, нежность, любовь христианства? Светские пансионы имеют свои программы, в которые, без сомнения, не может войти мысль о воспитании девиц на религиозное служение простому народу. Нередко случается, что дочь священника, побывавшая в пансионе, лишь в крайности отдает свою руку кандидату священства, а уж никак не принимает на себя обязанностей в отношении к приходу и в светском обществе нередко стыдится признаться, что она жена священника. Наше городское духовенство, более богатое средствами и имеющее возможность давать своим дочерям выход в другие сословия, довольствуется пансионским воспитанием, но сельские пугаются этого воспитания, хотя для некоторых из них пансионы доступны по средствам материальным. Не раз приходилось нам слышать от сельских священников суждения в таком духе: «Что полезного для себя вынесет дочь моя из пансиона? Будет только дичиться бедной обстановки нашей жизни, неприязненно смотреть на мое короткое обращение с прихожанами, скучать от недостатка светских развлечений, которых малую долю вкусила в пансионе, да втихомолку скорбеть о том, что родилась в духовном звании...» Дать истинную матушку приходу может только воспитание, основанное на началах религиозно-народных.

Но пока большинство сельского духовенства живет в бедности, нельзя указать хотя скудных, но постоянных средств для устроения такого училища, которое давало бы надлежащее воспитание женщине духовного сословия и в то же время доступно было бы для сельского духовенства по материальным его средствам. Мы не говорим уже о сиротах: по большей части им остается горькая доля чернорабочего класса. О содействии из сумм духовно-учебного ведомства и епархиальных попечительства и говорить ничего, они крайне скудны. Пока только пособиями частных лиц да некоторых монастырей могут образоваться у нас такие училища, какие возникли, например, в Туле, Симбирске, Одессе и в других городах¹⁰.

В духовенстве Киевской епархии давно уже сознана необходимость особого училища для девиц духовного звания, особенно дочерей сельских священников. Около 1400 приходов, более 1200 воспитанников в семинарии и училищах свидетельствуют о значительной цифре женской половины нашего духовного общества. По уездным городам, значительным местечкам, даже по некоторым деревням Киевской губернии существуют маленькие женские училища, из которых в одних обучаются исключительно дочери священников, в других – большинство их, но во всех – наполовину. Многие из таких училищ даже созданы компаниями священников, встретивших в своем околотке способную к этому личность и предложивших ей все средства. Но едва ли два-три из всех этих училищ могут дать какое-нибудь образование, не говоря уже о воспитании, приспособленном сколько-нибудь к потребностям и назначению девицы духовного звания. Русская грамматика, арифметика, география, французский язык, св. история, иногда фортепианная музыка – все это преподается большею частью одним лицом, без всякого сознания и понимания учебника, по одной памяти о том, что училось когда-то в пансионе. Главная в этих училищах наука, так называемая выдержка, представляет ряд бесконечных принадлежностей женского фиглярства, к счастью, изучаемого механически и забываемого скоро по выходе из училища. Эти училища выигрывают в мнении священников тем, что дети их, выходя из них с самым ничтожным запасом познаний, не стыдятся, по крайней мере, прежней простоты и бедности в домашней жизни родителей и, научившись кое-как рукоделию, в случае сиротства, могут иметь некоторую опору для жизни. Впрочем, и такое жалкое воспитание доступно не всем: им не могут пользоваться дочери многосемейных священников, для которых слишком тяжело платить за воспитание каждой дочери по сто и более рублей сер. в год. Тем более не могут им пользоваться сироты, которых не станет воспитывать даром какая-нибудь горемычная содержательница подобного заведения, носящего титул пансиона. Чтобы дать воспитание хотя не многим сиротам духовного звания, для этого требовалось бы лицо, которое, соединяя в себе ум и образование с истинным самоотвержением, решилось бы пожертвовать временем, трудом и частью капиталом и, главное, сосредоточило бы в своих руках пожертвования частных лиц, столь необходимые в устроении частных учебных заведений. Такой, без преувеличения, высокий подвиг в Киевской епархии в недавнее время вызвалась принять на себя настоятельница второклассного лебедянского женского монастыря баронесса Филарета Шлиппенбах, проживавшая долгое время в одесском женском монастыре, при котором существует училище для сирот духовного звания.

Лебединский женский монастырь расположен на площадке среди густого, довольно обширного леса, прорезанного всюду глубокими оврагами, и находится расстоянием от г.Киева в 200 верстах, от ближайшего уездного города Звенигородки – в 45, от ближайшего села Лебедина – в 6 верстах. Он не отличается ни образованием своих обитательниц, состоящих большею частью из лиц духовного звания и простого класса народа, ни довольством во внешней жизни их, не имеет ни значительных капиталов и обильных источников содержания, ни удобных, тем более лишних помещений. При таких условиях игуменья, не владеющая и лично достаточным капиталом, решилась с согласия сестер монастыря учредить в нем училище для сирот духовного звания с полным для них содержанием. Монастырь согласился для этой цели уступить недостроенный деревянный дом на каменном фундаменте, назначавшийся для келий настоятельницы. На содержание воспитанниц обращены проценты с основного капитала мелочной лавочки, учрежденной при монастыре для лиц, живущих как внутри, так и около него. Предположено с первого разу классные занятия возложить на двух штатных монастырских священников, а занятия домашние и надзор за ними – на монахинь, которых изберет игуменья. Все остальное, как то: программу учения, приискание бо́льших средств материальных, определение числа воспитанниц, прием и выпуск их приняла на себя лично настоятельница, как начальница училища. Благословляя доброе предприятие монастыря, Высокопреосвященный Исидор, митрополит Киевский и Галицкий, пожертвовал для исполнения его 800 руб. серебром. Вскоре за тем от почетного гражданина Яхненка поступило туда для той же цели 500 рублей сер. Дом окончен сообразно новому назначению его и в июне прошлого, 1859 года Высокопр. Исидор, бывший здесь при обзоре своей епархии, благословлял уже маленьких учениц.

В настоящее время в училище считается 23 воспитанницы, из коих 20 сирот, состоящих на полном содержании его. Дом для такого числа воспитанниц очень вместительный. Кроме отделения для прислуги и кухни, в нем имеются: общая спальня, столовая, комната для занятий и особые помещения для двух комнатных надзирательниц. Так как училище основано наскоро и средства его еще не определились хорошо, то и самая программа воспитания не определена еще достаточно, и все в нем пока остается в надеждах и предположениях. Теперь дело ведется следующим порядком. Вновь поступающих обучают грамоте, если она им незнакома, и молитвам на разные случаи, затем краткой свящ. истории, Катихизису, русской грамматике, арифметике и географии по учебникам духовных уездных училищ. Все это бесплатно преподается двумя священниками монастырскими, разделившими между собой означенные предметы и часы занятий поровну. За комнатными занятиями воспитанниц наблюдают две монастырские послушницы, из коих на обязанности одной лежит обучение грамоте и письму, прослушивание уроков, даваемых наставниками, и вообще надзор за всеми занятиями по указанным предметам, а на обязанности другой – обучение рукоделию и комнатный порядок. Сама настоятельница монастыря предполагает читать всеобщую и русскую историю, и историю русской словесности. Воспитанницы в каждый воскресный и праздничный день бывают на всенощной и бож. литургии, читают общую молитву утром и вечером, а во время стола слушают чтение жития дневного святого. Курс учения предполагается шестилетний. Для не-сирот годовая плата за воспитание с жильем и столом – 80 р. с. в год. При выпуске из училища предполагается каждой сироте дать белье, платье, постель и маленькую денежную сумму.

Подвиг достопочтенной игуменьи и всех сестер монастыря, особенно посвятивших себя на занятия с детьми, без сомнения, вызовет искреннею признательность у всякого, кто сочувствует судьбе сирот. Если сообразим положение и средства монастыря, то не можем не удивляться его решимости на такое дело. Желаем новому училищу всего, что требуется для полного его процветания.

И, во-первых, желаем ему окончательного установления программы и цели воспитания. Мы уверены, что почтенная основательница училища не остановится на том, что уже введено, но сделает нужные изменения и усовершенствования в программе сообразно цели училища. Учить русской грамматике, арифметике, географии, свящ. истории, Катихизису, даже всеобщей истории и словесности не значит еще воспитывать девицу, и притом сироту духовного звания, для которой по выходе из училища, можно сказать, наверное, предстоит опять деревня, опять бездомность и все нужды сиротства. Училище должно дать ей в будущем прочную основу, с одной стороны, для нравственной стороны ее, с другой – и для ее служения общественным нуждам. Для достижения этой цели, сообразуясь, конечно, с положением и средствами училища, можно бы после свящ. истории и Катихизиса излагать церковную обрядность, раскрывая мысль и глубокое значение богослужебных обрядов. Кто не знает, как глубоко действует на душу женщины церковная обрядность! Эта видимая сторона религии, дающая возможность нашей вере чувством соприкасаться с предметами ее, дышущая вечною любовью и миром, вполне соответствует и удовлетворяет натуре женщины, требующей в семействе и обществе взаимной неизменной преданности, нежности, любви. В религиозном воспитании женщины церковная обрядность должна быть главным. Чин литургии, богослужения, страстной и светлой седмиц – песни Иоанна Дамаскина, в частности, неподражаемо высокие и торжественные песни: «Слава в вышних Богу», «Тебе Бога хвалим!», или дышущие тихой вечной преданностью: «Свете тихий», «Ныне отпущаеши», многие песни Богородице и др. Все это, разумно переданное, может возбудить и воспитать в юной душе возвышенные мысли и неподдельные чувства любви и преданности Промыслу. Конечно, мы пожелали бы невозможного по средствам училища, если бы захотели видеть при этом музыку и пение в духе церковном, христианском. Но музыка и пение в таком духе были бы лучшим пособием к усвоению духа и характера обрядности церковной. Рядом с этой основной наукой шла бы история всеобщая и русская, не в строгой научной форме, а в живых рассказах о явлениях внутренней жизни того или другого народа, очерках замечательных личностей, учреждений, обычаев, общественных и семейных отношений и т. п. Это сводилось бы к раскрытию быта народного, его духа, потребностей и, в частности, к истории женщины. Также предлагалась бы и краткая история русской церкви, т. е. более в рассказах о замечательных явлениях в религиозной жизни нашего народа, о праздниках и других учреждениях церкви собственно русской, о лицах всякого сословия, отличавшихся духом веры и благочестия, о быте духовенства, о замечательных церквах, монастырях, чудотворных иконах и т. п. История русской изящной словесности, если только преподавание ее состоится, может быть полезна в том отношении, что ознакомит воспитанниц с лучшими произведениями русской письменности и укажет лучшие образцы в них живого слова. Русская грамматика и арифметика признаны фундаментальными науками во всех низших школах. Желательно, чтобы изучение их в нашем юном училище не было отягощено заучиванием сухих и отвлеченных правил, но по возможности было облегчаемо со стороны преподавателей практическими приемами преподавания, рекомендуемыми лучшими руководствами новейшей педагогики. Преподавание географии придаст больше занимательности и пользы для юных воспитанниц, если будет состоять в наглядном представлении местности страны с ее климатическими свойствами и естественными произведениями, характера населения с отличительными свойствами его без мелочей и подробностей, которыми одними довольствуются часто во многих учебных заведениях. При всем этом следовало бы обратить особенное внимание на рукоделие, предлагая это занятие в продолжении всего курса и в самых разнообразных применениях его, в чем монастырь не затруднился бы. Но мы, конечно, не беремся составлять полную программу для училища, а только высказываем свои желания, и притом касательно одной только стороны воспитания, нравственного надзора и руководства комнатного порядка, духа и характера. Их мы не касаемся и надеемся, что лица, пришедшие к самой мысли об этом училище по внушению любви христианской, устроят все это на любви и кротости.

Во-вторых, пожелаем этому училищу больших средств к выполнению своего долга. О материальных средствах и распространяться нечего, чтобы понять их крайнюю скудость. Монастырская лавочка при самых благоприятных обстоятельствах едва ли даст в год 300 рублей сер. Другие пособия от монастыря также не могут быть значительны. Личная благотворительность настоятельницы не может нести на себе большей половины необходимых расходов. Отсюда-то здесь и крайняя скудость в учебных пособиях. Кроме учебников, указанных нами, училище почти не имеет в настоящую пору других пособий. При такой скудости учебных пособий, нужных и для обучающихся, и для самих преподавателей, нельзя не опасаться, что единственной методой преподавания будет приказывание заучить от такой-то строчки до такой, а учения – зазубривание указанных уроков.

В заключение скажем, что, как бы ни благоприятны были обстоятельства этого училища, оно, с одной стороны, даст приют очень немногим, с другой – не представит полного удовлетворения современным нуждам женщины духовного сословия, а потому не только не исключает, но еще больше вызывает необходимость другого училища, и притом там, где не может быть недостатка ни в преподавателях, ни в руководствах, именно в самом г. Киеве.

Е. Кр-ский

Благодаря Бога общества трезвости распространяются и у нас в Киевской губернии. Едва получен был указ св. Синода о внушении поселянам трезвости, сельское духовенство, всегда готовое содействовать благим целям правительства, начало со всей силой пастырской власти наставлять, вразумлять и убеждать своих прихожан, чтобы они заботились об улучшении своего нравственного, а вместе с тем и физического состояния прекращением пьянства. Напрасно откупщики, евреи и их клевреты, которых интересует продажа водки, старались противопоставить убеждению пастырскому разные обольщения и клеветы¹² для поддержания в крестьянах страсти к пьянству. Неослабная деятельность сельских священников и пробуждающаяся нравственная сила самих крестьян восторжествовали над всеми недобросовестными их выдумками. Ныне во многих уже селах Черкасского и Чигиринского уездов, как это лично мне известно, крестьяне совсем перестали пить водку. Другие же, хотя и не отстали еще совсем от вкоренившейся в них привычки к пьянству, но пьют гораздо меньше, так что можно надеяться, что со временем, при усиленном и благоразумном действовании служителей Христовых, вовсе не будет приметно между ними этого грубого порока, расслабляющего нравственные и физические силы нашего земледельческого сословия.

Некоторые из людей, по-видимому, образованных и благонамеренных, по какому-то странному предубеждению сомневаются и ясно высказывают свои сомнения в прочности такого нравственного переворота в жизни наших крестьян и основания своего недоверия к столь благому делу полагают в недостатке нравственных сил в крестьянах и неправильном будто бы действии на них в сем случае сельских священников. Прежние и многие недавние опыты отречения от пьянства целых сел и местечек служат достаточным доказательством противного. Если же по местам действительно безуспешны усилия распространить трезвость в народе, то это зависит от неопытности делателей, а не от их неблагонамеренности¹³.

25 февраля скончался в Киеве после тяжкой, больше года продолжавшейся болезни бывший ординарный профессор Киевской духовной Академии, статский советник и кавалер орденов св. Анны 2-й степени и св. Владимира 4-й степ. Андрей Демьянович Граников, сын сельского священника воронежской губернии. Получив первоначальное образование в Воронежской духовной Семинарии, в 1819 году он поступил в Киевскую духовную Академию и по окончании в ней курса в 1823 году определен в той же Академии бакалавром по предмету всеобщей гражданской истории. В 1836 году возведен в звание ординарного профессора. В 1859 году по расстроенному здоровью уволился от службы. Отпевание тела усопшего совершено 27 февраля в братском монастыре двумя Преосвященными: Серафимом, епископом Чигиринским, викарием Киевским и Израилем, епископом Винницким, викарием Каменец-Подольским.

Духовный пастырь должен быть просвещенным учителем пасомых¹⁴.

Бог некогда обещал людям израильским дать искусных пастырей. Дам вам пастыри по сердцу Моему и упасут вас разумом и учением (Иер.3:15). Итак, во-первых, духовный пастырь должен быть разумным, учительным. Ибо, как он вразумит неразумеющего, если сам будет неразумен? Как он может быть учительным, если сам неучен и не знает силы святого Писания? Как наставит заблуждающегося, если сам не знает пути, по которому идет? Может ли водить слепец слепца? Не оба ли, по слову Христову, в яму впадут (Мф.15:14)? Исаия, пророчески описывая Пастыря Мессию, называет Его жезлом, потому что пастыри с жезлом ходят, и жезлом цветущим, который подает надежду плода, для препитания душ пасомых. И почиет на нем, продолжает пророк, Дух Божий, Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости и пр. (Ис.11:1,2). Заметим, что в исчислении дарований святого Духа, почивающих на жезле пастыря, премудрость и разум положены вначале; это с тем, чтобы нам известно было, что всяк пастырствующий над людьми Божиими прежде всего должен стяжать духовную премудрость и учительский разум, которых и Бог требует от уст иереевых: устне иереовы сохранят разум, и закона взыщут от уст его (Мал.2:7). Дарование учительского разума должно быть хранимо в устах пастыря, как некое пребогатое сокровище. Да будет пастырь способен к учению, наставлению, увещанию и к обличению непокорных; да силен будет и утешити во здравем учении и противящияся обличати (Тит.1:9). Не имеющий же духа премудрости и разума недостоин и пастырского сана. Так глаголет Бог в пророчестве Осиином: яко ты умение отвергл еси, отвергу и Аз тебе, еже не жречествовати Мне (Ос.4:6). Подобным образом и святой Златоуст в беседах на послания Павла пишет: «не ведущий писания и не могущий состязаться с еретиками не достоин быть в чине священных служителей Божиих»¹⁵. И если так говорится о неученых пастырях, то что сказать о тех, которые не только сами не учились, но и не любят просвещенных и порицают учение? О таких людях Писание говорит: премудрость и наказание (учение) уничижаяй окаянен, и праздно упование их и труды бесплодны и неключима дела их (Прем.3:11). Первому в ветхом завете архиерею Аарону Господь Бог повелел украсить края своей одежды звонцами. Известно, что ветхозаветное было прообразованием новоблагодатного и священство оное было образом нашего священства. По толкованию святого Григория Двоеслова, звонцы знаменовали глас учения святительского, следовательно означают, что подобает архиерею, также и иерею не быть немым, но устами и языком, как звонцами, возглашать, уча и вразумляя людей Божиих. На святительских одеждах были золотые звонцы, и от священных уст должны исходить золотые слова о богоугождении, о святом и праведном житии, о любви к Богу и ближнему. А кто не имеет сих златых духовных звонцов разума и просвещения книжного, кто не стяжал духа премудрости, тот пастырь немой и мертвый. Ибо как ветхозаветному святителю угрожала смерть, если бы дерзнул он войти во святилище без звонцов (Исх.28:35); так и новоблагодатным священнослужителям, дерзающим приять священный сан, а не имеющим звонцов разума и духовной премудрости, предлежит не телесная, но духовная смерть. Мертв пред Богом тот, кто носит только имя и сан пастыря, а не исполняет пастырской должности. Первая же пастырская должность есть учить и наставлять пасомых на путь спасения. Бог так заповедует пастырю: яко трубу возвыси глас твой, и возвести людем грехи их (Ис.58:1), аще же не возвестиши, ни соглаголеши, беззаконник той в беззаконии своем умрет, крове же его от руки твоея взыщу (Иез.3:19). Как бы собственной рукой своею убил грешника тот пастырь, который не позаботился увещанием отвратить его от грехов. Посему-то Апостол о себе говорит: горе мне, аще не благовествую (1Кор.9:16). Горе пастырю, который молчит, горе языку его, который не проповедает слова Божия и не учит. А язык как может доброучительно и полезно проповедать слово Божие, если ум не научился премудрости духовной? Это говорю я о тех, которые, будучи вовсе непросвещены учением, едва умеют читать, читаемого не разумеют, а между тем с великим усилием ищут священнического сана, не для того, чтобы пасти и спасти души человеческия, но чтобы самим пастися и иметь почет и уважение. О таковых святой Златоуст говорит: «как светского начальства, ищут пастырства (духовного), чтобы иметь славу и почет у людей, у Бога же погибают. Какая польза от такой чести?»¹⁶.

Сегодня, возлюбленные, читал я вам из святого Евангелия рассказ о том, как Господь Иисус Христос исцелил глухонемого отрока, одержимого злым духом. – Господи! – говорил Спасителю отец несчастного отрока, привел я тебе сына моего; если что можешь, умилосердись над нами, помоги нам. – Если можешь сколько-нибудь веровать, ответствовал ему Господь, все возможно верующему. – Верую, Господи! – возопил он со слезами, – помоги моему неверию. И Господь исцелил сына его. И так всегда исцелял Он всех, кого приводили или приносили к Нему, или кто сам приходил, был ли то бесноватый, прокаженный, хромой, слепой или одержимый каким-либо недугом. Никому милосердый Спаситель не отказывал в своей помощи, лишь только видел беспомощного и примечал в нем или в приближенных его живую веру.

В наше время, благодарение Господу, редко где можно встретить одержимых нечистой силой, диавол меньшую имеет власть над людьми с тех пор, как Господь поразил его силою креста своего; но есть и между нами несчастные всякого рода: глухонемые, слепые и калеки, одержимые разными недугами. О них-то и хочу я сегодня говорить с вами, как т. е. быть нам с этими несчастными, чем и как помогать им.

Начнем с глухонемых. – Несчастна доля глухонемого, – так говорят о нем другие, так сказал бы и сам он, если бы мог выговорить хоть несколько слов. Он все видит и все понимает, но ничего не слышит и ничего сказать не может; и это одно составляет величайшую и всегдашнюю его муку. Посмотрите, как он радуется, когда услышит удар грома или сильный звон колокольный, как печалится, когда видит, что другие говорят, говорят даже о нем, а он не может участвовать в их беседе, как мучится наконец, когда хочется ему передать что-либо другим, а другие не понимают его и даже смеются над ним. И глухонемой знает радость и горе, но ни с кем не может поделиться ими, и никто не знает ни радости, ни горя его. И глухонемой знает Бога, любит и почитает Его, знает даже, что угодно Ему и что противно Его святой воле; но не может помолиться Господу Богу, как молимся мы, не может поведать Ему своей скорби, своих нужд: придет он в церковь, как и все мы, но не слышит, что поют и читают в церкви, творит лишь крестное знамение, кладет поклоны земные, а вместо слов помолится иногда вздохами, да горькими слезами.

Еще более несчастны слепые, – слепые от рождения, слепые из детства, слепые от юности. Все слышать и говорить, но ничего не видеть не также ли тяжело, как и все видя, ничего не слышать и не говорить? Не видеть света Божия, не знать, что есть и что делается на нем, ходить всегда ощупью и всегда почти падать, спотыкаться и убиваться, распознавать и брать все ощупью, и вместо воды простирать иногда руку на огонь – это не жизнь, а мученье. Но слепые тем особенно несчастны, что редко могут зарабатывать для себя кусок хлеба своими руками, потому не держат их при себе ни родные, ни тем более чужие; потому они, как бы отверженные Богом и людьми, скитаются всюду по селам и городам, в зной и стужу, дождь и слякоть стоят у дверей церковных, на площадях, на улицах и переулках, на мостах, на перекрестных и больших дорогах. Где и как проводят они ночь и чем питаются, про то ведает Бог, да они одни. Найдутся добрые люди и подадут кто грош, а кто хлеба кусок; но никто не введет их в дом, никто не оденет, не огреет, не накормит, не напоит, никто не скажет им ласкового слова. И так живут они изо дня в день, из года в год. Горькая жизнь! А много ли лучше живут безрукие, безногие, калеки всякого рода? – Часто они могут только есть и жить, но как часто им нечего есть и нечем жить.

Что скажу теперь родителям и родным сих или других несчастных, что скажу и тем, которым приходится лишь глядеть на чужую беду?

Все в мире Божием совершается по воле Божией и один Бог ведает, кто из нас счастливее и Ему угоднее: мы ли все видящие и слышащие, говорящие и ходящие, или те, кои видят, но не слышат и не говорят, или слышат и говорят, но не могут видеть или ходить, подобно нам. Не ропщите же вы, родители, которым суждено иметь детей глухонемых, слепых или увечных, не обделяйте их перед другими детьми ни своей любовью, ни куском хлеба, тем более не выживайте их из своего дома и не пускайте по миру. Кто без вас привитает их, кто научит уму-разуму и наставит на путь спасения? Тяжкий грех тому, кто не станет заботиться о своих детях! А бывает и так иногда между вами: иной любит и ласкает только того сына, который служит ему в помощь, и попрекает бессильного или увечного. Чем, спрошу я тебя, виновно дитя твое, что родилось глухонемым, слепым или калекою? Нет, возлюбленный, не слагай вины ни на дитя твое, ни на себя самого. Вспомни, что сказал Господь Иисус Христос о слепорожденном, которого сам исцелил: ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем (Ин.9:3). Вспомни это и покорись со смирением воле Божией. – Если сын твой, несмотря на немоту или слепоту, способен к работе, постарайся обучить его какому-нибудь ремеслу; тогда не будет он в тягость ни тебе, ни другим, а судит ему Господь остаться сиротою, он не поплачется на тебя, да и ты будешь прав пред Господом.– Наконец у кого есть в семье несчастные немотою, слепотою или увечьем, учите их всему доброму, насколько они могут понимать, так или иначе давайте им знать, что есть Бог, что Он милосерд и правосуден, что надо быть честным и добрым, чтобы заслужить милость Божию и т. п.

Всем же вам, возлюбленные, заповедую, будьте сострадательны и милосердны к тем, которые несчастны от дней рождения своего. И первее всего не гнушайтесь ими и не издевайтесь над их несчастьем. Случалось мне не раз видеть, как иные забавляются над глухонемым, когда он хочет высказать что-нибудь и вместо слов издает одно жалобное лепетанье, или как слепого направят в яму, на плетень или в болото, и потом тешатся над его бедою, или как наконец осмеивают калеку и попрекают его увечьем. Тяжко грешат такие пред Богом, смеясь над теми, которые несчастны не по своей вине. Не делайте же так сами, не позволяйте того и малым детям вашим. – Шел некогда пророк Божий Елисей из Иерихона в Вефиль, а дети жителей Иерихона, гулявшие за городом, смотря на его плешивую голову, смеялись над ним и говорили: иди, иди, плешивый! (4Цар.2:23–25). Оглянулся пророк, посмотрел на детей и проклял их именем Господним, а затем вскоре из соседней дубравы вышли две медведицы и растерзали тех детей. Так покарал Господь неразумных! Помните это сами и детям внушите. А случится вам встретить где-либо немого, слепого или калеку, старайтесь помогать им всеми силами. – Помоги немому в труде его, укажи слепому дорогу, и избавь его от беды, уврачуй, как можешь, увечного, накорми и напои всякого из сих несчастных, дай им пристанище в своем доме, хотя на малое время, показывай им, как знаешь и как можешь, свою любовь и ласку, и Господь не оставит тебя своею милостию как в сей, так наипаче в будущей жизни. – В прежнее время у нас при церквах бывали особые дома¹⁷, в которых на общий счет содержались бесприютные старики и старухи, беспомощные глухонемые, слепые и калеки. Отчего бы и нам не сделать так же, как делали наши деды и прадеды, как делают и теперь в иных местах добрые и богобоязненные люди? – Тогда все несчастные, какие есть в нашем обществе, не скитались бы по миру, не терпели бы зноя и стужи, голода и жажды, а вы, помогающие им, заслужили бы от Господа великую и богатую милость; милуяй бо нища взаим дает Богови. Аминь.

Ф. Л.

Губернии Смелянской¹⁹, в местечке Млиеве жил Даниил Кушнир, который за веру православную кафолическую греко-российскую по нижеписанному пострадал. Сделано сие описание октября 24 дня в кафедре Переясловской.

За Днепром, в короне польской находящееся священство и народ издревле содержали по всем обрядам христианским православное, восточное, греко-российское исповедание и принадлежали иные к киевской, а другие к переясловской православным епархиям. Между тем хотя от римлян и униатов крайне насилуемы были к римскому и униатскому закону, и хотя некоторые из священства и принуждены к тому, однако православный народ и доныне ненарушимо содержал и содержит православное, греко-российское исповедание.

И сего 1766 году, как прочие в польской области находящиеся православные народы, в том числе и губернии Смелянской, местечка Млеева, церкви Успения Пресвятой Богородицы прихожане, будучи насилуемы от униатов к унии и паче возревновав по благочестии, минувшего марта месяца последних чисел, во вторую неделю святого Великого поста, согласясь всеобще, начали советовать приходскому своему священнику Василию Гдышицкому, чтобы он единогласно с ними обещался содержать благочестие цело и ненарушимо, и подлежал бы к епархии Переясловской, и то присягою утвердил; однако он Василий, будучи от униатского архиерея рукоположен и придерживаясь своего униатского закона, не только на оный тех прихожан совет склоняться не похотел; но еще удобь возможного старательства прилагал, чтобы и прихожан к своей унии привратить. А именно: первое их самых разнообразно бранил, потом православных архиереев непотребными словами поносил, а наконец и православной греко-российской веры исповедание хулил и уничижал. Но за Божиею помощью ничем правоверных одолеть не мог; а напротив того благочестивые прихожане оные, видя его яростию распаления и таковому их совету крайне неблагодарна, не пожелав иметь его у себе приходским священником, усоветовали не допустить его к своей приходской церкви; а собрав всеобще в церковь, как одеяние священническое, так книги и сосуды церковные, оставя одну только гробницу со святыми дарами на престоле стоящую, все позабирали и в сундуке нарочно для того сделанном замкнули; и потом, не смея оной гробницы, будучи простолюди, коснуться, советовали, каким бы образом оную гробницу взять и также спрятать. Между тем тамошний млиевский атаман, по имени Кирик, а прозвания неизвестного, ведаючи из тех прихожан одного человека летами уже не млада, благоговейна к Богу, во всем беспорочна, над всеми же теми искреннего и первейшего ревнителя ко благочестию, именем Даниила Кушнира, с согласия общего, приказал ему, яко старейшему человеку, гробницу оную взять с престола; чему оный Даниил повинуясь, со страхом и благоговением приступил к престолу Божию и перед престолом положил три поклона до земли, и завесою церковной руки обернув, взял оную гробницу с престола, благоговейно постановил в показанном же сундуке между означенными оными вещами, спрятал в комору, на которой колокольня сделана. Однако оный униат Василий и потому не только не преклонился, но еще в большее развращение пришед, не имея в сердце своем страха Божия и не могши оным прихожанам ничего сделать, возымел злобу на помянутого старика Даниила, и говорил ему в глаза: «как ты отважился гробницу с престола взять? Так я сделаю тебе то, что больше на свете жить не будешь». А сказав тое, зараз поехал в место Смелу до отца своего, смелянского жителя, протопопа мошенского и черкасского, Афанасия Гдышицкого, униата, а из прежних прошедших еретиков еретика и гонителя на веру православного народа, и тамо ему ложную занес жалобу, что якобы оный Даниил с гробницею в корчму ходил и оною пил горелку, а с горелкою и частки святых даров повыпил. Оный же Даниил как оставил горелку пить, семь годов уже тогда миновало. Что оный Афанасий Гдышицкий от сына своего когда выслушал, зараз распалился гневом, и немедленно пошли оба к тамошнему смелянскому губернатору Вонжу с прошением об учинении оному бедному старику сатисфакции²⁰; который губернатор, по настоятельству оных бесчеловечных униатов, зараз повелел взять его под караул, и заковать в железа, что вдруг и учинено; а заковав, отдал его в замок смелянский, где и содержан был с вышеписанного марта месяца сего года до июля месяца первых чисел под караулом. Между тем множество православного народа, видя оного старика невинно по ложным доносам страждущего и соболезнуя о нем, первее прошением убеждали оного протопопа об отпуске его свободна; но как по тому их прошению ничего не успели, то оный народ, сложив несколько денег суммы, вознамерились было его откупить. Однако он Гдышицкий, видя оного народа столько за ним соболезнующа, точию отказал сие; «ежели на унию пристанет, то отпущен будет; а ежели нет, то казнен будет смертью». Когда же благочестивые люди таковые его Гдышицкого немилосердные речи оному, Христа ради и веры Его православной, страждущему старику Даниилу объявили на рассуждение, то он не только не пожелал сам приставать на унию, но еще и тому православному народу советовал крепко и ненарушимо содержать православное греко-российское исповедание; и просил притом их, чтобы уже больше об нем не просили, сказуя: «я готов за веру православную и умрети, а на унию пристать не хочу». Что оный Гдышицкий видя, не могши чем бы его Даниила склонить к своей злопротивной унии, разъярился немилосердной яростью; не чувствуя в сердце своем страха Божия, велел его, за согласием и советом показанного губернатора Вонжа, проводить к стоящему на Украине близ местечка Ольшаной²¹ обозу, и тамо за прибытием зараз писать декрет на оного старика невинного, чтоб руки ему пенькою обвертеть и, смолою облив, огнем жегти. Что услышав многие из тамошних войсковых, сожалея о таковой оному старику беде, стали ему Гдышицкому советовать, не делал бы он ему такового немилосердного и бесчеловечного мучения, а наказал бы, ежели в чем виновен, точию боевым наказанием каковым. Однако он, будучи крайнею распален яростью, не мог отменить своего бесчеловечного предприятия. И тако оный протопоп Гдышицкий упал²² и уверил на ложное представление своего сына, сам был на безвинного старика Даниила доносчиком, а сыновья его родные Гдышицкие свидетелями, чего ни по каким правам и законам не делается. А как приспе время ему Даниилу мучения оного, и приступил к нему един поп униат, хотя его исповедывать, то он, крепко придержуясь православной веры, того униата к себе исповедывать не допустил, сказуя: «я вас униатов отрицаюсь, учения вашего и исповедания слушать не хочу, я уже на то приготовился и св. тайн приобщался; а вы делайте надо мною, что хощете», и проговорив сам слова исповедания, сколько мог знать наизусть, отдал себе на волю их. В том разе, по повелению оного немилосердного и бесчеловечного мучителя протопопа Гдышицкого, зараз начал палач жегти огнем руки так, что оный страдалец от великой болезни не утерпел и вопил болезненно, сказуя: «Господи, Боже мой! Что сие мне подал еси; воля твоя святая на мне да будет»; говоря притом: «о Боже мой! приими дух мой»; а потом, взирая на православный народ, окрест его стоящий во множестве, с разных сел для устрашения старательством униатов согнанный, говорил: «православные христиане! не веруйте вы униатам, они проклятые и вера их проклятая». И как только руки ему обгорели, то многие при том бывшие тамошние господа усумневаясь, есть ли на нем вина, достойна такового мучения или нет, уговаривали оного Гдышицкого, чтоб оного мучившегося хота и без рук отпустил, сказуя при том: «довольно было бы с него и такой муки». Но оный бесчеловечный мучитель Гдышицкий, такового совета не слушая, во удовольство своей затверделой и окамененной ярости, еще доставлял того, чтобы оному страдальцу была и голова отсечена, сказуя при том: «ежели ему головы не отсечете, то мне отсекут», а потому и повелено палачу делать то, что Гдышицкий приказывает. По какому Гдышицкого велению, когда завязывающи оному невинному мученику очи, палач сказал: «не бойся, старичек! Бог с тобою», то оный мученик, при последнем уже своем издыхании, говорил палачу: «я не боюсь; а ты делай то, что тебе велят», и тако и главу ему вдруг отсек, и отсекши встромил на палю, и пригвоздил гвоздем большим железным посреди головы до пали; а пригвоздив, пришел к оному Гдышицкому и отер свои руки об полы одеяния его Гдышицкого, начал требовать от него денег: «заплати мне за работу, что я работал»; и потому оный Гдышицкий, вынув из своего кармана неведомо сколько денег, и заплатил ему. А заплативши, наконец приказал и тело оного мученика сожещи, и сожжено так, что по сожжении православные люди, вырыв ровик небольшой, только оставшийся пепел с некоторою частью костей загребли. Каковое мучительство видя, приходивший для исповеди сего мученика Даниила улом²³ некоторый, униат, много говорил вслух всем людям и войску окрест тамо собравшемуся: «напрасно сему человеку таковое мучительство причинили».

И тако житель млиевский Данило Кушнир от рук бесправных униатов скончался – 1766 года, месяца июля 29 дня, в день субботний, на святого великомученика Каллиника. По всем том безбожном и несправедливом соделании и выполнению проклятом тиранства над страдальцем объявленным, тот безбожный униат, протопопы униатского смелянского Афанасия Гдышицкого сын, Василий Гдышицкий, пришед в дом усопшего страдальца жены, домогался, как будто по справедливости, бесстыдно на сорокоуст осьми рублей денег. Но показанная жена в ответ ему сказала: «сорокоуст ваш за душу страченного мужа моего будет Господу Богу неприятен; а когда безвинно его замучили, то уже больше нет чего вам делать; ежели угодно, возьмите еще и мене». О каковом его униата Василия Гдышицкого домогательстве, и что за такого душу хощет отправлять сорокоуст, которого Даниила помянутого сам был и убийцею, послухав рейментарь Генеральный²⁴ Воронич от оФФициала униата Григория Мокрицкого, говорил ему оффициалу Мокрицкому, обличая его униата Василия Гдышицкого: «руки его Василия в кровь неповинного оного смученного омочены; и так не только ему Василию за его душу мши отправлять, но и до олтаря и престола Божия доступать и коснуться не следует».

Глава же его пригвождена оставалася на пале месяца сентября до остатних чисел, а потом когда взята в ночи тамо правоверными, то безбожные попы уявили рейментарю взятие тоя главы: который рейментарь Воронич, не ведая кто ее взял, зыскивал к себе оного страдальца Даниила жену, и детей, и сродников, и содержал под арестом и грозно устрашал, допытываясь, не взяли бы оные, альбо не ведают. А когда при том сторонние близ их живущие люди засвидетельствовали, что из них той ночи никто из дому не выходил, то оные отпущены в дом.

Сего октября принесена в Переяславль, в кафедральный, святовознесенский Переяславский монастырь, и погребена в кафедральной Переяславской церкви, за левым клиросом, пред киотом пресвятой преблагословенной Владычицы нашей Богородицы, воплощения Бога Слова²⁵ – Преосвященным Гервасием, Епископом Переяславским и Бориспольским, со всем освященным собором.

Мученическая смерть Даниила Кушнира не была частным случаем ненависти униатов к православным, но входила в связь систематического гонения, около 1766 года, воздвигнутого на православную Церковь в польской Украине, по влиянию Римской курии и Варшавского двора. Еще с 1717 года польское правительство начало издавать строгие законы против диссидентов, к числу которых принадлежали и православные жители Украины, с 1715 года окончательно поступившие опять под власть Польши; в 1733 году Сейм устранил диссидентов от всех общественных должностей. С другой стороны – не только униатские митрополиты, но и римско-католические Киевские епископы употребляли все усилия к совращению в унию оставшихся беззащитными украинцев. Залуский на счет польского правительства рассылал с этою целью миссию из доминиканцев, иезуитов и кармелитов; Самуил Ожга, перенесши епископскую кафедру из Люблина в Житомир, около 1724 г. сам в сопутствии польского войска предпринимал путешествие в Украину: совершал торжественные служения в православных церквах, подарками привлекал детей, обделял церкви св. сосудами и облачениями; сопутствовавшие ему ксензы в катихизических поучениях восхваляли унию. Не менее заботились о расширении унии и преемники Самуила Ожги на Киевской римско-епископской кафедре: Каэтан Солтык и Иосиф Залуский, которые и на Варшавском сейме, созванном для уравнения прав диссидентов с католиками, противились с дерзостью требованиям пяти держав и волновали умы поляков, доколе не были арестованы российским посланником князем Репниным. Чтобы римской церкви придать более значения в глазах православной Украины, первый из них испросил у папы Венедикта XIV украшенную драгоценными камнями корону на Бердичевскую икону Божией Матери, бывшую родовой в православном некогда доме графов Тышкевичей, и сам возложил ее с особенным торжеством²⁶. С другой стороны – православный украинский народ, весь обращенный в крестьянство, был стесняем не только в общечеловеческих правах, но и в первых потребностях жизни. Где не действовали прельщения к унии, там прибегали к насилию; орудием в этом случае были большею частью управители или так называвшиеся губернаторы имений польских помещиков в Украине. Помощи православию ниоткуда не было. Украинские козацкие полки были уничтожены, последние их начальники, защитники православия – Палий, Самусь и Искра уже покоились вечным покоем на русской земле, куда изгнала их политика Мазепы.

Переяславские епископы, заведыванию коих принадлежали украинские монастыри и церкви, могли рукополагать православных священников к украинским церквам только с согласия владельцев имений или их губернаторов, – а это зависело от согласия униатских и римских духовных властей; лично посещать эту часть своей паствы переяславские епископы никогда не могли; ходатайства их были бессильны. Так было дотоле, пока под влиянием иностранных дворов и в особенности русского, не образовались в Торпе и Слуцке конфедерации для защиты прав диссидентов.

Преосвященный Гервасий, епископ Переяславский²⁷ в Пекине заслуживший уважение самих китайцев добродетельной жизнью, с успехом воспользовался благоприятным для православия положением дел в Польше. Деятельные меры, принятые им, возбудили в Украине общее стремление восстановить подавленное благочестие; по малодушию, прельщению или насилию отторгнутые от православной церкви – как народ, так и священники, оставляли унию и посылали к епископской переяславской кафедре отзывы о желании быть в православии; от кафедры рассылались антиминсы, св. миро и воссоединительные архиерейские грамоты. Самые униатские священники, по убеждению своих православных прихожан, соглашались воссоединиться с православной церковью; в противном случае прихожане замыкали церковь, а за требами христианскими обращались в православные монастыри украинские, всегда служившие убежищем гонимого благочестия. Но это возрождение православной веры в Украине, после полувекового угнетения ее, вызвало униатов и поляков на новые насильственные меры к поддержанию поколебавшейся унии; эти меры равнялись открытому гонению. Тогда облеченный особенным полномочием униатский оффициал Григорий Мокрицкий, прибывши в Украину, напомнил ей времена первовековых страданий христианства.

Действия его так описывал в 1782 г. смелянский протопоп Иоанн Радзимовский в письме к владельцу значительной части Украины, князю Любомирскому. «Из дел здешней смелянской протопопии²⁸ видно, что в течение всего времени с 1761 по 1768 год униатские священники причинили православным множество обид, которых нельзя вкратце изложить. Все эти бедствия совершены по влиянию брацлавского оффициала Григория Мокрицкого, который вопреки всех прав, в сообществе с униатскими священниками, с большою толпой народа и криком, лично сам нападал на церкви в сей Украине, отбивал их, грабил, и вместе с тем греко-неунитских священников хватал, вязал, бил, мучил до самой смерти; имение же их, сколько можно было найти, забирал без остатка, продавал за бесценок, иное брал для себя, на место священников неунитов определял униатов, которых волею и неволею отвлекал от их собственных приходов в разных деканатах; народ же украинский насилием принуждал присягать на унию; а когда для содействия присоединил к себе еще весь обоз польских войск, находившихся под начальством рейментаря украинской партии Воронича, тогда произведены были неописанные насилия, опустошения, грабительства, налоги и невольнические работы; жестокость Мокрицкого и его наперстников простерлась до того, что один ктитор (Млиевский) Даниил Кушнир был сожжен, а Харьку, сотнику Жаботинскому, отрублена голова».

Деятельным помощником Мокрицкого был униатский протопоп Афанасий Гдышицкий. О нем так говорится в челобитной монашествующих Мотронинского монастыря:²⁹ «А посланные от оффициала Мокрицкого инстигаторы, г. Смелой протопоп Афанасий Гдышицкий с поляками и козаками, ездя по Смелянской, Черкаской и Мошенской губерниям, отринувшихся от римского закона – от унии попов и приставших к благочестию бьют, мучат, обстригают и в Польшу до Радомысльского митрополита отсылают, церковные утвари с собою забирают и поповские всякие имущества; хлеб и скот от оных попов отбирают и продают;³⁰ а которые попы от них укрываются и сбегают, тех домы во всеконечное запустение разоряют, и таковым разорением помянутый оффициал Мокрицкий и наш Святотроицкий Мотронинский монастырь похваляется учинить».

Бантыш Каменский, пользовавшийся архивом польского двора в коллегии иностранных дел, указывает местности, в которых проявлялось в особенности гонение, воздвигнутое Мокрицким в 1766 году. Приводим здесь известие историка унии вполне, чтобы сказание о мученической кончине Даниила Кушнира не показалось кому-либо невероятным, по близости этого печального явления к нашему времени³¹.

«1766 года в Воеводстве Киевском следующие униатами произведены мучительства:

а) В Смелом местечке (ныне Черкаского уезда) и в уезде вотчины князя Любомриского многие церкви отняты, священники иные разбежались, другие взяты под стражу, кованы, биты, до смерти убиты, в тюрьме содержались, домы их разорены и имение все разграблено.

б) В Мошнах местечке с ключем оного (ныне Черкаского уезда), вотчине Радзивила, также все церкви отняты и священство перемучено и рассыпано.

в) В Корсуне (ныне Каневского уезда) с уездом, Яблоновского, каштеляна Вислицкого то же учинено.

г) В Таганчах (тоже Каневского уезда) местечке с уездом, в коем тамошним священникам дано розгами от 600 до 800 ударов.

д) В Черкасах местечке (ныне город) с уездом, князя Сангушки тамошним людям, унии отрицавшимся, рты раздирали и били до смерти, от чего несколько и померло.

е) В Ольшаной местече (Звенигородского уезда) равным образом священников разогнали униаты и имение их разграбили.

ж) В Жаботине местечке с уездом князя Любомирского (Черкаского уезда), где и монастырь Мотронинский, сотника Жаботинского Харька велев рейментарь привести к себе в обоз, без всякого испытания, приказал палачу голову ему отрубить, и отрублена в конюшне мая последних чисел. К сему наибольше поощрял оффициал униатский Григорий Мокрицкий с другим оффициалом Александром Вацковичем и с братом своим, в консистории за оффициала правящим, Василием Мокрицким.

Столь же кратко Бантыш Каменский упоминает и о сожжении за ревность по православной вере млиевского ктитора Даниила. В этом известии: 1) мученик Даниил называется не Кушниром, а Кожевником, по переводу с малороссийского на русский язык (вероятно Бантыш Каменский считал его Кушниром не по фамилии, а по ремеслу, и потому назвал Кожевником); 2) оффициал Мокрицкий и униат Афанасий Гдышицкий вовсе не упомянуты, тогда как они были главными виновниками жестокой казни благочестивого Даниила.

Но кроме приведенных выше свидетельств о действиях Мокрицкого и Гдышицкого, в истине сего не позволяет сомневаться донесение преосвященному Гервасию священника м. Ольшаной, Симеона Федоровича, который без сомнения был очевидцем мученической смерти Даниила Кушнира, совершившейся в его приходе; оно получено в Переяславле 26 августа, значит когда глава страдальца сего еще стояла среди м. Ольшаной на шесте. Донесение это состоит в следующем. «Губернии Смелянской, м. Млеева, церкви Рождества Пресвятой Богородицы прихожанин Данило Кушнир, не желая, чтобы в оной приходской церкви униатские попы служение имели, когда обернувши завесой церковной чашу и взяв оную, заховал в скрыню (сундук) и замкнув, и по прибытии находящегося при той церкви униатского попа Василия Гдышицкого, для служения ему оной чаши не дал: то оный униат, злобствуя за то, вздумал причину, будто в служении на переносе оный человек, выхватя из его руки с Тайнами чашу и Тайны оные выпил, о том донес жалобу к показанному оффициалу Мокрицкому, который присудил его отдать светской команде – рейментарю Вороничу, а по тому декрету оного рейментаря, выведши на площадь за м. Ольшану, и тамо минувшего июля 29 дня первее руки ему пенькою обвертев и смолою облив, огнем палили, а потом голову ему отрубив, в страх православному народу на палю оную встромили, а тело все сожгли. – м. Ольшаной священник Симеон Федорович».

Разность между этим донесением и повествованием сказания состоит только в том, что по словам священика Федоровича, Даниил Кушнир спрятал в сундук чашу, а по словам составителя сказания, он то самое сделал с дарохранительницею. Это кажущееся противоречие нетрудно согласить, допустивши, что Даниил Кушнир взял и чашу, и дарохранительницу, – чашу с жертвенника, где она обыкновенно стоит, кроме времени литургии, а дарохранительницу с престола; ибо в сказании говорится ясно, что православные прихожане всю свящ. утварь вынесли из церкви в колокольню.

Естественно, что мирянин с большим страхом приступил к дарохранительнице, стоящей на св. престоле, и на это в особенности составитель сказания обратил внимание, а священник Федорович более имел в виду обвинение, униатами взводимое на мирянина, и потому упомянул только о чаше. Обвинение, по словам сказания, состоявшее и в том, будто Данил Кушнир пил горелку дарохранительницею, конечно дает повод думать, что составитель его переданное ему о чаше отнес к дарохранительнице. Во всяком случае здесь разность только в клевете униатов на Данила Кушнира, а не в рассказе о его поступке.

Местное в Ольшаной предание говорит, что сожжение Даниила Кушнира происходило за м. Ольшаной, при выезде из местечка на дорогу в с. Тарасовку и г. Звенигородку; шест с головой страдальца за православие был воткнут в самом местечке против Николаевской церкви. Народ верил, что огонь не коснулся головы неповинного мученика, и потому только она осталась в целости и даже нетленной. В детстве моем я знал старика, который рассказывал о сем, как очевидец этого ужасного изуверства поборников панского учения.

И так все современные сведения подтверждают истину сказания о страданиях и мученической кончине Даниила Кушнира. Православные чада российской церкви в страданиях и смерти блаженного Даниила могут видеть назидательный пример ревности по вере православной, древле христианской твердости в ее исповедании, а вместе разительный пример жестокости, которой всегда сопровождалось насильственное расширение римского учения.

В заключение нельзя не заметить, как странными после сего должны казаться усилия некоторых у нас писателей³² доказать, что в Украине никогда не было гонения на православную веру, а только желание устроить иерархию церкви. Напрасный труд – прикрыть истину, горькую для польского правительства и римского духовенства. Одни события 1766 года в Украине достаточно уже представляют бедственное положение православной Церкви в польских областях, а вместе с тем, разъясняя кровавую драму событий 1768 года, известную под именем колиивщины, снимают с украинского православного народа позорное клеймо, наложенное на них польскими писателями. Как неизбежное следствие гонения на православную веру, колиивщина не есть уже одна только гайдакачина, а казнь Божия гонителям православной веры и теснителям бедствовавшего народа. –

священник Петр Лебединцев

Богемия и Моравия в нынешнем году будут праздновать тысячелетнюю годовщину того великого для них времени, когда преп. Кирилл и Мефодий просветили их именем Христа Спасителя, дали им письмена, св. книги и богослужение на родном языке, и таким образом положили твердые основы общего оживления и совершенствования их. Воспоминание об утрате этого богослужения и самых письмен, о кровавых событиях, характеризовавших историю римских насилий и долгой борьбы с ними, вместе с представлением нынешнего насильственного положения их в католичестве, усиливает в них всеобщее сочувствие к этому празднику, и вызывает восторженные надежды на восстановление в будущем этого богослужения и неразлучной с ним народности их³³.

На это великое религиозно-народное торжество чехов и моравов не могут не отозваться своим сочувствием и другие славянские народы, потому что моравским апостолам все славяне обязаны тем, что «слышат величья Божия своим языком»³⁴, им обязаны они, – прямо или посредственно – своими письменами, первой литературой, первым и решительным возбуждением к всестороннему устройству общественной жизни.

В России тысячелетие знаменательного для всех славян времени св. Кирилла и Мефодия сближается с двумя важнейшими событиями, родственными делу их (переводу св. Писания на народный язык славян и составлению письмен для этого языка), – событиями, которые отразятся в жизни нынешнего русского населения такими же благотворными следствиями, какими отразился труд Кирилла и Мефодия в жизни первенствующей Руси. Разумеем здесь перевод св. Писания на русский язык³⁵, с которым наступает для России пора сознательного и более полного проникновения общей народной жизни истинами слова Божия, и (б) улучшение быта крестьян, для которых открывается, наконец, выход из грубости, невежества и суеверий, от каких мало ушел он со времени первого «слышанья величия Божия своим языком». Эти два знаменательные события дают деятелям религиозного воспитания русского народа прекрасное средстве со своей стороны принять участие в торжестве и достойно почтить память первых просветителей не моравов только, но – посредственно – и русских. Представители нашей церкви и труженики духовной науки в честь их приложат все свое энергическое старание о том, чтобы слово Божие, являющееся на живом русском языке, не осталось только в букве, мертвящей дух, но глубоко проникло бы в русскую жизнь, по возможности умиротворило бы разрозненные и часто враждебные ему направления светской науки и сблизило бы современное общество с духом и учреждениями православной церкви. – Наши сельские пастыри, со своей стороны, в память первых просветителей темного славянского мира, усугубят труд в начинающемся образовании простого народа, в воззвании его из долгого усыпления к сознанию себя и усвоению в себе духа православия. Посильное исполнение этой великой и святой задачи было бы наилучшим средством почтить память славянских апостолов.

Е. К.

Духовный пастырь должен быть примером доброй жизни для пасомых.

Святой апостол Павел, заповедуя ученику своему Тимофею (пастырю Ефесской церкви) быть образцом для верных, и указывая качества, которыми он должен украшаться, чтобы быть таковым, вначале полагает слово и житие. Образ, говорит, буди верным словом, житием и пр. (1Тим.4:12). Жизнь пастыря должна быть согласна с учительными словами, исходящими из уст его. Пусть пастырь сам исполняет то, чему научает других, чтобы не быть обличенным от апостола, который говорит: научая иного, себе ли не учиши (Рим. 2:21)? Научит ли других творить добрые дела тот, кто сам делает худое? Направит ли другого в царство небесное тот, кто сам идет в преисподнюю? Не стыдно ли тому, кто омывает других от нечистоты и нерадит о своем омовении от скверны? Может ли врачевать чужие язвы и болезни тот, кто сам весь в язвах, сам одержим тяжким недугом? Люди скажут ему: врачу, исцелися сам (Лк.4:23), а Бог сказал уже нечестивому учителю: вскую ты поведаеши оправдания Моя и восприемлеши завет Мой усты твоими? Ты же возненавидел еси наказание и отвергл еси словеса Моя вспять (Пс.49:16,17). И иудейские учители многому поучали людей от закона, но сами не делали того, чему учили. Посему-то Господь и сказал о них: вся елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите: по делом же их не творите, глаголют бо и не творят (Мф.23:2). Глаголющий и не творящий подобен грому, который бывает во время засухи без дождя. Какая от него польза, если не прольется дождь на жаждущую землю? Какое умиление душам от учителева и гласа, если он жизнию не назидает, а соблазняет? Слово без примера добродетельной жизни недейственно. Пусть на языке кто-либо носит, как мед, сладкоглаголание; – не усладит он сердца слушателей, если в делах его есть желчь соблазнов. Кто хочет возжечь в других любовь Господню, тот сам должен пламенеть, как серафим, божественным желанием. Желая просветить других, сам да будет светом. Так и сказал Господь в Евангелии пастырям и учителям: вы есте свет миру (Мф.5:14). И святой Златоуст говорит: «Начальнику надобно быть светлейшим всякого светила и вести жизнь непорочную, чтобы другие, взирая на него, подражали его житию»³⁷. Как скоро свет угасает, настает тьма; коль скоро начальник ведет худую жизнь, соблазняются подчиненные, смотря на него. Если пастырь заблуждает, то как не заблудят овцы? Посему-то пастырю подобает быть светом, да просвещает тех, кому светит. Тако да просветится свет ваш пред человеки, – говорит Господь, – яко да видят ваша добрая дела (Мф.5:16). Хочешь ли восставить падшего, – сам стой добре; хочешь наставить на путь правый заблуждающего, – сам предшествуй ему, идя путем правды. О, пастырь! Будь примером добродетелей для своих пасомых, и тогда возможешь научить их. Иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем (ст. 19). Обрати внимание на эти два слова евангельские: сотворит и научит. Не прежде сказано: научит, а потом: сотворит, но прежде – сотворит, а потом – научит; это значит: не можешь научить других, если прежде не сделаешь того, чему хочешь научить. Глас дела действеннее, нежели глас слова; слово слышится только предстоящими, а дело проповедуется до пределов земли. Пророк говорит: да текут учений реки от уст иереовых, яко той ангел есть Божий. (Мал.2:7). Учительство и ангельство вместе. Значит, пастырь должен иметь учительское слово и хранить ангельское житие, святое и непорочное. Ходяй по пути непорочну, говорится в писании, сей Ми служаше (Пс.100:6). Если ты служитель Божий, пастырь словесных овец и учитель их, то будь непорочен житием, как Ангел. Возвещаешь Божии слова, не твори же демонских дел; в храме Божием служишь с ангелами, не прогневляй же Бога худым житием, с бесами; назидаешь словами, не соблазняй делом. Горе бо человеку тому, имже соблазн приходит (Мф.18:7). Множество сказанных слов едва только некоторым приносит пользу, а одно худое дело, сделавшееся явным, соблазнит тысячи народа, и то, что едва мог ты создать в душах человеческих многими словами, легко разоришь одним соблазнительным поступком. Будь ангелом по жизни, и все с услаждением будут слушать слова твои и исполнять то, что заповедуешь, имея примером твою жизнь.. Первее себя покажи любящим другом Божиим, тогда и других сделаешь Боголюбивыми. Господь сказал: дам вам, пастыри, по сердцу Моему. Что значит быть по сердцу Божию, – это объясняет Апостол Павел, когда от лица Божия сказал о Давиде: обретох Давида, сына Иессеова, мужа по сердцу Моему, иже сотворит вся хотения Моя. Быть по сердцу Божию, значит исполнять все хотения Божии, или что тоже, любить Бога от всего сердца. А признак любви к Богу показал сам Христос, когда пречистыми устами Своими сказал: имеяй заповеди Моя и соблюдаяй я, той есть любяй Мя (Ин.14:21). Итак, пастыри по сердцу Божию суть те, которые любят Бога, исполняя заповеди Его. И если в ветхом завете были такие пастыри, тем более ныне, в новой благодати, пастыри должны быть не только учительны, но и по жизни добродетельны, должны творить все хотения Божии, и с сердечною любовью к Богу, соблюдать все заповеди Его.

При совершении исповеди долг священника выслушивать от кающегося признание во грехах, испытывать совесть его вопросами, давать ему приличные наставления, налагать, когда нужно, епитимии, и наконец, по данной от Христа власти, разрешать или же связывать его. Чем с большим вниманием, усердием и благоразумием исполняется этот долг совершающим таинство покаяния священником, тем больше духовной пользы может принести исповедь кающемуся грешнику.

«Необинуясь рцы вся, елика соделал еси» увещает кающегося грешника св. Церковь устами служителя своего, «да приимеши оставление от Господа нашего Иисуса Христа». Земные провозвестники суда небесного, строители таинства покаяния, которым Судия всего мира дал власть отпускать и удерживать грехи человеков, не знают и не могут знать всех не только тайных, но и явных грехов, тем более не могут знать тайных мыслей, чувств и желаний нашего грехолюбивого сердца. Поэтому кающийся должен открыть перед духовным отцем все греховные помыслы, страстные желания, нечистые мечтания, законопреступные действия, ленивое и небрежное исполнение или нарушение своих обязанностей к себе самому, к ближним и к Богу; иначе, пришед во врачебницу духовную, он выйдет из нее, не получив исцеления от всех язв греховных.

Только те грехи изглаждаются и те греховные язвы врачуют покаяние, которые открываются на исповеди; сокрытые же от отца духовного остаются на совести грешника и усугубляют вину его перед правосудием Божиим. Со своей стороны, духовный отец должен дать кающемуся полную возможность высказаться во всем, что тяготит его совесть и употребить все средства к тому, чтобы вызвать в нем искреннее признание во всех грехах, им соделанных.

Когда пришедший к судилищу покаяния искренно и с сокрушением сердца раскрывает грехи свои, в таком случае духовному отцу при выслушивании от него исповеди не следует прерывать оную без нужды вопросами, чтобы не отвлекать внимания кающихся от исповедуемых им грехов, и не расстраивать того порядка, какой он сам себе предположил в исчислении своих действий греховных. Всякий вопрос, предлагаемый кающемуся в то время, когда он приготовился сам высказать перед духовным отцом всю свою душу, своей неожиданностью может смутить его, и на первых порах, когда не утихло еще в нем душевное волнение, с каким приступает к исповеди сокрушаемый грешник, может привести в замешательство. Поэтому до того времени, пока кающийся не успокоился совершенно, или даже пока не окончил заранее приготовленной им исповеди, духовному отцу надлежит воздерживаться от вопросов, и ни вздохами, ни телодвижениями, ни другими знаками не обнаруживать своей нетерпеливости, если кающийся долго и подробно рассказывает историю своей греховной жизни, тем более изумления и негодования, если приходится услышать наименование каких-либо тяжких грехов. Только в особенных случаях он может останавливать кающегося кроткими замечаниями, высказываемыми спокойно и тихо; так, например, когда кающийся говорит на исповеди о предметах, которые совсем к ней не относятся, что часто случается при исповеди отроков и особенно юных девиц; или когда он выражает намерение назвать соучастника своего в исповедуемом грехе, или хочет высказать обстоятельства, из которых легко узнать сего соучастника. Долг священника в таком случае удержать кающегося от неуместной откровенности. Нужно бывает также кроткое вразумление, если священник примечает, что кающийся с любовью воспоминает о каком-либо греховном действии и с услаждением испорченного сердца изображает преступные сладости порока, или когда забывая грехопадения, от которых никто не свободен, начинает с самодовольством перечислять перед духовным отцом свои добродетели и подвиги. И между христианами, приходящими на исповедь, являются нередко праведные фарисеи.

Когда исповедующийся прерывает наконец исчисление грехов своих, в то время духовник может спросить кающегося: не обличает ли его совесть еще в чем-либо; не чувствует ли за собою еще какого-нибудь преступления, не припомнит ли еще какого греха. Подобные вопросы особенно уместны в том случае, когда духовник заметит, что кающийся освободился наконец от страха и смущения, с какими начал свою исповедь, и готов признаться в важных и тяжких преступлениях, но выжидает вопроса и напоминания со стороны священника.

Если же пришедший на исповедь не раскрывает сам вполне перед отцом духовным язв души своей, в таком случае неизбежным становится испытывать совесть его вопросами.

Исповедующийся может скрывать грехи свои и намеренно: это бывает тогда, когда он кается неохотно, только по обычаю и для приличия, или имеет ложно боязливую совесть и неразумную стыдливость. Но большей частью непризнание в греховных действиях перед отцем духовным бывает без намерения, по забвению, или недостаточной внимательности к самим себе, или еще обыкновеннее, от неумения каяться. Не одни простые умом, но и люди образованные часто не разумеют, в чем состоит и чего требует исповедь. Служителям церкви чаще всего случается видеть перед собою таких исповедников, которые приходя к судилищу покаяния, не знают, что сказать. Один говорит: «Ни в чем не грешен»; другой – «Не чувствую за собою никаких грехов особенных, грешен, как и все», и именует несколько греховных действий общих и всем известных, и заключает всю исповедь в таких коротких словах, которых недостаточно для описания действий и одного дня, а не целого года или всей жизни. Иные же признают себя грешными во всем: «согрешил я», говорят, «помышлением, словом и делом, что ступил то и согрешил», и этим признанием, этими глухими и общими словами, без исчисления греховных действий, хотят ограничить всю исповедь. Чтобы обличить и вразумить первых, довести их до сознания, как гибельно состояние нераскаянного грешника, и возбудить в них искреннее желание чистосердечно исповедать грехи свои; чтобы ободрить робких боязливых и стыдливых, и помочь высказать все грехи свои людям, не умеющим приняться за это дело, для сего нужно, к свободному признанию кающегося во грехах, присовокуплять вопросы и напоминания.

Какие вопросы предлагать кающемуся, в каких грехах испытывать совесть его, – зависит от усмотрения духовника, который должен стараться о том, чтобы раскаяние грешника было полное и искреннее, чтобы о нравственном состоянии его иметь понятие самое точное и верное.

Иногда кающийся обозначает грехи свои понятиями и словами слишком общими и неопределенными. Так, вместо того, чтобы частный какой-либо грех назвать ему усвоенным именем, часто говорят на исповеди таким образом: «Я нарушил семейные обязанности, или согрешил против седьмой заповеди» и пр., но чем и как согрешил и каким именно грехом нарушил ту или другую заповедь, – того не открывают. В таком случае духовному отцу нужно бывает спрашивать кающегося о видах исповедуемых им грехов.

Между многими грехами есть некоторая внутренняя или внешняя связь и сродство, так что одни для других бывают часто началом, поводом и причиной, например, расточительность и мотовство ведут иногда к воровству и обманам; или одни следуют за другими, как обычные следствия и спутники их, например, распутная жизнь мужа или жены нередко происходит от вражды и ненависти между супругами и пр. Духовному отцу, когда кающимся открыты уже некоторые греховные действия, для того чтобы вызвать в нем полное признание, по усмотрению можно спрашивать и о тех грехах, которые с исповеданными находятся в связи и сродстве.

Обязанности звания и службы более всего нарушаются людьми: нерадение, небрежность, леность в исполнении своих обязанностей, злоупотребления по службе, – произвол, насилие, взятки и прочие явления ежедневные в жизни; а между тем в грехах сего рода менее всего раскаиваются; на них смотрят, как на нечто неизбежное в жизни и даже похвальное. Посему необходимо употреблять все старание, чтобы вопросами приводить кающегося к полному сознанию и исповеданию всех погрешностей и преступлений против обязанностей звания, состояния и службы.

Как ветхозаветным священникам повелено было тщательно рассматривать степень проказы и различать язву от язвы, так и священникам новозаветным должно быть внимательными не к грехам только, но и к степеням тяжести и виновности грехов, т. е. обращать внимание на то, как опасна душевная проказа, как глубоко она проникла в душу и как «широко разлилась по силам ее и чувствам»; затмила ли совершенно или только помрачила в ней образ Христов. Такое испытание нужно для того, чтобы понять нравственное состояние кающегося грешника, и сообразно с болезнью души дать ей благоприличное и целебное врачевство.

Нося звание судии духовного, священник имеет право спрашивать на исповеди об обстоятельствах, сопровождавших преступление, которые по его соображениям могут увеличивать или уменьшать тяжесть греха. Одно и то же действие, смотря по обстоятельствам, при которых или по поводу которых оно совершено, может быть более или менее виновным.

Как духовный врач, духовник должен проникать в самые расположения сердечные, с какими грешил кающийся; потому что один и тот же грех может быть более или менее тяжел, судя по степени расположенности к нему. Один поступок совершен мгновенно, в пылу страсти, он не мог утвердиться в сердце, пробудившаяся совесть тот час же обличила его; другой, напротив, после долгого размышления, по обдуманному плану, так что сердце успело полюбить его. Первый есть преступление, последний беззаконие.

Степень расположенности ко греху можно усматривать из того, однажды ли был совершен грех или повторялся многократно. Навык ко греху, образовавшийся вследствие многократного повторения оного, для души опаснее греха, совершенного только однажды. Посему чтобы безошибочно судить о нравственном состоянии кающегося грешника, духовник может спрашивать и о том, сколько раз сделал исповедуемый грех.

Впрочем, испытание совести кающегося посредством вопросов имеет свои границы. Противно было бы святости таинства покаяния, если бы духовный отец стал спрашивать кающегося о том, что не относится прямым образом к его нравственности, испытывание чего свойственно только праздному любопытству. Кроме того, пастырское благоразумие требует, при испытании совести кающегося, удерживаться от подробных распросов о таких грехах, воспоминание которых может вредно действовать на воображение и сердце кающегося.

Вопросы кающемуся должны быть выражаемы просто и ясно, определенно и точно, без лишних фраз и слов непонятных, и кроме того, предлагаемы с благоразумной осмотрительностью и скромностью, с братской любовью и искренностью.

Благоразумная осмотрительность требует не предлагать исповедующемуся таких вопросов, которые могут познакомить его с грехом, совершенно ему неизвестным, или возмутить его нравственное чувство. Потому «иерей мудре да вопрошает, и да блюдется непотребных вопрошений, изряднее с юными обоего пола и иными: да небезразсудне, о нем же исповедают, вопрошая, соблазнит их, и неразсудным вопрошением согрешати научит». Такую осмотрительность особенно должно наблюдать, когда предлагаются вопросы, касающиеся грехов плотской нечистоты.

В обращении с кающимся грешником, в вопросах, в увещании, в обличении и наставлении духовник должен показывать крайнюю снисходительность, кротость и нежную любовь, приличную служителю вечной любви и свойственную тому, кто называется и должен быть истинным отцом духовным. «Да не будет священник тяжел для приходящих к нему на исповедь; каковым он бывает особенно, когда является суровым к кающемуся», – говорит духовный регламент (Прибав. к §8). Грубая и нелюбовная беседа, строгий тон, жесткая и суровая речь духовника могут огорчить кающегося и удержать от полного и искреннего исповедания грехов. Вопросы же, предлагаемые с братской любовью и кротостью могут тронуть исповедающегося, и возбудить в нем полную доверчивость к отцу духовному, – и тогда кающийся грешник без всякого опасения и страха, охотно, чистосердечно и с полной откровенностью раскроет на исповеди всю свою душу, со всеми ее слабостями, заблуждениями и пороками. Особенно тихо, ласково и благоприветливо должно обходиться с людьми робкими, страшливыми и стыдливыми.

Вопросы о грехах приличнее предлагать сначала общие, а потом частные – о видах грехов, и постепенно восходить от слабостей до преступлений и грехов тяжких и смертных, от искушений ко греху – до совершения оного самым делом, от нечистых помыслов и желаний до беззаконий словом и делом. Соблюдением такого порядка в вопросах можно удовлетворить требованиям благоразумной осмотрительности и человеколюбия и, мало-помалу, постепенно, довести кающегося до полного и подробного исповедания своих грехов.

священник М. Богданов

В Силезии общее внимание обращает теперь христианская гостинница, в апреле 1859 года открытая в д. Гросс-Розене, стругауского округа. Это трактир, в котором вовсе не продаются горячие напитки и нет музыки для танцев. 27 июля он освящен по церковному обряду; освящение совершено местным пастором с пением, молитвою и речью, после чего избранный в содержатели гостиницы дал с клятвой обет – буквально и совершенно верно соблюдать устав этого первого в таком роде заведения. Над дверью гостиницы утвержден железный крест, а под крестом надпись: «Гостиница под крестом». В комнате хозяина над дверью надписано: «Да благословит Господь вхождение и исхождение наше». Вокруг по стенам большая надпись: «Яко во дни благообразно да ходим не в козлогласовании и пиянстве... Вы не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую. Аще ясте, аще пиете, аще ино что творите, вся во славу Божию творите». Посетители гостинницы будут приглашаемы к присутствию при домашней молитве. Стол будет начинаться и оканчиваться молитвою. Задача хозяина гостиницы велика; ее может выполнить только человек нравственно-добрый, ревностный по вере и непоколебимый в убеждениях, – человек, который кроме христианского смирения и кротости имел бы способность привлекать посетителей и удерживать противоречащих правилам этого рода гостиницы. Гостиница эта есть уже третье доказательство добрых свойств души владельца д. Гросс-Розена, барона Р. Сначала он основал христианский приют для детей, в котором находят истинное счастье многие из них. За несколько времени перед сим он учредил приготовительную школу для семинарий; в нее принимал бедных детей и сделался для них отцом. Поистине нужно сказать, что этот благочестивый человек задачей своей жизни поставил служить Господу имением и своими способностями и не страшиться никакой жертвы для прославления имени Господня делами живой веры и горячей любви.

Не знаем, обратил ли внимание на это христианское учреждение кто-либо из наших туристов, которые в настоящее время целыми тысячами движутся по всей Европе? О, если бы кто-нибудь из этих господ, хотя взамен денег, издержанных за границей на удовольствия путешествия, вывез к нам в отечество мысль о подобном учреждении в наших селах. Ибо что такое у нас сельская гостиница или трактир, корчма? С одной стороны – это общественный дом, в котором поселяне собираются во дни свободные от работ, видятся друг с другом, обмениваются своими замечаниями о разных предметах сельского хозяйства и своего крестьянского быта, тогда как молодежь обоего пола здесь же находит удовольствие в различных, свойственных их возрасту играх. Нельзя, по-видимому, даже не похвалить сельский трактир, если смотреть на него с этой стороны как на учреждение, способствующее взаимному обобщению поселян и развитию их общественной жизни. Действительно, корчма в селе – на юге России – это сельский клуб (существующий здесь гораздо прежде заведения городских клубов), который содействует развитию и обобщению народной жизни гораздо более, чем насколько помогали ей Петровские ассамблеи и новейшие клубы. Оттого поселянин, отправляясь в праздник к сельскому трактиру, не говорит: «Пойду в трактир, корчму», но – «Пойду на село – посмотреть на людей»; оттого в трактир или хотя к трактиру в праздничные дни идут не только мужчины, но и женщины, старики и старухи, которые даже вовсе не употребляют хмельных напитков. Здесь же перед трактиром в не так еще давнее время совершился и так называемый громадский или мирской суд избранными от общества стариками, которые назывались «судьцами». Как ясного хорошего, кажется, можно бы привить к этому учреждению в южнорусских селениях! Но с другой стороны, что такое ныне сельский трактир? Большей частью и преимущественно это место распивочной продажи горячего вина, место веселого разгула и пьянства, нескромных песней и нелепых козлогласований, соблазнительных игр и зрелищ, буйства и драки; – место, в котором всякий поселянин считает себя свободным от всяких условий приличия, – место, в котором нет никакого порядка и общественного надзора, кроме порядка в распродаже горячего вина и надзора за ее увеличением, где нет ничего нравственного и священного; эти заведения общественные для христиан никогда не освящаются церковною молитвой, как будто в оправдание того, что они несообразны с духом христианства; еще недавно все эти заведения содержимы были евреями, которым вовсе нет нужды до христианской нравственности. Сколько зла и зла ядовитого переливается из этих заведений в семейную, нравственную и религиозную жизнь поселян!

На пастырях церкви лежит долг – убеждать, просить и умолять владельцев в сельских приходах, чтобы они поревновали доброму примеру иностранца, барона Р., и дали сельским своим гостиницам вид, более сообразный с нравственным благом поселян. Прекращение распивочной продажи горячего вина, выбор в содержатели гостиницы человека, пользующегося нравственным влиянием и исполненного христианским чувством, избрание старшин для наблюдения за порядком во время общественных сходок в воскресные и праздничные дни, преследование буйства, а паче всего соблазна, – вот чего можно желать от расположения доброго и попечительного владельца, если он думает еще о чем-либо другом, кроме материального своего благосостояния. Это же надлежало бы внушать и тем, которые состоят в ближайших начальственных отношениях к поселянам не-помещичьим. Тогда, и только тогда, можно бы преподать освящение нашим сельским гостиницам, – освящение по церковному обряду, установленному для благословения христианских жилищ, и поставив в них святые иконы, обратить их в действительно христианские гостиницы из жидовских, какими они были доселе.

св. П. Л-в

В настоящее время, несмотря на крайний упадок светского могущества папы, духовная власть его расширяется все более и более. Католические миссии, владеющие огромными средствами, действуют с большим успехом к увеличению духовной области папской во всех частях старого и нового света. Распространяя учение Христово в тех местах, где доселе царствовало язычество и магометанство, в тоже время они не оставляют в покое и тех из христиан, которые веруют несогласно с ними, и нередко действуют ко вреду православия в тех пунктах, где оно находится в неблагоприятных обстоятельствах, по своему внешнему или внутреннему состоянию.

В последнее время римская пропаганда стала напрягать особенные усилия к подавлению православия в Болгарии, пользуясь для этой цели каждым новым случаем несогласия между болгарами и греческим духовенством³⁸. Для примера указываем на недавнее событие, кончившееся, впрочем, благодаря Богу, ко благу православия и к стыду врагов оного.

В Солунской митрополии, в епархии Аврет-Хисарской, болгары долгое время по разным побуждениям питали неудовольствие на своего архипастыря, родом грека; наконец, выведенные из терпения, в половине прошедшего года отправили от себя депутатов к патриарху Константинопольскому с просьбою, чтобы им дан был епископ из болгар. Но эта просьба не была удовлетворена. Католические миссионеры, которых теперь в турецких владениях очень много, воспользовались сим случаем и стали убеждать Аврет-Хисарских болгаров, чтобы они вместо патриарха признали над собой главою папу, уверяя, что он оставит неприкосновенными все обряды православной церкви и посвятит им во епископа того, кого они сами изберут из своих соотечественников. Простодушные болгары, не имея надлежащего понятия о главенстве папы, охотно склонились на льстивые уверения католических миссионеров и в августе 1859 г. подали французскому консулу в Солуни прошение, в котором, изъявляя свое желание подчиниться папе, просили у Франции защиты в случае беспокойств со стороны греческого духовенства и турецкого правительства. Между тем миссионеры католические, считая свое дело решенным, поспешили в Аврет-Хисарской епархии в городе Кукуше завести училище и выставили на нем знамя с изображением папы Пия IX. Когда слух об этом дошел до патриарха, он, не теряя времени, послал к отступившим члена патриаршеского синода, преосвященного Илариона, родом болгарина, для вразумления их, уполномочив его обещать им посвящение епископа из болгар. При таком полномочии нетрудно было родному пастырю подействовать на народ, издревле преданный православию и только в порыве негодования решившийся на измену церкви. Притом же сами католики своей неблагоразумной ревностью успели поселить неблагоприятное к себе расположение в народе. В то время как преосвященный Илapион прибыл в г. Кукуш, они, забыв свое обещание оставить неприкосновенными обряды православной веры, начали проповедовать в церквах, чтобы народ крестился по католическому обычаю (полагая руку прежде на левое плечо). Весь народ, в числе 30 000, принес раскаяние пред своим пастырем, и в короткое время миссионеры были изгнаны, знамя с портретом Пия IX было снято и изорвано. Патриарх исполнил свое обещание касательно постановления архиерея из болгар, и выбор пал на архимандрита Парфения, окончившего в 1850 году курс образования в Московской духовной академии. Болгары с восторгом приняли родного епископа и продолжают быть покорными ему и верными православию (Цареград Вестник. 1859 г. №№ 448 и 451).

