Пол Гренье – прихожанин Свято-Иоанно-Предтеченского собора в Вашингтоне. Окончил три магистратуры: по географии, международным отношениям и советологии.
С Полом и его семьёй познакомилась почти 20 лет назад. Пол и его жена Светлана – активные прихожане, всегда участвуют в ежегодных русских базарах (храмы в США живут на пожертвования прихожан, продажи еды, поделок во время национальных фестивалей, базаров, концертов и так далее), помогают на приходе, вели занятия в воскресной школе.
О своём приходе в православную веру специально для Азбуки веры.
– Пол, можно рассказать немного о своей семье?
– Я родился в Калифорнии, в регионе, который сейчас называется Силиконовая долина, а в то время – долиной Санта-Клара. Тогда это было очень красивое, зеленое и спокойное место – не то, что сегодня. Мой отец, Ричард Гренье, по происхождению французский канадец, хотя вырос в штате Массачусетс. Он – то есть, компания, на которую он работал – строил фабрики, больницы, музеи, торговые центры – всё подряд. Отец думал только об этом, любил свою профессию. Моя мать, Бригитта Гренье (девичья фамилия – Сорер), родилась в столице Австрии, а затем, с тринадцати лет (её родители с ней и её сестрой убежали из страны в 1938 году) росла в Нью-Йорке, училась в Колумбийском университете, где получила степень магистра по истории. Мать была из совершенно другого мира, чем мой отец, хотя они и были связаны католической верой. Мать преподавала историю старшеклассникам, не на полную ставку.
– Вы были крещены в католичестве. Сколько Вам лет тогда было?
– Меня крестили католиком даже два раза – первый раз в раковине нашей кухни. Мне было всего несколько недель, и в то время циркулировала страшная эпидемия гриппа, многие умирали – больше в процентном отношении, если не ошибаюсь, чем сегодня. Как бы то ни было, у меня была очень высокая температура, мама испугалась и позвонила священнику, который дал ей по телефону инструкции, как меня крестить. Она меня крестила. Потом, через пару месяцев, меня снова крестили в церкви, чтобы не было сомнения, вышло ли всё правильно в первый раз. Видимо, перевыполнили план. Я был достаточно типичным ребёнком, хотя читал религиозную литературу с огромным интересом: Библию (с картинками, на детском языке), много раз перечитывал житие святого Франциска. Где-то в семь-восемь лет, мама меня познакомила с детскими рассказами Толстого, а уже когда мне было около 10–11 лет, я сам нашёл в библиотеке книгу Ф. М. Достоевского «Идиот». Прочитал с огромным интересом, хотя понимая, наверное, далеко не всё. Привлекло моё внимание само название произведения. Как младший из четырёх детей, я часто чувствовал себя дураком по сравнению с моими братом и сёстрами. Сразу мне понравились русские имена, их звучание, любил произносить вслух имя автора: Fyo-dor Mi-khai-lovich Dostoevsky! Гордился тем, что смог выговаривать столь сложное имя. Но где-то в подсознании я понял, что здесь раскрывается какая-то тайна о жизни. Во всяком случае, что здесь открывается что-то гораздо более интересное, чем тот скучный мир торговых центров, разговоров о бейсболе, телевидении и машинах, которые меня окружали.
– Были ли у Вас духовные поиски – другие религии, практики?
– Как часто бывает, когда был подростком, я на какое-то время стал вроде атеистом. Это случилось не из-за какого-то влияния извне на меня. В те времена молодёжь в Калифорнии часто интересовалась восточными религиями, дзен-буддизмом особенно. А я тогда, с одной стороны, интересовался девушками, а с другой стороны, мне показались интеллектуально не убедительными рассказы моих учителей (я учился в католической школе) о Боге. Обратил меня обратно к вере индуизм. Перестав быть атеистом, я уже был опять открыт к слову христианства… в том числе.
– Вы крестились в православии вместе с женой Светой и сыном. Можно рассказать, как это произошло, что повлияло?
– Мы со Светой тогда были уже женаты несколько лет. Когда будущая жена выехала из СССР в 1979 году, она, что неудивительно, была человеком без всякой религиозной традиции, в том смысле, что её родители были неверующими, она выросла вроде бы совсем вне Церкви. Хотя к тому времени я уже несколько лет не был активным католиком, у меня не было ни чувства отчужденности, ни враждебности к Римской Церкви. В то же время, я очень хотел, чтобы было единство в моей семье – чтобы мы все, жена, дети, ходили в одну церковь, поддерживали и исповедовали одну веру. В те годы, я уже учился несколько лет по программе о России при Колумбийском университете, и был довольно-таки погружен в русскую философскую школу христианского платонизма (для меня В. С. Соловьёв в первую очередь именно христианский платонист). Я знал, что я уже люблю, или, ну, скажем, как минимум, смогу полюбить русскую духовность. Я с детства был верующим христианином, так что стать в тот момент православным было для меня маленьким шагом. А для Светланы, всё это обозначило бы приобрести что-то почти совсем новое – то есть, сделать очень большой шаг. Мне было очевидно, что это мой долг объединить мою семью вокруг православной веры. Правда, привыкнуть к новой литургии и так долго стоять было для меня сначала трудно, и я бунтовал чуть-чуть. Но потом привык. Для меня нет ничего важнее или красивее, чем русская православная литургия.
