[Январь]

Василий Михайлович Скворцов, Редактор-издатель журнала «Миссионерское Обозрение» в первое его десятилетие

Более десяти лет тому назад, В.М. Скворцов, живя в Киеве и имея близкое соприкосновение с штундизмом, сначала в качестве любителя-исследователя этого сектантства, потом противо-сектантского городского миссионера и преподавателя раскола и сектантства в Киевской дух. семинарии и наконец чиновника особых поручений при Киевском, Подольском и Волынском генерал-губернаторе, а потом старшего чиновника особых поручений при обер-прокуроре Св. Синода по сектантским делам, пришел к тому заключению, что силою вещей, созданных положением сектантства на юге России, вызывается настоятельная нужда в издании специального органа для противо-сектантской миссии. Однако, эта счастливая мысль более двух лет не находила себе поддержки в правящих церковных сферах и получила реальное осуществление после настойчивых хлопот со стороны предприимчивого убежденного издателя.

В 1896 г. В. М-чу разрешено было издавать в Киеве духовный журнал с специально миссионерскими задачами и целями для борьбы с сектантством – под заглавием «Миссионерское Обозрение» И 24 января 1896 года, в день преподобной Ксении, в древнем стольном граде Киеве вышел в свет первый номер «Миссионерского Обозрения». Появление первого тогда в России периодического органа противо-сектантской миссии наделало немало шуму, приветливо и с радостью журнал быль встречен всеми ревнителями веры и благочестия, в особенности же миссионерами и радетелями нашей противо-сектантской миссии. Таким образом 26 января текущего 1906 года исполняется десятилетие со дня напечатания первого номера «Миссионерского Обозрения». Этот знаменательный день для редакции нашего журнала, посвященного великому и святому делу внутренней миссии, и есть огромное значение. И это понятно само собою.

Если десятилетний период в жизни отдельного лица имеет громадное значение, то тем большее значение он имеет в церковно-общественной жизни со всеми ее проявлениями, в особенности же в сфере веры и науки – вообще, и в журнально-издательском деле – в частности, как одной из форм раскрытия жизни человеческого ума и сердца.

И в самом деле. Пред нами на протяжении десяти лет развертывается живая картина нашего журнально-издательского дела в самом широком значении слова: мы видим рост нашего журнала, а вместе и полемической литературы, расширение и изменение первоначальной его программы, соответственно задачам и потребностям времени; улучшение и изменение внешней стороны самого издания (техническая сторона); укрепление и расширение духовного влияния и связей между читателями и редактором-издателем с его сотрудниками; раскрытие и уяснение многих больных сторон противо-раскольнической и противо-сектантской миссии и миссии церкви среди интеллигенции и т.д. и т.д. Потому вполне естественно оглянуться назад и познакомить читателей хотя в кратких чертах с результатами десятилетней деятельности редакции «М.О.» и показать пройденный миссионерским журналом путь, дабы у читателей получилась цельная картина роста и развития нашего органа, а вместе с тем роста и развития его дела, которому специально посвящено «Мисс. Обозр.», т.е. дела миссии, – показать, как уяснялись, раскрывались и обследовались многие вопросы из области расколо-и-сектоведения и отчасти христианской апологетики.

На наших глазах зарождалось «Миссионерское Обозрение»: вырабатывалась программа самого журнала; вышел первый номер; при постоянном нашем сотрудничестве протекло и первое десятилетие его существования. Мы были непосредственным свидетелем-очевидцем зарождения, роста и развития «Миссионерского Обозрения» на протяжении всего десятилетия. Поэтому считаем своим нравственным долгом дать читателям обзор десятилетнего периода существования «Миссионерского Обозрения». В своем обзоре мы будем кратки, и ограничимся лишь только характеристикой периодов, которые замечаются в развитии нашего журнала, и коснемся тех только статей, которые имеют общее и руководственное значение для миссии и относятся к просветительным задачам и потребностям пастырско-миссионерского дела и который, как путеводные вехи, показывают путь, пройденный «Мисс. Обозр.» в течение десяти лет.

Десятилетний период существования «Миссионерского Обозрения» редко распадается на два неравномерных периода: трехлетний Киевский (1896–1898 гг.) и семилетний Петербургский (1899–1905 гг.).

I.

«Миссионерское Обозрение» Киевского периода, выходившее под редакторством В.М. Скворцова и Н.В. Переверзева, отличается чрезвычайною выдержанностью программы, единством и цельностью содержания, так сказать стильностью своего характера, как специально противо-сектантского миссионерского органа.

Поставив своею задачею служение противо-сектантской миссии, журнал шел к осуществлению этой задачи двумя путями. «Миссионерское Обозрение», установив тесную связь между многочисленными деятелями миссии, миссионерами и пастырями, открыло свои страницы для деятельного обмена ценными и живыми наблюдениями и мнениями о способах и средствах духовной борьбы с многочисленным сектантством, расколом и другими внутренними врагами церкви и с предупредительным гостеприимством предоставило у себя место специальным статьям по истории сектантства и сектообличению, – статьям как теоретического, так и практического характера. Журнал прилагал заботы к тому, чтобы доставить миссии все средства для борьбы, которыми располагаем современная богословская и историческая наука в этом отношении. Эту задачу «Миссионерское Обозрение» и выполняло с чрезвычайной добросовестностью в первый период своего существования. Помимо этой задачи, оно приняло на себя также и другую не менее трудную задачу, вытекающую из самого существа и характера внутренней миссии. А именно. Дело миссии далеко не исчерпывается вразумлением заблудших и возвращением отпадших в лоно церкви. Задачи миссии шире: на ней лежит долг охранения, ограждения и предупреждения от сектантской заразы здоровых членов церкви. На эту-то сторону миссии, не менее важную, чем и первая, при том совпадающую с приходскою пастырско-учительской деятельностью, наш журнал обратил должное внимание и уделял на своих страницах не мало места этой именно стороне миссионерского дела. Вследствие этого, журнал, сообразно с двойственностью своей задачи, стал выходить ежемесячно в 2-х выпусках или книжках.

В 1-х выпусках всегда помещались статьи, относящиеся непосредственно к разработке общих и руководственных вопросов миссии и касающиеся просветительных задач и потребностей пастырско-миссионерского дела. В 2-х выпусках дано место статьям (в виде трактатов, бесед, поучений, слов и т.д.), направленным к раскрытию и уяснению основных истин веро- и нравоучения на основании Слова Божия и святоотеческих творений. Первые выпуски, откликавшиеся в большинстве своих отделов на нужды миссии вообще и касавшиеся злободневных вопросов миссии и состояния сектантства, носят по большей части характер теоретический; вторые же выпуски, содержащие положительное раскрытие православного веро- и право-учения и опровержение сектантских заблуждений, имеют характер по преимуществу практический и во всех своих частях пригодны для епархиальных целей миссии даже и теперь. Этого же последнего нельзя сказать, относительно первых выпусков, – некоторые отделы которых не столько преследовали практический характер, сколько способствовали освещению и уяснению того или другого сектантства. Первые выпуски заключают в себе преимущественно материал для истории и методики миссии, истории сектоведения и сектообличения, и имеют научно-историческую ценность. Поэтому-то мы остановим наше внимание на содержание только первых выпусков и постараемся показать, что «Миссионерским Обозрением» в Киевский его период привнесено в сокровищницу науки сектоведения и сектообличения.

В первом номере «Миссионерского Обозрения» на первых его страницах был выдвинут безусловно важный принципиального характера вопрос о существенных признаках и степени вредности русских сект и отдельных толков старообрядческого раскола (январь, май-июнь, 1896 г.). Знакомство с этим вопросом, в особенности десять лет назад, имело огромное значение для практических целей миссии.

Установив классификацию сект и степень их вредности, журнал вполне логично приступает к уяснению другого вопроса: с чего и как начинать изучение сектантства. Решению этого вопроса посвящены две статьи компетентных профессоров духовных академий: Казанской – Н.И. Ивановского и Киевской – В.З. Завитневича (январь, 1896 г.). Как бы ответом на этот только что решенный вопрос является тоже принципиального характера статья доцента Ф.И. Титова: о сущности русского сектантства и о причинах его происхождения (январь, 1896 г.).

Общеизвестен факт, что русский раскол и сектантство принадлежат к числу таких явлений в нашей церковно-общественной жизни, который не могли быть обойдены нашим законодательством. По мнению проф. И.Ф. Нильского, история русского раскола есть история нашего уголовного законодательства в отношении к раскольникам. Потому-то знакомство с вопросом об отношении нашего уголовного законодательства к сектантам и раскольникам является предметом настоятельной необходимости для тех, кто приходить в то или другое соприкосновение с расколо-сектантством, – и в этих именно видах на страницах «Миссионерского Обозрения» и был помещен трактат Г.Н. Добротина под заглавием: «Закон и свобода совести в отношении к расколу и лжеучению» (1896 г.).

Из статей, непосредственно относящихся к истории сектантства, считаем необходимым особо упомянуть об исследовании Ф.И. Титова о сектах стригольников, жидовствующих (1896 г.) и духоборцев (1897 г.) и о статье свящ. А. Рождественского: «Армия спасения» заграничная секта (1897 и 1898 гг.). Обе эти статьи представляют большой интерес как по своему содержанию, так и по научной обработке.

В дальнейших статьях, относящихся непосредственно к изучению теоретической стороны сектантства, «Миссионерское Обозрение» знакомит с целым рядом сект: с новохлыстами Кубанской области (М. Кальнева, февраль, апрель 1896 г.), с сектой адвентистов, «седьмого дня» и малеванским движением в штунде (В.М. Скворцова, март 1896 г. и Дородницына, август, 1897 г.), с мормонством (март, 1896 г. и январь 1897 г.), с вероучением северно-кавказских шалопутов (свящ. Е. Капралова, ноябрь, декабрь 1896 г. и октябрь 1897 г.), с сектой немоляков в нижегородском расколе (проф. Н.И. Ивановского, декабрь, 1896 г.), с хлыстовской сектой вообще и в частности с Оренбургскими хлыстами (его же, июль 1897 г. и январь, апрель 1893 г.), с пашковщиной и штундизмом (ст. В.М. Скворцова и М.А. Виноградова, сентябрь, октябрь 1897 г.), с толстовством, как сектой (прот. Т.В. Буткевича и В.М. Скворцова, сентябрь, октябрь 1897), с хлыстовством, шалопутством и прыгунством (ibid.), с донскими толками в молоканстве и штундизме (А. Высотского, ноябрь, 1897 г.), с сектой богомилов в Воронежской губ. (В. Поликарпова, июль 1897 г.) и со многими частнейшими сведениями из жизни сектантства.

В эту стройную гармонию сектантского материала, как бы клином, вошли статьи, относящиеся к расколу и историю борьбы православия с латино-униатами, – а именно: Н. Беренского «Архимандрит о. Павел (Прусский) и его противо-раскольническая деятельность» (1897 к 1898 гг.), проф. И.А. Сикорского «Психопатизм в среде заживо замурованных насельников Тираспольских скитов» (ноябрь, декабрь 1897 г.) и проф. С.Т. Голубева: «Борцы православия южно-русской церкви 30-х годов XVII ст.» (сентябрь-декабрь 1898 г.).

За сим следует целый ряд статей, имеющих чисто практическое значение для дела миссии. Статьи эти – самые разнообразные по своему содержанию и исчерпывают все стороны миссии со всеми ее задачами, целями и нуждами.

В первом номере «Миссионерского Обозрения» за 1896 г. помещена интереснейшая статья преосвященного Гурия, епископа Самарского, под заглавием: «Психологические причины упорства сектантов в своих заблуждениях». Проф. Н.И. Ивановский касается вопроса «О мерах церковно-миссионерского воздействия на опознанных и заведомых хлыстов». Особенно на 3-м всероссийском миссионерском съезде в г. Казани был выдвинут целый ряд практических вопросов о мерах и способах воздействия на расколо-сектантство (методика собеседований с заблуждающимися), о мерах и способах духовно-просветительного действования миссии в борьбе с расколо-сектантством; о мерах пресечения пропаганды лжеучений и других против веры и церкви преступлений расколо-сектантства: об условиях вчинания судебных дел по преступлениям отпавших от веры и церкви и об экспертизе на суде.¹ Там же выдвинут был вопрос о миссионерском характере церковно-приходской школы среди сектантского населения и свящ. И. Ольшевским было представлено примерное распределение апологетического материала в курсе преподавания закона Божия для церковно-приходских школ в сектантских селах. Также затронут был вопрос о наиболее соответственной постановке преподавания истории и обличения раскола и сектантства в духовных семинариях; не оставлен был в забвении и вопрос о бесправном положены миссионеров. Все эти вопросы, бывшие предметом горячего обсуждения на 3-м всероссийском миссионерском съезде, не только нашли для себя место на страницах «Миссионерского Обозрения», но и были изданы редакцией нашего журнала отдельной книгой под заглавием «Деяния 3-го всероссийского миссионерского съезда в г. Казани в 1897 г. ».

Из других вопросов практического характера, выдвинутых на страницах «Миссионерского Обозрения», мы упомянен только: о ближайших задачах областных миссионерских съездов духовенства (Александра, епископа Тамбовского, март, 1898 г.), о заботах миссии об улучшении религиозно-нравственных условий жизни фабричных рабочих (М. Кальнева, март, 1898 г.) и о необходимости живого слова при ведении бесед с отпавшими (А. Дородницына, апрель, 1898 г.).

Что же касается полемико-апологетического материала, помещенного на страницах журнала в Киевский его период, то мы ограничимся только указанием на беседы по пререкаемым сектантами вопросам известных наших миссионеров Д.И. Боголюбова и свящ. Н. Кутепова и на собеседования Киевского просветительного общества, происходившие под непосредственным руководством преосвященного Сергия, епископа Уманского. Из всех этих бесед наибольший интерес представляют беседы Д.И. Боголюбова не столько по богатству миссионерско-апологетического материала, заключающегося в них, сколько по живости и оригинальности изложения, теплоте чувства и сердечности.

За этот период было помещено также небольшое число собеседований с раскольниками, как, напр., епархиальных миссионеров: Саратовского – Шалкинского и Самарского – священника Александрова и заметки и известия о собеседованиях в С.-Петербурге и Москве профессора Ивановского.

Но самым жизненным нервом в «Миссионерском Обозрении», всецело приковавшим к себе внимание читателей и отвечавшим на злобу дня, нужно признать отделы VI, VII и VIII, посвященные обзору современного состояния миссии, русского и заграничного сектантства и правительственным распоряжениям по миссии и соприкосновенным с нею вопросам. При чтении этих отделов читатель невольно (поражался чрезвычайной осведомленностью редакции о всех правительственных распоряжениях и начинаниях в области миссии. Отдел хроники и летопись событий в расколо-сектантском мiре, а равно и событий, имеющих отношение к миссии и расколо-сектантству, всегда представляли чрезвычайный интерес своею живостью изложением и чрезвычайным богатством, и разнообразием содержания. Даже и теперь они читаются с не меньшим, чем тогда, интересом. Отделы эти велись главным образом самим редактором-издателем В.М. Скворцовым и отчасти Н.Л. Вишневским и П.А. Козицким.

Далеко не последнее место должно быть отведено и библиографическому отделу за весь этот период времени. Отдать этот никогда не кричит о себе и не бьет в глаза, но по замечанию знатоков журнального дела служит лучшим показателем постановки журнала. И это замечание, понятное само по себе, вполне приложимо и к нашему журналу. И в самом деле. В течение всего этого времени наш журнал с своими удачными и умелыми рецензиями на книги, относящиеся к расколо-сектантству и к миссии в самом широком значении этого слова, шел навстречу самым насущным нуждам и задачам миссии. В течение трех лет на страницах «Миссионерского Обозрения» было дано более 125 отзывов о более или менее выдающихся книгах и брошюрах по истории и обличению раскола и сектантства, а также по христианской апологетике и проповедничеству. Все эти отзывы в большинстве случаев написаны вполне обстоятельно, некоторые же из них имеют даже характер научных рецензий. Труд рецензентов несли следующие лица: проф. С.Т. Голубев, проф. свящ. П.Я. Светлов, В.М. Скворцов, П.А. Козицкий, Н.Л. Вишневский. С.М. Потехин, Д.Н. Слюсарев, Н.А. Белогорский и др.

На этом мы и заканчиваем обзор Киевского периода «Миссионерского Обозрения» (1896–1898 гг.).

Вполне естественно, что наш журнал, являясь живым органом миссии и церкви и, откликаясь на все нужды миссии и церковно-учительского дела, суметь завоевать себе симпатии как среди духовенства, так и среди лиц, сопричастных к делу миссии, окреп духовно и материально и установил прочную связь между читателями и сотрудниками.

Численность подписчиков ежегодно возрастала, что будет видно из особой таблицы.

По истечении трехлетия со времени начала издания журнала, редактор издатель В.М. Скворцов оставляет Киев, переселяется в С.-Петербург и переводит издание журнала в столицу. С 1899 года в жизни «Миссионерского Обозрения» начинается новый период его существования – петербургский, при этом при новой обстановке, при новых сотрудниках и при новых жизненных условиях. Все это, взятое в совокупности, отразилось на характере журнала, и «Миссионерское Обозрение» петербургского периода значительно видоизменяет свой прежний характер и принимает новую физиономию, новый облик.

II.

С переходом редакции «Миссионерского Обозрения» в С.-Петербург характер журнала, ставившего себе задачей борьбу с сектантством, значительно изменяется. Журнал расширяет свою программу и уделяет немало внимания расколу с его историей и обличением, в особенности со времени прекращения издания «Братского Слова», и отводит более, чем достаточно, места христианской апологетике и злободневным вопросам, и событиям, тесно связанным с церковной и общественной жизнью. И в самом деле. Могло ли «Миссионерское Обозрение» не откликаться на злобы дня и быть молчаливым и равнодушным зрителем переживаемых событий первостепенной важности? Отлучение от церкви гр. Л.Н. Толстого, взбудоражившее наше общество и вызвавшее море полемических статей на страницах повременных изданий; орловский миссионерский съезд с знаменитым докладом М.А. Стаховича о веротерпимости; петербургская религиозно-философские собрания, всколыхнувшие нашу церковную жизнь и выдвинувшие для обсуждения целый ряд вопросов догматического и канонического характера; предстоящие государственные и церковные реформы в связи с Указом 17 апреля о веротерпимости и манифестами 6 августа и 17 октября о новом государственном строе; имеющие вскоре состояния созывы Государственной Думы и всероссийского церковного Собора – все это такие события, которые составляли и составляют жизненный нерв нашей церковной и общественно-государственной жизни и на которые не мог не откликнуться наш журнал. Потому-то он постепенно расширял свою программу и из специально-миссионерского органа преобразовался в журнал полемико-апологетический и орган внутренней миссии в широком значении этого слова. Таким образом «Миссионерское Обозрение», отличавшееся и прежде жизненностью своего содержания, в петербургский период становится еще более живым и отзывчивым на запросы современности и еще более разнообразным по содержанию органом миссии и церковно-общественной жизни.

Переходя за сим к обзору содержания Миссионерского Обозрения за петербургский семилетний период его существования, мы прежде всего остановимся на статьях, относящихся непосредственно к истории сектантства и раскола.

Из статей по истории сектантства за этот период времени заслуживают упоминания следующие статьи: О сектах – «Общества десных» или «Сионской вести», проф. Н.И. Ивановского (янв.-апр. 1899 г.) и «Ирвингиан», А. Виноградова (февр. 1899 г.); «О современной поволжской хлыстовщине», Ив. Смолина (май 1899 г.), «О скопческой секте», В. Скворцова (июнь 1899 г.), «О переселенческом движении в Америку среди закавказских «духоборов-постников"», того же автора (март 1899 г.), «О штунде рязанской губернии», Д. Андреева (март, июль, август, октябрь 1899 г.), «О попытках штундистов и упорядочению своего богослужения», М. Кальнева (май 1899 г.) и «О лютеранском служебнике у штундистов», свящ. К. Велтистова (окт. 1899 г.): «Можно ли штундизм отожествлять с баптизмом», П. Казицкого (февр. 1900 г.); «Тамбовские хлысты», Н.И. Ивановского (янв. 1900 г.); «Внутреннее устройство секты странников или бегунов», того же автора (март-окт. 1900 г.); «Вероучение и характер радений хлыстов центральной России», свящ. В. Ремерова (апр.-август 1900 г.); «Секта немоляков или дыромоляев в Вятской губ.» В. Тронина (июнь 1900 г.); Уральские «иеговисты», Н.И. Ивановского (февр. 1900 г. июль-сентябрь 1901 г.), «Мистическая штунда: Малеванный и малеванные», С.М. Потехина (октябрь-ноябрь 1900 г.); «Секта иеговистов или иудействующих», свящ. Сушкова (дек. 1900 г.); «Баптизм, как секта, свящ. К. Велтистова (янв.-март. 1900 г.); «Тамбовские постники», И. Айзазова (февр. 1901 г.); «Болгарская ересь богомилов и ее влияние на возникновение русских религиозных сект», свящ. Н. Стеллецкого (апрель-октябрь 1901 г.); «Пиэтизм, как секта», А. Дородницына (май 1901 г.); «Секта хлыстов» (по отзывам иностран. ученых) проф. Т. Буткевича (ноябрь-дек. 1901 г.); «Немецкий баптизм в России», свящ. К. Велтистова (январь-июнь 1902 г.); «Новая секта хехулитов или каюков», Н. Булгакова (февр. 1902 г.); «Вероучение немоляков нижегородской губ.», свящ. А. Альбицкого (июнь 1902 г.); «Гернгутерские братства», иером. Алексия Дородницына (сент. 1902 г.); «верхотурские бегуны – противостатейники», пр. И.И. Ивановского (февр. 1903 г.); «Критический обзор мнений по вопросу о происхождении хлыстовщины», Н. Высотского (1903 г.); «Секта малеванцев в херсонской губернии, ее вероучение и культ», М. Кальнева (ноябр. 1903 г.); «Духоборческая секта и ее катехизис», М. Каменева № 12–20, 1904 г.); «Закавказские мормоны» свящ. Слободянникова (№ 15, 1904 г.); «Сионская весть и секта иеговистов», Г. Добротина (№№ 12, 14–15, 1905 г.); «Молоканство, баптизм и наша великая церковная нужда», А. Платонова (№ 13, 1905 г.) и «Какой юбилей праздновали молокане»? А. Высотского: (№№ 14–15, 1905 г.). О других же более мелких статьях и заметках нет нужды распространяться.

Из этого далеко не полного перечня статей, помещенных на страницах «Миссионерского Обозрения» в течение семилетнего петербургского периода, читатель видит, с каким вниманием наш журнал относился к истории сектантства и его развитию на Руси.

С не меньшим, если даже не большим вниманием «Миссионерское Обозрение», в течение всего этого времени, относилось и к вопросам, связанным непосредственно с делом миссии, т.е., с практическим приложением способов и методов к сектообличению. Само собою разумеется, что с нашей стороны было бы большим пробелом, даже непростительным, если бы мы прошли молчанием весь этот большой отдел в нашем журнале. Из статей, относящихся к этой категории, заслуживают упоминания: «Записка архиепископа Никанора Херсонского о штунде и о мерах борьбы с этой сектой» (из неизданных бумаг) А. Дородницына (январь-июнь 1899 г.); «О чем и как полезно вести в настоящее время полемику с сектантами», свящ. М. Клеандрова (май 1889 г.); «Общие замечания о собеседованиях православного миссионера с хлыстами», прот. Н. Кутепова (июнь 1901 г.); «Миссионерские курсы для духовенства, как не испытанные еще в борьбе с расколо-сектантском меры», свят. П. Стешенко (май 1902 г.); «Церковное и внецерковное учительское слово, как главная основа успеха нашей внутренней миссии», свящ. И. Фуделя (февраль, март, ноябр. 1899 г.); «О культурно-миссионерском значении народной школы», свящ. Н. Могилевского (февр. 1899 г.); «Какие новые требования и задачи предъявляет к внутренней миссии новое время»? Тверского интеллигента (янв. 1900 г.); «Психологическая точка зрения на причины распространяя сектантства и на способы и условия борьбы с ним», свящ. Н. Губина и В. Скворцова (апр. 1900 г.); «Школы для взрослых, как оплот против сектантства», прот. Панормова (дек. 1901 г.); «К вопросу об улучшении пастырско-миссионерской подготовки воспитанников дух. семинарий», М. Чельцова (март 1901 г.); «Миссия среди интеллигенции», свящ. И. Фуделя (июль 1901 г.); «О сердечности в миссионерской полемике», свящ. М. Лисицына (2 кн., 1903 г.); «Миссионерская приспособленность», И. Айвазова (№ 18, 1903 г.); «Основные черты миссионерской методики», Д. Боголюбова (март, апрель 1904 г.); «Как оживить пастырям свою миссионерскую деятельность»? В. Терлецкого (№ 3, 1905 г.); – и «О подготовке к делу миссии воспитанниц епархиальных женских училищ», С. Троицкого (апр., 1905 г.). О более же мелких заметках относящихся к этому отделу, умалчиваем.

Толстовству, как секте, и в особенности наделавшему много шуму отлучению гр. Л.Н. Толстого от церкви наш журнал уделил нарочитое внимание особенною теплотой чувства, искренностью и серьезностью тона отличаются «Открытые письма к интеллигенту – другу, увлекающемуся учением Л.Н. Толстого» Amicus’а (1899 г.); заслуживают упоминания статьи: «О евангельских чудесах» (против учения рационалистов и гр. Л. Толстого) Д. Богдашевского (ноябр., 1900 г.); «Из исповеди раскаявшегося толстовца-интеллигента», М. С-ко (сентябрь-декабрь, 1899 г.): «Религиозно-нравственные воззрения Л. Толстого в молодости и старости», свящ. М. Лисицына (сент., 1901 г.) и «Лжехристианство Толстого пред судом светской критики», того же автора (октябрь 1901 г.); «Отношение христианства к государству по воззрениям гр. Л.Н. Толстого», К. Григорьева (июль-октябрь, 1902 г); «Мир Евангелия и трагизм толстовства». свящ. Д. Силина (1903 г.); «Правда о графе Толстом», И.Н. (март 1904 г.) и не мало еще других статей и заметок. Особенно определение св. Синода от 20–22 февраля, 1901 г. с посланием верным чадам церкви по поводу отпадения графа Льва Толстого от церкви, вызвавшее оживленный обмен мнений на страницах светской и духовной прессы, дало обильнейший материал для «Миссионерского Обозрения». Наш журнал поместил на своих страницах целый ряд писем, являющихся голосом мiрян и представителей духовенства и церкви по поводу отлучения графа от церкви. Авторами этих писем являются С.-Петербургский митрополит Антоний, епископ Сергий Ямбургский, врачи – Апраксин и скрывший себя под инициалами Ф.Н., раскаявшийся толстовец М. С-ко, и несколько светских лиц, скрывших также свои фамилии под инициалами. Эта полемика настолько памятна нашим читателям, что считаем излишним распространяться по этому вопросу. Заметим только, что нашим редактором издана целая книга из помещенных в журнале статей под заглавием: «По поводу отпадения от православной церкви графа Л. Толстого», выдержавшая два издания.

В самой тесной и непосредственной связи с нашей внутренней миссией стоит вопрос о свободе совести, поднятый М.А. Стаховичем на Орловском миссионерском съезде, бывшем в 1900 г., и вызвавший в целом ряде статей оживленный обмен мнений по этому предмету. Из этих статей достойны внимания статьи: «Вопрос о свободе совести на Орловском миссионерском съезде». В. Тернавцева (ноябрь, 1901 г.); «Свобода совести, как христианская основа», епископа Никанора (ibid.); «Свобода совести и русское законодательство о расколо-сектантах», Т. Рождественского (ibid.); «Несколько критических замечаний на речь г. Стаховича «о свободе совести» Ив. Айвазова (декабрь, 1901 г.) и наконец самый доклад М.А. Стаховича, читанный в Орловском миссионерском съезде, породивший столько волнений в печати и в духовном мiре.

Спустя несколько месяцев после перехода редакции «Миссионерского Обозрения» в С.-Петербург, в миссионерской журналистике случилось событие чрезвычайной важности: с выпуском майской книжки 1899 г. прекратилось издание противо-раскольничьего журнала «Братское Слово». И «Миссионерское Обозрение», отзывавшееся и раньше на все живые запросы борьбы с расколом, сочло своим долгом, стать на страже интересов противо-раскольничьей миссии. Принятые на себя обязанности, по отношению к раскольничьей миссии, редакция журнала, в течение своего семилетнего петербургского периода старалась выполнить при помощи многих сотрудников из представителей науки расколоведения и миссии и весьма охотно отводила на своих страницах место статьям по истории раскола и по обличению его. Из наиболее ценных статей по расколоведению заслуживают упоминания следующие статьи: «Нынешнее старообрядчество и сектантство в Преображенском в Москве», В. Сонатова (февраль-март, 1899 г.); «К истории славяно-беловодской иерархии», свящ. Д. Александрова (март, 1899 г.); «Об отношении учения беспоповцев об иерархии и таинствах к учению о том же рационалистов-сектантов», Ф. Арф-ва (июнь-август, 1899 г.): «Можно ли признать старообрядческую австрийскую иерархию законной», свящ. А. Зубарева (сент. 1891 г.); «Крещение у бегунов», пр. Н.И. Ивановского (октябр. 1899 г.); «Как совершается богослужение у старообрядцев австрийской секты»? свящ. К. Попова (ноябр.-декаб., 1899 г.); «Сношения старообрядческого лжеархиепископа Иоанна Картушина с донскими старообрядцами и инструкция раскольничьим благочинным», Е. Овсянникова (январь, 1900 г.); «Московская Федосеевщина в последние 30–40 лет», Ф. Круглова (апр. 1899 и окт. 1900 гг.); «Разъезды раскольничьего лжеархиепископа Иоанна Картушина с его миссионерами по югу России и беседы с ним», свящ. С. Шалкинского (февр., 1900 г.); «Мое знакомство и поездка с лжеепископом Петром и характеристика бессарабских раскольников», П. Сахарова (июнь, 1900 г.); «Раскольничья беспоповская секта коликовцев» Ив. Чередникова (май, 1901 г.); «Из жизни беспоповцев за последние десятилетия», свящ. В. Прозорова (окт. 1901 г. и февр. 1902 г.); «Разбор грамоты неокружников от 6 мая 7407 лета (1899 г.), поданной московскому окружническому архиепископу Иоанну, с замечаниями Арсения епископа уральского», свящ. Ф. Воловея (1902 г.); «Поездка раскольничьей депутации на восток в 1900 г. и заметка по поводу этой поездки», Н. Гринякина (ноябрь-дек. 1902 г.); «Иночество и старчество в расколе», свящ. С. Магнусова (июль-авг. 1902 г.); «Церковь Христова и временно без епископа быти не может». Замечания па книгу Ивана Усова, свящ. С. Шалкинского и Картушина (1903 и 1904 г.); «Критический разбор раскольничьего сочинения (Усова) – о миропомазании священнослужителей, присоединенных к православию от ереси второго чина» иерея Д. Александрова (1903 г.); «Беглопоповский собор в г. Вольске в 1901 г. и его деяния». Н. Гринякина (янв. 1903 г.); целый ряд статей, того же автора, под заглавием «Новости из раскольничьего подполья», знакомящих с жизнью и событиями в расколе (1903 и 1904 гг.); «К вопросу о способах обличения неправды раскольничьей», А. Зверева (май-июнь, 1904 г.); «Раскольничья секта сродников», свящ. С. Шалкинскаго (янв. 1904 г.); «В мiре современного старообрядчества (Голяевский раскол)», свящ. К. Попова (май, 1904 г.); «О посланничестве митрополита Амвросия» (Новая книга в защиту австрийского священства), прот. Н. Фиалковского (ноябр. 1904 г.); «К истории раскола в Привислинском крае», свящ. А. Никольского (дек. 1903 г.); «Из жизни донской беглопоповщины», свящ. Е. Овсянникова (дек., 1904 г.); «К миссионерской полемике с апологетами австрийского раскола», Н. Гринякина (февр., 1905 г.); «Безблагодатное и противо-каноническое священство», А. Обтемперанского (июнь, сентябр., 1905 г.) и «К истории раскольничьего бегунского толка», Д. Березкина (№ 16, 1905 г.).

Единоверие, стоящее на пути к примирению старообрядчества и православия и в последние года выдвинувшее на очередь вопрос о единоверческом епископе, в истекший семилетний период времени существования в Петербурге нашего журнала составляло предмет его попечений, и статьи о нем нашли себе место на страницах журнала.

В числе заметок и статей, относящихся к единоверию, мы находим статьи: «Единоверие за столетний период существования его в русской церкви», М. Чельцова (июль-ноябрь, 1900 г.); «Единоверие и уния» его же (октябрь-декабрь, 1901 г.); «К вопросу о необходимости научной подготовки единоверческого духовенства, свящ. Н. Васильева и С. Шлеева (май, 1905 г.); «Какой епископ нужен единоверию»? В. Сенатова (№ 10, 1905 г.); «К вопросу: какой нужен епископ единоверию»? Свящ. С. Шлеева (№ 11, 1905 г.); «Единоверческие священники из «богословов» и «небогословов», Г.С. (№ 12, 1905 г.); «О смысле единоверческого епископства» В. Сенатова (№ 16, 1905 г.) и «Единоверческий епископ и церковно-христианский прогресс» Н. Гринякина (№ 18–19, 1905 г.).

Параллельно с теоретическими задачами изучения и обследования сектантства и раскола «Миссионерское Обозрение» неукоснительно преследовало и чисто практические задачи; с этой целью оно печатало выдающиеся беседы, в качестве миссионерского материала, по обличению сектантства и раскола. Перечислять всю семилетнюю наличность полемико-апологетического материала, помещенного на страницах «Миссионерского Обозрения», решительно нет никакой возможности. Достаточно будет для нашей цели, ограничиться указанием на более известных миссионеров-проповедников, беседы которых появлялись на страницах нашего журнала.

По сектантству наибольшее число бесед принадлежит Д.И. Боголюбову; далее авторы следуют по числу помещенных бесед в таком порядке: С.М. Потехин, прот. Н. Кутепов, Ив. Айвазов, Д. Грацианский, свящ. Слюсарев, свящ. С. Богданович, Н.И. Булгаков и В. Шевалеевский.

Расколообличению «Миссионерское Обозрение» уделило как будто бы несколько больше внимания, в сравнении с секто-обличением, если судить об этом по числу печатавшихся авторов. Чаще других встречаются беседы миссионеров свящ. Д. Александрова, прот. Н. Фиалковского, свящ. К. Попова, свящ. С. Шалкинского, свящ. С. Шлеева, мисс. К. Картушина. Менее плодовитыми оказались священники: И. Жаров, В. Черкасов, Разумовский, Д. Быстрицкий, И. Чередников и В. Цыганов; из миссионеров: С. Романовский, А. Обтемперанский и П. Сахаров. Помещались также отчеты и заметки о миссионерских беседах синодального миссионера прот. Кс. Крючкова.

Считаем не лишним, упомянуть, что журнал наш не оставил без внимания и нужд нашей миссии среди иноверцев. Между прочим, помещены статьи по вопросу о миссии среди магометан. Так, перу преосвященного Антония, епископа Уфимского, принадлежит «беседа христианина с магометанином об истине Пресвятые Троицы» (ноябрь, 1900 г.). Протоиерей мисс. А-др Миропольский поместил статью под заглавием: «Возможен ли миссионерский обмен мнений с последователями мохаммедантства» (декабрь, 1901 г.). Свящ. Н. в том же году напечатал статью с тожественным заглавием: «Возможен ли живой обмен религиозной мысли с мухаммеданами» (янв.) и др. Правда, статьи эти не блещут богатством содержания, но они служат лучшим показателем отзывчивости «Миссионерского Обозрения» на все нужды нашей внутренней миссии.

III.

«Миссионерское Обозрение», расширив свою программу, откликнулось на все вопросы, выдвинутые целым рядом злободневных событий, имевших ближайшее соприкосновение с церковно-общественною жизнью. Не осталось оно глухим и к повременной прессе, служащей самым чувствительным барометром общественного и церковного настроения.

Нужно заметить, что на рубеже XX века ярко оттенилось новое направление и в обществе, и в литературе. Светская литература стала уделять много внимания религиозным и даже церковным вопросам, в столице образовалось религиозно-философское общество, с жаром и увлечением отдавшееся изучению христианства и устраивавшее в течение двух зимних сезонов (1901–1903 гг.) свои религиозно-философские собрания для обсуждения выдвинутых самою жизнью религиозных вопросов. Появился в свет и журнал этого кружка под заглавием «Новый Путь», имевший ближайшею своею задачею печатание рефератов, читавшихся на религиозно-философских собраниях, и следовавших за ними дебатов. Наметившееся новое течение религиозной мысли среди представителей религиозно-философского кружка было окрещено по имени журнала «Новый Путь» – «новопутейским христианством».

Само собою разумеется, что «Миссионерское Обозрение», не могло не откликнуться и откликнулось в целом ряде статей на размышления новопутейских богословов. В числе писателей, выступивших против «новопутейцев», назовем иеромонаха Михаила с его лекциями, очерками и этюдами: «Новое христианство Мережковского», «Христианство, как культ Диониса», «О браке» и проч. (1902 и 1903 гг.), проф. А.А. Бронзова с его статьей «Можно ли и нужно ли «адогматизировать» христианскую этику»? (1903 г.); протоиерея В. Лаврского с его статьей «Новопутейское заблуждение о морали Евангельской и ветхозаветной» (№ 16, 1903 г.), свящ. М. Лисицына с статьей Крайности религиозно-декадентского символизма» (февраль, 1933 г.); «Н.М. Гринякина с целым рядом заметок полемического характера с новопутейцами», П.А. Козицкого с статьей «Духовное наследие наступающего нового года в настроениях нашей современности» (январь, 1904 г.) и Ив. Г. Айвазова: «Новый Путь» в его отношении к старым путям и к православной церкви» (май, 1903 г.).