В 465№ Цар. Вестника от 9 янв. 1860 г., напечатано письмо одного солунского корреспондента, в котором он, в опровержение слухов, распространенных католиками, будто жители г. Кукуш и доселе остаются верными папе, между прочим сообщает следующее: «Мне пришлось быть в городе Кукуше в день воскресный, во время совершения литургии; я полюбопытствовал посмотреть в церкви, не произошло ли там каких перемен в обрядах, и увидел, что богослужение совершается с таким благообразием, какое трудно встретить где-либо в Македонии. Литургию совершал преосвященный Парфений с предстоящими семью священниками, певчие пели приятно и трогательно, чтение и пение производилось на славянском языке, со строгим соблюдением церковного устава; литургия продолжалась от 8 до 2 часов, с кем ни встретишься из жителей, только и слышишь выражения радости: «Слава Богу, что удостоились иметь владыку болгарина!».

– Определением св. Синода 10 янв. сего 1860 года положено: закрыть следующие 10 духовных правлений Подольской епархии: Проскуровское, Новоушицкое, Могилевское,

Литинское, Летичевское, Винницкое, Брацлавское, Ольгопольское, Гайсинское и Балтское.

– Св. Синод, определением 16 янв. сего 1860 года, разрешил, согласно ходатайству преосвященного Варлаама, епископа Пензенского, открыть в г. Пензе училище для девиц духовного звания.

– Определением св. Синода 31 минувшего декабря положено: преосвящ. архиепископу Черниговскому Филарету, за пожертвование в полную собственность духовно-учебного ведомства изданной им сокращенной истории русской церкви, а равно и отпечатанных уже им 2350 экземпляров сей истории, изъявить особенную признательность св. Синода.

– Св. Синод определением 21 декабря 1859 года положил: отставному учителю Ярославского духов. уездного училища Аполлону Петрову, за сделанное им в 1852 и 1859 годах пожертвование в количестве 1570 руб. сереб. в пользу бедных духов. звания, объявить благословение св. Синода.

– В 6 день января 1860 года экзарх Грузии, член св. Синода, преосвящ. архиепископ Евсевий Всемилостивейше сопричислен к ордену св. Владимира 2-й степени.

Апостол говорит: Должни есмы мы сильнии немощи немощных носити и не себе угождати (Рим.15:1). А в притче о добром пастыре сам Господь сказал: Идет вслед погибшия овцы, дóндеже обрящет ю; и обрет возлагает на раме свои, радуяся (Лк.15:4,5). Вот долг пастыря: носить на раменах немощи пасомых. Послушаем, что повелел Бог древле Моисею, вождю людей Израилевых: Возми их на раму твою, якоже доилица носит доимыя (Чис.11:12). То есть: подобно матери, которая носит дитя свое и питает сосцами, духовный пастырь должен иметь попечение о словесных овцах своих, питать их духовной пищей, как мать питает младенца млеком, и по мере средств своих помогать им в самых вещественных нуждах. Все это требует немалого труда. Нужен труд, чтобы взыскать заблудшего, поднять падшего, исцелить уязвленного, носить немощи немощных и обремененных трудами. Требуется труд, чтобы исторгнуть из самых зубов зверя волкохищное овча и представить его в целости Христу. Немало труда и в том, чтобы подать руку помощи обидимым, защитить невинных, заботиться об убогих и нищих и вообще добре устроять все прочее церковное управление. Все эти труды должен подъять духовный пастырь. Горе тому пастырю, который заботится о своем прибытке, пасет себя, а не радит об овцах. А, к сожалению, как много пастырей, в устах которых и ныне может обновиться слово оных древних пастырей: благословен Господь, яко обогатихомся (Зах.11:5), и, напротив, как мало таких, которые могут сказать: «Благословен Господь, что мы напитали стадо доброю пажитью». Нерадивым пастырям Бог устами пророка Иеремии угрожает так: Горе пастырем... се Аз напитаю их пелынем и желчию (Иер.23:1,15). Вот воздаяние от Бога ленивым служителям веры! За вкусные снеди – полынь; за сладкое питие – желчь.

Кроме трудов требуется еще от духовного пастыря неусыпное бодрствование, как от стража; ибо каждому пастырю Бог говорит то, что сказал пророку Иезекиилю: Во стража дах тя дому Исраилеву (Иез.33:7). Ночной сторож не спит; неприлично и стражу духовного стада быть сонливым. В псалме говорится: Не воздремлет, ниже уснет храняй Исраиля (Пс.120:4). Здесь должно разуметь не столько естественный сон, без которого никто не может обойтись, сколько нравственное усыпление, т. е. небрежность и неосмотрительность, потому что небрежный и неосмотрительный – то же, что и спящий. Святой Златоуст, приведши в пример пастырского бодрствования неусыпность пастухов стад скотских, так говорит к духовным пастырям: «Если о бессловесных прилагают такое попечение, то какой дадим ответ мы, которым вверены души человеческие, когда будем спать глубоким сном? Неужели вам неизвестно достоинство сего стада? Не для него ли Владыка совершил столько дел и наконец пролил кровь свою? А ты ищешь покоя! Не помышляешь ли, что сих агнцев обстоят свирепые волки? Знаешь ли, какая потребна душа тому, кто хочет быть добрым пастырем?»⁴⁰. Образ доброго пастыря можно видеть в тех шестокрылых, четвероличных, многоочитых херувимах, которых Иоанн видел перед престолом Божиим (Откр.4:1). По сказанию толкователей, ими изображаются как четыре евангелиста, так и пастыри церковные. Каждый из пастырей должен быть крепок, как лев, трудолюбив, как вол, милостив и сострадателен, как человек, богомысленным умом высокопарен, как орел. О тех херувимах пишется, что они исполнены суть очес сопреди и созади: и пастырь должен быть многоочит, чтобы мог видеть все, что и для чего делается. «Отовсюду ему потребны тысячи очей, – говорит Златоуст, – тысячи, потому что ему надлежит и овец пасти, и заботливо смотреть, чтобы какой-либо волк в овчей одежде не вошел в стадо»⁴¹.

Итак, духовному пастырю потребно иметь во всем великое искуство. Несведущий врач скорее повредит больному, нежели уврачует его, неопытный кормчий скорее потопит корабль, нежели приведет к пристани; так и неискусный пастырь больше сделает вреда стаду, нежели принесет пользы. И горе такому пастырю! Он даст Богу ответ о всех погибших душах. Поэтому-то многие, даже из святых, уклонялись от принятия пастырского сана. Святой Ефрем Сирин принял на себя юродство, а премудрый Аммоний Египетский урезал себе ухо, чтобы не быть поставленными во епископа. Если же святые и достойные святительского сана избегали пастырства над человеческими душами, что сказать о тех, которые, не имея ни искусства, ни достоинства пастырского, ни просвещения, ни добродетельного жития, с усилием ищут священнического сана, употребляя к тому и святокупство? Поистине сомнительно спасение таковых. «Не мню, – говорит св. Златоуст, – многим быти во иереех спасающимся, но множайшим погибающим»⁴². Но скажет кто-либо: отчего же апостол Павел не осуждает желающих пастырства, а, напротив, говорит: аще кто епископства хощет, добра дела желает (1Тим.3:1)? Говорящий так пусть обратит внимание на последние слова апостольские: «дела желает». Если ты желаешь дела, а не власти, труда, а не гордыни, попечения, а не напыщения, то желание твое похвально. Ибо сан пастырский установлен от Господа на земле не для упокоения и прохлады, а для величайших трудов о спасении всех, не для собрания богатства, а для питания алчущих и одевания наготствующих. Он должен быть ревностным и нелицеприятным поборником истины, всегда готовым положить свою душу за Христа и за Христову церковь. Св. Апостол не уничижил желающих епископства потому, что в его время за епископством почти всегда следовало мученичество. Следовательно, кто желал епископства, тот желал и мученичества, желал умереть за Христа и за Христовых овец. Вот почему в апостольские времена кто желал пастырства, тот желал доброго дела.

В состав необходимых принадлежностей исповеди входят увещания и наставления кающемуся. «Послушав внимательне все исповедание и мудре величество грехов разсудив, духовный отец благоутробне отеческою любовию да обличит и накажет кающагося», заповедует строителю тайны покаяния св. Церковь и сама дает образец пастырского завещания покаявшемуся: «От сих всех отныне должен еси блюстися и да положити начало благое, помогающу тебе Богу, пачеже не поглумися на тожде обращаяся: но честно, и право, и благоговейно пожити да поможет тебе Бог своею благодатию» (Треб.).

Увещания и наставления духовника должны быть направлены к тому, чтобы расположить и побудить кающегося к исправлению порочной жизни. Для достижения этой цели нужно приводить кающегося к надлежащему познанию своих обязанностей, возбуждать в нем живое сознание грехов своих, искреннее сокрушение и решительное отвращение и ненависть к жизни порочной и преступной. Для сего полезно раскрывать нравственное безобразие пороков; указывать гибельные следствия греха, расслабляющего и убивающего тело и душу, разрушающего счастье и благосостояние семейное и общественное; приводить на память строгость правосудия Божия, поражающего страшными казнями нераскаянных грешников, возбуждать живое представление о смерти и о вечном мучении, в котором будут находиться все порочною жизнью удалившие себя от Бога и не очистившие своей совести истинным раскаянием.

Вместе с сим полезно также изображать кающемуся грешнику достоинство и счастье жизни добродетельной, представлять те небесные радости, блага и блаженство, которыми наслаждаются праведники в общении с Богом, – особенно в том случае, если в кающемся, при его тяжких грехопадениях, заметно еще желание освободиться от своих греховных привычек и склонностей и повести жизнь путем правды Божией. Живое изображение любви Божией, явленной в крестной смерти Искупителя, прощающей и милующей самых великих грешников, обращающихся к ней с покаянием, в устах священника может производить трогательное действие на душу кающегося, возбуждать дремлющую совесть и вести к полному раскаянию и решительной перемене образа жизни.

Увещания и наставления, предлагаемые кающемуся, должны быть сообразны с степенью понятливости, потребностями душевными, с состоянием и возрастом кающегося, и всегда кратки, но тверды и точны, и исполнены силы и убеждения. Для многовещательного красноречия на исповеди нет времени и нужды. Самые твердые и сильные увещания те, кои заимствуются из слова Божия, из опытов и примеров людей, подвизавшихся в благочестии и в борьбе с искушениями глубоко изучивших сердце человеческое.

К советам и наставлениям, преподаваемым кающемуся, духовник присоединяет иногда, по собственному усмотрению, эпитимию. Эпитимия, возлагаемая на кающегося, не составляет удовлетворения правде Божией в роде довлеющей жертвы, приносимой ей грешником за собственные грехи; со стороны грешника не может быть ни одного такого действия, как бы он сам один мог загладить свою вину пред Богом, а после того, как Христос единым приношением себя в жертву Богу Отцу совершил есть во веки освящаемых (Евр.10:14) – нет и нужды в другой какой-либо жертве для примирения кающегося с вечною правдой. Если эпитимия в писаниях отеческих называется иногда наказанием, следовательно – как бы некоторым удовлетворением за грехи со стороны самого грешника, то удовлетворение это имеет относительное значение – пред совестью кающегося. Пришедши в полное сознание своей вины перед Богом при живом представлении беспредельной любви Его к грешнику, являемой особенно в крестной смерти Искупителя, смятенная совесть ищет с своей стороны случая – когда бы, и способа – коим бы она могла свидетельствовать особым образом свою любовь перед любовью вечной, ею оскорбленной. Эпитимия, как свободное приятие известного правила для деятельности или как произвольное согласие на ограничение нашей воли, наших желаний, представляет случай, временный или постоянный, и указывает способ, частный и определенный, к выражению перед Богом наших покаянных расположений и чувств, и, значит, способствует нашему примирению с собственной совестью. Но это только одна сторона в эпитимии, имеющая применение не ко всякому кающемуся, а только к некоторым, потому что не у всякого грешника так живо пробуждается совесть при сознании своей вины перед Богом, чтобы для примирения с собою она непременно требовала принесения от себя какой-либо жертвы Богу, большею частью мы нуждаемся не в успокоении, а в возбуждении совести, или не чувствуя всей тяжести своих грехов, или легко и скоро успокоиваясь на мысли о милосердии Божием.

Для таковых грешников эпитимия служит средством к продолжению в них покаянного расположения на многие дни или годы посредством ежедневного или многократного напоминания им о их вине пред Богом, с тем чтобы, наконец, в их душе воздействовал живой голос совести и произвел спасительную перемену к лучшему. Но заключая в себе известное правило деятельности, имеющее сугубую силу обязательности для кающегося, как свободно и с сознанием им принятое, будучи строго и точно исполняема, эпитимия служит еще средством к обучению нашей воли подчиняться нравственному закону и к деятельному упражнению в исполнении его, когда нарушен грешником весь кодекс нравственных требований или только часть его, ему дается из него один небольшой урок, с тем, чтобы он в известных случаях или в определенные времена неопустительно повторял его, через то, конечно, воля получит навык к добродетели, крепость и твердость в борьбе с препятствиями к ней, а совесть будет внимательнее к внутренним и внешним движениям души. Сообразно с этими понятиями о значении эпитимии касательно определения ее кающѳмуся можно сделать следующие общие замечания:

Чтобы эпитимия имела спасительное действие на грешника, она должна быть направлена против той похоти или страсти, которою грешник увлекается к действиям преступным, и против того греха, за который налагается, эпитимия должна быть так сказать, противоядием греха, средством к уничтожению его в душе кающегося и к пресечению внешних причин и поводов к повторению оного. «Како может плоды достойны покаяния сотворити, – говорит св. Златоуст, – разве еще сотворит грехом противная. Чуждая похитил еси – начни раздавать собственная; многое время блудодействовал еси – воздерживайся и от законного ложа; обидел ли кого делом или словом – кленущих тя благослови и биющих то услужением, то благодеяниями укротить старайся»⁴³. «Удовлетворение покаяния состоит в том, чтобы причины грехов искоренять и их стремлениям входа не допущать», – рассуждает блаженный Августин⁴⁴. Греховное поведение исповедующегося большею частью происходит от одной какой-либо господствующей в душе страсти; посему нет нужды назначать особые эпитимии за каждый грех, достаточно налагать одну эпитимию, которая была бы направлена против господствующей страсти и навыка греховного. Эпитимия должна быть соразмерна со степенью наклонности ко греху и со свойствами греха. Если легкие эпитимии налагаются за грехи, укоренившиеся в душе и тяжкие, то они, как слабые лекарства, употребляемые против жестоких и закоренелых болезней, не приносят спасительной пользы. «И грешник, – говорит св. Златоуст, – после такого наказания становится небрежнее и грешит с большею смелостию»⁴⁵. Посему едва ли хорошо поступает духовник, если налагает такую эпитимию, которую легко выполнить тотчас же после исповеди, например, однажды прочитать какую-либо молитву, или акафист, или же положить десять, двадцать поклонов. Исполнивши такую эпитимию, грешник скоро забывает о важности преступления, за которое она назначалась, не помышляет о плодах покаяния и о своем исправлении и не делается на будущее время внимательнее к самому себе и осмотрительнее в своих поступках. Та эпитимия благоплодна, которая постоянно напоминает грешнику о необходимости подвизаться в деле своего исправления. С другой стороны, не только бесполезно, но и опасно было бы за легкие и непродолжительные грехопадения налагать эпитимию тяжелую, потому что в таком случае кающийся может прийти в уныние или ожесточение. Такова бывает эпитимия, когда слагается из действий, исполнение которых весьма трудно или же совсем невозможно; например, ежедневный, в продолжение целого года, пост самый строгий или суровый или по 1000 поклонов каждый день во весь Великий пост.

Эпитимия должна быть сообразна с внутренним состоянием грешника. Иной совершил малое преступление и много сокрушается и скорбит о нем, другой же, впадая в тяжкие грехи, остается равнодушным к своему состоянию. Первого довольно исправлять легкою эпитимиею и кротким увещанием, чтобы не довесть до уныния; а последнего надобно вразумлять, хотя с большой осторожностью и благоразумно, строгою эпитимиею, дабы не подать повода к беспечному закоснению в грехах. «Теплому сердцу, – советует книга о должностях пресвитеров приходских, – долгая эпитимия определенная может сократитися, напротив, студеному и краткая продолжитися. Можно и без эпитимии отпустить кающагося, если он от сердца, со слезами обещается никогда же возвратитися ко греху». При назначении эпитимии нужно также сообразоваться со степенью развития ума, с характером воли и качествами сердца. Известно, что одно и тоже действие покаяния неодинаково действует на людей ученых и на малообразованных, на упрямых и послушных, – приводит в смущение и страх нежное сердце и не производит никакого доброго впечатления на сердце жесткое и грубое.

При определении эпитимии надобно обращать внимание и на внешние обстоятельства жизни, и на отношения кающегося к другим, дабы не возложить на него такой эпитимии, которой он по состоянию своего здоровья и по обстоятельствам жизни, от него не зависящим, исполнить не может. Поэтому, например, неблагоразумно было бы слабому здоровьем и изнуренному трудами предписывать строгий пост, ремесленника и земледельца обязывать ежедневно ходить в церковь, воина и ничего не имущего – раздавать милостыню бедным и т. п. (см. Дух. Регл. о прав. причта церк. и чина монаш. прибавл. 14)

Не надобно возлагать на кающегося такой эпитимии, которая может подать повод другим думать, что он виновен в тяжких преступлениях. Отчего или может пострадать его доброе имя, или же, чтобы избегнуть подозрения и укоризны, он не станет исполнять самой эпитимии. По замечанию книги о должностях пресвитеров приходских, «тяжко согрешают те священники, кои под предлогом преступлений, сердясь на кого-либо из прихожан за что бы то ни было, лишают их причастия св. Таин или не допущают лобызать честнаго креста в церкви, когда прочие все лобызают, или не дают антидору пришедшему взяти, или другаго какого обряда церковного, коего все участники суть, некоторых лишают, например, посещая домы всех прихожан, не хотят входить в жилища некоторых с молитвою, с крестом, с св. водою и с св. иконами» (стр.150).

Во всяком случае, когда духовник находит нужным возложить на кающегося эпитимию, он должен предварительно возбудить в нем добровольное расположение, желание и готовность охотно принять и неленостно исполнить оную. Если же кающийся представляет уважительные и достаточные причины, по которым для него нет возможности исполнить возлагаемую эпитимию, в таком случае духовник может отменить ее, назначив другую, которой исполнение удобнее для кающегося.

Древние покаянные правила, отлучавшие каявшихся грешников на многие годы, иногда на всю жизнь от трапезы Господней, в наши времена, когда всюду заметно крайнее оскудение веры и благочестия, неприложимы. Они не удержат от грехов людей, свыкшихся с порочной жизнью и заматаревших в беззакониях. Ныне самая тяжкая эпитимия для доброго христианина, – отлучение от причащений Божественного Тела и Пречистой Крови Христовой, для многих было бы не побуждением к исправлению, а поводом к совершенному удалению от общения с церковью или же к утайке на исповеди тяжких грехов. Богомудрая наставница наша, св. церковь, никогда не смотрела на правила сии, как на предписания безусловно неизменные и не требовала буквально точного исполнения оных. Она сама служителям своим дает право «не всегда внимати законоположенным от канонов ради эпитимии, но строити оная по лицам запрещаемым» (Валс. 120 пр. трул. соб.). «Оставляет власть или умножити или умалити запрещения, теплее яве, нежели леностне покаяние указующим» (12 пр. Ник. соб. 2, 5, 6 анкир.), «и не точию время наказания сокращати, но и наказания переменяти» (Валс. изъясн. на правило Васил. В.), дает право духовному отцу измерять свое человеколюбие к кающемуся его прежней жизнью (Треб.) и душевным расположением во время самой исповеди. «Не просто наказание налагати подобает, но смотрети произволение согрешивших, да не в тягчайшее падение приведем, когда лежащаго воздвигнути желаем», – говорит св. Златоуст. «Не непременныя суть, – читается в духовном Регламенте, – о эпитимиях каноны, по разсуждению отца духовнаго оставленныя, который должен смотрети, кто и каков есть кающийся, и истинно ли кается, и какую эпитимию понести может, и дабы жестокое наказание вместо врачевства не обратилося ему в отраву отчаяния. И по такому всех обстоятельств разсмотрению может духовный отец и умножати и умаляти время, и количество эпитимии, и едину эпитимию переменяти на другую. Иногда же, усмотря неудобство эпитимии коей-либо исполнения, никакой не налагати эпитимии» (лист. 108).

После исповеди священник никогда и никому не должен объявлять открытых ему грехов. Никогда – ни при жизни, ни по смерти исповедавшихся у него, хотя бы обнаружение узнанного на исповеди могло быть полезно в каком-либо отношении или ему, или другим людям, или даже самому кающемуся. Поэтому, например, священник не может требовать гражданским судом похищенной у него вещи, если бы и узнал на исповеди, кто похитил вещь сию и у кого она находится; не должен объявлять родителям о худых поступках детей, делающих их несчастными, хотя бы совершенно был уверен, что такое открытие было бы благотворно для последних; не должен открывать преступника, сознавшегося в преступлении, хотя бы через это он мог спасти невинного, обвиняемого в том преступлении. Никому, – ни собратиям своим священникам, ни судиям при следствиях, ни жене, ни другому кому-либо. Молчание сие должно простираться не только на тяжкие грехи, но и на легкие погрешности, на недостатки естественные, узнаваемые на исповеди и на преступления соучастников, если они неблагоразумно открыты во время покаяния. Словом, священник должен «имети печать тайнаго исповедания в совершенном и всегдашнем молчании, снесть: никогда же и никому на исповеди слышанное открыти». Духовный регламент предписывает лишать священства и предавать мирскому суду того духовника, который открывает исповеданные грехи (Дух. Рег. под числ. 9). Из этого общего правила исключаются только те тайны, кои означены в Духовном Регламенте под числами 11-м и 12-м. Там написано: «если кто при исповеди объявит Духовному отцу своему некое не сделанное, но еще к делу намеренное от него воровство, наипаче же измену или бунт на государя, или на государство, или злое умышление на честь, или здравие государево, или на фамилию Его Величества... а объявляя толикое намеряемое зло, покажет себе, что не раскаевается, но ставит себе в истину, и намерения своего не отлагает, и не яко грех исповедует; но паче дабы тако согласием, или молчанием духовника своего в намерении своем утвердился: то должен духовник не токмо его за прямо исповеданные грехи прощения и разрешения не сподоблять, но и донести вскоре о нем, где надлежит. Не токмо намеренное зло, которое в действо произвестися хощет, должны священники объявлять, но и сделанный уже народный соблазн, напр. ежели кто… разгласит ложное чудо, и потом тот свой вымысл на исповеди объявит, а раскаяния на то не покажет, и опубликовать того не обещается: то духовник должен где надлежит без всякаго медления о том объявить».

священник М. Богданов

В православной церкви, по древнему обычаю, священник перед праздниками Рождества Христова и Пасхи в предшествующее им время поста посещает дома своих прихожан и в каждом из них читает покаянную молитву, в которой, приводя на память великие образы истинного покаяния, просит Бога, чтобы он принял коленное покаяние и пост обитателей дома и даровал им достойно праздновать наступающий великий праздник Христовой церкви. Ходить из дома в дом только для чтения молитвы – обязанность тяжелая и скучная, если священник не сознал хорошо цели посещения прихожан; обязанность весьма неприятная, если прихожане не имеют надлежащего внимания к священнику во время хождения его по приходу с молитвою. А между тем большей частью этот св. обычай совершается так. За две или за три недели до праздника священник отправляется в приход, в сопутствии причетника, почти всегда без предварительной повестки; его встречает равнодушие или суетливость, смотря по тому, в каком доме он является. Входит священник в дом купца или чиновника: к нему выходит одно, много два лица из семейства; священник спешно читает, осеняет предстоящих крестом и, получив мзду, спешит в другой дом: из семейства как будто для того только и появлялось перед священником одно какое-либо лицо, чтобы расплатиться с ним. Случается, что священнику скажут: дома нет, заняты, обедают, отдыхают; и священнику приходится иногда читать молитву только перед слугой, с которым выслана ему вещественная благодарность за его труд. Редко в котором доме встретят приходского священника, как своего духовного отца, выйдут к нему всем семейством, с уважением примут его благословение и участие в совершаемой им молитве. Счастлив священник, если в приходе у него хотя несколько таких христианских домов и семейств истинно благочестивых.

Дом поселянина всегда открыт для священника; но появление его здесь большей частью производит суматоху, весьма естественную в таком жилище, которое посещается обычно только поселянами. При виде священника, являющегося без всякого предварения, все вдруг схватывается на ноги: хозяин спешит чем бы приодеться, хозяйка кидается к сундуку, чтобы достать скатерть и накрыть стол, на котором священник полагает св. крест, другой кто-либо из семьи торопится подмести сор в избе; священник начинает читать молитву, хозяйка ищет в сундуке грош, чтобы подать ему за труд, или торопливо бежит из избы к соседям – взять у них взаймы. Кто в это время был на дворе, тот не считает нужным войти в комнату для слушания молитвы; довольно и одному кому-либо выслушать молитву, а благо есть кому расплатиться. Дети?.. дети часто, при одном появлении священника в дом поселянина с криком прячутся в угол или уходят за печку.

Нельзя не поскорбеть о такой обстановке в исполнении благочестивого обычая православной церкви. При таком исполнении обряд, который мог бы быть весьма назидательным и благотворным для прихода, остается одной только формой, отяготительной для прихожан и тяжкой для священника. В глазах многих священник, обходящий дом прихожан с молитвою, представляется как бы испрашивающим подаяние; а молитва служит только благовидным предлогом для сей цели. И как многие священники желали бы, чтобы совсем были уничтожены молитвословия и славословия причта по домам прихожан! Но в самом ли деле этот обычай лишен значения и не может быть более, чем одной формой? Неужели молитвословие священника по приходу не может быть совершаемо без отягощения прихожан, без унижения для священника? Какое значение этого молитвословия и какая его цель?

Дом молитвы по преимуществу есть дом Господень, как засвидетельствовал сам Господь. Но и всякое жилище христианина должно представлять из себя церковь не только как общество верующих, но и как общество молящихся вместе. Умилительно смотреть, когда мать учит дитя свое молиться Богу; не менее утешительно видеть, когда дети одного семейства молятся вместе; поистине благодать Божия обитает в том доме, где все семейство, хотя раз в неделю, становится на общую молитву, где отец, совершающий общую, семейную молитву, представляет собой как бы величественный образ древнего патриарха. Если же священник приходский есть общий молитвенник всех и каждого в приходе и общий духовный отец своих прихожан: то почему бы не желать, чтобы в каждом доме приходском, хотя два-три раза в год – была совершена священником общая семейная молитва? И когда приличнее исполнить это св. дело молитвы, как не в те времена, которые церковью назначены для покаяния, поста и молитвы? Спаситель обещал быть там, где два или три соберутся во имя Его: почему же христианину не верить, что это благодатное посещение Господом его дома бывает действительнее тогда, когда домашняя молитва совершается при участии лица, освященного на дело молитвы и совершителя тайн Христовых? Потому нежелание семейства участвовать в домашней молитве, совершаемой священником, мы не иначе можем объяснять, как совершенным охлаждением этого семейства к церкви и вере Христовой. Священник входит в дом в епитрахили, с крестом в руке; естественно желать, чтобы священнослужитель церкви был встречен хозяином дома, ради Господа, которого крестное изображение вносится в дом; естественно требовать, чтобы священник не приступал к молитве, доколе к участию в ней не соберутся все члены семейства и дома, а тем более не совершил бы молитву один, без членов семейства; скорее в таком случае нужно отложить дом без молитвы, и в сознании важности своего дела отрясти от рук даяние, служащее к уничижению его сана. Сам Спаситель дал заповедь Апостолам и в лице их и преемникам их служения: иже аще не приимет вас, ниже послушает словес ваших, исходяще из дому, отрясите прах ног ваших (Мф.10:14).

Что такое священник в приходе? Священник приходский есть по преимуществу пастырь известного общества верующих, наблюдатель, охранитель, учитель и попечитель его. Он обязан наставлять своих прихожан в вере, благочестии и добрых делах; по долгу пастыря и учителя священник должен наблюдать, чтобы и во внешнем поведении его прихожан все было благообразно и по чину сообразно с духом учения Христова, чтобы в домах их не было неприличных и соблазнительных изображений, чтобы св. иконы хранимы были в чистоте и находились в приличном месте, чтобы дети прихожан научены были молитвам и воспитывались в духе веры и в благочестии, чтобы в приходе не было незаконных сожительств, чтобы супруги пребывали в мире и согласии, все же возникавшие между прихожанами несогласия и раздоры он обязан пресекать и прекращать. Исполнить все эти непременные обязанности священник может только при личном посещение своих прихожан в их жилищах, среди их семейств, ибо здесь-то по преимуществу, с большею простотой и безыскуственностью он может обличить, умолить, запретить со всяким долготерпением и учением, благовременне и безвременне. И когда приличнее священнику совершить этот долг свой, как не во время поста и покаяния? Чем при этом приличнее ему начать вступление свое в дом прихожанина, как не молитвою о покаянии и исправлении сердца, – молитвою, которую положено в это время читать по уставу церкви? Таким образом, хождение священника по приходу с молитвою есть не простое хождение, но пастырское обозрение своего прихода, отеческое и учительское посещение своих прихожан, вверенных от Господа его попечению, и потому он имеет весьма важное значение в пастырском служении священника и может иметь влияние на состояние веры и нравственности прихожан. Такое посещение прихода священником весьма полезно не только в селах, но и в городах; и в городах особенно необходимо. У нас в городах еще не в обычае, чтобы всякий, поступающий в известный приход, заявлял о себе приходскому священнику, явившись к нему лично или предъявивши какое-нибудь свидетельство о том, что он принадлежит к православной церкви и таким образом выразил бы желание быть в духовном отношении под его руководством и стать действительным членом прихода. Напротив, в городах много таких лиц и семейств, которые не входят дверьми, но так сказать, прелазят из прихода в приход; есть здесь много овец, которые не знают ни гласа, ни лица своего пастыря; оттого редкий из городских пастырей может сказать: Аз знаю моя, и знают Мя моя (Ин.10:14). Таким образом, посещение прихода с молитвою во время рождественского и В. постов для городского священника есть единственное средство узнать свой приход ближе и точнее.

Чтобы появление священника в доме прихожанина не возбуждало суетливости и не мешало обыденным житейским занятиям его семейства, чтобы оно было для всех благовременным, чтобы цель молитвословия, совершаемого священником в домах достигалась успешнее, мы бы советовали всякому пастырю церкви со своей стороны наблюдать при этом некоторые условия. 1. В воскресный или праздничный день в церкви объявлять прихожанам о своем намерении посетить их дома по уставу церкви, объяснив всем духовную цель этого посещения и значение молитвы, читаемой священником в домах во время поста. Небесполезно также сделать известным, в какие дни седмицы какие части прихода будут посещены священником. По предварительном о сем объявлении можно надеяться, что священник реже будет встречать запертые двери у людей богатых и сановитых, беспорядок и суетливость в домах бедных и простых прихожан. Посещение прихода с молитвою тогда будет отрадным для пастыря, назидательным для пасомых и ни для кого не отяготительным. 2. Войдя в дом прихожанина, не нужно начинать чтение молитвы, доколе не соберутся к нему все члены того семейства; кроме того, должно дать время затеплить лампаду перед св. иконами или зажечь восковую свечу, как в обычае у некоторых благочестивых христиан. С христианским учением согласно, чтобы в общей семейной молитве, совершаемой священником, участвовали не только домочадцы, но и слуги дома. Но если бы этого не могло быть по каким-либо причинам, то священник должен собрать слуг домашних в общем их помещении, и прочитав для них молитву, не лишить и их своего благословения и назидания. 3. Если и после сего некоторые прихожане будут встречать священника с прежней холодностью и равнодушием, он должен обличить их с кротостью и умолять с любовью. В утешение за труд остаются ему слова Спасителя: Слушаяй вас, Мене слушает, и отметаяйся вас, Мене отметается: отметаяйся же Мене, отметается Пославшаго Мя (Лк.10:16).

св. П. Л-в

Да искушает человек себе, и тако от хлеба да яст и от чаши да пиет. (1Кор.11:28).

Итак, возлюбленные, кончилось говенье ваше. Несколько дней сряду вы особенно постились, молились, – молились дома и в церкви, каялись во грехах, исповедовались Богу предо мною, а ныне имеете приступить к принятию Святых и Животворящих Таин Христовых. По заповеди св. ап. Павла, вам нужно теперь подумать о том, приготовились ли вы как должно к Св. Причащению; ибо кто причастится недостойно, того осудит и накажет Господь Бог и в сем веке, и в будущем. Ядый и пияй недостойне, – говорит св. Апостол, – суд себе яст и пиет, не разсуждая Тела Господня (1Кор.11:29).

Кто же недостойно причащается Св. Таин? Недостойно причащается тот, кто мало и неохотно постился, не усердно и редко молился, изредка и поздно приходил в церковь к Богослужению или стоял в церкви невнимательно и неблагоговейно. Кто говеет, тот, по уставу церковному, должен ходить в церковь ежедневно в продолжение всей седмицы, со вниманием и усердием слушать, что́ поют и читают в церкви, и в тоже время, припоминая грехи свои, молить Господа Бога о том, чтобы Он простил его по великой своей милости. Между тем некоторые из вас, сколько мог я заметить, начали ходить в церковь только с среды, другие с четверга, а некоторые еще позже. Что же это за говение, что за молитва? Ужели вы думаете, что грехи ваши так малы и незначительны, что достаточно для молитвы и говения и этих немногих дней? Ах, братие мои, святые подвижники Божии во всю жизнь свою, так сказать, говели, постились и молились; а мы, грешные, не захотели побдеть со Христом и нескольких дней, поленились посвятить Ему на служение шесть дней в году, чтобы Он простил нам грехи наши бесчисленные и очистил беззакония наши тяжкие – не года одного, а всей жизни нашей!

Недостойно приступает к принятию Св. Таин и тот, кто, будучи на исповеди, утаил грехи свои или по неразумию, или с намерением. Ибо для чего и повелел Господь исповедать грехи пред священником, как не для того, чтобы ты, грешник, очистил свою душу от всякой скверны плоти и духа, и явился пред Господом Богом чист и светел, и удостоился неосужденно принять Св. Тело Христово и Кровь Господню? Как свет не может соединиться со тьмою, так Господь не может прийти к тому, кто не совершенно чист от греха. Припомни, к кому приходил Господь, и кого Он миловал во время земной своей жизни? Приходил Он только к тем, в которых примечал раскаяние во грехах, принимал и исцелял тех, которые припадали к ногам Его с истинным покаянием, но удалялся от тех, которые приступали к Нему с хитростию, обманом и лукавством. Ты, может быть, думаешь, что когда священник, твой духовник, прочитает над главою твоею молитву, разрешающую от грехов, то тебе простятся и те грехи, которые ты держишь в уме своем, и умственно, так сказать, исповедуешь их одному Богу? Не обманывайся! Господь отпускает только те грехи, которые ты исповедуешь, исцеляет только от той болезни душевной, которую ты не постыдился открыть на исповеди; а утаишь какой-нибудь грех: так и останется он на твоей душе, сокроешь какую-нибудь рану душевную: останется она неисцеленною. Объясню это примером.

Представь себе, что ты болен какою-нибудь болезнию телесною и пришел к врачу просить у него совета и лекарства. Что, если б ты не сказал ему правды, не открыл ему и того, что́ у тебя болит, и как давно ты болен и от чего? Разве мог бы он вылечить тебя? Так и здесь, на исповеди: если ты не вполне открыл хвою душу и совесть пред священником, то не можешь получить отпущения грехов, исцеления духовного. На исповеди сам Господь присутствует, сам Сердцеведец стоит, приемля твое исповедание; потому кто всего не высказал на исповеди, тот вдвойне виновен пред Сердцеведцем, от которого старался утаить грехи свои, а, приступая с неочищенною совестию к принятию Св. Таин, подвергнется новому и большему осуждению от Господа.

Наконец недостойно приступает к принятию Св. Таин тот, кто хотя и искренно, чистосердечно исповедал грехи свои, но не положил в сердце своем и в уме своем твердого намерения впредь не грешить, не обращаться к прежним грехам своим. Ибо не в том сила покаяния, чтобы сегодня исповедать грехи свои, а завтра опять приняться за то же дело, за те же грехи. Покаяние состоит в том, чтобы с корнем исторгнуть грех, так, чтобы и следа его не оставалось в душе нашей. А для этого что нужно? Нужно, чтобы ты, исповедуя грехи твои, почувствовал, как мерзки они и как много оскорблял ты ими Господа Бога, а почувствовавши это, дал обет Богу и твердо решился в душе твоей никогда не обращаться к ним. Посуди сам, что было бы, если бы ты, излечившись от какой либо болезни телесной, опять предался неосторожности, неумеренности, невоздержанию? Болезнь твоя опять возвратилась бы к тебе, и притом она сделалась бы неизлечимее, потому что поражения сделались бы сильнее, раны были бы глубже. Так точно бывает и в болезнях душевных, во грехах наших. Когда один и тот же грех повторится в нас и после исповедания его, тогда он вкореняется глубже и становится важнее, непростительнее пред очами Божиими!

Испытайте же себя, достойно ли вы приготовились к приобщению Св. Таин; потому что ядущий Тело Христово и пиющий Кровь Христову недостойно, суд себе яст и пиет! – Что ж, если бы кто-нибудь и теперь познал свое недостоинство или после Святого Причастия убедился в том, что он приступал к Тайнам Христовым недостойно? Таковый да усугубит покаяние и молитву, да исповедует вновь грехи свои сугубые, и тогда уже с дерзновением да приступает к престолу благодати Божией. Аминь.

С. И. Г.

Под сим именем известно в нашем народе (преимущественно на юге России) краткое сказание о страданиях и крестной смерти Господа нашего Иисуса Христа. Кем и когда составлено это оригинальное сказание, о сем нет у вас никаких положительных сведений. Не возможно также с точностию определить, в какое именно время оно пущено в вашем народе и вследствие каких условий приобрело то огромное значение, каким пользуется доныне.

Мы имеем под руками более десяти списков сего сна, кратких и пространных, грамотных и малосмысленных, с церковно-славянским и малороссийским оттенком в языке. Общее содержание их следующее. Пресвятая Богородица, находясь в Вифлееме, городе иудейском, однажды видела во сне страдания возлюбленного Сына Своего Иисуса Христа. В то время, когда сновидение Ее приходило к концу, Она внезапно была пробуждена пришедшим к Ней Иисусом Христом. На вопрос Его, что Она видела во сне, Пресвятая Богородица рассказывает Ему всю историю Его страданий, начиная от входа Его в Иерусалим и оканчивая вознесением Его на небо. По окончании рассказа Матерь Божия спрашивает Своего Сына, что́ ожидает тех, которые будут верить сну и содержать его в памяти, а равно тех, которые отвергнут его? В ответ на это Иисус Христос первым обещает различные блага на земли и на небеси, а вторым угрожает на веки смертию и совершенным отлучением от Царствия Небесного. – Таким образом в составе «сна Пресвятой Богородицы» прежде многих оригинальных частностей, в нем встречающихся, обращают на себя внимание: а) самое сказание о страданиях и крестной смерти Иисуса Христа, б) форма сна, в которой предложено это сказание, и, наконец, в) обещания наград хранящим этот сон и – наказания отвергающим его.

Можно предполагать, что первоначальным побуждением к составлению этого сказания служило желание сохранить в кратком рассказе память о страданиях и крестной смерти Иисуса Христа для народного употребления или вообще для тех, коим недоступны были книги евангельские; а в основании такого побуждения лежало благоговейное уважение к лицу Иисуса Христа. Очень могло быть, что это сказание, помимо участия грамотеев, сложилось в массе народной из устных преданий, обращавшихся в ней; живет же оно ныне в нашем народе, приняв своеобразную форму, – живет по большей части без участия грамотеев, как легенда, переходящая из уст в уста, из рода в род. Если так, то и форма сна могла быть усвоена сему сказанию при первоначальном его появлении. Народ способен по-своему представлять всякое событие, выходящее из ряда обыкновенных, и в этом отношении нельзя положить предела народной фантазии, которая сообщает событию такие или другие формы, часто вопреки законам действительности и здравого смысла. Притом в основании формы сна, усвоенной сказанию о страданиях и смерти Иисуса Христа, могла лежать мысль о том, что Пресвятая Богородица предчувствовала печальную судьбу Сына Своего на основании слов Симеона: Тебе же Самой душу пройдет оружие (Лк.2:35). Только обещания и угрозы, прибавленные в конце сказания, никак не могли появиться одновременно с самым сказанием; ибо вопрос Пресвятой Богородицы о том, что ожидает верующих и не верующих сну, равно как и ответ Спасителя – совершенно не естественны в положении обоих разговаривающих лиц. С полною достоверностию полагать можно, что эти прибавления, даже в более умеренном и чистом виде, сделаны позже, а основанием для них могла послужить мысль о том, что памятование о страданиях и смерти Иисуса Христа весьма благодетельно для духовно-нравственной жизни христиан и есть дело богоугодное.

Трудно определить, как рано появилось у нас это сказание в настоящем своем, более чистом виде. Очень может быть, что основание для него положено еще в то время, когда, при недостатке письменности и грамотности, живые рассказы естественно брали перевес над письменными сказаниями, а между тем было живое сочувствие ко всему, что́ относилось к лицу Господа Иисуса Христа. Нечто подобное примечаем и в самые первые времена церкви Христовой. Известно, что рядом с подлинными сказаниями евангелистов явилось несколько подложных евангелий, а эти евангелия, по крайней мере большею частию, составлялись, без сомнения, на основании устных неверных рассказов, ходивших в народе, на что намекает отчасти и евангелист Лука, начиная свое Евангелие след. словами:Понеже убо мнози начаша чинити повесть о извествованных в нас вещех, якоже предаша нам, иже исперва самовидцы и слуги бывшии словесе: изволися и мне последовавшу быше вся испытно, поряду писати тебе, державный Феофиле (Лк.1:1–3). Чем поразительнее событие, тем глубже печатлеется оно в памяти народа и долее хранится в нем. С другой стороны, чем благовиднее покров, под которым скрывается какое-либо суеверие, тем легче оно ускользает от голоса обличения; чем проще среда, в которой оно находит себе приют, тем упорнее и тем долее держится в ней, неприметно проходя чрез ряд веков.

В самом сказании, известном под именем сна Пресв. Богородицы, находятся два указания, подающие повод к более определенным догадкам о времени и месте, в которых сон мог получить особенный вид и особенное значение, если допустить более древнее происхождение его. Предисловие в большей части списков читается так: «Сей сон сослан с неба в земле британской, на горе Оливной, пред образом Архистратига Михаила при Льве X, папе римском». Сопоставляя с этим предисловием два другие предисловия к так называемому свитку иерусалимскому и писанию, известному под заглавием: «Иисус Христос с нами вчера, днесь, тойже и во веки», из коих в первом говорится, что свиток упал с неба в Иерусалиме, а во втором, что писание найдено в Лангедоке, приходим к заключению, что места обозначены в них не совершенно произвольно. Как ни бессмысленно предисловие к сну, последние слова в нем очень выразительны. В заключении сна говорится: «а который человек тому моему листу верит, если бы тот человек имел многое множество грехов, как в море песку, или на древе листьев, или как травы на земле, как звезд на небе, то все грехи ему отпустятся и в Царствие Небесное вступит». Сличив столь щедрое обещание с последними словами предисловия, мы получаем ясное указание на такое время, в которое сон Пресвятой Богородицы мог получить особенное значение и особенный ход⁴⁸. Известно, что при Льве X, папе римском, открыта была на Западе продажа индульгенций, покупатели которых получали разрешение от грехов, не только за прежнее, но и на будущее время, смотря по тому, сколько кто вносил денег; известно также, что право продажи индульгенций после сильных споров между францисканами и доминиканами предоставлено было папою исключительно монахам доминиканского ордена. Очень могло статься, что монах какого-нибудь другого ордена, недовольный постановлением папским и завидуя барышам доминикан, решился открыть спекуляцию в том же роде, пустив в оборот сон Пресвятой Богородицы и придав ему силу не только разрешать от грехов, но избавлять от всякого рода несчастий и сообщать успех во всяком предприятии. А почем знать, может быть и просто какой-нибудь проказник – грамотей, потеряв стыд и страх Божий, под общую неурядицу, произведенную продажею индульгенций, пустился в соперничество с доминиканами неправедного ради прибытка.

С Запада он легко мог проникнуть в Польшу, а оттуда в Белоруссию и Литву, Волынь, Подолию и Украйну, – в конце ли ХVI века, когда появилась уния, а с нею множество особенностей западного учения, или в XVII веке, когда так много западных монахов разгнездилось по всей юго-западной России. Отсюда, по мере усиления сообщений юго-западного края с Московским государством, сон Пресвятой Богородицы мог проникать глубже и глубже на север России. Сколько нам известно, в настоящее время он существует во многих губерниях великороссийских, напр. в Курской, Орловской, Рязанской, Владимирской и проч.

Правда, невежество везде и всегда сходно во многих своих проявлениях и не только готово верить всяким бредням, лишь бы они прикрыты были личиною благочестия, но и само способно на самые химерные выдумки. Ведь и теперь, пожалуй, бывают случаи, что какие-нибудь проходимцы – святоши, находившись по Востоку и возвратившись оттуда ни с чем, ради куска насущного сказывают дива дивные о земле святой, о граде Иерусалимском, о дубе маврийском, стращают народ всякими ужасами, несут гиль околесную, чтобы выманить у легковерных лишнюю копейку, выдумывают разные небылицы, не уступающие сну Пресвятой Богородицы со всеми его обещаниями и угрозами; но никто из них не посягает на отпущение грехов.

В нашем народе с незапамятных времен ходит, кроме сна Пресв. Богородицы, множество нравоучительных наставлений и молитв, своим содержанием не обличающих ни места, ни времени их происхождения, но имеющих значение талисмана, избавляющего от всех или от некоторых только несчастий. Подобное значение в последнее время некоторые святоши-грамотеи силились придать известному духовному завещанию святителя Митрофана Воронежского; а в книжицах, содержащих в себе сон Пресв. Богородицы, трактат о 12-ти пятницах, свиток иерусалимский и т. под., помещается нередко покаянная молитва святителя Тихона Воронежского и извлечение из его же сочинения: Христос грешную душу к себе призывает; но всем подобным наставлениям, молитвам и отрывкам из нравоучительных сочинений никогда не придавалась сила разрешать от грехов.

Итак, сон Пресв. Богородицы, по всей вероятности, не есть русское произведение, а перешел к нам с Запада. Нужды нет, что никаких следов иностранного происхождения сна нет в его языке: особенности языка, если они были в первоначальном переводе сна, неминуемо должны были сгладиться от продолжительного обращения его в нашем народе. В современных нам списках примечаем резкое различие в языке. Так в списках, добытых нами у причетников, приметно сильное влияние языка церковно-славянского, в вариантах же, списанных со слов простолюдинов, господствует склад речи народной.

Посмотрим теперь на те особенности сна, кои могли зависеть от произвола и невежества переписчиков и устной передачи его людьми простыми. Первее всего поражают нас грубые исторические ошибки в самом сказании о страданиях и смерти Иисуса Христа, – ошибки встречающиеся, в большей или меньшей мере, во всех списках. Так напр., в одном из них, вслед за рассказом о входе Иисуса Христа в Иерусалим, говорится о Его преображении, и свидетелями оного называются Иоанн, Моисей и Фома; в другом – Пресв. Богородица говорит о себе, что она видела Петра в Вифании и Павла в дому; сверх того, то называется воин, ударивший Спасителя в ланиту, то придумано имя другому воину, пронзившему ребра Христовы копьем, то насчитывается невероятное множество распинателей, как то: мужей пеших миллион, триста туpoк (которые не известны были тогда и по имени), 600 жидов и тысяча римлян, то говорится, что один из разбойников, распятых с Иисусом Христом, по имени будто бы Диамин, сделал для Него крест, и проч. Самый рассказ сначала идет от лица Богородицы, а потом – как безличное повествование, в котором об Иисусе Христе говорится уже в третьем лице. Но мы утомили бы себя и своих читателей, если бы стали перечислять все несообразности и ошибки, встречающиеся в различных списках рассматриваемого нами сказания. Чем долее это сказание ходило между простыми и малограмотными людьми, тем более таких ошибок должно было накопиться в нем. Простой народ твердо убежден, что сон Пресв. Богородицы надо помнить слово в слово, ничего в нем не изменяя и ничего к нему не прибавляя, и в тоже время делает в нем множество вставок из многочисленных причитаний своих и заговоров, представляя, напр., Иисуса Христа сидящим на синем море, на белом камне, голову склонившим, и проч. и проч. При составлении сна со слов какого-либо знатока подобных сказаний, ошибки нетвердой памяти рассказчика укладывались на бумаге и переходили от поколения к поколению. Подчас и переписчики оставляли на нем следы своего авторского участия: дьячок, затвердивший многие из песней церковных, легко мог прибавить к рассказу о явлении Иисуса Христа женам-мироносицам известные слова из пасхальной песни: «что плачете нетленнаго?» и многое подобное.

Обещания и угрозы, содержащиеся в сне Пресв. Богородицы, прибавлены к нему, без сомнения, не в одно время. Лишь одно первое обещание состоит не в непосредственной связи с текстом сна. Именно: Спаситель, по окончании рассказа Пресв. Богородицы, говорит: «Мати Моя, Пресв. Богородица! Истинно сбудется сон Твой про Меня, Сына Божия; а который человек сон Твой, Пресв. Богородица, в доме своем содержать будет с верою и любовию, к тому дому не прикоснется никакая скверность, и милость Божия в доме том пребывать будет». Затем все прочие прибавления в том же роде, но более частные и определенные, не состоят в прямой связи ни с самым сном, ни между собою, и сделаны, вероятно, в разные времена, разными лицами и по разным побуждениям. Прежде всего могло быть прибавлено обещание всецелого отпущения грехов тем, кои будут верить ему; обещание милости Божией и Царства Небесного тем, кои не только сами будут прочитывать сон, но и переписывать для других и «давать от дому до дому», могло явиться несколько позже, для большего распространения сна. Когда ослабело доверие к сну, или кто-нибудь из благоразумных людей стал обнаруживать его нелепость, понадобилась страшная угроза – наглою смертию и отлучением от Царствия Небесного. Еще позже могли явиться прибавки, сообщающие сну значение талисмана, напр.: «Который человек сей сон Пресв. Богородицы и Приснодевы Марии в пути с собою имети будет и содержати в чистоте, тому человеку на всяком месте владычествия путь чист» и проч. Совершенно отдельно стоят повеления от лица Иисуса Христа – почитать дни воскресные и праздничные, ходить в церковь, молиться Богу, не работать в субботу после вечерни и т. под., а также угрозы, Ему же приписанные, из коих особенно замечательна следующая: «Напущу на вас птиц черно-крылатых, и будут делать, кричать, кусать, у которых носы железные, и от которых выходит злое поветрие». Вообще все обещания, угрозы и наставления, заключающиеся в сне, не сходны между собою не только по внутреннему их характеру, но и по грамматической Форме, в которой выражены: то сам Иисус Христос представляется говорящим и обращается с речью попеременно к Матери Своей, Пресв. Деве Марии и к людям неизвестного времени и места, то вдруг неизвестный автор ораторствует прямо от своего лица, то предлагаются безлично разные диковинные сентенции, то изливаются молитвенные воздыхания какого-нибудь простодушного переписчика, тронувшегося, вероятно, содержанием сна.

Если ко всему вышесказанному прибавим, что во всех нам известных письменных и устных сказаниях о страданиях и смерти Иисуса Христа язык совершенно безграмотный, что по местам примечается полное отсутствие смысла, о котором однакож и не заботятся люди простодушно и безусловно всему верующие, то получим полное понятие о пресловутом сне. Еще в устах южнорусского народа этот сон имеет некоторую прелесть, несмотря на малую долю смысла; особенною приятностию дышат те выражения, в которых отпечатлелось нежное и трогательное чувство матери малороссиянки, усвояемое Матери Божией, когда она говорит возлюбленному Сыну Своему: «Бачила Я, Тебе рано жиди на хресту роспинали, а меж нигтики шпици заганяли, а с терну винок на головку клали: водила Я Тебе, Сыну Мий возлюбленный, на вечерню, на утреню, на всюночну, на службу Божу» и проч. Вообще же, как безграмотные, так и самые грамотные списки сна производят какое-то особенно тяжелое впечатление на душу читающего.

Вот все, что́ нашли мы возможным и нужным сказать о времени и месте происхождения сна Пресв. Богородицы, его внутреннем составе и внешнем виде, чтобы сколько-нибудь прояснить это оригинальное произведение.

Впрочем, для нас более важно современное значение сна и его употребление. Какому бы времени и месту ни принадлежал он, трудно вообразить себе, чтобы такое бессмысленное произведение могло возбудить в ком-либо сочувствие; несмотря на то, оно имеет удивительно огромный расход. Ему верят, его читают или знают наизусть сотни тысяч, миллионы людей. Как драгоценное наследие, как заветная святыня переходит оно от отца к сыну, как чему-то особенно доброму и святому учит ему мать свою дочь; как тайну священную хранят его часто люди грамотные и как подарок дорогой передают его другим. Случается, что люди простые не знают ни одной молитвы, знают лишь один сон и читают его вместо молитвы ежедневно. В летах детских нам не пришлось знать его и верить ему, но приходилось не раз в церкви и в доме слышать его из уст простолюдинов. Желали бы мы знать, какие представления роятся в голове благочестивой старухи, какие чувства наполняют ее сердце, когда она, читая с невыразимым вниманием всю эту бессмыслицу, осеняет себя крестом святым и кладет земные поклоны?!.. И не в одних селах находится в употреблении и свято чтится сон Пресв. Богородицы; его найдете в больших городах, в которые давно уже проникло образование, его встретите не у мещан только, но у купцов и людей чиновных. Нам приходилось слышать, что не так давно в одном из светских учебных заведений мальчики с жадностью ловили этот сон, переписывали его и передавали друг другу. Как могла проникнуть подобная нелепость в города, как может она держаться тут? Она проникла сюда, без сомнения, еще в те патриархальные времена наших городских обществ, когда по понятиям и образованию нельзя было положить строгого различия между вельможным паном или войтом и простым мещанином, а теперь держится частию по старой памяти людьми, не привыкшими давать себе отчет в своих убеждениях и верованиях, частию же вследствие нелепого обычая некоторых образованных матерей оставлять своих детей в деле религии на произвол судьбы. Как часто случается, что дитя до пяти, если не более, лет не знает ни одной молитвы, хотя умеет болтать по-немецки и по-французски и знает несколько басен и стишков! Горький, но неопровержимый факт! Мать не учит детей молитвам, – не научит его молитвам гувернер или гувернантка; а няня, которая всегда смотрит за дитятею и часто внимательнее, нежели сама мать, учит его тому, что сама знает и что считает наилучшим, учит потому и сну Пресв. Богородицы. Пока-то дитя выйдет на свет Божий! А выйдет, с ужасом посмотрит на свои детские верования и иногда вместе с недостойными человека предрассудками отвергнет и то, что должно составлять предмет священного почитания. Приходилось мне недавно иметь разговор о сне Пресв. Богородицы с одною почтенною дамою, по происхождению и нынешнему положению своему принадлежащею к среднему сословию. Дама эта обиделась бы, если бы ее назвать необразованною; она готова похвалиться не только вкусом к изящным удовольствиям, но и некоторым знакомством с литературою; она перечитывает в год не один десяток романов и повестей, и в то же время имеет у себя сон Пресв. Богородицы и читает его преусердно. Зашла у нас однажды речь о предрассудках и суевериях народных. Я упомянул о сне Пресв. Богородицы, относя его прямо к числу самых нелепых предрассудков. Собеседница моя посмотрела на меня с изумлением и шутя назвала меня безбожником. Я придал серьезный тон разговору, старался всячески разочаровать почтенную собеседницу в ее сильной привязанности к сну, рекомендовал ей читать подлинные сказания евангелистов о страданиях и крестной смерти Иисуса Христа, обещая доставить ей Новый Завет с русским переводом; но все усилия мои остались тщетны. После продолжительного разговора она сказала мне наконец: «Этот сон переписала собственноручно мать моя, редкая по благочестию женщина, каких теперь мало найдете; она сама читала его и передала мне, чтобы я хранила его, как драгоценную святыню. Не оскорбляйте вашими замечаниями моей любви к матери и ее священной для меня памяти». Я замолчал; но какое-то особенно тяжелое чувство осталось в душе моей после этого разговора. Неужели, – подумал я, – так закоренели мы в явных предрассудках? Неужели так трудно привиться к нам образованию и так трудно войти в нашу жизнь истинно христианским понятиям? Долго ли еще нам суждено довольствоваться внешностию образования и коснеть в грубом неведении о таких предметах, которые поистине составляют нашу жизнь? И что за странная смесь новых, ложно понятых стремлений с старыми, отжившими свой век понятиями! Упомянутая мною дама не затруднится в нарушении постов, установленных церковию; но придет одна из 12-ти пятниц, и она готова безропотно остаться на хлебе и воде. Так часто многие у нас ропщут на обременительные будто бы постановления церкви, нетерпеливо стараясь свергнуть с себя мнимое иго, но в то же время сами налагают на себя тягчайшие узы, начиная от старых бредней до новых условий жизни.

Особенным уважением сон Пресв. Богородицы пользуется у простолюдинов. Основное содержание его – страдания и смерть Иисуса Христа, предмет столь близкий сердцу всякого христианина, возбуждает особенное сочувствие в тех, кои богаты теплотою веры и любви ко всему священному. Независимо от сего, таинственная форма сна, приписываемого Пресв. Богородице, щедрые обещания хранящим сон и помнящим его и страшные угрозы отвергающим, наконец, слепая привязанность простого народа к старине и ко всему, что́ завещано предками, могут долгое время поддерживать сон на той степени уважения, которой он достиг чрез ряд веков. А между тем это – зло, и зло большее, нежели каким представляется с первого раза. Не говоря уже о том, что многие из простолюдинов, зная сон Пресв. Богородицы, не считают нужным знать некоторые из главных даже молитв, доверие к силе и значению сна питает в народе беспечность и самый странный фатализм или веру в неизбежность определений судьбы. И без того простолюдины кстати и некстати твердят: «Видно так на роду написано; чему быть, того не миновать», и без того у них не всегда верно прилагается к жизни вера в Промысл Божий и преданность его водительству. Приписывая всё случающееся в их жизни безусловной воле Божией, они в то же время забывают о естественных средствах к избавлению от каких-либо несчастий, напр. болезни, неурожая, саранчи и т. под. Между тем «сон» с его обещаниями вполне совпадает с таким народным взглядом на жизнь. Печальна участь жены-родильницы, если надежда ее на благополучные роды основана будет на многократном чтении сна!.... Наконец, ужасные угрозы и проклятия, коими так обилен сон Пресв. Богородицы, возбуждают ложный страх в народе, и без того запуганном бреднями своей собственной фантазии. Самое чтение сущей бессмыслицы есть, без сомнения, не только не богоугодное, но даже богопротивное дело.

Собираясь положить перо, чтобы окончить наши замечания об исследуемом нами сне, мы еще раз вспомнили всё бессмысленное содержание его, и – больно нам стало за народ бедный, на котором лежит это исконное бремя. Горе тем, кои наложили на народ это бремя, но не правы будут и те, кои не подвинут перста своего, чтобы сколько-нибудь облегчить тяжесть этого бремени, доколе не будет оно свергнуто в конец. Пастыри стада Христова! На вас лежит священный долг искоренять предрассудки народные. Очищайте ниву, которую должны возделывать; иначе терние подавит доброе семя, которое станете сеять на ниве вашей. Не нужно только щадить времени, труда и терпения; а наш добрый, благоговейный и покорный народ скоро уступит пастырским увещаниям и откажется от того, что́ не доброго, в простоте смысла, завещали ему предшествующие поколения.

Впрочем, чтобы подорвать значение сна Пресв. Богородицы в глазах простого народа, для этого надо действовать с большим уменьем и осторожностию. Велика вера народа во всемогущую силу сего сна, велико и это благоговейное к нему уважение; следовательно, нужно прежде подорвать основы, на которых держится эта вера и это уважение, – нужно изобличить его ложь, сопоставив его с подлинными и притом подробнейшими сказаниями евангелистов, указав на его чуждое нам происхождение и представив в полноте всю бессмысленность его прибавлений. Всего менее в таком деле можно положиться на прямое запрещение; – запрещения, как показал вековой опыт, всего чаще производят обратное действие. Нет; надобно прежде убедить суеверного, довести его до сознания нелепости «сна», а потом уже, и то в крайнем случае, действовать на него силою запрещения. Простолюдины, сколько нам известно, так часто вызывают священника на объяснение предметов веры, что ему нет даже надобности изыскивать особенные случаи, чтобы говорить о сне Пресв. Богородицы. Где есть школа для крестьянских детей, там с особенным успехом может действовать священник в уничтожении доверия к сну Пресв. Богородицы: легче предохранить неопытное дитя от различных предрассудков, нежели разубедить в них старика, привыкшего верить им в течение многих лет; с другой стороны, что́ услышит дитя в школе из уст священника, то, как драгоценное приобретение, внесет в дом и сообщит об нем матери, братьям, сестрам. Наконец, так как главными хранителями и распространителями сна Пресв. Богородицы бывают грамотные крестьяне и малограмотные дьячки и пономари, то с них преимущественно и должен начать священник, действуя, конечно, кротостию убеждения, а не строгостию суда и запрещения.

Феофан Лебединцев

А.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Сон Пресвятой Владычицы Нашей Богородицы и Приснодевы Марии⁴⁹

Опочивала еси, Пресвятая Богородице, во святом граде Вифлееме иудейском, и прийде к Ней Господь Наш Иисус Христос, возлюбленный Спаситель всего мира, а в 3-м часу дня, глаголя Ей: «Мати Моя возлюбленная, Пресвятая Богородица! Спишь или нет, и что во сне видишь? И повеждь Сыну Своему. И рече Ему Пресвятая Богородица: Сыне Мой возлюбленный и сладкое чадо Мое, Иисусе Христе! Спала Я во святом граде Вифлееме иудейском и видела про Тебя, Господа Моего Иисуса Христа, сон вельми страшен, якобы за 7 дней воскресения Твоего ехал Ты, Сын Божий, на осляте с учениками Своими и апостолами в Ерусалим и дети еврейские вельми стретоша Тебя, Иисуса, Сына Божия с феники, постилаша ризы своя и рекоша Тебе, Сыну Божию: осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне! А за пять дней воскресения Твоего преобразился (еси) на горе Голгфее с учениками Своими: Иоанн, Моисей и Фома пред Тобою. За 4 дня воскресения Твоего влил Ты воду во умывальницу, и начал умывать нозе Своим ученикам и отирать лентием, им же препоясан. Один из учеников, именем Иуда Искариот, пришед к Иудеям и предаде Тебя Сына Божия жидам за 30 сребренников, и они жиды между собою совет совещаша, изыдоша на Тя со оружием и дреколием, аки на разбойника и взяша и поведоша на гору Голгофу, мужей пеших миллион, 300 турок, 600 жидов и 1000 римлян, и взяша Тебе Сына Божия, и поведоша к понтийскому Пилату игемону, Каиафе, на лобное место, и ризу Твою сняша и разодраша надвое, и облекоша Тебе в ризу (червленую), и сплетоша венец из терния и на главу Твою возложиша, и тростию по главе бияху, и на пречистое лице Твое плеваху, и по ланите Тебе удари воин, именем Фарисеин, родом Литянин; иже жиды рекоша: радуйся Иисусе, царю иудейский! Повелел Пилат распять на кресте трех древ, кипариса, певка и кедра, нозе Твои гвоздями, и повелел Тебе Сыну Божию на запад солнца зрети. Един воин, именем Хаин, приступи к Тебе, Сыну Божию, и ребра Твои копием прободе, и абие изыде кровь и вода на исцеление всем православным христианам и на спасение грешных душ. И тогда Сын Божий испусти дух свой Богу Отцу Своему, и тогда небо потряслося, солнце померкло и луна в кровь преложися, завесы церковные надвое разодрашася, и многия телеса усопших душ восташа, и тако бысть по всей земли от часа 3-го до часа 9-го. И они жиды беззакония рекоша, и начали Сына Божия быти не именно Его пророка. И тогда Сын Божий, спустясь во ад, и тамо адову крепость разруши, и врата медные и двери железные слома, и рукописание адово разодра, и праведных души, имже от века мучение, всех изведе, и диавола взя. И прииде к Пилату Иосиф с Никодимом, просиша со креста Тело, и плащаницею чистою обвив, со слезами, во гробе новом положиша. И они жиды ко гробу Твоему камень привалиша велик и приставиша 10 римлян, да 1000 иудеев, а поутру рано приидоша ко гробу Твоему жены-мироносицы помазати Тело Твое пречистое и узреша ангела на камени сидящаго и ужасахуся и услышаша от него глас глаголющ: что плачете нетленнаго и рыдаете? идите во страну галилейскую, и тамо Его узрите, и поведите ученикам Его, яко (воскресе) Сын Божий и Спаситель, спасающий род человеческий. Одесную Тебя, Сына Божия, распятый разбойник, по имени Диамин, крест тебе сделал Сыну Божию, (который крест) нес Ты, Сын Божий, на раме Своем, а от врат градских и до горы Голгофы нес Симон киринейский. А по воскресении своем Ты, Сын Божий, к апостолам идеши, бяху собрани страха (ради), учеником подал еси: мир вам; Фоме неверному показал ребра свои пречистые. А в четыредесятый день вознесся на небеса пред учениками Своими и апостолами, и от того часа разделениё языкам бысть». И рече Господь наш Иисус Христос: «Мати Моя, Пресвятая Богородица! Истинно Твой сон избудется про Меня, Сына Божия». – А сей сон найден в земле британской, на горе Оливной, пред образом Архистратига Михаила, при Льве X, папе римском, а тот лист написан золотыми литерами. Аминь.

Который человек сон Твой, Пресвятой Богородицы, будет в доме своем содержать верою и любовию, к тому дому не прикоснется никакая большая скверность, но милость Божия в доме том будет пребывать. Аминь.

Который человек сон Пресвятой Богородицы и присно Девы Марии в пути с собою возмет и содержать будет в чистоте, тому человеку на всяком месте владычествия Божия путь ему чист и корысть неизменительная явят, и по водам потопления и в лесу заблуждения, и счастлив человек от разбойников будет, в море, песку, в торгах прибавку, в беседе честь, в проказах скорое избавление получит. Аще мужня жена бременна и тот лист будет при себе иметь, то легко родит мольбами слов, тако и остережет меня Господь Бог от всякаго зла во дни и нощи и каждаго часа от диавола скаредна, и прошу Господа моего чрез муку твою святую, которую претерпел за нас ради грешных, кровь свою пролив, святый же пророче, Предтече, который Господа нашего Иисуса Христа во Иордане реке крестил и оберегал, тако обережет меня Господь Бог от всякаго зла. Аще кто сну моему верит, тому в доме благодать свою дам и будет со мною в царствии небесном. Аще который человек сон мой при смерти вспомянет или прочитает, или кому даст прочитать, или переписать, а сам с верою послушает и приведет к себе отца духовнаго, то по душу его пошлет Господь Бог хранителя милостиваго, и возмет душу его честную, и имеет быть на небесах в раю и вселится с праведными в вечный покой. Аще кто хощет сон Пресвятой Богородицы переписать, от дому до дому давать, то ему сам Господь Бог лик Свой откроет. Еще приказываю день недельный почитать, ни в праздники Господние не работали б, и кориньня (кореньев) не копали б, и рабов не заставляли, и от блуду душам вашим и тому листу моему, ибо дал Я вам шесть дней работать, а 7-й день недельный святить его добрыми делами, и до церкви Божия ходили бы, и о грехах своих молилися б, что за такую неделю согрешили. Есть ли не будете слушать словес Моих и будете творить, то буду вас карать, голодом морить, злым поветрием, и будет царь на царя, место на место, отец на сына, брат на брата, сосед на соседа, един на друга, и будет между вами кровопролитие великое, и прольете кровь свою за неправду вашу, и всех оскорблю и имеющию от вас отъиму, плодов земных не пущу, а пущу на вас грозы, гади лютые, и труды великие, и огни горящие, и буду еще вас окаянных карать, – напущу на вас птиц чернокрилатых, и будут летать, кричать, кусать, у которых носы железные, от которых выходит злое поветрие. Еще приказываю вам, дабы в субботу по вечерни не работали, для Матери Моей, Пресвятой Богородицы. Есть ли бы Мати Моя возлюбленная, Владычица, за вас не молилась, и ангелы ваши хранители, то б давно погибли. Еще приказываю вам не кляться, не божиться ни небом, ни землею и никакою клятвою. Еще приказываю, дабы сему листу верили. Который человек не будет верить, тот не вступит в Царствие Божие и покаяние (прощения) грехов своим не получит, а помрет наглою смертию и проклятию предан будет, а который человек тому листу Моему верит, тот есть ли бы имел грехов многое множество, как в море песку, или на древе листьев, как травы на земле, как звезд на небеси, то все грехи ему отпущаются и в Царствие Небесное вступит. Ему (т. е. Иисусу Христу) слава, честь во веки. Аминь.

Б.

На Сионьский гори, на Синайськи земли, там Пречиста Дива спочивала. Приходить до неи Иисус Христос, Сын Божий, тай каже: Мати прочнись! Що тоби за сон снився? А Вона Иому оттазуе: Сину Мий возлюблеший, к сердцю прибавленний! Снився Мини сон чудний и дивний: бачила Я, Тебе рано жиди на хресту роспинали, а меж нигтики шпици заганяли, а с терну винок на головку клали; годила Я Тебе, Сину Мий возлюбленний, на утреню, на вечерню, на всюночну, на службу Божу, на сине море: на синим мори билий камин лежит⁵⁰, на тим камини Исус Xристос сидить, головку склонив, очки злипив, ручки зложив. Прийшли до Иого Петро и Павло, тай кажуть: Господи! Мы тебе шукаем. А Господь рече: идить по всему свиту, накажить старому, малому, кривому, слипому, хто сей сон буде рано и вечир промовлять, той наглою смертию не буде вмирать, на себе побиди не буде мать, и як буде в иого грихив, як на дереви листу, а на неби звизд, а на мори писку, то вси ти грихи в пекло впадуть; пекло засмутиця, рай роствориця перед душею. Аминь.

– Определением св. Синода 21 генваря 1860 г. экстраординарный професор киев. духов. академии по классу исторических наук Никифор Щеголев возведен в звание ординарного профессора означенной академии.

– Определением св. Синода 21 декабря 1859 г. положено: священику Евфимию Ботвинсвскому, диакону Варфоломею Рожновскому и купцу Николаю Балабухе, за пожертвования их на сооружение церкви в лыбедской части г. Киева, объявить благословение св. Синода.

– Вследствие ходатайства православных жителей таврического полуострова, принадлежавшего доныне по духовным делам к херсонской епархии, с настоящего года открыта епархия таврическая, образовавшаяся из таврической губернии. Новооткрытой епархии, по важности исторического ее значения, как колыбели русского христианства, присвоен второй класс и степень после херсонской епархии. Епархиальным городом назначен г. Симферополь. Архиепископом таврическим и симферопольскими назначен Елпиифодор, бывший епископ Вятский.

– По представлению преосв. Димитрия, епископа Херсонского, от 30 декабря прошлого 1859 г., св. Синод разрешил, в виде опыта, издание в г. Одессе херсонских епархиальных ведомостей, по примеру губернских ведомостей гражданских. Издание их начнется с 1-го июля 1860 года, по нижеследующей программе, состоящей из двух частей:

I. Часть официальная

В ней имеют быть помещаемы:

а) ВЫСОЧАЙШИЕ манифесты и повеления по духовному ведомству, указы и распоряжения св. Синода, как общие, так и относящиеся собственно к херсонской епархии и не подлежащие тайне.

б) Известия о новых духовных учреждениях, о перемене высших правительственных лиц духовного ведомства, о ВЫСОЧАЙШИХ наградах и изъявлении благословения и благодарности от лица св. Синода, особенно по херсонской епархии.

в) Распоряжения епархиального начальства, касающиеся всей епархии или значительной части оной, и требования от подведомственных мест разных сведений.

г) Назначение и увольнение должностных лиц по местной консистории, семинарскому и духовному правлениям, училищам и священнослужительским местам епархиального ведомства.

д) Вызов просителей или подсудимых к явке в консисторию, в попечительство о бедных духовного звания, в семинарское правление, и проч., на основании существующих на сей предмет узаконений.

е) Объявление о праздных священно- и церковнослужительских местах при церквах, о постройках и подрядах по епархиальному ведомству, о пожертвованиях в пользу монастырей, церквей и проч.

ж) Извлечения из годовых отчетов по разным местам епархиального управления, как-то: по консистории, семинарии, попечительству о бедных духов. звания, спровоспитательному заведению для девиц духов. звания, приходским училищам, богадельням и проч.

II. Часть неофициальная

Здесь найдут себе место:

1. Краткие выписки из творений св. Отцов и писателей духовных, имеющие отношение к духовным нуждам паствы и к руководству пастырей по местным обстоятельствам.

2. Указание для священнослужителей предметов, о коих во дни праздничные, воскресные и постные нужнее предлагать поучения народу, смотря по его местным недугам нравственным; а также наставление, каким образом благоуспешнее излагать и преподавать такие поучения.

3. Описание, по частям, всего, что в епархии есть особенно примечательного касательно исторических событий и древностей церковных, церквей, св. икон, утварей, крестных ходов, священных урочищ и проч.

4. Лучшие из поучений и бесед, произносимых по разным местам епархии, особенно образцы простых наставлений, при разных случаях, для поселян.

5. Извещение о богоугодных подвигах и пожертвованиях.

6. Приглашения к участию в благочестивых предприятиях и на помощь страждущим; пастырские наставления, относящиеся ко всей пастве по каким-либо особенным случаям и событиям в епархии.

7. Назидательные размышления, духовные советы, примеры благочестия в различных состояниях и обстоятельствах жизни, заимствованные из житий святых, и проч.

8. Указание назидательных и полезных для благочестия книг, с кратким показанием их содержания.

Между многими особенностями великого и светлого праздника воскресения Христова, отличающими его от других церковных празднеств обращают на себя размышляющее внимание некоторые благочестивые обычаи, издревле соединяемые православною церковью с этим праздником и свято соблюдаемые верными чадами её; таковы: предложение артоса и его раздробление, обычай христосоваться и дарить друг другу красные яйца и наконец освящение некоторых снедей для домашнего употребления во время Пасхи, приносимых к церкви в первый день праздника. Мы намерены сказать несколько слов о происхождении и значении этих обычаев, будучи уверены, что православная церковь в самых частностях, соединяющихся с величайшим из всех торжеств её, следует примеру древней христианской церкви, и что во всех свято соблюдаемых ею обрядах, хотя бы они не относились существенным образом к великопраздничному богослужению, выражается мысль, состоящая в близкой связи с воспоминаемым событием, мысль поучительная и назидательная для верующих.

Среди торжественных действий и принадлежностей пасхального богослужения взор христианина, устремленный к отверстому алтарю Христову, у одной стороны его примечает на особом столе хлеб, известный у нас под греческим названием ἄρτος. В больших приходах, в церквах с достаточными средствами артос имеет и значительный объем, и особенные украшения: на верхней части его вы видите изображение воскресшего Господа, или же крест с терновым на нем венком; вокруг верхней части подпись пасхального тропаря: Христом Воскресе и проч.; все прочие части покрываются то листовым золотом, то красками различных цветов. В бедных сельских церквах вы увидите простой пшеничный хлеб, на верхней части которого чернилами изображена Фигура креста, с круговою подписью пасхального тропаря. По окончании литургии первого дня, читается над артосом молитва, в которой призывается на него благословение Божие⁵¹; за молитвою следует окропление артоса освященною водою и благоговейное целование его, которое начинает священник и продолжают предстоящие. В монастырях, где есть общие трапезы, артос, ежедневно, в течение всей светлой седмицы, на время обеда переносится из церкви в трапезу. Несение артоса в трапезу и обратно совершается с особенным торжеством: впереди несут один или два подсвечника с зажженными свечами, за ними – крест, а в некоторых местах – одну или две хоругви: позади их идут клирошане и поют: Христос воскресе; потом диакон в церковном облачении несет на блюде (а в иных местах на голове артос, за ним священник в фелони, с иконою воскресения Христова; настоятель с братиею заключают процессию, сопровождаемую обыкновенно колокольным звоном. В трапезе артос полагается на особом месте, рядом с иконою праздника, по окончании же обеда переносится на стол, при троекратном пении; Христос воскресе. Затем келарь, возгласив: Христос воскресе, и получив от братии обычный ответ, крестообразно возвышает артос и подносит его для целования настоятелю и всей братии. По окончании целования, во время которого поется пасхальный послеобеденный отпуст, артос прежним порядком переносится в церковь. Здесь, после каждого богослужения, в продолжение светлой седмицы, и священно-служащие и предстоящие целуют артос наравне со святыми иконами; наравне же с ними он предносится на крестных ходах, а в иных местах вносится даже в алтарь⁵². В субботу светлой седмицы, или в Фомино воскресенье, а по местам и в Фомин понедельник, артос раздробляется и раздается по частям прихожанам, а пред раздроблением его читается в некоторых церквах и монастырях особая молитва, в которой призывается благодать Божия как на самый хлеб, так и на всех молящихся.⁵³ Верные чада церкви благоговейно принимают из рук священника частицы артоса, благоговейно хранят оные в домах своих и употребляют, прежде всякой другой пищи в праздники, а иногда и в простые дни – в случаях болезни.