– Вы много читаете, знаете классику, какие писатели, философы на Вас оказали влияние?
– Чтение духовной литературы было не систематичным – смешанным. Когда я был подростком, как уже упомянул, было время потери веры. В последующие годы, как раз это было модно в Калифорнии, я читал много духовной литературы Востока. Например, был популярен Алан Уотс, британский философ, переводчик, который много писал о восточных религиях.
Я также был увлечен Лао-цзы, чью классическую книгу «Дао Дэ Цзин» я много раз читал, когда мне было 16 лет.
Я также читал и узнавал о медитации индусов, особенно Парамахансы Йогананды.
Это вывело меня из моего материалистического ступора и помогло научить меня молиться.
Позже, когда я открыл для себя русских философов, таких как отец Сергий Булгаков, отец Павел Флоренский, Владимир Соловьёв, Николай Лосский, я почувствовал определённую преемственность: мне кажется, что все они принадлежат к некоему «свету с Востока» , чему-то, что, хотя и не «иррационально», находится за пределами скучной интеллектуальности, которая подавляет реальный духовный опыт.
С грустью узнал о недавней смерти Светланы Лурье, которая, как мне кажется, пыталась продолжить с того места, где закончилась школа Аверинцева: её целью было заново основать социальную мысль на новом, духовном языке и логике.
– Есть ли люди, о которых Вы бы хотели рассказать?
– Важный момент – серия встреч с конкретными людьми, которые являются примером преображения человеческого сердца после того, как оно научится молиться. Такие встречи, беседы слишком личные, чтобы рассказывать о них, тем не менее, для меня они значили многое. О чём я могу рассказать – это влияние православных служб, Литургии. Сначала я сопротивлялся, подобному дикой лошади. Особенность литургии в том, что никто не приходит и не удерживает вас. Во всяком случае, никто не подталкивал меня приходить на службы. В православии можно входить в храм и выходить из церкви сколько угодно. Я был свободным и чувствовал себя совершенно свободным (отчасти поэтому я люблю традиционную русскую церковь без скамей). Я часто горько жаловался на то, что у меня болят ноги от долгого стояния. Но я обнаружил, что со временем литургия усмиряет или укрощает нас. Дикая лошадь не приспособлена к седлу, никто её ни к чему не принуждает и не надевает на неё уздечку. Происходит то, что дикая лошадь постепенно, и совершенно самостоятельно, обнаруживает, что она не может обойтись без литургии и не хочет без неё обходиться. Её сопротивление преодолевается красотой молитв, звуками хора, поэзией, которая трогает ваше сердце до глубины души. Во время пасхального цикла, например, во время проповеди Иоанна Златоуста на Пасху, которая, наверное, является одним из самых красивых отрывков во всём человеческом языке, глаза наполняются слезами только от одной красоты…
Или, говоря в другом ключе: русские иконы. Или картины русских художников, к которым я возвращаюсь вновь и вновь, когда бываю в Москве в Третьяковской галерее. Или опера «Борис Годунов». Или сюита Г. Свиридова «Метель».
В лучшем русском искусстве есть что-то от вечной женственности. В той мере, в какой это приводит нас в соприкосновение с вечной женственностью, это является чем-то духовным и религиозным.
Чем дольше я живу, тем более очевидным мне кажется, что женское начало в самом прямом смысле этого слова раскрывает важнейший аспект Бога: Бог – как чистая милость и милосердие, забота, любовь, как чистое великодушие. Я нахожу это качество в высочайших проявлениях русского искусства, независимо от жанра. Это, конечно, не уникально для русского искусства, но это нечто характерное.
– Считаете ли себя спасённым после прихода к православию?
– Мне этот язык несколько чужд. Ведь, в молитве «Отче Наш», мы обращаемся к Господу Богу от имени нас, говорим: «Отче Наш», а не «Отче Мой». Обращаемся от имени нас всех, а не от имени себя, как индивидуума. Лучше сказать, что я глубоко благодарен православию, и что я люблю нашу церковь.
– Сейчас в прессе (российской) немало негативной информации о иерархах Церкви. Самое распространённое – священники на «Мерседесах» с дорогими часами. Влияет ли такая информация на Вашу веру?
– Я в курсе об этом, но должен сказать честно, что это не влияет на мою веру. Я согласен, что нехорошо священникам стремиться к буржуазному образу жизни или кататься на очень дорогих машинах. Но Церковь – это мы все. Один священник как-то (отец Александр Шмеман) написал, что есть в жизни только одна трагедия: не стать святым. Зачем нам, христианам, всё время жаловаться, что кто-то другой ещё не стал святым?
На западе уже 20 лет только и делают, что постоянно указывают на коррумпированных священников. Да, они были, и они есть. Но такие «плохие» священники всегда были в Церкви. Во все времена. Но рядом с ними всегда были, и сейчас есть, совершенно замечательные служители. Нетрудно понять, почему кое-кому выгодно обращать наше внимание всё время только на проблематичные, негативные примеры среди иерархов и священников.
– Нередко люди говорят: необязательно ходить в храм, главное, чтобы Бог был в душе… Что Вы сказали бы таким людям?
– Для меня лично, не ходить в церковь регулярно, это так же невозможно и нежелательно, как перестать мыться. Или даже жить без воздуха. Я так и не могу, и не хочу.
Беседовала Александра Грипас
Комментировать