К категории новых богословов отчасти относится и известный писатель, и проповедник свящ. Гр. С. Петров с его мелкими и более крупными произведениями богословско-публицистического характера. Необычность понимания и толкования слова Божия, просвечивающаяся в каждом произведении о. Петрова и в устных его беседах и проповедях, вызвала целую полемику на страницах светской и духовной прессы. Отозвался и наш журнал, поместив целый ряд статей по поводу литературной проповеди о. Гр. Петрова; из них обращают на себя внимание статьи: П.А. Козицкого – по поводу сочинения св. Гр. Петрова: «Евангелие, как основа жизни» (апрель, 1904 г.), «о Боге, и Божьей правде» (декабрь, 1903 г.) и «Можно ли на основании Евангелия различать Царство Божие от Царства Небесного?» (июнь 1903 г.); Е. Воронца: «Пасхальные безцерковные писания свят. Гр. Петрова в его книге: «Христос воскресе"» (июнь, 1903 г.) и его же: «Итоги полемики по поводу проповедничества свящ. Гр. Петрова» (февраль, 1903 г.) и иеромонаха Александра: «По поводу книги свящ. Гр. Петрова «Зерна добра» (март, 1903 г.).

Откликаясь на злободневные вопросы, тесно связанные с духовными интересами нашего общества, «Миссионерское Обозрение» широко и гостеприимно открыло свои страницы и такому жгучему вопросу, как примирение интеллигенции с церковью, и вообще религиозно-общественному возрождению России. Во глазе всех статей, посвященных этому вопросу, мы должны поставить статью В.А. Тернавцева: «Интеллигенция и Церковь» (по вопросу о миссии среди интеллигенции) (июнь. 1902 г.). Статья эта по силе и глубине мысли, по широте кругозора, выпуклости, и образности стиля и оригинальности своего содержания была предметом горячих обсуждений как в заседаниях «Религиозно-философских собраний», так и в «Русском Собрании». Затем следует целый ряд статей: свящ. Четверикова: «Возможно ли объединение интеллигенции с народом и церковью»? (январь, 1902 г.) и его же: «Когда и как произошло у нас разъединение между интеллигенцией, народом и церковью»? (апрель, 1902 г.); мисс. Д. Грацианского: «К вопросу об объединении интеллигенции с церковью и духовенством» (май, 1902 г.); медика (аноним): «Откровенное слово по поводу настроения умов современной интеллигенции» (май, 1902 г.): свящ. И. Филевского: «Об отношении церкви к современным религиозным запросам нашей интеллигенции» (январь, 1903 г.); Д.И. Богдашевского: «К современным искателям истиной церкви Христовой» (январь, 1903 г.); И. Козицкого: «״Интеллигенция и народ» (по поводу книжки Смирягина) (октябрь, 1903 г.) и его же: «Отношение нашего народа и интеллигенции к святым земли русской – как носителям народных идеалов и святости» (декабрь, 1903 г.); д-ра Пясковского: «Конфликты в духовной жизни современной интеллигенции» (апрель, (1904 г.); В. Горохова: «Письма к молодежи, ищущей смысл жизни» (май, 1904 г.) и Дим. Бодиско: «К великому вопросу о примирении взаимных отношений церкви и современной верующей интеллигенции» (№ 15, 1904 г.).

Наш журнал, поставив себе задачей миссию в самом широком смысле этого слова, откликался и на литературные произведения, являющиеся отражением мировоззрений некоторых сектантствующих слоев нашего общества, – и поместил у себя несколько очерков по этому поводу. В числе этих очерков мы находим: С. Бронницкого «Разговоры среди друзей по поводу романа Л.Н. Толстого «Воскресение» (март, апрель, 1901 г.); его же: «Вопросы религии в обсуждении передовых людей» (сентябрь-ноябрь, 1902 г.): П.А. Козицкого: «Боборыкин и русское сектантство» по поводу повести Боборыкина «Исповедники (ноябрь, декабрь, 1902 г.) и его же: «Русское современное сектантство и православное духовенство в характеристике А.С. Пругавина» (март, 1905 г.).

В числе жгучих злободневных вопросов, выдвинутых силою вещей, мы должны отметить вопрос об упадке пастырского духа в современном нашем духовенстве. Вопрос этот всплыл на поверхность литературного моря, благодаря окружному посланию преосвященного Антония Волынского, изданному им вскоре по вступлении на кафедру, к волынской пастве. Послание это, в котором преосвященный автор слишком сгущенными красками изобразил упадок пастырской ревности в волынском духовенстве, больно ударило по нервам многих представителей духовенства и вызвало целую полемику по этому вопросу. «Миссионерское Обозрение» не только воспроизвело на своих страницах самое послание, но и, в целях уяснения истины, дало место голосу пастырей и мiрян по поводу этого послания.

На это послание откликнулись священники: Ф. Тихвинский и Н. Казанский, выразившие «Мысли и чаяния сельского священника по поводу окружного послания Волынского архипастыря к своему духовенству» (№№ 15, и 16, 1903 г.); Т. Черкасский высказал «pia desideria» сельского священника по вопросу об «упадке духа» в нашем духовенстве (№ 20, 1903 г.) и Н. Ремизов представил «Пастырский отклик на послание епископа Антония» (ibid.). – Из мiрян высказались печатно по поводу этого послания: Ф. Немоловский (№ 13, 1903 г.), Ив. В. Преображенский в статье: «К вопросу о причинах «упадка духа» в нашем духовенстве» и П.А. Козицкий в статье с таким же заглавием (№ 19, 1904 г.).

Не оставил без внимания наш журнал и религиозных нужд наших окраин. Коснулся он положения православно-русского дела в связи с вопросом об униатском упорстве и о средствах борьбы с ним. По этому поводу были помещены статьи М. Кобрина (1904 г.): «Православно-Русское дело в Холмской Руси» и «О миссионере для Холмской Руси» и реферат профессора Д. Цветаева под заглавием «Положение иноверия в России» (январь, 1904 г.).

Саровское (в июле 1903 г.) торжество открытия мощей преподобного Серафима, Саровского чудотворца, наш журнал «Миссионерского Обозрения» отметил, как выдающееся событие в жизни русской церкви и государства, поместив на своих страницах целый ряд статей, тесно связанных с Саровскими торжествами, начиная с распоряжений Св. Синода и оканчивая заметками светского писателя-рационалиста. Сам редактор напечатал свою статью под заглавием «Саровское торжество православия» (№ 12, 1903 г.) и откликнулся на это событие также к в своих «Скрижалях» (ibid.). Из других статей, посвященных этому событию, упомянем о статьях: Н.М. Гринякина «Преп. Серафим, Саровский Боговидец, новый небесный защитник истины православной церкви» (№ 11, 1903 г.) и некоего А.Г. «Апология Саровского торжества 19 июля под пером светского писателя-рационалиста» (№ 15, 1903 г.).

Манифест 26 февраля 1903 г., возвестивший о необходимости коренных гражданских реформ, коснулся, между прочим, и вопроса о реформе русской церковной жизни и о реформе прихода, как основной церковно-общественной единицы. Вследствие этого, вопрос о реформе прихода становится предметом всестороннего обсуждения как светский, так и духовной печати. И наш журнал не остался безответным по вопросу о приходе и его реформе и поместил у себя несколько статей, посвященных обсуждению этого предмета. Из них мы назовем статьи: свящ. С.М. Потехина: «Как возможно в настоящее время обновить православно-русский церковно-приходской строй» (февр., 1905 г.); свящ. М. Платонова: «Новогодние думы пастыря о неотложных церковно-приходских нуждах» (янв., 1905 г.); П.А. Козицкого: «К вопросу о разъединении духовенства и мiрян» (декабрь, 1905 г.).

На вопрос о созыве всероссийского церковного собора и о восстановлении в церкви канонического устройства на началах вселенской соборности с патриархом во главе наш журнал отозвался в нескольких статьях и заметках за истекший 1905 г. В.М. Скворцова, А.И. Платонова и П.А. Козицкого.

В числе выдвинутых вопросов, имеющих громаднейшее значение в церковно-общественной и государственной жизни, – мы должны отметить получивший уж законодательное разрешение вопрос о веротерпимости. С обычной отзывчивостью откликнулся на этот вопрос В.М. Скворцов в своих «Скрижалях» и Н.М. Гринякин в целом ряде «Откликов» под заглавием: «Пред распутьем» и «На встречу свободы исповеданий» (1905 г.). П.А. Козицкий в небольшой библиографической заметке на книгу преосвящ. Сергия, епископа Ямбургского, «Слова и речи», доказывал, что миссия при законе и веротерпимости станет на надлежащий путь и что она теперь более, чем, необходима, и должна составлять предмет особых попечений церкви (№ 15, 1905 г.). Свящ. С.М. Потехин, зовет пастырей для ограждения интересов православия и борьбы с врагами веры и церкви съорганизоваться в пастырские союзы и собрания, в статье по этому вопросу «Об организации пастырских союзов и собраний согласно современным условиям и положению церкви и православия в жизни народной» (№ 15, 1905 г.).

Высочайший Манифест 17 октября, являющийся началом новой эры церковной, государственной и общественной жизни, всколыхнул все слои общества и дал обильную пищу для нашей светской и духовной повременной печати. Отозвалось на этот величайший акт в жизни государства и сказало свое слово по поводу всех событий, связанных с этим актом, и «Миссионерское Обозрение». Откликнулся В.М. Скворцов в своих «Скрижалях», А.И. Платонов отозвался в своем «Дневнике христианина» и в статьях: «Голос духовенства о Государственной Думе», «По поводу Высочайшего Манифеста 17 октября» и «О современных кровавых событиях в общественно-политической жизни России» (№№ 14–19, 1905 г.) и свящ. С.М. Потехин выступил со статьей «Задача духовенства пред предстоящими выборами в Государственную Думу» (№№ 14–15, 1905 г.).

Хроника «Миссионерского Обозрения», обнимающая собою события из мiра раскола и сектантства – русского и заграничного, а также летопись печати по вопросам миссии, в течение всего семилетнего петербургского периода журнала, веденная, как и прежде, с большим умением и знанием дела, – представляет собою богатейший материал в историческом отношении для науки расколо- и сектоведения, – потому и читалась она всегда с захватывающим интересом. В этом отделе миссионеры и соприкасающиеся с миссией лица всегда находили для себя много новинок по любимому и интересующему их делу миссии. Между прочим, во время расцвета религиозно-философских собраний, наш журнал усердно занимался ими и даже поместил у себя несколько отчетов о них под заглавием: «Из залы заседаний религиозно-философских собраний» (1903 г.).

Считаем нравственно обязанным сказать несколько слов отдельно о «Скрижалях» В.М. Скворцова, «Откликах» Н.М. Гринякина и иеромонаха Михаила и «Дневнике Христианина», А.И. Платонова. Начиная с первой книжки второго пятилетия журнала, В.М. Скворцов взял на себя нелегкий труд ежемесячно беседовать с читателями по поводу текущих событий и выдающихся явлений церковно-общественной жизни и в своих «Скрижалях», всегда с знанием дела, а главное с захватившею искренностью и необычайною теплотой откликался на современные явления церковно-общественной жизни и нужды миссии и ярко освещал их в сознании читателей. Каких только материй автор не касался в своих «Скрижалях»: отзывался он и на все вопросы и нужды миссии, касался церковно-государственных распоряжений, делился своими воспоминаниями о почивших иерархах и благополучно здравствующих владыках, призывал духовенство к борьбе с расколом и сектантством, выступал в защиту миссионеров и дела миссии; откликался по поводу отлучения гр. Толстого от церкви, по вопросу о церковной реформе и о восстановлении патриаршества на Руси, о Государственной Думе, о московском злодеянии, о московских делах революции и т.д. и т.д. Редакторские статьи со «Скрижалей сердца», помещаемые обычно в конце книги, много способствовали оживлению журнала. «Скрижали» читались и читаются прежде всего и привлекали к себе внимание даже светской печати.

С большим интересом читались и «Отклики», сначала – принадлежавшие перу иеромонаха Михаила, а затем – Н.М. Гринякина, свящ. Потехина, Д.Н. Боголюбова (особым отделом – «Впечатления и наблюдения миссионера») и других авторов. Отклики всегда отличаются пестротой и разнообразием, жизненностью своего содержания и оригинальностью, живостью изложения.

«Дневник христианина», с которым выступил на страницах «Миссионерского Обозрения» новый редактор А.И. Платонов, дышит неподдельным, искренним чувством, вселяет бодрость и энергию в душу читателя, окрыляет его надеждой на светлое будущее в нашей церкви и зовет читателя на работу, на деятельность на ниве Божией, для блага церкви.

Расставаясь с обозрением петербургского семилетнего периода «Миссионерского Обозрения», мы нравственно обязаны коснуться также и библиографического отдела. И теперь, как и в прежний период существования нашего журнала, библиографический отдел стоял на должной высоте и вполне отвечал миссионерским и полемико-апологетическим задачам журнала. Так как «Миссионерское Обозрение» в петербургский период расширило свои задачи в сравнении с киевским периодом, то соответственно этому расширился и библиографический отдел. За этот период времени были на страницах журнала помещены отзывы о многих книгах, имеющих общебогословское и полемико-апологетическое значение. Причем в отделе этом были в виде библиографического материала помещены целые полемические статьи по некоторым вопросам. Из них мы назовем: а) статью С.М. Потехина, посвященную разбору книжки П.П. Оболенского: «Критический разбор вероисповедания русских сектантов-рационалистов: духоборцев, молокан, штундистов» (1899, июнь), и представляющую собою вполне ученую рецензию с указанием крупнейших недостатков в этом сочинении; б) большой трактат свящ. С. Четверикова, посвященный разбору сочинения «К лучшему будущему» Н.Н. Неплюева, основавшего у себя в имении трудовое братство и мечтавшего своими путями, помимо церкви, обновить человечество и в) рецензию иеромонаха Михаила на книгу проф. А.Ф. Гусева: «О сущности религиозно-нравственного учета Л.Н. Толстого» и отповедь на эту рецензию А.Ф. (1903 г.). О целом же ряде полемических статей Н.М. Гринякина, И.Г. Айвазова, А.И. Платонова и др. мы умалчиваем. Считаем не лишним упомянуть, что в этом отделе за семилетний период существования журнала было помещено библиографических заметок и отзывов на книги свыше 280 и рецензентами состояло до 40 сотрудников. Наибольшее число библиографических заметок принадлежит свящ. М.А. Лисицыну, П.А. Козицкому, М.П. Чельцову, М. Леоновичу, Н.Л. Вишневскому, Н.И. Булгакову, А. Виноградову и иеромонаху Александру.

В заключение считаем вполне уместным сказать несколько слов о внешней реформе журнала в петербургский его период.

По переходе издания «Миссионерского Обозрения» в С.-Петербург, журнал, выходивший в Киеве ежемесячно в 2-х книгах, несколько реформировался: редакция в течение 1899 и 1900 гг. стала выпускать журнал в объеме 12 ежемесячных книг и 4 книг приложений – «трехмесячников». В 1901 году редакция дала читателям, кроме и книг ежемесячных и 4 «трехмесячников», еще шесть книг проповедей. В 1902 году читатель получил 12 ежемесячных книг, 2 полугодовых приложения и 6 книг проповедей. Начиная с 1903 года журнал коренным образом реформировался и стал выходить в количестве 20 книг в год, т.е. полумесячными книжками, за исключением двух летних месяцев, когда по-прежнему читатель получал по одной в месяц книжке, – не считая при этом отдельных выпусков приложений. В числе приложений редакцией были даны читателям журнала три ценных книжки специально миссионерского значения, из коих две принадлежат перу диакона И. Смолина: «Миссионерский щит веры» и «Миссионерский Путеводитель по св. Библии» и «Миссионерский Календарь», составл. под редакц. В.М. Скворцова.²

Таков был путь, пройденный «Миссионерским Обозрением» в период первого его десятилетия.

В виде итога к сделанному нами обзору десятилетия «Миссионерского Обозрения» (1896–1905 гг.) позволим себе высказать нисколько общих замечаний о том, насколько наш журнал выполнил свою программу в истекшем десятилетии.

«Миссионерское Обозрение», появившееся в 1896 г., т.е. девять лет тому назад, в качестве первого и единственного тогда литературного органа противо-сектантской миссии, выступило пред читателями с слишком широкими задачами и целями. Будучи чуждо узкости и односторонности, «Миссионерское Обозрение» определило внутреннюю миссию не только, как силу охранительную, но и как творческо-созидательную, научно-просветительную. Потому-то журнал всегда ставил существенной задачей миссии не только вразумление заблудших, воссоединение их с церковью и ограждение православных чад церкви от уклонения в сектантство и старообрядчество, но и возвышение христианской жизни и церковного просвещения православного народа, улучшение жизни православных приходов, подъем пастырской деятельности духовенства и проч. Будучи отзывчивым и чутким ко всем течениям и событиям церковной, государственной и общественной жизни, он всегда высказывал о них свое мнение, при этом освещал их с церковно-христианской точки зрения. К церковным вопросам и миссионерским нуждам он был более чем чутким и отзывчивым и стоял за соборный их способ разрешения при помощи миссионерских съездов специальных деятелей, приходских пастырей и мiрян – ревнителей православия. Православному пастырству, со всей широкой его пастырской деятельностью, журнал наш всегда оказывал посильную помощь и нравственную поддержку. К сектантам и раскольникам, искренне ищущим спасения в церкви, всегда обращался с полною братской любовью и протягивал им руку примирения. К голосу интеллигенции, ищущей своими путями примирения с церковью, он всегда чутко прислушивался и всегда готов был принять участие в стройке того мостика, при помощи которого произошло бы примирение. – Словом, «Миссионерское Обозрение» в течение десятилетнего периода своего существования прилагало все старания и усилия к тому, чтобы быть в истинном смысле этого слова органом внутренней миссии.

Как оно исполнило свой долг пред церковью и обществом, что оно привнесло в науку расколо- и сектоведения, – судить не нам. Об этом скажет свое беспристрастное слово неминуемый суд истории.

П. Козицкий

На страницах журн. «Мис. Обозр.» в истекшее десятилетие помещены произведения следующих иерархов, высокопоставленных авторов – профессоров академий и университетов.

Иоанникия, Митроп. Киевского (†), Сергия, М. Московского (†), Владимира, М. Московского, Стефана, Епископа Могилевского, Александра, Епископа Тамбовского, Амвросия, Архиеп. Харьковского (†), Алексия, Еписк., рент. Каз. дух. ак., Антония, Е. Чебоксарского, Виссариона, Е. Костромского, Гурия, Е. Самарского, Гурия, Еписк. Таврического (†), Иоанна, Е. Смоленского (†), Иринея, Еписк. Орловского (†), Макария, Е. бывш. Калужского, Макария, Епис. Томского, Мелетия, Е. Рязанского (†), Никона, Еписк. Серпуховского, о. Иоанна Ильина Сергиева Кронштадтского, Победоносцева, К.П., бывш. Обер-Прокурора Св. Синода, Саблера, В.К., Соловьева, Д.Н., директора Канцелярии Св. Синода, Бадашевского, Д.И., доц. Киевск. дух. акад., магистра бог., Бронзова А.А. проф. спб. дух. ак., Булгакова, А.И., доц. Киевск. дух. акад., маг. бог., Голубева, С.Т. проф. Киевск. дух. акад. доктора истории, Гусева (†) проф. Казан. дух. акад., Ивановского, Н.И. проф. Казан. дух. акад., доктора богословия, Королькова, И.Н., прот. проф. Киевск. дух. акад.. маг. бог., Михаила, Арх. проф. СПБ. дух. академ., Плевницкого, В.Ф., проф. Киевск. дух. акад., доктор бог., Рыбинского, В.П., проф. Киевск. дух. акад., Светлова, П.Я., маг. богосл., проф. Киевск. универс., Сикорского, проф. университета св. Владимира, доктора психиатрии, Тихомирова, Д.И. проф. спб. дух. акад., Титова, Ф.И. свящ. маг. бог., доц. Киевск. дух. акад., Буткевича, прот. маг. б., проф. Харк. универс.

Принимали участие в «Мисс. Обозр» следующие авторы:

Абаимов Василий (Минусинск)

Адриашенко, А. (свящ.)

Айвазов, Ив. (канд. акад. Харьк., епарх. мисс.)

Александров, Д. (свящ. Самар. еп. мисс.)

Александр (архимандрит, бывш. цензор спб. дух. ком.)

Альбицкий (священ.)

Андреев, Д. (Секр. Рязан. Дух. Конс.)

Апраксин, С.А. (врач Нижн. Новг.)

Арбузов, В. (свящ.)

Арсеньев, И. (свящ.)

Барков, Ф. (свящ.)

Бажанов, В. (свящ. Москов. епарх.)

Базарянинов, Н.П. (Тамб. епарх. мисс.)

Безвенглинский, А. (свящ.)

Березницкий (свящ., мисс. Киевск. епархии)

Березкин, Д.М. (Псков, губ.)

Беренский, Н. (канд. акад.)

Берс, А.А. (Царское Село)

Блошенко, Н. (свящ.)

Бобровников, Н. (директор учит. сем.)

Богданович, Савва (свящ. мисс. Киевск. епархии)

Боголюбов, Д.И. (канд. ак. Спб. епарх. мисс.)

Богородицкий, И. (свящ., преподав. Киевск. сем.)

Богословский, М.

Богоявленский, М.

Бодиско, Д.М. (Спб. свет. писат.)

Брояковский, С. (свящ., Киевск. епархии)

Бугославский, И. (свящ. Херсон. епарх.)

Булгаков, Н.И. (канд. акад. Спб. епарх. мисс.)

Бургов (свящ. Спб.)

Бывалькевич, П.

Белгородский, Н.А. (Киевск. Епарх. мисс.)

Велтистов, К.И. (свящ. С.-П-бург.)

Вердеревская, С.В. (Москва)

Верховский, П.В. (СПБ.)

Вессель, Н.

Виноградов, М.А. (препод. Тверск. сем.)

Виноградов, А. (свящ. С.-Петербург)

Виноградов, Н. (свящ. Ряз. мисс.)

Виноградов, Алексей (канд. универс.)

Вишневский, М.О. (б. преп. Черн. сем.)

Вишневский, Н.Л. (канд. ак.)

Воронец, Е.Н. (Харьков, свет. пис.)

Волгин, Ал.

Воловей, Ф. (свящ. Кишинев. епар. мисс.)

Волочугин, Н.

Водягин, Н.

Высотский, В.А. (препоа. Симф. семинарии)

Ганицкий (свящ. Киевск. еп.)

Георгиевский, А. (Орел, препод. семинар.)

Глебов, С.И. (СПБ.)

Гневушев, М.В. (препод. Киевск. семин.)

Горохов, В.Г. (Вятка, редакт. жур. «Пчеловодство»)

Грацианский, Д. (Новочерк. епарх. мисс.)

Гребенщиков, Ф.С. (Казань)

Григорьев, Н. (Спб. канд. богосл.)

Гринякин, Н.М. (Спб. помощн. редакт. «Мисс. Обозр.»)

Губин, П. (свящ. миссион.)

Гурьев, П.В. (магистр богословия)

Давыденко, В. (Епарх. набл.)

Данкевич (свящ. Киевск. епархии)

Двинская, Агния (псевдоним)

Дмитриевский (свящ. миссион.)

Дмитровский, П. (свящ. Тавр. епархии)

Добромыслов, П. (преп. Ряз. сем.)

Добротин, Г.П. (канд. богосл.)

Доброво, М.Н. (псевдоним)

Дорофеев, Б. (канд. акад.)

Дрибинцев, Г. (Чернигов. епарх.)

Дроздов Н. (протоиер. Спб.)

Дударев, М. (свящ. Калуж. епар. мисс.)

Дунаев, А. (свящ. мисс.)

Егоров, Е.А. (Спб.)

Егоров (крестьянин)

Жаров, И. (свящ. Калужск. Еп. мисс.)

Заварин, Л. (свящ. мисс.)

Зайцев, И. (офицер)

Зарницын, Ив. (канд. ак.)

Захарьин, И. (свет. писат.)

Зверев, М.

Зверинский, С. (Преп. Виф. дух. сем.)

Зефиров, Д. (свящ.)

Злотников, П. (свящ. Витеб. епарх.)

Золотухин, И.

Зубарев, Е. (свящ. миссион.)

Иванов, Кронид (свящ. Самарск. епархии)

Иванов, П. (свящ. Самар. епарх.)

Ивановский, Н. (студен. спб. дух. ак.)

Износков, И.

Казанский, А. (свящ.)

Кальнев, М.А. (канд. акад. Херсонск. епарх. мисс.)

Картушин, К. (миссионер)

Каменев, М.Л. (генер.-майор, Киев)

Кастров, Ив. (миссионер)

Калмыков, М.И. (Ставроп. губ.)

Касаткин, Ив.

Кипарисов, Н. (свящ. миссии. Омск. еп.)

Киснемский, С. (свет. писат.)

Клеандров, М. (свящ.)

Клитин, А. (маг. акад., свящ. Киевск. епархии)

Коэицкий, П.А. (канд. акад., бывший миссионер)

Козловская, М.

Колосовский, П. (свящ. к.а.)

Колпиков (канд. акад. Влад. кафед. протоиер.)

Коссовский (свящ. Киевск. еп.)

Кохомский, С.В. (магистр акад., инсп. Киевск. дух. сем. †)

Кобрин, М. (преп. Холмск. дух. семин.)

Косырев, М. (свящ. Ворон. епар.)

Кормилин, И. (епарх. мис.)

Корегин, К. (Городец, Ниж. губ.)

Круглов, Ф. (мисс. Нижег. епархии)

Крылов, В.А.

Кудрявцев (учит. народ.)

Кулаков, П.

Кутепов, Н.П. (маг. богосл. Донск. епарх. мисс.)

Кычигин, А.

Лаврский, В. (протоиер. Самар.)

Лавров, В. (свящ.)

Лебедев, А. (маг. академ., прот.)

Лебедев, Гр. (свящ.)

Левитский, А. (Тифлис. еп. миссион.)

Левандовский, Н. (свящ. г. Николаева)

Леонович, М.М. (канд. богосл.)

Лещенецкий, Т. (свящ. Киев. епарх.)

Лисицын, М. (свящ. Спб.)

Лотоцкий, В. (Подольск. мис. канд. ак.)

Мангусов, С. (свящ. мисс.)

Маргулин, И. (свящ.)

Матюшинский, М. (свящ. Самарск. еперхии)

Матюшинский, А. (канд. ак., Самарск. епархии наблюд.)

Мессарош, П.И. (свет. пис.)

Мефодий, иером.

Михайлов (свящ.)

Могилевский (свящ.)

Муретов, С. (свящ.)

Никольский (свящ.)

Никольский, С. (свящ. Ставр. еп. мисс. канд. б.)

Новоселов, М.А. (Выш. Волоч. изд. рел. фил. библ.)

Обтемперанский А. (Екатеринб. епарх. мис.)

Овсянников, К. (преп. Донск. сем., канд. акад.)

Огибенин, М.М. (миссионер)

Ольшевский, И. (прот. канд. акад. набл. Полт. еп.)

Орлов, И. (свящ. Сарат. епарх.)

Орлов, А.И. (секрет. консист.)

Панормов, И.A. (протоиер., рект. Омск. дух. сем. канд. акад.)

Платонов, А.Н. (редактор журн. «Мисс. Обзр.» и газ. «Колокол»)

Платонов, М. (свящ. Оренб. епар.)

Парвов, П.А. (Спб. присяжн. повер.)

Пахарнаев, А.Г. (Спб.)

Перевозников, К.

Переверзев. Н.В. (канд. акад., б. редакт. журн. «Мис. Об.»)

Переверзев, Д. (свящ.)

Петрушевский, П.П. (препод. Киевск. семин. канд. акад.)

Перов, И.Ф. (инсп. Ряз. сем., маг. бог.)

Плотников, К. (маг. богосл.)

Полянский, Ст. (прот.)

Полянский, И. (свящ. Херсон. епарх., мис., канд. акад.)

Попов, Н. (свящ. миссионер)

Поповы, Г. (студ. Киев. акад.)

Покровский, Вл. (свящ. канд. акад.)

Попов, К.А. (свящ. Мин. еп., мисс.)

Потехин, С.М. (Киевск. еп. мис., канд. ак.)

Преображенский, И.В. (Спб. магистр богосл.)

Прохоров, Г. (свящ. закон. канд. ак.)

Прозоров, В.Н. (свящ. преп. Спб. дух. сем., канд. ак.)

Пузанова, А.И. (Спб.)

Пясковский (Москва, доктор)

Рабинович, И.В. (гор. Вольск)

Разночинцев, И.И. (Красноярск)

Райский, И. (свящ.)

Родионов, В. (свящ.)

Ремезов, С.

Рождественский, Арсен. (протоиер., маг. бог.)

Рождественский, Арсен. (Ворон. мис.)

Розанов, И. (свящ. Моск. епархии)

Розов, М. (свящ.)

Романовский, С. (миссионер Донск. обл., кан. акад.)

Ромеров, В. (свящ.)

Русанов, Н. (Самар, протоиер.)

Рябухин, И. (свящ. Черн. епарх. мис.)

Савченко, П. (крестьянин)

Сахаров, И. (Кишиневск. еп. мис., канд. акад.)

Сенатов, В. (канд. акад. секретарь ред. газ. «Колокол»)

Силин (свящ. г. Харькова)

Синайский, А. (Спб. свящ.)

Скворцов, Т. (свящ. Ряз. епархии)

Слободянников, Н. (свящ.)

Слюсарев (свящ., канд. ак. епарх. мисс. Киевск.)

Смирягин, А. (свящ. Херсон. епар.)

Смирнов, П. (свящ.)

Смирнов, Д.Д. (Кронштадт)

Смирнов, П.И. (препод. Киевск. дух. семинарии, канд. акад.)

Смолин, И. (диакон завед. конт. ред. журн. «Мисс. Обозр.»)

Соболев, Ф. (прот.)

Советов, А. (свящ. мис. Тамб. епархии)

Соловьев, М.М. (канд. ак.)

Соколов, П. (свящ.)

Соколов, Н. (свящ.)

Соколовский, В. (протоиер.)

Соколовский, А. (свящ. мис.)

Сопоцько. М. (студ. унив.)

Спасский, А. (свящ. Херсон. епар.)

Сперанский, Як.

Стешенко, П. (свящ.)

Стрельбицкий, И. (преп. Одес. (сем., канд. ак.)

Сушков, П.

Северцев-Полилов (свет. пис.)

Тарасий иеромон.

Таубе, М.Ф. (барон. Спб.)

Темномеров, А. (свящ., препод. С.-Петерб. дух. сем., канд. акад.)

Терлецкий, В.Н. (препод. Пол. семин. канд. ак.)

Тернавцев, В.А.

Тифлов, Н. (свящ., канд. акад.)

Тихвинский, П.П. (свящ. бывш. Тавр. мис.)

Тихомиров, Г. (свящ. канд. акад.)

Тихонов, М.

Тихомиров, Л. (Москва, свет. пис.)

Троицкий, И. (свящ., канд. акад. мис.)

Тронин, В. (Сарат. епарх. мис., канд. акад.)

Троицкий Д. (свящ. Н. Новгор.)

Троицкий А. (препод. Влад. дух. сем.)

Топиро, Б. (студ. Спб. акад.)

Туманов, П. (свящ. Спб. канд. акад.)

Уколов Тер. (свящ. Куб. обл.)

Урбанский, Алек. (свящ.)

Успенский, В.

Фиалкин (свящ. Ставроп. еп. набл., канд. акад.)

Фиалковский, Н. (Нижег. еп. мис.)

Филевский, И. (свящ. г. Харькова)

Флегматов, А. (протоиер.)

Фудель, И. (свят. моск. еп., канд. университета)

Харитонов, Т.

Хвостов, В.

Холопов, Д. (свящ. единов. церкви, г. Тула)

Холостов, Е.

Цвейтов (свящ. мис.)

Цыганов, З. (свящ. мисс.)

Чельцов, М.П. (Спб. свящ. маг. бог.)

Чередников, Ив.

Черкасов, В. (свящ.)

Четвериков, С. (свящ. к.а.)

Чижевский, И. (протоиер.)

Чиннов, Н.Н. (препод. Тамб. дух. семинар.)

Шалкинский, П. (свящ. Сарат. еп., мисс.)

Шалкинский, Сергей (свящ. Екатер. еп. миссионер)

Шарапов, Н.П. (Спб. канд. богос.)

Шашин, А. (Астрах, епар. мисс. слепец)

Шевалеевский, В. (свящ. Курской епар. мисс.)

Щеглов, И. (свящ.)

Шестаков, Иаков (свящ. Перм. еп.)

Шиманский, И. (свящ.)

Шлеев, С. (свящ. един. цер. Спб.)

Шмаков, Ф.С. (Дон. обл.)

Эфрон, С.К. (Спб. светск. писатель)

Ярмак, Кир. Як. (начетчик)

Яцкевич, В. (канд. ак.)

Фоменко (прот. Киевск. еп., маг. бог.)

В приведенном здесь списке авторов, поместивших свои труды в журн. «Мисс. Обозр.» и его приложениях значится: 1) иерархов 17; 2) высокопоставленных лиц и профессоров академий и университетов 18; 3) епархиальных и друг. миссионеров 49; 4) светских лиц с академическим образованием 51; 5) протоиереев, священников и монашествующих лиц в большинстве с академическим образованием 102; 6) светских писателей 41; и 7) начетчиков 14. Всего же 292 лица.

Совершающееся на наших глазах государственное и общественное переустроение России, имеющее существенно воздействовать на нравственный строй и дальнейшее духовное развитие русского народа, должно вызвать и оживление деятельности церковно-миссионерской. «Свобода совести» создает новое положение миссии, ставит ей новые задачи. Отныне должны в значительной мере видоизмениться способы миссионерской деятельности. Новыми условиями русской жизни требуется внимательный пересмотр всего дела миссии, дабы она отвечала новым запросам, новому положению вещей, дабы святая православная церковь русская имела в наших миссионерах добрых непостыдных делателей, искусных и мужественных борцов в нынешнее тяжелое дли веры и благочестия время.

«Веротерпимость» – «свобода совести» встречена с торжествующим оживлением в иноверных и инославных кругах России. Особенное же возбуждение вызвала она в среде нашего расколо-сектантства. Начались сношения, переговоры, съезды, совещания, постановления, воззвания, адресы… Ожидаюсь кое-кем, в переустроении России выдвинувшим свободу совести на первый план, что-отсюда-то начнется духовное возрождение России. Казалось кое-кому, что некие добрые, здоровые духовные силы России, сжатые и пригнетенные в течение немалого времени, теперь, с дарованием государственной свободы совести, закипать, прорвутся стремительным ключом, живительной волной зальют русскую землю, изнемогающую в духовном «параличе», подорвут силу и пошатнут устои церкви, как силы, будто доселе сдавливавшей и сковывавшей в России всякие свободы: и мысли и совести…

Знаем, что многие ровнители православия, верные сыны церкви, очень смущены этими новыми правами в деле веры и вызванным ими подъемом духа в кругах внецерковных. В недвусмысленных, опирающихся на новом праве, страстных выходках против церкви и в жизни, и в литературе увидели грозную опасность истине, правам и власти церкви, и многие с не меньшим возбуждением стали звать на отпор врагу, к охране церкви.

Мы не разделяем этих опасений. Мы не сочувствуем этому торопливому, напряженному призыву поскорее всячески выступить на защиту против врага, – единственно потому, что старый враг церкви получил новые права в государстве. В такой приподнятости настроения в некоторых кругах церковных, в такой суетливости и спешности при обсуждении мер даже общего характера, касательно всего строя церковного, вызываемых новыми отношениями и условиями жизни церкви, не сказывается ли преувеличение сил врага и преуменьшение крепости церкви? А может быть, это есть проявление общего у нас ныне болезненно-возбужденного стремления к переоценке всех ценностей, политических и духовных, к переустроению России полному, – в корнях и основах?!

Пусть смущающихся ободрит, а растерявшихся и мятущихся успокоит и управит многовековая история церкви. Для вас, братие, хорошо знающих прошедшую жизнь церкви, я считаю достаточным, только напомнить об этом. Всякое сектантство, не имевшее в себе внутреннего залога духовной пищи, обыкновенно искало и охотно принимало опору внешнюю; в силе государственной оно находило свою силу; и, поддержанное той внешней силой, проявляло (временно) особенно оживленную, иногда просто лихорадочную деятельность. Церковь же, сильная своей внутренней силой, утверждаясь на вековечных благодатных основах, заложенных для нее ее Божественным Основателем, всегда чуждалась таких заискиваний, – и в дни своих тяжких страданий, и в дни несомненной великой победы своих созидательных начал нравственных над величием внешним, не имевшим крепости внутренней. Припомним, например, время (4 в. христианства), когда совершался великий мiровой кризис: государство, в лице великого вершителя судеб тогдашней «вселенной», выступило с эдиктом веротерпимости, даровало общую свободу исповедания веры всему, – и тому, что именовалось христианским, и что дотоле государством пригнеталось. Что же видим!? Те, что изыдоша из церкви, но не беша от церкви, воспользовались этой свободой по-своему: засуетились, захлопотали; не чувствуя в самих себе силы, завели интриги и происки в кругах правительственных; спешно созывали соборики за собориками; торопливо составляли на них постановления, сменяемые постановлениями, своей суетней давая пищу ядовитому остроумию внешних. Истинная же церковь среди общей сумятицы выступала с сознанием своей силы духовной, с самообладанием величия, с спокойной энергий, с неуклонностью истины, с непреклонностью правды. И скоро само государство должно было приметить, где сонмища лукавнующих, и где церковь истинная. И в этой-то истинной церкви вселенской пошатнувшаяся – было великая греко-римская вселенная нашла для себя и почувствовала могучую, связующую и скрепляющую силу, и – протянула церкви руку мира и союза.