Такое благоговейное уважение к артосу, оказываемое в церкви и в частных домах, само по себе дает разуметь, что он имеет особенное значение, или что с ним соединено особенное какое-либо воспоминание. И действительно, в основании обычая предлагать артос в день св. Пасхи лежит священное предание глубокой древности, сохраненное нам Симеоном Солунским⁵⁴. Предание это состоит в следующем. Св. Апостолы, по вознесении Иисуса Христа на небо, до сошествия на них Св. Духа, и несколько времени потом, пребывали неразлучно в Иерусалиме. Весьма часто сходились они тут для взаимной беседы и совокупной молитвы, многократно делили между собою скромную трапезу. И молитва, и беседа, и скромная трапеза, и горница сионская – все так живо напоминало им вознесшегося Господа, Его последние посещения, Его прощальные беседы. Припоминая Его заветные слова: се Aз c вами во все дни, они ощущали живою верою невидимое присутствие Господа в своих собраниях, но не могли видеть Его плотскими очами. Естественным выражением сей веры, свидетельством их пламенной любви к своему Учителю и желания иметь пред глазами постоянное как бы напоминание о Его пребывании с ними, было то, что, приступая к трапезе, они оставляли не занятым то место, на котором возлежал с ними Иисус Христос, а на столе против того места полагали как бы для Него, часть хлеба, и каждый раз, по окончании трапезы, вознося благодарение Богу, поднимали эту часть хлеба, говоря: Христос воскрес. Когда же потом разошлись в разные страны для благовествования имени Христова, они, по возможности, старались соблюсти этот свящ. обычай, каждый в своем месте пребывания и проповеди: – каждый из св. Апостолов, в какой бы стране ни находился, в новом обществе последователей Христовых, приступая к трапезе, оставлял место и часть хлеба в честь Спасителя, а по окончании трапезы вместе с ними прославлял воскресшего Господа возвышая часть хлеба положенную на память о Нем. – Что принято первыми учениками евангелия из уст апостольских, и совершалось ими ежедневно, то богомудрые Отцы последующих веков применили к празднику воскресения Христова, чтобы навсегда сохранить в церкви обычай апостольский. Так действительно сохранился в церкви этот обычай и через ряд веков дошел до нашего времени⁵⁵.

Таким образом, как у Апостолов часть хлеба, полагаемая во время их собраний на месте, назначаемом для Спасителя, напоминала им о Нем, так и у нас артос, полагаемый вовремя св. Пасхи во храме перед взорами верующих, служит к подобному же напоминанию невидимого присутствия с нами воскресшего Господа, неложно обещавшегося пребыть с нами до скончания века. Каждый раз, как обращается взор наш к артосу, мы должны представлять, что воскресший Господь, виновник нашей радости, присутствует с нами, что Он слышит и приемлет наши молитвы, видит наше торжество, благословляете нашу радость о воскресении Его. Если не к Нему устремлена наша мысль, не к Нему обращено наше чувство, то каждый взгляд на артос должен служить для нас живою укоризною нашего забвения о Спасителе – Когда выносим с собою из храма частицы артоса, и храним оные в своих домах, это мы делаем на память нашего пребыванья со Христом и Его присутствия при нашем пасхальном торжестве.

Не менее древни и знаменательны два другие обычая православных христиан в день светлого воскресения Христова: целовать друг друга, с произнесением слов: Христос воскресе, воистину воскресе и в тоже время дарить друг другу красные яйца. Целование употреблялось в древней христианской церкви каждый раз при совершении литургии; целовались не только священно – служащие, но и все предстоящие. Как знак мира, любви и согласия между присутствующими при совершении литургии целование предшествовало освящению даров и служило как бы приготовлением к совершению Жертвы мира: оттого и называлось оно целованием мира, или целованием святыми. Первое название заимствовано от слов Спасителя: мир вам, который Он сказал ученикам своим в горнице сионской, явившись им в первый раз по воскресении своем из мертвых; второе взято из посланий св. Ап. Павла, Обычай взаимного целования верующих при совершении литургии существовал в вселенской церкви в течение нескольких веков, как на Западе, как и на Востоке. Нашлись люди, которые злоупотребляли святым обычаем, а такое злоупотребление, равно как и охлаждение между христианами взаимной любви, кончились тем, что обычай этот вышел из употребления между предстоящими и остался только между священно-служащими. Обычай христосоваться в дни св. Пасхи существовал в церкви христианской со времен апостольских и, по значению своему, ничем не отличался от обычного целования верующих при совершении каждой литургии. На Западе он вышел из употребления довольно рано и теперь совершенно забыт; в церкви же восточной сохранился до настоящего времени. Знаменитый поборник православия, киевский митрополит, Петр Могила, защищая древность обычая христосоваться в день св. Пасхи против насмешек униатского архимандрита Кассиана Саковича, говорит, что этот обычай, свято сохраняемый восточною церковью, принят ею от святых апостолов и был долгое время в общем употреблении на Западе, как и на Востоке, а в подтверждение своего мнения приводит свидетельства св. Дионисия Ареопагита, Юлина мученика, Тертуллиана, Григория Назианзина, св. Златоуста, бл. Августина, а также западных писателей позднейшего времени: Алкуина, Дуранта и проповедника Бейерлинка. «Потому, продолжает он, совершается у нас целование в день светлого Христова воскресения, что оно есть знак мира и братства, а Господь Спаситель, воскресши из мертвых, на первый раз ничего другого не сказал ученикам своим, как только: мир вам. И так прекрасный, а не посмеяния достойный обычай, когда христиане, поздравляя друг друга с воскресением Господним, как братья родные во Христе, показывая знаки мира и братской любви, целуют друг друга, при произнесении слов: Христос воскрес, воистину воскрес. – Был некогда этот обычай и в римской церкви, а потом, видно, дают целовать лишь кресты, или пацификалы, и то не всем, а только знатным господам. Так-то итальянская мода изгнала из церкви все древние обычаи; – теперь едва, остаются лишь следы некоторых из них⁵⁶». – Прекрасный обычай христосоваться, повторим и мы с знаменитым архипастырем, и в след за ним с грустью скажем, что и ныне мода, только уже не итальянская, и не из римской, но из нашей церкви мало по малу вытесняя многие священные обычаи древности, вытесняет из некоторых слоев нашего общества прекрасный обычай христосованья. Кем соблюдается этот обычай, тому надо помнить слова бл. Августина: «знак мира Христова, выражаемый устами, да будет в совести; ибо как уста приблизятся к брату твоему, если сердце от сердца далеко⁵⁷».

Соединенный с христосованьем обычай православных христиан дарить друг другу красные яйца ведет также свое начало от первых времен христианства. Основанием для него послужил пример равноапостольной Марии Магдалины, которая, спустя год по вознесении Иисуса Христа на небо, отправясь в Рим для проповеди евангелия, явилась к императору Тиверию с жалобою на Пилата и Kaиaфy, осудивших на смерть Христа, и поднесла ему красное яйцо, сказав при том: «Христос воскрес» – слова, послужившая началом дальнейшей её речи, Император – язычник и в последствии мучитель христиан тронутый, вероятно, простосердечием и вместе смелостью простой женщины, выслушал ее милостиво и внял её жалобе. Когда весть о таком поступке равноапостольной жены разнеслась между первыми христианами, они стали подражать ей, даря друг другу, в день светлого воскресения Христова, красные яйца. Первоначальному принятию, равно как и быстрому распространению сего обычая, весьма много могло способствовать то обстоятельство, что у евреев, персов, римлян и других древних народов, как в прежнее, так и в то время был обычай дарить друг другу красные яйца в новый год, а начало у них нового года совпадало отчасти с временем празднования Пасхи у христиан. Подарок Марии Магдалины не противоречил существовавшему обычаю, а её путешествие в Рим подтверждается историей. Обычай, основанный на подражании её примеру, был некогда всеобщим в христианской церкви и существовал долгое время и на западе, теперь же он составляет исключительную принадлежность церкви восточной.⁵⁸

И этот обычай дорог для нас не по одному воспоминанию о его древности: для человека, мыслящего и своею мыслью привыкшего и в малых явлениях открывать их внутреннее значение, он имеет глубокий смысл. – Яйцо под мертвою скорлупою хранит в себе зародишь жизни, и потому служит лучшим символом возрождения человека в новую благодатную жизнь и его будущего воскресения. Но основание благодатного возрождения человека и его будущего воскресения положено в воскресении Спасителя нашего. Поэтому, в обычай дарить друг другу красные яйца выражается та мысль, что как Христос воскрес из мертвых, так, по разрушении нашего тела, животворящим действием Его воскресения воскреснем и мы в будущую славную жизнь, и что настоящая жизнь наша в теле, как замечает один из современных нам отечественных богословов, подобна жизни птенца в яйце которому, по сокрушении скорлупы, открывается высший и обширнейший круг жизни; надобно только, что бы зародыш птенца объят, проникнут и возбужден был теплотою крови матерней; то есть, надобно чтобы зародишь небесной жизни в человеке объят, проникнут и возбужден был животворящею силою крови Христовой⁵⁹.

Что касается до обычая освящать некоторые снеди для домашнего употребления во время Пасхи, приносимые к церкви в первый день праздника, то начало его восходит также к первым векам христианства. Ученый исследователь богослужебных обрядов восточной церкви, Гоар, говоря о древности сего обычая, существовавшего не только на Востоке, но и на Западе, приводит, как самое древнейшее, свидетельство Циакония, который защищая против манихеев обычай приносить к алтарю для благословения плоды, бобы и виноград, говорит: «теперь же, на св. Пасху, приносятся для благословения от священника яйца, мяса козлят и ягнят, куски других мяс, хлебы, пироги и т. под.» Затем, опровергая Виллафрида Страбона, осуждавшего благословение мяс и вкушение их прежде всякой другой пищи, доказывает, что подлинное начало сего обычая заключается в обрядности не иудейской, но христианской религии. «Даже римский устав, продолжает он, признает этот древний обычай священным и заслуживающим одобрения», и в подтверждение сего приводит молитву на благословение агнца, положенную в римском уставе. А чтобы доказать, что обычай этот существовал во многих местах западной церкви, Гоар ссылается на древнюю литургию в служебнике Ратольда, аббата корбеенского и на Collectarium Prsedicatorum, – сборник составленный по обычаям древнейших церквей, – в котором, кроме молитвы, помещенной в служебник Ратольда, есть еще две другие молитвы на благословение агнца. Также точно доказывает он древность и всеобщность обычая благословлять в день Пасхи хлеб, сыр и яйца, замечая при этом, что греческие монахи вкушают от благословенных снедей в самом притворе церковном⁶⁰.

Общее содержание молитв, употреблявшихся в римской и греческой церкви при освящении мяс, брашен, сыра и яиц в день св. Пасхи, состоит в призывании благословения Божия как на освящаемое, так и на вкушающих от него.

Нужно при этом заметить, что ни западная, ни восточная церковь никогда не усвояли пасхальным снедям ни прообразовательного значения, ни значения жертвы, приносимой Богу. Жертва и прообраз не имеют места после того, как принесена на крест искупительная жертва за грехи всего мира Тем, Которого прообразовали все обрядовые действия ветхозаветной церкви. Впрочем, название пасхи, усвоявшееся у греков освящаемому хлебу, равно как употребление агнца при освящении, а не другого какого-либо животного с одной стороны указывали на некоторое соотношение этого обычая с пасхою иудейскою, а с другой служили для христиан напоминанием об истинной их пасхе и истинном агнце Иисусе Христе.

У нас в России обычай освящать благословением церкви, приготовленные к празднику пасхальные снеди, с достоверности можно полагать, получил начало свое вместе с принятием христианской веры от греков. Давность этого обычая в нашей церкви подтверждается существованием в древнейших наших требниках двух молитв: одной на освящение брашен и мяс, а другой на освящение сыра и яиц; молитвы эти-те самые, которые находятся в древних греческих требниках. Соблюдение этого обычая на севере России не возбуждало никаких недоразумений, равно как не встречало никаких препятствий; совсем не то видим в юго-западной России. В конце XVI в., именно в 1586 г. патриарх антиохийский Иоаким, заведовавший в то время константинопольским патриархатом, во время пребывания своего в южно-русской митрополии, подверг осуждению чрезмерное уважение южно-русского народа к пасхальным снедям⁶¹.

Спустя три года константинопольский патриарх Иеремия занимаясь лично искоренением различных беспорядков в южно-русской митрополии, окружною грамотою между прочим предписывал «считать простыми, а не святыми пасхальные хлебы» (паску), и тех, которые иначе думали, отлучал от церкви⁶². В следующем 1590 г., собор шести западно-русских епископов в Бресте, под председательством киевского митрополита Михаила Рагозы, повторил осуждение, произнесенное патриархом Иеремиею⁶³. В соборном определении говорится так: «межи многими иными соблазны в епископиях митрополии нашей обретеся некая соблазна, вымышленная паска злых еретических наук, яко в день воскресения Христова носят до церкви хлебы и мяса посвящати, и, взявши в домы своя, с набоженством великим уживают, якобы некую святость законную, ругаючися Господу нашему Иисусу Христу, истинной пасце нашей, который за всех верных себе дал поживати, тело и кровь свою, а не так, як сии, уподобившеся неверным жидом, паску себе от хлеба и мяса съставляют» Печатные экземпляры соборного определения, вышедшее в генваре следующего года, разосланы были по всей южно-русской митрополии. Братство львовское, на основании патриаршей грамоты и соборного определения, совершенно отвергло приношение пасхальных снедей к церкви и самое благословение их; но против него со всею ревностью восстал львовский епископ Гедеон Балабан. Сам подписавшись на соборном определении 1590 г., он в следующем же году, спустя два месяца по напечатании соборного определения, в окружном послании своем к священникам городецкого повета перемышльской епархии, которая временно находилась в его заведывании, писал след.: «а иж вышли листы друкованые из Львова о приносах церковных и о посвящении брашен на воскресение Христово, абы в церковь их не приношати и молитвы над тым не говорити: ино нехай вас и посполитых людей тые листы не соблазняют; хотяй же и подписи суть епископскии на тых листах, нехай будут по стародавному обычаю християнскому приносы в церковь и посвящение брашен на Воскресение Христово, несомненною верою и доброю совестию, постерегаючи того межи посполитыми людьми, же – бы с посвящения тых брашен не волхвовали и чаров неплодили, яко о том слышится; но удаливши того брашна убозим, зараз все потребити⁶⁴». Спор между братством и Гедеоном Балабаном продолжался еще нисколько времени; дело доходило до патриарха; но древний обычай остался неизменным, а Гедеон, издавая в 1606 г. вновь составленный требник, оставил в нем по прежнему молитвы на освящение мяс, брашен, сыра и яиц.

Понятно, что во всем этом странном обстоятельстве более недоразумения со стороны осуждавших, нежели вины со стороны осуждаемых. Гедеон понимал настоящее положение дела и поступал сообразно тому; оба патриарха, равно как и собор в своих определениях не положили явного разграничения между употреблением обычая и самым обычаем, а это соблазнило братчиков львовских, которые по давнему несогласию с Гедеоном шли во всем наперекор ему. Очень могло статься, что в то время являлись какие-нибудь недальновидные толкователи слова паска, усвоявшагося пасхальным снедям, которые приписывали им особенное значение и вводили в соблазн простолюдье; но с другой стороны ничего ни удивительного, ни предосудительного нет в том, что простой народ с благоговейным уважением принимал прежде всякой другой пищи ту пищу, которая освящена была благословением церковным. И в то время, как и теперь, все пасхальные снеди назывались вообще свячеными, то есть освященными; от смешения этого слова с словом святый легко могло возникнуть недоразумение, подавшее повод к продолжительному спору и соблазну⁶⁵.

В XVII веке православным обитателям юго-западной России суждено было испытать крайнее поругание над древним их обычаем приготовлять ко дню Пасхи особенные хлебы, и освящать оные благословением церкви. – По смерти гетмана Сагайдачного, при котором на время успокоилась было Малороссия от бедствий, постигшим ее с введением унии, воздвигнуто было поляками вновь жесточайшее гонение на православных. В длинном ряду многоразличных притеснений за православие явилось новое, дотоле неслыханное. Пасхальные хлебы, продаваемые в городах, содержались под стражею урядников польских. Имевший на груди своей надпись: «униат» покупал паску свободно, не имевший этой надписи платил пошлину в 38 польских грошей. Во многих местах этот пасочный сбор, как и самый церкви, отдан был на откуп евреям, которые взимали сию дань без пощады: каждый хозяин должен был покупать столько пасок, сколько у него было душ в семье; кто готовил дома, тот также платил пошлину по числу душ в семействе. Этого мало: в первый день Пасхи, когда православные приносили к церкви оплаченные уже паски, евреи, из опасения подлога, являлись на погост церковный, присутствовали при освящении пасок и тут же помечали мелом и углем как базарные, так и дома испеченные⁶⁶.

В настоящее время приготовление пасхальных снедей более обильно на юге, нежели на севере России. В великорусских губернях, кроме яиц и пасхи из сыра, освящают только хлеб, называемый куличом: в Малороссии, кроме хлеба или паски, приносят для освящения жареного поросенка, заменяющего агнца, также сыр, яйца, масло, сало, вообще всего понемножку. – В цветной триоди помещены две молитвы на освящение брашен и мяс и на освящение сыра и яиц, – те самые, которые находятся в древних требниках наших. В той же триоди помещено и правило, которое не позволяет вносить сыр и яйца далее притвора и совершенно возбраняет вносить мяса в церковь⁶⁷. Обычай, существующий у нас, соблюдается и в единоверных нам Черногории и Галиции⁶⁸, и при том в таком точно виде, как и в нашей Малороссии в Сербии и Болгарии приготовление к пасхе упомянутых снедей также в обычае, только там они не освящаются ни в церкви, ни в домах.

Естественно желать, чтобы священные обычаи, соединяемые в православной церкви с празднованием Пасхи. сохранялись у нас также неизменно, как неизменно перешли они к нам через ряд веков из глубокой древности христианской. Не забудем, однако ж, что соблюдение нами таковых обычаев только тогда может иметь надлежащую цену, когда мы вполне будем понимать глубокий смысл, с ними соединяемый, и когда не будет находиться в противоречии с ним наше поведение, наш образ жизни в праздник св. Пасхи; без этого самые обычаи, соблюдаемые нами, будут служить только обличением нашего невежества или лицемерия.

Феофан Лебединцев

Посещать дома своих прихожан – прямая обязанность приходского священника, чтобы ближе знать жизнь и нравственное состояние своих пасомых, и учить всех и каждого ходити достойно своего звания. Но к несчастию не все из наших прихожан на исполнение священником сей обязанности смотрят, как должно; не все желают посещений священника; не все принимают его радушно и с любовью, как своего отца духовного. Между нашими прихожанами, особенно в городах, не мало есть таких, которые желали бы видеть священника в своем доме как можно реже: не мало и таких, которые даже не стыдятся самым обидным образом запирать от священника двери своего дома, или принимают его неохотно, с оскорбительным унижением его сана священнического, принимают только для того, чтобы дать лично, или выслать через слугу, плату за посещение.

Чтобы сказанное не показалось кому-либо пустыми словами, привожу два случая, которые не давно были со мною.

По существующему у нас издавна обычаю, священники посещают дома своих прихожан перед великими праздниками рождества и воскресения Христова с молитвою, а во время самых праздников с крестом и иконами, в день же Богоявления с крестом и с святою водою. Неуклонно следуя принятому обычаю, и я неленостно исполнял долг, освященный временем и веками, как ни тягостно это и в физическом и в моральном отношении, ничуть не думая, что в этом случае могут заподозрить нас в своекорыстии и навязчивости. Но вот что случилось со мною, и что легко может случиться и с каждым из нас, а может быть и случалось. В одно время, когда обходил я дома христианские, тщательно испытывая прежде, нет ли в них неверных, или неправоверных, на пути встретился мне вновь отстроенный дом в моем приходе. Я не решился войти в этот дом без предварительных сведений об его жильцах⁶⁹. Владелец дома, который имел помещение в отдельном флигеле, объяснил мне, что в его, вновь построенном доме живут христиане и притом православные⁷⁰. Зная по опыту, что и между православными есть такие христиане, которые не совсем охотно принимают священника, без их приглашения, а послал своего причетника, который был при мне, наперед узнать: угодно ли будет проживающим в этом доме принять священника? Евреи, занимавшиеся шитьем в передней, отвечали посланному, что ни барина, ни барыни нет дома, и принимать никого не велено. Но, выходя из двора, мы приметили, что и барин, и барыня, и все домашние их сидели у окна, и с видимым любопытством наблюдали, какое действие произведет на нас их грубый отказ. «Что же», говорил я причетнику, который видимо оскорбился таким поступком с нами благородных хозяев? «Ты знаешь, что сказал Господь своим ученикам: иже аще не приимет вас, ниже послушает словес ваших, исходяще из дому, или из града того, отрясите прах ног ваших (Мф.10:14)». На другой день тот же причетник мой рассказал мне еще с большею подробности (что он слышал от достоверных людей), с какою укоризною провожали нас следившие за нами православные христиане, как они называют себя. «Что это вздумали они таскаться по домам», говорил отец семейства, «разве они не получают жалованья? Да они дерут и с живого, и с мертвого!» Заметив при этом скорбь моего причетника, я сказал ему: «не огорчайся таким поступком человека, мало известного нам. Господь сказал во святом Евангелии своем: се аз посылаю вас яко овцы посреди волков: будите убо мудры, яко змея, и цели, яко голубие (Мф.10:16), и еще: аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы: якоже от мира несте, но аз избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир (Ин.15:19). Мне доселе не пришлось еще встретиться с этим господином, который, как видно, питает сильное нерасположение к духовному сану, неизвестно по каким причинам. А он, по всей вероятности, и доселе находится в заблуждении и неведении касательно деятельности священников, и, быть может, очень часто рассказывает в кругу своих друзей и приятелей, как он дерзко и решительно поглумился над саном священным, в моем лице.

Впрочем, Господь Бог вскоре утешил и обрадовал нас отрадным явлением. – Переходя из дома в дом, во время праздника рождества Христова, мы зашли в хижину одной старушки. При всей бедности своей, она всегда содержит свою комнатку довольно чисто и опрятно, а ко дню праздников она прилагает особенную заботливость о своей хижине, так что во всем можно заметить безукоризненную чистоту и опрятность. Когда, по принятому здесь обычаю, сопутствовавший мне причт начал петь одну из церковных песней, то старушка хозяйка горько заплакала. С недоумением обратился я к ней, внимательно испытывая, откуда эти слезы, и что они значат? На первых порах грешная мысль родилась в уме моем, и я подумал об этой старухе, тоже что некогда подумал Илий о матери Самуиловой. Но вскоре вспомнил я, что старуха наша давно отказалась от употребления тех средств, которые в некоторых личностях возбуждают ложную чувствительность и поддельные слёзы. – «Что с тобою», спрашивал я, «о чем ты плачешь»? – «Ах, батюшка, я плачу от радости, от удовольствия». – «Да какую же радость послал тебе Господь»? – «Я рада тому, что вы и меня старой и убогой не забыли. Когда встречаюсь я где-либо с священником», продолжала она, «то смотрю на него, как на Спасителя. А вы так добры, что сами соблаговолили зайти ко мне в мою хижину». – «И нам очень приятно», говорил я, «встречать таких добрых христиан, да и Господь никогда не оставляет их своим невидимым присутствием». Старушка, в избытке радости и благодарности, хотела почтить меня земным поклоном, но я удержал ее, сказав, что Богу достоит кланяться, а не человекам, и сердечно благодарил ее за любовь к служителями Божиим, так редко нами встречаемую.

С. И. Г.

Благодаря просвещенной заботливости нашего архипастыря, у нас в Тамбове началось с недавнего времени нарочитое еженедельное проповедание Слова Божия, в двух главных тамбовских храмах. Оно совершается по субботним и воскресным дням, во время всенощного и вечернего богослужения, и на первый раз поручено преосв. Феофаном двум образованным священникам, Сладкопевцеву и Хитрову. В казанском монастыре по субботам, священник Сладкопевцев сказывает догматические поучения во время всенощной, а по воскресеньям, во время вечерни, священник Хитров предлагает церковно- исторические поучения в кафедральном соборе. Это нарочитое проповедание, по своей новости, сначала казалось странным, и трудно было поручиться за успех его; но доброму делу Бог помогает. Поучения священников Сладкопевцева и Хитрова так понравились публике тамбовской, что она, в означенные дни, с усердием спешит в те храмы, где они произносятся. Утешительно, что люди всех сословий, обоего пода, с великим сочувствием встретили новое доброе дело. Вот очевидное свидетельство такого сочувствия! По воскресным дням в г. Тамбове, особенно зимой, на большой улице бывает всегда большое стечение народа. Люди богатые катаются на дорогих рысаках, остальные любуются ими, прогуливаясь по тротуарам. При звуке вечернего колокола, густая толпа гуляющего народа вдруг начинает редеть, благовест церковный напоминает о вечернем проповеднике и вот многие, даже весьма многие, оставляют народное зрелище и спешат в собор, в след архипастыря, который каждый раз сам присутствует при сказывании поучений. Таким образом кафедральный собор, во время вечерней службы, не остается пустым по-прежнему, а весь наполняется народом, который и молится тут, и слушает поучение, и получает благословение от владыки, и молитвенно просит благословения почивающего здесь святителя тамбовского Питирима, память коего он чтит благоговейно. Слышно, что в облегчение священников Сладкопевцева и Хитрова преосвященный назначает двух новых, также искусных проповедников, и что после святой Пасхи ряд поучений наших проповедников начнется изложением понятий о храме, объяснением служб церковных и т. под. Дай Бог, чтобы это проповедание продолжилось надолго; дай Бог!

5-го Марта 1860 г Тамбов

слушатель поучений Ν. V.

Во всей Великороссии, по существующему издавна обычаю, священно и церковнослужители в дни пасхальные ходят по приходам с св. иконами, т. е. берут св. иконы из храма, приносят их в каждый дом и там, в присутствии семейства, отправляют пасхальный молебен⁷¹. Иконы, которые обыкновенно носятся в это время по домам, следующие: икона воскресения Христова, Запрестольный крест, икона Богоматери – также запрестольная...

Впрочем, выбор св. икон не везде бывает одинаков; в иных местах носят одну икону Богоматери – запрестольную, в других – три, четыре и более св. икон, которые или относятся к событию праздника, или изображают храмового святого, или – особенно уважаемого, местно чтимого, угодника Божия.

В ношении икон участвуют сами прихожане, иногда из лиц, принадлежащих тому семейству, в дом которого переносятся иконы из ближайшего дома, а большею частию посторонние, имеющее к тому особое побуждение, которые за нисколько дней до св. Пасхи объявляют о своем желании священнику, испрашивают у него благословения, а если таковых много, то – и распоряжения касательно очереди в ношении св. икон. Участие прихожан в ношении св. икон происходит или в следствие данного обета, потому иногда в числе так называемых богоносцев бывают и женщины: или в следствие усердия к храму Божию, потому что богоносцами собираются, при хождении, ладан, свечи и другие пожертвования на храм, как то: холст, утиральники, платки, для подстилки под св. иконы, или в следствие бедности и сиротства, потому что если когда, то особенно в дни пасхальные бедные и сироты в дом каждого хозяина встречают приветливое радушие, а в иных домах получают и доброхотное подаяние. Там, где поднимается много св. икон, больших и малых, в ношении малых икон не редко участвуют и дети самих священнослужителей.

В назначенное время, непосредственно ли после литургии, или после вечерни на первый день Пасхи, или же на другой день – в понедельник после литургии, избранные богоносцы взявши из храма св. иконы, отравляются в ту часть прихода, где предположено хождение; при этом, обыкновенно, сопровождают их и сами жители той части прихода. В иных местах с принесенными из храма иконами жители сами, при пении тропаря: Христос воскресе... обходят кругом своего селения или деревни; в иных – это обхождение совершается вместе с церковным причтом, при чем во время шествия отправляется пасхальный молебен с пением всех тропарей и после сего уже начинается самое хождение из двора во двор. В больших селах, где подобное обхождение неудобно, а иногда вовсе невозможно по обширности или гористому положению их, или по другим препятствиям, священнослужители вместе с св. иконами прямо из храма идут в очередной дом, и затем по порядку переходят в следующие.

По принесении св. икон в приходской дом, тот час возжигаются пред ними свечи. За тем, священник, в епитрахили, а в иных местах – облачившись в ризы, начинает молебен св. Пасхи, по окончании которого, по желанию хозяина дома, поются иногда и другие молебны: Божией Матери, святым угодникам, или панихида⁷². По окончании молебна, все семейство подходит к св. кресту, прикладывается к иконам, христосуется с священнослужителями; при чем старшие в семействе дарят им красные яйца, взаимно поздравляют друг друга с светлым праздником, а хозяин дома благодарит священнослужителей или же без них, или по принятому в разных местах обычаю. Затем св. иконы переносятся в следующий дом, в сопровождении священнослужителей, или же без них, если последние, по усердию хозяина, бывают приглашены остаться в его доме для благословения трапезы. По выходе из дома священник, в упомянутом облачении, с крестом в руке, сопровождается хозяином до самых ворот двора; здесь преподает сопровождавшим последнее благословение, и затем, вместе с причтом, переходит в следующий дом, где совершается тоже самое, что и в предыдущем. В заключении, когда все дворы обойдены, в иных местах совершается, так называемый, общий молебен или посреди деревни, или в поле на озими, после которого все жители прощаются с св. иконами и в значительном количестве провожают их до следующей деревни, если их в приходе несколько. Провожающее в таком случай большим хором, или разделившись на два хора, во время пути поют громогласно: Христос воскресе…. Жители той деревни, куда переносятся св. иконы, по предварительному осведомлению, выходят на встречу, берут иконы у богоносцев и несут их к своим домам. Здесь бывает тоже, что и в предыдущей деревне, т. е. или обходят с св. иконами кругом всей деревни, или поставляют их в первым дом, с которого имеет быть начато хождение. На ночное время, если деревня находится в дальнем расстоянии от церкви, св. иконы остаются или в очередном доме, или вносятся в дома почему-либо особенно сего желающих, наприм: набожных вдов, зажиточных прихожан куда усердные богомольцы собираются для молитвы на значительную часть ночи, или на всю ночь. Где же приходские дворы близко к церкви, там св. иконы, по прошествии каждого дня, к вечеру возвращаются в храм. По окончании хождения по всему приходу, – которое, смотря по обширности прихода, или отдаленности деревень от храма, продолжается пять, шесть дней, а иногда всю неделю, – св. иконы окончательно приносятся в церковь и поставляются на своих местах.

Нельзя не согласиться, что обыкновение приносить из храма св. иконы в дома поселян, для совершения там молебных богослужений, – когда бы это ни совершалось, во дни ли св. Пасхи, или в другое время, – принадлежит к числу тех христианских обычаев, существующих в православной Церкви, коими возбуждается, поддерживается и раскрывается в народе дух веры и благочестия, благословляются и освящаются не только добрые начинания и действия, но и самые жилища христиан, и каждое христианское семейство, через принятие под кров жилища своего св. икон и священнослужителей, вводится видимым образом в теснейшее общение и единение с Церковью. Но хождение священнослужителей в дни св. Пасхи по домам прихожан с крестом одним, или с иконами, кроме общего, имеет особенное значение; оно составляет как бы продолжение того торжественного служения, которое совершается в храме и способствует к поддержанию и продолжению того светлого и радостного строения духа, которое производится в нас торжественным воспоминанием о воскресении Спасителя нашего. В самом деле, какую светлую картину может представлять хождение с св. иконами! С одной стороны, присутствие св. икон в каждом доме, благоговейное чествование их, радостное пасхальное богослужение, усердие молящихся как домохозяев, так и всех присутствующих – все это невольно переносить мысль в храм Божий, и каждый частный дом представляет малою церковью. Священнослужители, прославив торжественным богослужением воскресшего Спасителя в храм, в этом случае являются ангелами вестниками о воскресении Господа для каждого в частности семейства, и своим присутствием усугубляют общую радость. С другой стороны, радость о воскресшем Господе, наполняя душу, проявляется светлыми чертами и в поступках прихожан. Всеобщее радушие, всеобщая любовь, которая примиряет между собою враждующих, которая богатого равняет с бедным, которая с равным усердием предлагает трапезу для родных и не родных, для званых и незваных, знакомых и не знакомых, далее – отсутствие всяких неблагоприличных игр и песен как до времени хождения с св. иконами, так и во время оного, – все это такие явления, которые производят самое приятное впечатление на душу.

Особенное же радушие оказывают, в это время, прихожане к священнослужителям. Нельзя без справедливого уважения к нашим поселянам смотреть на то, как не только зажиточный, но и самый посредственный домохозяин, после молебствия заботится о том, чтобы приостановить священника со всем причтом для участия в домашней радости; с каким усердием упрашивает он откушать хлеба – соли, какую Бог послал! И это усердие, это радушие должно быть ценимо тем выше, что в иных местах до совершения молебствия в тот день, когда оно предполагается, все семейство не приступает к трапезе в ожидании благословения священника. Вероятно, это радушие и расположенность прихожан к своим пастырям, а равно и большая близость наших отцов и дедов к прихожанам, большее уменье приспособляться к их воззрениям и обычаям, – служили основанием того, что не только священнослужители сами, но и семейства их принимали участие в общем приходском празднеств.

Но в том, что составляет лучшую, светлую сторону в праздничном торжестве наших поселян, заключается иногда источник явлений, совершенно противоположных несвойственных духу истинной радости и оскорбляющих святость праздника. Поселянин, – полный благоговения к религиозному обычаю принимать у себя в доме св. иконы, трезвый, строго воздержный до совершения молебного пения в его доме, радушный и общительный ко всем, начиная от священнослужителей, – под влиянием того же радушия и братского общения, под влиянием живой радости светлого праздненства, после того, как совершено уже у него в доме молебное славословие воскресшему Спасителю, предается иногда, без всякой осторожности и надлежащего внимания к себе, праздному веселию, простирающемуся до нескромности, грубого неприличия и самозабвения. Не будем описывать тех мрачных явлений, которые в наших селах и деревнях, в праздничные и особенно пасхальные дни, нередко почти непосредственно следуют за обрядовыми выражениями религиозного духа поселян, большею частию не умеющих держаться в пределах мерности и золотой середины. Кто знаком с бытом и обычаем простого народа во время церковных праздников, тому известно в какой мере ему нужны духовная помощь, разумный совет, пастырское руководство в те дни, которые он считает особенно святыми, которые поставляет для себя непременною обязанностью освятить домашнею молитвою и присутствием при общественном богослужении. Но, к прискорбию, не можем не сознаться, что те, на коих главным образом лежит обязанность быть руководителями народа в его духовно-нравственной жизни, в это время больше, чем во всякое другое оказываются бессильными служить делу собственного призвания. Не одна человеческая немощь наших сельских пастырей, но гораздо больше – дух и обычай самого народа служить причиною тех прискорбных явлений в нашем духовенстве, которые нередко можно встречать в его поведении среди прихода во время Пасхи, равно как и других особенно чтимых народом празднеств. Постороннему зрителю, незнакомому с взглядом прихожан на своего пастыря, незнакомому с тем расположением, с тем усердием, с теми просьбами и убеждениями, с которыми они принимают в своем доме и угощают его; может показаться странным, каким образом простой народ уважает своих священнослужителей и после того, как видит их иногда не совсем в приличном положении. Ответ простой: в нашем народе живо еще религиозное чувство, по которому он уважает своего приходского священника ради его звания, ради его служения, и снисходительно смотрит на самые его слабости и недостатки, особенно когда знает, что его же собственное усердие было причиной неблагоприличия. С этой стороны положение священника довольно затруднительно: не снизойди на прошение прихожанина, не раздели с ним хлеба – соли, потеряешь любовь его; снисходи на прошения, подчиняйся обычаям, легко и незаметно уступишь немощи человеческого существа.

Конечно было бы неразумною крайностью оправдывать священнослужителей в тех не благоприличиях, которые часто бывают приметны в их поведении среди прихода во время Пасхи, и служат к соблазну простого народа; с другой стороны, также крайнею несправедливостью было бы и невидеть всех трудностей для духовенства – избегнуть причин, от коих происходит таковые неблагопристойности. Сельские пастыри, и по своему званию, и по образованию, и по своему положению в общественной среде, стоят гораздо выше руководимого ими народа. Поэтому как ни трудно, при существующей зависимости материальных условий жизни нашего сельского духовенства от взгляда и благоволения прихожан, выступать против укоренившихся обычаев, благоразумие служителей церкви изыскало, однако ж, во многих местах способы к устранению неблагообразных явлений, случающихся, во время хождения по приходу с св. иконами, как со стороны народа, так и со стороны самого причта, и к поддержанию между поселянами должного уважения к священному обычаю. Так во многих местах введено в обыкновение ходить с св. иконами по приходу только до обеда, чем конечно устраняются случаи нетрезвости, которая бывает главным источником всех неблагопристойных явлений в народе и духовенства во время хождения с иконами. В иных местах, где церковная служба совершается в продолжение всей светлой седмицы, введено в обычай ходить с св. иконами только между утреней и литургией. В многих деревнях, отдаленных от церкви, и больших приходах, где утреннего времени шести или семи дней недостаточно для обхождения всех домов, по взаимному соглашению между народом и духовенством, хождение по домам совершается безостановочно, и только по обхождении всей деревни, или значительных частей ее, устрояются на общий счет всех жителей селения общие трапезы, в которых участвуют как священнослужители, так и сами прихожане, чем удовлетворяются – и гостеприимное чувство народа и естественная потребность подкрепления утомленных от продолжительного хождения сил духовного причта. Надобно желать, чтобы благоразумные меры к поддержанию и возбуждению в народе должного благоговения к священному обычаю, равно как и к устранению всего, что со стороны и народа и духовенства может оскорблять и унижать его, принятые в одних местах, распространялись и в других!

Иные обычаи, соединявшиеся прежде с хождением по приходу с иконами, в свое время согласные с духом и воззрении народа, при изменении духа народного и улучшении его воззрений, проходят сами собою. Так, наприм, было когда-то, что в хождении по приходу с иконами во время Пасхи, вместе с священнослужителями участвовали их жены и дети, В настоящее время и народ по большей части считает это лишним и неуместным, и само духовенство, главным образом по собственному убеждению, а отчасти и в следствие посторонних внушений, признало нужным оставить прежнее обыкновение, как неприличное. Правда, во многих еще местах продолжают дети священнослужителей ходить по приходу с своими родителями; но и здесь сила обычая начинает уже уступать сознанию. Сами дети, особенно священнические и диаконские, как скоро выходят из детского возраста, примечают уже, что при совершении пасхального молебного пения совершенно можно обойтись и без них, и что ручная плата, обыкновенно получаемая в каждом дворе за одно только праздное хождение, не столько служить к поддержанию их училищного благополучия, сколько унижает их во взгляде самого же народа, среди которого они обращаются. Потому и они оставляют свою привычку, как не ведущую ни к какой серьезной цели, кроме пустой траты времени, а иногда и здоровья.

Дай Бог, чтобы все согласное с духом представленного обычая, соответствующее величию пасхальных дней и способствующее к возбуждению и поддержанию религиозного настроения в прихожанах, сохранялось и продолжалось; а все неприличное, неблагообразное, что подает повод к нареканию как на поселян, так н на духовенство, было оставляемо и искореняемо.

Л. Воскресенский

И в церкви, наконец, хочу говорить вам о том, о чем говорил, при случае, в домах ваших, т. е. о пьянстве. Не оскорбятся словом моим люди трезвые и не причастные этому пороку; да не оскорбятся и те кои чувствуют себя виновными, если не в пьянстве, то в частом и не всегда умеренном употреблении водки: – не обличать хочу их, но увещевать и умолять, чтобы они совсем оставили давнюю привычку свою.

Вошло в обычай пить водку: пьют ее по случаю и без случая, пьют будто по нужде и без нужды, пьют в меру и без меры, пьют старые и малые, мужчины и женщины, богатые и бедные, и бедные чаще и более богатых. Не на наших глазах и не за нашу память завелся такой обычай; так было прежде и гораздо прежде нас. Скажете: или мы лучше наших дедов и отцов, что захотим отменить обычай, которого они держались? – Но скажите по совести, хороший ли это обычай? Не осудите ли вы сами пьянства? Даже те из вас, которые привыкли пить часто и не всегда в меру, не скажут ли, что ничего хуже не может быть, как пьянство? И так оно на самом деле. Напьется кто в праздник, или под праздник, первее всего в церковь не пойдет, о Боге забудет, Богу не помолится; если ж и помолится, то какая молитва у пьяного! ... Не благословит такого Господь! – Напьются родители, и досадят детям своим и потеряют у них должное уважение; напьются дети, и окажут неповиновение и дерзость родителям своим, и как те, так и другие навлекут на себя гнев Божий. Напьется старик и теряет свое почтенное достоинство, и седины свои подвергает посмеянию. Напьются жены и девицы и теряют стыд, а часто с тем и целомудрие, которое составляет украшение их пола. От пьянства у вас свары, брани, гнев, ненависть, драки и много других зол и бед; через пьянство лишаются спокойствия совести, а иногда и доброго имени на целую жизнь; даже здоровье и жизнь, эти величайшие и драгоценнейшие дары Божии, многие безжалостно губят через пьянство. Но, что всего боле достойно сожаления, иногда родители через пьянство теряют состояние, теряют здоровье и преждевременно умирают; невинные ж дети остаются в сиротстве без куска хлеба, без пристанища. Горькая доля этих несчастных вопиет от земли к Богу об отмщении их злым родителям. Так, много зла, много бедствий в жизни происходит от пьянства. Все вы можете видеть это – кто на себе, кто на других. Зачем же добровольно подвергать себя такому злу? Уже многим благомыслящим пришло это на мысль, и, при помощи Божией, во многих уже местах нашего православного отечества целыми селами и общинами перестали совсем пить водку. Благочестивое сердце царя нашего порадовалось этой вести, а святая православная Церковь благословила cиe доброе дело своих чад. Что же и нам мешает подражать доброму примеру наших православных собратий, – к нашему же благополучаю? – Обычай? – Правда, что этот обычай слишком вкоренился между нами, и трудно вдруг уничтожить его; требуется с нашей стороны большей силы, воли разумной; но за то больше и чести будет нам, если мы сделаем это трудное, но доброе дело. А сделать можно ведь те, которые совсем перестали пить водку, такте же люди, как и мы; у них также было в обычае прежде пить; но они увидали, что это худо, захотели и перестали пить. Значить и мы можем тоже сделать, если захотим. Да многие уже и между вами гораздо прежде сего, по доброй воле перестали пить водку, и не пьют. И, верно, им лучше от того, и сами они сделались лучше. И так советую и всем вам оставить пить водку, и лучше оставьте совсем, чтобы не было искушения. А для начала объявляю вам, чтобы от сего дня водки, которую вы принесли ко мне в дом для потчевания, по обычаю, при крещении детей и других случаях, впредь никогда не приносили; равным образом, когда, по приглашению вашему, мне случится быть у кого из вас в доме, на трапезе водки прошу не поставлять. Сам не буду пить, и вам не советую. Дал бы Бог хлеб, а без водки обойтись можно.

Да и здоровья и всякого благополучия можно пожелать без водки, и еще искреннее; ибо пьяный часто кривит душою. Если же на первый раз вам трудно совсем отстать от обычая потачивать гостей при разных случаях в жизни; то можно водку заменить пивом или брагою. Это будет и дешевле, и здоровье, и не вредно.

Что ж еще мешает вам оставить старую привычку? – Говорят одни: шинков много, идешь мимо, поневоле соблазнишься. Но скажу вам, что если вы только в этом думаете видеть для себя препятствие к прекращению пьянства, то такое положение дела мало для меня утешительно, и вам не много делает чести. Не дают силою что-нибудь делать только малолетним детям и людям безумным, или скотам бессмысленным, которые не имеют ни разума, ни доброй воли; а человек разумный сам должен выбирать, что для него хорошо, и по доброй воле делать хорошее и избегать худого. И доброе дело тогда только имеет свою цену и бывает истинно добрым, когда делается разумно и по доброй воле. Нет, возлюбленные, вооружитесь против пьянства силою воли, укрепите себя молитвою, призовите на помощь ваш разум, и не ходите в шинок, хотя бы он быль и очень близко, под рукою. Тогда всякий из вас может сказать: я не пью, не потому, что нет шинка, или не дают водки, а потому, что вижу в том зло, и не хочу пить по доброй воле.

Вы спрашиваете друг друга, а некоторые и меня спрашивали: от кого это вышло чтоб не пить водки? – Не моя это выдумка. Нашлись добрые люди в нашем же царстве, которые первые отреклись от употребления водки, и не пьют ее доселе; нашлись другие, которые последовали их примеру, и пошла эта весть по всему царству нашему. Дошла она и до нас, и вот я стал говорить об ней вам, да и вы сами говорите о том же между собою.

Третьего дня пришли ко мне более тридцати человек и объявили, что они отселе не хотят, по доброй воле, пить водки, и просили на то моего благословения. Это меня очень обрадовало. Возблагодарил я милосердого Господа, пославшего мне такую радость. Благодарю и вас добрые люди, явившие собою благой пример воздержания и христианского благонравия. Да благословит вас Господь и укрепит своею благодатию!

Вы просили меня утвердить ваш обет каким-нибудь церковным обрядом, или записью имен ваших в особенный список. Братие мои! Что может быть тверже и неизменнее воли Божией? Посему как во всяких других случаях жизни, так и в сем деле, нам лучше всего обратиться к Богу, всецело предаться Его святой и всемогущей воли, и от Него Единого просить и ожидать помощи и укрепления. Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии, говорить псалмопевец, и аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс.126:1). Так и в сем деле: если не Господь укрепит нас своею благодатию, ненадежна и присяга, которой некоторые из вас желали, тщетна и запись. Бог наша крепость, Он наша сила, Он наше утверждение, Он наше радование, и не оставит нас никогда, если мы обратимся к нему с истинною верою и любовью. Я всегда, по званию моему и по любви к вам, молюсь Господу, да благие из вас во благости соблюдет, а лукавые благи сотворит своею благодатию; а в сем важном деле, от которого зависит благополучие ваше и чад ваших, прошу и вас всех вознести со мною теплые молитвы к Господу, чтобы тех, которые по доброй воле решились уже не пить водки, Он сам всесильный укрепил своею благодатию в их добром намерении; тех, которые колеблются еще между доброю решимостью воздержания и закоренелою привычкою к пьянству, утвердил в решительном намерении последовать доброму примеру своих собратий; а тех, которые не думали еще оставлять вкоренившейся в них привычки к пьянству, озарил светом благоразумия и подвигнул волю их к добру. Помолимся же, Братие, Господу Богу и Царице небесной, и попросим помощи свыше на сие доброе, хотя и трудное, для нас дело. Аминь.

свящ. Лев Крамаренков

В Австрии названье Pfarrer – священник, а собственно настоятель прихода, – усвоено только р. католическим священникам, и духовным лицам протестантского исповедания в пределах Венгрии; в собственных же коронных областях Австрии настоятели протестантских приходов называются только «пасторами». Этим ограничением давно уже огорчалось протестантское духовенство. Огорчение сие основывалось на местном значении слова «пастор» которое с чешского языка значит «отчим», а во многих местах Богемии этим именем называют тех людей, которые, по деревням, нанимаются смотреть за мелким скотом; почему название «пастор», исключительно здесь усвоенное евангелическому духовенству, часто было предлогом к насмешкам и глумлению над протестантскими духовными лицами, со стороны римских католиков, – обидам впрочем такого рода, которых нельзя было преследовать законным порядком. В минувшем 1859 году., венская евангелич. консистория ходатайствовала пред австрийским правительством об отмене лежащего на протестантском духовенстве запрещения употреблять титул «Pfarrer» – приходской священник; но ходатайство его не уважено. Огорченные еще боле этим отказом, протестанты протестуют теперь в газетах против такой несправедливости австрийского правительства, которое воспрещает их духовенству в коронных землях Австрии пользоваться тем названием, которое дозволено им в Венгрии. В этом протесте выставляется на вид декрет 20-го декабря, 1784 года, которым тоже австрийское правительство дозволило греко-неуниатскому духовенству употреблять титул «Pfarrer», вместо названия «поп» на том основании, что слово «поп» в народном языке принадлежит к словам бранным.

Предоставляем знатокам чешского языка судить, в какой мере основательны побуждения австрийских протестантов желать название пастор, пастырь, заменить словом Pfarrer. Что касается употребления этого слова в русском языке, то название пастырь мы признаем названием весьма приличным; ибо оно весьма ясно выражает высокую обязанность священника руководить

христиан в вере благочестии и добрых делах, блюсти их от соблазнов и ересей, предохранять от лжеучителей, приходящих чаще всего в одеждах овчих; – названием не только не заключающим в себе ничего унизительного для священника, но весьма почетным; ибо оно в почетном значении дается низшим и высшим священнослужителям православной церкви, от священника до архиерея; еще более – признаем за этим названием великую важность потому, что оно заимствовано из евангелия, где сам Иисус Христос усвояет себе имя пастыря доброго.

Но при этом нельзя не заметить, что слово «поп», еще декретом 1784 года признанное бранным в славянских землях, подвластных Австрии, в настоящее время цивилизации, после долгого забвения, стало появляться в наших журналах; когда речь касается священнослужителей церкви, им довольно часто величают и священников православной церкви. – Знаем, что слово «поп» есть древнейшее название священнослужителей русской церкви, преимущественно приходских священников: оно употреблялось в уставах св. Владимира и Ярослава, в древних грамотах великокняжеских и святительских и соборных актах, и в великороссийских губерниях; еще в конце 17-го века, составляло официальный титул приходских священников. Но также верно и то, что и в первые времена христианства в России, равно как и во все последующие, до 18-го века, слово «поп» не редко заменялось словом «иерей», равно значащим слову русскому: священник. Уже более полтора века, как и в великой Роcсии слово «поп» в разговорах и в печати заменено более почетным названием «священник», заимствованным из словоупотребления древней христианской вселенской церкви, которое, соответствует греческому слову «ἱεpεύς» и латинскому «sacerdos», одним значением своим указывает на божественное происхождение сана служителей церкви, от всесвятого Духа воспринимающих силу к совершению святых (Еф.4:12) и на их служение посредством учения и таинств сохранять церковь святою. На западе России слово «поп» оставлено гораздо раньше; так слово «священник» употреблено в 1499 г. в привилегии православному духовенству польского короля Александра, в 1509 г. в актах виленского собора, и затем употреблялось во всех последующих актах гражданских и церковных – южнорусской церкви. Следовательно, название «поп» есть название, вышедшее из официального употребления на севере России полтора века, а на юге России более трех с половиною столетий, и потому имеет полное право на титул слова обветшалого. Итак, называть этим именем лицо, к которому церковь обязывает верующих уважением, не тоже ли значит, что надевать рубище на человека, имеющего почетное значение в обществе? Называть священника «попом» не тоже ли значит, что называть государственного сановника напр., статс-секретаря, или обер-прокурора «дьяком», а жену его «дьячихою» потому только, что так когда-то у нас, на Руси, назывались некоторые лица, состоявшие в гражданской службе, и назывались не далее, как в то время, когда слово «поп» составляло официальный титул русских священников?

Скажут, что слово «поп» и теперь в живом употреблении простого народа на юге, а преимущественно на севере России⁷³. Но в каких случаях народ дает это название священникам? – Заочно; следовательно, даже простой смысл народа находить что-то не своевременное, неприличное, унизительное в названии «поп». Воочию называет священника попом только не почтительный прихожанин, когда хочет сказать ему что-нибудь неприятное или оскорбительное. Случается, что название, или правильнее прозвище «поп» дают священникам люди среднего и высшего сословий, но также только те из них, которые не имеют уважения к церкви и её служителям, при том чаще заочно, или во гневе.

Правы ли после сего те писатели русские, которые, говоря о священниках, хотят не иначе называть их, как «попами», – словом которым порядочный человек не осмелится назвать священника в глаза, словом обветшалым, которое и у нас на всей Руси сделалось более или менее бранным. Все наши журналы хвалятся стремлением к цивилизации, к уважению прав каждого; но называть священнослужителей церкви именем, уничижающим их достоинство, не значит заявлять уважение к их правам, притом священным. Россия, хвалящаяся православием, не должна унижать себя уничижением служителей православной церкви. Благодарение Богу, нам не нужны декреты для дозволения называть священников приличными им именами.

св. Петр Лебединцев

5-го февраля город наш был обрадован приездом нового архипастыря своего, преосвященного Антония. В 12-том часу – утра, гул колоколов возвестил жителям Смоленска, что давно ожидаемый ими архипастырь уже недалеко от них; – все спешили встретить его и принять от него благословение. Между тем как народ постепенно прибывал к собору, не замедлил явиться и сам архипастырь, с кротким видом благовестника Христова. В теплом Богоявленском соборе, он встречен был градским духовенством и светскими властями, при чем ректор семинарии, архимандрит Моѵсей произнес речь, в которой простыми и ясными словами высказал чувства радости о прибытии архипастыря и надежды на благоденствие смоленской паствы под его управлением. По окончании обычной литии, преосвященный приложившись к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы Одигитрии – драгоценной святыни г. Смоленска, обратился к предстоящим с краткою речью, в которой передал своей пастве апостольский привет и благожелания. Затем провозглашено было многолетие Государю Императору со всем царствующим Домом, святейшему Синоду и новому архипастырю, которого между тем окружил народ, дабы принять первое от него благословение. По выходе из собора, преосвященный посетил храм над крепостными воротами, где поклонился другой чудотворной икон Божией Матери, незабвенной заступницы отечества в тяжкую годину испытаний 1812 года. В следующее воскресенье по совершении божественной литургии, архипастырь не преминул сказать слово, в котором преподав своей пастве благословение от киевской святыни, внушил предстоящим главнейшие обязанности христианина в отношении к св. православной Вере и, пригласив всех содействовать его будущему служению, напомнил им об обязанностях, соответственных каждому званию и состоянию – Так началось его служение смоленской пастве которая, не скроем, потребует от него много трудов и попечений.

Слава и благодарение Господу Богу, благопоспешившему совершить мне путь мой к вам, возлюбленные о Господе братия! Давно уже прияв от руки Господней жребий служения в пастве сей, но доселе быв возбранен приити к вам – не своею волею, я могу искренно и от души сказать вам тоже, что писал св. Апостол Павел к солунским ученикам своим: мы же, братие, осиротевше от вас ко времени часа, лицем, а не сердцем лишше тщахомся лице ваше видети многими желанием и утешитися, братие, о вас вашею верою. Кто бо нам упованье, или радость, или венец похваления, – не и вы ли, пред Господем нашим Иисус Христом во пришествии Его? Вы-бо есте слава наша и радость. Яко мы ныне живи есмы, аще вы стоите о Господе. Возвестися же ми, что и вы имате память о нас благу, желающе нас видети, яко же и мы вас. Благодарю убо еще и еще Бога и Отца нашего и Господа нашего Иисуса Христа, и пречистую Матерь Божию, заступницу сего града, исправивших путь наш к вам. Вас же, заключу словами Апостола, Господь да умножит, и да избыточествует любовию друг ко другу, и ко всем, якоже и мы к вам, во еже утвердити сердца ваша непорочна в святыни пред Богом и Отцем нашим, в пришествие Господа нашего Иucyca Христа со всеми святыми Его. Аминь. (1Сол.2:17, 19, 20; 3, 6, 7, 8, 12 и 13).

По указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, Святейший Правительствующий Синод слушали предложение Его Сиятельства, Господина Обер-Прокурора Графа Александра Петровича Толстого, от 4 Февраля сего 1860 года за № 634, при котором предлагает в списке полученное им от Г. Председателя Кавказского Комитета отношение за № 218, в коем между прочим изъяснено: ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР в 28 день Января сего года рассмотрев предположения об учреждении общества восстановления Православия на Кавказе, изволил найти, что в настоящее время правительство обязано стремиться к восстановлению Православия на Кавказе, где существовала уже Христианская Вера и где, по этому, необходимо стараться возвратить в лоно Христианской Церкви отпадших от неё членов. Для достижения сей цели ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО изволил признать полезным образовать, согласно предположению Наместника Кавказского, особое общество, присвоив оному наименование «Общества восстановления Православного Христианства на Кавказе». Обращаясь затем к способам, кои могут быть предоставлены этому обществу, для достижения предположенной цели, ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволил признать, что для успешного действия общества необходимо иметь оному верные денежные средства, поступление коих не зависело бы от обстоятельств случайных. Но как составление соображений по сему предмету вероятно потребует много времени, а между тем необходимо постепенно приступать к великому делу – восстановлению Православия на Кавказе, то ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволит находить возможным учредить теперь же повсеместно в церквах особые кружки для сбора пожертвований для восстановления Православия на Кавказе. В сих видах ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР между прочим изволил предоставлять Святейшему Синоду немедленно сделать надлежащее распоряжение об учреждении повсеместно, во всех церквах Российского Государства, особых кружек для пожертвований на восстановление Православия на Кавказе, с тем, чтобы сбор, который будет на этот предмет поступать, был передаваем вполне в ведение Наместника Кавказского, для употребления согласно цели учреждения этого сбора. О такой ВЫСОЧАЙШЕЙ воле, сообщенной Г. Наместнику Кавказскому, он Г. Председатель Кавказского Комитета уведомляет Г. Обер-Прокурора Святейшего Синода, для зависящих к исполнению оной в чем следует, со стороны Святейшего Синода, распоряжений. Приказали: Во исполнение вышеизъясненной ВЫСОЧАЙШЕЙ воли предписать циркулярными указами всем Епархиальным Преосвященным об учреждении на упомянутый предмет повсеместно по церквам кружек для сбора доброхотных пожертвований, с надписью: «На восстановление Православного Христианства на Кавказе», – с тем, чтобы сбор, который будет поступать в эти кружки, был передаваем Епархиальными Начальствами в ведение Наместника Кавказского. Вместе с тем поручить тем Начальствам сделать распоряжение, чтобы настоящей указ приходскими Священниками и Настоятелями церквей прочитан был в церквах, при собрании народа на Богослужение, в ближайший воскресный или праздничный день, и чтобы при этом внушено было слушателям о святости и богоугодности предпринимаемого дела восстановления на Кавказе Христианства. Марта 5 дня 1860 года.

Приидите чада, послушайте мене, страху Господню научу вас (Пс.33:12). Послушайте мене чада: честная бо реку (Притч.8:6). Божественный апостол Павел, в первом послании своем к возлюбленному в Духе святом сыну Тимофею, епископу Ефесскому, в третьей главе так говорит: верно слово: аще кто епископства хощет, добра дела желает (1Тим.3:1).

Пречестные отцы, честные иереи, благоговейные диаконы, возлюбленные братия и благопослушные чада о святом Духе! В словах сих св. апостол похваляет желание сердца ищущих не архиерейства только или епископства, но и меньшего сана, т. е. иерейского и диаконского. А какие лица могут желать и искать сана архиерейского, священнического и диаконского, и принявши сан сей и освятившись, как должны жить сообразно священному чину тот же св. апостол научает ясно, когда в той же главе послания своего пишет: подобает епископу (т. е священнику) быти непорочну, единые жены мужу, трезвенну, целомудру, благоговейну, честну, страннолюбиву, учительну; не пьянице, не бийце, не сварливу, не лихоимцу, но кротку (не завистливу), не сребролюбцу; свой дом добре правящу, чада имущу в послушании со всякою чистотою; аще же кто своего дому не умеет правити, како о церкви Божией прилежати возможет; не новокрещенну, да не разгордевся в суд впадет диавол. Подобает же ему и свидетельство добро имети от внешних, да не в поношение впадет и в сеть неприязнену. Диаконом такожде чистым, не двоязычным, не вину многу внимающим, не скверностяжательным; имущим таинство веры в чистей совести. И сии убо да искушаются прежде, потом же да служат, непорочни суще (ст. 2–10). Апостольское наставление сие благопотребно людям, принявшим священный сан, так что если бы кто от посвященных пренебрег им, такой не только не был бы достоин иерейского сана, но и подпал бы вечному проклятию, как написано: проклят творяй дело Господне с небрежением (Иер.48:10). Посему мы – епископ ваш архиерейски и пастырски молим всех вообще и каждого в особенности исполнить то, о чем напоминая вам пишем.

Желающий достигнуть сана духовного, получить священство или диаконство, первее всего должен размыслить: может ли он духовно нести сан духовный, так как сам Христос Спаситель наш сказал: кто от вас, хотяй столп создати, непрежде ли сед разчтет имение, аще имать еже на совершение (Лк.14:28).

Каждому, не только новопоставленному, но и давно посвященному пресвитеру и диакону, более всего необходимо помнить клятвенные обеты свои и присягу, данную перед божественным престолом, да кийждо в звании, в нем же призван бысть, в том да пребывает (1Кор.7:20). И потому, каждый священник и диакон сколько возможно чаще должен читать сии обеты, дабы не забыть, что обещал с клятвою Богу и пастырю своему. Обещал ты, иерей, Богу правую веру с добрыми делами: буди же верен и не бывай неверен, памятуя апостола Иакова, так говорящего: кая польза, братие моя, аще веру глаголет кто имети, дел же не имать: еда может вера спасти его; такоже и вера, аще дел не имать, мертва есть о себе (Иак.2:14,17). Если какая добродетель или какая похвала подобает служителям, посвященным Богу, церковным строителям и хранителям душ человеческих, то по преимуществу – бодрствование, по той причине, что духовный враг наш диавол, как рыкающий лев, хочет нас погубить. Потому и верховный апостол Петр предостерегает нас, говоря: трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити. Ему же противитеся тверди верою (1Петр.5:8,9). Бодрствование требует всегдашней трезвости. Св. апостол Павел желает, чтобы священник был целомудрен, благоговеен, честен, учителен, не бийца, не сварлив, но кроток, т е. осмотрителен, расторопен, стыдлив, способен к научению, скромен, не задорлив, тих, набожен, а первее всего трезвен. Почему же это? Потому именно, что трезвость может сделать каждого человека, а особливо духовного, способным ко всем добродетелям и делам благим. Как пьянство есть мать и корень всякого зла, так трезвость служит основанием всякой добродетели. Трезвенный священник может сохранить целомудрие, благоговение, честность, кротость, стыдение, т. е. чистоту, мир, стыдливость, набожность. Трезвенный священник может быть способным к чтению книг и святого писания, а при чтении книг может узнать то, чего прежде не знал, может сам научиться и другого научить. Трезвенный священник может не только хорошо управлять своим домом, но и право править церковью Божией и святые таинства совершать честно и свято. Трезвенный священник может помочь и услужить человеку в постигающем его несчастие. Трезвенного человека, и особенно священника, демоны боятся, как огня геенского. Трезвенному Ангелы собеседуют и сам Бог помогает во всяком добром деле. Мы часто слышали, что трезвенного священника и прихожане любят, и господа хвалят и уважают. Трезвенный священник не подаст собой никакого соблазна и повода ко греху, но может служить образцом всех добродетелей, примером благочестия и набожности. О трезвость, – мать добродетелей, дело ангельское, украшение души и тела! О трезвость, – непостыдное упование к спасению всех любящих тебя! Молю вас, пречестные иереи, любите сию добродетель более злата и топазия⁷⁵, а с нею будете иметь все добродетели, при добродетелях же всякое уважение от людей и вечную славу от Господа. Сам Господь Бог говорит о таковых людях: токмо прославляющия мя прославлю (1Цар.2:30). Кто же прославляет Бога? Очевидно не пьяница, но человек трезвый; ибо смотря на него и видя его всегда трезвым, осторожным, чистым, всегда набожным, другие непременно скажут: «Господь дал ему то». А таким образом, ради его трезвости прославят Бога, и Господь прославляющего его прославит.

Что же скажем о пьянстве? Достаточно было бы уже и сказанного, что пьянство есть корень всякого зла; но дабы каждый рассудительный мог узнать более, я хочу описать его подробно. Присмотрись только каждый оком здравого разума, чем пьяный человек отличается от трезвого? Первее всего неопрятностью, нечистотой своею. Не только духовный, но и мирянин, пока трезв, – бывает осмотрителен и стыдлив; пьяный же, не только мирской, но и духовный, первее всего представляется неопрятным, нечистым, с растрепанными волосами, с обнаженной грудью, в нечистом платье, совершенно ни к чему не способным, возбуждает смех и служит для других соблазном и поводом ко греху; а сам Христос сказал: горе человеку тому, имже соблазн приходит (Мф.18:7). Во-вторых, пьяница не имеет стыда в глазах, не может обуздать языка, но произносит слова и обнаруживает действия, неприличные своему званию; ибо износит из уст своих или песни непристойные, или шутки неприличные; а это грех не только для духовного, но и для мирского человека, как сам Христос сказал: всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный. От словес бо своих оправдишися, и от словес своих осудишися (Мф.12:36,37). Пьяница теряет память и добровольно делается безумным; от того св. Златоуст считает пьяницу окаяннее и несчастнее бесноватаго: о бесноватом, говорит он, каждый сожалеет, над пьяницей же каждый смеется и ругается, и что страшнее, бесноватый по смерти освобождается от беса и может быть спасен, пьяница же умирая в пьянстве без памяти, без сокрушения о грехах, не может спастись. От того-то св. апостол Павел к числу нераскаянных грешников причисляет и пьяниц, говоря, что они не наследят царствия Божия; ибо в послании к Коринфянам так пишет: не льстите себе: ни блудницы, ни идолослужители, ни сквернители, ни малакии, ни мужеложцы, ни лихоимцы, ни татие, ни пьяницы, ни досадители, ни хищницы царствия Божия не наследят (1Кор.6:9,10), и там же отечески советует верным Коринфянам, чтобы с пьяницами, как с явными грешниками, они не имели общения, не вкушали хлеба: аще некий брат именуем будет блудник, или лихоимец, или идолослужитель, или досадитель, или пьяница, или хищник: с таковым ниже ясти (1Кор.5:11). Пьянство расстраивает здоровье человека, сопровождаясь нередко разными болезненными припадками и наглою смертью: кому горе; кому молва; кому судове; кому горести и свары; кому сокрушения вотще; кому сини очи; не пребывающим ли в вине; и не назирающим ли где пирове бывают, – давно сказал в своих притчах мудрый Соломон (Притч.23:29,30). Если же человеку простому, светскому так вредно и постыдно пьянство: не тем ли более оно вредно человеку духовному? Так как главная обязанность каждого священника, имеющего приход, учить прихожан своих вере и добрым делам в церкви Божией, – если не ежедневно, по крайней мере в неделю⁷⁶, в нарочитый праздник, – то необходимо ему всегда быть трезвым: ибо пьяный, скажем просто, и вирши не сложит⁷⁷. Да и опыт показывает, что пьяница не только другого, но и себя не может ничему научить от святого писания: пьянство помрачает его ум, ослепляет очи, связывает язык, так что пьяный и слова доброго сказать не может. Правда, иной пьяница бывает весьма многоречив и готов учить других; но чего он может достигнуть своим научением? Кому принесет пользу? Кто рад слушать его и внимать ему? Разве такой же пьяница, как и он сам; человек же трезвый, разумный, отойдет от него, затыкая уши от его научения, или с усмешкою ответит ему словами Христовыми: врачу, исцелися сам (Лк.4:23). Другая важная обязанность священника – всегда молиться, т. е. не опускать служения и в самый малый церковный праздник; пьяный же опускает и самое великое и важное: ибо вечерни и повечерия не прочитает, не встанет на полунощницу, утреню, хотя отслужит и в церкви, но – во сне, а самая страшная вина священника та, что от греховного пьянства своего он опускает часто службу Божию не только в простые дни, но и в дни недельные и праздничные; и если и служит, то с великою к тому неспособностию, трясясь оскверненным от пьянства телом своим. Что терпит при этом мысль его, того или помраченным умом своим не видит, или пренебрегает ради гнусного прибытка, забывая, что сказано Богом и написано: проклят всяк творяй дело Господне с небрежением (Иер.48:10). Постигнет ли кого в приходе неожиданный случай, так что нужно ночью – в полночь встать и идти, или дитя крестить, или родившую, или иного кого-либо неожиданно умирающего приготовить, а священник на ногах не стоит, себя не помнит. Если кто-нибудь умрет от такого несчастья в смертном грехе, без разрешения, и сие произойдет от твоего, иерей, пьянства, знай несомненно, что погибель его будет взыскана от рук твоих; ибо сам Господь через пророка Иезекииля так говорит: крови его от руки твоея взыщу (Иез.3:19). Читай пророка Иезекииля, особенно третью главу, и узнаешь, как страшно говорит о сем Бог, страшный и самым силам небесным. И сам ты, иерей, человек смертный, подверженный всякому неожиданному несчатию. Разве ты уверен, что тебя самого не может постигнуть неожиданная смерть? А как она застанет тебя, так и будешь осужден. Застанет тебя смерть в нетрезвости, как пьяницу и осудят тебя, с пьяницами будешь пить чашу вечного гнева Божия, которую, по словам псалмопевца, испиют вси грешнии земли (Пс.74:9). Умоляем вас, пречестные отцы и братия о Христе, сохранять себя от пьтнства, не заседать в корчмах с простыми людьми, и при разных случаях, как то: крестинах, браках, поминовениях, быть так осторожными, чтобы выходить всегда трезвыми, дабы не послужить кому-либо соблазном.

Еще напоминаю вам о внутренних, душевных добродетелях. Имейте веру правую, как относительно догматов веры, так и всех святых таинств, принятых и ненарушимо сохраняемых в святой православно-кафолической церкви. Не верьте никаким выдумкам и бабьим басням, как делу непотребному, именно: гадателям на псалтири, на святом Евангелии и т.п. Напоминаю и прошу, не приобщайтесь таким, но обличайте их. Ибо некоторые неблагоразумные люди думают, что гадание не есть еще большой грех; а другие, омраченные диаволом, даже осмеливаются утверждать, что в нем нет никакого греха: но по учению св. апостола Павла и всех православных богословов, гадание – грех весьма тяжкий; ибо оно есть часть идолослужения или волхвования, больше которого нет греха. При доброй вере имейте любовь друг ко другу, ибо она есть союз совершенства. Любите смирение, особенно же смиренномудрие: Господь бо гордым противится, смиренным же дает благодать (Иак.4:6).

Если бы случилось кому из посвященных в прегрешении без исповеди приступить к божественной литургии, то ему необходимо смириться даже до зела в сокрушении сердца, раскаиваясь во грехе и имея твердое намерение исповедать его отцу своему духовному. Говорю сие о тех, коим перед наступающим служением нельзя видеться с духовным отцом, или по дальности места, или по краткости времени. Исповедание же ваше перед отцом духовным пусть будет в сокрушении сердца и со всяким смирением, истинное, без утаения: но как кому-либо, где, на каком месте пришлось согрешить, – все это обстоятельно и скромно должен ты исповедать, и по рассуждению отца духовного исполнить назначенную им епитимию. Очистивши таким образом душу от всякой скверны, с чистой совестью и чистым телом приступай к божественной литургии. Чистота же и опрятность телесная состоит в том, чтобы священник всегда, а особенно когда идет в церковь Божию на служение, имел на себе одежду пристойную, не запачканную, голову и бороду причесанную, руки умытые, ногти обрезанные; даже усы, у кого длинны и нависли на уста, должны быть подстрижены. Обувь на ногах должна быть чистая, не намазанная дегтем, не ходаки⁷⁸ или лапти личинные⁷⁹, но сапоги или по крайней мере сандалии; обувь каждый священник должен иметь особенную для служения.

А как чистота души, по разумению всех учителей церкви, служит лучшим украшением ее, то сохраняйте, иереи, добродетель сию, не прикасайтеся нечистоте, но чисто служите Богу чистому. Свято же будете служить Ему, когда по преданию святых и богоносных отцов, согласно с их наставлением, будете жить со своими женами. Всячески сохраняйте перед служением пост, – воздержание в пище и питии. Находясь с кем-нибудь во вражде, не приступайте к служению без примирения, помня, что сам Христос заповедал: аще убо принесеши дар твой ко алтарю, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя; остави ту дар твой пред алтарем, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой (Мф.5:23,24). Не опускайте правила церковного, молитв ко причащению, и вообще того, что написано в служебнике, но читайте все это внимательно, разумно, неторопливо. Никаких прибавлений собственных не прилагайте как в проскомидии, так и в божественной литургии, и не опускайте под смертным грехом написанного в служебнике. В каждом таинстве знайте хорошо, наизусть, слова главные, и произносите их со строгим вниманием, твердою, непытливою верой и с полным намерением воли своей. По произнесении (тайносовершительных) слов в Божественной литургии, обращайтесь опасно с освященными дарами, зная и веруя, что предлежащие виды хлеба и вина – истинное Тело и Кровь Христова, и что в самомалейшей частице освященного хлеба или вина на престоле, весь Христос.

Некоторые священники привыкли не только в пении, но и в чтении святого Евангелия изменять природный голос свой; это козлогласие, от которого предостерегает и которое вменяет в грех апостол Павел (Рим.13:13) и все учители церкви; и мы не хвалим того, а обличаем и просим каждого предостерегать себя от козлогласия, как греха противного Богу.

После Божественной литургии, особенно в неделю или великий праздник, не отпускайте народ из церкви прежде, нежели научите его чему-либо доброму. А как для каждого христианина выше всего умение веровать в Бога и молиться Ему, то каждый священник первее всего обязан прочитать прихожанам своим: «Верую во единого Бога…» все из книги в порядке и внятно, потом – «Отче наш», также «Богородице Дево …» и внушить им, чтобы все и старые и малые, и мужи и жены, учили сие, наизусть особенно в дни святые⁸⁰. А если кто имеет какую-нибудь поучительную книгу, принятую в Святой Православной Церкви, пусть не ленится читать душеполезное из нее слово, особенно приличное дню или празднику. Пусть прихожане скучают и не хотят слушать; ты, иерей, должен читать и учить. Уйдет народ из церкви, останутся стены церковные: тем поведай слово Божие, а они будут свидетельствовать на страшном суде, что был ты благим и неленивым рабом Господа своего, от которого несомненно услышишь: рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего (Мф.25:21).

Пастыри! К нам доходят слухи, что наши духовные, собравшись где-нибудь на праздник, много между собою празднословят; рассказывают анекдоты, придумывают загадки, а что всего хуже, напившись, один другого осуждают или смеются друг над другом, – и мы – епископ ваш, слыша об этом, принуждены стыдиться и скорбеть о таковых. А потому, иереи, желая вас предостеречь от греха, архиерейски молим: уклонитесь от такого зла и сотворите благо. Без сомнения вы, честные иереи, можете заняться, как дома, так и в гостях на праздниках, чем-либо другим и лучшим, нежели загадками.

В заключение сего пастырского моего наставления советую вам иметь послушание – святую добродетель. И как начал архиерейское и пастырское мое наставление словами пророка, так и окончу его с тем же святым пророком, говоря его словами: приимите наказание, да некогда прогневается Господь (Пс.2:12), Емуже честь и держава вечная.

Прихожане, обыкновенно, называют своего священника батюшкой, отцом духовным. Оба эти названия указывают на ту близкую связь, которая должна существовать между священником и его прихожанами. Как отец, как глава прихода, священник кроме исполнения прямых своих обязанностей, налагаемых на него самым званием его, может и должен входить в обстоятельства жизни своих прихожан как частной – семейной, так иногда и общественной; может и должен принимать живое участие в счастливых и несчастных случаях их жизни, знать все их нужды и потребности и наконец принимать на себя посредничество в разборе различных ссор и тяжб как частных, так и выходящих из круга одного семейства. Мы намерены обратить внимание собственно на последнее обстоятельство, и показать, как благодетельно могло бы быть разумное и благовременное посредничество священников в разборе семейных тяжб, а иногда и общественных дел.

Поставленный самим Богом устроять вечное спасение своих духовных чад, он должен быть судьей и решителем всех дел, которые, нарушая между ними мир и согласие, прямо или косвенно касаются их нравственности. Суд священника в этих случаях тем важнее, что голос его, как служителя Божия, облеченного духовною властью, может действовать на совесть преступника сильнее, нежели голос обыкновенного посредника. Как знакомый с нравственным состоянием каждого из своих духовных чад, священник, выслушивая объяснения тяжущихся, скорее и вернее, чем кто-либо другой, может открыть истинную причину их ссоры, определить степень виновности каждого, а потому и успешнее содействовать их примирению.

Так – поссорился ли муж с женой и они начинают открыто поносить друг друга, избегать один другого и т. п, дети ли не слушаются своих родителей, и те гонят их от себя прочь, враждуют ли брат с братом, свекровь со снохами и т. п., – во всех подобных случаях, которые нарушают спокойствие и благосостояние семейной жизни и людям посторонним могут подавать поводы к соблазну, когда домашние, семейные увещания недействительны, первый суд посторонний должен быть суд отца духовного. Он имеет в руках своих самые действительные средства к примирению враждующих, усмирению беспокойных, исправлению развращенных. Для одних – у него есть слово любви, которое будучи согрето сердечною теплотою, может смягчить самое жестокое сердце и примирить непримиримых врагов; для других – слово прещения, слово угрозы, угрозы более страшной, более потрясающей, чем какой-либо штраф или наказание телесное, которые нередко ожесточают, а не исправляют виновных.