Не подумайте, отцы и братие, что я хочу умалить вставшую ныне пред церковью опасность, что я, уверенный в великой силе церкви, призываю к спокойствию, граничащему с бедствием, которому так легко предается человек, пренебрегши силою наступившей опасности. Уверенное в себе равнодушие ведет к беспечности, дремоте и сну. А спящим человеком враг всевает плевелы посреде пшеницы. А небрегущим пастырем волки расхищают овец стада. Нет, мы хорошо помним, какого напряжения сил требовали от церкви много раз постигавшие ее великие опасности и для самого внутреннего существа ее, и для ее миссии вовне. Мы понимаем всю силу и нынешней опасности для церкви и истинного благочестия, – наше нынешнее собрание свидетельствует об этом. Мы знаем, что участвуем в великом переломе политической и духовной жизни России, давно подготовлявшемся и ныне быстро с шумом совершающемся. И для церкви, для благовестников ее истины, для охранителей ее целости и силы, ее прав, это – время неусыпного бодрствования, время деятельности усиленной, но спокойно-методической, обсуждения дела всестороннего, но без увлечений, решения вопросов обдуманного, без колебаний, без поправок и изменений. Это так свойственно церкви, так должно отличать ее деятелей среди общего у нас теперь смятения и спешки.

Не умолчу, что, если «веротерпимость – свобода совести во многих ревнующих о вере и церкви вызвала возбуждение паче меры и тревогу, затрудняющие спокойную, обдуманную, основательную оценку вновь слагающегося положения дела, разумное обсуждение потребных новых мер и приемов действования: то есть и такие, на которых те идеи, перешедшие ныне в право государственное, произвели действие парализующее. Им показалось, что 17-е апреля означает почти что прекращение дела миссионерского. Не понимают самого существа жизни церкви и истинного характера ее благовестия. Церковь есть светоч, долженствующий озарять лучами истины все самые темные углы человечества. Благовестие о свете истинном, христианская миссия, это – сущность деятельности церкви. Церковь сама вся есть великий богоучрежденный стан миссионерский, выдвигающий на святое дело еще особых хорошо подготовленных работников миссии. И прекращение дела благовестнического, миссионерского было бы равносильно прекращению доброго воздействия церкви на жизнь человечества: это была бы угроза самому ее существованию. Церковь, возвещая истину Христову, не стесняет свободу совести; в своем благовестии она дает истинную свободу нравственную, неведомую тому, кого не осияла истина Христова. Провозглашенные ныне веротерпимость и свобода совести в государстве, без сомнения, вводят миссионерство церковное в некоторые новые соотношения. Кое-что содействовавшее внешнему успеху миссии церковной, но, – не будем закрывать, – не отвечавшее высокому духовному характеру дела церковного, как дела во имя истины и любви Христовой, даже во многом вредившее этому делу, теперь отпадет; в общей свободе совести церковь найдет и слое освобождение от многого, тяжко-покровительственно пригнетавшего ее, – и нередко не ради ее блага, а во имя внешних интересов, которым заставляли ее служить; Церковь восчувствует теперь так свойственный ей нравственный простор… Отныне миссия церковная в своей духовной деятельности будет опираться только на духовную силу церкви. Это создаст ей, без сомнения, не мало препятствий, во многом она встретит не малые затруднения, ей предстоит борьба иногда тяжелая, и эта тяжесть борьбы будет особенно чувствоваться в первое время, без привычной поддержки совне, со стороны силы далеко не духовной; потребуется большое напряжение сил, неустанность в благовестнической работе внешней. Но может ли быть при этом место сомнению в прочном успехе церкви!? Может ли быть поставлен вопрос о самом бытии миссии духовной!? Не теперь ли время миссии показать, что она – орган церкви живой, что она – сила церкви?!

Настоящее собрание ваше, отцы и братия-миссионеры, по значительному числу членов есть первое при наступивших недавно для нашей православной внутренней миссии в новых условиях. Вы принесли нам свой богатый и разнообразный, по местным условиям, опыт миссионерский. А это служит добрым для нас ручательством, что вы в своих совещаниях и об общем, в новых условиях, положении дела миссии, и по частным вопросам миссионерской теории и практики, придете к заключениям, которые будут иметь основное руководящее значение для дела миссионерского после 17 апреля. Я надеюсь, что ваше спокойное, уверенное, – и в то же время чуждое узкого партийного самомнения отношение к делу, ваше всестороннее обсуждение поставленных программою вопросов в миссионерских, не останется без воздействия и на тех, кто ныне суть от двора церкви, или готовы бежать из ограды церковной, а также и на тех, кто в веротерпимости и свободе совести злорадно видят поощрение к невольно дотоле сдерживавшимся нетерпимости и нападкам на церковь, к причинению всяческого стеснения и вреда церкви.

Приступите же ныне к вашим занятиям. И да благословит Господь добрым успехом труды настоящего южнорусского миссионерского собора.³

Архиепископ Димитрий Ковальницкий

В статье своей: «Накануне полной веротерпимости», помещенной в «Православном Собеседнике» за минувший год, мы говорили, между прочим, и о пересмотре семинарских программ преподавания и о скорейшем, по возможности, их введении. Наша цель заключалась в указании лучшей, сравнительно с настоящею, – постановки преподавания по истории и обличении расколо-сектантства, сравненного теперь с другими признанными в государстве инославными исповеданиями. Задача борьбы с расколо-сектантством возложена всецело на людей, действующих духовным только оружием, оружием знания и проповеди. Вопрос о подготовке способных к тому людей поставлен и стоит пред нами, как говорится, ребром.

В № 46-м «Церковных Ведомостей» за минувший (1905) год опубликованы работы духовно-учебного при Св. Синоде Комитета, по распределению всех предметов семинарского преподавания. Пока проект Комитета Св. Синодом еще не утверждена, благовременно и позволительно сказать о нем несколько слова. При этом мы не имеем в виду рассматривать его полностью, а желали бы выразить свой взгляд на проектируемую только постановку преподавания наиболее близкого нам предмета – истории и обличения расколо-сектантства.

Выходя из существенных задач средней духовной школы, мм не должны ни на минуту забывать того, что в этой школе подготовляются пастыри церкви, долженствующие удовлетворять духовным потребностям народа. Эти пастыри предназначаются преимущественно для приходов деревенских или небольших уездных городов, с серым населением. Церкви столиц и других больших городов, с населением интеллигентным, аристократическим, куда поступают священниками люди с высшим образованием, в наши соображения пока не входят. Бесспорно, пастырь всякого, в частности и сельского, прихода должен получить и общее, и богословское образование; ему мало быть простым начетчиком по какой-либо специальности. Но такое теоретическое, правильно скомпонованное образование, – всякий, думаю, согласится, – может быть и шире и в несколько уже, применительно к общим задачам средней школы и к силам учащихся. Здесь можно нечто и урезать, нечто и обобщить, пожертвовав частностями, без всякого вреда: были бы программы посильные и учебники ясные и немногословные.

Но помимо общего, хотя бы и богословского образования, есть предметы обучения чисто практические, вызываемые жизнью и положением паствы. Не отвлеченная теория, а жизнь предъявляет пастырям свои требования. К числу таковых и относятся научные сведения по расколу старообрядчества и по другим сектам, весьма разнообразным. Эти сведения и должна дать прежде всего средняя школа, хотя и не в полном объеме, но в такой широте, чтобы пастырь мог стоять отнюдь не ниже паствы, направляя ее умелою рукою по пути спасения.

То, что мы говорим, вовсе не новость, и к этому голосу прислушивались составители существующего семинарского устава. Во имя этого в 1891 году была образована в семинариях особая щедра по истории и обличению раскола, при 6-ти недельных уроках в V и VI классах, с присоединением одного урока по обличительному богословию, где в отдел о протестантстве входят те же почти вопросы, как и в область нашего рационалистического сектантства (молоканства, штундизма и других, более частных сект).

Насколько настоящее семинарское обучение было успешно, насколько достигало оно своей цели, каких приготовляло борцов за целость церкви против раздрания ее сектантством, сколько овец помогло привести во двор Отчий, – это пока другой вопрос. Важно то, что созвана была задача и намечались пути для ее разрешения. Если же был и есть неуспех (что и верно), то он происходил от многих причин, чисто посторонних: от невнимательного составления программ⁴ и неудовлетворительности, при многословии составленных по ним учебников, от сухого формализма обучения, от недостатка опытного контроля, а также любви и усердия к делу и т.п. Требовалось усовершенствовать многое, не сходя с принятого пути. Так представляет дело и Св. Синод, предписавший, при пересмотре семинарских программ, руководствоваться и практическими требованиями, и соображениями. Поэтому и мы тем более имеем оснований не оставлять высказанной нами точки зрения.

Всякий, кто живал в деревне и сблизился с нею, прекрасно может видеть и знать, какими вопросами там интересуются, какие сомнения высказывают. Решения этих вопросов, разъяснения сомнений нигде, ни в какой общей науке не найдешь, кроме книги специальной. Даже широкое обще-богословское образование не поможет делу, потому что вопросы, которыми интересуется деревня, слишком специфичны, кругозор понимания веры и благочестия (что тоже, православия) слишком своеобразен. Им имеем в виду особенно деревню старообрядческую, или с ложно-мистическим пошибом. Да и не деревня только требует этого. Припомним, что и в столицах тысячи народа интересовались беседами со старообрядцами (не говоря о губернских городах), да и сейчас, думаем, поинтересуются, если толково поставить дело и задеть за живое.

Такова одна из существенных, жизнью предъявляемых, задач пастырства, к которому готовит наша средняя школа.

С положительной стороны нами высказана желательная постановка преподавания расколо-сектантства в духовных семинариях в поименованной в начале статье «Прав. Собеседника» и мы не находим нужным повторять сказанное.

К сожалению, духовно-учебный при Св. Синоде Комитет пошел как раз в обратную сторону. Он уничтожает самостоятельную по расколо-сектантству кафедру, присоединив преподавание его к церковной истории, при трех всего недельных уроках. При этом самая программа существенно изменена по новой схеме вопросов. Программа эта нам неизвестна, и мы ничего о ней не можем сказать. Учебный Комитет делает, правда, ссылки на мнения профессоров академий, но кто эти профессора, по каким предметам и на чем основаны их мнения, тоже ничего не знаем. Из общих соображений Комитета одно видится, как будто рука специалистов, особенно практических, и не коснулась этой работы, чисто кабинетной, отвлеченной и отрешенной от запросов жизни. На одной лишь общей фразе можем несколько остановиться. Учебный Комитет делает ссылку на такой взгляд профессоров, что ознакомление с характером расколо-сектантства одно дает ключ к его опровержению и поможет оценить его всем учащимся, а чрез них потом, – когда они сделаются пастырями, – и их прихожанам. Так по крайней мере мы поняли заметку Комитета. Несомненно, что ознакомление с внутреннею жизнью и содержанием расколо-сектантства наглядно обнаружит его саморазложение и односторонность и шаткость тех коренных начал, какие положены в его основание (обрядоверие, рационализм, крайний мистицизм). Но всего этого для человека малоразвитого, известным образом настроенного и против православной Церкви предубежденного, далеко недостаточно. При том вся эта философия (в лучшем смысле слова) и учащимися в средней школе едва ли может быть хорошо усвоена и настолько ясно представляема, чтобы проводит ее в народ; да и последний интересуется прежде всего и более всего частностями, желая понять каждую из них. Синтез ему не под силу, и он остановится пред ним, по большей мере, только в недоумении. Он просто не выразумеет того, что хотелось бы ему знать до очевидности. Да и то может случиться, что многие из народа, слушая ученые соображения и указания на историческое течение жизни расколо-сектантства, могут сказать: «ты, батюшка, все говоришь от себя, а ты почитай от Божественного, а мы послушаем». Наконец, по поводу общих принципов саморазложения скажут, – что временами и бывает, – такую вещь, что, ведь, и истинное христианское (или Христово) учение породило также ереси и раздоры, приведшие к образованию инакомыслящих церквей и общин (сект). Таким образом частные задачи преподавания расколо-сектантства в средней школе духовной чрезмерно расширяются и более или менее общее, принципиально только с ним ознакомление не поможет их разрешению. С другой же стороны и составление связной, продуманной программы вопросов, – такой, чтобы можно было обнять умом и представить более или менее наглядно, в лицах, все многоветвистое древо расколо-сектантства, от трех корней растущее, ориентироваться во всем этом хаосе разномыслий и заблуждений чрезвычайно затруднительно, а написать ясный, краткий и толковый учебник и еще того труднее. Возьмем для примера исследование проф. П.С. Смирнова: «Внутренние вопросы в расколе; для того, чтобы осветить их, потребовалось написать целую объемистую книгу, а между тем период захваченного им времени очень незначительный. За ним идут целые столетия с новыми выдвигаемыми жизнью вопросами, не менее широкими, сложными и важными (наприм., вопрос о браке у беспоповцев, исследованный покойным профессором Ив. Ф. Нильским, или об «Окружном послании» у поповцев, по которому такая масса материала собрана покойным же Н. Ив. Субботиным). Это в нашем только старообрядчестве; то же и в других сектах. Конечно, в системах излагается все это несравненно короче (одна лишь сущность), но и при этом, даже если стать на эту одностороннюю, исключительно научную точку зрения, – материала окажется множество, самого разнообразнейшего, если направить его на путь, имеющий хотя какое-нибудь практическое значение.

Мы не уверены в том, так ли поняли пояснительную заметку Учебного Комитета, и если не так, то без всякой щекотливости просим извинить нас. Впрочем, мы и ни в каком случае, но жалеем о том, что нами сказано, так как оно показует, насколько широка, сложна и специальна область даже одной истории расколо-сектантства, не говоря уже о полемическом и апологетическом разрешении множества частных вопросов: догматических, канонических, литургических и иных, без чего, как мы заметили уже, обойтись невозможно.

Переходим к последним.

И в настоящее время (при 6 недельных уроках и особом преподавателе, более или менее специалисте), результаты получаются далеко не утешительные. Вот что откровенно пишет священник, назначенный в сектантское село. «Столкнувшись с сектантами, я почувствовал всю безжизненность и недостаточность своей семинарской подготовки к ответственному иерейскому служению (курсив наш). Ходя по приходу с молитвой, зашел и к штундистам, года два-три совращенным в ересь. Жутко было на душе при встрече с неверным противником, но долг требовал чествовать». Затем описывается беседа. Батюшка спросил мальчика, умеет ли он креститься? «Мать подсказала сыну, что Бог не требует служения рук человеческих… Выходит брат хозяйки; он попросил показать в Новом Завете, где сказано, что христиане должны креститься? Я взял в руки священную книгу и начал в ней что-то искать, но ничего не нашел… Сектант любезно пригласил меня еще когда-нибудь зайти для беседы, но я не воспользовался его приглашением» («Миссион. Обозр.» 1905 г., стр. 94). А между тем вопрос был еще не из особенно трудных; есть вопросы потруднее: о крещении младенцев, о призывании в молитвах святых, о поклонении иконам и мн. др. Если теперь обнаруживается такое сознание, слышится такая исповедь человека, по-видимому, чистосердечного, теперь, когда кой-чему еще учат и учить обязаны, то что же будет, когда и этого не будет, или будет менее, чем на половину?… Что будет, когда каждый сектант окажется более сильным расхищать стадо Христово, чем пастырь оберегать его?… Об этом стоит подумать.

И в нашем старообрядчестве тоже самое: люди совсем простые: пожалуй, даже неграмотные, – какой-нибудь деревенский Максим, или Матрена (не говоря о начетчиках) разве не могут спросить: «а что, батюшка, Русская церковь православна, ведь, была до патриарха Никона?». Батюшка ответит (и должен ответить): «да, православна». – «Но ведь до п. Никона (продолжается допрос), молились двуперсто, как и в книгах того времени писано, да и Стоглавый собор (не думайте, что Максим и Матрена ничего о нем и не слыхали) проклял тех, которые не знаменуются двуперстно?». – Это скажут самые простыв люди, а поначитаннее добавят, что и преподобный Петр Дамаскин писал: «два перста и едина рука являют Господа нашего Иисуса Христа во едином лице, по во двою составех познаваемаго», вычитают и из Иосифовской Псалтири, и из книги Кирилловой, и из книги о Вере о двуперстии (если только книги на лицо). «Почтоже», дадут вопрос те и друге, «понадобилось Никону изменять предание благочестивой церкви?». Скажет батюшка (теперь еще он может, или по крайней мере должен сказать, если порядочно учился, а при проектируемом учении что?…), скажет батюшка, что можно молиться как троеперстие, так и двуперстие и что патр. Никон желал последовать церкви греческой, и услышит замечание: «зачем же вам проклинать-то двуперстие, зачем объересять его, порочить всячески, даже чертовым преданием называть?» Что на это малознающий батюшка скажет, и придумать не можем (да, пожалуй, и далеко не мало знающий, но не учившийся специально; какой ответ на все это дать), а если что и скажет, то не последует ли других, вызванных его ответом, запросов, в деревне ходячих и известных хотя и немного начитанному старообрядцу, или просто сомнящемуся. Могут переставить вопрос (это уже завзятые начетчики: «скажите, господин, от какого святого отца приняли вы троеперстие»? Что сей «господин» скажет?… Еще: скажут (в простой деревне), что трегубая аллилуиа – латынская ересь (Стоглав), что четырехконечный крест – не Христов, а «латынский»; Христос не на двух крестах, а на одном (осмиконечном) был распят, на котором и подножие было и дщица, положенная Пилатом, – и многое, многое подобное скажут! Батюшке отвечать нужно, а он ни о чем подобном в семинарии и не слыхал, да и прочитать, на первых порах службы, если бы и хотел, – не знает где. В какое положение мы его ставим?… Подумает «умный» батюшка про себя и, чего Боже сохрани, скажет: «нечего с вами и говорить, ничего не понимаете» (и сейчас это бывает). Но ведь это никого не привлечет к Церкви и церковного не успокоит. Захочет батюшка из положения оборонительного перейти в наступательное, чтобы показать неправоту раскола с Церковью, и скажет, примерно, беспоповцу: «без! св. причащения спастись нельзя – и текст из Евангелия приведет (Ин.6), – а его у вас нет»? И с этой стороны от рядового простеца-старообрядца он услышит: «да где же нам истинное причастие взять? Теперь время последнее, горько-плачевное. Мы всей душой желали бы причаститься, да что поделаешь, когда нужда такая пришла, когда Никон все в церкви перевернул?!». Так скажет незнающий простец, а грамотный и несколько начитанный приведет и пророка Даниила слова о мерзости запустения на месте святе, и св. Ипполита (из сборника п. Иосифа) и Ефрема Сирина (сл. 105) о прекращении в церкви Христовой истинной Жертвы, и Толковый Апостол, и Кириллову книгу. Сумеет ли батюшка со всем этим справиться, все, как следует, разъяснить?… Для этого нужно знать, а, чтобы знать, нужно учиться, если же не научили, кто виноват будет? Не самому же, по поступлении уже на приходе, начинать с азбуки. Указанные вопросы опять далеко не из трудных, а их – целый ворох.

Можно ли все подобное, – еще не самое трудное, – осилить в школе при трех уроках? А еще дальше пойдем, до главных вожаков. «Раскол не спит, одну книгу вышибут из рук, хватаются за другую, берут отрывки из многотомных произведений отеческой письменности, растолковывая их по-своему, что чрез разные тетрадки и распространяют в народе. И со всем этим пастырю необходимо хотя несколько считаться. В Нижнем-Новгороде открывается журнал «Старообрядец», под редакцией известного Иннокентия Усова, а мы думаем «закрывать лавочку», или сокращать торговлю… Могут сказать или подумать, что, излагая примерные вопросы, мы сами их сочиняем, искусственно запутываем, вообще, фантазируем, преувеличивая их трудность, на самом, же деле прослушавший семинарский курс наук (даже по новому проекту) священник легко с ними справится, – хотя бы при помощи одной-двух книжек (наприм., «Выписок Озерского», и «Истинно дровней"… м. Григория). Для убеждения в первом мы могли бы предложить пожить неделю или две в такой деревне, прислушаться к разговорам о вере войти в доверие жителей, или, если это неудобно, или не интересно, пригласить более разумных и деятельных пастырей и прямо от них осведомиться. Для разубеждения в последнем пусть каждый спросит себя самого и от себя ответ получит. А пастырям и иным, высшее образование получившим и высокопросвещенным, от которых много эависит судьба школы, мы могли бы предложить на рассмотрение и частные, избранные старообрядческими современными начетчиками места из творений блаженного Иеронима, св. Григория Богослова, Феодора Студита, Викентия Лиринского, из толкования на книгу пророка Захарии – Иринея, еп. Псковского, из 11 и 12 томов «Истории Русской церкви» митр. Макария, из «Актов Юго-Западной России», «Посл. афонского инока Иоанна Вишневского» и мн. др. – учительные и исторические, избранные места, которые приводятся ими в подтверждение своих старообрядческих учений и в унижение православной церкви, или проще: – взять в руки «Деяния соборов 1666–7 годов», «Сказание о соборе 1655–6 гг.» («Слово совещательное» п. Никона, в «Скрии. Уверены, что все это и для просвещенных богословов представило бы не мало неприятных и затруднительных неожиданностей. Не к умалению чьего-либо достоинства говорим это (да не будет!), а ради того, чтобы показать наглядно, что наука о расколо-сектантстве есть широкая специальная наука, требующая больших сведений из разных научных областей: ориентироваться в них дай Бог и недюжинному таланту. Посему присоединять ее к другой науке значит возлагать на одного человека прямо непосильное бремя, а зачеркивать ее или полу-зачеркивать – идти вразрез с требованиями жизни.

Скажем еще немного слон о вопросах, присущих сектам мистическим. Что скажет батюшка последователям их, проповедующим человеко-обожание, когда они укажут на слова св. апостола Павла: «живу аз не к тому, но живет во мне Христос», – подчеркивая голосом подчеркнутые нами слова, – а вместе с ними и на слова пророка, от имени Божия сказанные: «вселюся в них и похожду», и на слова Церкви: «Христос рождается" (а не родился)? Что скажет батюшка в разъяснение массы выписок из святоотеческих аскетических произведений, – под которыми подпишется любой хдыст, – в подтверждение отвержения брака, окрасив их в свой специфический вид?… Мистика и аскетизм существенно присущи и христианству. В чем же разница между мистикою и аскетизмом христианским и хлыстовскими? Чем отличаются между собою христианин, озаряемый Духом Святым, и хлыстовский пророк, христианский идеальный монах и хлыст? – Последний вопрос в отвлеченном и житейском виде, с указанием скабрезностей, предлагался нам письменно и одним из интеллигентов, по поводу нашей публичной лекции о хлыстах (напеч. в «Миссионер. Обозр.» 1898 г.).

На Орловском миссионерском съезде, в 1901 году, мы давали разъяснения этого. Но повторяем их снова, так как теперь наша цель другая.

Итак, не сокращать требуется преподавание науки о расколо-сектантстве в семинариях (да и в академиях), а усиливать и совершенствовать. Есть и особая к тому современная причина, заключающаяся в претензии некоторых, священников, что они именно, а не «какие-то посторонние» лица, «разного рода миссионеры», должны быть приходскими борцами за целость и неприкосновенность Церкви, взять на себя одних эту задачу.

Но жатва многа, а делателей пока мало. Будем молиться Господину жатвы, да низведет Он подготовленных деятелей на ниву Свою.

Профессор Н. Ивановский

«Изучение совершившихся фактов,

сравнение их между собою, определе-

ние отношения настоящего положения

дел к развитию, состоявшемуся до

сих пор, все это доставляет возмож-

ность некоторым образом, всматри-

ваться в будущее, заниматься изуче-

нием вопроса вероятности дальнейшего развития…

Мы приобретаем способность

ответить на вопрос, что можно

ожидать в будущем».

(Брикнер, в «Русск. Мысли», сен-

тябрь. 1899 года)

Эпиграфом для настоящей статьи я взял выдержку из посмертного произведения профессора Бриннера «Война и мир», и сделал это не без цели. Вы, оо. и братие миссионеры, – представители воинствующей церкви, предводители отрядов, ведущих брань против отступников ее. По воле епархиальной власти, мы собрались в настоящее время на военный совет, чтобы выработать наилучший план кампании: подсчитать силы свои и своего противника, определить свою и его позиции. На военных советах розовые иллюзии, предвзятые мнения и замалчивания неприятной наличности отнюдь не должны иметь места. Здесь нужна одна правда, беспристрастное «изучение совершившихся фактов» и «сравнение их между собою». Это дает возможность правильно ориентироваться в своем положении и дать верный ответ, что делать, чего можно «ожидать в будущем».

Каждое административное мероприятие имеет своих убежденных сторонников и не менее горячих противников. Не без того и с нашим съездом. В самом деле, какая необходимость к его созванию? В 70-х годах главный миссионер нашей епархии, N., в официальной бумаге сказал: «старообрядчество заметно слабеет, расшатывается». С тех пор эта фраза аккуратно повторяется 25 лет во всех годичных рапортах и отчетах по делам миссии. Двадцатипятилетнее, из года в год, расшатывание раскола должно, по-видимому, привести если не к полному падению его, то к значительному разрушению. По-видимому, остается благодарить Бога и предоставить миссионерскому делу течь так, как оно течет доселе. Но так ли это?

Я взял на себя труд определить по архивным официальным документам, сколько старообрядцев наша миссия успела обратить в православие за последние 25 лет. Оказалось – 3.842 или немного более (разница в десятках и единицах). При этом я подсчитал, что одно братство наше израсходовало на миссию, со времени своего существования, более 100 тысяч рублей, да в запасной капитал братства духовенство епархии издержало около 100 тысяч руб., да на содержание миссионеров и прочие расходы по миссии то же духовенство израсходовало более 50 тыс. р. Итого на миссию епархия потратила за четверть века более чем 250 тыс. руб. Цифра, при вашей бедности, не малая.

Но не в деньгах только дело. Во что мм оценим моральные издержки десятков и, быть может, сотен тружеников, которые входят в непосредственное столкновение с старообрядчеством? В моих руках перебывало много великих и малых дел по здешней миссии, отчетов, рапортов, донесений и т.п. В них обычно господствует сухой деловой тон… Но вдруг среди серенькой, сумрачной атмосферы официальности блеснет искрометным метеором тирада, фраза, иногда одно восклицание и осветит в далекой перспективе глухих дебрей положение воина Христова: он ранен и не всегда вражьей пулей. «По независящим обстоятельствам» разбились в прах его лучшие чаяния, и вместо желанной удачи предстоит отступление. Видно, что человек задет за живое, душевный покой его нарушен… Для иллюстрации я мог бы назвать не одно имя из здесь присутствующих, но воздержусь, следуя пословице: «nomina sunt odiosa», – к тому же я не панегирик пишу кому-либо, а лишь определяю, насколько выгодно пущены в куплю духовно-материальные «мнасы», согласно завету Спасителя. Оказывается, не особенно выгодно.

Мы сказали, что число обращенных за последние 25 лет выражается в цифре 3.842. Нельзя сказать, чтобы цифра почтенная, но беда в том, что в значительной доле она сомнительная… Но будем более оптимистичны и доверчивы; примем цифру 3.842 за достоверную, предварительно исключив из нее 134, положительно известное число вновь уклонившихся за последнее десятилетие. Абсолютная цифра обратившихся будет – 3.708, т.е. в процентных отношениях это равняется 0,21 проц. за год, если среднее количество старообрядцев в епархии за 25-летие выразить в цифре 70 тыс. (в 1874 г. в круглых цифрах – 57 тыс., в 1899 г. – 80 тыс. Соображаясь с земской статистикой, я не без вероятия считаю эти цифры ниже действительных). Меж тем по статистике известно, что естественный прирост населения в губернии равняется ежегодно в среднем 1,32 проц. Таков же приблизительно и прирост старообрядцев. Итак, в то время, как миссия обращает 0,21 проц. последних, естественный прирост увеличивает их на 1,32 проц., иначе – один обратится, а 6–7 родится. При такой пропорции положение нашей миссии напоминает былину о том, как перевелись богатыри на русской земле. Выехали они против вражьей силы и схватились с ней. Одним взмахом плеча какой-нибудь Алеша Попович или другой богатырь перерубит врага; вместо него стало два, – перерубит десяток – стало двадцать. И так сила вражья все росла и росла. Не выдержали богатыри, прибежали и превратились в камни. Конечно, к столь грустному концу собирательный богатырь – наша миссия никогда не придет, ибо она служит Церкви, коей «врата адовы не одолеют», но за то и что толку истощать и духовные и материальные средства на бесплодный моцион пресловутой белки в колесе? Явное дело, что в нашей миссии (да и в нашей ли? так по всей России…) что-то неладно.

Я позволю себе сказать несколько слов, не как учащий, по выражению Афанасия Великого, а как вопрошающий.

На старообрядчество можно смотреть или более как на заблуждение ума, или более как на заблуждение воли. Смотря по тому, какой взгляд практически перевешивает, такой характер принимают и миссионерские мероприятия. К сожалению, у нас фактически перевешивает первый взгляд, быть может, подкупающий тем, что его легче применить к жизни. Отсюда в вопросах миссии первый вопрос о «беседах»; отсюда наши «беседы» с характером академических диспутов; отсюда тип миссионера, который прежде всего мыслится, как человек, разъезжающий по деревням и селам с огромным возом огромных книг, чтобы делать известных людей «безответными»; отсюда в кандидатах священства в приходы, где есть старообрядцы, гнетущее чувство беспокойства и первый вопрос, что им сказать в «обличение» заблуждений (как будто идут на экзамен). Отсюда и вся наша противо-раскольничья литература что собой представляет? коллекцию сухих, академических, безжизненных брошюр, рассчитанных на сухой педантический рассудок, в которых напрасно искать того, что невольно пленяет воображение и сладко волнует сердце высокими картинами христианской любви и братолюбного единения во Христе, Спасителе нашем.

Все это я говорю не к тому, что не надо лиц и книг, специально занимающихся старообрядчество, а хочу сказать, как при односторонне понятом, принципе сами по себе хорошие вещи занимают не должное положение и приобретают не такой, какой следует, характер, а потому являются малоплодными. Сейчас это выяснится. А прежде скажем о втором понимании старообрядчества, как заблуждении воли.

Кто будет отрицать, что на самых удачных беседах, когда вы, как 2*2=4, доказали правоту своих положений, когда и противники ваши согласились с этим, однако кончалось дело тем, что «побитые» старообрядцы апеллировали к вере своих отцов: «так наши родители веровали»? Разе не приходилось мне самому встречать «Грачевых», которым говоришь, доказываешь, а он копается в книге и не слушает. – Что же ты не слушаешь? – говоришь ему. – Слыхал я! Тоже и Павел Прусский говорил… – Ну, что же? – А вот послушай, я тебе прочитаю… – И пошел не к делу читать… – В 1889 году такой «Грачев» явился ко мне на квартиру с одним руководством по обличению старообрядчества. «Тут ересь», – сказал он, ткнув в книжку. Я стал разбирать. А он перескочил на вопрос о перстосложении и начал делать возражения, которые были просто подвохами. Когда я парировал их, он хитро подмигивал и повторял: «а, знаешь»!… Когда я, наконец, укорил его за это, он только захихикал. Я повернул его на «ересь» в руководстве, показал ему в старой книге, что текст, в чем он ересь усмотрел, и здесь приводится в таком же урезанном виде. Кажется, ясно. «А все же ересь»! – решительно сказал он и вышел. Вы, оо. миссионеры, говорите в своих рапортах, что таких-то и таких-то удерживают в старообрядчестве материальные интересы, родные и т.д. Скажите, что это значит? что недугует здесь? Ведь эта преднамеренность, это – «а все не ересь», эти «подвохи», эти ссылки на веровании отцов и дедов, этот перевес материальных интересов над убеждением ясно говорил, что здесь недугует не то, что ум, а и воля. Вот к этому я и веду дело. На раскол, как и ересь, должно прежде всего смотреть, как на заблуждение воли. Этому научает нас сам Христос, когда «еретика человека» называет «развратившимся», и Ап. Павел, который ереси и расколы относит к делам плотским, т.е. ореаде всего к поведет» (Гал.5:20). Всякая вероисповедная рознь не есть только разномыслие, но в то же время и вражда, так что в этом случае «и врази человеку домашние его» (Мф.10:36). А так как ум «диктует сердце», то и надо прежде всего примирять не разномыслие, а сердечную рознь, врачевать волю и сердце. Иностранцы это отлично понимают, почему их миссии, сильно осуществляющие этот принцип, дают более плодотворные результаты. У нас этот принцип, пожалуй, и сознается, но в практике применяется очень слабо, а главное – больше случайно, а не систематически, или потому, что это дело более кропотливое, или потому, что не достает опытности к надлежащей традиционно-выработанной тактичности. Отсюда в нашей миссии нет уравновешенности и чувства меры. Хорошо пишет о. Ф. Т-й: «Разглагольствовать о перстах, поклонах и т.п. не значит бороться с старообрядчеством. Понимать так дело миссии значил понимать его узко… Таково мнение миссионера-практика: дело миссии понято «узко», главнейшие – с интеллектуально-теоретической стороны.⁵ Мы больше лечим голову отступника, забывая, что он весь болен и упорнее всего болен волею, сердцем, – и значит надо лечить всего человека, а не один ум, нужно лечить волю и сердце. А эти силы души лечатся не столько «разглагольствованиями», по старой терминологии, или «беседами», по новой терминологии, а делами. Не подумайте, что я хочу читать мораль на тему о личном поведении и недостатках миссионеров. Нет, этот прием слишком избить, чтобы повторять его, да и кто я такой, чтобы «судить других». Я хочу сказать, что уврачевание воли и сердца требует целой системы воспитывающих средств, дел и мероприятий. Борьба с старообрядчеством прежде всего должна превратиться в организованное служение среди заблудших милостыней, школой, братолюбным общением и пр.

Применение указанного принципа должно резко изменит характер нашей миссии. И даже те, что останется от нее из старого, примет другой облик. Возьмем «беседы» и миссионеров, разумею не присяжных только, а и духовенства, и вообще всех лиц, ведущих борьбу с старообрядчеством. Прежде всего, – «беседы» диспуты, споры должны перейти с привилегированного места на более скромное и принять другой характер. Они должны быть беседами в собственном смысле, задушевными и мирными, каковое, к слову сказать, название не совсем теперь идет к их полу-боевому характеру.⁶ Они не должны носить исключительно характер диалогов на полемическо-апологетические темы; но быт в народном духе речами на тему о «божественном» вообще, не приспособленными к полемико-апологетическим целям. При этом школьная сухость, мертвенность и педантичность должны быть из них изгнаны, они должны быть интересны, живы и задушевны. Тема их должна быть строго сообразована с настроением слушателей, с тем, что в данное время интересует и волнует, а не так, как теперь. В дереве голод, ребятишки мрут от эпидемической болезни, падеж скота, обгорелые дома… Приехал миссионер и началось: «не возмогоша иереи Его«… «Церковь Божия есть собрание»… «идеже иереи"… и пошел, и пошел… Не спорю, старообрядец будет все это слушать и даже горячо станет спорить, но не туда тянет его сердце, не то хотел бы он слышать. И он спорит, спорит с ожесточением об иерархии, кресте и пр., но, сам того не замечая, спорит не для выяснения истины, а лишь для того, чтобы сорвать на ком и на чем-нибудь редкую обиду жизни. При таком настроении трудно столковаться. И я уверен, что какой-нибудь сектант пропагандист не с того бы начал. Он начал бы с злобы дня, и жалостливыми рассказами на эту тему истерзал бы сердце слушателей и не одну бы бабу заставил разрыдаться, а потом уже перешел бы к предмету своей пропаганды, не переставая и тут напоминать о «тяжких временах». И такая беседа была бы действенна. Да мне думается, что нам в этом случае не мешало бы поучиться у тех святош, которым с благоговением по деревням внимает народ. Эти субъекты – больше знатоки народной психологии. Если бы постараться, я смог бы набросать вам тип странника-собеседника. Он хорошо описан в нашей беллетристике. Но лучше воспользуюсь живым примером.

Насадителем раскола в дер. Ш.Я. уезда был крестьянин Шаманов. Бродник и странник, он нашел себе пристанище у одного крестьянина и с его дома начал свою пропаганду и еще немногих лиц. Все «Шамановы» обыкновенно всегда начинают с маленького общества, и не из боязни только полиции, но еще потому, что прекрасно понимают, что влиять на большую толпу, с чем у нас не принято считаться, могут только исключительные личности. Как же Шаманов начал свою пропаганду? Он не начал, как говорится, с тирады, что де «жена побеже в пустыню» и в этом роде. Нет. «как человек бывалый», он начал «рассказами» о своих путешествиях по святым местам, что так любит наш народ. Воображаю, как он мешал тут быль с небылицей до «трубного гласа» включительно Горбуновской чернички-страницы!… Но для невзыскательных слушателей Шаманова это было, конечно неважно. Важно, что рассказ был занимателен, умилителен и «о божественном». Шаманов достиг своего: он овладел вниманием своих слушателей и приобрел авторитет, ему верят. Затем Шаманов перешел «к чтению книге религиозного содержания». Это не были книги сухого, скучного содержания, вроде изложения наших противо-раскольнических бесед, «свидетельств о имени Иисус», «об аллилуйи» и в этом неинтересном роде, что мы пускаем в оборот среди простого народа и что, по вашим же, оо. миссионеры, словам, со слов того же народа, «надоело ему». Нет, Шаманов понимал, что этим пока испортишь дело. Он читал «рассказы о святых местах и угодниках Божиих», т.е. опять книжки, наиболее приятные народу. Воображаю его сокрушенные вздохи, своеобразные комментарии, приспособленные к целям пропаганды, и ответные сочувственные вздохи слушателей. Набожный человек, занимательный чтец и рассказчик, Шаманов стал дорогим гостем, сведущим человеком, к которому можно обратиться за разрешением недоуменных вопросов. Изба хозяина стала переполняться слушателями. Вот после такого пролога Шаманов и приступил к главной задаче своей, и то не вдруг. Сокрушенно начал он речи о тугих временах и незаметно свел, что де «настали времена антихриста». Эсхатологические вопросы как-то всегда притягивают к себе внимание верующих, но особо захватывающий интерес они приобретают, когда поставляются в связь с наболевшими ранами сердца народного. Как видим, Шаманов это и сделал. Не трудно себе представить сумрачные лица мужчин, разинутые от любопытства и страха рты подростков, подернутые печалью и влагой глаза баб с подпертым рукою подбородком, глаза, из которых, быть может, не одна слеза скатилась во время рассказа. Шаманов свое дело сделал. Прочно насадил старообрядчество, которое существует и доселе.⁷

Теперь для параллели я приведу другой эпизод. Был у меня один священник, в приходе которого есть большая деревня поморцев, «злых» как он выражается. На эту деревню победным соколом налетел энергичный миссионер; разогнул книги; открыл публичную беседу и разбил начетчиков наголову, так, что по словам батюшки «им нечего было сказать». Кажется, чего лучше! Но у старообрядцев осталось, что сказать: «вздуем его, братцы, чтобы не ездил более». При нашем строе миссии этот миссионер поступить иначе и не мог, он сын традиционной системы, и нужно отдать честь его самоотвержению и мужеству. Но здесь вот в чем вопрос: почему у Шаманова один результат, здесь другой? Ясно, в методе. Шаманов видел, что ловкость диалектики и тонкость анализа запутанных вопросов и текстов – не для большой публики, она плохо в них разбирается. Он понял, что толпа требует того обязательного и реального, что бьет по нервам и сердцу. На нервах и сердце он и разыграл свою пьесу и, как видно, удачно.

Отсюда вывод. Миссионер – диспутант, спорщик, с которым старообрядцу боязно и говорит, должен перестать считаться идеалом миссионера и что пора перестать судить о его достоинствах по количеству им веденных диспутов и числу им оставленных «безответными». Этот тип миссионера сослужил свою историческую роль и теперь должен быть оставлен лишь про запас, на случай нужды.

Он возник в ту пору, когда не только люди со средним, духовным образованием, но и с высшим, едва о старообрядчестве слышали, а в поленике и вовсе ничего не смыслили, потому что ее и не было, – когда апологеты старообрядчества чувствовали под собою почву и открыто царили, не встречая себе оппонентов. Сбить их спесь, поднять престиж церковного учения и нужны были миссионеры-диспутанты по преимуществу, по преимуществу нужны были публичные диспуты, чтобы всенародно показать ничтожество раскола, чтобы оставить последний «безответным». И тогда это было очень удобно делать и ко времени. Тогда вопросы миссионерской полемики дышали интересом и свежестью новизны, тогда старообрядцы самонадеянно валом-валили на беседы, собиралось народу чуть ли не тысячи, бойцы-начетчики и бойцы-миссионеры нарочито выписывались; публике эти бои доставляли удовольствие. Ныне уже не то. Бои эти теперь почти утратили свой захватывающий интерес, к ним привыкли, их видали и знают. Старообрядцы неохотно идут на них, а придут, так плохо и разговаривают.

Я не то хочу сказать, что не нужно совсем полемики, она нужна по временам и местам, но также очевидно, что характер ее нужно видоизменить, а боец-миссионер должен уступить свое место миссионеру-тактику, духовному инженеру-зодчему, который и может проникнут в недоступное убежище души старообрядца и там основать свою военную базу. Опыты в этом роде кое-где бывали и не без успеха.

В N губернии есть село, жители которого – православные и старообрядцы. Дело относится к началу 80-х годов. Батюшка – немолодой, полемики не знает. На должность сюда поступает молодой псаломщик из кончивших курс семинарии, который краем уха слышал про полемику; такова же из кончивших курс сельский учитель. Они образовали с священником кружок для борьбы с старообрядчеством. Стали подучиваться. А меж тем повели дело примерно так.

– Уф! устала, дедушка! – говорит учитель, возвращаясь летним вечером с поля старику-старообрядцу, благодушно засевшему на заваленку. – Дай отдохнуть!… А хлеба того… плоховаты. – Что говорить… Да… – А вот я читал… – И пошла беседа про урожай, Царя и т.п. Стали приятелями. – Иван! – говорит батюшка старообрядцу, – наслышался, нуждаешься в сене. Не хочешь ли взаймы?… – Счел долгом поздравить вас, Петра Козьмича, с великим праздником, – говорит тот же батюшка, входя в дома. местного купца старообрядца, возвратившегося из Москвы. – Очень приятно. – Не побрезгуйте нами, – говорит, уходя, батюшка… – Дальше да больше, стали похаживать друг к другу; «кружок» привлек к себе вожаков старообрядческих. От житейских разговоров перешли к вопросам о вере; стали собираться по вечерам, друг у друга и мирно, как друзья, разбираться по старым книгам. Ни раздражения, ни крику… И вот контраст. Узнал про это епархиальный миссионер; приехал; объявил публичную беседу; разогнула, книги, привезенные с собой. И что же? Как будто бес вселялся в тех же старообрядцев: да, нет и т.д. Побился миссионер и уехал. А ему вслед: «видали мы вас»!… Не знаю, существует ли этот кружок теперь, но на ту пору, в 80-х годах и даже в начале 90-х, он многих из этого прихода обратил в православие.

Привожу это к тому, чтобы показать, чем отличается характер деятельности миссионера-совопросника и миссионера-тактика. У первого для борьбы одно средство – слово, обличение, которое не всегда имеет способность попадать в ум, а тем более на сердца слушателей, и главный вопрос у него, что она скажет. У второго проступавши в приход первый вопрос о том, как она будет жить с старообрядцами; поэтому орудием борьбы у него является сложная система дел и отношений, захватывающих личность старообрядцу всесторонне. Наипаче всего здесь, конечно, полезны дела любви христианской, дела милосердия. При одностороннем характере строя нашей миссии это средство остается в удивительном пренебрежении. Слышатся опасения применят это средство: что скажет пресса, что скажут старообрядцы!… Извините, господа! Подражать Фамусову нам не приходится и не следует разделять его страхи: «как взглянет свет». Важно, чтобы наш чужд был иезуитский принцип. Мы должны знать одно, что Юлиану Отступнику христианство было страшно своей благотворительностью, – что русские древние братства весьма и весьма не пренебрегали этим средством, Миссионер – тактик не пренебрежет этим средством. Напротив, оно будет в его руках мощным орудием влияния на старообрядцев и предохранять православных от уклонений от Церкви.

Скажите, разве это нормальная постановка миссии при таких, напр., фактах? Старообрядка присоединилась к православию «по своему искреннему убеждению», а дочь свою отдала на воспитание старообрядцу и отказалась присоединить ее потому, «что она для себя одной с трудом снискивает хлеб, а если взять к себе дочь, то вовсе должна будет иметь крайнюю нужду в нем». В 1895 году этой девочке минуло 12 лет. Священник убеждает, ее присоединиться к православию; та, очевидно с чужих слов, заявляете, что «она ни по каким увещаниям своего воспитателя никогда не оставит; а в случае, если ее силой принудят принять православие, наложит на себя руки». Не драма ли это? К чему после этого все наши беседы-диспуты? А будь на других началах наша миссия, ничего подобного не могло бы быть. И разве позволила бы себе допустить что-либо подобное, напр., католическая миссия? Никогда! А меж тем у нас становится возможным то, что сообщает по этому случаю местный священник: «поселок (где было дело) посредством таких усыновлений наполовину сделался жилищем раскола с недавних годов». Вот, вам и «беседы»! И один ли поселок этот? Из консисторского архива у меня выбрано много подобных, же дел, как бедняки, сироты – дети подростки делаются добычею раскола или путем усыновлений, или батрачества в домах старообрядцев с малых дел, или путем сбирания у старообрядцев милостыни.

А. присоединился из даниловщины и хочет жениться на Д. Это возбуждает страшную злобу в однодеревенцах-старообрядцах. «Смотри ты, кричит проезжающему священнику старообрядец, – не венчай Агапа с Дарьей… Нам в деревню не надо мазаного и венчанного в вашей церкви. Смотри, тебе говорю, слушай меня, а не то»!! Остальное доканчивает кулак, от которого священник увернулся, пустив лошадь вскачь. Агап, однако, женился и вскоре поплатился. Собираются 10 человека старообрядцев, в числе них «соцкий» с бляхой (старообрядец), врываются в дом «с чем попало в руках» и начинают жестоко бить Агапа; вытаскивают его за волосы из избы на двор, «долго» топчут ногами, бьют поленьями, ударяют «подостренными палками между ребер» и наконец бросают, когда заметили, что человек не дышит. Агап очнулся лишь в доме священника. Целый день потом он был не в себе. Бессознательно водил она мутными глазами вокруг и в ужасе вздрагивал при каждом стуке. «Ой, убили!… ой, убили"… – как бы в бреду повторял он коснеющим языком. Священник, доносивший об этом, сказав, что в продолжение 16 дней невозможно было добиться, чтобы полицейские местные чины обратили внимание на это дело (эти нарочно уклонялись), замечает: в поселках, где старообрядцев больше, чем православных, «последние в угнетении всегда». И мы после этого удивляемся, как это и почему все наши «беседы», и «увещания» остаются бесплодны?! Люди по рукам к ногам связаны тысячью нитей, а мы увещеваем их: «встаньте и идите к нам», да еще грозим, что иначе они «во озеро огненное ввержени будут». У человека «подостренной палкой» подсчитывают ребра, а мы подсчитываем ему листы, по силе которых он должен к нам присоединиться…

Итак, не оставляя системы слева, надо перейти к системе дела. Не спорю, система эта трудная и требует коллективной рациональной организации. Но что же делать? Надо стараться, если не хотим прийти к гораздо худшему банкротству.

Здесь нужны сродства, в том числе денежные, и немалые. Где их взять?…

Но что делают в пользу миссионерского дела наши богатые монастыри? Ровно ничего. Братские суммы на миссию собираются из кружек бедных сельских церквей и карманов мiрян, а монастыри копейки не пожертвуют. Со страхом обходят их старообрядцы, как вражеский стан. Но ведь те же старообрядцы шли к Серафиму Саровскому, к святителю Тихону. Почему? Потому что они были родником «живой воды», той деятельной христианской любви, которая все живое объемлет своим благоволением – благодатный и «благодатные», – которая братолюбно подает реку помощи «всякой душе скорбящей и озлобленней, помощи Божией требующей». И всякая душа христианская, поэтому, к ним шла, как жаждущий олень на воду. С этой стороны должны ныне заявить себя монастыри, и не в виде только пожертвований, но главнейше деятельным служением среди заблудших делами милосердия. Где не встретишь «сборщиков» от монастырей? Но что они делают, бродя по мiру, кроме выпрашивания денег? Меж тем это мог быть хороший материал для миссионерских целей. Обличьем и повадками они точь-в-точь те же старообрядческие «странники», что бродят из деревни в деревню, усердно и успешно сея свое семя, – они обладают способностью последних проникать всюду и овладевать вниманием наивных слушателей. К сожалению, их никто по подготовит к более идеальным задачам, чем коммерческие. Иначе они сделали бы свое дело. В войсках существуют «учебные команды», где невежда крестьянин превращается в грамотного. Почему бы подобным же «командам» не быть в воинстве монашествующих? Лоснящиеся, упитанные, не знающие, куда израсходовать свою молодую энергию, монастырские послушники и многие из братии являются прямо балластом в аскетической дисциплине, который лишь вредоносно переполняет корабль Божий. Образуйте из этих людей «учебные команды», учите их «служить слову» и делу христианского братолюбия, и потом посылайте их в мiр для христианской практики, дабы каждый из них по мере сил «созидал ближнего своего». Голод где – посылайте их открывать на монастырский счет столовые вместе с монашествующей братией; эпидемия – пусть служат больным на домажь, в больницах и врачебных пунктах; псаломщик, священник нужен в приход, а никто не идет туда, – посылайте способного и т.д. Во всех этих случаях обученный миссионерскому делу принести может большую пользу.

При имени Серафима Саровского и святителя Воронежского мне припоминается другой величавый образ в перспективе прошлого – св. Димитрий Ростовский. Любопытное дело! Он обладал большой миссионерской эрудицией, долгое время он был в постоянном общении с старообрядцами и, не взирая на это, для них он остался далеким и чуждым; несимпатию к нему они передали в потомство. Он был один из родоначальников и представителей отживающей теперь миссионерской системы, системы книг и спора, т.о. только, так сказать, теоретической стороны дела, практически подкрепляемой административным воздействием. Уже в лице его такая система обнаружила свою непрактичность. Однако по инертности долго следовали ей и даже развивали, но дело плохо подвинулось. Мы ехали на одном колесе, потому и не уехали далеко.

Не пророчествую, но гадаю, что не за горами то время, когда вопрос о православии может быть поставлен ребром и в более широком масштабе. Боюсь, что мы не сумеем всесторонне ответить на него. Поэтому поспешим обдумать его, пока время.

А. Одоев

I.

Патриархат представляется необыкновенно ценным решительно для всех старообрядцев, и для поповцев, и для беспоповцев; не утратил он своего значения и для многих православных. Но с словом «патриарх» у беспоповцев, поповцев и у православных соединяются совершенно различные понимания и представления.

Для всей беспоповской ветви старообрядчества патриархат является необыкновенно светлым и высоким праздником отдаленного прошлого, решительно невозвратимым ни в настоящем, ни в будущем. «Цари и патриархи в истине пребывали, церковь чистотой сияла, небесная благодать воздух и землю напояла», – так рисуется беспоповцу до-никоновская церковь. И те времена представляются его воображению необычайно-величавою жизнью: «и цари, и патриархи, и прочие духовные лица, и вельможи, простые смертные, и богатые, и нищие, совершая свой, каждому предназначенный, земной подвиг, готовились к небесному блаженству; все звания и состояния были благословенны Господом и людские дела, совершающиеся вокруг храма и во имя Христово, были плодами благодати Божией и вся русская жизнь была одною сплошною таинственною лестницей, по которой и цари, и простые смертные восходят к Богу». Такое идеальнейшее представление прежней жизни отчасти свойственно русскому человеку вообще. Но у беспоповца оно получает особо сильную и особо яркую окраску. Настоящее положение, наступившее со времен Никона патриарха, беспоповцу представляется исключительно «темным» и решительно мрачным; по его пониманиям не только нет, но и не может быть прежней блестящей жизни, нет данных для этой жизни – ни сияний благодати, ни царей, ни патриархов, ходящих в истине и украшающих собою, своими высокими званиями и соответственными этим званиям необычайно чистыми и святыми делами земную жизнь, пестрящих ее, как поле – прекраснейшие цветы. Со времен патриарха Никона, по понятию беспоповцев, благодать Божия на «небо взята» и на земле окончательно воцарилась ложь. По сравнению с этим черным фоном, прежняя жизнь и должна беспоповцу представляться в необычайно-торжественном виде. И он рисует ее с силою, соответствующею силе его религиозного воображения.

Быт, духовно-нравственный и социальные понятия беспоповец созидает на своих основных, сейчас указанных, религиозных представлениях. Истинная, высочайшая жизнь, по его пониманию, была тогда, при «православных царях и патриархах», теперь же она представляется делом неосуществимым; также несбыточна и свобода, в особенности свобода верования, верования беспоповского. «Мiр порабощен ложью, в нем господствует антихрист». Эта темная власть неустранима, и свобода принадлежит только ей, одной ей. Истина же «скрыта» и ни о какой ее свободе не может быть речи; по самому своему существу истина не может быть госпожою, светочем мiра, а потому не должна быть и свободною. Вследствие этого принципиального воззрения у беспоповца не может быть и мысли о свободе его верованья или мнения, так как существеннейшим признаком своего верования он сам признает именно «несвободность».

Беспоповец может возмущаться гонениями против себя, восставать пропив них или каким-либо способом устранять их. Но эти гонения его уму представляются только отдельными неприятными фактами, которые могут быть и не быть, или которые могут быть направлены в иную сторону, мимо его личности. Исходное же начало этих гонений он признает неизбежным, роковым, никакою силою неустранимым. И его мысли чуждо самое понятие о свободе своего верования, и представление об его господстве. Беспоповец не может представить, что его учение сделается общераспространенным, господствующим; принципиально не может сделать этого, потому что в случае такого господства он неизбежно вынужден будет отказаться от самого основного своего учения, учения об антихристе. Беспоповское верование, по самой своей сути, должно быть гонимым и если бы сделалось свободным, то перестало бы быть тем, что оно есть и чем должно быть. В признании гонимости своего веровавия коренится существеннейшее начало психологии беспоповца. Это начало или эта психология с особою яркостью обнаруживались тогда, когда беспоповские общины достигали весьма цветущего состояния и значительной свободы.

II.

В первой половине XVIII ст. Выговский поморский скит, являлся господином почти всей беспоповщины, распорядителем ее судеб и верховным бесконтрольным учителем; его миссионеры колесили Волгу, Каму, Вятку, Урал, и Сибирь на востоке. Дон на юге, Днепр и Вислу на западе; его начальники пользовались особым титулом «еклесиарха», напоминающим титул патриарха, а по филологическому смыслу и высшим его: патриарх – только начальник, отцов, а еклесиарх – начальник церкви. Несмотря на такое значение Выговский скит исчах, погиб без борьбы, умер медленною старческою смертью. Он не перенес собственной тяжести, своей высоты.

Взамен отринутой православной иерархии, в Выговском скиту измыслили свою собственную, хотя и под другим именем и под иным видом, но весьма прочно поставленную и строго организованную, действительно руководившую духовною и умственною жизнью своей общины, и имевшую во главе одно авторитетное лицо – «еклесиарха», из коих некоторые пользовались таким значением, какое редко выпадало на долю архиереев. Со стороны чисто административного строя, быта общественного и домашнего, богослужебного устава, правил личного поведения во всевозможных случаях и отношениях эта беспоповская община представляла собою удивительно стройное, логически точное и этически красивое построение, полное ума и воли, жизни и деятельности. До сих пор она служит неподражаемым образцом для всех беспоповских общин, да и на поповщинские общины она так или иначе оказывала свое влияние и даже современная австрийская поповщина во многих отношениях является ее подражательницею. И при все» этом община погибла без следа, без всяких остатков. Иначе и быть не могло, потому что ее расцвет и ее сила сами собою показывали лживость ее основного начала – учения об антихристе и о наступившем всеобщим духовно-религиозном мраке?…

Такое же явление наблюдается и в судьбе московского Преображенского кладбища, за первую половину прошлого столетия самой богатой и самой благоустроенной из тех старообрядческих общин того времени. Когда здесь, еще при Ковылине, освящали главную часовню, построенную в виде благустроенного роскошного храма, хотя и предназначенную для простого беспоповского богослужения, один из присутствующих наставников, собранных по случаю необыкновенного торжества чуть ли не со всей России, заметил Ковылину, что таких моленных, напоминающих храмы, беспоповцам иметь не подобает, ибо храм уже сам собою напоминает о цветущем состоянии веры, а не о временах антихристовых, скорбных, горько-плачевных. За эта вполне согласные с беспоповским духом слова наставник поплатился жизнью: в тот же день он был убит по приказанию Ковылина. Наставник был прав, он сказал то, что в глубине души носит и чувствует каждый беспоповец, и эта правда необыкновенно глубоко задела Ковылина. И Ковылин был прав, он созидал цветущий центр беспоповщины, «сион», свидетельствующий о торжестве беспоповского верования, и в его уме простые слова простого наставника прозвучали силою страшного грома, дали ему почувствовать, что он, стремясь к торжеству своей веры, разрушает корень этой веры. Ковылин ясно увидел, что он идет наперекор своей собственной вере, самому себе и, убивая наставника, не остановился в этом движении, он как бы сказал сам себе: «пусть теперь времена антихристовы, но мы великолепным образом устроимся; пусть по нашему собственному закону мы не должны иметь храмов, не должны торжествовать, но мы создадим храмы и устроим праздники». Это – титанический, неисполнимый замысел: никакой дух не может уничтожить самого себя. И Преображенское кладбище этим самым замыслом обрекалось на неизбежное разрушение. К половине прошлого столетия оно достигло высший точки своего развития: в глазах федосеевцев оно сделалось святым местом; звон его колоколов, торжественные служения наставников-простецов для федосеевцев были тем же, чем колокола Ивана Великого и митрополичье служение в Успенском соборе для православных: его главный наставник получил значение патриарха, воля которого признавалась законом, а благословение священным; федосеевец, умирай где-нибудь в сибирских лесах, вспоминал о кладбище и благословении, когда-то здесь полученном не с меньшим умилением, чем и православный об Иерусалиме и благословении, полученном от патриарха при гробе Господнем иди на берегах Иордана. Духовным лицам федосеевства не доставало только ясных иерархических титулов и золототканных одеяний; религиозно-нравственного значения иерархических лиц они достигли вполне. Никакого отсутствия у себя священства федосеевцы не замечали, о неимении таинства причащения не вздыхали и никаких горечей антихристовых времен не чувствовали. При всем этом кладбище пало и в настоящее время ему остается одно – как можно дольше протянуть свою предсмертную агонию. Правда, оно было урезано административным порядком: в 1853–54 гг. его главарей разметали, его главным часовни были обращены в единоверческие церкви. В то же самое время Рогожское кладбище потерпело не меньший урон и к настоящему времени оно не только оправилось, но и приобрело значение, которого не могло иметь раньше. Административное вмешательство только спасло Преображенское кладбище от более сильного поражения, ему угрожавшего: его сыны, новожены-брачники, отделились от него и стремились превратить его из центра федосеевщины в центр совсем иной религиозной общины и несомненно достигли бы своей цели, не помешай правительство. Кладбище должно было пасть в силу того, что его цветущее состояние нисколько не соответствовало основному началу федосеевщины, и административная урезка привела его только к нормальному состоянию. К концу семидесятых годов кладбище оправилось, опять было расцвело и снова было поражено внутренними раздорами и без всяких административных воздействий потерпело такое поражение, от которого никогда не оправится. Всякое движение кладбища вверх только обнаруживает несостоятельность его внутреннего начала и приближает его к окончательной гибели.

Беспоповщина зиждется на учении об антихристе, на признании гонимости своего верования и в то же время высшим выражением жизни ставит идеал патриаршества и, сознавая свое внутреннее бесправие на этот идеал, невольно, инстинктивно стремится к нему. В этом обнаруживается ее внутренняя несостоятельность, и чем она ближе и полнее достигает своей намеченной цели, тем скорее и глубже приближается к своей гибели.

III.

Совсем иную стихию представляет собою идеал патриаршества в австрийской поповщине. По своему внутреннему содержанию идеал этот и здесь является тем же, чем и у беспоповцев, тем же выражением полноты и свободы религиозной жизни. Раньше, во времена беглопоповщины, поповцы держались того же учения об антихристе, так и беспоповцы, и тоже признавали свое учение гонимым по существу. Появление же австрийской иерархии произвело глубокий перепорот в самых основах, скрытых тайниках поповщниской мысли: от учения об антихристе среди австрийской поповщины в настоящее время остались лишь мелкие осколки, тщательно и энергично выметаемые передовыми людьми этой общины; от признавайся своего верования гонимым не осталось мало-мальски заметного следа. Поповцы и в настоящее время, пожалуй, считаюсь свою общину гонимою, и явление это признают случайным и временным, но никак неотъемлемым признаком своего верования. Для беспоповца гонимость его верования является существеннейшим содержанием этого верования, выражением его религиозности, для поповца лишь политическим актом. Самое же учение поповец мыслит внутренне свободным. Таковым его и нужно признать. Беспоповщина зиждется на учении об антихристе и о всеобщем духовном мраке, в этих само-измышленных положениях видеть враждебную силу, превосходящую ее собственные средства и добровольно подавляется этою силою, так сказать, связывается ею по рукам и ногам. Поповщина ничего подобного не имеет и никакими учениями о предметах посторонних (об антихристе и т.п.) себя не ограничивает.

В своем существеннейшем основании австрийщина исповедует общехристианское учение, в догматике держится соборных определений и преданий восточной церкви, в обрядах и богослужении подражает обычаям русской церкви до Никона патриарха, в общинном строе согласуется с началами, вырабатываемыми современною русскою народною жизнью. Все это австрийскую поповщину резко отграничивает от всех прочих старообрядческих согласий, пропитанных учением об антихристе или началами протестантскими. Чрез это же самое австрийская поповщина с видимой стороны приближается к православной церкви. Сами австрийцы уже давно указывают на то, что их богослужение и общий строй жизни почти ничем не отличаются от православия; что это различие, если и существует, столь с внешней стороны незначительно, что ощутимо только для некоторых избранных – знатоков и православия, и старообрядчества. И по отношению к общей культуре австрийская поповщина не является темною силою. Высказываемый некоторыми взгляд, что старообрядчество по самому существу не способно к культурной жизни и что культурные начала неминуемо должны раздробить и уничтожить старообрядческие, неправилен сам по себе, и вовсе неприменим к австрийщине. С теоретической стороны австрийская община имеет к науке и культуре точно такое же отношение, как и православная: с практической стороны сама жизнь показывает, что с дипломом ученого филолога, химика, математика, инженера и т.д. одинаково можно присутствовать в старообрядческое часовне, как и в православном храме и исповедоваться у старообрядческого священника, как и у православного. Короче, – поповщина, откинув учение об антихристе, разом навсегда развязала себе руки и уже этим самым высказала свою способность к внутреннему развитию и приобщила себя к общей культурной жизни русского народа. Чрез это же она стала рядом, бок о бок с православною церковью, однако не примиряясь с нею.

Существеннейшим содержанием старообрядчества, как единого, цельного явления, без всякого разделения на отдельные секты, является плачь об уничтожении патриаршества, по обрядам и обычаям церковной жизни до Никона патриарха и по всему сопряженному с этим патриаршеством церковному и гражданскому быту. Беспоповщина не имеет никакой возможности к воскрешению этого оплакиваемого векового покойника к поэтому, не смотря на свою численность, на высокие умы и крепкие воли многих своих сынов и на неоднократные временные блестяще успехи, по самому своему существу принуждена влачить свою жизнь в постоянном, так сказать, согбенном положении. Появление же австрийской иерархии дало поповщине формальную возможность к восстановлению патриаршества: для этого перед старообрядцами-поповцами открылся широкий и свободный путь – нужно только соответственным образом организовать свою церковную общину, отдельные части ее привести в гармонию и объединить в одном центре. Задача эта представляется в следующем виде: приходские единицы объединяются в епископиях: группы епископий – в архиепископиях; архиепископии – в митрополиях и митрополии – в патриаршестве. Таким образом все дело сводится к провозглашению одних архиереев просто епископами, других – архиепископами, третьих – митрополитами и, наконец, одного из всех их – патриархом.

IV.

На первых порах существования австрийской иерархии план об учреждении патриаршества представлялся весьма простым и естественным, и первые деятели австрийщины мечтали о создании не только одного патриаршества, ко и всех пяти, на которые когда-то разделялась восточная церковь: в европейской России они замышляли учредить всероссийское патриаршество, а в Австрии, на Урале, в Сибири и на Кавказе – патриаршества константинопольское, антиохийское, александрийское и иерусалимское. Эта мечта только обнаружила, что в самой основе плана об учреждении патриаршества много детски-дерзкого и наивно-фантастичного, что серьезное дело и вековые чаяния миллионов людей превращаются в шутку, в игру позолоченными куклами, что в плане только любимые старообрядцами имена-титулы, а нет в нем духа и жизни старообрядческой.

Проект об учреждении пяти патриаршеств показал, что старообрядцы, чрез учреждение австрийской иерархии, хотя и получили Формальную возможность к созданию патриаршества, но не имеют еще внутреннего начала для исполнения этого важного дела.

Учение об антихристе и всеобщем мраке действовало еще в полной силе и новоявленное священство самим приемлющим его представлялось лишь отдельной искоркой на сплошном черном фоне, блесткой, не распространяющей своих лучей на окружающий ее мрак и не могущей победить эту тьму.

Учение об антихристе и стремление к воссозданию патриаршества являются началами крайне противоположными и решительно непримиримыми, как несовместимы свет и тьма, или жизнь и смерть. Поэтому мысль о патриаршестве на первых же порах более разумными старообрядцами была встречена с улыбкой или даже с нескрываемым негодованием: свой протест они выразили в ясном и твердом положении: «не может быть патриарха при антихристе, свободы при всеобщем разрушении и царства благодати при господстве сатанинской силы». В этом протесте обнаружилось, что учение о священстве, даже приемлющими австрийскую иерархию принимаюсь тогда только в урезанном виде; не как полнота благодати, сияющая в мiровой жизни и главенствующая над всеми ее проявлениями, а только как совершение всех таинств, происходящее, однако, скрытно от мiра, в местах потаенных, вдали от мiровой жизни, как тайный, негласный протест против нее без всякой надежды на прославление и на торжество. Следы этой мысли замечаются и в настоящее время; даже и теперь среди последователей австрийского священства существует некоторое инстинктивное опасение за слишком широкое распространение своей иерархии и наряду с желаниями полной свободы австрийской иерархии находятся люди, высказывающиеся против этой свободы. В прошлом году в Москве, два, по крайней мере, важных австрийских семейства прямо заявили, что, в случае дарования их обществу полной религиозной свободы, они этих прав не примут и от своего общества отделятся.

Но если страх пред свободою является неотразимым, логически-необходимым последствием учения об антихристе или последствием остатков этого учения, несознаваемых, но все же психически действующих, то с другой стороны стремление к полной свободе, мысль о патриаршестве, является таким же неустранимым последствием наличного существования полной иерархии. Иерархия существует, приходы увеличиваются, местные общины вырастают, архиерейские кафедры умножаются, соборы действуют. Сама жизнь свидетельствует, что отдельные части большого и растущего организма должны быть объединены в одном центре, и исторические предания, как на таковой центр, указывают на патриаршество. В силу этих не терпящих друг друга, взаимно устраняющих мотивов и побуждений, мысль австрийца, в самой ее основе, полна трагизма и живет постоянным внутренним раздором: нужно быть и нужно не быть; необходимо патриаршество и гибель в нем, необходима свобода и не должно быть свободы. Происходит борьба двух друг друга исключающих начал. Начало страха пред свободою уже само по себе, по своему внутреннему существу, является только пассивным сопротивлением; оно не только лишение возможности развития вперед, но и обречено на полную безжизненность; оно может быть стойким и упругим, как лежачий тяжелый, недвижимый камень, но не как живая и действующая сила. Иное представляет собою начало свободы; оно живет и действует; по самой своей природе оно неминуемо ведет борьбу и скрытую, и явную с своим главным противником, началом страха.

V.

Для полного торжества учения о свободе или мысли о патриаршестве должно быть устранено противоположное начало, начало страха пред свободою, должно быть уничтожено самое основание этого страха, т.е. учение об антихристе. И австрийщина в лице лучших своих сынов, знаменитым «окружным посланием», словно одним взмахом пера, устранила от себя учение об антихристе и учение о православной церкви, как о «дщери антихристовой». Факт в истории старообрядчества беспримерен. Совершился он не без борьбы. Мысль зародилась и прежде всего созрела в авторе «Окружного послания», в лучшем и благороднейшем из лучших старообрядцев половины XIX столетия, Иларион Егорович Ксеносе.

При развитии мысли послания и при разработке самого послания Ксенос перенес действительную глубоко-внутреннюю драму, и вся жизнь его была одною сплошною драмою; он всего себя, без всяких остатков, посвятил делу религии, именно примирению старообрядчества и православия и умер неизвестно в каком уповании и с какою надеждою – тайным ли православным, или тайным старообрядцем. Этому драматизму причастны были и ближние Ксеноса: они тоже боролись, смирялись и снова восставали. За сотни и тысячи верст они ездили к старообрядческим архиереям и простым своим собратиям; со всей энергией своего сильного духа и слова убеждали всех принять «послание»; у архиереев валялись в ногах, вымаливая подписи к посланию. Такова была их вера в мысль послания и в архиерейский сан и такова надежда на обновление старообрядчества в союзе с православною церковью, без омрачения учением об антихристе. Полна трагизма и вся дальнейшая судьба «послания». Прежде всего оно произвело разделение австрийской общины на две части: «окружников» и «неокружников», – разделение, имеющее значение тяжкого паралича в здоровом и крепком организме. Затем послание не раз уничтожали и не раз снова восстановляли. При его уничтожении мысль его всякий раз получает особую живучесть, свежесть силы и неожиданных, полных жизни защитников. Его признание разбивается о пассивное сопротивление и мысль его кажется потухшею. Окружное послание в судьбах австрийского старообрядчества получило значение постоянно действующего, всепоглощающего факта, о котором нельзя забыть и нельзя безнаказанно говорить.

В этом глубоком трагизме «Окружного послание» заключается страшная сила его мысли, инстинктивно-психическая, так же бессознательная, как и неустранимая. В сцеплении таких противоположных свойств этой мысли вырабатывается историческое значение самого «послания». В настоящее время послание кажется полузабытым: нет о нем рассуждений на епископских соборах, речи о нем ведутся в тиши, для поддержания его значения защитники его собираются в отдельные братства, часто гонимые более сильными представителями общины; таково, например, московское старообрядческое братство св. Креста. Не смотря на все это, в настоящее время окружное послание имеет более действительную силу, чем 40 и 30 лет назад, когда оно было издано и когда оно производило жесточайшие споры, когда его имя у всех австрийцев было на устах; только теперь обнаруживается поразительная сила его мысли и только теперь сама жизнь выясняет, что австрийская община и сознательно и бессознательно движется по тому пути, по какому ее направляет «Окружное послание», что все крупнейшие провинциальные явления в жизни этой общины суть не что иное, как жизненные обнаружения сознанных и не сознанных положений мысли, создавшей «Окружное послание». Даже те лица, которые явно отвращаются от «послания», в действительности являются поборниками мысли, в него вложенной, и, можно сказать, в судьбе этой мысли заключается судьба всей общины.

Первоначальная мысль Окружного послания была решительно иная, чем современные стремления австрийцев. Эти самые стремления показывают, что основная мысль послания неожиданно для наших церковных деятелей, вопреки их желаниям и надеждам, расширилась и видоизменилась: из мысли о союзе с православною церковью она превратилась в начало враждебное, воинствующее. Автор Окружного послания чувствовал и сознавал, что наличная полнота иерархии (австрийской) противоречит учению о царствовании антихриста и что неопровержимая иерархическая зависимость старообрядчества от православия (Амвросий был православным митрополитом) решительно непримирима с старообрядческим воззрением на православную церковь, как на «дщерь антихриста» и на православную обрядность, как на «мысль» и «дух» антихриста. Он ясно видел, что здесь та или иная часть должна быть откинута: или не должно быть полной иерархии, или не должно учить об антихристе. Любовь к своей иерархии превозмогла и Ксенос открыто и решительно заявил, что в настоящее время антихрист еще не пришел и «в церкви» не царствует, что церковная обрядность не имеет признаков антихристианского духа. С точки зрения Ксеноса эта мысль узаконяла бытие австрийской иерархии, делала ее существование вполне осмысленным и открывала широкий простор ее действиям. Достоинство этой мысли лучшие австрийские умы поняли и самую мысль не только приняли, но и сделали ее вторым символом своего верования. И это было насущною необходимостью: Павел Белокриницкий создал австрийскую иерархию, а эти люди узаконили ее существование и проведение этой мысли в жизни сделали своим подвигом. Но узаконение это совершалось чрез понижение, так сказать, собственного старообрядческого капитала и чрез повышение фондов православия.

VI.

Окружное послание, в его основной мысли, представляется документом весьма простым, ясным и однородным, т.е. вполне законченным. В нем разбираются частности обще-старообрядческого учения об антихристе и решительно отвергаются и эти частности, и все учение в его целом виде. Чрез это понижалось собственно старообрядческое умозрение, производилась нивелировка старообрядчества с общею жизнью, уничтожались те пни и рытвины на старообрядческой почве, которые мешали правильному жизненному развитию старообрядчества и постоянно увлекали его с простора на Божьем мiре в дебри и пещеры. Таково основное значение Окружного послания. В практическом же применении этого послания к жизни оно оказывается двойственным. Для одних старообрядцев оно открывает осмысленность существования полной старообрядческой иерархии в наши дни, вызывает в них надежды на блестящий жизненный расцвет старообрядчества, на широкое и свободное действование его в мiре. Для других оно имеет значение подзорной трубы, чрез которую можно наблюдать свет и истину православной церкви. Из Окружного послания каждый старообрядец с одинаковою легкостью может сделать два вывода: 1) если нет антихриста, значит должна быть полная чисто старообрядческая иерархия и 2) если нет антихриста, значит и «никонианская» церковь может, быть истинною, православною. С каким же толкованием принимать Окружное послание? Общий ответ на этот вопрос могла дать только жизнь, но никак не отдельные лица.

На первых порах Окружное послание принималось только с вторым толкованием. Одни старообрядцы поразились мыслью, что «никонианская» церковь может быть истинною и решительно восстали против послания, составив в австрийщине отдельную самостоятельную общину – неокружников. Другие еще более были поражены тою же самою мыслью и неуклонно, безбоязненно проповедовали ее. Эти люди были сильны духом и волею и образовали в старообрядчестве обширное движение в сторону православной церкви. Но на самом конце пути они встретились с неожиданными внутренними препятствиями. Они шли к церкви не истрепанные и не обдерганные, веселые и жизнерадостные, а возвращались в родной дом, как совершившие долгое путешествие по чужим странам и могущие порассказать о многом диковинном слышанном и виденном, с большими запасами и опытом. Они убеждались в истине православия потому что глубоко верили в «свою» истину, в истину «своих» исконных убеждений и чаяний. По выражению покойного архимандрита Павла, они толпились на паперти православного храма, сильные своим духом и своею верою. Двери храма пред ними не были отверсты, потому что в нас не было сознания общности веры и единства исконного умозрения, потому что мы привыкли смотреть на старообрядца, как на зачахлого умом и нищего духом, потому что ми гордимся своими учебниками с громкими названиями богословских наук и свысока смотрим на старую книгу. Благодаря этому мы понимаем только того старообрядца, который идет к нам «в ожесточении» против своих и с проклятиями своих прежних убеждений, и непонятен нам старообрядец, который говорит нам, что «его» истина и «для нас» истина и что наша истина и для него истина. Мы не смеем гадать, какой вид имела бы в настоящее время австрийская община, если бы Церковь своевременно ответила на Окружное послание соответствующим посланием и на тогдашнее стремление окружников к церкви соответствующим же действием: кто знает, может быть, теперь и не было бы имени «австрийская иерархия».