Вот в семье поселянина идет в полном разгаре ссора или драка, льются потоком бранные слова, дети плачут, соседи, смотря со стороны, смеются..., – является служитель Божий с кротким, степенным видом. Одно присутствие доброго пастыря уже наполовину погашает пыл страсти; вместо ссоры начинаются жалобы с той и другой стороны. Выслушав все спокойно, духовный отец начинает раскрывать, какой срам, какой стыд от ссоры, какое зло во взаимной вражде, как она расстраивает все хозяйство, как пагубна для детей, перенимающих худой пример, как благословение Божие далеко от подобного семейства и какие страшные угрозы объявлены Господом нарушителям взаимной любви и согласия. У слушателей возмущается совесть, особенно когда указана действительная виновность той или другой стороны, пробуждается чувство раскаяния, виновные сознают свое преступление, просят друг у друга прощения и все кончается искренним миром. Скажете: так легко и скоро? Да; именно может быть легко и скоро, только бы пастырь церкви своим служением и своей жизнью внушал любовь к себе, пользовался доверием и уважением от своих прихожан. Утвердительно можем сказать, что его посредничество, его слова всегда сильнее подействуют, чем брань и угрозы старосты, старшины, эконома и т. п. начальников. Между тем обнаружение семейного неустройства перед многими, и даже начальниками, продолжительность и неприятности тяжбы, особенно публичное наказание, нередко сопровождаются печальными последствиями для тяжущихся. Например, отец, обиженный сыном, в пылу гнева ведет его к старосте, барину, становому и т. п, называет его мошенником, разбойником, пьяницей и т. д.; там побранят и высекут виновного, и высеченный нередко на всю жизнь остается действительным мошенником и пьяницей. Не такие, конечно, плоды принесли бы увещания пастыря, увещания кроткие, увещания наедине без свидетелей, (потому что мы вообще не любим обличения публичного), увещания такого посредника, которому увещаваемый, обыкновенно, открывает всю свою душу на исповеди... Только упорный преступник, который не слушает и пастыря, пусть уже предается суду общественному, суду ближайших начальников. Впрочем и сами начальники не свидетельствуют ли о важности посредничества пастыря в разборе семейных ссор, когда по временам прежде всего отсылают виновных к нему же на увещание? А что если бы священник, как добрый отец своих духовных чад, сам всегда спешил со своим словом, со своим увещанием туда, куда призывает его семейное неустройство? Без сомнений, реже случались бы жалобы мужей на жен и жен на мужей, отцов на детей и т. п., – жалобы так обыкновенные в каждом приходе. Особенное уважение прихожан к своему духовному отцу дает ему возможность принимать участие в разборе семейных ссор, даже без приглашения к оному; а тем более он никогда не должен отказываться от этого участия, когда приглашают его к тому сами ссорящиеся и власть посторонняя.

Пастырь церкви всегда образованнее своих пасомых, каждую частную тяжбу всегда может разобрать лучше, нежели сами тяжушиёся. Далее – по своему званию, как блюститель доброй нравственности, в разборе тяжбы он поступит по совести, и как посторонний зритель может решить дело беспристрастно. Отчего же доброму священнику, заботящемуся о спокойствии своих прихожан, не воспользоваться для их блага своим преимуществом, особенно когда на стороне его и авторитет власти церковной, перед которой благоговеет каждый истинный сын его. «Как батюшка сказал, так тому и быть», вот обыкновенный ответ на суд священника, где он приобрел себе полное уважение и доверие своих прихожан. Потому – возникает ли ссора о разделе имущества по смерти главных владельцев, начинается ли тяжба по случаю какой-либо обиды личной, или вследствие нанесения ущерба посредством незаконного завладения, или потравы и т. п., во всех подобных случаях священник законно поступит, если своим советом предотвратит действительную тяжбу и водворит согласие между враждующими. Равным образом, посещая престарелых и больных для приготовления их к загробной жизни, он должен тут же внушать, чтобы отходящий из сей жизни своими распоряжениями обеспечил спокойствие семейства на дальнейшее время. В других случаях он может и должен приглашать враждующих к себе, указывать невыгоды тяжбы для обоих сторон и предлагать средства для примирения. В страсти задорный человек и за малую обиду, за малый ущерб, готов идти в суд и искать себе удовлетворения законным порядком; между тем он не рассуждает, во сколько ему обойдется выигрыш дела. Не бывает ли того, что и обидчик, и обиженный иждивают последнее свое имущество на тяжбу и потом кончают ее мировой? Сколько же добра может сделать священник, если не одну, а несколько тяжб, прекратит своим посредничеством, и тем избавит многих из своих прихожан от убытка или срама. И сами прихожане охотно будут обращаться к нему, когда из его действий и наставлений поймут, как благодетельно прекращение ссоры миром, когда увидят, что его участие скоро и, – что всего важнее, – безубыточно разрешает их недоразумения и соглашает их интересы.

Вот один из действительных случаев, когда посредничество пастыря прекратило такую ссору, которая могла причинить большой вред нанесшему оскорбление. Дело было таким образом. В господском селе N. жил вольноотпущенный в соседстве с господским крестьянином. За какую-то малость поссорились их жены, и считавшая себя обиженной обратилась за расправой к эконому. Эконом, позвавши обеих и соскучившись разбором бабьих кляуз, поспешил решить дело тем, что наказал розгами обеих. Вольноотпущенная, как не подлежавшая его власти, передала свою обиду мужу, а тот подал формальную жалобу. Исправник и становой не замедлили частным образом явиться к управляющему имением и потребовали к допросу эконома. Эконому приходилось плохо; ибо незадолго перед тем, как случилось это обстоятельство, издано было строгое постановление, которым отнималось у эконома всякое право наказывать крестьян телесно, да и сам управляющий был в невыгодном положении. Задобренные им исправник и становой всеми мерами старались склонить обиженных к миру; но все было напрасно, хотя сии последние, по самому началу дела, могли видеть, что оно не может быть решено в их пользу, и что им придется за свою обиду приплатиться своими же деньгами. Управляющий, зная какое сильное влияние имеет на прихожан местный священник, предложил эконому обратиться к нему за содействием к примирению. Добрый пастырь, не раз в своем приходе примирявший враждовавших, охотно принял участие в этом деле, и в короткое время тяжба кончилась искренним миром; обиженные получили удовлетворение, а обидчик, имевший большое семейство, считал себя счастливым, что остался при прежней должности своей. Что если бы и все пастыри, по приглашению и без приглашения, охотно принимали на себя посредничество в разборе тяжебных дел? Конечно, тогда становым, исправникам и другим властям, реже случалось бы утомлять себя следствиями, а бедным поселянам реже страдать от штрафов и других обыкновенных при сем поборов. Не говорим о прихожанах, и само начальство было бы весьма благодарно священникам, если бы они своим посредничеством, своими советами и увещаниями, везде и всегда содействовали взаимному миру и спокойствию между прихожанами.

Если пастырь церкви действительно поставит себя в такое отношение к своим прихожанам, в каком находится отец к своим детям (а он должен стоять в таком отношении), то для деятельности его, как посредника, может открыться и более обширное поприще, чем представленное выше. Разве священник не должен вступаться за сироту, отторгаемого обществом от матери, из угождения старосте или другому начальнику? Разве не долг пастыря содействовать более кроткому и человечному обращению с низшим классом, когда по его замечанию, жестокость и несправедливое угнетение может произвести ропот и возмущение? Разве не его дело пастырскими советами успокаивать недовольных и убеждать их примиряться с тем или другим существующим порядком?

По преимуществу же, кажется, долг пастырей церкви быть правильными истолкователями всех нововведений. Простой народ привык в светских чиновниках видеть по большей части своих недоброжелателей, и на все почти действия их смотрит с предубеждением, как бы они направлены были исключительно к выгоде одних владельцев. Кто же, после сего, как не священник, из уст которого общество привыкло слышать одну святую истину, кто, говорим, как не пастырь церкви не может только, но и обязан объяснять те или другие перемены, нововведения, объяснять в видах правительства, в видах общего блага, и разрешать недоумения непонимающих? И мы уверены, что общество, в этих случаях пастыря своего послушает скорее, чем кого-либо другого.

Нет сомнения, что кто из священников не понимает надлежащим образом своего положения, не успел или не сумел приобрести себе любви, доверенности и уважения от своих прихожан, тот пусть лучше не берется не за свое дело; но кто истинный отец своей паствы и любим ею, тот злоупотребит своим долгом, если не примет на себя посредничества в тех случаях, где оно могло бы принести действительное благо целому обществу.

Желательно было бы, чтобы пастыри церкви старались поставлять себя в такое отношение, к своим пасомым, по которому безбоязненно могли бы принимать на себя долг посредников, примирителей, хранителей и восстановителей спокойствия, мира и согласия в своих приходах. Пусть только каждый священник будет доступен для своих прихожан, оказывает им ласку, внимательность и искреннее сочувствие, тогда ему не нужно будет самому изыскивать случаи, дабы преподать совет или увещание; нет, он будет дорожить даже временем, чтобы продолжительным рассуждением с одним, не оставить без внимания нужд и потребностей другого. При таком обращении с прихожанами, он может действительно соделать их истинными своими чадами по духу, и явившись пред лицо Пастыреначальника Господа безбоязненно сказать: се аз, и дети, их же ми дал еси.

А. Воскресенский

Служитель Божий! Желаешь ли ты дать отчет своей совести? Первее всего вознеси сердце свое горе, к небу; поставь себя перед Богом, верховным судиею, и со смирением моли Его, чтобы Он даровал тебе благодать познать твои грехи и возненавидеть всяк путь неправды. Потом пройди внимательно дни твоего священнослужения и представь своей совести отчет о каждой из многочисленных твоих обязанностей.

Конечно, ты сознаешь высоту носимого тобою священного сана и чувствуешь, сколь высоко достоинство священников. Какие же побуждения руководствовали тобою в избрании и принятии священнического сана? Ревность ли о славе Божией и спасении братий твоих во Христе или гораздо более желание уважения, которым иногда пользуются священники, или корыстолюбие, искание спокойного рода жизни, дающего некоторые средства к содержанию? Или ты считал себя достойным священства уже потому одному, что ты родился в духовном звании, что твой отец и дед служили алтарю Господню? Не домогался ли ты посвящения, не испытавши прежде себя тщательно, действительно ли ты чувствуешь в себе от Бога призвание к сему высокому служению и силу к подъятию его?

В чем состояло твое приготовление к званию пастыря церкви? Может быть, в одном сухом знании общих предметов человеческого ведения? Усиливался ли ты образовать свое сердце, искоренить порочные привычки и усвоить необходимые добродетели? Горе служителям алтаря, которые, не примирившись с Богом, принимают на себя дело примирения с Ним других! Подлинно горе всем тем, которые, живя по плоти, не стараются угодить Богу, а между тем берутся сделать других угодными Ему!

По крайней мере, принял ли ты святейшее таинство священства с чистым сердцем, будучи свободен от всякого смертного греха и иного возбраняющего, по уставу церкви, препятствия? Принес ли ты Богу достойное покаяние во грехах прошедшей твоей жизни? Или ты вступил в скинию живаго Бога, будучи осквернен грехами, таким пребываешь в его храме и оскверняешь собою святилище Господне?

Как ты провел день твоего посвящения? Не нарушил ли ты святости его невоздержанием в пище и питии, и развлечением каким-либо мирским удовольствием?

Сердце твое в этот день было ли занято мыслию о Боге и важности воспринятого тобою сана, или ты проводил тогда время в шумной беседе с твоими знакомыми и величался важностью новых твоих одежд? Умел ли ты оценить, что Бог призвал тебя к высокому своему служению и благодарил ли ты Его за эту особенную милость? Послушайте, сыны Левиины! Еда мало есть вам, яко отлучи вас Бог от сонма Израилева и приведе вас к Себе служити службы в скинии Господни и стояти пред сонмом Господним, еже служити им (Числ.16:8,9)?

Положим, что ты вступил в сонм иереев без призвания: старался ли ты эту вину неведения загладить истинным покаянием и тем с большею ревностью употребить все возможные средства ко спасению своему и ближних? Какова твоя жизнь в священном сане? Вел ли ты такой образ жизни, который был бы достоин столь высокого призвания? Был ли ты образ верным словом, житием, верою, любовию, чистотою (1Тим.4:12)? Какой дух одушевлял тебя в твоих пастырских действиях? Был ли это Дух Христов или дух мира? Верь – кто Духа Христова не имать, сей несть Егов, как говорить апостол Павел (Рим.8:9). Иже восхощет друг быти миру, враг Божий бывает (Иак.4:4).

Кого избирал ты образцом своей жизни и своих нравов? Были это благочестивые пресвитеры, которые ходили о Господе, или это были люди, мудрствующие по стихиям мира сего, сынове века сего, которые стоят на широком пути погибели?

Не ведешь ли ты жизнь легкую, праздную, ленивую, ты трудишься и много, но только для своей пользы, а пастырское служение проходишь неискренно, домогаясь только почестей и человеческой похвалы, так что и к тебе можно отнести сказанное пророком: сеясте много, и взясте мало… и собираяй мзды собра во влагалище дираво (Аг.1:6).

Допустим, что ты живешь, не чувствуя за своею совестью важных опущений; но можешь ли ты некогда сказать с апостолом Павлом: Подвигом добрым подвизахся, течение скончах... прочее соблюдается мне венец правды (2Тим.4:7,8)?

В особенности испытай, какого достоинства были твоя собственная исповедь, и много ли ты пользы получил от нее? Приобрел ли ты через нее себе сокровище правды или, Боже сохрани, по жестокости твоей и непокаянному сердцу, собираеши себе гнев в день гнева и откровения праведнаго суда Божия (Рим.2:5)?

Осмотрись, сознавался ли ты перед духовным отцем всегда и во всем искренно и откровенно? Или, может быть, ты исповедывал духовнику с утомительной подробностью какие-нибудь мелочи, а истинно злые привычки, важные опущения своей обязанности умалчивал на исповеди или упоминал об них только поверхностно? О, вы, исповедники без чувства покаяния! О, вы, духовники, сами чуждые духа сокрушения! Вы процеживаете комаров и поглощаете верблюдов. А перед исповедью возбуждал ли ты в себе истинное раскаяние и скорбь о грехах?

Если ты обозрел свою жизнь вообще, то коснись и частностей ее, и исследуй точнее все изгибы твоего сердца. Приведя на память протекшие годы, взвесь твои обязанности в отношении к Богу, к ближнему, к самому себе и в особенности обязанности по твоей пастырской должности. Испытай все твои мысли, слова и дела. Каков ты был, каков ты теперь, – и каким хочешь быть в будущем? Если ты найдешь себя виновным, то воздыхай, печалься, спеши немедленно к слезному источнику покаяния.

О, если бы потоки слез истекли из моих очей! Стыд покрывает мое лицо. В скорби исчезает жизнь моя, и лета мои в воздыхании.

Свящ. П. Лебединцев

Православное духовенство в Киевской епархии в XVIII веке и до 42 года нынешнего столетия получало содержание: 1. от своих земледельческих трудов на отведенных ему участках земли, 2. от добровольных пожертвований прихожан продуктами и 3. из доходов денежных, получавшихся за совершение молитвословий и треб в приходе.

Неизвестно, имело ли до половины XVIII века православное духовенство определенные участки земли, отведенные для него или для церквей. Причина этой неизвестности заключается в смутных обстоятельствах Украины в XVI и XVII веках, по которым крепостные документы о наделении сельских церквей землями не дошли до нас, быв истреблены войной или униатами. Но если запорожские гетманы давали земли украинским монастырям, и притом иногда в весьма обширных размерах, то быть не может, чтобы не получали их в какой-либо мере и причты сельских церквей. В половине прошлого столетия, когда на правой стороне Днепра снова утвердилась власть Польши, большая часть священников сельских пользовалась накатным и сенокосным полем в неопределенном количестве из общих земель, принадлежавших к приходу – столько, сколько могли они обработать при малых своих средствах⁸¹. Это тем естественнее было, что в польской Украине, при недостаточности населения и богатстве почвы, земли пахотные до начала прошлого столетия и даже долгое время после того не были с определенностью разделены между помещичьими крестьянами. С первой половины XVIII века вошло в обычай и стало правилом, что кандидаты священства, стараясь о рукоположении к известной церкви, должны были получать предварительно от владельцев в помещичьих и от старост в коронных имениях презенты, или эрекции, в которых определенно обозначались угодья, отводимые в пользование священника; презент в особенности был, так сказать, инвеститурой священника в его приходе со стороны владельца. За выдачу презента или эрекции священник обыкновенно обязывался уплатить известную сумму денег помещику или старосте. Эта сумма была большей или меньшей, смотря по величине земель и других угодий, состоянию священника и корыстолюбию владельца. Случалось, что комиссар владельца, жившего где нибудь в старой Польше, объявлял торги на продажу презента к вакантному приходу, и приход оставался за тем, кто давал большую сумму⁸².

Вообще ценность как презента, так и эрекции простиралась от 30 до 150 рублей старой серебряной монетой. При перемене помещика или старосты, также при переходе имения от отца к сыну, священник испрашивал у нового владельца подтверждение права на владение землями, данными его предместником и на свободное отправление своей должности в православном приходе, причем корыстолюбие комиссаров, а часто и помещиков выдумывало новые поборы с православного духовенства. Плата за эрекции и презенты нередко превышала средства священника, и в таком случае отлагалась иногда до времени, но часто была взыскиваема посредством нарочитой экзекуции: тогда за неуплату денег грабили у священника скот, хлеб, вещи, даже самого брали под арест, или морили дымом в доме и причиняли всякое разорение его дому и семейству, если только прихожане не могли оказать пособия священнику. Таким образом, в начале второй половины XVIII века в пределах нынешней Киевской епархии существовали при церквах земли в определенном количестве; впрочем земли сии не были отведены по распоряжению правительства, не были и подарены помещиками, но куплены у них священниками по принужденной цене⁸³, а многие из них оплачены по два и по три раза⁸⁴. Эти эрекциальные и по презентам выделенные для священников земли были впрочем более собственностию лиц, а не места, принадлежали более священникам, нежели церкви. На этом основании сын получал священническое место отца, за дочерью умершего священника зачислялся приход, или же вдова священническая на известных условиях переуступала другому лицу приход своего мужа, передавая вместе с тем и выделенные ему земли. Права эти уважались как владельцами, так и епархиальным начальством, и нарушались только вторжением униатов, которые изгоняли из прихода семейство православного священника и насильно овладевали землями, ему принадлежавшими. Кроме пахотных и сенокосных полей в некоторых приходах священники получали, по презентам и эрекциям, рыбные ловли, сады, свободный въезд в лес и рубку в нем дерева на собственные надобности; в некоторых местах духовенству предоставлено было право винокурения в определенном количестве для своего дома, а не для продажи. Этими привилегиями и угодиями пользовались одни только священники; причетники, не принадлежавшие тогда к духовному званию и состоявшие по найму у прихожан, в этом вовсе не участвовали.

Переходы приходов от православия к унии и возвращение опять к православию во многих местах ослабили личное право священников на эрекциальные земли так, что к концу прошлого столетия, по присоединении Украины к России, на них смотрели действительно более как на собственность церкви, нежели священника.

В 1798 г. и на этот край было распространено постановление императора Павла Петровича о способах к содержанию православного духовенства, изъясненное в манифесте от 18 декабря 1797 г. и в указе Сената от 18 Января 1798 г. На основании этого постановления земли, состоявшие в пользовании священников, имели быть причислены к общим прихожанским землям, а прихожане обязаны были доставлять во двор священника продукты с этой земли в зерне. При этом эрекциальные и вообще превышавшие указную пропорцию земли велено было оставить за священниками, с тем впрочем, чтобы они отдавали их в наймы, а сами не обрабатывали. В указе на основании мнения св. Синода обще с Сенатом сказано именно так: «Поскольку в губерниях Польской республики белое духовенство вовсе еще неустроено, то – 1-е..., 2-е приемля в основание положенную в межевой инструкции пропорцию земли, т. е. пахотной по 30, да сеяных покосов по 3 десятины, – оставить церковною так однако ж, что если бы в сию тридцатитрех десятинную пропорцию земли в каком-либо приходе недоставало, то недостающего числа не дополнять, а оставить в настоящем количестве, 3-е сию землю, по 33 десятины к приходам отмежеванную, считая навсегда церковным уделом, присоединить к общему количеству земли, прихожанам принадлежащей, и предоставить пользоваться сею землей им – прихожанам, а священникам и церковнослужителям получать на содержание свое натурою такое количество хлеба, как то: ржи, пшеницы, ячменя, гречихи, овса, словом – где какой родится, также сена, соломы и гуменного корму, яко необходимо для скотоводства нужных, какое с определяемых к церквам земель, т. е. с 30 десятин пахотной, разделенной на 3 поля и 3 десятин сенокосной, по средней пропорции урожая, собрать возможно; 4-е поскольку же случиться может, что встретится и тут затруднение в рассуждении доброты хлеба и прочего, то для избежания таковых затруднений священно- и церковнослужителям условиться с прихожанами – получать на содержание свое от них за то количество хлеба и прочего, какое с церковной земли собрать можно, деньгами, по справочным ценам; 5-е, землю по писцовым дачам, сверх 33 десятин церквам принадлежащую, оставить за оными; поскольку священно- и церковнослужители таким образом будут обеспечены в содержании своем, то земли излишние могут они отдавать в наймы, а обрабатывать оные самим запретить, яко дело с саном их несовместное».

Как исполнено было это постановление правительства и какую пользу принесло духовенству, – показывают современные его исполнению сведения. Из них открывается, что эти положения, долженствовавшие способствовать к улучшению православного сельского духовенства Киевской епархии, в руках неблагонамеренных и враждебных православию лиц послужили только к притеснению духовенства и к расхищению церковной собственности. И действительно, прежде чем приложены были к делу новые способы содержания духовенства, помещиками уже уничтожен был древний способ – роковщина или десятина. Между тем, где были эрекциальные земли, превышавшие указную 33-х десятинную пропорцию, там они захвачены помещиками; сбор урожая с указной пропорции земли назначен весьма ограниченный, да и сама земля эта поступила в распоряжение помещиков, а не прихожан, на которых возложена обязанность обрабатывать ее и доставлять продовольствие священнику и его семейству. Земская полиция отличалась в этом деле только недеятельностью и неблагонамеренностью. В 1800 году, после многократных сношений с гражданским начальством, Киевское епархиальное начальство в указе своем⁸⁵ циркулярно прописало, что «1. от многих церквей прежде бывшие за ними земли или вовсе отобраны помещиками, или значительно уменьшены, а к прочим указной пропорции или совсем земель не имевшим отвода не учинено; помещики же, дабы удержать за собой отнятую церковную землю, или же дабы там, где мало или вовсе нет земель, избегнуть удовлетворения оными священно- и церковнослужителей в надлежащем количестве, располагаются даже под предлогом уравнения приходов малых с великими упразднить самые церкви, 2. что по донесениям духовных правлений и благочинных Киевского уезда, маршалами и другими светскими чинами по всем почти поветам составлены обидные для священнослужителей положения о шестилетней⁸⁶ сложности урожая, 3. что несмотря на неоднократные строжайшие предписания и подтверждения Киевского губернского правления подчиненным ему лицам о наблюдении за точным исполнением высочайших постановлений 1798 года, успех по оным происходит с крайнею со стороны светских чинов медленностью и очевидною для священнослужителей обидой, составляющей единое их притеснение, к лишению дневной пищи относящееся, так что священно- и церковнослужители через долгое время претерпевают самую сожалительную участь, не имея дарованного им по высокомонаршей милости пропитания от ружной церковного удела земли, по единственному с помещичьей стороны препятствию и недеятельности в отвращении оного нижних земских судов или их членов, которые, как бы находясь в единомыслии с помещиками и их экономиями, не стараются простирать своего внимания к скорейшему приведению в исполнение столь важного дела, через течение коего с весьма слабым движением и примечаемою понаровкою за помещичьими предприятиями страждет все почти Киевской епархии духовенство». – В частности, действия помещиков и земских судов к обиде духовенства состояли в следующем⁸⁷. – «Киевского повета, села Кононщины помещик Шимоновский запретил давать священникам роковщину, отобрав в селах Копиловке и Мотыжине пахотной земли на 107 дней, а сеносной на 530 копен. По Васильковскому повету, – отряженные заседатели Мизанский и Чеховский отреклись излишнюю сверх 33-десятинную землю оставлять за церквами; поводом чего помещик Велико-Солтановский принял таковую землю в свое владение и не соблюл повеления о обсеменении земли церковной семенами прихожанскими. По Богуславскому повету заседатели ни к отбору захваченных помещиками земель не приступили, ни вновь отвода земель не сделали, ни засевать оных не подвердили; да и земский суд на возвращение забранных помещиками земель не согласился. Маршал Головинский, не вникнув в то же самое, признает остающуюся от 33 десятин землю принадлежащею помещикам, которые условий прихожанам чинить не велели и отозвались недопущением к обрабатыванию церковного удела. По Звенигородскому повету заседатели Куликовский и Котенко, намерив только к одиннадцати церквам землю, не сделали об обрабатывании и посеве оной подтверждения, а шполянская экономическая контора одолжилась отвесть и прихожанами обработать землю от числа 250 до 300 дворов. По Чигиринскому повету ни о засеве отведенных земель повеления не было, ни к отводу вновь не приступлено. По Уманскому повету кроме захвачения помещичьею экономией пахотных и сенокосных земель более ничего не произошло, и суд земский требованиям духовного правления не внемлет. По Липоветскому повету отведена малая часть земли, не в полном количестве, прежняя отобрана помещиками Прилуцким и Каспаром Покровницким; и маршал стремился с помещиками к расчислению вновь уезда и к отводу по 33 десятины земли в том смысле, чтобы при каждой церкви было по 200 дворов, прочие же (церкви) обратить в каплицы. По Сквирскому повету небрежением заседателей дело сие течет без должного успеха, а помещик Онуфрий Лонский, не имея будто от маршала повеления, отказался от исполнения по докладу, с выговором что он земского суда не слушает. По Радомышльскому повету оставление при церквах земель и отвод вновь хотя кончен, однако ни обрабатывания земель, ни на основании условий рассмотрения не было. По Махновскому повету отмежевание земель и начала своего не восприяло; суд земский отказался дать повеление обрабатывать землю хотя засеянием оных, требований духовного правления о запрещении помещикам отнимать у церквей земли не исполнил; маршал расположен обрабатывать, соединяя селения и дав священно- и церковнослужителям из того, что при одной церкви было , – остальную землю от другой церкви взять в помещичье владение.

Сверх сих обстоятельств, служащих к остановке дела по Богуславскому повету, заседатели Войтикант и Пухальский возложенную на них по сему делу препорученность продолжали с великой для духовенства обидой, а помещикам пользой, ибо почти ничего не сделали, отобраных помещиками земель возвратить не старались, редко где обрабатывать землю приказали, о прочем всем вознерадели, – о чем достаточно показано в благочиннических того уезда ведомостях.

А из рапорта Богуславского духовного правления открывается, что помещики от 36 церквей прежние земли и угодья в некоторых все, в других знатную часть не только прежде, но и в течении 1798 и 1799 годов поотнимали и вновь не дали, оставя священство в бедственном состоянии. Сквирского земского суда заседатель Иосиф Крушельницкий, приехавши в селения Войтовцы, Сокальчу и Койлов без бытности духовного депутата, отмежевал к Войтовской церкви только пахотной земли в 2 полях по 10 десятин и сенокосной по 3 десятины, и то в местах неудобных; к Сокольницкой и Койловской церквам хотя решился отводить указанную пропорцию земли, но представляемых тамошними священниками на данные им прежние земли письменных документов, так называемых эрекций, не уважил и сказал, что я не смотрю на ваши эрекции, значащихся по ним угодий не оставил за священниками и дозволил владеть ими помещикам». – Здесь не все еще исчислены обидные для духовенства действия помещиков и земских судов, клонившиеся к извращению высочайших положений об обеспечении сельского православного духовенства; подробнее они изложены в сообщении, посланном тогда из духовной дикастерии в Киевское губернское правление. Но и упомянутых здесь случаев достаточно, чтобы судить, как извращены были и как далеко не достигнуты лучшие намерения правительства.

Затруднения, сделанные приведению в исполнение постановлений всеподаннейшего доклада св. Синода от 17 декабря 1798 года, заставили вскоре возвратиться к первоначальному способу содержания духовенства, т. е. возвратить церквам земли и предоставить обрабатывание их самим священно- и церковнослужителям. Высочайшим указом, состоявшимся в 3 день апреля 1801 года, конфирмованный 11 января 1798 года доклад отменен. В этом указе сказано между прочим: «Духовенство, быв самим Богом предоставлено к назиданию нравов народа, имеет обязанность примером своим привлекать и одобрять его к трудолюбию и ко всем хозяйственным упражнениям, а как между ими земледелие есть благороднейшее, полезнейшее и в связи государственных нужд необходимейшее, то нет в империи состояния, коему бы вниманием к нему и даже самым непосредственным его производством заниматься было постыдно; напротив все, что относится к нему, в очах истинной премудрости почтенно и всякого одобрения достойно, потому его императорское величество надеется , что мирное духовенство, чтя в основателях веры, древних патриархах первобытной церкви, первых земледельцев и ревнуя святому их примеру, неуклонно пребудет в сей апостольской простоте и упражнении, толико сан его украшающей и сближающей его с состоянием людей, наиболее требующих духовной помощи и утешения».

Это возвратное движение после испытанной неудачи в улучшении содержания духовенства не могло обойтись без потерь для сельского духовенства. И действительно, оно не могло уже возвратить себе роковщины, потерявшей свою законность во мнении народа; в возмездие за требы должно было руководствоваться положением, гораздо низшим существовавшего здесь обычая, составленным в том предположении, что духовенство будет пользоваться обработкой земли от прихожан. Земли, захваченные раз помещиками, не возвращены уже церквам, несмотря на предписания гражданского начальства; это помещикам тем удобнее было сделать, что во время борбы с униатами и перехода церквей то от православия к унии, то обратно, документы на эрекциальные земли во многих приходах были утрачены, а земли по одной только давности оставались во владении церкви. Киевское губернское правление формально заключило было даже, что в пользовании причта должны оставаться только те земли, коими он пользовался до издания доклада 11 января 1798 г.; это заключение сделано не с тем, чтобы возвратить церквам эрекциальные земли, а чтобы оставить при помещиках и те земли, которые отведены вновь в указную пропорцию там, где ее недоставало. Возвращенные земли отведены в местах иных и часто неудобных. Наконец, к крайнему разорению причтов, экономии владельческие, получивши указ об отмене обработки церковных участков земли прихожанами в то время, как поля были обсеменены, именно в мае 1801 г., тотчас же распорядились посеянного хлеба не давать уже священникам, а самые земли возвратить по уборке хлеба; таким образом священно- и церковнослужители в 1801 г. должны были оставаться без хлеба и не владеть полем. Хотя по сношению митрополита Киевского Гавриила с генерал-губернатором Феншем и велено было отдать священно- и церковнослужителям посевы того года, не требуя даже и возвращения семян, а равно не отнимать церковную землю там, где она была издавна, хотя бы и в большем указной пропорции количестве; но самое предписание о сем последовало уже в августе, когда озимый хлеб был собран помещиками; в сентябре же того года благочинный Васильковского уезда Иаков Левитский доносил⁸⁸, что «Белоцерковская экономия (владевшая почти 5 уездами) запрещает посеянный хлеб отдавать священникам, а посылаются от экономии писари, которые мимо ведома священно- и церковнослужителей взимают с обывателей подписки, будто священники сами добровольно соглашаются принять только половинную часть собранного урожая хлеба, и таковые подписки отсылают в земский суд, чем экономия, выводя себя из подозрения, делает всем священно- и церковнослужителям чувствительнейшую обиду. К тому ж не дозволяет священно- и церковнослужителям не только прежних ружных церковных, но и вновь отведенных земель обрабатывать. Этой обширной экономии в действиях своих в отношении к духовенству подражали и прочие владельческие экономии в Киевской губернии, как видно из упомянутого выше указа Киевской дикастерии, где сказано, что «и везде предписания земского суда об отдаче посевов священникам не исполняются, а некоторые священники соглашаются на половину, опасаясь лишиться всего». Та же несправедливость помещичьих экономий и та же недеятельность земских судов продолжались и в 1802 г.; ибо и в это время нужно было новое подтверждение⁸⁹ о возвращении захваченных земель и сборе посевов, сделанных на них помещиками. Дело об отмежевании земель возобновлялось потом в 1807 и 1816 г и кончилось потерей для церкви многих земель, особенно в имениях обширных, в которых духовенству трудно было бороться с владельческими экономиями; затем право давности укрепило отнятые земли навсегда за помещиками⁹⁰.

(окончание в след. номере)

30 марта скончался в Киеве на 51 году от рождения настоятель Андреевской церкви и благочинный Старо-Киевских и Печерских церквей протоиерей Иван Дмитриевич Шаббатович. Отпевание тела происходило в великий пяток в Андреевской церкви. Погребение совершал кафедральный протоиерей Иоанн Скворцев, а гроб покойного провожал до могилы (на Щекавицком кладбище) Киево-Выдубицкого монастыря архимандрит Вениамин.

Считаем нелишним сказать несколько слов о жизни и смерти этого пастыря, около 30 лет послужившего церкви. Родился он в Киевской губернии, Каневского уезда, в селе Дыбинцах, от священника Димитрия Шаббатовича. Обучение, начатое в доме отца, продолжал он в Богуславском духовном училище, в Киевской семинарии и академии. Получив высшее духовное образование в то время, когда оно считалось редкостью, когда окончившие курс в духовных академиях всюду старались занимать места по учебному ведомству, он избрал для себя смиренное служение церкви Божией, в беднейшем притом сельском приходе⁹¹. Такая решимость его была плодом глубокой любви его к церковному богослужению, под которой скрывалось благоговейное уважение к пастырскому служению, не в сухом его формализме, но в живом и простом общении с простым народом, в пламенном сочувствии его горькому быту, его нуждам не только духовным, но и общественным. Не имея на первый раз собственного дома, он подобно многим сельским священникам тогдашнего времени довольно долгое время жил в убогой хате мужика, деля с ним труды и горе жизни. Но бедность не подавила его, не убила в нем энергии, не заключила его деятельности в тесный круг хозяйственных забот и формалного только исполнения обязанностей пастырских. Возрастившийся под влиянием свежих преданий о недавно минувших кровавых муках его родины за веру, по местам проявлявшихся и в его время, но уже в другой форме, он питал глубокое сочувствие к жизни народной, к высокому духу, животворившему ее. Вдохновляемый таким сочувствием, в задушевной беседе с своими прихожанами, на общественных обедах и других подобных собраниях, он любил переноситься мыслью ко временам прошедшим, увлекал и слушателей своих в исчезавшую даль, и – речь его, отливаясь в чудные формы языка родного, полные прелести и жизни, восторгала честную громаду, трогала ее до слез, до глубины души. Тут он возвышал свой пастырский голос, сравнивал прошедшее с настоящим, в первом указывал высокие образцы твердости в вере, мужественного терпения, упования на Господа, братской любви и единодушия, набожности, усердия к храму Божию, а в последнем с кротостью и любовью обличал то, что находил противным древнему благочестию и чистоте нравов. – Любовь, ласка, приветливость и особенная свежесть чувства были отличительными качествами доброй души сего пастыря; они отражались в многоразличных отношениях его к приходу, и в них-то заключалась тайна успешного действования его на простой народ. – Великий урок для молодого поколения сельских пастырей, более и более отдаляющегося от народа и весь успех своего влияния на прихожан нередко полагающего в формализме церковной проповеди!

Покойный пастырь, как мы заметили выше, питал особенную любовь к церковному богослужению с его древним напевом, употребляющимся в Киево-Печерской лавре и имеющим в Украине значение народного напева. С благоговением и глубоким сочувствием совершал он службы церковные, и, владея хорошим голосом и знанием церковного напева, сам всегда принимал участие в церковном пении, а это еще более привязывало к нему народ. Народ любил его, как отца, обращался к нему во всех случаях жизни за советами и пособием, и сам пособлял ему в его нуждах. – Такова истинная связь пастыря с пасомыми! Но она держится на живом и всегдашнем их сочувствии друг к другу.

Из Пишек Шаббатович переведен в с. Кагарлык, затем вскоре в г. Звенигородку на должность уездного протоиерея, оттуда в г. Липовец и наконец в Киев. На всех местах своего пастырского служения он обнаруживал всегдашнее сочувствие к нуждам своих подчиненных, приветливость и ласку в обращении с ними, потому и пользовался от них не только уважением, но и особенною любовью: везде встречали его с радостью, провожали со слезами. В бытность свою в Звепигородке он имел случай оказать свою любовь к народу, среди которого возрос и который любил до энтузиазма. Случай был такой. В деревне N. неистовствовал над своими крестьянами владелец. Тяжкими и непрерывными работами обременял он крестьян своих, бил их нещадно за вину и без вины, и вдобавок бесстыдно ругался над всем, что было святого и драгоценного для них, – над верою и честью, над честью жен и дочерей их. Доведенные до последней крайности крестьяне, по совету приходского священника, занесли жалобу на помещика. Началось следствие. Священника втянули в дело, крестьян как бунтовщиков держали в тюрьме, а самое дело затянули на несколько лет. Пошли дознания, следования, дополнения и переследования; менялись следователи и депутаты, не менялись только неправда и лихоимство первых, которое в те годы доходило до отвратительной низости. В последнее решительное переследование Шаббатович сам вызвался быть защитником невинных и назначен депутатом. С великой энергией и знанием принял он участие в деле несчастных узников и довел оное до того, что помещику грозил строгий суд. Но золото восторжествовало над усилиями правды: крестьяне жестоко наказаны, священник отрешен от прихода, а Шаббатович, по настоянию гражданского начальства, переведен из Звенигородки в Липовец. Помещик зло торжествовал; но народ не вытерпел новых тягчайших мук от руки его, не снес бесчестия, когда оно коснулось несовершеннолетних, и казнил злодея по своему. В заговоре на жизнь его участвовали все жители деревни, но исполнителями праведной кары явились те, которые оскорблены были более других. Когда начался допрос следственной коммиссии, виновные не захотели скрываться долго. Правосудие смягчило наказание невольных преступников. – Так время оправдало горячую защиту Шаббатовича.

Переход в Киев был для Шаббатовича вожделенным событием в его жизни после прежних невзгод. Он любил святую лавру Печерскую, ее чудный напев и продолжительное благолепное служение и проводил там по нескольку часов на акафистах, вечернях и всенощных. С особенным восторгом он бывал в лавре на всенощной под день Успения Божией Матери, на утрени в Великую субботу и в навечерие первого дня В. поста. Посещение св. лавры было для него особенным как бы праздником, а лаврское пение приводило его в детский почти восторг. – С редким усердием и благоговением служил он и в своей церкви, об украшении которой прилагал особенное попечение. С ранней весны до глубокой осени, ежедневно с самого раннего утра и до позднего вечера, пребывал он в храме св. Андрея Первозванного, ежедневно совершал литургию, служил акафисты, молебны и панихиды для богомольцев, во множестве приходящих на молитву к тому месту, которое первозванный Апостол освятил стоянием ног своих и водружением св. креста. В таких ежедневных занятиях он находил и лучшее препровождение времени, и средства к жизни. Исповедуя ежегодно по нескольку тысяч богомольцев, приходящих с разных концов России и вступая со многими из них в откровенную, иногда продолжительную беседу, он обладал верными сведениями о населении каждой почти губернии, преимущественно в нравственном отношении. Под конец жизни он собирался изложить эти сведения на бумаге; но смерть воспрепятствовала его намерению. – В зимнее время Шаббатович служил также довольно часто и хотя церковь его не имеет прихода, но всегда находились любившие посещать его богослужение, особенно после того, как он устроил в нижнем этаже церковного здания теплую церковь. – В первые годы своего служения в Киеве составлен им акафист Андрею Первозванному, который он, с разрешения покойного митрополита Филарета, читал в своей церкви еженедельно, по пяткам.

Смерть сего пастыря была светла, как и самая жизнь его. Приготовясь к переходу в вечность, как подобает истинному христианину, и благословив семейство свое, он взял в руки крест и с совершенным спокойствием ожидал смерти, осеняя себя по временам крестом, которого не выпускал из рук до последней минуты, и творя молитву: «Господи помилуй!» – «Мати Божия, спаси меня!». В самый час смерти, он попросил зятя своего читать для него последние беседы Спасителя с учениками, с полным вниманием слушал продолжительное чтение и с любовью останавливался на тех особенно местах, где говорится о любви. Заповедь новую даю вам, да любите друг друга(Ин.13:34), – повторил он наконец вслед за читавшим, и – тихо отошел ко Господу.

Да пребудет во благословении память этого доброго пастыря!

– Государь Император, по всеподданнейшему докладу кавалерской думы ордена св. Анны, в 3 день февраля сего года, Всемилостивейше соизволил, согласно удостоению св. Синода, сопричислить к сему ордену 3-й степени – благочинных: протоиерея г. Умани Николаевской соборной церкви Аполлония Стаховского, и священников: Сквирского уезда села Паринс Алексия Ботвиновского, Черкасского уезда села Сунок – Павла Белявского и Липовецкого уезда села Аврамовки – Родиона Косовского.

– Государь Император, по всеподданнейшему докладу кавалерской думы ордена св. Анны, в 3 день минувшего февраля, Всемилостивейше соизволил пожаловать кавалерами сего ордена 3-й степени бакалавра и помощника библиотекаря Киевской д. академии коллежского советника Константина Скворцова и секретаря консистории надворного советника Михаила Хижнякова, в воздаяние усердной и беспорочной службы их в продолжение 12 лет сряду в должностях их, положенных в VIII классе.

– Государь Император, по всеподданнейшему докладу господина обер-прокурора святейшего Синода, в 30 день января сего года, Высочайше повелеть соизволил учредить в г. Вильне училище по образцу и уставу Царскосельского училища девиц духовного звания. Вместе с сим удостоен Высочайшего Его Императорского Величества утверждения прилагаемый при сем штат Виленского училища девиц духовного звания.

Высочайше утвержденный штат Виленского училища девиц духовного звания

Примечания: 1) Остатки от штатной суммы по одной статье расхода могут, в случае нужды, быть обращаемы на восполнение недостатка по другим статьям расходов, лишь бы все издержки не превышали положенной на училище суммы.

2) Остающееся за всеми расходами к концу года количество денег обращается в особый капитал, предназначаемый на пособие воспитанницам.

3) По классам должностей полагаются: смотритель дома в VIII, доктор в IX, учители в X классе, письмоводитель в XII, и пользуются мундиром чиновников православного духовного ведомства: первый по VIII, второй по IX, а прочие по X разряду.

4) Кроме сих должностей полагается при училище почетный блюститель во хозяйственной части из дворян или из купеческого сословия, с присвоением ему мундира VIII разряда.

5) Правила, Высочайше утвержденные 23 марта 1857 года, о добавочном жалование и пенсиях распространяются и на лиц служащих в сем училище.

Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе твоем? откуда убо имать пелвелы? (Мф.13:27)

Православные слушатели! Бог и человек совершенный, Христос Господь, приходивший с неба на землю, на дело свое, и на возделание нивы мира сего до вечера смерти, потрудился со всем тщанием: Он возделывал ниву сию, переходя вместе с учениками своими из города в город, из села в село. Посеявши в мире доброе семя учения, – чистую пшеницу веры православной кафолической, Он вручил ниву Церкви своим рабам, сперва апостолам, а после них архиереям и священникам. Но когда апостолы почили сном смерти телесной, тогда лукавый демон, враг Христа и всей церкви, видя прекрасное возрастание добрых семян и снедаемый завистью к преспеянию и ненавистью к доброте возрастаемого, посеял во вселенной плевелы богоненавистных ересей, и доныне не престает сеять там, где усматривает архиереев и священников нерадивых и ленивых. Он сеет на нивах душ наших плевелы бесчисленных грехов, а во многих людях сеет и богопротивное суеверие.

Души верующих православно суть виноград Христов; делатели его – архиереи и священники. Душа всякого верующего есть нива Божия, по апостолу: Божие тяжание, Божие здание есте (1Кор.3:9). Блаженны стражи сих нив, когда бодрствуют. Блажени раби тии, говорит Христос, ихже пришед Господь обрящет бдящих: яко препояшется и посадит их, и (приступив) послужит им (Лк.12:37). Горе же им, когда они небрежны, ибо проклят человек, творяй дело Господне с небрежением (Иер.48:10). Потому то и церковь ежедневно вопиет: «се жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: не достоин же паки, егоже обрящет ленящася». Но увы, увы! От лености и небрежения стражей нив христианских столько размножилось плевел суеверия, что только кое-где можно находить на них пшеницу чистую.

Какие же плевелы суеверия? – Их много; но уповая на помощь Господню, ныне скажу только о тех, которые бывают, когда кто считает какие-либо случайности предзнаменованиями будущего, и когда кто делает или говорит что-либо неполезное и непринятое церковью, веря тому, что недостойно веры.

Суеверием называются различные узловязания⁹² и способы лечения, отвергнутые врачебною наукою, как то: нашептывания, напевания, некоторые хартии или письмена, привески вещей, ввязывание их в ладонки, также скакание, когда ему хотят дать особенное тайное знаменование. Суеверно поступают те, которые привязывают к пальцам кости строуса (струтион)⁹³; равно и те, которые советуют, для прекращения икоты, держать правою рукою мизинец руки левой⁹⁴. Также если случится, что друзья, идущие рядом, должны, между себя, дать дорогу камню, или собаке, или дитяти: то считают это предвестием расторжения их дружбы, и потому (для укрепления дружбы) камень они толкают ногой, собаку бьют (чем случится), дитя ударяют в щеку. Не досадно, когда попирают камень, но грустно, когда бьют невинное дитя; собака же нередко сама за себя отмщает, так что некоторым из бьющих ее, вместо суеверного врачевания, приходится прибегать к действительному лечению. Таковы еще суеверия: когда кто, проходя через свой дом и наступив нечаянно на порог, считает это признаком какого-либо несчастья; также, если кто, в следствие того, что чихнул, во время надевания обуви, снова ложится в постель; или же, когда кто, при выходе из дома, споткнулся, и потому считает нужным возвратиться домой; или если мыши сгрызут одежду, то не столько жалеют об испорченной вещи, сколько с печалью ждут какого-либо несчастья. Суеверие и то, когда, по дню рождения, предсказывают кому благоденствие, или злополучие. Суеверие и то, когда для уврачевания больного скота, произносят над ним слова священные, или простые, но такие, которые не имеют силы врачевания ни естественной, ни сверхъестественной. Суеверно поступают, когда против всяких болезней употребляют привешивание некоторых хартий, также дуновение и произношение некоторых слов (заговаривание). Суеверы и те, кои считают предзнаменование какого-нибудь несчастья звон в ушах, встречу с волком или с зайцем, или с монахом, или с женщиной. Умоляем вас, братья, и искренно просим устранять себя от подобных прелестей, и, оставивши всякое суеверие, руководствоваться единым словом Божьим, как жезлом: делать только то, что повелевает священное писание, или что блюдет похвальный обычай, переданный святыми отцами. Всячески отвращайтесь преданий языческих и деяний бесовских, противных Богу, приятных демонам, ненавистных для ангелов, любезных для дьявола, пагубных для душ ваших.

Некогда иудеи держались преданий человеческих, но Христос Господь сказала об них: приближаются мне людие сии усты своими, и устами чтут мя, сердце же их далече отстоит от мене. Всуе чтут мя, учаще учением заповедей человеческих (Мф.15:8–9). Что же должно сказать о христианах, которые, следуя нечестивому преданию, перешедшему к нам от язычества, нарушают заповеди Божии? – Вы хотите знать, на что этим я намекаю?.. Вот на что:

В наших российских странах, между православными, есть странный обычай: в навечерие праздника рождества Иоанна Предтечи (24 июня), раскладывают костры и, зажегши их, скачут через огонь, как это делали язычники. И называют это свое торжество купалом, которое установлено язычниками в честь богов своих, как свидетельствует летописей Матфей Стрыйковский⁹⁵. Некоторые же доходят до такого безумия, что и касательно великого, небесного светила суеверствуют в тот день таким образом: не спят всю ночь, в ожидании восхода солнца, с тем, чтобы, увидевши его, рассказывать, как оно играет, скачет с места на место и принимает на себя различные цвета⁹⁶. Крайнее безумие! Верх суеверия! И откуда они взяли эту игру солнца? В священном писании ничего не говорится о ней; между преданиями святых отцов (дошедших до нас), нигде о ней не упоминается; философам и астрономам она не ведома: а простые и слышат (о ней) друг от друга, и видят (ее) своими глазами! Что ж они видят? Вот что: как пьяному, по причине усиления паров от излишнего питья, ударяющих в голову, представляется все вертящимся колесообразно, тогда как все стоит неподвижно; или как в глазах пьяного одна вещь удвояется или утрояется, тогда как она остается все одною и той же: так бывает и с теми, которые пристально смотрят на солнце. Так как они слишком присматриваются к нему, то зрение их повреждается от сильного действия лучей его, и потому-то им кажется, будто (солнце) скачет и меняется в кругах, тогда как оно ни скачет, ни изменяется.

Иные собирают в тот же день некоторые травы⁹⁷ и по ним гадают, имея такую веру, что если (травы) расцветут по истечении одной ночи, то загадываемое сбудется благополучно; а если не расцветут, унывают в ожидании несчастья, – что за суеверие их, по Божьему попущению и по действию дьявола, желающего еще больше прельстить их, иногда и случается: по вере их бывает им. Есть множество и других суеверий, богомерзких и неприличных христианам, противных разуму, ведущих ко греху, а часто и навсегда погубляющих душу: таково все то, что не имеет для себя основания ни в законах природы, ни в откровении.

Оставьте, православные, соблюдать все эти суеверия, потому что ими бесславится Бог и почитается дьявол, ими оскорбляется священное писание, виновник которого Дух Святой, приемлется же (за истину) ложное учение, изобретатель которого дух лестчий. Не отличайте дней, называемых египетскими или январскими календами⁹⁸, в которые (поются) разные песни, (совершаются) пиршества и раздаются взаимные подарки, как бы в начале хорошего лета и в ознаменование предстоящего благоденствия. Не наблюдайте приметы по месяцам⁹⁹, временам, дням, годам, течению луны и солнца; ибо кто занимается этим, или другими какими-либо приметами и предзнаменованиями, или соизволяет другому занимающемуся ими, тот ничем не может оправдаться и скорее идет к погибели своей, нежели к спасению. Таковы и те, кои посредством некоторых чисел, письма и луны и посредством (пифагорического) волхвования стараются предузнавать выздоровление больных или смерть, также благополучие или несчастье; или верят сонникам, ложно надписываемым именем Даниила; гадают по жребиям, называемым (жребиями) святых апостолов¹⁰⁰; равно и те, кои приступающим к постройке дома, или вступающим в брак, предсказывают (судьбу) по указанию птиц, или читают стихи при собирании трав, или же возлагают на людей и домашних животных, во время болезни их, хартии, писанные на немощь¹⁰¹. Кто верует таковым, или ходит в дома их, или приглашает их в свой дом для гадания: тот пусть знает, что он преступник христианской веры и крещения, подобен язычнику и отступнику, Божий враг, тяжко и на веки прогневляющий Бога. Только покаяние и церковная епитимия могут примирить его с Богом; ибо Апостол говорит: аще ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся во славу Божию творите (1Кор.10:31), – во имя Господа нашего Иисуса Христа творите, о нем бо живем и движемся и есмы (Деян.17:28).

Слыша сие, братья, как при святом крещении мы отреклись сатаны и всех дел его, всех клевретов его, всех служб его и всего бесстыдства его: так и ныне отречемся самого сатаны, как богопротивника, – всех лукавых деяний, как дел его, – всех чародеев и волхвов, как клевретов его, – всех волшебств, скаканий, и плясок, как служб его, – всех суеверий, как бесстыдства его. Исторгнем из пшеницы веры и дел христианских, посеянной на нивах душ наших, сии вредные плевелы, дабы во время жатвы не обрелось в нас ничто недостойное: но чтобы мы, имея, в сосудах сердец наших, пшеницу благих дел, сами, как сосуды честные, были взяты в дом Царя небесного, для того, чтобы жить там в чести и славе, в бесконечные веки веков. Аминь.

Второе средство к содержанию духовенства киевской губернии (в 18-м и первой половине 19-го стол.) состояло в продуктах, жертвуемых прихожанами священнику. Касательно этого пожертвования не встречаем никаких постановлений со стороны гражданского и епархиального начальства; оно существовало, вероятно, по древнему обычаю, как остаток древних русских десятин. По упомянутой нами в начале описи церквей 1750 г., составленной униатским визитатором Примовичем, сбор продуктами в пользу священника встречается во многих приходах киевской епархии, по берегу Днепра, в нынешних киевском, каневском и черкасском уездах. Там сбор этот назывался десятиною: обыкновенно тяглые давали священнику по дойнице зернового хлеба, а пешие – по возможности. Роковщина известна была собственно в средине Украины, и состояла в сборе с каждого двора по ½ четверика зернового хлеба. Остаток роковщины существует и теперь – во многих местах киевской губернии; ибо и ныне, когда священник, пред праздником Рождества Христова или пред Пасхою, посещает дома прихожан с молитвою, они жертвуют ему разного рода продукты, хотя этот обычай ныне не носит уже никакого особенного названия, и существует не как долг, а как милостыня, или жертва. Вероятно, и прежде десятина и роковщина собираемы были лично священниками, при посещении ими домов своих прихожан, а в состав таких пожертвований от прихожан входил и прежде, как теперь, не один зерновой хлеб, но также мука, крупа, сало, яйца и другие произведения сельского хозяйства. Существовал и другой обычай, по которому, в пособие вновь поступившему священнику и как бы не первоначальное обзаведение, прихожанки жертвовали жене священника разные свои хозяйственные изделия. В иных местах такие пожертвования производимы были во все время пребывания священника на приходе, – ежегодно и притом в один определенный срок: обыкновенно жены священников, в начале весны, сами совершали путешествие по приходу, угощали прихожанок своим добром и потом получали от них всякую всячину из домашнего их хозяйства, преимущественно пеньку и лен, от чего сам ход подобного сбора назывался льнованием. Роковщина прекратилась формально с попыткой возложить на прихожан обработку церковных полей; льнование – некоторый род нищенства – оставлено с развитием общественной образованности в кругу сельского духовенства.

Третье средство к содержанию священников составляла плата им за совершение треб в приходе. Это не есть в собственном смысле плата, но жертва в роде подаяния в кошелек и на свечи; ибо каждый прихожанин считает это делом не только должным с его стороны, но и богоугодным, и всякий добрый поселянин счел бы для себя обидою, если бы священник отказался от вещественной его благодарности за совершение какой-либо требы, равно как считается грехом не подать на молитвы за упокой своих родственников. В разные времена на Украине эта плата была различна; мера ее зависела от усердия к священнику, от участия к его семейным нуждам, и наконец от взаимного условия между священником и прихожанами. Надо заметить, что в прошлом столетии и даже в первой четверти нынешнего, для определения священника к месту, требовалось письменное согласие прихожан, которые, давая свое согласие, предварительно заключали словесный или письменный договор с будущим своим священником о том, какие они имеют представить средства к его содержанию. В образец подобного условия представляю уговор священника Никифора Исаевича, заключенный с прихожанами в 1769 году, при поступлении его на приход в село Юсковцы, чигиринского уезда. По сему договору жители с. Юсковец обязывались уплачивать Исаевичу: за сорокоуст 4 руб.; за каждое евангелие, читаемое при погребении, 4 коп.; за погребение младенца гривну; за погребение возрастных две гривны; за крещение – от кума и кумы – по 2 копейки; за совершение елеосвящения пять гривен, за венчание первобрачных полкопы; – второбрачных пять гривен; за венчание посторонних лиц – по взаимному условию, за постный кухлик 5 копеек; за освящение дома две гривны, – освящение мирского кладязя – безвозмездно; за освящение частного кладязя 5 копеек; за молебен 5 копеек; за акафист 5 копеек; за совершение литургии две гривны. В это же время в нынешнем киевском уезде, принадлежавшем тогда к российской империи, было в действии положение о взимании за требы, составленное высочайше учрежденною Комиссией для рассуждения о церковных имениях, и 17-го февраля 19765 г. утвержденное императрицею Екатериной II. По сему положению священно- и церковно- служители в селах и деревнях должны были получать: за молитву родильнице 2 копейки; за крещение младенца 3 копейки; за свадьбу 10 копеек; за погребение возрастных 10 копеек; за погребение младенцев 3 копейки; за молебны и поминовения – по соизволению и по возможности¹⁰².

Если сличить это положение с уговором священника Исаевича; то, не говоря о неполноте его в исчислении священнодействий, нельзя не заметить, что в приходах, принадлежавших России, вознаграждение священнику за труд его предоставлено было весьма скудное в сравнении с добровольно даваемым в местах, бедствовавших тогда под владычеством Польши и от гонения католиков. Там уже самое дело гонимого благочестия сближало прихожан с священником и располагало их к большему участию в его нуждах. Правда, что русское положение имело силу, как в нем сказано, относительно неимущих и крестьянства; но и прихожане священника Исаевича были бедные крестьяне князя Яблоновского.

В приходах киевской губернии, в половине прошлого столетия подпавших унии, с этого времени и до конца унии руководствовались положением о плате за требы, которое издано было униатским митрополитом Иасоном Смогоржевским. Этим положением было назначено:

1. За погребение

Безвозмездное погребение в нужде и по воле священника.

2. За браки

Браки бедных – по возможности:

от бобыля – два злотых; от пешего – четыре злотых; – однотяглого – шесть злотых; – двутяглого – восемь злотых; – трехтяглого – десять злотых; – четырехтяглого и плугового (6-волов) – по двенадцати злотых; от ремесленника и торговца – двенадцать злотых.

В этом положении назначено гораздо большее вознаграждение за труд священника и лучше определен самый труд, ибо здесь различается в подробности как состояние прихожан, так и мира священнического труда при исполнении требы.

В 1801 году, когда обработка церковных земель предоставлена была, по прежнему, самим священникам, в 3-й день апреля того же года издано было новое для российской империи положение и взимании платы за требы в приходах сельских. В нем назначено было взимать священнику:

За молитву родильнице 4 копейки, за крещение младенца 6 копеек, за свадьбу 20 копеек, за погребение возрастных 20 копеек, за погребение младенца 6 копеек. На волю прихожан предоставлялось давать и больше сего, без всякого однако со стороны духовных притязаний и домогательства.

Таким образом, плата за требы удвоена против положения 1765 г., но с тою же неопределенностью и неполнотой, как и прежде. Вероятно, духовенство киевской епархии, пользовавшееся лучшим пособием от прихожан и в бедственные для православия времена, неохотно подчинялось этому новому для него положению; ибо преосвященный митрополит киевский Иерофей, напечатавши его по числу церквей, велел прибить в колокольнях и церквах для сведения священников и прихожан. Как ни велика была тогда ценность денег, но все же это положение предоставляло плохое обеспечение православному духовенству. Вероятно, при издании его и на этот раз имели в виду только защитить беднейших прихожан от излишнего вымогательства. Но при этом нельзя не заметить, что публичная выставка положения могла ослаблять уважение прихожан к священникам и даже в достаточнейших из них подрывать доброхотство к своему священнику.

Таким образом, с начала почти нынешнего столетия и до сороковых годов, духовенство киевской епархии оставалось при двух только способах к содержанию: земледельческом своем труде и возмездии за требы, весьма ослабленном велико-российскою низкою таксою и обеднением поселян, которое увеличивалось по мере усиления крепостного права и умножения населения. При таких условиях положения его нельзя назвать не только безбедным, но и сколько-нибудь обеспеченным. Не имея необходимых для развития хозяйства капиталов, духовенство не могло извлекать достаточной пользы из земледелия; копеечный доход служил плохим подспорьем в хозяйстве. Все заботы, равно как и все доходы вновь поступающего на приход священника обращаемы были на долгое время на приобретение или постройку дома и хозяйственных служб; за тем воспитание детей в школе не только поглощало все излишки доходов, какие могли оставаться за удовлетворением первых нужд, но доводило священника до крайне бедности и не редко поставляло его в безвыходное положение. Сверх того, во многих местах, по недоброхотству помещиков – иноверцев, духовенство не имело отопления, не получало лесного материала, всегда необходимого в хозяйстве для поддержания служб, изгороди и на другие надобности, часто лишаемо было работников и даже собственно домашней прислуги, и по тому несло иногда на себе всю тяжесть не только домашних, но и полевых работ.

Скудость средств к содержанию, как нельзя более отражалась в домашней жизни духовенства и во внешней ее обстановке. До 1842 года редкий из сельских священников имел в запасе и сто рублей ассигнациями; имевшие пятьсот или тысячу рублей ассигнациями, каких бывало два, три и то не во всяком уезде, слыли тысячниками; одежда священников и их семейств была весьма бедна, а вся домашняя утварь мало чем различалась от крестьянской. Предметами искусств почти никто из священников не пользовался; у весьма немногих были плохенькие стенные часы, карманные составляли принадлежность почти одних уездных протоиереев. Самовар вошел в употребление между сельским духовенством только с 1842 года; до того времени везде почти довольствовались медным чайником, чугунным или глиняным горшком, чтобы китайским напитком попотчевать редкого гостя, или чем-либо теплым напоить больного. В тридцатых годах довольно еще было священников, которым и вовсе не было известно приготовление чая. Дома священнические ничем не отличались от домов более достаточных крестьян; деревянных полов вовсе не имели; стулья заменяли лавками и скамейками. Жены и дочери священников не имели никакого общественного образования, и даже не умели говорить кое-как по-русски; не многие из них умели славянской грамоте, и все познания их ограничивались знанием простых видов сельского хозяйства. Страдая бедностью и недостатком общественного образования, сельское духовенство естественно сближалось только с крестьянским сословием, разделяя его скудость и лишения, патриархальную простоту и доброту нравов, но, к сожалению, часто заимствуя от него некоторые грубые и даже порочные привычки. Не удивительно после сего, если оно, пользуясь тогда большим влиянием на народ, при всей близости к нему, не могло иметь на него желанного действия; не удивительно, если оно не могло пользоваться и уважением – даже у разночинцев и мелкого дворянства, рассеянного по селениями киевской губернии, и нередко подвергалось оскорблениями со стороны евреев, составляющих здесь исключительное торговое сословие и имевших больший доступ к помещикам и среднему сословию, чем православный сельских священник.

Да будет вечно благословенна память императора Николая I-го! Назначение окладов жалования сельскому духовенству он поднял его из того бедственного и безвыходного состояния, в котором оно находилось столько веков. Так как жалование, назначенное в июле 1842 г., выдано было только в 1844 г., следовательно разом за два года; то каждый священник, получивши в распоряжение свое сумму в 200 или 300 рублей серебром, мог довольно улучшить свое хозяйство покупкой волов и лошадей и познакомиться с некоторыми, дотоле неизвестными ему, удобствами жизни. В то же время благосостояние сельских священников получило прочную подпору в положениях об обработке священнических участков земли и устройстве постоянных церковных квартир на счет прихожан. С введением этих положений священник много облегчен в заботах о доме и хозяйственных службах, на приобретение и исправление которых негде было ему прежде достать ни денег, ни материалов; напротив продажа собственного дома прихожанам давала ему какой-нибудь запасный капитал для его семейства; ремонт квартиры, отнесенный на счет прихожан, освобождал его собственные средства и представлял возможность употребить оные на улучшение материального и нравственного своего быта. Возложенная на прихожан обязанность обрабатывать участок земли, принадлежащий священнику, избавила его от личных земледельческих трудов, облегчила в приискании работников в то время, как все рабочие руки отвлечены к обязанным работам, а главное устранила все прежде бывшие в этом отношении затруднения со стороны экономий. Таким образом положение православного сельского духовенства в киевской епархии с 1842 года стало совсем иное: оно изменилось к лучшему в материальном, общественном и нравственном отношениях; священники стали в более желательное и более соответствующее их сану отношение к среднему обществу, к помещикам и к прихожанам сельским. Нельзя не пожалеть о том, что исполнение положений об обеспечении сельского православного духовенства, предоставленное везде исключительно распоряжению экономий, в помещичьих имениях, при пассивном значении прихожан и только отрицательном в этом деле значении духовенства, имело беспримерно медленный ход и ведено было так, что часто порождало неудовольствия прихожан против священников и возбуждало много неправильных толков о самих положениях, утвержденных в 20 день июля, 1842 года. Оклады жалования, положенные в 1842 году, в настоящее время, через 18 лет, потеряли уже половину своей ценности, следовательно и духовенство уже лишилось половины выгод, предоставленных ему в этом источнике содержания. Сего не могло бы случиться, если бы, при самом назначении жалования, определено было непрерывное возвышение оного каким-нибудь процентом, который бы постоянно вознаграждал в такой же мере с течением времени уменьшающуюся ценность денег. Правительство удобнее может производить непрерывное возвышение окладов, нежели удвоять его периодически через 20, 30 лет, а оклад жалования, при непрерывном его возвышении, был бы достаточным средством содержания не в одни годы, ближайшие к его назначению, и не поставил бы в затруднительное положение лиц, состоящих в тех же должностях в более отдаленные от него годы.

священник Петр Лебединцев

Православное духовенство наше всегда имело и ныне имеет свой собственный духовный суд и расправу. «Не подобает, говорил святой равноапостольный Владимир¹⁰³ ни князю, ни боярам, ни детям его судити судом церковных и вступатися в церковные люди». На основании номоканона, принятого нами вместе с христианском из Греции, суд над духовными лицами предоставлен епископу. При посредстве властей и учреждений, подлежащих его ведению, он наблюдает за благочинием духовных лиц в своей пастве, дает им суд, и «никакое начальство не может непосредственно входить в дела, принадлежащие к кругу действия духовного ведомства»¹⁰⁴. Но не всегда епископу принадлежит суд над духовными лицами по делам гражданским, а тем более уголовным. В древнейших судебниках наших мы находим постановление о суде «смесном» или общем, который составлялся из духовных и светских властей для разрешения уголовных и некоторых гражданских дел, прикосновенных к лицам духовным. По законам, действующим в настоящее время, духовные лица подлежат светскому суду в делах тяжебных, исковых и преступлениях уголовных. Подчиняя таким образом в известных случаях духовенство суду гражданскому, правительство никогда однако же не устраняло участие и влияние духовных в судопроизводстве, касающемся лиц их сословия. В судах «смесных» находились органы духовного и светского правительства, или же присутствовали «заказчики», которые были назначаемы духовною властью для совместного разрешения дела с светскими судьями. В настоящее время в гражданских судах присутствуют духовные депутаты, без участия которых не может быть ни рассматриваемо, ни решаемо никакое дело, касающееся духовного лица.

Избираемый из среды духовенства депутат есть защитник интересов лиц духовных, судимых в светских судах, блюститель правды и закона в судебных приговорах над духовными лицами. Обязанности эти налагает на него закон, и подсудимые в праве ожидать от него самого искреннего участия в делах их, сочувствия в интересах и законной для себя защиты. Но не всегда духовные депутаты пользуются, как должно, предоставленными им правами, и не всегда, точным выполнением обязанностей своих, они оправдывают доверие к ним правительства и надежды сословия, из среды которого и для которого избираются. Многие из упреков, на судей вообще, по справедливости падают и на духовных депутатов. Их обвиняют нередко в равнодушии и холодности к исполнению своих обязанностей, в страдательном и только номинальном участии в решении судебных процессов. Справедливость однако же требует сказать, что равнодушие депутата к выполнению своих обязанностей большею частью бывает следствием неудачных опытов пламенной ревности его в соблюдении правды и закона охлажденной теми людьми, среди которые обращается его деятельность. Гражданские судьи нередко смотрят на депутата, как на лицо, посягающее на власть суда, исключительно им принадлежащую, и потому стараются, сколько возможно, ограничивать участие его в судопроизводстве. С другой стороны, при нынешнем состоянии судопроизводства, когда справедливость и несправедливость судебных процессов весьма много зависит от соблюдения известных формальностей и когда самая истина подчиняется многим чисто внешним условиям, для того, чтобы наблюдать за судопроизводством и участвовать в приговорах судей, недостаточно одного здравого ума и образования, необходимо иметь еще хоть некоторое знакомства с отечественными законами и формами судопроизводства. А такого знания не имеют по большей части духовные депутаты. Не получив теоретические сведения в законодательстве, незнакомый с производством судебных дел, избранный депутатом вступает в сферу деятельности, совершенно неизвестную для него. Только опытом, в течение иногда долгого времени, он приобретает некоторые юридические сведения, но и после того поступает так или иначе более по навыку, нежели по убеждению в законности своих действий. Тогда как производители дел судебных, люди, посвятившие себя исключительно деятельности юридической, владеющие нередко искусством представлять дело по своему произволу, всегда стараются находить для себя опору в законе, депутат имеет на своей стороне одну опору нравственную. Но что может сделать он при самом искреннем сознании правоты своих убеждений, несогласных с доводами производителей дел судебных? Он должен сознавать все бессилие свое пред опытностью не всегда благонамеренных следователей. А между тем от раскрытия истины в деле, чему должен способствовать депутат, страдает иногда честь, или имущество подсудимого. На всякий наприм., из судебных процессов между священником и богатым владельцем может быть выигран первым, при совершенной правоте его, если только последний не пожалеет средств, чтобы направить дело к своей выгоде. Множество письменных судебных формальностей дает судьям возможность направлять дело по своему усмотрению и всегда остаться правым пред законом.

Имея ввиду уяснить степень и пределы власти духовного депутата и тем указать юридические начала его действия, мы определим,¹⁰⁵ на основании законов государственных и постановлений церкви, права и обязанности депутатов духовных, но предварительно сделаем несколько замечаний о выборе их.

Постановлением святейшего Синода (1810 года, мая 23) предоставлено епархиальным архиереям определять в многолюдных городах по два постоянных депутата их священнослужителей; в уездах же, принимая во внимание расстояние сельских церквей, назначать, по усмотрению, из сельских священников одного депутата на каждые десять или более приходов¹⁰⁶. В настоящее время, при разделении сельских церквей на благочиния, причем, конечно, принята во внимание возможная близость между собою приходов, назначается один депутат для каждого благочиния. Тем же постановлением предлагается 1) при выборе депутата принимать во внимание поведение и способности избираемого. В числе последних главными можно считать рассудительность, спокойствие характера и обходительность, независимо от большего или меньшего знакомства с порядком судопроизводства и существующими законами¹⁰⁷. В том предположении, что нравственные качества и состояние священнослужителей известны благочинному, которому они подведомы, избрание депутата производится благочинным или духовным правлением, самое же утверждение зависит от высшего епархиального начальства. Нельзя не согласиться, что было бы удобнее предоставить право избрания депутата не благочинному и духовному правлению, а самим священнослужителям, из среды которых он избирается. Кому ближе могут быть известны достоинства избираемого, как не обществу священнослужителей, с которым он находится в постоянной связи? И кто сильнее может почувствовать, какими последствиями сопровождается избрание недостойного или малоспособного, как не те лица, интересы которых защищает он? Несомненно, что с введение другого порядка в избрании депутатов, избираемые более заботились бы об интересах лиц, которых защита вверяется им. 2) Депутат, кроме служение по приходу, не должен быть определяем ни в какие другие должности, даже и временные, так как от этого могут произойти затруднения при выполнении возложенной на него обязанности¹⁰⁸. Не всегда соблюдается это постановление при назначении депутатов в городах. Более достойные из городского духовенства всегда почти бывают обязываемы многими должностями. А как служба депутата не дает материального вознаграждения за труд, то она и может подвергаться упущениям на счет других, приносящих более выгод. 3) Всякая долговременная отлучка от своего прихода воспрещается депутату; в случае же крайне необходимости, ему вменяется в обязанность доносить епархиальному начальству о своем отсутствии для своевременного назначения другого до его возвращения. 4) Избранный депутатом, по утверждению епархиальным начальством, не в праве отказаться от выполнения обязанностей, соединенных с этою должностью, доколе не представить на то уважительных причин и не получить формального увольнения, которое предоставлено епархиальному архиерею; в случае неисправности депутата архиерей может отрешать его и во всякое время, с назначением другого. Депутату не назначено материального вознаграждения за труды его по этой службе. Правда, закон дает ему право требовать вознаграждения за понесенные им, при исполнении своих обязанностей, издержки, но это вознаграждение должно быть выдаваемо ему на счет виновных; а виновные бывают или священник и причетник, ограниченные средства которых так хорошо известны депутату, что он сам не захочет воспользоваться своим правом, или же лицо постороннее, всегда имеющее средства уклониться от законной уплаты депутату за труд его. Труды и лишения, которые сопряжены со служением депутата, потери по приходу и в хозяйстве, неизбежные при отсутствии его, заслуживают внимания и участия большего, чем какое обращается на них. При удерживавшейся доселе крайней ограниченности наград и поощрений священникам за добросовестное прохождение ими своего пастырского служения, одно звание депутата считается ими уже наградой за доброю службу; материальное вознаграждение по должности депутата, если не возвысило бы этого звания, по крайней мере служило бы побуждением к более усердному его прохождению.

«Люди духовного звания подлежат светскому суду: в делах между собой и со светскими лицами тяжебных и исковых по неисполненным договорам, обязательствам и взыскания, за нарушение прав ущербами, убытками и самовольным завладением; в случаях нарушения государственных постановлений, по которым существуют особые правила о судопроизводстве и взысканиях¹⁰⁹ и в тяжких уголовных преступлениях»¹¹⁰. Производство этих дел, когда прикосновенны к ним лица духовного звания, совершается в суде первой степени, т.е. уездном, переходит во вторую степень суда – в гражданскую, или уголовную палаты, предварительно же в большей части дела совершается на месте жительства подсудимых лиц особою, каждый раз назначаемою, следственной комиссией. Во всех указанных судебных инстанциях присутствует духовный депутат, когда производится дело, касающееся духовного лица.

Право производить следствие в большей части дел гражданских и уголовных предоставлено полиции. Смотря по важности возникшего дела, для производства следствия назначается один или и более из членов суда земского, или городской полиции, при чем духовный депутат извещается о времени и месте следствия. Ограждая подсудимых от продолжительной проволочки дела, закон назначает срок для производства его. «Следствия должны быть производимы с возможною скоростью и оканчиваемы в месячный срок. Из чего исключается те токмо случаи, когда встретятся особенно уважительные препятствия»¹¹¹. Депутат поэтому обязывается, по получении уведомления о следствии, немедля отправляться на место производства его. Только уважительные причины – дела в приходе, нетерпящие замедления, могут задержать его. Но само собой разумеется, что такого рода задержка не должна быть продолжительна. Особенная поспешность в прибытии на место следствия требуется от депутата в делах, нетерпящих отлагательства, когда, при медлительности его, могут быть упущены некоторые обстоятельства возникшего дела. Если к исследованию по горячим следам, сказано в синодальном постановлении 1810 года, 23-го мая, ожидать депутатов со стороны духовной, то в одной переписке об этом пройдет много времени, и через то возникнут затруднения, виновные могут скрыться и дело останется неизвестным. Посему, допуская производство дел в крайней необходимости до прибытия депутата, ¹¹² закон ограничивает однако же; в пользу его, действия следователей тем, что 1) дает ему право требовать сведения о произведенном без него исследовании¹¹³; 2) дозволяя в некоторых случаях делать обыски в домах священно и церковнослужителей до прибытия депутата, он требует ни в каком случае не отбирать без него показаний с лиц духовных, если такие показания будут необходимы по производственному обыску¹¹⁴. Подробно и точно закон определяет, с одной стороны, те приемы и формы, которые должны быть употребляемы производителями следствия, для приведения в ясность дела, с другой, степень права и участия в нем депутата. «Следствием должно быть обнаружено, приведено в совершенную известность и вообще открыто все, что может служить к пояснению обстоятельств» разбираемого дела¹¹⁵. Дело приводится в ясность допросами, собиранием доказательств, т.е. разбором письменных свидетельств, показаний сведущих людей и обысками. Составители следственных актов обязываются вести их, как можно, проще и вернее, в тех самых словах, которые действительно были употреблены допрашиваемыми лицами и за нарушение этой обязанности подвергаются строгой ответственности. Что касается до прав депутата, то они определяются следующим образом: депутат не есть следователь¹¹⁶. Он не имеет права сам производить допросы, ни собирать доказательства, но должен наблюдать за правильным производством дела, и потому: 1) должен смотреть, чтобы каждое действие следователя было законно, так как строго воспрещается произвол, клонящийся к притеснению невинного, или послаблению в вине; 2) видя «недостаток в расследовании, или наклонность к отягощению судьбы обвиняемого, он имеет право и обязан просить настояния о доставлении подсудимому законной защиты»¹¹⁷; 3) при разногласии с следователями он имеет право с произведенного следствия, или с некоторых нужных ему бумаг снимать копии для представления своему начальству, сверяя их с подлинниками через производителя дела¹¹⁸; 4) по окончанию следствия он обязан подтвердить своею подписью верность следственных допросов и показаний, наблюдая при том о немедленном отправлении следственного дела в судебное место¹¹⁹. При таком строгом до подробностей определении производства следственных процессов и обязанностей депутата, казалось бы, можно ожидать законного отправления правосудия. Но, по сознанию людей, близко знакомых с производством следствий, последние далеко не всегда достигают своей цели. Тогда как цель следствия есть дознание истины, уяснение всех обстоятельств возникшего дела, следователи иногда только запутывают его. При противоположных показаниях подсудимых или свидетелей, при противоречащих обстоятельствах, следователь или делает произвольный выбор из них, выпуская из внимания стороны, именно могущие вести к открытию истины, или же вносит в дело обстоятельства посторонние, дающие новое движение ему. Дело следственное возрастает через это в огромные тома и потому, по необходимости, замедляется в разрешении. Депутату лучше известна личность подсудимого духовного лица, нежели следователю; он может прежде начатия следствия знать путем неофициальным обстоятельства, возбудившие его, и потому неправ будет пред своею совестью и людьми, если умением, находчивостью и благоразумием своим не даст делу надлежащего направления. Наконец можно пожелать, чтобы между следователями и депутатом было более доброго согласия и взаимного доверия. Никакие личные, а тем более сословные интересы не должны руководить их действиями и отношениями. А случается нередко, что следователи и депутат в самом же начале следствия обнаруживают чувство взаимного неудовольствия. Следователи подозревают депутата в желании всеми мерами защитить человека своего сословия; депутат со своей стороны подозревает в следователях неблагонамеренность, и дело судебное делается предметом личной интриги. Неправы, конечно, следователи, если, питая нерасположение к духовенству, переходят пределы законности и справедливости. Неправ и депутат, когда разделяя общественное мнение, осуждающее чиновников в противозаконных действиях, в ложном толковании законов¹²⁰, действует по убеждению, составленному на таком основании.