Толкование Окружного послания, как примирительного с церковью, не имело успеха. Но такою мыслью Окружное послание и не ограничивается и, потерпевши неудачу с одним толкованием, оно могло приобрести более важное значение с другим. В жизни старообрядчества оно получило значение молота, уничтожающего учение об антихристе, выколачивающего все проблески этого учения и чрез это самое укрепляющего в старообрядцах сознание возможности существования полной старообрядческой иерархии, не скрывающейся в местах потаенных, а открыто и свободно действующей. В смысле примирения с церковью Окружное послание перестало существовать, в смысле же узаконения австрийской иерархии оно не только живет и действует, но, можно оказать, с каждым днем приобретает все большее значение.

VII.

Только по своей исключительной, выдающейся близорукости, мы не замечаем необыкновенно глубокого перелома в старообрядческой мысли, совершающегося в наши дни, на наших глазах и даже при нашем, пусть, несознательном и невольном участии. Мы в своем простосердечии и в своей недальновидности «приветствуем» окружников: они кажутся нам малыми детьми, к нам ласкающимися; мы издали с тайною надеждою любуемся на них и воображаем, что они не сегодня-завтра присоединятся к нам. В своем маловерном страхе мы отвращаемся от неокружников (и беспоповцев); они представляются нам дикими извергами; мы смотрим на них с отчаянием, как на пропавших без вести и безвозвратно. При этом мы не сообразуемся с жизнью, и не замечаем ни того, что окружники, не смотря на свою кажущуюся близость к церкви, присоединяются не больше, чем неокружники, или беспоповцы, и ни того, что последние, не смотря на ясно выражаемую враждебность, присоединяются не реже и не меньше, чем и окружники.

30 лет назад, когда Окружному посланию придавался примирительный смысл, оно, по крайней мере для некоторых, имело значение путеводителя, ведущего к православию; действительно бывали случаи, что поклонники послания примирялись с церковью. Но теперь, по мере того, как оно входит в сознание старообрядчества, оно является началом, «удерживающими» от присоединения: оно настолько близко подводит старообрядца к православию, что последний утрачивает понятие грани, разделяющей православие от старообрядчества. «Я принимаю Окружное послание», – говорит старообрядец и этим самым устраняет потребность и целесообразность в присоединении к православию. Неокружник и беспоповец, оба воспитанные в учении об антихристе и в быте, основанном на этом учении, скорее могут усмотреть недостатки своих общин, могут почувствовать тяжесть в учении об антихристе и потребность бежать из этой юдоли плача и стенания. Присоединившиеся из неокружников и беспоповцев рассказывают, какой внутренний нравственный гнет они чувствовали в своих общинах, когда сознали сущность учения об антихристе и его лживость. Этот гнет иногда гонит людей из старообрядческих общин с силою страшной неудержимой стихии. Воспоминание о нем присоединившегося есть воспоминание о неприятном сне и усиливает впечатление красоты и внутренней свободы православия. Ничего подобного нет у окружника; он просто и ясно смотрит на Божий мiр, как и все прочие люди: ни учением, ни существеннейшими чертами быта он не отличается от православного: он не осуждает с пеною у рта троеперстие, и поэтому не имеет причине осудить и ревность к двуперстию; он точно и пунктуально исполняет предписанные старыми книгами обряды и обычаи и знает, что упущения в этих отношениях среди православных не составляют их достоинства и православными законоположениями наказуются точно так же, как и его собственными.

Единственно, чем отличается окружник от православного, это – происхождение австрийской иерархии, собственно – «история» посвящения митрополитом Амвросием первого старообрядческого, или австрийского епископа. Но обсуждение этого предмета сопряжено с крупными знаниями, – церковно-историческими, каноническими, догматическими и даже религиозно-философскими. Эти знания не входят в обиход верований нашего народа, да и нас самих; в лучших случаях они способствуют выработке воззрений, полу-уясняющих верование, полу-разрушающих оное; в случаях обыкновенных они остаются знаниями, ни к одной из внутренних сторон жизни неприменимыми. Это с одной стороны, – а с другой: не смотря на шестидесятилетнее существование австрийской иерархии, православие, вооруженное всеми знаниями, не сказало об ее достоинстве последнего решительного слова и предоставляет искусству миссионеров доказывать ее незаконность. Выходит, таким образом, что мы, ожидая от окружника сознательного проверенного отношения к австрийской иерархии, требуем от него знаний, которых сами или не имеем, или с которыми справиться не можем, и возлагаем на него нашу собственную задачу, нами самими еще не решенную.

С беспоповцем и неокружником у нас много точек соприкосновения в главных предметах веры. В отношениях же к окружнику эти точки сглажены; остался только один вопрос и притом вопрос, не касающийся прямо веры, а только богословско-научный вопрос: каково достоинство австрийской иерархии.

Мы весьма много делаем относительно беспоповца и неокружника и почти ничего относительно окружника. Все свои миссионерские силы мы употребляем на то, чтобы выбить из сознания неокружников и беспоповцев мысль об антихристе. Мы делаем эго по неизбежной необходимости, потому что эта мысль представляется нам самым высоким бугром, разделяющим православие и старообрядчество, и благодаря тому, что эта наша деятельность является наиболее успешною: по несомненной противо-человечности этого учения, оно из всех старообрядческих учений имеет наиболее шаткие основания. И статистика, какой бы несовершенной она ни была, убеждает нас в правильности избранного пути: из разубедившихся в учении об антихристе некоторые несомненно присоединяются к церкви. Но за всем этим скрывается другое, более важное обстоятельство. И прямо, и косвенно мы действуем на всю старообрядческую массу и шаг за шагом отводим ее от учения об антихристе. При этом мы не замечаем того обстоятельства, что отказ старообрядца от этого учения не ведет его к мысли, что старая обрядность, с которой он так тесно и умом, и сердцем сжился, отжила свой век. При учении об антихристе он еще мирится, что старый обряд не господствует в жизни, не блещет своим прежним блеском, и мирится с этим потому, что верить в существование антихриста. Но если нет антихриста, нет и причин, чтобы старый обряд и теперь не красовался так же пышно, как при прежних московских царях и патриархах. И старообрядец, разубежденный в бытии антихриста, с крайним любопытством и напряжением осматривается по сторонам: где же церковь с теми самыми обрядами, которые он принимает, и с тою самою красотой и свободой, как и во времена давно прошедшие? С одной стороны, именно такой церкви он не видит, а с другой не имеет никаких причин сомневаться в возможности ее существования. И он начинает верить, что такая церковь должна быть, и если ее нет, то по причинам временным и случайным, которые можно устранить, иначе – он верит в возможность церкви старообрядческой, свободной до господства в мiре и полной до сана патриаршего. Это чаяние ничто иное, как основная мысль Окружного послания. Наша миссионерская деятельность, следовательно, является невольным и несознательным содействием распространению Окружного послания, прививанием его основной мысли к мысли и чувству старообрядца.

VIII.

Почти неподвижная в сторону православия окружническая община получает от нас вспомоществование в виде неистощимых запасов для своей собственной энергии и поэтому является наиболее внутренне спокойною из всех старообрядческих общин. Она не тратит своих сил на установление того или иного отношения к православию, – в виде ли необузданной ненависти к нему, в виде ли окончательного примирения с ним; ее сыны не полагают дело спасения в жестокосердии против православной церкви, как это делают беспоповцы и неокружники; не считают они важным и вопрос о примирении с церковью, над разрешением которого волнуются многие лучшие старообрядцы других общин. В то время, когда вопрос о церкви является самым жгучим вопросом, делом личного спасения для большинства старообрядцев всех общин, этот самый вопрос для окружников является только делом общей политики, не имеет отношения к личному спасению. Окружники могут желать единения с церковью, но не для личного спасения, как беспоповцы, и не для благоустроения своей общины, как беглопоповцы, а исключительно для наибольшей славы своей общины, для достижения большей свободы к ее развитию и процветанию, для окончательного исполнения своих сознанных и несознанных замыслов.

Каждая старообрядческая община, какою сильною она ни представлялась бы, в отношении к православию является силою раздробленною, силою исключительно отдельных лиц. Православная церковь знает старообрядчество, как заблуждение отдельных лиц, и решительно не имеет никаких отношений к старообрядческим общинам: она показывает вид, что подобных общин она не знает. Точно также относятся и старообрядцы к православной церкви. До сих пор они боролись с православием, вырывая из него отдельных лиц, и вовсе не помышляли вести борьбу с церковью по всей линии, совсем уничтожить ее и себя поставить на ее место. Православие вело с старообрядчеством борьбу партизанскую и не только не признавало старообрядческой общины, но и показывало вид, что самое существование таковой ему неведомо. Такую же партизанскую борьбу вело и старообрядчество с православием: оно признавало православие, как единую целостную силу, но в состязание с нею не вступало, ибо верило в неизбежность ее существования. Эти взаимные отношения окружничество вывернуло наизнанку; оно сделало бесцельным делом эту раздробленную борьбу и восстало против церкви, как сила против силы. В частных отношениях, как явлены временные и случайные, оно допускает оба обряда, и старый, и новый, – старый в звании господина, новый – временно допущенного. Вместе с этим своею мыслью о свободе старообрядческой общины и полном расцвете ее жизни, оно смело заявило притязание на свое господство и сделало православию дерзкий вызов – быть кому-нибудь одному, или мне, или тебе. «Мы, говорят окружники, не нуждаемся в православной (никоновской) церкви, как беспоповцы, считающие ее антихристовою дщерью и мыслящие о ней, как о несокрушимой силе, мы не только можем прекрасно устроиться без нее, но она только мешает нашему внутреннему развитию».

Эта тенденция с особою силою и яркою колоритностью обнаружилась только теперь, на нижегородском старообрядческом съезде, в августе месяце 1905 года; не только обнаружилась, но и поразила своею неожиданностью.

В последние десять-двенадцать лет русское общество часто тревожилось случайными газетными сообщениями о том, что-такая-то старообрядческая депутация выехала в Константинополь хлопотать пред патриархом о признании австрийской иерархии законной. Эти известия простых православных приводили в недоумение, возбуждали в них тревожный вопрос: «неужели в Константинопольском патриархате могут вестись какие-либо речи в пользу австрийской иерархии»? В православных миссионерах, нечего скрывать, они производили смущение, похожее на страх: ну, да если патриархат признает эту иерархию законной, что нам останется делать? как церковное правительство будет выпутываться из этой каши»?

Что старообрядцы подобными хлопотами занимались, – это не подлежит сомнению; напр., весною 1892 г. старообрядческая депутация именно с таким ходатайством была у патриарха; дело было налажено и совершиться ему помешал русский посол, своевременно получивший из Петербурга особые инструкции по сему предмету. Наравне с старообрядцами и некоторые православные, склонные к старообрядческим воззрениям, тоже желали признания австрийской иерархии законной. Покойный протоиерей Верховский такие мысли высказывал неоднократно и со свойственною ему энергией прямо и решительно толкал австрийцев, так сказать, в объятия константинопольских фанариотов. Среди современных представителей высшей церковной иерархии тоже находились люди, которые готовы были защищать австрийскую иерархию и делали попытки подготовить к этому общественное мнение. С этою целью греческий митрополит Василий, бывший в Москве во время коронации императора Николая II, издал брошюру, в которой определенно и решительно провел ту мысль, что таинство, совершенное священным лицом, подвергшимся запрещению или даже извержению, все же остается законным. Эта мысль вопрос об австрийской иерархии ставила на следующую почву: «пусть митрополит Амвросий не имел никакого права поставить первого старообрядческого епископа (Кирилла), пусть за это он подлежит даже наказанию, даже извержению, возникшая же таким образом иерархия остается все же иерархией». Брошюра эта была переведена на русский язык и имела огромный успех среди австрийцев.

Законность австрийской иерархии, как видно, мыслилась в зависимости от признания ее со стороны высшей церковной власти. Чрез это иерархия эта превращается в непостижимый и никому неведомый сфинкс; является чрезвычайно трудным разрешить вопрос: существует ли эта иерархия как факт, с которым так или иначе необходимо считаться, или же она есть только переодевание, костюмировка, кощунственное преступление, с которым нужно бороться; есть ли в ней хоть какая-нибудь доля, частица тех благодатных достоинств, которые составляют самое существо иерархии, или же в ней решительно нет ничего? Некоторые лучшие, благороднейшие и глубочайшим образом преданные православию люди прямо и решительно отвертывались от этого вопроса, считая его загадкой неразрешимою для человеческого ума. Таков был покойный отец Онуфрий. В старообрядчестве он был епископом, наместником Белокриницкой митрополии; в православии он удовольствовался самым скромным званием инока. Он не принял иеромонашества и свой отказ от священного сана объяснял простою неизвестностью – кто он: есть ли на нем преемственное от апостолов рукоположение, или же нет. «Однажды, обыкновенно говаривал он, я уже был епископом и другой раз посвящаться не решаюсь; только сам Господь Христос в будущей жизни рассудит – епископ ли я, или же простой мiрянин». Ученые богословы, имеющие прикосновение к нашей миссии, с большою робостью ставили этот самый вопрос и в общем склонялись к той мысли, что в австрийской иерархии есть нечто такое, что делает возможным признать ее таковою, именно иерархией.

Чрез это двойственное и сомнительное отношение к иерархии самым глубочайшим основанием для борьбы с нею, естественно, является ваше личное, православное произволение: «захотим – признаем, не захотим – не признаем». Это убеждение ставило вас в господственное положение, окрылявшее и укреплявшее нашу миссию». Каждый слух о хлопотах австрийцев несколько раздражал нас и в то же время доставлял нам большое внутреннее успокоение: каковы-де мы, – к нам, а не к кому-нибудь другому обращаются с таким важным и великим вопросом. Сами старообрядцы как будто бы давали нам подтверждение нашей силы и нашего значения; они неоднократно давали нам поводы думать, что их окончательная судьба находится в наших руках, вполне зависит от нашей воли, это доставляло нам блаженное неведение и прекрасное успокоение. На признании нашей силы мы успокаивались и не считали нужным вникнуть в самое существо вопроса, присмотреться к явлению и понять.

В это время нашего спокойного созерцания в самом сознании старообрядчества произошел огромный и для нас совершенно неожиданный переворот. На старообрядческом нижегородском съезде нынешнего года было внесено предложение обратиться к константинопольскому патриарху с просьбою об утверждении канонического достоинства австрийской иерархии. Съезд энергично и решительно отклонил это предложение, как нежелательное и унизительное для старообрядческого священства. Этим самым старообрядчество окончательно разрушает все наши мечты, все наши надежды, что оно не выйдет из нашей власти, что оно вечно будет связано нашею волей, и смело, и решительно говорило нам: «Не беспокойтесь, господа, о нас и не воображайте, что мы нуждаемся в вашем признании». В этом заявлении заключается последний решительный акт в установлении независимости австрийской иерархии.

IX.

Признав независимость своей иерархии, окружническая община чрез это самое стала на вполне определенную и твердую почву и развязала себе руки в деле своего собственного внутреннего устроения. В акте «Окружного послания» она, как мы уже говорили, отказалась от пререканий с православною церковью в вопросах догматическо-канонических. Ни антихристианства, ни безбожия, ни погрешностей в самых основных истинах евангелия и предания вселенского восточного православия она православной церкви не приписывает, в апостольскую преемственность православной иерархии верит. Основным пунктом ее препирательства с церковью является следующее обвинение: православная иерархия, как историческая духовно-культурная сила, не желает сообразоваться с волею народною, создавшею все особенности русского быта и мышления. Чрез это старообрядческий вопрос из вопроса церковно-богослужебного, каковым он был при самом начале раскола и каковым является и теперь для беспоповщины, беглопоповщины и противо-окружничестаа, превращается в вопрос о культурных началах церковного и земского устроения русской земли. Первым актом этого, несомненно, прогрессивного движения является признание австрийской иерархии независимой ни от каких решений со стороны православного священноначалия.

«Мы, говорят австрийцы, от православной иерархии ничего не ожидаем, в ней нисколько не нуждаемся; пусть она только не мешает нам в наших собственных делах; никакой помощи от нее не ищем; мы сами сильны и способны устроиться».

И в настоящее время старообрядческие умы всецело озабочены устроением собственной общины, созданием из нее стройной и огромной организации. Вопросы полемического характера отодвигаются постепенно на задний план, или предоставляются юнцам-начетчикам от семнадцатилетнего возраста. Австрийское миссионерство превращается в школу, выпускающую общественных деятелей, и миссионеры все более и более приобретают значение общественных деятелей. На этой почве идет неустанная энергичная работа по двум направлениям. Во-первых, создаются и формируются общественные деятели, т.е. внешняя, чисто техническая сторона всяких реформационных и культурных движений. Во-вторых, вырабатываются и определяются основные начала мышления, те духовные воззрения, которые составляют самое существо, основное ядро всякой культуры, всякой цивилизации.

Воображающие, что старообрядчество способно теперь же неожиданно выкинуть какой-нибудь кунштюк, в роде создания всероссийского патриархата, глубоко ошибаются. Дело гораздо сложнее и поставляемая задача является более трудною и по глубине внутреннего замысла, и по обширности фантастического полета. Теперь намечается только программа, основные пункты которой могут быть представлены в следующем виде:

1) Устроение прихода выборного и самоуправляющегося.

2) Устроение епархии, тоже выборной и самоуправляющейся.

3) Учреждение ежегодно созываемых всероссийских съездов мiрян для решения общественно-церковных вопросов.

4) Учреждение ежегодно созываемых епископских соборов для решения исключительно церковных вопросов.

В. Сенатов

В нашем очерке мы хотим заглянуть в те мрачные эпохи, когда цена на чужую жизнь стояла весьма низкая и когда никого не поражал безнаказанно и открыто творимый одним человеком над другим самосуд, кончавшийся убийством. Постараемся исторически проследить, как медленно подымалась цена на чужую жизнь.

Как известно, собственная сила была единственным средством у первобытного человека защитить себя от врагов: общественной организации не было, так что в борьбе за существование всякому приходилось защищать свой покой теми средствами, которые подсказывались ему его грубыми животными инстинктами, и обыкновенно в формах, далеко не соответствующих размерам нанесенной врагом обиды. Подобно зверю, загрызающему себе подобного только за то, что тот приблизился к его добыче, и человек убивал того, кто казался ему опасным конкурентом в насущных вопросах жизни. По мере развития человека, неограниченный самосуд стал принимать уже иные формы, ясно свидетельствующие о желании человеческого общества ограничить его; так, напр., за нанесенную обиду член общества имел право отплатить обидчику тою же монетою; т.е. за совершенное убийство родственники убитого могли безнаказанно отомстить обидчику смертью же. Эта первобытная форма наказания за убийство, не смотря на сохранившийся в ней характер самосуда, считалась в свое время формой уже прогрессивной и гуманной: в ней мы видим уже желание общества ограничить необузданную животную жажду мщения, которую языческие поэты воспевали и величали небесным чувством, воодушевляющим богов.

В ветхом завете неоднократно упоминается о подобного рода самосуде, учиняемом потерпевшим над обидчиком, причем за причиненное зло отплачивалось тем же злом. Такая самовольная отплата считалась в те далекие времена законной и оставалась ненаказуемой. Моисей (Исх.21:12–30) весьма ясно формулировал те случаи, когда допускалось убивать человека, и, затем, в видах ограничения размеров, в которых способна проявляться мстительность обиженного человека, преподал закон, запрещающий брать за око более, чем одно око, за зуб более, чем один зуб и т.д.

В дальнейшем своем развитии идея возмездия принимает форму уже более гуманную – вместо того, чтоб брать за жизнь – жизнь, общество предоставляет обиженному право вместо жизни брать с обидчика известную сумму денег. Этот способ удовлетворения за убийство был знаком и грекам, и римлянам, и германцам. Хотя замену личной произвольной мести местью, узаконенной в виде взыскания с обидчика известной суммы, в которую оценялась жизнь человека, и нельзя признать мерой, высоко стоящей в нравственном отношении, но все-таки она, хоть и не особенно сильно обуздывая грубый произвол, была в свое время полезной и гуманной, – она сохраняла человеку жизнь. Эта мера, в дальнейшем, послужила основанием, на котором культурные народы выработали свои законодательные здания; в эволюции права эту меру можно считать основным камнем храма Фемиды.

В древней Греции всякое убийство вообще не преследовалось, а семьям убитого и убийцы предоставлялось право решать между собой спор войной. Эти споры принимали иногда весьма опасные для спокойствия страны размеры, что и привело к установлению за убийство мер взыскания более спокойного характера, чем война: обиженной стороне предоставлялось право взыскивать с убийцы известную сумму: так что в далекие времена в Греции лишение жизни, оцениваемой на деньги, не считалось за гнусное преступление против общественной нравственности. В Илиаде и Одиссее можно найти описания того, как в древней Греции происходил торг за пролитую кровь. Деньги получал ближайший старший родственник убитого; а если у убитого вовсе не было родственников, то их заменяли десять граждан, деливших между собой выкупную сумму. Затем, уже в более позднейшую эпоху, примерно в VII веке до Р.X., в Афинах начинают смотреть на убийство уже как на посягательство на общественное спокойствие, так что, напр., за случайное убийство, убийца изгонялся из страны на один год; а за умышленное – власть лишала убийцу жизни.

Аполлодор (V век до Р.X.) повествует, что в его время в Афинах существовали три инстанции, судившие за убийство; первая, палладиум, разбирала случайные убийства; вторая, дельфиниум, судила за убийства, допускающие снисхождение; третья, ареопаг, судила профессиональных убийц. Затем, человек, убивший того, кто его раздражил, считался невиновным, все равно как боги оправдали Геркулеса за совершенное им, в припадке раздражения, убийство своего учителя музыки, которого он ударил по голове лирой за то, что тот наказал его за плохие успехи. Замечательная наивность и, в то же время, глубокое понимание психики человека, впавшего в аффект.

В Риме установление впервые закона, карающего за убийство, приписывают Нуме Помпилию (VII в. до Р.X.), выделившего это преступление из ряда других преступлений, посягающих на чужую собственность. Случайное, неумышленное убийство вовсе не преследовалось в Риме, а убийцу только заставляли приносить искупительную жертву (в виде барана). За умышленное же убийство Нума Помпилий приказал убийц казнить. Затем, появляется на троне Тулл Гостилий (тоже VII в. до Р.X.), который роняет идею справедливости и сортирует убийц не по характеру убийства, а по тому сословие, к которому они принадлежали. Таким образом, лиц именитых, совершивших убийства, он приказывает только ссылать; лиц среднего класса – казнить, а лиц из простого народа – распинать на кресте и затем бросать диким зверям на съедение.⁸ Если мы сравним одновременные взгляды, существовавшие в Риме и Афинах, на ценность чужой жизни, то увидим, что цены на нее стояли в Риме ниже, чем в Афинах, где за случайное убийство, убийцу по крайней мере хоть изгоняли на год из страны; в Риме же точно за такое же преступаете брали с убийцы только одного барана, цена которому была не очень высокая. Но начиная, с V века до Р.X., как в Афинах, так и в Риме замечается желание законодателей признать за убийством уже преступление, вредно отзывающееся на общественном покое, замечается желание резче отделить убийство вольное от невольного, – желание, которое выгодно отличает нравственную зрелость этих двух мiров, от окружавших их, и в особенности, напр., от германцев, которых пришлось видеть Тациту (I в. по Р.X.) уже в значительно позднейшее время.

Тацит дал много ценных сведений о нравах этого грубого народа, обитавшего в Европе в начале нашей эры. В то время, как в Риме и Афинах закон тонко различал уже умышленное убийство от случайного, у германцев предоставлялось всякому по-своему распоряжаться с обидчиком за всякое убийство, вольное или невольное. Законное преследование существовало у них лишь в двух случаях – изменников вешали, а трусов топили; все же остальные преступления и даже убийства казались им незначительными; так что поле для не наказуемых убийств было у них весьма обширнее, а цена на чужую жизнь стояла весьма низкая. Напр., у простого народа, пишет Тацит, можно было за несколько овец отделаться от родственников убитого. Предоставляя в каждом данном случае самим сторонам разбираться в убийстве, власть древне-германцев в то же время следила за всеми частными сделками, отбивая в свою пользу треть сделки. В позднейшее время в первые века пашей эры у германцев власть хотя и стала входить в оценку убийств, но она подходила к ним не с нравственной стороны, – она составила тариф на жизнь людей разных сословий и следила только за тем, чтоб сделки совершались не иначе, как в пределах того тарифа, отделяя каждый раз в свою пользу определенную часть сделки. Таким образом по loi salique⁹ уплачивалось за убийство раба 46 су¹⁰, за убийство свободного человека 100 су, за убийство молодой девушки 200 су, ребенка или гостя 600 су, молодой матери – 700 су, приближенного короля 1.800 су, за поранение носа 45 су, языка – 100 су, и т.д. Из этого тарифного списка можно видеть, тем именно особенно дорожили германцы: этот список есть зеркало, в котором отражается психика этого грубого народа, приравнивавшая, напр., поранение носа (45 су) к убийству раба (тоже 45 су)! Вот еще несколько примеров, почерпнутых из старогерманского свода законов, изданного уже в более позднюю эпоху и называемая la loi des Ripuaires (6 в. по Р.X.).¹¹ За убийство епископа уплачивалось 900 су, за убийство герцога тоже 900 су, священнослужителя – 600 су, дьякона – 400 су. Жизнь ремесленника оценивалась по его ремеслу, так напр., за убийство золотых дел мастера полагалось 160 су, а за серебряных дел мастера – 100 су; жизнь повара, кузнеца, пастуха, стерегущего не более 80-ти овец или конюха, убиравшего не более 12-ти лошадей, оценивалась одинаково, а именно в 40 су. Другой свод обычаев тоя времени – 1а loi des Frisons¹² дает нам не менее яркую картину нравов того времени. В общем же, все эти законодательства почти одинаково расценивают жизнь человека, но расходятся только в мелочах; так напр., la loi des Frisons за всеми удар палкой штрафует на пол-су, а la loi salique входит в разбор того, было ли при нанесении удара кровоизлияние. La loi saxonne оценивает четыре выбитых зуба в 3 шиллинга¹³; поранение носа в 3 шиллинга; за срезанные у ребенка волосы, могли получить с обидчика 45 су. Этот сравнительно большой штраф (вспомним, что la loi salique назначал за убийство раба 46 су) мотивировался тем, что франки очень дорожили длинными волосами, как украшением воина. Этот последний штраф не касался до детей рабов, так как рабы и их дети должны были брить себе голову. Во всех этих законодательствах замечается большая мелочность в определениях штрафа, но в общем, цена человеку ставилась немногим выше цены животного.

Еще не так давно, а именно в XIII веке в Швеции цена на жизнь человека стояла не очень высоко: за убиение шведа полагался штраф в 13 марок¹⁴, за датчанина или норвежца полагалось 9 марок, за англичанина – 7 марок, за раба – 3 марки, а иногда и дороже, смотря по его физической силе. Довольно своеобразный штраф назначался за убитого во время общего обеда; все присутствующие обязаны были уплатить семье убитого поровну по 9 марок. По шведским законам, убийство из-за мщения не преследовалось в том случае, если оно совершено в продолжение 24-х часов с момента нанесения обиды: в противном же случае убийство разбиралось народным судом (ting), и то только тогда, когда жаловался родственник убитого. В этом законе проглядывает та идея, что страстным желанием отомстить человек может быть одержим только на первых порах, а уже затем убийство надо считать сознательным актом. У нас на Кавказе кое-где еще сохранилась расценка поранений и убийства; так напр., грузины расценивают между собой разные увечья, как-то: порчу ноги, руки, глаза, указательного пальца, столь важного для спуска курка, и т.д.; у осетин размер штрафа определяется величиной раны, измеряемой числом ячменных зерен, могущих вместиться на поверхности раны. Убийство же из-за мщения, вообще на Кавказе, не принято считать за преступление. – По старо-ирландским законам человеческая жизнь имела определенную цену, и этой ценой пользовались как единицей для сравнения; так напр., о цене земли говорили, что она стоит столько-то человеческих жизней, в род того, как современные номады говорят, что их земля стоит столько-то овец. В этих законах можно прочесть, что цена мужчины равнялась цене 7-ми рабынь, а цена рабыни равнялась цене трех голов рогатого скота. Подобные сравнения были в Ирландии так обыденны, что один миссионер, живший там в V веке, почему-то нашел более удобным в своем отчете вести счет лицам, которым он выдавал милостыню, не при помощи цифр, выражающих число этих лиц, а при помощи цифр, выражающих число быков, ценность которых (считая по столько-то быков на лицо) равнялась ценности этих лиц.

Не малое влияние на обесценение жизни в древности имели разные религиозные суеверия и обычаи. У древних семитов существовал религиозный обычай приносить в жертву божеству перворожденных детей (библейский рассказ об Аврааме). Моисеево законодательство с трудом искоренило у евреев этот ужасный обычай. Финикияне и карфагеняне раз в год, а также в тяжелые годины, приносили в жертву детей лиц высшего сословия. В Персии, в Египте было определено количество ежедневных человеческих жертв. Во времена Христа, в Аркадии приносились богам человеческие жертвы: по всему берегу Средиземного моря существовал обычай бросать людей в море, дабы оно не бушевало. Римляне, покорившие в I веке галлов, нашли у них человеческие жертвоприношения; но там убивали только детей преступников. Эти жертвоприношения поражали римлян, у которых, благодаря императору Августу (I в. до Р.Х.), этот обычай был уничтожен. Но не долго стояла в Риме высокая цена на чужую жизнь. Во II в. по Р.X. император Траян возобновил гнусный обычай приносить богам искупительную жертву, и в Риме снова стали убивать невинных людей ради того, чтоб освободить от божеского наказания людей, чувствующих себя виновными. И это продолжалось в Риме до IV века. Так думали и поступали не только римляне, но почти что все пароды, жившие в первые века христианской эры. Так поступали в XIV веке и индейцы, среди которых Фердинанд Кортес нашел человеческие жертвоприношения.

Идея бессмертия в тех грубых формах, в которых она проявлялась у малокультурных народов, привела самым прямым путем к обесценению чужой жизни. У древних славян мы встречаем обычай умерщвлять тех людей, которые могли бы быть на том свете полезны умершему. Лет двадцать тому назад французы нашли в Дагомее обычай периодического умерщвлении людей, которые должны были извещать умершего короля о том, что поделывает на этом свете его преемник Беганцин.¹⁵ В Индостане еще весьма недавно сжигали вместе с умершим и его вдову.

Говоря об обесценении чужой жизни, нельзя не упомянуть и о каннибализме. Вопрос о том, что только голод заставит людей сделаться людоедами, все более и более теряет под собой почву; во-первых, уже потому, что человекоподобные обезьяны, по преимуществу, все фруктиворы; а затем, дикари, в случае голода, вообще говоря, питаются червями, личинками, корнями, муравьями и проч., но только не человеческим мясом; кроме того, замечено, что каннибализм находили именно там, где дикарю жилось вовсе не голодно, как напр., в богатой стране верхнего Конго; и наконец, палеонтология, хотя и дает нам кости человека, обглоданные зубами, но чьими – человека или животного, неизвестно. Новейший подход к разъяснению каннибализма основывается не на физической, а скорей на психологической почве. Между каннибалами весьма сильно распространено суеверие такого рода; если съешь, напр., глаза хорошо видящего человека, то приобретешь его острое зрение; или, если съешь его уши, то приобретешь его тонкий слух, и т.д. Это поверие прямо вытекает из несложной психики дикаря. А разве не то же поверие существует и ныне у жителей Абрузов (южная Италия), которые отрезают уши у чутких собак и дают их есть другим собакам, стерегущим их стада? Нам думается, что скифы, сарматы, скандинавы и друг., считавшиеся когда-то каннибалами, ели человеческое мясо не из удовольствия, а для того, чтобы приобрести качества убитого; так что весьма распространенное мнение, что каннибализм вытекал из религиозного убеждения, т.е., что дикарь, считая человеческое мясо вкусным, желал, посредством убиения человека принести приятную жертву божеству.

Как-то делается жутко, когда вспомнишь средние века – эту эпоху наиболее пышного расцвета всяких суеверий, который обесценили жизнь донельзя! Сколько тысяч людей были сожжены на кострах только из-за суеверия, что они, заключив союз с чертом, сделались колдунами, и все это творилось ad majorem Dei gloriam, т.е. для большей славы Бога!

А как в общем относилась средневековая церковь к безнаказанно совершаемым убийствам?

В IX веке, во время феодализма, церковь пробовала вмешиваться в распри враждующих между собой феодалов, уговаривала их не проливать кровь хотя бы только во время поста, по воскресеньям и в день Рождества; но при дикости нравов того времени, проповедь церкви имела малый успех. В XI веке церковь добилась того, что в продолжение 230 дней в году феодалы должны были избегать кровопролития; но это исполнялось далеко не всеми. В ХIII веке Людовик Святой пришел на помощь церкви и установил сорокадневный в году срок, в продолжение которого всякое убийство подлежало уже суду. Это была первая, оказанная церкви серьезная государственная помощь, это была первая мера, которая действительно ограничивала произвол мстителя и выдвинула на первый план идею законной ответственности, о которой до тех пор не было и речи.

Нам кажется не совсем справедливым, приписывать средневековой церкви значение, как исключительно только тормозившей нравственное развитие. В общем, она была, конечно, жестка к людям и, не смотря на прошедшие со времен Христа пятнадцать веков, понимала весьма узко христианскую идею; но несмотря на то, она все-таки относилась к душегубству иногда с меньшим жестокосердием, чем государство. Благодаря исключительным личностям, стоящим в ее главе, ей приходилось не раз возбуждать вопрос о смягчении наказания за убийство; она просила заменить казни или отлучением от церкви, или покаянием, или пилигримством, или постом, так что ей приходилось не раз выказывать себя учреждением, стоящим гораздо выше, чем суд мiрской. На введенное в то время церковью анафематствование надо смотреть, как на прогрессивную меру, способствовавшую смягчению нравов; эта мера, хотя и вела за собой суровые последствия, но она даровала преступнику жизнь.

Факты, приведенные нами в этом очерке из области давнопрошедшего душегубства, приводят нас к такому выводу, что сознание человека не только на своей заре, но еще и не так давно работало далеко не в духе человечности, – и что чувство человечности только и начинается там, где человек начинает ценить жизнь другого. Предоставляем самому читателю сделать вывод, насколько сильно развито такое христианское чувство в современном так называемом культурном обществе.

А.А. Берс

В 14–15 №№ «Миссионерского Обозрения» за 1905-й год земский врач М. Богоявленский поместил весьма интересную статью о богослужебном языке. Посильно, с своей стороны, сделаем по поводу ее несколько кажущихся нам уместными замечаний.

Прежде всего нельзя не сознаться, что светские лица в самой постановке на очередь некоторых вопросов веры и церкви и приемах их решения часто отзывчивее и, если угодно, всестороннее, чем лица духовные в своей чисто специальной области. Взять хотя бы вопрос о богослужебном языке. Литература его уж не так велика и обильна, как требуется то его существенной важностью. Кроме того, самое решение его, по крайней мере, до последнего времени было нередко предзанятым. Сошлись многие на том, что славянский язык для русского богослужения неотменно важен.

Его красота, образность, торжественность и величие (не всегда, впрочем, и не всеми понимаемые и признаваемые) долго затеяли свободное и разумное рассмотрение и решение вопроса о его действительной уместности и необходимости.

Глубоко верна мысль г-на Богоявленского, что мы, духовные, с дней младенчества живем в атмосфере славянского языка. Вырастая и учась, мы все более осваиваемся с ним, как своим неизбежным спутником. Служа же, мы прямо поглощаемся им и временами не только говорим с примесью славянизмов, но даже и думаем, как бы по-славянски.

Такой взгляд на славянский язык, как на привычный, родной, чрез сильный логический скачок мы переносим на мiрян. Чрез то и становимся во взаимное с ними непонимание, и, при самых добрых и искренних порывах, иногда говорим так, что нас, духовных, не понимают.

Незнакомых с статьей Богоявленского отсылаем к подлиннику. Лично же наше впечатление от нее таково, что с приводимыми в ней доводами и соображениями о необходимости для русского богослужения русского же языка нельзя не согласиться. И только, в дополнение к ним, прибавим от себя несколько замечаний из долголетней уже законо-учительской практики, близко соприкасающейся с вопросом о богослужебном языке.

Большинство законоучителей опытно убеждены в том, что на введение малолетних школьников в курс хоть несколько сносного понимания церковно-славянских слов и выражений уходит много золотого времени. Работа измеряется здесь целыми месяцами, если не годами. Не заходя далеко, остановимся хотя на одной из самых первых изучаемых молитв. Она к тому ж читается или поется пред началом уроков. Молитва эта «Царю небесный». Взять хотя бы ее первые, только что приведенные слова. Знакомому с оборотами церковно-славянского языка сразу видно, что здесь употреблена форма звательного падежа. Втолкуйте же малютке школьнику подобную форму и отучите его от привычного, со слов неграмотных родителей, чтения «царю небесному». А между тем слепые, ведя слепых, по-своему правы. Обычный способ мышления не знающему тонкостей языка сродного, но не родного, подсказывает прилагательное по падежу согласовывать с существительным.

Идем дальше. «Иже везде сый». Что здесь, казалось бы, непонятного? Между тем мудреного в этом обороте речи хоть отбавляй. Надо же втолковать, прямо вдолбить в память и сознание, что «иже» значит: который, какой (ни малейшего звукового сходства!) и сый – находящийся (опять никакого звукового совпадения. И еще: «вся исполняяй». Исполнить – всякий естественно мыслит, как совершить, окончить. Возвысить понимание школьника до исполняяй, как наполняющий, не значить ли механически втолковать ему совсем другое, отнюдь не сродное значение слова.

Вселися в ны, очисти ны. Что здесь похожего на русское нас? Весьма мало, или почти ничего.

Для примера, на выдержку, мы привели краткую общеизвестную молитву.

А сколько темного, непонятного встречается в других молитвах? Кроме мудреных для понимания отдельных слов, самый строй славянской речи затемняет понимание смысла. «Достойно есть яко воистину блажити тя, Богородице». Смысл проясняется только по установке подлежащего на свое место: Ты, Богородица, вполне достойна похвалы.

И так, без преувеличения, почти в каждой молитве. Отсюда самые добрые усилия законоучителя ввести школьников в сознательное понимание молитв разбиваются о необходимость чисто механического заучивания значения отдельных слов и выражений.