В местах судебных: в уездном суде, в гражданской и уголовной палатах производство дел состоит в рассмотрении следственных донесений и в произнесении мнения, или приговора. Никакое дело, прикосновенное к лицу духовному, не может быть в судебном месте ни рассматриваемо, ни решаемо приговором без участия духовного депутата¹²¹. Так как в судебных местах не встречаются обстоятельства, не терпящие замедления, в которых бы требовалась (как иногда при следствиях) особенная поспешность и быстрота в исполнении, то закон и не допускает судопроизводства о лицах духовных без участия с их стороны депутата. Постоянные и нарочитые депутаты, назначаемые в городах губернских и уездных из городского духовенства, обязываются являться в судебные места для участия в судопроизводстве. Права их закон определяет следующим образом: «по делам о священно и церковно-служителях, присутствует в палате уголовного (тоже и гражданского) суда депутат, коего голос приемлется наравне с прочими членами¹²²». То же право имеет депутат и в уездном суде. «Присутствующему в гражданском суде депутату с духовной стороны, сказано в постановлении 1823 года, по делам духовных лиц, быть равным членом с прочими в нем заседающими и голос его принимать к перевесу большинства голосов», т.е. при равном разделении членов на две половины, голос депутата дает перевес одной из сторон и ее мнение принимает силу постановления. Депутат есть член, равный с прочими. Значит, участие его в рассмотрении и решении дела не наблюдательное только, но деятельное. Кроме обязанностей как члена судебного места, депутату вменяется еще в особенный долг «накрепко смотреть и стараться, чтобы дела духовных лиц в светском суде надлежащим порядком в силу законов производились и решались, и обидимые духовные лица священно и церковно-служителей получали должное удовлетворение по справедливости и без всякого замедления».

При современном стремлении к улучшению всех отраслей общественной жизни нашей, вопрос о существующем порядке гражданского судопроизводства занимает важное место в ряде других, ожидающих разрешения. Будем надеяться, что при улучшении гражданских судов лучше устроится и положение духовных депутатов.

Павел Игнатович

Совет ИМПЕРАТОРСКОГО университета С. Владимира, желая выразить свое глубокое уважение заслуженному профессору сего университета по кафедре богословия, логики и психологии, протоиерею Ивану Михайловичу Скворцову, приобретшему почетную известность своими сочинениями в отечественной духовной литературе, и принести ему искреннюю признательность за понесенные им, в течение 25 лет службы при Университете, труды по званию профессора и члена совета, и за постоянное просвещенное содействие его научным стремлениями университета, избрал его с утверждения г. министра народного просвещения, от 11-го марта 1860 года, почетным членом университета Св. Владимира.

Слава Богу, братья, дожили мы и до праздника угодника Божьего Святителя Николая! Чем бы почтить нам этот праздник, чему бы поучиться нам у Угодника Божьего? – Чему, как не подражанию святой его жизни! Не перечисляя всех благодеяний его, доселе явленных и поныне являемых все, притекающим к нему с верой, возьмем в назидание себе одно доброе дело его, оказанное им еще при жизни своей и поучимся ему.

Други мои! вы подаете нищим милостыню: это доброе дело; за это вы приобретаете себе спасения, за это на том свете вы получите прощение во грехах. Но вы подаете еще не так, как подавал угодник Божий святой Николай.

Послушайте и поучитесь как подавал святой угодник Николай¹²³.

«В том городе, где жил сей угодник, был один богач из знатного рода. В недолгое время он так обнищал, так разорился, что ему нечем было кормить и одевать себя и трех дочерей своих. В этом горе он задумал отдать дочерей своих на блудное дело, дабы прибытком снискать себе и дочерям своим одежду и пропитание. Когда он хотел – было намерение свое привести уже в действие, Бог, не хотяй погибели человекам вложил в сердце угодника своего Николая спасти погибающих. Дабы не быть видимым людьми, по слову Божьему: милостыни ваша не творите пред человеки (Мф.6:1), и избежать мирской славы, угодник задумал помочь нуждающемуся тайно. Настала полночь. Он, взяв с собою узелок золота, тихими шагами подошел к дому бедняка. Пришед, взял деньги и спустил их в окно, а сам тотчас же отправился домой, как нигде не бывал. Бедняк вставши поутру, и увидев золото, ужаснулся. Думал, не во сне-ли ему представляется, подошел к окну, и уверившись в истине, дивился и вместе плакал от радости. Не размышляя долго, бедняк накупил старшей дочери своей приданного и отдал ее в замужество. Угодник, узнав об этом, опять изготовился оказать бедняку такую же милость. В глухую полночь, взяв снова узелок золота, подобный первому, и подошед к дому бедняка так же, как и прежде, положил его в окно, и ушел домой. Поутру старец, нашед золото, поблагодарил со слезами Бога, и, возложив на Него твердое упование, что также попечется Он и о третьей его дочери, изготовил приданного второй дочери и выдал ее в замужество. Угодник Божий не замедлили прийти и в третий раз на помощь. Положив на тоже место золото, он возвращался – было уже домой, как вдруг бедняк, неспавший в то время, заслышав звук положенного на окно золота, выбежал в след за Угодником, настиг и остановил. Узнав, кто такой его благодетель, пал Угоднику в ноги, целовал их, называя его избавителем, помощником и спасителем погибающих. Святитель, поставив плачущего на ноги и поучив его добродетельному житию, отпустил домой, повелевая молчать во время жизни своей об оказанной милости».

Теперь, братья, выслушали вы и узнали, как подавал потаенную милостыню угодник Божий Николай. Подавайте и вы также, не думая о том, чтобы другие знали о вашем подаянии, чтобы вас хвалили за доброе дело; – подавайте, если не можете деньгами, то другим чем, хлебом либо одеждой; бедных, многосемейных и сирот у нас довольно: помогайте им, помогайте особенно, когда видите их близкими к пороку, которым они, от горя и нужды, думают наживать себе необходимое для поддержания жизни.

Да поможет вам в этом добром деле Господь и Его св. угодник Николай! Аминь.

Оханского уезда в Нытвинском князя М.А. Голицына завод, с 1-го марта 1589 года, существует воскресная школа для неграмотных детей заводских ремесленников. Она учреждена двумя приходскими священниками, при содействии местного владельческого управления. Минул уже год со времени ее основания. Надобно оглянуться на прошедшее и дать себе и другим отчет, что делано, что сделано и что следует делать на будущее время. Нет сомнения, что опытами и наблюдениями надобно делиться друг с другом, и особенно ими надобно делиться друг с другом, и особенно ими надобно делиться священникам в деле такой важности, как обучение простого народа истинам веры и правилам нравственности. Вполне сочувствуем Редакции «Руководства для сельских пастырей», которая поставила себе задачей сделать свой журнал органом деятельности духовенства, его желаний и потребностей и таким образом поставить свое издание посредником между священниками при обмене мыслей. От души желаем, чтобы вызов Редакции не остался гласом, вопиющим в пустыне, а вызвал отголоски из всех краев России, от Амура до Невы и от Херсонеса до Пелыма. Мы со своей стороны даем самый радушный отклик с берегов Камы. Не для того, чтобы протрубить трубою про деятельность духовенства (это не в его нравах), а для того, чтобы поделиться опытом с служителями церкви Божьей, мы решились заявить о воскресной школе, как о попытке в этом роде, и изложить обстоятельно побуждения к открытию этой школы, цель ее учреждения, предметы, направление и порядок обучения. При этом мы не скроем своих неудач и промахов.

Указание на них будет предостережением для других; опыт одного делает более опытным другого; неудача одних умудряет других.

Обязанность учить народ истинам веры и правилам христианским лежит на священниках. Обязанность священна и первая в ряду прочих пастырских обязанностей! Но как учить и где учить? – Само собою известно, – в церкви поучениями, – в домах, при исправлении треб и при всяком удобном случае, благовременно и безвременно, вразумлениями, внушениями, – в училищах систематическим, чуждым схоластической сухости и холодности, но согретым теплотой веры и любви, преподаванием закона Божьего. Оно так, но вот затруднение! В церковь к богослужениям ходят не все и не всегда, т.е. не в каждый воскресный и праздничный день, и значит, не каждый может воспользоваться этим средством поучения в вере. Домашнее назидание ограничивается одним семейством или даже некоторыми лицами семейства, и чтобы внушить возможно большему числу что-нибудь, нужно повторить одно и тоже во ста, иногда и более, домах до ста раз. А сверх того домашнее назидание должно иметь не общий, а частный характер и приспособлено к понятиям, нравственному состоянию и духовным нуждам того или другого семейства, того или другого лица. Обучение в училищах приходских, сельских и пр. имеет тоже ограниченный круг поучаемых в лице одних учеников и не простирается за пределы школы; а школ у нас, как известно, не много, особенно для крестьян и ремесленников, который отличаются чуть не полным неведением о предметах своей веры. Чтобы христианское назидание священников было полно и, сколько возможно, всеобъемлюще, остается к прежним средствам обучения присоединить воскресные школы для мальчиков и девочек, особенно в людных селах и заводах, и действовать на молодое возрастающее поколение.

Все, что мы доселе сказали, составляет общий взгляд на способы обучения народа вере, из которого вытекает мысль о необходимости и важности учреждения воскресной школы. Теперь перейдем к своему предмету и скажем о своей воскресной школе.

В приходском училище, которое издавна существует в Нытвинском заводе и предназначено преимущественно для дворовых людей, хотя и учатся дети ремесленников, но не многие (45 человек); большая часть из них в простые дни или заняты господскими работами, или обучаются дома какому-нибудь ремеслу, и только в воскресные и праздничные дни ничем не заняты; а малолетние 8–10–12 лет живут и в будни иногда без дела. Между тем ни те, ни другие, ни третьи не знают ни молитв, ни истин веры, ни обязанностей христианина, а если и знают некоторые, то без разумного и сознательного понимания. К тому же, как вообще в простонародье, дети воспитываются под влиянием песен, поговорок иногда срамных и соблазнительных, сказок, басен о домовых и леших и тому подобных чудовищно-уродливых произведений народной фантазии, поэтому не чужды предрассудков и суеверий, порожденных невежеством и поддерживаемых безграмотностью, а в семействах, не отличающихся домашним порядком и нравственным строем, кроме того приобретают еще и дурные навыки, и склонности. Правда, что заводской народ вообще более развит в умственном и нравственном отношении, чем сельский и деревенский в других местах, но не настолько, чтобы нельзя было желать большего; и в частности, в Нытвинском заводе все ремесленники – слава Богу! – чисто-православного духа и направления, набожны, нравственны, часто посещают храм Божий до тесноты, и потому больше понимают в деле вероучения, чем крестьяне; однако за всем тем религиозно-нравственное их образование и разумное понимание нравственности в некоторых отношениях неудовлетворительно. Как высказанные нами выше соображения о времени и способах пастырского назидания, так и неудовлетворительность религиозно-нравственных познаний народа побудили нас открыть воскресную школу на первый раз для одних детей мужеского пола. За всем тем мы сознаем, что обучение девочек составляет предмет еще большей важности и первой необходимости.

Отсюда сама собой видна цель учреждения школы в Н. заводе. Цель эта исключительно религиозно-нравственная, именно: развитие религиозных здравых понятий в неграмотных детях, внушение им истин веры и правил нравственности, объяснение христианских обязанностей и обрядов церкви, изучение молитв и изъяснение их. Между прочим, имелось в виду при случае и к слову предлагать сведения о явлениях природы, так, чтобы при изъяснении их исходной точкою была премудрость и благость Творца. Намерение открыть такую школу встретило от местного управления полное сочувствие и содействие.

Школа предназначена для неграмотных детей ремесленников (крестьян в Н. заводе очень мало) от 8-ми до 15 лет. Впрочем ее посещают и грамотные, обучающиеся дома, или обучающиеся в ламкастерском классе приходского училища. Последние прикомандированы к воскресной школе для того, чтобы руководили неграмотных при изучении молитв по способу взаимного обучения, и для того, чтобы при помощи их, как уже знакомых со школьной дисциплиной, ввести какой-нибудь порядок в шумной и беспорядочной толпе детей. Да и для обучающихся в приходском училище совершенно необходимо выслушать изустное объяснение молитв, символа веры и заповедей; может быть, многие из них, по неспособности или домашним обстоятельствам, ланкастерским классом и кончат учение и не будут иметь случая слушать объяснение катехизиса, который преподается уже в следующих классах. Всех детей мужеского пола, от 8 до 15 лет, оказалось в заводе 240 человек. В первые три-четыре воскресенья по открытии школы собиралось детей очень довольно, – человек около 200. В этот раз они привлечены были и новостью подобного учреждения и любопытством, или предположением, что их станут учить грамоте. Заводской народ вообще имеет большую охоту к грамотности, но на грамотность вообще все простолюдины смотрят со стороны материальной пользы, как на средство занять в последствии выгодное, теплое местечко и жить в довольстве и спокойствии; а обучение грамоте с другою целью для них немыслимо. Крестьяне и ремесленники, выучившись грамоте и, особенно, прочей школьной премудрости, обыкновенно бросают первые соху и борону, а вторые молот, подпилок и топор, и как будто гнушаются снискивать себе хлеб в поте лица, а принимаются за перо и стараются попасть или в питейный откуп, или в писцы, и в конторщики, приказчики, в смотрители и другие должности, которые не сопряжены с тяжелым, утомительным трудом, а приносят выгоду без надсады рук и спины. Это можно доказать сотней примеров. Так и в этом случае некоторые из детей (человек около 40), видя, что их собрали не грамоте учить, а слушать что-то такое, для них новое, и от такого изустного преподавания, не предвидя для себя прямой материальной пользы, не стали посещать школу. Мы нисколько ни враги грамотности, но обучение грамоте не введено главным образом потому, что оно отняло бы половину времени, если не более, а между тем область религиозных понятий, которые следует внушить детям, так обширна, что время для обучения чтению должно было бы уделять в ущерб главному предмету, который имелся в виду. К тому же, приходское училище не закрыто для детей ремесленников, и желающие могут обучаться грамоте в нем. Кроме того, число учеников уменьшилось человеками десятью оттого, что мы скоро и несколько круто принялись за искоренение в детях дурных привычек и склонностей. Некоторые из них привыкли сквернословить, другие склонны к обману, иные замечены в воровстве, иные в буянстве и наклонности драться. Дети, по откровенности своей, которую мы старались поддерживать, как признак любви к правде, сказывали про таковых, и мы, кроме вразумления наедине, хотели действовать на их совесть стыдом, и поэтому внушения эти делали вслух прочих, чтобы пристыдить. Сконфуженные и запуганные опасением большего взыскания не стали ходить в школу. Мы не скрываем этого своего промаха, а напротив, заявляем его в чаянии, не послужит ли он уроком для других. Теперь таковых мы стараемся исправить ласкою и внушение наедине, объясняя, как грешно и противно Богу и как бесчестно и не хорошо в глазах людей то или другое, воровство или сквернословие, обман или обида, что это отгоняет от нас Ангела хранителя, а радует дьявола, – и некоторые из маленьких шалунов уже не боятся теперь посещать школу.

Учащихся, по списку, в течение года считалось от 220 до 250 человек, но из того числа около 70 человек, большею частью дети таких семейств, которые не отличаются нравственным направлением, вовсе не ходили в школу или по вышеозначенным причинам, или по своему нерадению, или по какому-то тупому равнодушию родителей, другие приходили изредка. Чаще или реже посещали школу 180 человек. Обыкновенно в каждый раз собиралось около 100 человек; не было меньше 75 и больше 140. В числе учащихся есть 3 мальчика 5 и 6 лет, которые сами пожелали учиться. Всех уроков с 1-го марта 1859 года по 1-е марта 1860 г. было 74.

Дети собираются в школу во все воскресные и праздничные дни в 7 и 7 ½ часов утра, а усердные и раньше; другие приходят позже. Класс начинает в 7 ½ и 8 часов по окончании утрени и продолжается до окончания звона к обедне час, полтора, а иногда и два часа, смотря потому, рано ли кончится утреня и как долго будет продолжаться благовест к обедне. Если один священник служит в церкви, то в школе занимается другой. Класса после обеда не бывает, по крайней мере не было в истекшем году, для того, чтобы на первый раз не обременить слишком детей и не отбить охоты к учению. И без того нужно было некоторых из них всячески заманивать в школу. Школа помещается в каменном здании приходского училища и занимает три большие, светлые и довольно чистые комнаты.

Преподавание – изустное. По плану, первоначально составленному, предполагалось сначала кратко рассказать некоторые необходимые истории ветхого завета, потом подробнее изложить жизнь и учение Спасителя нашего, в той мысли, что дети охотнее будут слушать историю, как более доступную их понятиям, и легче усвоят, далее выучить и изъяснить символ веры, заповеди и молитвы и наконец объяснить значение некоторых обрядов церковных и вкратце литургию. В следствие такого плана порядок обучения первоначально был следующий. Сначала рассказано было им о сотворении мира и человека, о грехопадении прародителей, обещании Спасителя, и еще кое-что из ветхозаветной истории, потом о рождении, сретении, крещении, учении и некоторых чудесах И. Христа. Само собой разумеется, что каждое событие из истории повторено было не однажды, не дважды, а пять-шесть раз сначала в форме повествовательной, потом в вопросах и ответах, и при этом преподаватели старались низойти до детских понятий и рассказать то или другое событие, как можно, вразумительнее и понятнее. При этом, чтобы заинтересовать детей, пробудить в них мысль, любознательность и внушить им здравые понятия о явлениях природы, к слову и кстати, напр. при рассказе о сотворении света, тверди, светил небесных, говорено было о воздухе, о тяжести его, упругости, о дыхании, о порче воздуха от дыхания, горения и пр., о испарениях, облаках, дожде, росе, молнии, громе¹²⁴ и пр., разумеется, приспособительно к понятиям детей и притом с сознательным, наглядным объяснением того или другого явления. Конечно, исходною и заключительною мыслью подобных объяснений было представить детям премудрость, всемогущество и благость Мироздателя.

Три месяца, март, апрель и май, продолжали держаться этого метода, но опыт показал, что этим способом не совсем успешно достигается цель. Большая часть детей почти ничего не могли усвоить себе в сознание, из 100 человек разве 10–20, после многократных объяснений, могли повторить то, что слышали, и то не в виде рассказа, а в форме ответов на вопросы; прочие почти всегда на все вопросы отвечали: не знаю. Ум детей, взятых с печей и полатей, не почать, не затронуть ни одною мыслей; работать головой, мыслить, рассуждать они не привыкли; понятия их совершенно не развиты; все их сведения ограничиваются предметами обыденной жизни; все, что выходило из круга видимых предметов и было выше их обыденных впечатлений и разговоров, дико звучало в ушах их, не коснувшись их ума и не оставив после себя ни следа, ни впечатления. Это значило в малые сосуды лить много воды: само собою, что все выльется вон. К тому же взятые от игр и забав детства, особенно 8–10 летние, незнающие школьного порядка, не приученные ко вниманию, они обыкновенно были рассеянны, шептались, шалили, ссорились, более обращая внимание на свои шапки, которые вертели в руках, чем слушали, усердно рассматривали спины сидевших перед ними товарищей, пересыпали на столах песок и проч., и проч.

Словом, рассказы для них были как – к стене горох, внушать о внимании бесполезно, а взыскивать тоном строгости нельзя, как-нибудь наказывать – тем более, чтобы не запугать. Сначала полагали, что при одних внушениях и напоминаниях они мало-помалу приучатся ко вниманию и порядку без всяких взысканий, но напрасно: все та же рассеянность, все то же отсутствие мысли и понимания. После четырехмесячного неудачного опыта переменили метод. Сначала стали учить молитвам с краткими объяснениями их, а потом уже выучившим молитвы и подготовленным несколько к восприимчивости стали рассказывать жизнь и учение Спасителя, объяснять символ веры, и дело пошло успешнее. Слово: не знаю стало слышаться реже. В продолжение 9 месяцев многие (22 человека, не считая учеников приходского училища), или постоянно ходившие в школу, или особенно те, которые и дома кое-что знали, изучили все те молитвы, которые входят в круг обучения, символ веры и заповеди, и теперь слушают объяснения символа веры и евангельскую историю; другие, которые ходили реже, или дома ничего не знали, заучили две-три молитвы и больше, смотря по способностям и прилежанию.

Молитвы изучаются следующие: Царю небесный, Трисвятое, Отче наш, перед обедом и после обеда, вечерние: Боже вечный и царю всякого создания, ангелу хранителю, честному кресту, и кроме того, символ веры и заповеди. Изучаются они по способу взаимного обучения в отдельных кругах: в одном твердят ту молитву, в другом другую¹²⁵. Старшие ученики приходского училища из мастерских детей раздельно и внятно произносят слова молитвы, разделяя их по взаимному отношению одного слова к другому, напр. Царю небесный, –– Утешителю, Душе истины, – иже везде сый – и вся исполняяй, – сокровище благих – и жизни подателю и проч., все прочие, стоящие у круга повторяют за старшим. Выучивший молитву переводится к следующему кругу. Между тем священник подходит то к той, то к другой группе учащихся, останавливает чтение и объясняет содержание молитв, значение неудобопонятных слов и проч. Для примера приведем, как изъясняются молитвы. Царю небесный! Кто это царь небесный? – Бог – Почему же Бог называется царем? – Ну вот у нас есть царь земной, наш Государь; Он правит царством русским и царствует над нами; а Бог, сотворивший небо и землю, управляет всем и царствует над всем миром; то Он и царь. Он еще называется Вседержителем; слыхали, поди-ко¹²⁶, говорят: образ Вседержителя. То он и Вседержитель, что держит все, примерно сказать, в своей руке и всем миром правит. Почто же Он называется небесным? – Управляет небом и живет на небе – Да на небе ли только Бог? На земле нет что ли Его? – Не на небе только Бог, но и на земле Он есть, да и на земле-то Он находится на всяком месте. Ну, напр. здесь в школе есть Бог? (иной скажет: нет, другой – есть)¹²⁷ – А в лесу, в пустом месте? – (то же) – Бог везде, и в домах и в лесу и в пустых местах. Вот тут в молитве дальше и говорится: иже везде сый и вся исполняяй, т.е. Бог везде находится и все наполняет. А коли Бог везде, то Он видит все, что мы делаем, слышит все, что мы говорим, даже о чем думаем, дак и то Он знает. Видишь ли (прибавляется в нравоучение)? От Бога ничего не скроешь: от людей скрыть можно, – напр. украл,– люди не знают, – а Бог все знает. Дак не надо ничего худого делать (того и того), срамных, худых речей не говорить, ни о чем худом не думать. – Сокровище благих и жизни подателю. Кто это сокровище благих? – Бог – Почто он называется сокровищем? – От Него всякое добро, всякое благо; что у нас есть, все от Бога. Вот поэтому Он и называется сокровищем блага, всякого добра. – Кто жизни податель? – Бог. Он дает нам жизнь, Он хранит, бережет нашу жизнь. Как бы не Бог, дак мы не жили бы, и жить не могли бы на сем свете. да и не нам одним Он дает жизнь и хранит ее, а всем и всему на свете. Вот поэтому-то Он и называется подателем жизни. – Приди и вселися в ны. Что значит по нашему, по-русски: в ны? – В нас. – И очисти ны. Что значит:ны? – Нас. И выходит: вселися в нас и очисти нас. – От всякия скверны. От какой скверны? – От греха. – А почто грех называется скверной? – Потому что грех сквернит нашу душу, делает ее нечистою пред Богом. Вот примерно грязь: она марает, чернит тело. Вот твои руки: они черны от грязи. так грех чернит, сквернит душу. Грязь с рук можно смыть водой, а грех с души может смыть только Бог своею благодатью, которою Он посылает, когда напр. крестят младенца, когда человек кается и исповедывается, когда причащается, либо больной соборуется. Вот мы и просим Бога, чтобы Он очистил нас от греха. А что это за грех? Что, например, у вас зовут грехом? Как ты слыхал? (при этом выжидаешь ответа, чтобы вызнать взгляд дитяти на этот предмет). – И спаси, блаже, души наша. Что значит по нашему, по-русски: блаже? – Благий. – Кто это благий? Кого мы называем благим? – Бога. – Что значит, что Бог благ? – Что он добр, милостив до нас. – О чем же мы молимся в этой молитва? – О том, чтобы Бог вселился в нас и очистил нас от грехов и спас наши души от вечной погибели, от вечного мучения в аду. Таким образом, из объяснений одной молитвы мальчик получит некоторые понятия о вездесущии и всеведении Божьем, о благости Божьей, частью о сотворении и мира и о промысле Божьем, также о грехе и средствах к очищению греха. Конечно, безвременно говорить здесь, что молитва эта относится к Св. Духу. Краткое понятие о Св. Троице ио воплощении Сына Божия сообщается при изъяснении молитв: Святый Боже и Пресвятая Троице. Молитвы эти изъясняются следующим образом. Святый Боже, святый… Этою молитвою кому мы молимся? – Пресвятой Троице. – А какая это Пресвятая Троица? – Дальше вот и говорится: Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Так вот святая Троица: Отец, Сын Божий и Дух Святой. Отец есть Бог, Сын Божий есть Бог и Дух святой есть Бог. Дак выходит три Бога? (иной скажет: три) – Нет, милый мой! Бог один, но в трех лицах. Отец, Сын и Святой Дух, это три лица единого Божества, но у Бога не такие лица, как вот у тебя, у меня вот это лицо. Бог – дух, и эдакого лица, как у нас, не имеет. Первое лицо Святой Троицы есть Бог Отец, второе лицо Сын Божий, третье – Дух Святой. Кто же из них выше и старше, Отец, Сын или Дух Святой? – (иной скажет: Отец, другой – другое). – Нет, друг мой! Никоторое из лиц Св. Троицы не выше и не старше, а все равного достоинства. Каков Отец, таков Сын Божий, таков и Дух Святой: вечен Отец, вечен Сын, вечен и Дух Святой, но не три вечных, а один вечный; совершен Отец, совершен Сын, совершен и Дух Святой, но не три совершенных, а един совершенный. Сын-то Божий, второе-то лицо Святой Троицы сшел с небес, принял нашу, вот эту, человеческую плоть и родился от Девы Марии. Слыхал ты Иисуса Христа? – Дак вот Иисус-то Христос и есть Сын Божий во плоти. Слыхал Богородицу? – Вот она-то и родила Иисуса Христа. Имя ей Мария. Она была дева чистая, святая, непорочная и родила Иисуса Христа от Духа Святого. В молитве: Святый Боже…сколько раз говорится святый? – Трижды: святый Б., святый к., святый б. – А почто трижды? – Во славу Святыя Троицы: первое: Святый Боже – это к Богу Отцу, второе: святый крепкий – к Сыну Божьему, третье: Святый бессмертный – к Святому Духу – Когда ты крестишься, то как слагаешь персты? – Вот так. – Но чему же ты слагаешь персты? – Во имя Св.Троицы: Отца и Сына и Св.Духа (при этом делается указание попеременно то на тот, то на другой, то на третий перст) – Почто же ты слагаешь первые три перста, вот эти, а не эти?¹²⁸ – Потому что эти первые и самые большие и так сказать старшие, набольшие персты у руки, в этих перстах и силы больше, а вот в этом мизинце и в этом силы меньше, да и они последние, самые меньшие персты. А ведь в Св Троице нет ни большого, ни малого, ни старшего, ни младшего, ни высшего, ни низшего, а каков Отец, таков Сын Божий, таков и Дух Святой. Вот ты и слагаешь во образ Троицы первые, самые главные, самые большие и сильные персты, а не большой с малыми. Эдак – то выходило бы, что лица Святой Троицы Отец, Сын и Св. Дух как будто не равны. Ты слыхал в церкви поют: Отца и Сына и Святого Духа – Троицу единосущную и нераздельную? Троица нераздельная, а если сложить большой палец с малыми, дак выходило бы, что как будто Троица раздельная: так-то между большим и малыми перстами был бы промежуток, разделение, вот видишь, как … – А почто первые три перста складываешь ровно, т.е. верхушки перстов делаешь вровень? А это значит, что Отец, Сын и Св. Дух равны: один не выше, и другой не ниже другого. – А эти два перста куда девать? Как с ними делать? – Их надо пригнуть к ладони. Это вот что значит. Иисус Христос есть Бог и человек. Два-то эти перста изображают божество и человечество Иисуса Христа. Сын Божий сошел с небес на землю. Вот ты их и пригибаешь к ладони, как бы к земле. – Далее: Отче наш. Как называется эта молитва? – Господней. – Почему же Господней? – Господь Иисус Христос дал ее своим Апостолам и ученикам. – По какому случаю дал? – А ученики просили Его: научи, говорят, нас молиться; а Господь им и говорит: вы молитесь вот как: Отче наш, иже еси на небесех… Отче наш. Кто же этот Отец наш? – Бог – Почему же называем его Отцом? – Ну кто тебя из людей больше всех любит? Кто тебя поит, кормит, обувает, одевает? Ведь отец твой? Вот и Бога мы называем Отцом, потому что Он сотворил всех нас, любит нас, Он дает нам все, и хлеб и воду и одежду; Он добр и милостив до нас, – далеко больше, чем родной отец. Ну если Бог наш Отец, дак мы кто? – Дети его. – А коли дети, дак как мы должны вести себя в отношении к Богу? – Отца своего родного ты любишь, почитаешь, слушаешься его: также и Отца небесного, Бога надо любить больше всего, слушать Его, делать и исполнять все то, что Он велит, а Он велит делать то, и то (при этом указываются какие-нибудь положительные заповеди и обязанности); не надо делать того, что Бог запрещает, а запрещает Он вот что (указание на какие-либо отрицательные заповеди). Первое, второе и третье прошения молитвы Господней на этот раз не объясняются, как не совсем доступные для неразвитых детских понятий. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Что значит по-нашему по-русски: даждь? – Дай. – Что значит: днесь? – Сего дня, на сей день. Вот когда вы славите в Рождество, дак поете: Дева днесь. Тут тоже слово: днесь, и значит тоже: сего дня. Так чего же мы просим у Бога словами: хлеб наш насущный…? – Хлеба, чтобы было что есть. – Много ли и надолго ли мы просим у Бога хлеба? – Только на сей день, т.е. на один день, а не на год, даже не просим и на завтрашний день. Да и как просить хлеба на завтрашний день? Хорошо, что еще доживем до завтрашнего дня, а может быть, и не доживем; сего дня же, может, и умрем. А Бог даст день, Бог даст и пищу. На Бога надеяться. И остави нам долги наша. О чем просим Бога? – О том, чтобы Он оставил, простил на долги. – Какие долги? Грехи. – Яко же и мы оставляем … Кто наши должники? – Те, которые нас обидели, напр. кто избил, ударил, обругал, обозвал, или как иначе изобидил, тот твой должник. Как же делаться с эдакими людьми? Напр. тебя кто ударил, и ты должен ударить, что ли? Отплатить тем же? – Нет, ты должен простить, а не платить обидой за обиду. Если простишь обиду своему обидчику, то и Бог простит твои долги, т.е. грехи, а не простишь, – дак и Бог не простит тебя. То и говоришь ты в молитве: яко же и мы оставляем … как бы так говорили: Отец небесный! прости нам наши грехи; мы тоже своим обидчикам прощаем обиды… Но довольно! Нет возможности изложить все, что говорится при объяснении молитв. И без того мы уже слишком распространились, и это сделали для того, чтобы в этих образчиках показать способ преподавания при изучении и объяснении молитв. Подобным же образом объясняются прочие молитвы. При объяснении молитвы ангелу хранителю сообщается понятие об ангелах вообще, как духах бесплотных, и в частности об ангеле хранителе человека и руководителе в жизни. При объяснении молитвы честному кресту говорится о кресте, о распятии на нем И Христа, о почитании креста и изображении его на себе. Тем детям, которые выучили и сколько-нибудь поняли все эти молитвы, и таким образом подготовлены несколько к восприимчивости, в праздничные дни читается в особом классе из Евангелия в русском переводе история праздника с изустным объяснением, а в воскресные дни объясняется символ веры. До объяснения заповедей в истекшем году еще не успели дойти.

Детям предоставляется свобода выходить из класса без спросу, стоять или сидеть, – и это сделано с тем намерением, чтобы не обременять их такою обрядностью и не стеснять. Вообще имеется в виду, чтобы в школе этой сохранить домашний, а не школьный характер и самому обучению придать вид отеческого наставления. Принято за правило не употреблять телесного наказания. В случае невнимательности и резкости делаются одни словесные внушения и выговоры; за шалости, крик, ссоры ученики лишаются права сидеть на скамье, а обязаны стоять на ногах, а за более важные вины ставятся на коленки, что впрочем бывает редко. При проступках, касающихся взаимных отношений и личности, делается так, чтобы наказание было естественным исправлением проступка: напр. кто-нибудь выхватил у товарища какую-нибудь вещи и бросил, – заставляешь виноватого самого поднять брошенное и подать своими руками; выпачкал кто кого, – заставляешь виноватого самого вычистить; обидел кто кого, наприм. толкнул, ударил, прибил, выругал, обозвал, – после надлежащего внушения, заставляешь маленького забияку испросить у обиженного прощение, а этого располагаешь к миролюбию и советуешь простить обиду; в таковых случаях дело всегда оканчивается примирением, разве, кроме того, поставишь обидчику в обязанность дома при вечерней молитве положить два-три поклона.

В числе 180 учеников воскресной школы около 50 человек грамотных, которые или обучаются в приходском училище, или выучились либо учатся грамоте дома у мастеров и мастериц этого дела. Многие из них просили на дом книг для чтения, а дать было нечего. Это подало мысль завести для школы какую-нибудь библиотеку. Сначала приобретены были изданные в тысяча восемьсот двадцатых или тридцатых годах в особых маленьких брошюрках некоторые из сочинений Тихона Воронежского и другие нравоучительные статейки, и, так сказать, исчитаны до тла: остались одни обрывки. Потом выписаны были 2 экземпляра Народного Чтения за 1859 год, 18 выпусков Домашней Беседы за 1858 год и 4 книжки Бесед Золотова. Народное Чтение выписали, еще не зная духа и направления этого журнала. На 1860 год выписка Народного Чтения оставлена, потому что журнал этот в статьях, имеющих нравственное значение, не соответствует духу и направлению воскресной школы: в нем нравственности поучают любовными повестями¹²⁹. Выписаны же на 1860 год Избранные Места из жития святых, составленные по руководству Четьих Миней 7 кн., Душеполезное Чтение и Странник. Выписана была и Домашняя Беседа на 1860 год в том предположении, что в ней господствует тоже направление, которое было в 18 выпусках 1858 года, но оказалось, что журнал этот принял сатирико-полемический и обличительный характер, и потому не дается для чтения детям, кроме некоторых номеров. Подобные обличительные статьи, направленные против некоторых мыслей и выходок современной литературы можно читать людям, которые занимаются чтением светских журналов и сколько-нибудь знакомы с современною литературою.

Чтобы судить о развитии охоты к чтению, надобно видеть, как усильно просят и с какою, можно сказать, жадностью, на перерыв один пред другим разбирают книги¹³⁰. Из этого обзора, или, соответственно нашему намерению, правильнее сказать, отчета о цели и направлении воскресной школы, благосклонный читатель, имеющий христианский взгляд на дело обучения народа, усмотрит, что и наше намерение, как и других учителей, состоит в том, чтобы, на сколько достает умения, вести молодое поколение «к совершенствованию», но совершенствованию христианскому, религиозно-нравственному, указанному нашим Спасителем, при свете того учения, которое просвещает всякого человека, грядущего в мир. Как мы сумели и что успели, не нам судить. Если к этому прибавим, что и мы тоже не подгоняем молодое поколение к совершенствованию ни кулаком, ни пинком, ни плетью, то больше не остается ничего сказать, кроме следующего:

Отцы и братия! поле наше велико и обширно, но не возделано. Некоторые, не сущие от нас, с готовностью и бескорыстием, делающим честь просвещенному стремлению, по местам принимаются за возделывание. Надеяться надобно, что они не посеют терний волчцов, но можно быть уверенным, что они посеют, хоть и не плевелы, а все-таки траву, а не чистую пшеницу Божию. Конечно, в хороших хозяйствах сеют не хлеб только, но и траву; и трава нужна для животной природы, для животного плоти кормления; и телесное обучение, хотя вмале, полезно для настоящей временной жизни: но для питания бессмертного духа человеческого нужна чистая пшеница Божия. Наше дело возделывать поле сердец человеческих и сеять пшеницу слова Божия; наш долг посевать христианское благочестие, которое на все полезно есть, обетование имеюще живота ныняшнего и грядущего. Грешно и стыдно нам будет, если за плуг возмутся другие оратаи, а мы, считаясь волами молотящими, на проведем на ниве бразды своей. Жатва многа! Желать надобно, чтоб и жателей из среды нас, призванных на сие дело, было не мало.

SS.

Современное стремление к распространению грамотности между поселянами, в конце прошлого года, проявилось и в местечке Белой Церкви¹³¹, и продолжается доныне с значительным успехом. Мысль об открытии школ для крестьянских детей в м. Белой Церкви, равно как и осуществление сей мысли принадлежит местному православному духовенству.

Первое помещение для школы избрано в квартире священника белоцерковской преображенской церкви М.С., который для доброй цели безвозмездно уступил половину своей квартиры, и сам изъявил желание заниматься обучением детей; в помощники ему приглашен отставной унтер-офицер морского ведомства, происходящий из духовного звания. В воскресенье, 22-го ноября, 1859 года, настоятель преображенской церкви, св. П.Л., в кратких словах пригласил прихожан, чтобы желающие из них обучать детей своих грамоте привели их в церковь к литургии 24-го ноября, в день св. великомученицы Екатерины; и при этом объявил, что он принимает на себя надзор за обучением. На первый раз в этот день представлено было 17 мальчиков; после литургии они отведены в квартиру учрежденной школы, где, после водоосвящений, отслужен был молебен, положенный пред началом учения; в следующий день, 25-го ноября, началось и самое учение. В течение первых пяти дней после открытия школы число учеников возросло до 50-ти, почему оказалось необходимым обратить в класс и другую комнату в том же доме. Такое быстрое умножение числа учащихся¹³² заставило подумать об открытии школ и в других частях м. Белой Церкви, а также позаботиться о правильных мерах к их содержанию.

Общество прихожан, изыскивая способы к содержанию школ, постановило было: при ведерной покупке водки к праздникам, крестинам, свадьбам и т. под., взимать с каждого покупателя по 20-ти копеек с ведра, сверх нормальной цены. Этот добровольный сбор, падавший преимущественно на зажиточнейших крестьян и касавшийся предмета прихоти, мог быть весьма значительным, при значительном числе прихожан, простирающемся до 8000 душ обоего пола; но в самом начале своем он был приостановлен претензиями местного откупа и некоторых соприкосновенных с ним лиц, не препятствующих однако ж подобному сбору с еврейского общества на постройку каменной синагоги. По необходимости пришлось средства училища ограничить платой родителей за обучение детей.

Не смотря впрочем на эту скудость средств, – с упованием на промысл Божий, постепенно открыты в м. Белой Церкви еще 3 школы, именно 15-го декабря в приходе магдалинской церкви, за рекою Росью; 17-го декабря – на урочище Ротку, и 3-го февраля, 1860 года в предместье м. Белой Церкви – Александрии; в последнем из них вскоре явилось 22 мальчика и 7 девочек. Таким образом в настоящее время в м. Белой Церкви местным духовенством, без всяких особенных пособий, учреждено 4-ре школы для образования крестьянских детей, из коих в 1-й 43, в 2-й 14, в 3-й 9, в 4-й 29 детей, а всего 95. Явление весьма утешительное! Можно надеяться, что вскоре мы можем считать здесь одного учащегося на 10-ть жителей.

Педагогический совет белоцерковской гимназии с своей стороны изъявил желание содействовать прекрасно пробудившемуся в крестьянах м. Белой Церкви стремлению к образованию, и для сего предполагает в наступающие весенние и летние месяцы открыть классы гимназии, где в послеобеденное время, с 3-х часов пополудни ученики высших классов закрытого заведения, под руководством г.г. учителей, будут обучать чтению по гражданской печати, арифметике и начальным правилам русского языка тех детей, которые уже выучились славянской грамоте и письму в церковных школах; законоучитель гимназии будет преподавать им закон Божий. Белоцерковское общество чиновников и дворян также выразило свое сочувствие к образованию низшего класса здешних жителей, пожертвовав в пользу этого дела доход (в 150 руб. сер.) с музыкального и танцевального вечера, состоявшегося 17-го апреля сего года.

Попечение об устроении этого вечера приняла на себя баронесса С.В. Икскуль; графиня Ядвига Браницкая не только первая подписалась на этот вечер, но и уступила для него свой оркестр и прислугу.

Надеемся, что и сам владелец м. Белой Церкви, гр. Вл. Браницкий, по возвращении своем из заграничного путешествия, примет деятельное участие в начатом уже деле образования крестьянских детей и даст ему более верные и постоянные пособия.

27 Апреля 1860 года.

М.Б.Ц.

От Редакции. Благодарение Богу, великое дело народного образования с каждым годом подвигается у нас все более вперед! К чести нашего сельского духовенства заметить надо, что и оно с течением времени принимает большее и большее участие в этом деле. Нельзя однако ж не пожалеть, что наши сельские священники редко делятся с читающей публикою известиями о вновь открываемых и существующих уже сельских школах, об устройстве этих школ, о числе учащихся в них, о ходе в них образования, о средствах к их содержанию, о различных приемах обучения и совершенствовании оных, и т. под. Все подобные известия, приводимые во всеобщее сведение, были бы не только любопытны, но и весьма благодетельны для успешного хода народного образования: – что хорошего придумано и испытано одним, то послужило бы образцом и руководством для другого; притом многосложная система народного образования требует у нас еще глубокого постоянного изучения и обсуждения, которые возможны не иначе, как на основании данных, заимствуемых из опыта. – Редакция усерднейше просит сельских священников сообщать ей сведения как о вновь открываемых, так и о существующих уже школах и ходе в них образования. Все такие сведения она примет с благодарностью и даст им место на страницах своего журнала.

Братия мои! В Писании Божием есть заповедь непрестанно молиться: «непрестанно молитеся», – говорит оно (1Фес.5:17).

Вы, конечно, скажете на это: нам некогда молиться, мы постоянно заняты работой, все нам недосуг страшный. Да и можно ли молиться во время работы, если по пословице, два дела разом нельзя взять в руки. После работы, уставши, тоже нужно и отдохнуть. Когда же работать, когда же и отдыхать, если все молиться?

Слушайте, я объясню вам это одним случаем из жития св. Аввы Лукия. «К нему однажды пришли монахи из так называемых Евхитов. Старец спросил их: какое у вас рукоделье? Мы не занимаемся рукодельем, – отвечали они, – но по заповеди апостольской непрестанно молимся. Ужели вы и не едите? – спросил старец. Едим, – отвечали они. Кто же молится за вас тогда, как вы едите? – сказал им авва... Еще спросил их: вы и не спите, – сказал старец. Монахи не нашлись, что отвечать на это. Тогда старец отвечал им: простите мне, вы не делаете, как говорите. А я вам покажу, что. И занимаясь своим рукодельем, непрестанно молюсь. Размочив немного прутьев с Богом, сажусь я и плету из них веревку, а между тем читаю: «помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот твоих очисти беззаконие мое» (Пс.50:3). Не молитва ли это? – спросил старец. Молитва,– отвечали монахи. Старец продолжал: проведя целый день в работе и молитве, я зарабатываю около шестнадцати монет. Две из них подаю за дверь, а остальные употребляю на пищу. Кто примет от меня две монеты, молится за меня, когда ем я или сплю, и таким образом, по милости Божией исполняю непрестанную молитву¹³³.

Вот вам, братия мои, наставление, как можно непрестанно молиться, как можно постоянно быть за делом и никогда не оставлять себя без молитвы. Творите про себя молитву, имейте в уме своем Бога, призывайте Его на помощь, когда бываете за работой, когда делаете что либо: это не помешает вашему делу, а ускорит его. Потом от праведных трудов своих уделяйте бедным, сиротам, убогим, вдовам, несчастным, калекам беспристранным, и они будут молить за вас Бога и своей молитвой восполнять то время, в которое вам самим нельзя молиться.

Господи! Научи нас творить волю Твою! Научи нас молиться, как молятся Тебе святые угодники Твои! Аминь.

Священник Николай Бурдуков

В конце XVI в., в православной Южно-Русской церкви весьма приметным становится значительное повреждение церковной обрядности и религиозных обычаев. Повреждение это началось гораздо прежде указанного времени, совершалось под влиянием различных условий, заключавшихся единственно во внешнем ее положении, усилилось особенно к концу XVI в. под влиянием политики Рима и Варшавы, действовавшей в пользу унии, и послужило приготовлением и проводником для унии.

Мрачными чертами изображает состояние Южно-Русской церкви в конце XVI в. знаменитый поборник православия князь Константин Острожский. Вот что между прочим писал он в 1593 году в письме своем к Ипатию Поцею, епископу Владимирскому и Брестскому: «известно всем вашим милостям (т. е. епископам), что многие из исповедующих религию нашу унизили себя и соделались столько ленивыми, строптивыми и равнодушными к богослужению и обрядам, что не только пренебрегают своими христианскими обязанностями и не ополчаются за церковь Божию, за свою веру древнюю, но еще сами, посмеваясь ей и оставляя ее, пристают к различным сектам... Такое нерадение, строптивость и оступление от веры произошло наиболее от того, что в нашей земле не стало учителей и проповедников слова Божия, нет образования, прекратилась живая проповедь, а за сим наступило обнищание и уменьшение славы Божией в церкви, наступил глад слышания слова Божия, явилось за тем отступление многих от веры и закона... Наконец наступило для нас то, что в законе своем мы не находим ни малейшей вещи, которой могли бы утешать себя. О, кто даст главам нашим воду и очам нашим источник слез, дабы день и ночь мы могли плакать об упадке и обнищании веры и закона нашего! Со всех сторон скорбь, сетование и беда..!»¹³⁴. Эта скорбь давно уже, и прежде знаменитого поборника православия, обнимала сердца благочестивых чад церкви: ее громко выражало православное дворянство и многие из низшего класса народа в своих жалобах на церковные беспорядки¹³⁵. Она руководила греческих патриархов Иоакима и Иеремию в строгих обличениях и наказаниях, во время первого обозрения ими Южно-Русской церкви¹³⁶. Она служила побуждением к созванию соборов, на которых пастыри церкви еще ближе узнавали «великое разногласие церковных действий»¹³⁷. Что же было причиною такого повреждения церковной обрядности?

Политическое неустройство Юго-Западной России, которая после удельного раздробления и погрома татарского не скоро пришла к единству и по частям присоединяема была то к Польше, то к Литве, недостаток в ней просвещения и отдаленность ее от верховной власти церковной, находившейся в Константинополе, были неблагоприятны для нее и в отношении к церковной обрядности, еще не успевшей вполне организоваться и проникнуть народное сознание. Недостаток образования в православных обитателях Юго-Западной России заставлял их довольствоваться в деле религии тем, что было готового в церкви и с безразличным благоговением взирать на старину и кидаться на бродящую, легко дающуюся новизну. Со стороны Константинопольских патриархов до конца XVI в. не было постоянного бдительного надзора над тем, что совершалось в подчиненной им по делам веры Южно-Русской митрополии. Между тем, по самому политическому положению своему, она испытывала постоянное и притом весьма сильное влияние церкви Римской и католической державы Польши. Влияние последней особенно отразилось на иерархическом порядке в Южно-Русской церкви; происки же и насилия папские приняли в Юго-Западной России огромные размеры, потому что здесь стремление Рима к подчинению своей власти православной церкви нашло для себя надежное орудие в намерении Польши слить народность русскую с польской, или лучше – уничтожить первую в пользу последней. Все исчисленные нами причины, в соединении с некоторыми случайными обстоятельствами, произвели значительное повреждение в обрядности Южно-Русской церкви; но в ряду их две последние могут считаться главными и особенно важными. – Посмотрим, как под влиянием указанных причин, происходило в рассматриваемый нами период повреждение обрядности в Южно-Русской церкви и в чем именно обнаруживалось это повреждение.

Нет сомнения, что правильный иерархический порядок в церкви есть первое условие единства и порядка в обрядности ее. Но в Южно-Русской церкви иерархический порядок в рассматриваемый нами период был крайне расстроен так называемым «правом подаванья» (jus patronatus) и раздачей церковных должностей светскою властью, по ее усмотрению (jus investiturae). Грамоты королей светским и духовным лицам на владение монастырями и частными церквами предоставляли владетелям право не только пользоваться всеми доходами с монастырских и церковных земель и сел, но и «управлять делами церковными, по обычаю и постановлениям греческой религии», в независимости от суда епископского. С такими же правами давались епископские кафедры епископам, монастыри игумнам, приходы священникам, церкви братствам¹³⁸.

Иерархия лишена была таким образом всеобщей подчиненности и строгого порядка: образовалось множество самостоятельных управлений; патроны монастырей и церквей действовали вне общих нужд церкви, по личным убеждениям и расчетам. Власть митрополита стояла в тени; епископы в своих собственных епархиях не имели права и власти над частными управлениями¹³⁹; епископские кафедры, наделенные обширными и богатыми поместьями бывали предметом не только соисканий, но и купли, от того на одной и той же кафедре епископской являлись иногда по два и по три епископа в одно и то же время, спорили и даже воевали друг с другом, разоряли и разграбляли церковные имущества, допускали и сами производили бесчиние в духовных делах своих епархий¹⁴⁰. Собор 1509 г., имея в виду зло, причиненное таким беспорядком, сильно восставал против злоупотреблений королевской власти, однако не видим и следов благих распоряжений его¹⁴¹. При таком положении дел иерархических, рушился и порядок в церковной обрядности. Общее отношение частных управлений к обрядности характеризует следующее правило Луцкого братства, устроенного по примеру Львовского и других. «Что касается благочиния церковного, то во всем должно приспособляться к церковным уставам св. отцов, давним обычаям сего места и к старожитности всей русской церкви. А если бы следовало что-либо исключить, придать или заменить, то игумен, собравши всех, как духовных, так и светских, должен им о том предложить, представив в оправдание той отмены удовлетворительные и неопровержимые доводы. Тогда все, что не будет противно св. Духу и рассудку, беспрекословно дозволится; а если иначе, то по справедливости воспретится»¹⁴². Опыт сего права показали (1592 г. 26 окт.) священники Виленского братства, самоправно изменив некоторые церковные обычаи при крещении и венчании. Когда наместник митрополичий потребовал их за это к суду, то они отвечали ему: «мы есмы священники братские и не подручны под справу вашей милости, отец протопоп! Потому что мы священники братские, имеем старших своих, их милостей панов братию, и должны повиноваться им, а не кому-нибудь другому», – и совершили обряды, как рассудили¹⁴³. Как в это время, так и гораздо прежде многие приходские священники произвольно расторгали законные и совершали незаконные браки, венчая мужа с другой женой, при жизни первой и даже второй, и сами вступали во второй и даже третий брак¹⁴⁴; в случае же ссоры со своим епископом, отдавались со своими приходами под власть и защиту частных управлений, братств, даже светских лиц, и не поминали своего епископа при богослужении¹⁴⁵. Нередко светские лица присваивали себе право суда над духовенством, жившим в их владениях, вмешивались в дела церковные, особенно по делам браков¹⁴⁶. Простирали свое влияние на Южно-Русскую церковь и греческие епископы, странствовавшие по Молдавии и Валахии, рукополагая представляемых братствами кандидатов, которых не хотел рукополагать местный епископ, часто по их недостоинству¹⁴⁷. Многие же беглецы греческие, часто не имевшие никакого сана священного, приходя в южную Россию с подложными грамотами от патриархов греческих и титулуя себя митрополитами, епископами, архимандритами, священниками, запрещали и изменяли, что хотели, не сносясь ни с митрополитом Киевским, ни с местным епископом, пользуясь в этом случае безусловным уважением русского народа к авторитету Греко-Восточной церкви, как матери церкви русской, и к Константинопольскому патриарху, как попечителю и хранителю православия на Руси¹⁴⁸. Сколько разностей в обрядах должно было произойти от такого неустройства и многоначалия в иерархии! Был случай, что в одном и том же храме в один и тот же день, один священник совершал таинство брака «с новыми незвыклыми церемониями», другой «по старому обычаю»¹⁴⁹.

Еще более вреда причинила обрядности так называемая инвеститура, или раздача духовных должностей светской властью. В епископы и настоятели монастырей по воле королей назначаемы были большей частью лица светские из дворянских фамилий, единственно в награду за верные услуги королю и Речи Посполитой. Эти лица, не приготовленные к исполнению высоких иерархических обязанностей, не знакомые даже с духовною наукой, в высоком сане видели только средство к удовлетворению прежде нажитым наклонностям, так как он делал их владыками обширных имений. Имея собственные замки, гайдуков, войско, они стыдились отставать от магнатов в удовольствиях, и проводили время на охоте, шумных банкетах, а часто в наездах на соседние владения – с пушками и гаковницами. Некоторые, получив епархию, оставались по пяти и более лет в светском стане, управляя всеми делами своей епархии¹⁵⁰. Подобным образом раздавались и приходы священникам. Их получали большей частью дворовые люди помещика, в награду за верную службу своему пану¹⁵¹. В виду имелось здесь как теми, так и другими только материальное значение приходов, сторона религиозная чужда была панам папистам в этот век преследований православия и русской народности, неведома была и самим кандидатам священства, едва умевшим только грамоте. От общего духа не могли уклониться и остальные священники, избираемые из среды самих прихожан или из поповичей, потому что те и другие едва знали грамоту церковную, и не могли узнать значение своей службы и смысла богослужения, по недостатку училищ для этой цели. Даже братства, возникшие с целью исправлять беспорядки церковные, мало заботились о богослужении и обрядах церковных, и старались преимущественно об увеличении материального довольства общины, как средства к независимому положению в иерархии и гражданском управлении¹⁵². Повсюду обеты монашества были поруганы, святость таинства брака оскорблена, узаконения церковные явно были осмеиваемы, богослужение и обряды обратились в предмет торгашества и в средство к разгульной жизни. Простой народ оставался при одной наружной стороне религиозных обрядов, не получая от них силы, оживляющей духовную жизнь верующих. Естественная потребность этой силы, внутренняя необходимость опереться на чем-нибудь в духовной жизни, по необходимости искала других путей к удовлетворению себя и бросалась на все ходячие, легко достающиеся способы к этому. Народ доверчиво обращался со своими духовными нуждами к ворожеям, гадателям и волшебникам, и невежественные священники не только не могли уничтожить или ограничить эту доверчивость, но и сами иногда прибегали к помощи ремесла сего¹⁵³. Быстро таким образом расходились по рукам и заучивались письменные изложения религиозных предметов, основанные на искаженных рассказах и облеченные суеверным воображением в грубый драматизм, каковые сказание о пятницах, похождение Богородицы по вечных муках, таблица, составленная великим Албертом о днях, в которые не должно предпринимать ничего важного и проч¹⁵⁴. Этот дух веры в избавление от всяких бедствий посредством механического чтения и ношения при себе списков, распространился и на домашнее употребление древних церковных молитв, верные списки которых недоступны были для простонародья. Все такие списки, обставленные разными предписаниями, большинством хранились как талисманы, вызывая полное доверие к наставлениям, в них заключавшимся¹⁵⁵. На место принятых церковью обычаев невежество выдумывало обычаи суеверные или же и прямо противные истинному учению церкви. Из таких обычаев повсюдными и сильно вкоренившимися в южной России были следующие: празднование пятницы, праздник в честь полога Богоматери, совершавшийся в день собора ее (26 декабря) и др.¹⁵⁶. Явились молитвословия и целые чины, которым присвоили силу излечивать некоторые болезни, уничтожать губительные действия стихий и пр., подобно тому как присвояли эту же силу так называемым шептаниям, заговариваниям и заклинаниям¹⁵⁷. Другие обычаи, только допускаемые в церкви и не имеющие значения положительных церковных действий, преступали должные границы и принимали чин и значение обрядов важнейших, как например, приобщение агиасмою¹⁵⁸. Когда священники заботились не о полноте и благолепии богослужения, а о скорейшем отправлении обрядов, то при списывании их довольствовались только существенным в обряде, т. е. молитвами, эктениями, тропарями, оставляя памяти и случаю все прочее, как то: различные внешние принадлежности, положения, действия, облачения и т.п. Такие списки ходили из рук в руки, оставленное памяти неизвестно было для последующих переписчиков, – и обряды лишались полноты, определенности, нищали и входили в ряд обыкновенных молитв и благословений¹⁵⁹. Не замедлили развиться и войти в обрядность те обычаи, о которых тогда уже начинали спорить в Великороссии, как то: хождение посолонь, двуперстное знамение крестом, сугубая аллилуиа и пр., хотя о них здесь и не спорили¹⁶⁰. Чего же ожидать после этого от смысла и частных выражений в молитвах, эктениях, тропарях и т.п. Понятия о некоторых обрядах и таинствах были искажены до крайности. Так, например, существовало мнение, что преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Спасителя совершается на жертвеннике во время проскомидии, и потому на большом выходе, при перенесении приготовленных для Евхаристии веществ на престол, предстоящие преклонялись до земли, в той уверенности, что переносится истинное Тело и истинная Кровь Христова¹⁶¹. В некоторых требниках в чине венчания, когда подается жениху и невесте простое вино, положено было: «вонмем; святая святым; един свят, един Господь... таже иерей наливает чашу вина и поставляет на святей трапезе»...,¹⁶² – каковыми выражениями, перенесенными сюда из чина литургии и относящимися к совершению Евхаристии, подаваем был повод простому вину, употребляемому при венчании, усвоять значение, ему не принадлежащее. Порчу смысла в требниках и других богослужебных книгах увеличивали грамматические ошибки, общие всякому невежественному списыванию: часто в списках вместо а стояло ж, вместо б – щ, вместо дал – бил¹⁶³, вместо, например, узы окованных разрешивый – уды окованных раздуши¹⁶⁴ и т. п. Ко всем вышесказанным недостаткам в обрядности церковной присоединялись: небрежное совершение треб и отправление обрядов, бедные одежды, ветхие, деревянные или оловянные сосуды и кресты, недостаток нужнейших в богослужении вещей и вообще крайняя нищета храмов.

Среди таких обстоятельств нетрудно было явиться в русской обрядности и римским нововведениям. С самой первой встречи православия с католицизмом в пределах польского королевства, внешность первого, стесняемая и угнетаемая, стала уступать внешности последнего, церемониальной, пышной, господствовавшей в государстве. По мере того, как нищала и искажаема была обрядность православная, торжественнее казалась обрядность римская. Что могло сказать о последней православное простолюдье, не понимавшее ни происхождения, ни смысла и важности обрядов своей церкви, не сильное отвергнуть обрядов, чуждых ему! Римские процессии и обряды влекли народ в костёлы, на площади, – всюду, где были они отправляемы. Привлекающая наружная постановка их овладевала чувством и воображением, душа свыкалась с ними. Вот первое влияние обрядности римской на обрядность православно-русской церкви! Но православные и паписты были членами одного государства; между ними явились внутренние отношения – браки, дружба и т.п., причем непрерывна была взаимная мена сердечных расположений, убеждений, поверий и пр. Папство, по своему положению, почти всюду господствовало; путем то споров, то объяснений, то рассказов, народных поверий, пословиц¹⁶⁵ дух его приражался к жизни православных, и в душе последних незаметно, без их сознания, рождал свойственные ему расположения и мнения. – Далее, с половины XVI века, иезуиты наводняют Польшу, приняв в свое ведение все образование, все школы, и возымев влияние на все слои общества католического, на все государственные интересы, быстро развивают давние планы Рима о подчинении православной церкви папству. Первоначальным и одним из сильнейших средств в этом деле служили для них пасквили на разные обычаи и молитвы Южно-Русской церкви, – пародии, выражавшие истины церкви в формах простонародного грубого представления, в выражениях кощунственных, даже богохульных¹⁶⁶. Эти сочинения свои они выдавали за произведения Восточной, в особенности Южно-Русской церкви, – выдержки из ее богослужебных книг, и всюду поэтому клеймили ее названиями схизматической, мужицкой, холопской. Списки сих пасквилей тысячами ходили по рукам, читались в обществах. Сомневавшимся в подлоге их указывали на действительно печальный вид Южно-Русской церкви, небрежность и невежество духовенства, грубость народа. Не диво, после этого, что высшее русское дворянство, еще до появления унии, большей частью перешло в католичество. Образование могло бы, конечно, оградить православных от всех подобных влияний римской религиозной жизни; но много ли могли сделать для них русские школы, существовавшие при монастырях и приходских церквах усердием только причтов и ограниченные преподаванием самых первых начатков учения?¹⁶⁷ Могли ли они, по своим программам, стать в ряд с академией Краковской, семинарией Ольмюцкой, со школами societatis Peregrinantium и училищами иезуитскими? Православное юношество влекомо было к последним сколько внутренней потребностью образования, столько и гражданской необходимостью. Но здесь учили их не православию: впечатления, полученные простой душой в семействе и обществе, развивались в научные мнения, убеждения, и православные юноши выходили иногда в свет – одни истыми папистами, другие с римскими мнениями и обычаями¹⁶⁸. Эти лица занимали потом иерархические степени в православной церкви... Если присовокупим к этому, что при всех указанных случаях, – при посещении богослужений и процессий римских, при семейных и гражданских связях, при воспитании юношества, при замещении иерархических должностей, – нарочито присутствовало и управляло стремление Рима к подчинению русской церкви папству; то как могла русская церковь соблюсти себя чистой от римских особенностей? Так входили римские убеждения и обычаи в жизнь православного русского народа! Скоро явились они и в богослужебных книгах православных. Советы папского легата, иезуита Антония Поссевина – переделывать славянские богослужебные книги по римскому духу, вносить в них римские мнения, исключать из них все, что относится к невыгоде латинства, и в таком виде раздавать их русскому духовенству, жертвовать в храмы¹⁶⁹ – известны были папским агентам задолго до Поссевина. Еще с 1248 года в Далмации, Иллирии и других славянских странах стали появляться на славянском языке римские служебники, ритуалы, бревиарии и другие богослужебные книги¹⁷⁰. Впоследствии в Риме, после спора с приверженцами латинского языка, было решено: издавать на общеславянском языке, «на котором и русские совершают свое богослужение», богослужебные книги и рассылать их в различные славянские страны. Типографии Рима и Венеции деятельно исполняли это определение и во множестве выдавали служебники, бревиарии и требники в Иллирию, Далмацию, Боснию и Валахию¹⁷¹. Таким образом, в богослужебных книгах русских, особенно в требниках, явились римские обычаи и мнения. Мы исчислим здесь только те из сих обычаев и мнений, которые были общи всем русским областям. Таковы: обливание в таинстве крещения, употребление звонка при шествии со Св. дарами к больным и на преждеосвященной литургии, шествие причта при погребении умершего позади гроба; кроме сего были в ходу и принимались как догматы мнения о чистилище, об эпитимии как наказании и удовлетворении за грехи, о таинстве Елеосвящения, как о напутствии умирающего, о времени присуществления даров в Тело и Кровь Спасителя, о пресуществлении частиц, располагаемых на дискосе вокруг агнца. Последнее мнение соответствовало обычаю римской церкви освящать малые опресноки для приобщения ими народа, вместе с большим, приготовляемым собственно для священника¹⁷².

Итак, обрядность Южно-Русской церкви, еще до появления унии, была сильно повреждена, как с внешней, так и с внутренней стороны. Вообще же все здание обрядности, по сознанию первых исправителей его, представляло «великое разногласие церковных действий»¹⁷³. «Если еще продолжится сей порядок», говорили истинные сыны православной церкви, «то Бог весть, что законец будет с нами»¹⁷⁴. Уния, казалось для них, была естественным и неизбежным следствием такого порядка.

Е. Крыжановский

«Кто бо от вас, хотяй столп создати, не прежде ли сед расчтет имение, аще имать, еже есть на совершение, да не, когда положить основание и не возможет совершити, вси видящии начнут ругатися ему, глаголюще, яко сей человек начат здати и не може совершити» (Лк.14:28–30).

Один из современных животрепещущих вопросов в нашем отечестве – это вопрос о трезвости в простом классе народа. Нет нужды говорить здесь о пользе трезвости для жизни семейной, общественной и даже государственной пользе, которая впоследствии могла бы с избытком вознаградить неизбежный при начале нового порядка ущерб в составе государственных доходов. Всякому понятно значение трезвости для человека как существа нравственно-разумного. Пьянство унижает христианское общество, служит ему поношением и упреком, есть великое безобразие и язва народной жизни. Поэтому как всем отрадно было услышать, что наконец, благодарение Богу, раздался и у нас голос за трезвость, голос не частный, который доселе всегда был голосом вопиющим в пустыне, а голос общественный! Все восстало против главных деятелей. В умножении нетрезвости откупщиков затронуты производители горячего вина и владельцы крестьян в западных губерниях, пользующиеся правом торговать водкою в собственных имениях. И вместе с тем в литературе немало брошено упреков и православному сельскому духовенству, которое будто равнодушно смотрело на господство пьянства в простом народе. Нас упрекнули в бездействии и указали на пример римско-католического духовенства в литовских губерниях, где решительным влиянием его при содействии церковных клятв и угроз во многих деревнях совсем прекращено употребление водки. Упрек на первый раз, пожалуй, был отчасти справедлив, но защита общественного мнения за правое дело сознана, благословение Святейшего Синода на пастырское действование дано. И вот началась и у нас открытая борьба служителей Церкви Православной с грубым пороком сельского общества. И среди нас являются деятели сильные и энергические, которые не страшатся ни откупщиков, ни властей из корыстных видов покровительствовавших развитию потребления вина. Целые приходы дают зарок не пить водки и некоторое время твердо стоят в своем обете против всех искушений и обольщений. Раздаются в журналах уже похвалы и православному духовенству, и этим оно поощряется еще к большей деятельности.

Но, читая известия о зароках не пить водку, данных целыми обществами, слыша, что при этом употребляется нечто вроде присяги, как то: целование Св. креста и Евангелия, естественно спросить: что же потом? Всегда ли приходы устоят в этом обете? Навеки ли веков водка будет изгнана из низшего общества? Всегда ли наши поселяне будут довольствоваться одной водою, тогда как в прочих сословиях, среднем и высшем, продолжают по-прежнему употреблять всякие легкие и крепкие напитки и даже эту окаянную, преданную проклятию водку? Вопросы эти, кажется, еще не были у нас подняты, а между тем их следовало бы решить, если мы хлопочем о чем-либо, применимом к действительной жизни, а не гоняемся за химерой, преследуя ее во имя нравственного начала. Тогда откроется и верный путь, которым ты должны следовать, искореняя пьянство и вводя трезвость.

Каковы меры, принятые нами для распространения трезвости? Это легко разрешить, если обратим внимание на то, кем первоначально они заявлены, ибо к этому делу весьма можно применить известное изречение: «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты таков». Мы сказали уже, что в распространении трезвости первый, так сказать, толчок дан нам в примере католического духовенства, которое всегда отличалось преувеличением дела, крайностью в мерах, неразборчивостью в средствах, когда нужно было достигнуть известной цели, часто без нужды связывало совесть, запугивало клятвами, угрожало потерей вечного спасения. Так оно поступило и при учреждении обществ трезвости. Оно употребило всевозможные угрозы и, пользуясь первым действием страха на простодушных поселян, взяло с целых обществ зарок не пить вовсе водки, не разбирая, кому он нужен и кому нет, кто может устоять в нем и кто нет. Мало этого: оно всех оковало присягой. Оно вовсе не подумало о том, сколько в обществе лиц, слабых волей которых не удержит и важность присяги при виде обольщений. Оно не рассудило, что и в гражданских делах к присяге не все допускаются как по важности самой присяги, так и по неодинаковому нравственному развитию членов общества. Оно не обратило внимания на то, сколько может быть случаев падения, а через то клятвопреступлений, которых вина первее всего должна пасть на безрассудно обязавших народ клятвою. Оно, преследуя только цель, не обратило должного внимания на конец своих действий.

В самом деле, о чем мы должны заботиться? – О введении трезвости. Что нужно ввести в обычай народа? – Трезвость. Что искоренить? – Пьянство. Что же такое трезвость и что такое пьянство? Трезвость, о которой у нас идет дело, есть такое состояние человека, когда он пользуется свободным отправлением умственных и физических способностей, не допуская в себе преобладания над нервной системой охмеляющих ее напитков, и именно – спиртуозных. Итак, трезвость исключает неумеренное употребление как водки, так и всяких других охмеляющих напитков; трезвость не допускает пьянства. Что же такое пьянство? Пьянство мы определяем – состоянием человека, когда под влиянием охмеляющих напитков ослабляется в нем более или менее сознательная деятельность, и вместе с тем теряется правильное отправление умственных и физических способностей; в особенном смысле пьянство есть страсть, побуждающая человека к неумеренному, постоянному или периодическому употреблению хмельных напитков, и вместе с тем погубляющая его здоровье и благосостояние. Итак, что вредит благосостоянию и нравственности народа – употребление водки или ее злоупотребление? Явно, вредит злоупотребление водки, или что то же, пьянство. Следовательно пастыри церкви должны преследовать лишь пьянство в том или другом виде, и для каждого вида пьянства употреблять соответствующие средства. Пьянство, как страсть, весьма трудно излечима; она может быть остановлена только совершенным отречением от употребления охмеляющих веществ. Потому в отношении к лицам, зараженным страстью пьянства, весьма уместен зарок, обет, даже можно принять и клятву, но клятва может быть принята только после испытания в продолжение известного времени, по здравом обсуждении сил лица, дающего клятву, и по укреплении молитвою. Ибо кто бы ни дал клятву, сильный или бессильный, если клятва нарушена, она всею своей тяжестью падает на клятвопреступника¹⁷⁵. А между тем клятва, присяга в обете трезвости опаснее, чем во всяком другом случае; ибо чем обольстительнее искушение, тем возможнее злоупотребление клятвой. К счастью, лиц, зараженных страстью пьянства и в простом народе немного; их отношение к числу лиц, свободных от этой страсти, можно определить отношением 1 к 200. Гораздо значительнее число напивающихся, находящих жалкое удовольствие в том, чтобы охмелить себя на несколько часов, не теряя впрочем возможности вскоре возвращаться в сознательно-здравое состояние. Против обыкновенного пьянства, по нашему убеждению, со стороны пастырей уместны только увещания¹⁷⁶, частные и общие, в которых со всей силой высказаны были бы вред пьянства, унижение в нем человеческой природы и несообразность его с христианскою жизнью. Цель этих увещаний – чрезмерное, неблагоразумное и вредное употребление вина горячего ввести в должные границы, в которых бы оно не нарушало правильного отправления духовных и телесных сил человека. Такого рода пастырские увещания всегда благовременны, как скоро покажутся к тому поводы со стороны самих прихожан; но лучшим временем для них мы признаем пост, а удобнейшим к тому случаем – исповедь. В особенности весьма важна здесь задача для духовника внушать, что пьянство есть грех; ибо в низшем классе народа слишком мало развито еще сознание того, что пьянство есть грех перед Богом; отчего на исповеди редко кто сознается в пьянстве, если не будет спрошен самим священником. В виде епитимии для слабых и невоздержных можно допустить и совершенное запрещение вина на известное время, для испытания и укрепления человека в обете трезвости, или в наказание за допущенное невоздержание и для изглаждения печальных его последствий. Но зарок безусловный от целого общества, но запрещение употреблять водку, возлагаемое с клятвою на весь приход, без различия виновного и невиновного в злоупотреблении вином, кажутся нам мерой крайней, неблагоразумной и мало сообразной с понятием трезвости.

На этом основании нельзя вполне согласиться с теми, которыми приняты торжественные и безусловные обеты не пить водки, данные в церквах от целых обществ сельских. Вполне отдавая честь ревности многих православных священников в удержании народа от пьянства, можно, однако же, сказать о некоторых, что они «свидетельствую бо им, яко ревность Божию имут, но не по разуму» (Рим.10:2), и именно это те из них, которые за образец себе поставили действия римско-католических священников в Литве, описанные в газетах минувшего года.

Нам скажут, что в нашем простом народе до того развилось и укоренилось пьянство, что на первый раз необходимы меры сильные и решительные, чтобы удержать широкий поток зла, и что этой цели всего более могут содействовать обеты, произносимые целыми обществами. Но какого рода эта мера и к чему она ведет, мы уже сказали. Прибавим здесь еще то, что цель не оправдывает средства и что средство, которое приносит пользу в одном отношении, а вредит в другом или нескольких отношениях, не может быть названо полезным. «Цель оправдывает средства» – это правило последователей Лойиолы.

Св. П. Л-в

Жизнь священника должна быть чиста и неукоризненна. Но этого мало для иерея, ибо чистота и неукоризненность жизни требуются и от всякого христианина и не спасут того, кто, будучи поставлен пастырем душ, небрежет о своей должности. Итак, служитель Божий, осмотрись, добрый ли ты пастырь, который полагает душу за овцы своя, а не наемник, не хищник, не один из тех, которые только себя пасли, а стад не пасли. Исследуй внимательно: ревнуешь ли от всего сердца о благе и спасении твоих овец, пасешь ли их: 1) наставляя словом Божиим, 2) правильно преподавая Св. таинства и 3) верно исполняя прочие пастырские обязанности. Не скользи поверхностной мыслью по этим предметам. Ибо, к сожалению, должно сказать, есть пастыри, которые свою пастырскую должность проходят нерадиво и без внимания, которые едва ли имеют живое сознание о высоком ее достоинстве и великой важности. Св. Иоанн Златоуст не затруднялся сказать: «я не как-нибудь необдуманно говорю, но говорю по убеждению и так, как мне кажется: я не утверждаю того, что многие из священников спасутся, напротив, думаю, что большая часть их идет в погибель»¹⁷⁷.

Нет добродетели, которая бы столько необходима была пастырю душ, как подлинная, истинная и благочинная ревность о благе других. И однако же, как редко встречается она! «Удивительно, – замечает один благочестивый муж, – упадет ослица, а тотчас найдется кто-нибудь на помощь ей. Но вот бессмертная душа стремится в погибель, и никто на это не обращает внимания, никто из людей не позаботится о ее спасении!». Служитель Божий! Подумай внимательно: такова ли пастырская твоя ревность, какой она должна быть?

а) От сердца ли проистекает твоя ревность или все у тебя только для виду, напоказ, чтобы только приобрести себе имя ревностного пастыря? Смущается ли твое сердце, горит ли оно, обливается ли кровью, когда ты видишь, как много душ самым плачевным образом стремятся к вечной погибели? Имеешь ли ты сердечное соболезнование к ним, подобно Спасителю, который плакал при виде города Иерусалима (Лк.19:41)? Скорбишь ли о них, подобно великому Апостолу языков, который так свидетельствовал о себе: «Истину глаголю о Христе, не лгу, послушествующей ми совести моей Духом Святым, яко скорбь ми есть велия и непрестающая болезнь сердцу моему: молил бых ся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей» (Рим.9:1–3) ? Молишься ли ты хотя об обращении грешников на путь истины и по примеру святых угодников Божиих смиряешь ли для сей цели постом душу свою? «Седох и плаках и рыдах дни многи, и бых постяся и моляся пред лицем Бога небеснаго» (Неем.1:4). Так делал Неемия, когда до него дошел слух о бедствии его народа.

Чтобы возжечь в себе и питать эту святую ревность, размышляешь ли ты о славе Божией, о бесценном достоинстве бессмертной души, о строгом отчете, который имеешь некогда воздать Богу? Размышляй чаще о сих и сим подобных предметах и верь, что никто не может быть проникнут истинной ревностью, доколе не будет мужем молитвы и любителем благоговейного размышления.

b) Чиста ли твоя ревность, чужда ли она всякого своекорыстия? Нет ли у тебя при этом видов на денежную прибыль, на какие-нибудь отличия и награды, на суетные похвалы? Единственно ли и исключительно ты ревнуешь о спасении душ? Сатана взывает и к тебе: «только души мне дай, все прочее предоставляю тебе». Не внемлешь ли ты этому льстивому гласу древнего обольстителя?

Не зришь ли ты на лица человеческие? Заботишься ли ты о душах людей бедных и не имеющих чем благодарить тебя? Заботишься ли столько, сколько о людях богатых и таких, которые за твои труды воздают тебе благодарностью и любовью? Говоришь ли ты с Апостолом: «аз же в сладость иждиву и иждивен буду по душах ваших, аще и излишше вас любя, меньше любим есмь» (2Кор.12:15)?

В тех случаях, когда требуется твое мнение, не обращаешь ли внимания только на свою выгоду и пользу ближних твоих, оставляя в стороне пользу церкви и отечества?