Иное было бы, не приходилось бы преодолевать таких трудностей, затрачивать столько труда и времени, если бы текст молитв заучивался на русском родном языке.

С другой стороны, если даже такие вероисповедные азы, как общеупотребительные молитвы, так мало понятны для простого непосредственного восприятия, что сказать тогда о собственно церковном составе православно-русского богослужения? Что дают уловимого для сознания верующих, напр., стихиры на Господи воззвах, на стиховне, ирмосы, каноны и другие трогательные по содержанию, но мало попятные по изложению молитвы и песнопения? По истине верующая душа переживают здесь целый трагизм.

При самой усердной попытке простеца, да и вообще мирянина, разобраться во всем этом, в момент чтения и пения, приходится ему часто стать в решительный тупик.

При сильной молитвенной напряженности, ему ничего не остается, как обратиться к попутной, независимой от церковного чтения и пения, сердечной умной молитве; при настроенности же менее повышенной, мысли его бродят вдалеке.

После этого нельзя не сказать, что славянский язык, как домашне-молитвенный и церковно-богослужебный, мы храним прямо по традиции, но не по необходимости. Приведу одно подходящее сюда сравнение.

Как мертвым капиталом, владея драгоценнейшей жемчужиной – своим родным, богатейшим по выражению тончайших изгибов мысли, языком, упорно храним и с убытком для себя пускаема» в оборот известнейший от времени камень. Пора же переоценить эти ценности в меру их действительной стоимости и значения!

В противном же случае, обрекая на новую неподвижность этот живой вопрос верующего сознания, мы, пастыри, не уподобимся ли осужденным Господом фарисеям, которые сами не входили в Царство Божие и другим затворяли его? Будем же светом мiра не только мерцающим, а горящим и светящим?

И если, когда, то теперь, на заре свободной, сознательной жизни, при переломе многих укладов ее, вопрос о понятном богослужебном языке становится кардинальным.

Г-ну же Богоявленскому слава и честь, что он вовремя по этому вопросу возвысил свой честный, прямой и убежденный голос.

Свящ. Иаков Тимофеев

В г. Александрополе (Эриван. губ.) в почтовый ящик было опущено закрытое письмо по адресу:

г. Борисоглебск. Его В-дию г-ну уездному Начальнику.¹⁶

«г. уездный начальник», ознакомившись с содержанием письма, переслал его в Тамбовскую духовную консисторию.

Так как письмо к приложенная к нему рукопись не бесполезны, по нашему мнению, для лиц, интересующихся малоисследованной в науке сектой «Общества Десных», или «Сионской Вести», или «еговистов», то мы и помещаем нх на страницах «Миссионер. Обозрения».

I. Письмо. Из человеколюбия моего посылаю вам сие неизреченное благовестие от богосвятых пророков Еговы; прошу вас, благоразумный читатель, или читательница, обратить ваше внимание на сей голос призывающего всякого человека к бессмертию. А по прочтении сего всевечного благовеста Божия, пожелаете еще следующих книжек, то обращайтесь Закавказ, в город Александрополь.

Григорий Белоусов Еговист.

II. Рукопись. Благовестие (страшное и отрадное) всех царствам, народам, и племенам от Бога святых пророков, или обнаружение самых главных тайн из сатанинских глубин¹⁷, и какой конец сатане и всем сатанистам его.

К.с. 14–6.

1890 г.¹⁸

Эпиграф. Пришедшего с востока, я возбужду на север, и он возвестит всем народам имя мое и общечеловеческую истину: дабы я, придя не истребил бы всех людей до единого. (Ис.41:25, 26; 42:6, 1; Мал.4:5, 6).

Кто устоит против всех страшных принуждений и адски хитрых заманов от всемiрно-братской веры в отдельные и к отступлению от моих повелений в Книге с Неба, тому я буду Богом, а он будет мне сыном и дам ему посидеть со мной на троне моем¹⁹: говорит Бог святых пророков Егова.²⁰

I.

Иудей

Наша иудейская вера²¹ есть самая истинная.

Всемiрный Светитель

Вероятно потому ваша вера есть истинная, что иудеи противятся Егове, со времени исхода их из Египта и до днесь, и потому-то убивали и убивают всех посланников к ним от Него²², да и самого Егову²³ и в продолжении 4.000 лет разделились на многие адски-бесчеловечные толки или секты²⁴ и ни за что не хотят отстать от сатаны и возвратиться к Егове так же, как возвратились к нему 10 колен ваших или израильтяне, которых Егова спрятал в Арсарете²⁵ от сатанинских талмудов и христианств, еще за 700 л. до Р.Х. (См. 3(4)Езд.13:40, 48; Зах.1:3; Ис.65:2; 6:9, 10; 66:6; Иез.2:2, 6; 3:26, 27; К.с.2:3; 3:9; Мф.23:33; 3:7).

II.

Христианин

Только христианская вера²⁶ есть истинная.

Всемiрный Святитель

Вероятно, потому она есть истинная, что христианская вера началась раздором у самих Апостолов²⁷ и с легкой руки Апостолов христиане начали разделяться на разные адски-враждебные толки или секты²⁸ и началось страшно-бесчеловечное гонение одной секты другою и в продолжении 1860 л. были замучены, убиты и даже сожжены живыми многие миллионы христиан христианами же, что, как видите, совершается и ныне. А потому, надо полагать, что самыми сильным доказательством истинностей христианства и иудейства вы признаете то, что все христианские и иудейские секты противятся Егове (или Исусу Христу) и ни за что не хотят исполнять повелений его в книге с неба, – или не верят сказанному им в «К.с.«1:1–3; 22:6, 7; 9:17; 21:8, 27; 22:15; 20:15; Мф.25:31–46; и потому не видят²⁹, что посредством такого разно-верного и адски-злодейского христианства и бесчеловечного иудейства ныне сатана превратил и все человечество в погибельно« мракобесие (см. «К.с.»12:12; 13:8, 11–15; 17:2, 8; 18:3; 23, 24; 19:2; 2Т. и М.3:1–13; Ис.60:2–3; Иуд.1:9; Мф.6:24; Рим.8:8–5).

III.

Иудей и христианин

Так что же на это говорит Егова?

Всемiрный Святитель

А говорит так: Вот я начинаю творить все новое; а именно: иудеев и христиан предам проклятию³⁰, как самых злейших врагов моих³¹, и на место их наберу себе новых рабов, и новых рабов моих назову новым именем, еговистами; сатану же закую в цепи ввергну в глубокий провал³², а противящихся мне сатанистов³³ истреблю страшными казнями³⁴; сей земной планете дам новый вид³⁵, мир и благоденствие и воцарюсь на ней с новыми рабами своими³⁶ на 1000 лет. «К.с."20 – 4; и I, II и III в «Призыве».³⁷

IV.

Иудей и христианин

Так какую же веру мы должны принять в нынешнюю всемiрно-погибельную годину искушения, или во время сего всемiрного мракобесия? (К.с.3–10, 11; 2Тим.3:1, 13).

Всемiрный Светитель

Ай, ай! Как вы сильно оглушены и ослеплены, что даже и после сих ясных вещаний Божиих, вы не услышали и не увидели, что всякая вера бесполезна человеку! (Мф.25:31, 46; 1Кор.15:29; 2Кор.1–9; Иак.2:1; К.с.13–6; 2Кор.4:4).

Иудей и христианин

А что же полезно человеку?

Всемiрный Светитель

Бессмертие: ибо сделаться бессмертным нет ничего драгоценнее на всех бесчисленных солнцах, планетах и кометах в бесконечном пространстве.

Иудей и христианин

Да, это так! Так как же нам сделаться бессмертными?

Всемiрный Светитель

Прочитайте Божию книжку: «Призыв всех смертных людей к бессмертию».

Иудей и христианин

Чистосердечно воскликнули: «благодарим вас, всемiрный светитель от Бога, за такое драгоценнейшее открытие нам!» и поклонились Всемiрному Святителю до земли.

Всемiрный Светитель

Братия, человеки! что вы это делаете? Неужели вы не видите, что я такой же человек, как и вы? За приближение вас к бессмертию благодарите Самого Бога бессмертия Егову или Исуса Христа, а не Меня!

V.

Повеление от Еговы

Самому главному противнику Его или всеиудейскому раббину, Ротшильду во Франкфурте. Осыпанный брильянтами адски-хитрый талмудант сатанинских глубин³⁸, заталмудывающий иудеев на смерть. 4000-летяим талмудом Творца смерти: чтобы никто из них не сделался бессмертным.³⁹

Бог святых пророков⁴⁰, убитых иудеями, Егова повелевает тебе чрез Меня: чтобы Ты даль перевести на все языки⁴¹ это благовестие Его и разослал бы оное к иудеям во все главные порода по всему мiру, с повелением им от Еговы: чтобы они с восторгом и не страшась и не жалея ничего раздавали бы оное всяким христианам и подобным им угодникам Богу и мамон⁴²: ибо спасение всем чрез иудеев. (Ин.4:22; Ис.56:6, 7).

И при сем повелено напомнить тебе, что если ты, в сей последней битве Еговы с сатаной, исполнишь это повеление Еговы, то он сделает тебя не только бессмертным, но и светящимся, как небесные звезды⁴³; но если ты в угоду сатане не исполнишь оное⁴⁴, то ты будешь проклят на всю нескончаемую вечность также, как и дафановцы, авироновцы, сауловцы, давыдовцы, ахавовцы, иродовцы и все гонители св. пророков и апостолов, или как все угодники Богу и Гогу. (Мф.6:24; Рим.8:5, 8).

VI.

Ура и аллилуия! Тебе, предвечный человек, Егова, воскрешающей мертвых за это разрушение Тобою всех сатанинских вер или угождений Богу и Гогу; пушками и штыками, звонами и сладкогласными тонами, старинными и новомодными обрядами и нарядами, разрушением братолюбно-единительной заповеди твоей, духовным и брюховным вельможеством, или порабощением, деспотизмом и богатством, загонкою душ в рай⁴⁵ разноценными панихидами, индульгенциями⁴⁶, траурами и сидением и лежанием на твердом, долгобормотанием казенных молитв⁴⁷, постройкою молитвенных храмов, шхол и блудилищ, принесением великих жертв, празднованием и постами и даже доскопоклонством и адохломольством⁴⁸ и глотанием сифилиса из золотой чаши (К.с.17 – 4).

VII.

Слышите ли: цари, вельможи и богачи, папы 3-х Римо, патриархи, далай-ламы, брамы и шейх-хульсламы⁴⁹, и чудотворны раббины, и великие богословы: караимские и иерусалимские, православные и левославные, протестантские и сбокустантские (?), дониконианские и дубинопетровские (?), окружные и противуокружные, коренные и пристяжные (?), униатские и единоверческие, мормонские и молоканские, штундистские и духоверческие, подрезанные и отрезанные (?)?

Нет, не слышите: ибо сатана наглухо заклеил уши ваши его истинными верами, патриотическими и житейскими законами, похоти смертной плоти! (Рим.8:5, 8; Иак.4:4; 1Ин.2:15; К.с.2–20; 17–2; 18–3, 23, 24; 19–2; 13–8; 11–15; 2–2, 24; 3–9; 16–18; Ис.1:10; 16; Иер.7:22, 26; 25:4)!

Ну, так и не слышите, аж до самого Армагеддона!⁵⁰ (К.с.22–11). Аминь.

«Всемiрный Святитель, посланный от Еговы. Илия».

Адреса такой: по Пермь-Тюменской ж.д., ст. и зав. Баранча: Данилу Михайлову Дерябину или Павле Васильевне Дерябиной.

Без сомнения, приведенное вами «благовестие» принадлежит перу «еговиста». В этом нас убеждают как пропагандист «благовестия» Белоусов, именующий себя «еговистом», так особенно содержание самого «благовестия», составитель которого называет «новых рабов Еговы» также «еговистами» (см. III гл. «благовестия»).

Скажем несколько слов о лице писателя. Автор «благовестия» – некий «всемирный святитель, посланный от Еговы. Илия». Полагаем, что этот «Илия» – никто иной, как известный основатель секты «Общества Десных» или «Сионской Вести» – штабс-капитан артиллерии Николай Созонтович Ильин. Хотя составление рукописи помечено 1890-м годом, по Ильин в этом году еще был жив и «благовестие» могло быть одним из его последних сочинений: не потому ли и к Ротшильду он обращается с словами: «если ты в сей последней битве» (очевидно, что Ильин давал последнюю битву врагу «бессмертия» и проиграл ее!…).⁵¹ Правда, последние годы Ильин проживал в г. Риге, или Митаве, а в указанном «Ильею» адресе помещен: «завод Баранча» (Перм. губ.). Но это мы объясняем тем, что Ильин предпочитал хранить и рассылать свои сочинения из места своей первоначальной деятельности, каковым и был Баранчинский завод, куда к своим адептам он и предлагает читателям «благовестия» обращаться за получением других его сочинений. Если же обратим внимание на то, что «Илия» именует себя «Светителем», от слова – «свет», любимого Ильиным, напр., в его главном сочинении: «Луч света рассвета»⁵², и что вразумительные послания к заграничным евреям также были в духе Ильина и, наконец, что в письменном обращении Белоусова к «г. уездному начальнику» Илия выступает в роли ересиарха «еговистов», каким был Ильин, то опять придем к заключению, что автором данного «благовестия» был именно штабс-капитан Ильин, и что написал он его в месте своего последнего жительства – в г. Риге, или Митаве. Тогда же в последние годы своей жизни, Ильин присвоил своим адептам и звание «еговистов».

Что касается «еговиста» Григория Белоусова (не псевдоним ли?), то последний останавливает на себе наше внимание лишь потому, что дает повод заключать о перелете «Сионской Вести» с Уральских гор в пределы Закавказья, где она пропагандируется им. Почему же Белоусов вздумала осчастливить Тамбовскую губ. «неизреченным благовестием»? – неизвестно. Уж не родом ли он из Борнсоглебского уезда, богатого разными сектами и, между прочим, субботниками, под каким именем известны в народе и «еговисты»? Если последнее – открытый вопрос, то посещение Закавказья «вестью с Сиона» – бесспорно.

Перейдем теперь к вопросу об учении «Илии» по его «благовестии». Главным источником вероучения «Илии» служит «Книга с неба», т.е. Апокалипсис св. Ев. Иоанна Богослова. Отсюда он берет тему для своего «благовестия» – «обнаружение самых главных таин из сатанинских глубин» (сравн. Апок.2:24) – и здесь же находит для себя повеление возвестить его «всем царствам, народам и племенам» (ср. Апок.14:6). В доказательство правоты своего учения он ссылается преимущественно на «Книгу с неба» и в «неисполнении повелений Еговы (т.е. Иисуса Христа), заключающихся в Книге с Неба, видит самый тяжкий грех иудеев и христиан. Кроме Апокалипсиса, автор приводит цитаты и из всех – канонических и неканонических священных «книг Ветхого Завета, особенно из книг св. пророков, находя в них повеления «Еговы» в неповрежденном виде.⁵³ За новозаветным же св. писанием, кроме Апокалипсиса, он не признает божественного авторитета и относится к нему не только критически, но даже презрительно, уча, что апостолы извратили в нем учение «Еговы»; посему, если пользуется им, то редко и притом в целях бичевания христиан их же оружием.⁵⁴

Все вероучение «Илии» запечатлено духом крайнего и поразительно-кощунственного отрицания главным образом христианства, а затем иудейства.⁵⁵ Всячески глумясь над вероучением православной церкви, он доходит до отрицания и издевательства над всяким вообще христианством. Повеления «Еговы» или «Исуса Христа», по его мнению, извращены Апостолами, которые «на разные толки разрушали Синайский закон «Еговы». Апостолы же первые положили начало сектам в христианстве и последнее с этого времени стало ложью, ибо «разделяется только ложь, а не истина» «С легкой руки Апостолов и все христиане начали разделяться на разные адски-враждебные толки или секты, которых ныне стало «666». – Бичует Илия и иудеев-талмудистов⁵⁶, насчитывая у них до 10 «адски-бесчеловечных толков или сект», появившихся вследствие противления их «Егове» и угождения «сатанинскому Талмуду Творца Смерти». «Посредством сатанинских Талмудов и христианств, посредством адски-злодейского христианства и бесчеловечного иудейства ныне, пишет Илия, сатана превратил и все человечество в погибельное мракобесие», посему «Егова предаст проклятию иудеев и христиан, как самых элейших врагов своих».

Казалось, что Илия, упившись хулой на христианство и иудейство, укажет людям на новую, единственно-истинную веру… Однако, на вопрос своих собеседников: «так какую же веру мы должны принять в нынешнюю, всемiрно-погибельную годину искушения, или во время сего всемiрного мракобесия»? он отвечает, что «для новых рабов Еговы», носящих «новое имя еговистов», не нужно никакой веры, ибо «всякая вера бесполезна человеку» и даже более того – вредна, так как «сущность всякой отдельной веры состоит в угождении Богу и мамоне или сатане» и исходит она «от сатаны», в руках которого является сильным орудием в борьбе его с «Еговою».

Полное отрицание «всякой веры», не только всех существующих, но и всякой новой, необходимой для всего рода человеческого, вытекает у «Илии» из его положительного религиозного мiросозерцания. По учению «благовестия», в мiре происходит борьба двух начал – Творца бессмертия с Творцом смерти. Творец «бессмертия» – «Егова» не есть Бог в христианском или иудейском смысле, а «человек», отличный от обычных людей только тем, что он «человек предвечный», т.е. прежде веков одарен бессмертием и имеет силу и власть «воскрешать» других людей. Таким образом по существу своей природы «Егова» – простой человек, ибо и каждый человек может сделаться бессмертным: но только «Егове» бессмертие присуще в максимальной степени; посему только он сохранил свое «предвечное» бессмертие и избытком бессмертной силы может побеждать Творца Смерти. Той же силой (иной у него нет по «благовестию») бессмертия «Егова» творит землю⁵⁷ и, посредством землетрясения, дает «сей земной планете новый вид», проваливает Америку в океан, истребляет сатанистов, заключает сатану в глубокий провал и воцаряется с своими новыми рабами на земле, где водворяет мир и благоденствие. Можно думать, что по учению «благовестия» и весь род человеческий сотворен «предвечным человеком – Еговой»⁵⁸, но, как одаренный силой бессмертия в меньшей степени, он пал в борьбе с сатаной. Когда совершилось первое падение людей – «благовестие» не говорит; но иудеи впервые пали по исходе своем из Египта. До сего же времени они исполняли повеления «Еговы» и, следовательно, должны были остаться «бессмертными». Если же мы не видим их в живых, то это, быть может, потому, что и их «Егова» скрыл «в Арсарете» от «сатанинских талмудов и христианств», а также потому, что «сия земная планета» еще не изменена, чтобы быть пригодной для обитания их на ней.

«Творцом смерти» является сатана. Как «творец смерти», он был раньше ее; а так как смерть в мiре от века, то и сатана так же, как и «Егова» – предвечен. По самой своей природе он враг «бессмертия» и борется с «Еговою» и его рабами – людьми, увлекая последних, посредством «разных истинных вер, патриотических и житейских законов» в царство смерти.

При таком учении «благовестия» о двух царствах, неудивительно, что «Еговисты» не должны иметь никакой веры, ибо всякая вера ведет в царство Творца смерти – сатаны». Одно, что только нужно «еговистам» – это бессмертие, к которому зовет «Егова» иудеев и чрез них всех смертных людей.

Не решая вопроса: «как сделаться бессмертным», Илия рисует нам в «благовестии» самое «бессмертие», хотя в чертах преимущественно отрицательных. Так, с положительной стороны, бессмертие «Еговиста» состоит в 1000-летнем чувственном наслаждении «мiром и благоденствием», которые водворятся на «сей земной планете» с воцарением на ней «предвечного человека – «Еговы». С отрицательной же, бессмертие – царство «Еговы», с наступлением которого прекратится на земле «все человеческое погибельное мракобесие»; исчезнут «сатанинские талмуды и христианства»; иудеи и христиане будут преданы проклятию и истреблены смертными казнями» и, наконец, сам «сатана будет скован и введен в глубокий провал», а с ним погибнут и «все его сатанинския истинные веры, и патриотические и житейские законы», удовлетворяющие лишь «похотям смертной плоти» и, «угождающее лишь Богу и Гогу». «Мир и благоденствие» на земле состоят в полном отсутствии у людей «всякой веры» и «законов», регулирующих и охраняющих общественную и государственную жизнь народов. Царство абсолютного безверия и безначалия и в то же время «братолюбного единения», или равномерного пользования земными благами – вот царство «Еговы – предвечного человека»!… Полная анархия и социализм – вот девиз «Еговистов». Но рисуемый в «благовестии» идеальный общественный строй на «сей земной планете», правда, обновленной, настолько утопичен, что напоминает собой бред горячечной головы. И пусть бы «Еговисты» ждали прежде «нового вида сей земной планеты», а потом уже возвещали свое «отрадное благовестие»; но нет – их обуяла ревность не по разуму, и они стремятся против воли своего же «Еговы» насадить его царство на "сей земной планете» в неизменном виде! Посему и «благовестие» их не – «отрадное», а «странное»!…

И. Айвазов

По приезде в хутор, среди жителей которого имелись хлысты, я попросил сектантов прийти в храм для собеседования. К назначенному времени в храме собрались православные, желавшие послушать беседу. Пришли и сектанты, но с видимой неохотой; между ними был местный хлыстовский «пророк»; пришло несколько женщин – хлыстовок.

Пред беседой я по обычаю заявил православным и сектантам, что желаю совместно со всеми собравшимися почитать для общего назидания св. Писание и разобрать в нем некоторые места.

– Прочтите (1Ин.4) и объясните, сказал один из хлыстов.

Все пропели «Царю Небесный», помолились.

Я прочел:

«Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мiре. Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога. А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мiре» (ст. 1–3)… Довольно? обратился я к сектанту.

– Довольно.

Я объяснил:

– По учению, данному от Бога, Господь Иисус Христос, Сын Божий, есть истинный Бог и истинный Человек (1Тим.2:5; 3:16). Если бы Христос был простым человеком, или если бы он был Богом, но не был бы и человеком, Он не совершил бы нашего спасении (Пс.48:8; Евр.5:8–10). Христос был Богочеловек, Бог, пришедшей во плоти. Эту мысль и утверждает здесь Апостол.

Что значит: … «пришедшего во плоти»? Если я сейчас хожу пред вами, то про меня можно сказать: человек – ходящий, а если я был и ушел, то говорят: – пришедший и ушедший. О Господе нашем Иисусе Христе так сказано: «нисшедший Он же есть и восшедший превыше всех небес, дабы наполнить все» (Еф.4:10). По учению Апостолов мы должны исповедовать того Христа, «Который, восшед на небо, пребывает одесную Бога» (1Пет.3:22) на небесах…

Я увидел, что сектанты смотрели на меня с насмешливыми улыбками. Из среды их послышалось:

– Нисшел (ни-сшел), значит, Он и не сходил!

– Небеса что означают?

Я сказал:

– Если, положим, я умру и после меня будет миссионером батюшка, другое это будет лицо?

– Другое.

– А Христос един?

– Един.

– А у вас, когда умрет ваш Христос, вы ставите другого?

– Должность одна…

– А лицо другое. Это – не по Божьи. Ведь сказано, что нужно исповедовать Христа «пришедшего во плоти», а не «приходящего во плотях». Христос – Единородный Сын Божий (1Ин.4:9). Небеса я понимаю так, как понимают все люди. Этим словом, во-первых, означается видимое небо; во-вторых, оно означает и невидимое, отдельное от земли, место пребывания Бога, ангелов и святых. По-вашему, «небеса» – это люди, да?

– Как вы объясните слова: «небеса проповедуют славу Божию»?.⁵⁹

– Я объясняю эти слова так, как учит писание. Невидимое Божие, вечная сила Его и Божество чрез рассматривание творений видимы (Рим.1:20) и в этом смысле, творения, в том числе и небеса, говорят нам о славе Божией.

По-вашему, Христос есть сейчас во плоти на земле?

– Он всегда с нами.

– Где он живет?⁶⁰

– Этого мы вам не скажем; Сын Человеческий – не имеет, где главы преклонить.⁶¹

– Позвольте, я вам прочту о Христе из св. Писания по порядку, сказал я.

– Писание мы завсегда готовы слушать, сказал хлыстовский «пророк».

– Кто изменит учение св. Евангелия, тот – анафема (Гал.1:8).

– Так, сказал пророк, и мне показалось, что глаза его заискрились внутренним смехом.

– В Деяниях апостольских так сказано: Господь Иисус Христос после того, как сказал Апостолам, что время, в которое Бог восстановит царство Израилю, неизвестно людям, и обещал ученикам Своим Св. Духа, «поднялся в глазах их и облако взяло его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали им: мужи Галилейские! Что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, приидет таким же образом, как вы видели его восходящим на небо» (1:9–11).

Сказано было Апостолам от Ангелов, что Сей Иисус, Который жил на земле и Которого облако скрыло из вида учеников, приидет тем же путем… Когда Господь продеть? Как узнать Его пришествие, когда оно совершится? Нет ли Его теперь?

Сам Христос на эти вопросы дал ясные ответы. «И приступили к Нему ученики наедине и спросили: скажи нам, когда это будет и какой признак Твоего пришествия и кончины века? Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас: ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: я Христос, и многих прельстят«… Я прочел (Мф.24:1–33), повышая голос на следующих стихах: «Тогда, если кто скажет вам: вот здесь Христос, или там, не верьте: ибо восстанут лжехристы и лжепророки»…

«Вот! Я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: вот Он в пустыне, не выходите: вот Он в потаенных комнатах, не верьте"… ибо как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына человеческого. И вдруг после скорби дней тех солнце померкнет, луна не даст света своего, и звезды спадут с неба и силы небесные поколеблются: тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою». (Мф.24:3–33)…

Некоторые женщины среди слушателей тихо плакали.

– Что, указанные Господом, знамения Его второго пришествия были? обратился я к народу.

– Нет, не были, – ответили мне.

– Значит и второго пришествия Христова еще не было. Первое пришествие Христа на землю было, второе будет, его мы ожидаем; так учит Апостол: «Христос, однажды принесши Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение (Евр.9:28).

В собеседование вступили женщины – хлыстовки.

– Вы, стало быть, без Христа теперь? сказала одна.

Как же сказано, что Христос – из рода в род, вчера, днесь. Той же и во веки?⁶²

– Чистые сердцем видят Бога, заметила другая.

– Господь сказал: вот Я с вами во все дни до скончания века (Мф.28:20). Он всегда пребывает с истинно верующими в Него, но как – видимо, или невидимо? И не сказано в Писании: чистые сердцем «видят» Бога, а написано: «узрят» (Мф.5:8), т.е. увидят в будущем.

Вы как считаете: св. Ап. Петр имел Духа Божия? спросил я собеседниц.

– Считаем, имел.

– Он так пишет от лица всех Апостолов: о сем (т.е. о спасении, готовом открыться в последнее время) радуйтесь, посκopбевши теперь немного от различных искушений, дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа, Которого не видевши любите, и Которого, доселе не видя, но веруя в Него, радуетесь радостью неизреченною и преславною, достигая наконец верою вашею спасения душ» (1Пет.1:6–9). И сам Христос Спаситель сказал: «блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин.20:29).

Я говорю так, как учили Господь и Апостолы: мы любим Христа, не видевши (1Ин.4:20; Мф.25:37–40, 44–45), веруем в Него, доселе Его не видя.

– Кто видит, а кто не видит, сказал «пророк».

– Вы не видите и нехай, пусть не видите! резко воскликнула одна из хлыстовок.

– Вы видите?

– Мы видим.

– У вас значит учение не апостольское, а – свое?

– Пусть будет свое, сказал хлыст. Вы постройте нам Церковь?

– Я, признаться, не понимаю: чего вы хотите?… Чего он требует? обратился я к близ меня стоящему православному.

– Он просит вас показать, из кого составлена теперь Церковь? объяснили мне.

– Церковь составлена из пастырей стада Христова и верующих во Хряста членов.

– А глава-то есть у вас? торжествующим тоном сказал «пророк».

– Я вам уже сказал, что Христос пребывает в Церкви невидимо. Из кого состоит видимая Церковь, ясно показано у Ап. Петра: «пастырей ваших», пишет он, «умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых и соучастник в славе, которая должна открыться, пасите Божье стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду: и когда явится Пастыреначальник, вы получите неувядающий венец славы» (1Пет.5:1–4). Мы веруем так же, как Апостолы: Церковь состоит видимо из пастырей и стада Христова, а Пастыреначальник – Христос, не сказано: живет в плоти на земле, а – «явится».

Я пригласил всех помолиться. Православные спели «Отче Наш». Сектанты подтягивали, но крестного знамения на себя не клали.

После молитвы я продолжал:

– Апостолы ожидали пришествия Господа по Его вознесении на небо. Мы желаем следовать христианскому учению: и мы должны ожидать.

– Ну, вы и ожидайте, а мы дождались.

– Где же в писании сказано, что Христос будет вечно во плоти на земле?

– Вы все равно не поймете, сказал хлыстовский «пророк». Сказано: утаил от премудрых и разумных и открыл младенцам.⁶³

– Вы науки прошли, и вам этого не увидать, а нам открыто, сказал другой сектант.

– Спаситель сказал ученикам: «что говорю вам в темноте, говорите при свете; в что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Мф.10:27). Почему вы не хотите показать доказательств своего учения?

– Прочтите (1Кор.15), сказал «пророк».

Я попросил прочесть одного из православных.

Все слушали.

Когда чтение дошло до 6 ст., сектант воскликнул:

– Видите, из которых большая часть доныне в живых? значит, и теперь должны быть люди, которые видят Христа, пришедшего во плоти.

– Апостол Павел жил в 1-м столетия после Рождества Христова. Когда он писал первое послание к Коринфянам, некоторые лица, бывшие свидетелями явлений Господа, действительно, были еще живы. А теперь, когда уже 18 веков прошло после того времени, о котором писано, лица эти – Апостолы Петр, Иоанн и другие – уже умерли.

– Прочтите, пожалуйста, всю главу, попросил я чтеца.

Я остановил внимание сектантов и слушателей на (ст. 13–14, 19, 53).

– Вы не признаете, что Христос воскрес, вознесся на небо, вы – в этой жизни имеете у себя Христа, на которого уповаете, сказать я сектантам, по Апостолу – вера ваша тщетна, вы – во грехах и несчастнее всех человеков, если в этой только жизни надеетесь на Христа. Писание учит нас надеяться на Христа в будущей жизни. Мы теперь живем надеждой (1Кор.13:13).

«Надежда же, когда видит, не есть надежда, ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении» (Рим.8:24–25).

Для верующих в царствии небесном не будет смерти, не будет слез, печали. Здесь, на земле – скорби и печали, здесь все – преходяще.

Кто отвергает небесную жизнь, загробную, отдельную от земли, суетна вера того человека! А мы – православные веруем, что Христос воскрес, воскреснем и мы и «тленное сие облечется в нетление, смертное сие – в бессмертие», ожидаем воскресения мертвых, и жизни будущего века!

– Укажите нам: что значит, что человек – храм Духа? – спросил меня один из сектантов.

Во св. Писании есть места, в которых сказано, что человек, тело его и верующие суть храм Духа Божия (1Кор.6:19; 2Кор.6:16 и др.). Когда светит солнце, оно отражается и на морской дали, и в реке, и в каплях росы; но море, река и роса не есть солнце. Вот проявляется и в жизни тварей, и обитает благодатью в сердце верующего, но человек – не то же, что Бог.

– А все-таки верно, что Бог обитает с чистыми душой? спросил лжепророк.

– Верно.

– Ну, вот, и мы так понимаем. Больше ничего. Кто живет, как должно, – в том – Бог.

– Закончим, братия, нашу беседу, сказал я. Что в сердце того человека, который живот свято, обитает Бог, – это верно. Но верно и то, что «если кто скажет вам: вот тут Христос, вот – там, вот – Он в пустыне, вот – Он в потаенных комнатах, не верьте, не выходите»! и ныне мы любим Христа, исповедуем, что Он приходил на землю, пришел и восшел от земли, веруем в Него, не видя Его во плоти. Так нас учит Евангелие. А кто учит по-своему, тот отлучен от Церкви Христовой!

Сектанты молчали и на лицах наиболее рьяных из них по-прежнему играли загадочные, высокомерно-насмешливые улыбки.

Беседа была закончена пением «Спаси, Господи, люди Твоя».

– Завтра прошу вас опять прийти на собеседование, сказал я сектантам.

– Завтра мы не придем, сказал главарь, полицией разве потянете, тогда другое дело.

– Воля ваша⁶⁴; я прошу прийти.

Я прочел народу (2Фес.3:6, 14–16), раздал брошюры. Сектанты и народ стали расходиться.

Настроение после беседы у меня было тяжелое. О, эта косность, тупость заблуждения! Сколько мучений она доставляет миссионерствующей братии!

Батюшка после беседы пригласил меня к себе.

Меня встретила бывшая на беседе и заблаговременно пришедшая домой матушка:

– Ну, чего вы с ними колотитесь? Мне вас, право, жаль стало. Я бы на вашем месте…

Она не договорила.

Я и сам не знал, что я должен бы сделать на своем месте, чтобы повлиять на них. Я понимал, что слова, произносимые мной, в понимании хлыстов имели совершенно другой смысл. Что нужно было бы сделать, чтобы рассеять эту тьму хлыстовщины и вернуть их в круг ясного понимания светлой евангельской истины? Мне даже приходил в голову вопрос: что сделал бы на моем месте кто-либо из Апостолов? и послушали ли бы они его?

Нужно поступить в их общину, расплакаться вместе с ними? тогда… но для этого нужно очень много… и что в конце концов выйдет из этого?

Чувствовалось тоскливо.

Я решил на другой день сделать еще попытку к вразумлению моих духовных пациентов.

Д. Грацианский

(По поводу «Мнений и отзывов» «Церков. Вестника» № 50, 1905 г.)

«Братие, более и более старайтесь

делать твердым ваше звание и

избрание: так поступая, никогда не

преткнетесь». (2Пет.1:10).

Автор «Мнений и отзывов» «Церковного Вестника» (№ 50 1905 г.), надо думать, коснулся вопроса об отношении «церкви к политике», с намерением «захватить его в принципиальной глубине», и совершенно запутал, его. Вопрос этот всю свою жгучесть имеет теперь не в общей постановке – об отношении христианина к вопросам земного блага, а в форме конкретного отношения правящей и учащей церкви к той или другой политической партии. И мешать во едино то и другое, чтобы вообще сказать по смешанному вопросу одно «да» или одно «нет» – просто недоразумение. В первой постановке вопрос решается безусловным «да», во второй – самым категорическим «нет». Между тем, «Церковный Вест.», не поинтересовавшись сложностью вопроса, выносит по нему общее «да», обвешав его тоже общими фразами, в которых никто не нуждается.

«Мнения и отзывы» начинаются разговором «об отношении духовенства к политике, или об участии церкви в процессе политического и социально-экономического развития человечества». И узко, и широко. Церковь и духовенство – понятия, кажется, разные. Разным может быть и участие «в процессе политического и социально-экономического развития человечества». Святители русской церкви, оказанные нашему государству и народу незабвенные заслуги в «собирании Руси», и владыки новгородские, с крестом в руках усмирявшие мятежи «в городе воли дикой и буйных сил», несомненно, делали «политику» России. Но и Рысаков, Кабальчич, Перовская и комп. 1 марта 1881 г., как и московские мятежники минувшего декабря, тоже ведь «участвовали в процессе политического и социально-экономического развития человечества». Но, думается, характер участия в политике первых и вторых существенно разнится. Делать политику, насаждая в стране семя Христовой правды и любви, далеко не тоже, что участвовать в ней с обрывками только неустойчивой и разноречивой человеческой науки, а при случае и с бомбой в руках по адресу противников. Отношение церкви к той и другой политике может и должно быть только противоположным. «Церков. Вестник» не разграничил этих политик, и помимо того, что дает посему ложное освещение статьям, в разных духовных журналах, посвященным этому вопросу, призывает церковь к участию в политике.

Упомянув об участии церкви в политике в давно прошедшие времена, он пишет:

«Суть дела нисколько не меняется оттого, что старая историческая политика решала проблему внешней государственной централизации и усиления монархической власти, а новейшая политика занята проблемой народовластия и социализации экономического строя. Переменились только программы и методы творчества, но цель – общенародное благо – осталось прежняя.

Любопытно бы узнать со страниц академического органа, призывающего церковь к участию в политике для «общенародного блага», какую из современных политических партий он считает наиближайшею к этой цели. Мы думаем, это было бы интересно и для призываемых. Общие места давно надоели нам. Мы хотели бы руководства по отношению к живой конкретности. Ни одна, ведь, из многого множества наших политических партий, начиная с социал-революционной и кончая крайней правой, не признается, что она-де не имеет в виду «общенародного блага»; а посему церковь – раз она сойдет с своей настоящей политической позиции, – что «ищущим прежде Царствия Божия в правды Его» все необходимое для жизни «приложится» (Мф.6:33), – и перейдет на детальную критику разных политических партий по разуму человеческому, она скоро запутается в земном мусоре и вместо мира послужит вражде. Чисто-политическое обсуждение современного состояния России пастыре-учительною церковью открывает церковную кафедру для пропаганды самых противоположных политико-экономических понятий. У наших духовных отцов общей почвы не окажется и всякий из них с церковного амвона волен будет исповедовать свои собственные гражданские убеждения. А потому вполне возможно, что ex cathedra в одной и той же церкви «для общенародного блага» митрополит будет проповедовать в духе партии центра, а его викария – один в духе социал-демократии, другой – партии правового порядка, третий – «черной сотни», а протодиакон, «честно» проводя свои социал-революционные чаяния, откажется от церковного возглашения многолетия Царствующему Дому, и возгремит «благоденственное и мирное житие, здравие же и спасение… и на враги поспешение» … Хрусталеву-Носарю. Такой или подобный образ может принять церковная «политика» и по всем градам и весям св. Руси. Разделение в церкви для «общенародного блага» может дойти в таком случае до самых кощунственных форм. И «на месте святе станет мерзость запустения». Истинно-православный христианин возгнушается тою церковью, где он, в жажде успокоения от треволнений и дрязг мiрского жития, будет искать небесного глагола мира и любви, а найдет только земной крик партийного разделения и вражды.