Не предпочитаешь ли ты полезному, только благовидное, более трудному служению то занятие, которое более бросается в глаза людям и более славится в свете? Искренно ли ты радуешься, если другие священники, особенно сослужители твои, с большим, чем ты, успехом подвизаются в назидании и спасении душ? Не скорбишь ли о том, что через это твоя деятельность поставляется как бы в тени? Ах, «вси своих си ищут, а не яже Христа Иисуса» (Флп.2:21)!

c) Ревность твоя деятельна ли и пламенна без запальчивости? Деятельна ли? Не принадлежишь ли ты к числу тех неблагоразумных пресвитеров, которые ни о чем не заботятся, воображая, что и без того все идет как нельзя лучше? Не слепые ли это стражи? «Ослепоша, не разумеша смыслити, вси пси немии не возмогут лаяти, видяще сны на ложи, любяще дремати» (Ис.56:10). В самом деле, нет ли таких священников, которые хотя жалуются на всеобщее развращение нравов, но не двинут сами ни рукою, ни ногою, под всякими предлогами уклоняются от духовного труда, предаются покою и отдыху? «Не за твое ли стадо Христос кровь свою пролил? А ты ищешь покоя?» – говорит к ним св. Златоуст. «Есть ли, – продолжает он, – на земле что либо худшее таких пастырей?... Мученик умирает за Хрипота один раз, а пастырь душ за свое стадо умирает тысячу раз, если он действительно таков, каким должен быть»¹⁷⁸. Если же пастырь тысячу раз обязан жертвовать жизнью за свое стадо, то не более ли он обязан жертвовать для него своим спокойствием, своими удобствами, здоровьем, своими временными благами?..

Но не запальчива ли твоя ревность? Намереваясь совершить что-либо доброе, не действуешь ли ты торопливо, со страстным волнением духа, с горячностью? Может быть, ты умеешь только ломать, а не преклонять? Может быть, хочешь все сокрушить одним ударом? «Не в дусе Господь» (3Цар.19:11)! Вступивши на приход и едва осмотревшись на новом месте твоего служения, не начинаешь ли тотчас уже все изменять, преобразовывать, не подумавши о том, что прежде нужно тебе приобрести доверие прихожан? Не так действует премудрость! «Досязает же от конца даже до конца крепко, и управляет вся благо» (Прем.8:1).

d) Благоразумна ли твоя ревность, но благоразумна ли не по понятиям мира, а по заповеди Спасителя: «будите убо мудри яко змия, и цели яко голубие» (Мф.10:16)?

Есть много людей, которые яко ревность Божию имут, но не по разуму, как говорит Апостол (Рим.10:2). Не позволяешь ли ты себе увлекаться иногда нескромной и опрометчивой горячностью, от которой часто гибнут самые лучшие предприятия? Всегда ли ты стремишься к своей цели путем честных и истинно сообразных с целью средств, не раздражая никого и не огорчая никого, доколе это возможно без оскорбления Бога? Принимаешься ли ты за каждое дело с предварительной молитвою и по зрелом обсуждении? Уничтожая вкравшиеся злоупотребления в мнимой ревности твоей, не подрываешь ли ты уважения и к добрым обычаям? Послушай блаженного Августина: относительно предметов, которые в одной местности так в другой иначе соблюдаются, по мнению его, должно держаться следующего правила: «что не противоречит вере и добрым нравам, напротив, заключает в себе нечто возбуждающее к благочестивой жизни, того не только не следует охуждать, если мы застаем где-либо введенным уже или только вводимым, напротив, сему еще должно содействовать похвалою и подражанием, кроме тех случаев, когда бы это служило претыканием для слабых душ и если бы в этом отношении можно было опасаться немаловажного вреда». «Что не противоречит ни вере, ни добрым нравам, – говорит он в другом месте, – в отношении к тому должно соблюдать терпимость и даже самим это наблюдать, из любви к тем, среди которых мы живем»³.

e) Любвеобильна ли твоя ревность? Она будет таковой, если ты чувствуешь в себе то, что чувствовал ап. Павел, пиша к галатам: «чадца моя, имиже паки болезную, дóндеже вообразится Христос в вас» (Гал.4:19). Любишь ли ты этой любовью всех твоих прихожан? Понятен ли ты для каждого, доступен ли, дружествен ли и любезен всякому? Можешь ли ты сказать с Апостолом: «свидетель бо ми есть Бог, яко люблю всех вас по милости Иисус Христове» (Флп.1:8)? Не допускаешь ли грубого обращения в отношении простых людей. Не отталкиваешь ли их от себя своей невнимательностью к ним? С трогательной ли любовью обращаешь слово твое и к великим грешникам? Любовь доброго пастыря подобна любви доброй матери. Она дает выговор, но с кротостью; она ласкает, но без лести, лжи и обмана. Она прибегает и к строгости, но строгости святой; она раздражается, но сохраняя спокойствие. Она и гневается, но с глубоким незлобием. «Рабу же Господню не подобает сваритися, но тиху быти ко всем, учителну, незлобиву, с кротостию наказующу противныя» (2Тим.2:24,25): такое правило преподает Апостол пастырю ефесской церкви. Делая прихожанину твоему необходимый выговор, тщательно ли ты остерегаешься всякой раздражительности, забывшись, не подымаешь ли только много шуму? Взвешиваешь ли ты зрело, что и как ты хочешь сказать? При этом не забываешь ли, что и в собственной твоей жизни ты не сумел еще укрепиться против всяких прельщений? «Братие, аще и впадет человек в некое прегрешение, вы духовнии исправляйте таковаго духом кротости: блюдый себе, да не и ты искушен будеши» (Гал.6:1).

Однако же кротость твоя не простирается ли уж до робости и боязливости? Пусть пламенеет в каждом из нас любовь к справедливости и ненависть ко всякой неправде! Пусть никто не остается равнодушным, видя, как нарушается дисциплина христианской жизни и умножается беззаконие. Ибо молчать там, где нужно и должно бы говорить, значит давать свое согласие. А мы знаем: грешат не только те, которые творят грех, но и соизволяющие творящим. Кто же одобряет чужой грех, тот не меньшему подлежит наказанию, как и действительно согрешивший. Итак, служитель Божий, обращаешь ли ты внимание на то, что, может быть, по простой снисходительности или по врожденной робости ты не сделал замечания или увещания, необходимо требовавшегося твоею должностью? Не был ли ты ленив и медлителен в искоренении пороков, уничтожении злых обычаев, в борьбе с заблуждениями и ложными правилами? Не опускал ли ты своих обязанностей, боясь ненависти, поношения и других каких-либо неприятностей. А что еще важнее, вменял ли ты себе в честь терпеть гонение за правду?

Некоторые, желая извинить свою сонливость и ленивость в деле пастырского служения, говорят: «мы хотим жить со своими в мире и согласии. Мир дороже всего. Нет ничего выше мира». Горький мир, если он не иначе, может быть сохранен как только вероломным нарушением своего долга, бессовестной продажей священнейших обязанностей! И святый Апостол увещавает: «со всеми человеки мир имейте», но тотчас присовокупляет и ограничение: «аще возможно, еже от вас» (Рим.12:18).

f) Твоя ревность тверда ли и устойчива? Не ослабевает ли дух твой при встрече с препятствиями, огорчениями, трудами, по-видимому, безуспешными? Ни насаждаяй есть что, ни напаяяй, но возращаяй Бог (1Кор.3:7), мы должны только трудиться в деле проповеди, а успех ее предоставлять Богу, который Сам совершает обращение грешника. Итак, где дело не вдруг делается, не бросай в отчаянии всего, что ты начал, и не воображай, будто нечего и думать об исправлении столь испорченных и так закаменелых сердец. «Долготерпите убо, братие моя, до пришествия Господня. Се земледелец ждет честнаго плода от земли, долготерпя о нем, дóндеже приимет дождь ран или поздень» (Иак.5:7).

g) Простирается ли твоя ревность на всех твоих духовных чад и употребляет ли все возможные средства к их исправлению и спасению? «Разумне разумевай души стада твоего, и да приставиши сердце твое ко твоим стадам» (Притч.27:23) Первее всего пастырь должен знать вверенные ему овцы и изучить их в такой степени, чтобы мог глашать их по имени, тогда только он может пасти и оберегать их. А ты стараешься ли узнать, как живут принадлежащие к твоему приходу, какова их нравственность? Обращаешь ли внимание, нет ли между ними лиц, зараженных расколом или ересию какой? Наблюдаешь ли, чтобы в твоем приходе не было суеверий, волхвований и суетных заклинаний, нашептываний и других действий, несообразных с духом веры, но прикрытых покровом таинственности? Нет ли между твоими прихожанами скудосмысленных сказаний и молитв, в которых распространителям и хранителям их обещается вечное и особенное блаженство, охранение от всяких общественных и частных бедствий, избавление от внезапной и мучительной смерти? Эти жалкие произведения хитрого на малые вещи невежества, а часто ханжества только усыпляют грешников и убаюкивают их в греховном сне, уничтожая страх наказаний Божиих. Узнал ли ты, сколько в твоем приходе открытых грешников, соблазнителей, лиц, живущих в незаконном браке, нарушителей брака, лихоимцев, жестоких и т. п? Знаешь ли нерадящих о богослужении, нарушающих святость праздников Господних? Стараешься ли заблудших возвратить на путь истины и добра? Изучил ли ты положение вдов, сирот, бедных и всякого рода нуждающихся в твоем приходе? Утешаешь ли, поддерживаешь ли их советом и делом, а если сам не можешь для них сделать много, то сказал ли ты за них доброе слово перед другими? Иди к достаточным людям твоего прихода, изобрази им печальное состояние бедных и внуши им, что Бог для того и одарил их дарами счастья, чтобы они помогали нуждающимся и бедствующим. Смотри, так ли ты поступал доселе, так ли ты намерен впредь поступать?

Обнимает ли твое сердце весь мир своей любовью? Содействуешь ли ты посильно благотворительным учреждениям отечественным, как, например, попечительству о бедных духовного звания, своим участием и влиянием помогаешь ли взывающим о помощи бедствующем церквам православного востока? Заботишься ли о вспоможении православным поклонникам в Иерусалиме?

Сторожишь ли ты на своем посту, как добрый пастырь? Бдителен ли ты? Следишь ли ты за овцой заблудшей, не имея покоя ни ночью, ни днем, доколе не обретешь ее? Научаешь ли, умоляешь ли, вразумляешь ли открыто и наедине, неутомимо, неустрашимо? Смотри на ревностных пастырей, как они поступали и действовали в пастырском наблюдении за вверенными им душами. В особенности поревнуй примеру тех пастырей, которых Церковь ублажает за святость жизни и пастырскую ревность. «Како с вами все время бых, работая Господеви со всяким смиренномудрием и многими слезами и напастьми... Яко ни в чесом от полезных обинухся, еже сказати вам и научити вас пред людьми и по домом... Темже свидетельствую вам во днешний день, яко чист от крове всех. Не обинухся бо сказати вам всю волю Божию... Яко три лета нощь и день не престаях учя со слезами единого когождо вас» (Деян.20:18–20, 27, 31). Так говорил о своем пастырстве апостол Павел.

О, если бы каждый из нас мог по истине что-нибудь подобное сказать о себе и о своем служении Церкви!

Братия! Господь сказал: «аще же и церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь» (Мф.18:17). То есть, кто не слушает церковь, уклоняется ее, тот все равно что язычник, поклоняющийся идолам, и мытарь, самый негодный человек, самый великий грешник.

Между вами знаю, братия, есть такие, которые, нося на себе имя православных христиан, не отбегая наружно вовсе от Церкви, ездят тайно к старикам раскольникам¹⁷⁹, отвергающимся церкви и православного священства, слушать их пагубные толки и от них думают научиться спасению. Жалко мне этих людей, жалко потому что они через то могут погубить свои души, лишиться спасения. Если вы не ездили к старикам раскольникам, а думаете только прошу вас ради Бога, не ездите к ним. Вы погубите там свои души. А если про кого знаете, что он ездит, уговорите, чтобы не ездил. Выслушайте, что говорят святые отцы об удаляющихся церкви: «Кто бы он таков ни был, – говорит св. Киприан, – христианином его счесть нельзя, если не состоит в Христовой церкви»¹⁸⁰. «Не удаляйся церкви, – вещает Златоуст, – ничтоже крепчайше церкви. Упование твое – церковь и спасение твое церковь, ограда есть церковь, аще еси внутрь волк не входит, аще ли изыдеши вон зверем ядь бываеши»¹⁸¹; Также в Большом Катихизисе говорится: «кроме церкви Божии несть спасения. Якоже бо при потопе вси елицы с Ноем в ковчеге не бяху истопоша, тако и в день судный вси, иже ныне в церкве, святей не будут, тии в езеро огненное ввержени будут»¹⁸².

Выслушайте же в назидание, и следующую повесть из Жития святых подвижников:

Был один неизвестный по имени старец, монах в монастыре св. Феодосия. Он мало смыслил о вере и часто, выходя из келлии, где кого услышит, египтян ли, армян ли или других иноверных еретиков, поющими, входил к ним и стоял, до конца пения слушая. Однажды, явившись ему, Ангел Божий сказал: «Откройся мне, старец, если ты умрешь, как желаешь быть похороненным – египетски ли, армянски, еретически или иерусалимски, то есть по православному?». Старец сказал: «Не знаю». Тогда ангел сказал: «Подумай об этом. Я приду к тебе через три недели, и тогда скажи мне». Старец по удалении Ангела пошел к одному рассудливому монаху и передал ему слова Ангеловы. Монах, выслушав его и посмотрев на него долгое время, сказал: «Разве ты ходишь слушать учения иноверных?». «Хожу, – отвечал старец, – где услышу поющих или читающих армян, египтян, вхожу к ним и слушаю их». Тогда монах сказал: «Горе тебе, брат, что ты, имея добрую веру, стал уклоняться ее. Ходишь к иноверцам, которые не признают четырех вселенских соборов¹⁸³. Если придет к тебе ангел, скажи ему, что иерусалимлянин, то есть православный христианин, хочу быть». Чрез три недели действительно явился к нему ангел и сказал: «Что размыслил ли о себе?» Старец отвечал: «Размыслил. Хочу быть я Иерусалимлянином». Тогда ангел сказал ему: «Доброе дело ты освободил теперь душу свою от мучения». После сих слов старец предал душу свою Богу, умер, а ангел стал невидим¹⁸⁴.

Итак, слышали вы, братия, что старец, будучи православным христианином, за то, что по простоте своей ходил к иноверцам слушать их учение, едва не низринулся было в ад на вечные мучения. Вы, православные, у вас есть святая православная церковь. Посему прошу вас, не удаляйтесь от нее, ходя в нее, как можно чаще слушать чтение и пение, но не ездите к старикам раскольникам, не слушайте их гибельного учения, безрассудных толков. Вы в церкви получите спасение души, но от толков раскольничьих совершенно никакого, наживаете только пагубу душе да муку вечную в геенне. Аминь.

священник Николай Бурдуков

Резкой переменой в жизни каждой женщины отзывается вдовство. Оно как бы отторгает целую половину ее внутренней жизни, целостной только в соединении с жизнью мужчины, лишает ее нравственной опоры в домашнем и общественном быте, крепости, стойкости, мужества, постоянства и хладнокровия, так необходимых в составе жизни полной и так чуждых натуре женщины, мягкой , сердечной, не всегда устойчивой и легко уступающей и силе впечатления, и влечению обстоятельств. Если к этому присоединяется недостаток материальных средств к жизни, если служба супруга была для нее единственным источником и внешнего довольства, грусть сердечная охватывает все силы ее и переходит в горе и бедствия. Это горе увеличивается тем более, чем менее развита вдова, чем менее она имеет сил и умения в удовлетворении чужих нужд находить средства для собственной безбедной жизни, чем более предыдущая ее деятельность ограничена была домашним кругом и чем более, наконец, сама она и в жизни, и в средствах к оной зависела от положения и значения в обществе ее супруга.

Горе этого последнего рода всей тяжестью своею падает на вдову сельского священника. Близко наблюдающему быт этих женщин часто приходится быть свидетелем, как одно напоминание об их вдовстве, проникнутое чувством искреннего участия, вызывает у них слезы. Даже жены священников, счастливые своим супружеством, равно и лишенные в нем счастья, тревожно переглядываются при этом напоминании и с грустной задумчивостью потупляют глаза: воображению их предстает горе во всей своей наготе и неумолимости они видят всегдашнее скитальчество по чужим домам с малолетними детьми, постоянную зависимость от чужих желаний, горькую жизнь из чужой милости. Мысль их не находит ни одного светлого уголка в этой темной, тяжелой среде, не видит выхода из нее к жизни самостоятельной, не лишенной средств к содержанию, не дает ответа на вопрос о причинах такой безвыходности. И не раз преждевременно потоскуют они о горе, которое может обойти и постигнуть их помимо их воли и мольбы. Действительно, в многоскорбной жизни вдовы сельского священника трудно найти какую-либо светлую сторону. Посмотрите на это изнуренное, грустно-задумчивое лицо вдовы, вникните в эту упругую безнадежность, безответность ее пред каждой потребностью жизни, недоверчивость к возможности лучшей для ней участи, в эту непостижимую для нее самой любовь к мыслям о своем сиротстве. И горе – это как бы наслаж дение горем. И скажите, может ли вдова других сословий быть жалче вдовы сельского священника? Безбедно провела она недолгий век супружеской жизни, довольна была своими необильными средствами, своим положением, не завидовала женщине светской, не рвалась сердцем к удовольствиям сей последней. Но как будто и это ограниченное и спокойное самодовольство ее было преступлением, как будто за это она лишилась своего скромного эдема и должна лишь горевать о невозвратимой утрате его. Смерть супруга отняла у ней все средства содержания, лишила ее приюта и того значения, которое она имела при жизни супруга, и навсегда завещала ей только горький чернорабочий труд. Откуда же, в самом деле, это горе? Отчего вдова сельского священника не может как-нибудь устроить своей жизни, подобно вдовам других сословий? Отчего ее личный постоянный труд не приносит ей довольства и спокойствия, а, напротив, еще больше увеличивает ее горе, приводя ее к большей и большей бедности? Отчего пугается она выхода из духовного сословия, которое так, по-видимому, скупо в отношении к ней и не прильнет хотя к классу людей промышленных, в котором при честном труде обеспечивается благосостояние трудящегося? Вопросы эти постоянно и смутно толпятся в голове самой вдовы, но она безответна пред ними. Ни в кого не бросит она камень упрека, никого не признает виной горя своего, не найдет и в себе вины при всем беспристрастии напряженной совести своей. Но ответ на эти вопросы неприметно сложился в прежней ее жизни, кроется и во всей последующей ее судьбе.

Тихо и скромно провела она годы своей молодости под кровом родительского дома. Девичья жизнь ее не сказалась порывистыми стремлениями, несбыточными мечтами, безотчетной тоской сердца. Она так довольна была и родным кровом, и родной деревней! У колыбели ее стала старая няня, крестьянка, отдавшая последние дни горемычной своей жизни попечениям о детях. Тихий хриплый голос старушки расстилался над ней грустной мелодией несвязных слов про горе и тоску жизни. Святым крестом осеняла и благословляла она свою питомицу при каждом ее засыпании и пробуждении. Дитя подрастает, отец и мать постоянно в заботах и трудах и не имеют времени заняться с ним чем-нибудь. «Да и чему учить его, – рассуждают они, – пускай подрастет»!.. И пока дитя подрастало, единственной наставницей его оставалась та же, только более состарившаяся и более нуждающаяся в покое няня, делившая теперь время и на укачивание нового ребенка, и на охранение подраставшего. Сказки про ведьм, домовых, леших, русалок теперь так же обаятельно действовали на порывистые желания и любопытство питомицы, как прежде мелодические песни. Дитя никуда не отходило от няньки, боялось любопытства, привыкло ни о чем не спрашивать, ничего не изведывать собственным опытом. В храме она привыкла класть поклоны, когда полагала их няня, и все предстоящие взирала на службу отца своего в приходе ее же глазами, ничем не возбуждалась, и к вопросу о значении и цели этой службы, о своем отношении к ней, ко всей этой сфере она питала строгое благоговение наравне со всем приходом. Отец, никогда не слыхавший даже о существовании училища для девиц духовного звания, в простоте сердца и ума понимавший духовную науку как знание различных форм пастырского служения, решил, что женщина не призвана к духовному образованию, как не призвана и к участию в служения пастырском. Светские пансионы... Но какое соответствие воспитания, которое дается в них, с потребностями семейства сельского священника! Как казалось ему, враждебна эта пышная формальная светскость простоте и непосредственности деревенской жизни, особенно задачам пастырства! Он решил, что его дочери в дальнейшей ее жизни необходимо знание только грамоты, и сам занялся обучением своей дочери, но, постоянно отвлекаемый бесконечной суетой хозяйственной и постоянными требами в приходе, остановился на чтении молитв и акафистов. Тем и кончилось ее религиозное воспитание. Мать, привыкшая все свое значение полагать единственно в значении своего супруга, никогда не выходившая из круга потребностей, данных священными обязанностями его, старалась передать дочери всю свою душу: она учила ее шить ей же самой необходимое белье, садить огород, наблюдать за рабочими, страпать в кухне, одним словом: обрабатывать в самые простые формы материал, готовый, доставляемый службой супруга. И дочь вся предалась этой суетливой работе, не зная свободного дня и часа. О других побуждениях и желаниях она и не гадала. Источник труда вне предлежавшего ей круга и материала, самостоятельная обработка сего последнего, значение труда, отношение его к общественным нуждам – все подобное не будило ее мысли. Видела она труд крестьян и людей свободных сословий, слыхала о занятиях в семействе помещика родной деревни, но ее труд тогда казался для нее не только достаточным, но и как бы священным. Все, что лежало вне сферы ее жизни, требования самой умеренной светскости, тонкости самой благоразумной спекуляции, казались ей неприличным духовному сословию. Была она раз или два в том далеком городе, в котором обучаются ее братья, ежегодно с радостью возвращающиеся из него и с грустью снова отъезжающие из родительского дома. Косо глядела она здесь на пестрые страницы книг, вслушивалась в непонятные для нее слова и выражения, вычитиваемые братьями, внимательно наблюдала механизм заучивания уроков и, припоминая грусть братьев при отъезде в училище, благодарила Бога, что не родилась мужчиной. Все остальное в этом городе, замеченное ей на улицах и площадях, от блестящей кареты до скрипучей телеги, от великолепных палат до мелочной лавочки в грязном переулке, от смелых и веселых лиц светских щеголей в изящных костюмах до страдальческого вида нищих, сидящих на перекрестках и припадающих до земли перед всяким прохожим, – все казалось ей как бы в совершенном разладе со святою простотой привычной ее жизни, давило ее чувство и мысль, и дома она не раз твердила себе, что ни за что не променяла бы своей тихой жизни на эту вечную суету, на это напряженное, лихорадочное движение. В кругу даже самой посредственной светскости, деревенской она чувствовала себя не на месте: молчала, скучала, краснела при самых обыкновенных движениях и вопросах и спешила домой, сожалея об утрате проведенного вне дома времени. Но и дома, в праздники она не находила для себя никакого занятия, скучала или целый день спала, вознаграждая себя за пожертвования в дни обычной работы. Таким образом, незаметно для отца и матери сложился и окреп в их дочери душевный организм, не отвечающий на все потребности житейские, способный существовать только в той сфере, в которой явился, при тех условиях, при которых сложился. С ужасом представляла она такие случаи, которые могли бы вызвать ее из этой сферы, перенести ее в другое сословие, в круг других отношений. Отец и мать говорили ей, что ее счастье только в супружестве со священником, молили Бога даровать ей это счастье, грустно задумывались, если жених не являлся, обрекали дочь на гибель при мысли, что она и по смерти их останется в девстве. Сама она была решительно всем довольна, ничего не понимала в тяжелой задумчивости отца, с темной боязнью слушала вздохи матери и продолжала изо дня в день обычные занятия, а между тем внутренне благоговела перед каждым учеником семинарии, особенно окончившим курс, сама не понимая почему.

Но вот она, жена священника. Что же, внесет ли она в новое жилище свое иные потребности, иные формы жизни? Кончилось ли для нее это механическое движение в нажитых правилах труда, хозяйства, отношений к приходу, к свету и пр.? Но что может здесь произвесть в ней такую резкую перемену! Здесь такой же дом, усадьба, нивы, такие же прихожане, помещик, соседи – словом: все то же, что выростило ее в благодатной сфере родительского крова. Мать часто навещает молодую хозяйку, проводит у нее по два-три дня, утверждая ее в тех же правилах труда, в тех же формах сознания, к которым приучала ее из детства. И как рада, как горячо поцелует она свою дочь, когда увидит в ее кухне порядок, в огороде – обилие, на столах белые скатерти собственного произведения! Только!.. Для дочери это самые возвышенные минуты, о них она мечтает, к ним направляет всю энергию и весь круг своего хозяйства, не отступит от идей матери ни на шаг. Муж, вступивший на приход со всей пылкостью юноши, воспитавшегося в отвлеченных представлениях науки пастырства и сразу встретивший для себя чернорабочий труд, погрузился в безвыходную мелкую суету и недоведомо для себя самого стал совершенным сельским хозяином. Все лучшие стремления приносятся им в жертву нужде или выгоде житейской. Правила науки, остающиеся без приложения к жизни, легко забываются, отрывочные познания быстро улетают из памяти. Жена не возбудит его к жизни самостоятельной, она пойдет в упор каким-нибудь новым стремлениям, нарушающим обычный ход ее жизни. Она смотрит на службу мужа глазами матери своей и считает себя призванной только к сбережению и употреблению того, что доставляет ей служба мужа. И в доме молодых супругов вскоре тем же порядком идет жизнь, каким шла она в доме их родителей, лишь механически усвоятся какие-нибудь новые мелочные потребности и формы внешней жизни, касающиеся, например, убранства дома, одежи, стола и т. п.

Всякий раз, как супруг ляжет на день-другой в постель, лихорадочная дрожь охватит супругу после обычных знаков нежной заботливости и пособий домашней сельской медицины. Она в соседней комнате падет пред иконою, долго и горячо молится. Бывало, и в обычное время, среди обычной работы, когда все в доме здорово и весело, она вдруг грустно задумывается, сама не зная отчего, предается тоске, со слезами оставляет работу и скорбными глазами впивается в икону... Но вот тайна грусти ее сказалась всей своей действительностью: ее муж сошел в могилу. И поникла она над могилой, в которую опущен гроб его... Как будто каждая глыба земли падает на ее сердце всей тяжестью своей, и глубже и глубже зарывает все ее счастье, так она внутренно страдает! Что же? Разлука ли с избранником сердца, другом и помощником жизни, так парализует ее? Нет, гораздо более. Она лишилась опоры жизни, опоры самого существования своего. В тот день, как зарыт гроб ее мужа, отняты у ней все источники содержания: нивы, усадьба, дом. Каждый шаг земли, все, с чем она связала свою жизнь, отныне не принадлежит ей. Скоро явится новый хозяин всего этого. Отец и мать приютили бы ее, возвратили бы ей тихие годы девства, но они давно сошли в могилу. Родные?.. Но у нее дети! Ни отец и мать, ни муж не могли приобресть для нее усадьбы и дома в полную собственность¹⁰.

Все, что пугало ее доселе, в чем не знает она ни начала, ни конца, жизнь вне сферы ее отца и мужа теперь остается для нее единственным родом жизни. В подобном случае женщина других сословий скоро свыкается с новым положением своим, посмотрит вокруг себя, поймет чужие нужды и воспользуется ими для своего труда и довольства. Что же изберет для своего труда вдова сельского священника? Никто, конечно, и не предложит ей заняться воспитанием чужих детей, даже крестьянских. Дело почти неслыханное на Руси: чтобы вдова сельского священника открыла пансион в образовании других, умела находить средства для своей материальной и нравственной жизни. Предложите ей переселиться в торговое место, заняться промышленностью, даже более: предложите ей план и средства к этому. Она горько улыбнется вам в ответ, промолвив: «Не к тому родилась!». Для нее страшен выход из духовного сословия. Укажите ей на возможность прежних занятий в родной ее деревне по условию с помещиком. «Нет, – решительно ответит она, – не но мне!». Почему же? Потому что и в этом деле есть новая для нее сторона: договор с помещиком, уравнение с другими земледельцами, забота о самых источниках содержания, материале труда, о чем она и не думала никогда. Вся эта теперь предстоящая ей сфера требует полной самостоятельности, силы воли, служения общественным, часто мелким, чисто материальным нуждам, что называла она суетой, чего удалялась от колыбели. Предложите ей ничтожнейшее пособие в 5 или 10 руб. в год, дайте ей клок нивы в несколько шагов, только бы она через это снова привилась к прежней сфере, и она с радостью бросится на это пособие, будет терпеть горе и нужду, завидовать вдове крестьянской или мещанской, сумевшей устроить свое довольство, но никогда не придет даже к мысли о стремлении к лучшей участи, об изыскании новых средств к жизни.

В семействе ее, положим, есть дочь, близкая к совершеннолетию за сиротой, значит, может быть предоставлен приход. Это самое высшее пособие, какое только может дать духовное правительство сиротам женского пола. Вдова со своим семейством остается тогда в том же доме, владеет той же усадьбой, нивами, получает другие доходы от прихода, как получал муж ее. Но и это желанное счастье не возвратит ей спокойствия, не облегчит тяжелой грусти ее и, может быть, только отдалит неизбежную участь, чтобы на старости лет ужаснее сказалась ей вся горечь обмана.

Ей нужно, однако же, ехать или идти в дальний путь, в тот город, в котором когда-то все казалось ей так загадочным, так жадным в своей бесконечно-разнообразной деятельности. Далеко и навсегда уже запрятала она всякое порядочное платье свое: «детям будет», –говорит в ней сердце. Весь костюм, ее поникшая голова, болезненный вид показывают как бы давнее или рассчитанное горе. Но она чиста душою, не знает притворства или расчета на чужую чувствительность. Она сродняется со своим горем, хочет, чтобы ярче выступил в глазах ее этот единственный спутник ее жизни. «Я вдова сирота», – сказала бы она в ответ на замечание о возможности более приличного для нее наряда. В первый раз предстанет она перед архиереем, консисторией, чиновниками... Как говорить с ними? Как стоять? Смотреть, кланяться? Подобные вопросы, как страшные призраки, не покидают ее воображения, не покоряются мыслью, и то дрожь, то вздохи и слезы вызывают в ней. Знакомый семинарист или консисторский чиновник сочинит ей прошение. Вот она в приемной, архиерейской или консисторской. На ней старое ситцевое черное платье собственной работы, голова повязана черным бумажным платком, в обеих руках прошение, обернутое старым носовым платочком. Она вся мертвенное молчание, вечное ожидание, вечный вопрос: «к тому ли я родилась? Мое ли дело ходить сюда хлопотать? Наказал Господь!..». Она не объяснит самых простых обстоятетьств, которые необходимо знать начальству для соображений при деле: «и несчастная осталась с малыми сиротами... Прошу милости...», – говорит она на разные недоумения и вопросы. Страдальческий вид, низкие поклоны и слезы дополняют и объясняют остальное. Обычный ход дела, требующий времени. Каждое испытание ее напряженных, нетерпеливых ожиданий кажутся ей равнодушием к ее горю, злоупотреблением ее беззащитностью.

Так или иначе, достигла она наконец цели своего путешествий. Без торжества, без самодовольства возвращается она с желанным решением. Она сделала шаг к тяжелой и не сродной ей обязанности – ответственности за приход. Она должна прежде всего приискать приход и содержать викарного священника. Обыкновенно это бывает: заштатный священник 60 и более лет. Глаза его мало видят, ноги не служат. Он отслужил миру свою службу и вверил остаток дней своих попечениям своих детей, спокойно ожидая кончины. Как за половинную часть жалованья (где оно положено) или за ничтожную плату вызвать его в чужую семью, заменить ему детей, воскресить охоту и силы к делу, которое он сложил с себя как тяжелое бремя? Естественно, вдова много представит самых трогательных картин нужды, много прольет слез, наскажет много обещаний, пока наконец упрошен будет хилый старик и поселится среди новой семьи. Не под силу и не по вкусу старику начинать вновь службу: нужно провожать покойника, а тут слякоть, вьюга, настанет пора покоя, а тут в полночь спешно зовут к больному. Ослабеют силы, а тут новые требы, там отчетность по приходу, постоянное письмоводство… Недостатки в удовлетворении прихотливым нуждам и болезням старости исторгают у вдовы частые слезы. Все в доме ее дышит грустью, вялостью, задумчивостью. Полгода, много год наживет викарный и возвращается к желанному покою. Снова поиски за викарным, и снова та же история. Прихожане с каждой требою идут за 5–10 верст, требуют священника местного. Причт забывает свои обязанности, церковь требует починки… Может ли уладить все это вдова, взиравшая на обязанности своего мужа взглядом обыкновенной прихожанки, совершенно чуждая не только науки пастырства, но и вообще образования? А чего стоит ей управление домом, сбор хлеба, обработка нив и т.п.? Супруг улаживал все трудности хозяйства. Наиболее своим значением в приходе, внушавшим прихожанам обязательность помощи, сочувствие. Вдова далека от этого значения, не имеет нравственной силы, привлекающей к себе чужой труд.

Но вот дочь, ее невеста. Она воспитана и одета сиротой. Ее вид дышит черной работой. Едва ли она умеет даже читать и писать. Все ее чувства и заветные стремления воспитаны на мысли о скорейшем замужестве как единственном средстве к облегчению участи целого семейства. Ей оканчивается 16-й год. Добрые соседи и знакомые ищут жениха. Обыкновенно это бывает или сирота, не имеющий приюта по окончании курса и поспешающий прекратить тесноту долгой нужды, или выпущенный из семинарии с весьма посредственным аттестатом и хватающийся за всякий случай добыть себе приход. Почти всегда первое же посещение такого жениха оканчивается сговором. Невеста не слыхала еще от своего жениха заветного слова, не испытала никакой расположенности к нему, даже говорила с ним мало, и то о предметах, совершенно чуждых прямому их интересу, а уже все готовится к их свадьбе. Свобода, самостоятельность, голос сердца, сродство душ как будто не для сирот. Противоречие при подобных условиях сговора, могущее повториться несколько раз, набросило бы на сироту невыгодную тень, повело бы, пожалуй, и к потере прихода. И мать со слезами стала бы умолять дочь забыть интересы сердца, если бы та указала ей на чарующую силу этих влечений. Большей частью невеста такая и под венцом не знает ни одной наклонности, ни одной черты характера своего жениха.

Боязливо ведет себя новобрачная. Суетливо бегает мать, занятая приемом многочисленных гостей. В промежутках этой суеты она сядет в углу, вопьется глазами то в зятя, то в дочь, глядит на них долго и смутно, часто вздыхает, грустно задумывается. И так все томительные дни и часы со дня смерти мужа посвящены ей на устроение участи только одной дочери. Дом, усадьба, нивы, все, что готово было уйти от нее со смертью мужа, теперь поступает во владение зятя. А другие дочери? А малютки сыновья? А она сама?.. Она вся боязливое наблюдение, она силится уловить какую-нибудь черту в характере зятя, подметить его наклонности, разгадать в них свое спокойствие или еще большее горе. Она будет угождать этим наклонностям, охранять и его, и дочь от мелких забот в хозяйстве, будет послушна ему, как была послушна своему супругу, других детей своих научит уважать его как отца... Ей многое не нужно, дети привыкли уже к нужде. Зато как будет она поражена, если надежды эти обманут ее. Это последние надежды, ее последняя и потеря, после которой не ожить уже душевному ее покою. Часто случается, что в такую семью с такими же ожиданиями входят мать или сестры, или братья самого зятя. И вот на первый же раз семья молодого человека простирается до 6 и более человек. Ах, невыразимо грустно смотреть на эту семью, когда вдруг, при самом начале оживающего счастья ее рождающегося покоя, опора и хранитель ее сходит в могилу!..

Для нашей вдовы в скудных запасах духовного правительства еще есть средства помочь ее горю, средства, которым со всей решимостью предается каждая вдова, не рассчитывающая на приход для детей по их малолетству. Эти средства суть: 1) казенное содержание для детей мужеского пола в училищах и 2) просфирническое место (где, такие места положены по штату) или пособие из епархиального попечительства. Скудны средства наших епархиальных попечительств. Горестна участь того, кто от них только ожидал бы поддержания. Раскройте книги какого угодно епархиального попечительства. Может ли быть пансион ничтожнее пансиона вдов духовного звания? «Вдова N получила 10 руб. серебром». «Вдова N получила 7 руб. серебром». А есть вдовы, получающие по 5 руб. серебр. в год и того менее. Однако же вдова, не занявшая просфирнического места, изо всех сил будет добиваться и 5 руб. разочтет их на целый год и искренно будет благодарить начальство и за эту милость.

И вот начинает она эту горемычную жизнь, полную самых трагических явлений. Все хозяйство ее ограничивается одной сырою тусклою комнаткой в крестьянской избе, где все-таки главный хозяин – крестьянин, косо глядящий на новых соседей неодинакового характера с ним принятых по приказанию помещика. Сама себе и детям хозяйка и работница. Муж не мог в короткое служение свое оставить ей что-нибудь в обеспечение по крайней мере первых лет сиротства. Скоро от прежнего хозяйства и движимого имущества остаются только клоки да щепки. Вспашка поля, засев, своз собранного ею же хлеба, молотьбе зерна, починка амбарной посуды и т.п. – все происходит меною личного труда ее, и она вся в чужой, большей частью крестьянской работе: тому пошьет или починит белье или одежу, тому пособит огород засадить, у того присмотрит за домом и детьми, пока он вернется из гостей, и пр. Только в семействе священника она отведет душу, когда новая матушка пригласит ее разделить с ней привычную ей работу. Разговор кружится на обычной мысли ее. В этом доме и дворе каждый шаг запечатлен прежней жизнью ее. Здесь она молилась, там в первый раз учила молиться сына, здесь стоял шкаф с платьем и посудой, а это окно плохо притворялось и сквозило на люльку. Тут как будто было просторнее, а там теснее. У этого окна в большой комнате всегда стоял большой стол, накрытый белой скатертью… Потом на этом самом столе, среди этой самой комнаты две ночи лежал покойник... Слезы найдут сочувствие здесь, в молодой женщине, мысленно и себя поставляющей в такое же положение, и как будто умоют и оживят душу вдовы. Вне этого значения она – самое безынтересное лице в деревне. Никто не вспомнит о ней ни в радости, ни в горе, никто не обратится к ней за советом, никто не уважил бы ее мнения, как никто и не посягнет на ее скудное благосостояние.

У нее есть сын, он подрос, и надо определить его в училище. Кто хотел бы в одном моменте увидеть всю бедность вдовы, когда она определяет сына в училище, тому стоит посмотреть ее в правлении духовных семинарий в последних числах августа, когда происходит здесь прием учеников. Мать, пропуская сына вперед, пятит его в присутствие. Малютка упирается, пугливо поворачивается назад, дрожит. Мать осиливает и вталкивает сына в присутствие. Он кладет почти земные поклоны пред всеми, бросается целовать руки присутствующим, даже секретарю и письмоводителям. Горькое уважение пугливой бедности! Хотят попытать, приготовлен ли он в училище. Он не понимает самых обыкновенных вопросов, боязливо пучит глаза на присутствующих. Мать извиняется, что не могла ничему научить его, постоянно занятая то дома, то в поле, то у чужих людей работой. «Он читать почти не умеет», – говорят ей. Каково переносить бедной матери такое сопоставление требований долга и плодов бедности!.. Она говорит правду: «Я и сама мало училась грамоте, да и некогда мне, а нанимать дьячка дорого: рубль серебр. за граматку, 2 рубля за часослов и псалтирь да рубль за письмо»... Какими слезами зальется она, когда начальство скажет ей взять сына домой еще на год и приучить его к грамоте! «Он забудет и то, что умеет...», – ответит мать и скажет иногда горькую правду.

Но так или иначе сын ее принят наконец в училище и помещен в казенном корпусе. Мать любопытствует все видеть здесь своими глазами. Найдется знакомый ей давний бурсак, угостит ее на кухне щами, доставит ей подушку для ночлега под стенами казенного здания. Днем она почти неразлучна с сыном. Сидит молча на его постели, всматриваясь в пол, окна, двери, стены, в веселые лица бурсачков. Машинально, несколько раз она ощупает подушку, тюфяк, даже ножки и перила железной кровати. Долго смотрит в книжку, ничего не умея разобрать в ней, прислушивается к чтению, к рассказу об учителях, начальниках, о порядке школьном, соображает бесконечный курс учения сына и томления своего. Сидит так день, другой, третий… Все, что есть для ней в мире самого нежного и драгоценного, все приковано к этой уютной кроватке, на которой сидит она. «Пора», – скажет она сквозь слезы и глубоко вздохнув. Сын провожает ее по ступенькам, по улице, утирая слезы. Сердце матери с ним, но она не умеет высказать ему своих чувств. Бессознательное, часто повторяемое: «Учись», – вот единственное наставление ее сыну! Кончилась мета провождения. Она дала ему гривну, перекрестила, сквозь жгучие слезы проговорила еще раз: «учись!», и, опираясь на палку, пошла мимо громадных и низеньких домов, летучих экипажей блаженных щеголей, ничего не замечая и дав волю слезам, пока не пахнет ей в лице деревенский воздух. Оборотилась к городу, помолилась на золотые головы церквей, еще раз в душе благословила сына, утерла слезы и пошла по окраине столбовой дороги.

На пути и дома сын не выходит из ее мыслей, наяву и во сне она как бы видит его перед собою на молитве, и за горькой работой она вспомнит о нем не раз, благословит его еще и еще и подавит горе неясными надеждами да жгучими слезами. Все ее мысли устремлены теперь в далекую будущность. Вся она отдалась томительному ожиданию, золотой конец которого привидится ей разве во сне, когда послушное воображение сократит для нее годы, в дни и часы, возвратит ее в прежнее ее жилище и представит ей сына малютку возросшим, женатым и в сане священном, молящимся о ней у престола Господня. Сонная рука ее сотворит тогда крест, радостная улыбка пробежит по лицу... Но заря откроет обман, и тем ярче выступят перед ней ее действительное горе и тяжкие скорби жизни сиротской.

Что же с сыном ее? Чутка натура у нового бурсачка, он сразу угадает новую сферу, быстро свыкнется с нею. Непостижима наука его в победах над собой, в его веселии и резвости при самых трудных задачах бедности. Год прожил он припеваючи. Кончен экзамен. Он шьет котомку из старой рубахи, вложит туда весь свой туалет, даже сапоги перевяжет накрест на груди. И как рад, как прыгает он, когда город миновался, зазеленеют поля, покажется мужик на распашку! Это его родина, это его жизнь, которая пополам с матерью вскормила его. Часто встретишь по дороге целую вереницу таких пилигриммов, руководимых только собственным инстинктом, подкрепляемых только тоненькими палками да порциями хлеба, взятого в казенной столовой. Ночлег под избой у мужика в корчме у порога куда как приятен! Что же мать? Слезами проводила она его в училище, слезами и встречает. Нежность ее не знает границ. Весь день она не отпускает от себя сына: то умоет, то причешет его, то застегнет рубаху, то присмотрится к лицу и поведет рукой, как бы заметив царапину или пятно, лишь бы сын не выходил из рук ее. Спросит о начальниках, о подушке и кровати, о товарищах и поваре, угостившем ее щами: для ее сердца торжественный праздник! Нет ей нужды, чему сын учился, что приобрел – все одно она ничего не понимает в этом. Прошел месяц, исходит другой, приближается день разлуки. Мальчик с каждым часом становится грустнее и грустнее. Мать и не спрашивает о причинах грусти, ее сердце гораздо более сжимается… Просить ли соседнего священника, отправляющего детей своих в училище, взять и сына ее или же не отягощать его просьбой о незаслуженной милости?.. Котомка готова, сама она не связана многосложным хозяйством… И снова столбовая дорога, снова горький путь…

Что же с детьми женского пола? Они растут под кровом матери, чернорабочей, грустной, суетливой, ждущей зрелости детей для облегчения труда своего. Босиком бегают они круглый день подле нее, на ниве или на огороде, когда сама она спешно действует серпом или заступом, часто посматривая на солнце. В другое время она оставит их в куче детей соседки крестьянки, пока сама возвратится с нивы, обещая отплатить ей такой же услугой, если нужда вызовет ее из дому на целый день. Их понятия слагались в этом круге, их желания и расположения выражали дух матери. Это крестьянские девицы, чернорабочие, простые, с оттенком тихой грусти, смягчившей их характер, и с сознанием, что они дочери священника (важное титло в деревне). «Что было бы с ними, если бы я слегла в могилу?» – не раз, глядя на них, тревожно спрашивает себя мать среди напряженных забот о них. И в ответ только взглянет на икону и глубоко вздохнет. Не так пугалась она, когда видела бездетную вдову священника в качестве кухарки или работницы в самом посредственном доме, как когда видела в такой же службе молодую сироту, дочь священника! Но над ее дочерьми еще сжалилась судьба: они приглянулись отставному честному солдату или невзыскательному однодворцу, иногда пономарю или дьячку.

Проходят годы, дочери пристроены, сама она стареется... Сын ее поступил в высшее отделение семинарии и через два года будет священником. Читатель! Простим такую вдову, если случайно испытаем от нее дикое чванство, беспричинную гордость и т.п. Она наконец дождалась, чего лет двадцать ждала. Она выстрадала себе сына богослова! Долго копила она по рублю, по два, ограничивая себя и дочерей. Теперь достала она это кровное богатство, вручила их сыну, представляя ему все право на них, свободно и весело вздохнула. Кончены долгие страдания, безвыходная запутанность, частые слезы. Она будет жить в доме своего сына, восхищаться его женой, которая, как ангел Божий, будет бдеть над ней и упокоит ее от долгих и горьких трудов. Она приголубит внуков своих, раскажет им про котомку отца их, от всей души перекрестит их и зальется уже сладкими слезами, когда они в первый раз будут ехать в училище… Но, увы! И эти законные восторженные ожидания, и эти близкие, по-видимому, и непреложные надежды на покой и свободу дневную оказываются по большей части горькими иллюзиями. Неопытность молодых хозяев, многосложность хозяйственных занятий поставляют ее в то суетливое положение, в каком она находилась до смерти своего супруга, а новые потребности и формы жизни – частью же самый возраст вдовы, не сочувствующий развлечениям молодости, полагают разделение между ней и детьми и отдаляют ее на последний план даже в домашней жизни, завещая ей далеко не полную свободу у колыбели внучат, на кухне и в огороде. Если вам случится быть в таком доме в качестве почтенного гостя, вы встретите всегда только веселые лица неразлучных с вами молодых хозяев. Но в машинальном движении слуги, исправно подающего вам чай или кушанье, вы ощутите в доме присутствие другого лица, которое за одной или двумя стенками управляет каждым шагом слуги, суетится для вас и как бы в награду за труд свой полюбопытствует иной раз осторожно взглянуть на вас в щелочку. Если бы вам случилось вовлечь ее в общую беседу, вы встретили бы от нее только низкий поклон, машинальный взгляд и мертвенное молчание. Годы уходят, силы слабеют, а хозяйство более расширяется, суета домашняя увеличивается. Весь знакомый ей чернорабочий труд в доме – в ее непосредственном призрении. Тощая, сгорбленная 45-летняя старуха с бледным морщиноватым лицом, с безжизненными блуждающими глазами, с засученными рукавами. Суетится она по комнатам, ходит из угла в угол, там сдует пыль со стола или сотрет ее посинелой костлявой рукой, там приберет кучу бумажек и тряпок, брошенных внуками, припрячет брошенное в беспорядке платье, взобьет подушку или сложит развернутую книгу. Возьмет на руки плачущего внучка и с ним заглянет в печь. Даст приказ служанке, пройдет по двору, сопровождая все свои занятия утешениями маленькому капризнику, или просто без цели и плана движется по комнате и двору, заглядывает во все углы, без нужды переставит стул с одного места на другое, протрет совершенно чистое стекло в окне, отворит шкаф и затворит, ничего не увидев в нем. Сядет, вздохнет, пристально посмотрит на пол или стулья и стол и снова движется, снова суетится по комнате... Вот она, среди полуденной сельской тишины сидит перед люлькой, убаюкивая, внучка. Тихий голос ее прерывается, глаза неопределенно блуждают в слабом воображении. Поднимается давно прошедшее... Она качала своего сына-первенца, свою надежду, пророчила ему золотую будущность, и в нем тихий, всегдашний покой своей старости... Перед ней муж ее дает последнее благословение детям. Грустный взгляд его замирает на ней... В глазах ее – могила мужа. Ей слышится первый гул глыбы, брошенной на новый гроб… Она снова начинает хриплую ноту, и снова голос ее замирает... Вот тусклая комната в крестьянской избе, столбовая дорога, бурса. Вот сын босичком, с котомкой на плечах, с палкой в руках весело вбегает в комнату. Она бросается к нему с распростертыми объятиями, долго осыпает его поцелуями и слезами… Где ж надежды? Где покой?... И ни слезы, ни вздоха, ни боли сердечной не покажет она. Все улеглось и замерло в глубине души ее. Ничто не взволнует ее, как будто все струны лопнули в этом некогда годном инструменте, и никакой артист не исторгнет из него ни одного стройного звука. И так изо дня в день, из года в год переходит она, не зная и не ожидая для себя ничего нового в жизни, кроме какого-нибудь ситцевого платья, которое через 5–6 лет подарит ей сын или невестка и которое она всякий раз считает последней для себя обновкой, прибором к смерти. Ее жизнь кончена. Никаких стремлений и желаний, кроме горячей молитвы к Богу о счастии и довольстве ее сына.

Васильковского уезда местечка Белой церкви священник Петр Лебединцев за открытие в том же местечке трех школ и обучение в них до 100 детей крестьянских мальчиков и девочек, избранными им учителями под непосредственным его, Лебединцева, руководством, получил в мае месяце сего года от его сиятельства киевского военного, подольского и волынского генерал – губернатора князя Васильчикова из Высочайше предоставленной ему суммы для наград служащим в крае, особенно отличающимся полезной деятельностью, сто рублей серебром в выражение признательности к его особенному усердию и полезной деятельности, как по заведению школ в м. Белой церкви для обучения крестьянских детей, так и за способствование начальству в 1855 году, к вразумлению волновавшихся крестьян и пресечению беспокойств.

Печатать дозволяется. Киев 1860 г. 24 мая

Цензор, Священник Л. Колосов

Слушатели! Почему это, сколько вам ни говоришь проповедей, сколько ни поучаешь, чтобы жили праведно и свято, вы не вразумляетесь, не слушаете наставлений, а живете так, как попало, как привыкли жить? – Говоришь, чтобы ходили в церковь побольше, а вас все мало, да мало; говоришь, чтобы в воскресенье не работали, а вы затеваете помочи, да пируете на них; говоришь, чтобы не бранились скверными бранями, не божились напрасно, не пересуждали поступки людей, не клеветали друг на друга, но вы вовсе не покидаете этого, вовсе не переменяетесь в житье. Что это такое? – Неужели вы думаете, что уж как привык жить, так уж и не отвыкнуть, не спастись? Нет, не думайте сего, не принимайте в свою голову подобных мыслей. Я скажу: от греховной привычки, если только принудишь себя отстать от нее, станешь страшиться Бога, страшиться мучения в огне вечном, уготованного за грехи, непременно отстанешь; пойдешь на путь спасения и – спасешься.

Были примеры, что и величайшие грешники, о которых нельзя было и подумать, чтобы оставили свои беззаконные дела, оставили их, пошли на путь спасений и – спаслись.

Вот один из них:

Был один разбойник, по имени Давид¹⁸⁵. Жил он в пустыне, под властью своей имел более тридцати подобных себе разбойников и с ними убивал людей. Однажды, после разбоя с товарищами своими, сидел он на горе. Вдруг пришли ему на мысль все преступные его дела, и ужасаясь какой страшный ответ нужно отдать за них Богу, встал он с места, оставил всех бывших с ним и пошел к монастырю. Тут постучался он в ворота; привратник, отворивши их, спросил, что ему нужно? – Разбойник отвечал: «хочу быть монахом». Тот доложил настоятелю, который пришедши и увидев, что он уже стар, сказал: «в монастыре строгий устав, всем живущим в нем предписывается строгое воздержание; но ты стар, тебе не снести его». Разбойник отвечал: «снесу всё, только прими меня». Настоятель опять повторил: «не снести». Тогда разбойник отвечал: «знай, отец, – я тебе всю правду скажу, – я атаман разбойников, пришел сюда оплакивать грехи, молиться; клянусь тебе, если не примешь меня, я иду опять на первое свое дело, приведу с собой товарищей, убью тебя и всех, и разорю весь монастырь твой». Услышав такие речи, настоятель принял его в монастырь и сделал монахом. Исполнил ли разбойник свое обещание теперь? Исполнил. Он стал строго поститься, стал смиряться перед всеми, весь ум свой, все мысли возносить к Создателю мира и просить Его о прощении лютых своих грехов. Строгим исполнением всего предписанного в уставе монастырском он дошел до того, что превзошел всех монахов, живших в том монастыре; все удивлялись ему, все брали с него примеры и поучались во спасении. И за такую свою жизнь получил от Господа дар чудотворений: он исцелял слепых, хромых и бесноватых. Таким образом, поживши довольно времени, он перешел ко Господу угодником.

Вот вам, братия, пример покаяния великого грешника и милосердия Божия к грешным! Смотрите, чего удостоился Давид, бывший разбойником. Ему простил Господь грехи и сподобил даже дара творить чудеса. Не думайте теперь, что Господь не простит и ваших грехов, если пойдете на путь спасения. Он простит вас непременно, если станете поступать так, как расскажу я вам.

Вы слышали о разбойнике Давиде, что он, бросив беззаконные дела свои, пошел в монастырь, сделался монахом, и проводя жизнь в посте и покаянии, молясь денно и нощно с сокрушенным и смиренным сердцем, спасся. Вам, конечно, в монастырь идти, быть монахами не захочется; потому что у вас есть семейства, имеете дома́, скотину, вообще всякую хозяйственность. Если бросить все это, бросить семейства без призрения, без защиты, то они могут прийти в бедность, а в бедности, пожалуй, будут роптать на Бога и на вас. Но вы можете, и в миру живя, нажить себе спасение, подобно монахам. А как это – сейчас объясню.

В монастыре, обыкновенно, предписывается уставом жить безвыходно, поститься, ходить к службе Божией неопустительно, не заниматься шумными, мирскими, как у вас водится, беседами, пересудами. Можете и вы здесь – в миру вести такую жизнь. Именно: кто вас побуждает, например, в праздничные дни оставлять свои семейства, ходить из дома в дом, не ради братского общения, но затем только, чтобы пировать со своими соседями и родными, затем только, чтобы предаваться нетрезвости и пьянству? Кто заставляет вас, напившихся вина, петь срамные песни, сквернословить? Не от вас ли самих зависит, не в вашей ли воле состоит – уклоняться от сходбищ, где кроме пересудов, срамных песней и сквернословия, ничего не услышишь? Подлинно, все это от вас самих зависит. Воспротивьтесь своей воле, принудьте себя оставаться больше дома и заниматься хозяйством, или если и бываете в компании (в этом нет еще греха), ведите себя скромно и трезво, в беседах спасительных для души, полезных для устроения вашего хозяйства, для управления вашими домашними; тогда вы и в миру наживете спасение, как наживают в монастыре.

Я сказал, что в монастыре предписано поститься. Поститься не значит того, чтобы есть досыта постной пищи, как ведется в нашем быту, а значит то, чтобы по малости вкушать пищи, воздерживаться от горячительных напитков, не принимать в свою голову худых мыслей, не предаваться влечениям плоти – кратко сказать: подавлять в себе все преступные страсти, как душевные, так и телесные. Постясь так, вы поистине будете поститься монастырским постом.

Я сказал, что в монастыре положено уставом неопустительно ходить к службе Божией и не заниматься мирскими беседами. Про вас скажу: вы строго не соблюдаете этого, мало вас ходит к службе Божией. Заблаговестят ли в колокол к обедне, некоторые из вас, сошедшись к какому-нибудь дому, толкуют в обедню о чем-нибудь мирском, домашнем, а часто вовсе о пустом – бесполезном, как бы от нечего делать. Чем собираться в обедню толпами около домов, пустые разговоры вести, лучше ходите к службе Божией всегда, слушайте со вниманием, что поют или читают, молитесь усерднее о грехах своих, воздыхайте об них. Вы через это наживете себе спасение, какое наживали и наживают в монастыре монахи, строго исполнявшие и исполняющие устав.

Я сказал еще. что в монастыре запрещено заниматься пересудами. В вашем быту, знаю, пересуды есть первый разговор, первое слово в беседе. Вы, старушки, этим делом занимаетесь в особенности. Лишь настанет только день воскресный, лишь успеете пообедать, отправляетесь бродить по домам и там пересуждаете всякого человека. «Такой-то, или такая-то», говорите, «то-то и то-то делает, так-то и так-то ведет себя; надо вывести его или ее наружу», или как вы говорите, «на свежу воду, чтобы знали все люди». Чем празднословить, заниматься пересудами, судить чужие поступки, лучше не говорить пустых слов, лучше смотреть за своими делами, лучше говорить и воздыхать о своих грехах. Когда будет страшный суд, тогда Господь не спросит у нас ответа за чужие грехи, а будем отвечать только за свои собственные, будем отвечать как за празднословие, так и за осуждение. За всякое слово праздное, говорит Господь, дадут они ответ в день суда (Мф.12:36), и еще: не судите, да не судимы будете (Мф.7:1).

Вот вам, братия мои, наставление, как жить в миру и спасаться. Поступайте же так, и вы спасетесь. Аминь.

Священник Николай Бурдуков

В разговоре с людьми, живущими, как говорится, своим домом, хозяйственно, часто можно слышать жалобы на прислугу, на ее леность, невнимательность, нечестность. Без прислуги обойтись невозможно, при самом скромном, особенно городском быте; а в городах едва ли прислуга составляет не половину населения. Значит, половина населения, именно людского, никуда не годится, а другая, лучшая половина, должна от того терпеть неудовольствия, отравляющие спокойствие жизни. Отчего же не хороша эта рабочая часть населения? Почему именно в настоящее время не хороша, когда, говорят, прежде была лучше?

Кто имеет нужду в прислуге, для того очень важно найти причины такой порчи, чтобы устранить ее, по крайней мере, в своем доме. Кто имеет обязанность заботиться не только о своем частном, но и об общем благе, тот особенно должен вникнуть в причины этого, чтобы своим влиянием противодействовать злу, немаловажному во многих отношениях.

Явление очень странное. Часть населения, слабейшая по своему положению в обществе, по своему развитию, по своим средствам к жизни, заставляет терпеть другую часть, сильнейшую. Здесь что-то не так. Самое развращение прислуги, проявляющееся особенно резко, по словам домохозяев, в настоящее время, есть не причина, а следствие какой-то другой причины. Не заключается ли причина эта в том, что только худшая часть низшего класса населения принимает на себя обязанности домашней услуги, в надежде, при этом положении, легче удовлетворять своим дурным склонностям? Нет, этого нельзя сказать. С одной стороны, те из бедных людей, которые сознают за собой какой-нибудь порок, понимают очень хорошо, что при оседлой жизни в доме хозяина, каков бы он ни был, нельзя всегда удовлетворять любимой своей склонности, и ищут средств к жизни в поденной, в заводской или фабричной работе, которая часто и лучше вознаграждается и доставляет более свободы и независимости, тогда как домашняя прислуга, находящаяся под надзором хозяев, часто не имея с раннего утра до позднего вечера ни минуты свободной, нередко должна отказываться от удовлетворения даже невинных и законных потребностей. С другой стороны, кто из хозяев не замечал, что лица, в первый раз вступающие в услужение, бывают гораздо лучше, усерднее, благонадежнее тех, которые находятся в услужении несколько лет, жили в нескольких домах?

Мы говорим только о свободной прислуге, которая по своему произволу избирает такой род жизни. А сколько есть у нас пока еще таких, которые от рождения до смерти неволей должны служить другим! На так называемую крепостную прислугу жалоб едва ли еще не больше, чем на свободную, даже от тех, которые, если бы то зависело от них, ни за что не согласились бы изменить дедовскому обычаю наполнять дома даровою прислугой, над которою они только что не имеют права жизни и смерти, и которая, зная, что она обязана всю жизнь свою служить своим господам, с малолетства приучается не служить или служить дурно. Говорят, прежде было не так; говорят, теперь уже выводятся вовсе эти образцы старинных слуг, которые, родившись и состарившись в доме господ своих, готовы были жертвовать за них жизнью – не думая о себе, думали о благе и пользе господ. Эти почтенные слуги, в простоте сердца, с гордостью исполняя свои обязанности, внушали тоже и молодому поколению слуг; но их наставления, их пример остаются недействительными, и опять таки в настоящее время. Теперь мало того, что не полагают всей души в том, чтобы угодить господам, крепостные слуги заражены мыслью о воле, думают, что и они могут быть свободны, а пока еще не получили свободы, думают, что могут заботиться и о себе, а не исключительно о господах. А когда зайдет в голову такая мысль, какая уж тут служба! – И свой крепостной слуга хуже всякого наемного; с ним ничего нельзя сделать.

Бедные господа, бедные хозяева!.. Сколько нам приходится терпеть от этой дурной прислуги, предки которой были гораздо лучше! Мы имеем возможность и теперь еще видеть дома, где хозяева почтенные старики, окружены не менее почтенною прислугой, живущец не только по крепостному праву, но и по найму несколько десятков лет в одном доме – женщин, бывших няньками отцов и матерей и остающихся няньками их детей, мужчин, бывших в услужении малолетних детей хозяина, теперь прислуживающих его внукам. Но эти случаи уже редкость.

Однако ж, вина несостоятельности наших слуг всей ли тяжестью своей падает на них одних, нисколько не касаясь самих господ? Не бывает ли иногда, что молодые господа старых слуг, верой и правдой служивших их отцам и дедам, тяготятся ими, и несмотря на верную службу едва терпят их, между тем как жалуются и на молодую прислугу? Не случается ли, что искавши себе новой прислуги, мы слышали похвалу тому или другому лицу, а у себя видим, что оно не хорошо? Не доводится ли иногда от этой новой прислуги слышать похвалы, воспоминания о своих прежних господах, высказываемые как бы в укор настоящим? И в подобных случаях, нельзя не сознаться, нам чувствуется как-то неловко, даже досадно, когда прислуга самым вежливым и скромным тоном воспоминает о том, что в прежних домах, где она жила, видела то-то и то-то, подразумевая, что здесь у новых господ нет ей того. Отчего же у нас не станет равнодушия спокойно выслушивать подобные замечания нашей прислуги, если мы сознаем себя совершенно правыми перед нею?..

Значит, мы виним прислугу, прислуга – нас. На чьей же стороне правда? Конечно, по бессознательному суждению большинства, у сильного всегда бессильный виноват; но кто захочет беспристрастно и добросовестно сам посмотреть на дело или послушать добрых внушений, тот поймет, что в большей части случаев мы, считающие себя и умнее и образованнее, не говорим уже, благороднее во всех смыслах этого слова, виноваты не только в общем неодобрительном, действительно, поведении нашей прислуги, но часто и в определенных, частных проступках ее, так возмущающих нас против всего класса домашней прислуги.

Значит, в самих господах и владельцах нужно прежде всего искать средств сделать прислугу лучше, возвратить ее, если можно, в ее нравственных качествах, на тот путь, на котором стояла она в доброе старое время.

Что же это за средство? Средство, если угодно, и очень легкое и очень трудное. Нужно сделаться внимательнее к прислуге, человечнее в обращении с ней. Это может показаться странным. Многие скажут: неужели нас в настоящее время нужно упрекать в недостатке гуманности, в грубом обращении с прислугой, когда мы так глубоко понимаем достоинство человеческое, когда по крайней мере в тех классах нашего общества, где по правилам высшей цивилизации детей приучают говорить на родителей ты, к прислуге и родители, и дети относятся с вежливым вы? Как нам быть внимательнее к своей прислуге? Неужели исполнять все ее желания? Неужели вступать с ней и допускать ее вмешиваться в наши разговоры с родными и знакомыми?

Нет, мы разумеем не такого рода внимательность; она и неестественна, и бесполезна. О различии гуманности наружной и сердечной нечего и говорить. А понимание человеческого достоинства у нас, едва ли не до сих пор, относится только к нам самим, да разве к людям равным с нами по положению в обществе. Для нашей меньшей братии, облегчающей наши труды домашней жизни, у нас недостает этих прекрасных качеств людей в истинном смысле образованных и христиан.

Посмотрим, каково положение прислуги, в настоящее время, в большей части домов; мы не говорим: во всех – как хорошего, так и дурного нельзя искать в равной мере у всех.

Берем, для примера, средний класс городского населения. В доме, занимаемом семейством, состоящим из мужа и жены, с малолетними детьми, при самом ограниченном быте, прислуга состоит из трех душ, при немного больших средствах – из четырех и пяти душ мужчин и женщин. Все эти лица служат по найму, следовательно добровольно выбрали и род занятий, и дом. Впрочем, под словом добровольно мы разумеем только то, что они не терпели физического, внешнего принуждения, когда принимали на себя обязанности, соединенные со званием слуги; а все-таки должны сказать, что горькая злая неволя – нужда в честно заработанном куске хлеба, в теплом угле для пристанища, в правильной жизни, заставила их подчинить свою волю воле господ. Что же они видят в возмездие за эту решимость? Мы представляем себе дом благоустроенный, хозяев – людей порядочных, следовательно со злым намерением не притесняющих свою прислугу (да с наемными нельзя и сделать этого). В таком доме жалованье уплачивается исправно, время от времени сверх жалованья добрые хозяева делают подарки, не морят свою прислугу голодом (чего и нельзя делать с людьми, не состоящими в крепостном отношении к своим господам). Исполняя все это, хозяева думают, что они исполнили свой долг по отношению к прислуге и с огорчением замечают, что то или другое лицо из прислуги, а иногда и все, не оказывают полного, самоотверженного усердия к ним. «Народ», говорят, «испорченный, нет никакого чувства благодарности, привязанности». – Да все ли тут, за что можно требовать особенной благодарности? Есть ли здесь то, почему бы прислуге привязываться душой к этим добрым господам? Ведь они для прислуги делают только то, чего не могут не делать. И между прислугой и господами существуют самые натянутые, холодные отношения взаимного интереса. Но самое черствое, самое холодное сердце требует хоть иногда чего-то больше, нежели одного интереса. Человек, так называемый, образованный, может заменить, облегчить неизбежное в подобном безучастии одиночество души чтением, размышлением, бескорыстным стремлением к какой-нибудь высшей цели, но и он, не находя нигде привета и сочувствия лучшим проявлениям своей души, отчуждается от общества и должен иметь слишком большой запас душевной силы, чтобы не пасть в этой борьбе с равнодушием, еще более, с недоверчивостью, недоброжелательством окружающих его. Чего же вы хотите от людей простых, с детским смыслом о многих вещах, с нравственной невозможностью находить облегчение своего одиночества в высших целях? А таково именно одиночество людей, ищущих средств к жизни в услужении другим.

Вы заплатили им деньги, вы не выискиваете предлогов на каждом шагу более или менее резко высказывать им свое неудовольствие; но разве этим все сделано? Далеко не все. И ваш слуга и ваша служанка, даже по вашему названию, «люди», следовательно и им не чужды человеческие чувства, человеческие желания, и их душа просит себе пищи, и чем свежее эти люди, тем сильнее поражает их недостаток этой пищи; только больные не имеют аппетита. А позаботились ли вы об этой пище? Заявили ли вы чем-нибудь свое участие к нравственным требованиям этих лиц, близких к вам ежеминутно? Конечно нет! Хозяин человек серьезный, занятый своим делом – прислуга очень редко видит его дома и свободным – чтобы кто-нибудь из нее решился приступить к барину со своим вопросом, со своими сомнениями и недоумениями, выходящими из круга обязанностей слуги. Хозяйка женщина образованная, умная, значит тоже проводит время не праздно; она занята с детьми, читает, работает, принимает гостей, сама бывает в обществе, притом хотя добра и ласкова, но держит себя так по-барски, что и с ней нельзя заговорить, не имея уверенности в дельности своего разговора; а где же взять этой уверенности, когда простой человек так привык считать себя темным, ничего не знающим, а знания набраться негде? Другая барыня, пожалуй, еще добрее, беспрестанно разговаривает с прислугой, но, Боже мой! Что это за разговоры? Даже простой смысл людей понимает, что от такой разговорчивой нечего и ждать разрешения своих задушевных вопросов. А для души убогой одиночество еще страшнее, и потому эти люди охотно или по необходимости продавшие свою волю, не видя со стороны господ полного возмездия, спешат по своему разумению воспользоваться тем небольшим остатком ее, какой находится в их распоряжении. Еще хорошо, если эти несколько человек, совершенно случайно сошедшихся в одном доме, не находят поводов к вражде между собой; тогда они имеют возможность в своем домашнем кружке находить отдых от труда, посильное обсуждение своих мыслей. Но и это хорошо только для них, а не для хозяев. Видя полное равнодушие к себе, слуги платят тем же; в этом небольшом обществе составляется как бы заговор против господ. Оно исправно в своих обязанностях, но от исправности дышет нестерпимым холодом, притворством, желанием сделать как-нибудь, чтобы скорее иметь возможность отвести душу в своем кружке, среди бедных, но еще, слава Богу, если не порочных разговоров. А если и здесь нет мира, тогда каждый по мере сил ищет утешения вне дома, и тогда – горе хозяевам самым порядочным! Мало того, что каждый шаг их будет перед посторонними пересужен и оценен по-своему, они уже вовсе лишаются надежной прислуги. От равнодушия к нерадению, от нерадения к постоянной лености, от лености к недостатку честности переходы скоры, и бедные хозяева должны терпеть прислугу негодную, только потому, что не имеют возможности заменить ее лучшей, даже некоторым из этих негодных людей поверять самое дорогое в семействе – постоянный уход и надзор за детьми. Что это за уход, что за надзор, понять нетрудно; а дети так переимчивы... И все это зло умные, добрые, порядочные хозяева могли бы отвратить или ослабить, если бы они не забывали, что и у людей есть душа, что эта душа, чем мелочнее ее ежедневные занятия, тем более требует поддержки, руководства для сохранения, для разъяснения тех добрых начал, какие есть в каждой, особенно простой душе.

Но все ли еще хозяева так порядочны, как изображенные нами? Сколько есть таких, которые, при всей гуманности в обществе, решительно бесчеловечны дома! Они смотрят на прислугу, как на служебные машины. Малейшая неисправность этой машины вызывает строгие замечания, или что еще нестерпимее, беспрестанное, по-видимому и тихое, но желчное, острое напоминание, так что бедный слуга не имеет ни минуты душевной ясности, покоя. Этого рода господа считают унизительным для своего достоинства думать о слугах, знать их быт, как только они исполнили свою дневную службу. Бедные слуги! Они и ради бы сделать как лучше, но постоянная гроза, постоянная мысль о том, что и то, и другое не так, что верно не угодишь барину, отнимает у них последнюю долю сообразительности, и освободившись на несколько часов от исполнения своих обязанностей, они не освобождаются сейчас же от этого состояния нравственного отупения, а в таком состоянии трудно рассуждать о добре и зле, с их последствиями. Несчастный рад бывает встретить хоть искру сочувствия к своему положению, как бы это сочувствие ни выражалось, и в благодарность за него платится нередко и плодами своей бережливости, которые идут на материальное утешение в горести, и приобретением привычки к такому утешению, и честью, и спокойствием всей жизни. И все это делается так легко, так незаметно при совершенной невнимательности хозяев к нравственности прислуги, если она не вредит их интересам. Взаимная порочная зараза так легка, при той близости, в какой по невнимательности хозяев живут люди разных характеров, разных полов. И из людей, которые начинали свою службу с добрыми и честными намерениями, через несколько лет, после нескольких перемен хозяев, образуются люди ни к чему дельному не способные. Случается такому в течении долгой скитальческой жизни попасть и к господам истинно добрым и внимательным; но он потерял уже способность принимать добрые внушения. Иногда как будто и проснется в душе что-то давнее, доброе, но привычка берет перевес; а господам и самым добрым нет возможности посвятить свою жизнь, свое время на исправление худой прислуги. И вот равнодушие и невнимательность одних, утонченное бесчеловечие других приносит горький плод. Слабая, лишенная не по своей воле просвещения душа гибнет навек, теряя все лучшее для себя и во времени. Что прежде казалось удовлетворением законному требованию наполнить душевную пустоту, найти утешение, то делается пороком, развратом, сопровождается нищетой, нередко преступлением, погибелью временной и вечной.

Кто виноват в этом? ...

Такова нередко жизнь людей нанятых, имеющих возможность переменять место. А что сказать о крепостных? Это хотя тоже люди, но для многих еще, и притом представляющих себя цивилизованными, а иногда даже, что особенно странно, для убежденных в своем благочестии, для считающих в себе, а особенно в других, грехом нарушение малейшего религиозного обряда, эти люди – хамово отродье, которому даже нет имени, кроме презрительной клички или исковерканного полуимени, в котором нельзя узнать христианского имени, могущего напомнить человеку, что он получил его во св. Крещении, что он такой же христианин, как и его господин. Такие господа, а не люди, думают, что людей нужно держать всегда в страхе, что грамотность для них – огонь и нож в руках ребенка, что мысль о свободе их противна и религии и государству. Каких же слуг должно ожидать у таких господ?

И «нет теперь хорошей прислуги, какая была в доброе старое время». И не замечают, что хваля старое время вдвое осуждают себя. Иные были слуги, значит иные были господа. Впрочем, зачем нам брать всю вину на себя? Нет, не сами мы выучились так смотреть на свою прислугу; мы научились этому от отцов, от дедов, и только не можем еще или не хотим переучиться. А было действительно давнее время, о котором говорится только в священных книгах, когда рабы были как домочадцы у господина своего, разделяли с ним участие в богослужении, могли за верную службу получить усыновление. Ближе к нам другое старое время, когда великий Апостол языков, отсылая новокрещенного беглого раба к его господину, просит господина того принять возвращенного беглеца не как раба, но как возлюбленного брата, потому что и он также крещен. Было, говорят, время не только у нас на Руси православной, но и на Западе, когда по истино-христианскому обычаю, домашняя молитва совершалась всеми жившими в доме, с участием в ней и прислуги. Конечно, кое-где и теперь существует этот обычай, хотя очень и очень редко. Мне расказывала пятидесятилетняя женщина, со слезами на глазах, о своей помещице, которая несмотря на свою молодость, значительное положение в обществе, среди неизбежных развлечений городской жизни, находила досуг беседовать со своей прислугой о спасительных истинах христианства, расказывать простые, но трогательные священные истории – и нужно видеть, с какой теплотой, с каким искренним чувством эта женщина вспоминает о своей доброй помещице, через 10 лет, после ее смерти. Зато и теперь эта старушка, проживши столько лет в разных домах, и у православных, и у иноверцев, слышавшая впоследствии суждения противные тому, что говорила ее помещица, осталась верной памяти своей первой госпожи, и усердно исполняя свои обязанности, вспоминает, что так поступать учила ее покойная барыня.

Это, конечно, один из многих подобных примеров, из которых можно решительно заключить, что искреннее наставление господ, при их добром примере, есть самое лучшее средство предохранить прислугу от нравственной порчи.

Другое не менее, если еще не более действительное средство к исправлению прислуги есть возможно частое посещение ею храма Божия. Пусть здесь не все понятно простому человеку, но очень важно то, что входя в церковь он отрешается от ежедневной мелочной суеты, в душе его как бы освежается все добро, к какому он способен. Укажем еще на другой пример: в одном православном семействе одна из служанок католичка. В первое время по поступлении в этот дом, замечания хозяина, почему она редко ходит в костел, она, кажется, принимала за насмешку, по крайней мере в ней заметно было замешательство; но потом, убедившись в искренности, она чаще стала ходить в костел, бывает и в православной церкви, сравнивает, распрашивает хозяина о том, чего не понимает у себя и у нас. Каждый раз, собираясь в церковь свою или нашу и возвратившись оттуда, она еще с большим усердием исполняет свои обязанности.

А сколько есть таких примеров!..

И между тем большинство господ нисколько не думает об этих средствах. Ведь нельзя представить, чтобы такие господа вовсе не имели религиозного духа, чтобы никогда в домашней беседе не касались, с добрым намерением, религиозных вопросов.

Зачем же скрываться от прислуги с таким добром, зачем не допускать к слушанию благочестивых разговоров? Неужели этому мешает гордое убеждение, что доступное нашему пониманию недоступно пониманию низшего класса? Если только это, то совершенно напрасно: св. истины нашей веры таковы, что понятное в них самому развитому уму доступно и уму самому простому, а непостижимое для простого ума равно непостижимо и для мудреца.

Но по большей части такая незаботливость о духовных нуждах прислуги происходит от невнимательности господ. Многие ли из них позаботятся узнать, как часто их прислуга бывает в церкви, что она вынесла оттуда доброго? А сколько есть таких, которые вовсе не пускают слуг в церковь, потому что нужно дома сделать то или другое!

Где же слуга научится чему-нибудь истинно-доброму? Дома те, которым бы он поверил, как более знающим, не удостаивают вступать с ним в подобные разговоры, да, может быть, и между собой никогда не разговаривают о духовном; в церковь не пускают или пускают раза три в год. И поневоле, бедный слуга, пока его занимают вопросы веры, должен пользоваться превратными толками какого-нибудь невежи, а потом и вовсе заглушает в себе религиозные движения духа. И то и другое вредно отзывается на нравственности слуги.

Между тем зло растет и распространяется. Вопрос об уничтожении его принимает обширнейшие размеры. Дело идет уже не о частной выгоде того или другого хозяина, а о спасении или погибели едва не половины христианского населения городов и сел. Значит, вопрос близко касается священников. Да, близко и ближе, нежели обыкновенно думают. Священники – учители, а учение потребно, конечно, для незнающих. Но что могут сделать священники в этом случае? Прислугу господ своих они так редко видят в церкви, в назидательные разговоры могут вступать только во время исповеди. Да и в это время, скорее всего можно ожидать, что пришедший на исповедь вовсе не понимает, что и для чего он делает, и потому в это короткое время его почти невозможно чему-нибудь научить, и бедный слуга отходит с тою же духовной нищетой, с какой приходил. Случится ли священнику быть в доме прихожан, где большинство населения составляет прислуга – разве дозволят прислуге принять участие в общей господской молитве или услышать от священника слово назидания собственно к ней относящееся? Конечно, нет. Посещая дома прихожан, многие ли священники заходят в комнаты, занимаемые прислугой, чтобы и ей обычной молитвой возвестить начало праздника, чтобы ближе узнать духовные нужды и нравственное состояние и этой части своих прихожан? Да в этом едва ли и можно винить священников. Одни из господ, из ложно понятого уважения к священнику, всячески отговорят его от этого излишнего по их понятиям труда; другие, пожалуй, подумают, что священник, не довольствуясь их благодарностью за посещение, хочет получить еще и от прислуги; а третьи иной раз вовсе не примут священника и к себе: как же ему идти к прислуге, не опасаясь, что и в прислуге может встретить он такое же невнимание к себе, как и в господине, только еще в более грубой форме? В немногих редких случаях, например, тяжкой болезни или смерти кого-либо из прислуги, в доме хозяев священник имеет возможность видеть всех домашних, в их собственном помещении, где собственно и образуется такой или другой характер слуги. Но эти случаи редки, да и при них священник большей частью должен ограничиваться только исполнением того, зачем приглашен; продолжительное пребывание его, еще более продолжительный разговор отвлекли бы прислугу от урочных работ, на что, конечно, не всякий священник решится из сострадания к самой же прислуге.

Все это извиняет священника в недостатке попечения о низшем классе своих прихожан, но не освобождает его от обязанностей по отношению к ним; напротив, чем более препятствий, тем более он должен усугублять внимание, чтобы всеми зависящими от него средствами содействовать просвещению и нравственному улучшению класса домашней прислуги. Немного средств в распоряжении священника, но зато при доброй воле и умении они всегда в его распоряжении и всегда будут самыми действительными. Собственный пример и наставление не могут всегда оставаться без влияния.

Нет нужды говорить, что священник в своем доме, в обращении с собственной прислугой должен служить образцом надлежащих отношений к слугам. В этом, благодарение Богу, у нас нет недостатка, зато и прислуга священников, в значительно большей части случаев, заметно превышает нравственностью прислугу других домохозяев. Хотя бы этот пример оставался для многих незаметным, во всяком случае он нужен для самого священника, придавая твердость его словам, сказанным не по одному требованию долга, но по ясному, подтвержденному собственным опытом убеждению в пользе внимательности к прислуге.

Опираясь на собственном опыте, на сознании, что он сам прежде исполнил то, чему учит, священник может смело убеждать своих прихожан к тому же. Иному покажется, что это слишком мелочно, что священнику не стоит спускаться с той высоты, на которую по большей части ставят себя духовные лица в официальных разговорах, чтобы вмешиваться в мелочи домашней жизни. К несчастью, это понятие о нужде держать себя на известной высоте и, касаясь в домашних беседах вопросов религиозных, говорить о них только с догматической стороны, не прилагая их к жизни, часто служит причиной безуспешности и бесплодности многих наставлений священника; еще чаще слова священника, говорящего возвышенно, выслушиваются с притворным вниманием, которое у многих служит только данью уважения к сану священника, исполняющего, по их понятию, свою обязанность так точно, как они исполняют свою, нисколько не отступая от своих убеждений.

Не то было бы, если бы священник с религиозной точки зрения обращал внимание своих прихожан на вопросы близкие каждому, если бы он захотел и сумел научить не отвлеченными общими фразами, а речью живой и полной сердечного убеждения. Нельзя ручаться, конечно, чтобы подобное участие священника, на первое время, многим не показалось вмешательством в дела, его не касающиеся; но с другой стороны, не может быть, чтобы искреннее слово священника, оживленное любовью христианскою, осталось вовсе бесплодным. Удачный опыт нескольких семейств показал бы другим всю пользу пастырских наставлений в деле по-видимому не важном. Пусть священник внушит своим прихожанам, что принимая к себе в дом несколько лиц из низшего класса, платя им за услуги, они с тем вместе принимают не только права, но и обязанности, что перед судом Божиим с них, как с более просвещенных, взыщется за погибель и единого от малых сих. Пусть объяснит, что для исполнения этой обязанности господам нужно только постоянное, ровное, разумно-кроткое обращение со своей прислугой, внимание к ее нуждам не только телесным, но и духовным, при удобном случае доброе внушение, в основании которого лежало бы не одно сознание своего нрава, но вместе с ним искреннее желание добра прислуге – вместо пустых, часто отзывающихся пересудами разговоров, пусть добрый хозяин или хозяйка, хоть изредка, объяснит своим слугам главнейшие истины христианской веры, так утешительные для тех, которые считают себя осужденными на постоянно бедную долю в жизни. Наконец, пусть священник просит, требует, чтобы господа не лишали прислугу возможности бывать чаще в церкви. В одном нашем богослужении каждый не испорченный окончательно человек найдет для себя и наставление, и утешение, и опору в трудных случаях жизни еще скорее, нежели в наставлениях, прямо к нему обращаемых другими людьми, говорящими от своего ума.

Внушая все это своим прихожанам, священник, конечно, должен подкреплять свои слова делом. Не тогда священник будет высок в глазах своих прихожан, когда он будет говорить только о высоком, а тогда, когда и говоря немного, сам будет исполнять то, чему учит высокое; тогда, в глазах самых надменных из его прихожан, добрый пастырь не унизит себя общением и продолжительными разговорами с прислугой. Когда священник сознает и захочет, не стесняясь ложными понятиями многих прихожан-господ, показать на деле, что для него в качестве священника равны все прихожане, и господа, и слуги (Гал.3:26–28); (Еф.6:8,9); (Кол.3:11), когда в исполнении пастырских обязанностей он не будет полагать между ними различия, тогда и эти бедные слуги поймут, что и они люди, что не из страха или корысти, а по совести должны исполнять свои часто тяжелые обязанности (Еф.6:5,6).

М. Гуляев

В Курской губернии, в уездном городе Белгороде, с незапамятных времен существует обычай водить по городу в праздник Пятдесятницы так называемого немчика. Обычай этот состоит в следующем: в день Пятидесятницы вечером, по захождении солнца, в одной из частей города, называемой жилою и населенной по преимуществу беднейшим классом народа, девицы низшего городского сословия собираются в какой-нибудь дом, и там избрав из среды себя одну девицу, переодевают ее в мужскую, самую безобразную одежду. Именно: на голову и лицо ее надевают колпак, сделанный из бумаги и остроконечный, с вырезанными местами для глаз, и намазывают его сажей, на плеча надевают одежду, которой трудно дать собственное имя. Это бывает что-то похожее на длиннополый и широкий сюртук, составленный наскоро из кусков разных материй и спускающийся до колен поверх женского платья. В то же время избирают мужчину лет 18 и переряжают его в девичье платье, на голову надевают такой же колпак бумажный, на плечи – женское платье, уже изношенное и отличающееся безобразным покроем. Эти два лица и называются немчиками. Потом обоим этим немчикам дают в руки кленовые ветви, какими обыкновенно украшаются на Руси дома в праздник Пятидесятницы, на головы их налагают венки и в таком виде водят по городу; причем девицы, сомкнувшись в несколько рядов, медленным шагом ходят по улицам города и пискливыми голосами поют песни, хлопая в ладоши, а немчики впереди этой толпы не то, что пляшут, а лучше скачут, прыгают, или еще вернее вертятся то на одной ноге, то на другой, потрясая в воздухе ветвями. Вокруг них собирается значительная толпа народа из молодежи, внимание которой бывает в это время приковано преимущественно к немчикам и к их действиям. Так водят немчиков три дня сряду, начиная с первого дня Пятидесятницы – от сумерек и до поздней ночи. Пишущему эти строки не приходилось видеть, чем оканчивается это вождение; говорят, что по возвращении в тот дом, из которого сделан выход, бывает угощение немчиков и всего хоровода, а потом пением песен и плясками заканчивается вся эта потеха.

Трудно определить время происхождения этого странного обычая. Известные наши собиратели русских народных обычаев: Сахаров и Терещенко, кажется, вовсе не знают о нем. В сохранившейся до нас одной царской грамоте жителям Белгорода, относящейся к 1648 г., собственно и прямо о немчике не упоминается, хотя в ней исчисляются многие другие обычаи, существующие в народе и доселе. Есть, впрочем, в ней следующее запрещение: «чтобы по ночам на улицах и на полях богомерзких и скверных песней не пели, и сами не плясали, и в ладошки не били, и всяких бесовских игр не слушали... и личин на себя не накладывали"¹⁸⁷. На основании этого намека можно думать, что уже в XVII в. существовала в Белгороде какая-то народная игра, в которой употреблялось накладывание личин (маскирование), хота название немчика этой игре, как видно, еще не было усвоено. В том, что игра эта соединяется с днями Пятидесятницы, нельзя не видеть сходства ее с подобными обычаями, существующими в других местах России. Именно: во многих местах России молодежь в день Троицы избирает из среды себя мнимых жениха и невесту, выходит с ними в поле, сопровождая шествие пением песен, и остановившись где-нибудь в роще, завивает там венки с песнями и плясками. Вероятно, и немчик первоначально был не более, как этот самый обычай, только впоследствии видоизмененный в Белгороде. Название же немчика усвоено ему едва ли не со времени введения в Россию немецкой одежды и, может быть, первоначально имело значение пародии на нововводившуюся одежду, так как она долгое время возбуждала отвращение в русских. В противном случае, т. е. если бы название немчика существовало до Петра, в царской грамоте он непременно был бы упомянут под своим собственным именем.

Не менее трудно угадать первоначальное значение немчика. В народе не сохранилось никакого сказания о нем. На вопрос, что он значит, один глубокий старик отвечал: «а кто ж его знает, немчик да и только». В песнях, которые поются при вождении немчика, тоже не видно никакого приложения к нему; содержание их подобно содержанию многих русских песен хороводных и плясовых. В прежние времена, вероятно, с ним соединялось какое-нибудь верование, или лучше сказать, суеверие, как и со многими другими народными обычаями и играми¹⁸⁸. Но к счастью, в последнее время народ забыл о нем. И может быть потому-то, что прежде с немчиком соединялось какое-нибудь суеверие, народонаселение белогородское, особенно низшее (высшее смотрит на него, как на нелепую народную игру), питает теперь какое-то темное отвращение от этого обычая. Именно: старые люди смотрят на него, особенно же на маскирование, как на что-то нехристианское и даже диавольское; они думают, что вообще маскирующие себя так много грешат, что для изглаждения этого греха нуждаются, как неверные, в перекрещивании, или же по крайней мере в строжайшем покаянии. Однако же, они и доселе позволяют молодым людям соблюдать этот обычай, по уступчивости старине и по той общей мысли, что надо же им повеселиться.

В настоящее время этот обычай, утративший свой первоначальный смысл, имеет значение простонародной игры, и потому может представляться довольно невинным, подобно многим другим народным обычаям. Но не таков он на самом деле. Прежде всего не хорошо то, что им оскорбляется святость одного из важнейших празднеств Христовой церкви – Пятидесятницы. Потом обращение древесных ветвей, употребляемых христианским обычаем в воспоминание сошествия св. Духа, в предмет игры, шуток и нескромной забавы, не может служить к чести христиан. Правда, сам народ не сознает этого и не предполагает в немчике кощунства над святынею; но это не может служить извинением для самого обычая и для соблюдающих его. Что церковь освятила и допустила в домах христианских в воспоминание каких-нибудь священных событий, то пусть и употребляется с этой священной целью, а не низводится в ряд игр и забав житейских.

Кроме сего, упомянутый обычай водеть немчика вредит чистоте нравов народа: это ночное хождение по улицам города, в сопровождении толпы всякого рода людей совсем не так невинно, как представляется с первого взгляда. Так называемые «молодцы» (молодые люди из мещанского круга) позволяют себе при этом шалости, заводят интриги, которые могут оканчиваться вредными последствиями для семейств. И недаром в последнее время зажиточнейшие из мещан и лучшие по нравственности не допускают своих дочерей к участию в этом нелепом немчике. Они весьма справедливо рассуждают, что этот обычай не может вести ни к чему доброму. Посему то в последнее время участие в нем принимают только беднейшие из мещан, которые рады всякому случаю повеселиться, не рассуждая о последствиях. Вообще надобно сказать к чести жителей Белгорода, что в последнее время они стали выказывать меньше сочувствия к немчику. Это видно из того, что они уже в меньшем количестве собираются для сопровождений его, предоставляя это только своим детям; и сами девицы теперь уже очень не в большом количестве водят его. Притом самое вождение его совершается теперь не по всему городу, как это было прежде, по рассказам стариков, только по улицам одной части его. Но все-таки обычай существует, хотя не в такой силе, как прежде, и к совершенному уничтожению своему вызывает содействие со стороны тех, на коих лежит обязанность заботиться о народной нравственности.

Местное духовенство в прежние времена не оставалось безмолвным зрителем сего, равно как и многих других обычаев местных. Упомянутая нами выше царская грамота дана жителям Белгорода от государя Алексея Михаиловича именно по представлению московского патриарха, от которого тогда зависел Белгород в епархиальном управлении А в ней предписывалось «чтобы скоморохов с домрами и с гусли, и с волынками, и со всякими игры, и ворожей, и мужиков и баб к больным и ко младенцам в дом к себе не призывали; и в первый день луны, и в гром на водах не купались, и с серебра по домам не умывались, и олова и воску не лили, и зернью, и карты, и шахматы и ладыгами не играли, и медведей не водили, и никаких бесовских див не творили, и на браках песней бесовских не пели, и никаких срамных слов не говорили, и по ночам на улицах и на полях богомерзких и скверных песней не пели, и сами не плясали, и в ладоши не били, и всяких бесовских игр не слушали, и кулачных боев меж себя не делали, и на качелях никаких не качалися, и на досках не скакали, и личин на себя не накладывали, и кобылок бесовских и на свадьбах бесчинства и сквернословия не делали». Кто, несмотря на это положительное запрещение, стал бы участвовать в богомерзких и чародейных играх, как назывались они¹⁸⁹, того грозили бить батогами и ссылать в украинные города за опалу. В настоящее время духовенству тем легче было бы действовать на искоренение этого обычая, что, как мы сказали, сам народ сознает его вред и перестает питать к нему сочувствие.

Мошенская приходская школа основана в 1847 г., по распоряжению владельца имения, кн. М.С. Воронцова и на его же счет. Она занимает довольно большой дом, в одной половине которого помещается учитель школы, а в другой через сени – собственно училище.

Учитель школы есть вместе и регент хора певчих, содержимых на счет владельца для приходской церкви.

Поступают в школу дети не только жителей м. Мошен, но и других сел принадлежащих тому же владельцу. Кроме крестьян обучаются, по желанию, и дети вольных обывателей м. Мошен, равно и дети духовного звания, особенно причетнические; вообще в эту школу принимают всякого, кто захочет учиться.

В школе не определен непременный срок для учения. Судя по обстоятельствам, некоторые мальчики оставляют школу, обучившись только чтению славянскому и русскому, молитвам и начаткам чистописания. Более способные продолжают свое учение долее, и таким преподается закон Божий, русская грамматика, арифметика и чистописание. По большей части учатся долее те, которые находятся на содержании владельца. За право учения родители не платят ничего; книги даются всем мальчикам безмездно. Десять мальчиков из крестьянских детей – сирот постоянно находятся на полном господском содержании; им дается пища, одежа, обувь, книги и бумага; помещаются они тут же, при школе, в особенной комнате.

Главное наблюдение за школой и преподавание закона Божия составляет обязанность приходского священника; первоначальным обучением грамоте, преподаванием русской грамматики и чистописания занимается учитель школы; ему же вверен постоянный надзор за мальчиками в школе. Для облегчения учителя преподавание арифметики поручено диакону приходской церкви. Священник и диакон занимаются в школе безмездно, а учитель получает от экономической конторы жалованья 110 р. сер., квартиру при школе и хлеба 85 пудов, кроме того пользуется прислугой, назначенной для школы.

В летнее время мальчики, по желанию родителей, оставляют на время учение, чтобы заняться полевыми работами; потому в зимнее время, более свободное от хозяйственных работ, мальчиков в школе бывает больше, а летом меньше.

В нынешнем году, до праздника Пасхи было в школе мальчиков 48, а теперь 35.

Перед праздниками Рождества Христова и светлого Воскресения, а также перед отпуском на летние работы в июне месяце, производится испытание мальчиков, в присутствии главноуправляющего имением или его помощника, а иногда и местного благочинного. В награду за успехи и благонравие и в поощрение даются мальчикам книги, приноровленные к их быту и состоянию. По выходе из школы, способные мальчики, особенно из сирот, определяются писарями в главное вотчинное управление, вотчинную контору и в экономические конторы, где производится им приличное содержание. Обучавшиеся в школе на господский счет не обязываются непременно служить в том же имении; им предоставляют право поступать, куда кто может, по своему желанию и способностям. В сахарных заводах Яхненка и Гр. Бабринского есть уже несколько дельных писарей и мастеровых из мошенской школы, получающих довольно порядочное содержание.

Нельзя не пожелать, чтобы и в других местах благословенной России крестьяне встретили такую же заботливость своих владельцев; тогда великая задача правительства – образование народа, при помощи Божией, решалась бы легче и скорее.

Печатать дозволяется. Киев 1860 г. 24 мая. Цензор,

Священник А. Колосов

Часто бывает, что священники налагают на кающихся, в епитимию за тяжкие грехи, молитву с земными поклонами, которых и число назначают. Назначение в епитимии определенного числа поклонов не противно правилам церкви; потому что в уставах церковных есть правило – в известных случаях полагать известное число поклонов, например, три, двенадцать. Разумеется, кроме назначения меры, нужно указать способ, время и место исполнения епитимии – и это зависит от благоразумия духовника; но иногда случается, что неопытный священник просто скажет: за то-то положи столько-то (двадцать, сорок, сто) земных поклонов, но не назначит ни времени, ни места, а если и назначит время и

[…]¹⁹¹

[…]¹⁹²

итов. Нет нужды наперед говорить, какого достоинства эти успехи. Совершенно также в духе католического понимание миссий иезуиты посылали миссионеров и к маронитам, грекам, абиссинцам, несторианам. Но важнейшую область для миссий орден изначала видит в протестантских землях. С сильной энергией он употребил все состоявшие в его распоряжении средства, чтобы остановить развитие протестантства, обезопасить угрожаемые римские области, очистить зараженные. Для этой цели он употребил всю, тогда значительную, свою силу – обучения, проповеди, науки, педагогики, а также и все искусство хитрости, политики, равно как и открытого насилия рукою князей. Превосходно сумел он воспользоваться тогдашней слабостью протестантской позиции. Что сделано иезуитами для противодействия протестантству, до каких дерзостей доходили они и до чего проникли, это обозначено в истории реформации. Умерщвление протестантов в Ветлене, преследование их во Франции и в Нидерландах, предприятия Поссевина в Швеции, переговоры с Англией принадлежат миссионерской деятельности иезуитов столько же, как и занятия их многочисленных коллегий и обращение князей, которые тогда так усердно миссионерствовали с иезуитами, что усвоивши себе право реформации изгоняли всякого, кто с семейством своим не хотел возвратиться к римской церкви. Полный образ действий этой миссии между протестантами мастерски описан Леопольдом Ранке во II томе истории пап. «Какая, – восклицает он, – обширная, мировая деятельность, которая в одно время проникает в Анды и на Альпы, высылает своих шпионов и ратников в Тибет и в Скандинавию, сближается с государственной властью в Англии и в Китае; и на всем этом беспредельном поприще всегда свежа, всегда неутомима: возбуждение, которое действует в центре, в то же время еще, может быть, живее и внутреннее воодушевляет всякого деятеля на самых крайних пределах!».

Не так блистательно и энергично, но тем не менее деятельно выступает на трудовое поле католических миссий еще целый ряд других монашеских орденов.

Гаэтано де Тиэне основал театинский орден, который в 1524 году утвержден Климентом VII. Это были священники с монашескими обетами; с ними впоследствии соединились сомаски, учрежденные венецианским сенатором Жироламомиани. Их деятельность главным и ближайшим образом была направлена на римскую церковь. Театинцы через своих проповедников в особенности с большим успехом содействовали реставрации и очищению римского католицизма в клире и народе. Из среды их вышло очень значительное число членов высшего клира. Сомаскеры оказали услуги в воспитании бедных, сиротствующих детей.

В различных местах имели необыкновенное влияние капуцины, которые в 1528 году возникли из Францисканского ордена; за ними несколько позже (1532 г.) следовали варнавиты (учрежденные в Милане Захарией Ферарри и Морижиа). Поприщем их миссий был преимущественно Старый свет.

Опациане, учрежденные в 1548 г. Филиппом Нери, занимались преимущественно образованием народным.

Пиаристы или конгрегации регулярных клириков – школ благочестия, учрежденные Иосифом Каласанга и в 1597 г. утвержденные Климентом VIII, преследовали совершенно подобную цель, трудясь в наставлении невежествующих из бедного класса – как детей, так и взрослых. Их действия с течением времени расширились очень значительно. Можно признать, что теперь есть более 2000 пиаров, которые начальствуют в многочисленных заведениях Австрии, Италии, Испании и Франции. Венгрия составляет самую значительную провинцию пиаров.

Конгрегации благовещения св. Девы Марии, вместе с урсулистками и сестрами школ, под названием младенец Иисус, имеют в виду исключительно занятие в наставлении юношества женского пола. Первая конгрегация между прочим занимается и попечением о больных, и в этом отношении ее можно поставить в одну категорию с братьями христианской любви, которых учреждение утвердил папа Павел V в 1617 году.

С первой половины прошедшего столетия очень энергически занимаются миссиями лигурианцы, называемые также редемптористами; основателем своим они признают Альфонса Лигурийского. Как сотрудники миссионеров, они достигли такого значения, что их можно поставить в одной сфере с иезуитами. В наших христианских странах миссионерская деятельность их обращена преимущественно на простой народ.

Товарищество пиклус в Париже с различными меньшими обществами, ему принадлежащими, например, в Белгии, Смирне, Вальпарэю, утвержденное папой Пием VII в 1817 году, поставляет главной для себя целью благовествование евангелия между неверными племенами. Они до настоящего времени в Австралии и на островах Тихого Океана.

Конгрегация мехитаристов, учрежденная армянским священником Мехитаром и в 1712 году утвержденная Климентом XI; главное ее местопребывание в Венгрии и в Вене. Этот орден, находящийся в цветущем состоянии, занимается миссионерством преимущественно между армянами в Леванте; главный способ его действования – через распространение переводов и сочинений религиозного содержания на армянском языке. Потому они оказал большие услуги и армянской литературе.

Долгое время, даже до XVII столетия, труды римско-католических миссий были отдельными подвигами, которые предпринимало мирское или монашествующее духовенство. Конечно, и тогда они состояли под ведением и руководительством папы; но настояла потребность – образовать центральное начальство, которому исключительно было бы вверено важное дело миссий. Вследствие сей потребности основана была конгрегация de propaganda fide. Первый зародыш свой пропаганда имела в обширных предприятиях Григория ХIII, который установил постоянную коммисию из трех кардиналов для руководства различных миссий между маронитами, славянами, греками, эфиопами и египтяпами. Пятьдесят лет спустя из нее образовалась пропаганда в собственном смысле. 22 июня 1822 года папа Григорий XV учредил конгрегацию de propaganda fide, вверив ей все дело распространения веры между неверными и еретиками, со всем тем, что когда-либо с ним было соединено. Его преемник Урбан VIII (1623–1644) увеличил привиллегии пропаганды, которая, состоя из кардиналов и других прелатов, основала коллегиум de propaganda fide или семинарию для образования миссионеров. Все доселе самостоятельные органы миссионерской деятельности отданы в руки сего института. Пропаганда ни от кого, кроме папы, не зависима, и ее решениям не может оказывать противодействия никакой орден и никто из лиц, посвящающих себя делу миссионерскому. Все церковные учреждения и узаконения, даже и те, которые касаются богослужебных книг, должны состоять под руководством и надзором пропаганды. Булла об учреждении пропаганды ясно говорит, что такая, столь обширная, власть, как излияние всемогущества папы, передается от папы этому новому начальству. С этой поры пропаганда распоряжается богатыми средствами миссии; ей принадлежит надзор за всеми учебными заведениями, учрежденными с миссионерскою целью; воспитанника миссии, при поступлении его, она обязывает клятвой в том, что он всю свою жизнь посвятит делу миссии, и что в течении жизни, при всех обстоятельствах, в определенное время он будет доносить пропаганде о всяком своем действии; она назначает страну, в которую должен быть послан образованный миссионер, и в самом отдаленном языческом мире он состоит под ее руководством, будучи обязан присылать ей непрерывные донесения Впрочем в начале какого-нибудь нового миссионерского труда она никогда не высылает делателей по одиночке, но соединяя большее или меньшее их число, поставляет над ними начальника. Такой состав членов миссии называется тогда «миссией» в особенном смысле. Если миссии удалось из обращенных язычников составить несколько обществ христианских, то образуется миссионерский округ. Такой округ составляет приход в языческом мире, а священник – настоятель этого прихода называется миссионером. Если дело обращения имеет хороший успех, то посылают епископа, который состоит под непосредственным ведением всеобщего епископа, папы римского. Впрочем епископ в языческих странах есть только наместник отсутствующего папы. Среднюю ступень между учреждением миссионерского округа и открытием епископства составляет назначение апостолического викария. В это достоинство возводится апостолический префект, и таким образом из прежней префектуры или округа образуется апостолический викариат затем, чтобы ему передать право на все епископские акты. Впрочем, между апостолическим викарием и епископом-миссионером существует и различие, которое состоит в том, что первый может быть отозван когда угодно, а последний вступает в неразрешимый союз с новообращенным обществом верующих. Чтобы споспешествовать делу обращения язычников, сочли нужным давать миссионерам обширные духовные полномочия. Они могут давать разрешения в таких случаях, в которых это обыкновенно принадлежит только епископам или папе. С новообращенными поступают очень снисходительно и в отношении к ним допускают довольно слабую церковную практику. Так, например, остерегаются отяготить их правилами о посте, запрещением браков в известных степенях, и тому подобное. В таких случаях уважается и языческий обычай, лишь бы только они принимали учение и признавали церковную иерархию. Как далеко простираются такие послабления – это показывает история римско-католических миссий. Мы упомянем здесь только о том, что иезуиты в свое время хлопотали даже о дозволении допустить в Китае гражданское идолослужение (участие в языческих обрядах, соединяющихся с общественными народными обычаями и торжествами); они также испрашивали себе дозволения скрывать до времени учение о крестной смерти Иисуса Христа, потому что по понятиям китайцев это учение казалось несовместимым с божеством Искупителя. Почти сто лет прошло, пока им решительно отказали в этом требовании. По этому можно судить, какого рода христианство проповедовали иногда в языческом мире. По учению Св. писания, христианство без проповеди крестной смерти Христовой – вовсе не христианство. Итак через эти факты является в истинном своем свете пресловутая плодовитость римских миссий, которую так часто представляют триумфом и как бы свидетельством того, что одна только римская церковь есть церковь истинная. Мы могли бы и более сказать об этом предмете: так много данных, по которым эти триумфальные клики становятся неуместными. Но да позволено будет нам привести здесь хотя один случай, из которого видно, каково плодоносие этих миссий.

Римский миссионер Батальон, ныне епископ и апостолический викарий средней Океании, пишет с острова Валлиса: «чтобы не испытать какого-либо сопротивления, когда случается крестить детей перед глазами их матерей, я имею всегда в своем кармане флакон с духами, а подле него другой с обыкновенной водою. Сперва лью несколько капель из первого на голову дитяти под предлогом, что это укрепит его, и в то время, как мать разводят эти капли по голове своего дитяти, я переменяю сосуд, и изливаю воду, которая производит возрождение, между тем как никто и не подозревает того, что я делаю». Подобное сообщает римский епископ Помпальер с новой Зеландии. «Я посещал, – пишет он, – новые племена, которых старшины давно желали моего прибытия. Следствием этого путешествия было обращение к католической вере более 40 племен; я приобрел католической церкви более 150,000 туземцев. Но я мог только по несколько дней задержаться у каждого племени». Это живо напоминает нам Карла великого, который толпами гнал саксонцев в Эльбу, для крещения¹⁹³.

Общих каких-либо, положительно определенных, постановлений касательно упомянутых выше послаблений в деле веры – нет; послабления большие или меньшие допускаются, соображаясь с целью, которой можно бы достигнуть, или с обстоятельствами времени и места. Поэтому часто они имеют какой-либо характер местный и случайный, и убавляют положительные постановления церкви, смотря по большей или меньшей нужде в этом. Начальник миссии получает на них право в форме папскихь полномочий (facultates), и притом на известное какое-либо время, по истечении которого появляется возобновление этого права или его сокращение, смотря по тому, в какой степени оно оказалось полезным. Столь обширна область пропаганды! Она остается высшим начальством и в то время, когда во вновь просвещаемой католичеством стране учреждается какое-нибудь епископство; пока это епископство служит целям обращения и пока оно еще не может принять канонического состава и управления, высшее управление принадлежит пропаганде. Весь круг управления пропаганды распадается на провинции пропаганды. При этом нужно твердо помнить, что царство и право пропаганды столько же распростирается на миссию между язычниками, как и на миссию между еретиками. Германия (за исключением Баварии и немецких провинций Австрии), Голландия, Англия, Скандинавия, северная Америка состоят не менее провинциями пропаганды, как и епископства в Китае. В странах протестантских называются провинциями пропаганды: Великобритания с Гибралтаром, Мальтой и Ионическими островами; Норвегия, Швеция и Дания; королевство Нидерландское, Германия и Швейцария. В пределах православной церкви и магометанства: Россия и Татария, Албания, Эпир, Буковина, Далмация, Греческое королевство, турецкие острова Архипелага, Босния, Сербия, Молдавия, Валахия, вся Турция в Азии и Европе, Смирна, Хиос, Кипр, Алеппо, Святая земля, Багдад, восточные христианские общества маронитов, мелхитов, сирийцев, армян, халдеев, наконец Абиссиния и Египет. Все христианские общества в Индии, Китае и Океании состоят под ведением пропаганды; только архиепископство Гоа в этом отношении составляет исключение. В Африке: Триполь, Тунис, Алжир, Марокко. И здесь опять некоторые португальские острова составляют исключение. В Америке: Соединенные Штаты, английские и датские владения, Сент-Доминго и часть французских колоний.

В тесной связи с духовными миссионерскими общинами новейшего времени находятся так называемые союзы; они суть как бы споспешники, сотрудники дела римских миссий, и хотя состоят под руководством пропаганды и духовных лиц, но вообще это общины мирян.

1) Между ними прежде всех должен быть назван Ксавериев союз для распространения веры, который составился в 1822 году в Лионе, с целью поддерживать католические миссии молитвой и милостыней. Молитва предписана по обычаю римскому и состоит в ежедневном прочитывании: «Отче наш», с прибавлением ангельского приветствия Богоматери, за которым следует воззвание: «святый Франц Ксаверие! молися о нас». Милостыня также имеет свою норму и состоит в еженедельном взносе одного су или пяти пфеннигов¹⁹⁴, причем не воспрещаются и бо́льшие приношения. Союз состоит из нескольких отделений, а сии из нескольких декурий; в каждой дѳкурии по десяти членов. Один из членов декурии собирает милостыню прочих и передает эту сумму в руки другого члена, на обязанности которого лежит сбор 10 подобных взносов, т. е. 100 взносов частных. Таким порядком собранные приношения все вместе поступают в кассы двух высших советов, из коих один имеет заседание свое в Париже, а другой в Лионе. Они распределяют и рассылают деньги на пользу миссии, между тем как хроника (Annales) распространения веры сообщает ежегодно подробное сведение об их употреблении¹⁹⁵. Этот листок, выходящий ежемесячно, передает также известия о трудах и действиях римских миссионеров в языческом мире. Многие из пап оказали этому союзу свое благоволение, преподавая свое благословение их делу и предоставляя им отпусты (индульгенции)¹⁹⁶. Рескриптами пап Пия VII, Льва ХII, Пия VIII, Григория XVI, Пия IX – от 15 марта 1823 г., 2 мая 1824 г., 18 сентября 1829 г, 25 сентября 1831 г., 15 сентября 1835 г, 10 сентября 1850 г. и 17 апреля 1855 г – Ксавериеву союзу даны следующие отпусты, которые ходатайственным образом (per modum suffragii) могут быть прилагаемы и к душам, находящимся в чистилище.

Общие отпусты: 1) в 3 день мая (день учреждения союза); 2) 3 декабря (главный праздник союза); 3) в праздник Благовещения; 4) в праздник Успения Божией Матери; 5) в два дня какого-либо месяца, которых выбор предоставляется произволу членов союза; 6) в день поминовения, совершаемого ежегодно по всех умерших членах союза; 7) в день памяти умерших сочленов отделения или той декурии (десятка), к которой кто принадлежит; 8) в час смерти – для всех членов союза, которые, будучи возбуждаемы добрыми чувствованиями, со вздохом произносят сладчайшее имя Иисус – хотя в сердце, если не могут произнести устами.

Частные отпусты: 1) тристадневный отпуст члену, который в течении 3-х дней участвует в торжественных церемониях союза, предшествующих праздникам 3 мая и 3 декабра; 2) стодневный отпуст, если член союза сделает в пользу миссий какое-либо дело благочестия или христианской любви.

2) Союз в том же роде, так называемый Леопольдов союз, основанный в 1829 году в Австрии. Он имеет в виду распространение христианства преимущественно в Североамериканских Штатах, и оказал большие услуги римской церкви в построении там церквей и в учреждении римских епископств. Сведения о действиях и успехах его сообщаются отдельными брошюрами, под названием: отчет о Леопольдовском учреждении в Австрийской Империи. Кроме 68,488, употребленных на миссии иезуитские – редемптористов и на нескольких отдельных миссионеров, этот союз дал еще 638,600 флоринов для римских церквей в Северной Америке, каковые деньги употреблены: а) на учреждение и содержание нескольких семинарий для образования священников, b) на исправление молодых женщин и пособие им, с) на учреждение гимназий и школ, d) на устроение церквей и пособие бедным приходам, е) на образование миссионеров для католиков, живущих в рассеянии. Каждый князь-архиепископ есть президент Леопольдовского союза.

3) Людвиков союз в Баварии. Прежде он был отраслью Лионского союза, но несколько уже лет существует в виде самостоятельного общества и, между прочим, особенной своей задачей поставляет – поддерживать немецких миссионеров в Америке. Во главе этого союза всегда стоит архиепископ Мюнхен-Фрейсингенский. Известия о нем публикуются в лионской хронике (Annales); доход простирается до 100,000 флоринов.

4) Римской миссии оказывает также немалые услуги процветающий в Австрии Северинов союз. Деятельность свою он простирает даже в область журналистики – обыкновенных ежедневных листков. Между прочим, его орган есть „Osterreichische Volksblatt». Вместе с этим Северинрв союз получает политически-религиозное значение.

5) Бонифатиев союз – подражание евангелическому союзу Густава-Адольфа; он действует для целей католической миссии в протестантских землях.

6) Карло-Баромеов союз трудится для католических миссий преимущественно посредством литературных занятий в духе католической церкви и через распространение произведений своей литературы.

Через эти союзы католическая церковь создала себе рабочие силы, которых прежде она не имела в таком объеме. Подобного участия мирян в делах церкви до последнего времени не встречалось в ней. Не без опасения насчет значения иерархической власти миссия из католиков смотрит на действия упомянутых союзов. Однако же до настоящего времени все эти союзы не только состоят в теснейшей связи с центральным органом римской миссии – римской пропагандою, но и обязаны во всех обстоятельствах действовать по ее указаниям. И католическая пропаганда очень много приобретает от этих союзов. Несомненно по крайней мере то, что римская миссия среди язычников без помощи Ксавериева союза никогда не вышла бы из крайне печального своего положения, в каком она была в первые десятилетия настоящего века. Всеми вышеупомянутыми орденами и священническими общинами учреждены для миссионерских целей заведения, в которых получают образование миссионеры. Они существуют как в Риме, так и вне Рима.

а) В Риме известны следующие: 1) коллегия пропаганды, 2) немецко-венгерский коллегиум, 3) греческий коллегиум, 4) английский коллегиум, 5) шотландский коллегиум, 6) ирландский коллегиум, 7) коллегиум св. Петра в Монторио с 1658 года. Это учреждение обсервантов (монахов Францисканского ордена) состоит под управлением пропаганды; в нем числится около 30 лиц. 8) Коллегиум св. Варфоломея, основанный в 1707 году папой Климентом. 9) Коллегиум св. Исидора, который собственно назначен для миссионеров из ирландских обсервантов. 10) Коллегиум св. Антония Падуанского, переведенный в Рим в 1760 году ассизскими миноритами. 11) Коллегиум капуцинов, учрежденный генералом сего ордена Евгением Румиллою (1841 г). Уже в 1846 году из этого заведения вышло до 50 миссионеров. 12) Коллегиум св. Панкратия учрежден в начале XVII века босыми кармелитами. 13) Монастырь св. Григория просветителя Армении населен армянскими антонианцами. Образовавшиеся здесь миссионеры должны быть употребляемы для всего востока. 14) Гостиница мехитаристов, 15) гостинница антонианских маронитов на Ливане.

b) Вне Рима: 1) китайский коллегиум в Неаполе. Здесь молодые китайцы приготовляются к духовному званию, чтобы быть впоследствии миссионерами на своей родине. Этим заведением управляют отцы ораториума. 2) Греческая семинария в Палермо, которая поставляет себе задачей – образовать миссионеров для Леванта и достойных священников для греческих колоний в епархии палермской, монреальской и гергетинской. 3) Коллегиум греческий св. Венедикта – в Улано; в нем около 100 греческих воспитанников. 4) Иллирийский коллегиум в Лоретто из 300 воспитанников; с 1839 года он сострит под управлением иезуитов. 5) Гелветический коллегиум в Милане, основанный миланским архиепископом Карлом Барромео для миссий в Швейцарии. Революция разрушила это великое заведение; от бывшего коллегиума осталось только то, что 24 швейцарца принимаются в архиепископскую семинарию воспитанниками на счет австрийского правительства. 6) Институт мехитаристов в Венгрии, Триесте и Вене, 7) меленский коллегиум в Савоии, который дал уже пропаганде несколько отличных миссионеров; он состоит теперь под управлением иезуитов. 8) Семинария св. Духа в Париже. Появившись в начале XVIII столетия, это заведение уничтожено было революцией и возобновлено опять в двадцатых годах настоящего века. 9) Коллегиум иностранных миссий в Париже, который образовал довольно отличных мужей для миссионерского подвига, 10) ирландская семинария в Париже; в ней получают образование священники для Ирландии; воспитанников – 100. 11) Коллегиум в Угле; в нем более 60 воспитанников. 12) Коллегии вблизи Дублина, Друмкорды, Стурлеса и Карлова – в Ирландии; назначением своим они имеют образование миссионеров для отечества и Европы, равно как к для иностранных миссий. 13) Коллегиум св. Карла в Буэнаросе.

Не упоминаем еще о некотором числе меньших коллегий, находящихся в других частях света.

В заключение бросим взгляд на действующие силы и станции римских миссий.

1) Миссионеры

Миссионерами пропаганду снабжают монашеские ордена; к ним не принадлежат воспитанники урбановского коллегиума, которых ежегодно выпускается около 150 человек, а также – воспитанники института иностранных миссий св. Сульпиция в Париже. Иезуиты поставляют самое большее число миссионеров; впрочем с ними в этом равняются обсерванты. Затем, по количеству приготовляемых миссионеров, монашеские ордена следуют в таком порядке: реформитские минориты, капуцины, доминиканцы, лазаристы, филипинцы, кармелиты, конвенты миноритского ордена, редемптористы, маристы, пиклусовы братья, мехитаристы, облаты, пассионисты, евдисты. Можно положить, что вообще более 2,000 миссионеров действуют на поприще иностранных миссий. Если же при этом миссионеров и миссии принимать в более обширном римско-католическом смысле, то это число следует увеличить до 4,000.

2) Станции и миссионерские посты.

a) Апостолические викариаты имеются: в Шотландии (3), Гибралтаре (1), Швеции и Норвегии (1), Булгарии (2), Герцеговине (1), Константинополе (1), азиатской Турции (3), Греции (1), Тибете (1), Индии (13), Цейлоне (2), Китае (20), Сигландии (1), Манжурии (1), Корее (1), Капландии (2), в земле Галлас (1), Абиссинии (1), Египте (2), Гинее (1), земле Наталь (1), св. Маврикия (1), Канаде (2), Верхнем Мичигане (1), Тексе (1), Гаити (1), Антилии (3), Гюйяне (2), Яве (1), Океании (6).

b) Миссионерские епископства. Кроме епископств в Англии и Голландии, учреждение которых, взамен прежних апостолических викариатов, за несколько лет перед сим наделало столько шуму, в Европе нет ни одного миссионерского епископства, которое заслуживало бы внимание. Вне Европы – в областях миссии, кроме епископов в Соединенных Штатах, мы видим епископа скиоского, архиеписка смирнского, патриарха иерусалимского, епископа алжирского, нью-фаундленского, св. Бонифатия (в Гудсоновой Губе), архиепископа галифакского, епископа ариматского (в новой Шотландии), шарлот-товнского, битовнского, гамильтоновского, кингстонского, лондонского (в Канаде), торонтского (в Канаде), архиепископа квебекского, епископа монтреальского, епископа трех рек (в Канаде), розовского (в Доминике), тиацинтского (в Канаде), архиепископа испанско-явского, наконец епископов аукландского в Новой Зеландии, квеледского, мельбурского и пертского в Австралии, гольбарт-товнского в Вандименовой земле.

c) Иностранные миссионерские посты – о́рдена:

1) Иезуитов: Герцеговина, Тин, Сира, Сирия, Бона (в Азии), Калькута, Мадура, Ост-Петшели, Нанкин, Алжирия, Мадагаскар, Канада, Орегонова земля, Ямайка, Южная Америка.

2) Капуцинов: Константинополь, Кефалония, Анатолия, Сирия, Аг, Месопотамия, Багдад, Тунис, земля Галласова.

3) Миноритов: Молдавия, Константинополь, апостолический викариат Шангъ-си (обсерваптовъ), апостолический викариат Шанг-си (обсервантов), Триполь, верхний Египет (реформитов).

4) Лазаристов: Константинополь, Салоники, Монастырь, Санторин, Смирна, Сирия, Персия, Монголия, апостолич. викариат Норд-Петшети, апостолический викариат Го-нан, апостолический викариат Кианг-си, апостолический викариат Тше-Кианг, Александрия, Абиссиния, Соединенные Штаты.

5) Доминиканцев: Месопотамия и Курдистан, апостолический викариат среднего Тонг-Кинга, апостолический викариат Фо-Кинн.

6) Кармелитов: Сирия, Малабар, Месопотамия.

7) Маристов: Гинея, Сенегамбия, Новая Зеландия, средняя Океания, Новая Каледония, Сидней.

8) Пикпус-общества: Мангорева, Таити, Нанату, Сандвичевы острова, Марианские острова, Вальпарэю.

9) Конгрегации иностранных миссий: Пондишери, Мисорн, Коасабатюр, западный Тон-Кинг, южный Тон-Кинг, северная Кохинхина, восточная и западная Кохинхина, Камбоджа, Малабар, Сиам, Сингапур, коллегиум пуло-пилангский, Тибет, Куанг-Тон, Куранг-си, Гой-Нан, апостолический викариат Сю-Тшен, апостолический викариат Июнан, магазин – в Гонг-Конге, апостолический викариат Кей-Тшей, Манджурия, Корея, Япан.

10) Облатов: в земле Наталь, область Гудсоновой Губы, Тексас. Место действий ордена мехитаристов довольно уже обозначено; прочие мелкие ордена опускаем.

22 марта последовал к начальникам губерний следующий циркуляр министра внутренних дел: «В некоторых городах, для распространения грамотности и развития нравственности в ремесленном классе, признано полезным учредить воскресные школы для ремесленных учеников и рабочих. Таким образом в Архангельске оказалось возможным открыть воскресную школу для ремесленных учеников и рабочих, с тем чтобы по воскресеньям, после ранней обедни, обучать их не более полутора часов грамоте по простой методе, преподавать правила христианской веры и занимать учеников воскресным чтением. Для этой школы назначено бесплатное помещение в доме архангельского женского попечительного о бедных общества. По распоряжению местного духовного начальства, назначается каждое воскресенье в школу один ученик из высших классов семинарии для занятий с мальчиками. Преподавателям этим не определено особой платы, но если дозволят средства попечительного общества о бедных, предположено выдавать за преподавание вознаграждение из сумм общества. Полагая, что учреждение в городах воскресных школ должно принести существенную пользу для городских обществ, и что устройство таких школ, как показывает опыт (по С. Петербургу и Архангельску), может быть сделано весьма незначительными издержками, я, по соглашению с г. министром народного просвещения, прошу ваше превосходительство обратить внимание на этот предмет, с тем что если по местным обстоятельствам представляется возможным завести подобным образом воскресные школы в городах, то соображения ваши по сему предмету не оставьте сообщить в министерство для дальнейших распоряжений. При начертании соображений об учреждении воскресных школ, необходимо принять в основание, что школы эти должны состоять в ведении местных училищных начальстве, и что самые предположения об устройстве школ надлежит предварительно сообщать на заключение губернских директоров училищ, коим по уставу училищу подчинены все училища в губерниях и которым ближе всего известны потребности учебных заведений по части учебной и воспитательной, и общее направление их к одной цели».

(Журн. для воспитания 1860 г. №5, стр. 111–112.)

Святое Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, на русском наречии, напечатано в С.-Петербургской синодальной типографии, в 8-ю д. листа на 224 стр. и продается в синодальных книжных лавках в С.-Петербурге и Москве:

На белой бумаге, в переплетах:

в печатной обертке --- 20 к.

» корешковом --- 40 »

» кожаном --- 55 »

На веленевой бумаге в переплетах:

в печатной обертке --- 30 »

» коленкоровом --- 85 »

С приложением 4 рисунков, с изображениями евангелистов:

в печатной обертке --- 50 »

» коленкоровом --- 1р. »

По определению св. Синода, вследствие представления конференции Киевской духовной академии, на днях отпечатана и принята в руководство в виде опыта в Киевской семинарии, по классу обрядословия и церковных древностей, Литургика, или наука о Богослужении православной восточной кафолической Церкви, профессора семинарии, священника Даниила Смолодовича, Киев 1860 г. ХХIII лис. 368 стр.

Цена книге на белой бумаге без пересылки 1 р. 20 к, с пересылкой 1 р 50 к. На серой – без пересылки 1 р, с пересылкой 1 р. 30 к.

С требованиями можно обращаться по следующему адресу: в Киев профессору Киевской семинарии, священнику Даниилу Смолодовичу, в собственном доме, возле церкви Набережно-Николаевской; или – в правление Киевской семинарии.

Печатать дозволяется. Киев 1860 г. 1 июня.

Цензор, Священник А. Колосов

Во всяком приходе живёт человек, который близок к семейству каждого прихожанина и на которого смотрят как на лучшего свидетеля и советника в важнейших делах жизни общественной. Этот человек нужен нам и при рождении, и при смерти: он принимает нас по рождении, он же провожает нас и в могилу. Его привыкли любить и почитать малые дети; даже незнакомые называют его отцом; ему поверяют христиане свои задушевные тайны, свои радости и скорби. Этот человек служит утешителем во время бедности и лучшим наставником во время богатства и счастья: к нему идут бедные, дабы получить от него милостыню, идут и богатые, дабы повергнуть к ногам его что-либо от своих сокровищ, идут те и другие, дабы воспользоваться его советом и наставлением. Не имея чинов и светских преимуществ, он принадлежит одинаково всем классам общества: низшим классам принадлежит своим простым образом жизни, а высшим – воспитанием, учёностью, благородством чувств, внушаемых религией. Словом, – человек, который как бы всё знает, обо всём может сказать и которого слово, облечённое силой благодати и святой веры, внятно говорит уму и сердцу каждого. Человек этот есть священник.

Никто не может сделать людям столько добра, как священник, когда отлично проходит своё служение; но никто не сделает и столько зла, как он, когда злоупотребляет своим званием.

Что такое священник? Это есть служитель религии Иисуса Христа, поставленный для того, чтобы учить народ истинам святой веры, наставлять в правилах доброй нравственности и преподавать дары благодати вверенному его попечению духовному стаду. Эти обязанности священник должен верно исполнять, если хочет заслужить уважение и почтение от людей.

Обязанности священника как учителя и хранителя чистой и святой веры не подлежат нашему исследованию: вероучение, по своей природе таинственное и Божественное, сообщаемое Божественным откровением и приемлемое верой, не допускает никакой критики. Священнослужитель как верующий должен давать отчёт только перед своей совестью и своей церковью. Вот единственный авторитет, который он признает над собой! Как учитель народа просвещённый священнослужитель своей деятельностью может иметь самое полезное влияние на его религиозность.

Во времена тьмы и невежества к чистой и возвышенной вере в христианские догматы нередко примешивалось суеверие. Но суеверие есть злоупотребление веры, и просвещённому служителю религии, которая не боится света, потому что свет от неё исходит, надлежит рассеивать тот мрак, который оскорбляет святость и который в иных людях может возбуждать предубеждение против христианства. Священник обязан уничтожать всякое злоупотребление веры, должен очищать веру своего народа от суеверия и лжеверия; ибо истина не терпит заблуждения.

Ещё прекраснее деятельность священника как учителя нравственности. Христианство есть божественная философия, написанная двумя словами: как история жизни и смерти Спасителя нашего и как учение, заключающееся в тех возвышенных наставлениях, которые Он возвестил миру. Учение и пример – эти два слова христианства соединены в Новом Завете или Евангелии. Священник должен иметь это Евангелие всегда в руках, всегда перед глазами, всегда в сердце.

Добрый пастырь есть живой истолкователь этой божественной книги. Каждое из священных слов её даёт ответ на тот или другой вопрос жизни и заключает в себе практическую мысль, которая освещает и оживляет образ действий человека.

Нет нравственной или политической истины, которая, хоть в зародыше, не заключалась бы в тексте Евангелия. Все новые философии пользовались изречениями его, хотя впоследствии и забывали это; филантропия получила начало своё в учении о любви, которую в первый раз начало проповедовать людям Евангелие и которая составляет главный предмет его; Евангелие возвестило миру свободу, и никакое унизительное рабство не могло устоять перед светом его: законы смягчились, бесчеловечные обычаи уничтожены, цепи пали, – и женщина снова получила надлежащее уважение в сердце мужчины.

В той мере, как слово Евангелия проходило столетия, оно ниспровергало заблуждение и варварство, и можно сказать, что наше настоящее со всем, что в нём есть доброго, со всеми лучшими прежних законами, нравами, учреждениями и надеждами, – есть плод Евангелия, более или менее проникшего в новую цивилизацию. Но его дело ещё далеко не совершилось: закон непрерывного усовершенствования (эта деятельная и возбуждающая идея человеческого ума) есть также закон Евангелия. Евангелие запрещает нам застой и неподвижность на пути добра и требует, чтобы мы постоянно делались лучше и лучше; оно не хочет, чтобы мы отчаивались в успехах человечества, круг зрения которого должен непрестанно расширяться и проясняться; и чем более открываются наши глаза для света, тем более находим в Евангелии утешительного для себя в будущем, тем более открывается нам истин в его учении, – и тем яснее познаём наше назначение.

Священник, таким образом, с этой книгой в руке имеет и разум, и знает истинные начала нравственности, цивилизации и политики. Он только должен раскрыть её, читать распространять вокруг себя то сокровище света и совершенства, к которому ключ вверило ему Провидение.

Но, подобно самому Христу, проповедовавшему учение и запечатлевшему истину его примером Своей жизни, священник обязан наставлять людей и жизнью, и словом. Жизнь должна быть, сколько это возможно для слабой природы нашей, наглядным истолкованием учения или живым словом. Церковь особенно желает видеть в священнике образ жизни, согласной с Евангелием. Священник может иметь недостаток в слове, если природа отказала ему в этом даре; но слово, понятное и доступное всякому, это – его жизнь. Никакой язык человеческий не может быть так красноречив и убедителен, как живая добродетель.

Как совершитель таинств и раздаятель даров благодати, священник должен быть одушевлён любовью. Он имеет дело с людьми, следовательно, должен знать их наилучшим образом; его суду подлежат человеческие заблуждения, раскаяние, человеческие слабости, душевные болезни и нужды, – следовательно, должен иметь сердце исполненное терпения, сострадания, кротости, сочувствия, снисходительности и прощения.

Его дверь должна быть во всякое время отверста для тех, кто его зовёт; его лампада никогда не должна угасать, и посох должен постоянно находиться в руках его. Ему не должно знать ни времени года, ни отдалённости, ни опасностей, ни жара, ни холода, если только он ревностно заботится о том, чтобы принести болящим елей, грешникам прощение, умирающим напутствие. Перед ним, как пред Богом, не должно быть ни бедных, ни богатых, ни малых, ни великих, – перед ним должны быть только люди, то есть братья по несчастьям и надежде.

Впрочем, хотя священник не может отказать в своём служении никому, однакож должен не без осмотрительности предлагать оное тем, кои не уважают или презирают его звание. Навязчивая любовь не столько привлекает, сколько отталкивает и огорчает. Священник обязан во многих случаях ожидать, пока придут к нему или позовут его; он должен всегда помнить, что при той свободе, какой по законам общественным пользуется каждое вероисповедание, человек может давать полный отчёт о своей религии только Богу в своей совести.

В отношении к своим согражданам священник должен, когда дело касается религии, показывать благородную независимость, но вообще вести себя миролюбиво и скромно. Ему неприлично сильно домогаться влияния на общество, неприлично и спорить о преимуществах; его авторитет должен начинаться и оканчиваться – на праге церкви, у подножия алтаря, на кафедре истины, у ложа больных и умирающих. Во всём прочем он есть малейший и незаметнейший из людей.

В отношении к попечению о храме его обязанности ограничиваются теми экономическими распоряжениями, какие позволяет сделать бедное состояние большей части приходов. Простота, чистота, приличие в предметах, относящихся к совершению богослужения, – вот главное, чего священник может требовать для своего храма. Самая простота алтаря имеет нечто досточтимое, трогательное и возвышенное; и эта простота часто производит лучшее впечатление на людей и бывает поучительнее, чем шёлковые ковры и золотые подсвечники, особенно там, где народ видит себя в крайней бедности. Что такое позолота и искрящиеся песчинки пред Тем, Кто распростёр небо и усеял оное звёздами? Блеск христианства заключается в его делах, и самым лучшим украшением алтаря служат поседевшие в молитве и добродетели волосы священника, да ещё вера и благоговение христиан, преклоняющих колена пред Богом отцов своих.

Как человек священник имеет ещё некоторые совершенно общие обязанности, проистекающие из попечения о доброй славе, этом цвете гражданской и домашней жизни, этом благоухании добра. Живя в тихом уединении своего скромного священнического дома, под тенью своего храма, священник должен оставлять оное только изредка.

Ему позволительно иметь виноградник, сад, рощу, а иногда и небольшое поле, и обрабатывать его своими руками; позволительно держать несколько домашних животных для своего удовольствия или пользы.

Из этого убежища труда, покоя и мира священник должен выходить редко для того, чтобы вмешиваться в шумные собрания соседей. Он может только при некоторых торжественных случаях пить из чаши гостеприимства. Но во всяком случае он не должен забывать людей бедных: если по случаю свадьбы или крещения собрались друзья к бедному, то весьма прилично священнику пождать несколько времени за столом труженика и разделить с ним его черный хлеб; остальное же время должен проводить у алтаря или среди детей, которых он учит лепетать катехизис, этот алфавит Божественной мудрости. Вечером, когда раздаётся молитвенный колокол, приятно видеть священника среди занятий, которым предаваться доставляет ему возможность церковная или домашняя библиотека; приятно видеть его тогда с служебником в руке, под деревьями сада или на верху горы, наслаждающимся бальзамическим воздухом нив; приятно видеть, как он из этого величественного храма природы с благоговением и молитвой идёт в храм Божий для богослужения.

Вот образ жизни, вот наслаждения священника! Его волосы поседели, его руки дрожат, когда он держит чашу, его дрожащий голос уже не в состоянии огласить святого места; но этот голос ещё звучит в сердцах. Он умирает; простой камень обозначает место его покоя у врат церковных. Его жизнь кончилась!

Но он обрёл покой в вечности, где и прежде жила душа его; и он сделал здесь наилучшее, что́ только можно сделать здесь: он продолжил проповедь Евангелия, присовокупил к великой цепи служителей веры и благочестия ещё одно звено и грядущим поколениям передал в чистоте веру и закон Божий.

К. С.

Один архипастырь, весьма опытный в обхождении с раскольниками и в деле обращения их к православной церкви, давал следующее наставление священникам, вновь поступающим в такие приходы, в которых есть раскольники: «При домашних собеседованиях с раскольниками не надобно с первого раза затрагивать раскольнические заблуждения и восставать против них словом обличения, и особенно не навязываться на разговор об них, а нужно избирать для собеседования предметы общей христианской нравственности, и преимущественно такие, которые составляют любимую тему раскольников, как говорят, конёк их, например, о пьянстве, о сквернословии, о роскоши, проявляющейся в народных платьях, о молитве, о милостыне и прочем; если же они сами заведут речь о предметах расколоучения, то – от разговора об этом благоразумно и осторожно уклоняться на первый раз». Совет совершенно практический и весьма полезный! Не лишне, мы думаем, каждому священнику принять его в руководство. Первое впечатление всегда очень важно; оно или предрасполагает в пользу нового человека, или поселяет противу него предубеждение и отталкивает от него. Начни с первого раза говорить с раскольниками, особенно с увлечением и силой, о заблуждениях раскола, составляющий задушевное убеждение их, затронь неосторожно эту чувствительную струну их совести, – тотчас возбудишь противу себя нерасположение, предубеждение, поселишь недоверие. Если же оставлять пока в стороне мнения раскола и беседовать с ними на любимую их тему, то с первого раза в них возникнет и мало-помалу укрепится доверие к священнику; у них естественно появится мысль: «Да новый-то священник по-нашему судит». Разумеется, о предметах нравоучения, составляющих любимую тему раскольников, можно говорить с ними без иезуитской хитрости и двоедушия, без преднамеренного потворства их предрассудкам, не делая из комара верблюда и из верблюда комара. При этом необходимо священнику знать, сколько можно более, примеров из житий святых на каждый предмет собеседования, и пользоваться этими примерами к слову и при случае; вообще простой народ любит истории из житий святых, а раскольники в особенности¹⁹⁸. Когда таким образом новый священник мало-помалу войдёт в доверие раскольников, тогда уже исподволь и осторожно может без опасения касаться в своих собеседованиях мнений раскола. После этого он уже с большей вероятностью успеха может действовать на заблуждающуюся совесть отщепенцев, и обратить их к православной церкви.

S. S.

В другое время можно было бы и не каждому из нас останавливаться на этом вопросе, особенно не каждому интересоваться его решением, предоставляя это дело, как и вообще всё более трудное в наших познаниях, школе и науке; но в настоящую пору, когда с разных сторон¹⁹⁹ начинают напоминать, что вот-вот, как говорится, не сегодня, так завтра, должна исполниться или уже и исполняется тысяча лет славянскому переводу Библии, – этого сделать нельзя, – нельзя нам, без сильного опасения подвергнуться справедливому упрёку за неизвиняемое ничем равнодушие к великим памятникам нашей славянской, глубоко религиозной народности, не остановиться на предложенном вопросе и не пожелать разрешить его по той естественно-необходимой причине, что от этого решения, как легко догадаться, зависит решение столько теперь близкого к нам и самого нам современного вопроса о тысячелетнем существовании славянской Библии, так что, не определивши времени перевода этой Библии, никаким образом нельзя определять или назначать и времени исполнения тысячи лет её существования: последнее, как не трудно видеть, строго и необходимо обусловливается первым.

Западные наши родичи – славяне моравские и богемские, по словам одного их соотечественника, написавшего прекрасное письмо из Праги в «Санкт-Петербургские ведомости»²⁰⁰, собираются в настоящем 1860 году праздновать совершившееся тысячелетие их просвещению светом евангельским от святых Кирилла и Мефодия, и вместе с тем отпраздновать тысячелетие и знаменитому переводу Библии с греческого языка на славянский. Значит, у западных наших собратий вопрос о времени перевода Святого Писания на славянский язык решён, то есть у них, как можно заключать по приготовляемому торжеству, признано, что это время должно относить к 860-му году, и вот они, хотя и лишённые многих народных прав и выгод, но, вероятно, поэтому-то и умеющие лучше нас ценить всё, составляющее нашу славянскую народность, и даже всё, относящееся до этой народности, решаются, предваряя о том других собратий, особенно нас – русских, почтить народным торжеством тысячелетнее существование у славян как святой церкви Христовой, так и знаменитого славянского перевода Библии, и тем доказать, сколько они умеют высоко ценить и разумно уважать, вместе с Божественной религией, и этот самый древнейший и самый священный памятник нашей славянской первоначальной письменности, – памятник, так явственно, неизгладимо обозначивший святое, православное крещение славян и так прочно, так незыблемо утвердивший самобытность нашей славянской речи, нашего родного могучего слова.

А мы – русские, что ж? Забыли о редкой древности своего неоценённого сокровища – слова Божия на славянском языке? Уступим нашим западным собратьям в любви и уважении к знаменитейшей и священнейшей славянской древности, – уступим, чтоб не изменить откуда-то приросшей к нам и до сих пор с таким упорством (или, по правде говоря, с такой справедливостью) нам приписываемой беспечности? – Но да успокоится наше национальное чувство и глубоко скрывающаяся у нас привязанность ко всему родному, священному для нас: если захотим, успеем и мы выразить свою радость, своё торжество и благоговейную признательность к благодеющему нам Промыслу, по случаю исполнения тысячи лет славянскому переводу Библии, трудов святого Кирилла и Мефодия.

Такое многотрудное и многосложное дело, как перевод всего Святого Писания с одного языка на другой, очевидно, не могло совершиться как-нибудь скоро, в течение, например, года, даже двух–трех лет. Правда, древнейшие из переводчиков – 72 толковника успели совершить своё дело, перевесть Святое Писание с еврейского языка на греческий, в 70 дней. Но, во-первых, они переводили один Ветхий Завет, и тот – не весь: книги неканонические этого Завета, как уже существовавшие на греческом языке, не имели нужды в переводе; во-вторых, переводчиков было 72 человека, и, в-третьих, главное, они ничем другим не были заняты и всецело были посвящены одному своему великому делу²⁰¹. У святых Кирилла и Мефодия если и были помощники, то в самом ограниченном числе²⁰²; а между тем они должны были переводить не только Святое Писание обоих Заветов, но и богослужебные книги в весьма значительном количестве²⁰³; главное же, кроме этого великого дела, должны были в то же самое время заниматься евангельской проповедью и устройством, а впоследствии (особенно святой Мефодий) и управлением церкви в обширных странах славянских. По всем этим причинам, и сверх сего по свидетельству многих сказаний древности²⁰⁴, а отчасти и по указанию некоторых из древнейших списков нашей Библии²⁰⁵, не имеющих то одной, то другой святой книги, а иногда и целых отделов книг Ветхого Завета²⁰⁶, исследователями славянских древностей²⁰⁷ и признаётся за несомненное, что славянский перевод Библии совершился не вдруг, а постепенно, в течение довольно продолжительного времени, так что между началом перевода и совершенным его окончанием нужно полагать целые десятки лет²⁰⁸, и, при всём этом, как о месте его исполнения, по недостаточности теперешних критических показаний и исследований, ещё нельзя сказать, что оно было одно, и притом совершенно известное; так, в равной мере и по той же причине, невозможно указать и на один какой-либо год, как на такой, в который именно приведён к концу этот великий труд. Почему, решаясь найти год, в который Святое Писание переведено на славянский язык, и решаясь с тем, чтобы определить для себя время исполнения тысячелетнего юбилея сему переводу, не будем искать года, в который окончательно исполнен славянский перевод всей Библии, в теперешнем её составе, а постараемся определить время, в которое именно начат, и, потом, в которое доведён до известной необходимой полноты славянский перевод Библии.

По редкому счастью в деле разыскания о древней хронологии, необходимые пособия и отчасти даже как бы прямые указания к такому, а не другому решению этого вопроса встречаем в трёх²⁰⁹ древнейших сказаниях: одном, принадлежащем черноризцу Храбру, почти современном самому переводу²¹⁰, и в двух (паннонском жизнеописании святых Кирилла и Мефодия, и блаубейернской легенде) – весьма близких ко времени этого перевода²¹¹. Первое и второе из сих сказаний представляют надёжные средства – разрешить первую часть нашей задачи; а третье – то же или почти то же самое сделать с последней её частью. Этими средствами мы и воспользуемся для решения предложенного вопроса.

Черноризец Храбр в защитительных ответах своих²¹² о славянских письменах, объяснивши, что эти письмена (буквы) и преложение (священных) книг (новыми письменами, на новый – славянский язык) сотворил святой Константин философ и Мефодий брат его как бы нарочито для полной определённости рассматриваемого события (изобретения славянских букв и начала священных славянских переводов), самое время его исполнения определяет так: «Аще вопросиши: в кое время (событие совершилось)? то вси тебе возвестят и скажут, что (совершилось) во времена Михаила царя греческого и Бориса князя (болгарского), и Коцела князя блатьньска²¹³, в лето от создания вьсего мира ҂ѕ^ное и т҃ и ѯ҃ и г҃^е».

Яснее и удовлетворительнее такого определения редко можно что-нибудь и встречать в хронологических показаниях древних летописей. Этот ҂ѕт҃ѯ҃г҃ (6363) год от сотворения мира, очевидно, соответствует 855 году по Р.Х. К тому же времени относятся и упоминаемые Храбром царственные лица, как современники рассматриваемого события²¹⁴. И что Храбр в этом месте своего сказания говорит именно о начале, а не о продолжении или окончании славянского перевода Библии, в том совершенно можно убедиться не только связью речи самого сказания в приведённом месте²¹⁵, а прямыми свидетельствами паннонского жизнеописателя святых Кирилла и Мефодия²¹⁶, вполне согласными с самым ходом как обстоятельств перевода, так и событий в жизни наших знаменитых переводчиков Библии. Следовательно, этот 855 год и есть тот самый, в который изобретены святым Кириллом наши славянские письмена и положено начало знаменитому переводу Библии с греческого языка на славянский. С таким заключением согласны и свидетельства сербских и болгарских временников, собранных и рассмотренных Шафариком²¹⁷ и указывающих на 855 год, как на время, с которого именно началось правильное славянское письмо и правильное книжное (через священные боговдохновенные книги на родном, понятном языке) просвещение славян светом евангельским.

В котором же году дело перевода священных книг святыми Кириллом и Мефодием доведено до желанной и, по тогдашним обстоятельствам, необходимой полноты? Этот год, столько теперь важный для нас, по своему значению в определении тысячелетнего юбилея славянскому переводу Библии, важный особенно после того, как год такого же юбилея началу этого перевода, очевидно, пропущен нами – славянами безвозвратно, а юбилеарное тысячелетнее время полному, совершенному окончанию перевода слишком ещё удалено от нас, этот год, к сожалению, уже не определяется в древних сказаниях так ясно и прямо, как начальный, сей час указанный, год славянских переводов у Храбра, и до определения его не иначе можно доходить, как путём наведения и различных исторических соображений, на основании тех или других памятников древности. Этим путём, по указанию самой необходимости, и пойдём к своей цели.

Древнейший, почти современный святому Кириллу, сказатель о его житии, передаёт нам в своём сказании²¹⁸, что сей великий просветитель славян, по прибытии с братом своим Мефодием из Царьграда в Моравию, немедленно начал перелагать по-славянски весь церковный чин; а другой, тоже древнейший, повествователь²¹⁹ присовокупляет к сему, что святые братья-переводчики, «проведши у моравов, в проповедании Евангелия, вящше нежели четыре лета, когда, по вызову грозного папы Николая I, отправлялись в Рим для ответа за свой перевод, оставили моравам действительно переведёнными вся книги, потребныя к церковному правилу»²²⁰. Таким образом, время между прибытием святых проповедников из Царьграда в Моравию и отравлением их из Моравии в Рим полагается, в древних сказаниях, таким периодом, в который священные славянские переводы доведены были до известного рода полноты, определяемой потребностью церковного правила. К такому, а не другому заключению приводят и самые события, здесь указываемые. Моравский князь Ростислав, нитрийский Святополк, блатнянский Коцел призывают к себе славянских проповедников именно для того, чтобы они проповедывали народу Евангелие не по обычаю западных проповедников, то есть на непонятном для народа латинском языке, а так, как требует польза и самое свойство евангельской проповеди, то есть на народном, славянском языке²²¹; следовательно, прибывши в Моравию на такую, уже наперёд, так сказать, обусловленную проповедь, святые просветители славянские, если бы и не имели в готовности необходимых для проповеди и богослужения славянских священных и богослужебных книг, тотчас и прежде всего должны бы были об этом позаботиться, и это тем легче было им исполнить, что начало великому делу – переводу священных книг с греческого языка на славянский положено было ими, как мы видели, гораздо раньше, ещё в 855 году и что, на пути из Константинополя в моравскую землю, у придунайских болгаров, они уже имели опыты, так сказать, славянской проповеди для славян²²². С другой стороны, если весть о славянских священных переводах доходит до Рима и даже возбуждает там тревожные опасения²²³, то, значит, переводы к тому времени достигли уже значительных размеров и слишком уже значительно были распространены по обширным странам славянским.

Вот почему два эти события из жизни святых Кирилла и Мефодия, то есть прибытие их из Царьграда в Моравию, потом отбытие из Моравии в Рим, сами собой и как нельзя яснее говорят, что именно к их времени нужно относить доведение священных славянских переводов до такой полноты, которая требовалась церковным правилом. В котором же году равноапостольные просветители наши прибыли в Моравию и потом в котором из Моравии отправились в Рим? Год прибытия их в Моравию с давних времён²²⁴ определяется годом пришествия их же из Моравии в Рим; а этот последний получается из следующих соображений, по указанию блаубейернского повествования о святых Кирилле и Мефодии. В этом повествовании говорится, что святые проповедники славянские по прибытии своём из Константинополя, проведши в Моравии в проповедании слова Божия четыре года с половиной, отравились из Моравии в Рим по требованию папы Николая I; но когда они пришли в Рим, то грозного папы уже не застали в живых, а были встречены его преемником, Адрианом II, который и вёл с ними переговоры, по делу их проповеди славянским народам. Год же смерти папы Николая I и восшествия на римской престол его преемника, Адриана II, в летописях восточных и западных замечен очень хорошо: это есть 867 год, при окончании своём²²⁵. Следовательно, этот-то 867 год и есть год прибытия святых Кирилла и Мефодия в Рим и также – год отбытия их, по этому последнему случаю, из Моравии. Теперь, исключивши из числа 867 четыре года с половиной, проведённые святыми проповедниками в Моравии до отправления их в Рим, получаем 863 год в его половине или даже и в начале²²⁶ как такой год, в котором святые Кирилл и Мефодий именно прибыли из Константинополя в Моравию и с которого, следовательно, началось дело доведения священных славянских переводов до известного полного состава, и если это дело не было доведено до своего конца в том же 863 или следующем 864 году, то никак не протянулось дальше 867 года, в котором, то есть, святые переводчики отправились в Рим, так что присовокупивши к 4½ годам первоначального пребывания их в Моравии пятый – предыдущий год, проведённый ими в проповедании слова Божия болгарам²²⁷, когда тоже требовалось предлагать это живоносное спасительное слово на живом народном (то есть славянском) языке, получаем 862–863–867 годы как такое время, в которое мы должны предположить поконченным перевод всех священных книг, потребных к церковному правилу.

Что разуметь под этими последними словами? Как, то есть, понимать выше приведённые выражения двух летописей²²⁸: весь чин церковный, все потребные к церковному правилу книги, которые святые Кирилл с Мефодием переложили по-славянски между 862–863–867 годами? Эти выражения сами собой и, так сказать, сами за себя говорят, что под ними из числа библейских книг не другие какие-либо должно разуметь, а непременно те, которые как в древние времена употреблялись, так и ныне в православной церкви употребляются при богослужении, именно: все книги Нового Завета (за исключением разве Апокалипсиса), из Ветхого же Завета: псалтирь и так называемые паремийные чтения, довольно, как известно, многочисленные и заимствуемые из разных священных книг²²⁹.

Вот что великий начинатель наших славянских переводов при пособии знаменитого брата своего Мефодия, несмотря на великие апостольские труды свои, успел из священных библейских книг перевесть с греческого языка на наш древний славянский язык. Несвоевременный вызов в Италию прекратил его дальнейшие апостольские и учёные труды; а за сим скоро прекратилась и самая его жизнь: он умер в Риме 14 февраля 869 года, завещавши неутомимому споспешнику своему и брату, святому Мефодию, неослабно продолжать великое дело просвещения славянских народов.

И этот второй апостол из наших славянских апостолов свято исполнил завещанное святым братом его: возвратившись в покинутые им поневоле славянские земли, он ещё около 20 лет трудился в сеянии там слова Божия; несмотря на различные происки и козни завистливых проповедников запада, успел приобщить к истинному стаду Христову всех²³⁰ южных и юго-западных славян; был от самого папы рукоположён во архиепископа и около 872 года великое дело славянского перевода Библии довёл почти до конца, именно, к переведённым ещё прежде: Новому Завету и псалтири с паремийником, присовокупил перевод остальных канонических книг Ветхого Завета²³¹, так что, покинувши земное своё отечество и переселившись в небесное, 6 апреля 885 года, он из всей Библии оставил непереведёнными²³² лишь одни неканонические книги Ветхого Завета²³³.

Вот что на основании более известных ныне памятников нашей древности можно сказать о времени перевода славянской Библии. В заключение, для лучшего уяснения всего сказанного, вот вкратце и в совокупности ответ на предложенный нами вопрос: в котором году святые Кирилл и Мефодий перевели Святое Писание с греческого языка на славянский? В 855 году святой Кирилл вместе с изобретением славянских букв положил начало славянскому переводу Библии; в 862 (если ещё не в 861) году при пособии святого брата своего Мефодия он перевёл часть Нового Завета и кое-что из Ветхого, – так называемые в летописях избранные для праздничного богослужения чтения из Священного Писания, то есть Евангелия, Апостолы и паремии с кафизмами, на великие праздники и особенно знаменательные времена церковного года и по церковному чину; в 863–867 годах было переведено из Святого Писания всё потребное для этого чина, все библейские в течение года чтения при богослужении, то есть все Евангелия, все послания с деяниями апостольскими, все псалмы и паремийные чтения из ветхозаветных священных книг; около 872 года святой Мефодий присовокупил ко всему этому, кроме Апокалипсиса, перевод всего остального Ветхого Завета, за исключением неканонических книг, переведённых уже в последующие и позднейшие после святых братьев-переводчиков времена.

Который же из всех этих годов (разумеется, за исключением 855-го, теперь невозвратно и так непростительно нами пропущенного) принять за основание для празднования тысячелетнего юбилея нашей славянской Библии, и, таким образом, в котором году совершить самое это празднование как истинное торжество нашей славянской народности, нашего святого, спасительного православия? За 14 лет пред сим в учёном отечественном сочинении²³⁴: «История христианства в России до равноапостольного князя Владимира» между прочим²³⁵ подана была мысль – тысячелетний юбилей славянского перевода Библии соединить с юбилеем тысячелетнего существования великого нашего отечества, и, значит, основным годом в хронологии этого перевода признать год основания отечества нашего, то есть 862-й, а самое торжество юбилея совершить в близком к нам 1862-м году. Прямым основанием для такой мысли и сильнейшим побуждением к её принятию, очевидно, служит удобство торжества от соединения двух торжеств в одно, и особенно удобство для торжества библейского – общего всем славянам от присоединения его к торжеству отечественному – собственно нашему русскому. И действительно, побуждение слишком сильно и увлекательно, и мы, справедливо увлекаясь им, желаем тысячелетний юбилей нашей Библии праздновать вместе с тысячелетним юбилеем славного отечества нашего, в 1862-м году.

В каком месте праздновать, и как праздновать? – Богемский собрат наш в упоминаемом у нас в начале письме своём распоряжение празднеством и успешное исполнение празднества поручает Москве, как городу славянскому по преимуществу и выражает полную надежду на её просвещённое и великодушное участие в общем всем славянам деле. Такую надежду и доверчивость можем питать и мы – киевляне, с прибавлением обещания – принять посильное участие в предстоящем торжестве, близком сколько теперешнему сердцу России – Москве, столько и древней матери градов российских – Киеву, где впервые, ещё при самом начале озарения России светом евангельским, раздались первые глаголы живота вечного в живой, могучей речи славянской.

Чем всего лучше ознаменовать, увековечить будущее наше религиозно-народное торжество? – Тот же наш богемский собрат по случаю этого торжества предлагает составить премию за лучшее решение вопроса: «Как развивалось славянство, и каким способом возможно соединение литературных атомов после тысячелетней кристаллизации?» – Не входя в подробное рассуждение об этом, не из чуждой нам дали предложенном вопросе, заметим только в заключение, что памятник тысячелетию славянского перевода Библии должен по характеру своему хоть сколько-нибудь (если не вполне) соответствовать характеру самой Библии: как Библия, выражаясь справедливо принятым у нас для этого способом выражения, вечна, как заключающая в себе глаголы живота вечного, в существе неизменна; так и памятник её тысячелетнему существованию на славянском языке должен хоть сколько-нибудь (если не совершенно) удержать и выразить этот характер вечности, прочности, а не исчезнуть и не испариться тут же, как испаряется та влага, которая расходуется при подобных торжествах. – Русский усердный пастырь найдёт довольно средств (не говоря уже о тех, какие предложены в № 3 «Руководства для сельских пастырей» за настоящий 1860 год) – достойно чем-либо почтить и ознаменовать предстоящее всем славянам общее торжество наше как торжество самого православия и непоколебимости единой святой, истинной церкви Христовой.