В «Церк. Вестн.» пишется:

«Если церковь, руководимая верным инстинктивным(?) сознанием(!) универсальности своей задачи и любовью к человечеству, не гнушалась прежде содействовать его внешнему благополучию через «политику», то какое основание теперь убегать в пустыню социального бездействия?».

Если церковь совершит такое бегство, она совершить преступление; но не чрез «политику» она может содействовать, как и раньше содействовала уврачеванию социальных недугов, а словом Евангельского благовестия мира на земле и примирения земли с небом; а к такому или иному внешнеполитическому устройству страны это слово безразлично, лишь бы в нем, этом устройстве, наибольше осуществлялись слова молитвы Господней: «Отче наш… да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». А с этой точки зрения мы бы затруднились ответить на вопрос, что ближе подходило к этому идеалу, напр., в христианской Франции: монархия Карла Великого, Людовика Благочестивого и т.п., или же последняя республика в премьерство Комба, воздвигшего открытое гонение на церковь Божию? Беру полюсы государственного устройства. В промежуточных его стадиях затруднения в этом случае еще больше. Поэтому и думается, что церковь только с евангельским масштабом и может подходить к оценке политики всех людей от царя до раба включительно. Только в этом случае она сохранить свою самоценность и верность своему Божественному Главе, Спасителю мiра.

Сам же «Церк. Вест.» извещает, что «никакая политика, строго говоря, христианину не нужна». Почему бы ему и не держаться этого идеального представления о христианине (и тем больше о христианском пастырстве, о чем он и начал свою речь), не говоря двусмысленностей в желании угодить «и нашим, и вашим» и скрыт от мiра свою христианскую позицию? Раскольники в таких случаях говорят на беседах своим противникам: «ты, брат, повертись, а говори дело и по строке, чтобы всем было ясно, что ты поешь».

Известив, что «для христианина, строго говоря, никакая политика не нужна», «Церк. Вест» продолжает:

«Но идеал этот воплотится вполне только уже в царстве славы… До тех пор, пока земная воинствующая церковь… по необходимости совершает свое поприще в полосе, так сказать, компромисса между стихийным противохристианским порядком вещей и высшим христианским идеалом, членам церкви необходимо идти в самую гущу земных государственно-экономических отношений и, принося сюда на место гнета законной необходимости, благодатную свободу и чудо любви, не дозволят земным порядкам увековечивать свое несовершенство, не допускать процветания власти «князя мiра сего» вопреки славе града Божия. Итак, пока мы еще не святые, мы не имеем права на гордое пренебрежение интересами политики и экономии».

В этом «компромиссе» между «да» и «нет» «Церков. Вест.» может быть, и «захватил вопрос в его принципиальной глубине», но только едва ли на тему. Вопрос ставится не о том – обходимо или «необходимо нам, членам церкви» в виду таких или сяких соображений «идти в самую гущу государственно-экономических отношений… с благодатной свободой и чудом любви» (и даже с чисто житейскими интересами), а о том, какое отношение к этой «самой гуще», в виде всяких политико-экономических партий, должна иметь теперь наша «соль земли», наш светильник «вверху горы стояй», – наша пастырская церковь, которая, по самому своему служению, должна смотреть на вещи с точка зрения христианского идеала. В этом случае «компромиссы» с «гущей», необходимые нам, мiрянам, должны быть ниже «строителей таин Божиих» обручившихся престолу Господню, поскольку Христос не был и «да» и «нет». Пусть звуки небесной мелодии от алтаря церковного и мало слышны будут теперь среди дикого рева греховного человечества, но рано или поздно душа человека расслышит их, как родную песню, опомнится и придет под «кров отчий». А смешайся церковь со «стихиями мiра сего», она потеряна для своей цели. И имя ей будет: «соль обуявшая». Думается, ни по каким другим соображениям, как по этим, клирикам еще в эпоху вселенских соборов воспрещено было «вступать в распоряжение мiрскими делами» или «в мiрской чин» под угрозой церковного наказания или даже анафемы (4 вс. соб. пр. 3 и 7). «Пренебрегать интересами политики и экономика» мiрскому человеку («члену церкви»), понятно, невозможно, иначе ему пришлось бы переселяться на луну. И разъяснены на эту тему «Церк. Вест.», при всей его учености, ровно никому не нужны. Что теперь настоятельно требуется разъяснить отношение церковной кафедры к политике в чистом ей виде – он об этом не проронил ни слова. А между тем, вопрос об участии духовенства в Государственной Думе, и особенно, если она будет иметь значение не только законосовещательного учреждения, должен бы быть для духовной прессы вопросом первой очереди.

«Церк. Вест.» в виду этого совершенно напрасно следует примеру «соседа Демьяна» и «потчует» читателей «ухой» общих до странности рассуждений. «Чем объяснить, – читаем в нем, – недомыслием или даже лицемерием – странность некоторых ревнителей церковных интересов (?) разлучать навсегда церковь и политику, когда самые церковные учреждения имеют деньги, кладут их в банки, отстаивают свои права путем суда и т.п.? Почему же, участвуя в государственной статике, нельзя участвовать и в ее динамике? Это, так сказать, ultima ratio «Церк. Вест.» по данному вопросу. Но сказал ли он, что он сам-то разумеет тут под церковью и политикой? Заговорил он об участии в политике духовенства и свел речь на участие в ней вообще членов церкви, на «мы». Что он понимает под политикой христианина – только ли «благодатную свободу» и «чудо любви», которую «член церкви» должен нести в «компромиссы между стихийным противохристианским порядком вещей и высшим христианским идеалом» и в «гущу земных государственно-экономических отношении на место гнета законной необходимости», или самые эти «компромиссы» и самую эту «гущу», – трудно понять, несмотря на то, что сказано из «принципиальной глубины»? А затем его основания. Самые церковные учреждения имеют деньги, кладут в банки, отстаивать свои права путем суда и т.п. … Это ли не основание участвующим в государственной статике, участвовать и в государственной динамике? Ужели «Церк. Вестнику» ненавистно, что и Христос участвовал в государственной статике: Он имел деньги и даже Своего, так сказать, казначея Иуду («бе бо вор»), Он велел воздавать кесарево кесареви; а между тем отказался от раздела имения между двумя братьями, – т.е. от «гущи» «Церков. Вестника»? Или: когда ап. Павла с Силой в г. Филиппах побили, по приказанию воевод, палками и ввергли в темницу, а затем те же воеводы прислали городских служителей отпустить их, то «Павел сказал к ним: нас, римских граждан, без суда всенародно били и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают. Нет, пусть придут и сами выведут нас… и воеводы, пришедши, извинились пред ними и, выведши, просили удалиться из города» (Деян.16). Наглядное участие ап. Павла «в государственной статике». Но вмешивался ли он в чистую политику государства, в котором проповедовал, участвовали ли они в «динамике» по выработке прав «римских граждан» и в их судебных учреждениях? Более того, митрополиты, епископы, пресвитеры и драконы, напр., носят платье из «тканей, изготовленных средствами капиталистического производства» и пьют вино; почему бы им, по логике «Церк. Вестника», не участвовать и в «динамике» департаментов торговли и промышленности и неокладных сборов?

Нет, Церковь, по своей идее, должна быть выше всякой чистой политики, как дух выше плоти и крови, и до себя должна возводить эту политику своим идеалом, а не сама нисходить до нее, рассуждая по земному. Историческая работа ее в последнем смысле (Феофан Прокопович и Духовный Регламент), быть может, и была одной из причин «омирщения» нашей церкви, кислых плодов которого до сих пор нам не сбыть.

Я. Гринякин

Письмо сплошь, от начала до конца представляет собой восторженное, исполненное глубокой веры исповедание Христа Сыном Божиим.

Тон полемики благородный, задушевный, христианский. Преобладает положительное выяснение истины, в высшей степени убедительное, по местам переходящее в поэтическое прозрение внутреннего смысла идеи Богочеловека, ее нравственно-прикладного значения.

Рекомендуем письмо всеми добрым христианам, а также и тем «страстными» полемистами, литературное «единоборство» которых часто не столько выясняет истину, сколько закрывает и затемняет ее.

Побольше бы таких книжек!…

А. Платонов

«Старообрядческий Вестник» напечатал заметку под заглавием: «Скандал в родильном приюте». В этой заметке сообщается, что в родильном приюте в Н. Новгорода родила жена лысковского крестьянина Гр. Калинкина. Калинкин хотел взять своего ребенка домой для крещения, но ему не позволили, так как новорожденных не отпускают из приюта до известного срока, а он ждать не хотел. Для совершения крещения ему указана была особая комната, предназначенная специально для крещения всех новорожденных младенцев «неправославных родителей»; сюда ему и разрешили привести своего священника для совершения крещения над новорожденным. Старообрядческий (т.е. австрийский) свящ. о. Григорий Спирин, по зову Калинкина, явившись в приют, начал совершать крещение.

Так скромно, будто бы, начало совершаться крещение, но на самом деле, «Вестник» лукаво замалчивает некоторые обстоятельства, предшествовавшие крещению, а именно: Калинкин не пожелал крестить своего ребенка в комнате, которую ему указали, потому что в ней крестят новорожденных младенцев «неправославных родителей», католиков, протестантов и проч. Себя причислить в сонму неправославных Калинкин не пожелал, а для крещения своего младенца избрал коридор, отделяющий церковь от родильного заведения, где в это время хранилась церковная купель. В этом коридоре прямо против входа в церковь старообрядцы и устроили самочинно свою крещальню, а на ручку церковной двери повесили свой крест: против креста поставили купель и стали крестить младенца. Это было 29 августа часа в четыре; в это время назначено было крещение православных младенцев.

И это самочинное крещение раскольнического младенца на пороге церкви православной раскольники не считают скандалом, и о нем умалчивают!

А вот что они пишут далее:

о. Григорий начал совершать крещение. Совершение сего таинства близилось уже к концу; о. Григорий приступил к пострижению власов крещаемого, как вдруг врывается православный прот. о. Н. Ф-ий с такою силою, что крест, стоявший у стены (а стена-то каменная, пять четвертей толщины!) упал на пол. Ничего не говоря, он вырвал ребенка из рук о. Григория (разве старообрядческие попы для пострижения младенца берут себе на руки?), чуть не поранив его ножницами, которыми о. Григорий делал пострижение власов младенца. Не успели присутствующие опомниться, как ребенок исчез, а о. Николай, потеряв всякое приличие махал руками, топал ногами и грозил сослать всех чуть не на каторгу. Собралось (откуда?) много народу! Никакие просьбы присутствующих не могли заставить о. Николая дозволить окончить крещение.

Сколько лжи и грязной клеветы высказано в этих немногих словах озлобленных раскольников. А между тем дело было так: в то время, когда раскольники крестили своего младенца, православный причт с восприемниками собрались в церковь для крещения православных младенцев. Вход в церковь устроен с улицы, с западной стороны, а с восточной стороны из церкви устроен ход для прохода в родильное заведение; этим ходом из заведения носят младенцев в церковь для крещения; этим ходом и протоиерей ходит в заведение для чтения молитвы родительницам и для наречения имени младенцам. Церковная дверь запирается из церкви и отворяется в коридор, где австрийцы против дверей крестили младенца. Псаломщик отпер дверь и пошел за купелью в коридор, не зная, что там делается; когда он отворял дверь, крест, висевший на дверной ручке, упал. Воротившись в церковь, псаломщик оставил дверь отворенною и сказал протоиерею, что делается за дверью.

Так как крещение младенцев иноверцев, а иногда и ревностных старообрядцев-единоверцев, допускается в заведении без ведома православного причта, то этому случаю протоиерей не придал особенного значения и пошел в заведение для чтения молитвы родильницам. Из церкви протоиерей вышел чрез отворенную дверь. Этот выход протоиерея из церкви в коридор «Ст. Вест.» и описывает: «вдруг врывается правосл. прот. о. Н. Ф-ий с такой силою, что крест, стоивший у стены, упал на пол!

Протоиерей спросил стоявшего перед купелью: «откуда, бат., вы будете?». Тот ответил: «я старообрядческий священник, с Нижнего базара». Протоиерей сказал: «снимите ризу и уйдите отсюда; вам здесь не место». Спирин сказал: я окончу и уйду. Протоиерей ему заметил: «я вас прошу снять ризу и уйти отсюда, иначе я приглашу полицейского, и он вас удалит». Кум сказал протоиерею: «все одно, мы вам не дадим крестить». Протоиерей сказал: «я не прошу вас о том», и опять, обратясь к Спирину, сказал: «уйдите отсюда». Со Спириным пришли, кроме кума и кумы, мужик-псаломщик и еще две женщины. Женщина постарше стала упрашивать протоиерея дозволять окончить крещение, а другая женщина сказала: «что это в самом деле вы не уходите? ведь, ее хорошо вы сделали, что на дороге уставились крестить, да почти и в церкви; разве может батюшка вам дозволить здесь крестить? идите домой». Во время этого разговора из родильного помещения вошла сиделка, протоиерей сказал ей, чтобы она убрала младенца. Сиделка отнесла его в помещение для новорожденных младенцев, a протоиерей ушел в комнату к родильницам для чтения молитвы. Более никаких разговоров не было, да и разговаривать было некогда, потому что уже было 4 часа, мешкать было нельзя: нужно было, окрестивши младенцев, служить параклис и всенощную, так как 30 августа храмовой праздник в храме родовспомогательного заведения. Ни крику, ни топанья, ни маханья руками, ни запугиванья Сибирью, ничего этого не было. Все это измышление раскольничьего корреспондента. Собралось много народу, пишет «Вестник». Это в помещении-то в сажень ширины к немного поболее в длину, в котором с протоиереем было 3 человек, да купель помещалась? Куда же народ-то собрался? Не сочиняйте небылиц!

«С матерью чуть не сделался обморок, – пишет, «Вестник», – хватились, где ребенок (а то и забыли, что его нет!) – нет нигде. Насилу нашли ребенка в одной из комнат, откуда раздавался жалобный писк, но она оказалась запертой, а ключ у протоиерея».

Эта нелепая сказка только и могла сложиться в голове лжеца. Ведь сам же он говорил, что ому не дали унести младенца из заведения до выхода родильницы; значит, в заведении есть условия, которым подчиняются люди, имеющие соответствие с заведением, а одно из этих условий таково, что к каждой родильнице для свидания допускается только один посетитель и то однажды. Посторонним лицам вход в заведение положительно воспрещен, а потому сказка о разыскивании младенца есть бред расстроенного воображения. Кроме того, протоиерей живет вне заведения, никакого ключа ни от какой комнаты и никакой комнаты в своем распоряжении не имеет, а чужие помещения запирать не имеют надобности.

Далее «Ст. В.» Пишет: «ключ у о. протоиереи. Сколько ни просили его отдать ребенка, все было напрасно». Где и когда просили? Протоиерей, давши молитвы родильницам, тотчас возвратился в церковь крестить, а потом служить.

Ложь, клевета, искажение фактов – вот те средства к защите старообрядчества, в которым прибегает печатный орган последнего, в 1-м своем номере напечатавши клеветническую корреспонденцию и тем уже зарекомендовавший себя с самой невыгодной стороны.

Прот. Н. Фиалковский

С чувством высокой духовной радости и глубоким интересом прочитали мы «Отчет Астраханского епархиального Кирилло-Мефодиевского братства за 1904 г.». Это – совсем необычный отчет. Это скорее целая историческая картина современной беспримерной работы миссионеров, целой армии защитников православия. Отчет в 90 стр. нами прочитан, с таким же удовольствием, как и хорошая историческая повесть. Приводим из него некоторые характерные данные.

Для более успешного воздействия на старообрядцев и сектантов и для охранения православного населения от раскольнических и сектантских заблуждений, вся Астраханская епархия разделена на 3 миссионерских участка, а участки на 10 округов. Каждым участком заведует бесприходный епархиальный миссионер, окружными состоят приходские священники; в помощь им приглашены некоторые из низших членов причта и из светских лиц способные и благонадежные. Для каждого епархиального миссионера и окружного имеются устроенные Братством миссионерские библиотеки с достаточным запасом книг противо-раскольнической и противо-сектантской литературы.

В первом миссионерском участии общее количество старообрядцев и сектантов определяется в 4.180 душ обоего пола, из коих 8.975 старообрядцев в 205 сектантов. Беспоповцы разделяются на различные секты и толки: поморцев, безбрачников и брачников, спасовцев, федосеевцев, никудышников и средников, поповцы в свою очередь – на беглоповцев и приемлющих австрийское священство противо-окружников и окружников. О существовании в 1 участке сектантов-мистиков можно только предполагать. Лет 15 назад в с. Оленичеве появились хлысты; движение это во время было остановлено, но следы его остались до ныне. Устройство отдельных от церквей собраний, пение на них духовных песней и отказ признать во всем руководство священника и вместе с тем слишком ревностное до лицемерия выполнение предписаний св. церкви дают основание полагать, что дух хлыстовства сказывается в Оленичеве и в настоящее время.

В отношении к расколо-сектантству в 1 участке принимались те же меры воздействия и вразумления, как и в прежние годы: публичные и частные беседы и поучения, внебогослужебные чтения миссионерского характера, раздача книг, листков и брошюр миссионерского содержания. В частности, о своей миссионерской деятельности миссионеры доложили Совету Братства следующее: а) и.д. епархиального миссионера протоиерей Евтропий Кочергин: деятельность моя до 1 мая исключительно сосредоточивалась в г. Астрахани, так как в это время был отдельный епархиальный миссионер свящ. М. Русанов, с мая же я исправлял его должность за его освобождением от должности. Всех бесед мною было сделано: 25 публичных и до 150 частных; последние велись при всяком удобном случае: в домах, на улицах, на пароходах, лодках и на рыбных промыслах. б) И.д. епархиального миссионера протоиерею Евтропию Кочергину помогал приходской священник Тих. Березин, которому епарх. начальством разрешено именоваться миссионером. О своей миссионерской деятельности он доложил следующее: В отчетном году, как и в прежние годы, я старался посильно действовать на пользу миссии. К моему удовольствию, занимаемые мною должности представляют мне много удобных к тому случаев. Раскол и сектантство есть порождение невежества в вере и невежеством этим отчасти поддерживается, посему бороться с невежеством, разъяснять истины веры в православном духе – значит оказывать услугу миссии. И я старался неленостно проповедовать слово Божие – при каждом своем служении по праздникам и по будням великим постом. В течение года мною произнесено 62 проповеди. Во многих из них разъяснялись с положительной стороны прорекаемые истины веры, в других разбирались попутно заблуждения отщепенцев Церкви. в) Вновь назначенный в ноябре епархиальным миссионером 1-го участка священник Василий Добронравов прибыль из Саратовской епархии, где он состоял одновременно приходским священником, окружным миссионером и заведующим второклассной учительской школой, 9 декабря 1904 года.

Время от 9 декабря до 1 января было посвящено им на знакомство с местным расколом, миссионерской библиотекой и на устройство нескольких бесед со старообрядцами и сектантами.

Со 2-го января, согласно составленному Советом Братства и утвержденному Его Преосвященством расписанию, начато ведение публичных бесед в зале Епархиальной библиотеки по 2-е марта включительно. А печатание бесед миссионера дало возможность даже принести некоторую пользу и лицам, интересующимся делом миссии и во всей епархии, так как «Епархиальные Ведомости» получаются в каждом селе и могут знакомить читателей с возражениями старообрядцев в сектантов, так сказать, с натуры. Некоторым старообрядцам и ревнителям православия миссионером выдавались в подарок его сочинения: «Краткая история старообрядчества», каковая книга была рекомендована членом Совета Братства епархиальным наблюдателем ст. сов. А.Н. Летницким для приобретения второклассными школами, из которых одной по ее требованию и послано просимое количество экземпляров. Время между беседами посвящалось на ведение частных бесед со старообрядцами и сектантами на квартире у миссионера и по домам, где то было возможно. Сделана поездка в низовые села, но бесед публичных, за отъездом народа на промыслы, не состоялось, кроме частных.

Усердно трудился по миссии и окружной миссионер 1-го участка священник ст. Атаманской Иоанн Нигровский, состоящий священником в многолюдном и разбросанном приходе, представляющем все удобства к тайной пропаганде раскола и сектантства, потому им обращено было особенное внимание на свой приход. Кроме чисто пастырских мер – постоянных внебогослужебных чтений, всенощных, проповедей миссионерского содержания, – окружной миссионер посетил свой округ 5 раз.

Из приходских священников за 2-е полугодие более потрудились священники: с. Икряного Владимир Киселев, с. Замьян Василий Реверсов и с. Михайловки Иоанн Пчельников, диакон с. Михайловки Алексей Шмелев; благодаря последним в Михайловке многие колеблющиеся удержаны в православии и стали посещать св. храм, из них 4 человека не были в храм 30 лет. Движение субботническое значительно утихло.

Во втором миссионерском участке живут старообрядцы и сектанты всех толков, хотя и понемногу: австрийцев 116, брачников 534, безбрачников 191, самокрестов 107, судействующих 467, караимов 30, воскресников 441, баптистов 112, евангеликов 48, хлыстов 64; еноховцы или нововеры переселились на свою родину. В учении, в обрядах как между старообрядцами, так и сектантами в общем сравнительно с прежними годами никаких особенностей не замечалось; некоторые баптисты (напр., в Батаевке) на публичной беседе признавали, что делать изображение Спасителя не противно заповеди Божией. Во 2 участке давно известен по количеству старообрядцев пос. Ступино, где они разделяются на две группы. Одна – 12–13 дряхлых старух считают себя истинными православными и называют «отказными», т.е. отказавшимися от мiра: все они пред вступлением в эту группу вторично крестятся по раскольническому обряду, не сообщаются ни в молитве, ни в употреблении пищи с своими единоверцами, постоянно скрываются в своих келлиях и избегают всякого житейского общения с другими. В случае болезни или опасности смерти старообрядца, а иногда и православных, эти старухи окружают постель больного, рисуют ему страшные картины вечных мук и убеждают принять крещение по их обряду, в чем иногда успевают. Другая группа – остальные старообрядцы села; отрицая брак и признавая безбрачное сожитие блудным, они в то же время открыто сватают и выдают замуж, и благословляют своих детей на сожительство, причем обижаются, что их сожительницы не записываются в церковные книги их законными женами. Меры к ослаблению старообрядчества и сектантства и утверждению православных во 2 участке предпринимались обычные: публичные и частные беседы, раздача брошюр и упражнение в ведении бесед ревнующих из членов причта и сотрудников из прихожан. Епархиальным миссионером Алексеем Шашиным произведено было 113 бесед, из коих 82 публичных и 31 частных. Беседы производились во время миссионерских поездок по участку и главным образом в местах, особенно нуждавшихся в миссионерской проповеди.

Окружным миссионером свящ. К. Цендровским проведено 40 частных бесед, 16 миссионерских поучений, 12 внебогослужебных чтений.

В третьем миссионерском участке сектантов 10.665. Они принадлежат к следующим разновидностям: а) из рационалистических сект – уклеинцы, субботники, штундобаптисты и евангелики: б) из мистических – эноховды, хлысты и духоборы, и в) из старообрядцев – беспоповцы, приемлющие брак, беспоповцы и австрийцы неокружники. В вероучении этих сект, кроме одной секты эноховцев, изменений не последовало; но внутренняя жизнь их не лишена была некоторых более или менее характерных явлений.

Для характеристики местного сектантства следует отметить, что субботники имеют сильный наклон к чистому еврейству, даже страстно желают слиться с ним. Наблюдавшей богомоление субботников 10–15 лет тому назад, когда они были более русскими людьми, теперь совершенно не узнают его: обстановка молитвенного дома с ковчегом для торы и аналоем для кантора, молитвы, их порядок, речитатив, поклоны, молитвенная одежда – все поразительно напоминает еврейскую синагогу. Такая переработка русского человека в еврея происходит, конечно, не без содействия коренных евреев. Еврейское влияние к субботникам идет двумя путями: чрез письменные сношения и наезды евреев. Представители субботников караимов многие имеют письменные сношения с гаханами таврических евреев, а к талмудистам ежегодно наезжают учителя евреи. Эти наезды особенно часто бывают в село Быково, бойкую приволжскую пристань: здесь в летнее время, почти каждую субботу на богомолении талмудистов можно встроить еврея. Июля 3-го, например, у талмудистов было три еврея, и один из них – учитель из Брест-Литовска, занимал во время богослужений первенствующее и место: недели за две вперед были еще евреи, они привезли для местных талмудистов новую тору и, конечно, преизрядно обобрали их.

Секта духоборов явление новое в 3 участке. Она открылась в поселке Таловке, как пересадок из Александрова Гая Самарской губернии. До 1903 года духоборы в количестве 27 человек с своим главарем Ф.Р. скрывали себя под именем уклеинцев и имели с ними общие собрания, но с этого года решились выделиться в особую общину с горделивым наименованием «истинные христиане». Уклеинцев они именуют презрительным именем «молокане». Духоборские взгляды на Лицо Христа Спасителя и на все главные акты Его земной жизни эта община проявила как в частных, так и в публичных беседах. На православных, по словам приходского священника, духоборы влияния не имеют, но на уклеинцах оно замечается.

Епархиальным миссионером 3 участка состоит старший из местных миссионеров протоиерей Петр Горохов. Будучи верным стражем своего участка, он, как и всегда, приносил слово миссионерского увещания, вразумления и обличения не только во все села и поселки, зараженные сектантством, но даже во многие хутора. Почти все пункты сектантства им посещены не менее двух раз; в веси же, зараженные сектой эноховцев, он наезжал с своей проповедью 4, 5 и более раз. Объезд сектантских хуторов в участковых степях произведен им, по примеру прежних лет, дважды – в конце апреля и начале мая и в октябре. В первую поездку обращено было внимание преимущественно на хутора с сектантами христианами, во вторую – с иудействующими.

Отрадно засвидетельствовать, что, благодаря совместной деятельности и миссии, и приходских пастырей, православие, прежде загнанное в некоторых сектантских селах, все более в более крепнет: заметно крепнет вера в те самые истины и постановления церкви, относительно коих оно так прежде было обуреваемо со мнениями и даже отрицаниями. Особенно заметно, как теперь во дни праздников и великого поста переполнены молящимися храмы Божии в селах Пришибе и Заплавном, этих гнездах сектантства, как горят там множеством свечей на прежде пустовавших подсвечниках пред св. иконами, как прежняя холодность к св. иконам сменилась искренним благоговением к ним, как, наконец, усилились молитвенные обращения к святым угодникам (служению молебнов) и молитвы об отшедших отцах и братиях, прежде почти отрицаемый. И что особенно важно, что такое настроение не есть только безотчетное влечение сердца, но в основе его лежит убеждение ума в согласии указанных истин с словом Божиим. А такое убеждение образовалось наиболее всего под воздействием миссии.

Не оставил Господь дело миссии и без более осязательных плодов. Благодаря бдительному надзору и своевременному воздействию епархиального миссионера, предупреждено появление сектантства в с. Пологом-Займище, на хуторе Ковалевом, и виновник его, совратившийся на юго-западе в штундизм местный солдат К.К., начавши было уже проповедь пагубного лжеучения хуторянам, возвращен, к великой радости родителей, православной церкви. Кроме К. в отчетном году по всему участку к православию присоединено 33 душ; из них 12 уклеинцев, 5 – субботников, 3 – эноховца, 3 – из старообрядцев, 1 – из штундобаптистов, 11 душ из лютеран, 2 – магометанина и 1 из буддистов. Из общего количества присоединенных епархиальным миссионером присоединено 10 душ.

Старообрядцы в Стародубье давно мечтали о свободе. Года два тому назад они уверенно уже стали утверждать: «ваши живут в Питере и добьются свободы». Такая уверенность среди стародубского старообрядчества придавала его вожакам особую смелость: они стали совращать православных, не останавливаясь ни пред какими мерами. Из многих фактов укажем хотя один характерный.

В посаде Воронке, Стародубского уезда, по смерти православного отца семейства остались при матери – старообрядке двое бедных сирот: 14-летний мальчик и 9-летняя девочка, оба православные. Священник австрийского толка М. М-в стал действовать на мать этих сирот, чтобы она перевела их в старообрядчество: «иначе они погибнут, говорил он, и ты за них примешь вечное мучение». Бедная неграмотная женщина, устрашенная такими словами, из кроткого человека превратилась в лютого зверя, и стала настаивать, чтобы дети ее не ходили в церковь. Мальчик не согласился на это и по настоящее время, девочка же, слушая приказания матери, пошла в старообрядческую молельню; там лжепоп, после службы и по выходе народа, принял ее в старообрядчество чрез свое миропомазание. Об этом девочка рассказывала потом своим, подругами: «меня поп М-л чем-то мазал в молельне, давал в руки свечку и умывал губкой». Все это, видимо, делалось тайно. После такого чиноприема девочка с своими подругами пошла, однако, в православную церковь, там исповедовалась и причастилась Си. Таин. Когда же она пришла из храма домой (раньше того времени, как выходят из молельни), мать, узнавши от нее, где она была, бросилась на девочку, избила ее, как только могла, и, неизвестно какими мерами вызвала у нее рвоту, дабы очистить ее от причастия. После такого страшного издевательства под девочкою, мать, оставив ее полумертвою, прибежала к церковному старосте Д.В. Карамину и стала кричать: «вот ваше причастие – в лохани и дочка моя в вашу церковь ходить не будет». А девочка после этого происшествия стала как бы полу-умною.

При таких «свободных» действиях старообрядцев, трудно стало жить православным, а в особенности тем, которые оставили старообрядчество и присоединились к св. церкви: всякою ложью и бранью они ежедневно были оскорбляемы от «ревнителей благочестия"…

При таком-то положении дела получена у нас религиозная свобода 17-го апреля. Как и следовало ожидать, старообрядцы стали действовать с особой смелостью и решительностью. Православным жизнь стала невыносимой. Убитые досадою, они не знали, что делать.

Здесь в п. Воронке живут 3 священника, один из них епархиальный миссионер. Священники усиливали проповеди в церквах и на площади, напоминая Христово страдание и терпение, и этим удерживая народ от крайнего озлобления. В это же время появились в изобилии прокламации – против царствия небесного и против священников. Настроение было недоброе и ожидалось что-то ужасное.

В посаде Воронке есть большая молельня австрийского толка. В этой молельне набран старостою некий мещанин А. С-ий, который живет в 3-х верстах от Воронка в имении своей жены, а по праздникам приезжает в молельню в Воронок. Этот С-кий во многих местах России был веры какой угодно, смотря по настроению народа. Приехал он в Воронок, оженился на одной богатой вдове и чрез жену свою стала старостою молельни. Через несколько времени после издания указа от 17 апреля староста С-кий собрал в молельню передовых прихожан, и, прочитав им со своими комментариями этот указ, заключил: «теперь нам можно строить храмы и становить кресты, а поэтому давайте поставим крест и на своей молельне». И, без всякого на то разрешения, старообрядцы, в мае месяце сего года, поставили на своей молельне крест. Православные, узнав, что крест поставлен без всякого разрешения, что не дозволяется и православным, подняли ропот; одни говорили: «на Савкином сарае (так называется давно эта молельня) бесчестно становить крест Христов»; другие говорили: «эх, еще и такой свободой недовольны раскольники, какая дана им 17 апреля! нарушают и тут закон; пусть бы ставили огромную церковь, но только с разрешения». Ропот, а вместе и опасность от него дошла до слуха полиции. Нужно заметить, что у нас, в Воронке, полицейская власть новая, с духом старообрядческим еще не ознакомилась. Не посоветовавшись со сведущими людьми, она стала требовать снятия креста, как без разрешения поставленного. Старообрядцы ее требований не исполнили. Тогда, в виду возможности из-за этого волнения народного, 27 мая в 2 часа пополудни полиция стала сама снимать с меленной крест. Старообрядцы же, как только полиция сняла крест, забили набат в железную доску при моленной. Еще полиция не успела с крестом слезть с молельни, как к последней сбежалась толпа боле двух тысяч душ. Она стала осыпать бранью полицию и всех православных. Видя перед собою разъяренную толпу, от которой живыми уйти нельзя было, полиция немедленно поставила крест на прежнее место, дабы успокоить ее. Но не тут-то было: старообрядцы избили полицию тут же около молельни. Затем толпа направилась к полицейскому дому. При встрече с православными она вопила: «бей еретиков! нам дана свобода! При этом старообрядцы толкали православных, и те скрывались, куда попало. Идя мимо дома известного поборника православия, купца Д.В. Карамина, толпа кричала: «на куски разорвать надо Митьку» и т.д. Подойдя к полицейскому дому, толпа немедленно послала в имение за С-ким. Он явился с быстротой молнии и остановил, разъяренную толпу, которая ужо глумилась над полицией. Войдя затем в полицейский дом с С-ким во главе, старообрядцы стали снимать с полицейского надзирателя допросы «кто доносил, тебе о том, что мы поставили крест»? Надзиратель, видя, что ему угрожает смерть, сказал: «мне священник отец Иоанн Барзылович говорил, что поставили крест незаконно». После этого толпа двинулась к дому священника, крича на пути: «убить его»!

Один еврей, живущий рядом с о. Барзыловичем, поспешил предупредить его обо всем готовящемся. Священник вовремя успел запереть ворота н окна. Узнав о таком предупреждении, старообрядцы разбили квартиру еврея, а затем стали ломиться в дом священника; кольями и камнями били в окна, крича при этом разные ругательства и угрозы. Услыша об этом, православные ближайшего села Вороночка поспешили на выручку православного пастыря; они пробились задним ходом, через сад, в квартиру священника, и, найдя его в полусознательном состоянии, вынесли его и немедленно отвезли в село Солову. Когда толпа узнала, что о. Иоанн уже увезен, опять воротилась к полиции с криком: «убить полицию, убить единоверцев! Нам сам Царь свободу дал»!

В с. Солове есть большие слесарные мастерские. Услыша о таком оскорблении православного священника, мастеровые хотели бежать для отмщения, но кто-то остановил их.

28-го мая приезжал из Стародуба уездный исправник. Он немедленно удалил городовых и призвал вожаков раскола. Последние обещали ему не учинять более «бунта». Исправник (католического вероисповедания) не оказал все же защиты священнику. Наоборот, после исправнического посещения села старообрядцы еще более озлились на православного пастыря, так как исправник сказал, что «отец Иоанн Барзылович требовал снять крест». (На самом же деле этого не было). Исправник уехал, а злоба старообрядцев не утихает. «Убьем еретика»! кричат старообрядцы на священника. И теперь бедному священнику нельзя пройти по улице. Куда ему нужно пройти, идет с провожатыми, а ночное время скрывается из дома. 29 мая православные боялись пройти в храм…

Епархиальный миссионер вернулся в Воронок вечером 27 мая в тот день, когда происходил бунт и, увидев, что его дом окружали вооруженные православные, просил их разойтись, в виду того, что он давно приготовился умереть за слово Божие.

В настоящее время среди стародубских слобод идет сильное волнение, и Бог знает, чем оно окончится. Весьма трудно живется здесь единоверцам. Старообрядчество здесь сильно и богато; есть уже и совращения; молодых ребят прельщают старообрядческими девицами, выдают их за православных, которых предварительно перемазывают в свое упование, а родители православных женихов до истерики рыдают «о чадах своих"…

С.П.

В «Калужских Епарх. Вед.» свящ. К.И. решает вопрос об отношении духовенства к современным событиям. «Мне кажется, говорит автор, что в этом вопросе, вопрос отношения духовенства к современному движению, не может быть и разногласий. По-моему, в душе каждый истинный пастырь церкви Христовой, если еще не определил свои отношения к современным событиям, то должен определить таковые и определить поскорее. Предлагаю это в виду того, что «нельзя», как говорит собрать, «без конца хромать на оба колена, не рискуя серьезно лишиться того и другого». Помня наставление Спасителя, данное Им апостолам, а в лице их и всем пастырям церкви: «будите убо мудры яко змии, и цели яко голубие» (Мф.10:16) с одной стороны, а с другой стороны, постоянно памятуя, что каждый из нас поставлен пасти стадо Христово, которое Господь наш Иисус Христос стяжал кровью Своею, т.е. каждый устроять спасение своих пасомых, не может быть и речи о том, чтобы каждый пастырь в отдельности, или все духовенство сообща, как при настоящих событиях, так и вообще-то примыкало к той или другой политической партии. Главная забота истинного пастыря – спасение людей. Поэтому для него должно быть совершенно безразлично, к какой политической партии принадлежит тот или другой из его пасомых. Каждого, будет ли он монархист или республиканец, пастырь должен вести его ко спасению, а не к тому, чтобы он был устроителем той или иной формы правления. Да при современной партийной разрозненности, если пастырь примкнет к какой-либо одной партии, он тем оттолкнет от себя принадлежащих к другой партии, что видно из недавнего прошлого, а это может послужить на пагубу его пасомых. Поэтому пастырю необходимо, не примыкая открыто ни к одной из партий (я говорю «открыто», потому что нельзя же без того, чтобы он в душе не сочувствовал той или другой партии), во всех своих словах и действиях держать себя так, чтобы всякий видел, что он устроитель спасения каждого без партийных политических взглядов на него, а не устроитель внешней формы жизни или формы правления. Это дело не его, а дело правительства и – с учреждения Государственной Думы – дело народа. Действительная, лучше сказать, священная обязанность каждого пастыря особенно в настоящее время, при возбуждении разных – если можно так выразиться – партийных политических страстей, это быть вестником мира везде и всегда, чтобы время, переживаемое нами, время великих реформ, прошло без кровопролитий и без потери для нашего дорогого отечества того престижа, которым оно пользовалось до сего времени среди других великих держав. В этом отношении должно соединиться всем нам, архипастырям и пастырям, в один общий голос, высказать порицание тем из вас, которые открыто высказывали свои политические взгляды, тем натравляли разные партии друг на друга и еще больше подорвали уже подорванное уважение к духовенству, а главным образом, всем нам «настоять благовременне и безвременне, обличить, запретить, умолить со всяким долготерпением и учением» (Тим.11:4, 2) всякого и каждого, начиная с низшего и кончая высшим, чтобы великое дело, дело реформ было совершено без всякого кровопролития, чтобы из детей нашего дорогого отечества, будет ли то верующий ли или неверующий. русский ли или другой какой национальности, имеющий ли власть повелевать и приказывать или простой смертный, чтобы, одним словом, никто, никто не запятнал, себя грехом Каина, грехом братоубийства. В этом будет хвала и слава как правительству, так и всему народу, а в том числе и нам, т.е. духовенству».

Кишиневское духовенство на обще-епархиальном съезде истекшего 1905 года признало необходимыми в целях развития религиозно-нравственного просвещения среди молдаван и вообще кишиневской паствы следующие меры:

Исходя из того положения, что в большинстве приходов Бессарабии прихожане часто, кроме своего родного языка – молдавского, никакого другого не знают и не понимают, а молодые пастыри, с ранних лет оторванные от своих родителей и своего родного села, в училищах и семинарии до того забывают молдавский язык, что не в состоянии часто объясняться с своими прихожанами в обыденной жизни, не говоря уже об отправлении на этом языке богослужений и проповедания Слова Божия, оо. депутаты для устранения этой ненормальности и для более успешной и плодотворной пастырской деятельности признали вполне рациональным средством ввести, как уже сказано выше, в программу V и VI классов семинары обучение молдавскому языку. В тех же видах улучшения церковной службы и благолепия ее, съезд оо. депутатов постановил ввести обязательное преподавание церковного молдаванского чтения и пения, и в программу псаломщического класса.

В дополнение к указанными мероприятиям для возвышения религиозно-просветительной деятельности своей среди паствы своей и для более успешной и плодотворной деятельности современной миссии на началах Высочайшего Указа, от 17 апреля, оо. депутаты признали необходимым самое широкое распространение среди населения Бессарабии религиозно-нравственных, противо-раскольнических и противо-сектантских брошюр и листков на понятных местному населению – молдавском, болгарском и др. наречиях, в виду чего и постановили открыть свою собственную епархиальную типографию.

(Киш. Еп. Вед.).

В настоящее время на страницах духовной и светской печати дебатируется вопрос о совместимости пастырского служения с земледельческими занятиями и решается в двух противоположных направлениях – положительном и отрицательном. «Калужские Епарх. Ведомости» весьма удачно по этому поводу замечают:

Духовенство, отказываясь от земли, отказывается не только за себя лично, но и за все будущее поколение и тем принимает на себя слишком большую ответственность. Если и нерасчетливо духовенству отказываться от землевладения, то этот отказ, может быть, необходим ради непреходящих требований пастырского долга нашего, исполнения служебных обязанностей? Да, есть между священнослужителями такие, которые все время, все силы ума и воли употребляют на землю и хозяйство. Но эти личности, воспитанные вековою необеспеченностью и приниженностью духовного сословия, к счастью редки. Отнимите у них землю, и они найдут возможность другими способами удовлетворить свою страсть к обогащению. В большинстве же случаев наблюдается следующее любопытное явление: наиболее ревностные в исполнении своих пастырских обязанностей являются наиболее рачительными в своем домашнем и земельном хозяйстве. Как это происходит и как достает времени на все дела и работы, объяснение тому нужно искать не в двадцати четырех часах суточных, а в духовной энергии этих лиц. Наоборот, неусердные в исполнении своих служебных обязанностей бывают нерачительными в своем земельном хозяйстве. Таким образом, практика жизни показывает, что землепользование не препятствует ревностному исполнению пастырского долга. В таком случае, во имя чего же духовенству отказываться от векового церковного достояния; в силу каких достаточных оснований подрубать тот сук, на котором оно имело до сего времени хоть какую-либо точку опоры?…

По поводу предполагаемого сокращения семинарской программы, по предмету истории и обличения старообрядчества и сектантства, г. Высотский в «Таврическом Церковно-общественном Вестнике» справедливо замечает:

Дарование сектантам свободы вероисповедания способствовало подъему духа, оживлению религиозной жизни и усилению пропагаторских стремлений у них. Подъем духа и религиозное одушевление в среде молоканских общин имели своим ближайшим последствием устроение всероссийских молоканских съездов. Первый такой съезд был в конце июля (начался 22 июля) в с. Воронцовке, Тифлисской губ., второй – в начале сентября в с. Астраханке, Таврической губ. Последний происходил отдельно у старомолокан (2, 3 и 4 сентября) и отдельно у новомолокан (4, 5 и 6 сентября). На съездах старомолокан и новомолокан, бывших в с. Астраханке, мне пришлось присутствовать. Я видел огромное религиозное одушевление сектантов; слышал множество проповедей и речей, произнесенных молоканскими пресвитерами и проповедниками, съехавшимися на съезд со всех концов России; со стороны наблюдал их оживленные совещания в закрытых собраниях представителей их общин. Не трудно догадаться, что сектанты обсуждали на этих последних, закрытых собраниях. Вопрос о пропаганде своей веры был, несомненно, одним из главных вопросов, подвергавшихся обсуждению. На юбилейных молитвенных собраниях молоканами высказывались пожелания, чтобы подобные общемолоканокие съезды повторялись и впредь по возможности чаще. Описывая все виденное мною на съезде, я тогда же говорил: «последствием такого оживления религиозной жизни в среде сектантов, несомненно, будет усиление пропагаторских стремлений и деятельности их, направленной к распространению секты. Начало таким стремлениям и новомолокан, нам кажется, уже положено постановлением об открытии в Астрахани учебного заведения для приготовления пресвитеров и проповедников в их секте. Все это нам, православным, следует иметь в виду. Нам нужно быть настороже, чтобы все последствия указа 17 апреля об укреплении начал веротерпимости, как уже проявившиеся в сектантских обществах, так и впредь могущие быть, не наносили ущерба интересам православн. церкви. (Таврич. Епарх. Вед. 1905 г. № 18).

И так, нам нужно быть настороже. Что же нужно для этого? Несомненно, прежде всего и ближайшим, образом потребуется усиление пастырско-миссионерской деятельности приходских священников. А для того, чтобы наши приходские священники были подготовлены к такой усиленной пастырско-миссионерской деятельности, необходимо позаботиться об усилении миссионерского образования для будущих пастырей церкви в духовн. семинарии. Пусть же каждый рассудит, своевременно ли теперь поднимать вопрос об упразднении в семинариях специальной кафедры для изучения миссионерских предметов?

Первая годовщина Обдорского миссионерского Братства во имя свят. Гурия, архиеп. Казанского. 4 октября 1905 года в Обдорске праздновалась первая годовщина Обдорского миссионерского Братства во имя святителя Гурия, открытого 8 сентября 1904 года.

Из отчета о деятельности Братства за 190⁴/₅ братский год видно, что первый год действий Братства должен считаться годом устройства и испытаний.

Не говоря о Трудности правильной постановки переводческой и издательской деятельности. Братству пришлось натолкнуться на первых порах на затруднения и в деятельности благотворительной. Последнюю с одной стороны тормозили скромные денежный средства Братства и, с другой, – что особенно важно, – отношения самих благодетельствованных Братством бедных инородцев.

Инородцы, как ни странно это, сначала смотрели с недоверием на братскую поддержку и помощь. Например, нищенствовавший в Обдорске самоед Иван Ломду, дети которого были устроены в миссионерском инородческом приюте, а семья обеспечена ежемесячным по 4 руб. пособием, выражал неудовольствие на то, что другие инородцы ходят за подаянием, когда он по требованию Братства прекратил эти хождения. «Не нужны мне ваши деньги, говорил он, отдайте мне моих детей, я буду тоже ходить за милостыней. Чем я хуже других?». Некоторые из других бедняков тоже отказывались от помощи, предпочитая ей христорадничанье. Не смотря, однако, на все это, Братство с упорством и энергией работало и трудилось, и достигло по части просветительной и благотворительной некоторых результатов.

(Прав. Благов.)

М.Г.Г. Редактор

В интересах не столько самозащиты, сколько истины, прошу дать место в вашем органе нижеследующим строкам.

В 13 № «Мисс. Обозр.» в отделе «Откликов» сделана перепечатка крайне несправедливой ко мне корреспонденции из «Спб. Ведомостей» в № 224.

«Святыни» моими святынями никогда не были. Это знают мои прихожане. Некоторые из них, прочитавши лживую на меня корреспонденцию, только и сказали: нужно же было какому-то злому языку такую небылицу в лицах представить на нашего священника». Таксы у нас в приходе за требоисправления никакой не бывало. Прихожане сами добровольно дают то, что заведено еще нашими и ихними прадедами. Напр., за венчание берется различно, от 3 до 8 руб., смотря по состоянию и благорасположению прихожан; было, впрочем, в течение 37-летней моей службы 2–4 случая венчания за 10 руб., так это из богатых домов и при этом причтом исполнялись их особые религиозные желания встретить и проводить новобрачных со св. крестом и то без нашего за это какого-либо таксового требования. За крещение младенца платят 40 коп. В св. Пасху собираются в каждом дом исповедных и за постную молитву 6 коп., за молебен 10 коп. (а не 50) и за годовое поминовение родителей различно, и то ведь не у всех, а только у желающих, от 10 до 20 коп. Масло же, капусту, солому и т.п. и в голову нам не приходило собирать.

А что еще дальше. Помню, говорит тот же корреспондент, пришел к священнику крестьянин д. Хламова Вас. Фед. с невестой и просит повенчать его и при этом выкладывает на стол 6 руб. и прочие вымышленные приношения. Но я этого «жениха» совсем не знаю и никогда его не видал, знаю только по духовным росписям, что он и у меня, и причта не бывал. Спрашивал я, прочитавши злую корреспонденцию «СПБ. Ведомостей», сестру и мать «жениха»: где этот «жених» с невестою и были ли они у меня или у причта, и получаю ответ: «не знаем, где они болтаются, они ведь у нас почти и не бывают и к тебе, и причту не ходили"…

Корреспондент указывает еще «другой пример»: «В той же деревне Хламове умерь кр. Ал. Воронов, помер в тот самый день, как жена его разрешилась от бремени. Пастырь отказывается крестить и хоронить без денег». Скажу на это следующее: Ал. Воронов был погребен 26 февраля, а. 27 февраля окрещен и его новорожденный, и из метрики видно, что смерть и погребение предшествовали рождению и крещению младенца. И здесь корреспондент допускает ложь. О вознаграждении же тут, даже и малом, слова не было, в виду бедности вдовы; таким беднякам я с причтом сами помогаем, а не то, чтобы брать у них последних «овцу и ягнят». «Овцу и ягнят» вдова Воронова чрез год после смерти своего мужа продала бывшему, ныне заштатному, диакону нашей церкви, Феодору Разумову, за 5 рублей и деньги получила сполна. Это подтверждают ее родственники: брать ее мужа кр. Петр Григорьев Воронов и его мать Степанида Саввина и сама вдова Марья Иванова Воронова. А знает ли корреспондент, когда умерь Ал. Воронов? Он умер давно – в 1895 году, и за такой продолжительный период времени мой судья все хорошо помнит о моих вымышленных поступках… Следовало бы ему сразу же огласить их, чтобы «не держать на памяти зла. целых десять годов.

«Суди, Господи, обидящия мя».

Пошехонского уезда, Щетинской волости церкви Села Спасского на Мяксе священник Василий Богородский

Православный миссионер узнает из газет, что в одном из уездов его епархии ожидаются аграрные беспорядки. Появились агитаторы, проповедующие крестьянам «прямое захватное право». Был уже случай разграбления общественного магазина, наполненного зерновым хлебом. Миссионер немедленно же отправляется в «неблагополучную» местность, чтобы евангельскою проповедью мира и любви внести успокоение в волнующуюся крестьянскую массу. По приезде в село, миссионер испрашивает благословение у приходского священника побеседовать с его прихожанами. Священник с удовольствием соглашается на это: «я уже говорил им по поводу беспорядков, – рад буду, если и вы потолкуете"… С обоюдного согласия назначается в шесть часов вечера внебогослужебная беседа в деревне П-е, где было наиболее заметно аграрное возбуждение. Все, казалось бы, шло хорошо: но тут встречается неожиданное препятствие.

За час до беседы в дом священника является местный полицейский урядник и требует от миссионера письменного разрешения на право «устраивать митинги в селах и деревнях его стана».

– Да ведь это – не политический митинг, а внебогослужебная беседа на такой-то текст из евангелия…

– Все равно. Мне необходимо знать, имеете ли вы специальное разрешение от духовной и светской власти на устройство этих бесед.

– Да я эти беседы устраиваю по уездам вот уже почти шесть лет во всех подходящих помещениях: храмах, школах, крестьянских избах, волостных правлениях, вагонах железных дорог и даже на открытом воздухе. До сих пор я не встречал препятствия со стороны полицейской власти. Наконец, у меня есть паспорт, из которого видно, что я – проповедник Церкви Христовой.

– Паспортная книжка только удостоверяет вашу личность, но не дает вам права устраивать беседы с народом; о каждой таковой беседе вы должны за семь дней обязательно уведомлять уездного исправника, – упрямо твердил урядник.

Дальнейшие переговоры с урядником были, понятно, бесполезны. Во избежание соблазна «малых сих» (Мф.18:6), пришлось отказаться от устройства беседы в деревне П-е, и назначить таковую в храме. Между тем последствием полицейского вмешательства в миссионерское дело было то, что в храм пришли только 15 благомыслящих деревенских стариков. «Тронутая же» агитаторами деревенская молодежь в храм не явилась, а демонстративно в тот же вечер устроила свой настоящий митинг в деревне П-е. Этот митинг был устроен «явочным порядком», причем было громогласно заявлено, что уряднику переломают ноги, если он вздумает чинить какие-либо препятствия устроителям митинга. Таким образом евангельское слово мира и любви не дошло до ушей тех людей, которые особенно в нем нуждались.

Миссионер Н. Булгаков

В какое отношение должны стать священники к совершающимся событиям? Могут ли они стать совершенно в стороне от них и, когда душа народная смущена, народ мятется и на улицах льется кровь, могут ли они, как Пилат, умывать руки свои и говорить: неповинны мы в крови народа сего?… О, нет, и они часть народа, как и народ – часть церкви Христовой. Священники со своим христианским народом соединены в одно неразрывными узами, и в то время, когда совершается устроение земной гражданской жизни, – участие священников должно выражаться, кроме молитв о помощи Божией, кроме непрестанного напоминания христианам из-за благ гражданской земной жизни не забывать небесных благ, еще и в том, что священники должны уяснить народу, в чем сущность христианской политики, какие требования предъявляет к политике христианское учение. Священники не могут быть демагогами и вести за собой народ в устроении гражданской жизни, ибо они пастыри не просто народа, а пастыри Церкви Христовой, но они должны со всею смелостью и искренностью высказать свой взгляд на то, какова должна быть христианская политика.

Итак, не просто политика, а указание, какою должна быть христианская политика, есть дело священника. Это же составляет и предмет моей беседы. И в этом указании на то, что наша политика должка быть христианской политикой, мы на деле выразим нашу любовь к родине нашей, ибо чего лучшего мы можем пожелать ей, как не того, чтобы гражданская жизнь в ней стала христианскою?

Перестройка гражданских отношений между людьми у нас на Руси теперь в полном ходу. Тот старый дом, который так долго давал предкам нашим, отцам и дедам, приют и тепло, обветшал и нас уже не удовлетворяет. Несчастная война показала, что он не защищает уже нас и от внешних врагов. На каком же основании будем строить мы наш новый дом, какой фундамент будем закладывать в основу новой государственности? Каков чертеж или план этого дома и кто в нем строитель, т.е. какова желанная форма нового государственного устройства? Какими средствами, наконец, нужно строить этот дом, т.е. какой характера должна носить работа политических партий. Вот, образно говоря, главные вопросы государственной политики, и мы желали бы ответить на них с христианской точки зрения.

Новый дом отроится на возвещенных Государем в Манифесте 17 октября новых незыблемых основах гражданской свободы, свободы личности, совести, слова, союзов и собраний.

Что же, начало гражданской свободы, положенное в основу новых отношений между членами русского государства может ли быть признано христианским началом жизни? Может ли эта свобода быть принята с радостью и надеждами на будущее теми из граждан наших, кто на всякое явление жизни хотел бы смотреть с точки зрения христианского учения? Ответом на этот вопрос будет напоминание, что рабство есть символ греха. Проклят Ханаан: раб рабов он будет у братьев своих – вот что говорить Библия о рабской судьбе потомков Хама, вновь осквернившего грехом своим землю, омытую потопом. Христианство же есть свобода от греха, проклятия и смерти. Христианство не берет на себя задачу устроения на земле гражданской свободы, но оно возвещает ее и призывает к ней, как к христианскому идеалу, ибо царство Христово есть царство свободы. Сам Христос сказал о Себе словами пророка, что целью Его пришествия на землю было проповедовать пленным освобождение» (Лк.4:38). Где Дух Господень, там и свобода, говорил апостол Павел, указывая на присущий христианству признак – свободу (2Кор.3:17). «К свободе призваны вы, братия» – напоминал он уверовавшим во Христа иудеям и язычникам (Гал.5:13).

Итак, христиане должны принять возвещенную свободу гражданской жизни с радостью и благословением, как веяние Духа Божия, как начало осуществления и в гражданской жизни признаков Церкви, т.е. царства Христова. Пусть каждый из нас, в каком бы низком состоянии земного бытия он ни находился, уже не чувствует себя рабом устрояемой людьми государственности. Христианин должен стремиться к освобождению себя от рабства и если христианин называется рабом Христа, то и это рабство не есть рабий страх, а то дерзновение, которое дозволяет нам к самому Богу и Отцу обращаться с сыновней близостью и говорит Ему: Авва, Отче … (Рим.8:15).

Гражданская свобода освобождает язык наш от уз, давая возможность бестрепетно говорить правду, она охраняет от внешних посягательств жилище наше, она дает нам право соединяться в союзы для достижений общей цели. Христианство приветствует все виды этой свободы, ибо само оно ко всему этому стремится для достижения еще здесь на земле царства Божия. Но, благословляя эту свободу, христианство не может не указать на все те опасности, когда человек пользуется всеми видами этой свободы необузданно или для достижения недобрых целей. Вот здесь-то христианам и нужно вспомнить наставления слова Божия, как нужно пользоваться свободою, чтобы свобода эта была христианскою. Свободным людям, – говорить ап. Петр, – нужно пользоваться свободою не для прикрытия зла (Пет.2:16). «К свободе призваны вы, братие, учить нас апостол Павел, но только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти (Гал.5:13). «Берегитесь, – говорит апостол христианам по другому случаю, – чтобы свобода ваша не послужила соблазном для немощных» (1Кор.8:9).

И когда христианин будет встречаться с различными видами свободы или, когда он будет сам осуществлять их в своей жизни, не всякую свободу он должен принимать, как христианскую. Свобода совести есть высшее благо души христианской, но не должен ли христианин, согласно учению апостольскому, следовать заповедям только доброй совести (1Пет.3:16), освобождаться от порочной совести (Евр.10:22; Деян.29:16), очищать свою совесть (Евр.9:14), отвергать оскверненную совесть (1Кор.8:7; Тит.1:15), остерегаться сожженных совестью (Тим.9:2)? Если мы радуемся свободе слова устного и печатного, то не благовременно ли нам вспомнить красноречивое наставление апостола Иакова по поводу языка человеческого, наставлено на тему: «Кто не согрешает в слове, – тот человек совершенный, могущий укротить все тело» (3, 2, 12). Если для нас открыта свобода союзов и собраний, то не приходит ли нам на память воспеваемый часто в церкви псалом Давида: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и ни пути грешников не ста, – и на седалищах губителей не седе?… Если мы крепко стоим за неприкосновенность нашей личности и нашего жилища от незаконных посягательств властей, то ведь нужно помнить еще и то, что говорит апостол, именно, что и начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носить меч; он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое (Рим.13:3–4).

Итак, новая гражданская жизнь должна отныне устроиться на началах свободы. Но ведь, осуществляя в жизни одну лишь свободу, мы встретимся и с тем, что свободой воспользуются богатые против бедных, сильные против бессильных знатные против незнатных. Если бы в основу гражданских отношений положить одну только свободу, то гнет богатства, силы и знатности был бы еще сильнее и нестерпимее, чем был доселе. И вот, если мы полагаем свободу в основу нашей гражданской жизни и хотим, чтобы эта свобода носила христианский характер, мы должны постараться еще и о том, чтобы свобода сопровождалась христианским характером, т.е. равенством всех людей. Все люди – дети Божии, все произошли от одного человека, все имеют одно обетование вечной жизни, если захотят воспользоваться им. Итак, ничто, ни богатство, ни сила, ни власть, ничто не должно внешне и насильственно возвышать одного человека и уничижать, порабощать другого. Только при равенстве личного достоинства всех людей возможно осуществление свободы, насколько это, конечно, возможно в этом грешном мiре. Пусть богатство, знатность, власть и сила будут личным приобретением каждого, пусть все это даже передается от родителей к детям, как наследство, добытое трудом предков, но оно не должно давать никаких внешних преимуществ в государстве – общем нашем достоянии. Тогда, при равенстве личного достоинства всех граждан, богатство, сила и знатность не будут предметом сословной зависти, тогда и не будет повода к этим ужасным народным нестроением. Тогда настанет гражданское братство людей, т.е. подготовится та внешняя почва для объединения всех людей в братство, когда не будут говорить: человек для человека – волк, а скажут: все мы братья, граждане и христиане.

Свобода гражданская только тогда доброе основание гражданской жизни, когда она соединяется с христианским равенством и ведет к христианскому братству. Свобода, равенство и братство, – это все христианские понятия. Социалистами они взяты из Евангелия. И если провозглашение свободы, равенства и братства не создало еще царства Божия на земле, то в этом виноваты мы – христиане. Мы об этом мало думаем и к этому мало стремимся, а социалисты, которые к этому стремятся, употребляют не христианские средства, почему они и не достигают целей царства Божия.

Свобода гражданская ложится ныне в основу нового государственного устройства земли русской, и задача пастырей церкви напомнить христианам, что у христиан все гражданские свободы должны носить христианский характер. Но во всяком государстве существует определенное и законом устанавливаемое государственное устройство. Это как бы чертеж или план, по которому должны действовать строители государства. Строителем государства является власть в ее различных видах. Какое государственное устройство согласно с духом христианства и как христианство относится к государственной власти? Власть государственная естественно должна сохраниться и в обыкновенной жизни государства нашего. Власть эта должна охранять гражданскую свободу людей и обеспечивать за ними блага государственной жизни. Христианство смотрит на власть, обеспечивающую нам жизнь, тихую и безмятежную, как на божественное установление и призывает христиан к повиновению предержащим властям (Рим.13:1–2) не только за страх, но и за совесть. Христианство не входит в рассмотрение политической формы власти, не защищает тот или иной вид ее, а указывает, что существует, власть на земле по божественному изволению, чтобы люди могли проводить жизнь, тихую и безмятежную.

До сих пор у нас на Руси осуществлялась власть в форме неограниченного царского самодержавия и чрез посредство поставляемых Царем и ответственных только пред ним чиновников. Ныне возвещено единение Царя и народа в осуществлении как законодательной, так управительной власти. Еще не выяснено, что останется за Царем и что перейдет к народу в лице его представителей, или, говоря политическими языком, еще не установлено, какая у нас будет конституция. В этом вопросе еще меньше, чем в вопросе о той или иной форме гражданской свободы, священник может выступить с учением Христовым. Дело в том, что Церковь Христова может существовать в государствах самого различного государственного устройства. Церковь Христова существует в доселе неограниченном самодержавном государстве русском, но она существует и в деспотической Турции, и в конституционных монархиях Греции, Сербии, Болгарии и даже языческой Японии и в республиканских Соединенных Штатах в Америке. Церковь Христова имеет существовать вечно и по всей земле и не может себя связывать с каким-нибудь определенным образом государственного управления, ибо все государственные формы правления временны и преходящи.

Во имя веры Христовой или во имя Церкви Христовой, следовательно, нельзя стоять за неограниченное самодержавие, или за конституционную монархию, или за республику. Это дело не веры, не Церкви, а личных политических взглядов или пользы государственной. Но в этом вопросе есть одна сторона, которая требует от христианина большой осторожности и осмотрительности, когда он устанавливает и защищает свои политические взгляды на государственную власть. Кому бы эта власть ни принадлежала: одному ли Царю и ее чиновникам, или одному только народу, или, наконец Царю и народу вместе, христианин должен ясно представлять себе размеры той человеческой власти, которые он может считать согласными со своей христианской совестью. Может ли, напр., христианин желать для царской власти такой безграничности, как власть древнего Навуходоносора, «величие которого дошло до небес и власть до краев земли», когда только страшное посланное ему от Бога наказание, образ звериный, мог напомнить ему и всем людям, что не царь земной, а «Всевышний владычествует над царством человеческим и дает его кому хочет» (Дан.4:14). Может ли христианин желать такой царской власти, которая была у римских императоров, ставивших свои статуи для поклонения и еще заживо величаемых богами? Такое обожение царской власти противно христианской совести и губит самую царскую власть. Русский православный народ предан своему православному русскому царю, и мы уверены, что народ и вперед останется верным царю и в большинстве русские останутся, как теперь говорят, монархистами, но православные христиане не должны и не могут думать так, что царь на земле есть то, что Бог на небе. Бог на небе и на земле и власть царя должна ограничиваться волею Божией. Вот раскройте книгу пророка Моисея, Второзаконие, там прочтите, на каких условиях народ Божий может и должен принимать царскую власть. «Когда ты придешь в землю, – говорит Моисей к народу Божию, – которую Господь Бог твой дает тебе, и овладеешь ею, и поселишься в ней и скажешь: поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня, – то поставь над собою царя, которого изберет Господь Бог твой; из среды братьев твоих поставь над собою царя; но можешь поставить над собою царем иноземца, который не брат тебе. Только чтобы он не умножал себе коней… и чтобы не умножал себе жен… и чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно. Но когда сядет на престоле царства своего, должен списать для себя список закона с книги, находящейся у священников, и пусть он будет у него и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научался бояться Бога, Господа Своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии, чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его, и чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево, дабы долгие дни пребыл на царстве своем он и сыновья его посреди Израиля» (Втор.17:14–20).

Отвергая самую мысль, что человеческая государственная власть не должна на земле ограничиваться никакими установлениями, христиане в то же время не могут не желать, чтобы самое проявление государственной власти носило христианский характер, чтобы в христианском государстве власть не господствовала над людьми, а служила людям. Вы помните, как учил об этом Христос. «Князья народов, – говорил он ученикам своим, когда у них поднялся вопрос о первенстве, – князья народов господствуют над ними и вельможи властвуют ими: но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою, и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф.20:25, 27). «Если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, говорил Христос по другому случаю, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали тоже, что Я сделал вам» (Ин.13:14). Такое самоотречение власти от надменности и господства, такое полное предание себя на служение ближним и должно отличать христианских начальников в христианском государстве от прочих обыкновенных земных властей. Повиноваться властям это наш долг; желать, чтобы власти служили не себе, а людям – эти стремление или чаяние христианской души вашей…

В области христианской политики христианин должен еще со всею ясностью уяснить себе вопрос об отношении государственной власти к Церкви Христовой. Может ли эта власть простираться на веру нашу, на внутреннюю жизнь Церкви Христовой? Может ли власть государственная, будет ли то царская власть или власть представителей народных, Государственная Дума, напр., может ли она вмешиваться в то, как христиане должны веровать, чему покланяться, когда собираться в храм на молитву, когда нет, кого нужно венчать таинством брака, кого нет, кого хоронить христианским погребением и т.д.? Может ли власть государственная издавать приказы по этим вопросам? Конечно, нет! Для православных христиан в Церкви Христовой, в ее вере и обрядах – начальником должен быть только Христос и сама Церковь, руководимая Духом Божиим и управляемая, на основании церковных правил поставленною иерархией. Власть государственная в христианских государствах часто этим злоупотребляет. Византийские императоры часто в своих указах рассылали своим подданным приказания, как нужно веровать. Близко к этому, по недоразумению, делается и у нас, когда царя почитают за главу и судию Церкви, в то время, как он, хотя и Царь, но не глава и не судия Церкви, а только сын ее. Еще хуже мы замечаем в Англии, где власть на деле перешла от короля к народу; представители народа или парламент получил там власть над Церковью и издает повеление – почитать святых или нет, молиться за умерших или нет, кадить в храмах или нет. Не должна Церковь вмешиваться в дела мiрские и главенствовать над мiрскою властью, чего, напр., добивается католичество, но и мiрская власть не должна браться за то дело, которое принадлежит Церкви и Ей единой… Вот почему все христиане должны желать и содействовать тому, чтобы наша православная Церковь освободилась из-под гнета мiрской власти, чтобы она управлялась не мiрскими чиновниками, а церковным священноначалием, на основании Евангелия и правил Апостолов и св. Отец. Вот почему нужно желать скорейшего созвания Церковного собора из представителей всей Церкви, чтобы Церковь могла сказать, в чем должна быть ее свобода и как должна протекать ее жизнь. С этим делом нужно поспешить, чтобы не было поздно. Ибо когда Государственная Дума, куда войдут и верующие и неверующие, и православные, и католики, и протестанты, и магометане, и язычники, когда она возьмет власть и над Церковью православною, тогда последнее будет горше первого: из-под власти православных чиновников власть над церковью может перейти в руки разноверного и разноязычного народа. Мы, православные христиане, должны постараться поэтому о том, чтобы Государственная Дума ведала одни мiрские дела, дела же церковные предоставила ведать церковному собору.

И последний вопрос нашей беседы о христианской политике таков: как же христианин должен добиваться осуществления здесь на земле своих гражданских желаний? Одни из людей добиваются их борьбой. Социалисты, напр., часто повторяют слова: «в борьбе обретешь ты право свое». А христиане как могут и должны находить и осуществлять свои гражданами права? На это Христово учение Евангелие преподает нам, христианам, положительные правила. Кто из нас, христиан, вынет меч на добычу своих гражданских прав, или на поражение своих политических противников, от меча и погибнет. Не насилием христиане должны добиваться прав своих, а мольбою к Богу. Бог найдет средство и пошлет людей, чрез которых мы получим то, что должны получить по изволению Божию. В этом отличие христиан от социалистов. Многого доброго они желают, чего и мы просим себе от Бога, напр., равенства всех людей в государстве, обеспечения человека на случай болезни или старости и малолетних детей на случай смерти родителей, бесплатного обучения, возможности каждому трудиться на собственном куске земли под кущею своей и смоковницей своей и т.д. Но всего этого социалисты желают достигнуть насилием над хозяевами земли, фабрик, заводов и государственной казны; христианин должен достигать всего этого мольбою к Богу, чтобы Бог смягчил и просветил сердце богачей и непрестанною просьбою к самим богачам поделить тот дар Божий, которым они владеют, с неимущими. Весь мiр должен быть наполнен мольбою обиженных и, верьте Богу, свершится то чудо, которого насильники добиваются огнем и мечом… Кому из нас не ведомы слова Спасителя: «Просите и дано будет вам, ищите и найдете; стучите и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф.5, 7, 8). И когда христианину, в ответ на такую веру его в Бога и людей, кто-либо ответит: Бог-то даст, да человек не подаст, христианин должен вспомнить притчу, которую рассказал Христос в ответ на такое сомнение. Вот этот евангельский рассказ. «В одном городе был судия, который Бога не боялся и людей не стыдился. В том же городе была одна вдова, и она, приходя к нему, говорила: защити меня от соперника моего. Но он долгое время не хотел. А после сказал сам себе: хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь, но как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне. И сказал Господь: слышите, что говорит судия неправедный. Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их. Сказываю вам, что подаст им защиту вскоре» (Лк.18:2–8). В руках Божиих все стихии мiра, судьба всех народов и каждого человека и Он ли не может направить судьбы человеческие на путь своей божественной правды по прошение верующим в Него, вопреки борющимся с Ним. Мы, христиане, можем спокойно ждать. Долготерпение Божие мы должны принимать, как испытание нашей веры и нашего сознания и в этом испытании не должны ни шагу делать на путь Ветхого Завета, на путь насильников и неверов. У нас, христиан, законом нашей политической жизни да будет слово Христово: не противься злому человеку!… И если Бог не облек нас в начальственные права, если мы не несем обязанности мечом противиться злое творящему, то злой человек потребует от нас исполнения противного нашей христианской совести, наш язык да воздержится от хульных словес порицания, а рука наша да не поднимется для поражения. Мы должны ужасаться при виде разбоя и погромов, которыми одни люди отвечают другим. И если этой братоненавистнической борьбе, этому забвению заповедей Божиих: не укради и не убий, предаются неверующие это еще понятно, но когда вам подражать христиане верующие, это ужасно… Мы не должны слушаться злого, не должны исполнять то, что противно нашей совести, но не разбоем, не насилием должны отвечать, а отвечать так, как некогда ответили Апостолы членам Синедриона: Богу нужно повиноваться больше, нежели людям… И Бог даст нам такую победу над противниками нашими, какую дал Апостолам над современным им языческим и иудейским мiрами. Не мудрые мiра, они посрамили мудрых, немощные мiра, они посрамили сильных и незнатные мiра и уничиженные и ничего не значущие, они упразднили значущее, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом (1Кор.1:27).

Но, предлагая воздерживаться в своей гражданской политической жизни от всякого насилия над противниками своих политич. убеждений, ибо христианин все свое упование должен возложить на Бога и на торжество правды не земле, христианство отнюдь не отвращает христиан от самого живого участия в политической гражданской жизни страны. Православные христиане должны воспользоваться всею полнотой своего гражданского разумения и своих гражданских законных прав, христианин – человек, сын своей родины и не может отрешиться от мысли, что современная жизнь имеет связь с жизнью прошлого и имеет продолжение в будущем. Христианин, поэтому, не может совершенно отвернуться от прошлой истории своего народа, но в уроках прошлого и любви своей к старине предков должен он находить для себя вдохновение для дальнейшего развития страны. С другой стороны, он должен ясно представлять себе, что история народов еще не закончилась. Пред народами стоят еще не осуществленные задачи, особенно пред нашим православным русским народом. Мы не должны отвращаться от этих задач, и чтобы осуществить их, мы должны воспользоваться свободно всеми теми средствами общественной науки, которые указываются для достижения большого и общего блага на земле. Если все мы будем делать только по старине, как отцы и деды делывали, то вскоре вернемся вспять, к рабству и мраку.

Христианин не может чуждаться и участия в работе различных политических партий. Каждый человек обладает различными дарами и нужно соединять их на общую и большую пользу. И христианин, приступая к политической деятельности может примкнуть к тем из политических партий, которые более всех других соответствуют его политическим взглядам и христианскому настроению. Но христианин должен примыкать к ним всецело, беспрекословно, с рабскою покорностью. Только тогда православный христианин мог бы всецело примкнуть к политической партии, если бы она всецело выражала одни лишь христианские мысли и желания и указывала бы чисто-христианский образ действия. Такой партии еще нет, но она будет, когда православная Церковь воссияет в мiре во всей своей свободе и своей чистоте, когда Церковь Христову будут представлять не одни храмы да священники, а все православно-верующие, объединенные с Богом и между собою во одно Тело Христовою…

Ныне я хотел только разъяснить, какой характер должно носить устроение гражданской жизни христианского народа. Во-первых, гражданские отношения между всеми людьми в христианском государстве должны устроиться на началах свободы, стремиться к равенству и осуществлять братство всех людей между собою. Во-вторых, принимая и подчиняясь власти, как божественному установлению, христиане должны стремиться к тому с одной стороны, чтобы в подчинении власти не дойти до человеко-обожания, когда власть ставится на место Бога, будет ли эта власть в одном лице, как в монархиях, или в лице народных представителей, как в республиках, с другой стороны, чтобы власть стремилась не к господству над народом, а к служению народу. Наконец, в-третьих, участие христиан в достижении различных целей политической жизни не должна отличаться насильственным характером. Молитва к Богу и просьбы к людям – вот наше оружие в политической борьбе. Только такое христианское учение в политической жизни в эти дни общего нестроения будет полезно, только такое действование согласно с христианским законом, только христианская политика будет иметь на себе благословение Божие и с нами будет Бог. А если Бог с нами, кто против нас?

Священник-миссионер С. Потехин

По случаю исполнившегося десятилетия издания журн. «Мисс. Обозр.», Тамбовский епархиальн. миссионерский съезд прислал телеграмму следующего содержания:

Петербург, Невский 153.

Редакция «Миссионерского Обозрения».

Собравшись на миссионерский съезд, мы сердечно приветствуем «Миссионерское Обозрение» с его десятилетним служением нуждам дорогой нам миссии, и желаем уважаемому журналу и впредь бодро стоять на страже интересов миссии.

Миссионер Базарянинов.

Миссионер Третьяков.

Миссионер Иван Айвазов.

Священник Феодор Малицкий.

Свящ. Василий Успенский.

Священник Александр Дмитриев.

Бывший миссионер. свящ. Алексей Знаменский.

Священник Петр Ангелов.

Священник Владимир Конобеевский.

Священник Иоанн Похваленский.

Диакон Петр Шмарин.

Священник Михаил Панский.

Священник Николай Скрижалин.

Священник Павел Воскресенский.

Протоиерей Василий Викторов.

Священник Иоанн Беляков.

Священник Василий Тигров.

Протоиерей Василий Ремизов.

Священник Василий Данилов.

Священник Иоанн Преображенский.

Священник Дмитрий Агреев.

Священник Владимир Покровский.

Священник Кирилий Архангельский.

Священник Павел Добротворцев.

Священник Алексей Петров.

Священник Павел Молчанов.

Священник Павел Кедрин.

Священник Дмитрий Соколов.

Священник Николай Оржевский.

Священник Феодор Словин.

Священник Василий Санталов.

Священник Алексей Богословский.

Священник Петр Конобеевский.

Священник Александр Николаевский.

Священник Петр Сергиевский.

Священник Григорий Потапьев.

Священник Петр Полянский.

Псаломщик-начетчик Дмитрий Федотов.

Священник Георгий Константиновский.