священник И. Оглобин

В великом княжестве познанском, в местечке Миелжине приходской священник Кошутский основал общество служительниц Богородицы для попечения о сельской школе и намерен основать новициат, из которого и другие деревни могли бы получать таких служительниц для обучения детей и нравственного воспитания всего сельского общества.

Задача и цель этого общества состоит, как сказано, в религиозном служении сельскому народу. В члены его поэтому избираются большей частью девицы сельские, скромные, благочестивые дочери хозяев или сироты, желающие посвятить себя исключительно на служение сельским детям и всему деревенскому населению. При поступлении в общество девицы дают обеты монашества на три года; по истечении этого срока они могут, если пожелают, вступить в брак; если же пожелают остаться в обществе, то возобновляют первоначальные обеты. Приходское общество состоит из трёх девиц. Две из них поочерёдно ходят на барщину, исполняя все повинности крестьянские, а третья остаётся при школе и обучает детей чтению, письму, катехизису, святой истории, живописи и пению. Каждая наука имеет свои дни и часы в неделе.

Влияние этих сестёр простирается не только на школу, но и на весь приход, и притом в значительных размерах. Нужно видеть, пишет познанский корреспондент, как они вместе с народом работают и вместе молятся. Соблазнительные слова, к которым так привык наш народ, не слышатся там, где участвуют в работе сёстры. Народ уважает их и во время работы читает вместе с ними молитвы (róźaniec). Если кто из работающих показывает лень или сделает какую-нибудь непристойность, сёстры тотчас кротко замечают ему.

Владелец деревни даёт от себя для школы и помещения сестёр дом с огородом. Бо́льшая комната назначена для класса; в ней стоят скамьи и в углу икона Богоматери. Меньшая комната назначена собственно для сестёр; в ней находится стол, три стула, три кроватки, деревенская печка, – всё просто, по-сельски! Миска, тарелки, ложки, – всё деревенское! От владельца же отпускается на содержание сестёр: 20 талеров, 12 корцов ржи, по 2 корца каждого вида яринного хлеба, земля под картофель, корова и всё необходимое для обзаведения хозяйством. За это сестры обязаны отбывать владельцу еженедельно три дня барщины, а в другие три дня работать ему же за определённую плату, так что они никогда не остаются без дела и одёжу и другие необходимости имеют из собственного труда. Кроме указанных предметов, владелец обязан доставлять отопление и обработать землю под картофель. Форма и материя платья у них остаётся та же, как и у всех поселянских девиц; но в отличие от последних они носят на груди крест, у пояса чётки, и платье – цветов белого и голубого.

Владельцы со всей охотой поддерживают это учреждение. Господин Эдуард Бояновский первый учредил такое общество в своём имении Грабоноге. Он учредил в Миелжине даже новициат для воспитания таких служительниц. Годовое содержание каждой воспитанницы обойдётся здесь в 20–30 талеров. Желающих поступить в этот новициат оказалось столько, что многим приходится отказывать.

На обязанности сестёр лежит также ухаживание за больными в деревне.

(Pamiętnik religijno-moralny, 1860. Czerwiec, pag.670–674).

Елеазаровой пустыни игумена Памфила с братией о Христе благословение наместнику государей, великих князей, в Пскове, и всем начальствующим. – По слову божественного апостола Павла к Тимофею, мы должны воссылать молитвы Богу, Пречистой Богоматери, чудотворцам и всем святым о благоверном государе, великом князе Василии Иоанновиче, всея России, о державе христолюбивых князей наших, о христолюбивом воинстве, о порядке и благоденствии, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте (1Тим.2:2). Посему я, богомолец ваш, государи мои, о всём благословляю вас и умоляю вашу власть, с любовию, ради Господа, послушайте простого слова моего: ибо вам от Бога и государя, благоверного великого князя нашего, вручена власть и держава в городе сем Пскове; покажите страх ваш пред Богом, как православные христиане. Когда приближается великий день Рождества Предтечи, то прежде наступления праздника колдуны, (очавницы)²³⁷, мужи и жены, занимающиеся чародейством, идут на луга и болота, в пустыни и дубровы, и ищут там смертоносной травы и отравляющего желудок зелья на пагубу людям и животным²³⁸. Жёны копают там дикие коренья на потворение мужьям своим, и всё это делают они ко дню Предтечи, при участии диавола, с приговорами сатанинскими. Когда же наступит самый праздник Рождества Предтечи, то во святую ночь ту приходит в движение едва ли не весь город, и в сёлах беснуются, при звуках бубнов, труб и струпной музыки, с различными нелепыми сатанинскими играми, – жёны и девы плещут руками и пляшут, кивают головами, кричат неистово, поют все скверные, бесовские песни, ломаются спинами, скачут и топают ногами²³⁹. Здесь-то глубоко развращаются взрослые и невинные отроки, здесь похотливо смотрят они на шатанье жён и дев, здесь оскверняются замужние женщины и растлеваются девицы. Что же это совершается в городах и сёлах? Подлинно, в это время сатана величается: это идольское празднование, сатанинская радость и веселие; в нём ликует и величается диавол, торжествуют в людях служители его; оттого и поднимают всякие бесчинные игры, как бы в поругание и бесчестие Рождеству Предтечи, в укор и посмеяние дню его, и, не понимая истины, совершают это бесовское празднование, как древние идолослужители. И так ежегодно сатана призывает к обычаям, отзывающимся идолослужением; как бы жертву приносят, и празднование как бы полно всякой скверны и богопротивного беззакония, когда день великого Предтечи празднуют по древним обычаям. Так древле согрешили люди, не восхотели хранить закона, седоша ясти и пити и восташа играти, и прогневали Бога своими беззакониями, – и потребил их Господь от земли в тот день²⁴⁰. Нам же, православным христианам, по божественному апостолу, должно праздновать день рождества великого Иоанна духовно, в молитвах, пощении и братолюбии, не в козлогласовании и пиянстве, не любодеянии и студодеянии, не рвением и завистию: но да облецемся Господем нашим Иисусом Христом, и плоти угодия не творим в похоти (Рим.13:13, 14). То же и пророк Иеремия сказал: Наконец возглаголю на язык и на царство. Аще обратится язык той от всех лукавств своих, то раскаюся о озлоблениях, яже помыслих сотворити им. И аще сотворят лукавое пред очима Моима, еже не послушати гласа Моего: то раскаюся о благих, яже глаголах сотворити им (Иер.18:7–10). Бог гневается и грозит, когда мы согрешаем и презираем повеления Его. Если же обратимся к Нему, не наведёт на нас томления и обиды. Итак, умоляю вас, государи мои, благочестивые власти, грозная держава христолюбивого государя нашего, мужественно уймите от такого начинания идольского служения богозданный народ сей, совершающих скверные бесовские игры в день Предтечи: да молитвами сего великого предстателя вселенной, Иоанна Крестителя, милостив будет и щедр, и оставит грехи наши в страшный день праведного суда Своего Господь наш Иисус Христос, Ему же слава со Отцем и с Пресвятым, Благим и Животворящим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Один грамотный и начитанный раскольник обратился к православной церкви и два–три года исполнял христианские обязанности: в церковь ходил, на исповеди бывал и к святому причащению приступал каждый год. Через три года он снова уклонился в раскол. Епархиальным начальством поручено было сначала тому, потом другому лицу сделать ему увещание. Когда его спрашивали, что побудило его уклониться от святой церкви, он отвечал: «У вас в церкви не врачуют, и я бесполезно искал врачевства моих грехов в вашей церкви». – Как не врачуют? – «Не налагают епитимии. Три года я ходил на исповедь и к причастию, сначала к тому священнику, потом к другому и даже к третьему; я думал, что если один священник не наложил епитимии, то не наложит ли другой, – и ни один из них не наложил. Ваша исповедь нисколько не уврачевала моих язв греховных». – Да почему ж ты знаешь это? Ведь покаяние есть таинство, а в таинстве действует благодать Божия тайно. Как же ты проник тайну? – «Я это чувствую; мне говорит это моя совесть». – Так тебе следовало попросить духовного отца об епитимии, и он бы тебе дал. – «Мне ли учить учителя? Видно ли, чтобы овца указывала пастырю, чтобы больной давал совет врачу?» – Трудно было дознать и решить, действительно ли это было причиной уклонения его в раскол, или, скрывая настоящую причину, он выставлял это обстоятельство только мнимым предлогом, чтобы вину своего уклонения сложить на священников. Как бы то ни было, но такой отзыв нам – священникам не следует оставлять без внимания и без урока для себя. Обыкновенно до обращения к святой церкви раскольники исповедываются своим наставникам, и притом почти всегда по скитскому покаянию, которое служит у них формулой исповеди. Наставники их, принимая исповедание грехов, всё-таки понимают, что разрешения они дать не могут, и поэтому разрешительной молитвы не читают, а врачуют своих исповедников епитимиями. Такой образ исповеди поселяет в раскольниках убеждение, что епитимия составляет главную и безусловно необходимую принадлежность таинства покаяния, без которой и исповедь не в исповедь, и что прощение грехов даётся Богом после того, как человек исполнит епитимию. К этой мысли они так привыкают, что после воссоединения с церковью сохраняют свой прежний взгляд на таинство покаяния. Побывал такой человек на исповеди, получил разрешение грехов от духовника именем Иисуса Христа, но ему не дал духовник епитимии, – и вот совесть его смущается, ему думается, что он во врачебнице покаяния не уврачевал своих грехов, что если ему не дано епитимии, то не дано и прощения. Это приводит к мысли, что людям, обратившимся от раскола, особенно грамотным и начитанным, и тем, которые имеют религиозное настроение, нужно всегда давать епитимию для успокоения их совести. Пусть не будет у иного на совести тяжких, смертных грехов, требующих духовного врачевания епитимьёй; но и за обыкновенные грехи немощи человеческой можно налагать соответственную и епитимию, небольшую и лёгкую, но всё-таки налагать. А без того, пожалуй, не один указанный нами раскольник подумает и скажет, что во врачебнице не врачуют.

Повреждение обрядности в южнорусской митрополии в период, предшествовавший введению в ней унии, ещё не свидетельствовало об утрате ею начал истинной церкви Христовой; – оно коснулось только наружной стороны обрядов, не искажая духа и характера их, и зависело от случайных причин и условий. Народ коснел в суеверии и предрассудках, не мог дать отчёта в своих верованиях, понять значение того или другого обряда, тем более не мог определить догматического различия состоявших в борьбе православного и римско-католического исповеданий. Но, с одной стороны, он твёрдо убеждён был, что его вера – вера древняя, православная, с другой, он видел, что католичество не то, что православие, что католики враги его. Значит, нужно было только показать ему это чистое православие, открыть опасность, угрожающую ему, чтобы искры, сокрытые в сердце его, превратились в неугасимый огонь ревности по вере отеческой. С другой стороны, от Григория Самвлака до Гедеона Балабана от Даниила Острожского до незабвенного потомка его князя Константина Острожского, от обличителей Исидора (в Галиче, Холме, Киеве) до обличителей брестской унии, всегда были в церкви русской ревнители истинного учения и духа её. Собор 1509 года сильно обличал зло, произведённое подаваньем и инвеститурой²⁴¹. «Чин како приимати приходящих в православную церковь от латин», всегда бывший в требниках южнорусских, ясно говорил православным, как чужды для них должны быть особенности латинские²⁴². Итак, южнорусская церковь среди всех бедствий и искушений никогда не теряла истинного характера своего, своего восточного благочестия. Но это твёрдое убеждение сынов её в своём православии, их заботливость о порядке в церкви не положили преграды беспорядкам, произвели только порывы, попытки к исправлению обрядности, и ни одного законченного дела. Это потому, что не все готовы были на высокое самоотвержение – идти в деле исправления беспорядков против всех планов противников и вызвать их на решительную борьбу; даже между представителями церкви являлись по временам такие лица, которые увлекались мирскими интересами, и из-за них готовы были изменить православию. В таком расположении находилось православное южнорусское население, когда среди него явился константинопольский патриарх Иеремия (1589 год). Русская церковь увидела в нём представителя чистого восточного православия и решительно была возбуждена им к исправлению повреждённой обрядности. Правда, с одной стороны, недостаток самостоятельного образования в членах православной южнорусской церкви, с другой, – введение унии и открытое стремление папистов, и в частности иезуитов, унизить и совершенно подавить православие много препятствовали успешному исправлению церковных беспорядков, но не могли уже остановить зародившегося стремления к такому исправлению.

Патриарх Иеремия, возбудивший это стремление, сам определил цель и характер оного. Обличив празднование пятницы и полога Богоматери и «иные безместия», он остановил общее внимание на недостатках в обрядах и религиозных обычаях²⁴³. В лице митрополита двоежёнца и недостойных настоятелей и священников, поразив зло, произведённое инвеститурой и подаваньем, он положил начало уничтожению внутреннего препятствия к исправлению указанных недостатков. Повелев учреждать ежегодно соборы, благословив училища, братства, типографии и проч., он указал в них верные средства к исправлению. Совершив перемены в обрядности и управлении южнорусской церкви в духе древнего восточного православия, он показал, что характер всех исправлений должен состоять в возвращении обрядности древней чистоты, по образцу церкви греко-восточной. Вся последующая деятельность южнорусской церкви в исправлении церковной обрядности представляет строгое исполнение сего плана и развитие сих начал. Собор в Бресте, созванный по распоряжению патриарха Иеремии 1590 года, обратил внимание главным образом на «великое разногласие церковных действий» и поручил исправление требника деятельнейшему из тогдашних архипастырей, львовскому епископу Гедеону Балабану.

Что же сделано для православной обрядности Гедеоном Балабаном и продолжателями начатого им дела? Каким путём шли исправители к своей цели, и какое значение имели их труды? – В 1606 году явился требник Гедеона Балабана²⁴⁴. Сущность и характер сего труда издатель сам объясняет в предисловии к своему изданию: «Имея в памяти порученное мне (на соборе брестском) дело [то есть исправление требника], я собрал много требников от здешних пределов, от земель: валахской, молдавской и сербской, но в них я нашёл великое разногласие, и об этом много скорбел. В этой скорби я обратился к блаженнейшему Мелетию, патриарху александрийскому.., заведывавшему тогда и константинопольским престолом, извещая его о несогласии и неисправности наших славянских книг, произошедшей или от невежества переписчиков, или от других каких-либо причин, умоляя его прислать мне греческий евхологион, в котором я мог бы найти согласие церковных восследований. Не презрев моления моего, он и прислал мне служебник и сию книгу требник, тщательно исправленный по древним требникам святой горы, и, подписав своей рукой, повелел изобразить его в общую пользу великоименитого русского народа… Но я увидел нужду и в том, что в наших старых требниках находится, то есть как принимать от различных ересей приходящих к святой кафолической и апостольской церкви, освящение великого мира и проч., и потому повелел внесть в свой требник и сии восследования»²⁴⁵. Таким образом, первый шаг в исправлении требника представляет обращение к церкви греко-восточной. Однако же издатель, признавая в требниках своей церкви «великое разногласие», не находит в них ни ересей, ни совершенного искажения, а напротив, многие обряды, в них одних заключающиеся, почитает необходимыми для православного богослужения и свободно вносит в свой требник. Такое же отношение к своим требникам он показывает и в составе обрядовых восследований. Извиняясь, что в служебнике своём (1604 года) касательно проскомидии, частей хлеба, на дискосе полагаемых, и проч., поступил несогласно с древними рукописными служебниками²⁴⁶, он в требнике удерживает частные обычаи и молитвы, которых нет в требниках греческих, так, например, разрешительную молитву преподобного Феодосия Печерского²⁴⁷, молитву бабе, приемшей отроча²⁴⁸, молитву патриарха Филофея в вечерне Пятьдесятницы: «Царю небесный, Утешителю, Владыко собезначальный…»²⁴⁹, молитву Илариона, митрополита Киевского, известную своей общеупотребительностью в русской церкви до 17 века²⁵⁰; допустил обливание в обряде крещения (с. 33). Если иногда в составе обрядов поступают против обычаев, существовавших на Руси, согласно с требником Мелетия, то оговаривается и не вменяет сего в непременное правило; так, после первой стихиры Иоанна Дамаскина, в мирском погребении, полагает следующее примечание: «Аще ли хощеши пети и прочая стихиры, смотри в мнишеском проводе. Мы же положихом зде якоже есть в евхолоику святейшаго Мелетиа патриарха неотменно» (с.253). В восследовании великого освящения воды в день Богоявления, перед молитвой: «Тройце пресущественная...» делает следующее замечание: «Ведати подобает, яко настоящая молитва чтется убо в неких. В велицей же церкви и в святей горе не глаголется. Ты же аще хощеши ю чести, по скончании вышеписанныя молитвы, глаголи велегласно» (с.289), – и следует самая молитва. Ещё резче обозначается отношение издателя к славянским требникам в языке требника его. Язык этого требника во многих местах отзывается стариной. Повсюду в нём орфография прежнего времени: – юсы, придыхания вместо беглых гласных о и е (съдръжиши, пръси, исплъни...), гласные твёрдые вместо мягких (языкы, архангелскыя, моа, твоа, содеах…), и мягкие после шипящих (чяда, чюду, нашю, душю, идошя...). Обороты речи также древние, например: «Господи Боже наш, иже в четыредесятый день младенец законному храму принесеся от Мариа неискусобрачныя Матере, и на объятиях праведнаго Симеона прият...» (молитва жене в 40-й день по рождении младенца, с.91), или же: «Господи Иисусе Христе, яко лоза сый истинная, и Отец твой делатель. Ты и апостолы нарек рождиами. Ты Израиля изгна, и в место их языки насади...» (с.533). Итак, издатель в основу своего текста положил древний славянский текст. Далее: в отделе молитв «на всяку потребу», заключающем в себе до 50-ти малых потреб, также в восследованиях: «В нашествие варвар», «На заключение людей» и «В мор» издатель делает на полях против некоторых слов поправки или пояснения, так, на с.533 против слова: углуби (милость на нем…) на поле стоит: вкорени, на с.540 против слова: (сподобивый) плавати (со святыми своими ученики...) стоит: пловети, на с.542 против слова: (коварства) лукавых (человек) стоит: проныри, на с.548 ковчег – киот и проч. Отсюда видно, что весь этот отдел издатель буквально взял из готовой уже рукописи, сделав только пояснение некоторых слов, казавшихся ему неясными для современников. Встречающиеся в молитвах на всяку потребу слова сербские: крътица, гъгриица (моль), връпела възлудова (неподобная…) и другие заставляют предполагать, что весь этот отдел или большая часть его взята, быть может, из рукописи сербской. Но по местам в языке требника есть и современные формы южнорусского наречия, например, за молитв святых отец (с.155–206 об.) вместо «молитвами святых отец» за Богородица молитвы... (с.486) июда (с.197 об.), чловек (с.399 об. и другие), яко по суху ходив израиль (с.568 на об.) и другие. Значит, издатель пользовался и списками, писанными в позднейшее время в южной Руси, или же исправлял только древние. Вообще, он не следует одним грамматическим правилам; употребляет, например, моа и моя, нашъ и нашь, октения и эктения, Богородицѫ и Богородицю, в одних местах ставит ы вместо и, в других правильно, и проч. Таким образом, с достоверностью можно полагать, что стрятинский требник не переведён с требника патриарха Мелетия (хотя в заглавии его и сказано, что он переведён с греческого), а составлен под руководством его: издатель, не следуя исключительно ни русским, ни сербским, ни молдавским и валахским спискам, не передавая буквально текст греческий, смотрел на все списки как на материал, обращаясь в случаях сомнительных к требнику греческому. – Чем же руководствовался он при выборе из сих редакций статей для своего требника? Тех из современников и соотечественников Балабана, которые упрекали его в склонности к Риму²⁵¹, обличает уже то одно, что он, признав «великое разногласие» в требниках славянских, тотчас обратился к требникам греческим, как единственному средству примирения этих разногласий. Из явного противодействия Риму, он внёс в свой требник чин «Како приимати приходящих от латин к нашей православной вере» (с.49–52). Если он допустил в обряде крещения обливание, то сделал это, как сам замечает, из уважения к нужде его в некоторых случаях, именно при крещении младенцев, «занеже блюсти залитися младенцу» (с.33); «аще ли», продолжает, «есть смыслен крещаемый, погружает (иерей) его в три погружения». Явно, что в обоих случаях устранён авторитет латинян, которые признают обливание существенным способом крещения. Не поставлял издатель исключительным руководством для себя и русскую старину; потому что, как сам сознаётся, в последовании проскомидии и правиле касательно расположения частиц на дискосе поступил против древних русских служебников²⁵². Но нет сомнения, что в этом последнем случае он сообразовался с существовавшим в его время обычаем в южнорусской церкви, к авторитету же Иеремии и книг греческих, присланных ему Мелетием, прибёг только как к оправданию и поверке этого поступка. Значит, Гедеон Балабан, внося в свой требник те или другие чины и последования, давая им такой или иной состав, соображался с практикой греческой церкви, её требниками и служебниками, и в то же время не отвергал тех религиозных обычаев, обрядов и молитв, которые существовали в его время в южнорусской церкви, но не были занесены в требник патриарха Мелетия. Одни из них были ещё в первые времена русской церкви, как, например, разрешительная молитва преподобного Феодосия Печерского, – обряд на принятие в православную церковь латинян, означенный и в требнике Иосифа Солтана и по составу своему одинаковый с обрядом, изложенным в вопросах Кирика²⁵³; другие явились впоследствии, например, обливание, приобщение агиасмой, молитва Филофея, молитва бабе, приемшей отроча и проч. Все эти молитвы, обряды и обычаи приняты были в общем мнении православного населения юго-западной Руси и не противоречили греческим религиозным обычаям, а потому принял их и Балабан, исключив прочее, не подходившее под эту меру. Точно так же поступал он при выборе и всех прочих статей в требнике. Таким образом, весь труд Балабана, вообще можно сказать, представляет попытку к примирению «великого разногласия церковных действий» в южнорусской митрополии посредством взаимного соглашения их под руководством требника греческого. Очевидно, откуда явился такой характер в требнике стрятинском и какой взгляд давал он русским на обрядность их церкви. Он показал всем, и противникам, и православным, что чин русской церкви не вконец расстроен, что возможно самостоятельное исправление всех повреждений, что для сего должно, на первый раз, собирать всё, что есть общего в русской церкви, и в случаях сомнительных прибегать к требникам греческим. Тем, которые по стремлению к совершенной чистоте обрядности сомнительно смотрели на восследования, утратившие имена своих составителей, Балабан представлял авторитет церковного предания как основу для всех чинов церковных²⁵⁴. Но прежде издания требника своего Балабан представлял его на рассмотрение собору священников русских и, издавая в свет, молил всех внимательно рассматривать его и исправлять, где окажется нужным, «без всякого прекословия»²⁵⁵. Вот общая и главная заслуга Балабана для обрядности русской церкви! Кроме того, преследуя одну главную цель – примирение разногласий в обрядности, он не ограничивался той или другой частью её, но старался, по возможности, осмотреть её всецело, и таким образом дал современникам полнейшее собрание церковных чинов, какового прежде не могли иметь приходы, даже монастыри. Требник его содержит в себе требы мирские, монашеские и одну архиерейскую (освящение мира), – частные, совершаемые для частных лиц, «отнележе родився человек наречение имене восприемлет и святое крещение, с помазанием великаго мира, и прочая священная по преданию церковному даже до скончания своего»²⁵⁶, и общественные, совершаемые во время общественных нужд, как то: молебны, чин воздвижения честного креста, освящение воды в день Богоявления и подобное. Всех чинов и молитв на разные нужды 113. В конце требника приложены статьи: «О разрешении брашен в преданных седмицах» и «Заповеди различны святых апостол и богоносных святых отец» (с.628–680), – «занеже», как говорит издатель в предисловии, «не у всех священников правила обретаются»; а между самыми чинами положены: «О святем крещении от правил святых апостол и святых отец» (с.10–15), «Вопрос о погребающихся в церкви» (с.228), и «Поучение в великий четверток Иоанна Златоустаго» (с.523–525).

Представив такой опыт исправления обрядов и религиозных обычаев, Гедеон возбудил во многих желание идти далее по указанному пути. Последующие требники все приняли это направление. В один год с требником стрятинским вышел требник острожский, изданный иждивением князя Константина Константиновича Острожского²⁵⁷. В надписании сего требника сказано, что он переведён с греческого. Благочестивый князь, так сильно скорбевший об упадке церковного чина в России, без сомнения, употреблял всё старание, чтобы представить его, сколько можно, исправнее. Не решившись печатать Библию прежде сличения её с списками московскими, он, вероятно, и при издании требника не упустил из вида списков московских. Между прочим в этом требнике опущены и заменены приличнейшим каноном два канона стрятинского требника на исход души, в которых не всюду строго выдержана главная мысль обряда – подать умирающему утешение и надежду на милость Божию, но высказывается по местам горесть и отчаяние²⁵⁸. Это же исправление удержал и требник виленский, изданный в 1618 году братством Святого Духа (in 4°, 321 лист)²⁵⁹. Кроме того, в нём точнее определены некоторые важные случаи, не совсем ясно определённые в прежних требниках и дававшие повод противникам толковать их по-своему и укорять всю церковь русскую, как, например, о месте оглашения крещаемых. Он пополнил также прежние требники чином крещения больного младенца²⁶⁰.

По смерти Гедеона Балабана, князя Константина Острожского (1608 год) и последнего православного епископа Михаила Перемышльского (1612 год) православные лишились последней вещественной и духовной помощи. Ипатий Поцей, Вельямин Рутский, Иосафат Кунцевич и другие ревнители унии расхищали это малое стадо, оставленное без пастырей и вождей. Дворянство быстро переходило в католичество. Ярче теперь выступила для православных нужда теснейшего общения с Грецией; живее стало внимание к религиозным обычаям Востока. Изучение греческого языка стало одним из существенных занятий в училищах. Случаи сношения с Грецией и патриархами восточными были для всех вожделенны. Сличение богослужебных книг с греческим текстом признано делом необходимым при издании их. В таком расположении застал южную Русь иерусалимский патриарх Феофан (1620 год). Со всех концов стеклись к нему православные русские дворяне и духовенство, и, как говорит летописец, «много было тогда дивных и неисповедимых советов и гаданий, не токмо в духовных, но и в светских»²⁶¹. В продолжение целого года патриарх поверял и исправлял обычаи русской церкви, поставляя между тем архипастырей, благословляя училища, братства и частную деятельность на защиту церкви, и грамотами своими обращая внимание всех на чистоту жизни и обычаев²⁶². При этом оживлении учёные защитники православия глубже проникали в христианскую древность и раскрывали происхождение и значение того или другого обряда и обычая. Явились сочинения с прямой целью уяснить смысл наружных действий обрядовых. Сюда принадлежат: катехизические статьи о таинствах, «Трактат о литургии» Тарасия Земки, «Дидаскалия, альбо наука о сакраментах церковных» Сильвестра Косова, «О тайнах церковных» – издание львовского братства, в особенности же сочинение под названием: «Λίθος, albo kamień» – Евсевия Пимена, в котором подробно разобраны и защищены от нападений отступника Кассиана Саковича обряды таинств и других важнейших случаев, а также устав церковный²⁶³. Определения соборные и постановления иерархов, из коих особенно замечателен «Наказ приходским священникам» киевского митрополита Исаии Копинского, постепенно прилагали плоды учёных изысканий к требникам, одно уничтожая в них, другое проясняя, иное вновь вводя²⁶⁴.

К концу рассматриваемого периода издания требников особенно стали умножаться, может быть, с целью противодействовать попыткам униатов – издать славянский бревиарий по римским²⁶⁵. Издания сии суть следующие: виленские 1624 и 1628 годов (последнее в 12-ю 6.168.12 листов); долгопольское (на границе бессарабской области) в 4-ю, сделанное киевским книгопечатником Тимофеем Алексеевым в 1635 году, в собственной походной типографии; львовское в 4-ю, сделанное в 1637 году львовским братством; львовское в 8-ю, сделанное в 1644 году типографщиком Слёзкой; виленское, сделанное в 1644 году братством Святого Духа, и львовское в 4-ю, сделанное в 1645 году Андреем Скольским по благословению и на иждивении львовского епископа Арсения Желиборского²⁶⁶. На последнее можно смотреть как на вывод из всех прочих изданий, тем более что оно совершено под непосредственным руководством и при деятельном участии такого лица, которому более, чем прежним издателям, лицам частным, могли быть известны нужды церкви.

Требник этот²⁶⁷ состоит из двух частей: в первой части помещены обряды таинств и других важнейших случаев (числом 33), во второй – молитвы на различные потребы (числом 28). В конце приложено «Последование провода мирским священникам» и «Соборник дванадесятем месяцем». Нет при нём необходимых правил, обыкновенно печатаемых при требниках, как, например, при стрятинском требнике, – вероятно, потому, что издатель уже решился было печатать их особо и в следующем году напечатал номоканон²⁶⁸. Но есть в нём «Казанье на погреб» и «Предмова при шлюбе малженском», объясняющие значение погребения и таинства брака, чего нет в требнике стрятинском. Все требы – мирские, одна только монашеская – погребение монахов. В составе обрядов он следует другой редакции по отношению к требнику стрятинскому и не сходен с последним в порядке, полноте и количестве молитв, иногда же действий и различных положений священнослужителей во всех чинопоследованиях, кроме освящения воды в день Богоявления, погребения во время Пасхи, погребения монашеского, восследования над иереем во сне соблазнившимся и чина причащения больного²⁶⁹.

Какое же значение сего требника в деле исправления обрядности южнорусской церкви? – «Что касается, – говорит Желиборский в предисловии к сему требнику, – корректуры и исправления типографского или литерального (то есть чтобы вместо а не стояло ж, вместо б – ш, вместо дал – бил, и проч.), то это тщательно было замечаемо и обыкновенно исправляемо. Что же касается новопоявляющихся, всегда различных в тексте и смысле корректур и исправлений, которые делаются в других типографиях, то мы оставили эту сторону и покое, надеясь, что при удобном случае (что дай Бог!) за общим и неослабным старанием архиереев православной российской церкви станет у нас как одна достаточная и неотменная корректура книг переведённых, так и перевод книг, ещё не бывших на нашем славянском языке»²⁷⁰. Сознание в высшей степени добросовестное и драгоценное для нас! Оно показывает, во-первых, как дело исправления требника шло после Гедеона. Умножение требников не всегда было признаком их исправности; иногда оно усиливало разности в обрядах. Каждый исправитель давал образец соглашения разностей, и вместе с тем не мог представить твёрдого основания для преимущества своего издания перед всеми другими. Мы видели, что у Гедеона этим основанием была всеобщность обрядов на Руси, не противоречащая греческой обрядности. Но чтобы успешно строить на этом основании, нужны были средства и усилия, превышающие ту меру, в какой могли обладать ими частные лица. При великом разногласии церковных действий невозможно было, путём одного внешнего соглашения их, привести их в стройный и правильный порядок и определить их подлинный смысл; потому что это согласие или противоречие для всякого издателя было, по необходимости, относительное, смотря по количеству списков, которым он пользовался, степени образования его и тому подобного. Таким образом, издатели, сводя различные списки то так, то иначе, только выводили наружу скрытое прежде положение обрядов, с их разногласием, неполнотой и темнотой, отребляя одно то, что слишком резко выдавалось своими противоречиями. Они сами пытались найти в этом разнообразии внутреннее согласие и единство, привести этот материал в полный и определённый чин и установить неизменно верный смысл обрядов; но все попытки их, по сознанию их же самих, вели только к большему разнообразию. – Во-вторых, это же признание даёт цену труду Арсения. Он видел безуспешность своих предшественников по сему труду, поэтому заблагорассудил представить дело соглашения обрядов общему совету и старанию архиереев православной южнорусской церкви, а сам продолжал дело Гедеона. Оба они обращаются преимущественно к древним русским спискам требников; оба идут в исправлении требника путём внешнего соглашения разностей в обрядах. Арсений, подобно Гедеону, удерживает особенности прежних русских требников, например, молитвы: бабе, приемшей отроча (с.5), молитву Илариона (с.197–200)²⁷¹, молитву Филофея (с.300–333); удержал «Последование провода священником мирским» (с.335–336), то есть особого погребения священников мирских, признанного нужным в первый раз на киевском соборе 1640 года, хотя чин этого обряда издавна существовал в греческих требниках²⁷². Но случаи сомнительные разрешает справками с требниками греческими: так побуждаясь упрёками противников, осуждавших употребление разрешительной молитвы при погребении мирян и не находя этой молитвы в современных ему требниках русских, он опустил её и в своём требнике, но в оправдание такого поступка своего ссылается на отсутствие этой молитвы в требниках греческих²⁷³. Впрочем, и греческие требники того времени не свободны были от недостатков. При списывании являлись в них погрешности, общие всякому невежественному списыванию. С другой стороны, после флорентийского собора, когда во многих местах Греции явились приверженцы унии, во многих богослужебных книгах неизбежно явились понятия римские. Те и другие недостатки утвердились после погрома турецкого, когда начало упадать просвещение и усилились происки Рима. Так, издатели греческих печатных требников свидетельствуют, что им приходилось предварительно исправлять в них многие ошибки²⁷⁴. Так, с другой стороны, Гедеон Балабан свидетельствует, что в книгах греческих, присланных ему патриархом Мелетием, было мнение о пресуществлении частиц, на дискосе полагаемых, мнение, соответствующее римскому обычаю освящать малые опресноки для приобщения ими народа, вместе с большим, приготовляемым собственно для священника²⁷⁵. Главная заслуга Желиборского состоит в том, что он первый почувствовал необходимость высшей церковной власти для соглашения обрядовых разностей. Из некоторых особенностей требника его видно, что сам он пролагал путь к этому соглашению, – посредством объяснения внутреннего значения и смысла обрядов. Отсюда происходят и внешние отличия требника. Некоторые обряды представлены в нём полнее, раздельнее и определённее, чем в стрятинском. Многие молитвы и песни по местам исправлены и уяснены: так, например, из двух канонов стрятинского требника на исход души составлен один посредством выбора лучших стихов. Исправлены многие частные выражения и отдельные слова, например, в молитве во время бездождия после слов: «Владыко Господи Боже наш» поставлено «послушавый Илии пророка» (с.269), вместо «Исайи пророка...», как было в требнике стрятинском (с.444). – Таким образом, существенное значение требника Желиборского в деле исправления обрядов и религиозных обычаев есть то, что он засвидетельствовал недостаточность всех прежних требников, употреблявшихся в южнорусской церкви и нужду в решительной поверке и исправлении их, при участии высшей церковной власти.

Е. Крыжановский

«Если бы Европа знала все ужасы, совершаемые здесь турками, то крик негодования раздался бы от конца в конец. И вот отеческие намерения султана к своим христианским подданым! Ежедневно можно составлять целые книги о поступках мусульман. Вот некоторые из последних. Четыре мусульманские деревни: Яково, Ицек, Гусины и Плов напали внезапно на деревню Великую ночью. Застигнутые врасплох, христиане не могли сопротивляться, и мусульмане, разграбив всю деревню, зажгли её, умертвив 15 стариков. Молодых девушек, женщин и детей увели они с собой и, предав их насильству, продали потом на рынке в Гусины. Христиане выкупили их. И однако же красивейшие девушки были оставлены у мусульман, и только деятельным ходатайством французского и русского консулов возвращена им свобода. Но все эти поступки остались не наказанными. Вскоре последовали и другие. Новое сборище мусульман напало на другую деревню и, убив 25 человек, ограбило все дома и сожгло их. Неужели Европа долго ещё будет терпеть эти постыдные злодейства?» («Русский инвалид», 1860, № 111, с.448. Из Присренди. 15-го мая) К утешению православных соотечественников наших заметим, что такой горький вопль наших единоплеменных единоверцев скоро вызвал искреннее сочувствие и утешительный ответ в нашем отечестве. Мы хотим указать на циркулярную депешу князя Горчакова русским посольствам в чужих краях, от 29-го мая, в которой он, во исполнение священного долга человечества, высказывает сердечное участие к христианам Боснии, Герцеговины и Булгарии, и объявляет, что он уже, по высочайшему повелению, начал переговоры с дворами берлинским, лондонским, парижским и венским с решительной целью – оградить невинных страдальцев от произвола мусульман.

3-го апреля текущего года в здании полтавской гимназии открыта воскресная школа, в которой преподавателями вызвались быть воспитанники 7-го класса гимназии и три священника; для руководства же преподаванием учреждён педагогический совет. Объем преподавания здесь тот же самый, как и в других заведениях подобного рода, например, в киево-подольской школе, то есть грамота, начало арифметики и законоучение в изустных рассказах.

Учащихся на первый раз явилось 36 человек. Конечно, это число ничтожно для города, имеющего до двадцати тысяч жителей: но можно надеяться, что со временем это число значительно увеличится. Материальные средства школы пока невелики; да она не требует, конечно, больших средств. Нельзя, однако ж, не упомянуть с благодарностью о пожертвовании одного из русских писателей, пользующегося здесь громкой известностью и всеобщим сочувствием. К сожалению, мы не имеем права назвать его по имени. Прибавим к этому, что преподаватели киевской воскресной школы, которых имена упоминаются в циркуляре господина попечителя киевского учебного округа, также все почти воспитанники полтавской гимназии. Но радуемся душевно стремлению к полезной деятельности, развивающемуся в молодом поколении нашего края.

(«Русский инвалид», 1860 год, № 111, с.447)

«Не от пристрастия к русскому наречию

происходит моя забота, но от желания, чтоб

весь народ имел свободный и удобный доступ

к разумению слова Божия, дабы Святая Библия

сею вразумительностью обращала умы и

сердца на стези света и истины».

Из писем покойного архимандрита Макария,

бывшего начальника алтайской миссии.

Наконец мы имеем радость читать Святое Писание на русском языке. Недавно вышел новый перевод четырёх святых Евангелий; ещё прежде издан перевод книги Иисуса сына Сирахова, теперь печатается книга пророка Исаии²⁷⁶. В непродолжительном времени выйдет перевод прочих святых книг Нового Завета и Книги Иова. Вероятно, не замедлят появлением переводы и других ветхозаветных святых книг.

Кто не пожелает скорее видеть окончание этого огромного, благотворного труда, который по необходимости совершается медленно, со всей должной внимательностью! Внимательность к делу столь важному побудила начать новый перевод с пересмотра святых книг Нового Завета, прежде (1819 год) переведённых на русский язык. К этому, без сомнения, побуждало между прочим и то, что Новый Завет есть употребительнейшая часть Святого Писания, потребность коей в русском переводе ощущается естественно прежде всякой другой части книг ветхозаветных.

Различия между новым переводом и прежним почти нет, но нельзя умолчать об особенном достоинстве последнего перевода, собственно, по отношению к читателям русским. Прежний перевод имел в виду преимущественно греческий текст, и там, где речь представлялась сжатой, употреблял небольшие перифразы. В нынешнем переводе, более буквальном, несмотря на чистоту, так сказать, свежесть языка, заметно желание, сколько можно, приближаться не только к греческому, но и к славянскому тексту, что делает почти ненужным совместное печатание текста славянского, которого некоторые желали, чтобы иметь возможность сверять перевод русский и вспоминать чтение Евангелия в церкви.

Перевод Книги Иисуса сына Сирахова несколько отличается по своему методу от перевода Евангелий. По самому содержанию книги, состоящей из кратких, отрывочных изречений практической мудрости и потому написанной слогом сжатым, во многих местах для большей ясности переводчик должен был прибегать к перифразам, впрочем, нисколько не изменяющим смысла и тона речи подлинника. Заметно, впрочем, что переводчик старался, сколько возможно, передавать речь буквально. Особенное достоинство этому переводу придаёт то, что он снабжён примечаниями и объяснениями. Конечно, эта книга, содержащая мудрые наставления, понятные всем, и, несмотря на древность их, до такой степени в большей части удобоприложимые и теперь, что кажется, будто читаешь наставления современного мудрого старца, – менее других нуждается в объяснениях, состоящих из простых перифразов, которые только ослабляют мысль текста, но нельзя сказать того же о примечаниях исторических и указывающих на сходство или различие мыслей мудреца еврейского с мыслями философов греческих, и особенно – богооткровенного учения новозаветного. В этом отношении остаётся пожелать, чтобы в следующих изданиях Книги сына Сирахова было сделано полнее указание параллельных мест в других святых книгах. Нельзя не пожелать, чтобы и прочие книги Ветхого Завета, по крайней мере, по окончании всего перевода, снабжены были объяснениями, необходимыми для многих.

Будем надеяться, что прекрасное начало увенчается таким же окончанием.

Нет нужды доказывать высокое значение этого дела. За пользу перевода Святого Писания на русский язык ручается то, что он начат и продолжается по благословению и под непосредственным надзором Святейшего Синода, за общее сочувствие к нему – то, что издавна чувствовалась и высказывалась потребность перевода Святого Писания на общенародный язык, и едва только прошёл слух о возможности осуществления этого желания, все с нетерпением стали ожидать его. Но нельзя не обратить внимания на некоторую особенность этого дела. Русский перевод является позже всех переводов на европейские языки, и вовсе не тем путём, каким появились другие народные переводы в Европе. В обоих этих явлениях заключается немалое преимущество нашего нового перевода.

Давно, говорим, было желание иметь перевод Святого Писания на том языке, каким говорит образованная часть русского общества; но это было более сознание стыда, которое ещё в прошлом столетии выражал Епифаний Славинецкий, говоря: «Грех великий есть нам словеном, православным христианам, и укоризна и бесчестие крайнейшее от иностранных народов, яко не имамы Библии добре переведенныя». В сознание массы народа эта потребность не входила. То незначительное число простолюдинов, которое кое-как училось читать, довольствовалось бессмысленным разбиранием, иногда заучиванием, без всякого понимания, псалтири и часослова по-славянски. Иначе не могло и быть. Один учившийся из нескольких тысяч имел в виду при этом машинальном учении не то, чтобы вникать в смысл читанного и на основании этого построять свою жизнь; ему нужно было чтение и письмо, как и всякое другое ремесло, он мог с помощью этих средств, так же как и с помощью других, приобресть кусок хлеба или в своём селе, работая в конторе местного управления, или странствуя с места на место в качестве третьестепенного приказчика какого-нибудь купца. Мысли о духовной, о нравственной необходимости учения не было не только у крестьян, но и у многих повыше их. Было время, когда ученье состояло только в знании того, что было; не всегда одобрялось знание того, что есть, и решительно осуждалось знание того, как должно бы быть; на всякую мысль, выходящую из ряда заученных, смотрели подозрительно, а крестьянам прямо запрещалось учиться; так как лица, заинтересованные в этом, неясно и смутно сознавали, что разумное учение несовместно с формой быта крестьян, в то время казавшейся законной. Следовательно, если бы русский перевод книг Святого Писания сделан был ранее, то он для массы народа прошёл бы незамеченным, потому что для большинства учившихся в чтении нужна была не мысль, а процесс чтения. Притом безотчётное благоговение к славянскому языку в изложении священных истин не позволило бы сделать русского перевода предметом народного изучения, и этот перевод считался бы господским, не совсем, следовательно, православным. Пожалуй, в этом была бы своя доля правды, как во всех суждениях народа. С одной стороны, господа не слишком давнего времени резко отделяли свои потребности от потребностей народа и более дорожили мнением о себе иностранцев, нежели народа, с другой, – кто не знает, как быстро в течение каких-нибудь 50 лет развились многие понятия в русском обществе, как только в последнее время образованная часть общества сознала свою самостоятельность, умственную независимость от рабского подражания иностранцам, сознала народность собственно русскую, а не бесцветную общеевропейскую? Если бы всё Святое Писание было переведено ранее, то нет ничего мудрёного, что это было бы сделано под влиянием какой-нибудь школы и воззрений не собственно русских. Самый язык лет за 20, за 30 до настоящего времени, ещё не установившийся, наводнялся множеством иностранных слов, вновь принимаемых и не всегда прививавшихся к народной речи, и потому отражал бы в себе только образ воззрения одного текущего поколения и не годился бы уже для последующего.

Совсем не то мы видим теперь. Державная воля государя одобрила и поощрила возможно большее распространение учения в народе; народ сознал потребность учиться, уже не для того, чтобы зарабатывать грамотностью как ремеслом, но чтобы знать, чтобы думать и тем заслужить благо свободы, учась пользоваться ею; образованные лица из всех сословий заявляют своё участие к делу народного просвещения вкладами материальными, трудами литературными, бескорыстным принятием на себя обязанности учителей, распространителей не только грамотности, но и здравых понятий. Но на первом шагу благого дела и учащие, и учащиеся почувствовали недостаток в пособиях к такому учению, какое нужно для народа. Учащиеся жаждут и бросаются на всё без разбора, отчего учение может принести более вреда, нежели пользы. Учащие или вовсе упускают из виду, что единственно навсегда и во всём полезное основное учение есть учение благочестия и, вместо него, передают народу те верхушки образования, какие выработались не у нас, не по сознанию действительной их нужды для народа, а взяты готовые из стран, не имеющих ничего сродного с ним, или, передавая учение веры, по уважению к требованию правительства, мало заботятся о том, чтобы эти непонятные уму правила веры перевесть в жизнь народа, сделать их понятными и сознательно – любезными ему, и всё внимание обращают на распространение знаний так называемых практических. Наконец те, которые, как должно, понимают значение народного образования, тяготятся недостатком книг, которые бы безопасно можно было дать в руки народу, сознаваясь, что их ожидания, их надежды на пользу книги, судя по её названию, не раз были обмануты самым неприятным образом.

И вот, при таком-то положении дела начинает выходить перевод Святого Писания на русском языке, как бы именно для того, чтобы вовремя дать народу наилучшее средство к образованию. Нужно желать только, чтобы книги Святого Писания сделались как можно доступнее народу и чтоб народные воспитатели всякого звания добросовестно воспользовались этим средством. Нет нужды и говорить о священниках. Мы знаем, что там, где дело будет завесить исключительно от них, народ скоро узнает и полюбит это средство учения, так полно и в такой доступной простому уму форме открывающее ему всё, что́ может занимать душу неиспорченную. Дай Бог, чтобы и другие сознали всю благотворность этого средства и поставили его не по форме только, а в существе дела во главе учения; тогда и всё другое было бы безопасно и полезно. Можно ручаться, что в таком случае народ не увлечётся одними временными интересами знания, но, имея твёрдую основу всякого знания, сумеет освятить и по-христиански употребить плоды своего учения.

Не так давно делались, да и теперь делаются разные предположения о средствах к нравственному воспитанию народа. Были люди серьёзные и добросовестные, которые предполагали, что для нашего простого народа нужно сделать настольной книгой переводы Илиады и Одиссеи; другие в настоящее время думают поучать народ разными баснями, сказками, песнями. Какая причина предпочтения этих средств, какая цель употребления их, какие следствия? Ведь нельзя же предполагать, чтобы этим выбором руководило одно слепое пристрастие к народноязыческим произведениям. За несообразность такого предположения ручается то, что эти средства указывали нередко люди очень религиозные. Причина, кажется, в том, что сознавалась и сознается сила влияния старины на массу народа, которая всегда и везде держится за старину. Но здесь было только упущено из виду, что это древность чужая, с которой русский народ не имеет ничего общего, что на сказки и песни народ смотрит, как на забаву детского воображения, а не как на поучение для взрослых. Не к басням и сказкам и до сих пор обращался крестьянин, когда хотел учиться со смыслом, а к книгам божественным, в которых неиспорченным умом сознавал источник всякой мудрости. И если таков был взгляд народа на Святое Писание тогда, когда половина его оставалась непонятой ему по самому языку, то что же ожидать теперь, когда это препятствие будет устранено? В священных книгах, переданных на языке вполне понятном, народ увидит и древность, превосходящую древность всех народов, и, что́ главное, ясно увидит то, чему он привык верить прежде, что эта древность не есть какой-нибудь вымысел, а существенная истина. Значит, перевод Святого Писания на общенародный язык совершенно устраняет причину, по какой некоторые отдавали предпочтение произведениям древней народной фантазии в деле образования позднейших поколений. Мимоходом заметим, как ни печально такое предпочтение, но за него строго нельзя винить; что же было делать, когда книг, доступных народу, лучшего содержания очень мало, да и те слишком малоизвестны в обществе? – Поневоле нужно было довольствоваться тем, что есть под руками. Но неприятно то, когда вместо чего-нибудь дельного, истинно поучительного, и теперь пишут для народа незначительные во всех отношениях повести и рассказы. Народ ищет учения, а не забавы; он смотрит на книгу как на вещь священную.

Обыкновенно распространение мнимо-нравственных истин в такой форме основывают на том, что ум неразвитый не может понимать отвлечённых истин, и потому эти истины нужно передавать ему в образах, и притом самых заманчивых. С этого целью и указывают на произведения фантазии, пригодные будто бы для научения народа. Теперь люди, искренно желающие добра народу, могут вовсе устранить подобное средство воспитания. Хороший перевод книг Святого Писания по разнообразию и содержания, и формы их может удовлетворить уму всякого настроения; в Святом Писании нет недостатка ни в истории, самой нужной для человека, ни в образах и картинах, ни в отвлечённых истинах. Мы не согласны с тем, чтобы отвлечённые понятия были достоянием только умов развитых школой и систематическим учением; они образуются ещё лучше, безошибочнее умами простыми, но наблюдательными.

Зато и следствия воспитания, основанного на развитии нравственного чувства с помощью повестей и фантастических произведений, самые неудовлетворительные, чтобы не сказать, печальные. Неприятно говорить, но нельзя и умолчать, что в нынешнем сельском населении лица, получившие воспитание по такой системе, большей частью люди самые негодные. Несколько лучшие из них те, которые, что называется, и от своих отстали и к чужим не пристали, – эти только мучат самих себя какими-то бесплодными, идеальными стремлениями не столько внутренней, сколько внешней жизни; они всем недовольны, и ими недовольны другие, потому что они мало пригодные члены своего общества. Но есть другие гораздо худшие, которые, надмеваясь своим мнимым образованием, презирают свой круг, презирают не только понятия, но и добрые наставления отцов и матерей, и ведут жизнь самую беспорядочную. В сельских обществах учившихся предпочтительно выбирают в должности; но, по сознанию самих крестьян, для них гораздо тяжелее должностные лица из своего сословия, учившиеся подобным образом. Конечно, это происходит от того, что подобное воспитание не полагает твёрдой нравственной основы; оно не возвышает, а только надмевает, сообщая воспитаннику понятие о каком-то особенном быте, в котором всё должно содействовать его удовольствию, и не научая, что до подобного быта, если он возможен, достигают тяжёлым трудом и честной жизнью. Не то должно быть, если воспитание начнётся и будет сопровождаться разумным, понятным для всех чтением Святого Писания. Здесь поселянин при добром внушении найдёт самую прочную основу доброй нравственности – в воле Божией; читая и дома речь понятную, он увидит, что такие или другие требования – не просто внушения священника, а повеление Божие, за исполнение которого обещается несомненная награда, часто и в этой жизни, и всегда в будущей. Отсюда же он узнает основное учение веры, которое после не трудно будет объяснять ему и во всех нужных подробностях. Такое учение действительно облагородит крестьянина, возвысит в нём понятие о нравственном достоинстве всякого человека без исключения; оно покажет ему и надлежащую цену всех других знаний, нужных для удобства временной жизни. Вследствие такого учения большинство грамотных крестьян сделаются сознательно – добрыми христианами и заслуживающими уважение членами гражданского общества.

Итак, повторяем, русский перевод Святого Писания в настоящее время является как нельзя благовременнее для народа, жаждущего учения и не всегда находящего достойные к тому средства.

Другое преимущество позднейшего перед прочим появления русского перевода состоит в том, что этим самым он делается свободным от всех пререканий и возражений, какие в своё время были делаемы против переводов на новейшие языки вообще, и в частости русского перевода. Теперь все эти возражения оценены по достоинству.

Теперь уже никто не скажет, как говорили прежде, что язык славянский преимущественно перед русским назначен для выражения священных истин. И до сих пор в народе сохраняется благоговение к славянскому языку, как языку, на котором он привык слышать богослужение в храме, видеть все священные книги. Но не много нужно усилий (если только нужно), чтобы объяснить самому простому человеку, что священ не язык, а то, что им выражается. В народе так живо пробудилось стремление к уразумению окружающего, что он с радостью встретит слово Божие на языке, понятном ему. Если в храме не бесполезен особенный язык, который бы самой внешней формой своей отделял молящегося от всего ежедневного, житейского, то в доме для изучения, для внедрения святых истин в жизнь и понятия народа нужен язык, который был бы совершенно понятен. Эта истина теперь сознана всеми, даже в храме требуют от священника, чтобы он в своих поучениях к народу говорил языком понятным для всех.

Несомненно, что в нашем народе есть привязанность к старине, – это общее свойство низшего оседлого населения везде, предохраняющее его от неразумного увлечения новизной, пагубного и для отдельных лиц, тем более для целых народностей, – но в настоящее время едва ли можно встретить привязанность к старине слепую, по которой бы народ безусловно считал вредным всё новое. Целый ряд благодеятельных новых мер, которые хотя ещё и не дошли до народа, но уже более или менее известны ему, располагает его к доверию правительственным распоряжениям, клонящимся к улучшению его быта во всех отношениях. Следовательно, и в рассуждении нового перевода Святого Писания нельзя опасаться теперь, чтобы народ встретил его подозрительно, чтобы стал предпочитать исключительно перевод славянский, как священный по древности. Особенно та часть народа, которая знакома с раскольниками, зная, что главный пункт их заблуждения состоит в безусловной привязанности к старым книгам, которых много из них не понимают, и видя у себя новые, более или менее понятные всякому святые книги, может разуметь, что законное, умное новое лучше старого испорченного или непонятного. Люди грамотные из простого народа могут знать, что славянский перевод, который мы теперь имеем, не всегда был таков, каков он теперь, что время от времени наши архипастыри, по крайней необходимости, заботились об исправлении языка святых книг, непонятного по старине или по ошибкам, зависевшим от переписчиков и неискусного печатания (сведения об этом они могут находить в предисловии так называемой Елисаветинской Библии 1783 года, которая есть во многих церквах). Ещё лучше они поймут, что не древность, а достоинство перевода освящает его, когда узнают, что и у единоверных нам славян – сербов и болгар, – от которых русские в первый раз получили перевод Святого Писания, в настоящее время в церковном употреблении не древний, никому, кроме учёных, непонятный перевод, а наш, какой и мы слышим в храмах, для домашнего же употребления у них существуют переводы Нового Завета на их народных языках.

Впрочем, не один простой народ, и люди более образованные с сомнением смотрели прежде на возможность русского перевода Святого Писания. Им казалось, что язык, на котором мы привыкли выражать свои ежедневные мысли, не имеет довольно возвышенного, священного характера для того, чтобы на нём передавать слово Божие²⁷⁷. Но с распространением более основательного образования, все начинают понимать, что нет языка, на котором бы нельзя было передать самых высоких божественных истин, назначенных не для одного какого-нибудь народа или племени, а для всех, каким бы языком они ни говорили. Удачный опыт переводов святых книг на самые бедные языки и наречия инородцев сибирских и племён кавказских показал, что нет языка, который бы унизил слово Божие, который был бы недостаточен для него. В частности, по отношению к русскому переводу, ему особенно рады теперь потому, что понимают, что чем священнее, чем выше истина, тем желательнее, чтобы она сделалась полным достоянием человека, проникла и освятила всю жизнь его, а не стояла бы отдельно, как что-то чуждое, ему не всегда потребное. А это возможно только тогда, когда она выражается языком общепонятным.

Мы не станем говорить здесь о тех сомнениях и недоумениях, которые возбуждались некогда мыслью о неизбежном различии между переводами с текстов еврейского и греческого 70 толковников. Было время, когда это возражение действительно имело силу, когда еврейский текст у нас знали преимущественно по переводам, деланным с разными целями и в древности, и в новейшее время. Но теперь, когда с одной стороны, нет недостатка в знатоках еврейского языка, с другой, – и древнейшему между переводами, переводу 70 толковников отдаётся должное, теперь, говорим, подобные возражения не имеют силы, тем более что различие между еврейским подлинником и переводом 70 не простирается далее не очень многих мыслей или выражений, да и здесь в большей части случаев разность зависит от различного чтения еврейского текста, которое было очень возможно в то время, когда язык еврейский с грамматической стороны не был приведён в нынешнее состояние установлением подстрочных знаков. Притом, кто знаком с делом, тот понимает, что самые совершенные знатоки языка могут при передаче с одного языка на другой не вполне и не совсем точно передавать мысль писателя. Это нисколько не служит в предосуждение греческому переводу 70 и нашему, сделанному с него, так как в нём нет ни одного места, которое бы, имея действительное догматическое или нравственное значение, передавалось иначе, с нарушением истины. И с другой стороны, что этот перевод освящён употреблением в церкви, нисколько не обязывает делать русский перевод исключительно с него одного. В церкви довольно одной назидательности, в доме каждый вправе желать ясного понимания читаемого, с возможностью переноситься мыслью к тому времени, когда была писана та или другая книга; а этому прежде всего может способствовать хороший перевод, сделанный с подлинника. Впрочем, многократные опыты переводов с еврейского языка показали, что лучшие из этих переводов сохраняют середину между теперешним чтением еврейского текста и переводом 70. Долг позднейших переводчиков пользоваться пособием всех опытов, доселе сделанных, и, не привязываясь ни к одному, выбирать лучшее, сообразнейшее с подлинным текстом. Примером такого уважения к подлинному тексту и к освящённому употреблением нашей церкви переводу 70 представляет образцовый перевод книг пророка Исаии и Иова, сделанный покойным архимандритом Макарием. За достоинство его перевода ручается его основательное знание еврейского языка, искреннее почтение к преданиям церкви и горячая любовь к народу, с какой он желал сделать всех участниками благочестивого знания, каким обладал сам.

Наконец немалое преимущество нашего нового перевода перед другими европейскими и в том, что почти везде переводы на народные языки происходили помимо и часто против воли церковной иерархии, и от того дело, само в себе прекрасное, служило выражением страсти; во многих местах переводчики, раздражённые против католического духовенства, запрещавшего чтение Святого Писания и утверждавшего, что только латинский перевод законный, старались, даже с нарушением истины, передавать Святое Писание вопреки толкованиям отвергнутого духовенства. У нас напротив. Это не есть какое-нибудь частное предприятие одного или нескольких учёных, причём всегда возможно увлечение какой-нибудь предвзятой мыслью, неизбежны и недосмотры, и несовершенства, свойственные трудам человеческим; наш перевод появляется путём законным, по благословению и под непосредственным надзором и руководством предстоятелей русской церкви. Такое начало и продолжение труда может совершенно успокоить какой угодно колеблющийся ум в том, что все возражения, все затруднения в деле такой важности предусмотрены и устранены. Следовательно, если и встретятся какие-нибудь различия между старым и нынешним переводами, то они не должны смущать, потому что эти неизбежные разности зрело обсуждены, и со временем, можно надеяться, с распространением в народе чтения и знания Святого Писания, читающие будут иметь самые удовлетворительные объяснения таких разностей, как и вообще всё то, что должно служить к лучшему и правильному разумению слова Божия.

Но пока это будет, появление русского перевода Святого Писания возлагает на священников особенные обязанности.

Нет сомнения, что перевод Святого Писания на язык, понятный для всех, возбудит большую охоту к чтению его. Многие, не читавшие вовсе из боязни не понять славянского текста, не будут иметь теперь предлога перед своей совестью отказываться от чтения; другие, в минуту пробуждения духовных стремлений предпочитавшие читать слово Божие в иностранных переводах, язык которых был знаком им более славянского, также станут читать на языке отечественном. А общность языка, говорящего всем одинаково о Боге, возбудит большую общность духа и любви. И вся Россия услышит святых Божиих человеков, проповедующих великие дела Божии собственным её языком. Радость великая! Не напрасно в последнее время со всех сторон высказывались желания иметь полный русский перевод Святого Писания. Все хотят учиться. Дай Бог! Но как бы легка ни была наука, она всё-таки имеет такие стороны, которых без учителя нельзя понять или вовсе, или как должно. А изучение слова Божия – наука вовсе не лёгкая, и понимать в ней не так, как должно, хуже чем совсем не понимать. Итак, нужно надеяться, что искренно желающие доброго знания не захотят, при некотором облегчении средств изучения, отказаться от помощи учителей, – даже более: это заставит их чаще, нежели прежде, делать Святое Писание предметом разговоров с учителями слова Божия – священниками. А, дело известное, чем более число учеников, чем охотнее они занимаются и чем более имеют средства знать что-нибудь помимо учителя, тем более требуется от учителя, если он хочет с достоинством удерживать своё место.

Ожидаемая общедоступность божественных книг требует от священников более глубокого и основательного знания их.

Такое требование может показаться иным, пожалуй, странным, даже оскорбительным. Неужели, скажет какой-нибудь защитник чести лиц духовных, наши священники не имеют и теперь такого знания? Знаем, что, слава Богу, давно уже прошло время, когда священники знали только самые необходимые молитвы и обрядовую сторону богослужения, что теперь все священники более или менее образованы; но, отдавая должное их образованию, с уважением смотря на просвещённую любознательность многих, мы повторяем, что от священников, особенно теперь, требуется более глубокое и основательное знание Святого Писания. Пока книги Святого Писания существовали у нас только в переводе славянском, до тех пор, не обинуясь можно сказать, едва ли многие священники и сами прочли, хоть раз в жизни, все книги Святого Писания, не говорю уже о том, многие ли внимательно останавливались мыслью и чувством на читаемом. За это нельзя и винить их строго; обременённые множеством разнообразных обязанностей, даже те из них, которые имеют самый тесный круг деятельности, по необходимости из многого, относящегося к поддержанию духа, к самоусовершению, выбирают только самое необходимое, сообразуясь с потребностями и своими, и своих прихожан. Потому и в изучении книг Святого Писания останавливаются преимущественно на тех, которые более известны прихожанам, следовательно, чаще подают повод к вопросам и рассуждениям о значении того или другого места.

Большая часть книг Святого Писания в славянском переводе мирянам были вовсе не известны, другие были известны только по имени, по отрывочному употреблению их в церкви. Даже и тех из них, которые по своим средствам и своему нравственному расположению могли иметь и имели у себя в доме святую Библию, от чтения некоторых книг отстраняло предвзятое мнение о непонятности их, усиливаемое малым знакомством с славянским языком.

Конечно, с устранением этой причины для многих не устранятся вполне все причины неясности в Святом Писании; но понятность буквы, причём станет доступно чувству невыразимое изящество внешней формы Святого Писания, привлечёт к внимательнейшему чтению, а оно, в свою очередь, объяснит то, что при поверхностном, отрывочном чтении или слушании оставалось недоступным. Затем останутся неясными такие места, для разумения которых нужны значительные богословские, исторические и другие сведения. Эти-то сведения и должен иметь священник в возможно полной степени, чтобы не затрудняться в ответах всякому вопрошающему о настоящем смысле и значении непонятных мест Писания. Мы не говорим здесь о превосходстве разумения духа Писания, которым отличались просвещённые благодатью Божией подвижники веры и благочестия, к стяжанию которого священники также должны стремиться, но это достигается особенными путями, отличными от научного изучения, равно доступными и священнику, и мирянину, если и тот и другой равно ревнуют по благочестию. Но знание внешнее не может быть равно доступно всем; от того-то злонамеренность или полузнание и могут соблазнять неопытных своими превратными толкованиями. Против таких-то толкований, против возможности их появления священник должен быть всегда на страже. Оружием его должно быть знание, которое доставляет ему предварительно школа, а потом и самостоятельное изучение, столь необходимое особенно в настоящее время.

Говорим: особенно в настоящее время существенная необходимость должна побудить священника продолжать изучение Писания и средств к уразумению его. Если прежде можно было ограничиваться знанием некоторых книг Святого Писания, наиболее употребительных, то теперь этого решительно недостаточно. Давши взрослому человеку книгу в руки, нельзя указывать ему, чтобы он читал в ней одно и не читал другого. А кто может предвидеть, какая часть книги обратит на себя преимущественное внимание каждого из прихожан в то время, когда она будет равно доступна всем? Если и теперь встречаются люди с разными вкусами по отношению к святым книгам, – одни преимущественно любят читать Евангелие, другие – книги Ветхого Завета, иные – только книги таинственного содержания, если и теперь, при очень ограниченном в каждом приходе числе читателей святых книг, священник может быть поставлен в затруднение неожиданным вопросом о значении того или другого места в святой книге, с которой он мало знаком; то чего же ожидать тогда, когда доступность святых книг расположит к чтению их многих, и притом не по выбору, а вполне?

Положим, благоразумный священник, знакомый, хотя в общих чертах, с характером каждой книги, может давать удовлетворительные объяснения на непонятные места; но это возможно только теперь, пока народ всю причину непонятности видит в букве; когда же эта причина будет устранена, тогда и большая часть вопросов могут принять другое направление. А здравый смысл народа скоро может понять, что тот, от кого он ожидает разрешения своих недоумений, сам не твёрд в главном предмете своего обязательного знания.

О дай Бог, чтобы наше слово было неприложимо с этой стороны к священникам, чтобы, размыслив об этих новых требованиях, возлагаемых на них самым существом дела, они не пожалели о прежнем порядке вещей, о прежней тайне знания!

Но, насколько нам известны дух и желания наших священников, этого нельзя опасаться; они с радостью за себя и за других встретят и с молитвенной благодарностью примут это новое доказательство попечительности Святейшего Синода о облегчении средств к духовному просвещению жаждущих его; лучшие из них справедливо говорят, что, подавая пищу народу, нужно давать зерно чистое, а не скрытое в непроницаемой для многих оболочке непонятной и несовершенной буквы.

М. Г.

Раскол старообрядства, возникший первоначально в кругу не многих людей, к концу XVII столетия распространился во все концы России. Преследуемые правительством, как враги церкви и общественного порядка, приверженцы раскола бежали в отдалённые места, преимущественно северной и северо-восточной России. Непроходимые леса и огромные незаселённые пространства служили безопасным для них убежищем от надзора правительства, а одноплеменность населения подавала расколоучителям надежду на распространение раскола и материальную со стороны его (населения) поддержку. Таких удобств гораздо менее представляла для раскольников Русь юго-западная. Правда, нашедши покровительство у некоторых польских помещиков, раскольники выговорили себе право селиться в незанятых местах на принадлежащей им земле, но положение их здесь было далеко не так выгодно, как в Великороссии. Живя отдельными слободами, они не имели никакой связи с соседним населением, которое чуждалось их. Не одно только различие в языке и образе жизни было причиной таких отношений их к местному населению. Раскол был чужд последнему по самому существу своему. Будучи явлением, образовавшимся из исторических причин и условий жизни великорусского общества, он не возбуждал никакого сочувствия в народе южно-русском. Вот почему раскол старообрядства, занесённый в Русь юго-западную русскими выходцами, держится в ней до сих пор единственно между ними.

Рассадником раскола в юго-западной Руси были стародубские слободы, где ещё в конце XVII столетия поселились раскольники, бежавшие из Великороссии во время царствования Иоанна и Петра Алексеевичей. Отсюда многие из староверов, вследствие возникших между ними несогласий и ища более спокойного убежища от преследования русского правительства, во второй половине прошлого столетия перешли в киевскую епархию.

В настоящее время раскольников, живущих в киевской епархии, считается до четырёх тысяч²⁷⁸. Они живут по преимуществу в трёх местах: 1). радомысльского уезда в местечке Чернобыле и слободах, около него находящихся, 2). в уездном городе Черкасах и 3). в самом Киеве.

По времени поселения древнее других старообрядцы чернобыльские. Начало этому поселению положили выходцы из Стародубья, простые мужики – Иларион, по прозванью Коровьи ножки, Никифор Ларионов и Павел Григорьев, которые в 1775 году отделились от своих единоверцев, считая в Стародубье спасенье уже невозможным по той причине, что единоверцы их стали иметь постоянное общение с никонианами. Отделившись от своих братьев, они поселились в местечке Чернобыле, в пределах тогдашней Польши. Тогда же или вскоре к ним присоединились и другие выходцы из Стародубья, искавшие безопасного убежища на случай преследования от русского правительства. Получив письменное дозволение от владельца Чернобыля графа Ходькевича, они заселили на принадлежавшей ему земле слободы: Спасову, Красиловку и Замошье²⁷⁹. Как постепенно усиливался здесь раскол и возрастало число приверженцев его, по недостатку достоверных современных указаний, определить трудно. В настоящее время раскольников числится: в слободе Спасовой 470 душ обоего пола, в Красиловке 819 и в Замошьи 318 душ. При недостатке пахотной земли около слобод этих и обилии леса, старообрядцы весьма мало занимаются земледелием, находя средства для существования в ремёслах. С давних пор в слободах сих не было ни церквей, ни часовен, и старообрядцы для молитвы и совершения треб сходились в два мужеские монастыря и один женский, находившиеся не в дальнем расстоянии от слобод и основанные почти в то время, когда раскольники там поселились. Свои монастыри раскольники старались устроить по подобию православных обителей. Над рекой Припетью, близ Спасовой слободы был основан ими мужеский монастырь во имя святого Филиппа митрополита Московского. В нём была деревянная церковь, часовня и до ста пятидесяти келлий. Но не долго существовал монастырь этот. Река, течением своим подмывая берега, разрушила келлии, угрожая и самой церкви. Уничтожив монастырь и отодвинув церковь далее от реки, раскольники обратили её в приходскую. Но и на новом месте она существовала недолго. Когда река стала угрожать ей разрушением, раскольники в 1852 году вынуждены были разобрать эту церковь до основании, а иконы отдать в православную чернобыльскую Ильинскую церковь; только антиминс они удержали у себя и перенесли его в свой монастырь. Этот второй мужеский раскольнический монастырь расположен близ слободы Замошья, на небольшой равнине среди дремучего леса. В нём некогда была церковь Рождества Христова, монашествующие имели отдельные келлии и особый дом для общей трапезы. Ныне же там нет церкви, а есть новая часовня, устроенная в бывшем трапезном доме в 1829 году игуменом сего монастыря Салафиилом²⁸⁰. Третий раскольнический монастырь, женский, находится от мужеского в 8-ми вёрстах. Окончательное устройство своё он получил в 1805 году. Прежде он имел пятьдесят отдельных небольших домов, служивших келлиями, особую часовню во имя Казанской иконы Богоматери, в которую, кроме монахинь, собирались для молитвы большей частью все женщины из соседних слобод. Начальство в монастыре принадлежало игуменье, которая, однако же, принимала в монастырь не иначе, как при общем согласии всех монашествующих. Число монахинь было не ограничено²⁸¹. Первая игуменья, инокиня Ироида, устроив часовню, ввела порядок в монастыре. При последней игуменье Саломии в 1829 году старая монастырская часовня вновь перестроена с прибавлением двух клиросов и украшена иконами²⁸². В настоящее время, поскольку правительство не дозволяет раскольникам производить новых построек и, с другой стороны, следит зорко, чтобы они не укрывали у себя беглых священников, привязанность их к монастырю значительно охладела.

Почти в то же время, то есть по разорении Ветки, поселились раскольники близ Черкас. В 1782 году, по договору с князем Любомирским, они поселились по реке Тясмине, за местечком Смелым, образовав слободу, получившую название Гречковки. Они были наделены пахотной землёй, которая обильно вознаграждала земледельческие труды их, и за то обязались вносить ежегодно в экономию владельца оклад (по 827 рублей ассигнациями), им назначенный. Когда число живших там раскольников увеличилось новыми переселенцами, бежавшими с разных сторон, они начали селиться в близких местах. В 1800 году возникло общество мещан-раскольников в самом городе Черкасах и местечке Смелом. Слобода гречковская служила центром всех раскольников черкасских. Из леса, выговоренного условиями у владельца, они на собственный счёт выстроили церковь во имя святого Алексия человека Божия, в которой беглые священники по старым книгам отправляли богослужение и совершали требы для всех соседних раскольников²⁸³. В 1795 году земля, на которой поселились гречковские старообрядцы, перешла во владение нового помещика, графа Самойлова. Находя недостаточным оклад, вносимый раскольниками в экономию за владеемые ими земли, он потребовал значительного увеличения его. Теснимые им старообрядцы подали жалобу в Сенат, прося дозволения на переселение их в другое место. По окончании тяжбы этой, продолжавшейся тридцать пять лет, они все были переселены в город Черкасы и включены в общество тамошних мещан. Число переселившихся простиралось до восьми сот душ обоего пола²⁸⁴. Они хотели перенести и церковь свою, но, по претензиям владельца и ещё более потому, что духовное начальство сего не дозволило, оставили её в слободе Гречковке, забрав только утварь церковную и ризницу. Лишившись церкви, они сходились для молитвы в две часовни, построенные ещё до переселения их раскольниками города Черкас в двух монастырях, находившихся вблизи, в мужеском и женском. Первый из этих монастырей был основан в 1809 году и состоял из 16-ти монахов и 18-ти послушников, а второй в 1812 году и заключал до 30-ти монашествующих²⁸⁵. Так как небольшая часовня, находившаяся в мужеском монастыре, могла вмещать только малое число раскольников, то они обманом, вопреки запрещению начальства, расширили её в 1832 году. Под видом построения школы для обучения детей, они пристроили к ней значительную часть вновь и преобразовали старую²⁸⁶. Часовня эта существует и до сих пор. Раскольники совершают в ней вечерню, полунощницу и часы.

Поселение старообрядцев в Киеве было не одновременно. Большая часть их была привлечена в Киев торговыми видами в разные времена и из разных губерний России. В начале нынешнего столетия киевские старообрядцы при малочисленности своей не составляли ещё отдельного общества, не имели общего молитвенного дома. Вблизи гражданских и духовных властей они не могли нарушать узаконение, не дозволяющее им никаких публичных собраний к соблазну православных. После пожара, истребившего в 1811 году подольскую часть Киева, в добро-николаевском приходе в новоустроенном доме была основана несколькими раскольническими семействами, секретно и без дозволения начальства, часовня, в которой они тайно совершали молитвы. Отличавшийся особенной приверженностью к расколу купец Попов приобрёл этот дом в собственность и молельню, бывшую в нём, обратил в общую часовню для всех в Киеве старообрядцев. В 1826 году на часовне этой был утверждён осьмиконечный крест, и раскольники стали открыто совершать в ней общественное богослужение. Епархиальное начальство, руководствуясь постановлениями (1817 года 22-го декабря и 1818 года 21 февраля), запрещающими раскольникам устроение новых домов для общественных собраний, относилось к местным властям гражданским, прося содействия их к уничтожению часовни. Но в переписке по этому делу прошло много времени; раскольники приобрели через то для своей часовни право давности, на основании которого она существует до настоящего времени.

Все старообрядцы, живущие в киевской епархии, принадлежат к поповщинской секте. Первоначально они принимали к себе беглых священников и исключительно из Великороссии²⁸⁷. Священники эти, извлекая выгоды из своего положения, сильно способствовали к поддержанию раскола. В настоящее время, не нуждаясь в беглых священниках, они укрывают у себя попов, рукополагаемых в Буковине раскольническим епископом. Только чернобыльский мужеский монастырь не принимает и этих священников на том основании, что «иноцы сами себе суть священницы». Кроме общих заблуждений поповщинской секты, принадлежащие к чернобыльскому согласию имеют свои особенные, местные, Так, 1).перекрещивая всех желающих вступить в их общество, они помазывают крещаемого маслом, называя оное древним миром. Крещение совершают по требнику, изданному до патриарха Никона, «через отрицание, погружение, обхождение около купели, чтение Апостола, Евангелия и исповедания веры»²⁸⁸. За неимением священника они допускают приносить покаяние и простому человеку, даже принимают и самопокаяние. «Подобает брату искуснейшему, – сказано в их требнике, – возвестити согрешения своя. Аще же не случится человека такова, ему же бы исповедати своя согрешения, тогда исповеждь грехи своя пред образом Божиим». В случае нужды допускают и приобщение без священника, для чего в требнике положили особый «чин, како подобает самому себе причастити пречистых и животворящих таин Христовых нужды ради великие не сущу священнику». Другие заблуждения, которыми отличались прежде чернобыльцы от прочих раскольников поповщинского толка²⁸⁹, в настоящее время отвергнуты ими. Они принимают теперь присягу, но только на своём старинном Евангелии, молятся за Государя, называя его благоверным, покланяются осьмиконечному кресту и без изображения на нём распятого Спасителя.

Присматриваясь к современному состоянию указанных нами раскольников, нельзя не видеть, что положение их в настоящее время во многом отличается от первоначального. Время и обстоятельства охладили слепую приверженность их ко многим прежним заблуждениям, а влияние и увещания православных пастырей содействовали возвращению в недра православной церкви немалого числа заблудших. С 1833 года некоторые из раскольников, живущих в Киеве, приняли единоверие. Они принадлежат к приходу черниговской казанской единоверческой церкви, священники которой ежегодно в великий пост приезжают в Киев с запасными святыми дарами, совершая в это время у них и все требы. По исповедным росписям черниговской единоверческой церкви, их числится в Киеве в шести семействах 25 душ обоего пола. В 1855 году несколько купцов старообрядцев изъявили желание присоединиться к единоверию, прося о дозволении иметь в самом Киеве единоверческую церковь. Местное духовное начальство, имея в виду, чтобы к единоверческой церкви, которую предполагается устроить в Киеве, принадлежали, если возможно, все раскольники, составляющие приходское общество часовни, признало полезным усугубить духовно-нравственное влияние на них через священников, в приходах коих живут они. Нельзя не пожелать успеха пастырям церкви, которые, при помощи Божией, увещаниями, советами и благоразумными действиями своими могут привлечь к единению с святой церковью заблуждающих.

П. И-чь